Ведьма [Григорій Федорович Квітка-Основ`яненко] (fb2) читать постранично

Григорий Квитка-Основьяненко

ВЕДЬМА

(Украинская сказка)

Жил-был где-то на Украине, в тихом долочку, в своём домочку, в селе большом и богатом, не хуже самой Решетиловки, парень-друзяка, казак проворный, моторный, жартовливый и работящий; все девчата, бывало, из-под локтя, мимоходом смеючись, на него залицаются; нет без него вечерницы, нет радости на улице, нет и веселья, гульбы на свадьбах; но и работа мало у кого спорилась супротив нашего казака: бывало, что ни занесёт косу, то полкопны наворотит; а раз, помню, стал он москалей, русских, дразнить, как они молотят цепом справа налево, да ещё и через руку, пошалил, говорю, с пол-годинки, да копну и вымолотил, шестьдесят снопов! да!

Вот и стали отцы да матери подсылать к нему людей, поговорить с ним: так куда! и слышать не хочет; а бывало, как станут ему говорить: «Слышно, казаче, что ты ручникы побрал», т.е. посватался и сговорился – так он в ответ, насунув шапку смушковую на левое ухо: «Брехаты не цепом махаты; брехнею свит пройдешь, та назад, кажуть, не вернешься», или: «Брехалы твого батька сыны, то й ты з нымы». А как ему на это: «Да мы слышали, казаче, от людей», так он в ответ, махнув рукой: «Абы булы побрязкачи, будуть и послухачи. На здоровье!»

Однако же, долго ли, нет ли вередовал казак наш таким образом, нашёл и он свою зозуленьку, кукушечку: на вечерницах с нею, по улицам за нею; в коршуна ли, в горелки, в гуся – где она, там и он; с нею только и женихался и гадал и жартовал; а бывало, где поймает её, то уже так притовкмачит, что три дня синятины стоят.

«Ладно! – подумали люди, – придёт Аннино зачатие, 9 декабря, так увидим, что увидим. Господи благослови стару бабу на постолы, а молоду на кожанци!»

«Ладно! – ворчали девчата, – он ещё оглянется, да очнётся, коли с этою поведётся. Ангельский голосок, да чёртова думка!» – «Вродыла мама, що не прыйма и яма, – говорили другие девчата, – с этого веселья каково-то будет похмелье; а ей давно место там, где козам рога правят. Это штука!»

Между тем люди говорили, толковали, а казак себе на уме: «Светил бы мне ясный месяц, – думал он, – а звёздочки как себе хотят. На людей не угодишь».

Вот пришла и осень, пришли обе пятенки – 14 и 28 октября: пришло и пущенье, заговенье; идёт филипповка. Лишь только наступило Аннино зачатие, как начали старосты сновать по селу, а к ночи опять домой – кто с ручниками, высватав парню девку, гордо и медленно выступал посреди улицы; а кто с гарбузом, с отказом, крадучись под тыном. Девчата, собравшись в свой кружок, рассказывают, что Гапка, Стеха, Устя просватаны... А за кого? Одна – за Хому Кожуха, другая – за Козулю, третья – за Власа Непейпива... А тут глядь и казак наш побрал ручники, да только совсем не от той девки, с которою женихался, которую товкмачил, а от совсем другой, от бедной, убогой, только что личиком беленька, бровями черненька, а то хоть к старцам, к нищим, идти, то в ту ж пору.

Я сказал уже, что дело было на Украине: пусть же не пеняют на меня, что сказка моя пестра украинскими речами.

Сказку эту прислал мне тоже казак: Грицько Основьяненко, коли знавали его. А что из песни, что из сказки слово не выкидывается, а выкинешь слово, не наверстаешь и тремя.

Это правда истинная, пусть толкуют об этом сколько угодно, но пусть не спорят; а что какой-нибудь дикобраз будет за это ломаться и бодриться, мов шкурат на огне, так мне, с позволения сказать, с ним не детей крестить: вольно жиду свинины цураться, а бусурманину с вином не знаться; люди и пьют и едят, а жид да турок по мне хоть сгинь, хоть высхни!

Итак, дело было на Украине, то есть не то в Полтавской, не то в Черниговской: потому что киевских да харьковских украинцы не очень признают своими: а нашего брата, херсонского да екатеринославского, так уже и в грош не ставят. Ну, даром, я таки придерусь где-нибудь к месту, что хмель к тыну, да отстою своих, а теперь стану сказывать сказку свою. Надо сказать ещё, как ведьма испортила было Ивасю да увела его, а Ивася посадил её в печь – словом, осталось ещё досказать много.

Итак, казак наш откинулся от дивчины, с которою было женихался: покинутая дивчина ославилася; проходит год, и другой, и третий – никто её не берёт, и дожила она до седой косы. Дело в том, что мать этой девки была отъявленная ведьма и что казак наш сам видел, как она, перемахнув чрез тын, в одной рубахе, с распущенными волосами, доила коров на чужом дворе. После этого, кажется, и толковать нечего, и казаку нашему родниться с ведьмою не приходилось. Он плюнул да и отошёл: «Упырь с нею, с католичкою, связывайся, а не я!»

И не прошло году, как ведьма стала учить дочь свою своему нечестивому чаклованью, колдовству; травы с нею собирала, коренья сушила, зелье готовила, кошачьей кровью приправляла; а как умерла, так и передала всю науку свою и ненависть к казаку нашему дочери, которая, слетав на Лысую гору, под Киев, стала ведьмою сполна, как, сами знаете, ведьмы бывают: и с хвостиком, и с чёртовой думкой, и со всеми сатанинскими