Цветы не растут на плитах [Роман Александрович Назаров] (fb2) читать онлайн

Михаил Милошевич, Роман Назаров. Цветы не растут на плитах

Повесть

Переработанное издание, 2012 г.

Глава I Кошмар  

Размытая фигура постепенно превращается в огромного человека, на две головы выше меня, с рыжеватыми курчавыми, коротко остриженными волосами, с острым подбородком, неряшливого и костлявого. Он надвигается на меня, глядя прямо в глаза. Я вопросительно смотрю на него в ответ. Он молча подходит вплотную и вдруг деловитым, не терпящим возражений тоном произносит: «Так, дай-ка сюда портфель!» Но я не двигаюсь с места: «Чего еще?»

Неожиданно он бьет мне кулаком по уху, и я падаю. Тут же вскакиваю и пытаюсь в свою очередь достать ему до лица. Он отбивается, иногда испуганно жмурится и бормочет ругательства. В руках противная вялость и никак не получается хороший удар. Я закусываю губу и учетверяю усилия, но на руках словно цепи. Я пытаюсь ударить его ногой, однако и в ногах силы нет – они даже не поднимаются выше пояса. Ухо болит.

Я хватаю его за длинную руку, которой он отталкивает меня, и рву на себя, чтобы повалить, и одновременно подставляю коленку, но хотя тело работает, рывка не получается, и он просто делает шаг в направлении моего рывка. В конце концов я в отчаянии толкаю его от себя, и он исчезает во мгле. В наступившей темноте я слышу женский голос с повышенной интонацией. Слова все отчетливей.

- Да конечно, буди! Уже полседьмого! Ну, опоздает немного, но он же может быстро собраться. У тебя на  кухне еда еще теплая? Ну, иди, не тяни!

Я не уловил момента пробуждения, но когда услышал шаги отца, уже думал, не открывая глаз. Что у нас сегодня? Ах да, экзамен… Ну, полседьмого – это не страшно. Если и опоздаю, то минут на пятнадцать. Давненько мне кошмары не снились. Странно – ухо болит! Это же было во сне? А, я его на подушке отлежал, вон в чем дело!

Я скатился с дивана и побежал к шмоткам. В июне в это время уже совсем светло, хотя солнце еще не поднялось над домами. Дверь на балкон была открыта, и комната наполнилась ароматным даже в городе ночным воздухом. День обещал быть хорошим, его не портил даже предстоящий экзамен, кошмар уже забылся, и я с удовольствием потянулся. Отец заглянул в комнату, убедился в том, что я проснулся, и сразу удалился. Он еще что-то сказал, но я уже повторял в уме вызубренное и не уловил, о чем. Только кивнул в ответ на «доброе утро».

В трамвае, держась за поручень и наблюдая в окно утренний город – он мне не приедается – я старался отвлечься от грядущего экзамена. Летом, если проснешься рано, еще долго преследует какое-то ненормально-возбужденное состояние. К тому же экзамен – последний, так хочется не испортить все в последний момент, и чтобы немного расслабиться, я возвратился в мыслях к предутреннему сну.

Поначалу казалось, что сон вещий. Но я скептик. Если подумать, все можно аккуратно разложить по полочкам. Большой рост? Ну что ж, это мы уже проходили! В этой стране детство не сахар. Плохо быть маленьким. Особенно если при этом выделяешься из толпы., таким обычно достается больше всех. Он был один, а не двое и не трое. Хм… Это объяснить посложнее. Но! Спящий мозг ведь не может все вместить. К тому же наверняка сон запомнился не целиком. Почему кошмар? Проще простого – сказывается напряжение сессии. В период экзаменов мне частенько снятся кошмары … если не мучает бессонница. Но обычно повторяется более простой сюжет: снится, что я безнадежно проспал. Подпрыгиваю на диване, гляжу на часы и снова вырубаюсь. А тут на тебе, проспал на самом деле, хоть и немного.

С удовольствием обнаруживаю, что не мучают провалы в эскапизм. По крайней мере, я думаю, что у меня эскапизм, потому что значительную часть жизни я провожу в грезах наяву. В голове разворачиваются красивые картины того, какой могла бы быть моя жизнь … альтернативной жизни. Кто-то уходит от серости в виртуальную реальность, а я – в мечты.

Перед экзаменами эти приступы сильно мешают: бывает, замечтаешься, и так трудно снова сосредоточиться на конспекте. Я подозреваю, что учиться было бы легче с менее богатым воображением.

* * *

В полутемном коридоре перед аудиторией собралась небольшая кучка людей. Вглядевшись, обнаруживаю, что почти все они из нашей группы. Плюс двое-трое из смежных, пришедших на разведку. Неужели препод тоже опаздывает?

Услышав шаги, все поворачиваются в мою сторону. Чувствуется, что разговор только что потух., и появление нового человека вносит некоторое оживление.

-Привет, Валь!

-Валь, прива, ты что опаздываешь?

-Хай! Присоединяйся, будем вместе ждать!

Я делаю рукой общий привет и обмениваюсь с парнями рукопожатием, слабо улыбаясь. Затем делаю взмах в сторону закрытой двери аудитории.

- Ждете?

- Ждем, - отвечает кто-то.

- И ЕГО пока не было?

- Почему? ОН там.

- А что же вы не заходите?

- Так там все места заняты. Целая группа сразу не поместилась. Теперь жди, пока кто-нибудь выйдет.

- А вы меня пропустите первым?

- А ты хочешь? Ты как – хорошо подготовился?

Я почувствовал, что во мне против воли поднимается раздражение. Ну от чего злиться? Безобиднейший вопрос, хотя и задаваемый с такой методичностью перед каждым экзаменом. Но как будто они не знают, как я готовлюсь…

- Как обычно, - бросаю коротко, чтобы скрыть эмоции.

- Ну, иди тогда.

Воспользовавшись паузой в разговоре, Оля хватает меня за рукав и уводит к ближайшему подоконнику. Чего-то она там недопонимает: «Сейчас ты мне все объяснишь!». Ерунда, конечно. Все равно то, что я скажу, ей, скорее всего, не понадобится. Но это уже сложившийся ритуал, повторяемый из года в год. Она тянется ко мне не за знаниями, а за уверенностью.

Идя следом за нею, смотрю на по-летнему обтянутые тонкой материей красивые ноги и думаю о том, как хорошо быть добрым и умным в одно лицо, так сказать. Постоянно подходят такие вот замечательные девчонки и просящим, даже где-то жалобным тоном молят о помощи, прижимая к груди тетрадки. От этого расправляются плечи, крепнет голос, а на лице сама собой складывается мужественная улыбка. Конечно, получив консультацию, они тут же упархивают, едва успев бросить через плечо «спасибо», и были бы немало смущены, если бы я потребовал в качестве платы «в щечку», может, даже подумали бы, приходить ли снова. Но мне этого и не надо. Зато на какие приемы обхаживания они идут, если вдруг я не тороплюсь их спасать!

Взгляд скользит вверх от модных туфелек и дальше по щиколоткам … до тонкой талии. Интересно, зачем она все-таки пошла в математику? Как-то не представляю ее себе не то что на кафедре в конференц-зале, а даже у доски – защищающей проект. В голову невольно приходят совсем иные картины – пляж … редкий, залитый солнцем лес … может, светлый и просторный офис … или класс – и красота девушки делает их только жизненней. Ей бы с людьми работать, а не с цифрами.

Оля нервно разбрасывает по подоконнику свои листки, находит нужный. Я примащиваюсь в уголке окна, и она тут же садится рядом, прижимаясь бедром и плечом. Ее волосы близко-близко перед моими глазами, и я ловлю себя на мысли, что с трудом удерживаюсь, чтобы не коснуться их губами. Откидываю голову назад.

Мне нравится, что она считает меня своим другом, знает, что на меня всегда можно положиться, ее всегда тянет ко мне. И конечно, я не позволю себе ничего лишнего – ни сейчас, ни позже.

* * *

К тому моменту, когда из аудитории вышел первый отмаявшийся счастливчик, я уже ответил на все ее вопросы, мы немного поговорили о преподе (ей не нравился его нервный характер, я же считал, что профессор хоть и оригинальный тип, но на экзамене это не скажется – и вообще, сколько их таких уже было за четыре года!) и беседа начала буксовать. Увидев оживление у дверей, я соскользнул с подоконника и направился туда. Оля крикнула мне вслед: «Спасибо, Валь! Ни пуха!» Я обернулся, кивнул, потом спохватился и пробормотал: «К черту». Толпа, еще минуту назад притихшая и вздыхавшая в томящемся предчувствии, теперь гудела, обсуждая новости с фронта. Кто-то спешно исправлял тщательно выписанные шпаргалки. Я, не вмешиваясь в дебаты, быстро исчез за дверью…

Выйдя снова спустя полчаса, я медленно и тихо закрыл за собой дверь, сделал шаг вбок, прислонился спиной к стене и долго смотрел в потолок, опершись затылком на твердую и шершавую штукатурку. Не верилось, что – все. Так долго упираться… полгода упираться! – и вдруг не надо ничего делать. Теперь два месяца сам себе хозяин! Я почувствовал, как в груди нарастает волна, как запирает дыхание, потолок исчезает, а перед глазами голубое небо, ветер, руки невольно сжимаются в кулаки. Нет, я не выдержу так… И я прыгнул вверх и вперед, взмахнул руками и завопил на весь этаж: «Йо-хоу!» - а потом, смеясь от радости, полетел вниз по лестнице, не замечая ступенек, и опомнился только на трамвайной остановке. Кажется, кто-то в коридоре изумленно сказал: «Тихо, тихо, ты чего?»; все однокурсники повернулись в мою сторону; прохожие на улице оборачивались. А тема билета уже стала чем-то далеким, и я понял, что не вспомню ничего, пока не наступит сентябрь. Я поднял голову и с вызовом посмотрел на ожидающих трамвай. Я чувствовал их взгляды спиной, хотя теперь все смотрели куда-то в сторону. Мне удалось поймать на миг взгляд стоящей поблизости девушки, но она быстро отвела глаза.

* * *

Я прекрасно знал, что буду делать дальше. Дома никого, время еще раннее для июньского воскресенья – время сыграть в «привет соседям», а заодно, наконец, поймать кайф от любимой музыки: из-за сессии я по ней порядком соскучился. И начну, конечно, с Вебера. «Иисус Христос» - то, что надо, чтобы с утра обеспечить бабуле снизу и семейству сверху замечательное настроение. Я просто не понимал, какие могут возникнуть возражения против этого музыкального шедевра. Решено – «Иисус Христос – Суперзвезда».

От остановки до дома я почти бежал – впрочем, отметив по дороге, как приятна для взгляда свежая зелень, и успев взглянуть на часы. Полдесятого…

Однако, придя домой, я перестал торопиться. Нет, я поступил как настоящий гурман при виде накрытого стола – тянул удовольствие от предвкушения до конца, находя все новые и новые поводы отложить. Вскипятил чайник, позвонил Гене и Марине, открыл двери на балкон (я решил, что так звук будет естественнее), сполоснул лицо и руки и лишь тогда включил музыку, а потом некоторое время стоял перед открытой дверью балкона с закрытыми глазами, дожидаясь, пока на сквозняке высохнет кожа.

Я взялся за приборку, потому что за время сессии сильно запустил свою комнату. Под звуки музыки я двигался по комнате пританцовывая, и одновременно размышлял, на что бы потратить день, но так, чтобы с пользой, а не просто убить время.

Ну хорошо, завтра-то я пойду на озеро с Геной и Мариной. А сегодня? Сходить одному? Я не люблю ходить на пляж в одиночку – выглядишь какой-то белой вороной. Может, просто прогуляться по городу? Но целый день шататься – тошно станет. Я представил, как пойду по центральной пешеходной улице. Замечательно! Нарядные дома, красивые ухоженные витрины. Там невозможно быть в плохом настроении, поэтому идущие навстречу почти поголовно улыбаются. Улица удивительно красива. Особенно мне нравятся джаз-клуб, книжный магазин, где я так люблю проводить по часу и более, сквер консерватории за узорной фигурной решеткой, где почти всегда можно встретить знакомых музыкантов. Однако я редко хожу туда. Я инстинктивно зажимаюсь, чувствуя, как позорно тонок кошелек. И потому гораздо чаще гуляю по парку, где нет надобности притворяться, что ты не студент, а успешно стартовавший коммерсант.

Я сел на диван, грустно думая о том, что у моей будущей профессии есть свои недостатки, из-за которых тускнеет чистый образ. Я вспомнил, как мне предлагали работу два месяца назад. Оклад триста баксов с возможностью повышения. Но немедленно. А раз немедленно – наверное, ненадолго. Я тогда сказал: «Не раньше, чем закончу учебу». А хорошо бы сейчас… Деньги – это любимые вещи и излюбленный стиль жизни. Столь многого хочется. Я, в общем-то, аскет, не гонюсь за модой, но иногда почти схожу с ума, стоя перед витринами с книгами, яркими спортивными прилавками, облизываюсь на благородные бутылки с вином заманчиво-благородного цвета. А там свой дом, да и без машины временами очень грустно бывает. Если вот так сидеть, глядя в потолок, воображение успевает за каких-нибудь полчаса нарисовать десятки красивых картин.

Вот я в офисе, рядом приветливо мигает экраном первоклассный комп, который язык не поворачивается назвать «железом», на мне костюм на четыре пуговицы в тонкую, очень тонкую клетку.  Знаете, я не люблю очень широких галстуков. Они сейчас, к тому же, такие дурацкие по расцветке. Я предпочитаю узенькие, с синим или зеленым узором. Сотовый телефон если использовать – то самый новый… Xperia… или iPad. Так, а что здесь делает ЭТО в короткой юбке и на шпильках?! Уберите, уберите, я не этого хочу в своих мечтах! Терпеть не могу начальников с секретаршами!

А вы знаете, как выбрать автомобиль при покупке? Я знаю. Хотя до автомобиля еще весьма далеко.

Кого-то я сам себе напоминаю… Пораженный внезапной мыслью, я вскочил и побежал к книжному шкафу. Где же оно? А, вот! Я полистал книгу с маленькой золотой аркой в углу. Нет, не здесь. Ах, да! Нашел. Книжка в мягком переплете, по старинке обернутая в газету и затрепанная – ее много читали. Эрих Мария Ремарк, «Возлюби ближнего своего». Когда-то она была одной из моих любимых, поэтому я быстро нашел искомое место. Вазер и Розенфельд. Я усмехнулся от этой грустной аналогии и снова уселся на диван, заложив руки за голову и глядя в окно.

Через некоторое время я пришел к мнению, что не все так плохо. Мы еще поборемся. Студент и должен быть голодным – сатур вентур, как известно, нон студит либентур^[1]. Я прислушался к играющей музыке. Как раз началась партия Пилата – одна из моих любимых. «Who is this broken man?…»^[2] Некоторое время я слушал запись без всяких мыслей. Интересно, а что бы поставить, когда «Иисус Христос» закончится?

Зазвонил телефон. Я сорвался с дивана и побежал к нему, забыв, что по летнему времени на полу не тяжелый ковер, а тонкая тканая половица, легко выскользнувшая из-под ног, и растянулся во весь рост, однако сумев уберечь суставы. Телефон издал второй звонок. Скользя ногами по голому полу и помогая себе руками, я снова рванулся к телефонной полочке и чуть не снес аппарат, схватив трубку почему-то левой рукой.

-Алло? – молчание. – Да, я слушаю!

-Валек, это ты? – я услышал осторожный запрос Вовки, приятеля и коллеги по несостоявшейся группе, в которой он был ритм-гитаристом, а я клавишником.

-А что, не похож?

-Да что-то у тебя сегодня голос такой … злой.

-А, это, наверно, оттого, что я только что загремел вверх копытами, – я потер ноющее бедро.

-Как это ты умудрился?

-Скользко у нас… – я пресекся, услышав в трубке смех.

-Где это «у вас»? Вроде на гололед не сезон …

-Да все здесь же! Оказывается, и в июне не слабо поскользнуться.

-А я тут тебя как раз хотел пригласить попадать.

-Как это?

-По мячику постучать. У нас не хватает игроков до равенства команд.

-А кто там будет?

-Ну, ты только меня знаешь. Но народ веселый. После игры пива попьем.

-Классно! Во-первых, я не пью пиво, а во-вторых, побегали, шлаки из организма выгнали – и тут же по пиву? Ха-ха!

-Ну, ты не пей. Ты, главное, на игру придешь?

-Приду. Куда и когда?

-Да на площадку за нашим стадионом, «Труд». Или, если хочешь, давай встретимся, вместе пойдем.

-Можно и так. Судя по месту, будет футбол? – догадался я.

-Я разве не сказал, что футбол?

-Мне свой мячик взять?

-Вообще-то у нас есть. Ну, возьми на всякий случай. В общем, я звоню нашим перцам, что мы идем. Через час. Будешь готов?

-Буду. Через час у тебя или уже на стадионе?

-Приходи ко мне через сорок минут. Кстати, у тебя ведь сегодня был последний экзамен?

-Да.

-Ну, и как?

-Догадайся! – сказал я самодовольно.

-Не иначе «отэлэ»?

-Надо же, догадливый…

-Ну, а чего еще от тебя ждать? Ты бы хоть ради разнообразия четверочку как-нибудь схватил или там «удовл».

-Это ты зря. У меня четверок больше, чем пятерок. И трояки тоже есть, – начал я почему-то оправдываться, но он пресек меня.

-Хватит об этом. Я тебя жду. – Он бросил трубку.

Я некоторое время еще размышлял, не позвонить ли Гене, пригласить его с собой. Чего там за равенством команд гнаться, не на деньги же играем? Но, поколебавшись, решил, что не надо. Кто его знает, что там за народ. А Гена, если ему чьи-нибудь реплики не понравятся, не удержит себя в руках. Ну его к черту.

Интересный все-таки народ. Любят красиво пожить! Побегали по полю, выпустили пар, потом пива напились. Я уже решил для себя, что после игры сразу слиняю. Но зачем напрягаться, если потом – по пиву? Не для здоровья же!

Впрочем, это еще детские игры. У меня есть знакомый, который на экзамен ходит исключительно через бутылочку «Балтики». Говорит, что голова проясняется, меньше волнение и уже не так сильно хочется спать. Главное, говорит, не переборщить. А то изо рта пахнуть будет, что вызовет антипатию у этого нехорошего человека, который держит в руках твою зачетку.

Во время сессии – по крайней мере, летней – пивной бочонок подвозят прямо к центральному входу в университетский городок и сгребают неплохой куш, потому что число поводов для выпивки в это время удесятеряется. Одни пьют от радости, другие с горя, третьи просто чтобы легче переносить жару, четвертые – дабы унять дрожь в коленках. Таким образом, в короткой очереди к благословенному крану запотевшего бочонка можно наблюдать весь диапазон возможных эмоций и чувств человеческих.

Может, я немножко Чаплин в душе; может, я просто сумасшедший, потому что никак не могу принять пиво за вкусный и полезный напиток, предмет имиджа; может, грешно смеяться над больными людьми, но каждый раз, останавливаясь под светофором, я не могу удержаться и не глазеть на эту компанию, тщетно пытаясь скрыть улыбку и вовсю веселясь в душе.

И все же хорошо, что есть пиво, размышлял я, идя к Вовке и рассеянно закручивая мяч на указательном пальце, а то они, пожалуй, глотали бы ЛСД. Я вспомнил, как на моих глазах мальчишка, принявший галлюциноген, хохотал без остановки более получаса, пока у него горлом не пошла кровь, а его никак не могли успокоить, и почувствовал озноб.

Иногда, в такие моменты, передо мной со всей ясностью встает зрелище иного общества, в котором люди не глушили бы себя сигаретами, алкоголем и наркотиками … это все равно, что мечтать о морской свежести, копаясь с лопатой у топки парохода, глубоко в трюме. И после возвращения в реальность душу наполняет свинцовая тоска от мысли, как же нам еще далеко до этого идеала.

Глава II

Стадион перестраивали. Его недавно купил какой-то инвестор, и теперь здесь кипела суета. В стоящей выше зданий пыли копошились коричневые разморенные жарой рабочие, крутился кран, кажется, шумела бетономешалка. Здания, собственно, не было – только стены. Новый владелец собирался поменять все, кроме кирпичной кладки и стальных ферм вышек.

Обогнув аккуратные стопки свежих кирпичей, мы погрузились в тень рощи за стадионом, заглушившей звуки стройки. На частых полянах загорали парами и семьями. Было довольно тихо, от близкой речки приятно тянуло влагой и прохладой. Рыбаков и купальщиков не было: все твердо знали, что за предприятие сбрасывает сюда свои стоки. Пол-района работало на этом предприятии и смежных с ним.

Продравшись через кусты, мы вышли на земляное футбольное поле со здоровенными воротами по краям. Поле было пустым, если не считать кучки молодежи в одном из углов.

- А, вон они! – Вовка направился туда.

Я сбросил мяч на землю и повел ногами следом. Меня представили. Конечно, я не запомнил ни одного имени, обнаружив, однако, что у нас, кроме игроков, есть зрители. Вот этого я не хотел. Получилось так, что я попал в плотно сбитую тусовку, в которой трудно найти контакт. Впрочем, я с интересом наблюдал за их девушками. Все они были мне незнакомы. Я следил за разговором, пытаясь понять, кто здесь кто.

Ребята действительно оказались веселыми, хотя мне они определенно не нравились. Я уже решил, что правильно сделал, не взяв с собой Геныча – уж он-то здесь нарвался бы. На что у меня покладистый характер, и то я чувствовал, что медленно закипаю, слушая их треп. И я демонстративно ушел на поле разогреться перед игрой.

Ну, не такие уж они и плохие, размышлял я, ведя мяч к дальним воротам. Просто не похожи на тебя. Манерой речи с гламурным растягиванием речи, меланхоличностью голоса, обилием словечек «как бы», «типа», «ну» и очень частым «ты меня извини, но…». Обесцвеченными или крашеными волосами. Одинаковым прикидом без претензии на изящество, только на актуальность моды.

Одна из девушек сразу привлекла мое внимание. Хотя она и не была самой яркой в этом цветнике, я сразу почувствовал ее отличие от остальных – именно почувствовал. В ней была какая-то тревожащая непонятность. Незаметно наблюдая за ней, я обнаружил, однако, что совсем не интересую ее. Ну и пошла ты, заметил про себя, уходя на поле. И все-таки у меня осталось какое-то сожаление.

Наконец парни начали делиться на команды, и я подошел к ним. К моему неудовольствию, Вовка метнулся к противникам. Ладно. Играем вашим мячом? Ну, что же…

- Девчонки, подержите! – я подцепил свой мяч ногой и аккуратно, осторожно запустил в кучку сидящих девушек. Он очень удачно упал одной из них на колени. Раздался множественный визг, всплески руками, и они обернулись в мою сторону. Удовлетворенный произведенным впечатлением, я повернулся на пятках и пошел на нашу половину поля. Мне кричали вслед, кто весело, кто возмущенно.

Игра не была чем-то особенным. Большинство игроков прекрасно умели водить мяч, и здесь они опережали меня, но ни один из них не смыслил в тактике. Каждый предпочитал, получив мяч, идти в атаку в одиночку, используя свое умение обводить одиночных игроков и не обращая внимания на вопли о пасе, сыплющиеся со всех сторон. Уровень играющих был примерно равным; мяч рано или поздно отнимали и под такие же вопли вели уже к другим воротам. При этом никто не торопился перестраиваться в защиту, ограничиваясь словесными указаниями партнерам по команде.

Поняв это, я встал в ближнюю защиту. Незавидная и незаметная в дворовом футболе роль, но наша команда вдруг начала вести в счете … вернее, стала пропускать меньше мячей. В короткие моменты, когда все в пылу борьбы удалялись к дальним воротам, я успевал переброситься репликами с вратарем, невысоким парнишкой с короткими русыми волосами, нависшими бровями над узко поставленными глазами и гораздо шире меня в плечах.

Оказалось, что все ребята с экономического факультета педагогического института, сессия у них закончилась на неделю раньше нашей, и в данный момент продолжалось празднование ее окончания. Девушки в основном были их подружками, за исключением нескольких однокурсниц.

Мы успели почувствовать взаимную симпатию к тайм-ауту. Мы любили почти одинаковую музыку – пересечение на «Пинк Флойде». Он тусовался в городском клубе горного велосипеда: это меня заинтересовало. Я с жадностью расспрашивал его об особенностях маунтин-байка, приемах езды, соревнованиях клуба.

