========== 1/4. Фантомы ==========
В бредовой смеси дыма, сна и яви,
В истерике асфальта и бетона -
Ты будешь исключением из правил,
Я буду нарушением закона.
Сплошною пеленой слепого ливня,
Тропинкой под скользящими шагами -
Ты будешь мне моей реальной жизнью,
Я буду всем, что дальше будет с нами.
В изысканно запутанных ресницах,
В полосках туши на раздетой коже -
Я буду тем, что и должно случиться,
Ты будешь тем, чего не быть не может.
В истерике асфальта и бетона,
Взорвавшейся мелодией волшебной -
Мы будем нарушением закона
Под грифом “совершенно совершенно”.
(с) alter-sweet-ego
Дни, сменяя друг друга, становились все более похожими в своей однообразности. Их словно бы писали под копирку и, складывая в такие же одинаковые самолетики, механическим движением запускали в сторону мусорной корзины, и так едва ли не лопающейся уже от этого хлама. Когда Никита был маленьким, он никак не мог сообразить, почему копировальная бумага фиолетового цвета. Сейчас же, в свои без трёх недель восемнадцать, он вспоминал с кривой усмешкой, что тайна цвета лишь в неудачной имитации цвета синей ручки за семь рублей. У него самого где-то в сумке валялась такая – дорогие пилотовские ручки имели обыкновение теряться через пару недель после покупки, а дешевые китайские отличались завидной долговечностью.
«А человек-то… как ручка же. Нужен – исчезает куда-то. Не нужен – так всегда под рукой…»
Мысль показалась Ники чересчур банальной, и он недовольно поморщился. Одернув капюшон куртки, он засунул руки в карманы – перчатки, как обычно, были в спешке забыты на тумбочке в прихожей. Разумеется, на автобус Ники все равно опоздал, – он и пунктуальность редко пересекались на жизненном пути. Пришлось ехать с пересадкой, а это: в n раз больше спертого, влажного воздуха, невидимыми каплями оседающего на одежде и на лице, в n раз больше потраченного времени, и в n раз больше косых взглядов. Стоит, пожалуй, помножить эти числа в степени «эн» на плохое настроение.
Одной рукой ухватившись за поручень возле окна, Никита, звеня мелочью, на ощупь отыскал пятирублевую монету – октябрь верно клонился к середине, а проездной купить было все еще не судьба. Монета была непривычно блестящей – видимо, новая; приложив ее холодным ребром к уголку глаза, Ники увидел отражение собственной светлой радужки с широким чётким пятном зрачка. Вздохнув, он отдал это импровизированное зеркальце подошедшему кондуктору.
Получив пять рублей, кондуктор подозрительно сощурила и без того узкие глаза, зачем-то подведенные черным карандашом. Жирно так подведенные, криво, словно с похмелья руки тряслись.
– Справка у вас есть, молодой человек?
«Из психушки. Из наркодиспансера. Да у меня их хоть жопой ешь».
Послушно показав удостоверение школьника, он вдруг почувствовал себя дряхлым стариком и с досадой отвернулся к мутному от грязи стеклу, не желая липнуть зрачками к складкам чужой одежды.
Этот день был калькой с бульварной беллетристики; будто бы списанный с какой-нибудь дешевой книжонки, что продают в ларьках да в метро. Все бы ничего, да вот только про таких персонажей, как Никита, в них обычно не пишут. Про персонажей с придурью, с тараканами цвета радужной ржавчины. И с голосами в голове, да.
«Может, все же медленно и мучительно? Прошлое вспомнить… А?» – с надеждой вопрошал кто-то.
«Сказано тебе: ненасильственная смерть!» – отрезал другой. Голоса неизвестных почти нереально было различить.
«Ну, это… в жизни всякое бывает…»
«Знаешь, Лу не будет покрывать нас бесконечно… Как, впрочем, и Вельд».
«Это почему?»
«Потому что ты кретин, вот почему…»
Голоса были тихими, звучали будто бы поодаль, но полностью заглушали и музыку в наушниках и шум людской толпы вокруг. Когда голоса закончили препираться и упорхнули по своим могильным делишкам, а в наушниках снова заорал Уэйн Статик, Ники провел ладонью по лицу, рассеянно отмечая испарину, выступившую на лбу и над верхней губой. Голоса эти (духов или других каких призрачных уродов - не все ли равно, как их называть?) словно бы вытягивали из него все живое. От мысли же, что Игорь теперь был одним из этих, становилось еще больше не по себе.
Выйдя из автобуса, Ники почувствовал, что у него дрожат руки. Мама настаивала, что ему еще рано было идти в школу, но сидеть дома и считать цветочки на обоях здорово приелось… Впрочем, в больнице и обоев-то не было. Может быть, стоило послушать мать?
«Похуй, Ники. Похуй», – решительно осек он себя. В школе он и так особо не утруждался. А что одноклассники косо смотреть будут… так они и раньше его не особо жаловали. Большое дело.
Арку панельного дома Ники прошел на чистом автомате, но возле безлюдной детской площадки что-то заставило его остановиться.
«Какой очаровательный чугунный заборчик. Уместнее бы смотрелся на кладбище», – мелькнула в голове мрачная мысль. Взгляд остановился на куче песка, которая по площади была раза этак в полтора больше зеленого квадрата песочницы. Но внимание его привлекла не песочница, а несколько крупных ворон, которых близорукий Орлов поначалу умудрился принять за жирных голубей. Птицы беспокойно шевелились, всплескивая крыльями, словно бы стряхивая с перьев песок; одна из них находилась как бы впереди всех и каркала с равными промежутками. В поведении этой вороны вообще было до странности мало вороньего, птичьего и просто животного, и это было немного жутковато.
Никита и сам не заметил, как в глазах замелькал цветистый глянец перьев, а слух выхватил из звенящей тишины обманчиво неосязаемые голоса.
«…И внимательнее, кретины! Не вздумайте завалить задание и потерять такой ценный кадр. И так уже статистика за последние годы рухнула ещё на четыре процента, пришлось болезнями компенсировать… – карканье исказилось в низкий, тягучий и явно недовольный мужской голос. – Значит так: канцелярия судеб в очередной раз подгадила. На транспорте отличная броня, а у снайпера препаршивая подготовка. Ваша задача – увеличить пробивную силу патронов и задать направление. Задает направление один из вас – один, понимаете?! А то как обычно – все направят, да в разные стороны».
«А дальше чего?»
«Чего, чего. Телохранителя в отдел кадров, остальных во временное хранилище, до передачи в соответствующие канцелярии. И чему вас, олухов, только учат? Да что б я ещё раз…»
Ники испуганно пошатнулся, когда вороны, хлопая крыльями, пролетели у него над головой. Сразу за забором, запутавшись в островке подгнивающих желтых травинок, упало длинное черное перо. Повинуясь тому самому чувству, он просунул руку между ребристыми прутьями ограды.
Заложив перо между двумя последними рисунками, Ники обреченно взглянул на дисплей мобильного телефона: семь минут девятого. Решив, что урок геометрии выговора за опоздание все равно не стоит, он достал из бокового кармана сумки сигареты.
***
Канцелярия жнецов была местом странным, но все же, как бы это ни было прозаично… канцелярским. Канцелярская канцелярия – масло масляное, но в том была вся суть.
Мойры именовали канцелярию «опиумной лавкой» – за странное пристрастие многих жнецов к опиуму, и «домом терпимости» – за все остальное.
Вельд не помнил, как звали его в той, настоящей жизни, как и не знал того, почему из всех картонных имен выбрал пафосное старогерманское «Вальдемар». Жнецов лишали имени и лучших воспоминаний, не оставляя ни малейшей возможности осознать абсурдность своей природы, а новые имена возникали из ниоткуда – то ли игры подсознания, то ли анаграммы, то ли еще что-то…
Память жнеца – странная вещь. Странная тем, что жнец может забыть что-либо, не забывая. Обычно такое случается, когда воспоминаний становится слишком много: наиболее однообразные накладываются друг на друга, словно бы концентрические слои перламутра вокруг песчинки. Вот только жемчугом это назвать язык не поворачивается.
– Господин Вальдемар, – нерешительно окликнул младший жнец… точнее, стажёр, просунув в дверной проем свою лохматую башку. Сообразив, что забыл постучать, он испуганно сжался, готовый умолять о втором дубле, но потом все же осторожно шагнул в кабинет и прикрыл за собой дверь.
– Ну, здравствуй, стажёр, – снисходительно сказал Вельд. Вспомнить имя мальчишки никак не получалось – что-то такое короткое, как умело нанесенный колющий удар. Один из слоев жемчужины, где уже были тысячи имен.
– Вызывали?
Вальдемар не счел нужным отвечать – дурацкий вопрос был еще и, бесспорно, риторическим.
– Наша канцелярия не принимала участия в сотворении современного законодательства, но чистосердечное признание будет вполне уместно.
– Э-э… – он нервно провел рукой по своим взъерошенным белесым волосам. – Тут, короче, такое дело…
– Ну так давай к нему поближе!
Младший жнец вздохнул, машинально проведя указательным пальцем вдоль переносицы, чтобы водрузить на место сползшие очки. Вальдемар выразительно поморщился – проклятый позер Люциан ввел моду на все эти серебряные финтифлюшки, жировой театральный грим, длинные волосы, тонкие сигаретки в мундштуках… И, разумеется, на всяческие стекляшки в изящных оправах – жнецам было плевать на то, что зрение у них куда острее человеческого, лишь бы смахивать мордой лица на избранника Смерти.
– Я не знаю, с чего начать.
– Не знает он, – насмешливо фыркнул Вельд. – Если так подумать, то даже круг имеет начало. Произвольное, но все же…
– Да вот только сложно его найти. Произвольное же, – с сарказмом сказал стажер, в один миг растеряв всю робость.
– Произвольное. Как и конец.
– Эм…
Мямлящий жнец выглядел одновременно потешно и раздражающе. Вальдемар, конечно, был уже осведомлен о том, что он нарушил одно из непреложных правил, но подробности хотел получить из первых рук. И, признаться, не удивился бы уже ничему – перед ним стояла головная боль чуть ли не всей канцелярии смертей.
И вот тут он наконец-то вспомнил, как зовут мальчишку.
«Этот Нейл – одна сплошная ходячая катастрофа», – заявил как-то Люциан, выразительно морщась и пытаясь этим скрыть улыбку. Вельд прекрасно знал, что он благоволит этому новичку по имени Нейл. Запал на него, как принято выражаться в этом веке.
Люциан был избранником Смерти, и этим все сказано. Он хорошо помнил свое имя, свою прошлую жизнь – жизнь этакого сумасбродного творца эллинистической эпохи, который не мыслил себя без музыки и хрупких юношей типажа ранних византийских икон. Порой даже слишком хрупких. Нередко – в силу нежного возраста.
Нейл, к слову сказать, никак не подходил на роль юбилейной стотысячной музы Люциана. Ростом под два метра, крепкий, чуть сутулый, с покатыми плечами. Что-то остроугольное и неуловимо восточное было в его широком лице: высокие скулы, глаза чуть раскосые и асимметричной формы, тяжеловатая челюсть, выпуклый лоб и острый подбородок. Или это было ложным впечатлением, прихотливой игрой тусклого освещения?
В общем и целом, вид у Нейла был глуповатый и разгильдяйский. И какой-то… рыжий. Вельд едва сумел подавить смешок, углядев легкую золотистую рябь веснушек, которым на мертвенно-бледной коже быть не полагалось. Эти веснушки галлюциногенными искорками замыливали зрение, словно бы перескакивая с переносицы на выцветшие радужки и путаясь в светлых ресницах. Растрепанные белесые вихры, казалось, отливают таким же золотистым блеском, видимо, напоминая, что в далекой-далекой жизни их обладатель и вправду был огненно-рыжим.
Вельд решительно осек себя и уже больше не задавал себе вопросов о притязаниях старины Люциана. Притязания эти имели какое-то основание, так или иначе. Символично, что этот плут первым напялил на нос очки. Ведь он все видел, все слышал и все знал. По крайней мере, все, что его не касалось.
– Знаешь, Нейл, – начал Вальдемар назидательно, – за эти несколько веков я повидал немало лоботрясов, но ты бьешь все рекорды. Почему, спрашивается, ты отсутствовал на месте?
– Ну, задержался на десять минут, трагедия… – вид проштрафившегося школьника явно был не в новинку Нейлу, и Вельд подумал, сколько же ему было лет на момент смерти и что такого этот недоумок мог сотворить, чтобы стать палачом при госпоже Смерти. Пары реплик хватало, чтобы понять, что это не их контингент – такие легкомысленные дебилы водились обычно в небесной вотчине, где рука об руку со своими братьями по разуму творили общественно опасное добро.
– Ты задержишься, потом еще какой-нибудь, прости великодушно, дебил решит погулять, ну а дальше что? Еще полдюжины подобных представителей нашей профессии сколотят дружную компанию и умотают на Октоберфест? – поинтересовался Вальдемар с изрядной долей ехидства.
– Вы опять про статистику, да? – обреченно простонал Нейл. Всем и каждому было известно, что начальник исполнительного отдела канцелярии любит пожаловаться на умерших без году неделя неумех и подорванную статистику.
– Не опять, а снова, стажёр Нейл. Надо же о чем-то говорить, пока ты подбираешь годное оправдание своей безалаберности, м-м? Тему погоды же я нахожу избитой и в общем-то… неконцептуальной, знаешь ли, – он сделал витиеватый жест рукой; секунду спустя в его пальцах материализовалась бриаровая трубка, в табачной камере которой предсказуемо уже тлел опиум.
– Ладно, – Нейл тяжело вздохнул. – Ладно… Я все равно собирался поговорить об этом с господином Люцианом… или с вами.
– О, как это мило с твоей стороны, Нейл, – губы Вальдемара исказила ядовитая усмешка.
– Я нарушил большую часть непреложных правил, господин Вальдемар.
Вельд едва не поперхнулся дымом, что случилось бы с ним впервые, должно быть, со дня смерти. Про «большую часть» речь до сего момента не шла – только о задержке исполнительного акта, что случалось с каждым вторым, наверное, новичком и каралось профилактическим чтением нотаций. Он уставился на Нейла в ожидании подробностей. Опустив голову, тот в конспективном виде выдал:
– Я спас одного человека от смерти, и сделал это не в первый раз. Я был знаком с ним при жизни и немало узнал о своем прошлом.
В образовавшейся тишине, кажется, громко хрустнул бриаровый мундштук.
***
Сев на батарею, Ники откинул голову назад и бездумно уставился куда-то сквозь облупившуюся штукатурку. В голове обрывками сигаретного дыма роились разрозненные мысли о кровожадных существах, именующих себя жнецами.
Итак, они сами когда-то были живыми людьми, а теперь убивают этих самых людей. Ну, или способствуют их смерти - тут уж по обстоятельствам. Лица у всех белые, словно бы алебастровые, а в волосах и глазах столько оттенков серого, что даже черный не смог бы показаться черным на фоне этой пестроты из смога, асфальта, неупокоившейся души и голубиных крыльев. Странно изломанные в сгибах суставов. Мимикрирующие под канцелярских работников. Вычурные, словно бы викторианские дома, и при этом до невыносимости пошлые, словно бы пошлость эта – часть их полумертвых тел, анфлераж на месте жировой прослойки.
