Конан и Слуга Золота [Андрей Арсланович Мансуров] (fb2) читать онлайн

- Конан и Слуга Золота (а.с. Конан. Продолжения русскоязычных авторов) 771 Кб, 222с. скачать: (fb2)  читать: (полностью) - (постранично) - Андрей Арсланович Мансуров

 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Андрей Мансуров Конан и Слуга Золота

Посвящается Р. Говарду.

Часть 1

Сознание выплыло из чёрной бездны рывком.

Где он?! Кто он?!

О-о!

Он вспомнил.

Но что же с ним случилось? Почему он был… А где он был? Почему — вместо воспоминаний о ближайшем прошлом — только бездонная дыра?!

Хм. Если подумать — можно догадаться. Ему хотели помешать. Помешать исполнять своё предназначение. Свою работу. А способ остановить его — лишь один.

Его заколдовали. И заколдовал его кто-то очень сильный.

Но — менее сильный, чем его Создатель! Иначе он вообще не пришёл бы в себя. А так — получается, он вроде… Спал.

А раз так — пора ему просыпаться!

И снова заняться тем, что ему предначертано Создателем!

Поглощать эти тёплые и мягкие тела! Тела смертных. Разумных смертных. Людей.

Мужчины. С их отвратительными привкусами железа и мочи́: когда видят его — всегда — …! Вот именно!

Женщины. О, он обожает женщин. Словно изысканное лакомство! Десерт. И — одновременно и источник для… Переработки. В то, к производству чего приспособил его организм Создатель! В основу основ! Во всеобщее Мерило.

А ещё он знал и другие способы «использования» женских тел.

Для ублажения своих прихотей! Похоти. Жажды наслаждения чужими мучениями!

О, он-то помнил!..

Как они, вначале храбро и гордо, пытаются воспрепятствовать ему. Проклинают, сопротивляются. (Вот именно — это так смешно! Сопротивляться — ему!.. Ха-ха.) Затем — рыдают. А затем — стонут, визжат и извиваются!

И в конце — лопаются! Лопаются, словно надутые бурдюки, разбрызгивая вокруг кровь и куски слабой плоти, не в силах противостоять напору его семени!

Семени Полубога!

Хорошо, что он проснулся. Потому что он чует, ощущает: вокруг — много людей.

Похоже, его ждёт много…

Работы.


Поковыряв в правой ноздре, Хаттаф с вялым интересом рассмотрел мизинец и задумчиво вытер его о засаленные и продубевшие от пота и пыли шальвары. Поскрёб реденькую щетину на подбородке. Посмотрел наверх, туда, где своды огромной пещеры терялись в непроглядном мраке, и даже яркий огонь факелов не рассеивал гнетущее чувство ничтожности человека перед величием природных подземных чертогов. Покачав головой, сплюнул прямо под ноги. Всё же к службе в этом чёртовом подземельи нужно привыкать долго. Особенно такому молодому и привыкшему к открытым, продуваемым всеми ветрами пространствам гор и долин парню, как он.

Очередной взрыв дикого гогота прервал его невесёлые думы и направил их в несколько иное русло. Ну да, так и есть. Резван опять выиграл. Ха! Никто и не сомневался…

Хаттаф уже понял, что это — особый дар его начальника: необычайная удачливость во всяких играх. Не иначе, как сам Бэл направляет его руку со стаканчиком костей! Низкорослому и пузатому унбаши так везло, что это воистину стало притчей во языцех не только в гарнизоне, но и в городе. И Резвану становилось всё труднее найти идиота, согласившегося бы сразиться с таким непобедимым противником в игре на деньги.

Потому что никто из знавших Резвана достаточно долго не верил, что можно честным путём обыграть — либо нечистого на руку, но чрезвычайно ловкого кидалу… Либо и впрямь продавшего душу покровителю всех воров и игроков человека.

Только новобранец или иностранец мог, не ведая о тайном даре кривозубого и самовлюблённого чревоугодника, ввязаться с ним в игру на наличные… А уж ведая, как добрая половина города, — только дурачок!

Вот и сам Хаттаф в этом смысле не стал исключением.

Около недели назад, получив первое же жалование и отмечая это событие в прокопчённом и насквозь провонявшем дешёвым кислым вином и горелым маслом и по́том огромном зале постоялого двора «Райский сад», он почему-то решил, что амулет матери — простая глиняная свистулька на шёлковом шнуре, которую он носил на груди под кольчугой и рубахой, — поможет ему победить грозу притонов и кабаков Ферхема.

Нет, больше так пить нельзя. Явно мозги молодого сардара были не совсем в порядке, раз он ввязался в это дело. Но ведь в начале вроде всё шло как надо: выигрыши, проигрыши чередовались, и он то терял, то отыгрывался. Потом…

Потом ему явно попёрло! А тут ещё крики и подначки, которыми подбадривали его эти предатели-болельщики: свои же сардары и совершенно вроде бы посторонние люди. Можно было подумать (когда, правда, думать стало поздновато!), что все эти сволочи подкуплены хитрецом Резваном — только для того, чтобы раззадорить наивного и полупьяного новичка ещё сильнее.

Но ведь гнусный план сработал: он сам — сам! — предложил поднять ставки, чуя, что ухватил наконец удачу за хвост!

Ну да, ухватил, как же! Только явно не за хвост, а за другое место…

Он опять раздражённо сплюнул и перенёс вес тела на другую ногу, перехватив поудобней тяжёлую секиру, на которую опирался руками и подбородком. Конечно, теперь-то он понимал, что унбаши просто играл с ним, как кошка с глупенькой птичкой, чтобы покрепче втянуть в игру. Чтобы уже нельзя было остановиться в тщетных и смешных для окружающих попытках отыграться. А его враги-болельщики вокруг вовсе не подкуплены, а просто такие же несчастные, как и он — то есть уже когда-то проигравшие коварному десятнику: кто — жалование за год вперёд, а кто — и за пять… А особо глупые и старающиеся «поддержать» его особенно сильно — и пожизненно. Ведь хорошо известно: ничто так не утешает несчастного, как несчастье другого!

Нет, дружить, как он рассчитывал вначале, в этом чужом, незнакомом и развратном городе не с кем. Как некому и доверять.

Особенно — тайны. И деньги.

Утешает одно: даже здесь, в этой мерзкой ловушке, он сохранил остатки расчетливого ума и горской хитрости. Увидел шанс спастись, не отступаясь — что было бы позором на всю жизнь!

Когда жалование за два месяца вперёд было уже в кармане его подленько ухмылявшегося и посверкивавшего хитрущими глазками-бусинками, заплывшими в складках дряблого жирка, и «благородно» предлагавшего отыграться начальника, у Хаттафа хватило выдержки вначале потребовать вина — чтобы промочить, значит, горло! И когда чумазый паренёк-прислужник принёс новый кувшин, он похвалился один прикончить его — типа, почему, мол, кувшинчик такой маленький!

Ну, тут уж все переключились с игры в кости на новую потеху! И даже стали делать на него ставки! Впрочем, как с сожелением краем уха услыхал, всё — даже прорезавшуюся во взгляде унбаши злость на непредвиденную задержку — подмечающий Хаттаф, лишь один — к семи…

Ну, он им и показал. Кувшин он и вправду прикончил. А что ему — горцу! — их разбавленные дешёвенькие вина! Да и налит тот был не до краёв — уж он-то просёк мошенничество кабатчика: раз компания пьяна и поглощена игрой — на недолив внимания не обратят!

Затем, продемонстрировав перевёрнутый кувшин, он очень удачно симулировал страстное влечение к старой толстой шлюхе, которая была так удивлена, что даже не противилась его объятьям, завалившим её на пару мгновений к нему на колени, и слюнявому поцелую…

Затем были закатившиеся глаза, падение плашмя на стол… А затем — и под него.

Он заставил-таки всех поверить, что и вправду отключился и заснул: богатырский храп и тщетные попытки окружающих растолкать его сняли, таким образом, вопрос реванша к вящему удовольствию всех присутствующих кроме, разумеется, обжоры Резвана. А Хаттаф, хоть и получил за глаза прозвище «лужёной глотки», хоть как-то спас своё лицо: ведь он не отказывался отыгрываться, что было бы прямым позором и поводом для бесконечных насмешек в будущем, а просто… Оказался не в состоянии продолжить увлекательную встречу, выиграв к тому же достаточно солидное пари! (Что позволило ему заиметь хоть какие-то деньги!) Да и те счастливчики, что поставили на него, тоже теперь на его стороне.

И пусть его сослуживцы ржут, как жеребцы — кувшин-то он выпил. И два месяца пройдут. Он подождёт. Деньги снова будут его, собственные! Что такое два месяца — лишь капля в его молодой жизни. А пото́м он сможет… Да, пото́м.

О, планы у него есть!

Его мысли вновь потекли в более приятном направлении.

Нет, он не будет повторять своих ошибок. Город уже и так многому научил его. Он будет хитрее и расчётливей всех своих дебилов-сослуживцев, интересы которых не идут дальше дармовой выпивки и толстозадой девки. Никто ещё не знает, как он может терпеть. И стремительно, словно бросившаяся кобра, действовать, когда придёт его время. Здесь — та же охота. Просто условия чуть другие…

Он знал, он ощущал в себе силу. Верил в свою Звезду. Чувствовал, что может и должен стать большим человеком. Визирем. Или военным советником. Без денег, без связей, без знатного происхождения и имени у него только один шанс сделать карьеру: выслужиться из простых воинов. При всей смехотворности такого плана — это возможно. И ничего, что начало не совсем удачное: тем приятней потом будет утереть всем этим насмешникам их глупые красные носы.

Подождите, вы ещё не знаете Хаттафа — его амбиций, его терпения, его рассчетливости и его… злопамятности!

Он сможет пролезть наверх. Он изворотлив. Хитёр. Умеет выбрать время и место для удара. Подстроить смертельную ловушку… А как он умеет заметать следы! И, в конце концов, он очень силён физически, вынослив и отлично владеет любым оружием. С детства это было для него необходимым условием выживания, чтобы уцелеть в постоянных стычках и набегах враждующих между собой да и со всем остальным миром маленьких, но гордых и независимых зачастую даже от номинальной власти султана горных кланов.

Правда, в сардары столичного гарнизона слабаков и не берут. Но и здесь у него преимущество: кроме силы у него есть ещё и мозги. И он твёрдо знает, чего хочет добиться. В настоящее время первую ступеньку на лестнице его грядущей карьеры загораживает унбаши. Значит, придётся его убрать. Способ, как это сделать, у Хаттафа давно продуман. И — он уверен — никто из подчинённых этого бездарнейшего ничтожества не будет расстроен его преждевременной и «случайной» кончиной.

Нет, сама ликвидация унбаши — не проблема…

Но вот как сделать, чтобы именно Хаттафа, а не какого-нибудь глупого, пропившего последние мозги в кабаках Ферхема, но заслуженного ветерана гвардии поставили на освободившееся место — это действительно проблема. Причём — серьёзная. Ведь он служит лишь второй месяц.

Значит, нужно дискредитировать других членов своего десятка в глазах вышестоящего начальства, а себя — как-то проявить: доказать свою силу, находчивость, расторопность. И, главное, — верность и лояльность. А для этого нужно что-то такое организовать. Ведь не может же он и вправду ждать счастливого случая выделиться — так может уйти и молодость и сила… И, главное, — желание.

Слишком хорошо он видел на примере стариков, как долг — кровной мести или чего-либо другого, так же важного для чести клана или его отдельных людей, — постепенно терял своё значение, а затем и смысл — из-за долгого промедления.

Нет, он не должен медлить со своими амбициями. Нужен случай.

Счастливый случай. Вот, если бы была война…

Сейчас, хотя его служба и престижна — охрана Царской сокровищницы! — но это не то, что в боевых частях. Не попасть ему на войну… Да и нет войны.

Ограбление?..

Вряд ли. Здесь можно годами плесневеть и покрываться пылью от скуки, а ничего так и не произойдёт. Вряд ли найдётся много идиотов, желающих штурмовать неприступный замок-дворец с высоченными стенами пятиметровой толщины, кучей часовых на них и запасным полком личной гвардии султана, а расправившись с этими крутыми воинами, после часами блуждать в запутанном лабиринте подземелий скального основания в поисках засекреченной и замаскированной пещеры-сокровищницы. Нет.

Нет, на эти варианты лучше не рассчитывать. Он должен всё организовать себе сам. То, что задача трудна, лишь подстёгивало его в составлении изощрённых проектов и планов. Он хитёр и находчив — его не может не осенить что-то оригинальное!

Амбициозные мысли новобранца-карьериста ни в коей мере не волновали его ни о чём не подозревающего начальника: под новые шутки и взрывы хохота тот продолжал выдавать очередному проигравшему его проигрыш натурой — очередную порцию увесистых оплеух! Играть на деньги с ним его подчинённые уже не могли. Они и вправду задолжали так, что уж и забыли, как выглядят монеты султаната Турфан — небольшого и формально независимого государства, расположенного между Шемом, Кофом и Аргосом, в предгорьях карпашских гор. Поэтому им приходилось терпеть: азарт шефа всё не проходил, а отказываться или (не дай Мирта!) спорить с унбаши — нарываться на неприятности. Унбаши хотел всегда быть в форме. Ну правильно — руке нужна тренировка!

Хаттаф с напарником у двери в сокровищницу и ещё трое, расположившихся у входного отверстия подземелья, не без злорадства наблюдали за экзекуцией тех, кто, по идее, должен был отдыхать на скрипучем деревянном топчане, всунутом в одну из ниш возле горловины потайного туннеля, а вместо этого ублажали трезвого, а потому особенно придирчивого и старательного унбаши.

Двое сардаров играли с ним прямо на бочонке с питьевой водой, а ещё трое ворочались на прелой соломе топчана, пытаясь если не уснуть — такое вряд ли было возможно под смачные звуки затрещин и лошадиный гогот! — то хотя бы дать отдых уставшим от ненужного никому, но вынужденного стояния у входа в казну-сокровищницу ногам.

Переведя скучающий взгляд на массивные, окованные железными полосами десятифутовые створки, о которые он иногда обтирался задом, Хаттаф с раздражением подумал, что вряд ли там в действительности есть что охранять. Бюджет крохотного государства, наверное, полностью уходил на обжору рангом повыше унбаши — самого султана, и дань королям Аргоса — независимость, пусть и формальная, стоила недёшево. Да и нужна была только тому же султану — чтобы самолично обдирать своих подданных разными (и весьма многочисленными) налогами…

Что-то упало с потолка пещеры. Кажется, маленький камушек.

Хаттафа это насторожило. Но его напарник, прикрывшись секирой и прислонившись к косяку дверей, мирно дремал, пользуясь «занятостью» десятника. Остальные его коллеги по караулу даже не почесались: похоже, вообще ничего не заметили. А если и заметили — не придали значения. Ну, камушек и камушек… Мало ли.

Обычное дело в пещере. Плевать!

А зря. Хаттаф каким-то шестым чувством почуял и понял, что что-то началось.

И началось здесь, в этом подземельи!

Какая-то концентрация невидимой энергии. Возникновение и присутствие злой силы.

Сколько раз такое ощущение помогало ему избежать засад и ловушек!

О, да. Эта сила явно не добра! Смутное ощущение угрозы, злобы и невероятной силы будущего противника наполнили душу Хаттафа странным чувством: одновременно и дикой паники, и невероятного восторга! Преклонения! Перед такой силой.

И это ощущение, дар предвидеть и чувствовать опасность, лишний раз показывает, что он и впрямь создан для чего-то куда большего, чем должность простого сардара — ведь ни один из этих недоумков не почуял ровным счётом ничего и, значит, не готов к неприятностям.

А в том, что они последуют, Хаттаф не сомневался. Чутьё горца не подводило его никогда. И мозгов — прислушаться к нему! — у него хватало!

Поэтому когда возник странный звук, он один держал оружие наизготовку и был готов ко всему: драться, если противник по силам, или… Бежать, если одолеть врага окажется заведомо невозможно.

Ну уж теперь вздрогнули и загудели все его коллеги. Вскочили на ноги даже те, кто уминал боками и задами солому. Звук был и впрямь слишком необычен для погребённого под могучей многометровой толщей скалы необитаемого подземелья — низкий и громкий не то рык, не то вздох. Так мог бы зевнуть огромный слон или носорог, проснувшись или завидев врага, вторгшегося на его территорию. И — что самое странное — шёл этот звук из-за запертых и опечатанных дверей сокровищницы.

В недоумении все уставились на них, словно надеясь проникнуть взором сквозь трёхдюймовые доски и железные полосы. Коллеги-сардары Хаттафа опасливо переглядывались.

Ещё раз Хаттаф убедился в глупости и бездарности своего прямого начальника. Поколебавшись и промедлив несколько драгоценных секунд, которые могли бы, может, спасти несколько жизней вверенных ему людей, он отнюдь не отослал никого за подмогой. А лишь сбивчиво, но громко и с руганью приказал всему десятку окружить злополучную дверь.

И с полминуты все, как бараны, пялились на неё и друг на друга.

Хаттаф, чутко прислушивавшийся, первым уловил угрожающую им теперь опасность и, без спросу подскочив к дверям, подпёр массивный засов лезвием своей тяжёлой секиры, уперев толстое древко в щель между камнями пола.

— Ты что делаешь, дурья башка! — заорал перепуганный явно больше всех унбаши, «смело» расположившийся позади полукруга настороженно сжимавших свои секиры сардаров. — Немедленно подбери оружие! И — в строй!

— Резван-бек! — тон Хаттафа был категоричен. — Нам нужна подмога! Пошлите…

— Заткнись, сопляк! Кому ты указываешь?! Сами справимся! Взять секиру, живо! — злой тон не совсем соответствовал ятагану, трясущемуся в руке и бегавшим глазкам унбаши. — Ты у меня под трибунал пойдёшь! На галеры до самой смерти!..

— «Да, придурок, пойду, если останемся живы и если найдёшь в Турфане — галеры!» — хотел ответить Хаттаф, вынимая из ножен на поясе кривой и остро отточенный клинок ятагана, но не успел. Зато успел отодвинуться подальше от дверей.

Тяжёлая устрашающая поступь кого-то огромного, находившегося теперь в сокровищнице, достигла дверей. И внезапно на них обрушился страшной силы удар!

Ничто или никто из живущих на земле созданий не смог бы нанести такого чудовищного удара! Прочнейшие двери сразу подались вперёд, верхние петли соскочили со своих креплений, и удержались массивные створки только благодаря пресловутой секире, спружинившей удар, нанесённый в центр дверей!

Двое здоровенных новобранцев, принятых на службу немного раньше Хаттафа, не выдержав, в ужасе бросили оружие и с криками устремились было к спасительному выходу туннеля. Но клинок десятника перехватил их, уперевшись прямо в горло первому бежавшему:

— Не так быстро, вы, идиоты обделавшиеся! — голос унбаши хоть и подрагивал ещё от страха, был достаточно убедителен, особенно подкреплённый стальным аргументом. — Первого, кто покинет пост, я самолично зарублю! Ну-ка, быстро по местам! И смотрите у меня: чтобы ни один из этих воров не ушёл живым! — трясущиеся стражи молча вернулись к своим секирам и с явной неохотой подобрали их. Страх перед начальником и наказанием пока явно был у них сильнее жажды жизни. Наивные дурачки.

Однако унбаши нашёл нужным ещё «подбодрить» своё бравое подразделение:

— Если из казны пропадёт хоть один медный обол, мне опять понадобятся волонтёры, потому что вы все будете посажены на кол! Лично я и прослежу!..

Хаттаф, безмолвно ухмыльнувшись про себя, понял, что унбаши хочет своими силами справиться с нападением, как он считал, воров-людей, атаковавших сокровищницу изнутри. Чтобы таким образом добиться того же, чего, собственно, желал и сам Хаттаф: славы, повышения и денег. Одного только не учитывал «мудрый» унбаши — воры тихо ушли бы со своей добычей тем же путём, что и попали внутрь. Не в их интересах шуметь и привлекать внимание!

Нет, Хаттаф был уверен: ворами здесь и не пахло!

Затишье, длившееся после первого удара почти минуту, позволило этой сцене развиться до конца: паникёры с оружием в руках заняли вновь свои места, будучи уверены, что уж с ворами-то, пусть даже вооружёнными тараном, они легко справятся, превосходя их недюжинной силой, выучкой и отличным вооружением.

Похоже, один Хаттаф понял, что дело не в таране. А может, это поняли и другие… Но боялись признаться в этом даже самим себе. А ещё больше боялись трибунала. Резван отнюдь не шутил насчёт кола. Хаттаф был зол на них и презирал: ни дать ни взять, настоящее пушечное мясо — ни инициативы, ни мозгов.

Самого Хаттафа второй удар, снёсший напрочь двери и отбросивший их створки прямо на двух растерявшихся идиотов, стоявших напротив, не застал врасплох: он уже вжался в шершавый камень небольшой ниши, облюбованной им загодя, ещё до первого удара, и теперь был почти невидим в тени, стоя возле дверного косяка. Он старался даже не дышать. Не говоря уже о том, чтобы не шевелиться.

Ведь вором или грабителем их непрошенный гость не был.

Как, разумеется, и человеком.

И магические восковые печати, наложенные на двери от злых духов и волшебства, судя по результату, нисколько его не смутили.

* * *
Мышцы огромного тренированного тела заныли от напряжения. Но чёртов камень не поддался. Так. Плохо. Но ничего не поделаешь — значит, придётся ковырять ещё.

Конан вновь поднял хитрый инструмент, больше всего напоминавший плоский длинный нож с двумя крючками на конце, с удобной ухватистой рукояткой, и, вновь просунув его в проделанную щель подальше, принялся дробить и выколупывать кусочки потемневшего от времени известкового раствора, которым была скреплена каменная кладка. Не забывал он и внимательно оглядываться и прислушиваться…

Десять минут такой работы позволили предпринять ещё одну попытку сдвинуть тяжеленный прямоугольный блок. На этот раз его усилия были вознаграждены, и, обливаясь потом и ругаясь — про себя! — киммериец расшатал, а затем и вынул из стены здоровенный каменный кирпичик.

Дальше пошло легче: соседние камни уже не были заклинены и вынимались быстрее и легче. Не прошло и часа, как в прочной с виду трехфутовой толщины стене образовалось неправильной формы отверстие, достаточное по габаритам, чтобы пропустить гиганта-варвара.

Ещё раз оглядевшись и прислушавшись, Конан поправил огромную суму, переброшенную через плечо, проверил верный меч в ножнах на спине. После чего нырнул в темноту сокровищницы.

Здесь было словно в могиле — темно и душно. Затхлый, пыльный воздух нуждался в замене. Похоже, не часто здесь проветривают! (Да и как проветришь помещение, отделённое от остального подземелья стенами и потолком в три шага!) Впрочем, такие мелочи киммерийца не смущали. А вот почти абсолютная темнота каменного мешка не позволяла даже с его по-кошачьи острым зрением разглядеть как следует внутреннее устройство и содержимое комнаты, план атаки на которую он вынашивал и разрабатывал больше месяца.

Много же ему пришлось поработать! И дело даже не в том, что пришлось бесшумной и бесплотной тенью проскользнуть мимо пятерых часовых — те, впрочем, не слишком усердно бдили, полагаясь на слух и нюх собак — и подняться по отвесной наружной стене. Стене крепости-резиденции грозного Вазифбея — главы военного ведомства и полицейского департамента эмирата Хауран, а фактически — первого вельможи и самого состоятельного человека его столицы Бартанга.

И дело не в том, чтобы заранее обработать сонным порошком, не имеющим запаха, еду сторожевых волкодавов. И даже не в том, что пришлось путешествовать по крышам, а затем и проделать в одной из них отверстие — а представьте, как трудно абсолютно бесшумно разобрать черепицу! Про двухчасовое колупание, расшатывание и разбор стены трёхвековой выдержки уже и упоминать не стоит: здесь требовались только терпение и сила…

Нет, главным в этой авантюре было отнюдь не его высокопрофессиональное мастерство вора-авантюриста международного класса. Забраться к сокровищам даже внутрь такой охраняемой со всех сторон цитадели может и другой вор. (Что они, кстати, уже и делали пару раз!)

А вот унести благополучно ноги, прихватив добытое, — настоящая проблема! Лавры двух распятых бедняг Конана отнюдь не прельщали. Ведь не зря он столько лет отдал освоению воровского искусства: теперь у него был и необходимый опыт, и инструменты, и, главное — искушённые мозги.

Поэтому самым сложным было найти достоверный источник и купить нужную информацию. Две недели он искал нужного человека — пришлось, в конце концов, после сотен часов осторожных намёков и расспросов и выпитых кружек в столичных кабаках поехать в местечко Еланташ, в сорока милях от столицы.

А затем ещё почти две недели с помощью увесистых золотых аргументов уламывать этого отнюдь не глупого крепкого старичка рассказать то, что интересовало Конана. Сказать по правде, заплатить пришлось гораздо больше, чем он рассчитывал. Так что если сейчас Конан не компенсирует себе затраты на эту операцию, через очень короткое время можно смело положить зубы на полку — есть, пить и гулять будет не на что. А возвращаться к обрыдшей и тоскливо-скучной работе наёмника очень не хотелось — всегда глупо делать шаг назад, к уже пройденному этапу жизни…

Ладно, к чему эти мысли теперь — ведь он внутри, и все хитроумные ловушки и магические наговоры успешно обойдены. И он честно выполнил условия договора: дал Паухмеду, бывшему (списанному из-за отсечённой в глупой пьяной ссоре кисти руки) телохранителю Вазифбея, пять дней на улаживание дел в Еланташе и быстрое отбытие со всеми родственничками в неизвестном направлении.

Явно у покалеченного физически, но сохранившего на редкость ясное и практичное мышление ветерана имелись свои (основанные, надо думать, на конкретных примерах) соображения насчёт мстительного, злопамятного и коварного нрава бывшего хозяина. А, собственно, какой ещё может быть характер у человека, по трупам конкурентов пролезшего на своё место и сейчас державшего под каблуком всех придворных?

Да и самого Эмира. Превратившегося в простую марионетку. Зато — родовитую.

Бэл с ним, с этим Паухмедом. Куда и как скрыться из страны — это его проблема. А у Конана сейчас — другие заботы. Порывшись в любимой суме, он достал крохотный светильник и кремень с кресалом. Запалил фитилёк. Осмотрелся.

Ого! Да, повозиться стоило! Мешки и сундуки стояли лишь вдоль одной стены. Но зато их было достаточно. Тут всего-то и не унести за один раз!..

Конан быстро и бесшумно стал открывать крышки и развязывать горловины.

Нет, мешки отпадают — в них только медь. И для чего главе армии и полиции столько медных монет? Откуда они — понятно. Недаром же даже нищие, не говоря уже о проститутках и ворах, платят твёрдые налоги.

Но вот зачем эти медяки самому богатому человеку Хаурана? Запас на чёрный день? Или он ими расплачивается с личной гвардией? Вряд ли. Эти отборные кадровые воины стоят подороже. Может, тогда доверенные слуги, банщики, повара? Э, неважно.

Вот оно и серебро. Целых три сундука. Да, Вазифбей регулярно и щедро платит жалование тем, кто преданно служит ему. Серебро ему необходимо.

Сундук с золотом. О, да тут какая-то записка. Похоже на прейскурант: имена и напротив — суммы… Ого! Дороговато! А, наверное, это сундук для спецагентов — шпионов, наёмных убийц, резидентов в других странах. Как интересно — встречаются и мужские, и женские имена. Впрочем, наверняка это — лишь оперативные псевдонимы. Так что Конану от них никакого толку. Ну, зато вот он и приобщился к тайнам международной политики и пружинам власти… Но золото его тоже не слишком сейчас интересует.

Поэтому он лишь мельком заглянул в ещё три сундука. Так, золотые монеты разных стран. Чаши, кубки, подносы, другая посуда… Оружие — очень богато инкрустированные рукояти. Но он предпочитает что-то полегче и поуниверсальней — вот оно: кольца, серьги, подвески, кулоны. Они, конечно, сильно гремят при переноске, но… Ладно, посмотрим: может, позже стоит вернуться к ним.

В четвёртом сундуке оказалось золото в слитках и брусках — те ещё кирпичи!

Наконец в дальнем углу Конан нашёл то, что ему было нужно: вмурованный в специальное возвышение сундук, вернее, скорее, ларец, с драгоценными камнями.

Но чтобы добраться до его содержимого, варвару пришлось сломать миниатюрный замочек и обезвредить хитроумную пружину, удерживаемую крышкой и готовую, словно коварная змея, распрямиться и ударить незваного гостя отравленным острым жалом иглы. Вот уж поистине чревато его ремесло подвохами и всякими сложностями!..

Прикидывая вес и чистоту огненных рубинов, фиолетовых аметистов, зелёных изумрудов и густо-синих сапфиров, любуясь опаловыми переливами крупного жемчуга и других камней, Конан, жалея, что драгоценностей всё же маловато, принялся не мешкая перегружать их в свою фирменную ёмкость.

Но на пятой горсти ему пришлось прерваться: его обострённый слух уловил шум и крики. А затем и лай своры собак!

Вот чёрт! Как он не додумался до такой простой вещи! Крышка ларца наверняка была под защитным заклинанием — точно таким же, как и дверь в сокровищницу!

Но если про дверь его предупредили, и он просто обошёл её, то уж о ларце никак не могли: в свою сокровищницу Вазифбей не впускал никого и никогда!

Хапнув на прощание горсть побольше, варвар, доверявший своим инстинктам больше, чем рассудку или жадности, стремительно метнулся к пролому, через который вошёл. Плошка с фитильком осталась гореть внутри душной каморки.

Он едва успел выползти из дыры, как увидел другой свет — он стремительно приближался из дальнего конца низкого коридора. Сколько там было охранников, он не сосчитал, но факелов было пять, а собак — не меньше десяти.

Проверять верность подсчётов Конан не стал. Благо, лестница, по которой он спустился на этот подвальный этаж, была в другом конце коридора. Поэтому метнув под ноги шустрым и сердитым стражам склянку с особым порошком, тут же окутавшую весь коридор едким горчичным туманом, киммериец и поспешил к этому средству межэтажного сообщения. На самой винтовой лестнице и в коридорах трёх других уровней замка было ещё тихо.

Но на площадке последнего этажа, куда имелся доступ из верхней галереи, его уже поджидали. Целая почётная делегация встречающих. Правда, без цветов и оваций. Но, к счастью, и без собак — боеспособные собаки остались лишь в подвальных уровнях.

Четверо стражников в шлемах и кольчугах, конечно, были прекрасно обучены и вооружены. И считали, что имеют явное преимущество перед полуобнажённым — набедренная повязка и сапоги мягкой кожи, конечно, защитить от острой стали не могли! — одиноким и покрытым слоем чёрной копоти наглецом.

Однако Конану удалось быстро доказать им всю ошибочность их рассуждений.

Что их навыки, тренировки и доспехи значили против колоссальной практики варвара, кровью и отметинами на своей шкуре оплатившим свой боевой опыт!

Меньше чем через минуту невредимый киммериец засунул меч обратно в ножны и выбрался через пролом в потолочном перекрытии и черепице на крышу. Четвёрка же помятых, оглушённых и пораненых, хоть и живых стражей могла лишь провожать его разными напутственными словами и пожеланиями, вкупе с дикими криками, причём делала это преимущественно лёжа.

На крыше Конану особо скучно тоже не было. Отряд лучников и арбалетчиков, разместившийся во внутреннем дворе и на открытых галереях, соединявших строения резиденции, как-то сразу заметил его. И провожал стрелами и криками до самой башни, по стене которой Конан ранее поднялся, а теперь спускался по загодя предусмотрительно припасённой и закреплённой верёвке.

Шум и лай стояли просто оглушительные. Тут уж выбирать не приходилось, и Конан бросился прямо, как был, в реку, мирно протекавшую под стенами загородной резиденции, не думая больше о сохранности маскировочной раскраски, и, глубоко нырнув, долго плыл, сдерживая дыхание. Даже из-под воды он видел свет факелов и слышал шум.

Уже выбравшись на другой берег, гораздо ниже крепости по течению, он услышал, как чей-то могучий и властный голос велел всем заткнуться и в наступившей странной тишине легко преодолел разделявшие их триста футов:

— Конан! Конан-киммериец, я знаю, что это ты! Не могу не признать, что я восхищён твоей наглостью и воровским искусством! Если вернёшься, расскажешь, как тебе удалось проникнуть в замок, и отдашь то, что успел украсть, я верну тебе пятую часть добычи! И отпущу с миром на все четыре стороны. Клянусь тебе в этом словом Вазифбея! — последовала крошечная пауза, словно кричавший, уже тихо, давал указания.

— Но если ты решишь, что для тебя выгодней другой вариант, то это же слово я даю в том, что больше недели ты не проживёшь! И умрёшь в моих пыточных подвалах, умоляя — слышишь? — умоляя! — побыстрей тебя прикончить! В моём распоряжении тысячи людей — ты не сможешь скрыться! Я всё сказал. Ход за тобой!

Конан раздражённо потёр ноющую дырку в ягодице от выдернутой стрелы. С предупреждением такого рода приходилось считаться. Вазифбей не из тех, кто швыряет обещания на ветер. И хотя Конана никому не запугать, было бы верхом глупости после всего случившегося оставаться ближе, чем в тысяче миль от границ Хауранского Эмирата. И когда-нибудь (ну, по крайней мере, в ближайшие сорок лет) снова заехать сюда.

Поэтому варвар бесшумной тенью побежал на север от реки и негостеприимного имения рассерженного всемогущего вельможи и через пяток минут, преодолев пару миль, достиг маленькой рощицы, где несколько часов назад спрятал двух коней. Нужное ему походное имущество и продукты были навьючены надёжно на одного из них, в седло другого киммериец вскочил сам.

Хвала Крому, что он давно занимается этим делом и всё предусмотрел!

Хотя в двадцать семь лет лучше бы и остепениться. «Вложить» деньги в недвижимость и товары. Завести уютный дом с бассейном и садом. С десятком жён и наложниц, слугами, садовниками… А если одолеет тяга к приключениям — что ж, богатый купец может и сопроводить один из своих многочисленных караванов. А потом вернуться домой — а там его ждут жёны, дети, может, уже и внуки… Ну как?

Ох, кого он хочет обмануть?

Никогда не променяет он весёлую, яркую и зачастую смертельно опасную жизнь авантюриста — искателя приключений на пресно-скучное и однообразное существование купчишки или придворного шаркуна. Хотя возможностей было и наверняка будет предостаточно. Нет уж, если кем-то и становиться в будущем, то только… королём! И королём только своего собственного королевства!

Посмеиваясь, он пустил коней в галоп. О, Бэл! Ягодица-то — побаливает! Ничего, позже он смажет её целебным бальзамом. А пока — потерпит.

Ну, прощай, суетливо-шумный Бартанг! Твои проститутки могли бы быть помилее, а вино — покрепче! Хотя в целом ему и здесь было неплохо. За час, оставшийся до рассвета, он уж как-нибудь сумеет запутать следы от собак и охотников и раствориться в том же направлении, что и его предусмотрительный однорукий информатор.

Пришло время попрощаться с этой страной и поискать себе новую арену для приключений!

* * *
Страшилище не стало ждать, пока люди опомнятся: оно напало первым.

Повернув голову на мощной и длинной шее влево, оно неуловимым движением огромных челюстей перекусило одного из стражей ровно напополам! Другого, неуклюже пытавшегося закрыться секирой, оно ударило рогом, торчащим над ноздрями, в центр груди.

Сила удара оказалась такова, что полфута бело-розового бивня вышло сквозь кольчугу на спине. Небрежно кивнув уродливой головой, монстр сбросил труп, да так, что тот, пролетев футов двадцать, ударился о стену пещеры футах в десяти от пола и бесформенной кучей рухнул оттуда вниз. Чудище хищно повело глазами по остальным.

Тут уж удержать оставшихся в живых бравых сардаров от побега не смог бы не то что застывший пока в шоке унбаши, но и сам султан Боташ! Но монстр явно не собирался дать людям просто так уйти от него!

В два могучих прыжка массивная и неуклюжая на первый взгляд туша догнала пятёрку беглецов, и Хаттафа чуть не стошнило: двоих тумбообразные ноги просто растоптали, превратив в отвратительно шевелящееся кровавое месиво на каменном полу. Ещё двое были перекушены напополам — так же, как и первая жертва.

Последний воин, уже почти достигший спасительного узкого отверстия туннеля, был пойман длинным змееподобным языком и затянут прямо в пасть, которая стала мерно чавкать, заглушая дикие крики живой ещё жертвы.

И здесь Хаттаф был поражён поведением своего такого трусливого и никчёмного, как он считал до этого, начальника.

Оказавшись за спиной кинувшегося к туннелю монстра, унбаши вовсе не пытался спрятаться в каком-нибудь укрытии, как сам Хаттаф. Напротив, прокравшись прямо под брюхом многотонной туши, Резван с отчаянным криком всадил свой клинок в складки у основания шеи удивлённого страшилища.

Вернее, он попытался всадить клинок в горло твари. Бронированная шкура не поддалась, а вот сталь ятагана от удара разлетелась на куски — ничего не скажешь, рука десятника ещё хранила былую силу и ловкость.

Медленно и, как показалось Хаттафу, даже как-то с издёвкой монстр опустил голову, грацииозно изогнув длинную шею, и взглянул прямо в глаза человеку, осмелившемуся бросить ему вызов. Рот его открылся, и месиво, бывшее недавно одним из Резвановых подчинённых, упало прямо к его ногам.

Но унбаши снова не дрогнул. Он выхватил кинжал и попытался выбить глаз чёртовой твари, вблизи наверняка выглядевшей ещё страшней… Только тогда широкая пасть снова открылась, и могучие челюсти стремительным неуловимым движением отхватили непокорную голову. Хаттафу пришлось моргнуть — липкий холодный пот залил ему глаза. О том, что всё остальное тело сковала судорога ужаса, можно не упоминать.

С полминуты тело его бывшего начальника ещё стояло, сжимая в руке бесполезную против брони зубочистку. Затем кровь, пульсирующим фонтаном извергавшаяся из шеи, залила всё тело, и бывший насмешник и обжора рухнул плашмя под ноги монстра, продолжавшего невозмутимо смотреть на это. Где-то на краю сознания находившегося в полуобморочном состоянии Хаттафа мелькнула мысль, что место десятника теперь свободно. Но вряд ли теперь ему удастся его занять.

Тварь кровожадна. Вряд ли он и сам останется жив…

Словно подтверждая его мысли, чудище проводило падение тела движением огромных, как у лягушки, навыкате, глаз, затем сглотнуло и потянулось к ноге Резвана.

Вновь заработали жернова челюстей. Звук воистину ужасен. А вид — ещё хуже…

Борясь с неудержимыми приступами рвоты, потея и не смея пошевелиться, чтоб не быть обнаруженным в спасительной тени, Хаттаф смотрел, как поедают его бывшего начальника, а затем и остальных убитых или ещё шевелящихся коллег.

Чудище проявило редкую избирательность: у одного съело только туловище, брезгливо выплюнув панцирь и шлем с головой, у другого — одну ногу, у третьего — руки и ноги. Минуты через три монстр отодвинул сорванные двери и отведал полузадавленных, но ещё живых несчастных, лежащих на спине под ней. От их криков, казалось, рухнут вековечные своды…

Вскоре по всей пещере громоздились полусъеденные тела, блестели лужи крови и висел удушливый запах страха и смерти.

Ноги Хаттафа стали словно ватными, голова кружилась, и он сдерживался из последних сил, чтоб не застонать от животного ужаса или не грохнуться в обморок. Лишь слабая надежда, что монстр не заметит его в тёмной нише и не сможет унюхать в столь сильном зловонии, заставляя его всё плотнее вжиматься в шершавый равнодушный камень, никак не желавший раздвинуться и пропустить его ещё глубже и дальше от…

Эта надежда не оправдалась.

Огромное тело повернулось и не торопясь подошло прямо к нему. Бочкообразная голова легко опустилась из-под сводов пещеры к нише, и равнодушные красные глаза с полминуты буравили молчавшего, неподвижного и потевшего пуще прежнего Хаттафа. Стояла такая тишина, что упади игла — эхо разнеслось бы по всей пещере.

Затем огромная пасть рыгнула, обдав человека тёплым зловонием, и длинный жёлто-розовый язык, медленно приблизившись, погладил Хаттафа по щеке.

Конвульсивно голова молодого мужчины отдёрнулась, глаза раскрылись ещё шире. Монстр, казалось, остался доволен такой реакцией. В его глазах, Хаттаф ясно это увидел, появилась насмешливая издёвка:

— Боишься? — Хаттаф услышал низкий рокочуще-свистящий шёпот: голос монстра. Челюсти, только что легко перемалывавшие кости и кольчуги, теперь еле-еле шевелились.

— Б-боюсь! — нашёл в себе силы отозваться Хаттаф, понимая, что молчанием ничего не добьётся. Голос его дрожал и прерывался, но на ногах он теперь стоял уверенней: если монстр, до этого молча делавший то, что хотел, сам заговорил с ним, то может быть, ему что-то нужно от него, Хаттафа. А если это так — есть шанс выжить!

— Это правильно. — Неторопливо, с расстановкой произнесло чудовище. — Страх — залог послушания. А мне нужны только послушные слуги!

Очень широко расставленные глаза хищно буравили Хаттафа и вонзались глубоко в его мозг почище зубов трёхдюймовой длины, с которых ещё капала кровь.

Опять последовала долгая пауза. Хаттаф молчал. Знал, что главное слово тут — не за ним…

— Молодец, — просто и удовлетворённо констатировала адская тварь, вновь открывая жуткую пасть. — Ты умён и хитёр. И ты почуял меня. — Глаза, казалось, всё увеличивались, взгляд и шёпот проникали, казалось, в самые отдалённые закоулки его сознания. — И ты ещё жив — именно потому, что мне как раз такой как ты и нужен.

О-о!.. Хаттаф, осознав, что он может пригодиться монстру и, значит, сможет стать кем-то уж точно получше десятника, ощутил прилив сил и… оптимизма!

— Теперь слушай внимательно и крепко запоминай. Я вижу. Вижу и знаю всё, что происходит там, наверху. — Голова чуть заметно кивнула вверх. — Я чувствую мысли. Даже сейчас я легко читаю всё, что происходит в твоей хитрой и практичной головке…

Не надо пытаться идти против меня. Не надо пытаться сбежать. Я могу появиться в любом месте этого мира… И я могу превратить жизнь любого человека в кошмар. Обычный человек для меня — не более, чем пища. Но если кто-то полезен мне — он будет жить. И жить неплохо. Я — позабочусь. Однако — помни! Тех, кто предаст меня или станет бесполезен мне, я просто… съем! От меня невозможно убежать или спрятаться. — Чудище приостановилось, сверкнув глазами — ох, и ужасен их блеск! — и чуть склонило голову набок: словно прислушиваясь и правда — к его мыслям!

А мысли в мозгу Хаттафа проносились, словно селевые потоки от весенних дождей по склонам родных гор, с бешеной скоростью! Разные.

— Да, я вижу у тебя в мозгу — ты понял. И поверил.Помни же об этом всегда!

Тёплый и липкий язык ещё раз прошёлся по щекам Хаттафа, но на этот раз тот выдержал страшную ласку и не отдёрнулся. Да и в горящие неугосимым огнём немигающие глаза он теперь смотрел спокойней. Он уже понял, в чём дело, и был готов к новой роли. Сразу он оценил все преимущества должности Пророка при новом Боге Турфана.

О, это — власть!

Власть над людишками. И она — не чета власти какого-нибудь сотника или даже военного министра! И пусть перед своим повелителем он будет лишь жалким червём, рабом и безропотным исполнителем воли чудища! Зато там, наверху, он будет выразителем его воли и желаний! Всесильным Хаттафом, через которого Бог повелевает своими подданными! А сила нового Бога, похоже, безмерна!

Поскольку безмерны его жестокость и презрение к людям!

Гипнотический завораживающий взор монстра, пристально изучавший его реакцию, полыхнул огненными языками удовлетворения и некоей насмешки:

— Я вижу, ты понятлив. И тоже любишь власть. Не разочаруй же меня!

Теперь слушай и запоминай. Завтра, после того, как ты расскажешь, что здесь произошло, своему сотнику, а затем и его начальнику, тебя вызовет сам султан.

Расскажи подробно обо всём и ему. Затем попроси его оставить вас вдвоём. Он не откажет. И только когда вы будете наедине, скажи ему то, что я тебе сейчас говорю: что если он не хочет принять страшную и мучительную смерть, он должен сделать так…

* * *
Путешествие началось неплохо, хоть и довольно утомительно — для коней. Два дня Конан старательно запутывал следы. Он то скакал по руслам ручьёв и мелких рек, чтобы сбить со следа собак, то пробирался по каменистым оврагам и лощинам предгорий, чтобы обмануть опытных следопытов, какими несомненно обладал могущественный хозяин потрёпанной казны. Уж ищеек-то у начальника армии и полиции хватать должно…

Варвар знал, что как можно дольше должен избегать людных мест и обычных дорог. Такого колоритного и крупного путника, как он, очень тяжело не заметить и ещё трудней — не запомнить.

Поэтому он отдыхал днём, а по ночам ехал и ехал, слезая с коня в особо трудных местах и ведя маленький караван под узцы. Пересаживался он с одного коня на другого тоже часто. Есть он успевал прямо в седле и умудрялся даже вздремнуть одним глазом на простых участках, не переставая удаляться от границ Хаурана. Направление он выбрал заранее и хотел после гор Хорайи окончательно сбить возможных преследователей в пустынях восточного Шема. Но окончательно затеряться он хотел в больших городах достаточно цивилизованного Аргоса. Тем более, что давно там не был.

На третьи сутки он всё же был вынужден остановиться надолго.

Нет, его могучий организм по-прежнему был бодр и свеж, а вот оба выносливых коня просто падали от усталости.

Теперь Конан был совершенно уверен, что оторвался от погони. А поскольку он не встретил за эти три дня никого, то некому и навести гончих псов Вазифбея на его след.

Вот что значит хорошо подготовленная операция и продуманный план — а другой, менее опытный и более ленивый вор мог бы пренебречь доскональной разведкой местности и подготовкой путей бегства. Нет, сам-то киммериец уже слишком хорошо научен жизнью, чтобы жалеть силы и время — на разведку и подготовку и деньги — за информацию! Результаты — налицо. Вернее — в суме!

На то, чтобы разбить немудрёный лагерь и поесть, ушло не более получаса. Оба верных коня, даже почти не пощипав сочной травы, нежным ковром устилавшей дно небольшой лощины, где варвар расположился, отключились и мирно спали. Напоить их Конан позаботился час назад, когда они поднимались сюда по дну мелкого ручейка, питаемого предгорными ключами. Впрочем, особо голодны эти трудяги быть не должны: запасов овса должно хватить ещё дней на пять.

Внимательный осмотр показал Конану, что раньше здесь проходила-таки тропа, но теперь по каким-то причинам ей мало кто пользуется. Разве только пастухи и охотники. За всё время поездки по лощине взгляд варвара лишь однажды встретил сравнительно свежий — прошлогодний — след пребывания здесь человека. И то весенние ливни почти уничтожили старое кострище. Впрочем, грех жаловаться: он сам хотел проехать через места побезлюднее…

Быстро стемнело. Разводить костёр Конан не стал. Свежей пищи у него всё равно не было, а сушёные фрукты и мясо можно есть и не подогревая. Хищников он не боялся — кони разбудят его в случае опасности. Да и сам он кое на что годится. Проснётся, если что-то почувствует. Завернувшись в одеяло и положив оружие поближе, Конан лёг на спину и уставился в звёздное, в горах по-особенному ясное и близкое небо.

Да, удачно получилось в этот раз. Жаль, конечно, что не удалось забрать всё. Но и того, что он успел загрузить, вполне достаточно. Но, конечно, так тщательно планировать и долго готовиться всё же не совсем в его духе…

Скучно.

Он больше привык действовать экспромтом, так сказать, по наитию. Хотя, если он со временем действительно собирается достичь чего-то большего, чем слава вора международного класса и буйного гуляки, грозы притонов и кабаков, ему всё равно придётся думать — хорошо и планировать — тщательно.

Но это всё — позже. А сейчас будет неплохо насладиться плодами почти двухмесячных усилий и трудов. И поедет-ка он не в Аргос, а в Турфан.

Крошечный султанат далёк от перепитий большой политики и, скорее, напоминает большую деревню. Вряд ли кто, зная привычки Конана к столичной весёлой жизни, будет его там искать! А про Ферхем, столицу султаната, он слышал, что хотя городок и небольшой, но нравы там — свободные, вино из горных виноградников — крепкое, а женщины — прекрасны и доступны (разумеется, за соответствующую цену!).

Плевать, что ехать придётся почти месяц. Дорога через горы трудна, зато позволит окончательно замести следы. От Хаурана его будет отделять Офир, Коф и Шем. Кроме того, о нём самом, его старых, а тем более новых «подвигах» там почти наверняка не знают. А уж он сам постарается попридержать язык за зубами. Потому что — мало ли!..

Вдруг найдётся что-либо интересное и в Ферхеме?

С приятными мечтами о благах цивилизации, к которым можно приобщиться с помощью денег, он и уснул.

Пробуждение оказалось отнюдь не таким приятным.

Острое чувство надвигающейся опасности пронзило всё его тело. Тем не менее, он сдержал первый порыв и не вскочил и не бросился с мечом на неизвестного, пока невидимого врага. Оставаясь наподвижным, он чутко прислушивался, стараясь точно определить источник опасности, а слабый свет звёзд — красавица луна ещё не вышла из-за громады Усой-Дарийского хребта — давал достаточно света для его необычайного зрения. Пока враги вроде далеко — свободно можно в случае чего успеть выхватить меч…

Так, всего противников трое. Причём только двое из них люди. Вон они, шагах в двадцати за гребнем холма. Очень тихо шепчутся. Жестикулируют. А вот этот, в тридцати футах, похож на большую собаку. Наверное, отдрессированную перегрызать спящему врагу горло с одного движения страшных челюстей!

Вот повезло-то. Вор наткнулся на грабителей.

Насмешка судьбы? Да, пожалуй.

Конан приготовился и ещё раз внимательно осмотрелся и вслушался.

Нет, кроме его же лошадей, ушедших вниз по лощине, наверное, за водой, других участников налёта не имелось. Что ж. Не повезло им, беднягам.

Тёмный, ничем не пахнущий зверь продолжал ползти к нему. Когда до Конана оставалось не больше десяти футов, из-за холма прозвучала тихая отрывистая команда.

Огромный пёс взвился в воздух и одним прыжком достиг Конана. Однако страшно блеснувшие клыки не сомкнулись, как обычно, на горле беспомощной спящей жертвы! И прыжок страшному зверю завершить не удалось: ещё в полёте его грудь встретила острый железный зуб, и всей своей массой хищник ударил в него, оказавшись нанизан, словно какой-нибудь фазан на вертел!

Хриплый рёв огласил ночь, тело зверя конвульсивно забило ногами.

Киммериец не стал терять время на освобождение меча. Вместо этого он отбросил дёргающееся в агонии тело подальше, сам же схватил верный крепкий туранский лук и кинулся зигзагами вверх по склону.

Предосторожность оказалась не лишней. Одна стрела выбила искры у него из-под ног, попав в камень, другая обдала ветром щёку, пока шли три секунды, за которые он достиг гребня холма.

Две тени уже бежали в разные стороны. Успевшую отбежать подальше Конан сразил стрелой, другую, замешкавшуюся, — выхваченным из-за голенища кинжалом. Тот, что был убит стрелой, даже не вскрикнул, рухнув лицом вниз на каменно-травянистый склон. Тяжёлый арбалет громыхнул о камни. Стрела вошла убитому прямо в сердце.

Другой, с кинжалом в печени, ещё стонал и пытался отползти подальше.

Присев, чтобы не выделяться на фоне ночного неба, Конан с минуту выжидал, окончательно убедившись в отсутствии других соучастников. Нет, этих шакалов было только трое — вернее, двое: не к чему оскорблять пса. Ведь он лишь выполнял приказы хозяев.

Вот, значит, почему по этой тропе перестали ездить…

Подойдя к стонущее-ползущему, варвар понял, что тот уже не опасен. Прикидываться в такой ситуации невозможно. Широкий кровавый след и наполненные болью и страхом глаза выдавали полную беспомощность бывшего охотника на людей. Человек замер, вжавшись спиной в валун побольше, когда Конан с другим кинжалом в руке приблизился шага на три. Никакого оружия в тонких руках не было.

— Что, приятно быть дичью?! — прорычал взбешённый ещё киммериец, буравя глазами беспомощного теперь врага. Правда, в его распоряжении были только глаза бандита — всё остальное лицо скрывала чёрная тканевая повязка. Чёрной же была и вся остальная одежда грабителя, а руки и часть лица оказались вымазаны сажей: так делал и сам варвар.

Глаза на его выпад никак не отреагировали, из чего Конан сделал вывод, что его не понимают. Ругнувшись, он повторил вопрос на туранском, а затем и на шемитском. Ага, его поняли — глаза прищурились. Но отвечать ночной гость явно не собирался.