В перерыве мой собеседник влился в общую толпу и я чуть было не остался опять наедине с собой, но Вовка схватил меня за руку и поставил лицом к лицу с парнем из своей команды.

- Вот кто нам нужен. Знаешь, как он клавиширует? Это же второй Подгородецкий!

Я выдавил из себя улыбку.

- Ну, допустим, до Подгородецкого мне далеко. Да и играю я несколько другие вещи.

- Ты меня извини, но надо послушать, а потом уже оценивать. Раз Вовка за тебя говорит, значит, хорошо играешь, - уверенно до безапелляционности заявил Шурик (покопавшись в памяти, я вспомнил его имя).

- Ты опять что-то затеваешь? – повернулся я к Вовке.

- Шурик команду собирает. Он басист. Давай соберемся, сыграем! Все уже есть, нет только вокалиста, но и без него пока обойдемся.

- Неужели никто из ритм-секции петь не умеет?

- Нужен отдельный вокал, – объяснил Шурик. – Когда ты играешь, ты не можешь весь выложиться в голос.

Я помотал головой.

- Не согласен! Я пробовал записывать свой голос. Если я просто пою под фонограмму, получается хуже, чем если подыгрываю себе.

Но я его не убедил. Он упрямо держался своей позиции, и сознавая, что в своей группе он хозяин, я не стал продолжать спор. Шурик сказал, что сначала они собираются играть классику рока, и лишь потом постепенно переходить на свои. Я спросил, что они понимают под классикой. Оказалось, в основном «Скорпов», «Отель Калифорния», кое-какие вещи из «Машины времени». Когда я напел партию фортепьяно из «За тех, кто в море», одновременно ударяя пальцами по воображаемым клавишам, Шурик пришел в полный восторг – на мой взгляд, немножко перегретый пивом. Он расписывал мне великолепные перспективы, ожидающие его группу, намекал на связи с хозяевами студий и клубов. Соблазн был велик, и я отказался с трудом, сознавая, что шансы у этой группы не слишком высоки, а на чистом энтузиазме далеко не уедешь.

Все-таки я поинтересовался, какие же песни они пишут. Шурик тут же пригласил меня к себе («С клавой!» – добавил он). Я представил себя идущим по улице со здоровенной «Ямахой» на неполные семь октав на плече и уклончиво ответил: «Ну, может быть, через недельку, там со временем будет посвободнее».

Я, наверное, почувствовал спиной взгляд, потому что непроизвольно обернулся. У меня было ощущение, что девушка, ранее привлекшая мое внимание, стрельнула глазами в сторону.

Может, познакомиться? Момент был удачный. Она сидела несколько в стороне и явно скучала. Ну и что из того, что она не в моем вкусе? Блондинка, среднего роста. Красивая. А я всегда западал на рыженьких и шустрых, что производят в компании эффект нежданного торнадо. При этом почему-то мне всегда нравился кнопочный рост.

И все же есть в ней что-то. Может, глаза умные. Я отвел Вовку в сторону, постаравшись сделать это незаметно.

- Как эту девушку зовут?

- А пес ее знает! Зачем тебе?

- Надо. Она разве не из вашего института?

- Из нашего. Но она, кажется, с математического факультета.

Оба! Правду говорят, рыбак рыбака видит издалека … Ну что же, зато быстро найдем общий язык – уже плюс.

- Ладно, свободен, - сказал я Вовке.

- А тебе она понравилась?

- Ага.

- Хочешь – подойдем, познакомимся, - попытался он зачем-то набиться в компанию.

Мне удалось придать взгляду убийственность.

- Я как-нибудь сам.

- Ну, как хочешь. – Вовка пошел назад к Шурику, продолжая с дружеской насмешкой глядеть на меня через плечо.

Вновь поймав на себе взгляд незнакомки, я решил, что отступать поздно, подошел к ней, старательно делая небрежный вид, и бухнулся рядом на травяную кочку.

- Извини, я не запомнил, как тебя зовут.

Как-то грубо получилось … но ее взгляд сразу стал озорным.

- А что – всех остальных запомнил?

Я успел поймать фразу «а на фига мне остальные» до того, как они готовы были сорваться с языка, и довольно долго обдумывал ответ.

- Нет, конечно. – Пауза. – Ну, ты знаешь, просто я подумал … вернее, вспомнил … вернее, забыл твое имя … точнее, у меня такое ощущение незавершенности, оттого, что я не запомнил твоего имени.

В этот момент на ее лицо стоило посмотреть. Пока девушка слушала этот сумбур, ее рот открылся, а глаза расширились.

- Вот! – я засмеялся, поймав этот недоуменный взгляд. – Что, хорошую речь произнес? А вообще, я просто заметил, что тебе скучно, и подсел потрепаться.

Мы вместе расхохотались. Кажется, беседа складывалась удачно.

- Меня зовут Рита, – терпеливо и несколько кокетливо сказала она.

Я хлопнул себя по лбу.

- Точно! То-то я помню, что у кого-то было красивое редкое имя. Так это у тебя?

Она изобразила удивление.

- Разве мое имя редкое?

- Ну, знаешь, у меня ни одной знакомой Риты. – Я почувствовал вдохновение. – Вообще, я мог бы и догадаться, поскольку по внешности часто можно угадать имя. – Я притворился, что тщательно изучаю ее лицо. – Да тебе никакое другое имя и не подошло бы.

- А меня, между прочим, хотели назвать Наташей, - сказала она с интонацией маленькой девочки.

Я стукнул себя по коленке в восторге.

- Так ведь не назвали же! Вот она – твоя судьба. – Мне пришла в голову новая мысль, - и потом, мне кажется, что если бы тебя назвали Наташей, ты бы сейчас была другой.

Последняя фраза была моей ошибкой. Нельзя перед незнакомым человеком делать вид, что ты умней его, это взбесит кого угодно. А я вел себя так, как будто знал все на свете. Ее ответы на мои дальнейшие попытки поддержать разговор стали короткими и неохотными. В конце концов я сбежал.

Тайм-аут явно затянулся. Я пристроился на травке в отдалении от всех и думал о том, что мир несправедлив. Ну что я сделал плохого? Я уже обиделся на Риту, и во мне жило естественное стремление что-то доказать: засверкать алмазом, броситься в реку и переплыть ее, взлететь в небо, сделать что угодно, лишь бы она была восхищена и чтобы ей стало стыдно.

Теперь мне почти хотелось участвовать в группе Шурика. Я представил себе, как это было бы здорово: темный клуб, хватающая за душу музыка и она за столиком в первом ряду, с блеском в глазах, судорожно сцепленными руками вся подалась вперед, навстречу волшебным звукам. Я так ясно это себе представил, я уже слышал музыку и видел свои пальцы, привычно бегающие по клавишам.

Когда меня позвали на второй тайм, я был даже недоволен оттого, что прервали столь красивую грезу. Мой интерес к футболу порядком угас, поскольку во время игры я все время украдкой смотрел на Риту. К моему разочарованию, она не бросила ни взгляда в мою сторону до самого конца. И только один раз, когда вся компания собралась перебраться через речку в парк, чтобы тихо попить пивка, а я отказался от приглашения, объяснив, что не пью пиво, мне удалось этим привлечь ее внимание. Но в этот момент на меня смотрели все как на сумасшедшего, так что эффект получился, скорее, обратным. Впрочем, возражать не стали, и я довольно быстро откланялся. Напоследок меня спросили, не желаю ли я прийти завтра. Я отказался, упомянув, что иду на пляж в привычной себе компании, и Вовка напросился со мной. Собственно, ради его подружки Иринки, которой нравилось общество мое, Геныча и Марины.

Идя назад мимо стройки, я нагнал двух девушек в купальниках, не спеша идущих к мосту. Они одновременно обернулись на мои быстрые легкие шаги и улыбнулись мне.

Вроде мелочь, но настроение у меня поднялось. Я уже почти забыл Риту и ее друзей. Да и не собирался я из-за этой девчонки портить себе каникулы.

Глава III Cмысл жизни

Пляж слышно уже за полквартала. По мере приближения рёв автотрассы незаметно сменяется гамом тысяч людей, высыпавших в выходной на пляжный песок. Только вывернув из-за последнего поворота, начинаешь чувствовать приятно щекочущий ноздри аромат воды, на других улицах перебиваемый вонью перегретого асфальта. Глубоко вдыхаешь этот воздух, и хотя водной глади ещё не видно, по всем нервам от сердца к кончикам пальцев и назад к сердцу пробегает волна непонятной радости, под конец ударяя в мозг и стесняя грудь. А пройдя под тополями за пляжный забор, невольно останавливаешься, поражённый открывающимся видом, непохожим ни на что, кроме водопоя в Африке. Эта уйма копошащихся тел с непривычки вызывает чувство потерянности.

- Оттого, что мы стоим, меньше их не станет, – проницательно заметил Геныч. Я вышел из состояния оцепенения и шагнул вперёд.

- А может, из-за нас это озеро выйдет из берегов? Ну что, пошли искать местечко.

-Уау! Какая задница! – мы невольно повернулись в ту же сторону, куда глядел Вован.

-Это вон у того, в красных плавках? - парировал Геныч.

-Фу, как неприлично! – Маринка очень по-своему сморщила нос.

-Да, поговорили бы лучше о возвышенном, что ли! – подначила Ирочка.

-А, правильно, у меня уже возвышается! – засмеялся Вован.

-Тебе меня не хватает?! – в голосе Ирочки  появилась угроза.

-А, всё понял! Больше ни слова... – и Вован действительно умолк на несколько секунд.

Я беспомощно оглянулся и подумал вслух:

- Что-то чем дальше, тем гуще!

Мы остановились и осмотрелись.

- Вон там вроде есть место! – Ирочка махнула рукой.

- Где «там»? – я прищурился, – ну пошли...

Место оказалось с кострищем посередине и разбросанными головёшками. Ирочка с Вовкой сразу повернулись и пошли дальше вдоль воды, о чём-то оживлённо беседуя. Я не слышал их разговора, понимая, что разговор ни о чём. Мы же умолкли. Приходилось огибать кучки людей, и Гена немного отстал. Марина шла своей дорогой немного правее, делая вид, что о чём-то напряжённо думает. На самом деле по улыбке было ясно, что она просто ждёт продолжения разговора.

Разговора – подумал я. А нам не о чем пока говорить. Если хочет поболтать, пускай начинает. Расскажет анекдот, что ли … В конце концов, это ей хочется почесать языком. Что-то в голову бред лезет … Наверное, от жары.

Я мрачно взглянул на идущую впереди пару. Точнее, на Вовку. А вот ему, наверно, никакие мысли в голову не лезут – как же, у него ведь Ирочка … И всё-таки красивая пара. Но я бы так не мог. Они же друг для друга ничего не значат. Каждый сам за себя.

Да, каждый сам за себя!

... Представился берег. Другой берег. Не жёлтый, а зелёный. Солнце не печёт, а мягко греет. Нас пятеро, но кроме нас никого вокруг. Никого! Фигуры пляжа окончательно исчезли. Лица друзей оживлены, все смеются над чем-то весёлым. Вовка хватает Ирочку и увлекает в воду - с брызгами, смехом, визгом. Я захожу следом и плыву хорошим классическим брассом. Меня окликают с берега. Я машу им рукой и плыву дальше... Возвращаюсь только через полчаса - освежённый и ничуть не уставший. Поднимаюсь на берег и подсаживаюсь к компании.

Чего-то в этой мечте не хватает. Начинаю искать и вдруг словно просыпаюсь. Яростно напоминаю себе: "Прекрати!". На мгновение проступает реальный мир. Я оглядываюсь на Маринку и вдруг вспоминаю, чего мне не хватало...

В компании на зелёном берегу появляется шестой человек. Она красива и элегантна, но почему-то очень похожа на Олю из моей группы. М-да, подумал я. Всё-таки для меня влюблённость – нормальное состояние. Я снова поднимаю голову и оглядываюсь. Вовка с Ирочкой усвистали уже далеко, Гена отстал, погружённый в свои мысли. Нахмуренные брови Маринки тоже говорили о том, что она ушла в себя.

О чём они думают? Тоже уходят в мечты? Нет … непохоже. По крайней мере, для Гены. Самое забавное, что думать он  может о чём угодно. О Наде? Может, решает – идти ли на дискотеку? Или обдумывает партию в шахматы? Да, у него же ещё сад! Ему, наверное, сегодня опять идти поливать? Гм, забавно … Сходить с ним? Песни бы поорали. Я оборачиваюсь.

- Ген!

- М?

- Ты сегодня поливать идёшь?

- ...дь! Напомнил! Валь, давай не будем об этом!

- А что, я бы тебе помог … У тебя там классные яблочки…

- Какие яблочки в начале июля?!

- Тьфу!

Я вдруг с удовольствием отметил, что голова у меня занята чем-то более полезным, чем бесплодные мечтания. Уже что-то. Но опять в голову лезет ерунда. Блин, ну и тоска! Хоть бы Маринка что-нибудь сказала. Как же это я с яблоками лажанулся?

В голове зреет новая картина. Мы идём с Геной и Маринкой втроём по дороге и горячо спорим. Тема спора важна и интересна. О чём бы мы могли думать?

Да что ты будешь делать! Никак не избавишься! На глаза наворачиваются слёзы ярости бессилия.

- Валь! Ва-аль! – доносится издали, как стук в дверь. Я оборачиваюсь. Оказывается, Вован с Ирочкой уже нашли место и расположились, а я пролетел мимо. Это Марина меня звала. Теперь она вопросительно, с обычной своей полуулыбкой смотрит мне в глаза. Я молча подошёл и бросил пакет рядом с Ирочкиным пледом.

Купались все порознь. Гена неважный пловец, Маринка тем более. Вовка не любит длинные заплывы, да и от Ирочки он ни на шаг. А у меня после месячной сессии ноют все мышцы. И я быстро оторвался в свободное плавание. Хорошо! Сначала мозг занят руками. Проговариваешь медленно в мыслях: "Раз-два, раз-два...". Потом руки вошли в ритм, мозг переключается на ноги. Быстро: "Раз-два-три, раз-два-три...". А потом движения становятся автоматическими. Струи упруго обтекают тело, и думается о том, как хорошо плыть и ни о чём не думать, о том, что впереди ещё целое лето, а сессия позади, наконец-то можно спокойно поплавать в своё удовольствие, солнце бьёт не в окно, над головой небо, а не потолок, а ощущение влаги на коже не противное от пота, а приятное, от озёрной воды.

Когда я плюхнулся последним на расстеленное одеяло, я уже ничего не хотел и, обсыхая, тупо смотрел в одну точку. Через некоторое время, я осмотрелся вокруг. Геныч тщательно загорал живот, следя, чтобы на нём не было ни песчинки. Маринка задумчиво смотрела мне прямо в глаза. Я выдержал этот взгляд секунд пять, потом вежливо улыбнулся и отвёл взгляд. Странная она … Любая другая не вынесла и секунды. Эта же постоянно экспериментирует над окружающими. Такое чувство, что она залезает в душу. Естественная реакция: все отводят глаза. Кому же понравится, когда возникает угроза, пусть мнимая, что его всегда личные мысли вдруг станут известны ещё кому-то? Впрочем,  ко мне она особенно неравнодушна. Это и правильно, мы ведь немного похожи – одинаково сумасшедшие. Сдвинутые на логике. Но если я в жизненной ситуации не найду логического решения, то доверюсь инстинктивному. А она – тайна за семью печатями. Хотя обычно, если совсем нет времени на раздумье, она лучше ничего не будет предпринимать.

Повисшее молчание было в кайф и позволяло мыслям неторопливо течь. Я наблюдал за ползущим по песку паучком. Было очень интересно. Он жутко походил на фантастический луноход своей тупостью, упорством, резкостью движений и самоуверенностью на грани жизни и смерти под ногами людей, которых здесь было, наверное, побольше, чем пауков. Похоже, на Иру членистоногих как раз не хватило, потому что ей стало скучно.

- Скажите что-нибудь хорошее, – вкрадчиво сказала она.

Пока я из возможных вариантов подыскивал ответ позабавнее для затравки беседы, Гена меня опередил.

- А чего хорошего? Всё хреново.

- Опять ты начинаешь ерунду нести! Ну где тебе хреново? - проворчал я со вздохом. Эта тема в наших разговорах всплывала регулярно. Гена был воинствующим пессимистом.

- Везде хреново! Весь год ботал, а теперь вместо отдыха опять вкалывать. - Гена говорил с нарастающим ожесточением, акцентируясь на глаголах.

- Геныч, неужели вот ты лежишь сейчас, и тебе хреново? - вступила Марина в спор.

- Да, мне хреново! Была бы водка, я б её выпил. А теперь денег нет – нет и водки.

- Но Ген, неужели для того, чтобы тебе было хорошо, нужна водка? – лениво послал я в воздух возражение, лёжа на спине и глядя в небо.

- Ладно, забудем. Чего нет, того нет.

Воспользовавшись паузой, Ирочка растерянно вмешалась:

- Давайте сменим тему – что вы всё про хреново...?

- Ну смотри: закончишь ты институт, пойдёшь, допустим, работать, выйдешь замуж, нарожаешь детей – ну, и что? Везде всё одно и то же. – Гена, казалось, отвечал на Ирин вопрос, но обращался явно к Марине.

- А кто тебе сказал, что я замуж выйду? Я вообще-то не собираюсь. Чтобы у меня были такие же, как я, детки? Которые так же доводили бы свою мамочку? Да я из принципа замуж не выйду.

- Да ладно, Марин, все так говорят вначале! В этом-то всё и дело, что все как один рождаются, учатся, работают, рожают детей и умирают, и смысла в этом нет. Всё одно и тоже.

- И что ты предлагаешь? Всё это быстро прекратить? Ну пойдём на крышу пятиэтажки, скинемся оттуда! Давай, идём!

- Да ладно тебе, Марина, он ведь и впрямь пойдёт, – не удержался Вовка. У меня оформилось своё мнение, и я решил, что пришло время его вставить.

- Вот ты, Геныч, хочешь отличаться от всех? Пожалуйста, смотри! Сейчас модно говорить, что всё хреново, а ты не говори. Говори, что всё у тебя просто отлично! Все ругаются матом, а ты не ругайся. Все ходят в качалку, а ты не ходи.

- Ну, и что мне остаётся делать?

Я вдруг обнаружил, что не участвующие в беседе с интересом глядят за нами. Причём, оглянувшись вокруг, я встретился ещё с дюжиной пар незнакомых глаз. Убедившись, что все лишние отвернулись, я произнёс фразу, к которой подводил его в последние десять секунд.

- Геныч, тебе надо завести девушку.

- Мне? Да давай хоть десять! Я за! Только девушки против. Они на меня даже не смотрят. И вообще я по жизни неудачник.

- Во-первых, это не правда, тебе это только так кажется, а во-вторых, вот для этого и надо ходить в качалку – чтобы девушкам нравиться. Надо много зарабатывать, чтобы стильно одеваться. В кожанки там всякие. "Клёвый прикид, подарок что надо. Даже предки довольны". Ну и на фиг тебе это надо? Наплодишь таких же...

- Ну а зачем они тогда вообще?

- Ну как же, Геныч? Это же модно! Тебе это не интересно? – я заметил, что мы оба начали свои фразы с "ну" и дал себе слово в дальнейшем следить за собой.

- А зачем тогда вообще жить? – было заметно, что Гена начал уставать.

- Ген, поставь вопрос иначе. Не зачем жить, а для кого жить. Чувствуешь? Вот и займись поисками этого "кого".

Гена грозно сопел, обдумывая подкинутые мысли. Я улыбался, глядя в небо. Марина по очереди смотрела на нас. Наверное, ей понравилось. Иринка, похоже, уснула – уткнулась лицом в руку. Вовка лежал на боку, подперев голову тыльной стороной ладони. Он внимательно слушал последнюю часть спора.

- Да ладно, Ген, не расстраивайся! Всё ещё впереди.

- Что впереди? Уже двадцать лет как всё впереди! Хватит, проехали. Пошли купаться.

* * *

Мы посадили Вована с Ирочкой на автобус, проводили домой всё ещё распалённого спором Гену и вдвоём с Маринкой пошли в сторону моего дома: мне нужно было купить хлеба. Я как раз думал, чем занять вечер, когда Маринка сказала, что собирается сегодня вечером погулять по городу – может, я составлю ей компанию? Я не возражал, но предложил сначала разойтись по домам перекусить. Она сказала, что есть не хочет, но подождёт у подъезда или у меня в комнате. Я по понятным причинам был против этого варианта. Ну, может, она хоть чаю со мной  попьёт, пока я забиваю желудок? Что ж, чаю так чаю. Чай мы пили, почти не разговаривая. Вот это я в ней люблю: если не о чем говорить, молчание её совсем не стесняет. Из уважения к собеседнику можно просто улыбаться. К тому же если всё время говорить, то нет времени а – подумать и бэ – дать высказаться другим. Вот и сидим молча, лишь изредка обмениваясь односложными фразами.

- Тебе какую кружку?

- Поменьше.

- Такую?

- Да.

На улице,погружённый в свои мысли, я забывал о том, что она идёт рядом со мною, и сильно ускорялся по привычке. Она не произносила ни слова возражения, хотя удерживать мой темп ей стоило явных усилий. Впрочем, я поминутно приходил в себя и сбавлял шаг.

- Валь, как ты думаешь, мы сегодня не обидели Гену?

- Можешь меня не спрашивать, я знаю не больше тебя.

- Но ты же знаешь его дольше, чем я. К тому же я девушка, мне его сложно понять, – "девушка" она произнесла чуть слышно, почти не разлепляя губ.

- Кто бы мне про девушек-то говорил! Разве не ты у нас такая вся из себя эмансипированная и независимая? – после паузы добавил я с ехидцей, – к тому же говорят, что вы, женщины, нас, мужчин, видите насквозь.

- Врут.

- Может, и врут. Но мне сегодняшняя … хм … беседа понравилась. По крайней мере, для меня это полезно.

- И чем же?

- Видишь ли... Мы затронули очень интересную тему – смысл жизни. Я над этим вопросом бьюсь лет с четырнадцати. Года два назад оставил. Но такими вещами тяжело заниматься в одиночку: нужен диалог, оппонент. Сейчас я за полчаса узнал больше, чем один успеваю за месяц.

- А почему ты говоришь, что два года назад прекратил исследовать смысл жизни?

- Потому что его нет. Ответы на этот вопрос очень разные, смотря какие постулаты брать. Мы с приятелем как-то смеха ради провели опрос у себя на курсе. Кто что отвечает!

- Например?

- Один сказал, что смысл жизни в том, чтобы хорошо кушать и иметь много детей. Другой развил какую-то заумную теорию о том, что надо жить настоящим днём, потому что будущее не имеет отношения к реальности, как и прошлое, что оно существует только в нашей памяти и воображении, соответственно он что-то говорил и о смысле, что вроде бы и нет его, этого смысла. Но большинство, конечно, просто никогда не задумывались.

- А зачем тебе смысл жизни?

- Когда мне было четырнадцать, я должен был сделать выбор. Теперь менять уже поздно. Определиться раз и навсегда мне помогли Стругацкие и их "Понедельник начинается в субботу". Я просто принял рабочую гипотезу и по ней живу.

- Какую?

- Что я просто хочу сделать этот мир лучше. Насколько смогу, конечно. Похоже, я на верном пути. По крайней мере, я теперь получаю от жизни удовольствие.

- А как ты поймёшь, что мир стал лучше?

- Ну конечно, оценка чисто субъективная. Посмотри: сегодня мы так жарко поспорили с Геной. Что от этого изменилось? Мне хотелось бы, чтобы наш разговор помог ему наконец определиться. Между прочим, ты заметила, что после знакомства  с Надей он действительно стал спокойнее?

Надя – это Ирочкина новая знакомая. Я знаю только по рассказам других людей, что она явно питала интерес к Гене.

- Но если одни люди стремятся улучшить мир, то для других смысл жизни должен быть в обратном – в разрушении?

- А ты над дуальностью сильно не задумывайся. Не ищи себе врагов, их и так хватает. Это получается само собой: устранив один недостаток этого мира, мы сразу переключаемся на другой. Этот процесс бесконечен, и люди в массе своей всегда будут противиться переменам. – Я хрюкнул  от удовольствия, вспомнив эпизод годичной давности. – Ты знаешь, у меня есть знакомый автомеханик. Он любит цитировать Жванецкого: «Ремонт - это не процесс. Это состояние. Его нельзя закончить - можно только прекратить». Мне так понравилось, что я тоже теперь цитирую по поводу и без повода.

