Кто я? (СИ) [Аганис] (fb2) читать онлайн

—Что в твоей голове, Этери?—Даня обреченно целует меня в висок.—Поговори со мной.

И я опять сдаюсь:

—Я проснулась одна. Тебя не было. Я думала, что ты ушёл.

Это даже звучит со стороны глупо, но Даня не смеется.

—Ты особенная,—просто говорит он.— Прекрати сравнивать себя с теми девушками из баров. Я хочу засыпать и просыпаться с тобой, хочу дарить тебе цветы и готовить завтраки. Ты особенная, Этери.

И я верю ему и наконец признаюсь:

— Я не хочу просыпаться одна.

-Ты не будешь больше просыпаться одна,—тихо говорит мне Даня.—Ты никогда не будешь одна. Потому что ты—мое счастье. И я никому тебя не отдам.

Я смотрю на Даню и целую его, стараясь не заплакать от нежности внутри. Мы завтракаем и я как всегда краду у него и кофе, и еду. А Даня меня терпит. Он покорно отдает мне обе кружки и все самое вкусное из своей тарелки. А я верю и вижу, что он действительно не уйдет.

А потом я заваливаю его на кровать и понимаю, что никуда не хочу выходить сегодня. Даня смеется, что неужели целый день можно провести в кровати. Я совсем не против и поэтому медленно расстегиваю его брюки и целую живот. Даня охает и откидывается на подушки.

Я смотрю на него сверху вниз. А потом усаживаюсь, чувствуя, как он оказывается внутри меня. Теперь стону я, запрокидывая голову, и начинаю двигаться.

Даня гладит мое тело, сжимает грудь и потом держится за бедра, то убыстряя, то замедляя ритм. Я смотрю в его глаза и вижу себя.

—Этери…—он шепчет и не может сдержать стоны.

Я ощущаю Даню внутри себя и удивляюсь, на сколько мы все-таки чувствуем друг друга. Он зовет меня по имени, а мое сердце начинает биться еще быстрее. Когда я почти уже дохожу до пика, Даня резко приподнимается и садиться, прижимая меня к себе еще плотнее. Я обхватываю его ногами и кричу от удовольствия, пока он целует мою грудь. Я опять инстинктивно царапаю его спину.

Даня шепечет мне на ухо какие-то безумные нежности, целует и никуда не отпускает, пока я не затихаю в его руках.

Мы переплетаемся ногами, а я Даня прячется у меня на груди впервые за все время.

—Спасибо тебе,—почему-то говорит он и целует мне запястье.—Теперь я чувствую себя по-настоящему живым.

И я понимаю, что Даня сказал мне что-то свое сокровенное, то, что никогда не показал бы при людях, а я просто глажу его по волосам и слушаю, как бьются наши сердца.

Потом мы заказываем еду и ужинаем в кровати. Даня постоянно снимает с меня одежду и прикасается к телу. Он целует каждый из моих шрамов и все время гладит спину. Словно он пытается выразить всю ту нежность, которая жила в нем многие годы.

—Знаешь, теперь я понимаю, зачем тебе были нужны все эти одноразовые девочки,—шучу я.—Это чтобы ты научился так меня ублажать. Ты столько всего умеешь.

Но Даня не поддерживает шутку и очень серьезно отвечает:

—Эти все одноразовые девочки были нужны, потому что я даже подумать не мог, что ты когда-нибудь окажешься со мной в одной постели. Ты всегда была нереальной и недосягаемой, Этери. На столько неприступной, что я даже мечтать о тебе не смел. Даже когда слышал твои крики из номера Аксенова. Поверь, в гостиницах почти картонные стены.—Даня смотрит мне в глаза и целует каждый палец на руке.—Я спал со всеми девицами из бара, потому что не мог сделать это с той, которую хотел по-настоящему. И этот секс на одну ночь рано или поздно убивает морально, хоть и дает физическую разрядку. Я не был счастлив, Этери, хотя и выглядел веселым.

—А теперь?—я глажу Даню по волосам, понимая, что сейчас он открывается мне.

—А сейчас я самый счастливый человек в мире.

Я целую Даню в макушку и морщусь от того, что у меня затекла спина. Даня чувствует все и профессиональным движением проводит пальцами по забитой мышце на лопатке. Я дергаюсь от боли.

—Давай я разомну тебе спину,—просто говорит он и я потягиваюсь, как довольная кошка.—Только вначале в ванную для разогрева мышц.

Даня выбегает из комнаты и напускает воду, а потом подхватывает меня на руки и несет в ванную. Я нежусь в теплой воде, пока Даня гладит меня по голове. Спустя двадцать минут он закутывает меня в махровое полотенце и несет на кровать. А потом уверенными движениями разминает мышцы спины, снимая напряжение. Мне так хорошо, что я просто мурчу, когда он прикасается ко мне. Ноги и руки он тоже массажирует и я понимаю, что в этом что-то есть—когда у тебя есть свой массажист.

Даня укутывает меня в одеяло, но я капризно тяну его к себе.

—Ты обещал спать со мной рядом,—шепчу я ему куда-то в шею.

—Конечно. Я никуда не уйду,— отвечает мне Даня и пробегает пальцами по шее, разминая и ее.

—Я сейчас просто отключусь,—успеваю сказать пока совсем не теряю мысли.

Даня гладит меня по голове, запуская пальцы в волосы и массируя виски.

—Я этого и добиваюсь,—смеется.

А в голову наконец приходит осознание, что я тоже впервые за долгое время наконец чувствую себя по-настоящему живой и счастливой.

========== Чудовище ==========

Я просыпаюсь раньше и смотрю, как рядом спит Даня. Он обнимает меня даже во сне и никуда не отпускает. Я прикасаюсь к его лицу и тихо зову по имени. Нам пора вставать. И Даня просыпается, улыбается и притягивает меня ближе, целуя в нос.

—Доброе утро,—говорит он немного хриплым голосом.

Я целую его в ответ и встаю разогревать завтрак. Даня варит кофе в турке и добавляет туда специи. Я даже не знала, что у меня на кухне есть турка. А он знает и варит самый вкусный кофе в мире. Даня трепеливо ждет, пока я отопью из обеих кружек, и садится завтракать. Закидываю на него ноги и чувствую, как он перебирает пальцами свободной руки по коже. Мы просто сидим рядом и мир кажется нереально прекрасным местом.

Потом я собираю пару новых вещей в сумку и привожу себя в порядок, пока Даня наливает нам в кружки зеленый чай с лимоном. Выезжаем мы очень рано, чтобы успеть на утренний лед. В машине Даня включает музыку и набирает скорость. Спустя десять минут я уже сплю.

Просыпаюсь на подъезде к Новогорску, укрытая шарфиком. Даня улыбается, а я никак не могу понять, почему он меня не разбудил, а ехал и скучал.

—Ты нереальная, когда спишь,—только и говорит он.—К тому же тебе нужно было отдохнуть.

Я целую Даню в щеку и отпиваю глоток чая. Мне хорошо и ни о чем больше не хочется думать.

Тренировки идут полным ходом, мы работаем и делаем то, что должны. Вот только все свободное время проводим вместе. Сидим за одним столом, когда едим. Диша периодически присоединяется к нам, а мы стараемся никак не выдать себя. И еще постоянно целуемся. Как школьники. Почти до опухших губ.

Эти поцелуи пьянят меня лучше вина. И я сдаюсь.

Вечером мы сбегаем за территорию базы и гуляем по лесу, собирая землянику. Даня кормит меня с рук и массирует спину. Каждый день он делает мне массаж и расслабляет мышцы. Сегодня мы опять решили пойти погулять, чтобы насладиться летом.

Я иду в свою комнату и достаю из шкафа легкое платье в пол с цветами на нем и высокой талией. Никогда не думала, что оно мне пригодиться. Но собираясь после выходного обратно на базу, я первым делом почему-то захотела взять его.

Стою возле зеркала и рассматриваю себя. Мне кажется, что это уже слишком, но я не успеваю переодеться, как Даня влетает в мою комнату со словами:

—Этери, где мой…—и замолкает.

Он смотрит на меня как-то подозрительно долго, а потом сглатывает.

—Твой что?—смеюсь я.

—Мой рассудок,—выдавливает из себя Даня и целует меня.—Как же ты невероятно прекрасна.

Я отвечаю на поцелуй и чувствую его руки у себя на талии.

—Вон твой термос,—наконец показываю я Дане на стол.—Я его помыла. А то там уже начала появляться новая жизнь.

Мне смешно смотреть на реакцию Дани, потому что он и смущен, и рад одновременно. Наши вещи на столько перемешались в комнатах, потому что мы никак не можем выбрать, где жить и ночуем по очереди то в одной, то в другой, убеждая каждый раз, что в другой матрас лучше.

Даня собирает корзину для пикника и пледы, а я беру солнечные очки с тумбочки.

—Я тебя такую одну никуда не пущу,—бурчит Даня.—Так же и до похищения недалеко

Я смеюсь и мы спускаемся вниз. Медленно идем к своему месту и дышим травами. Даня срывает в поле охапку цветов, а я собираю ягоды. На месте он расстилает плед, раскладывает еду и мы просто сидим беседуя обо всем на свете. После вина меня как всегда тянет в сон и я засыпаю у Дани на коленях, чувствуя, как он укрывает меня вторым пледом.

Когда просыпаюсь, Даня уже успевает сплести венок из цветов. Это, конечно, самый кривой венок, который я когда-либо видела, но я не могу не смеяться, когда Даня примеряет его на меня и делает фото.

—Ты сейчас похожа на какое-то лесное божество,—наконец выговаривает он и показывает мне фото.

Я смеюсь и прошу никому никогда не показывать это, потому что ему никто не поверит.

Даня не спорит:

—Я ни с кем не буду такое делить,—он протягивает мне руки и приглашает на танец.

Мы включаем плеер и слушаем вместе какую-то медленную мелодию. Даня кружит меня на этой поляне и целует. В его глазах я кажусь самой прекрасной женщиной в мире.

Гроза собирается очень быстро и мы практически выбегаем из леса под раскаты грома. Дождь льет сплошным потоком, а Даня укутывает меня в плед, чтобы я до конца не промокла. Мы бежим по лужам, как будто нам шестнадцать лет, и ловим капли губами.

Уже в номере Даня скидывает одеяло, быстро расстегивает мне платье и заталкивает под горячий душ. А потом сам присоединяется ко мне и обнимает. Мы стоим и греемся под струями воды так тесно прижавшись друг к другу, что я слышу, как быстро бьется его сердце. Даня трет мою спину мочалкой и дает свой шампунь для волос. Они пахнут свежестью и ментолом. Я чувствую, как его пальцы массируют мою голову, а потом смывают пену. Я не сопротивляюсь, потому что понимаю, что никто и никогда так обо мне не заботился.

Потом Даня закутывает меня в полотенце и мы просто сидим в обнимку на кровати, пока не понимаем, что пора спать. Я досушиваю волосы, которые Даня при этом расчесывает и постоянно целует.

—Эй,—смеюсь я.—Теперь я пахну как ты.

Даня ехидно улыбается.

—Так и было задумано. Теперь все почувствуют, что ты моя.

Я залажу под одеяло, чувствуя, как Даня устраивается сзади и обнимает меня.

—Только, пожалуйста, Этери, пощади,—шепчет он и кусает меня за ухо.—Не толкайся так сильно.

Я сжимаяю его ладонь и прикусываю кожу на руке.

—Ты же сказал, что я твоя. Вот и терпи…

Даня прижимает меня сильнее к себе и серьезно говорит:

—Буду.

***

А на следующий день пока меня не было, Диша пообщалась с Даней и все узнала. С одной стороны мне реально стало легче. Ведь врать дочери мне хотелось меньше всего. С другой—это было немного страшно. Но Диша все приняла спокойно и даже гораздо мудрее нас.

Я сижу перед Даней и закрываю лицо руками, прячась от глупых мыслей. Кроме того, Диана просто сдала меня с потрохами. Она рассказала Дане о том, что я разбрасываю вещи только с самыми близкими людьми…с теми, кому доверяю…с теми, кого..люблю?

—А если я действительно тебя люблю?—вдруг спрашиваю я у Дани, после того, как наступаю на свою заколку и кусаю его до крови.

Ведь как еще назвать все то безумие между нами. Но Даня отшучивается:

-Это бывает и это пройдёт.

Он всегда шутит, когда не знает, что сказать. Ведь в его глазах я читаю и радость, и неверие и удивление.

—Я не хочу, чтобы это проходило,—просто говорю я.

Даня подхватывает меня на руки и несет в кровать, пока я не наговорила еще чего-нибудь, что сведет его с ума. Он целует меня так страстно, что я просто не могу остановиться.

Еще ни с кем в сексе мне не было так хорошо и правильно. Когда мы засыпаем, Даня все чертит какие-то узоры у меня на спине и мне кажется, что это волшебство никогда не закончится.

Но на утро прямо с тренировки уходит Даша. Это словно последняя капля чего-то, что набирало обороты. А я думаю, как же мы всего этого не видели. Почему я не заметила, что теряю ее? Даша отказывается кататься и выходит с катка. Она собирает свои вещи, а ее крик все еще стоит в ушах. Она говорит, что ненавидит все эти тренировки и уходит.

Когда мы доводим занятие до конца, и Даня успокаивает меня, я иду к Даше в комнату. чтобы поговорить. Но не успеваю:

—Да она никого не любит и не ценит. Просто не способна на это. Снежная Королева, проклятая,—Я узнаю голос Даши.— Она же только жизнь всем ломает. И вам тоже сломает. Как Юле, Полине…Жене. Даже Женя от нее сбежала. А была, как дочь. Это каким чудовищем надо быть, чтобы Женьку довести уйти не попрощавшись.

Я стою, прижавшись к дверному косяку, и стараюсь не дышать. Мне неслышно, с кем разговаривает Даша, но мне хочется быть от этого всего как можно дальше.

Я вхожу в свой номер и закрываю дверь на ключ. Дашины слова звенят в голове. Да, это каким чудовищем надо быть, чтобы всех так поломать? Чтобы все только и мечтали уйти от меня?

Я знала, что это рано или поздно случилось бы. Так всегда было. Как только я позволяла себе быть счастливой, происходило что-то, что это счастье разрушало. С самого детства я знала какой-то непонятный мне закон жизни: если тебе хорошо, жди беды. Это было бы смешно, если бы не исполнялось с завидным постоянством. Наверное, по этой же причине я долгое время не позволяла себе быть счастливой. Словно не нарушала договор со Вселенной.

Я понимаю, что, конечно же, мои отношения с Даней не могли сподвигнуть уйти Дашу. Но то, что я упустила какой-то важный момент с ней, никак не идет из головы. Также как и то, что все мои ученицы просто сбегали от меня, не сказав ни слова благодарности. Словно я пустое место. Будто бы я на столько ужасна, что не заслуживаю простого спасибо.

“А может. Я действительно чудовище?”—проносится в голове.

Я помню это оглушающее чувство, когда ушла Женя, как на тренировке она кричала о моем предательстве за все 11 лет жизни. Тогда она сказала, что я никого не люблю, а только использую других ради своих целей. Это было больно. Но с этим приходится жить.

Хотя после Юли мне казалось, что я уже давно закалилась. Она тоже говорила, что я выжимаю из людей все, что могу, а потом бросаю. И поэтому те, кто умнее, бросают меня первой.

“К тебе невозможно привязаться,—только и сказала она тогда.—Потому что сбежать—это единственный выход спастись ”.

После всех этих уходов мне казалось, что я никого больше не подпущу к себе, пока не появился Даня. Он пробрался под мою броню и пророс там, но я все еще до конца не могу сказать ему о своих чувствах. Потому что в глубине души мне страшно, что он узнает меня ближе и сбежит. А потом мой мир рухнет.

Но Даня приходит в комнату и пытается меня развеселить своими медведями. А у меня больше нет сил. Он просит говорить и открыться ему, но я просто не могу выдавить ни слова. И в тот момент, когда он почти уходит, от ужаса я говорю:

-Все уходят от меня, потому что на самом деле я никчемная. Я сломала жизни огромному количеству девочек. Огромному количеству мужчин. И никто не остался рядом. Хотя всех я по-своему любила. Люди уходят от меня тогда, когда я начинаю им открываться. Они видят во мне что-то настолько пугающее, что предпочитают сбежать. Я - чудовище.

Теперь я замолкаю и жду, что Даня наконец тоже поймет свою ошибку и оставит меня в покое. Даст и дальше заморозить и разрушить себя. Но он говорит совсем другое:

—Ты никому ничего не ломала. И любишь всех и каждого, даже тех, кто ушёл из твоей жизни. Ты - солнце, которое светит настолько ярко, что некоторые просто не выдерживают этого света.

И мы говорим о том, как все уходят и что в этом нет моей вины. Я хочу верить Дане, что он выдержит, не устанет и не сбежит.

-Я не брошу тебя и никуда не уйду. Пока ты сама этого не захочешь,—наконец произносит он и прижимает меня к себе.

Он дает мне выбор. Я смотрю в его глаза и понимаю, что это все сильнее, чем было с кем-либо, что он видит меня насквозь и не боится. И ему неважно, кто я –красавица или чудовище, потому что только Даня знает обо мне то, что другие никак не могут понять. И ему нужна такая я: слабая и сильная, нежная и строгая…любая. Я чувствую его пальцы у себя на спине и тепло, когда он прижимает меня к своей груди. И в этот самый момент я чувствую, что из меня рвутся слова, которых я сама боялась больше всего на свете, но теперь они самые правильные и необходимые. Сейчас я просто должна произнести их, чтобы не сойти с ума. Я словно стою в огне, пытаясь при этом не сгореть, и поэтому чуть слышно шепчу Дане прямо в ухо:

—Я..тебя люблю.

И словно все остальные звуки мигом пропадают. Остаемся только мы вдвоем и эти три слова, которые по отдельности не значат почти ничего, а вместе способны изменить все.

Даня смотрит на меня безумными глазами и не может пошевелиться:

—Дыши, пожалуйста,—только и говорю ему, прячась у Дани на плече.

И он начинает дышать. А потом нехотя отпускает меня из объятий и усаживает на кровать.

—Я принес надувной матрас,—гордо говорит Даня.—Теперь мы будем спать, как короли.

—Если только он не дырявый,—отшучиваюсь я, обнимая колени.

Даня машет рукой, надувает насосом нашу новую кровать, застилает ее и нежно укладывает меня, завернутую прямо в одеяле. Я вытягиваюсь в полный рост и улыбаюсь, когда Даня обнимает меня и прижимает к себе, целуя в нос.

—Спокойной ночи, солнце,—шепчет он и напевает мне что-то на ухо.—Ты же знаешь, что я тоже тебя люблю.

Я знаю. И поэтому чувствую себя нереально счастливой, несмотря ни на что.

Утром мы просыпаемся на полу головой практически в шкафу, уткнувшись носом в пыльные гантели.

Матрас все-таки оказался дырявым.

========== Борьба ==========

Сборы в Новогорске закончены. Мы упаковываем своим вещи и выселяемся. Когда живешь на два номера, очень сложно потом отыскать что-то нужное.

—Дань, —кричу через стену.—Ты мою зарядку не видел?

—Зарядку нет. А вот расческу, заколку и крем нашел,—отвечает мне данин голос.—Ну, и еще кое-что не моего цвета и размера.

Я закатываю глаза и иду в соседний номер. Даня хитро улыбается и отдает мне мои вещи в руки и при этом целует.

—Я так и знал, что ты первая зайдешь,— говорит он.—Я все –таки не так раскидываюсь предметами.

Я кусаю его за ухо,чтобы не зарывался.

—У тебя просто почти нечем раскидываться,—возражаю я и обратно ухожу собираться.

Даня заканчивает первым и делает мне кофе в термокружку. Нам действительно пора уезжать. Диша уже полчаса как на улице со своими вещами ждет. Мы же с Даней словно не можем отпустить друг друга, хотя и понимаем, что все равно никуда один от второго не денемся.

—Иди сюда, —тихо говорит Даня и прижимает меня к себе.—Только не думай много о всякой ерунде, пока меня не будет рядом, хорошо?—его руки при этом разминают мне спину, а губы целуют в шею.—Я тебя люблю.

Я жмурюсь и целую его в ответ.

—Я знаю.

А Даня тоже все знает и не требует ответа. Он подхватывает мои вещи и спускается по лестнице. Диша с Сергеем о чем-то разговаривают и, когда видят нас, недовольно бурчат.

—Сколько можно собираться?

—Это все Даниил Маркович,—шучу я.—Он никак не мог аккуратно сложить свою толстовку, чтобы не помять.

Даня делает виноватое лицо, подыгрывая мне:

—Да. Виновен. Раскаиваюсь. Больше не буду.

Диша смеется и подмигивает ему.

—Вы— джентльмен, я всегда это знала. Также как и то, сколько мама может проверять свой чемодан на предмет забытых вещей,—Диана делает паузу.—И вот спорим, что все равно она там что-то оставила?

— Я даже спорить не буду,—смеется Дудаков.—Я это знаю.

Я гневно смотрю на Даню, мол и ты в меня не веришь? Он обреченно кивает и говорит:

—Я за то, что все вещи на месте.

Эти ничтожные личности делают ставки, пока я завожу машину. Мы рассаживаемся с Дишей в один автомобиль, а Даня с Сергеем—в другой. И едем в Москву.

Дома я понимаю, что оставила в Новогорске power bank.

