Взять своё [Руслан Ряфатевич Агишев] (fb2) читать постранично, страница - 2

народа, на землях которого разразилась смута и расплодились нечестивцы, не чтящие богов…».

Отступление 3.

Над столицей Ольстера поднимались черные столбы дыма, погружая и без того мрачные серые каменные дома и стены в тяжелую темную дымку печали и безнадеги. Варившие тягучую смолу в огромных чанах простые воины и мелькавшие на стенах высокие шлемы гвардейцев, однако говорили, что город еще жил и сдаваться отнюдь не собирался.

Из северных ворот медленно, мешая грязь и снег, тянулась длинная колонна, голова которой скрывалась где-то за холмами. Горожане, задержавшиеся в городе купцы, увечные воины, испуганно вертящие головами, крестьяне шли друг за другом, толкая перед собой небольшие повозки с вещами или держа свой скарб на руках.

Почти в самом центре этой извивающейся колонны двигалась высокая повозка, которую сопровождало несколько гвардейцев. Такое соседство вызывало у бредущих множество пересудов, большая часть которых так или иначе связывало эту повозку с королевскими сокровищами.

— Монеты и слитки везут, не иначе…, — с завистью бухтел кто-то из толпы. — Вона как тяжело идет, да и битюгу тянут с трудом. А я вам зазря трепать языком не буду…

— Какие монеты, пустая ты башка? — вызверся на первого кто-то в ответ. — Всего четверо рядом. Да у нас даже средний купчина в караване имеет шесть? А то и десяток охраны. А тут казна… Это...

И какого же было бы их удивление, будь у них возможность заглянуть внутрь, за толстые доски стенок фургона. Они бы увидели там лишь груды пыльных фолиантов и толстые стопки тяжелых пергаментных книг, рядом с которыми сидели двое — морщинистые лысый старик, кутавшийся в толстый замызганный плащ и высокий худой мальчишка, внимательно записывавший рассказ своего учителя.

— Ты, Минька, буковки-то красиво выводи. Чай не базарной торговке продукты переписываешь в лабазе, — не переставая ворчал старик, видя как из-за ухабистой и грязной дороги его ученик оставляет на пергаменте многочисленные кляксы. — Вот как приберет меня костлявая, то его величество тебя за такое письмо-то прикажет снять портки и всыпать горячих.

— Но, учитель, — боязливо подал голос тот, непроизвольно заерзав на невысокой деревянной лавке. — Это все дорога такая. Никак она, проклятая, не дает мне…

Старик же махнул рукой на все его оправдания и снова начал диктовать тому события последних недель, а юный и будущий летописец его величества, короля Ольстерского, Роланда I стал, высунув от усердия язык, записывать.

— Про Кордову все точно записал? — мальчишка энергично замахал своими вихрами. — Смотри у меня. Славная это была битва…, — старик вновь замолчал, уставившись в небольшое окошко в стенке фургона своими светлыми слезящимися глазами. — И значит-ца…, — старый летописец тяжело вздохнул. — Пиши. Вошло в Кордову шаморское воинство, именуемое бессмертными, во второй день месяца ледник, как раз в аккурат к морозам. Главным у них был Сульде, прозванный Неистовым, и был он первым воеводой султана Махмура и сильным воином. Сказывали, что пусть и не молод он был, пусть не зоркими были его глаза, но не убить его было ни стрелой каленой, ни мечом железным.

Речитатив старика становился все более ровным и лился непрерывно, словно он читал какое древнее сказание.

— Стал он законы шаморские устанавливать, приводить к султанской присяге мастеровых, купцов и людишек черных с окрестных деревень. Начал сулить злато, серебро и земли и другие великие блага тем, кто изменит своему слову и забудет о верности королевской короне Ольстера. И нашлись изменники и малодушники, что, забыв о чести и достоинстве, переметнулись к Шамору. Словно дикие псы припали они к объедкам со стола проклятого врага, соревнуясь друг перед другом в измене и предательстве.

Временами, когда старик вдруг начинал чистить, словно боясь чего-то упустить, малец сбивался и сажал очередную кляксу. Летописец тут же начинал ворчать и выговаривать мальчишке.

… Так они и ехали часть пути, медленно занося в летопись ольстерского королевства события последних недель.

— … А как это так, учитель? — вдруг подал голос мальчишка, когда летописец начал рассказывать о невиданном раньше оружии, что стало появляться у гвардейцев и катафрактариев Ольстера. — Не было, не было, и вдруг появилось?! — разыгравшаяся фантазия сына безвременно сгинувшего мечника рисовала ему совершенно непонятные картины чудесного оружия. — Как это так «гром с небес»? А «зловонное дыхание древнего зверя»? — А «железную сеть, способная спеленать словно младенцев десяток гвардейцев»?

Мальчишка с любопытством уставился на старика, с нетерпением ожидая его ответа. И это любопытство, эта дикая надежда на что-то безумного хорошее, это ожидание самого настоящего чуда так явно читалась на его лице, что летописец улыбнулся. В эти мгновения юнец так отчетливо напомнил ему его самого в давние — давние времена, когда его тело еще было легким как пушинка,