Алые Розы [Андрей Дмитриевич Карелин] (fb2) читать онлайн

Алые Розы (книга 3)

Глава 1

Майские праздники

Я в коротеньком белом платьице, без лифчика, мне нечего скрывать. К сожалению, грудь так и не выросла. И хватит мечтать об этом, просто сделаю себе силикон. Говорят, с силиконом даже кормить можно, разве только чувствительность сосков упадёт, но подумаешь, невелика потеря!

Я читала, что женщинам какого-то из африканских народов делают женское обрезание. С ужасом представляю себе, что такое — когда отрезают половые губы и клитор, и остаётся одна только дырочка, чтобы мужику было куда засунуть. Удовольствия такие женщины почти не получают, им даже дрочить нечего. Такое с ними делают, чтобы они не изменяли, чтобы к другим мужчинам не тянуло, чтобы вообще к мужикам не тянуло. Какой кошмар! Я бы умерла, наверное, если бы мне отпилили клитор и губки! Секс с мужчинами и так почти удовольствия не приносит, так ещё и себя не потрогать. И для чего тогда жить? Кошмар!

На мне беленькие трусики со звёздочкой на том самом месте. Странно, что не с сердечком. Это Сашка выбирал, он меня часто звёздочкой называет, а ещё «Мелкой». Мне так обидно — ну сколько мне повторять что я не Мелкая?! Я только Вике разрешаю себя так называть. Закрываю глаза и представляю её упругие бёдра. Это потому, что она в спортзал ходит, у неё фигура такая подтянутая. А груди сами выросли. Везёт же некоторым!

На пальчиках ног — французский педикюр. Несмотря на кажущуюся простоту, это самый сложный вид педикюра. Сначала надо ногти подровнять, потом прозрачным лаком покрыть, а после — кончики белым подкрасить. Смотрится простенько и ненавязчиво, но Сашке нравится. У Вики точно такой же — сама делала. Обожаю её ножки!

Ещё на мне босоножки на платформе. Не могу без каблуков, надоело, что меня «Мелкой» называют! Волосы я давно перестала подкрашивать, и они немного выгорели и стали ближе к каштановым. Ровные пряди немного подкручены. В детстве я была такой евреечкой-кучеряшкой, а теперь они покрыты лаком и блестят, как в модном глянцевом журнале. А ещё они у меня густые и прочные. Ресницы и брови можно не красить, но я всё равно подкрашиваю: люблю, когда всё идеально. На лице — привычный уже слой «штукатурки», губы нежно-розового цвета, я сделала татуаж, но всё равно пользуюсь блеском. Обожаю, когда мои губки блестят! Открытые плечи портит лишь отсутствие плотного загара, но в солярий ходить у меня не получается: слишком скучно лежать в капсуле, да и, говорят, это кожу портит.

Достаю из сумочки телесный крем, скидываю босоножки и тоненьким слоем смазываю ноги. Теперь они блестят, как будто я в колготках. Меня возбуждают прикосновения к собственным ногам. Раньше я часто целовала свои коленки, брала большой пальчик ноги в рот и воображала, что сосу чей-то член… ну, или занимаюсь футфетишем с другой девушкой, а парень на нас смотрит и возбуждается. Хотя парней в моих фантазиях всегда было не много.

Я уже не вижу разницы между полами, и спать могу с обоими, но девушки мне нравятся немного больше. Сам по себе секс с мужчиной неплох, но разве это банальное «сунул-вынул», «туда-сюда» сравнится с многочасовыми ласками с какой-то красоткой? Под «какой-то красоткой» я всегда подразумеваю Вику. Я даже представить себе не могу секс с другой девушкой!

Но я и от других иногда возбуждаюсь, когда вижу их голенькие коленки в транспорте, но после всегда думаю о Вике и о её ногах. Мне кажется, ничьи ножки не сравнятся с её ножками, с её пальчиками. Зацеловала бы каждый просто сейчас! Прежде чем делать ей педикюр, я обсасываю каждый пальчик на её ноге своим губами, трусь о её стопу лицом, а после зажимаю её ногу между своих ножек. Господи, какая же я извращенка! Но как приятно каждый раз прикасаться к любимой! Это реально ни с чем не сравнится. Притом, если не трогать себя, то удовольствие можно растягивать часами.

Это даже хорошо, что Вика не проявляет такого же интереса к моим ногам. Она просто сидит и смотрит, как я покрываю поцелуями её щиколотки и стопы. В крайнем случае, она может поцеловать меня в бедро ну или в коленку. Похоже, все, что её во мне интересует — это «киска», и то она давно уже меня не сосала. А вот у Сашки она сосать любит. Иной раз её не оторвёшь от его члена. Гладит его, дрочит, лижет, сосёт, яичками играется, а как наступает моя очередь, откровенно филонит. Обидно даже!

Иногда я пытаюсь за ней повторять, но у меня так не получается: от глубокого заглота меня тошнит, а елозить по головке языком и губами совсем не то — не возбуждает. И почему его член не такой красивый как её ножки или как её «бусинка» или личико? Нравятся её глаза и губки, нравится её спортивная фигура и упругая попка. Нравится в ней абсолютно всё. Наверное, потому, что я лесбиянка. Сколько же ещё мне притворяться нормальной? А если мы с Сашкой поженимся, если станем жить вдвоём, с Викой уже не получится встречаться. И буду я сидеть и скучать долгими вечерами, вспоминая бурную молодость. А по ночам, раз в неделю, втайне от детей он будет трахать меня, пока не кончит, а потом я буду долго мастурбировать глядя на видосики и фотки в своём телефоне. И плакать о том, что ушло безвозвратно, вспоминая, как счастье было совсем рядом, да прошло мимо.

Да что за мысли такие упаднические! Сегодня же начало майских праздников. Мама уехала в деревню, а родители Сашки — куда-то в Европу. А значит, дача будет свободна, и нас ждёт неделя безудержного секса. Месячные у Вики только закончились, а у меня они ещё не скоро. Странно, что у нас месячные не синхронизировались. Я читала, что у подруг, которые живут друг с другом и занимаются сексом, они бывают в одно и то же время. Но это не важно, а важно то, что следующая неделя обещает стать лучшей в моей жизни.

Стягиваю трусики и смотрю на себя в зеркало. Мне всё больше нравится моя «бусинка»: если Вика может взять её в рот своим прекрасными губами, значит, она не так уродлива, как мне раньше казалось. Сморщенная, мелкая, висящая… Фу-у-у, по-прежнему не могу привыкнуть к своему телу!

Намазываю ножки кремом, и надеваю босоножки, натягиваю трусики, беру свою сумочку и спускаюсь вниз.

Сашка ждёт меня в машине, рядом — Вика. Они о чём-то общаются, чуть не целуются. Но я не ревную. Как я могу ревновать их друг к другу, я ж люблю их обоих!

— Приветик, солнышки! — улыбаюсь им я.

— Привет, Юлечка. — Сашка, не вставая с водительского кресла, открывает мне заднюю дверцу.

Я сажусь в машину, жестом намекая Вике, что она может сесть рядом.

— Ты такая нарядная сегодня в платьице! — улыбается мне Вика.

— Спасибо, всё как ты любишь. — Я раздвигаю коленки и приподнимаю юбочку так, что становятся видны мои трусики.

Сашка сидит спереди и пялится на меня в зеркало заднего вида.

— Ну вы, девчонки, даёте! — говорит он и улыбается.

Как ни в чём не бывало, Вика кладёт мне руку на «киску» и начинает её мять. Я улыбаюсь от удовольствия, постанываю, прикрывая глаза.

— А мне к вам можно? — улыбается Сашка.

— Не-а. — Я резко свожу коленки и зажимаю ладошку Вики. — Здесь место только для девочек.

— Ты давно уже не девочка, — по-доброму язвит Сашка.

— Конечно. — Я игриво надуваю губки. — Ты же сам сделал меня женщиной.

Вика сидит в коротеньких шортиках и тенниске, подчёркивающих её идеальную фигуру, узкую талию и большие груди. Она снимает кроссовки и остаётся в одних носочках. Обожаю её ножки! Она ставит правую Сашке прямо на сиденье, глядит его ножкой по внутренней стороне бедра.

— Эй, ты что задумала? — улыбаясь, спрашивает он.

— Юль, ты не против? — смотрит на меня Вика. Я удивлена, что она до сих пор у меня разрешения спрашивает. Насколько я знаю, они даже без меня встречались пару раз, но я же не закатила истерику.

— Да, — быстро отвечаю я. Вика дотягивается до его паха и начинает водить по нему вытянутым носочком. Она всё ещё гладит мою «девочку», но явно без удовольствия. А я всё равно едва не кончаю от её прикосновений. Я разваливаюсь в кресле и помогаю своей рукой, ласкаю сама себя. А Вика уже вплотную занялась Сашкой. Она расстёгивает его ширинку и тянется к ней губами. Отсюда сзади я вижу, как она ласкает его сморщенный член и как он буквально за несколько секунд превращается я в упругий монолит в её губах. Она обнимает его ножками и дотрагивается ртом. Вика сосёт и дрочит ему ногами. Она такая спортивная. Глядя на них, я продолжаю мастурбировать.

Сашка глубоко дышит и пытается не стонать, как бы Вика ни старалась.

— Юль, не хочешь к нам присоединиться?

— Да-да, конечно, — киваю я.

Сашка съезжает в придорожную лесопосадку. В лесу сейчас свежо, ещё недавно снег сошёл, а уже ярко светит солнышко. Сашка достаёт из багажника плед и стелет его на холодную землю. Всё это время Вика не выпускает его член из своих рук.

Я любуюсь ими двумя и трогаю себя. Хотя мне не обязательно трогать «киску», чтобы возбуждаться, можно ещё трогать лицо, губы и грудь, какая бы она маленькая ни была. Я стягиваю с себя трусики и кладу их рядом. А сама становлюсь на коленки перед Сашкой. Вика помогает мне убрать волосы и засаживает Сашкин член мне прямо в рот. Вика знает, что я люблю, когда неглубоко, и не убирает с него свою руку. Одной рукой она насаживает мою голову на его член, а другой постоянно ему дрочит. Меня снова тошнит. Да что за напасть-то такая!

— Бэ-э-э! — Я пытаюсь откашляться.

— Отдохни, подруга, я пока пососу. — Вика любовно обнимает его член и насаживает на него свой рот, намного глубже, чем у меня это получалось. Мы стоим на коленках перед моим парнем и соревнуемся, кто глубже заглотит.

— Расслабься, Юль. Расслабь горло, задержи дыхание… — советует мне Вика и аккуратно засовывает его член мне в рот. Так глубоко захватить у меня ещё никогда не выходило.

Несколько секунд пытаюсь отдышаться, а после мы с Викой зацеловываем его головку и член до самого основания, до яичек. И ещё долго-долго целуемся прямо под его прицелом. А Вика ему ещё и дрочит. Она однозначно любит его член, просто обожает! А я… я по-прежнему его боюсь.

— Кончишь нам в рот? — спрашивает она Сашку.

— Давай. — Он начинает резко водить бёдрами вперёд-назад, а Вика ему дрочит, поглаживая головку язычком. Я просто наблюдаю. Чувствую себя двоечницей и прогульщицей в этом деле. Реально всё, что я могу, это просто в рот взять, и то не получается пока полностью побороть отвращение.

И тут Сашка кончает ей прямо на лицо. Вика жадно ловит языком капли его спермы, а после ещё долго переливает её во рту.

«Фу-у-у!» — первая мысль у меня в голове, но я слишком возбуждена, чтобы думать. Я целую её в губы, и остатки его спермы попадают мне в ротик. Чтобы не стошнило, я думаю, что там и её слюни. Чёрт, я лесби, пора признать это! Мы с ней долго целуемся, гоняя остатки спермы друг другу в ротик, пока она всё не проглатывает.

— Не хотите рты прополоскать? — Сашка как-то странно смотрит на нас.

— Нет, — говорю я и заваливаю Вику на покрывало, стягиваю с неё майку и прикасаюсь губами к её соску. Мне так нравится у неё сосать, в этом я настоящий эксперт! Обожаю её тело, обожаю её груди, ножки и «щёлку», мокренькую, чувствительную, с нежными губами и чувствительной «бусинкой»! Я засовываю в неё пальчик, а язычком ласкаю клитор. Сашка безразлично на нас смотрит: слишком часто он в последнее время видел подобное. Но я не для него стараюсь, я делаю это для себя и для Викули. Мне же надо как-то получать удовольствие. Вика стонет и кончает мне прямо в рот. Я чувствую её сок и запах. Он пьянит посильнее Сашкиной спермы. Обмазываю свои лицо и губы её соком и снова лижу её ненасытную «киску».

— Девчонки, заканчивайте, ехать пора, — устало зевает Сашка.

Глава 2

Мы садимся в машину на заднее сиденье. Я целую Вику под коленкой и спускаюсь вниз до самых щиколоток. Снимаю с неё носочки своими губами. Беру её пальчик в ротик. Мне так хорошо сейчас, даже к себе прикасаться не хочется! Но иначе я не кончу.

— Са-а-аш, — говорю я. — А можно, пока ты будешь ехать, я буду мастурбировать?

— Да-да, конечно, а чего ты спрашиваешь? — Сашка заводит двигатель.

— Просто это будет тебя отвлекать от дороги.

— Не будет, — говорит Вика. — Я помогу тебе.

Это реальное издевательство над Сашкой! Он сидит впереди и ведёт машину, а я лежу на заднем сиденье, и Вика мастурбирует мне. Я прижимаю к себе коленки, целую их по очереди, иногда целуюсь с Викой и визжу от восторга. А она не вынимает из меня свой пальчик. Разве только чтобы дать мне его пососать.

— Всё, хватит! — вновь останавливает машину Сашка. — С таким стояком я не могу рулить.

— Твоя очередь, — смотрит на меня Вика. Она пересаживается на переднее сиденье, а Сашка перелезает ко мне, я так и лежу на сиденье, прижимая к себе коленки. Моя «киска» сейчас открыта и беззащитна.

Он вынимает свой член; тот буквально проскальзывает в меня и бурит мою нежную дырочку, как перфоратор. Я стону от удовольствия, а Вика щелкает радиостанции. Сашка несколько раз подряд глубоко-глубоко в меня вставляет, а после вынимает свой член и прикладывает к моим губам. Я не сразу догадываюсь, что делать, как тут он начинает кончать.

— Закрой глаза и открой рот, — комментиреут Вика. Я так и делаю. Чувствую капли спермы у себя на языке. Обхватываю губами обмякающий член. Тянусь к Сашке, желаю его поцеловать, но он отстраняется.

Ко мне прижимается Вика, она кладёт руку мне на «киску» и гладит её. А после без всякой тени смущения целует меня прямо в губы.

— Спасибо, — шепчу я. — Мне так хотелось кого-то поцеловать!

Один палец Вики проникает в мою попочку. Это не то чтобы неприятно, просто неожиданно. Другой палец всё ещё находится в моей «кисуле». Она продолжает дрочить мне и даже ускоряется. И я стону от удовольствия. А Сашка заводит машину. Беру Вику за руку и засовываю её себе в рот. Мне нравится, когда меня трахает девушка сразу во все дырочки. Это так возбуждает!

Сашка притормаживает. И я не понимаю, что происходит. Я сосу, и мне мастурбирует моя любимая. Пред глазами туман. Но Вика спрашиваете Сашку:

— Что случилось?

— Менты, — коротко отвечает Сашка.

Вика быстро достаёт из меня свои пальцы, а после поправляет мою юбочку и ищет мои трусики.

Стук в окно:

— Ваши документы! — звучит голос мента. Он заглядывает к нам на заднее сиденье. Я от стыда сгораю, готова под землю провалиться, но Вика умело делает вид, что всё в порядке.

— А что мы, собственно, нарушили? — улыбается она.

— Это простая проверка документов, — отвечает мент и отходит от машины.

Я смотрю на Вику, а она на меня.

— Люблю тебя, — шепчу я, и мы целуемся вновь. Она кладёт руку на мою левую грудь и начинает мять её. Как же это приятно!

— Всё нормально, — возвращается полицейский. — На дачу едете? — Он смотрит на меня и на Вику, но почти не смотрит на Сашку.

— Ага, — отвечаю я и улыбаюсь ему.

— Езжайте, — говорит он. — Красивые девушки с вами, повезло!

— Спасибо! — отвечает Сашка, поворачивается ко мне, любуется мной. Протягивает мне руку, я сжимаю его ладонь, а другой крепко сжимаю руку Вику, искоса поглядываю на неё.

+++

Вечером мы сидим у камина. Сашка принёс со двора поленья и разжёг огонь. Но, несмотря на это, мне всё ещё прохладно: ночи в мае в этом году холодные. Мы с Викой кутаемся в одно покрывало и жмёмся друг к дружке. Сашка сидит напротив и наливает нам какого-то вина из погреба.

— Самодельное, — говорит он.

Вика улыбается ему, берёт бокал в руки и делает пару глотков. Я беру свой бокал, мы скрещиваем с ней руки и пьём вино на брудершафт, а после целуемся вместо закуси. Сашка смотрит на всё это и слегка улыбаясь.

— А ты не ревнуешь нас друг к другу? — вдруг срывается у меня. И зачем я это сказала? Сама не знаю.

— А ты? — Сашка смотрит на меня.

Он встаёт, подходит к Вике, проводит руками по её плечам, обнажая их, а после целует её в шейку. Вика даже зажмуривает глазки от удовольствия. Я немного откидываюсь назад и продолжаю наблюдать.

— Так странно… — говорит Вика и в ответ целует Сашу.

— Что странно? — улыбаюсь я.

— Странно, что ты не ревнуешь, — отвечает за неё Сашка. Его руки скользят по Викиному телу, гладят её упругую попку и плоский животик. Он обнимает её за талию и вновь целует в плечо.

— Это меня так возбуждает! — говорю я, нахожу под покрывалом её ногу и нежно прикасаюсь к ней своим пальчиками.

— Вы решили вдвоём массаж мне сделать? — улыбается и потягивается Вика.

— Ага. — Я прижимаю её ножку к себе и массирую ею свою грудь прямо через одежду. Сашка опускает её футболку всё ниже, и я уже вижу её торчащие сосочки. Он держит их в своих руках и неумело так сжимает, мне кажется, слишком сильно. Викуленька же такая нежная, с ней нельзя так! И как она это терпит?

— Не так, дай покажу, — говорю я. Тянусь к её груди и прикасаюсь к соску губами. Сашка какое-то время просто наблюдает, а после садится рядом и повторяет мои действия с её левой грудью.

— Скажи, а у кого получается лучше? — Я провожу язычком по её соску, а после покусываю его губами.

— Не скажу, я вас обоих люблю, — улыбается она. Сашка поднимается и целует её в губы. И они начинают страстно-страстно целоваться. А я продолжаю ласкать её грудь.

Вика берёт меня за плечо и давит на него, заставляя опуститься ещё ниже. Я оказываюсь прямо перед её пупком. Хотя она явно имеет в виду что-то другое.

«Неужто опять?» — думаю я. Мой ротик создан для поцелуев, а не только для кунилингуса. Стягиваю с неё спортивки и любуюсь её «кисулей». Я знаю её лучше всех, зацеловала и зализала на ней каждый миллиметр, видела её во всех возможных ракурсах: и снизу, и сверху, и сзади. Засовывала туда свой язычок и пальчик.

Но что на этот раз? Чего она добивается? Снимаю с неё штаны, и Вика раздвигает ножки, продолжая целоваться с Сашкой. Приближаюсь губами к её «щёлке». Чувствую её запах. Для меня это лучший аромат на свете, аромат любви. Провожу по ней пальчиком.

Вижу, что Сашка уже возбудился, а значит, у меня осталось мало времени. Чёрт, почему мы должны под него подстраиваться?! Потому что он мужик? Я должна у него сосать, но после этого он со мной даже не целуется. Это так несправедливо! Мы должны быть равны, а получается, что нет. Я слышала, многие мужчины вообще отказываются лизать своим девушкам, а девушки всё равно вынуждены сосать у них член.

Закрываю глаза и медленно тянусь высунутым язычком к Викиной «бусинке». Вика не выдерживает и прижимает меня к себе рукой. Я вылизываю её «девочку», вожу по ней языком. Высовываю его как можно сильнее, чтобы облизать её. Сашка стягивает штаны, его член уже смотрит мне прямо в лицо. Облизываю его, беру в рот, а после ещё раз буквально впиваюсь губами в Викину «киску» и, наконец, плавно ввожу в неё его член.

Сашка начинает толкать его, как поршень. Он долбит её всё сильнее, я а я сижу рядом, отодвигаю трусики от своей «кисули» и мастурбирую. Мне очень приятно, и я почти кончаю.

Сашка кончает быстрее и едва успевает достать свой член. Опять пара капель попала внутрь. Вика приподнимается, и я вижу, как по её «кисуле» стекают сочные капли спермы.

— Вы так доиграетесь, — говорю. — Сашка, это ты должен был думать.

— Юль, успокойся, — вдруг говорит мне Вика. Она прижимается ко мне и целует. — Такое уже случалось. Я думаю, всё будет в порядке. Я отлично знаю, как не забеременеть.

Я успокаиваюсь в её объятиях. Сашка же вообще выпадает. Он разваливается в кресле и наливает себе вина, а Вика идёт подмываться в ванную. Иду за ней, мне холодно. Но на тёплом коврике я вновь согреваюсь. Вика становится под душ и моет свою «киску». Я смотрю на неё и продолжаю себя трогать. Может, со стороны это и выглядит как-то странно, но мне сейчас так приятно.

Вика брызгает в меня водой из душа. И вот я уже перед ней в мокром платье.

— Чего стоишь? — говорит она. — Ну, иди же сюда, Мелкая.

Она затягивает меня к себе, и мы жадно целуемся, её рука ложится на мою «девочку», а пальчик проникает в мою дырочку.

Вика целует меня в губы и в шею, а потом садится на краешек ванной и манит меня к себе. Я нерешительно подхожу к ней, и она вновь наклоняет меня к своей «щёлке».

— Тебе что, не хватило? — спрашиваю я.

— Мне всегда хочется, — отвечает она и прижимает меня к себе губами.

Нежно целую её «горошинку», ласкаю «лепесточки», растягиваю кожу вокруг дырочки и пытаюсь проникнуть туда язычком. Чувствую привкус Сашкиной спермы. Не знаю, как описать её вкус — сперма и есть сперма.

Вика гладит меня по попочку и пальчиками проникает в мою дырочку.

Может ещё раз позицию 69 попробовать? Раньше у нас не особо получалось. Как бы мы ни старались, всегда было неудобно. Может хоть на этот раз повезёт. Похоже, эта позиция создана лишь для порнухи, чтобы раздел такой добавить. А в реальной жизни очень сложно от неё получить удовольствие.

К нам заходит Сашка. Он довольно быстро понимает, что происходит, и я уже чувствую, как его член толкается в мою дырочку.

— Немного не так, — говорю, — но Вика быстро заставляет меня замолчать и продолжать делать ей кунилингус. Помогаю Сашке рукой попасть в себя, и он начинает меня долбить — сначала медленно, потом всё быстрее и быстрее. Пока я вылизываю «кисулю» Викулечке, Сашка долбит мою. Я оттопыриваю попку, чтобы ему было легче. Вика кладёт свои ножки мне на плечи и поливает мою спину горячей водой из душа. Хорошо, что я догадалась заранее заплести волосы, а иначе они бы уже были мокрые.

Наконец, Сашка кончает и вынимает из меня свой член.

«Надеюсь, он кончил не в меня. Только бы не в меня!» — думаю я. А Вика кладёт меня на спину в ванную и садится мне на лицо. У меня перед глазами её идеальная «щёлочка» и округлая, как мячик, попочка. Обнимаю её попку, целую, осыпаю её своими поцелуями и ласками. Не могу от неё оторваться, обожаю её! Люблю всем сердцем, всей душой, своими губами и ртом!

Но мне так не хватает ответных ласк! Видимо, она решила, что после Сашки мне уже не нужны её ласки. Целую её бёдра, а свободной рукой дрочу свою «киску». Вика сидит на мне и продолжает целоваться с Сашкой, сосёт его вялый член. Ф-у-у, он же даже не стоит!

Глава 3

А потом мы моемся под душем и идём в комнату. Там, среди белоснежных подушек и одеял, мы целуемся. Вика лежит между нами, она поочередно целуется то со мной, то с Сашкой. Сашка целуется только с ней и держит свою руку на её «кисуле», неумело массирует ей клитор. Я тоже целуюсь только с ней и держу свой пальчик в её «пещерке». А Вика одновременно гладит мою «кисулю» и его вялый член. Конечно вялый: он же столько раз кончил.

— Ещё раз можешь? — спрашивает его Вика.

— Да, сейчас, — отвечает он и начинает дрочить. Но у него не особо выходит.

— Сейчас я покажу, как надо. — Вика полностью берёт его член в рот и массирует его языком. Но и у неё ничего не выходит.

— Давай я попробую, — говорю и целуюсь с Викой. После целую её грудь, тру пальчиком её «киску», и она делает всё то же самое для меня. Мы улыбаемся и смотрим на него, а после начинаем одновременно лизать и сосать его член и яйца. Я ещё никогда не сосала вялый член.

— Ну, вставай, вставай, — нервничает Сашка.

Он смотрит на нас и обречённо качает головой.

— Чуть позже. Я пока схожу, прогуляюсь. Можете пойти со мной, если ходите.

Я смотрю на Вику, на её шикарное спортивное тело, и отвечаю:

— Нет, мы пока тут поваляемся. — И нежно провожу рукой по её спине.

— Ну ладно, как хотите. — Он встаёт, накидывает штаны и футболку на свой поджарый торс и выходит. Иногда я любуюсь им, забывая, что я лесбиянка. Природа играет со мной. Я нежно поглаживаю Вику по бедру, и она точно так же нежно гладит меня.

— Парни-девушки, — говорю, — один ноль.

— В смысле? — переспрашивает Вика.

— Ну, он уже выдохся, а мы ещё можем. Прижимаюсь к её бёдрам, покусываю одними губами, чтобы не поранить лепесточки её «кисули». Вика откидывает голову назад и громко дышит, почти что стонет, а я только сильнее возбуждаюсь от этого, начинаю ещё энергичней лизать.

— Боже, Юлька, как жалко, что ты не парень!

— Почему? — улыбаюсь я, отрываюсь от её «киски» и целую её в губы. Мы жадно целуемся какое-то время, трогая пальчиками половые губки друг дружки. А после я вновь возвращаюсь вниз. Налижусь я когда-нибудь или нет? Похоже, это возбуждает меня даже больше, чем её. Но хочется чего-то новенького.

+++

Вечером мы смотрим фильм. Сашка и Вика сидят в обнимку (они теперь всё время обнимаются), а я сижу одна в кресле. Не знаю, почему они решили спихнуть меня в кресло, но мне в нём комфортно. Вика протягивает мне ножку, я беру её в руки и начинаю массировать. А она делает вид, что нечего не замечет, и лишь слегка улыбается мне.

— Так кто мы друг другу? — наконец, заводит этот разговор Сашка.

— В смысле? — не понимаю я, поглаживая пальчиками Викину ножку.

— Парень, девушка и ещё одна девушка. Кто мы — шведская семья? Это как-то странно.

— Никогда не задумывалась об этом, — говорю. — Вик, а что ты скажешь?

— Мне нравится всё, как есть.

— И мне тоже. — Кончиками пальцев щекочу её ножку, целую её и смотрю на Сашку.

— Ну хорошо, Юлька моя девушка, правильно?

— Ага, — шепчу я, не отрывая глаз от её стопы. Идеальные пальчики, красивый изгиб щиколотки, будто лакированная пяточка; помню, как сама тёрла её пемзочкой. Какая же она совершенная, эта ножка! Мне хочется посмотреть на другую. Я засовываю руку под покрывало и вытягиваю вторую ножку Вики, смотрю на неё. Ноготочки ровненькие, только лак немного стёрся, можно педикюр обновить. Массирую обе её ноги и смотрю на неё. Она делает вид, что меня не замечет, но я чувствую, как бьётся её сердце, и вижу, как она прибалдела. Я значу для неё всё больше. Я хочу быть для неё на первом месте. А Сашка… А что Сашка? Нам уже и без него хорошо.

— А Вика? Кто мне Вика? — Они целуются прямо у меня на глазах.

— Она тоже твоя девушка. Я не понимаю, что тебя не устраивает?

— Меня встраивает всё, а вас? Вы-то друг другу кто?

— Слушай, Саш, — вклинивается Вика, — ну разве это так важно?

— Вообще не знаю. А мы так и собираемся дальше жить втроём? — говорит он.

— Вот так и будем. — Я прикасаюсь губами к Викиным ногам — не целую, а именно хочу оставить отпечаток. Она шевелит пальчиками, и я возбуждаюсь. Но нет, не сегодня. Сегодня я уже натрахалась.

— А если одна из вас залетит? — вдруг заявляет Сашка.

— Тогда ты женишься на одой и вышвырнешь другую за дверь, — смеюсь я. Вика тоже смеётся и на меня смотрит. Вновь протягивает свои ножки — ей приятно, что я их постоянно глажу. А мне приятно не выпускать их из рук.

— Нет, ну я серьёзно. Что тогда? И кто вы друг другу. Вы подруги или любовницы?

— Скорее второе, — говорю я.

Вика возмущается и забирает у меня из рук свои ножки.

— Нет, мы просто студентки, которые решили погнать. Мы живём в своё удовольствие и просто делаем друг другу приятно. Мы никакие не лесбиянки. Многие девушки экспериментируют — что тут такого? Зато потом будет что вспомнить.

— Это значит, что ты уходишь из «семьи», — улыбаюсь я.