Тогда, засунув свой кинжал на место, Конан подошёл поближе и, опустившись на колени, принялся разматывать что-то вроде шарфа, закрывавшего лицо раненого. Небрежно он отбросил в сторону маленький кинжальчик, которым тот попытался ткнуть в него. Он даже не выругался ещё раз.

Густые тёмные волосы рассыпались по плечам незнакомки, и Конан понял, что перед ним, как ни странно, женщина. Вот теперь он выругался. Но уже про себя.

Молча он с минуту изучал лицо явно восточного типа и ломал голову, как и почему женщина могла выбрать такую профессию.

— Пить… — еле слышно выдохнула наконец раненая. Как ни странно, она была довольно миловидлна, но с квадратным волевым подбородком и высоким лбом. На вид ей можно было дать лет сорок или чуть больше.

Хотя варвар знал, что рана в правом боку смертельна и с пробитой насквозь печенью его жертва не протянет больше десяти минут, он буркнул:

— Сейчас. — И отправился за флягой.

Больше двух глотков женщина всё равно отпить не смогла — её жажда была вызвана не столько потерей крови, сколько тем, что повреждена печень. Захлёбываясь и задыхаясь, она откинулась вновь на камень: струйки воды стекли по лицу и шее на одежду.

Глядя на грабительницу, Конан, хоть и испытывал определённые сожаления, отнюдь не раскаивался в содеянном. Уж раз эта несчастная взялась за ремесло бандита, то и получила по заслугам. Он знавал страны, где за подобные преступления её смерть была бы куда дольше и мучительней, не говоря уже о сотнях издевающихся, тычущих пальцами и гогочущих зрителей. Сам он нападение на спящего, да тем более с помощью собаки, считал верхом подлости и низости, достойных только трусов и мерзавцев.

Поэтому, повернув к себе бессильно опустившуюся голову со слипшимися уже от смертельного пота и воды волосами и закрывшимися глазами, он довольно бесцеремонно потряс её и спросил:

— Кто ты? Как звать тебя?

Ему пришлось повторить встряску и вопрос. Губы разлепились:

— Я… Ха… физа. — Еле слышный стон-шёпот.

— Сколько вас было? Кто ещё с вами?

— Только… двое… И Серая… — Теперь приоткрылись и глаза. Тусклые.

Ага, значит, собака — сука. Надо же. Две женщины в одной банде. Или — три?!. В любом случае — явно перебор. А впрочем…

— Ну и сколько человек вы прикончили? — по правде говоря, он не ожидал правдивого ответа на свой вопрос, тот вырвался чисто машинально, так как ему всё же было интересно, на что была способна эта странная банда. Да и просто молчать, ожидая неизбежной смерти незнакомки, глядя, как по каплям уходит жизнь из тёмных миндалевидных глаз, было неприятно.

— Сем… надцать, — тем не менее расслышал он. Видать, Хафиза тоже не сомневалась в своей смерти и не видела смысла запираться.

— А этот… там — кто?

— Брат… мой… брат… Рувэм.

Понятно, семейный дуэт. Ну правильно. Чтобы, значит, деньги и тайну ни с кем не делить. Да и кому в этиот продажный век можно доверять, как не кровному родственнику?

— И кто у вас за главного?

— Я… я!

Густая чёрная кровь хлынула у неё изо рта, и остекленевшие глаза остановились наконец в одной точке. Тело обмякло и сползло с камня, так как Конан отпустил его.

Вздохнув, Конан всё же прикрыл эти потускневшие очи. Затем вынул и обтёр своё оружие и отправился рыть могилу в месте, где земли было побольше, чем камней.

К рассвету яма была готова, и брат с сестрой мирно легли рядом. Семнадцать человек оказались отомщены. Заброшенная горная тропа снова станет безопасной.

Засыпав землёй и завалив обломками скал тела, Конан вернулся в лагерь. Оба коня были стреножены, поэтому особенно далеко не разбрелись. Пока Конан грузил своё немудрёное имущество им на спины, они всхрапывали и опасливо косились на мёртвого, но всё равно страшного тёмно-серого хищника, лежащего на боку.

Это оказалась вовсе не собака. Это была огромная скальная рысь. Но — с обрезанными, как у боевых собак, ушами и хвостом и в ошейнике с дюймовыми стальными шипами. Конечно, она была страшным противником. Вот именно. Была.

Взобравшись в седло, Конан окинул последним взглядом ничем не примечательную лощину, где незнакомые шемиты попытались ограбить более удачливого и ловкого вора. Он сплюнул и криво усмехнулся.

На его планы ночное событие никак не повлияло. И жалел он только об одном: теперь снова придётся заметать следы. Ну и ладно, так даже интересней. Вперёд, старые клячи! К новым приключениям!

* * *
Злые, полузаплывшие жиром хитрые глазки сверлили Хаттафа так, словно султан хотел прожечь в нём дырку. Хаттаф относился к этому внешне абсолютно бесстрастно — день назад он испытал на себе другой взгляд, пострашней. Тем не менее, он жив. И он чувствовал свою силу — злобное чудище сдержало слово. И он теперь — выразитель его воли и приближённый слуга. Причём, судя по поведению султана, его полномочия подтверждены со всей возможной категоричностью. О яме со змеями и толстом коле речь больше не идёт.

— Значит, пятьдесят? — со злой иронией процедил Боташ.

— Пятьдесят, мой повелитель, — почтительно склонившись, отозвался Хаттаф. Правда, почтение присутствовало лишь в голосе и позе, глаза же бывшего простого стражника отражали отнюдь не лестное мнение о своём, теперь чисто формальном, суверене. — Меньше никак нельзя. Миссия, которую они будут выполнять, крайне… деликатна! И, разумеется, ваше величество понимает, что меньше всего нам нужны нелепые слухи и паника среди простого люда Турфана. Поэтому мне и нужны лучшие из лучших. И для каждого случая и дела — разные.

Султан всё это прекрасно понимал. И жить он хотел ничуть не меньше, а скорее — даже больше любого самого ничтожнейшего своего подданного. Поэтому он и позволил… пока… этому наглецу, этому плебею-выскочке делать всё так, как тот планировал.

И даже дал ему новую должность, сразу возвысившую простого смерда до уровня родовой знати — советника по особым поручениям. Вот теперь ещё и разрешил создать свою особую гвардию-полицию для выполнения этих самых «особых поручений».

Конечно, это беспрецедентный случай для его неторопливой, привыкшей к обильной смазке в виде наличности бюрократической машины. Однако препятствовать действиям бывшего сардара, особенно сейчас, абсолютно не представлялось возможным.

— Хорошо. Вот фармон, — султан, не вставая с подушек трона, протянул руку со свёрнутой в трубку бумагой, на которой болталось с полдюжины верёвочек с кругляками восковых печатей всех цветов. — Он подписан, вступил в действие… э-э… только что и даёт тебе все необходимые полномочия. Я не ограничиваю тебя в выборе людей для… работы. Забирай. И действуй! — тон был предельно ровный и деловой, явно рассчитанный на тех, кто сейчас, сдерживая возмущённое роптание, кусая губы и не веря своим ушам, слушал и наблюдал за этой сценой из-за многочисленных отверстий в стенах тронного зала и величественных драпировок. Да, теперь уж не оставалось никаких сомнений — этот… выскочка… назначен абсолютно законно!

Почтительно согнувшись, Хаттаф приблизился и, опустившись на колени, как того требовал церимониал, поцеловал пол у подножия трона, после чего не без благоговения и трепета взял обеими руками заветный указ и прикоснулся центром свитка ко лбу и губам. Затем, прижимая фармон к груди, он изобразил ещё один церемониальный поклон. Глаза его сияли от плохо скрываемого торжества. Душа пела.

— Не будет ли теперь великий султан столь милостив, чтобы разрешить удалиться своему ничтожнейшему и преданнейшему слуге? — льстиво-учтивые слова словно сами собой слетали с уст Хаттафа, как если бы за плечами были долгие годы коварных интриг, и обращения в высших сферах власти, и хорошие учителя.

Впрочем, разве всё это время он не мечтал об этом, не вслушивался внимательно в сплетни, не ловил жадно обрывки разговоров вельмож, гордо шествующих мимо простого сардара, и втайне не тренировался в великосветском слэнге, пусть хотя бы про себя?

— Да. Ты свободен. — Небрежно-раздражённым жестом Боташ отпустил его, откинувшись на обитую бархатом спинку трона, полупритененного роскошным балдахином и тончайшими вендийскими занавесями с золотым шитьём ручной работы.

Почтительно склонив верхнюю часть туловища, Хаттаф уже гораздо уверенней, чем день назад, упятился до входных дверей и только выйдя наружу позволил себе глубоко вздохнуть и утереть пот со лба.

Да, плебейское происхождение и привычки, похоже, ещё долго будут мешать ему чувствовать себя раскованно и уверенно в обществе султана и его заносчивых и расфуфыренных придворных и подчинённых — приближённых к кормушке прихвостней.

Но — ничего. Он наверстает. Налёт небрежности и величия со временем появится и в его жестах и словах! И одежды он наденет лучшие! Но это — позже.

Торжествовать и выряжаться пока рано. Он действительно должен здорово поработать.

Ведь если он не выполнит своей главной задачи — монстр найдёт себе другого, более расторопного и исполнительного слугу, а его… Об этом не хотелось даже думать — так сводило судорогой все внутренности… Ну, хорошо, отвлечёмся от грядущих — возможных! — кар и почестей и примемся за дело.

Сделать надо не просто многое — а очень многое. А в его распоряжении — только месяц. Да и то — только лунный. За это время нужно создать рабочий механизм — инструмент для реализации его воли. Аппарат. Штат работников нового министерства. Его личной вотчины — министерства особых поручений.

Для этого нужно отобрать подходящих для каждой работы людей. Проинструктировать и обучить их. Разместить — причём где-то поблизости от дворца. В самом городе тоже нужен надёжный дом. И, наверное, не один. Значит, нужно срочно подобрать и выкупить подходящие здания. Куда затем понадобится штат прислуги, поваров, воинов — значит, нужно и снаряжение, одежда, посуда, мебель, продукты и прочее и прочее…

Но главное — нужны толковые и послушные неболтливые люди для основной работы.

Люди, которые не задавали бы ненужных вопросов и точно исполняли бы любую порученную… ну да, лучше всего называть это всё же работой. В качестве шпионов и осведомителей — это он уже продумал — пока можно отобрать и использовать и штатных ищеек полицмейстера султана. Выбрать посмышленей, помоложе. Полицмейстер, конечно, будет против. Ничего, отдаст, куда денется.

А вот непосредственных исполнителей для главной работы придётся всё же найти и обучить самому. Крепких, молчаливых и преданных тому, кто хорошо платит и позволяет пользоваться такими привилегиями, о которых другие сардары даже и мечтать…

В идеале, конечно, после каждого выполненного задания хорошо бы уничтожать непосредственных исполнителей — чтобы уж точно не проболтались… О том, что пришлось сделать!

Нет, пожалуй, пока это — непозволительная роскошь. Верные и неболтливые люди должны быть почти свои. А найти их в этом городе… Хм…

Ничего. Он знает, где найти таких, как нужно ему… В своё время он организует всё капитальней, сейчас же нужно просто успеть к…

Быстрым шагом он двинулся прочь по коридору.

Дела, конечно, делами, но вначале он должен немного поработать и над собой!

Вымыться, побриться, сменить одежду. Советник по особым поручениям не должен выглядеть и пахнуть, как простой босяк. Он должен показать всем этим родовитым недоумкам, этим бездельникам-лизоблюдам, что и он не лыком шит. И вот тот ключ, который позволит ему достичь реальной власти: он бегло просмотрел фармон.

Спасибо отцу — позаботился выучить сына чтению и письму, да ещё на двух языках. Ну, всё вроде в порядке: указ написан как положено. Он — на коне. Деньги! Вот сейчас главное! Значит, в первую очередь — к казначею! Про средства так и указано — по требованию!..

Так. Прикинем — сколько же потребовать. На первое время, наверное, тысячи две…

Сейчас он поменяет имидж, ещё раз всё хорошо продумает, сытно поест. Эх, честно говоря, не помешало бы и отдохнуть немного, прийти в себя после страшных суток, проведённых в зиндане, когда каждый шорох и звон оружия вызывал невольную дрожь: а ну как это — за ним! И сейчас посадят-таки на кол!..

Но вспоминать об этом — некогда! Как и радоваться тому, что остался жив.

Нужно заняться основной работой.

* * *
Когда за его новым советником плавно закрылись тяжёлые двери, султан Боташ смог наконец позволить душившему его гневу хоть как-то вырваться наружу.

Со злобным рыком он вскочил, затопал ногами и, ругаясь самыми гнусными словами, которых постыдился бы самый грязный попрошайка-нищий или старая шлюха, посрывал со своего трона все роскошные занавеси.

Затем досталось и редчайшим западным гобеленам, украшавшим стены тронного зала, и роскошным коврам ручной выделки, в которых почти по щиколотку утопали коротенькие ноги — эти предметы интерьера султан порубил ятаганом, хранившимся за спинкой трона.

Разбив об обнажившиеся стены вдребезги штук пять драгоценных кхатайских ваз и чуть не поскользнувшись на осколках, Боташ наконец выдохся и стал приходить в себя. Розово-жёлтый туман больше не застилал глаза.

Мучила только одышка — годы уже не те…

Нет, всё вроде не так уж плохо.

Ведь формально ему всё же оставили власть…

Проклятье! Проклятье!

Он ещё попинал ногами содранный со стены гобелен. Утёр пот со лба. Вот именно: власть ему оставили — формально. А на самом деле — он не заблуждался на этот счёт! — у Турфана теперь новый правитель: проклятый уродливый монстр!

А он, наследный потомок восьми поколений Боташей — жалкая марионетка! Да что там — вшивый червяк, вынужденный считаться с желаниями и приказами этого гнусного тупого смерда, который ещё вчера разгребал вилами навоз в провинциальной дыре, а сегодня — смотри́те! Слуга и оракул проклятой твари! Чёрт! Проклятье!!! Д…мо собачье!!!

Устало отдуваясь, султан сел обратно на трон, подперев подбородок рукой и устремив невидящий взор в голую теперь стену напротив.

Нет, если всё же хорошо подумать, не всё так плохо.

Например, неплохо, что для самой гнусной и грязной работы чудище выбрало этого… как его… Хаттафа. С его беспринципностью и карьеристическими амбициями он и вправду способен выполнить — бр-р-р! — все требования монстра. Султана передёрнуло, противные мурашки вновь пробежали по спине. Ну и вкусы у этого чудовища!..

Далее, неплохо, что жить и вершить свои чёрные дела тварь предпочитает всё же в подземельи и показываться на люди и афишировать себя вроде не собирается…

Ну и главное: она всё же пока оставила Боташа на посту султана.

Так он сможет хотя бы сохранить лицо. И все свои привилегии… Да, он — султан! Он сможет всё случившееся и творящееся сейчас в подземелье замять! И никому он не обязан отчитываться за свои действия!..

Захотел иметь советника по особым поручениям — и назначил! И деньги, и комнаты рядом со своими покоями — захотел — и выделил! Болтливого сотника захотел бросить в зиндан — и бросил… А на мнение визиря, казначея, главнокомандующего войска и гарнизона и ещё семи-восьми «мудрейших» министров — ему просто наплевать!

Вот именно: наплевать! Он — султан и не обязан отчитываться за свои действия и капризы!

Боташа снова передёрнуло. И как это его ещё угораздило не казнить злосчастного Хаттафа в тот же день! А, ну да. Он же хотел предварительно пытать его и послушать правду о пьяном дебоше и разгроме в сокровищнице, а не бред свихнувшегося от страха или гашиша идиота, возомнившего себя новым пророком!.. Или…

Его удержало не это?.. Что-то было… Какой-то внутренний голос… Вот чёрт! Чёрт! Чёрт!!!

Или — он просто не успел?.. Да, вначале он обедал, потом — ну, это священное! — послеобеденный сон. Затем он ужинал, смотрел на новых танцовщиц, купленных в Немедии, потом… Потом он лёг спать. Спать.

О, Ишшаззах! Кто же знал.

Долго же будет вспоминать он это страшное пробуждение!

Эти красные глаза с сумасшедшей звериной злобой! Это ужасное тело, этот смрад плотоядного дыхания! Но хуже всего — слова! Слова, что так легко срывались со страшного языка, расплавленным свинцом въедаясь прямо в мозг: так, что каждой клеточкой чувствовалось — всё это монстр сделает!!!

Это его жуткое, омерзительное обещание!..

Нет, человек не должен так умирать!

Хотя, конечно, сам Боташ, бывало, и сажал особо злостных преступников и на кол, и варил в кипящем масле, и пытал… По-разному. Но такое…

Такое даже и вообразить себе невозможно!

Ничего не скажешь — монстру здорово удалось его запугать и унизить! И мета его — выжженный на груди таинственный символ — до сих пор воспалён и страшно болит. Ох. Надо бы ещё помазать его оливковым маслом. Оно хорошо помогает от ожогов. И ведь не покажешь и лекарю!..

И ещё ему надо… Что надо? От такого гостя никакая стража не защитит. Не поможет. Хорошо, хоть ночью он был один — никто не знает о его позоре, о его новом Хозяине! Надо молчать и самому.

Надо подчиняться и ждать — ждать, сможет ли этот чёртов смерд… Надо.

Ладно, чего уж теперь сделаешь. С бессмертной и неуязвимой бронированной тварью не повоюешь — хоть армию выставь! Надо терпеть. И ждать. И ещё раз приказать своим — ни в коем случае не вредить и не мешать этому… Да, Хаттафу.

И надо приказать заделать опять эти чёртовы дыры… Надо… Надо обедать.

* * *
Конан расслабленно откинулся на подушки. Довольный вздох слетел с его губ.

Отлично, он готов поклясться печенью Мардука, отлично!

Да, в искусстве любви Каринэ явно знает толк! А может, она так старается потому, что не совсем равнодушна к могучему киммерийцу? Впрочем, зачем лукавить — скорее, это он к ней неравнодушен.

Ведь недаром же за этот месяц с небольшим, перепробовав почти всех проституток Ферхема, он неизменно возвращается сюда, в «Медного быка». И если вдруг случается, что Каринэ занята, какие-то противные кошки скребут у него на сердце. С чего бы это? Ведь никаких таких особых, выдающихся женских прелестей у неё вроде и нет?..

А может, так происходит оттого, что она единственная, с кем ему не скучно болтать? Уже после того, как чисто физическая сторона дела улажена ко взаимному удовольствию обоих взмыленных и полуживых от усталости партнёров, а сон ещё не сморил разгорячённые тела. И как-то само собой получилось, что её рассказы стали ему интересны и нужны. Ведь в отличии от большинства других представительниц своей профессии Каринэ отнюдь не ограниченная чисто постельно-денежными интересами самка, старающаяся привлечь хорошего партнёра сказками о том, что она почти невинная жертва обстоятельств…

Нет, Каринэ совсем не дура. За свои тридцать с небольшим лет она успела и попутешествовать, и побывать в разных качествах — жены, содержанки-любовницы, наёмницы, купчихи и ещё кого-то… Про своё детство она не рассказывала никогда, но Конан понял, что образование его партнёрша получила нешуточное — не чета его собственному, ограниченному сугубо практическими интересами и навыками.

Нет, Каринэ могла легко поддерживать разговор и о музыке, и о математике, и о медицине, и даже об астрологии и астрономии. А уж как она читала древние поэмы о любви… На трёх языках! Кроме того, наблюдательность и отсутствие предубеждений позволяло ей запоминать и обобщать разнообразные традиции, обычаи и сказки народов и стран, где она успела побывать. А таких набралось, как и у Конана, ох, немало.

Фактически с юности ей по каким-то неизвестным причинам, явно связанным или с гонениями на её семью, или смертью любимого человека, пришлось скитаться по всему свету, рассчитывая только на себя. Конан не пытался больше расспрашивать её об этих причинах, потому что до сих пор при упоминании о её юности на чело милого личика набегала тень, и Каринэ замыкалась в себе или старалась как можно быстрее перевести разговор.

Так что какой дом она оставила, какую страну навсегда покинула, варвар не знал. Но годы скитаний и разные неизбежные приключения и потери закалили дух и тело молодой женщины. И вот наконец она осела здесь, в далёком и скучном захолустье, где и сам Конан рассчитывал отсидеться и затеряться, в связи с удалённостью крохотного султаната от караванных путей и большой политики.

Но в отличии от киммерийца у Каринэ не было ни денег, ни друзей. А враги если и были, то вряд ли общие. Уж воровским-то промыслом она явно никогда не интересовалась… А вот каким — интересовалась, Конан так и не смог узнать. Ну и ладно.

Так что обратившись для выживания к древнейшей профессии, предрассудков Каринэ в её отношении не испытывала. Впрочем, как и иллюзий: лет через десять она, состарившись и, скорее всего, спившись, не будет нужна никому.

Иногда Конан думал, что она так хороша в постели именно потому, что живёт сегодняшним днём, понимая, что завтрашнего может и не быть: совсем, как он. А иногда ему казалось, что у неё чисто мужской склад ума и характер — поэтому в постели она всегда прекрасно понимает, что нужно каждому конкретному мужчине, и даже лучше него самого!

Решено! Остаток денег (конечно, кроме неприкосновенного запаса!) он истратит именно на неё! Хватит уже дурацких метаний из кабака в кабак! Там везде одно и то же — притворно-фальшивые, потные, вечно глупо и пошленько хихикающие и готовые на всё за деньги клиента глупые куклы. Здесь же, пусть иногда насмешливая, ироничная, сердитая, непокорная, но — цельная и сильная натура! Недаром же ещё в самый первый раз хозяин предупредил Конана: штучка с норовом, на любителя!

И точно: он вспоминал теперь с усмешкой — в тот, самый первый, день они и поругались, и даже подрались. Произошло это оттого, что он был здорово пьян и хотел командовать!

Безраздельно, так сказать, повелевать. Хотел вот так и вот так, а потом и вот эдак. Ну и, наконец, узнал, кто он, и что он, и куда он должен засунуть свои дурацкие амбиции и прочие «причиндалы»!

Она влепила ему в ответ на его солёные шуточки и «распущенные» волосатые лапы здоровенную оплеуху! И даже попыталась убежать! Как будто можно вырваться из цепких и могучих рук Конана!

Но покорила его не ловкостью и силой, удивительной в таком миниатюрном теле, в серьёзной для неё и такой смешной и странной для варвара драке… Нет, тронула и покорила его сердце она уже потом, когда её игривое, как считал вначале киммериец, сопротивление было сломлено — тихими слезами и разумными словами. Вот тогда-то и дрогнуло что-то в его зачерствелой душе, и он даже устыдился и протрезвел.

Но повёл он себя тогда вполне достойно настоящего мужчины: он извинился.

Извинился перед проституткой!

А позже он убедился, что поступил единственно правильным способом: поведение Каринэ не было игрой, рассчитанной на то, чтобы вытрясти побольше денег из него или заинтересовать его как-то собой и привязать к себе, играя на чувстве вины — нет, она и вправду была гордой и независимой натурой. И поведение пьяного наглого варвара действительно сильно оскорбило её. А больше всего её задело его заявление о том, что он может купить её и всех остальных шлюх города со всеми их продажными потрохами. Вот когда она взъярилась по-настоящему, и глаза Конана спасла только быстрая реакция!..

Конан снова усмехнулся про себя, блаженно потянувшись расслабившимся телом. Нет, такой женщине не место в борделе! Скорее. ей подошли бы меч, кольчуга и копьё. Настоящая амазонка. Но — только по духу. Сложение тела и тип лица никак не походили на статных и крутых воительниц с крепкими подбородками, с которыми Конану выпадало удовольствие (иногда — и наоборот) встречаться. А иногда он даже думал, что всё-таки уместнее всего его миниатюрная «умничка» смотрелась бы на троне…

Тут его приятно-ностальгические воспоминания и размышления были прерваны солидным тычком в обнажённую грудь, и маленькая взъерошенная воительница возникла вдруг перед ним, оседлав его мускулистые чресла:

— Эй, варвар волосатый! Самец гориллы! Заснул, что ли? За каким чёртом я тогда тут надрываюсь?! Ну-ка, вставай! — последнее замечание, впрочем, было обращено не к Конану. — Ещё ни на одно похотливое животное я не тратила столько сил и времени! Давай-давай, жеребец ты этакий!

Конан усмехнулся, уже вслух, но глаз не открыл, включившись в игру.

Уже давно такие слова как «варвар» или «животное» перестали быть в устах его прелестной партнёрши оскорблением. Хотя тогда, в самый первый раз, он здорово обиделся. Но нашёл в себе мужество признать — сам виноват: вёл себя действительно по-свински. Ну, или по-обезьяньи. Поэтому так теперь и обзывают. В шутку. Но он тогда, после её речи (весьма, как он теперь понимал, справедливой) извинился искренне.

Поэтому и был прощён. Поэтому и перешло их довольно долгое общение во что-то вроде… настоящей дружбы.

Как это получилось? Он не знал. Но что-то же заставляло его снова и снова возвращаться к Каринэ. Ведь не простая же похоть! Для услаждения только тела в Ферхеме было достаточно кабаков, борделей и девиц в них, готовых и правда — на всё. За деньги.

И хотя тела у многих были и пороскошней, и поподатливей, чем у невысокой и мускулистой Каринэ, Конан неизменно находил их речи — глупыми, ужимки — пошлыми, и даже цветущая молодость, податливость и искушённость в альковных утехах не делали их привлекательней. Было в них что-то однообразное, какое-то… скучное, что ли. Да и не только здесь, в Турфане, а и в других странах — в жрицах-профессионалках было… что-то неописуемое, но такое обрыдшее, что здорово ему приелось. А иногда и раздражало.

Словом, не было изюминки! Точнее объяснить он не смог бы. А вот здесь как раз изюминки-то было хоть… Пора! Ага, попалась! Руки Конана безошибочно схватили взвизгнувшую в притворном испуге партнёршу за точёную талию, и, легко приподняв, он придал её телу нужное положение.

— Бессовестная свинья! Подловил-таки! — констатировала бывшая наездница, колотя кулачками по крепкой спине. — Так нечестно! Ах, ты ещё и щекотаться!.. Ну погоди!

Впрочем, скоро возмущение — на этот раз действительно притворное! — перешло в глубокий вздох и стон, возбуждавшие варвара сильней, чем наигранные подвывания сотен покорных и глубоко внутри ко всему абсолютно равнодушных коров. По другому их и не назовёшь. И не во внешности здесь дело!

Около получаса Конан был слишком увлечён, чтобы на что-то реагировать.

Затем они освежились вином и фруктами и поболтали. Тему, как всегда, предложила Каринэ, Конан же с интересом слушал. Сегодня он узнал много нового и интересного о повадках, привычках и способах охоты клана Сингхов на королевских тигров в джунглях Вендии. А затем и странных обрядах и ритуальных гимнах, которыми заклинают охотники уже мёртвое тело хищника простить их и взять покровительство над деревней их клана. Ну… своеобразные обычаи. Особенно тот, где торжественно обносят всю деревню тигриным… гм-гм. Что же до танцев и песен до рассвета и пиршеств со щедрыми возлияниями и «распущенностью» нравов, то он и сам бы не прочь поучаствовать.

Надо же, сам он, конечно, бывал и в Вендии. Но только в качестве наёмника. Разумеется, обряды и обычаи крохотных деревень, глубоко затерянных в девственных джунглях, прошли мимо его внимания. А, оказывается, зря. Ведь праздные развлечения знати, когда того же тигра травят собаками и добивают градом стрел и копий — совсем не то, чем когда его выслеживают и убивают несколько пеших и почти безоружных туземцев, без кольчуг и мечей, да и часто — вообще без одежды (чтоб поменьше было запаха!). Смелые они, однако, люди. Кое-какие приёмы пригодились бы и Конану, если бы он в своё время знал, у кого их перенять.

Однако вскоре их разговор сошёл на нет, возбуждение улеглось, и приятная расслабленность и дремота сморила обоих уставших любовников.

Но ничто не могло помешать истинно варварским инстинктам Конана уловить опасность.

Сверхчуткий слух различил еле слышные звуки со стороны дверного засова, и вмиг оружие киммерийца оказалось в его руке. Не привыкший спокойно ждать, пока его зарежут, словно курёнка во сне, могучий варвар как был, без одежды, бесшумно пробрался к двери.

Дело, к сожалению, испортила Каринэ, разбуженная движением партнёра. Она, не придя ещё в себя, сонным голосом спросила:

— Конан, кто там?

Из-за двери донеслось странное тихое шуршание, словно оттуда быстро разбежались несколько человек в мягкой обуви и тяжёлых шуршащих плащах. Но почти сразу же раздался тихий женский голос:

— Простите, я ошиблась дверью!

Конан, хоть элемент внезапности и был утерян, тем не менее резко снял засов и распахнул дверь, прислушиваясь и держа меч наготове.

За дверью и вправду была женщина. Явно тоже проститутка, судя по одежде с кружком синего цвета на плече, но одна — без клиента или клиентов. Те, судя по звукам скрипа и шуршания, осторожно удалялись по лестнице, спускаясь на первый этаж.

Нет, клиенты шлюх так себя не ведут. Так ведут себя… наёмные убийцы. Использующие вот такую шлюху — для прикрытия. Так в чём же дело?

Конан, заинтригованный и раздосадованный, взглянул прямо в лицо стоявшей на пороге миловидной, но ещё и в три слоя наштукатуренной женщины. Она же, в свою очередь, не без интереса смотрела вниз. Конан не придумал ничего лучше, как закрыться мечом.

— Что тебе надо? — довольно грубо спросил он. Его подозрения подогревало то, что хоть его знакомство со шлюхами Ферхема было весьма капитальным, этой он не видел ни разу за все полтора месяца. Профессиональная подсадная утка?

— О, ничего. Я же сказала, что ошиблась, — проворковала женщина, всё ещё глядя вниз. Тон говорил о том, что у неё… потекли слюнки — если только это можно назвать так!

— Вот как, — с расстановкой отозвался Конан, схватив её несколько грубо за плечо и втаскивая в комнату. — А твои друзья в плащах тоже ошиблись? Или они испугались меня?

— Какие друзья? О чём вы? Я не понимаю! — игра женщины была хороша, но не настолько, чтобы обмануть нутром чувствовавшего враньё варвара, решившего поэтому продолжить допрос. И голову к плечу она склоняла как-то… Слишком уж нарочито. Конан открыл было рот, собираясь спросить о целях спутников женщины, но тут неожиданно вновь влезла Каринэ:

— Лавина! Что ты здесь делаешь?

— О, Каринэ! — обрадовалась, словно спасительному кругу, покрывшаяся было бледными пятнами и начавшая извиваться в могучих руках киммерийца женщина, вопросу коллеги. — Как я рада, что ты здесь! Ну скажи же ты своему… клиенту, что я просто ошиблась! Я вовсе не хотела мешать тебе… работать!

— Конан! Ну почему ты так груб с ней? Это же просто Лавина. Она такая же как и я… э-э… жрица любви! — замялась на секунду непрошенная заступница, даже прикусив отчего-то губу. — Отпусти её!

Конан, хмыкнув недовольно, разжал руку, чем незваная гостья и поспешила воспользоваться, метнувшись к двери и выскользнув за порог. Тем не менее, она успела наиграно-возмущённо бросить:

— Мужлан неотёсанный! Бедная Каринэ!

— Кто она? — задумчиво спросил Конан, глядя вслед удалившейся за своими странными, чтобы не сказать больше, спутниками женщине.

— Да она просто такая же, как и я. Словом, конкурентка. А что, понравилась? — тон нежного голоска стал вдруг подозрительно грозным.

— Нет, — правдиво ответил киммериец, — не понравилась. И то, как она пришла, мне не понравилось. — Про насторожившие его мужские шаги и странные шорохи Конан решил пока не говорить. Может, он и вправду делает из мухи слона? Нет, себе он доверял. Всё это не спроста. Но Каринэ пока этого знать не надо.

— Да брось ты, мой подозрительный воин-охотник! Я её знаю уже пару лет. Правда, обычно она промышляет в «Золотом Льве». А здесь я её раньше не видела.

— Я бывал в «Золотом льве». И в других постоялых дворах и кабаках. Но её что-то нигде не встречал!

— Хм. Вообще-то, знаешь, ты прав. Мне говорили… другие коллеги… что её и вправду уже месяца два на работе в обычных местах не видно. Наверное, ей повезло — кто-нибудь нанял на… э-э… постоянную работу. В смысле, в содержанки. — Тепла или сочувствия к Лавине Конан в тоне Каринэ не ощутил. Похоже, она вертлявую лицемерную женщину недолюбливала.

— Мне не понравилось выражение её лица. Что-то в нём есть от хорька… и обезьяны — хищное, жестокое и… непорядочное, что ли. И глаза какие-то… затуманенные!

— Ах, это… Это от листьев ханки. Она давно к ним пристрастилась. Просто я… Хм. Я думала…

— Ну, договаривай! Что там у вас с ней было?

— Свинья! Как ты можешь!.. — она возмутилась было, затем поняла, что её партнёр ехидно ухмыляется. — Нет, я хотела сказать только, что листья эти быстро изнашивают человека. Хотя, конечно, они куда крепче вина. В смысле, веселят и уносят от мирских забот и боли — если у кого какая болезнь… Но они и… Вот как ты думаешь, сколько ей лет?

— Ну… лет сорок. — Конан привык доверять зрению и опыту.

— Ошибаешься, мой дорогой остроглазый варвар! Ей — двадцать девять. Она помоложе меня. Но она уже не может остановиться. И где она только берёт деньги? Листья ведь очень дороги, а она уже не слишком-то привлекательна!

Замечание Каринэ было продиктовано, пожалуй, не только вполне объяснимой ревностью. Конан не без усмешки вспомнил, как откровенно пялилась на него Лавина. Только что не облизывалась. В близких подругах Каринэ она явно не числилась. И вряд ли будет когда-нибудь.

Нет, коллега его рыжей миниатюрной партнёрши Конану решительно не понравилась. И не только потому, что уж слишком хорошо подходила на роль предательницы и провокаторши. Конечно, чтобы достать денег на очередную порцию листьев, такая пойдёт на всё. Но что же за люди наняли её? Что этим негодяям могло понадобиться от Конана? Ограбить его? Хм.

Маловероятно. Ведь теперь он умнее — деньгами в нос другим не тычет. Да и с собой у него лишь небольшая сумма. А основное своё богатство он надёжно закопал недалеко от Ферхема так, что даже с собаками не найти! Правда, при теперешних темпах его «заначки» хватит не больше, чем месяцев на пять-шесть. Потом снова придётся браться за работу. Поэтому подсознательно или уже целеустремлённо он приглядывался и здесь…

Кстати — об этой самой работе. Не нашли ли его люди Вазифбея?!

Вот это был бы номер!

Нет, те, пожалуй, просто убили бы его, зная, что захватить живьём такого воина будет сложновато — а голову доставили бы хозяину. Для «отчёта».

Ну а если всё-таки они планируют взять его живьём — для пыток и унижений? Тогда… Вероятно, они хотят убедиться, что это именно он — а уж потом постараются захватить его, наняв людей побольше… Хм-хм.

Ну, нет. Не на того напали. Конан не любит, когда на него охотятся. Он умеет за себя постоять. Решено — завтра он ими займётся! Выследит, поймает и узнает всё. Пусть пытать он не умеет, но развязывать языки — ещё как! Берегитесь, глупцы! Второй попытки у вас не будет! Зря вы так беспечно засветились!..

— Ну хватит так грозно сжимать кулаки! — вывел его из задумчивости возмущённо-игривый голосок. — Уж если хочешь наказать женщину за доставленные неприятности, — отомсти ей с её соперницей! — это мудрое замечание было подкреплено нарочито медленным приподниманием одеяла и недвусмысленной демонстрацией… орудия отмщения.

Может, кто и стал бы ждать более подробного разъяснения, но не Конан! Все мысли и заботы завтрашнего дня как-то вдруг сами собой куда-то исчезли!

Он тоже будет жить, как и всегда — наслаждаясь сегодняшним днём!

Утром — правильней сказать, поздним утром — оставив притомлённую Каринэ досыпать на широком ложе своей комнаты, Конан спустился поговорить с хозяином постоялого двора.

Время завтрака давно прошло, а обед ещё и не думал начинаться, так что в большом и насквозь прокопчённом нижнем зале почти никого не было, и это позволило варвару без помех пообщаться с весьма упитанным и на вид — впрочем, внешнему виду Конан научился доверяться не всегда — вполне благообразным и законопослушным Эреком, заодно позавтракав.

Много толку, правда, с этого общения не вышло. Пятидесятилетний хозяин, поросячьи глазки которого гаденько бегали от прямого взора Конана, признал только, что да, сегодня ночью тут была Лавина. Вроде как обычно пыталась подзаработать. Но — неудачно. Никого она не подцепила. Да и была недолго. Куда и с кем ушла — он не видел. Может, и был с ней кто. Нет, он лично никого не заметил. Что же он, за каждой шлюхой будет смотреть? Для этого у них сутенёры есть… Нет, сутенёра Лавины он не знает…

Конан применил обычный способ улучшения памяти и зрения, равно как и слуха, в виде симпатичного золотого кружка. Но даже полновесная монета не развязала языка Эрека. Наоборот, вместо алчности и заинтересованности в глазах прожжёного аргосца — Эрек жил в Турфане около двадцати лет — зажглось что-то вроде страха, и он весь как-то настороженно скособочился и подался назад. Тревожный признак.

Значит, кто-то или очень хорошо заплатил хозяину за молчание, или запугал пожилого, но ещё вполне крепкого здоровяка. А скорее всего, и то и другое. А раз так, то это, в свою очередь, о многом говорит: во-первых, и вправду здесь творятся какие-то подозрительные дела. А во-вторых, этих таинственных ночных посетителей Эрек боится явно больше, чем какого-то Конана. То есть хорошо их знает, знает, на что они способны, и будет молчать об их тёмных делишках, даже если ему заплатят больше. А не знать — не может. Без его ведома-то здесь, на постоялом дворе, ни одна мышь не проскочит…

Большая ошибка. В смысле того, кого надо бояться больше!

Ладно, время хорошенько надавить на продажную душонку ещё не настало. Рано пока играть в открытую. Конан и сам сможет всё прекрасно выяснить. Ферхем — город достаточно большой и цивилизованный… Старые знакомые с определёнными связями у варвара нашлись и здесь. И он готов щедро платить за нужную ему информацию. Всё же определённая репутация и толстый кошелёк могут здорово помочь, поскольку удачливость, равно как и непримиримость к предательству у киммерийца нужным ему людям хорошо известны.

Грозно сверкнув очами, Конан вышел на улицу. С деланно лениво-равнодушным видом осмотрелся, потягиваясь.

Направил он свои стопы в старый город, к восточным воротам. Он не слишком спешил и часто незаметно осматривался, делая вид, что разглядывает товары и изделия, развешанные внутри и возле лавчонок, в изобилии встречавшихся на узковатых и кривоватых немощёных грязных улочках этой части небольшой, но всё же столицы.

Всё, чем богат Ферхем, он давно знал.

Слежки он однако, как ни старался, не обнаружил. Это могло означать лишь две вещи: либо ночные посетители не имели к Вазифбею отношения, либо решили ждать следующей ночи или более удобного момента, рассчитывая, что Конан не изменит своего места обитания. То есть ему была предоставлена фактически полная свобода действий. Довольно странно. Или — глупо с их стороны. Это уж как посмотреть.

Впрочем, всё правильно: они же не знают Конана достаточно хорошо. А он не будет сидеть сложа руки. Всё, что ему нужно — независимый источник информации. И он знает, где взять такой. Денег хватит. А в крайнем случае — он будет действовать и сам! Подчищать за собой хвосты и оплачивать старые долги — к такой работёнке ему не привыкать. Ещё не один «кредитор» не жаловался. Ну, во всяком случае, на этом свете…

Торговцы и зазывалы, за эти семь-восемь недель почти привыкшие к суровому гиганту-варвару, интересовавшемуся лишь оружием, уже не докучали ему своим разноязыким гвалтом, а кое с кем он даже раскланивался, как старый клиент. Показав себя подлинным знатиоком всего продаваемого арсенала, он успел внушить уважение к своему профессионализму.

Завернув за очередной угол, Конан вдруг ускорил шаг и свернул в грязный даже сильнее обычного и тёмный переулок. Через тридцать шагов он нырнул в низкую, ничем не приметную дверь.

Внутри царил полумрак, совершенно не мешавший варвару, так же как и мальчонке, с каменным выражением на лице сидевшему у входа на истрёпанной циновке. Правда, кинутая Конаном медная монета была поймана ещё на лету и исчезла совершенно бесследно под рваной хламидой, хотя положение тела и направление взгляда бормочущего монотонную молитву маленького чумазого стража совершенно не изменилось.

Быстро лавируя между узкими перегородками крохотных тёмных каморок с разным товаром и просто откровенным барахлом или — просто постелями, на которых в этот час никто не отсыпался, киммериец безошибочно пробрался сквозь странный мрачный лабиринт. Пройдя затем точно таким же, как мальчишку, образом, старую толстую женщину с огромной бородавкой на носу, охранявшую второй вход, он вынырнул в очередной грязный и тёмный переулок.

Через пару минут он очутился на нужном месте и, расставшись с очередной монетой, оказался препровождён к тому, к кому, собственно, и шёл. В это время можно было рассчитывать, что нужный «специалист» не занят.

Скупщик краденого, сутенёр, посредник, содержатель сети подпольных игорных домов, купец, поставщик наркотических веществ, оружия и прочая и прочая — словом, почтенный седой бизнесмен Дерхем-оглы, получивший своё странное имя, согласно романтической семейной легенде, из-за пристрастия своего отца к определённого вида валюте, важно откинувшись на роскошные ковры и подушки, сидел перед ним.

Закрыв глаза, он перебирал простые чётки из фундука и что-то гнусаво бормотал себе под нос — не то молился, не то — Конан не обольщался насчёт благообразного старца! — планировал, как устранить очередного конкурента. Задумчивый, оливкового цвета гигант-охранник, великолепно умевший, как знал Конан, метать любые ножи, молча и без всякого выражения на лице наблюдал за киммерийцем. Тот же, в свою очередь, за некоронованным владельцем этого, а, возможно, и не только этого квартала города, ожидая, когда тому надоест ломать комедию.

Конан прекрасно знал, что его старый знакомый, известный ему ещё по похождениям в Шадизаре, может с равным успехом поклоняться официальным богам хоть сотни стран, но… Истинный Бог для него один — чистоган.

Однако варвар понимал, что, очевидно, местный менталитет вынуждает «почтенного и богобоязненного» старца поддерживать видимость религиозного рвения. Конан всегда в таких случаях цинично посмеивался, впрочем — про себя, не видя пока для себя особой нужды в таком поведении. На верования других — показные или истинные — ему было глубоко наплевать, поскольку для него подлинным Богом был только один: суровый северный Кром. Хотя сказать, что варвар часто вспоминал или обращался к нему, было нельзя.

Наконец Дерхем-оглы заткнулся и разлепил один глаз, а затем и второй.

— Приветствую тебя, достопочтенный многоуважаемый хозяин! — избегая имён, иронии и акцента, Конан говорил спокойно и негромко.

— Привет и тебе, мирный странник, почтивший своим визитом скромное жилище ничтожнейшего из слуг Мирты Пресветлого, — отозвался не менее равнодушным тоном старый заморанец. — Подойди же ко мне поближе и располагайся, прошу тебя!

Приглашающим жестом он указал на ковры и циновки перед низким восточным столиком — дастарханом, — на котором были расставлены блюда с фруктами, свежими лепёшками и сладостями. Там же стояли чайники и чайнички с, как знал Конан, несколькими видами ароматного чая и настоями трав и неизменные восточные пиалы.

Конан не заставил себя долго упрашивать, подошёл и сел напротив хозяина по-фарсидски, ловко скрестив могучие ноги.

— Пожалуйста, сделай честь моему дому, угощайся! Извини, что так скромно — чем, как говорится богаты… — тем же бесцветным голосом предложил Дерхем-оглы, и Конан, отломив солидный кусок лепёшки, щедро посыпанной душистым кунжутным семенем, запил его зелёным чаем, который старик, зыркнув хищным умным глазом из-под кустистых седых бровей, разлил в две пиалы сам. Киммериец знал, что отказаться от угощения, пусть даже символического, никак нельзя — смертельная обида хозяину! Ведь только в доме врага нельзя ничего есть и пить. А против восхитительных белых лепёшек он ничего не имел.

Пару минут они, словно бойцы перед схваткой, испытующе поглядывали исподлобья друг на друга, неспеша попивая и жуя. И лишь допив напиток, настолько крепкий и терпкий, что аж сводило скулы, Конан чинно спросил переставшего жевать хозяина:

— Всё ли благополучно в твоём доме, почтенный хозяин, здоровы ли твои близкие? Да продлит Мирта Благословляющий дни твоей жизни и ниспошлёт здоровье и счастье всей твоей семье!

— О, благодарю за твоё внимание, уважаемый гость мой! Милостью господина моего всё благополучно и мирно в моём доме и семье. Могу ли и тебя спросить о драгоценном здоровье и бодрости твоего столь неугомонного духа?

— Спасибо, любезный хозяин мой! Всё благополучно и у меня, милостью Мирты Пресветлого и Охраняющего!

Ещё несколько мгновений они помолчали, сохраняя исключительно равнодушное выражение на лицах. Конан умышленно не начинал разговор первым. Это было невежливым. По местным обычаям и традициям.

— Позволишь ли ты спросить у тебя, всё ли идёт успешно у тебя, принёсшего столько радости мне, скромному и удалившемуся от мирской суеты усталому старцу своим посещением, с делами твоими? Благословили ли Боги твои начинания и полон ли сундук дома твоего? — символическое понятие «сундука» в этой стране буквально означало — закрома, запасы, благосостояние человека — ну, то есть кредитоспособность.

— О, как я польщён твоим высоким вниманием, многоуважаемый хозяин, к моей скромной персоне! Хвала богам, я вполне благополучен. Позволь и мне, в свою очередь, поинтересоваться, послана ли и на твой дом милость всевышнего и его щедрость? Да не иссякнет никогда твой гостеприимный дастархан, да живут всегда в достатке твои дети, внуки, правнуки и их дети!

После дежурных, ничего не значащих, но обязательных вежливых фраз, предназначенных, скорее, для ушастых стен, если бы Конан досконально не знал своего знакомого, ни за что не допустившего бы крыс в своём оплоте, или, скорее, для тренировки в местном стиле общения, они перешли к делу.

— Дозволительно ли мне, многоуважаемый гость мой, узнать, что привело тебя в скромный приют ничтожнейшего из подданных многомудрого и всемилостивейшего султана нашего, его величества Боташа?

— Разумеется, радушнейший и любезный хозяин! Позволь принести тебе тысячу извинений, что оторвал тебя своими ничтожными и пустыми проблемами от твоих собственных дел. Но мне так нужны помощь и совет того, кто действительно разбирается в сложностях жизненных перепитий и нравах и обычаях жителей славного Турфана! Окажешь ли мне милость и позволишь ли изложить дело конфиденциально?

— Да-да, дорогой гость мой! Разумеется! Я буду счастлив, если хоть на йольд, — старик показал кончик ногтя, — помогу тебе советом или делом!

Подмигивание Дерхем-оглы не прошло незамеченным, и Конан, поднявшись, последовал за заморанцем. Неслышной тенью охранник двинулся за ними, зорко оглядываясь. Уж в том, что сорокалетний профессионал видит в полумраке не хуже Конана, тот имел возможность убедиться. Значит — всё в порядке.

Они прошли по очередному лабиринту коридорчиков и каморок футов сто, после чего охранник приподнял тяжёлую крышку, и они нырнули в люк в полу.

Телохранитель закрыл крышку, и Конан услышал скрип — тяжёлый зад опустился на толстые доски. Дерхем-оглы с неизвестно откуда взявшейся свечой продолжал как ни в чём не бывало спускаться, и варвар следовал за ним вниз по крайней мере ещё шагов пятьдесят. Затем они ещё долго шли по извилистому коридору, оставив каменные ступени далеко позади. Два раза они останавливались, чтобы постанывающий и сетующий на якобы ревматизм и слабость проводник Конана мог запереть изнутри тяжёлые двери на могучие щеколды.

Наконец, зайдя в большую и мрачную подземную комнату, заложив очередной засов и подойдя к столу, Дерхем-оглы зажёг от принесённой свечи большую лампу, чётко осветившую даже все самые отдалённые углы этого вполне защищённого по всем стандартам от прослушивания места, где уж точно никто бы им не помешал.

Повернувшись к киммерийцу, он уже откровенно плотоядно ухмыльнулся и сказал на более для них привычном туранском:

— Располагайся! — после чего они уселись на прочные табуреты, стоявшие у простого деревянного стола. С хрустом потянувшись и усмехнувшись ещё раз, как-то сразу помолодевший и распрямившийся заморанец буркнул:

— Тошнит меня от местного способа ведения деловых разговоров. Если надо, скажем, кого-то просто убить, то приходится начинать за тридевять земель: дескать, живёт там-то и там-то один человек. А у него есть брат. Двоюродный. Он, конечно, замечательный, и добродетельный во всех отношениях, и законопослушный и всё такое… Но вот если бы он, ну, то есть этот брат, поехал, скажем, на охоту, а лошадь бы, к примеру, случайно — понесла, а стремя — порвалось, и он бы упал и ударился — сохрани Мирта! — головой о камень, а лекарь бы опоздал, так как был, скажем, на принятии родов… А тут кто-то оставил мне на хранение кошелёк для неизвестного мне лица, которое пришло бы случайно рассказать мне об этой банальной истории… А я даже и не знаю, что в этом кошельке, который я по рассеянности передал бы этому лицу, лежало, оказывается, сорок золотых! Ну и так далее в том же духе. Тьфу! — он с отвращением сплюнул, покачав головой.

— Но — сам понимаешь. Приходится соответствовать. А то не впишусь в местный менталитет. А должен вроде…

Ладно, выкладывай, что там у тебя на этот раз. Опять драгоценные камни?

Конан, отрицательно покачав головой, тоже ухмыльнулся:

— Да уж, в Шадизаре нравы-то попроще были… Но если честно, уважаемый Шеймос, местные обычаи и традиции написаны словно специально для тебя! Ты и в них замечательно освоился, словно здесь и родился! Хвала Мирте, что у меня в такой маскировке нет необходимости. Актёр из меня никудышний!

— Но ведь ты и не собираешься, надеюсь, оставаться здесь жить, как я?

— Нет, конечно, Неграл меня раздери! — Конан не мог не уловить нотки опасения в сразу посуровевшем тоне. — Удивляюсь я, чего и ты здесь задержался! Здесь и спереть-то нечего! Полунищая страна, зависимая от королей Аргоса, и идиот-обжора на троне! Нет, эта провинциальная дыра точно — не по мне! Я люблю широкие возможности. Простор.

— Вот уж спасибо. Хватит с меня простора, если ты под этим разумеешь, как всегда, суету, драки в кабаках и проблемы с власть имущими! Меня эта, как ты выразился, тихая дыра вполне устраивает. И я собираюсь здесь жить! С семьёй и наследниками!

— Ну и на здоровье. Кстати, насчёт житья. Я бы тоже непрочь остаться в живых — подольше. Но сам понимаешь — у такого весёлого, шаловливого парня, как я, обязательно найдутся какие-нибудь… э-э… завистники. Ну, или люди без юмора, не понимающие моих невинных проделок, ну, или…

— Или просто — желающие вернуть то, что ты у них спёр! — докончил умную мысль варвара сердитый Шеймос. — Хватит, Конан. Мы — одни. Говори по делу!

— С удовольствием. Я, знаешь, человек прямой. За тридевять земель ходить не буду. Байек про двоюродного брата рассказывать не собираюсь. Дело, знаешь, такое…

После получаса оживлённой беседы, когда наконец сторговались о приемлемой сумме и договорились о способах связи, оба продрогших, но довольных авантюриста смогли наконец покинуть безопасный, но сырой и промозглый закуток огромных подземных владений Шеймоса — прожжёного и беспринципного деляги, старого знакомого варвара, ставшего в этом заштатном городке тем, кого в более поздние годы назвали бы главой одного из могущественных кланов организованной преступности. Или, попросту говоря, местной мафии. Но люди тогда, в мире Конана, смотрели на вещи проще, называли вещи своими именами и не выдумывали излишне сложных терминов.

Наверху прощались так же цветисто и вычурно, как и в начале беседы. И вышел Конан с теми же предосторожностями, что и зашёл. Приезжие из другой страны уж точно не проследили бы. Впрочем, никого за собой он так и не обнаружил вплоть до самого постоялого двора.

Здесь его ждал неприятный сюрприз. Каринэ в его комнате не оказалось. И в её — тоже. Впрочем, как и во всём «Медном быке».

