Червь [СИ] [Сергей Николаевич Марьяшин] (fb2) читать постранично, страница - 3

церкви в довольно приличном умственном состоянии. В основной же массе своей пациенты приюта были людьми из низов, настоящими сумасшедшими, по тем или иным причинам потерявшие рассудок. Они являли собой жалкие останки человеческих существ, руины разумных людей, не выдержавших разрушительных влияний современной жизни.

Однажды, аккурат в начале прошлого лета, появился у Константина Петровича новый, интересный, как он говорил, пациент. То был тоже врач, из уездной больницы соседней губернии; но не по психическим случаям, а настоящий врач, хирург. Хотя психическими темами он также занимался; они и привели его прямо к нашему Нелидову в руки. Звали его, доктора этого умалишенного, Аркадий Алексеевич Ворцель. Я с ним лично никогда не был знаком, но история его тогда сильно нашумела, в нашей и соседней губерниях о нем мало кто не слыхал. Он, помимо больничной практики, проводил по ночам какие-то загадочные опыты, непонятные никому исследования. Рассказывали, что они-то и довели его до безумия.

Как говорили, доктором он слыл хорошим. Жизнь вел неприметную, скромную, и поначалу о сумасшествии его никто не догадывался. Тихий был, всегда вежливый, на вид собою невзрачный. Его чудом схватили, когда он хотел убить жену свою, а вместе с нею двух своих малолетних детей ― мальчика и девочку. Мальчику едва исполнилось два годика, а девочка была шести лет. А позже полицейские дознаватели раскопали, что до того он тайно убил нескольких своих пациентов из местных крестьян, но сумел скрыть это до времени. Он делал им операции, ненужные при их болезнях ― опыты тайные над ними ставил. Усыплял их хлороформом, вскрывал головы, чтобы мозги оказывались снаружи, и что-то в них исследовал. А потом представлял все так, будто они от болезней своих окочурились, а он им якобы помочь пытался, да не смог. И таким вот преступным образом пять невинных душ этот доктор загубил.

Суда над ним не было. Решили, что он совсем рассудок потерял, а значит, отвечать за свои дела не может. От греха подальше упрятали его в сумасшедший дом, да не в своей губернии, а в соседней. Так и попал он к нам, на попечение Константина Петровича. Конечно, убей он кого повыше, из начальства или из уездных дворян, шума было бы куда поболее. А крестьяне ― что крестьяне? Их много; как говорят, новые народятся.

Когда его к нам ― к Нелидову, то есть ― заточили, никакого лечения ему, конечно, не полагалось. Зачем лечить, если потом, коли выздоровеет, все равно на виселицу? Так что Константин Петрович к нему совсем почти не наведывался, только изредка проверял, чтобы тот был крепко связан и вовремя накормлен. Сидел он, понятно, в одиночке, с другими больными бесед не имел и в общий двор его гулять не выпускали.

В конце лета, когда шум об этом случае почти совсем утих, Нелидов наш встретился несколько раз со своим «Монте Кристо» ― так мы, сидя по вечерам у Ильина, окрестили его узника. Но новых подробностей не было, и постепенно мы забыли об этой истории ― и о безумном докторе, и о его несчастных жертвах.

В зимние месяцы, когда работы по больнице было мало, Нелидов вел со своим загадочным пациентом довольно продолжительные беседы. Он говорил об этом Юрию Кузьмичу, когда тот встречал его пару раз в городе. Но содержание этих бесед он ему не рассказал, предпочел в ответ на вопросы отшутиться. Меж тем, Захарьин заметил, и нам о том позднее донес, что Константин стал какой-то мрачный, утерял свою обычную веселость и жизнерадостный настрой.

В конце зимы, в феврале, числа доподлинно не помню, кто-то из нашей дачной компании ― кажется, Василий Михайлович ― сообщил новость: «Монте Кристо» покончил с собой. Как он умудрился это сделать, сидючи постоянно в смирительной рубашке, осталось загадкой. Слухи разное толковали, а Нелидов об этом говорить наотрез отказывался; но по всему видно было, что расстроен он этим очень. Оно и понятно, с него же спрос. Ильин Василий Михайлыч через службу свою полицейскую сумел проведать, что безумный доктор будто бы нашел на полу и проглотил не то булавку, не то кусочек стеклышка. Он ее проглотил и принялся кататься по полу, чтобы эта булавка его изнутри изранила. Потом молчал об этом несколько дней и тайно мучился, пока не истек внутри кровью. Раз как-то поутру пришли санитары с осмотром, глядят ― а он уже богу душу отдал.

Случай этот невеселый совсем выбил нашего Нелидова из колеи. Когда Федор Матвеич повстречал его весною, он был мрачен и неразговорчив. Время на беседу тратить не захотел, мол, некогда ему лясы точить, работы много. Сказал, правда, что от Ворцеля остался архив, ― бумаги его, где он записывал свои опыты и размышления, ― который, не зная, куда девать, власти передали в больницу для умалишенных, вроде как в придачу к спятившему доктору. После смерти безумца, лишившись бесед с ним, Константин Петрович решил посмотреть, что же в этом архиве содержится, и засел за него со свойственной ему основательностью.

Последний раз его снова видел Захарьин Юрий Кузьмич, они повстречались в