Вечером слоняюсь по квартире со странным ощущением, что мне чего-то не хватает. Точнее, не хватает кого-то. Того, кто постоянно смешил меня и готовил кофе или чай. А еще согревал руки и обнимал. Я борюсь с этим ощущением, но все равно посылаю Дане сообщения. С каждой минутой они набирают обороты, также как и мое желание сейчас увидеть его. Когда я пишу последнее с вопросом “Ты любишь меня?”, то понимаю, что это нужно прекратить. Я беру себя в руки и откладываю телефон.

Диша собирается прогуляться и просто советует мне отдохнуть и лечь спать. Она чертовски права. Иду в душ, а потом уже укладываюсь в кровать. Она кажется слишком большой и холодной. Я не успеваю подумать о том, что больше всего на свете мне нужен Даня, здесь и сейчас, как дверь в комнату открывается и он входит в спальню.

Кидаюсь ему на шею и целую.

—Ты приехал,—шепчу.

Даня смеется и укладывает меня в кровать. Я прячусь в его руках, понимая, что он не останется, но все равно пришел, чтобы побыть рядом. Мы договариваемся о том, что завтра все вместе идем с Мариной и ее мужем в ресторан, прихватив для смелости Дудакова. Мне от этого становится просто спокойно.

Даня лежит рядом и гладит меня по волосам, целует, чтобы успокоить.

—С тобой я пойду, куда угодно,—говорит он.—А теперь спи, солнце.

Я прижимаюсь к Дане крепче и просто слушаю, как бьется его сердце.

***

В ресторан мы идем дружной компанией. Но мне почему-то хочется оказаться далеко от толпы. Надеваю джинсы и майку с круговым этническим принтом. Я очень люблю ее, потому что эти цвета напоминают мне о летнем вечернем небе. Даня незаметно целует мне плечо. Вот еще одно преимущество этой майки, которое мы сразу же оценили.

—Я скучал по тебе,—только и говорит он, а я прячусь за волосами.

Мы рассаживаемся за большой стол, а Даня оказывается с одной стороны, а Диана—с другой. Марина пристально смотрит на нас, когда мы наперебой рассказываем новости из Новогорска. Даня отлично пародирует всех и мы смеемся. Марина же оценивает происходящее и вдруг в паузе спрашивает:

—А как Эдуард? Он тоже, как обычно , ездил?

Марина знала о нас с Эдом почти с самого начала. Мы даже пару раз обедали вместе. Ей не нравилось, что он был женат, но сам по себе он умел произвести впечатление. Я вижу краем глаза, как Диша перемигивается с Даней о чем-то своем, особо не вникая в разговор.

—Да. Ездил. Но не оставался до конца,—как бы между прочим отвечаю я и ловлю данин взгляд.

Он кладет мне руку на колено, словно успокаивая и улыбается. Я улыбаюсь ему в ответ и это все не может ускользнуть от Марины.

-Сергей Викторович, Дань, - произносит она. - Сходите возьмите девочкам коктейли.

Я безумно не хочу, чтобы Даня уходил, но они с Сергеем встают и Диша идет за ними. Мы остаемся с Мариной одни.

Я вопросительно смотрю на нее.

—Этери мне кажется, что ты сошла с ума,—резко говорит моя сестра.—Скажи, что я не права и у тебя ничего нет с твоим хореографом.

Я чувствую, как во мне поднимается злость. Я уже давно не подросток, за которого можно что-то решать.

—А что если ты права?—просто отвечаю я.—И у меня что-то есть с моим хореографом?

Марина смотрит на меня удивленно. Наверное, она ожидала оправданий или отрицаний, но я просто молчу.

—Да он Дише в братья годится. Он еще ребенок почти.

Я перебиваю ее.

—Ему 27. И это далеко не ребенок.

—Думаешь?—шипит Марина.—Посмотри на него со стороны.

Я оборачиваюсь и вижу, как Даня дурачится с Дишей, изображая из себя морского котика, хлопая в ладоши, а она кидает ему оливки в рот. На мгновение я улыбаюсь.

—И что? По крайней мере он не женат и любит меня.

—Ты можешь найти себе гораздо лучше,—тихо продолжает сестра.—Того, кто тебе подходит и по возрасту, и по статусу. С тем, с кем не стыдно выйти в люди и показать другим, Этери.

Я закусываю губу, видя, что Даня уже берет в руки коктейль с бара.

—Он не выставочная порода собак, чтобы его показывать кому-то, как на конкурсе. И мне абсолютно плевать, что об этом думают другие.

Даня походит и с улыбкой протягивает мне напиток, а Марина не успевает ничего ответить. В этот момент я просто притягиваю Даню к себе и целую. Он будто зависает и отвечает на поцелуй, а потом нежно проводит пальцами по щеке. В его глазах столько вопросов, что я просто сжимаю его ладонь. Даня садится рядом, а я опираюсь на него спиной, словно обозначая, что он мой и больше никто ничего не имеет права говорить.

Марина замолкает, а я постоянно чувствую, как Даня гладит мои руки под столом и периодически касается губами шеи. Он успокаивает меня на столько, что я снова смеюсь. За этим столом всем и так наплевать,что у меня с Даней. Большинство присутствующих просто этому рады.

В конце ужина мы прощаемся, а Даня везет нас с Дишей домой. Диана делает вид, что ее ничего не удивляет. Она сидит в телефоне и молчит. Мы тоже ничего не обсуждаем, пока не оказываемся в квартире.

Даня не выдерживает первым.

-Ну и что это за показательное выступление?—спрашивает он.

И я рассказываю ему все. Как с самого детства старшие сестры и братья всегда знали, что для меня лучше. Что лучше носить, есть, выбирать. И им никогда не нравились ни мои партнеры, ни мои друзья. Раньше меня действительно заботило чужое мнение. Когда я выросла, все стало иначе. Но никто не хотел этого замечать. При условии, что все желают мне добра, но никто не знает, до конца, что нужно для этого делать.

Даня смотрит на меня и просто прижимает к себе. Он понимает, что это борьба. Наши отношения—это борьба, которую мы ведем постоянно. Внутри себя и снаружи, с самыми близкими людьми. Сегодня я чувствую, что победила, но это еще не конец.

Даня укладывает меня спать, баюкая в своих руках и обещает приехать завтра до работы и привести завтрак. Я не хочу никому больше ничего объяснять, потому что рассказать об этом невозможно. Нет слов,чтобы кто-то другой понял, как нежно он прижимает меня к себе и греет ладони, как шепчет на ухо что-то успокаивающее и какое твердое у него плечо, если нужно за ним спрятаться. Никто не может знать этого и понять, что дело не в возрасте и не сексе. Это нечто большее. То—за что мы готовы бороться хоть со всем миром. И с этими мыслями я засыпаю.

А на утро Даня варит у меня кофе на кухне, а Диша готовит овсянку. Пахнет круасанами и свежими ягодами. Мы сидим вместе и не думаем ни о чем. На работу Даня везет нас на своей машине и я пускаю Дишу на переднее сиденье, чтобы она смогла выбрать музыку для поездки. Я просто сижу сзади и смотрю на них, улыбаясь. Мои губы все еще горят от поцелуев, но сердце постепенно становится спокойным.

Когда мы выходим на лед, в голове не остается никаких других мыслей кроме работы. Первую неделю мы просто привыкаем к отличному от Новогорска ритму. Мы живем в разных квартирах, Даня иногда приезжает укладывать меня спать, а иногда остается. Утром мы завтракаем и едем на работу. Вначале это действует на нас угнетающе, но после мы привыкаем и живем.

Людмила Борисовна иногда приходит ко мне в кабинет и пьет чай. Я всячески стараюсь избегать тем о Дане, но она обязательно о нем говорит. И я понимаю—она не в курсе о нас. Но мне не хочется, чтобы она узнала. Мне страшно.

—У него точно появилась девушка,—говорит Людмила Борисовна.—Он перестал ходить по барам, но где-то постоянно пропадает. А еще улыбается, как сумасшедший, и постоянно с кем-то переписывается и разговаривает по ночам. Как школьник.

Я только киваю и стараюсь не краснеть.

—Вот только не могу понять, почему он ничего не рассказывает,—качает головой мама Дани.—Что с ней не так? Три ноги что ли? Или еще какое уродство? Почему он ее прячет от меня? Говорит, что это серьезно, но все равно не показывает. Я даже грешным делом подумала, что это кто-то отсюда.—Людмила Борисовна переходит на шепот.—Что если это Алина…

—Нет!—резко отвечаю я, а потом успокаиваюсь.—Не может такого быть. Она же еще ребенок почти.

Людмила Борисовна облегченно выдыхает.

—Ну, я тоже не хочу верить в такое. Ему подойдет только кто-то его возраста. Такая, с которой можно и семью создать, чтобы, как мы с его отцом…вместе до самого конца. Раз и навсегда. Все остальное—детская блажь.

Я киваю. Блажь, как еще это назвать. Допиваю чай, который уже совсем остыл и кажется слишком горьким.

—Этери, вы уж извините меня,—наконец говорит Людмила Борисовна.—Я вам как мать матери говорю. Вы мое беспокойство понимаете. У вас вон Диша подрастает. Вы же ей тоже самого лучшего хотите.

—Конечно,—киваю я.—Конечно.

Когда она уходит, я просто сижу на диване и не могу пошевелиться. Я действительно хочу Дише лучшего. Как и Дане.

В этот момент он входит в кабинет какой-то смурной и приносит мне ягоды.

—Я их помыл,—протягивает мне.—Поешь хоть немного.

Даня кормит меня с рук, а я вижу, что он о чем-то думает. В этот момент на телефон приходит сообщение с вопросом, пойдет ли он куда-то. Даню зовут в бар друзья и я советую ему сходить. Я же желаю ему лучшего? А это всегда его расслабляло. Я вижу, что Даня рад, и понимаю: Людмила Борисовна была права—ему еще нужно гулять и наслаждаться жизнью.

Даня идет в бар, а я остаюсь дома одна. Убираю вещи, заказываю суши, включаю фильм. Мне хорошо одной. Ведь так было очень часто—я привыкла к спокойным вечерам. Но после того, как Даня ворвался в мою жизнь, с ним мне лучше, чем одной. И это тоже правда.

Я беру телефон и думаю, что ему написать. А потом набираю то, о чем действительно думаю:

“Я переоценила свои возможности и не могу уснуть. Приезжай, пожалуйста.”

И жду. Даня не отвечает мне, а я просто жду, пока он не приходит. Я же знала, что он придет. Но почему в его глазах безда? Словно он падает куда-то и не может выплыть. Я вижу ее сразу же, как открываю дверь. Даня стоит передо мной—чужой, нездешний, отчаянный. Он целует меня до боли кусая губу и выталкивает в спальню на кровать.

—Я тебя хочу,—просто говорит он.—Здесь и сейчас.

Я не успеваю ничего ответить, как чувствую, его руки у себя между бедер. Он раздвигает их хозяйским движением , а потом проталкивает свои пальцы внутрь, ловя мои стон губами. Он двигается внутри меня, целуя шею и грудь. Я снимаю с него джинсы, подтягивая Даню к себе. Он избавляет меня от домашней одежды и белья, сгибает ноги в коленях и практически насаживает на себя. На секунду замирает и смотрит мне прямо в глаза.

—Я люблю тебя,—шепчу одними губами.

И Даня начинает двигаться, рвано, немного грубо и отчаянно, а я просто теряю голову от его стонов и властных пальцев.

Когда все заканчивается, мое тело дрожит, а Даня не может успокоить дыхание. Он падает на подушки и укладывает меня сверху, прижимая к себе и утыкаясь носом в волосы. Я вижу, что с ним что-то не то, и в конце концов Даня сдается. Он рассказывает, как его друзья все узнали и не смогли принять нас вместе.

Я лежу в даниных объятьях и стараюсь не выдать себя. Мне кажется, что самым логичным было бы сейчас просто разойтись. И перестать выслушивать нотации от других людей. Но Даня говорит совсем другое:

-Все эти люди ничего о нас не знают, Этери. Они не знают, как нам хорошо вместе. И не понимают, что такое возможно. Но мы не должны ничего им доказывать и объяснять. Мы можем просто друг друга любить, несмотря ни на что. Быть вместе против всех.

Я выдыхаю и целую его со всей нежностью, на которую способна.

—Ты—моя борьба, слышишь?—Даня гладит меня по волосам.—И ты стоишь того, чтобы за тебя сражаться даже против всего мира.

Я прижимаюсь к нему еще ближе и шепчу в ответ:

—Еще никто и никогда не говорил мне такого.

—Потому что они все дураки.

И с этой мыслью я засыпаю, слушая данино дыхание.

Утром просыпаюсь первая. Даня спит, прикасаясь ко мне мне пальцами. Наверное, я слишком брыкалась, но он все равно меня не отпускал. Медленно вылезаю из кровати, стараясь не разбудить его. Нахожу на полу первую попавшуюся вещь, чтобы надеть. Это данина толстовка Гуччи. Она пахнет его парфюмом. Натягиваю кофту с домашними шортами и иду в кухню.

Я готовлю творожную запеканку с бананами, пока все спят. Первой приходит Диша и с порога заявляет:

—Ого. Я не помню, когда ты вставала раньше всех, да еще и готовила завтрак. Даниил Маркович на тебя хорошо влияет.

Я смеюсь.

—Ну, это не факт.

—Ага. Такой не факт,—возражает Диша.—Что его щетка стоит у нас в ванне, а ты носишь его толстовку.

Я не знаю, что больше сказать кроме того, что сейчас нужно еще сделать кофе. Но я абсолютно не знаю как. В этот момент слышу, как Диша начинает смеяться.

—Я не безнадежна в кофе,-пытаюсь возразить, но вижу, что дело не в этом.

На пороге кухни стоит Даня и улыбается. Я украла его толстовку, а он в отместку надел мой домашний шелковый халат. И теперь стоит, скрестив руки на груди.

—Малиновый не твой цвет,—наконец говорю я после того, как успокаиваюсь.

Даня забирает у меня из рук турку и зажигает огонь.

—А кофе—не твой талант,—парирует он и целует меня.

Я смеюсь и накрываю на стол, смотря, как Даня уверенно варит нам кофе с корицей, который все равно будет вкуснее в его чашке. Как и всегда.

Вот только мне безумно хочется, чтобы это утро не заканчивалось и нам больше не приходилось никому ничего доказывать.

Даня стоит в моем малиновом халате на кухне, что-то напевая под нос.

И это кажется мне самой правильной в мире вещью.

========== Принцесса ==========

Даня уходит с Дишей в кино и развлекаться, а я остаюсь дома. Когда за ними закрывается дверь, в квартире становится как-то странно тихо. Словно кто-то вдруг выключил звук.

Я встряхиваю головой и ставлю музыку, чтобы не слышать свои мысли.

Но они есть, они проникают внутрь головы и не хотят складываться во что-то разумное. Я нахожу в комнате данину домашнюю майку, которую он принес еще в прошлый раз, закидываю ее в стирку вместе со своими вещами. Смотрю на зеленую зубную щетку, которая стоит третьей у нас в ванной. В зале на полке—данины рабочие заметки в блокноте, а на кухне—термокружка. Как всегда с остатками чая.

Я улыбаюсь, мою ее и убираю посуду со стола. Я совсем не заметила, как постепенно нас стало трое. Теперь мы готовим на троих и йогурты на завтрак тоже покупаем с этим расчетом. Мы не живем вместе, но данины вещи повсюду и мне не хочется, чтобы они исчезали.

“Как вы там?”—пишу Дане.

“Прожигаем жизнь. Иногда я даже не знаю, кого люблю больше - тебя или твою дочь”,—шутит Даня, а я улыбаюсь.

Потому что я никогда не смогла бы быть рядом с человеком, который не любит Дишу. Эдуард всегда делал вид, что ее словно нет в моей жизни. Наверное, подсознательно ему было стыдно. Или Эду просто была нужна я одна без всяких ограничений.

Я открываю окна в квартире и пускаю туда больше света. Сажусь за компьютер и доделываю работу. Потом решаюсь сходить в магазин за едой и обуваюсь. Тут же с улыбкой вспоминаю, как Даня постоянно завязывает мне кроссовки, когда у меня заняты руки. Я в ответ всегда бурчу, мол, он меня разбалует и время рыцарства уже давно прошло.

—А вдруг мне когда-то придется отыскивать тебя, как Золушку , по ногам,—шутит Даня.—Теперь твои узнаю из тысячи.

Я смеюсь.

—Не думаю, что я когда-то буду сбегать с мероприятия и терять туфли.

—Никогда не говори никогда,—Даня постоянно повторяет эту фразу.

И я начинаю с ним соглашаться. Ведь кто бы мне сказал, что однажды утром Диша пойдет с Даней в кино, а я буду ждать их, чтобы поужинать и заснуть в самых нежных объятьях.

Даня привозит Дишу домой, а я обнимаю его и не могу надышаться. Я действительно скучала по нему и даже его шуткам. Но сейчас после ужина Даня собирается уложить меня спать и опять уехать.

Я понимаю, что мне не нравятся его постоянные поездки в уставшем виде, но никто из нас не готов отказаться от них. Также как не готов начать жить вместе, хотя фактически мы почти делаем это. Но мне страшно. Словно после этого шага не будет дороги назад. Тогда нам придется окончательно всем рассказать и еще больше бороться.

А я не хочу тратить силы на ненужную борьбу вместо радости. Укладываюсь на кровати, чувствуя данины руки у себя на голове. Он что-то говорит мне, а я только думаю, что в следующий раз буду сильнее и отправлю его домой спать…или уговорю остаться. Пока желание чувствовать его рядом сильнее чувства вины. Но как долго это может продолжаться, я не знаю.

Утром посыпаюсь от поцелуя. А Даня называет меня спящей красавицей и обнимает. В комнате пахнет кофе и свежими корзиночками с творогом и фруктами. Я смотрю на Даню и реально чувствую себя принцессой, которая проснулась после столетнего сна.

А потом все приходит в движение.

Мы едем на работу, оставляя Дише ее часть завтрака. Я сижу в машине и украдкой смотрю на Даню. У него синяки под глазами и щетина. Аккуратно прикасаюсь к ней, а потом нежно целую в скулу.

—Теперь я чувствую себя чудовищем,—шутит Даня.—Лохматым и злобным. И похищающим красавицу из дома.

Я опять шучу:

—Пока мне не не всучат в руки розу с опадающими лепестками и чайные сервизы не начнут петь, я на все согласна.

Даня смеется в голос.

—Обещаю, что я никогда не подарю тебе розы,—торжественно говорит он.

—А вот то, что твой чайник не будет мне петь, ты до конца не уверен?

Теперь, как дети, смеемся мы оба.

***

На работе мы занимаемся делом и просто ничего не обсуждаем. Даня зевает и уже я приношу ему кофе. В перерыве иду в кабинет, чтобы найти там медведей—без них процесс не идет. В этот момент входит Людмила Борисовна в поисках Дани. Она смотрит на конфеты моей руке и как бы между прочим произносит:

—О, откуда они тут?

Я чувствую, как мое сердце стучит слишком громко.

—Даня принес и забыл, а я совершаю тайное хищение, пока он не видит,—шучу я.

Людмила Борисовна кивает и выходит за мной из комнаты, а потом вдруг задает вопрос, который ставит меня в тупик:

—Этери, а какие у тебя духи? Очень запах хороший.

Я отвечаю и закрываю дверь на ключ, уходя на лед к Дудакову. Мне не хочется думать, что Людмила Борисовна что-то подозревает, но эти мысли не идут из головы. При первой же возможности делюсь ими с Даней и понимаю—я сама не знаю, чего жду. Я не уверена до конца, хочу ли я, чтобы кто-то, а тем более,его мама, знал про нас. Также я абсолютно не понимаю, как ей это можно сказать правильно. Поэтому я выбираю свой любимый способ решения проблемы—избегание. Он в корне неверен, но сегодня я не могу ничего решать.

Даня везет нас с Дишей домой, а я стараюсь не думать о его месте в нашей жизни. Он часть ее, это неоспоримо. Но кто мы для него? Кто в конце концов теперь я сама?

Диана с Даней опять готовят на ужин пасту, а я разливаю по бокалам вино. Даня сегодня остается на ночь и я счастлива. Мы играем в Монополию, а потом расходимся по комнатам. Оставляю Даню на кровати и иду в душ. Надеваю свою саму сексуальную ночнушку и выхожу в спальню.

Даня спит. Он раскинулся на кровати и просто размеренно дышит. Я чувствую у нему безграничную нежность сейчас и просто укрываю одеялом. Сегодня моя очередь его обнимать. Провожу ладонью по волосам и выключаю свет. Даня утыкается мне носом в грудь и закидывает руку на талию.

—Этери…—вдруг говорит он, а я понимаю, что это во сне.—Ты нужна мне.

—Я знаю,—шепчу я ему на ухо.—И я тут.

Мы лежим вместе в большой кровати, на мне самое сексуально белье,но во мне нет страсти, а одна лишь благодарность. И все это время я пытаюсь понять, зачем нужна Дане.

***

На контрольных прокатах юниоры выступают лучше, чем могли бы, а вот Алина падает. Все ухудшает еще наличие Жени. Она даже выходит из другой калитки,чтобы нас не видеть. Я смотрю на нее со стороны и понимаю, что это реально конец. Но сейчас мне должно быть все равно. Рядом стоит Даня, который поддерживает меня и не дает проявлять эмоции. Именно его отправляю успокаивать Алину после проката и еду домой. Мне не хочется вспоминать причины ухода Жени и ее слова.