Я поднял голову и вдруг с удивлением обнаружил, что мы уже стоим около её дома. Ах ты, блин, подумал я, увлёкся так, что не замечаю, куда иду. Я посмотрел на Маринку.

- Ну, мне пора. Извини, что я тебя так резко покидаю. Было очень интересно, – произнесла она свою обычную прощальную фразу, повернулась и скользнула за дверь подъезда. Я кивнул в ответ и зашагал прочь.

Глава IV

Так получилось, что с этого вечера тихий послеэкзаменационный отдых закончился. Едва я вернулся домой, как телефон, захлебываясь, возвестил о междугородном звонке. Звонил друг детства Илья. У нас подобралась своеобразная компашка: я знаю Илью дольше, чем помню себя; Гена попал в нашу компанию тоже более десяти лет назад; лет этак пять-шесть прошло с тех пор, как к нам присоединилась Марина.

Мы вчетвером – тот самый случай, когда один ради другого не пожалеет ничего, все бросит, а если понадобится, то сделает из горы яму. Собственно, кроме них у меня нет друзей. А вместе мы грозная сила. Сколько вместе пережили и сделали, никто не знает. На сей раз мы затеяли велопоход.

Конечно, люди, привыкшие проводить отпуск в турпоходах, посмеются над апломбом, с которым я произношу эти слова. Не торопитесь делать поспешных выводов. Мы-то вовсе не заправские туристы.

Вы пробовали когда-нибудь сорвать с места городского жителя, никогда не удалявшегося от благ цивилизации дальше ближайшей к городу площадки для пикника? И не пытайтесь. Вам придется все делать за него. Даже не потому, что он ничего не умеет. Нет, он сможет в сухую погоду даже сам сварить суп на костре… правда, потратит часа три и изведет напрасно кучу дров, так что дело не в этом. Просто это вы, а не он проявил инициативу. У него мозг так устроен, что он с легкостью позволит вам собой командовать… но львиную долю работы непонятным образом незаметно свалит на вас.

Мы проделывали эту операцию уже третий или четвертый год и знали, на что идем. Мы прекрасно понимали, что нам самим придется закупать продукты (на всех); искать по знакомым палатки, котелки, рюкзаки, прочую туристскую снасть (сами мы пока не обзавелись подобным скарбом); это нам придется составлять ужасный список всего, что надо взять, от элементарной соли, которая такой пустяк, когда она есть, и которая испортит все впечатление от похода, если ее забыть, до спичек, которые надо не просто взять, а взять не один коробок и тщательно беречь от сырости; это нам мучительно думать, какие медикаменты просто жизненно необходимы, а без каких все же не случится особой беды (просто удивительно, сколько может случиться разных напастей, требующих безотлагательной помощи); и наконец, это нам с Ильей утрясать общий график, выбирая для похода такие дни, чтобы все изъявившие желание в нем участвовать могли ехать с нами, не боясь пропустить что-то катастрофически неотложное. Надо выбрать такое время, в которое с высокой вероятностью будет стоять ясная жаркая погода. При этом мы сначала с удивлением, затем с негодованием, а потом со спокойной покорностью судьбе обнаружили, что наши лучшие друзья (как мы считали) не торопятся что-то сделать со своим расписанием, дабы провести пару дней в обществе любимых людей. Наоборот, это мы с Ильей должны как-то уплотнять свой график, перетасовывать время тех или иных занятий, чтобы в конце концов сделать поход возможным, чтобы в конце туннеля бесконечных дел забрезжил тусклый свет надежды, что поход состоится наперекор всему. В этом вопросе с нами солидарен лишь Геныч, беря на себя решение отдельных вопросов.

Нынче на нас легло еще бремя поиска велосипедов на всю компанию. Свои педали есть у меня, Ильи и Гены. Кроме нас, «отсев» в команду похода прошли Марина и Вовка с Ирой.

Готовиться мы начали еще в марте. По опыту мы знали, что три месяца – как раз то, что нужно, чтобы основательно подготовиться к трехдневной прогулке. С легким сердцем наприглашали с собой человек двадцать, уверенно зная, что сорваться с места, когда придет срок, смогут четверо-пятеро. Так и вышло.

Но вот, наконец, все на мази. С помощью телефона мы лишь еще раз проверили свою готовность и условились окончательно о сроках. Илья живет в небольшом городке километрах в семидесяти на север. Оттуда мы и отчаливаем послезавтра с утра. А завтра вечером едем туда и ночуем на даче. Не отходя от телефона, я объявил Гене, Марине и Вовану боевую тревогу. Иринке, конечно, сообщить новость должен был Вовка.

Вечером я довольно долго висел локтями на перилах балкона, с удовольствием представляя себе, как мы поедем по замечательно зеленым холмам, по тряской лесной дороге, встречу с дикими замшелыми деревушками, ягоды, шумные купания с девчонками, песни у костра, веселое похрюкивание и ржание из переполненной палатки. Я вдыхал ароматный ночной воздух, ощущая свою защищенность городом и всем квартирным уютом. Уже послезавтра ночью от бесконечной тяжелой пустоты меня будет отделять лишь хлипкий брезент палатки. И мы наверняка будем допоздна засиживаться у костра, наслаждаясь обществом друг друга, жаром огня, шумом ветра в деревьях. У меня в голове вдруг стрельнула мысль: елки-палки, я ведь никогда не слышал, как поют ночью птицы! Я же не отличу сейчас соловья от козодоя! Мне стало стыдно. И я твердо решил, что проведу пару часов, внимательно вслушиваясь в звуки ночи.

Я прикинул, какие песни, что мы с таким удовольствием орем вместе (пением это можно назвать лишь с натяжкой), я еще помню.

Мыслями я уже был ТАМ. Сонный вечерний город, жужжание ламп уличных фонарей, тихий разговор редких гуляющих по улицам стали далекими. Я смотрел на все это взглядом пассажира поезда, наблюдающего проносящиеся за окном картины. Здесь мне уже не было дела, здесь было скучно. И я смаковал предстоящие события, проверяя заодно себя – ко всему ли мы подготовились. Видения мои были такими ясными, что до мельчайших подробностей можно было проконтролировать возможные ситуации.

Мама вошла пожелать мне спокойной ночи. Увидев, что я на балконе, она прошла через комнату и встала в проеме двери. Я неторопливо повернулся к ней лицом.

- Ложился бы ты спать. Собираешься завтра встать в девять – не выспишься же!

- Неважно. На том свете выспимся, – мрачно пошутил я. Она улыбнулась.

- Ну ладно. Музыку сделай потише, а то отцу-то завтра на работу, и он уже спит. – Она ушла.

Я запрокинул голову. Звезды… Продержалась бы ясная погода еще четыре дня, а там хоть трава не расти! Вспомнился вдруг Сент-Экзюпери.

Планета-странница. Мне удалось поймать то описанное писателем состояние, когда теряешь ощущение тяжести и падаешь вверх, в небо, оставляя Землю. Пришлось вцепиться пальцами в перила балкона.

Я задержал дыхание от радости, продолжая все крепче и крепче сжимать деревянную планку, пока не свело пальцы. Завтра уезжаем!

* * *

Отправляться к Илье мы должны были вечером, а утром пошли за снаряжением – своего-то не хватает. В этом году проблема решилась довольно просто: у Вовкиного дяди, доцента пединститута, на работе была целая куча всякого барахла застойной эпохи: палатки, котелки, мангалы там всякие. Вовка один не смог бы унести все, что нам надо, и я пошел с ним.

Из институтского корпуса мы не вышли, а выползли. Вернее, вывалились из огромной створки центрального входа. Я споткнулся на дурацком порожке, распластался, придавленный палаткой в рюкзаке, и на меня сверху навалился Вовка. Мой котелок покатился по ступенькам – и зачем их здесь столько! С усилием подняв голову и сдвинув затылком назад рюкзак, съехавший было на шею, я цинично проследил за его падением. Слава Богу, хоть народу здесь немного.

Мы поднялись и тяжело пошли домой, часто останавливаясь на отдых. Погода не располагала к тасканию тяжестей. Я уже начал беспокоиться, что с такими темпами мы опоздаем на электричку, а потому предложил Вовке проехать часть пути на троллейбусе. Мы свернули к остановке, как вдруг я увидел, что нам навстречу идет Рита.

Я оказался в затруднении. Вот мы сходились все ближе и ближе, а я не знал, как поздороваться. В прошлый раз она со мной не простилась – может, теперь она предпочтет пройти неузнанной? Их, девушек, ведь фиг поймешь. А если я сделаю вид, что не знаю ее, еще больше риск, что она обидится. Но затруднение разрешилось само собой. Увидев нас, Рита быстро пошла нам навстречу, радостно улыбаясь.

- Привет!

- Привет! – ответили мы почти хором и положили на асфальт свой тяжелый груз, радуясь поводу для остановки.

- О, вы в поход собрались? А я тоже люблю ходить в походы! Мы вот в прошлом году на байдарках ходили, у меня один знакомый увлекается, всем так понравилось. Правда, из пяти дней три лил дождь, ужасно. А вам вот больше повезло – погода сейчас классная. А куда вы идете?

- Далеко-о, - загадочно протянул я.

- Мы не идем, а едем, - гордо поправил Вовка.

- Куда?

- Не куда, а на чем. На велосипедах, – уточнил я.

- О-о-о! – произнесла она со значительным выражением, – наверное, далеко собрались!

- Да нет, не особенно, – я пожал плечами и весело оскалил зубы, – просто с нами в этом году едут девушки. А они не очень-то любят отмерять километр за километром. С рюкзаком за плечами, вытирая со лба пот…

- … А вокруг комары, мошки всякие, – подхватил Вовка.

- И ноги от росы все время сырые.

- А на корнях мозоли быстро натираются.

- И пожаловаться-то некому, все, как обычно, вперед убегут, эгоисты фиговые.

Рита стояла, окаменев, с открытым ртом. Видно, в первый раз слушала подобные речи, и пока не придумала, как отреагировать.

- Вот. Поэтому мы решили ехать на велосипедах, – резюмировал я.

- И когда же вы уезжаете?

- Сегодня вечером.

- А куда?

- Ну, сначала на электричке по Заречной линии до конечной, и на север сначала по шоссе, а там как получится. Думаем доехать до границы области.

- М-да. Я бы тоже с удовольствием с вами съездила, – медленно проговорила она и вдруг глянула на нас веселыми глазами. – Но – дела, то одни, то другие. Как-то жизнь становится все сложней, надо и там успеть, и здесь. Даже некогда с друзьями посидеть, – она извиняюще развела руками.

Мне пришло в голову, что большинство людей находят время на все дела, кроме общения с друзьями, явно не считая такое общение серьезным занятием.

- Ну, я пойду, а то я тороплюсь, – сказала она и пошла прочь, сделав ручкой на прощанье.

- Пока! – крикнули мы вслед и побрели дальше.

Я был слегка ошеломлен и, пока мы тряслись в старом троллейбусе, раза три непроизвольно пожал плечами. Вовке, похоже, хотелось побазарить, но я был не в настроении.

Позавчера мы расстались с ней как случайные прохожие на улице. Она дала явный намек, что мое общество ей не нравится. И правда, я выглядел занудным типом. А сегодня такой поток красноречия, и она как будто обрадовалась встрече. Я вспоминал ее слова, особенно первую тираду. Как ни странно, она хорошо мне запомнилась. Девчонки любят нагородить подобного огорода из фраз, когда вроде и разговор, а если забраться поглубже, то разговор ни о чем. Но я вспоминал ее голос со странным замиранием в душе. Рита мне уже нравилась. Я подумал – жаль, что она не едет с нами. Чушь, что уже поздно. Велосипед найдем, сбруя все равно на парнях. Даже мелькнула шальная мысль – а может, метнуться назад, отыскать, упросить ехать с нами? Вот как раз остановка, самое время выскочить. Ну, чего же ты ждешь? Смотри, двери закроются, причем и в прямом, и в переносном смысле: с каждой новой остановкой шанс найти ее все меньше и меньше! Ну, давай! Несколько секунд я действительно уже готов был выскочить, даже наклонился в сторону дверей. Но колебаться бесконечно нельзя. И еще до того, как закрывшиеся двери закрыли мне путь, какой-то новый ехидный внутренний голос рявкнул: Да ладно, не валяй дурака! Сейчас все и испортишь. Тоже мне чертов Буффало Билл! Представь себе – ты подбегаешь к ней весь в мыле, с дурацким огнем в глазах, и упрашиваешь умчаться с тобой в пампасы. Как ты считаешь, что она скажет?

Я вздохнул. Ладно, в другой раз. Повернулся к Вовке.

- Вован, ты с девчонками раньше в походы ходил?

- А что?

- Весь груз придется тащить нам.

- Я знаю. Мы об этом уже говорили.

- Этого мало. Рюкзаки они сначала повезут сами – в начале пути им покажется, что это достаточно легко. Перетасуем сумки где-нибудь через часик пути. Но, кроме того, нам придется приноравливаться к их темпу. – Я помолчал, обдумывая следующую фразу. – Тебя поначалу будет бесить, что из-за них мы двигаемся медленно. Очень медленно, – сказал я с ударением. – Не вздумай их подгонять. Только поссоришься. Лучше уж сейчас настройся на неторопливое путешествие. Им не нужны наши чертовы скачки.

Кажется, Вовка прочувствовал.

- Ладно, – сказал он.

Глава V

Уже в шесть часов я предложил начать подыскивать место для ночлега. Гена и Илья встретили мое предложение с полным пониманием. Вован, ранее не ходивший с нами, по неопытности предложил ехать дальше. Мы объяснили ему, что найти подходящее место для ночлега не так просто в этой сельскохозяйственной зоне, и оптимальным будет ехать вперед, засекая подходящие места, а потом – часов в восемь – вернуться на лучшую из найденных точек. Я указал ему также на девушек, порядком умаявшихся за день.

Мы договорились насчет требуемых параметров для стоянки: проточная вода, место ровно на две палатки в окружении деревьев, не ближе полукилометра от деревень и дороги. Подтвердилось, что задача нелегка. Лес шел небольшими кусками, разделенными полями, причем чаще всего на пригорках. Ручьи же по большей части протекали через поля. На открытой местности ставить палатки ужасно не хотелось. Вдали замерцала какая-то крупная река, но я пока не мог сориентироваться по карте, поскольку мы уже пересекли границу области,  и здесь не было табличек у дороги с названиями деревень.

Через час мы забеспокоились, что ничего не найдем. Как раз в том месте к дороге вплотную примкнул сосновый бор. По краю его от шоссе уходила грунтовая дорога; в надежде на удачу мы свернули на нее, метров через двести оставили велосипеды на дороге и углубились в лес, рассыпавшись широким веером. Девушки остались собирать землянику на обочине. Временами мы перекликались, чтобы не расходиться слишком далеко.

Возвратились к велосипедам мы разочарованными, поскольку воды не было – чего, собственно, и следовало ожидать, ведь лесок стоял на пригорке. Уезжать отсюда хотелось тем меньше, что здесь совершенно не было комаров!

Ира не обрадовалась, когда ей объявили, что придется ехать дальше. Реакцию Марины, как обычно, угадать было невозможно. Хотя она тоже заметно устала. С багажника велосипеда Иры свалился котелок. Прилаживать его снова не было ни желания, ни времени (в первый раз мы долго возились с ним), и я просто надел его себе на голову. Удивительно, но он пришелся как раз. К тому же мне удалось на время поднять настроение группы. Вовка постучал сзади по металлу, но я бурно возмутился.

Мы снова выехали на дорогу. Гена, Илья и Марина, отдохнув от седла, теперь поехали быстрее, обещав нас подождать позднее.

Начало смеркаться. На вершинах пригорков было видно солнце, низко сидящее над горизонтом – огромное и красное. Я ехал в одиночестве, внимательно оглядывая местность. Вдруг мне пришло в голову, что я не слышу Вовку с Ирой. Я повернул назад.

Ира пешком поднималась в горку, ведя велосипед. У нее было усталое, недовольное лицо. Вовка выписывал рядом с ней круг за кругом.

- Да говорю тебе, сядь на велосипед!

- Не могу, я устала! – раздраженно ответила она.

- А так ты еще больше устанешь.

- Какая разница. Не могу я ехать. Ты-то сильнее меня.

- А тебе не кажется, что ты и так едешь без всякого груза, а мы с рюкзаками! А теперь похоже, что нам и тебя тащить придется, - с ожесточением сказал он.

- Никто тебя не просит меня тащить, - по голосу было ясно, что Ира близка к истерике.

Я испугался. Я терпеть не могу сцен, поэтому решил вмешаться.

- Что случилось? – я постарался придать голосу ровность. Иринка жалобно взглянула на меня.

- Мне ногу свело. Не могу сильно жать на педаль.

Я постарался ее подбодрить.

- Ну потерпи еще немного. Скоро уже приедем.

- Сейчас бы эластичный бинт, - вслух подумала она, - но я что-то не стала его брать.

Я от удовольствия хрюкнул. У меня-то бинт был!

- Зато я взял! Ты что – это же необходимейшая вещь. – Я слез с велосипеда и стал снимать рюкзак со спины. – Сейчас достану.

- Не надо, - вдруг сказала она. Я замер с руками, засунутыми под лямки.

- Почему?

- Я так доеду.

Я пожал плечами, но настаивать не стал. Мы поехали дальше. Пересекли очередной ручей и начали подниматься в горку. Ира опять остановила велосипед. Я подхватил Вовку под локоть прежде, чем тот успел возмутиться.

- Подождем на горке.

Мы поднялись наверх. Я повернулся к Вовке.

- Я тебе что до похода говорил? Ты пойми раз и навсегда: она не может и не хочет выдерживать нагрузки даже вполовину от твоих. С этим надо просто смириться. Я тебя предупреждал, нам еще придется девчонок на себе тащить!

Вовка стоял и слушал меня с покаянным видом. Было ясно, что он вспомнил тот разговор.

- Помнишь, как я говорил? Ведем себя так, будто все идет по плану, что бы на самом деле не происходило, – я сделал паузу, определяя его реакцию на мои слова. – Даже если камни с неба будут сыпаться.

Вовка явно повеселел. Мы с грехом пополам дотащились до ожидавшей нас троицы. Илья с вопросом в глазах кивнул мне.

- Ну, что будем делать?

Я вздохнул, глядя на него, и только хотел второй раз за вечер пожать плечами, как меня осенило.

Мы стояли на пригорке. Позади был ручеек, но не просто очередной ручеек. Если приглядеться, было видно, что это он, замедляя бег, превращается в ту реку, что мы видели, здесь бывшую менее чем в двух километрах от шоссе. Ранее мы переехали через еще один крупный ручей, явно впадавший в эту речку. Таким образом, русла образовывали здесь треугольник, внутри которого было два клочка леса!

- Я знаю, куда ехать, - твердо сказал я. – Давайте за мной!

- Сусанин, - хихикнул Вовка.

Мы проехали назад за ручей. Здесь, у дороги, притаилась за деревьями небольшая деревушка. В доме, ближнем к дороге, тускло горел свет. Я рассчитывал проехать по деревенской улице к тому лесному массиву, что виднелся у самой реки… Но путь нам преградила лужа поистине необъятная и такой глубины на вид, что нечего было и думать ее пересечь. Вправо на незасеянное поле уходила колея трактора. Недолго думая, я свернул туда. Колея вела в обход деревни в нужном нам направлении.

Гена, Илья и Марина опять поехали вперед, поняв мой замысел. Мы же втроем повели велосипеды пешком. Как ни торопились, по некошеному полю Ира ехать не могла. Я не хотел оставлять их вдвоем, боясь, что они опять поссорятся. Наивно, конечно.

Мы мирно шли, неторопливо обмениваясь короткими фразами. Деревня слева от нас была совсем рядом. Настораживала тишина.

- Почему здесь так тихо? И свет только в доме у дороги… Неужели они все уже легли спать? – послал я в воздух вопрос.

- Тут, наверно, одни старики живут, - предположила Ира, - молодежь-то, надо думать, вся в город смылась.

На том и остановились. Тем не менее темные коробки давили на сознание этой тишиной. Неприятно.

На краю деревни, в отдалении от остальных, стоял брошенный дом. С виду он был в хорошем состоянии, крыша на месте, но он стоял странно, с большим наклоном. В оконных проемах не было рам.

Мы вышли к кирпичному длинному строению, в котором без труда угадывался коровник. Рядом – сарай для сена. Похоже, что деревня жила этой фермой. Поле не было засеяно, на нем росла густая высокая трава, хотя видно было, что его когда-то давно пахали.

Мы прошли мимо него и вышли на узкую тропинку в березовой рощице и довольно скоро наткнулись на первую троицу. Они расположились на живописной поляне на краю оврага, в котором бежал правый ручей. Вокруг стояли сосны. Чуть раньше был небольшой ельник – источник материала на подстилку под палатки. От речки соблазнительно тянуло влагой.

- Валентинус, ты гений! – еще издали заорал Гена. – Лучше и не придумаешь!

Я пожал плечами.

- Ну должно же было нам рано или поздно повезти!

Впрочем, везение было половинным. Илья сообщил, что под конец отвалился руль у велосипеда Марины. Думать, как его отремонтировать, было некогда, поскольку быстро темнело и мы начали деятельно готовиться к ночлегу. Досадно, но мы решили, что в таком случае просто весь следующий день будем отдыхать на этом месте, и дальше не поедем. А послезавтра, перед тем, как ехать домой, что-нибудь сообразим.

* * *

Лагерь разбили довольно быстро, хотя и не без казусов. Конечно, два раза падали плохо поставленные палатки. Обозлившись, я в конце концов так набил растяжки, что натянутая ткань гудела от щелчка пальцем, а вход не закрывался до конца.

Пока мужская половина в поте лица возводила их, перекладывая с места на место путающуюся под ногами поклажу и велосипеды и горячо споря по самым сложным вопросам, девушки сварганили что-то вроде салата. Но вкусить его до того, как подоспела горячая трапеза на костре, мы все равно не успели – очень торопились организовать стоянку до темноты. И так уже в рюкзаках приходилось шарить с фонариком.

После еды Гена взялся за гитару. Все с удовольствием подхватили старое доброе «Ой-йо». Я стоял в тени за освещенной костром зоной, прихлебывая чай из любимой литровой кружки и подтягивая, если требовалось взять высокую ноту.

Тянуло на приключения. Я допил чай и предложил Илье дойти до речки. Мы довольно быстро нашли удобный пуск в воду и были приятно удивлены ее теплотой. Когда мы вернулись в лагерь и сообщили об этом, вся компания рванулась купаться, оставив нас вдвоем стеречь лагерь и обсыхать у костра. После купания все собрались снова петь песни, но теперь в палатке – появились комары. Палатка была маленькой, двухместной, и пришлось уложиться вплотную, причем я лежал в изголовье эдакой длинной подушкой для остальных пятерых… и одновременно закрывал собой стенку, от которой ощутимо веяло ночным холодом, несмотря на то, что стоял конец июня, самое жаркое время года.

У нас было две двухместных палатки, и я поначалу полагал, что спать мы девушек положим отдельно. К моему удивлению, все вышло совершенно иначе. Как я уже сказал, воздух был ощутимо холодным, земля тоже. Подстилка из лапника не обеспечивала хорошей изоляции. Вот когда я подумал, что хорошо было бы проявить побольше усердия и настрелять у знакомых надувные матрасы перед походом. Ирка с Вованом попытались между полуночью и часом ночи удалиться в соседнюю палатку под тем предлогом, что мы сильно шумим и мешаем им спать. Действительно, засыпалось с трудом. Все были слишком возбуждены, у всех чесались языки. И если даже пятеро молчали шестому всегда находилось, что сказать. Как же тут заснешь? Но они очень быстро вернулись – спать отдельно было слишком холодно. Мы лежали все вместе под одним общим покровом из одеял. Маринка оказалась между Ильей и Генычем, и, как я мог видеть краем глаза, очень плотно прилипла к Илье. Не отрицаю – он у нас парень горячий…

К тому моменту, когда все почти успокоились и начали дремать, я понял, что не могу лежать в прежней позе на спине. Возможность смены положения в таких пределах, чтобы не потревожить пять лежащих на мне голов, были исчерпаны. Конечности затекли, ныла поясница. С нескрываемым злорадством я объявил, что сейчас буду переворачиваться на живот. На меня обрушился поток притворно-сердитых фраз, ворчания, вздохов и стонов. Все задвигались, освобождая мне место.