Жнецы внушали опасение, отвращение… но Ники все равно хотел стать одним из них. У него были причины желать именно этого и не желать ничего больше.
Кроме, разве что, парочки адекватных мыслей. Дурной, дурной трип… закидывался-то Ники всего раз, да ощущения остались. Омерзительный вкус во рту и затянувшаяся псилоцибиновая серенада на частоте нервного импульса.
И никакой возможности вырубить это гребаное грибное радио. И в который раз перед глазами все плывет в пограничную сторону.
– Сгиньте, – не глядя, попросил Ники. Ответом ему было насмешливое старческое хмыканье – Макар редко бывал разговорчивым, но зато всегда – жутко приставучим и сварливым.
– Ишь… ершистый какой. Давно тебя не видать-то было, – промолвил Макар. Его мертвые, двухмерно-выцветшие глаза смотрели насмешливо и понимающе.
Он знал.
– Болел, – неохотно ответил Ники.
– Врешь, пацан. Ой, врешь. Все руки на себя наложить пытаешься.
– Отстаньте.
– Дурак ты, – он словно бы и не слышал. – Для того, думаешь, на свет появился?
– А вам-то почём знать?
– Почём, – во взгляде старика безошибочно читалось пренебрежение ко всему молодому, глупому и живому – такому, каким ему должен был видеться Ники с этим его пирсингом и прической «я у мамы вместо швабры».
– Не первый год как помер, чай… вот теперь и смотри на вас, балбесов, целую вечность. Вечность!
– А почему они вас не забрали? И Лиду с Петром тоже… – на лице Ники отразился слабый интерес.
– Они? Жнецы-то? – Макар, скривившись, разразился зловеще-старческим смехом. – Не помнят они про нас. Или не знают. Я так думаю: знать-то они знают, да хрен признают!
– Как так? Они же должны…
– Их дело – по списку идти, да знай себе вычеркивать. А кто застрял… да что толку?..
Сокрушенно махнув узловатой рукой, Макар исчез за стеной столовки. Никите показалось, что он слышит его недовольный голос, что-то выговаривающий Петру.
«Неужели отвязался?..»
Даже сквозь одежду Ники почувствовал холод мертвой щеки – это Лида устроила голову у него на плече, сжимая его руку тонкими короткими пальчиками; кожа ее на ощупь была, как мелованная бумага. Он покорно расслабился, позволяя призраку тянуть из себя крупицы жизненных сил. Из несметного количества одичалых от не-жизни духов одна только Лида вызывала чувство жалостливой симпатии и какой-никакой интерес – грустная, молчаливая и трогательно-беззащитная. Она почти никогда не говорила, лишь деликатно утоляла свой тактильный голод. Или же замирала напротив, с какой-то меланхоличной заинтересованностью разглядывая его. Изредка, выныривая из вязкого болотца рефлексии, Ники отвечал ей тем же.
Лида была миниатюрной, ростом - ему по плечо, на вид – одного с ним возраста. Лицо ее было… абстрактным: не красивым, не уродливым и даже не обычным. Волосы – пышные, вьющиеся, а оттенка - где-то между льном и туманом. Глаза – неопределенного, но очень темного цвета. И вся она была такой, словно бы ускользающим сквозь пальцы сгустком холодного воздуха…
«Да она же и есть сгусток холодного воздуха», – цинично подумал Ники.
– Да с чего ты вообще взял, что попадешь к ним? – голос Лиды был картонный, без эмоций, как у зомби.
– А почему бы и нет?
– Ты совсем на них не похож…
– Игорь тоже не похож, – отрезал Никита. – И если я не стану одним из них, то хотя бы сдохну.
– Не боишься? – в голосе ее проступило нечто, напоминающее презрительную насмешку.
– Смерти? Давно уже нет… Я хочу…
– Смерти плевать на то, что ты хочешь. Как и плевать на тех, от кого кровью не пахнет как-то по-особенному… Бойся-ка лучше провести вечность на собственных костях. Вечность!
Медленно разомкнув руки, она исчезла там же, где до этого ее дед.
– Бояться? Но… мне уже ничего не страшно… – это было сказано уже где-то между «здесь», и «там», и…
… и это его «ничего» было нигде.
***
– Я нахожу это весьма… забавным, – протянул Люциан. Вельд испытал совсем человеческое желание расквасить скупым ударом его ухмыляющиеся губы.
– Не смотри так на меня, Вальдемар. Прочувствуй-ка эти десять тонн иронии!
– Я и чувствую, господин наместник. Того гляди, с чувствами не справлюсь.
Люциан изобразил жеманную улыбочку, и перевел ядовитый взгляд на обманчиво безразличного Нейла.
– И что же нам с тобой делать, стажёр?
– Это не мне решать, господин наместник.
– Ты мог бы нарушить мировое равновесие, если бы оно уже не было так безнадежно разворочено этой варварской цивилизацией.
– Мне это глубоко безразлично, господин наместник, – глухо отозвался Нейл. Продолговатые, цветом похожие на графит глаза Люциана сощурились еще сильнее.
– Может быть, в наказание мне следует отправить тебя делать работу над ошибками?
«Да он же ревнует!» – теперь Вельд действительно развеселился. Нейлу, впрочем, было не до смеха: отступив на шаг, он судорожно замотал головой.
– Нет… нет, нет, нет! Я… ни за что! – глубокий вдох. – Можете сделать со мной всё, что угодно, но я…
– Останови-ка бреющий полёт мысли, стажёр, – ленивым жестом Вельд вскинул холёную белую руку. – Даже наша госпожа не властна сделать с тобой всё, что угодно, – Люциан криво усмехнулся после этой его реплики, – разве что уничтожить.
– Я готов к этому…
– Тогда ты – просто олух, – раздраженно прошипел Люциан, пытаясь взирать на Нейла сверху вниз. Увы, не выходило – по причине роста последнего.
«Похож на обиженную девицу, – прикусывая губы, подумал Вальдемар. Наместник Смерти перевел на него яростный взгляд, и он тут же добавил: – А вот не лезь мне в мысли, когда не просят».
Снова взглянув на неестественно застывшего парня, Люциан вздохнул, и сказал уже более мягко:
– Далеко не все попадают после смерти в канцелярию. В какую бы то ни было, и в нашу в том числе. Негоже напрашиваться на уничтожение, когда госпожа оказала тебе честь, Нейл…
– Негоже в отношении Нейла, – негромко оборвал его Нейл. – Но Игорю Лапину это кажется сомнительной честью – убивать людей под началом дяденек с корпспэйнтом.
«А мальчишка-то вовсе не такой недоумок, каким кажется на первый взгляд».
Непростительно дерзок… но и непростительно прав. Однако заявлять подобное было глупо, а согласиться вслух – невозможно. По крайней мере, для высокопоставленного лица, каким в канцелярии был Вельд.
– Попридержи-ка язык, – велел он негромко, но резко; Люциан, оскорбленный «дяденькой с корпспэйнтом», явно намерен был затянуть паузу. – Хм… вот потому-то я и не одобряю эти толпы не умерших в полной мере младенцев, Люциан. Мало того, что они недостаточно мертвы для подавления оставшихся эмоций, так еще и не дружат с логикой и этим создают чрезвычайные ситуации. Не могли бы вы, уважаемый Игорь Лапин, поведать мне одну вещь… Каким неведомым чудом вы бы убрали своего дружка из общих списков, этим самым помешав его неизбежной смерти?
– Мне не пришлось бы этого делать, господин Вальдемар, – усмешка на физиономии Нейла вышла злобной, – потому что в списках его нет. Ни сегодня, ни через неделю, ни через пятьдесят лет, ни… ну, короче, вообще.
– Невозможно! – уверенно воскликнул Люциан, нахмурив тонкие чёрные брови. – Стоит ли опускаться до такого бездарного вранья, если уже секунду спустя, как ты назовешь мне его имя…
– Никита Юрьевич Орлов.
Ровно секунду спустя его плечи судорожно дернулись, и уже тише, недоверчиво он повторил:
– Невозможно…
Еще четыре секунды – и наместник Смерти смог взять себя в руки.
– Пока что ты свободен, – холодно бросил он, взглянув на Нейла. – Но не покидай канцелярию, не получив от меня личного разрешения…
– Что вы будете делать? – перебил тот, наплевав на всяческую субординацию и не двигаясь с места.
– Это тебя не касается. В конце концов, вспомни: ты теперь для него никто. Я не знаю, кем для этого человека был покойный, но ты, стажёр Нейл, - никто.
Неуклюже повернувшись на пятках, Нейл метнулся к двери. Но уже перед самым выходом он остановился и негромко сказал, не оборачиваясь.
– Я же не такой, как ты, грёбаный извращенец. Это всего лишь мой двоюродный брат.
Когда дверь за ним закрылась, Вельд не смог удержать издевательского смеха, глядя на Люциана. Очевидно было, что за пять сотен лет весь пиетет по отношению к формальному начальству всея канцелярии смертей не только тяготел к нулю, но и ушёл в минус. Характером Вельд был в разы сильнее, и оба они это понимали.
– Ни слова, Вальдемар, – угрожающе сказал Люциан, поправив съехавшие на кончик носа очки. – Ни одного. Чёртова. Слова.
Вальдемар не послушался: ему было, что сказать. Немало. Чёртовых. Слов.
– Тебе не кажется, друг мой, что ты слишком много позволяешь какому-то проблемному новичку с конопатым носом? Или хотя бы, что тебе следует держать себя в руках? Дай этим немёртвым почувствовать, что ты такой же немёртвый, – и они перестанут дрожать от благоговейного ужаса перед самим наместником Сме…
– Он никогда меня не боялся, – бесстрастно оборвал Люциан. – Но я и не думал, что он настолько безрассуден, чтобы не бояться и полного уничтожения. А боится он только за какого-то мальчишку…
– И это лишний раз говорит о том, что быть здесь этого Нейла не должно. Из него такой же жнец, как из меня – ангел… Что, собственно, тебя и привлекло.
Привлекло. Природы этого фаворитизма со стороны Люциана, Лукреции, Кристена и прочего «начальства» Вельд не мог понять вот уж несколько веков. У него самого не было ни любимчиков, ни потребности их заводить.
– Мы же немёртвые, Вельд. Не мёртвые, но и не живые, – рассеянно произнес наместник Смерти, двумя пальцами сжимая тонкую золотую цепочку, которая не давала разбиться соскальзывающим с длинного носа очкам. Хотя… разве очки падали бы, если бы он этого не хотел? Нет. Однако Люциан был фальшив. Фальшив насквозь, но вместе с тем и до той степени, которая еще не вызывает снисходительного отвращения. Он был актером и соответствовал театральному гриму на своём лице.
– Эта тусклая искорка Земли-матери делает нас живыми хотя бы на миллиардную долю процента. Заставляет испытывать некую пародию на человеческие чувства. Или хотя бы иступляться до той степени, в какой мы еще способны сдерживать эти человеческие порывы.
– Интересно, почему мысли мальчишки ты не читаешь с такой лёгкостью? – с легким раздражением осведомился Вельд. Слова Люциана были брошены в лицо неоспоримым фактом – тем фактом, что сам Вальдемар, похоже, был бесповоротно мёртв.
Заслуженно мёртв… Пусть даже есть среди жнецов и те, на ком было еще больше крови.
– В нём слишком много жизни, – пустые тёмные глаза жадно сверкнули. – Как ты знаешь, я могу читать лишь мысли тех, кто скорее мёртв, чем жив.
– Тем не менее, на повестке дня стоит тот, кто скорее жив, чем мёртв, – резонно заметил Вельд.
Вместо ответа Люциан неторопливо прошагал к иллюзорному окну и чуть уловимым движением повёл вдоль поверхности зачарованного стекла, меняя его свойства. Между прочим, у самого Вельда в кабинете иллюзорных окон не было – они внушали ему отвращение. Зато идеально подходили к ломкой фальшивости наместника Смерти.
– Как тебе Никита Орлов? – услышал он короткий смешок, и перевёл взгляд на сквозное стекло. Недоверчиво вскинул почти бесцветные брови.
Мальчишка. Бледный, чахлый подросток с большими глазами и слабым подбородком. Угловатый, с по-дурацки вздёрнутыми плечами, он зябко кутался в серую толстовку, сидя на подоконнике; перепачканные графитом костлявые пальцы судорожно сжимали сигарету, которую заморыш изредка подносил к тонким красным губам.
– Ты ожидал чего-то более… претенциозного.
– Да… Нет.
Вельд не знал. Он просто не ожидал ничего подобного.
«И это – та самая глобальная системная ошибка?»
– Та самая, судя по всему.
Ошибка тем временем слезла с подоконника и натужно хлопнула пластиковой рамой; мысль о слабых руках мальчишки чуток отдавала пренебрежением. Опустившись на ворсистый зелёный ковёр, он принялся сосредоточенно разыскивать что-то в недрах сумки, валяющейся возле стола. Наконец, из вереницы потрёпанных корешков был извлечён блокнот – толстый спиральный блокнот размером с небольшую книгу, выглядевший нетронутым, если бы не плавно отогнутые нижние уголки страниц. Вальдемар живо представил себе, как парень судорожно-механическими движениями кисти перемещает на единой спирали белые листы с тонкой рябью бледно-голубых клеток. Парень так и поступил – будто бы Вельд пристальным взглядом прострочил ему руки мягкими стежками и продел в них нити кукловода.
Страницы блокнота – больше половины – были испещрены разновеликими графитовыми чёрточками и линиями. Они складывались в какую-то невообразимую мешанину грозно-вообразимых очертаний; прескевю в его дословном значении.
«Шизик?..»
– Приглядись внимательнее, – почти беззвучно посоветовал Люциан.
После его слов мешанина обрела форму резко, даже грубо. Невнятные образы, выведенные неумелой рукой, обрели лица, обросли живой плотью…
– Мёртвой, – невнятно поправил Люциан. – Они мертвы, Вальдемар. Они все давно мертвы!
Но Вельд не слышал. Шелест бумаги прекратился, и секундное удивление промелькнуло на худом, скуластом лице мальчишки, обнаружившего длинное чёрное перо, заложенное между страницами. Бережно зажав очин кончиками большого и указательного пальца, он медленно поднёс перо к лицу; кончиком его провёл вдоль обветренной нижней губы. Если бы у Вельда билось сердце, то сейчас бы его ритм ускорился: творить такую порнографию с…
– Это же твоё перо. Вальдемар, тьма побери, откуда у него твоё перо?!
Вельд обернулся, чтобы ответить, но с ответом найтись так и не смог. Потому что он не знал, как такое могло быть – чтобы жнец потерял перо. Перо можно было только вырвать, и вырвать с ощутимой болью. Так откуда?..
Должно быть, ответ следовало искать там, откуда взялось очередное «это невозможно».
========== 2/4. Фантомная жизнь ==========
Ты думаешь, это так просто?
Думаешь, так просто?
Вообще думаешь?..