Мне просто нужно, чтобы это все осталось как можно дальше. Потомучто в сердце опять появляется эта боль и тьма, которая не приводит ни к чему продуктивному.И если дать волю, она обязательно тебя уничтожит. А этого я не хочу.

Дома открываю бутылку вина и наливаю в бокал. А потом просто пью, пока напряжение не сходит на нет.

“Хочу все самые вкусные конфеты, которые только можно найти. И чтобы ты меня обнимал.”—пишу я Дане, понимая, что это слабость, но он обязательно сделает так, как нужно.

Даня приезжает, когда я досушиваю волосы, и выгружает мне на стол конфеты. Потом начинает медленно расчесывать мне пряди, а я закрываю глаза и говорю:

—Я чувствую себя принцессой в башне, которую от зла спас принц.

—А потом принцесса спасла его,—цитирует Даня мой любимый фильм.

Я смотрю ему в глаза и вижу там свое отражение. Мне столько всего хочется сказать, но я просто прижимаю данину ладонь к щеке и молчу.

А еще чувствую, как тьма наконец отступает.

========== Девушка ==========

Я обожаю сентябри. Это такое начало сезона после затишья, когда ты можешь в полную силу делать свою работу. И мы работаем, распределяем графики, погружаемся в тренировочный процесс с головой.

В этом году с одной стороны мне проще, потому что все сейчас иначе. Но с другой стороны, когда Даня уезжает без меня, дома становится пусто. Я не знаю, как люди привыкают жить друг без друга, если им реально хорошо вместе. В этот момент я просто признаюсь себе, что с Даней мне хорошо. Так, как не было хорошо ни с кем раньше. А еще спокойно и уверенно. В нем умещается все: и детское ребячество, и взрослая забота. Иногда мне кажется, что он ведет себя взрослее, чем я. Рядом с ним я совсем не чувствую свой возраст. И иногда это меня пугает.

Диша уже привыкла к тому, что данины вещи в нашей квартире можно найти везде. Особенно много—в моей спальне.

—Может, ты выделишь наконец отдельную полку для всего этого, —смеется Диана, когда видит, что я никак не могу решить, куда положить только что постиранную майку.

Полку? В нашей квартире? От одной мысли об этом мне как-то не по себе. Ведь это значит наконец признаться, что у нас все серьезно и что у всего этого есть…будущее? Я дала Дане ключи от квартиры, но никак не могу пригласить его остаться больше чем на ночь. Мне страшно.

—Не говори глупости,—только и отвечаю я Дише.—У меня нет лишних полок для чужих вещей.

Диана качает головой и отвечает:

—Ну, не на столько они чужие, если ты сейчас не в своих тапочках и, между прочим, опять же не в своей майке.

Я замираю на мгновение и понимаю, что она права. Но сама не могу себе признаться в том, что Даня уже давно тут, он пророс в нашей жизни и никуда не собирается из нее деваться. Я выдыхаю:

—Пошли пить чай.

Диша кивает и идет ставить чайник, а я смотрю на себя в зеркало и все пытаюсь понять, почему данины вещи идут мне больше собственных. Да и кофе у него вкуснее на порядок. Кого там из нас в средневековье сожгли бы на костре?

Даня звонит мне по вечерам и говорит, что скучает. Я тоже признаюсь ему в том, что разучилась засыпать одна, и он мне нужен. Это маленькая победа. Теперь мне не так страшно, как раньше, признаваться в этой слабости. Хотя рядом с Даней я не чувствую, что это слабость. Рядом с ним я могу быть капризной и бурчащей. Словно эта сущность проявляется только в эти моменты. И, если в начале хотелось спрятать ее подальше, то теперь я перестаю себя останавливать.

—Я буду рассказывать тебе сказку,—говорит Даня по телефону.—Чтобы ты уснула быстрее.

—Со счастливым концом?—спрашиваю я, укладываясь на подушку.

—Другие нет смысла рассказывать, —шепчет мне Даня и продолжает.— Жил-был принц без королевства, который мечтал обрести покой…

Я слушаю его размеренный голос и действительно засыпаю.

Когда Даня прилетает, то первым делом едет ко мне домой. Я слышу, как он входит и в ту же минуту чувствую, что сердце почти вырывается из груди. Мы целуемся, обнимаем друг друга и не можем наговориться. Мне кажется, что в квартире стало легче дышать, но я не говорю об этом даже Дане.

—Что ты мне привез?—мы сидим на диване в обнимку, а я наконец вспоминаю, что по закону жанра, мне сейчас полагается подарок.

Даня тянется к сумке и выуживает от туда гору канадских сладостей.

—У тебя все есть. А вот таких конфеток точно нет,—шутит он.

Мне кажется четверть его сумки это реально конфеты. Я перебираю пакетики и улыбаюсь.

—А еще?—хитро смотрю на Даню.

—А еще себя,—он целует меня и потом протягивает на открытой ладони монетку.—И вот это на счастье.

Я рассматриваю монетку ближе и спрашиваю:

—А что в ней такого?

—Во-первых, я носил ее возле своего сердца,—Даня театрально загибает пальцы, пародируя меня.—Во-вторых, она с победного соревнования. И в-третьих, она волшебная и знает ответы на все вопросы.

Я кручу монетку в руках и спрашиваю:

—Даниил Глейхенгауз любит Этери Тутберидзе: да или нет?—и подбрасываю денежку в воздух.—Орел—да, решка—нет.

Я ловлю монетку в ладонь, а Даня глядит на нее и смеется.

—Правду сказала. Любит. А вот любит ли Этери Тутберидзе Даниила Глейхенгауза,—и он подкидывает монетку сам.

Мы оба молча смотрим на этот серебристый кружочек в его руке и так зная ответ. Орел. Может, она и правда волшебная.

Но Даня просто откладывает денежку на тумбочку, берет меня на руки и молча несет в спальню. Для того, чтобы понять о чем мы оба сейчас думаем, нам не нужно подкидывать монетку. Даже самую волшебную.

Даня остается на ночь, а утром, когда мы расходимся после завтрака, я иду в комнату и освобождаю в шкафу третью полку сверху.

***

Мы улетаем с Алиной в Германию. И там она ставит мировые рекорды, откатывая свои программы практически идеально. Я довольна, понимая, что олимпийская чемпионка возвращается, хотя это и только начало пути.

Мы постоянно на телефоне с Даней. Переписываемся, созваниваемся, шлем друг другу фото. Мне кажется смешным, но на родине медведей Харибо они реально не такие вкусные, как те, которые покупает мне Даня. Наверное, этому есть какое-то научное объяснение, но я его не знаю.

Гуляя с Алиной по городу, покупаем сувениры на подарки, но я честно не знаю, что привезти Дане.

“Вот поэтому нам нужно ездить вместе,”—проносится в голове.

Алина рассматривает смешные значки в коробке, что-то откладывает, а я почти сразу нахожу тот, который прошу запаковать. На нем надпись: “ Моя девушка—ведьма”, но я не уверена смогу ли отдать его Дане, но и пройти мимо тоже не могу. Он столько раз называл меня ведьмой, что я почти ему поверила.

Даня встречает нас в аэропорту и незаметно мимо журналистов везет домой. В кровати он рассказывает мне, что Людмила Борисовна в курсе о нас, и мне опять становится страшно. Что если это станет большой проблемой?

Но Даня успокаивает меня и просто обнимает. Правду все равно невозможно скрыть и поэтому я выдыхаю. Рано или поздно этот разговор состоялся бы, поэтому осталось только пережить его последствия.

Я прижимюсь к Дане теснее и просто спрашиваю:

—А если ты рассказал, значит, больше можешь не уезжать ночью домой?

Я слышу, как Даня улыбается и отвечает:

—Могу не уезжать…

И от этого внутри хорошо, потому что теперь мне больше нестрашно :

—Тогда никогда не уезжай. В шкафу полка, третья сверху, можешь забрать её себе.

Я наконец сказала Дане об этом, а он все понял. И он согласен. Разве что-то другое имеет значение?

На утро я привычным движением надеваю данину толстовку и не хочу ее отдавать. Почему у него реально все лучше? И кофты мягче? И кофе вкуснее? Но Даня не открывает тайны.

Я просто снимаю толстовку и отдаю ему, а Даня притягивает меня к себе и целует между лопатками, прижимаясь кожей к коже. От этого прикосновения я вздрагиваю и аккуратно кусаю его за руку.

—Если мы сейчас не остановимся, то опоздаем на тренировку,—шепчу я, но через секунду сдаюсь, чувствуя, как данины пальцы аккуратно оттягиваю резинку домашних брюк.

Я поворачиваюсь к нему и тяну за собой в спальню.

А потом мы много работаем. Бесконечно работаем. И вечером Даня заезжает домой за своими вещами. Постепенно он привозит их еще больше, а Людмила Борисовна избегает меня по всему Хрустальному. Мы не разговариваем с ней и больше не сидим в кабинете. Словно между нами реальная стена и это мне не нравится.

Рано или поздно мы должны были столкнуться, но почему-то вся заготовленная речь куда-то испарилась. Мы стоим и смотрим друг другу в глаза, но никто не заговаривает первой. И тогда я набираю воздух в грудь и произношу:

—Вы на столько сильно меня теперь ненавидите?

Людмила Борисовна будто просыпается от оцепенения и говорит:

—Конечно, я тебя не ненавижу.

И я выдыхаю, потому что в ее глазах я вижу облегчение, а не ненависть.

—Может, пойдем выпьем чая,—просто говорит она.—Ни у кого такого вкусного нет.

И мы идем вместе, стараясь не думать, что еще сказать друг другу. А потом еще долго разговариваем, принимая тот факт, что любим одного человека и просто искренне желаем ему счастья.

Дома мы постоянно смеемся. Я привыкаю, что вещи Дани всегда под боком, и я постоянно их надеваю. Они с Дишей уже устали с этого смеяться, а я—реагировать на эти шутки. Даня рядом. Мы засыпаем и просыпаемся вместе и поэтому, когда однажды вечером он шутит, что я веду себя, как девушка из романтических комедий, я понимаю, что происходит что-то важное.

Он смеется и дразнит меня, пока наконец под его напором и шутками я не произношу то, что Даня давно понял и ждал:

—Даня, я твоя девушка.

Он кружит меня на плече и смеется. А потом мы идем ужинать. И уже после я вспоминаю, что подарок из Германии, теперь имеет совсем другой смысл. Я протягиваю Дане пакетик со значком, а он читает надпись и просто расплывается в улыбке:

—Сегодня у меня двойной праздник. Ты наконец признала, что ты ведьма и моя девушка. Что может быть лучше?

Я целую его и проникаю ладонями под майку, нежно царапая спину. Совсем чуть-чуть, проводя кончиками ногтей по коже.

—Может, это будет лучше?—шепчу прямо в ухо.

Даня откидывается на кровать и тянет меня за собой, кусая за ухо.

—Моя девушка—ведьма,—тихо говорит он в ответ.—Самая лучшая ведьма в мире.

И целует. В этот момент мне абсолютно все равно, что завтра нужно уезжать в Японию, потому что теперь все вдруг стало очень простым. Словно после того, как мы назвали вещи своими именами, страхи перестали иметь над нами власть.

========== Якорь ==========

Мы живем вместе с Даней. Мне кажется, я до сих пор не могу к этому привыкнуть. Все получилось как-то само собой и естественно. Ведь мы столько времени проводим вместе и поэтому знаем все глупые привычки друг друга. Даня любит петь в душе, а я—разбрасывать вещи. Однажды я даже записала его пение на диктофон. Теперь у меня есть компромат для шантажа.

Мы часто смеемся и понимаем, как рассмешить друг друга. Именно Даня знает, где именно под ребрами мне щекотно. И он безбожно этим пользуется, когда хочет оставить последнее слово за собой. Нам просто хорошо вместе.

Иногда Даня проводит время с Дишей. Они ходят в кино и все также едят попкрон. Диана объясняет, что это такой ритуал, и если его нарушить, все пойдет не так, как надо, и мир рухнет. Поэтому я им верю. Иногда они оба такие дети.

Даня готовит ужины и завтраки чаще, чем я. Но это получается как-то само собой. Иногда мы заказываем мексиканскую еду или суши, когда совсем лень тратить время. Мне кажется, таких отношений у меня не было никогда. И если откинуть эту разницу в возрасте, они самые идеальные из всех. Да и разница в основном смущает только вначале. Если ты любишь кого-то,то потом уже просто не замечаешь ничего кроме самого человека.

Иногда Даня проводит время с мамой или Дудаковым. Они оба знают о нас и в принципе не мешают. Людмила Борисовна, похоже, просто все приняла, а Сергей просто за нас рад. Был пока единственный человек, который не знал обо всем. Думаю, даже Марина ей тоже не говорила. Это мама. Из-за болезни мы все старались ее оберегать и поэтому не рассказывали самых травмирующих вещей. Мама знала, что ушла Женя и кто-то из других учениц. Но мы не рассказывали ей всего. Тем более о том, как было трудно.

Но в этот раз я понимаю, что не могу молчать. Мы сидим и я рассказываю обо всем на свете. О прокатах, о номерах, о Дише, а потом после всего просто говорю:

—Ты помнишь, Даню?

Да, конечно, она помнит, как же иначе. И я наконец сознаюсь. Рассказываю, как Даня меня добивался, как мы любим друг друга и как он обо мне заботиться. А еще о том, что живем вместе и Диша его принимает. Мне хочется вместить в этот разговор всю нежность между нами, все то, что обычно невозможно выразить словами, но оно понимается сердцем.

—Ты счастлива, Этери?—спрашивает мама.

И я уверенно говорю ей:

—Да.

В ее глазах я вижу радость от того, что ее младшая дочь не одна.

—Хорошо, что о тебе кто-то заботиться,—и целует в лоб, словно благославляя.—Это очень хорошо.

Я кусаю губы, понимая, что мама вкладывает в эти слова. Но я безумно рада, что это ее успокаивает. Потому что да, я не одна, за мной Даня, и он всегда поймает, если я начну падать.

***

Мы готовимся к Хельсинки, но напряжение нарастает. Я вижу, что Дане тоже иногда хочется вспомнить прошлое. Поэтому отправляю его погулять с Розановым, чтобы заняться домашними делами. Он уходит, я целую его на прощанье и говорю, что буду ждать.

—Не жди,—говорит Даня.—А вдруг мы будем поздно. Ложись спать. Проснешься—а я уже рядом.

Я киваю. Когда мы стали жить вместе, засыпать оказалось проще. И одну ночь без даниных разговоров я точно могу выдержать. Закрываю дверь и погружаюсь в работу, готовлю ужин, даже пеку пирог с яблоками и корицей. Мне просто хорошо.

Уже после двенадцати решаю, что все-таки пора спать, потому что Даня явно вернется позже. Судя по всему, его беседы с Розановым затянулись. Я иду в душ, а потом укладываюсь в кровать. На телефон приходит сообщение.

Открываю его. Смотрю видео в общем тренерском чате и понимаю, что у меня останавливается сердце. Я слышу, как кровь стучит в висках, но просто не могу пошевелиться. На видео Даня ходит по перилам моста и кричит о том, что он король всего мира. Но он не король. Он идиот.

Сергей не записывает видео до конца и то, что я вижу—это только Даню шагающего по перилам на большой высоте. Потом картинка обрывается. Мое сердце пропускает удар за ударом. “Выдыхай, Этери”—говорю я сама себе.—Выдыхай.”

Я беру телефон и набираю Даню. Я готовлю гневную тираду, но телефон пустым голосом сообщает мне, что “ аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети”. Я выдыхаю и набираю еще раз. Этот же голос бездумно повторяет свою фразу. Один раз. Второй. Третий. Десятый. Мне кажется, что я звоню уже скорее по привычке, чтобы не думать, что там происходит. Пока я набираю номер, во мне есть надежда. И с каждый звонком она снова умирает.

После двадцатого звонка, набираю Розанова. Но он не отвечает. Словно в том месте, где они оказались, уже нет телефонов.

Когда проходит полчаса, я понимаю, что внутри меня пустота. И в этой пустоте поселяется страх. Он липкий, тягучий, как смола. И я тону в ней. Все не могу выкинуть из головы эту дурацкую данину браваду и то, как он балансирует на перилах. Я закрываю глаза и вижу, что он падает.

И мне до безумия страшно, что это реальность. Что сейчас незнакомый голос позвонит и скажет, что Дани больше нет. Поэтому я сама раз за разом набираю номер, но получаю тишину в ответ. Мне кажется, что я в паутине. И в этом коконе нет ни воздуха, ни света. Когда я представляю, что Дани нет в моей жизни, мне кажется, я сама умираю. Я сижу на холодном полу у балкона и стараюсь найти кислород. Но его тоже нет. И Дани нет? Потому что если бы он был, он поднял бы этот чертов телефон.

Я сижу на полу с включенным светом, радуясь, что Диша ночует у друзей. Иначе она бы тоже сошла с ума. На мне данина кофта и я просто дышу его запахом, стараясь убедить себя, что это он рядом.

Время идет медленно и кажется, что за минуту проходит вечность. Наверное, так тянется время в аду. Я думаю о том, что дождусь утра и начну звонить в больницы. Но пока просто не могу встать. Ведь если признаться себе, что он мог упасть, это значит, что… Но я не могу представить, что Дани нет в моей жизни. Поэтому я заставляю себя дышать и сжимаю в руках телефон.

Мне кажется, он раскрошится под моими пальцами, но мысли угнетают. Я слышу, как стучат часы на кухне. И в этой ночной тишине звук похож на удар топора. В голове в конце концов не остается ничего кроме пустоты, холодного голоса сообщающего,что абонент недоступен и страха. Мне страшно на столько, что я не могу даже думать.

Поэтому когда наконец хлопает входная дверь, я даже не могу понять, что чувствую.

—Ты почему не спишь?—удивленно спрашивает Даня.

Я понимаю, что уже не могу ничего контролировать, и просто бью его по щеке. За все. За весь этот страх, за то, что я три часа просидела на полу в кухне, за то что он…

—Идиот!—кричу и выталкиваю его в комнату, прижимая к стене.— -Ты идиот. Глейхенгауз. Глупый, эгоистичный мальчишка, невыносимый ребёнок!

Мне хочется просто колотить его, но внутри кипит буря эмоций. Он живой. Черт возьми, он живой и целый. И я не знаю, что еще по этому поводу сказать.

Даня целует меня, чтобы успокоить истерику, но внутри что-то надрывается и я просто начинаю рыдать. Словно все это напряжение лопнуло и вырвалось наружу. Даня же просто обнимает меня и не понимает, что происходит. Я рассказываю ему про видео, про мост, про недоступный телефон, про то, как чертовски я испугалась.

Мне кажется, это все невозможно выразить словами. Потому то когда мне казалось, что Даня упал, я будто сама на время умерла. Я не могу его потерять. Просто не могу.

-Просто пообещай мне, что ты больше не будешь исчезать, - шепчу я ему. - Я думала, что сойду с ума. Я не могла дышать, потому что не знала, где ты и что с тобой.— целую Даню в шею и прячусь в его руках.— Ты сделал это со мной. И ты не можешь меня бросить. Ты не можешь вести себя как мальчишка и ходить над пропастью, потому что у тебя есть я.

Я признаюсь в этом, потому что не знаю, как еще вложить в слова эти безумные три часа, как рассказать, каких демонов в голове пробудил этот необдуманный поступок. Потому что страх теперь поселился внутри и никуда не хочет выходить. Словно он пророс и опутал меня всю. Потому что Даня просто не имеет права так поступать со мной.

Он. Не. Имеет. Права. Умирать.

Мы стоим тесно прижавшись друг к другу, а я понимаю, что не чувствую ничего кроме страха и пустоты внутри. Мне холодно. И я никак не могу согреться, даже в даниных объятьях. Мне нужно почувствовать себя снова живой. Потому что иначе холод и отчаянье победят.

Я целую Даню сильнее, запуская руки под кофту и кусаю его в шею.

—Нам же завтра на работу,—пытается возразить он.

—Пожалуйста,—только прошу я.

Потому что мне это сейчас нужно. Мне нужно тепло его тела, его поцелуи, его руки у себя на коже. Он внутри меня. Я снимаю с Дани кофту, стягиваю брюки, чувствуя, как он быстро раздевает меня и укладывает на кровать.

—Я люблю тебя, Этери,—шепчет он и входит в меня одним резким движением.

Я стону, запрокинув голову и обхватывая его ногами.

—Не останавливайся,—только и говорю я.—Пожалуйста.

Даня двигается рвано и резко, впечатывая меня в кровать, словно пытается вытеснить все страхи из тела огнем страсти. Я чувствую его внутри себя и хочу, чтобы это продолжалось как можно дольше.

—Даня…—не могу сдержаться я и дрожу под его телом.

Даня обнимает меня крепко и успокаивает свою дрожь.

—Дыши, Этери…просто дыши.

И я дышу. Слушаю данин голос, когда он проваливается в сон ни на секунду меня не отпуская. Я слушаю то, как он что-то бормочет сквозь дрему…но не могу заснуть сама. Тело словно искрится от физического наслаждения, но страх, который обычно живет под кожей, словно прорастает в моем сердце. И пока я не знаю, чем выгнать его из себя.

На утро я готовлю завтрак, а мы идем на работу, сонные и уставшие. Днем пытаемся заснуть на диванчике в кабинете и Даня рассказывает мне про планы на зимний отдых в Дубае. На какое-то время меня отпускает. Эти мысли греют меня и страх уходит, но не исчезает окончательно.

