Трое суток, включая дорогу [Леонид Семёнович Словин] (fb2) читать онлайн

Леонид Словин Трое суток, включая дорогу

(Расследует Денисов № 14)

— Иди к той стюардессе, Денис! К черной! — оперуполномоченный аэропорта кивнул на бортпроводницу у последнего трапа — Она видит, что ты со мной!

Одна из стюардесс — не первой молодости, с ненатурально черной, воронова крыла, копной волос — глянула в это время в их сторону.

Рейс Москва — Бухара, с которым Денисов должен был лететь, в последнюю минуту отменили, шла посадка в аэробус на Ташкент.

— Больше, к сожалению, ничего не могу для тебя сделать. Много желающих улететь..

Они стояли в нескольких метрах от широкофюзеляжного Ил-86. Бортпроводницы — по одной у трапа — быстро проверяли билеты.

— Удачи! — стараясь перекрыть гул очередной шедшей на посадку машины, крикнул оперуполномоченный порта.

Денисов направился к хвостовому трапу. Очередь, не задерживаясь, ползла наверх Снова было тихо. Только в поднятом высоко чреве аэробуса звучала негромкая мелодия. Там не переставая крутили выступление знаменитого ВИА.

— Уголовный розыск? — Глаза крашеной бортпроводницы сразу все поняли.

Денисов показал билет: в последнюю минуту он все же успел пройти регистрацию.

— Транспортная милиция. Места не нашлось. Но обязательно нужно улететь. Командировка.

Бортпроводница вызвала кого-то по рации. Затем, не глядя, оторвала контроль.

— Проходите.

Места быстро заполнялись. Свободное кресло оказалось в последнем ряду, у окна. Денисов сел, сложил куртку на коленях. Спортивную сумку забросил на стеллаж при входе.

Посадка закончилась, но в самолете ничего не происходило. Табло «ПРИСТЕГНУТЬ РЕМНИ» не зажглось. Сидели молча.

— Туман. — Сосед показал на иллюминатор.

Пелена, недавно едва ощутимая, увеличилась Полоска на краю поля словно растаяла в молочной завесе Над соплом, у иллюминатора, текла невидимая струя тепла — воздух в ней точно плавился.

Денисов развернул куртку, в кармане лежал экземпляр «Отдельного поручения» следователя. Строчки были напечатаны тесно, через один интервал:

«…В ночь на 11 октября с.г. у 2-го пикета 11-го километра Московской ж.д. был обнаружен труп гр-на…»

Денисов пропустил несколько строчек — обстоятельства той ночи были слишком памятны:

«…в возрасте 27 лет, работавший администратором киностудии. Последний утром 10 октября авиарейсом № 691 возвратился в Моему из Бухары, где находился в составе съемочной группы…»

Денисов снова пробежал глазами задание, сунул бумагу в карман.

— Пить хотите?

Бортпроводница, к которой он подходил на трапе, держала в руке подносик со стаканами.

— Спасибо.

Он понял, что спал. Взглянул в иллюминатор. Все вокруг было фиолетовым. На краю горизонта, как кант, тянулась розовая холодная полоска.

«Разница во времени три часа, в Ташкент прилетим поздно…»

В какой-то момент машина словно оперлась на крыло, горизонт сразу ушел вверх. Потом все стало на место.

Пока он спал, успели набрать высоту; из двух табло салона светилось одно. —

«НЕ КУРИТЬ»

— В Ташкенте накрапывал дождь. Взлетные полосы источали тепло. Медленно оседал туман.

Ночных авиарейсов не было.

На площади к Денисову подошел владелец стоявшего у панели «Запорожца»:

— На автостанцию? Садитесь. У меня еще двое. Попутчики.

Доехали быстро. Автостанция «Ташкент» оказалась пустой, просторной. Почти все кассы еще работали.

— Ближайший рейс утром, — сообщила дежурная справочного бюро. — Завтра к вечеру будете в Бухаре.

— А самолетом?

— В командировку? — спросила дежурная. — Откуда?

— Я из Москвы.

Она объяснила.

— Лететь всего час. Но на два ближайших дня билеты проданы. Я знаю. Кроме того, туманы.

Существовал еще верный, гарантированный от погоды транспорт. Денисов записал телефон железнодорожного вокзала, нашел телефон-автомат.

— На Бухару? — Справочную было едва слышно. — В девятнадцать… По московскому…

— Билеты есть?

— Можете приезжать.

— Какой номер поезда?

— Шестьсот…

Денисов понял:

— Почтово-багажный? Сколько же в пути?

— Около суток…

Он вернулся на перрон, нашел диспетчера, представился.

— Есть автобус до Навои в двадцать два… — Диспетчер с любопытством взглянул на Денисова. — От Навои до Бухары рукой подать.

Денисов разговаривал с Бухарой за час с небольшим до скоропалительного отъезда в аэропорт.

— Есть новости… — передал Туйчиев, давний друг, старший оперуполномоченный уголовного розыска, выделенный для работы по убийству. — Погибшего видели с человеком, которого сейчас разыскиваем. С Бахти Гарангом! Они сидели в баре-«экспрессе» гостиницы… — Голос Туйчиева в трубке то исчезал, то появлялся снова — Накануне вылета в Москву погибший в номере не ночевал. Ушел с двумя сумками, в том числе с той, где лежали подотчетные суммы. Перед тем к нему в гости снова приходил Гаранг…

— Слушаю…

— После его ухода у горничной со стеллажа пропало платье. Заявления об этом пока нет. Платье дорогое, модное. Если нужно, могу узнать подробности.

