Эдгар Уоллес Том 6. Зловещий человек [Эдгар Ричард Горацио Уоллес] (fb2) читать онлайн

- Эдгар Уоллес Том 6. Зловещий человек (пер. Н. Граббе, ...) (и.с. Классика триллера) 1.66 Мб, 448с. скачать: (fb2)  читать: (полностью) - (постранично) - Эдгар Ричард Горацио Уоллес

 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Эдгар Уоллес Том 6. Зловещий человек

Комната № 13

Глава 1. ВЕЛИКИЙ ПЕЧАТНИК

Утром заключенные, как обычно, собрались во дворе дартмурской тюрьмы.

Джонни Грей поежился от весенней прохлады и поднял воротник полосатой арестантской куртки.

Затем он привычно оглядел двор.

Контора.

Котельная.

Глухая стена.

Выщербленный асфальт.

Уродливая, безвкусно раскрашенная церковь.

Кладбище, на котором отбывают посмертное заключение тела тех, кто уже до конца отсидел пожизненное.

Вышки охранников.

Прачечная.

Кухня.

А это что?

Около кухни лежала большая груда кирпичей.

«Вчера ее там не было», — подумал Джонни.

Из конторы вышел один из надзирателей.

На тюремном жаргоне их называли «живодерами».

Он прокричал:

— Нужны два каменщика!

Джонни быстро взял под руку стоявшего рядом Уолтера Смита, сделал вместе с ним шаг вперед и гаркнул:

— Мы готовы!

— Ты умеешь класть кирпичи? — тихо спросил его Уолтер.

— Нет. А ты?

— Тоже.

— Все равно это лучше, чем таскать тачку с камнями, — шепнул Джонни. — Верно?

— Спрашиваешь!

— Вы двое останетесь здесь, — распорядился надзиратель.

Рыжебородый охранник отворил ворота тюрьмы. Колонна заключенных, со всех сторон окруженная «живодерами», двинулась на работу.

Надзиратель отвел Грея и Смита к кухне.

— Надо построить кладовую, — сказал он. — Переберите и сложите кирпичи, а потом я выдам вам инструмент.

Как только «живодер» ушел, Уолтер сказал Джонни:

— Спасибо, парень. Я уже стар и не так быстро соображаю, как когда–то. Сам бы я не успел выскочить первым.

Он с минуту помолчал, затем спросил:

— А почему ты выбрал в напарники именно меня?

Грей улыбнулся.

— Работа тут не пыльная, не то, что в каменоломне. Можно поболтать.

— О чем?

— Я подумываю, не стать ли мне фальшивомонетчиком. Дело прибыльное. А ты, говорят, давно им занимаешься.

Старик гордо выпрямился:

— Тебя еще на свете не было, желторотый, когда я в первый раз сидел за подделку ассигнаций!

Из конторы вышел надзиратель.

Увидев его, заключенные принялись сортировать кирпичи.

— Надо растянуть эту работу до конца дня, — негромко проговорил Смит. — Чем позже они поймут, какие из нас каменщики, тем дольше отдохнем от тачки.

— Я по ней еще не соскучился, — отозвался Грей.

— Не разговаривать! — прикрикнул «живодер», подойдя к ним.

— Я только сказал, сэр, что кирпичи неважные, — почтительно сказал Уолтер.

— Знаю. Но других нет.

Надзиратель прошел мимо.

— Что ты знаешь? — проворчал ему вслед старик. — Где спусковой крючок у пистолета, да в какую сторону поворачивать ключ в замке…

— Начальник вернулся из Лондона? — крикнул охранник с вышки.

— Да, — ответил надзиратель.

— Какие новости?

— В Английском банке опять обнаружили банкноты с одинаковыми номерами.

— Фальшивые?

— Конечно! Иначе бы номера не совпали! Но по всем остальным признакам — настоящие.

— Кто же их делает?

— Во всяком случае, не Монетный двор. Это проверено.

— Значит, какой–то гений фабрикует их у себя в погребе?

— Наверное. В банке ему дали прозвище «Великий Печатник». Полиция сбилась с ног, но вот уже несколько лет не может узнать, кто он такой.

— А еще что слышно? — спросил скучающий охранник, но надзиратель махнул рукой и скрылся за дверью кухни.

— Великий Печатник? — усмехнулся Смит. — Джеффри Легг лопнул бы от гордости, если бы услышал это…

— Он, случайно, не родственник Эммануила Легга, который сидел здесь за ограбление банка и убийство? — поинтересовался Джонни.

— И незадолго до своего освобождения «настучал» на беднягу Феннера, — кивнул Уолтер. — Джеффри — сын скотины Эммануила. В отличие от отца, он еще ни разу не был в тюрьме. А старший Легг за решеткой зубы проел. Умеет устраиваться со всеми удобствами. Тот «живодер», который только что пошел на кухню, переправлял тайком через забор письма Эммануила и ответы его сына.

— За хорошую плату, конечно?

— Дай Бог тебе, малый, заработать за всю свою жизнь сотую долю того, что имеют Легги.

— Да ну!

— Я знаю, что говорю! Папаша вдвоем с самим Питером Кеном обчистили банк на миллион фунтов стерлингов.

— Ого!

— Таких дел у него за плечами несколько. Только в этот раз он сдуру ухлопал полицейского и получил пятнадцать лет.

— А деньги?

— Остались у Кена. Питер с тех пор заделался джентльменом, вырастил дочь, — ей сейчас, наверное, лет восемнадцать, — и живет себе преспокойно на собственной вилле в Хошеме. Ты знаешь Питера?

— Да, — вздохнул Джонни.

— Ты чего нос повесил, парень?

— Я люблю его дочь и хотел бы на ней жениться, но…

— Денег нет?

— Об этом Кен и не спрашивал. Для него главное — выдать дочь за джентльмена с незапятнанной репутацией. У меня все было в порядке: я еще ни разу не сидел и сумел понравиться Мери. Питер еще хотел, чтобы я перестал мошенничать на бегах.

— Ты исполнил его желание?

— А ты видел когда–нибудь Мэри?

— Нет.

— Если бы видел, ты не задавал бы глупых вопросов. Мошенничать я бросил, но лошадь продолжал выставлять. И тут один сукин сын подменил ее.

— Поставил в стойло свою клячу вместо твоего рысака?

— Наоборот. Его конь был лучше.

— Тогда он просто сумасшедший.

— Может быть.

— И что же было дальше?

— Мой вороной был одним из главных соперников его гнедого фаворита. Он перекрасил своего коня в черный цвет и ночью обменял лошадей.

— И твой жокей ничего не заметил? Ведь кони отличаются не только мастью!

— Думаю, что ему хорошо заплатили за рассеянность.

— Кто же выиграл заезд?

— Конечно, я.

— Куш сорвал приличный?

— Очень.

— За что же ты обзываешь своего благодетеля сукиным сыном?

— Пока я радовался удаче и получал выигрыш, он «настучал» в полицию, что я украл его фаворита. Лошадь выкупали и она сразу же стала снова гнедой. А меня упекли сюда.

Смит сел на стопку кирпичей.

— Кого в этой тюрьме ни спроси, все попали сюда случайно. А если и не случайно, то не по своей вине. Один только я сижу за дело, если вас всех послушать.

— А за что?

— Банкноты штамповал, что же еще?

— Неаккуратно?

— Как умел. Не у всех же такие таланты, как у Великого Печатника. Дрянная душонка, как и его папаша Эммануил, а голова варит, и руки золотые. Уже который год никто не может отличить его купюры от настоящих!

Грей пристроился рядом с Уолтером.

— А кто его учил?

— Во всяком случае, не отец. Старик Легг грабил банки. В последний раз, лет пятнадцать тому назад, в паре с Питером Кеном…

— Ты уже говорил об этом.

— Да? — удивился Смит. — Значит, старею и превращаюсь в одного из тех несносных болтунов, которые по десять раз подряд повторяют ту же самую историю… А что Питер сделал со своими деньгами, я не рассказывал?

— Нет.

— Когда я в последний раз был на каникулах по ту сторону забора… Ты, малый, посматривай, не идет ли «живодер» из кухни…

— Ладно.

— Так вот, я тогда узнал, что Кен пустил деньги в оборот и хорошо нажился. А Эммануил Легг написал сыну, чтобы тот подослал к Питеру кого–то из ихней шайки и потребовал его, Эммануила, долю. Кен якобы ответил, что не хочет иметь никаких дел с мерзавцем, втянувшим его в «мокрое» дело. Тогда старший Легг возненавидел Питера и поклялся ему отомстить. За то, что Кен не сел вместе с ним, а обеспечил себе алиби, за то, что не захотел делиться деньгами и за то, что обозвал его мерзавцем. Впрочем, насчет их дележа я знаю только со слов Легга. Хотел бы я послушать, что скажет об этом Кен…

— Эммануил еще рассказывал, что Питер предал его и засадил в Дартмур, — заметил Джонни.

— Вот уж это — гнусная ложь! — вскипел Уолтер. — Питер Кен никогда «стукачом» не был! Это тебе не Эммануил Легг! Да и сынок его, Джеффри, не лучше. Порода у них такая. Ты знаешь младшего Легга?

— Нет.

— Как раз, когда я в последний раз возвращался сюда, мальчишка начал тереться в приличном обществе под именем Флойда, — добавил Смит.

— Джеффри Флойд?! — воскликнул Грей, сжимая кулаки.

— Он самый. А что?

— Это же тот сукин сын, который спровадил меня сюда! Из–за него я потерял Мэри! Питер прислал мне сюда письмо: он считает меня хорошим парнем, но не может отдать дочь за человека, сидевшего в тюрьме!

— Прекратить разговоры! — крикнул охранник с вышки.

Джонни умолк.

Заключенные встали и принялись за работу.

— Ты скоро отсюда выходишь? — тихо проговорил Уолтер.

— Надеюсь.

— Берегись Леггов. Если Великий Печатник или его папаша узнают, что тебе известно, по чьей милости ты схлопотал свой срок, то может случиться всякое… Ты меня понял?

— Да, — задумчиво проговорил Грей.

Из кухни вышел надзиратель и уселся на солнышке в двух шагах от собеседников.

Разговор, само собой, прекратился.

Глава 2. МИСТЕР ГРЕЙ

На следующее утро надзиратель дал Уолтеру Смиту другого напарника, а Джонни отвел в контору.

— Мистер Грей, — неожиданно вежливо обратился к заключенному начальник тюрьмы, — я получил приказ о вашем освобождении. Поздравляю вас.

Джонни поклонился:

— Благодарю вас, сэр.

«Живодер» отвел Грея в баню.

Молодой человек с наслаждением выкупался, смывая с себя пыль и грязь Дартмура.

Ему выдали костюм, в котором он был арестован.

Джонни оделся, испытывая некоторую неловкость: успел отвыкнуть от цивильного платья.

С помощью расчески и бритвенных принадлежностей Грей окончательно привел себя в порядок.

Из зеркала на него смотрел вполне приличный молодой человек.

Затем Джонни отвели в церковь.

— Вы рассказывали мне о некоем Флойде, по вине которого вы попали сюда, — сказал ему священник. — Простите ему этот грех. Иначе вы, выйдя из Дартмура, станете искать случая отомстить. Я не хочу, чтобы вы из–за этого снова попали сюда.

Грей усмехнулся.

— Вы меня здесь больше не увидите, — проговорил он.

— У вас есть деньги, позволяющие вести жизнь честного человека?

— Да.

— Я рад за вас. И еще раз прошу: не мстите! Восстановление справедливости происходит по воле Бога, в установленный им час. Не пытайтесь подменить собою Провидение.

— Вы правы, святой отец, — серьезным тоном ответил Джонни. — Надзиратель как–то поколотил Феннера, который не был ни в чем виноват. После чего Феннер во время работы запустил камнем в спину этому надзирателю. И кончилось все плохо: Эммануил Легг «настучал» начальству, Феннера избили еще больше и добавили ему срок. Чтобы не подменял собой Провидение!

— Господь добр: завтра бедняга выйдет на свободу.

— Но Он добр и к Леггу: старик уже вышел!

— Мистер Грей, вы прекрасно понимаете, чего я от вас жду.

— Да, святой отец.

— Вы обещаете не мстить этому человеку?

— Не могу дать такой клятвы.

— Жаль.

— Я всего лишь человек и подвержен всем человеческим слабостям.

Священник печально улыбнулся и благословил Джонни.

Грей собрался было уходить, но святой отец остановил его:

— Начальник тюрьмы просил меня передать вам письмо, полученное час назад…

Развернув листок бумаги, Грей прочитал:

«Джонни!

Надеюсь, что ты воспримешь это известие со спокойствием и твердостью, как подобает мужчине.

Мэри выходит замуж за мистера Флойда.

Он — джентльмен.

Пожелай им счастья.

Помни, что мы всегда рады тебя видеть.

Питер Кен».

— Так вот почему Флойд засадил меня! — воскликнул Джонни. — Прочтите это, святой отец!

Священник пробежал глазами письмо и помрачнел.

…В сопровождении надзирателя Грей прибыл на станцию железной дороги.

Он купил билет и отправил домой телеграмму.

Надзиратель пожал бывшему заключенному руку:

— Вы мне всегда нравились, мистер Грей. Поэтому я желаю вам никогда больше со мной не встречаться. Будьте здоровы и ведите себя хорошо.

— Не волнуйтесь, — ответил Джонни и вошел в вагон.

Заняв свое место, он первым делом вынул из кармана платок и стер с руки последнее прикосновение дартмурской тюрьмы.

…В Лондоне, у выхода из вокзала, мистер Грей увидел своего слугу Паркера.

Тот стоял около черного такси.

— Добрый день, сэр, — сказал Паркер таким тоном, словно расстался с хозяином сегодня утром. — Я получил вашу телеграмму. Куда прикажете ехать?

— Домой.

Джонни благожелательно похлопал слугу по плечу.

Паркер распахнул перед ним дверцу автомобиля.

Грей уселся.

— Багажа нет, сэр? — серьезно спросил слуга.

— Нет, — так же серьезно ответил хозяин. — Садитесь рядом со мной, Паркер, и рассказывайте, как вы без меня жили и что на свете нового.

Слуга переминался с ноги на ногу.

— Это будет с моей стороны слишком большой вольностью, — промямлил он. — Я должен уважать своего хозяина, сэр.

— Если бы ваш хозяин достаточно уважал себя, то не попал бы туда, откуда только что вернулся, — заметил Джонни. — Садитесь же!

Паркер примостился рядом с хозяином, и они поехали…

…Наскоро перекусив и переодевшись в великолепно сшитый смокинг, мистер Грей вышел из дому.

— Прикажете сопровождать вас, сэр? — почтительно осведомился Паркер, остановившись у дверей.

— Не нужно.

— Слушаюсь, сэр.

Слуга поклонился и вернулся в дом.

Джонни отправился в Хошем.

По дороге он лихорадочно искал доводы, которыми можно было бы убедить Питера Кена прогнать Флойда и выдать дочь за него.

Грей не сомневался в том, что Мэри все еще любит его.

Глава 3. ЛИЛА И БАРНИ ФОРД

Вилла мистера Кена находилась в стороне от других зданий.

Кирпичные стены старинного дома были увиты плющом, зелень которого красиво выделялась на красном фоне стен, плотно окруженных прекрасно ухоженным парком.

Джонни вошел в ворота виллы.

Он направился было по главной аллее парка к парадному подъезду, но затем передумал и решил воспользоваться, на правах старого приятеля, боковым входом.

Грей свернул на узкую дорожку, которая вела вдоль стены дома.

Пройдя несколько ярдов, он услышал громкий голос возмущенной женщины.

Джонни ускорил шаг, дошел до угла здания и осторожно заглянул за него.

На крыльце перед боковым входом стояла юная красавица–горничная.

Она отчитывала грузного старика, облаченного в ливрею дворецкого.

Его морщинистое лицо отражало напряженное внимание, с которым он относился к разговору.

Старик даже вытянул шею вперед, словно прислушивался, хотя горничная нисколько не приглушала голос и даже Джонни прекрасно слышал каждое ее слово.

— Я не знаю, в каких домах вам приходилось служить и где вы обзавелись подобными привычками, — говорила она, — но если я еще раз застану вас в моей комнате, то немедленно пожалуюсь мистеру Кену! Даже в том случае, если вы не будете рыться в моих вещах, как это было сегодня! Вы меня поняли?

— Да, мисс Лила, — хрипло ответил дворецкий.

Джонни узнал старика.

Это был Барни Форд, бывший боксер, бывший взломщик, часто «гостивший» в Дартмуре.

Он вернулся к честной жизни вместе с Питером Кеном.

Впрочем, слова горничной свидетельствовали о том, что старику нелегко было избавиться от прежних привычек.

Тем не менее, Кен терпел его, хотя трудно было бы найти худшего дворецкого: Питер не хотел, чтобы Барни снова скатился в ту пропасть, из которой едва выбрался.

Если бы Джонни впервые видел Форда, то мог бы подумать, что старик охрип от волнения.

Однако Грей отлично знал, что Барни простудил себе горло в тюрьме.

— Вы — порядочный человек, глава слуг такого богатого и доброго господина, а позволяете себе обходиться с честной девушкой так, словно вы — обыкновенный вор!.. Или вы шпионите за мной?

— Что вы!

— Вы устраивали у меня обыск? Тогда скажите, в чем я провинилась?!

— Ни в чем, мисс.

— Я что, плохо исполняю свои обязанности?

— У меня никогда еще не было лучшей горничной, чем вы.

— Я сплетничаю?

— Ни разу не слышал.

— Вмешиваюсь в ваши дела?

— Нет.

— Или я виновата в том, что не доношу вам на других слуг?

— Это у нас не заведено, мисс.

«Бедняга Барни! — подумал Грей. — Не может же он признаться ей, что именно такое совершенство и кажется ему подозрительным!»

— Тогда запомните, что я не потерплю слежки за собой! Для хорошей горничной место всегда найдется. Вам все ясно?

— Конечно, мисс Лила.

Раскрасневшаяся от возмущения девушка метнула в дворецкого последний огненный взгляд, повернулась к нему спиной и исчезла за дверью дома.

«Форд все тот же, — посмеивался про себя Джонни, подходя к дворецкому. — Сколько уже хороших слуг ушло от Питера по этой же причине! И как Кен ни старается, но так и не может отучить старого вора от любви к чужим вещам!»

— На вашем месте, Барни, я бы не стал связываться с такой горячей девчонкой. Она может не только настучать Питеру, но и по физиономии съездить!

Форд оглянулся и остолбенел от удивления.

— Джонни?!

На лице дворецкого появилась гримаса, отдаленно напоминающая улыбку.

Впрочем, Грей никогда не видел на лице Барни более приветливого выражения, чем сейчас.

— Когда вы вышли из «колледжа»?

Джонни улыбнулся.

— Сегодня. Питер дома?

Прежде чем ответить, Форд основательно высморкался, не сводя изумленных глаз с гостя.

— Дома, — наконец выговорил он. — Вы давно здесь?

— Я слышал только две последние фразы вашего разговора, если вас это интересует, — успокоил старика Грей.

— Что поделаешь! — снова осклабился Форд. — Человека считают плутом многие годы после того, как он перестал прикасаться к чужому добру и начал честно трудиться! Так уж устроен мир… Ну, ничего. Она сорвала на мне всю свою злость и не пойдет теперь жаловаться на меня Питеру. А кое–что любопытное я все–таки обнаружил…

Барни огляделся по сторонам и понизил голос:

— У нее целый чемодан набит портретами мистера Флойда!

— Откуда она их взяла? — удивился Джонни.

— Девочка прекрасно рисует. Но дело не в этом: она по уши влюблена в господина Джеффри! Иначе чего ради она сделала бы столько его портретов?

— А какое вам до этого дело?

— Боюсь, что она станет ревновать к нему дочку Питера. Для молодой женщины опасно иметь своим врагом горничную.

— Вы мудрец, Барни. И я не сомневаюсь, что пока вы начеку, никакой беды не случится. Мне нужно срочно увидеть Кена. Доложите ему обо мне.

— Идемте, я провожу вас.

Они стали подниматься по мраморной лестнице.

— Как он поживает?

— Весь ушел в заботы о дочери. По–моему, он готов целовать пол, по которому ступала ее ножка. Она хорошая, красивая девушка и меня не удивляет, когда к ней так относятся молодые люди, вроде вас. Но для отца это, по меньшей мере, странно. Нельзя так сильно любить детей, это идет им во вред. Сэр, к вам мистер Джон Грей!

Последние слова дворецкого были адресованы элегантному джентльмену, который спускался по лестнице им навстречу.

Глава 4. ПИТЕР КЕН

— Здравствуйте, Джонни! — воскликнул хозяин виллы, пожимая гостю руку.

— Как твои дела, Питер? Как Мэри?

Кен смущенно улыбнулся.

— Расскажи сначала о себе. У тебя закончился срок заключения? Или ты сбежал? Спасибо, Барни. Ты свободен.

Дворецкий ушел.

— Мне сократили срок за хорошее поведение. По просьбе начальства.

— Кого ты встретил в Дартмуре из знакомых?

— Из твоих знакомых? Я–то там перезнакомился со всеми. Времени было достаточно…

Кен кивнул.

Джонни искоса посмотрел на него:

— Думаю, что тебя интересует Эммануил Легг. Угадал?

— Да.

— Он подкупил «живодера» и вел переписку со своим сыном. «Стучал» на товарищей. Донес на Феннера, что тот запустил камнем в спину избившему его надзирателю. После этого беднягу здорово выпороли плетьми и увеличили ему срок.

— Обычные тюремные новости…

— Ты знаешь младшего Легга?

— Не имею чести. Хватит с меня старого хрыча. Что он там болтал обо мне?

— Что ты засадил его в «колледж», чтобы прикарманить его денежки.

— Эммануил судит о людях по себе, — сказал Питер. — Он сам виноват в том, что попал в Дартмур. Легг умен, но слишком поддается эмоциям. Если бы он не пристрелил полисмена, то его разыскивали бы с гораздо меньшей энергией. А если бы он не пил больше, чем следует, то не стал бы хвастаться своей хитростью и не сболтнул бы лишнего. Преступники попадаются чаще всего не из–за выдающегося ума сыщиков, а по собственной глупости или неосторожности. Сначала надевают перчатки, чтобы не оставить отпечатков пальцев, а затем расписываются в книге для посетителей. Мы с Эммануилом взломали кладовую банка и взяли пятьсот тысяч фунтов в американской валюте…

— Все говорят о миллионе, — перебил его Джонни.

— А ты когда–нибудь видел, чтобы сплетни в точности соответствовали действительности? Пусть говорят! Я играл на бирже и скупил по случаю доходные предприятия. Сейчас у меня уже гораздо больше, чем болтают досужие языки, но тогда мы взяли ровно столько, сколько я говорю.

— Может быть, эти слухи распускал Эммануил, чтобы обвинить тебя в похищении у него более крупной суммы…

— Не знаю. Во всяком случае, он не дурак и должен был бы соображать, что честный человек еще может позволить себе напиться: в худшем случае он выспится в парке или его поколотит жена. А для вора это слишком большая роскошь, если он не хочет поздороваться с тюремщиком.

— Старик Легг с ним уже попрощался. Будь осторожен: он собирается тебе мстить.

Кен пожал плечами:

— Не он первый об этом мечтает. Но спасибо за предупреждение…

Наступило молчание.

Оба собеседника не решались заговорить о Мэри.

Они спустились по лестнице и вышли в парк.

— Ты получил мое последнее письмо? — осторожно начал Питер.

— Получил.

— И не сердишься на меня?

— Нет. Ты любишь дочь и по–своему прав.

— Я закрыл предыдущую страницу жизни и расплатился по всем старым счетам. Мэри должна быть дочерью честного человека и женой джентльмена. Извини меня, Джонни…

Грей опустил голову.

— Мэри любит этого Флойда? — спросил он.

— Насколько я знаю, да. Ты дал ему достаточно времени, чтобы завоевать ее любовь.

Джонни остановился и посмотрел Питеру в глаза:

— А знаешь ли ты, по чьей милости я дал ему это время? Я должен сообщить тебе это прежде, чем Мэри выйдет за него замуж!

Кен вздрогнул:

— Прежде, чем она выйдет замуж за Флойда? Неужели Барни тебе не сказал?..

— О чем?

— Они обвенчались сегодня утром!

Грей стоял, как громом пораженный.

— Мэри — жена этого подонка! — прошептал он. — Надо было послать тебе из Дартмура телеграмму…

Питер положил руку ему на плечо:

— Не кори себя. Это бы все равно ничего не изменило. Даже если ты попал в тюрьму без всякой вины, я все равно не отдал бы тебе Мэри.

— А если бы я не попал туда?

— Тогда я не мог бы найти ей лучшего мужа, чем ты. Но что случилось, то случилось… Мои друзья тоже считают, что я поступил правильно. Я сам стал честным человеком сравнительно недавно и не могу себе позволить рисковать будущим Мэри. Крэг тоже так думает…

— Крэг? Инспектор из Скотленд–Ярда?

— Он самый. Теперь мы с ним друзья. Как видишь, многое переменилось за то время, что мы с тобой не виделись…

— Слишком многое.

— Так ты действительно на меня не сердишься?

Джонни слабо улыбнулся:

— Не бойся, Питер. Я не собираюсь тебе мстить. Хватит с тебя Эммануила…

Из–за огромного, усеянного цветами куста неожиданно вынырнул Барни Форд.

— Питер, — хрипло прошептал он, — пришел старик Легг. Что делать?

— Принесло же его именно сегодня, в день свадьбы! — пробормотал хозяин. — Где мисс Кен… То есть миссис Флойд?

— У себя в комнате. Прихорашивается.

— А гости?

— В цветнике.

— Приведи Эммануила боковыми дорожками сюда. Смотри, чтобы он ни с кем не встретился!

— Понятно.

Барни исчез за кустом.

— Ты хочешь видеть старого негодяя? — спросил Питер У Грея.

— Нет. Я пока прогуляюсь по парку, если ты не возражаешь.

— С удовольствием составил бы тебе компанию, но Легг опасен. Надо узнать, что ему нужно, — грустно сказал Кен.

Глава 5. ЭММАНУИЛ ЛЕГГ

Барни привел посетителя и удалился.

Несколько мгновений Питер молча разглядывал непрошеного гостя.

Мистер Эммануил Легг был худощавым, седым, лысоватым стариком с бегающими глазами.

На носу у него красовались очки.

Костюм его, довольно потертый и слегка измятый, казался еще более убогим в сочетании с новыми ярко–желтыми туфлями.

Эммануил был богат, но, будучи не в ладах с законом, предпочитал не привлекать к себе излишнего внимания.

— Это все твое? — спросил он, обводя рукой виллу.

— Да.

— Старинный дом, ухоженный парк, старый приятель Барни во главе вышколенных слуг… Тебе повезло.

— Согласен. Что дальше?

— Давно ли ты здесь поселился?

— Вскоре после того, как ты снял комнату в Дартмуре.

Легг злобно выругался.

— Ты–то сам никогда не сидел и не знаешь, что такое гнить в сырой и душной камере! Так что не тебе отпускать шуточки на эту тему!

— Ты тоже мог бы не сидеть, Эммануил. Кто тебе виноват? Не надо было делать глупости.

— Уж не хочешь ли ты сказать, что ты умнее меня?

— Нет. Но если бы ты не пил и не давал воли эмоциям, то имел бы гораздо больше пользы от своего ума. Ведь полисмена ты тогда убил сгоряча, в этом не было никакой необходимости. Но ты просто не успел пошевелить мозгами, как твоя рука уже нажала на спусковой крючок. А это была кнопка, включившая тебе пятнадцатилетний срок. По–твоему, в этом виноват я?

— Нет. Стрелял я. Ты на меня «настучал»…

Питер холодно улыбнулся:

— Этот слух распустил ты?

— А хоть бы и я. Какая разница? Главное, что все так думают.

— Ложь не становится правдой только оттого, что она на уме у всех. Ты ведь и сам это понимаешь, Эммануил.

— Понимаю. — ухмыльнулся Легг. — А ты поди, докажи свою правду!

— Кому? Все те люди, чье мнение для меня имеет значение, прекрасно знают, что ты лжешь. А остальные могут думать все, что им угодно.

— Хватит заговаривать мне зубы, Питер. Гони денежки.

— Какие?

— Которые ты мне должен.

— Что–то не припомню.

— Мою долю от ограбления банка, где я убил полицейского.

— Твои двести пятьдесят тысяч я перевел на твой счет пятнадцать лет назад. Что ты хочешь еще?

Легг подошел к Кену и тихо проговорил:

— А еще двести пятьдесят тысяч, на которые ты меня обокрал? Ведь мы тогда взяли в банке миллион и мне причиталась половина!

— Слухи о миллионе тоже распространил ты?

— Не все ли равно? Для меня важно лишь то, что ты дашь мне еще двести пятьдесят тысяч. А думать при этом можешь все, что тебе угодно, — передразнил Эммануил Кена.

— А если не дам? — невозмутимо спросил Питер.

— Я слишком хорошо знаю твои прежние дела. Они могут стать известны полиции… Тогда тебе придется раскошелиться на гораздо большую сумму!

Кен в ответ расхохотался.

Этого Легг не ожидал.

Он испуганно огляделся по сторонам и, не заметив ничего подозрительного, поинтересовался:

— Что с тобой?

— Ты просчитался, Эммануил! Я уже уплатил все старые долги. Мне помог в этом один из моих друзей, инспектор Крэг.

Легг свистнул.

— Кто тебе поверит?

— Все оформлено документально. Претензий ко мне у бывших «клиентов» нет: рады, что получили свои денежки, которые якобы разыскала полиция. В отличие от тебя я умею прятать концы в воду!

— Ты вот так, ни с того ни с сего, отдал свои денежки?

— Теперь это для меня не деньги. Честь дороже. Моя Мэри не должна стыдиться своего отца. А если не веришь, спроси Крэга. Он в цветнике, в ста ярдах отсюда. Позвать?

— Черт бы тебя побрал, Кен! Если ты не дашь мне четверть миллиона, то берегись: я заберу у тебя Мэри и верну ее только в обмен на деньги!

Питер побагровел:

— Так вот с чем ты пришел, подлец!

— Не притворяйся, что ты лучше меня! — зашипел Легг, надвигаясь на собеседника. — И забери обратно «подлеца», иначе тебе придется заплатить на сто тысяч больше!

— Барни! — позвал Кен.

Из–за цветущего куста снова вынырнул бывший боксер.

— Проводи мистера Легга. И проследи, чтобы он здесь впредь не появлялся. Если он будет артачиться, можешь действовать по своему усмотрению. Прощай, Эммануил. Кажется, у тебя есть сын? Желаю ему, чтобы ты был для него не худшим отцом, чем я для моей дочери.

Кен ушел.

— Пошли, что ли, старый, вонючий лис, — прохрипел Барни, беря непрошеного гостя за шиворот и подталкивая его к выходу.

Глава 6. ФЛОЙД

Джонни Грей медленно бродил по парку.

Он никак не мог прийти в себя.

Мэри — жена Флойда!

То есть, жена Джеффри Легга!

Негодяя, подло упрятавшего Джонни в тюрьму, чтобы обвенчаться с его невестой!

Господи, есть ли справедливость на этом свете?

За спиной Грея раздался крик:

— Джонни! Джонни!

Он обернулся.

К нему, приподняв длинный подол подвенечного платья, бежала Мэри.

Она схватила Грея за руки.

— Ты счастлива? — спросил он.

— Да!.. Прости меня…

— Ничего. Я только хотел быть уверенным в том, что ты действительно счастлива.

Наступило неловкое молчание.

К ним подошел молодой, красивый джентльмен.

— Это мой муж, — покраснев, представила его Мэри. — Мистер Флойд.

Джеффри поклонился.

— А это — мистер Грей… Приятель моего отца.

Мужчины обменялись рукопожатием.

Оба сделали вид, что впервые видят друг друга.

Оба проговорили приличествующие случаю фразы о том, что весьма рады знакомству.

— Где вы так загорели? — спросил Флойд.

— В Африке, — ответил Джонни, пытаясь улыбнуться.

— Вы там охотились?

— Нет. Я не охотник. Скорее, жертва.

— Львы там еще есть?

— Только ручные. Сидят в клетках и рычат на Луну.

— Очень любезно с вашей стороны, мистер Грей, что вы приехали к нам на свадьбу. Мэри часто рассказывала мне о вас.

С этими словами Джеффри обнял жену, пристально глядя в глаза Грею.

Джонни посмотрел на Мэри.

Она явно испытывала смущение от встречи с бывшим женихом, но на ее лице не было видно ни малейших следов тревоги.

«Бедняжка еще ничего не знает, — подумал Джонни. — Она не смогла бы так притворяться. Боже, помоги ей!».

К ним подошел Питер.

— Джентльмены, я счастлив, что мне довелось познакомиться с вами, — проговорил он. — У моей дорогой Мэри не могло бы быть лучшего мужа, чем вы, мистер Флойд. И ей никогда не найти лучшего друга, чем вы, мистер Грей…

Джонни вежливо поклонился.

Джеффри поцеловал руку жены и сказал:

— Я не заслуживаю таких комплиментов, мистер Кен. Ваша дочь — настолько совершенное творение Бога и природы, что я могу только надеяться со временем стать достойным ее…

«Сразу видно, что ты долго вертелся в светском обществе, — подумал Джонни. — Если бы папаша Эммануил не сидел в Дартмуре, а занимался твоим воспитанием, то лоска у тебя было бы поменьше, и Мэри давно поняла бы, с кем имеет дело».

— Вам повезло, мистер Флойд: вы женились на очень хорошей девушке, — произнес он вслух.

— На лучшей девушке в мире, — подтвердил Джеффри, обнимая жену.

Кен безмятежно улыбнулся и ушел к гостям.

— Я с вами совершенно согласен, — сказал Грей, — и если миссис Мэри…

У него не повернулся язык выговорить «миссис Флойд».

— Если миссис Мэри понадобится охотник на львов, то я попытаюсь справиться и с такой ролью. Даже если придется из–за этого вернуться в Африку…

Взгляды Флойда и Грея скрестились, словно шпага.

У мужа на лице легко было прочитать вызов, у влюбленного — отчаянную решимость.

Джеффри первым отвел глаза.

К его торжеству над соперником примешался страх.

Чтобы скрыть это и досадить Джонни, Флойд поцеловал Мэри.

Она рассеянно улыбнулась мужу.

Джеффри почувствовал себя увереннее.

— Зачем же вы ездили в Африку, если там не охотились? — спросил он.

— Меня об этом попросили.

— Кто?

— Этот человек мне не представился. Однако просьба была настолько убедительной, что отказать я не смог.

— Но вы знаете его хотя бы в лицо?

— Нет.

— Почему?

— Просьба была передана через третьих лиц.

— Это было невежливо со стороны того человека, — заметил Джеффри.

— Я тоже так думаю.

— И вы даже не догадываетесь, кто бы это мог быть?

— К сожалению, нет.

— Тогда вам можно только посочувствовать.

— Господа, кушать подано! — объявил, подойдя к ним, Барни. — Все уже за столом и ждут вас.

Мистер Флойд взял жену под руку и направился к дому.

Грей и Барни последовали за ними.

Глава 7. ИНСПЕКТОР КРЭГ

За свадебным столом Джонни оказался рядом с Крэгом.

— Давно вернулись из путешествия, мистер Грей? — тихо спросил инспектор.

— Только что, — так же тихо ответил Джонни.

— И прямо на свадьбу?

— Сначала заехал домой переодеться. А вы что, теперь дружите с Питером?

— Как видите, — ответил Крэг, поднимая бокал вина за здоровье молодоженов.

— Ваши хорошие отношения с ним никому не кажутся подозрительными?

— Всякое бывает…

Инспектор осушил бокал и снова наполнил его.

— Когда–то мистер Кен был самым сильным из наших противников, — снова заговорил Крэг под нестройный шум свадебного застолья. — Выдающийся ум! Сражаясь против него, мы восхищались его блестящей логикой, виртуозными комбинациями, достойными шахматной партии гроссмейстера. Какое бы его дело мы ни рассматривали, у Питера всегда было наготове самое неожиданное и неопровержимое доказательство его невиновности. Однажды он даже заманил письмом моего шефа поздно вечером на Чаринг–Кросс, к электрическим часам, и тот вынужден был затем на суде подтвердить его алиби! Самые честолюбивые сыщики Скотленд–Ярда мечтали найти ошибку в его планах и отправить его… в путешествие.

Крэг, наконец, сообразил, что выбрал не совсем подходящую тему для разговора за свадебным столом у Питера Кена.

— Мистер Грей, вы не желаете выйти покурить? — предложил инспектор.

— Я не курю, господин Крэг. Но могу прогуляться с вами по террасе, если хотите.

Улучив удобный момент, собеседники вышли из зала.

— Единственный детектив, который мог бы одолеть Питера, — это Гольден, — продолжал инспектор, закурив сигару. — Но он был всегда так занят самыми важными делами Великобритании, что просто не в состоянии был уделить внимание ловкому мошеннику. Насколько я помню, последнее его слово связано с поисками фальшивомонетчика, наводившего страну поддельными банкнотами, совершенно неотличимыми от купюр Английского банка. Это угрожало экономической стабильности всего Соединенного Королевства. При всем блестящем уме Питера это не его масштаб. К сожалению, мистера Гольдена с нами уже нет…

— Кто же теперь спасает Великобританию от банкротства? — поинтересовался Джонни.

Крэг поморщился:

— Стыдно признаться, но сейчас это делать некому. Есть, конечно, отдел, который раньше возглавлял покойный Гольден, но без него им такие задачи не по зубам.

— Я слыхал, что аналогичными делами занимается некий Реедер…

— Что, старик Реедер? Жалкий дилетант! Уж лучше бы поручили поиски Великого Печатника мне, все–таки я — профессиональный сыщик и имею большой опыт работы в полиции! Что может понять какой–то частный детектив в самых тонких делах государственной важности?! Кстати, мистер Грей, вы ничего не слышали в Дартмуре о Великом Печатнике?

— Ничего.

— Странно. Там сейчас есть несколько крупных специалистов… Беккер, Сторинг, Уолтер Смит… Неужели никто из них не говорил с вами на эту тему?

— Никто.

— А если я предложу вам от имени Английского банка десять тысяч фунтов стерлингов за имя гения–фальшивомонетчика?

— Мне придется лишь пожалеть о том, что я не могу удовлетворить ваше любопытство: десять тысяч мне бы сейчас пригодилось…

Джонни умолк и задумался.

Некоторое время они прогуливались по террасе, не произнеся ни слова.

Разочарованный Крэг сердито дымил сигарой.

Наконец Грей принял какое–то решение и заговорил:

— Я не могу ничего вам рассказать о Великом Печатнике, но у меня есть другая, не менее интересная для вас информация…

Инспектор мгновенно оживился:

— Что вы имеете в виду?

— Нашему с вами другу Питеру угрожает серьезная опасность.

— Какая?

— Его возненавидел Эммануил Легг.

Крэг нахмурился.

— Говорят, что быть врагом этого негодяя очень вредно для здоровья, — продолжал Грей.

Инспектор кивнул.

— Это верно. Шайка Легга не остановится перед любой подлостью. Они немного притихли только на то время, пока Эммануил сидел в Дартмуре.

— Кто же возглавлял шайку в его отсутствие?

— Вероятно, его сын. Мальчишка, наверное, поспокойнее, чем папаша… Во всяком случае, он нам никогда не попадался.

— Чем занимается Легг–младший? — спросил Джонни.

— Не слыхал, чтобы он на чем–нибудь светился. Парень ни разу не был в тюрьме. Вообще–то я о нем почти ничего не знаю. Помню только, что инспектор лагеря как–то говорил мне, что мальчишка женился на очень красивой девушке по имени Джейн.

«Вот это да! — ахнул про себя Грей. — Похоже, что мне все–таки удастся вырвать Мэри из грязных лап Джеффри!»

К собеседникам подошла горничная и доложила:

— Господа, хозяин просит вас занять свои места. Сейчас пастор будет произносить речь.

— А потом мы дружно выпьем за то, чтобы все его пожелания сбылись! — засмеялся слегка охмелевший Крэг.

Они вернулись в зал.

Священник говорил долго, назидательно и скучно.

Слушатели украдкой позевывали.

Джонни сосредоточенно размышлял…

Если Джеффри уже женат, то сегодняшнее венчание недействительно, — рассуждал Грей.

Значит, Мэри свободна.

Надо только доказать, что Джеффри Легг и мистер Флойд — одно и то же лицо.

Не только это…

Еще надо доказать, что он не развелся с первой женой…

Тогда можно будет подать на негодяя в суд за двоеженство…

Впрочем, достаточно было бы «настучать» на Джеффри в Скотленд–Ярд…

Остальное полиция сделает сама…

Но Джонни очень не хотелось бы вмешивать в свои дела официальное правосудие.

К тому же оно так медлительно!

А Джеффри проведет с Мэри первую брачную ночь уже сегодня…

Ладно…

Прежде всего надо обеспечить безопасность Мэри этой ночью…

А там посмотрим…

…Пастор, наконец, добрался до берега своего словесного океана и сел на место.

Гости оживились.

Снова наполнились бокалы.

Послышался смех.

Крэг отвернулся от Джонни и принялся ухаживать за подружкой Мэри.

Грей продолжал рассуждать, совершенно не воспринимая окружающего.

Инспектор сказал, что первая жена Джеффри — красавица.

Зовут ее, помнится, Джейн.

Барни Форд, дворецкий Питера, обнаружил, что хорошенькая горничная Лила по уши влюблена в «мистера Флойда».

Что, если Лила и есть Джейн?

Вряд ли…

А все–таки?

Утопающий хватается и за соломинку…

Если Лила — жена Джеффри, то есть надежда спасти Мэри.

По крайней мере, надо это проверить.

Но если горничная — Джейн…

Боже мой!

Тогда Джеффри — просто чудовище!

Заставить жену смотреть, как он женится на другой…

Нет, нет, нет…

Этого не может быть!

Лила не была бы так спокойна…

…Барни подошел к хозяину и шепнул ему что–то на ухо.

Питер встал.

— Господа!

Шум за столом постепенно утих.

— Господа! Я хочу запечатлеть всех, кто разделяет в этот день нашу радость, — объявил Кен, — всех, кто пришел пожелать счастья моей дорогой Мэри. Я приказал пригласить сюда фотографа. Он уже ждет. Прошу вас пройти в цветник!

Громкий голос Питера вернул Грея к действительности.

Гости покидали зал, направляясь через террасу в парк.

Джонни подошел к Кену и тихо сказал:

— Я не могу быть на одной фотографии с Флойдом…

Питер кивнул.

— Извини меня, но я туда не пойду, — закончил Грей.

— Вполне тебя понимаю, — ответил Кен.

Он протянул Джонни руку.

Тот пожал ее, облегченно вздохнул и с чувством произнес:

— Спасибо.

Глава 8. ДОГОВОР

Когда зал опустел, Грей немедленно отправился искать горничную.

«Может быть, я ошибаюсь, — думал он. — Почти наверняка ошибаюсь».

Лила не может быть Джейн…

Не может быть…

«Не может, не может, не может», — стучало у Грея в висках.

И все же…

Все же надо проверить.

Развод Мэри с этим двоеженцем потребует некоторого времени, а Джеффри уложит ее к себе в постель уже сегодня.

И нельзя ничего сказать ни ей, ни Кену.

Иначе Питер убьет негодяя и сядет в тюрьму…

Но где же Лила?

Грей хлопнул себя по лбу:

— Какой же я дурак! Конечно же, она там!

Он быстрыми шагами направился к цветнику.

Как и ожидал Джонни, горничная стояла за одним из пышных кустов и смотрела на фотографирующихся.

— Лила! — негромко позвал он.

Она испуганно оглянулась.

— Что вам угодно, сэр? — спросила горничная, немного успокоившись.

— Я очень давно не бывал здесь… Помогите мне выбраться из этих зарослей к фонтану.

Лила повела его по дорожке, не примыкавшей ни к дому, ни к цветнику, откуда доносился веселый смех.

— Вы давно здесь служите? — поинтересовался Джонни.

— Да.

— Довольны своим местом?

— Очень.

— Питер Кен хороший хозяин?

— Побольше бы таких было.

— А Мэри вам нравится? Мистер Флойд так любит ее…

Джонни взглянул на горничную.

Она закусила губу.

— Мэри очень красивая и добрая девушка, не правда ли?

— Да, — с трудом выговорила Лила.

Они вышли к фонтану.

Джонни устроился на мраморной скамье и пригласил горничную сесть рядом.

— Вот уж не думала, что вы зовете меня на свидание! — сказала Лила, расправляя платье. — О чем вы еще хотите спросить, мистер Грей?

— Джейн, вы любите своего мужа?

Горничная вскочила.

Лицо ее исказилось от страха.

— Что?.. Что вы сказали? — пролепетала она.

— Джейн, вы любите своего мужа? — повторил Джонни уже более уверенным тоном.

— Меня зовут Лила и я не замужем, — ответила горничная, дрожа всем телом.

— Расскажите эту сказку кому–нибудь другому. Ваш испуг вас выдал. Кроме того, вас узнал Крэг, — соврал Грей.

— Откуда он меня знает?

— Спросите об этом у него. И перестаньте ломать комедию.

Горничная опустилась на скамью.

— Что вы от меня хотите?

— Ничего такого, что не соответствует вашим собственным интересам.

— А все–таки?

— Прежде всего, скажите, почему вы согласились на второй брак Джеффри?

Лила искоса взглянула на Грея.

Ему показалось, что она от испуга и неожиданности утратила дар речи.

— Как видите, мне известно все, — продолжал Джонни, — Поэтому отвечайте спокойно. Вы никого не предаете. Только говоритеправду…

— Он сказал мне, что это всего–навсего фиктивный, платонический брак, какие иногда заключают в высшем свете.

— Вы уверены в том, что его планы не изменятся, когда он вечером останется наедине с Мэри?

Джейн опустила голову.

— А я не сомневаюсь, что сегодня он выберет ее, — безжалостно продолжал Джонни. — Вы не менее красивы, чем Мэри, но у вас нет денежных мешков Питера Кена…

— Если он это сделает, я выдам его полиции! И пусть тогда сидит в тюрьме за двоеженство! Но нет, этого не может быть. Мы с ним слишком любим друг друга!

— Поэтому вы согласились шпионить здесь для него и спокойно смотреть, как он тащит к себе в кровать другую?

— Меня заставил Эммануил. С ним шутки плохи…

— Верно.

— Так чего же вы все–таки от меня хотите?

— Вы любите Джеффри и не хотите, чтобы Мэри стала его женой в полном смысле этого слова. Я люблю Мэри и поэтому хочу того же. Поймите же, Джейн, что мы с вами не противники в этом деле, а союзники.

После долгой паузы мнимая горничная спросила:

— Что я должна делать?

— Быть рядом с ними. Убедиться в том, что их брак действительно фиктивный и платонический. В противном случае помешать Джеффри, но не обращаться в полицию. У вас есть оружие?

— Маленький дамский пистолет.

— Вы хорошо умеете с ним обращаться?

— Да.

— Вам все понятно?

— Все, кроме одного…

— Чего же?

— Как мне сегодня вечером оказаться рядом с ними. Они через пару часов уезжают.

— Куда?

— В свадебное путешествие по Европе.

— Где у них первая остановка?

— В Лондоне.

— Адрес?

— Отель «Карлтон».

— Это Питер раскошелился на такую роскошь?

Джейн кивнула.

— Как мне поехать с ними? — спросила она. — Я — горничная, меня оставят здесь…

— Мэри хорошо к вам относится?

— Да. Я не сделала ей ничего плохого. Ведь она не знает, кто такой Джеффри на самом деле и ни в чем передо мной не виновата.

— А вы перед ней? Представьте себя на ее месте, когда она все узнает!

Джейн угрюмо молчала.

— Пойдите сейчас же к Мэри и попросите ее, чтобы она поговорила о вас с Питером. Пусть он отправит вас с ними в качестве камеристки, — сказал Джонни. И помните: мы с вами не знакомы.

— Вы не выдадите Джеффри полиции за двоеженство?

— Нет.

— Смотрите, вы обещали. Если нарушите свое слово, то я вас пристрелю!

— Договорились. Вы поняли все мои указания?

— Да.

— Тогда немедленно приступайте к их выполнению.

— Вы были бы хорошим главарем шайки вместо Эммануила Легга, — сказала Джейн.

— Я — сам по себе, — ответил Джонни.

И они разошлись в разные стороны.

Глава 9. ТУННЕЛЬ

Хозяева и гости уже сидели за столом, когда Джонни вернулся в зал и занял свое место.

Крэг, изрядно пропитавшийся винными парами и увлеченный хорошенькой соседкой, не заметил Грея.

Вскоре вошла Джейн.

Улучив момент, когда Джеффри отвлекся, она пошепталась с Мэри.

Обе улыбнулись.

Мэри наклонилась к отцу и тихо заговорила с ним.

Кен выслушал дочь и кивнул головой.

Мэри подала знак горничной и та покинула зал.

Джонни, внимательно наблюдавший всю эту сцену, перевел дыхание…

…Когда новобрачные выезжали из ворот виллы Питера. Грей заглянул в окно их роскошного лимузина.

Он в последний раз взглянул на Мэри и одновременно убедился в том, что Джейн тоже сидит в машине.

Мэри помахала ему рукой — и лимузин умчался.

Гости разъехались в своих автомобилях.

Джонни пожал руку Питеру и пошел к железной дороге.

На станции он купил билет и на четверть часа, до самого прихода поезда, занял телефонную будку…

Гудок локомотива заставил его, наконец, оторваться от телефона и выбежать на перрон.

В ближайший вагон садился Эммануил.

Джонни вошел следом за стариком.

Легг остановился в тамбуре, раскурил трубку, сунул в карман табакерку и спички — и лишь после этого заметил стоящего рядом Грея.

— Джонни! — обрадовался Эммануил. — Ты давно на воле?

— С сегодняшнего дня.

— У тебя трубка есть? Могу угостить хорошим табачком.

— Не курю. Ты же знаешь.

— В Дартмуре все не курят. А выйдя оттуда, наверстывают упущенное.

Легг выдохнул дым колечком и спросил:

— Ты был на свадьбе у дочки Питера?

— Да.

— Кену, как всегда, везет! Видал, какого красавца отхватила Мэри?

Старик захохотал.

— Эммануил, — сказал Грей, — у меня есть для тебя предложение…

— Какое? — насторожился Легг.

— Убери этого парня от Мэри. Иначе ему и тебе придется пожалеть о вашей шутке.

— А при чем тут я?

— Ты хочешь отомстить Питеру. Это меня не касается, разбирайтесь с Кеном сами. Но отпусти Мэри. Неужели ты не можешь свести с ним счеты каким–нибудь другим способом?

— Я не имею никакого отношения к тому, что у тебя кто–то увел из–под носа девушку!

— Пожалуй, я бы тебе поверил, если бы того, кто это сделал, не звали Джеффри Леггом.

— Насколько мне известно, мужем Мэри стал некий Флойд. Я с ним не знаком.

— Эммануил, перестань лгать! Я говорю совершенно серьезно: посоветуй сыну немедленно дать Мэри развод. Иначе я сообщу в полицию, что он — двоеженец.

— И чем ты это докажешь?

— Инспектор Крэг знает, что Джеффри Легг женат. Если я скажу ему, что Флойд и Джеффри Легг — одно и то же лицо, то он будет знать гораздо больше, чем тебе хотелось бы.

— Джонни, они сочетались законным браком. Девочка любит его, а не тебя и по собственной воле сказала в церкви «да». На что ты надеешься? Гораздо легче превратить гнедую лошадь в вороную, чем миссис Флойд — в мисс Кен!

— Зато я могу превратить твоего сына в узника Дартмура, если ты не поможешь мне вернуть Мэри!

Эммануил долго сосал трубку, сосредоточенно глядя в окно.

— А какая у меня будет гарантия, что ты не настучишь, когда получишь девушку? — спросил он.

— В Дартмур я попал из–за Джеффри, — ответил Грей. — Он, а не я перекрасил гнедого коня в вороного…

— Попробуй это доказать, — перебил Легг.

— Кому?

— Крэгу, например.

— Для него это слишком тонко… Ты и Джеффри — умные люди. Поэтому я и надеюсь договориться с вами по–хорошему. А гарантия заключается в том, что я прекрасно понимаю: если вы меня один раз так ловко посадили, то запросто посадите и в другой раз, даже если за мной не будет никакой вины. Верно?

Легг кивнул.

Джонни улыбнулся:

— Так что ты мне скажешь? По рукам?

Старик вдруг схватился за сердце и прислонился к стене вагона.

— Что с тобой?

— Я уже не в том возрасте, чтобы испытывать такое волнение без всяких последствий, — простонал Эммануил. — Сердце прихватило… Я задыхаюсь… Открой дверь, если не хочешь отвечать за мой труп… Воздуха не хватает! Воздуха! Скорее!..

Легг захрипел…

Джонни распахнул дверь тамбура.

За дверью было темно: поезд вошел в туннель.

Эммануил бросился к Грею и изо всех сил толкнул его.

Джонни вылетел из вагона в гремящую тьму.

Старик закрыл дверь.

Потом вытащил из кармана спички и неторопливо раскурил погасшую трубку.

Глава 10. ДЖЕЙН

Новобрачные сидели в удобных креслах в гостиной роскошного номера отеля «Карлтон».

Лила распаковывала чемоданы в одной из спален.

— Я никогда еще не видела своего отца таким счастливым, — сказала Мэри. — Он часто говорил, что я, дочь честного человека, должна стать женой настоящего джентльмена. И вот сегодня его мечта исполнилась!

Джеффри криво усмехнулся.

Зазвонил телефон.

Мнимый Флойд снял трубку.

— Алло!

Он услышал голос своего отца.

— Джеффри, это ты?

— Да.

— Я видел Джонни Грея.

— Я тоже.

— Он узнал тебя!

— Не сомневаюсь.

— Ты не понял: он узнал не тебя — Флойда, а тебя — Легга!

— Да ну! Как ему это удалось?

— Не знаю. Кроме того, он пронюхал о Джейн!

— Черт бы его побрал!

— Уже.

— Тогда чего ты волнуешься?

— Он мог сболтнуть что–нибудь Питеру после вашего отъезда. А Кен шутить не любит.

— Что же делать?

— Когда уходит ваш пароход во Францию?

— Через неделю.

— Вы должны выехать туда завтра утром. А из Швейцарии дашь телеграмму Питеру, как мы с тобой договорились. Мэри в обмен на деньги.

— Ладно.

— Если до вашего отъезда появится Кен, стреляй первым.

— Ясно.

— Он снова оскорбил меня! А потом приказал Барни выставить меня вон и не стесняться в средствах достижения этой цели! Негодяи выволок меня за шиворот на улицу и толкнул в канаву!

— Ого!

— Это Питеру даром не пройдет! Ты должен сейчас же лишить чести его дочь!

— Не выйдет.

— Ты что, вспомнил об обещании, которое дал Джейн? Выбрось из головы эту чепуху! Таких девчонок, как она, я найду тебе сотню!

— Она здесь.

— Ты с ума сошел? Зачем ты ее взял с собой?

— Это не я.

— А кто? Питер?

— Да.

— Гони Джейн в шею! Надо успеть втоптать Мари в грязь, пока не появился Кен!

— Ты хорошо все обдумал?

— Не волнуйся! Твой отец всегда знает, что делает. Джейн будет молчать: она сама боится полиции. А раз Джейн будет молчать, то Мэри — твоя жена. А жена не может свидетельствовать против мужа. Кроме того, мы с тобой все равно решили перебираться на континент. И пусть тогда Скотленд–Ярд выясняет какие угодно подробности нашей биографии, нам будет наплевать! И не забудь объяснить Мэри, кто такой ее отец. Если он придет ее защищать, то она не будет знать куда бежать: к нему или от него.

В трубке прозвучал торжествующий смех Эммануила.

— Действуй, сынок!

— Хорошо.

В течение всего разговора Мэри слышала только лаконичные реплики мужа и ничего не поняла.

Джеффри положил трубку и встал:

— Я сейчас вызову администратора и сниму еще один номер, — проговорил он.

— Для кого? — спросила Мэри.

— Для Лилы.

— Зачем?

— Ну… Все–таки… Сегодня такой день…

— Не надо. Пусть она ложится в другой спальне. Ведь нам достаточно и одной…

Мэри покраснела.

— Пусть будет так, как ты хочешь, — усмехнулся Легг, обнял ее и нежно поцеловал.

Затем он поднял девушку на руки и понес в ту спальню, где Лила раскладывала вещи.

Увидев Мэри на руках у Джеффри, Джейн тихо ахнула.

Она не верила своим глазам.

Легг положил девушку на кровать и обернулся к своей первой жене:

— Спасибо, Лила. Вы свободны.

У Джейн подкосились ноги и она не села, а скорее упала в ближайшее кресло.

В это время Джеффри уселся на край кровати и стал осыпать Мэри поцелуями.

— Так вот каков твой платонический брак, — прошептала несчастная Джейн.

Легг поднял голову и изобразил на лице удивление:

— Лила, вы еще здесь? Это просто неприлично! Неужели вы не понимаете, что вы тут лишняя? Оставьте нас вдвоем!

У Джейн потемнело в глазах.

Кровь бросилась ей в голову.

— Ты такая же подлая тварь, Джеффри, как и твой отец! — воскликнула она.

Изумленная Мэри приподнялась на кровати.

Девушка не узнавала свою горничную.

— Что с вами, Лила?

— Я такая же Лила, как он — Флойд! Меня зовут Джейн! А это — мой муж! Мой, а не ваш!

— Не может быть, — пролепетала Мэри, переводя взгляд с горничной на мужа.

— Не только может, но так оно и есть!.. — продолжала Джейн. — Вот, смотрите!

Она выхватила из чемодана фотографию и протянула девушке:

— Это — наш свадебный снимок! Узнаете меня и джентльмена, который называет себя вашим мужем?

Мэри вскрикнула и схватилась за голову.

— Ты меня обманул, Джеффри Легг! — проговорила Джейн, вынимая из сумочки пистолет. — И, по–моему, ты здесь лишний. Убирайся!

— Хорошо, — сказал молодой человек. — Уже иду. Только не надо так громко кричать!

Он встал с кровати и направился к выходу из спальни.

Сделав четыре шага, Джеффри неожиданно остановился, бросился к своей первой жене и резким ударом выбил пистолет из ее руки.

— А теперь убирайся ты, — злобно прохрипел он.

Легг грубо схватил Джейн за плечи, вытолкал из номера в коридор и сказал:

— С минуты на минуту сюда придет отец. Если он застанет тебя здесь, то тебе не жить. Ясно?

И он захлопнул перед ее носом дверь.

Глава 11. ЗАПЕРТАЯ ДВЕРЬ

Джеффри хотел вернуться в спальню, но с удивлением обнаружил, что Мери заперлась изнутри на ключ.

Он никак не ожидал такой прыти от наивной девчонки.

Мошенник легонько постучал в дверь.

Тишина.

Он постучал громче.

Никакого ответа.

— Мэри, — умоляющим голосом проговорил Легг, — неужели ты поверила этой лживой женщине? Она хотела убить нас и ограбить, неужели ты не поняла? В доме твоего отца полно слуг, там это сделать гораздо труднее. Вот она и сидела тихо, ожидая удобного случая. Опасность уже миновала: я прогнал грабительницу. Открой же мне, Мэри. Я хочу поцеловать тебя…

— А я не хочу, — донеслось из спальни.

— Почему?

— Потому, что она сказала правду.

— Откуда у тебя такая уверенность?

— Я держу в руках снимок. Лила в подвенечном платье под руку с тобой выходит из церкви.

— Это подделка. Значит, в ее шайке есть искусный фотограф, который умеет делать такие фокусы, только и всего. Впусти меня, пожалуйста!

— Нет!

Джеффри снова постучал.

— Мэри!

Молчание.

Легг сильно рванул дверь.

Она не поддалась.

Негодяй дернул изо всех сил и оторвал дверную ручку.

Джеффри отшвырнул ее в сторону и, выйдя из себя, стал сыпать проклятиями.

Послышался стук во входную дверь.

— Это ты, Джейн? — спросил Легг.

— Я — горничная отеля «Карлтон», сэр. У вас что–то случилось? Не могу ли я вам помочь?

Джеффри открыл дверь и выглянул в коридор.

Там стояла полная женщина с рыжими волосами и круглым добродушным лицом.

Акцент выдавал в ней уроженку Уэльса.

— Я запер спальню и потерял ключ, — сказал Джеффри. — Вы не можете одолжить мне свой?

— У меня его нет, сэр, — горничная с любопытством заглянула в номер.

Джеффри заметил это.

— Тогда убирайтесь отсюда! — прошипел он и захлопнул дверь.

Он вернулся к запертой спальне, бормоча на ходу:

— Можно было бы попросту высадить дверь, если бы она открывалась внутрь. Жаль, что не я был архитектором при постройке этого отеля…

Легг снова постучал к Мэри.

— Ты хвасталась, что ты — дочь честного человека? Так вот, девочка, я открою тебе глаза: Питер такой же честный человек, как я — джентльмен!

— Ты лжешь! — раздался за дверью возмущенный возглас.

— Кен — преступник!

— Замолчи!

— Знаешь, как он сколотил свое состояние?

— Играл на бирже и создавал фирмы!

— Нет. Он грабил банки!

— Не может такого быть! Отец никогда не сидел в тюрьме!

— Я понимаю твое удивление. Чтобы скопить такую прорву денег, Питер должен был ограбить множество банков, и при этом, конечно, трудно не попасть в тюрьму. Однако Кен хитер, как дьявол…

— Это неправда! Я знаю своего отца!

— Ты совсем не знаешь его! Он всегда выходил сухим из воды только потому, что предавал своих соучастников и Сваливал всю вину на них. Они сидели за него в тюрьме, а он прикарманивал их денежки!

— Если бы все это было правдой, то ты не женился бы на мне! — донеслось из–за двери.

Джеффри торжествующе ухмыльнулся:

— Ты ничего не понимаешь в жизни, детка! Наоборот, только потому я на тебе и женился!

— Что?!

— Думаешь, я тебя люблю?

— Нет.

— Правильно. Я тебя ненавижу!

— За что?

— Ты — дочь Кена.

— А тебе что до этого?

— Питер предал и обобрал моего отца. И я отомщу ему самой страшной местью! Ведь для него нет на свете ничего и никого, дороже тебя. А ты теперь — моя жена и по закону принадлежишь мне душой и телом!

— Отец убьет тебя!

— Нет! Кен никогда не занимался «мокрыми» делами. Это не по его части.

За спиной Джеффри раздался звонок телефона.

Он подошел к столу и снял трубку.

— Слушаю.

— Это мистер Флойд? — послышался голос Питера.

— Да.

— С вами говорит Кен. Как вы доехали?

— Хорошо. Благодарю вас.

— Как себя чувствует Мэри?

— Прекрасно…

— Простите, сэр…

— Что тебе?

— Звонит Лила.

— Что–нибудь случилось? — заволновался хозяин.

— Не знаю, сэр. Она просит пригласить к телефону вас.

Питер торопливо перешел в кабинет и взял трубку.

— Алло!

— Мистер Кен, это Лила.

— С Мэри все в порядке?

— Спасите ее!

— Что с ней? — вскричал Питер.

— Она в спальне, наедине с Джеффри!

— Ну и что? Он — ее муж. И называйте его, пожалуйста, мистером Флойдом…

— Он такой же мистер Флойд, как я — королева Англии!

— Как вы смеете!..

— Его настоящее имя — Джеффри Легг. Он — сын вашего врага Эманнуила.

— Не может быть…

— А самое главное, он женился на вашей дочери, уже будучи женатым!

— Боже мой!

— Спасите от него Мэри!

— Откуда вы все это знаете?

— Я — его первая жена!

— Я вам не верю. Если бы это было так, то вы не позволили бы ему на ваших глазах сочетаться с Мэри.

— Он обманул меня. Сказал, что это — платонический брак, а сам потащил ее в постель! Они с Эммануилом задумали все это для того, чтобы похитить вашу дочь, а затем шантажировать вас! Торопитесь! Мисс Мэри видела нашу с ним свадебную фотографию, так что у них сейчас не первая брачная ночь, а просто изнасилование!

— Благодарю вас за информацию, — сухо сказал Питер. — Мне надо подумать. До свидания…

Он положил трубку и выругался.

— Хорош я буду, если вломлюсь к молодоженам в первую ночь после Свадьбы, а потом выяснится, что Лила мне солгала! Это навсегда испортит мои отношения с Мэри…

Он нервно шагал по комнате, натыкаясь на мебель и роняя пепел с сигары на дорогой ковер, покрывавший пол.

Вдруг он остановился и пробормотал:

— Черт побери! Этот грязный замысел слишком похож на обычные методы Эммануила!

Питер бросился в кресло и простонал:

— Что делать?

Некоторое время он сидел молча.

Со стороны могло показаться, что Кен сосредоточенно разглядывает портьеру, закрывавшею окно.

На самом же деле он ничего не видел перед собой.

Наконец Питер успокоился настолько, что к нему вернулась способность анализировать.

— Надо позвонить и проверить, все ли у них в порядке, — решил он и, заглянув в записную книжку, набрал номер.

— Отель «Карлтон», — услышал он в трубке.

— Соедините меня с номером мистера Флойда, — сказал Кен.

— Сию минуту, сэр.

В трубке что–то щелкнуло и послышался искаженный телефоном голос:

— Слушаю.

— Это мистер Флойд?

— Да.

— С вами говорит Кен. Как вы доехали?

— Хорошо. Благодарю вас.

— Как себя чувствует Мэри?

— Прекрасно…

— Очень рад это слышать. Пригласите ее, пожалуйста, к телефону.

— Одну минутку…

Джеффри положил трубку на стол, выждал немного — и снова поднес ее к уху.

— Она очень устала сегодня и уже спит. Я не смог разбудить ее. Вы приедете завтра поужинать с нами?

— В котором часу?

— В семь часов вечера.

— Хорошо. Спокойной ночи, мистер Флойд.

— До свидания, мистер Кен.

Оба положили трубки.

— Завтра в семь часов вечера мы с Мэри будем уже далеко в море, — пробормотал Джеффри и вдруг хлопнул себя по лбу. — Тысяча чертей, я же совсем забыл из–за всей этой суеты, что надо купить билеты на пароход!

Он взглянул на часы.

— Все конторы уже закрыты. Ну, ничего. Грош мне цена, если, напечатав миллионы фунтов стерлингов, я не смогу купить себе билеты в любое время суток…

Легг вытащил из кармана нож и перерезал телефонный шнур.

Затем он вышел в коридор, запер за собой дверь, спрятал ключ в карман и спустился по лестнице в холл.

…Положив трубку, Питер Кен преобразился.

Теперь это был не усталый, подавленный, обуреваемый сомнениями старик, а бодрый, решительно настроенный человек действия.

Он вытащил из ящика письменного стола большой бумажник и пистолет, рассовал их по карманам и вышел на кабинета.

В вестибюле Барни проверял, кик служанка вымыла пол после ухода гостей.

Увидев Питера, он удивился. Кен не имел привычки по вечерам уходить из дому.

— Что–нибудь стряслось? — прохрипел бывший боксер.

— Не волнуйся, Форд. Занимайся своими делами.

Питер отправился в гараж, сел в самый мощный из своих автомобилей и, быстро набирая скорость, поехал по аллее к воротам.

— Где это видано, чтобы девушки так рано засыпали в первую брачную ночь? — проворчал он. — Похоже, что Лила сказала мне правду. Он не мог позвать Мэри к телефону, если она захлопнула перед его носом какую–нибудь дверь, или если…

Питер умолк.

Он не был суеверен, но все же не хотел высказывать самое худшее из всех возможных предположений.

Кен вырулил из ворот на дорогу и вдавил педаль газа.

Машина взревела и рванулась вперед.

Глава 12. ДЖЕФФРИ ЛЕГГ

Джеффри отсутствовал довольно долго.

Вернувшись с билетами, он с удивлением обнаружил, что его номер не заперт.

Легг пробормотал проклятие и кинулся к спальне.

Она была пуста.

Мэри исчезла.

Все вещи лежали на тех же местах, где он видел их раньше.

На полу валялся ключ.

Джеффри поднял его и положил в карман.

При этом взгляд его упал на исписанную бумажку, лежавшую около кровати.

Он поднял бумажку и прочитал:

«Дорогая Мэри!

Если ты уже разобраться в том, что представляет собой мистер Флойд (он же Джеффри Легг), то приходи завтра в половине десятого утра в «Хиглоу–клуб».

Я приду туда чуть раньше и буду ждать тебя в комнате номер тринадцать.

Она обычно пустует.

Наверное, из–за суеверного страхи посетителей перед этим числом.

Но нам оно принесет удачу!

Мне очень часто везет в игре именно на это число.

Я сяду спиной к двери и буду ждать тебя с закрытыми глазами: боюсь сглазить наше счастье.

Когда войдешь в комнату, запри за собой дверь.

А потом обними и поцелуй меня, если ты все еще меня любишь.

Я тебя люблю.

Джонни».

— Так вот оно что! — воскликнул Легг. — Меня обвели вокруг пальца, как последнего идиота! Я, я–то, дурак, принял Джонни за сопливого теленка!

И он, нисколько не стесняясь в выражениях, высказал все, что думал о Грее и всех его родственниках вплоть до четырнадцатого колена.

Он перерыл и расшвырял все вещи Мэри, но больше не обнаружил ничего примечательного.

Сорвав зло на ни в чем не повинных платьях девушки, Джеффри немного успокоился.

Он вытащил из своего чемодана бутылку, откупорил ее и, усевшись на кровати, стал рассуждать, время от времени прихлебывая виски:

— Когда же он успел передать ей записку? Ведь я же не отходил от девчонки ни на шаг! Хотя, много ли времени для этого нужно? Ладно… Передал так передал. Главное, что черт его уже унес, больше он у меня под ногами путаться не будет, и на это свидание Джонни не придет…

Легг встал и подошел к зеркалу.

— Вместо Грея туда приду я. Цвет волос у нас с ним одинаковый, а больше она ничего не увидит. Ведь я, то есть Джонни, буду сидеть в кресле спиной к двери. Девочка переночует в какой–нибудь гостинице или у подружки и прибежит в половине десятого в «Хиглоу–клуб», который я знаю, как собственную рожу. Я ведь в нем вырос, он для меня — дом родной, потому что принадлежит моему отцу. Старик, правда, всегда гениально скрывал это…

Джеффри допил последние капли виски и отшвырнул бутылку.

— Мэри войдет в комнату номер тринадцать, запрет за собой дверь, обнимет меня и поцелует. Если успеет, Я схвачу ее в охапку, унесу по черной лестнице вниз, посажу в машину и отвезу на пароход. По дороге как следует припугну, чтобы не поднимала шума…

Негодяй развалился на кровати, пачкая туфлями роскошное шелковое покрывало.

— Джеффри Легг еще никогда не проигрывал и впредь не собирается… Так что придется вам раскошелиться, мистер Питер Кен!

Он торжествующе улыбнулся и безмятежно уснул.

Глава 13. МИСТЕР Д.Г.РЕЕДЕР

Сидя в запертой спальне, Мэри слышала все, что происходило в гостиной и даже кое–что видела через замочную скважину.

Когда Легг ушел и запер за собой дверь номера, Мэри немного подождала, опасаясь подвоха с его стороны, а затем тихонько вышла из спальни.

Она сняла трубку, чтобы позвонить отцу. Телефон не работал.

Если бы ей удалось уйти отсюда до возвращения Джеффри, то она бы радовалась еще больше, чем утром, выходя из церкви!

Мэри подошла к двери, ведущей из номера в коридор и подергала ручку.

Дверь была заперта.

Девушка тяжело вздохнула.

Высадить дверь ей было не под силу.

Бежать через окно?

С первого этажа она бы еще, может быть, попробовала, но отсюда…

В номер постучали…

Сначала девушка испугалась, но затем сообразила: у Лэгга есть ключ, он бы не стучал.

— Кто там? — спросила Мэри.

— Горничная отеля «Карлтон», — ответил ей приятный женский голос с уэльсским акцентом. — Не нужны ли миссис Флойд какие–нибудь услуги?

— Нужны! Очень нужны!

— Тогда откройте мне, пожалуйста!

— У меня нет ключа. Меня случайно запер муж. Отоприте дверь, это все, что мне нужно!

Замок щелкнул и дверь отворилась.

— Здравствуйте, миссис Флойд, — сказала горничная, пряча в карман связку ключей. — Я должна передать вам привет.

— От кого?

— От мистера Джона Грея.

Щеки Мэри порозовели.

— Где он?

— Идемте со мной, — приветливо улыбнулась горничная. — Внизу ждет машина.

Они спустились по служебной лестнице.

У черного входа в отель «Карлтон» действительно стоял автомобиль.

Уроженка Уэльса открыла дверцу.

Мэри села в машину.

Дверца захлопнулась.

Автомобиль покатил по улице.

Все это произошло так быстро, что лишь теперь девушка поняла: сидящий рядом с ней человек — не Джонни.

Она вскрикнула:

— Кто вы?

Немолодой спутник слегка поклонился и представился:

— Меня зовут Реедер, Д.Г.Реедер. Я — частный детектив.

— Кто вас за мной прислал? Джеффри?

— Нет. Мистер Джон Грей.

— Где он?

— Не знаю. Он сделал мне заказ по телефону.

— Откуда у Джонни ваш телефон? Он никогда не имел дела с сыщиками!

— Вы забыли о Крэге и о том инспекторе, который арестовал мистера Грея после той неприятной истории с подменой лошадей.

— А как он познакомился с вами? — спросила Мэри.

— Когда его обвинили в махинациях с лошадьми, он обратился ко мне за помощью.

— И вы помогли?

— Пытался…

— В чем же это заключалось?

— Он хотел, чтобы я доказал его невиновность. Это мне, к сожалению, не удалось.

— Значит, Джонни действительно перекрасил лошадь?

— Нет.

— Вы в этом уверены?

— Абсолютно.

— И могли бы повторить свои слова под присягой?

— Да.

— Так почему же вы этого не сделали на суде? Джонни бы оправдали и я смогла бы выйти за него замуж!

— Я не мог доказать свои слова с той степенью достоверности и очевидности, какая требуется на суде. Мистер Джон Грей понял это и не имел ко мне претензий.

— Кто же подменил лошадь на самом деле?

— Джеффри Легг, который в светском обществе именует себя мистером Флойдом.

— Боже мой, какая подлость! — воскликнула девушка. — Он знал, что отец ни за что не выдаст меня за человека, сидевшего в тюрьме, и таким грязным способом устранил со своего пути бедного Джонни!

— Так оно и было.

— Грей знает об этом?

— Да. Я сообщил ему результаты своего расследования.

— Жаль, что вам не удалось как следует доказать их, — вздохнула Мэри.

— Джеффри Легг — очень ловкий мошенник и умудряется не оставлять почти никаких следов.

После долгого молчания девушка спросила:

— Куда мы едем?

— В Хоршем. К вам на виллу.

— Я не знаю, как вас благодарить, мистер…

Мэри запнулась.

Она забыла фамилию сыщика.

— Реедер, — подсказал он.

— Вы меня спасли. Я…

Старый детектив не дал девушке договорить.

— Мое агентство попросту выполнило довольно не сложный заказ мистера Джона Грея.

— Не сложный?

— Конечно. И притом за хорошую плату, которую заказчик должен внести завтра. Это — моя работа, мисс Кен. Не воспринимайте ее как благодеяние.

— Все равно я вам очень, очень благодарна!

— Все сделали мои агенты, в то время как я спокойно сидел в машине и ждал вас. Они внимательно следили за тем, как развиваются события в вашем номере и были готовы вмешаться при малейшей опасности для вас.

— Вы имеете в виду горничную?

— И ее в том числе.

— Больше я никого не видела.

— В этом не было необходимости. Вы вели себя правильно.

— Спасибо.

— За что? Я всего лишь констатирую факт.

В Хоршеме Мэри узнала, что Питера нет дома.

— Где отец? — взволнованно спросила она у Барни, пришедшего на ее зов в вестибюль.

— Не знаю, мисс Кен… Простите, миссис Флойд.

— Не произносите больше этого имени в моем присутствии! — вскричала Мэри.

— Слушаюсь, мисс… миссис…

Форд запутался и умолк.

— Отец обычно не уходит из дому в такое время, — сказала девушка Реедеру. — Он не говорил мне, что собирается сегодня куда–нибудь. Не знаю, что мне думать и что делать…

— Расспросите его камердинера, — посоветовал сыщик.

Барни привел слугу.

— Куда ушел отец? — снова спросила Мэри.

— Он не сказал этого, — ответил камердинер.

— Когда он вернется?

— Не знаю.

— К нему кто–нибудь приходил перед тем, как он покинул дом? — осведомился детектив.

Камердинер взглянул на Мэри.

— Ответьте мистеру Реедеру, — приказала она.

— Никого не было, сэр, — сказал слуга.

— Он звонил кому–нибудь?

— Да, сэр.

— Кому?

— Я был в другой комнате, сэр, и не разобрал ни одного слова.

— Это было перед самым его уходом?

— За несколько минут, сэр.

— А ему никто не звонил?

— Только горничная, сэр.

— Лила? — спросила Мэри.

— Да, миссис.

— Когда это было? — поинтересовался Реедер.

— Перед тем, как он куда–то звонил.

— Спасибо, — произнес сыщик.

— Вы все свободны, — сказала Мэри собравшимся в вестибюле слугам.

Оставшись наедине с седым детективом, она задумчиво проговорила:

— Теперь я, кажется, начинаю кое–что понимать…

— Что же?

— В отеле был скандал, когда Лила сообщила мне, что она — жена негодяя Джеффри. Двоеженец выгнал ее из номера.

— Агенты докладывали мне об этом, — кивнул Реедер.

— Только после этого горничная могла позвонить моему отцу.

— Вы уверены в том, что она не звонила ему раньше?

— Совершенно.

— Почему?

— Она все время была рядом со мной и ни разу не подходила к телефону.

— Понятно. Продолжайте.

— Пока Джеффри выгонял Лилу, я заперлась в спальне. Вскоре позвонил отец…

— Слуга говорит, что горничная звонила мистеру Кену до того, как он куда–то позвонил, — заметил сыщик. — Последовательность событий проясняется. Вы расслышали хоть что–нибудь из разговора Флойда с вашим отцом?

— Я все время прислушивалась, опасаясь, что Джеффри высадит дверь и ворвется ко мне в спальню. Но он говорил по телефону так тихо, что я разобрала лишь одну фразу…

— Постарайтесь вспомнить ее как можно точнее.

— Это была фраза, которой Джеффри закончил разговор: «До свидания, мистер Кен». Так я узнала, с кем он разговаривал. Это и был, видимо, тот звонок отца, о котором сообщил камердинер.

— Я согласен с вами.

— Найдите моего отца, мистер Реедер! Я боюсь за него. Если он поехал в отель «Карлтон»…

У девушки перехватило дыхание от волнения.

— Можете не сомневаться в том, что он отправился именно туда, — сказал детектив.

— После всего, что ему могла наговорить Лила, он убьет Джеффри и сядет в тюрьму. Или тот негодяй убьет отца…

— Питер Кен не менее умен и осторожен, чем Легг. Правда, сейчас, он, вероятно, вне себя от страха за вас и может под горячую руку наломать дров…

— Остановите отца, мистер Реедер! Я заплачу вам и вашим агентам столько, сколько будет нужно, только спасите его! Ведь он не знает, что я уже в безопасности!

— Попробую. Если еще не поздно. В любом случае я завтра приеду сюда и доложу вам о результатах…

— Я буду ждать, и ни на минуту не выйду из дому!

Реедер попросил разрешения позвонить по телефону.

Девушка проводила его в комнату, где был аппарат.

За несколько минут сыщик провел два телефонных разговора .

Затем он наскоро попрощался с Мэри, выбежал из дома, сел в машину и уехал.

Глава 14. ДЖОННИ

Вылетев из вагона от неожиданного толчка Эманнуила, Грей упал на песчаную насыпь, какие в то время делали в туннелях, скатился к стене и потерял сознание.

Придя в себя, он с удивлением обнаружил, что лежит на траве у дороги, по которой один за другим мчались автомобили.

— Слава Богу, вы живы, сэр! — услышал он.

Джонни с трудом повернул голову в ту сторону, откуда раздался этот возглас.

Рядом с ним стоял человек в форме служащего железной дороги.

— Это вы притащили меня сюда?

— Да, сэр.

— Спасибо.

Грей, морщась от боли, сунул руку в карман.

Порывшись там, он вытащил банкноту и протянул ее своему спасителю.

— Это вам за труды.

— Благодарю вас, сэр! — с чувством воскликнул тот, оценив достоинство купюры.

Аккуратно сложив драгоценную бумажку, служащий спрятал ее в карман.

— Теперь я попрошу кого–нибудь отвезти вас в больницу, сэр.

— Ни в коем случае, — решительно возразил Грей.

— А куда же? — растерялся его собеседник.

— Мне нужно как можно скорее попасть домой. Понимаете, не в больницу, а домой!

— Хорошо, сэр.

— И, прошу вас, никому не рассказывайте об этом происшествии. Я сам во всем виноват.

— А что с вами случилось?

— Я курил в тамбуре у открытой двери.

— И слишком высунулись наружу?

— Да.

— Я не стану об этом рассказывать, сэр.

— Спасибо, — снова проговорил Грей и протянул служащему еще одну банкноту.

— Зачем это, сэр?

— Чтобы вы не забыли о своем обещании. Я вовсе не желаю увидеть завтра свое имя во всех газетах.

Человек в форме был вполне удовлетворен таким объяснением.

Он подошел к самому краю дороги и поднял руку.

Один из автомобилей остановился.

Из него вышел спортивного вида джентльмен.

Служащий в нескольких словах объяснил ему ситуацию.

Джентльмен кивнул головой и помог служащему устроить Джонни на заднем сиденьи.

…Паркер не выразил ни малейшего удивления, увидев хозяина в таком состоянии.

Иначе он не был бы хорошо вышколенным английским слугой.

Поклонившись Грею, он помог хозяину выбраться из машины и войти в дом.

Приготовил ванну.

Снял с Джонни грязную, изорванную одежду.

Вызвал врача.

Помыл Грея и осторожно вытер его мягким полотенцем.

Подал хозяину халат и уложил его в постель.

Вскоре пришел врач. Он осмотрел Джонни и сказал, что у пациента несколько довольно легких ушибов.

Здоровье его в принципе вне опасности, но полежать некоторое время придется.

Доктор прописал Грею компрессы и ушел.

Джонни проворчал:

— Я действительно еще очень дешево отделался!

— Да, сэр, — отозвался слуга.

Зазвонил телефон.

Паркер снял трубку.

Послушав несколько секунд, он доложил:

— Некий господин Реедер, сэр. Вы будете с ним говорить?

— Конечно! — воскликнул Джонни. — Давай скорее!

Слуга подал хозяину телефон.

— Алло! — крикнул Грей в трубку. — Какие новости?

Очевидно, мистер Реедер сообщал очень приятные вести.

Паркер видел, что настроение хозяина быстро улучшается.

Сообразив, что он пока Грею не нужен, слуга отправился на кухню.

Джонни говорил с Реедером довольно долго.

Положив трубку, Грей от души рассмеялся.

Это было впервые с тех пор, как он вышел на свободу из Дартмура.

Снова прозвучал звонок телефонного аппарата.

— Алло!

— Джонни, это ты?

Грей узнал голос Кена.

— Да.

— Это Питер.

— Слушаю.

— Ты поехал от меня прямо домой?

— Не совсем. Пришлось делать пересадку около туннеля.

— Там нет остановки. Ты что, выпрыгнул из поезда на ходу?

— Нет.

— Тогда как же?

— Мне любезно помог Эммануил. Мы ехали в одном вагоне, и он меня вытолкнул из тамбура, когда поезд проходил через туннель.

— Ты сильно расшибся?

— Не очень. Но врач велел полежать несколько дней.

— Правильно. И не вздумай встать с постели раньше времени, Джонни.

— А почему ты спросил, куда я от тебя поехал?

— Я сейчас нахожусь в отеле «Карлтон». В номере Мэри никого нет и дверь не заперта. Я не знаю, что и думать. Решил спросить у тебя, не знаешь ли ты чего–нибудь о моей дочери. Может быть, видел ее где–нибудь на улице…

— Не видел.

— Жаль.

— Но только что о ней слышал.

— Что с ней?

— Все в полном порядке. Жива и здорова.

— Где она?

— Дома, в Хоршеме.

— Спасибо, Джонни!

— До свидания.

Опустив трубку на место, Грей какое–то время лежал неподвижно, погруженный в свои мысли.

Потом набрал номер Мэри.

Там было занято…

Глава 15. В ПУСТОМ КЛУБЕ

В восемь часов утра в отель «Блумсбери» пришел мальчик–посыльный.

Он принес письмо для старика Легга.

Эммануил жил в этой гостинице с тех пор, как вышел из тюрьмы.

Получив письмо, он внимательно осмотрел конверт, затем распечатал его и прочитал:

«Э.!

Грей выбрался из туннеля, отделавшись синяками.

Сейчас он дома.

С половины десятого Джонни будет сидеть в комнате номер тринадцать «Хиглоу–клуба» и ждать крючка Реедера, чтобы настучать на тебя и на Джеффри.

Он боится за свою шкуру, поэтому хочет попросить Стивенса не записывать его в книгу посетителей клуба.

Из осторожности он собирается ждать Реедера, сидя спиной к двери, чтобы кто–нибудь, случайно заглянув в комнату, не донес тебе, что Грей там.

Эти сведения я купил у Паркера, слуги Джонни, за десять фунтов стерлингов.

Внеси их на мой счет в кассу «Хиглоу–клуба».

Ч.»

Письмо было от одного из наиболее доверенных агентов Легга.

Эммануил поспешно натянул смокинг и отправился в клуб.

«Хиглоу» был совершенно не похож на прочие клубы Лондона.

Он размещался на верхнем этаже трехэтажного особняка над итальянским рестораном.

Хозяин ресторана предпочел бы занять весь дом, но владельцем здания был клуб, а итальянец являлся всего лишь арендатором.

Члены клуба входили через отдельную дверь, за которой был коридор, оканчивавшийся у лифта.

На третьем этаже около лифта всегда дежурил швейцар.

Можно было попасть в клуб и через окна, минуя швей пара, по целой системе наружных лестниц, построенных некогда по требованию властей на случай пожара.

Последнее обстоятельство и делало «Хиглоу» особенно привлекательным для многих его завсегдатаев.

Над клубом была небольшая мансарда, о которой знали только самые верные соучастники Леггов.

В подвал дома итальянец также не имел доступа, поэтому он был вынужден выкопать погреб во дворе.

…Эммануил поднялся на лифте в клуб и потребовал у швейцара книгу посетителей.

— Кто–нибудь есть в клубе, Стивенс?

— Никого, сэр, — ответил швейцар.

— Джонни Грей тут не появлялся?

— Нет, сэр.

— А «крючок» Реедер?

— Он вообще заходил сюда только один раз и уже очень давно.

Эммануил захлопнул книгу и направился к лифту.

— Вы не желаете позавтракать в клубе, сэр?

— Я только хотел взглянуть, что здесь делается, — проворчал Легг и нажал кнопку.

Как только он покинул клуб, Стивенс уселся на стул, вытащил из внутреннего кармана ливреи «Дейли кроникл» и погрузился в чтение.

Не успел он дочитать короткую заметку, как лифт снова заскрипел.

Швейцар встал, спрятал газету во внутренний карман и открыл книгу посетителей.

Двери лифта распахнулись и в помещение «Хиглоу–клуба» вошли два человека, которых Стивенс меньше всего ожидал здесь увидеть.

Это были инспектор Крэг и сыщик Реедер.

— Вы не можете отрицать, что в нашем деле профессионализм имеет решающее значение! — кипятился Крэг.

— Весь вопрос в том, что понимать под профессионализмом, — бесстрашно возражал Реедер. — Вы подразумеваете под этим словом наличие у вас в кармане диплома о соответствующем образовании и удостоверения о том, что вы занимаетесь своим делом по долгу службы. Так?

— А как же иначе?

— Я же считаю, что профессионализм — это умение достигать в своем деле высоких результатов. Он зависит от ума, знаний, опыта и таланта, а не оттого, какие картонки лежат в кармане вашего пиджака.

— Послушайте, мистер Реедер, — обозлился инспектор, — не кажется ли вам, что вы оскорбляете своими словами весь Скотленд–Ярд?

— Нет, не кажется.

— Почему же, позвольте вас спросить?

— Многие сотрудники этого учреждения являются профессионалами. Вне зависимости оттого, что у них в карманах лежат вышеупомянутые картонки. Если кто–нибудь из них покинет Скотленд–Ярд и откроет частное агентство, то он не перестанет от этого быть профессионалом. При условии, что он был таковым и раньше.

— Вы мешаете мне работать, сэр, — сказал Крэг, не найдя других аргументов.

— Почему же только я — вам, а не мы — друг другу? — невозмутимо осведомился Реедер, поглаживая свои большие усы.

— Потому, что я пришел сюда по долгу службы, — торжествующе объявил инспектор.

— Из чего следует, что я болтаюсь тут без всякого дела. Не правда ли?

— Этот клуб находится в подведомственном мне районе, и я обязан периодически проверять, насколько все, здесь происходящее, соответствует законам Великобритании. А что тут ищете вы?

— Не что, а кого, мистер Крэг.

— Кого же?

— Мистера Кена.

— Зачем он вам нужен? — спросил инспектор, мгновенно сменив тон.

— Мне поручила отыскать его миссис Флойд.

— С ним что–то случилось?

— Он не ночевал дома. Я послал своих агентов на поиски. Один из них сообщил, что мистер Кен свернул на эту улицу и исчез из виду. Я решил проверить, не отправился ли он в клуб.

— Где же высокие результаты работы вашего агента? — съязвил Крэг.

— В свое время вы, инспектор, тоже потерпели фиаско, пытаясь посадить Питера на скамью подсудимых, — спокойно ответил частный детектив.

— Мистера Кена здесь нет, господа, — осмелился, наконец, заговорить швейцар. — Он уже давно не появлялся. С тех самых пор, как познакомился в «Хиглоу–клубе» с мистером Флойдом.

— Вот как? Ну, тогда вы, пожалуй, правы, инспектор, и мне действительно нечего здесь делать, — разочарованно проговорил Реедер и медленно направился к лифту.

— А кто у вас сейчас есть? — поинтересовался Крэг.

— Никого, сэр. Еще слишком рано.

— Покажите книгу посетителей, — распорядился инспектор.

За частным детективом закрылись двери лифта.

— Пожалуйста.

— Действительно, никого, — разочарованно проговорил Крэг.

Из глубины клуба донесся резкий сухой звук.

Двери лифта распахнулись и из них торопливо вышел Реедер:

— Что это?

— Наверное, кто–то хлопнул дверью, — растерянно проговорил Стивенс.

— В пустом клубе? У вас тут, наверное, завелись привидения, — заметил Реедер, и, вытащив изкармана пистолет, пошел по коридору в ту сторону, откуда донесся подозрительный звук.

— Это был выстрел, — уверенно сказал Крэг.

Он тоже вытащил пистолет и двинулся вслед за Реедером.

Глава 16. ДВА СЫЩИКА

Частный детектив неслышно шагал по ковровым дорожкам, следуя поворотам коридора.

Инспектор заглядывал в каждую комнату, мимо которой он проходил.

Нигде не было ни души.

Настороженный слух Реедера уловил за дверью с номером 13 слабый стон.

Сыщик тихо подошел к этой комнате и прислушался.

Стон повторился.

Реедер рывком распахнул дверь и вбежал в комнату.

В кресле, повернутом спиной к двери, лежал человек.

Рядом с креслом на полу лежала бумажка.

Сыщик поднял ее и прочитал:

«Дорогая Мэри!

Если ты уже разобралась в том, что представляет собой мистер Флойд (он же Джеффри Легг), то приходи завтра в половине десятого утра в «Хиглоу–клуб…»

В конце длинной записки стояла подпись:

«Джонни».

Реедер слегка присвистнул и быстро сунул бумажку к себе в карман.

Вошел Крэг.

Он обогнул кресло и заглянул жертве в лицо.

— Да это же мистер Флойд, зять Питера Кена! — воскликнул инспектор.

— Очень любопытно, — проговорил Реедер.

— Я только вчера был у него на свадьбе… — потрясение бормотал Крэг.

— Он еще жив. Вызовите полицейского врача. Скорее!

Инспектор сбросил оцепенение и поспешил по коридору к швейцару.

Реедер, не теряя ни секунды, принялся за дело.

Прежде всего он осмотрел содержимое карманов мистера Флойда, аккуратно разложив веши на столе.

Кроме билетов на пароход, пистолета и крупной суммы денег там не оказалось ничего примечательного.

Затем сыщик осмотрел Джеффри и обнаружил у него рану в области правой лопатки.

Вошел инспектор.

— Врач будет здесь с минуты на минуту, — сказал он. — Полицейский участок в двух шагах отсюда, и доктор оказался там.

Крэг склонился над Джеффри и попытался привести его в чувство, но безуспешно.

— У вас есть какая–нибудь версия? — спросил инспектор у Реедера.

— Нет.

— А у меня уже имеется. Правда, пока только одна…

— Какая же?

— Самоубийство. Ведь в клубе больше никого не было.

— В этой версии есть по крайней мере два уязвимых места.

— Назовите их!

— Пожалуйста! Первое: если в пустом, по словам швейцара, клубе оказался один человек, то почему не мог быть и еще кто–нибудь?

— Это всего лишь предположение. Фактически мы имеем перед собой только одного человека. И давайте исходить из этого.

— До сих пор, пока это позволяют факты, инспектор.

— Конечно! Факты и только факты! Никаких фантазий! Таково мое кредо.

— Потому–то вы и дожили до седых волос, не дослужившись до комиссара, — заметил Реедер.

— Это — не ваше дело! — вспылил Крэг.

— Разумеется. Извините.

— Так чем же вы докажете существование вашего второго человека?

— Это сейчас сделает за меня врач. Думаю, что голоса в коридоре принадлежат его санитарам.

Крэг вышел из комнаты:

— Сюда, доктор, сюда!

Инспектор ввел в комнату врача и двух санитаров с носилками, а сопровождавшим их полисменам приказал занять посты вокруг здания «Хиглоу–клуба».

Тем временем санитары ловко раздели мистера Флойда до пояса и уложили его на носилки.

Врач осмотрел рану.

— Ну, что с ним? — спросил вернувшийся Крэг.

— Пулевое ранение в области правой лопатки.

— Могло ли это быть самоубийством? — безразличным тоном осведомился Реедер.

— Ни в коем случае.

— Почему?

— Согласитесь, что очень трудно вообразить человека, приставляющего себе пистолет к правой лопатке. Есть множество иных способов, гораздо более удобных и к тому же скорее приводящих к цели, которую ставят перед собой самоубийцы.

— Он будет жить?

— Вероятно, да. Но ручаться пока не могу. Нужно поскорее отвезти его в больницу и провести более тщательное обследование.

— Сообщите мне, как только он придет в себя, — сказал Крэг.

— Хорошо, инспектор.

Врач подал знак санитарам.

Они подняли носилки и вышли из комнаты.

Доктор попрощался с сыщиками и последовал за санитарами.

— Что вы теперь думаете о вашей версии? — спросил Реедер.

Крэг вытащил из кармана трубку и молча раскурил ее.

Затем сказал:

— Мистер Флойд сидел в кресле спиной к двери. Пуля вошла ему в спину. Следовательно, стреляли из двери.

— Согласен.

— Возникает вопрос: куда ушел преступник после выстрела?

— И как он вошел в клуб?

— Верно. Давайте встанем на то место, где находился преступник в момент выстрела.

Сыщики вышли в коридор и остановились у двери.

— Зловещий номер, — пробормотал Крэг, заметив золоченую цифру.

— В тот момент, когда мы с вами услышали выстрел, преступник стоял здесь.

— Да. Но куда же он потом девался?

Крэг выпустил изо рта густую струю табачного дыма и хлопнул себя по лбу:

— Как же я забыл о пожарных лестницах?

Инспектор подошел к окну, расположенному напротив комнаты номер тринадцать.

— Окно не заперто…

Он отворил раму и выглянул наружу.

— Смотрите, мистер Реедер. Пожарная лестница проходит у самого окна. Ничего не стоит проникнуть в клуб таким образом. При этом швейцар не будет знать о новом посетителе.

— Значит, мистер Флойд попал в клуб именно этим способом, довольно странным для джентльмена.

В коридоре появился сержант полиции:

— Инспектор, там какая–то женщина мешает врачу увезти раненого. Она бьется в истерике и кричит, что это ее муж!

— Значит, это миссис Флойд, дочь Питера Кена… Идемте к ней.

Сыщики в сопровождении сержанта спустились на лифте на первый этаж и вышли на улицу.

Около машины врача стояли на земле носилки с бесчувственным Флойдом.

Над ним причитала Лила.

Вокруг собралась толпа.

— Уведите ее отсюда, — шепнул доктор инспектору.

Тот подошел к женщине и узнал в ней служанку Питера Кена.

— Почему вы кричите, что он — ваш муж? — в изумлении спросил ее инспектор.

Лила не поняла его вопроса.

Она сейчас вообще плохо воспринимала окружающее.

— Это я, я во всем виновата! — плача, кричала женщина.

Реедер наклонился над ней и громко, четко проговорил ей в самое ухо:

— Хотите, чтобы он остался жив?

— Да!

— Тогда не мешайте врачу спасти его!

— Я поеду с ним!

— Хорошо. Только на моей машине. Садитесь.

И Реедер распахнул перед ней дверцу автомобиля.

Лила, продолжая рыдать, села в машину.

— Что вы делаете? — возмутился Крэг. — Вы мешаете мне вести расследование!

— Нисколько. Садитесь рядом с ней.

Инспектор повиновался.

Санитары погрузили носилки в автомобиль врача.

Обе машины покатили к ближайшей больнице.

Глава 17. АЛИБИ ПИТЕРА КЕНА

В конце дня Крэг нанес визит Кену.

Питер принял его у себя в кабинете.

— Вчера я поздравлял вас с замужеством дочери, а сегодня, пожалуй, впору высказывать вам соболезнования, — начал инспектор.

— Что случилось, мистер Крэг?

— Вы уже знаете, кто такой Флойд на самом деле?

— Знаю.

— Вам рассказала об этом дочь?

— Еще раньше мне позвонила горничная, которую я приставил к Мэри в качестве камеристки на время свадебного путешествия.

— Вы говорите о женщине по имени Лила?

— Да.

— Она хорошая горничная?

— Безупречная.

— У вас никогда не возникали в отношении ее какие–нибудь подозрения?

— У меня — нет.

— А у кого они были?

— У дворецкого. Но Барни ни разу не смог внятно объяснить, в чем они заключаются. Возможно, как раз в том, что ему не к чему было придраться в ее работе.

Инспектор помолчал.

— А известно ли вам, какое отношение Лила имела к Флойду? — осторожно спросил он.

— Да, она его жена.

— Когда вы об этом узнали?

— Вчера.

Крэг снова сделал паузу, не решаясь задать главный вопрос.

— У вас не возникало желания…

Инспектор не договорил…

— Убить негодяя Джеффри?

— Или. Во всяком случае, отомстить ему, — поспешно смягчил Крэг слишком уж определенную формулировку Питера.

— Возникало, — спокойно признался Кен.

— Надеюсь, что желание не было вами осуществлено?

— Что вы имеете в виду?

— Джеффри Легг, он же Флойд, сегодня утром найден тяжело раненым в «Хиглоу–клубе».

— Вот как?

— Его обнаружил я.

— А что сказал полицейский врач?

— Пока ничего определенного.

— Но жить он будет?

— Вероятно.

Питер раздвинул шторы и открыл окно.

— Если негодяи отдаст Богу душу, то Мэри снова будет свободна, — задумчиво проговорил он. — Впрочем, я полагаю, что той же цели можно будет без особого труда добиться через суд. Не так ли, мистер Крэг?

— Вы правы.

— Он — двоеженец. И хотя Лила не может, по английским законам, свидетельствовать против него, их брак был, очевидно, должным образом зарегистрирован.

— Конечно.

— Как видите, инспектор, у меня не было причин пачкать свои руки кровью этого мерзавца.

Крэг вздохнул.

Ему неприятно было вести с Кеном этот разговор, слишком похожий на допрос.

Но что делать, если он обязан выполнить свой долг и проверить все возможные версии?

«Хорошо Реедеру, — подумал инспектор. — Он не служит в полиции и не связан по рукам и ногам бесчисленными параграфами. А мне придется арестовать моего друга Питера, если он сболтнет сейчас что–нибудь лишнее…»

Молчание затянулось.

— Хотите сигару, мистер Крэг? — спросил хозяин.

— Благодарю вас. Если не возражаете, я предпочту трубку.

Питер придвинул к гостю пепельницу. Тот вынул из кармана свою трубку, набил ее табаком и закурил.

— Сегодня утром, незадолго до того, как неизвестный стрелял в Джеффри Легга, вы шли по улице в сторону «Хиглоу–клуба».

— Вы это точно знаете?

— Есть свидетель.

— А когда в него стреляли?

— Приблизительно без четверти десять.

— Да, в это время я был на той улице, — подтвердил Кен.

— Простите за настойчивость, но служебный долг вынуждает меня спросить, случайно ли это совпадение.

Питер уселся напротив Крэга и спросил, глядя ему в глаза:

— Иными словами, вы предполагаете, что на жизнь негодяя покушался я?

— Я знаю, что вы никогда не занимались мокрыми делами, мистер Кен.

— Верно.

— Но поскольку вас там видели…

— Поэтому вы предполагаете, что я изменил своим привычкам и выстрелил в этого щенка. Так?

Крэг опустил глаза.

— Мне неудобно говорить на такую тему и таким официальным тоном с человеком, которого я считаю своим другом…

— Не говорите.

Инспектор развел руками.

— Вынужден. Я сейчас не джентльмен, а воплощение закона. Таков мой долг.

— Тогда говорите. И, если можно, без реверансов. Чем скорее мы окончим этот разговор, тем нам обоим будет приятнее.

— Действительно.

Крэг вздохнул.

— Раз вас там видели, я должен не просто быть уверенным в вашей невиновности, но и иметь возможность доказать ее. Мне не хотелось бы, чтобы вас заподозрили. Сами понимаете, что на слово мне не поверят.

Питер кивнул.

— Конечно.

Инспектор сильно затянулся крепким дымом и чуть ли не жалобно проговорил:

— Помогите мне в этом.

Кен улыбнулся.

— Моя помощь вам не нужна, инспектор. Вам стоит лишь протянуть руку к телефону, чтобы получить искомое доказательство.

Крэг оживился.

— Кто же мне его даст?

— Мистер Флагерти.

— Инспектор Скотленд–Ярда? — переспросил изумленный Крэг.

— Да. Вы помните номер его телефона?

— Разумеется!

— Так позвоните ему и спросите, с кем, и где и в котором часу он сегодня завтракал.

Крэг снял трубку со стоявшего рядом телефона и покрутил диск.

Ответа долго не было.

Наконец в трубке раздался щелчок и послышался заспанный голос:

— Кто это?

— Здравствуйте, Флагерти. С вами говорит инспектор Крэг. В котором часу вы сегодня завтракали?

— Вы всегда славились неудачными шутками, Крэг. Но это уже слишком! Я устал после дежурства и лег спать пораньше, а вы меня будите ради такого пустого вопроса? Спокойной ночи!

Флагерти повесил трубку.

Крэг сердито набрал номер.

— Алло!.. Это опять вы?!

— Да! Произошло покушение на убийство в «Хиглоу–клубе»! Как видите, это не шутки! Я веду расследование этого дела и мне необходимо знать, с кем вы сегодня завтракали!

— У меня был Питер Кен.

— В котором часу?

— Он пришел в девять.

— А ушел?

— Около одиннадцати.

— Вы готовы подтвердить это под присягой?

— Да.

— Спокойной ночи.

Крэг положил телефонную трубку на место.

— Все в порядке, Питер. Простите мне сегодняшний официальный тон…

— Вы делали то, что должны были делать. Хотите виски?

— Не помешало бы…

Хозяин вытащил из буфета бутылку и наполнил две рюмки.

Инспектор выбил свою трубку и сунул ее в карман.

— За вашу милую Мэри! — сказал Краг, поднимая рюмку.

Мужчины кивнули друг другу и молча выпили виски.

…Вскоре после ухода инспектора в кабинет Кена вошла Мэри.

— Я хочу представить тебе моего спасителя, — сказала она отцу, и, посторонившись, пропустила вперед невзрачного седого человека. — Мистер Реедер. Мистер Кен.

Сыщик и бывший преступник обменялись рукопожатием.

— Благодарю Бога за то, что вы освободили мою дочь из западни, — с чувством произнес Питер.

— Я уже говорил мисс Кен, что всего лишь выполнил поручение, которое дал мне мистер Грей.

— Джонни? — удивился Питер.

— Мистер Джон Грей, — кивнул сыщик.

— Об этом мне Мэри не говорила.

Кен взглянул на густо покрасневшую дочь.

— А сейчас я прибыл сюда, чтобы отчитаться перед мисс Кен в поручении, которое дала мне она, — продолжал Реедер. — Должен признаться, что в этом деле мои успехи куда скромнее.

— В чем же оно заключалось? — поинтересовался Питер.

Ему ответила Мэри.

— Я приехала… вернее, мистер Реедер привез меня сюда из отеля «Карлтон»… и увидела, что тебя нет дома. Слуга сказал, что тебе звонила Лила. Я испугалась, что ты, узнав от нее, кто такой Флойд, кинешься меня спасать, можешь убить Джеффри и попасть на скамью подсудимых… И я попросила мистера Реедера отыскать тебя и сообщить, что я дома и в безопасности…

Мэри умолкла.

— Я не смог вас тогда найти, мистер Кен, — сказал сыщик. — Но и при неудачном исходе я должен дать отчет своему клиенту. Конечно, можно было бы просто позвонить по телефону, но у меня на сей раз оказалась такая очаровательная клиентка, что я не смог отказаться от удовольствия ее увидеть.

Реедер слегка поклонился Мэри.

— Несмотря на неудачу, я хочу оплатить вам эти розыски, — улыбнулся Питер, вынимая чековую книжку.

— Если вы таким образом желаете отблагодарить меня за освобождение дочери, то я вынужден отказаться, — сухо проговорил сыщик. — Мистер Грей щедро оплатил мои услуги. Принимать же плату за невыполненное поручение, как вы сами понимаете, унизительно. Все же у вас есть прекрасный способ выразить мне свое расположение, не истратив ни гроша.

— Какой же? — весело осведомился Кен.

— Мне часто приходилось слышать о вашем великолепном цветнике. Я большой любитель роз…

— Прошу вас, — сказал хозяин и направился к двери, указывая гостю дорогу.

— Мари, распорядись, пожалуйста, чтобы нам здесь приготовили чай, — прибавил он, задержавшись около дочери и целуя ее в лоб.

…Реедер внимательно оглядел цветник и, повернувшись к Питеру, спросил:

— Мистер Кен, зачем вы убили Джеффри Легга?

Глава 18. ФЕННЕР

Уже через сутки после неприятного происшествия в туннеле Грей поднялся с постели и собрался на прогулку.

Паркер заикнулся было о том, что врач предписал покой, но хозяин таким властным и твердым тоном потребовал костюм, что слуге пришлось подчиниться.

Джонни хотел как можно скорее увидеть Мэри.

Поэтому он прописал сам себе прогулки, чтобы восстановить подвижность тела и равновесие души.

В нескольких шагах от своего дома Грей встретил разносчика с лотком, набитым всякой ерундой — от маникюрных ножниц до детских надувных шариков.

Лицо торговца показалось ему знакомым.

— Посмотрите на мой товар, сэр.

Услышав голос, Джонни вспомнил имя этого человека:

— Феннер!

— Здравствуй, Грей, — отозвался тот. — Я думал, ты меня не узнал. Как дела?

— Ничего. А у тебя?

— Так себе. Зарабатываю мелкой торговлей, а когда приходится туго — «шарю».

На воровском жаргоне это слово обозначало очищение карманов верхней одежды в гардеробах.

Джонни покачал головой.

— А тебе, похоже, повезло больше, Грей. Чем ты занимаешься? — проговорил разносчик.

— Веду жизнь честного человека.

— А денег на это хватает?

— Пока есть…

— Пожалуй, это — единственное ремесло, которого я еще не испробовал.

— Попробуй, — сказал Джонни, протягивая Феннеру несколько банкнот.

— Ладно. Разве что из любопытства, — проговорил тот, засовывая бумажник в карман. — Вот Легг, например, — самый нелюбопытный человек на свете.

— Почему?

— Столько денег, как у него, нам с тобой и во сне не приснится. Мог бы жить роскошно и честно, как Питер Кен. Купить себе великолепную виллу и жить. А он, говорят, тюрьму купил… Чего Эммануил в ней не видел?

Джонни показалось, что он ослышался:

— Что Легг купил?

— Тюрьму.

— Шутишь?

— Ничуть.

— На кой черт она ему сдалась?

— Самому интересно бы знать.

— А как это ему удалось?

— Говорят, правительству стало невыгодно содержать мелкие провинциальные тюрьмы. Оно стало переводить заключенных в крупные «колледжи», а освободившиеся помещения пустило в распродажу.

— Когда же он успел это сделать? Ведь старик недавно вышел на свободу!

— Наверное, написал сыну, чтобы тот совершил для него эту сделку. А Джеффри мог купить «ящик», когда угодно. Деньги ему занимать не нужно.