А потом мы летим в Хельсинки, где я все-таки заболеваю. Потому что три часа на холодном полу не проходят даром. Я не говорю Дане, где простыла, а он лечит меня чаем и каким-то невкусными таблетками. А еще шоколадом. С того самого вечера Даня еще крепче обнимает меня перед сном и постоянно говорит, что никуда не уйдет и будет благоразумным. Я верю ему. Он будет. Но у судьбы всегда могут быть свои планы. И даже, если он сам не пойдет больше по мостам, это не значит, что все будет хорошо. Я просто боюсь потерять его из своей жизни. И этот страх пока сильнее всего остального.

Алина выигрывает Гран-при, а мне нужно улетать в Москву. Даня, как всегда остается на показательные выступления, а я лечу одна. Он целует меня на прощанье и провожает в такси. Я все еще чувствую себя больной и уставшей, но борюсь с этим внутри себя. Даня переживает за меня и кутает в шарф.

—Обещай мне себя беречь,—шепчет он и закидывает мне в сумку медведей.

—А ты обещай беречь себя,—только отвечаю я и закрываю глаза от его поцелуя.

—Обещаю,—говорит Даня.—Пока я тебе нужен, со мной все будет хорошо. Ты—якорь, который удерживает меня среди шторма и не дает никуда сорваться.

Я очень хочу ему верить. Сажусь в такси, откидываюсь на сиденье и в зеркале заднего вида, вижу, как Даня долго смотрит мне вслед. Чем дальше я уезжаю, тем сильнее чувствую, как страх опять проникает внутрь.

Подкидываю монетку, чтобы успокоить себя. Она говорит, что все будет хорошо. И я мысленно с ней соглашаюсь.

Вот только то, что все будет хорошо, автоматически не значит, что я при этом смогу нормально дышать.

========== Дочь ==========

Есть вещи, которые ты знаешь, но не можешь принять до конца. Мозг словно вытесняет их из головы, чтобы не сойти с ума. К такому событию потери невозможно подготовиться заранее. Оно оглушает тебя даже, если в глубине души ты все давно понял.

Спустя девять месяцев борьбы мамы не стало.

И в этот момент мне показалось, что внутри что-то выключили, а пустота стала слишком навязчивой. Будто бы огромная часть меня исчезла, а вместо нее ничего не осталось. Потому что еще пару дней назад я была для кого-то дочерью, а теперь этого человека больше нет. И меня такой тоже больше нет.

Но мысли приходят потом, спустя время, когда к тебе возвращается способность думать. Вначале же ты просто не можешь заставить даже пошевелиться, потому что чувствуешь себя оглушенным и беспомощным.

В первые дни я помню только чужие руки, голоса и глаза. Словно это были даже не люди, которых я знала, а просто какие-то прикосновения и утешающие фразы. Точнее сказать, я почти ничего не помню. Если бы человеку для того,чтобы сердце билось, нужно было им управлять, я бы просто перестала дышать.

Это казалось похожим на ад, где тебя закольцевали в одну повторяющуюся временную петлю. И я не могла из нее вырваться. Как бы сильно не старалась.

Даня был рядом все это время и единственное, что в первые дни держало меня—это его руки. Он носил меня от квартиры —в машину и от порога—в кровать. Потому что сделать лишний шаг вначале казалось невыносимой пыткой. И в самый сложный момент Даня стоял очень близко и держал меня за руку. Я чувствовала его плечо за своей спиной и каждый раз, когда земля уходила из-под ног, именно Даня возвращал все на свои места.

Он всегда был рядом и пытался заполнить пустоту своей заботой. Вот только эта пустота несмотря ни на что превращалась в бездну, которую невозможно насытить ничем. Любая бездна не должна существовать, но она есть. А в этой бездне внутри меня живут страхи и демоны, которых я не в силах победить.

Даня обнимает меня, сидя на кровати, а я никак не могу понять, как мы тут оказались. Вроде только недавно были в машине, а уже дома. Словно время проваливается куда-то, а я отключаюсь.

—Я схожу в магазин за едой,—доносится сквозь туман данин голос.

И страх в моей голове тихо шепчет на ухо “он может уйти и не вернуться. Ведь все происходит внезапно”. И у меня нет сил бороться с этими голосами, потому что логические доводы уже закончились. Ведь для того,чтобы слушать разум, нужно ничего не бояться. А сейчас я наоборот боюсь всего: темноты, тишины, снов…смерти. И поэтому могу только сказать, надеясь, что Даня поймет, на сколько это важно:

—Останься.

И он остается. Звонит Сергею и тот привозит нам еду. Даня готовит что-то на ужин, а я сижу в спальне и слушаю, как он что-то делает на кухне. Рядом со мной лежит Диша и на время холод отступает. Но я не могу не думать о том, что больше не хочу ни есть, ни говорить. Я просто хочу, чтобы тепло вернулось. И чтобы…

Даня зовет Диану ужинать и она уходит на кухню. Я же просто переползаю Дане на колени и прячусь в его руках. Это то единственное место, где мне спокойно. Потому что когда мы так рядом, я знаю, что с ним все хорошо. Что он не гуляет по перилам моста и вселенная не отбирает у меня хотя бы его. Потому что именно в этот момент вместе с отчаянной пустотой я понимаю, что больше всего на свете сейчас боюсь потерять всех тех, кого люблю. Или для того, чтобы не потерять, мне нужно перестать их любить?

Утром Даня кормит меня каким-то детским пюре. Я не чувствую вкуса и ем скорее для того,чтобы он просто оставил меня в покое. Нам нужно ехать на тренировку. В тот момент, когда я вхожу в Хрустальный, во мне включаются резервы, которые невозможно объяснить. Я работаю и чувствую, что ничего кроме работы не имеет значения. Теперь самое важное—это готовиться к Гран-При. Вот только у меня нет сил повышать голос, поэтому я просто смотрю и говорю об ошибках. А все мои фигуристы их исправляют. Они никогда не тренировались настолько хорошо. Словно знали, насколько это важно.

В кабинете просто падаю на диван, а Даня уходит, но обещает вернуться через десять минут. Он закрывает за собой дверь и я начинаю считать время. Я не могу объяснить, почему это важно, но теперь мне нужно, чтобы он возвращался, потому что сидеть в тишине и не знать, где он, выше моих сил. Словно прошлая его выходка с Розановым что-то изменила во мне, а смерть мамы—вывернула все обратно и усилила.

Я сижу на диване , считая минуты, и думаю, что когда придет Даня, я скажу ему об этом. Я даже вижу, как он качает головой и говорит: “Этери, это все демоны в твоей голове, а я никуда не уйду”. И тогда, возможно, я ему поверю.

Но десять минут проходят, медленно, как в смоле, тянуться еще пять, за ними еще. Все это время я сижу в ступоре и не могу пошевелиться. Одна часть меня прекрасно понимает, что с Даней все хорошо, но вторая не дает нормально выдохнуть. Когда спустя двадцать три минуты Даня влетает в кабинет, мне просто холодно внутри, а все слова о страхах уничтожены, потому что, если теперь я начну говорить, то явно не смогу не плакать. А сейчас не время и не место.

—Ты где был?—просто спрашиваю Даню, как можно спокойнее.

—Извини,—шепчет он, прижимая меня к себе. –Я заснул.

—Ясно,— я стараюсь говорить как можно спокойнее.

Он заснул. Он просто устал. С ним все хорошо.

Мы едем домой в молчании, Даня ведет машину, а потом заносит меня в подъезд. Мне кажется, что я никак не могу согреться, поэтому прошу открыть мне вино. Когда Диша идет спать, я прошу у Дани пачку сигарет. И он обреченно дает мне ее. Я делаю глубокую затяжку и затихаю. От недостатка еды и сна сигарета расслабляет меня на столько, что я начинаю говорить.

—Ты не захочешь меня целовать…потому что будет невкусно.

А на самом деле в этом всем другое: “Ты не захочешь любить меня такую”.

Но Даня все понимает и говорит, что ему все равно, и он будет терпеть любую меня. Как там было? И в болезни, и в здравии? И в горе, и в радости? И мне кажется, что не было между нами еще большего горя, уничтожающего нас обоих.

—Мне больно…—наконец признаюсь я.

“А еще так безумно страшно”—следовало бы сказать, но на большее не хватает ни смелости, ни сил.

—Я знаю,—просто говорит Даня и обнимает меня.

А я просто плачу и не могу остановиться, понимая, что просто должна сказать ему:

—Ты нужен мне.

Даня знает и об этом. Он обещает быть рядом и никуда меня не отпускать. А я верю ему. В даниных глазах я вижу, что он сам в это верит. Он сделает все, что от него зависит, чтобы не исчезать из моей жизни. Но будет ли этого достаточно?

Я просто прижимаюсь к Дане ближе и падаю в сонный туман. Мне снятся кошмары. Они слишком реальные и страшные. Там я пытаюсь бороться со смертью, забирающей у меня самых дорогих людей. Но я всегда проигрываю. Ведь она, конечно, же сильнее. А еще у нее…мое лицо.

Я просыпаюсь в холодном поту и думаю, что это значит. Может, то, что самый главный враг моих близких я сама? И это именно я уничтожаю их своей любовью? Или это просто сон, который не имеет смысла?

Мы же продолжаем работать и тренироваться. Даня все также носит меня на руках и пытается откормить, но мне кажется, что любимый свитер уже висит на мне, а лицо и так слишком бледное. Это замечают все, но молчат. На Кубке Ростелекома мы просто стоим плечо к плечу и готовим своих ребят. Алина и Морис показывают свои идеальные прокаты и я безумно ими горжусь. Каждый из них, когда выходит со льда и обнимает меня, говорит слова поддержки. И мне кажется, они дают мне силы дышать. Я смотрю на них и думаю о том, что все было не зря, что я делаю свою работу хорошо…и что мама обязательно мной гордилась бы.

Когда Алина катает Призрака оперы, я на льду вместе с ней. И в тот момент, когда она отпускает свое сердце в небо, мне кажется, что-то внутри прорывается сквозь холодную стену отчаянья и я чувствую себя…живой. Я вдыхаю, стараясь не заплакать и заталкиваю эмоции обратно внутрь, прячась за спину Дани. Он стоит, как стена, защищая меня от всего мира. И в этот момент я выдыхаю.

Я с благодарностью обнимаю Сергея и Даню после проката Мориса и невесомо касаюсь даниных пальцев, а он быстро сжимает мою ладонь. А потом он как всегда заносит меня домой и пытается согреть в ванной. Я сижу там, чувствуя, как Даня массирует мне спину и плечи.

А до этого впервые за долгое время я говорю, что люблю его. И знаю, что он любит меня. В кровати я смотрю Дане в глаза и понимаю, что он переживает за меня так, как никто никогда не переживал и поэтому на его вопрос, что я буду есть, отвечаю:

—Мишек хочу.

На самом деле я просто хочу спать, но эти медведи—это то, что важно для нас обоих. Если бы не они, может, мы никогда бы и не поговорили, и теперь я сидела бы одна в комнате, пытаясь не сойти с ума.

Медленно ем конфеты, понимая, что Даня счастлив от этого, а я сама впервые за долгое время чувствую вкус. Перед сном наконец выполняю обещание и вешаю на фото мамы обручальное кольцо на цепочке, прямо рядом с таким же фото отца. Понимаю, что всегда буду гордиться тем, что я их дочь, но уже никогда не произнесу этого вслух. Ведь теперь для всех остальных я уже кто угодно, но только не дочь.

Мы засыпаем в обнимку, а я чувствую, как среди всего этого хаоса дышит Даня. Под утро, как всегда, приходит кошмар.

Я просыпаюсь от того, что не могу больше вдохнуть.

Во сне смерть с моим лицом готовится идти за Даней сквозь туманы и снег, а я ничего не могу с этим сделать, слушая, как раскрываются ее крылья.

========== Погибель ==========

Кубок Ростелекома проходит, но мы не имеем права расслабляться. Потому что , несмотря на то, что два своих этапа Алина выиграла, она не готова. Да и мы не готовы вместе с ней, потому что не можем быть уверенными до конца.

Когда соревновалась Женя, она всегда была стабильна. Мне никогда не было страшно, что она сорвется. У этой девочки были нервы, как канаты. Алина другая. С ней абсолютно невозможно понять, что будет дальше. Но мы с Даней все равно верим, что она должна справиться.

Мы готовимся к финалу Гран-При. Параллельно еще проводим День Рождения Хрустального. От моих чемпионов ждут выступления и это меня держит.

Каждый раз, когда я проживаю на льду программы своих учеников, мне кажется, что на эти пять минут я снова становлюсь живой. Словно от этого огня бездна отступает. Будто бы и она сама смотрит на эти краткие жизни, которые мы показываем.

На празднике меня награждают и дарят цветы. Вся эта публичность тяготит. Кажется, что люди смотрят и оценивают, а мне хочется только спрятаться дома и никуда не выходить. Но так не бывает. А еще больше мучает тот факт, что Даня сидит отдельно от меня, и я не могу взять его за руку. Рядом Диша и Эдуард. Дане не положено по статусу находиться рядом, но это меня угнетает.

Также,как угнетают взгляды Эда, которые он бросает на меня. В них жалость. А я ненавижу, когда меня жалеют. В какой-то момент мой мозг просто отключается и я прихожу в себя от того, что Эдуард касается моей руки. Но это мне неприятно. Я сбрасываю его ладонь и никак не могу понять,что изменилось. Ведь раньше его руки казались сильными и теплыми. Но тут же понимаю, что все дело в том, что это не Даня. Эдуард оборачивается, а я ищу глазами Даню. Он сидит рядом с Дудаковым отпустив голову . И мне кажется, что он спит, несмотря на шум и голоса.

На днях мы общались с Людмилой Борисовной в столовой. Тогда перед уходом я поцеловала Даню в щеку, а он улыбнулся. В последнее время мне хочется,чтобы он улыбался чаще. Потому что слишком много страданий было между нами. Он постоянно задумывается о чем-то, а теперь уже я шучу, что все его размышления о том, как меня бросить. Но Даня не соглашается. Ему кажется, что это везение—наши отношения. А я понимаю, что не смогла бы справиться со всем без него. Я бы утонула и сломалась. И поэтому сейчас мне больше всего на свете хотелось бы разделить радость от этих грамот и поздравлений именно с ним. Но я сижу рядом с Эдуардом и не могу.

“ Ты же знаешь, что без тебя мы не добились бы таких результатов”—пишу Дане сообщение.

Он смотрит на телефон, улыбается и что-то печатает в телефоне.

“Мы сделали это вместе. А еще у меня девушка—ведьма. Она всегда знает, когда я о ней думаю”.

“Всегда?”—пишу в ответ.

Даня обреченно качает головой.

“Конечно”.

А потом я наконец отдаю букет Дише и почти бегу к бортику к Дане и Сергею. Нам надо готовить детей к выступлениям. Мы снова погружаемся в работу и я просто не замечаю ничего вокруг. Ни того, как Сергей что-то говорит Дане, ни взглядов Эдуарда на нас…ничего. Потому что когда я делаю свою работу, ничего не имеет значения. Ни моя боль…ни какие-то другие чувства.

Вечером Даня отвозит нас с Дишей в ресторан и мы просто поздравляем друг друга с отличным концертом. Наши чемпионы произвели впечатления, а Даня вдруг говорит, зевая:

—Этери, все в восторге. Тебе не кажется, что из этого получилось бы идельное шоу?

Я удивленно смотрю на Даню, а он продолжает:

—У нас столько готовых программ и столько действующих чемпионов, которых любят зрители. А еще ты.

Я удивленно смотрю на Даню, который уже второй раз предлагает мне сделать свое шоу. Но вот теперь эта идея не кажется мне такой безумной. Вот только думать о ней просто нет сил.

Мы ужинаем вместе с Мариной и другими родственниками в ресторане. Они поздравляют меня, а я просто хочу домой. Даня ведет себя, как всегда. Иногда дурачится с Дишей, а иногда просто сидит молча. Я вижу, что ему неинтересно и скучно, а Марина опять говорит, что он большой ребенок. Меня больше не задевают эти слова, потому что я знаю правду—если надо, Даня умеет быть сильным за нас всех. Вот только откуда у него все эти силы?

Мы приезжаем домой и расходимся спать. Спустя два часа ко мне снова приходит кошмар. Но Даня рядом. Мне кажется, что своим присутствием он отгоняет все самые страшные сны. Но я до сих пор не могу рассказать ему, что вижу в кошмарах. Я просто не могу признаться, что сейчас мой самый большой страх—его потерять.

А потом мы едем на финал Гран-При и Эдуард едет вместе с нами. Он все-таки лицо школы, несмотря на то, что с Даней у ни до сих пор молчаливое противостояние. И виновата в нем только я.

Алина вторая. А я уже начинаю думать над тем, что же мы сделали не так. Почему она не смогла победить и взять золото.Я не знаю ответа, потому что вроде бы серебро—это хорошо. Но с другой стороны я просто ненавижу проигрывать, а этого второго места не понимаю.

Для того,чтобы чувствовать себя живой, мне нужны победы. Потому что работа—это то, что делает меня мной. Вечером я засыпаю рядом с Даней, надеясь, что сон будет спокойным. Но кошмары никуда не ушли, даже в Канаде. Я лежу в тишине, слушая, как за стенкой Эдуард ублажает какую-то девушку на одну ночь. С ним раньше такого не было, а теперь, наверное, сказался стресс. Я смотрю, как спит Даня, замечая, что синяки под его глазами видны даже в полумраке. А потом привычным движением обнимаю его еще крепче. Даня мгновенно просыпается и на автомате целует меня в лоб, потом прислушивается к звукам за стенкой и произносит:

—Внезапно. Почему во всех этих отелях такие картонные стены?

Я смеюсь.

—Не знаю. Но хоть кому-то весело,—шучу я.

—Ты тоже хочешь?—сквозь сон шепчет Даня, а я понимаю, что мы действительно не занимались сексом уже очень давно.

—Нет. Я хочу спать. С тобой.

И Даня выдыхает, притягивает меня к себе ближе и говорит:

—Тогда спи.

Но сон не идет. Я просто рассматриваю данино лицо, понимая, что мы оба постарели за последнее время.Но сегодня мне не хочется об этом думать, потому что несмотря ни на что сейчас мы рядом и я никому не дам его отобрать.

Мы летим домой вдвоем в Эдом. Даня остаётся , как всегда на показательные. Мне все ещё страшно его оставлять, но это работа и я принимаю правила игры. Мы постоянно переписываемся, а Эдуард даже не издевается над нами. Словно он смирился. Он только говорит перед взлетом:

— Я рад, что тебе лучше, несмотря на то, какой ценой это получается.

Я удивлённо смотрю на Эда, но он больше не говорит ни слова. Самолёт взлетает, а я засыпаю. И снова по сне вижу свои кошмары. После пробуждения ловлю сочувствующий эдов взгляд, но отворачиваюсь и тру глаза. Спать при нем я больше не могу. Эдуард не должен видеть мою слабость.

Уже в Москве понимаю, что этот страх потери должен когда-то закончится и я не могу вечно бояться отпускать Даню куда-то и мучаться от кошмаров. Потому что это мешает нам обоим. И наконец я переступаю через себя.

-Тебе нужно развеяться, - говорю я. – Сходи в бар.

Даня смотрит на меня удивленно, но потом наконец соглашается. Когда он закрывает за собой дверь, я понимаю,что верю ему. Я знаю, что он больше не будет делать глупостей сам, а со вселенной мы как-нибудь договоримся.

—С ним же будет все хорошо?—спрашиваю я и подкидываю монетку.

Она безучастно говорит мне “орел” прямо на средине ладони. И я ей верю. С Даней все будет хорошо. Он обещал не вести себя глупо. И он не ведет, потому что возвращается ко мне через пятнадцать минут.

-Я вернулся, потому что там все равно нет никого красивее тебя,—шепчет мне Даня и укладывается под одеяло.

И мне с одной стороны безумно радостно, что он тут, со мной, что ему никто не нужен в этом чертовом баре. А с другой мне вдруг кажется, что я словно забрала у него радость юности и не даю наслаждаться привычным отдыхом. Закидываю ногу на Даню, чтобы быстрее заснуть, но сон уже все равно не идет.

—Я люблю тебя,—говорю ему прямо на ухо и понимаю, что это правда.

Это все правда, как и то, что Даня стал такой громадной частью моей жизни, что без него я уже не смогу. А сможет ли он без меня? Я знаю, что он скажет на этот вопрос, поэтому не спрашиваю.

В последнее время я слишком часто вижу в кошмарах, что Даня исчезает, и без него мне сложно двигаться дальше. И сейчас я смотрю на его осунувшееся лицо и вспоминаю слова Эдуарда о том, что сон—лучшее лекарство. Потому что только теперь понимаю, что он имел в виду не только меня. А ещё более понятно становится, что он имел в виду в самолёте.

“Я люблю тебя,—одним губами повторяю я, чтобы Даня меня не услышал.—Но этим я тебя убиваю. Потому что я—твоя погибель, от которой ты сам никуда не захочешь уйти”.

Такое осознание обрушивается на меня внезапно и словно складывает все произошедшее в один пазл. Ведь кошмары—это те подсознательные страхи, в которых мы боимся признаться. В моих снах у силы, забирающей Даню, всегда мое лицо. И только сейчас я наконец понимаю, почему.

Потому что несмерть или отчаянье может уничтожить Даню окончательно.

Я своими руками делаю это с ним, а он с радостью соглашается.