Они хором взывали к его разуму, потому что подохли и не рады. А ему не хотелось думать. Хотелось рухнуть в грязь, прикрывая голову руками. Но Ники усилием воли старался держать себя в руках и шагал и шагал вдоль дороги, на ходу закуривая четырнадцатую за сегодня сигарету.
Это началось после первой попытки самоубийства: крыша у него капитально съехала после похорон двоюродного брата, и дешёвое бритвенное лезвие словно бы само собой оказалось в руке. Ники не хотел умирать, но и не сопротивлялся наваждению. Жить ему тоже не хотелось. Хотелось лишь одного - невозможного: чтобы брат снова был жив.
В тот вечер, как и в этот, на небе было нарисовано полнолуние, стыдливо прикрытое тонкой сеткой облаков. Ники, ощущая слабость во всём теле, с трудом заставил себя открыть глаза. В тот миг казалось, что лучше бы он этого не делал: пустая койка была едва видна из-за полудюжины зыбких силуэтов, переговаривающихся друг с другом. В истории о привидениях Ники никогда не верил, но тут почему-то без особых возражений признал: от этих странных личностей разит смертью. Он попросту чувствовал это.
Ну, и, возможно, свою роль сыграли узкие полосы лунного света, насквозь пронзающие то, что в некотором смысле можно было принять за людей.
Во все глаза он смотрел на призраков, которые глядели на луну и меланхолично цедили слова о том, как они жили и как умирали. Ники готов был поспорить, что обсуждают они это уже не в первый раз: каждое неохотно оброненное слово звучало, словно заезженная пластинка. Он сам, впрочем, совсем скоро стал свежей темой для их разговора.
«Он… смотрит?»
«Он, кажется, видит».
Он действительно смотрел и видел. Видел то, что не дало ему уснуть до раннего утра. Приходу медсестры он немало удивился. Она-то была живой…
И, разумеется, он никому и словом не обмолвился о странном ночном видении – то ли больной бред, то ли сон на яву, то ли… Да ему бы и не поверил никто.
Ники помотал головой, пытаясь отогнать неприятные воспоминания. Идея оказалась не самой удачной: в висках заныло еще сильнее.
Полнолуние – их время. И с этим ничего нельзя сделать… только попытаться пережить.
– Эй! – услышал он звонкий девический голос.
На какую-то секунду Ники остолбенел: посреди дороги стояла девушка в пёстром летнем платье и босоножках; улыбка у неё была жутковатой, – наверное, из-за крупных зубов, что выглядывали из-под пухлых губ. Прежде чем перейти грань, Ники успел увидеть, как очередная серебристая «тойота» проносится прямо сквозь тонкий высокий силуэт.
– Меня зовут Яна… а тебя?
– Никита, – машинально пробормотал он, оглядывая не существующее в его мире создание.
Переход обострил его сточенное ночным чтением зрение, и теперь он видел каждый цветочек на платье девушки и каждый скол на стразинках босоножек.
– Что же ты медлишь? – глаза у неё были холодные и озлобленные, но Ники не придал этому значения: у кроткой, беззлобной совершенно Лидии и остальных призраков глаза были такие же. – Иди сюда. Согрей меня, как греешь эту бесцветную дурочку… Ну… чего тебе стоит?
– Я умру, – просто ответил Никита.
Девица расхохоталась, запрокинув голову назад.
– Ты этого не хочешь? Да брось… Ты хочешь. Ты же пробовал смерть на вкус.
– Игорь не хочет.
– Жнец… хочет, – на выдохе протянула Яна. – Просто ему запрещено лишать тебя жизни… понимаешь, да?
Ники кивнул, загипнотизированный уверенными интонациями призрака. А потом сделал крохотный шажок: перед глазами всё ещё стоял автомобиль, рассекающий мёртвую материю.
– Ну же, – ласково подбодрила Яна, тоже шагнув ему навстречу. – Он ждёт тебя… жнец тебя ждёт… Ники-и-ита…
Ники успел сделать пару широких шагов ей навстречу, когда надрывный автомобильный гудок вернул его в реальность. И чья-то рука, грубо рванувшая его назад. В ушах эхом звучал разочарованный вскрик давно умершей девушки.
– …совсем уже ты сбрендил, Никита?! – реальность окончательно обрушилась на него, в качестве ударной силы используя разъярённого Каца.
– Отъебись, Кац, – посоветовал Ники, не глядя на него и пытаясь в последний раз затянуться сигаретой, истлевшей уже почти до фильтра.
Кац в ярости отвесил ему звонкую оплеуху; сигарета сгинула в луже под их ногами. А потом - не успел Ники опомниться - прижал его к себе.
Андрей Кац был, прежде всего, тем самым проклятым гомиком, который сделал из него себе подобного. Ники, впрочем, предпочитал отговариваться тем, что на Каца только у мёртвого не встанет.
Ну, а еще он был другом Игоря. Наверное, теперь это была единственная причина, по которой Ники терпел Каца рядом с собой.
– Прекрати это, Ники… Я же могу помочь тебе…
– Хочешь помочь – так помоги, – Ники отстранился, скрещивая руки на груди. – Толкни вон под тот грузовик. Сам я сейчас не решусь.
– Идиот, – прошипел Кац, злобно скалясь. – Ты думаешь, Игорь хотел бы, чтобы ты отправился следом за ним, да?
– Честно говоря, сам не знаю: хочет он этого или нет…
– Что ты хочешь этим сказать? – быстро переспросил Андрей, как-то резко поостыв и даже оглядевшись по сторонам.
«Странная реакция…» – отстранённо подумал Ники и закурил новую сигарету.
– Что там было? На дороге… – внезапно поинтересовался Кац, взглянув точно туда, где Ники видел призрачную девушку еще пару минут назад. Вопрос вогнал Никиту в ступор – неужто и он что-то заметил там, на дороге? Но потом отогнал эти мысли.
– Ничего. Забудь.
Он поплёлся дальше вдоль тротуара, однако Кац увязался следом.
– Ты домой?
– Домой.
– Я тебя провожу.
– Спасибо, не нужно, – раздражённо откликнулся Ники, но Кац тут же рявкнул:
– Я тебя не спрашивал!
Ники на этот выпад лишь передёрнул плечами. Мол, пойдём, если тебе заняться больше нечем. А тому, судя по всему, действительно нечего было делать: он прошёл вместе с Ники три остановки и довёл его до самого дома.
– А ты что это, Кац, следил за мной? – хмуро поинтересовался Ники уже возле двери в подъезд. – Неужто скажешь, что мимо проходил?
– Не скажу, – на губах Андрея заиграло подобие его обычной шальной усмешки. – За тобой, ебалай малолетний, глаз да глаз нужен.
– Оставь меня в покое. Не нужен мне твой глаз. Ни левый, ни правый, ни комплектом, – отвернувшись от него, Ники поднёс к гнезду домофонный ключ, но Кац схватил его за плечо и притянул обратно; положил ладонь ему на макушку и коснулся тёплыми губами лба. И вдруг пробормотал чуть слышно:
– Никогда не называй им своего имени. Душу вынут же.
И решительно направился прочь. Никита обалдело разглядывал его широкую спину и вьющиеся от влажной погоды чёрные волосы, пока Кац, оглянувшись напоследок, не скрылся за углом соседнего дома.
Значит, не показалось.
***
Вельд поморщился, когда, закрыв за собой дверь, Нейл застыл на месте и даже рот приоткрыл от удивления, таращась на него. Точнее на иллюзорное окно. А потом выдал, глуповато ухмыляясь:
– Вы же вроде не любитель этого дела, а?
Под пронзительным взглядом начальника Нейл заложил руки за спину и попытался прикинуться ветошью.
– Тогда, видимо, дело любит меня, – наконец, снисходительно ответил Вельд. Не особо стесняясь присутствия младшего по рангу жнеца, он лениво откинулся на спинку стула, пуская в потолок клубы опиумного дыма. – Почему я никогда не видел тебя курящим, Нейл? – Я не курю, – сказал Нейл, и тут же принялся объяснять. – Ну, я курил, когда… был жив. А теперь… какой смысл? От этого даже удовольствия не получаешь. Оно такое же искусственное, как этот снег за окном.
Пустые чёрные глаза Вельда глядели на него с пониманием. С интересом глядели.
– Не так давно у этого вашего человечества появилось выражение «Религия – опиум для народа». Почему бы не поиграть немного словами?
– Потому что жнецы не народ, а механизм, в котором вместо деталей - переродившиеся души грешников. А про опиум и религию – так я сразу вспоминаю силлогизм про кошек и Сократа… – всё это Нейл выдал с лицом человека, осознающего бредовость собственных слов. Однако Вельд выпрямился на стуле и попытался ничем не выдать своего замешательства. Этот парень сам не понимал (не мог понимать!), о каких вещах берётся рассуждать, однако неизменно попадал в цель каждым своим наобум брошенным словом.
– Ты странный человек, стажёр.
– Я не ослышался, господин Вальдемар? – осторожно переспросил Нейл, но Вельд проигнорировал вопрос.
– Такой же странный человек, как твой кузен.
– Никита не был таким, пока меня не расплющило вместе с машиной, знаете ли, – стоило поднять эту тему, как он напрягся. – Это странно, что я помню немало того, что связанно с ним… странно, потому что это… ну, это не те воспоминания, которые наша госпожа оставила бы при мне.
«Может быть, она просто не смогла», – Вельд получил какое-то извращённое удовольствие от этой мысли, столь кощунственной она была. От мысли, что могущественная Смерть не имеет полной власти над этим неумехой, становилось как-то легче да веселее.
– Возможно, в этом кроется причина того, почему ты здесь?
– Господин Вальдемар, – Нейл нервно обернулся через плечо, но, разумеется, обнаружил там только закрытую дверь, – у меня, быть может, совести нет, но я при жизни не совершил ничего такого, что заслуживало бы подобного… кхм… подобной чести, ага.
Вельда разобрал смех, но он всё же сдержался. Тем более, смешного было мало, если вдуматься.
Нейл не желал смирять дух. И Смерти наверняка это было известно, но… тем не менее, свои костлявые лапы она на него наложила. Это вызывало подозрения, – правда, смутные, не имеющие чёткого основания.
Идиотов среди младших жнецов хватало и без этого новичка: чего стоили отнюдь не являющиеся новичками Брин и Бранд, которые из-за своего разгильдяйства ещё лет пятьсот из младших не выберутся. Но их можно было легко приструнить. Нейлом же было сложно управлять.
И, что самое настораживающее, Вельд чувствовал к нему сильное расположение. Потому что он думал бы так же, если бы мог себе это позволить.
– Может быть, вы знаете?
– Я? – Вельд чуть откинул голову назад. – Откуда бы мне знать?
– Из моего личного дела, например, – Нейл определённо понимал, что чересчур дерзок, и второй уже раз за минуту провёл вдоль переносицы пальцем.
– Хм… я, так уж и быть, загляну в твоё личное дело на досуге. Подшивая туда очередной выговор.
Вельд солгал. Личное дело Нейла куда-то испарилось; узнав об этом, Люциан чуть не воспламенил парочку случившихся поблизости архивариусов. Пришлось напомнить ему, что он не Смерть, а всего лишь исполняющий обязанности, так сказать.
– Послушайте, господин …
– Нет, Нейл, – осёк Вельд ещё на подлёте. – С этим – к августейшему наместнику Смерти.
– Он, похоже, решил меня тут сгноить, – огрызнулся стажёр, нервно пряча руки в карманы. – Я торчу в канцелярии уже почти неделю. Учитывая, что есть и спать мне больше никогда не суждено, а для бумажной работы я не гожусь, то… В общем-то, вбезделье даже убийства по списочку не так противны.
– Значит так, – неторопливо поднявшись со стула, Вельд подошёл к нему. В отличие от Люциана, он был с этой каланчой почти одного роста, так что снизу вверх смотреть не приходилось. – Держи себя в руках, стажёр. Пока что это всё, чем ты можешь помочь своему родственничку. Будешь упорствовать – мы с господином наместником припомним, что трудимся не ради блага какого-то мальчишки, но во имя работы нашего механизма… деталями которому служат наши грешные души, да-да. Да и вообще, не привлекай к себе внимания, милейший. У тебя белый билет, между прочим.
Вельд отошёл от него в сторону иллюзорного окна.
– Плевал я на ваш белый билет! Кто кроме меня сможет остановить Ники, если он снова попытается наложить на себя руки? – поинтересовался Нейл с бессильной злостью. Вельд окинул его долгим, высокомерным взглядом.
– К слову о моей внезапной любви к этим штукам, – сердитый кивок на окно. – Я слежу за ним едва ли не круглые сутки, свалив на Лукрецию большую часть работы. А сейчас сезон, между прочим! Осенний поток самоубийств, всё такое… Кстати, зачем я тебя звал, – он привычным движением сменил иллюзию в раме на сквозное стекло, – не знаешь случаем, кто это?
В стекле отразились двое парней, или, правильнее было сказать, молодых мужчин. На вид они выглядели несколько старше Нейла, которому на момент смерти было двадцать один. Нейл, к слову сказать, заулыбался при виде них и просто выдал:
– А… это Славик и Андрюха!
– Исчерпывающе, – покачав головой, Вельд кивком указал на темноволосого. – Вот этот – как его зовут?
– Андрей. Андрей Кац. А что?
– Кац, значит… – начальник исполнительного отдела недобро прищурился. – Оно и видно, что Кац. Рожа-то жидовская.
– Вы что, нацистом были? – не без ехидства осведомился Нейл.
– Нацизм, знаешь ли, младше меня лет на триста с лишним, – бесстрастно отозвался Вельд. – В мои времена и в моём языке, вообще-то, это было нейтральным обозначением всех иудеев.
– Но всё-таки…
– Без «всё-таки», стажёр, – отрезал Вельд решительно. – Не лезь сюда; всё гораздо серьёзнее, чем ты можешь себе представить. Максимум, что я могу сделать, – поговорить с господином наместником, чтобы ты приступил к работе… Не по доброте душевной, но лишь по причине нехватки рабочих сил. Но сам понимаешь, что он будет следить за…
– Господин Вальдемар! – наспех стукнув ладонью о дверь пару раз, в его кабинет ворвался Нестор, секретарь Лукреции. – Прошу прощения…
– Прощение просят в другой канцелярии, – иронично заметил Вельд. – Ну, чего тебе?
– Проблемы в отделе кадров, – выпалил Нестор, подобострастно вылупив на него большие бесцветные глаза поверх очков с толстенными стёклами. На очки эти Вельд не мог смотреть без раздражения – Лукреция приволокла их из могилы этого прилизанного, смазливого паренька, что было известно всем и каждому.
«Как при жизни была дурой, так ею и осталась…»
– Что на этот раз?
– Ваши жнецы приволокли гниль.
Он понял, что уточнять личные номера жнецов не имеет смысла: Брин, младший жнец 9036, Бранд, младший жнец 9037. Сухо кивнув Нестору, он быстрым шагом направился прочь из кабинета, по пути чуть не прищемив дверью развевающиеся фалды сюртука и выругавшись про себя.
«Здесь сплетни разносятся быстрее, чем при дворе Мануэла I в былые времена», – сердито подумал Вельд, сворачивая в боковой коридорчик и двигаясь по направлению к холлу. Призывая трубку, он шевельнул пальцами левой руки. Спустя пять сотен лет его тело по-прежнему полагало, что правую руку нужно держать свободной. Для оружия.