Однако после завершения этой операции компания вырубилась почти сразу, как будто я отнял у них последние силы. Задремал и я.

Глава VI

Я вздрогнул, поднял голову и уперся взглядом в торец палатки. Мне тут же прострелило шею – всю ночь я лежал в неудобной позе. Сморщившись от боли, я забарахтался в одеялах, перевернулся на спину и сел. Ира, Гена, Марина и Илья, лежавшие рядком, вплотную прижавшись друг к другу, даже не проснулись. Только убрали головы. Вовка снаружи хрустел дровами, потрескивал костер. Видимо, меня разбудил щелчок крупной ветки. Я выбрался из палатки, кивнул ему, приветствуя с добрым утром. У Вовки было заспанное лицо, зубы стучали. Всегда так бывает – крайний замерзает первым.

- Что, замерз? – этого вопроса я мог и не задавать. Вован сердито кивнул на палатку.

- Да ну, блин, Ирка с меня одеяло перетянула. Сама-то теперь под двумя дрыхнет, а мне приходится у огня греться.

Я усмехнулся.

- А теперь они опять на халяву, к готовому огоньку придут, – с мрачным удовлетворением продолжил он. Я покачал головой.

- Ошибаешься. Они-то согретые. Нами. Теперь до девяти не встанут. А в девять уже будет жарко. Сейчас, – я посмотрел на часы, – у-у, шесть!

- Весь день невыспавшись, – проворчал Вовка.

- Не-а. На свежем воздухе достаточно проспать часов пять в сутки. Проверено. А жрать вот хочется. Терпеть не могу на природе быть голодным, – я потер замерзшие руки и присел к разгорающемуся костру.

- Может, что-нибудь приготовим? – предложил он.

- Нет… А то когда они встанут, все уже остынет. – Я добавил с усмешкой, – к тому же нельзя же им настолько жизнь облегчать. – Я помолчал. – Мне помнится, Ирка брала с собой рыбных консервов пару баночек? Давай сглодаем с хлебом. И чайку забабахаем! – Я гулко хлопнул в ладони и радостно потер руками, весело глядя на Вовку. Он молча, с видом зомби зашагал к Иркиному рюкзачку. Всю дорогу этот рюкзачок провисел на багажнике Вовкиного велосипеда и до сих пор был там. В семь из палатки, жмурясь, выполз Гена. Мы начали готовить горячий завтрак. Гена встал с лирическим настроением, его тянуло на патетику. Впрочем, атмосфера располагала. Вовка сделал несколько снимков лагеря «мыльницей». Я осмотрел велосипед Марины и пришел к выводу, что медицина здесь бессильна. С легким сердцем объявил: весь день мы остаемся на этом месте.

Утро обещало замечательный день. Но что-то было не так… отчего-то было очень непривычно и даже некомфортно. Чего-то не хватало. Я понял, чего именно, когда вспомнил, что хотел послушать птиц, наиболее активных в этот ранний час. Тут-то я и обратил внимание на отсутствие шума автомобилей. Вообще! Поблизости от города куда ни заберись, звуки цивилизации все равно просачиваются и создают фон, ставший нам привычным. И вдруг он исчез в этих не слишком населенных местах. Я вспомнил, что, пока мы ехали по шоссе, за несколько часов пути мы встретили едва ли десяток автомобилей.

Я слыхал, что здесь, к северу от тех мест, где мы живем, все намного хуже. Что работы почти нет, и жизнь замерла. Мы пока не видели людей, но наблюдения оправдывали это мнение.

И все же кому-то людская беда пошла на пользу. Единственным показателем человеческой деятельности было небольшое поле, засеянное овсом, и то не целиком. На огромном участке земли между двумя речками только две тропинки крест-накрест. И природа, не угнетаемая более человеком, расцвела буйными красками. Как я говорил, я утром пробовал слушать птиц. Так вот, скорее я пытался выделить отдельные голоса из неугасаемой какофонии. Поначалу, только выбравшись из палатки, я был просто-таки оглушен ей! Не встретили мы пород деревьев, что приходят с человеком, как тараканы, воробьи или крысы – низкорослых, удивительно живучих, подобных сорнякам. Заросли чистого орешника чередовались с березовыми и сосновыми рощами, а местами уже восстановил статус-кво растущий здесь с древних времен ельник.

Поле, изнасилованное неправильным использованием, постепенно восстанавливалось. Поросли леса на нем не было, но трава доставала до пояса и была столь густой, что ощутимо препятствовала ходьбе. И цветы, цветы! В голове уже шевелились отдельные слова, складываясь в рифмы, навеянные этой красотой. Я пожалел, что не взял тетрадку: до дома все забуду…

Готовить горячий завтрак – дело шумное, увлекательное, и вскоре проснулись все. Гена сидел перед входом в палатку с Вовкиной «Коникой» в руках, встречая каждого, кто вылезал из нее, сонно жмурясь от солнца и еще толком не проснувшись. Кадры обещали получиться замечательными.

После завтрака отряд, конечно, было не удержать вдали от речки. И мы пошли купаться, разделившись на две части – одна бултыхается в воде, вторая стережет лагерь. Потом наоборот. Велик был соблазн идти всем вместе – людей-то не видать! Но здравый смысл и определенный опыт не дали уснуть бдительности.

* * *

Искупавшись, девушки неожиданно уединились в палатке. Понятное дело, мы вскоре воспротивились, потребовав не отделяться от компании. Марина объяснила, что у Иры болит голова и немного поднялась температура. Вероятно, сказала она, виновато вчерашнее купание при луне. Поэтому лучше они пока полежат. Через некоторое время я сообразил, что, скорее, виной болезни стало переутомление. Но чем-либо помочь был бессилен. Действительно, нехай полежат.

Мы стали думать, чем заняться, потому что готовить обед было еще рано. Гена снова взялся за гитару, Илья подсел подпевать. Я предложил сходить в деревню, спросить ее название, а заодно осмотреть брошенный дом. Мои родители мечтали о своем доме в деревне, и у меня было подозрение, что здесь на халяву можно заполучить сруб – а может, и другие части в приличном состоянии… Я изложил эту идею, и все сразу повскакали и рванули к велосипедам. Кто же откажется полазить по развалинам? Предупредив девушек, мы сорвались и выехали на тряскую тропинку. Через несколько минут мы остановились у фермы, которую проезжали накануне. Подъезжая последним к длинному низкому строению, я уже издали заметил, что оно безжизненно. Ворота распахнуты в обоих видных мне стенах, деревянные части почернели и перекосились, шифер на крыше местами лопнул, хотя видимых провалов не было.

Мы вошли внутрь. Длинные ряды кормушек… столбы, на которых когда-то висели перегородки стоел…длинные гнилые доски центрального прохода. Я неторопливо шел по длинному помещению, жадно глазея на то, что осталось и по чему можно было угадать, какую функцию нес тот или иной предмет. Запах коровника еще висел здесь. Не запах навоза, нет… Прелый аромат сена и чуть ощутимый дух домашней скотины – как у нового пухового платка.

Я услышал шум у себя над головой, обернулся. Мне в лицо ударила неожиданная вспышка – Вовка щелкнул меня, свесившись в проем в потолке. Илья сидел рядом с ним и с интересом смотрел вниз.

- Как вы туда забрались?

- Видишь, там комнатка?

- Это в которой кровать стоит?

- Да. Там довольно легко забраться.

Тараканы! – захотелось сказать. Когда нашли? Мне и в голову бы не пришло искать подъем на чердак в бывшей комнатушке для ночного сторожа!

Я забрался наверх, как оказалось, последним. Гена уже осторожно пробовал ногой гнилой настил.

- Лучше не ходи по доскам, – посоветовал я и двинулся по потолочной балке,  перебегая между столбами, поддерживающими крышу. Но нам быстро наскучило на чердаке, и мы снова один за другим спустились вниз.

В моем мозгу крепло подозрение, что в деревне мы тоже никого не найдем. Мы видели на карте места, около названий которых стояла пометка «нежил.», и давно мечтали побывать в таком селении.

Ферма с деревней не сообщалась, а тропинка, по которой мы ехали сюда, вела в обход деревни к шоссе. Я продрался прямо через траву вместе с велосипедом туда, где должна была иметь место деревенская улица. Наконец переднее колесо провалилось в колею, я приподнял руль и шагнул вперед, с усилием раздвигая грудью высокую траву и предполагая выйти на дорогу, но оказался в таких же высоких зарослях. В это трудно поверить – улицы нет! Когда-то утоптанная до каменной твердости земля теперь ничем не отличается от почвы на поле.

Я продолжаю шагать к перекосившемуся дому. Вблизи он не несет отпечатка заманчивой тайны, а вселяет неуверенность и угнетает своей угрюмой молчаливостью. Глубокие трещины в бревнах как морщины.

Я провалился во вторую колею и убедился – да, здесь была дорога. Оборачиваюсь на остальные дома, что стоят в ряд вдоль улицы… бывшей улицы. И только теперь, видя фасады, обнаруживаю, что во всех домах заколочены окна.

Мы обходили дом за домом. Все они были пусты: ни мебели, ни каких-либо предметов обихода. И все аккуратно взломаны с черного хода. Какие «деликатные» работали мародеры! Находки наши были немногочисленны и экзотичны, чего и следовало ожидать. Вовка, довольно ухмыляясь, показал нам алюминиевый протез с корявым башмаком. Гена – пространную инструкцию от сеялки. В бане (единственной на деревню) мы нашли кучу железа: ухват, чугунок, две кочерги. Я загорелся желанием забрать чугунок с собой, и парням пришлось силой его отобрать у меня и поставить на место, потому что он был тяжел.

Я прислушивался к своим чувствам и не мог их понять. Ликование кладоискателя сильно разбавлялось забитым в голову с детства страхом перед чужим имуществом, пусть и очевидно брошенным: я вздрагивал от каждого шума снаружи. Примешивалась горечь недоумения, было жалко эти дома, быстро тонущие в высокой траве, с окнами, смотрящими в никуда… Словно танки, погоревшие в Великой Отечественной и оставленные на поле битвы. Всего на двадцать километров южнее каждая деревня кипела жизнью. Пройдешь по улице – у каждого дома курицы, гуси, тянет коровьим навозом, не один раз успевают облаять собаки … и, конечно, люди. Любая покосившаяся от древности лачужка, волей случая лишавшаяся хозяина, становилась предметом жестокого торга. Не верилось, что крепкие, добротные избы никому не нужны. Почему ушли люди?

Мы поняли, из-за чего покосился дом, стоящий на отшибе. Покидая его, хозяин подрубил две диагональные сваи, отчего дом сел одним концом на землю, а противоположным высоко задрался в небо.

Я нашел в одном из домов кружку. Взял ее в руку и подивился: посудина сложной, затейливой формы, с толстыми стенками и ручкой толщиной с мой палец, почти ничего не весила. Из чего же она сделана? Я решил взять кружку с собой на память.

Но мне не давала покоя ее легкость. Возраст кружки говорил о том, что это никак не может быть пластик. Керамика, металл? Чтобы определить это, достаточно было дойти до лагеря и отмыть посудину в ручье. Но на меня нашло какое-то нетерпение, хотелось узнать немедленно. Мне пришло в голову, что если она из глины, то непременно треснет от удара. И в состоянии странного ступора я принялся колотить кружкой о стену. После очередного удара от нее отпал кусок. Я вздрогнул и как будто проснулся. Я же хотел взять ее с собой! После этого осталось единственное чувство – желание уйти из места, над которым и так висел призрак беды, а мое праздное любопытство усилило распадок. Я приложил отвалившийся кусок на место. Держится… Поставил кружку на пол и  поспешно вышел из дома.

Перед тем, как вернуться в лагерь, мы еще дошли до крайнего дома, в котором намедни видели свет. Дом был обитаемым, это не вызывало сомнений, но на наш неуверенный стук никто не вышел.

После возвращения готовили обед, разговаривать не хотелось. Девчонки спали и при нашем прибытии не проснулись. Неугомонные Ильюшка с Вованом опять сели на велосипеды и поехали в другую деревню, что пряталась за орешником через ручей. Вернулись меньше, чем через час, подсели к костру и рассказали забавный эпизод.

Влетев в деревню, они вспомнили мое желание узнать, до каких же мест мы доехали, и решили спросить ее название. За поворотом они наткнулись на забавнейшего старикана в военной фуражке с помятым козырьком, без кокарды, и в зеленом кителе непостижимо устаревшего образца. Вежливо поздоровались, спросили, как называется деревня. Дед приставил руку к уху и прошамкал: «Ась?» Они повторили вопрос. Он опять не расслышал. Потом опять и опять. Этот диалог с односторонней связью мог бы продолжаться и дальше, но тут к дедку подошла девушка и сказала, что деревню зовут Алехино. Все было ясно, но уходить от старика, не добившись контакта, им показалось невежливым. Вовка гаркнул ему: «Мы хотели узнать, как деревня называется!» - на что старикан проорал в ответ: «Алехино, моп вашу ять, чего еще вам надо?» Парни поторопились удрать.

Ближе к вечеру мы еще раз сходили искупаться, а потом долго-долго пели песни, разогревая бесконечные котелки с чаем. Потом вспомнили, что у Ильи в рюкзаке спряталась бутылка «Черного Лекаря». Мы думали, что выпьем ее, когда доедем до самой дальней точки – за успех. Но поскольку в этот день мы так и не сдвинулись с места, то бутылка до самого вечера пролежала забытой. Дольше ждать было бессмысленно, мы выпили ее на шестерых и совсем не опьянели. Зашел разговор о музыке. Все началось с того, что я – единственный, кто может на ходу подобрать аккомпанемент, зная мелодию. Но я наотрез отказался подбирать «Маленькую лошадку». Такой разговор быстро перетекает в идеологическую плоскость: что считать роком, а что приравнять к поп-музыке. За эту тему очень трудно браться, и все же она неминуемо возникает в обществе, где хотя бы два человека считают себя меломанами. Необязательно быть меломаном – достаточно считать себя таковым.

Но я не хочу описывать наш разговор. Как раз потому, что Гена копит записи «Сплина», Илья в данный момент увлекся «Би-два», а мы с Вовкой морщим нос и от того, и от другого, но друг друга понять все равно не можем, потому что я отдаю предпочтение западному року семидесятых, а Вовка – русскому второй половины восьмидесятых. Что нам всем нравится – это «Чайф». Ну, и еще никто не имеет чего-либо против «Машины Времени». Если Геныч запевает «Орбит без сахара», я демократично молчу, потому что он мой друг. А я, например, мог бы спеть «In A Summertime» Манго Джерри, но при этом все зевают. Поэтому только «мог бы». Маринке лишь бы поспорить, а Ира вообще не вмешивается в околомузыкальные диспуты.

Спать Вовка с Геной ушли в соседнюю палатку. Дескать, теснота надоела. Девушки остались со мной и Ильей, но улеглись отдельно. Что за комплекс такой непонятный?  От холода заснуть они так и не смогли. В конце концов я предложил поменять диспозицию: пусть они лягут между Ильей и мной. Отказаться значило обречь себя на мучения, и после перемещения обе уснули моментально. Пока мы возились, перелезая друг через друга, Илья на секунду поднял голову, оценил ситуацию и приподнял край своего одеяла, чтобы девушки могли под него забраться, после чего опять вырубился. Я довольно долго не спал. Слушал ночной лес, зная, что я нескоро опять сюда выберусь, вдыхал ночной воздух.

Что же делать, если возвращаться не хочется, а надо? И хорошо бы еще придумать, как починить велосипед Марины. Минут пять я добросовестно пытался что-либо изобрести, но ничего у меня не получилось. Ну и аллах с ним, утро вечера мудренее – там вместе что-нибудь придумаем.

Я вдруг подумал о Рите. Друг мой, а ты заняла в моих мыслях особое место. Как же так получилось? Чем ты лучше остальных? Я теперь так часто вспоминаю тебя.

А может, судьба? Как знать, может, я уже влюбился в тебя? Или нет? Я прислушался к своим ощущениям. Сердце бьется ровно, никакого головокружения, а главное, я еще не совершил из-за нее ни одной глупости. А это верный признак отсутствия влюбленности. Знаю по опыту.

И все же, почему я все время думаю о ней? Почему ни одна из ее подружек меня совершенно не заинтересовала? Я постоянно вижу много знакомых девчонок, в большинстве своем они просто замечательные. А в голове как заевшаяпластинка вертится имя почти незнакомой девушки – Рита, Риточка, Рита, Рита, Рита…

Я жестом отчаяния охватил голову, пытаясь остановить дурацкое повторение, заполнившее весь мозг и мешающее мыслям свободно течь. Они спотыкаются, перескакивают с темы на тему, а иногда и вовсе утихают, заглушенные этим голосом.

Да ладно! Просто она во вторую встречу была так приветлива, что я отреагировал, как ребенок. Вернее – как  щенок. Можно сказать, запрыгал от радости. Это не любовь.

А почему она обрадовалась встрече? Ведь могла пройти мимо, лишь кивнув с улыбкой – нет, подошла поболтать. Не по делу, а так… Причем заметьте – не к Вовке, а к нам. И кажется, она даже больше ко мне обращалась. Или я себе льщу?

А может, это она в меня влюбилась? – пришла внезапная мысль. – Это было бы забавно. Нет, правда! Я же не могу заглянуть к ней в душу. Пес ее знает, о чем она думает.

Да ну, прекрати, возразил я сам себе. Ты уже решил, что не можешь влюбиться так скоро – а она, по-твоему, может?

И все же это было бы забавно. Нет, я, наверное, неправильно выражаюсь. Но никак не могу подобрать другого слова. Вот в голове завертелось: забавно, забавно, забавно, забавно…

…Повторяющий дурацкое слово голос постепенно затихает. Перед глазами появляется лицо Риты. Я с удовольствием представляю себе, как обнимаю ее за талию, она кладет руки мне на грудь. Не то, чтобы упирается, а так, в шутку. Мы с ней вместе купаемся, она хохочет, обдавая меня брызгами… Танцуем вдвоем – теперь она тихая, внимающая. Я говорю ей на ухо, как люблю ее…

Я потянулся и сменил позу на жесткой еловой подстилке. Вдруг обнаруживаю, что Ира вплотную прижалась ко мне в поисках тепла. Я ложусь так, чтобы ей было поудобнее и досталось побольше одеяла. Мне в бедро ударяет холодный поток. Ну и черт с ним. Снова вспоминаю Риту и думаю: Да, это было бы забавно! Через несколько секунд я уснул.

* * *

Утром быстро сделали завтрак, убрали палатки, сожгли мусор. Кое-как подручными средствами закрепили сломанный руль, и на этот велосипед сел я. Мне в рюкзак запихали те вещи, которые переживут мое возможное падение и не убьют при этом меня самого.

Ехали медленно: при увеличении скорости мой руль начинал угрожающе вихлять, а дорога все время шла по холмам.

В деревушке Перепелкино, вытянувшейся вдоль шоссе, у самой дороги стоял колодец. Мы решили набрать с собой воды в пластиковые «сикалки». На всякий случай я спросил разрешения у проходившей мимо старушки. Бабка оказалась удивительно словоохотливой, имела непривычный окающий говор, расхваливала воду, спросила, откуда мы и куда едем. Когда мы стали опять рассаживаться по велосипедам, она поняла, что разговор окончен, и пошла, переваливаясь, как утка, дальше, продолжая говорить сама с собой.

Деревня производила благоприятное впечатление. Пестрые дома, окрашенные в желтые, красные, зеленые праздничные тона, с ухоженными двориками и ровными заборами из свежего, незамшелого дерева.

Эта деревня так же оторвана от остальной цивилизации, как и та… заброшенная. Так же далеко до магазинов, администрации, почты. Почему эта процветает, а та загнулась?

Но долго думать над этой проблемой я не смог. Устав искать ответ, я окунулся в приятные размышления о том, как я найду Риту и как она обрадуется моему появлению. В этих мыслях я, собственно, и провел остаток пути.

Однажды мы остановились перекусить. Надо ж было так случиться, что в этот момент мимо нас проехала девчонка-подросток на велосипеде. Может, она и не привлекла бы нашего внимания, но она выглядела очень вызывающе и очень по городскому в обтягивающих шортиках и топике, а мы были диковатыми по той причине, что третий день не видели никого, кроме деревенских.

В течение нескольких следующих секунд наши действия напоминали плохую комедию. Я сидел так, что увидел ее первым, но увидел ее внезапно совсем близко, потому что отрезал хлеб и только в этот момент поднял глаза. Прекратив работать ножом, я проводил ее изумленным взглядом. Рядом со мной сидел Илья, он проследил направление моего взгляда да так и уставился неморгающим взглядом. Вовка стал третьим и открыл рот. Наконец, к немой сцене присоединился Гена, а затем и девушки захотели посмотреть, что же так увлекло их парней. Мимо нас девочка проезжала при мертвой тишине, а мы упивались комичностью мгновения.

- Мы, кажется, поесть собирались? – заметил Гена в конце концов. Илья рванулся к велосипеду.

- Я сейчас.

- Тебе оставить хлеба? – крикнул я вдогонку, – за рыбу не ручаюсь! – он засмеялся и вернулся.

- Я пошутил.

Немного позже, мерно работая челюстями, Вовка обратился к нам.

- Обтянутая девочка. Вы знаете, что такое обтянутая девочка? – мы показали свое внимание. – Это когда девочка одета в обтягивающее. И что это они в восемнадцать не носят то же, что и в двенадцать?

- Ты думаешь, ей двенадцать? – с сомнением спросил Илья, – мне кажется, пятнадцать-шестнадцать. Такая лошадь.

- Да не-е, меньше. Девки же быстрее нас вырастают, – пояснил Вовка. Ира значительно кашлянула, Марина эхом. Вован с притворно невинным видом посмотрел на них.

- Что с вами, поперхнулись?

- Молчи уж.

Он замолчал.

Следующая деревня стояла слегка на отшибе. Захотелось снова набрать воды взамен выпитой. Илья сказал, что поедет он.

- Она, наверное, в эту деревню поехала, – как бы невзначай бросил он.

- Вот маньяк, - заметил я.

- Ильюха, помни – одно неверное движение, и ты отец! – крикнул Гена ему вслед.

Глава VII

- Покажи мне, как ты играешь это, - тихо попросила Рита. Я только что сыграл «Старый Рояль».

- Давай, покажу, – я метнулся на кухню, быстро принес табуретку, поставил перед синтезатором рядом с фирменным винтовым стулом. Ткнув в него пальцем, сказал: «Садись!»

Рита села рядом со мной, некоторое время покрутилась на стуле, явно получая удовольствие от этого мини-аттракциона. Я несколько нетерпеливо попытался вернуть ее к музыке.

- Смотри, почти вся мелодия играется на арпеджио. Аккордов здесь не очень много, но они так интересно обыгрываются! Сложность здесь только кажущаяся. Хотя я, конечно, могу и ошибаться. Я же со своих позиций смотрю, – объяснил я, – когда все сыграно-переиграно по много раз. Можно, конечно, тупо запомнить, по каким клавишам я бью, но мне кажется, что это будет дольше, чем играть по аккордам.

Рита зябко передернула плечами. Но ничего не сказала.

- Ну, ладно. Давай начнем. Попробуй сыграть такую трель. Это из самого начала. – Я показываю пальцами, потом играю в два раза медленнее. Рита повторяет мое движение. Наклоняет голову, длинные светлые волосы касаются клавиш. Сначала путается в клавишах, играет только большим и указательным пальцами, потом уже увереннее. Еще и еще раз. Как только интерес угасает, я перехожу к следующему отрезку песни.

- Так, а теперь давай соединим то, что мы наработали.

Когда она устала до того, что без сил откинулась на спинку дивана, я снова сел на удобный винтовой стул и начал играть. Она слушала молча, лишь темные глаза говорили о том, как напряженно она вслушивается.

Когда стемнело, я провожал ее домой. Она все время молчала, я тоже.

- О чем ты думаешь? – в конце концов спросила она. Я пожал плечами. Уклонился от ответа.

- А как ты считаешь?

- Ты не хочешь говорить?

- Прости, я просто не был готов к твоему вопросу.

- А если отвечать без подготовки? Тогда получается правдивее. – Я засмеялся.

- Ты вызываешь меня на откровенность!

Она промолчала. Я подождал немного, потом заговорил сам.

- Почему ты не задаешь следующего вопроса?

- Какого?

- Ну, выходит так, что я не хочу идти на откровенность.

- Это правда?

- Нет.

- Тогда давай откровенно.

- Откуда? С самого начала? С вопроса – о чем я думаю?