— Никуда я от вас уйду, вы же мои бусечки. — Вика прижимает меня и Сашу к себе. А она довольно сильная, потому как сгребает нас в охапку одним движением. Я вырваться не могу, даже если захотела бы. — Юлька, Сашка, вы такие оба классные! Даже не знаю, как я без вас! — Она смотрит на меня и Сашку и говорит. — А может, перейдём в ислам? Там можно иметь трёх жён.

— А где мне ещё и третью искать? — улыбается Сашка.

— А зачем тебе третья? Тебе что, нас двоих не хватает? — наигранно обижаюсь я.

— А как мы об этом скажем родителям? — вдруг заявляет Вика. — Я тут встречаюсь с парнем, но у него ещё есть Юлька, и он её тоже любит.

— А может им не говорить, — предлагаю я. — Никто, вроде, пока не догадался, что мы спим втроём. Никто нас с тобой даже лесбиянками не называл… ну, кроме тех парней в кинотеатре, а мы тогда ещё даже не целовались.

— Пожалуйста, не говори это слово, меня каждый раз передёргивает, как его слышу.

— А что тут такого? Мы занимается этим, целуемся, лижемся, спим друг с другом… лично мне оно даже нравится, звучит прикольно: лесбиянка, лесбиянка, лесбиянка… — смеюсь я.

— Мне больше нравится «бисексуалка», и вообще мы просто экспериментируем, а лесбиянки реально любят друг друга. Мы играем во взрослые игрушечки: «кисули», клиторы, «лепесточки», — улыбается мне Вика.

— Ты играешь со мной, а я и вправду люблю тебя, — вдруг признаюсь я. Мне почему-то кажется, что это лучший момент, чтоб признаться, и другого уже не будет.

— Я тебя тоже люблю, Юлечка, — улыбается мне Вика.

— И я вас люблю, — обнимает нас Сашка.

— Да нет же, — говорю. — Я люблю тебя, прям сильно-пресильно! Жить без тебя не могу, ты нужна мне, как воздух! Когда тебя рядом нет, я задыхаюсь, мне каждую секунду недостаёт твоего тепла, твоих прикосновений, твоих ласк. Твоего голоса. Люблю и обожаю тебя все душой, всем сердцем! От кончиков пальцев до… до… я не знаю, до чего. Каждую клеточку в тебе зацеловать готова!

Сашка как-то странно на меня смотрит, но я смотрю только на Вику. Сейчас только одна она для меня существует на всём белом свете.

— Это влюблённость. Ты же сама рассказывала, как в лагере в девчонку влюбилась, а потом всё прошло, — смотрит на меня Вика.

— А мне ты не рассказывала, — влезает в разговор Сашка.

— Как-нибудь расскажу, — отмахиваюсь от него, как от назойливой мухи, а сама смотрю на Вику, глаз от неё отвести не могу. Вытягиваю из-под одеяла её ножку и продолжаю мять её в своих руках. — Вика, я люблю тебя. Мне слов не хватает, чтобы всё сказать. Я обожаю тебя, молюсь на тебя! — У меня на глазах даже слёзы выступают. — Люблю тебя больше жизни, больше Сашки, больше мамки — больше всего на свете. Я готова умереть ради тебя! Хочу принадлежать лишь тебе одной. И хочу, чтобы ты об этом знала.

— Ты что, пьяна? — Вика вырывает свою ножку из моих рук и отсаживается от Сашки.

Он напрягается и зыркает то на неё, то на меня:

— Я тоже в немного в шоке, — выдаёт Сашка. — Юль, так ты что, лесбиянка?

— Да, — честно киваю я. — Прости, что обманывала тебя. Прости, что клялась в любви. Теперь, когда всё открылось, я хочу, чтобы ты не держал на меня зла. Ещё раз прости.

— Постой-постой, может, тебе кажется, что ты в Вику влюблена? — Он будто успокаивает сам себя. — В конце концов, мы ведь всё равно решили встречаться втроём. Мы же об этом как раз говорили. — И шёпотом добавляет: — Черт бы меня побрал, вообще эту тему поднять!

— Я просто хотела, чтобы ты знала о моих чувствах. — Я смотрю на Вику. — Мне так тяжело было всё в себе держать!

— Та-а-ак, вот только не надо и из меня лесбиянку делать! — громко кричит она.

Я подвигаюсь к ней, но она сторонится меня.

— Прости, я всё испортила, — шепчу я и тянусь к ней, чтобы поцеловать.

— Не прикасайся ко мне, сраная лесбуха! — кричит она и даёт мне пощёчину. Это больно — как ножом по отрытому сердцу! И зачем я перед ней открылась? Могла ещё потерпеть, пока она окончательно в меня не влюбится. Как же не вовремя я решила об этом поговорить и всё испортила.

Я смотрю на неё, и у меня из глаз сами собой начинают течь слёзы.

— Вик, зачем ты так со мной? — Мне жаль себя, безумно жаль! У меня трясутся руки. А она смотрит на меня и через секунду осознаёт, что наделала.

— Ой, прости, Юлечка, прости моя маленькая, я случайно. — Она гладит меня по лицу. Сама, видать, жалеет, что ударила меня. — Просто все эти твои лесбийские замашки уже начинают меня пугать.

— Но ведь только что всё было в порядке.

— Только что я не знала, что для тебя это так серьёзно… а сейчас… — Она не может подобрать слова.

— Давай забудем, и пусть всё будет, как раньше. Вик, пожалей меня, не разбивай мне сердце, прошу тебя!

— Я думаю, мне лучше сейчас уйти.

Она встаёт с кровати и начинает быстро одеваться.

— Куда ты, на ночь глядя? — пытается остановить её Сашка. Но тщетно. Она не хочет его даже слушать и буквально вылетает из дому. А я сижу и сглатываю, смотрю в точку перед собой, ничего не могу понять и ничего не могу поделать. Я реально в шоке.

Сашка видит меня в таком состоянии, садится прямо передо мной и берёт меня за руку. А я смотрю на него, и мне так больно, как никогда ещё не было. Меня сейчас буквально вывернет от боли.

— Верни её, — едва шевелю губами я. Сдерживаюсь, чтобы не зарыдать.

— Но она же сказала, что уходит… Остались мы вдвоём, любимая.

— Верни, я тебе говорю… иначе между нами всё кончено. Понял?! — Я впервые кричу на него. Я не знаю, что делать и как поступить. Я в полном замешательстве.

— Ты реально её любишь? Это правда — все, что ты говорила?

— Да, — я начинаю рыдать. — Саша, Сашенька, мой хороший. Верни мне Викулечку, я умоляю! Прости, что так вышло. Прости. Я готова быть с тобой, но только если она будет рядом. Без неё я умру!

— Ты готова поставить наши отношения на кон…

— Да я на всё готова. Если через пять минут её здесь не будет, я ухожу от тебя, я не шучу, всё кончено.

— Юль, постой, что ты говоришь-то такое… Она же сама сказала, что не хочет быть с тобой.

Демонстративно ставлю таймер на телефоне и кладу его на стол.

— У тебя уже меньше пяти минут, — говорю. Я умею быть жестокой, если меня вынуждают. По жизни я мягкая и ласковая, даже чересчур.

— Бред какой-то! Это же какой-то бред! — Сашка встаёт и уходит в другую комнату. — Поговорим, когда ты поумнеешь, — кидает он напоследок.

Я жду эти пять минут, но ничего не происходит. Негромко пиликает таймер, и я начинаю одеваться.

Глава 4

Встаю перед зеркалом и поправляю потёки туши, немого подкрашиваюсь и выхожу на улицу, где меня догоняет Сашка.

— Ты что, уходишь? — Он хватает меня за руку.

— Отпусти, мы больше не вместе, — говорю. — Между нами всё кончено.

— Ты что, серьёзно?

— Никогда ещё не была такой серьёзной, — шиплю на него. — Отпусти, иначе я закричу.

— Подумай, кого ты бросаешь. Зачем ты всё рушишь… — Он не может подобрать слова. — Моя ласточка, вспомни, как мы зажигали на Новый год.

— Пусти! — кричу. И уже не сдерживаю слёз. Придётся заново краситься, но тут уж ничего не поделаешь. — Где тут ходит маршрутка?!

— Я тебя на машине отвезу.

— Не надо, я сама дойду. — Выхожу за калитку, иду и реву. Мне жаль всех. Жаль себя, и Сашку жаль. И не столько его, сколько нашего с ним будущего, что я себе нарисовала. Всего того, что никогда не исполнится из-за меня. Мы никогда не будем вместе, и у нас никогда не будет деток, мы не будем рядом, держа друг друга за ручку, стареть и нянчить внуков. Ничего этого уже никогда не будет, и я сама во всём виновата.

И хуже всего то, что я оттолкнула Вику. Я не могу даже в мыслях допустить, что мы с ней не будем вдвоём. Чёрт с ним, с этим Сашкой, и с его идеальной жизнью! Я хочу только её, только Вику, а её нет. Вспоминаю сегодняшний день как самое светлое, что было в моей жизни. В моём сердце по чуть-чуть поселяются пустота и мрак как осознание того, что случилось. Меня потихоньку накрывает. Что же будет, когда накроет полностью?

«Надо было тебе всё вывалить! Помолчать ты не могла со своей дурацкой любовью!» — ругаю сама себя.

— Девушка вас подвезти? — Рядом останавливается сверкающая чёрная машина, из которой выглядывает какой-то взрослый мужчина.

— Спасибо, не надо. Я на маршрутке, — всхлипываю я.

— Маршрутка уже не ходит… — говорит он, но явно врёт.

— Выйду на трассу, поймаю такси… спасибо, я выкручусь, — пытаюсь улыбнуться. Но как же это трудно сделать! Господи, что же я наделала, что я наделала!

— Не надо её подвозить, я сам её подвезу. — Рядом притормаживает Сашка на своей эпике. Он выскакивает из машины и заключает меня в свои объятия. Я пытаюсь вырваться и рыдаю.

— Пусти меня, пусти, я сказала!

— Девушка, вам нужна помощь? — напрягается мужчина в чёрной машине.

— Ей не нужна ваша помощь! — грубо отвечает ему Сашка.

— Я не с тобой разговариваю! — дерзит в ответ мужчина. — Хочу услышать это от неё.

— Спасибо, — отвечаю. — Мы сами разберёмся. — Я не хочу никаких конфликтов, не хочу, чтобы у Сашки из-за меня были какие-то проблемы. Я хочу только любви, а её больше нет в моей жизни.

Сашка сажает меня в машину и везёт ко мне домой. И всю дорогу мы не разговариваем.

Перед самым домом он говорит:

— Ты это серьёзно… ну, насчёт нас? — Видно, что ему тяжело, Господи, что же я натворила?

— Прости, Саш, мне нужно было давно тебе сказать…

Он не даёт закончить:

— Что сказать? Что ты лесбиянка? И давно ты это знаешь?

— Пару месяцев. Я, честно говоря, сама была в шоке. Прости, мне очень жаль. — Я касаюсь его руки, пытаюсь его задобрить.

— Это ты меня прости. — Он смотрит в пол. — Я сам себя обманывал, решил, что смогу заполучить такую девушку, как ты. Знаешь, когда мы с тобой только начали встречаться, я поначалу не верил, что такое бывает, а после, как дурак, сам поверил в сказку. Но ты же видишь, как всё закончилось. А может, не закончилось? — Он с надеждой смотрит на меня.

— Прости, мне очень жаль, но я ничего к тебе не чувствую. — Беру его за руку. — Саш, ты настоящий друг, но я люблю её. Понимаешь?

— Откровенно говоря, нет. И никогда не пойму.

— Мне и не нужно твоё понимание, главное — что я, наконец, честно во всём призналась, я уже не могла этого скрывать. — Пытаюсь поцеловать его в щёку, но он отворачивается.

— И что… так меня и бросишь? Оставишь одного и побежишь к ней? Она же тебя тоже бросила.

— Да. — У меня на глазах опять появляются слёзы, и комок подкатывает к горлу.

— Прости, Юлечка, прости что напоминаю, вижу как тебе больно. Но и ты подумай, каково мне сейчас. Попробуй и ты меня понять. Давай сделаем вид, что всё в порядке. Ты можешь встречаться с девушками, я буду это терпеть, просто иногда ты будешь со мной.

— Нет, Саш, ты так ничего и не понял. Я не люблю женщин. Я люблю Вику, и только её. Я не смогу без неё жить. Я умру. И зачем я буду тебе мёртвая нужна, ты же не некрофил? — улыбаюсь ему сквозь слёзы.

Достаю телефон и набираю её номер, но она меня сбрасывает. Набираю снова, и вновь короткие гудки.

— Ты же понимаешь, что я к тебе испытываю то же самое, что и ты к ней, — смотрит на меня Сашка.

— Нет, — говорю, — никто не может так любить. Никто. — Я уже не стесняюсь и рыдаю прямо в его машине, а он успокаивает меня как друг. Мне сейчас так нужны друзья!

— Хочешь быть со мной? — вдруг говорю я.

— Ага, — кивает он. — Я на что угодно ради этого готов!

— Верни мне её! Слышишь? Заставь её вернуться, и я сделаю для тебя всё, что хочешь. Можешь меня трахать, кончать мне в рот, ноги об меня вытирать, лишь бы она была рядом. — Хватаюсь за голову. Какая же я жалкая — самой противно!

Пишу эсэмэс Вике: «Люблю тебя, ты мое счастье». Ещё одно: «Прости за то, что я такая, как есть… ты заслуживаешь лучшего». Ещё одно… И тут ловлю себя на мысли что это всё та же банальщина, которой меня Сашка закидывал. Веду себя, как малолетка не траханная. Раньше говорили «не целованная», но сейчас-то другие времена.

— Ладно, — говорит Сашка, разворачивает машину и подъезжает к её дому. Я выглядываю: в её окне горит свет.

— Звони, — говорю.

Сашка ставит на громкую связь и набирает её номер.

— Привет, Саш! — отвечает Вика.

— Привет, Вика! Юлька тебе сто раз звонила. Ты почем трубку не берёшь?

— Не хочу с ней разговаривать, а что?

— А со мной?

— Ты сейчас с ней рядом? — Я всё слышу, и мне так и хочется ей что-нибудь сказать, но я изо всех сил сдерживаюсь.

— Вика, спустись, — говорит Сашка. — Есть очень важный разговор. Вопрос жизни и смерти.

— Чьей смерти? — как же я люблю её за этот пафосный говор.

— Её и моей… ради нас спустись. Поговорить нужно.

— Дай ей трубочку, — говорит Вика.

Сашка ставит на обычный режим и протягивает мне трубку.

— Алло, — дрожащим голосом говорю я.

— Приветик, Юлечка! — отвечает Вика.

— Привет! — говорю я, а саму трясёт, и резко пересохло в горле.

— Хочешь встретиться?

— Это Сашка хочет, — вру я.

— Зачем ему я? Это же ты его подговорила, я знаю. Но со мной эти твои лесбийские штучки больше не прокатят. Это был последний раз. Ясно?

— Я знаю, — отвечаю я. А из глаз катятся слёзы. — Я люблю тебя.

— Опять ты за старое…

— Нет, нет, прости, прости. Только не вешай трубку. Умоля-а-аю! Пожалуйста, спустись к нам. Я хочу тебя просто увидеть. Не будь со мной так жестока.

— А как ты с Сашкой… держишь его на поводке, чтобы он для тебя девчонок замолаживал… — Вика бьёт в самое больное место.

— Нет, — отвечаю. — Он свободен, мы с ним расстались.

Вижу посеревшее лицо Сашки, но он же мужик, он всё в себе держит.

— Да ладно? — не верит она.

— Не могу его больше обманывать, ты права, подруга, я лесбиянка. И мне не нужны мужчины. Ты хотела услышать правду? Вот она, правда.

— Ладно, тогда я спущусь, но если ты что-то задумала…

— Вика, как ты можешь быть так жестока с той, кто тебя любит? Ты просила, говорить правду — вот тебе правда: я просто хочу тебя увидеть.

Кладу трубку и смотрю на Сашку.

— Ты бы так не спешила всем рассказывать, что мы расстались. К чему такая поспешность? — говорит он.

— Прости, Саш, я просто не создана для тебя. Ты найдёшь ещё другую, более красивую и не лесбиянку. Она будет любить тебя, а не на других девчонок пялиться. — Мне обидно, мне так обидно! Ну что же я такая непутёвая?! Если бы я могла всё изменить — осталась бы с Сашкой. Но он меня уже начинает раздражать, а что дальше? Скандалы, истерики и снова расставание. Так зачем тянуть резину и отсрочивать неизбежное?

Вика спускается вниз и запрыгивает к нам в машину. Она садится рядом и демонстративно не смотрит в мою сторону. Сашка заводит мотор, и мы срываемся с места.

— Куда? — спрашивает Вика.

— Ко мне на дачу… там всё обсудим, — спокойно отвечает Сашка. — А то, как начнём обсуждать, вы разбежитесь, и мне опять вас по всем городу ловить. Девчонки, я вас обеих люблю, давайте помиримся и будем жить как раньше.

— Я не против, — сразу выпаливаю я.

— Но больше никакого секса втроём, никакого дэ труа и всех этих лесбийских полизушек. Понятно?! — сурово говорит Вика.

— Понятно. — Я делаю вид, что сдуваю пылинку с её плеча.

— И не прикасайся ко мне.

— Да поняла я всё, поняла! — У меня опять глаза на мокром месте. — И некричи на меня больше, пожалуйста.

— Прости, Мелкая, — мягко отвечает Вика.

Всю дорогу, пока мы едем, я на неё смотрю, взгляд от неё не могу оторвать, налюбоваться не могу. Злая она мне нравится гораздо больше. Её губки, носик, линия скул. Её язычок, плечи… про ножки я уже молчу. Боготворю её. Пытаюсь на неё не смотреть, но не могу.

«Что же я наделала?! Что?!» Не могу простить себя. А Вика на меня даже не смотрит, уткнулась взглядом куда-то вниз и молчит. Узнать бы, о чём она сейчас думает. Хоть чуточку бы приоткрыть её мысли.

Сашка ведёт машину и смотрит на дорогу. В салоне мёртвая тишина, такая, что от неё даже в ушах звенит. Наконец он включает магнитолу и начинает щёлкать радиостанции.

— Оставь, — говорим мы с Викой одновременно, так что я даже пугаюсь нашей синхронности. Она бросает на меня свой пылающий взор, и я опускаю глаза. Чёрт, как же я её сейчас боюсь! От неё зависит моя судьба.

Набираюсь решимости и вновь поднимаю взгляд. Понимаю, как выгляжу: испуганной, жалкой на фоне длинноногой фурии Вики. Но тут на мгновение её взгляд смягчается, и я думаю, что вот сейчас он, тот самый момент, чтобы заговорить, и даже открываю рот. Но её взгляд, острый пронзительный, сильный, вновь заставляет меня замолчать, сглотнув комок в горле.

— Что, так и будем сидеть в тишине? — первым находится Сашка.

— Да, — киваю я, влюблённо глядя на Вику.

«Надеюсь, за это ты меня не прогонишь», — думаю я.

— Скажи ты что-нибудь, — предлагает она Сашке.

— Я вообще в шоке… я в шоке с того самого момента, когда… — И тут он замолкает. И правильно делает, чтобы не ляпнуть лишнего. Сейчас одно кривое слово — и полыхнёт с новой силой.

— А можно, я скажу? — неожиданно для себя выпаливаю я. Не знаю, что говорить, просто надо же как-то начать, иначе мы так ни до чего и не доберёмся.

— Нет, — качает головой Вика. — Я не хочу тебя слушать.

Мне так обидно, я чуть не плачу.

— Ну же, Викуль, ты чего, — одёргивает её Сашка. — Юлечка же наша подруга и моя бывшая девушка, правда, Юль?

Сашка будто намеренно пытается заставить меня испытать чувство вины. Но ему это не удается.

— Да, — киваю я. — Но Вика же не хочет меня слушать.

— Зато я хочу тебя послушать, — продолжает Сашка. Он всё-таки умничка, жаль только, что мне вообще не нравятся парни.

— Прости, Саша, но мне нечего тебе сказать, я уже всё сказала, — натянуто улыбаюсь я.

— Кроме того, все, что ты хочешь сказать, мы и так знаем, — говорит Вика. — Ты уже вывалила на меня целый ворох: «люблю», «хочу», «жить не могу», «только о тебе мечтаю». Штампы из примитивного романчика!

— А если это правда? Представь, что я чувствую. Каково это, когда тебя отвергают? — Подсаживаюсь к ней ближе.

— Мне безразлично, что ты чувствуешь, — грубо отвечает Вика, но сразу смягчается: — Прости Юлечка, я не хочу быть с тобой грубой, просто ты вынуждаешь. — Похоже, она конкретно в шоке от случившегося.

— Говори ещё, я хочу тебя послушать, — говорю я.

— Сегодня мне призналась в любви девушка… — Я краснею при этих словах. — И эта девушка — моя лучшая подруга, эта девушка — ты. — Она смотрит на меня.

— А разве можно топтать любовь? Это же самое сильное и нежное чувство! — завожусь я, но сразу стихаю. — Прости, прости, я не должна была. Но я действительно тебя люблю. Ещё раз прости, не убегай больше. Лучше я уйду.

Глава 5

Сашка перебивает меня:

— Та-а-ак! Что тут за разговорчиком пошли? — Он приглушает радио. — Ты же сама меня сегодня бросила, наплевала на мои чувства, растоптала мою любовь, а теперь ещё и жалуешься?

Смотрю на Сашку и не понимаю, что я в нём нашла. Он смазливый и даже красивый, но, к сожалению, я ничего к нему не испытываю. Наш секс скорее был привычкой, прелюдией к сексу с Викулей.

— Ну прости, — пожимаю плечами. Я в глупом положении, в очень глупом, и мне стыдно.

— Когда мы встретились, я не мог поверить, что такая, как ты, будет встречаться со мной. А потом мы были вместе, и это был праздник какой-то. А сейчас… я вообще не знаю, что делать и куда бежать, как дальше жить. — Сашка качает головой. — Ты реально решила меня бросить? Ты не шутишь? Может, это розыгрыш какой-то?

— Я уже извинялась, ничего не могу с собой поделать, — говорю я таким тоном, будто я конченая стерва, хотя это не так. Я люблю Сашку как друга и хочу, чтобы он был счастлив, только не со мной.

— И ты считаешь, этого достаточно?! — возмущается он.

— Хочешь выяснять отношения при Вике? Саш, пойми: у нас ничего не выйдет. Я давно тебя не люблю. Знаю, это больно слышать, но рано или поздно я должна была в этом признаться.

— Так почему же не сказала раньше? Так было бы гуманнее, не находишь?

— Я думала, что люблю. Ты самый красивый мужчина в моей жизни, и так останется навсегда, но…

— Что «но»?! Говори уже, что там после «но»! — Свирепеет Сашка. — Ты же знаешь — всё, что после но — «говно».

— Саш, ну пойми же! — Я кладу руку ему на плечо, но он стряхивает её.

— Не хочу ничего понимать!

— Я не люблю мужчин. Вообще. Чёрт, Сашка, хватит теребить мою душу, мне тоже тяжело сейчас и больно! Но пойми же ты, наконец, я другая, я люблю девушек, как и ты. Вот ты бы смог спать с мужчиной? А я спала с тобой.

— Так тебе же нравилось.

— Ну, да-а-а, — иронично улыбаюсь я. Не хочу его обидеть.

— И что это было последние полгода? Да ты мне сама десятки раз в любви признавалась.

— Я просто запуталась… я не знала, что чувствую, и свои чувства принимала за любовь. Так бывает, пойми меня, я такая же жертва любви, как и ты… мы здесь все пострадавшие.

— А может, ты не тогда запуталась, а сейчас? Вот и Вика тоже так считает, правда, Вик? — Он легонько толкает её локтем.

— Ага, — охотно соглашается та.

— Вика, Викулечка, я люблю тебя, я уже говорила… это правда… Что мне ещё сделать, чтобы тебе это доказать?

Вика поворачивается ко мне и смотрит мне в глаза, отчего я даже пугаюсь.

— Вернись к своему парню и будь ему верна, а обо мне даже не мечтай! Выбрось из головы весь тот лесбийский мусор!

— Хорошо, я попытаюсь, — всхлипываю я.

— Так, значит, мы снова вместе? — Сашка протягивает мне руку.

— И да, и нет. — Я беру его за руку. Что-то я совсем нюни распустила.

— Что ещё? — смотрит на меня Вика.

— Я хочу, чтобы всё было как раньше. Чтобы мы снова стали семьёй. Пусть всё так, как сегодня утром, до этого дурацкого разговора. Больше я ни о чём не прошу. Забудьте то, что я наговорила. Я была не в себе. Глупости всё это! Дурацкая глупая любовь, которой нет, и точка!

«Чёрт, что же я мелю?» Начинаю плакать:

— Боже, Вика, как же мне больно сейчас! Я не могу без тебя, я умру, если больше тебя не увижу! Я ненормальная. Я конченая, прости меня, прости! Делай со мной всё что захочешь! Я буду твоей рабыней, только прошу, не бросай меня! Не убивай меня своей нелюбовью.

— Ты всё сказала? — сурово смотрит на меня Вика.

— Хочешь, я буду лизать твои ноги, целовать «песок, по которому ты ходила»? Можешь сделать со мной всё что угодно, — всхлипываю я. — Всё, что пожелаешь. Я принадлежу тебе. Прошу не отталкивай меня, мне сейчас так тяжело, так больно! — Я едва сдерживаю слёзы.

— Ты всё сказала? — Эта фраза звучит как приговор.

— Нет, — отвечаю, вновь собираюсь с мыслями. — Я люблю тебя! Если ты меня оставишь, я умру, я с собой что-нибудь сделаю, не смогу без тебя жить! Просто пожалей меня! Можешь отдать меня Сашке, можешь стелить под кого угодно, только не бросай, умоля-а-аю!

Держу её за руку, тянусь с ней губами, дрожу и прижимаю её к своей щеке. Вика всё это терпит. Ухмыляется и смотрит на Сашку.

— Ну что мы с ней будем делать? — спрашивает она его.

— Я не знаю, я уже ничего не знаю, — качает он головой.

Мы подъезжаем к его даче. Сашка открывает передо мной дверцу, Вика выходит сама. Он берёт нас двоих за руки и ведёт к себе. Я сглатываю и смотрю на Вику, она бросает на меня лишь один холодный взгляд.

В прихожей его дачи не тесно, но я вроде как случайно наваливаюсь на неё всем телом, прикасаюсь к её руке. Мне так сейчас это нужно. Вика не замечает, она уже настолько привыкла к моим прикосновениям, что посчитала это нормой.

Я смотрю на неё глазами, полными слёз, и шепчу:

— Скажи мне хоть что-нибудь, ну хоть что-нибудь, прошу тебя.

— Я не знаю что сказать, — говорит она и проходит в комнату.

Я задыхаюсь, я реально едва держусь на ногах, сейчас сознание потеряю. Сашка это видит и подхватывает меня за локоть:

— Юлечка, что с тобой? Тебе плохо? Может, тебе таблетку принести? По-моему, у тебя температура. — Он прикладывает руку к моему лбу.

— Со мной всё в порядке. — Я пытаюсь вырваться из его рук, но не могу, банально не хватает сил. — Перестань уже быть таким хорошим! Скажи всё как есть. Скажи, что я стерва и сука. Я же сегодня тебя бросила, я разбила тебе сердце. Я изменяла тебе с ней. — Хватаюсь за голову, лоб действительно горячий, даже я это чувствую. — Начинай уже меня презирать, как и все в этом доме! — Смотрю на Вику.

— Что ты, Юлечка, я же люблю тебя! — Сашка прижимает меня к себе, и я рыдаю у него на груди.

— Я её люблю, а она меня ненавидит, — захлёбываюсь я слезами.

— Юлька, ну ты чего? Я не ненавижу тебя, просто не люблю, — раздаётся голос из комнаты.

— А разве это не одно и то же?

— Ладно, — снова говорит Сашка. — Давайте просто сядем и побеседуем. Спокойно как взрослые люди. Как раньше мы это делали.

— Как раньше, не надо. — Вика выходит из комнаты и смотрит на то, как мы обнимаемся. Она сейчас так холодна и недоступна, и я ещё сильнее в неё влюбляюсь. Проклятое сердце! Вырвать бы его из груди и выбросить. Но я не могу. Это же больно. Чёрт, как же я боли боюсь! Но ничего сильнее боли в душе я представить себе не могу, это как зубы сверлят, непрерывно и без наркоза. Наркоз, точно! Кажется, я знаю, чего хочу: напиться и забыться, уснуть и не проснуться, и будь что будет. Зачем мне жить, если её рядом нет?

Я подхожу к зеркалу и пытаюсь навести марафет, убрать подтёки под глазами, нанести ещё более плотный слой «штукатурки». Но зачем она нужна, если тебя не любят?

Мы садимся за стол, Сашка наливает всем горячий смородиновый чай и ставит тортик.

— Заранее его купил, — говорит. — Мой любимый.

— Спасибо. — Вика отламывает немного тортика и кладёт себе в рот.

Сашка заботливо кладёт кусочек на тарелочку передо мной.

— Кушай, Юлечка! — А мне от его слов ещё больнее. Не хочу причинять ему боль. Не хочу, а причиняю. И вновь на глазах слёзы, едва сдерживаюсь, чтобы не зарыдать.

— Так что мы будем обсуждать? — Вика смотрит на Сашку. — С этой я точно больше спать не стану. А если она ко мне прикоснётся, я сломаю ей руку.

— У «этой», как ты говоришь, имя есть, — заступается за меня Сашка.

— Пусть называет меня как хочет. — Смотрю на неё. — Викуля, ты можешь говорить всё, как есть.