– Доколе, молодые люди?! Доколе прикажете терпеть ваши выходки?! – услышал он дотошное брюзжание Кристена, ещё не дойдя до кабинета Лукреции.
«Здравствуйте, канцелярит, вопли и нотации», – кадровика Вельд, признаться, на дух не переносил. Впрочем, не только он: над Кристеном за спиной даже стажёры насмехались.
– Да мы вас старше на добрых пару столетий, – протянул нагловатый, елейный тенорок. По этой елейности Вельд безошибочно опознал Брина: Бранд, хоть и был обладателем идентичного голоса и наглости, интонации имел более жёсткие и менее развязные.
– Следите за своим поведением! Младший жнец 9036, вы понимаете, что своим поведением подрываете не только мой авторитет, но и авторитет непосредственного начальства, которое навряд ли будет обрадовано подобному повороту событий?
– Эээ?
– Прекрати паясничать, – жёстко приказала Лукреция. Её голос был искажённой копией голоса самого Вельда, как, впрочем, и лицо. Так было и при жизни, и после смерти. – Ты всё прекрасно понял. Зачем, скажи на милость, вы притащили в отдел кадров гниль?
«Гнилью» на канцелярском жаргоне именовались люди, непригодные для службы в канцелярии ввиду психических расстройств. Вельд и сам был на учёте первые сорок лет после смерти, как склонный к агрессии, садизму и непредсказуемым выходкам.
– Ну, подумаешь, наелся чувак стекла, – присоединился к разговору Бранд. – Может, он фокусником мечтал быть, а ты сразу «гниль». Стыдись, Лукреция…
– Лукреция! – резко оборвал Кристен. – Вы намерены позволять этим молодым людям плевать на субординацию? То, что они ваши братья…
– Они ей не братья, – сказал Вельд, входя. – Как и мне. Как и я Лукреции. Не заставляйте меня напоминать вам простейшие вещи, Кристен.
Брин и Бранд при виде него резко стушевались и с кающимся видом уставились в пол. Кристен выразительно поджал губы. Одна лишь Лукреция и бровью не повела.
– В чём дело, Кристен?
– Эти два имбецила приволокли мне шизофреника, вот в чём! – угловатое белое лицо Кристена словно бы дрожало каждой черточкой, и Вельд подумал, что психопатов в канцелярии смертей всегда хватало с лихвой.
– Всякое случается, – философски сказал он, стряхивая с пуговиц двубортной застёжки сюртука несуществующие пылинки. – Приношу извинения за неудобства, доставленные вам моими жнецами. С ними я разберусь сам, вас же не смею задерживать.
– Я буду жаловаться на вас, Вальдемар! Вы не способны поддерживать среди своих людей элементарную дисциплину! – взвизгнул Кристен истеричным голоском, который ему самому, должно быть, казался очень внушительным, и пулей вылетел в холл.
– Кому это он жаловаться собрался? Наместнику? – презрительно засмеялся Брин. Бранд, однако, только вяло улыбнулся, с опаской покосившись на Вельда. Не дожидаясь, пока Брин насмеется вдоволь, он едва уловимым движением засветил ему кулаком в солнечное сплетение. Со стоном Бранд рухнул на колени. Наполовину мёртвые тела жнецов не чувствовали физической боли, но друг друга могли лупить, подкрепляя физическое воздействие энергетическим.
– Почему опять я? – возмутился Брин, всё ещё сидя у ног Вельда мешком. – Отец бы всех нас выпорол, между прочим!
– Думаешь, я не знаю, чьи это выходки? – мрачно осведомился Вельд, игнорируя слова об отце. – Люциан сколько угодно может закрывать глаза, пока считает вас безобидными, но если госпожа сочтёт, что вы подрываете настрой других жнецов…
– То что?
– Ничего, Брин. Совсем ничего.
Судя по затравленным взглядам, близнецы прекрасно поняли, о чём речь. Жить им ещё хотелось, пусть даже такой вот не-жизнью.
– На сей раз мне некогда вами заниматься, но в следующий раз откомандирую в «горячую точку» на полгода. Там, как вы можете помнить с прошлого раза, лишние руки не помешают. Ясно?
Одинаково скривившись, Бранд и Брин, закивали, тряся одинаковыми длинными чёлками цвета грозового облака.
– А теперь прочь с глаз моих.
Жнецы торопливо засеменили к выходу; убраться прочь с глаз его они, казалось, были только рады. Сам Вельд тоже был рад оказаться как можно дальше от пронзительных глаз-угольков Лукреции.
– Ты болен, – утвердительно произнесла она.
– Мёртвый не может быть болен, Лукреция.
– Ты мёртв физически, а ментально жив. Значит и болен ментально.
– Резонно.
– Ты же чувствуешь, Вельд, – она чуть склонила голову на бок. Её холодное, красивое лицо из-за длинной шеи и короткой стрижки казалось совсем уж узким, – что он разворотил твоё нутро, пошатнул твоё спокойствие. Прекрати сутками торчать у сквозного стекла, пока не стало хуже.
– Что может быть хуже? – мрачно осведомился Вельд. – Поверь, дорогуша!.. Нет ничего хуже, чем ощущать себя бесконечно мёртвым и бесконечно живым одновременно.
– Не только ты это ощущаешь. Все мы. Я и Нестор. Люциан и этот… как его там…
– Они мертвы, Лукреция! – не выдержав, Вельд повысил голос. – Они такие же! Что ты можешь мне на это ответить, а?
– Ничего не могу, – Лукреция сардонически искривила рот. – Просто перестань сутками пялиться в стекло как помешанный. Мне, в конце концов, может надоесть работать за тебя.
– Хорошо. Не буду.
Она бросила на него ещё один подозрительный взгляд. А потом спросила:
– Что делать с шизиком, господин Вальдемар?
Вельд криво ухмыльнулся.
– Глупый вопрос, старший жнец. Место гнили где? В компостной яме.
Не тратя времени на обратный путь по путаным коридорам, он резко развернулся на каблуках и долю секунды спустя уже смотрел на дверь своего кабинета.
Увидев Нейла, сидящего прямо на полу возле иллюзорного окна с потерянным видом, Вельд хотел было поинтересоваться, какого лешего тот всё ещё здесь околачивается. Но резкие слова так и не сорвались с языка. Он просто подошёл к нему сзади и застыл в таком положении, словно бы охраняя. Предпочитая делать вид, что плечи этого здоровенного парня вовсе не трясутся. Не может же жнец плакать, ну в самом деле.
Ощутив нечто, похожее на неловкость, Вельд перевел взгляд с сутулившегося Нейла на стекло, где тощий смазливый мальчишка, закутавшись в знакомую уже толстовку и забившись в угол возле батареи, неспешно накачивался водкой, мешая её в стакане с соком. Не иначе как мать на работе, что он так обнаглел. Обычно Никита – или Ники, как называли его чёртов жид и похожие на оборванцев приятели, – дожидался ночи и выкуривал несколько сигарет подряд, чуть приоткрыв окно и опасливо косясь на дверь. А потом прямо в темноте принимался пачкать страницы блокнота; толстый графитовый стержень большую часть времени был заткнут за проколотое в трёх местах ухо. Так он поступил и сейчас. Вельд достаточно следил за ним, чтобы это предугадать.
– Он крышей поехал, да? – дрожащим голосом спросил Нейл.
– Не думаю, но в будущем такое вполне возможно, – подумав, ответил Вельд. – Он смотрит. И видит. Но не чувствует… то есть, чувствует, но лишь немного острее, чем обычный человек.
– Спасите его… – попросил Нейл почти что беззвучно.
– Тебе было бы уместнее просить о чём-либо Люциана. Не меня.
– Он не станет.
Вельд и сам понимал, что не станет. Разве что госпожа велит.
– А я, значит, воплощение благотворительности и гуманности? – поинтересовался он саркастически.
– Мне просто больше некого просить.
Это тоже было очевидно.
Снова взглянув на измождённое лицо Ники (всё же эта нелепая кличка подходила мальчишке неясным образом), Вельд вспомнил некое подобие обещания, данного своей прижизненной сестре.
«Хорошо, Лукреция. Я больше не буду сутками пялиться в сквозное стекло».
========== 3/4. Фантомные боли ==========
Он никогда не умел рисовать.
Нет, не то чтобы не умел… но, по крайней мере, не пробовал и не учился.
А теперь и дня не мог без того, чтобы не нарисовать какое-нибудь лицо из этих, к чьим душам он прикасался во сне или наяву. Не мог. Ники знал это так же точно, как знал, что в очередной раз попробует наложить на себя руки – эти чертовы призраки все равно доведут его до ручки - и как знал, что его снова спасет Игорь.. или еще кто, отживший свой век на этой земле…
В этот раз, однако, всё было иначе. Этого человека Ники видел таким, какой он был при жизни. Но то, что получалось из мудрёной графитовой мозаики, пока что не совпадало с образом, увиденным во сне. Свирепый, смуглый, со спутанными черными волосами и жёстким взглядом… он был живой. А в карандашных линиях от смуглокожего убийцы не было ничего. Линии были мертвы и в картинку пока не складывались. Ники был раздосадован: ему хотелось увидеть этого человека на листе.
Вздохнув, Никита потянулся к стоявшей под боком кружке, из которой ночами он пил купленное в ларьке за углом спиртное, а по утрам, под бдительным взором матери, – растворимый кофе со сгущёнкой. Он поперхнулся глотком, когда сбоку послышался холодный, тягучий и неуловимо знакомый голос.
– Детям пить вредно. Не то чтобы наша контора осуждает подростковое пьянство, но всё же просто, для справки, – едкая реплика была завершена таким же едким смешком. Ники нерешительно поднял взгляд и обомлел. Рядом обнаружился жнец – только жнец мог быть такой… монохромный. Окрашенный во все возможные оттенки серого – от черного до белого, которые таковыми совсем не являлись, как говорил Игорь.
– Водка была палённая, и ты пришёл меня забрать? – успокоившись, равнодушно спросил Ники.
Жнец продолжал смотреть в окно, словно бы намеренно демонстрируя свой породистый профиль с тяжёлым выступающим подбородком, высоким лбом и хищным, орлиных очертаний носом.
Он уже видел этот профиль раньше. Определённо.
– А ты бы и рад, – наконец, бросил жнец всё тем же язвительным тоном, – да только с места в карьер я вынужден тебя огорчить. Жив-здоров.
– Тогда какого хрена ты здесь делаешь? – Ники уставился на него тяжело, мрачно.
Жнец все-таки повернулся к нему, решив, видимо, показаться и в анфас. К картинке добавились резко очерченные скулы и жуткие чёрные глаза. Больше ничего разглядеть пока не удавалось: лицо жнеца походило на мертвенно-бледное пятно в обрамлении таких же бледных волос, очень длинных и безжизненных, и черные глаза-угли – вот и все.
Губы жнеца изогнулись в гадкой усмешке.
– В гости зашёл. Передать привет от братца.
Пошатываясь, Ники встал, продолжая сжимать в руках блокнот и карандаш. Грубый ответ, рвущийся наружу, непроизвольно проглотил – несколько обескуражила разница в росте. Жнец был выше почти на две головы. Впрочем, к дылдам Ники был привычен: Игорь вот ничуть не ниже этого типа. Был.
– Что ты знаешь о нём?
– Что может начальство знать о своих подчинённых? – вопросом на вопрос ответил жнец.
– О… Так ты у них, типа, самый главный? – почти съязвил Ники.
Жнец выглядел внушительно, внушительнее, чем те, которых он видел раньше, и вполне мог быть начальником, но тогда что он здесь забыл? Впору было возгордиться от собственной значимости.
– Не самый, – снисходительно сказал жнец. Вяло пошевелил пальцами, в которых вдруг возник какой-то предмет; не сразу, но Ники опознал в предмете табачную трубку. – Но в некотором роде.
– И что всё-таки тебе от меня нужно?
– Ну, – он повёл плечами; жест этот показался Ники неуверенным, словно бы
жнец давно забыл, как это делается. – Можно сказать, у тебя есть то, что принадлежит мне.
– Может быть, хватит говорить загадками? – не выдержал вдруг Ники и схватился за сигарету, чтобы скрыть внезапно охватившую дрожь.
– Перо. Отдай моё перо.
Он узнал голос. Вороны. Стало весело и немножко безумно.
– Не отдам, – чувствуя легкое превосходство над жнецом, почти насмешливо сказал он. – Может, оно мне дорого как память? Или я его заточить собрался?
Жнец только вскинул почти бесцветную бровь и спросил:
– Думаешь, не заберу так?
– Не заберёшь, – Ники затянулся сигаретой, – потому что если бы мог – забрал бы уже.
– Да, – бесцветно сказал жнец. – Забрал бы. Но если не хочешь отдавать – не отдавай. Только тогда тебе придется смириться с моим назойливым присутствием - до той поры, пока не передумаешь.
– А что, оно больно ценное?
Жнец замялся, явно не зная, что ответить. А потом выдал очередную противную усмешку.
– Зависит от того, что ты хочешь получить взамен.
– Проблема в том, что вряд ли вы дадите то, что мне действительно нужно, – сказал Ники и вдруг почувствовал себя смертельно уставшим, будто прошло уже очень много времени, а до конца все еще очень далеко. – Игоря не вернут, умереть не дадут, в жнецы я, видимо, тоже не гожусь…
– Погоди-ка… я не ослышался? Ты мечтаешь стать жнецом?
– Я не думаю, что это хуже, чем моя теперешняя жизнь.
Тут жнец не выдержал и разразился захлёбывающимся издевательским смехом, да так, что ему даже пришлось опереться рукой на подоконник. Уязвлённый, Ники было вскинулся, но потом опустил глаза и с преувеличенным вниманием принялся разглядывать блокнот, всё ещё зажатый в ладони. Впрочем, внимание тут же стало неподдельным. На картинке проступили гладкие волосы, хищные черты лица и два чёрных провала в глазницах, усечённые с верхнего и нижнего краёв дугами век, – копия того, кто стоял перед ним сейчас.
– А ведь ты точно так же смеялся и пятьсот лет назад, пытая девушек у себя в подвалах, – сказал вдруг Ники, и у него самого по коже пошел мороз от того, как равнодушно это прозвучало.
Жнец резко оборвал смех и застыл, напряжённый точно струна.
– Сезар ди Оливейра.
***
Это было набором букв.
Нет, не так. Это было набором букв поначалу. А потом они срослись в имя. То-самое-имя, и даже исконный португальский говор чёртов мальчишка отлично воспроизвёл.
Его раскололи надвое. Вельд буквально почувствовал, как мёртвые ткани мозга превращаются в монолитную ледяную глыбу, которую тут же раскалывает зигзагообразная трещина, уходящая вглубь, в самое нутро.
Вдохни.
«Пятьсот лет без кислорода. Я не помню, как…»
Вдохни.
И он вдохнул. И понял каким-то краешком крошащегося сознания, что этот мальчишка, Никита Орлов, перевернул песочные часы, в которых даже приблизительное количество песка было неизвестно.