— Ничего не предпринимайте.

— Ничего?

— Я перезвоню.

— У вас версия только на Бухару? — крикнул в трубку Туйчиев.

— Есть и вторая: перед гибелью он был в компании. Несколько женщин, мужчин… Что за человек Бахти Гаранг?

— Эмоционально глухой! «Гаранг» — по-узбекски «глухой». Хотя правильнее было бы «кук» — зеленый, незрелый. Фамилия его Истамов. Бахти Истамов…

По дороге в Навои трижды останавливались. Выходили дышать влажным холодным воздухом. Черная земля под ногами пахла незнакомо, пряно. День кончился. Один раз в Джизаке автобус притормозил рядом с такси: несколько пассажиров пересели — ехали куда-то в сторону от тракта.

На заднем сиденье освободились места, он сел. Засыпая, подумал:

«Через три дня соберется компания, в которой погибший провел последние часы. Если командировка в Бухару окончится без результата, к этому дню надо быть в Москве…» С отменой прямого рейса Москва — Бухара, на который он рассчитывал, дорога отбирала двое суток из трех.

Открыв глаза, Денисов увидел, что автобус стоит, в салоне зажгли свет и пассажиры вокруг смотрят в его сторону. Он взглянул в окно. На другой стороне шоссе, у обочины, приткнулся «Москвич». Рядом — в плаще, застегнутом на все пуговицы, в шляпе, в туфлях на каблуках — прохаживался невозмутимого вида, важный, невысокий человек — капитан Туйчиев.

— Поспать удалось? — спросил Туйчиев, когда Денисов, бросив на заднее сиденье сумку, уселся рядом, вытянул ноги.

— Не беспокойся. Есть что-нибудь новое?

Туйчиев уверенно тронул машину с места.

— Немного. Погибший администратор приехал за неделю до съемочной группы. Знакомых в городе не было, завтракал и ужинал в гостинице… Разнес по организациям письма, которые они заранее заготовили. «Просим выделить для съемок», «оказать содействие в съемках…» Директор картины Салтыкова показала мне их.

— Как установили, что погибшего в последнюю ночь перед вылетом не было в номере? Насколько это точно?

— В гостинице скандал по поводу пропавшего платья. Ты знаешь…

Тонкий голос Туйчиева гармонировал с его маленьким ртом, маленьким кукольным лицом. Однако под плащом, особенно в плечевом поясе, угадывались тренированные мускулы.

— …За волнениями обо всем забыли. Утром увидели: ключ от номера всю ночь пролежал в ящике.

— Мог у погибшего быть свой ключ?

— Вряд ли. Я интересовался. Кроме того, постель не примята. Как его характеризовали в Москве?

— По-разному. В юности переболел уголовной романтикой. В разводе. Живет одним днем. В то же время совестлив, добр. Писал стихи. Из тех, кто первым приходит на вокзал после того, как их поезд ушел…

— Здесь о нем примерно того же мнения. С этой съемочной группой недавно. Близко ни с кем не сошелся. Я допросил нескольких человек. В том числе директора картины.

— Бахти Гаранг мог знать, что у погибшего с собой подотчетные суммы?

— Вполне.

— А он что собой представляет?

Туйчиев подумал, сказал:

— В чем-то они похожи. Без царя в голове… Между прочим, тоже стихи писал. И довольно тонкие. Отец его и сейчас пишет.

— Погибший не мог ночь перед вылетом провести у Исматовых?

— Исключено. Гаранг и сам не ночевал дома. Сейчас поймешь. — Туйчиев плавно повел «Москвич» по кривой. — В тот вечер он был в ресторане «Зарафшан». Участвовал в драке. Столовым ножом ранил Лутфулло Закирова. После этого скрылся.

— Могли они лететь в Москву вдвоем?

Туйчиев не спешил с ответом, смотрел на дорогу.

Незаметно рассвело. Поля кончились, вдоль дороги начали появляться строения. Утро так и осталось туманным. По краям тротуаров тянулись сухие, ломкие на вид растения.

— Мог, конечно, — заговорил Туйчиев. — Сейчас вырисовываются новые обстоятельства драки в ресторане. — Лутфулло Закиров сам был с ножом, к тому же угрожал не только Истамову. Гарангу надо было явиться и все честно рассказать. Но он же «без царя в голове»! — Туйчиеву нравилось это выражение. — Тут ни в чем нельзя быть уверенным! Сейчас он здесь.

— В Бухаре?

— Его видели в Вабкенте, у родственников.

— По-твоему, я смогу с ним встретиться?

— Я сделал все, чтобы к вечеру он был в Бухаре.

— Бар, в котором видели погибшего вместе с Гарангом… — спросил Денисов. — Он в гостинице, где жил погибший?

— Да. Бар-«экспресс», так называется. С ними был Фавзи, фотограф.

— А что этот собой представляет?

— Пришлось с ним повозиться. В свое время.

— Кражи?

— Скупка краденого. Но с тех пор ничего такого не слышно. С него начнем. Сколько дней у тебя?

— Трое суток, включая дорогу. Завтра хотелось бы вернуться в Ташкент.

— Выходит, один день! Сегодняшний.

Через несколько минут они были в центре Старого города. Пыльные, без единого деревца улицы с безглазыми глухими стенами, с низкими, плотно пригнанными дверями окружили их. В одном месте Денисову бросились в глаза многочисленные купола из глины, похожие издали на груду сложенных для просушки пиал.

