Хороший мальчик (СИ) [ChristinaWooster] (fb2) читать онлайн

Я — почти сирота.

Если это просто совпадения, то я натурал.

— Ричи, — зовет меня Эдди, — что нам теперь делать? Надо кому-то сказать… Стену или…

— Нет! — при одной мысли о Билле я вздрагиваю, — если здесь действительно происходит что-то очень страшное, то Билл — пока последний человек, который должен об этом знать. Потому что его отец…

— Я понял.

— Нам надо во что бы то ни стало пробраться в медицинский кабинет. Я видел на столе карточку Майка, хотя он умер еще в прошлом учебном году. Я уверен, что там дело было не только в самоубийстве, Эдс.

Эдди молча кивает. И как раз в этот момент я чувствую вибрацию в кармане брюк, но в этот раз это просто телефон. Звонит Бен. Я вылезаю из-за стола, пока Эдвард продолжает сидеть за компьютером и что-то печатать в поисковике.

— Ричи? Где тебя носит? Я ищу тебя по всей школе! — кричит Бен мне прямо в ухо, — у вас там все нормально с Эдди?

— Да, да… Все нормально. Мы в библиотеке. Кое-что нашли.

— Я тоже тут кое-что узнал. Но у меня сейчас дополнительное занятие по химии, я освобожусь через час.

— Хорошо. Мы будем в комнате Эдди, — произношу я, и на этих словах поворачиваюсь на Каспбрака, — мы тебя подождем.

— Окей. Давайте. До встречи.

Я вижу, как Эдди быстро закрывает вкладку и поворачивается ко мне. Его глаза блестят, губы приоткрыты.

— У нас есть час, — говорю я, подходя к Эдди сзади, — через час к нам присоединится Бен…

— Никогда не было мысли поучаствовать в групповухе, — говорит Эдди, и мы прыскаем со смеха.

— Эдс, я… Я не знаю, что это было, — говорю я, — это так странно… Просто в голове переклинило. Но… Мне понравилось… Можешь думать обо мне, что угодно.

— А мне не понравилось, — говорит Эдди, и вдруг его губы трогает легкая улыбка, немного кошачья, и по-детски наивная, — точнее, не распробовал. Не понял. Не так легко сходу понять, что тебе нравятся парни.

— Ах ты мелкий говнюк, — я толкаю его слегка в плечо, — то есть… Ты тоже?..

— Боюсь, что да, — говорит Эдди и смотрит на часы в библиотеке, — дополнительное занятие, говоришь?

— У нас есть час. Эдс, мать твою, в этой школе происходит какой-то кошмар, у нас только сегодня умер одноклассник, а мы… Мы будем гореть в аду, да? — спрашиваю я.

— Возможно, мой ад уже начался, — Эдди указывает на свои не зажившие синяки и ссадины, — просто мне очень страшно, и я…

— Все хорошо, — я накрываю его руку своей, слегка, чуть пожимая его тонкие фарфоровые пальцы, — я все понимаю.

— Нам нужно поторопиться, — Эдди выключает компьютер и я спешу за ним.

Кажется, мне придется попросить не один шарф у Бена.

И что бы ни происходило вокруг, и какая бы опасность мне ни грозила — пока я не один, а с Каспбраком — мне ничего не страшно.

***

Мои губы как будто разбиты. Они увеличились в несколько раз, но мне хочется еще и еще.

Я знаю на вкус впадинки ключиц Эдди.

Знаю на ощупь все его родинки и веснушки.

Мой язык скользит по его, касается зубов, обводит губы.

Я хочу поставить стоны Эдди на свой будильник, звонок и провести себе вместо пульса.

Нет, в тот час, что мы ждали Бена, мы не занимались сексом, потому что это могло бы испортить все между нами. Не сейчас. Потом. Может быть.

Но мы узнавали друг друга руками, губами, языками и всей кожей.

Я не знал, что тело может дарить такие ощущения от простых поцелуев. Я не скромный мальчик, я перепробовал многое, но раньше я никак не мог понять, почему мне все это не особо нравится.

А теперь понял. Просто был не тот человек.

Чувствовать вкус пальцев Эдди на своих губах после того как он проводил рукой у меня по животу, спускаясь ниже, в брюки.

Слушать стоны Эдди, когда он целует каждую мою костяшку на руках.

Проводить пальцами по его лицу, и давать ему запутывать мои и без того непослушные волосы.

Я беру руку Эдди и кладу ее на свою шею.

— Сожми пальцы, — шепчу я, и Эдди смотрит на меня слишком взволнованно. Школьная рубашка полностью у него расстегнута.

— Зачем?..

— Я хочу почувствовать то же, что и ты, когда ты не можешь дышать.

Я откидываюсь на спину, Эдди нависает надо мной. Рядом с ним на кровати ингалятор, на случай приступа. Не удивлюсь, если он понадобится и мне тоже.

— Заставь меня задыхаться, — шепчу я, проводя пальцами по лицу Эдди, и чувствую, как его пальцы сжимаются на моей шее.

Комментарий к О

в этот последний день сентября стоит греться только так

========== Z ==========

Пальцы Эдди сжимаются на моей шее слегка, словно спрашивая разрешения. Я освобождаюсь от рубашки, потому что мне становится в ней тесно, слишком тесно. Я чувствую нехватку воздуха, и понимаю, что должен ощущать Эдди, когда в его руке нет спасительного ингалятора. Он сжимает мою шею так нежно, указательным пальцем проводя мне по скуле.

У него такая милая родинка на нижней губе с левой стороны. Я притягиваю его к себе, чтобы слизать эту родинку.

— Ричи… — произносит Эдди, и мне кажется, что он тоже хочет большего, но нельзя, не сейчас, нет, нет…

— Да… Да… — произносит Эдди, когда я провожу рукой по его спине, почти невесомо и едва касаясь.

Я почти не ощущаю своих губ — они распухли и горят, потому что Эдди любит их прикусывать.

У него вся шея в фиолетово-красных следах от моих губ, я спускаюсь от мочки уха к плечу.

Его рука на молнии моих брюк. Я знаю каждый миллиметр его кожи на вкус.

Да, знаю даже вкус там, как и он мой.

Моя рука делает движение по животу Эдди и останавливается на молнии брюк. Огибает это препятствие и оказывается возле резинки нижнего белья. Я двумя пальцами отодвигаю ее, и проскальзываю под мешающую ткань.

Эдди так глубоко дышит, что тянется за ингалятором. Он вставляет его в рот и не спешит убрать даже после нажатия на кнопку. Я не свожу с него взгляд.

Я как будто под самыми сильными наркотиками. Мозг затуманен, мне уже так хорошо, что даже больно. Я растягиваю эту боль, смакую ее, купаюсь в ней. Мне нравится эта боль.

Я выгибаю запястье, чтобы было удобно взять член Эдди в руку. Такое ощущение, что он сам никогда не делал так для своего удовольствия, потому что от малейшего прикосновения он краснеет и вздрагивает, из его рта доносятся слабые стоны, прикрытые ингалятором.

Мне хочется, чтобы в его рту был совсем не ингалятор, но я молчу, и просто ощущаю эту сладкую боль там, внизу, от которой калечит тело, но возвышается разум.

Он идеально помещается мне в руку. Я слегка обхватываю, не давлю, просто легко касаюсь ладонью, а Эдди уже закатывает глаза и вцепляется мне в плечо. Да, вот так.

Я знаю, что никогда не смогу никому рассказать об этом. Даже Веронике, хотя она знает обо мне все, все мои рассказы о моих неудачных опытах, быстрых концовках, экспериментах, за которые, возможно, мне когда-нибудь будет стыдно (Глория часто просила меня вести себя с ней так, будто она шлюха).

Вероника не знала только о том, что в моих фантазиях часто были парни.

А теперь моя фантазия — моя реальность.

Я слегка провожу пальцами от основания и до конца, а потом обратно, пытаясь запомнить узор из вен на ощупь. Эдди не сводит с меня взгляд, когда я достаю руку и касаюсь пальцами своих губ.

— Матерь Божья… — выдыхает он, глядя на то, как мои пальцы наполовину скрываются в моем рту.

Эдди делает то же самое. Его рука на моем члене, уже не через ткань брюк — и я боюсь закончить прямо так, пока он меня трогает, и это будет максимально неловко. Я держусь из последних сил. Его пальцы влажные из-за меня, он касается ими своих разбухших от поцелуев губ.

Если мне и суждено умереть в этой школе, то мне уже плевать.

​

А потом приходит Бен и, кажется, действительно ничего не замечает.

Не замечает моих спутанных волос, замотанной шарфом шеи, не замечает опухших губ Эдди и то, как у него трясутся руки, когда он смотрит на меня.

— Короче, парни, — Бен кидает стопку учебников на стол, — Ричи прав: здесь происходит что-то ужасное. Но я кое-что подслушал: сегодня мистер Денбро и твой отец, Эдди, куда-то уезжают, через пару часов их уже не будет в школе. Мы обязаны во что бы то ни стало пробраться в медицинский кабинет и в кабинет отца Билла.

— И как ты собираешься это сделать? — спрашивает Эдди.

— Очень просто, — Бен достает из кармана связку ключей, — я стащил это у Билла. Надеюсь, он не заметит. Раз он не хочет помогать нам самостоятельно — пусть поможет хотя бы косвенно.

— А ты молодец, — Эдди вскакивает с кровати, подбегает к Бену и хлопает его по плечу, — я тебя недооценил, Жирный. То есть, прости, Бен.

— Надо ​ поторопиться. Кто-то еще должен пробраться в медицинский кабинет, и нам лучше разделиться. Но вот только как попасть туда…

— Я знаю как, — говорит Эдди и смотрит на меня с легкой улыбкой, понятной только мне.

========== I ==========

— Кроме головы у тебя ничего не болит? — спрашивает миссис Голайтли, подозрительно оглядывая меня, — точно?

— Да, мне бы просто… Что-нибудь от головы, — говорю я, прикидываясь чуть ли не смертельно больным.

— Что-то мне не нравится, как ты выглядишь. Еще и шарф на шее… Может, у тебя ангина?

— Может быть…

— Миссис Голайтли! Миссис Голайтли!

Дверь в медицинский кабинет распахивается, и на порог вваливается раскрасневшийся Бен. Я с удивлением смотрю на него.

— Хэнском? Что случилось? — врач отходит от меня к столу, я слежу за ее движениями.

— Там… В столовой… Эдди плохо… Кажется, у него припадок…. Скорее, пойдемте со мной!

— Господи, какой припадок? О чем ты? — она роняет на стол упаковку с таблетками, — Эдди? Каспбрак?

— Да, миссис, скорее! Кажется, он не дышит, — Бен сделал страшные глаза.

— Ох… Ричи, я могу тебя оставить здесь на пару минут? Никуда не уходи, прошу тебя. Я скоро вернусь. Бен, пошли скорее, покажешь, где он.

— Да, да, конечно!

Как только за ними захлопывается дверь, я не могу терять и минуты. Я вскакиваю с кушетки и подбегаю к высокому узкому шкафу с документами. Начинаю перебирать папки, пальцы дрожат. Натыкаюсь на папку с буквой Д. Так, нашел. Достаю личное дело, быстро-быстро листаю. Между страниц выпадает листок, я не глядя подхватываю его и сую себе в карман. Начинаю быстро фотографировать страницы, чтобы не упустить ничего.

Следующий. Нахожу папку Майка Хенлона. Я каждую секунду оглядываюсь на дверь, боясь быть пойманным. Эдди не сможет долго разыгрывать приступ, а Бен суетиться возле него, как тетушка. В животе все крутит от страха, руки дрожат, волосы лезут в лицо.

И тут я натыкаюсь на запись, сделанную на одной из последних страниц карточки Майка Хенлона.

«Пациент номер 123 тестирование лекарства не прошел. Исход: летальный. Как и пациент 122 перед смертью испытывал сильные судороги, тошноту и потемнение в глазах. Официальная причина смерти — самоубийство вследствие падения из окна».

— … Пациент был уже мертв несколько часов, когда тело было обнаружено.

Четыре пары глаз смотрят на меня, боясь моргнуть. Дочитав, я гашу экран телефона и смотрю на них всех. Первым нарушает молчание Стен:

— То есть… Майк Хенлон был убит? И его уже мертвого… Кто-то выкинул из окна?

— Исходя из того, что здесь написано — да.

— Но это… В голове не укладывается, — Стен закрывает лицо руками, — ты сейчас серьезно?

— Можешь прочитать сам, — я протягиваю ему телефон, и Стен отрицательно качает головой.

— Билл? — обращается он к своему другу, — ты как?

— Н-н-н-не м-м-могу поверить, ч-ч-что она… Н-н-н-неужели мой от-т-тец знает об этом?

— Не исключаю такого, — говорит Эдди.

Я смотрю на него. На его ресницах — слезы от радости, от осознания того, что Майк не покончил с собой. Все втроем они шумно выдыхают, Бен молча сидит, в раздумьях болтая ногами в воздухе.

Мы все скорбно молчим. Бен даже не притрагивается к пончикам, которые принес из столовой — боится.

Билл заметил пропажу ключей быстрее, чем мы думали, и только с помощью Эдди мы смогли убедить его, что это была вынужденная мера. Я показал то, что сфотографировал в медицинском кабинете, и ему пришлось согласиться обследовать кабинет своего отца.

— Все-таки он и миссис Голайтли… Скажем так… В близких отношениях, — начинаю я, но Билл качает головой, прося меня не продолжать, — если это все ее рук дело — то он может об этом знать.

— Боюсь, что и мой отец может быть замешан в этом, — произносит Эдди, и вдруг резко замолкает.

— Эдди? Что-то случилось?

— Нет… Нет… Я… Нет, все нормально.

— Кажется, мы в полной заднице, ребята, — произносит Стен, и начинает крутить пуговицы на манжетах, — мы должны кому-то сказать об этом.

— Кому? — вскрикиваю я, — полицейским? Чтобы с нами произошло то, что случилось с беднягой Коркораном? Вы посмотрите на это! — я достаю из кармана смятый листок, — вот это было в личном деле Курта Доэрти.

Я передаю ребятам листок. Они все смотрят на него, потом переводят взгляд на меня.

— Не понимаю, — говорит Бен, — и что тут такого?

— Читайте строчку под названием «Диагнозы».

— «Смещена носовая перегородка… Давление в норме… Зрение единица… — читает Эдди, а Стен заглядывает ему через плечо, — и что здесь такого?

Я смотрю на Бена, и понимаю, что он все осознал. Он прикрывает рот рукой и произносит что-то нечленораздельное.

— Все считали, что бедняга Коркоран умер от приступа эпилепсии. Но в диагнозах она у него не значится.

В кабинете Эдди снова царит молчание, которое становится таким ощутим, таким упругим и плотным, что оно почти физически давит на нас, отделяет друг от друга все дальше и дальше, заполняя собой пространство между нами.

— И что мы имеем: три смерти, и все они слишком похожи на убийства, — произносит Стен, — не знаю как вы, а я лучше позвоню матери и…

— Заляжешь на дно в девчачьем пансионате? — произносит Эдди, — ну да, тебя туда с радостью примут, — он трогает себя за ремень брюк.

— Заткнись, Эдс. Возможно, твой отец тоже в этом замешан.

— Рот закрой! — кричит Эдди, — иначе…

— Хватит! — я встаю между Эдди и Стеном, в то время как Билл тупо смотрит на листок с диагнозами Курта, — мы должны держаться вместе, понятно? И пока молчать. Бедняга Коркоран что-то хотел сказать, и… Где он сейчас?

— Ричи, — вдруг произносит Бен, — а миссис Голайтли… Задавала тебе вопросы про твою семью?

И тут я понимаю. Все понимаю. И все понимают. У Эдди глаза расширяются от испуга, он с шумом выдыхает:

— А что, если ты…

Билл хватает ртом воздух. Он поднимается со стула, трясет листком.

— Я н-н-не верю… М-м-мой отец… С-с-с-мерти… У-у-убийства…

— Билл, тише, успокойся, — Эдди подходит к нему и кладет руку ему на плечо, — мы во всем разберемся. Обещаю. Если твой отец здесь ни при чем — мы это выясним.

— Но как? — Стен разводит руками, — ждать, когда произойдет следующая смерть?

— Кто-то тестирует какие-то лекарства на детях, на которых всем все равно. Приемный сын, сирота, и я. Мне придется рискнуть, — говорю я.

— Ричи, нет! Нет, я не разрешаю тебе так рисковать!

Я возвращаюсь в комнату Эдди забрать свой галстук, Эдди бежит за мной.

— Это сумасшествие! Это самоубийство! Прошу тебя, уезжай! Позвони сейчас же, сию же минуту… — Эдди пытается вырвать у меня телефон, но я его отстраняю, — немедленно уезжай! Если ты прав… Если ты должен был быть следующим…

— Эдди! — я хватаю его за плечи, — успокойся. Если кто-то нацелен меня убить — это произойдет. Просто сейчас они в смятении из-за смерти Коркорана. Не знаю, кто эти «они», но… У меня есть время. И я должен… Я знаю, что я должен сделать.

— Ты должен сделать единственное дело: уехать отсюда! — Эдди хватает меня за руку, — прошу тебя, Ричи… Ради твоего же блага… Тебе есть куда уехать….

— Я не оставлю тебя здесь, — твердо говорю я, и картинки моего плана начинают складываться у меня в голове, плана, которому не суждено будет исполниться, — либо ты поедешь со мной.

— Но я не могу! Ты же знаешь, что не могу!.. — в отчаянии кричит он, — Ричи, ну что мне сделать, чтобы ты меня послушал? Пожалуйста, пожалуйста, Ричи, уезжай! Я…Я не переживу, если ты…

На этих словах воздух в его легких заканчивается, он снова лезет за ингалятором.

Я кладу ему руки на плечи, заглядываю ему в глаза.

— Эдс, обещаю тебе, со мной ничего не случится. Дай мне разобраться…

— Хорошо, — вдруг произносит Эдди как-то слишком спокойно, — хорошо. Только пообещай мне тогда кое-что еще.

— Все, что угодно, — произношу я, и слегка глажу его по щеке. Эдди вдруг улыбается, немного как-то грустно, склоняет голову, полностью щекой заполняю мою ладонь, — что ты хочешь?

— Останься со мной на эту ночь. Пусть Билл, Стен и Бен лезут в кабинет мистера Денбро, мне все равно. Не хочу найти там что-то, что может еще больше приблизить твою смерть. Прошу тебя, Ричи. Если вдруг с тобой что-то случится… Если они найдут что-то, что полностью изменит нашу жизнь уже завтра… Прошу… Проведи эту ночь со мной.

========== E ==========

— Прошу тебя, Ричи, — говорит Эдди, перебегая взглядом по моему лицу, — я никого и никогда не просил… О таком… Но… Пожалуйста, — его рука скользит по моей тыльной стороне ладони, вверх по запястью, к локтю, плечу…- прошу тебя. Сделай это.

— Ты… Ты уверен? — я смотрю на него, забывая как дышать.

Вместо слов, Эдди отходит к двери, поворачивает ключ. Потом так же медленно подходит к окну и задергивает темные плотные шторы. Я с шумом выдыхаю.

— Я не знал близко Майка Хенлона, — говорит Эдди, — он ничего не сделал мне плохого. Никому из нас. Но он… Был умным. И отец сказал, что Майк может занять в будущем мое место в университете. И что я должен показать черной швали, кто здесь главный, — говорит Эдди безэмоционально, подходя ко мне, на ходу расстегивая рубашку, — я травил его. Однажды мы его избили… Я… Ударил его по голове битой, а Стен и Билл немного добавили ему… А потом мне сказали, что он покончил с собой, — Эдди пожимает плечами, останавливаясь в метре от меня, — но оказалось, что нет. Я полгода прожил с мыслью, что я виновен в смерти человека. Я плохой, Ричи. Но я не виновен в смерти Майка Хенлона. Но если… Если ты…

— Эдс, со мной ничего не случится, клянусь тебе, — я подхожу к нему, беру руками за лицо и заставляю посмотреть на меня, — ты мне веришь?

— Верю, — говорит он, расстегивая последнюю пуговицу на рубашке, — но именно я прошу тебя сделать то, что мы оба хотим. Пусть мы пожалеем. Мне плевать. Я хотел, чтобы ты уехал. Но потом… Я понял, что меня влечет к тебе. Я хотел извести тебя, чтобы ты уехал отсюда и я больше никогда не увидел тебя… Потому что боялся… Того, что со мной происходит, когда я вижу тебя. Прошу, Ричи… Пожалуйста… — он привстает на цыпочки, и мой член делает то же самое (точнее, встает), — прошу тебя… Сделай это… Не заставляй меня умолять тебя… Мой отец знает, что я… Не гетеросексуален, поэтому за это тоже меня бьет. Но мне все равно. Пусть он хоть убьет меня, но я хочу этого. И знаю, что ты тоже хочешь.

Эдди притягивает меня к себе и целует, жадно, кусая мои губы, одной рукой путаясь в моих волосах, притягивая меня к себе за них, а другой скользя по моему бедру.

— Пожалуйста, — шепчет он, — пожалуйста, Ричи. Прошу тебя…

Его слова действуют на меня сильнее, чем любые действия. Я отзываюсь на его поцелуй всем телом. Галстук, за которым я в принципе и пришел, летит куда-то вдаль комнаты, как и все мои моральные устои и принципы.

— Пожалуйста, — шепчет он одними губами, выдыхая мне прямо в губы это одно слово, — я все сделаю, Ричи, прошу тебя…

Мои губы на его губах, лице, щеках, шее, слизывают каждую каплю, каждый миллиметр, каждую черточку и родинку.

Эдди не отстает от меня, целуя меня так, будто это наш последний раз.

В голове полный сумбур. Я не знаю, что делать. Точнее, только теоретически. Сердце стучит как отбойный молот по наковальне, отсчитывая секунды моей жизни, самые лучшие секунды…

Эдди нетерпеливо расстегивает пуговицы на моей рубашке, его пальцы дрожат, одна пуговица отрывается и летит в ковер. Эдди смотрит на меня пьяными глазами, целует мою шею, ключицы…

— Эдс, Эдс… Я…

— Пожалуйста, Ричи… Пожалуйста…

Я не могу слушать то, как он меня просит. Его руки на моем ремне, воздух разряжает звук расстегиваемой пряжки.

— Что мне сделать? — шепчет Эдди, его губы влажные, я касаюсь его рта пальцами, — я все сделаю, Ричи. Только, пожалуйста…

Мое тело уже не принадлежит мне. Оно в плену его рук, глаз, губ, голоса. Эдди тяжело дышит, его грудь поднимается в такт моему сердцебиению.

Я касаюсь его лица пальцами, он целует их. Я прикладываюсь губами к его шее и начинаю пятиться к его кровати, идеально заправленной…

Девственной кровати.

— Я… Я никогда с парнями не… — шепчу я, — только с женщинами.

Я вижу, как Эдди дергается от этих слов, но его руки продолжают покоиться на моей груди, пока он меня целует. Слово «женщины» звучит так резко и неуместно, что я готов откусить свой собственный язык.

— Значит, будем первыми друг у друга, — говорит он, — Рич, я…

Воздух между нами плотный и густой. Его руки такие горячие, а мои — как будто только из холодильника.

Наш поцелуй прерывает звонок мобильного. Вероника. Эдди вырывает у меня из рук телефон, бросает куда-то в подушки и снова начинает меня целовать. Звонок не смолкает, но я не могу ответить. Вероника… Вероника… Подождет.

— Я хочу тебя, Ричи, — шепчет Эдди, снова спуская руку мне в брюки. Мне приходится стиснуть зубы, чтобы не застонать в голос. Не мо-гу. Не мо-гу. Эти слова пульсирует у меня в голове. Я боюсь. За себя, за него. А вдруг ему… Не понравится?

Эдди читает эти сомнения на моем лице, тянет меня за собой на кровать, а потом оказывается сверху.

Когда его язык слегка касается меня внизу живота, а рука движется нежно, но настойчиво одновременно, все мои сомнения уходят прочь.

Я слегка опираюсь на локти, следя за его действиями. Скромными, невинными, смущенными… Его язык описывает круги, набирает скорость…

— Эдс, прошу… Я боюсь…

— А я нет, — говорит он, приподнимаясь, и его лицо снова находится напротив моего. Его губы такие красные, такие опухшие, глаза так блестят…

И я делаю это. Потому что хочу этого. Потому что он хочет этого. Потому что нам страшно, и потому что мы…

Мне приходится зажимать Эдди рукой рот, одновременно целуя его в спину, которую нисколько не портят незажившие синяки. Он сосет мои пальцы, а я кусаю губы до крови, чтобы не закричать в голос.

Мне хорошо. Чертовски, блин, хорошо.

Я слышу, что где-то на фоне в который раз трезвонит Вероника. Не сейчас, пожалуйста, Ви…

Теперь я понимаю истинное назначение этого процесса. Мне тяжело сдерживаться. Эдди забирает мои очки, он сжимает дужки в пальцах левой руки, а в правой — у него горсть простыни.

Я чувствую себя живым, хотя я умираю с каждым проникновением, и не могу поверить, что я делаю это.

Д е л а ю э т о с Э д д и.

И мне нравится, мать вашу, впервые в жизни мне нравится секс.

— Рич… — произносит Эдди, задыхающимся голосом.

Толчок, стон, толчок.

Мои движения плавные, но Эдди двигается сам, и я не мог порой поспевать за его темпом.

— Пожалуйста…

Смятая простынь, искусанные ладони, которыми мы зажимаем рты, на моей шее нет свободного места, а волосы спутаны так, что я явно не смогу их расчесать.

Эдди нетерпелив, яростен, и страстен. Я не поспеваю за ним, но как мне это нравится. Мы пользуемся одним ингалятором в перерывах, я даже не чувствую боли, я только ощущаю это странное упоительное ощущение единения: я в Эдди.

Мои руки на его бедрах, я дышу ему в волосы, зарываясь в густые каштановые волосы лицом, держа его за шею, проводя пальцами по скулам. Мои пальцы все в следах его зубов, потому что мне приходится зажимать ему рот, но потом он целует каждый укус, и я чувствую себя, словно я в нирване.

Но я в Эдди. И я на грани.

Я занимаюсь сексом с парнем, которому это нравится так, что мне приходится контролировать силу и глубину своих движений, чтобы его стоны не просачивались сквозь мои пальцы и не растекались по кровати.

Я затыкаю себе рот платком Эдди, который выпадает из кармана его рубашки, сдерживаю свои эмоции, рвущиеся водопадом из всего моего тела.

Мое тело теперь его тело.

Моя рука запоминает все волоски и вены на его теле, а Эдди отпускает простынь и берет меня за руку, переплетя наши пальцы. Мое сердце стучит где-то в горле, рвется сквозь кадык, готовое упасть к его ногам.

Это сумасшествие, но самое лучшее, что когда-либо было у меня в жизни.

И тут он произносит то, что я не слышал ни от кого и никогда за все свои почти пятнадцать лет.

— Я люблю тебя, Рич.

Сердце сжимается, и огромный сгусток крови в нем делает резкую пульсацию, и больше не в силах сдерживаться, я изливаюсь.

— Я тебя тоже люблю, Эдс.

И это чистая правда.

Комментарий к E

айм со крейзи ин лав

========== R ==========

А потом мы меняемся местами, потому что он просит это, а я не могу отказать. Я тоже хочу попробовать это. Я хочу попробовать это с ним. Это не так больно, как я мог себе представить. Это — любовь.

Потом мы долго лежим рядом, переплетя наши пальцы, поглаживая костяшки друг друга. Его голова на моем плече и волосы лезут мне в рот, но я лишь осторожно убираю непослушные прядки в сторону.

— Ричи, — тихо произносит Эдди, — это очень плохо… То… Что мы сделали?

— Мы сделали это трижды, чувак, — говорю я, — а Бог — любит троицу.

Эдди закатывает глаза на мои богохульные шутки, но лишь крепче сжимает мою руку.

— Я не думал, что это… Возможно. Что это будет так. Но мне… Понравилось.

— Мне пришлось зажимать тебе рот рукой, и теперь она у меня вся в твоих укусах, — я слегка толкаю его в плечо, но в то же время сильнее обнимаю за плечи, — И, Эдс…

— Да?

— То, что ты сказал… Что ты меня…

Эдди поворачивает ко мне голову, смотрит прямо в глаза и улыбается.

— Я правда люблю тебя, Тозиер. Запомни это. И не забывай никогда.

​

Я возвращаюсь в комнату лишь под утро. На телефоне — пятнадцать пропущенных звонков от Вероники и на удивление ни одной смс-ки. Наверное, снова хотела просто поболтать, но она не обидится, если я перезвоню ей утром, после уроков. Тело все болит, но это такая приятная боль, что мне хочется ее продлить, насладиться ей… Я кое-как доползаю до комнаты и даже не хочу идти в душ. Не хочу смывать с себя эти ощущения, эти прикосновения пальцев Эдди, его запах, прикосновения его кожи со моей. Я зеваю, глаза слезятся и закрываются. На часах — 6 утра, будильник установлен на семь.