— И что ты хочешь услышать? — прищуривается она.

— Правду… и только правду.

— Правду? — Вика откидывается на спинку кресла. — А правда, она такая: мы заигрались. А я не хочу становиться лесбиянкой как ты. Нет, и точка!

— Это не вся правда, — говорю я.

Сашка внимательно слушает.

— А что ещё ты хочешь услышать?

— Почему ты здесь? — наседаю я.

— Почему здесь я? — повторяет она за мной. — Вы действительно хотите это услышать?

— Ну, конечно. — Я беру её за руку, и она не отдёргивает её. Теперь я эту руку ни за что не отпущу! — Любимая моя. Викусечка, если ты окончательно решила порвать со всем этим так почему ты здесь?

— Ну ладно, раз вы открылись, то и мне не мешало бы. — Я внимательно вслушиваюсь в каждое слово. Это зрение у меня не идеальное, а со слухом всё в порядке.

— Меня Сашка пригласил, — говорит Вика. Это не совсем то, что я хотела услышать, но хоть что-то уже.

— А меня Юлечка попросила, — подаёт голос Сашка.

— Ну вот видишь, — говорю. — У нас уже есть какой-то контакт.

— У нас с тобой больше ничего нет, просто я… просто я… — Она резко поднимает глаза и смотрит на Сашку. — Са-аш, я люблю тебя, — признаётся она, наконец.

У Сашки округляются глаза.

— Я давно это знаю, — говорю. — Значит, ты здесь из-за него?

— Из-за меня? Ничего не понимаю, — говорит Сашка. — Ты любишь меня, я люблю её, а она любит тебя. Какой-то замкнутый круг, не находишь?

— Ну да, как-то так, — улыбается Вика и берёт его за руку, но и мою не отпускает.

— Так почему же всё не может быть, как раньше? — хватаюсь я за соломинку.

— Потому что, — говорит Вика, — один должен уйти. Третий лишний.

— Я не хочу, чтобы никто уходил, — говорю.

— Но ты же бросила Сашку, значит, ты уже кривишь душой.

— Нет, просто если выбирать между вами, то я выбираю тебя.

— А я выбираю его. — Она забирает у меня свою руку и гладит Сашку по руке.

— А я тогда кого выбираю? — Сашка смотрит на меня и на Вику. — Юля, Вика, я выбираю вас обоих.

Я улыбаюсь впервые за этот вечер:

— Давай просто представим, что ничего не было, что я не наговорила всех тех глупостей про любовь, забудем, и всё будет, как прежде. Каждый будет с тем, кого он любит. Разве это так сложно?

— Проголосуем? — предлагает Сашка.

— Ага, — соглашаюсь я. — Я — за то чтобы оставить всё как было.

— Я тоже «за», — подтверждает Сашка.

— А я — против, — говорит Вика. — Одна из нас должна уйти. И если не уйдёт она, это сделаю я. Выбирай. — Она смотрит на Сашку.

— Ну, я обеих вас люблю, вы мне обе дороги… — начинает мяться он.

— Если так, тогда уйду я, — повышает ставки Вика.

Сашка смотрит то на меня, то на неё и выносит свой вердикт:

— Прости Вик, но всё-таки я больше люблю Юлю. Я давно с ней встречаюсь.

— Тогда я ухожу. — Вика встаёт из-за стола.

Я резко хватаю её за руку и смотрю ей прямо в глаза.

— Останься! — Я смотрю на неё и на Сашку. — Саш, Вик, будьте счастливы! Счастливы без меня. — Заливаюсь слезами, встаю и начинаю одеваться.

Вика садится рядом с Сашкой, а он всё ещё смотрит мне вслед.

— Ели так, я согласна, — шепчет она и целует его в подбородок. — Может, я и не Юля, но я люблю тебя. Люблю по-настоящему, всем сердцем! Я твоя и хочу принадлежать только тебе. Навсегда!

Господи, как же мне больно слышать от неё эти слова, обращённые не ко мне! Так больно! Смотрю на себя в зеркало и начинаю убирать потёкшую под глазами тушь, но не выходит.

— Юль! — подаёт, наконец, голос Сашка. — Останься. Куда ты пойдёшь на ночь глядя?

— Да, Юленька, оставайся, — говорит по-доброму Вика.

Она походит ко мне, обнимает меня и прижимает к себе. А я рыдаю, не могу остановиться.

— Прости, что так вышло, — говорит она.

— Это ты меня прости, — шепчу я в ответ.

— Юль, ты почему даже к тортику не прикоснулась? Ты же сладкоежка, — улыбается Сашка.

Глава 6

Он включает на огромном экране какой-то романтический фильм, и мы садимся у телевизора. Я запихиваюсь безвкусным тортиком. Я вдруг перестала чувствовать вкус. Он больше не приносит мне радости. Я съедаю пару ложек и возвращаю свой кусок обратно в коробку, ставлю её в холодильник.

Сашка и Вика сидят в обнимку и фильм смотрят.

— Иди к нам, — зовёт меня Вика.

Я присаживаюсь к ней. Она берёт меня за руку, как подруга, и сжимает её крепко-крепко. Сашка улыбается мне и целует Вику. Я тоже хочу её поцеловать, но сдерживаюсь. Пытаюсь загнать эти чувства как можно глубже в себя. И у меня получается. По крайней мере, мне так кажется.

«А спать мы будем как? В одной постели?»

Я успокоилась, по крайней мере, сейчас мне спокойно. Мне не хочется говорить, мне не хочется целоваться, мне не хочется ничего. И, кажется, вот только я пошевелюсь — и демоны в моей душе проснутся, и снова меня поведёт, но пока что, вроде, всё в порядке, я даже улыбаюсь.

— Бред какой-то, — едва шевелю губами я.

— Что такое, Юленька? — первым реагирует Сашка.

— Да всё это бред какой-то. Это не со мной. Это всё не с нами. Ведь всё же было так чудесно! — печально качаю головой.

— Юль, только не начинай, мы же обо всём договорились. — Вика берёт меня за руку и смотрит мне в глаза.

Договорились, как же! Ты получила всё что хотела, забрала себе моего парня и бросила меня. А я? Что получила я? Право с вами дружить? Да нахрена мне это право, я не хочу таких друзей! Я же люблю вас. Всё в моей душе вопит от боли.

— Сашка, я что-то устала, — вслух говорю я. — Где мне ложиться спать?

— Сейчас постелю. — Он целует Вику в щёчку, встаёт и уходит в боковую комнату. Как же быстро он свыкся с мыслью, что теперь она, а не я его девушка. И кто теперь я? Хорошая подруга.

Смотрю на Вику:

— Вы будете вместе спать? — спрашиваю.

— Тебя это не должно волновать, — фыркает она на меня. Никогда не замечала в ней этого.

— Вик, не будь со мной так жестока, я ведь ничем не заслужила такого отношения.

— Я не собираюсь больше об этом разговаривать, — обрывает меня Вика.

Я закрываю глаза, и на меня снова накатывает волна. Мне душно, тяжко и не хватает воздуха. Мне кажется, меня сейчас вырвет.

— Мне больно от твоих слов.

Вика смотрит мне в глаза и вновь становится мягкой-мягкой, такой, какой я её полюбила:

— Юлечка, маленькая моя, пойми, нам уже ничего не светит. Мы никогда не будем вместе. Просто прими это, и всё.

— Я пытаюсь… — на моих глазах блестят слёзы.

— Лучше тебе сейчас перетерпеть, перемучиться, чем всю жизнь потом страдать.

— Ты даже не представляешь, как это больно… не представляешь, — всхлипываю я.

— Я не представляю? — улыбается она. — Я очень хорошо себе это представляю!

— Откуда тебе знать… — Я не могу дальше говорить. — Пожалуйста, ну скажи, что это сон, дурацкий сон, и сейчас я проснусь в твоих объятиях.

Возвращается Сашка:

— Я уже постелил свежую постель, — говорит он мне.

— Тогда я пойду. — Прохожу мимо Сашки. — Спокойной ночи! — целую его по-дружески в щёчку.

— Спокойной ночи, Юленька! — отвечает он.

— Спокойной, ночи Вика! — На секунду наши взгляды пересекаются, и она видит в моих глазах безразмерную грусть, но умело делает вид, что ей всё равно. А может, ей действительно всё равно? Я не верю, что это так.

Я ложусь в холодную постель и долго-долго смотрю в потолок, пытаюсь уснуть, а сердце колотит как бешенное, вот-вот и вырвется наружу. Бью себя кулаком в грудь, насколько хватает сил, пытаюсь хоть как-то сбить бешеный сердечный ритм.

Лежу и смотрю в потолок, не могу спать. Прикасаюсь к себе, и мне не хочется даже мастурбировать, не возбуждаюсь, вообще не возбуждаюсь, не могу думать о сексе — только о грёбаной любви. Если бы Вика позволила мне просто быть с ней рядом… Просто лежать на одной кровати, пусть даже не в обнимку.

Вика, Викулечка, любимая, прости меня, вернись ко мне, я без тебя умираю! Пожалуйста, скажи, что это всего лишь проверка, скажи что это шутка, и я ещё больше стану тебя любить! Только вернись, милая, я умоляю!

Я не сдамся, я не могу проиграть, любовь не проигрывает. Господи, ну почему мне так больно?! Сжимаю от боли свою маленькую грудь двумя руками и беззвучно кричу. Мне хочется, чтобы она меня услышала, чтобы она пришла, иначе я умру от разрыва сердца, от кровоизлияния в мозг. И это будет на её совести. Пусть она утром обнаружит мой холодный труп, и тогда она поймёт, кого потеряла. Но будет уже поздно.

Представляю себя красивой-красивой и холодной-холодной, лежащей в постели в какой-то изящной позе. Пусть она прольёт обо мне хотя бы одну слезинку. Стоп, а как же мамка? Она же вообще с ума сойдёт! Она же души во мне не чает, она этого не заслужила. Нет, смерть — это не для меня. Я ж трусиха. Нужно немного успокоиться, нужно взять себя в руки и не думать больше о Вике. Закрываю глаза и представляю себе её ножки. А может, подрочить и спать, я всегда так делала. Ну, конечно же.

Прикасаюсь к себе и не могу возбудить, меня вообще не возбуждает секс, похоже, я становлюсь асексуальной, что тоже неплохо. Жизнь без секса — жизнь без стресса. В свете случившегося, думаю, это не худшее, что может со мной произойти.

Нужно успокоиться, нужно дышать чаще, как можно чаще. Делаю глубокий вдох, потом — выдох, и снова вдох, и снова выдох. При последнем выдохе из горла сам собой вырывается протяжный стон. Боже, ну когда же это закончится?! Пусть это будет лишь сон, дурацкий сон.

Нужно водички попить. Встаю с кровати, накидываю футболку и выхожу в тёмный коридор. Прохожу мимо их двери. Эти «голубки», наверное, резвятся в своей кровати — конечно, им же тепло вдвоём! Не могу об этом не думать и одновременно боюсь представлять их в объятиях друг друга.

Захожу на кухню, беру чашку и наливаю воды из крана. Вода в кране чистая, артезианская, прошедшая через длительную систему очистки, что стоит в подвале. Делаю несколько глотков, у меня болит горло, сильно болит, и перед глазами всё плывёт. Наверное, я ещё и простужена. Этого только не хватало!

— Юль, ты чего? — слышу голос из темноты. Не сразу могу разобрать, кто это — Вика или Сашка.

— Уснуть не могу. — Я обнимаю себя за плечи.

— Мёрзнешь. — Уже понятно, что это Сашка. — На, накинь. — Он накидывает мне на плечи шерстяной плед и к себе прижимает.

Я плачу без слёз. Слёз больше не осталось — наверное, я всё выплакала или они предательски не текут. Меня сегодня предаёт даже собственное тело.

— Ты чего, мы же так мирно переговорили, — шепчет мне он на ушко.

— Не знаю, — отвечаю я, — не знаю. Ничего не могу с собой поделать. Хочу, но не могу. Так больно под сердцем, так больно! Мне кажется, я сейчас умру.

Он прикасается губами к моему лбу и снова говорит:

— У тебя жар, давай температуру померим.

Сашка включает ночник и достаёт с верхней полки градусник. И мы сидим вдвоём на кухне и меряем мне температуру.

Из комнаты выходит Вика, волосы её распущены, на теле одна только Сашкина рубашка, из-под которой видны её голые ножки.

— Саш, ну ты скоро? — зевая, спрашивает она.

— Да-да, сейчас. — Он забирает у меня градусник. — Всё в порядке, Юль, температуры нет.

Достаю из холодильника мой кусочек тортика, делаю себе чай и начинаю безо всякого аппетита доедать торт. Я не чувствую ни вкуса, ни удовольствия, да ещё и горло болит к тому же. Такого ещё со мной не было, чтобы сладкое не приносило радости. Последние несколько кусочков я возвращаю в холодильник. Выливаю в раковину недопитый чай и иду в туалет. Какое волнующее место!

Снимаю с себя трусики и любуюсь своим отражением в зеркале. Тереблю свою «бусинку». Если бы я могла переспать сама с собой, любить саму себя и ни от кого не зависеть! Намеренно заставляю себя мастурбировать. Мне не хочется, но надо. Нужно как-то выбросить из головы эти дурацкие мысли, подавить страсти.

Затыкаю пробку в ванне и включаю воду. Ложусь в ещё не прогретую ванну и направляю тёплый душ на свою «щёлку». Помогаю себе рукой. Так намного легче, кажется, я возбуждаюсь и мне уже хорошо. Главное — не думать, только бы никогда ни о чём не думать и ничего не вспоминать. Мне хорошо. Я дрочу изо всех сил и даже постанываю. Я вытягиваю носочки от удовольствия, прижимая к себе коленки руками, одной рукой держу душ, а другой тереблю свою «горошинку».

Стук в дверь:

— Юль, ты там? — Голос Вики.

— Да-да, — говорю я, сгорая от стыда.

— Мне в туалет нужно. Пустишь?

«Только если ты позволишь у тебя полизать», — думаю про себя и улыбаюсь от хода моих собственных мыслей. Я больше не жалею себя, а думаю о чём-то настоящем, о чем-то человеческом.

— Да, конечно. — Я поднимаюсь из ванной, вся в пенке. Накидываю Сашкин халат, но не завязываю его, открываю дверь.

Вика осматривает меня с ног до головы и, ухмыляясь, проходит мимо, ловко снимает трусики и садится на унитаз. Я тоже не стесняюсь её, скидываю халат и, голенькая, ложусь в ванную. Вика сидит на унитазе и не может пописать.

— Чем тут занималась? — спрашивает она.

— Думала о тебе и мастурбировала, — честно признаюсь я.

— Эх, Юлька, Юлька! Ну зачем тебе надо было становиться лесбухой? Мы же так мило… — Она не заканчивает и улыбается, сверкая белоснежными зубками.

Я вытягиваю ножку и демонстративно намыливаю её пеной.

— Я всё так же тебя люблю, только сильнее, — смотрю ей в глаза. — Я не могу без тебя жить, с ума схожу без твоих прикосновений, без твоего тела! Обожаю твою писюшку, прямо сейчас готова зацеловать!

— Ты неисправима! — Вика встаёт, натягивает трусики и выходит, а я погружаюсь с головой под воду, мочу волосы. А почему бы не помыть голову, раз я уже решила принять ванну? Правда, здесь нет никаких кремов, которые я использую после ванны. Но у меня с собой в сумочке что-то есть. Опускаю руку вниз и вновь ласкаю свою «киску». Думаю о Вике и возбуждаюсь. Мне так приятно.

Валяюсь в ванной больше часа. Потом выбираюсь и закутываюсь в Сашкин халат, немого дрожу, добегаю до своей комнаты, запрыгиваю под одеяло и пытаюсь уснуть. Смотрю в окошко, а там начинает светать, в мае всегда светает рано.

«Эту ночь я пережила». — Закутываюсь в одеяло, улыбаюсь сама себе и засыпаю. Меня немного холодят мокрые волосы, но я их аккуратно закручиваю в чалму из полотенца.

Я сплю без одежды. Все в этом доме видели меня голенькой, и вряд ли я смогу кого-то этим смутить. Мне нечего стесняться; даже если во сне я раскроюсь, ничего страшного не случится.

И там, во сне, мне, наконец, по-настоящему хорошо.

Глава 7

Просыпаюсь поздно утром и несколько минут валяюсь с закрытыми глазами, не хочу спугнуть сон. В груди приятно щекочет, как от первой влюблённости. Я счастлива! Но стоит мне открыть глаза, как жуткая гиря воспоминаний опускается на моё нежное сердечко, и оно начинает бешено колотиться. Я вспоминаю вчерашний день. Каких глупостей я наговорила! Я вспоминаю, что Вика меня бросила, и на глазах появляются слёзы. Закрываю глаза и едва не плачу. Я не хочу просыпаться, не хочу возвращаться в реальность.

Стук в дверь:

— Юль, ты встала? — звучит голос Вики.

— Да можешь заходить, — отвечаю и укрываюсь. Мне жарко, и я оставляю одну ножку снаружи.

Вика заходит и смотрит на меня, она уже выглядит как счастливая невеста. Что-то в ней переменилось за ночь. Интересно, а они там трахались или воздержались, хотя бы пока я в доме?

— Ты как, получше? — спрашивает она.

— Немного, — честно вру я.

— Ну, слава Богу, а то я так волновалась из-за тебя вчера, и Сашка тоже! Говорил, что не надо тебя домой отпускать, как бы ты с собой ничего не сделала.

— Да что ты! — улыбаюсь. — Я ж трусиха. Ну что я могу с собой сделать?

Мне так приятно, что она обо мне заботится и больно, потому что не могу к ней прикасаться, как раньше.

— Ну что, мы подруги? — улыбается Вика.

— Как в старые добрые времена, — отвечаю я. — Ты же не будешь бояться у меня педикюр делать?

— Я ещё подумаю, — светится от счастья Вика. — Ну и напугала же ты меня! Слава Богу, всё разрешилось.

«Ничего ещё не разрешилось. Ничего не в порядке», — думаю про себя.

— Я тебе такси вызвала, Сашка денег оставил, так что тебе платить не придётся, — продолжает Вика.

— Я думала, что мы проведём майские вместе, — немного теряюсь я.

— Юлечка, солнышко моё, ну что, ты совсем глупенькая? — улыбается мне Вика и поправляет непослушный локон на моём лице. А меня так и тянет прижаться к её руке и поцеловать на ней каждый пальчик. Но я сдерживаюсь, я же обещала. — Мне кажется, нам пока лучше побыть отдельно. Понимаешь меня?

— Ага, — отвечаю и сдерживаюсь, чтобы не расплакаться.

— И Сашке будет проще. Он ведь до сих пор тебя любит.

— Как и я тебя. — Я зажмуриваюсь, и по моим щекам текут слёзы. Я не могу их остановить, хочу, но не могу.

— Ну-ну не начинай, моя хорошая! — Вика прижимает меня к себе и гладит по волосам.

— Я так люблю тебя, — шепчу я ей, — так люблю…

— Девочка моя, это пройдёт, ты сама понимаешь, я не могу ответить тебе взаимностью. Лучше сейчас порвать, пока всё не зашло слишком далеко, потом больнее будет.

— Мне и сейчас больно. — Как же мне больно! Я готова выть, зубами рвать на себе одежду. И сердце как будто умерло в груди и разлагается.

Вика отстраняется и смотрит на меня. Не могу выдержать её взгляда и опускаю глаза.

— Юль, я тебя очень люблю и хочу, чтобы ты была счастлива. Ты будешь счастлива, только не со мной, понимаешь?

— Пытаюсь понять. — Из моих глаз стекает очередная слезинка, и Вика аккуратненько смахивает её пальчиком.

— Так, а ну не смей киснуть! Может, тебе и вправду лучше пока тут посидеть под присмотром. Мы с Сашкой будем о тебе заботиться.

— Спасибо, думаю, справлюсь… Я же уже взрослая?

— Точно? — понимающе смотрит на меня Вика.

— Да… посижу дома, поплачу в подушку. Мне это иногда полезно.

Вика крепко-крепко меня к себе прижимает, и я чувствую её напряжённые соски, через футболку.

— Юлька, какая ж ты классная! — У неё пиликает телефон. Она смотрит на экран и говорит: — Такси приехало, ждёт.

Старенький «Логан» стоит у самой калитки. Я по-быстрому одеваюсь, поправляю макияж, беру свою суму и выхожу. Вика провожает меня до калитки, целует меня в щечку и заботливо поправляет бретельку платья у меня на плече. Я сажусь на заднее сиденье. Таксист заводит двигатель и срывается с места.

— Куда? — спрашивает он.

— Домой. Разве Вика не указала адрес?

— Да, есть в заявке, — отвечает он. — Вика — это ваша сестра или подруга?

— Подруга, — повторяю я, а самой тошно от этого слова.

— Если вы не хотите разговаривать, можно, я сделаю радио погромче?

— Ага, — соглашаюсь я. — Это же ваше такси. Делайте, что хотите.

Смотрю в окно и пытаюсь сдержать слёзы. Мне кажется, что я уезжаю от неё навсегда. Раньше у меня была хоть искорка надежды на возвращение, на то, что всё образуется, но сейчас моё сердце потихоньку наполняется отчаянием, ну и, конечно же, жалостью к себе — куда же без неё. Как же я люблю себя пожалеть! Изо всех сил стараюсь не заплакать.

В эфире Ретро FM — одна из многих радиостанций, где крутят старьё всякое, но, слава Богу, хоть не шансон. Я слышу старую забытую песню «Белые Розы». Её отец мой всегда слушал. Помню, как она меня бесила в детстве, и этот дурацкий голос исполнителя. Фу-у, помню, что делала всё, только бы её не слушать! А отец как назло включал погромче. И не только её, у него была целая подборка раздражающих старых песен. Я ненавидела их всех, а отца любила. Ну и дурочкой же я была тогда.

Отлично помню этот день. Я сидела дома и делала уроки; я была тогда такой миленькой первоклашкой, отличница в белых бантиках. Наверное, это было первое или второе сентября, я уже не вспомню уже. Но помню, что отец и мать тогда поссорились. Они там что-то кричали на кухне; наверное, чтобы я их криков не слышала, отец и поставил эту песню на полную громкость. Не знаю, что меня тогда раздражало больше, эта песня или то, что они ссорятся. Я тогда полностью ушла в уроки, делала то ли математику, то ли русский. Помню, как училась вырисовывать какие-то буквы или цифры. Я бы лучше запомнила, если бы не крик из кухни, если бы не «Белые Розы»: «Немного теплее за стеклом, но в злые морозы вхожу в эти двери, словно в сад июльских цветов. Я их так хочу согреть теплом, но белые розы, у всех на глаза я целовать и гладить готов».

А я готова Викулю целовать и гладить у всех на глазах. И мне всё равно, что о нас подумают. Я готова ради неё на что угодно. Всё на свете ей хочу отдать, лишь бы она согласилась меня принять. Только бы она не оттолкнула меня. Пожалуйста, Господи если ты есть, сделай так, чтобы мы были вместе! Я понимаю, что с твоей точки зрения это извращение, но я так хочу быть с ней! Так хочу! Ты сам виноват, ты сам создал меня такой. И как мне теперь с этим жить?

У меня из глаз катятся слёзы, не могу их сдержать. Смотрю в окно, чтобы водитель не видел моих слёз.

«Белые розы, белые розы, беззащитны шипы. Что с ними сделал снег и морозы, лёд витрин голубых? Люди украсят вами свой праздник лишь на несколько дней и оставляют вас умирать на белом, холодном окне».

«Папочка, почему ты меня тогда бросил? Я ведь так тебя любила! И мама тебя любила. Мы же были с тобой самыми счастливыми на свете. Твоя Юлечка так старалась, была отличницей, чтобы ты ею гордился. Ну почему ты нас бросил? Почему?» Беззвучный вопрос застревает в голове. И я уже не могу сдерживаться. Все меня бросили. Никому я не нужна. Никому не нужны мои пятёрки. Никому не нужны мои бантики, не нужны мои ножки, губки, глазки. Ничего никому не нужно. Зачем я вообще родилась? Ещё слезинка и ещё слезинка. Я уже почти рыдаю. Да ещё и песня эта дурацкая так не вовремя напоминает обо всём. Да ещё и Вика меня бросила. Неужели я такая непутёвая, бездарная, бесполезная, никому не нужна? Неужели нужно всё время меня бросать? Я что, вещь бесполезная?

Бегло достаю зеркальце и начинаю подправлять мейк, делаю так, чтобы было не видно, что я плакала. Ещё бы глаза закапать чем-то, чтобы вообще не осталось следов.

— У вас там всё в порядке? — спрашивает водитель такси.

— Всё отлично, всё просто замечательно. — Я пытаюсь улыбнуться, а на душе, словно кошки скребут. Ещё и розы эти дурацкие жалко — почему их умирать оставляют? Сначала украшают им свой праздник, а после выбрасывают? Прямо как со мной обращаются. Как с тряпкой какой-то ненужной.

Мама… Мамочка — единственная кто меня любит. Маме я нужна. Хотя почему? Я же ей никогда не помогаю. А она постоянно просит: «Юля, сделай то, Юля, сделай это». А Юлечка никогда ничего не делает, всё мамке одной приходится тянуть. Её папка бросил, и она меня одна растила. Столько сил в меня вбухала, и вот я выросла, и что теперь? Я никому не нужна, ничего не знаю, ничего не умею, никто меня не любит. Только и могу, что уроки зубрить да учителям улыбаться за оценки.

Но какая теперь разница, если единственной, кого я любила, я не нужна? А Сашка? А как же Сашка? Он тоже отказался от меня. Но этому я даже рада: не создана я для мужской любви, ну, не создана, и всё тут! Да чтобы я ещё раз в жизни согласилась с парнем переспать! Сосать — ещё куда ни шло, но в мою «дырочку» тыкать ничем не позволю. Сколько же я терпела, сколько раз доводила себя до возбуждения в ожидании, что вот-вот, наконец, сейчас мне будет приятно, и где оно?

Надо было сразу становиться лесбиянкой, надо было не рвать отношения с Иришкой из лагеря. Интересно, а как она сейчас, как выглядит, чем занимается? Небось, тоже с парнями мучается. Эх, Иришка, ты единственная, кто меня понимала! Но начинать никогда не поздно, главное — что я, наконец, призналась себе в том, что я лесбуха. Теперь — только девушки, только розовый цвет, и никаких парней! Только нежность и только любовь, для которой я создана!

— А вы нигде не снимались? — неожиданно отвлекает меня от мыслей водитель.

— В смысле? — улыбаюсь я. Я такая дружелюбная — всем улыбаюсь, даже когда на душе тошно и выть хочется. Ну что этой Вике ещё надо? Бери не хочу — я же идеальная лесбияночка. И Сашка был бы при ней. Ну чего она меня бросила? Что я не так сказала? Что я её люблю? Неужели за такие слова бросать надо? Эти вопросы так и останутся навсегда без ответов.

— Ну, в клипе или в фильме каком? — улыбается водитель. — Вы такая фотогеничная!

— Откуда вы знаете, что я фотогеничная? Вы же моих фоток даже не видели. — Приятно услышать даже одно доброе слово, особенно когда весь мир от тебя отвернулся.

— Мордашка у вас смазливая, волосы красивые. Мне кажется, я вас где-то видел.

— Нет, не снималась, это точно. — Хотя была одна съёмка, о которой я предпочла бы не вспоминать. Один мой знакомый фотограф хотел сделать пару моих фотографий для портфолио. И я не знаю, как так вышло… В общем, ему удалось раздеть меня и сфотографировать голой. Помню, как холодно было в студии и как я постоянно куталась в реквизит (какая-то мантия, или что это было?) А он подбадривал меня, хвалил мою грудь, мои ножки, мои волосы, мою попку. В общем, всячески уговаривал меня продолжить съёмку.

А ещё он предложил мне заплатить за отдельную съёмку, на которых была бы видна «киска». Но на это я не согласилась. Нужно были засовывать туда пальчик и растягивать «лепесточки». Мне это сразу напомнило порнуху, и я отказалась.

Помню, что фотки эти я попросила его никуда не выкладывать. А что было дальше, я не знаю: мы с ним больше не общались. Я в институт поступила, Сашку встретила, и пошло-поехало. Всё равно не хочется, чтобы кто-то видел меня голой. Нужно позвонить ему, спросить, что там с фото.

Глава 8

— Всё, доехали, — говорит водитель.

Я смотрю в окно и вижу свой дом. Я так утонула в своих мыслях, что чуть свой дом не пропустила.

— Спасибо! — говорю я и протягиваю ему деньги — те, что Вика мне дала.

Беру свою сумочку и выхожу из машины. Стараюсь негромко хлопнуть дверью.

— Спасибо! Приятно было вас везти! — вдруг говорит водитель.

— Да не за что! — улыбаюсь я.

— Всегда приятно вести красивую девушку. — Хоть он и старый дед, но даже от него мне лестно услышать комплимент. Девушки любят комплименты. А кто их не любит?

Захожу в подъезд и поднимаюсь на этаж. Я дома. Здесь всё как было вчера. Все те же вещи валяются не на своих местах. Всё так же пыльно. Может, уборку сделать, чтобы хоть как-то отвлечься? Вот это удивится мамка! Приезжает, а дома убрано. Юлечка убралась. Да нет, в такое она не поверит, ещё волноваться начнёт, и у неё давление подскочит. Я и сама не верю. Нахожу какое-то средство под ванной, тряпки, переодеваюсь в домашний спортивный костюм и начинаю тереть.