— Старые бани. Под каждым таким куполом своя температура. — Туйчиев свернул в тупичок, казавшийся шире других. — Им полторы тысячи лет.

Фавзи-фотограф был средних лет, худощавый. По землистому, казавшемуся застенчивым лицу блуждала рассеянная, отчасти виноватая улыбка; Денисов не мог найти ей объяснения.

— Человек этот приехал снимать фильм про калифа, мальчика и слона… — Фавзи вернул Денисову фотографию погибшего, замолчал, посчитав разъяснение исчерпывающим.

Потом он сходил в соседнюю комнату, взял чайник, отнес на кухню. Вернулся. На столе появились яблоки, миндаль с изюмом. Хозяин соблюдал закон гостеприимства.

— Мы спешим. — Поблагодарив, Туйчиев от угощения отказался.

— Не выпьете чая? — Фавзи встревожился. На время его рассеянная улыбка исчезла.

— В другой раз. Возьми стул, поговорим.

Фотограф выключил чайник на кухне, вернулся:

— Хоть миндаль попробуйте…

— На прошлой неделе вы сидели в баре. Втроем С вами был Бахти Гаранг. Помнишь?

Упоминание о Гаранге по какой-то причине было неприятно Фавзи.

— Кто он мне? — Фотограф двинул стулом. — У него свои дела. Я сам по себе!

— Как вы оказались вместе?

— Работа! Гостиница на обслуживании фотографии: банкеты, свадьбы. Иногда в бар захожу.

— Зашел и увидел Бахти с работником киностудии?

— Так и было.

— Потом?

— Гаранг позвал: «Дело есть» Я объясню. Раньше у меня здесь, — фотограф показал во двор, — кино снимали. Старый город… Всем интересно. А сейчас для съемок как раз дом нужен. С двориком.

— Дальше.

— Сначала поднялись к администратору в номер, на девятый. Ему что-то надо было взять или положить.

— Заходили к нему?

— На минуту. Потом сразу сюда.

— Тоже втроем?

— Вчетвером. Он пригласил еще оператора или режиссера. Не разбираюсь. Они здесь все посмотрели. — Фавзи снова показал руками. — И отказались. Режиссер, или кто он, сказал, что ищет дворик, в котором до него никто не снимал.

— Про кражу платья в гостинице ничего не слышал? — продолжал интересоваться Туйчиев.

— Нет. На каком этаже?

— На девятом. Там, где вы были.

— Туйчиев! — Фавзи взглянул укоризненно. — Со старым покончено. И давно.

— Гаранг заходил к тебе после драки в «Зарафшане»?

— Откуда?! — Фотограф снова воспользовался своей виноватой неискренней улыбкой.

— Гаранг случайно не в Вабкенте сейчас?

Фавзи промолчал. Туйчиев встал, прошел по комнате. Ему показалось, что фотографу следует еще раз напомнить правила хорошего тона:

— Учись говорить правду, Фавзи! Правдой добьешься своего, сказал мудрец! «Язык привыкает к тому, чему его учишь!»

Фавзи угрюмо молчал.

— Москвич этот ночевал у тебя перед отъездом?

— Нет.

— Что-нибудь оставлял?

— Ничего.

— Когда ты его видел в последний раз?

— В Старом городе? Девятого, в пятницу.

— Накануне вылета в Москву… Где именно?

— Здесь недалеко. У старых бань.

— Ты видел его с двумя сумками? С одной? Точно припомни.

Денисов не вмешивался в разговор.

Туйчиев делал все, как делал бы сам Денисов — в классической манере оперативного уполномоченного уголовного розыска.

— С двумя сумками… — Фавзи вздохнул. — Точно. Было уже темно, часов восемь.

Гостиница «Бухара» оказалась ультрасовременной — с барами, с чеканкой в вестибюле, с пунктом обмена валюты. Швейцар в униформе и тюбетейке открыл дверь, поздоровался.

Туйчиев проводил Денисова к дежурному администратору, представил. Оформление заняло несколько минут.

— Я буду жить в том же номере, что и погибший. — Денисов показал пропуск.

— Твоя кровать у окна, — Туйчиев знал все. — Угловая все еще за киностудией. На ней никто не спит. Лифт вон он! При спуске сначала поднимет на крышу, на обзорную площадку. Не удивляйся.

Денисов поднялся на девятый.

Здесь было шумно У невыключенного телевизора в холле несколько молоденьких горничных и дежурная по этажу громко выясняли отношения. Одна из горничных — нервная, в джинсах, в сапожках — быстро ходила по холлу.

«Потерпевшая, — решил он, — платье принадлежало ей!»

— Не нашлось платье? — спросил Денисов у дежурной.

Она не удивилась, подала ключ с громоздкой пластмассовой грушей на конце.

— Нет… Такое происшествие! Никогда не было! Направо, пожалуйста. Первая дверь.

Номер оказался небольшим — с балконом, с пыльной тяжелой мебелью. Ложе погибшего в углу было тщательно заправлено; на подушке небрежно лежал справочник телефонов — словно отсутствующий постоялец только что звонил или собирался звонить.

Денисов сменил туфли на кроссовки, бросил в шифоньер сумку, вышел из номера.

Горничные в номере продолжали шуметь. Навстречу на садовой тележке везли в номера чистое белье. У лифта ждали несколько человек, Денисов присоединился к ним, взглянул на часы: время, отведенное на командировку в Бухару, убывало с катастрофической быстротой.