— Значит, Эммануил стал владельцем одной тюрьмы, еще не перестав быть квартирантом другой, — усмехнулся Джонни. — Может быть, он решил сделать себе виллу из старого «колледжа»? Почему бы и нет… Если, конечно, толстые стены и решетчатые окна будят в нем приятные воспоминания…

— Трудно найти в Англии «ящик», в котором я еще не сидел, — мрачно проговорил Феннер. — Но самые неприятные воспоминания остались у меня от Дартмура.

— Почему?

— Там Эммануил настучал на меня. Мы с ним за это еще сочтемся…

— А что, ты знаешь, где его «вилла»?

— Нет. Слыхал только, что это не слишком далеко от Оксфорда. Но я найду…

— Желаю успеха.

Грей пожал Феннеру руку и зашагал дальше, стараясь не хромать.

Торговец пошел своей дорогой, предлагая каждому встречному что–нибудь купить, и вскоре столкнулся носом к носу с вынырнувшим из–за угла стариком Леггом.

— Привет, Эммануил, — сказал Феннер. — Рад тебя видеть.

Рука Легга мгновенно нырнула в карман.

— Оставь свою пушку в покое. Я не собираюсь тебя трогать. По крайней мере, сейчас.

— Что тебе нужно?

— Мне всыпали в Дартмуре пятнадцать плетей по твоей милости. Я думаю, будет справедливо, если ты подаришь мне по тысчонке за каждую плеть.

Эммануил ухмыльнулся:

— Это недорого.

— Я тоже так думаю.

— Зачем тебе пятнадцать тысяч?

— Хочу купить ферму и жить спокойно.

— А если я тебе ничего не дам?

— Тогда я подожду.

— Бесполезно. У меня нет для тебя денег.

— Я буду ждать не денег.

— А чего?

— Удобного случая.

— Какого?

— Когда ты не успеешь вытащить свою пушку.

Легг выругался.

— К чему нам, старым друзьям, скандалить? — сказал он. — Не я тебя выдал. Полдюжины людей видели, как ты бросил камень в «живодера».

Феннер нахмурился.

— Эммануил, я знаю их и знаю тебя. «Настучать» мог только ты. Гони пятнадцать тысяч, если хочешь остаться цел.

— У меня нет таких денег.

— Врешь!

— У меня нет таких денег, — повторил Легг. — Но я могу предложить тебе дело, на котором ты сможешь без особого труда заработать тысяч двадцать.

— Говори.

Эммануил вынул из кармана ключ:

— Держи. Беркли–сквер, дом номер девяносто три.

— Что там?

— Драгоценности, серебряная и золотая посуда.

— Откуда у тебя ключ?

— Его сделал один из наших, но не успел воспользоваться. Уехал «на каникулы».

Феннер недоверчиво взглянул на опасного собеседника:

— А почему ты сам не возьмешь это добро?

— Я никогда не занимался такими делами лично. Тебе же предлагаю сходить туда просто потому, что никого не оказалось под рукой. А завтра хозяева уже возвращаются. Не забудь: тебе принадлежат двадцать тысяч. Остальное отдашь мне. Могу ли я быть уверен, что ты не смоешься с моей долей?

— Так же, как и в том, что я убью тебя, если ты меня обманул, — сказал Феннер, беря ключ.

— Куда мне прийти за добычей? — спросил Легг.

Разносчик назвал адрес.

— Ты там живешь под своим именем?

— Нет, конечно. Меня там знают как Джойса.

…Убедившись в том, что разносчик его уже не видит, Легг вошел в ближайшую телефонную будку и позвонил в полицию.

Глава 19. ВЕРСИЯ МИСТЕРА Д.Г.РЕЕДЕРА

Сыщик внимательно оглядел цветник и, повернувшись к Питеру, спросил:

— Мистер Кен, зачем вы убили Джеффри Легга?

— Насколько мне известно, он жив, — холодно ответил Питер.

— Да.

— Почему же вы говорите «убили»?

— Строя план убийства, вы мысленно уже убили его. Зачем? Не понимаю. Ведь Джеффри — двоеженец. Вы могли попросту потребовать развода через суд.

— Вот именно. Как видите, у меня не было ни малейшего повода желать смерти Флойду, как он себя здесь называл.

Реедер задумчиво разгладил свои усы.

Он прошел несколько шагов по дорожке между розами и вернулся к Питеру.

— Возможно, я действительно ошибся в своих выводах… Давайте начнем с начала. Вернее, с конца: мы с Крэгом обнаруживаем в «Хиглоу–клубе», в комнате номер тринадцать бездыханного молодого человека. Инспектор опознает в нем мистера Флойда, женившегося накануне на вашей дочери. Естественно, возникает вопрос: кто мог желать смерти мистера Флойда? Ответ гласит: мистер Джон Грей, мистер Питер Кен и молодая женщина, которая некоторое время служила горничной в вашем доме под именем Лилы. Начнем с мистера Джона Грея. Он любит вашу дочь и должен был испытывать все муки ревности, присутствуя на ее свадьбе. Мало того, он, конечно, узнал в муже своей любимой того самого подлеца, по чьей вине он попал в тюрьму. Я в свое время занимался делом о подмене лошадей и знаю, что говорю. Но и это еще не все: Мистер Грей каким–то образом узнал, что Флойд уже женат под своим настоящим именем и, следовательно, двоеженец…

— Может быть, ему проболтался Эммануил, когда они вместе ехали в поезде? — предположил Кен. — Старик Легг собирался выбросить Джонни из вагона и потому мог себе позволить с ним разоткровенничаться.

— Возможно. Так или иначе, но он узнал об этом и поручил моему частному детективному агентству спасти девушку из лап негодяя.

— Еще раз благодарю вас.

— При этом я узнал о том, что Флойд и Джеффри Легг — одно и то же лицо, что это лицо является двоеженцем и что мистеру Грею все это известно. Следовательно, у мистера Джона Грея были очень веские причины для того, чтобы попытаться отомстить Флойду.

— Пожалуй. Но сегодня утром он не выходил из дому: отлеживался после падения из поезда, — возразил Кен. — Значит, в Джеффри стрелял не Джонни.

— В таком случае как вы объясните эту записку?

Реедер вынул из кармана бумажку и развернул ее перед Питером.

Кен внимательно прочитал ее от обращения «Дорогая Мэри!» до подписи «Джонни».

— Судя по содержанию письма, его не мог написать никто, кроме мистера Грея, — проговорил сыщик. — А здесь точно указаны время, место покушения, а также положение пострадавшего в комнате. Напрашивается версия о том, что мистер Грей передал эту записку вашей дочери, а она в спешке обронила бумажку, когда мой агент выводил ее из отеля. Джеффри обнаружил записку и явился на свидание, чтобы снова похитить Мэри. Мистер Джон Грей, придя туда раньше вашей дочери, увидел сидящего спиной к нему врага, не удержался от искушения и выстрелил ему в спину.

— Этого не было и не могло быть, мистер Реедер.

— Почему?

— Во–первых, Джонни в это время лежал в постели.

— Откуда вы знаете?

— Ему звонила по телефону Мэри. В десять часов утра.

— Из дому?

— Да. Как видите, она тоже не собиралась никуда идти. А, во–вторых, почерк, которым написана записка, не имеет ничего общего с почерком Джонни.

— Надеюсь, вы не предлагаете мне версию, согласно которой Джеффри сам написал эту записку, а потом пошел в комнату номер тринадцать и пустил себе пулю в спину?

— Конечно, нет. Это абсурд.

— А мистер Грей записку не писал и в Флойда не стрелял?

— Да.

— Значит, Джеффри получил эту записку от кого–то другого. Может быть, ее написала Мэри?

— Ни в коем случае! — воскликнул Кен. — Не впутывайте сюда мою дочь!

— Почему она не могла этого сделать?

— Да присмотритесь же внимательно: записка написана мужским почерком!

Реедер развернул бумажку.

— Действительно. Но по той же причине ее не могла написать и Лила. Из троих подозреваемых это мог сделать только один… Его зовут мистер Питер Кен.

Кен улыбнулся.

— Между «мог» и «сделал» очень большая разница. Вы не находите?

— Нахожу, Но ответьте мне честно и откровенно: вы могли быть в отеле «Карлтон», в номере вашей дочери, вскоре после того, как я забрал ее оттуда, или вы там были?

Питер молчал.

— Я не снял наблюдение с ее номера, чтобы проконтролировать действия Джеффри после его возвращения. Если бы он поднял на ноги банду своего отца и штурмовал бы вашу виллу, то мне не мешало бы вовремя узнать об этом. Должен признаться, что его успокоила именно записка: она дала ему надежду на легкий реванш. И Джеффри лег спать. Когда же я отпустил по телефону своих агентов, они собрались было уходить, но тут в номер Флойда вошли вы. Агенты задержались и проследили за вами. Вы вскоре выбежали из номера, бросились к портье и стали звонить по телефону. Затем вернулись в номер и пробыли там несколько минут. Я правильно описываю внешний ход событий?

Кен кивнул.

— Зачем вы вернулись в номер? Не для того, чтобы подождать молодых, иначе вы не ушли бы так быстро. Значит, вы уже знали, что Мэри туда не вернется. Вам это сообщили по телефону?

— Да.

— Кто?

— Сначала Джонни сказал, что Мэри дома. Потом я позвонил ей.

— В таком случае, у меня есть все основания предполагать, что вы вернулись в номер, чтобы написать и оставить там эту записку. Я думаю, что вы до этого узнали от мистера Грея о том, что он нездоров и, следовательно, не появится утром к «Хиглоу–клубе».

— Он сказал мне тогда, что старик Легг выбросил его из поезда.

— Где вы были во время покушения на жизнь Джеффри?

— Завтракал у инспектора Флагерти.

Реедер усмехнулся.

— У вас, как всегда, безукоризненное алиби!

— А вы предпочли бы увидеть меня с пистолетом за спиной этого подлеца?

— Мистер Кен, — тихо проговорил сыщик, — если бы так обошлись с моей дочерью, то…

— То что бы сделали вы?

— Не знаю. Возможно, что я и взялся бы за пистолет…

— Зачем? — лукаво спросил Питер. — Ведь вы могли бы потребовать дочь обратно через суд…

— Во всяком случае, я очень рад, что вы так кстати позавтракали у Флагерти, — сказал вместо ответа сыщик.

— А кто же, все–таки, стрелял в Джеффри?

— Его отец.

— Вы в этом уверены?

— Да.

— Почему?

— По многим причинам. Одна из них заключается в том, что Эммануил в то утро получил письмо и помчался в клуб.

— Вы следили за ним?

— Нет. У меня есть показания портье гостиницы, в которой живет Эммануил, и швейцара Стивенса. Старый Легг вошел в клуб, убедился в том, что там никого нет, и тут же вышел на улицу. Зачем ему нужно было в этом убеждаться? Очевидно, для того, чтобы обойти дом, влезть по пожарной лестнице и без свидетелей покончить со своим врагом.

— Врагом?

— Конечно. Только приняв сына за врага, можно выстрелить ему в спину. Хотелось бы мне знать, за кого он принял Джеффри… Вы не удовлетворите мое любопытство? Ведь письмо, которое получил Эммануил, вероятно, тоже было написано вами.

— Почему вы так думаете?

— В той записке должны были быть указаны те же время и место, что и в этой. И серьезная причина, заставившая Эммануила лететь, сломя голову, — на это указывает весьма небольшая разница между временем получения той записки и временем прихода старого Легга в клуб. Возможно, что Эммануил действительно сболтнул в поезде мистеру Грею что–нибудь лишнее, а теперь узнал из записки, что тот жив и собирается «настучать»…

— Зачем вы мне все это говорите? Если бы вы не спасли мою дочь и не отказались затем от вознаграждения, то я подумал бы, что вы просто хотите выжать из меня деньги. Или вы собираетесь изложить свои соображения Крэгу?

— Ни то, ни другое, мистер Кен. При всем моем уважении к инспектору, я должен сказать, что он никогда не сможет доказать ваше участие в покушении на Джеффри. Даже если я сообщу Крэгу все то, что уже рассказал вам, и то, о чем не счел нужным упоминать.

— Чего же вы хотите, мистер Реедер?

— Вашей искренности.

— Для этого необходимо было такое длинное предисловие?

— Именно.

— Почему?

— Если бы я просто сказал вам, что вы являетесь моим союзником против Джеффри, то не получил бы от вас откровенного ответа. Вы сказали бы, что собираетесь подать на двоеженца в суд, чтобы расторгнуть его брак с мисс Мэри, а все остальное — дело полиции. После чего мне оставалось бы только откланяться.

— Вы угадали.

— Поэтому мне нужно было уяснить, что на самом деле вы настроены совсем не так благодушно. И что вы воспринимаете Джеффри как серьезного противника.

— Вам это удалось. Но я все еще не понимаю, какое вам дело до того, как я отношусь к молодому Леггу.

— Мы с вами — союзники, мистер Кен.

— Он сделал какую–то подлость и вам?

— Мне лично? Нет. Но я получил от Английского банка поручение изловить Великого Печатника. Так там прозвали Джеффри за то, что он делает фальшивые банкноты, совершенно неотличимые от настоящих. Вот, посмотрите.

Реедер достал из бумажника две купюры по пять фунтов стерлингов и протянул их Питеру:

— Какая из них настоящая?

Кен долго рассматривал банкноты.

— Если бы не одинаковые номера, я ни за что не поверил бы, что одна из них — фальшивая, — сказал он наконец и вернул купюры сыщику. — Чем я могу быть вам полезен?

— Знаете ли вы, где он печатает свой товар?

— Нет.

— Если узнаете, то сообщите, пожалуйста, мне.

— И какой приговор ждет негодяя на суде?

— Вероятно, виселица.

Питер сорвал розу и задумчиво понюхал ее.

Затем посмотрел прямо в глаза Реедеру и лаконично ответил:

— Хорошо.

Глава 20. ПРИГЛАШЕНИЕ

Когда Кен и Реедер вернулись в кабинет Питера, там уже был сервирован чай.

Мери сидела в отцовском кресле и разговаривала по телефону с Джонни.

Увидев отца и сыщика, она попрощалась со своим собеседником и положила трубку.

— Как Грей себя чувствует? — спросил у нее Питер.

— Уже начал потихоньку ходить. Хочет завтра встретиться с… нами.

Мэри слегка покраснела и встала, уступая отцу его кресло.

Едва если пить чай, как раздался звонок телефона.

Девушка сняла трубку.

— Алло!

Затем убрала трубку от уха, прикрыла ее ладонью и с испуганным шепотом сказала Питеру:

— Это — Эммануил Легг. Он хочет говорить с тобой.

Кен и Реедер переглянулись.

Питер взял трубку:

— Что тебе, Эммануил?

— Мне нужно срочно с тобой встретиться, чтобы уладить наши дела.

— Мне нечего с тобой улаживать.

— Если бы я знал, Питер, что девушка, подцепившая моего сына, приходится тебе дочерью, то немедленно заставил бы его отойти в сторону.

— Но ты, конечно же, ни о чем не догадывался.

— Неужели ты думаешь, что он женился бы на дочери человека, который отправил в «колледж» его отца?

— Как же ты прозевал свадьбу собственного сына? — насмешливо проговорил в трубку Кен.

— У меня много дел. Это у тебя единственное занятие — изображать джентльмена.

— Короче, Эммануил.

— Надо развести наших детей.

— Согласен. И это очень просто сделать.

— Как?

— Подать в суд на Джеффри за двоеженство.

— Не болтай глупостей, Питер. Мэри — единственная жена моего сына.

— А кем приходится ему молодая женщина, называвшая себя Лилой?

— Джеффри и Джейн давно уже разведись.

— Твоя очередная ложь?

— Клянусь, что говорю чистую правду!

— Я хорошо знаю цену твоим клятвам, Эммануил.

— Да если бы я и соврал, какой тебе смысл доказывать в суде, что ты выдал дочь за двоеженца? Докажешь ты это или нет, в любом случае станешь всеобщим посмешищем.

— Что же ты предлагаешь?

— Я приглашаю тебя и Мэри пообедать завтра со мной и с Джеффри. Там все обсудим и уладим, без всякого шуми и скандала. Возьми с собой Джонни. Он тоже заинтересован в этом деле, да и ты будешь чувствовать себя спокойнее.

— Уж не думаешь ли ты, что я тебя боюсь? — иронически осведомился Питер.

— Нет, конечно. Но все–таки не мешает поговорить и с Джонни. Ты принимаешь мое приглашение?

— Да.

— Я очень рад.

— Где и когда?

— «Хиглоу–клуб», комната номер тринадцать. В обычное время клубного обеда.

— Договорились.

Питер положил трубку.

Мэри и Реедер вопросительно смотрели на него.

— Эммануил приглашает меня, Мэри и Джонни на обед в «Хиглоу–клуб». В ту самую комнату, где вы, мистер Реедер, обнаружили Джеффри.

— Вы пойдете?

— Обязательно. Может быть, я там узнаю что–нибудь интересное.

Кен многозначительно взглянул на сыщика.

Тот спросил:

— Чем Легг объясняет свое приглашение?

— Необходимостью обсудить, как быстро и без шума оформить развод наших детей. Поэтому он хочет, чтобы в разговоре участвовал и Джонни.

— После развода вы согласитесь выдать дочь за Грея?

— Я подумаю об этом.

— Советую позвать его на обед, — сказал Реедер. — И не забудьте оба взять с собой пистолеты. Жаль, что Эммануил не пригласил заодно и меня… Но я все равно буду в это время поблизости, а вокруг здания клуба поставлю своих агентов. С Леггом надо держать ухо востро.

— А я буду на этом обеде? — вмешалась в разговор мужчин Мэри.

— Ни в коем случае, — ответил Питер.

— Я хочу быть там с тобой и с Джонни, — настаивала она.

— Это опасно.

— Опасно было мне находиться в одном гостиничном номере с Флойдом, когда я не знала еще, что он женат. Неужели там будет еще опаснее?

Кен смутился.

Он считал себя виновным в неудачном замужестве дочери.

— По–моему, я больше всех заинтересована в своем разводе. Поэтому я должна быть там и участвовать в обсуждении!

Питер сдался:

— Это — безумие, Мэри, но в нем есть логика. Только тебе надо обязательно взять с собой оружие. Раздобыть у кого–нибудь маленький пистолет…

— У меня есть.

— Откуда? — удивился Кен.

— В отеле «Карлтон» Лила угрожала Джеффри дамским пистолетом, а он выбил у нее из рук оружие и вытолкал ее за дверь. Пистолет остался лежать на ковре. Я подобрала его и заперлась в спальне…

Они допили чай.

Сыщик откланялся.

Питер и Мэри проводили его до машины.

Глава 21. ЗАГОВОР

Придя в себя, Джеффри обнаружил, что находится в больнице.

Рядом с его койкой сидела Джейн.

Она уже не плакала.

Больше в палате никого не было.

— Кто в меня стрелял? — осведомился Джеффри.

— Не знаю.

— Что со мной?

— Пуля прошла навылет. Ранение легкое. Скоро встанешь на ноги.

— Почему ты со мной?

— Я люблю тебя.

— Где Мэри?

— Не имею понятия.

— Отец не приходил?

— Пока нет. Ведь я же еще жива…

Легг усмехнулся.

— Я скажу ему, чтобы тебя не трогали.

— Спасибо.

— Дай мне пить.

Джейн взяла со столика стакан и подала его Джеффри.

Он пригубил, но пить не стал.

— Убери это и принеси виски.

— Врач сказал, чтобы я давала тебе пить чай с лимоном.

— Делай, что я тебе приказываю. Иначе… сама знаешь.

Молодая женщина взяла у мужа стакан и поставила на столик.

Затем она встала и вышла из палаты.

Некоторое время Легг был один.

Он лежал неподвижно и молча смотрел в одну точку.

Затем пробормотал:

— Я все равно узнаю, по чьей милости я тут валяюсь… Скорее всего, это был…

Джеффри не договорил.

В палату вошел Эммануил.

— Здравствуй, отец. За дверью «чисто»?

— «Крючков» нет. Я зашел в клуб, и Стивенс сказал мне, что ты здесь.

Старик сел у постели сына.

— Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо. Небольшая слабость, вот и все. Наверное, от потери крови. Залеживаться тут не собираюсь: не люблю, чтобы «крючки» точно знали, где меня искать… Кто в меня стрелял?

Лицо Эммануила перекосилось:

— Питер. Кто же еще?

— Я тоже так думаю.

— Не пойму только, как он меня выследил. «Хвоста» за мной не было. Я все время проверял…

— А почему ты оказался в клубе так рано?

— Мэри сбежала от меня, пока я ходил за билетами на пароход, и уронила на пол записку…

Эммануил злобно выругался.

— Ты что, не мог запереть девчонку как следует?

— Запер. И забрал ключ. Ее кто–то выпустил.

— Почему ты не взял Мэри с собой?

— Она заперлась от меня в спальне.

— Какого дьявола?

— Ты сказал, чтобы я гнал Джейн в шею?

— Да.

— Я и погнал. А Джейн устроила скандал и заявила, что она — моя жена.

— Мало ли что сболтнет служанка, когда ее выгоняют!

— Она показала Мэри нашу свадебную фотографию.

Эммануил потряс кулаками:

— Пусть только эта мерзавка попадется мне на глаза! Убью!

— Тише, отец. Тебя, наверное, слышит вся больница. Я обещал Джейн, что ты ее не тронешь. Все равно мы с тобой решили перебираться на континент. Какая теперь разница, что она там сболтнула? Надо поскорее сматываться, вот и все.

— А на прощанье сыграть веселую шутку с Питером! — хищно ощерился старик. — Да и с Джонни не мешало бы. Очень уж он нагло угрожал мне в поезде. Требовал, чтобы мы отдали ему Мэри.

Джеффри резко приподнялся на левом локте и скривился от боли.

— Ни за что! Только потеряв ее, я понял, насколько она нужна мне!

— Успокойся. Ты ее получишь.

— Что ты задумал?

— Мы захватим Мэри с собой на континент. И там она станет твоей женой по–настоящему.

— А Джейн?

Эммануил презрительно махнул рукой:

— Пусть остается здесь и радуется, что дешево отделалась. Но это еще не все. Я хочу отправить Питера и Джонни «на каникулы». Пусть Кен тоже хлебнет тюремного супа!

Младший Легг сел на кровати и опустил ноги на пол.

— Вот это месть! Питер больше всего на свете боится потерять репутацию честного человека! А как мы это сделаем?

— Очень просто. Полиция знает о существовании Великого Печатника, но не знает, что это ты. Надо, чтобы Кен попался с поличным как необыкновенно ловкий фальшивомонетчик и чтобы его приняли за Великого Печатника. Тогда ему обеспечен либо «колледж» до конца его дней, либо «галстук» на шею.

Джеффри покачал головой.

— Если у него на вилле найдут два–три подброшенных нами печатных станка, то никто не поверит, что он — Великий Печатник. Надо заманить его на мою фабрику, вызвать полицию, а самим смыться во Францию!

— Ну, что ж… Фабрику мы с собой все равно увезти не сможем… Пожалуй, мы так и сделаем.

— А как ты его туда заманишь? Кен умен, как дьявол.

— Приглашу его пообедать с нами в комнате номер тринадцать.

— И он придет?

— Обязательно.

— Почему ты в этом уверен?

— Я предложу ему обсудить условия, на которых мы согласны без шума дать развод его дочери.

— Да, на это он, наверное, клюнет, — согласился Джеффри.

— Я потребую, чтобы разговор проходил в присутствии всех заинтересованных лиц, то есть нас, Питера, Мэри и Джонни. Во время обеда они выпьют вина с примесью сильного снотворного. Мы вынесем их по черной лестнице из клуба, погрузим в машину и отвезем на фабрику.

— Не мы, а Пьетро и Фернандо.

— Конечно! Я не имел в виду, что мы с тобой будем таскать их собственными руками. Ты поедешь с ними, продержишь их до утра в камерах и упакуешь деньги. А я исполню давнюю мечту итальянского ресторатора и продам ему здание клуба. Потом сниму все, что осталось на нашем текущем счету в банке и поеду в порт. Вот билеты на пароход для тебя и Мэри. Встретимся в каюте.

— Хорошо, — сказал Джеффри, беря билеты. — А кто сообщит в полицию?

— Ласей. Послезавтра рано утром он придет к Крэгу и «настучит» на Питера, что тот Великий Печатник и находится на своей фабрике в Кейтоне… Поезжай и бери голыми руками!

Подумав, Джеффри кивнул.

— Пожалуй, это у нас выгорит.

Эммануил встал.

— Пойду, позвоню Питеру.

В дверях старик столкнулся с Джейн, которая принесла виски.

У нее задрожали от страха руки и она чуть не выронила бутылку.

Эммануил насмешливо хмыкнул и вышел из палаты.

Джейн выплеснула из стакана чай и налила в него виски.

— За удачу! — громко сказал Джеффри.

И одним глотком осушил стакан.

Глава 22. КОМНАТА НОМЕР ТРИНАДЦАТЬ

Стивенс нервно расхаживал по коридору «Хиглоу–клуба», сжимая в кулаке свернутую трубочкой газету.

Из лифта вышли Питер Кен, Мэри и Джонни Грей.

Швейцар поклонился гостям и, улучив удобный момент, схватил Джонни за руку.

— Это вас Эммануил пригласил на обед в комнату номер тринадцать? — шепотом спросил Стивенс.

Грей кивнул.

— Ни в коем случае не садитесь за стол спиной к шкафу. Вы меня поняли?

Джонни снова кивнул головой и молча пожал швейцару руку.

Затем он догнал Питера и тихо передал ему совет Стивенса.

— Вы не забыли взять пистолет? — осведомился у него Кен.

— Идя в клетку с тиграми, оружие не забывают, — улыбнулся Грей.

— Тогда будем настороже и отправим Джеффри обратно в больницу при первом же подозрительном движении… Мэри, самое главное — сохранять спокойствие и непринужденность.

— Я постараюсь, — так же тихо ответила девушка, нащупывая под платьем пистолет Джейн.

В комнате номер тринадцать их уже ждали оба Легга.

У Джеффри правая рука была на перевязи.

Он не мог оторвать взгляд от Мэри.

Эммануил предложил гостям стулья, стоявшие спиной к шкафу.

— Мне так не нравится, — сказал Грей. — С детства люблю смотреть на себя в зеркало во время еды.

Он небрежным жестом указал на зеркальную дверцу шкафа и уселся напротив него.

Кен и Мэри сели рядом с Греем так, что девушка оказалась между Джонни и отцом.

Спиной к шкафу пришлось разместиться Леггам.

— Сегодня между нами не должно быть никаких ссор, — миролюбиво начал Эммануил, — Лично у меня сейчас только одна забота: спасти честное имя моего дорогого сына.

Вошел официант.

— Какое вино угодно питьгосподам?

Господа долго не отвечали, поглядывая друг на друга.

— Мне и дочери — то же вино, которое будет пить мистер Легг, — прервал молчание Питер. — И из той же бутылки.

— Я нездоров и могу пить только воду, — сказал Грей.

— Подайте нам, Фернандо, шампанского, — проговорил Эммануил. — Верно, Джеффри?

Молодой Легг кивнул, не сводя глаз с девушки.

Официант вышел.

— Ты что, Питер, боишься, что я налью тебе яду? — съязвил Эммануил.

— Почему я должен доверять тебе? — ответил Кен. — Ты никогда не был образцом честности.

— А вот я всегда доверял тебе, — сказал старый Легг. — А ты предал меня. Но я не помню зла и все равно отношусь к тебе, как к старому другу.

— Если бы это было правдой, ты не подослал бы ко мне своего сына под чужим именем. И не спровоцировал бы меня выдать дочь за женатого мужчину.

— Я развелся с Джейн, — вставил Джеффри. — И хочу остаться мужем Мэри.

Эммануил сердито покосился на сына.

— В таком случае, Джеффри, ты должен сообщить мне о состоянии своих финансов. Ведь все то, что ты плел под именем Флойда, по–видимому, не имеет ни малейшего отношения к истине, — сказал Питер.

— У меня есть фабрика, приносящая десятки миллионов в год!

— Ты там гранишь алмазы?

— Нет. Фунты стерлингов!

— А где находится твое золотое дно?

— В Кейтоне. Поблизости от Оксфорда.

«Зачем скрывать это от людей, которые через несколько часов проснутся на кейтонской фабрике?» — подумал Джеффри.

— Ненадежное предприятие, — заметил Кен. — Ведь его в любой момент может обнаружить и прикрыть полиция.

Эммануил захохотал.

— Кто? Ваш друг Крэг? С тех пор, как в Скотленд–Ярде не стало Гольдена, английские фальшивомонетчики могут спать спокойно!

Старший Легг извинился и вышел из комнаты.

— В Кейтоне, говорят, продали в частные руки здание бывшей провинциальной тюрьмы. Не в нем ли находится ваша фабрика? — поинтересовался Грей.

— В нем, — подтвердил Джеффри. — Там можно выдержать штурм всех полисменов Великобритании! Стены высокие, толстые, из прочного камня. Королевские тюрьмы строили на совесть.

Джонни повернулся к Мэри:

— Я хотел бы покурить. Вы не против?

Девушка медлила с ответом.

Она не любила табачный дым, но не желала стеснять Джонни.

— Может быть, я покурю у окна? — предложил Грей.

Мэри с облегчением кивнула.

Джонни встал из–за стола, подошел к окну, открыл его и закурил сигарету.

Официант принес шампанское и стал наполнять бокалы.

Питер и Мэри с напряженным вниманием следили за тем, как Фернандо наливает вино.

Грею он подал воду.

Эммануил вернулся на свое место и подмигнул официанту.

Тот вышел из комнаты и тихо запер за собой дверь на ключ.

— Вот видишь, Питер, мы предлагаем твоей дочери десятки миллионов, а ты пожалел для меня жалкой сотни тысяч, — укоризненно проговорил старый Легг.

— Вы забыли спросить меня, нужны ли мне ваши деньги, — сказала ему Мэри.

Эммануил широко улыбнулся и ласковым голосом проговорил:

— Деньги никогда не бывают лишними, девочка. Давайте выпьем за то, чтобы мы всегда ломали голову над тем, куда их деть, а не над тем, откуда их взять!

Сидящие за столом подняли свои бокалы.

— Джонни, мы тебя ждем, — сказал Эммануил. — Пей хоть воду, но вместе с нами!

Грей выбросил в окно окурок и вернулся к столу.

Выпили.

Мэри оставила в бокале половину вина.

— Пей до конца, девочка, а то денег не будет, — добродушно сказал ей Эммануил.

Мэри допила вино.

— А теперь поговорим о разводе, — решительным тоном проговорил Кен.

— Говори, — согласился Легг. Некоторое время они обсуждали условия, на которых Мэри могла бы получить свободу.

Голоса собеседников становились все глуше, речь — все медленнее…

Снотворное, подмешанное в вино и в воду, в конце концов оказало свое действие на всех сотрапезников.

Когда последний из них уронил голову на стол и уснул, дверцы шкафа бесшумно отворились и из него вышли двое дюжих мужчин.

Глава 23. АРЕСТ ПИТЕРА И ДЖОННИ

Войдя в комнату номер тринадцать через потайную дверь, замаскированную под шкаф, Пьетро и Фернандо подняли спящего главу шайки и уложили его на диван.

Потом они одного за другим унесли всех остальных спящих по скрытой за шкафом потайной лестнице в подвал, а оттуда подземным ходом — в гараж, который находился во дворе соседнего дома.

Вскоре оттуда выехал небольшой грузовик с закрытым кузовом.

Выбравшись за город, он свернул на дорогу, ведущую в Оксфорд.

Мошенники внимательно проверяли, нет ли за ними «хвоста».

Слежки не было.

…На следующее утро Джеффри Легг проснулся в Кейтоне оттого, что ему брызнули в лицо холодной, как лед, ключевой водой.

Он с проклятиями вскочил на ноги.

— Простите, шеф, — сказал ему Пьетро, опуская на пол ведро. — Так приказал ваш отец, когда выходил из комнаты номер тринадцать во время обеда.

— Который час? — торопливо спросил Легг.

— Скоро десять.

— Крэг будет здесь часов в одиннадцать: ему позвонят в начале рабочего дня и он сразу же кинется сюда. Инспектору очень хочется получить премию Английского банка за арест Великого Печатника… Вы все сделали?

— Да, шеф.

— Отец велел все проверить. Показывайте!

Они пошли по коридорам бывшей тюрьмы, заглядывая во все двери.

— Работников всех уволили и отправили отсюда?

— До единого.

— Им хорошо заплатили?

— Как приказал сеньор Эммануил.

— Все остались довольны?

— Да.

— Объяснили им, что их ждет, если начнут болтать?

— Со всеми подробностями.

— И что же?

— Клялись, что будут молчать. Жить всем хочется.

— Питер и Джонни спят?

— Как сурки. Мы и вас еле добудились.

— Ничего, Крэг их разбудит, — усмехнулся Джеффри. — Деньги погрузили в машину?

— Да.

— Все?

— Конечно.

— Олухи! Как всегда что–нибудь да перепутаете! Немедленно распакуйте два мешка с деньгами! Один бросьте около станков, а из другого высыпьте банкноты возле Питера и Джонни. Только тихо, чтобы они не проснулись!

Пьетро и Фернандо кинулись исполнять приказание шефа.

— Где Мэри? — крикнул им вдогонку Легг.

— Спит в кузове грузовика.

Джеффри закончил осмотр здания.

Все было в порядке.

Он вошел в одну из камер бывшей тюрьмы, постоял около своих спящих врагов.

Прошептал несколько насмешливых замечаний и пошел к грузовику, оставив камеру открытой.

Мэри тихо посапывала в кузове.

— Денег я еще напечатаю сколько угодно, — пробормотал Легг, глядя на спящую девушку. — А где бы я взял другую Мэри?

К нему подбежали Пьетро и Фернандо.

— Все сделано, шеф!

— Возьмите себе мешок банкнот, — распорядился Джеффри.

— Садитесь на машину, которая стоит в гараже фабрики, и чтобы духу вашего здесь больше не было! И имейте в виду: мы с вами не знакомы и никогда друг друга не видели. Ясно?

— Да, шеф! — весело гаркнули в один голос мошенники.

— Ворота за собой закройте, но не запирайте их. И торопитесь: скоро Крэг будет здесь!

Пьетро и Фернандо вытащили из кузова свое жалованье, поклонились Леггу и побежали к гаражу.

Джеффри запер кузов на замок, сел за руль и повел машину по дороге, которая вела в порт.

…Питер проснулся от того, что его бесцеремонно трясли за плечо.

Голова Кена гудела, как с перепою.

Он с трудом открыл глаза.

Перед ним стоял ухмыляющийся Крэг.

— Здравствуйте, инспектор, — проговорил Кен. — Где я?

Крэг захохотал.

— Вы у себя, Питер! Не делайте вид, что впервые видите эти стены! Вы великолепный актер, но на этот раз у вас ничего не выйдет: вы попались с поличным! Никакого алиби нет и быть не может! Боже мой! Я, инспектор Крэг, войду в историю! Первый и единственный сыщик, победивший самого Питера Кена, десятки лет водившего за нос всю полицию Соединенного Королевства!

Питер попытался встать и тут только обнаружил, что его руки скованы наручниками.

— Вы что, инспектор, пьяны? Что это значит?

Крэг развеселился еще больше.

— Вы арестованы, мистер Кен! Предупреждаю, что всякое ваше слово может быть использовано на суде против вас!

— В чем вы меня обвиняете?

— В изготовлении фальшивых банкнот!

— Нет, вы не пьяны, — сказал Питер. — Вы сошли с ума.

— Ничуть! Несколько лет Скотленд–Ярд безуспешно искал Великого Печатника. Теперь он найден. И нашел его я! А зовут его Питер Кен!

— Кто вам «настучал» такую чушь? — презрительно буркнул Кен.

Инспектор выглянул в коридор и жестом пригласил кого–то войти в камеру.

— Мистер Ласей, — представил вошедшего Крэг.

— Впервые его вижу, — проговорил Питер.

— Так говорят все, — парировал инспектор. — Мистер Ласей, готовы ли вы подтвердить на суде под присягой, что присутствующий здесь Питер Кен является фальшивомонетчиком по прозвищу Великий Печатник и владельцем этой фабрики по производству поддельных банкнот?

— Да, сэр. А этот господин, — Ласей указал на спящего Джонни, — его главный помощник. Я ведь уже изложил вам это в устном и письменном виде, сэр, и от своих слов отказываться не собираюсь.

— Ваше свидетельство подтверждено всеми доказательствами, о которых может мечтать добросовестный сыщик, — сказал Крэг, указывая на разбросанные по полу пачки банкнот. — Благодарю вас!

Ласей вышел.

— Так вот, Питер, откуда ваши миллионы! — торжествующе продолжал инспектор. — Вот почему вы с такой легкостью вернули прежние долги! Теперь, наконец–то, Великобритания избавится от опасности банкротства из–за преступной деятельности Великого Печатника!..

— А инспектор Крэг получит приличную премию от Английского банка, — вставил Грей.

Он давно уже проснулся, но не спешил демонстрировать это.

— Доброе утро, Джонни! Если вы уже соскучились по своим друзьям в Дартмуре, то радуйтесь. Вы скоро опять с ними увидитесь и будете иметь удовольствие представить им самого Питера Кена! А теперь выходите оба во двор! Нас ждет полицейская машина!

— Где Мэри? — спросил Грей.

— Где моя дочь? — встрепенулся Питер.

— Мы обыскали все закоулки. Ее здесь нет. Не морочьте мне голову и выходите поживее, — резко ответил инспектор.

— Я никуда не пойду, пока не увижу Мэри живой и невредимой! — крикнул Кен.

— И я тоже, — поддержал его Джонни.

Крэг пожал плечами и позвал полисменов.

Упирающихся арестованных вынесли из камеры на руках.

— Мерзавец Эммануил! — простонал Питер. — Это его работа!

Глава 24. ОКОНЧАНИЕ РАССЛЕДОВАНИЯ

Кена и Грея вывели во двор.

К сопровождавшему их инспектору подбежал полисмен.

Он взволнованно доложил:

— На дороге появился грузовик, сэр!

— Едет сюда?

— Да, сэр!

— Быстро?

— Очень!

— Вероятно, это — соучастники Питера, — решительно проговорил Крэг. — Грузовик далеко?

— Около мили, сэр!

Инспектор изрек громовым голосом:

— Арестованных в машину! Живее!

Полисмены втолкнули Питера и Джонни в зарешеченный кузов и заперли за ними дверь.

— Все машины отогнать за постройку, так, чтобы их не было видно от ворот!

Автомобили чихнули двигателями и медленно уползли задним ходом за угол здания.

Крэг продолжал кричать.

— Всем укрыться в дворовых постройках! Приготовить оружие! Мы должны захватить их врасплох! По моему сигналу, а это будет выстрел в воздух, всем покинуть укрытия и окружить грузовик! Выполняйте!

Закончив подготовку к аресту предполагаемых соучастников Великого Печатника, инспектор спрятался за створкой открытых ворот, прихватив с собой мистера Ласея.

В наступившей тишине Крэг услышал щелчок взведенного каким–то полисменом курка.

Ждать пришлось недолго.

Вскоре послышалось низкое жужжание мотора.

Оно быстро приближалось.

Машина въехала в ворота.

Инспектор осторожно выглянул из засады.

Он увидел небольшой грузовик с крытым кузовом.

Если бы Крэг оглянулся на Ласея, то мог бы заметить, что тот, увидев прибывшую машину, вздрогнул и побледнел.

Но инспектор был слишком увлечен охотой, чтобы интересоваться цветом лица мистера Ласея.

Грузовик остановился посреди двора бывшей тюрьмы.

Крэг направил дуло своего пистолета в небо и выстрелил.

В тот же миг хорошо обученные полисмены выскочили из засады и окружили грузовик плотным кольцом.

Инспектор вошел в круг и громко скомандовал:

— Всем выйти из машины и предъявить документы!

Обе дверцы кабины открылись.

Оттуда вышли девушка и седовласый мужчина с большими усами.

Инспектор узнал Мэри и Реедера.

— У меня нет с собой документов, мистер Крэг — сказала девушка — Но, надеюсь, вы мне поверите, что я — это я?

Озадаченный инспектор кивнул.

— Спасибо. Я хотела бы увидеть моего отца… и Джонни Грея. Они здесь?

— Да, — ответил Крэг. — Но они арестованы и я не могу разрешить вам с ними разговаривать.

— За что вы их арестовали?

— За изготовление поддельных банкнот. Ваш отец — Великий Печатник, Джонни — его соучастник, и вы, по всей вероятности, тоже… Миссис Флойд, я вынужден вас арестовать.

— Погодите! — вмешался Реедер. — Вы еще не проверили документы у меня.

— Зачем? — ироническим тоном проговорил Крэг. — Я вас знаю. Вы — частный детектив, выполняющий любые поручения, лишь бы их хорошо оплачивали. Никто не может оплачивать свои заказы более щедро, чем Великий Печатник. Следовательно, я вправе подозревать, что вы приехали сюда как соучастник Питера Кена. Объявляю вам, что вы также арестованы именем закона!

Инспектор махнул рукой полисменам:

— Наденьте на них наручники.

Его приказ был мгновенно выполнен.

Мэри возмущенно взглянула на Крэга, но тот не обратил на это никакого внимания.

Реедер засмеялся.

— Вы забыли меня обыскать, инспектор.

— Успеется.

— А вдруг я съем по дороге в полицейский участок какую–нибудь важную бумагу?

Крэг пожал плечами.

— Обыщите его, раз уж ему так не терпится!

Один из полисменов обследовал карманы арестованного.

В них не оказалось ничего, кроме аккуратно сложенного бланка.

Инспектор взял бумагу в руки и с изумлением прочитал:

«Инспектору Крэгу.

Настоящим извещаю вас, что мистер Д.Г.Реедер с сего дня назначен комиссаром полиции и ему поручено вести дело так называемого Великого Печатника. Вы со своей оперативной группой поступаете в его распоряжение.

Главный комиссар полиции

сэр Френсис Гилдоу».

Дата, подпись и печать были в полном порядке.

Если бы Луна на его глазах упала на Землю, инспектор, пожалуй, пережил бы меньшее потрясение.

Он бросился снимать наручники с мистера Реедера, бормоча бессвязные извинения.

— Ничего, ничего, — благосклонно проговорил тот, потирая запястья. — Кого вы уже успели арестовать, кроме меня?

— Джонни, Питера и его дочь.

— Немедленно освободить всех. Господ Грея и Кена пригласить сюда. И не забудьте перед ними извиниться.

— Простите, но на них падает очень серьезное и обоснованное подозрение, — осторожно возразил Крэг.

— Чем обоснованное?

— Поимкой с поличным на фабрике по производству фальшивых денег и показаниями мистера Ласея.

— А где этот мистер? Покажите мне его!

Инспектор обернулся к воротам и на мгновение замер от неожиданности: свидетеля на месте не было.

— Где мистер Ласей? — накинулся Крэг на полисменов.

Никто не мог ничего ответить.

Инспектор послал пять человек на поиски.

— Не тратьте время зря, мистер Крэг! — усмехнулся Реедер. — Этому мистеру никак не хочется отвечать за свое лжесвидетельство перед законом. Он раньше вас понял, что к чему, и сбежал. Теперь его показания не стоят ломаного гроша. Питер Кен и Джон Грей не имеют никакого отношения к этой фабрике. А настоящий Великий Печатник уже мною арестован.

— А вы уверены, что не ошиблись?

— Абсолютно уверен. Его арест — итог серьезных размышлений, основанных на большом количестве накопленных фактов.

— До сих пор мы в Скотленд–Ярде знали только одного сыщика, выводы которого были непогрешимыми, как Священное Писание. Это был знаменитый детектив Гольден. Вы знали его?

— Немного.

— Я был его лучшим учеником. Это могут подтвердить присутствующие здесь полисмены: почти все они служат давно и знали великого сыщика. Так вот, я, его лучший ученик, говорю вам, что Великий Печатник — Питер Кен!

— Это Гольден научил вас не исполнять приказания начальства? Приведите сюда арестованных! Живо!

Реедер грозно нахмурил брови.

Инспектор вздохнул и кивнул сержанту.

Тот исчез за углом ближайшей дворовой постройки.

Минуту спустя оттуда выехала полицейская машина и становилась радом с грузовиком.

— Выведите арестованных, — распорядился седоволосый детектив.

Сержант отпер зарешеченную дверцу.

Из машины вышли Питер и Джонни.

— Мэри! — в один голос воскликнули они.

— С тобой все в порядке? — спросил отец.

Девушка кивнула.

— Почему на тебе наручники? — воскликнул Джонни.

— Это недоразумение, господа, — ответил Реедер. — Через минуту оно разъяснится.

Он нырнул в кабину грузовика и вынес оттуда сложенную вдвое плотную картонку со сверкающим гербом Соединенного Королевства.

— Снимите, наручники со своего начальника, инспектор!

— Что вы сказали, сэр? — пробормотал Крэг.

— Ваш начальник, о котором написано в распоряжении Главного комиссара — не я, — сказал Реедер. — Он стоит перед вами в наручниках.

— Вы смеетесь надо мной, сэр?

— Нисколько. Это — мистер Джон Грей.

— Джонни?!

— Не Джонни, мистер Крэг, а комиссар полиции Джон Грей Реедер. Вот его удостоверение. Ознакомьтесь…

Инспектор раскрыл картонку с гербом и прочитал вслух:

— Комиссар полиции Джон Грей Реедер.

С фотографии на Крэга смотрело лицо Джонни.

От всех свалившихся на него неожиданностей у инспектора голова пошла кругом.

— А кто же тогда вы? — спросил он у седого сыщика.

Тот двумя быстрыми движениями снял с себя парик и накладные усы.

Пожилой детектив мгновенно превратился в полного сил мужчину с легкой проседью в черных волосах.

— Господи, Боже мой! — пролепетал инспектор и осенил себя крестным знамением.

Многие полисмены последовали его примеру, глядя на преобразившегося детектива широко открытыми глазами.

— Вы живы? Или вы — призрак?

— На бесплотный дух вы вряд ли сумели бы надеть наручники, — усмехнулся тот, кто до сих пор называл себя Реедером. — Надеюсь, вы меня узнали? Или я должен представить документы?

Инспектор опомнился.

— Конечно, нет, мистер Гольден! Просто я никак не могу прийти в себя от неожиданности. Ведь мы считали вас погибшим!

— Именно это и было мне нужно, — сказал Гольден.

— Но почему, сэр?

— Я объясню вам это немного позже. Сначала освободите арестованных.

Полисмены, уже не ожидая каких бы то ни было указаний Крэга, кинулись снимать наручники с мистера Джона Грея Реедера, мистера Кена и его дочери.

Гольден отдал Реедеру его удостоверение.

Кен обнял Мэри.

— Вы обещали рассказать, сэр, почему вы хотели, чтобы вас считали погибшим, — почтительно обратился сержант к знаменитому детективу.

Все окружили Гольдена.

— Я долго и безрезультатно пытался найти Великого Печатника. Он хорошо умел прятать концы в воду. Однажды мне пришла в голову мысль, что мошенник станет менее осторожным если будет знать, что в Скотленд–Ярде не осталось достойных его противников. Я, как вы, наверное, помните, уехал из Лондона и через некоторое время распространились слухи о моей смерти. Их распустил я. В то же время я вызвал сюда из Индии талантливого детектива, мистера Джона Грея Реедера. Я принял в качестве псевдонима его фамилию, а он с тех пор стал именовать себя просто Джоном Греем. Реедер, то есть я, начал действовать в роли частного детектива. Это гораздо удобнее, чем положение комиссара Скотленд–Ярда, связанного по рукам и ногам жесткими правилами. Впрочем, кому я все это объясняю… Джон Грей стал вращаться в среде молодых лондонских шалопаев, изображая не глупого, но слишком доверчивого молодого человека. Вскоре его, как и следовало ожидать, «подставили». Он попал в Дартмур, что и было нам необходимо. Там мистер Джон Грей Реедер должен был выяснить у старых, тертых фальшивомонетчиков имя Великого Печатника. С этой задачей, как и со всеми остальными, он справился блестяще. Мошенник, за которым мы охотились, действительно утратил былую осторожность в делах, так что нам удалось без особого труда выяснить все, что нужно. Сейчас Великий Печатник уже арестован.

— Кто же это, сэр? — спросил Крэг.

— Ваш знакомый, инспектор. Его зовут Джеффри Легг. В данную минуту он заперт в кузове грузовика.

Вернулись полисмены, которых Крэг отправил на поиски Ласея и доложили, что его нет ни в помещениях бывшей тюрьмы, ни вокруг нее.

— Видно, далеко уже успел убежать, сэр, — закончил свой доклад полисмен.

Инспектор выругался.

— Успокойтесь, Крэг, — сказал Гольден. — Если бы вы действительно были моим лучшим учеником, как вы здесь расписывали, то догадались бы перекрыть все дороги из этой местности. Я сделал это, и в мои сети попали все подручные Джеффри, которых он отправил отсюда еще утром. Некоторые из них уже сознались и подтверждают, что хозяином фабрики был Легг. Сети продолжают приносить улов. Думаю, что Ласей уже разделил участь своих собратьев по шайке. Он был одним из наиболее доверенных людей покойного Эммануила Легга.

— Покойного? — переспросил Кен.

— Вчера я побывал в комнате номер тринадцать вскоре после окончания вашего обеда. На диване лежал труп Эммануила с ножом в сердце.

— Кто же его убил? — поинтересовался Джон Грей Реедер.

— Стивенс. Я в данный момент — частное лицо и не обязан был называть его имя. Да и не назвал бы, если бы человек, называвший себя Стивенсом, еще находился в пределах Великобритании. Однако он не так глуп, чтобы сидеть и ждать в гости моего лучшего ученика Крэга.

Инспектор покраснел.

— А почему вы не стали бы его выдавать, сэр? — почтительно осведомился он.

— Вы знали, что Стивенс — брат Феннера?

— Нет.

— Вот видите! Ваш Феннер жил на инспектируемой вами территории, а Стивенс работал швейцаром в «Хиглоу–клубе», из которого вы меня чуть не выставили!

— Простите, сэр, — смущенно пробормотал Крэг.

— А за что же Стивенс убил Эммануила? — вмешался Кен.

— Старый Легг уговорил Феннера обчистить дом на Беркли–сквер, а сам «стукнул» в полицию.

— Феннер, видно, предъявил Эммануилу счет за побои, которые получил в Дартмуре по его доносу, и Легг решил таким способом избавиться от него, — сказал Реедер.

— На допросе Феннер показал именно это, — подтвердил Гольден.

— Все, кто хорошо знал Эммануила, поверят рассказу Феннера, — заметил Кен.

— А кто стрелял в Джеффри, сэр? — поинтересовался Крэг.

— Эммануил.

— В собственного сына?!

— Да.

— Как же это могло случиться?

— Они оба так старательно рыли яму другим, что в результате угодили в нее сами.

Мэри поцеловала отца и спросила:

— Теперь ты не будешь возражать против того, чтобы я вышла замуж за Джонни?

Кен покачал головой:

— Я и так уже совершил преступление, выдав тебя за Джеффри. Надо было сразу поступить так, как хотели вы с Джонни. Но откуда я мог знать, что он не сидел в тюрьме, а просто выполнял там задание мистера Гольдена!

Мистер Джон Грей Реедер пожал руку Питеру и обнял Мэри.

— А теперь — по машинам! — скомандовал новоиспеченный комиссар.

…Гольден и Кен ехали во втором автомобиле, сразу же за автомобилем Грея и Мэри.

— Я не могу понять только одного, — задумчиво проговорил Питер. — Как вы догадались, что нас надо искать в Кейтоне? Я знаю, как работают ребята Легга. Они не привели бы за собой «хвост».

— А мы за ними и не гнались, — улыбнулся Гольден. — Все было гораздо проще. Вы, как мы с вами и договорились, выпытали у Леггов, где находится их фабрика.

— Да.

— Услышав адрес, мистер Джон Реедер отошел к окну покурить. Стоя спиной ко всем вам, он незаметно черкнул на спичечном коробке слово «Кейтон» и выбросил его вместе с погашенным окурком прямо в ладонь моего агента, который под видом нищего просил милостыню под окном комнаты номер тринадцать.

— А номер–то все–таки оказался счастливым! — весело заключил мистер Питер Кен.

Лорд поневоле

Глава 1.

ЧИК СТАНОВИТСЯ ЛОРДОМ

Начальник станции Пальборо Джон Столлингем по совместительству был — можно смело утверждать — деревенским «справочным бюро», ибо ничто в радиусе двадцати пяти миль за последние сорок лет не прошло мимо его внимания.

В то январское воскресенье поезд, пришедший в Пальборо в 10 часов по расписанию, оставил на перроне единственного пассажира. Джон решил им немедленно заняться.

— Ваш билет! — решительно начал он.

Молодой человек без багажа запустил руки в карманы своего поношенного пальто и с возрастающим усердием (глаза Джона едва поспевали за его движениями) стал последовательно ощупывать карманы брюк, жилета и визитки.

Джон был очень разочарован, когда билет, наконец, нашелся и очутился в его руках.

— Мистер Столлингем… э… как здоровье моего дяди?

Джон почесал переносицу.

— А кто вы такой?

— Бин, — пробормотал молодой человек как бы извиняясь. — Чарльз Бин. Вы помните, я был здесь месяц назад?

«Справочное бюро» важно кивнуло.

— Старый доктор плох. — Джон произнес это с некоторым удовлетворением. — Поговаривают, что у него здесь не все ладно, — он хлопнул себя по лбу. — Воображает себя герцогом и уже обращается в парламент с требованием, чтобы его сделали лордом! Если это не сумасшествие, то что же еще?

— Может быть, это последствия кори, — заметил Чарльз Бин серьезно. — Доктор переболел ею в прошлом году.

— Какая корь!.. — ухмыльнулся Джон. — Поведение вашего дяди нам не нравится. Он нарушает мир в нашей деревне. Я думаю, если ты лорд, значит, должен родиться лордом! Если нет, — значит нет! Все равно, что с этими проклятыми аэропланами. Разве люди родились с крыльями? Положим, вороны, там, наверху, начнут жевать табак, как человеческие существа, разве закон не должен будет вмешаться в это дело?

— Но жевать табак — вовсе не по–человечески, мистер Столлингем: это очень дурная привычка! Прощайте!

Чарльза Бина все называли Чиком. Это имя было дано ему с самого детства одним из родственников его отца.

Чик родился в Грефтоне, штат Массачусетс, куда сто отец в молодости отправился искать счастье, в котором ему отказывала старая Англия. Там он женился и умер через два года после своей жены, а Чик ребенком был увезен одной из его теток в Англию. Вскоре тетушка отправилась в лучший мир, оставив Чика на попечение другой тетушки…

Чик видел жизнь как панораму умирающих теток и дядей. До пятнадцати лет он был убежден, что траур есть тот вид одежды, который по английским законам обязателен для маленьких мальчиков. У него было добрейшее сердце, но, пережив смерть матери и отца, трех теток и одного дяди, он вряд ли мог относиться к этим явлениям с такой серьезностью, с какой к ним относятся те, в жизни которых смерть — редкая гостья.

Он не был робким, хотя многие считали его таковым, принимая вежливость за самоунижение, боязнь задеть человека — за простой страх и робость. Характерной его чертой была непосредственность, способная привести в замешательство. В нем было много возмутительно–мальчишеского. По–детски голубые глаза смотрели прямо на собеседника, а небрежно зачесанные назад белокурые волосы делали его похожим на шестнадцатилетнего юношу.

Дорога к аббатству Пальборо лежала через деревню с тем же названием. Колокол приходской церкви заунывно звенел, деревенская улица была пустынна. Он шел быстро, провожаемый любопытными взглядами богомольцев, и скоро свернул на вымощенную камнем аллею, ведущую к аббатству, большому и безобразному зданию с облупившейся штукатуркой. Когда–то настоящее аббатство стояло на этом самом месте, где Джозефус Бин заложил свой дом, и только несколько бесформенных каменных глыб, поросших сорной травой и изъеденных непогодой, остались как воспоминание о трудах давно забытых монахов.

Неопрятного вида служанка открыла дверь и уставилась на посетителя.

— Он в постели, — весело сообщила она. — Говорит, что больше не встанет, — но ведь он всегда обманывает людей…

— Не будете ли вы так добры передать ему, что я здесь, — попросил Чик.

Комната, в которую его ввели, находилась на первом этаже дома и представляла собой библиотеку хозяина, доктора Бина. Ее стены были заставлены книжными шкафами, старинный стол завален бумагами и книгами. Над камином красовался великолепный герб, всегда напоминавший Чику вывеску какого–нибудь трактира.

В полном противоречии с окружающей обстановкой здесь стояла узкая и высокая кровать с балдахином на эмалированных ножках. Опираясь на большие подушки с наволочками сомнительной чистоты, на ней лежал старик лет шестидесяти пяти, безобразный, широкоскулый и небритый, с плотным картонным бюваром на согнутых коленях. Он что–то писал в тот момент, когда появился Чик.

Его лицо приобрело еще более свирепое выражение при виде безмолвной фигуры, остановившейся на пороге комнаты.

— А, это ты! — прохрипел он. — Ну, входи…

Чик осторожно положил свою шляпу на стул.

— Да, сэр, это я. Надеюсь, вам лучше?

Старый доктор презрительно фыркнул и заворочался в постели.

— Я полагаю, ты догадываешься, что я недолговечен, э? — и он нахмурил свои страшные брови, повторив: «э»?

— Нет, сэр, я этого не думаю, — ответил Чик вежливо и поспешил добавить, стараясь выложить сразу все приятные вещи, на которые был способен: — Я очень рад, что застаю вас в живых, сэр.

— А! Ты рад? Рад? — захрипел доктор.

— О, да, сэр! — воодушевился Чик. — Я, конечно, не очень люблю приезжать в Пальборо, потому что вы обыкновенно так неприветливы. Я думаю, что это объясняется вашим возрастом и… э… вашим нездоровьем.

Он сочувственно взглянул на старика.

— Не было ли у вас несчастной любви, сэр?

Доктор Бин мог только ответить недоумевающим взглядом.

— В книгах приходится читать, что такие вещи случаются, хотя, конечно, это может быть простым измышлением романистов, которые не вполне добросовестно передают факты… отнюдь непреднамеренно, я в этом уверен…

— Замолчишь ты? — крикнул больной. — Ты мне надоедаешь! Ты меня приводишь в отчаяние! Успокойся, я еще переживу тебя на двадцать лет!

Чик покачал головой.

— Я уверен, что это вполне возможно, — согласился он, — хотя, конечно, это противоречит закону средних чисел. Мы знаем об этом из практики страхования. Вы застрахованы, сэр?

Доктор Бин сидел на своей постели выпрямившись и смотрел на него с ужасающим спокойствием.

— Мальчик, — бесстрастно ответил он. — Я не застрахован.

Чик бросил на него укоризненный взгляд.

— Всегда надо застраховать себя. Это самый альтруистический поступок в вашем положении. Надо подумать о родственниках.

— Успокойся! Ты мой единственный родственник, — простонал доктор.

Чик помолчал. Мысль об этом еще не приходила ему в голову.

— Неужели нет никого, кто был бы к вам привязан? — спросил он наконец и прибавил соболезнующе. — Я думаю, что нет никого.

Доктор Бин спустил ноги с кровати.

— Уходи! Я буду одеваться. Иди в сад! К черту!

Чик не пошел в сад. Там было слишком холодно. Вместо сада он прошел в большую сводчатую кухню, где Анна, бывшая кухаркой и экономкой доктора в течение целых двадцати пяти лет, готовила завтрак.

— Как вы его нашли, сэр? — спросила Анна. Это была крупная толстая женщина, страдавшая одышкой.

— Нашел… лежащим в постели, — ответил Чик. — Не будете ли вы добры сварить мне кофе?

Анна наполнила кофейник и поставила его на огонь, покачивая головой.

— Мое мнение, мистер Чарльз, что это глупая затея с титулом убивает старого джентльмена…

В этот момент послышался неистовый звон. Анна выкатилась из кухни и тотчас вернулась с выражением неподдельного изумления на широком лице.

— Он встал, — сообщила она, отдышавшись. — Он хочет вас видеть, мистер Чарльз!

Звонок зазвенел опять, и Чик поспешил обратно в библиотеку.

Теперь доктор сидел в кресле перед камином. Около него лежали те фамильные альбомы, содержание которых когда–то отравило ему один летний праздничный день.

— Иди сюда! Чего ради ты убегаешь? Это все проклятая американская кровь в твоем организме — никогда не знать покоя! Никогда не отдыхать! Все суетиться и суетиться!

Чик хотел было возразить, но доктор не дал ему рта раскрыть.

— Садись! — Доктор свирепо указал ему на стул. — Ты знаешь, что я уже давно сражаюсь с этими безмозглыми лордами относительно права быть пэром. Конечно, ты это должен знать. Газеты были полны этой историей. Черт возьми, через неделю мы будем иметь окончательное решение палаты лордов… Негодяи!..

Доктор Бин провел тридцать лет своей жизни в бесплодных попытках добиться утверждения в своем праве на исчезнувший титул маркиза Пальборо. Он проявлял как большую настойчивость в своих генеалогических изысканиях, так и самое тонкое юридическое крючкотворство, отстаивая свою претензию перед правительством. Это был его конек, единственная страсть его жизни. Чик мысленно выругался. У него оставалась слабая надежда, что состояние здоровья доктора не позволит ему сейчас пуститься в разглагольствования на эту скучную тему.

Но тут доктор Бин, взяв со стола один из больших фамильных альбомов, раскрыл его и начал:

— Основанием моей претензии является родство сэра Гарри Бина и Марты, графини Морсборо. Тебе это ясно?

— Нет, сэр. — Чик приготовился к худшему.

— Тогда ты глуп! — загремел доктор. — Ты дурак и тупица! И это все проклятая американская кровь, ни больше, ни меньше! Понимаешь ли ты, что графиня Морсборо была сестрой Гарри Бина, умершего в тысяча пятьсот тридцать четвертом году?!

— Я уверен, что это так, сэр, — покорно согласился Чик.

— Здесь корень всей проблемы. — Доктор Бин с силой хлопнул рукой по альбому. — Марта, графиня Морсборо, имела двух дочерей. Знаешь ли ты, что она с ними сделала?

— Послала их в школу, сэр, — ответил Чик. Вначале у него вертелся на языке ответ: «отравила их», так как он знал, что некоторые родители проделывали такие вещи в те смутные времена. Но он не решился этого высказать.

— Послала их в школу! — фыркнул доктор. — Нет, черт возьми, она выдала их замуж за двух сыновей маркиза Пальборо! Джен, старшая дочь, умерла бездетной. Младшая же дочь, Элизабет, имела сына, который сделался маркизом Пальборо…

Чик почувствовал приятную дремоту. Он закрыл глаза.

— На этом факте я основываю претензию к палате лордов…

— Разумеется, — пробормотал Чик.

…Ему казалось, что наступило лето, и сад доктора расцвечен яркими красками, и Гвенда гуляет вместе с ним по солнечным дорожкам…

— Мой отец часто говорил… Эге, ты, кажется, заснул!

Чик с некоторым усилием открыл глаза.

— Я слышал вас, сэр, — отозвался он виновато. — Одну звали Джен, а другую — Элизабет. Они обе вышли замуж за маркиза Бина.

Десятью минутами позже он уже направлялся к станции Пальборо, будучи изгнанным из дома необычайной яростью дяди, которая сразу привела его в бодрствующее состояние. Своевременное изгнание! Оказалось, что расписание было изменено, и Чику пришлось развить рекордную скорость, чтобы не пропустить последнего обратного поезда в этот день.

Джон с излишним усердием втолкнул его в вагон третьего класса.

— Недолго вы оставались, — заметил он. — Разве ваш дядя не был достаточно крепок, чтобы вас видеть?

— О да, мистер Столлингем, — ответил Чик в то время, как поезд уже тронулся, — да, он еще очень крепок, очень!..

Со вздохом облегчения он откинулся на спинку скамьи и занялся обдумыванием настоящей жизненной проблемы, касающейся не прошлого семьи Бина, а будущего миссис Гвенды Мейнард. Эта проблема приобрела особенное значение с того момента, когда он в последний раз видел Гвенду. А это случилось еще накануне вечером, когда она вышла из комнаты миссис Шипмет с каким–то странно озабоченным выражением лица.

Миссис Шипмет была хозяйкой пансиона, в котором жила Гвенда Мейнард.

Свою маленькую гостиную миссис Шипмет называла «святилищем». Там ее жильцы платили свои долги, и каждый из них тешил себя иллюзией, что он выговорил для себя такие льготные условия, которые ставят его в привилегированное положение по отношению к другим.

Все обитатели пансиона миссис Шипмет (по ее настоятельной просьбе) вынуждены были держать свои взаимоотношения с хозяйкой под строгим секретом, ибо каждый боялся, что раскрытие филантропической слабости доброй леди может вызвать бунт остальных. Поэтому еженедельный обряд расчета с ней происходит за плотно закрытой дверью «святилища».

Когда жилец открывал бумажник, миссис Шипмет вздрагивала от изумления, как будто презренный металл был последней вещью в мире, о которой она думала в этот момент.

— О, вам не нужно было беспокоиться! Завтра мы бы все уладили. Гм!

Она всегда произносила «гм!» в конце каждой фразы.

Однако обряд, совершаемый в «святилище», мог заканчиваться и несколько иначе…

— Я страшно огорчена, мистер… э… — Она всегда забывала имя жильца в подобных случаях. — Я страшно огорчена, но мои расходы так велики, и в понедельник мне предстоит большой платеж по векселю. И я боюсь, что мне придется просить вас освободить вашу комнату. Гм!

С такого именно свидания вернулась Гвенда Мейнард в субботу вечером.

Чику не удалось повидать ее после своего возвращения из Пальборо вплоть до второй половины дня.

— Миссис Мейнард! — Чик искренне обрадовался. — Мне очень жаль, что я еще не смог вас увидеть. Я вернулся домой только после полудня.

Она улыбнулась ему, но ее улыбка была несколько сдержанной.

— А, это вы, Чик! — сказала она, пожимая его руку. — Я хотела вас видеть. Как здоровье вашего дяди?

— Он очень… крепок. — Чик не мог найти более подходящего определения. — Вы не пойдете в свою комнату, не правда ли? — спросил он робко.

Она покачала головой.

— Я не знаю, куда я пойду, Чик, — ответила она и рассмеялась. — А вы хотели прогуляться?

— Если вы свободны, с радостью. Сегодня прекрасная погода!

— Хорошо, — согласилась она, подумав, и оба вышли на улицу.

Пансион миссис Шипмет находился в наименее удобном для жилья районе Брокли, и все люди нормального телосложения и образа мыслей, когда они «выходили погулять», инстинктивно направлялись в сторону Хилл–Фильдс, что вполне заменяло прогулки в самых красивых парках Лондона.

Гвенда и Чик также отправились к этим притягательным холмам и лужайкам. В течение некоторого времени оба молчали.

Гвенда была миловидна и миниатюрна. Все обитатели пансиона нашли ее «живой и интересной» (сенсационное появление в его стенах настоящей актрисы дало дополнительную пищу для воображения и языка). Однако в течение первой же недели со дня ее приезда интерес к ней иссяк. Мужчины, которым она сразу же — и не без основания — дала отпор, решили, что она страдает излишним самомнением, а девицы, которых она затмила своим появлением, поджимали губы и многозначительно переглядывались, когда ее имя упоминалось в разговоре: Гвенда носила обручальное кольцо и никогда не говорила о своем муже!

— Чик! — Она внезапно остановилась. — Я уезжаю…

Чик побледнел.

— Уезжаете, миссис… То есть, я хотел сказать — Гвенда? — Он нерешительно произнес ее имя. — Куда?

Гвенда пожала плечами.

— Я не знаю, Чик, но миссис Шипмет сказала мне, что ей нужна моя комната. Я уже задолжала ей за три недели.

Чик поглядел на нее с удивлением.

— Неужели? — переспросил он упавшим голосом.

— Да, это правда, — усмехнулась она невесело. — Мне пришлось купить несколько платьев для новой пьесы, ведь Сольберг заставляет нас одеваться за свой счет, а теперь, Чик, когда у меня все есть, — она подавила рыдания, — Сольберг заявляет, что отдаст мою роль, что есть другая претендентка, отец которой знаком с одним лордом. И этот лорд Чени попросил Сольберга передать ей мою роль…

— Давайте присядем, — предложил Чик, овладев собой, — Но разве он не обязан предоставить вам роль, Гвенда?

— Нет, Чик, — ответила она. — Правда, у меня есть контракт, но какой мне смысл бороться с Сольбергом? Он слишком влиятелен: меня будут бойкотировать тогда все театры. Мне остается искать себе что–нибудь другое.

Чик был подавлен. Гвенду он считал своим самым близким другом и искренне хотел помочь ей. А теперь она уходила из его жизни…

Внезапно ему пришла в голову блестящая мысль.

— Миссис Гвенда! — воскликнул он с энтузиазмом. — Три недели, — это составляет только семь с половиной фунтов! У меня есть больше тридцати фунтов в банке. Как я мог забыть об этом!

Она поглядела на него пристально, и вдруг, к величайшему ужасу Чика, из глаз ее потекли слезы.

— Вы смешной, дорогой мальчик, — сказала она. — Нет, Чик… нет, мой дорогой, я не могу взять ваших денег. Я вам очень, очень благодарна, милый, милый Чик!..

— Почему вы называете меня мальчиком, Гвенда? — удивился он. — Я ведь на год старше вас. Конечно, знаю, что вы замужняя женщина, но это не делает вас старше.

Она улыбнулась ему сквозь слезы.

— Я чувствую себя на тысячу лет старше вас, Чик… Теперь рассказывайте мне о вашем дяде.

— Когда вы уезжаете? — спросил Чик упрямо.

— В будущую субботу; должна сказать, что миссис Шипмет оказалась довольно сговорчивой. Я заплатила ей за неделю вперед. Не могла же я рассчитывать, что она будет держать меня безвозмездно. Если бы я только получила роль в этой новой пьесе… Но, довольно! — Она попыталась улыбнуться. — Я совершенно поглупела. А вот еще идет ужасное существо — Терренс. Я вовсе не желаю, чтобы он видел мои красные глаза.

Мистер Фред Терренс считал себя настоящим денди. Этот гордый титул давал ему право носить чрезвычайно декоративные рубашки и галстуки, цвет которых гармонировал с его носками. В дополнение к своему светскому величию он старался поддерживать репутацию врожденного юмориста. Он был одним из тех, — даже первым — кто обнаружил в миссис Гвснде Мейнард особу, зазнавшуюся не по достоинствам.

Теперь он приближался к ним через лужайку, размахивая тросточкой и попыхивая огромной сигаретой.

— Хелло, Чик! Развлекаетесь?

Чик медленно поднял голову.

— Нет, — ответил он коротко.

Терренс с любопытством поглядел на Гвенду.

— В чем дело, а? — изумился он. — Слезы! Ого, это не годится! В чем дело? Как светский человек…

— Недумаю, чтобы вам стоило здесь задерживаться, — перебил его Чик, лишь только Терренс собрался присесть.

— Почему же?

— Потому что мы не желаем разговаривать с вами, — ответил Чик прямо.

Хотя они жили в одном доме в течение восьми месяцев, мистер Терренс еще не имел случая познакомиться с Чиком поближе, и теперь он был ошеломлен.

— И вот что еще, мистер Терренс, — продолжал Чик. Меня никто не называет «Чик», кроме моих самых близких друзей.

— О, в самом деле! — воскликнул Терренс тяжело дыша и все более и более краснея. — Если уж мы будем говорить о том, что вам нравится и что вам не нравится, вы, молодой птенец…

Не будет преувеличением сказать, что Чик смутился.

— Я очень сожалею, что причинил вам неприятность, мистер Терренс… — начал он, но «светский человек» окатил его целым потоком слов.

— Научитесь быть повежливее, мой друг, — воскликнул он. — Я тоже мог бы рассказать про вас! Где это вы пропадаете каждый вторник и пятницу, э? Может быть, миссис Мейнард пожелала бы это знать. — Он намеренно сделал ударение на слове «миссис». — Вы один из тех подленьких вздорных подлиз, которые разбивают женские сердца, и если бы миссис Мейнард имела каплю здравого смысла, она бы держалась от вас подальше!

Чик глядел на него, не находя слов. Гвенда беззвучно смеялась.

— О, вы — разбиватель сердец! — удивилась она.

— Но нет же, нет! — возразил возмущенный Чик. — Я еще в жизни не разбил ни одного сердца!

— Становится прохладно. — Идемте в наш зверинец.

Вечером перед сном Чик был приглашен в «святилище».

Миссис Шипмет тщательно закрыла за ним дверь.

— Я уверена, что вы не обидитесь на меня, мистер Бин, но, смотря на вас, как на собственного сына, я думаю, что вы поступаете очень неблагоразумно, часто проводя время в обществе актрисы.

— С миссис Мейнард! — воскликнул Чик удивленно.

Миссис Шипмет кивнула.

— Вы молоды, — объяснила она, — и… как бы это сказать?.. легко можете поддаться влиянию. Всякая актриса привыкла, чтобы ею восторгались, и не всегда говорит то, что думает. Я не могу оставаться спокойной, если ваше сердце разбито, мистер Бин.

— О, мое сердце! — воскликнул Чик с облегчением. — Мое сердце вовсе не разбито, миссис Шипмет. Благодарю вас. Спокойной ночи!

— Я говорю об этом ради вашего блага, — добавила она, придерживая дверную ручку. — Я говорю, как ваша родная мать.

Чик посмотрел на нее странным взглядом.

— Как моя мать или как ее мать, миссис Шипмет? — спросил он.

— Как ваша, конечно!

Миссис Шипмет поспешила отвергнуть даже намек на какие бы то ни было материнские чувства к своей неаккуратной плательщице.

Чик тряхнул головой.

— Я думаю, что она больше нуждается в матери, чем я, — заметил он напоследок. — Я думаю, что вы бы относились к ней лучше, если бы она заплатила вам вовремя.

Он оставил миссис Шипмет, как она потом говорила, «очень оскорбленной».

Чик служил в страховом агентстве «Лейзер и Барнс» за два фунта пятнадцать шиллингов в неделю. Его работа начиналась в 9.30 утра и оканчивалась в 5.30 вечера за исключением субботы, когда контора закрывалась в 12 часов, и мистер Лейзер переставал существовать вовсе, и можно было заняться своей любимой игрой в гольф. Эта работа отнюдь не была ему в тягость. Задача Чика заключалась главным образом в том, чтобы бомбардировать неосторожных людей, откликнувшихся на публикации мистера Лейзера, проспектами и заранее отпечатанными письмами. Мистер Лейзер часто говорил, что эту работу мог бы исполнять любой ребенок.

В понедельник утром Чик был приглашен к своему патрону для строгого выговора за допущенную им на прошлой неделе ошибку. Посылая ответное письмо джентльмену, интересовавшемуся условиями страхования, он вложил в конверт шаблон, начинавшийся словами: «Хотя вы нам не соблаговолили ответить на наше предыдущее сообщение», — вместо того, чтобы послать другое готовое письмо: «Мы счастливы, что вы удостоили нас вашим запросом». Это была возмутительная оплошность!

Мистер Лейзер, тучный, неопрятный человек, весь обсыпанный перхотью, покачал при входе Чика своей тяжелой головой.

— Эту работу может выполнять ребенок, — простонал он трагически. — Любой оборванец или уличный мальчишка может ее выполнить! И вдруг вы… Я поражен, Бин! Надеюсь, это больше не повторится!

— Со мной этого не было последнее время, сэр, — оправдывался Чик. — Несчастная случайность…

— Ну, ладно! — прервал его Лейзер, стряхивая пепел на свой жилет. — Можете идти.

Но Чик не торопился.

— Мистер Лейзер, вы знаете Сольберга, театрального деятеля?

Мистер Лейзер нахмурился.

— Да, я его знаю. Но он неподходящий клиент, Бин. «Нехорошая жизнь». У него больное сердце.

— Я имел его в виду вовсе не с точки зрения страхования. Дело в том, мистер Лейзер, что я заинтересован в одной молодой леди, которая играет в его театре.

Мистер Лейзер взглянул на него с некоторой сострадательностью и задумчиво покачал головой.

— Я достаточно стар, чтобы заменить вам отца, Бин, — заметил он веско, — хотя я вовсе не хочу попадать в ложное положение, действуя, как говорили древние латиняне, «вместо родителей», и все же считаю нужным вам сказать: воздержитесь! Актрисы хороши на сцене, но молодой человек, вроде вас, должен избегать их в жизни.

Но Чик нимало не смутился таким оборотом дела.

— Эта молодая леди, — продолжал он, — репетировала свою роль в течение шести недель, а теперь ей отказывают из–за того, что дочь лорда Чени знакома с девушкой, которая тоже претендует на эту роль.

Он выпалил это быстро, как заученный урок.

— Лорд Чени застрахован в «Коммерческом обществе», — пробормотал мистер Лейзер с искренним сожалением, — хотя я пытался привлечь его в число наших клиентов. Это «первоклассная жизнь», лучше нельзя и желать!

— Как вы думаете, стоит ли мне повидать мистера Сольберга? В самом деле, мистер Лейзер, — упорствовал Чик, — не можете ли вы дать мне рекомендательное письмо?

Мистер Лейзер покачал головой.

— Бросьте это, Бин, бросьте! — сказал он с необычным добродушием. — Вы еще молоды. Впрочем, если вы хотите с ним повидаться, я согласен дать вам письмо. Вы можете посвятить его в детали нашей системы краткосрочного страхования жизни. Мы бы могли принять его по литере Д!

Чик так и не рассказал Гвенде о своем свидании с театральным деятелем. Это была забавная встреча, не лишенная приятности. Мистер Сольберг оказался вполне светским человеком — вечно улыбающимся, с сердцем, которое, по его собственному признанию, было таким же объемистым, как его тело, — и с большим запасом юмора. Он был воплощенной откровенностью. Миссис Мейнард — хорошая актриса, но что же делать, если налицо определенное влияние лорда Чени!

У Сольберга было три «ангела–хранителя», которым он должен угождать. Предположение Чика о том, что мистер Сольберг, вероятно, очень религиозен, быстро рассеялось, когда он объяснил ему, что «ангел–хранитель» — это лицо, которое оказывает финансовую поддержку театру. И вот для того, чтобы угодить «ангелам–хранителям», которые польщены интересом, проявленным к ним настоящим лордом, он вынужден передать мисс Моран ту роль, которая предназначалась для миссис Мейнард.

— Нет, мой дорогой юноша, я вовсе не сержусь, что вы пришли. Вы брат миссис Мейнард, не так ли? Или, может, ее сын?

Мистер Сольберг прожил много лет в мире театра, где мужчины и женщины весьма успешно уменьшали свой возраст, и его нисколько не тронули протесты возмущенного Чика.

— Все они выглядят молодыми, мой мальчик, — заметил он спокойно. — У меня в разъездных труппах служили девушки — хористки, у которых уже большие внуки!

Неделя прошла в хлопотах. Желая помочь Гвенде найти работу, Чик занялся изучением театральных журналов и вырезыванием из них подходящих объявлений, чем доставлял немалое развлечение Фреду Терренсу. Последний изо всех сил старался спасти свою репутацию застольного юмориста, и его насмешки становились невыносимыми. Чик решил покончить с этим.

В субботу вечером, как обычно, все собрались за столом.

— Я полагаю, теперь мы редко будем видеть нашего Чика, когда миссис Мейнард уедет, — заметил мистер Фред Терренс, обращаясь ко всем присутствующим. — Он будет каждый вечер дежурить у дверей театра «Бродвей», каждый вечер — за исключением вторника и пятницы!

Он подмигнул окружающим и добавил с деланным изумлением:

— Ах, впрочем, я забыл! Вы ведь не будете играть в театре «Бродвей» в новом спектакле, не правда ли, миссис Мейнард?

— Нет, не буду, — ответила она холодно.

— О, не отчаивайтесь! — воскликнул мистер Фред с многозначительным кивком головы. — Возможно, скоро вы получите какую–нибудь роль и, наконец, сможете расплатиться…

Гвенда вспыхнула и попыталась встать. Но вместо нее поднялся Чик.

— Мистер Фред, — попросил он мягко, — не будете ли вы так добры уделить мне одну минуту?

Мистер Фред улыбнулся.

— Говорите здесь, Чик.

Чик покачал головой и направился к двери, а мистер Фред с той же неизменной улыбкой последовал за ним.

Входная дверь была открыта, и Чик ждал на улице.

— Я не намерен простуживаться, Чик.

— Подойдите, Терренс!

— Что за глупые шутки? — раздраженно спросил мистер Фред, выходя наружу.

И в этот момент Чик залепил ему пощечину. Терренс остолбенел от изумления, а потом, сжав кулаки, бросился на оскорбителя.

Но Чик оказался слишком сильным противником. Вскоре мистер Фред был сбит с ног и перестал что–либо видеть и чувствовать. Он очнулся оттого, что его кто–то ставил на ноги и тряс за шиворот.

— Я люблю бокс, Терренс — в своей школе был чемпионом в легком весе. Кстати, именно по вторникам и пятницам я поддерживаю форму.

Мистер Фред ничего не ответил. Он повернулся и пошел в свою комнату, слегка покачиваясь, как пьяный. А Чик вернулся в столовую. Он не был ни возбужден, ни озлоблен. Даже заглянул по дороге в корзинку для писем; и, заметив конверт со своим именем, захватил его с собой.

Гвенда с беспокойством поглядела на него, когда он вошел. Чик умел управлять своими нервами и мускулами, но был заметно бледен.

— Мистер Фред не вернется к чаю, — сообщил он с улыбкой, обращаясь к миссис Шипмет, и, опустившись на стул рядом с Гвендой, начал читать письмо.

Гвенда смотрела на руки Чика. Суставы его пальцев были красны и кровоточили.

— Чик, — прошептала она, — что случилось?

Но Чик углубился в чтение письма, которое было написано викарием из Пальборо.

«…Он умер совсем спокойно. Я думаю, что сильное впечатление от этой новости повлияло на его подточенный организм. Прилагаемое письмо от клерка Парламентского Комитета, уведомляющее, что претензия доктора Вина о восстановлении его в правах на угасший титул пэра и маркиза Пальборо удовлетворена палатой лордов, было, как я знаю, полной неожиданностью для вашего дяди. Позвольте мне одновременно выразить вам мое сожаление по поводу понесенной вами утраты и поздравить вашу светлость с унаследованной вами высокой честью…».

Чик встал и нетвердой походкой направился в коридор, все еще держа в руке письмо. Подойдя к телефону, дрожащей рукой он перелистал телефонную книгу и стал набирать номер.

Гвенда тихонько последовала за ним.

— Мистер Сольберг? — спросил Чик.

Гвенда затаила дыхание.

— …Я желаю, чтобы миссис Мейнард играла роль… да, чтобы вы предоставили ей ту роль, которую вы у нее отняли…

— Кто говорит? — спросил голос Сольберга, и Чик постарался придать своему негромкому голосу необходимую внушительность.

— Говорит маркиз Пальборо.

— Доброе утро! — весело поздоровался Чик, снимая шляпу и направляясь к своей конторке.

Его трое сослуживцев — два клерка и машинистка — были уже на своих местах.

— Доброе утро! — ответили они хором.

В это утро в конторе «Лейзер и Барнс» происходили долгие и серьезные дебаты. Беннет, старший клерк, был социалистом и проповедовал теорию насильственных действий, но именно Беннет настаивал на том, чтобы Чика называть не иначе как милордом.

— Я лично, — начал он, — смотрю на все эти титулы как на смешные пережитки господствующего класса. Но Чик Бин всегда относился ко мне с почтительностью, и я смотрю на него как на доброго товарища и достойного представителя пролетариата.

— Немного слишком формально, не так ли? — заметил бухгалтер. — Я имею в виду, что мы не будем чувствовать себя равными ему, если будем величать его милордом…

— Может быть, лучше говорить ему «сэр»? — ввернула мисс Коммерс, машинистка.

Но «сэр» был отвергнут как составляющий неотъемлемую привилегию их патрона. Таким образом, решено было избегать какого бы то ни было титулования их счастливого сослуживца.

Чик заметил цветы на своей конторке — это были подснежники — и наклонился, чтобы вдохнуть их тонкий аромат.

Мистер Лейзер пришел немного раньше обычного, так как он уже прочитал потрясающую новость в газетах:

«Клерк из страхового агентства в Сити наследствует титул маркиза Пальборо! Смерть удачного претендента на исчезнувший титул открывает дорогу молодому конторщику в палату лордов!»

Незадолго до этого мистер Лейзер с некоторым неудовольствием дал (телеграммой, заранее оплаченной из Пальборо) разрешение Чику поехать на похороны дяди. Ему и во сне не снилось, какое продолжение могло таиться в этой столь обыденной церемонии.

Теперь он также поджидал Чика в своем кабинете, двери которого оставил открытыми настежь, чтобы вовремя узнать о прибытии своего титулованного клерка.

Чик уселся за свою конторку, открыл ящики и вытащил кипы служебных бумаг. Похороны эксцентричного дяди отнюдь не опечалили племянника. Гораздо больших хлопот доставит возня с разным домашним хламом, принадлежавшим доктору Бину, и разбор бумаг покойного. Да, Чик только теперь начал понимать, насколько всепоглощающий интерес в жизни его дяди составляла эта претензия на титул. Доктор оставил после себя менее пятисот фунтов. Дом с землей, — который Чик отказался продать, — мог стоить еще не более пятисот фунтов. И это было все…

Прежде чем Чик успел взяться за перо, мистер Лейзер вышел из своего кабинета и направился к нему, роняя пепел на свой жилет.

— Здравствуйте, Пальборо! — провозгласил он почти вызывающе.

Чик уставился на него с улыбкой, похожей на гримасу. Он не успел еще привыкнуть к своему высокому положению, а мистер Лейзер был первым человеком, который обратился к нему так, как будто он был железнодорожной станцией.

— Доброе утро, сэр! — ответил Чик.

Мистер Лейзер кашлянул.

— Печальное событие, которое имело место… — нерешительно начал он. — В самом деле, покойный маркиз уже… э… похоронен?

— Доктор? О да, то есть, конечно, маркиз, — заверил Чик поспешно. — Да, сэр, все уже кончено.

— Могу я вас видеть у себя… э… Пальборо?

Сердце Чика упало.

— Разве я сделал еще какую–нибудь ошибку, сэр? — спросил он. — Я очень старался быть аккуратным.

Мистер Лейзер взглянул на него почти скорбно.

— Ошибку, мой… э… дорогой Пальборо! Конечно, нет! Какой абсурд. Пойдемте ко мне!

Чик закрыл за собой дверь его кабинета.

— Присядьте, Пальборо! Какое вознаграждение вы получаете?

— Вознаграждение? О, вы имеете в виду жалованье? Два фунта пятнадцать шиллингов в неделю.

— Смешно! — пробормотал мистер Лейзер. — Нелепость! Фу! Несомненно, это абсурдно для вашего положения, мой… э… дорогой Пальборо!

Он прошелся по комнате.

— В последнее время я много размышлял о вас. Ваша работа требует высокой квалификации, Пальборо. Никогда этого не забывайте!

Чик был ошеломлен. Не этот ли человек еще четыре дня тому назад говорил ему, что его работу мог бы выполнить любой оборванец?

— Я много думал, — продолжал мистер Лейзер, начиная новую сигару, — и вот к какому я пришел заключению… Дело расширяется, но оно не растет с достаточной быстротой. Мы много теряем «жизней», которые могли бы стать нашими клиентами. Есть множество членов аристократических фамилий, которых мы не смогли заполучить, Пальборо! Первоклассные «жизни»! Теперь вот что я вам скажу, Пальборо… Компания! А?

— Компания? — переспросил Чик. — Вы хотите сказать, что берете себе компаньона, мистер Лейзер?

Мистер Лейзер многозначительно наклонил голову.

— Что вы скажете, если бы я сам отошел на задний план, превратив это маленькое дело в компанию под названием «Страховое агентство маркиза Пальборо», э?

Чик глубокомысленно почесал переносицу.

— Я не совсем понимаю, как вы могли бы это сделать, — проговорил он. — У меня нет денег…

— Деньги! — воскликнул сто патрон с презрением. — Деньги! У меня есть деньги, мой дорогой! У вас есть ваше влияние. Что вы на это скажете?

Чик тряхнул головой.

— Я недостаточно образован, мистер Лейзер, и у меня, конечно, нет никакого влияния. Вы очень добры ко мне, но я, право, не вижу, чем бы я мог вам помочь…

— Обдумайте хорошенько, Пальборо. — Мистер Лейзер приподнялся на цыпочки, чтобы похлопать по благородной спине новоиспеченного маркиза. — Подумайте, мой юный друг, и приходите позавтракать со мной в час дня.

Но Чик уже имел другое приглашение на завтрак, от которого он бы не отказался ни за что на свете.

— Это не с вашим ли другом… э… актрисой? — спросил мистер Лейзер, и когда Чик неохотно кивнул, мистер Лейзер многозначительно улыбнулся.

Глава 2.

КУРЬЕЗ С МЛАДЕНЦЕМ

Гвенда Мейнард была актрисой, и притом актрисой, имеющей работу к ее величайшей радости. Ну, а если она не являлась больше соседкой Чика за обеденным столом, то в этом отнюдь не было вины ее любезной хозяйки. Миссис Шипмет буквально умоляла ее забыть о том ничтожном недоразумении, которое чуть было не вызвало разлад между двумя «лучшими друзьями», какими они были всегда (по собственным словам миссис Шипмет).

Но Гвенда была непоколебима. Она решила переехать на Даути–стрит, в Блумсбери. Ее подруга снимала там квартиру, и Гвенда с благодарностью приняла ее предложение поселиться вместе.

— У меня будет великолепная комната, Чик, — радостно объявила она при встрече. — А у Мэгги Бредшоу самый очаровательный младенец, какого я когда–либо видела! Его зовут Сэмюэль, и вы будете от него в восторге!

Они завтракали в ресторане «Хольборн», и этот завтрак казался Чику чем–то неслыханным по своей роскоши.

— Что происходило после моего отъезда? — поинтересовалась она. — Ведь мы не виделись еще с субботы.

— Что происходило? — повторил Чик, припоминая. — Когда я вернулся, все вышли меня встречать, а миссис Шипмет была удивительно добра, пригласила меня в «святилище» и предложила стакан вина. Это было очень любезно с ее стороны, хотя я не пью вина.

— А как они вас называли?

— Как они меня называли? О, кажется, они называли меня милордом или кем–то вроде того. Это меня очень стесняло, потому что как раз те люди, которые мне не нравятся, были со мной наиболее милы. Даже мистер Фред сошел вниз и заявил, что это была для него большая честь — получить от меня удар в челюсть… что, конечно, очень глупо с его стороны…

Он задумчиво поглядел на свою собеседницу.

— Гвенда, я должен оставить пансион. Миссис Шипмет хочет сдать свою лучшую комнату, а это мне не по карману. Не могу ли я переселиться к вам?

Глаза Гвенды заискрились смехом.

— Вы можете переехать к нам и поселиться вместе с младенцем Сэмюэлем, — объявила она торжественно. — Мэгги хочет взять еще одного квартиранта.

Чик чуть не поперхнулся.

— Это будет великолепно! Вы в самом деле работаете, Гвенда?

— И я буду играть роль леди Верити, Чик, — сказала она. — Кстати, мистер Сольберг хочет с вами познакомиться.

Чику стало явно не по себе.

— Я думаю, он считает весьма опрометчивым мой звонок ему в прошлую субботу. Ей–Богу, не знаю, что меня дернуло это сделать.

— Я знаю, — улыбнулась Гвенда. — Потому что вы — самый добрый юноша, какой когда–либо жил на свете! И только благодаря вам я получила эту роль!

Она не сказала ему, что мисс Моран, ее соперница, внезапно заболела вследствие крутой перемены в планах Сольберга.

— Я хочу, чтобы вы мне кое–что пообещали, Чик…

— Я вам обещаю все, миссис… Гвенда. Когда я могу переехать к вам на Даути–стрит?

— Когда вам угодно, — весело ответила она. — Но вот что я хочу, чтобы вы мне обещали: не делайте ничего для мистера Сольберга, пока не увидитесь со мной.

Чик взглянул на нее с удивлением.

— О чем же он может меня просить, Гвенда?

— О, я не знаю… Но вы должны обещать!

— Конечно, я обещаю вам, — горячо заверил Чик. — Этот день был для меня полным неожиданностей… Вы знаете, сегодня утром я получил предложение вступить в компанию.

— С мистером Лейзером? — подхватила она, стараясь сохранить серьезность.

— Да, представьте себе! — сказал Чик и передал ей нее подробности своей беседы с мистером Лейзером.

— Ну, а как вы думаете, почему он вам это предложил? — осведомилась она вполне невинно.

Чик немного подумал.

— Я полагаю, что все это из–за… титула. Он думает, что теперь я смогу поднять дело на должную высоту… Поразительно много доброты в мире, Гвенда! И главное — в людях, от которых этого совсем не ждешь. Меня это прямо подавляет…

Она посмотрела на него долгим и серьезным взглядом.

— Вы сами меня подавляете подчас, — сказала она спокойно. — Теперь кончайте ваш завтрак, пойдемте на Даути–стрит и поговорим с Мэгги.

Мэгги Бредшоу была хорошенькой рыжеволосой женщиной, все время курившей папиросы и считавшей себя обиженной судьбой. Она была еще полуодета, когда Чик появился перед ней, но их обоих это не очень смутило. У него был принцип — принимать все таким, каким оно было в действительности (а в этом заключается половина секрета человеческого счастья).

— Мэгги, это мистер Бин, — представила его Гвенда, к немалому удивлению Чика. Он уже начал напрочь забывать свою фамилию.

— Здравствуйте! — бросила Мэгги небрежно. — Присядьте, мистер «как вас зовут»… мистер…

— Это тот джентльмен, о котором я тебе говорила, Мэгги. Как ты думаешь, может он занять комнату внизу?

Дом, в котором жила Мэгги Бредшоу, был разделен на две отдельные квартиры. Как–то раз Мэгги упомянула о том, что ее соседи внизу — пожилая чета — имеют свободную комнату, но не могут предложить пансиона. Чик мог бы занять эту комнату и столоваться у Мэгги. Положение не из лучших, но все же и оно имело свои преимущества.

— Если он в силах противостоять обществу двух замужних женщин, — усмехнулась Мэгги, — не говоря уже о моем птенце, тогда пусть переезжает!

Писк, доносившийся из соседней комнаты, заставил ее вздрогнуть и застонать.

— Я его принесу, — воскликнула Гвенда и убежала.

Вскоре она вернулась, с нежностью держа на руках рыжеволосого малыша, который жевал свою ручонку, стараясь как можно дальше запихнуть ее в крошечный ротик. Он вращал глазенками в тех направлениях, которые его особенно привлекали, — сначала к окну, к волшебному яркому свету, а потом на Чика, — в ответ Чик ласково улыбнулся и протянул обе руки.

— Вы любите детей? — осведомилась Мэгги. — Это прекрасно! Один вопрос, значит, улажен.

Чик держал Сэмюэля с видом знатока.

— Разумеется, да! Все любят детей.

— Тогда я, значит, являюсь исключением, — сказала Мэгги.

Чик чуть не выронил ребенка.

— Вы, вероятно, не любите других детей? — спросил он недоверчиво.

— Я не люблю никаких детей. — Она закурила новую папироску и красиво выпустила колечко дыма. — Вероятно, я не совсем нормальная мать. Судя по вашему лицу, я чудовище! — Она улыбнулась. — Ребенок для вас — только милое маленькое существо, созданное для забавы и ласки. А для меня он только кусок свинца, привязанный к моим ногам.

Мягкая щека Сэмюэля прижалась к самому уху Чика, и вдруг малыш засмеялся, точно он понял слова матери и пришел в восторг от ее остроумия.

— Миссис Бредшоу шутит, — улыбнулась Гвенда.

Она любила свою подругу. Они играли вместе в провинции, и Гвенда была свидетельницей на свадьбе Мэгги. Этот брак не был удачным. Мистер Бредшоу подвизался теперь в театрах Австралии и только изредка посылал небольшие суммы для поддержки семьи. Они осознали при своем последнем свидании, что их брак был ошибкой. В конце концов мистер Бредшоу потужил и отбыл в Австралию. Миссис Бредшоу могла бы противопоставить ему такое же бегство в Америку, если бы этот «кусок свинца, привязанный к ее ногам»…

— Я вовсе не шучу. — Она взяла сына из рук Чика и улыбнулась ему. Но маленький Сэмюэль рассматривал свою мать без всякого энтузиазма, насупив бровки. — Вы думаете, что если я кормлю и смотрю за ним, одеваю как могу, не бью и еще ни разу не выбросила его в окно, то я должна быть очарована им? Ошибаешься, Гвенда, моя любовь! Я получила эту карту в моей игре и должна играть ею до конца…

Младенец Сэмюэль издал пронзительный крик и, закинув голову назад, уставился в потолок.

— Возьми его, Гвенда! Маленький обжора проголодался.

Чик покачал младенца. Он привык держать на руках маленьких детей со времен своего детства. Бархатистость их кожи, прикосновение их тонких смешных ручек было для него настоящим удовольствием.

— Когда вы собираетесь переехать сюда? — осведомилась Мэгги, появляясь из соседней комнаты с бутылочкой в руке.

— В эту субботу, — ответил Чик, не задумываясь.

— Покорми его, Гвенда. Я вам покажу вашу комнату, мистер Бин…

Комната оказалась несравнимо лучшей, чем та, которую он занимал в Брокли. Она располагалась гораздо ближе к центру Лондона, и, кроме того, здесь была Гвенда и Сэмюэль.

По дороге к Стренду он зашел в телефонную будку, чтобы попросить согласия мистера Лейзера на новое продление своего затянувшегося завтрака. Согласие было дано охотно и самым бодрым тоном.

— Он замечательно покладистый парень, этот мистер Лейзер, — искренне изумился Чик. — Я думаю, Гвенда, что слишком поспешно судил о нем.

Гвенда ничего не ответила.

Чик в своей жизни никогда не бывал за кулисами. Его предыдущее свидание с мистером Сольбергом происходило в конторе этого джентльмена на Стренде. Придя в театр, он увидел Сольберга в роли человека, обладающего могуществом Юпитера, перед которым дрожали все — от актеров до монтеров. Между тем, многие из них были титулованными особами (на сцене), а один — самым отчаянным злодеем, который всем пренебрегал и никого не боялся…

Юпитер восседал посреди пустых кресел партера, следя за тем, как трое актеров негромко репетировали. Чик хотел было задержаться на холодной сцене, освещенной лишь одним рядом маленьких лампочек, но Гвенда взяла его за руку и потащила в зрительный зал.

Мистер Сольберг приветствовал его без особой сердечности.

— Присядьте, милорд, — обронил он поспешно и снова занялся актерами: — Вам нужно подойти поближе, мистер Тревелин, когда вы произносите ваши слова о ребенке, а вам, мисс Уольтерс, наоборот, надо быть подальше, на противоположной стороне… Вот так. Нет, пожалуйста, не слишком далеко! Там будет окно и сад на заднем плане.

— Где ребенок? — прошептал Чик, немного озадаченный.

— В кладовой, — ответила ему Гвенда тем же тоном, смеясь уголком губ.

— Теперь продолжайте с того места, когда входит мисс Уольтерс, — скомандовал мистер Сольберг.

Мисс Уольтерс вошла, и ее приветствовал мистер Тревелин, но что они сказали друг другу, Чик так и не расслышал.

— Я бы хотел, чтобы они говорили погромче, — заметил он.

Гвенда улыбнулась.

Они пока только «прошептывают» свои роли, — объяснила она, — только для того, чтобы добиться верного общения.

— Никогда не видели репетиции, милорд? — осведомился Сольберг через плечо.

— Нет, сэр.

— Это еще не настоящая репетиция. — Сольберг повернулся к ним вполоборота, так как они сидели позади него. — Теперь ваша очередь, миссис Мейнард.

На сцене Гвенда была не менее унылой, чем ее партнеры. И Сольберг два раза ее поправлял, к немалому негодованию Чика.

— Перейдите налево в глубину сцены, миссис Мейнард. Нет, нет, в глубину сцены — напротив мисс Уольтерс! Правильно! Вам нужно быть поближе к двери. Стоп! Пусть кто–нибудь поставит там стул, чтобы обозначить дверь!

Он вынул портсигар и протянул его Чику.

— Не курите сигар? Умница. — Мистер Сольберг напряженно и хмуро смотрел на сцену. — А что вы скажете по поводу того, чтобы стать актером, милорд?

— Я? — изумился Чик.

— Да, вы! Самая–самая маленькая, но значительная роль. Я могу заставить автора вписать ее в пьесу. Вам пришлось бы сказать только несколько фраз, и вы бы оставались на сцене не больше десяти минут.

Чик искренне рассмеялся.

— Вам нравится эта мысль? — Довольная физиономия Сольберга оказалась в нескольких дюймах от лица Чика. — Вы были бы вблизи вашей приятельницы, миссис Мейнард, и ваше жалованье могло бы быть двадцать, нет, скажем, двадцать пять фунтов в неделю за восемь выступлений.

— Вы бесконечно добры, мистер Сольберг, но я не актер, и, кроме того, не хочу лишать жалованья кого–нибудь другого, кто уже играл.

Сольберг нахмурился.

— Уверяю вас, вы никого не лишите жалованья! Но это так, между прочим. Обдумайте мое предложение…

Чик покачал головой.

— Нет, я бы не смог, — ответил он решительно.

Мистер Сольберг улыбнулся.

— Я думаю, что вы умница, — заявил он. Это была его любимая фраза, и в большинстве случаев он бывал вполне искренним, когда произносил ее. — Одна только просьба: если вы почувствуете себя готовым согласиться на чье–либо другое, более выгодное предложение, — приходите ко мне и дайте мне возможность предложить вам столько же!

Они, мои конкуренты, будут добиваться вашего появления на сцене, потому что вы — новорожденное чудо, потому что вы — живой роман, и потому что имя маркиза Пальборо великолепно бы выглядело в списках труппы! Вот почему и я хотел бы вас заполучить, а еще потому, что вы — хороший парень, если мне позволено будет так выразиться, милорд.

Чик был ошеломлен оказанным радушием.

— Приходите в театр, когда вам только захочется, — сказал Сольберг. — Я распоряжусь, чтобы для вас были открыты все двери. Вы можете входить на сцену и за кулисы. Когда я покончу с этой репетицией, приходите поужинать со мной.

— Благодарю вас, я приду, мистер Сольберг, — вежливо ответил Чик.

— Вы умница, — заметил мистер Сольберг.

Было уже около четырех, когда Чик вернулся в свою контору. Он испугался, когда по дороге взглянул на часы над почтовым отделением. Однако Чик не увидел ничего другого, кроме беззаботной улыбки своего патрона. Правда, клерк–бухгалтер был немного разочарован, что новоиспеченный маркиз вернулся после завтрака вполне трезвым. Этот клерк был усердным посетителем кинематографа и с большой строгостью относился к распушенной аристократии.

Прежде чем уйти из конторы в этот вечер, Чик сообщил старшему клерку, что он меняет свой адрес.

— Правильно! — заметил Беннет. — «Ритц–отель», я полагаю? А, дружище?

— Не совсем так… дружище, — сухо ответил Чик и направился в Брокли, чтобы покончить с делами в пансионате.

Миссис Шипмет была в отличном расположении духа, так как провела этот день с большой для себя пользой. До сих пор ее знакомство с миром прессы было весьма ограниченным. Она смотрела на чтение газет как на весьма пустое занятие, подобающее только негодным слугам и безработным жильцам меблированных комнат. И если она все–таки не вполне отказывалась от газет, то только потому, что они годились для покрытия полок в кладовой и были весьма полезными для разжигания камина в гостиной.

Теперь вполне достойный характер «коллекционирования новостей» открылся для нее в полной мере. Весь день напролет она заседала в своем «святилище» и беседовала с представительными молодыми людьми, многие из которых, по всем признакам, были настоящими джентльменами. Репортеры делали заметки в своих книжках какими–то непонятными маленькими значками — миссис Шипмет сразу догадалась, что это была стенография, — и обращались к ней с большим почтением, даже с подобострастием, как с важной персоной.

Миссис Шипмет увидела Чика еще издалека и поспешила встретить его у дверей.

— Добрый вечер, милорд! — она бы готова была сделать ему реверанс, но не была вполне уверена в себе. — Приятно ли было ваше путешествие? — спросила она несколько бестактно.

— Могу я вас побеспокоить, миссис Шипмет?

Миссис Шипмет пронзили подозрения, которые скоро подтвердились. С тяжелым сердцем она повела его к «святилищу».

— Я переезжаю в другой район, поближе к службе, — заявил Чик. — Я уже подумывал об этом и раньше…

— В самом деле? — удивилась миссис Шипмет с плохо скрываемой досадой. — Я надеюсь, это не миссис Мейнард убедила вас вопреки вашему собственному мнению, мистер… то есть, милорд…

Чик улыбнулся.

— Не понимаю, как это можно было бы меня убедить вопреки моему мнению, миссис Шипмет. Я хочу вручить вам этот чек.

Он положил конверт на стол. Миссис Шипмет поморщилась. Хотя она еще ни разу не имела дела с подложными чеками, но всегда считала эту форму платежа недостаточно приличной.

— Я не смею ожидать, что вашу светлость может удовлетворить мое скромное жилище, — заметила она довольно резко, что совершенно не соответствовало форме ее обращения к нему.

Теперь, когда рыбка сорвалась, можно было не церемониться.

— Все произошло оттого, что миссис Мейнард должна была уехать, — пояснил он, — и если бы она осталась, я вряд ли искал бы другую квартиру. Надеюсь, вы не сердитесь, миссис Шипмет?

— Когда вы собираетесь уехать, сэр… милорд? — спросила она заискивающе.

— Немедленно, — ответил Чик твердо.

До сих пор он намеревался переехать не раньше конца недели.

К моменту его отъезда миссис Шипмет пришла в себя настолько, чтобы испросить его одобрения для отпечатанных карточек, рекламирующих ее пансион. Вверху такой карточки красовалась надпись золотыми буквами:

Состоящий под личным покровительством

и весьма рекомендованный Высокоблагородным

Маркизом Пальборо, К.П.

— Что значит «К.П.»? — полюбопытствовал Чик.

— Кавалер ордена Подвязки, — гордо пояснила хозяйка.

— Но ведь я его не имею! — возмутился он. — И что значит вся эта чепуха насчет «высокоблагородного»? В самом деле, миссис Шипмет, это «высокоблагородство» очень меня стесняет. Я всегда старался быть благородным, но это — совсем иное, не правда ли? Такое хвастовство…

Ему объяснили, что «высокоблагородный» является неотъемлемой принадлежностью его титула. В конце концов он был вынужден дать свое согласие, вычеркнув только то, что не принадлежало ему по праву.

Его бывшие соседи по пансиону принесли свои альбомы, в которых он расписывался «Чик Пальборо» до тех пор, пока ему не было указано, что аристократы подписывают только свои фамилии. После этого он стал тщательно выводить «Пальборо» под различными банальными изречениями и пословицами.

Было уже поздно, когда он приехал на Даути–стрит. После продолжительного звонка появилась Мэгги в своем розовом пеньюаре.

— О! — удивилась она. — Я думала, что вы не появитесь раньше конца недели! Неужели вас вышвырнули?

Она провела его в свою гостиную.

— Гвенда еще не вернулась из театра. У них сегодня первая репетиция в костюмах. — Она поглядела на Чика с сомнением. — Пожалуй, мне лучше сходить к соседям и поговорить с ними относительно вашей комнаты. Вам ведь нравится Сэм, не правда ли? — спросила она вдруг.

— Я очень люблю маленьких детей.

Ему трудно было определить свои чувства в отношении Мэгги Бредшоу. Она была чересчур подавляющей. Ее образ при этой тяжеловесной красоте был для него слишком смелым. Слишком смела — таково было качество, которое умеряло его симпатию к подруге Гвенды.

— Однако, — добавила она задумчиво, — вы из породы добрых парней… может быть… да…

Через десять минут она вернулась и вручила ему ключ.

— Ваша комната прямо напротив входа, — пояснила она.

Она рассказала, что его новый хозяин служит клерком в конторе одного адвоката и что его жена имеет склонность к спиритизму.

— В остальном это отличные люди, — заметила она, и разговор перешел к Гвенде.

Чик был в восторге. Мэгги была первой женщиной, хорошо знавшей его приятельницу и охотно говорившей о ней. Но и Мэгги, как оказалось, знала очень мало из ее прежней жизни.

— Она никогда не говорила мне о своем муже, а уж Бог свидетель, я говорила ей достаточно о своем собственном сокровище! Иногда я думаю, что мистер Мейнард сидит в тюрьме.

Гвенда и Мэгги познакомились во время турне их труппы по провинциальным городкам Англии.

— Это было тогда, когда я встречалась со своей погибелью, — изрекла она мрачно. — Вы думаете, что я бессердечна, мистер Бин? Может быть это так, но ведь из–за него я должна отказаться от самого лучшего ангажемента, какой я когда–либо имела: играть мою старую роль в «Принцессе Зелин»! Спектакли начнутся в Нью–Йорке в будущем месяце, и для меня уже готов контракт и каюта на пароходе! А я вынуждена пойти завтра к Бренсому и сказать ему, что я уже имею ангажемент от «Сэмюэля и К°» на роль неуклюжей мамаши в большой семейной драме «Скованные ноги».

Она расхохоталась и швырнула папироску в камин. Как раз в этот момент ключ Гвенды повернулся в замке.

— Чик! — воскликнула она изумленно. — Что вы здесь делаете?