Во имя нашей любви, которая его… убивает.

========== Яд ==========

Мы работаем как проклятые в этот сезон. Приходится постоянно всем доказывать, что мы не одноразовые чемпионы. В придачу к постоянной усталости примешивается необходимость успокаивать как олимпийскую чемпионку, так и тех, кто впервые выйдет на Чемпионат России. Но с юниорками проще—им весело и задорно. Они абсолютно ничего не теряют. Тогда как Алина постоянно боится. Я отправляю к ней Даню на поддержку с надеждой, что это поможет. Они всегда лучше находили общий язык. Если у него не получится—придется говорить мне. Но пока это выше моих сил. В любом случае, работа всегда приносила в жизнь смысл. Почему все должно быть иначе на этот раз?

Но в этот раз все немного иначе. Я не могу нормально спать. Словно все последние события делают меня излишне эмоциональной и..слабой? Я все еще не могу избавиться от того, что делаю Дане плохо. Особенно после того, как он почти каждую ночь сидит со мной из-за кошмаров со включенным светом и не спит. Я чувствую к нему безграничную нежность при этом. А еще благодарность. Каждый раз думаю, что все будет иначе. И иногда я просыпаюсь от кошмара раньше, чем просыпается Даня. Тогда я просто лежу и стараюсь не дышать лишь бы он не услышал. Я не знаю, как поговорить об этом, потому что если так будет продолжаться, кто-то из нас не выдержит первым. И я должна как-то все остановить.

В одну из таких ночей я лежу без сна и понимаю, что спасти все может только любовь. Что другое, если не она? И пока не стало слишком поздно, я хочу исцелить Даню любовью. Целую его и обнимаю, понимая, как же много он значит и для меня, и для Диши.

В один из перерывов я заполняю бумаги, а Даня просто засыпает на полуслове. Я укрываю его пледом и продолжаю работать. А потом просто сижу и смотрю, как он спит. Все остальное может подождать.

Пишу Дудакову принести нам кофе и прошу сделать это как можно тише. Сама тоже стараюсь не шевелиться, потому что Даня всегда спит слишком чутко. Сергей входит в кабинет и аккуратно ставит кофе на стол. Он смотрит на Даню и произносит шепотом:

—Парню срочно нужен отдых, Этери. Он уже еле на ногах стоит. Спит с открытыми глазами и отрубается на любой точке опоры,—Сергей отпивает свой кофе и продолжает.—Вчера он заснул прямо над коньком, который завязывал. Было даже смешно.

А вот мне становится совсем не смешно, потому что я понимаю, что это уже норма для Дани, и он никогда мне об этом не рассказывает. Он просто ходит на работу, возит меня на машине и не спит ночами из-за моих кошмаров. И ни за что не скажет мне, что это губительно для него. А я просто не замечаю всего до последнего момента. Я и сейчас не узнала бы, если бы не Сергей.

Поэтому выгоняю Дудакова из кабинета, чтобы он не шумел, и остаюсь на месте, пытаясь понять, где же предел, который способен выдержать влюбленный. Когда инстинкт самосохранения должен стать сильнее любви? И на сколько далеко мы оба готовы зайти ради друг друга?

Я подхожу к Дане и целую его, пытаясь поделиться своим теплом. Но во мне его тоже так ничтожно мало, что врядли хватит даже на одну меня. Даня просыпается и как всегда шутит, что я пробуждаю его поцелуем любви. Если бы этим поцелуем можно было все изменить, я бы сделала все еще много раз. Но одной любви недостаточно, чтобы выжить. Иногда такая любовь становится ядом и уничтожает тех, кто влюблен. Но я просто отвечаю:

— Ты очень устал.

—Не больше чем обычно,—перебивает меня Даня.

Да, не больше. Но и этого уже запредельно много. И тогда я говорю ему спасибо за все. Даня удивленно смотрит на меня и произносит:

—Тебе не за что меня благодарить. Мы же семья,—и от этих слов у меня сильнее бьется сердце.— Самая ненормальная семья из всех, которые я видел, но, видимо, я чем-то провинился перед вселенной.

Я тоже смеюсь и понимаю, что просто счастлива. Да, Даня тоже наша семья и, может, мы все-таки хоть как-то разберемся со всем, ведь пока еще не поздно. Я хочу поговорить с Даней вечером, но у Судьбы как всегда свои планы. Как только я ловлю себя на мысли, что счастье возможно, она подкидывает что-то новое.

Заболевает Людмила Борисовна и я понимаю, что это мой шанс дать Дане отдых. Тот, который он не принял бы без какой-то уважительной причины. А здоровье мамы все-таки для него всегда было важным. Да и там не будет моих вечных кошмаров. А потом мы уж как-нибудь разберемся.

Собираю Дане лекарства и даю необходимые указания. А еще — пару дней отгула для ухода за мамой, чтобы он хоть немного отдохнул и был в строю к Чемпионату России. Но и тут Даня не думает о себе, а просто спрашивает, что делать с моим сном. Я вдыхаю и как можно спокойнее убеждаю его, что справлюсь, хотя не уверена в этом. Но Даня должен думать, что это так. Потому что двое не могут постоянно тонуть. Один должен оставаться на плаву и спасать. Но сейчас я не могу никого спасти, а просто тяну Даню за собой. И он не сопротивляется, а просто молча позволяет тащить себя на дно. Поэтому на данный момент нам проще побыть по отдельности,а, когда Даня наконец выспится, мои кошмары тоже должны отступить. Я уверена в том, что сейчас нам поможет лишь время…а еще отдых, право на которых теперь имеет Даня.

Он садится в машину и не хочет уезжать. Я вижу это по его глазам. А потом появляется Эдуард и просто предлагает подвезти меня. Такси нет, а ему по пути. Когда я соглашаюсь, то вижу, что Даня волнуется. Он говорит, что не доверяет Эду, а я успокаиваю его. Я тоже ему не доверяю, но он никогда ничего не делал против моей воли, поэтому я знаю, что все как всегда в моих руках.

—Я тебя люблю,—просто говорю Дане, видя, как он переживает и ревнует.

Я действительно его люблю. Так, как никого и никогда не любила, и поэтому даю ему отдых, а Аксенову –возможность подвезти себя домой. К Чемпионату России мы все должны быть работоспособны, а не выглядеть ходячими мертвецами. Когда я смотрю на небритого Даню с красными глазами, мне кажется, что в этом сериале он мог бы сниматься даже без грима.

Данина машина уезжает, а я выдыхая сажусь к Эдуарду.

—Твоя шутка про личного водителя была несмешной,—говорю я.—У нас с Даней все серьезно и ты об этом знаешь.

Эдуард трет переносицу и отвечает:

—Уже знаю. Раньше думал, что вы оба натешитесь и разбежитесь к более подходящим вам вариантам. Но, если твой хореограф готов ради тебя распрощаться с жизнью, то это серьезно…по крайней мере для него.

Я отсчитываю до трех и как можно спокойнее произношу:

—Ты сейчас о чем?

Эдуард удивленно смотрит на меня и продолжает:

—Я думал, ты знаешь. Пару дней назад он заснул прямо на ходу и прокатился на капоте машины.Кофе разлил, одежду испортил, хорошо что хоть автомобиль только стартовал. В следующий раз так может и не повезти.

От этих слов мне становится жутко холодно внутри и я просто вспоминаю тот день. Даня не спал всю ночь, а я отправила его за кофе. Пришел он уже в другой одежде и сказал, что разлил на себя кружки. Выходит, не соврал, но то, что произошло, тоже не сказал. И сегодня Даня тоже устал не больше, чем обычно. То есть не больше, чем тогда, когда он попадал под машину и не видел никакой опасности. Не больше чем тогда, когда был готов заснуть под колесами автомобиля из-за того, что плохо спал. Не больше, чем в тот день, когда на вопрос, что с ним, ответил “все окей”.

Эд смотрит на меня даже с каким-то сочувствием, а потом говорит:

—Ну, пока вы по отдельности, ты не будешь мешать ему спать по ночам, и у него есть шанс остаться живым,—шутит Аксенов.

Он пытается перевести все в шутку, но бьет по живому. Пока мы по отдельности, Даня будет высыпаться и усталость не сможет его убить. Я перевожу тему и говорю о работе, стараясь не выдать себя. Эдуард поддерживает разговор и подвозит меня к подъезду.

—Честно говоря, и ты выглядишь не очень, Этери. За руль я бы тебе садиться не рекомендовал.

Удивленно смотрю на Эда, пытаясь понять, когда он стал таким заботливым. Раньше его интересовало только то, что я могла ему дать, а не то что он мог дать мне.

—В любом случае буду ехать мимо. Если хочешь, заберу тебя утром.

Я киваю. И говорю, что подумаю.

—Ты же понимаешь, что между нами все равно ничего не будет?—просто говорю я.

Эдуард кивает:

—Конечно. У вас с Даниилом, как я вижу, все серьезно. Пока смерть не разлучит вас и все такое.

Эд снова шутит и я понимаю, что он не имеет в виду ничего такого. Он всегда шутил, но в этот раз мне кажется, что он просто озвучивает какие-то страхи, которые я не могу сказать себе.

Пока смерть не разлучит нас?

Или пока я не разлучу нас?

Или пока Даня не уничтожит себя?

Или пока я не уничтожу Даню?

Я закрываю дверцу автомобиля и иду домой. Диша приготовила ужин и я запиваю все бокалом вина, надеясь, что сон придет скоро. Даня звонит тогда, когда я уже в кровати. У Людмилы Борисовны все серьезно и он ее лечит. Меня радует то, что сегодня хоть кто-то один из нас выспится. Даня просит меня звонить, если я не смогу заснуть. Я обещаю так сделать, но, когда ночью кошмары снова приходят, я просто беру в руки телефон и не могу написать. Я хочу чтобы Даня просто спал, а не сражался с моими демонами.

Ближе к утру, после бессонной ночи я пишу Эду забрать меня утром на работу. Садиться за руль мне страшно. Но только сейчас я понимаю, какие сверхчеловеческие усилия проявлял Даня, когда вез нас на работу. Или это была сверхчеловеческая глупость?

Эдуард привозит кофе. Он все еще помнит про корицу в нем, а я стараюсь не зевать.

—Хорошо,что ты проявила благоразумие и не поехала сама.—говорит Эд.—Я просил Глейхенгауза быть осторожнее, особенно когда он тебя возил. Но резервов в нем было больше, чем рассудка.

—Спасибо за то, что заехал,—как можно спокойнее говорю я.—Но все остальное тебя не касается.

Эдуард смеется:

—А вы два сапога пара. Почти то же самое мне сказал и Даниил. Вот только, если бы вы вылетели на встречную от его усталости, я разом остался бы без главного тренера и хореографа. А Диана без матери.

Это бьет по мне еще сильнее. Подсознательно я понимаю, что Аксенов прав, и нам просто везло. А еще мне предельно ясно, что все должно поменяться, потому что даже, если сейчас Даня отдохнет, то в будущем ничего не изменится. Он опять будет жертвовать собой, пока не убьет себя…или нас всех. А я не смогу спасти его даже своей любовью, потому что она действительно превращается в яд, отравляющий все. Потому что я для Дани—яд, который он принимает добровольно, и не верит, что тот навредит.

Потому по чуть чуть—это нормально.

По чуть-чуть—это не больше, чем обычно.

По чуть-чуть—это привычно на столько, что горечи уже не чувствуется, а противоядия не существует.

“Доброе утро, солнце”—пишет мне Даня, но я пока откладываю телефон.

Уже в Хрустальном спрашиваю, где мои медведи, а Даня сдает мне залежи желатинок. Я улыбаюсь, потому что очень хочу верить, что все будет хорошо.

А потом я просто погружаюсь в работу, потому что работать надо за двоих. Но и в этом есть смысл. Я хочу устать на столько,чтобы заснуть без сновидений. И я работаю. Эдуард приносит мне обед, а потом вызывается помочь разобраться с бумагами на Чемпионат России. Это весьма кстати, я всегда порчу бланки, а у него с собой их много, да и есть печать. Мы работает, когда звонит Даня и удивляется, что я все еще так поздно на работе. К тому же в Эдом. Я обещаю ему перезвонить, но телефон предательски разряжается и я просто ставлю его на зарядку. Эдуард подвозит меня прямо к дому и говорит:

—Береги себя, Этери. Несмотря ни на что, ты все еще мне нужна.

Я киваю и иду к подъезду. Просто сейчас во мне не осталось никаких эмоций кроме усталости. Я хочу в душ и спать, но в этот момент, мне как раз становится понятно, что чувствовал Даня последний месяц. Он жил на износ и даже не думал останавливаться, потому что любовь должна быть сильнее усталости. Потому что семья—это важнее, чем ты сам.

Я сижу под струями воды в душе и не могу пошевелиться. Когда Даня переехал к себе, мне еще больше понятно, что ужин не готовится сам, вещи не убираются, а холодильник не наполняется едой. Я забывала попросить обо всем Дишу, потому что Даня делал это для нас. Теперь пару дней его нет и я вижу, какой объем работы по дому лежал на его плечах.

Сплю я все также плохо, но меня утешает тот факт, что уже через день Даня будет рядом и мы поедем на поезде в Саранск побеждать.

Перед отъездом мы работаем еще усиленнее и у меня просто нет времени на разговоры. Даня выглядит хорошо, а мне внутри хочется просто кричать. Это напряжение нарастает с каждой минутой и кофе от него уже не спасает. Но я погружаюсь в работу и ни о чем не думаю. Сегодня я сама еду на машине, потому что не могу выносит болтовню Эдуарда. В его словах слишком много того, что мне мешает. И самое главное, мне кажется, что он в чем-то прав.

Даня звонит вечером и мы даже немного разговариваем, строя планы про завтра. Уже в поезде расселяемся по купе: я и Диша в одно, Алина, Алена, Аня и Саша—в другое, Даня и Сергей—в третье. Диана засыпает почти сразу, а я лежу без сна. Но когда проведать нас приходит Даня. Я просто делаю вид, что сплю. Потому что если мы начнем говорить, он останется и снова не будет отдыхать. Потому что он снова начнет жертвовать собой ради меня, а я ничего не смогу сделать с этим. Моей любви не хватит, чтобы вытянуть нас обоих, а это единственное, что я могу сейчас ему дать. Но ее просто недостаточно.

Даня уходит, а я опять лежу без сна и слушаю стук колес поезда.

На соревнованиях мы работает и поддерживаем девочек. Эдуард тоже рядом и просто предлагает помощь. Я не хочу лишний раз нагружать Даню.

—Знаешь, твой хореограф выглядит гораздо лучше,—говорит Эд, попивая кофе в перерыве.—Ему явно идет на пользу отдельное проживание. А вот ты выглядишь не очень.

Я хмурюсь.

—Сомнительный комплимент,—просто отвечаю.—Раньше ты называл меня богиней, а теперь только критикуешь.

Эдуарду не очень приятно это слышать:

—Ты и теперь для меня богиня, но слишком уставшая.

Эд всегда умел выкрутиться. Но его фразы не приводят к ожидаемому результату, мне просто все равно, что он думает обо мне. А вот то, что Дане значительно лучше, я вижу и сама. Поэтому я стараюсь дать ему больше времени поспать и решаю не пускать в номер, прикрываясь работой. Я нашла только один способ спать хотя бы четыре часа в сутки одной—это вымотать себя работой на столько, что вырубаться на подушке. Поэтому я и работаю. Эдуард помогает с бумагами и просто находится рядом. У меня нет сил его выгонять, но Эд и не пытается стать ближе. Мы друзья. Если, конечно, это можно так назвать.

Я отгораживаюсь от Дани, пытаясь убедить себя, что ему лучше пока побыть одному. Но он не стремиться разговаривать. Он верит мне и не пытается понять, что не так. С одной стороны я рада этому, а с другой иногда думаю—почему он не приходит. Наверное, мы оба просто устали от выяснений отношений. И теперь он ведет себя гораздо мудрее нас всех.

А еще в Саранске Медведева. И смотря на нее. Я просто понимаю: все в мире проходит. Даже самая глубокая преданность может превратиться в самое глубокое презрение. Женя делает вид, что просто меня не знает, когда я прохожу рядом. Мы чужие друг для друга. После одиннадцати лет. Потому что все люди рано или поздно уходят от меня. И я никого еще не смогла удержать. Люди уходят от меня тогда, когда я начинаю им открываться. Они видят во мне что-то настолько пугающее, что предпочитают сбежать. Кроме Дани. Когда я сказала ему об этом в Новогорске он сказал мне правду, которую я тогда не смогла услышать до конца.

“Я скорее позволю тебе меня сжечь, чем уйду сам.

И в этом вся наша правда. Он скорее позволит мне убить себя, чем уйдет. Даже если будет медленно умирать.

В этот момент я нахожу в кармане ту саму монетку из Ванкувера.

—Я правда убиваю Даню своей любовью?—и подкидываю.

Орел.

Сердце пропускает один удар.

—Если он останется со мной, я его уничтожу?

Орел. Я смотрю на монетку, понимая, что ответ я и так знала, просто теперь то, в чем я боялась себе признаться, обрело форму.

Я не могу об этом не думать, потому что это все сильнее меня и моих чувств. Я размышляю об этом, когда Алина проигрывает чемпионат, когда награждают наших юниорок, когда мимо опять проходит Женя Медведева, но это совсем меня не трогает. Потому что она—уже прошлое, а вот будущее сейчас разваливается на куски.

Мне страшно, что я просто не знаю, что делать, а самое главное—как сказать обо всем Дане. И я просто сбегаю ото всех в свое купе по дороге домой, надеясь, что найдется другой выход. Но я не вижу его.

Даня приходит ко мне и просто говорит.

-Я хотел извиниться за то, что вёл себя как идиот.

-Всё нормально, Дань, - произношу я.

А в голове проносится “ Ты не идиот. Все дело во мне. А ты самый лучший человек, которого я знаю”.

-Этери, что происходит? - не унимается Даня, а я все еще пытаюсь контролировать лицо.

-Ничего,—как можно спокойнее.

“Ничего кроме того, что я тебя убиваю, а ты просто не видишь этого”.

-Настолько ничего, что мне кажется, что мы больше не вместе.,—вдруг говорит Даня и я понимаю, что он слишком хорошо меня знает.

Я набираю воздуха в грудь и произношу наконец то, что кажется мне самой сложной вещью в мире:

-Тебе не кажется…

Я считаю про себя и стараюсь просто не выдать ни одной эмоции, хотя внутри все разрывается на куски

-Ты шутишь, да? – в даниных глазах столько боли, что я почти готова сдаться.

Поэтому я говорю то единственное, что является правдой:

-Прости, Дань.

И в это прости на самом деле все: “Прости, что разбиваю тебе сердце, прости, что делаю тебе больно прости, что убиваю тебя каждый день…прости, что люблю тебя на столько, что спасаю такой ценой…”

-Ты серьёзно? – Даня опирается на стенку купе. - Это из-за Аксёнова? Это из-за него?

И в этот момент я понимаю, как будет выглядеть мой ответ. Причины в Эдуарде, он раскрыл мне на многое глаза, даже не смотря на то, что мы не спим вместе. Я знаю, что это очень нечестно и больно, но только произношу:

—Да.

Мне кажется, что Даня падает в пропасть. Я смотрю в его глаза не мигая, предательски думая, что если он сейчас задаст следующий вопрос, то я не смогу ему соврать. И я молчу, стараясь не дышать и думать слишком громко, потому что если сейчас он спросит “люблю ли я его”, я тоже отвечу “да”.

Потому что люблю и поэтому отпускаю, чтобы не сжечь до конца.

Но Даня ничего больше не спрашивает, он захлопывает дверь купе и убегает. Я медленно сползаю на пол и стараюсь не кричать, закусывая ладонь зубами.

Потому что теперь мне страшно даже подумать,как я справлюсь без него.

И как он— без меня.

Но по крайней мере я знаю, что Даня будет жить. Потому что, когда яд исчезнет, он снова станет свободным и счастливым. Потому что другого способа спасти его я не знаю. Потому что…

========== Тьма. ==========

Домой мы добираемся разбитыми и уставшими. Диша молча утыкается в телефон, Даня не глядя убегает вперед. Нормально прощается только Дудаков. Он будто между двух огней, но пока соблюдает нейтралитет. Как наша личная Швейцария. Вчера вечером Сергей пришел ко мне в купе, пока Диша была с девчонками и играла там в какие-то игры.

—Что у вас с Даней?—только спрашивает Сергей.

Я долго подбираю слова, а потом просто говорю:

—У нас с Даней все.

Я не могу сказать, что это конец. Несмотря на то, что произошло, мне все еще страшно произнести это слово. У нас все…все странно? Все запутанно? Все…

Дудаков садится рядом и обнимает меня. Я просто уткаюсь ему в плечо и молчу, стараясь не заплакать. У меня нет сил рассказывать причины, поэтому я не говорю ни слова. Сергей и не спрашивает, а просто по итогу говорит:

—Поспи, а завтра уже будет проще.

Я укладываюсь под одеяло и отворачиваюсь к стене, чтобы не выдавать себя дрожащими губами. Сергей просто сидит рядом и говорит, что все будет хорошо, что все это тоже пройдет, а я уже ни во что не верю.

Дома мы наконец говорим с Дишей. Я объясняю, что мы приняли такое решение, которое лучше для всех. Диана не верит мне, но молча соглашается.

—Я думаю, это не повлияет на вашу дружбу,—произношу я, а Диана продолжает.