Туйчиев сидел в маленьком баре-«экспрессе» с несколькими столиками и необычного вида, сверкающей никелем, кофеваркой.

— Я поднимался ко второму режиссеру, — сказал Туйчиев. — Никого нет. Вся съемочная группа на выезде.

— Есть возможность узнать о ней?

— Подъедем в парк Кирова, к воротам.

Парк Кирова примыкал к большому колхозному рынку. Проходившие по аллеям сворачивали к овощному и молочному павильонам. Впереди, за парком, виднелась крепостная стена.

— Нам туда!

Туйчиев оставил машину, быстро повел Денисова к древним городским воротам. С глиняными башенками по бокам, закрытые на громадный замок ворота казались ширмой, над которой вот-вот появятся персонажи кукольного зрелища.

— Летом старую Бухару запирали в девятнадцать ноль — ноль. — Туйчиев отыскивал что-то между тяжелыми досками ворот.

— А зимой?

— В зимнее время на час раньше! — Он нашел, что искал, — небольшую записку. — Пока снимают фильм, они оставляют здесь друг другу свои объявления, — Он прочитал: — «Ночная съемка в медресе Азиз-хана. Начало в 19 часов».

Они еще постояли, глядя на полуразрушенный, заросший высохшими колючками вал.

— Через эти ворота, — объяснил Туйчиев, — герой фильма — слоненок — войдет в Бухару. Познакомится с мальчиком, останется жить в его дворике. Режиссер-постановщик, — Туйчиев назвал фамилию, она ни о чем не говорила Денисову, — очень известный. Группа старается, чтобы получился отличный фильм.

— Считаешь, что администратор действительно искал дворик для съемки? — спросил Денисов.

— Похоже на то. Хотя это не входило в его функции.

Они обогнули крепостную стену, вышли к рынку. На «развале» у входа предлагали самое неожиданное — квасцы, булавки, частые деревянные гребни. Слепой в халате что-то быстро, невнятно бормотал вслед прохожим.

— О чем он? — спросил Денисов.

Туйчиев пожал плечами:

— Благожелательность бога в благословении родителей, а гнев в негодовании их.

— Коран?

— Может, шариат.

— А разница?

— Как тебе объяснить? Это как кодекс и комментарии к нему…

Остатки крепостного вала тянулись далеко, куда хватал глаз. Сохранившиеся куски стены казались обломками огромных зубов, торчащими из земли.

Туйчиев взглянул на часы:

— Пора. Работа, видимо, начнется вечером, когда я привезу Истамова. Встретимся на ночных съемках в медресе Азиз-хана.

— В медресе?.. — переспросил Денисов.

— В бывшем высшем духовном училище Абдулазизхана. Напротив медресе Улугбека. Любой покажет.

Выжженная солнцем глина тянулась по сторонам, цвет и фактура ее не менялись. Стояла осень, сухая, пыльная, с преобладанием пепельных и желтоватых тонов.

Несколько раз Денисов видел вблизи порталы медресе — с овальными нишами и относительно низкими; небольших размеров дверями, иногда отреставрированные, иногда обветшалые. Перед ними толпились туристы.

«Дворик Фавзи-фотографа не подошел режиссеру только потому, что в нем уже производились съемки, — Денисов думал о деле, на которое оставалось теперь менее суток. — А другие режиссеры почему-то выбирали этот дворик… — Он попробовал представить себе, чем руководствовались постановщики. — Улочка должна примыкать к широкой улице, чтобы по ней могла проехать студийная машина, дающая свет. А в случае с мальчиком и калифом еще и „слоновозка“…»

Девушка, торговавшая у гастронома лепешками, показала направление наиболее широких улиц Старого города — все они уводили в стороны. Несколько раз Денисов выходил к одному и тому же месту — подернутому сероватой пленкой квадратному водоему с кафе, с огромными вековыми деревьями вокруг — и поворачивал назад. С плоских крыш свисали концы опорных балок, нырял во дворы ствол тянувшегося поверху на столбах газопровода, трепыхались на проводах обрывки воздушных змеев, тряпок. Глина, глина… Через каждые несколько метров в выстоявших во многих землетрясениях стенах появлялась очередная дверь с непритязательным орнаментом, плотно пригнанная, с обязательным металлическим кольцом и накладкой, заменявшей звонок. Иногда на пороге виднелась истертая, прибитая гвоздями подкова.

«Каким образом работники съемочной группы и погибший выбирали дворик? — подумал Денисов. — Заходили в каждый дом?! Расспрашивали?»

В одном месте, в глубине небольшого сквера, виднелся навес, ряд низких столиков-дастарханов.

Денисов направился туда. Чайхана была полупустой. Из указанных в коротком меню блюд Денисов ни одного не знал.

— Что на второе? — спросил он у парня на раздаче.

Тот улыбнулся:

— Откуда?

— Москва. — Интонационная здешняя речь допускала такое.

Раздатчик снова улыбнулся. На стойке появилась лепешка, пиала разваренного в крупном золотистом горохе мяса. Денисову заварили еще чайник с зеленым чаем.

— Приятного аппетита!

Денисов присел за ближайший дастархан.

Время уходило.

Было, правда, слабое утешение переехав из Ташкента в Бухару, он отыграл один час — бухарское время разнилось с московским только на два часа.

За соседним дастарханом трое молодых милиционеров пили чай Они тоже поглядывали на часы: кого-то ждали.

Покончив с чаем, Денисов достал фотографию погибшего, показал стоявшему на раздаче парню. Тот вытер полотенцем руки, взял снимок, что-то сказал поварам у плиты. Они подошли, серьезно перекинулись несколькими словами.

