Миф как миф [Ирина Васильевна Василькова] (fb2) читать постранично

Ирина Василькова МИФ КАК МИФ

Ирина Ермакова. Седьмая: Книга стихов. — М.: Воймега, 2014.

Не все пишущие стихи считают необходимым выстраивать из них целое. Составление книги — искусство объемное, подобное архитектуре, говорить только о поэтике, языке автора, влияниях и шлейфах — значит не видеть всего здания. В этом смысле Ирина Ермакова — поэт в какой-то мере непрочитанный. Тому доказательством, например, реакция на ее предыдущую книгу «Алой тушью по чёрному шелку». «Простой» читатель в массе своей отнесся к этим ста восьми танка, как к красивым камешкам, уложенным в не менее красивую японскую коробочку, и по очереди любуется каждым. Критики, сосредоточившись на структуре книги, упускают из виду сквозную поэтическую идею. По-своему прекрасная рецензия Елены Погорелой («Арион», 2012, № 2) абсолютно точно фиксирует прививку к русскому языку элементов японской культуры, сапфические мотивы, культурный сквозняк, возвращение к условности, но совершенно не касается того, что в стихотворном пространстве создается новая целостность: книга построена как эротический роман с двумя героями, со своей завязкой, кульминацией и развязкой, с развернутым во времени трагическим сюжетом. Не увидела никакого сюжета и другой рецензент — Мария Галина. С ее точки зрения это всего лишь «мягкая насмешка, обращенная к общекультурному представлению о „японском“», а то и вовсе «прелестная „валентинка“» («Новый мир», 2012, № 5).

Об особенностях поэтики Ирины Ермаковой и высочайшем уровне версификации, как и о постоянных отсылках к античности, естественно вплетающихся в живую ткань речи, писали уже неоднократно — все это «кирпичики». У книги стихов другой масштаб: автор возводит конструкцию, которой предназначено быть моделью мира. Хочется осмыслить целое, которое выстроено в «Седьмой». И тут я сильно рискую. Ермакова — поэт герметичный, избегающий прямых высказываний, «моралей», объяснений. О стихах подобного рода очень точно выразился однажды Леонид Костюков: «… есть специфическое содержание поэтического высказывания — нечто невербальное: настроение, ощущение, возможно — мелодия, возможно — зыбкий образ или контур. Неважно, как мы опишем это вне поэтического акта, главное — это содержание невозможно транслировать иначе, как через стихотворение». В таких стихах нет кончика нитки, потянув за который, размотаешь весь клубок, но присутствуют слова-маркеры, позволяющие догадаться, в какую сторону на этот раз движется работа души. Трудность в том, что большинство стихотворений Ермаковой не поддаются препарированию, сопротивляются, их невозможно «рассказать», а те ассоциативные связи, которые включаются при чтении, у разных читателей оказываются разными. И все же попытаюсь.

«Седьмая» построена на магии числа семь. Она у автора седьмая по счету, в ней семь глав (отметим эти главы в поэтической книге), в каждой главе по семь стихотворений (кроме последней, но тут особый смысл, и о нем позже). Что это — игры с фольклором, где семь — число сказочное, счастливое, или с физикой — семь цветов спектра?.. Каждую «семерку» завершает набранное курсивом стихотворение, имеющее сложную функцию — это квинтэссенция сказанного, комментарий, подсказка и мостик к следующей главе. Вся непростая конструкция оконтурена «рамкой» из вступления и послесловия, к сюжету прямого отношения вроде бы не имеющих.

Первые строки вступительного стихотворения: «Как я жила до сих пор, ничего не зная, вечно за целый свет принимая части». Дальше почти невербализуемые ощущения: вспышка — огненный полет в чью-то ладонь (на тот свет?) — и спуск на этот. Во всяком случае, теперь есть рабочая гипотеза: путешествие лирической героини (или проще — души?) туда и обратно.

Ермакова разворачивает поэтический сюжет своей книги в мифологическом пространстве — как путешествие «на ту сторону» с целью найти «то, не знаю что» и вернуться обратно — не просто живой и невредимой, но обогащенной чем-то новым и ценным. Конкретная цель просматривается — найти возможность соединения света, разбитого на части, в одно целое. Отметим, кстати, полисемантику образа: свет — это, с одной стороны, физическое понятие, поток фотонов, с другой — весь мир, а с третьей — метафора добра.

Глава первая так и называется — «Части света». Тему разбитости, фрагментации высвечивают несколько ключевых мотивов и образов, мрачноватых и дискомфортных. Пугают иероглифы-кузнечики, горохом сыплющиеся из книги: «Никому ничего объяснить невозможно. / Все — другие. Даром, что такпохожи». Холодит до мурашек «малютка-смерть», что изначально живет и растет в каждом человеке. Тоскует душа, вынужденная живописать «подробности железныя», а то и вовсе сбегающая из тела, но узнавшая, что и «там» ничуть не лучше. Ключевое стихотворение здесь — «Перекресток». «Двойного зренья фокус точный» позволяет автору не только ощущать себя на перекрестке двух миров, но видеть их