Мне иногда так и хочется потереть дома плитку, и никаких мыслей в голове. Я ещё музыку включаю. Только мне сейчас моя музыка не нравится, я ищу в плейлисте всё те же «Белые розы» и ставлю их на повтор. Что-то в этой песне меня задело. Я с ней будто в детство возвращаюсь. Когда ещё папка дома был, а я, в школьной форме и бантиках, сижу и делаю уроки. И голос исполнителя, хоть и мерзкий, но какой-то искренний, настоящий. Сижу, тру ванну в спортивном костюме и слушаю ретро. Никаких лишних мыслей в голове, как я и хотела. И на душе так спокойно.

Чтобы ещё дома сделать, кроме уборки? Картошку почистить и борщ приготовить. Меня реально начинают забавлять такие простые и примитивные вещи. Я, кажется, догадываюсь, почему мамка так ухватилась за работу, когда отец нас бросил. Снова вспоминаю его. Он же не только её бросил, но ещё и меня. А меня-то за что? Ну что я в свои семь лет такого натворила, что меня бросать нужно было? Не понимаю.

Я что, снова плачу? А, нет, это просто испарения от средства для мытья ванной мне в глаза попали. Может глаза промыть или макияж смыть? Нет, макияж пусть останется. Люблю видеть себя красивой в зеркале. Тем более, мне сейчас так нелегко. А чем хуже на душе, тем красивее нужно быть. Чтобы все оборачивались, смотрели и завидовали тому, кому это тело достанется. У кого-то эти губки сосать будут, и кто будет эти груди и эту попку мять. Кто в эту «киску» кончит.

Я даже возбуждаюсь от таких мыслей. Представляю себе, что я — шлюха, и всем доступно моё тело. Все меня лапают, а я такая, никому не даюсь.

Всё, нужно пойти подрочить.

Откладываю тряпку, мою руки, долго отмываю от средства (я же не хочу занести в свою «щёлку» средство для мытья кафеля). Обожаю свою «кисулю», держу её в чистоте. Не дай Бог застужу — дома сидеть буду, пока не выздоровею. В последний раз отмываю руки с интимным гелем. Мажу их кремом для нежной кожи. Нюхаю, пахнут клубничкой. Прикасаюсь к своей «вишенке». Как же она по ласке соскучилась!

Захожу в свою комнату, кладу ноутбук рядом с собой. Открываю новую вкладку в браузере. Что набрать? Попробуем стандарт. Порнохаб, посмотрим, что в трендах. Та-а-ак, какая-то ерунда. Девушка опять учит парней мастурбировать, это я уже видела, как она при этом себе дрочит. Там всё максимально натуралистично, кожа у неё бледная, маслом не смазанная. Сразу думаю о Вике, и это возбуждает меня всё сильнее.

Ладно, посмотрим. Стягиваю с себя трусики. Прикасаюсь к себе, погружаю в себя средний пальчик. Что она делает? Да пока ничего, водит перед моим лицом своей ножкой. Предлагает её пососать. Да я бы с удовольствием, если бы не Вика. Я изменять ей не буду. Это только в своих мечтах я шлюха, а в реале такая верная, аж бесит — никогда бы не переспала с нелюбимым человеком! Даже думать о таком всерьёз не стану.

Ну, давай, девочка, учи меня дрочить! Жаль, что ты к парням обращаешься. Что, не рассчитывала, что тебя будет смотреть лесбиянка и что, глядя на твою «киску», будет дрочить свою.

Надо посмотреть что-то ещё. Набираю: «Футфетиш». Парни лижут ноги девушкам, прокручиваю вниз. О-о-о, есть лесби футфетиш! Две взрослые женщины. Чуть не сказала «бабы», в порнухе таких называют милфами — странное слово и неприятное. Так вот, они по очереди лижут друг другу ноги. Ноги у них красивые, но до изящества Викиных ножек тут, конечно, далеко. Ищу что-нибудь покрасивее. Студентки лижут друг другу ножки и мастурбируют ими. Интересно, на самом деле нет, всё так поспешно так резко. Девчонки, а как же поухаживать друг за другом? Не хочу видеть только секс, хочу видеть любовь в ваших глазах.

Кручу дальше. Вот две одетые девушки. Открываю и понимаю, что будут раздеваться. Мне интересно как это всё начнётся. Я из тех, кто любит сюжет в порнофильмах. Я даже фантазирую себе, как они познакомились, как их родители были против, но их любовь оказалась сильнее. Любовь всегда сильнее всего на свете, любых преград.

Две прилично выглядящие девушки в очках сидят в парке на лавочке. Вот так посмотришь и не скажешь, что лесбиянки. Вот они идут по парку, а вот уже заходят домой и прямо в прихожей начинают раздеваться. Вот, голенькие, босиком идут по квартире. Одна из них садится в старое тканевое кресло, а другая становится перед ней на одно колено и берёт её ногу в ротик. Оригинально! Лижет и сосёт её ножку, потом водит ею по своей груди. У неё такая грудь большая, и соски огромные! Это не сильно красиво, зато так натурально! В неё прям веришь. Как бы я хотела пососать её сосочки, сунуть между ними свою голову и зарыть глаза! Вот они местами поменялись. Кунилингус. Так я и думала. Девушки лижут девушкам. А чего ещё ждать от лесбиянок? Сама бы с удовольствием кому-то полизала.

Дальше я перехожу по вкладке «лесби». Две стройные худышки с огромными сиськами. Наверное, силикон. Хотя почему «наверное». Эти сиськи смотрятся как баулы, огромные и тяжёлые, непонятно, как эти крошки их на себе таскают. Вот они целуются, лижут другдругу сосочки. А вот одна из них становится на колени перед подругой. Блондинка перед брюнеткой; раздвигает пальчиками её половые губки и проводит по ним язычком. Я так возбуждаюсь, сама хочу лизать. Чёрт, ну я и странная!

Посмотрим что-то с парнями. Две девушки и парень. Открываю. Две подружки играют в теннис — стандартный сюжет. Одной стало жарко, и она пьёт воду, другая её обливает и помогает снять футболку. А вот она делает вид, что возбуждена, когда сосёт грудь подружки. Во всей этой порнушке только одно плохо: всё так сумбурно, так поспешно. Не дают насладиться процессом, почувствовать состояние. Если бы у меня была девушка… ах, если бы у меня была Вика! Думаю о ней и начинаю жалеть себя, а так и до слёз недолго.

«Забудь её, забудь, дрочи и не думай». Уговариваю себя не плакать. Погружаю пальчик как можно глубже в свою «кисулю», а другим разминаю свою «вишенку». «Соком» из «кисули» так приятно намазывать «вишенку»! от этого она становится мягкой-мягкой и чувствительной-чувствительной! Как же приятно быть девочкой! У парней всё не так. Да, они тоже возбуждаются, но они так быстро кончают, а мы можем пребывать в наслаждении вечно, и не кончать долго-долго. Как же повезло девочкам и как не повезло парням! Я им даже сочувствую.

Смотрю дальше на полизушки двух девчонок. Красиво лижут, стараются. И обе такие красоточки. А вот и парень. Подходит к ним и скидывает трусы. Его огромный член сверкает, как будто тоже смазан маслом. Но нет, это он от природы такой, я знаю. Одна из девушек садится перед ним на колени и заглатывает член. Другая смотрит на подругу. И вот они уже сосут вдвоём. Вспоминаю, как мы сосали у Сашки, а после — друг у друга.

«Забудь об этом, не думай о ней, забудь. Пожалуйста, Юлечка, не рви себе душу, не тереби своё сердечко! У тебя всё ещё впереди. Только не вспоминай большео Вике». При мыслях о ней из глаз скатываются слезинки, и я с остервенением начинаю мять свою «киску». Хочу отвлечься от всего и выбросить всё из головы, но не получается. Долбаный мозг, вырубить бы его хоть на минуту, чтобы пожить спокойно одними чувствами!

Скидываю трусики глажу, себя по попке, проникаю поглубже в свою «кисулю». Мну свои сисечки; пусть они небольшие, не как в этом ролике, зато мои, зато любимые. Я их очень сильно люблю, хотя наговариваю на них, а они не заслужили такого отношения. Целую себя в грудь. Обожаю свои сосочки, свои ножки, свой животик, свои коленки! Любуюсь собой, наслаждаюсь собой. Этого у меня не отнять.

Следующее порно. Девушка лижет у взрослой женщины. Смотрю с интересом. А может, попробовать со старшей, чтобы она меня всему научила?

Ищу ещё что-то поинтереснее. Два парня и девушка. У одного она сосёт, а другой долбит её в «киску». Рассматриваю её «кисулю»; какие же у неё большие лепесточки, как лопухи! Даже любопытно: я-то кроме своей и Викиной больше ничьей не видела. А мне интересно посмотреть. Что если вызвать шлюху-лесбиянку? Пусть покажет мне всё и расскажет.

Можно, но я боюсь, я ж трусиха. Не могу я пересилить себя и заказать проститутку. А кроме того, я о любви мечтаю. Я, кроме любви, ничего не хочу больше. Не нужен мне ваш дурацкий секс. Я могу и подрочить, если приспичит, но хочется любить. И хочется, чтобы сердечко не болело, как сейчас.

«Викуля, ну зачем ты меня бросила?» — Опять я чуть не плачу.

Стягиваю с себя остатки одежды и забираюсь под одеяло. Выключаю ноутбук, мне хватит и моего воображения. Глажу себя там и тереблю свои половые губки, всеми силами пытаюсь себя удовлетворить. Пытаюсь дотянуться язычком до своей «кисули», но мне кажется, что это невозможно. Вот хорошо парням; им, наверное, проще. Фу-у, что за мысли, самой противно!

Мне нужна девочка, молоденькая, совсем юная, как я, которая будет любить меня, души во мне не чаять. И мы с ней будет счастливые- пресчастливые. Хотя всё уже могло бы быть, если бы не Викуля. Вспоминаю её стройные ножки и круглую попку, изящную «щёлочку» и плоский животик, и меня аж трясёт от этих воспоминаний. Не могу спокойно лежать.

Беру свой телефон и любуюсь её фотографиями. Какие же у неё идеальные ножки, прям сейчас бы зацеловала! Рыдать готова, потому что не могу к ним сейчас прикоснуться. Целую себя в коленку, закрываю глаза и представляю, что целую Вику.

Она такая стройная и высокая! Вспоминаю, как стояла перед ней на коленях и лизала ей «киску», сосала её половые губки. Люблю в них каждый миллиметр, каждую складочку. Вспоминаю, как целовала её «бусинку», облизывала и покрывала поцелуями её ножки. И вдруг я понимаю, что я рыдаю. Дрочу и плачу — такое иногда со мной бывает. Слёзы сами катятся из глаз. А мне так себя жалко, как вспомню о том, что больше никогда не повторится!

«Нет, я не верю что это конец, в её душе, в её сердце ещё есть любовь». Хватаю телефон, набираю её, и будь, что будет. Пусть она на меня наорёт, лишь бы не бросала трубку, хочу услышать её голос. И больше ничего не хочу.

«Вика, пожалуйста. Умоляю тебя, любимая, возьми трубочку, ну я очень тебя прошу». Не берёт. Снова звоню и в третий раз набираю.

— Да Юлечка, — звучит, наконец, её ответ в телефоне. Я чуть от счастья не умерла, когда её услышала.

Глава 9

Продолжаю дрочить.

— Привет, Викуль, ты как там? — говорю.

— Отлично. Только что вернулись с озера, Сашка… — Не могу разобрать, что там делал Сашка. Но мне хорошо, мне так хорошо в груди от того что я просто говорю с ней.

— Я так по тебе скучаю! — всхлипываю я. — Мне так одиноко! Я сама, одна-одинёшенька, никому не нужная. Никто меня не любит. Мне так тебя не хватает! — Моё дыхание учащается, сейчас я разрыдаюсь или кончу. Одно из двух или же всё одновременно, почему бы нет.

— Юлечка, моя хорошая, ты же такая умничка, тебя все любят, тебя все ценят, ты ещё найдешь своё счастье… Всё, целую, меня Сашка зовёт.

— Пока, — едва успеваю сказать я, как она кладёт трубку.

Я лежу в постели голая и смотрю в потолок. Мне так хорошо и плохо одновременно. Хорошо от того, что я с ней поговорила о своих чувствах, что ещё раз в любви ей призналась. А плохо, потому что плохо. Ну что тут объяснять? Она от меня навсегда отгорожена бронированным стеклом, я её вижу и слышу, но прикоснуться к ней не могу и, возможно, никогда уже не смогу.

Когда нельзя, а хочется, то хочется ещё сильнее. Мне больше не хочется дрочить, а только плакать. Переворачиваюсь на животик, жалею себя и рыдаю в подушку.

Просыпаюсь ночью и не помню, как уснула. Похоже, я плакала, пока не лишилась силы и не отключилась. На мне нет одежды. Хоть я никогда не сплю голая, только с Викой спала однажды. Даже с Сашкой себе такого не позволяла, я стеснительная. Но сейчас я одна у себя дома. Встаю и потягиваюсь, подхожу к окну. На улице ещё темно. На лавочке у подъезда шумно разговаривает какая-то компания. А на душе у меня так спокойно. Не знаю, почему. Видать, я здорово вчера выплакалась и теперь ничего не чувствую.

Беру телефон — он сел, забыла на зарядку поставить. Ложусь на кровать и любуюсь своим телом, своими стройными ножками. Как же мне повезло, что они у меня такие! Пытаюсь представить себе, что это не мои ножки, а таинственной незнакомки. Что мы вчера только с ней познакомилась и уснули в одной постели. И мы даже не знаем, что обе — лесбы. Нам просто так хорошо рядом, и сердце бьётся часто-часто.

Воображаю, как она, ничего не объясняя, целует меня в щёчку. А после мы несколько секунд смотрим друг другу в глаза и всё понимаем. Как же долго мы друг друга искали, сколько страдали, сколько мучились! И вот встретились, вроде как случайно. А я даже не любовью с ней заняться хочу, я пожалеть её хочу, ведь знаю, сколько она натерпелась грубостей и отказов. И ей меня безумно жалко. И вот мы уже целуемся, стягиваем друг с друга одежду и ласкаем друг другу «щёлки», груди, животики и «лепесточки». Она отлизывает мне и шепчет, что любит.

Обнимаю сама себя и снова плачу. Мне так больно и одиноко, мне так не хватает любви! Мне уже не нужна Вика. Я просто хочу, чтобы меня любили, мне нужна любовь — хоть капелька. Крохотная капелька душевного тепла. Чтобы кто-то обнимал, целовал, ласкал. Кстати, Вика почти этого не делала. Она всё на меня спихивала, но я всё равно была счастлива.

Накидываю мамкин халат на голое тело и сажусь делать себе педикюр. Я всё сама делаю, притаскиваю из ванной тазик, распариваю ножки в соляном растворе, «рихтую» их пемзочкой. Как ни странно, но простые и понятные действия меня успокаивают. Может, мне в маникюрный салон устроиться и там знакомиться с девочками? Нафиг тот институт, буду сразу зарабатывать и мамке помогать.

Такие простые и в то же время мудрые мысли!

«И когда это я так поумнела? — спрашиваю себя. — Наверное, когда мне было больно-больно. От боли умнеют быстрее». Сама же и отвечаю. Чувствую очередную «ударную волну» в сердце и начинаю всхлипывать.

«Не думай, Юленька, не думай, милая моя, пожалуйста! Успокойся, не думай и не вспоминай о ней. Мысли прикончат тебя». Прошу сама себя и не могу удержать слёзы. Они так и заливают глаза, зрения и так едва хватает, чтобы кутикулы подровнять. Что такое кутикулы? Наберите в Яндексе, там точнее скажут.

Ровняю пилочкой ноготки. Мне нравится это делать самой, нравится прикасаться к своим ножкам. Ножки вообще моя любимая тема. Раньше я их целовала, пока никто не видит, свои собственные коленки и пальчики на ногах, брала их в рот — от перевозбуждения понятное дело. Да, я много всего творила.

Мне нравилось воображать себе всякое. Вообще я жуткая извращенка. Но сейчас у меня нет настроения. У меня вообще ни на что не осталось сил, даже на то, чтобы поесть. Я как будто умерла изнутри.

Кстати о еде: что там, в холодильнике?

Наношу на ноготочки белый лак, любою нежные тона. Даю ему высохнуть, надеваю мягкие тапочки и иду на кухню. Открываю холодильник, а там ничего из того, что я ем. Картошка. Буду готовить картошку. Улыбаюсь: я же её даже чистить не умею. Раньше умела, а сейчас разучилась, всё за меня делает мамка. И на работу ходит, и готовит, и убирает. Мне даже стыдно, что я, такая взрослая, никак не помогаю. Сейчас сяду картошку чистить, только сообщения проверю.

Включаю свой телефон, он уже должен был зарядиться. Загорается экран, и сразу начинает пиликать. Сколько, оказывается, народу мне писало! Катя, Димка, Маринка. Но ни одного письма от Сашки или от Вики. Как будто эти «голубки» обо мне забыли. Есть ещё от мамки пара пропущенных.

Смотрю в окно, а там темно. Который сейчас час, если даже в мае темно? На телефоне-то, понятное дело, 00:00, открываю ноутбук. Три утра. Отлично! В три утра она собралась варить картошку! Ставлю чай и сижу одна, на кухне, как старая дева.

«Какая старая дева, Юлька? Тебе семнадцать!» — подбадриваю саму себя. Но не верю. Похоже, я никогда не встречу свою любовь. Я так и умру в одиночестве. Жалко себя до жути! Знаю, что это неприлично — себя жалеть. Нюни распустила, сидит, жалуется на жизнь, а у самой всё лучше, чем у многих! Но как же мне сейчас больно, так трудно — не передать! В такие моменты всегда войну вспоминаю: кто в танке горел, кто руку потерял, вот им было больно, а не мне…

И всё равно не могу. Как вспоминаю, что Вика меня бросила, жить не хочу, умереть хочу! Не буду жить без Викулечки, не буду, и всё, отказываюсь! Викуся, ну зачем ты меня бросила? Закрываю глаза, пытаюсь сдержать слёзы, но не могу. Вспоминаю наши ласки и поцелуи и умираю каждый миг без неё. Скорей бы уже подохнуть и больше не чувствовать этой боли!

Чем там Викуля без меня занимается? Может, сладко спит, обнимая подушку, и улыбается сама себе. А может, они с Сашкой… Нет, об этом лучше не думать. В душе будто чёрная дыра открылась — так больно и пусто.

— Чё-о-о-орт! — Закрываю лицо руками и рыдаю. — Юлечка, милая моя, пожалуйста! Ну, прошу, тебя ну не думай ты о ней, не рви себе душу, не надрывай сердечко…. Вика, сука, зачем ты меня бросила?! Я же твои ноги целовала, я же… я же… — Я начинаю заикаться. Хочется поскорее отрубиться, чтобы не мучиться.

— Вика, зачем ты это сделала?! — кричу я. А сама понимаю, что от этого крика посреди ночи могут сбежаться соседи. Закрываю рот руками и молчу. Только слёзы текут по щекам.

Вспоминаю прикосновения её губ, и в ту же секунду останавливается моё сердце. Оно больше не хочет биться, и всё сильнее кружится голова. Я сейчас в обморок упаду. Встаю и, пошатываясь, подхожу к закипевшему чайнику. Наливаю в чашку водички, насыпаю пол-ложки сахара. Всё равно я не почувствую вкуса, так зачем тратить сахар? Я сейчас ничего не чувствую, ничего. Все нервы как будто притупились.

Пожалуйста, пусть Вика поскорее ко мне вернётся, я на что угодно готова ради этого, на что угодно! Я же такая хорошая, я же ручная, ну как можно меня «на мороз» выбросить?! Я же не выживу. Мне жаль себя безумно! Но я уже не могу плакать, слёз не осталось, надо чаю выпить и пополнить запас жидкости в организме.

Мне страшно: а что, если она не вернётся ко мне? Нет, нет, этого не может быть, тогда я умру от тоски, исчахну! Закрываю глаза и вспоминаю наши с ней обоюдные ласки. Как же это было прекрасно.

«Всё лучшее уже позади», — с грустью понимаю я. Всё уже в прошлом, А в настоящем я умираю от боли, от любви к ней. Набираюсь смелости, достаю телефон и набираю её. Но тут же сбрасываю.

Пишу эсэмэс. Но что написать-то? Отправлю сердечко. Надо ещё написать что-то:

«Думаю о тебе». — И сердечко. Отлично, отправила! Жду ответа — не отвечает.

«Три утра, — напоминаю я себе. — Люди спят, а если не спят, то трахаются, занимаются любовью, сосут и лижут. Счастливые! А может, и она сосёт у него сейчас, берёт телефон, смотрит на сообщение и смеётся надо мной? Не-е-ет, нет, я знаю Вику, она не такая. А она всё ещё любит меня, я знаю, только не может себе сознаться в этом. Ей все эти «мамки» и «папки» вбили в голову, что нельзя быть лесбиянкой. Нельзя любить девочек. Но как же нельзя, когда так хочется?! Как же я тебя люблю Вика, как люблю!

«Ты как там?» — И три сердечка. Снова отправляю. Не отвечает, но я настойчивая. Пишу: «Ты реферат закончила?» Совсем дурацкий вопрос, но не отправлять же ей просто сердечки.

Пиликает телефон, я вздрагиваю. Неужели ответила? И сердце стучит, как у крохотной мышки. Влюблённой крохотной мышки. Прижимаю к себе коленки. Убираю потёкший макияж под глазами, улыбаюсь и читаю:

«Юля, ты нормальная? Три утра… не пиши мне больше».

Что бы это значило? А мне так приятно, что она назвала меня по имени! Юля… мне так нравится своё имя! Спасибо, мамочка, что меня так назвала! А вдруг это папка назвал? Нет, этот идиот, ни на что не способен, это всё заслуга мамки. Я вообще вся заслуга мамки, папка тут ни при чём.

«Мне так тяжело одной… прости что пишу — Плачущий смайлик… — Я всё ещё не могу привыкнуть, что мы не вместе. Прости, прости, но мне так тебя не хватает…» — И куча сердечек. Отправляю.

Жду. Я всё время жду, наверное, я рождена, чтобы ждать. Всю жизнь мне приходится кого-то ждать. К счастью, я терпеливая. Снова пиликает телефон.

«Юля, ты нормальная?»

«Нет, — отвечаю. — Я люблю тебя…» — И смайлик в виде разбитого сердца (у меня есть такой, я его в каком-то пакете смайлов купила). Каких я глупостей на телефон не покупала! Не думала, что пригодится.

На сей раз уже долго жду ответа, даже чай холодным стал, теперь его уже пить можно. Фу-у-у, без сахара! Встаю, чтобы добавить сахар. И тут в руках у меня пиликает телефон. Сердце опять рвётся из груди, дышать мешает — так колотится, и круги перед глазами, потому что слишком резко встала.

«Сердечко, миленькое, хватит так стучать! Она просто написала. Вика… Викулечка, Викусенька, любимая моя, солнышко моё! Ласточка моя!» Я сейчас разрыдаюсь. Опять! Когда же у меня кончатся слёзы?

Глава 10

Беру трубку и пытаюсь разглядеть заплаканными глазами её сообщение.

«Спасибо тебе, Юлька, ты меня разбудила». Рассерженный смайлик.

«Прости. Можешь наказать меня, если хочешь», — думаю я, глядя на этот смайлик. Представляю, как она меня по попке отшлёпает, и от этого возбуждаюсь.

«Можно тебя набрать?» — пишу. Несколько секунд боюсь отправить, как бы ещё сильнее не разозлить этот смайлик. Но закрываю глаза и нажимаю «отправить сообщение». Из моих закрытых глаз стекает ещё одна слезинка. Сколько же они могут плакать?! За что мне это, ну за что?! Почему так больно? Нужно развеяться, нужно срочно развеяться. Новые люди, новые знакомства, новые отношения…

Хотя кого я обманываю? С кем я там буду знакомиться? Да и с кем я вообще могу познакомиться, когда в моём сердце столько любви к Викусе и ни для кого другого там не осталось места?

Новое сообщение: рассерженный смайлик, на этот раз большой. Чёрт, я его разозлила! Ну и пусть. Сердце приятно сжимается.

«Только сама не звони… я позже наберу тебя», — пишет.

Сижу и смотрю в телефон. Жду.

«Ну что так долго-то? Чем там можно заниматься?» — психую я. А она всё не звонит. Ставлю на ноутбуке жалостливую мелодию, что-то из Мориконе, и, как дура, пялюсь в экран. Вспоминаю про чай и делаю несколько вялых глотков. Несладкий. И как они с Сашкой пьют чай вообще без сахара? Я так не могу.

— Ну, давай же, давай, звони! — растерянно гляжу на экран. Может, у неё денег нет, чтобы позвонить, или ещё что-то? Почему она меня не набирает? Гляжу на часы. Когда пришла последняя эсэмэска? Две минуты назад… Две минуты! А почему же так мучительно ждать? И почему трясутся руки? Мне пора уже лекарства пить, иначе у меня так скоро будет инфаркт миокарда (надеюсь, я правильно выговорила это слово, а то я всегда его «инфарктом гепарда» называю). Вспоминаю и улыбаюсь.

Опускаю руку вниз и трогаю себя, ласкаю свою «горошинку».

«Как же хорошо, что она есть у меня, что я не родилась в одной из тех африканских стран, где не принято девушкам получать удовольствие, где её отрезают вместе с половыми губами! А несчастные потом ходят и кровоточат по нескольку недель, и врачу сказать боятся, что им больно. Это как будто нам месячных не хватает! Месячные… точно, у меня же скоро месячные должны начаться. Конечно, беда не приходит одна. Гляжу на часы: две минуты. По-прежнему две минуты. Как же тянется время!

Викуля, звони, ну звони, моя хорошая, звони, моя любимая, звони, моё солнышко, звони, моя ласточка, моё сердечко, моя девочка, миленькая моя! Все тёплые слова перебрала. Сильнее давлю на свою «бусинку», пытаюсь сделать себе больно. Я помешалась на этой боли. Может, я мазохистка? Может, меня плёткой стегать надо?

Три минуты. Да чем она там занята?

Держу в руках телефон, набираю и сбрасываю, набираю и сбрасываю до гудков, чтобы ей эсэмэс не пришло, что я звонила. Хотя втайне надеюсь, что дозвонюсь один раз, и скажу, что случайно набрала. Она же и так уже не спит.

Ну, дозвонюсь я, и что? Что дальше? У меня нет ответа на этот вопрос. Я действую скорее по наитию, просто хочу ей позвонить, просто хочу услышать её голос. Просто хочу её. Больше всего на свете хочу! Я помешалась на ней, все мысли заняты только ею, и в сердце только одна она. Ничего больше нет кроме неё, только Вика. Ненавижу её почти так же сильно, как люблю. Ненависть и любовь действительно так близки! Никак не могу разобраться в этом. С ней так трудно, но без неё невозможно. Стоит лишь подумать о ней, и всё внутри переворачивается. Интересно, что там внутри и как оно переворачивается. Но больно до жути, прям внутренности рвёт эта боль.

«Ну, Вика, когда же ты позвонишь?» Подхожу к окну и смотрю во двор, там уже тихо. Пьяная компания куда-то ушла. Может, мне сходить погулять посреди ночи. Дурнее ничего не лезет в голову. Мне нужны такие таблетки, чтобы отключить мозг хоть на минуту и не «слышать» весь этот бред, что постоянно лезет в голову.

Или таблетку от любви — принял и забыл. Какое ужасное средство — как яд, только хуже! Эти таблетки можно будет подмешивать за какие-то страшные преступления. Для меня это хуже смертной казни. Глотаешь таблетку — и всё, больше никого не любишь. Кошмар!

Надеюсь, таких таблеток нет, хотя для кошек же есть. Представляю себя в виде кошки и улыбаюсь. Знаю, как кошка страдает, когда хочет кота, это смешно и одновременно страшно. Лично я не могу смотреть, как мучается несчастное животное: жалко кошечек. А меня не жалко? Я же мучаюсь точно так же. Точно так же не могу спать, не могу есть, ничего не могу. Только мастурбировать.

Боже, какой же это бред! Я точно схожу с ума, пора идти к доктору. И что я скажу? «Доктор, я дрочу, а ещё я лесбиянка. Это как-то лечится?» Думаю над своими диагнозами. Прежде чем я всё это вслух скажу, я от стыда умру десять раз. Отличница Юлечка, которую любят все преподаватели и одногруппники, оказывается, конченая извращенка!

Мне в голову часто закрадывается мысль: «А что, если не я одна такая извращенка? Что, если все вокруг тоже думают только о сексе? Сидят по домам и дрочат, смотрят порнуху и мечтают о разных извращениях. Да ну, бред какой-то! Это только я одна конченая, все кругом нормальные, это же очевидно. И повезло же мне родиться такой ненормальной!»

«Вика, Викулечка, ну звони, моё солнышко! Сколько уже минут прошло? Пятнадцать или, если точнее то тринадцать. Тринадцать минут… Что можно делать тринадцать минут? Она могла бы уже до таксофона добраться и позвонить мне. Улыбаюсь, потому что не помню, когда в последний раз видела таксофон. Есть ли они вообще? У всех же мобильники. Вновь сажусь за ноутбук и открываю порно. Понятное дело — лесби, ищу похожую на Вику. Слава Богу, она красоточка, а тут таких море!

Вот есть одна девочка — ну вылитая Викуля! Выясняю её имя и ищу все порно с её участием. Во-от, здесь она с брюнеточкой. Та даже на меня чем-то похожа, тоже чуть ниже ростом, тоже маленькая грудь… ну вылитая я, короче. Внимательно смотрю, кто кому первый лизать будет. Мне всегда это интересно. Я, даже когда не была лесбиянкой, этим интересовалась, кто кого больше хочет, хотя я понимаю, что всё это актёры и актрисы.