* * *
Боташ аккуратно и бережно поднёс ножку куропатки, обмакнув в нежнейший пряный соус, к своему уже немного утомлённому рту. Долго обгрызал сочную и хрустящую корочку. Небрежно отбросил то, что осталось, под дастархан.

Уже три месяца прошли для него совершенно спокойно, и ужас от ночного визита проклятой твари стал забываться. Он снова смог нормально спать и есть, и даже опять поправился — вон, чёртовы шальвары вновь натянулись на ногах и животе. Однако правитель не обольщался: он знал, чему и кому обязан своим спокойствием да и самой жизнью.

Это и успокаивало его, и в то же время бесило…

Ведь это именно новый советник — как его теперь именуют, Хаттаф-бек, — работает не покладая рук для исполнения гнусных желаний и приказов монстра. От султана требуется только одно — утверждение новых приказов и указов, подготовленных новым вельможей. И деньги. Деньги.

Они и ему нужны всё время.

Но — странное дело. Денег и золота в сокровищнице как будто не уменьшилось.

А вроде даже наоборот! Боташ сам видел большую, явно новую кучу в дальнем углу хранилища, когда однажды днём рискнул через дверь заглянуть туда.

Может, такова плата чёртовой твари за услуги, которые оказывает ей Хаттаф — тьфу ты! — бек?! В таком случае Боташ почти не имеет возражений на её дальнейшее пребывание в подземельи. Если груда золота и вправду будет расти такими темпами, скоро он сможет нанять туранскую армию и сам завоюет весь этот осточертевший Аргос! Чтобы уже его короли были унижены, сломлены и исчезли навсегда! Какая приятная реваншистская мысль… И, главное, становящаяся день ото дня всё реальней!

Ах, деньги, деньги!.. Деньги.

Подумаешь, несколько жертв. Да в пьяных драках в одной столице за какой-нибудь месяц их — его никчёмных глупых полунищих подданных — гибнет больше, чем монстру понадобилось бы на целый год. Нет, такой золотой обмен ему… выгоден.

Да и город станет заодно… хм… Чище!

Нет, если подумать трезво, конечно, молодец всё-таки этот Хаттаф.

При всём презрении, которое султан питал к ничтожному смерду, он вынужден был признать его незаурядные организаторские способности. Ведь монстр ублажён. И в городе тихо. Значит, всё остаётся и останется — милостью Мирты Пресветлого — шито-крыто! А в случае чего — он, султан, здесь совершенно ни при чём… Всё сделано по указам его зарвавшегося советника. Уж фармоны-то нового вельможи его крючкотворы-законники подправили так, словно он и правда, ни при чём. Правильно: он же ни о чём не знал! Даже не догадывался.

Да, на роль крайнего этот сопляк Хаттаф — мать его! — бек подходит хорошо. Безродный выскочка не может рассчитывать ни на чью поддержку. Кроме… Н-да. Поддержка монстра стоит, конечно, любой людской протекции. Но…

Вот если бы чудовища не стало… Если бы существовал — безопасный для султана! — способ разделаться навсегда с ужасной тварью, и… И чёрт с ним, с его золотом! О! Он бы потерпел и чёртов Аргос…

Ядовито ухмыльнувшись, Боташ подумал, что для ненавистного Хаттафа его заботы и хлопоты всё же не проходят даром: глаза нового фаворита ввалились, в них появился нездоровый фанатичный блеск. Сам советник по особым делам осунулся и похудел, спина как-то ссутулилась, и даже нос заострился, словно у хищной птицы.

Но непомерное властолюбие и амбиции так и прут из него. Уже почти все приближённые и вельможи Боташа так или иначе жаловались на те или иные действия, слова или манеры смерда-выскочки, стараясь тем или иным способом воздействовать на султана. Чтобы, значит, сместил, а лучше — казнил много о себе возомнившего молокососа!..

Ох, эти наивные родовитые и трижды заслуженные интриганы!..

Они не знают, чем и как связаны Боташ и Хаттаф — связаны почище, чем кровные братья! Вот именно. Кровные.

Кровь и совместные (тьфу ты, он ведь ничего не знал!) преступления связывают похлеще любого родства! И поэтому невдомёк его придуркам-лизоблюдам, почему он строжайше приказал им новому советнику не мешать и в дела его не лезть! И обуздал особо ретивых, настрого приказав не предпринимать вообще никаких шагов по… Нет уж, лучше мириться, как говорится, со знакомым злом… Хаттаф нужен ему живым! Новый человек ему, Боташу, был бы совсем…

Ну, как кость в горле — а вдруг — не справится?! Ох, о последствиях… Нет уж!

Ф-ф-у! Опять он расстроился. Ну хватит! Пусть о жертвах, крови и атрибутах мерзких обрядов заботится Хаттаф. Это — его дело. А дело Боташа — твёрдой рукой править Турфаном. Да. Он управляет им. И неплохо. Назло своим шаркунам-ворчунам…

Да, конечно, ничего не скажешь — оппозиция его юному фавориту весьма сильна. Хм. Ничего, он заткнёт им глотки и прищемит дурацкие амбиции… Слишком назойливые даже утомили его. А ведь на такое дело, как, скажем, бесследное исчезновение особо зарвавшегося и поднадоевшего Боташу потомственного, благородного в двенадцатом колене советника, новая организация его верного и «преданнейшего» слуги Хаттаф-бека, тоже вполне сгодится. Да, именно такие дела как раз по их части! Да и другим было бы неповадно — указывать ему, султану, кого ему приблизить, а кого…

Хм-хм. Какая хорошая мысль. Он её ещё подумает… завтра. Да, завтра.

А сейчас — время десерта и танцев.

Боташ хлопнул в ладоши.

* * *
Конечно, такое случалось и раньше.

Мало ли куда взбредёт в голову женщине отправиться, пока Конан занят. Как клиент варвар щедр. Каринэ вполне могла пойти прикупить какую-нибудь очередную тряпку. Или украшение. Или ароматические масла, или… Да мало ли.

Но. Вот именно — но. В свете последних событий — ночных — это кажется по меньшей мере подозрительным. Поэтому Конан решил проверить кое-что, чтобы не терять, значит, времени да и… подстраховаться.

Спустившись вниз, где как раз в разгаре была обеденная сутолока и неразбериха с орушими едоками и запыхавшимися снующими прислужницами, он походя спросил у Эрека:

— А где моя женщина?

— Да вышла куда-то! — буркнул, зло сверкнув хищным глазом, запыхавшийся хозяин, только и успевавший поворачиваться за своей перегородкой. А поворачиваться было нужно особенно шустро: в углу сидел наряд городской стражи, сменившийся с дежурства. А им — задерживать пищу нельзя! Разнесут ползала!

Лицо Эрека как всегда уже стало красным от жара печей, а руки так и мелькали от казанов, сковород и вертелов к блюдам и мискам с разнообразной дымящейся едой. Еду — надо отдать ему должное — Эрек готовил превосходно. Поэтому и купцы, и солдаты гарнизона, и горожане побогаче часто обедали у него.

— Давно?

— Ну, где-то с час назад!

— Одна? — тем же ровным равнодушным тоном поинтересовался киммериец.

— Одна! — отрезал здоровяк, отвернувшись снова к плите, давая понять, что разговор окончен, и принялся что-то интенсивно перемешивать в одной из шипящих и шкворчащих сковород. Жирная складка на шее даже затряслась от усилий.

Хорошо, придёт и твой черёд, мрачно подумал варвар, за милю чувствуя ложь. Как «вызвать на откровенность» наглого хозяина, он уже придумал.

Не спеша он снова вышел на улицу. Там он со скучающим видом прошёл несколько шагов до ближайшего перекрёстка, где завернул за угол и вынужден был подождать минут десять, делая вид, что выбирает товар в одной из лавок.

Ожидание было вполне вознаграждено: он услышал гнусаво-однообразные выкрики одного из десятка мальчишек-водоносов, обслуживающих их квартал. Когда тот приблизился, Конан пальцем поманил его и, сунув мелкую медяшку, неторопясь принялся пить — вода, эта такая странная жидкость, которая довольно редко попадала ему внутрь, когда он был при деньгах, — оказалась и вправду свежей и холодной.

Постороннему наблюдателю ни за что не было бы видно или тем более слышно, что именно громадный варвар, вооружённый здоровенным мечом, кинжалом и могучими кулаками, говорит мальцу. Так же ни одна живая душа не увидела бы серебряной(!) монеты, быстро перекочевавшей в маленькую чумазую ладошку.

Конан отправился в одну сторону, мальчишка же, снова затянув своё: «Вода, вода! Свежая холодная вода!» — в другую. Через полчаса, побродив без всякой цели по улицам и снова не без доли удивления убедившись, что слежки нет, Конан опять был на том же месте, слегка удивив продавца той же лавки. Малец не замедлил появиться — словно вырос из-под земли. Он хитро улыбался. Пил на этот раз Конан намного дольше. Шёпот водоноса отчётливо запечатлевался в его мозгу:

— …ага, точно! Этот новый нищий сидит здесь только два дня. И мальчонка при нём — нездешний! Халил тоже их никогда раньше здесь не видел. А Кямаль говорит, что видел, как часа два назад в «Медного быка» входила женщина, выглядевшая, как проститутка, но почему-то без кружка на рукаве… Нет, уж у него-то глаз на этих шлюх намётан. Он потому её и заприметил. Нет, вот во что она одета, он не говорил. Зато говорил, что лицо у неё противное и злое — как у хорька. Да, лет сорок, может, меньше. Нет, чтобы входило сразу три-четыре здоровых мужчины, он не видел. Нет, никто из наших не видел, как выходила твоя Каринэ. Ну, они же не следят всё время за входом — они работают. Кстати, мне пришлось и им сунуть по оболу, чтобы помалкивали о моих расспросах! Они ж не дураки — понимают, что я не просто так интересуюсь!..

Конан, понявший недвусмысленный намёк, незамедлительно расстался ещё с одним серебряным динаром и, дав ещё кое-какие указания, неторопясь двинулся домой — в «Медного быка», только недавно столь милый и уютный «тихий» постоялый двор.

Выбрав подходяще расположенный стол, он спокойно пообедал тем, что заказал всё тому же Эреку, не особенно налегая на вино, что уже, в принципе, говорило само за себя для тех, кто знал нрав варвара. Затем выждал, когда народу стало совсем мало и здоровяк сдал вахту у плиты своей прыткой и такой же крупной жене. Сдерживаемая ярость клокотала в душе киммерийца, но он умело прикидывался скучающим и равнодушно ожидавшим неизвестно чего — не то, когда вернётся его женщина, не то, когда наступит ужин.

Он хорошо понимал, что от того, насколько умелой будет его игра и решительными — действия, может зависеть и жизнь его подруги, и его собственная. Зря он сказал старому Шеймосу, что актёр он аховый — он явно поскромничал. При необходимости он оставил бы далеко позади любого лицедея или придворного. Корил он себя лишь за одно — что не сказал Каринэ о подозрительных незнакомцах. Он даже и в мыслях не имел, что охотиться могут не за ним!

Выждав и ещё раз убедившись, что внутри обеденного зала не осталось незнакомых подозрительных личностей, он решил действовать.

Где у Эрека винный погреб, он хорошо знал, и когда здоровяк, решив в очередной раз пополнить запасы, нырнул туда с двумя огромными, литров по пятнадцать, кувшинами, Конан, не привлекая ничьего внимания и двигаясь плавно и бесшумно, последовал за ним. Тяжёлую крышку люка он за собой аккуратно прикрыл.

Заставленный и завешанный ёмкостями и продуктами сумрачный и длинный подвал был освещён лишь через узкие, забранные частыми решётками щели, что выходили только во внутренний дворик постоялого двора. Конана, впрочем, такие мелочи, как отсутствие света, не смущали — зрением, слухом и силой природа его не обделила. Так же, как и трезвым, практичным умом.

Совершенно бесшумно проскользнув в дальний угол подвала, он оказался прямо за спиной чёртова толстяка. Схватив наклонившегося, чтобы зачерпнуть вина из огромной вкопанной прямо в землю лохани, за загривок и, зажав другой рукой лживый рот, Конан легко перегнул крупное, но беспомощное в его мускулистых руках жирное тело так, чтобы лицо Эрека оказалось в кислой жидкости, которую хозяин гордо именовал вином.

Затем руку со рта он предусмотрительно убрал, блокируя теперь ею обе клешни противника и одновременно прислушиваясь, всё ли спокойно наверху. Побарахтавшись в тисках неумолимых рук с минуту и убедившись, что невозможно как следует пнуть невидимого противника или освободиться, Эрек издал странный звук, пустил много пузырей и наконец затих. Тишину в подвале теперь не нарушала даже их возня.

Рывком вынув напуганную и чуть было не утонувшую жертву из чана, Конан сунул под нос судорожно вздохнувшему и трясущемуся толстяку огромный кулак, другой рукой так сжав горло негодяя, что глаза того вылезли на лоб. Чтобы было понятней, как обстоят дела, он свирепо прорычал, грозно сверкая очами:

— Только вякни — и ты — покойник! Утоплю, как котёнка, в твоём же поганом вине! Понял, скотина?!

Эрек, убедившийся в своей полной беспомощности против огромных мускулистых лапищ дикого нравом северного варвара, только покорно закивал, всё ещё моргая и задыхаясь. Он не смел даже утереть обильно льющуюся с волос в глаза пахучую и едкую жидкость.

— И не думай, что сможешь сдать меня властям или своим подельникам! — в голосе киммерийца были презрение и злость. — Меня не взять никому! А вот тебе деваться некуда — найду из-под земли! На лёгкую смерть не рассчитывай — у нас, на севере, предатели легко и быстро не умирают!

Приблизив свои горящие безумным огнём глаза к выпученным в животном ужасе заплывшим жиром глазкам, Конан ещё с полминуты буравил противника страшным гипнотическим взором.

На пол опять закапало. И запах страха — пота и мочи — дал киммерийцу понять, что противник всё понял и запуган до нужной степени.

— По… по… пощадите! — взмолился хриплым шопотом обделавшийся хозяин. Он, видать, и вправду поверил во все эти сказки, которые полупьяный Конан, не желая отставать от милой любительницы фольклора и экзотики, любил порассказать случайным собутыльникам или партнёрам по азартным играм здесь, за ужином: о диких и жестоких забавах и обычаях свободных, гордых и изобретательных северных наёмников.

Надо же! Похоже, он удачно сочинил некоторые наиболее кровожадные истории о своих и чужих подвигах! Впрочем, почему — сочинил?! В гневе он и вправду страшен! Нужно будет — и сказку превратит в самую настоящую страшную быль!

— Расскажи мне то, что я хочу узнать, и останешься жив! — Конан подкрепил угрозу, чуть сжав руку с захваченными в горсть наиболее ценными причиндалами дрожащего Эрека. Тот было слабо вскрикнул.

Конан вновь по-волчьи оскалился, зарычав и показав, что сейчас укусит прямо за щёку! Вскрик утих мгновенно.

— Говори! — приказал киммериец. — Кто такая эта Лавина и кто те люди, что приходили с ней сегодня ночью?

— Ла… ла… вина… она, да, она… она — проститутка! — прорвало наконец плотину, поставленную далёкими сейчас, хотя и, несомненно, грозными врагами, страхом перед сиюминутной опасностью, исходившей от этого сумасшедшего варвара. — Она заходила сюда! И раньше заходила, и сегодня опять заходила!

— Я знаю, идиот! А то разве пачкался бы я о твою вонючую мошонку! Говори, кто эти люди, которые были с ней?

— Я… я… их не знаю! Клянусь! Мне… велели не замечать их и… и держать язык за зубами! Я старался… Я не смотрел на них!

— Куда они забрали Каринэ?

— Никуда! Клянусь Миртой Пресветлым, сегодня их здесь не было!

— Где же тогда моя женщина, ты, помёт Неграла?!

— Так ведь… Она… она сама ушла — сама! Вместе с Лавиной! Они спустились вдвоём и спокойно ушли! Их было только двое! Они ещё смеялись… я… Я подумал, что хоть в этот раз всё вроде обошлось!

— Что — обошлось?! — проревел варвар, хотя, в принципе, и сам догадывался.

— А… э-э… Ничего! Клянусь, Конан, я ничего не знаю! Что там — потом… происходит — не знает никто! А я… Я… у меня четверо детей! — вдруг это ничтожество упало на колени, закрыв лицо руками и разразившись бурными рыданиями. В луже собственной мочи он смотрелся омерзительно.

— Что, боишься оставить их сиротами, если скажешь, что здесь творится? — Конан и так узнал больше, чем рассчитывал, можно было заканчивать.

— Конан! Сжалься! Я… не могу! Ведь тогда и их тоже… Я не имею права — ведь это мои дети! Пощади — не спрашивай!..

Сплюнув и поморщившись от запаха, Конан взглянул ещё раз на червяка, жалко пресмыкавшегося теперь у его ног. Интересно, он и вправду сломлен или прикидывается, чтобы выиграть время и рассказать о киммерийце своим сообщникам? Или…

Или он просто жалкая, боящаяся даже своей тени пешка в чьей-то крупной игре, не посвящённая ни в какие детали и опасающаяся лишний раз даже взглянуть на запрещённые ему вещи и дела? Впрочем, какая ему-то разница?

— Ладно, ты, трусливая мразь! Слушай внимательно! Если хочешь жить и спасти своих щенков, помалкивай о нашем разговоре! А я-то уж точно никому о нём не скажу. — Варвар вновь брезгливо сплюнул. — Но если ты, упаси Мирта твою трусливую душонку, выйдя отсюда, передумаешь…

Ничтожество на полу слабо всхлипнуло и выдохнуло:

— Нет, Конан. Ради детей я… у меня нет выбора. Я буду молчать.

— Хорошо. Теперь нам надо сделать так, чтобы никто о нашем разговоре не догадался. Слушай. Сейчас ты… — инструкции и угрозы Конан изрекал лишь пару минут — больше времени терять было нельзя, а то слишком долгого отсутствия Эрека могли хватиться и клиенты, и помощницы-помощники во главе с женой.

Одновременно с указаниями варвар быстро прокручивал в голове ситуацию.

На первый взгляд всё было вроде неплохо: мало ли куда взбредёт в голову отправиться двум коллегам по древнейшей профессии, чтобы посплетничать о своих делах или… хм. Друзьях или подругах. Или подкупить чего. Да и осведомителем он обзавёлся. Может, пока успокоиться и подождать?

Но что-то всё же смущало и беспокоило киммерийца. В рассказе и Каринэ и Эрека. Нет, не то, что было сказано, а скорее то, что можно было додумать.

Крошечный червячок предчувствия не желал слушать доводов рассудка и всё пищал и пищал: «Опасность!» Внутренний голос безошибочных инстинктов говорил Конану, что он всё равно опоздал и зло уже свершилось. Что охотились точно не за ним. Что его воспринимали лишь как досадную помеху — свидетеля. И ещё говорил ему внутренний голос, что его прекрасную и такую бойкую подругу надо спасать! И спасать быстро!

* * *
Наигранно-весёлое щебетание Лавины уже начинало не на шутку раздражать.

Вздохнув, Каринэ поправила головной платок и в очередной раз закатила глаза, ругаясь про себя. Мысль прогуляться по городу и прикупить подешевке ароматических притираний у знакомого шемита уже не казалась ей такой удачной, как полчаса назад. Достала же её эта шлюха!

Любопытство Лавины было чрезмерным, а чувство такта, кажется, отсутствовало вовсе. И всё-то ей нужно знать: и кто такой этот волосатый гигант, и где они встретились с Каринэ, и когда? И чем он занимается, и откуда у него деньги? И что он любит, и как хочет, когда… ну ты понимаешь, дорогая?.. О, он же такой здоровый! Наверное, ненасытен, как дикий бабуин! И как ты выдерживаешь, бедняжка!.. И как… — ну и так далее в том же духе. Нездоровый интерес к северному гиганту был явно неподдельным…

В то же время, когда Каринэ пыталась перевести разговор на теперешнего благодетеля Лавины, та лишь досадливо отмахивалась, называя его старой похотливой образиной, противной макакой, и, давая понять, что он помимо старости и богатства ещё и капризен, словно дитя, и его дряблое тело, гадкие привычки и крохотное… мужское достоинство уже сидят у неё в печёнках. Ах, если бы не его деньги… Ну, ты понимаешь, дорогая?

Она понимала.

Она нутром чувствовала назревающий подвох.

И чем больше щебетала её опасливо оглядывающаяся спутница, тем крепче становилась уверенность Каринэ, что не всё в порядке с этой Лавиной. Ведь никогда раньше они не были особо близки. И, ох, неспроста конкурентка, которую в глубине души Каринэ и вправду недолюбливала, заявилась сегодня к ней.

Заявилась якобы извиниться за ночное беспокойство. История о том, как она перепутала коридор и дверь, была не слишком-то правдоподобна. Даже для пьяной женщины. А ведь ночью Лавина не была пьяна — в этом Каринэ была уверена. Но она держала пока свои сомнения и неприязнь при себе, всё больше раздражаясь, что согласилась выйти на улицу. Да и Конан, если вернётся, будет недоволен её отсутствием.

Лавина, казалось, не замечавшая испортившегося настроения спутницы, теперь поносила одну из их коллег — Зарему из «Корабля пустыни». Та однажды отлупила её и разорвала на ней платье — якобы Лавина отбивала у неё клиента. А она — тоже мне, воплощённая добродетель! — разумеется, этого не делала! Она не такая! Что же, она и сама, что ли, не найдёт себе?.. Поклёп! Ну, ты понимаешь, дорогая?

Ну, конечно, поклёп, — усмехнулась про себя Каринэ, — конечно, не делала!

Тебя била, если правильно помнится, не одна только Зарема. Тебя лупили и таскали за жиденькую шевелюру и Максуда, и Анзия, и Лаик… Кстати, Лаик что-то давненько не видно. Она-то на твой счёт, «дорогая», не обольщалась. Да вот и сейчас чем ты, интересно, занята? Хотя за себя она не волновалась и в своём необузданном друге была вполне уверена.

Но Лавина может быть и назойлива, и настойчива в достижении цели — если решит, что цель того стоит. Это-то Каринэ знала точно. Поэтому смутное ощущение подвоха всё сильней овладевало ей. Это чувство буквально росло с каждым шагом, превращаясь в уверенность. Она уже совсем было решила распрощаться с назойливой болтуньей и повернуть назад, в оживлённые торговые улочки.

Но оказалось, что уже поздно.

Они как раз проходили узкий и тёмный переулок, пересекавший квартал Благовоний, «сокращая дорогу» к лавке «знакомого шемита», как вдруг сзади чьи-то сильные руки обхватили её, а кто-то ещё прижал ей к лицу мерзко пахнущую тряпку.

Она дёрнулась что было сил и попыталась достать свой маленький кинжальчик.

Бесполезно. В огромных и сильных руках она была словно крохотная беспомощная птичка! Не помогли ни пинки, ни отчаянные рывки. Призыв о помощи потонул в толще воняющей тряпки, и очень быстро сознание её померкло, и тело расслабленно обмякло в объятиях невидимых злодеев.

Хищно-торжествующее выражение на лице Лавины, с видимым удовольствием наблюдавшей за неравной схваткой, не оставляло никаких сомнений в её подлинных чувствах к более удачливой и красивой сопернице. Когда жертва затихла, женщина с лицом хорька, повернувшись, пробежала несколько шагов и распахнула неприметную дверь в тёмном закутке. Когда обернулась, глаза её сияли торжеством:

— Заносите! Быстрее! — так могла бы прошипеть далеко не каждая змея! А черты лица исказила такая безобразная гримаса, что трое крепких мужчин, одетых в неприметную одежду горожан, из которых один нёс бесчувственную женщину, а двое прикрывали со спины, совершенно загораживая от возможных наблюдателей сцену похищения, невольно вздрогнули, несмотря на всю свою выдержку и немалый криминальный опыт.

Они явно и не без оснований опасались свою злющуюподельщицу.

Выглянув ещё раз из-за угла и убедившись, что в соседних улицах жизнь продолжает идти своим чередом, Лавина медленно, с чувством хорошо исполненного долга, потянулась и, довольно улыбаясь, зашла в тёмную дыру входа.

Дверь за ней бесшумно закрылась.

На мальчишку-нищего с огромным уродующим щрамом через всё лицо, устроившегося попрошайничать на гнилой циновке шагах в сорока, на перекрёстке, коварная женщина внимания не обратила, потому что он сидел здесь каждый божий день. И был, так сказать, привычной частью обстановки. Вроде занавеси на дверях лавок.

Очередная ошибка с её стороны.

Когда женщина с лицом не то — хорька, не то — обезьяны скрылась, нищий со шрамом обменялся несколькими странными жестами с лоточником — продавцом маленьких пирожков, и тот неторопливо двинулся в направлении старого города, не забывая выкрикивать своё заученно-привычное, а потому великолепно маскирующего его: «Пирожки! Самса! С требухой, луком и тыквой! Три штуки на обол!». Мальчишка со шрамом остался на месте.

* * *
Конан разъярённо сжал тяжёлые кулаки, да так, что они аж заныли.

Опоздал!

Когда Эрек выбрался, кое-как приведя себя в порядок, через люк, киммериец в пару ударов выбил ногой одну из решёток подвальных окошечек. Легко подтянувшись, он выбрался во внутренний дворик, где в это время дня никого не бывало, и аккуратно вставил решётку на место, чтобы создать иллюзию её целости.

Затем он ловко выскользнул через тупички и переулочки задней части постоялого двора, где кроме конюхов редко кто бывал, и добрался до перекрёстка, откуда давешний новый, подозрительного вида нищий с мальчонкой — явно посыльным — контролировал вход в «Медного быка».

Но — поздно. Оба исчезли. Конан передёрнул плечами. Ну, если это — работа Эрека… Если это он подал им какой-то условный знак… Судьбе идиота-толстяка не позавидуешь! Когда его предали — Конан жесток и беспощаден! Он его в…

Однако пара медяшек и вежливый вопрос позволили киммерийцу прояснить ситуацию у настоящего нищего — безногого и покрытого струпьями попрошайки неопределённого возраста, последними словами поносившего временного незваного конкурента. Так как этот несчастный «работал» здесь на протяжении всего времени постоя Конана, не было оснований не доверять его словам.

Варвар узнал много нового и интересного в отношении местных ругательств, проклятий и традиций. Дело было в том, что все участки «работы» жёстко распределены и закреплены. И появление чужака на территории, контролируемой каждым «членом профсоюза», чревато для непрошенного гостя неприятностями. Но в данном случае не помогло даже обращение к старшине общины — и его, Салиха (так звали безногого) — жестоко избили появившиеся откуда-то незнакомые, но одетые горожанами здоровяки.

Факт, сам по себе для городка с населением в лучшем случае не более сорока тысяч тысяч, где почти каждый друг друга если не знает, то хотя бы несколько раз где-ни-будь да видел, достаточно странный.

Скрылись эти крепкие и воинственно настроенные ребята так же внезапно, как и появились. Наверняка их привёл мальчишка, которому новый нищий что-то сказал на незнакомом языке, когда Салех стал наезжать на него… И поскольку кулаки у молодцов оказались твёрдыми и тяжёлыми, Салих чужака предпочёл больше не трогать, попросту игнорируя.

Полезным из выведанного Конаном было только одно: убрался шпион около часу назад. Это значит, как раз когда киммериец сел обедать.

Стало быть, поживи пока, Эрек. Может, тебе и удастся сохранить свою шкуру. И семью…

Если соглядатай убрался, значит, надо так понимать, его миссия завершена и дело сделано. Дело по похищению его женщины. Кто же она тогда на самом деле и чем могла заинтересовать неизвестных похитителей?!

Самое интересное, что Конана, похоже, они в расчёт попросту не принимают — ну, клиент и клиент. Хм. Может, с одной стороны это и… Руки у него развязаны — можно действовать. Ну, он им и докажет, как глупо с их стороны не принимать его в расчёт.

У него есть способы и определённая квалификация. И связи даже здесь, в этом заштатном городишке. Связи среди нужных людей. Профессионалов. Жаль, конечно, что это обойдётся ему недёшево. Но что сейчас дёшево? Да и вообще, что может быть дороже жизни? Или жизни близкого человека? Да, Каринэ стала ему… близка! И даже очень!

Ему срочно нужны деньги. И — достоверная информация. Как бы ни были развиты его инстинкты и чутьё дикаря, в лабиринтах старого городка с его тысячами переходов и крысиных нор никого и ничего не найдёт даже он. Значит — нужны свидетели. А простейший способ найти именно нужных свидетелей — это обратиться к… Вот именно.

А чтоб к нему обратиться — как раз и нужны — деньги! Значит, вначале — именно деньги! Кстати, о деньгах.

Без них в этом городе — да и в любом городе или даже самом распоследнем кишлаке — никуда! Значит, скорее — за ними!

Вернувшись на постоялый двор, Конан быстро оседлал своего коня и вывел его из конюшни. За пару часов он рассчитывал добраться до припрятанного на чёрный день запаса и вернуться обратно.

Вот уж не думал он, что чёрный день наступит так быстро!

И как это он так попался? Прошёл всего месяц, а он готов отдать за гордую и обидчивую малышку все свои деньги. Да что там деньги — плевать на них три раза! — жизнь!

Только бы не опоздать! Зарычав, он вскочил в седло.

* * *
Хаттаф-бек был вполне доволен собой и сложившейся ситуацией.

Хозяин будет полностью удовлетворён. Все три новых жертвы молоды, красивы и здоровы. Жаль только, что золота опять будет не так много, как хотелось бы. Но толстых, высоченных и старух чудище запретило доставлять. Оно… их не любит.

Что ж. Оно имеет право и возможность потакать своим вкусам.

Ещё раз осмотрев одурманенных пока пленниц, Хаттаф подумал, что можно, в общем-то, таким же способом достать пару женщин и себе. Для развлечения и разнообразия. Хотя, конечно, тогда эта стерва Лавина взъярится и приревнует.

Нет, с этим придётся подождать. Незачем пока злить её. Ведь заменить сейчас такого уникального агента некем. Но со временем… Да, со временем ему несомненно будет приятно понаблюдать через щель, — если, конечно, Хозяин не будет против: что же монстр сделает с его злобной и хитрой подсадной уткой и любовницей, уже начинающей не на шутку раздражать своим напором. Можно подумать — она считает себя умнее Хаттафа, раз берёт на себя смелость давать ему советы… Хотя пока листья ханки — вполне подходящий рычаг управления его злобной, мстительной и расчётливой помощницей.

Нет, с её устранением он пока спешить не будет. Вот когда они расширят поле своей деятельности на другие города и страны, где помощь Лавины уже не будет столь нужна… Хотя, если вдуматься и действовать грамотно, ресурсов Ферхема хватит ещё не на один месяц. И пока здесь всё спокойно.

Его люди работают чётко и оперативно. Поэтому среди так называемых «порядочных граждан» пока нет ни слухов, ни особых сплетен. Да и что такое для коренных жителей — пропажа нескольких шлюх… А для приезжих в город — и тем более!

Что же до криминальных низов, так называемого «дна», то что и как там происходит и их жалкие домыслы и копошение официальную власть не волнует. Кто бы стал выслушивать и проверять подозрения — подозрения! — насчёт судьбы коллеги — от другой шлюхи?! Или её друга (проще — сутенёра), если он больше известен как жалкий карманник? Может, полицмейстер? Очень смешно. Да и давно он под каблуком у Хаттафа. Визирь? Ему вообще нет дела до такой ерунды…

Нет, он ещё тогда, в самом начале, всё рассчитал правильно: проститутки — как раз такой материал, который можно смело изымать, и никто даже не почешется. Честно говоря, среди них и естественные потери весьма велики: разные несчастья вроде болезней и несчастных случаев вроде поножовщины или удара кувшином по голове словно сами сыплются на женщин столь рискованной профессии. Так что никто не удивляется, когда его или не совсем его люди распускают слухи. Что вон та, скажем, уехала попытать счастья в Аргос, а эта — нашла содержателя и больше не работает на улице. А вон та — убита в пьяной драке (неважно, что драку и «смерть» инсценировали агенты Хаттаф-бека), четвёртая — давно грозилась утопиться… Ну и так далее.

Да и выбирали они с Лавиной заведомо таких, кто родился не в Ферхеме и у кого уж точно не имелось здесь родственников… Так что можно продолжать — воображение у него богатое. Ещё на несколько месяцев в Ферхеме шлюх точно хватит! Но!

Но — пора подумать о том, как бы дать понять шлюхам из других городков Турфана или даже других стран, что тут можно неплохо подзаработать…

Да, наверное, на той неделе он пошлёт агентов пораспускать соответствующие слухи. Но уж тут Лавина точно не подойдёт. С её обезьяньей рожей — ей только привлекать… Ха-ха! Но, в принципе, можно и не привлекая — просто украсть. Шлюх.

Перевозка одурманенных теми же листьями ханки… Или попросту — связанных и с заткнутыми кляпами ртами беспомощных женщин даже за сотню миль — не проблема.

Позванивая связкой ключей на поясе, он обошёл свои владения.

Кладовые: с одеждой, оружием, продуктами, разной дребеденью, заказанной монстром. (И не поймёшь его — иногда ему подай древесину самшита, а иногда — арбузов и дынь!) Проверил посты. Поднялся на необжитой пока третий этаж. Понаблюдал за площадью и кишащими на ней муравьями-людишками. Спустился в подвал.

Очень удачный дом. Хоть и непривычно высокий для Ферхема. Подземный ход землекопы пробили всего за сорок дней, и теперь нет риска, что перетаскиваемых во дворец пленниц, или его агентов, или его самого кто-нибудь заметит. Его владения надёжно и абсолютно тайно связаны с древними подземельями резиденции султанского «величества», которое, понимаешь ли, не желает «мараться» знанием деталей…

Двухсотфутовый туннель, проходящий на глубине пятнадцати футов, проложен прямо под центральной площадью, связывая ничем особым не выделяющийся особняк с цитаделью, куда даже враги не могли вломиться. И дом, в котором теперь так удачно расположилась основная база Хаттафа, достался ему буквально за гроши: в нём жили лишь домочадцы какого-то опального вельможи, про которого даже Боташ уже забыл, а тот возьми да и скончайся на чужбине. Их даже ликвидировать не пришлось — эти обнищавшие родовитые бездельники, непривычные и не желающие «мараться» никаким «трудом», были рады возможности убраться из Турфана куда подальше и с наличными в кармане.

Конечно, можно было и просто конфисковать особняк… Но это вызвало бы ненужные пересуды на уровне ближайшего окружения султана. Справиться со всеми придворными сразу не может пока даже Хаттаф. То, что его оппозиция сильна, сомневаться не приходится.

Все эти ленивые бездельники, обжоры и шаркуны-лизоблюды веками пробивались к кормушке… Так просто их не сковырнёшь оттуда. Пусть они и ненавидят друг друга — но «выскочку» ненавидят куда сильней! Сплотились, гады. Давят на Боташа.

Ничего. Наступит и его час. Не вечно вам, твари застенные, плести за его спиной интриги.

Ещё немного — и он придумает способ унять слишком обнаглевших. Да и султан не будет против: его слухач рассказывал, что он уже сердится, когда кто-нибудь в очередной раз жалуется на него.

Хм. Начать самому или подождать указаний Боташа?

Грозным оком сверкнув на охранников, он прошёл ко входу. Сам отпер массивную, окованную железными полосами дверь, ведущую в особую комнату. Запер её за собой. Взял один из светильников, приготовленных на полках вместе со всякой другой ерундой, могущей понадобиться в любой момент, зажёг его.

Распахнул новый, ещё пахнущий свежими досками люк и спустился в подземный ход по длинной, обложенной каменными плитами лестнице. Стены самого хода ещё воняли сырой землёй — запах не из приятных! Но, конечно, со временем он велит обложить и их какими-нибудь кирпичами. А то каждый раз одно и то же: не убережёшься, заденешь где-нибудь ненароком за глину полой роскошного парчового халата, и все кичливые расфуфыренные идиоты-придворные пялятся, злорадно усмехаясь в окладистые седые бороды и усы, на грязное пятно — мол, плебей плебей и есть.

Да и Неграл с ними, пусть себе пялятся. Спросить-то ведь — не решаются…

Ну, ладно, ход достаточно широк — он пойдёт поаккуратней. Рановато уничтожать ещё и бригаду облицовщиков. Хватит пока исчезновения землекопов. Но со временем… Что ж. Если правду говорили старики его родного села — то чем больше призраков возле какого-либо места, тем сильней его защита от козней недругов.

Неторопливо пройдя все двести футов и спустившись ещё на несколько ступенек, Хаттаф отпер ещё одну дверь и предостерегающе поднял руку, буркнув: «Это я!»

Двое дюжих горцев, которым Хаттаф доверял всё же побольше, чем лучшим из городских сардаров, опустили оружие и вытянулись по струнке.

Хаттаф двинулся дальше. Ему предстояло пройти ещё с четверть мили ходов лабиринта под дворцом, спуститься на пару сотен ступеней вниз и пройти секретный туннель, ведущий к надёжно укрытой в естественной полости скалы сокровищнице.

Боташам повезло: такой надёжной и неприступной пещеры, с непоколебимыми и молчаливыми стенами, не было, наверное, больше ни у одного правителя.

Да, камни молчали. А они могли бы о многом рассказать… И не только о событиях последних месяцев, а и о всей истории создания и существования сокровищницы. Что там Хаттаф с его амбициозными целями и примитивными прямолинейными методами! Вот предки нынешнего султана явно не отличались миролюбием и порядочностью и до сих пор неубранные — то ли по забывчивости, то ли — специально в назидание, так сказать, остальным узникам, попадались в отдалённых камерах, закутках и даже переходах-коридорах… Но это уже другая история.

Хаттаф ускорил шаг. Через несколько часов, когда вновь появится чудище, он сам отошлёт лишнюю охрану, заменив людей султана своими. О том, что происходит в полнолуние под сводами гигантской пещеры, не должен знать никто.

О таком он и сам предпочёл бы ничего не знать! Но поседевшие виски заострившегося и осунувшегося лица в зеркале всякий раз напоминали ему о новом хозяине. А воспоминания об ужасных, душераздирающих воплях несчастных пленниц, отданных монстру на потеху и заклание, не позволяли забыть, чем грозит ослушание.

При одной мысли, что всесильное и всепроникающее чудовище сделает, если хоть чем-то прогневить его или не выполнить хоть малую толику из указаний, заставляли спину покрываться липким противным потом, а сердце — ускорять свой бег… О, эти дикие вопли несчастных…

Но что это с ним? Ему ничто не угрожает. Ведь несмотря на бессонные ночи и невероятные трудности первых недель он всё сделал, всё успел подготовить… И всегда будет делать то, что необходимо. То, что нужно. Нужно — Хозяину.

Всегда.

Только дурак, излишне отягощённый избытком совести, добровольно откажется от власти над людишками.

А он — не дурак. Он — не откажется от такой власти, какою бы ценой она ни доставалась. И плевать на цену — ведь расплачивается не он!.. А жалкие уколы этой так называемой совести он уж как-нибудь… Переживёт.

* * *
Каринэ было плохо. Мучительно болела голова. Тошнило.

Облегчить свои мучения она, однако, не могла. Повязка на глазах сильно давила, стягивая голову словно раскалённым обручем. И кляп был явно вставлен профессионалами — челюсть затекла. Руки и ноги тоже связаны на совесть — не пошевельнуться! Да, поймали и «упаковали» её явно не новички! Но зачем? Зачем?

Она стала делать дыхательную гимнастику, которой владела ещё с детства. Голова вроде стала болеть поменьше. Теперь она чётче вспомнила своё похищение: ужасный запах, тиски стальных рук, злобный оскал Лавины… И — темноту.

Потом… Потом? Что же это были за смутные ощущения на грани забытья?

Вроде её во что-то завернули и несли, несли… словно в носилках.

А может, и правда её несли в крытых носилках — паланкине — те, кто её похитили? Ведь в открытую по улицам Ферхема связанную женщину не понесёшь! Ох…

Нет, она не поручится за это — слишком плохо ей тогда было. Но связана она была с самого начала. Попробуем-ка хоть чуть-чуть ослабить…

Нет, верёвки не ослабить и не расшатать узлы — они мокрые. И связана она и в кистях, и в локтях, причём за спиной — не выскользнешь. Ноги тоже стянуты на совесть.

Кинжал, конечно, забрали… И перетереть верёвки ни обо что невозможно — вокруг только голый досчатый пол, который она уже весь исползала в поисках хоть чего-то острого или зазубренного…

Сколько времени она уже здесь, в этой маленькой глухой пустой комнатёнке? Часа два? Шесть? Десять? Трудно судить. Ни одного внешнего звука не проникает за мощные глухие стены. Но раз она ещё не очень страдает от жажды, то вряд ли с момента её похищения прошло очень много времени. Наверное, часов пять-шесть, не больше…

Ах, сколько запоздалых дум и сожалений пронеслось за это время в её маленькой головке! Корить нужно только себя! Конечно, она уже давно не попадала в серьёзные передряги, вот и расслабилась. Но всё равно — как можно было так глупо попасться?! И ведь её любимый варвар тоже почуял неладное — он так и сказал. А она — она дура! Зачем она велела ему отпустить эту хитрую и подлую стерву? Может, приревновала?

Как знать, если бы Конан потряс тогда эту злобную драную кошку как следует, они бы узнали правду и убереглись? Или, вернее сказать, — она бы убереглась?..

Нет, вряд ли. Вряд ли даже киммериец со всей его первобытной силой вытряс хоть что-то из этой скользкой твари.

Характер Лавины она знала достаточно хорошо — та ни перед чем не остановится, лишь бы сделать гадость или даже устранить физически более красивую и удачливую соперницу-конкурентку. В ослеплении злобы она становится совершенно безумной — Каринэ видела как-то раз: остановил эту тигрицу в драке только добрый удар кружкой по затылку… Нет, она бы ничего не сказала. Даже Конану.

Ах, Конан, Конан… Где ты теперь? Жив ли? Или уже давно забыл в объятиях другой свою маленькую гордую амазонку?

Как бы она хотела, чтобы он спас её! Ведь она…

Как ни печально признаться, она влюбилась в него по уши, сама не ведая, как это произошло.

Может, это от того, что он весь такой цельный, мужественный и сильный?! Твёрдо знает, чего хочет. Идёт напролом… Но…

Но ведь он может быть и таким ласковым и понимающим! Он умеет слушать… И его внимание — не показное, ему и вправду интересно.

Теперь она не сможет ему сказать об этом.

Потому что едва ли она останется в живых.

Вряд ли её похищали, чтобы потребовать за неё выкуп. В этой стране уж наверняка никто не знает… И её освобождения Лавина уж точно не допустит: ей не нужны свидетельницы её гнусной работы. Работы по похищению молодых и красивых женщин-проституток.

В том, что именно Лавина виновна в странном исчезновении с месяц назад двух знакомых Каринэ — Жанны из Бритунии и Айши из Кофа, маленькая мужественная женщина теперь не сомневалась. Правда, сделать она уже ничего не могла…

В замке двери повернулся ключ.

* * *
Конан, убедившись в очередной раз, что хвоста почему-то всё равно нет, нырнул в знакомый переулок. Взмыленного коня он оставил в «Медном быке», препоручив заботам конюха злополучного Эрека. Денег у него с собой — в виде драгоценных камней — было теперь столько, что хватило бы на маленькую войну.

Собственно, её-то он и собирался начать.

Дерхем-оглы не молился. Он лишь один раз взглянул на Конана.

Витиеватую бодягу он разводить не стал, а сразу быстро повёл варвара за собой, так как по горящим глазам понял — время не ждёт!

По причине такой исключительной понятливости и способности в любой ситуации принимать верные решения небезызвестный в криминальных кругах Шадизара Шеймос и смог сколотить приличный капиталец и убраться с ним… Живым.

Через пять минут в подвале, под двадцатью футами земли и за тремя массивными дверями, Конан рассказал, как подозрительная ночная гостья увела его женщину и что дало его собственное расследование и настойчивость. Излишне было упоминать о том, что Каринэ так и не вернулась.

Ещё минуты три Шеймос о чём-то напряжённо думал, сверля горящим взором грудь киммерийца и раздражённо велев тому помолчать. По хитринке, промелькнувшей в углу глаза пройдохи почтенного вида и возраста, Конан сразу понял, когда тот всё же пришёл к определённому решению.

— Выкладывай всё, что там у тебя есть! — вдруг безапелляционным тоном заявил «достопочтенный». Зная, что мозги у Дерхем-оглы в порядке и сейчас он чётко соразмерил степень риска возникновения неприятностей для себя с возможной выгодой, Конан не колеблясь вывалил своё богатство на грубый непокрытый стол — решалось важнейшее для него дело.

И варвар знал: его чувства к Каринэ являются для Шеймоса такой же разменной монетой, таким же аргументом, как полновесная наличность. И уж раз он решил взглянуть на камни — значит, решил-таки помочь! И вопрос теперь только в цене — любой риск должен… Окупаться!

— Хм. М-м-м. Ладно. Хорошо. Для тебя — хорошо, я имею в виду, — старый циничный делец довольно хмыкнул. Конан помалкивал, не прерывая паузу.

— Сделаем так. — Шеймос опытной рукой разделил сверкающую груду на две кучки неравного размера. Меньшую он придвинул к себе. — Вот это… я возьму себе. За те услуги… Хм. И — информацию, которые собираюсь сейчас предоставить тебе. А это… — он указал на оставшуюся груду, — я возьму у тебя… на сохранение. Если тебя убьют — а вероятность этого достаточно велика — тебе они не понадобятся и не помогут! А мой риск и хлопоты… и теперешние… и, возможно, будущие… будут оплачены. Так же, как и неизбежные неприятности, которые повлечёт за собой твоя смерть. Если же всё-таки тебе удастся то, что, как я представляю, тебе придётся сделать, чтобы спасти эту твою Каринэ, и ты… выживешь, не сомневайся — я всё это верну! Слово Шеймоса!

Согласен на мои условия?

— Согласен! — рявкнул варвар, скулы которого свело от напряжения и жажды действия, так и распиравших его мускулистое молодое тело — он уже понял, что ввязался во что-то такое, что осуществить представляется даже отлично знающему его и его сверхчеловеческие возможности. Шеймосу — невозможным…

Шеймос же усмехнулся, покачав головой:

— Э-эх, молодость!.. Где мои двадцать… или хотя бы сорок лет!

Бэл с ними. Я всегда хорошо относился к тебе. — Это было почти правдой, Конан не мог пожаловаться на Шеймоса в смысле надёжности. Ну, а уж выгоду при обмене ценностей (сомнительного происхождения) на наличность… Это так же естественно — как дышать: каждый старается урвать кусок пожирнее! — Поэтому расскажу тебе всё.

И то, что я узнал — и о Каринэ, и о других… И какие выводы сделал… И, в общем-то, твоё внезапное появление здесь с месяц назад даже показалось мне подарком судьбы. Я хотел сам нанять тебя… Для определённой работы.

Но — видишь, как оно повернулось: ты сам готов поработать на меня! Но всё же больше — на себя! Для меня это — вопрос денег. Для тебя — жизни. Жизни твоей Каринэ.

Прикрыв глаза, Шеймос помолчал. Вздохнул, словно собираясь с мыслями.

— Шеймос, хватит! Не говори загадками и не ходи вокруг да около — ты же знаешь, я во всяких махинациях и интригах не силён! Давай факты — где Каринэ? Ты знаешь, где она и что с ней?! С кем мне придётся… разобраться, чтобы освободить её?

— Да, Конан. Факты. Я знаю, где она и с кем тебе придётся… «разобраться»!

Но будет лучше, если ты узнаешь и ещё кое-что, имеющее отношение к этому происшествию. Это… позволит тебе лучше ориентироваться в ситуации и… Может, позволит тебе и выжить!

Конан, конечно, не сомневался в том, что он выживет и победит в любой ситуации, где не справился бы с врагами и обстоятельствами ни один «нормальный», самый мужественный и здоровый воин.

Ведь он — машина! Отлично тренированная и оснащённая великолепнецшими инстинктами машина для войны! Он побеждал и людей, и чародеев! Его реакция, его сила, выносливость и навыки владения любым оружием уникальны. С ним не сравнится никто!

Хотя сомнения Шеймоса ему понятны — тот уже, наверное, подзабыл, каков варвар в деле. Или… Или он действительно знает нечто такое, что может… Хм. Сильно осложнить задачу Конана.

— Ну, говори же, чёрт, что ты всё изъясняешься как политик — загадками да намёками!

— Узнаю неустрашимого северного воина! Значит, ты готов один вести эту войну?

— Да! Ишшаед раздери, я готов сразиться хоть со всей местной армией!

— Ну, со всей — не со всей… Но где-то близко к этому. — Шеймос устало вздохнул. — Ладно, слушай внимательно: потом скажешь, что из снаряжения и какая поддержка тебе понадобится. Я уже позаботился кое о чём. Да и ребята подходящие есть… Остальное — достанем. Итак…

Начать мне придётся издалека. С того, что четыре месяца назад во дворце нашего любимого — да хранит Мирта Пресветлый его драгоценное здоровье! — и ненавидящего суету и перемены в жизни больше всего на свете султана Боташа Восьмого случился переполох.

Впрочем, шум и сплетни были быстро замяты… Хотя, как ты, наверное, знаешь, я никогда не лезу в политику, внешнюю или внутреннюю, той страны, что в данный момент, — Шеймос подчеркнул эти два слова, — заменяет мне, так сказать, родину, всё же кое-что я узнал. Просто, чтобы быть, так сказать, в курсе. Мало ли как что может сказаться на…

Делах!

* * *
Дверь распахнулась, и тяжёлые шаги приблизились к ней.

Не грубо и не бережно — скорее, просто равнодушно — её взвалили на широкое плечо и понесли куда-то, словно мешок зерна.

Они прошли по каким-то лестницам и коридорам. Затем спустились в какое-то сырое и глухое помещение, пахнущее как погреб, и долго шли прямо. Потом вышли в место, где было потеплее и посуше. Снова долго шли, часто поворачивая. Она, как ни старалась, сбилась — попытки запомнить дорогу не увенчались успехом. Прямо лабиринт какой-то…

О, Мирта!

Лабиринт есть только под дворцом султана! Но там она уж точно быть не может. Это было бы слишком сложно для Лавины. Или… Лавина тут уже ни при чём?!

Они опять долго, очень долго спускались по каменным, гулко звучащим под каблуками несущего её человека ступеням. Снова шли. Остановились.

Вот чёрт! Её, словно бесчувственную колоду, передали в другие руки, уложили на другое плечо. И снова шли, спускались и поворачивали!

Да что ж такое! В какие дьявольские подземелья Мардука её несут?! Неужели нельзя было убить маленькую усталую женщину проще, а не таскать её в какую-то подземную дыру? Или…

Или её хотят пытать и тащат поглубже, чтобы криков уж точно никто не услышал? Нет, глупое предположение — у неё во рту и так надёжный кляп. В чём же дело?

Её пронесли сквозь какие-то двери. Опустили на пол. Нет, не на доски — на холодный камень. Каменный пол. Ох… Да, она явно в подземелье…

Но что это? Ей разрезали верёвки на ногах. И на руках!

Шаги неторопливо удалились. Заскрипели и захлопнулись огромные — она уверена! — двери. Тишина. Тишина, к которой она почти привыкла за последние несколько часов кряхтенья и тщетных попыток освободиться, навалилась со всех сторон. И было в ней что-то… Гнетущее. Словно перед грозой. Или — землятресением?..

Медленно и мучительно восстанавливалось кровообращение в перетянутых тугими путами руках и ногах. Вот огненные струйки побежали по жилам. Она застонала сквозь зубы. Чёртов кляп! Пусть только руки начнут повиноваться!..

Странно — но ей послышался где-то рядом другой стон. Или это эхо? Эхо в огромной пещере глубоко под землёй?

Преодолевая боль в непослушных ещё пальцах, она сдёрнула повязку с глаз и со рта. Вытолкнула кляп.

Вздохнула и огляделась.

Вот это да!

* * *
— …получается, всего семерых за три месяца. Ну, скажем точнее: это мне известно про семерых. А их могло быть и больше. И это — только в Ферхеме!

— Но как же?!.

— Удаётся скрывать? Достаточно просто. Пятеро из этих пропавших — проститутки. Причём две — мои! — возмущённо подчеркнул Шеймос, — и ещё одна — полусумасшедшая жена одного старика-купчишки. Поведением она от этих пятерых не отличалась, разве что забывала иногда брать деньги… Словом, добровольная любительница… этого дела. Ну, и две — служанки каких-то приехавших на время благородных матрон.

Их так и не нашли ни полиция, ни слуги. Ну, матроны давно уехали, и поиски прекратились. А вот мои… Хотя сам понимаешь — кто из горожан может хватиться и побеспокоиться о таких женщинах? Вот именно! Только, так сказать, покровитель и заступник! (Ого, подумал Конан, как трогательно Шеймос обрисовал обязанности сутенёра!)

— Значит, обе моих пропали как раз дней тридцать назад. Вот мне, скромному труженику и защитнику слабых бесправных женщин, и пришлось приставить охрану и наблюдателей — чтобы, стало быть, подобные… э-э… прискорбные инциденты не повторялись — с моими! — он снова подчеркнул эти слова. — Потому что это бросает тень на… мою честь и… способность защитить своих людей! Да.