- Ну, можно и с него.

- Мне сложно на него ответить. У меня много мыслей. Но суть одна. – Я круто останавливаюсь, так, что она, продолжая держаться за мою руку, по инерции разворачивается ко мне лицом. Ее волосы совсем рядом с моими губами. – Я думаю о том, какая ты красивая.

* * *

Клавиши. Я сижу, сгорбившись, и в задумчивости оттираю пятно чая с крупной надписи «YAMAHA». Я действительно только что сыграл «Старый Рояль», получилось здорово, без единого сбоя, с огнем, и играл я для нее. Но ее здесь нет. Пустяки … это я замечтался.

За окном еще светло. Я вздыхаю и снова ставлю пальцы на клавиши. Тихий перелив мне ответом. Но я никак не могу придумать, что бы еще сыграть.

Три дня прошло с тех пор, как мы вернулись из похода. В первый день наша компания отдыхала. На второй день Вовка собрался на пляж, пригласив и меня с собой. Поскольку участвовали те же люди, что и на футболе, я пошел с ними. Для меня это был шанс зацепиться за Риту. Ведь я не знал ни фамилии, ни телефона, ни адреса – вообще ничего.

Когда мы собрались, я обнаружил, что ее среди прочих не было. Я осторожно напомнил о ней, сумев представить дело таким образом, как будто ее просто забыли. Паренек, что был вратарем, по имени Мишка, вызвался за ней сходить, и сам пригласил меня с собой. Мне же только этого и надо было.

Мы пошли по местам, весьма хорошо мне знакомым. По проспекту мимо университета, затем – направо. Это был район старых домов, еще довоенной постройки, сплошь пятиэтажных, посеревших за долгие годы. Кое-где в них даже сохранился еще коммунальный уклад, хотя в большинстве квартир, конечно, давно уже жили отдельные семьи.

В один из таких домов мы и зашли. Мишка с трудом ориентировался в подъезде, мне же все здесь было до боли знакомо – я жил в очень похожем доме. И я первый нашел дверь с нужным номером. Все точь-в-точь как у нас – кожаная обивка двери, старая, заляпанная краской кнопка звонка, запах каменной пыли. Только одно отличие: я живу в спальном районе; здесь же, чувствуется, от автомобильного шума никуда не денешься.

Когда Мишка нажал кнопку звонка, у меня вдруг сильно забилось сердце. До этого я был совершенно спокоен. Кроме того, я вдруг обнаружил, что не подготовил вариант разговора. А на ходу придумывать у меня плохо получается – я немножко тугодум.

Поэтому, когда Рита вышла, я лишь довольно угрюмо буркнул «привет» и был немало облегчен, когда весь разговор взял на себя Мишка. Она удивилась нашему приходу. Я удивился еще больше, когда она согласилась с нами пойти и юркнула назад за дверь, чтобы переодеться.

Сначала мы шли молча. Она – чуть впереди, мы с Мишкой следом. Однажды она неправильно свернула, а когда мы ее поправили, возмутилась, почему же мы тогда идем позади. Но в общем разговор не клеился. Потом она повернулась ко мне и спросила: «Ну, как поход?» Я обрадовался, что появилась тема для обсуждения, к тому же, я не раз успел рассказать о наших приключениях разным людям, а потому излагал связно и интересно, как по рельсам. Своим рассказом я доставил ей удовольствие.

На озере Риту захватили в плен девчонки. Сразу – она даже не успела со всеми поздороваться. А остался стоять в том же положении, как шел рядом с ней – как будто мы уперлись в стену, для нее прозрачную, для меня нет.

Я искупался, потом немного посидел в одиночестве, пока меня не обложили снова Шурик с Вованом. Я холодно и несколько высокомерно справился об их успехах. То, что они мне рассказали, несколько выбило меня из колеи.

Оказывается, у Шурика действительно был организаторский талант. Группа уже существовала и начала репетировать. Быстро!

- Приходи, я же вижу – ты наш парень! – горячо настаивал он. Я задумчиво посмотрел на Вовку.

- Ты там ритм будешь давать?

- Ага.

Шурик опять взял слово.

- Я вижу, тебе что-то не нравится? А ты подумай – я с другими клавишниками даже не разговариваю!

- Так мне это и не нравится, что без конкурса. Тебе конкретно я нужен? Не может быть, чтобы ты никого другого не нашел!

- Зачем я буду кого-то искать! Меня конкретно ты устраиваешь.

- Но ты ведь меня даже не слышал.

- Я слышал. Мне Вовка диск дал.

Я ошеломленно уставился на Вовку. Я совсем забыл, что перед самой сессией кое-что дома наиграл под запись. И диск этот почти сразу забрал Вовка.

- И тебе понравилось? – осторожно спросил я.

- Ты какие-то глупые вопросы задаешь, – Шурика моя нерешительность начинала злить, – конечно, понравилось. Я такой игры среди своих знакомых не знаю.

- Ладно, не горячись. Просто я помню, что конкретно ты мне предлагал играть. Я не хочу играть такую музыку. А ты, я уверен, не захочешь играть то, что у меня на диске. – Я смотрел на Риту.

- Конечно! Это сейчас никому не интересно.

- Ошибаешься. Интересно, но надо выбирать зрителей.

- Какой смысл играть то, что никому не нравится?

- Есть смысл. На большой сцене, конечно, бессмысленно. Но для себя…

- Вот и играй для себя хоть «В траве сидел кузнечик»! А что тебе мешает играть на концерте то, что деньги приносит?

- Мешает. Я в принципе не хочу играть коммерческую музыку.

- Коммерческую?! Ты считаешь «Скорпов» попсней? – Шурик чуть не лишился языка.

- «Скорпионс» - не попсня. Но ты собираешься их играть потому, что за них будут платить деньги. – Мне уже не был интересен этот разговор. Я все время смотрел на Риту, любовался ею.

- У тебя какое-то странное понятие о коммерческой музыке, – вставил Вовка. Я даже не перевел на него взгляда. Я почти ненавидел их обоих.

- Если вы считаете его странным, что же вы тогда в меня так вцепились?

- Идиот, сам не понимаешь, что говоришь! Где ты еще сможешь получать такие деньги за музыку?!

- Я не хочу таких денег, - я даже не среагировал на оскорбительный тон, не задал законного вопроса «какие деньги?»

- Ладно. Дело твое. Как хочешь, – Шурик отвалился на спину, задрал ногу на ногу и послал в воздух последний залп, – но я не видел еще таких кретинов.

Я неожиданно разозлился. Какого черта! Сейчас я тебе за кретина… Ну-ну, успокойся. Я снова посмотрел на Риту с отчаянием. Упорно не смотрит на меня. Ч-черт! Я изо всех сил ударил кулаком по песку. Действие это имело неожиданное следствие. Шурик и Вовка, без слов лежавшие на песке, постепенно отходя в благодушное состояние от спора со мной, вдруг одновременно подпрыгнули в воздух. У обоих были ошарашенные лица… Как будто по песку пропустили импульс тока! Я в свою очередь изумленно уставился на них, не сразу поняв, в чем дело. Сухой песок очень жесток, и мой удар разошелся по нему волной. Я как будто треснул им прямо по головам! Постепенно их лица приобрели угрожающее выражение, и я поспешил защититься нападением.

- Вы что какие нервные?

- Знаешь, что… - медленно сказал Вовка. Но продолжать не стал.

- Смотри, больше так не прикалывайся, - предупредил Шурка, ложась снова на песок. Действительно, сами подставились, я ни при чем.

Но расслабиться у них никак не получалось. Они все время с опаской косились на меня. Выглядел их страх так забавно, что я, невольный его виновник, тоже свалился на песок, не в силах сдержать хохот. Я заходился снова не один раз, никак не мог успокоиться, вспоминая их прыжок, всхлипывал и всхрюкивал. Я уже не мог на них сердиться. Проклятье, подумал я, снова бросая взгляд на Риту. Интересно, а она видела? Похоже, нет.

Стоит девчонке попасть в компанию, она словно перестает тебя замечать. И они всегда кучкуются. Ну как тут найдешь контакт? А о чем она на самом деле думает? Ни в жизнь не догадаться!

Главное, что по внешним признакам нельзя судить о том, что же происходит у человека внутри. Взять вот, например, меня. Я все время смотрю на нее, но не даю ей перехватить мой взгляд. Чего-то боюсь, сам не пойму чего. Со стороны кажется, что мне наплевать на нее. И для разговора все выбираю темы понейтральнее. А вдруг я ей нравлюсь, и она только ждет первого шага с моей стороны? Да нет… Я вспомнил первую встречу, ее холодность перед прощанием. Затащить бы ее как-нибудь к себе домой, хотя бы с компанией. Девчонкам нравится, когда для них играют. Может, она заинтересуется мной.

Я тут же стал прикидывать свой репертуар на такой случай. «Прикидывать репертуар» значит, что я довольно громко мычу себе под нос то одну песенку, то другую. Если бы окружающие не реагировали, я, наверное, увлекся бы надолго. Но Вовка вдруг насторожился, повернулся и спросил, что это за стоны. Я несколько высокомерно ответил, что это Нино Рота. В этот момент девушки вдруг поднялись, как по команде, и пошли купаться. Парни двинулись следом. Я еще полежал на песке. Мне нравилась собственная исключительность. Уже от плеса меня несколько раз окликнули. Словно снисходя к просьбе народа, я нехотя встал и тоже спустился к воде. У меня был план – так себе, примитив, но я надеялся, что он сработает.

Я открыл, что никто здесь толком плавать не умеет, и надеялся немножко блеснуть своим красивым классическим кролем. Оторвавшись от парней (некоторые из них безуспешно попытались удержаться со мной на одном уровне), я быстро нагнал стайку девчонок, обогнал, перевернулся на спину и для затравки разговора как бы случайно обдал их брызгами. Мне дружно предложили катиться к лешему. Я ухмыльнулся и не спеша описал вокруг них круг. А потом небрежно предложил сплавать на противоположный берег, примерно двести метров в одну сторону. И тут Рита вдруг отчетливо сказала: «Да ладно, будет тебе выпендриваться! Хочешь – плыви».

Я чуть не утонул от стыда. Я еще что-то буркнул в ответ, но в общем почти сразу повернул назад к берегу. Уже когда вылезал, спохватился – что я делаю? Я же собирался в любом случае плыть через озеро, и неважно, один или в компании! Постоял в нерешительности, но все же не стал возвращаться в воду. Поздно. Я уже замерз, а замерзшим плыть неприятно.

Как оплеванный! Когда Рита проходила мимо меня, я сердито отвернулся. Надо же, ей не нравится, что я выпендриваюсь, скажите пожалуйста! Хуже, когда выпендриваться нечем.

Вот, допустим, стоит она на остановке, ждет троллейбуса. Хорошо бы поздно вечером. Подходит компания накачавшихся гопников, несет их мимо кассы, глаза в разные стороны. Если они в таких случаях видят красивую девушку – туши фонарь. Пристанут обязательно!

Я представил себе, как не торопясь иду по улице, задержавшись из университета допоздна. Шарканье ног на остановке, резкий девичий крик: «Отвали!» –  звук пощечины, и грубый, невнятно-угрожающий: «Ах ты, б…!»

Я останавливаюсь, быстро заворачиваю к остановке, в несколько прыжков оказываюсь на месте происшествия. Хватаю одного за воротник куртки, рву в сторону, он шмякается о киоск и оседает. Второму – в челюсть. Третий, отпустив девушку, двигается в мою сторону, выставив вперед перо. Эффектный прыжок и удар с лету ногой в грудь – он отлетает на газон, вскакивает, и все трое убегают. Я поворачиваюсь к девушке и… не может быть… Рита?!

Я вздыхаю, лежа на спине и глядя в небо. Красиво. А потом сказать с усмешкой: «Ну что, ты разрешаешь мне выпендриваться?» Она с побежденным видом кивает. Я провожаю ее домой. Нельзя же после такого происшествия позволить девушке ехать домой без сопровождения!

Если честно себе признаться, то я не знаю, как на самом деле поступлю в такой ситуации. Не было прецедентов. Я вообще-то человек неконфликтный. Все скандалы стараюсь обходить стороной, делая вид, что не замечаю. Впрочем, собственной сущности я не исследовал до дна, и подозреваю, что могу стать неуправляемым. Особенно при неожиданном повороте событий.

* * *

Когда шли домой, я откололся от компании, чтобы проводить Риту домой. Мы шли молча. У самого подъезда она остановилась и обернулась ко мне лицом.

- Ну, до свиданья.

Я посмотрел на нее изучающе.

- Ты что завтра делаешь?

Она закусила губу и медленно повернулась вправо-влево, задумчиво глядя в сторону. Потом быстро глянула на меня.

- Весь день сижу дома.

- Если мы пойдем гулять, за тобой зайти?

- Ну-у, – протянула она, – если вам не сложно. – При этом в глазах ее стояло выражение, которого я не понял. Было в нем одновременно что-то притягивающее и пугающее, не поймешь, то ли она тебя ест глазами, то ли ты ей надоел хуже горькой редьки. Я кивнул.

- Тогда до завтра.

Она кивнула, и мы разошлись.

Глава VIII

Проснулся я от холода и шума ветра в деревьях за окном. За ночь погода резко изменилась. Вечер был нормальным июльским ветром, и я укрылся одной простыней. Теперь же я от холода так свернулся в калачик, что свело все мышцы. Можно было встать и добежать до кухни, чтобы согреться горячим чаем, но для этого надо было вылезти из-под простыни и какое-то время продержаться почти нагишом на жутком сквозняке. Для такого подвига я пока не созрел. Выгнув шею и оторвав голову от подушки, я глянул за окно. Солнца не было, видный с дивана кусок неба над соседним домом был равномерно залит серым цветом. По плечу, с которого при моем движении соскользнула простыня, потек холодный поток, и я моментально покрылся мурашками. Я снова уткнулся лицом в подушку и запаковался поплотнее.

Позавчера условились с Генычем, что пойдем поиграть в волейбол. И нам, собственно, не нужно солнце, чтобы не было жарко и в глаза не слепило. Лишь бы дождик не пошел. Но вот ветер… Надо найти закрытую площадку. В примыкающем к стадиону парке таких нет. Но есть площадка на краю университетского парка. Правда, туда надо ехать на трамвае, но место того стоит.

Кстати, а ведь там неподалеку дом, в котором живет Рита. Забавно. Дурак, подумал я, ты ее вчера пригласил погулять, а сам живешь на другом конце города. А она никак не отметила. Значит, пока не знает, откуда я. До сих пор она меня видела только с Вовкой, а он живет как раз посерединке. И туда, и туда можно дойти пешком. Удачно устроился, мерзавец, дружелюбно подумал я. Но если мы поедем в парк, можно ее прихватить с собой.

А зачем? Тебе это нужно?

Да, нужно. Я с ней общался в сумме неполных три дня, но за это время что-то во мне произошло. Я все время думаю только о ней. Я верю в свой внутренний голос, а он сейчас мне говорил, что в этой девушке однозначно есть нечто, делающее ее единственной и неповторимой. Как она меня вчера! Решительная, прямая: тут, казалось бы, думать нечего – хватай и уноси.

Есть еще один признак «за». Обычно я рассудителен и нетороплив, в разговоре люблю съязвить и поумничать, а вот с ней так не могу. Леплю какую-то чушь и совершаю всякие глупости. А это верный признак влюбленности. Никогда не думал, что могу так быстро влюбиться. И тянет меня к ней не телом. Наоборот, все мое животное существо испытывает панический страх. Читали «Белый Клык»? Я как тот волчонок, впервые вылезший из берлоги. Или другой пример – еще проще. Видели когда-нибудь кошку, осторожно принюхивающуюся к новому гаджету, который хозяева принесли домой? Да у нее вся шерсть дыбом!

Но как в той песне – «нитью незримой пожизненно связаны». Назад идти не то что поздно, вообще невозможно. Теперь ты обречен добиваться ее любви и будешь идти до конца. Иначе, позволив трусости завладеть тобой, ты потеряешь собственное счастье. Не стоит ради мига рисковать вечностью.

И в то же время страшно. Страшно делать шаг, после которого уже не отступишь назад. Я привык, что сам распоряжаюсь собой и ни перед кем не отчитываюсь в личной жизни. А что, если у нас окажутся разные интересы и придется считаться с этим? Не дай Бог, если она не любит рок! От таких мыслей хочется по-страусиному спрятать голову.

Поскорее бы преодолеть тот мучительный этап неизвестности, неопределенности и скрытых чувств. Дальше легче.

Надо, наконец, начать делать решительные поступки. И первым моим решительным поступком стал жест, которым я отбросил простыню и прыжком вскочил на ноги. Как я пожалел об этом через мгновение! Меня охватил такой холод, что я чуть не завыл. Но было уже поздно. Я торопливо оделся и побежал на кухню.

* * *

Куда подевалась вся решительность, когда я подходил к знакомому серому дому! Все казалось намного проще, пока я был далеко отсюда. Конечно, по мне нельзя было угадать волнение со стороны, но я боролся с тысячью сомнений.

Я отправил всю компанию на место, сказав им, что вскоре подойду. Мячик забрал Гена, поэтому им не будет скучно меня ждать. Вроде бы я все сделал правильно. Но, может, следовало взять с собой Вовку? Я не сразу понял, зачем он был мне нужен. Вернее, тогда я этого так и не понял, и лишь теперь дошел, что мне нужна была моральная поддержка. Как ребенку, идущему к стоматологу. Поколебавшись, я пришел к выводу, что Вован скорее помешал бы. Да и не пошел бы он. С чего вдруг – ему надо быть рядом с Ирой. Гена сказал, что Надя тоже будет. Складывалось впечатление, что мы все поделились на пары. Одна Марина ходит как кошка, та, что гуляла сама по себе. Раньше мы в таких случаях объединялись с ней и играли в эдаких друзей не-разлей-вода, которым никто другой не нужен. Теперь появление Риты изменит расстановку и может внести неловкость. Мне не хотелось, чтобы Марина почувствовала себя лишней… от этого дружба часто дает трещину. С Мариной я потеряю часть себя.

А вчерашнее происшествие дало неуверенности новый повод. Рита показала, что может быть непредсказуемой. Мы это тоже умеем. Я боялся, что ситуация взорвется, как порох, и не готов был выбрать чью-то сторону, если будет в том надобность. Рита должна стать частью нашей компании, это я решил твердо. Идя по тротуару, я пытался предугадать в уме возможное поведение Риты, Гены, Марины, Иры. Я очень глубоко задумался и шел как на автопилоте, не замечая ничего вокруг.

Представьте себе меня. Лоб сморщен в задумье, глаза смотрят в никуда, походка раскачивающаяся и неровная – как у слепого. Он не здесь. И если его неожиданно вернуть в реальность, в первые секунды он беспомощен, как котенок.

- Эй, ты! Стой, тебе говорят! Куда ты гонишь? Поговорить надо! – канючит мне вслед гнусавый молодой голос, с привычным растягиванием гласных, и даже удивительно – совсем без нецензурных слов! Осторожен, мерзавец. Меня хватают за плечо и бесцеремонно трясут. Я оборачиваюсь. Лицо у меня растерянное, глаза виновато моргают, пока я прихожу в себя.

Один повыше, с очень короткими темными волосами, лицо в многочисленных ссадинах. Типичный гоп. Дутые кроссовки, широкие штаны, потрепанная кожаная куртка. Второй еще совсем сопляк, лет тринадцать-четырнадцать, одет понтовее: джинсовые штаны с накладными карманами на бедрах и какими-то дурацкими лямками ниже ягодиц, ярко-синяя прямая куртка и бейсболка. Губастый как головастик.

- Слышь, поговорить надо. Давай отойдем вон туда за угол, – он тянет меня за рукав. Моя естественная реакция – застыть на месте и ничего не делать, пока мозг не перестроился под ситуацию. Есть во мне что-то тормозное, поэтому такое поведение уже не раз спасало меня от опрометчивых поступков.

- Ну ты че, оглох? Пойдем, поговорим.

Я наконец определяюсь.

- Мне не о чем с тобой разговаривать.

Он на момент застывает. Но эти слова, которые могли стать концом разговора, не получаются у меня вполне уверенными.

- Ну ты че, как не пацан?! Пойдем, поговорим! Слышь, у тебя деньги есть? Ну ты че молчишь? Че ты как не пацан, я с тобой как с пацаном разговариваю, че ты молчишь, как лох позорный? – он на ходу наглеет, – ты отвечай мне, ты че молчишь, ты не пацан, тебе сказать нечего?

Смотрю на него, и во мне начинает подниматься ярость. Неспроста. Она подготовлена годами.

Еще ребенком сколько раз я с ними сталкивался! Хитрые, трусливые, лживые и вероломные до такой степени, что в это трудно поверить. В совершенстве освоившие искусство демагогии. Никогда не постигнешь глубины той грязи, которую он в себе несет. Слова, которые он сейчас бубнит, действуют на меня, как красная тряпка на быка. Вот он стоит, жмется в своей куртке, непривычный и неприспособленный к ветру, переступает с ноги на ногу, прижимается ухом к воротнику и глотает сопли. В глазах – ничего. И этот… губастенький. Молокосос. Он ведь его учит шакалить! Неспроста с собой таскает. Кажется, нет этому конца и края. Но сейчас я им устрою. Причем даже не поднимая рук. Не на того нарвались. Я выпрямляюсь и оказываюсь вдруг выше его ростом. Прервав на полуслове блатную тираду, цежу сквозь зубы, глядя сверху вниз и уперев руки в бока:

- Мразь, катись отсюда! – слово «мразь» у меня получается хорошо, раскатисто, я вложил в него всю агрессию, которую в себе нашел. По мере того, как растет моя уверенность, он быстро теряет свою. Но еще не верит в поражение.

- Ты как с пацаном разговариваешь?!

- Иди отсюда! – рявкаю с внезапным остервенением.

Мелкий берет старшего за рукав и неожиданно сипло говорит:

- Ладно, Колян, пойдем!

Колян, совсем сникший, поворачивается, но бросает через плечо:

- Ладно, встретимся еще…

- Всенепременнейше! – жестко говорю я. Последнее слово за мной.

* * *

Они ушли куда-то за дома. А я вдруг весь словно обмяк. Спало напряжение, и я почувствовал, что весь дрожу. Торжества от моральной победы не ощущалось. Было чувство досады. В каком настроении я появлюсь перед Ритой? Так готовился…

Ну ладно, если она мне скажет, что я сегодня какой-то не такой, я все свалю на этих кретинов.

Уже тогда я знал, что ни за что не сошлюсь на этих кретинов.

К моему облегчению, дверь открыла Рита. Хоть здесь без неожиданностей. Энергично тряхнув головой в знак приветствия, я сразу взял быка за рога.

- Ну, пойдешь?

- Куда?

- В волейбол играть.

- В волейбол?! – Она явно затруднилась.

- А что?

- Ну, вы обычно в футбол как-то…

- Мы? – я не сразу въехал, что мы, оказывается, говорим о разных вещах. Поэтому, собравшись с мыслями, как можно осторожнее объяснил, что к той компании, в которой мы впервые встретились, я никак не отношусь, если не считать Вовку. И играть мы будем с моими друзьями, которых она не знает совсем. Наконец в ее глазах зажегся огонек понимания. Она кивнула.

- Ты не против, если я подружку возьму?

Надо было мне сказать, что я против! Они с подружкой тут же замкнулись друг на друга, растащить их не было никакой возможности, и всю дорогу до площадки я шел сзади, полностью предоставленный самому себе.

Так же и во время игры. Чего я только ни делал, чтобы привлечь ее внимание!

Я ловил совершенно сумасшедшие подачи, иногда гулко падая при этом на траву. Я посылал Рите как можно больше передач. Я пытался развлекать их разными смешными нелепостями. Я попробовал коснуться всех тем для разговора,  которые могли оказаться интересными для нас обоих.

Все бесполезно. Отчаявшись через какое-то время добиться обратной связи, я сбавил напор. Сразу стало довольно неинтересно. Оживление возникало в острые игровые моменты и быстро спадало.

Мне вдруг вспомнилось любимое «все хреново» Гены. Я оторвал взгляд от мячика и, наверное, впервые за игру внимательно посмотрел на окружавших меня.

Гена играл не очень внимательно, но на лице у него отложилось эдакое благодушное состояние. Он что-то рассказывал Наде. Она слушала его, открыв рот, но с азартом следила за мячом.