Бен мирно спит в своей кровати, его вещи аккуратно сложены на стуле возле письменного стола, рядом — какие-то бумаги. Поскольку в школе тишина и спокойствие, значит, они благополучно пробрались в кабинет директора. Проходя по коридору, я на минуту прильнул ухом к двери комнаты Стена и Билла, но там тоже не раздавалось ни звука. Школа была погружена в сон, чтобы через какой-то час ее снова заполнили кричащие и спешащие куда-то мальчишки.

Мы обо всем поговорим с ребятами утром. Утром… А сейчас спать-спать-спать, чтобы во сне снова ощутить это по новой.

Я кое-как раздеваюсь, бросаю вещи на пол и залезаю в кровать. Я помню все так отчетливо, что сердце готово разорваться от радости. Меня почти трясет как в лихорадке, я закрываю глаза и вижу перед собой только Эдди. Его руки, пальцы, глаза, губы, то, что они ими делает со мной, как он делает, как стонет мое имя, и я уже не могу затыкать ему рот, потому что я хочу слушать это и слушать, каждый день, каждый час…

​

Я просыпаюсь оттого, что Бен со всей силы трясет меня за плечи.

— Ричи, Ричи, вставай, быстрее! Просыпайся!

— Что? Бен? Что стряслось? — я пытаюсь спрятаться от него под одеяло, но он продолжает трясти меня, — что случилось?

— Ты проспал, — говорит он, и я вижу, что Бен уже полностью одет в школьную форму, и на его лице​ я угадываю какое-то странное выражение, — но это еще не все.

— Что произошло?

— Тебя вызывают к директору, — Бен тянет меня за руку и мне приходится сесть на кровати, — срочно.

— Это… Из-за вчерашнего? Потому что вы… Мы…

— Нет, — Бен качает головой, — про это никто ничего не знает. Вызывают только тебя. Скорее.

Ничего не понимая, я начинаю быстро одеваться. Пытаюсь застегнуть рубашку и понимаю, что одной пуговицы не хватает, она затерялась где-то в ковре в комнате Эдди. При одном воспоминании о прошлой ночи я снова разливаюсь теплом, руки еле попадают в рукава рубашки. Я кое-как повязываю галстук, пытаюсь привести в порядок в волосы, но у меня не получается. На две минуты забегаю в ванную почистить зубы, Бен на выходе из комнаты подает мне пиджак.

— Бен, ты знаешь, что случилось? — спрашиваю я, уже выходя в коридор.

На что он отвечает мне только одно:

— Прости.

Я выхожу в коридор, ничего не понимая, и спешу в левое крыло, где находится кабинет директора. Первый урок уже закончился, парни на перемене возле шкафчиков обсуждают домашнее задание, футбол и девчонок. Но как только я прохожу мимо их всех, разговоры замолкают, и все отворачиваются от меня или прячут глаза в телефоны и учебники. Никто не смотрит мне в глаза и даже не здоровается. Что произошло? Я пытаюсь поймать свое отражение в экране телефона, но я выгляжу как и всегда. Немного помято, но это и не удивительно после бессонной ночи.

Возле двери кабинета я замираю, делаю несколько глубоких вдохов, и стучусь.

— Мистер Денбро?

— Мистер Тозиер, — директор встает из-за стола и смотрит на меня злым взглядом, — я надолго Вас не задержу. Не предложу Вам даже присесть, потому что разговор будет очень коротким.

Мне не нравится его тон, мне не нравится его взгляд. Я мнусь в дверях, не зная, пройти мне еще на шаг вперед или лучше оставаться на своем месте.

— Ричард, скажи мне, пожалуйста, где ты был прошлой ночью? — совершенно спокойно спрашивает директор, и я чувствую, как воздух в легких прекращает циркулировать.

— Я был у себя в комнате. Спал, — я хочу, чтобы мой голос звучал твердо и уверенно, но вместо этого горло сдавливает спазм, и я издаю какой-то писк.

— Твой сосед, Бен… Бен Хэском, сказал мне, что ты вернулся в комнату только под утро, и у меня нет оснований ему не доверять. Я повторю свой вопрос: где ты был этой ночью, Ричи?

Я вспоминаю взгляд Бена и его «прости». Я чувствую, что во рту так сухо, что я не могу произнести и слова, пытаюсь сглотнуть, но могу лишь совсем немного смочить нёбо. Мистер Денбро смотрит на меня, на мой нерешлявый внешний вид, оторванную пуговицу, и молчит.

— Ричард?..

— Где он?! Где он, черт его побери?! Я сейчас сверну ему шею!

Я еле успеваю отпрыгнуть в сторону, когда дверь в кабинет директора распахивается и на пороге передо мной предстает отец Эдди. Его глаза горят таким гневом, а на шее вздулись вены.

— Джерри, успокойся, — говорит мистер Денбро, выходя из-за стола, — успокойся.

— Я тебя сейчас убью, ты, грязный, мелкий!.. — мистер Каспбрак почти задыхается от гнева, как и его сын, он так же размахивает руками возле моего лица, — как ты посмел?! Как ты посмел?!

— Я ничего не сделал! — кричу я, пытаясь сделать пару шагов назад, — мистер Денбро, я не понимаю….

— Ах, ты не понимаешь! Он не понимает, видите ли! Я тебя сейчас задушу!..

— Джерри, стоп! — мистер Денбро подходит ко мне и встает между мной и мистером Каспбраком, который тяжело дышит, словно пробежал стометровку, — Ричи, где ты был прошлой ночью?

— Я был в библиотеке, — вру я, но понимаю, что весь мой внешний вид выдает себя, — я не понимаю, к чему эти вопросы…

— Денбро, объясни ему, или я просто прибью его своими руками прямо у тебя в кабинете! — кричит отец Эдди, и голос его срывается на высокой ноте. Он без пиджака, в рубашке, на брюках подтяжки. Сильные жилистые руки выглядывают из-под закатанных рукавов, он уже готов броситься в бой.

— Ричард, — мистер Денбро откашливается, — сегодня утром мы получили…. Одно известие. Твой одноклассник… Эдди… Эдвард Каспбрак… Обвинил тебя в изнасиловании.

​

Мой язык меня не слушается. Эдди… Так сказал?

— Простите, это… Какое-то… Недоразумение… Это… Не… — шепчу я, и тут я вижу взгляд мистера Каспбрака. Он действительно готов меня убить. Мистер Денбро сморит на меня не менее недружелюбно.

— Ричи, тут скоро будут полицейские. Я очень, очень надеюсь, что Эдвард не даст заявлению дальнейший ход. Но ты должен будешь покинуть школу. Немедленно. Я отстраняю тебя от занятий. Ты отчислен.

— Это… Это не правда, — говорю я, и мое сердце сжимается в маленькую точку, которая перестает работать, — мы с ним…

— Ричи, нет, — мистер Денбро качает головой, — Эдвард был в больнице. И он рассказал нам все, как было. Я понимаю, ты попал к нам из совсем другого мира, у тебя была… Не очень праведная жизнь, но это — пансионат для мальчиков. Только для мальчиков, Ричи, и некоторые вещи… Здесь недопустимы.

Я вижу, как он подбирает слова, ворочает их во рту, чтобы потом бросить их в ​ меня и обвинить в том, что я не делал. Изнасилование?! Я?! У меня начинает кружиться голова, я пытаюсь сесть на стул, но тут ко мне подлетает мистер Каспбрак и со всего размаху дает мне пощечину. Я хватаюсь за щеку.

— Джерри!.. Джерри, хватит! Не сейчас! — кричит мистер Денбро, перехватывая руку своего друга. Звон в ушах стоит оглушительный. Перед глазами все плывет.

— Я убью тебя, понял? Молись, чтобы мой сын не стал писать заявление, иначе я тебя… Своими же руками…

— Ричард, — говорит мистер Денбро, — я думаю, тебе стоит пойти собрать свои вещи. После разговора с полицией мы решим, что делать дальше. Я сейчас же позвоню твоей учительнице, которая выступает в роли твоего негласного опекуна, и все ей объясню, чтобы она смогла, в случае чего, забрать тебя. Ты меня понял? Иди и собирай свои вещи. И если я узнаю, что ты с кем-то разговаривал — я больше церемониться не буду.

— Пошел вон, мелкий ублюдок! — кричит мистер Каспбрак.

Я двигаюсь к двери, шатаясь как после пьянки. Кровь стучит в ушах, в висках, бежит волнами перед глазами, мне приходится смаргивать эту пелену.

Я выхожу в коридор и утыкаюсь лбом в стену. Шум школы смолкает за спиной. Я чувствую себя таким грязным.

Сейчас я проснусь. Это сон. Это все сон. Мне все это снится. Это какая-то ошибка.

Ошибка.

Глаза жжет от слез, во рту — пустыня Сахара и мой язык не может двигаться. Болит сердце. Болит все.

— Эй, Тозиер, — вдруг слышу я, и мне не надо оборачиваться, чтобы понять, кому принадлежит голос. Голос, который стонал всю ночь мое имя и просил быть​ с ним то нежным, то грубым. Я закрываю уши руками. По моему лицу текут слезы, я уже не могу сдержать их. Я не хочу слушать то, что он мне говорит. Нет, нет, нет. Это все не со мной. Это не правда.

— Поздравляю с тем, что ты все-таки не прошел мою проверку. Я же сказал, что испорчу тебе жизнь, а ты мне не поверил. И очень зря. Так что теперь собирай свои вещички и вали из моей школы, вшивый педик.

​

КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ.

========== I ==========

— Глупый, глупый Ричи Тозиер. Ты действительно решил, что я в тебя влюбился? Тогда мне срочно нужен Оскар за лучшую роль! — Эдвард взмахивает руками, как фокусник, — не думал, что тебя будет так легко провести. Теперь Стен должен мне тысячу.

— Я… Ты… Я не верю… — шепчу я, и чувствую, что внутри меня разрастается дыра, черная пустота, которая засасывает меня в себя изнутри, — скажи, что это шутка…

— Шутка? Шутка, мой дорогой Тозиер? Шутка — это поспорить со своими друзьями, что новенький окажется педиком и выиграть пари слишком быстро.

— Я не верю…

— А я не верил, что ты спустя пару недель уже сам захочешь мне отсосать. Кстати, фигово. Тебе надо этому поучиться, другие парни, те, что были до тебя — были намного лучше. Но ничего, — Эдди улыбается, — в твоем наркоманском логове, ой, прости, школе, тебя научат.

— Но ты же… Ты… — я не могу найти слова. Я приваливаюсь спиной к стене и медленно по ней сползаю. Ноги меня не держат. Это сон. Он не может это говорить.

— Что — я? Я с тобой трахался, не отрицаю. Я и не отрицаю, что я гей, но, а вот ты… Ступил на эту кривую дорожку из-за меня. Но в этой школе может быть только один гей, Тозиер, тот, чей папочка убьет любого, кто тронет его сына. И кстати… Поцелуй мне руку за то, что я не сказал директору, будто все мои синяки — твоя вина.

Эдди протягивает мне руку, я качаю головой, закрываю лицо руками. Я не могу смотреть на это. Не могу. Этого не происходит.

— А теперь быстро собирай свои вшивые вещички и пошел вон, пока я не передумал. Жертва изнасилования может поменять свои показания, — Эдди сделал большие глаза, и смахнул невидимые пылинки с рукавов пиджака.

— Зачем… Зачем ты… — язык корчится во рту от боли, еле подбирая слова.

— Ты тупой? Я же сказал: я не потерплю в своей школе нищенское сословие. Вали обратно в ту дыру, откуда ты вылез, и все свои детективные штучки забирай себе. Не стоит лезть туда, куда тебя ни просили.

— Но ты просил, — говорю я, находя в себя последние силы, чтобы подняться на ноги, — ты просил меня всю ночь… Ты… Сам настоял… На этом…

Эдди складывает руки в замок.

— А ты думал, я просто пару раз над тобой поиздеваюсь, спущу тебя с лестницы и кинусь в тебя вазой, а потом приму тебя с распростертыми объятиями? Если ты реально в это поверил, то я разочарован в тебе еще больше. Ты не только плохо трахаешься, но еще и слишком тупой.

— Да тебя же твой отец за это…

— Убьет? Ты правда так думаешь? — Эдвард мило смеется, — ах, да. На самом деле, мой отец и пальцем меня не трогает. Мне пришлось попросить двух моих самых близких друзей немного навалять мне. Было больно, но разве эти синяки идут хоть в какое-то сравнение с той ночью, что была у нас сегодня? «О да, Эдди… Да… Я тоже тебя люблю… Эдди, пожалуйста…» Какая мерзость. Но ничего, негативный опыт — тоже опыт. Кстати, а своих шлюх ты тоже не удовлетворяешь?

— Я тебя сейчас ударю, — шепчу я, но понимаю, что у меня не хватит сил даже сжать пальцы в кулак. Я тупо смотрю на него, я не верю, нет. Нет. Нет. Он… Он играет. Он специально… Я медленно поднимаюсь на ноги, держась рукой за стену.

— Лучше еще раз отсоси, напоследок, так сказать, — Эдди поправляет идеально завязанный галстук, — бедный, бедный Ричи… Почувствовал себя настоящим рыцарем, готовым спасти своего одноклассника от тирана-отца, а в итоге… Возвращается обратно в свою дыру, чтобы сгнить там. Чудесно. Это даже лучше, чем история с Майком Хенлоном. Так что, Тозиер, — Эдди подходит ко мне, и слегка проводит рукой мне по щеке, я дергаюсь, как от удара, — вали собирать вещи.

— Ты… Ты не посмеешь…

— Ай! — вдруг Эдвард, который только что прикасался к моей щеке, со всего размаха бьет себя ладонью по лицу, оставляя на нежной коже красный след от пальцев. Он театрально ахает, и прижимает обе руки к покрасневшей щеке, — ты меня ударил!..

— Я думал, что ты псих. Надо было продолжать так считать. Я… Ненавижу тебя. Я просто… — я медленно отхожу от Эдди, — просто ненавижу…

Я начинаю уходить от него по коридору, и вдруг вижу, что на рубашке появляются капли крови. Я думаю, что мое сердце уже протекло, не выдержало, сломалось и залило мне рубашку, но нет — это от нервного напряжения у меня носом пошла кровь. Я прижимаю руку клицу, рассматриваю кровавые капли.

Его пальцы на моих пальцах, мои пальцы на его губах…

— Кстати, Тозиер, — доносится мне в спину очередной нож, — забыл тебе сказать — в следующий раз, не оставляй свою почту без присмотра. И телефон тоже.

— Что ты сказал?

Я оборачиваюсь на Эдди, моя рука, в пятнах крови, так и замирает в воздухе.

— Твоя подружка. Слала тебе сообщения несколько дней подряд, а я — ой! Совсем случайно пометил их как спам… Прости, — Эдвард разводит руками, — надеюсь, она будет очень рада, когда ты вернешься, если конечно, она еще…

— Что ты сделал?! — я подлетаю к Эдварду, и хватаю его за воротник рубашки, — если что-то случилось с Вероникой из-за твоей выходки, я… Тебя…

— Договаривай, — Эдвард подносит к моему лицу руку с зажатым в ней телефоном, — ты же, вроде, так мне угрожал?

— Какой же ты… Ты… Я… — Я разжимаю пальцы, Эдди слегка качается, на цыпочках, потому что я чуть не приподнял его над землей, и оправляет плечики пиджака.

— Пошел вон, — говорит он мне и показывает средний палец, — пошел вон, Тозиер.

***

Я врываюсь в туалет, захлопываю за собой дверь, лихорадочно ищу телефон. Нет, нет, нет… Господи, пожалуйста, нет…

— Ну же, Ви… Прошу… Возьми трубку, умоляю тебя…

Но я слышу только гудки. Я звоню и звоню, но никто не берет трубку. Я чертыхаюсь и звоню мисс Вустер.

— Ричи? Ричи, что произошло? Мне только что звонил твой директор, и я…

— Потом, пожалуйста, это все потом. Я объясню все позже, клянусь. Мисс Вустер… Я… Я не могу дозвониться до Вероники… Она звонила мне вчера много раз, но я… Я не мог взять трубку, а сейчас она…

— Я думала, ты знаешь, что она уже неделю не появляется в школе, — произносит мисс Вустер, — боже, Ричи… У меня на сегодня с уроками все, давай я попробую съездить к ней домой. Ты знаешь, где она живет?

— Кажется, у Генри Бауэрса, — произношу я, и мой язык холодеет, покрывается капельками холодной влаги.

— Что? У Баэурса? У этого, из старших классов, который… Ладно, Ричи, я перезвоню. А потом приеду за тобой.

— Спасибо. Спасибо. Спасибо…

Я выхожу из туалета, шатаясь. Возвращаюсь в комнату, вижу Бена, который бросается ко мне.

— Ричи, Ричи, прости… Я не знал… Он спросил, где ты был и я подумал, что…

— Бен, не сейчас.

Я подхожу к комоду и начинаю в нем рыться. Бен что-то говорит мне под руку, но я не слышу. Я нахожу пачку сигарет, которую подарила мне Вероника. Сейчас именно тот самый случай, когда я должен их открыть. Я зубами отцепляю упаковку, открываю пачку…

Я вижу, что между сигаретами вложен листок. Я достаю одну сигарету, пихаю ее в рот, руки дрожат, я хлопаю себя по карманам, пытаясь найти зажигалку. Трясущимися руками я разворачиваю листок.

«Если ты читаешь это, Ричи, значит, тебе сейчас совсем плохо. Мне очень жаль, но, пожалуйста, знай: что бы ни случилось в твоей жизни, у тебя всегда есть я. Я люблю тебя. И всегда любила. Я люблю тебя, Ричи, последние несколько лет, и я даже не помню себя без любви к тебе. Прости, что не смогла сказать этого тебе лично. Боялась потерять твою дружбу, а в итоге все равно потеряла тебя.

Я люблю тебя, Рич.

Не кури, пожалуйста. Я переживаю за тебя».

— Ричи? С тобой… Все в порядке? — Бен осторожно подходит ко мне, — Ричи, прости меня… Я не думал, что…

Я зажигаю сигарету, тупо смотрю на записку Вероники. Дым начинает выжигать глаза. Я чувствую, что меня разъедает такая боль, словно желчь или кислота, выплеснутая прямо на лицо, на тело, на руки, а главное — на сердце…

— Ричи, у тебя телефон звонит, — говорит Бен тихо-тихо, что я почти его не слышу.

— Да?..

— Ричи? Милый? — я слышу голос мисс Вустер, она глотает слезы, и я понимаю. Почему-то я все понимаю, — мне только что звонили полицейские… Они… Сказали… Что Вероника…

— Умерла.

========== H ==========

Lara Fabian - Caruso

«Ричи, привет.

Прости, что пишу тебе это, но я больше не могу молчать.

Я люблю тебя.

Да, вот так, прямо в лоб, но знаю, что больше не могу ждать и молчать. Сколько раз я пыталась сказать тебе это лично, но никак не могла подобрать нужных слов, не могла вывалить на тебя эту информацию.

Как по мне, любовь — это обязательства, а я не хотела возлагать их на тебя. Прости, еще раз прости.

Когда я узнала, что ты уезжаешь, когда я увидела твои горящие глаза, когда я поняла, что хотя бы у тебя будет светлое будущее — я не могла сказать тебе об этом и заставить остаться. А я знаю, ты бы остался, ради меня.

Я столько раз пыталась сказать тебе о своих чувствах, но каждый раз боялась.

Если бы меня попросили написать причины, по которым я полюбила тебя, я бы не смогла. Их так много, но главное в тебе, Ричи, то, что других людей ты всегда ставил выше себя. Ты заботился обо мне больше, чем о самом себе. Ты защищал меня, заботился обо мне, спасал, делил со мной все.

И ты любил меня, Ричи. Как подругу.

Это слово разбивало мне сердце и лицо, когда ты говорил, улыбаясь и смотря мне в глаза, что мы лучшие друзья навеки.

Мы не друзья, Ричи. Я никогда не относилась, к тебе как к другу. Только как к любимому человеку, а потом к другу. Я хотела, чтобы ты был моим любовником, а не другом.

Но я проиграла эту игру, Ричи. Я проиграла ее.

У меня ВИЧ. И я не вижу смысла жить дальше. Не вижу смысла обременять тебя собой, и когда ты сказал, что вернешься зимой, чтобы увезти меня, я уже знала, что не доживу до этого момента. Я хотела, чтобы ты скорее уехал, и все это закончилось не на твоих глазах. Но, прости, что я такая слабая, что пишу тебе это, напиваясь дешевой водкой на кухне Бауэрса, после того как он избил меня и сломал мне нос, и я…

Я так хочу тебя увидеть, Ричи.

Пожалуйста, приезжай».

***

«Ты не ответил на вчерашнее письмо, и я пила всю ночь, боялась, что спугнула тебя этим сообщением о своей любви. Прости. Но сейчас я еще более пьяная, и я напишу тебе все, потому что раз ты не ответил на то — не ответишь и на это, и мне больше нечего терять.

Прошлым летом, в июне, тринадцатого, в четверг, помнишь, твои родители напивались в каком-то баре, а я пришла к тебе, мы пили самое дешевое пиво, а потом… А потом мы поцеловались. Это было так наивно и по-простому, я знала, что ты целовал меня, как подругу, не испытывая никакой страсти и возбуждения, словно целовал старую подругу детства. Я поняла это, Ричи, но тогда я проплакала всю ночь, потому что это было самое лучшее, и худшее, что произошло со мной в жизни. Весь ты, вся моя любовь к тебе, без которой я уже себя не помню — все это не давало мне покончить с жизнью до твоего отъезда.

Я боюсь, Ричи, но я могу жить, зная, что ты где-то есть, и я могу писать тебе о своей любви, пьяная, но еще немного счастливая.

Когда я курю, я представляю, что сигареты — это твои пальцы, которых мне бы так хотелось касаться губами, но единственное, что я когда-либо позволила себе — поцеловать тебя во сне, пока ты спал у меня после того, как отец в очередной раз тебя избил. Ты спал в моей комнате, а я сидела всю ночь на коленях возле кровати, и смотрела на тебя, трогала твои волосы и гладила ссадины и царапины, а потом не удержалась и поцеловала тебя.

Я рада, что ты уехал. Тебе не место в этом городе, ты достоин самого лучшего. Любви самого лучшего человека, который будет заботиться о тебе больше, чем ты о ком-либо. Ты правда заслуживаешь счастья, а я… Никогда бы не смогла тебе дать этого.

… Пишу позднее, потому что Генри увидел, как я пыталась дозвониться тебе, и разбил мой телефон, но он еще работает.

Я знаю, что если ты приедешь, ты убьешь его. Но, пожалуйста, приезжай на один единственный день, на один единственный час. Мне больше некому написать…»

***

«Забудь, что я написала вчера. У меня все хорошо, правда. Ричи, я люблю тебя. Я не буду лечиться, потому что у меня просто нет денег, нет желания жить, проживу столько, сколько получится, каждый день думая о тебе и любя тебя».

***

«Ричи, мне так страшно. Мне некуда сбежать от Генри, он все равно найдет меня. Он сломал мне руку, Ричи, и ударил лицом об стену. Я пишу с его компьютера, пока он спит в отключке, у меня совсем мало времени. Умоляю, приезжай, Ричи, пока он меня не убил».

***

«Ричи, почему ты не отвечаешь мне? Прости меня, прости за то, что вечно пишу тебе этот пьяный бред, но я совсем одна, и мне очень страшно, Ричи. Ты помнишь, как пару лет назад мы впервые попали в полицейский участок за кражу? Ты тогда всю ночь продержал меня за руку, хотя нас разделяла решетка, и отдал мне свою куртку, чтобы я смогла подложить ее под голову и немного поспать. Если что-то и было хорошее в моей жизни, то это ты.

Я так люблю тебя, мой дорогой, и я такая пьяная, я бы так хотела быть с тобой, но я не могу даже прикоснуться к тебе, зная о своей болезни, когда ты теперь получил шанс начать новую, счастливую жизнь…

Я любила тебя всегда. С первого дня, как ты подошел ко мне в школе, когда мои новые одноклассницы, младше меня на два года, плевались в меня и называли шлюхой. Ты единственный пожалел меня и предложил мне свою дружбу. Самое дорогое, что когда-либо у меня было.

Если я и жила последние месяцы и недели, то только потому что у меня была твоя дружба, наши дни, когда мы пили пиво на стройке и курили одну сигарету на двоих.

Прикасаться к сигарете губами после тебя — изощренная форма любви к тебе.

Я бы отдала тебе свое тело, если бы ты попросил.

Но ты не просил. И никогда бы не сделал этого, потому что ты единственный, кто уважал меня…»

***

«Я не боюсь умереть, Ричи, я боюсь умереть, не увидев тебя. Умоляю, возьми трубку. Почему ты не отвечаешь? Ответь, умоляю тебя…»

***

«Ты, наверное, в кого-то влюбился, я знаю, от вас там недалеко пансионат для девочек. Надеюсь, она самая лучшая и достойная. Надеюсь, она будет так же сильно любить тебя, и никогда не предаст. Что она самая красивая, умная, чистая и идеальная. Такой, какой мне не стать никогда.

Ты бы испугался, увидев меня сейчас, Ричи. На мне живого места нет из-за побоев Генри, но знаешь, тем лучше — возможно, он убьет меня раньше, чем болезнь».

***

«Генри сломал мне челюсть. Ричи, пожалуйста, приезжай».

***

«Я люблю тебя, Ричи».

Это было последнее сообщение, которое я получил от Вероники. Как и все остальные, они были помечены как спам и остались без ответа.

Она звонила мне пятнадцать раз, а я не взял трубку, потому что занимался сексом с Эдди.

А через десять минут после последнего звонка пьяный Генри Бауэрс зарезал Веронику ножом.

Она была в моем свитере.

========== А ==========

Lara Fabian — L’oubli

Я лежу на полу, покалеченный и сломанный. Мои руки все в крови, потому что я разбил их об стены. Мне хочется сблевать, выблевать последние часы из моей жизни, чтобы стереть их, забыть, и никогда больше не ощущать.

Боль острым ножом режет меня по коже, пробирается внутрь, к органам, впивается в них, и проворачивается в них несколько раз, по часовой стрелке, а потом обратно.

Она любила меня. Любила все эти годы, а я даже подумать об этом не мог.

Я вижу, что надо мной склоняется Бен, что-то кричит мне, машет руками перед моим лицом, зовет по имени. Но я не могу ответить. Язык отсох, сердце не бьется, я не могу дышать. Бен оттащил меня от стены, когда я пытался разбить об нее не только руки, но и голову.

Я не хотел жить.

— Ричи, Ричи, пожалуйста… Господи, я не знаю, что делать… Моргни, если ты меня слышишь! Ричи, умоляю тебя!..

Бен трясет меня за плечи, но я не могу пошевелиться. Тело сковала такая боль, она рвет меня на куски, заживо снимает кожу. Я не могу даже плакать. Глаза пусты.

— Алло? Да? Кто это? Я Бен… Бен Хэнском, я одноклассник Ричи… Да. Кажется, он без сознания… Как? Мисс Вустер?.. Да, приезжайте… Скорее…

Его слова доходят до меня как сквозь вату.

— Ричи, Ричи, прошу тебя…

Она любила меня, она умерла, потому что я оставил ее…

Если бы я не уехал в этот сраный пансионат, она была бы жива. Я бы понял, черт возьми, что она больна, я бы нашел деньги, чтобы ее вылечить, я бы снова начал красть, мне все равно…

Если бы Эдди не удалил эти сообщения, я бы приехал и спас ее от Бауэрса.

Эдвард Каспбрак разрушил мою жизнь.

Я медленно поднимаю руку и подношу ее к глазам.

— Господи, Ричи… Слава Богу… — я слышу, что Бен хлюпает носом, но не могу разобрать его лицо, оно все размыто. Но не от слез, а потому что очки слетели с меня, — Ричи, что мне сделать? Прошу тебя, ответь мне…

Я начинаю шарить возле себя по полу, рука натыкается только на ворс ковра, я мну его пальцами, как мял волосы Эдди, и чей-то невидимый кулак пронзает меня прямо в сердце…

Я нахожу очки.

«Не смотри на меня в этот момент, я стесняюсь», — шепчет Эдди и снимает с меня очки, перед тем как мы занялись с ним любовью.

Любовь.

Будь ты проклята.

Я сжимаю очки в кулаке. Стекло трескается и вонзается мне в руку.

— Мать твою, Тозиер! Не смей! Ричи, не смей!

Бен бросается ко мне, пытается разжать мои пальцы и вытащить осколки стекла. Он физически сильнее меня в несколько раз, но мои пальцы намертво склеены кровью, я пытаюсь физической болью заглушить моральную, я пытаюсь вогнать стекла еще глубже в кожу…

— Приди в себя, придурок!

Бен бьет меня по лицу, и от неожиданности я разжимаю руку.

— Только попробуй покончить с собой. Я не дам тебе это сделать на моих глазах, ты меня понял?! — орет мне Бен прямо в ухо. Он выскребает из моей руки осколки, чертыхается, режет палец и тоже капает кровью на ковер.

Мне кажется, все вокруг залито кровью.

«Он нанес ей десять ножевых. Десять ножевых…»

Лучше бы он мне нанес эти десять ножевых.

Я закрываю глаза и снова проваливаюсь в пустоту.

Я ничего не вижу и не слышу, лишь чувствую, как боль пинает меня ногами по лицу и по телу, бьет наотмашь, со всего размаху, но это лишь Бен периодически трясет меня, как куклу, на весу, отчего моя голова мотается от плеча к плечу.