— Знаете его? — спросил Денисов. — Он нужен мне.

Раздатчик кивнул на один из дастарханов.

— Всегда там садился… Подожди!

Он вышел из кухни, подошел к милиционерам, поговорил. Возвращая Денисову снимок, сказал:

— И они не знают. Раза два видели с экскурсоводом — Ходжиакбаром Муминовым. Ходжиакбара я тоже знаю.

— Где он живет?

— Улица Кирова. В Старом городе. — Раздатчик назвал номер. — Но днем нет. Вечером поздно. — Он смутился, заметив, что вовсе обкорнал фразу. — Когда экскурсия заканчивается, тогда…

Возле гостиницы Денисова обогнал автобус с молодыми датчанами, он понял это по флажку, болтавшемуся над кабиной. Из машины доносились голоса.

— Как со съемочной группой? — спросил Денисов у швейцара.

Тот поклонился учтиво приложил руку к груди.

— Съемочная группа не приезжала.

— Капитан Туйчиев?

— Капитан тоже не был.

Туристы занимали круглые, мелкие кресла, похожие на коньячные рюмки. Снизу, из валютного бара, донеслась музыка.

Денисов поднялся к себе на девятый За время его отсутствия там. ничего не изменилось. Рядом с расстроенным телевизором — он все время оставался включенным — молоденькие горничные обсуждали свое.

— Не нашли? — снова поинтересовался он у дежурной.

— Теперь уж все! — Она покачала головой. — Неделя прошла!

— Где оно лежало?

Стройная, в сапожках и джинсах девушка обернулась:

— В подсобке. Показать?

— Платье принадлежало вам?

— Вот именно: «принадлежало»!

Она провела Денисова по коридору. В одной из комнат, в углу, высился свежесколоченный, задернутый занавеской стеллаж.

— Здесь и лежало А я ненадолго спустилась на первый этаж. В бар. Выпить кофе…

В подсобке, как и во всей этой стороне коридора, пахло краской. Замка на двери не было.

— Тогда здесь тоже был ремонт?

— Девятого? Да. Но все рабочие ушли. Остались только проживающие на этаже и горничные.

— Работник киностудии в это время был у себя?

— Администратор? Он без меня пришел, я оставалась внизу, в баре. И вскоре ушел.

— Когда вы обнаружили пропажу?

— После его ухода.

— Он приходил один?

— Вдвоем. Второй наш, здешний. Красивый парень. Я его раньше часто видела на танцах и в ресторане.

— Истамов? Бахти Гаранг?

— Имя не знаю.

— Администратор и его гость были долго в номере?

— Не-ет! Местный, наш, ушел первым… Потом и администратор.

— Опишите, пожалуйста, пропавшее платье. Кому-нибудь из горничных оно подходит?

— По размеру? Никому! — У потерпевшей на глаза навернулись слезы. — Сестра прислала. Она в 1-м Доме моделей работает, в Москве. «Космическая тема.» Воротник фигурный, тарелкой, рукава от талии…

— Заявление написали?

— Не буду: мама против… — Она осторожно промокнула ресницы платком. — Если найдется, то и так найдется! Правда?

В номере Денисов достал будильник «Электроника», который всюду возил с собой, установил режим. Чтобы не разоспаться, в одежде, не снимая кроссовок, прилег на спинку поперек кровати. Дальше, за его головой, была кровать погибшего Денисов успел подумать о чем-то, связанном с ней, сразу уснул.

Через тридцать минут «Электроника» разбудила прерывистым несильным свистком. Когда, собравшись, он вышел в холл, девушки были еще на месте.

— Вы следователь? — спросила одна — со смуглым расстроенным лицом. Денисов еще раньше обратил на нее внимание: она не участвовала в разговоре — стирала пыль с подоконника.

— Хотите о чем-то спросить?

— Если такой случай… — За то время, пока он отсутствовал, горничная тщательно обдумала формулировку. — Девушка хотела купить цепочку. Деньги не отдала, но сказала: «Я покупаю!» При свидетелях… Стала крутить и сломала замочек. Должна она цепочку исправить, правда? Или деньги заплатить, а цепочку взять себе. Ведь так?

— Цепочка неисправная была, Махсар! — вмешалась горничная, у которой пропало платье.

— Сначала заплати, а потом ломай! — возразила Махсар. У обеих были одинаковые голоса и интонации. — Цепочка серебряная! Куда я с ней теперь!

— А ты проверь, чтобы исправная, потом предлагай!

— Исправная была, пока ты о стол не стукнула!

Горничные, понял Денисов, находились между собой в запутанных юридических отношениях.

— Кто знает, возвращался администратор в тот день снова в гостиницу? — спросил он.

Девушки прекратили спор. Махсар — владелица сломанной цепочки — сказала:

— Не возвращался. В тот день я долго здесь оставалась. Ушел и больше не был.

— Он при вас уходил? Сумки при нем были? Помните?

— Были.

— Две? Одна?

Горничная подумала.

— Две сумки.

Ночная съемка происходила в боковой части медресе, рядом со входом.

На двухметровой высоте над полом были проложены доски, по ним ступал артист, игравший мальчика. Внизу толпились работники съемочной группы. Чувствовалась нервозность. Снимать собирались с тележки снизу вверх — с видом на затейливый орнамент в нише под потолком.

Денисов огляделся: Туйчиева нигде не было.

