Благоуханность. Воспоминания парфюмера. [Константин Михайлович Веригин] (fb2) читать постранично, страница - 3

class="book">Воспоминание о субботе — последнем дне недели — связано для нас с воспоминаниями об обязательной и неизбежной ванне.

Впрочем, мы, не любившие мыться по кусочкам, с радостью думали о предстоящем купанье, о горячей воде, о брызгах и веселье.

В Ялте, где наша семья нередко проводила лето, наша ванная комната была небольшая и частью облицованная сосной, отчего дух в ней был приятный и немного смолистый. Во время теплых ванн впечатление душистости еще увеличивалось оттого, что печку, согревавшую воду, топили также сосновыми дровами, легко воспламеняющимися и дающими большой жар. К тому же в воду добавляли сосновый экстракт, придававший ей мягкость, душистость и приятный цвет.

Озонирующую благоуханность этого экстракта можно сравнить только с запахом хорошей лаванды, более знакомой в Западной Европе.

Мы очень любили следить, как экстракт погружался в воду, растворялся в ней и из нее вдруг поднималась живительная струя аромата, и вся вода меняла цвет, принимая флюоресцирующий оттенок.

Но и до этого любил я забежать в ванную комнату, послушать музыку капель только что встроенного душа и всей моей грудью надышаться влажными испарениями воды. Раздевались мы в соседней комнате, затем перебегали в ванную и погружались в теплую воду.

Прошли годы, я познал многие радости жизни, неведомые мне в детстве, но и теперь считаю этот миг погружения в теплую и мягкую воду одним из наибольших моих удовольствий. И такое чувство спокойствия, довольства наполняет меня, такой отдых чувствую я во всем теле, такую ясность в мыслях и мир в сердце, что хочется как можно дольше продлить этот миг отдохновения от всех волнений жизни.

Тогда же, в детстве, очарование это длилось недолго: слишком много было в нас энергии, потребности двигаться, шалить — и мы развлекались и плавающими игрушками, и губками, и мочалками, и мыльной пеной. Час ванны пролетал, как минута, и мы не хотели выходить из воды, желая продлить удовольствие.

Миша очень любил купаться и шалил в воде не меньше меня. Смуглый и румяный, с веселыми глазами и белыми, яркими зубами, он весь светился милой шаловливостью. Как и я, он очень любил большие, мягкие губки и душистое розовое земляничное мыло или еще глицериновое, прозрачное.

Но оба мы относились с презрением к резиновым губкам, начинавшим входить в обиход. Нам не нравился их запах, мы считали, что такими губками нельзя прикасаться к лицу. Впрочем, и хорошее мыло, которое мы любили, казалось нам не приспособленным для лица, и мы энергично протестовали, когда нам намыливали наши мордочки.

Любили мы очень запах распаренной мочалки, но нисколько не ценили ее прикосновения. Впоследствии, когда я познакомился с настоящей русской баней, этот "мочальный" дух сразу же воскрес в моей памяти; но в бане был целый ряд чудесных благоуханий, которые так близки и родны всем истинно русским людям.

Хорошая, здоровая истома охватывала нас после ванны. Обед проходил быстро и как бы слегка в тумане. Ложились мы покорно, без шалостей и игры, и сон нисходил на нас мгновенно, лишь только наши головы касались подушек. Трудовая неделя на этом для нас заканчивалась.

К. М. Веригин. Благоуханность. Воспоминания парфюмера.

Утро. Столовая.

В столовой нашей дух был благородно строг,

Как на гербах ее златой единорог...

Утpo начиналось для нас в восемь часов, когда нас поднимали, заставляли умываться и одеваться и затем приводили в столовую к так называемому утреннему кофе. Садились мы впятером: мой брат Миша и я с гувернанткой-француженкой да сестра Ольга, совсем еще крошка, со своей бонной Людмилой Михайловной Тарновской.

Людмила Михайловна, или Мила, как мы ее называли, была верной и давнишней воспитательницей нашей семьи. Она перешла к нам от наших двоюродных братьев Веригиных, которые были значительно старше нас и которых она тоже воспитала. Мы ее очень любили, хотя она нередко ворчала на нас за наши шумные игры; но зато не было более нежной и долготерпеливой сиделки во время наших многочисленных детских болезней.

Столовая была большая и довольно темная, несмотря на широкие застекленные двери, выходившие на чудесную террасу. Вся обстановка столовой была из темного дуба, и большие стулья, которые мы, дети, с трудом сдвигали с места, были обтянуты темной кожей с золотыми гербами на спинках. Вне часов еды в ней стоял особый, строгий, еле уловимый запах кожи и дуба, т.е. почти основы хорошего шипра.

При входе в столовую утром нас охватывал вкуснейший аромат горячего кофе — смесь мокко с