—Да, мы с Даней как были друзьями, так и останемся. А вот что будете делать вы?

Я не знаю ответа. Даня и Диша друзья. А вот кто мы теперь? Кто я? Думать об этом просто нет сил. Я открываю шкаф и натыкаюсь на данины вещи. Они все еще тут. Словно ничего не произошло. Но на самом деле изменилось многое. Все изменилось.

На работе мы появляемся на следующее утро и я приезжаю раньше, чтобы разобрать стол. В верхнем ящике нахожу несколько пачек медведей. По привычке тяну руку за ними и вдруг понимаю, что не могу. Потому что даже этот вкус напоминает мне о прошлом. Хватаю все конфеты и закидываю их на верхнюю полку в шкаф. Выкинуть не хватает смелости, жалко. А открыть тоже не в силах.

Завариваю себе кофе в чашке. Сегодня утром я попыталась сварить его в турке. Но только Даня умел с ней справляться. У меня теперь обожженные пальцы и зря переведенный кофе. А еще жуткое желание исчезнуть отсюда, но я не могу.

Даня игнорирует меня. Он закрывается и делает вид, что меня вообще не существует в его жизни. Наверное, это правильно. Я бы сама себя ненавидела после такого. Ведь я знаю, что он винит во всем Эдуарда. Даня думает, что я сплю с Эдом. И мне кажется, что так даже проще. Так он сможет меня ненавидеть и забывать.

Но на самом деле думать о том, что тебя ненавидит близкий человек и реально видеть эту ненависть в глазах—это разные вещи. Когда Даня безучастно скользит по мне взглядом, я хочу верить, что все сделано правильно.

Эдуард замечает все сразу же.

—Я так понимаю, что твой хореограф наконец понял, что вы друг другу не подходите?—спрашивает он.

—Заткнись,—все что я могу сказать.—Это не касается никого кроме нас, а тебя тем более.

Эд хмурится и потом предельно серьезно отвечает:

—Прости. Наверное, это слишком резко. Но мне всегда казалось, что вы очень разные, поэтому извини, если сделал тебе больно.

И Эд уходит. А от того, что он старается быть милым, мне еще хуже.

Потом мы наконец решаем вопрос с Дубаем. Даня не соглашается отменить отпуск, а просто обещает поменять номера. Дише нужно море, а мы уж как-нибудь разберемся. Мне очень хочется в это верить.

К тому же Даня опять ходит по барам и возвращается на работу помятым. В принципе я ничего не говорю ему, потому что скоро отпуск и работе это не мешает. Он всегда так поступал, а теперь просто наверстывает упущенное.

Мы летим в Дубаи рядом, а я стараюсь как можно меньше говорить с Даней. Его голос все еще действует на меня успокаивающе, но теперь в нем нет ни мягкости, ни нежности. Там холод и злость. У Дани есть право злиться на меня, поэтому я просто молчу, пока он не заказывает апельсиновый сок. А он просто ненавидит апельсиновый сок.

—Ты же его не любишь,—говорю я.

Даня смотрит на меня с насмешкой:

—У меня новая философия, — отвечает он.— Я больше не использую термины “люблю” и “не люблю” в отношении людей и вещей.

Я внутренне вздрагиваю и кусаю губы. В этой фразе я так и читаю “я больше никогда никому не скажу о любви. И тебя я тоже не люблю”.

Да и за что ему любить меня? Я ведь этого в принципе и хотела—чтобы он перестал любить меня. Почему же тогда сейчас от этого больно?

Мы селимся в номера рядом. И мне так хочется верить, что здесь нормальные стены, потому что когда я открываю балкон,чтобы видеть море, то слышу, что говорит маме Даня из своего номера при открытом балконе.

—Да, мам , все хорошо. И со мной, и со всеми остальными. Не переживай, со мной все будет нормально. Со мной всегда и все нормально.

Я отхожу дальше от окна, чтобы не слушать дальше, потому что просто не выдержу, если услышу что-то, что не станет в мою картину счастливого Дани, избавленного от меня.

Мы ходим на море, а Лера постоянно крутится рядом с Даней. А я даже не могу сказать, в его ли она типе, потому что те многочисленные девочки в баре на нее похожи, но кто по-настоящему ему нужен, я не знаю.

Диша помогает мне завести инстаграмм и я вывешиваю там сделанные фотографии, отмечая и Даню, и Дишу. Ведь именно так поступают друзья. А еще я долго думаю, как подписать эти фото и выбираю правду :“ Ужин в красивом месте с родными и близкими”. Потому что несмотря ни на что, Даня действительно близкий мне человек. Когда я отмечаю его на фото, то получаю первые лайки от него и Диши, но при этом Даня не улыбается. В нем появляется что-то отчаянное и странное, но он так и не говорит мне ни слова. Словно реальность и инстаграмм—действительно разные вещи. Потому что в интернете между нами все хорошо. В инстаграмме мы дружим, чего абсолютно нельзя сказать про жизнь.

Лера не отходит от Дани, а он не против, ведь что его теперь останавливает? В Новогоднюю ночь мы делаем фото, смотрим салют, а я притворяюсь, что мне ужасно весело и асболютно плевать на то, что Лера сидит на коленях у Дани и почти в открытую его целует. Я не могу на это смотреть, хотя прекрасно понимаю, что мы ничего друг друг не должны. Но это ведь не значит, что внутри не больно. Потому что внутри у меня ад, который хочет вырваться наружу. Я незаметно встаю и выхожу, стараясь не оглядываться на Леру и Даню на диване. Я не хочу думать, как он целует ее и касается ее кожи, как смотрит прямо в глаза.

Но эти мысли все равно здесь. Также как и Даня за стенкой. Спустя время я слышу, как они врываются в номер и смеются. Данин смех вызывает во мне тепло на уровне груди, но то, что рядом смеется Лера, меня убивает. Я сижу у балконной двери и не могу пошевелиться, как будто меня загипнотизировали, а тело абсолютно не слушается.

Но я слышу все. И то, как срипит кровать, и как безумно громко кричит Лера. Я закрываю глаза и вижу эту картину слишко ярко, словно она происходит прямо передо мной. А потом стоны становятся все громче и среди этих звуков на волне наслаждения данин голос кричит “Солнце”.

А потом наступает тишина. И я не могу понять,то ли там действительно все закончилось, то ли я просто оглохла. Негнущимися руками наконец закрываю балконную дверь, отрезая себя от всех звуков и в довесок затыкаю уши. Темнота и тишина охватывают меня еще крепче, и безумно хочется разрушить их резким звуком. Поэтому я встаю, бесшумно иду в ванную, чтобы не разбудить Дишу в соседней комнате, включаю воду, беру со стола пустой графин и кричу в него пока не срываю голос.

Утром я просто выхожу на балкон,чтобы подышать морем. Я стою в майке и с босыми ногами, подставляя лицо ветру. Слышу, как открывается соседняя дверь и мне хочется верить, что это не Даня. И это не он, а –Лера. Она стоит с довольной улыбкой на лице и в даниной майке на голое тело. В такой же майке, как и я, ведь вторую Даня так и не забрал со своей полки у меня дома.

—Доброе утро,—говорит девушка.

“Лера, какого хера”—проносится у меня в голове.

Я оценивающе оглядываю Леру с ног до головы и понимаю, что она моложе и счастливее, что, может, Даня наконец нашел ту, которая для него красивее, чем я.

И в моей голове снова просыпается голос Дани, который говорит:

Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя.

Эти слова стучат в висках,как удары молотка, причиняя резкую боль, а я просто пытаюсь вытолкнуть их из себя. Мы молчим слишком долго и я наконец произношу:

—Доброе утро, Лера.

Девушка кивает мне и что-то хочет сказать, но я уже скрываюсь в комнате, пока она не заметила, что мы стоим в одинаковых майках, и не сделала выводы. Моя майка все еще пахнет Даней, но теперь больше меня волнует другое: он назвал Леру солнцем и позволил остаться до утра. Кто же она для него тогда? Но ответа нет. Он навсегда остался за закрытыми балконными дверьми в комнате, где сейчас спит Даня…живой и настоящий.

А потом мы идем с Дишей на завтрак и я стараюсь делать вид, что все хорошо, что мы все еще друзья. Словно я хочу отмотать нашу память до того момента, как Даня признался в своих чувствах. До того момента, пока все было просто—я спала с Эдом, а Даня—с кучей новых девиц из бара. И никто из нас не прятался друг от друга.

-“Ну и как Лера в постели?”,— пишу привычную смс…как раньше.

Мы ведь ни раз говорили о таких моментах.

“Мы не обсуждаем личную жизнь друг друга.”—приходит ответ от Дани спустя время.

Очевидно,тогда он наконец справляется со своей разбитостью. Да, мы не обсуждаем личную жизнь друг друга, потому что слишком долго были этой самой личной жизнью. Даня приходит смурной и помятый. Я стараюсь не смотреть на него и просто пью коктейль, а потом утыкаюсь взглядом в спину—целую, без одной царапины спину. И почему-то улыбаюсь.

-Выпей. Это поможет,—наконец говорю Дане и даю ему таблетку от головы.

-А кто сказал, что мне нужна помощь? – зло отвечает он.

“Никто, я просто это вижу”—проносится у меня в голове, но я говорю совсем другое:

-Ты мешал вчера виски и пиво. Тебе необходима помощь. Мне плевать, что ты делаешь в свободное от работы время. Но только в том случае, если это не вредит твоему здоровью. Потому что я не собираюсь искать хореографа в середине сезона.

Очень удачно всегда можно прикрыться работой, чтобы не выдать себя. Потому что реально беспокоюсь о Дане сейчас, но только я хочу сказать ему об этом, как слышу:

—А за тебя его Аксёнов найдёт,—но таблетку Даня выпивает.— А теперь отойди, пожалуйста. Ты мне солнце загораживаешь.

И в этой фразе я чувствую нечто большее. Я загораживаю ему солнце, потому что позади меня стоит и смотрит на море Лера? Или я загораживаю ему солнце, потому что он видит во мне тьму, способную забрать свет? Я не знаю. Потому что в глазах Дани я больне не могу прочитать ничего, словно там действительно осталась одна тьма, которую я породила.

Но я молча отхожу и окунаюсь в море, давая волнам смыть все, что мешает двигаться дальше. Я больше не пытаюсь говорить с Даней о его новых пассиях, имена которых я так и не запоминаю. Диша утешает Леру, а я сижу по вечерам на балконе и смотрю на волны.

Когда Даня приходит в свой номер с очередной Джулией или Ванессой, я просто закрываю балконную дверь и включаю музыку, а потом читаю:

“…Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город. Исчезли висячие мосты, соединяющие храм со страшной антониевой башней, опустилась с неба бездна и залила крылатых богов над гипподромом, хасмонейский дворец с бойницами, базары, караван-сараи, переулки, пруды…”

И эти слова отзываются во мне самым простым знанием: тьма никуда не уходит, если ты ее любишь. Но если ты и есть тьма, то всегда побеждаешь . Даже там, где очень хочешь проиграть.

========== Демон ==========

Я приезжаю домой с отпуска, но не чувствую себя отдохнувшей. Это словно тело разнежилось на солнце и море, а мозг ни на минуту не расслаблялся. Самое главное, что Диша хорошо провела время, а у нас на носу Чемпионат Европы. И абсолютно неготовая олимпийская чемпионка, с которой непонятно, что делать.

Сергей встречает меня с кофе на работе и рассказывает последние новости.

—Вы с Даней помирились?—спрашивает он.—Если вместе ездили на отдых.

Я качаю головой:

—Он снимал себе девушек в баре, спал с Лерой и пил виски в соседней комнате. А я читала книги и купалась в море. Не думаю, что это можно назвать примирением века.

Дудаков поджимает губы. Я вижу, что он не одобряет данины поступки, к тому же на сколько я понимаю, по дороге из Новогорска они повздорили. Но разбираться в этом нет сил, потому что я себя то понять не могу. Не говоря о ком-то другом.

А еще я не понимаю Эдуарда. После того, как он понял, что мы с Даней не вместе, он не шел в атаку и не пытался меня добиваться. Он просто был рядом. Привозил на работу, когда я не хотела садиться за руль, приносил кофе и горячие обеды. Эдуард заботился? И при этом ему ничего не было нужно?

При встрече он целовал меня в щеку, подавал руку при крутых спусках, открывал дверь, пропуская вперед. Эд просто вел себя…по-человечески. Как друг…как Даня? Но он, конечно, не Даня. И все это проявлялось в мелочах.

Эдуард всегда приносил мне апельсиновый сок, который я не пью, а еще шоколад, который не люблю. И кофе…без корицы. Словно он хотел все делать правильно, но не мог…потому что абсолютно меня не знал. А еще дарил эти чертовы розы, которые царапают пальцы.

Когда мы просто спали, главным был секс, поэтому я отдавала ненужные подарки кому-нибудь и все. Теперь же Эдуард хотел мне помогать, а от этой помощи становилось еще хуже.

—Я тебе принес конфеты к кофе.—Эдуард протягивает мне пакетик желатиновых мишек, а я просто не могу пошевелиться.

И только потом замечаю, что они фруктовые, а не с колой, но почему-то это выбивает меня из равновесия.

—Я такое не ем,—резко говорю я и стараюсь не смотреть на этих медведей.—И сок апельсиновый не пью. И кофе без корицы тоже полное дерьмо.—Слова срываются сами и на минуту мне становится жаль Эдуарда.

—Прости. Я не знал,—Эд стоит и теребит в руках пачку с медведями.—Ты никогда этого не говорила.

—А ты никогда не спрашивал,—просто отвечаю я.— И это абсолютно неважно, потому…

Но Эдуард не дает мне договорить:

—А какой сок ты любишь?

Я хочу сказать ему о том, что мы прекрасно обходились без такого тесного знакомства друг с другом, но смотрю в глаза Эда и отвечаю:

—Гранатовый.

Я могла бы сказать еще, что ненавижу розы и люблю только мишек с колой, но в ту же секунду понимаю, что это слишком личное. На столько личное, что сродни предательству Дани…И поэтому молчу.

На завтра Эдуард приносит мне кофе с корицей на завтрак и гранатовый сок на обед.

***

Перед Чемпионатом Европы мы много работаем, а все организационные моменты, как всегда, берет на всегда Аксенов. Он покупает билеты, занимается расселением в гостинице, а я просто делаю свою работу. Тренирую фигуристов и хочу верить, что они справятся. В самолете Эдуард сидит рядом со мной, а Даня—с Алиной. Когда я смотрю, как они общаются, то мне начинает казаться, что общего у этих двоих гораздо большего, чем у нас с ним. По крайней мере со стороны.

Эдуард укрывает меня свой курткой прежде, чем я успеваю что-то сказать. От нее пахнет сильным мужским парфюмом. Не тем, к которому я привыкла за последнее время. И я чихаю. Словно у моего тела на этот запах непроизвольная аллергия. Незаметно спускаю куртку ниже, а потом и вовсе отдаю ее Эду, принимая из рук стюардессы крепкий черный чай с бергамотом.

В гостинице идем заселяться. Даня уже поехал наверх, а я смотрю на план расселения и понимаю, что Эд взял нам обоим номера этажом выше ото всех. И какая-то злость начинает подниматься изнутри.

—Мне нужно жить на другом этаже. Там, где все остальные,—четко говорю я.—Следить за спортсменами и быть рядом с ними.

«А еще быть рядом с Даней?»—вдруг проносится в голове.—Чтобы знать, что с ним все хорошо? Или?

Мне нужен номер Дудакова. Я поворачиваюсь к нему и не смотря на Эда строгим тоном говорю:

—Я не буду жить этажом выше. И точка.

Сергей поднимает руки и просто сдается:

—Как скажешь.

—Но…—начинает Эд, но я перебиваю его.

—Никаких но и споров. Это решенный вопрос. Я не буду жить в номере, где ты захотел!

Эд смиряется и просто говорит:

— Я не думал, что ты захочешь жить в номере там.

Там это где? Не рядом с ним? Или рядом с Даней? Так это, черт побери, где?

Но я больше не спорю. Беру чемодан и иду наверх. Открываю дверь и прислушиваясь к звукам за стенкой. И сразу слышу, что Даня включил музыку. Когда я чувствую, что он так близко, мне становится немного легче. Так я понимаю, что с ним все хорошо.

Но спустя три часа я понимаю, что имел в виду Эдуард под своим вопросом, потому что я действительно слышу, что Дане хорошо. Даже слишком хорошо. И если в Дубае я просто закрывала дверь балкона, то теперь картонные гостиничные стены сводят меня с ума. Я иду в душ, стараясь не думать, что в этот момент Даня спит с какой-то очередной девушкой из бара. С молодой, прекрасной и счастливой…той, которая гораздо красивее и лучше меня.

Сквозь плеер звуки из соседней комнаты не слышны, но я все равно не могу спать. Потому что как только я закрываю глаза, то вижу Даню, обнимающего меня, а его голос в своей голове слишком реален, он говорит «солнце ты невероятное». И от этого мне и тепло, и больно одновременно.

Алина откатывает свою короткую программу на соревнованиях неплохо. Даже утренняя тренировка, если бы Даня на нее не опоздал, была хорошей. Вот только перед походом на завтрак мы все-таки сталкиваемся с ним в коридоре у дверей комнат. Даня смотрит на меня с каким-то странным выражением лица и я не могу понять, что он думает:

—Ты всю ночь мешал мне спать.—вдруг произношу я сама не зная, почему.

-Я думал, что мешать тебе спать - это теперь привилегия Аксёнова, - говорит Даня каким-то не своим голосом. - Надо будет перед ним извиниться за то, что залез на его территорию.

Я отворачиваюсь и ухожу, потому что понимаю: Даня имеет право злиться, он же до сих пор думает, что мы с Эдом спим вместе и именно он причина нашего расставания. Но Даня говорит это с такой жестокостью, которой в нем никогда не было, и мне становится страшно. Что я с ним сделала? Спасла? Или уничтожила?

После короткой программы идем все вместе в бар. Словно мы большие друзья и нам есть о чем поговорить, но на самом деле мы реально все чужие. Эд не знает никого, даже меня. Я уже не понимаю Даню, а он не хочет понимать меня. И где-то между нами Дудаков, который слишком мил и тактичен, чтобы молчать. И мы разговариваем.

Обо всем на свете. Но больше —о даниных похождениях. Я пью и у меня в один момент мутнеет в голове. Эд видит это все и притягивает ближе, чтобы не дать упасть. В это время я просто думаю о том, что уже ничего не знаю, ни в чем не уверена, потому что прикосновения Эдуарда не вызывают никакого трепета. Я просто не знаю, чего хочу и не понимаю, правильно ли я поступила. Даня смотрит мне прямо в глаза и словно читает, как открытую книгу. Ведь все барьеры, которые он когда-то снес внутри меня, просто еще не отстроились и сейчас он заглядывает сквозь них и будто бы все понимает. И от его взгляда мне становится страшно. Страшно от того, что он прочитает всю правду. Ту правду, которую я сама не могу в себе принять…и я отвожу взгляд, закрываясь от него.

Дудаков шутит про ночные прохождения Дани. Это пошлые и грубые шутки, которые я не хочу понимать. Но Эд не смеется. Он вдруг спрашивает у Дани то, что я хотела узнать с самого момента расставания:

—Ну и как тебе такая жизнь?

А Даня не мигая смотрит ему в глаза и просто отвечает:

—Я счастлив.

Даня счастлив. Я же этого хотела, правда? Все было ради этого. Чтобы он был счастлив, а не уничтожен мной. Но почему тогда его счастье на столько болезненно? Почему когда я слышу это, в первую очередь мне плохо? Почему я заставляю себя радоваться этим словам, если это была самая главная моя цель? Почему я просто не могу до конца его отпустить? Почему выбираю комнату рядом и слушаю, как Даня ублажает молоденьких девиц за стенкой? Почему сейчас смотрю украдкой на его лицо и хочу видеть там хоть какой-то знак, что он врет. Но я ничего не вижу. Потому что, если Даня все еще читает мои эмоции, то я уже ничего не вижу в нем. Ведь он уже не верит никому и действительно живет своей счастливой жизнью…без меня.

Я встряхиваю головой и стараюсь не смотреть, как Даня знакомится с двумя молодыми девушками. Они как будто сошли с обложки модного журнала—брюнетка и рыжая. Полная противоположность мне. И они действительно очень красивые. Я смотрю на их оголенные руки и спины в вечерних нарядах и понимаю, что они идеальны. На их телах нет изъянов и они не боятся носить открытые платья, потому что шрамы рассыпаны по их телу на самых видных местах.

Внутренне я ежусь и закутываюсь в кофту плотнее, смотря, как Даня уходит с этим двумя девушками сторону лифта. Я молчу и не знаю, что больше говорить. Дудаков и Аксенов беседуют, а я стараюсь успокоить свое дыхание, потому что понимаю, что не могу сейчас пойти в свой номер. Еще одну ночь я просто не выдержу одна, слушая, как Даня занимается сексом через стенку.

Он счастлив. Ему нравится такая жизнь, в которой нет места для меня. И, похоже, только я не могу двигаться дальше. Я закрываю глаза и в моей голове звучит голос Дани: «Я думал, что мешать тебе спать - это теперьпривилегия Аксёнова.»

И в этом момент я просто понимаю, что мне все равно будут мешать спать и единственный шанс теперь—это выбрать вариант, который никого не удивляет. Я встаю из-за стола и желаю всем спокойной ночи, а потом просто кладу руку Эдуарду на плечо:

—Пойдем?