— Только попробуй умереть, только попробуй, мать твою, Ричи, и я найду тебя на том свете и убью еще раз. Если ты сейчас же не откроешь глаза, я сяду на тебя и раздавлю ко всем чертям.

Я пытаюсь открыть глаза, но веки тяжелеют. Я чувствую, как Бен суетится возле меня, трогает мою руку, пытаясь остановить кровь.

Но кровь из сердца он не остановит никогда. Эта боль никогда не закончится.

Я ненавижу тебя, Эдди Каспбрак, за то, что ты сделал со мной.

За то, что ты сделал с Вероникой.

Ты нагнул меня так же, как и мои чувства, оставил одного, в этой боли и темноте, а я ведь… Я ведь тебя действительно полюбил.

Я стал как Вероника — полюбил человека, который не смог ответить мне взаимностью. Он вонзил в мое сердце ножи, в то время как из-за меня Генри Бауэрс вонзал нож в Веронику раз за разом, словно насилуя ее этим…

Боль такая сильная, что я хочу, чтобы Бен меня убил. Я пытаюсь сказать ему об этом, но слова не складываются, они прилипают к губам, застревают во рту, прячутся в зубах.

Еще вчера этот рот говорил слова о любви, касался самых потайных мест тела Эдди, а сейчас этот рот просит о смерти.

Это тело больше не принадлежит мне. Его забрал Эдди, чтобы разбить, сбросить, сломать как куклу, и выкинуть на помойку, где я родился и прожил всю жизнь.

Он прав, мне не место в этой школе. В этой жизни.

Я теряю сознание раз за разом, я балансирую между смертью и жизнью, и не хочу цепляться за нее.

«Я люблю тебя, Ричи».

«Собирай свои вещички, вшивый педик».

Я давлюсь болью, и наконец меня вырывает. Бен держит мою голову, чтобы я не захлебнулся, но меня тошнит словами и любовью, которая так болит, что раздирает горло, и Бен просто гладит меня по руке, говоря, что все образуется, что все хорошо ричи только приди в себя прошу тебя скажи что-нибудь прости меня ричи я не знаю что сделал эдди зачем он это сделал ричи ричи ричи прости меня я не знал я ничего не знал только не умирай ричи зачем ты что я могу сделать ричи прошу тебя…

Его слова звучат фоном. Я совсем один, мне холодно и мое тело — гроб, не дает мне сказать и слова, попросить о скором конце.

Господи, Вероника.

Господи, Эдди, за что. Что я тебе сделал?! Эдди, за что?! ЗА ЧТО?!

— Ричи, Ричи… Ричи!

Я слышу женский голос, и вдруг на секунду мне кажется, что это Ви.

Если это так, значит, я уже умер.

Пусть эта боль закончится, пожалуйста, пожалуйста, Господи, пусть эта боль закончится, умоляю тебя, пожалуйста.

Кто-нибудь, заберите эту боль. Умоляю. Я не могу. Я больше не могу.

— Мой мальчик… Мой хороший мальчик… Я здесь… Я с тобой…

Я уже не могу открыть глаза. Я так ослаб, что все плывет под закрытыми веками, я не могу вдохнуть, не могу не могу не могу. Я задыхаюсь, и внутренне кричу.

Лучше бы ты сдох, Каспбрак.

Но я все равно его люблю. Люблю, люблю, черт возьми, все равно люблю. Как Вероника любила меня, писала мне письма на кухне в ночи, избитая, больная и одинокая.

Я просто хочу умереть. Пожалуйста. Дайте мне умереть.

Я не помню, что было дальше. Мисс Вустер говорит, что когда она приехала, я был без сознания, а вокруг меня была лужа крови. Она закричала, подумав, что я умер. Не знаю, как ей удалось уговорить директора и мистера Каспбрака не связываться с полицией. Она собрала мои вещи и увезла меня из этого проклятого места.

Но, к сожалению, я не умер, а выжил.

И, несмотря на то, что пансионат оставался все дальше и дальше, моя боль следовала за мной, хватала за горло и сжимала пальцы, как это делал Эдди.

Боль следовала по пятам, я блевал ей, она закрывала мне нос и не давала дышать.

Я покидал пансионат разбитым и сломленным, изнасилованным морально, покалеченным, почти мертвым.

И я надеялся, что никогда не вернусь туда.

Никогда.

Комментарий к А

настроение писать фанфик, а не диссертацию

ваши комментарии - просто радость для моего сердца

пожалуйста, не спрашивайте о том, каким будет конец, я же все равно не скажу

я читаю все ваши догадки и предположения, и боже, я так счастлива, и не могу поверить, что этот фф так действует на людей

я почти плачу от счастья, что он нашел своих читателей

для этой главы я погрузила себя в такое мерзкое состояние, чтобы описать чувства ричи, что мне аж самой поплохело

простите за стекло, но без него никак

========== T ==========

​

​ Мисс Вустер привозит меня к себе домой. Я настолько слаб, что не могу даже перечить ей, а таксисту приходится донести меня до ее квартиры.

Я все еще где-то между, балансирую на грани жизни и смерти, и если честно, я даже не пытаюсь держаться.

Боль поселилась во мне на постоянной основе.

Я просыпался, мисс Вустер заставляла меня есть, а когда поняла, что я не реагирую на ее слова, принималась кормить меня с ложки. Я пытался сопротивляться, но у меня не было ни сил, ни желания. Я засыпал, придавленный болью, во сне мне снилась боль, я целовался с болью, она насиловала меня, и всегда у боли было одно и то же лицо.

Эдди.

Я думал о нем. Каждый час, каждую минуту, я вспоминал все те отвратительно прекрасные вещи, что мы сделали друг с другом, и сердце начинало болеть, будто его избивали несколько пар ног, а тело отчаянно хотело повторить это.

Несмотря на то, как он поступил со мной, в памяти всплывали стоп-кадры, после которых я просто утопал в слезах, бил себя по лицу, чтобы перестать думать об этом, и просто медленно умирал.

Эдди стонет мое имя. Эдди просит продолжать. Эдди просит быть грубым. Эдди касается губами моего члена, а потом шепчет, как он меня любит.

А потом он просто сломал меня.

Он не меня трахнул.

А мои чувства.

Я разваливаюсь в кровати, как труха, как солома, как сломанная, изжеванная сигарета, я кричу немым криком и не понимаю, сколько еще это может продолжаться.

Мне кажется, что уже все, этот рубеж я перешел, что еще очередную порцию боли я просто не смогу проглотить, но я все еще глотаю, блюю, складываюсь пополам и просто лежу в позе трупа в маленькой комнате мисс Вустер, потому что ее квартира — просто-напросто небольшая студия, и я каждый день слышу, как она суетится возле меня, готовит мне еду и сидит рядом, накинув поверх рубашки плед, и держит мою порезанную руку.

— Ричи, все хорошо… Я тут… Все это закончилось…

Она разговаривает со мной, и хотя я все слышу, я не вижу смысла отвечать ей или даже кивать. Какой толк? Я узнаю, что Эдди не передал заявление в полицию, увидев, что я потерял сознание, и меня просто вычеркнули из списка учеников, как будто меня там и не было. Я узнаю, что моих родителей хотят лишить родительских прав, а меня, скорее всего, отправят в детский дом. Мне все равно. Отправьте меня хоть на помойку, где меня занесет мусором и палой листвой, и может, я наконец перестану чувствовать эту боль.

Мисс Вустер взяла отгулы на работе и сидит со мной. Она боится, что я снова попытаюсь покончить с собой и не может оставить меня ни на минуту. Она знает, что я слышу ее, я просто не хочу разговаривать, я просто забыл — как это.

Мисс Вустер заботится обо мне, как о ребенке. Кормит, пытается расчесать мои кудри, укрывает одеялом, хотя я не чувствую ни тепла, ни холода.

Я не иду на похороны Вероники, просто потому что не смогу. Не смогу увидеть ее растерзанное тело и не сойти с ума. Не могу уйти оттуда спокойно, а не попытаться остаться с ней. Не смогу не рехнуться, не смогу, не смогу…

Боль заливает глаза слезами, целует в губы, которые склеиваются и не могут сказать и слова. Я просто лежу целыми днями на кровати, смотря в потолок, и утопая в своей боли. Она сильнее меня.

И однажды я слышу, что мисс Вустер не выдерживает и давится слезами. Она со мной в комнате, но вот она отходит к окну, обнимает себя руками начинает плакать. Я не могу слушать это.

— Пожалуйста… Не плачьте… — я еле выдавливаю из себя эти слова, хотя я молчал целых две недели. Рот кажется чужим, засыпанным песком, я пытаюсь заставить свои губы шевелиться из последних сил.

— Ох, Ричи… — она хочет спрятать слезы, но я все вижу и чувствую. Она подходит ко мне, садится на кровать, берет за руку, — все пройдет… Обещаю тебе… Я с тобой…

— Я… Не… Это… Все… Неправда…

— Я знаю, милый. Я знаю. Мне так жаль. Если бы я только знала, я бы никогда, слышишь? Никогда тебя не отпустила туда. Но я… Надеялась, что ты сможешь начать новую, лучшую жизнь… Прости меня, прости…

​

День за днем я взращиваю свою боль, лелею ее, ношу с собой, ложусь с ней спать, питаюсь ей и дышу.

Понемногу, кусочек за кусочком, я начинаю оживать, потому что мой организм борется и не хочет дать мне умереть.

Я понемногу начинаю есть сам, а когда засыпаю, бывают часы, когда​ я не чувствую боли и не вижу снов.

Это самые лучшие часы.

Мисс Вустер дает мне книги, и я начинаю утопать в словах и историях. Один раз я вымолил у мисс Вустер алкоголь. Я хотел напиться и хотя бы на один день забыть обо всем. Она все-таки мне уступила, и я напился, напился как не в себя так, что блевал в туалете всю ночь, а потом мне как будто действительно стало лучше. Нутро жгло, руки тряслись, я пытался ходить по комнате после месячного лежания, хватался за стены, плакал, падал, и снова пытался прийти в себя.

Я так скучал по Веронике, что кричал в голос. Я бросался на стены, крушил все подряд, а мисс Вустер хватала меня, прижимала к себе, и гладила по волосам, пока я бился в истерике в ее объятиях.

И я все-таки выжил.

Спустя полтора месяца я попытался выйти на улицу. Я сидел на кровати, когда мисс Вустер на кухне пыталась погладить мои брюки.

Она что-то напевала, а я смотрел в окно, на холодную осень, и в голове стучали строчки из сообщений Вероники, и я каждый день мысленно просил у нее прощения.

Внезапно пение на кухне оборвалось. Я обернулся на дверь.

Волосы у меня отросли еще больше, они лезли в глаза и еще больше мешали видеть, потому что мисс Вустер не могла подобрать мне очки без примерки. Вдруг я заметил, как она зашла в комнату и нерешительно остановилась в дверях. Я не видел выражение ее лица, но потому как она что-то судорожно сжимала в руках, я понял, что произошло нечто страшное.

Я уже был готов ко всему. Сердце почти не билось.

— Ричи, — каким-то сломанным голосом сказала мисс Вустер, делая робкий шаг ко мне.

— Да?

Я будто заново учился говорить. Каждое слово надрывало горло.

— Я… Кое-что у тебя нашла… В​ кармане, когда гладила брюки, — она медленно подошла ко мне и протянула небольшую прямоугольную коробочку, — откуда у тебя эти таблетки, милый?

========== E ==========

— Таблетки? Понятия не имею… — произношу я, тупо смотря на коробку.

— Ричи, милый… Послушай… Где ты взял это? Где ты это взял?! — голос мисс Вустер срывается на высокой ноте, — прошу тебя, скажи мне правду… Ты… Принимал их?

— Нет… Нет… Не помню… А… — я беру коробку в руки, — мне дали их в школе. Я упал с лестницы, и врач дала мне обезболивающее… Мисс Вустер… Что с Вами?

— Ричи, поклянись, поклянись мне, что ты не пробовал эти таблетки! — я вижу в ее глазах слезы, она хватает меня за плечи, — поклянись!..

— Я клянусь!.. Но… Что все это значит?

— Ричи, это не просто таблетки. Это наркотики.

Мисс Вустер говорит о том, что видела эти таблетки. Один ученик нашей школы в прошлом году умер от передозировки, и у него были найдены именно эти наркотики. Я не говорю мисс Вустер об умерших детях в пансионате — она так и трясется надо мной так, словно я ее ребенок.

— Возможно, это какая-то ошибка, — говорю я, — ошибка…

— Только попробуй тронуть их, Ричи, — мисс Вустер прижимает ладонь ко рту, — если с тобой что-нибудь случится…

— Со мной больше ничего не случится. Со всем этим покончено раз и навсегда.

Проходит еще время, и раны в моей душе медленно начинают затягиваться. Я по-прежнему живу у мисс Вустер, и возвращаюсь в школу. Среди учителей и начальства ходят разговоры о том, что скоро я отправлюсь в детский дом, а пока мисс Вустер временно может оформить надо мной опеку.

Я не рассказываю ей об умерших детях, но рассказываю ей про Эдди, про свои чувства к нему, про то, как он оболгал меня и почему меня выставили из школы. Она тихо слушает, и только плачет. Я смотрю на ее лицо и думаю: «Почему она так обо мне заботится? Ей ведь немного лет, быть может, около тридцати, она бы легко могла выйти замуж, родить детей, но почему она так возится со мной? Чем я это заслужил?» Чем я вызывал эту странную любовь у женщин — мисс Вустер, Вероника, да даже Глория, в то время как мне… Как мне нужен был всего лишь Эдди.

Я по-прежнему думал о нем. Я вспоминал о нем каждый день, а каждую ночь о нем вспоминала не только моя голова, но и руки, я плакал, но делал это, потому что не мог иначе.

Я все еще переживал за него. Я боялся, что в школе могла произойти еще чья-то смерть, из-за этих таблеток, которые я должен был принимать… Которые были в моем кофе… Я мог умереть, но я остался жив, и все еще думаю об Эдди, который морально уничтожил меня.

Я уже не пытался разобраться в том, кому могла быть выгодна моя смерть в этой дурацкой школе. Я не хотел возвращаться туда даже мыслями, Эдди был прав, мне не стоило лезть туда, куда не надо.

Эдди…

Я хотел одновременно и убить его, и снова оказаться с ним рядом, хотел сделать ему больно и приятно, хотел, чтобы он молил меня о пощаде и одновременно хотел давиться его стонами.

Это было сумасшествие, наваждение. Но мне было всего четырнадцать, и я безумно его любил.

Спустя еще месяц я узнал, что Генри Бауэрса посадили. Ему дали срок и я надеялся, что в тюрьме его убьют раньше, чем он выйдет на свободу.

Мисс Вустер нашла мне работу — устроила в кафе своего брата. После уроков я мыл посуду и полы, стараясь отогнать от себя воспоминания и боль.

Я бросил курить. Потому что так попросила Ви.

Я начал ходить к ней на кладбище. Я подолгу мог сидеть там, один-единственный, и разговаривать с ней. Я втыкал в землю сигареты, которые она так любила. Я выкладывал ими слово «Прости».

Однажды на улице я встретил ее сумасшедшую мать. Она не узнала меня, а когда я спросил, как поживает ее дочь, ответила, что замечательно, только она давно ее не видела. Я почувствовал, как горло сдавил спазм, и, развернувшись от нее, побежал домой.

Я бежал всю дорогу, и ворвался в квартиру, когда мисс Вустер с кем-то разговаривала по телефону. Я услышал лишь обрывки ее слов:

— Да… Да… Да, конечно, мне придется ему сказать об этом. Обещаю, что я сделаю это, только чуть позже. Я не могу обрушить на него еще и это, он только начал приходить в себя… Да, конечно… Я скажу, что скоро у него будет новая семья, обещаю… Да, да… Я скажу ему, мне просто нужно время…

Я прошел в свою комнату незамеченным.

Новая семья. Мисс Вустер, наконец-то, надоело играть в мою мамочку, и она нашла мне новых родителей. Что ж, надеюсь, они будут либо алкашами, либо наркоманами, хотя бы что-то одно, потому что снова два в одном я не выдержу. Я лег на кровать, закрыл глаза. Снова боль. Снова боль по всему телу.

Руки болели после смены на работе, подносы оказались тяжелее, чем я думал.

А мое сердце и боль в нем стали так и вовсе неподъемными.

— Ричи… — в комнату входит мисс Вустер, на ней мягкий свитер, волосы волнами падают на лицо, — ты как? Как ты себя чувствуешь?

— Нормально.

— Хочешь… О чем-нибудь поговорить? — спрашивает она, осторожно присаживаясь ко мне на край кровати. Я вспомнил, как плакал, когда рассказывал ей про Эдди, а она просто гладила меня по спине и говорила: «Ничего… Ничего… Я все понимаю…. Все хорошо…». А сейчас она вот нашла мне новую семью.

— Ты… Выглядишь очень уставшим, — говорит она, — ты не заболел?

— Мисс Вустер… А моя новая семья… — спрашиваю я, кусая губы, — они… Знают, что я…

Это слово никак не может выпрыгнуть из меня, и я кусаю губы.

Мисс Вустер смотрит на меня, округлив глаза за стеклами очков. Я же теперь ношу линзы.

— Семья? Ты… О чем?

— Я слышал, что Вы сейчас… Говорили по телефону… С кем-то, о том, что мне стоит рассказать о моей новой семье. Я понимаю, это давно пора было сделать, я ведь не могу всю жизнь жить у Вас…

Мой голос срывается, я тру глаза пальцами.

— Я только надеюсь, что они… Не будут бить меня. Как мои… Настоящие родители. Пожалуйста, пусть они…

— Ричи, — мисс Вустер берет меня за руку, — ты не понял меня. Посмотри, пожалуйста, сюда, — она поворачивает ладонь, и сначала я не могу понять, куда я должен посмотреть, — Ричи… Я выхожу замуж. За мистера Рэймонса.

— Рэймонса? Учителя физики? — вскрикиваю я, и вспоминаю доброго, милого учителя, который снисходительно относился к тому, что в физике я был просто ноль, и никогда не делал мне замечаний по поводу того, как я был одет или выглядел, — но он же старше Вас…

— Это не важно. И он не такой старый, ему всего сорок три… Он… Он очень хороший человек, Ричи, — говорит мисс Вустер, — и я…

— Что же, — я пытаюсь выдавить из себя улыбку, — тогда Вы приняли правильное решение. Я Вас поздравляю, нет, правда! Я очень рад за Вас. Вы же… Останетесь моей учительницей? Меня же не переведут в другую школу, правда? — я смотрю на мисс Вустер, и тут она выдыхает и начинает смеяться.

— Что? Почему Вы смеетесь?

— Господи, Ричи. Ты не понял меня. Я… Я бы хотела… Чтобы ты стал частью нашей семьи. Если ты, конечно, не про…

Она не успевает договорить, как я бросаюсь ей на шею, и сильно-сильно обнимаю. В нос ударяет запах ее духов, а волосы щекочут щеку.

— Конечно, конечно!.. Я о таком… И мечтать не мог! Спасибо!.. Спасибо… Спасибо…

— Ох, Ричи!..

В ту ночь я снова плакал. Но уже от счастья.

У меня наконец-то будет нормальная семья. Теперь все будет хорошо.

— Ричи, дорогой, тебе звонят.

— Да, мам.

— Господи, как это странно звучит…

— Вообще-то, у меня теперь самая горячая мама во всей школе! Я пойду отвечу?

— Да, конечно.

Я домываю последнюю тарелку и ставлю ее сушиться, вытираю руки полотенцем, и выхожу из кухни, где мисс Вустер проверяет тетради с домашним заданием моих одноклассников.

Их свадьба прошла тихо и скромно, а спустя еще месяц они оформили все документы, и мы переехали к мистеру Рэймонсу. Мои дела с физикой сразу пошли в гору, а еще он стал часто брать меня на футбол и хоккей. Я не мог поверить, что теперь после школы я мог возвращаться домой, к себе домой, где у меня была своя нормальная комната, где меня всегда ждал вкусный обед, новые вещи, а мистер Рэймонс (его звать папой я так пока и не научился), относится ко мне скорее как к своему младшему другу, а не как к приемному ребенку.

Так странно, что они столько лет скрывали свои отношения ото всей школы! И что он так легко принял решение мисс Вустер усыновить меня. Я знаю, что его семья погибла много лет назад — жена и двое детей попали в аварию, а он чудом выжил. А мисс Вустер не могла иметь детей, поэтому идея с усыновлением стала единственной возможной для нее.

Я потерял Веронику, но обрел родителей. У меня были все шансы в будущем хорошо закончить школу и поступить в престижный университет, потому что теперь я не прогуливал уроки, у меня были свои деньги, и, кажется, однажды я видел в кино фильм с мамой Бена…

Эдвард Каспбрак был в моей жизни болезненным воспоминанием, бледным следом на моих пальцах, но ярко выжженным в сердце. Я по-прежнему любил его и ненавидел, желал ему смерти и мастурбировал на него по ночам.

Я не вернулся к Глории, хотя однажды она мне позвонила и предложила начать все заново. Я ни с кем больше не заводил отношения. В моем сердце был только Эдвард, тот Эдвард, который был нежным и трепетным, а не тот, который разбил мою жизнь.

Я беру в руки телефон и вижу незнакомый номер. Возможно, это кто-то с работы, и я перезваниваю. В трубке долго молчат гудки, а потом кто-то произносит:

— Алло? Ричи?

Знакомый голос бьет куда-то под дых. Я опускаюсь на край кровати, потому что ноги меня не держат.

— Ричи? Алло? Ты меня слышишь? — голос тяжело дышит в трубку, но остается спокойным и равнодушным.

— Да…

— Это Стен. Ты должен срочно вернуться в школу. Эдди… — Стен молчит, и я слышу, как он барабанит пальцами по столу, — его больше нет.

========== Y ==========

​

— Он не приедет, — говорит спокойный русоволосый мальчик с россыпью мелких кудряшек, — это бесполезно.

— Звони.

Мальчик вздыхает почти бесшумно, у него лишь чуть-чуть подрагивает кончик носа. Он слушает и слушает гудки, слушает и слушает… На том конце провода никто не берет трубку.

— Я же сказал. Он даже не ответит.

— Подожди.

Мальчик продолжает стоять посреди кабинета, с зажатым телефоном в руке. Его оппонент медленно затягивается тонкой дорогой сигарой и не сводит глаз с мальчика.

— Он не приедет. Даже если… Если я дозвонюсь, он просто пошлет меня ко всем чертям. И правильно сделает.

— Стенли, успокойся. Спокойно. Умей ждать.

Стен начинает щелкать пальцами, единственное, что он позволяет себе в моменты волнений. Ни одна мышца на его лице не дрогнет, пока он здесь.

— Он звонит тебе, — произносит голос и делает еще одну затяжку.

Стен поднимает трубку:

— Алло, Ричи?.. Ричи? Алло? Ты меня слышишь?

Мальчик прижимает трубку как можно ближе к уху, потому что с трудом может разобрать, что ему отвечают. Он слышит только тяжелое дыхание и звук, будто упало что-то тяжелое. Вероятно, Ричи осел на кровать. Ричи, Ричи, говори…

— Да…

Стен смотрит на своего собеседника и ловит слегка одобряющую улыбку тонкими губами. Клубы дыма плавно плывут Стену в лицо.

— Это Стен. Ты должен срочно вернуться в школу. Эдди… — Стен медленно, чтобы унять нервную дрожь, пару раз касается костяшками пальцев отполированной глади стола, — его больше нет.

Какое-то время Стен молчит, слушает тишину в трубке и тяжелое дыхание бывшего одноклассника.

— Почему… Как… Что… — Стен нервно сглатывает, услышав, как изменился голос Ричи. У него у самого слова еле проходят через рот, горло саднит, как при ангине, но Стен берет себя в руки.

— Ричи, он… Пропал. Его нет в школе уже две недели, никто не знает, где он… Я… Вдруг подумал, а что если… Ты знаешь, где он… И… Понимаю, что нет… Пожалуйста, возвращайся, Ричи… Они забрали заявление, Эдди во всем признался…

— В чем — признался?

Голос Ричи звучит как из-под земли, Стен поймал себя на мысли, что будто разговаривает… С мертвецом.

— Что никакого изнасилования не было, — Стен начинает говорить чуть быстрее, ослабляет узел на галстуке. Глаза следят за ним, — Ричи, пожалуйста… Я думаю, что в школе снова это началось, раз он… Раз он пропал.

— Но он жив?

— Я не знаю.

Стен нервно стучит костяшкой пальца по столу, сердце почти выпрыгивает из худой грудной клетки.

— Я не смогу вернуться.

— Сможешь. Мистер Денбро… И мистер Каспбрак… Готовы принести тебе свои извинения за ложные обвинения. Прошу тебя, возвращайся. Нам без тебя не справиться, — шепчет Стен, — здесь небе… Ай!

Властная рука, с усеянными пальцами кольцами, вырывает телефон из рук мальчика и нажимает отбой. Стен мысленно чертыхается.

— Стенли, мать твою, ты что, не можешь запомнить пару фраз, которые ты должен сказать? Отсебятины мне не надо. Что он сказал?

— Что не сможет вернуться.

— Он вернется. Вот увидишь. Ты позвонишь ему еще раз, ты меня понял? — женщина снова выпустила дым изо рта, отошла от Стена к окну, — он должен приехать, ты меня понял?

— И тогда ты мне скажешь, где Эдди?..

— Милый мой мальчик, если бы я знала, где пропадает твой ненормальный дружок, я бы тебе сказала, — она докуривает сигарету, оборачивается на Стена, — но никто из нас не знает, повторяю тебе еще раз.

— Но он не мог просто так пропасть, — говорит Стен, сжимая кулаки.

— Стенли, ты забываешься. С твоим другом происходят странные вещи. Сначала он ложно обвиняет своего одноклассника — подумать только! — в изнасиловании, а потом таинственно пропадает. Я думаю, ему надо немного подлечить голову.

— Мам… — произносит Стенли, делая робкий шаг к женщине, но она вскидывает руку.

— Что я тебе говорила, Стенли? Здесь я не мама, а миссис Урис.

— Простите.

— Послушай, сын… — миссис Урис меняет голос на более мягкий, крутит в пальцах до краев заполненную пепельницу, — я понятия не имею, где Эдди. Вся школа поставлена на уши, чтобы его найти. Мистер Каспбрак места себе не находит. Именно поэтому мы решили, что Ричи может это знать. Они ведь были… Так близки.

Стен поджимает губы, чтобы не закричать в голос.

— После того, что Ричи здесь пережил… Он сюда не вернется. Особенно из-за Эдди.

— Именно из-за Эдди он сюда и вернется.

— Мам…

— Ну, что еще?

— Мне страшно, — произносит Стен, пряча руки в карманы, — что здесь происходит?..

— Не задавай глупых вопросов, Стенли, — миссис Урис поправляет и без того идеально уложенные волосы, — в школе настали темные времена, но обещаю: скоро все образуется.

— С Ричи… Ничего не случится, если он вернется сюда? — Стен чувствует, как глаза начинают жечь слезы. Нельзя. Не перед ней.

— Конечно, милый. Здесь все дети в безопасности. Ну, а теперь иди, у тебя скоро занятия, ​а Билл явно тебя заждался. Как только Ричиперезвонит — дай мне знать. Я свяжусь с мистером Денбро, чтобы он дал распоряжение подготовить комнату Ричи к его возвращению.

— Хорошо.

Стен выходит из кабинета. Миссис Урис достает бутылку дорогого виски, наливает себе на два пальца в стакан, медленно пьет. В ее голове крутятся мысли. Он должен вернуться, должен….

— Стелла? — миссис Урис поднимает голову и видит, что на пороге кабинета стоит мистер Каспбрак, — как успехи?

— Мой сын — кретин. По-моему, только у Денбро сын получился нормальный, который не лезет куда его не просят и не задает тупых вопросов.

— Просто он умеет его воспитывать, — Джерри улыбается.

— Просто он его не избивает, — миссис Урис по столу пододвигает стакан Каспбраку и указывает на бутылку.

— Я называю это «показательным воспитанием». Ну, что известно по Тозиеру? Думаешь, этот мальчишка вернется?

— Надеюсь. Если верить словам Хэнскома… Он сильно влюбился в твоего сына. Конечно, прошло немало времени…

Мистер Каспбрак передернул плечами на словах «влюбился в твоего сына». Миссис Урис снова отпила виски. Мистер Каспбрак только собирался что-то ответить, как у миссис Урис зазвонил телефон.

— Странно, это Денбро… Да? Что ты сказал? Вот черт… Это все осложняет… Ладно, мы что-нибудь решим. Да, хорошо. Да. Я поняла.

— Что-то случилось? — Джерри тоже отпивает виски.

— Мы опять просчитались, твою мать!

Стелла вскакивает из-за стола, хватает с него фигурку и бросает в дверь. Джерри цокает языком. Фигурка разбивается на мелкие осколки. Эта женщина даст фору любому мужику, несмотря на свою хрупкость и женственность.

— Денбро сказал, что Тозиера успели усыновить! Черт! Черт! Черт!

— Что?! Кому он оказался нужен?