— Его выгнали из дома, — резюмировала Мэгги, взглянув на часы. — А теперь мне нужно заняться Сэмюэлсм…

Гвенда опустилась в кресло, и Чик изложил ей события этого вечера.

— Итак, вы ей сказали, что уезжаете из–за меня? Как это мило с вашей стороны, Чик! Да, сегодня был трудный день… Сольберг заставил нас без конца повторять одну сцену, пока я не изнемогла.

Она рассмеялась.

— Хорошо, во всяком случае, что вы здесь! Мэгги говорила об обязанностях и ответственности материнства?

— Мне очень жаль миссис Бредшоу, — признался Чик.

— Будьте как дома и называйте ее Мэгги. Но ведь вы жалеете решительно всех, Чик…

— Мне жаль и Сэмюэля, конечно, но я стараюсь стать и на ее точку зрения. — Он нахмурился. — Неплохо было покупать детей, как покупают канареек и котят.

— Только не предлагайте этого Мэгги, а то она подбросит его вам, — предостерегла его Гвенда, расхохотавшись. — Чик, вам надо было заведовать яслями! Да, кстати о детях… Сольберг держал при себе весь вечер какого–то очень юного репортера. Сольберг — неплохой человек, и я уверена, что он был с вами очень мил сегодня. Но у него своеобразные идеи обо всем, и он всегда помешан на рекламе. Он всегда старается что–нибудь изобрести для первого представления…

— Когда будет ваше первое представление? — поинтересовался Чик.

Она покачала головой.

— Я вам этого не скажу, и очень прошу вас не читать газет день–другой. Я вовсе не хочу, чтобы вы это знали, и была бы огорчена, если бы вы очутились в центре внимания.

Слабость мистера Сольберга к рекламе обнаружилась на следующее утро. Чик, проведя бессонную ночь на новом месте, поднялся рано и позвонил в соседнюю квартиру, когда еще не пробило половины девятого.

К его удивлению, Мэгги была уже на ногах и вполне одета.

— Немного странно видеть меня не в пеньюаре, правда? — рассмеялась она. — Идите завтракать. У Гвенды есть кое–что для вас…

Это «кое–что» оказалось газетой, в которой было напечатано:

«Только один вечер маркиз Пальборо впервые появится на сцене в драме из жизни высшего общества «Жизнь в тумане“.

«Маркиз появится среди гостей в сцене великосветского бала…»

Гвенда не выпускала из рук газету, пока он вслух читал эти строки.

— Вот вам и Сольберг! — воскликнула она раздраженно. — Я знала, что он задумал что–нибудь в этом роде!

— Но я вовсе не собираюсь появляться, — воскликнул Чик, возмущенный и недоумевающий. — Конечно, я не покажусь нигде…

— Конечно, вы не покажетесь, — повторила Гвенда язвительно. — Но каждый из зрителей будет указывать то на одного, то на другого из статистов и говорить: «Вот это маркиз!». А это только и нужно Сольбергу! На следующий день он скажет, что вы не смогли показаться вследствие нездоровья. Он будет иметь нужную ему рекламу, так или иначе. Все это отвратительно!

Насколько это было «отвратительным», Чик убедился, когда отправился в контору Лейзера. Несмотря на ранний час делая армия репортеров осадила ее. Если бы Чик встретился с ними, его опровержение было бы напечатано во всех газетах. Но вместо этого, будучи предупрежденным клерком, который стоял в дверях, он бросился со всех ног к ближайшему телефону и, позвонив мистеру Лейзеру, стал умолять избавить его от представителей прессы. Мистер Лейзер исполнил это самым деликатным образом, подтвердив им правильность известия, ибо мистер Лейзер принадлежал к категории людей, находящихся в прямой оппозиции к школе миссис Шипмет, и слепо верил в правдивость печатного слова.

— Мне жаль, мой юный друг… Мой дорогой Пальборо, — пробормотал он, когда Чик тайком прокрался в контору, что было первым проявлением трусости в его жизни. — Почему бы вам не пойти на сцену, мой дорогой? Очень почтенная профессия. У меня было несколько очень хороших «жизней» со сцены. Я сторговал один полис за десять тысяч фунтов!

— Мистер Сольберг не был бы хорошей «жизнью», если бы я встретил его сегодня утром! — воскликнул Чик запальчиво.

— Он никогда не был хорошей «жизнью», мой дорогой Пальборо, — мрачно заметил мистер Лейзер.

Положение Чика в конторе становилось довольно двусмысленным. В качестве скромного отправителя ответных писем и хранителя журнала он всегда находил себе работу, не превышавшую его способностей. Но теперь журнал был передан клерку–бухгалтеру, а надписывание конвертов было поручено машинистке. По–видимому, для Чика не оставалось другого занятия, кроме как спокойно ждать чего–то или отвечать односложными фразами на чьи–то бодрые обращения: «Мой дорогой Пальборо!». Многие посетители приходили только для того, чтобы посмотреть на знаменитого клерка–маркиза. Они разговаривали с мистером Лейзером, но взгляды были обращены в сторону Чика.

В конце концов Чик вынужден был заняться рисованием фигурок на своем бюваре. Но и тогда все обступали его и вслух восторгались…

В этот вечер он обедал один в обществе Мэгги. Она была очень серьезна, и ему показалось, что она плакала. Вероятно, это было результатом ее беседы с Бренсомом и отказа от соблазнительного контракта. Он думал об этом и мысленно сочувствовал ей.

— Гвенда, конечно, не придет домой к обеду, — сказала она, и Чик удивился, почему она сказала «конечно».

— Вы думаете, что я ужасноесущество, не правда ли? — в третий раз вопрошала его Мэгги за обедом.

— Я никогда не считал, что люди ужасны сами по себе, — отвечал Чик. — Когда я начинал заниматься боксом, прежде всего меня учили тому, что нужно хорошо относиться к людям, с которыми дерешься. А там встречались довольно странные парни… Если я не думаю дурно о них, то почему я могу быть дурного мнения о вас? Очень жаль, что вы не любите Сэмюэля…

— Возьмите себе еще картофеля, — резко прервала его Мэгги.

После обеда и мытья посуды Мэгги вернулась в маленькую столовую, где Чик занялся чтением. К его удивлению, она была одета по–дорожному.

— Вы сможете присмотреть за маленьким Сэмюэлем? Я выйду ненадолго, — попросила она. — Я не думаю, чтобы он проснулся раньше одиннадцати часов, так что вы, пожалуйста, не заходите к нему пока.

Чик улыбнулся.

— Можете быть спокойны, — заверил он.

Мэгги направилась к двери, остановилась, постояла в нерешительности, затем быстро наклонилась и поцеловала его.

— Вы хороший мальчик.

И она исчезла.

— Уф! — произнес растерянный Чик. Еще ни одно существо в мире, более привлекательное, чем старая тетка, не целовало его.

Он читал свою книгу — это было сочинение Прескотта о Перу. Было уже около десяти часов вечера, когда он, наконец, сообразил, что отсутствие Мэгги продолжалось слишком долго. И вдруг послышался писк. Он вскочил с места, прислушался и побежал в комнату направо, где обнаружил Сэмюэля, уставившимся глазенками в одну точку и издававшим странные звуки.

— В чем дело, старый колпак? — спросил Чик, взяв его на руки. Но Сэмюэль не унимался. Осматриваясь вокруг в поисках бутылки, Чик заметил лист бумаги на видном месте, лежащий на камине. Он подошел поближе и с ужасом прочел:

«Я оставляю Сэмюэля. Присмотрите за ним. Мне нужно заработать денег: я погрязли в долгах. Позаботьтесь о Сэмюэле, пожалуйста! Я буду присылать деньги. Возвращусь через полгода. Прошу вас, позаботьтесь о Сэмюэле! Мое сердце разрывается при мысли, что я оставляю его. На моем туалетном столике вы найдете двадцать фунтов. Мебель можно продать, чтобы расплатиться с лавочниками. Позаботьтесь о Сэмюэле!

Мэгги».

— Вот тебе и тетя! — простонал Чик, но его внимание вновь привлек к себе Сэмюэль.

Малыш посинел от крика. Чик положил его к себе на колени, лицом книзу и стал растирать его спину. Но Сэмюэль не унимался, и Чик снова взял его на руки. Что делать? Наверное, Сэмюэль заболел, а он не мог оставить его и пойти за доктором. Он нашел плед, завернул в него ребенка и бросился на поиски врача.

К счастью, свободное такси стояло почти у самых дверей дома. Под влиянием плавного покачивания крик Сэмюэля сменился прерывистым жалобным плачем. Ночь была холодная, и хотя Чик не взял с собой ни пальто, ни шляпы, пот лил с него градом.

Постовой полисмен направил его к ближайшему доктору. Но доктора не оказалось дома, и Чик стал совсем беспомощным… Гвенда! Она поймет, она поможет… Он велел шоферу ехать на Стренд.

Он вылез из машины у дверей служебного входа, ведущих на сцену театра «Бродвей». Никто не остановил его, когда он осторожно поднялся по темной лестнице и очутился за кулисами. Сэмюэль жалобно хныкал.

Но, слава Богу, там Гвенда! Она стояла в морс огней, одна, на ярко освещенной сцене и была тем единственным спасением, в котором он так нуждался. Не раздумывая, Чик ринулся в слепящую бездну…

Она обернулась и, в долю секунды оценив ситуацию, разрывалась между двумя состояниями — своей ролью и желанием помочь Чику.

— Чик, что же делать… как же так… ой, Чик, — вопрошали ставшие огромными глаза Гвенды.

— Гвенда, кажется, все обошлось, ну, Гвенда… — беззвучно шептал Чик, умоляюще протягивая на вытянутых руках клетчатый сверток.

После этого Чик долго не мог прийти в себя от смущения. Он не помнил, как упал занавес, как критики дружно потянулись в бар, как пожилая гримерша успокаивала маленького крикуна, как он мчался назад на Даути за бутылочкой и соской…

Зато Сольберг в полной мере сознавал, какую «большую историю» он подарит репортерам в следующий утренний номер!

Всю ночь после своего невольного выступления на сцене Чик не мог заснуть. Он обдумывал свое положение. Теперь он был маркизом, потомком королей и великих воинов. У него зародилось жгучее чувство ответственности без представления о том, как эту ответственность нести.

Он решил поискать ответа в книгах, заполнивших с полдюжины полок в столовой.

В три часа ночи Чик зажег свет и прокрался в столовую. Быть может, там найдется какая–нибудь книга о лордах. Их нашлось около дюжины, но все это были романы. Он пробежал некоторые из них и заметил одну закономерность. Там говорилось либо об одной породе лордов, которые были все стары, представительны и высокомерны, либо о другой их разновидности, игравшей на скачках и поступавшей отвратительно со знакомыми леди.

Он нашел то, что ему было нужно, перелистывая сильно истрепанную энциклопедию. За словом «маркиз» он обнаружил, что по своему рангу был почти равен герцогу.

— Вот так тетя! — присвистнул Чик.

«Пурпурная мантия с двумя с половиной каймами горностая»… Он был потрясен, узнав, что «одним из первых носителей этого титула был граф Стеффилд, которому Ричард III пожаловал титул маркиза Пальборо».

Он поставил книгу на полку и отправился досыпать. Его разбудила служанка, которая принесла чашку кофе ровно в половине восьмого утра. Вместе с дневным светом к нему вернулось сознание важности тех проблем, которые остались неразрешенными в минувшую ночь.

Гвенда уже встала и сама открыла ему дверь. Завтрак был готов.

— Доброе утро, Чик! Читали газеты? — поинтересовалась она за столом.

Чик смутился.

— Нет еще. Они ничего не написали насчет того, что я принес к вам Сэмюэля? — спросил он встревожено.

— Они не написали, но, не сомневайтесь, они напишут!

— Как Сэмюэль?

Она улыбнулась.

— Спит, как ангелочек. Чик, что мы будем с ним делать?

— Что? — Чик улыбнулся. — Я хочу усыновить его до возвращения матери.

— А как быть с квартирой? — спросила Гвенда спокойно.

— Я оплачу все счета и векселя, и мы будем жить здесь. На это у меня хватит денег, — прибавил он.

Но усыновление Сэмюэля оказалось делом более сложным, чем он предполагал. За этим следовала необходимость найти няню, которая была бы одновременно экономкой и компаньонкой Гвенды. В противном случае все его воображаемое «хозяйство» разлеталось, как дым. Гвенда не чинила ему никаких препятствий. В конце концов, усыновление Сэмюэля было личным делом Чика.

Первый же визит в контору по найму гувернанток проявила миссис Орланду Фиббс во плоти и крови. Она только что пришла заявить о своем желании поступить на место, когда явилась Гвенда. Миссис Фиббс была тяжеловесна и величественна. У нее были крупные черты лица и двойной подбородок. Она слушала Гвенду со спокойной отчужденностью, которая действовала самым расхолаживающим образом.

А затем Гвенда почувствовала вдохновение. Она рассказала ей всю историю Мэгги и Сэмюэля, и с каждым словом величавое достоинство миссис Фиббс исчезало, а широкая улыбка расплывалась по ее лицу.

— Дорогая моя! — наконец воскликнула она. — Я думаю, что это мне подойдет!

Она была вдовой доктора, а в ранней молодости служила сиделкой. Ее муж — это было сказано с большим спокойствием — допился до смерти, оставив множество «долгов чести», которые она с несказанным удовлетворением отвергла.

— Я не из породы опустившихся леди из общества, — предупредила миссис Фиббс. — У меня есть чувство юмора, хотя я и подвержена приступам ревматизма.

Сэмюэль, оставленный на попечение своего приемного отца, принял миссис Фиббс с возгласом одобрения.

Миссис Фиббс водворилась в комнате сбежавшей матери Сэмюэля, приняла под свое начало девушку, служившую у Мэгги, и приказала Чику вернуться на его прежнее местожительство, этажом ниже.

— Для приличия! — презрительно обронила миссис Фиббс. — Как его зовут, кстати?

— Маркиз Пальборо.

Миссис Фиббс приподняла бровь.

— Маркиз… ах, да! Я читала что–то об этом в газетах. Значит, он — тот молодой человек, который унаследовал титул от своего дяди? Фью!

Миссис Фиббс свистнула пронзительно, но мелодично.

— Интересное хозяйство, миссис Мейнард. Ваш муж не живет здесь?

Гвенда покачала головой.

— Я думаю, было бы лучше сразу рассказать вам о моем браке, — заявила она, и, по–видимому, то объяснение, которое она дала миссис Фиббс, оказалось вполне удовлетворительным.

— Чик, лорд Пальборо, ничего не знает, и я не хочу, чтобы он знал. Я еще никому не говорила об этом и, пожалуй, странно, что я сразу избрала вас своей поверенной.

Опоздав в контору почти на полтора часа, Чик попросил аудиенции у своего патрона и намекнул ему, что потерянное служебное время должно быть вычтено из его жалованья. Но мистер Лейзер не хотел об этом и слышать.

— Вы слишком близко принимаете все к сердцу, мой дорогой Пальборо, — заметил он добродушно. — Кстати, я увеличил ваше жалованье до пяти фунтов в неделю. Это далеко не соответствует вашему положению, — он пожал плечами, — и я должен облегчить вам вашу работу, Пальборо. Я обязан сделать это. С завтрашнего дня ваш стол будет стоять в моей комнате. Я не могу допустить, чтобы вы оставались там, вместе с клерками.

Чик без всякого удовольствия узнал об этом новом внутреннем распорядке и пытался представить, каковы же будут его обязанности.

— Есть одна вещь, о которой я бы хотел с вами потолковать, — начал мистер Лейзер смущенно. — Как у вас обстоит дело с одеждой?

— С одеждой? — повторил Чик в недоумении.

— Кстати, у меня лучший портной в мире, — неожиданно похвастался патрон.

Чик подумал, что сам мистер Лейзер далеко не лучшая реклама этого лучшего портного.

— Предположим, вы пойдете к нему и закажете с полдюжины костюмов? К примеру, фрак. Есть у вас фрак, Пальборо?

— Нет, у меня его нет, — честно признался Чик.

— Вам надо его иметь. — Мистер Лейзер покачал головой. — А как насчет рубашек, галстуков и других вещей? Мой дорогой Пальборо, вам в самом деле необходимо одеться соответственно вашему положению. Теперь посмотрите на меня!

Чик посмотрел на него и лишний раз убедился, что никогда еще не встречал человека, на которого вся изобретательность портного была бы потрачена настолько бесплодно.

— Представьте, что я явился бы сюда одетым, как какой–нибудь проходимец, — поймите меня правильно, мой дорогой Пальборо, это просто маленький оборот речи, — какие бы шансы я имел внушить доверие «жизням»?

Эта идея была совершенно новой для Чика, и он передал свои сомнения Гвенде, когда пришел домой к завтраку.

— Я думаю, что он прав, — согласилась она. — Но, Чик, дорогой, вы должны сами приобретать себе одежду. Вам не стоит быть обязанным мистеру Лейзеру.

— Конечно, я это сделаю сам, — заявил Чик. — Он и не намекал, что будет платить за меня!

— А я думаю, что он намекал именно на это, — заметила Гвенда улыбаясь.

Вопрос об одежде приобрел вскоре такое первостепенное значение, о котором ни Чик, ни Гвенда не подозревали.

Глава 3.

ЧИК В ПАЛАТЕ ЛОРДОВ

На следующее утро он получил письмо, пересланное ему из Брокли — большой белый конверт внушительного вида. Оно было адресовано «Высокоблагородному маркизу Пальборо и проч.». Что означало это «и проч.», обнаружилось в тексте послания.

«Нашему Верному и Возлюбленному Чарльзу, маркизу Пальборо, графу Стеффилду, виконту Морланду, барону Пальборо в графстве Уэстшир, барону Слив, властителю Коллборо и проч.

Наш Парламент для неотложных и трудных дел, касающихся Нас, Государства и защиты Нашего вышеуказанного Соединенного Королевства и Церкви, ныне собирается в Нашем городе Уэстминстере. Мы строжайше повелеваем Вам, на основании верности и присяги, коими Вы обязаны Нам, и принимая во внимание указанные дела и угрожающие опасности, лично присутствовать (без всяких отговорок) в вышеуказанном Парламенте с Нами и с Прелатами Церкви и Пэрами Нашего Королевства, чтобы обсуждать и давать Баш совет по делам, упомянутым выше. И это, — поскольку Вы соблюдаете Нас, и Нашу честь, и сохранность, и защиту вышеуказанного Соединенного Королевства и Церкви, а также скорейшее окончание вышеупомянутых дел, — не надлежит Вам ни в коем случае упускать. Сим свидетельствуем в Уэстминстере…» и т.д.

— Что все это значит? — воскликнул Чик в полном недоумении.

Они завтракали втроем, и Сэмюэль восседал на детском стуле, обсасывая ложку.

— Я не знаю никого из этих людей!

— Каких людей? — спросила Гвенда.

— Этого графа Стеффилда, виконта Морланда и барона «как его звать»…

Гвенда хохотала от всей души.

— Чик, вы глупенький мальчик! Все эти люди — вы сами! Это, конечно же, ваши второстепенные титулы!

— Тетя! — воскликнул Чик. — В самом деле, это я?

— Конечно, это вы. Когда вы обзаведетесь детьми, то дадите второй титул вашему сыну. Он будет графом Стеффилдом.

— Но значит ли это, что я должен пойти в палату лордов?

— Да, Чик, я знала, что вас призовут рано или поздно. Теперь вы являетесь одним из наших наследственных законодателей.

— Гм, — призадумался Чик. — Я загляну туда сегодня и покончу с этим…

Она все еще смеялась.

— Нет, Чик, вы не можете заглянуть в палату лордов и покончить со всеми делами так просто! — Она положила руку ему на плечо. — Все не так просто… Для этого нужна целая церемония. Лучше вы напишите, что займете свое место в следующий понедельник, а тем временем я узнаю, что вам нужно проделать…

— Но разве я не могу просто зайти туда, сказать: «Как вы поживаете?» и уйти? — всполошился Чик. — Я вовсе не хочу тратить время попусту! Я и так был довольно недобросовестным по отношению к мистеру Лейзеру. А как раз в понедельник должен прийти один человек, который, весьма вероятно, возьмет большой полис, и Лейзер хочет, чтобы я рассказал ему о наших условиях.

Она объяснила ему, что по британским законам вступление нового лорда в Парламент сопровождается особой церемонией, а вечером, когда он встретил ее у дверей театра, чтобы проводить домой, она сообщила ему такие подробности, которые привели его в ужас.

— Я беседовала с мистером Сольбергом, он оказался гораздо лучше, чем я думала. Он ничего не рассказал газетчикам, Чик, о вашем появлении в третьем акте «Жизни в тумане». Он сказал, что пьеса идет так хорошо, что ему не нужно никакой особой рекламы. Вам надо отпроситься на один лишний час и завтра позавтракать с Сольбергом!

Завтрак состоялся в клубе на Мейфейр, членом которого был Сольберг. Изысканность завтракавших леди и джентльменов и общий дух роскоши, царящий здесь, подействовали на Чика ошеломляюще.

— Я не советовал бы вам становиться членом этого клуба, милорд. В этом зале найдется немало людей, которые ловко сумеют использовать ваш титул.

Он назвал несколько громких фамилий. «Весьма почтенные личности», — подумал Чик и был поражен, узнав, что все они жили за счет явного мошенничества.

— К примеру, вон тот молодой человек… Сын лорда и «благородный», но он не более чем чучело, служащее для приманки других птиц под ружье охотника!

— Но почему же вы состоите членом этого ужасного клуба? — изумился Чик.

— Они меня не беспокоят, — ответил Сольберг.

— Они бы меня очень беспокоили и я бы избегал этого места, если бы имел деньги. К счастью, у меня их нет…

— Я думаю, что вы умница, — заключил Сольберг.

После завтрака он отвез его в своем лимузине к мистеру Стейнеру, знаменитому театральному модельеру.

— Мы сможем подготовить это одеяние, — заверил Стейнер. Настоящий горностай, дорогой Сольберг! Эту мантию надевал… — Он упомянул имя одного известного актера, — но корону нам придется взять напрокат от Тиллингса на Берри–стрит, и для этого потребуется залог.

— Под мою ответственность, — ответил Сольберг, — но постарайтесь достать подходящую его светлости.

С подобающей торжественностью мистер Стейнер снял мерку с головы Чика.

В тот же вечер платье и корона были доставлены на Даути–стрит, и Чик мог примерить их перед восторженными зрителями.

Корона была сделана для более крупной головы, чем голова Чика, но Гвенда устроила все как нельзя лучше. Чик с мрачным видом рассматривал себя в зеркало. Его пурпурная мантия волочилась по полу, большой горностаевый воротник душил. Но корона на его голове, с ее жемчужинами и земляничными листьями, завораживала.

— Я будто король, Гвенда. Меня не спутают с кем–нибудь в этом роде, я надеюсь? — сказал он с опаской.

— Не глупите, Чик! Конечно, нет!

— Но неужели мне придется идти по всем улицам в таком виде? — ужаснулся Чик. — Конечно, я бы мог поехать на омнибусе или в такси, но ведь надо мной же будут смеяться! Разве мне нельзя просто нести эту корону в пакете, а платье перекинуть через руку, только чтобы показать им, что я достал все, что следует?

— Вы переоденетесь в здании палаты лордов, — улыбнулась Гвенда. — Крепитесь, Чик!

Гвенда взяла все заботы на себя. Она поспешила в палату лордов и, пройдя множество официальных лиц, получила, наконец, исчерпывающую информацию, после чего вернулась домой, сияющая и возбужденная.

— Чик, вы будете введены в парламент двумя лордами, — сообщила она. — Переодевшись в специальной комнате, вы пойдете в палату, примете присягу и обменяетесь рукопожатием с лордом–канцлером.

— Вы убиваете меня, Гвенда, — простонал Чик.

— И в понедельник будет напряженный день, — продолжала она с воодушевлением. — Предстоят большие дебаты по поводу билля о детском труде и все будут там, и все увидят вас…

Чик схватился за голову.

— А вот имена людей, которые введут вас в Парламент… Такие приятные имена, Чик: лорд Фельсингтон и граф Мансар! Они уже читали о вас в газетах и говорят, что будут счастливы сделать что–нибудь для своего собрата!

— Черт побери, — буркнул Чик, чувствуя себя совсем беззащитным.

— Пустяки! — провозгласила миссис Фиббс. — Можно подумать, что вы идете на казнь, Чик! — По его требованию, она стала его называть именно так.

— Нельзя ли отложить это на одну неделю? — взмолился Чик. — У нас страшно много работы по понедельникам.

— Вы пойдете туда в понедельник, — настаивала Гвенда. — И не будем больше спорить об этом!

Неделя прошла быстро, но чем ближе подходил роковой день, тем покорнее становился Чик.

В субботу вечером он пил чай вместе с Гвендой и миссис Фиббс. Сэмюэль уже спал, и было тихо и уютно. Он подумал о том, что Гвенда была самой прекрасной женщиной на свете. Ее большие грустные глаза были полны какой–то тайны, неразрешимой для Чика.

— Гвенда, — сказал он. — Я о многом раздумывал в последнее время…

Она подняла голову от чашки.

— Я думал о том месте в жизни, которое имеют все, кроме меня, — продолжал он.

Она откинула волосы со лба:

— Чик, вы еще обретете себя.

Он покачал головой.

— Возможно, но только мне кажется смешным, что такой простой парень, как я, должен идти в Парламент.

Она рассмеялась и взяла его за руку.

— И все–таки, вы будете великим человеком, мой дорогой! Вы будете создавать и ломать правительства вот так! — Она щелкнула пальцами.

— Бог мой! — воскликнул в ужасе Чик. — Надеюсь, что нет!

Чик встретил свой судный день без особой радости. Он даже решительно отказался от завтрака, заявив, что у него нет аппетита.

Корона и мантия были надежно упакованы. Чик настоял на том, чтобы отправиться к палате лордов на омнибусе. Он сказал, что так будет меньше бросаться в глаза. Гвенда раздобыла входной билет в галерею, и они отправились.

Ему припомнился какой–то большой собор, который он однажды посетил. Он не мог вспомнить, когда это было и где, но то место, куда привела его Гвенда, вызвало в нем такое же впеча1ленис. Он чувствовал, что здесь было бы неприличным разговаривать иначе как шепотом. Высокие сводчатые коридоры были обширны и бесконечны. Каменные стены были украшены картинами исторических событий, и на каждом шагу попадались мраморные пьедесталы с бюстами парламентских деятелей, отошедших в лучший мир. Здесь и там стояли во весь рост статуи государственных мужей, строивших или ломавших историю человечества. Казалось, они шли по какой–то громадной и великолепной гробнице.

Шаги куда–то спешащих людей глухо отдавались под сводами, когда они пересекли мраморные полы обширных кулуаров Парламента. Певучий голос служителя выкликал какие–то непонятные имена. Слышался сдержанный гул многих голосов: это члены палаты общин беседовали со своими избирателями.

Путь к палате лордов вел от этих кулуаров к широкому вестибюлю, стены которого были также сплошь увешаны портретами бессмертных.

Сердце Чика упало, когда он приблизился к первому из стоявших полицейских. Всего, по подсчетам Чика, там их было не менее двухсот.

— Лорд Пальборо? Да, милорд, я покажу вашей светлости дорогу.

Чик крепче ухватился за свои пакеты и вместе с Гвендой последовал за полисменом, который привел их к другому полисмену рангом выше, который, в свою очередь, взял их под свое покровительство и доставил туда, где поджидали Чика.

Чик посмотрел на них с ужасом и благоговением. Один был высок ростом и слегка сутуловат, лет сорока пяти, с тонким и умным лицом. Он был одет чрезвычайно изысканно (Чик горько раскаивался, что не последовал совету мистера Лейзера и не облачился во что–нибудь подобающее этому событию). Второй был моложе, полноват, розовощек и имел маленькие холеные усы.

— Вот маркиз Пальборо, — сообщила Гвенда.

Старший из них протянул ему руку.

— Рад познакомиться с вами, лорд Пальборо, — произнес он с чуть заметной улыбкой. — Я много читал о вас.

— Да, сэр… то есть, я хотел сказать, милорд, — растерялся Чик.

— А вот это граф Мансар, — представил он розовощекого крепыша, дружески улыбавшегося Чику.

— Не правда ли, это ужасно глупо — выступать здесь разодетым как какая–нибудь кукла? — осведомился граф Мансар. — Но, уверяю вас, эти старые черти так слепы, что они ничего не заметят, даже если вы придете сюда в ночном белье!

— Проводите лорда Пальборо в комнату для переодевания, Мансар. Лорд–канцлер займет свое место ровно в три. У вас всего около десяти минут.

Под благотворным влиянием Мансара, который без умолку болтал о погоде, о дурном состоянии дорог и о превратностях парламентской карьеры, Чик осмелел и стал проявлять некоторый интерес к окружающему.

Все, что последовало за этим, было похоже на сон. Он смутно сознавал, как на него надели его долгополую пурпурную мантию и как лорд Мансар укреплял на его голове корону.

— Держите ее прямо, старина! — посоветовал этот добрый лорд. — Она что–то уж очень съезжает на ваш правый глаз. Вот так!

Чика повели в кулуары. Гвенда исчезла.

Лорд Фельсингтон осмотрел нового пэра с одобрением.

— По правилам, лорд Пальборо, вы должны быть представлены двумя маркизами. Но в настоящее время в палате нет ни одного маркиза, и вам придется довольствоваться эскортом низших по рангу.

Какое–то новое должностное лицо появилось в дверях. Это был пожилой джентльмен с массивной цепью на шее, в коротких бархатных штанах и камзоле. Он подошел к лорду Фельсингтону и что–то шепнул ему. Фельсингтон кивнул.

— Идемте, Пальборо! Очнитесь же! Вы захватили текст присяги?

Дрожащей рукой Чик вытащил текст из кармана брюк.

— С Богом! — весело провозгласил Мансар.

Это шествие по бесконечному красному ковру было худшей частью его сна. Он стоял перед столом, трясущейся рукой выводил свое имя и повторял, что обязуется «соблюдать верность присяге… как и все наследники и преемники…» Потом его подвели к фигуре в парике, восседавшей на широком диване, и эта фигура торжественно поднялась и обменялась с ним рукопожатием.

Чик не помнил, как опять очутился в комнате для переодевания вместе с лордом Мансаром, лицо которого неудержимо расплывалось в улыбке.

— Старина, вы были великолепны! Вы были феноменально забавны!

— Да, — ответил Чик. — Я забавлялся и сам до такой степени, что теперь не знаю, жив ли я или умер.

— Вы живы и в добром здравии, дружище! Снимайте ваш шутовской наряд и спрячьте земляничные листья! Идем слушать прения.

— Нет, я больше не хочу туда возвращаться! — возразил Чик с беспокойством.

— Вы пойдете, — настаивал Мансар. — Ваша юная леди пошла на галерею, и я пообещал, что притащу вас обратно послушать наших болтунов.

Чик вытер свой вспотевший лоб.

— У меня сегодня страшно много дел…

— Идем, идем! — Мансар схватил его за руку, увлекая за собой.

Мансар подвел его к кожаной скамейке по правую руку от лорда–канцлера, и Чик (совершенно не подозревая этого) оказался в числе поддерживающих правительство.

Теперь, немного успокоившись, он имел возможность рассмотреть палату. Они находились в прекрасном зале с малинового цвета стенами и обильной позолотой. Люди, нанимавшие скамьи по обе стороны, в большинстве были пожилые и даже старцы. Внимание всех было сосредоточено на одном очень полном и высоком джентльмене, который стоял у стола, излагая точку зрения правительства на билль, бывший сегодня предметом обсуждения палаты.

Наконец он сел на место, и тогда встал другой. Чик обратил внимание на то, что, как бы сильно ни спорили эти люди между собой, они неизменно обращались друг к другу со словами «благородный лорд». Один или два раза фигура в парике, восседавшая на диване, — этот диван называется по традиции «мешком шерсти», — вмешивалась в прения, и тогда происходил особенно горячий обмен любезностями. Обращаясь к человеку, сидевшему на диване, все называли его «лорд–канцлер».

Чик взглянул наверх, на галерею, и поймал на себе взгляд Гвенды. Она улыбнулась ему .

Затем постепенно, сквозь словесный туман и вспышки изысканного красноречия, Чик начал понимать сам предмет обсуждения. Вопрос касался поправки к биллю о труде малолетних, повышавшему предел возраста, начиная с которого дети допускались к работе на фабриках. Вскоре Чик забыл свои собственные тревоги и неприятности и с напряженным вниманием прислушивался к дебатам, кивая головой в знак одобрения того или иного оратора или, наоборот, гневно тряся ею, когда какой–то весьма величественный джентльмен настаивал на том, что дети рабочих с гораздо большей пользой для себя и для государства могут работать на фабриках, чем тратить попусту свое время в школе, тщетно пытаясь приобрести бесполезные знания.

Затем наступила пауза. Последний оратор сел на место, и лорд–канцлер окинул взглядом правую и левую стороны палаты. Как раз в этот момент Чик решил выйти и поискать Гвенду. Он встал и тотчас почувствовал, что на него обращены глаза всех присутствующих.

— Лорд Пальборо… — произнес лорд–канцлер монотонно.

Чик быстро повернулся в его сторону.

— Да, сэр… то есть, милорд, — отозвался он.

— …имеет слово.

Чик в полном недоумении оглядел лордов и фигуру на диване.

— Вам нужно говорить! — прошептал Мансар.

Итак, каждый новый член палаты обязан произнести речь! Чик не знал, что, встав с места и дружески кивая головой лорду–канцлеру, он сам искал этой возможности.

— Собственно говоря, — начал Чик, — я собирался выйти…

— «К порядку!» — послышались голоса при этом вопиющем нарушении парламентских правил.

— Но, — продолжал Чик, нервно потирая свой подбородок, — я, в общем, вполне согласен с толстым джентльменом, сидящим там. — Он указал на представителя правительства, который докладывал по поводу билля.

— Благородный лорд имеет в виду помощника государственного секретаря, — поправил его лорд–канцлер.

— Очень вам благодарен, сэр… то есть, лорд–канцлер, — сказал Чик. — Я не знаю его имени, но я совершенно согласен с большей частью из того, что он говорил. Я уверен, что он джентльмен, имеющий собственных детей.

— Благородному лорду будет небезынтересно узнать, что я холост, — заявил улыбающийся статс–секретарь, поднимаясь с места.

— Вы меня удивляете, — ответил Чик серьезно, — но я уверяю вас, что все вами сказанное, — совершеннейшая правда!

Члены палаты лордов не смеялись, они уставились на него в молчании, а Чик, в блаженном неведении относительно множества нарушенных им условностей, заложив руки в карманы и повернувшись в сторону безмолвного лорда–канцлера, продолжал свою речь.

Он никогда раньше не выступал публично. Вначале речь его была сдержанной, выражения неуклюжи, но постепенно он забывал, что находится в высшей законодательной палате страны, — забыл все, кроме того, что какие–то самого заурядного вида джентльмены желают знать его мнение. Чик близко знал мрачных, полуголодных мальчиков, рано освоивших язык и манеры взрослых мужчин. Он играл и дрался с ними в детские годы. Он знал, что значит образование, и почему школьники говорят другим языком, чем эти дети, преждевременно брошенные в водоворот жизни, чтобы самим отстаивать себя и пополнять свои знания на улице. У него были свои твердые убеждения на этот счет…

«Разница между безграмотным чернорабочим и каким–нибудь искусным квалифицированным мастером заключается именно в тех двух годах, которые вы вычеркиваете из его школьного возраста». Эта сказанная им фраза стала впоследствии лозунгом сторонников обязательного образования.

— Вот и все, — закончил он смущенно и сел на место.

В то время как в зале все еще продолжался сдержанный рокот, частью одобрительный, частью враждебный, послышался звонок. Члены палаты встали и двинулись из зала. Толпа отделила Чика от Мансара, и он направился, как и все, в кулуары.

— Да или нет, мой лорд? — спросил сто служитель у барьера.

— Нет, благодарю вас, — поспешно ответил Чик. — Я вообще не пью.

Затем он прошел в комнату, указанную ему служителем. В этой комнате все громко разговаривали. Двое или трое из них, как будто удивленные его присутствием, подошли и заговорили с ним. Разговор касался, главным образом, того, потерпит ли правительство поражение или нет. Большинство считало этот вопрос спорным. Вдруг все направились обратно в палату. Чик вынужден был следовать за ними.

Там он опять встретился с Мансаром, который взял его под руку.

— Дело идет на лад, старина, — потирая руки, заметил он, — и ваша речь очень помогла этому!

— Какое дело?

— Внимание! — предупредил Мансар.

Двое людей подошли к столу, последовал обмен короткими фразами, и затем внезапно раздались аплодисменты.

Мансар опустился на место, раздосадованный.

— Правительство потерпело поражение из–за одного голоса, — объяснил он.

И вдруг неясное подозрение мелькнуло в его сознании.

— Вы не голосовали за то, чтобы предельный возраст был понижен?

— Нет, — возразил удивленный Чик. — Я вовсе не голосовал.

Лорд Мансар начал догадываться.

— Куда вы прошли? В комнату «Да» или в комнату «Нет»?

— Я не знаю, в какую. Какой–то человек спросил меня: «да или нет?» — и я сказал «нет». Я думал, что он предлагал мне выпить…

— И вы прошли в комнату «Нет»! — вскричал лорд Мансар. — Вы болтали в пользу правительственного предложения, и сами же голосовали за эту проклятую поправку! Поздравляю, Пальборо! Ваш голос принес поражение правительству!

«Лорд Пальборо заявляет о своем несогласии с благородным лордом Кинсоллом, когда последний говорил, что детям полезнее работать на фабрике, чем учиться в школе.

— Это нелепость! (К порядку! К порядку!)

Лорд–канцлер: Благородный лорд употребил непарламентское выражение.

Лорд Пальборо извиняется перед высокой палатой. Он бы не хотел видеть своего сына работающим на фабрике. Если высокая палата согласится на эту поправку, это будет постыдно. (К порядку! К порядку!)»

Утром Чик просматривал колонки «Таймс» о дебатах в Парламенте.

— Неужели я все это говорил? — спросил он глухо.

Гвенда кивнула.

— Все это и еще больше! — Она стала цитировать его слова. — Чик, вы были бесподобны! Я пришла в такое волнение, там, на галерее, что чуть не упала в обморок!

— Я сам тоже едва не упал в обморок, — признался Чик. — Вообразите, если бы они стали мне отвечать! И это… это все правда!

Газеты на все лады пересказывали романтическую историю молодого клерка страхового агентства, наследовавшего громкий титул и оставшегося в действительности простым человеком.

Чик, придя вовремя на службу, был встречен старшим клерком–социалистом с явным энтузиазмом.

— Великолепно, милорд, великолепно! — восхищенно прошептал он, делая многозначительную гримасу в сторону кабинета мистера Лейзера и как бы желая этим намекнуть, что следующий удар должен быть направлен на весь эксплуататорский класс.

Мистер Лейзер, видимо, не подозревавший этой угрозы, пребывал в самом бодром настроении.

— Это была превосходная речь, Пальборо! Я и не подозревал, что мой будущий компаньон такой оратор! Вы их расшевелили, мой мальчик, вы их славно расшевелили!

— Я не видел, чтобы кто–нибудь из них шевелился, сэр, — возразил Чик.

Глава 4.

ЧИК ОТВЕРГАЕТ ДОЧЬ МИЛЛИОНЕРА

На следующий день Лейзеру позвонил мистер Беском Джарвис — «хорошая жизнь», даже «прекрасная жизнь» — к которому Лейзер питал всяческое уважение, ибо заработал на нем кругленькую сумму. Джарвис продавал британскому правительству одеяла и простыни, сапоги, масло и свиное сало. Он устремлялся на помощь и американскому правительству с походными кроватями, поясами, ящиками и мешками…

Мистер Джарвис любил повторять, что с практической точки зрения никто, кроме него, не выигрывал войны. И в награду за это он получил так мало от государства…

Правда, мистер Беском Джарвис приобрел за время войны великолепный старинный замок Гаттеруэй–холл, стоящий посреди восхитительного парка, и объезжал свои владения в роскошном собственном автомобиле. Не приходилось сомневаться, что деньги он получил большие, как говорят, баснословные. Несмотря на то, что его состояние перевалило за миллион фунтов, он встретил большие препятствия на пути получения титула, отвечающего его заслугам, так как не имел друзей там, где их нужно иметь в подобных случаях.

У мистера Джарвиса была супруга, которая тоже путешествовала по окрестностям усадьбы в своем лимузине, отделанном розовым шелком, что, по мнению миссис Джарвис, было признаком утонченности. Третьим членом семейства была Минни Джарвис, его дочь и наследница.

Минни была сильно подкрашенной молодой леди с большой склонностью к ярким и пышным одеяниям. Она не блистала красотой, у нее было широкоскулое плоское лицо и жидкие мышиного цвета волосы. Но поскольку установлено, что ни одна женщина не считает себя лишенной привлекательности, постольку Минни гордилась тем, что обладала некоторым таинственным качеством, именуемым «обаянием». Это не имело отношения ни к ее золотому поросенку с рубиновыми глазами, ни к изумрудному трилистнику, ни даже к бриллианту «13», который красовался на ее браслете. Она слышала, как люди говорили о девушках, не обладавших счастливой наружностью: «О, да… но у нее есть свое обаяние!» И она пришла к заключению, что «обаяние» является естественной компенсацией за невзрачность.

Отец питал на ее счет некоторые честолюбивые надежды, и купил свой замок у последнего представителя знатной фамилии с намерением предоставить ей возможность блестяще устроить свою жизнь. Он дал большой бал в ее честь и пригласил на него всю местную аристократию. Но по несчастному стечению обстоятельств все представители местной аристократии оказались или уже приглашенными в другое место, или больными, или путешествующими за границей.

Мистер Джарвис уже оплакивал понесенные им расходы, когда случайность и многосильный автомобиль занесли его в деревню Пальборо, находившуюся в пятидесяти милях от его усадьбы. Хозяин постоялого двора в Пальборо рассказал ему забавную историю чудака–доктора и его племянника.

— Маркиз Пальборо, — задумчиво проговорил мистер Джарвис, — и без гроша в кармане! Гм!

Он помчался домой кратчайшим путем, прошел в библиотеку и стал рыться в газетах.

«Служит в конторе мистера Лейзера, известного агента страхового дела», — он присвистнул.

Во время войны не раз случалось, что ему почему–либо было неудобным заключать контракты на свое имя. Лейзер за полпроцента комиссионных не раз выступал подставным лицом в сделках Джарвиса и был ему многим обязан.

Мистер Джарвис тотчас позвонил в Лондон.

— Да, он здесь, — сообщил Лейзер, понижая голос, — он в соседней комнате, мистер Джарвис.

— Что он из себя представляет?

— О, он — ничего! Он — как следует быть…

— Молодой?

— О, да!

— Женат?

— Нет, ей–Богу, нет!

Мистер Джарвис глубоко задумался.

— Не смогли бы вы прислать его сюда на несколько дней, Лейзер?

— Конечно, — ответил тот, прикидывая. — Я пошлю его по делам страхования.

— Отлично, пришлите его сегодня же! И слушайте, Лейзер, вы можете рассказать ему целую историю обо мне, о моих капиталах и о том, сколько я стою… Понимаете?

— Конечно, — ответил Лейзер, недоумевая.

— Двести тысяч фунтов для моего зятя.

— О! — воскликнул Лейзер. — Я понимаю!

— И пять процентов комиссионных тому, кто провернет это дело, э?..

— Я вас понял, мистер Джарвис… Да, да, я понимаю! Я отправлю его, если не сегодня, то завтра наверное!

Мистер Джарвис повесил трубку. Он заложил фундамент — миллионы, а завершить остальное должно «обаяние». Особенно большая ответственность возлагалась на «обаяние».

Он просмотрел утреннюю прессу.

— Он даже оратор, вдобавок ко всему, — удовлетворенно хмыкнул он, потирая руки.

В это время Чика беспокоило здоровье Сэмюэля.

Вчера вечером Чик никак не смог его успокоить.

Гвенда и миссис Фиббс долго совещались между собой, обнаружив маленькие красные пятнышки на грудке Сэма, после чего был приглашен доктор. Он явился и изрек коротко и ясно: «Корь!».

Гвенда узнала эту новость, вернувшись из театра.

— Не нанять ли сиделку? — спросил Чик.

— Глупости! — Это практичная миссис Фиббс вошла в комнату как раз вовремя, чтобы дать ответ. — Зачем вам понадобилась сиделка?

На второй день болезни Сэмюэля Чик завтракал с Гвендой на Стренде.

— Я отправляюсь в Глостершир, — объявил ей Чик, — и буду отсутствовать дня два или три.

На ее вопрос о цели этой поездки он ответил со всей обстоятельностью:

— Один из наших клиентов желает ознакомиться с деталями нового вида страхования, введенного недавно страховым обществом «Лондон — Нью–Йорк — Париж», и мистер Лейзер желает, чтобы я поехал к нему и рассказал все, что надо…

— И на это требуется два или три дня, Чик? — спросила Гвенда, подумав о мистере Лейзере. — Кто этот человек?

— Это джентльмен, сделавший большие деньги на военных поставках. Очень щедрый человек.

— Кто это вам сказал?

— Мистер Лейзер. В самом деле, этот мистер Джарвис положил в банк на имя своего будущего зятя двести тысяч фунтов!

— Вот как! — проговорила Гвенда. — А кто его зять?

— Не знаю, — ответил Чик, покачав головой. — Думаю, что очень счастливый парень, если, конечно, девушка хороша.

Гвенда взглянула на него с любопытством.

— Предположим, а если эта девушка вовсе не хороша, Чик?

— Она должна быть хороша, иначе он не захотел бы на ней жениться!

Гвенда повертела обручальное кольцо на своем пальце.

— Хотелось бы мне знать, какими качествами должна, по вашему мнению, обладать девушка для этого? — спросила она лукаво.

— Какими? — Чик медлил с ответом. — Ну… например, если она похожа на вас, Гвенда, если она миловидна, и если у нее добрый нрав…

— Итак, дорогой Пальборо, — напутствовал его Лейзер, — надеюсь, вы отлично проведете время у моего старого приятеля Джарвиса. Что это за человек, Пальборо! — продолжал он в каком–то экстазе. — Какой хозяин! Какой щедрый и благородный друг! Двести тысяч фунтов своему зятю, а?

— Надеюсь, что он заслуживает этого, — ответил Чик.

— О, я в этом убежден! Подумайте, ведь это миллион долларов! Десять миллионов франков по нынешнему курсу! Десять тысяч фунтов годового дохода, считая из пяти процентов годовых! Все это — зятю!

— Как его зовут? — поинтересовался заинтересованный Чик.

Мистер Лейзер кашлянул.

— Собственно говоря, я не знаю, есть ли у него зять. Я даже не знаю, помолвлена ли с кем–нибудь мисс Джарвис. Но какая это удивительная девушка! Какие глаза! Какая прелестная маленькая фигурка!..

Мистер Лейзер никогда не видел Минни, иначе ему пришлось бы как–нибудь обойти эту щекотливую тему.

— Она, должно быть, очень хороша собой, — заметил Чик. — Надо будет застраховать и ее…

Мистер Джарвис оказал честь, встретив его на станции. Но эта честь была единственной и последней.

Мистер Джарвис принадлежал к тому сорту людей, которые не считают целесообразным признавать кого–либо стоящим выше себя.

— Мы не сделали для вас никаких приготовлений, старина, — сообщил он, — и вам придется валяться кое–как.

— Не беспокойтесь, — ответил Чик, воображая себя лежащим в конюшне. — Я думал, что мистер Лейзер сообщил вам о моем приезде…

— Ну да, он мне говорил, что вы приедете… Что вы думаете об этом автомобиле, а?

Они только что вышли из здания вокзала, перед которым стояло несколько машин.

— Мне он нравится, — отвечал Чик. — Правда, «форд» многим не нравится…

— Совсем не этот! — грубо перебил Джарвис. — Другой, самый большой! Одно шасси стоило свыше трех тысяч!

Чик издал звук, который должен был выразить восторг и удивление.

— Я хочу, чтобы вы познакомились с моей дочерью, — решительно заявил мистер Джарвис, когда они уселись в лимузин. — Она очень милая девушка.

— Мне говорили об этом, — вежливо ответил Чик. — И уже помолвлена. Я поздравляю вас, мистер Джарвис!

Джарвис вопросительно посмотрел на него, а Чик продолжал:

— Быть может, это не совсем подходящий момент для того, чтобы затрагивать такую тему, когда молодая леди стоит, так сказать, на пороге своей новой жизни, — не найдете ли вы предусмотрительным, ради нее самой, оформить на ее имя страховой полис? Есть один вид страхования, который я мог бы порекомендовать вам. — Он порылся в карманах. — Он страхует против болезни, несчастных случаев и смерти. Этот вид страхования имеет еще и то преимущество, что распространяется на всю жизнь первого ребенка вплоть до девятилетнего возраста!

— О! — пробормотал мистер Джарвис, приходя в себя от изумления. — С чего это вы взяли, что моя дочь помолвлена?

— Я так понял, — смущенно пробормотал Чик. — Я очень сожалею, если выдал секретмистера Лейзера…

— Это может быть только моим секретом, и никого другого, — отрезал Джарвис.

— Вы правы, мистер Джарвис.

— Она очень, очень милая девушка, моя дочь…

— Да, мне говорили. Очень хорошенькая, если будет позволено так выразиться. Это должно быть приятно, мистер Джарвис, быть отцом красивой дочери…

— Ну… с первого взгляда вы не назовете ее красивой, — заметил мистер Джарвис. — Правда, первый взгляд бывает ошибочным, что делать… Но у нее есть то, что я назову «обаянием».

— А! — неопределенно произнес Чик.

— И обаяние лучше, чем красота.

— Уверен в этом, сэр, — вежливо согласился Чик. — Ведь большинство красивых людей вместе с тем и обаятельны, не правда ли?

— Что нужно для нашей страны, — рассуждал мистер Джарвис, — так это союзы между сильными и здоровыми дочерьми народа и сыновьями гордой, но истощенной аристократии!

— Вы совершенно правы, — согласился Чик серьезно. — Я сам скорее демократ, мистер Джарвис, и в глубине души никогда не признавал аристократию, за исключением аристократии ума и таланта. Я часто думал, когда бывал в сельской местности: как жалко, что все эти прекрасные девушки обречены на жизнь в маленьких деревушках, не имея возможности…

— Я говорю вовсе не о прекрасных девушках, живущих в деревне, — перебил его Джарвис. — Я говорю о моей дочери!

Чик вежливо улыбнулся.

— Ваша шутка, мистер Джарвис, напомнила мне снова о том, что я взял с собой все те схемы и проспекты, с которыми вы желали познакомиться. Мистер Лейзер полагает, что форма «А» полиса, только что выпущенного обществом «Лондон — Нью–Йорк — Париж», как раз подходит для вашего случая.

— Я не желаю говорить о страховании. Меня интересует обсуждение вопроса о браках между аристократией и тем, кого я назову богатым, очень богатым, — сказал он с ударением, — средним классом. Я намерен дать двести тысяч фунтов тому молодому джентльмену, который женится на моей дочери. Как вы это находите?

— Я думаю, что вы очень великодушны, — заметил Чик убежденно. — Это чрезвычайно щедрый дар! Но вы, конечно, хорошо знаете своего зятя. Я убежден, что вы бы не стали рисковать, давая все эти деньги в руки какого–нибудь расточителя. Мне бы хотелось с ним познакомиться.

— Я надеюсь, что вам представится случаи, — недовольно проворчал Джарвис, когда автомобиль остановился у ворот замка.

Он провел гостя в большую, отделанную дубом, приемную. Сидевшая там девушка встала и побежала вприпрыжку им навстречу.

Чик посмотрел на нее с любопытством. «Вероятно, друг семьи», подумал он и отметил, что кричаще изумрудное платье мало подходило к ее слишком яркому гриму.

Не проронив ни слова, она улыбнулась сначала Чику, потом отцу.

— Иностранка! — подумал Чик.

— Вот моя дочь, лорд Пальборо! — провозгласил мистер Джарвис, вспомнив теперь его титул. Чик растерялся от неожиданности.

— Ваша… ваша дочь? — пробормотал он.

— Это Минни. Минни, надеюсь, что ты постараешься сделать визит лорда Пальборо приятным для него.

— Ну, конечно, папа! — с готовностью ответила она.

Пока трое слуг эскортировали маленькую сумку Чика в его комнату, Минни с детской доверчивостью взяла его под руку и повела через зал с колоннами, напоминавший ему кулуары палаты лордов, в гостиную. Там было до шестисот различных предметов, включая ярко–красные подушки на розовом диване.

Обед был таким, что он вспоминал его всю жизнь.

Мистер Джарвис принадлежал к тому типу хозяев, которые уверены, что гостеприимство заключается в усиленном наполнении желудка гостя.

— Теперь, лорд Пальборо, вы должны съесть еще кусочек фазана, я настаиваю! О, лорд Пальборо ничего не ест! Джон, подай лорду Пальборо еще телятины!

Чик добросовестно старался опорожнять свою тарелку, но всякий раз, когда ему это удавалось, перед ним возникало какое–нибудь новое блюдо. Он несколько неуверенно поднялся из–за стола, чувствуя себя наподобие чудовищных фигур, которые рекламируют достоинства пневматических шин.

— Теперь, мой мальчик, идите покурить на террасу.

— Благодарю вас, я не курю, — ответил Чик.

— Хорошо, тогда идите пить кофе на террасу!

Чик, несколько удивленный такой настойчивостью, спросил:

— А разве там не холодно?

Но оказалось, что та часть террасы, куда его приглашали, застеклена и отапливается.

— Вы идете, сэр? — спросил Чик.

— Я должен ненадолго отлучиться, — загадочно обронил Джарвис. — Бегите же, мой молодой друг!

Но Чик не был способен бежать куда бы то ни было. Он проковылял в этот уютный уголок на террасе и со вздохом облегчения опустился в огромное кресло. Терраса была пуста, но вдруг откуда ни возьмись появилась Минни Джарвис и водворилась на ручке его кресла. Чик вскочил.

— О, не вставайте, пожалуйста, лорд Пальборо! — воскликнула она игриво. — Мне очень, очень удобно!

— Позвольте предложить вам стул.

Но Минни продолжала проявлять свое «обаяние».

— Вы очень скверный мальчик, — пропела она. — Садитесь на свое место.

Чик из вежливости подчинился. Но когда ее рука небрежно опустилась на его плечо, он поморщился. Когда он почувствовал всю тяжесть этой милой ручки, то вздрогнул.

— Какой вы смешной! — воскликнула она. — Почему вы не сидите спокойно?

— Может быть, вы бы предпочли, чтобы я подал вам этот стул? — спросил Чик, озираясь в надежде, что, может быть, придет мать или отец этой леди и облегчит его трудное положение. Но мать леди раскладывала пасьянс в гостиной, а отец леди находился в библиотеке, предаваясь своим надеждам.

Чик старался начать разговор на испытанную тему о страховании. Он был несколько обеспокоен тем, что до сих пор еще не имел возможности обсудить форму «А» с ее отцом, и теперь старался заинтересовать дочь превосходными достоинствами этого полиса.

— Не будьте глупеньким, глупеньким, глупеньким! — выкрикивала Минни, дергая его за ухо. — Я не собираюсь еще выходить замуж! И не думаю об этом!

— Я полагал, что вы помолвлены, мисс Джарвис.

— Еще нет, — ответила она жеманно. — Настоящий жених еще не пришел, а если лорд пришел, он еще меня не просил…

— Разве он лорд? — спросил заинтригованный Чик.

— Я думаю, что вы глупенький мальчик, — заметила мисс Джарвис. — Но, может быть, вы так богаты, что вам не нужно двухсот тысяч фунтов?

— Мне? — удивился Чик. — Никто мне не собирается давать двести тысяч фунтов…

И вдруг ему открылся весь комический ужас его положения. Он вскочил с места, бледный от негодования.

— Я… я не хочу ни на ком жениться, — почти закричал он, — ни за какие миллионы и миллионы фунтов! Я думаю, что это ужасная вещь — жениться из–за денег! Я бы не женился на самой прекрасной женщине в мире… из–за денег!

— Я вас и не спрашивала, — поморщилась Минни. — Я вас не просила вовсе, вы — самодовольный черт, вот вы кто! Такого человека стоит отравить! Приезжать сюда, важничать… без гроша в кармане… оскорблять девушку…

Она расплакалась и пошла искать утешения у своей мамы.

На следующее утро он нашел, что поданный ему чай имеет какой–то странный вкус. Ему живо припомнились все прочитанные им рассказы о женской мести. Чашка осталась недопитой.

Когда поезд отошел от станции, Чик испытал радость. Он знал, что предал интересы своего патрона, но даже это не так беспокоило его, как то, что чувствовал он себя как–то странно. В ушах звенело, в горле першило, во рту пересохло, его попеременно бросало то в жар, то в холод.

— Она меня отравила! — прошептал Чик, — как жаль, что я сам не застраховался!

Неделей позже дородный и очень сердитый джентльмен явился в контору мистера Лейзера и без предупреждения ворвался в комнату хозяина.

— О, мистер Джарвис, какая приятная неожиданность! — сказал мистер Лейзер.

— Приятная, черта с два! — прорычал Джарвис. — Этот ваш бездельник, лорд «как его звать», этот молодой негодяй…

Мистер Лейзер поднял брови.

— Я его не видел со времени возвращения… Вы, конечно, знаете…

— Знаю? Я знаю о нем больше, чем я хотел бы знать, Лейзер! — прервал его рассвирепевший магнат.

Челюсть у мистера Лейзера невольно отвисла. Видение пятипроцентных комиссионных померкло в туманной дали.

— Разве он не дал ей своего слова? — спросил он с пафосом романтика.

— Какое слово! — рявкнул его гость. — Моя дочь больна! Где он теперь?

Мистер Лейзер покачал головой.

— Маркиз заболел. У него корь, — ответил он.

Мистер Джарвис в ужасе отшатнулся и застонал.

— Так вот где она подцепила ее!

Глава 5.

ЧИК В РОЛИ ЛАКЕЯ

Гвенда Мейнард свернула в парк. Уже первое дыхание весны оживило унылые аллеи, уже трава выбивалась на лужайках, но не это влекло ее к прелестям Гайд–парка в холодный мартовский день. Она размышляла…

Ее жизнь не была легкой. Она несла на себе ответственность сразу за двух младенцев. Мать первого прислала ей отчаянную телеграмму из Нью–Йорка, умоляла найти какой–нибудь способ отправить этого маленького джентльмена в Америку. Гвенда нашла няню, возвращавшуюся на «Аквитании» в Соединенные Штаны, и Сэмюэль уже собирался в далекий путь.

У второго не было матери, которая бы руководила им, — и именно Гвенда (втайне довольная этим) несла ответственность за него, так как Фортуна безбожно подшутила над этим юным клерком, наделив его громким титулом и ничем иным.

Гвенда смотрела в будущее без иллюзии. Пять лет, проведенных ею на сцене, начиная от маленьких провинциальных трупп и кончая «блестящим обществом» театра Вест–Энда, сильно пошатнули веру в людей, закалили и выработали в ней трезвый взгляд на жизнь. Она хотела уберечь Чика от превратностей судьбы, которые когда–то оставили глубокие шрамы в ее душе.

Чик никогда не расспрашивал ее ни о чем. Он принимал ее такой, какой она была, со всей ее таинственностью, со всем ее неведомым прошлым, и довольствовался тем, что она позволяла ему обожать ее и преклоняться перед нею. Любовь к ней была частью его жизни, и Гвенда понимала это.

Она взглянула на свои маленькие часики. Было три, и через полчаса должна была состояться назначенная ею встреча. Она поторопилась выйти из парка и направилась к мосту Рыцарей.

Лакей отворил ей дверь и провел в большой кабинет, пропахший табаком и украшенный охотничьими трофеями. Гвенда едва успела оглядеться вокруг, как вошел Мансар.

Он улыбался приветливо и добродушно.

— Угодно ли вам беседовать здесь или вы предпочтете пройти в гостиную? Моя сестра сейчас одевается…

— Здесь достаточно хорошо, лорд Мансар, — улыбнулась в ответ Гвенда. — Надеюсь, вы не сердитесь за мой вчерашний звонок. Я не нарушила ваших планов на сегодняшний день?

— Пустяки! — пылко заверил граф, хотя это было неправдой, так как он пропустил собрание общества охотников. — Вы хотите говорить о нашем молодом друге — маркизе Пальборо?

Гвенда утвердительно кивнула.

— Он мне понравился, — заметил он сдержанно.

— Я не очень много знаю об аристократии, — продолжала она, — но чувствую, что Чик имеет некоторые обязанности по отношению к вашему классу. Я не боюсь, что он попадет в дурное общество, потому что его природная честность удержит его от всего сомнительного, хотя, конечно, будут попытки его эксплуатировать. Мистер Лейзер, его патрон, уже делает это в известной степени. Пожалуйста, лорд Мансар, не могли бы вы указать путь, идя по которому, Чик мог бы занять подобающее ему место в обществе?

Мансар почесал переносицу и нахмурился. Он не привык создавать проблемы, а тем более их разрешать.

— Да, это проблема, — произнес он наконец. — Пока я не могу себе представить, каким путем Пальборо мог бы делать карьеру. Он не может поступить на государственную службу, так как он к этому недостаточно подготовлен, да и, кроме того, служба не очень хорошо оплачивается…

Мансар глубокомысленно посмотрел на Гвенду.

— Он мог бы выгодно жениться, — заметил он и тотчас подумал, не допустил ли бестактность. Но Гвенда только кивнула головой.

— Я думала об этом, — заметила она спокойно.

Благородный лорд снова погрузился в раздумья.

— Нет ли у вас какой–нибудь идеи? — спросил он наконец. — Потому что, по правде говоря, мне ничего не приходит в голову…

— Единственная идея, которая у меня возникла, — нерешительно сказала она, — что вы бы могли помочь ему… выйти в свет.

— Выйти в свет? — повторил Мансар в недоумении.

— Вы ведь могли бы помочь ему встретиться с нужными людьми, — с отчаянием в голосе проговорила Гвенда.

— О, я понял! — Взгляд Мансара сразу просветлел, и самая широкая улыбка расплылась по его румяному лицу. — Я это устрою с величайшим удовольствием, миссис Мейнард! Теперь ясно, что я могу сделать… Так… Я достану ему приглашение, ну, скажем, на танцевальный вечер! Вы знаете миссис Кренли?

— Боюсь, что нет, — засмеялась Гвенда.

— Я думал, что все ее знают, — изумился лорд Мансар. — В ее доме бывают все лондонские знаменитости. Я добьюсь от нее, чтобы она послала приглашение лорду Пальборо! Я не знаю, что хорошего эти люди могут для него сделать, — прибавил он с грустью. — Мне они отнюдь не были полезны. Но будьте уверены, миссис Мейнард, я сделаю все, что могу… Его светлость не ваш родственник, я полагаю?

— Нет, — просто ответила Гвенда. — Смею думать, что вам не совсем понятно мое участие в этом деле. Чик и я познакомились только потому, что жили в одном пансионе. Здесь нет никакого родства, настоящего или будущего, — закончила она с ударением на последнем слове.

Джордж Кренли был сыном обедневшего пэра и братом двух других пэров, отнюдь не более богатых. Он женился на девушке из весьма аристократической семьи, которая не принесла своему мужу ничего иного, кроме огромного гардероба, репутации лучшего игрока в бридж во всем Лондоне и весьма обширного круга знакомств. Вскоре супруги Кренли становятся признанными законодателями самого изысканного общества в столице. Они занимают великолепный дом на Бикли–сквер, устраивают роскошные приемы, содержат загородную виллу в Сомерсете, — все это, по–видимому, на те шестьсот фунтов в год, которые Кренли получал от имения своей матери…

Утром, через два дня после беседы Гвенды с лордом Мансаром, в доме на Бикли–сквер произошла следующая сцена…

Миссис Кренли сидела в своем будуаре, куря папироску, и задумчиво глядела на письмо, лежавшее у нее на коленях. Она была миниатюрной женщиной лет тридцати и являлась некоторым контрастом своему дородному, простоватому мужу, который сидел с ее братом на низком диване и раскладывал карты.

— Вы знакомы с Пальборо? — спросила она, поднимая глаза от письма.

Грегори Бойн, очень похожий на сестру, но более цветущий, наморщил лоб.

— Пальборо? Кажется, я что–то припоминаю… Да это маркиз из мелочной лавки, не так ли? О нем много говорили в клубе.

— Он нищий, — проворчал Кренли, тасуя карты. — А почему ты спрашиваешь, Лю?

— Мансар хочет, чтобы я пригласила его на наш танцевальный вечер в пятницу.

Бойн презрительно скривил рот.

— Нам такого сорта люди здесь не нужны. Это какой–то проходимец! Ты станешь посмешищем всего Лондона, Лю!

Она искоса взглянула на него, держа письмо в руке.

— Его персона может заинтересовать наших гостей, — размышляла она. — А это может придать вечеру большой шарм. И, кроме того… если я напишу Мансару, что не могу пригласить этого юношу, я плохо представляю себе, какое объяснение ему дам. Это не обед, где все места заранее распределены. Одним больше, одним меньше — на танцевальном вечере не имеет никакого значения…

— Напиши ему коротко и ясно, что мы не желаем видеть этого оборванца, — бросил ее брат, и она рассмеялась.

— Придет ли тогда Мансар? — усмехнулась она.

Бойн повернулся и взглянул на нее в упор.

— Я об этом не подумал. От Мансара нам не следует отказываться.

— Он сам также не захочет отказаться от нас, — вмешался Кренли. — Ты хорошо сумела его обработать, Лю. — Губы миссис Кренли сложились в очаровательную гримаску.

— Я думаю! Сколько он проиграл в прошлый раз, Боб?

— Семь тысяч, — ответил ее муж. — Это пустяки для него. Если бы я знал, что он такой азартный, он бы потерял больше. Нет, будь я на твоем месте, Лю, я бы написал ему маленькую любезную записочку и предложил ему привести своего маркиза. В этот вечер хорошо бы прокрутить большое дело. Мансар стоит миллион, если он вообще чего–нибудь стоит…

Таким образом, вопрос был решен утвердительно.

Но Чик воспринял новость безо всякого воодушевления.

— Это будет очень полезно вам, Чик, — убеждала его Гвенда. — Вы сможете познакомиться там с людьми вашего круга.

Они завтракали, когда пришло письмо от лорда Мансара с вложением пригласительного билета от миссис Кремли для Чика.

— Я не любитель званых вечеров, — признался Чик, падая духом, — но если вы хотите, чтобы я пошел, — что делать, — я пойду! Когда там сбор?

— В десять, — ответила Гвенда, взглянув на пригласительный билет. Чик нахмурился.

— В десять вечера? — переспросил он с недоумением. — Очень поздно. — Он подумал. — Я бы предпочел прийти на полчаса раньше. Это было бы более прилично.

— Вы пойдете на полчаса позднее, — решительно заявила Гвенда. — Вы умеете танцевать, Чик?

К ее удивлению он ответил утвердительно.

— Наш инструктор всегда настаивал, чтобы мы тренировали ноги, — разъяснил он ей, словно извиняясь. — Умение танцевать весьма полезно для боксера.

— И вы по–настоящему танцевали с настоящими дамами? — весело поинтересовалась Гвенда.

— Конечно. Я никогда не разглядывал их… Разговаривал с двумя–тремя…

Гвенда продолжала смеяться.

— Вы самый забавный человек в мире, Чик! — сказала она. — А как обстоит дело с одеждой?

— С одеждой? — переспросил Чик. — Разве мне придется переодеваться для этого?

— Конечно! Есть у вас фрак?

Но Чик не обладал таким великолепием.

В тот же день отправились по магазинам, торгующим готовым платьем. Оказалось, для Чика удивительно легко было найти подходящий размер, и хотя танцевальный вечер начинался только в десять, Чик уже вполне был одет к шести и в течение трех часов просидел дома с таким выражением, как будто его ожидала казнь. А очутившись перед домом Кренли и увидев великолепных лакеев, толпу шикарных леди и весьма элегантных джентльменов возле ярко освещенного подъезда, у него появилось сильнейшее желание бежать.

Он побродил около дома по тротуару, прикидывая, как поступить. Его волнение немного улеглось, когда лорд Мансар, выскочивший из подъехавшего автомобиля, схватил его под руку и увлек в дом. Прежде чем успел что–либо сообразить, Чик очутился перед нарядной леди и пожимал ее руку, унизанную драгоценностями.

— Рада с вами познакомиться, лорд Пальборо, — пропела она слащаво. — Я так много слышала о вас.

Чик открыл было рот для маленькой речи, выражавшей его благодарность за приглашение, но вовремя заметил, что миссис Кренли уже отвернулась от него, приветствуя другого гостя.

Мансар снова взял его под руку и повел в большой зал, наполненный танцующими парами.

— Теперь, Пальборо, что вы намерены делать?

Щеки Мансара слегка порозовели после хорошего обеда.

— Я немного посижу, — пробормотал растерявшийся Чик, — и посмотрю на танцы. Как вы думаете, когда мне можно будет уйти?

Мансар рассмеялся.

— Мой друг, если вы убежите раньше, чем сделаете несколько полезных знакомств, я вам этого никогда не прощу. Пошли!

Он схватил Чика за руку и подвел его к джентльмену, протянувшему ему кончики пальцев: он был министром в одном из прежних кабинетов и настолько влиятельной особой, что почти не взглянул на Чика. Но Чик заметил, что у него было тонкое лицо с бесцветными глазами и сильно морщинистым лбом.

Затем таким же образом он был подведен к другому не менее важному джентльмену, имени которого он также, при всем старании, не смог уловить.

— А теперь, старина, — оживился лорд Мансар, — я вас покидаю. Я иду наверх играть! А вы играете?

Чик улыбнулся, тряхнул головой.

— Я пробовал играть одним пальцем… — начал он, но лорд Мансар рассмеялся и бросил его на произвол судьбы.

Чик немного побродил, затем, присев на свободный стул, с удовольствием рассматривал танцующие пары. Некоторые с любопытством поглядывали на одиноко сидящую фигуру, недоумевая, кто бы это мог быть и какова причина его появления на танцевальном вечере. Но даже те леди и джентльмены, которым он был представлен, не обращали на него внимания. Наконец ему надоело сидеть, и вслед за разгоряченными танцорами, время от времени покидавшими зал, он пошел в столовую, где лакей вручил ему бокал с золотистой жидкостью.

— Это пиво? — спросил он.

— Нет, сэр, шампанское, — ответил лакей. Чик отпил глоток, а когда лакей отвернулся, поставил бокал на край стола и с виноватым видом поспешил прочь.

Многие гости поднимались наверх. Сначала Чик не решался следовать за ними, полагая, что это привилегия близких друзей хозяев дома, но потом он собрался с духом и тоже отправился наверх.

В большой комнате около тридцати человек, мужчин и женщин, толпились вокруг зеленого стола, в центре которого находилась маленькая рулетка. Заинтересованный странной процедурой, он видел, как настоящие деньги, правда, не очень крупные, путешествовали по разнумерованным квадратам и двухцветным полям с непонятными надписями.

— Азартная игра! — прошептал изумленный Чик и боязливо оглянулся на дверь, из которой, как ему казалось, каждую минуту могла появиться полиция. Только впоследствии он узнал, что рулетка была одной из главных приманок дома Кренли.

Чик вышел на площадку лестницы, где было значительно прохладнее, чем в жарко натопленной комнате.

Он чувствовал себя очень одиноким и уже собрался заняться поисками шляпы и пальто, когда вдруг одна из дверей в глубине коридора открылась, и оттуда вышел высокий цветущий джентльмен. Осмотревшись, он кивнул головой Чику, и Чик послушно подошел к нему.

— Сходите к буфетчику, — приказал Грегори Бойн, — и принесите полдюжины «Помери». Скажите ему, что это для мистера Бойна. Живо!

— Хорошо, — согласился Чик и быстро спустился по лестнице в более радостном настроении, чем когда он поднимался наверх, так как, наконец–то, он нашел себе занятие.

— Шесть бутылок «Помери», сэр? Для мистера Бойна? Хорошо. Я сейчас пошлю официанта.

— Не беспокойтесь, — ответил Чик. — Я отнесу их сам.

Буфетчик посмотрел на него и многозначительно улыбнулся.

— Хорошо, сэр, — согласился он.

И Чик снова поднялся по лестнице, держа с двух сторон подмышками по три больших бутылки.

Он постучал в дверь, услышал, как повернулся ключ, — и на пороге появился Бойн.

— Войдите, — разрешил он. — Вам лучше остаться здесь и открывать эти бутылки.

Комната была сравнительно небольшой. Под серебряной люстрой стоял круглый зеленый стол, за которым сидели пятеро. Мистер Бойн, вернувшись к столу, был шестым по счету в этой маленькой компании.

— Теперь откройте бутылку. Скорее! — приказал Бойн вполголоса. — И потрудитесь проследить, чтобы бокал вон того джентльмена не пустовал.

Чик взглянул в сторону «вон того джентльмена», который сидел вполоборота к нему, и в нем узнал Мансара.

— И вот еще что, официант… — продолжал Бойн тем же тоном.

— Да? — переспросил Чик.

— Потрудитесь меня не прерывать! — отрезал Бойн. — Мистеру Кренли и мне наливайте только оттуда. — Он указал на большую бутыль, стоявшую отдельно сбоку. — Это имбирное пиво. Вы понимаете?

— Простите, — начал Чик, догадываясь, что его принимают за одного из лакеев, нанятых для этого вечера, — я бы хотел сказать…

— Я знаю, что бы вы хотели сказать! Да, вы получите добавочные чаевые. Теперь же все, что вам нужно делать — это держать язык за зубами и наполнять этот бокал!

— Да, сэр, — ответил Чик в замешательстве.

Почувствовав, в каком щекотливом положении он очутился, ему захотелось как–нибудь привлечь внимание лорда Мансара, чтобы тот выручил его. Но лорд был слишком поглощен игрой.

Легкий румянец на его щеках стал теперь багрово–красным, голос стал густым и низким, движения слегка развинченными… Чик наполнил бокал графа и, стоя за его спиной, наблюдал за ним и его партнерами.

Они вели игру, которая называется «железная дорога». Наблюдения за игрой в течение получаса привели Чика к некоторым интересным открытиям. Первое из них (и наиболее очевидное) заключалось в том, что лорд Мансар все время сильно проигрывал; второе — что он больше всего проигрывал, когда держал банк; и, наконец, третье открытие заключалось в том, что, когда лорд Мансар закладывал банк, карты тасовались и вручались ему или мистером Кренли, или мистером Бойном.

Игра велась все время одной колодой карт, и Чик заметил, что лорд Мансар поднял девятку треф (принесшую ему несчастье), он оставил на ее глянцевой поверхности темный отпечаток своего пальца (наливая бокал Мансара, Чик пролил немного вина мимо). Когда до него снова дошла очередь держать банк, по странному совпадению, карта, которую он перевернул, оказалась снова девяткой треф — но на этот раз она была совершенно чистой!

Чик затаил дыхание.

— Мне чертовски не везет! — воскликнул Мансар с деланным смешком, ставя свою подпись под распиской на полторы тысячи фунтов. — Сколько я проиграл, Бойн?

— О, не так много! — беспечно заверил Бойн, присоединяя бумажку к остальным распискам графа. — Мы подсчитаем, когда кончим игру.

— Все–таки, сколько я проиграл? — твердил Мансар с пьяным упорством.

— Пустяки! — добродушно отозвался Кренли. — Я тоже сегодня в проигрыше, Мансар. У тебя ведь много моих расписок, не правда ли, Грегори?

Мистер Бойн охотно подтвердил это, и игра продолжалась.

Чик так углубился в свои наблюдения, что Бойн даже толкнул его, напоминая, что бокал Мансара пуст.

— На сегодня — все! — Покачиваясь, Мансар встал из–за стола, засунув руку в боковой карман и вынул чековую книжку. — Сколько всего?

— Двадцать семь тысяч фунтов, — подсчитал Бойн его расписки на листках бумаги.

Мансар воззрился на него в крайнем изумлении.

— Двадцать семь тысяч фунтов, — бесстрастно повторил Бойн. — Вам крупно не повезло, старина, — добавил он сочувственно.

Удар наполовину отрезвил графа. Он перевел взгляд на другого партнера, сел за стол, вынул ручку и размашисто выписал чек.

— Благодарю вас, — сказал Бойн.

Но прежде чем его рука прикоснулась к чеку, кто–то опередил его. Бойн обернулся, раскрыв рот от изумления, и увидел, как мнимый официант спокойно разрывал чек на части. Мансар тоже увидел это и сразу узнал Чика.

— Что за черт?.. Пальборо?.. — пробормотал он. — Что вы делаете?

— Я рву ваш чек, — пояснил лорд Пальборо с улыбкой.

— Но, мой дорогой, это возмутительно! Вы не должны…

— Я разорвал ваш чек, лорд Мансар, потому что вас надули.

— О, сильно сказано!.. — В голосе Бойна был сарказм, — но я не думаю, что какой–то молодой олух…

— Помолчите! — отрезал Мансар. — Что вы имеете в виду, Пальборо?

— Я ничего не смыслю в картах, — начал Чик, — но вы уверены, что в игре была одна колода карт. На самом же деле в игре их было четырнадцать!

— Четырнадцать?!

— И каждый раз, когда наступала ваша очередь быть банкометом, — кажется, так это называют? — этот человек, — Чик указал на Бойна, — подменивал карты. Он вынимал новую колоду из кармана и передавал старую тому человеку справа. Я могу побиться об заклад, что у него есть еще несколько колод в кармане!

Наступила мертвая тишина, которую нарушил Бойн.

— Вы, конечно, не верите… — начал он.

— Позвольте мне осмотреть ваши карманы, — сказал Мансар.

— Вы отдаете себе отчет, что вы требуете? — раздраженно произнес Кренли. Двое других партнеров хранили молчание, и Чик подумал, что они вполне могли быть только статистами в игре а, вероятно, и сообщниками Бойна.

— Я знаю, что я требую, — спокойно ответил Мансар. — Лорд Пальборо высказал обвинение, которое вам очень легко опровергнуть.

— И вы серьезно полагаете, что я стану выворачивать карманы? — возмутился Бойн.

— Именно этого я и жду. — Хладнокровие вернулось к Мансару. — Если же лорд Пальборо ошибся, я выдам вам чек на всю проигранную сумму и любое удовлетворение, которое допускается в случаях тяжкого оскорбления джентльмена.

— Если вы ожидаете, что я позволю вам обыскать меня, вы глубоко ошибаетесь, — бушевал Бойн.

— Снимите фрак! — попросил Чик.

Бойн взглянул в его сторону, а затем с яростным ревом бросился на него. Он был на целую голову выше и почти вдвое тяжелее своего противника. Но Чик был чемпионом по боксу в легком весе. Он сделал несколько танцующих боковых движений и выбросил обе руки вперед, навстречу противнику. Бойн сжал кулаки, но, прежде чем он успел прийти в себя, Чик нокаутировал его левой. Бойн рухнул с грохотом, потрясшим всю комнату. Чик нагнулся над ним и на глазах у всех, как какой–нибудь фокусник, вынимающий разные предметы из якобы пустого ящика, стал вытаскивать из его многочисленных карманов колоды, пачку за пачкой, аккуратно стянутые резинками.

В этот вечер Чик покидал этот дом вместе с Мансаром, и миссис Кренли провожала их до самой входной двери.

— Вы поступили безжалостно с моим братом, лорд Мансар, — процедила она, понизив голос, чтобы поджидавший шофер Мансара не мог услышать, — а что касается этого проходимца, которого вы привели с собой…

— Миссис Кренли… — в голосе лорда звенел металл, — одного слова этого «проходимца» отныне будет достаточно, чтобы навсегда изгнать вас из любого порядочного общества!

Миссис Кренли вернулась в дом с мученическим выражением скорби на лице. В это же время наверху, на лице мистера Бойна, которому его сообщники оказывали первою помощь, тоже застыла мука, но гораздо более предметная.

Глава 6.

НАЧАЛО КАРЬЕРЫ

По воскресеньям Чик стирал носовые платки и пришивал пуговицы к своим рубашкам, предаваясь при этом невеселым размышлениям. Он осознавал, что «маркиз — клерк страхового агентства» было чудовищным понятием, чем–то вроде социального уродства, и это в немалой степени осложняло его жизнь. Притом он чувствовал, что своим бездействием огорчает Гвенду, которая так старалась поставить его на ноги.

В дверь постучали.

Чик поспешно выплеснул из таза, швырнул носовые платки под кровать, кое–как вытер руки и открыл дверь.

— Почему вы всегда в воскресенье утром запираетесь? — спросила Гвенда. Ее взгляд остановился на рубашке и на иголке с ниткой, воткнутой в подушку.

— Чик, вы пришивали пуговицы! — воскликнула она укоризненно. — Вы же знаете, что миссис Фиббс и я всегда готовы прийти вам на помощь!

— Я очень сожалею, Гвенда, но пуговица так неожиданно отскочила, и я не хотел беспокоить…

Но Гвенда прервала его объяснения.

— Вас хотят видеть… — начала она многозначительно.

— Видеть меня? — удивился Чик.

— Лорд Мансар. Где ваш пиджак, Чик? А что это вы сделали со своими руками?

Она заметила носовые платки под кроватью и покачала головой.

— Чик, вы неисправимы! Не могу же я сказать лорду Мансару, что вы не можете его видеть, потому что заняты стиркой? Вытрите как следует руки и причешитесь!

Маркиз Пальборо все ее распоряжения исполнил в точности.

— Весьма сожалею, что давно не видел вас, — заметил лорд Мансар, здороваясь, — но дело в том, что мне было так стыдно за самого себя, что я, при всем желании, не мог решиться вас увидеть. Кроме того, опять–таки к моему стыду, до вчерашнего дня я не знал вашего адреса.

— Чик в восторге от танцевального вечера, лорд Мансар, — оживилась Гвенда. — И очень мило со стороны миссис Кренли…

— О, чрезвычайно мило! — процедил сквозь зубы Мансар и рассказал ей всю историю того вечера, ничуть не преуменьшая своего собственного безрассудства.

— Как видите, миссис Мейнард, — усмехнулся он, — вхождение Пальборо в высшее общество ознаменовалось не особенно удачными знакомствами.

— Чик! — воскликнула Гвенда. — Почему вы мне ничего не сказали?

Чик был красен, как рак, и выглядел очень несчастным.

— Теперь к делу. Миссис Мейнард, — он бросил на нее веселый взгляд, — я не забыл вашу просьбу в отношения Пальборо…

Чик удивленно взглянул на Гвенду.

— Да, Чик, — ответила она спокойно. — Я просила лорда Мансара помочь вам: вы не можете так дальше существовать.

Чик уже сам пришел к этому выводу.

— Вчера мне пришла в голову одна идея, — продолжал Мансар. — Я завтракал с сэром Джоном Вельсоном, который состоит одним из секретарей Министерства Иностранных Дел. И я подумал, что смогу найти вам подходящее дело, Пальборо… или Чик, так, кажется, вы его зовете? — Он улыбнулся Гвенде. — Ладно, я буду вас также называть Чиком, и, клянусь Юпитером, вы самый знатный цыпленок, какого мне доводилось видеть!

Лорд Мансар пришел в восторг от собственной шутки и расхохотался. Потом, придя в себя, он продолжил:

— Правда, есть одно маленькое препятствие, то есть мне так кажется, для того, чтобы служить дипломатическим курьером. Замечу, что дипкурьер — это, в некотором роде, посланец королевы…

Чик слегка нахмурился.

— Не правда ли, Чик, это было бы великолепно? — воскликнула Гвенда, просияв.

Чик глубокомысленно почесал переносицу.

— Жалованье около четырехсот фунтов в год, разъезды и прелестные времяпрепровождения, — продолжал Мансар. — Но… — здесь я подхожу к очень существенному моменту: вам нужно говорить по–французски и знать хоть немного какой–нибудь другой язык…

Надежды Гвенды сразу угасли.

— Конечно, вы можете выучиться, но это отнимет у вас несколько месяцев… — начал Мансар.

— Я могу говорить по–французски, — заявил Чик.

Гвенда воззрилась на него в изумлении.

— И немного по–испански, — добавил он почти виновато.

— И где вы приобрели все эти познания? — спросила Гвенда.

— В школе, — ответил Чик просто, как будто этим все объяснялось.

На следующее утро Чик предупредил своего патрона, что он не сможет прийти на службу, и мистер Лейзер, заманивший к себе несколько предполагаемых клиентов под предлогом, что они увидят маркиза–клерка, был на этот раз весьма недоволен его отсутствием.

Утро прошло в хлопотах. Он примерял множество готовой одежды, стоял перед зеркалом в цилиндре, выбирал себе перчатки, которые очень стесняли его руки, и сражался с воротничками, угрожавшими его задушить.

Облаченный в свою новую униформу, которая с непривычки угнетала его, в вестибюле министерства он встретился с лордом Мансаром и немного успокоился, увидев, что тот был в таком же странном, хотя и не столь новом одеянии: смокинге, цилиндре и перчатках.

— Я уверен, что Вельс вам понравится, — обронил Мансар небрежно. — Он презабавный старый черт и совсем неплохого качества! Пожалуй, он самая важная персона в министерстве…

— А чем он занимается? — поинтересовался Чик.

Мансар был обескуражен.

— Право, не знаю. Чем тут занимается каждый из этих чудаков? Они сидят, роются в бумагах, выдумывают всякие вещи, ну… и… ведут иностранную политику.

— А мне не придется делать что–нибудь в этом роде? — спросил Чик, встревоженный не на шутку.

— Не думаю, — сухо ответил Мансар.

Через несколько минут их ввели в кабинет Вельсона с огромным мраморным камином и исполинских размеров столом. Хозяин кабинета взглянул на них поверх золотых очков.

— Хэлло, Мансар! Присядьте. А это — ваш друг лорд Пальборо?

Чик протянул над столом свою руку в перчатке, — ему казалось, что это вовсе не его рука, — торжественно потряс руку помощника статс–секретаря.

Сэр Джон окинул его долгим проницательным взглядом. Затем, достав огромную анкету из огромного ящика, приступил к ее заполнению.

Перо сэра Джона остановилось перед графой «школьное образование».

— Итон? — спросил он, взглянув поверх очков.

— Да, благодарю вас, сэр, — ответил Чик, растроганный его вниманием. — Я уже позавтракал.

— Сэр Джон желает знать, где вы получили образование, — негромко объяснил ему Мансар, пряча улыбку. Чик назвал школу, которая была совершенно незнакома помощнику статс–секретаря.

— Это не очень высокий пост. Ваша светлость, конечно, понимает? И не постоянное место, — сказал сэр Джон, откинувшись на спинку кресла и снимая очки, что было лучшим средством разглядеть кандидата в дипломатические курьеры. — Но будет небесполезно отметить тот факт, что ваша служба чрезвычайно важна!

Он выдвинул ящик стола и достал оттуда миниатюрную книжечку.

— Здесь вы найдете некоторые инструкции, с которыми вам нужно ознакомиться. А теперь, сэр, я не думаю, чтобы нам понадобились ваши услуги в течение ближайшей недели. Думаю, вам лучше всего приступить к исполнению своих обязанностей в пятницу.

Он позвонил. Вошел секретарь.

— Проводите лорда Пальборо в бывший кабинет майора Стивенса.

Так Чик вступил на дипломатическое поприще.

Эта новость была тяжелым ударом для мистера Лейзера.

— Мне очень жаль, очень жаль, Пальборо. После всех этих долгих лет совместной деятельности потерять вас кажется мне почти трагедией. Министерство Иностранных Дел, так вы сказали?

— Да, сэр.

— Гм! — мистер Лейзер задумался. — Теперь вы будете сталкиваться с очень влиятельными и высокими людьми, Пальборо, с первоклассными «жизнями», Пальборо! Никогда не забывайте, что половина комиссионных всегда ожидает вас здесь за каждый страховой полис!

Он выплатил Чику жалованье до конца недели и хотел выдать маленькую премию в счет будущих дел, но Чик не захотел и слышать об этом.

Маркиз Пальборо со вздохом облегчения покинул контору мистера Лейзера, вскочил в попутный омнибус и поехал домой сообщить все свои новости Гвенде.

— Теперь Чик, ваша судьба в ваших руках, — обрадовалась она, выслушав его рассказ. — Это замечательно! Новые знакомства, путешествия, новые страны…

Радостно улыбаясь, она потрепала его по щеке. Чик взял ее руку и быстро прижал к своим губам.

— Больше не делайте этого, Чик! — она отняла руку и покраснела.

Он поглядел на нее с изумлением.

— Мне очень жаль, — пробормотал он, тоже краснея. — Я… я не думал ничего дурного, Гвенда…

— Конечно, нет, Чик… — Ее губы дрожали. — Это было глупо с моей стороны. Не хотите ли еще чаю?

Но Чик не мог успокоиться.

— Вы знаете, как я вас люблю, Гвенда, — просто сказал он. — Только моя любовь к вам заставила меня это сделать…

— Я понимаю, Чик, — ответила она, ласково глядя на него. — Вы любите меня как свою сестру.

Чик взъерошил волосы.

— Может быть и так, — вздохнул он, но в голосе его слышалось сомнение. — У меня никогда не было собственной сестры, и мне не с кем сравнивать… Я также люблю маленьких детей, но это совсем другое дело… Гвенда, — решился он вдруг, — где ваш муж?

От неожиданности Гвенда выронила чашку.

— Мой муж? — прошептала она. — Почему… почему вы спрашиваете?

— Если бы я знал сам! — воскликнул Чик. — Я много думал об этом в последнее время и просыпался ночью с неприятным чувством, что однажды он появится и заберет вас с собой!

— Пусть это вас не беспокоит, — медленно произнесла она после долгого молчания. — И не будем больше говорить об этом.

Неделя новой службы для маркиза Пальборо выдалась не очень утомительной. Его обязанности пока ограничивались расписыванием в журнале посещений и привыканием к своему небольшому уютному кабинету, принадлежавшему его предшественнику, все убранство которого состояло из стола, стула, каменной решетки, щипцов, кочерги и угольного ящика. Это была отличная, спокойная комната для занятий иностранными делами, и Чик вскоре нашел, что в ней особенно удобно преодолевать трудности испанской грамматики.

Однажды днем Гвенда случайно встретила Мансара на Бонд–стрит.

— Как успехи нашего Чика?

— Как раз тот же вопрос я хотела вам задать, — улыбнулась Гвенда.

— Надеюсь, что он пойдет вгору, — ответил граф. — Я говорил вчера с сэром Вельсоном.

— И что же он думает?

Мансар был в нерешительности.

— Откровенно говоря, он считает Чика немного… моложавым.

— То есть, проще сказать, дурачком, — с усмешкой уточнила Гвенда. — Это ошибка, граф: в нем нет ровно ничего дурацкого…

— Правда, он не очень гибок… — начал Мансар, но она решительно тряхнула головой.

— И в этом вы тоже ошибаетесь, лорд Мансар! В нем так много гибкости и даже проницательности, что я иногда поражаюсь. Вы никогда не можете знать, что у него на уме. Я видела, как он заставлял нашу экономку, миссис Фиббс, делать то, что ей вовсе не хотелось. Тогда я подумала, что это его простота трогает ее. Теперь я этого не думаю…

Гвенда спешила домой, Мансар предложил подвезти ее.

— Я видел Чика в министерстве, — заметил Мансар, когда они ехали вдоль Пикадилли. — Он шел с громадным кожаным портфелем под мышкой, торжественный, как филин, и выглядел так, как будто ему вверены все тайны нашего кабинета министров.

Гвенда расхохоталась.

— В его портфеле не было ничего важного, кроме двух учебников испанского, — улыбнулась она. — Чик решился купить этот портфель как нечто среднее между чемоданом и школьным ранцем!

В тот же вечер Чика неожиданно вызвали в кабинет сэра Вельсона — как раз в тот момент, когда он сложил свои учебники и листки с заметками, собираясь уходить.

Сэр Джон также собрался домой.

— Как дела, лорд Пальборо? — поинтересовался он.

— Очень хорошо, сэр, — почтительно ответил Чик.

— Изучаете тонкое искусство дипломатии, я надеюсь? — Сэр Джон был в отличном настроении. — Прекрасно, молодой человек! Все искусство дипломатии может выразиться в одной фразе: «Всегда давайте вашему противнику почувствовать, что он получает от вас больше, чем вы хотели бы ему дать! В этом начало и конец дипломатии! Кстати, Пальборо, я хочу, чтобы вы задержались здесь сегодня до восьми: министру может понадобиться отправить в Париж некоторые важные документы.

Чик почувствовал волнение. Тот факт, что он не снаряжен в дорогу, сам по себе не беспокоил его (впоследствии он научился держать наготове в своей комнате уложенный чемодан). Но ведь это была его первая проба на дипломатическом поприще!

Однако в этот вечер министр решил, что отправка документов в Париж могла подождать до утра, и Чик, немного разочарованный, был отпущен домой около восьми.

Глава 7.

ДИПЛОМАТИЧЕСКИЙ ВОЯЖ

Маркиз Пальборо не был особенно усердным читателем газет, за исключением колонок о спорте вообще и о боксе в частности.

В этот раз он развернул «Таймс» и в глаза ему бросилась кричаще набранная сенсация:

«Инспектор полицииФуллер предъявляет обвинение ряду высокопоставленных персон! Они подозреваются в участии в международной афере с миллионами фальшивых французских и бельгийских франков!

Главная квартира фальшивомонетчиков в Брюсселе, и полиция уже направила в Министерство Иностранных Дел ряд подлинных документов, разоблачающих международную сеть валютчиков. Имена главарей составляют важнейшее из разоблачений, сделанных инспектором Фуллером».

— Ого! — воскликнул Чик. — Любопытно бы узнать, кто они!

Он уже научился отождествлять себя с Министерством Иностранных Дел, и тот факт, что обличительные документы связаны именно с его министерством, заинтересовал Чика. Он не подозревал, какое продолжение вскоре за этим последует…

Линфельд подозвал официанта.

— Филипп, для меня ничего нет?

— Я посмотрю, господин Линфельд.

Через несколько минут он вернулся с бланком в руке.

— Я так и думал, — сказал Линфельд сидящему рядом человеку, когда официант удалился. — Я дал адрес Фортелло, чтобы он немедленно связался со мной. — Он пробежал телеграмму, текст которой гласил:

«Все документы будут отправлены министру сегодня или завтра».

— Фортелло молодец, — заметил он. — Я полностью согласен с вами, Билле, — таких партнеров надо поощрять! А Генри — негодяй и дурак!

Когда ночью в своем роскошном номере Линфельд прочел еще одну срочную телеграмму, он поспешно оделся и направился в не менее роскошные апартаменты Билле.

Билле не сразу открыл дверь и предстал перед ним с револьвером в руке.

— Вынужденная предосторожность, — объяснил он, закрывая дверь на замок и пряча револьвер под подушку. — Что случилось?

— Прочитайте.

Билле протер заспанные глаза и стал читать:

«Дипломатический курьер, маркиз Пальборо, выезжает завтра днем в Брюссель».

— Маркиз Пальборо? — задумчиво проговорил Билле. — Очевидно, английское правительство придает этим бумагам особенно важное значение, если посылает аристократа…

Они взглянули друг на друга.

— Кто он?

Линфельд пожал плечами.

— Он аристократ, а английская аристократия отличается от нашей, Жюль. Впрочем, пока мы в безопасности.

Он уселся в большое кресло и надолго задумался.

— Стоит рискнуть, — заметил он наконец.

— Что такое? — нетерпеливо спросил Билле. — Мне кажется, что наш путь предрешен, мой дорогой Линфельд. Утром есть поезд в Кельн, а из Кельна легко пробраться в Швейцарию. Необходимо, чтобы вы пожертвовали своей бородой, хотя мне очень больно касаться этого вопроса.

Линфельд поднялся.

— Утром есть еще поезд в Остенде, — добавил он многозначительно, — и там мы имеем шесть испытанных друзей, которые так же, как и мы, не намерены проводить остаток своих дней за решеткой. Поверьте мне, Жюль, то, что вы говорите о моей бороде и Швейцарии — пустяки. Нас можно уличить лишь в том случае, если мои личные письма, адресованные Генри, будут в руках правительства.

Они обменялись долгим взглядом.

— Отлично, — произнес Билле, подумав. — Можете рассчитывать на меня.

На бортах теплохода, следовавшего из Саутгемптона в Остенде, поднялись Чик и «сопровождающие его лица». Чик, гордый своим первым дипломатическим поручением, никогда бы не решился взять с собою Гвенду Мейнард и миссис Фиббс, но сэр Джон намекнул ему об этом сам.

— Вы можете заодно недурно провести время, лорд Пальборо, — заметил он с улыбкой. — Почему бы вам не взять с собой вашу прелестную сестру–актрису, с которой я вас видел как–то на Пикадилли?

— Она вовсе не моя сестра, сэр, — Чик покраснел до корней волос, — и, кроме того, когда я нахожусь при исполнении служебных обязанностей…

— О, на этот счет не беспокойтесь! — заверил сэр Джон. — Последуйте моему совету и возьмите с собой вашу сестру, или тетю, или кто бы ни была эта леди. Вы найдете Брюссель очаровательным!

Сэр Джон давал Чику такого рода совет не совсем в качестве начальника — подчиненному. Сэр Джон Вельсон, узнав от лорда Мансара историю Чика и прекрасно сознавая, что карьера дипломата не по плечу симпатичному клерку страхового агентства с титулом лорда, твердо решил помочь Чику проявить себя в деле, помочь поверить в себя. Чик, сам того не подозревая, сделался предметом обсуждения на заседании Кабинета министров — правда, одним из тех предметов, разговор о которых заходит, когда все серьезные дела закончены, и члены кабинета нуждаются в разрядке…

Миссис Фиббс на борту «Принцессы Клементины» была величаво спокойна и казалась бывалой путешественницей. Гвенда была чрезвычайно возбуждена и, как ребенок, проявляла жадный интерес ко всему окружающему.

— Ведь это так поразительно, Чик! Мне кажется, что я все вижу во сне!

Чик просиял. Он был забавной фигурой и привлекал любопытные взгляды пассажиров, красуясь на палубе в своем блестящем шелковом цилиндре и изящной визитке, с сосредоточенно–серьезным взглядом, преисполненным важности предстоящей миссии. Насколько удобным был его костюм для морского путешествия, понятно было всем.

Их общий капитал составлял двадцать пять фунтов, и это казалось Чику целым состоянием.

— Что это за послание вы везете с собой? — спросила Гвенда и тотчас спохватилась. — О, Чик, простите! Я не должна была задавать этот вопрос!

Чик снова просиял. У него не было никаких сомнений относительно важности этого драгоценного пакета с красными сургучными печатями.

— Я не знаю, наверное, Гвенда, — он понизил голос, чтобы легкий морской ветерок не мог подслушать его тайны и передать ее неведомым преступникам, — но думаю, что это связано с фальшивыми банкнотами.

Через час они были в Остенде. Паспорт Чика избавил его от формальностей таможенного досмотра.

— Поезд в Брюссель, милорд? — переспросил услужливый чиновник. Этот поезд отправляется через полчаса.

Найдя вагон и усадив в него Гвенду и миссис Фиббс, он отправился в буфет за печеньем для своих дам. Вдруг он почувствовал, что кто–то слегка тронул его за плечо. Обернувшись, он увидел изящно одетого молодого человека, вежливо приподнявшего свою шляпу.

— Прошу прощения, милорд, — заговорил он на прекрасном английском, — вы лорд Пальборо, не так ли?

— Да, — ответил удивленный Чик.

— Меня послал министр финансов, чтобы встретить вас. Я барон фон Рид.

— Страшно рад вас видеть! — воскликнул Чик. — Не можете ли вы помочь мне с печеньем?

Молодой человек улыбнулся.

— Не беспокойтесь, пожалуйста, — проговорил он любезно. — Для вас уже приготовлено все необходимое в отеле «Сплендид».

— Здесь, в Остенде? — изумился Чик.

— Конечно. Министр находится в Остенде. Он просил меня привезти вас к нему. Ему необходимо получить вашу посылку как можно скорее.

Чик пощипал свой подбородок.

— Я рад, что вас встретил, — заметил он нерешительно. — Если не возражаете, я предупрежу своих друзей.

— Мы уже это сделали, — заверил его собеседник. — Ваши друзья отправились в «Сплендид».

Чик взглянул на него с сомнением.

— Я думаю, что вы ошиблись, — заметил он и прошел вместе со своим новым знакомым к вагону, в котором он оставил Гвенду и миссис Фиббс. К его изумлению, они исчезли так же, как их багаж.

— Вы видите? — улыбнулся барон.

Чик почувствовал облегчение.

Крепко держа свой драгоценный портфель, он сел в машину, барон кивнул через стекло шоферу, и они покатили по улицам Остенде, через весь город. Оба молчали…

— Разве это не «Сплендид»? — спросил Чик.

Ему показалось, что он видел надпись над большим белым зданием.

— О, нет, это остендский «Сплендид». Мы остановились в Мариакерке, там тоже есть «Сплендид», — объяснил его спутник. — Это не такое великолепное здание…

Вскоре автомобиль выехал за город и вдруг остановился около какого–то уединенного строения.

Это строение вовсе не было похоже на отель «Сплендид», оно было похоже на то, чем было на самом деле — наспех отремонтированный полуразвалившийся загородный дом.

Чик вышел из автомобиля и с изумлением воззрился на странное здание.

— Сюда, милорд, — пригласил барон, и, после некоторого колебания, Чик последовал за ним. Дверь с треском захлопнулась.

— Угодно вам войти? — Они стояли в коридоре.

— Одну минуту, — Чик не терял хладнокровия. — Что это значит?

— Угодно вам войти? — голос его спутника утратил всякую любезность.

— Я думаю, что мне лучше выйти, — заметил Чик и повернулся…

В то же время Гвенда переживала свое собственное приключение.

Как только Чик вышел из купе, какой–то весьма приличного вида джентльмен с громадными усами открыл дверь. Он снял свою шляпу и спросил подобострастно:

— Мадам сопровождает маркиза Пальборо?..

— Да, это так, — ответила она удивленно.

— Маркиз Пальборо встретился с министром и отправился вместе с ним в отель «Сплендид». Он поручил мне доставить вас туда же.

— Он уехал? — недоверчиво переспросила Гвенда.

— Да, мадам.

Он подозвал носильщика.

— Отнесите багаж этой дамы в автомобиль, — приказал он.

Гвенда была в смятении. Она понимала, что если Чик встретил министра, она и миссис Фиббс стала только обузой для него, и нет ничего невероятного в том, что он уехал раньше, хотя это и не было похоже на Чика.

Тем не менее, она вышла из вагона и села в автомобиль, отъехавший от станции как раз в тот момент, когда Чик вернулся к вагону вместе со своим спутником и обнаружил исчезновение обеих дам.

Человек с большими усами дал шоферу адрес, раскланялся с дамами, и такси двинулось по шоссе к Кноке, находящемуся в противоположном направлении от Остенде.

По счастью, Гвенда быстро сориентировалась и попросила остановить машину.

— Куда мы едем? — спросила она.

— В Кноке, сударыня.

— Мне нужно в Остенде, — заявила она.

— Но мсье приказал мне доставить вас в «Гранд–отель», в Кноке, — объяснил он, а затем, пожав плечами и пробормотав: — вам лучше знать! — развернулся в противоположном направлении. Вдруг в обгоняющем их автомобиле перед Гвендой промелькнуло лицо Чика и какого–то молодого человека с ним.

— Следуйте за тем автомобилем, — приказала Гвенда, и шофер, повидавший в своей жизни немало, покорно двинулся по следам Чика.

Однако машина с Чиком скрылась из виду, но это не убавило решимости Гвенды, так как впереди была только одна дорога без развилок.

Так они выехали из Остенде и вскоре увидели машину, стоявшую у полуразрушенного дома. Гвенда почувствовала опасность, это придало ей смелости. Она оценила обстановку и на этот раз ее голос звучал отрывисто и властно.

— Не останавливайтесь! Проезжайте мимо до поворота дороги.

— Как угодно, — ответил заинтригованный шофер, про себя решивший, что имеет дело с обманутой женой, преследующей своего заблудшего мужа.

На повороте дороги такси остановилось, и Гвенда открыла дверцу.

— Куда вы, Гвенда? — забеспокоилась миссис Фиббс. — Я не хочу вас оставлять…

Гвенда покачала головой.

— Нет, миссис Фиббс, я хочу, чтобы вы вернулись и нашли полицейский пост. Я совершенно уверена, что Чик попал в ловушку.

— А что будете делать вы?

— Я останусь и буду наблюдать.

Она подождала, пока такси скрылось из виду, потом медленно пошла назад…

Гвенда стояла в тени разрушенной стены и наблюдала за домом. Ее сердце упало, когда она увидела, как оттуда вышли трое. Один из них нес в руке знакомый ей коричневый портфель. Некоторое время он стоял у машины, пытаясь засунуть портфель в сумку на дверце, но так как он оказался слишком велик, бородач обернулся и что–то сказал человеку с большими усами. Тогда тот вернулся в дом и принес оттуда мешок, в который они бросили портфель, затем сели и уехали.

Гвенда подождала немного и стала осторожно пробираться к дому. Оглядевшись кругом, она перелезла через полуразрушенную стену…

Входная дверь оказалась запертой, но окно было открыто настежь. Не без некоторых затруднений, так как ее платье не было приспособлено для таких подвигов, она влезла в окно и очутилась на кухне, которой не пользовались, видимо, давно. В доме не было слышно ни звука, и, осмелев, она вышла в полутемный коридор. Затаив дыхание, Гвенда стала пробираться по коридору до той двери, из–за которой доносились негромкие голоса. Осторожно приоткрыв дверь, Гвенда остолбенела.

Посреди комнаты, спиной к ней, стояли двое, а Чик — растрепанный, несчастный и связанный, сидел на полу.

От неожиданности Гвенда вскрикнула, но прежде чем она успела опомниться, они очутились около нее, огромная ручища зажала ей рот и с силой прижала к стене. Чик делал нечеловеческие усилия, чтобы освободиться от своих пут, но, по–видимому, они не собирались обращаться с нею так же, как с ним.

— Успокойтесь, мадам. — В голосе слышался заметный фламандский акцент. — Если вы будете шуметь, я буду вынужден заткнуть вам рот.

Гвенда почувствовала себя оскорбленной.

— Немедленно развяжите этого джентльмена, — потребовала она. — Скорее! Он задыхается!

После некоторого колебания ее приказ был исполнен.

— Что случилось, Чик? — спросила она.

— Они забрали мой портфель, — простонал он. — О, Гвенда, какой же я дурак!

— Разговаривать только по–французски! — последовал окрик. — Иначе как по–французски мы вам не позволим говорить!

— Что нас ждет? — по–французски спросила Гвенда.

— Мадам, — ответил тот же голос, — вы задержитесь здесь еще один час, а затем мы скажем вам «адью». Мы ничего дурного не сделаем вам, но, если вы будете шуметь, я собственноручно перережу вам глотку.

Это было произнесено шутливым тоном. Однако Гвенда не решилась заговорить по–английски, трезво оценив нависшую опасность.

— Где миссис Фиббс? — спросил Чик.

Гвенда не знала, что ответить.

— Она ждет меня, — сказала она наконец.

Но этот короткий диалог не ускользнул от внимания похитителей.

— Моя дорогая, мы должны покончить с вашей маленькой хитростью, ведь мы вас предупредили. — С этими словами бородатый засунул кляп в рот Чика и затем из носового платка приготовил кляп для Гвенды…

Они пошептались между собой, потом поглядели на Гвенду…

Что они задумали, Чик так и не успел узнать. Вдруг в коридоре послышались тяжелые шаги, дверь резко распахнулась, и на пороге выросла внушительная фигура с револьвером в руке, при виде которой Чик облегченно вздохнул…

…Через час Чик беседовал с начальником полиции.

— Боюсь, что они уже на пути в Брюссель, — заметил последний. — Мы, конечно, сможем их перехватить, но гарантии, что удастся в сохранности вернуть пакет вашего сиятельства, — гарантии дать не могу…

Тем не менее, по ходу следования экспресса в Гент на всякий случай была послана ориентировка на задержание преступников.

В это время в экспрессе «Остенде–Брюссель» все попытки Линфельда и Билле открыть замок портфеля Чика традиционными средствами, которыми они располагали, оказались тщетными.

— Не беда, — заметил Линфельд. — Главное, мы в безопасности. Во всяком случае мы будем в Брюсселе раньше, чем наш друг–маркиз освободится…

— А как быть с остальными? — поинтересовался Билле тревожно. — И что будет со мной, Линфельд? — Он указал на свой подбитый глаз.

— Вы будете вознаграждены, мой друг!

В этот момент поезд остановился, и дверь купе распахнулась.

Линфельд, к чести которого надо сказать, что он всегда достойно подчинялся неизбежному, — послушно поднял руки вверх.

— Нет нужды прибегать к насилию, мсье! — Он галантно поклонился вошедшим стражам порядка.

Поздно вечером Чик с возвращенным ему портфелем явился на аудиенцию к министру иностранных дел в его великолепный особняк на рю де Монтре. Министр сам вышел его встречать.

— С вами поступили отвратительно, милорд, — отметил он после обмена приветствиями. — Негодяи поплатятся! Возмутительно!

Чик открыл портфель и вручил министру опечатанный сургучом пакет. Министр внимательно ознакомился с его содержанием и обескураженно взглянул на Чика.

— И все–таки, милорд, — сказал он, — я не могу понять, почему эти люди причинили себе столько беспокойства, не будучи фермерами! Но даже если бы они были фермерами, почему они вдруг могли так заинтересоваться свиной горячкой!