Смотрю и представляю на её месте себя. Воображаю, как Вика заставляет меня лизать. О-о-о, да здесь что-то типа обучения кунилингусу! Как это на английском? Всё порно сейчас на английском, даже русское. Так смешно когда русские порноактрисы на английском кричат. Я раскрываю халат и, не стеснясь, глажу себя. А кого стесняться-то? Я же одна дома, могу хоть целыми днями напролёт голенькая ходить. Когда там мамка приезжает?

Аккуратно засовываю в свою «кисулю» средний пальчик. Делаю это бережно и мягко, чтобы не поцарапать — я же не собираюсь состригать свои ноготки. Хотя, я слышала, лесбы такое делают. Но я же ещё не лесба. Вот когда мы станем с Викой жить вместе, я обязательно над этим подумаю, а сейчас мне нравятся длинные ногти.

Чёрт, я опять думаю о ней, и опять моё сердце бешено колотится! Мне опять плохо. Откидываю голову назад, на экран не смотрю, дрочу и плачу. Если сюда кто-нибудь войдёт, я буду долго объяснять, чем я тут занималась. Выключаю видео, вырубаю ноут, но дрочить себе продолжаю, мне нравится доставлять себе удовольствие. Это моё тело, и я имею на это право. Но как же хочется, чтобы и Вика мне в этом хоть чуточку помогала! Я готова зализать и зацеловать всё её тело, даже без взаимности, лишь бы она мне позволила. Лишь бы меня не прогоняла.

Забываю обо всём и вновь смотрю на экран телефона. Двадцать три минуты. Да как же течёт это долбаное время! Сколько мне ещё ждать?! Теряю терпение, набираю её номер, жду первого гудка и сбрасываю. Всё-таки смелости дозвониться мне пока не хватает. Я же говорила, что трусиха.

Через пару секунд пиликает телефон. Эсэмэс от Вики.

«Ты с ума сошла, Сашку разбудишь! Скоро наберу» — И подмигивающий смайлик. Что бы это всё значило? Пытаюсь расшифровать её послание. Может, это значит, что ей надоел Сашка, и она думает обо мне, вспоминает наш поцелуй? Ей стоит только намекнуть, я готова сделать все, что она мне прикажет. Сейчас же вызову такси и поеду к ней, хоть за край света, денег мне должно хватить.

Я готова отлизать ей на камеру, чтобы у неё был компромат на меня. Готова сделать это при свидетелях — ну при Сашке же я лизала, значит и при других смогу. Лишь бы ещё раз прикоснуться губами к её телу, ощутить её вкус и запах, зацеловать её ножки. Да, я люблю её, как сумасшедшая!

Двадцать семь минут… Да она с ума сошла! Смотрю в окно, небо уже сереет (в мае резко светает). Достаю пальчик из своей «дырочки», нюхаю его… м-м-м, мой любимый запах, запах секса, запах «девочки», мой собственный запах! Провожу пальцем по губам. Лижу уже сама у себя — я точно конченая извращенка! Кладу на язык и облизываю. Вспоминаю аромат Викули. Ничто не пьянит меня так, как он. Помню, как после неё я целый день нюхала пальцы, как я едва не кончала от одного её запаха. И почему мускусные ароматы нас так возбуждают?

Двадцать восемь минут. Я уже хочу спать, может, я посплю пока, а завтра она мне позвонит. Ставлю на самый громкий режим, снимаю халат и, голенькая, ложусь в холодную постель. Какая же я красоточка! Какие ножки, какое тело! И почему меня никто не хочет? Хочу, чтобы меня трахнули. Желательно, чтобы это была девушка — очень красивая девушка, такая, как Вика. Она самая красивая на свете. Представляю себе ту красавицу из порно: как она подойдёт к кровати, наденет на меня ошейник и заставит меня лизать, а я буду с удовольствием отлизывать её «киску». А потом она наденет страпон и будет меня трахать, как мужчина. И мне даже будет больно, но я буду терпеть, потому что я её люблю.

Тридцать одна минута… Пишу ей эсэмэс.

«Ты скоро? Мы же договорились созвониться. Я тут сижу и жду».

Сразу приходит ответ:

«Пять минут».

Шлю в ответ целый ряд сердечек. Мне так хорошо мечтать о ней! Как будто я не одна сейчас, а она где-то рядом; я чувствую её присутствие, чувствую запах её тела. Мне кажется, что она тоже чувствует меня. Люблю её, обожаю! Викусенькая моя, любимая, ласточка! Закрываю глаза, обнимаю и прижимаю к себе подушку. Телефон из рук не выпускаю. Вновь опускаю руку вниз и легонько поглаживаю свою «кисулю». Всё так странно. Зеваю, улыбаюсь и закрываю глаза.

Отдыхаю. Лежу и ни о чём не думаю, и только сердце плачет в груди. Пока ещё не рыдает, а просто плачет, воет тихонько, но никто его не слышит. Мир глух к его слезам, как и к моим. Так мило — плакать из-за девушки; ну что ещё может быть милее? И что с того, что я тоже девушка? Так даже интереснее. А что мне делать с собой, если я её люблю? Обожаю её глазки, обожаю её ножки! Обожаю её губки, её «киску», её мордашку, её светло- русые волосы, её имя, её голос! Вновь беру в руки телефон. И едва сдерживаюсь, чтобы не зарыдать, заставляю себя улыбнуться.

«Ну, когда же ты позвонишь, я все глазки выплакала?»

Тридцать семь минут. И тут — звонок.

Глава 11

Сердце буквально рвётся из груди. Как же сильно оно лупит! Не износится ли оно за каких-нибудь пять десять лет в таком темпе. Я не хочу умирать молодой, придётся принимать успокоительные. И за что мне это всё? Нижняя челюсть дрожит, и дрожь бежит по рукам. Я уже вся дрожу и чуть не роняю телефон.

«Ну что ты, дурочка, звоночка любимой испугалась?» — уговариваю себя поднять трубку. Палец не может сразу попасть по бегунку, сейчас ещё пропущу звонок, которого так долго ждала. Пара секунд… мне нужно отдышаться, привести себя в порядок.

«А ну не реви, как дура! — обращаюсь к себе. — Не реви». Знаю, как хочется сейчас заплакать, но нельзя. А слёзы так и катятся из глаз. Да что же я за ничтожество такое?! Даже трубку взять не могу. Столько ждала звонка, и тут разревелась. Бедненькая.

«Успокойся, Юлечка, успокойся». Вдох, выдох, беру трубку… Чёрт, не берётся! Опять глючит телефон. Только бы она не решила, что я сплю, и не бросила трубку!

— Да, Викулечка, — отвечаю, едва справляясь с волнением. Мне радостно и страшно одновременно. Что она скажет? О чём мы будем говорить? Зачем я ей позвонила посреди ночи? Я просто голос её хотела услышать, мне так не хватает её, так не хватает! Жизнь без неё потеряла всякий смысл, всё потеряло смысл.

— Приветик, Юль! Ты что, совсем! В три утра мне наяриваешь! — Вика сразу берёт «быка за рога». — Что там случилось, что ты утра не могла подождать?

Набираю воздуха в грудь и набираюсь смелости:

— Тридцать семь минут. Вика, тридцать семь минут ты не могла мне перезвонить. Это у тебя пять минут называется?

— Ты что, засекала? — Я слышу добрые нотки в её голосе.

— Ага, — смеюсь я и вытираю слёзы.

— Так что у тебя случилось, Юлечка? — совсем по-доброму говорит она.

— Ничего, — отвечаю. — Я просто соскучилась.

— В три утра?! Ты в три утра соскучилась?! Ты с ума сошла?! Меня разбудила, чуть Сашку не разбудила и весь дом на уши не поставила! Я думала, что-то серьёзное.

Ну да, конечно, так я и поверила! Если бы ты думала, что там что-то серьёзное, ты бы тридцать семь минут где-то не шаталась. А вдруг я тут в луже крови валяюсь, вдруг меня маньяк изнасиловал, а ты там чем-то тридцать семь минут занимаешься? Конечно, я этого ей никогда не скажу.

— Просто вспомнила о тебе и не смогла уснуть, — откровенничаю я. — Мне так тебя не хватает, Вика! Можно, я приеду? Я буду тихо себя вести, обещаю.

— Нет, Юля, нельзя. Что тут непонятного?

— Ну почему? — начинаю канючить я. — Почему нельзя? Я так хочу тебя увидеть и-и-и-и… — сглатываю слюну, не могу продолжать. Сейчас опять разревусь. Дура, что ей позвонила, о чём я только думала? что она мне скажет: «Приезжай и трахни меня»? Так она и сама позвонить может, я же ей не откажу, я ей отказать не способна.

— Ю-у-у-уль, ну что опять случилось? Мы же всё уже обсудили и решили.

— Я знаю, но никак не могу с этим смириться… мне так тяжело без тебя!

— Знаю, — говорит она и на время замолкает. — Знаю, но ничем помочь не могу.

— Можешь, Вика. Только скажи, и я приеду. Я буду всё делать, я уже на всё готова… Вика, я всю ночь плачу. Как же мне больно!

— Юлечка, ну пойми же ты, я очень хочу дать тебе то, что ты хочешь, но не могу.

Я уже почти плачу.

— Ну почему всё не может быть, как раньше? — всхлипываю я. — Я была так счастлива, что даже не верила в происходящее! А теперь мне так больно, что я хочу поскорее сдохнуть.

— Юля, давай серьёзно: я не лесбиянка. Я думаю, что ты просто запуталась. Просто ты ещё не встретила того, кого полюбишь больше жизни.

— Я уже встретила тебя, и мне никто больше не нужен. Чёрт, Вика, ты ж понимаешь меня, ты чувствуешь мою боль! Мне кажется, у меня от любви скоро остановится сердце. Я не могу без тебя, не могу, я сижу тут на кухне и вою! Чёрт, как же мне плохо! Поверь, Викусь, я бы не звонила в три утра, если бы могла по-другому. Я бы вообще никогда тебе не звонила. Но я не могу. — Слёзы текут всё сильнее. — Прости, но я скучаю, я так скучаю по тебе! Я люблю тебя всем сердечком, всей душой тебя обожаю! Чёрт, как же мне тебя не хватает! Не хочу жить без тебя, не хочу дышать без тебя, не хочу. Пойми меня, пожалуйста: я же живая, я настоящая, я могу любить, я могу чувствовать! Если в твоём сердце есть хоть что-то похожее, скажи не молчи, не убивай меня своим молчанием. Умоляю! Позволь хотя бы просто быть рядом, держать тебя за руку, целовать твои ножки. Не будь со мной жестока, я этого не заслужила. Ты теперь за меня в ответе. Я же готова есть из твоих рук.

— Юль, ну не трави ты себе душу! Знаю я, чем всё закончится: ты ведь опять меня в постель потянешь. Ты же не можешь просто за ручку, тебе обязательно нужно сосаться.

— А что тебе, жалко, что ли, просто лежи и удовольствие получай. Я всё сама сделаю.

— Давай скажу, как есть: я была с тобой только ради Сашки, ты же знала, что я его люблю. Я тебе честно призналась. Меня поначалу удивило твоё предложение, да и, чего греха таить, хотелось попробовать, а как это спать с девушкой. Но мне больше не интересно. Я люблю парней, люблю мужчин, люблю сосать члены, люблю, когда меня трахают, люблю сперму. Да-да, не удивляйся, не все хотят только «киски» лизать, некоторым и сосать хочется. Ладно, прости, я виновата, ты можешь ненавидеть меня, если хочешь. Имеешь право.

— Как я могу тебя ненавидеть, если я тебя так люблю?

— Так чего же ты добиваешься? Я тебе уже всё рассказала…

— Любви. Я хочу быть с той кого люблю больше всего на свете. Я хочу быть с тобой и только с тобой. — Я уже не знаю, что говорить. — Я отдала тебе всё, что у меня было. Тебе нужен был Сашка — забирай, он твой. Я никогда не попытаюсь его отбить у тебя, обещаю, клянусь, чем угодно могу поклясться, если хочешь!

— Не надо, Юль, не надо, — останавливает меня Вика.

— И всё, что мне нужно — капелька любви и ласки. Если бы я могла быть другой… Но я такая, как есть. Я люблю тебя, Викулечка, люблю! Я не хочу без тебя жить, не хочу засыпать и просыпаться, зная, что тебя рядом нет. Не хочешь мне лизать — не надо, не хочешь делить со мной Сашку… я готова просто иногда тайно встречаться… Господи, что я мелю! Прости, Вика, прости, я просто умираю от боли в груди! Как бы у меня не остановилось сердце.

— Юленька, я сейчас заплачу. Я так не хочу, чтобы ты страдала. Но ничего не могу поделать. Поверь: если бы в моём сердце оставалась хоть капелька любви к тебе, я бы уже рвалась к тебе на всех парах. Но нет, этого нет. То, что было между нами — всего лишь любопытный эксперимент для меня, и не больше. Пусть это навсегда останется между нами. А ты ещё встретишь свою любовь.

— Ты, правда, так считаешь? — спрашиваю я.

— Я желаю тебе только улыбок и счастья.

— Викусь, не отталкивай меня, мне так больно! Так ведь нельзя… я же живая. — Я едва не плачу так мне жалко себя. Я совсем тряпка, никакой гордости. Кошка мартовская! Сама бы себе пощёчину сейчас влепила!

— Юль, ну чего ты хочешь? Ну, кроме «сама понимаешь, чего».

— Это «сама понимаешь, что» — единственное чего я хочу по-настоящему. Мне больше ничего не надо.

Под «сама понимаешь, чем» я понимаю любовь. А вы что подумали?

— Юлечка, я могу с тобой переспать один-два раза, но тебе этого будет мало. Ты будешь требовать ещё и ещё, и тогда тебе будет куда больнее расставаться, — говорит Вика. — Кроме того, это же элементарная биология: я — обычная гетеросексуальная девушка… мне просто было любопытно почувствовать себя лесбиянкой. Но я не люблю тебя, я же уже говорила.

Её слова — как ножом по сердцу.

— Не говори так, пожалуйста.

— А что ты хочешь услышать? «Я люблю тебя»? Нет, я люблю Сашку, и ты об этом знаешь. И тебе я лизала скорее из благодарности, чем из каких-то иных побуждений, хотя сейчас понимаю, что не стоило. Если бы я знала, что ты в меня влюбишься, если бы я знала, что тебе будет так больно, не стала бы бередить твоё сердце. Ты нужна мне здоровенькой и счастливой. Я люблю тебя как подругу.

— Ты подарила мне лучшие мгновения в моей жизни. А теперь, когда тебя рядом нет, я вяну, как цветок на окне. Мне кажется, я умираю, потихоньку схожу с ума от одиночества.

— Какой цветок? Что за странные метафоры?

— Из песни… да не важно. Я не могу ни есть, ни пить, мне хочется себя прикончить… Мне больно каждую секунду. Не знаю, что ещё сказать… Я всю подушку прорыдала. Вика, будь хоть иногда со мной, пожалуйста. Я ради этого готова на всё. Неужели Сашка лучше меня делает кунилингус? Он вообще его хоть иногда делает?

— Редко, если честно. Вот в этом ты лучше всех, — улыбается Вика. — Ты замечательно сосёшь.

— Спасибо, — смущаюсь я.

— Господи, ну о чём мы разговариваем?! Хвалю подругу за кунилингус. — Вика замолкает на несколько секунд, а после продолжает: — Ты хочешь сделать меня лесбиянкой?

— Нет, Викулечка, нет, — убеждаю её я, а сама про себя думаю: «Как будто это что-то плохое. Я лесбиянка, и мне норм».

— Тогда чего ты добиваешься?

— Я?

— Да, ты! Чего ты мне звонишь по ночам, о каких-то полизушках рассказываешь… Юлька, скажи прямо, чего ты хочешь.

— Я хочу любви, хочу взаимности, хочу засыпаться с тобой и просыпаться.

— Со мной ты этого не найдёшь. Мы же с тобой одного пола — какие чувства?

— Какая разница, какого ты пола, если я чувствую это к тебе? Я хочу подарить тебе всю свою любовь и всю свою нежность. Всё к твоим ногам. Хочу стоять перед тобой на коленях, как покорная рабыня, и исполнять все твои пожелания и капризы.

— Ну, подрочи. — Странный совет от подруги.

— Да я уже сто раз это делала, сутками только тем и занимаюсь! — И тут я понимаю, что звоню ей среди ночи и нагружаю своими жалобами. — Прости, Викулечка, прости, что разбудила тебя, я больше так не буду. Я лучше сдохну, чем буду напоминать вам с Сашкой о своём существовании.

— Юль, ну не утрируй ты так! Тебе просто нужно пережить это, перетерпеть. И станет легче, обязательно. Поверь, я всё это проходила, я знаю.

— И сколько ещё мне терпеть? Сколько мучиться? — с надеждой в голосе спрашиваю я.

— Три месяца, год, два года — как у кого. Я не знаю, как у тебя это будет.

— Два года?! — с ужасом кричу я. — Я не выдержу два года! Да я и месяца не продержусь! Я обязательно с собой что-то сделаю! Вик, а можно ввести меня в состояния комы и разбудить через два года?

— Нет, — улыбается Вика. — Ты должна пережить это. Прочувствовать на себе. Но поверь: тебе будет легче, если ты не станешь замыкаться в себе, а выйдешь на улицу, будешь общаться, знакомиться с разными людьми, будешь строить отношения.

— Хорошо, хорошо, я попробую, — говорю я. — Только пообещай, Вика, что ты не бросишь меня в эти месяцы, что ты всегда будешь рядом, поддержишь в трудную минуту. — Опять срываюсь на слёзы. — Как же я люблю тебя, как же я тебя люблю! Не могу представить себе, что придётся с кем-то другим спать.

— Придётся, Юлечка, а без этого никуда.

— Но ты же меня не бросишь?

— Не брошу, подруга, — говорит Вика. — Юль, я хочу, чтобы мы навсегда остались друзьями и дружили потом семьями, чтобы наши дети дружили, понимаешь? Ты самая чистая, самая светлая из всех кого я знаю. Лучшая подруга на свете!

— Ты тоже, — отвечаю и утираю слёзы. Мне уже немного легче.

— Ладно, Юль, мне надо возвращаться в кровать, Сашка зовёт.

— Скажи, ещё пять минут.

Слышу, как она закрывает трубку рукой и говорит с ним. Слышу какой-то шелест.

— Давай, Юлька, только быстро. У нас пара минут.

Глава 12

А я не знаю, что говорить, у меня кончились все слова, я сижу в своей тёмной квартире и мечтаю о своей лучшей подруге.

— Давай вернём всё, как было, и мне не придётся страдать… — Даже сама не верю в то, что говорю. Мне же только что так доходчиво объяснили, что это невозможно.

— Юль, у тебя всё или есть что ещё? — Как же мне надоело спотыкаться об её железобетонное «нет»!

— Как там Сашка? — говорю я и добавляю — Надеюсь, он не слышит наш разговор.

— Нет, что ты, он пошёл мне кофе в постель готовить.

— Как мило! — говорю я. — Вы такие миленькие, прям как мы когда-то.

Похоже, Вика окончательно заняла моё место в его жизни, не прошло и пары дней. А мне почти не обидно. Так даже лучше. Так я хоть Сашку никогда ревновать не стану.

— Давай быстрее, пока он не вернулся, — шепчет Вика.

— Окей, так на чём я закончила? — Не знаю, что сказать.

— Похоже, мы уже по второму кругу обговариваем одно и то же. Ладно, прости, Юлька, Сашка вернулся… «спасибо» тебе в скобочках за то, что разбудила мня посреди ночи. Давай в будущем для таких разговоров находить время хотя бы после девяти утра.

— Давай, Викуль, спасибо что выслушала, мне даже как-то полегчало, — зачем-то вру я. На самом деле мне не стало легче — так, мимолётом показалось, но не стало.

— Ладно, не скучай, звони, если что… но постарайся первое время звонить пореже. Тебе же самой будет легче, окей? — Вика такая хорошая, так миленько меня об этом просит.

— Окей! Постараюсь, — улыбаюсь я. Понимаю, они с Сашкой отличная пара. И Юлька им больше не нужна. Юлька может пойти и удавиться — так всем только лучше будет.

— И не накручивай себя. Ты классная, красивая, стройная, у тебя шикарные волосы, миленькое личико. Ты самая красивая девушка в институте. Тебя полюбят, обязательно полюбит кто-то, но не я. Прости, с этим я ничего не могу поделать.

— Я понимаю. Прости, что разбудила.

— Да поздно уже извиняться, просто на будущее: давай не будить друг друга в такую рань без крайней на то необходимости.

— Ладно, тогда я снова в кровать.

— Дрочить? — явно улыбается она.

— Спать… хотя ты неплохую идею подкинула. — Типа, я сама не могла додуматься.

Может, у меня нимфомания, может, я двинулась на сексе. Надо глянуть: я там ещё не стёрла свой клитор от постоянной дрочки. Заглядываю в трусики — на месте моя «бубочка», на месте. Люблю её, впервые за столько лет испытываю реальную симпатию к своей «розочке» и к её «лепесточкам». Мне нравится, как я устроена, нравится быть девушкой. Считаю своё тело идеальным. Без оговорок.

Кладу трубку, раздеваюсь и ложусь на кровать. Разглядываю себя в зеркальце, мне интересно, как я выгляжу там, внизу, что видела Вика, когда меня там целовала. Когда была такой же «розовой», как я. Только теперь у неё эта дурь из головы выветрилась, а у меня осталась.

Трогаю себя всё активней, слегка прижимаю «бусинку», трогаю половые губки, пальчиками развожу их в стороны. Как же мне не хватает язычка, чтобы потрогал меня там! А сама до себя я не дотягиваюсь. Всё равно саму себя я не смогу так приласкать, как может другая девушка, особенно, если будет любить меня так же сильно, как я Вику. Мне нужна такая же влюблённая дурочка, как и я сама. Ведь, если любишь, то сделаешь всё что угодно. Глубоко дышу и всё время трогаю свою «кисулю».

Открываю ноутбук и включаю порнуху. Добавляю громкости: обожаю все эти стоны и разговоры. Ищу порно на русском. Во-от, девчонки идут на пикник вдвоём, о чём-то спорят и улыбаются, а после начинают лизаться. Счастливые! Как же я хочу оказаться на месте одной из них! Я бы любой из них сейчас отлизала.

Всё сильнее тереблю свою «бусинку», больно на неё давлю. Боль помогает мне вернуться в реальность и забыть о Викуле. Забыть о том, что она меня бросила, и о том, что я больше никогда не прикоснусь губами и язычком к её «вишенке». О том, что больше не буду целовать её ножки и сосать её пальчики. Я вообще не вспоминаю о Сашке, как будто и не было его, как будто я с Викулей встречалась, а не с ним.

И тут я кончаю — тепло, мягко и приято кончаю, отчего по всему телу пробегает лёгкая дрожь. И пальцы на ногах сжимаются сами собой, и носочки тянутся, а из горла вырывается едва различимый протяжный стон.

«Хух, как же я счастлива!» Наверное, это идеально выглядит. Кончающая девочка, что может быть красивее. Достаю из себя свои пальчики, рассматриваю и через прищуренный взгляд, засовываю в рот и сосу. Лижу и сосу сама у себя. Обожаю запах собственного сока! Я такая лесби!

Закрываю ноутбук, дажене выключаю порнуху. Закутываюсь в одеяло, так что одна ножка снаружи, специально тяну носочек, приучаю себя всегда тянуть носочки, потому что это чертовски красиво. Представляю, как в комнату зайдёт Викуля и возьмёт меня за щиколотку, поцелует в стопу, возьмёт в рот мои пальчики. А я буду делать вид, что всё ещё не проснулась, и улыбнусь сама себе сквозь сон. Она проведёт рукой по моей голой попочке. Сядет на меня сверху, поднимет свою юбочку и заставит отлизать. Как же я хочу лизать! Мечтаю просто-таки. Что угодно готова сделать, лишь бы отлизать сейчас какой-нибудь знойной красотке!

Вспоминаю про эскортниц — есть же такие девушки, готовые переспать с тобой за деньги. А если ей заплатить, чтобы она раздвинула ножки и сделать ей кунилингус? Просто полизать чужую «киску» — чего тут такого? Думаю, и за полцены можно.

Формально я даже удовольствия не получу. Понимаю, конечно, что не все шлюхи лесбиянки, многие на такое не согласятся, хотя смотря сколько предложить. Мне кажется, я бы смогла уболтать любую, тем более ей-то лизать не придётся. Вновь открываю ноутбук и набираю: «шлюхи нашего города». Вспоминаю про поддельные снимки и набираю «реальные шлюхи нашего города». Выбираю вкладку «Лесби». Практически все тут предлагают лесбос, некоторые даже предлагают лесби-шоу, где две девушки будут лизать друг друга напоказ. Я так возбуждаюсь, любуясь их телами! Хочу их всех! Вот только денег у меня нет. И смелости, чтобы вызвать домой проститутку. Да и как я буду объяснять соседям, кто это у меня дома был, и почему ко мне посреди ночи приехала разодетая, как шлюха, девушка, и чем мы тут до утра занимались?

Представляю, как буду краснеть, выдумывать очередное нелепое объяснение. Вспоминаю про чат лесбиянок. Может, туда написать? И, сама для себя незаметно, начинаю теребить свою «киску».

Хватит уже дрочить! Ну, реально, сколько можно?! сколько же у меня нерастраченной сексуальной энергии! Вика ну что ты наделала! Всё это было бы для тебя. А так — сижу дома одна и дрочу, как извращенка. Что же во мне не так?

Мне же Катька звонила, но сейчас только шесть утра, рановато ей перезванивать. Да и удивится она, что я не сплю в такую рань. Хотя у меня бывает. Начинаю думать о Катьке как о девушке. Это, конечно, совсем не то. Катька пониже не такая стройная, и ножки у неё не такие идеальные, как у Вики. Но она же девушка, а, значит, у неё есть «киска». Дальше не продолжаю. Представляю, как буду лизать у Катьки, и меня это совсем не возбуждает. Хотя, возможно, в постели она та ещё штучка.

А что, если она окажется лесбиянкой? Вот только как с ней заговорить об этом, как незаметно намекнуть? А если она не так поймёт? Или, что ещё хуже, поймёт всё правильно, только окажется не «розовой».

«Нет, не-е-ет, с Катькой я точно не хочу ничего такого, даже если она тайно влюблена в меня много лет! Не мой типаж». Откладываю телефон и вновь закутываюсь в одеяло, вытягиваю ножку, а проклятое воображение всё рисует и рисует мне картинки нашего с Катькой секса. Я лижу ей ножки, целую «бусинку», мну груди — у неё же больше груди. Покусываю своими пухлыми губами её сосочки. А в итоге я просто лижу её «кисулю». На большее у меня фантазии не хватает. Причём она, мало того что сама мне не лижет, да ещё и властно принуждает меня к кунилингусу, заставляет лизать. Но ничего, я уже привыкла. Никому до меня нет дела. Всем лишь бы я сосала, а мои чувства не важны. А ведь я живая. Я же что-то чувствую. Я же тоже хочу кончать.

Пытаюсь думать о парнях, и не выходит. Сам по себе член меня никак не возбуждает. Я уже видела член, я сосала член: ничего особенного. Ну, может, только слегка возбуждает, но всё равно ничего экстраординарного. Куда приятнее женская «розочка», с её лепесточками и «вишенкой», «бубочкой»… не знаю, как ещё клитор можно назвать.

Там, внутри — целый мир, тайный лес, в котором можно заблудиться и в котором, хочется блуждать целую вечность, держась за ручку со своей любимой. Можно ещё целоваться. С девушками это однозначно приятнее, чем с парнями. Фу-у-у, вспомнила Сашку! И что я в нём нашла такого? Он кажется мне всё более грубым и неотёсанным на фоне изящных женских форм. Хочу просыпаться в окружении женских тел. С утра делать любимой кунилингус и…

Больше не могу, меня вырубает. Зеваю, улыбаюсь и засыпаю. Мне снится детский садик: как я, маленькая в белом лёгком платьице, и мама с папой, которые забирают меня домой. И все мы втроём, счастливые, идём покупать мороженое.

Такой милый-милый детский сон! Я знаю, что мы скоро поедем на море, и я буду гулять по берегу, собирая ракушки. А потом… странно, мой сон — и никакого секса. Я же конченая лесбиянка. Неужели я была когда-то нормальной? Эти мысли не дают спокойно смотреть на то, как мы идём по кипарисовой аллее. А вот я катаюсь на радиоуправляемой машинке.

Какой же милой я была в детстве, просто идеальный ребёнок! Мама из-за меня никогда не плакала. Думаю, и с каждой секундой мне становится всё грустнее, потому как я понимаю, что скоро пойду в школу, и папа бросит нас с мамой. Интересно, она хоть раз плакала из-за него в подушку? Наверное, плакала, просто я никогда этого не замечала, я же мелкая была. Тяжело ей было, наверное, растить меня одной. Похоже, она всю свою жизнь посвятила мне.

А потом я выросла стройняшкой, милашкой и красавицей, встретила идеального парня и изменила ему прямо на глазах с девушкой. А что будет после, я пока не знаю.

Глава 13

Просыпаюсь поздно утром — холодно. Я случайно раскрылась во сне и промёрзла. Как бы не застудить себе ничего. Смотрю в зеркало; глаза красные, конечно, всю ночь плакала, да ещё и голова раскалывается. Накидываю халат на голое тело и иду на кухню.

Ещё один день без любви. Беру свой телефон и смотрю наши с Викой фотки. Целую сенсорный экран. Как же мне её не хватает! Нежно прикасаюсь к нему губами, хотя знаю, что телефон — самое грязное место в доме по количеству бактерий. Но я не могу удержаться, чтобы её не поцеловать. Хотелось бы по-настоящему, но уж как есть. И пусть она отругает меня, даст мне пощечину, а после поцелует, как в старых фильмах. Опять начались эти фантазии — проснуться не успела, а уже целоваться хочет! Надо зубы почистить.