— Я подаю реплику за калифа, — режиссер-постановщик, бородатый, русый, в наброшенном на плечи тулупе, в волчьей шапке, напоминал помора. — Внимание! «Слоненок придет к тебе домой этой ночью! Только не закрывай калитку! И не проспи! Слышишь, мальчик?»

Здесь же стояла директор картины Салтыкова, осанистая, крупная блондинка; Денисов узнал ее по описанию Туйчиева.

— Передайте, пожалуйста, директору, — Денисов протянул визитную карточку одному из рабочих, стоявшему у входа.

— Момент…

Денисов отошел во двор — мощеный, пустой, огражденный высокими стенами. В стенах помещались когда-то кельи учащихся медресе.

По двору гулял ветер. Над одной из башенок вверху белел месяц, плоский, похожий на стертый гривенник.

Вскоре подошла Салтыкова.

— Вы Денисов? Я директор картины.

Вечер был холодным. На Салтыковой была плоская меховая шапочка, брюки, крупной вязки свитер. Сверху наброшена еще меховая куртка.

— Как ужасно то, что произошло! Мы здесь сидим… — Она заговорила быстро, искренне: — Ничего не знаем, кроме своего кино! Как все случилось?

Денисов коротко повторил то, что Салтыкова знала; остальное до раскрытия преступления составляло следственную тайну.

Разговаривая, они сделали несколько шагов к выходу, остановились снаружи, на ступенях. Здесь было не так мрачно. Впереди, через дорогу, высилось светлое древнее медресе Улугбека.

— Больше ничего не известно, — закончил Денисов.

— Меня волнуют подотчетные суммы.

— За этим я и приехал.

— Вы долго здесь будете?

— Завтра я должен быть в Ташкенте.

У нее испортилось настроение.

— Он уезжал всего на три дня. Понимаете? Я была на съемках в пустыне… — Салтыкова принялась объяснять: — Меня здесь спрашивали в управлении: «Почему такая большая сумма на руках?» А что делать? Каждый день платежи! Ни кассы, ни сейфа! На честном слове да на голубом глазу…

— Где будет сниматься эпизод со слоненком? — спросил Денисов. — Я знаю, что вы искали дворик. И погибший тоже искал, ходил к Фавзи-фотографу…

— Ему хотелось творческой работы.

— Он нашел, что искал?

— Неизвестно. Если бы не эта трагедия… Кругом беда! Съемки по графику заканчиваются, а ничего не снято со слоном! Точнее, со слонихой. Дрессировщики предпочитают слоних — они более покладисты… И вообще! Туман видели? И так каждый день. Да еще провозились с верблюдами…

Каждый думал о своем.

Их прервали:

— Маха, угости сигареткой. — Маленькая, похожая на подростка девочка в кедах, с ножницами, с тетрадью подошла к Салтыковой. Скорее всего ей было просто интересно, с кем и о чем беседует директор картины.

Салтыкова вынула пачку «Стюардессы», она оказалась пустой, сунула назад, в карман куртки. Девочка взглянула на Денисова. Он покачал головой.

— Без сигарет остались. — Она пошла в павильон.

— Не дадут поговорить, — сказала Салтыкова. Пояснила: — «Маха» — это за мою шапочку…

— Что вы могли бы сказать о его личной жизни?

Салтыкова пожала плечами:

— Была ли она здесь? Девочки жаловались на невнимание. В том числе и эта, что сейчас подходила.

— У него было много приятелей?

— Да нет. Работа такая… Это ведь только кажется простым — «приехали, сняли картину». А машины? А вертолет, гостиницы?! Встреть актера, обеспечь билетами, отправь… В поезд усади! А арбы, золоченые пояса, халаты?!

Из-за поворота впереди мелькнули огни. У медресе Азиз-хана остановилась милицейская патрульная машина. Старший сержант взбежал по ступенькам:

— Товарищ капитан…

Денисов узнал постового — в числе трех милиционеров он был днем в чайхане — с тонкими усиками, умным, сметливым лицом.

— Я за вами, — старший сержант не подал вида, что тоже узнал Денисова. — Капитан Туйчиев просит в милицию аэропорта. Он там с человеком, которым вы интересуетесь.

— В милиции аэропорта?!

— Капитан Туйчиев просил не задерживаться. Если можно.

Туйчиев имел в виду время, после которого без настоятельной необходимости следственные действия не могли по закону иметь место.

— Ходжиакбар, экскурсовод… — спросил Денисов у Салтыковой, — Это имя о чем-нибудь говорит вам?

— Впервые слышу. — Прощаясь, Салтыкова подала руку. — Что ж теперь будет, если деньги не найдутся?!

— Мы в гостинице поговорим.

Милиция аэропорта размещалась в небольшом вагончике и напоминала зимовку полярников — с антенной на крыше, с маленькими окошками, по два в каждой половине.

У стола сидел смуглый парень с кашне под пиджаком. Он заметно нервничал. В манере носить кашне угадывался чужой уличный шик.

— Бахти расскажет обо всем. Он дал слово… — Туйчиев сжал тонкие губы трубочкой, словно собирался дуть. — Но главное я должен открыть сразу. Он не был в день преступления в Москве. Мы с Ташевым проверили. Жил в доме у Фавзи. Как я и думал. Фотограф скрыл это от нас. Так что версия о преступнике из Бухары, видимо, несостоятельна…

Гаранг поднял голову. Он не произвел впечатление человека эмоционально глухого, по крайней мере в эту минуту, когда дело коснулось его лично.