– Я вижу это с тех пор, как мне в руки попало перо. Каждую ночь. Я знаю о тебе многое… Сезар ди Оливейра.
– Не произноси это имя… – хрипло попросил Вельд. – Мне нельзя, понимаешь? Нельзя его знать.
– Но почему? – мальчишка опять свёл свои дурацкие брови домиком – притворяется или и вправду не понимает?.
– Это непреложное правило, вот почему.
– Скучно это, наверное, – хуева туча непреложных правил.
Вельд кое-как совладал с собой и даже попытался усмехнуться:
– Это вообще скучно – быть немёртвым.
– А почему жнецам нельзя знать имён, которые у них были при жизни?
Нервным жестом Вельд одёрнул рукава. Сначала левый, потом правый. И подумал, что этого мальчишку отнюдь не назовёшь глупым: хорошие вопросы задаёт.
– Они нам больше не принадлежат. Мы перерождаемся не людьми, а продолжением нашей госпожи.
– Вы не можете быть её продолжением, – упрямо возразил Ники. – Ребята, у вас же есть воля и чувства… ну, в самом деле!
– Не чувства… – Вельд покачал головой, – лишь жалкое их подобие. А что же до воли… без воли мы не будем способны к действию. Жнецов чересчур много, чтобы каждым из них можно было управлять, словно марионеткой… Но для обуздания воли хватает и того факта, что её пальцы плотно сомкнуты на душе каждого из нас. В её руках наша… окончательная смерть.
Это было непривычно – чувствовать движение собственных губ с такой поразительной чёткостью.
– Если она такая могущественная, то… может что-нибудь сделать со мной? – не унимался упрямый мальчишка.
– Смотря, что именно ты имеешь в виду, – сказал Вельд. – Смерть не может уничтожить ни одного человека собственными руками. Даже в тот самый миг, который значится в наших списках напротив его имени.
– Она может… – Ники обхватил себя руками, – может сделать меня нормальным?
– Ты хочешь, чтобы Смерть отняла твой дар?
– Да не дар это! – воскликнул он, сжимая воспалённые, обветренные губы в сердитую линию. – Проклятье! Самое настоящее проклятье… – и выдохнул. – И как твоё имя теперь?
– Вальдемар, – помедлив, сказал Вельд. Имя, носимое им веками, звучало так, как на ком-нибудь смотрится плохо сидящая одежда. – Вальдемар, старший жнец канцелярии смертей, – и насмешливо: – Позвольте отрекомендоваться.
– Чертовски пафосно, – Ники хмыкнул, – но ты и выглядишь соответственно.
Вельд не стал возражать. Он был, в общем-то, согласен.
– Так что? Может она это или нет?
– Не могу утверждать наверняка, – он мысленно выбранил себя за каждую заминку в предложении, – но вполне возможно.
– Тогда вот моя цена за твоё перо, Вальдемар.
Вельд внимательно посмотрел на него: неужели и вправду мальчишка с такой легкостью готов распрощаться со своим даром. Как будто это и не дар вовсе…
– Подумай хорошенько. Способность видеть делает тебя… уникальным.
– А я не хочу, не хочу быть уникальным из-за… этого - решительно возразил Ники. Эта решительность, казалось, сделала его куда красивее, чем есть: от слабого подбородка до глаз-блюдец и нелепой причёски, в которой смешались пряди натурального цвета ржавчины и выцветшие чёрные. – Эти способности не принесли мне ровным счётом ничего хорошего или полезного… так что толку в их уникальности?
– Что ж… – Вельд склонил голову, улыбаясь одной из своих самых загадочных и опасных улыбок. – Да будет так.
Прежде, чем исчезнуть, он успел услышать недовольное:
– Уберите пафос, он воняет.
***
Люциан появился рядом почти сразу, как он вернулся. Хмурый, всем своим видом будто бы говоря, что ничего хорошего ему, Вельду, ждать не стоит.
– Что?
– Не прикидывайся идиотом, Вальдемар. Тебе не идёт, – в голосе его звучала плохо скрываемая ярость. Вельд прекрасно знал, что любимцу Смерти дозволяется быть эмоциональным, но только теперь он вдруг подумал, что, наверное, цена за эту щедрость, должно быть, велика. Непомерно велика. Полное, абсолютное подчинение.
– Что я сделал не так?
– Ты всё сделал не так! Всё!!! – голос Люциана сорвался почти на визг. – Я и представить не мог, что ты – ты, отвратительный педант! – нарушишь непреложное правило и сунешься к мальчишке!
– Я посчитал это нарушение несущественным, если он всё равно знает о нас.
– Дело не в том, знает ли о нас смертный, Вельд, – чуть сбавил тон Люциан и, тем не менее, все равно – с нескрываемым раздражением. – Ты не представляешь, что натворил.
В не по-мужски изящной руке Люциана возникло зеркало – никаких изысков и даже рамы, просто стеклянный прямоугольник с обточенными краями.
– Дохни на него, раз уж снова дышишь.
Заметил, разумеется. Вельд взял протянутое зеркало и, чувствуя себя по-дурацки, дохнул…
– Запотело?
Он покачал головой, озадаченно взглянув на Люциана.
– Потому что ты не дышишь, дубина! – сердито воскликнул наместник Смерти; зеркало рассыпалось на мельчайшие частички серебристого праха. – Грудь твоя не ходит ходуном, диафрагма не работает, лёгкие не… Ты по-прежнему мёртв!
– Тогда откуда ты…
– Оттуда, что не ты первый и, к сожалению, не последний. Но, тьма побери, это не должен был оказаться ты!
Люциан неторопливо прошёлся по кабинету, шелестя полами длинной тяжёлой накидки. Дойдя до двери, обернулся и продолжил:
– Это случается нечасто, и каждый случай я старался заминать без малейшей огласки. Госпожа называет это фантомными болями. Понятие сродни понятию человеческому… Только у жнеца боль не в ампутированной конечности, нет… У жнеца ведь ампутированы чувства.
– Я не чувствую никакой боли, – Вельд действительно не чувствовал ничего, кроме замешательства.
– Торопиться тебе некуда, друг мой, – никогда ещё ухмыляющийся алый рот Люциана так не напоминал рваную рану. – Впрочем, процесс ещё можно остановить, если тебе не придёт в голову снова связываться с живыми. Но это отнюдь не всегда удавалось.
– Даже Смерти?
– Даже мне.
Оба они резко повернулись на голос, выпрямившись и уважительно склонив головы.
– Приветствую вас, дети мои.
На этой фразе в голове Вельда вдруг зазвучал ломкий юношеский голос, говорящий «Уберите пафос, он воняет».
Смерть была невысокой, невзрачной девушкой с болезненно худым лицом, с подбородка и до пят укутанной в несколько слоёв тяжёлого чёрного бархата – потому жнецы и носили чёрное, что это был цвет их госпожи, который делал эту самую госпожу совсем уж похожей на живого мертвеца. От шеи и до самого пояса шли ряды тусклых чёрных жемчужин – поговаривали, что в нити их всего шестьсот шестьдесят семь, и будто этими бусами Смерть самолично душит тех немногих, кому по списку предназначена смерть во сне.
– Не спеши обвинять Вальдемара в его опрометчивом поступке, дорогой мой Люциан, – это могло бы быть сказано тоном заботливой мамаши или проповедницы, если бы у Смерти не было такого монотонного, утробного, скудного на интонации голоса. Если бы у неё был тон. – В конце концов, судьба всё оборачивает нам на пользу.
– О, сказали бы вы это мойрам, – с сарказмом промолвил Люциан, и её синюшные губы искривились в намёке на усмешку.
– Мойры не властны над судьбой, несмотря на всю их самодеятельность. Судьба – нечто настолько же незыблемое, насколько Тьма и Свет. Но речь совсем не о том. Вальдемар…
– Госпожа? – бесстрастно отозвался Вельд.
– Мальчик назначил цену за твоё перо. И сделал предложение, от которого мы просто не имеем права отказаться.
– Он ещё может передумать…
– Он не передумает, – осекла Смерть. – Дар тяготит его. В конце концов, это непомерная ноша для простого смертного, – видеть и слышать одновременно.
– Что я должен сделать? – почти обреченно осведомился он.
– Пока что твоя задача – заставить Никиту довериться тебе. Тебя будет тянуть к месту хранения пера, но влечение это даёт и обратный эффект, так что ничего сложного.
– И что потом?
Выпуклые белёсые глаза Смерти на секунду словно бы заволокла недобрая маслянистая дымка. Но секунду спустя они снова остекленели, и Вельд решил, что ему померещилось.
– Вот когда наступит это «потом», тогда я скажу тебе, что делать.
Вельд кивнул, отмечая жутко недовольное выражение, застывшее на лице Люциана. Было у него такое подозрение, что это «потом» окажется весьма и весьма нелицеприятным. Не было лишь выбора…
Впрочем, выбор здесь был ни к месту.
– Так что же, я теперь состою нянькой при смертном мальчишке? – чуть надменно уточнил он. – Но кто-то же должен заниматься делами исполнительного отдела канцелярии. Не то чтобы я не рад избавиться от выгуливания стажёров, но…
– Лукреция, я полагаю, достаточно компетентна, – холодные глаза явственно говорили: «Незаменимых не бывает, Вальдемар». Сегодня этот взгляд не уязвлял так, как это обычно бывало, мелькнула лишь дурацкая мысль, что глаза Смерти напоминают мутные стекляшки.
– Больше вопросов, полагаю, не последует?
– Нет, госпожа. Я всё понял.
Очередная ложь. Вельд уже ни черта не понимал.
***
Кац пах куревом и немного перегаром. И был жутко растрёпан. И вообще, рожа у него была похмельная. Но, к неудовольствию Ники, менее привлекательным Кац от этого не становился. Это как… ну, рисование, например. Кто-то может, а кто-то нет. Вот так и с привлекательностью: кто-то – хронически клёвый Андрей Кац, а кто-то – неуклюжий, угрюмый Никита Орлов.
«Так… ты пришел сюда не ради окончательного обращения в пидораса», – поспешил Ники одёрнуть себя.
– Я не помешал? – хмурясь, спросил он, бредя на кухню вслед за Андреем.
– Нет… Нет, конечно, не помешал! – поспешил заверить Кац. – Я рад тебя видеть, правда…
Ники видел, что он вправду был рад. Но лучше бы врал, право слово.
– Кофе будешь?
– Да не суетись ты, – сев на край диванчика в углу кухни, Ники недовольно поморщился. – Впрочем, ладно, давай свой кофе.
Стараясь внять призыву не суетиться, Кац с прилежным видом вылил из турки остатки недавно сваренного кофе и поставил перед ним чашку. Потом замер между мойкой и плитой, поближе к вытяжке, и закурил свой Parliament.
– Хреново выглядишь, – сообщил он, внимательно оглядев Никиту. Тот вздохнул.
– Не все могут выглядеть охуенно круглые сутки, знаешь ли. И вообще… посмотрел бы я на тебя, если бы ты постоянно ловил глюки.
– Глюки?
– Ага. Только не делай вид, что ничего не понял. Сам же сказал, что нельзя называть им своего имени, – значит, тоже их видишь.
– Так ты их видишь?
– Вижу. Слышу. После того, как меня вытащили с того света.
– Нет. Нет, Ники… Я их, к счастью, не вижу и не видел никогда. Только так называемых жнецов, да и то лишь по их прихоти, – Кац нервно усмехнулся. – Слышу тоже редко. Только чувствую. Но живых людей чувствовать гораздо легче, чем мёртвых.
– И как долго у тебя это?
Он медленно провёл ладонью по взъерошенным кудрям. А потом уверенно ответил:
– Сколько себя помню.
– А… господи, – поражённо выдохнул Ники, чуть подавшись вперёд и сжав кулаки так, что ногти с болью впились в ладони.
Сколько себя помню… Кацу было, кажется, двадцать четыре. Неудивительно, что он так спокойно говорит обо всём этом… как о само собой разумеющемся.
– Как ты выжил с этим?
Андрей непонимающе нахмурил брови. После чего – подумать только! – улыбнулся. У Ники кровь прилила к щекам.Эту улыбку он уже видел, когда чуть похмельным утром сидел на кровати Каца – закутанный в одеяло так, что торчало одно лицо, да смущённый дальше некуда. Ники подумал, что, пожалуй, оторвёт ему яйца, если за улыбкой последуют прочие детали того утра.
– Разумеется, ты напуган, – это, впрочем, Кац произнёс уже вполне серьёзно. – А я, знаешь, всё никак не мог понять причину твоего состояния. Чувствовал ведь, что дело не только в смерти Игоря…
– А если задуматься, то именно в ней, – возразил Ники. Чтобы чем-то занять руки, он принялся размешивать кофе ложечкой, даже не положив сахар. Тема была скользкой - чего доброго, Кац опять примется орать. Ну его… – Он теперь один из них… Игорь.
Тёмные глаза Каца в ужасе распахнулись.
– Не может этого быть. Я бы почувствовал.
– Да не призрак же. Жнец.
– И подавно нет! – он всё же вышел из себя. – Он не мог! Игорь за всю свою жизнь не совершил сколько-нибудь дурного поступка!
– Может, ты о нём чего-то не знаешь? Или это не единственный путь?
– Как же… – проворчал Кац, с остервенением утрамбовывая в пепельнице окурок. – Не связывался бы ты с ними. Пусть даже это был бы Игорь…
– Почему? – с любопытством поинтересовался Ники. Как бы он ни пытался выкинуть из головы жнеца по имени Вальдемар, сделать это не удавалось. Где-то на дне разума затаилось смутное опасение, что Ники слишком глубоко нырнул, окунувшись в омут личности Вальдемара. Изнутри он казался бескрайним тёмным лабиринтом, в котором путеводной нитью было блестящее перо, с острым, будто у ножа концом.
– Потому что жнецы – они… – Кац нахмурился, подбирая слова (его гладкий высокий лоб прорезали аж сразу четыре морщины), – тёмные они. Будто бы вторую жизнь им дала не Смерть, а зло, которое они совершали когда-то…
– Такими ты их чувствуешь?
Помедлив, он кивнул. Потом задумчиво толкнул пепельницу ребром ладони и, приблизившись, рухнул рядом на диван. Собственническим жестом приобнял Ники и уткнулся носом в его волосы, всё еще влажные после утреннего душа. Ники хотел отодвинуться, но не стал. Чувствовал, что Андрею это было нужно. Вопрос в том лишь, почему.
– Не понимаешь? Может, потому, что мне нужно не совсем это?
– Не припомню, чтобы ты упоминал про чтение мыслей, – сказал Ники, смутившись и разозлившись. Макушкой он чувствовал, как губы Каца складываются в одну из этих треклятых улыбочек.
– Не читаю я мыслей. Но мне кажется, в голове у тебя, Никитушка, полный пиздец. Так что предпочитаю иметь дело с твоими эмоциями.
– Тут ты прав.
Некоторое время других слов он не находил. Кац тоже как-то не блистал красноречием вопреки обыкновению.
– Кац… – Ники попытался собраться с мыслями.
– Мм?
– А если бы у тебя была возможность отказаться от твоего дара… что, неужели бы не отказался?