Вновь смотрю на Викины фотографии:

— Обещаю тебе, что не успокоюсь, пока есть хоть малейший шанс, что мы будем вместе, — шепчу я. — Я буду держаться за него, как за соломинку. Я никогда не отпущу тебя. Я не верю в неразделённую любовь. Не верю, слышишь? И сколько ни убеждай меня в обратном, я не поверю в неё никогда! Я верю в то, что ты будешь моей. И когда-нибудь, через много-много лет, мы будем вспоминать этот день и улыбаться. И ты скажешь мне: «Спасибо, что тогда не отпустила», а я отвечу: «Я верила в тебя всегда». И ты поцелуешь меня, как сейчас в моих мечтах.

А Сашка… А что будет с Сашкой? Может быть, он будет жить вместе с нами. Я не стану ревновать тебя к парням. В конце концов, нам всё равно придётся обратиться к парню, когда мы захотим завести ребёнка. А мы ведь захотим ребёнка, я уверена. Сашка тут далеко не худший вариант. Он красивый, умный, милый. Идеальный биологический папашка для наших деток.

Представляю, как он будет приходить к нам и забирать свою дочурку (я почему-то уверена, что у нас с Викой будет доченька). А кто же ещё? И как же мы её назовём? Хотя какая разница, главное — это будет наша доченька, и мы будем любить её и растить вместе, души в ней не чаять, как и друг в друге. А Сашка будет по выходным гулять с ней.

Я уже представляю себя на родах, как Вика будет держать меня за руку и говорить что-то на подобии: «Тужься, тужься». Хотя мне почему-то кажется, что все эти киношные штампы про роды — лютый бред. Ну не так всё в жизни, не так.

А что, если я сама не смогу родить? Может, меня кесарить придётся. С ужасом представляю себе кесарево — роды под наркозом. Мне мамка рассказывала, как ей делали какую-то операцию. Она говорила, что полгалактики облетела, пока ей удалили этот свищ. Говорит: тошнило, только не рвало, а комната вращалась, и земля ушла из-под ног.

Есть ещё спиналка. Да, я умненькая, я знаю, что такое спинальная анестезия. Это укол в позвоночник. Насколько я знаю, после него рожать не больно, да вот только могут быть последствия от такого укола. Говорят, что некоторые ходить не могут после него. И я уже не знаю, что страшнее: так родить, или когда меня разрежут, ну, или же когда ноги потом отнимутся.

Короче, я жуткая трусиха, всего боюсь, а рожать всё равно буду, это не обсуждается. Мамка вон как мечтает о внуках, никогда мне об этом не говорит, правда, но я вижу, как светятся её глаза, когда она видит маленьких деток. Я всё понимаю. Мечта любой бабушки — увидеть внучек. Почему внучек? Странный вопрос: я же лесбиянка, я люблю девочек. Хотя и против мальчиков ничего не имею.

Боже, какие мысли! Сама себе завидую: какой же счастливой я стану когда-нибудь! Улыбаюсь и радуюсь, дождаться не могу, когда всё наладится. Вика, ну зачем ты меня бросила? Я же такая хорошая девочка, ну как меня можно было бросить? Что же со мной теперь будет? Так жалко себя! А почему ей меня не жалко? Интересно, она сейчас обо мне думает или только о Сашке? Как тяжело быть лесбой! Была бы я парнем, попробовала бы отбить её у Сашки, ну на дуэль бы его вызвала, не знаю. А так — что я могу. Всё так несправедливо! Опять от бессилия плачу.

Каждый раз вспоминаю папку — этого дурака, что свою невесту с маленькой дочуркой бросил ради какой-то шлюхи. А та родила ему сына. Значит, у меня ещё где-то братик есть, и я даже не знаю, как его зовут. Вообще-то знаю, просто не хочу вспоминать это имя без крайней необходимости. Ну и фамилии у нас одинаковые, мне фамилия от папки досталась. Дурацкая фамилия, если четно. Лучше бы я на мамкиной была. Но этот придурок побежал и записал меня на свою фамилию, и теперь я Юлия Саваш. Я бы не назвала эту фамилию красивой, но уже как есть, менять ничего не буду. Разве только на Викину. Чёрт, о чём я думаю, у нас же в стране ещё не скоро разрешат такие браки, где две невесты, если их вообще когда-либо разрешат! Да и менять фамилию сейчас реально никто никого не заставляет. Нынче пошли не те времена. Это раньше было важно. А сейчас все мои знакомые кто замуж вышел, на своих фамилиях остались.

Потягиваюсь и вновь смотрю на себя в зеркало. Даже заспанная, непричёсанная, ненакрашенная я красоточка: миленькая мордашка, густые волосы, стройные ножки. Как вообще можно такую бросить?! Кто в своём уме добровольно от такой красоты откажется?! А я же и накраситься могу. А ещё я сосать умею. Куда катится мир? Как же тяжело ждать, когда Вика поймёт, кого она бросила, и прибежит ко мне на крыльях любви!

«Викуль, ну соображай быстрее, я же не вечная».

Захожу в ванную и встаю под душ. К себе не прикасаюсь, меня уже так задолбало дрочить. Сил никаких нет, надеюсь, я не стёрла себе случайно «вишенку» во время вчерашнего марафона. Закрываю глаза и тянусь язычком к своим сосочкам, облизываю их по кругу, сначала по часовой стрелке, а после в обратную сторону; жаль, что мне до «кисули» не дотянуться. Парням, наверное, проще. Опять эти мысли дурацкие в голове!

Закрываю дырку в ванной и начинаю набирать воду. Выливаю треть банки дешёвого шампуня в место, куда падет вода, чтобы поскорее взбить пенку. Обожаю пенку для ванной! Ложусь и мёрзну, жду, пока вода наберётся. А тем временем любуюсь своим обнажённым телом. Завидую сама себе, что могу сколько угодно на такую красоту пялиться. Как же мне повезло родиться девушкой!

«А парни вынуждены на свой член смотреть», — улыбаюсь я. Член в неэрегированном виде — зрелище не для слабонервных. Что бы кто ни говорил, про половые губки, они внутри, их незаметно. Ну разве только «вишенка» слегка торчит, но так даже прикольнее. Она как бы показывает, где «дырочка».

Трогаю её. Слегка намыливаю и трогаю. Обожаю себя трогать! Всё время бы себя трогала и ничем другим не занималась. Только порнуху смотрела бы и себя трогала. Или не только себя, а ещё, например, Вику. Мне кажется, я уже достаточно настрадалась. Вот сейчас она позвонит и скажет, что всё поняла, что совершила ошибку и хочет меня прямо сейчас. Что она хватает такси и мчит прямо ко мне, и чтобы я выходила её встречать. Я даже злиться на неё не буду. Надену для неё лучшие колготки, чтобы ей было приятно их с меня снимать Своё любимое платьице, туфельки на каблучках.

Больше книг на сайте — Knigoed.net

Я буду встречать её в дверях, она обнимет меня, схватит за попочку, и мы начнём страстно целоваться, стягивая друг с друга одежду. Я поцелую её в шейку, в груди — сначала в левую, а потом в правую или наоборот, это неважно, потом — в пупок, потом — в животик, потом стяну с неё трусики и припаду губами к её «вишенке». Я буду играться с ней, лизать её и сосать, покусывать одними губами её «лепесточки» и перебирать их язычком. Какие же они сладкие! Обожаю это делать, особенно с Викой. Хотя с другими я даже не пробовала. Не пробовала — и не хочу, я хочу лишь её единственную.

Так приятно вновь почувствовать вкус любимой девушки. У Вики вкус такой приторный, такой ласкающий и крышесносящий, такой, что я слов не могу подобрать. Я всегда пьянею от её аромата и ощущения «лепесточков» у себя во рту, от прикосновений её «бусинки». От поцелуев. Хотя поцелуи мне нравятся не так, как кунилингус. Мне кажется, это куда приятнее. Я вообще не знаю, зачем целоваться впустую, если можно дарить друг другу счастье таким вот приятным образом.

Представляю нас в позиции 69. Я лежу на спине, а она лежит на мне. Я вижу над собой её упругую попочку и приоткрытую «щёлку», губы- «лепесточки» и «бусинку». Приподнимаю голову и язычком провожу по «щёлке», она вся вздрагивает. А я прикасаюсь кончиком языка к её дырочке, пытаюсь проникнуть в неё как можно глубже, губами лаская её «лепестки». Ласкаю обе её дырочки, не оставляю без внимания ни складочки на её идеальном теле.

Чувствую прикосновения её губ к своей «девочке» и к моим половым губкам, к своим «лепесточкам». Вздрагиваю от удовольствия. Мне хочется визжать, хочется стонать от наслаждения!

Отрываюсь от своих бурных фантазий, возвращаюсь в реальность, смотрю на телефон, лежащий рядом на стиралке. Он предательски молчит. Ванна уже почти набралась и вся покрыта пеной. Выключаю воду и с головой погружаюсь в пену.

Глава 14

Лежу в ванне, глаза слипаются: сегодня ночью опять не выспалась. У меня вообще последнее время бессонница. Беру со стиралки телефон и думаю, кому позвонить. Марина, Катя… вспоминаю, как вчера фантазировала про секс с Катюхой, и даже нахожу в этом что-то прикольное. Нет, я не стану изменять Вике, просто люблю помечтать. А что, нельзя, что ли?

А может, Димка? Вот кому я позвоню. Набираю. Вновь погружаюсь в пену, над водой держу только руку, в которой телефон. Улыбаюсь, когда Димка берёт трубку.

— Привет, Юлька! Ты как там не заскучала? — с ходу выпаливает он.

— У меня всё просто супер. Вот о тебе вспомнила, — зачем-то вру я. Я же, вроде, позвонила, чтоб нажаловаться. Правда, тогда слишком много придётся ему рассказывать, к такому я пока не готова. Вот и пытаюсь казаться счастливой, когда застрелиться хочется. Но зачем мне это? Сказала бы правду, что страдаю, что мне очень плохо, пускай приезжает меня спасать. Вместе мы и забухать можем. Переспать — это вряд ли, меня мало интересуют парни, но вот бухать — сколько угодно. Поднимаю свою ножку из пены и любуюсь своими пальчиками. Боже, какая же я красотка! Кто-то очень постарался, когда создавал меня. Папа, мама, Бог… хотя я, честно говоря, не особо в него верю.

— Рад, что у тебя всё хорошо, — смущённо говорит Димка. Он такой милый, такой стеснительный! Видел бы он, как меня трахали, вряд ли стеснялся бы. А может, снять порнуху со своим участием и показать Димке? Думаю, это раскрепостит его как-то. Хотя я пока на такую жертву не готова.

— А у тебя что? — спрашиваю я.

— Я дома. К сессии готовлюсь.

— Сессия… Ах, да, точно! Но у тебя же половина автоматов. — У меня-то почти все автоматы, мне всего пару зачётов сдавать.

— Да, но всё равно лучше подготовиться: мало ли что?

— Ну ладно, — говорю. — Приятно было с тобой поболтать. Звони если что, не забывай меня. — Я что, с ним заигрываю? И зачем мне это, я же уже определилась? Вот это желание одной задницей по всем базарам! И с девочками она заигрывает, и с мальчиками!

Хоть я отлично понимаю, что делаю это, потому что могу. Но это неправильно. Такими «играми» можно причинять людям боль — вон, Вика со мной поиграла, и вот как мне сейчас больно! Нельзя быть такой жестокой, нельзя творить зло! Господи, я что, морализаторствую? Хотя чего тут удивительного, я всегда была правильной девочкой.

— И ты тоже не забывай старых друзей. — Димка кладёт трубку.

А я действительно их забыла — и его, и Катьку. Надо бы как-то напомнить себе, кем я была до того как стала лесбиянкой.

Ищу Катькин телефон; может, и ей позвонить, мало ли что… Вспоминаю свои фантазии, и мне как-то неловко становится. Представляю себе, как буду её раздевать и ласкать её груди. Нахожу в телефоне её фотку и реально начинаю раздевать её глазами. Да я однозначно извращенка, совсем на сексе сдвинулась! Мне нужен секс, нужен срочно! Набираю в Яндексе: «Девочки нашего города». Листаю и рассматриваю. Такие милашки все, прям так и хочется их зацеловать! И что заставляет их этим всем заниматься? Смотрю на цены. А что, если свои фотки выставить и попытаться так заработать? Фу-у-у, да что у меня за мысли то такие!

Это просто фантазии, я не собираюсь становиться шлюхой. И дело тут не в принципах. Мне просто трудно себе представить секс с нелюбимым человеком. Лизать нелюбимой, сосать нелюбимому, нелюбимый член в моей «киске». Фу-у-у! Даже думать о таком неприятно, а фантазировать — очень даже. Люблю представлять, как меня за деньги трахают, берут, считай что силой. Ставят меня на колени и заставляют взять в рот огромный грязный член. Бьют по щекам и заставляют усердно сосать. А я сосу, потому что на столике рядом лежат грязные деньги, которые мне очень нужны. Он быстро кончает мне в рот, и я давлюсь его спермой, но продолжаю водить губами по члену туда-сюда.

Я иду в ванную, полощу рот и возвращаюсь. Он бросает меня на кровать, разрывает на мне джинсы и грубо вставляет в мою «киску» свой огромный член, или даже в попку, чтоб больнее. Я кричу, я рыдаю от боли, а он меня душит. Душит и трахает, практически по-сухому. А после я, заплаканная, в изорванной одежде и в чужой, нелюбимой сперме, быстро забираю свои деньги и убегаю.

Вот лесбос представить по принуждение я не могу, разве что мною овладеют две девушки, например, в женской колонии. Одна сядет мне на лицо и заставит себе отлизать, а другая будет дрочить мне в этот момент. Но всё равно это не так жестоко, как с мужчинами. Девушки во всём лучше.

Не буду звонить Катьке, если надо — сама позвонит. Надеюсь, она на меня не в обиде, а то я последние месяцы так мало уделяю ей времени. Ну, реально, как появилась Вика, для всех я как будто исчезла. Уже и слепые, и глухие могли бы догадаться, что здесь что-то не так. Но я, вроде, пока не слышала, чтобы кто-то нас за глаза лесбами называл… ну, кроме тех парней в кинотеатре. Хотя про других девчонок я периодически такое слышу. Та-а-ак, а ну, надо вспомнить о ком такое говорят.

И чего это я так лесбиянками заинтересовалась? Нежно вожу пальчиком по своей груди, кругами вокруг соска. Вроде, в параллельной группе есть девушка, она ещё всё время в чёрном ходит. Думаю о ней и возбуждаюсь ещё сильнее. И что я ей скажу? «Привет, я Юля из параллельной группы, давай потрахаемся»? А если она не лесби или решит, что я просто прикалываюсь? Всё так зыбко, как бы не оступиться.

Вылезаю из ванной, надеваю халат на голое тело. Волосы закручиваю в чалму из полотенца и захожу на кухню. На холодном полу ножки мёрзнут, надеваю мягкие тапочки… ну и что, что промокнут? Зато я не заболею, и вообще, мне важнее, чтобы сейчас было тепло. И почему это я постоянно мёрзну? Май же месяц, хоть и самое начало. Мне же должно быть жарко. Ну, на улице, положим, жарко, а в доме пока не очень, тем более, у нас панелька.

Нужно что-то поесть приготовить. Но что? Я же ничего не умею, разве только яичницу могу пожарить. Но это надо в магазин идти, яйца покупать. Нужно глянуть, что у нас есть в холодильнике.

Смотрю в холодильник — только про холод вспомнила и уже в холодильник полезла. Какие-то консервы, мать не открыла, и я открывать не буду. Тем более, там рыба, а рыбу я не люблю. Открытый пакет молока; нюхаю… Сколько же он тут стоит? Надо выбросить. Лук, морковка… короче, те продукты, о которых я думаю в последнюю очередь, когда хочется есть. Сметаны нет, зато есть полпачки масла.

Картошка… Тут, однозначно, картошка. Придётся чистить. Где нож? Где у нас дома ножи? Куда их мамка после мойки складывает? Туда, где и тарелки. А что, сразу класть на своё место не судьба? Наливаю полкастрюли воды и ставлю возле себя, там же ставлю мусорное ведро.

Начинаю чистить картошку; есть такой метод, меня ему папка обучил. Всё-таки было в нём что-то хорошее, однозначно было: вот, дочурку свою в шесть лет научил картошку чистить армейским методом — кубиками. А что может быть проще? Улыбаюсь, потому что кубиками это называлось когда шкурка от картошки выходит прозрачной. Но я в прямом смысле чищу кубиками, зато её потом не нужно резать, просто помыла и в кастрюлю закинула. Горжусь собой: какая же я хозяюшка!

«Умничка, Юлечка!» — На пару секунд застываю перед зеркалом, что висит у нас на кухне. Поправляю воротничок, прячу под чалму мокрый локон волос. Любуюсь линией скул и своими губами; как должно быть приятно целовать такие губы! Повезёт же кому-нибудь! А Вика дура, раз этого не ценит. Сашку, наоборот, жалко: он же не виноват, что я лесбиянка. Как он там спит без меня?

Отвлекаюсь от зеркала: как раз закипает картошка. Беру старую алюминиевую ложку и снимаю пенку (сама на знаю, зачем я это делаю). Просто говорят, в этой пенке вся грязь — ну не буду же я есть грязь. Несколько раз снимаю, пока пенка не перестаёт образовываться. Проверяю картошку ножичком — ещё твёрдая. Жду, а сама пока сижу в телефоне. Новости читаю. Как всегда, ничего интересного. Какие-то новости пошли однотипные. Если бы я интересовалась политикой, то нашла бы для себя кучу новостей, но я в ней не разбираюсь — наверное потому, что я тупая.

Вот, ещё и тупая! Даже жалко себя: кому я такая нужна! Снова смотрю в зеркало и делаю печальное личико. Тупая, зато красивая. Надеюсь, что красота как-то скомпенсирует мои недостатки. А может, в фитнес-зал пойти и попу себе подкачать, как у Вики? М-м-м, Викина попка — это праздник какой-то, мячики моего счастья; зацеловала бы эту попочку! Когда я её сжимала, у меня пробегали мурашки по коже. Каждый раз возбуждаюсь, думая о ней.

Не-е-ет, зал это не для меня, я слишком неспортивная для зала. Ну что я там буду делать? Жаловаться, что у меня ничего не получается. Думаю об этом, и жалко себя становится. Фитоняшкой мне не стать, да и зачем? На мои ножки и так все парни оборачиваются. Ну а что, если девушкам подкачанные нравятся? Что, если Вика таких любит (ну сама же она качается)?

Нет, зал точно не моё, однажды я уже ходила в зал и даже какие-то там упражнения делала. Но гантели для меня тяжёлые, и бегать у меня не получается, и подтянуться я ни разу не могу. И в планке стоять… и вообще всё это как-то не для меня. Не моё, и всё тут! Хотя в детстве я на гимнастику ходила, пока меня мама заставляла, а как только заставлять перестала, я её благополучно забросила. Зато я заучка. Нет, не так: я не заучка, я просто отличница. Да отличница, умница, красавица, но не спортсменка.

Пытаюсь отыскать в себе плюсы, но все меньше их вижу. А ещё у меня губы пухлые, волосы пышные, ножки длинные. Ещё я умею ногти красить и краситься. Опять все мысли к маникюрному салону сводятся. Да что же это, свет клином сошёлся на маникюре?

Из минусов: придётся весь день дышать всякой отравой: лаком, ацетоном, краской для волос. Курить придётся начать — ну а как же, в таких салонах все курят. Но от сигарет мне плохо, я закашливаюсь, один раз пробовала, и мне не понравилось. Ещё кофе пить галлонами и в телефоне сидеть, но это я уже умею. Но зато в салон приходят разные знойные красоточки, и можно там с ними знакомиться, болтать часами. Делаю пафосное выражение лица и надуваю губки. Смотрю на себя в зеркало и сразу начинаю смеяться.

Как раз картошка доварилась. Сливаю с неё горячую воду в чашку. Меня мама научила готовить её по «детдомовскому рецепту». Не знаю, кто из наших был в детдоме, по ходу, её отчим. Там вся суть в том, что молока нет, и вместо молока в картошку повторно добавляется слитая вода. Надеюсь, я посолить не забыла. Картошку солить надо в процессе готовки, а не после, когда она уже доварилась.

Кубики картошки оставляю сухими и накрываю их крышкой. Горячий пар проходит через картошку, разрушая её структуру. Так её потом мять проще.

Да я настоящий кулинарный гений, мне пора вести свою передачу: «Готовим с Юлечкой Саваш»! Представляю, как смотрелась бы на ТВ или на Ютубчике. Я такая мечтательница! Кем только не мечтала стать: и певицей, и балериной, и кондуктором троллейбуса, и водителем маршрутки, и воспитательницей детского садика, и медсестрой в коротком латексном костюме! Я раньше реально думала, что все медсёстры так одеваются. И только потом узнала, что медсестра — это та, кто уколы делает. А уколов я боюсь. Хотя мечтала стать детским врачом и ветеринаром — в смысле, детским ветеринаром, чтобы лечить деток животных.

Сама смешная мечта — это стать комбайнером. Я просто как-то комбайн увидала, и мне захотелось на нём покататься. Вот я и решила, что вырасту и пойду учиться на комбайнера. Но так и не пошла. А на что я учусь в своём институте? Да какая разница? Главное, что я отличница.

Глава 15

В окно светит солнышко, и я ему улыбаюсь. Мне так хорошо сейчас, так хорошо! Как раз картошка пропарилась, и я добавляю в неё масло. Нужно на глаз хороший кусок отрезать. Закидываю масло и вновь накрываю картошку, пускай в ней растворится масло.

Ищу толкушку. Как же тяжело её каждый раз после этого вымыть! Но не придумали ещё ничего лучше для пюрешки. Хотя есть же порошковое пюре. Я пробовала: гадость, оно какое-то ненатуральное, это как секс в презервативе. Хотя и без презерватива я не почувствовала никакой разницы. Мне что с ним, что без него. Но Сашка говорил, что разница есть и она огромная. Ну что ж, поверим ему на слово.

Бедный Сашка! Мне уже его жалко… может, к нему вернуться? Да что за дурацкие мысли?! Можно как-то мозг вырубить, чтобы он всякую фигню не генерировал? Есть же, наверное, режим «без тупых мыслей», вот в него и нужно перейти. А то я так никогда картошку не доделаю.

Беру толкушку, открываю картошку и начинаю её мять. Я усердно мну, старательно — для себя же делаю. Горячий пар обжигает мне руку, и я её оборачиваю вафельным полотенечком.

Доливаю туда слитой воды из чашки, что в раковине стояла, и продолжаю топтать. Молоко, наверное, уже скисло, а если не скисло, то, значит там что-то другое, а не молоко. Настоящему молоку просто положено скиснуть за время, что оно стоит открытым. Добавляю в картошку оставшуюся воду и усердно мну толкушкой.

Снова накрываю крышкой и заглядываю в холодильник. Так, что тут есть? Кетчуп — отлично! Вот и завтрак готов.

Радостно съедаю первую ложку — безвкусная хрень! И как мамка готовит? Почему у неё вкусно получается, а у меня нет? Наверное, всё потому, что надо готовить с любовью. А моя любимая меня бросила. Едва не плачу. Вот и картошка плохо получилась. Всё из-за Вики, всё она виновата.

Соль, специи, глутамат натрия. Я слышала, в Америке они его прямо в еду добавляют, как у нас соль, это же типа усилитель вкуса. Хочется заказать пиццу и добавить к картошке кусочек пиццы, чтобы вкуснее было. И запить это дело колой. Ну, не вкусно без неё, и всё тут! Ем пресную безвкусную жижу — просто по-другому это не назвать.

«Юлечка-хозяюшка», — успокаиваю сама себя, а самой смешно: приготовила какую-то хрень и давлюсь ею, ещё заставляю себя, мотивирую — типа, это полезно. А что полезного в картошке? Одни углеводы. Лучше бы я белок ела или клетчатку. Вспоминаю список полезных продуктов; картошка туда ну никак не входит.

Съедаю пару ложек и не могу — не лезет больше в горло. Не чувствую ни вкуса, ни удовольствия, сижу и думаю о Вике. Ну было же всё в порядке, и тут — на тебе! Очередная волна хандры подкатила. Бессмысленно ковыряюсь в тарелке, оставляю её в сторону и вздыхаю. Только бы не заплакать. Ну почему мне так тяжело? На душе пусто-пусто, больно-больно.

«Юлечка, не вспоминай, ласточка, ну чего ты такая глупенькая?» — Сижу и плачу. Так мне тяжело! Ну за что меня Вика бросила? Как глупо всё получилось! По фану мне сердце разбили. Я же ничего не сделала, просто в чувствах своих призналась. Правду сказала. Неужели за правду так наказывать надо? Вика, ты несправедлива! Ты не имеешь права так поступать со мной. Я же люблю тебя.

Нахожу её телефон, набираю, слышу долгие гудки. Сбрасываю. Боже, ну что же я ей скажу?! Чего ещё я ей не сказала? Может, на дачу к ним заявиться? А может…

Вика не перезванивает. Отлично! Скажу, случайно набрала, кому-то другому звонила и на её номер попала. Но кому, кому я ещё могла звонить? Чё-о-о-рт, что же со мной творится! Запихиваю в себя ещё ложку этой дрянной картошки с кетчупом. Не чувствую ни вкуса, ни запаха.

Ставлю картошку в микроволновку. Всегда там оставляю то, что потом доедать собралась. Микроволновка — это у меня как холодильник, только не охлаждает; ну не ставить же горячее блюдо в холодильник. Возвращаюсь в свою комнату и открываю ноутбук, ищу в своих друзьях лесбиянку из чата. О-о-о, у неё аватарка поменялась! Не знаю, что ей написать. Да и писать как-то неудобно, мы же всего один раз общались.

Долго думаю, решаюсь, а после пишу:

«Я призналась ей во всём, и она меня отшила… — Что же ещё написать? А может, попробовать написать правду? — Мне сейчас так больно, хочется сдохнуть! Что мне делать?! Что?!»

Отвечает мгновенно, как будто сидела и ждала моего поста.

«А чего ты хотела? Ладно, прости. Я понимаю, как тебе сейчас больно. Нужно смириться и жить дальше».

«И всё, больше ничего не посоветуете? Мне бы этот день пережить».

«Набухайся, подруга, это помогает».

«Что?»

«Перечитай, это переписка, а не диалог. Набухайся… лучше не одна, а с кем-то, желательно с тем, кто тебя понимает».

«Меня сейчас никто не понимает… только она. Но она видеть меня не хочет… Я предложила ей остаться друзьями, но дистанция между нами с каждой секундой только увеличивается… А ещё мне больно, мне очень больно! Я не знаю, что со мной будет завтра, и даже сегодня вечером. Хожу по квартире на автопилоте. Делаю хоть что-нибудь по дому, чтобы отвлечься. Не хочу о ней думать, не хочу вспоминать, но проклятые мысли и воспоминания так и лезут».

«Держись, сестра».

«Вы не понимаете… Чёрт, я умереть хочу, сижу и рыдаю перед ноутбуком!»

«Тебе нужно переспать с другой девушкой».

«Знаю, но я так сильно её люблю… Так сильно… Мне кажется, я не смогу ни с кем другим переспать. Не смогу, и всё тут…» — Да что за дурацкая привычка ставить многоточие. Типа, фраза такая многозначительная. Но, по факту, я что-то подобное сейчас и чувствую. Многоточие… Мне больно и плохо. Не могу есть, не могу даже думать о еде. Похоже, я схожу с ума. Что со мной происходит и когда же всё это кончится? Быстрее бы насладиться тихой и спокойной старостью в доме для престарелых. Но чувствую, что я не доживу до неё. Я гораздо раньше с собой что-то сделаю. Похоже, меня, как героиновую наркоманку, надо приковать наручниками к батарее и держать так, пока ломка не пройдёт. Боже, какая же сильная эта ломка! Меня даже трясёт — так я её хочу!

«Юлечка, девочка моя! — пишет мне собеседница. — Понимаю, что тебе сейчас нелегко. Понимаю, что тебе больно и не хочется жить. Но ты должна перетерпеть. Дальше будет легче, поверь, вот увидишь. Ночь темна перед рассветом. Ты ещё встретишь своё счастье».

«А мне почему-то кажется, что нет. Я никогда не буду счастлива. Наверное, я проклята. Мне плохо, мне так плохо! Хочу умереть, чтобы ничего не чувствовать. Как вынуть эту заразу из сердца? Может, реально набухаться?»

«Вот умничка, так и сделай! — отвечает собеседница. — Возьми бутылку какого-нибудь ликёра, чтобы сладенький, чтобы тебе пить легче было, и забухай. Можешь даже несколько дней бухать, поверь, это помогает. Мне помогло. Только одно запомни: не звони ей, будучи пьяной. Обещаешь?»

«Обещаю», — отвечаю я. Включаю ВКонтакте какую-то музыку и залезаю под одеяло. Я в домике, со мной здесь ничего плохого не случится. Вот я поговорила, и мне стало легче. Вика так и не перезванивает, оно и к лучшему.

Я знаю, что она не перезвонит и уже никогда не будет со мной. Мне тяжело это принять, сердце всё ещё верит в сказку, но мозг потихоньку начинает свыкаться с этой мыслью.