— Свиной горячкой? — переспросил Чик растерянно.

Министр был изумлен не меньше Чика.

— Да, милорд. Это копия ваших новых правил, посылаемая нам для исполнения при импорте свиней в Бельгию.

Чик от изумления чуть было не разинул рот, но вовремя спохватился.

— Я… я полагал, что это касается фальшивомонетчиков, — пробормотал он в замешательстве. Министр снисходительно улыбнулся.

— Ах, это… Относительно этого дела мы получили нужную информацию и приняли срочные меры — часть мошенников уже арестована! А вскоре, надеюсь, будет арестован и сам мсье Линфельд, аферист высочайшего класса…

— Думаю, — глубокомысленно заметил Чик. — Он уже в ваших руках.

Глава 8.

НЕМНОГО О НЕФТИ

— Нет, и еще раз нет, Джойси! — Лорд Мансар терял терпение.

Его друг и однокашник по Итону розовощекий Феликс Джойси удрученно скатывал в трубочку лист бумаги. Это была карта с розовыми и зелеными кружками, владелец которой уже охрип от попыток заинтересовать в ней своего собеседника и заручиться его согласием.

— Итак, Феликс, — Мансар закурил сигару, — поскольку это касается тебя, то прими мои поздравления: нефть в Румынии бьет фонтаном, хотя я лично не слыхал, чтобы какой–нибудь фонтан забил в районе Дубника… Я понимаю твой азарт…

— Это целое состояние! — воскликнул Джойси.

Лорд Мансар снисходительно кивнул.

— Я возьму акции, обещаю тебе, — продолжал он, — но ни за что не войду в правление, — я терпеть не могу ваших учредителей. Это люди, которые накатанной дороге всегда предпочитали кривые тропинки, а это, как ты знаешь, мне претит.

— Меггисон вовсе не мошенник, — заметил Джойси.

— Конечно, Меггисону далеко до Глиона, но это не значит, что он достоин похвалы. И даже за весьма высокий процент, на который может расщедриться Глион для директора правления, — он помолчал, задумавшись, — все равно, Джойси, с этими твоими компаньонами, клянусь Юпитером, я не стал бы рисковать!

— Не думаю, чтобы это было сопряжено для тебя с каким–либо риском, — заметил Джойси, задумчиво дымя сигарой. — Нам нужно только одно громкое имя в составе правления, которое могло бы произвести впечатление на мелких вкладчиков: от этого будет зависеть уровень коммерческого успеха покупки акций.

Лорд Мансар поджал губы и поднял брови, — гримаса, которая на всех языках означает: «Очень сожалению, но помочь ничем не могу». Вдруг на его лице промелькнула лукавая улыбка.

— Клянусь Юпитером! — пробормотал он. — Ты знаком с маркизом Пальборо?

Феликс Джойси наморщил лоб. Он знал многих маркизов и даже нескольких герцогов, но маркиза Пальборо… Джойси напряг память.

— Постой, не тот ли это юноша–клерк, дядя которого добился восстановления исчезнувшего титула? — спросил он, внезапно припомнив газетную шумиху.

— Это он, — сказал Мансар. — Пальборо работал в Министерстве Иностранных Дел, временная его служба кончилась, и, я думаю, мне удастся его убедить войти в правление. Так ты говоришь, тысяча фунтов годовых?..

Джойси отрешенно поглядел в окно.

— В Министерстве Иностранных Дел? Это недурно… Совсем мальчик, не правда ли?

— Он выглядит молодо, — согласился Мансар, — но вовсе не дурак. Притом лучший боксер–любитель в Англии в легком весе!

Он коснулся слабого места друга: в Итоне Феликс был чемпионом в тяжелом весе.

— Как могло это случиться, что я его не видел? — оживился Джойси. — Кстати, самого лучшего из легковесов я все–таки видел на ринге. Он побил молодого Герберта, чемпиона среднего веса из Итона. Этого парня звали Чиком…

Лорд Мансар обрадовался.

— Это его дружеская кличка! Будь спортсменом, Феликс, и забирай его к себе в правление! Твой Глион будет иметь счастье броситься на шею настоящему живому маркизу!

— Я подумаю об этом, — пообещал Джойси.

Вечером Джойси позвонил Мансару и сообщил, что его кандидат принят. Это известие доставило ему двойную радость. Он слегка вздохнул, но думал при этом не о Чике…

Маркиз Пальборо играл в домино с хозяином дома, когда шум подъехавшего автомобиля заставил его поспешно набросить снятый пиджак. Гвенда сидела в своей комнате и писала длинное письмо одной из своих подруг, игравшей в провинции.

В дверь постучали, и вошла миссис Фиббс.

— Лорд Мансар? — растерялась Гвенда. Ее смущение лишь в малой степени объяснялось нежеланием сейчас принимать гостей. С некоторых пор она заметила особый характер того внимания, которое ей оказывал Мансар, и это вносило некоторое беспокойство в ее жизнь и заставляло по возможности избегать встреч с ним.

— Я заехал на минутку по дороге, — улыбнулся Мансар, — смею подумать, вы не рассердитесь за столь поздним визит, если узнаете, какую новость я вам привез…

— У Чика тоже есть новость, — заметила Гвенда с печальной улыбкой. — Его служба в министерстве завершилась.

Лорд Мансар кивнул.

— Я знаю. Сэр Джон говорил мне об этом несколько дней назад. Он чрезвычайно доволен вами, Пальборо.

— Я надеюсь, — ответил Чик уныло. — Странно, неужели история, связанная с Брюсселем…

— Он чрезвычайно доволен вами, — повторил Мансар. — Просто человек, которого вы замещали, возвращается из Египта. Вельсон представил ваше имя на ближайшую вакансию, но, мне кажется, что мы сможем устроиться лучше…

Он приятно улыбнулся и сообщил о своем разговоре с Джойси.

— Итак, Пальборо, они согласились на вашу кандидатуру! Думаю, это будет для вас самым подходящим делом.

Лицо Чика не выразило никакого воодушевления.

— Меня это немного смущает, — заметил он, покачав головой. — Я не знаю, что делают директора и решительно ничего не смыслю в нефти. Кроме того… мне будет всегда казаться, что я сделался подставным директором.

Лорд Мансар был искренне удивлен.

— Вы странный человек, Пальборо. Я не думал, что вы что–нибудь знаете о подставных директорах.

Чик скромно улыбнулся.

— В Сити приходилось о многом слышать, — ответил он, как бы извиняясь за свою осведомленность. — Но если вы уверены, лорд Мансар, что я не окажусь в дураках и что я должен принять на себя это дело, я вам очень признателен.

Но спокойствие, почти безразличие в его голосе Мансара разочаровало.

Гвенда сошла вниз проводить гостя.

— Вы бесконечно добры к лорду Пальборо, — произнесла она, — и, пожалуйста, не осуждайте его. Чик чувствует себя настолько обязанным вам за все эти услуги, что он не совсем…

— Я знаю, и я все понимаю, — заметил лорд Мансар с добродушной улыбкой.

Он взял ее руку и удержал в своей несколько дольше, чем разрешал этикет, и она осторожно ее высвободила. Наступило неловкое молчание. Наконец лорд Мансар проговорил:

— Миссис Мейнард, вы не сочтете меня грубияном, если я задам вам один личный вопрос?

— Я не могу себе представить вас в роли грубияна, — улыбнулась она.

— Ваш муж не умер?

Она покачала головой.

— Нет.

— Вы не разведены с ним?

— Тоже нет.

— И не собираетесь разводиться?

— Нет, лорд Мансар, — ответила она спокойно.

— Очень сожалею, — сказал он и вышел.

На следующий день, в десять утра, Чик был представлен мистеру Глиону. Местом их первой встречи была большая уютная комната, все убранство которой состояло из одного стола, полдюжины стульев и четырех огромных карт в дубовых рамах — если не считать, конечно, самого мистера Бертрана Глиона, который был настолько импозантен, что мог заменить собой любой интерьер. Он был необъятно толст, а его страсть к ярким шелковым жилетам еще больше выделяла и подчеркивала его полноту.

Мистер Глион с гордостью говорил своим близким друзьям, что сам изобретал фантастические рисунки для своих жилетов. У него было очень широкое и очень красное лицо, которое часто становилось багровым, маленькие светлые усы и пара густых белоснежных бровей.

Он был очень богатым человеком, построившим благосостояние на доверии многочисленных мелких акционеров, которые вследствие этого сделались бедными. Отношения между мистером Глионом и этими акционерами могут быть проиллюстрированы песочными часами. Поставьте песочные часы в надлежащее положение, и весь песок в конце концов неизбежно очутится в одной половине. Философия мистера Глиона не оставляла места в мире для богатых акционеров и богатых учредителей. Кому–то одному должно достаться все богатство — мистер Глион считал себя предназначенным именно для этого.

Он сидел в конце стола на огромном и очень удобном стуле. С правой стороны от него (без особых удобств) восседал его друг и компаньон Джон Меггисон. Меггисона можно было охарактеризовать как томного джентльмена. Все атрибуты его внешнего облика казались уснувшими. У него было тонкое, несколько увядшее лицо, он был молчалив и если говорил, то не иначе как полушепотом. Налет усталости и увядания на его лице мог быть объяснен, видимо, тем, что он растратил свои силы в попытках найти компромисс между своим чувством чести и потребностями мистера Глиона.

Бертран Глион отодвинул свой стул и встал.

— Ну–с, лорд Пальборо, а? Да… — он поглядел на Чика и снова повторил: — Да… — Мистер Меггисон также взглянул на Чика и слегка тряхнул головой, тем самым намереваясь показать своему компаньону, что Чик не подходит. (Одной из его иллюзий было то, что мистер Глион будто бы находился под влиянием его суждений).

— Да, — в третий раз повторил мистер Глион. — Присядьте, лорд Пальборо!

Пятью минутами позже Глион вышагивал с длинной указкой в руке, растолковывая Чику при помощи карт, диаграмм и планов, что сулят богатства нефтяных месторождений в районе Дубника. Немного времени погодя к ним присоединился мистер Джойси, восполнявший энтузиазмом пробелы в своих познаниях. Итак, все четыре директора «Дубницкого нефтяного общества» собрались вместе…

Когда Чик вернулся домой, представляя собой человека весьма обремененного делами, Гвенду испугало выражение его лица.

— Чем вы огорчены, Чик? — спросила она участливо.

Чик тронул переносицу и взглянул на нее невидящим взглядом.

— Да? — сказал он и вздрогнул, как будто внезапно проснулся. — Да?.. Простите, Гвенда. Вы спросили, чем я огорчен? Ничем, кроме самого себя. Это такое огромное дело, Гвенда! Мое имя будет напечатано в проспектах, а мне ничего не нужно делать, кроме как являться в контору один раз в месяц…

Она улыбнулась.

— Дорогой мой, от этого не отказались бы многие!

— Очень возможно… Гвенда, вы знаете что–нибудь о нефти?

Гвенда рассмеялась.

— Это я–то! Конечно, нет, Чик! Но вам вовсе не нужно быть знатоком нефтяного дела, чтобы быть директором нефтяного общества!

— Я полагаю, что так, — ответил Чик, но в его голосе звучало сомнение.

На следующий день он вернулся домой с целой связкой книг. Все они относились к добыче нефти и ее переработке. На три дня и три ночи он заперся в своей комнате, чтобы подтвердить подозрение, зародившееся у него в результате быстрого обмена взглядами между мистером Глионом и его другом.

Это было во время их завтрака, когда мистер Глион красноречиво рассуждал о тех дивидендах, которые могло бы выплачивать еще не развернувшееся предприятие. Только один взгляд заметил Чик, но этого было достаточно для подробного изучения всего, относящегося к нефти и ее переработке.

Прошла неделя и, одолев свои книги о нефти, он занялся уникальным геологоразведочным обзором Румынии, который смог достать в библиотеке. Это была маленькая книжечка на немецком, и следующие три дня Чик провел с немецко–английским словарем под рукой, с трудом осваивая тонкости языка Гейне и Шиллера.

Проспекты были отпечатаны и выпущены с быстротой, которая лорду Мансару показалась неприличной. На первом заседании правления, на котором присутствовал Чик, мистер Глион объявил, что подписка идет как нельзя лучше. Тем не менее, Глион, видевший на своем веку рождение и смерть бессчетного множества компаний и имевший большой опыт в отношении всякого рода подставных директоров, возвратился в свой превосходный дом на Кресчент–стрит, дрожа от ярости.

— Что это за негодяй, которого мне подсунули! — набросился он на своего кроткого компаньона. — Клянусь головой, я выброшу его из правления!

— Он молод, — прошептал мистер Меггисон.

— Молод… черта с два! — кипятился Глион. — Из–за дела, которое должно было отнять от нас не более десяти минут, он заставляет нас валять дурака до шести вечера! Заметили ли вы, как он настаивал на чтении отчетов инженера? Слышали вы, что он сказал по поводу покупной стоимости участков и как интересовался, кто получит эти деньги?

— Он очень молод, — пробормотал мистер Меггисон.

— Молод! — шумел шарообразный председатель правления. — Он вызвал недовольство Джойси, а мне Джойси позарез нужен для обработки рынка!

В это время Феликс Джойси, потерявший значительную долю своего энтузиазма, шел рядом с мрачным Чиком вдоль набережной Темзы.

— Вы знаете чертовски много о нефти, — заметил Джойси с явным неудовольствием, ибо людям свойственно огорчаться, когда что–нибудь нарушает их благодушный оптимизм. — Где вы всему этому научились?

— Я читал, — скромно ответил Чик.

— О, в книгах! — воскликнул Джойси презрительно.

— Да, в книгах. Книги рассказали о том, что есть такая страна, которая называется Румынией. Вы бывали там когда–нибудь?

Мистер Джойси признался, что там он не бывал.

— Вы страшно взбесили Глиона, — заключил он после минутного молчания.

— В самом деле? — изумился Чик. — Это такой толстый красный человек, не так ли?

— Это он. Вы упрекнули его за дорогую покупку. Пятьсот тысяч фунтов вовсе не так много, если имущество таково, каким я его считаю.

Чик что–то невнятно промычал.

— Кто получит деньги? — спросил он, помолчав.

— «Южный Нефтяной Синдикат», — ответил Джойси неохотно, с некоторой заминкой, ибо знал, что мифический «Южный Нефтяной Синдикат» был одним из псевдонимов мистера Глиона и мистера Меггисона.

Они расстались там, где трамвайные вагоны ныряли в темный туннель под Темзой, и на прощание Чик бросил свою бомбу.

— Я думаю, что на этих участках нет никакой нефти, — обронил он. — До завтра, мистер Джойси!

С этими словами он покинул молодого биржевика, растерянно глядевшего ему вслед.

Через две недели пришел новый отчет от инженера, занятого бурением скважины. Глион отнесся к нему с философским спокойствием.

— Несомненно, джентльмены, он должен начать бурить новую скважину… Все это очень досадно, очень… — Он устало провел рукой по лбу. — Пусть хоть другие пожнут плоды наших трудов. Спокойствие, джентльмены, мы можем не дойти до нефти в течение месяца, в течение двух месяцев или даже двух лет, — но рано или поздно наше дело все–таки увенчается успехом… Перейдем теперь к следующему вопросу нашего заседания…

— Одну минуту, — вмешался Чик. — В проспектах вы писали…

— Всякое обсуждение проспектов нарушает порядок дня, — осадил его Глион, пользуясь правом председателя. — Переходим к следующему вопросу!

На следующий день Чик получил приглашение явиться на Кресчент–стрит. Мистер Глион был болен. Он был очень болен. В доказательство этому он возлежал на тахте, облаченный в лучезарную пижаму (рисунок которой он, вероятно, изобрел в тот час, когда устал разрисовывать свои жилеты).

— Доктор велел мне прекратить всякую деятельность, — пожаловался он Чику. — Присядьте, Пальборо. Можно вам предложить чаю? Или вы хотите виски с содовой?

Чик вежливо отказался. Глион кашлянул.

— Видимо, я стал немного стар для этого, Пальборо, — начал он. — В зените моей карьеры я имею самое блестящее дело, каким когда–либо руководил финансист, и тут недуг сваливает с ног! Общество нуждается в молодых руководителях, полных юношеской силы. Вы меня понимаете?

Чик молча кивнул, недоумевая, к чему он клонит.

— Я уже беседовал об этом с Меггисоном, и мы вместе с ним решили отойти от дел и предоставить вам, молодежи, продолжить начатое.

— Однако… — начал Чик.

— Один момент. — Мистер Глион поднял руку с выражением скорби. — Здесь нет речи о том, чтобы оказать вам какую–то услугу, мой друг. Я должен получить заслуженное вознаграждение за труды. Люди уже следят за неблагоприятным эффектом этого… э… того, что я сказал раньше, — и уже засучивают рукава. Они думают, что я сдамся, но они не знают, что я имею по правую и по левую руку — он картинно поднял одну руку по направлению к окну, а другую к своему кабинету в стиле Людовика XVI — двух молодых гениев. — Они и только они доведут «Дубницкое нефтяное общество» до победного конца!

Затем он поделился с Чиком своими соображениями по этому поводу.

У мистера Глиона было сто тысяч акций. У Чика было их пятьсот, которые были предоставлены ему бесплатно для возведения его на пост директора. Он передает все свои акции Чику по номинальной цене скажем, по шиллингу или даже по шести пенсов, — так предлагал Глион, следя за выражением лица молодого человека, и тотчас же пожалел, что не назвал цену в полкроны (2, 5 шиллинга).

По плану Глиона Джойси должен был стать директором–распорядителем, а Чик — председателем правления.

Можно сомневаться, согласился бы Чик на это предложение, если бы прочел разгромный обзор «Дейли мэйл», появившийся в это самое утро. Джойси был вне себя от негодования, когда встретился с Чиком по его настойчивой просьбе. Они собрались в комнате правления на улице Королевы Виктории, и энтузиазм Джойси помог им разрешить наболевший вопрос. На следующее утро он получил доверенность на сто тысяч акций, принадлежавших мистеру Глиону и его филантропическому другу, и, посовещавшись еще раз друг с другом, они приняли отставку прежнего председателя правления и директора–распорядителя.

С этого дня для Чика начался кошмар. Он сразу очутился на виду у широкой публики, настроенной далеко не миролюбиво. Сведения из Румынии, дошедшие до Лондона из посторонних источников, были менее обнадеживающими, чем отчеты буровиков. Почтовый ящик ежедневно был набит жалобами испуганных и возмущенных акционеров, которые уже уплатили по пятнадцати шиллингов за каждую акцию номинальной стоимостью в один фунт. Чик чувствовал, что он поседеет, если не произойдет чудо…

В воскресенье в маленькой гостиной на Даути–стрит состоялось совещание, на которое, к удивлению Гвенды, вместе с Джойси приехал Мансар.

— Я вчера пытался разыскать вас целый день, Чик. Вы не можете себе представить, как мне неловко, что именно я вовлек вас в это грязное дело!

Феликс Джойси выглядел необычно угрюмым и опустившимся, он не спал уже три ночи подряд.

— Ты был прав, Мансар, — простонал он. — Это отъявленные мерзавцы! Они подкинули нам своего отвратительного ребенка!

— Могу я вам чем–нибудь помочь? Чик, пожалуй, вместо вас я готов войти в правление…

— Нет, этого не нужно, — возразил Чик. — Мы увязли в этом деле по собственной глупости и сами будем выкарабкиваться. Меня это не так затрагивает, потому что…

— Это затрагивает вас больше, чем кого–либо, — перебил его Мансар. — Вы только начинаете, Пальборо, а любой дебют не должен быть связан со скандалом. На деле же вы невольно связали свое имя с мошенниками, и я проклинаю себя за это…

— Разве у компании нет денег? — изумилась Гвенда, сидевшая вместе с ними за столом.

— В этом и есть мошенничество! — воскликнул Джойси. — В банке лежит свыше ста тысяч акций. Пальборо и я имеем право распоряжаться ими. И это все! Предприятие казалось настолько состоятельным, что мы ни минуты не колебались, не так ли, Пальборо?

Чик промолчал, ибо в свое время он достаточно колебался, но увлекающийся компаньон сумел его уговорить.

— Я думала, что капитал составляет миллион фунтов, — не переставала удивляться Гвенда.

В ответ Мансар прочел ей небольшою лекцию из области финансовых тайн: об акциях, выданных в счет стоимости имущества, о денежных суммах, фактически уплаченных его продавцам, и так далее…

— Мистер Глион имеет свою долю, — заметил Чик. — Я думаю, не мог бы он вернуть ее?

Угрюмый Джойси расхохотался.

— Пальборо, вы сможете извлечь обратно кусочек сахара, который побывал в стакане горячего чая в течение десяти минут?.. Нет, от Глиона вы ничего не получите! Этот мошенник даже не может быть застрахован, иначе мы смогли бы раздобыть его полис и убить его!

— Он «нехорошая жизнь», — заключил Чик, мысленно возвращаясь к дням службы у Лейзера. И добавил задумчиво:

— Пожалуй, он мог бы пройти по литере Н, самой последней…

Это совещание закончилось так же, как и предыдущие, — компаньоны не пришли к какому–нибудь определенному плану спасения предприятия, ибо, кроме ликвидации, ничего другого им не оставалось.

Меггисон вошел в кабинет Глиона. Этот кабинет был отделан и по заказу обставлен известной мебельной фирмой, и на этот раз мистер Глион, к счастью, удержался от навязывания своих рисунков, которые создали такую славу его жилетам во всех уголках Сити.

— Кажется, они попали в неприятное положение, — начал Глион, посасывая мозельское пиво из высокого стакана. — Вы видели сегодняшний номер «Файнэшнл таймс»?

— Там не очень лестно отзываются о нас, — сказал Меггисон.

— А об этом мальчишке Пальборо говорят такие вещи… — Глион затрясся от смеха. — На свете есть и такая глупость, которая называется — быть слишком умным! — Он налил себе еще стакан. — И, поверьте мне, когда вы имеете дело с человеком, мнящим о себе слишком много, можете быть спокойны, все преимущества на вашей стороне!

В дверь тихо постучали, и вошел лакей с маленьким подносом в руке.

— Телеграмма, — сообщил Глион, надевая очки.

По мере того как он читал, мистер Меггисон отметил несколько выражений на лице Глиона: недоверчивое удивление сменилось широкой улыбкой.

— Ответа не будет, — бросил Глион ожидавшему лакею и захохотал. Хохот становился настолько оглушительным, что его компаньон не на шутку встревожился.

— Когда вы имеете дело с человеком, думающим, что он очень умен, — заметил Глион, отдышавшись, — все шансы на нашей стороне!

Он швырнул телеграмму Меггисону, и тот прочитал:

«Дошли до нефти на глубине 220 метров, отличный фонтан. Очевидно, нефть залегает здесь очень глубоко. Великолепные перспективы. Все местные авторитеты удивлены, что мы вообще нашли нефть на этом участке.

Меррит».

— Что это значит? — удивленно спросил Меггисон, и его друг снова разразился смехом.

В этот момент дверь отворилась, и снова вошел лакей.

— Вас просят к телефону, сэр, от маркиза Пальборо. Угодно вам говорить с ним?

— Переключите его сюда, — Глион подмигнул своему недоумевающему другу. — Он не теряет времени, не правда ли! — Дайте–ка мне трубку, Меггисон!

Его приветствовал голос Чика.

— Как поживаете, лорд Пальборо? Да, я читал газеты… Мне очень жаль… Нет, я совсем отошел от этого дела. Состояние моего здоровья вынуждает меня, увы… Мой доктор запретил мне интересоваться какими бы то ни было акционерными обществами… Выкупить эти акции и взять на себя руководство? Пустяки!.. Подождите, мой дорогой, годик или два. Вы получите еще прекрасные вести из Румынии!

Он снова подмигнул своему компаньону и продолжил разговор с маркизом.

— О да, вы купили их, прекрасно… То, что вы и Джойси не заплатили еще?.. Пустяки, это нас нисколько не беспокоит…

— Нет, мы не намерены торопить вас с расчетом…

Он послушал еще, покачивая головой.

— Я очень сожалею… Спокойной ночи!

Глион повесил трубку и хитро взглянул на Меггисона.

— Дорогой мой, это — одно из самых блестящих дел, — заметил он, ухмыляясь.

Телефон снова зазвонил. Он поколебался одно мгновенье и протянул руку к аппарату.

— О, это опять вы, Пальборо?.. Нет, я уверен, что мистер Меггисон также не сможет вернуться ни при каких обстоятельствах. Он чувствует себя неважно… А, кстати, Пальборо, где сейчас Джойси? Что–что? В Румынии?! — мистер Глион будто бы проглотил лимон. — Благодарю вас, это все, что я хотел знать…

Он повесил трубку и перевел взгляд на Меггисона.

— Гм… На чем я остановился?

— Вы назвали дело блестящим…

— И добавлю — одно из самых блестящих, это верно, но только не для нас… Так–то, Меггисон!..

Глава 9.

БРЕМЯ ПОПУЛЯРНОСТИ

Внезапное изобилие действует на различных людей по–разному. Чик одновременно был потрясен и обескуражен.

— Итак, Чик, ваше будущее обеспечено, — объявила Гвенда Мейнард на маленьком совете, в котором также участвовала миссис Фиббс. — Вы покупаете себе хороший дом за городом и займете подобающее место в обществе!

— Но я вовсе не хочу жить в деревне, — протестовал Чик. Она действует на меня удручающе. Когда я ездил в Пальборо повидать старого доктора, я не мог дождаться того часа, когда оттуда выберусь обратно.

Она покачала головой.

— Ездить в деревню на один день, чтобы увидеть полубезумного старика, который все время ворчит — совсем не то, что жить в великолепном доме, имея для прогулок лошадей и лимузин. Ведь, Чик, положение обязывает…

— Это ваша заслуга, Гвенда, — возразил Чик. — Если бы не вы, я бы натворил массу глупостей. Я вам порядком надоел, не так ли? — спросил он с горечью.

Маленькая комната на Даути, стоившая каких–то семьдесят фунтов в год, не могла быть подходящим жилищем для человека, который продал свои акции за сто тысяч фунтов. Это нарушало правила общественной благопристойности. Но обладание такой неслыханной суммой приводило Чика в священный ужас, и всю первую неделю богатства он старался побороть в себе чувство брезгливости, как будто оно было приобретено удачным мошенничеством, а всю следующую неделю испытывал сильнейшее желание вернуть деньги, полученные за продажу акций.

…Гвенда не сразу ответила на его вопрос.

— Я вовсе не хочу, чтобы вы узнали, Чик, — произнесла она тихо, — но только… это неприлично, если вы останетесь здесь.

— Гвенда права, лорд Пальборо, — вмешалась миссис Фиббс. — Вам почему–то не нравится наша аристократия, и напрасно. Если вы не будете подниматься, Чик, то начнете падать. Мой муж сложил оружие при первом препятствии и предпочел дорогу полегче — в кабак! А был одним из тех людей, которые любят, чтобы на них смотрели снизу вверх!

Миссис Фиббс очень редко заговаривала о своем муже.

— Он, кажется, умер? — робко спросил Чик.

— Да, он умер. И я надеюсь, что он на небе, а не в аду, хотя у меня есть некоторые сомнения на этот счет…

— А кроме того,Чик, — сказала Гвенда, — нам все равно не придется проводить много времени вместе. Теперь, когда я утвердилась в нашей труппе, новые роли…

Чик пригорюнился. Несколько дней назад он проезжал по Бонд–стрит и видел Гвенду и лорда Мансара, выходивших из кафе. А вчера он встретил их гуляющими в Гайд–парке, и Гвенда была взволнована…

Эти случайные встречи так огорчали его, что все краски мира блекли, и потом целый день он не находил себе места.

— Отложим наш разговор на завтра, — подвела итог Гвенда, вставая. — Миссис Фиббс, я сегодня задержусь. Лорд Мансар пригласил нас с мисс Беллоу поужинать в «Карлтоне». А вы придете, Чик?

Чик покачал головой.

— Я пойду разомнусь, — довольно холодно ответил он.

Чик боксировал недолго: он быстро выдохся, и инструктор с видимым сомнением наблюдал за ним.

— Вы теряете силу своего удара, милорд, — заметил он с беспокойством.

— Вы правы, я кое–что теряю… Мне кажется, я сегодня не в лучшей форме, сержант.

Он оделся и бесцельно побрел вдоль Риджент–стрит.

Возле цирка он свернул в боковую улочку, ведущую к Пикадилли. И как раз здесь он увидел эту девушку, точнее, услышал ее громкий испуганный крик.

Характерной особенностью людей, занимающихся боксом на ринге, является их отвращение ко всяким ссорам вообще и к уличным — в частности. Чик не был исключением. Но это не было дракой. С одной стороны был крепко сбитый молодой человек, одетый несколько кричаще, с другой — тоненькая девушка и, вдобавок, прехорошенькая.

Чик подошел к ним.

— Прошу прощения! — вежливо произнес он.

Молодой человек уставился на невзрачную фигуру, появившуюся неизвестно откуда, и, долго не раздумывая, бросился на Чика. Чик принял его первый удар на свое левое плечо и, выбросив обе руки вперед, коснулся груди противника. Парень отскочил, не успев прикрыться, и в тот же момент левая рука Чика нанесла сильный удар в подбородок. Тут молодой человек обмяк, — на языке ринга — «для отсчета секунд».

Никакая драка в ста шагах от Пикадилли не может обойтись без публики и полиции. Тяжелая рука легла на плечо Чика, и он покорился неизбежному…

— Маркиз? Какой маркиз? — насмешливо сказал полицейский инспектор. — Чего ради вы его задирали? Спьяну?

Но здесь неожиданный друг появился в лице самой девушки, при виде которой инспектор поднял брови.

— Мисс Фарленд, что вы здесь делаете?

И Чик услыхал ее историю. Она служила продавщицей в большом универсальном магазине на Оксфорд–стрит, и молодой человек, мистер Артур Бленбери, был ее женихом. Он был очень мил, «похож на джентльмена» и обращался с нею как с леди, пока в один прекрасный день не показал свое истинное лицо. Она жила вместе с сотней других девушек–продавщиц и имела возможность (как было ему известно) незамеченной спускаться к двери, соединявшей магазин с их общежитием. Бленбери предложил ей впустить его ночью в магазин. Она рассказала обо всем хозяину, и полиция разыскивала Бленбери, приметы которого она сообщила. В этот вечер они случайно встретились…

— Очень сожалею, что вас побеспокоил, милорд, — весело сказал инспектор. — Идите, Моррисон, и притащите этого шельму.

Через несколько минут привели Бленбери, еще не успевшего вполне прийти в себя.

Чик проводил девушку домой.

Она была бесконечно благодарна и несколько подавлена тем, что ее провожал настоящий лорд, но ее миловидность от этого только выигрывала, и Чик вернулся к себе на Даути с высоко поднятой головой и сознанием того, что вечер оказался не так уж уныл и пуст.

Вернувшаяся Гвенда нашла Чика таким веселым, что не могла удержаться от улыбки, хотя ей вовсе не хотелось улыбаться.

— А я побывал в каталажке, — бодро доложил ей Чик, весело пересказывая подробности.

— О, вы неисправимый драчун! Как вы любите вмешиваться! А она хорошенькая, Чик?

Гвенда не была готова ни к его ответу, ни к его воодушевлению.

— Прелестна! — воскликнул Чик. — Просто прелесть! У нее такие детские глаза, какие вам так нравятся, Гвенда, и такой рот, какой можно видеть только в кино, — как бутон! Такая хрупкая леди… Гвенда, вы ее полюбите…

— Возможно, Чик, — прервала она холодно. — Я никогда не думала, что вы такой знаток женской красоты. Вам она понравилась, Чик?

— Очень, — искренне ответил Чик. — Она небольшого роста, не выше моего плеча. Гвенда… — он немного замялся. — Не могу ли я пригласить ее как–нибудь к чаю? Я знаю ее имя и адрес… Ее зовут Милли Фарленд…

— Разумеется. Пригласите ее в четверг.

Чик выглядел удивленным.

— Но ведь вас не будет дома!

Гвенда взглянула на него, что–то обдумывая.

— Хорошо… Пригласите ее в воскресенье: она не сможет прийти в другой день, кроме субботы и воскресенья, если служит в магазине. Да, я хочу ее видеть…

Мисс Милли Фарленд была очаровательным существом, испытавшим на себе роковую власть популярности. Этот яд не раз доводил многих безобидных граждан до величайших преступлений. Можно исправить пьяницу или вылечить какого–нибудь клептомана, но дайте неуравновешенным и малозначительным людям возможность увидеть свои имена напечатанными, — и они погибли!

Мисс Фарленд фигурировала в процессе об ограблении универсального магазина. Она давала свои показания у судейского стола. О ней писала «Дейли мейл» в заметке, набранной петитом: «Ловкая поимка воров хорошенькой девушкой из универсального магазина!»

Ее фотографировали при входе в суд и при выходе из суда, а теперь маркиз сражался за нее посреди улицы! Настоящий живой лорд подвергался ради нее аресту и потом провожал ее домой!

Пятьдесят девушек жили в одной квартире с ней, а еще пятьдесят — в другой, этажом ниже. Ни одна из них не пошла спать в этот вечер, не услышав, как высокоблагородный маркиз Пальборо сражался за честь мисс Милли, Фарленд между Риджент–стрит и Пикадилли!

Утром она встала пораньше, чтобы купить газету, нисколько не сомневаясь, что вчерашнее приключение нашло отражение на ее столбцах, обычно заполненных такими пустяками, как заседание высшего совета или какая–нибудь глупая и непонятная речь премьер–министра. Заголовок будет напечатан обязательно жирно:

«Маркиз спасает прелестную продавщицу от грубого нападения!».

Она не сомневалась в своих внешних данных.

Но в газете не было ни строчки!

— Я думаю, что он заставил выкинуть это из газеты, — объявила она за завтраком перед открытием магазина. — Он ужасно деликатен! Если бы вы видели, как он снял шляпу передо мной, — настоящего аристократа видно сразу!

— Ты будешь маркизой, Милли, — воскликнула одна из продавщиц.

— Я полагаю, что мы еще раз увидим тебя в суде, — глубокомысленно добавила другая. — Нарушение обещания жениться и тому подобные вещи… Знаю…

Мисс Фарленд считала это маловероятным. Она и его сиятельство были только друзьями. Только это и ничего больше…

Тем не менее, перспектива быть сфотографированной при входе и выходе из зала суда отнюдь не была ей противна. А вскоре мисс Фарленд получила записку от Чика, подписанную его размашистым почерком «Преданный вам Пальборо», Она была потрясена.

В воскресенье мисс Фарленд явилась в гости к маркизу Пальборо. Гвенда была очень любезна, но сначала сильно разочаровала ее, так как (по первому впечатлению мисс Фарленд) она могла быть никем иным как молодой супругой его сиятельства. Что касается Чика. то ом был прост и мил, болтал с одинаковой легкостью как о погоде, так и о состязаниях легковесов. Но ни одна из этих тем не волновала мисс Фарленд.

Внезапно она превозмогла робость и стала многозначительно покашливать и хихикать на каждом слове. Она даже назвала Чика по имени.

Чик покраснел и поперхнулся чаем, но это ему понравилось. Гвенда не покраснела и не поперхнулась, но ей это вовсе не понравилось.

Чик проводил ее.

— Вы мне будете писать, Чик?

Милли Фарленд сложила губки так очаровательно, как только могла. Она много поработала перед зеркалом, и теперь ее мина была, несомненно, самой удачной.

— Писать? — переспросил удивленный Чик. — О! Э… конечно, я буду писать… э… Да… О чем же мне писать?

— Я хочу знать, как вы поживаете, Чик.

Она опять сложила губки.

— Вы будете мне писать, не правда ли? Я так одинока здесь, и я так была счастлива сегодня… с вами, — прибавила она многозначительно.

Чик знал этот взгляд по множеству кинематографических драм, но все–таки он не узнал его. Милли очень любила кинематограф (все–таки воспитательное значение кинематографа порой недооценивается многими).

— Что вы о ней думаете? — спросил он, придя домой.

— Очень, очень хорошенькая девушка, — отвечала Гвенда.

— Не правда ли? Бедная малютка, она так одинока! Ей так понравилось здесь. Она просила меня писать…

Гвенда подошла к окну.

— Начинается дождь! — заметила она.

— Я знаю, — сказал Чик. — Когда я шел домой, уже накрапывало. О чем я могу ей писать, Гвенда?

— Что за вопрос, Чик! — воскликнула она, улыбаясь.

— Но, в самом деле…

— Пишите ей о нефти, — подсказала Гвенда, стоя на пороге, — о боксе, но не пишите ей ничего ни о ней, ни о себе самом, Чик. Это совет… совет старой замужней женщины.

— Гвенда! — вскричал Чик. — А если она вовсе не интересуется нефтью?

Но Гвенда уже вышла.

На следующий день он попытался написать первое письмо, но обнаружил чрезвычайную скудость тем для переписки с человеком, вкусы и интересы которого были для него тайной. К счастью, мисс Фарленд сама избавила его от затруднений, прислав целое послание.

О, как она была бесконечно довольна и счастлива! Она хотела бы просить его оказать ей маленькую услугу. Она чувствует, что должна открыть ему свое сердце! Один джентльмен хочет на ней жениться! Но она не любит его! Может ли брак быть счастливым без любви?

И так далее на восьми страницах.

Гвенда видела, как Чик хмурился над письмом, и удивлялась.

Чик чувствовал, что он является хранителем великой тайны и был связан словом не говорить о сомнениях Милли ни одной живой душе. Чик питал большое уважение ко всем женщинам и не мог оставаться безучастным, когда прелестное дитя готовилось к браку с нелюбимым человеком.

В тишине своей комнаты он писал. Он исписал двенадцать страниц, прежде чем сообразил, что начал писать. И письмо Чика предостерегало от безрассудства брака там, где нет любви. Он развил такую философию любви, которая его самого привела в изумление. В его письме было такое место:

«Социальное или финансовое состояние человека несущественно, все равно, маркиз я или мусорщик, все равно, зарабатываете ли вы свой хлеб или вы — леди из самого высшего общества! Если вы любите меня и я люблю вас, остальное не имеет никакого значения!».

Он опустил в почтовый ящик толстый конверт, в немалой степени гордый тем, что помог человеку.

На следующее утро он крайне изумился, получив ее ответ, который мог быть отправлен только ночью. На этот раз мисс Фарленд написала семнадцать страниц. Письмо Чика так помогло ей! Она никогда еще не встречала мужчину, который так хорошо понимал бы женское сердце!

На семнадцатой странице была приписка. Не может ли Чик встретиться с ней в половине девятого у большой статуи в Гайд–парке?

Чик принял это предложение и помчался в Гайд–парк Ему не нужно было брать ее за руку, когда они гуляли по одной из пустынных дорожек. Она сама избавила его от сомнений, взяв его руку и крепко держа ее во время прогулки. Было немного странно, что мисс Фарленд ни единим словом не обмолвилась о том нелюбимом джентльмене, который желал заманить ее в брачные сети. Больше всего она говорила о себе. Она рассказала, кем была по своему происхождению: ее отец был офицер, а мать — дочерью сельского священника. Кем были ее прадедушка и прабабушка, она хорошо не знала и завидовала аристократии, которая помнит всех своих предков.

(По счастью, она не интересовалась предками маркиза Пальборо: в этом вопросе он мог бы оказаться далеко не на высоте).

Чик проводил ее обратно до Оксфорд–стрит.

— Мы еще увидимся, да? — прошептала она нежно.

Затем Чик поцеловал ее. В мыслях у него не было ничего подобного, но прелестная, слегка закинутая назад головка была так мила, что Чик поцеловал ее.

Когда в этот вечер Гвенда вернулась домой, Чик, более хмурый, чем когда–либо, поджидал ее в гостиной.

— Гвенда, — произнес он глухо, — я хочу поговорить с вами прежде, чем вы пойдете спать.

Ее сердце похолодело. Она знала, что Чик сегодня встречался с Милли. Она видела объемистую корреспонденцию и была испугана. Но вместе с тем она твердо знала, что Чик не должен жертвовать своим будущим из–за минутного увлечения.

— Я слушаю, Чик…

— Боюсь, что я поступил очень скверно, — начал Чик, все еще не поднимая глаз.

— С кем? — спросила Гвенда слабеющим голосом.

Можно было и не задавать такого вопроса.

— С мисс Фарленд, — ответил он.

— Посмотрите мне в глаза, Чик!

— Вы обещали… обещали на ней жениться?

Неподдельное изумление в его взгляде сразу успокоило ее.

— Жениться? — повторил он недоверчиво. — Конечно, нет. Я поцеловал ее, вот и все!

Гвенда улыбалась, но в ее глазах были слезы.

— Глупый мальчик, — сказала она мягко. — Вы меня напугали. Расскажите мне, о чем вы написали ей.

— Ну… это было главным образом о любви, — ответил Чик неохотно. — Видите ли, дорогая, это бедное дитя…

Гвенда подняла на него пристальный взгляд.

— …Этой девушке предложил свою руку человек, который, судя по ее рассказам, должен быть очень богат. К несчастью, он ей нисколько не нравится, и она написала мне, чтобы узнать мое мнение, как ей поступить.

— И что вы намерены делать теперь? — поинтересовалась Гвенда.

— Я думаю, лучше всего ответить ей, что я больше не могу ее видеть и переписываться с ней. Я не хочу оскорблять чувства этой бедной девочки, — прибавил он задумчиво. — Она такая хорошенькая малютка и так одинока!

Его решимость не отвечать на ее письма была сильно поколеблена, когда на следующий день он получил послание на четырнадцати листах большого формата.

Что она сделала, чтобы оскорбить его? Она так верила ему! Что разлучило их?

— Не отвечайте, Чик! — предостерегла его Гвенда, и Чик покорился.

За этим письмом последовали другие, то бурные, то умоляющие, содержавшие намеки на то, что она бросится в Серпентайн, если маркиз Пальборо забудет несчастную девушку, которая полюбила его до смерти.

— Это гораздо хуже, чем письма от акционеров, — стонал бедный Чик. — В самом деле, я думаю, что мне нужно ответить на этот раз, и объяснить ей, что я…

— Знаете, Чик, — заметила Гвенда, — мне кажется, скоро вы получите письмо, на которое вам придется ответить.

И действительно, в субботу утром пришло письмо от господ «Беннет и Ривс», которые, как было указано на их печатном бланке, — были посредниками «по делам о нарушении клятв».

По предложению их клиентки мисс Амелии Фарленд они запрашивали высокоблагородного маркиза Пальборо, намерен ли он исполнить свое обещание вступить в брак с вышеупомянутой мисс Фарленд; в противном случае пусть соблаговолит сообщить имя своего адвоката.

Бедный Чик, сразу осунувшийся и побледневший, упал на стул, и Гвенда решила действовать. Немало адвокатских фирм охотно взяли бы на себя защиту Чика, но она решила обратиться к театральному адвокату, защищавшему интересы мистера Сольберга.

— «Беннет и Ривс», — он повертел в руках письмо. — Они не очень разборчивы в средствах… Но я не думаю, чтобы ваш маркиз пострадал от этого иска…

Мисс Милли Фарленд вошла в контору своих адвокатов с тем выражением тихой скорби, которое было чрезвычайно фотогенично и так нравилось фоторепортерам судебной хроники.

Мистер Беннет принял ее с обычной сердечностью.

— Относительно вашего иска, мисс Фарленд, — деловито начал он. — Они намерены защищаться, и на это ими уполномочен сэр Джон Мезон. Но разве вы хотите доводить дело до суда? В этом случае у вас нет никакой почвы под ногами. Я навел справки, и, по–видимому, лорд Пальборо не сделал ничего иного, кроме того, что спас вас от вашего прежнего любовника.

— У вас есть его письмо, — заявила мисс Фарленд с суровой непреклонностью неотмщенной жертвы.

— Ребяческие рассуждения о любви и браке!

Мистер Беннет пожал плечами.

— Теперь перейдем к делу. Прежде чем мы сможем продвинуть этот иск, вы должны внести в депозит сумму, достаточную для покрытия всех издержек. Это будет, скажем, две тысячи фунтов.

Мисс Фарленд встала. (Впоследствии она говорила, что этот человек сжался под ее испепеляющим взглядом).

— Я вижу, — произнесла она запальчиво, — что есть один закон для богатых, а другой — для бедных!

— Это один и тот же закон, — объяснил мистер Беннет. — вся разница в том, что богатые платят после, а бедные должны платить вперед.

В тот вечер, обращаясь к своей сочувственной аудитории, мисс Фарленд выражала решимость идти вперед — до самого печального конца. К счастью, случай избавил ее от этой надобности…

Через два дня вечером, когда она бродила с подругой по берегу того страшного пруда Серпентайн, в котором намеревалась покончить свою молодую жизнь, какой–то маленький мальчик, купавшийся у берега, начал звать на помощь. А мисс Фарленд неплохо плавала…

На следующее утро у «Бельгем и Сепуорс» вся масса девиц, сидевших за завтраком в столовой, столпились около нее, когда она читала газету и услаждала свой взор броским заголовком:

«Прыжок хорошенькой девушки в Серпентайн! Скромная героиня назовет себя только по требованию полиции!»

Мисс Фарленд облегченно вздохнула. Она обрела то, что хотела.

Глава 10.

БОКАЛ ДЛЯ ХРАБРОСТИ

Стояли теплые дни. С моря дул легкий ветерок. Курортный сезон в Монте–Карло еще не открылся, и множество вилл, прилепившихся к склонам зеленых холмов, пустовало: самые шикарные рестораны были закрыты. Тем не менее, в казино было всегда многолюдно, и Чик уже не первый раз восхищенно наблюдал, как тысячи фунтов переходили из рук в руки при каждом повороте рулетки.

Гвенда была на отдыхе. Легкая болезнь горла после инфлуэнцы (впервые так отчетливо показавшей Чику, кем она была для него) вынудила взять отпуск. Намек доктора о желательности для нее более мягкого климата, чем климат Даути–стрит, был тут же подхвачен Чиком.

— А куда лучше, доктор? — спросил он.

— О! На юг Франции… или никуда, — ответил муж науки, неизменно предлагавший этот маленький выбор своим пациентам в зависимости от состояния их кошельков.

Гвенда стояла за «никуда», но однажды вечером Чик пришел домой и торжественно сообщил важную новость.

— Я купил билеты до Монте–Карло, — объявил он тоном победителя. — Спальные места заказаны от Кале, и мы едем в воскресенье утром!

Она упрекала себя за слабость, выразившуюся в том, что она откладывала, — как казалось, из простого эгоизма, — свою неизбежную разлуку с Чиком. Чик теперь мог сам постоять за себя. Но так ли уж он нуждался раньше в ее помощи, что не мог без нее обойтись? Не обманывала ли она себя?.. Нет, это совместное проживание должно окончиться. Теперь она решила проявить твердость. Теперь Чик был богат, и впредь было бы просто нелепо продолжать эту скромную жизнь вместе с двумя небогатыми женщинами (которые, однако, любили его…).

Когда мысли Гвенды добрели до этого щекотливого вопроса, она невольно наморщила лоб.

Конечно, Гвенда любила Чика, покорно принимая все его странности. В этом было некоторое оправдание той слабости, которая мешала ей осуществить свое решение.

Гвенда была в восторге от Монте–Карло, который она увидела в то переходное время, когда мягкие весенние краски только начинали вызревать в пышную экзотику южного лета. Здесь она почувствовала себя значительно лучше, а еще через неделю она уже чувствовала себя лучше, чем когда–либо в жизни.

Двадцать четвертого мая праздновался день ее рождения. Для Чика это был счастливейший день. Шеф ресторана «Отель де Пари», ничему на свете не удивлявшийся, в точности выполнил его срочный заказ испечь огромный пирог. Обед был сервирован в их отдельной маленькой гостиной.

Пирог, окруженный двадцатью четырьмя комнатными свечами — других не успели достать, — выглядел великолепно, и сердце Чика было переполнено гордостью и счастьем.

Торжественный ужин удался на славу.

В конце его появился нежданный гость.

Это был лорд Мансар.

— Я только сегодня приехал, — объяснил он, здороваясь со всеми. — Узнав, что вы обедаете в тесном семейном кругу и смея считать себя в какой–то мере членом вашей семьи, я решил, что вы не рассердитесь на меня за мое вторжение. Что за причина такого торжества? Не ваш ли день рождения, Чик?

— Нет, не мой, а миссис Мейнард, — ответил Чик.

Они собрались провести этот вечер вместе, но теперь им не оставалось ничего другого, как отправиться в неизбежное казино.

Чику было весьма не по душе, что лорд Мансар и Гвенда удалились вдвоем, предоставив ему занимать миссис Фиббс. Но она вскоре нашла себе занятие: в почтенной леди развилась страсть к игре пятифранковыми ставками. Он оставил ее у игорного стола и побрел без цели по следам Гвенды и Мансара, направившихся в другой зал.

Мансар нашел для Гвенды свободный стул у стола «от тридцати до сорока», а Чик, стоя посреди толпы, окружающей стол, и, заложив руки в карманы, с мрачным видом следил за быстрым движением денег и карт.

Потом он прошел в бар, заказал себе большой стакан лимонада и погрузился в невеселые размышления.

Конечно, он не имел права сердиться на Гвенду за ее дружбу с человеком, который так много помогал ему, Чику… Чем больше он сидел и думал, тем горше становилось его непонятное горе — и вдруг, порывисто поднявшись, он подошел к стойке.

— Коктейль, — заказал он решительно.

За всю свою жизнь он не выпил и бутылки вина — теперь ему казалось, что буфетчик понял это по его глазам. Но его заказ не вызвал никакой сенсации.

— Пять франков.

Чик расплатился. Ему понравился цвет напитка. Он понюхал и одобрил его своеобразный букет. Потом он проглотил его одним духом и облокотился о стойку, не в силах вздохнуть. Одно мгновение он простоял с остановившимся взглядом, а затем приятное тепло стало разливаться по всему телу…

— Повторить!

На этот раз он смаковал предательскую смесь маленькими глотками и нашел ее превосходной.

— Это отличный коктейль, сэр, — заметил буфетчик.

Чик кивнул.

— Хотя лично я предпочитаю «Кловер–Клуб», — продолжал этот любезный человек, вытирая стол и переставляя бутылки.

— Разве есть еще другие коктейли? — удивился Чик.

— Разумеется, сэр! Их более двадцати!

— Как называется тот, который вы упоминали?

— «Кловер–Клуб», сэр.

— Давайте!

«Кловер–Клуб» был розоватого цвета с золотистым облачком внутри и тонкой белой пеной на поверхности. Чик решил, что он всегда будет пить только «Кловер–Клуб».

Он отрешенно облокотился о стойку и теперь питал самые дружественные чувства к лорду Мансару и даже строил грандиозные планы относительно его предстоящей женитьбы на Гвенде. Он решил, что они должны пожениться как можно скорее, так он решил. А Гвенда так или иначе должна освободиться от своего странного мужа, но об этом он позаботится после… Муж должен исчезнуть! Вот так!..

Чик расхохотался в лицо ухмыльнувшемуся бармену.

— Кое–что, о чем я думал… — заметил он заплетающимся языком.

— Вряд ли я стал бы еще пить, сэр, на вашем месте. Здесь душно, а наши коктейли довольно крепки…

— Правильно, — согласился Чик благодушно.

Он швырнул очередную пятифранковую монету на стойку и, стараясь держаться прямо, отправился обратно в игорные залы. Бармен покачал головой.

— Однако, крепок! — изумился он.

Чик так хорошо держался на ногах, что, когда он встретился с Гвендой, она сначала ничего не заметила.

— Чик, мне нужно с вами поговорить.

Гвенда взяла его под руку.

— Если лорд Мансар не оставит завтра Монте–Карло, сможем мы сразу уехать, Чик? — спросила она, не глядя на него.

— Конечно, Гвенда, — мрачно согласился Чик.

— Видите ли, Чик… — она все еще не глядела на него. — Лорд Мансар немного увлечен мною, и он мне нравится. Но я не могу выйти за него замуж, вы это знаете. И я бы не вышла замуж за него, даже если бы была свободна… Вы это знаете, не правда ли, Чик?

Она подняла на него глаза.

— В чем дело, Чик? — спросила она вдруг.

— Ничего, — ответил он.

— Чик! — воскликнула она. — Вы пили!

— Коктейль! — отчеканил Чик. — «Кловер–Клуб»! Я по–настоящему пьян!

— Зачем, зачем вы это сделали, Чик? — простонала она.

— Несчастен!.. — жалобно ответил Чик. — Очень несчастен, Гвенда. Когда вы с Мансаром поженитесь, Бог с вами!..

Он встал, стараясь удерживать равновесие.

— Славный парень этот Мансар, — изрек Чик и, осторожно ступая, направился к двери.

Но прежде чем он успел выйти, Гвенда догнала его и положила ему руки на плечи.

— Посмотрите на меня, Чик! Вы в самом деле думаете, что я могла бы выйти замуж за лорда Мансара?

— Очень славный парень… — бормотал Чик.

— Чик, посмотрите мне в глаза! Поднимите голову! И это было причиной того, что вы напились?

— Коктейль — это не значит напиться, — рассудительно поправил Чик.

Она глубоко вздохнула.

— Идите спать, Чик. Никогда не думала, что буду рада видеть вас таким, но я рада.

Маркиз Пальборо утром с трудом открыл глаза. Он переходил из болезненного полусна в состояние еще более болезненное: и та половина его, которая была мертва, была, несомненно, самой счастливой.

Сказать, что у него болела голова, было бы крайне недостаточно: это было жуткое страдание! Медленно и осторожно он сел и попытался встать. С трудом он огляделся вокруг. На ночном столике — бутылка минеральной воды и стакан. На тарелке лежали два крупных лимона, разрезанные пополам.

Утолив свою мучительную жажду, он сделал еще одно потрясающее открытие: его ванна была наполнена холодной, как лед, водой.

Чик прыгнул туда, фыркая и дрожа от холода, повернул рукоятку душа, — и через несколько минут чувствовал себя настолько нормально, насколько позволяло его галопирующее сердце. Он стал лениво одеваться, пытаясь логически восстановить вчерашнее. Он был пьян. Он был пьян до состояния скотства… В холодном свете утра он ясно представил себе весь ужас содеянного.

Его первым неожиданным открытием было то, что его преступление стоило ему всего лишь двадцать франков. Он всегда думал, что пьянство — чрезвычайно дорогая забава. Когда он осознал это, его мысли сделали внезапный скачок, и он застонал. Он помнил, что вернулся в отель вместе с Гвендой. Не она ли разрезала лимоны? Это было нестерпимо…

Было раннее утро. Монте–Карло еще был погружен в сон. Он вышел на балкон и жадно стал вбирать свежий воздух в свои легкие.

— Черт побери, — бормотал Чик. — Черт побери!

Он вздыхал и каялся, между тем боль постепенно проходила, оставляя странное ощущение, будто его голова набита опилками.

Быстрая прогулка к мысу Мартин и обратно довершила его исцеление. Гвенда уже завтракала с миссис Фиббс и улыбнулась ему как ни в чем ни бывало.

— Я страшно сожалею, Гвенда… — начал он, но она остановила его.

— Это все из–за духоты в залах, — философски заметила миссис Фиббс.

Гвенда перевела разговор на морские купанья, но Чик понимал, что разбор события просто отложен. Он состоялся, когда они подходили к пляжу.

— Я больше никогда не буду пить, Гвенда, — пообещал он страстно, и она поощрительно пожала его руку.

— Чик, это самый подходящий момент для серьезного разговора, — заметила она. — Когда мы вернемся в Лондон, нужно, чтобы вы жили отдельно. Нет, нет, это вовсе не относится к тому, что было вчера! — поспешила она добавить. — Но, Чик, вы не можете продолжать эту жизнь с миссис Фиббс и со мной. Вы это сами сознаете, не правда ли?

— Нет, — упрямо ответил Чик. — Конечно, если вы… если вы хотите переменить… Я имею в виду, что вы… — Он запнулся, не находя слов, и потом сразу выпалил: — Если вы хотите обзавестись собственным домом, Гвенда, тогда, конечно, я понимаю.

Она покачала головой.

— Нет, Чик, я не собираюсь…

— Тогда я останусь с вами, пока…

— Пока что?..

— Я сам не знаю, — сказал Чик, тряхнув головой. — Я бы хотел задать вам так много вопросов… — Он закусил губы, задумчиво глядя под ноги. — Гвенда, вы никогда не расскажете о своем муже?

— Нет, Чик, никогда, — ответила она, помолчав.

— Кто он, Гвенда?

Она молчала.

— Вы его любите?

Она взяла его под руку, увлекая вперед.

— Подождите! — Чик осторожно высвободился. — Лорд Мансар знает что–нибудь о нем?

— Он спрашивал меня о том же, что и вы, Чик. И я дала ему тот же ответ. Вот почему он уехал.

— Гром и молния! — воскликнул Чик, пораженный. — Разве лорд Мансар… разве он…

— Хотел, чтобы я вышла за него замуж, Чик? Ну, да, он хотел этого. А я ответила ему, что я не могу и не хочу…

Он посмотрел на нее внимательно и спросил:

— Есть у вас дети, Гвенда?

Это было чересчур: один и тот же вопрос был задан ей дважды в течение двадцати четырех часов!.. Она расхохоталась.

Наконец Гвенда справилась с собой и вытерла глаза.

— Есть у вас дети? — повторил он упрямо.

— Шестеро, — ответила она с вызовом.

— Я вам не верю, — отрезал Чик.

Он хотел еще кое–что сказать, но на это уже у него не хватило духу. Дважды во время их прогулки он начинал:

— Гвенда, я… — но язык ему не повиновался.

На пляже они напряженно наблюдали за большой белой яхтой, сверкавшей на солнце посреди бирюзового моря.

Неожиданно Чик спросил:

— Гвенда, можно взглянуть на ваше обручальное кольцо?

Она колебалась.

— Зачем это вам, Чик?

— Только одним глазом, — ответил Чик невинно.

Гвенда сняла кольцо и положила его на ладонь Чика.

На внутренней стороне кольца были выгравированы какие–то буквы.

— Можно?.. — спросил он, и она с неохотой разрешила ему прочитать надпись, которая гласила: «От Л.М. дорогой Ж.М.».

Кольцо было сильно потертое и буквы трудно было разобрать.

— Каково ваше полное имя, Гвенда? — спросил Чик, возвращая кольцо.

— Гвенда Доротея Мейнард, — отвечала она.

— Значит, ваша мать тоже была Мейнард? И отец тоже?

Она молчала. Чик почувствовал, что ему не хватает воздуха.

— Гвенда… — начал он в третий раз, но снова умолк в самом начале фразы.

Теперь он узнал ее тайну! Эта мысль наполняла его радостью. У Гвенды не было мужа! Кольцо принадлежало ее матери! Он вспомнил ее слова о том, что актриса бывает в гораздо лучшем положении, если она замужем и муж готов в любую минуту прийти ей на помощь…

Весь остаток дня он словно парил в воздухе, но всякий раз, когда он хотел заговорить с ней, красноречие предательски покидало его.

Гвенда видела это и не решалась ему помочь.

Вечером они опять направились в казино, и миссис Фиббс на этот раз предусмотрительно запаслась двумя столбиками пятифранковых монет.

И тут на Чика снизошло вдохновение. Он избрал отчаянный путь, но ведь и его положение было не из лучших…

— Гвенда, — произнес он наконец, — приходите в нашу гостиную через час. Вы узнаете нечто такое, что может… что может вас поразить, Гвенда.

Она слегка кивнула ему и вернулась к столу. Чик выждал некоторое время и, не замеченный дамами, спустился в бар.

— Добрый вечер, сэр, — приветливо улыбнулся бармен.

— «Кловер–Клуб», — бросил Чик решительно, пресекая его шутливые излияния. — Два «Кловер–Клуба», побыстрее!

Он проглотил оба бокала один за другим, и, казалось, они не произвели никакого действия. Он был ошеломлен. Неужели он так быстро сделался алкоголиком? Он был готов заказать третий, когда почувствовал начало этого дивного внутреннего горения и присел на табурет дожидаться полного эффекта. Теперь он был смел, как молодой лев. Он направился в отель…

— Гвенда, — начал Чик, обращаясь к большой вазе с нарциссами, — я хотел вас попросить…

Он чувствовал такую уверенность в себе, что от души желал, чтобы она появилась в этот самый момент. Но оставалось еще десять минут до ее прихода, и ему приходилось довольствоваться этой вазой.

— Гвенда, я хотел бы вам кое–что сказать, но мне неприятно сознавать, что я был вынужден выпить два коктейля, чтобы поддержать в себе мужество… Поэтому вы, пожалуйста, не позволяйте мне вас целовать!

Она что–то долго не приходила, а он чувствовал себя таким усталым, как никогда в жизни. Он пробрался в свою темную спальню и прилег на постель.

— Гвенда, — бормотал он, — я знаю, что я подлец, что я нарушил свое слово… но, Гвенда…

…Чик проснулся, когда горничная принесла ему чай. За время службы она привыкла видеть джентльменов, столь ревностно поддерживающих высокий стиль, что они ложились спать в полном парадном костюме, в визитках и даже во фраках, поэтому она ничему не удивлялась.

Чик переоделся и вышел к завтраку. У Гвенды был немного рассеянный вид, как будто она не выспалась.

Чик пододвинул стул к столу и сел.

— Я нарушил свое слово, Гвенда, — начал он неловко. — Я обещал вам…

— Вы обещали мне, Чик, что я узнаю от вас нечто такое, что меня поразит, — сказала она, наливая ему кофе. — Теперь я знаю, и я поражена!

— Что вы знаете, Гвенда? — спросил он встревоженно.

— Что вы ужасно храпите.

Наступила мертвая тишина.

— Я уезжаю в Лондон, — добавила Гвенда.

Чик заерзал на стуле.

— Вы не исполнили вашего обещания… не пить. — Голос ее задрожал.

— Вы меня видели вчера? — спросил он, готовый провалиться сквозь землю.

Она утвердительно кивнула.

— Но почему… почему вы меня не остановили? — пробормотал он.

Она бросила на него убийственный взгляд.

— Я никогда не думала, что вы потом уснете, как младенец!

Глава 11.

ШАНТАЖ, ПОМОГАЮЩИЙ РАЗРЕШЕНИЮ БРАЧНОЙ ПРОБЛЕМЫ

Когда Джегг Флауэр досиживал срок своего заключения в Тулузе, тюремное начальство разрешило ему читать книги для наставления его на путь истинный. Начало одной из них он хорошо запомнил. Оно гласило:

«Жили–были двенадцать оловянных солдатиков; все они были братья, потому что все были сделаны из одной старой оловянной ложки».

— Вот это, — чертыхнулся Джегг Флауэр, отбросив назидательную книгу, — это как раз и делает тюремный режим во Франции таким непопулярным среди образованных классов!

Его глубокомысленное замечание было тотчас передано начальнику тюрьмы, и так как Джегг Флауэр был накануне освобождения, почтенный чиновник, питавший добрые чувства к этому изысканному банковскому грабителю, послал ему однажды вечером целую кипу английских и американских газет.

— А вот это, — заметил Джегг, разворачивая «Нью–Йорк Геральд», — это и человечно, и роскошно! Взгляните, Франсуа! Передайте господину начальнику мои поздравления и засвидетельствуйте ему мою возвратившуюся преданность!

Франсуа, надзиратель, восхищенно улыбнулся.

На второй день жадного изучения прессы Джон Джеггер Флауэр наткнулся на заметку в одной лондонской газете, заставившую его призадуматься.

«Усадьба Кенберри, бывшая когда–то владением обедневшей аристократии, приобретена в настоящее время маркизом Пальборо, романтическая карьера которого известна нашим читателям. Год тому назад маркиз был клерком страхового агентства в Сити. Его дядя, доктор Джозефус Бин из Пальборо, возбудил иск о восстановлении прав на этот титул, исчезнувший с 1714 года. Такова печальная ирония судьбы, что доктор умер как раз в тот день, когда получил известие о восстановлении титула. Нынешний маркиз Пальборо, будучи единственным его родственником по мужской линии»…

— Тысяча чертей! — вскричал Джегг Флауэр.

Остаток своего заключения он провел в разработке некоего плана…

Усадьба Кенберри, каковы бы ни были ее претензии в прошлом, давно утратила свой аристократический облик. Это было одно из тех строений, к которым роковым образом тяготеет огонь. Ее история изобиловала пожарами, и каждый раз, когда она отстраивалась заново, ее размеры уменьшались, а общий вид опрощался.

Угловые башни, бойницы и мрачные огромные ворота, напоминавшие о пышных празднествах и турнирах времен Тюдоров, были заменены верандами и самой заурядной калиткой. Дом в Кенберри был теперь слишком велик, чтобы его называть загородной виллой, и слишком мал, чтобы носить гордое название замка.

Но земля, окружавшая его, эти великолепные волнистые луга, сбегавшие вниз к журчащему Кену, старые сады и аллеи древних вязов, — оставались почти такими же, какими они были, когда королева Елизавета (с ее страстью спать в чужих домах) провела здесь одну ночь.

Гвенда увидела описание этой усадьбы в газетном объявлении и тотчас по возвращении из Франции отправилась осматривать имение. Она была в восторге. Дом был вполне подходящ для Чика, а цена его абсурдно мала. Имущество было в хорошем состоянии и носило на себе печать заботливой реконструкции. Маркиз Пальборо оказался выселенным из Лондона в свою новую сельскую резиденцию раньше, чем он успел сообразить, какая перемена произошла в его жизни.

Он чувствовал себя глубоко несчастным, ибо ничего не могло компенсировать ему насильственный разрыв с его приятной жизнью на улице Даути. Он терял самое главное — терял Гвенду, которая переехала в комнату под его прежней квартирой. Часть имущества, достойная перевозки в аристократический дом в Кенберри, была отправлена туда по железной дороге, оставленные вещи были безжалостно проданы.

Чик чувствовал себя покинутым и не осмеливался задумываться о том, какова будет его жизнь без ежедневного общения с Гвендой Мейнард. Он не мог отрицать респектабельности своего нового положения, тишины и уюта своей усадьбы, так же как не мог остаться вполне равнодушным к тому, что является повелителем четырех садовников, кучера и пастуха. Помимо этого он оказался теперь владельцем двух ферм, сданных в аренду, и не без интереса узнал, что, согласно старинной хартии, дарованной Генрихом IV, он мог, если бы это ему заблагорассудилось, повесить на виселице, которую он должен построить на свои деньги, любого убийцу, грабителя или конокрада.

Наконец, Гвенда, освободившаяся на две недели вследствие перемены репертуара, приехала к нему в гости.

— Но только на две недели, Чик. Я не могу и не хочу жить за ваш счет.

— Будет ужасно, когда вы уедете, Гвенда, — простонал он жалобно. — Каждый день у меня какая–нибудь новость. Сегодня утром я получил письмо от адвокатов моего дяди, в котором они запрашивают у меня подписанные им арендные договоры. Дело в том, что он владел крошечным участком земли где–то около Пальборо, а теперь возник процесс о правах нынешнего арендатора…

— Но разве у вас есть какие–нибудь документы вашего дяди? — спросила Гвенда.

— Есть целый склад ящиков, — ответил он, и вдруг луч надежды осветил его мрачное одиночество. — Предположим, Гвенда, что вы останетесь здесь и поможете мне разобрать и классифицировать эти бумаги! Я никогда еще до них не дотрагивался, но вот уже второй раз эти адвокаты мне надоедают…

Он объяснил ей, что после смерти дяди нашел ящики, полные писем и заметок, относившихся преимущественно к претензии доктора Бина на титул маркиза, и прибавил туда другую массу бумаг, найденную им в письменном столе и сейфе доктора.

— Я все время собирался разобрать их, но без вашей помощи мне не справиться с ними.

— Я помогу вам, — согласилась она, наконец, — но только, если это не займет больше двух недель, Чик. А затем я уеду…

— Не надо об этом говорить в день приезда! С завтрашнего утра мы займемся бумагами.

— Начнем сегодня, Чик, — сказала Гвенда, но Чик имел свои планы.

Он еще не вполне исследовал свое имение и теперь настаивал, чтобы первый день был посвящен этой благой цели. Она согласилась.

Они сидели под зарослями ольхи, облегавшими к маленькой речке на границе усадьбы. Чик сходил в дом за новой удочкой, которую купил перед отъездом из Лондона. К вечеру им удалось вытащить из воды какую–то мелочь, и с этой минуты Кенберри–Хауз приобрел новое значение в глазах Чика.

— Не уходите, Гвенда, — попросил он, когда она поднялась.

— Поздно, Чик, мы можем остаться без чая.

— Только одну минуту, Гвенда! Я вам хотел сказать это еще в Монте–Карло…

— Лучше не нужно, Чик, — ответила она спокойно.

Она стояла над ним, приглаживая свои растрепавшиеся волосы.

— Я знаю, что вы мне хотели сказать, Чик, — и я делала все, что могла, чтобы вас поощрить к этому. Я была бессовестной тогда, но с тех пор я была пристыжена. Чик, я ловила вас на удочку, как теперь вы ловите форель. О, я, должно быть, сошла с ума…

Он вскочил на ноги и уронил свою удочку, но она остановила его прежде, чем он успел заговорить.

— Мы провели хорошее время вместе, Чик, чудное, идеальное время, но мы не должны портить воспоминание о нем. Вам предстоит большое будущее, Чик, и вы должны выбрать себе жену из вашего круга. Я знаю, — предупредила она его протест, — это звучит жестоко и ужасно, но, в самом деле, в этих браках между равными, в пределах одного класса, есть бесспорная логика. Если бы я вышла замуж за вас, что бы обо мне говорили люди? Что я прибрала вас к рукам с того момента, как вы унаследовали титул, и держала вас так крепко, что вы не имели возможности встретить другую! Меня не очень беспокоит, что будут думать обо мне, но что будут думать о вас? Вас будут считать беспомощным дурачком, который попался в сети, сплетенные хитрой актрисой.

Она покачала головой, все же избегая встречаться с ним взглядом.

— Нет, Чик, этот маленький чудный сон окончился. Если бы даже я любила вас больше, чем люблю, а я не думаю, что это возможно, — ее голос дрогнул, — никогда я бы не согласилась…

— Но вы сделали меня тем, кем я стал, — возразил он горячо.

— Я только вывела вас на сцену жизни, Чик, — усмехнулась она. — Поэтому вы должны думать обо мне как о своем импресарио.

Чик нагнулся, поднял с земли удочку, бережно снял крючок и с ужасающим спокойствием стал наматывать лесу.

— Хорошо, Гвенда, — сказал он, и она почувствовала болезненный укол своему самолюбию в том, как хладнокровно принял он ее отказ.

Эта ночь была самой грустной в жизни Гвенды. Мысль о том, что она бесповоротно вычеркивает его из своей жизни, наполняло сердце невыносимой болью.

Чик заметил утром темные круги у нее под глазами, и это открытие только усугубило его собственное горе.

— Сегодня мы начнем разбирать бумаги, — заметил он деловито.

— Боюсь, Чик, что я не смогу вам помочь дольше сегодняшнего дня, — возразила она. — Я завтра должна уехать в Лондон.

— Завтра? — встрепенулся Чик и тихо прибавил: — Хорошо,Гвенда.

Он только теперь начинал понимать, какую муку она испытывала. До сих пор он думал только о себе, переживая собственную утрату.

— Дорогая моя, если вам хочется уехать сегодня, я не стану вас удерживать.

Ему потребовалось немалое усилие, чтобы произнести это, и еще большее усилие, чтобы сдержаться, когда она уронила голову на грудь и тихо заплакала.

— Благодарю вас, Чик, — сказала она.

— Только один вопрос я хотел бы задать вам, Гвенда. Если бы не этот дьявольский титул, если бы мы снова вернулись в Брокли, и я бы, как прежде, зарабатывал страхованием себе на жизнь, сказали бы вы мне то же самое?

Она молча покачала головой.

— Теперь давайте смотреть эти несчастные бумаги. — Бедный дядя Джозефус! Сколько он нам причинил беспокойства!

— Хотите вы видеть мистера Флауэра? — спросила миссис Фиббс, входя с визитной карточкой в руке.

— Флауэр? — переспросил Чик, нахмурившись. — А он не репортер?

Месяц назад, когда стало известно, что Чик покупает усадьбу Кенберри, он подвергался бешеной атаке репортеров.

— Нет. Я спросила его.

Чик взял карточку, но не узнал ничего нового, так как мистер Джон Джеггер Флауэр из скромности не указал ни своей профессии, ни адреса.

— Ладно. Пригласите его сюда. Вы ничего не имеете против, Гвенда?

В комнату вошел изящно одетый человек с тонким, умным лицом и насмешливыми глазами. Он поклонился Гвенде и устремился к Чику с протянутой рукой, приготовленной для дружеского пожатия.

— Лорд Пальборо?

— Да, это я, — ответил Чик, — Не угодно ли вам присесть, сэр?

— Восхитительная местность! — сказал мистер Флауэр, охотно принимая его приглашение. — Самая прекрасная местность, какую я когда–либо видел! Воздух — настоящий бальзам, население почтительно и настроено идиллически. А эти роскошные вязы вдоль аллеи! Лорд Пальборо, им, по крайней мере, пятьсот лет!

— Я бы не удивился этому, сэр, — заметил Чик.

Он строил догадки, продаст ли его гость механические пианино или электрические игрушки. Последний из этих милых людей, побывавших у него, вояжировал с декоративными растениями, освещающимися электричеством.

Мистер Флауэр многозначительно поглядел на Гвенду, принимая ее за секретаря Чика.

— Я должен сделать весьма конфиденциальное сообщение, милорд.

Гвенда хотела встать, но Чик покачал головой.

— Если это не что–нибудь такое, чего нельзя говорить в присутствии леди, вы можете говорить все.

— Это касается дела, имеющего для вас огромное значение, милорд, — ответил мистер Флауэр многозначительно.

— Я думаю, мне лучше выйти, — вполголоса заметила Гвенда, но Чик снова покачал головой.

— Мы вас слушаем, мистер Флауэр, — сказал он, откидываясь на спинку стула.

Но Джегг Флауэр не был расположен излагать свое дело при свидетелях. Он это высказал. Он, правда, не заявил прямо, что ему нежелателен свидетель, но туманно намекнул, что предмет его сообщения имеет настолько тягостный характер, что это может огорчить молодую леди.

— Продолжайте! — коротко сказал Чик.

Гвенда встревожилась. Инстинкт подсказывал ей, что речь шла о чем–то, имеющем чрезвычайное значение для Чика.

— Не думаю, чтобы меня что–нибудь могло огорчить, мистер Флауэр, — проговорила она спокойно, — но если это случится, я покину вас.

Джегг Флауэр был удивлен. Он никак не мог определить характер их отношений, зная, что маркиз Пальборо был не женат.

— Хорошо, — решился он после некоторого раздумья, — я вам изложу то, что желательно было бы воспринимать только ушам милорда. Итак, я авантюрист, господа… Иными словами, я — человек, поступки которого никогда не отвечали требованиям законов, сочиненных другими людьми.

— Ого! — произнес Чик, ощутив некоторое беспокойство.

— Я говорю вам это, лорд Пальборо, — продолжал мистер Флауэр, — для того, чтобы предупредить ваши неизбежные вопросы о моей личности и профессии после того, как я вам сделаю свое сообщение. Позвольте вам сказать, что неделю тому назад я вышел из тюрьмы в Тулузе, где отбывал трехлетнее заключение. В данном частном случае я был жертвой грубой и вероломной системы правосудия во Франции, так как в тот час, когда я был заподозрен в неблагонамеренном визите в помещение банка Фонсье в Марселе, я в действительности был занят ограблением страхового общества в Бордо! Нужно ли вам объяснять, что я счел излишним устанавливать свое алиби… Но, перейдем к делу… Итак, двенадцать лет тому назад, лорд Пальборо, — его голос стал серьезным и задушевным, — я работал в восточных штатах Америки с человеком, который в настоящее время сидит в одной из американских тюрем. Имя этого человека Джозеф или — я имею честь это знать наверное — Джозефус Бин, и он был сыном Джозефуса Бина из Пальборо!

Чик оторопело уставился на него.

— Мой дядя был холост.

— Взгляните на это, — сказал Джегг Флауэр, вынул конверт и положил его на стол.

Чик достал из него два листа бумаги… Первый лист был копией брачного контракта между Джозефусом Бином, студентом–медиком, и Агнессой Картрайт. Брак был заключен в Ливерпуле. Второй документ представлял копию свидетельства о рождении Джозефуса Пальборо Бина.

— Мой дядя никогда не говорил мне о своем браке, — спокойно заметил Чик.

Джегг Флауэр улыбнулся.

— Вряд ли ему это нравилось. Леди, на которой он женился, умерла в приюте для алкоголиков через семь лет после свадьбы. Мальчик — как Джо мне часто рассказывал — был взят на воспитание друзьями его матери. Это был один из тех браков, в которые вступают исключительно по глупости. Джо вырос в ненависти к своему отцу, и я имею основания верить, что его отец возвращал ему эту ненависть с процентами. Джо был авантюристом, но не таким, как я, — он самодовольно улыбнулся, — довольно мелким авантюристом. Он три раза отбывал наказание в Англии и оставался бы в тюрьме до конца своей жизни, если бы не уехал в Америку, где я с ним и встретился…

— Где он теперь? — спросила Гвенда. Ее сердце отчаянно стучало, и ей было трудно дышать.

— В «Синг–Синге», — последовал ответ.

Чик долго молчал, а когда заговорил, его улыбка была совершенно ложно истолкована посетителем.

— Итак, он, действительно, маркиз!

— А вы — мистер Бин, — вежливо заметил Джегг Флауэр.

Пока его потрясающая новость не произвела должного впечатления.

— А теперь, — сказал он, — я, в самом деле, должен поговорить с вами наедине…

На этот раз Чик кивнул головой, и когда девушка вышла из комнаты, мистер Флауэр поднялся с места и тщательно закрыл за ней дверь.

— Я деловой человек, лорд Пальборо. Позвольте пока величать вас этим титулом… Вы тоже деловой человек. Во всем мире нет больше никого, кто бы знал ваш секрет, кроме меня и моего бедного друга Джозефа Бина…

— Мой секрет? — удивленно спросил Чик.

— Хорошо, будем называть это моим секретом, — добродушно согласился Флауэр. — Перейдем к делу… Во что вы это оцените?

— Я не совсем вас понимаю, — сказал Чик, и мистер Флауэр широко улыбнулся.

— Я уезжаю за границу, скажем, в Австралию. Я устал от этой бродячей жизни и хочу поселиться где–нибудь в тихом уголке. Если я попрошу десять тысяч фунтов, это не покажется слишком большой суммой?

— Боюсь, что я, действительно, вас не понимаю, — с досадой произнес Чик. — Вы имеете в виду, что я должен вам дать десять тысяч фунтов?

— Именно.

— За что?

Джегг Флауэр насторожился.

— Мне показалось, — заметил он мягко, — что я довольно ясно дал понять вашему сиятельству, что имею возможность произвести на свет нового маркиза Пальборо.

— Производите! — любезно разрешил Чик, широко улыбаясь.

Он встал из–за стола и подошел к своему гостю.

— Производите на свет вашего маркиза Пальборо, и я дам вам за это десять тысяч фунтов!

Мистер Флауэр осел на своем стуле, как неудачный пирог.

— Вы хотите сказать, что готовы уступить ваш титул?

— Именно это я имею в виду.

— Уступить этот дом, эти прекрасные угодья?

Чик улыбнулся.

— Это составляет собственность Чарльза Бина, мой друг, — ответил он почти весело. — Нет, я хочу уступить только мой титул. Я вам очень признателен за ваше посещение. «Синг–Синг», так, кажется, вы назвали это место?

Но его гость утратил дар речи.

— Когда вы пришли, я подумал, что вы продаете пианино. Надеюсь, вас не обидело это предположение?

Мистер Флауэр беспомощно тряхнул головой.

— Я не могу пригласить вас к завтраку, — продолжал Чик, — потому что… — он запнулся, — потому что, — если вы не рассердитесь, — было бы неприлично для леди завтракать с джентльменом, который только что вышел из тюрьмы, вы не находите? Но в деревне есть отличная гостиница с почтой и телеграфом.

Он задумчиво посмотрел на ошеломленного авантюриста.

— Я полагаю, что заключенным нельзя получать телеграммы в «Синг–Синге»? — спросил он. — Я не знаю порядков в американских тюрьмах, но вы же должны знать. Могу ли я протелеграфировать ему, что он может явиться, когда захочет, и заявить о своих правах на титул?

Наконец к мистеру Флауэру вернулся голос.

— Он ничего не знает, — ответил он глухо. — Но вы же, в самом деле, не собираетесь отдавать в его лапы… такой древний титул… э… маркиз Пальборо! Вспомните, лорд Пальборо, что вы несете ответственность перед вашими предками…

— Черт бы их побрал! — воскликнул Чик. — Если я несу эту ответственность, то так же, как и он! Будьте добры послать ему телеграмму вместо меня! Ответ сообщите завтра утром.

Мистер Джон Флауэр бывал в различных странных и щекотливых ситуациях, но еще ни разу он не испытывал ничего подобного. Когда он возвращался по въездной аллее, под сенью тех вязов, которые привели его в такой восторг. Он напоминал лунатика.

Чик опрометью ворвался в гостиную, где Гвенда поджидала ухода гостя, и, прежде чем она успела опомниться, заключил ее в свои объятия.

— Это чудо, Гвенда, настоящее чудо! Разве это не удивительно?

— Но, Чик, — воскликнула она, — вы же не собираетесь довериться этому человеку? Вы не должны этого делать, Чик!

— Конечно, в этом не может быть никакого сомнения! Это копии настоящих документов. Я хорошо знаю все, что касается свидетельств о браке и о рождении. Я привык иметь с ними дело, когда работал у Лейзера.

— И вы намерены позволить этой тюремной крысе отнять у вас титул?

— Я предоставлю это сделать какой угодно крысе, — сказал Чик, взяв ее руку. — Разве вы не видите, Гвенда, что главная причина, которая вас удерживала и унижала, исчезла безвозвратно! Я только Чик Бин! Вы не забыли, что сказали мне вчера?!

Ее руки дрожали в его руках, и он поднес их к своим губам.

Внезапно она их отдернула.

— Чик, вы должны отстаивать этот титул, — сказала она. — Я уверена, что тут что–то неладно. Не просил ли он у вас денег?

— Ну да, он сказал, что будет молчать, если я дам ему десять тысяч фунтов. Бедняга! Он, конечно, не знает ничего лучшего…

— А, может быть, он знал, Чик, — тихо проговорила Гвенда. — Может быть, он знал, что я хотела стать маркизой Пальборо!

Чик на одно мгновение оторопел.

— Но вы же этого не хотите, Гвенда, — заметил он с искренним изумлением.

— Нет, я хочу! Вы должны бороться за этот титул, Чик, упорно и жестко, потому что, если вы его не хотите, то я хочу!

Чик посмотрел на нее пристальным взглядом.

— Вы говорите неправду, Гвенда, — заметил он спокойно. — Вы говорите это, чтобы меня подзадорить, а я на это не поддамся никогда! Я слишком высокого мнения о вас, чтобы поверить в то, что титул может иметь для вас какое–нибудь значение! Я слишком вас люблю, чтобы поверить этому.

Гвенда заплакала, потом внезапно повернулась и вышла. Она направилась в библиотеку. Когда он вошел туда, то застал ее сидящей за столом на том самом месте, где она сидела в момент прихода мистера Флауэра.

— Если только существуют какие–нибудь документы, относящиеся к этому браку, они должны быть здесь, — она указала на ящики.

Когда они приступили к своим поискам, первое, что они нашли, были потерянные арендные договоры, столь нужные адвокатам доктора. Было уже около полуночи, когда Гвенда обнаружила небольшую счетную книгу, закрытую на замок. Заголовок ее гласил: «Отчеты о моей практике». Она попыталась открыть замок, но ей не удалось.

— Там ничего не может быть, Гвенда, — сказал Чик.

— Никогда нельзя знать наверное.

Она попробовала вставить ноготь между листами книги и обнаружила, что они были склеены. Это придало ей решимости. Замок был взломан при помощи клещей, принесенных Чиком.

Гвенда вскрикнула от изумления. Счетная книга когда–то служила для тех целей, для которых она была предназначена, но затем доктор хитроумно вырезал середину ее листов, склеив их края для сохранения первоначального вида книги и оставив в центре ее большое углубление, в котором лежал синий конверт без надписей…

В нем находились два сложенных листа веленевой бумаги, один взгляд на которые заставил Гвенду задрожать.

— О, Чик!

— Что такое? — спросил Чик.

— Он сказал правду! Это оригиналы документов!

— Добрая находка, — сказал он с улыбкой.

— Не говорите этого! — воскликнула она с раздражением. — Чик, я готова заплакать…

В конверте было три документа. Первый из них оказался письмом, написанным рукой доктора: по–видимому это была копия письма к его сыну.

Чтение этого письма не могло доставить удовольствия, так как в нем старый доктор не поскупился на крепкие выражения. Второй документ представлял собой длинный перечень платежей, произведенных «за счет и по делам Дж.Бина». Его также писала рука доктора, а его итог объяснил Чику, почему его дядя Джозефус Бин умер в бедности.

Внизу к этому печальному счету была приколота газетная вырезка. Сначала Гвенда не обратила на нее внимания, но, когда все бумаги были просмотрены и сложены на столе, она вынула поржавевшую от времени булавку и принялась читать эту вырезку. По мере того как она читала, Чик наблюдал странную перемену в выражении ее лица.

— Что это, Гвенда?

Она не ответила, но, взяв с полки конверт, заботливо положила в него эту газетную вырезку.

— Когда мистер Флауэр опять придет? — спросила она.

— Он обещал прийти завтра утром, — ответил Чик. — Что это за газета, Гвенда?

— Я скажу это завтра.

К утру следующего дня мистер Джегг Флауэр совершенно оправился от потрясения. Он был тонким знатоком человеческой психологии, и пришел к выводу, что единственная надежда добиться успеха в его маленьком коммерческом предприятии заключалась в Гвенде; он чувствовал, что теперь его атака должна быть направлена на нее. Поэтому, когда он пришел утром в Кенберри–Хауз и опять застал Гвенду вместе с Чиком в библиотеке, то уже не настаивал на конфиденциальности своих переговоров с хозяином дома.

— Я обдумал ваше предложение, мистер Флауэр, — сказал Чик.

— Рад слышать об этом, милорд, — ответил мистер Флауэр с облегчением. — Вы понимаете, конечно, что я явился сюда, чтобы представить все необходимые доказательства и ответить на все ваши вопросы. Его светлость, конечно, объяснил вам, миссис Мейнард, в чем заключается мое предложение?

Гвенда кивнула.

— Он объяснил мне также и свой собственный план, — сказала она, — а именно: что вы производите на свет Джозефуса Бина, и я вполне согласна, что десять тысяч фунтов — крайне незначительная награда за такое чудо.

— Я вас не понимаю, — проговорил Джегг Флауэр.

— Видите ли, мистер Флауэр, — продолжала она почти нежно, — когда бедный мистер Джозефус Бин был казнен в Вермонте, штат Вирджиния, за убийство одного банкира, он немного расстроил ваши планы. Вот эта заметка — кажется, она была напечатана в «Вермонтском обозрении» — дает чрезвычайно полное описание этого события. Банкир был убит в своем доме, когда он побеспокоил двух грабителей, забравшихся к нему. Один из них, мистер Бин, был пойман. Другой сбежал, и относительно него имеется до сих пор постановление суда…

— Всего хорошего! — сказал мистер Флауэр, вставая. — Кажется, я теряю здесь время попусту. Мое почтение вашей светлости! — Он насмешливо поклонился Чику. — Великолепный дом и прелестная местность. Много бы я дал за ваши древние вязы…

Он остановился у двери.

— Я полагаю, мне не стоит просить вас покрыть мои издержки?

Через два часа после того как мистер Флауэр беспрепятственно покинул деревню Кенберри, в усадьбу явился коренастый незнакомец и потребовал, чтобы Чик, сидевший в это время за завтраком, немедленно его принял.

— Очень сожалею, что вас беспокою, — извинился новый гость, вытирая вспотевший лоб, — но, насколько я понимаю, в вашем доме находится один человек, или, во всяком случае, его видели входившим в ваш дом сегодня утром, по имени… ну, это неважно, как его имя… словом, он американец…

— Совершенно верно, — ответил Чик. — Мистер Флауэр.

— О, он даже назвал свое собственное имя! Могу я его видеть?

— Он ушел несколько часов тому назад.

— Вы знаете, куда он ушел?

— Не имею ни малейшего представления. Он останавливался в «Красном Льве», как мне кажется.

— Там его уже нет, — сказал крепыш. — Он объявил в гостинице, когда приходил за саквояжем, что переезжает к вашей светлости. Это уже во второй раз и упускаю его, но в третий раз мы сочтемся за все!

— Он ваш друг? — спросил Чик.

Гвенда вышла из столовой и с интересом прислушивалась к их разговору.

— Друг? — засмеялся гость. — Нет, сэр! Мое имя Селливен. Я из главного полицейского управления в Вермонте, и у меня есть приказ о его выдаче как уголовного преступника. Я приехал в Тулузскую тюрьму через час после того как он был выпущен. Он разыскивается за убийство, совершенное двенадцать лет тому назад. Он — один из двоих преступников, которые застрелили мистера Стизельхаузера, банкира. Мы поймали одного, но другой ускользнул от нас. Двенадцать лет мы его искали, и я думаю, что возьмем его рано или поздно. А он не ваш друг, я надеюсь, милорд?

Чик улыбнулся.

— Нет, — ответил он, — но он был другом моего двоюродного брата.

Глава 12.

КРАТКОЕ, НО НЕОБХОДИМОЕ ЗАКЛЮЧЕНИЕ

После неудачной попытки шантажа Джон Джегг Флауэр навсегда исчез из жизни Чика. Впоследствии, узнав из газет об его аресте, Чик даже испытал некоторое сожаление при мысли об ожидавшей его участи. Он вспомнил этого изящного, веселого джентльмена из Тулузы, вспомнил неожиданные и приятные результаты его посещения и почти готов был желать, чтобы он снова обманул бдительность американских сыщиков, как обманывал ее двенадцать лет подряд. Но Джон Джегг Флауэр окончил свою богатую приключениями жизнь на электрическом стуле в Вермонте, а Чик…

— Странный человек — Чик! — сказала миссис Фиббс, домоправительница Кенберри–Хауз.

Гвенда склонялась к той же мысли, но не хотела соглашаться с критикой его поступков даже со стороны миссис Фиббс.

— Почему? — спросила она.

— У него бывают такие неожиданные перепады, — ответила миссис Фиббс. — Вначале он был мрачнее ночи. В самом деле, Гвенда, он выглядел тогда совсем убитым. Затем, в тот самый день, когда приходил этот симпатичный американец, я застала его скачущим по комнате, и он был счастлив, как ребенок… А теперь…

— Теперь? — спросила Гвенда.

— Теперь ни то, ни другое. Он спокоен. Кажется, он не сказал и двенадцати слов за время трех обедов!

Гвенда тоже заметила это. Приближалось время ее отъезда, но обстоятельства так часто менялись, что всякое проявление решимости с ее стороны не нашло бы точки опоры. Быть последовательной теперь означало для нее продолжать свою непоследовательность.

Уклонение Чика от каких–либо разговоров о ее будущем было ей, в сущности, понятно. Он старался облегчить ей положение, но почему–то ей вовсе не нравился тот путь, который он избрал.

— Где он? — спросила Гвенда.

— Удит рыбу.

Гвенда через волнистые луга направилась к реке. Она знала, что найдет Чика в его любимом уголке, под зеленым навесом, защищавшим от ветра, дождя и чужого глаза.

Он повернул голову при звуке ее шагов по крутому склону и протянул руку, чтобы помочь ей сойти.

— Удите рыбу? — спросила она ровным голосом.

— Ужу рыбу, — согласился он, устремив глаза в воду.

Наступило долгое и тягостное молчание.

— Что с вами, Чик? — спросила она наконец.

— Ничего, — ответил он, не поворачивая головы.

— Не глупите, Чик. Только слепой может не увидеть этого… вы на меня сердитесь?..

Он посмотрел на нее искоса и улыбнулся.

— Нет, дорогая, я не сержусь. За что мне сердиться?

В воде блеснула серебристая чешуя, и поплавок погрузился. Гвенда с любопытством следила за действиями Чика.

Она думала о том, как он возмужал за эти два–три месяца.

Юноша превратился в мужчину. Он слегка пополнел, и его лицо, носившее раньше печать безволия и застенчивости, приобрело выражение спокойной твердости и уверенности в себе.

— Вы стали заправским рыболовом, — улыбнулась Гвенда, когда он снимал с крючка трепещущую форель.

— В самом деле?

Его ответ уколол Гвенду.

— Вы не хотите со мной разговаривать, Чик?

Он положил удочку и повернулся к ней, обхватив руками колени.

— Гвенда, последний раз, когда я вам говорил о браке, вы отказали мне, потому что я маркиз и потому что люди могут подумать, что вы гонялись за моим титулом. А затем. Когда я считал себя потерявшим этот титул, я опять говорил с вами, и вы сказали, что выйдете за меня, если я спасу титул. Я не решаюсь говорить с вами об этом теперь, отлично зная, что вы сказали это только для того, чтобы заставить меня разоблачить этого американца. Признайтесь, что это так…

Она молчала.

— Об одном только я хочу говорить, Гвенда, — это о вас и о себе, — он взял ее руку и ласково погладил. — Вы привыкли считать себя гораздо старше меня, однако, теперь вы настолько же моложе, и я чувствую себя почти стариком рядом с вами. Но все–таки не настолько, чтобы сделать то, что я хочу…

Его рука обвилась вокруг ее талии, и голова ее склонилась к нему на плечо.

— Хочу обнять вас вот так, — прошептал он, — и держать, держать, держать… вечно.

— Но это очень долго, Чик!

Его удочка упала в воду, и он следил за тем, как ее уносило быстрое течение.

— Вы потеряете ее, — шепнула Гвенда, прижимаясь к нему.

— Я смогу купить другую удочку, но не смогу вернуть этой минуты, если я ее потеряю…

Миссис Фиббс видела их гуляющими по аллеям парка рука об руку, но не усмотрела в этом ничего необычайного. Когда же она заметила, что они держали друг друга за руки под столом за обедом, то предположила, что между ними произошла какая–нибудь ссора, окончившаяся трогательным примирением. Но когда она прошла в библиотеку, чтобы найти нужную ей книгу, а из оконной ниши послышался замогильный голос: «Не зажигайте свет, миссис Фиббс, это вредно для моих глаз!» — она благоразумно удалилась, сообразив, что случилось нечто такое, о чем она давно втихомолку мечтала…

Зловещий человек

Глава 1

— У тебя есть красота, — с расстановкой говорил мистер Морис Тарн, — у тебя есть молодость. Ты, вероятно, переживешь меня на много лет. Я не из тех, кто стал бы возражать против того, чтобы ты снова вышла замуж. Это было бы чистейшим эгоизмом, а я не эгоист. Когда я умру, тебе достанется большое состояние; пока я жив, ты будешь полностью пользоваться моим богатством. Может быть, ты никогда не смотрела на меня, как на возможного мужа, но нет ничего необычного в том, чтобы опекун женился на своей подопечной. А разница в нашем возрасте не является неодолимой преградой.

Он говорил как человек, произносящий тщательно заученный текст.

Эльза Марлоу была крайне изумлена.

Если бы старомодный буфет сам по себе стал вверх дном, если бы Эльгин Кресент неожиданно переместился в окрестности Багдада, она бы меньше удивилась. Но Эльгин Кресент находился тут, в Бейзоутере, а в мрачной столовой дома Мориса Тарна все оставалось на месте. И здесь же был сам Морис Тарн, небритый, растрепанный человек пятидесяти шести лет. Он сидел напротив нее за столом, на котором стоял утренний завтрак. Его дрожащая рука, машинально теребившая седые усы, красноречиво напоминала о выпивке накануне (когда она заглянула утром в кабинет, на столе стояли три пустые бутылки). И он делал ей предложение…

Она ошарашенно смотрела на него, широко раскрыв глаза и едва веря своим глазам и ушам.

— Должно быть, ты думаешь, что я сошел с ума? — медленно продолжал он. — Я много думал над этим, Эльза. Твое сердце свободно, насколько я знаю. Нет решительно никаких препятствий, кроме разницы в нашем возрасте — почему бы этому не быть?

— Но… но, мистер Тары, — пробормотала она. — Я вовсе не думала… Я не хочу выходить замуж за вас, я не хочу ни за кого выходить замуж. Это очень… очень любезно с вашей стороны и, конечно, я чувствую себя… — она с трудом выговорила это слово — польщенной. Но это слишком смешно…

Он усталыми глазами следил за ней. Слово «смешно» ничуть не задело его.

— Я уеду… куда–нибудь. Я должен уехать из–за… из–за моего здоровья. С тех пор как майор Эмери вошел в дело, продолжать стало невозможно…

— Ральф знает о том, что вы уезжаете? — спросила Эльза, в которой любопытство взяло верх над удивлением.

— Нет! — он почти прокричал это слово. — Он не знает! Он не должен знать. Понимаешь, Эльза? Ральф ни под каким видом не должен знать! То, что я сказал тебе, совершенно конфиденциально. Обдумай мои слова…

Жестом он показал, что разговор окончен. Она почувствовала большое облегчение. Целых десять минут она просидела, глядя в окно. Столовая мистера Мориса Тарна выходила в сад, общий для всех домов на Эльгин Кресент. Это не был сад в строгом смысле слова, а, вернее, поросшее травой пространство, перерезанное коричневыми дорожками. Больше всего его ценили родители очень маленьких детей.

В этот час в саду было пусто. Бледно–желтый солнечный свет, косыми лучами пробиваясь в большое окно, освещал угол стола и цветы на нем, которые, благодаря тому, что она передвинула стул, скрывали от ее глаз мистера Мориса Тарна.

Она бросила взгляд на него из–за цветов. На нем был вчерашний воротничок — он всегда носил воротнички по три дня. Его порыжевший черный галстук был укреплен сзади утратившей блеск пряжкой. Отвороты старомодной визитки блестели от долгого ношения, рукава были обшарпаны.

Изучив его отвлеченно и хладнокровно как возможного жениха она вздрогнула.

Эльза всегда соблюдала по отношению к своему опекуну и его привычкам философское терпение. Ей надоело настаивать на покупке платья. У него был довольно значительный доход, и однажды она с удивлением узнала, что у него лежит довольно большая сумма в банке. Но Морис Тарн был феноменально скуп. Она была кое–чем ему обязана, но не многим: образованием, полученным в самом дешевом пансионе, какой он только мог найти, неохотно даваемыми деньгами на платье и курсами стенографии и машинописи, которые должны были дать ей возможность сделаться личной секретаршей старого Эмери. В добавление ко всему этому, Морис Тарн давал ей то, что ему угодно было называть «домашним очагом».

Сейчас он был весьма занят цыпленком под японским соусом, которого разрезал на микроскопические кусочки. Вдруг он спросил:

— Есть что–нибудь в газете?

Он сам никогда не читал газет и в ее обязанности уже много лет входило ознакомление его с главнейшими новостями в утренних газетах.

— Ничего, — сказала она. — Вы знаете о парламентском кризисе?

Он проворчал что–то себе под нос, потом спросил:

— Ничего больше?

— Ничего, кроме скандала с кокаином.

Он вдруг взглянул на нее.

— Скандал с кокаином? Что ты хочешь сказать?

Она взяла газету.

— Речь идет о двух шайках, ввозивших его в Англию. Я не думала, что вам будет интересно это, — сказала она, отыскивая статью.

В эту минуту она случайно взглянула на него и едва не выронила газету от удивления.

Лицо мистера Мориса Тарна, от природы бледное, теперь было мертвенно–бело. Нижняя челюсть отвисла, глаза выкатились.

— Две шайки? — скрипучим голосом спросил он. — Что ты хочешь сказать? Читай! Читай! — хрипло приказал он.

— Я думала…

— Неважно, что ты думала! Читай! — рявкнул Тарн.

Скрыв свое удивление, она отыскала статейку, которая занимала полстолбца и гласила:

«Вчера утром инспектор сыскной полиции Бикерсон в сопровождении полдюжины полицейских произвел облаву на небольшой склад в Уайтчепле и, арестовав сторожа, обыскал помещение. Говорят, что захвачено и увезено значительное количество опиума и пакет, содержащий 16 фунтов кокаина. Полагают, что склад является распределительным центром одной из двух шаек, которые заняты незаконным сбытом кокаина и опиума здесь и в Америке.

Полиция считает, что одно из этих противозаконных сообществ возглавляется японским купцом по имени Сойока, который, однако, является просто декоративной фигурой в деле, тогда как все операции производятся рядом неизвестных лиц, занимающих, как говорят, высокое общественное положение. Двое из них, по–видимому, являются чиновниками государственной службы в Индии. Состав второй шайки, скопившей за последние два года большое состояние, не столь хорошо известен…

Эти две организации располагают сотнями агентов, а небольшая группа головорезов занимается замыванием следов работы обеих шаек.

Недавний арест одного грека в Кливленде, в штате Огайо, и его признание федеральным властям позволили Скотленд–Ярду получить данные относительно английской ветви этого «дела». Из заявления грека Моропулоса делается вывод, что среди главарей второй шайки один английский доктор и один видный торговец из лондонского Сити…»

— Ах!..

Это не был стон, это не был вздох, но что–то, что совмещало признаки и того, и другого.

Эльза подняла глаза от газеты и увидела, что голова ее опекуна опустилась на стол. Она вскочила.

— В чем дело?

Он махнул рукой, чтобы она отошла.

— Достань мне немножко коньяку из буфета в моем кабинете, — пробормотал он.

Она поспешила в душную маленькую комнату и вернулась со стаканом, содержимое которого мистер Тарн проглотил залпом.

Лицо его постепенно приняло нормальную окраску, и он принужденно улыбнулся.

— Ты виновата, — проворчал он, стараясь принять шутливый тон. — В моем возрасте человек не может сделать предложение в такой ранний час и не почувствовать последствий, а? Должно быть, я немного стар для ухаживания. Подумай о моем предложении, Эльза. Я был тебе хорошим другом…

— Вы хотите, чтобы я читала дальше?

Он жестом остановил ее.

— Чепуха! Газетная утка! Эти господа всегда гонятся за сенсациями. Они живут ими.

Он с усилием встал с места.

— Я увижу тебя в конторе. Обдумай, как следует, Эльза…

Дверь в кабинет захлопнулась за ним. Он еще сидел, запершись в своей комнате, когда Эльза села в шедший на восток Лондона автобус, который довозил ее почти до дверей «Корпорации Эмери».

Глава 2

Торговый дом «Эмери и Эмери» стоит там же, где он стоял в те дни, когда его основатель выстроил своих учеников и клерков, чтобы тушить «Большой Лондонский Пожар». Так что, когда пожар догорел, старый покосившийся дом один возвышался среди почерневших развалин Вуд–стрит. С годами пришли улучшения, требовательный городской совет Сити настоял на некоторых архитектурных изменениях, но на вид здание торгового дома Эмери оставалось таким же, каким оно было в те дни, когда «Мэйфлоуэр» вышел из Плимутской гавани и едва не потопил «Плэзант Эндевор», первое из судов братьев Эмери, совершавших рейсы в Восточную Индию.

Столетия видели много превратностей в судьбах фирмы. В один прекрасный вечер в эпоху Регентства, один из Эмери проиграл в кости свой торговый флот, позже другой Эмери отвоевал назад его стоимость в виде чайной торговли, но дом с узким фасадом, с его неровными полами, с его забавными маленькими шкафчиками и прессами, низкими потолками и извилистыми лестницами устоял против времени.

Над толстыми окнами из зеленого стекла, пропускавшими свет, но искажавшими изображение, полинялая вывеска «Эмери и Эмери, судовладельцы и импортеры» была выведена теми же самыми буквами, которые один из Эмери выбрал в тот день, когда Георг Третий ушел на покой.

Эльза за своим потертым письменным столом в это весеннее утро казалась столь же неуместной в этой мрачной обстановке, как и маленький букетик ландышей, который она поставила в дешевую стеклянную вазочку рядом с пишущей машинкой.

Эльза была стройная, статная девушка с чуть поднятым кверху подбородком, прямым носом, большими вопрошающими глазами и копной вьющихся золотых волос.

Цвет лица у нее был такой, что заставлял мудрых и скептических женщин долго всматриваться в нее. Однако ее щеки — кровь с молоком — своим цветом ничуть не были обязаны искусственным приемам, а ярко–красный цвет губ был естественным, как и цвет темных серо–голубых глаз.

Слегка наморщив лоб, она слушала болтливую приятельницу.

Эльза Марлоу не склонна была всерьез принимать суждения мисс Дэм в какой–нибудь другой области, кроме стенографии. Ее взгляд на людские дела всегда был окрашен в особый романтический цвет. Но когда она говорила о торговом доме «Эмери и Эмери», как о «жутком», а Поля Роя Эмери называла «зловещей фигурой», Эльза оказывалась на стороне романтики.

— Вы можете смеяться над фильмами, — серьезно говорила мисс Дэм, — но они дают вам представление о жизни… Типы, характеры, если вы меня понимаете… Это опыт для молодой девушки вроде меня. Каких злодеев я видела!.. Но я никогда не видела ничего похожего на майора! Зловещий! Достаточно взглянуть на него, мисс Марлоу! Почему ваш милый, добрый дядя — самый прекрасный человек, какой только может быть на свете — он больше всех похож на Теодора Робертса — позволяет вам оставаться здесь? Это выше моего понимания! Вы догадываетесь, что я хочу сказать?

Мисс Дэм воззрилась на нее через свои очки. Ее большой рот был нелепо открыт, маленький нос пуговкой стал еще краснее, чем всегда. Она была среднего роста, с круглыми плечами, неуклюже скроенная. Ее стриженые волосы отказывались вести себя, как подобает стриженым волосам, и веером расходились вокруг головы.

— Я бы не назвала его зловещим, — задумчиво сказала Эльза. — Он, конечно, неприятный. Мне кажется, он не привык иметь дело с белыми людьми…

— Вот это я и говорю! — перебила мисс Дэм. — Негры, черные и индейцы! Держу пари, что он стегает их до смерти! Я видела, как это делается. Помните «Чудовище Болот»? Там играет Анна Консуэло. О, это было совершенно замечательно!

Тихий смех Эльзы перебил ее.

— Во всяком случае, он — зловещий, — решительно сказала мисс Дэм. — И дом этот тоже. Столетний! В нем нет ни одного ровного пола и ни одной двери, которая бы запиралась как следует. А посмотрите на узкие маленькие оконца и на балки в потолке. Нет даже настоящей умывальной, и это в самом центре Сити! Откуда он взялся, однако? Старый мистер Эмери никогда не говорил, что у него есть племянник, а ваш милый дядя был так удивлен, когда прочли завещание, что чуть не упал! Он сам мне сказал это…

В эту минуту «милый дядя» был для Эльзы столь же неприятным предметом разговора, как и «зловещий» мистер Эмери. Служащие фирмы Эмери пребывали в убеждении, что мистер Тарн и она были дядя и племянница, и она никогда не пыталась исправить это заблуждение.

— Мы привыкнем к нему, — сказала она с легким вздохом. — С новыми людьми всегда неловко вначале. Он занимал официальное положение в Индии. Я знаю, что…

Она умолкла, почувствовав, что выходит за пределы дозволенного. Не могла же она рассказывать о таинственных письмах, которые диктовал Поль Эмери, письмах, в которых целые строчки состояли из непонятных шифрованных слов…

— Мистер Тарн знает кое–что о нем, — заявила, решительно кивая головой, мисс Дэм. — Вчера они провели вместе несколько часов. Я слышала. Ну, и шумели же они!

Эльза удивленно повернулась к своей собеседнице.

— Ссорились? — недоверчиво спросила она.

— Ссорились! — торжествующе повторила мисс Дэм. — Вы никогда не слыхали ничего подобного! Это было, когда вы уходили на завтрак. Говоря «несколько часов», я подразумеваю двадцать минут. Я никогда не видела вашего милого дядю таким взволнованным…

На Эльзу это не произвело впечатления. Мистер Морис Тарн часто волновался в эти дни. «Может быть, я тому виной?» — подумала она. Но ссора? Зачем Эмери ссориться со своим главным управляющим? Они едва знают друг друга, так как Поль Эмери не просидел еще и месяца в председательском кресле.

— Вы уверены? — спросила Эльза.

Прежде чем мисс Дэм успела ответить, раздался резкий звонок. Эльза поспешно взяла блокнот, карандаш и прошла в кабинет своего хозяина.

Это была приятная комната с темно–синими обоями, в сочетании с которыми красиво выделялись черные полированные панели. Над старинным камином мерно тикали круглые часы. Окна были задернуты темно–синими бархатными шторами. Единственно яркими пятнами в комнате были красные кожаные кресла и красная кожаная обивка каминного экрана.

Человек, сидевший за большим письменным столом, пристально всматривался в письмо, лежавшее перед ним на бюваре. Его тонкие губы двигались по мере усвоения каждой строчки, каждого слова. Прошла минута…

Поль Эмери поднял взгляд от письма с тем выражением на своем мрачном лице, которое всегда вызывало у Эльзы чувство, близкое к бешенству. Не то чтобы он сознательно оскорблял ее — тогда ее неудовольствие было бы простительно. В его лице был лишь легчайший намек на презрительную усмешку в углах рта, в приподнятой верхней губе. И особенно — какое–то холодное, как бы приценивающееся выражение в его голубых глазах. Оно было почти неуловимо, но оскорбительно. Эльза уже раньше заметила на его лице это выражение, которое неизменно появлялось, когда прерывали его мечтания. А дневные мечтания Поля Эмери были не из приятных. Только одно мгновение кривая улыбка искажала его тонкое смуглое лицо. Затем оно снова стало неподвижно, как маска судьбы.