– Нет, – не раздумывая, отозвался Кац. – Думаю, раз этот дар у меня есть, то для чего-то оно было так задумано.
– А я вот не хочу, чтобы другие за меня думали!
– Ну, так сделай вид, что хочешь, – снисходительно, даже будто бы уговаривая, сказал Кац. Осторожно погладил по плечу. – Тогда и не придётся.
– Не вижу в твоих словах логики…
– О… она просто стесняется.
– Верю, – Ники выдохнул это неохотно, сокрушённо. И ведь поверил же.
– Верь, – тихо попросил Кац. – Я же тебе помочь хочу.
Подумав, что Андрей всё равно уже почувствовал его смятение, он решил сказать всё начистоту.
– Возможно, в этом не будет особой нужды. Если жнец выполнит своё обещание.
Кац резко отодвинулся, чуть склонился вперёд, хмуря густые чёрные брови и пристально глядя ему в глаза.
– Так… И что эти подонки успели тебе наобещать?
– Лишить дара, – Ники передёрнул худыми плечами.
– Да с чего бы вдруг?! – Кац снова вскочил, принимаясь нервно топтаться возле него. – Плевать они на тебя хотели!
– Всё так, – теперь уже он подбавил в голос снисхождения, – но у меня есть то, что им нужно.
Кац не спрашивал, откуда и что именно. Казалось, его это и не интересует. С минуту он таращился на Ники взглядом, в котором сквозила странная смесь отчаянья и раздражения.
– Как это на тебя похоже, Никита.
– Что именно?
– Бежать от проблемы, – угрюмо пояснил он, снова закуривая.
Ники, помедлив, последовал его примеру, и возразил, сердито сведя брови:
– Я пытаюсь их решить.
– Да ни черта ты не пытаешься, – всепонимающая, взрослая такая усмешка Андрея выводила из себя за считанные минуты. – Ты бежишь от своих проблем, не пытаясь просто взять и справиться ни со всей этой паранормальной хуетой, ни с тем пониманием, что Игоря больше нет…
– Перестань всё время напоминать мне об Игоре! – Ники тоже вскочил на ноги, однако уверенности это не прибавило: формально Кац был выше едва ли на полголовы, но психологически – гораздо выше, чем просто «на голову».
– Не перестану. Как я могу перестать, когда должен заставить тебя смириться с этим и жить дальше?..
– Кац, это не твоё ёбаное дело! – он уже почти кричал. – Ты же весь такой фокусник в области чувств? Так пойми, что я чувствую, и оставь меня в покое!
– Прекрасно понимаю.
Протянув руки, Кац сжал его за запястья ближе к локтю – длины пальцев хватало, чтобы полностью обхватить его костлявые ручонки. Вырывать – бесполезно; хватка бульдожья. И хватка эта обычно вела к очередным романтическим бредням, которые Ники раз за разом не желал слушать. Раньше – потому что вся эта пидорская романтика смущала до одури. Теперь же – потому что она и вовсе была не к месту.
– Не стоит думать, что ты никому не нужен… потому что это не так.
– Андрей, не начинай! – безуспешно Ники пытался высвободить руки. – Не до твоих приставаний сейчас…
– Да тебе всегда не до них, – Кац пожал плечами. – Это же может стать очередной твоей проблемой, да?
Чуть не прокусив губу со злости, Ники всё же понемногу уступал его словам, признавал его правоту. Да и как не признавать, если в психологии Кац был этаким читером - теперь это стало очевидно.
– Ты хочешь, чтобы я стал твоей проблемой?
Кац растянул губы в кривой усмешке.
Ники вдруг бросилось в глаза, что моргает он очень уж редко. Всё смотрит и смотрит своими хитрыми глазищами, в упор, не отрываясь.
– А ты и так моя проблема. Моя главная забота. Ясно тебе?
Словно полюбовавшись еще немного его сморщенным от досады лицом, Кац неохотно разжал пальцы.
– Снова уйдёшь, разумеется. Валяй, – картинно разведя руками, Андрей отвернулся и с преувеличенным интересом уставился в окно.
Остро чувствуя себя кретином, Ники уставился куда-то ему в затылок. Приходилось признать, пожалуй, что даже теперь Кац вызывает противоречивые чувства. Сейчас бы силком повернуть его к себе и… впрочем, Ники и не знал, на что он мог бы решиться. Да и мог ли?
– Возвращайся, когда передумаешь связываться с тёмными тварями. И не вздумай делать глупости, – с преувеличенным спокойствием велел Кац.
– Тебя не спросил, – огрызнулся он, прежде чем вылететь за дверь.
Уже выйдя на улицу и утопив в луже без того еще не просохшие кеды, Ники подумал, что со стороны его поведение действительно похоже на бегство. Хроническое бегство от [нужное вставить]. Чёртов Кац просто не мог быть неправ. Хоть бы и для разнообразия.
Ещё раз чертыхнувшись, Ники попытался выкинуть его из головы. Ни к чему было вести себя как влюблённая девица: в конце концов, Андрей Кац для него слишком взрослый, слишком умный и слишком привлекательный. И вообще, он, Никита Орлов, никакой не пидорас.
– Вот только, блядь, мысли пидорские немножко, – негромко проворчал он, отстукивая нервную дробь на сигаретной пачке в кармане джинсов. Главное было – не забыть переложить в сумку перед приходом домой. В сумке мать шариться не станет, а вот по карманам под предлогом стирки – очень даже.
Ники чуть не рухнул в месиво из грязи и гниющей листвы, когда на плечо ему опустилось что-то большое и чёрное. И хлопающее крыльями. Ворона. Ну, или ворон - тот ёщё из Ники был орнитолог.
– Да ты, птенчик, совсем охренел, – негромко укорил он. И пошёл дальше, как ни в чём не бывало.
Шёл дворами, а прохожих в такую премерзкую погоду было не так уж много. Да и не всё ли равно, что они подумают о странноватом на вид мальчишке с чёрной птицей на плече. Как ни странно, веса ворона Ники почти не ощущал – так, чувствовал по наитию то место, где твёрдые когти впиявились в куртку.
– Кристена бы тебе вместо меня, – голос Вальдемара словно звучал в его голове и вместе с тем – как обычная человеческая речь. Будто бы жнец идет с ним бок о бок. – Он бы тебя поучил хорошим манерам.
– Что за Кристен?
– Да так… в общем-то, просто шут гороховый.
Привычно облизав обветренные губы, Ники спросил:
– Так что? Всё в силе?
Когда ворон молчал – будь то Игорь, а не Вальдемар, – Ники невольно сомневался, что птица на самом деле жнец в своём обличье, удобном для перемещений по миру живых.
– В силе. Вот только с моим присутствием тебе всё равно придётся смириться.
– Это ещё почему?
– Приказ госпожи, ей лучше знать, – Ники был уверен, что если бы Вальдамар не был в облике птицы, то непременно бы ухмылялся. – Но ты не переживай, спальное место мне выделять не нужно.
При словах «спальное место» перед глазами Ники мгновенно пронёсся видеоряд. Он потряс головой, отгоняя идиотские мысли. Жнецы же не спят.
– То есть, ты должен будешь околачиваться возле меня, а мне… просто ждать?
Вальдемар промолчал. Пожалуй, оба они находили ответ очевидным.
– Ненавижу ждать.
Возле той самой детской площадки Ники притормозил. Потом обошёл ограду и, оказавшись во дворе дома (девятиэтажка дурацкой сине-жёлтой расцветки), сел на скамейку. Закурив, Ники с ленивым раздражением уставился на промокшие и порядком изгвазданные кеды.
– Скорее бы снег пошёл…
Тут он вспомнил про то, что на плече у него восседает птица, гордо именующая себя Вальдемаром. Сложно было удерживать это во внимании, учитывая, что веса он по-прежнему не чувствовал.
– Как я понял, твой дружок-еврей не сообщил тебе ничего путного.
Никита невольно рассердился на эту пренебрежительную фразочку, как, впрочем, и на беспардонную слежку. Но фамилия у Андрея, конечно, была говорящая, подчёркивающая немного еврейскую внешность её обладателя.
– Нет, не сообщил. Зато сказал, что вам доверять – себе дороже.
Мягкий шелест крыльев – и Вальдемар уже сидит рядом, вызывающе вздёрнув подбородок и закинув ногу на ногу. Солидности в нём как-то заметно поубавилось.
– Может, он прав. А может, и нет. Ты всё равно не можешь ничего утверждать наверняка.
Не мог. Но всёравно почему-то верил. Не жнецам вообще – ещё чего! – а конкретно этому их представителю.
– Он говорил, что нельзя называть призракам своего имени. Почему?
– Потому что твоё имя – часть тебя. Зная твоё имя, любой призрак может помутить твой рассудок.
Совсем не к месту Ники подумал, что Вальдемар всё ещё оставался таким же красивым, как тот обедневший португальский дворянин. Просто требовалось хорошенько приглядеться. Всё в нём выцвело до серой белизны, слилось в монохромное пятно. Всё, кроме этих его жутких глаз.
– А сколько тебе лет?
– Четыреста шестьдесят пять лет и сто сорок девять дней со дня смерти, – ответил он, не задумываясь.
– Нехило, – Ники чуть не закашлялся. – А сколько тебе было, когда тебя… ну, того…
– Двадцать один.
– Как Игорю? – он поражённо выдохнул.
Вальдемар кивнул. Судя по понимающей полуулыбке, он прекрасно понимал, что выглядит на невнятный тридцатник.
– Пытаешься поддержать светскую беседу?
– Ну, – с нервным смешком Ники закивал. – Если ты еще и молча будешь вокруг меня виться, я свихнусь.
Свихнусь. Он видит призраков, слышит голоса в голове, разговаривает с воронами и (будто этого мало!), со вкусом рассуждает о внешней привлекательности мужиков в количестве… И всё еще боится свихнуться, подумать только.
«Да ты уже ёбнулся, Никита, – сумрачно подумал Орлов, уже откровенно разглядывая чеканный профиль жнеца. – По самое дальше некуда».
========== 4/4. Ампутация ==========
Ники рассеянно оглядел ладони, на которых поблёскивали капельки растаявших снежинок. Несуразные снежинки. Громадные такие. Самые первые в этом году и самые недолговечные.
– Снег.
Сзади насмешливо фыркнул Вельд. Помедлив, Ники оглянулся. Взглянул. Загляделся.
Вид у жнеца был какой-то мальчишеский и болезненный. Длинные волосы – влажные и блестящие, как будто сделанные из металла. Пустые глаза смотрят куда-то сквозь: не только сквозь Ники, а вообще – за пределы пространства. Вельд кутался в старомодный чёрный плащ, и Ники подумал, что впервые видит его в чём-то, кроме привычного двубортного сюртука. Это было странно.
– Твоя работа? – с усмешкой поинтересовался Ники, демонстрируя на ладони очередную снежинку, готовую вот-вот превратиться в каплю воды.
– От моей работы меня отстранили, – хмуро отозвался Вельд.
– А за снег тебе ничего не будет? – Ники подумалось, что Вельду должно быть чертовски хреново от потери своего важного статуса, только выразить он это никак не может. По-другому.
– Нет. Я же не вызвал погодную аномалию… всего лишь подпортил немного метеосводки за ноябрь.
– А вот был бы я какой-нибудь ванилькой, – Ники усмехнулся с деланным кокетством, – да попросил бы звезду с неба… Достал бы?
– Достал, – Вельд кивнул. – Но строгим выговором бы точно не отделался.
– Ну да… звезда – она ж большая. И горячая.
– Несколько тысяч кельвинов на поверхности. Миллионы – в ядре.
Ники с физикой не дружил от слова совсем, но «несколько тысяч» звучало внушительно.
– Так что, если надумаешь о чём-то попросить, пусть это будет без массовых смертей, – с этими словами Вельд вскинул голову и принялся задумчиво изучать небо, затянутое рваной сетью облаков.
Ники немного подождал, а потом все-таки спросил - давно его интересовало:
– А почему вы не забираете призраков?
Вельд по-прежнему глядел вверх, будто бы даже не слушая его. Холодный ветер слабо трепал его пепельные волосы и полы длинного плаща.
– Госпожа не велит тратить время, - все-таки ответил.
– Ну да, ей-то что? – к «госпоже» Ники питал сложно объяснимую неприязнь, которая не имела ничего общего с тем, что обычно испытывают люди, когда слышат слово «смерть».
– Мойры разделяют твоё праведное негодование, – Вельд усмехнулся.
– Кто такие мойры?
– Служительницы канцелярии судеб. В свободное от вершения судеб время ругают в хвост и в гриву нашу скромную организацию.
Ники хмыкнул. В подробности он решил не вдаваться - башка и так уже пухла.
– А тебе домой не пора, юное создание?
– Отвали. Долго мне спуститься, что ли?
Они стояли на крыше многоэтажки, в которой Ники имел прописку, комнату с зелёным ковром и нервную матушку. Вельд сам заставил замок люка открыться одним лишь мановением руки и теперь, похоже, был совсем этому не рад. Ники прекрасно понимал, почему: мало ли его дернет спрыгнуть – как-никак бывали уже прецеденты, когда он пытался свести счеты с жизнью.
Прочитав его мысли, Вельд угрюмо предупредил:
- Сверзнешься – я ловить не буду, - и поплотнее закутался в плащ, будто бы ему и вправду стало холодно.
- Мерзнешь? – не удержался Ники.
– Слишком сложный вопрос.
– Ты странный! – довольно усмехнулся Ники.
Секунд пять Вельд оторопело пялился на него, а потом разразился тем самым нервически-издевательским хохотом, который с его холодным, безэмоциональным образом ну никак не вязался.
– Твоими усилиями, Никита. Твоими усилиями, – смех его стал тише, горше, ожесточённее.
Ники смутно понимал, о чём речь, но всё равно почувствовал себя уязвлённым. Уязвлённым и кругом виноватым.
– Так все твои странности из-за меня?
– Из-за тебя, – согласился Вельд уже без смеха, вполне серьёзно.
– Тогда я понимаю, – Ники сделал шаг вперед и повернулся так, чтобы быть прямо напротив Вельда – глаза в глаза.
– И что именно?
– Почему ты не будешь меня ловить.
С этими словами он, не медля, сделал шаг назад – в пустоту.
Он был уверен, что разобьётся секунды через четыре – чуть меньше, чем по полсекунды на каждый этаж. Но уже где-то на восьмом сознание выбило из головы сопротивлением воздуха. Оно запоздало нагнало тело, и в ту секунду, как это случилось, Ники понял, что его не размазало об асфальт. Он стоял в луже и чувствовал, как намокают ноги.
Вельд больно сжимал его плечи. Бледные губы его были сжаты в тонкую дрожащую линию, а чёрные глаза казались почти живыми из-за осязаемого ужаса в них.
Закусив губу, чтобы не заплакать как девчонка, Ники рванулся вперёд и судорожно стиснул Вельда в объятьях.
– Я должен тебя согреть… – срывающимся голосом прошептал он в складки плаща. – Раз уж из-за меня ты мёрзнешь.
– Выкинешь еще один такой фокус, – сквозь зубы процедил Вельд, – сам тебя прикончу.
– Нет, Сезар. Ты хочешь, чтобы я жил.