И он все понимает. Также, как и Дудаков. Все вернулось на свои места: Даня снимает девушек в баре, я сплю с Аксеновым. Словно и не было этих месяцев, словно мы обо всем забыли и просто живем дальше. По крайней мере я хочу в это верить.

Уже в лифте Эдуард сгорает от нетерпения. Он жадно целует меня припечатывая к стене лифта, прижимаясь так близко, что я чувстствую его желание даже через одежду.

—Этери…—шепчет он на ухо,—Как же я об этом мечтал.

Я же хочу, чтобы он молчал, поэтому сама целую его, ощущая руки Эда у себя на спине.

Мы врываемся в комнату и я не даю Эдуарду включить свет. Не хочу чтобы он смотрел на меня…и видеть его тоже не хочу. Мы задеваем чемодан, который с грохотом падает на пол, но это уже совсем неважно.

Руки Эдуарда скользят по моему телу хозяйскими движениями и резко расстегивают молнию на кофте, а потом сжимают грудь. Я вздрагиваю и выдыхаю.

Эдуард резко валит меня на кровать, снимает майку и целует в шею. Я понимаю, что там останется засос, и вскрикиваю от боли.

—Ты—моя,—шепчет Эд на ухо.—Ты снова моя…моя богиня…только моя…

Он быстро избавляется от одежды, словно боится, что я передумаю, стягивает с меня брюки и укладывает на край кровати. А потом становится на пол, приподнимает ноги и резко входит в меня целиком.

Я не могу сдержать стон. Но Эдуард просто на секунду замирает и начинает убыстрять темп. И я кричу. Громко, сильно, отчаянно…стараясь заглушить вчерашние крики даниных девушек в голове. Надеясь, что сегодня я буду громче новых его пассий и больше ничего не услышу.

Эд впивается пальцами в мои бедра и просто насаживает мое тело на себя:

—Ты—богиня…невозможная…моя…моя…моя…

Я чувствую Эда внутри себя и просто отпускаю крик изнутри. И кричу. Мое тело разлетается на куски, но я не могу понять, что чувствую сейчас. Мне отчаянно хочется, чтобы Эдуард ничего не говорил, потому что я больше не могу чувствовать себя богиней. И я бы отдала все, чтобы снова оказаться женщиной, которую любят и которой просто не холодно.

Но Эдуард взрывается от наслаждения, все еще сжимая мои ноги, оставляя на них отметины. Он укладывается рядом и прижимается ко мне слишком близко.

—Тебе же было хорошо?—шепчет он, а я хочу свернуться в клубок и заснуть.

—Мне холодно,—говорю я после минутного молчания.

Эдуард смотрит на меня, но не может согреть до конца. Я просто забираюсь под одеяло и словно закутываюсь в кокон. В комнате слишком тихо. За стенкой не слышно ни звука и я не могу об этом не думать.

—А еще я хочу спать,—вру я Эду.—Тебе лучше идти в свой номер.

Я не хочу, чтобы он оставался на ночь. К тому же, если мне опять, как обычно, приснятся кошмары, Эд не должен этого видеть. Никто не может видеть мою слабость.

Эдуард уходит, целуя меня на прощанье в лоб. Он счастлив. Как и Даня счастлив. Из нас всех несчастна только я. Но я это заслужила, потому что позволила своим демонам в голове победить и сама стала демоном, который мучает других. Только теперь мне кажется, что я просто в аду, из которого не могу вырваться.

Я все также не могу спать и слушаю, что происходит за стенкой. Там тишина. Очевидно, Даня с новыми знакомыми уединился и решил не возвращаться домой. И я пытаюсь убедить себя, что этот факт интересен мне лишь потому, что завтра ранняя тренировка. Но я не могу спать, потому что во мне слишком много эмоций, которые пытаются вырваться наружу.

На телефон приходит сообщение и мне хочется, чтобы это был Даня…как раньше. Но это Эдуард : «Спасибо тебе за вечер. Я скучал по этому». Я молча удаляю сообщение и откидываю телефон, понимая, что я не скучала, потому что теперь мне нужно совсем другое. Но этого больше никогда не будет в моей жизни…и только я разрушила все своими руками.

С Даней мы встречаемся уже утром в коридоре:

-Ты мешала мне спать,—просто говорит он.

Я вздрагиваю. Он смотрит на меня презрительно и безразлично, скользит глазами по шее, замечая засос. Дане все равно. Он счастлив без меня, а прошлое его просто раздражает. Ведь я его прошлое, и поэтому я его раздражаю.

Ухожу по коридору резко и не смотрю ему вслед. Это конец. Но почему-то облегчения нет. Даже тогда, когда Алина берет второе место, это не расстраивает меня. На утреней тренировке даже Даня сорвался на ее прокаты, отчего мне на момент стало страшно. Он злился и кричал, а я никогда не видела Даню таким. Очевидно, ночной недосып все-таки стал слишком ему мешать.

—Держи себя в руках,—просто говорю ему как можно тише.—Тебе не идет быть злым.

Даня смотрит на меня нервно, а потом просто уходит. Я не могу понять, что у него в голове. Просто не понимаю и это меня пугает.

А потом мы с Эдом уезжаем, оставляя Даню с Алиной на показательные выступления. Все как всегда. Ничего нового…вот только все другое. Но я не могу объяснить, что именно. Словно внешне мы все те же оболочки, а внутри—понять невозможно. Словно бездна победила, а мы этого так и не заметили.

Уже в Москве я стараюсь ни о чем не думать. Мы должны работать, чтобы подготовиться к Первенству России среди юниоров. Я с чемоданом еду на тренировку прямо из аэропорта. Потому что работа—это то, что всегда спасало меня. Так и теперь—погружаюсь в нее с головой, мечтая забыть обо всем. И о Дане, и об Эде, и о засосах на своем теле. А еще думаю: почему после Дани я никогда не была в синяках?

В один из дней Эд дарит мне розы и подвозит домой. Мы больше не занимаоись сексом, но он очень хочет.

—Диши ведь нет сегодня дома?—спрашивает он, потому что слышал наш разговор.—Может, я зайду?

Я качаю головой.

—Не нужно.

Я действительно этого больше не хочу и просто захожу в квартиру одна. Эд не рад, но все равно принимает мой выбор. Он умеет ждать и думает, что я рано или поздно сдамся. Но я больше не могу переступать через себя. Я просто больше не могу.

Эти чертовы розы царапают руки до крови. И я просто не выдерживаю—швыряю их о стену и бью пока лепестки не раскидываются по всему коридору. На какое-то время мне легчает, но ненадолго. Мне кажется, что я чувствую руки Эда на себе, но мне это неприятно. Я больше не хочу и не могу так, потому что он…не тот, кто мне нужен…он—не тот, кого я люблю. Потому что я люблю того, кого мне любить нельзя.

И это осознание врывается в меня, как уничтожающий ураган. Я смотрю на разбросанные розы, а просто сажусь на пол среди всего этого хаоса и не могу не вспоминать. Я думаю о Дане, о том, как он носил меня на руках, когда я поранила ногу, как готовил завтраки, надевал мой малиновый халат, кормил медведями с колой, обнимал перед сном, шептал на ухо нежности и не давал упасть. И все эти воспоминания бурлят во мне, словно не могут удержаться, а я слышу данин голос в голове, который говорит мне о чувствах. Я вижу его глаза и никак не могу понять, как он мог любить меня.

Я вижу перед собой наше почти единственное селфи в Новогорске, где мы счастливы. Там я держу в руках букет полевых цветов. Настоящих…без шипов, тех, которые пахнут летом и жизнью. И в этот момент я просто понимаю самую главную истину: я так боялась потерять Даню, что отказалась от нас без борьбы. И мне становится страшно. Словно происходит что-то непоправимое и жуткое, а я не могу ничего сделать. Словно неизбежное нависает над нами и не дает вдохнуть. Словно сейчас случится то, что вымораживает меня до костей, и способное уничтожить все, что мне дорого.

Я хватаю ртом воздух и про себя говорю тем, кто в состоянии это разрушить…как мантру, как заклятье…ведь я же ведьма, а ведьмы всегда шепчут заклинания.

Я ведьма и поэтому говорю : «Уходи. Я не отдам тебе его.».

От этих слов все равно холодно и страшно, потому что их недостаточно. Я чувствую, что все сегодняшние осознания складываются в одну простую правду, которую я сейчас должна произнести вслух. Я закрываю глаза, кусаю губы и, прорываясь сквозь страх, шепчу в пустоту, понимая кому, но не зная для чего:

—Я. Тебя. Люблю.

========== Воздух ==========

Я просыпаюсь с головной болью, словно кто-то сжимает меня в тиски. И от этого реально не могу вдохнуть. Эдуард пишет сообщение, что заедет через час,а я и наконец встаю. Ступаю босыми ногами по полу и понимаю, что мне просто холодно. Диша готовит завтрак и раскладывает по тарелкам овсянку. Когда она стала такой самостоятельной? Я прихожу на кухню и начинаю искать турку для кофе. Но не вижу ее.

—Я спрятала все,—говорит Диша, включая чайник.—Ты каждый раз только обжигаешь пальцы и ругаешься. А потом все равно не пьешь кофе, который делаешь.

Я качаю головой. Диана права. Каждый раз я порчу кофе и выливаю его в раковину, опуская пальцы в холодную воду. Словно так пытаюсь доказать себе, что и без Дани могу пить самый вкусный кофе по утрам. Но это неправда. И в первые за долгое время Диша сдается.

А я сдаюсь вместе с ней, потому что с туркой в этой квартире умел обращаться только один человек. Но он больше не вернется.

Эдуард привозит с собой кофе. В нем уже есть корица, которую я вдыхаю через крышку в стакане. Рефлекторно протягиваю руку и беру кофе у Эда, пробуя его и свой. А потом возвращаю чужой в подставку. Из двух стаканов—в моем кофе вкуснее в разы.

В Хрустальном мы расходимся по кабинетам, зная, что чуть что все равно найдемся. Эд прикасается губами к моей щеке и уходит. Я медленно допиваю свой кофе и выдыхаю. Мне слишком душно в этом помещении и очень хочется на лед.

Ко мне неслышно подходит Дудаков и хочет поговорить. В его глазах какая-то борьба и решительность. В кабинете я снимаю пальто и наконец поворачиваюсь к Сергею.

—Этери, черт возьми, что вы с Глейхенгаузом творите?—говорит Дудаков.

Я стою посреди комнаты и не могу сказать ни слова, а просто вопросительно смотрю на Сергея и продолжаю:

—В смысле? Живем своими жизнями…

Но Дудаков перебивает меня, и после его фразы я перестаю дышать.

—Может, ты и живешь, а Даня пытается себя убить, потому что считает и так мертвым.

В моей голове по кругу крутятся один за другим слова: «Даня», «убить», «мертвый». И они выбивают из груди весь кислород.

—Он на столько ищет адреналин, что приходит на рельсы и ждет поезда. Как сраная Анна Каренина, черт бы его побрал. А потом прыгает в сторону. Тогда, когда чувствует, что оживает.

Я опираюсь на стол, чтобы не упасть. Анна Каренина—эта та тема, о которой мы в Хрустальном не говорим. Эта та история, которая изменила слишком многое во всех нас. Но теперь она не главная, потому что осталась в прошлом. Ведь сейчас есть вещи поважнее. Даня стоит на рельсах и пытается почувствовать себя живым. Зачем? Ведь он счастлив? Он должен быть счастливым.

—А вот вчера его чуть не размазало . Он стоял и смотрел на этот локомотив, пока наконец не спрыгнул с рельсов.—продолжает Дудаков.—Я думал, что постарел вчера лет на пять. Если бы Даня не был на столько пьян, то я бы ему вмазал, честно.—Сергей смотрит мне в глаза не мигая.—Я знаю, что это ты бросила его, Этери. И не хочу влезать в ваши разборки, но…черт побери, поговори с ним. В следующий раз он банально не выпрыгнет. Потому что, несмотря на то, что ты ушла от него, Даня тебе дорог. И ты единственный человек, которого он послушает.

Сергей выходит, оставляя меня одну.

—Дыши, Этери,—говорит он на прощанье. Но я не в силах.

Я не говорю Сергею в ответ ни слова, а просто киваю. Потому что не могу произнести ни звука. Меня парализовало от ужаса. Я буквально не могу сдвинуться с места, еще более понимая, как близко мы были к тому, чтобы окончательно потерять друг друга.

Даня должен быть счастлив, но это не похоже на поступок человека довольного жизнью. И Сергей прав, мне не плевать, потому что даже, если мы не вместе, это не значит, что я не люблю Даню. Потому что мне важно, чтобы он был жив. Даже без меня.

Дани все еще нет на работе, поэтому, когда я наконец могу заставить себя выйти из кабинета, то иду на лед и жду его там. Даня приходит, а мое сердце замирает. Он живой. Помятый, больной…но живой.

-Глейхенгауз, если ты ещё раз опоздаешь, я тебя в порошок сотру,—наконец говорю я.

Даня смотрит на меня с каким-то презрением и идет пить таблетки от головы. На какое-то время мне легчает, но мы не можем делать вид, что ничего не произошло. Теперь, когда я знаю про эти дурацкие привычки, я не имею права молчать.

-Зайди ко мне, пожалуйста,—говорю как можно спокойнее уже вечером.

Даня приходит, отпускает колкие шуточки про Аксенова и вечерний кофе, а во мне закипает злость, которая целый день подпитывалась страхом. Я боялась даже представить, что могло произойти, если бы Даня вчера не успел. От этих мыслей сжимаю руки в кулаки и пытаюсь выдыхать. Но воздуха в легких не остается. Он закончился в тот момент, когда Дудаков рассказал мне про поезд.

И я говорю Дане, что обо всем знаю. Стою к нему спиной, чтобы успокоить губы. Мне кажется,что они предательски дрожат, а я не могу выдать себя.

-По-моему, это тебя не касается, -словно выплевывает мне Даня.

Но теперь я больше не могу молчать. Во мне такая ярость, что кажется, будто внутри пылает огонь. Как он может так говорить? Как он может считать, что мне плевать на его жизнь? Как он не видит того, что я чертовски боюсь его потерять?

И тогда я резко бью Даню по щеке со всей силы, чтобы стереть эту ухмылку с его лица, а еще наконец дать почувствовать, что такое жизнь. Потому что я больше не знаю способов его встряхнуть, а самой не зарыдать от ужаса.

-Да мне плевать!- я кричу так громко, что слышу свой голос в голове.— Плевать сколько ты пьёшь и кого ты трахаешь, но у тебя есть работа, а значит ответственность! Я не хочу, слышишь?! Не хочу судорожно искать тебе замену только потому, что ты идиот и кидаешься под поезд!

Я кричу это все, а сама стараюсь удержать руки от дрожи. Я не хочу искать ему замену. И не только как хореографу. Я не хочу искать кого-то на место Дани, потому что его невозможно заменить, но он этого не понимает.

-Хороших хореографов пруд пруди, как-нибудь разберёшься, - шипит Даня.

А я сейчас не понимаю, как до него докричаться, как показать то, что на самом деле во мне, и не испугать его. Я не умею говорить о страхе и признаваться в нем, поэтому продолжаю кричать. Потому что с каждым криком воздух проникает в легкие и я могу дышать, ведь если я буду говорить тихо, то просто упаду.

-Ты идиот, Глейхенгауз! Глупый, эгоистичный мальчишка! – я кричу эти слова, понимая, что уже говорила их тогда, когда думала, что он упал с моста. - Невыносимый ребёнок!

Но Даня тоже не молчит. Он смотрит на меня и кричит в ответ. И это до чертиков меня пугает. Даня кричит, а я никогда не слышала его крик, потому что Даня—самый спокойный человек, которого я знаю.

-Да, я такой! Я идиот и эгоистичный мальчишка, представляешь? И мне плевать, сдохну я под колёсами машины или поезда, потому что ты уже меня убила.

И в этот момент я чувствую, что сама умираю. Потому что весь день я ходила в тумане, боясь за Даню и не зная, как удержать его живым. Несколько месяцев я думала, что спасаю его от себя, чтобы он остался жив…но оказалось, что это убивало его. Мои действия привели его на рельсы в поисках адреналина. И это я его чуть не убила, а не поезд. Это я уже в который раз сама скидываю близкого для меня человека на рельсы.

Кто же я тогда? Что со мной не так?

-Подумай о маме,— тихо говорю я, но понимаю, что еще немного и не выдержу.

Я смотрю Дане в глаза и очень хочу, чтобы все прекратилось. Мне нужно наконец дышать нормально и не чувствовать, как нервы натягиваются внутри и готовы лопнуть. Мне просто нужен кислород и покой.

-Не тебе указывать мне, что делать! –зло кричит Даня и мне кажется, что я совсем теряю его.

Но я тоже кричу ему в ответ. Я никогда так не боялась сдвинуться с места, пока не поняла, что больше во мне не осталось разумных доводов.

-Прекрати вести себя, как обиженный ребёнок! Да, я больше не сплю с тобой! Да, я так решила! Смирись с этим. А если не можешь - катись отсюда! Я не кидаюсь под поезд из-за того, что ты трахаешь своих девиц. И имею право спать с тем, с кем хочу.

Я выкрикиваю эти все слова, понимая, как же устала. А еще то, что я не могу терять Даню из своей жизни, но больше не в силах смотреть, как он будет себя убивать. Теперь я знаю. И черт побери, готова сидеть у того моста целыми вечерами, чтобы не дать ему себя убить.

-Я никуда не уйду, - вдруг неожиданно говорит Даня. - Хочешь знать, что я думаю? В тебе нет почти ничего человеческого. А то, что было, способен был разглядеть только я. И я не уйду, чтобы быть примером того, как ты уничтожаешь тех, кто тебя любит.

И от этих слов мне больно. Я уничтожаю тех, кто меня любит? И мне кажется, что Даня прав, но…

-Ты слишком много на себя берёшь, - перебиваю я его, потому что эта боль нарастает и убивает уже меня.

А еще с этой болью снова приходит страх. Я не хочу, чтобы Даня умирал. Я не хочу его убивать. Я не хочу, чтобы он исчезал из моей жизни. Я не хочу, чтобы он меня ненавидел.

-Пусть так, - кричит Даня. - Ты - чудовище, Этери. И ты меня убиваешь. Но я все равно люблю тебя.

И когда он произносит эти слова, я не в силах больше продолжать.

Я убиваю Даню.

Я—чудовище.

Но он меня любит.

Вопреки всему Даня любит чудовище.

Но почему?

Разве я достойна этой его любви? Разве я вообще достойна того, чтобы меня хоть кто-то любил?

Я хочу задать все эти вопросы Дане, но он выбегает из кабинета, хлопая дверью. Он уходит, а я остаюсь. И чудовище внутри меня остается. Оно выжигает весь воздух в легких и стучит в висках. Даня все еще меня любит. Но я его убила. Эти мысли ходят по кругу, пока не прорываются слезами. И я плачу, потому что больше уже ни в чем не уверена, потому что я действительно чудовище, но ничего не могу с собой сделать.

А еще я понимаю, что Даня не вернется. Он до сих пор думает, что я сплю с Эдом, и бросила его ради секса. И я никогда не смогу доказать Дане обратное. Поэтому я плачу. Ведь слезы для меня—тот самый способ доказать себе, что я жива. Потому что мертвые не плачут. Мертвые не умеют ни плакать, ни любить.

Я сижу неподвижно довольно долго, пока не приходит Эд. Он ни о чем не спрашивает, а потом накидывает на плечи пальто.

—Я отвезу тебя домой, Этери.—спокойно говорит он.

Я же обновляю макияж и выпрямляю спину. Эд ждет, а потом вдруг произносит:

—Я думал, что ты делаешь хуже своему хореографу, но, похоже, он тоже делает тебе плохо, если после разговора с ним ты не можешь дышать. Но вдохнуть нужно, Этери, а потом идти дальше.

И я вдыхаю, а после выхожу из кабинета. Эд собирается везти меня домой, а я в первый раз чувствую к нему даже что-то типа признательности, потому что он не задает вопросов, а молча ведет меня к машине.

И когда я уже почти сажусь в нее, то вижу Даню. Он не ушел на свой перрон, а ждет нас, словно понял что-то важное. Я внутренне съеживаюсь, потому что мне кажется, что сейчас Даня скажет:

—Я понял, что не могу работать с чудовищем и любить его. И поэтому ухожу.

Он скажет так, а потом уже я умру. Даже без поезда и рельсов. У меня просто остановится сердце.

Но Даня говорит совсем другое:

-Эд, мы с Этери не договорили, — он впервые за все время берет меня за руку. - Поэтому я забираю её. Если ты, конечно, не против.

И в этот момент я чувствую его пальцы у себя на ладони. Родные, теплые, живые. Даня держит меня за запястье властно и уверенно, ведет в машину и просто закрывает дверь. А мое сердце наконец начинает снова биться. И я дышу.

Я не могу понять, что мы делаем, но это ощущение, что Даня приходит и забирает меня от Эда, делает меня счастливой. Словно меня наконец отвоевали и вернут туда, где мое место. Словно я снова окажусь там, где нужно. И я не хочу думать о том, что будет дальше. Сейчас безумно хочу сидеть в даниной машине и ехать куда угодно, лишь бы он вез меня. Сегодня я хочу быть его целиком, без ограничений и предрассудков. Я просто хочу быть его.

И Даня молча везет меня к дому, уверенно крутит руль, а я украдкой смотрю на него и боюсь прикоснуться. Когда мы оказываемся у подъезда, Даня наконец спрашивает:

— Что между нами?