— Разочарованы? — У него были выразительные большие глаза. — Вам, наверное, лучше, чтобы как раз виновен?! Смотришь, командировка завершилась, благодарность начальства…

Денисов пожал плечами:

— Если б оперуполномоченный искал только конца собственным хлопотам… — Он спросил: — Как вы познакомились с администратором?

— Разговорились в баре. Уж не помню, кто начал. Его тоже интересовали ансамбли, записи… У меня дома стереоцентр, он собирался посмотреть… — Гаранг отвечал с готовностью. — Потом я к нему приходил. В гостиницу.

— Выпивали?

— В «Зарафшане». В «Бухаре» ресторан не работал.

— Кто платил?

— Он.

— Из красной сумки?

Гаранг облизнул воспаленные губы.

— Красную сумку он не брал в ресторан, оставлял в номере.

— Знаете, что в ней?

— Он показал. Деньги. В пачках.

— Девятого вы были у него в гостинице. Сразу прошли в номер? В подсобку не заходили?

— Я даже не знаю, где подсобка. В конце коридора? — Было похоже, Гаранг говорит правду.

— Красную сумку видели в номере?

— Она стояла рядом с кроватью.

— Потом?

— Я ушел. С того и началось. В ресторане Лутфулло Закиров завелся. Пошел с ножом… Вы же знаете!

— Администратор не говорил, что кто-то ему угрожает? Запугивает? Мстит?

— Нет.

— В Москву он ехал с охотой, без боязни?

— С радостью! Он сам сказал: «С легким сердцем, с большими ожиданиями…»

— Хорошо. — Денисов посмотрел на часы.

— А меня куда? — В последнюю минуту Гаранг заколебался. — На Лошадиный рынок? — На бывшем Ат-Базаре — Лошадином рынке, Денисов знал, находился следственный изолятор.

— Пойдешь к отцу, — своим тонким тихим голосом сказал молчавший все это время Туйчиев, — хотя я не уверен, что ты снова что-нибудь не выкинешь…

— Никогда! — У Гаранга перехватило горло, он, перешел на шепот: — Я свободен?

У опорного пункта на улице Туйчиев оставил машину. Дальше шли пешком. С темнотой вид Старого города изменился. Исчезли неряшливые провода; улицы выглядели Уже, дома — выше. Установилось голубоватое равенство тонов.

— Это здесь.

Экскурсовод оказался моложавым, с серебряным из-за седины отливом волос. Поздоровавшись, Ходжиакбар пропустил. их вперед, пошел сзади. Через минуту, оставив в передней обувь, они входили в гостиную.

Пока Туйчиев на узбекском коротко объяснял цель визита, Денисов оглядел помещение. Он сразу понял, что ничего подобного не видел, не представлял.

Стены гостиной были покрыты разноцветной росписью. Она окаймляла неглубокие декоративные ниши, в которых стояла причудливых форм посуда — кувшины, чайники, пиалы. Ширину пола закрывали ковры.

«Вот и ответ на мой вопрос, — подумал он — Вместо того чтобы расспрашивать людей на улицах про дворики, погибший администратор нашел экскурсовода — человека, который лучше других знает старую Бухару!»

— Красиво, — сказал Денисов.

Хозяин дома скромно кивнул.

Экскурсовод не знал о гибели своего знакомого, Денисов догадался об этом по вырвавшемуся у него короткому стону, после одной из фраз, сказанных Туйчиевым, по вскинутым на мгновение, словно отстраняясь от беды, рукам. В остальном Ходжиакбар вел себя просто, со сдержанным участием.

— Погибший был в этом доме… — Туйчиев одной фразой подвел итог разговору с хозяином.

— Здесь он спал перед отъездом. — Ходжиакбар кивнул на кушетку в углу. Он сносно говорил по-русски. — «Хочу, — сказал, — узнать, какие сны в бухарском доме».

— Предполагалось, что тут будут съемки? — спросил Туйчиев.

— Да. Здесь будто бы живет мальчик и его родители. Садитесь, — Ходжиакбар показал на стулья. — Сейчас сделаем чай…

— Мы спешим, — сказал Туйчиев. — Извините нас. Работа!

— Что делать… — Ходжиакбар кивнул. — Однажды мальчик оставил калитку открытой, задремал и увидел слона, когда тот входил во дворик.

— Через калитку?

— Вход думали расширить.

Денисова интересовал погибший.

— Вы виделись с ним утром десятого, перед отъездом в аэропорт?

— Я вез его в своей машине.

— И видели все время, вплоть до регистрации?

— И потом, когда шла посадка.

«Вот оно!» — понял Денисов.

— Он шел не один?

— Один. Мне было его хорошо видно.

— Сколько у него было сумок с собой? Помните? Из гостиницы он ушел с двумя. И в Старый город тоже пришел с двумя.

— Вторую сумку он оставил здесь, — просто сказал экскурсовод. — Наверное, я должен был сразу сказать.

— Вы сохранили ее?

— Она на втором этаже, в балхане. Я ждал каждый день, что кто-то зайдет со студии…

Комната на втором этаже оказалась такой же необычной, с нишами, со старинной посудой, но меньшей площади. В ней был еще цветной телевизор и высокая, во всю длину стены, полированная секция.

В присутствии понятых Ходжиакбар открыл нижний ящик, показал на красную спортивную сумку из кожзаменителя. Она в точности соответствовала описанию.

Денисов переставил сумку на стол; замочек оказался закрытым, но Денисов легко открыл его с помощью обычной иглы.

