Как поссорились Александр Сергеевич и Фаддей Венедиктович [Аркадий Рух] (fb2) читать постранично

Аркадий РУХ

КАК ПОССОРИЛИСЬ АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ И ФАДДЕЙ ВЕНЕДИКТОВИЧ

Пожалуй, нет в русской литературе XIX века фигуры более одиозной, чем Фаддей Венедиктович Булгарин. Вечный жупел, вечная мишень для эпиграмм. На протяжении двадцати лет (с 1824 по 1845 годы) эпиграммы на Булгарина писали чуть ли не все «прогрессивные литераторы» от Петра Андреевича Вяземского до Николая Алексеевича Некрасова. И, конечно же, особенный вклад здесь принадлежит Александру Сергеевичу Пушкину.

Впрочем, о Пушкине и его отношениях с Булгариным разговор пойдёт особо, пока же обратим внимание на то, что – за вычетом стандартных выпадов между противоборствующими литературными лагерями – претензий к Булгарину было ровно две: служба в наполеоновской армии и сотрудничество с Третьим отделением. Второе само по себе забавно – хорош тайный агент, о котором про его тайное агентство ведомо всем без исключения. А вот касательно его службы Бонапарту неплохо было бы разобраться.

Вообще, ранняя биография Фаддея Булгарина похожа на авантюрный роман в духе месье Дюма. Сын польского революционера, получивший имя в честь Тадеуша Костюшко, которого за «ляховское» происхождение и скверное владение русским языком травили в Кадетском корпусе, вечно влипал во всевозможные приключения.

В семнадцать лет корнет Булгарин успешно воюет с Наполеоном и получает тяжёлое ранение, получив орден святой Анны третьей степени.

За эпиграмму на Великого князя Константина Павловича, командующего уланским полком преимущественно из офицеров польского происхождения, арестован, после чего переведён в Ямбургский полк. В Ямбурге (нынешний Кингисепп) влип в очередную историю из-за прекрасной дамы – и в 1811 году оказался отставным поручиком без копейки денег.

Тогда-то он и оставляет ставшую совсем уж негостеприимной Россию, и отправляется в герцогство Варшавское, бывшее французским протекторатом.

На минуточку: Наполеоновская Франция и Российская Империя после Тильзита уже четыре года числились союзниками, так что никаких моральных препон для такой эмиграции не было. Напомню, например, что князь Андрей Болконский в этот период получил от Наполеона орден Почётного легиона. А русских поляков на французской службе было предостаточно: какую-никакую, а польскую независимость Бонапарт восстановил. В наполеоновской армии успел повоевать по всей Европе, от Испании до России. Что характерно, после поражения Наполеона Булгарин совершенно спокойно возвращается в пределы Российской империи – и никаких вопросов к нему не возникает ни у кого. Дело житейское, служивое. Ничего зазорного в том, чтобы, будучи отставленным с одной службы, перейти в другую, нет и не было, примеров тьма. А что после пришлось с бывшими своими повоевать - что ж, планида офицерская.

Десять лет, с 1814 по 1824 год, никто не предъявляет Булгарину никаких претензий из-за его французской службы – включая тех, кто впоследствии начнёт мешать его имя с грязью. На страницах булгаринского журнала, «Северной пчелы», печатается весь цвет тогдашней либеральной молодёжи – включая, разумеется, Пушкина. 1 февраля 1824 года Пушкин пишет Булгарину своё знаменитое письмо, в котором рассыпается в благодарностях за положительную рецензию на «Бахчисарайский фонтан», предлагает к печати «Элегию» и «Нереиду». «Вы принадлежите к малому числу тех литераторов, коих порицания или похвалы могут быть и должны быть уважаемы». Каково?

После неудачного путча на Сенатской площади именно Булгарин прячет у себя архив Рылеева, включающий и весьма компрометирующие документы – и хранит его много лет. Тайный сотрудник Третьего отделения? Ха! Да Булгарин его придумал! Записка «О цензуре в России и о книгопечатании вообще» была подана на Высочайшее имя за месяц до создания Третьего отделения: «Общественное мнение нельзя уничтожить, но им можно управлять посредством книгопечатания». За вычетом регулярно подготавливаемых Булгариным польско-литовских обзоров (а он всё же был глубоким, природным знатоком этой культуры), практически все его «записки» посвящены убеждению начальства в том, что тот или иной очередной литератор – не какой-нибудь якобинец и вольнодумец, а вполне законопослушный автор. А бывало, что булгаринские докладные вызывали нешуточный монарший гнев – и тогда Фаддей Венедиктович отправлялся на гауптвахту. Фактически, Булгарин добровольно выступил своего рода амортизатором между властью и литературой. По крайней мере, в Сибирь из-за него никого не сослали – а вот отмазал он от серьёзных неприятностей довольно многих.

Вот в этот-то период исполненные благодарности либеральные литературные круги и припомнили ему наполеоновскую службу.

Но не все.

Во-первых, не изменил многолетней дружбе Александр Сергеевич Грибоедов, всегда отзывавшийся о Булгарине как об одном из самых