— Да?

В голосе его слышалось нечто металлическое. Одним лишь словом он сразу переступил границу, отделяющую мечтания от действительности. Его глаза подозрительно всматривались в нее. Она подумала, что нашлись бы люди, которые сочли его красивым, и сама она была все–таки женщиной, чтобы отдать ему должное в этом отношении. Горячее солнце Индии придало его смуглому, точно выдубленному лицу постоянный коричневый загар. Оно передало ему также что–то от животных джунглей, на которых он охотился: каждый раз, когда она видела, как он бесшумно, почти крадучись проходил через контору, ей приходила на ум кошка, а она ненавидела кошек…

— Да?

Он никогда не повышал голоса, не выдавал своего нетерпения, но его «Да» звучало точно удар хлыста.

— Вы вызывали меня и хотели видеть накладные… Чи–Фунга и… Ли, мистер Эмери, — заикаясь, сказала Эльза и почувствовала презрение к себе самой за свое малодушие.

Эмери, не говоря ни слова, взял бумаги, которые она принесла. Молча просмотрел их, потом отложил в сторону.

— Почему вы боитесь меня?

Вопрос ошарашил ее.

— Я не боюсь вас, мистер Эмери, — сказала она, стараясь говорить спокойно. — Странные вещи вы говорите. Я… я не боюсь никого!

В голосе ее теперь был вызов.

Он ничего не сказал. Его молчание также непререкаемо уличало ее в неправде, как если бы он высказал это словами.

— Кроме того, — продолжала она с легкой улыбкой, — разве секретарше не подобает так относиться к своему хозяину? Обычное уважение…

Она закончила неуклюже, чувствуя, что говорит глупость. Эмери смотрел в окно на пыльную, залитую солнцем Вуд–стрит. Его внимание, видимо, было привлечено нагруженными фургонами, стоявшими в узкой улице, краснолицым полицейским — всем чем угодно, кроме бело–розовой девушки с шапкой красивых непослушных золотисто–каштановых волос.

— У вас пять фунтов три дюйма, — объявил он ни с того, ни с сего. — Мизинец на вашей левой руке искривлен — вы, должно быть, сломали его, будучи ребенком. Вы живете в постоянном общении с кем–то, кто страдает глухотой: ваш голос немного громок. Ах, да, конечно, с мистером Морисом Тарном! Я заметил, что он глуховат.

Эльза перевела дыхание.

— Я должна оставить накладные? — спросила она.

— Нет… вы мне еще нужны. Я вам продиктую письмо к Финли–Цьзину, Бэблинг–Уэллоу, Шанхай: «Тан чиан чин пин чьян…» — прошу прощения: вы, конечно, не понимаете по–китайски?

Он не шутил. Она заметила, что он чуть покраснел от неудовольствия, поняв свою ошибку и решив, что она может подумать, что он смеется над ней.

— Он читает и говорит по–английски лучше вас… или меня, это все равно, — поспешил он прибавить. — Пишите… «Я ищу надежного человека для провинции Нанпу. Фенг–Хо прибыл, можете посылать ему письма сюда. Когда увидите Длинный Меч Сун–Ята, скажите ему…».

Здесь он остановился и передал ей листок бумажки. На листке печатными буквами карандашом аккуратно были выведены слова:

«Тачка, Тенденция, Подделка, Воинственный, Свеча, Восковка, Кулон, Липа, Герб, Деревня, Желание».

Пока она читала бумажку, он смотрел на нее, тонкой рукой поглаживая черные усы. Подняв голову, она поймала его взгляд и покраснела.

— Хорошее место, а? — спросил он рассеянно. — Не слишком много работы? Плата хорошая?

В первый раз он проявил какой–то интерес к ней.

— Да, это хорошее место, — сказала она и добавила (самодовольно, как ей самой показалось): — Я надеюсь, моя работа удовлетворяет вас?

Он не ответил, и она мысленно прибавила к его грехам невежливость.

— Вы, конечно, знали моего дядю Бертрама Эмери?

Он не смотрел на нее, глаза его снова был устремлены на улицу.

— Не очень хорошо, — сказала она. — Я застала здесь последние месяцы его жизни. Он заходил всего на несколько минут в день…

Эмери медленно кивнул.

— А все дело вел старик, конечно?

— Старик?

Она нахмурилась, потом поняла, что это фамильярное словечко относилось к мистеру Морису Тарну.

— Мистер Тарн всегда помогал вести дела, — сказала она немного принужденно, хотя, видит Бог, не склонна была чувствовать себя оскорбленной из–за того, что он так презрительно отозвался о ее весьма отдаленном родственнике.

— Мистер Тарн всегда помогал вести дело… — поправил Эмери, потом резким движением повернул голову. — Спасибо, больше мне ничего не нужно!

Она была уже на пороге, как его голос снова остановил ее.

— Сколько вам платит «Стандфорд Корпорэйшн?» — спросил он.

Она обернулась и удивленно переспросила:

— «Стандфорд Корпорэйшн», мистерЭмери?

Его проницательные глаза изучали ее лицо.

— Виноват! — сказал он просто. — Я вижу, вы не знакомы с этим предприимчивым учреждением.

И кивком головы указал ей на дверь. Она успела осознать всю нелепость этого разговора, когда уже сидела за своим столом.

Глава 3

«Стандфорд Корпорэйшн»! Что это значит? Неужели он хотел сказать, что она тайно служит какой–то другой фирме? Если бы она была в более хороших отношениях со своим дядей, она бы могла разрешить эту загадку.

Во время работы на машинке она услыхала, как дверь ее комнаты отворилась. Подняв глаза, она увидела человека со впалыми щеками, которого ей особенно не хотелось видеть в этот день.

Он постоял немного, трогая пальцами жесткие седые усы и, устремив на нее маленькие бесцветные глазки, потом медленно пересек комнату и остановился рядом. Он был необыкновенно высокого роста и для главного управляющего процветающей фирмы одет весьма небрежно. Манжеты обшарпаны по краям, черный галстук порыжел от времени…

— Где Эмери?

— У себя в комнате, мистер Тарн.

— Гм… — он потер свой жесткий подбородок. — Он говорил что–нибудь?

— О чем?

— Вообще…

Эльза покачала головой.

— Ты обдумала то, о чем я говорил тебе сегодня утром?

Он быстро, украдкой взглянул на нее и прочел в ее глазах ответ прежде, чем она что–либо сказала.

— Понимаю… Об этом… некогда было думать.

Он смотрел на нее не мигая, и лицо его искривилось в горькой усмешке.

— Слишком стар, должно быть? Я согласен на любые условия, только… мне нужно облегчить душу. Они не могут заставить жену говорить. Любые условия, — он подчеркнул эти слова, и она поняла их смысл.

Разговаривая, он не смотрел на нее. Это обещание насчет «любых условий» была ложью. Ему нужно было больше, чем надежный слушатель.

Она принужденно вздохнула.

— Стоит ли возвращаться к этому? — спросила она. — Я бы не хотела, мистер Тарн. Меня это ужасно мучает, потому что может сделать мою жизнь невыносимой.

Он продолжал в раздумье теребить свой подбородок, иногда бросая настороженные взгляды в сторону комнаты Поля Эмери.

— Что–нибудь неладно? — спросила Эльза.

— Неладно? — Мистер Тарн сердито покачал головой. — Что именно неладно? — Он испуганно посмотрел на дверь. — Я сейчас пойду к нему!

В его голосе слышалась какая–то паническая нотка, удивившая Эльзу.

— Я должен уехать! Я не знаю, куда, но… куда–нибудь…

Он услыхал как в двери повернулась ручка и быстро оглянулся. Поль Эмери стоял на пороге со своей язвительной улыбкой на тонких губах.

— Я… хотел вас видеть, майор Эмери!

Не говоря ни слова, Поль Эмери открыл дверь немного шире, и его управляющий прошел в кабинет. Эмери затворил за ним дверь и направился к своему письменному столу. Но не сел, а остановился, сунув руки в карманы, слегка наклонив голову и холодным взглядом изучая мистера Тарна.

— Ну?

Губы мистера Тарна дважды беззвучно дернулись, прежде чем он заговорил упавшим голосом:

— Я чувствую, что должен принести вам извинения за… за сцену, которая произошла вчера, майор Эмери. Я боюсь, что потерял самообладание, но вы вполне понимаете, что человек, который занимал доверенное положение в фирме Эмери, которого уважал, я осмелюсь сказать, ваш дядя…

— Присядьте!

Мистер Тарн машинально повиновался.

— Мистер Тарн, я новичок в этом деле. Я должен был приехать восемь месяцев назад, когда мой дядя умер и имущество перешло ко мне. Были вещи, которых я не представлял себе, но которые я представляю сейчас. Я смотрел на торговый дом «Эмери и Эмери», как на учреждение, которое великолепно может обойтись без меня. Я никогда не рассматривал фирму Эмери как… врага.

Мистер Тарн удивленно воззрился на своего собеседника.

— Я не понимаю вас… Врага, майор Эмери? — дрожащим голосом выговорил он.

— Что такое «Стандфорд Корпорэйшн»?

Вопрос прозвучал будто выстрел. Лицо мистера Тарна передернулось, но он ничего не ответил.

— В доме на Трэнидл–стрит существует фирма, — медленно продолжал Эмери, — не особенно процветающая, судя по тому: что «Стандфорд Корпорэйшн» занимает только одну большую комнату и не имеет служащих. Вся работа ведется одним таинственным субъектом, который появляется после закрытия большинства других контор и уходит незадолго до полуночи. Он сам печатает на машинке письма, от которых он не сохраняет черновиков, беседует со странными и подозрительными людьми. И хотя название «Стандфорд Корпорэйшн» не упоминается в книгах «Эмери и Эмери», мне известно, что наша весьма почтенная фирма — он снова улыбнулся, подняв верхнюю губу, — созданная трудами многих лет и основанная на честности и порядочности моих покойных родственников, служит ширмой, за которой ведется неизвестного рода торговля…

— Майор Эмери!

Однако, лишь секунду Морис Тарн выдержал свою позу добродетельного негодования, потом под горящим взглядом своего собеседника он опустил глаза.

— Если вы так смотрите… — быстро забормотал он. — Самое лучшее будет, если я уйду из дела. Я верно прослужил здесь тридцать пять лет и, по–моему, вы поступаете со мной нехорошо. Вы говорите: какая–то торговля. Я знаю «Стандфорд Корпорэйшн», я только что вспомнил о ней. Это абсолютно порядочная фирма…

Жесткие улыбающиеся глаза Эмери заставили его замолчать.

— Вы, кажется, хотите обманывать до конца? Пусть будет так, Тарн, но вы делаете то, чего я не одобряю, мягко выражаясь. Я намерен прекратить это. Я прекращу это, если даже придется уничтожить вас. Понимаете? Вы знаете, кто я. Вы стоите на моем пути, Тарн. Я не рассчитывал найти здесь это препятствие. — Он показал рукой на пол, и Тарн понял, что он говорит о доме Эмери. — Я буду говорить с вами прямо, — продолжал Эмери, — две шайки, занимающиеся торговлей наркотиками, могут наживать и наживают состояния. Вы, может быть, видели кое–что об этом в утренних газетах. Две шайки! Но две — это много. Вам ясно это?

Лицо Тарна приняло пепельно–серый оттенок, он не мог вымолвить ни слова. Эмери, стоявший около стола, не смотрел на него. Его глаза были устремлены на улицу за окном. Казалось, он находил что–то необыкновенно интересное в оживленной спешке и сутолоке Вуд–стрит.

— Нет места для двух и едва хватает места для одной, — сказал он. — Вторая шайка пускай закроет лавочку и уберется подобру–поздорову, пока не поздно. Есть много опасностей. Сойока и его люди не потерпят конкуренции. Я говорю это вам как друг…

Тарн облизал пересохшие губы, но ничего не ответил.

— Девушка не замешана в этом деле?

— Нет.

Тарн по оплошности допустил это частичное признание.

— Вы… Сойока! — прошептал он. — Боже! Я не думал… Я знал, что они ведут дело из Индии и с Востока… но я никогда не догадывался…

Его голос перешел в беззвучное бормотанье.

— Старый негодяй! — тихо сказал он.

Эмери ничего не ответил. Кивком головы он отпустил Тарна. Эльза видела, как Тарн, шатаясь, точно во сне, прошел через ее комнату.

Оставшись один, Эмери медленно подошел к столу, сел и положил голову на руки. Прямо против него на стене висела картина в старомодной золоченой раме: портрет старого человека в длинном парике. На нем был коричневый камзол, кружева пышно вздымались под полным подбородком, а в руке он держал полу развернутую карту земного шара. Первый из Эмери! Последний представитель рода взглянул в суровые глаза своего предка и поклонился.

— Славный предок, — сказал он с насмешливой важностью, — мошенническая фирма Эмери приветствует тебя!

Глава 4

В торговом доме Эмери был обычай, существовавший с незапамятных времен: служащие имели час двадцать пять минут на завтрак. Никто не знал, откуда и почему взялись эти лишние 25 минут. Это была традиция дома. И в этот день Эльза Марлоу была рада ей, так как она решила посоветоваться с единственным человеком на свете, который мог помочь…

Как только пробило час, она вышла из конторы и торопливо зашагала в направлении Чипсайда. Вскочив в попутное такси, через пятнадцать минут она уже выходила у двери маленького дома на Халф–Мун–стрит, и едва успела расплатиться с шофером, как дверь отворилась и красивый человек лет тридцати вышел ей навстречу на тротуар.

— Какое чудо! Неужели благородная фирма Эмери пошла прахом?

Она вошла в дом и, только очутившись в уютной маленькой столовой, ответила ему:

— Все пошло прахом, Ральф. Нет, милый, я не могу есть. Продолжайте ваш завтрак, а я буду говорить…

— Я уже позавтракал. Принесите что–нибудь для мисс Марлоу, — приказал доктор Ральф Халлам.

Когда лакей вышел, он тревожно спросил:

— Случилось что–нибудь неладное?

Она знала Ральфа Халлама еще в те дни, когда была худенькой юной школьницей, а он — студент–медик — часто бывал у них дома в Бейзуотере. Он стал, по его собственному признанию, таким плохим доктором, что бросил практику с тех пор как покинул госпиталь, в котором заканчивал свою учебу. Имея хороший нюх в коммерческих делах, он с таким успехом использовал то маленькое состояние, которое ему оставила его мать, что мог отказаться от сомнительного дохода, который дала бы ему его профессия.

Белокурый, с ясными глазами, немного старше тридцати лет, он, благодаря своему мальчишескому гладко выбритому лицу и неиссякаемому оптимизму производил впечатление человека, которому лишь недавно перевалило за двадцать.

— Вы не больны, нет? — спросил он.

Эльза, улыбаясь, покачала головой, и Халлам вздохнул с облегчением.

— Слава Богу! Мне пришлось бы позвать настоящего доктора, если бы вы оказались больны.

Говоря это, он с милой непринужденностью освобождал ее от горжетки, перчаток, сумочки и рассовывал все это по разным местам.

— Вы знаете, что мистер Тарн на самом деле не мой дядя?

— А! — он удивленно посмотрел на нее. — Ах, да, ваш дальний родственник, что ли? Забавный старый черт, неужели он не надоел вам?

— Он хочет жениться на мне, Ральф, — трагическим тоном ответила Эльза.

Как раз в этот момент он брал стакан с буфета, чтобы поставить его на стол. Стакан выпал у него из рук и разбился на мелкие осколки. Эльза обернулась и увидела, что лицо его внезапно сделалось бледным.

— Я неуклюжий болван! — голос его слегка дрожал. — Повторите–ка… Он хочет на вас жениться? Этот… этот?..

Она кивнула.

— Вот именно — этот! Разве это невероятно? О, Ральф, я измучена! Что–то странное происходит с нами в последнее время. Вчера он поссорился с мистером Эмери…

— Постойте, постойте, милая! Сядьте. Теперь расскажите мне все толком. Поссорился с Эмери, вы говорите? Это тот, что приехал из Индии?

Она как могла связно рассказала ему о произошедшей в то утро сцене. Ральф Халлам присвистнул.

— Старый негодяй! — тихо сказал он. — Но в чем дело? Откуда это неожиданное желание жениться? Он не производил никогда на меня впечатления человека, который может жениться… А быть хозяйкой на Эльгин Кресент — не особенно заманчивая перспектива…

— Он уезжает за границу, — перебила она. — Вот почему он хочет жениться так срочно. О, я не должна была говорить вам это…

Она слишком поздно вспомнила наказ своего опекуна. Но если известие поразило Ральфа Халлама, он не показал этого.

— Вы, конечно, не выйдете за него? Вы так же подходите ему, как май подходит декабрю, Эльза.

Эльзе показалось, что он хотел прибавить еще что–то, но сдержался. На секунду ее охватил страх перед тем, что ее, очевидно, ждет в этот сумбурный день второе предложение, так как в выразительных глазах собеседника появился многозначительный огонек. Ей нравился Ральф Халлам, но по–иному. Он был очень хорошим, добрым, чудесным другом, но… Все было бы испорчено, если бы невысказанные слова были произнесены. К ее огромному облегчению, он заговорил об Эмери.

— Что за человек этот ваш «индус»? — спросил он. — Он был на государственной службе там?

Она покачала головой.

— Я знаю очень мало о нем, — сказала она. — Все мы мало знаем о нем. Говорят, он даже не англичанин, а принадлежит к американской ветви Эмери. Старый Эмери устроил ему место в Индии. Он такой странный…

Ральф Халлам улыбнулся.

— Сумасшедший, может быть? Большинство этих господ из Индии слегка чокнутые. Это от солнца…

Эльза покачала головой.

— Нет, он не сумасшедший. У него ужасные манеры: он резок до грубости. И все же, Ральф, в нем есть что–то странно привлекательное. Я часто задумываюсь, какова была его жизнь, чем он занимался на досуге? Кажется, он живет в атмосфере тайны. Я не могу говорить вам о том, что происходит в конторе — это было бы некрасиво — но его корреспонденция такая необычайная. И в нем самом нечто магнетическое. Иногда, когда он смотрит на меня, возникает чувство, точно я… не владею собой. Это звучит странно, не правда ли?

— Да, конечно, — ответил ее удивленный собеседник. — Он гипнотизирует вас?

— Да–да, — неуверенно ответила Эльза. — Может быть, это так… Он напоминает мне какое–то гибкое животное… вовсе не красивое… А вообще он такой противный, что я ненавижу его! — Она засмеялась своей собственной непоследовательности. — Джесси Дэм называет его «зловещим человеком». Может быть, она права. Иногда у меня такое чувство в его присутствии, точно он несет на себе бремя какого–то ужасного преступления. Он такой подозрительный, загадочный, недоверчивый… Вы чувствуете, что он все время следит за вами. И все в нем так! Мистер Тарн ненавидит его…

— Весьма неприятный господин, — сказал Ральф, смеясь, — но внушительный. Смотрите, не отдайте ему ваше юное сердечко! Что касается Тарна, то я думаю, вам было бы хорошо уехать ненадолго. Вы не знакомы с моей невесткой?

— Я не знала, что у вас есть невестка, — сказала Эльза.

Халлам улыбнулся.

— Вам она понравится. Я попрошу ее пригласить вас на несколько дней.

В этот момент вошел слуга с подносом, и оба замолчали, пока не остались снова одни. Позавтракав, Эльза уже собиралась уходить, когда шум остановившегося у дома такси заставил Халлама выглянуть на улицу.

— Подождите!

Она посмотрела в окно, но с того места, где она сидела, не могла видеть человека, расплачивавшегося с шофером.

— Кто это? — спросила она.

— Восхитительный тип! Я думаю, лучше, чтобы он не видел вас здесь. Пройдите в кабинет, вы знаете дорогу. Когда я проведу его в столовую, вы можете улизнуть. Я позабочусь о том, чтобы он не видел вас.

Раздался звонок, и Эльза поспешила пройти в маленький кабинет. Почти сейчас же она услышала низкий голос Мориса Тарна в коридоре. Она подождала немного, потом прокралась на цыпочках по коридору, отворила дверь и вышла.

Тарн, нервы которого были напряжены, слышал стук закрываемой двери и подозрительно оглянулся.

— Что это было?

— Мой слуга вышел, — спокойно сказал Ральф. — В чем дело?

Несколько мгновений Тарн не отвечал, потом со стоном опустился в кресло и закрыл лицо руками.

— Так плохо, а?

— Он знает… — глухо пробормотал Тарн.

— Кто «он»? Господин из Индии? И что он знает?

— Все! Халлам, это — Сойока!

Халлам, раскрыв рот, уставился на Тарна.

— Вы с ума сошли! Сойока?

— Он или Сойока, или кто–то, занимающий высокое положение в шайке! Почему бы нет? Прибыль фирмы Эмери не достигает восьми тысяч в год. Мы знаем, каковы прибыли Сойоки: они наживают миллионы там, где мы — только тысячи. Он жил в Индии, не думая, что старый Эмери завещает ему это дело. Мы всегда знали, что чиновники в Индии работают рука об руку с шайкой Сойоки. Иначе каким образом он знал бы, где искать в книгах полученные нами грузы? Он первым делом обратил внимание на ящик с различными товарами, полученный нами от Штейна из Лейпцига, и заинтересовался содержимым. Он просил меня узнать подробности, и я это делаю. Халлам, борьба с Сойокой означает смерть! Они ни перед чем не остановятся! Я не могу больше выносить этого, Халлам! Я слишком стар для таких дел…

— Не слишком стары, однако, для того, чтобы жениться, не так ли?

Тарн быстро взглянул на него.

— Что вы хотите сказать?

— То, что я сказал. Я слышал, что вы замышляете удрать с дамой, которую я не стану называть.

Морис Тарн пожал плечами.

— Я не знаю, что я буду делать. Я перепуган…

— Пугайтесь на здоровье! — В голосе Ральфа Халлама не было прежней мягкости. Лицо его стало жестким, нижняя челюсть зловеще выдвинулась вперед. — Если вам хочется уехать, что ж — уезжайте. У вас достаточно денег для того, чтобы починить свои нервы. В Южную Америку, конечно? Я так и думал. Уезжайте — Бог с вами! Вы распустили ваши нервы и для меня потеряли цену. Хуже того: вы стали опасны. Мы произведем быстрый раздел, и затем вы можете убираться к черту, если хотите!

Он медленно приблизился к расстроенному Тарну и, остановившись перед ним, посмотрел на него.

— Но вы уедете один. Мне нужен партнер.

— Эльза? — простонал Тарн.

— Эльза. Я могу заставить ее думать по–моему. Это будет легко. Я хочу ее, Морис, так же, как вы хотите ее. Она божественна! Она прямо восхитительна! Я не браню вас. Но я тоже хочу ее. В этой стройной девушке заключен целый мир счастья, Морис!

— Но… но… — Тарн смотрел на Халлама, пораженный ужасом. Какая–то одинокая клеточка в его мозгу, где когда–то обитала совесть, усиленно работала. — Но, вы не можете, Ральф! Вы женаты, я знаю, что вы женаты! Вы не можете жениться на Эльзе!

— Я ничего не говорил о женитьбе, — едко ответил Ральф Халлам. — Ради Бога, не будьте так старомодны!

Глава 5

На обратном пути в контору Эльза была спокойнее и могла ясно рассуждать. Она не все сказала Халламу: он ничего не знал о ее ночном испытании, когда, заставив стол в кабинете бутылками, Морис Тарн говорил и говорил, пока у нее голова не пошла кругом. Она раньше думала, что его косвенные намеки на брак, на его преимущества и выгоды делались ради красного словца. Теперь она поняла. Бессвязным бормотанием он пытался подготовить ее к своему чудовищному предложению. Что–то было неладно, весьма неладно. Раньше он не пил так много…

Было половина третьего, когда она торопливо взбежала по узкой лестнице, надеясь, что ее неприятный хозяин не вызывал ее. Отворив дверь своей комнаты, она увидела, что на стуле около окна сидит человек. Хотя день был теплый, на нем было толстое пальто, на воротник которого спускались его черные волосы. Он сидел спиной к ней и был, видимо, поглощен созерцанием улицы внизу. Услыхав стук двери, он внезапно повернулся и встал… С минуту Эльза глядела на него, разинув рот. Это был китаец!

Он был одет по последней моде. Элегантно скроенное пальто было туго перетянуто в талии, полосатые серые брюки аккуратно разглажены, над ярко начищенными башмаками — белые гетры. Модный галстук, изящные перчатки — все это было европейское. Но лицо! Бездонные раскосые глаза, веки без ресниц, желтые щеки, похожие на сморщенный пергамент, бескровные губы, выдающаяся нижняя челюсть — она никогда не видела ничего более безобразного. Он, точно прочтя ее мысли, сказал на великолепном английском языке:

— Не по милу хорош, а по хорошему мил. Фенг–Хо, бакалавр естественных наук. Моя карточка.

И с легким поклоном протянул ей продолговатый кусок картона, который она машинально взяла.

В этот момент она услышала странный мелодичный звук. Где–то заливалась птица. Эльза оглянулась. На полке стояла клетка замечательной работы. Сочетание золотой проволоки и цветных стекол делало дворец маленькой певуньи предметом редкой красоты. На жердочке сидела лимонно–желтая канарейка, заливавшаяся пением.

— Как чудесно! — пробормотала Эльза. — Откуда она появилась?

Фенг–Хо осклабился.

— Я принес ее сюда. Пи всегда сопровождает меня. На улице многие оглядываются, находя замечательным, что китайский господин, бакалавр естественных наук, носит с собой обыкновенную птичью клетку. Но Пи нуждается в воздухе. Нехорошо маленькой птичке все время жить в комнате. Пи, недостойная и уродливая маленькая пташка, спой свою глупую песенку для прекрасной дамы!

Птица, только что замолчавшая, снова залилась, наполнив скучную комнату золотыми звуками.

— Она чудесна! — снова сказала Эльза и перевела взгляд с птицы на ее владельца.

Непроницаемые глаза китайца наблюдали за ней.

— Я боюсь, что напугал вас, — сказал он со свойственной ему чопорной манерой. — Вы, может быть, не привыкли встречать китайцев, мисс Марлоу?

Эльза перевела дух. Откуда этот человек знал ее имя?

— Вы… вы хотите видеть майора Эмери? — спросила она, овладев собой.

— Я видел его. Он просил меня подождать немного и познакомиться с вами. Боюсь, что я буду частым гостем…

Эльза заставила себя улыбнуться.

— Вам незачем бояться этого, мистер…

Как следует звать его: «мистер Фенг» или «мистер Хо»? Он, кажется, снова прочел ее мысли.

— Фенг–Хо — составное имя, — сказал он. — А «мистер» не нужен, если только вам не кажется необходимым употреблять эту приставку.

Говоря это, он смотрел на свои новые лайковые перчатки. Потом он добавил:

— Майор Эмери только что вошел.

Эльза быстро взглянула на него.

— Я не слышала.

Он быстро кивнул.

— Да, сейчас он переходит через комнату, вот он остановился около камина. — Говоря это, Фенг–Хо поднял кверху голову, прислушиваясь. — Теперь он сел за стол и взял газету. Разве вы не слыхали шороха?

Эльза подозрительно поглядела на него. Неужели этот человек шутил?

— Я все слышу, — продолжал китаец. — Теперь он сидит на стуле, стул скрипнул…

Она подошла к двери майора и отворила ее. Он сидел за письменным столом. Рука его была протянута к звонку, чтобы вызвать ее в тот момент, когда она заглянула.

— Войдите! — сказал он отрывисто. — Вы познакомились с Фенг–Хо?

Он увидел ее покрасневшие щеки, и губы его искривились в ехидной улыбке.

— Он демонстрировал вам свой слух? Это предмет его гордости.

Он обернулся к китайцу, стоявшему в соседней комнате. Фенг–Хо растянул в улыбке рот до ушей, обнажив свои огромные зубы.

— Закройте дверь, пожалуйста! — сказал Эмери.

В гот момент, когда она собиралась повиноваться и затворить дверь перед китайцем, тот произнес несколько непонятных слов. Потом спрятал руки в рукава и поклонился.

— Вы, может быть, часто будете видеть Фенг–Хо. А, может быть, и нет. Я вам продиктую письмо…

— Фенг–Хо — китаец, — сказал Эмери, покончив с письмом, — многие смешивают китайцев с соседним народом…

Он замолчал, потом продолжал медленно:

— Сойока, напротив — японец. И Сойока великолепно платит.

Имя показалось ей знакомым, но сейчас она не могла вспомнить, где слышала его.

— Превосходно платит, — продолжал Эмери. — Я думаю, что вы бы сделали лучше, если бы служили ему вместо этих невежд. Сойока хорошо платит…

Он не отрывал глаз от нее и видел, что она все еще недоумевает.

— Вы хотите, чтобы я оставила вас… фирму Эмери? — спросила Эльза. — Кто такой Сойока? Мне кажется, я слышала это имя.

— Сойока — японец, и весьма могущественный японец. Весьма богатый японец. Друзья Сойоки всегда готовы пользоваться услугами людей, которые могут оказаться полезными. Сойока не возражал бы против привлечения к себе на службу человека, который работал на его конкурентов. Честно говоря, он был бы даже рад такому случаю. И, как я уже сказал, он превосходно платит.

Эльза покачала головой.

— Вы изумляете меня, майор Эмери. Я, право, не знаю кто такой Сойока, и я не особенно хотела бы работать на… восточных людей.

Он ничего не ответил, потом сказал довольно неожиданно:

— Вы можете доверять Фенг–Хо. У него есть все восточные добродетели и ни одного порока. Большинство китайцев — славные люди, питающие пристрастие к певчим птицам. Если Фенг–Хо явится в эту контору… Как бы то ни было, он вам, может быть, понравится при более близком знакомстве. Речной пират убил его отца, — продолжал Эмери со свойственной ему непоследовательностью. — Фенг–Хо бросился за ним в горы Нинцо и привез в чемодане семь пиратских голов. Забавный малый!

Эльза молча, с ужасом и изумлением глядела на Эмери.

— Этот… этот маленький человечек? — сказала она, наконец, недоверчиво. — Как ужасно!

— А разве не ужасно, когда вашему отцу перережут горло? — спокойно заметил майор и, снова перескочив на другую тему, прибавил:

— Фенг–Хо означает смерть для соперников Сойоки — запомните это!

— Кто такой Сойока? — снова спросила Эльза, слегка раздраженная. — Вы три раза упоминали о нем, майор Эмери. Может быть, я тупа, но я не понимаю, что означают ваши слова.

Он не ответил. Это был его самый оскорбительный прием.

— Что вы делаете по воскресеньям? — спросил он неожиданно.

Вместо ответа она встала и собрала свои записи.

— Вы не ответили мне.

— Мне кажется, это дело, собственно, не касается вас, неправда ли? — сказала она с легким оттенком надменности, которая ей самой показалась нелепой.

— Частная жизнь моих служащих представляет для меня значительный интерес, — ответил он. — Но, может быть, в этой стране не принято проявлять слишком большой интерес. Мне только показалось, что ваш коттедж расположен довольно уединенно и очень близко к реке. На окнах вашей комнаты должны были бы быть железные перекладины. Она расположена слишком низко, и всякий сколько–нибудь ловкий человек может совершенно беспрепятственно очутиться в вашей комнате прежде, чем вы успеете вымолвить слово.

Эльза так и села. Каким образом этот человек знал о маленьком коттедже Мориса Тарна в верхнем течении Темзы, где они проводили субботу и воскресенье? Однако он знал не только это, но как подробно он изучил место, знал расположение комнаты, где она спала во время своих визитов туда! Он даже рассчитал высоту окна… Это было невероятно!

— Я, право, не понимаю вас, майор Эмери. За всеми этими вопросами что–то кроется, и, откровенно говоря, у меня на душе как–то неспокойно…

Она ненавидела себя за этот срыв, все ее фразы в разговоре с этим человеком кончались как–то неуклюже. Вдруг, к ее удивлению, он засмеялся. Она никогда раньше не видела, как он смеется, и теперь смотрела на него как зачарованная. Весь его облик преобразился, на секунду он стал человеком. Но смех прекратился так же внезапно, как начался, и лицо, точно выточенное из камня, снова застыло в своей невыразительности.

— Вы должны попросить у Фенг–Хо одну из его канареек: у него из несколько. Но если не пообещаете, что будете каждый вечер выводить птичку на прогулку, как англичане выводят собак, он вам ни за что ее не отдаст. Спасибо, больше мне ничего не нужно.

Эльза с красным лицом и с беспорядочными мыслями в голове вышла из кабинета, не зная — сердиться ей или смеяться. Фенг–Хо уже не было. Она пожалела, что он не оставил канарейку.

Требовалось противоядие от этого зловещего человека…

Глава 6

Немногие их тех, кто посещал богато обставленную квартиру миссис Трин–Халлам в Херберт–Мэншонс, связывали ее имя с именем состоятельного молодого доктора с Халф–Мун–стрит. А те, кто случайно были знакомы с обоими, никогда не предполагали, что эта хорошенькая золотоволосая женщина с бледно–голубыми глазами и тонким жестким ртом имела какое–то отношение к весьма популярному и приятному в обращении доктору.

За известную плату миссис Халлам жила отдельно от мужа и не претендовала на родство. Она держала питомник китайских собачек, состояла членом двух клубов для игры в бридж и, по–видимому, имела независимые средства.

Она вышла замуж за Ральфа Халлама, чтобы вырваться из маленького домика, где она жила с матерью, в те дни, когда он был еще студентом в госпитале св.Фомы. Брак получился не из счастливых. Луиза Халлам к другим своим недостаткам присоединяла довольно превратное представление об обычной честности. Она была врожденной воровкой, и даже изменившиеся условия не искоренили в ней эту привычку. Дважды Ральфу Халламу приходилось платить большие деньги, чтобы избежать скандала. Однажды эта клептоманка едва не попала под арест. После этого они поселились раздельно, и за вознаграждение, которое она теперь получала, она готова была именно так жить до конца своих дней.

Ее муж был весьма редким гостем в Херберт–Мэншонс, и удивление, проявленное ею, когда он вдруг вошел в гостиную, где она отдыхала с чашкой кофе на столике и с папиросой в зубах, было не совсем напускным.

— Привет, незнакомец! — весело сказала она. — Приятное зрелище для усталых глаз! Что случилось?

На его лице было болезненное выражение.

— Я бы хотел, чтобы ты бросила эти уличные манеры, — вяло сказал он.

Она внимательно и без всякого неудовольствия рассматривала его.

— Чего ты хочешь? Развода?

Он взял папиросу и закурил прежде чем ответить.

— Нет. Слава Богу, я вылечился от этого сумасшествия. Когда я только подумаю о дурах, на которых бы я женился, если бы развелся с тобой, я испытываю чувство благодарности к тебе. Ты мое спасение, Лу! Никогда не разводись со мной!

— Можешь не бояться, — снисходительно сказала она, — я не собираюсь. Если бы я хотела снова выйти замуж, тогда другое дело, но я не хочу. Что ты поделываешь сейчас, Ральф?

— Что ты хочешь узнать?

— Ты загребаешь деньги. Я не осуждаю это. Но ты загребаешь большие деньги, и мне интересно каким образом? Ты увеличил пенсию мне, Бог да благословит тебя, и когда я попросила тебя купить мне тот маленький домик в деревне, ты купил, не моргнув глазом. Не на мамашины же деньги ты это делаешь! Какими штуками ты торгуешь?

Он вздрогнул и взглянул на нее подозрительно.

— Я бы хотел знать, что ты имеешь в виду?

Она засмеялась и присела на кушетку.

— Ты становишься недотрогой, Ральф! Я только хотела спросить, как у тебя идут дела.

— Не твое дело, каким образом я добываю деньги! — жестко сказал он. — Вот хочу, чтобы ты кое–что сделала, чтобы заслужить свои. Я ведь создал для тебя довольно–таки приятную жизнь, не правда ли, Лу?

Она пожала плечами, и тонкие губы ее превратились в прямую красную линию.

— Я не доверяю тебе, когда ты начинаешь говорить о том, что для меня сделал, — сказала она. — В то же время я признаю, что ты никогда не надувал меня с деньгами. На какой крючок насажена теперь твоя приманка?

— Ты подозрительная женщина, — сказал он. — Все, что мне нужно от тебя, это сведения. Несколько лет тому назад ты вздумала повидать свет, и я отправил тебя в Индию…

Она кивнула, продолжая наблюдать за ним.

— Ну?

— У тебя была возможность встречаться с самыми избранными людьми в Индии и, по–видимому, так оно и было. Ты приехала назад с гораздо большим количеством драгоценностей, чем увезла в Индию, в том числе с большой бриллиантовой брошью. Какой–то раджа подарил… Прожив там год, ты ни разу не встречала некоего майора Поля Эмери?

Она сдвинула брови.

— Эмери? Как же, да, мне кажется, я встречалась с ним! Один из тех сдержанных людей, которые никогда не говорят. Возникает впечатление, что они много думают, а потом оказывается, что их заботит перебор в банке. Поль Эмери? Ну да, конечно! Он был довольно мил со мной, как я теперь вспоминаю… Служил в политическом отделе, а?

— Этого я не знаю, — сказал Ральф. — Но если он был «довольно мил» с тобой, и ты дружила с ним, я бы хотел, чтобы ты возобновила знакомство.

— Он в Лондоне?

Халлам кивнул.

— Что тебе нужно? Ты хочешь облапошить его?

— Я не собираюсь облапошить его, — ответил Халлам, с трудом сохраняя терпение. — Если ты под этим подразумеваешь… — он улыбнулся, подыскивая слово.

— Провести за нос? — вставила сто жена, спокойно закуривая папиросу от окурка другой. — Я уже отучилась от этого, хотя и готова сделать все для того, чтобы оказать услугу любящему мужу. Кстати, это напоминает мне о том, что мои автомобиль достиг музейной стадии. У этой Бойсонши прекрасный маленький «Роллс» нового образца…

— Мы поговорим об этом после, — перебил Ральф с некоторым раздражением. — Мне важно знать, пойдешь ли ты повидаться с этим малым? Мне сдается, что он занимается… гм… неприятным делом. Во всяком случае, я хочу, чтобы ты познакомилась с ним. Это одно…

— А другое? — глаза миссис Халлам сузились. — Я знаю по опыту, Ральф, что у тебя всегда самое важное то, что идет вторым. В чем же дело?

Ральф засмеялся и встал.

— Право, пустяки. У племянницы Тарна небольшие неприятности с ним. Тарн, это тот человек в Сити, о котором я рассказывал тебе. Старый дурак хочет жениться на ней, и мне кажется, было бы хорошей услугой девушке увезти ее от него на день или два. Я хочу, чтобы ты пригласила ее погостить у себя — ты можешь для этого случая стать моей невесткой.

— Хорошенькая?

Он кивнул.

— О, разумеется! А она считает тебя замечательным красавчиком? А что же будет, когда она явится сюда? Должна я уходить, когда ты будешь приходить? Или меня вызовут в деревню, как это было, когда та девушка из магазина…

— Держи свой проклятый язык за зубами и не говори об этой девушке из магазина! — На его лице появилось злобное выражение. — Ты подчас становишься чересчур нахальной, Лу! Я содержу тебя не для того, чтобы ты забавляла меня. В Лондоне есть четыре хороших театра, куда я могу пойти, когда мне хочется посмеяться!

Она замахала на него рукой.

— Не выходи из себя. Напиши мне ее имя и адрес. Ты говорил ей обо мне?

Он кивнул.

— Что ж, хорошо, — лениво протянула она. — Какая же плата за услугу, Ральф?

— Можешь получить новый автомобиль, — проворчал он. — Но я говорю серьезно насчет Эмери: мне необходимо чтобы ты повидала его. Ты легко найдешь его контору. Это на Вуд–стрит, дом Эмери. И ты увидишь там девушку, она работает в конторе. Ее зовут Эльза Марлоу. Ты не можешь не узнать ее: она очаровательна! Но будь осторожна с Эмери: он себе на уме…

Она презрительно улыбнулась.

— У меня есть новое платье от Пуарэ, которое обезоружит всякого. Когда ты хочешь, чтобы я пошла?

— Сегодня. Ты можешь поговорить с девушкой. Скажи ей, что ты моя невестка…

— И вдова к тому же. Надо будет сказать, что мой покойный муж умер так с годик тому назад, а то мое платье больно веселое…

О девушке, ее будущем, ее судьбе она больше не заговаривала. Этого рода соображения мало трогали миссис Трин–Халлам.

Глава 7

В дверь постучали. Не отрывая глаз от блокнота, с которого она переписывала, Эльза сказала:

— Войдите!

Слабый запах экзотических духов заставил ее удивленно обернуться. Стоявшая на пороге дама была ей не знакома. Худая и изящная, она показалась Эльзе хорошенькой. Платье же — она отметила это своим женским глазом — было чудесное.

— Это контора майора Эмери?

Голос не столь приятный, — в нем был легкий привкус мещанства. Не успела она определить свое впечатление, как дама с очаровательной улыбкой подошла к ней, протягивая руку в перчатке.

— Вы ведь Эльза Марлоу? — спросила она.

— Меня так зовут, — сказала Эльза, удивляясь, кем может быть эта незнакомка.

— Я — Луиза Халлам, миссис Трин–Халлам. Ральф говорил мне о вас…

Эльзу осенило.

— Ах, да, конечно, вы невестка Ральфа?

— Да, я была замужем за его братом. Такой прекрасный человек! Но слишком хороший для этого света, — пробормотала миссис Халлам, вздыхая и изящно прикладывая к глазам носовой платок, предусмотрительно припасенный. — Хорошие люди умирают молодыми. Ему было тридцать лет, на несколько лет моложе Ральфа. Но такой славный человек… Какая у вас прелестная контора!

Она осматривалась с одобрительной улыбкой, поднося зачем–то лорнет к глазам и внимательно изучая непрезентабельную обстановку.

— А как вы ладите с майором Эмери? Я всегда считала, что он такой очаровательный человек, когда я была знакома с ним в Индии! Мой милый муж возил меня туда…

— Вы знаете майора Эмери? — с интересом спросила Эльза. — Что за человек он — при личном знакомстве, я хочу сказать…

Поняв, что ее интерес может быть превратно истолкован, она покраснела.

— Прелестное создание! — сказала миссис Халлам, и это определение было до того нелепо, что Эльза готова была расхохотаться.

— Я пришита навестить его и решила убить двух зайцев разом, — продолжала миссис Халлам и с лукавой улыбкой подняла палец. — Я знаю какую–то девочку, которая будет гостить у меня целую неделю…

Эльза покраснела и почему–то — сама не зная почему — заколебалась.

— Я не знаю, будет ли это возможно, миссис Халлам… — начала она.

— Это должно быть возможно! Вам будет у меня очень хорошо! Мы вместе станем ходить в театры и на концерты, хотя концерты надоедают мне… Я не хочу, чтобы вы говорили: «нет»! Когда вы можете приехать?

Эльза подумала.

— Завтра, — сказала она.

Она сама не могла понять, почему так неохотно принимает столь заманчивое предложение.

— Завтра я буду ждать вас!

Миссис Халлам вынула карточку из своей украшенной драгоценными камнями сумочки и положила ее на стол.

— У вас будет своя прелестная комнатка. Я совсем одна, и прислуга вам не будет надоедать! У меня квартира с услугами от домохозяина! Если вам что–нибудь нужно, вы просто звоните! Я думаю, вы будете счастливы!

— Я не уверена, что мой дядя отпустит меня, — сказала Эльза.

Теперь, когда она фактически приняла приглашение, ей еще больше не хотелось ехать.

— Ваш дядя должен отпустить вас! А теперь пора увидеть милейшего майора Эмери. Скажите ему, пожалуйста, что я здесь.

Эльза постучала в дверь. Ей ответил резкий голос патрона.

— Вас хочет видеть миссис Трин–Халлам, майор Эмери, — сказала Эльза.

Он оторвал взгляд от письма и поглядел на нее.

— Миссис Трин–Халлам хочет меня видеть? Ну, разве это не чудесно? Введите ее, пожалуйста!

Эльза пропустила миссис Халлам и закрыла за ней дверь.

Майор Эмери медленно поднялся навстречу своей гостье.

— Вы помните меня, майор Эмери? — сказала та, кокетливо бросая на него взгляд бледно–голубых глаз.

Это была одновременно довольная и укоризненная улыбка.

— Конечно, я вас очень хорошо помню, миссис Халлам. Присядьте, пожалуйста.

— Кажется, это было в Пуне, — сказала миссис Халлам, садясь. — Помните чудесный бал у губернатора? Эти великолепные розы повсюду… Помните, какая была ужасно жаркая ночь и на лестнице стояли огромные куски льда?

— Намерены ли вы выслать назад бриллиантовую брошку леди Мортель?

При звуке этого металлического голоса улыбка сошла с лица миссис Халлам.

— Я… я не знаю, что вы хотите сказать, — пробормотала она. — Я… право, не понимаю вас…

— В то время как вы гостили у леди Мортель, у нее пропала бриллиантовая брошь. Один слуга был арестован и предан суду за кражу. Его присудили к трем годам тюрьмы. На днях я видел вас в театре, и видел также ту брошь.

— Право, не понимаю вас, капитан…

— Майор! — отрезал он. — Хотя тогда я был капитаном… Вас, конечно, подослал сюда Халлам?

— Халлам? Мой муж умер…

— Это новость для меня! — перебил он. — Он был живым сегодня днем, когда выходил из вашей квартиры в Херберт–Мэншонс. Несчастный случай на улице?

— По–моему, вы ужасны! — жалобно прошептала миссис Халлам.

Куда девалась светская дама?

Под его беспощадным взором она точно съежилась и сморщилась. Казалось, что ее низость проступила сквозь лак, нанесенный портнихой и модисткой на жесткую и безобразную поверхность ее души.

— Я думала, что вы мои друг… Я бы никогда не пришла, если бы знала, что вы можете быть так ужасны…

— Я не ужасен, я говорю правду, хотя должен признать, что правда не из приятных. Для чего вы пришли сюда?

— Навестить вас. Просто, чтобы возобновить… чтобы снова познакомиться… я не ожидала…

Он резко перебил ее.

— Передайте Халламу от меня, чтобы он нашел себе другое занятие. Скажите этому господину, что я не дам ему спуску, — я говорю совершенно серьезно. Я хочу, чтобы любительская компания торговцев кокаином убралась прочь с моей дороги!..

— Торговцев кокаином? — пробормотала она.

Он кивнул.

— Вы не знали? Мне интересно было, говорил ли он вам. Мое последнее слово ему: «Прочь с дороги!» Вы запомните это?

Майор Эмери, небрежно облокотившись на стол, сделал жест рукой.

— До свидания, миссис Трин–Халлам! Трин — ваша девичья фамилия, если я не ошибаюсь? Ваша мать жила на Тенизон–стрит в Ламбетс. Не забудьте того, что я просил передать вашему мужу: «Прочь с дороги!».

Ей понадобилось все ее искусство, чтобы изобразить на лице улыбку, когда она вышла в соседнюю комнату и прикрыла за собой дверь.

— Такой милый человек, но немного изменился, — пробормотала она, удерживая руку Эльзы в своей на секунду. — Вы не забудете, моя милая?

— Я постараюсь приехать, но если не смогу…

— Вы должны приехать, — сказала Луиза Халлам, и в голосе ее была резкая нотка. — Я не принимаю «нет»!

Она, казалось, спешила уйти. Всю дорогу домой она раздумывала, достаточно ли хорошие отношения были у Эмери с его секретаршей, чтобы он доверился ей.

Не успела она выйти из комнаты, как Эмери быстро повернулся и открыл дверь в маленькую комнатку, служившую чуланом для платья и умывальной. Человек, сидевший в этой комнате на старом сундуке, поднялся когда отворилась дверь, и вышел оттуда. Майор Эмери держал двумя пальцами визитную карточку миссис Халлам.

— Поезжайте по этому адресу сегодня вечером. Тщательно обыщите квартиру. Мне нужны все бумаги, какие вы можете найти.

Он говорил на свистящем кантонском наречии. Фенг–Хо был достаточно европеизирован, чтобы поклониться.

— Вы не должны применять силу за исключением крайней необходимости. Может быть, вы ничего не найдете. А, может быть, раздобудете ценные сведения. Если нужно, вы можете с выгодой использовать имя Сойоки. Отправляйтесь!

Глава 8

Эльгин Кресент показался Эльзе в этот вечер особенно непривлекательным. Она доехала на автобусе из Сити до Трафальгар–сквера и остаток пути прошла пешком через три парка. Цвели крокусы, на деревьях пробивались изумрудно–зеленые почки, некоторые кусты были уже совсем зеленые; там и сям виднелись цветущие рододендроны. Но куда бы ни падал ее взор, ум оставался целиком поглощенным странным человеком, неожиданно вторгшимся в ее будничную жизнь. Даже Морис Тарн и его сногсшибательное предложение были забыты. Она была очень недовольна обществом болтливой мисс Дэм, которая настояла на том, чтобы вместе возвращаться домой. Мисс Дэм жила около Ноттинг–Хилл–Гэт, и от ее общества нелегко было избавиться.

Разговор был бы, вероятно, односторонним, если бы Джесси Дэм не выбрала в качестве темы предмет Эльзиных дум.

— Что мне противно в нем, — сказала мисс Дэм со свойственной ей решительностью, — это его походка. Вы никогда не замечали, мисс Марлоу, как он крадется, да еще на резиновых подошвах? Он похож на того человека в«Ужасной Ночи». Вы знаете, о чем я говорю? Там играла Этель Гильбей! Помните, когда эти таинственные руки высунулись из–за двери, и свет погас? А потом появилась другая рука и схватила ее за горло. О, это было просто замечательно! Ну так вот, это он! — прибавила она совершенно непоследовательно.

«Однако, — подумала Эльза, — «зловещий человек“ не крадется. Он ходит бесшумно, но без подлости. Нельзя же представить себе подлого леопарда или подлого льва, охотящегося за добычей!» Эта мысль поразила ее. Может быть, он охотится за кем–нибудь? Она с улыбкой мысленно отбросила это предположение.

— Я становлюсь романтичной, — сказала она.

— Вы очень романтичны, — сказала мисс Дэм. — Я всегда говорила, что вы напрасно теряете время в конторе, вам бы надо было идти в кинематограф. Вы элегантны — именно элегантны, это самое подходящее слово! Я считаю, что женщина, как вы, должна показывать свою фигуру, если у нее есть что показывать!

— Разве я показываю мою фигуру? — с тревогой спросила Эльза.

— Разумеется, — ответила мисс Дэм. — Почему бы вам ее не показывать? Для чего же существует фигура?

…Мистер Тарн еще не возвращался, когда она пришла домой. Прислуги они не держали. Утром и вечером приходили поденщицы, и от одной из них Эльза узнала, что он сообщил по телефону, что вернется домой поздно, и чтобы она не ждала его к обеду. Эльза была рада этому, так как она не склонна была возобновлять утренний разговор.

Дом номер 409 по Эльгин Кресент состоял из двух частей: нижней, в которую входил первый этаж и подвал, и верхней. Кабинет и столовая были на втором этаже, у Эльзы была задняя комнатка на третьем этаже над столовой, служившая ей спальней и всем остальным. В это спокойное пристанище она удалилась, когда окончила обед.

Это была приятная маленькая комнатка с письменным столом, с полдюжиной тесно заставленных книгами полок, с уютным креслом, которое она могла придвигать к газовой печке, и с маленьким радиоаппаратом, часто развлекавшим ее в долгие и скучные зимние вечера.

Она попробовала читать, но лицо «зловещего человека» заслоняло буквы перед ее глазами, а приподнятые губы насмехались над ней так живо и едко, что она вскоре с досадой захлопнула книгу. Она подумала о том, что такой человек мог делать по вечерам? Может быть, у него был свой клуб? Она вспомнила, — Ральф говорил ей, что видел его в клубе. Может быть, он ходил в театр? Ей было по–своему жаль его, так же как вид тюрьмы пробудил бы в ней жалость к ее заслуженным обитателям.

Она надела на голову наушники и прослушала отрывок из «Аиды», переданный из театра. Опять подумала, нет ли его среди слушателей в театре? Почувствовав собственную глупость, сердито стянула наушники и приготовилась лечь спать. Она раздевалась, когда на лестнице послышались шаги мистера Тарна и стук двери кабинета, которую он захлопнул за собой. Она помолилась, потушила свет и юркнула в постель. Через несколько минут она уже спала здоровым сном, самым главным, но менее всего ценимым даром молодости.

Она спала вообще не очень крепко, но даже и в таком случае этот звук разбудил бы ее. В комнате было совершенно темно. Она могла слышать тиканье часов на камине. В сонном доме царила тишина.

Что это было? Она приподнялась, стараясь припомнить звук, разбудивший ее. Звук раздался снова, но на этот раз не такой громкий — это был слабый треск со стороны окна.

Выскочив из постели, она отдернула занавески. Ущербная луна все еще освещала мир своим жутким светом и отражалась на каком–то блестящем предмете, лежавшем на подоконнике.

Она приподняла окно и с криком изумления взяла в руку предмет. Это был кинжал.

На ручке его была китайская надпись.

Глава 9

Кинжал! Кто оставил его там! Ей пришлось отодвинуть задвижку, укреплявшую верхнюю половину окна, прежде чем она смогла поднять нижнюю. Сначала она ничего не увидела, потом…

К стене была приставлена высокая лестница, и объяснение ночного визита было теперь очевидно. Верхушка лестницы на два фута не достигала ее окна. Выглянув, Эльза увидела скользящую вниз темную фигуру человека. Добравшись до земли, человек на мгновение остановился и посмотрел наверх, прежде чем скрыться в тени большого дерева. В этот промежуток времени она ясно видела сто лицо — это был Фенг–Хо!

Что же делать?

«Я должна закричать, должно быть…», — сказала она себе, но ей вовсе не хотелось кричать, хотя она и испугалась.

Она зажгла свет и просмотрела на часы. Была половина четвертого. Мистер Тарн, наверное, спал и, во всяком случае, его ей меньше всего хотелось будить. Накинув халат и надев туфли, она вышла из комнаты и спустилась по темной лестнице в столовую, окна которой были закрыты ставнями.

Здесь она приготовила себе чай в электрическом чайнике и, сев, стала думать, что делать дальше.

Фенг–Хо! Она нахмурилась при этой мысли. — «Вы будете часто видеть Фенг–Хо», — сказал Эмери. Губы ее скривились в улыбке. Во всяком случае, она не желала часто видеть Фенг–Хо при таких обстоятельствах, как этой ночью…

Вдруг ей пришла в голову дикая, фантастическая мысль. Ее навел на эту мысль вид телефонного аппарата на буфете. Майор Эмери занимал дом своего дяди на Брук–стрит…

Она отбросила от себя эту мысль, но сейчас же снова вернулась к ней и отправилась на поиски телефонной книги, которую нашла в кабинете своего опекуна. Там очень сильно пахло коньяком. На мгновение она почувствовала тошноту и поспешила уйти с толстой книгой подмышкой.

Да, там стояло: «Эмери, майор П., 976 Брук–стрит, Майфер 100–16». «Он, наверное, спит», — подумала она. Мысль о том, что она разбудит его, доставила ей злую радость, и она сняла трубку с крючка и стала ждать. Прошло много времени, прежде чем со станции ответили, а через несколько секунд после этого она услыхала звук снимаемой трубки и резкий голос спросил:

— Кто это?

— Это майор Эмери? — спросила она.

— Да. Что вам нужно, мисс Марлоу?

Он узнал ее голос! От этого открытия у нее захватило дыхание, и некоторое время она не могла говорить.

— У меня… только что был с визитом ваш приятель, — сказала она. — Впрочем, он не заходил в дом.

— Мой приятель? Вы хотите сказать Фенг–Хо?

Его спокойствие было ошеломляющим.

— Разумеется, я говорю о Фенг–Хо. Он пытался влезть в окно моей комнаты! — сказала Эльза, начиная сердиться.

— Вашей комнаты? — послышалось в ответ. — Вы хотите…

— Это моя единственная комната, — ответила Эльза, и на том конце провода наступило молчание.

Немного погодя, мистер Эмери снова заговорил:

— Вы, должно быть, ошиблись. Это не мог быть Фенг–Хо. Он сейчас со мной. Для неопытного глаза все китайцы на одно лицо. Мне очень жаль, что вы испугались…

Последние слова были сказаны другим тоном. Он объяснил ее ошибку терпеливо, что было несвойственно ему. Эльза знала, что бессмысленно было спорить по телефону.

— Простите, что я оторвала вас от сна, — сказала она.

— Вы боитесь?

Может быть, она вообразила послышавшуюся ей в его голосе нотку тревоги и беспокойства?

— Нет, я была поражена…

Новая пауза.

— Мистер Тарн знает об этом?

— Нет, он спит. Я не разбудила его, если только не разбужу сейчас. Простите, что потревожила вас. Спокойной ночи…

— Погодите! — сказал он резко. — Вы уверены, что не боитесь?

— Конечно, не боюсь, — ответила она с улыбкой, вспомнив утренний разговор.

Ей показалось, что она услыхала в ответ тихий смех. Но, очевидно, это ей только показалось, так как в голосе его не было никакого смеха, когда он сказал со своей обычной резкостью:

— Спокойной ночи! Идите в постель.

«Как это похоже на него — закончить этот странный разговор властным приказанием!» — подумала Эльза, вешая трубку. В эту минуту в комнату вошел, запахивая на себе старый халат, Морис Тарн.

— Что случилось? — хрипло спросил мистер Тарн. — Почему ты у телефона в такой час? С кем ты говорила?

— Я говорила с майором Эмери.

— С Эмери?! — вскричал Тарн. — С майором Эмери! Что ты ему говорила?

Он был напуган и в волнении так крепко схватил ее за руку, что она вскрикнула.

— Извини, — пробормотал он. — В чем дело, Эльза?

— Я просто сообщила майору Эмери, что один его приятель пытался сегодня ночью залезть в мое окно.

Тарн сначала не мог понять, о чем она говорит.

— Кто это был? — спросил он, наконец.

— Не знаю. Китаец.

— Китаец?! — воскликнул он. — Приятель Эмери пытался пробраться в дом?

Она вкратце рассказала ему все, что видела. Зубы его стучали, пока он слушал.

— О, Боже мой! — сказал он, проводя рукой по лбу. — Китаец? У него был нож, да? Ты уверена насчет ножа?

— Может быть, он просто хотел отворить им окно, — сказала девушка, пораженная тем впечатлением, какое ее рассказ произвел на опекуна. Она никогда не видела его в состоянии такого сильного страха. Когда она кончила свой рассказ, по бледному лицу Тарна струился пот.

— Ты звонила Эмери? — спросил он хрипло. — Что он сказал?

— Что это был не Фенг–Хо.

— Он лжец! Это был китаец, который приходил в контору сегодня! Я мельком видел его… Фенг–Хо! Эльза, это конец мне… Они будут следить за мной теперь на каждом шагу…

— В чем дело, мистер Тарн? — спросила Эльза, невольно напуганная страхом своего опекуна. — Вы совершили что–нибудь…

— Молчи! Молчи! — он замахал на нее рукой. — Я не хочу обсуждать это. Я ожидал этого! — Он сунул руку в карман своего рваного халата и вытащил револьвер. — Но им не поймать меня, Эльза, клянусь Богом!

Рука, державшая револьвер, дрожала так сильно, что Эльза боялась, как бы револьвер ненароком не выстрелил. Она испытала облегчение, когда он снова спрятал его в карман.

— Черт побери Поля Эмери! Я бы мог рассказать тебе кое–что об Эмери… не теперь, не теперь… Я пройду в кабинет…

Он поспешно ушел. Она слышала, как ключ повернулся в замке, а затем сквозь узкую перегородку, отделявшую столовую от кабинета, послышался звон стекла о стекло. Мистер Тарн избавлял себя от ужасов, которые таили остающиеся часы ночи.

Глава 10

Мистер Тарн не сошел к утреннему завтраку на следующее утро. Эльза была бы удивлена, если бы он появился. Дверь его все еще была заперта, и только после повторного стука его сонный голос проворчал, что он выйдет через несколько минут. Эльза поспешила закончить завтрак и успела выйти из дома до того, как появился мистер Тарн.

Она хотела поскорее попасть в контору. Ей было интересно, какое объяснение ночному происшествию даст Эмери. Она могла бы спорить, что не даст никакого. Когда в половине десятого она вошла на его звонок в кабинет, то увидела человека, на лице которого не было никаких следов бессонной ночи. Он встретил ее, как всегда, не здороваясь, и сразу же погрузился в свои письма, выпаливая через стол десятки и сотни слов, которые она должна была ловить и записывать. Только когда она уже уходила, он упомянул об их ночном разговоре.

— Вы ведь звонили мне ночью? Я смутно припоминаю что–то…

— А я почти забыла об этом, — сказала Эльза спокойно, и его лицо замерло.

— Может быть, вам приснился сон, — сказал он. — Но этот сон никогда не сбудется наяву… снова. Когда Фенг–Хо придет, попросите его рассказать вам историю его пальца.

— Его пальца? — повторила удивленная Эльза.

— Да, его мизинца. Вы сломали ваш палец в школе, играя в хоккей. Спросите его, как он потерял свой.

— Я не знала, что он потерял палец.

— Спросите его, — ответил Эмери и кивком головы указал на дверь.

Эльза мысленно пожелала, чтобы он придумал другой способ сообщить ей, что она может уйти.

Было уже время завтрака, когда появился Фенг–Хо, такой же нарядный, в безукоризненном пальто, в еще более аккуратно разглаженных брюках. Вместо белых гетр на ногах у него были ярко–желтые, кожаные. В одной руке он держал зонтик и шляпу, — в другой — золоченую клетку с качающейся на жердочке канарейкой.

Он осклабился, увидев девушку.

— Моя недостойная пташка была больна всю ночь. Я сидел около нее и кормил ее сахаром с полуночи до шести часов утра. Теперь ей лучше, и она споет вам. Пи! — обратился он к желтой певунье. — Открой свой маленький клюв и издай музыкальные звуки для этой уважаемой леди!

— Фенг, вы говорите неправду, — сурово сказала Эльза. — Вы не просидели вчерашнюю ночь около вашей птицы.

Маленький человечек с прямодушно–невинным видом поглядел на нее, потом обратил свои печальные глаза в сторону птицы.

— Маленький Пи, если я лгу, не пой, но если я говорю правду, тогда пусть твое горлышко издаст презренную мелодию.

Верная птичка, словно поняв, залилась веселой песней. Фенг–Хо восхищенно улыбнулся.

— Всем искателям истины, от Конфуция до Дарвина, известен тот достопримечательный факт, что животный мир — я подразумеваю позвоночных млекопитающих — является живым воплощением и главным выразителем правды. Теперь, с вашего милосердного разрешения, я присяду и посмотрю, как ваши живые пальчики бегают по клавишам вашей уважаемой машинки — употребляя выражения наших соседей, но не друзей — японцев.

Он сидел терпеливо, почти неподвижно, время от времени лишь поворачивая глаза к птице. Казалось, между обоими было какое–то странное понимание, потому что едва только Фенг–Хо раскрывал в улыбке свой рот, как птица заливалась певучим смехом.

Мисс Дэм вошла в то время как Эльза печатала на машинке. При виде китайца она от удивления замерла, но милостиво признала, что его канарейка — лучшая птица, какую она когда–либо слыхала.

— Это, должно быть, самец, — сказала она. — Самцы всегда лучше поют, чем самки. Разве так и не должно быть? У них меньше ответственности, если вы понимаете, что я хочу сказать.

Она холодно посмотрела на китайца, который в знак согласия кивнул головой.

— Если вам приходится класть яйца, то вам некогда заботиться о вашем голосе. Простите, вы знаете Сессюсваку? — обратилась она к Фенг–Хо, который выразил сожаление, что он никогда не слыхал об этом господине.

— Вы много потеряли, — сказала она с сожалением, когда Фенг–Хо покачал головой. — Он был просто замечателен, особенно когда он совершил — как, бишь, это слово… хаки–раки!

Эльза решила не выручать ее и с такой подчеркнутостью прервала работу, что мисс Дэм поняла, что она мешает, и удалилась.

— Очень хорошенькая молодая дама, — сказал Фенг–Хо.

Эльза, решившая, что он издевается, приготовилась проучить его, но его следующие слова доказали, что он говорил искренне.

— Восточный взгляд значительно отличается от западного. Я говорю вам это как бакалавр естественных наук.

Эльза подивилась, почему это должно означать какой–то особенный авторитет в вопросе о красоте, но благоразумно не стала продолжать разговор на эту тему.

Утром она нашла в конторе записку от миссис Трин–Халлам. У другого человека это было бы целое письмо, так как оно занимало два листка, но миссис Трин–Халлам была не особенно сильна по части каллиграфии. Буквы были огромные, и хорошо, если на странице помещался десяток слов.

«Вы придете сегодня в семь часов. Я приготовлю для вас обед. Каждое утро я буду отвозить вас на автомобиле в вашу кантору».

(Эльза заметила, что она писала слово «контора» через «а»).

К этому была приписка:

«Пожалуйста, не говорите майору Эмери, что вы гостите у меня. Он может подумать, что у меня есть какие–то особые основания».

Приписка вызвала ее неудовольствие, хотя она сама не знала, почему. Может быть, ей не понравилось предположение, что она стала бы рассказывать майору Эмери что–то о своих личных делах…

Дядю своего она видела всего в течение нескольких минут. Возвращаясь с завтрака, она должна была пройти мимо его двери, которая была отворена. Он сидел за столом. Она бы прошла дальше, если бы он не окликнул ее.

— Закрой дверь! — проворчал он. — Я виделся с моим адвокатом по одному делу и составил завещание.

Это было довольно неожиданное известие, поэтому она могла лишь сделать банальное замечание относительно благоразумности подобной предосторожности.

— Он весьма сведущий в… — он откашлялся, — проницательный и весьма сведущий в… — он снова откашлялся, — в уголовном праве. Самое большое наказание, которое грозит в Англии за известное преступление, это два года… Он говорит, что можно, вероятно, отделаться и меньшим, если добровольно сделать заявление…

Эльза не могла понять, о чем он говорит. Может быть, он выпил? Лицо сто красное, веки тяжелые от недосыпания, но по опыту она знала, что он сейчас трезв.

— Это требует большого размышления — кроме меня замешаны другие люди в этом… деле, — продолжал Тарн. — Но я думал, тебе будет приятно, что я оставил тебе немного денег, хотя я думаю, они еще долго не достанутся тебе… Ты бы хотела быть богатой, Эльза?

Он посмотрел на нее сквозь припухшие веки.

— Я думаю, всякий хотел бы быть богатым, — уклончиво ответила она.

— Ты бы хотела быть богатой и счастливой, а? Как девушка в романе? — насмешливо спросил он и вдруг прибавил: — Что Эмери делал все утро?

— Работал.

— Ничего особенного?..

Эльза покачала головой.

— Я бы хотел взглянуть на некоторые из его писем, Эльза. Как–никак, а я участвую в деле, и у майора Эмери нет секретов от меня. Где ты держишь папку с черновиками?

— Майор Эмери держит свои черновики в сейфе.

Мистер Тарн играл пресс–папье.

— Не пойму, почему бы тебе не вставлять третий листок копировальной бумага, — сказал он.

Было бессмысленно обсуждать этот вопрос с ним.

— Я не могу так поступать — вы сами знаете это великолепно. Это было бы бесчестно и подло, и я бы скорее оставила фирму Эмери, чем сделала это.

— Тебе не нравится он, а?

— Я терпеть его не могу! — искренне сказала Эльза, и лицо мистера Тарна прояснилось.

— Вот такие речи я люблю, моя девочка! Он свинья, этот тип! По отношению к нему нет ничего, что было бы подло.

— Есть вещи, которых я не стану делать, о ком бы ни шла речь, — ответила Эльза и вышла.

Глава 11

Временами мысли Ральфа Халлама возвращались назад к романтическим дням, когда заговорщики в плащах и с масками на лицах встречались в подземельях, чтобы обсуждать свои мрачные замыслы. Несомненно, в этом живописном способе было преимущество безопасности, а Ральф всегда играл наверняка. Такие встречи сохраняли анонимность главарей, и это должно было быть большим достоинством.

Эта мысль пришла в голову Ральфу, пока он медленно поднимался по лестнице, которая вела к № 3. самому большому из отдельных кабинетов, какой кафе «Форнос» могло предоставить своим клиентам.

Во время завтрака эти кабинеты мало посещались, но раз в месяц доктор Халлам давал небольшой завтрак, где деловые люди могли встречаться и беседовать.

Стоя на пороге, улыбаясь и раскланиваясь с подходившими гостями, Ральф подумал, что он никогда не видал сборища людей, которые бы меньше всего походили на заговорщиков. Это были все дельцы, со склонностью к полноте, любители хорошо пожить, пожилые, слегка или совсем лысые люди в привычных одеяниях своего класса.

Джарви из Бирмингама горячо приветствовал Халлама и осматривался выжидательно, точно рассчитывая увидеть с ним вместе еще кого–то.

— Старик не мог прийти, — просто сказал Халлам. — Он не особенно хорошо себя чувствует.

Он пожал руки десятку своих гостей и сел. Номер три имел наружный и внутренний выходы, и когда, наконец, официант, поставив на буфет коробки с сигарами и бутылки с ликерами, удалился, Халлам подошел сначала к одной двери, потом к другой, запер обе на ключ и вернулся на свое место.

Напряженное настроение собравшихся сейчас же прошло, и атмосфера изменилась. Казалось, что в течение предыдущего часа все они играли какую–то роль и все, что говорилось и делалось, было сценой скучной комедии.

Халлам сразу перешел к делу.

— Получены три новых груза, самый большой — в Лондоне, следующий по величине — в Гулле…

— Через таможню? — спросил кто–то.

Помимо таможни, конечно, — ответил Халлам. — Джарви, вы займетесь распределением. Грузы адресованы на Бирмингамский адрес Стандфорда. Еще один прибыл вчера в Авонмаус и отправляется дальше в Филадельфию…

— Как насчет грека, которого поймали в Кливленде? — спросил Джарви, и стало ясно, что этот вопрос был на устах у всех, так как последовал общий гул вопросов.

О нем не приходится особенно беспокоиться. История о том, что американская полиция проследила одного доктора и одного купца из Сити — сплошной вымысел. Какой–то американский репортер с большим воображением сочинил эту историю. Нет, наша беда не в этом. Бикерсон…

— Никто не пробовал подмазать Бикерсона? — спросил чей–то голос. — Несколько тысяч фунтов заставили бы его умолкнуть.

Ральф покачал головой.

— Я знаю Бикерсона, он не из таких. Если его подмазать, он бы разленился, и начальство поручило бы дело другому человеку, и того пришлось бы подмазывать, — сказал Халлам. — Единственный, кто должен внушать нам беспокойство, это Тарн, который струхнул. И Сойока…

Наступило мрачное молчание.

Сойока был призраком, преследовавшим каждого мистическим ужасом. Все они были деловые люди, каждый имел свою лазейку на всякий случай, свое алиби, свое готовое объяснение, если бы полиция ненароком добралась до него, и за каждым была неоспоримая репутация коммерческой порядочности. Моральные соображения не интересовали их. То, что они сбывали страшный яд, губивший мужчин и женщин и доводивший их до сумасшествия, едва ли шло в расчет, Они сбывали товар, который приносил огромные прибыли и спрос на который все возрастал…

— Сойока?

Джарви вынул сигару изо рта, задумчиво посмотрел на нее и снова сунул в рот. Это был человек с низким лбом, с венчиком волос над висками и с блестящей макушкой.

Для Сойоки есть место, — сказал он.

— Я тоже так думаю, — ответил Халлам. — Но он не разделяет мнения, что есть место для двоих. Я сейчас скажу вам кое–что, господа. Старый Тарн уверен, что его хозяин — либо Сойока, либо главный агент Сойоки.

— Его хозяин? Кто это? — спросил Джарви, скаля зубы в улыбке.

— Майор Эмери.

Халлам заметил, что низколобый человек широко раскрыл глаза.

— Эмери! — сказал он недоверчиво. — Не Поль ли Эмери?

— А что, разве вы знаете его? — спросил Халлам.

Мистер Джарви тихонько свистнул.

— Поль Эмери? Интересно, тот ли это самый? Это случайно не Поль Эмери из индийского политического отдела? Не тот, у которого были неприятности в Шанхае?

Ральф в возбуждении заерзал на стуле.

— Возможно, — сказал он, — это он самый и есть. Вы знаете его?

Джарви покачал головой.

— Нет, я не знаю его, но один из моих управляющих знал его очень хорошо. У нас есть отделение в Шанхае. Мой управляющий, который приехал в прошлом году в отпуск по болезни, только о нем и говорил. Он не связан случайно с фирмой Тарна?

— Он и есть «Эмери и Эмери», — ответил Ральф. — Его дядя оставил ему дело некоторое время тому назад.

Мистер Джарви снова присвистнул.

— Я знаю только то, что мой управляющий говорил мне. По–видимому, Эмери был представлен индийским правительством в распоряжение контрольной комиссии — или как она там называется — в Шанхае. В Шанхае, как вы, вероятно, знаете, имеются три или четыре семьи миллионеров, нажившие состояние на контрабанде опиума и на поставке оружия повстанцам. Он был послан надзирать за шайкой, поставлявшей оружие, но попал в комиссию по опиуму и должен был внезапно оставить службу. Я не знаю толком, в чем дело, но мой управляющий говорит, что его поймали на сделке с опиумом. Вышел огромнейший скандал. В шанхайской печати было смутное упоминание об этом случае, но, конечно, никакого указания на Эмери, так как европейцы в Шанхае держатся своим кланом. Известно только, что его имя исключено было из списков Французского клуба, и он отбыл с первым пассажирским пароходом. В Шанхае ходил слух, что он работал с Сойокой, у которого довольно бойкая репутация в Китайском море. Говорили также о том, что Эмери убил ножом китайского полицейского, который собирался выдать его, он лучше мечет ножи, чем самый ловкий специалист этого дела из тех, что показывают в цирке… Очень ловко… Он научился этому делу в Непале и никогда не носит с собой другого оружия. Что побуждает Тарна думать, что он Сойока?

— Что–то тот сказал ему… Какая–то его угроза, — ответил Ральф. — Если он агент Сойоки…

— Если он агент Сойоки, — перебил Джарви, — то он опаснее целого мешка гремучих змей!

Он поглядел задумчиво на Ральфа.

— Нет ли какого–нибудь способа управиться с таким человеком? — спросил он.

— Что вы подразумеваете под «управиться»? — спросил Ральф прямо, сознавая, что глаза всех собравшихся устремлены на него.

— Я не подразумеваю ничего противозаконного, — добродушно сказал мистер Джарви и стал изучать свою сигару.

— Но мне кажется, что если такого человека пугнуть немножко, то… он будет поосторожнее и, пожалуй, избавит нас от нескольких неприятных минут.

С этим, очевидно, все согласились.

— Есть только один способ остановить Сойоку, если это Сойока, — холодно сказал Ральф. — Это лишит его возможности вредить нам. Кто–нибудь это имеет в виду?

Очевидно никто не имел этого в виду, так как в ответ раздались решительные отрицания.

— Нет, я хочу сказать… — заметил Джарви, закашлявшись, — я хочу сказать, что если нельзя подмазать, то надо его напугать.

Он затянулся сигарой и посмотрел на потолок.

— Я плохо знаю Лондон, я ведь провинциал. Но я слышал, что здесь есть места, где вы можете нанять человека, который за десять фунтов поколотит вашу собственную бабушку. Лично я не одобряю насилия, оно противно моей натуре. Но есть люди, которые … гм… могли бы припугнуть… вот именно, припугнуть… Эмери…

Было четыре часа, когда джентльмены разошлись. Ральф один спустился вниз. В вестибюле он увидел очень пухлого, приятного на вид господина, которому лакей помогал надевать пальто. Сначала Ральф не мог поверить своим глазам. Потом он увидел в отворенную дверь, как к тротуару медленно подъехал весьма солидный «Роллс–Ройс», а лакей вышел и отворил дверцу.

— Как, Тэппервиль! — воскликнул Ральф. — Каким образом вы попали в такую дальнюю часть Лондона?

Мистер Тэппервиль, директор банкирского дома Стеббинга, лениво оглянулся. Все его движения были нарочито медленны. Его голубые глаза оживились, когда он узнал говорившего.

— Мой дорогой доктор, — пробормотал он. — Необыкновенно! Действительно, странное место для директора Стеббинга, весьма странное место!

В лондонском Сити банк Стеббинга уважали, но с ним не считались. Это был пережиток одного из тех частных банкирских домов, которые возникли в начале восемнадцатого столетия. Круг дел его был невелик, а клиентура весьма избранная. Стеббинг выдержал натиск больших акционерных обществ и сохранил свою независимость, следуя традиции, установленной его основателем, который в самом начале существования фирмы был посажен в тюрьму за оскорбление суда, не желая предъявить книги, уличавшие одного из его клиентов. Целые поколения людей с громкими именами держали личные счета в банке Стеббинга — счета, которые их доверенные секретари никогда не проверяли, ибо даже обладатели громких имен имеют дела особого, частного порядка, а банк Стеббинга процветал именно благодаря строгому соблюдению чужих тайн.

Нынешний директор банка, мистер Тэппервиль, имел привычку хвалиться, что у него нет ни одного служащего моложе 50 лет, хотя ему самому было всего под тридцать пять. Это был полный, моложавый мужчина с крупным лицом, многоэтажным подбородком и необыкновенно пухлыми руками.

У Ральфа был личный счет в банке Стеббинга, и в известном смысле он имел право говорить о дружбе с банкиром, который был вместе с ним членом двух клубов. Одним из недостатков Тэппервиля был его постоянный интерес к лекарствам, служивший источником замешательства для Ральфа, который почти позабыл всю свою науку.

Толстый Тэппервиль тяжело вздохнул, натягивая перчатки.

— Вам по пути со мной?

Ральф направился с ним к автомобилю.

— Нет, мне не по пути с вами, но завтра или послезавтра я буду в ваших местах.

Мистер Тэппервиль вздохнул.

— Как жаль, — сказал он. — В Сити уже нет никакого эстетизма, который, как вы, может быть, знаете, культивировался…

Он вдруг остановился, бросил взгляд вдоль людного тротуара, и его толстый подбородок заколебался.

— Космополитический характер наших улиц в это время года всегда является для меня интересной и увлекательной чертой.

Следуя направлению его взгляда, Ральф увидел человека, стоявшего на тротуаре. Это был маленький худой человек в старой фетровой шляпе и ярко–желтых перчатках. В это мгновение он повернул голову.

— Китаец! — удивленно сказал Халлам.

— Китаец, — спокойно подтвердил Тэппервиль. — Некий Фенг–Хо, телохранитель и партнер некоего майора Эмери, замечательного господина.

Прежде чем Ральф достаточно оправился от своего удивления, чтобы спросить, что банкиру было известно о Поле Эмери, блестящий лакированный автомобиль уже пробивал себе дорогу среди множества других экипажей по пути к неэстетичным окрестностям Олд–Брод–стрит.

Китаец в упор смотрел на Ральфа, но не двигался. Как только Ральф пошел в его направлении, он повернулся, быстро зашагал прочь и затерялся в толпе.

Фенг–Хо, человек Эмери! Ральф впервые слышал о китайце, и ему хотелось рассмотреть его поближе… Если все, что он слышал в этот день, было правдой…

Но Фенг–Хо исчез и, посмотрев на часы, Ральф вспомнил, что он обещал зайти к жене. Он расплачивался с шофером у дома на Херберт–Мэншонс, когда, оглянувшись, заметил второй автомобиль, остановившийся невдалеке. Из автомобиля вышел человек. Это был Фенг–Хо!

Ральф не колебался. Он направился к прибывшему автомобилю. Китаец поджидал его с невозмутимым лицом.

— Мне нужно поговорить с вами, мой друг.

Фенг–Хо слегка наклонил голову.

— Когда четверть часа назад я вышел из кафе «Форнос», вы стояли на тротуаре, явно наблюдая за мной. Не удовольствовавшись этим, вы последовали за мной сюда. Что значит эта маленькая комедия?

Фенг–Хо улыбнулся широкой безобразной улыбкой.

— Маленькая комедия? Я не играю никакой комедии, — сказал он. — Я просто приехал сюда. Может быть, завтра я поеду в другое место.

— Для чего вы следите за мной? — спросил Халлам.

Китаец пожал плечами.

— Я бакалавр естественных наук, и меня интересуют различные события. Моя специальность — преступления. Я не только люблю присутствовать на суде, когда судят человека, и слышать его рассказ, но я желаю видеть как подготавливается преступление. Извращенное, болезненное влечение, мистер Халлам, но вы, как доктор медицины, поймете его.

— Какое преступление вы ожидаете увидеть здесь? — спросил Халлам, внимательно наблюдая за китайцем.

— Убийство, — был неожиданный ответ.

— Убийство?

Ральф подумал, не шутит ли его собеседник, но на неподвижном лице китайца не было и следа улыбки.

— Убийство, — повторил Фенг–Хо, и лицо его просияло. — Хочу быть поблизости, когда Сойока 6удет убивать вас, чтобы видеть его остроумный способ. Что он убьет допотопного господина Тарна или бойкую мисс Марлоу, это возможно, но что он неминуемо и непременно убьет вас, это неизбежно!

Глава 12

На секунду Ральф Халлам ощутил дикий страх. От одного только простого и деловитого тона китайца мурашки забегали у него по спине Стараясь побороть охватившее его жуткое чувство, он нашел в себе силы говорить.

— Понимаю! — сказал он сквозь зубы. — Я должен принять это как предостережение от Сойоки, да? Теперь слушайте меня, желтомазый. Можете передать Сойоке вместе с наилучшими пожеланиями, что если он затеет что–нибудь в Англии, он здорово пострадает. Поняли? И в следующий раз, если вы будете выслеживать меня, вы получите пинок ногой. Ясно это вам, господин бакалавр естественных наук?

Фенг–Хо осклабился.

— Пинок не будет новостью для меня, ученый сэр. Когда я был бедным китайским мальчиком, многие пинали меня. Но теперь, когда я стал мужчиной, дело другое, и те, кто дают мне пинки, теряют пальцы на ноге — вот так!

Быстрее, чем глаз мог уловить, он наклонился. Раздался свист стали, и кончик ножа, точно по волшебству появившегося у него в руке, провел прямую белую линию, на крошечную долю дюйма не задев носок сапога Халлама. Он снова выпрямился, нож исчез, и когда Ральф, невольно вскрикнув, отступил, китаец уже по–прежнему вежливо улыбался.

— Чрезмерная быстрота руки обманывает зрительное восприятие, — сказал он снисходительно. — Так что быстро дающий пинки живой доктор медицины очень может стать мертвым, с венками и другими подобающими украшениями посмертного характера.

Потом, как будто осознав бесплодность дальнейшего спора, он повернулся к удивленному шоферу, что–то коротко бросил и, быстро шагнув в автомобиль, уехал прежде, чем Ральф мог опомниться.

Лу не было дома. Она никогда не отличалась тем, что соблюдала условленные сроки. От души выругав ее, Ральф пошел назад к Мода Вейль в поисках другого такси. Не успел он вернуться к себе, как она позвонила ему. Оказывается, она выходила, чтобы сделать покупки для гостьи, которую ждала вечером.

— Я могла бы не трудиться, потому что она только что сообщила по телефону, что не может приехать сегодня вечером, так как у нее домашняя работа.

— Ты видела Эмери? — спросил он и заметил, что ответ ее звучал кисло.

— Да, я видела эту свинью! Ты знаешь, что он имел нахальство сказать мне?

Ральф вскинул брови и улыбнулся.

— Можешь угадать? — спросила она нетерпеливо.

— Я догадываюсь, что он говорил о твоей несчастной привычке брать чужие вещи, — спокойно сказал Ральф. — Лу, в один прекрасный день твоя ловкая клептомания навлечет на тебя большие неприятности. Я слышал несколько косвенных намеков насчет твоего пребывания в Индии. Ты — дура! У тебя достаточно денег, чтобы жить, не предаваясь этому пороку. Всякий раз, когда я открываю газету и вижу заголовок «Женщина — магазинная воровка», я думаю, — не осрамила ли ты меня.

— Можешь не беспокоиться! — отрезала она в ответ. — Если ты думаешь, что я могу взять драгоценности этой девушки, тогда лучше не посылай ее ко мне!

— У нее нет ничего, что стоило бы украсть, — усмехнулся Ральф. — Что еще говорил Эмери?

— Ничего, кроме того, что он, конечно, знает, что я твоя жена… Разумеется, о тебе я ничего не говорила ему.

— Очевидно, своей болтовней ты выдала ему все!

— Говорю тебе, я не делала этого! Он знал. Он, должно быть, установил наблюдение за Херберт–Мэншонс, так как указал с точностью до минуты время, когда ты ушел от меня. Кстати, это напоминает мне одну вещь, — сказала она уже другим тоном. — У меня в квартире вчера вечером, пока я была в театре, был вор.

— Вор? — переспросил Ральф. — Что–нибудь пропало у тебя?

— Нет, это–то и странно. Он открыл мой сейф с драгоценностями, но ничего не пропало. Швейцар думает, что ему кто–то помешал. Я совершенно уверена, что он рылся в моем письменном столе, потому что я отчетливо помню, что оставила свою книжку с адресами поверх некоторых бумаг, а когда посмотрела сегодня утром, она оказалась под ними…

Наступила продолжительная пауза. Ральф Халлам быстро соображал. Чем объяснялось присутствие Фенг–Хо около Херберт–Мэншонс? Может быть, он следил и за миссис Халлам, а на досуге занимался изучением ее вещей?

— Ты сообщила в полицию?

— Нет, не стоило, — ответила миссис Халлам и прибавила с нетерпением: — Когда же приедет эта девушка? Она немного робкая, не правда ли?

— Я дам тебе знать, — ответил Ральф и повесил трубку.

Поль Эмери приобрел новое значение…

Глава 13

Было бы странно, если бы у Эльзы Марлоу не было своего представления об идеальном мужчине. Но в ее представлении не учитывались лицо, фигура или сложение, оно относилось, главным образом, к характеру и поведению. Ее идеальный мужчина не гонял девушек, как будто они были голубями, он не сердился на вежливое замечание, не скалил зубы и не диктовал нескончаемых писем, он не отсылал самую скромную из своих служащих небрежным кивком головы, и какое бы у него ни было лицо, оно не искажалось ехидной усмешкой.

В то утро за завтраком мистер Тарн вкратце упомянул о разговоре, который они имели накануне, но, к счастью, не стал распространяться на эту тему. Она должна покинуть его, это было ясно. Но это было сложно. Многолетнюю связь не легко было порвать. Но почему–то, чем больше она думала о предложении миссис Трин–Халлам даже как о временной мере, тем меньше ей нравилась эта мысль.

Морис Тарн с каждым днем становился все более удрученным. Хотя она не чувствовала к нему особенной симпатии, но приписывала его страдания своему занудному патрону.

Перед самым завтраком Эмери послал за ней и продиктовал инструкции на случай, если ему позвонят по телефону в его отсутствие. Она с женским интересом заметила, что на нем был новый серый костюм, и решила, что это идет ему больше, хотя по контрасту со светлой тканью его лицо казалось еще темнее и недоступнее, чем всегда.

Окончив диктовать, он откинулся на стуле и перевел глаза на окно. Одной из самых неприятных черт его было то, что он говорил с ней, не глядя на нее.

— У вас есть какие–нибудь друзья в Шанхае? — спросил он.

— У меня, майор Эмери? — Эльза была удивлена вопросом.

— Странное место, полное сплетен. Вы, должно быть, слышите обрывки слухов, да?

— Нет. Я знаю, что есть такое место, как Шанхай, и, конечно, мы получаем письма от наших представителей там, но я не слыхала никаких слухов или сплетен. О ком? — спросила она, набравшись смелости.

— Обо мне, главным образом.

Эльза почувствовала естественное любопытство. Какого рода сплетни или слухи могли задевать этого бесчеловечного человека? Должно быть, все же, в нем была какая–то человеческая черта.

— В Шанхае можно нажить уйму денег — честными и другими путями — главным образом другими, — продолжал Эмери. — Это все!

Пока ее занятые пальчики бегали по клавишам пишущей машинки, она размышляла, какого рода способ наживания денег больше всего привлекает «зловещего человека», и решила, что он был не особенно щепетилен, так как приобретение денег, казалось, больше всего занимало его в то время.

За несколько недель до того он начал вводить систему экономии. Лишние служащие были уволены. Над каждым электрическим выключателем появились новые печатные предостережения. У него была привычка неожиданно появляться в нижней конторе, где клерки стояли за своими высокими конторками. Произошли массовые увольнения. Однажды он увидел покрасневшую, растрепанную девушку с сердито горящими глазами. Он сейчас же раскрыл причину. Она пришла с одного из нижних этажей, где помешались кабинеты заведующих отделами. Не говоря ни слова девушке, Эмери прошел в кабинет пожилого заведующего и пальцем подозвал его к себе.

— Вы пытались поцеловать эту девушку, кажется? — сказал он.

— Если она говорит это, она лжет… — начал заведующий.

— Я говорю это, — сказал зловещий Эмери, и губа его поднялась кверху. — Пойдите к кассиру и получите ваше жалованье по сегодняшний день — вы уволены!

Этот инцидент повлек за собой письма адвокатов, и Эльзе пришлось переписывать на машинке сухие ответы. Осложнение случилось, когда Эмери позвал ее, чтобы продиктовать письмо к поверенному уволенного заведующего. Эльза осмелилась вставить несколько слов в его защиту.

— Мистер Стэрл прослужил десять лет в фирме, — сказала она. — Он женат и у него семья. Вам не кажется, что вы слишком суровы к нему?

Он несколько минут смотрел на нее своим каменным взглядом, потом сказал:

— Я не нуждаюсь в советах!

Эльза так рассердилась, что готова была запустить в него своим блокнотом.

Весьма характерно для наступившей в делах перемены было то, что с Тарном даже не посоветовались по поводу этого увольнения. Еще примечательней было, что его мрачное настроение зашло, кажется, очень далеко. Он даже не сердился на то, что его игнорируют.

Эльза встретила его, выходя к завтраку. Он так редко выходил из конторы до вечера, что Эльза едва не спросила его, куда он идет. Она вовремя спохватилась: он мог быть еще более груб, чем Эмери. Она твердо решила покинуть это учреждение при первой возможности. Эмери до того действовал ей на нервы, что уже видеть и слышать его было непереносимо.

Мистер Тарн был бы рад прийти к столь определенному решению… Он был на распутье. План за планом приходили ему в голову и сгорали там дотла.

Ральф Халлам по телефону пригласил его завтракать, и он направлялся теперь к маленькому дому на Халф–Мун–стрит.

— Я говорил со всеми, — сказал Ральф, когда Тарн уселся за стол, на котором был накрыт завтрак. — Они согласились, что вам всего лучше уехать. Нервы ваши расстроены. А этот Эмери, похоже, разрушает одну ветвь нашей организации…

Тарн не мог есть, куски застревали у него в горле.

— Она уже разрушена, — простонал он. — Ни одна унция не может пройти через «Эмери и Эмери»! Я раскаиваюсь, что я вообще затеял эту игру. Посмотрите! Я нашел вот это сегодня утром!

Он запустил дрожащие пальцы в карман и, вытащив письмо, передал его своему собеседнику через стол. Письмо было написано на очень плотной желтой бумаге явно измененным почерком. Оно начиналось без всякого обращения:

«Вы посягаете на наши владения и благодаря Вашей безумной оплошности полиция удвоила бдительность. Мы готовы уплатить Вам 100.000 фунтов за дело, если Вы передадите нам ваших представителей и ликвидируете Вашу организацию. Если Вы не примете это предложение, мы найдем способ убрать Вас».

Письмо было подписано буквой «С».

Ральф с улыбкой вернул письмо.

— Если для них это стоит сто тысяч фунтов, то для нас оно может стоить миллион. Как вы думаете, почему они послали это вам? Потому что они знали, что во всей организации вы один струсили! Когда вы получили это письмо?

— Я нашел его у себя на столе сегодня утром, пойдя в контору. Никто, по–видимому, не знает, как оно попало туда…

— Эмери, пожалуй, мог бы объяснить, — сухо сказал Ральф. — Он пришел раньше вас?

Тарн кивнул.

— Я уйду из дела, — сказал он. — Мы разделим деньги. Там хватит, чтобы сделать нас обоих богатыми…

— Они хранятся у вас наличными, конечно?

— А то как же? — раздраженно ответил Тарн. — Если бы я последовал вашему совету, то положил бы их в этот дурацкий банк Стеббинга, а когда мы пришли бы получить их, нас ждали бы у дверей два человека из Скотленд–Ярда! Деньги–то в порядке, — продолжал Тарн, и голос его впервые в этот день звучал уверенно. — Мыразделим их в конце недели. Я купил билет…

— Странный вы субъект! — сказал Ральф, которому стало немного весело. — Вы жертвуете целым состоянием. Но мне кажется — нам всем кажется, — что вы поступаете благоразумно.

Он встал из–за стола, закурил сигару и пустил клуб дыма.

— Вы поедете один, конечно?

Тарн неловко заерзал на стуле.

— Я думаю, да, — проворчал он. — Но это не ваше дело.

— Это очень даже мое дело. Я уже объяснил вам, милейший, что мне необходима Эльза. У вас больше мозгов, чем у нее, но она элегантней вас и после небольшого обучения запросто заменит вас. Уезжайте, пожалуйста, вы почувствуете себя счастливее, как только сядете на пароход. И, по совести говоря, Тарн, я думаю, вам здорово повезет, если вы уберетесь живым.

— Что вы хотите сказать? — спросил пораженный Тарн.

— Я хочу сказать, что Сойока не станет терять времени, и вам лучше бы поторопиться…

Глава 14

Весь этот день Морис Тарн просидел у себя за письменным столом, глубоко засунув руки в карманы, опустив плечи и полузакрыв глаза. Предостережение Халлама звучало у него в ушах. Что и говорить, жизнь и свобода были весьма дороги ему. И ему хотелось — ужасно хотелось — думать «в одиночку». Он сам придумал это выражение. А он все время думал втроем: три линии мыслей шли параллельно, и вскоре сливались в один запутанный клубок, который он никак не мог распутать…

И вдруг в одну из самых мрачных минут раздумья пришло открытие, которому суждено было — хотя он не мог этого знать — повлечь за собой катастрофу.

— Телеграмма, сэр, — сказал клерк. — Мне кажется, это частный шифр.

— А?

Он мрачно посмотрел на положенный перед ним листок бумаги, Рассеянно взглянув сначала на подпись, он затем чуть не ахнул от удивления.

Отправителем был японский купец, с которым он имел дела от имени своего противозаконного синдиката. Сойока узнал об этом, и этот источник снабжения внезапно закрылся. Но что его поразило, это наличие полностью выписанного английского имени в середине телеграммы. Он поспешил отыскать ключ к шифру и выписать текст телеграммы.

Тогда Тарн понял, что произошло. По какой–то ошибке телеграмма, предназначенная главному представителю Сойоки, была адресована ему. Это открытие потрясло его… Полностью выписанное по–английски имя! Он держал на мушке своего соперника! Душа его преисполнилась дикой, безумной радостью, какой он не знал много лет. Произошло чудо: телеграмма была послана по его частному телеграфному адресу… по ошибке!

Он откинулся на стуле, тяжело дыша, с красным разгоряченным лицом. Эльза нашла его в таком виде, когда вошла, чтобы сказать, что она вечером, может быть, не будет дома. Он даже не ответил ей, и она, естественно, заключила по его красным щекам и воспаленным глазам, что он пил.

Сойока… у него в руках! Они хотят угрожать ему, да? Он им покажет…

Возвращаясь домой в тот вечер, Эльза, завернув на Чипсайд, увидела переходящую ей навстречу улицу знакомую фигуру.

— Как, Ральф? — сказала она. — Что вы делаете в этой трудолюбивой части Лондона? Я как–то не могу представить себе вас в Сити.

— Я виделся в этих краях с одним человеком, — сказал Ральф Халлам, шагая рядом с ней. — Вы собираетесь взять аристократический автомобиль или быть демократичной и сесть на автобус?

— Я собираюсь быть гигиеничной и идти пешком.

Они прошли по Ньюгэт–стрит, свернули к Олд–Бейли и остановились, чтобы полюбоваться пышным фасадом главного уголовного суда. Для Ральфа это здание представляло особый интерес, и он указал на место, где раньше находилась ньюгэтская тюрьма.

— Этот дом наводит на меня дрожь, — сказала Эльза и отвернулась.

— Я ручаюсь, что он наводит дрожь также на Мориса, — заметил неосторожно Ральф.

Эльза остановилась и взглянула на него.

— Что такое с мистером Тарном? — спросила она. — Он сделал что–нибудь ужасное, да? Вы не знаете, что именно?

Ральф рассмеялся и сменил тему. Он был плохой пешеход и потому обрадовался, когда они дошли до Эльгин Кресент.

— Вы ночуете сегодня у Лу, вы обещали ей вчера. Вы предупредили старика?

Она говорила с Тарном в тот день, но сомневалась, усвоил ли он, что она ему сказала. По какой–то причине, которую она не могла определить, она боялась этого предстоящего визита.

— Я не уверена, что мистер Тарн понял меня.

— А разве вы должны говорить ему? — спокойно спросил Ральф. — Морис сердит на меня за что–то, и мне сдается, что если он узнает, что вы едете к Лу, он станет возражать…

— Ну, что я могу ему сказать? — спросила удивленная Эльза. — Не могу же я лгать!

— Скажите ему, что вы собираетесь провести конец недели у подруги. Насколько я его знаю, он не станет спрашивать, у кого именно.

Эльзе это не особенно понравилось, но она согласилась.

— Я окажу вам моральную поддержку, — сказал он весело и, изменив свое первоначальное намерение расстаться с ней у подъезда, вошел в дом. Как Эльза и ожидала, мистер Тарн еще не возвращался.

Она оставила Ральфа в столовой, а сама пошла наверх собирать вещи.

Это заняло у нее больше времени, чем она предполагала, так как явилось одно новое и нелепое соображение. Одобрит ли ее поступок Поль Эмери? Действительно, нелепо! Она посмеялась над собой, продолжая собираться. Когда она спустилась вниз, Ральф сидел, развалившись в большом кресле у окна, и смотрел на игравших на Эльгин Кресент детей.

— Шум, который производят эти юные чертенята, должен действовать на нервы Морису, — сказал он. — Что он делает по вечерам? Пьет?

Эльза кивнула головой. Ей было противно разговаривать с ним о своем опекуне.

— Он не изменил своим привычкам, — сказала она.

— Да, насколько я знаю.

Эльза вздохнула.

— Он не всегда был таким. Только за последние несколько лет он стал пить.

Ральф кивнул.

— Странный субъект! Я бы хотел, чтобы он уехал в Южную Америку.

— Со мной? — улыбнулась Эльза.

Ральф покачал головой.

— Конечно, не с вами. Я не позволю ему взять вас.

Она поспешила перевести разговор на другой предмет.

В восемь часов мистер Тарн еще не приходил, и Ральф ушел после тщетных попыток убедить Эльзу позволить ему проводить ее до Херберт–Мэншонс.

— Я не могу, — сказала Эльза, пожав плечами. — Было бы нехорошо по отношению к нему, если бы я ушла, оставив лишь записку через прислугу. Я должна видеть его и объяснить все сама.

— Какая лояльность! — сказал Ральф с улыбкой.

Эльзе почему–то не понравился его тон.

После того как он ушел, ей пришло в голову, что, несмотря на полную возможность сделать это, она почему–то ничего не сказала ему про ночной визит Фенг–Хо. Странно было, что она не сделала этого. И вовсе не потому, что забыла. Дважды рассказ о ее ночном похождении был у нее на кончике языка, но что–то останавливало ее. Потом, в то время как Морис Тарн неверной рукой вставлял ключ в дверь внизу, она вдруг сообразила, в чем было дело, и сама удивилась себе. Она не сказала ничего Ральфу, потому что она укрывала Поля Эмери!

Глава 15

Инспектор Вильям Бикерсон написал последнюю строчку длинного доклада в управление. Он промокнул бумагу, сложил и запечатал ее. В этот момент вошел письмоводитель и спросил, примет ли он доктора Ральфа Халлама.

— Доктора Халлама? — удивленно переспросил инспектор. — Разумеется!

Он приветствовал Ральфа как старого приятеля.

— Я вас сотню лет не видел, доктор, — с жаром сказал он. Глаза его, однако, смотрели на часы. — Я жалею, что нет времени поболтать с вами, у меня дело в девять… Вы хотели меня видеть по какому–нибудь особенному делу?

— Если вы считаете кокаинные шайки чем–то особенным, тогда — да.

Инспектор свистнул.

— Кокаинные шайки? Вы знаете что–нибудь о них?

— Я знаю очень немного, но догадываюсь о многом. Я думаю, вы тоже кое о чем догадываетесь…

Инспектор ничего не ответил.

— Вы приятель мистера Тарна, не правда ли?

Ральф кивнул.

— Да, мы приятели. Но мы были раньше гораздо большими приятелями, чем сейчас.

— Что такое с ним?

Ральф пожал плечами.

— Я не знаю. Запой, должно быть. Он последнее время много пьет. Почему вы спрашиваете меня, приятель ли я ему?

Инспектор подумал немного.

— Потому что я с ним должен видеться в девять. Он просил меня зайти, сказал, что должен сообщить мне что–то весьма важное. Он дал мне понять, что собирается сделать важное заявление. Вы думаете, это он с пьяных глаз?

Ральф тут проявил осторожность.

— Может быть, — сказал он. — Какого рода заявление?

На этот раз инспектор пожал плечами.

— Не знаю. Вы его доктор.

— Был когда–то, хотя мне не приходится хвастаться медицинскими познаниями. В девять, вы говорите? Вы ничего не имеете против, если я пойду с вами?

Инспектор снова посмотрел на часы.

— Нет, вы можете идти со мной. Хотя, если это серьезно, не думаю, чтобы он стал много говорить при вас.

— В таком случае я могу уйти…

Бикерсон встал в тот момент как зазвонил телефон. Он взял трубку.

— Алло!

Ральф увидел, что он удивленно поднял брови.

— Это наш приятель, — сказал Бикерсон вполголоса, прикрывая ладонью трубку.

Это был голос Мориса Тарна, глухой и неясный, еле различимый.

— Это вы, Бикерсон… Вы придете ко мне? Они пытались покончить со мной сегодня… да, сегодня… Она в этом замешана… я не был удивлен. Она неблагодарна… После всего, что я сделал…

— О чем вы говорите, мистер Тарн? — резко спросил инспектор. — Я сейчас собираюсь к вам…

— Приходите как можно скорее. Я могу осведомить вас насчет Сойоки, я знаю его главного агента…

Он прошептал слово, и у Бикерсона отвисла челюсть. Он повесил трубку и повернулся к доктору, пожав плечами.

— Он пьян?..

— А что он сказал?

Но Бикерсон был так потрясен тем словом, которое прошептал ему в телефон Тарн, что ничего не ответил.

— Я бы не обращал особого внимания на то, что он говорит, — сказал Ральф, скрывая свое беспокойство. — Этот дурак рехнулся. Он хочет, например, жениться на своей племяннице…

— Гм! — промычал в глубоком раздумье Бикерсон. — Некоторые пьяницы бывают необыкновенно разговорчивы… Вы пойдете со мной?

От полицейского участка до Эльгин Кресент было десять минут ходьбы. Инспектор имел поэтому возможность расспросить Ральфа кое о чем.

— Где девушка? Она живет в том же доме?

— Да, но сегодня она гостит у моей родственницы. Правду сказать, ей солоно приходится с Тарном, а он становится все хуже. Он боится Сойоки и его шайки…

— Что–что?

Инспектор замедлил шаг и удивленно посмотрел на своего спутника.

— Что вы знаете о Сойоке и его шайке? — спросил он.

— Ничего, — поспешно ответил Ральф. — Это одна из его дурацких маний. Он вбил себе в голову, что он как–то обидел Сойоку.

У каждого полицейского чиновника есть свой опыт общения с маньяками. Никогда еще не было преступления, в связи с которым какой–нибудь сумасшедший не сделал бы признания. Поэтому интерес Бикерсона к предстоящему разговору немного остыл. Доктору Ральфу Халламу именно этого и хотелось.

— Я не знаю, почему, — сказал Бикерсон, — но меня не покидала мысль, что Тарн хочет видеть меня по поводу кокаинного дела. Нет, он ничего не говорил об этом. Это было просто предчувствие. Ну, вот мы и пришли. Идите вперед — вы знаете дорогу.

Они вместе поднялись на крыльцо. Инспектор шел сзади. Они очутились у дверей, из которых одна вела в нижнюю, другая — в верхнюю часть дома. Ральф позвонил. Ответа не было. Он нажал кнопку еще раз.

— Похоже, что дверь открыта, — сказал вдруг инспектор и толкнул дверь.

К их удивлению дверь оказалась не заперта. Они прошли к лестнице, и Ральф стал нащупывать рукой выключатель. После недолгих поисков он отыскал его и повернул, но в прихожей было по–прежнему темно.

— Странно! — сказал он. — Должно быть, лампочка перегорела.

Ощупью пробираясь вдоль стены, они поднялись до первой площадки.

— Это его кабинет, — сказал Халлам, поворачивая ручку двери.

Дверь отворилась. Единственный свет в комнате исходил от слабо горевшего камина. Разглядеть что–либо было невозможно.

— Вы здесь, мистер Тарн? — позвал инспектор.

В ответ послышался громкий храп.

Инспектор провел рукой по стене, и Ральф услышал щелчок выключателя. Но свет и здесь не загорелся.

— Это странно. Где он?

Определить местоположение храпевшего было нетрудно. Вскоре рука Ральфа опустилась на спинку кресла и дотронулась до поросшего жесткой щетиной лица.

— Он здесь, — сказал он.

В это время Морис Тарн беспокойно задвигался в кресле. Они услышали его сонливое ворчание. Точно человек, говорящий во сне, он проговорил глухо:

— Они пробовали опоить меня… я знаю… но я слишком силен… у меня лошадиное здоровье…

Слова его перешли в бессвязное бормотание.

— Проснитесь, Тарн! — сказал Ральф. — К вам пришел мистер Бикерсон.

Он потряс Тарна за плечо, и храп прекратился.

— Я боюсь, вам трудно будет поднять его.

— Он спит.

— Да… Тарн! Проснитесь!

— В комнате есть еще кто–то! — вскричал вдруг инспектор. — У вас найдется спичка, доктор?

Раздался стук падающего стула, и он напряг глаза, чтобы разглядеть что–нибудь в темноте. Вдруг он услышал шорох около двери, изогнулся и схватил за плечо неизвестного Послышался свистящий звук — три китайских слова, которые прозвучали точно вой пса. Костлявый кулак пришелся инспектору в нижнюю челюсть, и в одно мгновение незнакомец, освободился из его рук, скользнул в дверь и захлопнул ее. Они услышали шум шагов на лестнице.

— Свет, скорее! — хрипло сказал Бикерсон.

Ральф чиркнул спичкой. Спичка зашипела и разгорелась. Как будто в ответ на слова инспектора внезапно зажглось электричество и на мгновение ослепило их.

— Кто сделал это! Черт возьми! Смотрите… — прошептал инспектор, от ужаса раскрыв рот.

Морис Тарн лежал в кресле с откинутой назад головой. Его грязный белый жилет был весь в крови, а из груди торчала рукоятка ножа.

— Мертв! — пробормотал Халлам. — Убит, пока мы были здесь…

— Что? — начал Ральф и вдруг увидел…

В дальнем конце комнаты притаилась бледная девушка. Одежда ее была в беспорядке, блузка разорвана на плече, на лице краснело пятно крови…

Это была Эльза Марлоу!

Глава 16

Бикерсон лишь взглянул на девушку, секунду поколебался, затем подбежал к двери, распахнул ее и бросился вниз по лестнице. Улица была пуста, если не считать женщины, которая шла навстречу. Вдалеке, на углу Ладброк–Гроу он увидел скучающего полисмена, и побежал к нему прямо по мостовой. Полицейский, казалось, заметил его только тогда, когда он чуть не налетел на него.

— Дом четыреста девять, Эльгин Кресент! — задыхаясь, проговорил Бикерсон. — Встаньте у двери и не позволяйте никому входить и выходить! Там совершено убийство. Свистните: мне нужен второй полицейский. Вы не видели, чтобы кто–нибудь выходил из дома номер четыреста девять?

— Нет, сэр. Только один человек прошел мимо меня за последние несколько минут. Это был китаец…

— Китаец? — быстро спросил Бикерсон. — Как он был одет?

— По последней моде, насколько я мог видеть. Я обратил на него внимание, потому что он был без шляпы.

— В какую сторону он пошел?

— По Ладброк–Гроу. Он взял автомобиль. Я видел, как он садился как раз перед тем, как вы подошли. Вон он!

Машина уже сворачивала к Ноттинг–Хилл–Гэт.

Бикерсон оглянулся в поисках такси для погони, но улица была пуста.

— Оставьте в покое дом и постарайтесь догнать автомобиль! Да поторопитесь же! Может быть, еще удастся перехватить такси! Там дальше есть дежурный полицейский?

— Да, сэр.

Полицейский рысцой пустился вдогонку за автомобилем, который скрылся за углом.

Бикерсон поспешил назад в дом. Кто бы ни был незнакомец, Эльза Марлоу должна будет объяснить его присутствие.

Вернувшись, Бикерсон застал Эльзу в столовой. Она была очень бледна, но относительно спокойна. Пятно крови исчезло с ее лица. Платок в руке Ральфа Халлама объяснял его отсутствие. Она повернулась к инспектору, когда он входил.