А сейчас, получается, пропали трое — твою взяли последней. Остальных — ещё вчера. Способы их… изымания из города были различны… Не буду утомлять тебя их описанием. Могу сказать одно — действовали всегда разные исполнители, а вот наводила… Ты уже знаешь кто. Я же знаю про эти… м-м… изъятия потому, что… э-э… к остальным коллегам моих девушек были приставлены только наблюдатели!

— Так значит ты, старый мошенник, позволил украсть их?!

— Конан, Конан, опомнись! Что ты такое говоришь? У этих девушек был выбор — они могли вполне… э-э… добровольно присоединиться к моей, так сказать, организации.

Но они — не захотели! Предпочли, так сказать, работать на свой страх и риск. Так зачем же мне подставлять своих людей — из-за таких? Нет, в бизнесе — как и в твоём деле, — Шеймос подмигнул киммерийцу, — каждый — сам за себя! А за услуги — надо платить!

Глядя на всё ещё лежавшие на столе две кучи драгоценных самоцветов, Конан не мог не признать определённой справедливости доводов старого дельца. Разве сам он, не будь у него личной заинтересованности, вёл бы себя по-другому? Закон джунглей: каждый — сам за себя!

Эх, кого он хочет обмануть? Да будь Каринэ даже просто случайной его знакомой, он всё равно полез бы — хоть к чёрту на рога, хоть в подземелья Мардука! Не сможет он оставить беззащитную женщину на растерзание неизвестным пока злодеям.

Это — не в его характере. И никуда от этого не деться: он — такой!

Но Шеймос — не он. И его позицию тоже нужно уважать — он сам выработал её…

— Ладно. Бизнес — так бизнес! Ну и где же она?

— И она, и все остальные вчерашние женщины — находятся в одном месте. Только твоя — пришла туда сама, а остальных доставили далеко не в таком… здоровом состоянии! Это место, как я своим скромным умишком прикидываю, является чем-то вроде центральной городской базы. Этой большой и хорошо организованной — извини за тавталогию — организации. Это сейчас.

А раньше оно было просто одной из явок нашего уважаемого… хоть и не слишком хитрого… полицмейстера. Раньше тем, кто попадал туда не по своей воле, дорога была одна — в каменоломни или… туда! — Шеймос сделал недвусмысленный жест. Помолчал, наблюдая за реакцией варвара. — Но теперь всё изменилось — и тебе повезло, что я не обошёл это место вниманием…

— Плевать мне, что там изменилось! Где этот дом?! Что это за… Организация?

— Э, не так быстро, мой нетерпеливый друг! Послушай дальше. Сегодня с утра двое закрытых носилок от парадного выхода этого… места проследовали к… дому нового советника султана — Хаттаф-бека. Помнишь, я уже говорил тебе о нём и его странно быстром возвышении? Надеюсь, сам догадаешься, что ближе к вечеру оттуда же и туда же доставили ещё одни носилки? И я готов поспорить вот на эту кучу, — он кивнул на свою груду драгоценностей, — против медного обола, что знаю, кто был в них!

Конан понял, что старый плут знает точно — с деньгами он не шутил!

— Д-да… Ты говорил, что он только недавно… И уже… Теперь-то я понимаю! Вот мерзавец! Проклятый извращенец! Он мне за всё заплатит! Значит, его прихвостни добывают таким способом девок для его, или — султана, ублажения! И он их, наверное, ещё и пытает! А чтоб не могли рассказать — потом… Вот извращенец!

— О, нет, Конан! Я думаю, ты всё же пока не совсем понимаешь…

Дело, как мне кажется, не совсем в… э-э… личных потребностях и вкусах молодого или даже, как ты ненароком мог подумать, — старого развратника! — он жестом вернул вскочившего было варвара обратно на табурет. — Нет, дело… Намного хуже и сложнее.

Конан, сдержавшись, сел. Хуже? Что же может быть — хуже?.. Но… К выводам Шеймоса, равно как и к его советам, стоило как минимум прислушаться — они обычно продуманы и справедливы.

— Ещё один… интересный момент. Дом, который приобрёл для себя этот Хаттаф-бек, стоит в ста шагах от дворца султана. Ну, естественно, для того, чтобы тот мог побыстрее оказаться на месте, когда он понадобится повелителю…

Но! Как раз когда молодой фаворит вселился в свой новый дом, некие его подчинённые наняли в старом городе, на бирже труда, бригаду землекопов и одного мастера. Мастера по строительству… минаретов. Ты знаешь, как строят минареты? — вдруг вроде без всякой связи спросил варвара хитро прищурившийся собеседник. Конан отрицательно помотал головой. Но он уже обо всём догадался.

— Так вот, я тебе сообщаю. Секреты, передающиеся, так сказать, от деда — к отцу… И так далее. Может, когда-нибудь и пригодится? Вначале роют огромный глубокий котлован — больше тридцати футов глубиной. И довольно сложной формы. И отводят грунтовые воды — если они есть… Потом… Потом нас не интересует. Короче, вся бригада во главе с мастером — устозом — исчезла, словно испарилась в небе. Или просочилась под землю…

А из дома славного советника в закрытых телегах больше месяца вывозили какие-то тяжеленные мешки. Объяснять дальше?

— Не надо! Я понял — подземный ход! Значит, все женщины — для хозяина этого сукина сына! И — в тайне!

— Вот именно, Конан, вот именно! Ты подобрал очень удачное слово — Хозяин! Но это — не султан!

— А кто же?! — опешил Конан.

— Ну… как бы тебе это объяснить. Хм. Наш нынешний султан Боташ — восьмой в своём роду. Войн или интриг против соседей он не вёл. Дань королям Аргоса платит исправно. Народом управляет весьма… мягко. (Чем я, кстати, весьма доволен!) — Шеймос выразительно посмотрел Конану в глаза. — Сам он толст, ленив, обожает вкусно поесть и выпить. Страдает одышкой. По достоверным сведениям, последний раз его видели в гареме лет эдак… да, три года назад. Хотя должен сказать, что коллекция женщин из разных стран у него весьма и весьма… И все молоды и красивы — положение обязывает! Так зачем же ему менять таких — на проституток? Тем более, что он уже три года как…

Ну, ты понимаешь?

— Честно говоря, нет! Кому же, как не престарелому импотенту, предназначены тогда эти несчастные?

— О, Конан! Снова очень удачное слово! Несчастные. Хм. Да, они несчастные. Предназначены? Ну, тут мы с тобой почти на равных. Почти. Всё-таки кое-какие сведения до меня доходят. На их основании я могу строить… предположения и гипотезы. Но вот одно сомнения не вызывает — эти, как ты выразился, несчастные, и правда — предназначены. Предназначены Хозяину!

Не знаю, кто это, но он есть! И в равной степени он Хозяин и сопливому Хаттаф-беку, и старику-султану. А появился он месяца четыре назад, в ночь полнолуния. Помнишь, я говорил про переполох во дворце? Шила в мешке не утаишь…

Шеймос говорил вполне уверенно. Конан давно понял — у старого прохвоста, что бы он там ни говорил о своём невмешательстве в политику, — есть осведомители и во дворце, и на достаточно высоком уровне. Обходятся такие, наверное, недёшево. Но оно того стоит! В конце концов, политики и придворные ничуть не продажней тех же шлюх, а в том возрасте, в каком сейчас пребывает почтенный Шеймос, можно поспорить на что угодно, он получает от этой игры гораздо больше удовольствия, чем от удовлетворения примитивных жизненных потребностей молодости — типа секса, вина, вкусной еды…

Ведь ставкой в таких играх обычно тоже, как и в войне, является Власть. И — жизнь. Вот только не своя, а уже — пешек. Коней. Слонов. Ферзей. Подчинённых. Слуг. Подданных… И с разнообразием ситуаций и возможных ходов и контр-ходов не сравнятся никакие шахматы! Как же не втянуться в такое?! Как не попробовать это — ощутить себя властителем судеб и жизней?!

Нет, устоять невозможно…

Однако червь сомнения и беспокойства по поводу собственных проблем, грызший душу киммерийца, вырос теперь до размеров гигантского вендийского питона!

— И… кто же всё-таки этот… Хозяин?

— Кто? Не очень удачное слово. Я думаю, не кто, а — что!

— Что?! В каком смысле — что?! Говори по-турански, Шеймос! Я что-то не понимаю!

— А что тут понимать? Сегодня — канун очередного полнолуния. И я думаю, сегодня этих несчастных женщин… принесут в жертву новому Хозяину!

— Что?!! — Конан вновь не поверил своим ушам.

— Это я так думаю. Это моё личное мнение — не знаю, что там думают другие, а сложить два и два я вроде умею… Так вот, я считаю, что теперь у Турфана новое Божество. Пока неофициальное, да, но, судя по всему, требующее кровавых или иных жертв, и, как я себе представляю, султан и его новый фаворит всерьёз рассчитывают на какие-то выгоды от его покровительства. Иначе они бы так не старались его ублажить…

Нарочито спокойный тон матёрого прохиндея показал Конану, что Шеймос и здесь для себя всё просчитал и взвесил. И вполне уверен в своих словах:

— Вот послушай. Двух моих женщин после их исчезновения никто нигде не видел. Ни живых, ни мёртвых. Сам по себе этот факт, может, ни о чём не говорил бы. Но мы имеем ещё исчезнувшую бесследно бригаду землекопов во главе с мастером. И — пропажа ещё трёх шлюх — заезжих! — и двух служанок — тоже не местных.

Эти странные случаи бесследного исчезновения людей в таком тихом и Миртой забытом султанате говорят о преступлении — это раз! Переполох во дворце четыре луны назад, когда пропал весь — весь! — десяток сардаров, в котором, собственно, и служил рядовым воином небезызвестный тебе теперь Хаттаф (тогда ещё — никакой не бек!) — это два! Наконец, прокладка такого сложного и трудоёмкого сооружения, как подземный ход во дворец, — она говорит о том, что останавливаться эти похитители женщин не собираются. Иначе они не расширяли бы и свои ряды, в которых, кстати, насчитывается сейчас до сорока отборных молодых и крепких мужчин, с десяток шпионов и посыльных, повар, прислуга и разный прочий пронырливый и продажный сброд. Плюс ещё — ценнейший агент, досконально знающий среду… Словом, твоя дражайшая Лавина. Это — три.

Ну как? Не убедил я тебя? Прав ли я, говоря, что эти факты будут полезны тебе? И что против тебя — целая Организация?

— Убедил… Убедил в том, что мне и правда понадобится подмога, чтобы штурмовать этот чёртов особняк с подкопом! И факты твои — полезны. Как насчёт ещё пары? Расскажи-ка мне об этом здании поподробней: кто в нём постоянно живёт, сколько этажей, как охраняется? Ну и всё, что может мне пригодиться…

— Конечно. Разумеется. Во-первых, иногда там ночует сам Хаттаф-бек с телохранителями. Во-вторых, там всегда несут караул с десяток воинов. Они меняются каждые восемь часов. В-третьих — повар и слуги. Эти — приходящие, на ночь они убираются восвояси — я так понимаю, они вообще не в курсе. Сардары-охранники, возможно — тоже. В смысле, не в курсе судьбы девушек.

Для работы с девушками у Хаттафа есть специальная доверенная гвардия из его земляков — горцев. Но они появляются в городе редко — только тогда, когда уже нужно похитить жертву, намеченную… Да, вот: в-четвёртых, конечно, наша подруга — Лавина. Она живёт там больше двух месяцев и спит с юным фаворитом. Но это назовём, скорее, хобби. А основная её работа — подбор очередной жертвы!

— Постой-ка! У меня мысль… А что, если поймать её и хорошенько потрясти?!

— Да, верно — какая… умная мысль. Осталось немного: выманить её из особняка из-под носа десятерых охранников и потратить несколько часов на пытки — во-первых, добровольно эта… скромница… ничего не скажет, а во-вторых… Хм. Потребители листьев ханки отличаются жутким упрямством и… мало чувствительны к боли.

— Чёрт! Значит, не получится! Нет времени! Придётся действовать грубой силой и переть напролом!

— Да? Ну… ты опять высказал умную мысль. Для этого и нужно — всего чуть-чуть: выломать дубовую дверь из трёхдюймовых досок, желательно — тараном и на глазах у всех, кто окажется там, на центральной площади… Поубивать с десяток караульных, каждый из которых, кстати, не хилее тебя. И при этом успеть всё это до того, как из дворца султана, который стоит-то всего в ста шагах… не набежало ещё человек сто!

Да, довольно просто. — Тон Шеймоса стал откровенно издевательским. — Не узнаю я тебя, Конан! Где твои варварские придумки, хитрость, коварство и изворотливость? То, что тебе придётся проникнуть в этот дом, сомнения не вызывает. Но ты должен сделать это так, чтобы стража из султанского дворца ничего не заметила — и не услышала! А там, я уже сказал, всего-то с пятьдесят шагов…

— Ты говорил — сто… — машинально поправил Конан.

— А, да. Верно. А это очень существенная разница?

Конан молчал и даже перестал слушать. Его мозг работал как никогда быстро, перебирая возможные варианты штурма или тихого воровского проникновения в цитадель врага. Его богатейший опыт был здесь как никогда кстати. Мысль о том, что его драгоценную гордячку, если старый пройдоха хоть на кончик ногтя прав, могут — спаси Мирта Пресветлый! — зарезать, словно овцу на бойне, на алтаре какого-нибудь нового культа очередного мерзкого божества, жгла его, будто огнём. Впрочем, думать и анализировать это ему не мешало.

Насчёт штурма в лоб Шеймос, конечно, прав — открытая атака дома только навредит. И входить в дверь тоже глупо — его попросту не впустят, что бы он ни выдумал.

Да и знают обитатели этого дома о нём наверняка. Уж о таком-то экзотическом северном воине соглядатай с мальчонкой точно не забыл доложить Хаттаф-беку. А тот — дать указания страже да и полицмейстеру — наслучай розысков…

Атака же на дворец султана тоже совершенно невозможна: тот слишком хорошо охраняется да и освещён по ночам. Можно подумать, там хранят сокровища Голконды. Вообще-то, поездив по свету и посмотрев на разных царьков и шахов, Конан заметил одно: чем глупее и бездарнее правитель, тем больше он мнит о себе. Или — чем больше он обворовал собственный народ — тем выше стены дворца и сильнее охрана. Видать, для того, чтобы глупая чернь поменьше докучала со своей поднадоевшей уже благодарностью за счастливую мирную жизнь! Да и дары и приношения, наверное, уже и складывать негде — а их всё несут…

Ладно, это — к слову.

Короче, лезть прямо во дворец ещё сложней. Особенно без надлежащей разведки и подготовки. А уж найти в лабиринте комнатушек, переходов и галерей путь в наверняка спрятанное и охраняемое подземелье… А вот из подземного хода дома молодого советника он наверняка попал бы прямо туда! Наверняка там всё рассчитано так, чтоб быть поближе к этому… «Новому божеству»!

Да, ему нужен дом Хаттаф-бека. Надо скрытно пробраться в него, одновременно позаботившись о том, чтоб никто не ускользнул наружу. Захватить или просто убить всех, оказавшихся в этой большой мышеловке, допросить, а если не поможет — просто обыскать все подвалы — и подземный ход где-нибудь да найдётся! Он же прорыт только недавно!

Что ж. Цель вполне простая и понятная.

Осталось только выбрать наилучший путь её, так сказать, реализации…

Похоже, ему не придётся быть особо щепетильным в выборе средств: внутри дома советника будут одни враги. Они все повязаны этим преступлением. То есть невиновных там нет. Можно в случае сопротивления просто — убить всех. Эта мысль могла бы успокоить чувствительную совесть Конана, если бы он таковой обладал. И если бы он ещё не решил — не колеблясь пойти на всё, чтобы спасти свою Каринэ!

— Так. Ладно! — Конан был сосредоточен и краток. — Мне нужны люди, хорошо умеющие обращаться с оружием и держать язык за зубами. Человек семь-восемь.

— Я знал, что ты так скажешь! — усмехнулся явно довольный Шеймос. — Я готов даже сделать тебе скидку с обычной платы, если тебе удастся избавить Турфан от Хаттаф-бека и всей его гнусной банды! (Ого! Такого от Шеймоса Конан ещё никогда не слышал! Это ж надо — скидка!) Я так же не откажусь… э-э… избавиться, если, конечно, получится, от нового культа, его приспешников… и Главы чёртовой… Организации!

Ну и, наконец, я буду рад просто отомстить за своих… Хм! Девушек!

— Шеймос! Бэл тебя раздери! Я не верю своим ушам… Ты стал сентиментален?!

— Ну уж нет! — Шеймос надулся, словно Конан предложил ему фальшивый бриллиант. — Я просто преследую и свои интересы. Знаешь, сколько хлопот и средств уходит у меня сейчас на… охрану своих работниц? А охранять и защищать их я обязан — чтобы поддержать свой престиж и… положение… в обществе. Нет, я предоставлю тебе помощь вовсе не из идейных или… сентиментальных, как ты выразился, побуждений. И не строй себе иллюзий: плата за моих бойцов уже включена сюда. — Он показал рукой на свою кучу камней. — Но если кого-нибудь из них убьют, я компенсирую свои потери из твоей части! Хорошие бойцы у нас — редкость.

— Ах ты, старый лис! — Конан не мог не рассмеяться. — Хорошо, я буду беречь их! По мере возможности, конечно. Но — если что: компенсируй!

Теперь — о снаряжении. Мне понадобится… — киммериец перечислил необходимые ему вещи и оружие. Шеймос ничего не записывал, но Конан не сомневался, что тот ничего не забудет и не упустит: всё будет самого лучшего качества и надёжно. Покончив с материальной частью, варвар перешёл к тактической:

— План — предварительный, разумеется! — у меня такой. Я буду рассказывать, а ты потом подумаешь и поправишь, если в твою голову придёт что получше…

Опытом и хваткой Шеймос вполне мог сравниться с лучшим вором малой Ойкумены, так что Конану было не зазорно воспользоваться его советами. Да и местные условия он знал получше: всё же не зря годами вживался всё в тот же менталитет…

* * *
Огромная пещера потрясала своим первозданным диким величием. В свете трёх факелов у входа она казалась больше, выше и таинственней, чем если бы освещение было получше. Своды подземных чертогов терялись в черноте, и в дальних углах метались таинственно-пугающие бесформенные тени.

Груды золота, драгоценные самоцветы, богато украшенное оружие, доспехи, посуда и женские украшения лежали как в открытых сундуках, так и громоздились просто кучами на каменном полу. Сокровищница!

Но не сокровища сейчас занимали внимание Каринэ.

Кое-как поднявшись на ватные ещё ноги, она проковыляла к двум своим подругам по несчастью, оставленным по другую сторону большой груды золота. Одна уже сама освободилась от повязки на глазах и теперь сидела, молча и испуганно оглядываясь по сторонам. Другая же, хотя путы были срезаны и с её рук и ног, даже не пошевелилась и лежала на боку, подогнув колени к груди и обхватив голову руками. Замершая было Каринэ расслабилась — нет, их третья подруга жива. Грудь и живот приподнимались от дыхания.

Каринэ вновь повернулась к той, что сидела, глядя уже на неё и растирая руки.

Подойдя поближе, она вдруг узнала перепачканную и всклокоченную женщину:

— Ригина! — та судорожно вздохнула: «Каринэ!» — и вот уже две смертельно перепуганные и измученные женщины обнимаются, выплёскивая с рыданиями весь свой ужас и отчаяние.

Слёзы всё же — уникальный предохранительный клапан загадочной женской нервной системы…

Третья женщина повела себя странно — лишь повернула голову в их сторону. Но больше не сделала ничего. Даже глаза не освободила.

Когда бурные рыдания наконец затихли, к обеим товаркам по несчастью вернулся дар речи и частично здравый смысл:

— Ах, дорогая Каринэ! Как я рада, что ты тоже здесь! — Ригина даже не сообразила, какую глупость сморозила. — Хоть кто-то знакомый! Как ты думаешь, зачем нас сюда притащили? И кто это нас похитил?

— Не знаю. Не знаю, Ригина! — отозвалась Каринэ, утирая слёзы и поднимаясь с колен, чтобы получше оглядеться. — Но вот чует моё сердце, что лучше бы нам отсюда убраться! И побыстрее!

— Да, это уж точно! Тут просто со страху сдохнуть можно! Такая здоровенная пещера… Вдруг тут живыт змеи? Или крысы… Бр-р! — Ригину передёрнуло. — Но что мы будем делать? Как отсюда выберемся?

— Ну… пока не знаю. Для начала осмотрим стены и пол… Может, что и найдём. А нет — так попробуем открыть дверь: вон здесь сколько всякого оружия. Глядишь, что-то и пригодится. Давай возьми вон тот факел и — вперёд!

Ригина послушно двинулась вдоль стены подземелья в указанном подругой направлении, ощупывая и осматривая ниши и трещины. Каринэ же подошла к лежащей на полу безучастной к их потугам женщине и стянула с неё обе повязки — со рта и глаз.

Тут же она почти раскаялась в этом. На неё уставились два бездонных расширенных глаза. Они и видели, и не видели её. Каринэ поняла, что помощи от их подруги по несчастью ждать не приходится — она совершенно безумна. Убрав налипшие волосы с красивого в общем-то лица и погладив несчастную по щеке, Каринэ вспомнила женщину.

Та иногда приходила в разные постоялые дворы, обычно молчала. Но требовалось ей только одно — мужчины. Она даже не торговалась о цене. Но в постели, как потом уверяли выбранные ею счастливцы, творила чудеса… Что ж. У каждого свой пунктик.

Вражды или злости к невольной конкурентке большинство проституток Ферхема не испытывало. Да и как можно осуждать больную женщину? И, похоже, несчастья последних часов окончательно убили её разум… А ведь она даже имени её не помнит.

— Кто ты? Как твоё имя? — спросила Каринэ, гладя несчастную по волосам.

Ни проблеска понимания или отклика в чёрных, как бездна, глазах. Женщина даже не шелохнулась. Не помогли и дальнейшие попытки расшевелить знакомую незнакомку. Та явно пребывала в трансе от похищения. Или просто в каком-то своём мире… Наконец Каринэ плюнула на это дело и занялась своей частью стены.

Много времени на это не ушло.

Вскоре они с Ригиной сошлись у массивных дверей высотой в добрых десять футов. Излишне говорить, что никакого выхода они не нашли.

— Слушай, если бы это не было явной глупостью, я бы сказала, что мы в султанской сокровищнице! — отодвинув с глаз мокрые от пота волосы, Каринэ фыркнула и сердито трахнула кулачком по массивной неподатливой створке. Та отозвалась равнодушным гулом. Похоже, за ней была… всё та же пещера.

— Да-а-а… — протянула расстроенная и взмыленная ещё больше Каринэ Ригина. — Может, ты и права! Вот деньжищ-то! И знаешь, что самое страшное — почему-то мне сейчас их как-то… даже не хочется! Давай лучше выбираться! Нам остаётся только дверь. Конечно, если мы не научимся летать! — обе, не сговариваясь, посмотрели вверх.

— Ага! — Каринэ, вернувшись на бренную землю, всунула между толстых створок кинжал с золотой рукоятью и что было сил нажала. — Сейчас попробуем… Уф-ф…

Кинжал, будь он неладен, сломался. Свинство. Каринэ оцарапалась.

— Ха-кха-кха! — издевательский глухой смех раздался за их спинами. Обе стремительно обернулись, причём Каринэ судорожно сжимала в выставленной руке бесполезный обломок, а Ригина инстинктивно прижалась к ней.

Но это оказалась лишь их сумасшедшая напарница.

— Уж не бежать ли вы пытаетесь? — от грозных интонаций хриплого голоса у обеих невольно забегали мурашки по коже, и противный липкий страх сковал тела и сердца. — Ха-ха-ха! Напрасно. От него — не убежите! Я чувствую! Я ощущаю его! Он скоро будет здесь! Он приближается, его не остановить! Спасенья нет!!!

От слов безумной, как бы дики и нелепы они ни были, обеих обнявшихся подруг вдруг бросило в жар. Прижавшись спинами к равнодушному дереву, они во все глаза смотрели на сидевшую теперь к ним лицом красавицу.

О, да, сейчас неподдельная страсть в голосе придала ей какую-то неземную красоту. Волосы словно ореолом окружали голову с горящими фанатичным блеском глазами, придавая поистине неземное выражение лицу с правильными чертами. (Наверное, это и имели в виду побывавшие с ней мужчины?) Правда, встретиться с ней во второй раз почему-то никто из них желанием не горел…

Бездонно огромные фиолетовые глаза отражали теперь лишь пламя факелов. Каринэ вдруг подумалось, что всё это слишком фантастично и глупо, чтобы быть чем-то иным, чем страшный сон. Кошмар.

Но проснуться почему-то не получалось.

Наконец она первой решилась нарушить страшную затянувшуюся паузу:

— Кто? Кто идёт?

— Ха-кха-кха! — в смехе теперь проскальзывали истерические нотки. — Смерть!

Он — смерть для всех нас! Мы умрём! Ха-ха-ха!

Ригина не придумала ничего лучше, как грохнуться в обморок.

* * *
Пока всё необходимое было доставлено, на улицах стало совсем темно.

Конан, внимательно проверяя и осматривая, надел всё выбранное и подогнанное на себя. Попрыгал. Нормально. Ничто нигде не гремит. Удобно. А под широким плащом и совершенно не заметно.

— Значит, ждут в переулке на площади? — уточнил он.

— Да. Напротив помоста для продажи невольников. — Тон Шеймоса не позволял понять, то ли он сердится, то ли волнуется. — Назовёшь себя, покажешь перстень. Главного зовут Ринат. Они сделают всё, что скажешь. И помни — я ни о чём ничего не знаю. А ты — не знаешь меня. Кстати, они-то точно меня не знают! Хе-хе.

— Хорошо. Мне пора.

— Ты сыт?

— Вполне. — Ужин, которым Шеймос накормил киммерийца наверху, где он был для всех, даже домочадцев, Дерхем-оглы, может, не блистал изысканностью, зато зажаренное на курдючном сале мясо здоровенной бараньей ноги наполнило варвара силой и энергией.

Вегетарианцам такого не понять.

— Что ж… Скажу лишь одно: удачи!

— Спасибо!

Конан выскользнул в темноту переулков и затерялся в лабиринте старого города большой смертоносной и совершенно бесшумной кошкой.

Выждав минуты две, Дерхем-оглы вернулся в свою опочивальню, она же и кабинет, и огорошил свою молодую жену из местных:

— Салтанат, вставай! Быстрее. Бери Ривката и Таркана и прямо сейчас поезжайте в Мессантию. Лошади уже ждут. Ничего с собой не берите, только вот эти деньги. Не переодевайтесь — что будет нужно, купите в дороге. Еду тоже. Поживёте пока там у Левеб-оглы. Вот письмо — там я ему всё, что нужно, написал. Вернётесь, только когда я разрешу! Ну, быстрее!

Тридцатилетняя красивая и серьёзная женщина слишком хорошо знала своего властного и расчётливого мужа, чтобы возразить хоть словом или замешкаться хоть на секунду. Раз он так сказал — значит так надо!

И только когда она с двумя его юными сыновьями под надёжной охраной восьмерых личных и проверенных телохранителей скрылась из глаз, Шеймос облегчённо вздохнул и вернулся в дом.

Ему самому уезжать было никак нельзя. Он слишком заметная фигура. Сплетни и домыслы не должны повредить престижу его… организации. Ведь это может отразиться и на его родных и близких. А он теперь настолько стар, что работает уже только на них! Но вот оставить их здесь — значит подвергнуть ещё большей опасности. А самому ему умирать рано или поздно придётся.

Риск, конечно, велик. Слишком даже велик…

Но он должен остаться. Быть может, от его решений зависит судьба не только нескольких человек, но и чего побольше…

Да, он должен быть на посту — в гуще событий.

Чёртов варвар! Как много от него зависит! Только бы не подвёл.

А то, несмотря на возраст, так хочется ещё пожить!

* * *
Полчаса прошли в тщетных попытках открыть двери. Хрипловато-трескучий смех их сумасшедшей сокамерницы, эхом отдающийся в недрах глухого пространства, сильно раздражал запыхавшихся женщин. Ригина даже, в порыве негодования подбежав к истеричке, надавала ей увесистых пощёчин — Каринэ еле утихомирила коллегу.

Переломав с пяток клинков и слегка изрезав несколько досок, обе здорово устали и, присев всё под той же дверью, утирали пот и тихо переговаривались. Каринэ предлагала попытаться поджечь доски, Ригина боялась, что тогда они все задохнутся в дыму. Пожалуй, такая опасность и впрямь была реальна в глухом закрытом пространстве пещеры.

Но остановило их не это, а отсутствие кремня и кресала.

Странный звук разнёсся под сводами.

Откуда-то из средней части подземелья, из самой большой по виду кучи золота, хлынул словно золотой туманный поток. Он образовал на полу перед двумя вновь вцепившимися в плечи друг друга женщинами огромную загадочно колыхавшуюся и бурлящую жёлтую лужу.

Затем…

О, затем середина этой лужи поползла вверх, медленно, но неумолимо формируя страшное, уродливое создание на толстых и могучих ногах-колоннах, с бочкообразным туловищем и длинной и мощной шеей, которую венчала зубастая голова.

Длилось это долго. Наверное, несколько минут. Существо явно не торопилось, чтобы дать пленницам насладиться всем великолепием своей мощи.

Когда оно завершило своё самостановление и сделало первый шаг, пожирая голодными глазами двух подруг, даже забывших, что надо дышать, вдруг раздался дикий выкрик, от которого, как показалось Каринэ, чуть не рухнули древние своды:

— Смерть!!! Он пришёл! Всё кончено! Мы все умрём!!!

Уродливый монстр неторопливо изогнул шею и взглянул на сумасшедшую.

Та вдруг с визгом вскочила и отбежала в дальний угол пещеры. Там она стала биться и порывисто дёргаться — похоже было, что она всерьёз пытается с помощью рук и ногтей раздвинуть каменные стены или прорыть в них спасительный ход на волю. Крики и рыдания не затихали ни на секунду. Взгляд вернувшихся к Каринэ и Ригине красных глаз стал весело-ироничным. Вдруг огромная, похожая на сундук страшная пасть оскалилась в дьявольской ухмылке огромными белыми зубами, и рокочущий густой бас сообщил с издёвкой:

— Она права. И поэтому будет первой! А вы пока — смотрите!

* * *
На то, чтобы встретиться с семью головорезами самого подозрительного вида, перезнакомиться со всеми и по достоинству оценить экипировку и физическую подготовку наёмников, много времени не ушло. Так же, впрочем, как и на то, чтобы добраться до резиденции Хаттаф-бека, осмотреть её со всех сторон и объяснить матёрым ветеранам ратного дела их задачу.

После этого сам Конан быстро скрылся с необходимым снаряжением в переулке, ведущем к тыльной части солидного, но потрёпанного временем здания. Облегчало его задачу то, что обычного для такого типа резиденций сада при доме не было. А стоявшие рядом и не такие высокие дома упрощали проникновение.

Не прошло и десяти минут, как он перебрался на крышу резиденции свежеиспечённого советника по канату, заброшенному на один из десятков шпилей благодаря кошке с зубьями, обмотанными тряпками, и другим концом закреплённого петлёй к балке крыши соседнего дома. Башенка крыши советника выдержала этот цирковой трюк успешно, петля после того, как Конан перебрался, легко снялась.

Проникнуть оттуда в одно из окон третьего этажа было совсем просто — на окнах даже не было решёток. Кошку с верёвкой, по которой он спустился, варвар втащил за собой внутрь. Излишне говорить, что ни одна черепица при этом не сдвинулась.

Трудности начались внутри.

Дверь комнаты, куда попал киммериец, оказалась заперта снаружи. А замок так заржавел, что, несмотря на всё искусство киммерийца и полный набор отмычек, ему пришлось повозиться-таки с ним минут пять, чтобы избежать шума. До комнат этого этажа у Хаттаф-бека явно ещё не дошли руки — в толстом слое пыли на полу чётко отпечатались следы сапог варвара.

Наконец он без скрипа отворил дверь.

Попав в длинный тёмный коридор, он бегло проверил его и комнаты, расположенные по обе стороны, убедившись, что третий этаж и впрямь совсем необжит. Кроме паутины на потолке его ничто не украшало — не было даже мебели. Ладно, главное теперь — не нашуметь раньше времени.

В конце коридора он нашёл лестничный пролёт. Спустившись по нему на этаж ниже, он различил характерный звук движения игральных костей по доске. Конан осторожно высунул голову с чёрными волосами и покрытым сажей лицом из-за угла, держа её у самого пола.

Ага, порядок. Мысленно усмехнувшись про себя, он осторожно пошкреб доску пола кинжалом, подражая мышиному «шкр-шкр». Послышался раздражённый возглас, но стук костей и тихий разговор не прекратился.

Он пошкреб ещё раз — подольше. Возглас сменился ругательствами, и в его сторону направились сердитые шаги. Одновременно последовал диалог, суть которого сводилась к тому, что если бы кое-какие идиоты ели поаккуратней и не таскали жратву на пост под кольчугой, мышам бы здесь нечего было кушать! А если бы другие идиоты не обращали внимания на с…ных мышей, они смогли бы доиграть партию спокойно!

Киммериец усмехнулся про себя. Часовой всегда останется часовым. И психология его никогда не изменится — от вынужденного безделия и скуки бдительность и дисциплина падают всегда! Не говоря уже о том, что раздражительность повышается…

Неосторожно завернувшего за угол довольно крупного мужчину ждал неприятный сюрприз: мыши сдавили его горло своими лапами так, что ноги оторвались от пола, а глаза закатились на лоб! Но это было ещё не всё — они умели и говорить. Злой и явно настроенный решительно голос прошептал в самое ухо:

— Хочешь жить — не шуми и не дёргайся!

Поскольку представлялось нереальным сладить с жуткой мощью горы мышц, стражник поспешно закивал и оторвал свои руки от клешни на горле, которой всё равно ничего от его попыток освободиться не сделалось. Хватка несколько ослабла, и он смог вдохнуть живительный воздух. Его ноги снова коснулись пола, но ятагана и кинжала на поясе уже не было. Шёпот задал вопрос:

— Сколько вас в здании? Только правду! На враньё у меня нюх!

— На… нас десять! Двое здесь, на втором, двое — у двери, ещё двое — в подвале. И ещё четверо — в привратницкой, на первом! — от страха он осип и дрожал, словно в мороз.

— Ещё кто-нибудь в доме есть?

— Н-нет. Повара и слуги уже ушли!

— А женщина?

— А… а она спит здесь, на нашем, в смысле, этаже… Мы как раз и сидим возле её комнаты. — Он кивнул головой в шлеме. — Это там, дальше по коридору…

— Спасибо, — ухмыльнулся Конан, точно рассчитанным ударом пониже уха отправляя «почти» добровольного информатора в долгий и «почти» здоровый сон. Впрочем, на судьбу тому грех было пожаловаться. Конан сдержал слово, и оглушённый и крепко стянутый в тугой узел бедняга единственный из всех остался жив. Впрочем, не нужно забегать вперёд, как говорят в любовных романах и детских сказках…

Уставшего ждать, звать и приперевшегося наконец раздосадованного партнёра по партии в шиш-беш Конан встретил сильным ударом кинжала прямо в сердце. От его руки не спасали никакие, а тем более — местные хилые кольчуги.

Так как неудачливый игрок задолбал своими окриками, и охранники внизу не могли их не услышать и не насторожиться, варвар не имел времени рассчитаться с подлой шлюхой. Но решив, что двадцать футов от окна до земли удержат её от бегства, он стремительно проскочил весь длинный коридор, на ходу скинув плащ, на ходу достав два кинжала для метания из широкого пояса, где расположенные по кругу ножны занимало ещё с десяток острейших стальных зубьев. Их трёхгранные острия уж точно пробили бы даже закалённые зингарские панцири — если бы у кого здесь хватило денег их купить!

Двоих неторопливо поднимавшихся по лестнице в тщетной надежде, что наверху всё в порядке и два друга просто заигрались, он уложил наповал двойным броском сразу с правой и левой руки. Грохот от падения тел уж точно был услышан внизу. Теперь всё дело в скорости! А уж ему-то на неё грех жаловаться…

Стремительно прыгнув, он в кошачьем прыжке пролетел над всем пролётом лестницы и через мгновение уже был в коридоре первого этажа.

Ещё два кинжала — и ещё один труп и один тяжело раненный. Ещё двое, выскочившие, как он услышал, из караульной комнаты с оружием наизготовку, всё же к столь быстрому развитию событий оказались не готовы. Киммериец изо всех сил метнулся к входным парадным дверям, на бегу выхваченным огромным мечом оборвав мучения и хрипы раненого, просто перерубив ему горло. Жалости к врагам он не испытывал: возможно, мимо кого-то из этих подлецов тащили его бесчувственную Каринэ да и других женщин! А теперь эти твари сидят и охраняют грязные махинации и жертвоприношения своих хозяев! Гнусная работёнка! Ну, по такой — и награда!

Стремительно завернув за угол, он нос к носу столкнулся ещё с одним здоровяком. Меч его противник держал наготове и драться, без сомнения, умел.

Но Конану сейчас было не до демонстрации красивых приёмов! Поэтому вспоров сардару живот от паха до пупка, он поспешил заняться последним стражем. Тот, проявив редкую сообразительность, кинулся снимать запоры и щеколды с устрашающего вида двери, которая и вправду могла бы выдержать даже удары тарана.

Этого Конан уложил великолепным броском шагов с десяти очередного кинжала. Медленно, опираясь ладонями о мощные равнодушные доски, тот сполз на пол по двери, оставляя на ней широкий кровавый след и так и не догадавшись закричать. Впрочем, возможно, охране, или кем там ещё они работали у Хаттаф-бека, кричать было запрещено. Да и в шиш-беш играть, наверное, тоже. И то, что произошло, только доказывает, что начальство обычно право…

Наслаждаться победой, правда, было рановато. Ведь оставались ещё двое сардаров в подвале. Слышали ли они звуки битвы? И где вход в подвальный этаж? Впрочем, на вход наплевать — найдётся! Главное — выход из чёртова дома теперь в руках Конана! И уж он-то позаботится сохранить контроль над ним!

Варвар, соблюдая осторожность и поминутно прислушиваясь к звукам дома и оглядываясь на коридоры, бесшумно снял все засовы и пооткрывал щеколды. Приоткрыв дверь, он тихо свистнул условленным образом.

В дверь проскользнули три тени — Ринат и ещё двое, комплекцией поздоровее.

Ринат, посмотрев на трупы, почесал в голове, но промолчал.

— Как там, снаружи? — тихо спросил киммериец.

— Были проблемы, — отозвался Ринат. — С полминуты назад открылось окно на втором этаже, с парадной стороны. Кто-то попытался вылезти. Но Афтандияр и Мелик всадили в него по стреле, и он упал обратно в комнату.

— Вот чёрт! — вырвалось у Конана. — Никто не заметил?

— Ну, нет! Всё чисто! — Ринат вроде даже был оскорблён таким вопросом.

— Ладно, хорошо. Пусть двое так же стерегут пока чёрный ход, а ещё двое — окна, пока мы изнутри всё не осмотрим. Если кто-то кроме нас попытается выйти, пусть убивают, не задумываясь. Если же кто-то будет входить — не препятствовать! Вы трое — всегда будьте внутри!

Ринат скрылся во тьме и через минуту возник перед варваром:

— Порядок!

— Отлично! Идём по этому коридору. Вы двое — налево, мы с Ринатом — направо. Кто первым найдёт дверь в подвал — пусть позовёт остальных.

Поиски не затянулись. Через минуту они стояли у вскрытой варваром солидной двери, ведущей на крутую лестницу, заканчивающуюся ещё одной солидной дверью.

Конан с факелом в одной и мечом в другой руке быстро спустился, прикидывая, что, наверное, вскрытие замка не прошло незамеченным. Остальные его бойцы без дополнительных приказов следовали за ним, держа оружие наготове. Варвар открыл и нижнюю дверь.

Они оказались в ещё одном коридоре, проходившем под всем зданием. Освещён он был тоже парой факелов. В дальнем его конце двое настороженных стража стояли спиной к новой и (ну, понятно!) тоже очень прочной на вид двери.

Конан во главе своего маленького воинства прошёл прямо к ним и остановился в нескольких шагах. Он не хотел ненужного теперь кровопролития.

— Сдавайтесь! И останетесь живы.

— Никогда! Мы не опозорим наш род позорной сдачей без боя! — отозвался крупный мужчина постарше, злобно перехватив в руке ятаган. Другой ощерился, словно загнанная в угол крыса. Конан почесал в затылке:

— Насчёт позора — мне понятно. Вы что, предпочитаете смерть? У вас же нет шансов!

— Ты грязный наглый дурень! Таких, как ты и твой сброд, мы убивали в наших горах по десятку втроём или даже — вдвоём! Сдавайтесь вы! И, может быть, благородный Хаттаф-бек пощадит ваши ничтожные душонки!

Полагая, что беседа зашла в тупик, Конан буркнул только: «Этот — мой!», показав Ринату на своего собеседника. Ринат кивнул одному из своих и отошёл назад.

Зазвенела сталь. Пролилась кровь.

Через минуту всё было кончено. Гордый горец оказался сильным бойцом, но что его сила и искусство могли сделать против закалённой боевой машины! Киммериец вытер свой меч о шальвары пронзённого в горло смельчака.

Напарник варвара окончил схватку чуть позже — молодой сардар с крысиным оскалом лёг рядом со своим самоуверенным начальником со вспоротым животом и почти перерубленной ногой. Конан не стал предаваться сантиментам или мешкать — перед ними были враги. Он снял с пояса старшего огромные ключи в связке.

— Так. Отлично. Теперь вы втроём обыщете весь дом. Найдёте кого живого — стреляйте прямо из арбалетов. Там, наверху — не подвал. Шуметь нельзя. Но не трогайте женщину и связанного стражника на втором этаже — они мне ещё понадобятся.

Трое решительно настроенных головорезов достали из-под плащей или из-за спины тяжеленные туранские арбалеты и двинулись по дому. Конан же, оттащив в сторону трупы, занялся замком двери. Третий ключ подошёл.

Комнату с люком в полу он осмотрел очень внимательно. Чего только здесь на полках ни лежало. Но единственно нужным предметом сейчас был готовый, ещё не зажжёный факел.

Покончив с осмотром, киммериец вернулся наверх и повынимал из трупов, обтерев, все свои метательные кинжалы. Столь ценным оборудованием не следовало разбрасываться — ведь основная часть работы была впереди.

Тут к нему сбежал по лестнице Ворэз:

— Конан! Ринат просит тебя подойти!

Варвар быстро прошёл на второй этаж за Ворэзом, приведшем его к той самой комнате, перед которой осталась недоигранная партия шиш-беша.

Войдя внутрь, он понял, что докопаться до сути дела с похищениями можно теперь только у самого Хаттаф-бека.

На полу, задрав к потолку злобное заострившееся лицо, лежала давешняя женщина с чертами хорька и обезьяны. Злобной и старой обезьяны. Взошедшая полная луна отражалась в остекленевших глазах. Две арбалетные стрелы торчали из середины груди. Крови вытекло немного.

Привязанная к подоконнику простыня указывала, как сообразительная женщина собиралась покинуть комнату-западню, а придвинутый к двери тяжёлый комод говорил о незаурядной силе и предусмотрительности.

— Это она пыталась бежать из окна, — пояснил Ринат, словно это ещё нуждалось в пояснении. Окно он уже закрыл.

Конан задумчиво кивнул. Что ж. Если можно так сказать — повезло Лавине. А жаль.

Киммерийцу нашлось бы о чём с ней потолковать. А не ему — так достопочтенному Шеймосу. Уж этот-то не постеснялся бы пытать женщину! И не торопился бы никуда…

— Продолжайте обыск! — приказал варвар. Сам он вышел в коридор и, схватив за шиворот единственного живого счастливчика, всё ещё пребывавшего в райских кущах бессознательного состояния, потащил того в подвал. Придётся побеседовать хотя бы с ним. Ну-ка, где тут вода?

* * *
Боташ кусал губы, слушая бесстрастный тихий доклад Хаттаф-бека.

Сегодня он нервничал. Ведь в каждое полнолуние от расторопности его назначенного лишь четыре месяца назад нового советника зависело его спокойствие. Его жизнь. А ну как выбранные жертвы не подойдут монстру?! Хотя вроде должны…

Хаттаф-бек видел страх и растерянность старика. Видел побелевшие костяшки пальцев, судорожно вцепившихся в подлокотники трона, видел бледный нахмуренный лоб и стыдливо блуждающий взгляд. Видел и закушенные пухлые губы.

Он видел, что собеседник понимает всё, хотя, как всегда, говорил только намёками, памятуя об «ушастых» стенах: «товар», «хорошее качество», «благополучно», «точно к сроку»…

Он прекрасно понимал состояние своего «султанчика», как он теперь его про себя называл. В который раз он поражался, по какому праву такое ничтожество, не видящее дальше своего пуза, занимает свой роскошный трон. И вот такой жалкий червяк, ничтожество, не владеющее даже своими нервами, — вершит судьбы сотен тысяч людишек своей страны!

Ну, ничего. Со временем, когда Хаттаф подомнёт под себя войска, полицию и торговлю, он сможет устроить так, что…

Впрочем, ещё рано об этом. Вначале надо разобраться с визирем и наиболее строптивыми придворными… А этот… Проблемы не представляет. Пусть пока посидит. А может, стоит и оставить его там, на троне — марионетка нужна не только монстру.

Хаттаф и сам не заметил, как постепенно подпал под влияние советов и наставлений своей нынешней амбициозной любовницы. Впрочем — посеянные ею семена пали на вполне подготовленную почву его непомерного честолюбия.

Разве не об этом он мечтал? Власть… Власть над Турфаном! А может, и не только… И — реальная власть.

Власть, даруемая только золотом!

Что ему этот жалкий султанат? Нет, с такими ресурсами, которые вскоре окажутся в его распоряжении… О! Можно создать целую империю! Можно нанять воинов хоть из Вендии, хоть из Кхатая!

Аргос, Шем — все это маленькие, жалкие ступеньки, по которым он сможет… О!..

Нет, Лавину он пока оставит. Но потом, когда через несколько месяцев она отработает своё, ему придётся выходить на качественно другой уровень — быть может, сочетаться с какой-нибудь принцессой династическим браком или… Вот тогда ему и нужна будет полная свобода и не нужны будут никакие порочащие биографию связи! Правда, само собой, терпеть дольше нескольких месяцев советы и указания властной и зловредной женщины он не собирается! Да ещё такой старой и некрасивой.

Признаться самому себе в том, что он в своих действиях и мечтах подпал под влияние более зрелой и амбициозной женщины, которая искусной рукой теперь направляет его действия и даже помыслы, молодой вельможа просто напросто не имел мужества. Поэтому осознание того, что он в любой момент может отделаться от присосавшейся к нему пиявки, было жизненно необходимо: оно позволяло самооценке новоиспечённого бека оставаться на достойном уровне.

Впрочем, разве так было или будет не во все века? Кто может уверенно сказать — кто же реально правит миром, или страной, или какой-либо организацией, ну, или, наконец, отдельным человеком — он сам… Или — его жена?

Мысли Хаттафа вновь вернулись к более насущным проблемам. К монстру. Кстати, самого монстра, подспудными усилиями всё той же руководящей им воли, он считал теперь чуть ли не средством, с помощью которого он захватит всю полноту власти и добьётся всего, что наметил себе.

Вот именно. Он — он! — наметил. Себе. У него впереди вся жизнь! Перспективы. Сила. Богатство. Ну, и, естественно, власть. И не власть — а власть!!!

Поэтому он, окончив доклад, поклонился с некоей даже брезгливостью и, не испросив, как было положено по этикету, разрешения, хоть всё ещё пятясь, удалился. Жалкий «султанчик» сразу исчез из его мыслей. Ему предстояла хлопотная ночь. Но он не зря поработал — всё должно пройти как надо.

Хаттаф усмехнулся про себя: вполголоса (ну как же! Уши в стенах!) рассказывая о предстоящем жертвоприношении, он, как всегда, был крайне сдержан и всё что можно и нельзя — завуалировал… Ничего. Он знал, что остальное доделает воображение!

Уж собеседник-то понимал, о чём всё-таки идёт речь!.. Он сам почти и не думал теперь о том, что их могут услышать — ему было наплевать. А вот султанчик всё ещё переживает, бедняга, — даже просит стоять поближе, так, чтобы было слышно только ему… Странно, что ему вообще нужен такой отчёт. Но ничего, Хаттаф с удовольствием сделает его: хотя бы, чтоб убедиться самому ещё раз: ничто не забыто.

Похоже, Боташ смирился с ним. И с его самостоятельностью. Проглотил нарушения этикета… А скорее, просто не обратил внимания — старичок слишком боится предстоящей ночи. Похоже, даже больше, чем сам Хаттаф. Ха-ха.

Когда роскошные створки тронного зала отделили его от султана, Советник по особым поручениям не вздохнул с облегчением, как когда-то — ему казалось теперь, что это было годы назад! — а гордо прошествовал мимо застывшей по стойке «смирно» охраны, хорошо ощущая свои силы и возможности.

Ни Боташ, ни его самоуверенный новый фаворит не обратили внимания на свежую маленькую дырочку во вновь повешенном на стену потрёпанном гобелене из Бритунии со странным названием «Торжество единорога». Как и глаза в нём. А если бы султану пришлосо в голову теперь сорвать полотно со стены, он обнаружил бы не дырочку — а дырищу с пристроенным воронкообразным рупором для усиления любого шёпота…

* * *
Стащив своего старого знакомого вниз, Конан привёл его в чувство с помощью ведра воды, за которым ему пришлось сходить на кухню.

Два перепуганных глаза, заморгав, вытаращились на киммерийца. Конан вынул кляп. Пленник даже не пытался кричать, чем подтвердил свою редкую понятливость и, в отличии от заносчивых горцев, готовность к сотрудничеству.

Пристально посмотрев на него отработанным «злобным» взором и убедившись, что его слушают и понимают, варвар спросил, указав рукой:

— Куда ведёт этот ход?

— Во дворец султана! — в правдивости ответа сомневаться не приходилось. Не в пещеры же Мардука носили пленниц!

— Где женщины, которые были здесь?

— Там… Во дворце, наверное… Я не знаю. Нет, я правда не знаю! Их всегда забирают и уносят только личные телохранители Хаттаф-бека! Горцы. Они же и охраняют всегда этот ход! Нам с ними даже запрещено разговаривать…

— И где сейчас остальные телохранители и сам… Хаттаф-бек?

— Ну… Тоже, наверное, там, во дворце!

— Когда же он вернётся сюда?

— Теперь только завтра! А может, и послезавтра… А телохранители точно завтра.

— А как же осведомители, шпионы?

— А, эти… Нет, теперь они появятся не раньше, чем через неделю — придут за авансом и принесут новые сведения… А расчёт за эту пар… э-э… за этих женщин они уже получили! — даже в тоне стражника сквозило презрение.

Очевидно, в организации почтенного советника была чёткая иерархия и строгое разделение труда. Наиболее грязная и гнусная работа — наёмникам, информация по кандидатурам и наводка — со спецагента (недобрая ей память!), охрана организации — стражникам, самая же ответственная, секретная, часть — доверенным приближённым. Наверное, из родового клана Хаттаф-бека.

Что ж. Это разумно. Каждый знает ровно столько, сколько ему положено.

Повара и слуги не знают ничего. А в тонкости и суть посвящён лишь сам организатор — Хаттаф-бек и, вероятнее всего, его любовница. Похоже, ей-то удалось приятно совместить работу с хобби… Кстати, учитывая её характер — интересно, расстроится ли шеф, узнав о её судьбе?..

Вот ему точно жаль, что не удалось лично побеседовать или расквитаться. У кого теперь узнать, где именно в подземельях дворца происходят дьявольские обряды и жертвоприношения? В том, что они-таки происходят, варвар теперь не сомневался, считая версию Шеймоса вполне логичной и инстинктивно чуя смертельную опасность, нависшую грозовой тучей над любимой женщиной.

Задав на всякий случай своему спелёнутому, словно младенец, пленнику ещё пару вопросов и убедившись, что дальше охраны особняка его знания не распространяются, Конан понял, что нужды в пленнике больше нет. Можно, значит, свидетеля убирать.

Но убивать беззащитного, пусть и врага, было не в правилах киммерийца. Хотя в бою он разил без пощады, пленника убить у него не поднималась рука. С другой строны, и отпускать его сейчас никак нельзя. Никто не должен предупредить негодяев! Что возмездие уже движется к ним. В виде могучей северной боевой машины.

Поэтому Конан затолкал кляп обратно в рот сардара понадёжней, проверил узлы на руках и ногах и оттащил в одну из комнат первого этажа.

Осмотр подвалов больше ничего полезного не дал.

Вернулся Ринат, оставивший своих людей у входной двери. Он подтвердил то, что варвар и так знал: в доме больше никого нет.