Вован с Ирочкой играли не столько в волейбол, сколько в старую игру двух влюбленных – подкалывали друг друга, норовили в борьбе за мяч столкнуться, иногда и вовсе устраивали веселую потасовку, не имеющую никакого отношения к волейболу. Никто не был против.

Марина – как обычно. Для нее не существует движения и динамики, она предпочитает внутренний мир мыслей и чувств. Поэтому она отбивала только те мячи, что летели прямо в нее… и то не всегда. Если мяч летел, по ее мнению, слишком быстро, чтобы был смысл пытаться его отбить, она картинно втягивала голову в плечи и как бы в испуге зажмуривала глаза, а когда мяч шлепался на траву, открывала сначала один глаз: уже все? Иногда мяч попадал ей по голове – повод для возмущенного «а-а-а!»

Рита с подружкой играли рядом, довольно сосредоточенно, но без особого энтузиазма, одновременно о чем-то беседуя. Не знаю уж, о чем они говорили, но похоже, что все мы им по барабану. Не более, чем партнеры для игры.

А вот мне все было хреново. Так Гена и описывал нам с Ильей когда-то давным-давно это состояние. «Ну, казалось бы, все нормально, – говорил он, – но вот хреново, и все тут. Даже когда пишешь программу. Интересно, увлечешься, обо всем забудешь, впадаешь в творческий экстаз. Согласитесь, это и есть счастье! Во всех книгах говорится, что это счастье. И все равно, вот сижу и чувствую – все хреново».

Всегда так у меня. Вроде бы все в голове уложил, определил для себя действия на сто шагов вперед, настроился… Знал, какие слова буду говорить.

Оказывается, строил воздушный замок. В жизни все происходит не так, как ты планируешь. Жизнь сложнее. Всегда есть факторы, которые предугадать невозможно. Как же к ней подступиться?

Самым логичным решением было бы отлучить ее от подружки. Подойти, взять подружку Лену под локоть и с мужественной улыбкой сказать: «Лен, ты совсем Риту узурпировала. Дай и другим с ней пообщаться!» Сначала, и действительно, утащить в общую кучу, когда после игры гурьбой пойдем не торопясь по парку, а потом незаметно отделиться, заговорить стихами, анекдотами, байками из жизни местных музыкантов. Ей должно понравиться. У нее будут блестеть глаза, она станет тихой и грустной, но по-хорошему…

Рядом со мной падает мяч. Тут же дружный смех с напоминанием не уходить в себя, покидая таким образом друзей.

Я посмотрел на Риту. Она тоже смеялась, но не дала поймать взгляд. Я почувствовал вдруг, что на меня смотрит кто-то другой. Оказывается, Лена. Но какое мне дело до Лены? Я старательно не смотрю в ее сторону.

А потом… завтра… вытащить ее искупаться. Вдвоем. Никого больше не надо.

Шевельнулась даже мысль о мелкой мести. Я ведь действительно хорошо плаваю. Я покажу ей некоторые элементы, так, чтобы стало интересно. Тогда она будет со мной ходить плавать и дальше. А я буду втайне торжествовать.

А осенью я буду заходить за ней после занятий. Может, мы вместе будем ходить на концерты, может, просто гулять по улицам. А зимой я ее поставлю на лыжи.

Я не заметил, когда закончилась игра и кто, собственно, предложил закруглиться. Но почувствовал, что ноги у меня уже отваливаются. А я ведь тренирован! Что же должны чувствовать остальные?

Гена с Вованом подошли ко мне. Вопроса не было задано, но стало ясно: пора обсудить, что делать дальше. А впрочем, что тут думать?

- Может, посидим у тебя в домике? – обращаюсь к Гене, – а то мы уже дней десять не собирались.

Возражений и не могло быть. Мы все трое понимали желания друг друга без слов. Просто кто-то лишь должен был озвучить общее мнение. Оставалось только обсудить детали. Сейчас собираться или попозже? Просто ли попеть песни всухую или взять бутылку чего-нибудь? Особых поводов нет, но, как-никак, уже десять дней в домике не собирались!

Вдруг я увидел, что Рита с Леной пытаются тихонько слинять.

- Девчонки, вы куда?

- Домой. У нас еще дела, - несколько покривила душой Рита. Нет у нее, конечно, никаких дел.

- Давайте лучше с нами! У нас интересно.

Она задумалась, закусив губу, но  все же покачала головой.

- Ну, смотрите!

М-да, – только и подумал я, глядя им вслед, – обидно. Ну ладно, завтра что-нибудь придумаю.

Глава XI

Но придумать что-либо мне не было суждено. После ухода Риты с подружкой мы раскрепостились и очень прилично выпили.

Наутро я оказался единственным, кто был способен действовать. Со вчерашней водки мне жутко захотелось видеть Риту. Но голова работала плохо, и я не придумал ничего лучше, как поднять всю компанию на ноги и потащить опять на волейбольную площадку.

Кажется, Рита с Леной остались недовольны – мы были очень невеселыми собеседниками. Они ушли раньше, чем вчера, и весьма решительно. С отчаяния я мысленно послал их обеих к чертям собачьим. Тем более, что страдавших похмельем друзей мне удалось вернуть к нормальному состоянию. Погонявшись часа три за мячом, они почувствовали себя лучше и не скрывали благодарности.

* * *

Но еще через день мне опять до боли захотелось увидеть Риту. И я отправился к ней под предлогом пригласить искупаться.

Все-таки я порядочный кретин. Сохранялась холодная ветреная погода, первый день как вышло солнце, воздух на улице бодрил, а вода… бр-р-р!

Конечно, она отказалась! А я, конечно, не приготовил никакого запасного варианта и грустно сник, услышав отказ. Может, мой убитый вид ее тронул, а может, они с подружкой умирали со скуки, но Рита вдруг пошла мне навстречу.

- Ну, может, ты зайдешь?

- А я не помешаю?

- Нет, мы все равно ничего не делаем.

- Хорошее занятие, – пошутил я.

В комнате уже сидела Лена. Мы все трое уселись и некоторое время молчали. Я, неудобно сидя боком  на стуле, выгадывал время, с заинтересованным видом осматривая комнату.

Все как везде. Старенький палас, давно не крашеный облупившийся пол, потрепанные обои. Но везде чистота и с девичьей привередливостью наведенный порядок. И книги, книги! Им явно было тесно в этой комнате. Большинство из них уже давно не вынималось с полок, и все же они оставались главным сокровищем многих семей, предметом гордости.

Но я не стал изображать из себя букомана, и лишь профессионально прищурился на цветные корешки – буквально на несколько секунд. Рита с Леной молчали, то глядя в окно, то хитро переглядываясь… девчонки почему-то любят так переглядываться. Сразу чувствуешь себя лишним. Но паузу надо как-то заполнять.

- Скажи, здесь всегда так машины шумят? – обратился я к Рите. Она пожала плечами.

- Ну, как сказать… Днем – да. Ночью почти не шумят. Только проедет кто-нибудь, взревет так двигателем… – она еще раз пожала плечами.

Меня так и подмывало сказать совершенно банальную фразу «а вот у нас тихо дома», но я сдержался усилием воли и лишь спросил: «А днем-то шум сильно мешает?»

- Со временем привыкаешь, – она смотрела на меня, кажется, даже с вызовом. Ну, мол, какую еще глупость скажешь?

Я в тоске огляделся. Ну хоть бы гитара, что ли, в комнате лежала!

Убедившись, что мне сказать нечего по крайней мере в ближайшие минуты, они снова переглянулись. Лена кивнула Рите.

- Ты ответ не получила?

- От кого?

- Ну, от него! – Лена качнула головой куда-то в сторону. Рита сначала недоуменно посмотрела на нее, потом поняла.

- А, от него!

Я чуть тоже не спросил «от кого», поскольку во мне сразу вспыхнула ревность, но сдержался, понимая, как глупо прозвучит этот вопрос.

- Это на последнее письмо?

- Да.

- Ну, то, которое мы вместе писали?

- Ну да, да!

- С фотографией?

- Да-да, с фотографией! – разожженное любопытство Лены уже не позволяло говорить без эмоций. Рита умело выдержала паузу.

- Да нет пока! – и они обе прыснули со смеху по поводу своей шутки.

Я натянуто улыбнулся. Сами так прикалывались неоднократно. «Красные? – Красные. В мелкую клеточку? – В мелкую клеточку. Еще такие приятные на ощупь? – Ну да, они самые. Не видел!»

Они продолжили свой разговор. Чувствуется, что он бессвязно тек до моего прихода, а я уйду, и дальше будет так же течь.

В конце концов от отчаяния я взялся рассказывать анекдоты. Они вежливо смеялись, но общего языка не складывалось. И после десятого анекдота я все же свалил, сославшись на несуществующие дела.

* * *

Мне было так обидно, что я не пошел домой, а свернул в парк Университета, прогуляться по тихим дорожкам, успокоиться и подумать.

В голове бродили запоздалые речи, которые я должен был произнести, чтобы всем было весело и интересно. Где они были раньше? Я разозлился на себя, на девчонок и на весь окружающий мир.

В этот день мне особенно не хватало своего «Мерседеса». Казалось, что стоит приехать к ней на дорогой машине, и она вдруг станет менее придирчивой к словам. На чем бы быстренько скопить тридцать тысяч долларов? Мечтать о большем я не осмеливался. Даже такие деньги честно не заработаешь.

Через год… или нет? А, ладно, через год, проезжая мимо ее дома, вдруг обнаруживаю, что она идет по улице, лихо перестраиваюсь на крайнюю полосу и сигналю ей. Она садится в машину, неожиданно узнает меня, ее лицо меняется.

Стоп-стоп, приличная девушка не сядет в первый попавшийся автомобиль. Пусть даже «Мерседес». Придется самому показаться, открыв дверь, и крикнуть: «Рита!» Она оборачивается, узнает меня, ее лицо меняется… Все равно получается как-то ненатурально. Водитель на дороге не узнает пешеходов. Ему некогда на них смотреть.

Ну, хорошо, тогда так: мы встречаемся с ней около супермаркета. Я гружу продукты в машину. Она подходит: «Привет!» Я выпрямляюсь, узнаю ее и расплываюсь в радостной улыбке. Она кивает на машину: «Твоя?» Я угукаю.

- Как ты быстро встал на ноги.

- Да вот…

Она замолкает. Я предлагаю подвезти ее домой. По дороге вкратце рассказываю, что произошло со мной за год. Она осторожно спрашивает:

- Помнишь, год назад?

- Что – год назад?

* * *

Мне не хватает фантазии развивать тему разговора «год назад». Все мои грезы имеют хеппи-енд. Я горько усмехаюсь. Ну, мечтать не вредно! Но «Мерседес» еще долго преследует меня. Я оглядываюсь на все машины с надменной звездой на капоте, пролетающие по улице. Или иду, тупо уставясь в асфальт, а перед глазами видение темного дерева салона, обтянутого кожей руля. «Мерседес» преследует меня.

Днем я разговариваю с Ритой, общаюсь, пытаюсь растащить на смех, найти общий язык, делаю робкие намеки на то, что мы не просто друзья. Уходя от нее вечером и понимая, что не сдвинулся с мертвой точки, скриплю зубами и злобно сжимаю кулаки. А потом катаю ее в «Мерседесе». Жизнь и греза так тесно переплетаются, что я уже не помню, о чем мы говорили, а какие фразы – лишь плод моего воображения. Иногда произношу: «Помнишь, я говорил…» - и спохватываюсь. Она не может этого помнить. Потому что ЕЙ я этого не говорил.

В один из дней утром, когда я завтракал, мама вошла на кухню и села напротив, глядя на меня выжидательно. Я кивнул ей.

- Чего?

Она еще некоторое время сидела молча, потом задала вопрос в лоб:

- Сколько народу будет у тебя на дне рождения?

Я перестал жевать. Просчитал в голове по дням – да, завтра день рождения! Прикинул.

- Девять человек, не считая меня.

Мама покачала головой.

- Что ни год, то больше. Тогда будешь помогать мне готовить.

Я ухмыльнулся.

- Даже круче. Я сам все приготовлю. Видишь ли, я решил, что с вами с папой мы отпразднуем в субботу, а с друзьями соберемся у Гены в домике.

- Ах, вон как! Ну, мне же легче. Продукты вам купить?

- Мы сами.

- Ишь ты, какие самостоятельные! Ну, смотри! – она ушла.

Если завтра день рождения, сегодня приедет Илья. Пока его нет, схожу, приглашу Риту.

* * *

- Привет!

- Привет!

Я саркастически улыбаюсь.

- Как выяснилось, у меня завтра день рождения.

- Выяснилось? – она засмеялась, – а что, раньше это было неизвестно? Ну, я тебя поздравляю.

Я протестующе поднял руку.

- Поздравлять будешь завтра. Япришел тебя пригласить.

- Меня? – кажется, она удивилась. – Да я не знаю, смогу ли.

- Сможешь, – твердо сказал я .

- У меня, вообще-то, были другие планы. Я хотела в гости съездить.

- Вот и съездишь… ко мне! Ни фига себе, у человека день рождения, а она…

- Надо было раньше сказать, – попыталась она защититься.

- И что бы от этого изменилось?

Она не смогла ответить на мой вопрос.

- Такие серьезные гости? Съездишь послезавтра. Или сегодня. У тебя на конкретный день договоренность?

- Нет.

- Какие тогда могут быть вопросы?

Она опять промолчала, потом осторожно спросила:

- А ты меня одну приглашаешь или нас с Ленкой?

Трудный вопрос.

- А как ты хочешь?

- Ну, ты не против, если мы вдвоем придем?

Наверное, и здесь надо было сказать «против», но я ответил утвердительно. Мы постояли еще некоторое время. Потом я сказал:

- Ну, это все, что я имел сказать.

- Во сколько и куда?

- О! – я смешался, потому что совсем забыл. – Подходите к главному входу в пединститут в четыре часа. Вован будет проходить мимо, я скажу ему, чтобы захватил вас.

- А что ты предпочитаешь в подарок?

Я сделал вид, что рассердился.

- Ну, знаешь, такие вопросы разве задают! Подарок должен быть сюрпризом! – подумал и добавил, – а вообще-то, лучшим подарком будет твой приход.

Она смущенно улыбнулась.

- Ну, я пошел.

- Уже? Ладно, до завтра.

- Пока.

* * *

В этот день у меня сразу сложилось очень музыкальное настроение. Почти до вечера я сидел за синтезатором, играя вещь за вещью. Когда я устал, позвонил Вовка, спросил, что я делаю. Узнав, тут же напросился в гости. Пришел не один, а с Шуриком. И еще четыре часа я играл подряд все, что они вспоминали. Многое записали. Попутно пришли к согласию в том, что для изгнания попсы с большой сцены надо отменить закон об авторском праве на аудиозаписи.

Потом Шурик ушел, пришел Илья, и мы пошли развеять Гену, весь день вкалывавшего на грядках.

В домике мы свалились бок о бок поперек топчана и бессмысленно уставились в потолок. Все четверо были измотаны. Гена – физическим трудом, у меня до сих пор перед глазами мелькали черно-белые полоски, Вовке после музыкального гама у меня дома хотелось только тишины, а Илья преодолел за день солидный путь.

Потом Вован лениво бросил, глядя в потолок:

- Ильюха!

- А! – так же лениво ответил тот.

- Помнишь ту девчонку?

- Какую?

- А в походе!

- А, ту?

- Ну, ты как, нашел ее?

- А тебе зачем?

- За тем же, зачем и тебе.

- Ага, – в голосе Ильи звучало редкостное самодовольство.

- Как ее зовут?

- Да Нина, кажется, так ее бабушка называла.

Мы помолчали. Потом Гена с интересом спросил:

- А сколько ей лет?

- Лет пятнадцать.

- А как у нее задница, ничего?

Я хрюкнул.

- Блин, иди к черту!

- Нет, ну все-таки…

- Ну, доедь, да посмотри!

- Доехать – это не интересно, это любой дурак сможет, который дорогу знает. Мне интересно послушать, как ты это опишешь.

- Ничего-о, – сладко протянул Илья.

- Я и так понял, что ничего, еще когда она мимо нас проезжала, – вставил я.

Мы опять помолчали. Потом подал голос Вовка.

- А грудь у нее как?

Илья взвился.

- Да е-мое, идите вы все!

- Ну скажи!

- Маленькая пока, но к двадцати годам каждая титька по два кило будет, хватит тебе? И потом, у тебя вон своя «грудь», что ты чужими так заинтересовался?

- Спокойно, у нас идет нормальный мужской разговор о бабах, – вкрадчиво произнес я.

- Ну, давайте о бабах, – согласился Гена.

- Что о них говорить, их трахать надо, – я пошел на резкость, думая создать скованную обстановку, чтобы незаметно сменить направление разговора. Мне было неприятно, в какую сторону он сам собой ушел. Однако я не достиг цели.

- Я с тобой не согласен. Вот сколько девчонок ты трахнул за последние… ну, за последнюю неделю? – спросил Гена.

- Честно? – я выгадывал время, чтобы ответить поостроумнее. Но что тут скажешь?

- Честно.

- Ни одной.

- То есть тебе они не нужны совсем?

Я помолчал, обдумывая. В его словах, казалось, была логика. Неоспоримая логика. Уел он меня. Возразил нам обоим Вовка.

- Валек, ты не прав.

- Да знаю я, – слабо попытался защититься я.

- А что же тогда говоришь? Ну, смотри. Я с Ирой хожу на дискотеки, беру с собой в походы, мы любим петь вместе, она тащится на наших спевках в группе.

- И мне с Надей интересно. Правда, она меня больше по театрам таскает, - с ноткой удивления в голосе сказал Гена.

- Позвольте, я разовью свою логическую цепочку, – сказал я, напустив на себя очень умный вид, чтобы слушатели думали, что я глубоко их уважаю, – позвольте мне. Сразу скажу, что это не мое мнение, это только логическая цепочка.

Они приготовились слушать. В возбуждении мы уже сидели, опершись спинами в стену, так, чтобы видеть друг друга.

- То, что вы сейчас сказали, не опровергает моих слов. Но я буду рад, если вы меня переубедите. Привожу аналогию. Какова цель ловли рыбы? – в их глазах читалось непонимание. Я подумал и уточнил, – конечно, на удочку, а не сейнером. Если бы вы ставили целью поймать как можно больше рыбы, вы бы выбрали другой способ, правильно? Но вы радуетесь каждой рыбке. А почему? Потому, что рыбачить люди ездят на природу, на красоту, полюбоваться этими самыми рыбками, – на этом месте все трое плотоядно ухмыльнулись, начав понимать, в какую сторону я клоню, – и вам стоило усилий ее поймать. С девчонками то же самое. Полно телок на дискотеках, которые только и ждут, чтобы перед кем-нибудь раздвинуть ноги. Но нам они на фиг не нужны. Наши девчонки… Ну ладно, дальше, я вижу, сами додумаете до конца.

- А почему ты сказал, что мы не опровергнули твоих слов? – спросил Гена.

Я хлопнул себя по лбу.

- Совсем забыл! Цель рыбалки – отдохнуть на природе. Но вы же стараетесь наловить побольше. Общение с девчонками также интересно само по себе, но не отрывается от конечной цели – затащить их в постель.

Илья явно остался недоволен.

- Да нет, Валек, ты гонишь. Ты, конечно, красиво говоришь, но ты ошибаешься.

Вовка энергичными кивками поддержал его. Гена молча думал, сопя по привычке.

Разошлись мы нескоро, ни о чем существенном, однако, больше не поспорив. Мы были озадачены и раздосадованы итогом спора, но мы с предвкушением ждали новой встречи друг с другом. Когда дошли до дома Гены, он вдруг вспомнил.

- Да, Валь, когда завтра собираемся?

- Мы в два часа – ты, я и Илья. Кстати, – я повернулся к Вовке, – Вован, в четыре часа у входа в пединститут тебя будут ждать еще две гостьи. Прихватишь их?

- Ритка, что ли? – небрежно спросил Вовка. – Ладно, прихвачу.

Глава X

Илья из общаги выписался на лето, поэтому, как обычно, заночевал у меня. Перед тем, как лечь спать, мы еще долго вместе слушали музыку, говорили: хотелось выговорить все, что накопилось за последний месяц. В походе-то нам не удалось поговорить по душам, там только успевай публику развлекать. Я пересказал ему суть нашего с Геной спора о смысле жизни. И про тех двоих дурачков, что пытались скачать с меня деньги. И про Шурика, Вована и их группу. Про сессию.

Утром Илья уехал по своим делам, не скоро собираясь вновь появиться в городе. Да и подарок надо купить, сказал он. Ну, надо так надо. Хотя если честно, он такой редкий гость, что его самого можно привозить в подарочной упаковке с приколотой через ухо поздравительной открыткой. Благо, что и дырка уже есть (несколько лет Илья носил кольцо в ухе).

Поэтому готовили праздник мы с Геной вдвоем, начиная с приборки в садовом домике и заканчивая приготовлением салатов. Умучились так, что к четырем часам свалились на топчан без задних ног.

И тут до меня дошло: сегодня мой день рождения. Нет, не подумайте, что я такой тупой или что у меня склероз. Просто я как-то раньше не улавливал связи между праздником и собой. А теперь вспомнил все атрибуты дня рождения: это со мной все сегодня будут особо вежливы, я буду в центре внимания, мне будут дарить подарки. Кажется, Илья сегодня уже произносил вслух слово «подарок»? Но я не запомнил, в связи с чем.

У меня перехватило дух от радостного предвкушения. Вот лежу и жду гостей.

Ура мне! Как здорово, что я есть!

Замечательная была идея отметить день рождения здесь, в садах. Обычно мы не замечаем того, что я обнаружил в свой день рождения: здесь шумят птицы, а не машины, а пахнет здесь растущими перед входной дверью розами.

Но вот я уже слышу чьи-то голоса. Осторожный стук в дверь, входят Илья с Мариной.

- Ба! Что это вы разлеглись? – весело спрашивает Илья.

- Тс-с-с! – Гена многозначительно прикладывает палец к губам. Я решаю подыграть Гене, что бы он ни задумал.

Илья кивает и садится. Некоторое время тихо сидим. Потом Марина шепотом спрашивает: «А что слушаем-то?»

- Блин! – вслух ругается Гена, - не дали-таки в тишине посидеть! Ну ладно, давайте тогда говорить.

- Давайте, – соглашаюсь я.

Воцаряется неловкое молчание. Потом Илья, вспомнив, лезет в сумку, смущенно улыбаясь, достает книгу.

- Вот тебе наш с Мариной подарок.

Я принимаю книгу, с интересом разглядываю. Хм! «Джаз в России. Фортепьянные партии». Классно, классно! Ну, спасибо!

Марина вдруг хлопает себя по лбу, говорит «совсем забыла», садится рядом со мной и чмокает в щеку. Тут же принимается стирать помаду.

- А это подарок только от меня. – Теперь смущен я. Илья широко ухмыляется. Надо будет ей на ее день рождения отомстить таким же образом.

Потом пришел старый школьный друг, по имени Вовка. Таким образом, заметил я, представляя его, будет вдвое веселее, потому что у нас будет два Вовки, а люди с этим именем отличаются веселым характером. Он сразу, с порога, с солидным видом полез в черный пакет. Там зазвякало.

- О! – Гена широко осклабился. – Этот звук может издавать только одна вещь!

- Да. Ты у нас теперь взрослый мальчик, – с этими словами он вынул из сумки здоровую, частично заполненную бутыль без этикетки с прозрачной жидкостью. Я не сразу понял, что в ней.

- Что это?

- Как что? Огненная вода собственного производства! Зажигательный коктейль!

- Ух, ты! Ну-ка, дай поближе посмотрю!

- Что на нее смотреть! Ты только понюхай!

Я вынул пробку.

- Сами делали, - добавил он, ревниво следя за моей реакцией. – Видишь, там перчик плавает?

Тем временем в лицо мне ударила такая едкая волна, что защипало в глазах, я наморщился и чихнул, чуть не расплескав напиток.

- М-да, – сказал я, ставя бутылку на стол и шмыгая, – ни фига себе! Это больше похоже на газовый баллончик, чем на самогон. Туда тоже делают вытяжку мексиканского красного перца.

Вовка довольно засмеялся и поставил на стол вторую бутыль.

- Такая же? – я взял бутылку, – а, нет. Здесь какая-то веточка…

- Можжевельник, – объяснил он.

- Фантастика!

- А этим будешь занюхивать, – Вовка вынул из пакета черный флакон, в котором легко узнавался мужской дезодорант.

- Ну, спасибо. – Я снова обратился к двум пузырям. – Слушай, эта тара недостойна такого божественного напитка!