— Это правда? — спросила она. — Мистер Халлам говорит, что моего… моего дядю убили?

Инспектор кивнул.

— Разве вы не видели?

— Нет, — ответил за нее Ральф. — Я потушил свет. Есть вещи, которые я не хотел бы, чтобы она видела, и это одна из них. Я потушил свет прежде, чем вывести ее. Слава Богу, что она не видела…

Бикерсон снова посмотрел на девушку.

— Да, мисс Марлоу, ваш дядя убит.

— Этот… этот человек убил его! — проговорила девушка.

— Какой человек? — спросил инспектор.

Эльза прилагала все усилия, чтобы говорить спокойно, но переживания последних двух часов довели ее почти до истерики.

— Я расскажу вам все с самого начала, — сказала она. — Я собиралась уехать сегодня вечером гостить к… одной подруге. Я поджидала мистера Тарна, чтобы сообщить, что я вернусь только через неделю. Он спросил меня, куда я еду… Я сказала ему, и тогда он повел себя как сумасшедший. Он бесился, кричал, обзывая меня ужасными словами, и в бешенстве запустил в меня стаканом.

Она отвела волосы и показала царапину, которая, несмотря на всю свою ничтожность, запачкала волосы кровью.

— Это произошло в столовой. Потом, прежде чем я сообразила, что происходит, он схватил меня за руку и втолкнул в кабинет. Должно быть, он выпил перед тем, как пришел домой. Он иногда останавливается в отеле по дороге домой и заходит там в бар… «Сиди и жди, пока я не скажу тебе, что ты можешь идти. Ты не выйдешь сегодня», — сказал он. Я попробовала убедить его, но он был как безумный. Мне оставалось только терпеливо сидеть и наблюдать, как он наливает себе стакан за стаканом коньяк, и ждать возможности ускользнуть из комнаты. Раз мне показалось, что он спит, и я тихонько встала, чтобы идти. Он открыл глаза, вскочил и толкнул меня обратно на кушетку в углу комнаты. Я очень испугалась. Мне кажется, я никогда в жизни не была так напугана… По–моему, он сошел с ума, и я думаю, что это так и было. Потом он снова заснул, но у меня не хватало смелости двинуться. Он все время говорил о том, что собирается разделаться с кем–то. И потом вдруг — это было минут десять назад — погас свет. Окна кабинета мистера Тарна задернуты тяжелыми занавесями, поэтому, не считая слабого света от камина, в комнате не было никакого освещения. Я сидела неподвижно, надеясь, что скоро он крепко уснет, и я смогу ускользнуть незамеченной. Но затем раздался скрип двери, и я услышала, как кто–то вошел в комнату. В следующую секунду яркий луч света мелькнул и осветил мистера Тарна…

Она вздрогнула.

— Я вижу его как сейчас со свесившейся на плечо головой и сложенными на груди руками. Свет почти разбудил его, и он заговорил сквозь сон…

— Вы слышали, как мистер Тарн говорил по телефону? — перебил инспектор.

Девушка кивнула.

— Да, это было четверть часа тому назад. Я слышала, как он говорил с кем–то. Это были вы, кажется? Вы, мистер Бикерсон, не правда ли?

Инспектор кивнул.

— Продолжайте, пожалуйста! — сказал он. — Когда человек направил свет на вашего дядю, это разбудило его?

— Нет. Он зашевелился во сне и заговорил. Потом свет погас… Я не смела двинуться, думая, что это вор. Затем я услыхала ваш голос на лестнице… это все, что я знаю…

— Вы не видели, как этот неизвестный всадил нож в вашего дядю?

Эльза покачала головой.

— Нельзя было ничего видеть.

Сыщик сердито тер подбородок.

— Он проделал быстро свою работу, в этом я не могу отказать ему. Бедный старик, должно быть, был убит в то время, как я находился в нескольких футах от него. Хорошенькая история получится, когда это станет известно…

Он пристально посмотрел на Эльзу.

— Мне понадобится, разумеется, ваше свидетельское показание. Я бы хотел, чтобы вы находились где–нибудь, где я могу застать вас в любой момент. Почему бы вам не переехать в гостиницу?

— Я сниму для нее комнату в «Палас–отеле», — сказал Ральф.

Он не особенно желал, чтобы полиция в ближайшие дни являлась в Херберт–Мэншонс. Ему хотелось, чтобы имя его жены по возможности не фигурировало в деле, дабы не стала известной их связь. Может быть, Эльза поняла, что он не хочет впутывать в историю имя своей «невестки», ибо она не возразила и даже обрадовалась его предложению, тем более, что не считала нужным видеться с незнакомой женщиной в этот вечер.

Пока инспектор расспрашивал, полицейский возвратился и привел своего напарника. Небольшая толпа собралась перед домом. Бикерсон по телефону уведомил об убийстве управление полиции. В ожидании прибытия фотографов и специалистов по дактилоскопии он быстро осмотрел кабинет.

Кабинет был бедно обставлен. Выцветший зеленый ковер на полу, обшарпанный письменный стол, два или три стула и большой книжный шкаф составляли обстановку комнаты. По стенам висело несколько старых и, по–видимому, не имеющих ценности картин. Был также еще один предмет, который на первый взгляд казался граммофоном с подставкой, но при осмотре оказался хорошо наполненным погребком для коньяка.

На столе, недалеко от кресла, где был найден труп, стояла непочатая бутылка коньяка, и рядом почти пустая бутылка, из которой Морис Тарн, видимо, не раз наполнял в этот вечер свой стакан. Бикерсон произвел некоторые измерения и записал результаты. Кресло, в котором лежал несчастный, находилось на расстоянии трех футов от камина, полутора футов от стола с бутылками и девяти с половиной футов от двери. Было очевидно, что убийца не мог пройти между столом и своей жертвой, так как Бикерсон занимал это пространство. Но между камином и креслом был достаточно широкий проход, и именно в этом направлении инспектор впервые услыхал шум. Перевернутый стул с другой стороны камина давал вполне убедительное объяснение передвижению убийцы.

Бумаг никаких на виду не было, не считая нескольких неоплаченных счетов, лежавших на столе. Бикерсон попробовал обыскать карманы убитого, но не нашел ничего, что могло бы пролить свет на преступление.

Окончив вчерне свой обыск, он спустился вниз мимо комнаты, где разговаривали Эльза и Ральф Халлам, и вышел на улицу. Маленькая кучка народа выросла в довольно большую толпу. Выйдя на крыльцо и посмотрев вдоль улицы — не видать ли полицейского автомобиля, он заметил человека, пробивавшегося через толпу. Полицейский остановил его, и между ними произошел короткий разговор. Бикерсон наблюдал за ним с крыльца…

Незнакомец был высокий, худой, чуть–чуть сутулый. Бикерсон подумал, что он, пожалуй, имеет выправку военного. Покрытые загаром щеки говорили, что он недавно вернулся из жарких стран. Вдруг инспектора осенило, и он спустился к незнакомцу.

— Вы — майор Эмери? — спросил он.

— Да, так меня зовут, — ответил Эмери. — Тарн убит, я слышал.

Инспектор кинул быстрый взгляд на него.

— Кто сказал вам это? — спросил он подозрительно. — Вы его друг?

— Я его патрон, — сказал Эмери. — Вернее, был им. Что касается первого вопроса, то я думаю, каждый в толпе знает, что здесь совершено убийство. Я случайно знаю, что дом принадлежит Морису Тарну. Во всем доме могли быть убиты только два человека, и более вероятно, что это Тарн.

— Войдите, пожалуйста, — сказал инспектор, проводя его в дом. — Может быть, вы можете сказать мне что–нибудь о Тарне, майор Эмери? Были у него враги?

— Мне неизвестно ничего о его частной жизни.

— Вы были его другом?

Эмери покачал головой.

— Нет, не был, — холодно сказал он. — Мне он крайне не нравился, и я ему совершенно не доверял. Могу я видеть мисс Марлоу?

— Откуда вы знаете, что мисс Марлоу здесь?

— Она живет здесь, не правда ли? — сказал Эмери. — Право, мистер Бикерсон, — о да, мне известно ваше имя очень хорошо, — у вас нет никаких оснований относиться ко мне с подозрением.

Бикерсон успокоился и заговорил уже мягче:

— Я, естественно, смотрю на всякого, кто здесь есть с некоторым подозрением, — сказал он. — Я, конечно, попрошу мисс Марлоу спуститься вниз к вам, но вы ни в коем случае не должны уводить ее. Мне нужна эта особа для дальнейшего следствия. Она находилась в комнате, когда было совершено убийство. Я готов сообщить вам то, что я сообщил бы репортеру…

Эмери остался в передней. Вскоре он услышал легкие шаги на лестнице и, обернувшись, увидел Эльзу.

— У вас были большие неприятности, я слышал.

В его голосе не было ни малейшего сочувствия, и это было первое, что поразило ее. Он просто и деловито констатировал неоспоримый факт, и она подивилась, ради чего он беспокоился и пришел сюда?

— Я случайно находился в этих краях, — сказал он, — и услыхал об этом событии. Я подумал, что, может, могу быть полезен вам или полиции, хотя должен признаться, что знаю много меньше о мистере Тарне, чем вы или кто–либо из его знакомых. Кто еще здесь с вами?

— Мистер Халлам. Он был большим другом мистера Тарна, и он также мой хороший друг.

— Мистер Халлам, — равнодушно повторил он, потом со свойственной ему внезапностью прибавил: — Вам нужны деньги?

Она удивленно посмотрела на него.

— Нет, благодарю вас, майор Эмери. Это очень мило с вашей стороны, что вы спросили…

— Вашему дяде причитаются кое–какие деньги, и, если нужно, я выдам вам авансом жалованье, — пояснил он. — Пожалуйста, будьте завтра в конторе в обычное время. Спокойной ночи!

Она могла только удивленно посмотреть ему вслед, пока он спускался по лестнице, совершенно потрясенная его равнодушием. Для него было важно лишь, чтобы она в обычное время была в конторе! На секунду ее охватил гнев, и она метнула сердитый взгляд вслед удалявшемуся майору.

— Животное! — пробормотала она и отвернулась к ждавшему ее Халламу.

Тот поинтересовался:

— Что ему было нужно?

Она пожала плечами.

— Насколько я могу понять, он хотел удостовериться в том, что я буду в обычное время в конторе, потому что это почтовый день и у него уйма работы.

— Вежливый господин! — сказал насмешливо Ральф Халлам. — Он, конечно, выразил вам сочувствие?

— Нет, он не сказал ни одного доброго слова. Он просто… просто животное!

Теперь, когда напряжение прошло, она была на грани срыва и хотела быть одна, далеко от страшного закрытою простыней тела в кабинете, от Ральфа, от всех, кто знал ее, «Будьте в конторе вовремя!». У этого человека не было сердца, не было никаких человеческих чувств. Немыслимо, чтобы она пошла в контору завтра, и сомнительно, пойдет ли еще когда–нибудь. А она столько сделала для него! Она хотела было тут же сказать ему, что она сделала, как она солгала для него, как она почти стала соучастницей убийства Своего дяди, чтобы спасти его от хлопот. Она не решилась сказать это. Он должен знать…

На лестнице раздались шумные шаги. Полицейские из Скотленд–Ярда прибыли, наконец. Ручка двери повернулась, и вошел Бикерсон.

— Вы видели это? — спросил он.

Он показал ей новую фетровую шляпу.

— Я нашел ее в углу кабинета вашего дяди. Вы видели когда–нибудь раньше эту шляпу?

Эльза покачала головой.

— Нет, мой дядя никогда не носил таких шляп.

Бикерсон изучал внутренность шляпы. На ней было клеймо известного большого магазина. Шляпа была серая, с черной лентой. Если, как он думал, шляпа эта была куплена китайцем, владельца ее выследить будет не очень трудно.

— Вы совершенно уверены, что человек, который вошел в комнату, человек с фонарем, не говорил?

— Нет, он не говорил.

— И вы не видели его?

— Не видела.

— Даже при отраженном свете? — настаивал сыщик.

Эльза покачала головой.

— Я не видела никого. Я видела только свет и то лишь на секунду.

Зачем она делала это? Зачем, зачем, зачем? — спрашивала она себя в отчаянии. Она выгораживала убийцу, убийцу Мориса Тарна. Она лгала, чтобы спасти жестокого злодея от руки закона, и она была в ужасе от собственного безумия, ибо она знала человека в комнате, она видела его, как предположил Бикерсон, при отраженном свете, когда луч фонаря упал на газету. Человек этот был Фенг–Хо!

Глава 17

Эльза провела бессонную ночь, хотя она занимала удобную кровать в одном из самых спокойных отелей западного Лондона. Не успела она заснуть, как сразу же проснулась, с дрожью ожидая увидеть пергаментное лицо Фенг–Хо, усмехающееся ей из темноты.

А Фенг–Хо олицетворял Поля Эмери! Их поступки были взаимозависимы… так же, как и их ответственность. Она встала и принялась ходить по комнате, стараясь успокоиться и разобраться в ситуации. Она должна видеть мистера Бикерсона и сказать ему правду. В этом вопросе она приняла решение. Что касается Эмери, то она больше никогда не желает его видеть, никогда не желает подниматься по узким кривым ступенькам, отвечать на пронзительный звонок и дрожа входить к нему, точно кролик, зачарованный змеей.

В комнате был маленький письменный стол. Она зажгла лампу, села, взяла бумагу и стала писать.

«Дорогой майор Эмери!

После этого ужасного события я чувствую, что не могу больше придти в контору. Сожалею, если мой неожиданный уход доставит вам хотя бы малейшее неудобство, но я уверена, что вы вполне поймете…».

Ничего он не поймет. Он будет очень недоволен. Его противная губа насмешливо вздернется, и, может быть, он возбудит против нее процесс за нарушение контракта.

Она прочитала письмо, нахмурилась и разорвала его. Не было никаких оснований для такого фамильярного обращения. В конце концов у нее с ним не такие отношения, чтобы называть его по имени. Она начала новое письмо с обращения: «Милостивый государь», и сидела над ним, устремив бессмысленный взор в пустоту до тех пор, пока часы не пробили четыре. Внезапное сознание крайней усталости заставило ее тогда потушить свет и лечь в постель.

В восемь часов она была одета. Кофе и булочки ей принесли в номер. Она снова села за письменный стол и задумалась, терзаемая сомнениями. Часы пробили четверть, потом половину девятого. Она начала новое письмо. Есть еще время послать его с посыльным. Но письмо так и не было написано. Без четверти девять она разорвала бумагу, надела шляпу, жакет и вышла.

В пять минут десятого Эльза вошла в контору. Мисс Дэм, ожидавшая ее с газетой в руках, в страшном возбуждении буквально набросилась на нее.

— Дорогая моя, как это ужасно! Сегодня это во всех газетах. Я удивляюсь, что вы не умерли со страха. Я бы умерла! Я даже на экране не могу видеть убийства…

— Моя милая мисс Дэм, — сказала устало Эльза, — ради всего святого, не говорите об этом. Если вы воображаете, что я хочу обсуждать с вами это событие… Во всяком случае, я ненадолго. Я пришла только, чтобы видеть майора Эмери, а потом уйду…

— Вы не упали в обморок? — спросила искательница сенсаций. — Ручаюсь, что упали!

В этот момент желанный звонок над столом Эльзы зазвонил протяжно и повелительно. Не сообразив, что она делает, Эльза скинула с себя жакет, повесила шляпу и, захватив записную книжку и карандаш, отворила дверь в кабинет Эмери.

Эмери сидел за столом, сложив руки и устремив суровый взгляд на дверь. Он ни словом не выразил своего удивления, казалось, он принимал за должное, что она явится немедленно на его звонок.

— Я пришел рано, — произнес он.

Это было все, что он сказал ей лично. Затем сейчас же принялся диктовать длинное письмо одной индийской фирме в Дели. Он не дал ей никакой возможности сказать, что она пришла всего на несколько минут и что она больше не придет. У нее не было даже времени быть недовольной его уверенностью. Она не могла поспевать за его диктовкой. Он ни разу не дал ей возможности задать вопрос. Когда попадалось трудное или туземное слово, он быстро три раза подряд говорил, как оно пишется, так, чтобы она не смогла пропустить его и чтобы не было оснований для задержки.

С торгового дома в Дели он сейчас же перескочил на Бомбей, но на этот раз остановился на половине письма, чтобы передать ей листок с рядом ничего не значащих слов, написанных большими печатными буквами.

— Можете идти! — наконец сказал он.

Эльза встала и глубоко вздохнула.

— Майор Эмери, я хочу… — начала она.

— Поскорее отошлите эти письма! Нужно, чтобы они попали с почтой через Сибирь. Последний срок — через час.

— Пусть хоть через две минуты — мне безразлично, — вырвалось у Эльзы. — Я хочу сказать вам кое–что, и я скажу!

Он оторвал взор от свежей газеты.

— Ну?

— Моего дядю убил вчера человек, который пробрался в наш дом, человек, который пробовал это сделать уже раньше. Я не сказала полиции, но я узнала его. Я видела его так же ясно, как вижу сейчас вас. Но я не сказала полиции…

— Почему же? — Он поднял брови. Голос его был совершенно спокоен. — Ваша обязанность — сообщить полиции все, что вам известно.

— Я не сделала этого, потому что я дура, должно быть, — сердито сказала Эльза.

Он быстро взглянул на нее и увидел необычно блестящие глаза и покрасневшие щеки.

— Кто же это был?

— Фенг–Хо! Вы знаете, что это был Фенг–Хо. Вы знаете, знаете!

Он опустил глаза и молчал, покусывая нижнюю губу. Эльза продолжала:

— Я не хотела… вмешивать вас… или ваших друзей в это дело. Это было превратно понятое чувство лояльности по отношению к фирме Эмери. Но мне придется сказать…

Он снова посмотрел на нее.

— Великолепное решение! — сказал он. — Но, я думаю, вы ошибаетесь. Фенг–Хо…

— Был с вами?

Она сделала усилие, чтоб быть насмешливой, но это ей совершенно не удалось.

— Если бы он был со мной, ваша история подтверждалась бы, так как я был в тех краях, когда произошло убийство. Нет, Фенг–Хо был на расстоянии многих–многих миль от Лондона. Поверьте мне, что он может представить полное алиби.

— Может быть, у его шляпы тоже есть алиби? — колко заметила Эльза.

— У его шляпы?

— Я не должна была говорить вам это, вероятно… — смущенно произнесла она. — Но дело в том, что полиция нашла шляпу. А китаец без шляпы был замечен идущим со стороны дома.

В невозмутимых глазах Эмери, устремленных на нее, мелькнул какой–то отблеск огня, но сейчас же погас.

— Вот как? — сказал он медленно. — Ну что ж, в таком случае Фенг–Хо придется представить двойное алиби. Можете идти.

Через несколько минут она наткнулась в своих записях на слово, которое не могла расшифровать. Она с неохотой возвратилась в кабинет, чтобы попросить разъяснения. Комната была пуста. Майор Эмери ушел и не возвращался целый час.

Большую часть этого времени он провел в ближайшем конторе посыльных в ожидании мальчика, которого он послал в универсальный магазин купить мягкую фетровую шляпу размера шесть с половиной и непременно серую, с широкой черной лентой.

Глава 18

Доктор Халлам провел у себя дома на Халф–Мун–стрит довольно тревожный день. С каждым часом он сознавал все больше, как источником затруднений, если не опасности, смогла оказаться смерь Мориса Тарна. Если бы только у него была возможность поговорить по душам с убитым до того как нож убийцы оборвал его жизнь, он бы выяснял многое, что теперь было под вопросом…

Он нетерпеливо ждал наступления темноты. И хотя его ожидание было трижды прервано визитами Бикерсона и один раз телефонным звонком жены, время все же шло слишком медленно.

Письмо, полученное им в то утро из банка и указывавшее на большие суммы дефицита, напоминало Ральфу Халламу, как непрочно было его положение. В обычное время это не встревожило бы его, потому что уже скопилась большая прибыль от противозаконного дела, которым он занимался вместе с Тарном. Каждый из них не любил банки. Деньги были в наличности, почти двести тысяч фунтов, из которых половина принадлежала убитому и его наследникам.

Мысли Халлама сейчас же обратились к Эльзе Марлоу. Если Тарн не оставил своих денег кому–нибудь другому, она будет такой же богатой, как он — в том случае, если он произведет раздел. Хорошая оговорка, так как он не имел ни малейшего намерения делиться с ней, и, подумав об этой возможности, сейчас же отбросил ее. Все деньги, которые лежали в большом зеленом сейфе «Стандфорд Корпорэйшн», были его. Ему стоило только забрать их. Ни один наследник Мориса Тарна не имел законного права на них. Он может дать ей тысячу или две при известных условиях, но мысль о разделе этого никому не принадлежащего имущества даже не приходила ему в голову.

И все же — допустим, что старик оставил сведения о своих противозаконных доходах и возникла бы законная претензия. Ральф Халлам всю свою жизнь привык не рисковать, и в его интересах было сделать девушку бессознательной соучастницей присвоения имущества Мориса Тарна.

Эльза как раз вернулась из конторы, когда он позвонил.

— Я хочу, чтобы вы пришли обедать ко мне, Эльза. Я бы хотел узнать кое–что о Тарне…

Эльзу привлекла возможность отвлечься, так как день был тяжкий, и она дошла до такого состояния, когда нуждалась в сочувствии.

— Я приду сейчас же.

— Вы видели Бикерсона? — спросил Ральф.

— Видела! Он просто торчал у нас в конторе! О, Ральф, мне так надоело все это, а я должна идти еще на дознание и говорить о разных ужасных вещах, которые их интересуют. А вы видели вечерние газеты, Ральф? Они напечатали мою фотографию — в момент, когда я выхожу из конторы на завтрак!

Ральф усмехнулся.

— Я тоже прожил сегодняшний день с репортерами, — сказал он. — Приходите, и мы вместе будем ругать их.

Он повесил трубку с задумчивым выражением на лице. Это был хороший ход с его стороны. Теперь не может быть речи о том, что он украдет имущество Мориса Тарна. Они пойдут и добудут состояние, которое он заработал своим усердием…

Ральф был в известном смысле рад смерти Тарна. Тарн струсил. Он выдал себя Эмери. Ральф засмеялся про себя. Сойока! Тарн дошел до такой степени страха, что ему на каждом углу чудился Сойока. Самых невероятных людей он принимал за таинственного главу кокаинной организации. И все же… Ральф нахмурился при этой мысли. Кто послал китайца в дом Тарна? Какова была цель?..

И вдруг он вспомнил… У Сойоки были все основания для сокрушения своих соперников.

Та комбинация, которую возглавляли Ральф Халлам и Морис Тарн, явилась на свет в результате случайности. Пять лет тому назад Ральф оказался разоренным и преследуемым кредиторами, которые грозили ему судом. Потом, в один прекрасный вечер, когда он и Тарн сидели в фешенебельном ресторане в Вест–Эндс, вошел один знакомый, совершенно больной человек, и попросил прописать ему рецепт, чтобы он мог удовлетворить свой ненасытный аппетит. Ральф нацарапал рецепт. Одно случайно брошенное этим человеком слово пробудило его расспросить своих приятелей, и он узнал о существовании могущественной организации, которая, несмотря на все усилия полиции, занималась тем, что было известно под названием «торговли сахарином». Сахарин был в то время главным предметом контрабанды. Другая и более зловещая отрасль только начинала развиваться…

У Тарна были несравненные возможности для торговли. Он фактически стоял во главе самой старой фирмы импортеров в Сити, так как номинальный владелец ее был больной человек, редко являвшийся в контору.

Когда Халлам сделал предложение, Тарн немного колебался, но как только ему была раскрыта возможность огромных прибылей от этой «торговли», он покорился соблазну. Была основана подпольная фирма, у которой имелись агенты во всех концах королевства, и самое большое отделение — в одном американском городе…

Ральф был врачом, но он всегда был, кроме того, ловким дельцом. Его звание давало ему известные привилегии и помогало скрывать местные операции их шайки. Сначала успех был довольно скромный, но потом, учась на собственных ошибках и сплачивая свою организацию, «любители» продвинулись вперед очень значительно, к большому неудовольствию ранее возникшей организации Сойоки.

Сойока! Может быть, Тарн и не спятил с ума… а этот китаец — убийца…

— Сойока! — вслух повторил Ральф Халлам. — Может быть…

Эльза пришла через полчаса. Она была очень грустна, и усталость подкашивала ее.

— Мне кажется, что я сойду с ума, если все это будет продолжаться далее, — сказала она. — Завтра мой последний день у Эмери.

— Вы уже сказали ему, что уходите?

Она отрицательно покачала головой.

— Я не успела ничего сказать, — ответила она. — Вы, пожалуй, не отдаете себе отчета, что это за человек. Он просто бесчеловечен! В дядиной комнате у него сидит уже новый управляющий. Ральф, это человек просто неприличен! И он мне не дает ни минуты покоя…

— Вам лучше всего поскорее развязаться с Эмери. Он подозревает о вашем намерении уйти?

Эльза снова покачала головой.

— Я в его глазах — принадлежность фирмы, — сказала она сердито. — И что–то вроде мебели! Но довольно о нем говорить. Почему вы меня хотели видеть? Надеюсь услышать от вас что–нибудь хорошее.

— После обеда я вам все скажу, — лукаво ответил он.

Когда лакей Ральфа принес кофе и закрыл за собой дверь, Ральф спросил:

— Вы слыхали когда–нибудь о «Стандфорд Корпорэйшн»?

Она широко раскрыла глаза.

— Да. Майор Эмери спрашивал меня, не служу ли я там.

Ральф многозначительно свистнул.

— Даже так? Когда это было?

Она рассказала ему про удививший ее вопрос главы фирмы Эмери.

— Вы, конечно, сказали, что ничего не знаете? Правильно сделали!

— А дядя знал? — спросила Эльза.

Ральф кивнул.

— Да. Правду говоря, у вашего дяди было свое небольшое дельце… — Ральф говорил нехотя, как будто ему было неприятно выдавать тайну покойного. — Он пробовал на досуге завязать свои торговые связи, найти что–нибудь, чем он мог бы заняться, когда работа у Эмери стала бы невозможна. Я пытался уговорить его отказаться от проекта, но он так уцепился за него, что я не стал препятствовать…

— И он работал на «Стандфорд Корпорэйшн»? Что это такое, Ральф?

— Это какая–то импортная фирма или что–то вроде этого, — небрежно сказал Ральф. — Я был однажды в конторе… Я знаю только вот что… Тарн мне сказал, что у него в сейфе лежит ряд документов, и что он не хотел бы, чтобы эти документы попали в чужие руки. Я думал об этом весь день, и мне теперь кажется, что самая лучшая услуга, какую мы можем оказать бедному покойнику, это пойти и достать эти бумаги прежде, чем полиция нападет на их след. Я не хочу, чтобы имя старика было запятнано, а Эмери, разумеется, распишет его двойную игру в самом черном свете!

Эльза посмотрела на него, беспокойно нахмурившись.

— Но если бумаги в сейфе, каким образом вы доберетесь до них?

Вместо ответа он вынул из кармана небольшой ключ.

— Мы с Тарном были большие друзья, несмотря на наши последние нелады. Он дал мне этот ключ как единственному человеку, которому мог доверять, на случай, если вдруг произойдет непредвиденное…

Трэднидл–стрит вечером — настоящая пустыня. Здание, в котором помещалась«Стандфорд Корпорэйшн», было в распоряжении уборщиков, когда они поднялись на третий этаж, где ранее проделывал свои таинственные операции мистер Тарн. Приблизительно посредине узкого коридора была дверь с надписью «Стандфорд Корпорэйшн». Ральф отворил ее. Эльза хотела поинтересоваться, откуда у него еще и ключ от двери, но промолчала.

Повернув выключатель, Ральф впустил ее в средних размеров комнату и запер за собой дверь на замок.

— Это и есть святая святых, — сказал он.

Контора не производила внушительного впечатления. На полу не было ни ковров, ни линолеума. Всю обстановку составляли один шаткий стол, стул и массивный сейф в углу комнаты, на тусклой лампочке под потолком даже не было абажура.

— Паршивенькое помещение, не правда ли? — сказал Ральф.

Эльза подумала, что он, очевидно, бывал здесь раньше.

Поставив на стол принесенный с собой чемодан, Ральф подошел к сейфу, вставил ключ в замок и дважды повернул его. Дверца сейфа автоматически откинулась, и Ральф заглянул внутрь.

Вдруг она услышала его злобный вскрик.

— Сейф пуст! — воскликнул он хрипло. — Ничего… ничего!

Она быстро оглянулась. Кто–то стучал в стеклянную дверь.

— Ральф! — она инстинктивно понизила голос. — Кто–то стоит у двери!

Она видела на стеклянной двери тень мужчины.

Ральф был так ошарашен своим открытием, что не мог понять, что она говорит. Она схватила его за руку и указала на дверь.

— А, это? — тупо сказал он. — Один из уборщиков.

И повысив голос, он закричал сердито:

— Убирайтесь прочь!

— Я бы хотел видеть вас, — прозвучал голос, и Эльза чуть не упала.

Это был голос Поля Эмери!

Глава 19

Эльза отперла дверь и отошла в сторону, чтобы впустить Эмери. На нем был смокинг. Через руку переброшено пальто. Он перевел взгляд с девушки на Ральфа. Эльза видела как подозрительно, полунасмешливо передернулась его губа, и почувствовала ненависть к нему.

— Вы попали–таки в конце концов в фирму «Стандфорд», мисс Марлоу? — сказал он. — А вы знаете, я почти поверил вам, когда вы сказали мне, что никогда не слыхали об этом любопытном заведении.

Ральф Халлам на мгновение был ошеломлен. Потом он вспомнил предостережение Тарна. Этот человек и был Сойока!

— Я привел сюда мисс Марлоу, чтобы достать кое–какие деньги, принадлежавшие ее дяде, — сказал Ральф, прямо смотря в глаза Эмери. — Но я как будто опоздал: кто–то побывал здесь до меня.

Эмери скользнул взглядом по отпертому сейфу, потом — по лицу девушки. Оно выражало неподдельное удивление.

— Деньги? — сказала она. — Вы не говорили мне ничего о деньгах, Ральф!

Халлам. казалось, был смущен.

— Здесь были не только бумаги, но и деньги, — сказал он поспешно. — Суть же в том, что они пропали. Может быть, майор Эмери может объяснить нам, кто их взял?

— Тарн взял, я думаю, — последовал спокойный ответ. — Кто же имел больше прав?..

Он снова взглянул на девушку, и она покраснела под его проницательным взором.

— Я бы на вашем месте держался подальше от этого, мисс Марлоу, — сказал Эмери. — Бывают вещи, которыми не годится заниматься маленьким девочкам…

Его покровительственный тон был нестерпим. Она вся дрожала от гнева, и если бы глаза могли сразить его, он бы не устоял на ногах.

— Вы знаете очень много о фирме «Стандфорд», Эмери, — сказал Ральф, с большим усилием сдерживая свой гнев. — Сойока не погнушался бы небольшой кражей, я думаю?

— Думайте, что хотите, — ответил Эмери, поворачиваясь к девушке: — А теперь, я полагаю, мисс Марлоу, вам лучше вернуться в ваш отель.

Она не могла больше сдерживаться.

— Майор Эмери, ваше диктаторское обращение со мной невыносимо! Вы не имеете никакого права указывать мне, что я должна и чего не должна делать! Пожалуйста, не называйте меня больше «маленькой девочкой», так как это выводит меня из терпения! Это контора моего дяди, хотя я и не знала этого по сей день, и я буду рада, если вы уйдете!

Эмери, пожав плечами, вышел в коридор, а через секунду Ральф последовал за ним, закрыв за собой дверь.

— Послушайте, Эмери, мы должны выяснить это дело до конца, — сказал он. — Как я понимаю, в Англии нет места нам обоим. Я считаю долгом сообщить вам, что если какая–нибудь организация лопнет, то это будет не наша. В сейфе были деньги, много денег. Они были там несколько дней назад, сегодня их нет. Вы знаете все о фирме «Стандфорд», знаете уже давно. Это значит, что вы имели возможность входить и выходить когда и как вам вздумается…

— Другими словами, я украл деньги?

В серых глазах мелькнула спокойная усмешка.

— Я дам вам один совет. Он уже был дан вашему покойному компаньону. Держитесь подальше от Сойоки. Он опасен.

Не говоря больше ни слова, Эмери повернулся на каблуках и пошел по коридору.

Ральф вернулся к девушке, зеленый от бешенства.

— Он ушел? — спросила Эльза.

Ральф хотел что–то сказать, но гнев душил его.

— Итак, это и есть Эмери, а? — пробормотал он. — Я запомню эту свинью!

— Ральф, тут были деньги? Вы ничего не сказали мне.

— Разумеется, здесь были деньги! — нетерпеливо воскликнул он. — Я хотел сделать вам сюрприз! Здесь была уйма денег! Я знаю это, потому что Тарн сказал об этом на днях…

Он снова обыскал сейф и пересмотрел некоторые находившиеся в нем бумаги. Вдруг она услышала его восклицание.

— Что такое?

— Ничего, — сказал он, пряча лист бумаги, который он вынул из одного из ящиков в заднем отделении сейфа. — Я думаю, что я нашел… что–то.

Он явно торопился уйти из конторы и, почти вытолкав ее в коридор, запер дверь.

— Не то, чтобы это было особенно полезно, — пробурчал он. — Если этот человек действительно тот, за кого я принимаю его, то такая маленькая вещица, как замок, не остановит его…

— Вы говорите о майоре Эмери? — удивленно спросила Эльза. — Что вы подразумевали, Ральф, говоря, что в Англии нет места вам обоим? И насчет денег… Неужели вы думаете, Ральф, что он взял бы их?

У нее была смутная мысль, что деньги принадлежали Эмери и были, может быть, украдены, и что весь интерес «зловещего человека» к ним был связан именно с этим. Неужели мистер Тарн занимался расхищением доверенного имущества в больших масштабах?

— Эти деньги… были украдены? — выпалила она. — Мистер Тарн?..

— Ради Бога, не задавайте вопросов!

Ральфу хотелось уйти куда–нибудь одному и еще раз прочесть записку. Его нервы были так напряжены, что он не мог даже соблюдать видимой вежливости.

Всю дорогу обратно в отель Эльза молчала. Она была рада, когда ее кавалер извинился и поспешно покинул ее у подъезда. Ей тоже необходимы были одиночество и возможность спокойно подумать.

Халлам дошел до Халф–Мун–стрит, едва обратив внимание на двоих людей, которых он обогнал перед своим домом. Ключ уже был в замке, когда внезапное предчувствие опасности заставило его быстро обернуться. Удар, предназначавшийся ему в голову, пришелся мимо. Ответным ударом он сбил с ног одного их своих противников, но второй увернулся. Ральф увидел, как блеснула сталь, и почувствовал, как треснула ткань в том месте, где прошло острие…

— Это за Сойоку! — прошипел ударивший его человек. Халлам успел вытащить из кармана револьвер. В следующее мгновение налетчики уже мчались по улице в сторону Пиккадилли… Одну секунду Ральф держал палец на спусковом крючке, потом, сообразив, какой шум последует за выстрелом, спрятал револьвер в карман.

Ральф Халлам вошел в свой маленький кабинет бледный и дрожащий.

Сойока нанес второй удар!

Глава 20

На следующее утро Ральф рано явился с визитом в банк Стеббинга на Олд–Брод–стрит, и после обычных таинственных вопросов и ответов, неизменно предшествовавших всякому визиту к главному управляющему и владельцу, был проведен в комнату правления, где восседал мистер Тэппервиль.

Мистер Тэппервиль, поправив свой крахмальный воротничок, встретил Ральфа радушной улыбкой, протянул ему широкую мягкую руку и кивнул на кресло в стиле Людовика XV, которое он держал для почетных гостей.

— Я получил ваше письмо, Тэппервиль, и счел за лучшее лично явиться к вам. Я жду кое–каких денег — большой суммы — в течение ближайших нескольких дней, поэтому вам придется потерпеть с моим перебором…

Мистер Тэппервиль сложил губы, как будто бы собирался свистнуть, но потом раздумал.

— Конечно, вы можете иметь перебор, любезнейший, но…

— Есть значит какое–то «но»? — сказал Ральф несколько раздраженно.

— Есть небольшое «но», — важно ответил Тэппервиль. — Мы ведем дело весьма консервативно — от слова «консерваре», держать вместе — в данном случае держать вместе наш… гм… актив. И когда весы спускаются вниз из–за перебора, мы хотели бы иметь какой–нибудь противовес на другой чаше, чтобы они снова поднялись. Но в вашем случае, милейший Халлам, мы дадим весам опуститься без противовеса. Сколько вам нужно?

Халлам назвал требуемую сумму, и владелец банка Стеббинга записал ее на костяной табличке.

— Так! — сказал он. — А теперь я хотел спросить у вас про одну вещь… Правду говоря, я думал позвонить вам позавчера после того, как я видел вас, но я боялся надоедать. Кто такой Эмери?

— Эмери? Вы хотите сказать: Поль Эмери? Я думал, что вы знаете его.

Мистер Тэппервиль кивнул.

— Я знаю его. Я знаю также его странного телохранителя. Халлам, хотя я нарушаю этим все правила банка, я скажу вам, что он имеет у нас счет, и довольно большой. Он явился с очень хорошими рекомендациями и… — Тэппервиль потянул себя за длинную верхнюю губу — я не знаю, что думать о нем, и склонен ликвидировать его счет…

— Почему? — спросил изумленный Ральф.

Мистер Тэппервиль, казалось, боролся с самим собой. — При нашей клиентуре, — продолжал он медленно, — мы не можем позволить себе связываться, даже отдаленно, с сомнительными проектами. Мои директора никогда не простили бы мне, если бы я позволил использовать банк… гм… для целей, не имеющих ничего общего с коммерцией.

Ральф подумал о том, как часто он сам пользовался банком для своих целей, и усмехнулся про себя.

— Почему вы подозреваете Эмери? — спросил он.

— Я не подозреваю его, — укоризненно ответил банкир. — О подозрениях нет речи, Я просто указываю, что банк Стеббинга прежде всего семейный банк. У нас в книгах нет ни одной торговой фирмы, за полвека наша контора не выдала ни одного свидетельства о банкротстве.

Он оглянулся, как будто боялся, что какой–нибудь чрезмерно ловкий шпион прячется в этой целомудренной комнате. Понизив голос, он прибавил:

— Халлам, вы мой друг, иначе я не стал бы говорить вам это. Вчера он вложил большую сумму денег. Я не вправе сообщить вам цифру, но там было…

Ральф так и замер.

— Двести тысяч фунтов? — взволнованно спросил он. — В американской валюте?

Мистер Тэппервиль удивленно уставился на него.

— Откуда вы знаете это? — спросил он.

Его гость перевел дыхание.

— Я верно назвал сумму?

— Приблизительно. И как вы проницательно угадали — в американской валюте. Говоря, что он вложил эти деньги, я не совсем точен. Он лишь доверил на хранение в сейфе шкатулку. Я могу сказать вам — я не сказал бы этого моей собственной жене, если бы Бог наградил меня оной, — что мы не любим этих, я бы сказал «тайных депозитов». У нас есть способ, который я не стану раскрывать, узнавать их содержимое. В банках происходит многое, о чем вы не имеете понятия, но цифра, которую вы назвали, почти верна — почти совсем верна. Каким образом вы угадали?

Ральф не склонен был просвещать своего приятеля.

Банкир встал и стал расхаживать по комнате, сложив за спиной свои пухлые ручки. Через некоторое время он заговорил:

— Вы удивляетесь, почему я спросил вас, знаете ли вы Эмери? Теперь я выскажусь яснее, и судьба банка будет в ваших руках. Меня заботит это дело с той самой поры, как я сделал свое открытие, и я до смерти замучился, раздумывая, должен ли я сказать вам… В шкатулке было кое–что кроме денег. Там был большой запечатанный конверт с надписью: «Данные против Халлама для использования от имени С., если нужно». Так и написано: «Данные против Халлама». А кто такой С? Я не любопытный человек, но я дал бы много денег за то, чтобы сломать эти печати…

Ральф слегка побледнел.

— Сегодня утром он пришел и забрал конверт. Для чего, я не знаю. Он упомянул о том, что взял его, совершенно не заботясь о предлоге. «Лучше держать его у меня в кабинете», — сказал он. Но откуда явились все эти деньги? Мне это не нравится, совершенно не нравится! Я люблю, чтобы на деньгах был ярлык. Я люблю, чтобы я мог сказать, откуда происходят деньги и каким образом они были заработаны… Это, может быть, звучит странно для вас. Двести тысяч фунтов — миллион долларов, с точностью почти до цента. Почему он не положил их на свой счет? Зачем держать их под замком, ничего не наживая? Он теряет в год на процентах пятьдесят тысяч долларов или двадцать тысяч фунтов. Преступление!

Он погрозил пухлым пальцем Ральфу, как будто тот был виновен в этом.

— Это не дело! А я не люблю неделовых клиентов. Послушайте, Халлам, вы должны сказать мне, откуда взялись эти деньги? Вы должны знать, потому что вы назвали цифру и валюту. Говорите!

Впервые в жизни Ральф был не расположен лгать. Он предложил какое–то неуклюжее объяснение, которое явно не убедило его слушателя.

Вдруг мистер Тэппервиль совершенно неожиданно переменил тему разговора.

— Как–нибудь на днях я бы хотел поговорить с вашим другом, мистером Тарном… — начал он.

Ральф недоверчиво посмотрел на него.

— Разве вы не знаете? Вы не читали?

— Что? Я не видел ничего, кроме сегодняшних финансовых газет. С ним что–нибудь случилось?

— Он был убит позавчера вечером, убит в моем присутствии, — сказал Ральф.

Тэппервиль отступил на шаг назад.

— Господи! Вы не шутите?

Ральф покачал головой.

— Нет. Он был убит третьего дня вечером, в моем присутствии, как я уже сказал. Поразительно, что вы не слыхали об этом.

Моложавое лицо мистера Тэппервиля приняло весьма озабоченное выражение.

— Если бы я знал, я бы не приставал к вам с этим злосчастным письмом, мой дорогой друг. — Он покачал головой почти смиренно. — Но я никогда не читаю газет, за исключением тех, которые относятся к моей профессии. А мой камердинер, который обыкновенно держит меня в курсе событии, уехал к своей больной матери. Это ужасно! Расскажите мне, что случилось…

Ральф довольно подробно рассказал всю историю. Банкир выслушал его, не прерывая.

— Имеют они какое–нибудь понятие, кто был этот человек в комнате?

— Очень даже четкое. Но, к несчастью, человек, которого мы подозреваем и который, я в этом почти уверен и есть убийца, представил алиби. Он был арестован вчера поздно вечером по возвращении из Мидланс. К несчастью для полиции, на нем была та самая шляпа, которую, они думали, он потерял, и алиби его было совершенно полное.

Он не рассказал, как недоумевающий Бикерсон звонил по телефону в Бирмингамскую полицию и узнал, что им доподлинно известно, что в тот час, когда было совершено убийство, Фенг–Хо был в полицейском участке для регистрации своего приезда согласно правил перемещения иностранцев.

— Все китайцы, примерно, на одно лицо, — сказал Ральф, бессознательно повторяя слова Поля Эмери. — Я думаю, что алиби было очень тщательно подделано и что человек, который записывался в Бирмингамской полиции, вовсе не был Фенг–Хо.

— Фенг–Хо! Неужели Фенг–Хо майора Эмери? — воскликнул пораженный Тэппервиль.

— Вы его знаете? Ах, да, я помню, вы показывали мне его.

Мистер Тэппервиль был теперь в сильном возбуждении.

— Я знаю его, потому что он приходил в банк с майором Эмери, и мы уплатили ему по чеку Эмери. Это весьма удивительно и тревожно… А что же будет с бедной девушкой?

— Я думаю, что о ней позаботятся, — сказал Ральф, желавший обойти эту тему.

Мистер Тэппервиль, казалось, был глубоко задет известием о смерти Тарна. Он стоял, поджав губы и бессмысленно уставив глаза в пространство.

— Я помню теперь, что я видел сообщение об убийстве… Это, значит, и было об этом… Необыкновенно!

Вдруг он снова превратился в делового человека.

— Что касается вашего перебора, милейший Халлам, то вы можете забирать сколько вам нужно денег, не обращаясь больше ко мне. Нет, нет, я не принимаю благодарности. Предостерегая вас, я исполнил свой долг и сделал то, чего ждали бы от меня мои директора. Я, разумеется, дам свою личную гарантию. Дознание состоится?..

— Сегодня, — сказал Ральф. — Я сейчас отправлюсь туда.

Банкир как будто снова задумался.

— Вы не будете возражать, если я пойду с вами на дознание? Этого рода вещи действуют бесконечно угнетающе, но… у меня есть основания.

Они прибыли в суд как раз, когда вызывали Ральфа. Давая присягу на свидетельской скамье, он заметил Эльзу. По выражению ее лица он понял, что она уже дала показание. Процедура задержала его до пяти часов, когда дознание было прервано. В течение всего этого времени он не имел возможности подойти к Эльзе. И только когда они очутились на улице, он мог с ней заговорить.

— Я был вчера довольно невежлив, Эльза. Я хочу, чтобы вы простили меня. Мои нервы вконец испорчены.

— Мои тоже, — сказала Эльза.

В это время она заметила державшегося позади мистером Тэппервиля.

— Я хочу познакомить вас с моим другом мистера Теофилусом Тэппервилем, — сказал Ральф, представляя толстяка. — Это мисс Марлоу…

Банкир взял руку девушки в свою с выражением подобавшего случаю грустного сочувствия на лице.

— Я знавал вашего бедного дядю… — сказал он тихо. — Я больше ничего не скажу. «Печаль нарушает времена года и часы отдыха, превращает ночь в утро и полдень в ночь». Шекспир…

Он церемонно раскланялся и удалился.

— Кто это? — спросила Эльза.

— Финансист. Он стоит во главе банка Стеббинга. Славный малый, — сказал Ральф, размышляя над причинами появления банкира в суде.

— Вы поедете сегодня к Лу? — прибавил он.

— Эльза покачала головой.

— Нет, я не могу ехать сегодня, завтра идти снова в контору…

Ральф удивленно посмотрел на нее.

— Неужели вы хотите сказать, что Эмери рассчитывает на ваше возвращение сегодня вечером? — недоверчиво спросил он.

— Не только рассчитывает, но требует, — сказала Эльза, скривив губы. — Я ухожу со службы в субботу… я оставила ему записку об этом. Он ничуть не считается со мной. Но, пожалуйста, не говорите о нем! Вы можете подвезти меня немного?

— Я довезу вас до вашей службы, — ответил Ральф, и в голосе его звучало раздражение.

Эльзе показалось, что он был немного рассеян по дороге в Сити, и она приписала это естественной реакции после дознания. По правде сказать, ум Ральфа Халлама был занят главным образом мыслью о том, что где–то в кабинете Эмери находился запечатанный несколькими печатями конверт со зловещей надписью. Он вспомнил снова о письме, полученном Тарном утром в день смерти. Предложение 100.000 фунтов было понятно, если Сойока знал, где он мог наложить лапу на ровно вдвое большую сумму, а, возможно, он тогда уже извлек деньги из сейфа…

По просьбе Эльзы, он расстался с ней в конце Вуд–стрит. Несмотря на свою злость на Эмери, она поспешно поднялась в контору и, увидев его, была готова извиниться за опоздание.

Он ждал у себя в кабинете, стоя спиной к потухшему камину, заложив руки за спину и задумчиво смотря на пол. На его письменном столе она увидела распечатанным письмо, которое она оставила для него. И такова была его власть над ней, что у нее беспокойно сжалось сердце при мысли о том, как он примет ее отставку. Первые же сказанные им слова касались именно этого.

— Итак, вы покидаете нас, мисс Марлоу? Вы избавили меня от печальной необходимости уволить вас.

Все ее страхи сразу рассеялись.

— Вы могли бы, по крайней мере, соблюдая приличия, избавить меня от этого оскорбления, — гневно сказала она. — Я покидаю вас только потому, что ни одна уважающая себя девушка не может работать с вами, потому что ваши манеры ужасны, а ваше отношение к женщинам, насколько я могу судить по своему собственному опыту, до того непристойно и грубо, что быть у вас в подчинении просто унизительно!

Он смотрел на нее в упор, пока она говорила, и она заметила в его глазах выражение удивления.

— Это правда? — было все, что он сказал, потом прибавил: — Вы сказали мне, что ничего не знаете о «Стандфорде».

— Я и не знала, — сердито ответила Эльза. — Вы дважды намекнули, что я лгу, и, надеюсь, что вы не будете повторять это оскорбление.

Он был ошеломлен ее решительностью. Прежде чем он успел что–либо сказать, она продолжала:

— Я прошла в контору мистера Тарна, не имея понятия, что «Стандфорд Корпорэйшн» существует где–либо помимо вашего воображения. У меня нет ни малейшего представления о том, что за дела вел мой дядя, но из вашего отношения я заключаю, что они были противозаконными. Каким образом он получал деньги и сколько денег у него было, я тоже совершенно не знаю. Я понятия не имела, что там вообще были деньги. Доктор Халлам сказал мне, что там были бумаги. Это были ваши деньги, конечно? Мой дядя украл их? В этом и заключается тайна?

Эмери медленно покачал головой.

— Нет, ваш дядя не крал никаких денег у фирмы Эмери, — ответил он к ее удивлению. — Насколько я знаю, он был надежный человек — там, где речь шла о деньгах фирмы.

Он лизнул языком пересохшие губы и снова занялся созерцанием синего ковра.

— Простите, — сказал он, но в голосе его не было ни малейшего оттенка сожаления. — Я, по–видимому, впал в ошибку. Конечно, вы ничего не знали о «Стандфорде». Он бы не сказал вам…

— Мистер Тарн никогда не говорил со мной о своих коммерческих делах.

— Я думаю, не о мистере Тарне, — медленно сказал Эмери. — Я думаю о милейшем мистере Халламе, которому, если я только не ошибаюсь, предстоят большие хлопоты.

Наступило новое продолжительное молчание, во время которого к Эльзе вернулось прежнее ее беспокойство. Потом Эмери сказал:

— Виноват. Я беру назад заявление о том, что я собирался уволить вас, хотя я и собирался. Если вы желаете оставаться на вашем месте, вы можете…

— У меня вовсе нет такого желания, — коротко ответила Эльза и, сев у стола, раскрыла записную книжку.

Эмери продолжал стоять неподвижно.

— Пухлый человечек, — сказал он ни с того ни с сего, — и любитель хороших вещей. Его хвастовство составляет часть его тщеславия. В одиннадцать — сухарь и молоко, в два он завтракает по–королевски…

Эльза изумленно глядела на Эмери.

— Мистер Тэппервиль, — объяснил Эмери и прибавил: — Я был на дознании. Вы бы не подумали, что Халлам может дружить с таким человеком.

Насмехался он? Она не дала ему никаких оснований говорить так о Ральфе и теперь сидела в терпеливом ожидании, с карандашом наготове.

— Фенг–Хо находит вас замечательной, — прервал Эмери молчание.

Эльза покраснела.

— Это мнение не взаимное, — колко заметила она. — И, право, майор Эмери, меня ничуть не интересует мнение Фенг–Хо обо мне. Вы желаете диктовать какие–нибудь письма? Я бы хотела уйти домой немного раньше: у меня болит голова.

У него чуть скривились губы.

— Вы думаете, что я жесток? А? Заставляю вас корпеть над работой? Но я скажу вам кое–что, мисс… Я не даю вам времени думать. Я придумал для вас работу, чтобы отвлечь ваши мысли от некой темной комнаты на Эльгин Кресент, где Тарн получил то, что давно ожидало его. Ему было сделано предостережение…

— Вами? — спокойно спросила Эльза.

— Мной и другими.

Сделав над собой усилие, он прогнал свои мысли, явно неприятные, и принялся с места в карьер диктовать казавшиеся нескончаемыми письма. Однако остановился так же внезапно, как начал.

— Этого, пожалуй, довольно на сегодня, — сказал он. — Вы можете не переписывать до завтрашнего утра.

Он вышел вслед за ней в соседнюю комнату с пальто, переброшенным через руку, шляпой и палкой в руке.

— Вы живете в «Палас–отеле», да? Мне, может быть, потребуется, чтобы вы приехали ко мне сегодня вечером.

— К сожалению, я занята сегодня вечером, — холодно ответила Эльза.

В этот момент дверь отворилась и вошла Джесси Дэм. Она почувствовала замешательство при виде строгого лица патрона и решила уйти.

— Мисс Дэм! Мне может понадобиться кой–какая работа сегодня вечером. В таком случае я бы хотел, чтобы вы сопровождали мисс Марлоу ко мне домой на Брук–стрит. Вы сможете договориться с ней?

Эльза открыла рот, чтобы протестовать. Но прежде чем она могла что–нибудь выговорить, он уже ушел, не обращая на нее ни малейшего внимания, как будто она была не более чем стол, на который она опиралась, безмолвная от гнева.

— Я не пойду, я не пойду! Я сказала ему, что я занята, и я отказываюсь идти к нему в дом!

Мисс Дэм сочувственно взглянула на нее. Но в то же время…

— Я бы хотела, впрочем, посмотреть его дом, — сказала она. — Ручаюсь, что он полон люков и потайных шкафов! Вы никогда не видели «За золото»? Эмери напоминает мне того мужа. Он держал свою законную жену привязанной в погребе и делал вид, что холост!

— Во всяком случае, я не пойду к нему в дом! — объявила Эльза.

— Там будут, пожалуй, слуги–индусы, — сказала с надеждой мисс Дэм. — Темные, бесшумно передвигающиеся люди, одетые в безукоризненно белое. И идолы тоже! И ладан — ладан ведь доставляется из Индии, не правда ли, мисс Марлоу? Я бы хотела видеть этот дом. — Она грустно покачала головой. — Я бы пошла на вашем месте, мисс Марлоу…

— Я не сделаю ничего подобного, — ответила Эльза, закрывая пишущую машинку.

— Я буду в одной комнате с вами, — ободряла мисс Дэм Эльзу. — В таких домах полно людей. Помните «Невесту раджи»? Этель Эксквизит там — я не думаю, чтобы это было ее настоящее имя. Великолепна! Какой номер вашего телефона?

— Можете не звонить мне, потому что, если он вызовет меня, я не обращу на это ни малейшего внимания!

— Дом на Брук–стрит, — размышляла мисс Дэм. — Дом тайны…

Эльза невольно рассмеялась.

— Не будьте наивной. Это самый обыкновенный дом в Вест–Эндс! Я много раз проходила мимо него и была там однажды, когда старый мистер Эмери был жив.

— Он, может быть, переделал его на свой восточный вкус, — сказала мисс Дэм.

Эльза увидела ее мечтательные глаза, и ей стало смешно.

— Можно подумать, что вы в союзе с ним, — сказала она добродушно. — А теперь вы можете пройти со мной до отеля, а то меня могут похитить на улицах Лондона и отвезти в тайный гарем майора Эмери.

— И это бывало! — смеясь, ответила мисс Дэм.

Этот вечер не был приятным для Эльзы. Едва она успела придти в отель, как мисс Дэм позвонила ей, чтобы справиться, не передумала ли она. После этого каждые полчаса она слышала голос искательницы приключений.

— Не будьте так глупы, Джесси! — резко сказала она.

Это было после пятого звонка. Эльза уже пообедала и была у себя в комнате.

— Он не вызывал меня. А если он и вызовет, я не пойду.

— Я буду звонить вам каждые полчаса, до половины двенадцатого, — сказала настойчиво мисс Дэм на другом конце провода. — Можете положиться на меня, мисс Марлоу!

Эльза со стоном повесила трубку.

Было без пяти минут одиннадцать, когда позвонил телефон. Думая, что это Дэм, Эльза колебалась, отвечать ли ей на звонок. Когда она все–таки взяла трубку, то услышала голос Эмери.

— Это мисс Марлоу? Говорит майор Эмери. Возьмите такси и приезжайте ко мне, пожалуйста. Я послал мою экономку за мисс Дэм.

— Но я ложусь спать, майор Эмери…

Чик! Трубка была повешена.

Тут представлялся случай проявить свою независимость. Она была до сих пор слабым, податливым существом, заслужившим презрение всякой уважающей себя девушки. Он не смеет приказывать ей, как будто она его рабыня. Она покажет ему, что он не может диктовать ей свою волю…

Она решительно села на кровать, устремив глаза на телефон. Когда через четверть часа снова звонок задребезжал, она вскочила.

— Это мисс Марлоу? — в голосе было нетерпение, почти гнев. — Я все еще жду вас. Мисс Дэм уже здесь.

Эльза устало вздохнула.

— Я приеду, — сказала она.

Она пыталась убедить себя, что едет только потому, что не может оставить Джесси Дэм одну в этом «Доме Тайны». Но в душе она знала, что лишь повинуется власти, которую установил над ней «зловещий человек». Она ненавидела его больше, чем когда–либо…

Весьма обычный дворецкий отворил ей дверь, а низенькая пожилая женщина, весьма почтенная, провела в гостиную, где она нашла Джесси Дэм, сидевшую на кончике стула с плотно стиснутыми губами. Ее расширенные глаза неодобрительно разглядывали комнату.

Гостиная была очень большой и старомодной. Эльза понимала разочарование мисс Дэм.

«Зловещего человека» нигде не было видно. Они терпеливо сказали…

— Не видели его? — спросила шепотом мисс Дэм.

— Нет…

— Здесь ничего особенного нет. Но здесь есть слуга–китаец. Вы должны быть осторожны.

Она приложила палец к губам. Дверь отворилась, и вошел Эмери. Он был во фраке. По усмешке, от которой покрылся морщинами его лоб, Эльза поняла, что он в обычном настроении.

— Я не ожидал, что мне придется вызывать вас сегодня, — сказал он резко, — но случилось кое–что, что придает моей маленькой шутке весьма серьезный характер.

Его маленькой шутке! Эльза чуть не умерла от негодования. Он считал маленькой шуткой демонстрацию того, что он может вызвать ее в любой час ночи! По–видимому, это было так, потому что он продолжал:

— Я надеюсь, что вы обе будете рассматривать это дело, как строго секретное. Вы услышите здесь сегодня то, что некоторым очень бы хотелось знать и за это знание они заплатили бы большие деньги…

Он дважды хлопнул в ладоши. Мисс Дэм блестящими глазами посмотрела в сторону двери в дальнем конце комнаты. Вошел китаец. Это был не Фенг–Хо, а низенький человек в синем шелковом одеянии и каком–то белом переднике. Он остановился, спрятав руки в рукава и почтительно склонив голову. Между ним и майором Эмери произошел быстрый обмен вопросов и ответов на каком–то свистящем языке. Девушки догадались, что это был китайский. Когда они кончили говорить, Эмери со словами: «Пожалуйста, пройдите сюда» двинулся к отворенной двери.

Китаец исчез. После секундного колебания, чувствуя, что мисс Дэм крепко, до боли, ухватилась за ее руку, Эльза последовала за главой фирмы Эмери в небольшую комнату, из которой вели три двери. Эмери повернул ручку одной из них и вошел. Им он сделал рукой знак подождать. Вскоре его лицо снова показалось в двери.

— Пожалуйста, войдите, — сказал он.

Эльза с бешено бьющимся сердцем вошла в ярко освещенную комнату.

На вид это была небольших размеров спальня для прислуги. Обстановка ее состояла из кровати, небольшого коврика и шкафа. На кровати лежал человек. При виде его Эльза застыла в безмолвном изумлении.

Лицо его было мертвенно бледно, голова и рука туго забинтованы. Раненый улыбкой приветствовал ее.

— Замечательно! — пробормотал он.

— Мистер Теофилус Тэппервиль, известный банкир, — сказал Эмери.

Глава 21

Мистер Тэппервиль приветствовал девушку жалкой улыбкой.

— Мы познакомились при более счастливых обстоятельствах, — сказал он. — Это молодая леди, которая…

— Мы запишем ваше заявление, — перебил со свойственной ему резкостью Эмери и повернулся к Эльзе: — С нашим другом случилось неприятное происшествие, и он хочет, или, вернее, я хочу, чтобы его впечатления были запечатлены черным по белому…

— Весьма деловито, — пробормотал мистер Тэппервиль.

— И подписаны, — прибавил Эмери.

Эльза заметила, что он особенно подчеркнул это слово.

«Зловещий человек» дотронулся до повязки на голове мистера Тэппервиля, и тот поморщился.

— Неплохо для любителя, — сказал Эмери с гордостью, в которой было что–то почти человеческое. — Ну–с, мистер Тэппервиль… Кстати, вы принесли свой блокнот?

Эльза утвердительно кивнула. Что значила эта странная сцена? Краем глаза Эльза видела, что Джесси Дэм вся дрожит от волнения. Наконец эта любительница сенсаций на деле встретилась с происшествием, выходившим за рамки обыкновенного!

Эмери вышел и возвратился со стулом, который он с излишним шумом поставил рядом с кроватью больного.

— Ну, мисс Марлоу, — коротко сказал он.

Тэппервиль с болезненной гримасой повернул голову.

— Весьма деловито, — пробормотал он снова. — Вы бы хотели, чтобы я сделал заявление? С чего же мне начать?

Эльза предположила по губам банкира, что он пробует свистнуть, но Эмери, знавший его лучше, отгадал смысл гримасы.

— Я думаю, лучше начать с моего обеда, — медленно продолжал мистер Тэппервиль. — Я пообедал дома — камбала под японским соусом, цыпленок и суфле, — кажется, больше ничего не было — ах, да, еще жаркое, но меню обеда не имеет ничего общего с этим делом. Я выпил кофе и затем в четверть одиннадцатого вышел на обычную вечернюю прогулку. Это упражнение необходимо для меня, так как я плохо сплю. Обыкновенно я беру с собой на прогулку собачку, но в этот вечер бедный маленький Тамер страдал от ушибов, причиненных ему большой недисциплинированной собакой, которую он встретил в парке, и я пошел один. Но я не отклонялся от моего обычного маршрута, а пошел, как всегда, вдоль Брук–стрит до Парк–Лэн и обратно. Я медленно шел по улице, которая всегда в этот час ночи очень спокойна, когда увидел, как к тротуару подъехал автомобиль и из него вышли два человека. Вдруг они, к моему ужасу и удивлению, затеяли драку, напав на неизвестного. Хотя по природе я не воинственный человек, но поспешил к месту драки с намерением побудить их прекратить ее. Это было во всяком случае рискованное решение для человека, не обладающего особыми атлетическими данными. У меня есть все основания сожалеть о моем поступке. Я увидел, что двое нападавших были люди весьма крепкого сложения. Третьего, на которого они нападали, я не мог видеть, так как они накрыли его голову какой–то тканью, хотя он сильно сопротивлялся. Не успел я появиться на месте драки, как кто–то ударил меня, я потерял сознание и пришел в себя только уже на руках у майора Эмери и одного прохожего, который любезно помог майору внести меня в его дом, у двери которого на меня напали.

— Вы забыли о письме, — сухо сказал Эмери.

— Ах, да! Ах, да! У меня в голове все спуталось. Пожалуйста, вставьте в заявление, что после обеда мой лакей принес мне письмо, которое он, по его словам, нашел в ящике для писем, Я вскрыл его и обнаружил листок бумаги с четырьмя словами: «Вы разговариваете слишком много». Так и было написано, подлинник сохранился. Что именно означают эти слова и к какому именно случаю они относятся, я не могу знать. По привычкам и по природе я человек… крайне сдержанный. Немыслимо, чтобы я в каком–либо случае мог говорить слишком много. Ну, есть еще какие–нибудь вопросы, которые вы бы хотели задать мне, майор?

— Автомобиль, конечно, исчез уже, когда вас подняли?

— Да, и люди тоже. Вы говорите, что вы не видели их?

— Я видел их, — небрежно ответил Эмери. — По крайней мере, я видел автомобиль. Вы записали это, мисс Марлоу?

Эльза кивнула.

— Вы найдете у меня в кабинете небольшую машинку. Мисс Эльман покажет вам дорогу. Я бы хотел, чтобы это заявление было напечатано и подписано.

Эльза вышла вместе с Джесси Дэм. Та была так взволнована, что голос ее заметно дрожал.

— Что вы думаете об этом? — спросила она, когда они остались одни в простом маленьком кабинете, куда их провела экономка. — Вы когда–нибудь слыхали что–либо подобное? Разве это не посильнее кинематографа? Я всегда говорю, что в настоящей жизни совершается больше злодейств, чем в любом кино. Как вы думаете, мисс Марлоу, кто это был?

Эльза сидела перед пишущей машинкой. В голове ее был полный сумбур.

— Я не знаю, имеет ли майор Эмери какой–нибудь зуб против этого человека, — сказала она медленно. — Но я слыхала и читала об инсценированных уличных драках, цель которых — вовлечь невинных людей.

Мисс Дэм глубоко вздохнула и бухнулась на кушетку.

— Неужели вы хотите сказать, что «зловещий человек» подстроил эту драку, чтобы вовлечь мистера Тэппервиля?

Эльза покачала головой.

— Я не знаю, что думать, — сказала она.

Ей почему–то не хотелось говорить об Эмери с мисс Дэм. Но когда она вспомнила возмутительное равнодушие Эмери и его желание иметь подписанное заявление, ее подозрения усилились.

Почему он не сообщил в полицию? Едва ли у него была ссора с Тэппервилем. Для этого не было никаких оснований, кроме того, что тот был другом Ральфа…

Она вздрогнула. Думать об этом было невыносимо.

Поискав на столе, где стояла машинка, чистую бумагу, она не нашла ничего подходящего. Открывать ящики стола ей не хотелось. Быстрым взглядом окинув комнату, она заметила небольшой шкафчик из некрашеного соснового дерева. Он был, очевидно, новый. Мисс Дэм поймала ее взгляд.

— Вам нужна бумага, дорогая? — спросила она, приподнимаясь.

Но Эльза уже встала со стула.

— Может быть, она здесь…

Дверца шкафчика была приоткрыта. Распахнув ее, она обнаружила, как и ожидала, ряд полочек с письменными принадлежностями. Она нашла и кое–что другое: короткий брусок из носорожьей кожи, — предмет, который в Южной Африке называется «сжамбок». У мистера Тарна была такая же трость. Брусок был длиной дюймов двадцать, а толщиной — почти с ее руку. Она бы не заметила его, если бы он не лежал поверх пачки бумаги, на которой темнело какое–то пятно. Она открыла шкафчик пошире. Это было пятно крови. Подавив желание заявить вслух о своей находке, она осторожно взяла брусок и поднесла к свету. Тут она увидела, что конец его был еще красный и мокрый…

Глава 22

Тайна ранения мистера Тэппервиля переставала быть тайной. Вот орудие, которым он был ранен. А ранившая его рука была рукой Поля Эмери! Он, должно быть, прошел прямо в кабинет, находившийся рядом с передней, бросил брусок в шкафчик и забыл о нем, а потом вышел и якобы пришел на помощь несчастному банкиру. Может быть, присутствие случайного прохожего спасло жизнь Тэппервилю… Она вздрогнула и, схватив пачку бумаги, вернулась к столу.

— Что такое, мисс Марлоу, в чем дело?

Джесси Дэм с изумлением смотрела на побледневшую Эльзу.

— Не знаю. Я. может быть, немного взволнована, — неуверенно ответила Эльза.

Она распечатала пачку бумаги, вставила страницу в машинку и. закусив губу, сосредоточилась на заявлении Тэппервиля. Пока она печатала, ужасная истина становилась еще яснее. Ее гипотеза подтверждалась…

Она закончила печатать, когда Эмери вошел в комнату. Он взял из ее рук бумагу, исправил две опечатки и двинулся к выходу.

— Пусть одна из вас войдет, — сказал он. — Мне нужен свидетель.

Джесси Дэм последовала за ним и только потом заметила, что она идет одна. Через несколько минут она вернулась, взволнованная и запыхавшаяся, и заявила, что она скрепила подписью заявление, и что мистер Тэппервиль сел, зевнул и выразил желание идти домой.

— И я уверена, как только я могу быть уверена, что ваша гипотеза относительно того, как убийство было совершено, правильна, — объявила торжественно мисс Дэм. — Говоря «убийство», я подразумеваю, что это могло быть убийство. Они поджидали этого бедного, милого человека…

— Джесси Дэм, вы должны забыть то, что я вам сказала!

Эльза сама была удивлена этим заявлением.

— Гораздо вероятнее гипотеза мистера Тэппервиля: два неизвестных напали на третьего и, думая, что Тэппервиль вмешивается, ударили его…

Через отворенную дверь Эльза услыхала шаги в коридоре. Минуту спустя вошел мистер Тэппервиль, бледный и обмякший.

— Немного коньяку, я думаю, вам не помешает, — сказал Эмери.

Он открыл буфет и наполнил рюмку.

— Коньяку?.. Да, спасибо, — пробормотал банкир. — Я бы хотел сделать еще одно заявление. Нужно было бы описать человека, на которого они напали, но я забыл про эту часть происшествия…

— Насколько я понимаю, вы не видели его лица?

— Нет, я не видел его лица. Я только могу сказать, что он был довольно низкого роста и одет в какой–то желтоватый спортивный костюм. Насчет брюк я бы мог поклясться, что они были желтоватого цвета…

— Я провожу мистера Тэппервиля домой, — обратился Эмери к Эльзе. — Пожалуй, вы мне не нужны больше сегодня. Спасибо, что пришли.

У Эльзы готов был сорваться ответ, что она надеется, потерянный вечер будет засчитан ей как сверхурочная работа, и вообще она многое порывалась сказать, но не решалась в присутствии «зловещего человека»…

Она поспешила избавиться от Джесси Дэм и, пройдя прямо в отель, позвонила Ральфу и рассказала ему о случившемся.

— Вы еще не спите? — быстро спросил Ральф. — Я хочу сказать, могу я видеть вас, если я сейчас приду?

— Да, а что? — удивленно сказала Эльза. — Мы ведь можем увидеться утром.

— Нет, я должен увидеть вас сейчас же. Я не могу говорить об этом по телефону. Вы подождете меня в вестибюле?

Она посмотрела на часы. Глубокая ночь. Уже половина второго…

— Хорошо, я рискну своей репутацией, приходите, — сказала она.

Он примчался необыкновенно скоро и выслушал подробный рассказ о тревожном приключении мистера Тэппервиля. Эльза откинула прочь всякую сдержанность. Она чувствовала, что в этом случае, по крайней мере, она должна без утайки рассказать о делах своего хозяина. Когда она умолкла, Ральф странно посмотрел на нее.

— Вот как! Он разговаривает слишком много? Этот дьявол, должно быть, узнал о том, что Тэппервиль сказал мне сегодня утром, хотя, каким образом они могли подслушать нас, я отказываюсь понять! Сначала Тарн, потом деньги, теперь Тэппервиль! Сойока ни перед чем не останавливается…

— Сойока! Это ведь глава кокаинной шапки, не правда ли? О, Ральф!

В одно мгновение она постигла тайну, так мучившую ее.

— Сойока! Кокаинная шайка! Их две: одна — Сойоки. другая — не мистера Тарна ли? — прошептала она.

Ральф кивнул.

— Вы должны были узнать рано или поздно.

— А вы? — шепотом спросила Эльза.

— Я тоже, — спокойно ответил он. — Бессмысленно возмущаться, Эльза. Это коммерческое дело. Вы бы не стали возражать против знакомства с пивоваром или владельцем спиртного завода только потому, что некоторые люди не могут пить и вести себя как подобает джентльменам.

— Сойока? — повторила Эльза. — Майор Эмери…

— Он либо Сойока, либо его главный представитель.

— А мистер Тэппервиль?

— Он никто! — нетерпеливо бросил Ральф. — Тэппервиль просто мой банкир и совершенно случайно — банкир Эмери. Он сказал мне, что ему не нравится держать счет Эмери у себя в банке. Это все, что он мне сказал. Эмери как–то узнал это, и сегодня его шайка решила проучить Тэппервиля. И я могу доказать это! Завтра Эмериликвидирует свой счет в банке Стеббинга! Боже! Если бы я только знал…

Глаза его блестели, голос дрожал от возбуждения. Что касается девушки, то сделанное только что открытие вызвало у нее депрессию.

— Это слишком ужасно, слишком ужасно! — тихо сказала она. — Я не могу поверить, чтобы люди были такие ужасные. Эти деньги, Ральф, это были деньги… — она колебалась, — которые вы с дядей…

Гримаса плохо скрытого отвращения рассердила Ральфа.

— Нельзя так относиться к этому! — сказал он. — Я же говорю вам, что это чисто коммерческое дело! Противозаконное, может быть, но ведь многое делается против закона. Это не хуже, чем контрабанда спиртных напитков, а я знаю нескольких весьма порядочных людей, которые зарабатывают хорошие деньги…

— О, только не порядочных, нет!

Она встала.

— Мне надо будет обдумать это, — прибавила она и пошла к себе в номер.

В мыслях ее был полный сумбур.

Глава 23

Надевая туфли перед тем как идти в ненавистную контору, Эльза пришла к одному весьма определенному выводу: ее связь с фирмой Эмери фактически прекратилась.

Каким он покажется ей теперь, когда она знает, кто он такой, знает, что он — человек, живущий горем других, что он мог избить безобидного человека только за то, что тот нарушил какое–то банковское правило?

Явившись на звонок Эмери, Эльза подумала: как странно, что он имеет такой же вид, как всегда. Ей представлялось, что теперь, когда многое об Эмери, стало известно, она обнаружит наглядные признаки его гнусности. На лице его должно быть написано что–то, что выдаст его злые мысли. Однако он был такой же, как всегда, и ни в манерах, ни в его тоне не было заметно ни малейшего изменения, если не считать того, что он был с ней любезен.

— Я премного обязан вам за то, что вы пришли вчера вечером, — сказал он. — Очевидно вы будете рады узнать, что мистер Тэппервиль великолепно провел ночь, и доктор думает, что через несколько дней он уже сможет пойти в свой банк.

Была ли в его тоне скрытая насмешка? Эльзе показалось, что да, и она могла лишь подивиться его холодной жестокости.

— А какое утешение дал вам Халлам? — продолжал Эмери.

— Вы следите за мной слишком внимательно, майор Эмери, — спокойно сказала Эльза. — Я просила доктора прийти не для того, чтобы утешать меня.

— Но вы просили его прийти, да? Я знал, что вы можете это сделать. Известие о печальной участи Тэппервиля произвело на него впечатление? Я вижу, что вы не склонны говорить об этом. Займемся письмами…

Вопрос, однако, продолжал занимать его и по истечении получаса, ушедшего на диктовку писем, так как он спросил:

— Вы рассказали ему не обо всем, что вчера произошло?

Ответ последовал незамедлительно и резко.

— Я не рассказала ему об испачканном кровью «сжамбоке», который я нашла на полке с бумагой!

Эльза готова была откусить себе язык. Фраза была уже наполовину сказана, когда она спохватилась, но было слишком поздно…

Ни один мускул лица Эмери не дрогнул. Его серьезные глаза были неподвижны.

— Я интересовался, где вы нашли бумагу. Видите ли, я по забывчивости не оставил нужные бумаги на столе. Вы, вероятно, находите меня ужасным?

— Я нахожу, что вы совершенно ужасны, — сказала Эльза. — Могу я быть свободна?

— Вы находите, что я совершенно ужасен, да? Так же считают другие и будут считать. Что касается Тэппервиля, он должен был быть немного более сдержан.

— О! — воскликнула Эльза. — Значит, вы признаете это?

Он кивнул.

— Урок не пропадает даром, — сказал он.

Эльза едва сознавала, спит она или бодрствует, когда села за машинку. Сердито стуча по клавишам, она надеялась, что новая секретарша Эмери будет достаточно смела, чтобы сбить с него спесь. Она молилась о том, чтобы несчастная женщина (ни один мужчина не выдержал бы у него и недели) нарушила все его правила — открывала его письма и распечатывала посылки (он это не позволял делать никому, кроме себя). Она представляла себе Горгону с непроницаемым лицом и с каменным сердцем, которая властно усмирит его…

Она была занята выдумыванием особого типа секретарши, когда раздался резкий звонок. Она помчалась в кабинет тирана.

— Я забыл об этом письме. Пишите:

«Управляющему банка Стеббинга.

Милостивый Государь!

Я сегодня закрываю счет в банке Стеббинга и прошу перевести остаток на мой счет в банке «Норзен и Мидланд». Кроме того, я уполномочиваю Вас вручить подателю стальную шкатулку, хранящуюся в банке на мое имя. Расписка подателя, мистера Фенг–Хо, бакалавра естественных наук, равносильна моей.

Уважающий Вас…»

Эльза вернулась к своей машинке окончательно убежденная, что все, что пророчил Ральф, сбылось. Эмери закрывал свой счет в банке Стеббинга!

Поль Эмери снова был предметом разговора между двумя людьми, из которых один имел основания ненавидеть, а другой — подозревать его. Мистер Тэппервиль лежал посредине своей большой кровати, являя живописную картину. В своей забинтованном руке он держал золотой флакон с нюхательной солью, так как у него зверски болела голова. Тем не менее он довольно охотно принял Ральфа Халлама и рассказал ему свои злополучные похождения. Ральф проявил весьма большое сочувствие и интерес. Но одно упоминание о том, что виновником нападения на него был не кто иной, как сам Поль Эмери, привело мистера Тэппервиля в возмущение, как будто его собственная порядочность была опорочена.

— Чепуха, милейший, чепуха! — сказал он так резко, как только ему позволяла головная боль. — Эмери не было даже поблизости! Я ясно видел нападавших на меня людей. Может быть, был еще третий человек, но я очень в этом сомневаюсь. Даже шофера не было в автомобиле. С чего бы Эмери стал нападать на меня?

— Мне это показалось возможным, — сказал Ральф. — Эмери — дикий человек.

— Ерунда! Чушь! Чушь! Простите мне резкость моих выражений, милейший Халлам, но, право, бессмысленно спорить об этих двух несчастных убийцах! Я ручаюсь, что ни один из них не был Эмери!

Ральф не стал настаивать.

— 8 то же время, — продолжал мистер Тэппервиль, — я сознаюсь, что как клиент майор Эмери мне не нравится, и я воспользуюсь любым поводом, чтобы избавиться от его счета.

— Я думаю, он избавит вас от хлопот, — сухо бросил Ральф.

— Почему?

— Потому что… ну, потому что… — Ральф взял письмо, которое показал ему Тэппервиль, прочел четыре слова и улыбнулся.

— Вы связываете это предостережение с тем сообщением, которое вы сделали мне вчера утром? — спросил он.

— Относительно Эмери? О, нет!

— Это такая же бумага, такое же предостережение, какое бедный Тарн получил перед смертью. Очевидно, написано тем же самым человеком. И к какому же проявлению несдержанности, если это была несдержанность, может относиться это письмо? Вы не говорили ни о ком, кроме Эмери и его счета…

Мистер Тэппервиль некоторое время молчал, пораженный словами Ральфа.

— Гм! — сказал он наконец. — Он не мог знать о нашем разговоре. Разговор происходил в моем личном кабинете, где нас невозможно, совершенно невозможно было подслушать!

— У вас есть громкоговорящий телефон на письменном столе. Вы выключали его?

— Мне кажется, что да, — медленно сказал мистер Тэппервиль. — Привычка выключать его срослась, можно сказать, со мной. Не могу сказать, чтобы мне было очень приятно это злосчастное американское изобретение, и я несколько раз думал убрать его. Оно очень полезно, так как стоит мне только протянуть руку, повернуть выключатель, и я могу говорить с любым из моих отделов. Но оно опасно, очень опасно. Надо подумать…

Он долго теребил свою губу.

— Это маловероятно, — сказал он, — но есть вероятность, что выключатель не сработал. Но даже в таком случае, кто из моих служащих выдал бы меня? Нет, милейший, вы должны выбить эту мысль из вашей головы! Это невозможно! В Эмери нет ничего плохого. Я почти жалею, что высказал вам свои сомнения, если, делая это, я посеял подозрения в вашем сознании.

Ральф усмехнулся.

— У меня уже они давно созрели! — сказал он. — Я признаю, что предубежден против Эмери и многое сделал бы, чтобы причинить ему серьезную неприятность.

Увидев возмущенное выражение на лице Тэппервиля, он прибавил:

— Я не собираюсь этого делать.

— Слава Богу! — с жаром сказал мистер Тэппервиль. — Я никогда не любил насилия, а теперь я питаю к нему еще большую антипатию, чем когда–либо.

Он нежно дотронулся до своей перевязанной головы.

Ральф сказал сущую правду, говоря, что он хотел бы расквитаться с человеком, которого ненавидит всеми силами души. В тот же день эта возможность представилась ему…

Глава 24

— Вы решили уйти в субботу, мисс Марлоу?

— Да, майор Эмери.

Эмери стоял у окна, сунув руки в карманы и мрачно глядя на улицу.

— Вас будет довольно трудно заменить, — сказал он. — Не могли бы вы еще неделю побороть ваше жгучее нежелание работать со мной?

Эльза колебалась. Если бы он приказал ей остаться, у нее бы, может быть, не хватило смелости отказать ему.

— К сожалению, я не могу остаться дольше субботы, майор Эмери.

Если Эльза ожидала, зная его настойчивость, что он возобновит свою просьбу попозже, то она была разочарована, что было бы самым подходящим словом для обозначения ее чувств по мере того, как день клонился к вечеру, а вопрос не возбуждался. В половине пятого слуга принес два подноса с чаем. Один из них Эльза, как всегда, отнесла в кабинет Эмери. Она поставила поднос на стол. Он кивнул, поднял крышку чайника и понюхал чай. Раньше Эльза не замечала, чтобы он это делал. Он взглянул на нее прежде, чем легкая улыбка успела сойти с ее лица.

— Вас забавляет это, а? Я покажу вам что–то, что позабавит вас еще больше…

Эмери вытащил из кармана футляр, открыл его, оторвал узенькую полоску небесно–голубой бумаги и погрузил ее в молоко. Когда он вытащил ее, бумага была красная.

— Подождите, — сказал он, наливая в чашку чай и вытаскивая на этот раз розовую бумажку.

Взглянув, Эльза увидела, что в футляре не было ничего, кроме таких же голубых и розовых полосок. Розовую бумажку он погрузил в чай, подержал там несколько секунд и затем вытащил. Часть бумажки, опущенная в чай, была лимонно–желтого цвета.

— Грубая проба, но надежная. Мышьяк окрашивает молочную бумагу в зеленый цвет, а чайную — в лиловый. Стрихнин делает обе черными, точно так же, как аконит. Цианистый калий, тот отбеливает голубую бумажку, а розовую окрашивает в темно–красный цвет.

Эльза слушала с разинутым ртом.

— Вы… Вы пробовали, нет ли там яда? — спросила она, почти не в силах верить своим ушам.

— Что–то вроде этого, — сказал Эмери и, спрятав футляр, налил молоко и положил сахар в свой чай. — Кстати, это один из признаков сумасшествия — когда у человека появляется предположение, будто его собираются отравить или вообще покушаются на его жизнь.

— Но яд — здесь, у нас… — недоверчиво сказала Эльза.

— А почему бы нет? У меня много врагов, и, по крайней мере, один из них — медик по профессии.

Во всякое другое время Эльзе не понравилась бы эта ссылка на Ральфа Халлама, но теперь отношения этих людей и осознание ужасной профессии Ральфа заставили ее замолчать.

Мошенник против мошенника! Коса нашла на камень! Неужели он воображал, что Ральф способен сделать такую ужасную вещь? То, что он судит о других по себе, это обычная человеческая слабость. Может быть, он и в самом деле сумасшедший? Может быть, он заслуживал скорее жалости, чем презрения? В общем, Эльза была рада, что служба ее скоро кончалась…

После чая он получил несколько писем и посылку. Она положила письма на бювар (Эмери не было) и рядом на столе положила посылку. Она была доставлена с посыльным и адресована «Майору Эмери». После фамилии стояли три буквы, указывавшие, что Эмери имел орден за военное отличие. Эльза впервые узнала, что у него есть военный орден. Ей пришло в голову, что она постоянно узнает что–то новое о нем. Поглощенная своим открытием, она взяла ножницы и перерезала веревку, которой была перевязана посылка. Она неизменно делала это для старого мистера Эмери. Она только тогда осознала, что держит в руке ножницы, когда сердитый окрик заставил ее обернуться. Эмери стоял на пороге двери, ведущей в коридор.

— Что вы тут делаете, черт побери? — прорычал он. Эльза отступила под его сверкающим взглядом. В нем было что–то угрожающее, выражение лица было столь дикое, голос столь резкий, что она перепугалась.

— Сколько раз я говорил вам, чтобы вы не открывали моих посылок! — проворчал он.

Он положил руку на картонку, которую она извлекла из бумаги, которой была обернута посылка.

— Я… я очень виновата. Я забыла…

Его загорелое коричневое лицо пожелтело. Может быть, он так бледнел?

— Делайте, как вам велят, — сказал он и, осторожно взял коробку, подождал секунду, потом быстро сорвал крышку.

В гнездышке из белой ваты лежал круглый предмет, обернутый белой мягкой бумагой. Эмери не дотронулся до него. Вместо этого он взял ножницы и, брезгливо прорвав бумагу, вытащил из коробки круглый предмет.

— Любите яблоки? — спросил он изменившимся голосом.

Это было очень маленькое яблоко, совершенно непохожее на виденные ею когда–либо раньше, так как все оно было усеяно кончиками стальных иголок.

— Это дело медика, я ручаюсь, — сказал Эмери, и Эльза видела, как губа его насмешливо поднялась. — В каждой из сотен этих иголок таится смерть. Молодчина!

В голосе его звучало искреннее восхищение.

Глава 25

— Ловкая работа! — сказал Эмери. — Для бомбы недостаточно тяжело. А открыв посылку, человек, естественно, хочет схватить этот завернутый в бумагу мячик…

— Но разве они отравлены? — спросила изумленная Эльза. — Чем?

— Не знаю. Если послать на анализ, можно выяснить. Между прочим, в горловом мешочке обыкновенной кобры достаточно яда для снабжения всех этих иголок смертельной дозой.

Он осторожно накрыл коробку крышкой, перевязал веревкой и запер в шкаф.

— Кто послал вам это? Не Ральф… не мистер Халлам? Неужели вы думаете, что он способен на это?

— Халлам? — Эмери задумчиво прикусил губу. — Нет, может быть, не Халлам…

— Вы — Сойока? — вырвалось у Эльзы.

Эмери повернулся к ней.

— Разве я похож на пожилого японца?

— Я знаю, что вы не японец, — нетерпеливо сказала Эльза. — Но вы — представитель Сойоки!

Эмери пожал плечами и посмотрел в сторону шкафа.

— По–видимому, есть люди, которые так думают. Халлам? Нет, я не думаю, чтобы это был Халлам. Если бы я так думал… — он на секунду зло улыбнулся, оскалив зубы, и Эльза внутренне содрогнулась.

— У вас страшный вид…

Опять она совсем не собиралась это говорить. Она сама удивилась, когда спросила его, не Сойока ли он.

Эльза подумала было, что он рассердится на ее замечание, но он ничуть не рассердился.

— Да, я страшный, «совершенно ужасный», как вы сами сказали, если не ошибаюсь. Есть на этом свете ужасные вещи, мисс Марлоу, вещи, о которых вы не догадываетесь и не можете знать, и, надеюсь, никогда не будете знать…

Я не хочу, чтобы вы думали, что убийство или торговля наркотиками — великолепное времяпрепровождение. Вы можете спокойно верить, что те вещи, относительно которых ваша мать говорила, что они плохи, действительно плохи, и никакая позолота, никакое мудрствование, никакая философия в мире не могут сделать их хорошими. Должно быть, вам кажется странным слышать такие речи от человека, который является правой рукой Сойоки?

В его глазах был какой–то особый блеск, показавшийся Эльзе угрожающим.

Эльза еще на одну ночь отложила свое переселение в Херберт–Мэншонс. По усталому голосу миссис Трин–Халлам, когда та позвонила ей, Эльза поняла, что она тоже хочет, чтобы этот визит прошел как можно скорей. Эльза спала лучше эту ночь и отправилась в контору без привычных сомнений и колебаний.

Не проработала она и пяти минут, как мисс Дэм влетела в комнату, и по ее красным щекам и изумленным глазам Эльза поняла, что случилось что–то необыкновенное.

— Вы слышали новость? — драматическим шепотом спросила мисс Дэм.

Эльза слышала за последнее время слишком много поразительных новостей, чтобы особенно волноваться.

— Как вы думаете, кто назначен новым управляющим?

Один из помощников управляющего был временно назначен на место мистера Тарна. Эльза впервые узнала, что это было лишь временное назначение.

— Он уже сидит в конторе в натуральном виде и отдаст распоряжения добрым христианам!

— Неужели Фенг–Хо? — пробормотала Эльза.

— Фенг–Хо! — внушительно подтвердила мисс Дэм. — Это последняя капля! Если Эмери ожидает, что воспитанные и образованные леди будут принимать распоряжения от… дикаря, то мы еще посмотрим! Я знаю китайцев с их притонами для курильщиков опиума, с их «фан–танами» и другими орудиями пыток. Нет, моя милая! — мисс Дэм дрожала от негодования. — Я ему скажу!

— Скажите ему сейчас! — раздался холодный голос Эмери.

Эльза всегда вздрагивала при звуке голоса Эмери, но мисс Дэм буквально подпрыгнула.

Поль Эмери стоял в дверях, заложив руки в карманы.

— Скажите ему сейчас. Я слышу, вы возражаете против Фенг–Хо в качестве главного управляющего. Я жалею, что не пригласил вас на заседание правления, на котором решено было это назначение, но я тщательно взвешиваю, когда принимаю столь важные решения. В чем заключается ваше возражение, мисс Дэм?

— Но ведь он китаец и иностранец, сэр, — заикаясь, краснея и бледнея, проговорила мисс Дэм.

— Фенг–Хо не будет надоедать вам или мешать чем бы то ни было. Он будет ведать исключительно китайской торговлей, составляющей основу работы фирмы.

Когда он ушел, мисс Дэм сказала:

— Ну, разве он не был мягок? Он, должно быть, видел по моим глазам, что я не позволю ему затеять что–либо без моего согласия! Посади раз человека на место, и он на нем останется! Послушайте, мисс Марлоу, сегодня утром я определила мой гороскоп, то есть, главные черты образа! Я родилась под знаком Рыб, и вот свойства моего характера: сильная впечатлительность, воображение, наблюдательность, артистический вкус, музыкальность, точность и осторожность!

— При таких условиях, — сказала Эльза, — я думаю, вы будете в состоянии справиться с Фенг–Хо в роли главного управляющего. У вас, видимо, налицо все качества, которые необходимы в столь сложных обстоятельствах.

Мисс Дэм почесала голову кончиком карандаша.

— Мне это не приходило в голову, — сказала она, — но, может быть, вы правы.

Эльза не ушла на завтрак. Она не забыла еще своей встречи с газетными фотографами и, пока дело не улеглось, решила завтракать в конторе.

Это вышло неудачно, так как Бикерсон зашел, чтобы задать тот же ряд вопросов с некоторыми вариациями, вопросы, которые он задавал ей раз десять: имена родственников Тарна, сведения об его друзьях, его врагах, что он любил и чего не любил, его привычки, дома, которые он посещал, его клубы…

— Разве нужно спрашивать обо всем этом снова? — устало сказала Эльза. — Мне кажется, я уже раньше говорила вам все это.

Вдруг ей пришла в голову мысль, показавшаяся ей, однако, слишком неправдоподобной.

— Вы же не ожидаете, что я изменю мои показания? О, мистер Бикерсон, вы ждете этого!

Солидный Бикерсон невинно улыбнулся.

— Иногда свидетель припоминает новые обстоятельства, — сказал он. — Вы сами великолепно понимаете, мисс Марлоу, что каждый, кто был в доме в момент убийства, должен быть допрошен и передопрошен. Это входит в нашу систему сыска.

— А вы допрашивали Фенг–Хо?

Улыбка сошла с лица Бикерсона.

— Я, конечно, допрашивал и его, но у него оказалось великолепное алиби. Мы не могли никак опровергнуть его. Майор Эмери у себя?

— Нет, он вышел. Вы хотели его видеть?

— Нет, — небрежно сказал Бикерсон, — я не особенно хочу видеть его. Если он там, я зайду…

— Я посмотрю, — сказала Эльза.

Как она и ожидала, Эмери не было. Но мистер Бикерсон не удовлетворился созерцанием комнаты через дверь и вошел вслед за девушкой, мурлыча какую–то арию.

— Очень милая комнатка, — сказал он. — Необыкновенно милая комнатка! Может быть, вы будете так добры спуститься вниз и сказать моему человеку, что я остался ждать майора Эмери?

Эльза в упор посмотрела на него.

— Я сделаю это, если вы будете так добры выйти из этой комнаты и дозволить мне запереть ее.

Бикерсон рассмеялся.

— Вы думаете, я собираюсь здесь быстро провести небольшой обыск без ордера, а? Что же, вы правы, но только у меня есть ордер. Смотрите!

Он вытащил из кармана синюю бумагу и протянул ее Эльзе.

— Было бы лучше, если бы я мог проделать это спокойно, без ведома майора Эмери, но я считаюсь с вашей щепетильностью, и если вы предпочитаете, чтобы я подождал возвращения майора, я подожду.

Они проговорили минут десять, когда Эльза услыхала, как хлопнула дверь кабинета Эмери. Она вышла к нему.

— Ордер на обыск, да? Я ждал, когда это случится. Попросите его войти… Доброе утро, Бикерсон. Мисс Марлоу сказала мне, что вы хотите поглядеть тут кое–что… Милости просим!

— У меня есть формальный ордер, — сказал Бикерсон, пожимая плечами. — Но это ничего не значит… Странный случай произошел вчера с мистером Тэппервилем, — прибавил он вдруг.

— А вы уже слышали о нем? Кто донес? Сам мистер Тэппервиль?

Бикерсон почесал подбородок.

— Никто, собственно, не доносил. Я узнал о нем в обычном порядке.

— Мистер Тэппервиль или милейший доктор Халлам? Кто из них? — настаивал Эмери.

— Вы знаете Халлама? — спросил Бикерсон, не сводя проницательных глаз с лица Эмери.

— Я знаком с ним, да.

— Странный случай — эта история с Тэппервилем, — протянул Бикерсон. — Я удивляюсь, почему вы сразу же не сообщили полиции, майор Эмери.

— Об избиении Тэппервиля?

Бикерсон кивнул. Тонкие губы Эмери передернулись.

— Что же, разве в этом есть что–нибудь такое необычное? Подобные вещи случаются каждый день.

— Не в Лондоне. Они могут случаться в Калькутте, они могут случаться в Шанхае, где вид избитого до полусмерти китайского полицейского не влечет за собой такого скандала, какой он вызвал бы, скажем, на Риджент–стрит или на Пикадилли.

— Я понимаю вас, — сказал Эмери.

Он открыл коробку на столе, вытащил тонкую черную сигару и закурил.

— Может быть, я должен был сообщить полиции, но ведь это дело Тэппервиля. В конце концов, он же является пострадавшей стороной.

— Гм! — Инспектор серьезно изучал своего собеседника. — Странно, что потасовка произошла перед вашим домом…

— Очень странно. Так же странно было бы, если бы она произошла перед чьим–нибудь другим домом, — спокойно заметил Эмери.

В разговоре наступила небольшая пауза. Бикерсон, очевидно, что–то обдумывал.

— Две шайки, торгующие наркотиками в Лондоне — любители и шайка Сойоки — враждуют между собой. У меня есть основания думать, что Тэппервиль как–то обидел одну из шаек, — сказал Бикерсон.

— Так и я слышал.

— Вы не знаете, как именно? — быстро спросил Бикерсон.

— Я знаю только то, что он получил письмо, в котором его предупреждали, что он слишком много разговаривает. Мне это, например, не кажется основанием для избиения. Я думаю, и вы согласитесь, что если бы каждый человек, болтающий слишком много, подвергался бы избиению, в Лондоне или в Нью–Йорке, — это все равно — оставалось бы немного людей, которые могли бы уверенно носить свои шляпы.

Новая пауза, во время которой «зловещий человек» усиленно затягивался сигарой и с интересом рассматривал окна на противоположной стороне улицы…

— Вы много путешествовали по Востоку, майор. Вы не встречались с Сойокой?

— Встречался. А вы?

Эмери подвинул к сыщику коробку с сигарами. Бикерсон взял одну из них и прикурил. Затем медленно и осторожно потушил спичку, положил ее в пепельницу и только тогда ответил:

— Я видел членов шайки, но я никогда не видел самого Сойоку. Встречал их в городе. Скользкая компания! Любители проще, потому что у нас есть след, ведущий к ним. Есть один или два человека, которые должны были бы получить предостережение насчет чрезмерной болтовни…

— Вы встречались с членами шайки Сойоки? — перебил его Эмери. — Это интересно! На кого они похожи?

— На вас… (пауза), или на меня. Самые обыкновенные будничные люди, которых вы бы не заподозрили. В Англии платят за наркотики очень большие деньги, как вы конечно же догадываетесь. Эта торговля дает восемьдесят процентов прибыли и находится в руках нескольких людей. Вы понимаете, майор Эмери?

Эмери кивнул.

— А это значит, — продолжал сыщик, — что любой фирме стоит заняться этой торговлей, и полтора миллиона обратятся через год в три миллиона. Если мы не пресечем зло и не найдем человека, который выдаст нам эту компанию…

— Иными словами, если вы не найдете действительно ценного доносчика. Вы думаете, что вам удастся поймать Сойоку?

— Именно это я хочу сказать. Я не думаю, чтобы мы поймали его в этом году. Может быть, нам повезет. Мы можем раскрыть всю шайку, найдя человека, который убил Мориса Тарна, будь он желтый или белый.

— Понимаю. Вы все еще подозреваете бедного Фенг–Хо!

— Я никого не подозреваю, — спокойно ответил сыщик. — Фенг–Хо вполне доказал свое алиби.

Он встал.

— Молодец девушка — мисс Марлоу, я хочу сказать. Я собирался спокойно поглядеть тут кое–что у вас, но она не позволила.

— Она тоже под подозрением?

Сыщик осторожно стряхнул пепел сигары в пепельницу.

— Нет, она не под подозрением. С ней все в порядке, если только…

— Если что? — резко спросил Эмери.

— Если мы не докажем, что за некоторое время до убийства она купила в аптеке две унции лауданума.

— Не понимаю…

— Я говорю о лаудануме, который был обнаружен в почти пустой бутылке коньяке рядом с Морисом Тарном, из которой он пил почти весь вечер, — сказал сыщик.

Глава 26

Эльза слышала, как инспектор спускался по лестнице, напевая какую–то арию. Она и не подозревала об обвинении, которое он готов был предъявить ей.

После завтрака, как обычно, было много работы, но «Зловещий человек» не посылал за ней, хотя все еще сидел у себя в кабинете. Ей нужно было отнести папку с бумагами в кабинет, принадлежащий раньше ее дяде. Она с некоторым замиранием сердца постучала в дверь и услышала мягкий голос Фенг–Хо, приглашавший ее войти. Ей нечего было бояться, так как в комнате не оставалось ничего, что бы напоминало о Морисе Тарне.

Фенг–Хо сидел, скрестив ноги, у маленького столика, возвышавшегося не больше, чем на фут над полом. Столик этот казался совершенно ни к чему, так как половину его занимала золоченая клетка, а другую половину — тушь и кисточки. Фенг–Хо снял с себя часть своей европейской одежды: его костюм и шляпа висели на вешалке. Вместо них он надел небольшую черную шелковую курточку, наглухо застегнутую и вышитую в самых неожиданных местах.

— Добрый день, мисс! — он осклабился по обыкновению. — Пи весьма соскучился без вас!

И как будто подтверждая заявление своего хозяина, маленькая канарейка залилась звонкой песней, которая прервалась так же неожиданно, как и началась.

Что заставило ее задать вопрос, Эльза не знала. У нее и в мыслях не было такого, когда она входила. Но в эти дни она, казалось, повиновалась порывам.

— Фенг–Хо, вы убили мистера Тарна?

Маленький человечек не был ни смущен, ни обижен.

— Мисс, я уже очень давно не убивал никого, — сказал он, — то есть умышленно, с заранее обдуманным намерением, как говорится в законе. Раньше — да. Мне было жизненно необходимо обезглавить неких китайцев, которые были грубы с моим отцом, а именно — перерезали горло острым оружием.

— Я, право, не знаю, почему я спросила вас об этом, — сказала Эльза.

Она готова была кричать от злости на свою собственную глупость. Именно в этот момент в дверь вошел майор Эмери.

Зная, что Фенг–Хо расскажет об этом майору, она воспользовалась случаем опередить его.

— Это был глупый вопрос, и я не знаю, зачем задала его… — смущенно сказала она.

— Я рад, что вы задали его, — неожиданно сказал Эмери. — Вы все еще думаете, что Фенг–Хо был со мной, когда ваш дядя умер?

— Я уверена в этом.

— Однако вы ничего не сказали полиции? Они могли связать его с убийством благодаря находке шляпы. Да, вот еще, — прибавил он подумав, — полицейский видел его.

— И вы видели его, — заявила Эльза.

Он поднял глаза и посмотрел на нее сквозь полузакрытые веки.

— Что заставляет вас говорить так?

— Вы были там, когда произошло убийство. Если тот человек, которого я видела в комнате, был Фенг–Хо, то он шел прямо к вам. Вы, конечно, видели его…

— Конечно, я видел его. — Голос Эмери звучал почти насмешливо. — И однако, как это ни странно, ни один человек в полиции не связал моего визита с Фенг–Хо. Вам бы следовало служить в Скотленд–Ярде. Кстати, у вас болят когда–нибудь зубы?

Эльза удивленно взглянула на него.

— Зубы, майор Эмери? Нет. А что?

— Не знаю. Мне пришло в голову, что у вас могут болеть зубы. У большинства молодых людей болят. Если у вас болят, знайте, что есть гораздо лучшее средство, чем лауданум, который опасен.

Эльза нахмурила брови.

— Не пойму, что вы хотите сказать. Я ничего не знаю про лауданум. Я никогда не видела его. Что это такое?

Второй раз она заметила, что его зубы блеснули в мимолетной улыбке.

— Какая вы подозрительная, мисс Марлоу! Я почти доволен, что вы уходите, — это было все, что сказал он в объяснение.

Глава 27

В субботу утром, получив конверт с недельным жалованьем, Эльза раскрыла его со смешанным чувством сожаления и облегчения. Хотя «зловещий человек» возвратился к своему обычному состоянию молчаливости, он был в последнее время более сносным, и она каждый день открывала в нем новые черты, которые если не вызывали восхищения, то, во всяком случае, были необычны и представляли интерес.

В час, когда она должна была уйти, она прибрала свой стол, вытащила из ящиков личные вещи и, наконец, со странным чувством растерянности, которое не имело ничего общего с тем, что она оказывалась отныне без места, так как поверенный Тарна намекнул, что покойный оставил ей значительную сумму денег, — она постучала в дверь Эмери и вошла.

Он медленно расхаживал по комнате. Когда она вошла, он остановился и обернулся, вопросительно подняв брови.

— Да?

— Я ухожу.

— Ах, да, сегодня суббота. Спасибо, мисс Марлоу. В понедельник утром я займусь перепиской с Нанпу. Вы мне напомните, когда придет китайская почта, что…

Эльза улыбнулась.

— Меня не будет здесь, чтобы напомнить вам, майор Эмери.

Он посмотрел на нее озадаченно.

— Почему вас не будет здесь?

— Потому, что… я же ухожу сегодня. Вы знаете…

— Ах, да, конечно.

Он забыл.

— До какого дня отложено дознание? — спросил он.

— До понедельника.

Он прикусил губу, и Эльза размышляла, имеет ли эта гримаса отношение к ней или к неудобствам, которые причиняла смерть Тарна.

— Вам лучше отложить вашу отставку до следующей субботы, — сказал он.

Эльза, сама не зная почему, готова была благодарить его.

Чувство собственного достоинства заставило ее, однако, протестовать.

— Я твердо решила оставить службу сегодня, — сказала она, в душе боясь, что он согласится на это.

— А я твердо решил, что это будет в следующую субботу. Я не могу доверить свои письма женщине, которая пишет «Индия» с мягким знаком. Спасибо!

Кивком головы, более любезным чем, обычно, он отослал ее. Она вернулась в свою комнату со смешанным чувством. Положив назад свои вещи, она согласилась в душе, что одной неделей больше или меньше не меняет дела и что, в общем, следовало остаться у Эмери до окончания дознания.

Хотя Эльзе и не предстояло быть вызванной в качестве свидетельницы, она боялась возобновления допроса. Но отложенное дознание продолжалось всего два часа, после чего суд, которому все это надоело, вынес обычный вердикт: «Убийство, совершенное неизвестным или неизвестными».

Эльза вернулась в контору вовремя, успев подать чай майору Эмери.

— Что произошло в суде сегодня? — спросил он, когда она входила. — Вынесли вердикт?

Она кивнула.

— В среднем в Лондоне ежегодно совершается пятьдесят шесть убийств, — сказал он, — а ловят только двадцать семь убийц… Остальные успешно ускользают от закона. Так что весьма и весьма сомнительно, что убийца будет пойман. Кстати, вы видели друга Халлама?

— Нет, я не видела его, — ответила Эльза, прежде чем поняла всю дерзость этого вопроса. — Он звонил мне зачем–то по телефону вчера…

Эмери кивнул.

— Вы случайно не упомянули о моей маленькой шутке насчет зубной боли?

— Зубной боли? Ах, вы говорите про лауданум? Нет, конечно, нет. А почему бы я стала это делать?

Он посмотрел в свой чай.

— Я бы тоже не стал на вашем месте. Вы все еще живете в отеле?

Эльза покачала головой.

— Нет, это слишком дорого. Поживу эту неделю у одной знакомой, а затем найду себе небольшую квартиру. Полиция предоставила мне дом мистера Тарна, и сегодня я займусь разборкой вещей. После этого мебель будет передана в руки аукционистов. Я хотела бы уйти раньше сегодня, если вы ничего не имеете против.

— Конечно, вы можете идти хоть сейчас. Халлам знает о вашем прощальном визите на Эльгин Кресент?

Эльза нахмурилась. Этот человек задавал самые бестактные вопросы.

— Зачем ему знать? Он, конечно, друг дяди, но я считаю, что… могла бы обойтись без него. Почему вы так упорно заговариваете о нем, майор Эмери?

— Он забавляет меня.

Эльза никогда не находила Ральфа особенно забавным.

Клерк нотариуса поджидал ее на Эльгин Кресент, когда она пришла, и она обрадовалась, что будет не одна в этом доме смерти. Дом казался грязным и заброшенным. Когда явилась и служанка–поденщица, Эльза совершенно успокоилась.

Уложив чемодан, она отправилась в кладовую в поисках принадлежавшего ей деревянного ящика, который, когда она была девочкой, ежегодно сопровождал ее на каникулы. Этот ящик состоял из ряда отделений, последовательно составляющих один общий ряд. При содействии служанки, пришедшей ей помочь, Эльза перетащила ящик в свою комнату, открыла его и вынула три верхних отделения. Четвертое, однако, не поддавалось.

— Не беспокойтесь, Эмили, — сказала Эльза. — В этих трех хватит места для всего, что я хочу увезти с собой.

Она побыстрее закончила сборы, так как уже смеркалось, и ей не хотелось оставаться в доме после наступления темноты. Затем она спустилась вниз, передала ключ клерку нотариуса и завершила визит теплым прощанием со служанкой–поденщицей.

Эльза была рада, когда автомобиль завернул в Кольвилл–гарденс, и мрачная площадь скрылась из виду — навсегда, как она надеялась.

Оставив самые громоздкие и наименее нужные вещи на складе в отеле, она расплатилась по счету и с остатками багажа отправилась в Херберт–Мэншонс. Она не могла больше откладывать обещанного визита к миссис Трин–Халлам, но ехала туда с настроением человека, которому предстоит нечто неприятное и неизбежное…

Глава 28

Ральф Халлам в шестой раз отворил окно и выглянул на улицу. Автомобиля не было видно, и он возвратился к своему креслу у камина, который уже был усеян окурками папирос.

— Прошло много лет с тех пор, как ты меня ждал, Ральф, — сказала миссис Халлам довольно ровным голосом.

— Я не помню, чтобы я тебя ждал, — отрезал он. — Не шути, Лу.

Миссис Халлам засмеялась.

— На что он похож, твой мальчик? — спросила она. — Должна я вести себя наилучшим образом или обращаться с ним как с одним из наших?

— «Мальчик» — мой банкир, один из самых видных людей в Сити, который потеряет сознание при первом грубом звуке.

Миссис Халлам тяжело вздохнула.

— Каждый раз, как ты устраиваешь обед у меня, — сказала она с отчаянием, — то приводишь мертвецов. Если ты ведешь такую жизнь, Ральф, я удивляюсь, как ты не стареешь. Лично я люблю обед, который начинается с коктейлей и кончается утренним завтраком. А вот и твоя молодая и прекрасная леди!

Она встала, услышав отдаленный звонок.

Пока Эльзе не было показано ее помещение — прекрасно обставленная спальня и маленькая гостиная — она понятия не имела, что Ральф находится в квартире.

— Я решил приехать посмотреть, как вы устроитесь, — сказал он, пожимая ей руку.

Она не сожалела об его присутствии, так как чувствовала себя немного неловко с его «невесткой».

— Мы ждем сегодня к обеду очень хорошего друга, кажется, он и ваш друг тоже, — сказала миссис Халлам. — Вы знаете милейшего мистера Топпервиля?

— Тэппервиля, — громко поправил Ральф.