— Заведи всех твоих вовнутрь. Двое-трое пусть стерегут дверь. Остальные — этот подземный ход. Ждите меня три часа. Если за это время кто-нибудь попытается войти через парадное — впускайте и вяжите. Если сможете. Если нет — убивайте без пощады! Честные люди в этот дом не заходят! А, да. Сардара, который вон там, — не трогайте.

Теперь об этом туннеле: если из него, — Конан указал на чёрное отверстие за косяком люка, — кто-то кроме меня будет пытаться выйти — тоже убивайте! Но — только мужчин! Женщин лишь связывать и затыкать рты! Потом, когда через три часа будете отсюда уходить, заберёте их с собой и доставите… Э-э… нанимателю.

Ну а если за эти три часа ни я, ни женщины, ни вообще кто-либо отсюда не появится, можете считать работу выполненной и убираться из этого дома. Главное — сами в этот лаз не суйтесь: можете сделать хуже и мне, и себе! И дольше трёх часов не ждите — а то у них смена. Всё понятно?

— Да, Конан! Одно только объясни: на черта нашему… нанимателю эти женщины? И что делать с ними потом?

— Хм… Честно говоря, не знаю. Просто может случиться так, что я буду прикрывать бегство оттуда нескольких женщин. Конечно, если мне удастся до них добраться и они… будут ещё живы.

Как там что получится — я не знаю. Но если женщины выйдут, вы должны сохранить их живыми! Пусть этот старый… ваш начальник или наниматель сам с ними разберётся. Если, конечно, я не вернусь! Вообще-то в этом случае дня через два их можно просто отпустить или отослать из города.

— Ладно, я понял. Лучше возвращайся сам! Ну, удачи тебе! — на суровом загорелом дочерна лице Рината проступила открытая широкая улыбка.

Конан крепко пожал протянутую руку, улыбнувшись молчаливому и невозмутимо справлявшемуся с любой работой командиру таких неотёсанных и грубых с виду, но таких надёжных и хватких в деле головорезов.

Да, с Ринатом и его людьми было просто и удобно работать. Киммериец подумал, что если когда придётся набирать себе команду или отряд, вот таких ему и надо: страшных и неприветливых снаружи, но надёжных, молчаливых, крепких и смелых. Готовых сражаться плечом к плечу с друзьями, как бы там ни сложилось, до самого конца.

Впрочем, о чём это он? Ведь он — волк-одиночка! Привык во всём полагаться только… Хотя… Есть свои плюсы и в действиях командой! И возможностей больше. И добычу можно захватить — покрупней. И отбить, если что, даже защищённую… Ладно, позже!

Чувствуя странную лёгкую грусть и смутно надеясь, что они ещё встретятся, Конан кивнул и произнёс:

— Спасибо! И вам того же! — поправив пояс, снова полностью укомплектованный, и проверив меч, торчащий в удобных ножнах за спиной, он повернулся к люку.

Бесшумно и осторожно, с факелом в одной руке и связкой ключей в другой он скрылся из глаз. Ринат пододвинул табурет и сел у люка, положив на колени арбалет…

Киммериец, внимательно вглядываясь и прислушиваясь, двигался по ещё пахнущему свежей землёй полого уходящему вниз туннелю. В непроглядном даже для его зрения мраке впереди различить пока ничего не удавалось. Сводчатый потолок был сырам, как и стены, по которым сочились тощенькие струйки воды, и на полу было мокро — следы от сапогов выделялись чётко. Да, похорже, пару часов назад здесь кого-то несли: подошвы сильнее, чем от обычного веса мужчины, впечатаны в глину. А вот здесь отлично видно, как кто-то один прошёл. Уже потом, после того или тех, кто нёс женщину…

Назад Конан не оглядывался — он знал, что тыл у него прикрыт надёжно.

До полуночи, по его прикидкам, оставалось ещё часа полтора. Он должен успеть.

На то он и Конан.

Часть 2

От омерзения Каринэ стошнило, и теперь едкий запах рвоты примешивался к сладковато-приторному запаху — крови и удушливому — страха и пота.

Сейчас, за полчаса покончив с женщиной, имени которой они так и не узнали, и переработав её тело в золотую кашицу — теперь-то Каринэ понимала, что означают эти аккуратные пирамидальные кучки вдоль стен!!! — чудище своим ужасным языком гладило Ригину по лицу, явственно наслаждаясь беспомощностью жертвы, загнанной в угол: её дикими криками и ужасом в глазах.

Слёзы, дрожь, что сотрясала ужасными спазмамитело несчастной, и её жалобные мольбы вперемежку с ужасными проклятьями явно доставляли страшилищу массу удовольствия. Оно гнусно улыбалось, если можно так назвать выражение на его нечеловеческой роже.

Каринэ, оказавшаяся пока вне поля зрения монстра, и понимая, что помощи ждать неоткуда, подобрала один из оставшихся целым клинков с роскошно отделанной рубинами и сапфирами рукояткой, спрятав его за спину, и двигалась бесшумно.

Ей было ясно, что их всех ждёт один конец — быть переработанными магической утробой в жалкую и безмолвную кучку драгоценного золотого помёта!

Она предпочла бы смерть такой судьбе, но, похоже, монстр прекрасно сожрал бы и труп. Причём — с тем же результатом… Кончина первой его жертвы была ужасной! Ригина билась в истерике, так, впрочем, на свою беду и не потеряв сознания. Каринэ же досмотрела до самого конца процесс неторопливого поедания… А монстр ещё поглядывал — то на неё, то на Ригину…

Ощущая, что терять нечего, она собиралась теперь дорого продать свою жизнь — сидеть и ждать сложа руки было не в её правилах!

Прокравшись вдоль шершавого бока массивной туши, она что было сил рубанула, вложив, как учили в далёком детстве, в удар энергию от напрягшихся мышц живота и кистей, по тошнотворно блестящему от крови и слюны языку!

Добрых шесть футов розово-жёлтой плоти, противно, словно обезглавленная змея, извиваясь, упало к ногам Ригины. Та пронзительно завизжала, содрогнувшись всем телом.

Но злобный утробный рёв монстра перекрыл этот визг!

Он был такой силы, что Каринэ показалось, что её барабанные перепонки вот-вот лопнут. Отбросив ятаган, она закрыла уши руками, а затем и упала на колени, закрыв глаза и чувствуя, как падают камни со сводов подземелья. Кажется, она потеряла сознание.

Очнувшись, Каринэ увидела прямо перед своим лицом горящие глаза и страшные белые зубы.

Пасть с обрубком двигалась, челюсти открывались и закрывались. Кажется, монстр что-то говорил ей. Но в ушах ещё словно было забито ватой, и в голове стоял страшный гул. Обхватив себя руками за голову, она поднялась, пошатываясь, на колени, но дальше не смогла — жутко кружилась голова, и перед глазами плыли цветные круги…

Растирая виски руками, она отвернулась от внимательных и злых глаз и потрясла головой. Глубоко вздохнула. Стала дышать равномерно и правильно — животом, как учили, казалось, миллионы лет назад за миллионы миль отсюда. Где-то там, в другой, реальной, жизни… Головокружение стало поменьше. Да, так получше, но нужно снова сесть — хоть прямо на пол. Да, сидит она вполне устойчиво.

Как сквозь толстый войлок до неё доносилось яростное и не слишком разборчивое бормотание: «Бу-бу-бу!» Затем это бормотание распалось на отдельные слова:

— … с-сука! Ты у мея поучишь спойна! Смейть твоя будэт ужасна! Огонь выжжет твои с…ные потъоха! Живот взойвётся, словно бурдюк с деймом! А, ты всё ещё нэ слышишь… Ничэго, попозже я повтою ещё! Ты дойжна знать, какая кончина тебя ждёт!

Отойдя от Каринэ и злобно сверкнув на неё глазом, таким же сумасшедшим, как и у первой жертвы, чудище подошло ко вновь потерявшей сознание Ригине. Словно издеваясь, оно вновь глянуло на бессильно облокотившуюся на каменную стену Каринэ, убедилось, что та смотрит, и, подняв с полу бедную Ригину за ногу, принялось медленно и со смаком жевать.

* * *
Коридор кончился несколькими ступенями и прочной дверью, к которым у Хаттаф-бека была просто какая-то страсть.

Она оказалась заперта на очередной хитрый замок. То есть, возможно, для кого-то он и был хитрым, но не для варвара — профессионального вора, да ещё с ключами в руках. С первого взгляда определив нужный ключ, он вставил его и, уже не боясь нашуметь, отомкнул замок. Торопиться же его подгоняло всё нарастающее ощущение опасности. Это чувство никогда его не подводило — что-то определённо страшное происходило сейчас с его Каринэ!

Поэтому он смело распахнул дверь. И нос к носу столкнулся с двумя злыми и державшими оружие наготове сардарами. Знакомый «горский» оскал он узнал сразу же. Да и явно эти были посильней «обычных» сардаров и посноровистей: первый смог увернуться от брошенного варваром кинжала, второй же так ткнул копьём, что уже сам Конан еле увернулся!

Перехватив толстое копьё за древко, киммериец сильно потянул на себя и, когда сардар инстинктивно попытался его удержать — большая ошибка! — и подался из-за этого вперёд, мощным и резким ударом ноги варвар попал ему в лицо, вроде даже выбив глаз. Во всяком случае, горец за него схватился, откинулся к стене и завыл, вперемежку с ругательствами, на какое-то время выбыв из игры.

С его напарником Конану пришлось повозиться, но на его стороне было преимущество манёвра: с длинным и тяжёлым копьём развернуться в тёмном и тесном коридоре подземелья было трудно. К тому времени, как его враг осознал это и схватился, наконец, за клинок, отбросив неудобную деревяшку, было поздновато — из трёх широких ран на руках и груди обильно текла кровь, ослабляя сардара и ухудшая его и так уступавшую подвижному, словно ртуть, варвару реакцию.

Слабенькая сабля, впрочем, почти тут же разлетелась на куски под несокрушимой сталью великолепного хайбарского меча, и его лезвие развалило на две неравные части шлем и голову горца, словно спелый арбуз.

Одноглазый, метнув в Конана свой кинжал и промахнувшись, попытался сбежать, почему-то прихрамывая и всё ещё даржась за глазницу. В планы киммерийца это не входило: уж он-то не промахнулся.

Снова обтерев об одежду убитых такие полезные и ухватистые кинжалы, Конан вновь вернул их в ножны пояса. Затем снял со стены горящий факел взамен того, что пришлось кинуть в сердитых горцев, и который, конечно, потух, разбившись о грудной панцирь.

Он осмотрелся. Никто на шум не прибежал. Тогда, чутко вслушиваясь и вглядываясь в темноту впереди, он двинулся дальше — исследовать подземные лабиринты дворца султана Боташа Восьмого, жалея лишь об одном: на камнях следов не видно!

* * *
Рёв, от которого задрожал пол и в ужасе стали оглядываться по сторонам его личные, закалённые и проверенные десятками битв телохранители, привёл Хаттаф-бека в некое замешательство. Раньше Хозяин никогда так не ревел! Может — упаси Мирта! — он недоволен?! Тогда Хаттаф-беку несдобровать!

В замешательстве он замялся на несколько секунд. Но всё же решился.

Со страхом в душе покинув роскошные апартаменты, выделенные для него Боташем во дворце, Хаттаф-бек в сопровождении двух лучших своих людей стал быстро спускаться в подземелье. Мысли его вновь оказались охвачены простым животным ужасом. От того, что он пережил несколько месяцев назад, его отделяло, оказывается, не так уж много! Что стоят все его амбиции перед гневом монстра?!

Никогда ещё все эти коридоры и двести ступеней спуска не казались ему столь длинным и тяжёлым путём!

В каменных катакомбах было нежарко, но Хаттаф-бек обливался липким потом. Что же он недоглядел? Что пошло не так? Ох, тяжко быть рабом!

Но — Неграл с ним — пусть рабом! Лишь бы — живым рабом!

* * *
Первый ход, ведущий вниз, пришлось отвергнуть — на его полу лежал толстый слой пыли, и он явно никем давно не использовался. Извилистый коридор вёл киммерийца дальше. Со вторым опускающимся вниз коридором было не лучше — запах, а затем и зрелище ручья с нечистотами показали киммерийцу, что он в сточном коллекторе. К тому же эти два спуска никто не охранял. Значит, нужно искать в других местах.

И побыстрее.

Конан с факелом в руке и мечом наготове быстро и бесшумно крался по бесконечным узким и широким коридорам и переходам, спускаясь и поднимаясь по каменным ступеням, мимо вентиляционных узких шахт, трещин в серо-чёрной скале, проходя сквозь узкие — только протиснуться! — или широкие — потолка сверху не видно! — ходы природной или доработанной людьми огромной пещеры. Боташам очень повезло: такого лабиринта для чёрных дел не было и у некоторых волшебников, с которыми киммериец уже имел несчастье сталкиваться.

Иногда ему попадались запертые или незапертые, а то и просто распахнутые настежь двери каких-то казематов, но всё это неизменно оказывалось не тем, что он искал.

Вот чёрт, как же эта сволочь Хаттаф-бек сам здесь находит дорогу?! Или Конан пропустил какой-то секретный лаз? Да и вообще, где люди? Где какие-нибудь часовые, у которых можно было бы выпытать дорогу?! Почему такое огромное пространство никак не используется?! Или… все боятся?

Боятся того, что обитает здесь? Боятся и не смеют тревожить?

Конан чуть ли не бегом двигался теперь по проходам и лестницам, проскакивая залы и комнаты и полагаясь только на инстинкт. Считать повороты и запоминать приметы оказалось невозможно: их было слишком много, и теперь он полагался только на свои чувства и подсознание.

Поэтому он и сам не заметил, как попал в огромную… подземную темницу.

Дремавших здесь под чадящим факелом двух придурков он легко обезвредил — они были не чета крепким и шустрым, молодым и ретивым воинам Хаттаф-бека.

Затем ключами, оказавшимся на поясе одного из стражей, он отомкнул замки тяжёлой решётки, перекрывавшей длинный тёмный коридор, уходящий, казалось, в бесконечность, что, впрочем, оказалось недалеко от истины. Где его конец, киммериец так и не узнал. Начав отпирать и осматривать камеры, расположенные по обе стороны прохода, он быстро убедился, что здесь нет никаких женщин, а заключены лишь несчастные полуживые и больные бедняги, жалобно стонущие и щурящиеся, но пытающиеся передвигаться к свету, к свободе.

Понять, что он невольно принёс им свободу — по крайней мере, возможность попытаться освободиться, — эти едва живые мужчины могли по крепким солёным ругательствам и вопросам варвара, всё ещё надеящегося найти или добраться до женщин.

Когда несколько наиболее «шустрых» доходяг вылезли в коридор, Конан просто отдал ключи самому здоровому и порядочному на вид, велев отпирать все остальные камеры и повыпускать всех сотоварищей. По его соображениям выходило, если даже человек простой убийца, он и заслуживает простой и быстрой смерти на плахе, а не мучительного угасания от цинги, сырости и голода во мраке вечной ночи.

Кроме того, у него мелькнула мысль, что чем больше переполоху под дворцом наделают эти несчастные, тем легче будет ему самому — они отвлекут на себя часть воинов Хаттаф-бека и султана. Поэтому он даже оставил несчастным штук пять своих кинжалов и постарался, как мог, объяснить, как покинуть проклятое подземелье.

Сомнительно, конечно, что ослабшие бедняги смогут спастись все. Но даже если сбежит хоть часть — и то неплохо. Времени у них в распоряжении имелось не так много — Ринат со своими покинет дом советника часа через два, а смена свежих охранников придёт из казармы через три. В этот промежуток им и надо угодить. Пока он объяснял, куда идти и что делать, коридор заполнился довольно солидной толпой.

Наудачу он спросил, стараясь перекрыть неизбежный гул голосов:

— Послушайте! Кто-нибудь знает, где здесь, в подземельи, самое охраняемое место? В смысле, то, которым султан дорожит сейчас сильнее всего?

Толпа притихла. Обросшие и чумазые лица некоторое время переглядывались. Затем вперёд кое-как протиснулся один из скрюченных застарелым радикулитом узников — совсем старик на вид. Он еле ковылял и что-то говорил, но так тихо, что даже чуткое ухо варвара ничего не улавливало. Старик раздражённо махнул киммерийцу рукой, приглашая нагнуться пониже. Конан, долго не думая, рявкнул: «Тихо!» и поспешил приблизиться к ветерану катакомб. Тот постарался как-то распрямиться.

— Самое охраняемое здесь место — сокровищница! — прошамкал беззубый рот. — Но она под другим крылом дворца. Тебе придётся вернуться назад и подняться почти к поверхности, чтобы попасть туда. Наша темница находится под северным крылом, а тебе нужно южное. Значит, смотри: отсюда двинешься по этому коридору, через минуту окажешься в комнате с четырьмя галереями.

Пойдёшь по второй слева и сначала окажешься почти наверху. Оттуда… — старик очень подробно и понятно обрисовал весь маршрут движения до южного крыла, а в конце добавил: — Последнюю часть тебе придётся проползти по старому сточному коллектору, так как вход в секретный каземат усиленно охраняется — там обычно человек десять. А труба с дерьмом, может, и не совсем удобна, зато безопасна и гораздо короче секретного туннеля. Я думаю, такой молодой здоровяк, как ты, минут за пятнадцать доберётся! — седой и грязный старец подумал и добавил: — Поторопись! После полуночи обычно уже всё бывает кончено!

— Что — кончено?! Откуда ты… Что ты знаешь об этом деле, отец?!

— Я, дорогой наш освободитель, ничего не знаю. Просто… Я очень долгое время провёл в полной тишине, в другом месте этого подземелья… И мой слух обострился настолько, что я слышу сквозь скалы! А думать мне не может запретить даже чёртов Боташ. Поэтому я точно знаю: там, глубоко внизу, в сокровищнице, происходит что-то страшное. Даже не страшное — что-то кощунственное! Против Мирты Пресветлого!

Уже четыре раза, примерно раз в месяц, снизу доносятся такие крики!..

Даже под пыткой люди так не кричат! У меня, проведшего в этом аду не меньше тридцати лет, — и то мороз по коже от этих криков! Поэтому, если я правильно понял смысл твоего появления здесь — беги! Беги, спасай своих близких! И да благословит тебя Мирта Пресветлый!

— Спасибо, отец! Уже бегу! — Конан от души пожал узенькую полупрозрачную руку и помахал всем. — Прощайте, друзья! Простите, что больше ничем не могу помочь — боюсь опоздать! И помните — два часа! Раньше — не выходите! И позже — тоже!

Конан изо всех сил припустил по коридорам, уже не стараясь скрываться и держа высоко над головой факел, искры с которого так и летели. Меч он из правой руки переложил, наконец, в ножны за спиной, рассудив, что может понадобиться и кинжал.

— Удачи тебе, северный воин! — слабый крик затих, когда он свернул за очередной поворот. Вот и комната с четырьмя коридорами.

Вдруг словно ураган пронёсся по подземному лабиринту!

Стены задрожали, и страшный рёв, ещё и усиленный и превращённый в многоголосый рык эхом, ударил в уши киммерийца!

Он понял, что нужно бы ещё поднажать и, ускорив бег, словно молодой жеребец понёсся по сложному, но отлично отложившемуся в памяти маршруту. Ещё он поразился — откуда старик, тридцать лет не вылезавший из камеры, мог так хорошо узнать план такого сложного сооружения! Ага — вон за тем поворотом должен быть коридор с лазом в сливной коллектор!

Повернув за угол, он со всего маху врезался в толстую решётку, перегородившую проход, которому вроде полагалось быть открытым. Не иначе, как новшество Хаттаф-бека, будь он трижды неладен со своими причудами и любовью к подстраховке!

Два стража, до этого мирно скучавших на посту, а несколько секунд назад развернувшихся, на его счастье, в сторону, откуда донёсся страшный звук, теперь резко повернулись к киммерийцу, всё ещё трясущему головой от удара.

Здороваться с ними, однако, Конан не стал — он узнал горячо любимых горцев из клана Хаттаф-бека, а на них у него уже была аллергия. Так как мечом добраться до стоящих в пяти футах сардаров было невозможно, в ход вновь пошли проверенные смертельные стальные зубья.

Когда горцы упали — один в пяти, другой — в десяти футах от решётки, перед варваром вновь встала проблема замков и отмычек. Однако не желая терять драгоценные и, возможно, решающие секунды, он упёрся обеими ногами в скалу сбоку от решётки и что было сил потянул за один из прутьев.

Через несколько мгновений дюймовый железный стержень согнулся так, что Конан смог протиснуться в образовавшуюся щель. Задержался он лишь на то время, что потребовалось на освобождение своих кинжалов. Добежав до коллектора, он обнаружил…

Дверь! Да, конечно. Всё верно: слово «хаттаф» по-офирски, насколько он помнит, как раз и означает — «дверь»!

* * *
Хаттаф-бек с опаской держал руку на толстом бруске, запиравшем заменённые створки.

Конечно, он знал, что для его повелителя выломать или просто материализоваться с другой стороны двери — дело нескольких секунд. Однако двери были расчитаны на то, чтобы удержать внутри предназначенных монстру женщин. Но снаружи никого, кроме охраны, нет. Дверь, судя по всему, не пострадала и не открывалась.

И раз монстр, судя по могучему топоту и неразборчивому взрыкиванию, всё ещё там, внутри, может, не стоит входить и… отвлекать его? Ведь он и сам запретил это.

Зачем же он тогда так ревел? Хаттаф-бек мучительно колебался, не зная, что предпринять.

Всё же услужливый раб и слуга победил в нём свежеиспечённого вельможу, и он решился спросить громким и слегка дрожащим и охрипшим голосом:

— О, повелитель! Всё ли у тебя в порядке? Не нужно ли тебе чего-нибудь от твоих послушных рабов?

Спустя несколько мучительных секунд тишина за дверьми была нарушена знакомым, но ставшим почему-то менее разборчивым, чем обычно, голосом:

— Нэт, мнэ нычего нэ нужно! Убирайся и нэ мэшай мнэ! Придэшь сюда завтра, как всэгда!

Хаттаф-бек со вздохом облегчения, что всё прошло так просто, повернулся было к выходу.

И вдруг у туннеля, ведущего в сокровищницу, увидел гигантскую полуобнажённую фигуру, дочерна загорелую или просто обмазанную чем-то чёрным. Он как-то сразу догадался, что это мужчина последней из добытых его людьми шлюх.

А могучий северный варвар в это время совершенно бесшумно приблизился с огромным мечом в руках к ротозеям-телохранителям, увлёкшимся странными переговорами своего начальника с неизвестным страшным Божеством. Судя по силуэтам, мешками валявшимся на полу, стражники входа уже ничего не охраняли.

Среагировал Хаттаф-бек мгновенно, выбросив вперёд указующий перст:

— Убейте его, вы, глухие болваны!

Болваны, надо отдать им должное, попытались честно исполнить это приказание. За доли секунды пещера заполнилась звоном стали и злыми выкриками.

Снова подтвердилось, что не зря Хаттаф-бек делал ставку на «своих» людей.

Вдвоём им кое-как удавалось сдерживать бешенный натиск гиганта-северянина, бившегося молча, с мечом в одной и длинным кинжалом в другой руке.

Жаль только, что клинки сардаров были не такой закалки, как сами люди.

Не прошло и полминуты, как под могучим ударом тяжёлого хайбарского меча один из ятаганов переломился у самой рукояти, и вот уже его хозяин удивлённо пялится на полтора фута стали, торчащие из его спины, невзирая на препятствие в виде закалённого аргосского панциря!

Второй телохранитель вынужден был под бешеным напором киммерийца отступать, постепенно отходя к дверям сокровищницы.

Хаттаф-бек думал и оценивал ситуацию недолго. Воспользовавшись тем, что незваный гость занят его людьми, честно отрабатывавшими хлеб телохранителей, он осторожно, чтобы не привлекать внимания, двигаясь вдоль стены пещеры, стал красться к единственному выходу.

Ускользнуть без помех, к сожалению, не получилось. Глаза, что ли, у этого дикого зверя на затылке?!

Проклятый гигант, отпрыгнув на миг от своего растерявшегося противника и даже вроде особо не целясь, метнул левой рукой кинжал! И тот вонзился прямо в живот дико заоравшего и сразу забывшего о сохранении осанки и достоинства Хаттафа!

Упав на пол, он отчаянно завыл, всхлипывая и согнувшись в три погибели.

Киммериец вновь обернулся к противнику, продолжая теснить его к тупику и теперь яростно рыча. Хоть последний враг и не сдавался, Конан видел отчаяние, вспыхнувшее у того в глазах. Он понял — сардор уже побеждён! Смерть отчаявшегося человека наступает ещё до того, как суровая сталь выпустит его кровь!

Переключившись на последнее препятствие на пути к двери, варвар не видел, как вельможа, оставшийся на полу за его спиной, уже молча выдернул его кинжал из тела, поднялся на ноги и, не разгибаясь и качаясь на ходу, пустился бежать прочь по тёмному коридору.

Когда последний телохранитель гнусного и беспринципного сутенёра пал, пронзённый прямо в лоб, Конан кинулся к высоким двустворчатым дверям, из-за которых теперь доносились явно женские крики. Срывая и срезая какие-то дурацкие верёвки с многочисленными разноцветными восковыми печатями, он свирепо рычал и секунд за десять добрался до замков и бруса с его бедро толщиной, надёжно блокирующего двери. Откинув и его, киммериец схватился за фигурные литые ручки и распахнул наконец обе створки настежь.

Кром! Ну и чудовище!

То, что в мерцающем свете факелов предстало взору киммерийца, и вправду могло повергнуть в панику любого обычного человека.

Но Конан и не был обычным человеком.

Поэтому, оценивающе оглядев с головы до ног страшного противника, он, сжимая меч обеими руками, медленно двинулся вперёд на пружинисто напряжённых ногах.

Враг ждал его. И ждал спокойно. Он словно нарочно не двигался с места, чтобы дать наглецу возможность как следует рассмотреть себя.

Да, рассмотреть нашлось что.

Ростом в холке странное тело достигало футов семи. Странным оно казалось потому, что представляло собой как бы гибрид туловищ слона и носорога. Ко всему прочему, задние конечности казались гораздо короче передних, что усиливало нелепость двенадцатифутового тела.

Четыре колонны мощных ног, оканчивающихся, как у слона, расширенной ступнёй, были больше четырёх футов в обхвате. Но плечевой пояс передних был шире и сильнее развит: ещё бы, ведь передние ноги поддерживали мощную, длинную и очень толстую шею футов восьми-девяти. На которой сидела ещё и крупная лягушкоподобная голова размером с добрый бочонок.

Голова эта была поперёк раза в два шире и с красными широко расставленными глазами навыкате, что ещё усиливало сходство с лягушкой. Что до хвоста, то его киммериец не заметил, а может, его и не было вовсе. Толстая шкура кое-где бугрилась противными морщинистыми складками и была странного серо-жёлтого цвета.

В бою с варваром монстр, скорее всего, мог рассчитывать только на бивень, ноги и зубы — частокол трёхдюймовых, загнутых вовнутрь и окровавленных приспособлений для разрывания человеческой плоти внушал невольное уважение хотя бы своей многочисленностью. Нелепый, но явно страшный противник буравил незваного гостя глазами молча, хотя Конан и слышал, что говорить чудище умеет.

Но почему же оно не нападает? Ждёт чего-то?

Мысли Конана о предстоящей схватке оказались внезапно прерваны :

— Конан! — полуистерично-радостный крик показался ему райской музыкой. — Я знала, что ты придёшь! — О! Хвала Мирте Пресветлому, она ещё жива!

— Ага, привет, дорогая! Извини, что пока не могу обнять тебя — я немного занят! — варвар двигался, прикидывая, где могут быть в броне тела слабые места и медленно обходя по кругу здоровенную тварюгу, тоже медленно разворачивающуюся к нему всё время передом, по мере того, как человек продвигался к своей женщине.

Конан и так и так прикидывал, как бы лучше достать чего-то явно выжидавшего монстра, и наконец неуловимым движением от бедра метнул один из кинжалов в выпученный глаз.

Глаз моргнул, кинжал со звоном отлетел прочь, высекая искры из стены.

— Чёрт! — выругался Конан. — Бронированный он у тебя, что ли?!

— Да, да, Конан! Туловище никак не пробить! Я уже пробовала!

— А ты у меня молодец! Я смотрю, времени не теряла! — завершив обход туши, варвар теперь закрывал своим телом сидевшую на одной из груд золота абсолютно нагую и придерживающую одну свою ногу обеими руками Каринэ. Состояние его подруги внушало сильное и вполне обоснованное беспокойство. Других же женщин в пещере вообще не наблюдалось — даже в виде растерзанных тел. Странно.

Мельком взглянув на морщившуюся от боли женщину, Конан, уже предвидя неприятности, спросил:

— Как ты? Сможешь идти сама? — на что немедленно получил подтверждение своих самых худших опасений:

— Нет! У меня раздроблена ступня!

Варвар грязно выругался в рожу монстру, доставая ещё кинжал.

Но и его постигла участь первого — разломившись от могучего броска, половинки, отскочив от лба, со звоном упали к ногам невредимой и невозмутимой твари.

Чудище всё так же молчало, с очевидным интересом наблюдая, что же теперь будет делать нежданный спаситель.

— Ладно. Ты тут с ним вроде довольно долго. Может, подскажешь, где у него уязвимые места? — несколько раздражённо спросил киммериец, не поворачивая к Каринэ головы — не хотелось хоть на долю мига упускать противника из виду. Мало ли как быстро на самом деле может двигаться эта туша! Он чувствовал себя в положении идиота, которого заведомо неуязвимая тварь хочет вначале унизить, а потом и убить.

Да, эта самая странная неуязвимость и бездействие явно умного противника начинали его сильно беспокоить. Монстр же, похоже, находя ситуацию забавной, смотрел с откровенной издёвкой.

— Н-ну… Язык! Я отрубила футов пять! — неплохо для «хрупкой» женщины. Но, похоже, на боеспособности чудовища это никак не сказалось…

— Молодец, конечно. Но не похоже, что он сильно ослаблен этой потерей! — мрачно сыронизировал варвар. — Во всяком случае, от потери крови он явно не умрёт! А ещё?

— Н… не знаю! Больше вроде ничего!

— Ну и как теперь быть? Может, с ним можно договориться? — Конана злила дурацкая ситуация, в которую они попали, и беспокоило странное молчание твари. Та же уж точно чувствовала, что он теперь осознаёт своё полное бессилие, и получала от ситуации большое удовольствие — словно кошка, забавляющаяся с пойманной мышкой. А то, что он пойман, было понятно без слов — иначе разве он пришёл бы сам?!

— Нэт, договорыться со мной вам нэ удастся! — внезапно разлепило рот чудовище в момент, которого Конан меньше всего ждал, — Я очэнь расстроэн врэменной потерей языка! Теперь придётся целый месяц ждать, пока он снова отрастёт. А мнэ он был нужен сегодня!

— А может, если мы извинимся, ты простишь нас? — криво усмехнулся варвар.

— Нэт. Но извиняться и умолять меня вы можетэ. Это доставляет мнэ удовольствие! Ха-кха-кха! — отозвалась захохотавшая голова, вскидываясь кверху и сотрясая могучее тело в издевательском смехе.

— Ах ты мразь! Не дождёшься! — подскочивший гигантским прыжком Конан чтобыло сил рубанул по шее. Удар был так силён, что загудевший меч выскочил из рук киммерийца и отлетел к распахнутым дверям.

Монстр в ответ на это, казалось, легко и небрежно махнул головой с двухфутовым бивнем, и белая кость насквозь пробила левое бедро Конана.

Снова махнув головой, тварь отправила варвара в полёт, окончившийся ударом о стену футах в пятнадцати от того места, где, так и не сдвинувшийся с места грозный, наглый и неуязвимый противник продолжал стоять. Да, позицию монстр выбрал спокойно и обдуманно — женщина сбежать уж точно не могла, а чтобы вынести её, Конану так и так пришлось бы пройти мимо уродливой туши…

Киммериец, оглушённый болью и ударом, рухнул вниз, даже не успев спружинить руками, и ударился ещё и об пол. Тот оказался ничем не мягче стены.

Ругался Конан теперь на трёх языках, выбирая выражения поцветистей, поминая всех родственников монстра как по материнской, так и по отцовской линии и оглядываясь в поисках меча. В голове всё гудело от удара. Боль в ноге была жуткой.

— А, мэч ищешь! Похвально! — откровенно издевательским тоном констатировало чудовище, наконец сдвинувшись с места и подойдя к киммерийцу вплотную. Несокрушимая туша нависла над варваром, а он всё никак не мог подняться. Кровь из огромной раны хлестала толчками, в такт с сердцем, разлившись огромной лужей вокруг беспомощного северянина.

— Люблю смэлых… — голова, опустившаяся вниз, к самому лицу киммерийца, сделала паузу, — есть! Их мозг по вкусу гораздо лучше, чем у обычных людей, даже женщин! Я оставлю твою голову на закуску! А про мэч не беспокойся: он тэбэ уже нэ понадобится.

Опустившаяся с силой землетрясения тумбообразная нога размозжила по локоть правую руку! Хруст костей отдался и в уши, и в мозг!

Как ни был Конан мужественен и силён, страшный крик вырвался из его уст. Где-то сзади отчаянно закричала Каринэ. Монстр поморщился:

— Нэ надо так орать! У меня ещё есть дела, и я нэ хочу, чтоб мне снова мэшали!

Тумбообразная нога, опрокинув киммерийца на спину, теперь медленно опустилась всей своей тяжестью ему на грудь. Огромные глаза, с вожделением расширившись, приблизились. Тварь явно уписвалась его муками.

Снова раздался страшный хруст, и новая волна дикой боли накрыла Конана.

«Бедная Каринэ!» — успел лишь подумать он, проваливаясь в спасительную пучину потери сознания и жизни… Похоже, он всё же начал путь к престолу своего Крома.

* * *
Проклятый варвар! Пробил бритунийскую кольчугу!

О, сколько крови! Тряпка, которую Хаттаф-бек оторвал от нижней рубахи и плотно прижимал к ране, вся пропиталась насквозь, а кровь всё равно сочилась, пропитав и шальвары, и хлюпая в сапогах.

Боль оказалась мучительной. И ужасно кружилась голова. Хоть кинжал и вошёл в плоть Хаттафа лишь на ладонь, с такой раной — он не жилец! Ни один лекарь не спасёт от заражения крови, когда прорезаны кишки!

Спасенье теперь лишь в одном: может, Хозяин соизволит вылечить его. Если, конечно, захочет!..

А чтобы он захотел, его верный и преданный раб как раз и должен доказать свою верность и преданность: надо добраться наверх и послать своих людей, чтобы убили дерзкого северянина! И как это он так глупо не взял его в расчёт — посчитал за обычного клиента, которому плевать… А ещё интересней — как этот дикарь вообще оказался здесь?! Неужели справился со всем десятком, охранявшим вход?!

Чёрт с ним, с этим вопросом можно и подождать! А вот позвать на помощь надо! Быстрее! И плевать уже кого — своих ли, султановских придурков, только бы убить наглого негодяя, осмелившегося помешать Хозяину в священном ритуале!..

Кое-как отвалившись от стены, он заставил себя прервать крохотную передышку и вновь, шатаясь от боли и слабости, двинулся наверх — туда, где были люди. Где люди «охраняли». Неизвестно, правда, охраняли ли они ещё вход в секретный туннель!

Если чёртов варвар не поубивал их ещё, как это, несомненно, сделает сам Хаттаф! За такое исполнение своих обязанностей они и заслуживают только смерти! Чтоб другим — неповадно было!.. Но это — позже… А сейчас они должны… убить наглеца!

И почему это никто не идёт на помощь на его истошные крики?..

А, ну да. Он же сам запретил совать нос, чего бы они ни услышали…

Придурки чёртовы… И султан этот… Та ещё сволочь! Не может и не хочет пачкаться!.. А жить хочет?! Трусливая мразь! Ох, что-то тяжко… мысли разбегаются…

Ничего — если Хаттаф выживет, он этому Боташу покажет!..

Чёрт, почему — если?! Он — выживет! Выживет… Он докажет Хозяину это… Как это… А, да — свою силу, мужество и преданность!.. А Хозяин — спасёт его!

Скорее наверх!

Ох, ноги стали словно ватные… Нет, вперёд! Давай, двигайся, чёртово тело! Останавливаться нельзя! Иначе — смерть! Хозяин не простит оплошности!.. Не простит…

Нет, так думать нельзя — от этого по всем жилам расползается ужас и предательская слабость… А он должен быть сильным! Он… должен доказать… им всем… О чём это он?.. Что — доказать?..

Никогда ещё эти двести ступеней не казались Хаттафу таким тяжким трудом, такой каторжной работой. Но он дойдёт. Он — дойдёт. Он уже видит… Правда, сквозь какой-то красный туман… Но он видит последний поворот лестницы! Там — его люди! Там — жизнь! Ну же, ноги… Чего это они вдруг гнутся?! Вот же — осталось… И там… там…

* * *
Конан очнулся от душераздирающих криков.

Огромная, словно безбрежный океан, боль, пронзала всё его тело, перекатываясь обжигающими волнами через сознание, призывая лежать и не шевелиться!.. Чтоб не стало ещё невыносимей…

Да, плевать ему на эти крики…

Нет, не плевать — вдруг сознание прояснилось, и он вспомнил всё!

Там мучают, быть может, смертельно пытают женщину! Его женщину!!!

Волна злости и лютой ненависти затопила его душу. Мощный приток адреналина наполнил силой раздавленное и раненое тело, заставив отступить в сторону дикую боль. Кром! Пока он жив — он не побеждён!

Ох, не зря монстр нахваливал его мозги! Нет, он не оставит, пока жив, пока может двигать хоть одной рукой, любимую женщину на растерзание проклятому чудищу! Ну, давай же, северная боевая машина!..

Открыв глаза, Конан быстро осмотрелся.

О, Мирта!!!

Его взору предстали два обнажённых зада!

Проклятая извращённая тварь, повалив несчастную Каринэ животом на какой-то сундук и наступив своими задними ногами ей на икры, пыталась своим — таким крохотным для такого гиганта! — мужским достоинством наощупь попасть в цель у стоящей на коленях женщины!

Для этого монстру пришлось даже присесть — его брюхо не давало жертве разогнуть спину, и всё равно — чтобы старания увенчались успехом, монстр должен был бы опуститься ещё ниже. А где же его уродливая голова?

А, вот она! Хочет получше рассмотреть гримасы от мук и слёзы несчастной женщины, для чего шея тоже засунута под омерзительное брюхо! Да он же наслаждается страданиями и полной беспомощностью бедняжки, стараясь ещё и ещё продлить эту жестокую игру! Нет, это не может длиться вечно… Это кощунство! Да за такое!..

Сопротивление, рывки и крики Каринэ явно слабели — от боли и отчаяния она, кажется, сейчас потеряет сознание! Да и кто смог бы выносить такую боль!

Но тогда проклятый монстр сможет попасть в замершую мишень! И его гнусная плоть проникнет…

Не бывать же этому!!!

Ползком, оставляя за собой широкий кровавый след, но моля Крома, своего сурового северного покровителя, только об одном: чтобы вошедшее в азарт чудище не заметило его движения, Конан бесшумно добрался до своего верного меча.

Подобрал его левой рукой очень осторожно, чтобы не звякнуть о каменный пол.

На беспомощную тряпку правой руки он старался внимания не обращать.

На обратный путь ушла почти минута.

Бедная Каринэ! Она затихла! Долгожданная цель монстра замерла! Тот удовлетворённо фыркнул, словно жеребец перед случкой, и тоже замер, приноравливаясь.

Спрятавшийся за толстой колонной задней ноги Конан набрал в горящую адским огнём грудь полный вдох. И когда проклятое исчадье злодейского волшебства начало подаваться вперёд, нащупав наконец беззащитную желанную цель и довольно заурчав, приготовившись сделать первое движение, варвар с боевым киммерийским кличем левой рукой под корень отрубил напрягшуюся в предвкушении плоть!

Каринэ повезло — она и так уже была без сознания. Поэтому и не оглохла.

А Конан никак не мог зажать уши — правая рука по локоть была теперь просто раздробленным куском мяса. Оставалось только откатиться в сторону и морщиться от боли — теперь ещё и в ушах!

Наконец вопль затих. Но в голове ещё жутко звенело.

Под этот странный звон и происходило всё дальнейшее, странное и волшебное, действие.

Тварь вдруг стала резко уменьшаться в высоту, словно растекаясь по полу. И вот уже перед киммерийцем лишь большая золотая не то туча, не то лужа — колыхающаяся и вздрагивающая.

Ого, куда это она течёт?! В центр пещеры?! Может, там её логово?

Отверстие, ведущее в самый ад, под землю! О, Бэл! Отправляться живым в пещеры Мардука Конан ещё не готов! Но как же тогда догнать…

Э, нет! Догонять, похоже, не придётся.

Он, подползя из последних сил к месту, куда втекал искристо переливавшийся поток, ясно увидел, как жёлтая, тягучая, словно сироп, жидкость-туман, втекает в… горлышко узкого и стройного кувшина! Вернее, скорее, амфоры — золотой амфоры со странными символами, письменами и рисунками на боках.

И как это такая тварюга там умещается?! Ох уж это «волшебство», мать его…

Так вот где, значит, обиталище страшного монстра!

Ну, Конан найдёт способ прикончить его там!

На волшебство можно ответить не только доброй сталью, но и другим волшебством! А у него как раз есть знакомый — к счастью, весьма могущественный волшебник!

И он может и должен помочь — ведь в своё время Конан спас ему жизнь… Но нужно поспешить: похоже, в его распоряжении до следующего выхода монстра из своей норы, не больше месяца. Значит, нужны лошади…

С этой мудрой мыслью, прижав левой рукой к ноющей груди драгоценный кувшин с душой своего смертельного врага, Конан и потерял сознание.

* * *
Очнулся он опять-таки от боли.

Кто-то немилосердно дёргал и терзал его раненую ногу. Зарычав от беспомощности, он открыл глаза.

К счастью, это оказалась лишь заплаканная Каринэ.

Кусками материи от своей разорванной одежды она перетянула бедро повыше страшной раны, чтобы остановить потерю крови, и теперь накладывала два тампона и плотную повязку на уже закрывшуюся дыру. Всё же организм киммерийца обладал потрясающей живучестью — любой другой человек давно бы умер!

Передвигалась его боевая подруга, как заметил варвар, только ползком.

— С… пасибо! — выдохнул он, с трудом разлепив запёкшиеся губы. — Ты… как?

— Вроде жива! — нашла в себе силы усмехнуться сквозь слёзы мужественная женщина.

— А как… твоя… нога? — даже шёпот жёг Конану грудь огнём.

— Всё так же сломана. И даже раздроблена… Да и вторая тоже!

— Вот сволочь! Ничего… Он мне за всё заплатит! Я теперь знаю, где… его логово! — киммериец показал злосчастный сосуд, который так и не выпустил из руки. — Только бы нам выбраться отсюда, а уж я найду способ уничтожить его! Есть у меня… подходящие знакомые!

— Это в каком смысле — подходящие? Скупщики краденого золотого лома?

— Ага… Очень смешно. Спасибо, твой юмор очень бодрит и помогает… Нет, не совсем так. Просто один волшебник. Нормальный. — Он криво через силу ухмыльнулся. — А подходящий он — в том смысле… что не свихнулся на идее власти над всем миром!

— А… — без особого энтузиазма откликнулась Каринэ, закончив наконец перевязку и обессилено откинувшись на кучу расшитых золотом роскошных халатов и чего-то ещё, возле головы Конана. — Вот уж не знала, что такие бывают. Что ж, мой смелый и неунывающий возлюбленный, тогда — вперёд! Мы поползём или как?..

Конан, преодолевая боль в горящей груди, рассмеялся, стараясь не трястись и не вдыхать сильно и глубоко. Чуть погодя к нему присоединилась и Каринэ, однако смех её быстро перешёл в бурные рыдания, и она прижалась заплаканным лицом к могучему животу.

— Я уж думала, ты никогда не придёшь! — пробормотала она. — Я так боялась! Проклятая тварь сожрала их обеих! Прямо на моих глазах! Ещё жрала так, чтоб я поняла — самое страшное — впереди! А меня она… хотела вначале подольше помучить — за язык!

Но я всё равно рада, что отрубила его! Я…

Конан не прерывал путанного и бессвязного рассказа, осторожно гладя маленькую головку по спутанным и мокрым волосам здоровой рукой.

Наконец рыдания и слова прекратились. Головка вновь поднялась:

— Конан! — Каринэ вновь стала деловой и озабоченной. — А как получилось, что ты вообще остался жив? Ведь я ясно слышала, как захрустели рёбра, когда он проломил тебе грудь?!

— Ага. И тварь тоже слышала. И решила, что я уже раздавлен, словно червяк — колесом телеги! А это хрустели всего-навсего мои ножны! Вон, видишь? Куда я теперь засуну свой любимый меч?

— Сказала бы я, куда тебе его засунуть! — маленькая ладошка хлопнула киммерийца по… хм., но ему было не больно — это место у него не пострадало. — А… А что было потом? У этого… Получилось? Ведь я сопротивлялась, извивалась ужом, плевала ему в глаза, а потом… всё же потеряла сознание…

— Нет! — поспешил обрадовать свою подругу Конан. — Ничего у него не получилось! Я смог дотянуться и отсёк ему… э-э… особо нужные части тела. Прямо под корень!

— О! То есть ты…

— Ну да. Вон он валяется, золотой… Хм.

— Ух ты! И правда… И как я не заметила! Ох, повезло мне! А вон там — его застывший язык! Хочешь, принесу?! — глаза Каринэ засветились неподдельным восторгом. — А здорово, получается, мы его укоротили: ты — сзади, я — спереди!

— Да уж. Мы те ещё крутые бойцы. Берём заказы на уничтожение волшебных тварей. — Киммериец покачал лохматой головой. — Нет, не хочу. Лучше лежи спокойно. Если твои маленькие ножки в таком же состоянии, как моя клешня, я удивляюсь, как ты вообще двигаешься!

— Ну… Человек привыкает ко всему! И к боли. Я должна была так или иначе перевязать тебя. А ноги — ерунда. Главное — мы живы! Не то, что Ригина и та, другая… — Каринэ содрогнулась. — А что с ними было потом — это вообще страшнее смерти, — она рассказала варвару, как происходил процесс пищеварения у монстра.

— Да… Хвала Мирте Пресветлому, что я всё же успел! — киммерийца передёрнуло от отвращения. — Но не вздумай никому больше об этом говорить, особенно султану!

— Это почему же? Думаешь, он не знает и так? И мы с ним увидимся?

— Думаю, не знает. Этот Хаттаф-бек был не из тех, кто готов поделиться даже одной монетой из тысячи… Скорее, он хотел использовать золото сам — видишь, поэтому и кучки от предыдущих… трапез ещё не переплавлены.

Наверное, он метил сесть на место султана, а потом уж продемонстрировать своё богатство. И султан, я думаю, догадывался о планах фаворита-изменника. Не совсем же он идиот! Просто, видать, пока была жива тварь, султан не решался ничего с ним сделать…

— Конан! Ты ничего не забыл? Тварь-то до сих пор жива! И у нас только месяц!

— Да. Вот поэтому-то я и думаю… Хаттаф-бек мёртв. Должен быть, во всяком случае — я попал ему прямо в живот! А султан очень захочет узнать, что здесь произошло — причём из первых рук. Так что уж с ним-то мы или кто-то из нас точно увидится!

— Пожалуй, ты прав. Тогда, точно, незачем ему знать, что тут и как… Но, с другой стороны, раз Хаттаф-бек мёртв, такие свидетели, как мы, будут ему… э-э… очень мешать! Ты не думаешь, что мы сильно рискуем здесь же, в подземельях, и остаться?!

— Нет, я думаю по-другому. Вот послушай: султан стар. Монстра он наверняка боится больше, чем огня из подземелий Мардука! Поэтому и поставил между собой и им этого Хаттаф-бека — так сказать, посредник. Он же и крайний в случае чего! И если Боташу предоставится реальный и безопасный шанс избавиться навсегда от мерзкой тварюги, он как пить дать поспешит им воспользоваться!

Разумеется, только если не будет знать, что монстр может… обогатить его!

Мы, вернее, я —должен убедить его в силе и способностях моего чародея! Что он сможет окончательно убить чудище!

— Хм! Для необразованного и дикого варвара ты рассуждаешь не так уж… В смысле, неплохо: в практичности подхода тебе не откажешь… Ты, наверное, прав — теперь никто кроме нас не знает, как здесь возникло всё это золото. Сейчас я постараюсь все эти… кучки… ещё и прикрыть какими-нибудь тряпками… или зарыть в монеты… Ну, скрыть! А уж про то, что я видела, не расскажу даже под пытками!

— Типун тебе на язык! Но рассказывать и вправду не стоит. Теперь давай договоримся о том, что именно мы нашему султану будем врать.

— Врать?! — Каринэ усмехнулась. — Выбирай выражения, мой неотёсанный и далёкий от светского этикета друг! Почему — врать? Не врать, а честно рассказывать о событиях, случившихся с нами — это теперь так называется!

— Ладно, Неграл с ним, как бы это ни называлось. Давай это быстренько обсудим, чтобы не брякнуть чего лишнего, когда за нами придут!

— Значит, ты собираешься-таки этого дожидаться?

— Конечно! В ползании по ступенькам я слабоват. А тебе лучше вообще лежать и не шевелиться, пока лекарь не наложит лубки!

— Ох… Ты, конечно, прав… — Каринэ поморщилась. — Лежать лучше. Но если мы хотим, чтобы тут не обнаружили всех этих следов… — она повела рукой по ряду кучек у стен и в центре зала, — мне всё же придётся ими заняться!

— Погоди! Ты же… А может, чёрт с ними?..

— Нет уж. Не знаю, спустится ли сюда султан, но вот простые сардары, которых он пришлёт утром, этого видеть уж точно не должны! Ведь вряд ли Хаттаф-бек пускал сюда кого-то постороннего! — Каринэ двинулась от киммерийца, сдерживая стоны и лишь покряхтывая. И стала закапывать предательской формы кучи и закидывать их вещами, что были в сокровищнице. Конан, понимая, что она права, помочь ей почти не смог — двигаться из-за потери крови было тяжко. Поэтому он прикрыл и зарыл те кучи, что оказались поближе.

Эти старания здорово обессилили и без того измученных возлюбленных. Но через двадцать минут они сделали, что смогли, сползлись снова к центру и теперь обессилено лежали рядом на куче золотого барахла, обливаясь по́том и отдуваясь.

— Ну… здорово! — Каринэ задыхалась, но была довольна. — Повезло, что до утра ещё далеко! Давай, что ли… обсуждать… наш правдивый рассказ!

— Давай. Но, боюсь, придётся внести некоторые изменения в наш план!

— Это почему же?

— Я вот тут поползал… И что-то не вижу трупа этого чёртова Хаттаф-бека! А так как трупы не ходят, приходится предположить, что эта гнида выжила. И сбежала!

— Чёрт! Чёрт-чёрт-чёрт!!! Жаль. Я хотела сказать — жаль, что ты не убил мерзавца!

— А уж мне как жаль… Впрочем, будем надеяться, что он истечёт кровью. Кинжал я ему всадил без дураков — почти насквозь! Но теперь я понимаю… Понимаю, почему все мы, то есть мужчины, такие жестокие и кровожадные! И так убийственно… честны!

Чуя какой-то подвох, Каринэ грозно сдвинула брови:

— Ну и почему же?

— Ну, нас же воспитывают и науськивают маленькие кровожадные женщины — вроде одной моей знакомой! — грудь жгло вроде поменьше, и он почти пошутил…

— Свинья! — констатировала Каринэ. — И это после всего, что я для него сделала! И носилась тут с ним, как с родным мужем! Ну, про целый месяц любви я уже молчу!

— Ну прости, дорогая! Это я неудачно пошутил, — серьёзным тоном стал оправдываться варвар, впрочем, ехидно ухмылявшийся.

— Ах, ты пошутил? Почему же тогда никто не смеётся?!

— Ну… Наверное, потому, что все они прислушиваются к топоту бегущей сюда стражи, которой сейчас набьётся целое подземелье!

— Ой, точно! — в голосе своей женщины Конан уловил некоторое напряжение. — О, Мирта! А я так выгляжу!.. Дай мне хоть кусок твоей повязки! Или это… — она с недюжинной силой выдернула из-под варвара кусок прозрачной кисеи с золотым шитьём.

— Я на твоём месте не волновался бы за это! Выглядишь ты… Потрясающе!

Каринэ, лихорадочно заворачивающаяся в роскошную тряпку, пропустила его грубый юмор мимо ушей и успокоилась, лишь стянув на бёдрах символическую полоску полупрозрачной тряпки, которая не столько скрывала, сколько подчёркивала её соблазнительные формы. Конан не удержался:

— И это ты называешь — одеться?!