- А давай мы его нальем в вазу! – предложил Гена.

- О, классно! Э, а где бутылка?

Мы осмотрелись и вдруг стихли, дружно уставясь на Маринку. Она сидела, держа бутыль у носа, закрыв глаза, с забавнейшим блаженным выражением на лице. Ни дать, ни взять ротвейлер на ромашковой лужайке. Мы расхохотались.

- Марианна, отдай бутылку! Не по тебе мера.

Хотя подошли еще не все гости, уже стало весело и шумно.

Пользуясь шумихой, Вовка нагнулся ко мне и тихо спросил: «А дамы… э-э… еще будут?» - я кивнул.

- А кто они?

- Да так… – я не нашелся, как еще ответить. – Ты их не знаешь.

- Ну, тебе-то они интересны?

- Конечно. Иначе я никого больше не стал бы звать.

- А она та же, что и в прошлый раз? Светкой, кажется, ее звали…

- Нет. Ты ошибаешься. Я Светку уже два года не видел.

- А ты делаешь успехи, – он слащаво улыбнулся. Вовка не только был большим любителем девчонок, он ещё и ревниво следил за тем, чтобы я делал успехи на этом поле.

- Да ну тебя, – я нахмурился.

- Нет, ну в самом деле! От тебя только о ней и было слышно года четыре подряд. Это ненормально тем более, что ей на тебя было наплевать.

- Ничего ты не понял.

- А что я должен был понять?

- Да теперь я уж и сам не понимаю, что мне за дело было до нее, – хмуро ответил я.

Пришли остальные. Мое сердце учащенно забилось еще до того, как можно было услышать их шаги или, тем более, увидеть. Что называется, почуял каким-то шестым чувством. Я попробовал поймать взгляд Риты, но она старательно прятала глаза.

Вован-второй сразу побежал трясти руку имениннику. Девушки скромно сели за дальний конец стола.

- Ну, начнем? – крикнул я.

- Наливай.

- Девчонки, самогон будете? – они с открытыми ртами уставились на бутыль, угрожающе зависшую над подставленными им рюмками, потом по очереди медленно покачали головами.

- Тогда вина?

Вовка-первый встал. По очереди поднялись и остальные. Я оглядел всех. Пока он говорил поздравительные слова, остальные улыбаясь смотрели на меня. Да, я был окружен друзьями. Я посмотрел на Риту с Леной. Им здесь явно нравилось, но они так и не влились полностью в компанию, оставаясь вдвоем немного в стороне. Тем не менее, это не вносило никакой неловкости.

Мы выпили. Самогон был на славу. После первой потек непринужденный разговор.

Я как раз объяснял Вовке, как отличить звук настоящей гитары от подделки синтезатором, когда наше внимание привлек разговор на другом конце стола. Илья рассказывал, как мы справляли первомай.

- … Вышли мы из домика прогуляться. Потом уже мне сказали, что было три часа ночи. А куда деваться, Маринку нельзя в таком виде домой показывать! Вот. И главное, нет бы по нормальной дороге пойти, но у меня спьяну началась паническая боязнь автомобилей. Я почему-то решил, что кто-нибудь из нас обязательно упадет под машину. – Илья сделал паузу, собираясь с мыслями для дальнейшего рассказа. Я расслабленно откинулся на спинку стула, слушая рассказ. Иногда поглядывал на девчонок – они слушали Илью с необычайно широко раскрывшимися глазами.

- Вот. Потащил я ее какими-то лесами, тропинками, сейчас уж и не найду их. Ну, в общем, все бы ничего, но захотелось мне … э-э … прошу прощения у девушек, отлить. Отошел в лес, еще сказал Марине: «Стой, Марина, здесь, и никого не трогай!» Она сначала только смеялась, потом кивнула. Ну, отошел я, возвращаюсь – нет Марины. Ну, думаю, вышел не на то место. Потом смотрю – нет, приметы те же. Так, значит, это Марина пошла куда-то. Из вредности.

- Да не из вредности! Ты в кустики пошел – а мне, думаешь, не надо? – встряла Маринка.

- Откуда ты знаешь? Ты ж тогда слов не могла связать, не то, что помнить, что делала! – распаленно прокричал Илья. – И вообще, не порть мою сказку!

- Ну вот разве что сказку! На самом деле все не так было…

- Да подожди, дай послушать, – перебили ее.

- Ну вот. Тогда я единственный раз в жизни, – Илья потряс в воздухе указательным пальцем, – применил дедуктивный метод на практике. Так, думаю, что сделает пьяная Маринка, если ее оставить? Встал, как она. Я уходил влево – наверно, она свернула направо. Повернул вправо и пошел.

- Ну, и как? – спросил кто-то.

- Прошел метров десять. Вижу – яма. Глубиной чуть больше полуторых метров, шириной – метров пять. Наверное, карстовый провал. И в ней Маринка – ходит по кругу вдоль края. Я сначала думал, плохо ей, раз по кругу ходит. Потом смотрю – идет и идет себе!

Те, кто слушал в первый раз, сначала не поверили.

- Что – как ежик вокруг бочки, что ли? – недоверчиво спросила Лена. Они с Ритой прыснули со смеху.

- Ага. Три круга сделала. Уже и остальные подошли, а она все кружила, – Илья покрутил в воздухе рукой.

- Да неправда это все! – протестующе крикнула Марина. – Я сразу поняла, что это просто яма. Ирка, ну подтверди!

Прежде, чем Ира что-либо сказала, я упредил ее.

- Не верьте ни единому Иркиному слову! Она в тот раз вместо своей квартиры долго звонила в дверь к соседям! Хорошо, что они были в саду!

Все хохотали. Я опять посмотрел на девчонок. Рита смотрела куда угодно, лишь бы не на меня. Вовка, приятель по школе, снова наклонился ко мне и тихо спросил: «Это вон та светленькая тебе нравится?» Я кивнул.

- Я так и понял. Ничего, вкус есть. Но ты смотри, такие девушки долго одни не ходят.

У меня сразу испортилось настроение: Вовка всколыхнул мою ревность. Но в душе сразу родился протест.

- Ты ошибаешься, – недовольно сказал я.

- Вот увидишь, – многообещающе заявил он, энергично кивнув головой.

Утешил, ничего не скажешь! Ну что ты мелешь? Да она… Что она? Просто Вовка обо всех женщинах так думает. Он не знает, что такое верность, принципиальность, чистота чувств, ему это не нужно. А я не могу жить без всего этого. Но Рита не такая. Я это чувствую.

После чая почти всю мебель убрали, на первый план выдвинулись магнитофон и ворох дисков. Мы любим танцевать, хотя и не умеем толком. Но умение становится неважным на одном из этапов опьянения. Тем более, что стаканы мы убрали, а по кругу в темноте пустили салатницу с самогоном, налитым из второй бутылки.

Мне запомнился один танец. Как сейчас помню, Земфира пела «Небо Лондона». Но плевать мне на то, что звучало, я танцевал с Ритой! Это был момент счастья – танцевать с девчонкой, которую любишь. Пусть ей на тебя наплевать, на пять минут она твоя. А потом так не хочется отпускать упругую талию! Тогда я был еще достаточно трезв, чтобы это осознать. Вот ее волосы перед моими глазами. А если я еще наклонюсь вперед – случайно, конечно – мои губы коснутся ее лба. Я наклоняюсь, но она проворно уклоняется. М-да. Тогда я приближаю губы к ее уху.

- Хочешь, я завтра сам тебе поиграю?

Она молчит, потом заглядывает в мои глаза. Я упиваюсь мгновением, пожирая ее взгляд. Благословенный праздник!

- А ты играешь на музыкальном инструменте?

- На фортепьяно, – немного кривлю я душой. Мне кажется, что моя «Ямаха» не так романтична. Потом спохватываюсь, – вообще-то у меня дома стоит синтезатор. Это немного разные вещи.

Она понимающе кивает головой, но отказывается прийти.

- Но почему? – нетерпеливо спрашиваю я.

Она пожимает плечами.

- Ты не поймешь.

Я затыкаюсь. Ну, конечно, именно я и не пойму. Ну и хрен с тобой! Но вслух я этого не говорю. Я даже чувства такого не ощутил. Я не искренен перед самим собой. Я думаю: хрен с тобой, но обиды нет. Есть только большая любовь. Это значит, что я найду другой способ завоевать твое внимание. Вся моя воля собралась в кулак. Но не сегодня. Я терпелив.

«Такие девушки долго одни не ходят». Ходят. Эта выйдет замуж только по любви. И она должна полюбить меня.

Когда все устали танцевать, мы вышли на улицу. Я задумчиво оторвал от куста малины ягоду.

- А бывает еще черная малина, - почему-то сказала Лена. И тут же хихикнула.

- Кстати, здесь в одном из садов есть такая, – вспомнил Гена.

- В брошенном-то? – спросил я. Он кивнул.

- Как так брошенном? – удивилась Лена.

- А так. Хозяева уже несколько лет не появлялись там. Можно сходить, поесть.

- Пошли? – предложил я.

И мы собрались и пошли.

Уже было светло – стояло очень раннее утро. Это были последние картины, которые запечатлела моя память, уже слегка мутная от усталости: Рита стоит среди кустов малины, красиво прогнув спину и склонив голову, и тонкими руками обрывает ягоду за ягодой.

Глава XI

Проснувшись утром, я сразу вспомнил вчерашний вечер. Первым словом, мелькнувшим в мозгу, как обычно, стало имя «Рита». Но следом всплыла и сразу застряла в голове фраза «такие девушки долго одни не ходят».

Что делать? Больше всего хочется опустить руки. Я уже устал от этой тихой борьбы. Послать ее к черту и жить, как прежде.

Есть второй выход. Одним ударом все решить. Объясниться начистоту, без обиняков. «Да люблю я тебя!» Страшно. Никогда этого не делал. В восьмом классе, когда мне нравилась другая девчонка и я никак не мог найти нужный подход, один из тогдашних приятелей ляпнул: «Объяснись ты ей в любви!» Но я не смог. Я сразу задал себе вопрос – а дальше что? Восьмой класс. Уже тогда я твердо знал, что получу высшее образование. Я знал, что буду делать с собой. Но не знал, что делать с ней.

Теперь мне ничто не мешает произнести эти слова Рите. Я уже взрослый. Надо только решиться. Ну, давай, решайся! Один раз дать себе установку. Где-то глубоко внутри меня стоит триггер. Две позиции. «Да» и «нет». «Один» и «ноль». И между ними очень высокое пороговое напряжение. Если я его не преодолею, мне остается махнуть на Риту рукой. Но это значит сдаться. На глазах у своих друзей? Никогда! И я усилием воли перемещаю этот триггер в положение «да», а потом мысленно говорю «спасибо» друзьям – спасибо, что смотрите, ободряюще, понимающе и оценивающе. Я сегодня признаюсь ей в любви. И я не могу откладывать, ибо, отложив один раз, я буду откладывать до бесконечности.

К Рите я шел тяжелой, степенной походкой, не давая себе взлетать. Я так разволновался, что тело просилось пуститься бодрой рысцой. Как всегда, по пути я копался в себе. Мне было жутковато и интересно. Для впечатлительных и нерешительных натур, таких, как я, первое объяснение в любви всегда кажется чем-то, предстоящим в далеком будущем. Проще тому, кто через него успел пройти. Это рубеж, который переходят один раз в жизни. Второй раз все уже не так. Хотя, я знаю, не все относятся к нему с таким пиететом.

А мне этот рубеж предстоит преодолеть сегодня. Забавно. Р-раз – и стал другим человеком. Перешел из состояния «до» в состояние «после». Не верится, что я делаю все наяву. Впрочем, всегда так. Мы привыкли, что реальность обыденна. И любое отступление от привычного хода вещей воспринимается как сон.

Особенно тяжело мне дается подъем по лестнице. Звонок… знакомые шаги…

- Привет!

- Привет!

- Ты сегодня принимаешь гостей?

- Проходи.

Как всегда, и Лена здесь. Это хорошо, у меня будет время немного успокоиться. Завожу, как всегда, разговор ни о чем. Рита гладит какие-то вещи. Я ее спрашиваю, не помешал ли я. Она отвечает, что нет, дескать, не помешал. Впрочем, этот вопрос лишний. Лена, например, сидит, сложа руки. Отчего бы мне не посидеть?

На какой-то момент выпадаю из разговора. Пока девчонки беседуют, коплю в себе силы расстаться с моей тайной. Невероятность происходящего достигает для меня кульминационной точки. Я так волнуюсь, что сжимаю кулаки и слежу, как белеют суставы. Да нет, вроде не сон – руки болят, когда ногти врезаются в ладонь. Но волнение не проходит. И в этот момент беседа затихает. У меня такое чувство, что вынули желудок, и две-три секунды в моей голове идет бурный мыслительный процесс.

Один голос сказал: пора!

Но второй голос (видимо, когда-то принадлежавший удаленному желудку) взмолился: подожди еще немного, соберись с духом! Мелькает даже трусливая мысль: отложить на завтра, пока не поздно.

Я почти поддаюсь этому голосу, но первый снова говорит: смотри, сейчас они снова заговорят, и тогда тебе опять придется выжидать паузу. И чем дальше, тем меньше в тебе останется решительности!

И вот я поднимаю голову и с одеревенелым подобием мужественной улыбки говорю: «Рита, мне надо с тобой поговорить. Ты не хочешь немного прогуляться?» Мой неожиданно хриплый голос слишком громко разрезает тишину. Все. Волнение исчезает. Я снова могу дышать. Я сказал свои слова и теперь расслабленно слежу за реакцией Риты. Несколько секунд падают в полном безмолвии. Движения руки Риты на утюге замедляются. Она в задумчивости склоняет голову набок. Я жадно ловлю каждое движение. Вот длинные волосы касаются стола. Как я люблю ее в этот момент!

- Хорошо.

- Когда ты будешь готова?

- Через час.

- Ладно. Тогда я через час захожу.

Я пружинисто поднимаюсь. Мне сразу стало легче. Она согласилась! Все, что произойдет дальше, воспринимается как приятный сюрприз, который я преподнесу Рите … или она мне.

* * *

Через час Рита встречает меня переодетой, надевает обувь, берет сумочку (зачем она ей?), и мы выходим. Я украдкой оглядываю ее с ног до головы. Плотно облегающие ладную фигурку темно-синие джинсы. Белая блузка без лишних деталей, поверх темная безрукавка-топик. Изящные туфельки на высоком каблуке. Строгая сумочка из матовой кожи. Если прибавить тщательно расчесанные волосы до пояса, то выглядит она просто божественно. Я восторгаюсь безупречностью ее вкуса, лишний раз убеждаясь, что не ошибся в ней. Не удерживаюсь и от счастья сжимаю кулаки.

- Куда мы пойдем? – спрашивает она.

- Пойдем в парк, – предлагаю я, – здесь недалеко…

- … Я знаю, – обрывает она меня, – ну хорошо, пойдем в парк.

Я открываю рот. Конечно, она знает. Но зачем же так? Пожимаю плечами, как бы в недоумении.

И вот мы идем в парк. Я все время украдкой смотрю на нее. Я восхищаюсь ею. Она идет по улице так, будто вокруг никого нет. Мое молчание ее, кажется, совсем не тяготит.

Мне вдруг приходит в голову, что надо бы подготовить какие-то слова. Оказывается, что недостаточно было произнести их про себя сто раз. Все те пышные фразы оказываются неуместными, если их надо произнести вслух СЕГОДНЯ. В голове промелькивает мысль: господи, поскорее бы все закончилось!

На светофоре перед тем, как перейти улицу, я автоматически замедляюсь, чтобы определить, кому дорога. Оказывается, нам красный свет. Останавливаюсь, хотя машин нет с обеих сторон. Рита, однако, не задумываясь, ступает на дорогу, еще и бросает через плечо насмешливо: «Ты что, всегда следуешь сигналам светофора?» Догоняю, пытаюсь объяснить, что нет, не всегда, но это сработала привычка спортсмена. Я привык находиться в более экстремальных условиях, и осторожность никогда не помешает. Рита отказывается продолжать разговор. Она смеется.

В парке мной вдруг овладело нетерпение. Наконец-то стало интересно. Но как назло, парк был наводнен людьми. Деваться от них было просто некуда. Мы шли по дорожке вдоль обрыва, напоминая такую же парочку, как и все остальные, отличаясь тем, что не держались за руки. Мне некуда было их девать и я сунул руки в карманы джинсов, слегка вздернув по привычке плечи. Когда я держу там руки, у меня больше смелости. Вообще для меня джинсы – нечто большее, чем просто одежда. Вот и сейчас я иду и любуюсь своими потрепанными и слегка запыленными джинсами, пока Рита рассказывает какую-то забавную историю, произошедшую с ней. Я почти не вслушиваюсь в слова. Мне важен голос.

Постепенно мы разговорились. Рассказывали друг другу всякие смешные случаи, вспоминали общих знакомых. Один раз путь нам пересекла вырытая траншея. Я торопливо перепрыгнул через нее и протянул Рите руку. Она ей не воспользовалась, сама легко перескочив на мою сторону. Я опять пожал плечами. Я был спокоен, совершенно точно зная, что буду делать. Есть теория вероятности. Я математик, я знаю, что при сложившихся условиях обязательно будет участок дорожки метров сто длиной, на котором не окажется никого, кроме нас двоих. Тогда я остановлюсь, скажу: «Рита!» Она обернется ко мне. Я не буду долго говорить, помавая руками. Я скажу просто: «Я хотел сказать, – пауза, – я люблю тебя!» Главное здесь выдержать тон. Думая так, я одновременно рассказывал старую загадку.

- Вот посмотри, – говорил я, весело глядя прямо в глаза идущему навстречу мужчине, – идет мужик. Средней степени грязности. Как ты считаешь, пойдет он в баню?

Рита смеется. Черт бы побрал этого мужика! Если бы не он, условия, которые я наложил на ситуацию, были бы выполнены. Я вдруг задаю себе вопрос: а готов ли ты своевременно отреагировать, если ситуация сложится?

А если она вообще не сложится? Какова вероятность этого? Оценить невозможно. Но законы природы таковы, что рано или поздно мне повезет. Надо только запастись терпением.

* * *

У вас не бывает такого чувства, что судьба работает на кого угодно, только не на вас? Я вообще-то счастливчик. В том смысле, что от бога мне было дано почти все, и за это уже можно благодарить всевышнего. Я вырос в благополучной семье, относительно здоров (достаточно здоров, чтобы в военкомате меня определили в десант), не урод, не даун. Более того, ни один умный человек не будет впадать в депрессию из-за полосы мелких неприятностей. В этом смысле я умный человек. Но все-таки и я подвержен гнету рока. В любви, например, мне однозначно не везет. То ли я не на тех девчонок, западаю, то ли виноват проклятый эскапизм – стремление спрятаться от жизни в грезах. Впрочем, это почти одно и то же. Девчонки из плоти и крови меня разочаровывают. Я не готов принять их такими, какие они есть.

… Мы прошли еще какое-то расстояние. Я понял, что не буду требовать немедленного ответа. «Я лишь хочу, чтобы ты знала. Не говори сейчас ничего». Я сразу прерву возможный бурный поток слов. Любовь требует тишины.

Но я не дождался своего часа. Рита вдруг повернулась и сказала: «Давай возвращаться».

- Как, уже? – я растерялся.

- Мы уже долго гуляем.

- Ну, ладно.

И вдруг она свернула и пошла по короткой поперечной дорожке к проспекту… к троллейбусной остановке. Я еще раз попытался воспротестовать, в отчаянии бросая взгляд на другую дорожку – и там народ!

- Может, пешком назад?

- Нет, у меня еще дела дома.

Черт бы побрал все дела в радиусе пятидесяти километров!

Мы подошли к светофору. Я неожиданно наполнился решительности. Сердце усиленно билось. Люблю я тебя, и не стану доле откладывать!

- Хорошо, я буду краток. – Я ненавидел свой упавший голос. – Я люблю тебя!

Это был момент настоящей жизни – жизни всех пробудившихся чувств. Я обнаружил, что три простых слова не содержат в себе ни капли пошлости или затасканности, а напротив, прозвучали свежо, как в первый раз и положено. От избытка чувств на глаза навернулись слезы.

Стоило сказать эти слова, чтобы наблюдать и реакцию Риты. Когда еще в лице человека увидишь одновременно смущение, удовольствие, укоризну, досаду и какой-то детский ужас!

- М-да. Не знаю, что тебе и сказать. – Нам зажегся зеленый свет, и она быстро пошла к остановке.

- А не надо ничего говорить, – ответил я, догоняя ее. Но она продолжала, не слушая меня.

- Пока я не могу тебя обрадовать, я не люблю тебя. Но, может, тебя утешит, что у меня никого нет. Тем не менее, я хочу попросить тебя: лучше не беспокой меня больше, – говорила она натянуто, удерживая ровный, слишком ровный тон.

Подошел троллейбус. Мы ехали молча. Когда через толпу до нас добрался кондуктор, я полез за проездным, почему-то чувствуя полную нелепость проверки оного, учитывая момент. Риту за мной, кажется, даже не заметили. Выходя на нашей остановке, я протянул ей руку. Она опять не воспользовалась моей помощью.

- И как это ты решился признаться в любви, – с удивлением сказала Рита, когда мы шли к ее дому, – я видела, что я тебе неравнодушна, и несколько раз пыталась дать тебе понять, чтобы ты меня не беспокоил.

Я хмыкнул. Так вот в чем дело! Я-то думал, что я к тебе подъехать не умею, а оказывается, я просто тебе не нужен, и ты нарочно игнорировала мои знаки внимания! В этот момент я, как никогда, был доволен собой.

- Потому что я боец. Потому что только борясь до конца, добиваешься цели. Слышала такое слово – волюнтаризм? – она еле заметно дернула головой, завороженно на меня глядя. – Что, серьезно? Не помнишь фразу из «Операции Ы»? «В маем доме папрашу нэ виражатса!» Все правильно, в советской философии это слово было ругательным. А на самом деле волюнтаризм – просто полная противоположность фатализму. Вместо веры в судьбу – вера в себя. Можно плыть по течению, а можно грести против. Можно верить, что ты добьешься всего, если захочешь. Более того, исправить ошибку можно, лишь признав ее своей ошибкой.

Мы остановились у ее подъезда.

- Ну, так вот, я – убежденный волюнтарист.

Она молча кивнула. Может, я зря так часто умничаю, но сегодня мое красноречие явно позволило нам обоим вернуться в нормальную колею. Однако дольше говорить ей не захотелось.

- До свиданья. Не беспокой меня больше.

- Пока.

Пятнадцать километров до дома я преодолел марафонским бегом просто от облегчения, восторга и непонятного чувства счастья.

Глава XII

Я почти месяц не видел Риту. Не был поводов, а просто так придти – она мне открыто сказала, что не будет рада.

Жизнь потекла прямым руслом… без порогов и водопадов. Но обилие дел не позволяло ни осмотреться, ни вернуться к неторопливому, привычному еще с детства времяпровождению.

Вовка уехал с Шуркой, осилившим все-таки создание группы, на гастроли по какому-то непонятному маршруту. Они еще раз приглашали меня на место клавишника, но я побывал на одной репетиции, послушал и отказался. Не понравилось, да и сидел в памяти недавний уход Подгородецкого из «Машины времени», который меня очень впечатлил.

Гена устроился на временную работу. Илья тоже крутился, поправлял свои дела, что-то делая в фирме знакомых. Марина пропадала у матери-учительницы, помогала ей в каком-то затянувшемся мероприятии. Начал работать и я.

Мы встречались только после дневных трудов, шли на озеро теплыми вечерами, или сидели в садовом домике Гены с гитарой, если погода не располагала к купанию.

Однако иногда мы с Геной приходили на пляж именно в те дни, когда задувал сильный холодный ветер и на берегу не было ни души. Тогда купания наши были полны веселого ожесточения, обостренного чувства братства, какого-то даже суицида. Мы бросали вызов силам природы, потому что это было проще, чем бороться с преградами, создаваемыми одним человеком против другого. В городе были склоки, раздражение усталых людей, гнусная бесконечная канцелярия, заставлявшая в солнечный день потеть и задыхаться в накуренном помещении. А здесь чистая и беспощадная энергия ветрового потока, волн, бросающихся в лицо. Они не говорят колкостей, не язвят и не делят людей на плохих и хороших, чужих и своих, русских и лиц кавказской национальности. С ними не договоришься, но они и неподкупны. Только перед лицом этих сил понимаешь, почему же Бог – всеблагой и всемогущий. Долой бредни о добреньком старике на небе! Бросаясь во взбесившуюся у берегового наката воду, я чувствовал страх и восторг одновременно. Только в такие дни я мог забыть Риту.