Эльза заметила обмолвку и удивилась тому, что миссис Халлам могла забыть фамилию столь хорошего друга.

Ральф под каким–то предлогом извинился и увел жену из комнаты.

— Тэппервиль был на днях избит на улице. И, пожалуйста, запомни его имя, — сказал он сердито. — Эта девушка весьма умна и проницательна. Совершенно излишне было тебе называть сто своим хорошим другом — ты никогда даже не видела его!

— А для чего он вообще придет?

— Он придет, — с расстановкой сказал Ральф, — главным образом, чтобы сгладить дурное впечатление, которое ты можешь произвести. Я хочу, чтобы девушка чувствовала к тебе немного больше доверия. Сейчас она волнуется, и если она не почувствует себя спокойнее, увидишь, что ее зачем–нибудь срочно вызовут в фирму, а я этого не хочу. В ближайшие дни я намерен ближе познакомить ее с моей профессией…

— А именно?

— Какая разница? Она мне поможет. Ты понимаешь теперь?

Эльза уже жалела, что приехала, и хотела, чтобы пытка кончилась скорей, так как это была пытка. Она не доверяла миссис Трин–Халлам. Ее радушие было театрально–неискренним. Нельзя было скрыть жестокости, таившейся за ее слишком легко возникавшей улыбкой.

Мистер Тэппервиль явился немного позже, как раз когда Эльза переоделась к обеду и возвратилась в гостиную. Он с виду нисколько не пострадал от своего приключения и был даже, пожалуй, еще более разговорчив, чем всегда. При виде Эльзы его влажные глаза загорелись, и он поспешил к ней через комнату, протягивая свою теплую, мягкую руку.

— Вот в самом деле приятный сюрприз! — сказал он. — Мы встречаемся при обстоятельствах, которые более способствуют приятному общению.

— Мою невестку вы знаете, — сказал Ральф.

Миссис Халлам, которая могла, по мере надобности, вспоминать любые знакомства, показала себя с наилучшей стороны.

Тем не менее, обед, можно сказать, провалился. Лу скучала смертельно, на лице Эльзы было все время напряженное выражение, и принужденность ее росла с каждой минутой. Единственный, кто был доволен положением вещей, это мистер Тэппервиль, который, напав на свою излюбленную тему — происхождение английских слов — готов был говорить за всех и продолжал бы свои физиологические рассуждения до конца вечера, если бы Ральф не вернул его к менее возвышенной теме.

— Нет, полиция ничего не раскрыла, — сказал мистер Тэппервиль, печально качая головой. — Я был скорее недоволен, что полиции известно об этой истории, и я не понимаю, как это случилось, если только майор Эмери не рассказал… Я уверен, что вы бы не стали этого делать, милейший Халлам.

— Разумеется, это я рассказал полиции, — быстро сказал Ральф.

Мистер Тэппервиль сделал огорченное лицо.

— Это был мой долг. Вероятно, Бикерсон приходил к вам?

— Он дважды был у меня, — сказал мистер Тэппервиль. — Исключительно приятный человек, но весьма любопытный. Кстати, — он понизил голос и наклонился к Ральфу, заговорив конфиденциальным тоном так, что другие не могли слышать, — то, чего вы ожидали, случилось. Некое лицо закрыло свой счет.

Ральф многозначительно посмотрел на Эльзу, и мистер Тэппервиль на мгновение изобразил смущение.

— Закрыл, да? Я так и думал. Я мог держать пари, что он это сделает.

Мистер Тэппервиль не держал пари и заявил об этом.

— Я бы предпочел поговорить об этом деле после, — сказал он, глядя на Эльзу Марлоу.

Случаи представился, когда миссис Халлам увела Эльзу, чтобы показать ей фотографии ее премированных собак.

— Он закрыл счет, вы говорите? И забрал шкатулку?

Тэппервиль кивнул.

— Да, он закрыл счет без всяких объяснений, — продолжал Тэппервиль. — Могу уверить вас, что я очень рад этому.

Высказав это, мистер Тэппервиль помахал рукой, как бы для того, чтобы прекратить разговор на эту тему.

Отворилась дверь, и вошла Лу. Ральф Халлам по ее лицу увидел, что случилось что–то неприятное.

— Один человек желает видеть тебя, Ральф. Он говорит, что желал бы говорить с тобой наедине.

— Кто это?

— Мистер Бикерсон.

— Вы уверены, что он хочет видеть мистера Халлама, а не меня? — спросил Тэппервиль.

— Да, он хочет видеть Ральфа. Может быть, вы пройдете и посмотрите мои фотографии, мистер Тэппервиль?

Толстяк был, видимо, только рад побыть в обществе Эльзы, на которую он за обедом не раз бросал украдкой восхищенные взгляды. Он так заторопился, что прошел впереди хозяйки. Несколько секунд спустя вошел Бикерсон и закрыл за собой дверь.

— Вам очень нужно меня видеть? Что–нибудь случилось?

— Да, кое–что случилось, — сказал Бикерсон. — Тон его был холодный, манеры сдержанные. Не ожидая приглашения, он сел на стул Тэппервиля.

— В конце сада на Эльгин Кресент, — сказал он, — имеются железные перила, идущие параллельно тротуару, и кусты лавра, в который всякий проходящий вдоль Ладброк–Гроу может бросить что попало и быть уверенным, что брошенная им вещь не будет никогда найдена. К несчастью, садовники, подрезавшие кусты, нашли вот это…

Он вынул из кармана небольшой пузырек с красным ярлыком, поставил его на стол. Ральф посмотрел на него и ни одним движением ресниц не выдал своего интереса к этому предмету.

— В пузырьке, когда его нашли, было четыре грамма препарата опия, известного в медицине под названием лауданума, — продолжал Бикерсон. — Пузырек был куплен в аптеке на Пикадилли за день до смерти Тарна. В книге ядов у аптекаря ваше имя, Халлам. Теперь я должен сказать вам кое–что…

Он переставил стул так, чтобы видеть лицо собеседника.

— Часть медицинских показаний на дознании была по моей просьбе утаена. А именно то, что в крови старого Тарна был обнаружен лауданум, так же как и в бутылке конька, стоявшей у него под рукой. Вы можете подумать, прежде чем объясниться, но я предупреждаю вас, что все, что вы скажете, может быть записано и использовано против вас в известном случае.

— В каком же именно случае? — спросил Ральф.

— В случае, если я предъявлю вам обвинение в убийстве Тарна.

Глава 29

Ральф взял склянку и с улыбкой стал рассматривать ее.

— Совершенно верно, —сказал он спокойно. — Я купил этот препарат опия у Кеппеля по поручению Тарна. Точнее говоря, я прописал ему лауданум — он страдал от бессонницы. Тот факт, что пузырек был найден в кустах, делает это подозрительным, а? Если бы его нашли в пепельнице, это не было бы подозрительным, не так ли? Полиция, значит, предполагает теперь, что мистер Тарн умер от отравления опием? Мне что–то помнится небольшой нож с черной ручкой… Разве он не имел ничего общего с оплакиваемой нами смертью Тарна?

— Вы хотите сказать, что Тарн сам налил лауданум в коньяк? — спросил Бикерсон.

— Я ничего не хочу сказать, — ответил Ральф, пожав плечами. — Не мое дело высказывать предположения. Пока что я опровергаю версию, приписывающую мне смерть Тарна.

Он задумчиво взглянул на сыщика.

— Если бы это было мое дело, я бы обратил внимание на тот замечательный факт, что вы на дознании ни словом не обмолвились о вашем телефонном разговоре с Тарном…

Сыщик сердито кашлянул.

— Это не было необходимо, — резко сказал он. — Телефонный разговор, происходивший в вашем присутствии, затрагивал третье лицо. На дознании об этом очень много было опущено. Халлам… Кстати, я считал нецелесообразным упоминать о том, что за два часа до смерти Тарна вы были в доме…

— С мисс Марлоу, — перебил Ральф.

— Вы были в доме и имели полную возможность пройти в комнату Тарна и подлить яд в коньяк. Зная его привычки, вы знали, что он будет пить этот коньяк.

Ральф засмеялся.

— Значит, вы хотите сказать, что мисс Марлоу соучаствовала в отравлении Тарна! Я уже говорю вам, что она была в доме все время, и я оставил ее там. И для чего мне нужно было подливать опий в коньяк?

Сыщик не сразу ответил на этот вопрос. Помолчав, он сказал:

— Я весьма тщательно допросил мисс Марлоу и знаю, что она оставила вас в кабинете и пошла наверх укладываться. Она собиралась ночевать у вашей родственницы. Она оставила вас одного на десять минут. Что касается другого вопроса, то я буду с вами откровенен, Халлам. Я имею все основания думать, что вы вместе с Тарном участвовали в торговле наркотиками. Если это так и если вы каким–то образом узнали, что старик просил меня прийти к нему в тот вечер, то, возможно, вы заподозрили, что он собирается сделать заявление, которое впутает вас. Я говорю откровенно, что не верю вашим словам о том, что вы достали лауданум для Тарна по его просьбе!

Ральф насторожился. Опасность, которую он считал миновавшей, возникла снова в самой угрожающей форме.

— Мне не нравится ваш тон, Бикерсон, — сказал он. — Если вы считаете, что я занимался торговлей наркотиками или каким–то образом был связан с Тарном, или же повинен прямо или косвенно в его смерти, ваше поведение несколько странно…

Крупное лицо Бикерсона было невозмутимо. Ральф видел, что он не намерен принимать брошенный вызов.

— Может быть, — сказал сыщик. — Но я почти уверен в том, что найду, если продолжу мое расследование. Лауданум окажется в вашей книжке рецептов напротив имени Тарна.

Он вдруг рассмеялся и протянул руку.

— Боюсь, что я расстроил вас, доктор, но это убийство совсем сбило меня с толку. Кокаинная шайка приводит меня в полное недоумение. Через несколько дней я буду знать о ней гораздо больше, чем сейчас.

Он взял со стола пузырек из–под лауданума, посмотрел на него с легкой гримасой и положил в карман.

— Мне нужно получить еще кое–какие сведения, и тогда кое–кому будет очень грустно, — сказал он загадочно.

Ральф проводил его и закрыл за ним дверь. Напряжение спало. Доктор тяжело опустился на стул в передней и вытер пот со лба.

Какой же он дурак! Так просто было принести пузырек домой и бросить его в камин… Но минутная тревога заставила его совершить безумие, которое легко могло привести к гибели. Бикерсон был прав в одном отношении: в книге для записи рецептов на Халф–Мун–стрит указано назначение этой маленькой бутылочки. Как ни странно, это было мерой предосторожности, принятой уже задним числом. Ральф благословлял минуту, когда ему пришло в голову нацарапать этот подложный рецепт в книге, которую он редко употреблял теперь…

Прошло целых пять минут, прежде чем он окончательно успокоился и прошел в гостиную. Эльза играла на рояле, а толстый мистер Тэппервиль, держа пухлый палец на нотах, готов был по ее кивку переворачивать страницы.

— Что–нибудь случилось? — тихо спросила миссис Халлам.

— Ничего, — ответил Ральф. — Он хотел видеть меня по поводу Тарна.

Он взглянул на Тэппервиля и Эльзу.

— Похоже, что он попался в сети.

Миссис Халлам кивнула.

— Он, несомненно, увлекся всерьез.

Ральфу почему–то стало весело.

У него, однако, не было и мысли повлиять на банкира, когда он приглашал его к обеду. Ведь единственной целью было внушить некоторое доверие настороженной Эльзе… Понимая ее настроение, он сознавал, что она тревожится, и для пущей респектабельности решил пригласить Тэппервиля.

— Великолепная вещь, ве–ли–ко–леп–ная! — вздыхая, сказал мистер Тэппервиль. с сожалением переворачивая последнюю страницу. — Мир, совершенный мир! Это девиз моего дома. Это смысл моей жизни. Мой личный сейф отпирается при помощи комбинации «Расе» — коренное слово… гм… — Он увидел, что глаза миссис Халлам с интересом устремлены на него, и неловко заерзал на стуле. — Вы поете, мисс Марлоу? — обратился он к девушке.

Эльза улыбнулась.

— Я пою за закрытыми дверями, — искренне сказала она. — Это значит, что я сознаю мои возможности и недостатки.

Мистер Тэппервиль снова вздохнул.

— Очень жаль! — В глазах его было нескрываемое восхищение. — Очень, очень жаль! Я могу представить себе, как вы очаровываете слушателей. У вас большое дарование, мисс Марлоу!

Эльза громко рассмеялась.

— Это очень приятно слышать, — сказала она. — Я противопоставляю ваш комплимент многим нелестным замечаниям, которые приходится слышать за день…

— Это означает, что Эмери ведет себя, как свинья? — сказал Ральф.

— Эмери? — Мистер Тэппервиль удивленно оглянулся. — Разве вы имеете какое–нибудь отношение к Эмери?

— Я работаю у него в конторе, если это назвать отношением, — сказала девушка, нахмурившись.

Почему ей не понравилось даже косвенное осуждение в тоне мистера Тэппервиля, она в точности не знала. Но это было так.

Эльза тут же перевела разговор на другой предмет. Через несколько минут ее уже посвящали в тайны бриджа. В половине одиннадцатого мистер Тэппервиль посмотрел на свои часы и встрепенулся.

— Я боюсь, что засиделся у вас, — сказал он. — Но я провел восхитительный вечер! Я не нахожу слов для того, чтобы благодарить вас, милейший Халлам, за возможность сменить мое уединение на столь приятное общество!

Он переводил взгляд с Ральфа на Эльзу.

— Не будет ли дерзостью с моей стороны, если я приглашу вас отобедать со мной завтра вечером? Это не нарушит вашего распорядка?

У Эльзы не было никакого распорядка и никаких особенных желаний, если не считать, что она хотела при первой же возможности найти небольшую квартирку и завершить свой визит к миссис Халлам. Ральф избавил ее от замешательства, поспешно приняв приглашение. Он проводил мистера Тэппервиля до его автомобиля, а когда вернулся, Эльза уже ушла к себе. Миссис Халлам сидела на ковре перед камином и задумчиво курила папиросу.

— Кто он такой? — спросила она, поглядывая на Ральфа.

— Я уже говорил: мой банкир. Где Эльза?

Миссис Халлам мотнула головой в сторону ее комнаты.

— Я тоже приглашена на обед к нему на завтра? — спросила она. — Этот банкир — самое медлительное существо на свете с тех пор, как вывелись конки. А ты дурак, что упускаешь ее, Ральф! Он же втюрился в нее!

— В Эльзу? — Ральф усмехнулся. — Да, мне показалось, что он был немного увлечен.

— Он женат, конечно? — спросила миссис Халлам, выпуская колечко дыма.

— Он не женат и не такой человек, чтобы жениться.

— Да? — насмешливо сказала миссис Халлам. — Присматривай за своей Эльзой! Он богат?

— Баснословно!

Она задумчиво поглядела в камин, потом сказала:

— А ты богат, Ральф?

— Что ты хочешь сказать?

— Разве на этот вопрос так трудно ответить? — нетерпеливо спросила она. — Ты богат?

— Не так богат, как буду, — тихо сказал Ральф. — Через неделю я надеюсь быть на миллион сто семьдесят четыре доллара богаче, чем сейчас.

Это была цифра, выписанная карандашом на записке, которую Ральф нашел в сейфе Тарна. Деньги эти были где–то… Ральф думал, что если только представится возможность тщательно обыскать кабинет Эмери, он без труда найдет украденные ценности.

Миссис Халлам ничего не сказала, и они просидели молча, пока она не докурила папиросу и не бросила окурок в камин.

— Ты оптимист как в любви, так и в денежных делах, — сказала она. — А мне сдается, что тебе будет больше хлопот с завоеванием этой девушки, чем с получением денег… Ральф, что означает слово «Расе»?

Глава 30

Эльза спала эту ночь крепче, чем за все последние недели. Она почти примирилась со своим пребыванием у миссис Халлам, когда ее позвали в прелестную маленькую столовую для утреннего завтрака в одиночестве. Миссис Халлам предупредила ее, что не встанет до двенадцати, и Эльза отнюдь не жалела, что ей придется завтракать одной.

Майор Эмери еще не приходил в контору, когда Эльза сняла крышку с пишущей машинки. Он появился в одиннадцать. Обычно он через особую дверь проходил прямо к себе в кабинет, но на этот раз прошел через контору, где сидела Эльза. Здороваясь с ним, она взглянула на него, и ей показалось, что у него особенно усталый, измученный вид.

— Утро! — пробурчал он, исчезая в своей комнате и хлопая дверью.

Через несколько минут вошел Фенг–Хо. Он приветствовал Эльзу своей шаблонной улыбкой.

— Мистер майор Эмери пришел? — спросил он, и когда она ответила, прибавил, понижая голос: — Ночное бродяжничество ведет к утреннему опозданию.

Что–то в его лице привлекло внимание Эльзы.

— У вас такой вид, точно вы тоже занимались ночными похождениями, Фенг–Хо, — сказала она.

Под глазами у него были круги.

— Как бакалавр естественных наук, я потребляю ночью сон в неограниченном количестве, предварительно поставив Пи в условия обфускации.

— Это еще что такое? — удивленно спросила Эльза.

— В темную комнату, — пояснил Фенг–Хо, — где актинические лучи не могут создавать подобие дневного света и вызывать пение, когда желательно молчание.

Он посмотрел беспокойно в сторону двери Эмери.

— Вы хотите видеть майора?

— Нет, мисс! — поспешно ответил Фенг–Хо. — Я не хочу видеть майора до тех пор, пока его созерцание не изгладит подозрений, рожденных фантастическим воображением.

Эльза заметила какое–то беспокойство в его манере, необычное для этого ровного и спокойного человека, равновесие которого, насколько она знала, никогда и ничем не нарушалось. Она уже раньше замечала, что волнение у Фенг–Хо сказывалось на его речи. В обычных условиях его английский язык был безупречен. Только когда он бывал взволнован, то забывал простой язык и выражал свои мысли витиевато и наукообразно.

— Да, я пойду к нему! — вдруг сказал он. — Если резко сесть в крапиву, то не почувствуешь боли от ожога.

Прежде чем Эльза успела сообразить, он постучал в дверь, отворил ее, скользнул внутрь и запер за собой. Прислушавшись, Эльза услыхала громкий, почти сердитый голос Эмери. Он говорил по–китайски, и она слышала как Фенг–Хо бормотал что–то в ответ. Вскоре стук машинки заглушил голоса. Эльза не была от природы любопытна, и хотя ее интересовало, чем китаец мог причинить неприятность ее раздражительному хозяину, она не особенно стремилась это узнать.

Прошло целых полчаса, прежде чем Фенг–Хо вышел с сияющим лицом и, сделав глубокий изысканный поклон, удалился к себе. Раздался звонок, и Эльза, схватив блокнот, отправилась в святилище, где она застала майора Эмери сидящим на экране камина. Он сидел, опустив голову на грудь, и имел расстроенный и подавленный вид. Пристально взглянув на нее, когда она вошла, своими стальными глазами, он сказал:

— Я думаю, вам лучше остаться у миссис Халлам. Она клептоманка, но она не украдет ничего у вас.

— Майор Эмери! — пробормотала Эльза.

— Я больше ничего не хочу говорить об этой женщине, — продолжал он, не обращая внимания на ее удивление и возмущение. — Она позволит вам жить у нее столько, сколько вам захочется. На вашем месте я бы забрал пожитки и обосновался на неделю или две по крайней мере. Потом — ничто уже не имеет значения…

— Я, право, не понимаю вас. Миссис Трин–Халлам была очень мила…

Эмери перебил ее нетерпеливым жестом.

— О миссис Халлам вы можете забыть! Она просто ничто! Но Ральф… Не думаю, чтобы вам стоило беспокоиться и из–за Ральфа…

— Доктор Халлам — мой давнишний друг, — сказала Эльза, делая жалкую, как ей самой показалось, попытку сохранить собственное достоинство.

Его усталые глаза внимательно изучали ее лицо.

— Давнишний друг? Конечно… очень большой друг! Все же вам нечего беспокоиться из–за Ральфа. Я хочу, чтобы вы сделали что–то и для меня, — прибавил он вдруг.

Она ждала, пока он подошел к письменному столу и, взяв лист бумаги, стал что–то быстро писать (она насчитала семь, восемь, девять строчек), промокнул написанное и вложил бумагу в конверт, который запечатал. Она видела, что он надписал на конверте чье–то имя. Конверт он передал ей. Эльза с изумлением заметила, что письмо было адресовано «Д–ру Ральфу Халламу» с пометкой «Личное».

— Я хочу, чтобы вы хранили это письмо. Держите его в таком месте, где вы можете достать его в любое время дня и ночи, — быстро проговорил он. — Халлам, может быть, не так плох. Если, конечно, я не очень заблуждаюсь…

— Что мне делать с письмом? — спросила изумленная Эльза.

— Держите его под рукой! — ответил он с оттенком прежней раздражительности. — Если Халлам будет… неприятен, если возникнет положение, с которым вы не будете знать как справиться… вручите ему это письмо!

— Но я, право, не понимаю, майор Эмери, о чем вы говорите. Какое положение может возникнуть? — сказала Эльза нерешительно, держа в руке письмо и посматривая то на Эмери, то на адрес на конверте.

— Днем держите его в вашей сумочке, а ночью — под подушкой. Если Халлам когда–нибудь забудется по отношению к вам… Разрешите мне сказать это яснее: если когда–либо вы будете бояться его, передайте ему письмо!

Эльза, улыбаясь, покачала головой и протянула ему конверт.

— Мне это не понадобится, — сказала она. — Я же говорю вам, мы с доктором — старые друзья. Он был другом бедного мистера Тарна…

— Я просил вас сделать что–то для меня! — резко перебил ее Эмери. — Это все, что я от вас хочу. Я не привык просить вас об услугах, но я нарушу свои привычки и попрошу вас хранить это письмо и использовать его в случае нужды. Вы сделаете это?

Эльза помедлила, потом сказала:

— По–моему, это совершенно не нужно и весьма таинственно — она невольно улыбнулась, — но если вы хотите, я сделаю, как вы просите.

— Хорошо! — быстро сказал Эмери. — Теперь мы начнем деловую переписку с нашими американскими друзьями из Кливлендской полиции. Я хочу узнать кое–что о господине, который в настоящий момент находится под арестом. Пишите:

«Джону Л. Террите.

Начальнику полиции,

Кливленд, Огайо.

Милостивый Государь!

Вчера я телеграфировал Вам, прося Вас любезно уведомить меня, нет ли у Филиппа Моропулоса…»

Эльза удивленно подняла на него глаза.

— Мне кажется, я знаю это имя. Он был арестован в связи с делом о торговле наркотиками. Я читала об этом в газетах …

Эмери кивнул, потом продолжал:

«…нет ли у Филиппа Моропулоса, находящегося в настоящий момент под арестом в Вашем городе, английского псевдонима. По особой причине я пытаюсь отождествить его с человеком, которого зовут…»

Раздался стук в дверь. Это оказалась одна из служащих нижней конторы. Она держала в руке телеграмму. Эльза взяла телеграмму и передала ее через стол Эмери.

— Гм! — сказал тот, разрывая конверт. — Это совпадение. Можете не беспокоиться больше об этом письме.

Он рассеянно протянул ей телеграмму, и она прочла:

«Компании Эмери, Лондон. Обвинение против Моропулоса отпало… Освобожден и находится на пути в Англию. Начальник полиции Кливленда».

— Гм! — повторил Эмери. — Освобожден, да? Это плохое известие кое для кого…

Эльза не спросила насчет этого «кое–кого». Она была удивлена, что Эмери проявил к ней такое доверие. Очевидно, только теперь сообразив, что по рассеянности дал ей прочесть телеграмму, он почти вырвал ее из рук Эльзы.

— Этого довольно! — сказал он коротко. — Я позвоню вам, когда вы будете мне нужны. Это произойдет не очень скоро.

Глава 31

Дом мистера Тэппервиля на Ганновер–плэс был ярким образцом типичного дома банкира. Все в нем, от чердака до погреба, говорило о порядке, чистоте и спокойной роскоши. Это был дом, где все шло по расписанию, начиная с шести часов утра, когда прислуга начинала возиться на кухне, и до половины двенадцатого ночи, когда дворецкий тщательно запирал парадную дверь и гасил последние огни в передней.

В любой момент мистер Тэппервиль, взглянув на маленькое, аккуратно отпечатанное на машинке расписание, неизменно хранившееся в правом верхнем ящике его стола, мог сказать, кто из прислуги что делает, в каком состоянии находится каждая комната и каково количество бензина в баках каждого из его автомобилей. По четвергам ровно в пять мистер Тэппервиль узнавал на телефонной станции точное время, и, проверив карманные часы с точностью до секунды, делал обход всех комнат и заводил там многочисленные часы. Коллекция часов была одним из приятных увлечений мистера Тэппервиля.

Каждое утро в половине девятого он садился за утренний завтрак. Позавтракав, просматривал три финансовые газеты, лежавшие у него под рукой, и прочитывал финансовую статью в «Таймс». В двадцать пять минут десятого, с точностью почти до минуты, он выходил в переднюю, где слуга подавал ему меховую шубу. Обычно было половина десятого, когда он спускался по лестнице к своему автомобилю.

В это утро, однако, банкир нарушил свои привычки, позвонив дворецкому еще до того, как кончил завтрак.

— У меня сегодня гости, Уикс.

— Слушаюсь, сэр! — сказал Уикс, раздумывая, каких именно гостей имеет в виду мистер Тэппервиль.

— Всего будет четыре человека, включая меня. Сговоритесь с одной из горничных — с надежной горничной — чтобы она занималась дамами. Моя спальня может быть использована для их нужд, — задумчиво сказал мистер Тэппервиль. — Позаботься, чтобы на туалетном столе находились вещи, которые могут понадобиться дамам, — пудра и тому подобное. Посоветуйтесь с экономкой насчет цвета и качества и купите все нужное.

— Слушаю, сэр, — сказал обескураженный Уикс.

— Обед лучше сделать немного более изысканный, чем обычно, — продолжал банкир. — «Суп–Жюлтенн», я думаю, «Камбала Морнэ», цыпленок «А ля Рен», шары из мороженого и гренки с сардинкой, — я думаю, это будет великолепно! Хорошее шампанское и легкое немецкое вино для дам — это тоже будет превосходно!

— В котором часу, сэр?

— В половине девятого. Поставьте в гостиной стол для бриджа…

Он отдал несколько более мелких распоряжений и поехал в банк с опозданием на пять минут.

Заторможенный по натуре, он провел весьма деловое утро, ибо, подобно майору Эмери, он обычно сам вскрывал и отвечал на адресованные ему письма, редко прибегая к услугам малокровной девицы, исполнявшей обязанности его секретарши.

Дела банка Стеббинга, как уже говорилось, были особого характера. Многие имена клиентов Стеббинга были неизвестны даже самым близким родственникам их обладателей. Крупные и мелкие торговцы, люди разных профессий и даже видные владельцы других банков находили чрезвычайно удобным иметь счет, который нельзя было отождествить с тем именем, под которым они были более известны.

Любопытные чиновники податного управления могли с недоумением изучать банковские книги Стеббинга. Назойливые ревизоры, интересующиеся, кто причастен к известным театральным представлениям, могли раскрыть имя господина, выписывающего чеки и оплачивающего все расходы, и все же не угадать, что за простой подписью «Т.Смит», стоявшей в юго–восточном углу чека, скрывался тот, которого никогда бы не заподозрили в таком легкомыслии.

Мистер Тэппервиль являлся хранилищем многих тайн.

Обычно он бывал так занят между тремя четвертями десятого и половиной второго, что принимал посетителей лишь в самых чрезвычайных случаях. Поэтому, когда его пожилой бухгалтер показался на пороге с визитной карточкой в руке, мистер Тэппервиль нахмурился и недовольно замахал рукой.

— Не сейчас, любезнейший, не сейчас, — сказал он укоризненно. — Я право, не могу никого принять. Что это?

— Счет, который был ликвидирован вчера, — ответил бухгалтер.

Мистер Тэппервиль выпрямился в кресле.

— Эмери? — шепотом спросил он.

— Да, сэр. Он сказал, что не задержит вас дольше десяти минут.

Мистер Тэппервиль отодвинул настольную лампу, при которой он работал — он был довольно близорук — и сунул кое–какие бумаги в кожаный портфель.

— Попросите его войти, — сказал он глухо.

Эмери вошел в комнату и был принят с той долей почтительности и холодной вежливости, которую подобало проявить по отношению к бывшему клиенту банка.

— Я пришел, потому что считал себя обязанным дать вам какие–то объяснения, мистер Тэппервиль. Я ликвидировал вчера мой счет у вас…

Мистер Тэппервиль с серьезным видом кивнул головой.

— Мне сообщили об этом, — сказал он. — И я должен сознаться, что я испытывал и удивление и… облегчение.

На жестких губах Эмери мелькнуло что–то вроде улыбки.

— Ваше облегчение объясняется неудовлетворительностью клиента, а не характером счета — довольно солидного?

— Довольно солидного, — согласился Тэппервиль, — но, если вы мне позволите одно замечание, — таинственного.

— Разве не все ваши счета таинственны? — холодно спросил Эмери.

— Я не мог отделаться от чувства, — сказал банкир, — что вы пользуетесь банком Стеббинга, как… как ширмой. Я уверен, что вы извините меня, если я ошибаюсь. Но временность вашего счета была одной из его отрицательных черт.

— Я собирался сделать его постоянным, — спокойно сказал Эмери. — Признаюсь вам, что я открыл счет в банке Стеббинга с одной особой целью. Я даже буду более откровенен с вами и скажу, что я имел намерение допустить нарушение правил, которое дало бы мне право обратиться в суд и потребовать рассмотрения ваших книг.

Мистер Тэппервиль остолбенел.

— Я знаю теперь, что это было бы бесполезно. Честно говоря, я знал меньше о банковском деле, чем думал.

— Вы хотели ознакомиться с моими книгами? — медленно спросил мистер Тэппервиль, мало–помалу вникая в характер ужасного замысла. — Я… я никогда не слыхал ничего подобного.

— Я думаю! Но, видите ли, мистер Тэппервиль, вы вели весьма уединенный образ жизни. Я уже сказал, что, убедившись в неосуществимости моего замысла и к тому же раскрыв в тот же день все, что мне нужно было знать, я перевел свой счет. Тэппервиль, кто такой Джон Стильман?

У Поля Эмери была роковая способность заставлять людей вздрагивать.

Мистер Тэппервиль чуть не вскочил с кресла при этих словах.

— Стильман? — пробормотал он. — Я… я не понимаю вас.

— Никто не понимает меня, может быть, потому что я говорю слишком ясно, — сказал Эмери. — У вас имеется счет человека, которого зовут Стильман, — счет побольше моего и гораздо более опасный. Банк Стеббинга выжил бы, имея меня в списке своих клиентов, но счет Стильмана свалит вас, ваше богатство и ваш банк в такую густую грязь, что вы задохнетесь в ней.

Секунду Тэппервиль в ужасе смотрел на Эмери.

— Я отказываюсь, категорически отказываюсь обсуждать дела банка, — сказал он, дрожа от гнева. — Это позор… Дела так не делаются… Как вы смеете, сэр…

Эмери жестом попросил его замолчать.

— Может быть, все это так, но я говорю вам, что Стильман опаснее змеи!

— Я отказываюсь обсуждать этот вопрос, — сердито сказал мистер Тэппервиль, нажимая кнопку. — Вы говорите о даме, сэр, о даме, которая хотя и занимает скромное положение в вашей конторе в Сити, тем не менее, имеет право на мое уважение и на мое восхищение, сэр!

Эмери, пораженный, глядел на него.

— Дама? — недоверчиво сказал он. — В моей конторе в Сити? Господи!

Глава 32

Джон Стильман, таинственный клиент банка Стеббинга, оказывался Эльзой Марлоу!

«Зловещий человек», онемев от изумления, уставился на раскрасневшегося банкира.

Племянница Мориса Тарна!

— Вы говорите о мисс Марлоу, я полагаю?

— Я не говорю ни о ком, сэр. — Голос мистера Тэппервиля был хриплым от гнева. — Вы хотели, чтобы я выдал священную тайну? Я никогда не прощу вам этого!

В кабинете появился бухгалтер.

— Выведите майора Эмери из банка и ни под каким видом не впускайте его больше сюда!

Эмери продолжал смотреть на Тэппервиля.

— Или вас грубым образом ввели в заблуждение и надули, или вы лжете, Тэппервиль, — сказал он. — У мисс Марлоу нет никакого счета в вашем банке ни на свое, ни на чье–нибудь другое имя!

— Я отказываюсь, решительно отказываюсь произнести хотя бы слово! Вот дверь, сэр!

Эмери собрался сказать что–то, но передумал, повернулся и вышел.

В течение четверти часа мистер Тэппервиль кипел от гнева. Наконец он достаточно оправился, чтобы снова вызвать бухгалтера.

— Принесите счет мистера Стильмана, — резко сказал он.

— Я собирался говорить с вами об этом, сэр…

— Не надо! Принесите счет!

Несколько минут спустя перед ним была положена раскрытая книга. К этому времени к нему вернулась — до некоторой степени — его обычная вежливость.

— Вы должны извинить мне мою… гм… вспыльчивость, но майор Эмери причинил мне неприятность, очень большую неприятность…

Он взглянул на раскрытую перед ним страницу и нахмурился.

— У него нет перебора?

— Нет, сэр, у него нет перебора, но это все, что можно сказать. Он занимался колоссальной спекуляцией. Взгляните!

Бухгалтер указал пальцем на ряд цифр.

— Все это маклерские чеки. Он играл на ангорской нефти. Мы купили для него много акций, но они упали втрое за неделю. Я хотел просить вас поговорить с мистером Стильманом…

— Вы его никогда не видели? — спросил Тэппервиль, не подымая глаз.

— Нет, сэр. Счет был открыт вами. Я не помню, чтобы этот клиент когда–либо был в банке. Мне всегда казалось, что подпись на чеках похожа на дамскую…

— Ладно, ладно, Томас, — недовольно бросил мистер Тэппервиль. — Я сам напишу мистеру Стильману. Насколько я могу видеть, он потерял значительно больше четверти миллиона за эти полгода.

Он с шумом захлопнул книгу и жестом руки показал бухгалтеру, что он может унести ее.

— Четверть миллиона — в трубу! — с ужасом подумал он.

Для мистера Тэппервиля капитал был живым существом, которому было больно, когда с ним обращались жестоко. Двести пятьдесят тысяч, обращенных в ничто! Эта мысль была ужасна! Он достал листок бумаги и начал писать письмо. Написав часть его, он с недовольным лицом перечитал написанное и, подойдя к камину, зажег спичку и стал наблюдать, как бумага постепенно сгорает. Больше он в это утро не работал, целиком поглощенный своими мыслями.

В четыре часа он снова позвонил бухгалтеру.

— Я встревожен, ужасно встревожен счетом Стильмана, — сказал он. — Правду сказать, если… гм… меня не обманули, Стильман — это псевдоним молодой леди, представленной банку несколько лет тому назад с заверением, что она унаследовала большую сумму денег.

— В самом деле, сэр? — спросил ничему не удивлявшийся бухгалтер… — Титулованная особа?

— Нет, не титулованная, — сказал мистер Тэппервиль с беспокойством в голосе. — Правду говоря, она занимает… гм… подчиненное положение в одной лондонской фирме. Я слыхал, что она готовится к коммерческой карьере и начинает, так сказать, с самой низшей ступеньки лестницы. Мне нечего говорить вам, что я осуждаю вмешательство прекрасного пола в торговлю, но это к делу не относится.

— Что мне делать, если будут еще поступать чеки? — спросил практичный бухгалтер. — У мистера или миссис Стильман осталось очень небольшое сальдо.

Мистер Тэппервиль взглянул на потолок.

— По–моему, надо выплачивать по чекам, — сказал он тихо. — Да, я думаю, надо выплачивать. Разве только, если они не будут на большую, чрезмерно большую сумму…

— Я хотел знать, сэр, — сказал бухгалтер, — потому что я только что получил чек на двадцать пять тысяч, подписанный Стильманом, тогда как на счету у него нет и пятидесяти…

Мистер Тэппервиль побледнел.

Глава 33

Если бы когда–нибудь Эльза Марлоу вошла в кабинет «Зловещего человека» и нашла его стоящим на голове, она бы не удивилась. Он вел себя так необычайно, что она не могла уже больше ничему удивляться. Она почти примирилась даже с его нахальной манерой копаться в ее делах.

Хотя она несколько раз собиралась уничтожить письмо, которое он навязал ей, каждый раз ее останавливало сознание, что, поступая так, она проявит нелояльность по отношению к нему, кто — она была в этом уверена — не питал к ней никаких дурных чувств.

Но хотя Эльза готова была вынести многое, поведение майора Эмери в этот день было особенно гнусным. Казалось, ничто не нравилось ему. Он огрызался и ворчал, как сердитый пес, вдруг ожесточался по самому малейшему поводу, и, как разрушительный ураган, носился по конторе, ошеломляя пожилых заведующих отделами и порождая желание взбунтоваться у молодых клерков.

— Он напоминает мне, — говорила мисс Дэм, дрожа от злости, — одного из тех жутких ковбоев, которые ко всем пристают, ухаживая за дочкой хозяина, все время пьют или стреляют в людей, пока не появляется красивый молодой человек, поссорившийся со своим отцом–миллионером…

— А что он вам сделал? — добродушно спросила Эльза.

— Скажите лучше: чего он не сделал! — сердито ответила мисс Дэм. — Назойливый, наглый фанфарон — вот он кто! Да — назойливый, наглый фанфарон! Я бы хотела, чтобы мой родитель сказал ему несколько слов. Мой родитель только посмотрит на него и съежится…

— Я уверена, что ваш родитель не съежится, — сказала Эльза, нарочно делая вид, что она не поняла смысла сказанного.

— Я хочу сказать: не родитель съежится, а этот вампир, пристающий к женщинам! Кстати, мисс Марлоу, когда вы придете ко мне? Вы не видели нашего дома…

Это было приглашение, от которого Эльза довольно долго и успешно уклонялась.

— Когда–нибудь, — сказала она неопределенно.

— Конечно, мы не в вашем стиле, — сказала мисс Дэм, — но отец — настоящий джентльмен, и вы не увидите лучшей мебели во всем западном Лондоне!

— Я приду смотреть на вашу мебель, Джесси. Правда, я приду, как только смогу. Это ужасное дознание…

— Я вполне понимаю вас, милая, — сказала мисс Дэм с меланхоличным выражением. — Я знаю, что вы должны чувствовать. Я часто видела Пэрль Уинсома в таких ролях. А что касается его причуд…

Легкого звука в соседней комнате — не то скрип стула, не то удар разрезным ножом по чернильнице — достаточно было, чтобы заставить мисс Дэм поспешно ретироваться.

Эльзу отпустили в этот день почти на час раньше обычного. Она была рада свободному времени, так как ей нужно было зайти в отель и забрать чемоданы и маленький радиоаппарат, доставлявший ей столько удовольствия в те дни, когда ей хотелось уйти от Мориса Тарна, от вечного запаха коньяка и послушать идущую ниоткуда таинственную музыку…

По дороге из отеля, где она получила свои вещи, в Херберт–Мэншонс ей пришло в голову, что еще несколько часов тому назад она не имела ни малейшего намерения оставаться хотя бы на день дольше в гостях у миссис Трин–Халлам. И вот она ехала с чемоданами, коробками и узлами в свой новый дом, довольная, что она может продлить визит на неопределенное время! Она не спрашивала себя о причине этой внезапной перемены в намерениях: она знала ее слишком хорошо. Майор Поль Эмери двумя фразами решил дело. Она почти покорилась его тиранической воле.

Миссис Халлам наблюдала за установкой радиоаппарата скорей с интересом, чем с радостью. Она испытала облегчение, когда Эльза сказала ей, что намерена держать это странное сооружение у себя в комнате.

— Мне оно кажется опасным, — решительно заявила миссис Халлам. — Все эти провода, электричество и тому подобное… Мне было бы противно иметь такую штуку у себя… Как она работает?

Но тут Эльза была не в лучшем положении, чем большинство поклонников радио. Она попросту не знала.

— Вы, значит, решили остаться? — спросила Лу, в то время как Эльза устанавливала аппарат. Голос ее звучал не особенно радостно.

— Вы приглашали меня прожить месяц, — сказала Эльза, испытывая некоторую неловкость.

— Сколько вы хотите, милая.

Попытка миссис Халлам придать некоторую теплоту своему голосу была не особенно успешна.

В глубине души миссис Халлам была недовольна. Она ненавидела посторонних людей, а эта девушка, которую она называла «последним увлечением» Ральфа, не произвела на нее никакого впечатления.

— Вы, вероятно, проводите много времени с этой штукой? — с надеждой в голосе спросила миссис Халлам, показывая на радиоаппарат.

Когда Эльза утвердительно кивнула, миссис Халлам проявила больше интереса к аппарату. Эльза объяснила ей характер программ.

— Опера? — делая гримаску, воскликнула миссис Халлам. — Опера — хорошая вещь, если бы не пение, которое портит ее! Вы, вероятно, с удовольствием ждете встречи с этим, как, бишь, его зовут…

— Мистером Тэппервилем? — улыбнулась Эльза. — Нет, без особенного удовольствия.

— Вам он не нравится?

— Я не могу сказать, что он мне не нравится. Он, кажется, очень приятный господин…

— Вы произвели на него большое впечатление, — сказала миссис Халлам. — А у него уйма денег! Должно быть, он умный, но я терпеть не могу таких людей, которые говорят именно о том, чего вы ожидаете!

— В таком случае вам должен нравиться майор Эмери, — сказала Эльза.

Легкий румянец покрыл лицо миссис Халлам, и она вздрогнула.

— Когда этот человек умрет, я надену все белое, — сказала она злобно.

Оставшись одна и кончая распаковываться, Эльза подумала, что многие ненавидят «Зловещего человека». Сознание, что эти «многие» не включают ее, было для нее потрясающим открытием.

Глава 34

В Скотленд–Ярде шло совещание. Перед странной «дверью осведомителей», к которой по вечерам прокрадываются потрепанные люди, чтобы рассказать о тех, кто случайно доверился им, стояли два полицейских, поджидавших человека, которого они должны были эскортировать.

В кабинете сэра Джемса Бойд–Фаулера. главного комиссара отдела Уголовного розыска, сидели, кроме него, его помощник и сыскной инспектор. Было около пяти часов, и время от времени мистер Бикерсон нетерпеливо поглядывал на часы.

— Они должны быть здесь через несколько минут, — сказал помощник комиссара Уиль. — Вы рассчитываете, что этот человек сообщит вам многое, Бикерсон?

— Да, сэр, — кивнул Бикерсон. — Он был в Лондоне за три месяца до своего ареста, и у меня есть основания думать, что он находится в самых близких отношениях с «любителями», а, может быть, и с шайкой Сойоки.

— А он донесет? — проворчал сэр Джемс. — В этом вопрос: донесет ли он? За четыре дня я получил три письма от министра с просьбой представить обнадеживающий доклад. До сих пор мы не имеем ничего. Вы уверены, что Эмери — главный?

— Я никогда ни в чем не был так уверен, — быстро ответил Бикерсон.

Сэр Джемс проворчал что–то про себя. Он был по природе нетерпимый человек, и его раздражительность усугублялась вследствие неприятностей, которые он имел от высшего начальства.

— По–вашему, Сойока убил Тарна, и Эмери соучаствовал в этом? — спросил он.

— По–моему, так. Если Эмери и не участвовал, он, во всяком случае, стоял за этим. Все указывает на то, что он и есть тот, кто нам нужен. Его прошлое достаточно изобличает его. Его выгнали из политического отдела за торговлю опиумом. Он — либо Сойока, либо, что более вероятно, глава шайки «любителей».

— Но вы же говорили, что глава этой шайки — Халлам? — перебил помощник комиссара.

— Я уверен, что Халлам крепко замешан в этом деле. Я также уверен, что если майор Поль Эмери — главная шишка, то Халламу это едва ли известно. Эти шайки всегда так работают. Эмери — торговец наркотиками, скользкий как угорь и хитрый как черт…

— Были у вас какие–нибудь затруднения с доставкой Моропулоса сюда, сэр? — обратился помощник комиссара к сэру Джемсу.

— Абсолютно никаких. Улики против него были ничтожны, и местные власти решили прекратить дело. Кливлендская полиция связалась со мной по телеграфу, а мне пришло в голову посоветоваться с Бикерсоном и протелеграфировать, чтобы они прислали Моропулоса сюда. Кстати, его сопровождает кливлендский сыщик. Я думаю, он развяжет язык. Судя по тому, что я о нем слыхал, он из таких людей, которые пробалтываются. А если он пробалтывается, я засажу этих людей куда следует… Вот и ваш человек!

В комнату поспешно вошел полицейский в форме и положил перед главным комиссаром записку.

— Это он, — сказал комиссар. — Введите его.

Полицейский вернулся в сопровождении трех человек. Один из них был, очевидно, чиновник Скотленд–Ярда, другой, — высокий и худой, — американский сыщик. Третьим оказался полный румяный человек, ничуть не похожий на закоренелого преступника. Он имел вид того, кем он, несомненно, и был на самом деле, — зажиточного торговца. И хотя по национальности он был грек, его произношение нисколько не указывало на иностранное происхождение.

Он поклонился комиссару и присел на стул, подвинутый ему Бикерсоном.

— Да, сэр, я Моропулос. Этот господин — начальник? — Он кивнул в сторону сэра Джемса. — Я так и думал. Теперь я скажу вам, господа, прежде чем мы перейдем к дальнейшему, что вы не дождетесь от меня доноса. Я приехал в Европу, потому что начальник полиции в Кливленде сообщил мне, что если я смогу быть полезен вам, есть надежда, что мое дело по ту сторону океана будет прекращено. Я думаю, и дела–то никакого нет, но это уже вопрос мнения. О живых я не стану говорить, о мертвых… — он подчеркнул это слово, — что ж, я готов о них сказать то, что считаю приличным. Ну, валяйте, господа!

— Под мертвыми вы, вероятно, подразумеваете Мориса Тарна?

Моропулос кивнул.

— Да, сэр, я подразумеваю Мориса Тарна. Я не знаю, был ли он главной шишкой, но он, несомненно, принадлежал к шайке. Я имел дела с ними, я привез целую уйму кокаина из Германии в специально заказанном ящике. Вы, вероятно, нашли его при обыске. В нем было пять деревянных отделений, одно на другом…

— Я не видел такого ящика, — задумчиво сказал Бикерсон.

— Может быть, он сжег его. Я только говорю вам, что я привез ящик для него, и у меня был с ним длинный разговор, прежде чем я уехал.

— Он говорил вам что–нибудь про шайку Сойоки?

По лицу грека прошла тень.

— Нет, сэр! — решительно ответил он. — Сойока был причиной моего ареста. Он нашел, что я вторгаюсь в область его агента. Эта ложь, так как я был единственный, кто вел дело крупного масштаба в Огайо.

— У вас есть какие–нибудь указания на то, кто этот агент? — спросил Бикерсон.

— Какая–то крупная шишка в Лондоне. Офицер, кажется…

— Вы никогда не слыхали его имени? — спросил сэр Джемс. — Это не был случайно майор Эмери?

— Эмери? — медленно повторил грек. — Ну, в этом я бы не поклялся. Могу только сказать, что он был в бешенстве, и один из его агентов донес на меня.

— Были у Тарна сообщники? Вы должны знать это, Моропулос, — сказал сэр Джемс.

— Я провожу жирную черту между живыми и мертвыми. Если кто–нибудь из его друзей умер, вы, может быть, представите удостоверение об их смерти, и тогда я начну рассказывать. Иначе… — он пожал плечами.

Комиссар и Бикерсон вполголоса обменялись несколькими словами. Потом комиссар подозвал к себе американского сыщика.

— Этот человек не под арестом у вас?

Американец покачал головой.

— Нет, сэр. Что касается меня, то он волен, как ветер. Я просто сопровождаю его.

Бикерсон взял на себя заботу о греке и отвел его в самый шикарный ресторан, какой только имелся поблизости.

— Да, сэр, — сказал грек, — голодному человеку никогда не рано ужинать или обедать — неважно как называть, лишь бы это была еда! Это путешествие из Ливерпуля, — пожалуй, самые голодные сотни миль, которые мне когда–либо приходилось проделать. Двести, вы говорите? Мне показалось больше…

— Я снял для вас номер в одном из лучших отелей, — сказал Бикерсон, когда они заняли столик и подозвали официанта. — А если вам нужны деньги, вы должны сказать мне. Мы бы хотели сделать ваше пребывание в Лондоне возможно более приятным.

Моропулос покачал головой.

— Послушайте, детка, — сказал он ласково. — По ту сторону океана они делают это гораздо лучше. Как настоящие артисты! Они обманули бы и меня. У вас, должно быть, нет навыка. Когда вы стараетесь быть моим единственным другом в Лондоне, это не очень звучит. Я заплачу за этот завтрак, сэр, поэтому я могу позволить себе удовольствие сказать вам: пока я здесь, вы больше ни слова доноса не услышите от меня.

Бикерсон засмеялся, хотя ему было не до смеха.

— Мы ничего не хотим от вас, — солгал он. — Я даже не знаю, могли бы вы сказать нам что–нибудь новое. Халлама мы знаем…

— Кто такой Халлам? — спросил Моропулос, притворяясь удивленным. — Должно быть, это сводный брат Стильмана?

— Стильмана?!

— Ага!

Грек был явно польщен произведенным впечатлением.

— Я знал, что поймаю вас. Новость, что ли?

— Да, это новое имя для меня, — сказал Бикерсон, оправляясь от своего удивления. — Кто такой Стильман?

Грек некоторое время раздумывал, прежде чем ответить на вопрос.

— Я не знаю и никогда не видел Стильмана, — сказал он, наконец. — Все, что мне известно, я узнал от одной из шаек Сойоки, во главе которой я стоял в Нью–Йорке. Стильман — один из самых главных у них, но я думаю, что это далеко не настоящее его имя. Ну, больше я не буду удовлетворять любопытство…

Бикерсон был достаточно благоразумен, чтобы оставит к покос вопрос о торговле наркотиками, пока голодны, Моропулос не кончил свой ужин. Но ни превосходное вино, ни выбор самого крепкого ликера не сделали грека более разговорчивым. Бикерсон проводил его в отель, а затем отправился к Ральфу Халламу.

На звонок отворил дверь сам Ральф. Он был в смокинге.

— Хелло! —сказал он устало. — Вы пришли, чтобы посмотреть книгу рецептов?

— Забудьте о ней, — любезно сказал Бикерсон. — Нет, Халлам, я пришел, чтобы нанести последний визит. Потом, может быть, мы не встретимся с вами больше никогда. Если на профессиональной почве — так лет через сто.

Увидев подозрительное выражение на лице своего собеседника, Бикерсон громко расхохотался.

— Говоря на «профессиональной почве», я подразумеваю — как доктор с пациентом. Вы можете уделить мне минутку?

— Входите, — нелюбезно сказал Ральф и провел гостя в столовую.

— Вот что я хотел узнать от вас… Вы имеете довольно хорошее представление о вещах старого Тарна. Вы помните, чтобы у него был ящик с пятью отделениями?

— Нет, — быстро, слишком быстро ответил Ральф.

Бикерсон подозрительно взглянул на него.

— Послушайте, доктор; — сказал Бикерсон. — Против вас нет ничего, даже если вы были другом Тарна, и он занимался торговлей наркотиками, и вы знаете, что он ею занимался. Неужели вы не можете помочь человеку безобидными сведениями?

— Если бы я знал, я бы помог вам. Что за дело с этим ящиком?

— Пустяк. В нем было фальшивое дно — вот и все. Я думаю, не мог ли старик спрятать там что–нибудь…

Он увидел внезапную перемену в лице Ральфа: глаза его заблестели от сдерживаемого возбуждения.

— Вы думаете о чем–то приятном? — спросил проницательный сыщик.

— Ральф кивнул.

— Об очень приятном! — сказал он.

Он думал о миллионе долларов.

«Допустим, что это было верно. Допустим, что Тэппервиль ошибался. Допустим, что деньги, которые он видел в шкатулке Эмери, действительно законно принадлежали ему. И допустим, что Тарн тайком взял деньги и спрятал их. Эльза должна знать, где находится ящик», — думал он, пока автомобиль вез его в Херберт–Мэншонс. Более вероятно было, что деньги находятся у Эмери или в банке. Но у него оставался еще один слабый шанс…

Когда он приехал, Эльза была у себя в комнате.

— Эта мисс, несомненно, очень веселая компаньонка для меня, — сказала насмешливо его жена. — Она просиживает все вечера у себя в комнате со своими дурацкими наушниками на голове! Что случилось?

— Ничего, — сказал Ральф, — кроме того, что мы едем обедать к Тэппервилю. Пойди и позови Эльзу.

Эльза избавила свою хозяйку от хлопот. Она уже шла по коридору, когда мисс Халлам показалась в гостиной. В новом платье, которое она надела по этому случаю, она была очень изящна. Сама она считала, что нехорошо делает, вообще выезжая в гости, и сказала об этом.

— Вы думаете о Тарне? — медленно сказал Ральф. — Ну, он был ведь не такой близкий родственник, чтобы вы из–за него надевали траур! У вас усталый вид, — прибавил он сочувственно. — Что, были неприятности с вашим мучителем?

Эльза покачала головой.

Миссис Халлам на минуту оставила их одних. Эту возможность нельзя было упустить.

— Мне интересно, не помните ли вы, Эльза, был у вашего дяди ящик с рядом отделений, расположенных одно над другим?

Эльза удивленно раскрыла глаза.

— Да, я помню его очень хорошо, потому что этот самый ящик находится здесь в доме.

Сердце Ральфа заколотилось от волнения, и ему понадобилось все самообладание, чтобы скрыть охватившее его возбуждение.

— Я уложила в него часть своих вещей, — прибавила Эльза, и Ральф ощутил разочарование.

— Он был пуст, значит? — небрежно спросил он.

— Да, он был пуст, а что?.. — нерешительно произнесла Эльза. — Вернее, верхние отделения были пусты. Одно или два нижних я не могла вынуть сегодня, распаковываясь, и поняла, что они привинчены сбоку. Мне пришло в голову, что в ящике должно что–то быть, так как он необыкновенно тяжелый, даже когда пустой. А почему вы спрашиваете?

— Без всякой особенной причины, — небрежно ответил Ральф. — Просто, когда я увидел этот ящик, он полюбился мне, и ваш дядя сказал мне, что я могу взять его, когда захочу.

— Вы можете взять его, — улыбаясь, сказала Эльза. — Но вы должны найти мне другой на замену.

Ральф был готов тут же отменить обед и забрать ящик себе на Халф–Мун–стрит, однако, проявить сразу такой интерес было бы неразумно. Так как в этот момент возвратилась миссис Халлам, он оборвал разговор. Немного погодя, перед тем как они вышли, он улучил минуту, чтобы предостеречь Эльзу.

— Не пробуйте отвинчивать нижние отделения, — сказал он тихо, чтобы жена не слыхала его. — Мне сдается, что там есть что–то… Но, откровенно говоря, это не должно было быть там…

— Вы подразумеваете наркотики? — быстро спросила Эльза.

Ральф кивнул.

Нетерпеливый голос миссис Халлам прервал беседу.

— Вы идете? — крикнула она сердито.

Эльза поспешила к ней.

— Этот вечер будет такой потерянный, — жаловалась в автомобиле миссис Халлам, — что я готова была бы хоть сейчас принять хлороформ.

Для мистера Тэппервиля, надзиравшего за последними приготовлениями к маленькому пиршеству, этот вечер должен был иметь особенное значение. Он носился из столовой в гостиную и обратно. Потом он поднялся в собственные покои и тщательно осмотрел принадлежности, раздобытые экономкой. Здесь было все, от кольд–крема до губной помады. Он с удовлетворением убедился, что ничто не забыто для развлечения и удобства его гостей.

Аккуратная горничная провела обеих дам в приготовленную для них комнату. Миссис Халлам одобрительным взором окинула обстановку.

Она провела рукой по шелковым обоям, пытаясь оценить их стоимость. Рука ее остановилась у края тяжелой золотой рамы картины, висевшей, пожалуй, слишком низко. Миссис Халлам сейчас же угадала причину и, отодвинув картину в сторону, увидела маленький стальной диск в стене. Это и был сейф, о котором мистер Тэппервиль обмолвился вчера. Неискоренимый хищнический инстинкт проснулся в миссис Халлам. Как звучало это слово? Что–то, имеющее отношение к «миру». Но не мир. «Расе»! — вспомнила она вдруг.

В зеркале она увидела Эльзу, которая в этот момент снимала пальто и собиралась повернуться. Быстрым движением Лу выпрямила картину. На щеках ее вспыхнул румянец, сердце билось чаще обыкновенного.

— Взгляните на весь этот скарб, — небрежно сказала она, указывая на баночки и бутылочки на туалетном столе. — Какой дурак!

Эльза пожала плечами.

— Бедный мистер Тэппервиль! Он не привык принимать дам.

— Это хороший признак, во всяком случае, — сказала Лу и затем добавила: — Интересно, принадлежит он к тем эксцентричным миллионерам, которые делают подарки гостям?

«Расе»! Это и было то слово! Она была теперь в этом уверена и не хотела уходить из комнаты, но горничная ждала у двери. В конце концов, решила она, будут другие возможности… Такой человек как Тэппервиль, наверное, собирает всякого рода безделушки. Пропажа одной маленькой вещицы не будет замечена… Страсть миссис Халлам к легким «находкам» не поддавалась искоренению. Она спустилась вниз, решив увезти хоть одни сувенир на память об этом скучном вечере.

Вечер, действительно оказался скучным, так как банкир был не особенно разговорчив и возвращался к своим коммерческим делам и связанным с ними заботам так часто, что Эльза с трудом удерживала зевки.

— У меня был очень трудный день, — сказал мистер Тэппервиль за кофе, — необыкновенно беспокойный день. Честно говоря, я не могу припомнить ни одного такого неприятного дня. Клиенты бывают ужасно надоедливые…

— Я всегда думал, что у вас в банке клиенты образцовые, — сказал Ральф.

Он тоже был молчалив во время обеда. Ум его был занят мыслью о том, что же мог содержать ящик Эльзы, и он за весь обед сказал всего несколько слов.

— Обычно — да, — признал мистер Тэппервиль. — Но именно тот клиент, которого я имею в виду, был очень неприятен…

Даже он был рад, когда после затянувшегося обеда и бриджа, во время которого Лу бесстыдно мошенничала, дамы поднялись наверх за своими пальто.

— Боюсь, что я был ужасно скучный.

Ральф пробормотал что–то, выходя в переднюю, чтобы принять пальто и шляпу от меланхоличного дворецкого.

— А я хотел, чтобы этот обед прошел весело, — продолжал мистер Тэппервиль с несчастным видом. — Но моя обычная живость… совершенно улетучилась… совершенно…

— Я уверен, что дамы провели время приятно, — успокоил его Ральф.

— Я надеюсь, — с сомнением в голосе ответил хозяин. — Я искренне на это надеюсь…

Эльза надела пальто и выходила из спальни, когда миссис Халлам вдруг остановилась.

— Идите вниз, милая. Я приду через минуту. — Она наклонилась над своей туфлей. — Эта злосчастная пряжка опять расстегнулась…

— Могу я помочь вам?

— Нет, не ждите, — нетерпеливо бросила миссис Халлам.

Ее руки дрожали от волнения.

Как только дверь закрылась за Эльзой, миссис Халлам подошла к стене, отодвинула картину и дрожащими руками повернула стальной диск, все время напряженно прислушиваясь к звукам в коридоре. У нее был сейф такой же системы, и она знала, как с ним обращаться.

Миссис Халлам увидела ряд конвертов и две или три плоские шкатулки. Но единственным внешне ценным предметом был небольшой портсигар. У нее не было времени на более внимательный осмотр, и, сунув портсигар в сумочку, она закрыла сейф, повернула диск, поправила картину и стала спускаться по лестнице еще до того, как Эльза очутилась внизу.

Ральф вопросительно–подозрительно взглянул на нее. Халлам хорошо знал свою жену. Но она смело встретила его взор и принялась весело болтать с хозяином, прежде чем Ральф мог решить, что означал румянец на ее щеках.

Тэппервиль проводил Эльзу к автомобилю.

Ральф и его жена шли сзади.

— Ты не выкинула какую–нибудь глупость? — спросил Ральф вполголоса.

— Что ты хочешь сказать?

— Ты не подобрала никаких драгоценностей Тэппервиля, валяющихся без присмотра? Боже! Если только ты когда–нибудь посмеешь выкинуть это с моими друзьями…

— Ты с ума сошел! — сердито сказала миссис Халлам. — Неужели ты воображаешь, что я бы стала это делать?..

В этот момент они оказались настолько близко от Тэппервиля и Эльзы, что те могли их услышать, поэтому замолчали и стали прощаться с хозяином.

— Вы поедете прямо домой? — спросил Ральф, когда автомобиль тронулся.

— А куда же еще? — отозвалась жена. — У тебя есть какое–нибудь предложение?

— Поедем в «Миспа». Потанцуем, поужинаем и прогоним похоронный осадок, оставшийся от этого обеда.

Он посмотрел на Эльзу. Она колебалась.

— Мы можем не танцевать, — сказал он, видя ее сомнение. — Мы можем поужинать наверху и понаблюдать за людьми…

Эльза неохотно согласилась.

«Миспа», хотя и меньше других рекламируемый, был самым модным из лондонских клубов. На галерее им даже пришлось протискиваться через толпу к столику, заказанному Ральфом. Эльза, для которой эта ночная клубная жизнь была в новинку, смотрела будто зачарованная на блестящую толпу, кружившую под звуки оркестра.

— Это то, что Джесси Дэм называет жизнью, — сказала она с улыбкой. — Бедная Джесси!

— Каждому — свое! — весело сказал Ральф. — Аристократов здесь немного, хотя кое–кто есть. Вон там — Летти Миленко из «Гэйти». Вон тот высокий человек — лорд Стеррер. Как зовут пугало, с которым он танцует, я не знаю, хотя и видел ее здесь раньше…

Эльза долго смотрела на партнершу лорда Стеррера. Это была женщина среднего роста, очень худая. Ее уши, шея, волосы сверкали бриллиантами. Когда она повернулась к ним, Эльза увидела, что ее глаза полузакрыты и что она движется в состоянии полного экстаза…

Это была романтическая мисс Дэм!

Глава 35

Джесси Дэм! Не могло быть никаких сомнений, никакой ошибки! Джесси Дэм, сверкающая бриллиантами, роскошно одетая и танцующая в самом модном клубе Лондона!

Сначала Эльза посчитала, что обозналась. Но нет! Это была Джесси! Когда танец кончился, Джесси взглянула наверх, и Эльза поспешно отвернулась.

— Это кто–нибудь, кого вы знаете? — спросил Ральф, заметивший странное впечатление, произведенное на Эльзу этим зрелищем.

— Да, я ее знаю. А вы?

Ральф покачал головой.

— Я видел ее раз или два раньше. Она обычно бывает здесь с пожилым господином. Вон он…

Он указал в угол, куда пробиралась в сопровождении своего партнера Джесси. Человек, на которого указал Ральф, был полный и лысый. Довольно грубые черты лица дополнялись огромными кавалерийскими усами подозрительно желтого цвета.

Джесси! Это открытие потрясло Эльзу. Она никогда но представляла, что эта неуклюжая девушка с ее нелепой болтовней о кинематографических героях могла вести фактически двойную жизнь. Эльза всегда считала, что Джесси если и не бедна, то ведет, во всяком случае, скромный образ жизни. Однако вот она здесь с целым состоянием на себе в виде бриллиантов и. очевидно, на дружеской ноге с людьми, о знакомстве ее с которыми Эльза даже не подозревала…

Ральф видел, что произошло нечто необычное, но не сразу связал в уме потрясение Эльзы со странной фигурой в зале. Он пригласил Эльзу танцевать. Она отказалась. Тогда миссис Халлам сразу же набросилась на него.

— Дай мне хоть потанцевать в этот вечер! — сказала она, уводя его.

Эльза осталась одна, но не жалела об лом, так как напряжение этого вечера начинало сказываться на ней.

Она передвинула свой стул так, чтобы, оставаясь незамеченной, в то же время видеть мисс Дэм. Оркестр снова заиграл, зал снова превратился в пестрый калейдоскоп цветов и движений, но Джесси Дэм, усиленно обмахивавшаяся веером, больше не танцевала. Кавалер, очевидно, покинул ее.

Эльза отвела глаза от танцевального зала и стала осматривать тех, кто сидел на галерее. Вдруг у нее вырвалось удивленное восклицание. Между двумя колоннами был столик, за которым сидел одинокий серьезный человек и смотрел на нее. Когда взгляды их встретились, он встал и подошел к ней. Это было несвойственным ему проявлением любезности. Интерес майора Эмери к ней был еще удивительней, чем самый факт его присутствия в этом веселом месте.

Сначала она подумала, что он пройдет мимо, но он остановился и, сев на стул, который только что занимал Ральф, посмотрел туда, где Джесси Дэм усиленно работала своим длинноперым веером.

— Скелет на пиру, — сказал он саркастически.

Эта едкая шутка была так типична для него, что Эльза рассмеялась.

— Я редко посещаю «Миспа», но если бы я немного раньше видел эту даму, то был бы избавлен от весьма неприятного дня…

Эльза тоже считала, что хорошо было бы, если бы и другие были избавлены от неприятностей этого бурного дня, но обратила мало внимания на его замечание и решила, что он все еще шутит.

— Как странно! Я почему–то никогда не представлял эту тощую женщину в такой странной обстановке.

— Почему же, майор Эмери? — спросила Эльза, готовая защищать свою подругу и сознавая вместе с тем, что она лицемерит, так как сама испытала точно такое же чувство, когда увидела Джесси. — Джесси очень много работает, — продолжала она, — и имеет такое же право на небольшое развлечение, как и я. Но, может быть, вам кажется странным, что я здесь…

Он покачал головой.

— Вы обедали у монументального Тэппервиля, и Халламы притащили вас сюда, — сказал он. — Кроме того, вы вписываетесь в атмосферу… Иллюминация в ушах этой женщины замечательна!

Каждый раз, когда Джесси поворачивала голову, бриллианты сверкали и переливались.

— И все это на три фунта в неделю! — пробормотал он. — Бережливость и экономность бедной работницы наполняет меня почтительным ужасом! Возвращается Халлам с женой…

Она посмотрела вниз, туда, где Ральф с трудом протискивался сквозь толпу.

— Доктор Халлам с невесткой, — поправила Эльза.

— Его жена, — подчеркнул Эмери.

Видя ее изумление, он прибавил.

— Вы не знали, что он женат? Он не говорил вам?

Эльза удивленно покачала головой.

— Нет, я не знала…

Она была потрясена. Почему Ральф утаил от нее эту правду? Что надеялся он выиграть своим обманом? Как будто прочтя ее мысли, «Зловещий человек» сказал:

— По–моему, это делается ради удобства и душевного спокойствия Халлама. У его жены есть кое–какие неприятные особенности… У вас не пропали никакие драгоценности, кстати?

Эльза удивленно покачала головой.

— Вы серьезно говорили тогда, что она клептоманка?

Он кивнул.

— Научное название. Лично я бы назвал ее просто воровкой. Даже неплохие люди страдают этим недостатком…

Женат! Этого она никак не могла постичь, однако вспомнила, как удивлялась сама тому, что никогда раньше не встречала его «невестку». Причина была теперь ясна…

На секунду она почувствовала раздражение, но потом, оценив смешную сторону дела, улыбнулась.

— Она была, значит, скелетом на его пиру?

В глазах Эмери быстро промелькнула веселая искорка, потом они снова приняли серьезное выражение.

— Или он на ее, я не знаю, — сказал он. — Этот человек с мисс Дэм — ее отец. Вы, вероятно, знаете это? Я не знал, пока не навел справки…

Эльза с удивлением слушала Эмери.

В это время оркестр перестал играть, раздались аплодисменты.

Эмери замолк, смотря на Ральфа и его жену. Только когда музыка заиграла снова и он увидел, что парочка, за которой он наблюдал, опять принялась танцевать, он возобновил разговор.

— Вы знаете Дэмов?

— Я знаю Джесси. Я никогда не встречала ее отца.

— Вы были когда–нибудь у них дома, я хотел сказать?

Эльза покачала головой.

— Она приглашала меня на чай, но я ни разу не была.

— Вы должны пойти. И на вашем месте я бы пошел поскорей. Это довольно приятный дом, около Нотинг–Хялл–Гэт. И поставленный на довольно широкую ногу для людей с их средствами, с приличным садом, в конце которого имеется гараж…

— У них есть автомобиль? — спросила Эльза, от удивления широко раскрывая глаза.

Эмери покачал головой.

— Не знаю. Правду сказать, я не особенно интересовался… Я только видел дом. Но я видел дома всех служащих «Эмери и Эмери». О положении девушки, живущей с родителями — или с одним родителем, так как, насколько я знаю, у мисс Дэм нет матери — всегда труднее судить. Ее отец может быть ничем или кем угодно. Кстати, у вас дома есть некий ящик, принадлежащий Тарну — ящик с отделениями внутри?

Он так внезапно свернул на эту тему, что Эльза, застигнутая врасплох, вынуждена была сознаться.

— Каким образом вы узнали об этом? — спросила она. — И что это за таинственный ящик? Вы уже второй человек, который спрашивает о нем.

— Только второй? — быстро спросил Эмери. — Вы уверены, что только два человека спрашивали вас об этом ящике? Я и кто еще?

— Доктор Халлам. Вы думаете, в этом ящике есть что–нибудь?

Эмери кивнул.

— Зелье?

— Да, зелье, которое отравляет весь мир, — ответил он быстро. — Я бы на вашем месте не стал изучать его содержимое, но ни под каким видом вы не должны выпускать этот ящик из своих рук. А вот идет и ваш любезный друг. По выражению его лица я вижу, что он узнал меня.

— Вы не хотите подождать и поздороваться с ним?

Эмери колебался.

— Да, пожалуй, подожду.

Несколько минут спустя подошел Ральф. На лице его было напряженное и недоверчивое выражение.

— Вы знаете майора Эмери… — сказала Эльза.

Ральф отвесил легкий поклон.

— Вы, конечно, знаете миссис Халлам? — сказал он.

— Да, мы встречались с вашей женой.

Глаза их встретились. Ральф первый не выдержал и отвел взгляд.

Итак, Эльза знала? Рано или поздно она должна была узнать. Даже лучше, что она узнала сейчас…

— Я установил личность девушки с серьгами, — сказал Ральф, садясь. — Это одна из ваших служащих.

— Вы говорите о мисс Дэм? Да, это одно из наших маленьких светил.

— Вы, должно быть, платите большие деньги, майор Эмери, — сухо заметил Ральф.

— Очевидно, — холодно ответил Эмери.

Он встал, поклонился девушке и, не обратив ни малейшего внимания на Лу Халлам, вернулся на свое место между колоннами.

— Что он хотел сказать вам? — спросил Ральф и прибавил: — Итак, он раскрыл вам мою тайну?

Он попробовал непринужденно улыбнуться, но под внимательным взором Эльзы покраснел.

— Дело в том, — сказал он неловко, — что мы с Лу никогда не ладили по–настоящему, вероятно, по моей вине. Но мы всегда были хорошими друзьями…

— До известной степени, — вставила миссис Халлам. — Он сказал вам, что мы женаты? Этот малый должен бы редактировать отдел сплетен в «Мегафоне»!

Глава 36

Эмери сидел за третьей чашкой кофе и курил сигару в то время, как Эльза прошла мимо него к выходу, кивнув и улыбнувшись ему. Он видел, как ушла миссис Дэм, и как погасили первые огни в виде предупреждения, что клуб закрывается. Тогда он спустился по мраморной лестнице и вышел на Ситрон–стрит.

Он прошел через Ленстер–сквер, пробился через оживленную ночную сутолоку Пикадилли–Серкус и стал медленно брести по Риджент–стрит. Пройдя немного, он почувствовал, что за ним следят. Обернувшись, он увидел двух людей, идущих так же медленно и лениво позади него, и улыбнулся.

Когда он завернул на Ганновер–сквер, один из его преследователей ускорил шаг и обогнал его. Эмери слегка уклонился в сторону, чтобы пропустить его.

Ганновер–сквер был совершенно безлюден. Медленно ползший автомобиль был единственным признаком жизни.

Эмери свистнул, и автомобиль остановился. Дверца была отворена. Эмери занес ногу на подножку. В это время сзади автомобиль обошел человек. Лица его нельзя было видеть: мягкая шляпа была спущена на глаза, а шелковый шарф закрывал нижнюю часть лица.

— Добрый вечер, мистер Стильман! — весело сказал Эмери. Говоря эти слова, он сделал вид, что поджидает приближающегося человека. Но едва он произнес их, как быстрым движением очутился в автомобиле, захлопнул дверцу, и человек с завязанным ртом увидел перед собой дуло револьвера.

— Стильман, кажется? — сказал Эмери.

Движения Эмери были так быстры, что человек был застигнут врасплох.

— Я не знаю, о чем вы говорите, — сказал он приглушенным голосом. — Я только предлагаю вам убраться с дороги.

— Это звучит знакомо, — сказал спокойно Эмери. — Я. кажется, употребил это же самое выражение, обращаясь к вашему партнеру, сообщнику или врагу, некоему Морису Тарну. Вы говорите слишком много…

Неподвижная фигура на мостовой слегка двинула рукой, но, как ни темна была ночь, Эмери уловил это движение.

— Опустите руку, мой друг, а не то через минуту или две этот самый автомобиль повезет ваши бренные останки в Миддлсекский госпиталь, и самый блестящий хирург не сможет вернуть вам жизнь. Я бы не хотел доставлять нашему другу–шоферу неприятности и пачкать обивку его автомобиля.

— Послушайте! — ответил закутанный человек хриплым от злобы голосом. — Вы дорожите жизнью, я думаю? Если это так, уберитесь из игры! Я не знаю, кто такой Стильман, но вы не надуете меня — я знаю, кто вы! В нижнем ящике вашего стола есть много чрезвычайно интересных писем…

Бум!

Эмери, высовывавшийся из окна, заметил, как блеснул револьвер и вовремя откинулся назад. Он почувствовал, как пуля просвистела около самой его переносицы. В следующее мгновение испуганный шофер включил скорость и понесся полным ходом вокруг сада, занимавшего середину сквера. Взглянув назад, Эмери увидел человека, перебегавшего через улицу… В общем, он одобрил реакцию шофера.

— Я поеду в ближайший полицейский участок, — дрожа, проговорил шофер. — Мне все равно, кто вы такой, я отвезу вас в ближайший участок. Я не желаю таких историй с моим автомобилем…

В это время к нему протянулась рука с хрустящей новенькой бумажкой. При свете фонаря у счетчика шофер увидел магическое слово «Десять» и сразу передумал.

— Ладно! Куда вы хотите ехать?

«Зловещий человек» дал адрес и откинулся на сиденье. Это было счастливое избавление. Впредь он не должен так рисковать…

Обыкновенно в доме Эмери горел свет, видимый через окошечко над дверью. Но сейчас, когда он повернул ключ в замке и толкнул дверь, там было совершенно темно. До слуха его не долетало никаких звуков, кроме тиканья часов на площадке лестницы. Пробравшись ощупью вдоль стены, нащупал рукой выключатель и включил свет.

Первое, что поразило его, была открытая дверь в кабинет. Сделав шаг в направлении кабинета, он услыхал за собой шорох и быстро обернулся. Перед ним было растянутое в улыбке лицо Фенг–Хо. На китайце было клеенчатое непромокаемое пальто.

— Естественные науки… — начал он, но увидев лицо Эмери, остановился и спросил быстро на кантонском диалекте: — Что случилось?

— Не знаю, — ответил Эмери на том же языке, — но мне сдается, что кто–то побывал в мое отсутствие.

Китаец пробежал мимо него в кабинет и зажег свет.

Эмери услышал гортанный возглас удивления и, пройдя в кабинет, увидел причину.

Там царил отчаянный беспорядок. Половина ящиков письменного стола лежала на полу. Шкафы были взломаны, мебель переставлена, содержимое маленького шкафчика красного дерева было просто вывалено на пол.

— Где Чанг? Немедленно найдите его! — быстро сказал Эмери.

Фенг–Хо выбежал из комнаты. Немного спустя он позвал Эмери в соседнее помещение.

Фенг–Хо стоял на коленях около распростертой фигуры, так связанной и скрюченной, что она не похожа была на человека. Вместе они развязали веревки и сняли стальные наручники. Чанг, китайский слуга Эмери, был без сознания.

— Здесь не было борьбы, — сказал Эмери, осматривая маленькое, прилегавшее к кухне помещение, где они нашли Чанга.

Фенг–Хо отправился в заднюю часть дома и вернулся с тазом воды.

— Они вошли через кухню, — сказал он. — Окно отворено.

Европейская прислуга Эмери не спала в доме, последний из слуг обычно уходил в половине одиннадцатого. Очевидно, вор забрался после этого часа.

— Они взяли мое досье, — сказал Эмери, внимательно осмотрев на полу бумаги.

Он указал на стальной ящик: замок был целиком выломан, а дубовая панель, где он был вмонтирован, разворочена.

Странно было, что ни один из них не предложил вызвать полицию. Эта мысль не приходила им в голову.

Фенг–Хо пошел снова к полубесчувственному китайцу, а Эмери позвонил по телефону, но не в полицию.

— Должно быть, это было сделано полчаса тому назад, — задумчиво сказал «Зловещий человек», окончив свой телефонный разговор и обращаясь к возвратившемуся Фенг–Хо. — Четкая работа.

Он снова взял телефонную трубку. Ему почти немедленно ответил голос Ральфа Халлама.

— Это доктор Халлам?

— Да.

Это был, несомненно, голос Ральфа.

— Значит, вы дома, да? — с улыбкой спросил Эмери, и не дожидаясь ответа, повесил трубку.

— Четкая работа, — пробормотал он. — Помогите мне собрать эти вещи. Где вы оставили Чанга?

— Я положил его на кровать. Он немного потрясен, но не пострадал, — сказал Фенг–Хо со странным равнодушием, так возмущавшим европейцев. — Он, может быть, выживет.

— Я думаю.

Чанг не только выжил, но через полчаса уже оживленно болтал, призывая демонов на голову своих врагов.

— Я спал, господин, — сказал он откровенно, — и я ничего не помню до тех пор, пока голова моя не очутилась в мешке, а руки связанными.

— Если бы вы не спали тогда, я думаю, вы бы спали теперь, Чанг, — загадочно сказал Эмери.

Он провел остаток ночи, приводя в порядок свои бумаги. Самые главные документы, однако, пропали. Он знал это еще до осмотра. Он знал это с того момента, когда Стильман заговорил о них. Завтра он должен быть пораньше в конторе. Там есть вещи, не менее важные, чем его досье. Нельзя допустить, чтобы их нашли…

Глава 37

Эльза Марлоу проснулась среди ночи с тревожным чувством. Она встала, зажгла свет и, сев на кровать, задумалась над причиной своего беспокойства. Неужели сделанное ею открытие, что Ральф Халлам женат? Она отбросила эту мысль как слишком нелепую. Джесси Дэм? Конечно, ее взволновало то, что она увидела Джесси Дэм в клубе «Миспа», в дорогом платье и увешанную драгоценностями. Но Эмери сказал правду, заметив, что материальное положение служащих бывает трудно установить.

Нет, дело было не в Джесси. Она могла великолепно сама позаботиться о себе при всей своей романтичности. Впрочем, Эльза решила, что долго откладываемый визит в дом ее предков должен быть сделан в тот же день. Ей было любопытно узнать, какого рода домашнюю жизнь ведет Джесси Дэм.

Конечно, это была не Джесси. И не Ральф…

Что же так угнетало ее?

Она смутно чувствовала, что дело в Эмери, в его странности, его одинокости, в зловещей тени, которую ее подозрения бросили на него. Она знала, что он занимался делом и опасным, и некрасивым. Несомненно, это он избил безобидного чудака–банкира только за то, что тот болтал слишком много. Хладнокровный циник, безжалостный, беспощадный… и такой одинокий!

Эльза ужаснулась самой себе. Она однажды слышала про человека, формула которого для покорения женских сердец гласила: «Обращайся грубо и не давай спуску». Неужели тот же прием применялся к ней и с тем же результатом?

Взглянув на часы, она увидела, что было четыре часа. В эту минуту ее взгляд упал на потертый ящик, вызвавший такой интерес у «Зловещего человека» и у Ральфа. Она открыла крышку, вынула три верхних отделения и попробовала вытащить четвертое, но оно было крепко, хотя и неуклюже, привинчено и не поддавалось усилиям. Подняв ящик за один конец, она попробовала его на вес. Под этим привинченным отделением было что–то…

В пять часов она снова легла в постель, но спать не могла. Она уже была одета и приготовила себе утренний завтрак, прежде чем приходящая горничная миссис Халлам появилась в квартире.

— Вы рано поднялись, — сказала горничная с оттенком недружелюбия, которое прислуга неизменно испытывает к рано встающим хозяевам.

— Я рано еду в контору, — сказала Эльза, чувствуя, что нужно придумать какое–то объяснение и не желая, чтобы о ее бессоннице было рассказано миссис Халлам.

Придумав экспромтом объяснение относительно своего намерения идти рано в контору, Эльза — это было похоже на нее — вскоре после восьми очутилась на Вуд–стрит. Ей интересно было знать, открыта ли уже контора.

Контора была не только открыта, но, по–видимому, там были какие–то ранние посетители. Она увидела двух людей, разговаривавших в подъезде. В одном из них она узнала Бикерсона. В то время, когда она подходила к конторе, он стоял спиной к ней, погруженный в разговор со своим спутником. Прежде чем он повернулся, Эльза очутилась в коридоре и на лестнице. Уборщики уже ушли из ее комнаты. Видимо, кроме нее, других служащих не было в конторе. К счастью, у нее было много работы, и она прошла в холодный кабинет Эмери, чтобы заняться приведением в порядок карточного каталога адресов.

Поставив маленькую коробку на письменный стол, она стала быстро перебирать карточки с адресами, вынимая одни и переставляя другие. Эмери в этом отношении был крайне небрежен, и часто ей приходилось подымать с пола оброненные адреса.

Дверь была приотворена. Эльза ясно услыхала шаги на лестнице и удивилась: кто еще из служащих мог придти так рано? Вдруг послышался голос Бикерсона. Он и его спутники вошли в контору. Она подняла голову и прислушалась…

— Он будет здесь в девять. Я бы предпочел, чтобы обыск был произведен в его присутствии, — сказал незнакомый Эльзе голос.

По почтительному тону, в котором ответил Бикерсон, Эльза догадалась, что говоривший занимал более высокое положение.

— Как вам угодно, сэр. Я до сих пор не приводил в исполнение приказ об обыске, но полученные мною сведения не оставляют сомнения, что предмет этот находится сейчас здесь. Около камина есть шкаф, который я заметил, когда был в последний раз…

Эльза слушала, затаив дыхание. Оглянувшись, она увидела высокий узкий шкаф и вспомнила, что никогда не видела, чтобы майор что–либо клал туда. О каком «предмете» шла речь? Может быть, выйти, встретить и предупредить его? Это могло помочь, но едва ли могло предотвратить находку уличающего предмета, каков бы он ни был…

Кто–то шагнул в направлении кабинета.

— Я покажу вам, где, — сказал Бикерсон.

Эльза осмотрелась и быстро прошла в маленький чулан, используемый Эмери в качестве умывальной. Она сделала это как раз вовремя…

— Вон там, направо от камина, — услыхала она голос Бикерсона. — В большинстве этих старых контор имеется такой же шкаф на том же месте. Я не вижу, почему бы нам не открыть его, сэр.

— Подождите, пока он придет, — проворчал его спутник.

Голоса удалились.

Эльза вернулась в кабинет Эмери. Выходя, она затворила за собой дверь. Ключ был в замке. Не думая о последствиях, Эльза повернула его и быстро подбежала к шкафу около камина. Шкаф был заперт, и все усилия отворить его были тщетны. В отчаянии она взяла кочергу и с удивившей ее саму силой ударила по дверце. Звук этот, очевидно, донесся до Бикерсона и его спутника, так как они возвратились, и один из них попробовал открыть дверь.

— Кто там? — спросил он.

Эльза ничего не ответила. Она еще раз ударила кочергой по двери. Отверстие было теперь настолько велико, что она могла заглянуть внутрь.

На полке лежали четыре коричневых пакета размерами, приблизительно, в три квадратных дюйма. Каждый был завернут в коричневую бумагу, перевязан бечевкой и запечатан. Эльза сунула в шкаф дрожащую руку и вынула один из пакетов. Ярлык был написан, видимо, по–немецки. Не требовалось знания немецкого языка, чтобы понять, что пакет содержит кокаин.

Что делать? Камин был пуст. Она вспомнила тогда про умывальник.

Кто–то колотил в дверь.

Эльза стиснула зубы и забыла обо всем, кроме опасности, угрожавшей Эмери. Разорвав бумагу, она высыпала в таз умывальника блестящий белый порошок. Отвернув оба крана, она опорожнила в умывальник один за другим остальные пакеты и, не подождав, пока вода смыла порошок, вернулась в кабинет Эмери, нашла спички и сожгла бумагу от пакетов. Когда она вернулась к умывальнику, от кокаина не осталось ни следа. Тогда и только тогда она спокойно подошла к двери, повернула ключ и отворила дверь. Перед ней стоял Бикерсон с красным сердитым лицом, а за ним — высокий человек постарше, с седыми волосами.

— Что вы здесь делали, — грубо спросил Бикерсон. — Почему вы не отворили дверь, когда я окликнул вас?

— Потому что я не признаю за вами права давать мне распоряжения!

Бикерсон взглянул на выломанную дверцу шкафа.

— Понимаю! Значит, вы работаете с Эмери, молодая леди? Это полезно знать. Вы, вероятно, знаете, что вам угрожает суровое наказание?

— За какое преступление? — спросила Эльза спокойно, хотя она не ощущала спокойствия. — За то, что я соблюдаю интересы своего патрона?

— Что вы нашли там?

— Ничего.

Бикерсон заметил обугленную бумагу в камине.

— Ничего, а? — сказал он сквозь зубы.

Услышав шум текущей воды, он заглянул в умывальную.

— Что вы нашли? — повторил он. — Ну, мисс Марлоу, я уверен, что вы не хотите соучаствовать в нарушении закона… Что было в шкафу?

— Ничего, — упрямо повторила Эльза.

Она сильно побледнела. Колени ее подкашивались. Но она стояла спокойно перед полицейским, с вызовом в поднятом кверху подбородке.

— Вы не знали, что она находится там, когда стучали, — сказал пожилой с усмешкой. — Мисс, вы дали очень опытному сыскному инспектору урок, который он, я надеюсь, никогда не забудет.

Бикерсон производил тем временем тщательный обыск в конторе.

Шкаф налево от камина оказался не заперт, но в нем ничего не было. Он перепробовал ящики письменного стола Эмери. Все они открылись, кроме одного. Вытащив из кармана связку ключей, он опустился на колени, чтоб попробовать открыть и этот ящик. В это время человек, которого прежде всего касался обыск, вошел в комнату.

— Вы ищете что–нибудь? — вежливо спросил он.

— У меня есть ордер на обыск у вас в комнате, — сказал Бикерсон, дрожа от злости.

— Я сомневаюсь в этом, — спокойно ответил Эмери. — С каких пор Скотленд–Ярд имеет право обыскивать контору в Сити? Мне кажется, что на территории величиной в одну квадратную милю, известной под названием лондонского Сити, имеется своя превосходная полиция. Если я не ошибаюсь, эти господа очень ревниво относятся к посягательствам на их власть. Разрешите мне взглянуть на ваш ордер.

Он взял бумагу из рук Бикерсона и прочел ее.

— Это разрешение на производство обыска в моем доме на Брук–стрит, а не в конторе, — сказал он. — А это не одно и то же… Меня изрядно удивляет, что помощник комиссара Уилль участвует в этом беззаконии.

Седой человек встрепенулся.

— Я считал, что от комиссара Сити получено необходимое разрешение, — смущенно сказал он. — Вы мне так сказали, Бикерсон?

— Полицейский из Сити внизу, — проворчал Бикерсон. — Если майор Эмери так придирается к форме, мы можем позвать его наверх.

Когда третий полицейский появился, Эльза узнала в нем человека, которого она видела разговаривающим с Бикерсоном. Он показал документ и был, кажется, немного обижен тем, что обыск уже начался.

— Здесь ничего нет, — сказал Бикерсон, после того как Эмери открыл запертый ящик и сыщик из Сити произвел обыск. — Но здесь было что–то… — Он указал на взломанный шкаф. Эмери, войдя, первым делом заметил его. — Здесь было что–то, что девушка взяла и уничтожила. Я думаю, вы пожалеете об этом, мисс Марлоу…

— Я позвоню вам в случае надобности, — холодно заметил Эмери.

Больше он не сказал ни слова, пока полицейские не ушли. Тогда он повернулся к Эльзе и с интересом взглянул на нее. Потом его взгляд перешел на взломанный шкаф.

— Это, конечно, вы сделали?

Она кивнула.

— Что вы нашли?

— О, майор Эмери, зачем вы притворяетесь?! — вырвалось у Эльзы. — Вы знаете, что я нашла! Четыре пакета этого ужасного вещества…

— Опиума?

— Я не знаю, что это было. По–моему, кокаин. Белый блестящий порошок…

Эмери кивнул.

— Кокаин. Четыре пакета? — Он свистнул. — И вы спустили их в умывальник, не правда ли?

— Да, — ответила Эльза.

— Это очень хорошо с вашей стороны. — Его вежливость была почти машинальна. — В самом деле, очень хорошо. Четыре пакета кокаина? Не немецкого ли, случайно?

— Ну, конечно, немецкого! — нетерпеливо воскликнула Эльза. — Вы же знаете…

Он покачал головой.

— Я не знаю. Я никогда еще не испытывал большего удивления, чем когда узнал, что здесь был кокаин.

Он прошел к письменному столу, надавил слегка на край, и, к удивлению Эльзы, верхняя доска стола отошла, обнаружив углубление, в котором лежала небольшая тонкая пачка бумаги. Эту пачку Эмери положил себе во внутренний карман, после чего вернул на место доску стола и улыбнулся.

— Мистер Бикерсон не выдал как–нибудь по неосторожности, каким образом он узнал о наличии кокаина у меня в конторе?

— Нет, он ничего не сказал.

— Понимаю, — тихо сказал Эмери. — Интересно теперь, каким образом наш приятель положил их туда?

— Наш приятель? Какой приятель?

— Господин, которого зовут Стильман, — небрежно сказал Эмери. — Он был до открытия конторы и подкинул мне кокаин.

— Но… но… — заикаясь, проговорила Эльза, — разве вы не торгуете кокаином?

Эмери улыбнулся.

— Я никогда в жизни не покупал ничего более зловредного, чем жевательная резинка, — сказал он.

Глава 38

Эльза недоуменно глядела на Эмери.

— Но, ведь вы — Сойока? Я знаю… вы сами сознались в этом!

Лицо Эмери было невозмутимо.

— Пусть будет так. Я никогда не покупал и не продавал никаких зелий, за исключением того безобидного вещества, о котором я уже упомянул.

Эльза перевела дыхание.

— Я не понимаю…

— И не пытайтесь.

Он подошел к взломанному шкафу.

— Кочергой? — спросил он. — Конечно, кочергой. Теперь расскажите мне, как вам пришло в голову сделать это.

Эльза вкратце рассказала ему, как она пришла рано, увидела поджидавших на улице сыщиков, подслушала разговор Бикерсона с его начальником и что за этим последовало.

— Замечательно! — сказал Эмери, странно смотря на нее. — Вы необыкновенная девушка!

Она покраснела под его взглядом и почувствовала, что сейчас заплачет. Наступила реакция, ей хотелось остаться одной и собраться с мыслями. Он, должно быть, заметил это, и к нему вернулась прежняя манера.

— Пожалуйста, попросите Фенг–Хо придти ко мне.

Посмотрев на конторские часы, Эльза увидела, что было всего без четверти девять. Она была рада небольшой передышке перед тем, как начнется настоящая работа. Она чувствовала себя слабой и рассеянной и дала бы многое за то, чтобы уйти из конторы хотя бы на час.

Некоторый интерес к жизни она почувствовала с появлением мисс Дэм. Увидев непокорные волосы и красную пуговку носа, Эльза удивилась, как эта безвкусно одетая и непривлекательная женщина могла быть тем блестящим существом, которое она видела накануне вечером? Усталость, сопутствующая веселой жизни, не оставила на мисс Дэм никаких видимых следов, и она тараторила, как всегда.

— Кого бы вы думали, милочка, я встретила внизу? Этого мистера Дикерсона, знаменитого сыщика!

— Бикерсона!

— Бикер или Дикер — мне безразлично. Такой приятный человек! То, как он поднял шляпу, показывает, что он был предназначен для чего–то большего, чем быть сыщиком, Однако я знала на моем веку несколько хороших сыщиков, настоящих джентльменов, но агентов контрразведки, вы понимаете? Когда воруют планы — вы знаете, что я хочу сказать — правительственные планы о войне, где предполагается строить форты и тому подобное — так они — разыскивают их. Они, впрочем, были моложе, чем мистер Бикерсон, — прибавила она, будто сожалея об утраченных романтических возможностях, которые в ином случае мог представить мистер Бикерсон.

— Как давно вы состоите членом клуба «Миспа», Джесси?

Мисс Дэм выронила из рук бумаги и, чтобы скрыть свое смущение, принялась собирать их.

— Как вы удивили меня, милочка! Откуда вы узнали, что я состою в «Миспа»? Конечно, нет никаких оснований, почему бы мне не состоять там. Молодая девушка вроде меня желает немного узнать жизнь. Но, правду говоря, я не член клуба. Отец мой — да. А что, вы видели меня?

— Да, я видела вас, — сказала она спокойно.

Мисс Дэм тряхнула головой.

— Ну что ж, в этом ведь нет ничего плохого? — вызывающе сказала она. — Должна же молодая девушка жить! Не может она киснуть дома или в конторе целый день! Еще будет время утрястись, когда будешь постарше. Я не хочу, чтобы вы думали, что я плохая, мисс Марлоу, — сказала она с заметным усилием казаться добродетельной. — Но мой отец довольно состоятельный… Я никогда и никому не говорю этого, потому что покажется странным, что я вообще работаю. Мне незачем работать…

— Я удивляюсь, что вы делаете это.

— Родитель желает, чтобы я как–то заняла свое время. А то ведь, как говорится, для бездельников находит работу сатана. Родитель богат…

— МайорЭмери так и подумал, — сказала Эльза.

Мисс Дэм разинула рот.

— Эмери? — пропищала она, бледнея. — Господи! Неужели и он видел меня? Он был там?

Эльза кивнула.

— В «Миспа»? Этот «Зловещий человек» — в «Миспа»? Что он сказал, мисс Марлоу? Он, вероятно, нашел это странным?

— Да, довольно странным.

Но Джесси Дэм иначе представляла себе странности.

— Я ручаюсь за это! — сказала Джесси Дэм шепотом, и ее красные глаза блеснули под очками. — Наверное у него возникли всякие низкие мысли обо мне. Он видел родителя?

— Да, он видел вашего отца.

— О! — прошептала мисс Дэм. — Ничего не поделаешь! Он не спрашивал обо мне сегодня?

— Нет. Он, кажется, совсем не интересуется вами сегодня, — сказала Эльза, — но это не значит…

— Я знаю, что это ничего не значит, — перебила ее мисс Дэм. — Он один из тех хитрых, коварных людей, которые всегда выискивают возможность причинять неприятности, и прежде чем вы опомнитесь, — хвать вас!

— Я бы на вашем месте не стала заботиться о том, что думает майор Эмери, — сказала Эльза спокойно. — И если он сам не заговорит, не стоит затрагивать эту тему.

— Гм! — с сомнением в голосе проворчала мисс Дэм.

Она больше не показывалась в это утро, и Эльза не жалела об этом, так как Эмери был в сумбурном состоянии. Обычно его письма за границу не нуждались, или почти не нуждались в поправках. Он подписывал их в том виде как диктовал. Исключения, когда он зачеркивал письмо и диктовал его заново, были редки. В это утро он продиктовал Эльзе длинное послание, и она уже дошла до середины, печатая его, когда он вошел в ее комнату.

— Бросьте это письмо! — сказал он. — Принесите ваш блокнот, и я продиктую вам другое.

Потом повторилось то же самое. Она дошла почти до последней фразы второго письма, когда он снова вошел.

— Мне не совсем нравится стиль этого письма, — сказал он. Зайдите, пожалуйста, и мы попробуем написать его заново.

То было письмо одному китайскому купцу в Шанхае. Оно касалось не отправки товара, а какой–то таинственной личности, которую Эмери называл «Ф.О.И.»

«Ф.О.И.» был не совсем доволен ходом дел. «Ф.О.И.» считал, что с китайской стороны могло бы быть проявлено больше энергии. В то же время «Ф.О.И.» понимал все трудности и высоко оценил все, что делал мистер Чан–Фуй–Зен. «Ф.О.И.» был очень озабочен также господином по имени Стильман, «хотя, — говорилось в письме, — я имел возможность видеть лично этого господина и надеюсь вскоре помешать его операциям».

Это место было во всех трех письмах и, очевидно, было главным предметом. Но были бесконечные подробности, которые Эмери излагал по–новому с каждой новой попыткой составить завершенное послание.

— Вам, вероятно, надоело перестукивать одно и то же письмо по нескольку раз? — спросил Эмери.

Эльза улыбнулась.

— Нет, это не часто случается, я начинаю привыкать к вашей манере, майор Эмери. Скоро, я думаю, пойму вас.

— Но вы же уходите в субботу, — задумчиво сказал Эмери.

Поймав ее взгляд, он рассмеялся, как будто ему доставила тайное удовольствие какая–то шутка.

Он прошел за ней в ее комнату и быстрым взглядом окинул помещение.

— Ну, еще бы! — сказал он. — Хотя это не все объясняет…

Эльза взглянула на него.

— Объясняет… что? — спросила она.

— Я думал… о другом, — поспешно ответил Эмери.

Перед самым завтраком он со свойственной ему резкостью задал ей вопрос, как многие его вопросы — совершенно неожиданный.

— Куда вы идете сегодня вечером?

— Сегодня вечером? Никуда…

Эльза еще не отучилась удивляться причудливым зигзагам его мыслей.

— Вы уверены?

— Ну, конечно, уверена, майор. Тем более уверена, что сегодня из Оперы передается по радио «Фауст», а я люблю эту вещь…

В первый раз она заметила, что он удивлен.

— «Фауст»? Как странно, как необычайно!

— Я не вижу ничего необычайного в этом, — засмеялась Эльза. — Я увлекаюсь радио и обожаю оперу. Я бы ни за что не пропустила ни одной арии, ни одного слова…

— Как необыкновенно странно! — повторил он. — «Фауст»!

Эльза ничего странного не видела в этом, но она достаточно хорошо знала Эмери, чтобы продолжать разговор. Как она и ожидала, когда он снова заговорил, его слова не имели никакого отношения ни к опере, ни к радио.

— Не забудьте то, что я сказал вам про ваш ящик.

Прежде чем она могла что–либо ответить, он прошел обратно в свой кабинет, закрыл дверь и повернул ключ в замке.

Перерыв на завтрак дал Эльзе возможность съездить на квартиру к миссис Халлам с прозаической целью — сменить расползшийся чулок.

Миссис Халлам вручила ей ключ, и Эльза вошла в квартиру, уверенная, что она не застанет там никого. Она прошла по узкому коридору, повернула ручку двери в свою комнату и вошла. Но сейчас же остановилась, как вкопанная, с недовольно–удивленным восклицанием.

Ящик стоял в центре комнаты и был открыт. Рядом на коленях, без пиджака, стоял Ральф Халлам и отверткой вывинчивал четвертое отделение.

Глава 39

Он удивленно взглянул на Эльзу и покраснел.

— Хелло! — воскликнул он, стараясь быть непринужденным. — Я решил прийти и разрешить загадку вашего ящика!

— Я не думаю, что тут есть какая–то загадка, Ральф, — спокойно сказала Эльза. — Во всяком случае, не пойму, почему вы хотите монополизировать это удовольствие.

— Правду сказать, Эльза, я хотел избавить вас от неприятного, быть может, открытия. Я ничего не буду говорить против Мориса Тарна, но мне кажется, что здесь спрятано что–то, находка чего шокировала бы вас…

Ральфу не понравилась спокойная улыбка Эльзы.

— Меня ничто не может шокировать, — сказала она.

Он взял одно из верхних отделений, чтобы вставить его на место, но Эльза остановила его.

— Продолжайте ваше доброе дело. Не лишайте меня моей доли удовольствия! Один винт уже вывинчен, осталось только три.

— Вы хотите, чтобы я открыл ящик? — в замешательстве сказал Ральф. — Я бы подождал на вашем месте, Эльза. Оставьте меня на несколько минут одного и дайте мне возможность удостовериться, что здесь нет ничего, чего вы не должны видеть.

Эльза попробовала взять у него отвертку, но он не выпустил ее из рук.

— Оставьте, — сказал он. — Прошу прощения, но поверьте, что я имел в виду только ваши интересы.

— Почему же тогда не кончить работу и не показать мне, что там находится? И, пожалуйста, не беспокойтесь о том, что вы можете шокировать меня. Во всяком случае, я близка к тому состоянию, когда ничто уже не может шокировать. Вы не вывинтите остальные винты?

Ральф покачал головой.

— Нет. Собственно говоря, перед тем как вы вошли, я как раз решил, что игра не стоит свеч…

Эльза наблюдала за тем, как он вставил на место верхние отделения, закрыл крышку и придвинул ящик к стене, на то место, где он стоял утром, когда Эльза уходила. Эльза заметила, что он не выпускал из рук отвертку.

— Вы рано вернулись, — сказал он. — Мне сказали, что вы и вышли сегодня рано. Вероятно, у Эмери еще есть остатки человечности, и он отпустил вас до конца дня. Я видел Тэппервиля утром. Он осведомлялся о вас. Странный парень Тэппервиль. Вы произвели на него впечатление, Эльза. Я бы не удивился, если бы наш друг придумал новый повод для приглашения.

Он продолжал болтать в том же духе, явно чувствуя себя неловко. Ему хотелось уйти, но вместе с тем он желал убедиться, что Эльза не будет продолжать без него начатую им работу. Эльза решила вопрос за него.

— Мне нужна моя комната сейчас, — сказала она и почти вытолкала его вон.

Когда он ушел, Эльза направилась в маленькую кухоньку за отверткой, решив сама узнать, что он скрывал от нее. Но домашние инструменты, видимо, не входили в инвентарь миссис Халлам.

Заперев дверь своей комнаты и положив ключ в карман, Эльза вышла на улицу. Она нашла Ральфа на тротуаре перед домом. Он с озабоченным видом грыз ногти. Видимо, он почувствовал облегчение, увидев, что она вышла так скоро.

— У вас есть ключ от квартиры? Могу ли я получить его? — сказала Эльза.

Сначала он как будто собирался отказать ей, но потом с улыбкой вынул ключ из кармана жилета.

— Право, Эльза, вы весьма деспотически лишаете меня ключа от моей…

— Положим, не вашей квартиры. Я бы не хотела сознавать, что вы имеете возможность входить днем и ночью, Ральф, — спокойно сказала Эльза.

Во второй раз за это утро Ральф густо покраснел.

Отклонив его предложение проводить ее, Эльза наняла такси и поехала назад в Сити, где позавтракала в небольшом ресторанчике, прежде чем вернуться к работе.

Дверь кабинета Эмери была все еще заперта. Когда она постучала, он резким голосом спросил, что ей нужно. Через несколько минут она услышала, как он отпер дверь. Войдя немного погодя в кабинет, Эльза нашла его пустым.

В три часа позвонил телефон. Эльза принимала все телефонные звонки в своей комнате, и в тех случаях, когда вызывали Эмери, переводила телефон к нему, предварительно справившись, желает ли он разговаривать.

На этот раз все было по–иному.

— Могу я говорить с мисс Марлоу? — спросил знакомый голос.

— Это я.

— Это мистер Тэппервиль. Майор Эмери у себя?

— Нет, мистер Тэппервиль, его нет.

— Могу я видеть вас, мисс Марлоу? Дело довольно важное, и я особенно желал бы, чтобы майор Эмери не знал, что я вызывал вас.

— Я могу увидеться с вами после закрытия конторы, — сказала Эльза. — Иначе я должна спросить разрешения уйти.

Продолжительное молчание.

— Это совершенно необходимо! — послышался, наконец, взволнованный голос банкира. — Я уверяю вас, что мне не пришло бы в голову просить вас прийти без ведома вашего патрона, если бы дело не было срочным, мисс Марлоу. Я бы хотел видеть вас в течение ближайшего получаса.

Эльза подумала.

— Я приду, — сказала она и оборвала его благодарственные излияния, повесив трубку.

Эмери представлял Эльзе больше свободы, чем обычно имеют секретарши, и она могла бы уйти, не спрашиваясь у него. Но почему–то ей не хотелось в данном случае воспользоваться этой свободой. Она обдумала этот вопрос, потом постучала к нему в дверь.

— Войдите.

Он вернулся так тихо, что она и не слыхала.

— Я хочу уйти на полчаса, майор Эмери.

— Куда?

— Один человек желает видеть меня… мистер Тэппервиль…

— Ого!

— Он, кажется, не желал, чтобы вы знали, что я иду к нему. Это довольно естественно, не правда ли? Вы ничего не имеете против?

Эмери покачал головой.

— Нет, я решительно ничего не имею против, но я рад, что вы сказали мне. Если Тэппервиль спросит вас, знаю ли я, куда вы пошли, вы скажете ему?

— Еще бы, конечно! — воскликнула удивленная Эльза.

— Я думаю, так и следует поступить.

В автобусе по дороге к Олд–Брод–стрит Эльза решила, что Эмери необыкновенно странный человек. Его интересовали такие забавные, мелкие подробности, а большие, существенные вещи в жизни не трогали его…

Глава 40

Кабинет мистера Тэппервиля выходил на один — ил бесчисленных дворов, которые ведут от Олд–Брод–стрит через лабиринт проходов неизвестно куда. Эльза только успела войти в подъезд банка, как мистер Тэппервиль показался навстречу. Очевидно, он ждал ее, так как поспешил вниз и, мягко взяв под руку, повел ее не в банк, а вглубь извилистых проходов, перекрещивавшихся между собой.

— Это кратчайший путь к Лосбюри, — сказал он, не объясняя девушке, для чего он так срочно вызвал ее в центр Сити.

На Лосбюри поджидал автомобиль. Эльза мельком заметила за стеклом бородатого шофера.

— У меня мало времени… — начала она.

— Я не задержу вас дольше, чем нужно.

Шофер, очевидно, еще раньше получил все распоряжения, и через несколько минут они уже ехали по Моргэт–стрит к Сити–Роуд.

— Дело, по которому я хотел видеть вас, настолько важно, жизненно важно для меня, что я принял решение не разговаривать о нем в банке. У вас в конторе, кажется, служит молодая девица по имени мисс Дэм?

Эльза кивнула.

— Я видел ее однажды, — сказал мистер Тэппервиль, явно испытывающий сильное волнение. — Ее представили банку… Вы ничего не имеете против, если я опущу шторы!

Не ожидая разрешения Эльзы, Тэппервиль нагнулся и опустил шторы на окнах автомобиля так, чтобы их нельзя было видеть с улицы.

— Куда мы едем, мистер Тэппервиль? Я должна быть в конторе через полчаса.

Он кивнул.

— Я это знаю. Поверьте, что я не задержу вас ни минуты дольше, а майор едва ли заметит ваше отсутствие, даже если он вернется…

— Он вернулся как раз, когда я выходила, — сказала Эльза — и, конечно, я сказала ему, что еду к вам.

Эльзе показалось, что он не слыхал того, что она сказала, потому что долго молчал.

— Он вернулся как раз, когда вы выходили… — повторил, наконец, Тэппервиль. — И вы сказали ему, что вы едете ко мне? Я знал, что вы это сделаете.

Они ехали теперь по улице, одну сторону которой занимала фабричная стена, а другую — группа бедных домиков. Только в дальнем конце виднелся какой–то двор. Ворота в высокой стене были раскрыты.

Автомобиль повернул, как будто собираясь въехать в ворота. В эту минуту мистер Тэппервиль вскочил и, с треском опустив окно, сказал что–то шоферу. Тот сейчас же вывернул руль и медленно проехал мимо ворот.

Эльза заметила заваленный разными предметами двор, окруженный с трех сторон низкими строениями, имевшими вид конюшен.

— Отчего мой шофер выкинул такую штуку? — удивленно пробормотал Тэппервиль. — Мне не нравится это, мисс Марлоу. Мне это вовсе не нравится. Он поступил ко мне только на прошлой неделе. — Он вытер пот со своего крупного лица. — Я дошел до состояния, когда в самом простом поступке мне видится заговор… Правду сказать, мисс Марлоу, после того гнусного нападения у меня совсем расшатались нервы.

Они выехали, наконец, из маленьких грязных улочек и направились по главной торговой артерии Айлингтона. Эльза заметила с облегчением, что они возвращаются в Сити.

— Вы хотели говорить со мной о мисс Дэм, — напомнила она Тэппервилю.

— Да, да, но этот случай все выбил у меня из головы… Мисс Дэм, да… Странная девушка! Вы думаете, значит, что она богата? — спросил он с волнением. — И что, если она уверяла меня в своем богатстве, то не обманывала меня?