— Э-э!.. Не мешай! Тебе не понять! Ф-фу… Ладно, я готова! Что мы будем делать?

— Хм. Ну, не знаю… Может, будем смело… Лежать?

— О! Это… да, смело! Что ж, давай попробуем!

* * *
Боташ ругался и дрожал, дрожал и ругался.

Затем всё же решился — послал взвод личных доверенных телохранителей — так называемых барсов султана — посмотреть, где Хаттаф-бек, почему не доложил о происходящем, и что там, собственно, такое происходит в подземелье!

Почти сразу же их начальник прибежал обратно и доложил, что этот чёртов Хаттаф-бек один выбрался из подземелья, но упал, потеряв сознание, немного не дойдя до поста своих воинов. Те, подхватив любимого начальника, поспешили отнести его в его апартаменты и даже вытащили из постели лекаря. Но Советник по особым поручениям всё ещё не пришёл в сознание и, похоже, совсем истёк кровью.

Вот мерзавец! Да как он посмел!..

Кто теперь расскажет Боташу о тех ужасных криках, что всполошили весь дворец?! Ведь такого не было даже в самом начале — четыре месяца назад… Тогда кричали только люди, а монстр помалкивал, что позволяло благополучно скрывать его существование

Но сейчас рёв был такой!.. Не скроешь. Ох!

— А что там… внизу?! — Боташ буквально визжал в ужасе перед гневом монстра, который теперь мог обратиться и на него, раз чёртов Хаттаф-бек без сознания и явно не справился со своими обязанностями… Иначе Хозяин не ревел бы так!

— Не знаем, о всесильный! Туда ещё никто не спускался — ведь там охрана из горцев Хаттаф-бека, а он им запретил пускать кого бы то ни было — без его личного приказа! А он сам сейчас без сознания!

— Проклятье!!! Вот болван! И вы болваны! Так, ладно… Собери всех моих барсов. Возьмите арбалеты, луки и хоть перестреляйте всех этих чёртовых горцев — они и так сидят у меня в печёнках! — но спуститесь вниз! И узнайте, наконец, что там произошло. И происходит! Да смотрите — не болтать! На кол посажу, кто хоть слово… Ну, бегом!

А, стой! Пошли кого-нибудь за моим личным лекарем. Пусть осмотрит эту скотину Советника по особым… и потом срочно доложит мне!

Всё, выполнять!

* * *
Конан спокойно и твёрдо выдерживал грозный взгляд. Подумаешь, султан!

Каринэ старательно изображала еле живую скромницу: хлопала большими выразительными глазами, мило краснела, когда Боташ глядел на неё, еле дышала, прикрыв грудь точёной ручкой, и благоразумно помалкивала, предоставив «правдиво» рассказывать обо всём киммерийцу.

А султан, глядя на этих двоих, столь внезапно нарушивших работу налаженного механизма, выпестованного этим чёртовым Хаттаф-беком, так некстати позволившего себе потерять сознание, даже не знал, чего ему хочется больше: смеяться или ругаться.

Нет, в том, что они натворили, так просто не разобраться. Придётся подумать…

Лежащая перед ним на носилках парочка была, конечно, очень колоритна.

Полуобнажённый и местами ещё чёрный от сажи мускулистый гигант-варвар с далёких северных просторов, с суровыми чертами мужественного лица. И миниатюрная чернобровая красавица явно восточного типа. Оба — лишь чуть прикрытые набедренными повязками. Они и резко отличались, и в то же время как-то здорово дополняли друг друга.

Внезапно некстати у Боташа мелькнула мысль, что, наверное, у такой пары были бы красивые и здоровые дети! И смелости и ума им бы было не занимать!..

Затянувшееся молчание первым нарушил сам султан:

— Так, говоришь, через месяц грозился всё отрастить обратно? — эта мысль, в связи с угрозой четырёхмесячной давности лично ему самому и его… султанской и мужской чести, беспокоила его сильнее всего. Да и кого такое не обеспокоило бы?

— Да, ваше величество, так он и сказал. Правда, про язык. Но я думаю, что и… его … хм!.. это тоже касается!

— «Хм», говоришь? — султан усмехнулся. — Неграл с ним, разрешаю: называй уж фаллос — фаллосом! Месяц. Понятно. А ты, значит, готов меня и Турфан от этого монстра избавить?

— Да, ваше величество! Ведь я вам уже рассказывал — клин выбивают клином, а волшебство — волшебством!

— Да-да, я понял. — Боташ, сцепив руки за спиной и как-то ссутулившись, снова заходил между поставленными рядом носилками. На Каринэ со всеми её прелестями он теперь не смотрел, зато на варвара поглядывал, хмуря брови и вздыхая. Ему предстояло ответственное решение.

— Ваше величество, — осмелился нарушить невесёлые думы султана Конан. — А сами вы не знаете никакого способа отделаться навсегда от… нашего друга?

— К сожалению, нет. — Боташ хмыкнул, взглянув ещё раз на странного северянина. — Иначе разве я терпел бы… всё это безобразие, что творили там этот… и советник!

— А в сокровищнице вы были, ваше величество, после того, как там поселился… э-э… то есть монстр посетил её в первый раз?

— Да, был… Нет, вернее сказать, я спускался к дверям, которые он тогда снёс, и осмотрел её через пролом… Конечно, оттуда я никакого необычного сосуда не заметил! А внутрь… Нет. Но ты говоришь, что запомнил его?

— Да, ваше величество! Если бы эти ос… э-э… то есть — ваши бравые воины не вырвали его у меня из рук и не заставили оставить там, я бы показал вам…

— Нет уж, спасибо! — вырвалось у Боташа. Впрочем, подумав и пошкребя подбородок, он переменил решение:

— Хотя… Можно и посмотреть! Ведь он целый месяц будет… безопасен! Ладно. Раз так, вы, двое, сейчас отдыхайте. Я выделю вам комнаты, лекаря и хорошую пищу. А завтра…

Нет, получается, уже сегодня днём мы с тобой, Конан, поговорим ещё: о сосуде, о стражниках Хаттаф-бека и о твоём знакомом чародее. Действительно ли он так силён, что сможет…

— О, ваше величество, не сомневайтесь! Уверяю вас: от пустошей пиктов до просторов Гирканских степей вы не найдёте другого такого! И уж если кто-нибудь и сможет справиться здесь — то только он! И к тому же он — мой друг! Я имел честь… когда-то оказать ему услугу! Надеюсь, он не забыл об этом!

— Ну хорошо, хорошо… Продолжим после обеда. Но — если о нашем разговоре или о том, что произошло там, внизу, кто-нибудь узнает…

— О, ваше величество — не беспокойтесь! Мы — очень умные! Мы всё понимаем и очень, очень хотим жить!

— Не сомневаюсь! — снова усмехнулся султан. — Приятно иметь дело с… умными людьми! Да ещё с такими полезными знакомствами!

Боташ шагнул к дверям и хлопнул в ладоши. Тотчас вбежал отряд барсов.

— Отнесите их в мои покои для особых гостей, — приказал он капитану личной гвардии. — Обеспечьте такую охрану, чтобы и мышь не проскочила! Впускать только моего врача. И повара! За их жизни, Тирхамм, отвечаешь головой! А, да. Ещё впустишь моего портного, — вспомнил он, перехватив красноречивые взгляды своих верных воинов.

Уж в чём в чем, а в том, что эти двое не сбегут, Боташ был точно уверен.

* * *
Хаттаф медленно плыл по широкой и спокойной реке.

Ему было так легко и приятно. Как, наверное, никогда в жизни…

Как хорошо просто плыть, лёжа на спине и, отдавшись на волю могучего спокойного потока, глядеть в высокое голубое небо, ощущая, как ласковые лучи солнца касаются лица и тела — совсем как в детстве. Когда в редкие свободные минуты он лежал на поросшей мягкой травкой глинобитной крыше их сакли летом и глядел, глядел…

Он был счастлив. Почти.

Потому что снизу кто-то всё время дёргал и щипал его многострадальное уставшее тело… Кто же это?.. Наверное, рыбы?

Да, это они, паршивки, будь они неладны — больше некому… Но им не удастся. Не удастся утащить его вниз, на дно, в пучину мрака и холода. В бездну забвения. В царство смерти… Нет, он будет вечно плыть и плыть вниз, по течению. И наслаждаться теплом и покоем… Как здесь хорошо… И почти совсем тихо…

— … нет! — чей-то еле слышимый писк где-то на самом краю сознания. — Он слишком ослаб от потери крови! Даже с бульоном — не раньше, чем через два-три дня, ваше величество!

— Вот чёрт! — снова сердитый писк. Комары там, что ли, летают над ним? — Неграл его раздери! Это слишком поздно! Я не могу ждать. Ладно. Тогда ступай к этим двоим. И помни — они нужны мне живыми и по возможности здоровыми! Потому что… в случае чего… Казнить-то можно в любом состоянии. А вот использовать… Поэтому сейчас: я сказал — здоровыми!

— Слушаю и повинуюсь, мой повелитель! Всё, что в моих силах и свыше, будет сделано, только бы ваше величество было довольно!

— Хорошо, хорошо… Ступай!

* * *
— …всех! Кто тебя просил это делать?! — возмущение султана было так велико, что брызги слюны так и летели изо рта. — Кто?!

— Да никто, ваше величество! Говорю же, я просто искал свою женщину и открывал все запертые двери и решётки! Откуда же я мог знать про этих арестантов? А что, они снова взялись за грабежи и убийства? — Конан не удержался, чтобы не сыронизировать, но был так серьёзен, что Боташ сдержался.

— Нет! — он фыркнул, посопел. Затем рассмеялся. — Нет. — Боташ продолжил уже куда спокойней: — Эти задохлики — не грабители и убийцы. Те у меня не сидят без дела — они дробят камни, мостят дороги, добывают руду в… ну, не важно.

А этим, — он снова засопел, — опасно было давать… э-э… общаться с честными уголовниками! Они… могли позасорить их пустые мозги разной глупой ерундой: обо мне, о нашем государстве, о позорной дани Аргосу… О терпимости. Ну, к другим религигиям, цвету кожи, ну и вообще… обо всём таком. Вроде рая на земле — общества всеобщего равенства и торжества закона, какой-то там высшей справедливости, мира…

— А, политические! — догадался Конан. — Да, этих точно надо опасаться! Ну, извиняюсь! Я же не знал, кто они такие! Да и запирать их обратно не было времени! — на этот раз султан, о чём-то задумавшийся, вообще пропустил замечание киммерийца мимо ушей. — А что, они все сбежали?

— Да нет, куда им! Разве они могли бы уковылять далеко? Просто моим сардарам и даже барсам пришлось долго собирать этих негодяев по всему подземелью. И всё равно они ещё не уверены, что собрали всех. Возможно, человек десять, помоложе, всё же умудрились скрыться. Похоже, как раз через новый ход в доме Хаттаф-бека.

Конан от всей души пожелал беднягам удачи и чьей-нибудь помощи — но вряд ли они могли бы получить её от людей Рината. Оставалось надеяться, что они всё же проскочили в промежуток до смены стражников Хаттаф-бека, но после ухода из подвала головорезов-наёмников, страхующих подземелье от «горячо любимых» горцев.

Воцарилось долгое молчание. Султан расхаживал — очевидно, движение помогало ему лучше сосредоточиться — Конан и Каринэ помалкивали, лишь иногда обмениваясь многозначительными взглядами.

Боташ же просто… тянул время. Решение он уже принял. Просто хотел нагнать на этих двоих страху и показать, какое великое одолжение он собирается им сделать и милость — оказать. Впрочем, насчёт страху, как он уже понял, ничего не получится.

Проклятый волосатый дикарь прав — у Боташа появился реальный шанс избавиться навсегда от унизительного рабства и жуткой судьбы… А то уж он было подумал, что придётся терпеть такое всю оставшуюся жизнь, замирая в страхе каждое полнолуние и думая, как обезопасить себя от происков чёртова властолюбивого проходимца…

Да, с Хаттаф-беком, если подумать, получилось тоже не совсем… неудачно: он ведь не дурак, понимал, что амбициозный сопляк метит рано или поздно занять его — его! — место. Так что десять часов размышлений — сам по себе выдающийся случай для Боташа! — не прошли даром. Решение избавиться от дамоклова меча, живущего в фамильном подземельи, и заодно — готовящего нож за спиной фаворита и зажить прежней безмятежной жизнью на старости лет просто напрашивалось само собой.

Боташ прекратил ходьбу. Важно приподнялся на носки, опустился. Фыркнул.

— Пёс с ними, с этими мерзавцами! Всё равно мои люди переловят их рано или поздно и посадят обратно! Скажи мне лучше вот что… Ты точно уверен, что существует способ навсегда уничтожить… вот это! — он кивнул на кувшин, который стоял теперь у подножия трона. — И что твой… э-э… друг знает этот способ?

— О, ваше величество, конечно! Разве стал бы я об этом говорить, если бы не был уверен?! Ведь я и… э-э… моя женщина — должны больше всех бояться его гнева и быть заинтересованы в его… Хм! Скорейшем и надёжнейшем уничтожении! Ведь именно мы нанесли его… э-э… достоинству такое страшное оскорбление!

Поэтому чем раньше ваше величество изволит приказать отправить нас в путь, тем быстрее этот сосуд с его ужасным содержимым покинет ваш дворец и пределы Турфана и тем больше времени будет у моего друга… На необходимые приготовления и заклинания или что там ещё может понадобиться!

— Н-да, это верно. — Скривив губы, Боташ вздохнул. Он не любил, когда на него пытались давить или подгонять. — Чем быстрее — тем… Вас двоих на месте этой твари я уж точно… Любил бы не особенно сильно, — тут его величество изволило ехидно ухмыльнуться. — Да и советник мой, если очухается, тоже от вас и ваших дел в восторге не будет.

Подойдя к трону и опасливо взяв в руки вместилище души монстра, он нахмурился и поцокал языком:

— Вот, значит, в чём было дело… А я-то, глупец, порадовался, когда получил эти дары и подношения… Вот хитрецы! Мать их так…

— О чём вы, ваше величество? — осмелился нарушить думы Боташа заинтригованный варвар. — Вам… знаком этот сосуд?!

— Знаком, да! — султан раздражённо сплюнул. — Он хорошо запоминается. Хотя бы своими дурацкими рисунками и письменами! На древнестигийском, кажется…

В общем, я около десяти лет пытался… э-э… взять под свой контроль перевалы, ведущие из Турфана непосредственно в Коф, чтобы, значит, мои караваны не поднимались вверх по реке Красной и не платили за пользование чужими судами. Да и таможенных сборов… А в южных отрогах Карпашских гор проживало лишь несколько родовых общин какого-то там старинного племени улюминаров. Это какая-то религиозно-просвещенная, ну и всё такое… Секта. Я даже и не слышал о них до этого, думал, на этих лысых склонах и выжить-то невозможно — не то что воевать!

Они, однако, там за несколько веков окопались хорошо — понадолбили себе пещер, понарыли каналов… Продавали, в основном опиумный мак. Но сами его не употребляли. Ну, верования, так сказать… А, значит, других травить можно… Так вот, эти мерзавцы-вероотступники то бежали от моих людей, то подло нападали на оставленные гарнизоны и учиняли отвратительную резню. В горах — сам понимаешь — поймать и разбить врага не так-то просто. Поэтому я всё усиливал и укреплял крепости и гарнизоны. А они всё нападали и всё разрушали…

Короче, это была та ещё заноза в… как ты говоришь — с другой стороны от… Хм! Сволочи!

В прошлом году, правда, нашёл я средство — каналы разрушил и засыпал, а пещеры… позатопил! А когда они пытались всё восстановить — уже мои нападали и всех убивали… Ну, словом, по их же методу! Этой весной я собирался уже окончательно…

И вдруг месяцев пять назад, зимой, заявляется ко мне их посольство и нижайше просит быть их сувереном и владеть и править ими моей мудрой рукой и всё такое прочее, только не чинить им препятствий в отправлении их, значит, культовых обрядов… И принять эти подарки и приношения — в знак, так сказать, их покорности и вечной преданности…

Вот, оказывается, что они придумали… И ведь верно рассчитали — четыре месяца мне было совсем не до них! А я… Теперь-то понял, в чём был подвох. И ведь мог бы догадаться ещё тогда — сразу мне не понравилось это посольство и их речи.

Просто… не связал эти и… последующие события!

Ладно, я тоже не вчера родился. Я постараюсь достойно вознаградить их за столь редкий и ценный подарочек! Заодно проверю, нет ли у них чего-нибудь ещё в таком роде! — Боташ сверкнул глазами, поставив кувшин снова на пол. — И уж если найдётся — точно воткну им в!..

Повернувшись к парочке влюблённых инвалидов, он подвёл итог:

— Вы оба должны поклясться, что ничто из сказанного здесь и произошедшего с вами… там, внизу, никогда и ни при каких условиях не узнает ни один человек!

Ну, кроме, естественно, вашего мага! Так же мне не хотелось бы… Чтоб вы вернулись сюда!

Я же, со своей стороны, милостиво прощу вам ущерб, нанесённый… свите Хаттаф-бека, ему самому и моим личным подземельям, дам вам охрану и обеспечу доставку вас к месту жительства этого… твоего друга!

И помните — никто, даже сопровождающие вас воины — не должны знать истинную цель вашего путешествия! Вы едете лечиться! Всё! Счастливого пути!

* * *
Сколько времени он так плыл?

День? Год? Время словно остановилось…

Но лучи почему-то перестали согревать его тело. И всё холоднее и холоднее делалось внутри его мокрого ложа… Мирта, как же неудобно здесь лежать! Как болит копчик… И спина вся затекла! Нет, ему пора на берег. Хватит плавать!

Застонав, он пошевелился и… пришёл в себя! Он — очнулся!

Вокруг тишина и полутьма. Где это он?

С огромным усилием он открыл глаза пошире, поморгал. Вздохнул. Сразу огненная стрела пронзила его кишки… О!..

Вот, так полегче… Но что это за роскошные палаты? С детства он в таких не бывал! Как же он попал сюда? И почему так больно? Почему тело всё онемело и не слушается его совершенно? Что означает эта неподвижность… и эта роскошь?

А, да. Он вспомнил.

Роскошь — это его собственные покои. Во дворце султана Боташа Восьмого. И…

О!.. Со страхом он вспомнил всё. Крик Хозяина. Появление неукротимого варвара. Своё ранение, кровь. Много крови. Долгий выматывающий путь наверх, за помощью.

Успел ли он сказать?! Послал ли своих туда — туда, на помощь Хозяину?

Да и нуждался ли Хозяин в его помощи? Или он сам раздавил наглеца, словно вонючего клопа, или насадил на бивень, словно мотылька?.. Нет — помощь была нужна не Хозяину — ему! Он хотел заслужить себе прощение — ведь он облажался, не уследил…

Он долго ворочал тяжёлые жернова невесёлых мыслей. Но ничего не вспомнил — ни о том, что сказал — и сказал ли! — своим горцам, ни о том, что случилось внизу… потом.

Значит, наверное, всё-таки не успел. Не рассказал. И помощь не отправил…

Но что он за идиот — у него же есть люди! Подчинённые, мать их!..

Он может всё узнать! Сейчас… Он попробовал крикнуть.

Плохо. С первого раза не получилось — из горла вырвался лишь жалкий сип. И боль страшная! Жжёт огнём!

Но — надо! Если, конечно, он хочет жить…

С третьего раза на его хриплый и тихий оклик прибежал Сулаймон — его взводный. Он, оказывается, был здесь же, в покоях, но уснул в кресле у изголовья, сморённый долгим ожиданием. И чтобы услышать и понять, о чём спрашивает господин, ему пришлось наклониться, наплевав на субординацию, к самым губам полуживого Хаттаф-бека…

Когда слуги переодели Советника по особым поручениям в сухую одежду, заменили насквозь вымокшие простыни и отдёрнули тёмные занавеси, он потребовал и выпил зелёного чаю. Горячая жидкость хоть и жгла внутренности, но вернула подобие ясности ума. Пересохшее горло обрело способность пропускать наружу звуки его голоса.

Приятное тепло согрело его ослабевшее и окоченевшее тело и включило вновь в работу цепкий хищный интеллект. Нет, сдаваться он не собирается!

Отослав всех, он снова выслушал полный доклад Сулаймона — старшего по званию из оставшихся в живых…

То, что он узнал, вновь заставило его тело покрыться липким холодным потом, а душу — если таковая может быть у негодяя — забиться в тисках отчаяния и бессилья.

Девятнадцать его людей убиты!

Причём восемь — барсами султана! Значит, гнусный трусливый старикашка больше не боится его и его монстра?! А… Почему?

Вскоре он узнал и это.

И многое другое — Сулаймон, хоть и был молод, понимал, что захочет узнать его господин, когда очнётся, и полностью задействовал пусть на необычную, но важную работу весь штат шпионов и осведомителей — они-то остались целы!

Конечно, не всё, что случилось, было известно взводному — но это нетрудно было и домыслить… Понять.

Значит, под усиленной охраной. В закрытых носилках. Именно двое. Хм…

Один из них — без сомнения, давешний волосатый дикарь. А другая — судя по всем приметам — его девка. Значит, на излечение?.. Хм-хм.

Так он и поверил.

Нет, тут дело похитрее. Слишком хорошо он знает Боташа.

Благотворительность и милосердие не входят в число добродетелей пристарелого сластолюбца…

Но вот что странно: получается, варвар как-то выжил в схватке с Хозяином. (Хаттаф просто представить себе не мог, как такое возможно!) А сам Хозяин теперь бессилен что-то сделать до следующего полнолуния!

Но… Поездка. Не просто же так они уедут… Возможно, хитрый варвар предложил Боташу сделку. Возможно, он знает или думает, что знает способ уничтожения Вместилища Хозяина. Может, у него есть знакомый колдун? Возможно, возможно. Ведь наверняка до появления в Турфане он успел попутешествовать по свету. И, зная его натуру, покуролесить на славу. Может, в какой-то дерзкой проделке и познакомился. Очень похоже на это. И теперь он предложил султану убить… Или хотя бы — увезти Хозяина подальше и где-то спрятать. В обмен на их вшивые жизни.

Да, это наиболее возможный вариант… Ведь есть сильные маги на севере, которые вполне могут… И тогда — всё!

Всё для Хаттаф-бека будет тогда кончено! Конец его власти, его планам, ему самому! С такой раной без вмешательства чуда ему не выжить! А что, если…

Может, рассказать старому скупердяю о золоте?

Ведь он так расчётлив и так его любит — ничуть не меньше самого Хаттафа! А золото, которым в состоянии обогатить их монстр, может наполнить старую сокровищницу хоть до самого верха — чудище ведь способно изготовлять его бесконечно! И так просто!..

Ведь это — власть! Это, если понадобится, — наёмные войска и захват чёртова Аргоса!.. Это…

Но передумает ли старый хрыч? Хм-хм.

Мозг Хаттаф-бека работал с той кристальной чёткостью, которая бывает только у больных и только в… определённые периоды болезни.

Может, трусливый старик и передумает. Но… зачем тогда ему сам Хаттаф-бек?

Просто опасный свидетель! А когда механизм налажен, как у него, ничего не стоит заменить кормчего! Нет, он не должен выпускать штурвал из своих рук! Он ещё кое на что годится! Он сам вернёт Хозяина в заветный подвал! Сам обеспечит тому всё необходимое! Не может такого быть, чтобы ему не было даровано прощение!

Хотя бы — за рвение!

— Сулаймон! Сколько людей у нас здесь сейчас осталось?

Ага, больше двадцати! Как он был предусмотрителен, обеспечив им службу в три смены! Больше половины его людей оставались в казармах и уцелели! И люди у него — не чета султановским размазням, а отборные молодые воины! Сам же и отбирал… С дальним прицелом.

Жаль, что его клановых уничтожили всех. Но кому же он мог бы доверить охранять чёртову сокровищницу, когда там…

Но и остальные неплохи. Ну вот и пусть поработают!

За сутки с небольшим караван с носилками этих «больных» не мог отъехать далеко. Следопыты среди его людей есть — он старался набирать охотников. Даже если караван двинется напрямик через пустыни, их нетрудно найти…

— Слушай внимательно, унбаши! Я назначаю тебя сотником! Скоро мы восполним потери в наших рядах, и ты будешь старшим над всеми! Но поработать тебе и оставшимся сардорам предстоит сейчас немало! Нужно спасать наш родной Турфан!

Один коварный и подлый варвар — ты знаешь, о ком я говорю! — гнусно обманул нашего повелителя — султана. Драгоценной жизни Боташа Восьмого, да и всей стране, угрожает смертельная опасность! Один я знаю, как спасти нашу страну и его величество! Но раз я прикован к постели, вся ответственность ложится на тебя! Послужи же Родине и Повелителю!

Тон Хаттаф-бека был возвышенно-напыщенным (он ловко скопировал его с визиря), и от ответственности, упавшей вдруг на плечи молодого воина, тот надулся, словно индюк, не зная, радоваться ли ему такой чести или бояться — ведь в случае неудачи все шишки падут на его юную неопытную голову!

— Приказываю: себя и наших людей не жалеть! Вы все будете более чем щедро вознаграждены в случае успешного выполнения задания! Если же вы потерпите неудачу… Ты меня знаешь — достану из-под земли и… накажу! — ага, точно, знает: аж вздрогнул от грозного тона и свирепого взора, покраснел, а потом и побледнел.

Но довольно, пора прервать затянувшуюся паузу:

— Поэтому выполняй без рассуждений, точно и быстро! Ты обязан — во-первых, отомстить этой волосатой обезьяне за смерть товарищей! Во-вторых, судьба Турфана и жизнь нашего дорогого султана в твоих руках! Слушай же и запоминай. Тебе понадобятся все оставшиеся у нас люди. Здесь, со мной, не оставляй никого. Моя жизнь — ничто по сравнению с судьбой родины и нашего… э-э… повелителя!

И действовать надо быстрее! Вам нужно будет…

* * *
Боташ пошкреб, как обычно в раздумьи, подбородок.

Отослал спальника-соглядатая. Ну что, опять … Подумать или сразу?..

Нет, положительно достал его этот Хаттаф-бек. Вот ведь настырный шайтан! И живучий такой… С такими данными он и вправду мог бы пойти далеко. Ох, далеко…

Боташа передёрнуло.

То, что Хаттаф-бек рано или поздно начнёт метить на его трон и не будет считаться с желаниями султана и его приказами, Боташ понял даже раньше, чем сам босяк Хаттаф — тьфу ты! — бек! И не сидел сложа руки.

Вот и сейчас не будет. Кое-какой опыт достался ему от папочки, а кое-чему Боташ научился и сам…

Вызвав своего личного доверенного лекаря, султан дал тому чёткие и конкретные указания, объяснив, что и как сделать. Затем, оставшись один, зашёл за трон. Открыл маленькую дверь, искусно скрытую за очередным гобеленом. Бледное лицо, появившееся оттуда, ни дрогнуло ни единой чертой, выслушав приказ, отданный злым и напряжённым шёпотом…

Поскольку после столь стремительного отъезда всей оставшейся гвардии Советника по особым поручениям покои Хаттаф-бека никто не охранял, а его слуги не слишком-то усердствовали без непосредственной угрозы наказания, особых проблем у «лица» не возникло. Всё было сделано за какие-то секунды.

Поднос со столь любимым Хаттаф-беком зелёным чаем в маленьком чайнике мирно стоял у изголовья. Лекарь, увидев что-то, недоступное взору Хаттаф-бека, поспешно отвернулся, полез в свою суму и что-то там стал искать. Бесплотная бледная рука протянулась к пиале и что-то в неё обронила…

Лекарь с напряжённо нахмуренными бровями оставил в покое свою сумку, налил из чайника немного чая и подал Хаттаф-беку. Тот покорно выпил. Он теперь чаще лежал с закрытыми глазами и слабо реагировал на происходящее вокруг — последнее напряжение умственных и физических сил слишком тяжело сказалось на ослабленном организме.

Лекарь подумал, что, пожалуй, судя по запаху от раны и синюшным пятнам, агония могла бы затянуться… Ну, на несколько часов. Самое большее — на сутки.

Так что то, что произошло, — скорее, акт милосердия…

Бледная, словно брюхо снулой рыбы, рука осторожно забрала использованную пиалушку и заменила её другой, точной копией. Что подумал её обладатель, осталось никому не известным.

Лекарь вздохнул, забрал сумку со своими вещами и удалился.

Боташ неспроста отвёл новому фавориту именно эти покои…

* * *
Внимательно выслушав доклад и отослав связного, Шеймос призадумался.

Проблем на его седую голову навалилось сразу… много!

Но если с решением некоторых можно не спешить, то другие… Ну, начать можно с того, что попроще. Тем более, всё необходимое у него под рукой.

Итак, заключённые, освобождённые киммерийцем, пусть где-то невольно, из катакомб подземной темницы Боташа. Конечно, сейчас отпускать их или даже перевозить куда-нибудь явно преждевременно.

Нужно выждать пару недель, чтоб суета утихла. Пусть приведённые на дом его посреднику людьми Рината бедняги отсиживаются пока на конспиративной вилле. Здесь же, в городе — никто не станет их искать буквально в двух кварталах от всё того же дворца. Заодно насчастные наберутся сил и приобретут нормальный вес и расцветку — а то выглядят они, словно ожившие мертвецы — тьфу-тьфу! Тем более на вилле столь высокопоставленного сановника есть для этого все условия.

А в будущем они могут очень пригодиться — как внутри страны, так и за её пределами: здоровая оппозиция всегда так или иначе ослабляет существующую власть, позволяя увереннее манипулировать ими обеими… Словом, неплохой козырь.

Но вот настырный Хаттаф-бек… Что же он приказал старшему из оставшихся в живых сардаров? Почему они все так спешно покинули Ферхем? Насчёт юного оставшегося в своих покоях сановника у Шеймоса сомнений не было: в ближайшие сутки он кое-что сделает для успокоения настырного карьериста… Успокоения окончательного. И это не трудно. Как хорошо и полезно иметь связи даже на кухне султана…

Остаётся Конан. И отряд головорезов Советника, ускакавший в неизвестном направлении… Впрочем, это — для кого-то другого оно было неизвестным. И что-то говорило старому прожжёному плуту и интригану, что решать эти задачи придётся ему…

Ретивые Хаттафовы сардары, конечно, полны рвения и догонят караван быстро.

А взвод ленивых и отожравшихся бездельников из гвардии султана — отнюдь не защита. А чёртов варвар сейчас далеко не в лучшей форме! Впрочем, то, что хотел Шеймос, он, похоже, сделать-таки почти смог…

Однако: недоделанное — не сделано!

Вот, похоже, и наступил момент того самого решения, для которого он и остался в столице, в центре предусмотрительно созданной за эти год паутины.

Что ж. Зачем тянуть? Ведь решение он уже принял!

— Эй, Фатхулло! Иди сюда! Срочно беги к Нуралли-беку и попроси его немедленно явиться к нижайшему почитателю его многочисленных талантов…

* * *
Почему-то вновь усилилась боль в животе. Странно — он же ничего не ел. Он знает, что можно, а что нельзя при его ране. А чай — чай только лечит… Да, лечит.

Может, немного повернуться? О, нет, лучше уж лежать так, как было!

Неграл раздери, да что же это?!

Хаттаф-бек был вынужден подозвать слуг и отправить за лекарем. Сам султан выделил ему своего личного врача! Какая честь. Будь она неладна.

Нет, в планы Хаттаф-бека вовсе не входит умирать!

Но что же это такое?! Ну и боль! Просто огнём сжигает все внутренности!

Он застонал. Потом закричал. Завопил, уже не обращая внимания на склонённые над ним перепуганные лица слуг, стискивая побелевшими от напряжения пальцами край простыни и не замечая. Как корчит гримасы. Действительно пугающие окружавших его. Плевать на этих окружавших!.. Они ещё сильней пусть испугаются гнева султана — ведь за жизнь Советника они отвечают головами! Если не уберегут — то их всех!..

Где же этот врач! Долго он там будет прохлаждаться?! Хаттаф-бек был готов хоть на стену лезть от жуткой, невыносимой боли!

Почему опять так потемнело вокруг?! Почему комната словно плывёт и раскачивается?! И что за…

Ох, точно! Духи гор! Враги его рода!

Но зачем все эти жуткие чудища пялятся на него изо всех углов?!

Мирта, ну и рожи! Похлеще, чем у Хозяина… Особенно вот эта!

Вроде она ему знакома?! Но где… О-о!.. Как же она изменилась! Да, сомнений нет — это его Лавина! Зачем ты пришла, кошка драная?!

Конечно, он знает, зачем… Может, он и не всегда был… ну, порядочен, что ли… Но он не дурак! Он всё понимает.

Но он им не дастся! Ох, как тяжко дышать… Нет, он не позволит им утащить себя в подземелья Мардука на вечные терзания!.. Прочь! Прочь, порождения дьявола!!!

Нет, мерзкие твари, вам меня не взять! Я сильный и… молодой! Я выживу.

Но почему стало так жарко? Откуда огонь?! Может, твари его уже дотащили до печей?! О, нет! Нет. Нет, этот огонь идёт изнутри… Да, да — огонь — в нём самом! О, что за жар! Как же больно!.. Да за что же это — ему?! Помогите!!!

Всё — всё, что угодно: только бы унять эти жар и боль!..

Лекарь султана убрал руку с ледяного лба Хаттаф-бека.

— Боюсь, мне придётся сделать ему операцию, и немедленно! Вот, заражение слишком распространилось! Почему не послали за мной раньше?! А теперь даже не знаю… Ладно. Быстро сюда большой таз, кипятку, побольше бинтов! И позовите Гассана — мне понадобится помощник! Ну, быстрее, пошли!

Когда все разбежались выполнять поручения, врач достал из сумы свои инструменты, аккуратно завёрнутые в чистые тряпицы, и разложил прямо на постели. Ножницами разрезал рубаху на груди раненого и убрал её обрывки вниз.

Страшная воспалённая рана открылась, когда он срезал остатки старых бинтов.

Н-да… Тут нечего было делать и без помощника.

Сам больной ничего этого уже не видел. Он был слишком поглощён своими видениями. Воевал с ними из последних сил. Горцы из его рода никогда не сдаются!..

Не знал он, что возврата из страны страшных грёз уже не будет…

* * *
Путешествовать лёжа оказалось и приятно, и удобно. Жаль, что медленно…

Двойные носилки с паланкином и занавесями плавно колыхались от мерного неторопливого шага огромного двугорбого верблюда. Величавая поступь сильного животного как нельзя лучше объясняла, почему его называют кораблём пустыни. Кроме того, за счёт длинных ног их продвижение было всё же не таким уж и медленным, как могло бы показаться со стороны, — коротконогие гривастые кони сардаров шли быстрым шагом, чтобы не отстать от могучего животного-вожака.

Маршрут Конан выбрал напрямик через пустыни Офира и степи Коринфии.

Поэтому по сторонам смотреть смысла особого не было: жёлто-оранжевые барханы с чахлыми кустиками саксаула и верблюжьей колючки простирались от края до края горизонта. Пыльно-парящее марево скрывало то, что находилось от маленького каравана дальше четырёх-пяти миль. Хорошо хоть, что воды взяли достаточно: огромные оплетённые бутыли и булькающие бурдюки везли ещё десять дромадеров, коллег вожака.

Конан успел за пару дней перезнакомиться со всеми: и с начальником сардаров — угрюмым пожилым сотником Уткыром, и с двумя десятниками, относившимся к странной экспедиции достаточно прохладно, и с большинством простых воинов, весьма условно так называемых: дисциплиной и выучкой эти равнодушные ко всему, кроме еды, азартных игр и выпивки, служаки похвастать не могли. Да и вряд ли захотели бы…

По мере возможности он познакомился и с сухонькими погонщиками, и с прислугой, и с поваром — вот кто по сути являлся главным человеком каравана! А вовсе не Абдурахмон-бек, старший проводник при дворе султана.

Караван двигался, всё постепенно вошло в свой ритм и текло, как по накатанному: завтрак, езда, обед, ночёвка. Завтрак, езда, обед, ночёвка… Словом, типичный караван!

Своими основными обязанностями — охраной — люди султана занимались, говоря мягко, спустя рукава. Дозоры вперёд или назад не высылались, часовые, выставляемые на ночь, бывало, засыпали — конечно, когда не играли в шиш-беш. А уж про устройство секретов или сигнальных ловушек и говорить не приходилось. Зато все очень деятельно принимали участие в приготовлении пищи, надеясь, что Умид — чародей казанов и вертелов — выделит кусок посочней и пожирней. Но старый прожжёный повар, надо отдать ему должное, никого при дележе не выделял и готовил отлично. После сытного ужина-обеда все как-то забывали тяготы утомительного и нудного дня и расслаблялись.

Конана, конечно, такое качество несения службы не радовало. Но, в конце концов, кто он был такой, чтобы учить старого служаку Уткыра его обязанностям? Поэтому он старательно… тренировал раненую ногу и левую руку.

Каждый переход начинался с того, что носилки-паланкин перевьючивали на свежего верблюда. Затем, с короткими остановками, двигались почти до заката. Затем разбивали лагерь, готовились к ночёвке и ужинали. Коренастые и выносливые кони сардаров неплохо справлялись с песками — ещё бы, Конан узнал в них потомков диких лошадей Гирканских степей. Всего лошадей было около тридцати — на двадцати ехали воины, на остальных было навьючено лагерное оборудование, еда, запасы дров и прочее очень нужное в длительных путешествиях добро.

На коротких остановках Каринэ предпочитала из носилок не вылезать, а больше чесать языки с Саидой — пожилой и не слишком приветливой служанкой, с огромной бородавкой на верхней губе и весьма крючкообразным носом, которую Боташ вряд ли только по доброте душевной предоставил в распоряжение беспомощной женщины. И побаивался её, похоже даже Уткыр. Зато уж её распоряжения выполнялись сразу…

Что ж. Шпионы — тоже люди. И, если не наступать им на любимые мозоли, тоже могут быть вполне милы и человечны. А у Каринэ вообще был дар привлекать и располагать к себе людей. То, что этот дар является не врождённым, а благоприобретённым в результате тщательного обучения, Каринэ отнюдь не афишировала, но использовала с выгодой для себя и своего спасителя.

На третий день пути две женщины вели себя как старые подруги.

Конана всё ещё сильно беспокоила грудь — было, похоже, всё-таки сломано с пяток рёбер, и только тугая повязка позволяла терпеть движение. Правда, парился и потел он из-за неё похлеще верблюда. Ничего, это — не главная их проблема.

А вот беспокоило его поведение султана: уж больно легко и быстро он согласился отпустить их с подругой — и даже караван снарядил меньше чем за сутки. Или Боташ что-то задумал с самого начала, или может передумать потом — опыт и инстинкты подсказывали варвару, что вряд ли их путешествие будет проходить гладко и скучно.

Киммериец опасался и погони, и нападения из засады, поэтому поделился со своей спутницей кое-какими мыслями и своим планом — так, на всякий случай. Чтобы не повторить ситуацию с незабвенной памяти Лавиной. Ведь кто предупреждён — тот вооружён.

Исходя из этих же соображений, дорогу он указывал раздражённому Уткыру и Абдурохмон-беку то гораздо левей, то гораздо правее нужного в целом ему направления: чтобы, значит, не дать преследователям быстро и легко догнать и обнаружить маленький караван.

И хотя сотник и караванбоши и злились, и десять раз пытались убедить его, что вот так — будет удобней и быстрее, — когда Конан рассказал им о своих местных знакомцах-разбойниках и ихприёмах и отношении к пленным, всё же согласились скрепя сердце с разумностью тактики запутывания следов. И Уткыр даже удвоил ночные караулы. Что, впрочем, мало что дало в плане безопасности, учитывая патологическую страсть сардаров Турфана ко всякого рода азартным играм и склонность к сонливости под мерное пение цикад и сверчков.

Конечно, сам киммериец прекрасно понимал, что против действительно опытного следопыта их детские уловки с заметанием следов и сменой направления движения ничего, кроме небольшого выигрыша времени, не дадут. Если их решат догнать, то догонят — пусть не через три, а через пять дней: разница невелика. И в самом сердце безлюдной пустыни рассчитывать на чью-то помощь не приходилось.

Но ехать по людным местам в объезд пустыни — ещё хуже. Тогда они просто не успеют! Да и от нападения это вряд ли спасёт. Безлюдных участков и на обычных караванных путях полно — ведь оазисы с людьми и поселения достаточно редки и там.

На третий день пути могучий организм варвара оправился настолько, что он смог взобраться в седло. Но проехал он верхом лишь несколько миль: от резкой жёсткой тряски разболелась нога, повязка пропиталась свежей кровью, а рука на перевязи отдавала стреляющим огнём в плечо. Рёбра тоже не радовали — вдохнуть было больно.

Понимая, что с больной ногой и рукой в жёстком лубке он всё равно много не навоюет, да и движение каравана не станет от его подвига быстрее и безопасней, Конан снова залез в носилки на очередной остановке. Каринэ весело приветствовала его возвращение — теперь ей снова было с кем разговаривать — ведь Саида перебралась на верблюда поближе к повару, которому ещё с утра взялась что-то рассказывать о еде.

Сытная пища и отдых быстро восстановили если не здоровье, то силы и хорошее настроение и позволили хоть как-то оправиться от переживаний — ну, то есть у Каринэ.

Конан, не отличавшийся повышенной чувствительностью и гораздо больше переживавший за будущее, о прошедшем не беспокоился и желания вспомнить не испытывал.

Но страшный сосуд, который они попеременно держали при себе на стоянках и везли закутанным в покрывало, постоянно напоминал им о том, что не всё ещё закончено.

На пятую ночь, когда животные и люди поели и устроились на ночь, и маленький лагерь между барханов уже угомонился, и бодрствовала лишь четвёрка часовых, худшие опасения Конана оправдались.

Нападение было внезапным и вероломным — вполне в духе Хаттаф-бека.

Варвар, которому не спалось, ещё только смутно предчувствуя, что что-то не в порядке в окружающих их песках, и чуя надвигающуюся опасность, решил подстраховаться. Ведь теперь он мог работать только одной рукой!

Дождавшись, когда все легли и прошло достаточно времени, чтобы заснули, он тихо и аккуратно закопал драгоценный сосуд поглубже в рыхлый песок — прямо возле тёплого бока дремлющего верблюда.

Каринэ, которая лишь что-то проворчала во сне, но так и не проснулась, он решил пока ничего не говорить: меньше знаешь — лучше спишь. Да и хорошо, что она не будет знать о его маленькой тайне — даже под пытками (тьфу-тьфу!) не сможет сказать…

Не забыл он подготовить и верный меч, и пояс с кинжалами. После этого, растянувшись на одеяле, брошенном прямо на тёплом пока песке, он смело подрёмывал вполглаза — ведь, если он окажется неправ, отоспаться можно будет и днём, в носилках.

Произошло нападение уже под утро, в самый тихий и тёмный предрассветный час, когда еле заметная влага туманом опускается на листья саксаула и верблюжьей колючки, когда притихают даже неумолчные цикады, и когда люди, вольно или невольно пришедшие в эти дикие и непригодные для их жизни места, все совершенно расслабились. В том числе и горе-часовые.

Бедняг расстреляли из арбалетов. Половину сонных и неодетых сардаров — тоже. Громко кричавшего и пытавшегося хоть как-то организовать круговую оборону Уткыра — одним из первых.

После этого оставшаяся горстка из десяти — двеннадцати сгрудившихся спина к спине защитников, подбадриваемая только окриками десятников да сознанием того, что пощады не будет, лишь несколько минут продержалась против рослых и умелых воинов, бывших к тому же в шлемах и панцирях.

Помощь Конана свелась к тому, что он, даже не поднимаясь на ноги, метнул два кинжала — после чего двоими нападавшими стало меньше. Затем сражающиеся были закрыты спинами всполошившихся верблюдов и лошадей, поднявших облако пыли.

Закончилось всё быстро.

Из двадцати человек, напавших на лагерь, лишь один был убит и ещё трое серьёзно ранены. Ещё пятеро получили незначительные царапины. А вот все сардары доблестного Уткыра были безжалостно убиты и добиты. Правда, слугам, погонщикам, повару и старушке Саиде, кинувшимся бежать за гребень ближайшего бархана, никто не препятствовал. Да и зачем? Вокруг — на три дня пути всё та же пустыня!

Конан сделал поэтому вывод, что на прислугу нападавшим наплевать. И что они знают — те, за кем они пришли, далеко или быстро убежать не смогут.

Варвар, хотя и мог встать и помочь несчастным воякам султана, понимал, что от разгрома это их не спасёт, и решил пока этого не делать. Он остался полулежать, частично укрывая Каринэ, и сам полускрытый какой-то поклажей в центре лагеря. Незачем врагу раньше времени знать, что он уже может ходить. Как и то, что левой рукой мечом и кинжалами он владеет не хуже, чем правой!

Что же до Каринэ, то она с первыми же звуками нападения переползла к нему, и он успел рассказать ей, что случилось и что им нужно делать.

Закончив гнусную работу по добиванию всех, кто мог оказывать сопротивление, пятнадцать оставшихся в строю нападавших, одетых, впрочем, тоже как солдаты Турфана, окружили неправильным кольцом Конана и Каринэ, продолжавших настороженно оглядываться, не делая, впрочем, бессмысленных попыток спрятаться или уползти.

Каринэ изо всех сил держалась за грудь варвара, выглядя совсем как маленькая сердитая… птичка. Конан грозно хмурил брови. Впрочем, нападавших это явно не смущало — они даже не пытались подойти к нему, чтоб отобрать оружие…

Варвар, успевавший следить за всем, отметил троих серьёзно раненных, которые уже не могли сами ходить, и одного убитого (его кинжалом), неподвижно застывшего в песке. Ещё один сардар старался перевязать раненую руку одного из коллег.

Главарь нападавших, выйдя вперёд, постоял, подбоченясь, какое-то время, рассматривая беспомощную парочку в свете ущербной луны и догорающих сторожевых костров. Затем грязно выругался и произнёс:

— Ну, ты, обезьяна вонючая! Где кувшин? Отдай его и, может быть, останешься жив!

Смешки и плотоядные ухмылочки его сообщников почему-то вызывали сильное сомнение в честности этого обещания.

— Вы идиоты! — усмехнулся Конан. — А вот султан Боташ — не дурак! Он отправил чёртов кувшин с другим караваном! А мы нужны были только для того, чтобы отвлечь внимание на себя! И я смотрю, у нас получилось!

Ухмылочка с рожи небритого здоровяка как-то резко пропала. Он заорал:

— Ты лжёшь, сын рыжего шакала и ослицы! Сосуд у вас, и мы найдём его! А если не найдём, ты сам скажешь, куда вы его спрятали, потому что от криков и стонов твоей шлюхи у тебя волосы дыбом встанут!

Угроза была сильна.

Но варвар и виду не подал, что стрела попала в цель, лишь усмехнувшись:

— Что ж! Ищите!

Злющий сардар махнул своим людям:

— Ищите! Ну, чего встали?! Время не ждёт! Переройте всё! Все мешки и сумки! Он здесь! Те, кто убежали, не взяли ничего, а животные были развьючены! Ну, шевелитесь!

Действительно, после того, как перепуганные лошади, верблюды и уцелевшие люди скрылись за барханами, вся поклажа и седельные сумки остались в лагере. Поискать было где. Сардары рассыпались кучками по двое-трое, вываливая добро прямо на песок и сердито переругиваясь, затем разошлись и поодиночке: каждый считал, что сосуд сосудом, а и себя забывать не надо: добычу запихивали прямо за пояс или под кольчугу. Начальник мародёрства не пресекал, лишь сердито фыркнув.

Он остался с киммерийцем и его женщиной, буравя их горящими глазами. Презрение его к раненому варвару или беспечность были так велики, что он даже не позаботился приказать обыскать неподвижного раненого гиганта и отобрать то, что могло бы посмлужить оружием.

— Как поживает наш многоуважаемый Хаттаф-бек? Надеюсь, его драгоценной жизни больше ничто не угрожает и самочувствие теперь получше? — Конан издевательски-ироничным тоном нагло провоцировал вожака, чтобы тот выболтал в запале что-нибудь полезное. Однако спрятанным в рукаве третьим кинжалом он воспользоваться не спешил — он знал, что этому сердитому сопляку они нужны пока живыми.

А убей Конан главного — и ничто не остановит хаттафовских псов от расправы. И маленькой женщине явно грозит худшее — а защитить её киммериец в таком состоянии вряд ли сможет.

— Это не твоё собачье дело, грязная свинья! — отрезал дёргающий себя за ус крепыш, проявляя редкие зоологические познания. — С моим господином всё в порядке, хвала Мирте Пресветлому! А вот о твоей судьбе, гнусная крыса, остаётся только пожалеть! Я сам вырежу твою печень, когда мои люди найдут сосуд! Уж можешь мне поверить — ты будешь ещё жив, когда я стану её есть!

Нет, это просто безобразие! Все, ну прямо-таки — все хотят что-то у Конана съесть!

— Ну, кто чью печень вырежет, это мы ещё поглядим! — отозвался варвар, не увлечённый наблюдением за поисками, которые всё равно не увенчались бы успехом, и поэтому первым заметивший странное движение и знаки, подаваемые ему из-за верхушки бархана напротив. — Как насчёт этого?!

Кинжал, посланный уверенной рукой, вонзился прямо в глаз подошедшего слишком близко к наглому варвару главаря, и его смерть явно послужила сигналом.

Наверное, что-то вроде этого и имел в виду Ринат? Ведь неспроста он дал Конану увидеть себя и своих людей, да и языком жестов он владел прекрасно!

У молодцов Рината тоже имелись арбалеты, и ятаганами и кинжалами они владели получше сардаров: всё же постоянная практика — великая вещь!

Но тут уж Конану пришлось вскочить на ноги и, прикрывая спиной Каринэ, не на шутку отбиваться от нескольких шакалов Хаттаф-бека, во что бы то ни стало решивших прикончить наглого варвара и его девку.

Конечно, если бы не помощь, подоспевшая так кстати, его план — отравить еду врагов — может, и сработал бы. А может, и нет — вряд ли они с Каринэ дожили бы до трапезы негодяев. Ну а сейчас он всё же успел уложить двоих, прежде чем люди Рината прикончили всех остальных. Раненных в жестокой схватке они тоже не пощадили.

И вот уж если кто и стал бы их за это порицать, то только не Конан!

Ринат киммерийца приветствовал, как родного, крепко пожав ему здоровую руку и нежно приобняв — похоже, он тоже полностью был в курсе всех ранений варвара. Белозубая улыбка ушлого командира наёмников сияла во мраке, и тон был довольным:

— Рад видеть, что ты сохранил боевой дух! — после взаимных приветствий он с интересом рассматривал Каринэ. — Так это и есть та, ради которой ты так смело сунул свою голову в пекло преисподней? Как она — не пострадала?

Конан представил их друг другу.

— Позвольте выразить своё восхищение: более прелестной девы я ещё не встречал! И если бы не ваш спутник, которого мы все безмерно уважаем, поверьте, я бы сказал о вашей красоте и побольше, и… так просто не отстал бы! — у такого сдержанного и молчаливого Рината вдруг прорезалась цветистость и изысканность выражений.

Учтивый поклон Каринэ вежливо вернула, скромно и мягко поблагодарив своих спасителей. Конан с подозрением смотрел на вновь надетую его спутницей маску полусвятой скромницы, затем додумался и оценил: ведь, возможно, им предстоит провести вместе с воинами Рината не один день — поведение его подруги разумно и грамотно. В ней каждый должен увидеть не женщину — предмет сексуальных помыслов — но: больную и нуждающуюся в заботе дочь! Тогда и проблем не возникнет…

Когда остальные люди Рината, поработав над бравыми сардарами так же добросовестно, как те лишь каких-то полчаса назад над людьми Уткыра, обступили их молчаливым кольцом, Конан счёл нужным поблагодарить всех:

— Спасибо, Ринат! Спасибо, друзья! Вы здорово выручили нас! Э-э… Ринат. Пожалуйста, не обижайся — но есть ли какой-нибудь способ отблагодарить вас?

— Конан! Ты меня иногда просто удивляешь! Отблагодарить нас, с тех пор как выдумали деньги, вовсе не проблема! И это уже сделано!

— Ого! Похоже, я что-то пропустил… Может, расскажешь?

— Охотно! Хотя рассказывать-то особенно нечего. — Ринат позволил себе немного расслабиться и махнул своей дюжине отборных мрачных личностей. — Так, ребята, осмотрите, какие вещи и продукты здесь есть, оттащите все трупы вон в ту яму и начинайте готовить завтрак. Рассиживаться некогда — после еды выступаем!

Он снова повернулся к Конану:

— Мы теперь — твоя личная гвардия и твоя охрана. Наша задача: выполнять все твои указания и доставить вас и всё, что вы везёте, — тут он не удержался, и хитро подмигнул, — в целости и сохранности туда… Куда нужно!

Именно за это нам и заплатили. И весьма щедро, что само по себе удивительно — ха-ха! Ты, как я погляжу, пользуешься в нашей крошечной стране большим авторитетом и популярностью! Наверное, поэтому у тебя уже третий почётный эскорт! — Конан только покачал лохматой головой. И ухмыльнулся в ответ.