— Кажется, эта та училка, которая его забирала… Случай со вторым Коркораном мы не потянем. Точнее, вы не потянете. Мы просчитались во второй раз, но мы не можем больше так рисковать, — миссис Урис начинает кусать губы, темно-бордовая помада пачкает ей зубы, словно запекшаяся кровь, — Джерри, что нам теперь делать?..

— Стелла, мы со всем справимся. Ну, же, иди сюда.

Перед мистером Каспбраком устоять не может ни одна женщина, и Стелла Урис — какой бы сильной и властной она ни была — не исключение. Она присаживается на колени к мистеру Каспбраку и позволяет его губам исследовать ее шею.

— В любом случае, Джерри… — говорит миссис Урис, закрывая глаза, — если Тозиер не вернется…

— Я поговорю с Эдди еще раз, и если он снова ничего не поймет…- мистер Каспбрак целует женщину, которая для него — все в жизни, и как обычно, преисполняется жгучей ненавистью к ее мужу, который может только молиться в церкви… В то время как они грешат…

— Тозиер нужен нам. Причем срочно. И в самом крайнем случае, мы сможем… — миссис Урис не договаривает предложение, потому что Джерри понимает ее с полуслова.

— … сможем одним выстрелом убить двух зайцев.

========== O ==========

POV Эдди Каспбрак.

Skillet — Whispers in the Dark

Я открываю глаза и пытаюсь понять, что произошло. Перед глазами все плывет, я медленно сажусь на кровати и оглядываюсь вокруг себя. Незнакомая обстановка комнаты меня пугает, но все комнаты пансионата выглядят плюс-минус одинаково. Я прикладываю руки к голове, она гудит. Смотрю на запястья — они все в синяках.

Что произошло?

«Я не буду помогать тебе больше, пап, не буду!»

«Это слишком! Почему ты не сказал мне правду?!»

«Майк Хенлон не покончил с собой, его убили!..»

«Я все сделаю, чтобы Ричи никогда сюда не вернулся!»

Ричи…

Ричи…

Ричи.

Сердце пропускает через себя разряд тока, голова начинает болеть еще сильнее, меня тошнит. Я медленно сползаю с кровати, пытаюсь найти хоть что-нибудь, куда меня может стошнить. Я подхожу к окну, но оно заклеено, и я даже не могу выглянуть во двор, и понять, в каком крыльце школы я нахожусь.

Что произошло? Я ничего не помню…

«Посиди пока здесь, пока твои мозги не встанут на место, Эдвард! Еще раз сорвешь мне план — и я выкину тебя из окна! Как гребанного Майка Хенлона!»

Я закрываю лицо руками, и воспоминания прошлых месяцев накрывают с головой.

Я все сделал, чтобы он не вернулся сюда никогда. Я разбил его сердце, но это было лучше, чем оставить его здесь и смотреть на то, как он умрет.

Бен и Билл нашли контракт на поставку нового сорта наркотиков, которые в скором времени должны были быть протестированы на новеньком мальчике… О котором никто и никогда бы не стал переживать…

Кроме меня.

Я смотрю на свои руки, все в синяках, и не могу поверить, что я сделал это.

Нас всех разделили. Я знаю только то, что Стена забрала мать, и он живет теперь в женском пансионате, в отдельной комнате, а учителя приходят к нему на частные занятия.

Он иногда видится с Биллом, но не со мной.

Я знал, что здесь происходит. Догадывался, что мой отец причастен к смертям учеников, и когда я понял, что Ричи должен был умереть вместо Эда, и только роковая случайность спасла его от этой участи, я понял, что мне ничего не оставалось, как только вынужденным предательством и болью заставить его уехать отсюда. Я убил его морально, но иначе бы он стал тем подопытным кроликом, которого потом причислили бы к таким же несчастным случаям, как Доэрти или самоубийцам, как Майк Хенлон.

Я соврал отцу. Потому что в тот момент, когда Ричи единственный пожалел меня после избиения, я понял, что я перед ним в долгу, и не смогу допустить его смерти.

Потому что я влюбился. По-настоящему.

Я соврал Ричи, я убил его, но он все равно остался жив, и я надеюсь, он никогда сюда не вернется.

Когда отец узнал, что он якобы со мной сделал, он избил меня и сломал руку, но это было меньшее, что я готов был вынести, лишь бы предотвратить еще одну смерть. За обвинение в изнасиловании Ричи должны были отчислить. И он бы никогда не смог сюда вернуться, и был бы в безопасности.

Я соврал про других парней. Ричи был первый. Во всем. Я не делал ничего хорошего в своей жизни, и Ричи — мой любимый Ричи — был моим шансом на исправление.

А потом что-то произошло.

— Неужели какой-то нищий парень тебе дороже дела твоего отца?! Я ненавижу, что ты мой сын! Ты ничто и никто без меня!

Удар, удар, удар.

И вот я здесь, не знаю, уже сколько. Я не знаю, что происходит за стенами комнаты. Я бросался на дверь, чтобы отец меня выпустил.

— Если бы ты не сорвал мне план своими мерзкими чувствами, все бы уже давным-давно закончилось! Но ничего, я верну этого мальчишку и без твоей помощи. Благо, твои друзья поумнее будут.

— Нет! Нет! Ричи никогда сюда не вернется! Он меня ненавидит!

Он не вернется… Как бы я ни хотел все эти дни увидеть его и прикоснуться к нему, он не должен вернуться сюда… Не должен… Я не знал, что было со Стеном и Биллом, и насколько глубоко они тоже погрязли во всем этом…

Я даже уже не знаю, что происходит со мной. Вечно болит голова и хочется спать… Я сплю целыми днями, думаю о Ричи, и надеюсь, что он забыл обо мне, разлюбил, если хоть что-то и когда-то чувствовал ко мне, так будет лучше, так будет лучше…

Моя боль стала привычной. Вырвать Ричи из сердца — слишком больно, но зная, что он жив, я мог справиться, мог выжить, вытерпеть это, зная, что я разбил ему сердце, спасая его жизнь.

Я мысленно просил у него прощения каждый день, надеясь, что он пережил это легче, чем я.

Я не посещал уроки все это время, я находился в больнице, якобы лечившей моральную травму после изнасилования, а на самом деле — моральную травму после расставания с Ричи, которая была намного больнее, чем любые «разговоры» моего отца. К этому я уже давно привык — к физической боли, и не мог даже предположить, что морально может быть больно так, будто ты заживо горишь в огне, и не можешь дышать, не можешь дышать…

У меня снова приступ. Я ложусь на кровать, сворачиваюсь в клубок, подтянув коленки к груди. Сил к жизни давала только мысль о том, что Ричи жив, и возможно, когда-нибудь, когда все это закончится, когда все это прекратится, мы сможем с ним встретиться, если он, конечно… Если он, конечно, еще вспомнит мое имя и не женится на своей подружке, которая написала ему письмо о любви…

Не знаю, писала ли она ему каждый день о своих чувствах, но моя ревность захлестнула меня с головой. Я не мог допустить, что Ричи может кто-то любить еще, что кто-то может знать его лучше, чем я. Пусть она знает его много лет, и знает, какой у него любимый цвет и любимая группа, но я! Только я знал, как дрожат у него ресницы, когда он меня целует, только я знал, как его руки скользят по моим, только я знал, как его пальцы прячутся в моих волосах, когда он смотрит на меня сверху вниз, направляя меня, уча, любя…

Слезы текут по лицу, оно тоже все разбито, потому что в последний раз я попытался дать сдачи отцу, и получил в два раза больше. Он протащил меня по ковру в эту комнату за воротник рубашки, а потом бросил лицом об пол.

Лишь бы Ричи был жив и никогда этого не увидел.

Возможно, не надо было удалять эти сообщения, и он бы вернулся к ней и был счастлив с ней… Может, она бы смогла вылечить его сердце и мертвые глаза, которыми он смотрел на меня, униженный, когда выйдя из кабинета директора, услышал все то, что я сказал ему.

Меня после этого стошнило. Этой гнилой ложью, которая текла и текла из меня…

Я не знал, как спасти Ричи. Но я все равно это сделал, пусть и почти ценой своей жизни.

И вдруг я слышу, что в скважине поворачивается ключ. Я оборачиваюсь на дверь. Заходит мой отец. Я инстинктивно сжимаюсь в комок. Нет, нет, нет…

— Можешь радоваться, сын. Твой дружок возвращается, и я даю тебе последний шанс: если ты еще раз сорвешь мне план, ты закончишь так же, как все остальные. Я тебя предупреждал, Эдвард.

— Нет! Нет! Папа! Не трогай его, папа! Пожалуйста! — я бросаюсь на него, но он дает мне звонкую пощечину, и я вскрикиваю.

— Ты жалок, Эдвард. Мне стыдно, что ты мой сын. Какой-то мальчишка тебе дороже!..

— Пап, пожалуйста… Пожалуйста… — я глотаю слезы, но уже не могу сдерживаться, — только не он, пап…

— Хватит, Эдвард. Вытри сопли. На кого ты стал похож?! Раньше ты слушался намного лучше…

— Пап, прошу тебя… — слезы выжигают кожу на щеках, она горит от удара.

— Я знаю, что это ты все подстроил, чтобы он уехал. Захотел поиграть в благородного рыцаря? Что ж, меня это тронуло. Так тронуло, что за это теперь расплачиваются твои друзья.

— Стен… Билл… Пап, они же… — шепчу я, и вижу, что отец улыбается.

— Пока с ними все нормально. И будет, если ты не станешь лезть не в свое дело и играть в супермена. Будешь сидеть ровно — я выпущу тебя, и с твоими друзьями тоже все будет хорошо.

— Но Ричи…

— Заткнись! — отец снова замахивается, я инстинктивно закрываю лицо руками, но он не ударяет меня, а начинает смеяться.

— Господи, Эдвард. И это ты-то решил показать свою смелость? Не был бы ты моим сыном, я бы тебя придушил собственными руками, чтобы ты не пытался узнать больше, чем твой скудный мозг может вместить. Зато что-то другое ты в себя вместить сумел. Мне противно от тебя, — отец разворачивается и уходит, — и только попробуй в этот раз спутать мне карты, щенок, я тебя уничтожу.

— Пап! Пап! Открой дверь! Пап! Только не Ричи!

Я отчаянно ломаю кулаки об дверь, но я знаю, какие здесь толстые стены и двери, призванные на то, чтобы заглушить любые крики боли и страха.

— Пап, пожалуйста… — я опускаюсь на пол. Голова снова кружится, сердце стучит кусками, отрывками, готовое меня убить, — только не Ричи…

========== U ==========

JoshGroban — MyConfession

***

You are the air that I breathe.

Ты — воздух, которым я дышу.

​***

​

Я закрываю глаза и снова без сил опускаюсь на пол. Пожалуйста, пусть с ним будет все хорошо, пусть с ним все будет хорошо, пусть с ним все будет хорошо…

Я зажмуриваю глаза так сильно, что перед ними начинают плыть желтые и черные точки, а слезы уже склеивают ресницы.

Умоляю, пусть с ним все будет хорошо.

Я не могу снова чувствовать эту тупую боль, которая разъедает меня, сжигает, заставляет чувствовать таким маленьким и ничтожным, что я хочу кричать, но знаю, что никто — он — меня не услышит.

Я состою из боли, она пропитала все мои внутренности, поселилась там как червь, или как ребенок, который с каждым днем все растет и растет, и требует больше моих сил, внимания, которого я уже просто не могу дать…

Я слабее этой боли, но с ней я теперь чувствую себя сильным; боль дает мне силы, хотя изнутри ломает меня, подтачивает как сгнившее дерево, а я бьюсь руками об стены, пытаясь их сломать и увидеть его…

Как же я хочу увидеть тебя. Увидеть, поговорить, ощутить тепло твоей кожи. Коснуться пальцами твоих веснушек — удивительно, они есть у нас обоих, но твои намного красивее, они словно золотая пыль, нечаянно притаившаяся на твоих щеках, которую мне так хочется сдуть, лишь бы просто прикоснуться губами к твоему лицу…

Как я хочу обнять тебя, поцеловать, но я знаю, что этого не произойдет, никогда…

Человеческое сердце может вытерпеть многое; подростковое влюбленное израненное сердце — немного, но если в нем есть эта сила и вера, которая переполняет меня, я готов терпеть и ждать, что мы сможем увидеться, и что все будет хорошо.

С ним все будет хорошо. С ним все должно быть хорошо. Пожалуйста. Умоляю. Не сделайте ему больно. Он не заслужил этой боли.​ Я готов забрать ее, честно, клянусь, Бог, я готов забрать его боль за все то, что я сделал или не сделал, за то, что по моей вине страдали другие, я готов забрать его боль, потому что иначе я себе не прощу, если не спасу еще и его…

Пожалуйста.

Я разбиваю это слово о двери, мои кулаки болят, сердце еле дышит, но я еще живу. Я не знал, что смогу выдержать это. Что потеряю его — а потом получу возможность встретить его, увидеть, и может быть, может быть…

Каждую ночь я думаю о той единственной ночи, что была у нас, о том, что не успел сделать, сказать, насытиться и впитать в себя до последней капли всего его, всю его любовь, все его прикосновения, все его вздохи и стоны, обращенные ко мне и только ко мне…

Что бы ни произошло потом — в ту ночь мы принадлежали друг другу, и в моем сердце так будет всегда. Мне никто больше и никогда не будет нужен, и может быть странно говорить так в четырнадцать лет, но я знаю, что клятвы, данные в четырнадцать лет — самые крепкие, самые горячие, самые честные и такие больные.

Я так его люблю.

Может быть, когда-нибудь, это сможет повториться, и даже если после этого мне будет суждена смерть — я приму ее как нечто самой собой разумеющееся, потому что я буду так счастлив, что даже смерть не покажется мне страшной.

Я умирал от своей любви, умираю снова, но почему-то каждый раз все еще открываю глаза, готовый биться до конца.

Что бы между нами ни произошло, я никогда не смогу забыть человека, который открыл во мне такие чувства, о которых я даже не подозревал в себе.

Я так его люблю.

Почему в школе не говорят, что любовь может так болеть? Это больнее побоев отца, это больнее разбитого лица, это больнее одиночества, это больнее предательства, потому что все, все, что угодно можно простить, но только не его отсутствие.

Я так его люблю, что не могу взять себя в руки, я разрываюсь, распадаюсь на части от своих чувств, и мне так хочется кричать о том, как я его люблю и боюсь за него…

Я готов умереть за него.

Я беру со стола ручку и начинаю проводить ей по своим венам, рисуя на коже там, где он целовал меня. Я рисую на левом запястье маленькие буквы. Совсем маленькие, но такие важные для меня…

R+E.

Буквы бьются на пульсе, и пока я смотрю на них, мне кажется все возможным. Если я выживу… Если я смогу… Если мы… Обещаю, что я сделаю татуировку, чтобы носить нашу любовь всегда с собой, которая будет пропускать удары моего пульса, и напоминать, что я выжил только благодаря этому…

Я так многого не сказал ему, не сделал с ним вместе. У нас никогда не будет нормального школьного выпускного бала, где мы могли бы в красивых костюмах, под смех Билла, Стена и Бена стать королями этой чертовой школы, на зло всем, и показать средние пальцы всем тем, кто так поиздевался над нашими чувствами, кто заставил разделиться нас и почувствовать всю эту боль…

У нас никогда не будет этого, потому что эта боль будет с нами всегда. И есть только один человек, который понимает эту боль, это страдание, и только он сможет помочь пережить мне его…

У нас никогда не будет ничего. Не будет нормальных отношений, про которые рассказывали другие парни или про которые писали в книгах. Мы обречены, но мне все равно, я готов пережить это, если мы только сможем увидеться, и с ним все будет хорошо…

Умоляю.

Я не знал, что любовь может так жечь. Если бы я знал, если бы я только знал, к чему это приведет, я бы никогда не подошел к нему, не сказал ни слова…

Хотя кого я обманываю. Даже зная, прекрасно зная, что нас бы ждало впереди — я бы сделал это, я бы пережил это, просто чтобы понять, кто я есть на самом деле, какой я, и кого люблю.

Это такая боль, что заставляет сжиматься зубы и кричать, кричать, кричать, в самого себя, захлебываясь криком, утопать в слезах и разбивать руки о стены, потому что больнее уже не будет. Уже просто некуда больнее.

Я касаюсь пальцами букв, чувствую слабый пульс, хотя сердце стучит в моей голове, как бешеное, давит на мозги, бьет меня по лицу, и кричит мне, что я просто дурак, который не послушал его и связался с тем, с кем было не надо.

С тем, кто сделал меня самым счастливым, а потом окунул лицом в боль, заставил жрать ее, давиться, блевать, и снова жрать.

Я питаюсь болью на завтрак, обед, и ужин. Но знаю, что скоро она закончится.

Потому что я знаю, что надо сделать.

Но пока есть надежда, малая надежда…

Я люблю тебя. И это моя исповедь. ​

​

​

— Ричи, Ричи! Ты не посмеешь уехать… Это… Это безумие!

Мисс Вустер бросается ко мне на шею, она плачет. Я не могу смотреть на нее или в глаза мистеру Рэймонсу, который стоит чуть позади мисс Вустер, и с тревогой глядит на меня, теребя чуть седоватые волосы.

— Ричи, Ричи, прошу тебя… Это самоубийство! Если ты вернешься… Если с тобой что-то произойдет во второй раз… Я просто… Ричи!

— Мам, прости. Я должен, — я порывисто обнимаю ее, подхожу к мистеру Рэймонсу, протягиваю руку, — простите, что подвел Вас. Но я не могу не поехать. Я должен.

— Я горжусь тобой, Ричард, — произносит он, и пожимает мою ладонь. Он улыбается, но морщины в уголках его глаз выдают его состояние. Он разбит. Как и я.

— Ричи… Пожалуйста… — мистер Рэймонс обнимает меня, хлопает по плечу как действительно своего сына. Я оборачиваюсь на мисс Вустер. Ее лицо в слезах, волосы собраны в небрежный хвост на затылке, а очки болтаются на вороте домашнего платья. Я снова обнимаю ее.

— Я вернусь. Обещаю, мам. В этот раз я со всем разберусь окончательно. Я… Люблю вас.

— И мы тебя, Ричи, мы очень тебя любим. И мы приедем за тобой в любой момент, только позвони… Теперь о тебе есть кому заботиться, — мисс Вустер поправляет мои волосы, целует в лоб, — не забывай это.

— Я никогда это не забуду… Но я должен идти, — я смотрю на часы, — не провожайте, пожалуйста. Я позвоню, как приеду.

— Будь осторожен… Сын, — произносит мистер Рэймонс, и отворачивается, чтобы​ я не видел его эмоций.

— Да, пап, — это слово срывается с моих губ, я поджимаю их, чтобы не расплакаться, — я очень вас люблю. Но… И… Его тоже.

​

​

Комментарий к U

Включаем песню гробана, и читаем под нее

Чьи это мысли - предлагаю вам подумать самим ;) ждите меня к вечеру

========== M ==========

Il Volo — Quando l’amore diventa poesia

Я чувствую, как по моим рукам скользят его пальцы. Он трогает мое запястье, щупает пульс, потом касается шеи.

Да, пожалуйста, не останавливайся, хочется шептать мне, но его руки перемещаются мне на лоб, прикладываются на пару секунд, и потом снова исчезают.

Я хочу что-то сказать, но я все еще во власти сна, рот заполнен вязким криком, я хочу проснуться, но не могу. Боль парализовала меня, и я уже не понимаю, физическая она или моральная, или и то, и другое. Я слышу посторонние голоса, мне хочется позвать его по имени, даже если я точно знаю, что это не он, но вдруг…

— Джерри, ты не переборщил в этот раз? Он уже несколько часов в себя прийти не может, — я слышу женский голос и чувствую запах сигарет.

— Он знал, на что шел. Если я не буду его контролировать хотя бы так, он своим ором соберет возле дверей всю школу.

— В прошлые разы такого не было, — голос женщины раздраженный, я пытаюсь открыть глаза, но сон еще держит меня в своих тисках, — хотя, с другой стороны…. Если он откинется раньше, чем приедет Тозиер, возможно, мы сможет потом выдать его смерть за очередное самоубийство. Неразделенная любовь — как это грустно.

— Тозиер слишком сильный, я был так удивлен, увидев его медицинскую карту. Ни одного хронического заболевания. И при этом какие мозги!

— Феноменальная память. Как раз потому он нам и нужен — никто другой не выдержит этого испытания. Что ты даешь Эдварду?

— 333 препарат. Раньше был 332, но он начал вырабатывать к нему иммунитет. Это его уже не брало. А мне надо было как-то давить на него, когда произошла вся эта история с Хенлоном. Мне надо было, чтобы он поверил, что он был причастен к его смерти, только он, и больше никто, — я слышу, как мой отец слегка понижает голос, — в любом случае, ему не помешает. Все эти его лекарства и таблетки, которые он принимает, не более чем пустышки или наши препараты. Но новый я на нем протестировать не смогу. Он не выдержит.

— Никто не выдержит, кроме Тозиера, — женщина щелкает пальцами, — он приезжает вечером?

— Да. Его подселят к Денбро в комнату.

— Отлично, надеюсь, он сможет повлиять на него. Единственный хороший сын. А то Стенли в последнее время совсем отбился от рук. Совсем не знаю, что с ним делать.

— Стелла…

— Кстати, сегодня Эдварду ничего не давай. Он должен оклематься к приезду Тозиера. Не забудь, у Денбро скоро день рождения, они должны сыграть на концерте.

— Ты представляешь себе, что будет, когда они встретятся? — спрашивает мой отец.

Мой рот забит песком, я хочу крикнуть, но мое тело меня не слушается, оно в плену боли, которая тянущей волной закрывает меня, не дает вдохнуть или даже пошевелить рукой. Перед глазами под закрытыми веками все плывет, я боюсь, что меня стошнит.

— Тем лучше. Никто тогда не удивится, если с ним что-нибудь случится. Но дозу уменьши, Джерри. Твой сын пока еще нужен нам.

— Стелла, я сделаю ради тебя все…

— Все, нам пора. Он скоро очнется. Надо еще успеть переговорить с Денбро перед приездом Тозиера.

Я слышу, как они выходят. У меня сильно колотится сердце, я чувствую, как грудная клетка не выдерживает, сдавливается, я начинаю кашлять и из последних сил открываю глаза.

Я чувствую, что меня тошнит. Возле кровати я замечаю небольшой таз, и меня тошнит в него неудержимым потоком. Руки дрожат, сердце стучит в ушах, давит на барабанные перепонки.

По лицу текут слезы, но я не могу удержать их.

Горло саднит, но после того, как меня стошнило, мне становится легче. Я не могу понять, действительно ли я слышал разговор отца и матери Стенли, или мне все это приснилось. Но я принюхиваюсь и могу уловить еще слабо витающий запах сигарет и ее духов. У меня тут же случается приступ, и я лезу за ингалятором.

Значит, он все-таки приедет. Он приедет.

Я не могу предположить, что они могли сказать ему, как заманить. Он не мог вернуться из-за меня, он меня проклял, он меня ненавидит, он меня…

Я начинаю кашлять, чувствую, что меня изнутри разъедает какая-то гадость, и мне приходится запихнуть себе два пальца в рот, чтобы меня снова стошнило.

Его лекарства просто пустышки.

Я бросаюсь к своей аптечке, но очень резко, голова кружится, я чуть не падаю, но хватаю ее со стола и начинаю перебирать склянки с таблетками.

Это не лекарства. Это наркотики.

Я прикладываю руку к губам, пальцы холодные, как из холодильника.

Я вспоминаю все свои приступы ярости и агрессии, которые я никак не мог объяснить. Я столкнул Ричи с лестницы.

Я ударил Майка Хенлона по голове битой.

И все это время я принимал наркотики.

Я пошатываюсь и без сил опускаюсь на кровать. Меня трясет, как в лихорадке.

И Ричи, Ричи… Он должен на себе испытать какой-то новый сорт, Боже мой, Ричи…

Я сделал немыслимое, я раздавил его, уничтожил, только чтобы он никогда не оказался здесь, не испытал того, что чувствую я, а он решил вернуться.

Он же сделал это не из-за меня?..

Пожалуйста, Ричи, пожалуйста…

***

— Очнулся?

Отец стоит на пороге комнаты, как всегда идеально выглядящий, в костюме-тройке темно-серого цвета, с ярко-красным галстуком. Этот цвет напоминает мне кровь, я кусаю губы.

— Да.

— Как ты себя чувствуешь? Выглядишь паршиво.

— Чувствую себя так, словно меня травят наркотиками, отец, — я пытаюсь улыбнуться, но губы не слушаются. Получается какой-то вымученный оскал одной стороной губ, и я в ужасе думаю о том, что мое тело перестает меня слушаться. На минуту он замолкает, я вижу, как он задумчиво крутит пуговицы на рукавах пиджака. Я помню, как он купил этот костюм за сто тысяч долларов.

— Ты все слышал?

— Да.

— Что ж, — отец складывает руки на груди, — тем лучше. Я пришел предупредить тебя. Твой дружок здесь. И только попробуй заговорить с ним о чем-то кроме ваших вшивых песенок или уроков. С завтрашнего дня пойдешь на уроки и начнешь нормально себя вести, ты меня понял? И тогда с тобой ничего не случится. Или ты снова окажешься здесь. Ты же не хочешь? И что за ерунда у тебя? Когда ты начал рисовать на руках, как пятилетка?

Я натягиваю рукав рубашки до самой ладони, пряча туда руку.

— У меня есть к тебе предложение, — говорю я, чувствуя, как голос ломается, дрожит, разлетается вдребезги на последних нотах.

— Очень интересно, — отец смотрит на меня как на пустое место, — удиви меня, Эдвард.

Я глотаю воздух, хватаюсь за него как за спасительный жилет.

— Не трогайте Ричи. Испытайте на мне. Пожалуйста.

***

Я возвращаюсь в пансионат поздним вечером. На входе — та же проверка, будто я попадаю сюда впервые. Охранники будто и вовсе меня не узнают. Один из них провожает меня до комнаты, которую я теперь буду занимать. Я ищу Бена, звоню ему, но абонент не доступен. Холодный страх трогает кончиками пальцев мое сердце, но я боюсь, что совсем скоро оно полной ладонью сожмет его.

— П-п-п-ривет.

Я оборачиваюсь и вижу в дверях Билла. Он выглядит точно так же, каким и был в момент моего отъезда. Светлые жиденькие волосы зачесаны на прямой пробор, идеально отутюженный галстук болтается на худой шее. Я еще не успел переодеться в школьную форму.

— Привет. А где Стенли? — я указываю рукой на кровать позади себя.

— О-о-он пока ж-живет у м-м-атери. В ее ш-школе. Т-теперь ты мой с-с-осед.

— Смотрю, ты не особо рад этому, — я бросаю сумку с вещами на пол.

Билл пожимает плечами, равнодушно глядит на меня.

— Т-т-ты вернулся с-с-юда из-за Эдди?

Билл старается не смотреть мне в глаза. При упоминании его имени сердце екает, подпрыгивает, и остается в таком состоянии.

— Это неважно. Стен попросил приехать и помочь разобраться во всем.

— С-с-стен дурак. Ему скучно там, с-среди девчонок, и он п-придумывает в-всякую ерунду. Эдди просто у-у-ехал. М-мне т-так отец с-с-казал, — говорит Билл, но я вижу, что кадык на его шее нервно дергается.

— Это неправда. Он не мог никуда уехать. Мать твою, Денбро, в этой школе творится настоящая хрень! Где Бен? Что вы с ним тогда нашли в кабинете твоего отца?! — во мне начинает кипеть настоящая злость, и с каждой секундой медленный огонь превращается в настоящий пожар.

— Бена з-забрали.

— Куда?

— Я н-е-е з-знаю. Хватит, Р-ричи, мы н-ничего н-н-е наш-ш-ли, м-мой отец ни в чем не вин-но-ват…

— Я сейчас разобью тебе лицо, если ты мне все не скажешь! — я замахиваюсь на Билла, мой кулак дрожит от желания раздробить ему череп, только лишь бы узнать, что с Эдди все в порядке.

Эдди…

В этот момент дверь в комнату открывается, и я не успеваю обрушить кулак на лицо Билла, который уже встал в стойку, чтобы отразить мой удар, потому что моя рука так и замирает.

— Смотрю, твой отец, Билл, снова решил подобрать всякий мусор с улицы? Ну, привет, Тозиер.

========== R ==========

Il Volo - Grande Amore

Я смотрю на Эдди и не могу поверить своим глазам. Вот он стоит, живой, почти невредимый, самодовольно-мерзкая улыбка не сходит с его лица. Я вижу, как Билл, заикаясь, и задавая тысячу вопросов, бросается ему на шею, и понимаю, что Денбро тоже не знал, где был Эдди.

Я смотрю на Каспбрака, глаза начинает щипать. Он выглядит точно так же, как я его запомнил, уезжая пару месяцев назад из этого ада, и надеясь, что никогда сюда не вернусь. Единственное — он снова в синяках, но это нисколько его не портит. Мое сердце делает кульбит, я даже не могу ничего ему сказать.

Когда позвонил Стен, я подумал, что моя жизнь разбита. Снова. На тысячи и тысячи мелких осколков, которые начали царапать мне грудь, вонзаться под кожу, как осколки от стеклышек очков, которые я тогда пытался вогнать себе в руку, но меня остановил Бен.