Я помнил ее всегда. Тосковал на работе оттого, что после конца рабочего дня она не ждет меня, в компании друзей оттого, что ее нет с нами, даже когда плыл через озеро, выкладываясь изо всех сил, страдая оттого, что она не нуждается в моей силе и ловкости.

Меня постоянно тянуло зайти к ней. Я настойчиво искал очередной повод и в то же время день за днем облегченно отказывался под предлогом стопроцентной занятости. Любовь звала. Но тяготило предчувствие того, что я опять буду торчать у нее дурак дураком, отчаянно придумывая темы для разговора и вымучивая из себя шутки, не получая никакой поддержки с ее стороны. Я не люблю выглядеть глупо. Такая причина стала надежным тормозом для любых моих начинаний.

Оставаясь наедине с собой утром перед работой и вечером после расставания с друзьями, я думал только о ней. За этот месяц в мыслях я миллион раз повторил ее имя, десять тысяч раз сказал, что люблю ее, раз десять мысленно сладостно надавал ей пощечин. Надо было думать, что же делать, но я лишь представлял себе, как же было бы здорово, если бы она ответила мне взаимностью. Фактически в уме я создал образ, который, как я подозреваю, сильно отличался от той девчонки из плоти и крови, что разбудила чувство, выливавшееся теперь широким потоком на образ… за отсутствием оригинала.

Я настолько ушел в себя, что иногда стал словно просыпаться, и в эти моменты пугался, думая, что так я могу стать шизофреником. Давал себе слово контролировать себя … и не мог удержаться в реальности, снова погружаясь в грезы.

Единственной пользой во всем этом был прилив вдохновения. Я сочинил настоящую любовную песню! Она была столь красива, что и Гена, и Марина, люди очень разные, прослушав, пришли в восторг. До сих пор я не мог писать песни о любви. Рок сильно изменился за прошедшее время, любовные песни теперь считаются попсой, а раз так, то и лепят их только поп-группы. И если какая-нибудь рок-звезда берется за эту тему, хочется схватить подушку и засунуть под нее голову, скрипя зубами. «Хочешь, я убью соседей?» Вот ведь что обидно – Рита не хочет. М-да… Жаль!

Но работа закончилась. Приближался первый семестр, и в один из августовских дней я понял, что сегодня пойду. Надо навести порядок в душе. Через свой страх и тяжелое предчувствие, в какой-то беспочвенной надежде на то, что за месяц Рита могла, подобно гоголевской Оксане, почувствовать раскаяние и заочно влюбиться в меня.

Я дождался вечера и поехал. Из троллейбуса вышел за четыре остановки и пошел пешком. Я знал, что иначе нельзя: мне надо было успокоиться. Ничто не изменилось за месяц. Я опять дышал, как перед смертью, сильно билось сердце, а в ногах чувствовалась небольшая слабость. И опять я шел как слепой, не замечая прохожих.

Я помнил, как легко можно все испортить, и готовился к встрече так, как не готовился ни к одному экзамену. Любая неожиданность могла просто сбить меня с ног, и я продумал свои действия, казалось бы, на все варианты развития событий: если она сразу, с порога, построит кислую мину; если у нее будут гости; если ей будет не до меня из-за домашних дел; наконец, если ее просто не окажется дома.

И ту я увидел Риту. Она шла впереди меня, не очень далеко, можно было окликнуть. Но она была не одна. Она шла под руку с каким-то парнем. Мне он не был знаком, и я отметил только его довольно мощные плечи, гладкую толстую шею и коротко остриженный, русый, круглый затылок.

Тут я и начал воротить глупость на глупость, как считаю теперь. От неожиданности я резко остановился. Захотелось сбежать, и я усилием удержал себя и заставил снова пойти следом за ними, чтобы обдумать свои действия. Лицо мое исказилось, я не его контролировать. Рот открылся и искривился, лоб наморщился, и вообще я, наверное, представлял собой страшное зрелище, поэтому низко опустил голову – навстречу было довольно много прохожих. Сердце, и так бившееся усиленно, теперь скачком разогналось до бешеного темпа, отчего кровь хлынула в голову, и я, как оглушенный, почти ничего не соображал. Все же сквозь мглу, окутавшую мозг, пробился-таки тонкий лучик надежды и здравого смысла: а почему ты решил, что он обязательно ее парень? Может, он ее брат или дядя?

Но надежда быстро угасла. Что-то говорило за то, что он именно ее парень. И, как последний удар, убивший меня наповал, они рассмеялись над чем-то своим, а он наклонился и поцеловал ее.

Я вдруг испугался, что Рита может обернуться и увидеть меня. Я не был готов к такому повороту событий, свернул за ближайшую пятиэтажку и пошел по двору параллельным путем. Здесь я почувствовал себя достаточно спокойно, чтобы обдумать свое щекотливое положение. Время терпело.

Мне стало грустно и понятно, что это конец. Ну что ж… Я пересек следующий проем в домах и обнаружил, что поравнялся с ними, поскольку по привычке незаметно для себя ускорил шаг. Но они не заметили меня, и нас снова разделил следующий дом.

Я опять остановился. Какой смысл идти дальше, если все равно конец? Постоял в нерешительности. Повернуться и пойти назад было слишком просто. Казалось, надо сделать еще что-то. Вдруг я понял, что всего-навсего хочу еще раз увидеть Риту. Я пустился бегом. У ближайшего подъезда сидели пенсионерки на скамейке, обратившие на меня внимание. Одна из них обратилась ко мне: «Парень, ты ищешь, что ли, чего?» Я убил ее взглядом и понесся быстрее.

Пробежав для надежности до поворота, за который они не могли успеть завернуть, я снова перешел на шаг, и пошел обратно улицей, пытаясь придать лицу выражение беспечности и легкого раздумья. Вместо этого получилась гримаса плохо скрытой муки.

Завернув за поворот, я увидел их. На глаза сами собой навернулись слезы, я с трудом сморгал их. Да что же это такое со мной?! Когда мы сблизились, я бросил взгляд на парня. Близко и глубоко поставленные глаза, решительная борцовская физиономия, угловатая походка перегруженного мускулами человека… Никакой одухотворенности. Или мое мнение предвзято?

Я перевел взгляд на Риту и отметил в ее взгляде ту же напряженность, что, надо полагать, читалась в моем. Когда мы совсем сошлись, я быстро сказал: «Привет!» Она ответила мне так же коротко. Ее приятель без всякого интереса взглянул на меня … и вот я пролетел мимо. Все. Пройдя еще десяток шагов, я остановился и обернулся. Рита мелькнула еще несколько раз среди прохожих и скрылась за поворотом. Я пошел прочь. Постепенно я опять разогнался. Я был хмур и норовил толкнуть плечом каждого обгоняемого. Как она могла? Она же обещала!

Я проходил мимо огромного университетского парка и свернул в него. Забравшись как можно глубже, я сел на лавку, опустился медленно, как старик. Ноги были ватными, голова кружилась. Как она могла? Она же обещала!

Да ничего она не обещала! Утешала она тебя, чтобы не наблюдать твое разочарование. Обманывала. Нет, черт побери, не могла она тогда врать, ведь знала же, что развязка наступит. Я вновь пронзительно четко вспомнил ее слова. «Лучше не беспокой меня больше…» «Пока я не могу тебя обрадовать…» «Но, может, тебя утешит, что у меня никого нет». Нет, она не врала. Она раздумала. И в самом деле, ну что она обещала? Что подождет тебя? Нет. Что есть чувство? Тем более нет.

Мне пришло в голову: а как я выглядел со стороны? Для них. Все, что я читал по психологии и наблюдал, убеждало меня в том, что выглядел я нормально. Просто очень мрачным, но у кого не бывает плохого настроения? Мало кто хорошо умеет читать по лицам. Это меня несколько успокоило.

Некоторое время я без всяких мыслей ковырял землю под скамейкой. Пришла в голову очередная идея: пойти и устроить скандал. Врезать парню по физиономии, хлопнуть дверью и уйти. Я  улыбнулся, поскольку даже мне самому она ни на миг не показалась серьезной.

А может, еще побороться? Докажи, что ты боец!

Нет, глупо. Не хочется. Нет сил, нет желания.

Я просидел довольно долго, выбив ногой порядочную яму. Землю я отбрасывал прямо на асфальт. Постепенно в мозгу зрела чудовищная мысль.

Я так не похож на него. Совсем не похож! И все же ей понравился он, а не я. Ей нравятся такие парни?

Тогда мы и с ней не похожи. Я вспоминал ее слова, поступки, ее дружеское окружение и все больше понимал. Да, это моя ошибка. В ослеплении любви я не обнаружил, какая она на самом деле. И уж тем более она отличается от того идеала, о котором я мечтал и за который был готов на все. Когда я увидел рядом с ней парня такого, каких я сам не мог терпеть, во мне включился какой-то психологический барьер и против нее.

Ну ты и хитрец, подумал я. Аналитик хренов. Знаешь, как это называется? Рационализация – когда ты не хочешьпризнавать, что заблуждаешься и находишь удобное объяснение, которое укрепляет заблуждение. А если ты через час разрыдаешься? А что – нервный срыв никто не отменял! И все твои умозаключения – к черту. Что ты знаешь о любви, даже о собственной? Эта мысль, как ни странно, принесла мне удовольствие.

Я почувствовал, что у меня затекли ягодицы и ноги. Что ж, пора домой. Я тяжело поднялся. Подумав, решил идти пешком. Около часа ходьбы должны окончательно успокоить мои мысли. «It was nice, but now it’s gone^[3]» – хорошо сказано, и как раз по поводу. Откуда это? Ах да, из Вебера… Господи, мои переживания так мелки в сравнении с людьми, воспетыми в опере. Жизнь продолжается. Тебе еще есть, для чего жить.

Придя домой, я потянулся за фирменным диском с записью «Суперзвезды», как в жаркий день тянутся за кувшином воды после долгого пути. Но руки все еще не слушались. Диск выскользнул из кейса, брякнулся об угол стула и исчез под столом. Звук падения был не звонко-бренчащим, а глухим с хрустом. Холодея от предчувствия, я быстро присел и заглянул под стол. Так и есть! От края диска к центру шла молния-трещина.

Эпилог

Лес поражает. Он ослепляет яркими красками, контрастом между ослепительно зеленой под солнцем хвоей, насыщенно-голубыми просветами в кроне и темными глубинами оврага. Если быстро перевести взгляд с верхушек деревьев на кустарник, заполонивший его дно и склоны, он кажется черным. Впрочем, и в овраге то тут, то там вспыхивают зеленым цветом под лучами солнца широкие листья папоротника. Стволы сосен коричневые только внизу, у самых корней, а выше они оранжевые, кое-где с блестящими, сочными подтеками смолы. Сегодня лес не такой, как всегда. Птиц почти не слышно, их заглушает шум ветра в кронах. Но стоит повернуться лицом к морю, неистовство прибоя заглушает все лесные звуки. Волна набегает на берег не с мягким шорохом; она бросается на невысокий обрыв и с размаху бьет по глиняной стене. Не успевает затихнуть яростный грохот, как следующий гребень уже опрокидывается на то же место. Само море гораздо темнее неба, а его синий цвет еще пронзительней, с белыми гребнями до самого горизонта.

Я услышал сзади знакомые шаги, через мгновение две руки скользнули по моим бокам и сцепились на животе. Солнце мое, с потеплением в душе подумал я и повернулся к ней лицом.

- Я тебе не помешала?

- С чего ты взяла? Ты же знаешь, я всегда рад тебе.

- Ну, ты так задумался. О чем ты думал?

- Да ни о чем, в общем-то. Меня ветер заворожил, – я помолчал. – Смотри, как красиво! Черт, до чего не хочется снова в город!

Но в город надо. И она это знает. Хорошо, когда жена тебя понимает. А пока мы просто вместе стоим над обрывом, наслаждаясь самым приятным моментом жизни. Мы некоторое время молчали, и у меня появилось наваждение, будто я опять ребенок. Потому что вот так приезжали к морю мои родители много лет назад, и так же шумел в деревьях ветер, и бил в берег прибой. Для меня это были моменты подлинного счастья. Все воспринималось с радостью: зной на лужайках, защищенных от ветра деревьями, неожиданный холод у полосы прибоя, ощущение влаги на погруженных в набегающую волну руках, промокшие сандалии, округлость и гладкость голышей в ладони. Я все время возился на плесе, как теперь мой сын.

- Кстати, а где Славка? Он сказал, что убежал к тебе.

Раздается Славкин голос: «Пап, пап!»

- А Андрюшка-то опять спит?

- Да, он устал. Между прочим, он опять кашляет, – она с тревогой глянула мне в лицо. – Это все из-за ветра!

- Расслабься. Это же нормально, все дети простужаются. Ничего страшного, просто надо его потеплее одевать. Хотя он, конечно, послабее Славки. – Я поглядел на подбегающего ребенка. Славка с разгону ткнулся в наши ноги. Я знал, чего он ждет, поэтому нагнулся и потрепал его по голове. Ну, в точности материнские волосы! Не удержавшись, я взял ребенка на руки.

Многие дети, я знаю, просто требуют от родителей, чтобы те их развлекали. Такому ребенку все должны уже с рождения. И по жизни они несут ту же философию. Есть дети, которым ничего не надо, лишь бы была возможность всегда держаться за руку отца, и не надо было бы преодолевать трудности… Конечно, Славкина болтовня утомляет, но я уже осознал, как это здорово: мой ребенок растет веселым, умным и самостоятельным. Я попытался внимательно и с интересом его слушать. Так, чтобы ему не было скучно. Заставил себя столь же увлеченно говорить с ним, простыми словами. Ребенку нужен диалог.

Мои родители рассказывали мне, что, летя впервые в жизни в самолете, я уже через двадцать минут после взлета познакомился со всеми, кто был в салоне, не исключая стюардесс. Удивительно, и как меня не допустили в рубку?

Наконец Славка снова убежал к полосе прибоя. Мы переглянулись с женой, одновременно расплылись в озорной улыбке. Я притянул ее к себе рукой за плечи. Некоторое время мы молча смотрели: она на сына, я в море.

- Ты будешь сегодня работать?

- Нет.

- Но я же вижу, что тебе нравится твоя работа. Ты всегда так увлекаешься, за уши не оттянешь.

- Да. Мне мое дело просто безумно нравится. Но я замечаю последнее время, что слишком на нем зацикливаюсь. Разве ты не видишь, как я соскучился по детям? Я их и так редко вижу, так не хватало еще, чтобы я и в отпуск тратил время вместо детей на дурацкую железную систему. Пусть работа и интересная, я не променяю ее на детей. И все же я почти никогда не могу устоять перед искушением снова зависнуть в офисе. Видишь, какой я плохой! – я мягко сжал ее плечи рукой. Она ответила улыбкой и обхватила меня за талию.

- И ты меня тоже держишь. Сегодня, кажется, у меня не получится слинять на фирму.

- Но они вроде не тоскуют. Ты же с ними каждый вечер!

- Этого мало. Видишь, как они радуются, когда я провожу с ними целый день. Видишь ли, я не хочу повторять ошибок тех людей, что так много зарабатывают для своих детей и так мало с ними занимаются. Я не могу их оставить на маму…

- На меня, то есть? Ну, спа…

- Нет-нет. На мою маму, их бабушку. То, что ты все время с ними, это здорово. Но я чувствую, что и мне надо в них побольше вкладывать. Не денег, конечно – труда. Я давно заметил: обычно у тех родителей, что предоставляют детям полную свободу, потом возникают жалобы: а вот, вырос не-пойми-кто! Помнишь, в «Планете людей»? Свобода жаждущего в пустыне…

- Ну вот, понеслось! Сейчас ты вспомнишь Хайама, Спенсера, Булгакова…

- …И вспомню! Сначала, конечно, Милна, Линдгрен и братьев Гримм. Но вспомню обязательно. Иначе я зря все это читал. Да, мне надо в них больше вкладывать.

* * *

Я вздрогнул так, что Андрей, мой сосед по парте, шарахнулся.

- Ты что на людей бросаешься?

Если оторвать взгляд от пятнистой ободранной парты, заляпанной жевачкой, взгляд тут же упирается в стену цвета морской волны, тоже довольно грязную и густо усыпанную меловой пылью. Под ногами видавший виды паркет с выдранными кое-где дощечками. В полуоткрытую дверь виден плохо освещенный коридор. Сейчас тихо.

Но я, подняв голову, сразу отворачиваю ее к окну. Сегодня небо пронзительно голубое: это оно настроило меня на мечтательный, лирический лад. Луч солнца бьет прямо в глаза. Зажмурившись, я оглушительно чихаю.

- Я не бросаюсь.

- Хорошо же ты отключился. Тебя сейчас можно было выносить вместе с партой, и ты бы не заметил.

- Это и плохо, – я с удовольствием потягиваюсь, – не хватало еще утопнуть в грезах. Скоро я вообще перестану замечать, что вокруг деется.

Андрей саркастически ухмыляется, предвкушая дискуссию.

- Что это с тобой?

- Да ну, живу в каком-то выдуманном мире. Нельзя так. Чем плоха реальность? Нельзя быть все время погруженным в себя.

- Нет, ты не понимаешь. Это у тебя включился защитный механизм. Представь себе – вот ты едешь в трамвае: тебя кругом давят, ругаются; делать, пока едешь, все равно нечего. Вот ты и отключаешься.

- Но мы-то не в трамвае. В трамвае – да, там башка ищет, чем бы озадачиться. Это логично. И потом, защитными механизмами подобного рода увлекаться опасно. Как бы это сказать… Ну, улетаешь уж очень легко, – я коротко смеюсь, – в своем роде наркотик. Гашиш тоже курят, чтобы отключить реальность.

- А иначе ты с ума сойдешь, если все время силком удерживаться в реальности. Ну подумай: каждый день на тебя влияет столько отрицательных факторов – толкучка, нервы, кто-то на ногу наступил, кто-то толкнул… ну, я не знаю. Короче, свихнуться можно. А так получаешь от воображения положительные эмоции!

- Нет. Можно же, отключаясь, думать о чем-то более привязанном к практике. Надо, например, наконец найти это дурацкое решение моей задачи. Никак не могу на ней сосредоточиться!

- Вот-вот, дурацкое, – он энергично закивал, – свихнуться можно. Особенно если думаешь только о задачах. Надо же иногда развлекаться.

- Ну, ты знаешь, для меня лучший отдых – видеть какое-либо дело завершенным. Они в этом, положительные эмоции. А как ты предлагаешь развлекаться? Компьютерными игрушками? Нет уж, спасибо! Часами пялиться в экран, не находя сил оторваться, щелкать в бешеном темпе по мышке, высунув язык от напряжения?

Я вогнал Андрея в смущение: в свое время он из-за компьютерных игр чуть не вылетел с третьего курса. Тем не менее, он опять взялся возражать из чувства противоречия.

- Но это же интересно! Я так отдыхаю. И не только я. Если уж на то пошло, это ты у нас, наоборот, исключение из правила. – Он пустил в ход более коварный аргумент, – хотя, мне кажется, ты просто говоришь, что они тебе не нравятся, чтобы выпендриться.

- Почему же, когда-то я тащился от игрушек… пока не наигрался и не начал выявлять их недостатки. Чем совершеннее игры, тем больше времени ты на них тратишь. Ты ведь из-за них учиться хуже стал, как бы ты это ни отрицал!

- Не надо мне про учебу! – горячо возразил он, – здесь ты ошибаешься. И потом, – Андрей начал потихоньку сдаваться, – ничего плохого в компьютерных играх нет. Все равно у меня уйма свободного времени, которое некуда деть.

- А у меня его нет. Я строю свое счастье.

- А я, значит, глубоко несчастлив? – его голос прозвучал саркастически.

- Ну почему же… Тебе, по-моему, другого и не надо. И всю жизнь тебе ничего не хотелось, кроме как быть рядом с компьютером. Но смотри, не упусти настоящего счастья, сидя дома со своим железом. Хотя что это я, мы же не о компьютерах вообще говорим … Я хотел сказать, что на самом деле наши виртуальные миры мы можем строить какими угодно красивыми, но они не будут жизненны. Сейчас… В голову одна аналогия пришла. – Я завозился на стуле, стараясь усесться поудобнее, с упором в стену затылком и лопатками, и давая себе время подумать. – Видишь мир вокруг нас? Ну, так вот. Все пространство, которое нас окружает, ты можешь выстелить красивыми полированными каменными плитами. А над головой сделать каменный потолок. И тебе всегда будет зимой тепло и сухо, а летом – прохладно и не пыльно. Но на плитах не вырастишь цветов. Все будет чисто – ну, вообще никакой грязи! Но тебе придется ставить искусственные цветы. Видишь, какая штука. Настоящим цветам, чтобы расти, нужна противная тебе сырая земля. Цветы не растут на плитах.

Послесловие

Книга основана на зарисовках из жизни моих друзей. Однако я предостерёг бы от поиска прямой аналогии между реальными людьми и героями «Цветов», поскольку большинство персонажей сборные. Поэтому и совпадения имён являются чисто случайными. Это замечание необходимо, поскольку за прошедшие 10 с лишним лет многие из моих друзей стали известными людьми в разных кругах.

Годы также создали дилемму. С одной стороны, мне хотелось сохранить дух времени, который объясняет многое в поведении и репликах героев. С другой стороны, часть слов и вещей явно устарела, и это могло создать трудности читателям, особенно молодым, которые в то время были детьми и плохо помнят атмосферу на самом рубеже XX и XXI веков. Наша жизнь изменилась, пусть и не очень сильно, поэтому я решил омолодить текст: например, появилось слово «инвестор», которое десять лет назад ещё не вошло в широкое использование. В конце последней главы аудиокассета уступила место компакт-диску (подумать только, в то время кассеты ещё доминировали, а сейчас уже «сидюки» уступают место цифровому контенту!). В других случаях я выбирал сохранение исходного текста, поэтому в книге нет упоминания социальных сетей и мобильных телефонов (последние тогда имелись не у каждого бизнесмена, не говоря уже о студентах). Кроме того, замечу, что 10-12 лет назад «Сплин», «Би-2» и Земфира были на пике популярности, «Машина времени» живой легендой, а те же «Скорпионс» очень часто крутились на дискотеках.

* * *

«Попутно пришли к согласию в том, что для изгнания попсы с большой сцены надо отменить закон об авторском праве на аудиозаписи» – помните это место? Как и наш герой, я много думал о том, что будет справедливым вознаграждением для автора, и решил: пусть книгу смогут прочитать все, а платить будут те, у кого есть возможность и желание. Именно так действовали все творцы далёкого прошлого: менестрели, трубадуры, барды, уличные комедианты. Их благополучие зависело от щедрости слушателей … а щедрость зависела от таланта. Так и я сейчас обращаюсь к вам: если «Цветы» вам понравились, перечислите автору сумму, которую сами сочтёте справедливой. Реквизиты приведены ниже. Эта просьба не касается студентов или школьников: для вас книга – наш подарок.

Спасибо за то, что вы есть.

Роман Назаров, соавтор.

2012 год.

Кошелёк Яндекс.Деньги:     4100 1166 0738 625

Кошелёк Деньги@Mail.Ru: 1053 5001 5475 9668

Р/с 40817810201010039908

в ОАО НБД-Банк, г. Н. Новгород

БИК 042202705, к/с 30101810400000000705

ИНН 5200000222, КПП 526001001

ОКПО 10668259 ОКВЭД 65.12

ОГРН 1025200000022

Получатель - Назаров Роман Александрович

Тем, кому хватило любопытства дочитать до задней корки, сообщаю, что я готовлю следующие книги. С мыслью о вас. Также вы можете напрямую связаться со мной:

vk.com/roman.nazarov.12

facebook.com/roman.a.nazarov

Примечания

1

Голодной куме все хлеб на уме – лат.

(обратно)

2

Кто этот павший духом? – англ.

(обратно)

3

Было здорово, но все ушло – англ.

(обратно)

Оглавление

Михаил Милошевич, Роман Назаров. Цветы не растут на плитах

  Глава I Кошмар  

  Глава II

  Глава III Cмысл жизни

  Глава IV

  Глава V

  Глава VI

  Глава VII

  Глава VIII

  Глава XI

  Глава X

  Глава XI

  Глава XII

  Эпилог

  Послесловие

*** Примечания ***