– Да, – хватка на плечах ослабла. – Да, хочу.
– А я хочу тебя согреть… – снова повторил Ники. – Не только должен, но и хочу.
– Ты не должен…
– Да заколебало меня твоё постоянное «должен», «не должен». Просто… просто тоже делай то, что хочешь, а не то, что положено.
Сдаваясь, Вельд нерешительно обнял его в ответ и, ссутулившись, прижался ледяной щекой к взъерошенным волосам. Ники, подавив очередной всхлип, пробормотал:
– Поймал же. Так и знал, что ты соврёшь.
– Так и знал, что ты поверишь. Идиот.
Его тело ходило ходуном. Вельд знал, что эта нервная дрожь – всего лишь плод его воображения, но всё равно боялся, что Ники её почуствует. И все-таки это было невозможно. Это обнадёживало и одновременно порождало сумасшествие. Фантомную боль.
Он имел над ним какую-то чудовищную власть. Ники. Этот неказистый, нелепый полуребёнок с круглыми глазами, бровями домиком и слабым подбородком. Возвращаясь к вопросу о «должен» и «хотел»: Вельд должен был сопротивляться, но вот только не слишком-то этого хотел.
– Иди домой, – с трудом он отстранил Ники от себя. – Скоро твоя мать с работы вернётся.
– Всё-то ты знаешь.
– Не всё, но массу вещей, солидную часть которых теперь мог бы назвать ненужными, – Вельд чувствовал, что вот-вот сорвётся. – Иди.
Видимо, Никита уловил в его голосе угрозу, потому как неохотно зашагал к подъезду. Уже открыв дверь, он обернулся и спросил:
– Ты же вернёшься?
– Конечно.
Хмурясь, Ники скрылся в подъезде.
В пару шагов оказавшись возле бетонной стенки, отделявшей вход в подъезд от двери мусоропровода, Вельд с силой врезал по ней кулаком. Боль была фантомной, она несла такое же ложное облегчение. Сжимая губы, он принялся ожесточённо разбивать кулаки об бетон, оставляя на нём кровавые разводы, которые никто (почти никто) не увидит – кровь жнеца не была частью этого мира.
Он остановился только тогда, когда ощутил на себе чей-то взгляд. Обернулся, ожидая увидеть кого-то из жнецов, или мойр, ангелов… даже призраков, тьма их побери, но наблюдатель оказался человеком. Запоздало Вельд признал в нём еще одну занозу канцелярии жнецов - Андрей Кац, будь он неладен.
– Что тебе нужно от него, нечисть? – не спросил - потребовал Кац с мрачным видом.
– Нечисть? – Вельд презрительно усмехнулся. – Я из другой канцелярии, милый юноша.
Невольно подумалось, что по земным меркам «милый юноша» был немного старше.
– Да, да, я в курсе, кто ты. Выблядок Смерти, – смуглое лицо каждой своей черточкой выражало презрение. – Оставь Ники в покое.
Вельд глубоко вдохнул. С каждой секундой этот парень бесил его всё больше.
– Ты давно следишь за нами? И если давно, то… похоже, что я хочу причинить ему вред?
– Не похоже, – согласился Кац. – Но я чувствую это. Понимаешь?
– Тогда ты что-то не то чувствуешь, – раздраженно рявкнул Вельд. – Потому что я не… Сам-то ты чего от него хочешь? Душу… или всё же тело? Ты не стесняйся, попилим по-братски!
Кац подошел ближе и легко прижал его к стене. Вельд с испугом и недоверием вдруг осознал, что не может сопротивляться: чёртов мальчишка, от него исходила та же странная сила, что и от Никиты. С той лишь разницей, что Кац вполне осознавал эту силу.
– Что-то с тобой не так, – подозрительно щуря свои тёмные глаза, произнёс Кац. Казалось, что враждебности в его голосе поубавилось. – Ты такой же, как они, но… уже и не такой… Жнец-половинка.
– Как это, тьма тебя побери?
– Тебе виднее… Знаешь, в чём наше сходство? Между тобой, мной и Ники? Мы все – отродья твоей суки-госпожи. Только над тобой она имеет власть, а над нами – нет. Вот и бесится.
– Что? Объясни…
– Спроси у неё сам, если кишка не тонка, – Кац усмехнулся и отошёл на шаг. – А от Никиты отвали.
– Я же сказал, я не желаю ему зла!
– Может быть, – он повернулся и зашагал прочь. – Но зло внутри тебя не спрашивает, чего ты там желаешь.
Вельд не стал его останавливать. Информации и так было слишком много. Окончательно не давало съехать с катушек лишь живое тепло, струящееся по его мёртвым жилам. Это было чужое тепло… но зато оно было настоящим. Не фантомным. И температура была не тысячи кельвинов. Не миллионы кельвинов. Да и не в кельвинах, наверное, измерялась.
Вальдемар знал массу вещей, солидную часть которых теперь мог бы назвать ненужными. Не знал только, чем измерить силу живого тепла. Да и можно ли измерить?
– И ты тоже за мной следил? – мрачно спросил Вельд, увидев Люциана, сидящего за его столом.
Люциан не потрудился даже кивнуть.
– Тьма его знает, откуда такая осведомлённость, но, сдаётся мне, Кац понимает, о чём говорит.
– Так поведай мне, будь так любезен! – потребовал Вельд, пинком пододвигая к столу еще один стул. – Потому что я, господин Люциан, ровным счётом ничего не понимаю!
– Госпожа не слишком одобрила… с другой стороны, она и не запретила… – Люциан в раздражении стукнул по столешнице ладонью. – Ладно. Дело в том, что все люди, обладающие паранормальными способностями, – потомки первых жнецов.
– Что за бред? – оторопело переспросил Вельд. – Да у меня вот уже четыре с лишним века не стоит, знаешь ли…
– Я в курсе, спасибо, – язвительно поблагодарил наместник Смерти. – Но первые жнецы были куда более свободны. И в этом плане тоже. Большая часть непреложных правил возникла, когда у тех, первых, жнецов стали появляться дети. Каждый из них нес в себе частицу госпожи. Она было решила, что жизни этих людей и их способности заведомо принадлежат ей, но в итоге оказалось, что над большей их частью она не имеет вообще никакой власти. Земля-мать не давала их и пальцем тронуть. Имена их не появлялись в списках до самого момента смерти – чтобы госпожа не могла обернуть цепочку событий в свою пользу.
– Тогда почему же ты разыграл такую картину, когда не обнаружил в списках Орлова?
– Вальдемар, подумай сам. Я не мог при Нейле сделать вид, что это в порядке вещей. К тому же, раньше мальчишка не был в списках детей Смерти. Тот же Андрей Кац туда внесён с рождения.
– Ах, то есть существует и список! – сердито воскликнул Вельд. – И кто же им занимается, если я, начальник исполнительного отдела, ни сном ни духом?
– А вот это уже, извини, не в моей компетенции.
– А в чьей же? – Вельд чувствовал, что вот-вот голыми руками раскрошит на кусочки стол.
– Глупый вопрос, сын мой.
Это Смерть возникла за спиной Люциана. Как и всегда – бледная, костлявая, в уродливом чёрном платье и с десятками ярусов жемчуга на плоской груди.
– Действительно. Это вы же у нас всем заправляете, госпожа.
Люциан с опаской покосился на него. Тон Вельда был непозволительно желчен.
– Состояние твоё ухудшается, Вальдемар.
– Да, госпожа, я тоже это заметил! – с наигранным весельем сказал Вельд. По лицу прошла судорога, нижнее веко на левом глазу задёргалось. Он напомнил себе, что на самом деле его лицо неподвижно. – Кажется, у меня едет крыша, госпожа!
– Держи себя в руках, – осекла Смерть жестко, твердо. Это пробудило в нём прежнего Вельда и помогло временно обуздать безумие.
– Простите.
– Что ж… теперь я вижу, что каждая секунда промедления действительно чревата последствиями, – она переплела длинные пальцы, затянутые в чёрные бархатные перчатки. – Чтобы я могла забрать силы Никиты, он должен дать мне право на них.
– И каким образом он должен это сделать?
Почему-то разговор с Кацом окончательно пошатнул его веру в действия госпожи. Он боялся причинить вред Ники.
Зло внутри тебя не спрашивает, чего ты там желаешь.
– Убить.
– Что? Он не сможет!
– Затем я и ждала, пока он к тебе привыкнет. Перо и его доверие дают тебе возможность некоторое время управлять его разумом. Точнее, он разрешит тебе управлять.
– А если не разрешит? Тогда что?
– Разрешит, – уверенно сказала Смерть.
– Хорошо, – Вельд встал. Сидеть он просто не мог. – И кого же он должен убить? Свою мамочку? Продавщицу Зину из ларька? Бомжа какого-нибудь? Что вы еще придумали?!..
– Вальдемар!
Он снова извинился и закрыл лицо ладонями. Впервые за годы бессмертного существования он не чувствовал равнодушия при мыслях об убийстве.
– Есть только один человек, который сгодился бы на эту роль.
Вельд уставился в сквозное стекло, возникшее за стулом, на котором сидел притихший, смотрящий перед собой Люциан.
– Кац? – он перевёл недоверчивый взгляд со стекла на Смерть и обратно. Кац курил, листал какие-то тетради и явно не подозревал, что решается его судьба. – Не то, чтобы я был рад факту его существования, но почему именно он?
– Потому что он любит Никиту. А Никита любит его, чтобы там ни воображал себе, – вместо Смерти вдруг ответил Люциан. – Так Нейл сказал… а Нейлу я в этом плане доверяю.
Вельд кивнул, даже не услышав – почувствовав последние слова.
– Великолепный экземпляр, – сказала с удовольствием Смерть, глядя на Каца. – Хотела бы я заполучить и его… его силы. Увы, этому не бывать. Несгибаемая сила духа… Как его жизнь ни трепала, а ожесточить не удалось ни на йоту.
– Когда мне приступать, госпожа? – не выдержав, вмешался Вельд в её монолог.
– По возможности скорее, – услышал он в ответ. – Как только почувствуешь, что готов.
Легко сказать. В теперешнем своём состоянии он никогда не будет готов.
– И еще, Вальдемар. Ты не должен прикладывать руку к смерти Андрея. Умереть он должен от руки Никиты. Иначе и смысла нет.
– Но разве не я его заставлю?
– Нет, – терпеливо принялась объяснять Смерть. – Он позволит. Значит, он и свершит. Ты должен только направлять. И ничего более.
***
Андрей Кац должен был умереть меньше, чем через сутки. Ники, по утверждению Нейла, любил Каца. Но, ни о чём не подозревая, карябал графитом по листу бумаги. И радовался его, Вельда, приходу.
– А расскажи мне об этом… – попросил вдруг Вельд. – Кац.
Ники раздраженно нахмурился.
– Зачем тебе?
– Просто интересно, почему он так о тебе печётся.
– Да блажь какая-то на него нашла, – проворчал он. – Они с Игорем были друзья – не разлей динамит. Может быть, поэтому.
Вельд никогда не мог похвастаться особой душевной тонкостью. Но даже для него было очевидно, что Ники не верит в свои слова. Не хочет верить.
– И ты, видимо, тоже терпишь его потому, что это друг Игоря.
– Именно так! – вызывающе ответил Ники.
– А по-моему, ты любишь его.
Щёки Никиты предательски заалели.
– Я не пидорас.
– Как скажешь, – Вельду почему-то стало неприятно оттого, что Ники уходит от прямого ответа.
Отложив блокнот, тот уставился на него своими глазищами. Круглыми, совиными, и неожиданно ярко-зелёными. Фантомные боли помогали замечать детали, на которые раньше он и не обратил бы особого внимания.
– Ты какой-то вздрюченный.
– Какой, прости? – со смешком переспросил Вельд.
– Ну, это… – Ники, похоже, смутился собственной косноязычности. – Встревожен чем-то. Вот.
– Как сказать, – Вельд решил, что довольно с него обсуждений Каца. – Собственно, я пришёл не просто так… Помнится, ты хотел отдать свои силы госпоже.
– А, ну да…
Он нахмурился. Особого пыла, как пару недель назад, у него уже не наблюдалось.
– Неужто передумал?
– Нет… не совсем.
– Чего-то опасаешься?
– Вроде того, – Ники вздохнул. – А после того, как я лишусь силы, я смогу тебя видеть?
Он не прикасался к Вельду, но у того внутри словно бы вспыхнула искорка живого тепла. В районе грудины.
– Сможешь, – вспыхнула и болезненно ужалила.
Исходя из формулировки, он даже не врал. Но очень сомневался, что ему позволят увидеться с Никитой еще хоть раз.
– Тогда… что делать-то?
– Здесь не всё так просто, – Вельд привычным жестом оправил правый рукав. Подумав, левый трогать не стал. – Готов ли ты довериться мне целиком и полностью?
– Да, – не раздумывая, ответил Никита.
– Готов позволить мне на некоторое время подавить твой разум? Не спрашивая, зачем это.
– Да, – в этот раз Ники, надо отдать ему должное, засомневался и замялся, и, тем не менее, сказал: – Да, готов.
– Тогда, – Вельд сглотнул. Проклятые фантомы иссушили горло, – сначала возьми перо и положи его… скажем, в карман.
– Оно и так в кармане, – неохотно признался Ники.
– Встань.
Он послушно встал и замер рядом с Вельдом. Тот невольно отметил подростковую, почти пугающую хрупкость мальчишки, но тут же постарался очистить разум от посторонних мыслей. Положив руку на лохматую макушку, он некоторое время простоял без малейшего движения. А потом попробовал мысленно приказать.
«Подыми голову».
Ники поднял голову и уставился куда-то сквозь него, Вельда, оловянными глазами.
Впустил.
Прежде чем переместиться в квартиру Каца, Вельд взглянул на блокнот, сиротливо лежащий на смятом одеяле. То ли ему казалось, то ли в мешанине графитовых штрихов проступали непослушные кудри, выразительные глаза и упрямый подбородок.
***
А Кац спал себе. Прямо в одежде, кое-как укрытый красным пледом, в котором при сопротивлении запросто запутаются ноги. Руки его были смирно сложены на груди – удобно связывать. Вельд сильно сомневался, что даже под его управлением Ники справится с долговязым, жилистым и сильным парнем.
Как ни удивительно, Кац даже не проснулся, пока Ники заматывал его руки бельевой верёвкой.
– Какого, блядь, хрена? – не открывая глаз, осведомился он вдруг.
Проснулся. И позволил себя связать… хм… Тем хуже для него.
Андрей тем временем соблаговолил разлепить глаза и уставился на Ники. Потом левее – туда, где находился Вельд.
– Эй, нечисть! Что за фокусы?!
Вельд почувствовал, как сознание Ники сопротивляется, откликаясь на гневный голос Каца. До сознания явно дошло, что белый и пушистый старший жнец Вальдемар замыслил гадость. Впрочем, сам Вельд не был в восторге от своих планов, как бы ни был неприятен ему вертлявый еврейский хлыщ. И сам не понимал, что его в этом убийстве так затрагивало. Всего лишь убийство. Многих ли он убил при жизни? А после смерти – и подавно.