Бен…

Я смотрю на Эдди, который что-то говорит Биллу про поездку в свой загородный дом, чтобы отдохнуть от суеты и уроков, и не могу спокойно пропустить воздух через нос или рот. Он скомкался там, как залежавшаяся пыль под диваном, и раздражает меня изнутри.

— Ну, что молчишь? Ты там в своей дыре разучился здороваться? — Эдди складывает руки на груди. Я не могу отвести от него взгляд. У него шрам под бровью, немного разбита губа и ссадина на щеке. Мне так хочется к нему прикоснуться, как тогда, когда я обрабатывал его раны, и понял, что он значит для меня… Но нельзя. То, что он сделал — почти убил меня — нельзя простить. Я не могу.

— А ч-ч-что у тебя с-с-с лицом? — спрашивает Билл.

— Ах, это так. Во время моего отдыха я прекрасно проводил время со своим новым парнем, а он… Такой страстный. И нетерпеливый. Любит всякие грязные штучки, по типу ударов и прочего. Мне даже понравилось, — Эдди говорит это все Биллу, но не сводит с меня глаз. Я молчу, немой крик застревает где-то в глотке, — Тозиер, я же сказал тебе «привет». Может, ответишь тем же?

— Я не хочу с тобой разговаривать, — я еле выдавливаю это из себя каким-то чужим голосом.

— А что так? Разве ты по мне не соскучился? — Эдди улыбается, подходя ко мне, Билл смотрит на нас со стороны, — разве не вспоминал обо мне, когда трахал очередных шлюшек? Или ты больше не по шл…

— Заткнись!

Мой кулак врезается прямо в лицо Эдди. Он закрывает лицо руками. Я вижу, как у него из носа течет кровь прямо на губы и капает на белоснежную рубашку. Я хочу разбить его лицо так же, как он разбил мне сердце.

— Давай, давай, ударь меня! — кричит Эдди, — ну же, давай!..

— П-п-парни, хватит! — Билл вклинивается между нами, — м-м-мне плевать, ч-что между в-в-ами произ-зошло, но д-давайте в-вы не буд-д-ете!..

— Зачем вы меня сюда позвали?! Зачем?! — кричу я на Билла и хватаю его за плечо. Костяшки на правой руке все в крови, — что еще вам от меня надо?! Он здесь и… Зачем?!

— Потому что никто из этой школы не уезжает живым, — произносит Эдди, булькая кровью из разбитого носа.

— С меня хватит. Играйте в ваши игры сами! — я отталкиваю Билла и выбегаю из комнаты.

Мое сердце сейчас меня убьет. Оно бьется так сильно, отдаваясь болью в живот, скручивая органы в тугой комок, что я почти пополам складываюсь. Я вбегаю в туалет и нависаю над раковиной. Я лью холодную воду себе на руки, начинаю плескать в лицо, на волосы, за воротник свитера, чтобы остыть.

Как он может?! Как он может так себя вести?! Зачем он… Почему я…

Я даже не могу плакать. Мне кажется, я выплакал все еще в тот момент, когда несколько месяцев трупом валялся на кровати, балансируя на грани жизни и смерти, пока он… Он… Развлекался с другими, и зачем-то снова решил заманить меня сюда…

— Ричи.

Я слышу его голос у себя за спиной и так резко поворачиваюсь, что стены чуть не плывут у меня перед глазами.

— Только попробуй открыть свой рот еще раз, и я разобью твою голову, Каспбрак, я не шучу, — говорю я, и мой голос звучит как сталь, — хватит с меня. Сколько можно причинять мне боль?! Что я тебе сделал?! Я приехал сюда из-за тебя, потому что подумал, что ты умер… А ты…

— Ричи, я…

— Закрой свой рот! Немедленно закрой свой паршивый рот, иначе я ударю тебя еще раз! — я кричу так, что Эдди нервно хлопает глазами, — Каспбрак, мать твою, что произошло?! Что я тебе сделал?!

— Дай мне все объяснить. Я не мог… При Билле…

— Меня тошнит от тебя, понимаешь? Я видеть тебя не могу!

— Ричи, пожалуйста, — Эдди делает робкий шаг ко мне, я вижу, что кровь у него возле носа запеклась корками, а на губах так и остались кровавые подтеки, — я… Прости меня. Я сделал все, чтобы ты уехал отсюда. Я… Обвинил тебя, чтобы тебя отчислили, и ты уехал… Прости меня, прошу тебя, прости…

Я смотрю на него и не верю своим глазам. Только что он снова поливал меня грязью, а сейчас просит простить его со слезами на глазах. Он что, издевается?! Когда закончится этот цирк?!

Я отбрасываю от себя его руку. Меня трясет.

— Не прикасайся ко мне, — шиплю я, — не смей даже…

— Ричи, это правда. Я не знал, что еще делать, как оградить тебя от этого кошмара, как… Уберечь тебя, — он снова пытается взять меня за руку, заглядывая мне в лицо. Я за эти месяцы вырос еще на несколько сантиметров, поэтому Эдди приходится задирать голову, чтобы посмотреть мне в глаза. Меня трясет от его прикосновений, от его присутствия… Все месяцы, что я пытался выжечь из себя чувства к нему своей ненавистью, полетели прахом…

— Прости меня, прости… — Эдди начинает плакать, и мое сердце горит в огне, — я не знал, что еще сделать… Мне пришлось… Я за это сполна поплатился, клянусь тебе, я не хотел…

— Из-за тебя умерла Вероника, — говорю я, и эти слова, которые я не произносил ни разу с того рокового дня, как узнал об этом, жгут мне рот.

— Что?.. Я…

— Ты удалил ее письма, где она просила каждый день меня приехать и спасти ее от сумасшедшего парня, который в итоге ее зарезал! Она умерла из-за тебя!

Слезы уже льются по моему лицу, я не пытаюсь даже сдержать их.

— Ричи… Господи… Ричи… Я не знал… Клянусь тебе, я не знал! Я не читал ее письма, только первые строчки, где она писала… Что любит тебя… Я решил, что… И ты ее любишь… Прости, прости…

— Я любил только тебя, Каспбрак, — шепчу я, — не трогай меня, прошу, убирайся. Разберись со своими дружками, которые считают очень смешным позвонить мне и сказать, что ты чуть ли не умер, только чтобы я приехал сюда…

— Это правда, — шепчет Эдди, и я не могу уже смотреть на него. Мне противно, тошно и больно, — Стен не соврал. Никто не знал, где я. Отец держал меня где-то в школе и я… Я был… Под…

— Наркотиками, — выдыхаю я.

— Да.

Я молчу. Рот пересох, от обилия чувств, захлестнувших меня, я не могу устоять на ногах и медленно опускаюсь на пол под раковиной. Я оттягиваю воротник свитера, чтобы горло перестало сжимать, но свитер тут ни при чем.

— Ричи… Ричи… Прошу тебя… Поверь мне… Прости. Прости, за то, что я сделал с тобой… С Вероникой… Я не знал, клянусь тебя… Ричи… — он берет меня за руку, смотрит на разбитые костяшки, подносит мою руку к своим губам, целует их, и я умираю, умираю, медленно падаю в пропасть…

Я закрываю глаза и прислоняюсь головой к раковине. Эдди опускается на коленки подле меня.

— Ричи, прости…

Из меня вырывается какой-то хриплый кашель, а не слова. Я пытаюсь вырвать свою руку из его, но он качает головой.

— Я не встану, пока ты не простишь меня. Ричи, прошу тебя… Мой отец и мать Стена… Ты им нужен. Я пытался их остановить, но ты видишь, к чему это привело, — Эдди делает неопределенный жест рукой, показывая на меня и на свое разбитое лицо, — а потом… Они просто заперли меня. И Стен позвонил, потому что…

— Потому что я бы все равно приехал за тобой.

— Ричи, мне так жаль… Прости, прости, прости, — он снова целует мою разбитую руку, и его губы горячим потоком попадают мне под кожу и заставляют дышать, — я сделал это только чтобы спасти тебя… Прости, прости… За нее…

— И что мне теперь делать? — спрашиваю я, слегка пожимая его пальцы. Даже если бы я хотел, я бы не смог его ненавидеть. Никогда… Никогда…

— Теперь мы знаем, что они делают, — говорит Эдди, — но мой отец не остановится, пока ты…

— Пока я не пройду тестирование?

— Да. Он уверен, что ты сможешь выжить, только ты.

— Русская рулетка? — спрашиваю я, и чувствую, как во мне зарождается ненависть наперевес с решительностью, — я готов сыграть по их правилам. Но у меня будут свои.

— Ты со мной? — Эдди смотрит мне в глаза, — никому нельзя говорить, что ты знаешь. Пусть Билл думает, что я сейчас снова издеваюсь над тобой. Он увидел, как ты ударил меня, а значит, расскажет это своему отцу…

— Что ты предлагаешь? — спрашиваю я, уже зная, что готов пойти за ним и сделать все, что он скажет.

— У меня есть план. Мы оба рискнем, но если получится… — тут Эдди хватается за шею, но мою руку не выпускает. Он достает ингалятор.

— Не если, Эдди, а когда получится…

— Это все закончится. Обещаю тебе, Ричи. В этот раз я тебя не подведу.

Мы молчим. Я смотрю на него и слегка касаюсь его разбитого носа. Эдди шмыгает носом, и у него снова идет кровь красными пузырями. Я поднимаюсь с пола, встаю на коленки перед ним, как и он передо мной, и свитером вытираю ему нос.

— Интересно, что сейчас думает Билл? — спрашиваю я, осторожно касаясь лица Эдди.

— Наверное, думает, что ты меня уже убил, — он немного гнусавит, и я улыбаюсь, — ты простил меня?..

— Когда ты стоишь так на коленях, я не могу на тебя злиться, — говорю я, и он смущенно краснеет, — об этом мы еще поговорим позже.

— У нас есть дела поважнее, — говорит Эдди, перехватывая в воздухе мою руку с окровавленным рукавом.

— Остаться в живых? — спрашиваю я, ловя улыбку Эдди.

— Да. И кое-что еще.

И тут Эдди делает то, о чем я мечтал столько месяцев, лежа в ночи, в слезах, весь морально униженный и уничтоженный.

Он целует меня, мешая свою кровь с моими слезами.

И это, как ничто другое, дает мне силы выстоять.

***

— Пап? — я вхожу в кабинет отца, где он даже не поднимает голову от бумаг на меня, — пап, мне надо поговорить с тобой.

— Чего тебе? Господи, Эдвард, что с твоим лицом?

— Ты был прав. Знаешь, когда сидишь под замком и принимаешь наркотики, все кажется таким… Романтичным. Искаженным. Я думал, что умру за Тозиера, но… Сейчас я видел его. Он не простил меня. Он… Ударил меня. Билл это видел, можешь спросить у него. И теперь я хочу, чтобы он умер. Как Майк Хенлон и все остальные.

========== K ==========

— Итак, давай повторим, что мы имеем: твой отец, мать Стена и, возможно, отец Билла тестируют наркотики на детях? Но как это возможно?

— Видишь ли, когда у тебя есть такие деньги, как у моего отца, для тебя уже ничего невозможного, — сказал Эдди. Мы находились в его комнате, тихо-тихо, словно сыщики, пробрались туда незамеченными, — я так понимаю, кто-то поставляет им новые сорта наркотиков, чтобы их можно было опробовать на молодом организме. Выживет или…

— Нет, — заканчиваю я за Эдди, — и почему тогда я? Я что, особенный?

— Отец сказал, что у тебя феноменальноефизическое здоровье. И мозги. Они в первую очередь смотрят на то, как наркотик действует на интеллект. Как ты начинаешь медленно превращаться в овоща…

— Тебя тоже им травили? — спрашиваю я, и мое сердце екает.

— Не знаю, — Эдди пожимает плечами, он смотрит на себя в зеркало, рассматривая следы от побоев, — скорее всего, нет. Просто что-то легкое, как и раньше. Чтобы заставить меня поверить, будто я действительно причастен к смерти Майка Хенлона, в то время как он…

— Медленно терял рассудок, а потом его и вовсе выкинули из окна, когда поняли, что эксперимент он не прошел.

От собственных слов у меня холод прошел по спине, оказался под кожей и накрылся ей, как одеялом. Эдди продолжал смотреть на меня через отражение.

— Мы должны кому-нибудь рассказать. Отец действительно поверил, что я… Оказался трусом и передумал тестировать эту дрянь вместо тебя. Мы выиграли какое-то время, но я не знаю…

— Думаешь, они снова будут подсыпать что-то в еду? — я подхожу к Эдди и медленно кладу руки ему на плечи. Мне все еще больно. Боль от потери Вероники еще слишком острая, но эти раны заполняются сладким ощущением того, что Эдди пытался спасти меня, практически рискуя собственной жизнью, — что вообще произошло, когда я уехал?..

— Ну, — Эдди поворачивается ко мне, опускает глаза, — я думал, что отец меня убьет, когда я рассказал ему про изнасилование, — но он… поверил. Потом он меня избил, и… Я думал, что эксперименты закончатся на Корокоране. Но потом им прислали новый сорт. Более сильный, и разрушающий психику… И они поняли, что только на тебе это можно проверить, только ты не умрешь сразу из-за своего здоровья, и к тому же… Они не знали, что тебя усыновили…

— Понятно, — говорю я, и видя, что Эдди готов расплакаться, прижимаю его к себе, — ладно, не будем об этом…

— Когда Бен… Рассказал, что… Было с тобой после моих слов… Я… Я чуть с ума не сошел…

— Где он, кстати?

— Его забрали родители, — произнес Эдди, утыкаясь мне лицом в грудь, — когда услышали про то, что снова у нас стало происходить… Изнасилование и прочее… Я лишь надеюсь, что с ним все хорошо…

— Может, хоть кто-то из нас в безопасности.

Какое-то время мы молча обнимаемся, и мое сердце кричит от тоски и боли. Я снова здесь, мне грозит опасность, Эдди грозит опасность, если его отец поймет, что он обманул его, но, Господи, мы снова вместе…

— А что Стен и Билл?

— Стен до жути боится свою мамашу. И я его понимаю. Он… Действительно не знал, где я. Не могу представить, что ему могли наговорить… А Билл… Даже найдя тот контракт на поставку наркотиков, он до сих пор уверен, что его отец здесь ни при чем.

— А ты как думаешь? — я осторожно глажу его по голове. Он такой маленький, но такой смелый, и все равно так нуждается в моей защите и поддержке…

— Не знаю. Я здесь уже никому не могу доверять, кроме тебя.

— Я так скучал… Ты просто не представляешь. Ненавидел тебя. Но скучал.

— И я.

— Теперь снова начнешь унижать меня перед другими? — спрашиваю я с легкой полуулыбкой, убирая с его лба волосы.

— И никак иначе, нищее отродье.

И нам всем поверили.

Теперь мы с Эдди на глазах у всей школы ненавидели друг друга, а в моменты, когда нас никто не видел — предавались любви.

Вернулся Стен. Его подселили в комнату Эдди, и кажется, они с Биллом должны были следить за нами, но мы были первоклассными актерами. На репетициях, уроках, переменах Эдди неизменно доводил меня, иногда мне хотелось по-настоящему разбить ему лицо, когда он переходил некоторые границы.

— Билл, поменяйся со мной местами, я не буду сидеть рядом с ним, боюсь, что подцеплю от него что-нибудь.

Зато, когда мы оставались вместе в его кабинете или дожидались, когда Билл уйдет к своему отцу, губы Эдди говорили уже совсем другие слова. Обычно, что-то типа:

— Да, да, пожалуйста… Ричи… Еще…

Нам приходилось готовиться к концерту, и я изо всех сил старался не выдать своих чувств на репетициях, когда видел Эдди с гитарой. Его синяки прошли, отец больше не пичкал его наркотиками, а я максимально виртуозно избегал любого прикосновения к школьной еде.

То Эдди «случайно» толкал меня под локоть, и все, что я нес на подносе — оказывалось на моем свитере. То Эдди очень не во время начинал задыхаться и никак не мог найти свой ингалятор, и возле него собиралась вся школа, пока я незаметно избавлялся от обеда, а Эдди потом приносил мне еду. Если я что-то и съедал, то почти сразу же искусственно вызывал у себя рвоту, пока Эдди стоял снаружи у дверей, карауля, чтобы никто не вошел.

Нам надо было выиграть время, но план уже созрел в наших головах.

Мне не хватало Бена. Я пару раз попытался позвонить ему, но телефон был выключен.

Билл игнорировал меня, а Стен относился вполне дружески, и пару раз, когда Эдди «перегибал палку» с издевательствами, вступал на мою защиту.

Я был с Эдди, мистер Каспбрак думал, что наркотики меня никак не берут, и я еще мог дожить до завтра, пока со мной был он.

— Стен, придурок! Ты достал меня уже! Неужели так сложно попасть в ноты с первого раза?! Ты когда дрочишь, тоже по члену не попадаешь?!

Я прыснул со смеху, но потом все же сочувственно посмотрел на Стена, который никак не мог взять правильный аккорд. Больше всего, конечно, Эдди срывался на меня, хотя косячил больше всех Стен.

— Мать твою, Ричи, ты поешь так, будто тебя трахают одновременно несколько парней!

— Ричи, держи микрофон нормально, ты фонишь.

— Тозиер, если ты снова окажешься на улице, не рекомендую тебе петь за деньги, потому что тебе никто не подаст даже доллар!

— Прости, Эдс. Не знаю, что на меня нашло. Струны новые, еще не привык к ним.

— Сходи в музыкальный кабинет, возьми другие! — Эдди снимает с себя гитару, — возьми новенького, видеть вас обоих уже не могу!.. Не репетиция, а черт знает, что такое!

Мне приходится идти вместе со Стеном в музыкальный кабинет, но нужных струн для своей гитары он там не находит.

— Пойдем, спустимся в подвал, там много всякого хлама.

Идти в подвал со Стеном мне не очень хотелось. Я ему не доверял. Все же его мать замешана в этом, и именно он мне звонил. Но Стен никак не выражал своего отношения ко мне, равнодушно смотрел на меня водянистыми глазами и неспешно направлялся в подвал. Мне пришлось последовать за ним.

— Я, кстати, тогда не поверил, когда Эдди обвинил тебя… Ну, в этом, — произносит Стен, — он чудак, конечно. Если решит избавиться от тебя — ему ничто не помешает. Не обращай на него внимания, я рад, и он тоже рад. Никто не заслуживает лживых обвинений.

Я так и не понял, что имел в виду Стен: что он рад, что вернулся Эдди, или что Эдди тоже рад моему возвращению? Я не стал задавать уточняющих вопросов.

Мы спускаемся в подвал, и Стен говорит, что сюда вообще никто почти никогда не ходит, потому что боятся пауков, да и вообще, здесь делать нечего, кроме как рыться в старье.

— Я бы один сюда тоже не пошел, но вдвоем как-то не так страшно, да? — говорит Стен и направляется искать другие струны для гитары.

— Ты прав.

Я огляделся. Обычный школьный подвал, заваленный разными вещами, которые больше не нужны ученикам. Стопки учебников, старые парты, шкафы…

— Нашел, — Стен показывает мне струны, — смотри, тут моя гитара старая! Ну-ка… Сто лет тут не был. Тут года три назад обвал произошел, нам запретили сюда спускаться.

Стен берет протяжный аккорд на своей старой соло-гитаре, в подвале разносится эхо.

И вдруг мы слышим голос. Стен роняет струны, и подбегает ко мне.

— Ты это слышал?

— Стен, что это?

Мы видим, как дверцы шкафа по левую сторону от нас начинают хлопать, словно кто-то изнутри пытается их открыть.

— Помогите! Здесь кто-то есть?!

Голос. Женский голос. Стен хватает меня за локоть.

— Мать твою, Ричи…

— Эй! Здесь кто-нибудь есть?! Откройте!

— Стен, что за хрень?!

— Эй! Ребята! Ребята! Стенли, это ты? — голос продолжает сотрясать подвальное помещение, — Стенли?

— Стен? — я перевожу взгляд на одноклассника, — что это…

И тут я смотрю, как наконец-то на лице Стен проступают хоть какие-то эмоции. Он сжимает мой локоть и еле шевелит губами.

— Это… Миссис… Денбро.

========== А ==========

​ Когда я возвращаюсь в подвал с Эдди и Биллом, Стен не может найти себе места.

— Там дверь! Там за шкафом дверь! Я не могу отодвинуть его один!

— Ч-ч-ч-то тут произошло? — спрашивает Билл, — н-н-ам нельзя спускаться в п-п-подвал.

— Ричи, что произошло?

— Сейчас все увидите. Помогите. Стен, успокойся. Подойди к Биллу.

Во мне проснулась такая решительность, что я даже сам удивился. Не помню, как я добежал до репетиционного зала, чтобы позвать Эдди и Билла. Когда я прибежал, на мне лица не было. Мне пришлось оставить Стена там, чтобы он разговаривал с миссис Денбро, и убеждал ее, что помощь прибудет скоро.

Она жива. Мать Билла не пропала, как он думал несколько лет, все это врем она находилась здесь, в школе, в подвале. Меня почти затошнило от этой мысли. Я ничего не мог сказать Биллу и Эдди, просто хватал воздух ртом, уперевшись руками в колени, и крича, что Стену внизу​ в подвале нужна помощь. Я лишь надеялся, что никто туда больше не спустится.

— Помогите, нам нужно отодвинуть шкаф! — кричу я, и Стен подбегает к Биллу.

— Билл, просто помогай, потом все вопросы.

Билл смотрит на нас ничего не понимающим взглядом, но все же помогает.

Вчетвером, чертыхаясь и матеря все, на чем свет стоит, нам удается сдвинуть шкаф с места. За ним действительно дверь.

— Дайте мне что-нибудь, чем можно сломать замок, — говорю я, выступая вперед. Эдди стоит у меня за спиной, Стен тяжело дышит, а Билл ничего не понимает.

— К-к-к-то-нибудь мне объяснит, что происходит?!

— Держи, — Эдди подает мне железный прут, — тут недавно забор чинили…

Дверь закрыта, но я работаю прутом со всей силы и срываю с дверей замок.

Билл пятится назад.

— Ч-ч-что за ч-ч-ч-ерт…

— Билл, спокойствие… — я вижу, как к нему подбегает Стен и кладет руку на плечо, — мы с тобой.

Я бросаю замок на пол, переглядываюсь со Стеном. Он еле заметно кивает.

Я открываю дверь, и делаю шаг назад.

Я слышу женский кашель, и перед нами появляется фигура высокой, худой женщины, с невероятно длинными и красивыми волосами, с уставшим, аристократичным лицом.

— О Боже, — выдыхает Эдди и хватает меня за руку.

— Стен? Стен, это ты? — говорит женщина, оглядывая нас всех. Она выглядит уставшей и изможденной, хотя черты лица у нее очень красивые. На ней потертый свитер и джинсы.

— Господи, Билли… — тут она замечает Билла, а я смотрю на него, и вижу, что он готов потерять сознание. Стен стоит рядом, готовый сразу его подхватить. Миссис Денбро прижимает руки ко рту, потомпрячет лицо в ладонях, — мальчик мой…

— Мама… — произносит Билл, даже не заикнувшись, перед тем, как упасть в обморок на руки Стену.

​

— Что нам теперь делать?

Билл пришел в себя и теперь они вместе с миссис Денбро плачут в комнате Стена, а он стоит в дверях, как охранник.

— Хорошо, что он хотя бы в себя пришел. Думаю, теперь Билл с нами.

— Ты думаешь, его отец?.. — я кошусь на Эдди, но он пожимает плечами. Мы подходим к лифту.

— Я поверить не могу, что он мог запереть свою жену, — шепчу я, — я чуть не расплакался вместе с Биллом.

— А я очень даже могу поверить в это, — говорит Эдди жестким голосом, — им надо побыть одним.

— Возможно, теперь Билл будет на нашей стороне, — говорю я и вхожу в лифт вместе с Эдди.

Двери закрываются за нами, и Эдди прислоняется спиной к стене и смотрит перед собой.

— Эдс, все нормально?

— Вспомнил о своей матери, — хмыкает Эдди, — интересно, если она узнает, что отец травит меня наркотиками и держит взаперти, она пойдет на маникюр или на концерт Мадонны? Если узнает об этом в пятницу то, конечно, на маникюр…

— Эдди, — произношу я, и пытаюсь его обнять, когда неожиданно в лифте гаснет свет, слышится дьявольский скрежет и кабина останавливается.

— Черт, опять, — стонет Эдди, закатывая глаза. Я смотрю на него, на его расстегнутую верхнюю пуговицу на рубашке, пиджак он снял еще в подвале, чтобы было удобнее отодвигать шкаф, и в моей голове начинает пульсировать только одна мысль, как у маленького ребенка.

Хочу.

— Иногда это бывает очень надолго, — произносит Эдди, заложив руки на спину и смотря на меня снизу вверх, — чем займемся, Тозиер? Пока прекрасное семейство воссоединяется… Знаешь, я уже ничему не удивлен в этой школе. Честно. Мне кажется, — он подносит руки к вискам, — завтра в какой-нибудь комнате мы отыщем Майка Хенлона…

Я передергиваюсь. Эдди откидывает со лба волосы, тяжело дышит. Я смотрю на него, он ловит мой взгляд.

— Рич, мне страшно.

Я помню, что было после этих слов в прошлый раз. Эти слова действуют на меня как красная тряпка. Я прижимаю Эдди к стенке лифта, и он обнимет меня за шею.

— Биллу повезло. Теперь он не один. А что делать нам?.. Как долго мы сможем скрываться? Как долго она там просидела? Что нам теперь делать и где ее прятать?! Столько вопросов, но я не могу искать ответ ни на один из них, пока ты рядом…

— Ты прекрасно знаешь, что я хочу делать, — говорю я, касаясь носом его щеки, — Эдди, это сумасшествие…

— Согласен. Но… — Эдди притягивает меня к себе за галстук и неспешно целует в нижнюю губу, -​ я не хочу здесь…

— А что ты хочешь? — я провожу пальцами по его шее, Эдди закатывает глаза.

— Я покажу тебе кое-что лучше, чем секс.

========== S ==========

Pyssicat Dolls — Buttons

Когда лифт, наконец, приходит в движение, и мы выходим оттуда, мне сложно идти. Мне пришлось снять школьный свитер и повязать его себе на талию, чтобы скрыть следы своего возбуждения. Мы отправляемся в комнату Эдди, как настоящие преступники, боясь встретить его отца.

— Думаю, Билл вернется не скоро, — говорит Эдди, закрывая за нами дверь.

Я уже не могу сдерживаться, но мне интересно, что придумал Эдди. Все это время в лифте мы целовались c Эдди так, словно не могли насытиться, и у меня уже опухли губы, как после удара. За все то время, прошедшее с моего возвращения в пансионат, мы еще ни разу с Эдди не занимались сексом — ограничивались жадными поцелуями, быстрыми ласками и легким петтингом. Все остальное было слишком рискованно и у нас не хватило бы времени. Но зато сейчас… Уверен, Билл хотел бы побольше времени провести со своей матерью.

— Смотри, что у меня есть, — Эдди берет меня за руку и подводит к небольшому шкафчику возле кровати. Меня прошибает током только от одного его прикосновения.

Эдди открывает дверцы, и я вижу ряды полок, заставленные бутылками с вином.

— Откуда это у тебя? — шепчу я.

— Что-то позаимствовал у отца, что-то он сам подарил, — Эдди пожимает плечами, — хочешь?

— Ты что, воруешь у отца алкоголь? — изумленно шепчу я. Эдди закатывает глаза.

— Не тебе так реагировать на кражи. Ну, какое выбираешь?

— Мы будем пить вино прямо в твоей комнате?

— Нет, что ты. Мы не будем пить в комнате, — Эдди улыбается и подходит к другой двери, — мы будем пить в моей ванной.

Он тянет меня за собой в свою личную ванную комнату. Огромная ванна, зеркало в золоченой раме над раковиной, слегка приглушенный свет, белые стены… Я чувствую, что комок в горле начинает нарастать так же быстро, как и мое возбуждение.

— Ты предлагаешь… Принять вместе ванну?

— Да, а что в этом такого? Ну же, Тозиер. Нам надо расслабиться. Неси сюда бутылки.

С этими словами Эдди поворачивает кран, и вода начинает наполнять ванну. Она такая огромная… Он берет с полки какую-то бутылку и льет ее в ванну.

— Это пена. Расслабляет.

Я ухожу в комнату и беру по бутылке вина в руки. Я такое даже не пробовал никогда. Это тебе не самое дешевое пиво за два доллара за бутылку! Я возвращаюсь к Эдди. Он стоит, уперевшись руками в бортик ванны и наблюдает, как мерно вода бежит на дно. В его глазах прыгают искорки.

— Хватит? — я показываю ему на две бутылки. Эдди закатывает глаза, берет у меня одну из бутылок.

— Я покажу тебе райскую жизнь, — говорит Эдди. Мы возимся с ним с пробками, Эдди приносит штопор, и кое-как мы открываем одну из бутылок. Эдди переворачивает ее и льет прямо в ванну.

— Ты идиот?! Это же вино! — я пытаюсь остановить его, но Эдди лишь смеется.

— У богатых свои причуды. Привыкай, Тозиер. Тебе повезло отхватить самого богатого парня в этом штате.