Ринат же счёл необходимым пояснить свою позицию:

— Да-да. Вот и я об этом же. Мы — простые и скромные воины! А во всякие там… политические хитрости и придворные интриги мы нос, значит, не суём! Чтобы в будущем его, значит, не лишиться! — он весело подмигнул ещё раз, и они с киммерийцем довольно рассмеялись.

Но где это Конан уже слышал подобное заявление?..

* * *
Вновь в гордом одиночестве сидя на троне, Боташ Восьмой не спеша обдумывал полученную только что информацию. Теперь он уже успокоился.

После ужасной ночи прошло две недели. Посланная по следам отряда Хаттаф-бека сотня опоздала. Все люди чёртова Советника оказались на свою беду (уж он «разобрался» бы с ними!) абсолютно мертвы. Впрочем, убитым оказался и взвод Уткыра, выделенный султаном варвару и его подруге. Остатки прислуги, судя по всему, разбежались и затерялись в пустыне.

Это было странно. Нет, не то, что они разбежались. А то, что варвара с его подругой так и не нашли: следовательно, они, похоже, продолжают своё путешествие…

Значит, есть некая третья сила в этом деле!

И она явно выступает на стороне северного воина.

Ведь невозможно допустить, чтобы человек с одной здоровой рукой и ногой, не говоря уж о переломанных рёбрах, мог перебить двадцать отборных воинов!

Жаль, что шакалы сильно испортили трупы — трудно определить, от чего и как погибли сардары. Но в любом случае ясно: раз трупов Конана и Каринэ не обнаружено — значит, кто-то увёз их!

Может, этот варвар не так прост, как показалось Боташу вначале, и умеет не только мечом махать? И то, что произошло в подвалах и пустыне — лишь часть какой-то сложной международной авантюры, имеющей целью выкрасть из сокровищницы Боташа Восьмого драгоценный сосуд?!

Может, как раз именно знакомый маг этого варвара и организовал всё это, чтобы завладеть волшебной вещью?! Может, её подлинная сила настолько велика, что он, при умелом обращении, сможет с помощью монстра… Покорить весь мир? И не к этому ли стремился и его шустрый скользкий Советник?..

Боташа передёрнуло: мир — под властью сумасшедшего и кровожадного злобного чудовища! Н-да, перспективка не из приятных… Для мира.

Бэл! Возможно, конечно, что он свалял дурака, так быстро согласившись отослать чёртов сосуд подальше. Он слишком рад был, что гнусную тварь уберут из его дворца и страны. А ведь он даже не уверен, что ужасный монстр живёт именно там — он положился на слова этих двоих… Хотя, конечно, их раны — подлинные. Лекарь доложил, что вместо костей у обеих — ужасное месиво. Б-р-р!

Но так или иначе — монстру есть кому мстить в первую очередь.

И, к счастью, это не Боташ! И страшный сосуд всё же покинул пределы Турфана. Не к этому ли все его желания на протяжении последних месяцев и сводились — убрать тварюгу подальше?! И разве не он сделал это? И разве волосатый варвар не был лишь орудием в его руках? Или?..

Кажется ли ему, или он сам в действительности лишь жалкая пешка в чьих-то умелых и хитрых руках, дёргающих из-за кулис верёвочки и направляющих в нужное русло его поступки… А иногда кажется, что и мысли?!

От таких дум он сильно расстраивался.

Но сегодня он — не будет сидеть сложа руки. Он — всё-таки султан!

Вскочив на ноги, он порывисто прошёл тронный зал и выбрался в коридор (пришлось приказать открыть обе створки!).

Снова махнув рукой двоим охранникам, помогшим в этом деле, он повёл их за собой.

Всю дорогу до горячо любимой сокровищницы он сердито отдувался и пыхтел с непривычки — отвык от ходьбы. Ага, вот и десяток особого взвода — бодро охраняет.

— Ну-ка, Одил, быстро срежьте все эти печати и уберите брус! — тон, которым Боташ обратился к десятнику, не позволял усомниться в серьёзности намерений султана.

Когда двери за ним закрыли и он остался внутри огромной пещеры действительно один с факелом в слегка дрожащей руке, Боташ подивился сам себе — что он здесь делает? Что он рассчитывает здесь найти?..

Но поискать придётся — он не был здесь с полгода, а за последние четыре месяца — это было вообще исключено. Но ведь именно сюда доставлял недоброй памяти Советник по особым поручениям жертвы для монстра, и здесь вершились чёрные и страшные дела… Жуткие тени на стенах словно бы шевелились… Да, это они, эти стены — слышали предсмертные вопли и мольбы замученных и видели то, что простому смертному смотреть… О-ох…

Может, выйти и ну его к Негралу?!

Боташ чувствовал, как липкий страх своей безжалостной рукой сжимает его сердце и испарина покрывает лоб и спину.

Глубоко вздохнув, он тряхнул головой. Султан он, в конце концов, или нет?!.

Осторожно, стараясь не наступать на валяющиеся тут и там разбросанные роскошные одеяния и монеты, так и оставшиеся никем не убранными. (Ха! Попробовал бы кто убраться здесь без его разрешения!) Боташ двинулся вдоль одной из стен.

Что это за ворох? Почему он раньше не замечал его?.. Носком атласной туфли султан сдвинул какой-то расшитый золотом чапан…

Мирта Пресветлый!..

Или, что вернее, — Бэл его задери.

Собственно, об этом можно было и догадаться! Ведь не просто же так его безродный Советник обрёл такое самомнение… И наглость. Вот, значит, как оно…

Монстр всё-таки расплачивался за услуги.

И довольно щедро — по человеческим меркам. Куча д…ма, которую Боташ попытался поднять, весила не меньше сорока килограмм… И — судя по всему, это было чистое золото. Если переплавить, добавив, как обычно серебра… Хм! Поищем-ка ещё…

Через полчаса, утирая лоб, султан вышел из сокровищницы. Лицо его ничего не выражало. Зато команды были весьма конкретны:

— Ну-ка, быстро мне сюда этого чёртова астролога!

Через десять минут толстячок, отъевшийся на непыльной работе, узнал, что и синекура может обернуться боком, особенно если попасть под горячую руку хозяина:

— Значит, это ты утверждал, что эти печати из магического воска защитят мою казну от всякой нечисти? — султана не волновало, что нечисть вообще-то появилась четыре месяца назад. Он решал проблему постольку, поскольку вспомнил о ней. — Вот вы четверо — сюда! — выбрал он растерявшихся сардаров покрепче. А дальше для сардоров оказалось ещё интересней. — Держите-ка его! Так! Разверните. Поставьте на колени! А вот ты — быстро: стяни с него шальвары!

Несчастный астролог пытался что-то слабо пробормотать в своё оправдание, но Боташ не слушал, твёрдо уверовав в полное бессилие личного мага и звездочёта:

— Держите крепче! А вы двое — соберите-ка все эти печати. Отлично. Теперь — заталкивайте ему в …! Так, так! Ничего — если так не лезет — сложи вдвое — это же воск! Я тебе, скотина жирномордая (Боташа не волновало, что то же самое можно было бы с ещё бо́льшим основанием отнести к нему самому!), покажу, как пудрить мне мозги своим якобы волшебством!.. Защитничек хренов…

Спустя полчаса, распорядившись о новых запорах для сокровищницы и снова сидя на любимом троне, он заново переоценивал ситуацию.

Она получалась весьма интересной.

Так. Значит, Хаттаф-бек получил своё. Отряд его тоже уничтожен: не осталось ни горцев, ни тех, кого он сам набрал из султановской гвардии. Шпионы и прислуга разбегутся сами, если им не платить. В особняк Советника он свою охрану уже поместил. Как бы теперь потактичней озадачить главного казначея переплавкой в монеты нежданного богатства…

И, конечно, так, чтобы он и прочие не догадались… Хм. Хм. Ну, ничего. Он эту проблему решит. Есть же в его кузницах молотобойцы с кувалдами…

Дальше. Если денег столько, как он примерно рассчитал, вполне хватит на то, что он давно задумал: есть у него эмиссары в странах, граничащих с горячо любимым Аргосом. И есть определённые силы в этих странах, которым не нравится правящая Аргосом династия… Так вот теперь вполне можно будет ловко субсидировать эти силы. А уж те — пусть озаботятся сколачиванием группировки для очередного дворцового переворота.

Найти и нанять в любой стране профессионалов, готовых за деньги на всё, даже на пролитие «голубой» царской крови, нетрудно. (Да и разве не из таких, например, тот же здоровенный северянин, что везёт сейчас прочь чёртова Хаттафова монстра?..)

А если посадить на аргосский трон ставленника Боташа, с которым, разумеется (ну, так — Восток же! Чуть зазеваешься — и собственную бороду прямо из-под носа украдут! А отвернёшься — так и нож может в спине оказаться. Который до этого улыбающийся и заверяющий в своём безграничном уважении союзничек или друг держал в рукаве, чтоб всадить по самую рукоять как раз когда меньше всего ждёшь…), нужно заранее составить соответствующий Договор, и про позорную дань можно будет забыть навсегда.

Впрочем, если ставленник, сев на трон, предпочтёт забыть, как там оказался и кому всем обязан, можно сделать и так, что там, на Престоле, окажется и следующая марионетка. Деньги могут сделать и короля. И следующего короля. И они куда надёжней меча.

План этот вынашивал ещё его дед. Но — для того, чтобы заработать (а в данном случае — сэкономить для Турфана и его правителя деньги) — нужны были опять-таки… Деньги! И вот наконец нежданно-негаданно…

Боташ потёр пухленькие ручки. Похоже, всё не так уж и плохо.

Неграл с ним, с этим монстром! Конечно, полностью сбрасывать его со счетов нельзя, но, весьма вероятно, что Боташа-то он уж точно больше не побеспокоит.

Но, может, стоило бы вернуть такую ценную машину для производства денег назад, в сокровищницу?

Ну уж нет! По здравом — да и не по здравом! — размышлении Боташ был рад отделаться от такого… Хозяина. А заодно и от его верного прислужника.

Теперь у него есть важнейшая информация! И огромные денежные ресурсы.

И уж он найдёт, как их применить! Женщин и роскоши ему уже практически не надо. Значит, займёмся тем, что завещал любимый папочка — то есть вернём независимость и былое величие древнему Турфану!

И пусть все приближённые лизоблюды считают его ленивым обжорой и отупевшим стариком, это всё же не совсем так. И он докажет…

Но — торопиться не надо. Король Аргоса ни при каких условиях не должен понять, откуда растут ноги. Армия Турфана не должна быть задействована — она-то уж точно много не навоюет… Загребать жар лучше, как говорится, чужими руками.

Конечно, волнует ещё проблема новолуния. Червь сомнения всё ещё точит и грызёт страхом его душу… Но тут уж сделать ничего не получится — караван с северным варваром, его прекрасной подругой и загадочным сосудом навсегда затерялся в песках…

Остаётся только ждать и надеяться. Ждать и надеяться… Надеяться, что он поступил всё же верно — он так хотел спасти себя и Турфан… Турфан, конечно, больше.

И, похоже, Турфан-то — окажется в выигрыше от злодеяний страшного монстра. Хорошо только, что его жители никогда не узнают, какой ценой и какими деньгами оплачена их долгожданная независимость и свобода! Какой ценный «товар», оказывается, эти шлюхи!.. Хоть разводи их, как овец.

Да, пожалуй, тут возни года на четыре… Или даже пять… А, пусть: ему торопиться некуда. Сделать всё нужно поосновательней!

Вдруг, как бы очнувшись, Боташ понял, что в желудке сосёт и пусто: ещё бы — время ужина уже два часа как прошло!

Вот это да! Нельзя так перерабатывать. Он должен следить за своим здоровьем: его наследнику всего десять, и Боташ должен поработать для любимого Акмальчика ещё хотя бы лет десять — пятнадцать… Поэтому придеется соблюдать режим. Возможно — диету. Прописанную чёртовым личным Лекарем… Но вот думается на голодный желудок гораздо хуже! О-хо-хо.

Он хлопнул в ладоши. Приказал подавать еду. И — танцовщиц!

Сегодня пища как никогда доставляла ему наслаждение. Впрочем, и музыка с танцами тоже… Надо же, как приятно, оказывается, иметь в рукаве… туза!

Но — он знал: он — реалист. Причём — местного масштаба. Замахиваться на мировое господство — глупо и слишком расточительно. Будем действовать в масштабах, так сказать, родного султаната. А все эти глупые передряги и страсти, связанные с «властью над всем Миром» — оставим более молодым и… Глупым.

А он — пожилой и слегка ленивый провинциал. Ну и что? Он гордится этим!

Чувство удовлетворения и давно забытого возбуждения приятно разлилось… А танцовщицы-то… Впрочем — нет. Они тут явно ни при чём! Никогда бы он не поверил, если бы ему сказали о таком действии золота…

Может, зайти сегодня в гарем?!

* * *
Убежавших верблюдов Ринат решил не ловить. Всё равно их неспешный ход сильно замедлял бы продвижение: пустыня кончалась милях в ста от места трагической ночёвки, а ехать по степям было удобней и быстрей на выносливых туранских конях, которых в отряде имелось около двадцати.

Однако задержаться всё же пришлось — пока поймали ещё шесть лошадей из отряда Уткыра. На них навьючили дополнительные припасы и дрова: теперь можно было готовить и горячую пищу, а не есть вяленное мясо и лепёшки, как пришлось людям Рината, пока они двигались с наибольшей скоростью, догнав-таки вовремя людей Хаттафа.

Киммериец теперь, несмотря на боль в ноге, ехал верхом.

Способ же путешествия Каринэ был теперь довольно оригинален: её по очереди везли на руках головорезы-наёмники. Так пришлось сделать потому, что несмотря на жёсткие и удобные шины на ногах и прошедшие шесть дней тряска в седле отзывалась в местах переломов мучительной болью, и даже всё мужество маленькой женщины не могло помочь ей не терять сознание в седле.

Конан ревновал… вначале.

Потом он стал замечать, как на глазах меняются закоренелые, битые-перебитые головорезы, хоть какое-то время проведя в обществе лёгонькой и хрупкой, но сильной духом Каринэ.

Никто больше грубо не бранился. Держали на руках драгоценную ношу исключительно нежно. Мужчины так старались ослабить своим телом тряску в седле, что когда передавали на остановках Каринэ вниз, их самих порой приходилось буквально вынимать из седла — так сводило мышцы от напряжения.

Да, что-то в спутнице Конана было такое, что смогло затронуть и вновь разбудить самые потаённые и глубоко спрятанные под застарелой чёрствостью и привычной грубостью истинные струны их душ. Если вначале, первые день-два, кое-кто сопел от похотливых желаний и искоса посматривал на прелести миниатюрной женщины, то теперь каждый из них — Конан мог бы в этом присягнуть! — сами поубивали бы любого, кто осмелился бы сказать о Каринэ пошлость или сальность.

А ведь на руках каждого она проводила в день не больше двух-трёх часов!

И как ей удалось?! Какие она подбирала к каждому слова? Как нашла лазейку к душам — чутким и заботливым душам отцов и мужей, дремлющим под слоем многолетней вынужденной при такой профессии грубости и толстокожести? Почему именно в ней каждый смог почуять именно то, чего, возможно, в жизни у него и не было никогда, но так недоставало: дочь, жену. Наконец, мать?

Конечно, киммериец готов был согласиться, что даже в самом испорченном и закостенелом бандите живёт в потаённых глубинах и муж, и отец, но — но!

Не каждая, ох, не каждая женщина сумеет их там найти и разбудить!

Теперь Конан хорошо понимал, кто сотни веков назад приручил предков собак, лошадей, верблюдов и всей прочей, столь нужной человеку, живности!

Поэтому киммериец не удивился, когда буквально все полезли мыться и стирать продубевшую от пота и пыли одежду в первом же попавшемся им в степи достаточно большом ручье. Он и сам принял участие во всеобщей помывке.

Неизвестно, до чего бы ещё довело людей Рината, который только посмеивался в усики, глядя на походную идиллию, общение с Каринэ, но, к счастью, на седьмой с момента встречи день они подъехали к замку Пелиаса.

Заехать туда и отдохнуть и Ринат,а и его люди категорически отказались.

Невооружённым глазом было видно, что и сам предводитель, и его бравое воинство, такое грозное и смелое в обычном бою, мягко говоря, недолюбливает общество магов и чародеев.

Да и то — сказать честно, угрюмая чёрная громада гигантского замка хоть на кого подействовала бы угнетающе и, если быть уж до конца откровенными, пугающе. Словно гигантский пробившийся сквозь землю кулак грозно и могуче вырастал замок из окружающей пустоши и устремлял к небу свои высоченные и неприступные стены — без окон или бойниц. Словно его обитателю и смотреть ни на что здесь, в округе, не надо — он и так знает, что и как творится на подвластных ему землях…

То, что цитадель его друга вызывает и у местных жителей, и у тех, кто видит её впервые, страх, был вынужден признать и сам Конан: незваным гостям всегда было жутко во владениях Пелиаса. Да и нечасто, наверное, они старались его беспокоить… Гости.

Поэтому после тёплого прощания Конан, с уже поджившей ногой, сидел на коне с Каринэ на руках и мешком со злосчастным сосудом за спиной. Он глядел вслед удаляющимся друзьям, к которым, несмотря на их грозный и не совсем презентабельный внешний вид, успел привязаться. Они же, совершенно очевидно смущённые такими новыми и непривычными для себя чувствами, оборачиваясь и поднимая в приветствиях руки, удалялись назад, к Турфану, уводя и всех лошадей с продуктами и лагерным барахлом.

Варвар смотрел им вслед, не прерывая молчания.

Помахать рукой он не мог — здоровой он придерживал Каринэ. Зато она махала и улыбалась за них обоих!

Ну вот, похоже они и распрощались с Турфаном. Крохотный султанат — уже в прошлом. До свиданья, вернее, прощайте, Ринат со товарищи! Прощай, старый прожжёный и предусмотрительный лис Шеймос! Оставшуюся долю ты честно заработал — жизнь и свобода в миллион раз дороже кучки камешков!

Когда отряд скрылся за поворотом, Конан, развернув коня головой к чёрной мрачной твердыне, нависавшей над ними могучими стенами с величавыми башнями, вздохнул.

— Да, мне они тоже понравились. — В голосе Каринэ он уловил неподдельную печаль. — Настоящие друзья! И храбрые воины!

— Согласен! — подвёл итог киммериец. — Они молодцы. Жаль только, что отказались заехать. Хоть отдохнули бы…

— Ну, знаешь!.. Тут я их вполне понимаю! — тон Каринэ сразу стал озабоченным. — Конан! Ну посмотри сам: какой же нормальный человек добровольно сунется в такое место?! Ведь здесь всё… словно пропитано… злобой и… и… какой-то опасностью! Ты уверен, что твой друг не изменился и всё ещё принадлежит к белым магам? Уж больно…

Мрачно у него здесь!

С этим Конан не мог не согласиться: по мере приближения к владениям Пелиаса чувство угнетённости и необъяснимого ужаса росло, словно вырастающие постепенно в высоту стены и башни как бы сильнее давили на плечи ощущением незащищённости и ничтожностью путника перед мощью хозяина. Неосознанный страх наверняка отогнал не одного непрошенного гостя или искателя поживы!

— Нет, в Пелиасе я вполне уверен. Хотя, ты, конечно, права — здесь … мрачновато. Но что же делать, если мой друг не любит незваных гостей. Да и вообще, он не любит само колдовство и магию. Он, скорее, не практик, а теоретик. Любит копаться в древних фолиантах. Изучать предания веков. И всё это, — Конан обвёл взглядом закрывавшую уже полнеба махину цитадели, — нужно ему лишь для того, чтобы спокойно копаться в древних манускриптах и табличках с клинописью. Изучая, скорее, историю магии, чем саму магию! Хотя… Я сказал чистую правду: сильнее мага сейчас в странах Запада нет.

Осталось только… уговорить его помочь нам!

— Ох, Конан! Да ты что! Хочешь сказать, что он ещё может и отказать?! Так может, мы ещё и зря сюда приехали?! Вдруг он… не согласится помочь? Не сможет или не захочет связываться со столь грозным противником?!

— Нет, не думаю, что он откажет. Во-первых, такая задача как раз будет очень интересна ему. Сосуд, судя по всему, очень древний… Как, наверняка, и магия, заточившая туда нашего… Приятеля. Пелиас в таких случаях, можно сказать, наслаждается, находя решение. Нет, за сосуд он ухватится!

Ну, а во-вторых…

Во-вторых, нам просто некуда больше ехать — с нашими-то травмами и ждущим полнолуния другом за плечами! — Конан кивнул лохматой головой через плечо на мешок.

Медленно они въехали под арку огромных ворот. Чувство нереальности и нависшей угрозы словно бы ещё усилилось. Каринэ прижалась потеснее к могучей груди, опасливо оглядываясь по сторонам. Конан и сам хмурился.

Их никто не встречал.

* * *
Хоть внутренний большой двор и был выложен брусчаткой, цокота подков их коня слышно почти не было — словно камень покрывал слой ваты. Въехав в центр пустого пространства, варвар понял, что без посторонней помощи Каринэ ему до покоев мага не донести. Поэтому, наплевав на приличия, он заорал:

— Пелиас! Это я — Конан! Пелиа-а-с!

— А, это ты, Конан, — голос возник ниоткуда да и шёл — словно бы отовсюду одновременно. — Добро пожаловать. О! Моё почтение, прелестная леди! И как это я сразу…

Голос словно замешкался, затем зазвучал несколько громче и отчётливей:

— Тысяча извинений, что не встретил лично! Меня может хоть немного извинить лишь то, что я был в подземелье и не следил за… Словом, у меня редко бывают гости! И я очень рад вам! Так что — милости прошу! — весёлый и явно довольный появлением Конана, да ещё с очаровательной подругой, голос звучал так, словно его обладатель стоял теперь в трёх шагах от них и сразу успокоил и вселил надежду в Каринэ.

— Мир вашему дому, достопочтенный хозяин! И спасибо за добрые слова! — несколько недоумённо она продолжала оглядываться, всё ещё сидя на руках киммерийца с поднятыми кверху перевязанными ногами. Конан почувствовал, что она почти перестала дрожать — слова приветствия немного развеяли страх перед неизвестностью. Теперь в её взгляде было больше любопытства, чем боязни.

— Благодарю. Ещё раз прошу оказать мне честь и быть моими гостями! Так… Одну минуту. Конан, я уже понял твои… м-м… затруднения. Вот… — что-то чёрное метнулось к киммерийцу спереди, и, резко затормозив, из туманного облака оформилось в роскошные носилки с мягким ложем и подушками всех размеров и мастей. — Прошу вас, леди! Не сочтёте ли вы более удобным путешествие по замку на этих скромных носилках?

— О-о!.. Я, право… Э-э-э… Спасибо! — Каринэ поглядела на Конана, и он ободряюще кивнул, сдерживая прорывающуюся улыбку — уж кто-кто, а Пелиас умел при желании произвести впечатление на женщин! Конечно, если хотел… А для этого женщине требовалось всего-навсего… Произвести впечатление на него!

Судя по всему, Каринэ это удалось! Конан… Гордился ею.

Бережно поддерживая сильно похудевшую за последнюю неделю женщину здоровой рукой, он помог ей перебраться на висящее в воздухе на уровне седла ложе, которое само двигалось то вверх, то вниз, помогая робким движениям взволнованной Каринэ.

— Ну как? Надеюсь, вам удобно?

— Великолепно! Такого замечательного транспорта у меня никогда ещё не было! — честно восхитилась Каринэ. — Тут так мягко…

— Вот и отлично. Вы готовы? В таком случае — прошу!

В центре глухой стены возникли и открылись двустворчатые великолепные двери, обрамлённые превосходной лепниной и чудесными изваяниями, и носилки с женщиной сами, медленно и величаво-торжественно, двинулись вперёд, к ним.

— Конан! А ты — поезжай вперёд прямо на коне!

Киммериец так и сделал, стараясь держаться так, чтобы не заслонять Каринэ вид.

Она же восторженно, не сдерживая удивлённо-восхищённых возгласов, осматривала роскошно обставленные и декорированные комнаты, через которые они проезжали, только и успевая крутить очаровательной головкой.

Варвар лишь посмеивался про себя — он-то знал, что его друг у себя в замке предпочитает почти аскетическую простоту. И всё это великолепие — лишь иллюзия, созданная специально для его спутницы. Чтобы сделать ей приятное. Ну, и не посрамить престиж чародеев вообще и друга Конана в частности.

Ах ты, старый прохиндей, подумал варвар про себя, значит, всё же не так уж ты далёк от мира, как хочешь думать сам и как хочешь показать другим. Конечно, не таким обаятельным и симпатичным! Тем не менее, Конан был доволен и горд оказанным им торжественным парадным приёмом.

Череда великолепных залов закончилась небольшим и удобным кабинетом, где в огромном очаге пылало целое бревно, создавая уют и тепло, и где их ждал сам хозяин, приветливо улыбаясь и скрестив руки на груди. Вся его фигура так и светилась ощущением скрытой силы и внутренней теплоты.

Но когда носилки с Каринэ приблизились шагов на пять, лицо его вдруг омрачилось, и по нему пробежала складка раскаяния:

— Леди! Почему же вы молчали до сих пор?! Ведь я чую теперь, что ваши маленькие ножки причиняют вам мучительною боль! — он укоризненно взглянул на Конана и, быстро подойдя к замершим носилкам, щелчком пальцев опустил их пониже.

Каринэ, мило покраснев, зябко поёжилась — приближение чародея ещё немного пугало её:

— Ну, я уже… привыкла к боли! Почти. И… была так поражена вашим великолепным замком и обрадована гостеприимством, что совсем забыла о ней!

— Ах, Конан! Где ты её нашёл? Ведь это не женщина, а настоящее сокровище! Мужество воина и при этом — ум властителя! И впридачу — красота самой весны! Если вы, пэри моего сердца, не откажетесь, для меня будет великой честью помочь вам!

— Пелиас! — влез Конан. — Мою обаятельную спутницу зовут Каринэ!

— Хм! Очень красивый… псевдоним, леди Виталия! Думаю, не ошибусь, если предположу в вас, мужественное дитя, кровь королевского дома Рогваров?

— Нет, не ошибётесь. — Теперь Каринэ густо залилась краской вся. — Конан предупреждал меня, что вы всё видите и знаете. Но чтобы вот так — сразу… Я поражена!

— А, пустяки! Так этот… волосатый грубиян не знал, что везёт принцессу? И даже не догадывался? Хм-хм. Непохоже на него. Он на самом-то деле куда умнее, чем кажется. А кажется он примитивным и простоватым, чтоб ввести в заблуждение! Обычно — врагов.

Конан возмущённо фыркнул :

— Мало ли чего я там догадывался!.. Или — каким я кажусь. — Он сердился: Пелиас бессовестно приподнял его маску-личину, позволявшую без помех изучать людей и их реакцию на него, «волосатого дикаря». — Может, когда-нибудь я и сам стану королём! Пусть не по крови, так по призванию!

— Возможно, возможно… Всё в твоих руках. Но не будем сейчас отвлекаться!

Леди, вы позволите вернуться снова к вашим ножкам? Надеюсь, старому и позабывшему светские манеры магу будет дозволено?.. — он выразительно провёл руками над бинтами.

Конан снова фыркнул. Каринэ возмущённо оглянулась на него. Затем снова взглянула своими лучистыми глазами на Пелиаса:

— Да, конечно! Но… как же Конан? — она ещё раз, уже озабоченно оглянулась на всё ещё сидящего на коне варвара.

— Ничего, он подождёт! Ведь он всё-таки мужчина и ему не привыкать! — один короткий взмах руки, и конь из-под Конана исчез, а сам он оказался в углу, на мягком диванчике, перед столиком с заманчиво выглядевшими закусками и пузатенькими сосудами, явно наполненными не ключевой водой!

— О! — крякнул Конан, плотоядно озираясь и потирая руки. — Точно! Я подожду!

— Что ж. Я готова. — Лишь еле уловимая дрожь в голосе указывала на то, что Каринэ всё же немного боится.

— Не бойтесь, леди Виталия! Или мне лучше, наверное, называть вас по-старому? — Пелиас приблизился к самым носилкам, разминая гибкие худые пальцы.

— Да, к Каринэ я привыкла… и привязалась.

— Хорошо. — Маг стал сосредоточен и чуть прищурился. — Лягте, пожалуйста, на спину. Расслабьтесь. И постарайтесь не двигаться — больно не будет, обещаю! — он встал над ней, подняв руки к потолку, затем опустив их так, что между телом Каринэ и его ладонями пробежали искры. Затем маг наклонился пониже.

Пока Пелиас колдовал над Каринэ, вызывая щелчками пальцев с длинных полок, идущих вдоль всех стен кабинета, то одну склянку, то другую, вздыхая и бормоча под нос: «Ох, как запущено!» или «Нет, эту косточку — вот сюда!» и иногда не то творя заклинания, не то просто ругаясь на неизвестном языке, Конан с аппетитом поглощал прекрасную пищу, запивая дивным вином. За свою спутницу он не волновался — она оказалась в надёжных руках.

Он и сам не заметил, как застарелая боль у него в груди прошла, и понял, что, собственно, произошло, лишь когда грязная окровавленная тряпка, заменявшая ему повязку, растворилась в воздухе, и его нога предстала перед ним в прежнем виде: загорелая и мускулистая. О страшной сквозной ране говорил теперь лишь небольшой звездообразный шрам, чуть светлей остальной кожи.

Конан восхищённо ощупал ногу, подвигал ею, однако отвлекать Пелиаса выражениями благодарности не стал — его друг был сосредоточен и поглощён работой. Ему сейчас не до киммерийца!..

Поэтому, налив себе ещё чудесного волшебного вина, варвар откинулся на подушки, довольно улыбаясь и с наслаждением вдыхая полной грудью и сгибая-разгибая ногу. Осталась ерунда — правая рука. Она, хоть и не болела, всё ещё была раздроблена.

Пелиас же, всё больше хмурясь и делая руками загадочные пассы, колдовал над многострадальными ногами. Каринэ молчала, с интересом наблюдая, чуть склонивк плечику головку.

Ей и впрямь было не больно. Странное тепло разливалось по всему телу от кончиков пальцев ног до макушки… Она послушно выпила два снадобья из причудливой формы фиалов, даже не почувствовав как следует странного незнакомого вкуса и запаха. Вдохнула она и ароматный дым от чего-то, что маг зажёг перед её носом прямо на своей ладони.

Наконец минут через десять Пелиас закончил и со вздохом удовлетворения откинулся назад, отирая рукавом балахона, в котором предпочитал находиться дома, пот со лба. Он улыбался.

— Ну, вроде всё! — по довольному тону чародея Конан понял, что друг его потрудился на совесть. — Даже мне не будет стыдно за такие ноги! Клянусь, это лучшая моя работа за последние пятьдесят лет! Ну-ка, взгляните!

— Спасибо вам, Пелиас! — Каринэ быстро села и с интересом принялась ощупывать и осматривать свои икры и ступни. — О, Мирта! Да ведь они совершенно целые! И… Совсем не болят! Да вы… Вы — настоящий волшебник! — вырвалось у неё восторженное восклицание.

Конан и Пелиас довольно расхохотались.

Каринэ смутилась:

— Я… Я хотела сказать — это просто чудо! Но как же я могу отблагодарить вас?!

— О, нет, дитя моё! Даже не задумывайтесь об этом! Для меня лучшая награда — ваше здоровье, сам процесс работы и вот эта милая улыбка!

А я обретаю новые силы и знания, помогая кому-нибудь и делая заведомо добрые дела. Такая работа, как сегодня, даёт мне заряд бодрости и чистой радости на добрый год.

А сейчас не хотите ли и вы перекусить с дороги, а затем немного отдохнуть? Или, может, у вас есть ещё какие желания? Прошу, не стесняйтесь!

— О, да! Я бы с удовольствием… отдохнула и… вымылась!

— Моя леди. Мой дом — ваш дом. Вот служанки — они целиком в вашем распоряжении! Они проводят вас в ваши комнаты, всё покажут и исполнят любые ваши желания и распоряжения. — Хлопками в ладоши Пелиас сотворил с полдюжины очаровательных полуодетых женщин, сразу окруживших Каринэ.

— Да, но как же Конан?.. — Каринэ несколько растерянно оглянулась на своего спутника.

— Не волнуйся, дорогая! Со мной уже всё в порядке! — киммериец продемонстрировал ей свою здоровую ногу. И даже постучал себя в грудь — так что пошло эхо.

— Да, моя очаровательная гостья, ним всё будет в порядке. А вам и вправду нужен отдых, массаж, сытная пища… Ну, и немного моего целебного вина. Как врач я настоятельно рекомендую вам несколько дней полного покоя!

— Ну… если так… Спасибо ещё раз! — Каринэ приблизилась к довольно высокому Пелиасу и, поднявшись на цыпочки, смущённо чмокнула его в щёку. — Я и правда пойду. Не буду вам мешать — у вас дела!

Когда за маленьким эскортом закрылись двери, Пелиас, всё ещё рассеянно державшийся за щёку, вздохнул. Покачал головой.

— И как это такая умная и красивая девушка полюбила такого грубого и кровожадного типа? — пробормотал он, тыкая в Конана худым аристократическим пальцем.

— А я глубоко в душе очень тонкий и чувствительный! — подмигнул ухмыляющийся варвар, пошкребя себя по мускулистым рёбрам.

Оба с пару секунд хитро смотрели друг на друга, потом оглушительно расхохотались. Конан потянулся всем телом, продолжая бережно придерживать руку.

— Ладно, чувствительный ты мой. Займёмся наконец и твоей клешнёй, которую ты наверняка опять засунул куда не следовало бы! — утерев выступившую от смеха слезу, Пелиас подошёл к Конану. — Предупреждаю сразу: эликсир из печени страуса кончился. Будет немного больно!

— Ерунда! В первый раз, что ли? Потерплю — пусть страусы поживут!

* * *
Было и вправду немного больно.

Однако не зря же он напился замечательного вина — боль ощущалась как бы сквозь сон. Конан чувствовал, как под умелыми руками, даже не касавшимися его тела, под кожей восстанавливаются порванные связки и мышцы, и кусочки раздробленной кости укладываются на положенные им места. Стиснув зубы он терпел и даже попивал вино из очередного, особо понравившегося кувшинчика, которое странным образом никак не заканчивалось.

На руку киммерийца у Пелиаса ушло минуты три.

— Хм! — Конан вертел починенной конечностью и так и эдак. — Смотри-ка, как новая! Спасибо, друг! Однако с ножками Каринэ ты, небось, обращался понежней да и возился… подольше!

— Ясное дело. Ей же нужны изящество и грациозность, поэтому я и возился так долго. А тебе — сила, выносливость и быстрота движений. Это не так трудно и особого искусства не требует. Тут справился бы и любой ученик. Однако не сомневайся — всё сделано в лучшем виде!

— Благодарю ещё раз! Я здорово на тебя надеялся. А теперь, дружище Пелиас, позволь подбросить тебе ещё одну задачку. Собственно, из-за этого мы и приехали и из-за этого и… пострадали! — киммериец поднял с пола мешок с проклятым сосудом и достал золотой артефакт.

— Да-а-а… — несколько сердито протянул чародей. — Знаю я. Эта вещь не из тех, которые можно не заметить!

— Но что же это такое на самом деле? — Конану было интересно, правильно ли он оценил значение и роль добытого с такими страшными и кровавыми приключениями сосуда. И — самое главное — что же это за исчадье ада там живёт!

Прежде чем ответить, Пелиас подошёл к столику, налил себе из столь приглянувшегося варвару кувшинчика — причём от души — и тоже выпил.

Потом сел рядом с Конаном и, как и тот, откинулся на удобную спинку.

— Расскажу-ка я тебе одну древнюю историю, мой юный любитель приключений и тайн. Заодно и сам вспомню её — давно я к ней не возвращался…

Снова Пелиас помолчал — что само по себе было тревожным признаком, — пересматривая внутренним взором кладовые своей уникальной памяти и как-то погрустнев и постарев. Конан не отвлекал друга от дум, но о вине и еде не забывал, искоса поглядывая то на странный сосуд, то на мага.

— Как ты знаешь — вернее, как ты не знаешь! — поправился, хмыкнув, Пелиас, — живущее сейчас в Ойкумене поколение людей — третье. Два предыдущих, ничуть не худших, чем наше, погибли во всемирных ужасных катаклизмах. Первый был вызван, согласно легенде, падением старого Солнца на Землю, после чего сгорело всё живое. Кроме подземных жителей — ну, там, червей разных, мокриц, клещей, многоножек и кротов…

Во втором катаклизме люди были виноваты уже сами: они так расплодились и так бездумно уничтожали самое землю и всё, что на ней росло, бегало и ползало, что Боги наслали на них мор, и люди вымерли от страшных, неизлечимых болезней. Были заброшены все города и сёла, поля, луга и виноградники… Уцелевшая чудом горстка выживших вернулась в пещеры и прокляла все блага цивилизации, поклявшись никогда к ним не возвращаться…

Как же, никогда…

Хм. Вот как раз об этом, втором поколении, второй цивилизации и пойдёт речь.

Они очень далеко зашли по пути, как мы говорим, прогресса. Это значит, выражаясь понятным тебе образом, что если ты, чтобы убить врага, должен — выстрелить в него, ударить мечом, ну, или хотя бы камнем, или там — в крайнем случае, просто задушить, так сказать, голыми руками… Для них же достаточно было просто… Особым взглядом посмотреть на него! Подумать. И — всё!

Ты, чтобы добыть пропитание, должен вспахать поле, засеять, собрать (если ещё вырастет!), перемолоть, замесить, испечь. Или хотя бы протянуть руку и сорвать то же яблоко с дерева. А для них и это всё заменял один взгляд! И мысль. Ну, разумеется, другие, чем применялись для убийства… И так — и всё остальное.

Все они были… Хм. Очень независимы и горды — никто не терпел ни малейшего намёка на подчинение другому человеку.

Поэтому все старались жить подальше друг от друга. И встречаться пореже. Большая часть общения с себе подобными проходила на расстоянии: связываться друг с другом они умели за тысячи миль. И вообще, сила волшебства этого поколения была так велика, что они создавали моря, реки и горы.

Леса исчезали, пустыни появлялись — лишь от единственного взгляда и мысленных заклинаний! Более того: постепенно страх перед другими людьми, которые могут быть в чём-то умнее или сильнее, и ненависть к таким — то есть ко всем! — дошли до того, что и размножались люди теперь поодиночке: каждый сам мог родить себе ребёнка — свою точную копию. И каждый старался, чтоб таких детей было побольше!

Словом, могущество людей почти сравнилось с могуществом Богов.

И, конечно, случилось то, что должно было случиться. Один из людей-магов, самый сильный и старый, решил прогнать Богов этого Мира, и, обретя бессмертие, самому сесть на трон Повелителя Вселенной.

Он понимал, что в одиночку не справится. И, как ни странно, смог договориться с несколькими другими такими же людьми. Тоже из самых могущественных. Жажда власти и бессмертия заставила их на время забыть обычную для них неприязнь, ненависть. Разумеется, полного доверия в их рядах не было… Что, собственно, и погубило их.

Были среди них и мужчины, и женщины. Было и несколько детей этого человека — Эстимах было его имя — этих он держал в резерве, тайно поручив убить всех остальных своих союзников, когда дело будет сделано.

Но восстание потерпело неудачу.

Верховное Божество нашей Вселенной справилось со взглядами Смерти, с Золотыми и Огненными стрелами и с ловушками Первозданного Хаоса, которые подготовили Эстимах и его союзники. Единство в рядах нападавших исчезло, когда Божество сделало видимыми детей главаря, сидевших в засаде. Все бунтовщики были захвачены и обезврежены Верховным Божеством.

Сам Эстимах был отправлен в горнило нашего нынешнего солнца — гореть там вечно, обретя вожделенное бессмертие, но будучи не в силах покинуть эту небесную печь, орудие бесконечных страданий и мук. (Вот почему, кстати, блеск нашего светила иногда меняется — это мечется огромный Эстимах, снедаемый лютой злобой и собственной беспомощностью, в отчаянных попытках освободиться!)

Дети его, чтобы не могли оставить после себя потомства, были отправлены по времени вспять и сами помещены в звёзды — они безмерно далеки от родины, бессильны освободиться и… тоже бессмертны. Зато своим светом напоминают умным людям о вреде гордыни. Может, обратил внимание — некоторые звёзды мигают: ведь дети Эстимаха тоже страдают и мечутся!

Что же до остальных сообщников, то они… Были наказаны по-другому.

Души их были помещены в разные предметы. И служат теперь эти предметы для того, чтобы нынешнее поколение людей и магов не получилось слишком умным и сильным. Вроде как предохранительный клапан… И они ждут — ждут своего часа, чтобы вступить в действие.

Поскольку все богатства знаний, накопленные второй генерацией людей, оказались безвозвратно утрачены (уж Верховное Божество побеспокоилось!), и цивилизация вновь развивается от полной дикости, оно, Верховное Божество, оставило здесь, на земле, эти предметы как раз для того, чтобы наше общество, наша генерация не получилась слишком… могущественной. И ей не пришло в голову равняться силой с ним.

Возможно, с его точки зрения, это и правильно: ведь легче в зародыше раздавить семена нового бунта, чем воевать с бунтовщиками и снова губить почти всех людей.

Поэтому, как гласит легенда, где-то под землёй спрятаны страшные заколдованные артефакты. Вместилища для злобных, властолюбивых и ни в грош не ставящих человеческие жизни… Не знаю даже, как их назвать — полубогов, что ли.

Если человечество снова сможет перемещать, насыпать и передвигать горы, реки и другие природные формации, то эти… вместилища, эти артефакты вновь окажутся на поверхности. И, открыв их, люди сами снова уничтожат себя — выпустив страшные болезни и бедствия.

Сами! То есть Верховному Божеству даже не понадобится вмешиваться.

Понимаешь теперь, почему я против того, чтобы маги Востока набирали ту силу, которую хотят? Они могут нарушить хрупкое равновесие между добром и злом, между разумом и властолюбием и снова выпустят в мир души магов второго поколения, второй генерации.

А уж те полубоги, можешь мне поверить, не успокоятся, пока камня на камне не оставят от нашей цивилизации, от нашего Мира! Ведь они — воплощённые беды и несчастья для нас! И сила их очень велика. — Пелиас сокрушённо покачал головой и вздохнул. — Эх… Вот уж не думал я, что эта грань так тонка! Что мы уже на пороге…

Теперь волшебник замолчал надолго, глядя невидящим взором куда-то в пространство. Наконец Конан, долго и сосредоточенно обдумывавший услышанное, не выдержал:

— Послушай, Пелиас! Я всего лишь необразованный варвар, и я что-то не совсем… А вернее — совсем не уловил, каким образом твоя легенда связана с этим чёртовым сосудом!

— Думаю, самым прямым! Ещё я думаю, что сама легенда, которую я узнал из сотых, если не тысячных, рук, сильно упрощена и искажена. Скорее всего, души этих волшебников-людей были помещены не в одном каком-то месте, а распределены довольно равномерно по всей поверхности. Так и безопасней: ведь если бы они находились рядом, рано или поздно они могли бы найти способ как-нибудь освободиться! Да и разные страны так удобней контролировать. Где маги набрали силу — там вот что-то такое, — он развернул к киммерийцу золотой сосуд, — и появится из недр земли!

— Это в Турфане-то сильные маги?! — рассмеялся Конан.

— Нет, не думаю. Скорее, произошла какая-то ошибка или несправедливость. В редких случаях, если гнёт рабства или жестокость правителя слишком сильны, воля одного какого-нибудь народа, направленная на одну какую-то конкретную цель, может сдвинуть горы!.. Ну, в переносном смысле.

Нет, я всё же думаю, это случайность, что сосуд был найден там. И — явно преждевременно… И это даёт нашей цивилизации шанс! Может, нам удастся предотвратить… Ещё не поздно. Вот, послушай.

Судя по этим знакам — я и произношения-то их не знаю! — только общий смысл! — здесь заключён Слуга Золота. Он предназначен будить в людях алчность и непомерное властолюбие. Если я верно понял, он вроде может превращать тела людей прямо… в золото! — Конан резко кивнул, подтверждая это предположение и стискивая зубы до хруста от страшных воспоминаний.

— Ага! А теперь представь, сколько будет жертв, если такой Монстр попадёт в руки влиятельного, могущественного и не слишком отягощённого совестью человека! Хотя…

Я не совсем правильно сказал — это как раз человек попадёт в лапы Монстра.

Дух Полубога полностью подчинит его помыслы себе, сделает его алчность ненасытной, властолюбие — непомерным. И его подданные, а затем и подданные стран, которые он завоюет благодаря гигантским денежным ресурсам, будут гибнуть сотнями и тысячами, чтобы превратиться в проклятый металл! А завоеватель-тиран будет нанимать и нанимать за своё золото воинов и покорять всё новые и новые страны! Даже не подозревая, что это его желание стать Властелином всего Мира навязано и внушено ему этой тварью! — Пелиас вновь потряс перед носом Конана злополучным сосудом.

— Ведь сила золота велика во все времена. Представь, как могуч станет тот, у кого его запасы неисчерпаемы! Мало того: здесь написано, что этот Полубог может и продлевать жизнь человека, который ему служит, и лечить его от любых болезней. То есть временем для осуществления своих планов тот ограничен не будет!

— Но постой-ка… Ты описал создание… э-э… мировой сверхдержавы под властью самого сильного мага-монстра нашего времени! Но где же здесь… конец света?!

— Ну, Конан! Ты просто мало что знаешь об истории империй! Расцветы и закаты разных держав и сверхдержав — очень предсказуемая вещь! И, к сожалению, неизбежная.

Да и вот, послушай: действуя по наущению Слуги Золота и захватывая разные страны, и побеждая и истребляя людей, он обязательно придёт к уничтожению целых рас и народов, разорению и запустению плодородных пока земель, лесов и пастбищ.

Всё это снова превратится в выжженную пустыню, непригодную для жизни. А ведь на освоение новых земель многие народы тратят целые поколения кропотливого труда…

Конечно, они будут защищать их и свои семьи изо всех сил. Но — тщетно.

Когда же все народы будут покорены и править во всём мире будет один — один! — человек, неизбежно возникнут всё те проблемы, что связанны с насильным объединением разных народов, рас и религий… Конгломерат из столь разных по менталитету, традициям, убеждениям людей никогда не бывает добровольным. Он просуществует лишь столько, сколько будет жив тот, кто железной уздой сдерживает их стремление к самостоятельной, свободной жизни!

То есть, как ты понимаешь, зёрна распада уже посеяны — самим таким насильственным объединением. И — главное: вот здесь написано, что по завершении своей миссии раб Слуги Золота — а он именно раб, что бы он о себе ни думал! — получит достойную награду. Я так понимаю — это… Смерть!

И после этого — начинается неизбежный развал и распад сколоченной империи.

Все воюют со всеми. «Верные» убивают «неверных». Белокожие — темнокожих. Вегетарианцы — мясоедов… А произведённые в большом количестве наследнички пытаются удержать гигантскую махину под управлением одного «хозяина» и неизбежно… растаскивают её по кускам. Этим они абсолютно надёжно губят её, сталкивая друг с другом народы, оказавшиеся под их «рукой»… А вернее, под пятой!

Такой период междуусобиц обычно длится десятки, если не сотни, лет.

Хозяйство оказывается в развале, поля — в запустении, мужчины — в дефиците. Все достижения так называемой цивилизации — культура, искусство, наука, медицина — гибнут… И заканчивается всё это там же, где и начиналась предыдущая цивилизация: у пещерных костров и с ненавистью к любому прогрессу.

Всё лучшее, чего мы добились, — будет предано забвению и проклятью.

— Но ты же вроде говорил — болезни, природные катаклизмы, бедствия…

— А что, алчность и ненависть — не болезни? Зависть и вражда — не бедствия?

— Ну… в общем… Н-да. — Теперь уже киммериец надолго задумался и замолчал, невольно почёсывая в затылке — он переваривал жуткую перспективку.

— Кром! Ну и страшную же картину ты нарисовал, Пелиас! Я-то почему-то всегда думал, что если один человек будет править всем миром — то это, скорее, благо… Что он приведёт народы под своей рукой к… Сближению и вечному миру! Ну, там, торговля, образование, прекращение войн, малые налоги… обмен культурами… Перекрёстные браки, красивые и умные дети… И всё такое прочее! А тут…

Ничего не понимаю!

— То, о чём ты говоришь — возможно только при мирном объединении. Причём далеко не всех стран! А только таких, которые уже имеют какие-то исторически сложившиеся близкие отношения, общий язык, религию и давно налаженные деловые контакты и взаимовыгодную — вот именно! — торговлю! Да и то — подумай, много ли ты знаешь стран, которые хотели бы сами, добровольно, объединиться под властью одного правителя? А? То-то же! Таких почти нет.

А много ли правителей добровольно оставят свой трон, отдав его кому-то другому? Правильно, — на качание головы Конана Пелиас покачал и сам. — Ни один.

Если же объединение произошло насильно, и в одной упряжке такие разные страны, как, скажем Аргос и Стигия, разве может это довести до добра? Можно ли представить, что, скажем, сыроеды пикты уживутся с буддистами из Эритреи? А с шемитами, с их неприятием свинины? Ну, это-то ладно, а вот с верой… Неприятие чужих Богов и ритуалов в крови у любой расы или нации. Чисто на инстинктивном уровне. Всосано с молоком матери. Воспитано отцами и дедами.

Попытки сделать из такой империи монолит будут напоминать попытку сложить стену из кирпичей из разных материалов: саман и обожжёная керамика, доски и солома.

Так что тиран, который военным путём создал из завоёванных стран свою империю, из таких вот разнокалиберных «кирпичиков», всегда сталкивается с восстаниями, междуусобицами, недовольством налогообложением, несоблюдением каких-нибудь религиозных, семейных или других традиций… Да причин для взаимной нелюбви народов друг к другу могут быть сотни!

Кстати, имей это в виду, если захочешь когда-нибудь создать свою империю — говорю вполне серьёзно: чем больше разных рас, народов и религий объединено, тем быстрее и катастрофичнее падение такой сверхдержавы-империи. И если тиран — будь то могучий воин и талантливый полководец или хитрый интриган-политик — даже сможет слить в одном государстве несколько стран и какое-то время продержится на троне, применяя знаменитое правило «разделяй и властвуй», это будет неплохо… Для него!

Но губительно для завоёванных или объединённых хитростью народов.

Могу тебе сказать так — чтобы удержать в одной упряжке такие разные народы и страны, обычно истребляется более половины их населения. Тогда оставшиеся перепуганные какое-то время помалкивают — плодят, значит, воинов и ждут…

Ждут другого, более глупого или слабого властителя на троне. Тогда они убеждают себя, что он пришёл — столь долго ожидаемый час. И всё повторяется сначала — восстания, интриги, лженаследники… Пока не произойдёт то, что должно произойти: или непокорные будут истреблены под корень, или сверхдержава развалится!

Монстру, конечно, неплохо и так и так! Его любой сценарий людского горя и страданий устраивает. Тут уж ничего не поделаешь — вот каковы уроки, которые даёт история, а уж в этом-то я кое-что смыслю!

Конану не приходилось сомневаться в том, что уж если кто-то и знает об этом что-то, так это его друг. Не зря он собрал в подвалах своего замка все исторические хроники или их копии, которые только можно было раздобыть в архивах или других официальных и неофициальных источниках самых разнообразных стран. Кроме, разве что, Восточных: эти всегда старались отгородиться от стран Запада и их науки и — вот именно! — религии. Поэтому он решил вернуться к более конкретномым вопросам:

— Значит, если я правильно понимаю, для того, чтобы спасти, как ты говоришь, наш мир и цивилизацию, нам нужно… Уничтожить этот сосуд вместе с его грозным обитателем?

— Да, ты очень верно обрисовал нашу задачу.

— А… Как же остальные сосуды, с другими Полубогами?! Их мы тоже… должны уничтожить? Но как же мы найдём их?!

— Конан! Полегче. Не забегай так далеко вперёд! Другие сосуды, неизвестно ещё, существуют или нет… И, поверь мне: искать их — напрасная трата времени и сил даже для меня! Так как я при всей своей самонадеянности отнюдь не считаю себя умнее Верховного Божества нашего Мира! Раз оно спрятало их, только оно знает, где они и когда придут в действие! Поверь, что нам хватит забот и проблем и с этим Слугой Золота!

Другие людские пороки пусть ждут своего часа. Пока же нам предстоит справиться с алчностью и властолюбием!

— Знаешь, Пелиас, я вот тут почему-то подумал…

Получается, это Верховное Божество вовсе не стремится помочь людям! И что оно совсем не против, когда мы уничтожаем сами себя и гибнем сотнями тысяч, как муравьи, в бессмысленных братоубийственных войнах. И что оно вовсе не хочет, чтобы мы жили хорошо и стали умней и… сильней.

Зачем тогда оно наделило нас… мозгами?!