Надо было кончать с этим, пока от его решимости помочь Ники что-то еще осталось.
Принеси нож.
На негнущихся ногах Никита побрёл в сторону кухни.
– Что ты с ним сделал? Отвечай!!!
Подумать только: он лежит тут, связанный, не зная даже, чего ждать… а продолжает печься о мальчишке. Да, Смерти и правда не видать Андрея Каца как своих ушей.
– Моё перо в обмен на его силы, – Вельд перешёл в видимый спектр. – Точнее, на лишение его этих сил. Госпожа сказала, что твоя смерть от его руки даст ей право забрать силы Никиты.
Кац ничем не выдал своего страха, разве что побледнел немного.
– Как ты смог его заставить? Вы не властны над разумом людей.
– Он доверяет мне, Кац. Он мне позволил.
Андрей дёрнулся: это произвело на него куда большее впечатление, чем весть о скорой кончине.
– Жнец… Думаешь, ты ему поможешь, убив меня? – он завозился на кровати. Вельд рискнул немного вмешаться и на время обездвижил его силой мысли. Руку-то не прикладывал. – Тебя просто наебала твоя госпожа. Этот фригидный, озлобленный на всё сущее суповой набор! Мразь! Мразь!!!
Последние отчаянные вопли Каца были, несомненно, обращены к Смерти. В глубине души Вельд понадеялся, что она их слышит.
Сзади послышался звон – это Ники уронил нож и сам рухнул на колени. Схватившись за виски, он обратил на Вельда испуганные глаза.
– Нет… Вальдемар, нет… Как можно… как я без него? – простонал он с усилием.
Фактически, прямого отказа не последовало, и Вельд грубо задавил рвущееся наружу сознание Ники.
Поднимайся. Бери нож.
Дрожащими руками Ники поднял нож – добротный, хорошо заточенный нож для разделки мяса… для разделки Каца.
– Ники… сопротивляйся! Ты же можешь! – а Кац явно верил в то, что говорил. – Не верь этому идиоту… да его самого обвели вокруг пальца!
Вельд приказал Ники остановиться. Сознание всё еще сопротивлялось, небезопасно было в такой ситуации размахивать ножом.
– Я думал, ты ему за перо голову дуришь, – услышал он хриплый голос Каца. – Про силы-то. А оказалось, Смертушке всё неймётся. Сколько она мне крови попила, если б ты знал… Родителей моих угробила… и сестрёнку. Чего со мной потом только не случалось – вспоминать страшно… А потом мойры про меня прознали. От них-то я всё и узнал. Да и кроме меня некоторые… которые такие. Они-то, в отличие от тебя, могут пренебречь уставом…
– А почему я должен тебе верить? – спросил Вельд. – Ты просто не хочешь, чтобы Никита распорол тебе брюхо.
– Если б это что-то решало, – Кац перевёл влажные глаза на Ники, – я бы умер за тебя… Слышишь? Да слы-ы-ы-ышишь же… просто не хочешь верить, что он тебя обманул… Ники…
- Убей его. Сейчас же, – Вельд внезапно услышал голос Смерти у себя в голове. Нервозный такой голосок, не похожий на её обычный, безэмоциональный. Заставивший… ослушаться.
– Так почему я должен тебе верить?
– Можешь расспросить мойр, если они захотят с тобой говорить, – Кац говорил твёрдо, хоть глаза у него и были мокрые. – А можешь – призраков. Знаешь, откуда берутся призраки?
– Ты сбрендил, – он фыркнул. – Никто этого не знает.
- Вальдемар!
– Снова ложь! – рявкнул Кац так злобно, что не поверить было сложно. – Призраки – это люди, не обладающие достаточно сильным даром, чтобы Смерть обратила на них свое внимание! В списках они не появляются, ей не нужны… Но иногда их дар раскрывается или позже, или уже как у призраков. Никиту такая мегера чуть на проезжую часть не выволокла…
Вельд вспомнил большеротую девушку в сквозном стекле. День спустя после того случая он отправил Брина и Бранда распылить призрака: девица хохотала как безумная, кружась и шибая по глазам юбкой цветастого платья.
- Вальдемар!!!
Он вдруг начал понимать, к чему клонит Кац. А тот, чувствуя это, продолжил:
– Человек и его дар – неразделимы. Даже после смерти. Ваш главный – он из таких. Сильный телепат, как мойры говорили. Остальные… их Смертушка от вас где-то прячет.
Ники снова уронил нож. Но в этот раз устоял на ногах, да и смотрел на Каца куда более осмысленно. А потом бросился к нему и схватился было за верёвки, но Кац только усмехнулся и высвободил руки сам.
– Ну, кто так узлы вяжет?.. Белоручка… – он приобнял Ники за вздрагивающие плечи.
– Прости… прости… – шептал тот, всё еще ничего не соображая.
– Тихо, ну… это был не ты, ясно? Ты молодец… сопротивлялся…
– Я же обездвижил тебя… – вспомнил Вельд, отводя глаза от этой картины. Смерть примолкла, но в голове была жуткая каша.
– Да мне твои силы – как слону дротики. Это не твои силы, а её, – снова разозлившись, Кац заявил куда-то в пространство: – Хрен тебе, а не нового жнеца! Слышишь?
– А ведь тебя предупредили, – внезапно догадался Вельд. – И ты не спал, а ждал нашего прихода.
– Конечно. Я даже ножик на видное место положил… И ведь уже почти не удивился, – Кац мрачно улыбнулся, крепче обнимая Ники. – Я так часто оставлял с носом твою госпожу, что она решила отнять у меня самое дорогое… И меня же зачистить. А, Смертушка?
Вельда захлестнула ярость. Не его – госпожи. Он метнулся было к тускло блестящему на половицах ножу, но всё же смог остановиться и выдворить из своего разума всех посторонних.
– Жнец-половинка, – задумчиво пробормотал Кац, от которого не укрылись его судороги. – Ты и слушаешься её только наполовину. С тех пор, как к Ники попало твоё перо… Кстати, а вот как оно к нему попало? С тебя упало? Ну-ну…
– Оно ниоткуда не падало, – вдруг подал голос Никита. – Торчало в траве, на самом видном месте.
Он отстранился от Каца и подошёл к Вельду. Не вплотную, остановившись где-то на расстоянии полуметра. В глаза смотреть явно не желал. Или боялся.
– Всё, что я делал… – едва нашаривая в недрах расхлёстанного разума нужные слова, начал Вельд, – я делал ради тебя. Чтобы тебе помочь.
– У меня в школе, – всё так же глядя себе под ноги, пробормотал Ники, – призраки. Дедок ворчливый и парень с девушкой. Они никому не причинили вреда. Упокой их. Вот моя цена за твоё перо… – вытащив перо, он сунул его Вельду и наконец поднял взгляд. – Не попадайся мне на глаза ближайшие… блядь, да не знаю, сколько.
После этих слов он вернулся к Кацу и вцепился в него, словно боясь, что тот исчезнет.
– Не волнуйся. Не покажусь. И скажите своему осведомителю, чтобы долго здесь не околачивался и топал в канцелярию. Хорошенько же ему влетит от Люциана и… Смертушки.
С этими словами Вельд повернулся на каблуках, чтобы не показываться на глаза этим двоим ближайшее… никогда. Удар в спину он, однако, успел получить – когда голосом Каца прозвучало ласково:
– Тихо, мелкий… я тебя тоже.
***
Упокоив порядком ошалевших от его появления призраков, Вельд перенёсся в канцелярию. Не к себе в кабинет – к Лукреции. И тут же получил отменную пощёчину, – по крайней мере, фантомная боль передала ощущения на славу.
– Как ты мог ослушаться госпожу? Как мог себя погубить?!
– Да какая теперь разница? – устало спросил Вельд. – Я бы многое мог сказать… но в этот раз не буду тащить вас за собой в пекло. Этот крест мне нести в одиночку. Этот выбор – мой. И вообще… ты должна занять моё место. Чтобы какой-нибудь бог канцелярита, вроде дражайшего Кристена, не надругался над моей антикварной мебелью.
– Идиот… какой же ты идиот, Вальдемар… брат… – она заметалась по кабинету, словно раненная птица. Брин и Бранд сидели тут же, необычайно тихие, взирающие на него взглядами побитых собачек. Идентичные до последнего серого вихра… Хотя, нет. На вздёрнутых к вискам бровях Бранда Вельд насчитал три шрама: два на левой брови, один – на правой. И откуда только взялись?..
– Ты, конечно, не помнишь, но отец назвал меня Сезаром. В честь Юлия Цезаря. Ну и… – Вельд всплеснул руками. – Рубикон пройден, мосты сожжены. И не важно, что я поджигал эти мосты, сидя на бочке с порохом.
Он позволил им себя обнять – всем сразу, неуклюже и второпях. Вручил Лукреции сюртук и бриаровую трубку. Легонько, без ментального подкрепления отвесил близнецам по оплеухе.
– Слушайтесь Лукрецию, придурки! У неё тяжелая рука… – Вельд потёр щеку. – Бросьте мне… никакой трагедии на лицах. И еще раз: никаких Кристенов в моём кабинете!
С этими словами он прикрыл за собой дверь и направился к себе. Там, разумеется, уже маячил Люциан. Он, как ни странно, злость не показывал и пощёчин не давал, что, кстати, было бы в духе старины Люциана.
– Ты меня предал, – спокойно промолвил Вельд. – Обманул и предал.
– Всё так, – ничуть не смущаясь, ответил Люциан. – Но не по своей воле.
– И ты с самого начала знал, что она подбросит моё перо Орлову?
– Да. Но госпожа сказала, что последствия обратимы…
– Если бы Вальдемар не ослушался меня, – холодно перебила Смерть. Разумеется, она была тут как тут.
– Правильно. Вините во всём мою непокорность, – насмешливо сказал Вельд. – Но это вы, госпожа, чересчур заигрались в куклы. И если с нами, жнецами, этот фокус проходит, то люди не куклы и не оловянные солдатики.
– Я готова, Вальдемар, простить твоё возмутительное поведение, – голос Смерти снова стал мертвым. – Если ты исправишь собственную ошибку. Мне нужен Никита Орлов…
– Потому что Андрея Каца вам заполучить никогда не удастся. А его-то вы и хотите. За этим вы подстроили автомобильную катастрофу, в которой погиб брат Никиты и лучший друг Каца, Игорь Лапин… стажёр Нейл. Чтобы пробудить спящие способности Никиты и… ну, дальше понятно. Перо и моя жалкая преступная душонка…
– Зря ты так, Вальдемар, – она скорбно покачала головой. – Ты – один из лучших моих жнецов. И можешь им остаться, если…
– Нет.
– Нет? – выпуклые рыбьи глаза сузились.
– Нет, – Вельд качнул головой. – Его жизнь – она и вправду ценнее моей. Тем, что до неё вам никогда не добраться.
– Хорошо, – он явственно видел, что Смерть взбешена. – Твоё последнее желание?
– Моё последнее желание – тот, кто вам не принадлежит, госпожа. Отправьте Нейла туда, где ему найдётся место.
– Хорошо, – повторила она почти сквозь зубы. – Всё?
– Вы омерзительно выглядите в чёрном, госпожа. Вот теперь всё. Mea maxima culpa.
Пару долгих секунд спустя старший жнец Вальдемар рассыпался по паркету горсткой серебристой пыли. На пятой секунде и блестящая пыль перестала существовать.
– Я вас ненавижу, госпожа, – без всяких эмоций промолвил Люциан, поправляя очки. – Он был моим другом. Единственным, кому я смог довериться хоть немного.
– Он был смутьяном, мой дорогой. Он ослушался меня. И лишил тебя любимой безделушки – я не могу отказать в последней просьбе уничтоженному жнецу.
– Это я могу понять, – он избегал смотреть ей в глаза. – Не могу понять другого: чего вы всем этим добились?
Смерть молчала. Не могла, видимо, найти в себе сил на одно лишь жалкое «ничего».
– По-моему, госпожа, вы попросту вернулись к той печке, от которой начали плясать.
С этими словами Люциан исчез, не дожидаясь ответа. Смерть, впрочем, будто бы не заметила его ухода. Длинные нервные пальцы теребили одну из жемчужных нитей.
========== Эпилог ==========
– Эй, мелкий, ты чего подорвался? – Кац окликнул его сонно, но весело.
Ники только дернул плечом, нервно затягиваясь сигаретой; он стоял возле двери лоджии и курил. Такой малоинформативный ответ Каца, видимо, не устроил: он замер, будто прислушиваясь к чему-то. Потом с видимой неохотой влез в джинсы (с улицы, как не крути, нехило так сквозило) и направился к Ники.
– Что, снова эти… бедные родственнички?
Ники фыркнул. Только Кац с его чувством юмора мог додуматься называть призраков «бедные родственнички».
– Нет. Вальдемар.
– А Вальдемар чего? Я никого не чувствую.
– Да нет, я… Не знаю… Он мне снится иногда, – Ники вздохнул. – Не могу поверить, что она взяла и уничтожила его. Это же… ну, Вальдемар.
– Я же говорил тебе: не могла она его уничтожить, – терпеливо напомнил Андрей, обнимая его и прослеживая за направлением взгляда. Ники смотрел на голубей, которые в эту неприличную рань стаей кучковались возле помойки. – Не веришь мне – так мойры подтвердят. Хочешь?
– Верю. Им бы, может, и не поверил. Тебе – верю.
Кац взъерошил ему волосы и неохотно сказал:
– Если честно, то не такая уж он и нечисть был, этот жнец-половинка. Меня не грохнул, о тебе беспокоился… И Игоря выдрал из лап этой блядской парочки – супового набора и ее наместника. Было бы справедливо дать Вальдемару второй шанс… что бы он там ни совершил в прошлой жизни.
Ники подумал, что Вельд, конечно, много чего ужасного сделал. Вместе с братьями и сестрицей загубил кучу невинных людей просто потому, что вымещал боль и злость. А после смерти стал даже не убийцей, а убийством – анимированным, одухотворенным убийством.
Но и второй шанс Вельд выстрадал, железно. Подумал также, что скучает по холодному и язвительному жнецу, который из-за него стал «половинкой». Вспомнил и о том, что до самого окончания школы не видел ни Макара, ни Лидию, ни Петра. Значит, и обещание Вальдемар выполнил.
– Ну, чего ты… – Кац ткнулся губами ему в висок. – Всё же хорошо закончилось? Ну хоть в общем и целом?
Тон требовательный, взгляд – неуверенный и почти жалобный. Ники кивнул и, не сдержавшись, улыбнулся.
– А раз нормально, то вали-ка ты спать. Шесть утра, мать твою, а у него плановая депрессия… А потом тебя и к третьей паре не добудишься, горемычный.
Улыбаясь уже от уха до уха, Никита великодушно позволил Кацу тащить себя к кровати и ворчать в своё удовольствие.
Кац – не только феерический придурок, но и чертовское везение. И плевать, что они оба парни и это ненормально. Нормальность, как ни крути, здесь была ни к месту.
fin
Последние комментарии
4 часов 24 минут назад
20 часов 28 минут назад
1 день 5 часов назад
1 день 5 часов назад
3 дней 11 часов назад
3 дней 16 часов назад