Эдди наполняет ванну вином вперемешку с горячей водой и пеной. Вода принимает темно-красный оттенок и мне жалко потраченных денег.

— Мы все равно столько не выпьем, Ричи, — Эдди добавляет еще кипятка, — ты что, реально никогда так не делал?

— В моем доме даже не было ванной, — я закатываю глаза.

— Сочувствую. Тогда тебе обязательно понравится. Хотя шампанское мне нравится больше. После него кожа лучше.

Когда воды набирается достаточно, Эдди начинает раздеваться. Я смотрю, как он медленно и аккуратно снимает с себя школьную форму, складывает ее на шкафчике для белья. Я не могу отвести глаз. Он такой красивый, что я просто, просто…

— Ричи, хватит пялиться. Что еще ты там не видел?

Он смеется, и я готов умереть за этот детский, легкий смех. Что бы ни происходило с нами, какие опасности нам бы ни грозили, но сейчас мы вместе, я ловлю смех Эдди и мы собираемся принять ванну с вином. Господи Иисусе.

Мне нравится рассматривать тело Эдди, но не очень хочется, чтобы это делал он. Я слишком высокий для своего возраста, и слишком худой. Я весь какой-то угловатый и нескладный, в отличие от Эдди. Я боюсь, что мы не поместимся вместе с Эдди в ванну, но он почти силком меня туда затаскивает.

— Если ты сейчас же не разденешься, я потащу тебя сюда в одежде, — говорит Эдди и кидается в меня пеной.

— Ладно-ладно.

До этого мы с Эдди как-то особо не рассматривали друг друга. Трогали, ощущали, запоминали пальцами, но я всегда смущался, когда Эдди смотрел на меня. Мне казалось, я недостаточно идеальный для него.

Я все же медленно снимаю с себя школьную форму и делаю вид, что не заметил, как Эдди закатил глаза, когда я бросил шмотки на пол, даже не удосужившись вывернуть рубашку.

— Погоди. Надо взять стаканы, — я хочу выйти из ванной, но Эдди останавливает меня жестом.

— Какие стаканы? Будем пить так, — Эдди тянется и берет с раковины одну из бутылок, — залезай быстрее.

Я залезаю в ванную под пристальным взглядом Эдди, который уже трудится над тем, чтобы открыть очередную бутылку. Горячая вода приятно ласкает кожу. Я пытаюсь уместиться так, чтобы не задевать Эдди.

Мы сидим оба голые в ванне из вина и пены, и мне кажется, что я не смогу долго сдерживаться.

Эдди с наимилейшей улыбкой откладывает штопор и пробку на край ванны.

— Выпьем за нас, — он поднимает вверх бутылку, — за то, что мы пока живы!

— Наркотики и алкоголь, — произношу я, смотря как он подносит бутылку к губам, — почему в моей прошлой школе это было нелегально?

Я беру после Эдди бутылку и тоже делаю глоток. Черт, это вкусно. Я смотрю на Эдди, который поигрывает бровями. Щеки у него красные от горячей воды. Мне очень жарко, но это явно не от пара.

Мы сидим в ванной, друг напротив друга, каждый прислонившись спиной к стенкам ванны, и передавая бутылку с вином. Одну Эдди открывает и снова льет в ванну, потом размешивает воду рукой. Мы пьем вино, подливаем горячую воду, пену, кидаемся ей и это самая сладкая пытка, какую я только мог себе вообразить.

У Эдди от горячего воздуха начинают виться волосы.

— Ты блин, что, реально выпрямляешь их? — спрашиваю я, снова делая глоток из бутылки. Я не хочу напиваться, но мысль о том, что я касаюсь ртом того места бутылки, где только что были губы Эдди, пьянит сильнее любого алкоголя.

— Ну да. Мне не нравятся, что у меня кудрявые волосы, — пожимает плечами Эдди, — хватит в паре одного кудрявого.

— Тебе идет, — произношу я, — ты такой красивый, Эдс.

— А ты? Ты считаешь себя красивым? — спрашивает Эдди, забирая у меня бутылку за горлышко. Он очень странно ее держит. Его рука скользит вверх-вниз, вверх-вниз… Ох, Каспбрак, прекрати. Мне хочется, чтобы в его руке была не бутылка.

— Не знаю. Нет, наверное. Как-то было не до этих мыслей, знаешь ли, когда надо было думать, где найти деньги на сигареты и еду, и иногда за это приходилось спать с Глорией.

Я не хочу говорить это, но половина бутылки вина все же немного развязывает мне язык.

Я хочу заняться с ним сексом.

— О-хо-хо, — произносит Эдди, и его глаза подозрительно блестят, — Ричи Тозиер, ты — грязная шлюшка.

— Заткнись, — я пинаю Эдди под водой ногой.

— Ричи Тозиер — грязная шлюшка, — повторяет Эдди нараспев и смеется, — тебя надо хорошенько вымыть, Ричи. Повернись.

— Эдс, что ты…

— Повернись, говорю. Не бойся, я не собираюсь тебя насиловать.

Я кое-как разворачиваюсь на скользком дне ванны. Вода льется через край, но Эдди даже не бухтит по этому поводу. Я поворачиваюсь к Эдди спиной.

— Закрой глаза.

Я закрываю их, и слышу, как Эдди поворачивает душ и осторожно льет мне воду на волосы. Потом я слышу, как он открывает какую-то бутылку и через минуту я ощущаю его руки на своих волосах.

Эдди начинает мыть мне голову. Его мыльные пальцы зарываются мне в волосы, осторожно распутывая кудрявые пряди, и я понимаю, что он был чертовски прав.

Это правда лучше, чем секс.

Эдди передает мне бутылку, и я пью вино, пока Эдди моет мои волосы. Я чувствую, что член настолько набух, что как бы мне не закончить от одного прикосновения Эдди ко мне.

А ему, кажется, нравится эта игра. На него вино подействовало куда быстрее. Эдди намыливает руки каким-то гелем, трогает мою спину. Он начинает водить мне руками по коже, и я глубоко дышу, стараясь сдержаться. Он массирует мне плечи, целуя сзади в шею, и по моему позвоночному столбу бегут мурашки. Кажется, Эдди целует каждую из них. Его руки в пене скользят по моей горячей коже, перекрывая мне кислород.

Потом мы меняемся, и я так же мою волосы Эдди, пока он сидит, слегка откинув голову, чтобы шампунь не попал ему в глаза.

— Каково это — спать с девушками? — спрашивает Эдди, когда мы возвращаемся на свои места. Мои мокрые волосы пахнут его шампунем, а на шее не остается следов — в этот раз Эдди выключает режим пылесоса, и его губы не оставляют отпечатков на моей шее.

Но они проникают намного глубже.

Он снова отпивает из бутылки и передает мне. Вопрос-глоток-ответ-глоток. Передача хода другу.

— Ну, — я тру уголок глаза, я уже настолько расслаблен, что не контролирую то, что я говорю, — это то же самое, что и с парнями, Эдс, только… В другое место.

— Ты спал с кем-нибудь, пока… Был не здесь? — бутылка снова у Эдди.

— Нет. Даже… Сам не мог, — я делаю жест рукой в воздухе, — поначалу мог, а потом становилось слишком хреново из-за воспоминаний, и не мог. Поэтому я еле сдерживаюсь, Каспбрак, серьезно тебе говорю. А ты?

— И я ни с кем. Но мастурбировал на тебя. Каждую ночь, серьезно, Ричи, я не шучу…

— Ладно, хватит, я понял.

— Это ничего что… У нас нет… Защиты? — спрашивает Эдди, прикусывая губу.

А вот об это я как-то не подумал.

— Я всегда использовал ее до. Я чист, не переживай. Если бы это было не так, я бы не позволил себе… Этого с тобой.

Эдди медленно кивает. Я возвращаю бутылку Эдди.

— Ты… Лишал кого-нибудь девственности?

— Каспбрак, ну что за вопросы. Тебе так охота это знать?

— Да, — Эдди берет в руки пену и сдувает мне ее в лицо, — давай рассказывай.

— Да. Один раз. Не считая тебя, — мне неловко под его откровенным пьяным взглядом.

— И как?

— Как-как… — я чешу шею, — отвратительно. Мне было тринадцать, а ей… Четырнадцать, вроде. Мы учились в одной школе и она сказала, что это может быть «прикольно».

— И это правда было прикольно?

— Нет. Я даже не смог кончить.

— Лучше бы я этого не слышал, — смеется Эдди.

Горячая вода, вино, обнаженный Эдди действуют на меня крышесносительно. Я пьяный и возбужденный, а Эдди пьяный и такой красивый…

— А как ты понял, что ты гей? — спрашиваю я.

— Ну… На прошлый новый год мы остались в пансионате со Стеном, и впервые напились. Стен был просто в хлам. Он на ногах не держался, серьезно тебе говорю. И улетел-то всего с ничего! И мы с ним… Поцеловались.

— Господи! — вскрикиваю я, и чуть не давлюсь вином, — ты серьезно?! Ты целовался со Стеном?!

— Ага. Так, ничего серьезного. Даже без языка. А Он потом еще две недели каждый день в церковь ходил, грехи замаливал. А мне… Понравилось.

— Охренеть.

— Согласен.

Бутылка снова у Эдди, и он передает ее мне. Я пытаюсь ее взять, но Эдди не отдает. Его пальцы все еще держат бутылку.

— Эдс?

— У тебя руки трясутся. Дай я помогу, — говорит Эдди. Он встает на коленки в ванной, чуть не поскальзывается, мы смеемся. Я как завороженный смотрю за его действиями.

— Открой рот, — говорит Эдди, и мое сердце покрывается мурашками.

— Что?..

— Открой рот, Ричи.

Я повинуюсь, и в этот момент Эдди переворачивает бутылку и льет мне вино прямо в рот.

Оно течет у меня по языку, по подбородку, на грудь. В бутылке остается не так много и Эдди выливает все. Потом перегибается через край ванны, ставит бутылку на пол и, взяв меня за лицо, целует.

Поцелуй Эдди со вкусом вина — лучшее сочетание, которое только можно себе представить. Он слизывает с моего лица пролитые капли вина, а я притягиваю его к себе все ближе и ближе…

Мы соприкасаемся телами под водой. Это действует так возбуждающе, это так горячо, это так интимно, что я хочу умереть. От счастья. Голова кружится, давление поднимается, сердце делает тройной переворот…

Я запускаю руку под воду, и мои пальцы обхватывают его член. Эдди углубляет поцелуй, и испускает мне стон прямо в мои губы.

Его член чуть короче, чем мой, но больше в толщину, поэтому мои пальцы плотно его обхватывают. Эдди так же запускает руку под воду и трогает меня. У меня под закрытыми глазами — черные точки танцуют вальс, и я не могу уже сдерживаться, но я делаю это из последних сил…

— Черт, это лучшее, что я делал в своей жизни, — задыхается Эдди прямо мне в ухо, и я согласен с ним на все сто процентов.

Я уже наизусть знаю его карту из вен, и с легкостью могу найти то место, которое доставляет Эдди такое удовольствие, что ему приходится пустить воду, чтобы она хоть немного заглушила его льющиеся с ней в унисон стоны.

Его маленькая рука двигается властно и одновременно нежно.

Он смотрит мне в глаза. Зеркало в ванной запотело от наших чувств, а вода уже переливается через бортик ванны…

Потом мы долго лежим на кровати Эдди, пытаясь унять вертолеты перед глазами и выровнять дыхание. Кажется, его астма передалась мне половым путем. Но я так устал, что даже не могу пошутить на эту тему.

Я не могу сказать, что мы занимались с Эдди любовью — потому что любовь сквозила во всех наших словах, прикосновениях и действиях, даже когда мы были одеты.

Я не могу сказать, что мы занимались сексом с Эдди — каким бы то ни было, потому что то, что было — было больше, чем секс. Было лучше, чем секс.

Интимнее, ближе, откровеннее.

У меня до сих пор стоит перед глазами картина, когда Эдди подносит пальцы к своим губам после того, как довел меня до конца…

— Это было… Слишком круто, — говорю я, и Эдди кивает.

— Мне даже курить захотелось, — хрипло смеется он, и тут его смех застревает у него в горле.

В дверь кто-то стучит. Мы смотрим с Эдди друг на друга так, словно в последний раз.

— Я больше не полезу в шкаф, — одними губами шепчу я, прикрываясь одеялом.

— Эдди? Эдди, ты здесь? Это я, Бен.

Комментарий к S

ставим песню на репит

руки на стол, дЕвАчЬкИ

разве льющий в рот Ричи вино Эдди - не лучше, чем секс?))))))))))))))))))))))))))))))))))00

========== P ==========

— Блин, Эдди, можно было еще дольше дверь не открывать?! Ричи?! Ричи, Господи, Ричи! Как я рад, что ты здесь! Ричи!

Бен бросает на пороге сумку и рюкзак и летит ко мне. Он обнимает меня так крепко, что я даже пошатываюсь. Алкоголь еще бушует в крови, а стоны Эдди заложили уши. Я хлопаю Бена по плечу.

— Я тоже рад тебя видеть.

Бен отступает на шаг, смотрит на меня, на Эдди, который стоит чуть позади, присвистывая, потом снова на меня, и потом снова на Эдди. Нам пришлось очень быстро открыть дверь, чтобы Бен не вынес ее своим кулачищем, поэтому Бен смотрит теперь на смятую постель Эдди, на мой отсутствующий галстук, но то, что Эдди бьет себя по щекам, пытаясь прийти в нормальное состояние…

— Кажется, я вам немного помешал, ребята? — спрашивает Бен с легкой улыбкой, — что вы тут делали?

— Пили, — произносит Эдди, — просто пили.

— Извините, если помешал, но я сначала направился в свою комнату, а там Стен, Билл и его мать… Откуда она взялась? Я просто в шоке! Я думал, что она пропала еще сто лет назад! И в общем, они сказали мне идти сюда. Но как оказалось, я не вовремя, прости, Эдс, но что у тебя с губами?

Вопросы из Бена сыпятся бесперебойно.

Он проходится по комнате, и пока мы с Эдди быстрее стараемся удалить последствия наших игрищ, я слышу как Бен орет из ванной:

— Мать вашу! Мать вашу, у вас вся ванная в крови! Вы что, зарезали кого-то?!

— Я тебя сейчас зарежу, Хэнском, если ты орать не перестанешь, — шипит Эдди, комкая простыни и бросая их в корзину для белья. Он мимо меня забегает в ванную, вытаскивает пробку и красная остывшая вода начинает с хлюпаньем утекать.

Я вспоминаю другие хлюпающие звуки, и у меня кровь приливает не только к лицу.

— Погоди… Эдс… Так вы… Это… Того… Этого… Что ли?! — Бен хлопает бесцветными ресницами.

И тут я замечаю, что на полу в ванной лежат мои трусы. И Бен это тоже замечает. Я так быстро одевался, что натянул брюки прямо на голое тело.

Твою мать.

— Заткнись, Бен. Если ты еще хоть слово про это скажешь — мне или, не дай Бог, кому-то еще, я тебя порежу. Серьезно. Я не шучу, — шипит Эдди, собирая вещи в охапку.

— Ладно. Прости. Я все понял. Я молчу, — Бен сделал вид, что закрывает рот на замок и нервно прячет глаза.

— А ты где был? Я звонил тебе несколько раз, — откашливаясь, произношу я. Эдди шустро носится по комнате, заправляет кровать и собирает бутылки в пакет. Я подумал, что он протрезвел быстрее, чем я, но потом заметил, что он пытается собрать бутылки не в пакет, а в наволочку.

— У отца была премьера фильма. Он хотел, чтобы мы с мамой были рядом с ним в этот момент. Пришлось уехать, а потом мы поехали на недельку отдохнуть.

— Я рад, что с тобой все хорошо, Бен.

— Может, теперь расскажете, что здесь произошло?..

И мы рассказываем. Мы оставляем миссис Денбро в нашей со Стеном комнате, Эдди приносит целую гору еды из столовой (он, оказывается, ворует не хуже меня), и мы все впятером собираемся в кабинете Эдди.

Мы открываем там все окна нараспашку, Эдди прикладывает к голове пакет холодного молока, и стоит возле окна, готовый, в случае чего, сразу блевануть. Билл сидит на кресле, в котором при первом нашем разговоре восседал Эдди, а Стен устроился на подлокотнике, понуро опустив голову и гладя Билла по плечу.

На Билла смотреть страшно. Представить не могу, что он чувствовал. На нем лица не было, тени залегли под большими глазами.

— П-п-простите, р-р-ебят, — произносит Билл, и это первые слова, которые он произносит за час молчания, — в-в-вы были правы. М-м-оя мать в-в-се р-р-ассказала. Она узнала, ч-ч-что д-д-елали наши родители, и ее п-п-пришлось…

— Билл, тише, — Стен сжимает его плечо, — принести тебе попить?

— Н-н-нет. Не могу. Горло сдавило.

— Поверить не могу, просто в голове, блин, не укладывается, — Бен переводит взгляд с нас всех по очереди, слегка задерживается на мне.

— Что мы теперь будем делать? — тихо спрашивает Стен, — мы не сможем вечно ее прятать теперь и в нашей комнате.

— Мы даже позвонить никому не можем, — произносит Эдди, — я уверен, мой отец следит за каждым нашим шагом. И твой, Билл, тоже.

— Кто где сегодня будет спать? — спрашиваю я, Эдди смотрит на меня, слегка приподняв бровь, — я думаю, правильно будет, если Билл останется со своей мамой…

— Я тоже могу там остаться, — произносит Стен, но потом опускает глаза, — на страже, на всякий случай…

— Х-хорошо, — Билл слегка улыбается, — с-с-пасибо, Стен.

— Тебе придется спать с нами, Бен, — произносит Эдди, не сводя с него взгляда. Когда он так смотрел, меня прошибало насквозь ледяной волной.

— Ой, нет, Эдди. Можно лучше только с Ричи? Я даже согласен на кабинет. Но с тобой я спать не буду, — Бен машет руками.

— О ч-ч-ем это вы? — спрашивает Билл, — к-к-кстати, Эдди, от тебя и Ричи н-н-несет в-вином, в-вы пили, ч-ч-то ли?

— Так, немного. Как на прошлый новый год, да, Стен?

Стен заливается краской.

— Эдди, ты же не сказал, что…

— Ладно, давайте будем честными, — произносит Эдди, поворачиваясь ко всем нам, — мы тут теперь все в одной лодке, и я не вижу смысла скрывать это от вас. Мы с Ричи вместе. Только поклянитесь, что вы никому не скажете, иначе я вас реально убью.

— Я и так это знал, Господи, — закатывает глаза Стен.

— П-п-педики, — говорит Билл, но потом смеется.

Мы все смеемся. Это такой нервный смех, но он немного разряжает атмосферу. Я выхожу на центр комнаты.

— Теперь мы все завязаны в этом. Билл, прости, но теперь, я думаю, ты поверил нам.

— Д-д-а, Ричи.

— Пообещайте, что мы теперь все друг за друга. Только вместе мы справимся со всей этой хренью.

Я протягиваю им руку. Сверху на мою ладонь ложится рука Эдди.

— Обещаю.

— Обещаю, — говорит Стен, робко накрывая ладонь Эдди.

— Обещаю, — произносит Билл, и даже не спотыкается на этом слове.

— Бен? — я оборачиваюсь на одноклассника, и он подходит самым последним.

— Обещаю.

Так мы и решили. Стен, Билл и миссис Денбро должны были остаться на ночь в нашей со Стеном новой комнате, Бен согласился спать в кабинете, а я остаюсь с Эдди.

— Что будем делать завтра? — спрашивает Эдди, раздеваясь перед сном. Я так устал за сегодня, что уже даже не могу и пару слов сказать.

Я пожимаю плечами.

— Не знаю. Главное, что его мать жива и относительно здорова.

— Мы не можем прятать ее вечно, — Эдди снимает рубашку, и мне хочется, чтобы он просто заткнулся и поцеловал меня.

— Возможно, пока для нее это лучший выход. Она рядом со своим сыном. Думаю, это лучшее, что мы можем ей предложить.

Эдди раздевается и ложится в кровать. Я устраиваюсь рядом с ним, Эдди обнимает меня и кладет голову мне на плечо.

— Я не верю, что мы еще живы, — произносит он сонным голосом, — черт, я так устал, меня как будто избили…

— А ведь мы даже не переспали, — шучу я, и целую Эдди в висок, — мы со всем разберемся, Эдди. Обещаю.

— Да…

Эдди засыпает мгновенно, и я от него не отстаю. С ним так тепло и уютно…

Я просыпаюсь посреди ночи, потому что кровать опустела. Эдди нет рядом. Я сажусь на постели и зову его. Но ни в комнате, ни в ванной не раздается ни звука.

Я беру телефон и начинаю звонить ему. Эдди сбрасывает, но тут же присылает мне смску. Я морщусь от яркого света экрана.

«Ричи, мы в подвале. Стен и Билл тут кое-что нашли. Спускайся срочно».

Что? Какой, к черту, подвал?

«А Бен?», — пишу я.

Ответ приходит тут же.

«Бен тоже с нами, мы нашли такое, что теперь точно сможем покончить с этой хренью. Дуй сюда».

Я чертыхаюсь и слезаю с кровати. Вылезать из-под теплого одеяла не хочется, но я не могу понять, какого черта Эдди ночью полез в подвал? Почему он не разбудил меня? Чертов Каспбрак, твоя задница за это еще получит.

Я кое-как одеваюсь, обхожу стороной школьную форму, натягиваю джинсы, свитер и кроссовки. Хватаю телефон и выхожу из комнаты.

Я выхожу в коридор, и тишина пробирает меня до костей. Сонная школа, погруженная в темноту, кажется мне пугающей и одинокой. У меня закрадывается ощущение, что я вообще здесь один, хотя я и слышу за какой-то дверью храп.

Я осторожно спускаюсь по лестнице, готовый, если что, сказать, что держу путь в столовую. Сердце бешено стучит в груди, живот скрутило.

Я подхожу к двери в подвал. Прислушиваюсь, но оттуда не раздается ни единого звука. Что они, блин, там делают?

Я открываю дверь. В подвале темно, хоть глаз выколи. Я начинаю спускаться, держась за стены.

— Эдди, ты здесь? — мой голос эхом разносится по подвалу, — Стен, Билл? Бен? Вы тут? Что за игры?

Как только я оказываюсь на последней ступеньке, в подвале так резко включается свет, что он в прямом смысле ударяет меня по глазам. Я зажмуриваюсь.

— Какого черта?..

— А вот и мистер Тозиер. Мы Вас заждались. Теперь вашим играм пришел конец.

На этих словах я почувствовал такой сильный удар по затылку, что я решил, что я умер.

========== B ==========

​

POV Эдди Каспбрак

​

Ночью я проснулся от вибрации мобильного телефона. Я нехотя повернулся к тумбочке и увидел имя «Бен». Пришлось осторожно вылезти из постели (мне так не хотелось будить Ричи!), и ответить на звонок.

— Да? Какого черта, Хэнском? Ты на часы смотрел? — прошипел я, как только оказался в ванной и закрыл за собой дверь. Недавние воспоминания снова затуманили разум. Я смотрел на белоснежно чистую ванну, которая еще днем была заполнена вином и нашими горячими телами…

— Эдс, прости, что так поздно. Ну, или рано. Ты можешь спуститься в подвал?

— Что? Ты серьезно? В три часа ночи?

— Тут Билл и Стен. Мы… Мы кое-что нашли. И твой отец… Нет времени на разговоры.

— Ладно, черт с вами.

— Давай быстрее, Эдс, — сказал Бен и отключился.

В трубке повисли гудки. Я чертыхнулся, но вернулся в комнату и стал медленно одеваться. Этот Хенском у меня еще получит! Что, блин, за детские игры? Я посмотрел, как мирно спал Ричи, обняв подушку вместо меня. Мне так не захотелось его будить… Наверняка, они нашли какую-то ерунду, которая не стоит даже нашего времени. Какой черт их вообще дернул пойти в подвал в три часа ночи?!

Я быстро оделся и, поцеловав спящего Ричи напоследок в лоб, бесшумно вышел из комнаты.

​

Я вышел в темный коридор и поежился. Надо было накинуть еще и пиджак поверх рубашки, но времени не было. Я попытался еще раз позвонить Бену, но он перестал брать трубку. Где-то в голове проскользнула мысль не идти туда, вернуться в теплую кровать, к Ричи, обнять его, и снова заснуть, да даже если не заснуть, то просто лежать рядом с ним, гладить по его спутанным волосам, слушать его спокойное, размеренное дыхание, гладить руки, плечи, спину…

Но ужточно не тащиться в гребанный подвал.

Ричи бы это не понравилось. Он бы точно вырвал у меня телефон, сказал Бену, чтобы они шли спать по своим комнатам, и все это предложил бы оставить до утра.

Мои ботинки гулко шаркали по школьным коридорам. Я спустился на первый этаж, прошел мимо столовой, репетиционного зала и наконец добрался до подвала.

Оттуда не доносилось ни звука. Я потянул дверь на себя. Она была не заперта, но внутри не было ни звука, ни света. Я подумал о том, что не поздно было бы сбежать.

— Бен? Ты здесь? — я заглянул в подвал и остался стоять на верхней ступеньке.

— Эдс? — до меня донесся голос Стена, — это ты?

— Что здесь происходит? — спросил я, на ощупь спускаясь по темным ступеням. Потом я додумался достать телефон и осветить подвальное помещение фонариком, — Билл, ты тоже тут?

— Дд-да.

Я спустился вниз и оглядел ребят. Билл был в растянутых джинсах и свитере, волосы всколоченные после сна. Он непрерывно зевал. Стен стоял возле него, как всегда идеально причесанный, в пуловере и школьных брюках.

— Какого черта вы тут делаете? — спросил я.

— Нам позвонил Бен, — пожал плечами Стен, — сказал, что вы тут что-то нашли.

— Мы? Бред какой-то. Мне тоже только что позвонил Бен, и сказал, что это вы…. Что-то нашли тут и попросил меня спуститься…

Билл и Стен переглянулись. Холодная волна страха заполнила мой рот, я почувствовал приступ астмы и понял, что ингалятор остался возле кровати…

— Твою мать! Не нравится мне это. Пора выбираться отсюда. Это какая-то ошибка, — я развернулся к лестнице, когда услышал, что замок на двери закрылся.

— Вы слышали? — Стен резко побледнел, — кто-то закрыл дверь.

— С-с-стен, с-срочно звони Р-ричи, если он еще н-н-е пришел, — начал Билл, но я его остановил.

— Нет! Если это ловушка, пусть Ричи останется на свободе. Черт, я так и​ думал…

— А где Бен? — Стен подбежал ко мне, — Эдди, где Бен? Что происходит? Эй, откройте! — Стен быстро поднялся по ступенькам и начал дергать дверную ручку, — эй, откройте дверь! Бен, если это такие шутки, то это не смешно!

— С-с-стен… Эд-ди… — Произнес Билл, и я обернулся на него. Билл показывал куда-то трясущимся пальцем, — р-р-ебят, там кто-то…

— Есть, — выдохнул я, и мне показалось, что это был последний глоток воздуха в моих легких.

Неожиданно в подвале резко вспыхнул свет. Я зажмурился, Билл попятился на меня и наступил мне на ногу. Стен стоял на верхней ступеньке лестницы, пытаясь открыть дверь.

Теперь я понял, что мы точно оказались в самой настоящей ловушке.

— Так-так-так. Наконец-то волшебная троица вся вместе, — произнес голос, и из той двери, что была за шкафом, вышел мой отец. Я мысленно застонал. Первой моей мыслью было броситься к Стену и выломать дверь силой, но ноги приросли к месту. Черт, Ричи же остался там… И где, мать его, Бен?!

— Эдвард, — мой отец приблизился ко мне, на нем был идеального черного цвета костюм, из кармана пиджака торчал вишневого цвета платок в тон галстука, — я же просил тебя и твоих дружков не лезть, куда не просят. Кажется, вы нашли наше секретное место, не так ли?

-Пап… — выдохнул я через липкие легкие, — мы…

— Закрой рот, Эдвард! Уильям, Стенли? Подойдите ко мне. Стен, спускайся, не бойся. Я вас не трону. Я просто решил поговорить с вами. Думаю, раз вы освободили это помещение от присутствия миссис Денбро, вы решили занять ее место? Не так ли?

— Где Бен? — спросил я, наступая на отца, — я теперь все знаю. Ты… И твои дружки держали мать Билла в подвале! Сколько времени?! Год, два? 1 Кого вы еще тут прячете? Где Бен?

— Хэнском, подойди, — сказал мой отец с улыбкой, и я услышал, как застонал Стен. Он медленно спустился​ к нам, и встал между мной и Биллом, — хороший мальчик.

Я посмотрел за спину отца. Из той же двери вышел Бен. Живой и невредимый. Он подошел к моему отцу и встал чуть позади него, сложив руки на груди.

— Матерь Божья, — произнес Стен.

— Б-б-бен?..

— Ты труп, — прошипел я, и готов был броситься на толстого одноклассника, но рука Стена схватила меня за локоть, — чертов Хэнском! Ты… Ты с ними?!

— Прости, Эдс.

— «Прости, Эдс»?! Прости?! Да я тебя… Уничтожу!