Ну, создало бы обезьян и тешилось, глядя на их ужимки и прыжки!

— Конан! Не передёргивай. Верховное Божество лишь хочет, чтобы погибли самые жестокие, злые и могущественные люди и волшебники своего времени! Ну подумай сам: зачем ему конкуренты? А если — не дай Мирта! — такой злодей-претендент однажды сумеет-таки победить его?!

Ты можешь себе представить мириады Миров и Вселенных под игом злого гения?

Будут ли счастливы подвластные ему триллионы рабов, лишённые, как мы сейчас, свободы выбора? Вернее, мы-то пока не лишились ещё этой свободы, но это произойдёт, если Слуга Золота выживет и уцелеет! Уж раба-то себе в услужение он найдёт! Но ты можешь себе представить это Царство Вечного Зла — обосновавшееся для начала хотя бы на нашей Земле?! А теперь перенеси всё это в масштабы Космоса!

Поскольку варвару было трудно сразу осмыслить всё сказанное, он лишь задумчиво чесал в затылке, скривившись, как от лимона. Пелиас же продолжил:

— Разумеется, когда в действие вступает такое Создание, как наш «друг», — он снова тряхнул сосудом, — гибнут тысячи и сотни тысяч. Но если для того, чтобы спасти Вселенные и их свободное и самостоятельное будущее, это нужно — Верховное Божество готово на эти жертвы. Потому что иначе жертвы будут исчисляться миллионами и миллиардами!

Да и выжившие после визита этого — люди и страны получают новый шанс: создать какие они хотят государства, племена, сообщества — с любой религией, с любой формой правления, с любыми традициями и порядками! И пусть путь их становления будет долог и труден, но он будет — самостоятельным! А не направляемым волей какого-то злодея. К тому же, учась на своих ошибках, люди могут, возможно, стать лучше и добрее.

— Ага… И будут копошиться в своей грязи, как свиньи, до находки следующего сосуда, — мрачно пробормотал киммериец, — не ведая, что кто-то уже всё решил за них. Значит, это правда. Боги всех народов, а не только мой Кром, существуют. И они жестоко и чётко, раз и навсегда указали нам наше место! В грязи и дикости! Мол, сидите и не дрыгайтесь! А чуть что — мы вас к ногтю!

— Ну, зачем же так трагично и категорично? Каждый человек сейчас сам по себе свободен. И сам решает, что выбирать. Труд землепашца или путь воина. Мошну купца или казан повара… Одну страну, с шахом, или другую — с королём… Добро или зло. Пользу и мир для своих подданных или идею всемирного господства любой ценой! Ты понимаешь, о чём я говорю? Каждый сам выбирает. А уж если выбрал!..

Вот и ты — ты привёз сосуд сюда. У тебя был выбор: ты видел, на что способен заключённый здесь Дух. Но ты не позарился на золото. И власть, которую дарует… такое кровавое золото! И даже если бы тебе сказали, что этот Полубог согласится простить тебя и даровать тебе долгую и роскошную жизнь, я думаю, ты и тогда не согласился бы стать его… помощником.

Значит, для нашего поколения ещё не всё потеряно. И как раз такой человек, как ты, может здорово помочь сохранить Мировое Равновесие между Добром и Злом. Ведь не всегда же тебе метаться по разным странам и махать мечом…

Подумай над этим! А я подумаю над этим. — Пелиас поднял сосуд повыше, помолчал. Затем тон его изменился. — А ведь он и мне предлагает выбор… Я, как никто другой, понимаю, какую власть он может дать! И знаю, что я самый могущественный маг Запада… О! Я мог бы!.. — В устремлённых на варвара глазах блестнул дикий огонь.

— О, Мирта! Пелиас! Что ты такое говоришь?!!

Насладившись произведённым эффектом, Пелиас скинул с себя напыщенно-драматический вид и опустил руки. Хитро подмигнув, он весело рассмеялся.

Конан всё ещё хватал ртом воздух.

— Ладно, извини за дурацкую шутку! Каюсь, не удержался… Уж больно у тебя был напряжённый вид! Ты же знаешь — я свой выбор сделал уже давно. Иначе ты не привёз бы нашего друга сюда! Но вот как уничтожить его — действительно сложная проблема.

Всё-таки заключил его сюда настоящий Бог. Но — надежда есть. Как и немного времени. Какой-нибудь способ я найду!

— Чёрт! — буркнул Конан. — А нельзя как-нибудь… закопать его поглубже обратно? Или… Утопить на дне морском? Сжечь в жерле вулкана?

— К сожалению, уже не получится! Раз снята крышка…

Будучи раз разбужен, Слуга Золота не успокоится, пока не выполнит свою… миссию. Только тогда он исчезнет. А так… Он может возникать лишь раз в месяц, это верно, но — он может возникать везде, где есть хотя бы крошечный кусочек золота. То есть он практически вездесущ. И тебе очень повезло, что ты сразу нашёл это вместилище! Нет, Конан, теперь возврата нет. Вопрос стоит чрезвычайно просто: или мы — его, или он — нас!

— Знаешь, лучше всё же мы — его!

— Согласен. Поэтому вот что я скажу тебе: иди пока к своей… э-э… Каринэ, отдохните, наберитесь сил. А чтобы чудище не пыталось… Хм. Внушить нам какие-нибудь ненужные думы, я пока помещу его в надёжно закрытое защищённое место — вот в этот ящик. Я когда-то создал его, вообще-то, для себя: чтобы в него не проникло волшебство моих врагов. Думаю, что и из него оно не сможет проникнуть… Хотя бы до полнолуния.

Так что не волнуйся за Слугу Золота и отдыхай. Боюсь, скоро тебе понадобятся все твои силы и способности! А я пока кое-что почитаю, подумаю и подготовлю. Способ должен быть. Зря, что ли, я столько лет постигал всю эту магию? Мы должны спасти своё поколение! — он внимательно взглянул на варвара и другим тоном спросил:

— Ты почему так скривился? Что-то болит?

— Ох, Пелиас!.. Нет, в теле — ничего не болит. Но и так просто переварить то, что я услышал… Не знаю, как у тебя — а у меня голова уж точно пухнет от забот!

— Да? Приятно, приятно, что не я один такой… Озабоченный. Не переживай — я что-нибудь обязательно придумаю!

* * *
Следующие два дня прошли спокойно.

Хотя Пелиас и рекомендовал Конану с Каринэ покой и отдых, они отнесли эти рекомендации, скорее, к душевным переживаниям. В плане чисто физической стороны вопроса они, скорее, работали не покладая рук… И других органов.

Конечно, они плавали в огромной ванне — скорее, целом бассейне, — вкусно ели, гуляли по и вокруг замка, который теперь совсем не казался мрачной громадиной. Каринэ очень заинтересовали монеты старинных, иногда уже не существующих стран, вмурованные в стены на разной высоте — они создавали странный загадочный колорит своим мягким блеском, таинственным мерцанием и, насколько знал варвар, ещё и создавали магическую защиту.

Но, разумеется, больше всего времени они проводили в спальне, наслаждаясь силой и здоровьем своих подлатанных на совесть тел. Пелиас был сильно занят и почти не беспокоил их, даже обедая внизу, в архиве. Куда спускаться Конан запретил даже любопытной маленькой женщине: нельзя мешать магу! Ещё превратит в кого вроде тихих и незаметных зверушек — вроде лягушки или мышки…

За это время Пелиас перерыл горы фолиантов и манускриптов, табличек с клинописью и разных других первоисточников, хранившихся в его необъятных подвалах. Иногда они слышали, как он творит заклинания, от которых иногда сотрясались до основания стены замка. Пару раз маг даже куда-то улетал за недостающими ингредиентами, но быстро возвращался. Помочь ему парочка влюблённых всё равно не могла — древних языков оба не понимали. Зато оба сразу вызвались помочь в любой чисто физической схватке, если таковая будет необходима!

До полнолуния оставалось пять дней, когда Пелиас пригласил Конана к себе.

Чмокнув маленькую женщину в лоб и нацепив верный меч, тот поспешил на встречу, чуя напряжённость в голосе друга.

Встретились они всё в том же кабинете, всё на том же диване и всё за тем же столиком с традиционным угощением.

— Ну, как? — спросил варвар, сразу отметив необычную хмурость и озабоченность радушного хозяина.

— Не очень хорошо, — отозвался тот. — Я, конечно, кое-что нашёл. Но уничтожить этот сосуд с его содержимым так, как положено, я сейчас не могу.

Здесь нужно сочетание всего: расположения звёзд и планет, определённое место на поверхности земли — в далёких Чёрных Королевствах! — много различных веществ и компонентов. Да ещё магические талисманы и огромный каменный алтарь в виде чаши… Наконец, сильные заклинания, которые, как я уже тебе говорил, я могу понять, но пока не могу прочесть: произношение мёртвого языка затерялось во тьме веков. Мне придётся…

— Э-э… извини — а можно, как для простых смертных: попроще и покороче? — Конан понял, что его друг сейчас будет снова что-то такое магическое пространно объяснять, и поспешил направить разговор в более конкретное русло. — Значит ли это, что сосуд можно-таки уничтожить?

— Через тысячу двадцать лет, когда Великое затмение совпадёт с Парадом планет. И только на крошечном островке посреди огромного озера в трёх тысячах миль отсюда!

— Ну, здо́рово! Я очень рад. Мы с Каринэ, конечно, подождём… А если наплевать на то, как положено, и делать так, как возможно сейчас?

— Вот! Об этом я, собственно, и собирался с тобой поговорить.

Я смогу сделать жидкость, в которой растворится сосуд-вместилище.

При этом Слуга Золота потеряет своё убежище и будет вынужден всё время оставаться, так сказать, с нами — воплощённым в своё тело. Зато тело это будет не тем, с которым вы сталкивались, а живым — из плоти и крови!

То есть уязвимым. Смертным. Потому что источник его Бессмертия хоть и не будет разрушен, но… перейдёт в другую форму! Короче, — продолжил он, заметив мрачный взор и перекосившийся рот варвара, — сосуд растворится и будет в виде жидкости. Так тебе понятно? — Киммериец удовлетворённо кивнул. — Однако!

Есть опасность того, что и в таком состоянии, если монстр сможет победить нас, сбежать, найти и применить кое-какие снадобья и инструменты… Он сможет изготовить себе другой сосуд из старого. Тогда бессмертие и почти полная неуязвимость вернутся к нему. И эта возможность у него — единственная. Потому что тело из плоти и крови, даже такое могучее, как у него, будет служить ему не больше двухсот — трёхсот лет: на большее не хватит заряда.

Впрочем, для него и это не так уж и мало. Потому что самое плохое — даже если мы уничтожим окончательно его сосуд, способности превращать людей в золото тварь не утратит! То есть своё предназначение она выполнить вполне может успеть! Поэтому, сам видишь, — нам необходимо физически убить его!

— Ха! Ну отлично! Если тело его будет смертным, что может помешать мне или тебе — убить его?!

— Тебе — никто, кроме самого чудища. Оно, как ты помнишь, очень любит… себя. Сражаться будет изо всех сил! Мне же будет мешать — его защита. Магией создание Бога не взять! Ведь даже в растворённом виде его сосуд продолжает действовать, хотя и не таким образом, как целый… О, извини. Не буду вдаваться в технические подробности — скажу только, что магия не поможет. Убить его придётся старым, добрым, надёжным, чисто физическим способом: мечом, копьём, стрелой и тому подобным оружием!

— Оружием?! Это уже кое-что! А я не говорил тебе, что я тут знаю виднейшего Западного эксперта как раз по самому разному оружию и методам его применения! — варвар кулаком ударил себя в грудь. — Хотя, должен признаться, зверюга не из маленьких и слабых. Быстра, как мысль, и очень… кровожадна и умна! Но погоди-ка… А подействует ли на неё, например, яд?

— Скорее всего, подействует. Но вряд ли монстр будет настолько глуп, чтобы съесть или выпить что-нибудь из того, что мы ему предложим. Он, в общем-то, в воде и пище не нуждается. Он поглощает только людей. А подсовывать ему отравленного человека я не позволю!

— Да нет же! Ты не понял. Я имел в виду — подействуют ли на него отравленные стрелы! Или дротики. Ну, помнишь, как те, которыми пользуются негры тех же Чёрных Королевств при охоте — когда им нужно парализовать крупную дичь!

— А, вот ты о чём. Смотри-ка, об этом яде я и не подумал! Хм-хм… Возможно. Возможно, каурар подействует. Но — вряд ли убьёт! Ведь процессы дыхания и кровообращения у него происходят по-другому… Да это и понятно — кровь у него совершенно другая. (Жаль, нельзя её изучить, пока он не появился!..) И печень… Словом, и процесс пищеварения у него совершенно уникален!

Интересно. Хм. Одно могу сказать точно: его движения сильно замедлятся от такого яда!

— Ну замечательно! А больше мне ничего и не надо! Раз мы будем с тварью на равных, я просто обязан принять такой бой: у нас есть кое-какие счёты!.. Вот, послушай, какой план у меня возник…

* * *
Ещё три дня ушли на подготовку.

И если колдовством с монстром справиться было и нельзя, то подготовить и оснастить нужными механизмами подходящую арену для битвы — вполне возможно. Выручило то, что Пелиас мог наколдовать или достать почти любые орудия.

Конан, стоя теперь в центре огромного зала, внешне сохранял абсолютное спокойствие, но волновался, почти как перед своей первой схваткой на гладиаторском ринге.

Это огромное помещение во дворце Пелиаса находилось на глубине полумили под землёй. Оно было теперь освобождено от всего лишнего, стены состояли из монолитной скалы, а по всему периметру на высоте двадцати с лишним футов была сооружена неширокая галерея с парапетом — тоже из скалы, чтобы не рухнуть от ударов чудовища и не оказаться в пределах досягаемости его длинного языка.

Дверей или иного выхода из овального зала попросту не было. А Конан спустился на пол по верёвке, которую за ним убрали.

Единственным же выходом из зала был круглый лаз в два фута диаметром, который выходил на галерею и который сейчас Пелиас задвинул огромным круглым камнем-затычкой. Излишне говорить, что потолок тоже был из скалы…

В центре зала, превращённого в огромную ловушку, на постаменте стоял небольшой круглый бак с изготовленной Пелиасом страшно едучей жидкостью. Сам бак — неприподъемный, как киммериец ни старался — был изготовлен из особого метеоритного стекла, которое вообще ничего не боялось — тут как раз волшебство пригодилось.

Возле бака Конан и стоял, сжимая в последний раз ненавистный сосуд. Он почти нежно проводил по его рельефной поверхности рукой, ожидая сигнала.

— Пора! — крикнул Пелиас с галереи, где они с Каринэ стояли. — Полночь!

Киммериец медленно, так, чтобы видеть то, как наполняется жидкостью нутро чёртова вместилища и он сам начинает тонуть, опустил сосуд в бак. Вот он пошёл ко дну. Тяжёлая жидкость вспучилась кругами, появились пузыри. Затем они кончились. И всё.

— Ну и что дальше?! — крикнул Конан. — Ничего не происходит!

— Экий ты нетерпеливый… Говори тебе — не говори, что это — древняя магия. Подожди, — отозвался маг. — По расчетам, на материализацию уйдёт минут двадцать.

Конан отошёл от бака и осторожно пробрался в ту часть помещения, где весь пол был утыкан толстыми стальными шипами в восемь-девять дюймов высотой при трёхдюймовой толщине у основания. Шипы торчали так часто, что он мог поставить ногу, а монстр — нет, не наколовшись при этом. Конечно, и шипы, и меч варвара были смазаны ядом, изготовленному по рецепту первобытных охотников — этот яд мог парализовать за полминуты даже слона!

Вскоре над баком стал подниматься золотой дым. Он клубился и медленно опускался вниз. И вот он уже разлился почти по всему полу огромной круглой арены…

— А он может превратиться во что-то другое, а не в то, что мы уже видели? — несколько запоздало поинтересовался киммериец.

— К счастью, нет! Его внешний облик запрограммирован навсегда! — отозвался маг. — Но тогда, разумеется, и мы подготовились бы иначе!

Туман стал двигаться и бурлить, собираясь в одном месте. Он поднимался над полом выше и густел, наливаясь грозной мощью и переливаясь буграми возникающих тканей и органов. И он уже не был золотым — скорее, белым, красным и серым.

Конан увидел, как сформировались могучие кости скелета, затем сухожилия и багрово-красные мышцы ужасающей величины. Затем вся эта великолепная машина для разрушения и убийства обросла толстой серо-стальной шкурой.

Наконец всё закончилось. Конан невольно сглотнул. Ну и жуть!..

Неподвижно стоявшая тварь вдруг открыла глаза, вздохнула и издала яростный рёв, от которого задрожали стены. С полминуты она стояла спокойно, оглядывая себя, и, очевидно, примеряясь к новым ощущениям. Массивная голова двигалась вверх-вниз, осматриваясь. Горящие глаза прищурились, рот растянулся в отвратительном оскале.

Тварь рассмеялась своим отвратительным смехом.

— Глупцы! — в её тоне сквозило глубочайшее презрение. — Ваши потуги просто смешны! Разве можете вы убить Бога?!

— Бога — нет! — отозвался Конан. — Но ты-то — не Бог!

Он спустил тетиву тугого иранистанского лука, и длинная стрела с тяжёлым бронебойным стальным наконечником глубоко вонзилась прямо между глаз уродливой морды твари, всё ещё не трогавшейся с места и переключившей внимание с интерьера на киммерийца.

Красные выпученные глаза злобно мигнули. Тварь шумно выдохнула воздух из обеих ноздрей. Рот снова открылся в отвратительном ехидном оскале:

— Ха! Неплохой выстрел. А сейчас ход за мной!

Локомотивная туша неторопливо направилась к полю из зубьев. Осмотрела их вблизи, нагнув голову к самому полу. А затем монстр стал деловито и методично пригибать стальные стержни книзу толстыми ороговевшими подошвами ног, постепенно прокладывая себе путь к центру, к стоявшему там киммерийцу.

Конан заработал луком. Каринэ с Пелиасом тоже не отставали от него, всаживая в массивную тушу стрелу за стрелой из мощных арбалетов, разложенных по всему периметру галереи, и подобравшись поближе к невозмутимому врагу.

Туша монстра обросла вонзившимися глубоко и прочно стрелами, словно подушечка для булавок. Однако никакого видимого эффекта ядовитые наконечники не оказывали.

Монстр, издевательски ухмыляясь, методично и молча пробивался к Конану.

— Ну, в чём дело?! — крикнул тот сердито. — Почему его не берёт?

— Не знаю, Конан! Наверное, у него очень замедлен обмен веществ! Кровь с ядом ещё не дошла до сердца и мозга! Нужно подождать минут десять!

— И ты только сейчас об этом говоришь?! — возмутился киммериец. — Нету у меня десяти минут! Смотри — эта сволочь спокойно гнёт твою лучшую сталь!

— Да, такого я не предвидел! Да и сталь эта — вообще-то негнущаяся. А ты отойди подальше назад! Подождём, пока яд подействует!

— Нет, Конан, не отходи! Лучше стреляй в голову и глаза! — Каринэ, перешедшая на шемитский, сама переместилась так, чтобы быть поближе к монстру и варвару.

Совет был хорош. Конан так и сделал, стремясь ослепить противника, который, хоть и был полубогом, этого языка почему-то не знал. Или посчитал совет женщины несущественным.

Один из по-лягушечьи немигающих глаз варвар и вправду смог выбить, когда тварь, подобравшись почти в пределы действия языка, опустила голову с издевательской ухмылкой почти вплотную.

После этого Конан какое-то время не мог стрелять, зажимая уши.

Но выбить второй тварь не позволила, принявшись беспорядочно раскачивать головой из стороны в сторону и вверх-вниз, злобно рыча и продолжая быстрее чем раньше давить стальные шипы.

Конан хорошо представлял все слабости своей позиции: стоит ему самому оцарапаться хотя бы об один из зубьев, и он сам окажется парализован. А монстр со своей длинной шеей достанет его уже скоро. Нет, пора уходить отсюда, чтобы была свобода манёвра, пусть даже там придётся и побегать!

Варвар выбрался изполя шипов быстро, переместившись вбок. Монстру же на это понадобилось время — он осторожно выпятился по своему же следу и развернулся к продолжавшему стрелять в него заклятому врагу. Оставшийся глаз мстительно сверкнул:

— Ну, говорящая обезьяна, вот и настал твой смертный час! — двухфутовый бивень опустился на уровень груди варвара, и тварь галопом понеслась на него. Показалось Конану, или её движения стали действительно помедленней?!

Отбросив опустевший колчан и бесполезный теперь лук, Конан с рыком, достойным тигра, кинулся, как ни странно, навстречу монстру и прыгнул вверх и вперёд — к голове-бочонку, что было сил рубанув мечом! После чего нырнул и перекатился вбок, держась со стороны выбитого глаза. Он мгновенно вскочил, сжимая верный меч.

Тварь несколько секунд удивлённо трясла головой, очевидно, поражённая силой удара, пришедшегося по верхней челюсти и хотя и не перерубившего её, но разрезавшего щёку и губу до зубов. На фоне их белизны проступила и закапала алая кровь.

Монстр вновь развернулся к варвару, чтобы враг оказался прямо впереди.

— А ты молодец! — констатировал он. — Убить тебя будет особенно приятно! Уж в этот-то раз я съем твой мозг сразу!

— Не дождёшься, ты, кастрированный идиот! — прорычал Конан, — Hе на того напал!

— Ты ошибаешься, человечишка. Посмотри сюда! У меня всё отрасло лучше прежнего! — действительно, подумал Конан, невольно почесав затылок: у чёртова монстра язык и… прочие важные атрибуты были на месте. — И дырочки от ваших стрелок скоро затянутся. А вот у тебя то, что я собираюсь сейчас отгрызть, уже не отрастёт! Впрочем, оно тебе всё равно больше не понадобится!

Конан, медленно отходивший по периметру зала, однако, не купился — он понимал, что монстр заговаривает ему зубы, чтобы застать врасплох. Киммериец успел увернуться от броска мощной головы, который сбил бы его и отбросил шагов на двадцать!

— Давай! — крикнул он. Пелиас нажал скрытую пружину. Постамент с баком быстро ушёл под пол, и отверстие закрыла выдвижная плита. Пока монстр развернул единственный глаз на шум и переваривал исчезновение раствора своего «обиталища», Конан подскочил к его шее и что было сил рубанул по ней. Шея не поддалась.

Пришлось снова отскочить. Тварь неспеша развернулась снова к варвару, уже почти загнанному в угол. Презрение вновь вернулось в её взгляд.

— Ну иди, иди и возьми меня, глупая морда! — поддразнил её киммериец. — А хочешь, я сам позволю тебе отгрызть мне то, что является моим лучшим украшением? Потому что, клянусь потрохами Неграла, мой друг может сделать мне новый — и даже побольше, чем у тебя!

Манёвр Конана вполне удался: от хохота тварь аж запрокинула голову к самому потолку. И стояла она при этом именно так, как надо.

Резко нырнув вниз, киммериец кулаком ударил по потайной панели стены.

Тотчас из замаскированных двухдюймовых отверстий вылетело пять шестифутовых стальных копий, вонзившихся со страшной силой в тело монстра на расстоянии фута друг от друга и на высоте середины его бока. Сила скрытых пружин оказалась столь велика, что многотонная туша отлетела к противоположной стене, пронзённая почти насквозь, и осталась лежать на полу на боку, отскочив от стены.

— Отличные пружины! Спасибо, Пелиас! — Конан поднялся и помахал рукой.

Пелиас помахал в ответ. Каринэ захлопала в ладоши, откинув волосы с лица.

— Ах… вы… гнусные букашки! Падаль! Коварные твари… — хрипы и бульканье в голосе монстра однозначно говорили, что пробиты лёгкие и кровь заливает внутренние полости приземистого тела, уже не имеющего сил, чтобы подняться. — Это… подло! Стрелять из-за угла — нечестно и мерзко!

— Ты, мразь, насилующая и жрущая беспомощных женщин! И ты ещё будешь что-то толковать о честности и подлости?! — варвар был поражён.

— Да… буду! Иди… сюда и сразись со мной сам, как мужчина!

— Конан! Не слушай его! Он провоцирует тебя, чтоб ты подошёл! — отчаянно крикнула сверху Каринэ, всё ещё стрелявшая в голову монстра.

— Заткнись, сучка! Я… ещё доберусь до тебя и твоей …! После этого ты у меня лопнешь, как мыльный пузырь!

— Не доберёшься, — буркнул разъярённый киммериец, вынимая из тайника в стене тяжёлое восьмифутовое копьё с бронебойным наконечником. — Мёртвые, как известно, сексом не занимаются! — с этими словами он что было сил вогнал стальное древко прямо через открытую пасть в мерзкую глотку на всю длину копья.

Лежащая на боку туша содрогнулась в мощной конвульсии, чуть не откусив Конану обе руки. Он еле успел отскочить, ругаясь на трёх языках.

Но тварь была ещё жива. И сдаваться не собиралась.

Со стонами, гулким эхом отдававшимися под высоким сводчатым потолком, она со второй попытки поднялась на ноги. Копьё мешало ей сгибать шею и ворочать головой, но ещё оставались тумбы-ноги — чтобы растоптать червя-человека!

— По-дгы… с… а-а-а! — просипела плюющая кровью глотка, и тварь, хромая, двинулась к Конану, щуря единственный глаз и надрывно хрипя.

— Слушай, Пелиас! Я так не могу! Получается как-то… нечестно! Он же теперь… живой! И без магической защиты! А мы его — ловушкой…

— Ну ты ещё скажи, что тебе его жалко! — возмутилась наверху Каринэ. — Конечно, это же не тебя хотели поиметь!..

Конан надулся за обидные слова:

— Ну так — хотели же! Ведь не смогли!

— Да, но только благодаря тебе, если вспомнишь! А теперь, будь любезен, засунь свою не к стати прорезавшуюся жалостливость себе в …пу и прикончи гнусную, сексуально озабоченную тварюгу! Или ты хочешь, чтобы он выжил и трахнул кого-нибудь ещё?!

Конан, продолжавший во время этого диалога увёртываться от довольно неуклюжих попыток монстра боднуть или растоптать его, вздохнул. Он понимал справедливость слов Каринэ, но хладнокровно добить беспомощного, как он считал теперь, монстра ему было стыдно. Людей он в такой ситуации щадил. Но здесь…

Но всё равно он помнил, что в его руках — судьба всего Мира…

И всё же — не мог…

Однако монстр всё решил за него: когда они оказались у самой стены, в затуманенном глазу вдруг вновь зажёгся лютый огонь, и чудище очень ловко одолело разделявшие их десять футов. Хрипение прекратилось.

Конан понял, что враг коварно притворялся.

Но было поздно: длинный толстый язык оплёлся вокруг его ног и лишил возможности бежать.

— По-пас-ся! — взревела тварь, пожирая его единственным глазом.

— Вот чёрт! — взревел в ответ киммериец. — А я даже не узнал твоего имени!

Заметив, как дрогнул злой огонь в глазу и тварь выпрямилась, он понял, что цель достигнута: тщеславие заставило Полубога на мгновение отвлечься!

— Не забудь сообщить его в аду лично Мардуку! — Конан, резко присев и оттолкнувшись обеими могучими ногами, снизу изо всех сил вогнал длинный меч под подбородок, подлетев на добрый метр.

Удар был так силён, что меч вошёл по самую рукоятку.

Окровавленное остриё вышло из макушки, пробив мозг и череп. На доли секунды тварь замерла.

Затем язык ослаб и отвалился от ног киммерийца.

И вовремя — Конан успел отпрыгнуть, как тяжёлая голова рухнула рядом, чуть оцарапав ему плечо и бедро шершавой шкурой. Красный глаз потускнел и закрылся…

Пелиас и Каринэ наверху не придумали ничего лучше, как зааплодировать.

Взглянув на них, Конан вяло помахал рукой.

Особой радости от своей победы он не испытывал.

* * *
В ночь полнолуния Боташ сидел в спальне своего дворца, в крохотной стальной камере, изготовленной специально для него лучшими кузнецами.

Вокруг стояло больше сорока вооружённых до зубов барсов.

Наконец из подвалов прибежал запыхавшийся доверенный спальник.

— Повелитель! — он бухнулся на колени перед стальной дверью с зарешеченным окошечком. — Позволь доложить!

— Ну, докладывай! — пальчиком с великолепным перстнем султан несколько раздражённо поманил слугу к себе и подставил ухо. Человечек быстро и сбивчиво зашептал, что-то показывая разведёнными в стороны ладонями.

Лицо Боташа вытянулось, челюсть отпала. Затем рот вновь принял нормальный вид. Он иронично хмыкнул:

— Предлагает, говоришь?

— Да, повелитель, почтеннейшее предлагает вашему величеству взглянуть. И жизнью ручается за вашу драгоценную безопасность!

Спуск в подвал проходил под усиленной охраной — двадцать барсов спереди и столько же — сзади. Всё равно Боташ вздрагивал от каждого шороха.

Однако перед заветными дверьми в сокровищницу, где толпилось ещё человек десять обычной охраны, султан вздохнул и отослал всех назад. Затем он вошёл в услужливо приотворённую створку лишь с доверенным спальником. Дверь за ними плотно закрылась, лишив любопытных взглядов фактов, зато предоставив обширнейшие возможности для фантазии и домыслов.

Начальника своей личной гвардии Боташ застал в несколько неожиданном виде: тот, перебегая с места на место, усиленно ругался и пыхтел, время от времени раздавая невидимому противнику на полу щедрые пинки, а иногда подпрыгивая и резво разворачиваясь, чтобы снова выругаться и отбежать от кого-то.

Подойдя поближе и приглядевшись, Боташ не смог удержаться от смеха.

На человека, злобно рыча тоненькими голосками, нападало десятка два крошечных — не больше трёх дюймов ростом! — монстриков, норовя цапнуть его за сапог крошечными зубками. Внешне они были точной копией ужасной твари, посетившей султана той достопамятной ночью — казалось, это было вечность назад… Но теперь вместо ужаса они вызывали у него только весёлый смех: уж больно комично было глядеть на их потуги и прыжки солидного и растерянно-удивлённого начальника барсов.

— Повелитель! — запыхавшийся Тирхамм сделал попытку упасть на колени, но быстро передумал. — Что делать?! Я боюсь попередавить их, а они, противные твари, бегают за мной, как пришитые!

— Наверное, ты им очень понравился! — Боташ, перестав смеяться, вытер выступившие слезинки с глаз. — А может, они приняли тебя за своего папу!

Спальник угодливо захихикал. Тирхамм посмотрел на него. Хихиканье утихло.

— Ну ладно, хватит развлекаться! Давай-ка, переверни вот этот сундук! — Боташ уже оценил обстановку и успокоился.

Золотое содержимое, накопленное лично Боташем Четвёртым, было вывалено в кучу прямо на пол, а в освободившийся крепкий ещё ящик со стенками высотой под два фута трое мужчин покидали злобных монстриков. Причём один цапнул-таки Боташа за палец, хоть кожу и не прокусил.

Высосав и сплюнув всё же на всякий случай, султан склонился над сундуком, где подпрыгивали и ругались и рычали во всю силу своих лёгких и глоток жёлтые уродцы.

— Сколько их и откуда они взялись? — спросил Боташ у начальника барсов.

— Вон из тех куч, повелитель, что идут вдоль стен! — указал пальцем немного отдышавшийся Тирхамм, указывая пальцем на кучи платья с золотым шитьём и разные другие драгоценные тряпки, которыми Боташ в последнее посещение прикрыл предательски выглядевшие кучи помёта монстра. — А всего их, по-моему, двадцать один!

Боташ, пройдя вдоль стен, убедился, что тряпки и доспехи всё ещё надёжно прикрывают то, что он предпочёл бы никому не показывать… Вот и славно, что никто ничего не узнал. Пусть же так останется и в будущем!

Теперь, когда появление крошечных монстриков однозначно доказало, что их, так сказать, отец мёртв, уничтожен, воспользоваться такими сказочными богатствами уже точно никто (он до последнего момента опасался, что тварь появится и предъявит счёт!..) не помешает! Отлично, отлично… Такая ситуация — и так удачно разрешилась! Да и посмеялся он от души!

Да, похоже, он теперь свободен и, как прежде, — сам себе Хозяин.

— Так! Слушайте внимательно! О том, что вы здесь видели, знаете только вы… И я! А поскольку я никому ничего рассказывать не собираюсь, то если хоть где-то что-то просочится, я знаю, кого мне… Сажать на кол! Вы хорошо меня поняли?!

Выслушав глубочайшие заверения в том, что… и так далее, Боташ, грозно похмурившись, оглядел обоих. Нет, в них-то он был уверен. Иначе они не стали бы теми, кем являлись! Значит, почти всё, почти в порядке.

Он двинулся к выходу, кивком пригласив обоих пожилых мужчин за собой.

— Но… Мой повелитель! А… что же с… этими?! — спросил Тирхамм, всё ещё озабоченно оглядываясь на сундук.

— А… — султан пренебрежительно махнул холёной ручкой. — Не бери в голову — они исчезнут сами!

* * *
Даже разрубленная на куски туша монстра горела плохо.

Но всё же сгорела дотла.

Часа три Пелиас поддерживал огромный костёр в центре внутреннего двора, непрерывно заставляя огромные сухие стволы и сучья подлетать туда со всех сторон.

Удушающий чёрный дым на добрую милю поднимался из замка чародея и не мог не пугать жителей города Канарии, расположенного от замка в двух-трёх милях. Но никто, как всегда, не осмелился приехать и узнать, в чём дело.

Когда костёр догорел, Конан и Пелиас сели на большой, толстый и пушистый ковёр и полетели на северо-запад. Величественные красоты немедийской природы, а затем и гандерлендской предстали их взору.

Всё путешествие заняло почти четверо суток: полдня в первый конец и сутки — на каждый из ещё трёх…

Над болотами Ванахейма пролетали уже в сумерках.

Толстая и тёплая огромная шкура белого медведя спасала обоих от ветра, а узел с едой и с кувшинами с вином — от жажды и голода.

Над величественной бескрайней равниной вод Северного, грозно волнующегося океана они вылили четвёртую часть огненной жидкости из бака, в которой был растворён без остатка заклятый сосуд.

В тех местах, где жидкость, которую киммериец выливал огромным черпаком, касалась воды, загоралось на какое-то время зловещее жёлто-красное зарево, впрочем, быстро размываемое неутомимыми волнами и проваливающееся, словно раскаленныен подковы в бак с маслом для закаливания, в глубину. Чёрно-стальной Северный океан вновь сурово катил свои валы вперёд и вперёд, в вечной войне с утёсами тесня и подмывая могучие скалы и превращая их медленно, но верно в песок.

Потом они сутки летели на юго-восток.

Здесь находились настолько огромные и величественные горы, что, когда их ковёр пролетал даже над перевалами, дышать становилось ужасно тяжело. Когда же они зависли над самой громадной горой, Конан еле справлялся с жутким головокружением и слабостью. Пришлось для улучшения настроения и возвращения сил здорово приложиться к любимому кувшинчику, который Пелиас, разумеется, взять не забыл. Отпил и маг.

Тем не менее, они добросовестно вылили ещё четверть злосчастной жидкости, пронаблюдав, как она проедает себе путь прямо сквозь чёрную скалу, выделяя ядовитый жёлто-зелёный дымок.

Только вернувшись на своём ковре ниже на пару миль, они смогли более-менее нормально дышать, зато уж были вполне довольны — если и верно то, что самые высокие горы со временем станут дном океана — до этих вершин вода доберётся через миллионы лет…

Ещё сутки полёта на юго-запад привели их туда, куда, как радостно сообщил Конану Пелиас, никогда не ступала, да и вряд ли ступит, нога человека.

Осматривая гигантский обледенелый континент под собой, варвар подумал, что маг прав — только сумасшедший может захотеть пожить или даже просто побывать в этих юдолях вечной зимы и леденящего холода.

В снегу жёлто-красная жидкость исчезала без следа, даже не дымя. Поэтому они долго летели перед тем, как вылить каждый ковш…

Теперь сутки полёта на северо-запад принесли их к огромной пустыне прямо в сердце чёрного континента. Остатки жидкости песок поглотил так же равнодушно, как и снег. Пелиас заметно взбодрился, да и Конан успокоился — собраться воедино все части жидкости если и смогут, то — очень нескоро!

Домой, вновь на северо-восток, летели, как на праздник: вдвоём съели все оставшиеся продукты и выпили всё вино — благо Пелиас, пока был относительно трезв, успел наколдовать ещё запасец.

Всё равно, когда ковёр оказался во дворе, откуда и начал своё тяжкое путешествие, Конан еле держался на ногах, слезая с него, а Пелиаса пришлось стаскивать. Каринэ ничего не сказала, просто помогла донести расслабившегося чародея до его любимого кабинета с диваном, а Конану — доковылять в их комнату.

На следующий день последствия похмелья мужчин маг убрал быстро.

Каринэ не отрываясь смотрела на него, хотя, собственно, уже поняла, что со своей сложной и хлопотной задачей они справились.

— Да! Теперь — всё! — радостно подтвердил чародей. — Мы можем быть уверены в полном уничтожении монстра под именем Слуга Золота! Океан разнесёт его остатки по всему миру, и даже если… когда-нибудь… эти остатки смогут приблизиться к тем, что на суше, это случится через тысячи и миллионы лет! Даже и не знаю, будут ли тогда здесь, на земле, существовать люди…

Но своё поколение, свою генерацию — мы спасли уж точно!

Остаются, правда, ещё кучи его… э-э… Помёта.

Но если переплавить их в монеты, как, несомненно, и поступит практичный Боташ, размер рождающихся из них монстриков будет не больше, чем у… блохи! И особого вреда от них уже быть не должно — ведь появляться они смогут на час-два в месяц, и то — только ночью.

— Э-э-э… Подожди! — Конан ошарашено тряхнул лохматой головой. — Ты хочешь сказать, что монстр ещё не умер?! Что ещё за монстрики — откуда?!.

— Ну… Как бы это объяснить. Души тех, кого съел монстр, частично остались там, в этом золотом помёте. Поэтому сколько людей было съедено — столько и маленьких злобных тварей будет появляться из каждой кучи помёта. Но — когда их переплавят, число таких загубленных душ останется тем же, а вот размер…

Да, они окажутся куда меньше блохи!

— Но… Не породят ли они, эти монстрики, ещё — других?

— Нет-нет, Конан, уж это точно невозможно. А монеты со временем разбредутся по всему свету, будут стираться, теряться, переплавляться… Лет так скажем, через… триста почти все дети Слуги Золота исчезнут. Вернее, станут так малы, что заметить их станет совершенно невозможно! А когда монеты изотрутся — они сгинут навсегда!

— Хм!.. Не хотелось бы… всё равно… Получить такую монету!

— Не волнуйся. Шансов почти нет. Но если вдруг получишь — привози мне! Я-то как раз буду страшно рад. Вдруг удастся что-нибудь узнать из того, что происходило в ту эпоху из первых, так сказать, рук! А то — всё пересказы пересказов пересказов…

— Хорошо, буду иметь в виду… Пелиас! А как же другие… в смысле — сосуды с другими Духами?

— Не знаю, Конан. Но одно могу сказать тебе точно: если где-то появится такой Дух и поработает хотя бы несколько лет, — это не пройдёт незамеченным.

И у нас с тобой вновь появится работа!

* * *
Шеймос сидел в своей святая святых — подземном кабинете с удобной кроватью и печкой, которую сейчас протопил телохранитель — и считал прибыль последней недели. Если верить расчётам, то дела идут неплохо…

Всё как-то вернулось на круги своя.

Даже последние сведения из дворца радовали — отсутствие потрясений и сопутствующих ужасных слухов и домыслов говорило само за себя. Боташ Восьмой снова начал толстеть. Даже если бы не было другой информации, уже одно это сказало бы Шеймосу всё, что нужно. Люди Рината, сообщив посреднику о добросовестном окончании «работы», мирно рассчитаны и заняты на других делах. Уж они-то придержат языки.

Проститутки снова работают спокойно, надобность в охране, иногда отпугивавшей особо нервных клиентов, отпала. Аппарат осведомителей и шпиков, созданный недоброй памяти Хаттаф-беком, рассыпался, как карточный домик — кто был у полицмейстера, вернулся, как говорится, в родные пенаты. Остальные — подвизаются кто где. Больше всего радует то, что не осталось горцев — и его нищие снова могут работать как обычно, не боясь лженищих.

Похоже, Турфан снова постепенно становится тем, чем и должен быть всегда — провинциальным тихим болотом. И можно надеяться, что в будущем он тоже сможет… Помочь ему таковым и остаться!

А ещё месяца через два — но не раньше! — можно будет вернуть назад любимую жену и детишек.

Интересно… Что там поделывает чёртов варвар?

* * *
На следующий день слегка дующаяся Каринэ сама предложила как-то поторжественней отметить событие — ну, то есть организовать банкет.

Конан и, как ни странно, Пелиас с энтузиазмом отнеслись к этой идее. Естественно, все хлопоты по подготовке пищи, выпивки и интерьера легли на хозяина. А «консультировала» его, естественно, хрупкая и тактичная гостья.

Вечером, рассевшись в величественной и великолепно декорированной и освещённой зале за огромным столом, они вначале чувствовали себя несколько сдержанно.

Каринэ решила эту проблему, пересадив всех на один край стола и отослав подальше всех пышно разряженных слуг и виночерпиев.

Еды и вина там вполне хватило бы и на двадцатерых, поэтому скоро даже киммериец довольно крякнул, откинувшись на спинку роскошного, словно королевского, кресла. Пелиас и Каринэ, как вполне благовоспитанные люди, скорее, попробовали от неисчислимых диковинок, наколдованных по каким-то древним и не-древним рецептам.

Еда оказалась превосходной, о чём быстро посоловевший Конан сразу и сказал Пелиасу.

— Я очень рад, что вам нравится. Честное слово, если бы не вы, у меня вряд ли когда-нибудь дошли руки опробовать всё это многообразие: здесь рецепты самых разных народов — от пиктов до кхатайцев! А самым древним — более трёх тысяч лет!

— Вот это да! — энтузиазм Конана был неподдельным. — Если вдруг когда-нибудь буду королём, обязательно пришлю к тебе своего повара — на стажировку!

Они непринуждённо рассмеялись. Потом Каринэ посерьёзнела:

— Пелиас!.. Пожалуйста, не сердитесь, что я опять спрашиваю, но… Он больше не появится?

— Нет! Во всяком случае, в ближайшие десять тысяч лет — ни за что. Здесь очень сложное колдовство, и оно, конечно, будет стремиться вновь воссоединить все части, растворённые в моей жидкости… Но притяжение частиц этого сосуда очень мало, и даже если бы все они плавали в океане, то и тогда… Не меньше десяти тысяч лет!

— Порядок, дорогая! — бодро констатировал Конан, словно он каждую неделю убивал по крайней мере по парочке Полубогов. — Видишь — даже наши правнуки с этим паршивцем не встретятся! Поэтому… предлагаю выпить за то, что мы сделали, столь благополучно спася в очередной раз наш мир! — они с энтузиазмом осушили кубки.

— Да, приключение было то ещё… Но всё хорошо, что хорошо кончается.

— Да, леди моего сердца, ваши слова очень верно рисуют нашу ситуацию… Но!

Она ещё не до конца разрешена. — Пелиас вновь стал серьёзен. — Поговорим теперь о вас, моё юное, но столь много пережившее дитя! Если мне не изменяет память, вы, леди Виталия, вынуждены были бежать из Фогайи около… восемнадцати лет назад?

— Э-э… Кажется, да. Да. Мирта! Сколько же лет уже, оказывается, прошло! Да, нам тогда просто чудом удалось уцелеть. Меня и сестрёнку спасла тогда наша няня, и помогла ей знакомая повариха — нас вывели через винный подвал… Хоть денег было мало, но мы смогли убежать из города, а затем и из страны. Но потом они всё равно…

— Да, я знаю, — мягко перебил Пелиас задрожавший голос, — как знаю и то, что ваш отец был убит во время переворота, а на матери вашей глава заговорщиков, ваш двоюродный дядя, женился против её воли. Ведь трон в маленькой Фогайе передаётся по женской линии! И — чтобы народ не сверг тирана, она должна была быть жива!

— Это правда… Но откуда вы всё это?..

— Ах, есть у меня источники информации, — беззаботно махнул рукой Пелиас. — Но послушайте самое главное!

Cемь дней назад ваш дядя умер. Желудочные колики, знаете… (Крайне болезненные, кстати, не к столу будь сказано!) И — представьте! — детей женского пола у него не было — одни мальчики. И как-то так получилось, что все они вместе со своим недоброй памяти отцом так… э-э… достали всех: и армию, и гвардию, и народ, и даже приближённых! А бывших союзничков по перевороту тиран устранил сам!

Словом, их… Хоть не хотелось бы вдаваться в кровавые подробности за столом (извините!) — буквально растерзали: разорвали на мелкие кусочки!

И на троне снова ваша мать — справедливость, красота и ум которой хорошо известны. Ну, а то, что она, собственно, направляла и возглавляла заговор, знаю, наверное, один я! И даже вы этого не знаете и никогда не слышали и не скажете об этом! — он заговорнически подмигнул.

— И вот теперь я должен спросить вас, леди Виталия: не хотели бы вы… вернуться из восемнадцатилетней ссылки и помочь вашей уставшей от многолетней тяжкой доли и трудной борьбы одинокой матери в нелёгком деле восстановления порядка в государстве ваших матерей и бабушек?

Глаза Каринэ во время этого удивительного рассказа как-то подозрительно заблестели, дыхание стало порывистым. Она даже не заметила, как инстинктивно схватила Конана за руку и стиснула её так, что хрустнули побелевшие суставы.

— Да, да! Конечно! О, Боги!.. Мама! Так она жива?!

— Да, она жива и сравнительно здорова. Ручаюсь словом мага! Просто она, как бы это сказать… Сильно устала и изнервничалась за последние годы — в основном, за вас — как бы её муж не узнал, где вы находитесь, и ещё, конечно, организуя… Ну, разные дела. Так вы хотите выехать?..

— Немедленно!!!

— Хорошо, как угодно леди моего сердца! Лошади… — щелчок пальцами, — готовы!

— Спасибо! Спасибо за всё, милый Пелиас! Конан! — Каринэ, так и не выпуская его его руки, порывисто обернулась к нему. Похоже, она и плакала, и смеялась одновременно. — Ты поедешь со мной туда?!

— О да, леди Виталия! Я почту за честь проводить Ваше Высочество домой и в любое другое место — только прикажите вашему верному рабу!

— Свинья! — искорки шутливого гнева обдали варвара. — Ох, как ты заговорил!

Нет уж. Провожать будешь Каринэ, а не леди Виталию!

— Ладно, чего уж. Провожу. Собирайся!

— А ты?

— А я — готов.

— Тогда я сейчас! Конан, Пелиас, я… — слёзы прорвались наконец в её голосе громким рыданием, и смущённая этим маленькая мужественная женщина убежала.

Затянувшееся неловкое молчание первым нарушил Конан.

— Значит, говоришь, колики? А детей — недовольные подданные… сами растерзали?

— Да, именно так! — Пелиас оставался абсолютно невозмутим. На ехидный буравящий его лицо взор киммерийца не реагировал.

— И, значит, как раз семь дней назад?

— Да. Семь. А в чём собственно проблема, Конан?

Конан долго и пристально смотрел в спокойные бездонно-чёрные глаза друга. Потом счёл нужным уточнить:

— И, говоришь, мамочка Каринэ так всё провернула, что никто — совсем никто — не знает, что это дело её рук?..

— Да. Она же — профессионалка! Не первый год на троне. Умело плетёт интриги, знает все ходы-выходы, имеет старые связи. И всё такое…

А что, собственно тебя смущает?

Конан тоже сделал правдивое лицо и, пожав плечами, весело улыбнулся:

— Ничего. Ни-че-го!

Оба весело и непринуждённо рассмеялись.

* * *
Конан и Каринэ в походной мужской одежде сидели на крепких туранских конях.

Запасных коней они вели в поводу. Оружие и припасы были и на этих крепких и выносливых гирканских жеребцах, и в седельных сумках и в мешках. Путь предстоял неблизкий, и Пелиас щедро снабдил их всем, что могло понадобиться .

Но от эскорта охраны Конан и Каринэ отказались: они и вдвоём сумеют за себя постоять. Ну, в этом-то Пелиас и не сомневался.

О том, что пара влюблённых не хочет, чтобы им мешали, он тоже догадывался.

Поэтому на эскорте и не настаивал. Впрочем, Конан тоже понимал, что совсем без прикрытия его друг их всё равно не оставит. Способов у него достаточно. Но сейчас они остались одни.

Остановившись на невысоком холме, они смотрели на замок чародея в последний раз. Сейчас они спустятся вниз, и он скроется из глаз навсегда.

Сцена прощания, когда Каринэ не сдерживала слёз и слов благодарности, всё ещё словно стояла перед их глазами. Но её прощальный, полный нежности и признательности поцелуй в щёку сразу как-то засмущавшемуся магу отнюдь не вызывал у киммерийца ревность — скорее наоборот, словно его спутница прощалась со старшим братом или отцом… С Конаном же Пелиас просто обнялся, кивнув на прощание и буркнув: «Заезжай, если что! Я буду рад, если тебе удастся ещё каким-нибудь хитрым способом развеять мою скуку!»

Похоже, он всё ещё был под впечатлением от поцелуя, хотя уже и испытывал этой же щекой благодарность Каринэ пару недель назад…

Таинственные золотые блики на стенах словно подмигивали им, и громада тёмных стен уже не вселяла ужас. Скорее, лёгкую печаль. Печаль расставания.

— Хороший у тебя друг, — задумчиво сказала Каринэ наконец, поворачиваясь спиной к замку и трогая коня.

— Да, — подтвердил спокойно Конан. — Надёжный. Как и подруга. Была.

— Почему — была?

— Потому, что я — реалист. Приземлённый и живущий настоящим моментом варвар. Ты теперь — знатная дама. А скоро станешь и королевой. В твоих руках будут тысячи жизней и людских судеб. Тебе придётся жить не для себя, а так, как того будут требовать интересы Государства.

А я — простой авантюрист. Наёмник. Вор. Искатель приключений и денег. Я не подвластен никому. И мне — не место рядом с тобой! Я могу… скомпрометировать тебя.

— Ах, Конан! Когда ты так говоришь, у меня замирает сердце и всё сжимается внутри! Неужели ты больше не любишь меня?!

— Люблю, конечно!

— Тогда какого… Ох! Я хотела сказать — в чём же тогда дело? Будь моим мужем и Королём!

Конан задумчиво покачал головой.

— Нет, любовь моя. Нет, моя Леди! У каждого в жизни свой путь и своя судьба. Я не могу принять корону из чьих-то, пусть даже самых прекрасных в Мире, рук! Ведь я — мужчина! Я должен добыть её сам! И я знаю, чувствую сердцем — когда-нибудь так и будет!

— А если… Если я скажу, что сама готова отказаться…

— Нет, Каринэ, — перебил Конан дрожащий голос. — Даже не думай об этом! Ведь ты теперь не принадлежишь себе! Тебя ждёт и мать и твой народ. Они надеются на тебя! Помоги же им — вам нужно навести порядок в целой Стране!

— О, не думала я, что бремя власти… так быстро… и так тяжело!..

— Что поделаешь — правитель несёт ответственность за свой народ… — Конан невольно сжал кулаки. — Но — ничего, малышка. Ты — крепка, словно добрая сталь. Я знаю: ты — справишься!

Отпустив поводья, Каринэ обеими руками закрыла лицо.

Эта такая мужественная перед лицом опасности и сильная духом женщина стыдилась своих слёз. Но её маленькие плечики предательски вздрагивали.

Подъехав ближе, Конан обнял их и прижал к своей могучей груди.

Она горько вздохнула:

— Ах, эта Власть! Эти титулы и Родовой долг! Как много они отбирают у человека простых земных радостей! И какое тяжкое бремя налагают ему на плечи!..

— Но ведь и так много дают! Подумай, сколько добра вы с матерью сможете сделать! Пусть люди в вашем королевстве станут свободней и богаче! Ведь ты столько стран повидала и знаешь так много — неужели ты не сделаешь свою счастливей?!

— Я… Я постараюсь. — Она снова вздохнула. — Ладно… Умеешь ты уговорить женщину… А по виду — чурбан чурбаном! Варвар неотёсанный. — Конан почувствовал новые нотки в окрепшем голосе, и какое-то смутное подозрение зашевелилось в нём. И не напрасно. — Хорошо хоть, ехать туда долго. И уж по дороге ты от своих прямых обязанностей не отвертишься! — её опытная ручка, как бы играя, легла как раз, куда надо.

— О! — чуть не подпрыгнул Конан. — А когда это я отлынивал от этих обязанностей?! Ну-ка, слезай с лошади!

— Конан! Стой! Ты что… Да ты с ума сошёл! А если увидит кто?! Ну что за животное! Конан! Прекра… ти! Ох! Впрочем, нет, не прекращай…

Конан и не собирался.


Оглавление

  • Часть 1
  • Часть 2