Заглядываю в кошелёк; на бутылку ликёра должно хватить. Начинаю одеваться. Колготки телесного цвета — пускай все на мои ножки пялятся, мне не жалко. Обожаю свои ножки, они реально заслуживают всеобщего внимания. Реснички нужно подкрасить, губки подрисовать. Не жалею на это времени. Мне реально нравится собой заниматься и любоваться собою в зеркало: своим личиком, губами, скулами, разрезом глаз. Повезло же мне родиться красивой! Нравится высовывать язычок и смотреть на него. Раньше он нравился мне не так сильно, но после того как я стала «розовой», я куда сильнее полюбила свой язычок, учитывая где он побывал. Люблю своё тело, оно мне кажется таким волнующим.

Хотела бы я клонировать себя и заняться любовью со своим клоном. Лизать и сосать свою же «киску», целовать свои крошечные груди, гладить свои округлые бёдра. Я бы попросила себя высунуть язычок и пососала бы его — интересно, какой он на вкус? И почему мы с Викой такого не делали? Мы столько всего не попробовали, что иногда мне кажется, будто у нас ничего и не было. Надеваю лодочки на каблучках, мои любимые.

Нет, снимаю, не нравится: хочу, чтобы пальчики были видны, чтобы каждый ноготочек выделялся — я же столько времени их вырисовывала! Я — как художница, а моё тело — это холст, я себя украшаю и разрисовываю.

Недолго думая, снимаю босоножки и стягиваю с себя колготки: мне так приятно каждый раз прикасаться к своим ногам — наверное, у меня там эрогенная зона, и не одна. А где у меня их нет? Снимаю с себя трусики и разглядываю в зеркало свои «кисулю», половые губки и «вишенку». Растягиваю половые губы пошире и смотрю на дырочку, любуюсь собой. Обожаю себя разглядывать, обожаю себя трогать!

Выбрасываю трусики в стиралку и надеваю колготки на голое тело. Вот так, без трусиков, в одних колготках и мини, намного прикольнее идти на улицу. Чувствуешь себя беззащитной. Главное — в транспорте, когда садишься, сильно не раздвигать ножки. Хотя почему бы и нет? Пускай кому-то повезёт. Не думаю, что кого-то может оскорбить или шокировать вид обнажённой «кисули» — это же так прекрасно! Разве делиться красотой не наша святая обязанность?

Надеваю босоножки. Любуюсь собой, голенькой, в колготках и босоножках. Мне только в порнухе сниматься с Викой. С ней — куда угодно, даже бесплатно, я даже доплатила бы за это.

Натягиваю юбку покороче — специально, чтобы всё было видно; нужно ещё колготки купить в сеточку, чтобы на меня все пялились. Я такая фетишистка! Бюстгальтер не надо, надену блузку на голые сиськи. Мне даже приятно, когда они трутся о блузку, лишь бы раздражения не было. Заправляю блузочку в юбку, поправляю макияж. Всё, я готова дойти до ближайшего киоска.

Открываю дверь и выхожу за порог. Хух, как же тяжело мне этот шаг даётся! У меня в последнее время разыгралась жуткая боязнь открытых пространств, мне всё тяжелее и тяжелее выходить на улицу, прямо и не знаю с чем это связано. Боюсь чужих взглядов. Как бы это ещё сильнее не обострилось, а то я и так не сильно нормальная, а под обострением вообще непонятно, что со мной будет.

— Привет, Юля! — здоровается соседка.

— Здравствуйте! — улыбаюсь я.

Что они обо мне знают? Думают, что я примерная ученица и отличница, что у меня на хате никогда стрёмных компаний не собиралось. Знают, что я вся такая хорошая и примерная. Зато одеваюсь я, как шлюха, но это потому, что сейчас всё так одеваются. Я раньше ещё в огроменных каблуках ходила, одиннадцатисантиметровых, сейчас поменьше.

Выхожу на улицу; светит солнышко, порхают птички, пахнет весенней свежестью, цветут какие-то деревья (я в них не разбираюсь). Я уже хочу поскорее оказаться дома, под своим пыльным одеялом. На улице мне некомфортно. Кажется, что все вокруг пялятся на меня и осуждают. Но, по крайней мере, я не о своём разбитом сердце сейчас думаю, и то хорошо.

Глава 16

Захожу в супермаркет. Выбираю алкоголь. Жаль, только что я в нём не разбираюсь. Ликёры, ликёров нормальных нет. За те деньги, что есть у меня, — нет. Надо же взять ещё что-то по закуси. Рассуждаю, как опытная алкоголичка. А что если я такой и стану? Сегодня бутылочка, завтра бутылочка, а там и превращусь в бухающую бомжиху с непроходящим фингалом под левым глазом. Я почему-то как-то так их себе представляю. Но надеюсь, мне это не грозит, хотя кто его знает, не буду загадывать на будущее.

Беру какую-то бутылку и плитку шоколада с целыми орехами. Сколько бы он ни стоил, но это мой любимый шоколад.

Подхожу к кассе. Шоколадку пробиваю, а на бутылку смотрят:

— Вам восемнадцать есть? — спрашивает продавщица.

— Есть, — неуверенно киваю я.

— Документ, подтверждающий, что вам восемнадцать.

Растерянно улыбаюсь и не знаю, что ответить:

— Мне уже почти восемнадцать, у меня день рождения летом. — Я пытаюсь как-то договориться, но, кажется, у продавщиц аллергия на красивых девушек. Нужно было больше накраситься — она бы и полицию вызвала.

— Тогда вам нельзя, — говорит она и ставит бутылку в сторону. Я расплачиваюсь за шоколадку и выхожу. Может её сейчас съесть, настроение себе поднять. Но я не хочу шоколада, я вообще ничего не хочу. Нужно где-то купить бутылку. Может, у мамки дома есть, в заначке. Но мамка не особо бухает, и алкоголь у нас дома бывает крайне редко. А может, пивом напиться? Да вот только я не люблю пиво оно противное.

Подхожу к киоску. Долго стою и выбираю. Вот что-то подходящее — с золотой стружкой, главное цена устраивает. За такую цену они туда скорее фольги насыпали, чем золота настрогали.

— Дайте это, пожалуйста, — показываю на бутылку.

Продавщица мне подаёт. Вот в киосках хорошо, никто про возраст не спрашивает, не то что в этом супермаркете так, где эти камеры везде понатыкали. Первокурсницам спиваться не дают.

— Спасибо! — говорю я и протягиваю деньги. — А можно ещё пакет?

— Только прозрачный.

Чёрт, теперь домой с бутылкой в руках идти придётся!

— Дайте два прозрачных, — говорю. Ну почему у меня всё не как у людей?!

Возвращаюсь домой и снимаю босоножки, даю ногам отдохнуть. Я же так мало прошла, и вот, устала. А я ещё спортом заниматься хотела!

Открываю бутылку ликёра с золотой стружкой. Как ни странно, она обычной крышкой закрыта, которая откручивается. Нахожу мамин свадебный бокал. Он у неё один остался. Как раз, а сколько мне надо? Расстёгиваю блузочку, чтобы грудь дышала. Сажусь перед зеркалом, хочу видеть себя голую. Смотрю на своё отражение. И почему Вика в такую милашку не влюбилась? Ей ведь такая красоточка себя предложила, почему она отказалась? Потому что дура — что тут гадать!

«Вика дура!» — Я поднимаю бокал и чокаюсь с зеркалом. Выпиваю от силы половину и быстро закусываю кусочком шоколада с орехами. Ликер, конечно, сладенький, но такой алкогольный! Как будто это чистый спирт с сиропом, а не ликёр с золотой стружкой. Смотрю на дно бутылки, там стружка плавает. Включаю музыку, смотрю на себя в зеркало, улыбаюсь и щёлкаю себя на телефон с бокалом в руке — так, чтобы грудь попала. Отличая фотка получилась, как раз на аватарку! А грудь можно и в фотошопе увеличить. Вытягиваю свои ножки и фоткаю их. Может, Вике отправить? Стоп, я еще не так сильно набухалась. Нужно торопиться. Наливаю до краёв.

Насильно вливаю в себя весь этот алкоголь, допиваю до дна. Хух, меня едва не стошнило! Быстро-быстро закусываю шоколадом. Ликёр с шоколадом — довольно странный микс, сладкое со сладким. В голове уже мутится. Мне всё сильнее хочется секса и позвонить Вике, хотя для меня это одно и то же.

Открываю в Яндексе: «Девочки нашего города» и начинаю их разглядывать. Они мне все кажутся симпатичными. Наливаю ещё бокал и вновь через силу в себя вливаю. Слегка поглаживаю себя по коленке. Вспоминаю, как делала Вике массаж. Снимаю с себя блузку, стягиваю колготки и остаюсь в одной мини, которая, по сути, ничего не прикрывает. Любуюсь своими ножками, целую себя в коленку и фотографирую.

А может, Саше позвонить? Пусть приедет и меня оттрахает. Я понимаю, что он парень, но на безрыбье… А то у меня уже так давно ничего ни с кем не было.

«Пару дней — это не давно», — напоминаю себе. Хотя, как вспоминаю наш с ним секс, и желание сразу пропадает. Я хочу девушку. Чтобы любила меня, чтобы целовала и лизала, а я в ответ буду делать то же. Это ведь так естественно! Ещё бокал… только бы не проблеваться! Громче музыку! Стою, любуюсь своим отражением в зеркале. Прикасаюсь к своим половым губам и к «горошинке». Так и знала, что без этого не обойдётся! Погружаю пальчик в свою «дырочку». Расставлю пошире ножки. Я опять мастурбирую. У меня всё всегда сводится к одному. Я такая любвеобильная! Как же повезёт моей будущей девушке! Думаю, мы первые несколько дней с ней из постели не выберемся… ну, разве поесть и помыться, ну, и в туалет по-маленькому. Хотя и на тот счёт у меня уже есть фантазии. Я такая… такая… не знаю какая — короче, классная. И кому это «счастье» достанется?

Нахожу в ноутбуке какое-то жаркое порно, там обязательно две девушки и парень. Хотя зачем парень? Можно ведь и три девушки. Три, четыре или сразу много. Они на берегу моря, лижут свои загорелые тела. Как бы я хотела там очутиться! Тропический остров лесбиянок. Наверное, это моя мечта.

Запрыгиваю под одеяло и продолжаю гладить себя, наслаждаюсь своим телом. Мне пока и одной себя достаточно.

Играет моя любимая музыка, а я лежу в своей комнате под одеялом и смотрю на потолок; мне кажется, что он усыпан звёздами. Звонить или не звонить Вике? Быстро принимаю решение. Беру свой телефон и пытаюсь найти её номер. Но от последнего бокала у меня всё перед глазами танцует, и я не могу ничего толком разобрать.

«Отличная система! — улыбаюсь. —Препятствует пьяным звонкам своим бывшим». Тебя же просили не звонить, положи телефон. Комната вокруг крутится, как на карусели. Только бы не блевануть картошечкой и шоколадкой!

Что я вообще ела за последние дни? Должно быть, я похудела. Щупаю себя за костяшки, но они у меня и раньше торчали. Честно говоря, мне не так и нравятся худые девушки… ну, или спортивные, такие, как Вика. А вот с полненькой я бы попробовала. О чём это я? Ну да, я ж лесбиянка, я же только девушек люблю, а парни пускай идут лесом. Где-то была такая песня, сейчас поставлю. Ищу ВКонтактике. Она у меня не в музыке, не хочу, чтобы песни про лесбиянок были на моей странице. Хотя какая разница? Добавлю её в свой плейлист.

Рок, жёсткий рок… хотя профессионал посмеётся над моими скромными познаниями в музыке, но для меня это рок. Подпеваю припеву, держу перед собой телефон, как микрофон, и подпеваю. В детстве я часто представляла себя на сцене в окружении софитов:

«Какая звезда, чисто-розовый цвет, пустые советы, не нужный ответ… странные в чём-то сны и мечты». — Не помню дальше слов. Я вообще плохо запоминаю слова. Может, потому, что, когда слушаю, не всегда разобрать могу, о чём они там поют.

Встаю с кровати и начинаю вытанцовывать пред зеркалом, вращаю бёдрами; мне кажется, это сексуально. Накидываю блузку и не застёгиваю. Мне кажется, совсем без одежды — как-то не очень. Может, ещё трусики надеть? Да ну его нафиг! Я без трусиков такая доступная! В закрытой квартире, так что никто сюда не войдёт и моя «доступность» не пострадает.

Кончается песня, и я без сил падаю на кровать, пытаюсь отдышаться. А я смотрю, выпить — не такая-то и плохая затея. Наливаю себе ещё ликера и пригубляю… нет, я не могу это пить. Слишком блевотно. Даже закусывать не могу больше, от сладкого уже воротит. Сходить поблеваться, что ли? Ложусь на кровать, а всё вокруг вращается и вращается. Скоро долгожданные вертолёты. Лишь бы не обблеваться. Закрываю глаза и наслаждаюсь одиночеством.

«Одиночество — сволочь, одиночество — скука, я не чувствую сердца, я не чувствую руку…» — пою я своим писклявым голоском. Я одна, и мне никто не нужен. Никто. Ни Сашка, ни Вика. Я-то понимаю, что между нами всё кончено, но не могу это принять и продолжаю надеяться. У меня больше нет друзей, у меня нет любовников. Я теперь одна, совсем одна. Я свободна. О-о-о-о, отличная песня:

— «Я свободен! От вражды и от молвы, от предсказанной судьбы и от земных оков, от зла и от добра. В моей душе нет больше места для тебя…» — («Хотя для неё там всегда найдётся местечко»), — добавляю мысленно.

Так, самое время звонить Вике. Набираю её. Гудки идут, а я под них напеваю: «Я свободен». Да, я такое старьё слушаю. Между прочим, некоторые считают это классикой. Вчера я вообще «Белые розы» слушала, и ничего. Я даже плакала, оттого что они умирают на белом окне. Как будто это не они умирают, а я.

Вика не берёт трубку, вновь набираю её и жду — я терпеливая. Сбрасывает. В сердце колет болезненная игла предательства. Вика, Викулечка, ну возьми трубочку, ласточка моя, ну пожалуйста, моя хорошая!

«Прошу тебя!» — умоляю её, а сама уже едва не плачу. Напиться было плохой идеей. Не помогает, мне по-прежнему больно, мне ещё больнее. Мне больнее с каждой секундой. Не хочу больше так, не хочу ничего чувствовать! Не хочу страдать!

Она сбрасывает, а я набираю вновь. Я упёртая; а зачем тогда напиваться, если не звонить своим бывшим? Я уже даже не дозвониться хочу, а просто в очередной раз о себе напомнить. Не забывай меня, Викулечка! Очень прошу тебя, не забывай!

— Алло! — звучит голос из трубки. Я даже перепугалась — ну не рассчитывала я на то, что она ответит, а просто так звонила. Игралась с телефоном, можно сказать.

— Да, слушаю, — испуганно говорю я; перед глазами всё плывёт, в голове туман, а я пытаюсь серьёзно говорить по телефону.

— Это же ты наяривала. — Голос не похож на Викин, но интонации её.

— А кто это? Куда я попала? — Я бы засмеялась, но мне почему-то страшно.

— Юль, это я! — Такой простой, главное! Кто этот «я»? Пытаюсь собраться с мыслями; не нужно было столько пить. Смотрю на бутылку. На дне плавает обещанная золотая стружка, а в самой бутылке осталось заметно меньше половины.

— Ты что там, пьяная? — вновь звучит этот вопрос. Но кто это?

— Ага, — честно признаюсь я. Мне хочется разрыдаться сейчас. Хочу, чтобы бы меня пожалели. Пожалейте меня хоть кто-нибудь, ну пожа-а-а-алуйста!

— Ты что, не узнала, с кем разговариваешь?

— Честно? — смущаюсь я.

— Ну, давай попробуем честно.

— Нет, не узнала, — признаюсь, а самой стыдно-стыдно. Я знаю, кто это просто имя вылетело из головы. Вот крутится на языке, а сказать не могу. — Сашка?

Глава 17

— Ты сколько там выпила? Ты где сейчас?

— Дома.

— Одна или с кем-то?

— Одна. — Он такой заботливый, прям чувствую, что сейчас предложит ко мне заехать и посидеть со мной, пока я блевать буду. Истинный джентльмен! И зачем я его бросила? Наверное, потому, что он парень, а мне не нравятся парни, да только я слишком поздно я об этом узнала. Сначала надо было завести парня, потерять с ним девственность, а после обнаружить, что мне нравятся девчонки. Если бы я сразу это знала, было бы проще. Всем было бы проще.

— Слушай, Юлька, не звони сюда больше, — вдруг говорит он. Эти слова мгновенно меня отрезвляют.

— Это она так сказала? — спрашиваю.

— Это я тебя прошу. Мне так проще будет, нам всем будет проще…

— Но мы ведь остались друзьями… — хватаюсь за соломинку я.

— Друзьями? Какими друзьями? Ты меня бросила. Кинула без какой-либо причины, просто так.

— Саш, я лесбиянка, мне девочки нравятся, понимаешь? Я не та, которая тебе нужна.

— Это ты так решила?

— Нет! — ору на него и тут же начинаю плакать. — Прости, Сашка, я не хотела кричать, само вырвалось.

— Успокойся, успокойся. Знаешь, Юлька, у меня остались ещё чувства к тебе, мне не так-то просто это всё пережить. А ты мне даже ни разу не позвонила.

— Сейчас звоню.

— Ты не мне звонишь, а Вике. Это она попросила меня трубу взять.

— Она рядом?

— Да, она слышит нас, но я могу выйти. — Небольшая пауза — видимо, они там о чём-то переговариваются. — Наверное, так и сделаю. — Я слышу звук закрывающейся двери.

— Прости, Саш, я не права, я терпела, притворялась, что люблю тебя, я даже сама отчасти в это верила. Я хотела, чтобы у нас всё было, хотела тебя любить, искренне, но я оказалась не той, которая нужна тебе. — Я просто мастер красноречия, сама не могу понять, что ему только что сказала. Пить надо меньше, чтобы язык не заплетался.

— Ладно, проехали… Никогда так больше не делай, не давай людям ложной надежды.

— Хорошо, хорошо, Сашенька, прости ещё раз! Мне жаль, мне, правда, жаль… — Не могу подобрать слова; с таким словарным запасом, как у меня, надо было в ПТУ поступать, а не в институт.

— Но ведь мы занимались любовью, тебе даже нравилось.

— Это было до того, как я переспала с Викой. И с ней мне понравилось в сто раз больше. Тебе же с ней нравится?

— При чём тут это? Я же парень. — Сашка такой непонятливый! Да ещё и с патриархальными замашками.

— Саш, ну какая разница? Сердце не выбирает… У меня такое чувство, что ты осуждаешь меня за то, что я лесбиянка. Как будто это я сама захотела такой стать. — Мне так обидно, так обидно! Он меня не понимает. Никто не может меня понять!

— Прости, Юлечка, меня иногда заносит.

— Это ты меня прости, Сашка. — Я уже чуть не плачу, так его жалко!

— Юль, я тебя всё ещё люблю. Дверь для тебя всегда открыта.

— А как же Вика? — не понимаю я.

— А что Вика? — удивляется он. — Думаешь, я машина: раз! — и разлюбил, два! — и полюбил другую? Я так сильно тебя люблю! Что угодно тебе прощу, только вернись!

— Сашка, будь с Викой, пожалуйста! — плачу я. — Не хочу и ей сердце разбивать, я слишком сильно её люблю!

— Но она же твоё разбила…

Молчу, ничего не говорю. Не знаю, что сказать.

— Саш, дай Вике трубочку. — Из моих глаз продолжат течь слёзы.

— Хочешь отбить у меня девушку?

— Да, постараюсь, — сквозь слёзы улыбаюсь я. — Может, позвать её к телефону?

— Ну, попробуй, — явно улыбается Сашка. Я слышу какой-то шорох, и трубка переходит из рук в руки.

— Да, Юля? — слышу голос Вики.

— Приветик, моё солнышко, — говорю я шёпотом. Голос куда-то пропал. Я боюсь даже пошелохнуться, чтобы не пропустить ничего из того, что она произнесёт.

— Сашка всё тебе сказал, — говорит она. — Не думаю, что мне нужно повторять. Ты же умненькая, всё поняла?

— Я ничего не понимаю, — говорю и всхлипываю. Чёрт, что со мной происходит, и почему именно со мной?!

— Юля, Юлечка, милая… — говорит она с такой нежностью, как мамочка со своей доченькой. — Ну ты же всё понимаешь. Я знаю, как тебе сейчас больно, и не хочу делать ещё больнее. Ну давай хоть какое-то время не созваниваться.

Это звучит лучше, чем то, что предлагал Сашка, и всё равно жестоко по отношению ко мне.

— Как долго? — спрашиваю я. Как будто мне судья срок присуждает.

— Давай хотя бы неделю друг другу не звонить, — мягко предлагает она.

— За неделю без тебя я сдохну. — Я тянусь к бутылке, делаю пару глотков мерзкого ликёра и ставлю её назад на пол.

— И что ты предлагаешь? Бросить Сашку и стать, как ты, лесбиянкой? Тогда тебе станет легче?

— Наверное.

— Наверное или точно? А то ты хочешь разрушить мою жизнь и не предлагаешь ничего взамен.

— Я не знаю что ответить, — говорю. — Я хочу, чтобы ты была счастлива, я так люблю тебя, что готова позволить тебе самой выбирать.

— Типа, ты можешь мне запретить… — недовольно бормочет она. — Прости, Юлька, думаю, недельку нам лучше не общаться. Выдержишь?

— Постараюсь — всё равно ты не оставила мне другого выбора.

— Вот и хорошо… держись, моя хорошая! Тут ещё Сашка хотел тебе пару слов сказать.

Она передаёт ему трубку, а я чувствую в её словах нотки прощания, как будто мы расстаёмся с ней навсегда и больше никогда не увидимся. Мне больно, мне так больно! И кажется, будто я проваливаюсь в диван в какое-то мокрое и гиблое место. Здесь темно и страшно, а я держусь за телефон, ведь как он — единственное, что связывает меня с реальным миром. На полу — бутылка ликёра, но мне до неё уже не дотянуться.

— Юля, что с тобой происходит? — спрашивает Сашка.

Я приподнимаюсь на лопатках и смотрю на своё отражение. Да, вроде, всё нормально, только с головой проблемы. Да-а-а, голову тут однозначно менять надо!

— Сама не понимаю, что со мной, — говорю я.

— Проспись там хорошенько и не бухай больше. Чмоки-чмоки!

— Пока. — Я едва шевелю языком и кладу трубку.

У меня после этого разговора осталось странное послевкусие. Вроде как мы о чём-то договорились, да вот только я не помню, о чём. Ага, точно Вике не звонить целую неделю. Открываю в телефоне календарь и ставлю напоминалку: «Позвонить Вике». Это несложно, осталось всего шесть дней продержаться.

Я поднимаюсь с кровати и ковыляю в ванную. Перед глазами всё плывёт, свет мелькает, меня тошнит, а во рту жуткий привкус перегара. Беру бутылку и делаю ещё пару глотков этой гадости. Всё надеюсь добраться до золотой стружки — а вдруг там не фольга, а золото на дне бутылки? Но не допиваю: я же не алкаш — выдуть целую бутылку залпом, да ещё и почти без закуси. Сколько тут — ноль пять? Я не могу разобрать, циферки скачут в глазах.

Стягиваю с себя одежду и становлюсь под душ. Включаю сначала холодный. Нужно протрезветь как можно быстрее: если спать лягу пьяной — облююсь. В любом случае придётся с тазиком ночевать, а утром постель стирать, а я не знаю, как в этой стиралке режимы переключать. Свои трусики я стираю вручную авторским мылом. Не доверяю я это дело машинке.

Стою под холодным душем и мёрзну, синяя уже, стучу зубами, волосы мокрые, а я всё никак не трезвею.

«Давай, Юленька, трезвей!» — повторяю я. Мне с трудом удаётся хоть что-то разглядеть вокруг себя. Представляю, как кто-то сейчас заберётся в мою квартиру, рукой зажмёт мне нос, чтобы я начала дышать ртом, а после вставит туда свой член и заставит сосать. Хочешь дышать — соси и пытайся не проблеваться. Может, я хоть сосать научусь, правда, возненавижу это до конца своих дней. А после меня перевернут на живот и вставят член в мою «киску» или в попку, чтобы больнее было. Ну, или заставят дрочить, стоя перед ними на коленях. Это ещё самое безобидное.

Что у меня за мысли такие? Трезвей, Юленька, трезвей давай. Много раз повторяю сама себе, но без толку. Включаю тёплый душ, чтобы согреться. Всё равно не трезвею. От горячей воды меня развозит ещё сильнее.

Выключаю воду. Закутываюсь в полотенце и, пошатываясь, добираюсь до своей комнаты. Тут просто необходимы навыки хождения на автопилоте. Падаю на свою кровать, забираюсь под одеяло, а передо мной всё плывёт, так красиво. Нужно только поскорее заснуть, вырубиться пока меня не вырвало. Краем глаза замечаю бутылку, меня от одного её вида подташнивает. Закрываю глаза и отрубаюсь почти мгновенно.

Мне снится яркий цветной сон про какие-то цветы и крылья бабочек, снится моё голое тело, и снится Вика. Мне каждый день она снится. Во сне мы с ней всё делаем вместе: вместе ходим в кино и магазин, вместе учимся, спим в одной постели, иногда целуемся, мы неразлучны. Мама знает, что мы не просто подруги, и она не против. Ну, а окружающим нечего совать нос в наши с ней дела.

Даже не верится, что это сон. Ведь там мы с Викой безумно влюблены друг в друга, души друг в дружке не чаем. Вика обожает меня, обожает мою «кисулю», и её не оторвёшь от моих «лепесточков». Она называет меня ласточкой, звёздочкой, любимой девочкой.

Мы уже планируем ребёнка, решаем, кто из нас забеременеет первой (понятное дело не друг от друга, я же не совсем дурочка). И для этого у нас есть Сашка. Господи, какой классный сон! Не хочу просыпаться, хочу здесь остаться! И мамка счастлива, и все кругом знают и не осуждают нас. Ни косых взглядов, ни порицаний. «Любите, девочки, кого хотите, ведь что прекраснее любви на свете есть?» Вопрос, конечно, риторический.

Я открываю глаза, и меня жутко тошнит, сейчас вырвет. Потолок над головой вращается, а во рту едкий запах перегара. Приподнимаю голову, и меня мутит ещё сильнее. Меня едва не выворачивает прямо на кровать. Поднимаюсь и ковыляю в ванну… добежать бы… В унитаз я сейчас просто не попаду, я раньше никогда так не напивалась, чтобы блевать над унитазом.

Голова трещит, того и глядишь развалится.

Глава 18

«Бэ-э-э!» — Во рту становится горько и кисло одновременно. Пресс напрягается, становится, как камень. Неплохое, кстати, упражнение для пресса эта блевотина.

«Бэ-э-э!» — Я едва удерживаюсь. К тому же, мне ещё и холодно, я стою и вся дрожу, кожа покрылась мурашками, и дикая головная боль… Никогда больше не буду бухать, в жизни не выпью больше ни грамма алкоголя! Даже пригублять не стану. Хватило мне уже и шампанского, и этого дурацкого ликёра с золотой крошкой!

Сажусь в туалете, обнимаю унитаз.

«Бэ-э-э!» — Мне уже больно, пресс болит, и во рту вкус такой как будто туда кто-то насрал и помочился. Господи, как же мне плохо! Не буду больше лесбиянкой, завязываю со своими «экспериментами». Поигралась, и хватит! Вот протрезвею и полюблю парней, буду им сосать, на девочек даже не посмотрю.

Надо помолиться, вспомнить какую-нибудь молитву. Вдруг поможет.

Боже, я никогда в тебя не верила, но мне сейчас так плохо, так плохо, помоги! Я вспоминаю Вику и думаю: готова ли я её забыть, лишь бы сейчас мне полегчало? Готова ли отказаться от неё? Или это испытание такое — на верность? Если пройду — заслужу любовь. И потому мой ответ: «Нет», я не готова от неё отказаться, пусть меня режут по живому. И если мне суждено это пережить, то я переживу, перетерплю что угодно. Готова пройти все муки ада ради Викулечки! Я чуть не плачу когда думаю о ней.

«Бэ-э-э!» — Мне кажется, я уже порвала свой пищевод и все внутренние органы из-за этой попытки проблеваться. Мне плохо, меня мутит, перед глазами всё плывёт, но не могу блевануть. Нужно два пальца в рот. Я засовываю их поглубже, но мне от этого только хуже, а белевануть я не могу. Глаза слезятся, пальцы царапают корень языка, и жутко тошнит.

Мне просто нечем блевать, нужно немного воды, нужно выпить. До кухни я не добегу. Открываю кран и начинаю пить холодную воду прямо из крана, и на мгновение мне становится легче, уже не так тошнит. Может, я вообще блевать не буду, правда, мозг болит. Он как будто кровоточит там под черепом. Возвращаюсь к унитазу, но не успеваю встать перед ним на колени, как меня выворачивает. Жутко перенапрягается пресс, мне кажется, у меня сейчас разорвётся всё внутри, а во рту неприятный кислый вкус блевотины.

Смотрю, что из меня выходит: шоколадка вчерашняя и картошка. Снова какая-то слизь, похоже, вода. А я блюю и не могу остановиться. Так же больно! Мне кажется, желудок будет ещё долго болеть после такого. Нужно минералки выпить — все советуют, но я опять пью воду из-под крана, наливаю её в стаканчик, в котором обычно стоят зубные щётки. Мы привезли его с моря. В нём под дном — полость, где плавают всякие ракушки. Я наливаю туда воды, на сей раз горячей, и жадно пью, заливаюсь ею. А после опять блюю. Блюю и пью. Наконец я подхожу к унитазу и вновь напрягаю пресс, меня должно вывернуть, но не выворачивает. Походу, всё.