— Полегче, Эдвард, — резко сказал мой отец, и его слова подействовали на меня как пощечина, — твою бы энергию да в другое русло. Теперь, когда мы все всё друг о друге знаем, позволю себе кратко резюмировать: вы все трое знали, что вам грозит, если вы ослушаетесь и начнете играть в детектива. А ты, Эдвард, еще и обманешь меня. Как жаль, что вы не знали, что здесь везде есть камеры, и все эти дни я наслаждался вашей отвратительной игрой…

Пол пошел волнами под моими ногами. Я слегка покачнулся, Стен успел удержать меня.

— Хорошо, что хоть Бен оказался умным парнем и решил подыграть вам, чтобы я мог узнать ту информацию, что скрывали двери. Правда, Эдди?

Горло сдавил спазм. Я смотрел на Бена, который старательно прятал глаз в пол, а тяжелая рука моего отца в этот момент трепала его по волосам, как щенка.

— А теперь, когда ваш четвертый дружок кое-что нам должен, я решил, что если вы останетесь здесь на какое-то время, он будет гораздо, гораздо сговорчивее.

— Мистер Каспбрак… Вы… Не смеете… — произнес Стен, — отпустите хотя бы… Билла. Его мама…

— Как благородно, Стенли, — раздался еще один голос, женский, тот самый, который я слышал, когда был в наркотическом угаре, — Джерри, не церемонься с ними.

— Мам… — произнес Стен выходя вперед, — мам, ты не посмеешь.

— Стенли, сколько раз тебе надо было говорить: молчи и делай свою работу!

— Они мои друзья! — вскрикнул Стен и получил такую пощечину, что даже пошатнулся. На его щеке остался след от ногтей.

— Еще раз будешь перечить мне, и ты знаешь, что с тобой сделаю, — прошипела миссис Урис действительно змеиным голосом. На глазах Стена выступили слезы. Билл обнял его.

— Г-где м-мой от-тец? — спросил он, — г-где он?

— Не волнуйся, Уильям. Он кое-что сейчас доделает и спустится к нам. Вы же все прекрасно знали, что вас ждет, если вы нас ослушаетесь?

— Я тебя предупреждала, Стенли, — сказала миссис Урис, сгибая ногу в колене, демонстрируя головокружительный каблук.

-Мам, мам… Пожалуйста… — начал Стен, — отпустите Билла, он… Он не виноват… Это все из-за меня… Он… Он ни при чем…

— С-с-с-тенли, прекрати. Я с в-в-вами.

— Это так мило. Но вам не кажется, что здесь кого-то не хватает? — мой отец сделал вид, что надевает очки.

— Только тронь Ричи, и я за себя не отвечаю, — произнес я таким голосом, что им можно было разбить стены, — отпусти их. Отпусти их всех. Я же сказал: тестируй свои гребанные наркотики на мне, что тебе еще надо?!

— Очень смело, Эдди, но нет. Ты правда думал, что я тебе поверил? Эдвард, кажется, твоя мечта стать актером провалилась так же, как и ваш план. А за то, что ты ослушался меня, Эдди, ты умрешь последним и будешь смотреть, как умирают твои друзья.

​

​

​

​

​

========== R ==========

Skillet-Comatos

- Ричи, Ричи… Ричи, милый мой, открой глаза… Ричи, пожалуйста…

Я постепенно прихожу в себя оттого, что у меня затекли руки. Я пытаюсь ими пошевелить, но чувствую, что они связаны за спиной. Я медленно открываю глаза, перед ними все плывет, а в голове все гудит, будто рядом со мной проехал поезд.

- Господи, Ричи…

Я медленно фокусирую взгляд. Я вижу Эдди у противоположной стены подвала, свет так ярко бьет по глазам, что я щурюсь.

- Ричи, ты как? – слышу я свистящий шепот Стена, и вижу, что он сидят рядом с Биллом, справа от меня, и они так же связаны.

Как и Эдди.

- Эдс! – кричу я и пытаюсь рвануться вперед, но веревка, опутывающая мои руки, уходит крепким узлом к батарее, - твою мать, Эдс, ты как? Что произошло?

- Бен подставил нас, - говорит Эдди, и я слышу, как тяжело он дышит. Слова выходят у него из горла с тяжелыми, липкими хрипами, - он всех нас сюда… Заманил.

Они мне все рассказывают. У нас есть какое-то время, пока фантастическая четверка не вернулась. Я слушаю это и кусаю губы. До крови. Я оглушен не только физически, но и морально. Мне кажется, что на моем сердце выросла такая кора, которая уже не пропускает внутрь никакие эмоции.

- Как только я доберусь до Хэнскома, я голову ему оторву! – кричит Эдди, снова елозя по полу, пытаясь освободить руки, - просто уничтожу!

- Боюсь, что мы отсюда не выберемся, - тихо произносит Стен, - простите, ребят. Прости, Ричи, что наши родители…

- Вы ни в чем виноваты, - говорю я, - Эдс, куда они ушли?

- За наркотиками… Для тебя.

- Я н-н-ненавижу его, - говорит Билл, и в его голосе звучат всхлипы. Ему должно быть тяжелее всех нас. Он до последнего так верил в невиновность своего отца… Вероятно, было очень больно падать с вершины своих надежд. Слишком больно.

- Кого? – спрашивает Эдди, и снова делает судорожный вдох.

- Эдс, где твой ингалятор?

- Черт его знает, - он пожимает плечами, - Ричи, тебе сейчас не за меня переживать надо…

- Отца. Н-н-неавижу его, - говорит Билл и закрывает глаза. Я вижу, как у него по щекам текут слезы, - п-п-простите, что р-р-аньше вам не п-п-поверил.

- Тише, Билл, все хорошо, - Стен пододвигается по полу к Биллу, - я бы тебя обнял, но, - он показывает на связанные за спиной руки, - все хорошо, Билл, мы вместе.

- К-к-к думаете, они д-д-действительно н-н-нас убьют?

- Боюсь, что им нужен только я, - я пожимаю плечами, - они не тронут вас.

- Если мой отец тронет тебя, Ричи, я не знаю… Я…

- Эдс!

- Эдвард, мать твою, тебя ни на минуту нельзя оставить, - слышу я и поворачиваюсь. На лестнице раздаются шаги четырех пар ног, половина из них – на каблуках, - вечно не вовремя начинаешь языком работать.

В подвал спускаются мистер Каспбрак, мистер Денбро, миссис Урис и мисс Голайтли. У нее в руках маленький медицинский чемоданчик. Меня прошибает пот. Я смотрю на Эдди, но тот качает головой. «Держись», - читаю я по его губам. Я вижу, как Стен еще ближе придвигается к Биллу, словно пытаясь его защитить.

- Ну, как ты себя чувствуешь, Тозиер? – мистер Каспбрак склоняется надо мной, берет меня за подбородок и смотрит мне в глаза. Я дергаю головой, - смотрю, неплохо. Итак, думаю, ты уже в курсе. Но если нет, давай тебе кое-что расскажу. Ты и твои друзья, включая моего горе-сына, почти сорвали нам сделку на такую сумму, что если я назову ее тебе, твой нищенский мозг даже не сможет ее переваривать. Вот уже несколько лет наш пансионат тестирует новые сорта наркотиков на детях. Эта сделка не на один миллион, поверь. Исключение составил Курт Доэрти, но его отец работал с нами, и даже он не смог устоять перед огромной суммой денег, а сыновей у него было много. Потом был Майк Хенлон… Чудесный Майк Хенлон, у него было отличное здоровье, Ричи, нам было очень интересно наблюдать, как наркотик раз за разом, день за днем разрушает его психическое и физическое здоровье, превращая его в овоща. А потом ты, Ричи. Мальчик из неблагополучной семьи, который выиграл грант на стипендию. Прекрасное здоровье. Несколько доз наркотика никак на тебе не отразились, пока в дело не вмешался бедняга Коркоран и случайно не стал жертвой вместо тебя…

- Но почему ваши дети? Что они сделали вам? – спрашиваю я. Я вижу, как мистер Денбро, миссис Урис и мисс Голайтли натягивают белые перчатки. У меня сердце не на месте. Но я боюсь не за себя. Я пытаюсь тянуть время, уповая на чудо. Я вижу, как Стен беззвучно, почти одними губами, возведя глаза к потолку, молится. Билл жмется к нему всем телом.

- Дети всего лишь игрушка, Ричи. Подопытные кролики. Сырье. Материал. Я травил своего сына легкими наркотиками, чтобы он всегда был немного агрессивным и злым, и в случае чего, смерть Майка Хенлона я мог повесить на него, скажем… Как доведение до самоубийства. Но что сделают ребенку? К тому же, когда ничего не было доказано?

- Неужели вы позволите своим детям умереть? Мистер Денбро? – обращаюсь я к директору, и вдруг я вижу, на одну маленькую секундочку, как его руки замирают и он поворачивается ко мне.

- Эти дети и были рождены только для того, чтобы служить неплохим прикрытием, мистер Тозиер, - говорит миссис Урис, смотря на Стенли, - а уж когда дети себя к тому же плохо ведут… Стен, мой милый Стен, ты же прекрасно знал, что если мешать мамочке работать, то она тебя накажет.

- Ненавижу тебя! – кричит Стен, и для меня это так неожиданно, что я даже внутренне радуюсь. Ну же, Стен, давай!..

- Как ты разговариваешь с матерью?! Джерри, может, мой отпрыск будет первым?

- Мам, пожалуйста, прошу тебя, - говорит Стен, снова пытаясь прикрыть Билла, который просто беззвучно плачет, - не трогай Билла… Мистер Денбро, он же… Он же…

- Стен, Билл знал, что будет, если он ослушается и начнет лезть куда не надо. Однажды он уже нашел тело Доэрти, и начал задавать слишком много вопросов. Билли, ты меня понял? Я не прощаю ошибок своему сыну.

- П-п-пап, н-н-неужели…

- Кстати, Ричард. Ты ведь нам кое-что должен, - произносит мистер Каспбрак, и снова подойдя ко мне, хватает меня за волосы. Я молчу, но вскрикивает Эдди, и его крик мне как ножом по коже.

- Что вам от меня надо? Хотите тестировать наркотики – тестируйте. Только знайте, в этот раз вы попали не на того мальчика-сироту. Скоро ваше дело прикроют. Уж поверьте.

- А я смотрю, ты такой смелый, Ричи, - говорит мистер Каспбрак, отпуская мои волосы, - вот только никак не могу понять, что ты нашел в моем соплежуе сыне? Смазливое личико? Ну, так мы это сейчас исправим.

- Эдди, нет!

Мистер Каспбрак отходит от меня к Эдди, и со всего размаху бьет его по лицу.

Я чувствую, что меня сейчас стошнит. Я слышу крик Билла.

- Все еще нравится? Я могу добавить, Эдди не привыкать к этому, правда, сын?

- Ты… Мне… Не отец, - произносит Эдди разбитыми губами, и я закрываю глаза. Нет, нет, нет, не могу видеть это, не могу слушать то, как об его лицо разбиваются кулаки мистера Каспбрака…

- Ненавижу Вас, мистер Каспбрак, - произносит Эдди и получает такой удар по лицу, что его затылок встречается со стеной.

- Нет!!! Эдди! Нет!

- Пап, пап, прекрати! Пожалуйста, прекрати! – кричит Билл, и он впервые не заикается.

Я не могу плакать. Я просто не могу плакать. Я сижу, ни жив, ни мертв, и просто жду, когда это закончится.

- Мам, умоляю… - шепчет Стен.

- Джерри, хватит. Ты убьешь его, - произносит мисс Голайтли. Я вижу, как в ее руках мерцает шприц, - ты же обещал, что он станет главным зрителем.

- Согласен. Позовите сюда Хэнскома, я хочу, чтобы он тоже видел, как будут умирать его друзья.

POV Стенли Урис

Господи Всемилостивый, сжалься надо мной и над друзьями моими, особенно над Биллом. Господи, умоляю тебя, ни о чем в жизни тебя не попрошу больше, умоляю, не дай погибнуть Биллу, знаю, знаю, я согрешил, Господи, позволив себе подумать о нем не как о друге, но Господи, пожалуйста, спаси Билла, обещаю, что я не позволю себе ничего, я искупил свой грех за поцелуй с Эдди, но Господи, ты же любишь меня, ты же простишь мне мою инаковость, простишь любовь мою, но я готов всегда ее хранить только в сердце своем, если Билл выживет.

Боже, помоги, спаси друзей моих.

Господи, прости меня за любовь мою, и спаси нас.

POV Уильям Денбро

Мы в полной заднице. В полной заднице. Не могу смотреть на Эдди – его лицо все в крови, мне страшно, мам, приди за мной. Мам, пожалуйста, мама. Я не хочу умирать, мне всего четырнадцать, мамочка, и я не успел сказать Стену…

Я ведь хотел стать учителем, помогать детям с особенностями речи, чтобы они не заикались как я…

Я так многого не успел, не успел сказать маме, что влюбился, не взаимно, но все же… Если я все-таки выживу, я клянусь, что приглашу его на свидание, и вдруг, вдруг он сможет ответить взаимностью, и мы будем вместе, как Ричи и Эдди…

Их любовь дала мне надежду и веру в себя.

POV Эдди Каспбрак

Я пытаюсь что-то сказать, но кровь из разбитого носа течет мне на губы. Это ничего, это не страшно, лишь бы Ричи был жив… Лишь бы Ричи не чувствовал боли.

Пожалуйста, пусть он просто не чувствует боли.

Нам больше не на кого рассчитывать.

Смерть близка, Ричи, я люблю тебя.

Р+Э.

========== А ==========

Lara Fabian — Immortell

Но я чувствую боль. Так сильную, что сводит зубы и немеют пальцы.

И это не физическая боль.

Нам всем троим вводят наркотики. Мистер Денбро удерживает Эдди, чтобы он не вырвался, потому что, судя по всему, в моего милого, маленького Эдди вселился настоящий Халк, готовый рвать веревки голыми руками.

Билл был первым. Потом Стен. Потом я. Я все это видел. Я видел, я слышал их крики, я чувствовал их боль. Я видел эти ампулы, инъекции из которых вводились подкожно.

Крики Эдди заложили мне уши. Я уже не мог чувствовать боль. Она была сильнее меня, крупнее, больнее, она била меня по лицу, и это было больнее, чем боль от разбитого носа, когда я попытался вырваться, и мистер Каспбрак решил напоследок поставить свою метку.

На секунду мне показалось, что он свернул мне челюсть, и я стал языком пересчитывать зубы. Нет, на месте. Но я чуть не захлебнулся фонтаном собственной крови, хлынувшей из носа.

— Тебе двойная доза, Тозиер. За то, что забрал наши таблетки, сдохнешь быстрее, — произнесла миссис Урис, подходя ко мне, цокая высокими каблуками. Мисс Голайтли уже убирала шприцы. Я привалился головой к стене и не мог сфокусировать взгляд.

— Какие… Таблетки…

— Эти ампулы выглядят совсем не как предыдущие, — сказал мистер Денбро, — сразу видно: новый сорт.

— Которые я тебе дала, когда твой любовничек сбросил тебя с лестницы, — сказала мисс Голайтли, проходя мимо меня к выходу.

— Думаю, ты жалеешь, Эдди, о том, что Тозиер тогда не убился насмерть? — спросил мистер Каспбрак. Он обводил нас всех взглядом. Я слышал, как Билл и Стен, привалившись друг другу плечом к плечу, уже даже не плакали. Стен отчаянно пытался успокоить Билла, который стеклянным взглядом смотрел перед собой, но кажется, ничего не видел.

— Так и вижу эти новостные сводки — группа подростков полезла в подвал, а потолок обвалился. Грустно. Очень грустно. Я даже всплакну на твоих похоронах, сын, — произнес мистер Каспбрак напоследок и вышел.

— Ты мне не отец! — прокричал Эдди, — слышишь?!

— Уильям, ты знал, чем это должно закончиться, — произносит мистер Денбро, и выходит, даже не обернувшись.

Среди нас остается только Бен. Здоровый, румяный, не избитый.

— Я тебя убью, ты меня слышишь?! — кричит Эдди, — я тебя убью! За то, что ты сделал!

— Простите, ребят. Простите. Они угрожали мне родителями, и я…

— Пошел вон, — Эдди плюет в Бена, — пошел вон! Убирайся! Чтоб ты сдох, Хэнском!

— Эдди, прекрати… — говорит Стен, глотая слезы, — эта ненависть ничего не даст…

— Пошел вон! ПОШЕЛ ВОН!

Эдди начинает кашлять, на его шее напрягаются вены, он изо всех сил хватается воздух ртом и приваливается головой к стене.

— Простите, парни, — Бен, поджав губы, выходит из подвала, и я слышу, как за ним поворачивается ключ в замке.

Они оставили нас подыхать. Просто подыхать, как собак.

— Ричи, Ричи! Ричи, ты меня слышишь? Не смейте, не смейте умирать, слышите меня?! Не смейте! Ричи! Ричи! — Эдди дернулся еще раз со всей силы, но это никак не помогло — сорвать батарею со стены он бы все равно не смог.

— Ричи… Ричи… Стен, Билл… Вы меня слышите? — Эдди плакал, — ребята, я… Я не смогу… Я правда… Я… Покончу с собой…

Его слезы текут по разбитому лицу, оставляя мокрые, чистые дорожки на щеках, размывая кровь.

— Только… Попробуй… — прохрипел я, и кровь потекла мне в рот. Я сплюнул ее, — только попробуй, Каспбрак. Ты должен выжить, сукин ты сын, только попробуй что-нибудь сделать с собой. Ты должен выбраться… И рассказать всем…

— Ты хочешь, чтобы я смотрел, как ты сдохнешь?! Придурок! — заорал Эдди.

— Ребята, сейчас не время ссориться, — слабо произнес Стен. Я посмотрел на него. Он еле шевелил губами, голова Билла покоилась на его плече.

И тут я заметил, что Билл не шевелится. Не пытается вырваться.

— Билл? — позвал я, — Билл?

— Билл? Билл, очнись! — Стен начал толкать его плечом, но Билл не откликался.

— Боже мой… Билл! Билл!

— Билл, открой глаза!

— Билл! Билли! Нет!

— Билл, я же тебя…

— Билл!

— Ребят, он… Он кажется… Не дышит, — шепчет Стен, и я закрываю глаза.

Только не Билл.

— Твою мать, твою мать, твою мать! — кричит Эдди, — Стен, мать твою, сделай что-нибудь!

Я смотрю на Стена, тот смотрит на меня. Его глаза полны слез.

— Давай, Стен, — говорю я, — давай.

Стен кое-как поворачивается к Биллу и прикасается губами к шее Билла. Он выдыхает.

— Жив. Пульс есть. Боюсь, он потерял сознание…

— Ричи… Ричи, прошу тебя, — шепчет Эдди; его лицо все залито кровью, но я не обращаю на это внимание, он все равно такой красивый… — У нас осталось так мало времени… Ричи, это не должно так закончиться!..

— Эдс, я…

Я чувствую, что голова начинает кружиться. От страха я не чувствую кончики пальцев, а может, это уже начали действовать наркотики. Если повезет, я смогу еще долго продержаться, но Билл и Стен?.. Смогу ли я выдержать зрелище их смерти?..

— Ричи, Ричи… Слушай, я буду говорить, а ты слушай. Мы выберемся из этого дерьма, уверяю тебя. Мы уедем отсюда, далеко-далеко. Этот пансионат… Сгорит к чертовой матери, я подожгу его собственными руками, клянусь тебе, Рич, я… Мы уедем. У меня есть деньги. Много денег. Мы купим дом, Рич, будем жить вместе, я и ты, твои родители, Ричи… Рич, не закрывай глаза, прошу тебя, Ричи… Рич… Я же люблю тебя, Ричи… Мы вырастем, и будем смеяться, вспоминая все это, Ричи… Я… Не смогу без тебя… Мы вырастем, и я набью себе татуировку… Я не говорил тебе, но… Пока тебя не было, я нарисовал на своей руке наши инициалы, Р+Э, и это давало мне силу выжить и не покончить с собой взаперти, Ричи, пожалуйста, мы можем сделать парные… Ты станешь писателем и напишешь книгу, я поступлю в театральное, Ричи, я же все-таки не такой плохой актер, Ричи, Ричи…. Не закрывай глаза… Ричи!!! РИЧИ!

Мое сердце пропускает сквозь крик Эдди, заставляет его еще биться.

Я чувствую, я слышу, я ощущаю боль сквозь крик Эдди. Я не могу ответить. Рот забит песком. Наркотики начали действовать. Из последних сил я шепчу:

— Я тоже люблю тебя, Эдс.

— Ребят, — я слышу, как всхлипывает Стен, — я… Я тоже вас люблю.

— И мы тебя, Стен.

— С-с-с-тен? — я не могу уже повернуть голову, но слышу слабый голос Билла. Я выдыхаю.

— Билл! Билл! Ты как?! Билл, как ты себя чувствуешь? — кричит Стен, и я не понимаю, откуда у него взялось столько сил.

— Н-н-не ос-ставляй меня, Стен, — шепчет Билл, — я б-б-боюсь т-темноты…

— Я тебя никогда не оставлю, — шепчет Стен, зарываясь лицом в волосы Билла, который почти сполз по стенке к нему на колени.

Нам неоткуда ждать помощи. Наркотики медленно, но верно начали действовать. Скоро будет обвал, и мы останемся замурованными здесь.

Навсегда.

Теперь это точно конец.

— Ричи… Ричи… Видишь, я еще дышу… За нас двоих дышу… Не закрывай глаза, Рич, прошу тебя…

Но я отключился, тем самым прекращая эту боль. Этот подвал станет моей могилой.

Я люблю тебя, Эдди.

Наконец-то я не чувствую боль.

========== K ==========

Yann Tiersen - Father and Mother

POV Эдди Каспбрак

​

- Ричи, Ричи, пожалуйста, открой глаза, только не умирай, пожалуйста, Ричи, я же без тебя не смогу…

- Эдди, по-моему, это конец… - шепчет Стен, и я вижу, что его лицо залито слезами. Билл без чувств. У меня лицо залито кровью, я пытаюсь склонить голову к плечу и вытереть ее, но только больше размазываю по щекам.

Где-то на подкорке рождается ощущение, и начинает там свербить, как червь, что Стен прав. Он чертовски прав, как и всегда. Я так старался уберечь Ричи от этого дерьма, но подвел его дважды.

- Ричи, прости, - шепчу я кровавыми губами, - я не хотел…

Я проваливаюсь в какое-то полуобморочное состояние, видимо, моя психика решила меня уберечь и ненадолго отключиться. Не знаю, сколько времени я так провел - десять минут или десять лет, но они показались мне вечностью, вечностью, где я харкал кровью и кричал имя Ричи.

Если бы я был здесь один или хотя бы со Стеном и Биллом - я бы не думая ни минуты покончил с собой. Разбил бы голову о стену и с концами, просто чтобы не видеть этого, не ощущать стальной вкус крови на языке, не чувствовать немые руки и не видеть, как Ричи медленно теряет сознание.

Но я был с ним. Я единственный, кто еще имел рассудок, но терял силу и едва дышал. Я не хочу,​ я не смогу умереть первым, я не хочу, чтобы это видел Ричи; он не сможет, он не сможет пережить еще одну смерть, а если он умрет первым… Я знаю, что я сделаю. В этот раз я не струшу.

Я закрываю глаза и на какое-то мгновение не чувствую ничего. Тишина. Темнота. Я даже не слышу причитающего Стена, который вперемешку с молитвами, придуманными и существующими, плачет над Биллом. Он до сих пор не пришел в себя…

- Эдди! Эдди, ты меня слышишь?

Я чувствую, что кто-то трясет меня за плечо. Я слегка приоткрываю глаза и вижу Бена. Он сидит возле меня на корточках и пытается развязать веревки на моих руках.

- Какого черта? Не трогай меня, Хэнском! Что ты делаешь?! Пришел посмотреть, как я сдохну? Пошел вон, я же сказал!

- Эдди, Эдди, я пришел вас спасти. Быстрее, у нас мало времени. Да помоги ты мне!

Я вижу, что он действительно пытается меня освободить. Я поворачиваюсь к нему спиной, и Бен начинает быстро развязывать узлы. Как только веревка опадает на пол, я пытаюсь пошевелить руками, но они как будто не мои. Как резиновые руки куклы, я не чувствую их. Я начинаю трясти ими и попадаю себе по лицу.

- Что бы ты ни задумал, как только я начну чувствовать их, я тебя по стенке размажу.

- Тише, - Бен прикладывает палец к губам, - не ори. Ты, блин, действительно поверил, что я предатель? Каспбрак, ты такой же тупица, как и твой отец. Давай, шевелись быстрее.

Бен бросается к Стену и тормошит его по лицу. Я вижу, как Стен приходит в себя и начинает лихорадочно помогать Бену, он кричит, чтобы он первым развязал Билла.

Я ничего не понимаю. Если это очередной план и нас сейчас поведут на верную смерть, мне плевать. Главное, что мои руки свободны, я почти вернул их к жизни; я бросаюсь к Ричи.

- Ричи, Ричи! Милый мой, Ричи, очнись! Очнись!

Я падаю рядом с ним на колени, трясущимися руками начинаю отвязывать его. Ричи тяжело дышит. Но дышит, дышит! Я сам чуть не задыхаюсь от счастья.

- Ричи!

Я наклоняюсь и целую его, смешивая свою кровь с его, на моих губах его кровь, кровь, кровь, я пью ее, целуя его, и он наконец-то открывает глаза.

- Господи, Ричи, - я выдыхаю почти последние глотки воздуха из легких, падаю ему на грудь, - Ричи, Ричи, ты как?

- Что произошло? - он смотрит на меня пьяными глазами, как тогда, в ванной, и я начинаю плакать, потому что он жив, потому что я жив, потому что все еще возможно…

- Ричи, Ричи… Бен… Он…

- Надо уходить, - говорит Бен, и я поворачиваюсь на его голос. Он и Стен помогают подняться Биллу, который не держится на ногах - он в глубоком обмороке.

- Но как? Как мы уйдем?! Ричи, Ричи, вставай, милый мой, Ричи… - мои слезы текут на лицо Ричи, и он поднимает руку, не живую, с негнущимися пальцами, и вытирает мои слезы со щек.

- Бен, как мы уйдем? Они под наркотиками!

- Нет. Это были не наркотики, - говорит Бен, и начинает осматриваться вокруг себя, - я подменил ампулы.

Я чувствую себя как в долбанном кино. Но тут, кажется, я начинаю понимать…

- Ты… Сделал… Что?!

- Я подменил ампулы. Там были не наркотики, - повторяет Бен, Ричи матерится, и хватается рукой за стену, чтобы не упасть. Они не под наркотиками. Матерь Божья, что происходит?!

- Но… Что им тогда ввели?

- Подкрашенную воду. Я стащил эти ампулы у отца на работе. Они снимали фильм про больницу… Это долбанный муляж. В который все поверили.

- Господи, Бен…

- Святое дерьмо, - произносит Стен, и это так смешно звучит, что я давлюсь смехом, - но почему нам тогда так хреново?

- Самовнушение. Вы поверили, что это наркотики и ваш организм их так и воспринял. Как ты со своими таблетками, Эдди. А теперь давайте быстрее выбираться.

- Хэнском, ты гений! Чертов гений! - я поднимаюсь на ноги, помогаю встать Ричи. Я всегда буду о нем заботиться, всегда, мой высокий, взрослый маленький мальчик…

- Что нам теперь делать? - спрашивает Стен. Мертвенная бледность сошла с его лица, он был готов ринуться в бой, только чтобы спасти Билла.

- Валить, и побыстрее.

- Они нас догонят, - говорю я, держа руку Ричи так крепко, что мне снова сводит пальцы, - и мы трупы.

- Нет. Просто поверьте мне, - Бен оставляет Стена и Билла, начинает шарить по полу и находит кусок арматуры, - а теперь валим.

Бен и​ я взламываем замок на двери, которая была за шкафом. Мы пробираемся в узкий коридор, там темно, страшно и пахнет сыростью, но мы бежим, бежим от самой смерти, а она гонится за нами.

- Я… Сейчас… Задохнусь… - хриплю я, пока Бен пробирается первым, показывая дорогу.

- Только попробуй, Каспбрак, - Ричи легко хлопает меня по плечу, - я слышал все то, что ты мне говорил, и ты теперь так просто не умрешь.

- Черт, ты реально слышал?! – я чувствую, что краснею.

- Ну, я же не был под наркотиками, - глухо смеется он.

Билл пришел в себя, но он в глубоком​ шоке, и Стен почти тащит его на себе. Ричи помогает им, а мне приходится делать остановки каждые пять минут, чтобы не задохнуться. Легкие горят огнем. Но мы живы, живы, живы!

- Куда ведет этот коридор? – спрашивает Стен.

- На задний двор. По моим подсчетам, через один, два, три… Там будет вся школа, - говорит Бен, тяжело отдуваясь. Его толстые щеки раскраснелись от напряжения, волосы прилипли ко лбу, - Эдс, - командует он мне, и показывает на рычаг на стене. И я все понимаю без слов.