—Я не знаю…—отвечаю я и тут же боюсь.

Но Даню этот ответ устраивает. Потому что я не вру. Я действительно не знаю, но очень хочу разобраться.

—В бардачке твои медведи,—говорит Даня, а я чувствую, как сердце стучит еще громче.

Мои медведи. С колой. Мои.

Мы прощаемся, желаем друг другу спокойной ночи и расходимся. Я сжимаю в руке этих желатиновых медведей, как самое главное сокровище, и иду домой.

А потом смотрю в окно из темной комнаты, зажигая свет в зале. Я смотрю на данину машину, пока он не трогается с места. А на телефоне сообщение. Мне кажется, их не было целую вечность.

«Прости, что кричал на тебя».

Я открываю пачку медведей и наконец понимаю, что могу их есть.

«Прости, что ударила тебя».

Мы не говорим самые важные “прости” друг другу, но оба понимаем, что первые шаги сделаны…а потом мы, может, как-нибудь разберемся?

Я выуживаю из кармана монетку и подкидываю ее с вопросом:

—Простит ли меня Даня когда-нибудь?

Орел.

Я думаю пару секунд и снова задаю вопрос:

—Прощу ли я сама себя?

Монетка крутиться в воздухе и падает на ладонь.

***

А потом мы едем в Пермь. И это уже действительно снова мы. Еще несмелые, учащиеся снова доверять друг другу, но «мы». Вот только, несмотря на заверение организаторов, что «Впермитепло», мне ужасно холодно.

Я рефлекторно касаюсь Дани, а он укутывает меня в кофты и перчатки. Дудаков смотрит на нас как на сумасшедших детей, но ничего не говорит. Когда Даня греет мне пальцы, кажется, что становится теплее везде—даже в сердце.

Я пью кофе с корицей и заедаю их медведями с колой, а потом, в один из дней, вдруг рефлекторно отпиваю из даниного стаканчика, понимая, что это самый вкусный кофе с мире. И в тот момент я пугаюсь, что он что-то скажет, но Даня молчит. Он спокойно допивает мой кофе, будто ничего не происходит, а мне становится еще теплее.

В первую ночь я еще долго прислушиваюсь к звукам из даниной комнаты, но там все спокойно. Даня спит один, а я чувствую себя счастливой от этого.

На завтрак мы идем уже вместе, а я незаметно вкладываю свои пальцы в его ладонь. И Даня также молча греет их своим теплом, словно это самое важное дело в мире.

Даниил Самсонов выигрывает среди юношей, а Саша—среди девушек. Алена и Аня тоже оказываются в призах. И когда мне на шею надевают медали за тренерство победителей, все становилось на свои места. Сергей и Даня стоят рядом, а кто-то постоянно делает фото.

Мы улыбаемся втроем и понимаем, что это настоящая победа. Но самую главную победу я ощущаю, когда Даня приобнимает меня и прижимает к себе. Я стою и боюсь пошевелиться, чтобы не спугнуть это хрупкое равновесие. А Даня незаметно наклоняется к моему уху и тихо-тихо говорит, чтобы никто не слышал:

—Дыши, Этери…

И я наконец дышу.

========== Ангел ==========

Мы возвращаемся в Москву, а я все еще не знаю, что думать. Потому что мы с Даней больше не ругаемся, а находимся рядом. Мне кажется, что это самая счастливая пара дней за последние месяцы моей жизни. В сумке тяжелыми кругляшами лежат две медали, а мне кажется, что сейчас я могу все: сдвигать горы, переплывать океаны, менять мир…Могу многое—но не хочу.

Теперь мне хочется перестать быть непобедимой Этери Тутберидзе, а почувствовать, как все снова приходит в движение после липкого застоя. Словно я долгое время не могла открыть глаза, а теперь, наконец, ясно вижу. А еще никуда не хочу спешить.

Даня вызывает мне такси, а я стою с Дишей ,и мне на минуту кажется, что вокруг слишком шумно, потому что, когда он отходит от меня, звуки становятся мучительными. Мы так погрузились в тишину за эти дни, что теперь не можем вспомнить, как говорить словами. Я дышу на пальцы, понимая, что как всегда мерзну в этом громадном городе, но Даня уже подходит ближе. Он берет мои руки и по очереди надевает на них перчатки. Когда Даня касается кожи, мне кажется, что сердце стучит в два раза быстрее. В первое время мне вообще казалось, что в глазах темнело, потому что я не могла поверить, что это действительно он.

Сейчас Даня стоит впереди и держит мои ладони в своих, согревая их до приезда такси. Я чувствую тепло его рук даже через перчатки, и мне становится не холодно.

А потом мы с Дишей уезжаем домой, а Даня ждет свою машину. Он смотрит нам вслед, а я тоже не могу оторвать взгляд. Мои руки еще долго сохраняют тепло, и, если закрыть глаза, можно подумать, что Даня все еще рядом.

Мы доезжаем в квартиру, а мне кажется, что все уже совсем другое. Словно я вернулась другой, а мир за мной не успевает. Ведь мы так до сих пор и не знаем с Даней, кто же мы друг для друга. Особенно теперь. Потому что раньше было сказано столько слов, которые ранили, а сейчас мы просто исцеляемся молчанием.

Когда я снимаю перчатки и кладу их на зеркало, приходит смс.

«Твои медведи в крайнем правом кармане».

И в этот момент я просто улыбаюсь, потому что теперь снова ем этих медведей с колой и они не причиняют мне боль. Сейчас они всегда под рукой, потому что у Дани просто залежи этих конфет. И самое главное, что я понимаю: он не избавился от них даже тогда, когда мы были не вместе. Даня просто приносит их на работу и не спрашивает о прошлом. А я ем этих медведей и понимаю, что еще никогда конфеты не были такими вкусными и спасительными.

А потом мы ездим в Хрустальный и занимаемся подготовкой Алины к Чемпионату Мира. Мы работаем, не пытаясь выяснить ничего. Даня носит мне кофе и медведей, мы обедаем вместе с Дудаковым, который смотрит на нас с улыбкой. Он не спрашивает, но мы и сами не знаем ничего, кроме того, что между нами нет ни злости, ни ненависти. Между нами есть …что?

Я сижу в кабинете и читаю какие-то отчеты. Допиваю кофе с корицей и ем медведей с колой. Она остается на моих губах сладким запахом, который я чувствую, когда кусаю нижнюю губу. В этот момент приходит Эдуард и садится в кресло. Он смотрит на меня, словно оценивает, а потом, наконец, произносит:

—Как я вижу, вы с Даниилом поговорили?

А я даже не знаю, что сказать. Мы не поговорили, но это не кажется важным, потому что мы сдвинулись с мертвой точки, но я не хочу объяснять это Эду.

—Что-то вроде того,—закидываю в род очередного медведя и смотрю ему прямо в глаза.—В любом случае я просто хочу, чтобы ты знал… я больше не буду с тобой спать.

Эдуард все еще смотрит на меня и ухмыляется.

—А я думал, что ты не ешь желатиновых медведей,—почему-то говорит он.

—Они с колой…этих ем.

—Кто бы мог подумать,—а я чувствую в голосе Аксенова печаль, потому что он искренне пытается понять, как такое возможно.

Зато я знаю, кто мог подумать…Даня. И ему не нужно было объяснять разницу между фруктовыми желатинками и этими. Он все понял сразу.

—Так бывает,—тихо говорю Аксенову.—Просто есть люди, которые все знают лучше нас самих. Понимаешь.—Я вдруг осознаю, что должна сказать это.—Когда ты счастлив, тебе не нужно больше быть богиней, ты— это просто ты…

—Ты счастлива, Этери?—почему-то спрашивает Эд.

И я киваю. Да. Я счастлива, даже несмотря на то, что ничего не понимаю.

—И ты будешь счастлив, когда перестанешь гнаться за иллюзиями и начнешь ценить то, что есть. Потому что если находишь человека, способного принимать в тебе твоих демонов и недостатки, его нельзя отпускать.

Эдуард кажется мне в этот момент каким-то огорошенным и неуверенным. Словно он слишком многое решает сейчас для себя. И он тоже молчит.

—И вот сейчас у тебя есть два выхода,— продолжаю я.—Ты можешь найти себе новую богиню и дальше падать в бездну…или увидеть наконец ту женщину, которая способна изменить все, пока не поздно.

—Сделай мне кофе, Этери,—после долгого молчания говорит Эд, а потом добавляет.—Пожалуйста.

И я делаю. Мы пьем кофе, работаем, отвечаем на телефонные звонки. И я больше не чувствую ни вины, ни желания, ни прошлого.

А на следующий день, 14 февраля , Даня приходит ко мне в кабинет с букетом пионов. Я же представляю, что они стоят почти как самолет, ведь сейчас февраль. И мне страшно подумать, сколько времени было потрачено, чтобы их найти. Эти цветы ярким пятном окрашивают комнату, а я просто не могу подобрать слов. Даня, как мальчишка, смотрит на меня и улыбается. А потом протягивает какие-то исписанные листы. Я смотрю на них предельно долго, пока сквозь туман в голове не осознаю данины слова. Он продумал шоу. До конца. Просто взял и сделал то, о чем мы говорили, но чего я постоянно боялась. А он задвинул все эти страхи и просто сделал.

Для меня.

И вот я стою посредине своего кабинета и не могу понять, почему. Кидаю взгляд на календарь…14 февраля. Праздник, который Даня никогда не признавал и всегда издевался над ним. Поэтому вряд ли это связано с датой. Но Даня ничего больше не говорит, а я не могу поверить в реальность. Я не могу поверить в то, что он делает это все для меня. Несмотря на то, что я с ним сделала, несмотря на то, что я чудовище…несмотря ни на что.

Мы стоим и смотрим на воплощенную идею, а я не могу говорить. Ставлю цветы в вазу, а потом спрашиваю у Дани:

-Думаешь, у нас правда может получиться шоу?

-Думаю, мы можем попробовать, - просто говорит Даня.

А я понимаю, что мне нужно еще одно подтверждение для себя и поэтому подкидываю монетку. Даня с улыбкой ловит ее и показывает : орел.

И я верю. Монетка еще ни разу не обманула меня. Но, когда я произношу это вслух, Даня интересуется:

-А когда ты бросила меня, ты тоже спрашивала у монетки?

И от этого вопроса земля уходит из-под ног. Но я не могу ему врать. Больше никогда. И поэтому просто киваю. Мне страшно, что Даня сейчас уйдет, что он хлопнет дверью и скажет, что это сумасшествие, но он остается на месте. А потом просит меня говорить. Потому что мы достаточно молчали и, наконец, слова созрели в нас и готовы превратиться в нечто большее. Теперь я не могу бояться, потому что страх всегда не дает сдвинуться с места, а нам пора идти вперед. И мне, и Дане. Мы больше не имеем права молчать и делать вид, что ничего не происходило. Я выпрямляю спину, смотрю Дане в глаза и понимаю: я отказываюсь бояться. Больше нет. Больше между нами никогда не станет мой страх.

И тогда я говорю.

—Я так боялась тебя потерять, Дань. Больше всего на свете, потому что это чувство внутри вдруг стало слишком сильным. И я позволила страху победить себя. Потому что. когда я думала, что ты упал с моста, мне казалось, что я тоже умерла. А я не могла тебя потерять…я не могла остаться одна после того, как ты изменил все. Но ты стал умирать рядом со мной. И это видели все, кроме меня…и тебя. Я убивала тебя,Даня, а никто из нас этого не замечал.—На этом моменте мой голос дрожит, но я скрещиваю руки на груди и продолжаю.—И ты никогда не бросил бы меня, поэтому мне пришлось сделать это самой. Я не имела права решать за нас обоих, но тогда все казалось таким логичным. Мне нужно было, чтобы ты жил, понимаешь? А потом оказалось, что это не спасает, а убивает тебя…какой глупый парадокс. Я отказалась от нас, чтобы спасти тебя и чуть не убила. И самое страшное, если бы не Дудаков, то никогда не заметила бы этого.—Мне становится так холодно, что я не могу дальше продолжать, но понимаю, что должна.—И я не врала тебе, а просто не договаривала правду. Причиной всего был Эд, да. Но только потому, что он первый рассказал, как забота обо мне тебя уничтожает. Он рассказал, как ты попал под машину от усталости и я не могла больше дышать… На тот момент мы не спали вместе. И сделали это только в Минске, когда я была уверена, что ты счастлив. Вот только крики из-за стены было нужно заглушать. И я это сделала. Один раз…а больше не смогла. Я знаю, что ты не сможешь простить меня, потому что я…ужасное чудовище и…

Но в этот момент Даня не дает мне закончить. В его глазах я вижу все: и боль, и нежность, и желание спрятать меня от всего мира и самой себя. Даня смотрит на меня и целует. Впервые за все это время он просто целует меня и не дает больше винить себя. Он не слушает меня, когда я снова называю себя чудовищем. Для Дани я чудище, но пока я не понимаю разницы…до того момента, когда он говорит то единственное, что имеет значение: Я —его. Целиком и полностью. Со всеми недостатками и достоинствами, чудовищами и демонами.

Я—его.

И в этом нет слепого желания обладать. Эти слова значат нечто большее: то, что меня принимают. И не имеет значения, сколько всего живет в моей бездне. Дане все равно, потому что он приручит тех демонов, кого можно приручить, и прогонит всех остальных. Я нужна ему вся, и он никому меня не отдаст. Я читаю это в даниных глазах, когда он обнимает меня, потому что между нами больше нет ни стен, ни обид. И сквозь обрушенные баррикады на волю вырываются и страх, и боль, которых я больше не боюсь. Поэтому я плачу. В этих слезах нет отчаянья и безысходности. Они вымывают из меня темноту и страдания, заполняя все покоем и ощущением того, что все теперь будет правильно.

—Я люблю тебя, —просто говорит Даня.

И я понимаю: еще никогда эти слова не значили так много.

—Ты простишь меня?—спрашиваю я Даню, надеясь на простое «да», но он отвечает иначе:

—Мне не за что тебя прощать.

И от этих слов я люблю Даню еще сильнее, хотя и не произношу этого вслух.

Мы едем в машине: живые и обновленные, а Даня уверенно крутит руль.

—Куда мы едем?—тихо спрашиваю я его.

—Домой…

Мы едем домой. И я не могу передать словами ту нежность, которая поселяется во мне после. Она нарастает с каждой минутой: когда Даня несет меня в дом, как всегда помогает разуться, укладывает в кровать, закутывает в одеяло и обнимает. Он рядом и баюкает меня в своих руках, пока наконец нежность не побеждает усталость. И мне кажется, что счастливее меня нет человека на свете…потому что мне больше уже не холодно.

***

А потом наступает мой День Рождения, и мы идем в ресторан. С Дудаковым, Дишей и Алиной. Официанты дарят мне праздничный торт, а я задуваю свечку и загадываю самое сокровенное желание: чтобы все, кого я люблю, были здоровы. Это так много…но большего мне и не нужно.

Дудаков в перерыве что-то решает с Даней про шоу, а потом Даня уходит дурачиться с Дишей, а Сергей с улыбкой смотрит на меня.

— У нас скоро будет шоу. Ты можешь в это поверить?

Я пожимаю плечами.

—Пока нет…все как-то так странно.

Дудаков кивает:

—А вообще это чья мечта на самом деле?

Я не колеблюсь ни минуты и отвечаю:

—Данина. И мечта…и идея… Он так давно что-то подобное хотел.

Сергей смотрит на меня удивленно, а потом ничего не говорит. Да я и не пытаюсь слушать. Мне пока просто хорошо.

Диша едет к Алине домой, а мы вызываем им такси. Даня же провожает меня, а потом уже дома дарит свой подарок—черный камень на шнурке. Он должен защитить меня от сглаза и дурных мыслей. И когда Даня застегивает свой подарок на шее, мне кажется, я чувствую его невероятную мощь. Потому что вместе мы сильнее всего мира и всего зла, у которого больше нет власти над нами.

Даня целует меня нежно и невесомо. Словно боится сделать больно каким-то неловким движением. Я чувствую его губы у себя на шее и невольно задерживаю дыхание.

—Этери…солнце мое невероятное,—шепчет Даня.—Пожалуйста дыши…

Я улыбаюсь и касаюсь даниной спины пальцами, а потом одну за второй расстегиваю пуговицы на рубашке. Медленно и спокойно, целуя оголившиеся участки кожи. Даня закрывает глаза и закусывает губы, а я не могу сдержать улыбку, потому что внутри мне безумно хорошо. Мне кажется, что между нами происходит что-то новое, потому что дело даже не в сексе, которого так давно не было. Мы словно познаем друг друга заново, и я замечаю родинку у Дани на ключице…маленькую, но настоящую. И он сам такой настоящий, что сердце вырывается из груди, когда Даня целует меня в ответ.

Мы идем в спальню, в темноте, но в комнате я сама включаю свет, потому что не хочу прятаться и что-то скрывать. Даня аккуратно стягивает с меня кофту, покрывая поцелуями ключицу и шею, а потом касается губами каждого шрама, который он видит.

—Не смотри,—рефлекторно говорю я.—Они уродливые.

Но Даня не дает мне закрыться. Он смотрит мне прямо в глаза и говорит:

-Ты – моя. А значит и все эти шрамы - мои. И я люблю их. Потому что я люблю тебя, Этери.

Еще никто и никогда не говорил мне этого, но с каждым поцелуем Дани мне кажется, что боль из шрамов уходит. Иногда я вспоминаю, как взрыв впечатал в меня десятки осколков и заставил жить с этой болью все время. А теперь, когда Даня целует каждую черточку, его любовь вытягивает из меня эти отметины смерти. Я просто ощущаю каждой клеточкой тела, как он любит эти мои изъяны и считает их прекрасными.

И в первые за эти годы я исцеляюсь.

—Я не знаю никого, красивее тебя, —выдыхает Даня, а в его глазах—действительно только я. И я там прекрасна.—Ты—мой ангел…

Он гладит все мое тело и не перестает целовать, словно плавит его своими пальцами и не останавливается даже тогда, когда я не могу сдержать стон. Оставшаяся одежда настолько мешает нам, что, когда Даня стягивает с меня джинсы, я облегченно выдыхаю и помогаю раздеться ему.

Мы лежим полностью обнаженные и не боимся друг друга, словно запоминаем этот момент. А потом от прикосновения кожи к коже, я чувствую дрожь.

—Я люблю тебя…так, как никого еще не любила,—наконец признаюсь я.

И это правда. Потому что то, что я сейчас чувствую, сильнее всего, что было раньше, и в мире не существует слова, чтобы это описать.

Меня разрывает от эмоций, и я притягиваю Даню к себе. Он тоже почему-то медлит, пока я сама не шепчу ему на ухо:

— Я хочу почувствовать тебя еще ближе…

И потом я впускаю Даню в себя. Это настолько невероятно, что какое-то время я просто прижимаю его плотнее и обхватываю ногами. Я чувствую себя целой, словно мы наконец стали на столько близкими, что ближе быть уже невозможно.

Даня аккуратно двигается во мне, а я не могу больше молчать. Запрокидываю голову и стону от каждого его проникновения, не сдерживаясь и по-настоящему.

—Я люблю тебя…я так тебя люблю,—шепчет Даня, целуя меня при этом.—Больше всех на свете…сильнее всего…люблю…

Я сама двигаюсь навстречу Дане, открываясь ему еще глубже, потому что с каждым «люблю», становлюсь сильнее. И я тоже уже не боюсь говорить ему о любви. Потому что не знаю никого, кто был бы достоин этих слов настолько сильно.

—Даня…—выдыхаю я, чувствуя, как почти взрываюсь под его руками,—Не отпускай меня…никуда.

Он обнимает меня так крепко, что между нами не остается даже воздуха, и на пике наслаждения произносит:

—Никогда…никогда…не отпущу.

И в этот момент я взрываюсь и кричу, потому что мне кажется, что мир вокруг раскачивается и падает. Но Даня ловит меня и действительно никуда не отпускает. Мы летим с ним, не в силах понять, где чье тело и мысли. А вселенная крутится, набирает обороты и тоже взрывается на сотни осколков, которые становятся яркими звездами.

В конце концов, среди этой новой жизни и внезапной тишины каждый из нас тоже чувствует себя чем-то большим, чем просто мы сами.

Потому что и внутри, и вовне не остается ничего кроме…безграничной любви.

========== Судьба ==========

Я просыпаюсь абсолютно счастливой впервые за долгое время. Словно все стало на свои места и кажется, что внутри меня поселился свет, который греет тело. Я просто чувствую себя на своем месте с правильным человеком.

Открываю глаза и вижу, что Дани в кровати уже нет. И мне не страшно, что он ушел или бросил меня. Демоны в моей голове молчат. Страхов не осталось.

Натягиваю первую попавшуюся футболку из шкафа и иду на кухне. Там Даня варит кофе…в турке.

—Я думала, мы ее потеряли,—улыбаясь говорю я.

Диша нарезает фрукты и бурчит:

—Это я чуть не потеряла терпение, когда кто-то не мог нормально сварить себе кофе без членовредительства.

Даня смеется, а я притворно злюсь:

—Вы сговорились. Один подсадил на свой кофе, а вторая испортила турку. И все для того, чтобы вернуть сюда Даню.

Диша удивленно смотрит на меня, не понимая, о чем это.

—Как тогда еще объяснить, что в моих руках она превращала даже самый дорогой кофе в какую-то коричневую дрянь,—поясняю я.