Вверху лежал легкий небольшой сверток. Доставая его, Денисов подумал:

«Исчезнувшее из гостиницы платье…»

Возможность такой находки он не исключал с самого начала.

«Махсар — владелица цепочки — самовольно взяла платье, чтобы понудить ту, что сломала цепочку, к уплате. А когда та неожиданно вернулась, испугалась, не придумала лучшего, чем вбежать в ближайший номер и сунуть сверток в чужие вещи… — Спор, кому платить за сломанную цепочку, получил неожиданное продолжение. — А теперь молчит, боится, что посчитают за воровку…»

— Там деньги! — Один из понятых заглянул в сумку. — Много денег!

Во внутреннем отделении сумки лежали пачки пятидесятирублевых купюр. Денисов извлек их одну за другой. Гора денег на столе росла. Еще в сумке оказалось десятка полтора неоформленных расписок, ведомостей. Погибший администратор картины предпочитал не путать личное со служебным, для каждого держал отдельную сумку.

— Да тут на дом хватит! — заволновался понятой, первым увидевший деньги. — Целое состояние!

Туйчиев принялся за протокол.

— Где вы с ним познакомились? — спросил Денисов у хозяина.

— На главпочтамте. И сразу поняли, что друг на друга похожи… — Экскурсовод невесело улыбнулся. — Бутерброд у нас у обоих падает маслом вниз. А если голодны и ищем булочную, то сначала обычно нам попадается прачечная или химчистка…

Молодые горничные не расходились. Денисов ничего не стал объяснять — положил на журнальный столик перед потерпевшей сверток с платьем.

— Напишите короткое заявление с просьбой о возвращении платья и расписку в получении. Оставьте на столике дежурной по этажу.

Он поспешил в номер. Звонкое одновременное «ой!» нескольких голосов догнало его в коридоре.

«Видимо, догадываются, как все произошло!» Он знал, что упростил порядок возвращения платья, но по сути был прав: к расследуемому преступлению истории с платьем и цепочкой отношения не имели.

В номере Денисов сбросил куртку, подсел к письменному столу, один за другим принялся выдвигать и тщательно осматривать ящики.

«Погибший не знал, что навсегда покидает гостиницу! Рассчитывал быстро вернуться…»

В столе в изобилии хранились старые газеты, салфетки, крошки засохших лепешек. В одном из ящиков он обнаружил стопку бумаги, несколько незаполненных бланков со штампом киностудии, стержни, шариковые ручки — все было в идеальном порядке.

Денисова интересовало другое. Покончив с письменным столом, он так же внимательно принялся за остальную мебель. Туйчиев ждал внизу, но Денисов решил, что не будет спешить, проверит все места, кажущиеся укромными.

В платяном шкафу попала на глаза металлическая ложка для обуви; верхние ящики и шифоньер были пусты вовсе. Подумав, он перешел к кровати в углу, аккуратно скатал постель.

Чутье не обмануло.

Под нижним матрацем, на фанере, лежал конверт. Денисов открыл его, вернулся к столу.

В конверте оказалось несколько фотографий одной и той же молодой женщины. Снимки были любительские, разных лет. Денисов обратил внимание на один, сделанный позже, чем другие, — женщина была сфотографирована в шубке, без головного убора, у перил крыльца или балкона, почему-то с открытым зонтиком.

Лицо показалось Денисову сначала незнакомым, но уже через минуту он вспомнил:

«Она и ее муж были в компании, с которой погибший провел последний свой вечер…»

На обороте фотографии округлым почерком было написано: «Любимому…»

Туйчиева Денисов нашел внизу, в баре-«экспрессе». Столик по соседству занимали датчане. Туристы были навеселе — дурачились, играли в «считалочку», «кому платить?».

— Йин! Ту! Трэ! — Туйчиев принимал их за американцев.

— Не жена убитого? — спросил он, рассматривая фотографии.

— Нет.

— Точно?

— Совершенно точно. Я знаю.

— Ну, вот! Теперь, когда подотчетные суммы нашлись и мотив убийства из-за денег отпал…

— И Бахти Истамов оказался ни при чем!

— «Шерше ля фам!» — «Ищите женщину!» Месть, ревность… — Туйчиев сложил фотографии в конверт. — Очень возможно, что она замужем. Так?

Денисов не ответил.

Без необходимости не следовало раскрывать тайну чужих отношений.

— Мне надо на минуту наверх. За бумагами. — Денисов поднялся.

— Не задерживайся.

— Я сейчас.

В холле на девятом этаже никого не было., кроме нескольких командированных. На столике дежурной лежали написанные наспех заявление и расписка. Денисов положил их в карман, вернулся в лифт.

«Есть ли ночной автобус Навои — Ташкент? Завтра к вечеру я мог бы быть в Москве…» Новые обстоятельства требовали их срочной проверки.

Хотя он нажал на нижнюю кнопку, кабина сначала подняла наверх, на обзорную площадку, автоматически открыла дверь.

Наверху было ветрено. За низким карнизом он снова увидел напоминавшие груды перевернутых пиал купола старых бань, квадратный водоем, разбросанные между плоских крыш порталы медресе Сверху они были похожи на обложки выставленных для обозрения гигантских книг. Многим было пятьсот и более лет. С ними рядом толпились люди со всего света, приехавшие, чтобы воочию все увидеть — Арк, Мири-Араб, город-музей — благословенную Бухару.

Денисов вздохнул.

Постояв положенные секунды, лифт закрыл дверь, бесшумно начал скольжение.