Я кулаком разбиваю защитное стекло, нажимаю на спасательную кнопку. Рука начинает болеть, но мне равно. Начиная с подвала, всю школу прошибает мощный заряд пожарной тревоги. Он поднимется по этажам как кровь по венам, возвращая к жизни этот давно мертвый организм. Звук закладывает уши, и в последний момент Бен рывком тянет на себя спасательную дверь, и мы просто вываливаемся на заднее крыльцо школы.

- Что тут, блин, произошло?! – Ричи закрывает уши от шума.

Я вижу, что ученики валят из школы со всех дверей, ворота открыты, на лужайке шум и гвалт, везде люди в форме. Я перевожу взгляд на улыбающееся лицо Бена.

- Что за хрень? – произносит Билл, и это его первые слова за столько времени. И я рад им так, словно их сказал мой собственный ребенок.

- Пока вы умирали от подкрашенный воды, я позвонил в ФБР. Извини, Эдди, но ты теперь не самый крутой парень в школе.

- Ты… ФБР? Ты… Прикалываешься? – спрашивает Ричи. Я вижу, как его волосы тяжелыми кудрями лезут ему в лицо. Он обнимает меня.

- Для сына лауреата Оскаровской премии нет ничего невозможного, - Бен смеется, - простите, что вам пришлось помучаться, но это был единственный выход, чтобы спасти вас.

- Хреновый выход, Бен! Хреновый! – я тычу в него пальцем, - меня избили до полусмерти, а Ричи…

- Не тебе говорить о хреновых планах, Эдс, - говорит Стен, и подходит к Бену, - спасибо, чувак.

- Спасибо, Бен.

- Что с ними теперь будет?

Я перевожу взгляд на школу. Люди в форме, с рациями и собаками помогают выбраться другим ученикам, школа оцеплена.

- Билл! Билл! Милый мой, Билли!

- Мама…

Я вижу, что к нам, в сопровождении двух полицейских, бежит мама Билла. Я вижу, как хрупкая фигура одноклассника покачивается, и, не успев и так полностью прийти в себя, Билл снова падает в обморок.

- Билл! Билл!

- Три, два, раз, - шепчу я,​ и Стен, не выдержав, бросается к Биллу и целует его. Мама Билла замирает на ходу, но я вижу, что она улыбается сквозь слезы.

Бен закатывает глаза.

- П-п-педики, - передразнивает он.

- С-с-тен? – шепчет Билл, открыв глаза.

- Билл, прости, я…

- З-з-заткнись, - и через секунду​ Билл притягивает к себе Стенли обратно.

Я смотрю на Ричи, и чувствую, что комок в горле растет, и готов меня поглотить. Я бросаюсь ему в объятия.

- Ричи! Ричи!

- Стенли!

Я вижу их родителей. По лужайке, от идеальности которой не осталось и следа, бежит отец Стена, на ходу роняя свою еврейскую шапочку, и глаза его, за круглыми очками, мокры от слез.

- Пап!

Стен отстраняется от Билла, но не выпускает его из своих объятий.

Отец Стена замирает возле матери Билла.

- Кажется, мы теперь будем дружить семьями, - произносит она, поднося руки ко рту, чтобы скрыть счастливую улыбку, и мистер Урис тоже улыбается…

- Ричи!

Я оборачиваюсь в другую сторону и вижу, что к нам бежит молодая женщина, в развевающемся пальто. Я только сейчас понимаю, что на дворе – декабрь, а я в одной рубашке, заляпанной кровью, но я не чувствую холода. Я чувствую тошноту и усталость. У меня кружится голова. За женщиной бежит солидного вида мужчина в песочном пальто, в шляпе и с чемоданчиком в руках.

Это родители Ричи.

- Мам!

Ричи бросается к женщине в объятия, она плачет, он плачет, мужчина в пальто обнимает их всех вместе, и тоже плачет…

- А где твоя мама? – тихо-тихо спрашивает Бен, подходя ко мне.

- Сегодня пятница? Тогда на мани…

- Эдди?

Мое сердце екает, пропускает разряд, и я замечаю ее. Я вижу свою маму, она как всегда идеальна – укладка, шуба, красные губы. Она бежит ко мне на высоченных каблуках, и я не могу сдержать слез.

- Эдди, мальчик мой, Эдди… Я здесь, все хорошо… Как только я узнала… Я примчалась к тебе… Прямо из салона…

Я плачу на ее плече, а Бен улыбается. Я вижу, как паникующие школьники начинают звонить своим родителям, они кричат, ничего не понимают.

- Как… Как вы здесь…? – спрашивает Ричи. Мама обнимает меня, гладит по волосам, а я смотрю на Ричи и ловлю каждое его слово.

- Твой одноклассник позвонил нам. Он написал статью в газету, Ричи, и позвонил в ФБР. А мы с твоим отцом отдали те наркотики, что я нашла у тебя, на анализ. Эти законы они теперь не обойдут никакими деньгами.

- Мам, мам…

- Здравствуйте, миссис. Я парень Ричи, - говорю я, и моя мама треплет меня по волосам облупленными ногтями, - мам, прости…

- Главное, что ты жив. Кажется, тут все разбились по парочкам… - смех моей матери подхватывает мама Ричи…

Мы живы, Господи, мы живы.

Теперь все закончилось.

И тут…

Я вижу, как открывается школьная дверь. В сопровождении полиции выходят мой отец, отец Билла, мать Стенли и мисс Голайтли. Мама Стенли сохраняет невозмутимый вид даже в такой ситуации, она шествует словно по красной дорожке. На лужайке повисает такая тишина, что даже собаки сглатывают свой лай. Я отхожу от матери к Ричи, он берет меня за руку. Билла обнимает его мама, а Стен стоит, уперевшись носом в волосы Билла, а его отец гладит его по плечу.

Моего отца арестовали. Их всех. Их ведут в наручниках, по школьной тропе, под взглядами сотен учеников.

Мое сердце ликует. Наконец-то это все закончилось. Наконец-то…

- Всего доброго, папочка, - кричу я, - я буду очень по тебе скучать!

Я показываю ему средний палец, даже не думая, что обо мне скажут. Мои ноги ватные, коленки дрожат, кровь засохла на лице корками.

- Я по тебе тоже, сынок, - улыбается и кричит мой отец и тут…

Он делает такое быстрое движение рукой,​ что я не успеваю ничего сообразить. Как и никто вокруг, даже полицейские.

По всему пансионату разносится звук от выстрела. А потом – крики десятков и десятков голосов. Моего отца скручивают… Я слышу, как кричит моя мать и Стенли.

- Эдди!

Я смотрю на свою рубашку, она залита кровью.

Не моей.

Ричи прикрыл меня собой от выстрела моего отца. Он упал без чувств.

​

А я… Я даже не кричу.

​

Комментарий к K

Сегодня без моих комментариев.

А эпилог завтра.

Простите.

========== P.S. I love you, Eddie ==========

One Direction — Little Things

Я выхожу на свежий воздух и на минуту прикрываю глаза. Дождь закончился, вечерний воздух приятно бодрит после долгого и нервного сидения в мрачном помещении. Я слушаю шум города, и он наполняет меня, проходит сквозь меня. Я слышу шум от колес машин по мокрому асфальту, крики детей, смех парочек и улыбаюсь. К вечеру стало прохладно, и я надеваю куртку, осторожно, чтобы не задеть повязку на левом запястье. Плечо еще ноет, когда я поднимаю руки, и я чувствую себя так, словно мне уже за сорок, и у меня на погоду ломит кости. Напротив меня через дорогу красными огнями переливается вывеска магазина цветов. Я оглядываюсь по сторонам и замечаю его в десяти метрах от меня. Он стоит ко мне спиной и отчаянно трясет рукой.

— Эй, Эдс, — окликаю я его, — ты как? Ты так быстро выскочил, я даже расплатиться не успел.

Я подхожу к нему, он оборачивается. Я вижу в уголках его глаз слезы.

— Больно было?

— Пустяки. Просто Бен прислал фотку, а там интернет не ловит…

— Покажи фотку, — мои губы растягиваются в улыбке.

— Ричи, отвали. Да, да, это чертовски больно! — он трясет перед моим лицом забинтованным запястьем.

— Пройдет, — я наклоняюсь и осторожно целую его в уголок глаза, где от улыбки обычно разбегались маленькие лучики морщин. Он постарел раньше нас всех, когда на протяжении нескольких месяцев каждый день приходил ко мне в больницу, где я то умирал, то воскресал. Я осторожно перехватываю его слезу губами. Эдди шутливо отталкивает меня.

— Ну, не здесь же, — смеется он, но потом сам прижимается ко мне еще ближе.

Я в ответ ерошу его волосы, и моя рука теперь больше не утопает в лаке для волос.

— Ну что, осталось купить цветы? Я что-то нервничаю, — говорит Эдди, почесывая шею. Я вижу один след от моих губ чуть ниже его уха и вспоминаю прошлую ночь.

— Я как будто с твоими родителями иду знакомиться, — Эдди подает мне руку и мы переходим дорогу, — кстати, твоя мама что-нибудь тебе сказала?..

— Только чтобы в следующий раз ты орал потише, потому что с утра ей надо на работу. Как и нам на уроки. Она подумала, что я тебя убиваю.

— Прости. Я вчера что-то разошелся. Все думал о сегодняшнем дне…

Мы заходим в цветочный магазин и долго выбираем цветы. Эдди хочет белые розы, и в итоге я ему уступаю. Он покупает целую охапку, и расплачивается деньгами, которые заработал от продажи некоторой своей техники.

— Теперь я такой же нищеброд, как и ты, — смеется Эдди.

После того, как его отца и других родителей посадили, все деньги у их семьи изъяли, и Эдди с его мамой пришлось переехать в дом попроще. Иначе говоря, они сняли домик возле нашего, и теперь мы с Эдди не только пара, но и соседи. Правда, большую часть времени он живет у нас.

— Я думала, у меня будет только один сын, а оказалось, что целых два!

Моя мама подмигивала мне каждое утро и торопила нас с Эдди в школу.

Мы выходим из магазина и садимся в автобус. Теперь только общественный транспорт взамен частного самолета, но Эдди не особо переживает. Всю дорогу мы молчим, слушаем через одни наушники надвоих One Direction, и я искренне не могу понять, откуда у Эдди такой мерзкий музыкальный вкус, на что он говорит, что я просто ревную его к Гарри Стайлсу.

— Мое сердце занято только одним кудрявым, — говорит он и делает музыку громче. Я закатываю глаза.

Когда мы приезжаем, Эдди еле выходит из автобуса, прижимая к груди цветы. Его правая рука в моей левой, и мой бинт трется об его.

Мы проходим несколько метров от остановки и замираем возле ворот городского кладбища. Эдди нерешительно мнется.

— Я так боялся, что буду приходить сюда к тебе, — тихо говорит он, — просто сердце останавливалось.

— Тебе так просто от меня не отделаться, — я смеюсь, но горло при его словах сдавливает.

Пуля попала в грудь, прошла в паре сантиметров от сердца. Эдди сказал, что в эту же минуту почувствовал, как его сердце остановилось. Я потерял так много крови, что врачи думали, что меня уже не спасти. Мне задело плечевой нерв, и поэтому до сих пор, спустя пять месяцев, мне тяжело резко поднимать руки. Иногда я этим пользуюсь в корыстных целях.

Меня выписали из больницы всего месяц назад, и за это время жизнь успела прийти в норму. Теперь мы учимся вместе с Эдди в одной школе, он больше не богатый мажор, а самый любящий и нежный человек. Хотя я это и так знал.

За нашими спинами скрипят ворота. Вечер уже достиг своего развития, и в этот час на кладбище почти никого. Мы находим нужную могилу, и я чувствую, как глаза начинают жечь слезы. Я снимаю очки и тру глаза пальцами. Да, я снова в очках, это была прихоть Эдди. Он говорит, что ему очень нравится снимать с меня очки перед тем как поцеловать.

Эдди сжимает мою руку.

— Прости, — снова говорит он, и я просто киваю.

— Думаю, ей бы понравились эти цветы.

Эдди осторожно кладет их на землю. Я смотрю на фотографию Вероники и почему-то мне кажется, что она улыбается мне.

— Мне жаль, что я… Тогда…

— Не надо, — я обрываю его, — ты ничего не знал.

— Ричи, я не говорил тебе, но… — Эдди смотрит мне в глаза, — те деньги… С моего счета… Их не забрала полиция.

— Почему же мы сюда приехали не с личным водителем? — я пытаюсь отвлечься на шутки, но не могу. Горло дерет как при ангине, я лишь сильнее сжимаю пальцы Эдди, оставляя на его белой нежной тонкой коже следы от своих ногтей.

— Я пожертвовал их. В фонд по борьбе со СПИДом.

— Ох…

Я выдыхаю и, наконец, даю волю слезам. Я опускаюсь на изгородь, которой обнесена могила, и Эдди садится рядом. Я смотрю только на портрет Вероники и мое сердце колет огромной иглой.

— Будешь? — я вижу, что Эдди достает из рюкзака две бутылки пива, — твое любимое, за два доллара. На другое у меня теперь нет денег.

Я смеюсь сквозь слезы и беру протянутую бутылку.

— За Веронику, — говорит Эдди, делая глоток, — господи, какая гадость. Если я и скучаю по богатой жизни, то только по возможности пить дорогое вино.

— Это было наше с ней любимое, — я тоже отпиваю, и чувствую, что слезы текут прямо в горло, — спасибо. За… Деньги. Мне жаль, что я не успел вас познакомить.

— Мне тоже жаль, Ричи.

Мы молча пьем, сидя на кладбище, небо над нами — серо-розовое, а воздух такой тонкий и легкий, что хочется его выпить.

— Рич… Послушай… Я хочу со следующего учебного года пойти в театральную студию… Думаешь, у меня получится? — Эдди оборачивается на меня. Его губы влажные от пива, мне так хочется его поцеловать…

— Да, да конечно! Эдди, конечно, у тебя получится!

— Думаю, действительно стать актером в будущем. Не пропадать же даром моим актерским замашкам…

— Только не скидывай никого с лестницы больше, умоляю, — я прячу смешок в бутылку.

— Ну, а ты, Ричи? Что ты будешь делать?

— Сегодня ночью? Спать с тобой, а там как пойдет…

— Я про будущее, идиот, — Эдди закатывает глаза.

— Не знаю. Возможно, напишу книгу… Только хватит с меня разных конкурсов на гранты. А ты обязательно поступай, — я глажу его по плечу, — у тебя обязательно получится.

— Конечно, таким актёром как мой отец мне не стать… — Эдди тяжко выдыхает и смотрит на небо, — до сих пор не могу поверить, что он… Что ты…

— Что о нем слышно?

— Им дали пожизненное. Надеюсь, он сдохнет раньше, чем выйдет на свободу, — Эдди переворачивает бутылку и льет пиво на землю, — не могу это пить, прости.

— Все хорошо, Эдс.

— Вот на черта тебе надо было лезть под пули?! На черта?! Я там чуть сам не сдох! — когда Эдди начинает злиться, мне заткнуть его рот поцелуем. Ну, или не только…

— Потому что ты спас меня там, в подвале, помнишь? Когда говорил все это… Это дало мне силы выжить. Ты спас меня, а я тебя.

— Это не секс, Ричи, где надо меняться местами, это чертова жизнь, которой, обещай, ты никогда больше не будешь рисковать! — Эдди машет руками у меня перед лицом.

— Ты когда злишься, еще больше мне нравишься.

— Прекрати! Я серьезно!

— И я, — я смеюсь, — Эдди, все хорошо. Правда. Я люблю тебя.

— Сегодня ночью с заставлю тебя стонать за то, что ты смеешься надо мной, — говорит Эдди, закатывая глаза.

— Надеюсь, тебя в твоей театральной школе тоже научат стонать нормально, а не так, будто ты задыхаешься.

— Чувак, я реально задыхаюсь! У меня гребанная астма!

Мы смеёмся, мой смех переплетается с его смехом, проникает в него, входит в него и замирает внутри.

Я отставляю бутылку.

— Спокойствие, мистер Каспбрак, иначе мне придется делать вам искусственное дыхание.

— Не называй меня так, — Эдди шлепает меня по руке, — ненавижу, что мне придется всю жизнь носить его фамилию…

И тут я смотрю на Эдди. На наши повязки на руках, скрывающие парные татуировки. У него Р+Э, а у меня Э+Р, потому что мы всегда будет на первом месте друг у друга. Я смотрю на его родинки на шее, длинные ресницы, детские черты лица, но такие взрослые, мудрые глаза…

— Ты можешь взять мою.

-…когда я стану актёром, я возьму себе псевдоним, клянусь, я… Что?

— Ты можешь взять мою фамилию, — повторяю я, и это говорит моя любовь во мне.

— Ты… Хочешь типа… Чтобы твои родители меня усыновили? Боюсь, я не смогу трахаться с братом, да и моя мать…

Я вижу, Эдди пытается шутить, но в его глазах слезы. Он сжимает мою руку.

— Нет, Эдди. Ты можешь взять мою фамилию, — я чувствую тепло улыбки на губах. Я снова отпиваю пиво. Где-то я слышу голос Вероники: «Главное — будь счастлив».

— Ты мне… Предложение что ли делаешь? На кладбище?

— Что смущает тебя в этом больше всего? — я вижу, как Эдди переплетает своим пальцы с моими, и мое сердце будто в шелк обернули, — у тебя есть еще три года передумать…

— Как сказал бы Стен: святое дерьмо… — говорит Эдди перед тем как полез за ингалятором.

Я перевожу взгляд с Эдди на портрет Вероники и, мне кажется, она улыбается еще шире. Я лезу во внутренний карман куртки и достаю то кольцо, которое она когда-то украла для меня. Возможно, она думала, что когда-нибудь я верну ей его… На её палец. Но… Она была бы не против. Я знаю.

«Спасибо, Ви», — мысленно говорю я, и протягиваю ладонь с кольцом Эдди.

Он смотрит на меня такими большими глазами, в которых отражается вся моя жизнь.

— Что это? Что это, Ричи?

— Это самое дорогое, что осталось у меня от Вероники. Она бы хотела, чтобы я был счастлив вместе с самым лучшим человеком, который будет меня достоин. Уверена, она была бы счастлива за нас. И… Пусть хотя бы так мне удастся вам познакомить.

Я протягиваю Эдди кольцо. Он смотрит на меня своими огромными карими глазами, в которых плещутся слезы, самые красивые слезы, потому что они — от счастья. Он накрывает мою ладонь своей, и по моему телу разливается сладкое тепло.

— Никогда не думал, что скажу это, Ричи… — он улыбается со слезами на ресницах, — но я согласен.

Несколько лет спустя.

Звонок телефона выводит меня из собственных мыслей.

— Алло, да? Слушаю? А, Стенли, привет! Нет, нет, не отвлекаешь. Да, да, я получил ваше приглашение, это такая честь, стать крестным отцом… Как там Билл? Как малышка Рут? Билл точно сможет вырваться в начале учебного года? Да, хорошо. Да, я забронировал столик, если что, Бен напишет разгромную статью… Стен, Стен, погоди минуту, у меня вторая линия.

Я переключаюсь.

— Ричард Тозиер слушает.

— Мистер Тозиер, это я, Марк Виковски.

— А, добрый день, Марк. Что-то случилось?

Когда мне звонил мой менеджер, это означало только одно: грандиозные новости.

— Ваша последняя книга… Я только что получил предложение на продажу прав для экранизации! Режиссёром хочет выступить сам…

— Это прекрасно. Давайте обсудим все завтра? Я сейчас очень тороплюсь, — я прижимаю телефон ухом к плечу, беру ключи от машины, выключаю компьютер.

— Да, да, конечно… Он спрашивает, есть ли у Вас уже кто-то на примете из актеров для главной роли?

Я потягиваюсь, встаю из кресла. За окном — прекрасная осенняя погода, сентябрь только родился… А на выходных меня ждет встреча с друзьями моей молодости…

— Мистер Тозиер? — менеджер откашливается, — Вы тут? У Вас есть кто-то на примете? Режиссер хочет видеть на эту роль Джека Грейзера, но готов рассмотреть все Ваши варианты…

Я смотрю на свое запястье.

— Конечно, Марк. Передай ему, что на эту роль я вижу только своего супруга.

КОНЕЦ.

Комментарий к P.S. I love you, Eddie

простите за хэппи энд, но он был задуман заранее, я просто хотела вас немного помучать :)

сюда не влезут все мои слова благодарности, но знайте: без вас всех этой работы бы не было

обнимаю каждого

я люблю вас!

спасибо, что это было и было так

========== P.P.S. Good boy ==========

— Ричи, ты уверен, что твои родители сегодня поздно вернутся? Мне бы не хотелось, чтобы они нас застукали…

— Они сегодня на спектакле, а потом — в ресторан. Дом только наш.

— Ричи, а твое плечо?..

— Когда плечо было важным органом в этом деле? — я затыкаю Эдди рот поцелуем. Мои руки в его волосах, его руки — в задних карманах моих джинсов.

— Тебя выписали всего месяц назад и вроде как предписали воздержание…

— Вот именно. Я четыре месяца овощем пролежал в больнице, а потом еще месяц каждую ночь спал рядом с тобой и умирал от желания… Эдди, не дай мне умереть от нехватки тебя, — шепчу я разгоряченным голосом ему прямо в ухо. Я знаю, как на него это действует, о да, я знаю.

— Ричи…

— Замолчи. Или я заткну тебе рот чем-нибудь другим.

У меня у самого от этих слов волна мурашек пробегает по животу вниз, прямо в джинсы, и остается там, облепляя мой член. Я тяну Эдди за собой на кровать.

— Ричи…

— Эдс…

— Я хочу… Очень хочу… Как же я хочу… — Эдди почти задыхается, я провожу языком по его горячей шее, ищу в его кармане ингалятор, но мои шаловливые пальцы натыкаются на кое-что другое через ткань джинсов. Я слегка сжимаю.

— Ричи, это не ингалятор…

— Я знаю, но его тоже можно взять в рот.

— Ричи… — он дышит так тяжело, мои пальцы уже расстегивают пуговицы на его рубашке. Он не сопротивляется. Моя голова кружится, когда Эдди перестает изображать из себя недотрогу, и берет дело в свои руки и губы. Он хаотично целует меня в шею, начиная с самого уязвимого места за ухом, и спускается ниже, оставляя влажные следы на моей коже…

Его пальцы на моей груди, он спускается губами все ниже, я приподнимаюсь на локтях, и Эдди снимает с меня футболку. Он припадает губами к моей груди. Исследуя каждый сантиметр моей кожи, он слегка кусается, подчиняет себе. Тут Эдди останавливается. Он берет меня за волосы, которые за время в больнице отросли еще больше, и слегка наматывает себе на руку. Я закатываю глаза от удовольствия.

— Что ты хочешь, Ричи?.. — спрашивает он, — что мне сделать?..

— Хочу, чтобы ты кричал мое имя, — шепчу я, и моя рука расстегивает молнию на его джинсах.

— Тогда заставь меня это сделать.

И я заставляю его. Я так соскучился по его телу. По его коже с медовым привкусом, которая покрывается мурашками в моменты оргазма, по его родинкам, рукам, напрягающемуся животу…

Я готов подчиняться Эдди, но сегодня он играет по моим правилам. Я шарю рукой на кровати и нахожу свой школьный галстук, который так и не убрал в шкаф после уроков. Эдди слегка улыбается, приподнявшись на локтях. Я снимаю с него рубашку. Эдди берет у меня конец галстука, с невинным видом теребит его в пальцах.

— Это то, о чем я думаю?..

— Вы теперь на моей территории, мистер Каспбрак. Вам придется подчиниться.

— Ох, это звучит так жестоко…

— Будешь задыхаться сегодня не из-за астмы, — шепчу я.

Эдди надевает галстук прямо на голое тело, ткань пропахла моими духами и теперь смешалась с запахом Эдди. Я беру конец галстука в руку.

— Работайте, мистер Каспбрак. И, может быть, потом я Вас вознагражу.

То, что Эдди вытворяет своими губами — невозможно описать. Я тяну его за галстук, направляя и задавая темп, и он понимает меня с полуслова. Его губы такие красные и воспаленные, я сдерживаюсь из последних сил, я зарываюсь пальцами в его волосы.

Да, это именно то, о чем я мечтал в больнице.

Мне кажется, что где-то внизу хлопнула дверь, но я отгоняю от себя эти мысли.

— Эдс… — я цежу его имя сквозь зубы, потому что с каждой секундой, когда он показывает свое невероятное мастерство умения дышать не только без ингалятора, но и с набитым ртом, мне хочется прекратить это.

Мне хочется, чтобы по его губам текло не вино.

Я тяну его за галстук, заставляя прекратить.

— Моя очередь издеваться, — шепчу я, — ты будешь орать, Эдди.

— Заставь.

И я заставляю. Так заставляю, что Эдди уже не может сдерживать тихие стоны, которые рвутся из его груди. Я тяну его за галстук, потому что это единственный предмет одежды на нем. Его стоны настолько громкие, что мне закладывает уши.

Его бедра уже все в следах от моих ногтей.

В этой животной страсти, в которой мы сливаемся, вырывается вся наша боль, страх, то, что мы пережили с помощью нашей любви. Эта страсть закрывает глаза, туманит мозг.

Я проникаю в Эдди физически так же, как он проник в меня морально — сильно, смело, резко. Я заполняю и наполняю собой, и только собой. Мы друг у друга — первая и единственная любовь. В этот секс, дикий, сумасшедший, я вкладываю все свое чувство, всю свою тоску по нему и нашей близости за эти месяцы,

Его бедра так идеально подходят моим ладоням.

Моя рука скользит по его груди, подбирается к самой шее и берет за горло.

— Ричи… Ричи… — шепчет он, облизывая губы.

— Еще, Эдди…

Я делаю еще два таких резких движения, прижимая его к себе еще ближе, что Эдди кричит в голос. Он кричит мое имя.

— РИЧИ! Не останавливайся, прошу тебя… Еще…

Я касаюсь пальцами его губ. Они такие опухшие, горячие, влажные, приоткрытые…

Его губы — моя слабость. Я исследую их, верхнюю, нижнюю, опять верхнюю. Они такие красивые… Одна рука моя остается на его губах, Эдди касается языком моих пальцев, облизывает их, целует каждую черточку.

Другая спускается по его груди, животу, я провожу пальцем дорожку к его члену, и Эдди вздрагивает.

— Ричи, Ричи, Ричи…

— Громче, — командую я; я хочу утонуть в его криках.

Мои пальцы спускаются еще ниже, плотно обхватывают у основания.

Ресницы Эдди трепещут как крылья бабочки. Я начинаю двигать рукой. Мои пальцы так приятно скользят по нему… Я так скучал… Эдди, как же я скучал…

— Ричи!

— Да, вот так, вот так… Хороший мальчик… — шепчу я, одной рукой водя ему по губам, а другой — по напряженным венам.

Мои движения убыстряются, я утыкаюсь Эдди в шею, его кожа поглощает мои стоны. Мои губы впечатываются в нежный лоскут кожи, завтра здесь будет яркий засос, но мне все равно.

Я помогаю Эдди закончить первым, а потом уже сам.

— Ричи! Ричи! Ричи!

Его крики перемешались со стонами, они такие сладкие, что я готов выпить их. Я еще не убираю руку с его члена; его пульсация передается мне в ладонь, я медленно прекращаю движения…

Меня бьет крупная дрожь. Голова идет кругом. Моя рука такая липкая, но это приятнее, чем трогать гель на волосах Эдди.

Я касаюсь пальцами своих губ. Это пьянит сильнее любого вина.

— Ты… Такой вкусный…

Я касаюсь этой же рукой уже губ Эдди, и он целует кончики моих пальцев.

Я готов кончить еще раз, но я просто разворачиваю Эдди к себе лицом и целую его.

— Твой крик — лучший звук, — я провожу языком по его губе. Эдди без сил отвечает на мой поцелуй, я вижу, как он тяжело дышит, — ингалятор подать?

— Если только снова этот, — он слегка пальцами касается моего члена, и я смеюсь, — Он тоже… Знаешь ли… Второе дыхание открывает.

— Я люблю тебя, Эдди.

— Я люблю тебя, Ричи.

Мы еще какое-то время нежимся в кровати, восстанавливая дыхание. Воспоминания о его криках-стонах будоражат меня до мурашечной кожи.

Потом я все-таки встаю, и кое-как иду в ванну. На мне только полотенце, и я чувствую себя так, словно заново родился…

И тут я вижу ее. Моя мама сидит на диване в гостиной, а отец, судя по звукам, моет посуду на кухне. Я чувствую, что начинаю сгорать со стыда.

— А, Ричи, — она приподнимает очки на лоб, смотрит на меня с улыбкой поверх книги, — а мы решили не ходить в ресторан…

— П-п-понятно, — произношу я, заикаясь, как Билл, — я в общем… Это… Мы… Там… Уроки… Делали…

— Ага. Я поняла, — она снова надевает очки, подгибает под себя ноги, чтобы было удобнее читать, — Когда оденешься… Можешь помочь отцу домыть посуду. Он там смотрит телевизор… Очень громко. А Эдди… Пусть отдыхает. Кажется, ты слишком загонял его с уроками. Там, кстати, есть пицца. Вы наверняка проголодались… — она подмигивает мне смеющимися глазами и снова возвращается к книге, а я понимаю, что у меня — самые лучшие родители и самый лучший парень. Я счастлив.

— Да, мам, мы очень голодные.