Страда и праздник. Повесть о Вадиме Подбельском [Владимир Николаевич Жуков] (fb2) читать постранично

Владимир Жуков СТРАДА И ПРАЗДНИК ПОВЕСТЬ О ВАДИМЕ ПОДБЕЛЬСКОМ

ЧАСТЬ I МОСКОВСКИЙ НАБАТ

Черный вечер.

Белый снег.

Ветер, ветер!

На ногах не стоит человек.

Ветер, ветер —

На всем божьем свете!

А. Блок. Двенадцать

Глава первая

1

Дверь долго не открывали, пришлось бухнуть по ней прикладом. Крепкий засов отошел с металлическим стуком, и в щель просунулась голова старичка швейцара.

— Чего надо? Не велено никого пускать! — остерег он, но, разглядев штыки за спинами пришедших, осекся: — А-а…

Пахнуло застоялым теплом, запахом бумаги и типографской краски. Чистый линолеум уходил в сторону, к матовым стеклам перегородок, за которыми желто оплывали огни ламп, не доверяя свету дождливого утра, и старичок швейцар приглашал: «Сюда, сюда! К господину управляющему». Но пальто и шинели текли за угол, на ступени, в полуподвал, где по дубовым филенкам разбегались буквы: «Посторонним вход воспрещен».

Пол прихожей пятнали мокрые следы. Невысокий человек в фетровой шляпе, остановившись у стены, как бы пересчитывал входящих, направлял вниз, по ступеням; там черной тенью уже обозначился проход, и стало слышно, как в глубине здания тяжко ухают печатные машины. Он приказал:

— Трос к наборным кассам… И бумага, помните о бумаге!

С полей шляпы капало. Он достал платок и быстрым движением отер узкие, запавшие щеки, пышные, слишком пышные для его молодого лица усы. Опустил воротник пальто, кинул быстрый взгляд в пространство за лестницей. Стало как будто тише, вроде замерли машины. Вздохнул, удовлетворенный.

Дело было известное: при захвате типографии самое главное не вступать в переговоры, пока не остановлена печать, не попали в твои руки запасы бумаги и набор. Иначе — проговоришь, и из машин могут исчезнуть важные детали, и кассы со шрифтом оскудеют на несколько букв — а как без них, без полного алфавита?

Старичок швейцар еще изгибался в почтительном поклоне, приглашал ступить с затоптанного линолеума на мягкую зелень ковровой дорожки. Теперь можно!

Управляющий встретил стоя, нервно теребил золотую цепочку часов. Взял протянутый ему мандат и плюхнулся в кресло. Потом снова вскочил.

— Как просто! Как замечательно! «Настоящим удостоверяется, что типография издательства «Новь» переходит в распоряжение газеты «Социал-демократ»! А кто это подписал? Кто этот Подбельский? Я буду жаловаться. — Он решительно потянулся к телефонной трубке. — Где его найти?

Человек в шляпе смотрел спокойно.

— Я и есть Подбельский. Член Московского военно-революционного комитета. Действую от его имени и по поручению.

— Вот как… — управляющий растерялся. — Но тогда объясните, а по какому праву комитет…

— А вы не знаете, что уже шесть дней власть в городе в руках ревкома? Право его определяется необходимостью подавить контрреволюцию.

Управляющий снова опустился в кресло. Взялся за цепочку и щелкнул крышкой часов. Но стрелки, видно, ничего утешительного ему не показали.

— А надолго это — «переходит в распоряжение»? У меня заказы, обязательства!

Потоки дождя расплывались по стеклам окон. За ними виднелась пустынная Моховая, за узким булыжным проездом — здание университета, серое, давно не крашенное; возле ограды мелькнул прохожий и пропал.

Подбельский задержался у выхода:

— О сроках не скажу. Потерпите.

Он и вправду не знал, как все дальше обернется.

Член МК и руководитель его издательского дела, ответственный за выход и распространение «Социал-демократа» с самого первого номера, с марта 1917 года, он массу времени отдавал газете, воевал с Земским союзом, купившим в мае типографию Левенсона, где она печаталась, и объявившим, что за прежние заказы не отвечает, носился по митингам, выступал в защиту рабочей печати, отчитывался на заседаниях МК, говорил, что невозможно составить смету расходов, а подписка на газету растет, ей уже мало сорока пяти тысяч тиража. И это в сентябре было мало! О чем же говорить, когда началось вооруженное восстание? С 25 октября газета стоила многих тысяч винтовок, но и выпускать ее стало труднее: центр города оказался в руках юнкеров, и там, недалеко от Садового кольца, остался Трехпрудный переулок хотя и с несговорчивой, но своей, привычной типографией Левенсона…

Его, Подбельского, 26-го кооптировали в «пятерку», Боевой партийный центр по руководству восстанием, а значит, автоматически и в ВРК, и главная обязанность — обеспечить во что бы то ни стало регулярный выход «Известий Московского Совета», «Социал-демократа», призывов, листовок, объявлений. Обязанность! А случалось так, что и не только типографии нет, но и редакции. В Замоскворечье он как бы наново