— Обманывала вас? Но ведь у нее же нет счета в банке Стеббинга!

Мистер Тэппервиль увильнул от ответа. Он был, видимо, все еще озабочен своими подозрениями насчет нового шофера, потому что вдруг капризно протянул:

— Мне это не нравится, вовсе не нравится! Однако я имел самые лучшие рекомендации относительно этого человека.

Эльза засмеялась.

— Право, мистер Тэппервиль, вы преувеличиваете ничтожный эпизод!

— Не знаю… — Он покачал головой.

По–видимому, в своем волнении он решил забыть о мисс Дэм и ее финансах, предоставив Эльзе сводить воедино свои отрывочные замечания об этой девушке.

Он высадил Эльзу на Вуд–стрит. Она вернулась в контору слегка озадаченная и нашла «зловещего человека» перед своей пишущей машинкой, усердно выстукивавшего письмо одним пальцем.

— Где «х»? — спросил он, не глядя на нее.

Эльза дотронулась до клавиши.

— Хорошо съездили? Тэппервиль должен был бы купить новый автомобиль!

— Откуда вы знаете, что мы ездили в автомобиле?

— Фенг–Хо видел вас. Вы обратили внимание на нового шофера Тэппервиля?

— Я видела его затылок.

Эмери тихо рассмеялся.

— Вы бы должны хорошенько изучить его шею!

— Почему?

Он не удовлетворил ее любопытство, но она с дрожью почувствовала, что за этим веселым смехом таилась какая–то угроза.

— Новая ужасная мысль? — спросила она.

— Да, пожалуй. Виноват… Но для меня есть что–то завлекательное в шее убийцы.

— Убийцы? — пробормотала Эльза.

— Я так думаю. — Он все еще продолжал выстукивать на машинке письмо. — Этот шофер убил Мориса Тарна.

Глава 41

— По крайней мере, это мое мнение, — сказал Эмери, не переводя глаз с машинки на бледную Эльзу. — Да, коренастый человек с бородой и в автомобильных очках? Борода и очки фальшивые. Борода сработана ловко. Она приделана к шелковой подкладке, которая так же плотно облегает его подбородок, как перчатка вашу руку.

Эмери говорил все это, не смотря на Эльзу.

— Да, это был ваш приятель, — продолжал он весело. — Как далеко вы заехали?

Эльза описала путешествие и рассказала про странный инцидент с открытыми воротами.

— Мне показалось, что мистер Тэппервиль без нужды разволновался, — сказала она.

— Не без нужды, — тихо ответил Эмери. — О, нет, не без нужды. Если бы автомобиль въехал в эти ворота, мистера Тэппервиля не было бы сейчас в живых. Или, если бы он остался жив, он бы был в таком плачевном состоянии, что приветствовал бы желанную смерть.

— Вы серьезно говорите это, майор Эмери?

Эмери быстро взглянул на нее.

— Боюсь, что я встревожил вас. Да, я говорил совершенно серьезно.

— А мистер Тэппервиль знает, что это за человек? — спросила Эльза в ужасе.

— Он будет предупрежден уже сегодня. Вы не видели лица шофера?

Эльза покачала головой.

— Нет, я только мельком видела его… Я заметила только, что он носит бороду. Вы, правда, знаете его?

— Шофера? Да. Это господин по имени Стильман. Сильного сложения, а? Это верно. Зачем он хотел видеть вас… Тэппервиль, я хочу сказать?

Эльза заколебалась.

— Я не вижу, почему бы вам не знать этого, — сказала она, наконец. — Это было по поводу мисс Дэм.

Эмери наклонил голову.

— Я думал, что это может быть именно так, — сказал он, к удивлению Эльзы.

— Что бы произошло со мной? — спросила Эльза.

— С вами?

Он медленно встал со стула, вынул из машинки лист бумаги, на котором писал, разорвал его на четыре части и бросил в корзину. Только тогда ответил:

— Не думаю, чтобы с вами случилось что–нибудь очень плохое, но, может быть, вы бы перепугались.

— Значит, только мистеру Тэппервилю угрожала опасность?

— Настоящая опасность — да. Опасность для жизни, которая только и идет в расчет. Когда вы собираетесь пить чай у мисс Дэм?

— Не знаю. Я вовсе не стремлюсь туда.

— Пойдите сегодня вечером. «Родитель» заинтересует вас.

Волнение Эльзы не помешало ей улыбнуться.

— Вы, значит, знаете, как она его называет?

Он прошел к себе в кабинет. Эльза последовала за ним. Один вопрос ей хотелось разрешить так, чтобы не оставалось никаких сомнений.

— Майор Эмери, — начала она, — вы помните ту ночь, когда на мистера Тэппервиля было совершено нападение?

— Помню великолепно.

— Вы знаете, что я нашла оружие у вас в шкафу?

— Я знаю и это.

— Это вы ранили его?

Он кивнул.

— Да, это был я. Чтобы успокоить вас, я скажу, что это был несчастный случай. Удар предназначался не для мистера Тэппервиля и я понятия не имел, что он находится так близко от меня. А теперь, давайте забудем этот неприятный инцидент…

Когда Эльза сообщила Джесси Дэм о своем намерении прийти к ней в гости, ей показалось, что мисс Дэм была не особенно рада этому.

— Я не знаю, будет ли это удобно сегодня вечером, — сказала она.

Но визит не был отложен. Когда Эльза собиралась уходить, показалась мисс Дэм, уже одетая для выхода.

— Я выходила позвонить родителю, — сказала она, задыхаясь. — И он сказал, что будет очень рад видеть вас. Мы поедем на такси, если вы ничего не имеете против.

Дом Дэмов был одним из дюжины оштукатуренных домов в коротком тупике, выходившем на Ладброк–Гроу. Перед домом была небольшая лужайка и непременные лавровые кусты около ограды.

Как только Эльза очутилась в доме, она поняла, что Джесси Дэм живет гораздо лучше, чем представлялось.

Комната, в которую ее провели, была хорошо, даже красиво обставлена. Если в ней был недостаток, то скорее в смысле чрезмерной роскоши и излишка безделушек.

— Я скажу родителю, что вы здесь, — сказала мисс Дэм, поспешно выходя из комнаты.

Через довольно продолжительное время она возвратилась с лысым румяным человеком, которого Эльза видела в клубе.

Первое, что бросилось в глаза Эльзе, была точность характеристики, данной майором Эмери. Глаза у хозяина были светлые, скулы широкие и мясистые, усы явно накрашенные. Если бы не это и не лысина во всю голову, мистер Дэм не казался бы достаточно старым для того, чтобы быть отцом Джесси, так как цвет лица у него был безупречный.

— Рад познакомиться с вами, мисс Марлоу, — сказал он.

Голос был резкий и хриплый, как у человека, страдающего простудой.

— Я давно ждал, что вы придете к Джесси. Пойдемте, посмотрим наш дом.

Проявлять интерес в продолжение осмотра трех этажей было бы не под силу Эльзе в обычных условиях, но в этом доме и в личности его владельца было нечто, что интересовало девушку. Она без всякой усталости переходила из комнаты в комнату и особенно восхитилась оборудованием кухни.

— Я не жалел никаких расходов, — снисходительно сказал мистер Дэм. — Это дом, как я часто говорю Джесси, которым она должна гордиться. А теперь пройдем в сад.

Сад представлял собой довольно обширный участок. Здесь чувствовалась рука опытного садовника. Видно было, что не жалели расходов в скромных пределах состояния мистера Дэма, чтобы создать наилучшее, что могли дать деньги.

— Это гараж, — коротко сказал мистер Дэм.

В конце сада во всю ширину его было одноэтажное строение, крепко сложенное, с двумя небольшими окошками прямо под крышей.

В тот момент, когда мистер Дэм указал на гараж, дверь отворилась, и из нее вышел человек с лопатой. Он был без пиджака и без жилета и голой рукой вытирал пот со лба. Он не сразу заметил мистера Дэма и его гостью. Потом, почти в то самое мгновение, когда Эльза увидела его, он юркнул назад в гараж и захлопнул за собой дверь. Как ни быстро это произошло, Эльза узнала его.

Это был бородатый шофер, убийца Мориса Тарна!

Глава 42

Мистер Дэм не заметил этого инцидента. В этот момент он обращал внимание Эльзы на небольшой грот, хотя она продолжала смотреть на гараж.

— Гараж не представляет интереса! — пренебрежительно сказал мистер Дэм. А вот за ним есть небольшой розарий. Вы должны прийти как–нибудь летом, мисс, и полюбоваться моими розами…

Эльзе было интересно, заметил ли он, что она побледнела.

Но, по–видимому, мистер Дэм был так поглощен своим владением, что не видел ничего другого. А к тому времени, когда звонок пригласил их в нарядную столовую, где был накрыт чай, Эльза совершенно успокоилась.

— Ну, что вы думаете о вашем патроне, мисс? — спросил отец Джесси Дэм, аккуратно выливая на блюдечко чай из своей чашки. — Настоящая загадка, не правда ли?

Эльза не склонна была ни с кем говорить о «зловещем человеке», тем более с отцом Джесси, с которым она была знакома всего несколько минут.

— Я слышал, что он совершенно дико обращается с вами, — продолжал Дэм. — Я убеждаю Джесси бросить службу и вернуться домой, но она принадлежит к тем упрямым девицам, которые желают все делать по–своему. О, женщины, женщины!

— У вас есть автомобиль, мистер Дэм? — спросила Эльза, желая перевести разговор с Эмери на другой предмет.

— Нет, но я собираюсь завести. Я уже четыре года как построил гараж, но никогда не пользовался им. Правду сказать, я не был там уже целый год…

— Отец не любит, чтобы кто–нибудь ходил в гараж, — сказала Джесси. — Он говорит, что не позволит никому ходить туда, пока у него нет автомобиля. Я удивляюсь, что он не купил автомобиля до сих пор.

— Все в свое время. Тот, кто ждет, получает все, — добродушно сказал мистер Дэм.

Когда, наконец, Эльзе пришло время уходить, Джесси проводила ее на улицу.

— Что вы думаете о родителе? — спросила она.

— Он очень интересный человек, — сказала Эльза осторожно.

— Да, он довольно интересный, — Джесси сказала это без всякого следа симпатии. — Вы, наверно, едете теперь домой? Как, должно быть, приятно жить одной!

Эльза быстро взглянула на девушку. В ее глазах и в голосе было нечто мечтательное, на мгновение преобразившее ее. Только на мгновение, потом она снова стала сама собой.

— Приходите к нам, когда вам захочется выпить чаю. Родитель будет рад снова показать вам сад, — сказала на прощание мисс Дэм и, взбежав на лестницу, закрыла дверь прежде, чем Эльза отошла от калитки.

Мистер Дэм сидел в столовой, когда его дочь возвратилась. Он тщательно обрезал конец сигары.

— Это она, да?

— Да, это она. Почему ты так стремился видеть ее, отец?

— «Почему так стремился видеть ее, отец?» — передразнил он. — Когда ты отучишься задавать вопросы? Что у тебя есть для меня?

Мисс Дэм прошла к комоду, на который она положила, когда пришла, свой чемоданчик, открыла его и, вынув несколько листков скомканной бумаги, передала их отцу.

— Что это такое? — сердито спросил он.

— Это все, что я могла найти. Я достала их из корзины для бумаг…

— Он не писал других писем?

— Может быть, и писал, — ответила Джесси. — По–моему, они подозревают, отец. До сих пор письма перед отправкой приносили мне для занесения в экспедиционную карту. Сегодня он задержал все свои письма, а когда я послала конторского мальчика за ними, он сказал, что отныне будет сам отправлять их.

Мистер Дэм со злобной улыбкой посмотрел сначала на свою дочь, потом на скомканные отпечатанные на машинке письма.

— Это все одно и то же письмо, — сказал он. — Какой толк мне от него?

— Не знаю, отец. Я сделала все, что могла, — спокойно ответила мисс Дэм. — Право, мне иногда стыдно смотреть ему в глаза — ведь я шпионю и подсматриваю за ним! Если бы только мисс Марлоу знала…

— Молчи про то, что «знала бы» мисс Марлоу, — грубо сказал мистер Дэм.

Он внимательно читал письмо, слово за словом, водя толстым пальцем по строчкам.

«Ф.О.И.» — это что такое? — пробормотал он про себя. — Ладно, Джесси, ты можешь теперь идти к себе в комнату. Оденься к семи, и я возьму тебя с собой обедать.

Джесси покачала головой.

— Я не хочу идти сегодня.

— Чего ты хочешь и чего я хочу — две совершенно разные вещи! — сердито прикрикнул мистер Дэм. — Иди одеваться!

Джесси Дэм, как испуганный заяц, убежала наверх. Когда через три четверти часа она спустилась в столовую, то увидела, что на отце был все тот же будничный костюм.

— Я передумал, — сказал он. — Ты должна идти одна. А прежде чем идти, подпиши вот это.

На столе лежали три незаполненных чека, выписанные на банк Стеббинга.

Взяв перо, мисс Дэм вывела своим угловатым почерком на всех трех чеках подпись: «X.Стильман», промокнула их и передала отцу.

— Больше ничего не нужно, отец? — робко спросила она.

— Нет, есть еще кое–что… Ты пообедаешь в «Кардинале» и явишься в «Миспа» около половины десятого. Если кто–нибудь будет спрашивать, где я, можешь сказать, что я дома. Ты останешься в «Миспа» до двух часов ночи. Ты всегда говорила, что любишь бывать среди аристократок, — ну, так вот, сегодня ты останешься с ними немного дольше. Понимаешь?

— Да, отец, — покорно сказала мисс Дэм.

— Я не хочу, чтобы ты возвращалась хотя бы минутой раньше двух.

— Да, отец, — повторила девушка и, взяв со стула свою вечернюю накидку, вышла.

Никто бы, видя написанное на ее лице горе, не догадался, что мисс Дэм отправляется в желанное общество аристократок.

Глава 43

Несколько часов после того как Эльза вышла из конторы, мистер Эмери сидел за своим письменным столом, быстро исписывая страницу за страницей. Он писал четким почерком и с быстротой, которая при всех обстоятельствах была замечательна.

Он дошел до шестой страницы, когда в дверь раздался легкий стук. Эмери встал, подошел к двери, повернул ключ и отворил.

Это был ночной сторож, охранявший помещение в неслужебные часы.

— Прошу прощения, сэр! Я не хотел беспокоить, но вас желает видеть один господин — мистер Тэппервиль.

Эмери посмотрел на часы… Половина седьмого.

— Проведите его наверх, пожалуйста, — сказал он и, возвратясь к письменному столу, спрятал написанное в ящик, затем повернул стул так, чтобы сидеть лицом к двери, в которую вскоре вошел мистер Тэппервиль.

Банкиру было явно не по себе. Он закрыл за собой дверь и остановился за стулом, на который указал Эмери. Положив руки за спинку стула, он в такой позе до смешного напоминал начинающего политического деятеля, готовящегося произнести свою первую речь.

— Вы найдете мой визит необычным, майор Эмери, — начал он хриплым голосом, — особенно ввиду того, что я не могу считать себя… гм… вашим близким другом или даже хорошим знакомым.

— Я ждал, что вы придете, — негромко сказал Эмери, — Вы не присядете?

Мистер Тэппервиль приподнял фалды своей визитки и нехотя сел на краешек стула.

— Честно говоря, я пребываю в таком смущении, что не знаю, куда повернуться, чьего совета искать. Обдумав положение, я решил, что вы, может быть, будете в состоянии помочь мне. Майор Эмери, на меня наседают враги! Если это звучит, по–вашему, приукрашенным и мелодраматичным, я прошу вас потерпеть немного. Дело, которое я хочу с вами обсудить и для выслушивания которого я прошу у вас терпения, касается не только моей репутации, но и самих основ моего банка.

Он остановился и провел языком по пересохшим губам. Эмери ничего не ответил. Он сидел, напряженно ожидая, что последует дальше.

— В свое время, когда я был, к сожалению, раздражен, вы сделали неприятное для меня предсказание, которое, увы, кажется, исполняется, — продолжал мистер Тэппервиль. — Это предсказание заключалось в том, что некий клиент банка втянет меня и мое дело в грязь. Майор Эмери, я доверился одному лицу больше, чем может позволить себе банкир и деловой человек. Меня обманули, ужасно обманули! Банк стал жертвой грубого обмана. Два года назад я стоял во главе процветающего коммерческого предприятия, уважаемого и почитаемого во всем Сити…

— Два года тому назад, — перебил Эмери, — вы стояли во главе обанкротившегося дела, существование которого поддерживалось фальсификацией счетов!

Его слова звучали, как удары молота по стали.

— Банк Стеббинга уже много лет был банкротом, — безжалостно продолжал Эмери. — Вы хвалитесь тем, что сломили усилия акционерных компаний поглотить вас. Правда заключается в том, что вы не допускали беспристрастного расследования дел банка, зная великолепно, что честные ревизоры посадят вас на скамью подсудимых, а затем и в одну из королевских тюрем.

Мистер Тэппервиль побледнел, губа его жалобно опустилась книзу, а в глазах появилась слезливая мольба. Он, моргая, глядел на своего обвинителя.

— Я надеюсь, то, что вы говорите, неверно, — глухо сказал он. — Если это верно, то, значит, меня еще грубей обманывали, чем я думал. Верно, что я на плохом пути. Так как некоторые вещи были оглашены и дошли до ведома одного беззастенчивого человека, я оказался в его власти. Все эти обстоятельства я изложил черным по белому, — внушительно сказал мистер Тэппервиль. — И я пришел спросить вас, не может ли этот документ, если он будет вручен вам, как–нибудь пригодиться вам или мне?

— Никак, — быстро ответил Эмери.

Мистер Тэппервиль еще более изменился в лице.

— В прошлый раз, когда мы виделись, вы упомянули о господине по имени… Стильман. Я хочу избежать разорения. Вы, зная так много, можете дать мне совет. Может быть, это последний… последняя возможность для спасения моего дела.

Эмери в упор посмотрел на Тэппервиля.

— Будут другие возможности, — сказал он.

Разговор, однако, на этом не кончился. У мистера Тэппервиля было еще что сказать…

— Я мирный человек. Резкие проявления человеческих чувств отвратительны, даже страшны мне. У меня было одно ужасное переживание, и я не хочу, чтобы оно повторилось.

Он жалостливо дотронулся рукой до шрама на голове.

— Но я догадываюсь, что меня втягивают в водоворот насилия. Майор Эмери, неделю назад я нанял нового шофера. Человек этот явился ко мне с наилучшими аттестациями, у него было свидетельство из армии, у него были хвалебные рекомендации от прежних хозяев, и как шофера я не могу желать лучшего, но… — он сделал паузу, — я не могу отделаться от подозрений, что он не тот, кем он кажется… Этот человек совершенно беспрепятственно разгуливает по моему дому, и дворецкий сообщил мне, что однажды он застал его в моей спальне!

Наклонившись, мистер Тэппервиль продолжал, понизив голос:

— В моей спальне есть стенной сейф, где я держу некоторые важные бумаги и кое–какие безделушки, не имеющие особенной ценности. Сегодня утром я обнаружил пропажу небольшой записной книжки с данными о моем личном отчете. Это необычная книжка — она имела вид золотого портсигара и была подарена мне моим дорогим отцом много лет тому назад…

— Что имеется в книжке, кроме ваших данных?

— Ничего. Несколько адресов, разные заметки относительно нашего семейного имущества, сведения о секрете моего сейфа в конторе, о моих личных депозитах в Английском банке и тому подобное.

— Если вы думаете, что этот человек украл книжку, почему вы не обратились в полицию? — сказал Эмери с усталым вздохом.

Мистер Тэппервиль медленно поднял глаза на своего собеседника.

— Вы сказали мне, что мой банк обанкротился, вы бросили мне упрек, что я не допускаю независимого расследования, вы высказали предположение, что в банке Стеббинга есть секреты, которые могут быть разоблачены. Несколько этих секретов находятся в этой книжке, майор Эмери…

Он встал с протяжным вздохом, рассеянно почистил цилиндр об рукав, посмотрел на взломанный шкаф около камина и с низким поклоном выплыл из комнаты — весь воплощение удрученности и горя.

Эмери сидел, прислушиваясь к его шагам, пока не воцарилась тишина. Тогда он закурил длинную черную сигару и выпустил облако дыма. Лоб его прорезала глубокая морщина, выражение лица было озабоченным. Никто бы не догадался, что в эту минуту все его мысли были сосредоточены на Эльзе Марлоу…

Глава 44

Часы на церкви били семь, когда Эмери вышел на Вуд–стрит и, дойдя до Чипсайда, пропустил мимо себя три такси и взял четвертое.

Прежде чем он успел позвонить, Фенг–Хо отворил дверь и последовал за ним в кабинет.

— Вы знаете человека, которого зовут Джарви?

Эмери кивнул.

— Он был арестован сегодня днем. Он и человек по имени Сэнсон — оба в Гулле.

Эмери снова кивнул.

— Бикерсон работает, — сказал он. — Можно предположить, что крах доктора Ральфа Халлама не за горами.

— Если бы это зависело от меня, он бы спал на Террасах Ночи, — злобно сказал Фенг–Хо.

Они разговаривали по–китайски. Китаец стоял около стела и смотрел на своего господина, перебиравшего бумаги.

— Жестокое наказание за глупость, Фенг–Хо…

— За убийство, господин, — сказал Фенг–Хо. — Ибо этот Халлам убил старика. Разве я не был в комнате, обыскивая ее, когда он вошел? Разве я не слышал моими ушами шорох ножа, когда он вынул его из кармана? По–моему, я был дурак, что потушил свет, войдя в дом, но это было очень соблазнительно. Главный выключатель находился как раз у двери под лестницей. Я повернул его, чтобы удостовериться, спит ли старик. Если бы он не спал, то вышел бы на площадку, когда потух свет…

— Тем не менее, вы ошибаетесь, Тарна убил Стильман.

Китаец издал неопределенный звук губами, но ничего не сказал. Он проследовал за своим господином наверх и, пока Эмери принимал ванну, приготовил его фрачную пару.

«Зловещий человек» уже заканчивал одеваться, когда отдал распоряжение:

— В ложе номер один — ближайшей к сцене. Дайте мне приемный аппарат.

Фенг–Хо отыскал в ящике небольшую плоскую черную коробку, и хотя она была довольно громоздкая, Эмери сунул ее в задний карман фрака.

— И револьвер, — сказал Эмери.

Фенг–Хо достал откуда–то короткий тяжелый «Браунинг» и проделал с ним необходимые манипуляции.

— Но вот это лучше, — сказал он затем.

Точно по мановению волшебника, в руке его появился короткий широкий нож с лакированной ручкой.

Майор Эмери улыбнулся.

— Возможно, — сказал он сухо, — но я возьму револьвер. Он сунул оружие в боковой карман брюк. — Теперь дайте мне сэндвичи и стакан токайского. Держите автомобиль в маленькой улочке, проходящей около Ковентгарденского рынка. Будьте сами в толпе перед входом. На людей, идущих в Оперу, всегда глазеет толпа…

Он перекусил на скорую руку и снял телефонную трубку.

— Это Скотленд–Ярд? Я хочу говорить с помощником комиссара Уиллем.

После довольно долгого промежутка времени ему ответил чей–то голос.

— Кто его спрашивает?

— Майор Эмери, — сказал он.

Он подождал еще немного, потом раздался громкий щелчок и ворчливый голос Уилля.

— Это говорит майор Эмери. Я должен сделать важное заявление полиции. Я бы хотел видеть мистера Бикерсона у себя на дому в одиннадцать часов.

— В чем дело? — спросил Уилль.

— Я бы предпочел сказать Бикерсону. Он ведает этим делом.

— Кокаин, а? Ладно. Я поговорю с ним и пошлю его к вам.

— В одиннадцать, — повторил Эмери и повесил трубку.

Известие об аресте Джарви для Ральфа Халлама было ударом грома. Когда за ним последовал телефонный звонок из Гулля с сообщением, что арестован второй член шайки, он совсем потерял голову.

В этот вечер он провел тревожный час, запершись у себя в комнате и сжигая бумаги и мелкие счета. Было девять, когда он вспомнил, что обещал быть у Лу и что она будет ждать.

Он застал свою жену сердитой.

— Это называется идти обедать? — пронзительно выкрикнула она. — Разве у тебя в доме нет часов?

— Поужинаешь вместо обеда, — огрызнулся Ральф. — Где Эльза?

— В своей комнате, где она проводит все вечера! Неужели она останется здесь на всю жизнь?

— Она уйдет через день или два. Пойдем сюда! — Он отворил дверь гостиной и почти втолкнул ее туда.

— Слушай, Лу, я в очень скверном положении. У меня затруднения — криминальные затруднения. И я должен напрячь всю энергию, чтобы из этого вылезть. У меня мало наличных денег, но я хочу получить все, и ты должна мне в этом помочь.

— О чем идет речь? — спросила она настороженно.

— Слушай! — и она поняла, что он говорит серьезно. — Я хочу, чтобы ты здесь осталась до одиннадцати. Потом ты можешь идти ужинать. Ты пойдешь в «Миспа». Там танцуют до поздней ночи. И ты останешься там до конца…

Она бросила на него подозрительный взгляд.

— Девушке не будет причинено никакого вреда. Об этом ты можешь не беспокоиться, — сказал он.

— О, это не встревожило бы меня, — сказала она. — У нее есть письмо для тебя…

Он удивленно посмотрел на нее.

— Письмо для меня?

— Прислуга нашла его под подушкой сегодня утром — адресовано оно доктору Ральфу Халламу и написано рукой Эмери. А в верхней части конверта слова: «Использовать в случае необходимости». Ты побледнел, Ральф. Что это значит?

— Ничего! — резко ответил он. — Откуда ты знаешь, что это был его почерк?

— Я не знаю, а предполагаю, — ответила она холодно, — и предупреждаю тебя.

— Я повторяю, девушке не будет причинен вред. Мне нужна не девушка, а что–то другое, я только хочу взглянуть на ящик…

— Что в ящике? — спросила она с любопытством. — На днях я заглянула в него, дно его привинчено. Ты хочешь, чтобы я осталась здесь до одиннадцати? Это необходимо?

Он ответил кивком.

— Будет лучше, если она подумает, что ты здесь. Я могу позже объяснить ей, что ты ушла. Что она делает?

— Слушает эту проклятую обезьянью коробку, — ответила она нетерпеливо. — Хорошо, я сделаю, как ты хочешь. Что тебе еще нужно?

— Ничего, кроме ключа. Мой — у нее.

Лу передала ему плоский ключ.

— Подожди… Прежде чем ты уйдешь, скажи мне, в чем твоя игра? Ты занимаешься контрабандой наркотиками?

— Почему ты так думаешь? — спросил Ральф.

— Это один из видов преступлений, представляющий настолько мало опасности, что и ты им можешь заняться, — ответила она спокойно. — Тарн тоже участвовал в этом. Я так думала. А Тэппервиль?

— Тэппервиль? — произнес он презрительно. — Я не думаю, чтобы у него было достаточно денег.

Она тихо засмеялась.

— Это меня тоже поразило.

Лу проводила Ральфа и заперла за ним дверь. Потом возвратилась к себе в спальню, открыла маленький шкафчик и вынула из него блестящий золотой предмет, который можно было принять за портсигар, но который на самом деле был маленькой записной книжкой, вложенной в золотой футляр. Она перевернула несколько страниц с презрительной улыбкой, бросила книжку назад в шкаф и с удовольствием начала рассматривать сверкающий бриллиант, который добыла в Индии.

В девять часов она постучала к Эльзе и вошла, не дожидаясь ответа, так как по опыту знала, что люди, увлекающиеся музыкой по радио, ничего не слышат, кроме звуков, идущих из аппарата.

Эльза сняла наушники и улыбнулась.

— Это великолепно! Я удивляюсь, миссис Халлам, отчего вы не слушаете? — спросила Эльза. — Вы уходите?

— Я не знаю, — ответила Лу уклончиво. — Я еще не решила. Вы хорошо себя чувствуете здесь?

— Отлично, — ответила Эльза. — Пожалуйста, не беспокойтесь обо мне. Знаете, миссис Халлам, я уже подыскала себе квартиру. Я не хочу ни одного дня обременять вас больше своим присутствием.

— Мы очень рады, — ответила рассеянным тоном Лу Халлам. — Оставайтесь здесь сколько вам угодно, моя дорогая.

После этого наступила неловкая пауза. Эльза хотела как можно скорее вновь надеть наушники, чтобы слушать оперу, а миссис Халлам — поскорее уйти к себе, чтобы одеться.

К счастью зазвонил телефон, и миссис Халлам вышла в столовую.

Эльза вновь надела наушники. Но музыки больше не было. Передавались сообщения о погоде, состоянии атмосферы и т.д.

Через четверть часа в наушниках раздался голос:

— Скоро мы подключим зал оперы, и вы будете слушать последний акт «Фауста».

Она сняла наушники, взялась за книгу и начала читать. Но мысли ее были далеко. Все–таки было что–то очаровательное в этом «зловещем человеке». Он ее озадачил. Он ее пугал, но уже не возмущал. Ее острый женский инстинкт чувствовал тонкость его характера, и каковы бы ни были его преступления, она сознавала, что он был хорошим человеком. Заключение, к которому она пришла, было настолько абсурдно, что Эльза тихо засмеялась.

И все же он был хорошим человеком! Несмотря на его угрюмость — человеком добрым, и, несмотря на его подозрительность — человеком верным. Конечно, она его не обожала, — думала она, — и уж конечно, не любила…

В аппарате послышался шум. Эльза снова нацепила наушники и сразу услышала взрыв аплодисментов, завершивший исполнение первой арии.

Аппарат работал хорошо. Эльзе казалось, что она сидит в ложе близко от сцены. Была слышна каждая нотка, каждый оттенок…

Пела Маргарита… И в это время вдруг голос замер, и началось какое–то жужжание. Она ничего не могла понять. Чей–то голос произнес:

— Пошел вон! Очиститьсцену!

И затем другой громовой голос раздался над ее ухом. Она вскочила. Это был голос майора Эмери!

— Эльза, заприте свою дверь и забаррикадируйте ее! Никого не впускайте! Вы слышите меня? Заприте дверь немедленно! Вам грозит смертельная опасность!

Глава 45

Майор Эмери сидел в глубине своей ложи и слушал, но отнюдь не звуки восхитительной музыки оперы.

Соседняя с ним ложа была пуста. Дважды он открывал маленькую черную коробку и вынимал из нее нечто похожее на стетоскоп, один конец которого он прикрепил к стене.

Из ложи не доносилось ни звука до тех пор, пока не поднялся занавес и не началось последнее действие «Фауста». Тогда без помощи своего аппарата он услыхал звук отодвигающихся стульев. Два человека вошли в ложу и по звуку их голосов он понял, что они сидели в глубине ложи, скрытые от любопытных взоров. Он вновь прислонил приемник к стене и стал слушать, сразу узнав оба голоса.

— Она — главный козырь в игре. Если мы ее добудем, у нас сто шансов успеха!

Второй голос что–то пробормотал и потом прибавил:

— У меня уже была эта мысль. Мы можем убить одним ударом двух зайцев. Это вещество находится в ящике. Старик взял его у Стандфорда накануне своей смерти и перенес к себе в Эльгин Кресент. Это американское вещество и его легко можно заменить, но я должен также во что бы то ни стало заполучить девушку… Я это устроил… одиннадцать часов… без пяти одиннадцать… Думаю, что сработаю без осечки…

Наступило молчание, и в этот момент Эмери нечаянно задел тонкую проволоку, соединяющую микрофон с маленькой батареей, находившейся на дне черной коробки. Проволока разорвалась. Сейчас же его ловкие пальцы отмотали изоляцию и вновь соединили оба конца. Но, когда он прислонил приемник к стене, там была тишина. Он подумал, что батарея испортилась, бросил наушники, выбежал в коридор и резко открыл дверь в соседнюю ложу. Она была пуста.

— Без пяти одиннадцать!

Они точно работают. Он посмотрел на часы, и у него захватило дух. Это было точно то время!

Только одну секунду он колебался. Маргарита стояла посреди сцены, покоряя молчавшую аудиторию своим прекрасным голосом, но он ее не видел и не слышал. Он знал только то, что где–то в Лондоне беззащитная девушка слушала оперу по радио, и мгновенно прыгнул из своей ложи на сцену.

Сейчас же в театре началась суматоха.

Потрясенная Маргарита упала без чувств. Со всех сторон раздались громкие голоса, но он шел вдоль рампы, ища микрофон и, когда нашел, то наклонился и закричал… В следующую минуту крепкие руки схватили его, потащили назад, и он очутился перед взбешенным режиссером.

— Пошлите за полицейским! — услышал он резкий голос. — Он пьян!

Две сильные руки держали его. Режиссер, взбешенный почти до истерики, размахивал кулаком перед лицом наглого хулигана.

Эмери сказал что–то шепотом, и лицо режиссера сразу изменилось.

— Вы, наверное, шутите, но идемте, — сказал он быстро, и Эмери проследовал за ним в маленькую комнату за сценой.

На столе стоял телефон. Эмери, не спросив разрешения, схватил его и, вызвав кого–то, в продолжение трех минут говорил быстро и резко. Режиссер слушал его, остолбенев. Повесил трубку, Эмери крикнул:

— Дорогу мне, скорей!

Режиссер сопровождал его вверх и вниз по лестницам, вдоль узких коридоров и, наконец, вывел на улицу.

— Я помогу вам найти вашу машину. Нужен ли вам сопровождающий?

Эмери отрицательно покачал головой.

— Херберт–Мэншонс! — крикнул он, вскакивая на подножку и садясь рядом с шофером. — Поезжайте тихо, когда будете заворачивать за угол. Я хочу взять с собой Фенг–Хо. И помните, что сегодня для меня не существует правил движения.

Эльза слышала слова, обращенные к ней, но, ошеломленная, некоторое время ничего не понимала.

Голос «зловещего человека» предостерегал ее, говорил ей, что надо запереть дверь… Она была в опасности…

Эльза сняла наушники, подбежала к двери и как только повернула ключ, услышала шорох за дверью, и ручка резко повернулась в ее руке.

— Кто там? — спросила она с испугом.

И она услышала вопль, перешедший в громкое рыдание, вопль, от которого волосы поднялись дыбом.

— Помогите!..

Это был то усиливающийся, то замирающий вопль Лу Халлам!

Эльзе казалось, что она сейчас лишится чувств, но она собрала все силы, сдвинула ящик и загородила дверь. Затем она поставила кровать поперек комнаты, придвинув ее к ящику.

— Откройте дверь, — раздался голос за дверью. — Я вас не трону, мне нужен ящик! Отдайте мне его… и я клянусь, что не причиню вам…

— Кто вы? — спросила она опять. — Где миссис Халлам? Что вы сделали с ней?

Она услыхала громкое проклятие, и дверь задрожала от сильных ударов.

Их уже было двое за дверью. Она слышала, что они переговаривались.

Что ей было делать?

Она подбежала к окну и распахнула его. Улица внизу была пустынна. Спастись через окно было невозможно. Если бы кто–нибудь прошел внизу, кто–нибудь, кого она могла бы позвать на помощь!

Квартира Халлама была на третьем этаже, побег через окно исключался…

Вдруг она увидела, что кто–то переходит улицу, и громко закричала.

— Молчите! — раздался голос из–за двери. — Не смейте кричать, или я буду стрелять!

Дверь слегка приоткрылась, и она увидела злые глаза и невольно отступила назад.

Но в это же время послышался шум машины. Она взглянула в окно. Машина остановилась у подъезда. Три человека выскочили и бросились к входу. Нападающие за дверью тоже что–то услышали.

— Благодарю, господа! — громко крикнула Эльза.

За дверью послышался беспорядочный топот ног, и вдруг коридор, в котором до того было темно, весь осветился. Она услышала знакомый голос.

Это был Эмери!

Хлопнула дверь. Это была дверь в кухню, которая находилась как раз напротив, и она услышала, как майор с досадой что–то выкрикнул.

Через минуту она увидела его в замочную скважину. Он прошел в кухню и зажег свет. Потом вернулся…

— У вас все благополучно? — спросил он.

— Да, да, — ответила она дрожащим голосом, — у меня все благополучно. Они ушли?

— Да, они ушли, — был угрюмый ответ. — Оказывается, на кухне есть лифт, они наверное, спустились по канату.

Она сделала усилие, чтобы сдвинуть возведенную ею баррикаду, но ей пришлось напрячь все силы, прежде чем удалось отодвинуть вещи и открыть ему дверь.

В проходе у дальней стены она увидела Фенг–Хо и человека в форме — это был шофер Эмери.

— Фенг–Хо, пойдите принесите воды! — сказал Эмери. — Где миссис Халлам?

Она не могла выговорить ни слова, пока ей не принесли воды.

— Я не знаю, я только слышала ее крик, — проговорила девушка, поднимая дрожащей рукой стакан к губам. — Я слышала, как кто–то ужасно кричал…

Он оставил ее и прошел в столовую, всюду зажигая свет.

Дверь в комнату миссис Халлам была заперта. Он взялся за ручку двери.

— Есть кто там? — спросил он и навалился на дверь всей своей тяжестью. Дверь с треском распахнулась.

Он зажег свет и в ужасе замер.

Миссис Халлам неподвижно лежала поперек кровати, свесив ноги. Лицо ее посинело, нарядное платье было разорвано, на белом плече виднелась кровь, но самым страшным был шелковый шарф, обмотанный вокруг ее шеи. Эмери в одно мгновение подскочил к ней и сорвал шарф. Его голос привел в себя Эльзу, а вид несчастной женщины заставил ее забыть о слабости. Они вдвоем положили ее на кровать, и пока Эльза по его просьбе пошла искать вино, майор Эмери сделал быстрый осмотр комнаты. Все здесь весьма напоминало его собственный кабинет после посещения неизвестными мошенниками. Все ящики были открыты, а содержимое валялось на полу.

Что они искали? До сих пор он не думал, что миссис Халлам была важной картой в игре. И, тем не менее, это не было случайное преступление, была конкретная цель. В чем она состояла? Он твердо решил узнать это. Через несколько минут женщина пришла в сознание и бессмысленно уставилась на Эмери.

— Это вы, дьявол! — проговорила она со злобой.

Он покачал головой.

— Если вы думаете, что это я напал на вас, то вы сильно ошибаетесь. Вы что–нибудь потеряли?

Она с трудом встала и, пошатываясь, подошла к столу.

— Записная книжка пропала, только записная книжка…

— Книжка? Какая книжка? — спросил он.

— Золотая книжка…

Он шагнул к ней.

— Тэппервиль?

Она кивнула.

— Откуда она у вас? Впрочем, я уже знаю ответ. Вы ее взяли тогда?

Она опять кивнула.

— Ну, дорогая леди, — обратился Эмери к Эльзе, — теперь мы можем оставить на время миссис Халлам. Я хочу, чтобы вы были в безопасности. Подождите здесь пять минут и обещайте мне не уходить.

Она кивнула, и он исчез. Она поняла, что он пошел в ее комнату и стала соображать, зачем это ему надо. Через пять минут он вернулся, держа в руках ее чемодан. Мысль о том, что он собирал ее платья, казалось настолько несуразной, что она чуть не засмеялась.

— Я думаю, что «Палас–Отель» будет для вас сегодня самым безопасным местом.

Девушка взглянула на миссис Халлам, которая уже обрела обычный свой вид.

— Лучше позвоните вашему мужу… — начал он, но в этот момент услышал, что кто–то открыл входную дверь, и быстро прошел в переднюю.

Ральф Халлам при виде зловещего Эмери остолбенел.

Глава 46

— Что вы тут делаете? — грубо спросил Ральф.

— Право, Халлам, — последовал холодный ответ, — я могу задать тот же вопрос. Однако вы быстро передвигаетесь.

— Куда вы едете, Эльза? — спросил Халлам.

— Чтобы избавить леди от затруднений, я вам отвечу. Я везу ее в «Палас–Отель», где ей будет безопаснее…

Ральф увидел свет в комнате жены и поспешно прошел туда. Быстрым взглядом окинул комнату, разбросанные вещи и бледное лицо жены.

— Чем это можно объяснить? — спросил он. — Вы ведь так не уйдете, Эмери!

— Кто–то напал на вашу жену и скрылся еще до моего прихода.

— Как вы сюда попали?

Эмери улыбнулся.

— Сегодня я больше не даю интервью. У меня нет времени, — сказал он и направился к двери, но Ральф загородил ему дорогу.

— Что у вас в этом чемоданчике?

Эмери на минуту задумался, а потом ответил.

— Кое–что, что стоит больше миллиона долларов, — сказал он холодно, — это собственность мисс Марлоу. Я нашел это на дне ее ящика. И сейчас я должен найти для этого безопасное место.

Ральф Халлам прислонился к стене, и ему показалось, что все вокруг кружится, меркнет, будто во сне. Фенг–Хо стоял за дверью, и Эмери обратился к нему:

— Вы останетесь здесь! Следите за Халламом — я бы хотел знать, где его потом найти.

Они спустились по лестнице на пустынную улицу. Шофер разворачивал машину, а в это время подошла еще одна машина и из нее быстро вышли два господина в черном. Один из них сразу направился к Эмери.

— Вы приехали от инспектора Уилля?

— Уилля? Я ничего не знаю про Уилля, но мы из Скотленд–Ярда, — сказал довольно любезно подошедший. — Вы — Эмери?

— Да.

— У меня приказ вас арестовать, майор.

— Приказ арестовать меня? В чем меня обвиняют?

— Вы узнаете, когда доедете до участка. У меня только приказ доставить вас туда.

Наступило молчание.

— Это ошибка, — сказал Эмери, — во всяком случае, я поеду с вами, но, может быть, вы мне позволите раньше завезти эту даму в «Палас–Отель»?

Человек ему ничего не ответил, усадил их в машину, а чемодан передал шоферу.

При свете фонаря блеснул длинноствольный револьвер в руках сыщика.

Он произнес:

— Я хочу вам дать один совет, майор Эмери. Не суйте руку в ваш боковой карман, иначе вы будете пристрелены!

Он приставил дуло револьвера к жилету Эмери и, наклонившись, извлек «Браунинг» из кармана. Еще минута — стальное кольцо защелкнулось вокруг кисти Эмери.

— Сидите смирно, или вам будет больно, — сказал другой, заговоривший в первый раз.

Голос показался Эльзе знакомым, а майор Эмери сразу его узнал.

— Кто это говорит? — спросил он насмешливо. — Право, мистер Дэм, я был о вас иного мнения! Я не думал, что вы будете работать из–за денег.

У Эльзы вырвался крик, когда она тоже узнала его. Что это значило? Разве он был сыщиком? Слова Эмери рассеяли все сомнения Эльзы.

— Это была ловушка, и я в нее попался, — сказал он. Такой пройдоха, как я… Куда мы едем?

— Увидите.

Она слышала лязг наручников Эмери. Один из бандитов зажег карманный электрический фонарь, и яркий свет упал на его закованные руки.

— Во всяком случае, вы разрешите даме нас оставить?

— Достичь чего–либо и потерять это? — спросил тот насмешливо. — Подумайте, что вы говорите! О, нет–нет! Она нам нужна.

Да, она им была нужна, это он знал. Она была тем единственным шансом из ста, на который они делали свою ставку. Он хорошо знал этих людей, знал, что не удастся привлечь внимание прохожих. Машина проехала по улице с невысокими домами, какие бывают в предместьях, повернула еще в одну улицу и остановилась перед одноэтажным домом. Шофер встал, открыл дверь, и Эмери, а затем Эльза вышли.

Выйдя из дома Халлама, Фенг–Хо позвал шофера.

— Где майор? — спросил он.

— Не знаю, я жду его.

— Он только что вышел. Вы должны были его видеть, вы не слепой и не сумасшедший человек!

— Я видел господина и даму, но я не знал, что это майор. Почему он уехал в чужой машине?

Фенг–Хо что–то сказал по–китайски. В это время к ним подошел взволнованный Ральф Халлам.

— Вы видели, как он уехал?

— Как кто уехал? — спросил Ральф холодно. — Если вы спрашиваете об Эмери, то я не видел. — Он повернулся, чтобы уйти, но Фенг–Хо схватил его за руку и заговорил на таком английском языке, что Халлам не сразу мог понять его.

— Они его похитили! — заключил китаец.

В конце улицы стоял полицейский, он видел проезжавшую машину, но кто знает, был ли в этой машине Эмери? Через пять минут они догнали этот автомобиль, но он был пуст, поехали в другую сторону, но также безрезультатно. Тогда Фенг–Хо выбрал третье направление, так как в этот момент в проезжавшей мимо них машине он увидел лицо, которое сразу узнал. Только одну секунду он видел этого человека…

Фенг–Хо начал преследование. Машина проехала Бейзоутер по узкой улице мимо сквера, а потом начался подъем в гору. Он уже догонял автомобиль, как вдруг появились четыре человека, по двое с каждой стороны дороги. Они остановили автомобиль Фенг–Хо и после короткой борьбы оглушили китайца, ударили ножом и перебросили тело через ограду в сад.

В это время Эльзу и Эмери вели к дому.

— Ступайте осторожнее, — предупредил Дэм. — У вас есть цепь?

Эмери услышал позвякивание цепи, которую продели через кольцо. Потом схватили его руки и соединили цепь с наручниками. Он был подтянут к стене и почувствовал холод стального кольца, через которое была продета цепь.

— Не двигайтесь, мисс, — сказал Дэм, — иначе вы сломаете шею.

За ними закрыли дверь. Вспыхнул фонарь Дэма, и Эмери увидел, что шофер исчез. Они находились в кирпичном помещении футов, должно быть, двадцать на десять. Он только мог предполагать, что оно было кирпичным, потому что все стены были завешены одеялами армейского образца, что сильно заглушало звуки. Посредине в полу зияла дыра, насколько он мог судить, пяти или шести футов глубиной.

— Что это? — прошептала Эльза.

— Весьма смахивает на гараж, — ответил спокойно Эмери. — Дэм, знаете, что это мне напоминает? Это напоминает место казни. Дыра могла бы быть немного шире и немного глубже, деревянный помост, рычаг для поднятия, крепкая дубовая балка и стальной ворот. Какое ужасное чувство, когда вас подымут в шесть часов утра и прикажут надеть робу, в которой вы были на суде. Я видел, как сходили с ума люди намного лучше вас, Дэм…

— Замолчите! — громко заорал Дэм. — Я вырву вам язык, если вы не заткнете глотку!

Эмери иронически усмехнулся.

Дверь отворилась, и вошел какой–то человек.

— Подойдите сюда, — обратился Дэм к девушке.

Глаза Эмери вспыхнули.

— Дэм, вы ее не тронете! Помните, что еще можно отвертеться от простого убийства, а всякие отягчающие обстоятельства могут вызвать озлобление присяжных и повредить вам и вашему другу Стильману!

— Выведите ее отсюда немедленно! — закричал Дэм. Его руки дрожали как в лихорадке. Девушка прижалась к Эмери.

— Не отпускайте меня, не отпускайте меня! — просила она, вне себя от ужаса.

— Я слишком люблю вас, дорогая, чтобы вам повредить! — сказал Эмери. — Вы это должны запомнить. «Зловещий человек» любит вас больше всего на свете!

Он склонил свою голову к ее бледному лицу, и в эту минуту наивысшего счастья она забыла весь ужас положения, забыла про опасность, в которой они находились. В следующую минуту рука другого человека грубо схватила ее, оттащила в сторону, к двери. Она попыталась сопротивляться, бороться, но потрясение было так велико, что Эльза потеряла сознание.

«Она без чувств… Слава Богу», — думал Эмери, провожая девушку глазами, пока не захлопнулась дверь. Он остался с глазу на глаз с человеком, которого считал своим палачом…

Глава 47

— Итак, молодой человек! — сказал весело Дэм. — Недолго осталось вам жить, и это время не будет слишком скучным!

В углу стоял небольшой бочонок, который он подкатил к яме, затем опрокинул и высыпал на пол цемент. В другом конце помещения был кран и два ведра, и Эмери видел, как Дэм пустил воду. Через некоторое время он вернулся с полными ведрами и, сделав углубление в куче цемента, осторожно налил в него воду.

— Я вижу, вы тут главный палач, — произнес спокойно Эмери.

Несмотря на внешнее спокойствие, он дрожал с ног до головы.

— Нет, вы ошибаетесь, — ответил Дэм, — это звание не принадлежит мне. Но свое дело я знаю…

— Штукатур? Глядя на вас, я думал, что вы столяр, — сказал Эмери.

Дэм вскинул голову.

— Кто это вам сказал? Да, я был столяром, но не собираюсь больше с вами разговаривать.

Он помешивал, сильно нажимая на лопату, все время подбрасывая песок, и вскоре приготовил густой раствор. Тогда он остановился, опершись на лопату. В эту минуту дверь, прикрытая одеялом, распахнулась, и Эмери, повернув голову, увидел человека, который ненавидел его смертельной, патологической ненавистью маньяка. Бородатый, высокий, в автомобильных очках, этот человек, по прозвищу Стильман, любезно кивнул и улыбнулся. Борода была приклеена так хорошо, что создавала полную иллюзию настоящей.

— Да, Эмери, вам, наверное будет интересно узнать, что ваш китаец в данный момент очень жалеет, что впутался в эту историю…

— Вы удивляете меня, — сказал Эмери.

— Разыскивая вас, он погнался за нашей машиной. Но мы его поймали в конце Ладброк–Гроу, и он не единственный, кто умеет владеть ножом.

— Да, это я знаю, — сказал Эмери, — вы можете быть весьма полезны в этом отношении. Бедный старый Морис Тарн знал это, если он вообще что–нибудь знал. Странно… Я думаю, вы были на высоте. Что же дальше?

Бородатый человек закурил папиросу, прежде чем ответить.

— Я? О, я просто наблюдаю. Я — заинтересованный зритель. Большой человек делает большую работу. — Он посмотрел на яму, с ямы перевел глаза на незастывший цемент. — Дэм и я — два простых гробокопателя — больше ничего.

— Что вы хотите сделать с девушкой?

— Я не знаю. Большой человек имеет виды на нее. Она знает больше, чем это нужно. Я думаю, вы это тоже знаете, Эмери…

— Она ничего не знает. Она даже не знает, кто я.

Мистер Стильман поднял брови.

— Не хотите ли этим сказать, что вы не открыли ей важную подробность? Клянусь, я думал, что для вашей же безопасности вы должны были ей сказать, что вы стоите во главе сыскного отделения по борьбе с наркотиками, что они перевели вас, когда бедный старый Бирксон потерпел неудачу. И это сделали после того, как тупоголовые власти решили послать вас в Шанхай, чтобы распространить в Англии слух о вашей мнимой опале и тем самым исключить подозрения… Действительно, тупоголовые… Признаюсь, даже я был обманут вами, но только на короткое время. Теперь этому конец, Эмери…

Эмери осторожно тронул свои наручники.

Когда–то один заключенный–индус открыл ему способ, как можно освободиться от наручников. Пригоршня рупий купила тайну. Он внутренне подобрался…

Неожиданно Стильман подошел к нему, вынул ремень из кармана и, наклоняясь, связал ему ноги. Эмери медленно сжимал кисть, именно так, как учил его индус.

Но вскоре он осознал правдивость его слов: «Господин, вы должны упражняться каждый день, иначе у вас ничего не выйдет».

— Что это будет? Повешение или расстрел?

— Я думаю, ни то, ни другое, — сказал Стильман, бросив взгляд на Дэма.

— Пойдите лучше и присмотрите за девушкой, — сказал он. — Я подожду хозяина — а вот и он! Вернетесь через четверть часа. Я думаю, вам не придется ждать дольше…

Опять одеяло колыхнулось, хлопнула дверь, и на одеяло легла белая пухлая рука, а затем появилось и улыбающееся лицо Тэппервиля, банкира и пуританина.

Глава 48

Широкое жирное лицо Тэппервиля выражало страдание и брезгливость. Его мягкие глаза искали пленника, на минуту остановились на нем и затем обратились к глубокой яме и груде цемента.

— Все сделано так, как должно быть сделано, — сказал он, — это такое облегчение — иметь дело с друзьями! Я должен сказать, что мы страдали от плохой работы подчиненных…

Эмери презрительно улыбнулся, но промолчал.

— Даже в тривиальных жизненных делах, — сказал Тэппервиль серьезно, — люди любят иметь дело с теми, кто от них зависит…

Говоря это, он все время что–то вертел в своем кармане, и когда вытащил из него руку, то Эмери увидел в ней толстую палку довольно необычной формы. Он сразу узнал орудие, которым был поражен банкир в ту ночь, когда он и его сообщники предприняли попытку нападения и когда Тэппервиль, будучи в возбужденном состоянии, подошел слишком близко к нападающему.

— Я думаю, вы узнаете то, что мои друзья, которые, посетив ваш дом, с целью… гм… гм… его обследования, взяли из вашего кабинета. Это пятно — он показал на конец бруска — кровь. Это моя кровь. Запомните это…

Он наклонил голову так, что Эмери мог увидеть шрам, который остался от его удара.

— Я очень ценю мою кровь, — сказал Тэппервиль. — Она для меня даже важнее, чем… вы знаете сами. Этим орудием можно бить человека так, что он потеряет сознание, бить, пока не умрет…

Тэппервиль осмотрел цепи и болты, ощупал наручники и ремень на ногах узника и, казалось, остался доволен своим осмотром. Он перешагнул через яму, положил палку и аккуратно расстелил на полу платок, снял с себя пиджак, сложил его и очень бережно опустил на платок. Сверху он положил свою блестящую шелковую шляпу, затем вынул из манжет рубашки тяжелые золотые запонки и, засучив рукава, обнажил свои большие руки.

— У вас есть передник? — спросил он.

Эмери не видел длинного черного одеяния, которое висело на стене в глубине помещения.

— Подобные носят мясники, — сказал мистер Тэппервиль, надевая на себя длинный черный передник, который застегивался сверху до низу.

Он поднял фонарь и придвинул его к узнику.

— Я хочу видеть, что я делаю, — сказал он, улыбаясь и смочил себе ладонь. — Вы уходите?

— Да, я ухожу, — сказал Стильман мрачно.

— Может быть, это к лучшему, — сказал Тэппервиль очень вежливо. — К счастью, у меня совсем нет нервов. Когда вы через несколько минут вернетесь, то меня здесь уже не будет, а мистеру Дэму и вам останется немного работы. Ну, майор Эмери, вы готовы?

Звук первого удара достиг слуха Стильмана, когда он поспешно закрывал дверь…

Он нашел Дэма в кухне, перед бутылкой виски, наполовину выпитой. Вид у него был ужасный — все лицо в слезах, и когда Стильман вошел, он пробормотал:

— Все, все кончено? О, Боже, Боже! Вы слышали, что он говорил о том, как будят рано утром? Вы присутствовали когда–нибудь при казни? Это ужасно!

— Замолчите, вы, сумасшедший, — прошипел бородатый человек.

Он посмотрел на дверь, в которую только что вошел.

— Тэппервиль мог воспользоваться ножом, — проворчал он. — Это уже превратилось в бойню… Где девушка?

— Она здесь, — мистер Дэм движением головы указал на дверь. — Там кладовая, и там у меня есть кровать. Что мы будем с ней делать?

— Усыпите ее вот этим.

Он бросил маленькую бутылочку на стол. Дэм стал ее тупо рассматривать.

— Это он достал?

Стильман кивнул.

— Все предусмотрел, — сказал Дэм.

— Накапайте ей несколько капель в чай, — сказал Стильман, — и она нас не будет беспокоить. Что, комнаты наверху меблированы?

Дэм утвердительно клюнул носом.

— Положите ее туда. В котором часу вы ждете свою дочь?

Дэм посмотрел на стенные часы, которые громко тикали над камином.

— Сейчас только двенадцать. Боже мой, только двенадцать, а казалось… годы. Что он хочет с ней сделать?

— Я не знаю, — сказал он нетерпеливо, — он решит завтра. Она вас больше не будет беспокоить. Ей совершенно достаточно этой дозы.

Он открыл дверь и заглянул в кладовую.

Там не было лампы, но при свете, который падал из кухни, он увидел в углу складную кровать и на ней фигуру, которая лежала без движения.

Закрыв бесшумно дверь, он вернулся к Дэму, погруженному в размышления. Глаза обоих обратились к часам.

— Десять минут, — сказал Дэм. — Вы поможете мне?

Стильман быстро огляделся вокруг.

— Это не мое дело, Дэм… не притворяйтесь дураком. Там работы не больше, чем на десять минут.

Дэм кусал губы.

— Если только они его ищут, то прежде всего явятся сюда, осмотрят пол и заметят свежее зацементированное место…

— Кто будет искать его? Фенг? Можете успокоиться, Фенг умер. Я сам с ним расправился. Смотрите…

Он приподнял рукав пиджака. На белом манжете рукава была кровь. У Дэма вырвался глубокий вздох.

— О, Боже! Хотелось бы мне не участвовать во всем этом.

— Не говорите этого ему, — сказал Стильман, — а то он вас удалит таким образом, какой вам совсем не понравится.

Часы медленно тикали, так медленно, что казалось, стрелки совсем не двигались. Они сидели молча и ждали назначенного времени.

Пятнадцать бесконечных минут, наконец, прошли.

— Идите теперь, кончите свое дело, — сказал Стильман.

Дэм не двигался. Уже прошло двадцать минут. Стильман опустил ему руку на плечо, и Дэм с воплем вскочил. Казалось, он ничего не видит.

Спотыкаясь, он спустился в сад и минут пять простоял у двери гаража. Он весь дрожал. В конце концов, стиснув зубы, он толкнул дверь. Свеча почти догорела. Она два раза вспыхнула и потухла совсем. Но при ее свете он успел рассмотреть висевшие на стуле наручники, а когда украдкой бросил взгляд на дно ямы, то разглядел там человеческую фигуру.

Дэм, весь в поту, работал, как сумасшедший, истерически рыдая и швыряя лопатой липкий цемент в яму.

Наконец все было кончено.

А потом надо было ждать, но он больше не мог оставаться в темноте и, резко распахнув дверь, бросился в сад. Ему казалось, что зловещий дух Эмери стоял за его спиной.

Стильман бросился навстречу Дэму. На нем не было лица, ноги его не слушались. Стильман посадил его на стул и налил полный стакан виски.

— Пейте! — сказал Стильман. Он оглянулся на дверь кладовой. — Я повесил замок — вот ключ. Смотрите за ней. Слышите?

Дэм кивнул.

— Вы поняли? Ее надо перенести наверх и там спрятать. Ни в коем случае ее не должны найти!

Еще секунда — и Дэм один, один со своими привидениями, страхами, страшными ночными звуками, которые сводили его с ума.

Вдруг он вспомнил глаза Эмери и, опустив голову на руки, зарыдал, как испуганный ребенок.

Глава 49

Эльза Марлоу сознавала, что упала в обморок, сознавала это, еще не окончательно придя в себя. Она знала также, что–то страшное, ужасное случилось, и стонала, не находя места на своей жесткой кровати. Она задела локтем за стену; вызванная ударом боль была так сильна, что привела ее в сознание. В голове у нее стучало, а когда она попробовала встать на ноги, они подкосились, и она повалилась снова на кровать.

Холодея от ужаса, она все вспоминала… Поль Эмери в заточении, и они хотят его убить, его… который так ее любит!

Собрав все свои силы, она подползла к четырем маленьким, горящим в темноте кружочкам. Это были четыре отверстия, сделанные в двери кладовой. Через них она увидела кухню, которую сначала не узнала. За столом сидел человек. Голова покоилась на руках, перед ним стоял пустой стакан и почти пустая бутылка.

Мистер Дэм? Отец Джесси?

Она попробовала открыть дверь, но дверь была на замке. И все–таки надежда была, так как мистер Дэм спал крепко, и если бы ей только удалось открыть дверь, побег был бы возможен. Но ее отчаянные усилия были явно напрасны. Ничего нельзя было сделать, надо было ждать. Она ждала, с ужасом думая о судьбе человека, в глазах которого она прочла столько любви и нежности, сколько, ей казалось, не было во всем мире.

Эта мысль приводила ее в отчаяние. Снова бросилась она к двери, и снова отступила, измученная и усталая. Но вдруг она услышала шаги в передней. Сердце ее остановилось. Потом послышались шаги на лестнице и опять наступила тишина… через некоторое время кто–то снова спустился по лестнице, и раздался голос:

— Отец!

Это была Джесси Дэм.

— Джесси, ради Бога…

Услышав этот полный ужаса шепот, Джесси Дэм направилась к двери в кладовую.

— Кто это? — спросила она.

— Это я, Эльза Марлоу!

— Где же ты! О, как ты меня напугала! — прошептала девушка.

— Не шуми. Я здесь.

— В кладовой? — спросила Джесси.

— Выпусти меня, пожалуйста!

Джесси Дэм говорила с ней, не спуская глаз со спящего отца.

— Дверь заперта… ключ, наверное, у него в кармане. Это он тебя сюда посадил? О, Боже! Сколько у него теперь будет хлопот! Я знала, что это будет так…

Она попробовала открыть замок.

— Я пойду разыщу свой ключ, — прошептала она и вышла.

Казалось, что она отсутствовала час, хотя на самом деле это были лишь несколько минут. Она подошла к двери на цыпочках, попробовала все ключи один за другим, пока, наконец, старый ржавый замок не открылся.

Эльза была свободна.

В это время мистер Дэм что–то проворчал во сне и зашевелился.

— Скорее, скорее, — торопила Джесси, подталкивая свою приятельницу к передней. — Они меня убьют, если узнают, что я сделала!

Когда они поднимались по лестнице в переднюю, Дэм проснулся. Он взглянул на открытую дверь и с криком, от которого бросило в холод дочь, спотыкаясь, бросился по лестнице.

Джесси хотела открыть дверь, но пальцы ее не слушались, и Эльза сама повернула ручку. Когда голова Дэма показалась на уровне пола, дверь открылась, и она побежала…

Улица была темна. Вокруг — ни души. Они бежали по направлению к главной улице. Дэм погнался за ними.

Обернувшись, Эльза увидела, что она была одна. Джесси, которая хорошо знала местность, свернула, не замеченная отцом, в боковую улицу. Дэм догонял…

И когда девушка почувствовала, что она больше не может сделать ни шагу, она увидела спасительную картину.

Освещенные фонарем, переходили улицу люди в касках, громко топоча по мостовой. Это ночные патрули возвращались из обхода. Она бросилась к ним.

В момент падения ее подхватил один толстый полицейский. Ночь и все ее ужасы исчезли, растворились в обмороке, от которого она оправилась только на другое утро, когда утреннее солнце осветило кровать, в которой она лежала.

Глава 50

На другое утро, в одиннадцать часов, инспектор Бикерсон вошел в кабинет своего начальника и устало опустился в кресло.

Уилль посмотрел на него, насупив густые брови, и спросил:

— Все хорошо?

— Для вас хорошо, — сказал он горько, — но для меня это — сущий ад! Как отнестись к показаниям сумасшедшей девушки с ее фантастическим рассказом относительно Сойоки? Я сегодня с пяти часов утра не имею ни минуты покоя, как только вы мне сообщили по телефону, что девушка заявила, будто Эмери заточен, если уже не убит в доме Дэма! Она либо сошла с ума, либо ей это приснилось, — сказал он решительно. — Я был в доме Дэма еще до восьми часов. Дэм, очевидно, здорово накануне выпил, так как утром не был еще вполне трезв. Я пошел в гараж, и, конечно, у меня сразу же возникли подозрения, когда я увидел посреди гаража яму, засыпанную свежей землей. Казалось, что рассказ мисс Марлоу был правдой. Но я разрыл яму, снял всю землю до конца, а также цемент — к счастью, он не успел еще затвердеть — и не нашел никаких признаков присутствия человеческого тела! Там его никогда и не было, это ясно!

— Вы нашли висящие на стенах одеяла для смягчения звуков?

— Нет, но, очевидно, они были. Я нашел кучу одеял в одном углу гаража…

Начальник задумчиво вертел карандаш.

— Однако Эмери не вернулся.

Бикерсон пожал своими широкими плечами.

— А вот еще история, — Уилль перевернул кипу бумаг и нашел один документ, — предположение, что глава компании Сойоки и есть Тэппервиль. Вы его видели?

— Я как раз от него, — сказал Бикерсон. — Его главная вина, с моей точки зрения, в том, что он весьма болтливый и медлительный человек. Он всецело поглощен вопросами об улучшении положения рабочих. Мне очень повезло, что удалось поймать его при выходе из банка. Он сказал, что провел ночь в Брайтоне и не был еще дома. Когда я сказал ему, что служу в полиции, он сразу же спросил, не было ли грабежа в его доме…

Уилль еще больше нахмурился.

— Я ничего не понимаю, — сказал он. — Но что–то должно быть в этой истории… Тут же китаец Эмери, найденный полумертвым. Ранен он был, безусловно, ножом. И ведь найден в нескольких шагах от дома Дэма! Да, кстати, как его здоровье?

— Доктор говорит, что он вне опасности, — сказал Бикерсон, — и оправится через несколько недель. Человек, который его ранил, чуть не задел очень опасное место. Все это странно. Я хотел допросить Фенг–Хо, но доктор не позволяет говорить с ним еще несколько дней. Теперь я пойду, чтобы увидеть дочь Дэма. Очевидно, она ушла на службу очень рано — может быть, я найду там и Эмери…

Он нашел Джесси Дэм в помещении фирмы. Вовсе не нужно было присматриваться к ней, чтобы заметить, как сильно она изменилась. Сегодня цвет ее лица можно было назвать бледно–зеленым, а провалившиеся глаза говорили о бессонной ночи.

— Доброе утро, мисс Дэм! — сказал Бикерсон. — Когда вы вернулись вчера вечером домой? — и как бы объясняя, он прибавил: — Вы знаете меня, я мистер Бикерсон.

— Да, я знаю вас, — сказала она спокойно. — Я видела вас раньше. Я вернулась домой в двенадцать.

— Вы ушли из дома сегодня очень рано. Я был там до восьми, но вас я уже не застал.

— Да, я ушла очень рано.

На самом деле Джесси Дэм всю ночь ходила по улицам, и сейчас говорила неправду. Это требовалось в срочном письме, которое она нашла сегодня утром в конторе. В письме было точно указано, что она должна была говорить, и кончалось оно такой страшной угрозой, что у нее не хватило смелости его дочитать.

— Вы случайно не нашли мисс Марлоу запертой в одном из ваших шкафов?

На одно мгновение силы ее оставили, и она не могла найти слов.

— Нет… — проговорила она наконец. — И если мисс Марлоу утверждает это, она говорит неправду. Но, в сущности, я не знаю, что было сегодня ночью. Я выпила стакан вина, и оно мне ударило в голову.

— Вы ничего не слыхали о том, что майор Эмери был заперт у вас в гараже?

Зеленый цвет лица ее превратился в иссиня–бледный. Она пошатнулась и прислонилась к столу.

— Майор Эмери, — сказала она, плохо скрывая свою растерянность, — заперт в нашем гараже? Что вы хотите этим сказать?

— Я вижу, вы ничего не знаете. Разве мисс Марлоу вам ничего не говорила?

Она ответила отрицательно, и для нее было таким облегчением, что она могла сказать правду!

— Майора Эмери здесь сегодня нет?

Она покачала головой, боясь, что голос ей изменит.

— Где мисс… мисс Марлоу? — спросила Джесси неожиданно.

— Когда я ее видел в последний раз, она была в «Вест–Лондон Госпитале».

— Что с ней?

— Пустяки! Доктор сказал, что она может выйти сегодня, но я сомневаюсь, что она выйдет…

Едва успел он произнести эти слова, как в передней послышались легкие шаги.

— Это она! — воскликнула мисс Дэм.

— Мисс Марлоу? Этого не может быть!

Он вышел, чтобы посмотреть. Джесси Дэм была права. Эльза снимала пальто и шляпу. Во внешности ее мало что изменилось, лишь больше стали круги под глазами да румянец щек стал нежнее.

Она поздоровалась с ним, низко наклонив голову, сняла крышку с пишущей машинки, готовая по первому требованию начать работу.

— Почему они вас выпустили? — спросил он. — Когда я вас видел сегодня утром, казалось, что вы более мертвы, чем живы.

— Я ушла, потому что я этого хотела, — сказала она.

— Это недостаточно уважительная причина. Я думаю, вы знаете, что я занят расследованием вашей истории?

— Я знаю, вы мне уже это говорили.

— Да, я уже говорил, что в гараже мы не нашли никакого тела и не было никаких признаков убийства. Кое–что, правда, соответствует действительности. Существует гараж, как вы говорили, и. конечно, в полу существует яма…

Она вздрогнула.

— Но, как я вам уже докладывал, в яме ничего не было, кроме земли и сухого цемента. Я думаю, вам это приснилось. Вы были накануне в доме мистера Дэма?

— Да.

— Видели вы что–нибудь, что могло у вас вызвать подозрения относительно ямы?

Она посмотрела на него, нахмурившись.

— Я… начала она, — тогда… Да, я увидела человека, который вышел из гаража с лопатой в руках.

— Вот как! — воскликнул он с торжеством. — Я не знаю, каким нервным расстройством вы страдаете, но, может быть, доктор Халлам сумеет определить это…

Я вовсе не бредила, когда говорила, что было ночью, — сказала она тихим голосом. — Вы говорили с Джесси Дэм. Она подтвердит мой рассказ…

— Напротив, — сказал Бикерсон, — она как раз этого не сделает. Мисс Дэм говорит, что она вас не видела в кладовой, вас не освобождала и вообще ничего не видела из того, что вы говорили. Бедная…

Глава 51

Эльза взглянула на него недоверчиво, потом лицо ее изменилось.

— Конечно, бедная. Она боится своего отца…

Мистер Бикерсон безнадежно развел руками.

— Я бы предпочел всякое дело этому! — воскликнул он. — Свидетельница, которая бредит, это просто кошмар! Я бы не хотел обидеть вас, но я не могу поверить вам. Майор Эмери не пришел?

— Нет, не думаю, что он пришел.

Нагнувшись, она посмотрела в замочную скважину.

— Ключа нет… Но я думаю, что могу открыть ключом от моей двери, — сказала она.

Комната Эмери была в таком виде, какой он ее оставил. Никто не входил, чтобы ее убрать. На решетке перед камином лежало несколько окурков и недокуренная сигара…

Эльза больше не могла ничего сообщить ему. Бикерсон обвел глазами комнату и вышел. Она вышла вслед за ним.

— Он — фантастический человек! — сказал он. — Но он — не… — он не мог подыскать слово.

— Зловещий — выражение, которое вам нужно, — сказала она с улыбкой.

— Да, — сказал он удивленно. — Нет, он не так зловещ, как я думал. Что это за книга? — Он указал на потертую кожаную книгу, которая лежала на столе.

— Это отчет ночного сторожа. Туда вписываются имена всех, кто приходил, телефонировал или телеграфировал после закрытия конторы.

Она открыла книгу и не могла удержаться от восклицания.

— Мистер Тэппервиль был здесь без десяти шесть?!

Она так была этим взволнована, что на минуту забыла обо всем другом.

— Тэппервиль был здесь? — спросил недоверчиво сыщик и заглянул в книгу. — Это очень странно. Я видел Тэппервиля сегодня утром, он сказал, что вернулся домой из своего банка в пять часов, что никуда не выходил, пока не решил, неизвестно почему, провести эту ночь в Брайтоне и поехал туда с десятичасовым поездом…

Нанеся еще несколько визитов, инспектор связался по телефону с начальством.

— Это дело становится все более и более странным, — сказал он. — Я только что говорил с миссис Халлам, она рассказывает, что сегодня ночью кто–то ворвался к ней в дом и чуть не убил ее. Кто это был, она не знает, но первым, кого она увидела, когда пришла в себя — это был майор Эмери, и, очевидно, он вышел из дома вместе с той девушкой — мисс Марлоу, о которой я уже говорил…

— Это подтверждает ее версию, — сказал Уилль после минуты молчания. — С ним был еще кто–нибудь?

— Да. С ним был его китаец Фенг–Хо и, кажется, доктор Халлам вышел вслед за ними.

— Он не возвращался?

— Да, он вскоре вернулся и еще долго оставался в квартире после того, как Эмери ушел. Но утром я его там не застал.

— Это все очень странно! Постоянно держите связь с Управлением, Бикерсон.

— Разумеется, сэр, — сказал сыщик. — Я хочу проследить эту девушку. Что–то мне тут не нравится.

Эльзе Марлоу было безразлично, следили ли за нею. Часы тянулись медленно. При каждом звуке она вздрагивала и, по крайней мере, пятьдесят раз открывала дверь в кабинет Эмери и заглядывала туда в надежде, что он пришел, но всякий раз она видела только его стул, стопки бумаги на столе, а звонок над ее головой молчал.

Он должен был спастись, должен был…

Эльза не могла найти себе места, напряженно прислушиваясь к каждому шороху. Наконец, когда пробило час, она отправилась в госпиталь справиться о здоровье Фенг–Хо.

Когда она вошла в отдельную палату, где лежал раненый, он приподнялся, чтобы поздороваться с ней.

— Дыра в грудной клетке, — тихо проговорил китаец, — но это не помешает ученому холостяку избежать смерти и на сей раз.

Она прочла вопрос в его глазах и покачала головой.

— Я не знаю. Когда вы видели майора в последний раз?

— Вчера вечером, — сказал он. — Значит, он так и не появился?

— Нет, Фенг–Хо, — ответила она спокойно.

— Тогда Тэппервиль знает…

— Каким образом? — Она подумала, что он лишился рассудка.

Фенг–Хо кивнул.

— Мистер Тэппервиль — очень опасный человек, он давно уже связан с японской фирмой Сойоки. Он поставщик вредных и ядовитых наркотиков.

— Да нет же, вы ошибаетесь. Это не мистер Тэппервиль!

— Да, дорогая мисс. У почтенного майора есть точные сведения. Никаких ошибок быть не может…

Изумленная, она не могла поверить… Этот приятный, несколько скучный человек замешан в преступной торговле… Это невозможно!

— Вы это говорили мистеру Бикерсону?

— Дорогая мисс, маститый представитель тайной полиции еще не подвергал меня допросу, так как медицинские власти боятся повышения моей температуры. Так что, леди, ввиду отсутствия майора вы должны быть очень осторожны…

Фенг–Хо бессильно откинулся на подушки. Эльза его больше не расспрашивала. Сказав несколько слов сестре, она вышла.

Когда она вернулась обратно в контору, то не узнала там ничего нового. Расхрабрившись, она попросила одного из помощников Фенг–Хо занять его место, а к другому служащему обратилась с просьбойпросмотреть корреспонденцию, что обыкновенно делал сам Эмери.

Она была свободна и могла трезво оценить реальность опасности, о которой говорил Фенг–Хо, бросив это страшное и неожиданное обвинение…

Она достаточно хорошо была знакома с привычками мистера Тэппервиля, и знала, что он бывает в банке до трех часов. Задержавшись в конторе, чтобы присутствовать при деловом разговоре помощника управляющего с агентом американской фирмы, Эльза села в автобус и поехала в банк.

Она не сразу нашла двор банка Стеббинга.

— Стеббинг? — спросил ее полицейский.

Он как–то странно взглянул на нее.

— Поверните за угол и налево. Вы вкладчица, мисс? — спросил он с той отцовской заботливостью, которая присуща полицейским в Сити.

— Нет, — улыбнулась она, — у меня нет никакого состояния.

— Вы счастливица, — сказал он.

Она приняла это за шутку, но когда вошла во двор, увидела небольшую толпу, которая стояла перед закрытой дверью. На двери было наклеено объявление. Она взглянула на вывеску — да, это был давно основанный банк Стеббинга. Но почему закрыта дверь среди бела дня?

Протолкавшись сквозь толпу, она прочла:

«Банк Стеббинга с этого дня временно прекратил платежи. За справками обращаться к адвокатам Смаку и Стерну, Болт–стрит».

Эльза так и замерла, пораженная этой новостью.

Бедный мистер Тэппервиль! На минуту она забыла о страшном обвинении Фенг–Хо, вспоминая любезность и вежливую снисходительность тихого банкира.

И вдруг она услышала голос:

— Человек по имени Тэппервиль взял все деньги, какие только мог, и сегодня утром улетел на аэроплане!

Глава 52

На банкротство банка Стеббинга начальство Скотленд–Ярда обратило внимание пять минут спустя после того, как появилось это объявление. Уилль немедленно послал за Бикерсоном.

Когда пришел полицейский, Бикерсон предавался послеобеденному отдыху, развалившись в кресле и куря сигару. Он сразу бросился в бюро своего начальника.

— Взгляните на это, — сказал Уилль, передавая ему через стол бумагу.

Бикерсон прочел и свистнул.

— Полиция Сити закрыла банк по сведениям, данным Эмери в предыдущую ночь. Есть предписание относительно ареста Тэппервиля и присяжных–ревизоров банка, но Тэппервиль, по–видимому, ускользнул. Когда вы его видели, Бикерсон?

— Немногим раньше одиннадцати.

— Вошел ли он в банк? Судя по сообщению, он сегодня не был в Сити.

— Честно говоря, я не видел его входящим в банк. Я оставил его на углу у Тружерс–Корт и не сомневался, что он идет в банк…

— Заметили ли вы в нем что–нибудь необычное? Был ли у него взволнованный вид?

— Нет, — ответил, подумав, Бикерсон. — Мне только показалось странным, что он прошлой ночью ездил в Брайтон. Это удивило меня, так как у него есть определенные привычки… Но ни в его виде, ни в его манерах не было ничего подозрительного.

Уилль снова прочел сообщение. В нем было подробное описание человека, которого отныне искали.

Он позвонил и вызвал служащего.

— Разошлите это описание во все порты и железнодорожные станции для ареста. Соединитесь с Кройдоном и выясните, не улетел ли он на аэроплане!

— Теперь остается ждать, — сказал Уилль, когда они остались одни, — оперативных сообщений с вокзалов и из Кройдона. Но хорошо бы разыскать друзей Тэппервиля. Вы знаете кого–нибудь из них?

Бикерсон подумал.

— Я думаю, один из них — Ральф Халлам. Если он даже не был его другом, то, во всяком случае, имели место деловые связи. Халлам был клиентом его банка…

— Это тот, на арест которого вы утром получили ордер?

— Да, я считаю необходимым его арестовать, но пока что нет никаких данных, которые бы доказывали его участие в этом деле.

— Что ж, постарайтесь найти Халлама. Вы, может быть, узнаете что–нибудь о других друзьях Тэппервиля, особенно о Стильмане. Стильман является одним из лиц, которых разыскивают в связи с крахом банка. Он был доверенным Тэппервиля, и у меня есть основание предполагать, что Халлам может вывести вас на него.

— Вы полагаете, что Стильман и есть Халлам? — прямо спросил Бикерсон.

— Я не знаю. У меня не сложилось окончательного мнения. Во всяком случае, мне все станет ясно, когда вы повидаетесь с доктором…

Дверь открыл слуга Ральфа. Его хозяин был еще наверху. Он переодевался.

— Доложите ему, что я здесь.

Его провели в кабинет, расположенный в глубине дома. Это была небольшая, но со вкусом обставленная комната. Окна были открыты ввиду теплой погоды. На подоконнике стоял ящик с желтыми нарциссами, освещенный косыми лучами солнца.

Бикерсон подошел к одной из полок с книгами и рассеянно стал просматривать названия книг. Затем обвел опытным взглядом всю комнату…

Очевидно, Ральф, вернувшись домой рано утром, начал здесь раздеваться, так как его пальто было брошено на спинку стула, одна туфля валялась под столом, а другая — под стулом, с которого свешивалось пальто.

Без колебаний Бикерсон взял пальто и опустил руку в один из карманов. Он был пуст. Второй карман подвергся такому же обследованию.

Вдруг что–то привлекло его внимание, и он поднес пальто ближе к свету. На одном из рукавов он ощутил что–то плотное, сгусток какой–то жидкости, попавшей на пальто. Он отвернул рукав — на светлой шелковой подкладке ржавые красные пятна…

Кровь?

Он осмотрел другой рукав. Здесь пятно было больше и распространялось от обшлага до половины рукава с внутренней стороны. Он поднял одну туфлю, она была вся в пятнах, и, когда он потер их, на пальце осталась темно–красная пыль.

Услышав шаги хозяина дома, сыщик поставил туфли на место и стал ждать.

— Доброе утро, Бикерсон! — голос Халлама ничего не выражал, лицо было неподвижно. Он взглянул на пальто и туфли, на лицо сыщика и усмехнулся.

— Доброе утро, доктор! Я пришел, чтобы задать вам несколько вопросов относительно Тэппервиля. Вы знаете, что банк лопнул?

Лицо Халлама не выражало удивления.

— Не знаю. Когда это случилось?

— Сегодня утром. Тэппервиль уехал. Вы хорошо его знали?

— Да, очень хорошо, — сказал Халлам.

— Может быть, вы знаете, где он сейчас?

— Нет. Не могу себе представить, — сказал он спокойно. — Я встречался с Тэппервилем только у него дома. И если его сейчас там нет, я не представляю, где его можно найти.

— Но вы, может быть, случайно знаете, где майор Эмери?

Тень улыбки пробежала по сжатым губам Халлама.

— О, этот уж явно не мой приятель! Он тоже исчез?

— Да, он исчез, — ответил Бикерсон, и медленно наклонившись, поднял пальто Халлама. — А что, с вами сегодня ночью что–нибудь случилось?

— Вот… — сказал Ральф, осторожно выбирая слова. — Если подобрать китайца, которого кто–то ранил ножом, можно привести свои рукава в такой вид.

Бикерсон был поражен этим.

— Так это вы нашли Фенг–Хо? — спросил он.

Халлам кивнул.

— Я был одним из тех, кто доставил его в госпиталь.

Их глаза встретились.

— Полиция Хаммерсмитского участка не сообщила о том, что вы присутствовали, когда был найден Фенг–Хо.

— Они, возможно, меня не заметили, — сказал Халлам. — И, по правде сказать, это меня нисколько не удивляет. В присутствии полиции я чувствую себя всегда таким ничтожным… Мы пошли искать Эмери. По словам слуги, он был похищен с мисс Марлоу, но последняя, как я был счастлив это узнать, невредима.

— Кто это вам сказал? — быстро спросил сыщик.

— Я это узнал по телефону, прочтя в утренней газете, что нашли молодую даму, которая блуждала по Кенсингтону.

— Когда вы сегодня вернулись? — спросил Бикерсон.

Ральф с минуту колебался.

— Я думаю, время, указанное моим слугой, будет приблизительно правильным, — сказал он. — Это было, вероятно, около четырех, может быть, немного позже. Что касается Тэппервиля, если это на самом деле цель вашего визита, я не смогу вам дать никаких данных. Я ничего про него не знаю, кроме того, что по текущему счету я был должен банку, и что я раза два с ним обедал. О его привычках или личной жизни я знаю меньше вас.

Доктор Халлам боялся вопроса о кровавых пятнах, но на его счастье сыщик больше об этом не заговорил и вскоре откланялся.

Бикерсон не пошел сразу с отчетом к Уиллю, а направился в свой кабинет и позвонил в участок Кенсингтона.

— Кто нашел китайца? — спросил он.

— Полицейский Симмонс. Он стоял на посту, когда до него донеслись стоны из ближайшего сада. Он пошел туда, нашел раненого китайца и доставил его в госпиталь на случайно проезжавшем грузовом автомобиле.

— Кто еще присутствовал при этом? — нетерпеливо спросил Бикерсон. — Не было ли там человека по фамилии Халлам?

— О, нет, ничего подобного! — послышался голос полицейского. — Только Симмонс и шофер автомобиля присутствовали при этом.

— Спасибо, — сказал Бикерсон и повесил телефонную трубку. — Доктор Халлам, вы лжец, — пробурчал он. — И, я думаю, не ошибусь, если заподозрю вас в чем–то еще худшем…

Его разговор с Уиллем был довольно краток. Уилль и начальник полиции обсудили дело Эльзы и пришли к заключению, что необходимо дальнейшее расследование.

— Пойдите и немедленно арестуйте Дэма! Вы сообщите участковой полиции, они пошлют человека с вами, — немедленно, Бикерсон!

Глава 53

Джесси Дэм в этот день вернулась домой очень рано, исполняя распоряжение, которое получила утром от отца.

Дэм открыл ей сам, и в первую минуту она не узнала его. Его желтые усы были сбриты, и на нее смотрело чужое лицо.

— Войди, — проговорил он. — Ты… В хорошенькую историю я впутался из–за… Теперь придется тебе все это расхлебывать!

— Что–нибудь случилось? — спросила она, вздрогнув.

— Случилось?! — завопил он, — случилось?!!

Спрашивать больше не стоило. Его лицо говорило о серьезности создавшегося положения. Он резко втолкнул ее в столовую. На столе она увидела наспех собранные вещи.

— Я сейчас уезжаю из Лондона, — сказал он.

— Куда вы едете?

— За кого ты меня принимаешь, если думаешь, что я скажу?! — совсем рассвирепел Дэм. — Возьми деньги! — Он бросил на стол пухлую пачку кредиток. — Пойди, найми себе комнату и ожидай… Когда ты будешь мне нужна, я пошлю за тобой, и ты приедешь — поняла? И никому ни слова! Жди, пока я не дам знать…

В это время послышался резкий стук в дверь.

Дэм подбежал к окну, отдернул занавес и откинулся назад.

— Два шпика, — сказал он мрачно. — Бикерсон и еще кто–то. Боже мой! Минута — и они бы меня захватили!

Опять раздался стук.

— Я пойду на кухню, скажи им, что меня нет, — сказал он и на цыпочках стал спускаться по лестнице.

С замиранием сердца девушка открыла дверь и пролепетала то, что ей было приказано.

— Его нет? Неужели? — проговорил Бикерсон. — Послушайте, мисс, не стоит рассказывать нам эти сказки! Мне надо его видеть на несколько минут…

— Он ушел. Правда же, — сказала девушка, от страха едва не лишаясь чувств.

Бикерсон, отстранив ее, прошел в столовую. На столе он увидел упакованные вещи и усмехнулся.

— Подождите меня здесь, — сказал он сопровождающему его человеку, — Я сейчас схожу на кухню. Стерегите лестницу.

Джесси стояла, застыв от ужаса.

Она услышала как скрипнула кухонная дверь.

Вдруг раздался грохот выстрела…

— Сюда, скорей! — закричал Бикерсон, и второй сыщик помчался вниз по лестнице к кухне.

На полу, раскинувшись, лежал человек. Рядом с ним дымился револьвер.

— Скорее к телефону! Здесь есть телефон? Вызовите карету скорой помощи и участкового врача, хотя я не думаю, чтобы он был нужен. И уведите эту девушку! — приказал Бикерсон.

Джесси сразу же осознала то, что случилось. С диким воплем бросилась она к открытой двери, но сыщик схватил ее, затем на руках понес сопротивлявшуюся и обезумевшую девушку в столовую.

Тем временем явился полицейский врач, подъехала карета скорой помощи.

Бикерсон внимательно осмотрел одежду покойного и разбросанные по кухне вещи.

— Он умер, — сказал врач. — Самоубийство из–за страха ареста, так я понимаю.

Бикерсон кивнул.

Эльза узнала эту новость из последнего издания вечерней газеты. Это ее чрезвычайно поразило. И хотя ее доброе сердце и наполнялось сочувствием к девушке, которая ее спасла от таких ужасов, по отношению к Дэму она испытывала лишь чувство глубокого удовлетворения. По ее убеждению, человек, который каким бы то ни было образом причинил страдания Полю Эмери, получил заслуженное.

Снова и снова повторяла она себе, что Эмери жив. Она сидела за столом, уронив голову на руки, и молила, чтобы раздался звонок, и послышался этот резкий голос…

За окнами уже совсем стемнело. Эльза дала волю своим чувствам и горько зарыдала.

Голова ее пылала, гнетущая тоска сжимала сердце… Немного погодя она встала, вытерла слезы, вышла на улицу и побрела, не зная куда…

— Эльза! — услышала она знакомый голос и обернулась.

Ральф Халлам стоял в нескольких шагах от нее.

— Я не вернусь в Херберт–Мэншонс, доктор Халлам. — сказала она спокойно.

— Я знаю, — ответил он. — Я снял для вас комнату… Лу отнесла туда ваши вещи…

Девушка колебалась. Она считала отныне Ральфа Халлама врагом. Она знала, что он ненавидел Эмери, и ей не хотелось принять от него даже такую маленькую услугу.

— Благодарю вас, — сказала она просто.

Она медленно шла вдоль Вуд–стрит. Он шел рядом, хорошо зная, что его присутствие ей неприятно.

— Боюсь, вы думаете, что я очень нехороший человек.

Она покачала головой.

— Я не знаю, плохой вы или нет, мне, в сущности, это все равно.

— Вы окажете мне одну услугу?

Она остановилась и посмотрела на него. В глазах ее сквозило недоверие.

— Не откажитесь поехать со мной на Халф–Мун–стрит. Там я вам скажу всю правду обо мне и правду, которую я недавно узнал об Эмери.

Она знала правду об Эмери — это то, что он любил ее. Это была настоящая, истинная правда, затмевающая и отвергающая все остальное.

— Я бы предпочла не ехать, — сказала она. — Вы ничего нового об Эмери не можете сообщить. Он мне уже все сказал.

— Знаете ли вы, что он был сыщиком? То есть, я хотел сказать, что он сыщик, — быстро поправился он, заметив, что она нахмурилась. — Эмери находился на службе в отделе Разведки Министерства Иностранных Дел и был переведен из Индии, чтобы следить за торговлей наркотиками. Я никогда не догадывался, что он работает вместе с Бикерсоном, но он это делает. Фенг–Хо сказал мне это вчера вечером. Говорят, он самый способный сыщик, который когда–либо служил в Индии. Он там боролся с шайкой Сойоки, и его агенты были повсюду. Иногда они делали вид, что работают для какой–то шайки. Например, грек Моропулос, сыщик из Вашингтона. Он погубил и мое дело. Половина людей, с которыми я работал, под арестом. Я жду с минуты на минуту, что и меня арестуют. Это Эмери привел полицию в банк Стеббинга. Тэппервиль был главным агентом Сойоки. Он нажил состояние на наркотиках, но Эмери с ним покончил. Эльза, я не знаю, что со мной будет, и, может быть, мне никогда больше не удастся пригласить вас пообедать к себе. Лу будет там…

— Я пойду, — сказала она, после небольшого колебания. — Но прежде я зайду в отель…

— Вы можете это сделать позже, — настаивал он.

В его настойчивости было что–то, чего она не понимала и что не внушало к нему доверия.

— Хорошо, только ненадолго. Я чувствую, что совершаю глупость, но я хочу рискнуть.

Она не видела, как мелькнула на его лице улыбка, когда он подсаживал ее в такси.

— Тэппервиль по какой–то причине хотел задержать вас как заложницу. Может, это было просто из расположения к вам, а, может быть, он знал о намерениях Эмери. Он как–то звал вас, хотел с вами встретиться, не так ли?

— Да, — сказала она с удивлением.

— Но сначала он вас спросил, ушел ли майор Эмери. Он сказал, что вам надо идти сразу же, но перед уходом вы встретили Эмери и сказали, куда идете. У Тэппервиля был план вас похитить. Вас должны были завезти во двор в Излингтоне и там держать до ночи, чтобы потом спрятать еще подальше. Но как раз перед тем, как автомобиль въехал в ворота, вы сказали, что Эмери известно об этом, и Тэппервиль изменил свой план. Вы это помните?

— Да, но откуда…

— Фенг–Хо.

Только теперь она осознала ту заботу, которой «зловещий человек» ее окружил. При мысли о нем губы ее задрожали.

В это время они прибыли на Халф–Мун–стрит. Он выпрыгнул первым. Когда она вышла, дверь открылась, и он буквально втолкнул ее в дом.

Глава 54

По своей натуре Уилль был человеком рассудительным и скептиком. В течение своей долгой и бурной жизни он пришел к заключению, что в девяти случаях из десяти его подозрения имеют основания. И в настоящее время, председательствуя на заседании своих подчиненных, он убеждался в том, что следует быть скептиком…

— Эта девушка говорит правду! — сказал он решительно. — Если бы это было не так, то почему Дэм кончил жизнь самоубийством в тот момент, когда его арестовывали? И если она говорит правду о чем–нибудь одном, то, значит, и другие ее заявления соответствуют действительности!

— Но мисс Дэм утверждала… — начал Бикерсон.

— Я не придаю большого значения тому, что сказала дочь. Ее долг — лгать для спасения своего отца, и вы ведь догадались, что она лжет.

Бикерсону ничего не оставалось, как согласиться.

— Гараж, яма, угроза убийства, похищение — это все связано одно с другим, — уверенно продолжал Уилль. — То, что в яме не было найдено тело, еще никак не доказывает того, что убийство не было совершено в другом месте, и что Дэм его не совершал. Вам известна жизнь Дэма, он три раза был приговорен к каторжным работам, а бывший каторжник не станет кончать самоубийством, чтобы избежать тюрьмы в Дартмуре, и решится на самоубийство только для того, чтобы не попасть на виселицу в Пентонвилле! Поэтому я настаиваю на том, что убийство имело место. Я уверен… Который теперь час? — Он посмотрел на часы. — Половина десятого. Вы знаете, где можно найти мисс Марлоу?

— Насколько я знаю, она живет в Херберт–Мэншонс, — ответил Бикерсон.

— Пойдите и приведите ее. Мы рассмотрим ее историю в свете наших последующих открытий. Вы, господа, можете принять участие, — сказал он, обращаясь к небольшой группе сыщиков.

В Херберт–Мэншонс Бикерсон прибыл через полчаса.

— Нет, ее здесь нет, — сказала хорошо владеющая собой миссис Халлам. — Она сняла номер в «Палас–отеле», и все ее чемоданы были отправлены туда…

Так это и было. Вещи мисс Марлоу находились в ее номере, но ее самой еще не было.

— Вы это точно знаете?

— Да, — сказал швейцар, — мисс Марлоу еще не взяла ключа, — он снял ключ с крючка на доске.

Чтобы быть окончательно уверенным, послали наверх мальчика, и он вернулся с известием, что номер пуст.

— Она не могла войти незаметно.

Бикерсон был более взволнован, чем Уилль мог это предполагать. Он вспомнил, что в конторе Эмери был ночной сторож, и сразу отправился его искать.

— Мисс Марлоу ушла отсюда очень поздно, около семи часов вечера.

— Она ушла одна?

— Нет, с ней был доктор Халлам. Он ждал ее на улице, я думаю, больше двух часов…

Бикерсон не вызвал Ральфа к себе, а предпочел нанести ему визит лично. Пока на его стук откликнулись, ему пришлось долго ждать. Он видел, как мелькнула тень в проходе, и Ральф открыл ему дверь.

— Зачем вы пришли на этот раз? — спросил он весело. — Может быть, вы думаете, что это я зарезал китайца?

— О китайце мы с вами поговорим в другой раз, — сказал Бикерсон холодно. — Сегодня я пришел узнать кое–что о мисс Марлоу, с которой, как я знаю, вы виделись сегодня в семь часов вечера.

— Да, это совершенно верно, — согласился Ральф, — я заходил к ней на службу и там ее довольно долго ждал…

— А потом?

— Потом я отвез ее в Нотинг–Хилл, она хотела навестить дочь Дэма.

— Вы уверены, что не привозили ее сюда?

— Разумеется, — сказал Ральф холодно.

Лицо его дрогнуло под пристальным взглядом сыщика.

— Но ее видели входящей сюда, — соврал Бикерсон.

— Тот, кто ее видел, очевидно, бредил, — ответил Ральф. — Я говорю вам, что ее не было в этом доме. Она, вероятно, в «Палас–отеле».

С этим Бикерсон вернулся к своему начальнику.

— Ее нет в доме Дэма, — сказал он решительно, — дом занят полицией, а мисс Дэм отправлена к дальним родственникам.

Они посмотрели друг на друга.

— Мне не нравится это! — сказал Уилль. — Тот, кто увез девушку вчера вечером, вероятно, позаботился о ней и сегодня. Предупредите все участки, дайте полное описание, сообщите патрулям, что девушка должна быть задержана, где и когда бы ее не нашли!

Бикерсон пошел в дежурную часть, оставив старого Уилля за просмотром бумаг и денег, которые взяли у мертвого Дэма.

Уилль все еще занимался этим, когда дверь вдруг распахнулась и снова вошел Бикерсон.

— Вы можете мне дать предписание об обыске дома Халлама? — спросил он.

— Нет, не могу, — проворчал его начальник, не поднимая глаз от стола.

Бикерсон с удивлением посмотрел на него.

…То, что Ральф почти втолкнул ее в дом, не встревожило Эльзу, но ее испугала та поспешность, с которой он захлопнул за ней дверь, запер ее, а ключ положил в карман.

— Зачем вы это делаете? — спросила Эльза.

— Есть на то основания, — буркнул он.

Вид у него был почти торжественный.

Эльза была хорошо знакома с внезапными перепадами его настроения, поэтому не столько удивилась его поведению, сколько заинтересовалась причинами, вызвавшими столь резкую перемену в нем.

— Где миссис Халлам?

— Насколько я знаю, в Херберт–Мэншонс, — ответил Халлам, нисколько не смущаясь. — По правде говоря, я вас обманул, Эльза. Я заманил вас сюда вовсе не для того, чтобы исповедываться, да, пожалуй, и самой долгой ночи не хватило бы для беглого перечисления моих отклонений от истинного пути и нарушении законов Божьих и человеческих…

Стол был накрыт на двоих.

— Я не намерена оставаться здесь, — сказала Эльза.

— А я уверен, что вы останетесь, — возразил он, — и сейчас объясню, почему…

Он вывел ее из гостиной и распахнул дверь в библиотеку.

Там она увидела на письменном столе машинку и толстую пачку бумаги.

— Дальнейшее время мы употребим на то, что я продиктую вам подробнейший отчет о моих отношениях с «любителями», с Сойокой, со всеми, о ком, в принципе, не стоит упоминать в приличном обществе, увы… Ну, а потом…

— Потом?

— Эльза, — сказал он, — когда–то я очень сильно увлекался вами. Пройдет, наверное, немало времени прежде чем вы простите мне это… Но сейчас я говорю о другом человеке, который увлекся вами в недоступной мне степени… И этот человек…

Он остановился, ожидая, что она заговорит, но девушка строго смотрела на него, плотно сжав губы.

— Идемте, — вдруг сказал он, беря ее за руку.

Она пыталась освободиться.

— Пустите! Немедленно отпустите меня, Ральф!

— Так нужно. Клянусь, что я не причиню вам зла!

Крепко держа за руку, он повел ее к лестнице. Эльза шла за ним, теряясь в догадках и плохо понимая, что с ней происходит.

Они поднялись на второй этаж.

— Вот здесь, — он нажал ручку двери одной из комнат, — здесь прячется человек, который, к моему великому сожалению, является подлинным хозяином положения…

Когда Ральф распахнул дверь, она отшатнулась, но он втолкнул ее в комнату, а затем, отходя от плотно закрытой двери, глубоко вздохнул.

Глава 55

Около девяти часов утра в дом покойного Дэма вошла группа полицейских в штатском.

Когда все собрались в столовой, туда вошел Уилль в сопровождении двух человек с лопатами.

Бикерсон, который уже больше часа производил обыск в верхних помещениях, услышав шум, присоединился к своим коллегам.

— Не нашли? — спросил Уилль.

— Ничего. Только груда старого платья. Тем не менее, я полагаю, что этот дом был сборным пунктом сообщников Дэма…

Уилль прошел на кухню.

Темные пятна крови еще виднелась на полу.

— Вот и кладовая, которую описывала девушка, — сказал Уилль, открывая дверь. — А вот и кровать…

Он наклонился и поднял с пола висячий замок, в котором торчал ключ, продетый в кольцо. На кольце были и другие ключи, видимо, от жилых помещений.

— Теперь я вижу, что показания мисс Марлоу имеют под собой реальную почву, — хмуро произнес Бикерсон. — М–да, по правде говоря, я вначале не придал должного значения этому делу…

— Но у вас были и другие дела, — пожал плечами Уилль, — я вовсе не утверждаю, что это простое дело, вовсе нет… С самого начала оно было китайской головоломкой.

Он вышел в сад.

— Так… Вот и гараж в конце сада. У вас есть ключ?

Бикерсон протянул ему два ключа, связанные красным шнурком.

Уилль взял ключи, направился к гаражу и, открыв одну из дверей, вошел внутрь.

Там он внимательно осмотрел стены и свежевырытую яму.

— А вот и кольцо в стене. Вот видите, Бикерсон, ведь вы настаивали на том, что показания мисс Марлоу — горячечный бред…

Он вдруг замолчал, всматриваясь в стену вокруг кольца.

— Взгляните, Бикерсон!

На стене ясно были видны бурые пятна.

— Кровь! О, и на полу тоже…

Он подошел к двери и позвал людей с лопатами.

— Разрывайте яму! — приказал Уилль. — Причем, копайте как можно глубже. Я буду в саду, позовете…

Бикерсон вышел следом за ним.

— Вы думаете, Эмери убит? — спросил он.

— Вчера я думал именно так, но сегодня я бы не стал это утверждать со всей уверенностью… Вы как следует разрывали эту чертову яму?

— О, да! Мы докопались до сточных труб, дальше рыть уже не имело смысла.

— Когда вы это делали?

— Вчера утром, около восьми.

— И ничего не нашли?

— Абсолютно.

— А потом яму снова зарыли?

— Да, — сказал Бикерсон, — а почему вы об этом спрашиваете?

— Двери вы потом заперли. Есть еще какие–либо ключи от гаража?

— Насколько я знаю, нет, хотя… я не уверен.

— Нужно было опечатать двери, — проворчал Уилль.

Он прошелся по аллее, остановившись возле цветочной клумбы, самым внимательным образом осмотрел ее, потом стал задумчиво ковырять палкой кучу рыхлой земли…

Один из землекопов появился в дверях гаража.

— Нашли мертвое тело!

Уилль поспешил к гаражу.

Идя за ним, Бикерсон случайно повернул голову и увидел человека, выходящего из дома. Это был высокий худой человек с белой повязкой на лбу и с иронической усмешкой на тонких губах.

— Эмери!

Эмери, ничего не ответив, направился к гаражу.

— Тело нашли здесь? — спросил он.

Уилль кивнул.

— Значит, они его так и оставили… Это Тэппервиль. Убил его я. Он приковал меня к стене и уже собирался прикончить, но мне удалось высвободить руки из наручников и резко оттолкнуть его в самый последний момент. Он, падая, ударился головой о свой же топор…

Последовало долгое молчание.

— Надеюсь, что он уже был мертв, — тихо проговорил Эмери, — надеюсь, что он был мертв, — повторил он.

Остальные, как и он, не исключали и другую возможность…

— Вы сделали серьезное заявление, майор Эмери, — сказал Бикерсон, — не могли бы вы объяснить…

— Я собираюсь сделать еще одно заявление, — прервал его Эмери. — Руки вверх, Стильман! Руки вверх!

Руки Бикерсона взметнулись вверх, лицо его было белее полотна.

— В его внутреннем кармане вы, Уилль, можете обнаружить весьма правдоподобную бороду, а в банке на Треднидль–стрит — счет на его имя, который вас поразит, ручаюсь. Этот бандит в полицейской форме всегда был одним из главарей подпольной торговли наркотиками, он не только торговал, он грабил, резал, стрелял… Да вы и сами знаете.

На запястьях Бикерсона звякнули наручники, и двое недавних коллег повели его к полицейской машине.

Уилль отвел Эмери в сторону.

— Вечером я получил вашу записку, но в ней ничего не было сказано о том, как вам удалось спастись. Удовлетворите мое любопытство, прошу вас.

— Это почти чудо. Тэппервиль успел–таки нанести мне удар по голове, я был слаб, как цыпленок, из–за потери крови. Бикерсон был в саду, и если бы он меня обнаружил, то легко мог завершить то, что начал первый дьявол… Однако мне удалось пробраться на улицу. А вот там меня ждал один человек, о котором я никогда бы не подумал в том смысле, что он способен на такое…

— Неужели Халлам?

— Да, это был Халлам, — кивнул майор, — как ни странно… Он, конечно же, пройдоха, но несколько иного рода… Он подобрал меня на улице, отвез к себе домой, уложил в кровать и перевязал рану. Врач он, конечно, никакой, но не в этом дело. Он был добр ко мне и проявлял эту доброту отнюдь не в надежде выхлопотать прощение за свои преступления.

— Тарна убил Бикерсон?

— Кто же еще? Тарн получил телеграмму, которую по ошибке доставили в контору. Телеграмма была от агента Тарна. Старик заметался. Халлам, в свою очередь, был напуган, что Тарн может его выдать. Ему дали знать, что в этот вечер должно было состояться свидание Тарна с Бикерсоном. Перепуганный Халлам решил пойти на крайние меры, но не дать Тарну возможности сделать свое заявление. Он подлил в бутылку старика сильное снотворное, надеясь, что тот проспит до утра…

Для большей уверенности в благополучном исходе этой операции Халлам пошел к Бикерсону и застал его именно в тот момент, когда он собирался идти на свидание с Тарном. Бикерсон, возможно, не стал бы убивать старика, если бы ему не сообщили о том, что Тарн может рассказать подробности о шайке Сойоки и ее главаре. Он взял Халлама с собой, чтобы в случае каких–либо затруднений было легче выпутаться.

Но именно в этот вечер мой помощник Фенг–Хо должен был обследовать дом Тарна. Он повсюду погасил свет. Старик уже крепко спал… Здесь его ждала нежелательная встреча с мисс Марлоу, а затем и с Бикерсоном. Тот в темноте подошел к спящему Тарну и спокойно вонзил ему нож в сердце…

— М–да, — произнес Уилль, — жаль, что Дэм застрелился…

— Он не застрелился, — последовал спокойный ответ, — а был застрелен тем же Бикерсоном, когда этот страж порядка ворвался на кухню и застал там Дэма.

— Знал ли Бикерсон о том, что Тэппервиля нет в живых?

— Разумеется, нет. Поэтому для него было таким ударом мое появление здесь… Но он знал, что Тэппервиль исчез, и это его пугало. Вот почему он выдумал историю о том, что утром встретил банкира…

Я хочу кое о чем попросить… Передайте мне мой чемоданчик, который найдут при обыске квартиры Бикерсона. Скажу откровенно: там деньги, которые заработали Тарн и Халлам посредством своей торговли. Я предлагаю избежать их появления на суде в качестве вещественных доказательств. Они там ни на что не повлияют, а осложнения вызовут, ей–Богу…

— Хорошо. А как вы поступите с Халламом? Ведь есть уже приказ об его аресте.

— Я? Ну, если бы я был на вашем месте, я бы не приводил в исполнение этот приказ, — ответил Эмери. — Вчера вечером я услышал забавную историю о том, что Тэппервиль, зная о пропаже денег Тарна, пытался уверить Халлама, что эти деньги похитил я, причем положил их на хранение в банк Стеббинга… Вот так… Что ж, обе шайки уже в прошлом, да и Бикерсон тоже. Если я не ошибаюсь, его нет в живых.

— Мертв? — удивился Уилль.

— Он носил в жилетном кармане цианистый калий, и если он не дурак, то в данный момент уже воспользовался им… А теперь, — сказал Эмери, взглянув на часы, — я возвращусь к своим запущенным делам. Я оставлю службу в полиции и становлюсь коммерсантом, причем, такого уровня, что надеюсь быть избранным в муниципалитет. Всему свое время!

Было великолепное утро. Машина Эмери медленно двигалась по запруженным улицам Сити, увозя его от этого зловещего гаража, от пережитых опасностей и тревог. Он вспомнил о них с чувством человека, который с честью исполнил свой долг и имеет полное право забыть о житейских делах и беззаботно улыбаться утреннему солнцу, прохожим и домам.

Ральф Халлам ждал его с нетерпением.

— Ну, что? Все было, как вы предполагали?

Эмери кивнул.

— Что будет со мной?

— Вечером приходите ко мне. Я передам вам часть того, что находится в чемодане, если только мой друг Уилль не передумает… То, что останется, я предполагаю отдать благотворительным организациям. Как себя чувствует мисс Марлоу?

— Недавно звонила Лу и сообщила, что юная леди отправилась, как обычно, на службу.

— Я весьма благодарен вашей жене за ее заботу. Между прочим, вы уезжаете один или с женой?

Ральф почесал подбородок.

— Один! — сказал он. — Если уж начинать новую жизнь, то, согласитесь, это нужно делать налегке!

Это был поистине день чудес и неожиданностей для Эльзы Марлоу! Начался он, собственно, еще прошлым вечером, когда Ральф втолкнул ее в комнату, где, как она предполагала, таятся страшные опасности, но вместо них испуганная насмерть девушка увидела того, о ком мечтала, кого звала в порыве отчаяния…

Она вошла в контору, сняла пальто и села за свой рабочий стол.

В ту же минуту раздался звонок.

С замиранием сердца Эльза вошла в кабинет «зловещего человека».

— Вам что–нибудь угодно, майор Эмери? — спросила она, переводя дух.

— Мне угодно, чтобы вы поцеловали меня, мисс Марлоу.

Он шагнул к ней и закрыл глаза в ожидании поцелуя. Впрочем, ждать ему пришлось недолго.

— А теперь займемся срочным делом, — сказал Эмери тем самым тоном, в котором он обычно отдавал распоряжения.

Карандаш заметно дрожал в руке Эльзы, когда она приготовилась записывать.

— Пишите, — сказал «зловещий человек», — это крайне важное дело… Итак, вы готовы?

— Да, конечно.

— Тогда пишите: «Директору отеля «Монте–Роза“. Комо. Италия. Через месяц я приезжаю к вам с женой. Прошу оставить для меня…»



Оглавление

  • Комната № 13
  • Лорд поневоле
  • Зловещий человек