Я плачу, мне больно, во рту мерзко, как будто бы туда бомж кончил, и глаза слезятся. Холодно, я вся дрожу, закутываюсь в мамкин халат и всё равно не могу согреться, я здорово так промёрзла. Беру щётку, пасту и начинаю чистить зубы. Паста вообще сладкая, на фоне мерзкого кислотного привкуса блевотины. Сто раз промываю рот. Решаю, буду ли ещё блевать, но больше не хочу. Никогда больше не будут бухать, никогда! Во рту даже немного отдаёт тем ликёром с золотой стружкой. Найду бутылку и выброшу, не буду допивать. Чёрт! Какая же мерзость, как же мне плохо!

Захожу на кухню, заглядываю в холодильник, беру мамкин боржоми. Открываю. Нужно целую бутылку выпить, чтобы желудок промыть, но в меня не влезает целая. Возвращаюсь в заблёванную ванную и пытаюсь отмыть её водой. Но вода здесь не подходит, всё какое-то склизкое — не отмыть. Поливаю средством и тру тряпочкой, пытаюсь отодрать эту слизь. Это же всё во мне было! Боже, как неприятно! А запах! я сейчас ещё раз блевану минералкой.

Выхожу из ванной, у меня ни на что больше не остаётся сил. Возвращаюсь в комнату и вижу эту дурацкую бутылку. С отвращением смотрю на неё. Снимаю мамкин халат и ложусь в постель. Мне больно, мне плохо, у меня всё болит, меня все бросили! Меня никто не любит, меня никто не хочет, а бухло всё только усугубляет. Больше никогда-никогда не буду бухать! Закрываю глаза; голова болит. Я устала, я так устала, мне уже даже себя не жалко. Ничего не хочется — только сдохнуть! Скорее бы мои страдания закончились! Я не помню, как уснула, помню, что разбудил меня звук открывающейся двери. А я глаза никак не могу разуть, болит живот, во рту всё тот же запах перегара, его никак не перебивает ментоловый вкус нашей пасты. Надо было съесть целый тюбик, наверное, чтобы перегара не чувствовать.

— Юль, ты дома? — слышу мамкин голос. Она стучится в дверь моей комнаты.

— Да, мам, — отвечаю, а сама пытаюсь открыть глаза.

Она заглядывает и смотрит по сторонам.

— Ты одна?

— Как видишь. — Я сонно потягиваюсь. Хотя меня всё ещё жутко мутит.

— Ты что, бухала? — улыбается мамка и смотрит на недопитую бутылку ликёра.

Я не знаю, что ответить.

— Юль, у тебя что-то случилось? — мамка прямо в одежде подходит ко мне и садится на краешек кровати.

— Ничего, — сухо отвечаю я.

— Да я же вижу, что у моей девочки не всё в порядке. — Я чувствую всю её любовь в этих словах. Чувствую, как она из-за меня переживает, и мне становится жалко себя ещё сильнее.

— Ничего не случилось. — Я закутываюсь в одеяло с головой и плачу. Мне так себя жалко!

— Прости, прости доченька! — Она поглаживает меня по одеялу. — Захочешь выговориться — приходи, я на кухне.

— Хорошо, мамочка, — отвечаю я и продолжаю рыдать.

Она тихо выходит из комнаты и закрывает за собой дверь. А я лежу и плачу, мне так жалко себя, такую мелкую и несчастную! За что мне это всё, почему все шишки на меня сыплются? Все вокруг такие счастливые ходят, а я — горе луковое! Мало того что бестолковая, ничего не умею, только зубрить уроки — ни спорта, ни хобби никакого, ничего, так ещё и влюбилась в девушку. А она оказалась нормальной и отшила меня. И поделом мне, другая бы ещё и пощёчину влепила! И было бы за что. Да что ж я такая бездарная?! И главное — никто не виноват.

Слышу, как мамка пылесосит в комнате, и думаю: сидела одна дома, могла хотя б убраться. Ничего не делает Юлечка, никому не помогает. Ни на что не годная, тупая лесбиянка — вот кто я! И как мне с этим жить? Как?!

Лежу под одеялом, заливаюсь слезами. Слышу, как мамка по комнате ходит и вещи по местам раскладывает. Садится ко мне на кровать.

— Поплачь, Юлечка, поплачь, легче станет. — Она берёт со стола бутылку и вертит её в руках. — «Золотая пыльца», — с улыбкой читает она. — Хороший ликёр?

Я выглядываю из-под одеяла и смотрю на неё:

— Нет, — сквозь слёзы улыбаюсь я, — палёнка какая-то.

— А ты не траванулась, случайно? — смотрит она меня.

— Всю ночь блевала, — говорю я и бросаюсь в её объятия. Она обнимает меня и прижимает к себе. А я плачу.

— Ну не плачь, не плачь, не расстраивайся, хватит уже, — уговаривает меня мамка. — Рассказывай, что случилось. Это как-то с Сашкой связано?

Молчу, ничего не отвечаю.

— Ладно, не буду тебя допрашивать, выплачешься — сама всё расскажешь.

— Да нечего особо рассказывать, мам. Мне плохо, мне так плохо! Я не думала, что мне когда-нибудь будет так плохо.

Мама гладит меня, как маленькую, по спинке:

— Юлечка, так бывает. Такое случается гораздо чаще, чем нам бы того хотелось. Но ничего не поделаешь, это жизнь. Мне в своё время тоже пришлось нелегко. Но, как видишь, выжила.

— Я знаю, мам, знаю, — всхлипываю я.

— А чего ты мой халат вырядилась? — улыбается она.

— Я всегда в нём хожу, когда тебя дома нет.

— Так, может, мы и тебе халат купим?

— Да не нужен мне никакой халат! — снова всхлипываю я.

— Я знаю, знаю, Юлечка… Не плачь, не плачь, моя маленькая, всё обойдётся.

— Ничего уже не обойдётся, — говорю. — Ничего! — всхлипываю громче.

Мамка выпутывается из моих объятий и встаёт с кровати:

— Давай я тебе чай сделаю с тортиком. Я твой любимый тортик купила.

— Спасибо, мам, — сквозь слёзы улыбаюсь я. Укрываюсь одеялом с головой. Мне хочется, чтобы меня сейчас оставили в покое. И чего я такая несчастная и убогая? Вот всё у меня не как у людей!

Чёрт, как же себя жалко! И почему никто меня не жалеет (мамка не в счёт). Хочу, чтобы Викуля увидела, наконец, какая Юлечка бедная и несчастная, обняла бы и к себе прижала. Чёрт, как же мне не хватает её любви!

Хочу любить кого-то так же сильно, как я её люблю, и даже не важно, с кем спать. Пускай это будет другая девушка, совсем не похожая на Вику, лишь бы она была такая же милая, смазливая, улыбчивая, и чтобы мы были влюблённые-влюблённые, счастливые-счастливые. И ничего мне больше не надо, ничего не хочу!

Вика, ну почему ты меня бросила? Я без тебя не выживу! Юлечка умрёт, засохнет от тоски, завянет без твоей любви и ласки. Я уже умираю. Викулечка, что ты наделала?! Я же люблю тебя безумно, мечтаю только о тебе!

Как же мне сейчас тяжело!

Глава 19

Возьми себя в руки, тряпка!

Поднимаюсь с кровати и опять ковыляю в ванную. Голова раскалывается, болит и ноет всё тело. Руку отлежала, и теперь её покалывает. Прохожу мимо кухни, там мамка, захожу в ванную и смотрю на себя в зеркало. Дикий ужас: глаза красные, синяки под глазами, изо рта перегар и кислотный вонючий привкус вчерашней блевотины, перемешанный с ароматом дешёвого ликёра.

Становлюсь чистить зубы; я вчера их всю ночь чистила, а теперь буду всё утро, пока весь перегар не выветрится. Вкус зубной пасты мне уже горчит, как будто я не ей зубы чищу, а вчерашней блевотиной, зато вода в кране как будто сладкая, реально сладкий привкус. А может, в неё добавляют что-то?

Умываюсь несколько раз, синяки никуда не пропадают. И Бог с ними, это всё заштукатурить можно! Нужно ещё подмыться, чтобы писюшка не воняла. Ну да, к сожалению, иногда она заванивается, самой неприятно. А я же лесби, мне нужно особо за писюшкой следить. Если я выйду за порог и повстречаю девушку своей мечты? Не хочу беспокоиться из-за того, что не подмылась.

Господи, какие мысли у меня идиотские! Улыбаюсь: самой смешно. Нюхаю интимный гель для душа. Приятный запах, неплохо, если моя писюлечка так пахнуть будет. Я бы, например, хотела чтобы «киска» моей любимой пахла именно так.

Любимой… Когда же у меня появится любимая? Это надо для начала пойти и с кем-то познакомиться, что тот ещё напряг. Потом отношения строить. Нет, это однозначно не для меня. Но как же мне не хватает любви! Становлюсь под душ. Тщательно вымываю всё тело, особенно труднодоступные места. Хочу целиком хорошо пахнуть. Думаю, какой бы гель купить в супермаркете. Со вкусом шоколада и маракуйи. Вспоминаю, что видела подобный в рекламке и даже нюхала его, и мне понравилось. Нужно будет сегодня же купить.

Жаль только, что никто не оценит моих стараний. Никто не будет у меня лизать. Даже Вика, когда у нас всё хорошо было, не слишком охотно это делала, а я для неё так старалась. Обидно, когда тебя не ценят. Ну и ладно… главное я сама буду знать, что от меня хорошо пахнет. Трогаю свои «лепесточки», мну их пальчиками. Господи, какое же у меня идеальное тело! Спасибо Тебе, Боже, за то, что я девушка!

Не представляю, что было бы, если бы я была парнем. Был бы у меня член — я бы его трогала, и он бы твердел в моих руках. Честно говоря, я бы чей-то член сейчас подрочила, это довольно-таки возбуждает. Мне нравится, как он твердеет во рту или в руках. Это — как признание твоей сексуальности, никаких аплодисментов не надо.

Думаю о сексе и сама незаметно начина дрочить свою «бусинку». Похоже, ко мне опять возвращается вкус к жизни. Снимаю душ и навожу его на свою «кисулю». Это приятно массирует половые губки. Ничего приятнее и быть не может, даже секс не настолько приятен, как обычный душ. Только губы любимой и её язычок. Запускаю внутрь себя два пальца. Там есть разные точки, к которым можно прикасаться — где-то сильнее, где-то слабее надавить. Боже, это лучшее, что есть на свете! Помню, как я впервые себе туда лазила. Это было так необычно, так неожиданно! Я тогда узнала себя с совершенно иной стороны. И мне захотелось чего-то большего. Захотелось, чтобы в меня что-то вставили и не вынимали. Захотелось постоянно в себе это чувствовать.

Нужно купить страпон, или, как это называется, фалоимитатор; какое слово дурацкое, лучше «вибратором» буду его называть! От всех этих мыслей, мне самой как-то неловко. Кроме того, какой вибратор может быть лучше простых женских пальчиков?! «Дамские пальчики» — так ещё виноград называется. Представляю, как засуну в себя виноград и буду вынимать по одной виноградинке. Мне нужны игрушки — не детские, а взрослые, хочу играть сама с собой. Хотела бы я поиграть ими с Викой. Интересно, она обо мне хоть вспоминает?

Надеюсь, она тоже не может выбросить меня из головы и мучается точно так же, заставляя себя быть «нормальной». От этой «нормальности» одни только беды, так что лучше я буду собой. Хочу лизать, и чтобы её писюшка пахла шоколадом и маракуйей. Хочу именно этот запах. Хочу её!

Я — девочка, я не хочу думать. У меня голова забита дурацкими фразочками из контактика. Хочу быть ранимой и нужной, хочу, чтобы обо мне заботились. А я ей за это буду писюшку лизать. Думаю, это равноценный обмен. На самом деле всё это мелочи, производные от такой штуки, как любовь. Лизать, сосать, рожать и трахаться. Терпеть, страдать идут к ним бонусом. Дурацкая любовь! Почему не может быть только приятно, почему обязательно должно быть больно? С ней очень тяжко, просто невероятно! Но без неё ни в чём нет смысла. Зачем всё это, если нет любви?

У меня пресс болит после вчерашней блевотины. Выхожу из ванной и иду в свою комнату, нахожу новые трусики и маечку, чистые носочки и тапочки. Немного подкрашиваюсь. Я уже и по дому хожу накрашенная. Не могу смотреть на себя в зеркало, когда у меня не подрисованы стрелки.

«И кого ты тут возбуждать собралась? Ты же из квартиры не выходишь?» Ответ крайне прост: себя. Обожаю любоваться собой, хочу быть всегда красивой. Я вообще люблю себя, сплю с собой, сама с собой хожу в душ и сама с собой занимаюсь сексом. «Заниматься сексом» — это как-то вульгарно звучит. А с собой я занимаюсь любовью, лижу свои пальчики после того, как потрогала себя там. Я вообще жуткая извращенка. А вдруг я нормальная, и мне просто не хватает любви. А мне ведь её так немного надо! Ну, чуточку, совсем чуть-чуть. Капельку любви…

Захожу на кухню, вся в своих мыслях, улыбаюсь себе самой.

— О-о-о, Юлечка! Ну, сегодня ты хоть в себя пришла, — радуется мамка.

— Да, — говорю я, — просто бывает такое, что мне надо поплакать.

— Забухать и поплакать, ты хотела сказать. Я твой ликёр в холодильник поставила, если снова захочешь…

— Никогда в жизни и ни за что больше! Мне и одного раза хватило, — качаю головой.

— Ты после шампанского говорила то же самое.

Вспоминаю шампанское, и мне становится смешно. Да, жаль, что у нас с Сашкой ничего не получилось, а так всё хорошо начиналось!

— Ну, садись. — Мама пододвигает мне стул. — Рассказывай. — Она кладёт мне на тарелочку кусочек тортика и ставит чашку дымящегося чая.

— Не хочу рассказывать, — говорю, отламываю кусок тортика ложечкой и кладу его себе в ротик. М-м-м, то, что было нужно! Мамка знает, что я люблю. Как же давно я мечтала об этом тортике! А про шоколадку с цельными орехами даже вспоминать не хочу.

— С Сашкой поссорилась? — гадает мать.

— Ну, можно и так сказать, — уклончиво отвечаю я.

— Так, а чего сама бухала, а не с подругой? — Моя мамка такая современная. — Вика же, вроде, хорошая девочка. Или она не пьёт?

От воспоминаний о Вике мне становится хуже и всякий вкус пропадает.

— Мама, не надо, не гадай, я тебя прошу, — едва слезу не пускаю.

— Всё. Хорошо, хорошо, не буду! Сама захочешь и всё расскажешь.

«Ага, сейчас я тебе расскажу! Наверное, «приятно» узнать, что твоя единственная дочь — лесбиянка! Мне страшно признаться, хотя она всё равно когда-нибудь об этом узнает. Я бы предпочла как можно дольше ей не рассказывать — по крайней мере, до того как мы с Викой помиримся.

— Чего замолкла? Ешь, давай. — Она пододвигает ко мне тортик.

Я отламываю ещё кусочек, кладу его в рот, но уже не чувствую вкуса. Мне ничего не хочется — только прижаться к Вике, почувствовать её тепло своим телом и снова стать живой. Хочу тереться об неё, хочу чувствовать её вкус. Хочу её больше всего на свете! Мечтаю о ней; мне кажется, я больна ею.

Но больше всего я хочу, чтобы она была счастлива, и потому не стану ей звонить. Сама позвонит, если поймёт, что без меня не может жить. А если так и не помёт… я сейчас расплачусь.

«Будь счастливой, Вика, и живи как можно дольше! Люблю тебя!» — чуть не в голос шепчу я, едва шевеля губами.

— Он что, тебе изменил? — снова гадает мама.

— Сашка? — теряюсь я.

— Ну да, а кто ж ещё? Или ты с кем-то другим встречалась?

Я густо краснею.

— Да нет, ни с кем, вроде. — Теряюсь, не знаю, что отвечать.

— Так что же? — допытывается мать.

— Нет, он мне не изменял.

— А что тогда… просто поссорились? Скажи, не молчи.

— Песня такая есть, — улыбаюсь я.

— Не уходи от темы, — насупливается мать. — Я должна знать, почему моя Юлечка плачет.

«Моя Юлечка»… Мама умеет подобрать слова.

— Ну-у-у! — подгоняет она меня. — Вы поссорились? Расстались?

Молча опускаю глаза.

— Я-а-асно. Поссорились, значит, и ты решила забухать в одиночку. Подруг бы хоть позвала, пообсуждали бы его, какой он козёл и как он тебя не ценит.

— Мам, всё не так как ты думаешь, — пытаюсь я выкрутиться. Нужно было заранее продумать, что говорить, чтобы сейчас не «плавать».

— Ты ему изменила? — смеётся мать.

— Ну-у-у-у, в общем да, можно и так сказать… — Я пытаюсь больше ничего не выдавать.

— В жизни не поверю, что моя Юлечка способна на такое — разве только это папкины гены.

— Ой, не вспоминай о нём! — перебиваю её я.

— И не буду. — Она качает головой. — Но меня не проведёшь. Я никогда не поверю, что ты способна на измену. Тихая домашняя Юлечка не стала бы изменять. Зачем тебе это?

— Ты меня не знаешь… Чёрт, я запуталась, совсем запуталась! — Я что, это вслух сказала?

«Приди в себя, дурёха, и не вздумай болтать лишнего!» — ругаю сама себя.

— И чем он лучше Сашки? Да как это вообще возможно, чтобы кто-то был лучше Сашки?!

«Не он, а она, не он, а она», — подсказывает «добрый» подсказчик у меня в голове.

— Нет никакого другого парня! — зарубаю я этот опасный разговор. — Нет, и точка!

— Да я знаю! — улыбается мне мамка. — Конечно, знаю! Ну не могла моя Юлечка изменить. Это не в твоём стиле!

Говорит обо мне так, будто меня рядом нет.

— Юль, что случилось? Ну, матери-то хоть признайся. — Она смотрит мне в глаза.

— Пожалуйста, не допрашивай меня! Пожалуйста, мам, а то я сейчас заплачу!

— Ну что у тебя случилось, доченька? — Она и сама сейчас заплачет. Ничего, порыдаем вдвоём.

— Ничего, всё в порядке. Всё в полном порядке, — натянуто улыбаюсь я.

— Не надо врать. Тем более, ты не умеешь этого делать.

— А что мне сказать?! — У меня в глазах уже блестят слёзы.

— Правду. Скажи матери правду. — Она берёт меня за руку и смотрит мне прямо в глаза. — Юлечка, что случилось?

«Мама, я стала лесбиянкой, я девочек люблю, понимаешь?» — А что мне ещё говорить, если правда звучит именно так?

— Пожалуйста, прошу тебя, можешь меня не допрашивать? Мне от этого только хуже. Ну, я же очень прошу.

— Конечно, нет! — возмущается мать. — Я должна знать, что происходит с моим ребёнком.

— Я уже взрослая, и меня не нужно опекать. — Говорю, а сама не верю своим словам.

— Скажи, он бросил тебя?

— Нет, я же говорю, всё не так. Я сама предложила расстаться. Сказала, что нам нужно время, чтобы разобраться в своих чувствах. — («Больше телешоу смотри, и будешь ещё более топорными штампами разговаривать»).

— Не ври мне, дочка. Всё, я поняла: он тебя бросил.

— Нет, я же говорю, Сашка ни в чём не виноват.

— А ты как влюблённая дурочка его ещё и защищаешь! Ой, дурёха! — Мама картинно хватается за голову.

«Честно говоря, неплохая версия, можно за неё зацепиться. А то, если продолжишь препираться, она обо всём догадается».

— Только не говори никому, пожалуйста! Я тебя очень прошу, мамочка! — У меня и впрямь катятся слёзы.

— Ну что ты, дочка, я же хочу тебе только добра, — успокаивает мать.

Она встаёт и ищет какую-то настойку в навесном шкафчике, наливает мне рюмку воды и капает туда несколько капель.

— На, выпей, — говорит. — Валерьянка.

— На спирту? — спрашиваю я. — А, может, не надо?

— Надо, дочка, надо. — Это тоже из какого-то фильма? Да мы все, походу, штампами разговариваем!

Я выпиваю валерьянку, и мне, правда, кажется, что стало легче. Или это потому, что с мамой поговорила по душам? Я ни в чём сейчас не уверена.

Обнимаю её. — Спасибо, мамочка, спасибо!

— Да не за что! — Она гладит меня по волосам. — Дочь, ты тортик доедать будешь?

А у меня даже аппетит проснулся.

— Да, да, конечно!

Глава 20

Сессия

Первый день после майских. Дико волнуюсь. Опять собираться, опять краситься, опять в институт. Снова за парту, снова учиться. А меня прям трясёт. Хотя чего мне бояться? Я же умничка, я же весь год хорошо училась, меня же все преподаватели любят. Из трёх экзаменов у меня два «автоматом». А на третий нужно просто явиться и вытянуть билет. Думаю, пятёрку за так поставят. За красивые глазки и за умную головку. Я же реально умная, я столько всего знаю, столько всяких умных слов! И конспекты у меня чистенькие в сердечках, и в журнале одни пятёрки и минимум пропусков, я же не прогульщица. Ещё неделя семинаров и зачёты, а после — экзамены. Стершекурсники говорят, что поседели на этих экзаменах. Но что-то я среди них седых не видела.

Чего же я боюсь на самом деле, так это встретить Вику. Представляю, как я её увижу, и страшно, аж трясёт, ничего не могу с собой поделать. Не знаю, что буду ей говорить. А вдруг во мне опять проснётся то, что я с таким трудом задавила? Ведь последние пару дней я даже не плакала, а тут опять начну. Жалко себя. Я из-за этой Вики даже похудела, и хотя в похудении не вижу ничего плохого, но как бы себя до истощения не довести.

Я и других девушек бояться стала, вижу красивую девушку — и «душа уходит в пятки». Не понимаю, что со мной происходит. А мамка думает, что это я перед сессией такая. Но мне на эту сессию глубоко фиолетово.

— Ну что, готова? — спрашивает мамка, глядя, как я перед зеркалом прихорашиваюсь. А, ну да, я же забыла сказать, во что я одета. Хотя это не важно, куда важнее, что у меня сейчас внутри. Закрываю глаза и три раза глубоко вдыхаю. Я в интернете читала, что это помогает успокоиться.

— Ну, вроде да, — говорю.

— Ни пуха! — отвечает она.

Я спускаюсь по лестнице и выхожу на улицу. Меня пугает улица, всё вокруг подвижное, все на меня смотрят, мне прямо так и хочется побыстрее сбежать домой и забиться «в норку», запереться в своей комнатке и залезть под одеяло. Что же со мной не так?

Медленно дохожу до маршрутки. До семинара ещё есть время, и мне хочется, чтобы оно тянулось как можно медленнее.

Катька звонит. Пара глубоких вдохов, беру трубку.

— Да, — звучит мой испуганный голос.

— Ну что, готова? — спрашивает она.

— Ага, — выдыхаю я, а всё внутри аж трясётся.

— Ты как обычно, с Викой сядешь.

Делаю паузу, мне бы сейчас не расплакаться.

— Да, — отвечаю и меня запирает, прям не могу говорить.

«Вика, Викулечка, любимая, хорошая моя, солнышко моё…» Только бы сейчас не расплакаться. Меня всю трясёт.

— Прости, Кать, — говорю. — Маршрутка подъехала, не могу больше разговаривать.

Кладу трубку, закрываю лицо руками.

«Боже, что со мной?» — Я рыдаю без слёз.

— Девушка, с вами всё в порядке? — спрашивает меня пожилой мужчина.

Убираю руки с лица и улыбаюсь ему как можно шире.

— Всё в порядке, всё просто замечательно! — показываю ему свои белые зубки, не зря я их всё утро отбеливала.

— Мне показалось, вы плакали, у вас и глаза красные, — заботливо говорит он. Мне даже кажется, что он клеится ко мне, хотя явно не в моём вкусе, да к тому же старый.

— Да ну, — говорю я. Достаю зеркальце и начинаю подправлять макияж. Как раз подъезжает маршрутка.

Пустая, я сажусь наперёд, к водителю. Он похотливо окидывает меня своим мужским цепким взглядом, отчего я инстинктивно подтягиваю юбочку пониже, чтобы хоть как-то прикрыть свои коленки. А она не подтягивается, она слишком короткая. Коленки у меня будто детские, ещё зелёнки на них не хватало, чтобы было, как у беспризорницы, хотя зелёнкой давно уже никто не мажет.

— За проезд, — ненавязчиво говорит водитель и смотрит в салон. Я достаю из своей сумочки кошелёк и протягиваю ему купюру.

— Спасибо, — шёпотом говорит он и улыбается. Сегодня меня все мужики хотят; может, назад переключиться на мальчиков, типа, это так легко? Если бы я могла переключаться, то уже спала бы с мужчиной и сосала ему член. Я же помешана на сексе, я могу. Какие-то неприятные ассоциации возникают. Мне бы поменьше порнохаб смотреть.

А меж тем, меня всё меньше тянет к мужчинам. Не надо было пробовать с женщиной, нравились бы сейчас мужики. Нравился бы Сашка. Была бы я счастливой. А нет, не была. Жила бы несчастной и не знала, почему. Сейчас типа стало лучше.

Опять я запуталась, но хорошо, хоть влюбилась по-настоящему. Прочувствовала, каково это. А то жила бы и не знала, что такое бывает. Даже несчастная любовь лучше, чем её отсутствие. Лучше любить без взаимности, чем вообще никогда не любить. Подтягиваю юбку как можно ниже.

— Остановите возле института, — говорю. Водитель тормозит, и я выхожу.

Возле центрального входа людно. Целая толпа абитуриентов, они только через полтора месяца буду вступительные экзамены сдавать. А сейчас определяются, на какой факультет подавать документы. Вспоминаю себя год назад, какой я была тогда счастливой школьницей, мечтала учиться в институте. Это сейчас я уже прожжённая жизнью студентка, хотя пока ещё первокурсница, формально первокурсница. Я уже не девственница, но вряд ли это от института хоть как-то зависит.

Захожу в аудиторию.

— Юлька! — радостно бежит ко мне Катька.

— Привет! — смущённо улыбаюсь я.

— Зачёт на первую пару перенесли, — весело говорит она. — А с двух остальных нас отпустили. Так что мы сейчас сдаём — и свободны!

— Не понимаю, откуда столько радости; я за праздники конспект даже не открывала. Думала, сейчас подготовлюсь.

Шучу: я всё вызубрила, я ж заучка. Сидела четыре дня штудировала. Любовь любовью, но чтобы я на сессию припёрлась не подготовившись — не бывать этому!

— Тогда давай, учи скорее.

Сажусь за свою парту открываю конспект и начинаю его с первой страницы проглядывать.

Одногруппники мимо проходят, только слышу, как здороваются. Отвечаю им, не отрываясь от конспекта.

— Привет, Юленька! — вдруг слышу её голос. Поднимаю глаза и вижу Вику. По-моему она ещё красивее стала, вытянулась, подзагорела. Ресницы подклеила, а её попка — это просто загляденье!

— Привет! — здороваюсь я, делаю вид, что всё в порядке и что ничего не случилось. Сглатываю, у меня от её вида прямо слюнки потекли.

«Потекла сразу в двух местах», — шучу я.

Она не обращает на меня больше внимания, садится на заднюю парту. Мы что, уже не вместе сидим? И когда это она пересесть решила?

Слышу голос Катьки:

— Вик, а ты не с Юлькой сидеть будешь?

— Нет, — отвечает она. Боже, какой у неё миленький голосок! — Я не успела подготовиться, буду списывать, — подмигивает ей Вика. Я краем глаза за ней наблюдаю. Оторваться не могу, какая уж тут учёба. Снова мозги всмятку.

— Я помогу тебе, — вдруг подаю я голос. Хватаюсь за последнюю соломинку, не хочу её отпускать. Не хочу, и всё тут! Не могу я без неё остаться. Яумру без неё, не выживу.

— Да нет, Юль, не надо, тебе ещё оценку из-за меня занизят.

— Да ладно, — говорю. — Я всё равно её исправлю.

Смотрю на неё, как будто молю её:

«Пожалуйста, на бросай меня, посиди со мной. Ну разве я о многом прошу?»

— Спасибо, Юль, думаю, сама управлюсь, — улыбается она, как ни в чём не бывало.

Я возвращаюсь к конспекту, читаю и ничего не понимаю. В груди всё трясётся, а в голове — туман, и все мысли только о ней. Не могу выбросить её из головы. Ещё и сердце — то стучало как бешеное, а сейчас будто замерло, чего-то ждёт. Перед глазами всё плывёт, и голова кружится. Ещё немного, и я сознание потеряю.

— Юль, я с тобой сяду, — берёт меня за руку Катька.

— Спасибо. — Я ощущаю тепло её рук, и мне становится легче, и сердце как будто вновь запускается от её прикосновений.

«Спасибо тебе, Катя, ты меня спасаешь». Я замечаю, что начинаю возбуждаться от её прикосновений. Мне уже нравится не только Вика, а все девочки. Я смотрю на Катюху и начинаю раздевать её глазами, а в трусиках у меня опять становится мокро.

«Стоп. Ты что, шлюха? Ты любишь Вику и только Вику… да когда же это прекратится?» Мне хочется потрогать свою «бусинку». Как же давно я не дрочила! Может попроситься в туалет и погладить себя там, довести до сквирта. Я видела это в интернете, и мне всегда хотелось попробовать.

Как сделать так, чтобы кончать со струёй? Это сложно, это реально сложно, но возможно. Думаю про свою «бусинку», думаю, про Викулю и совершенно не могу понять, что сейчас читаю в конспекте, какие-то наборы слов и букв. Как же я этот зачёт сдам?

«Раз, два, три», — считаю про себя и решаюсь выйти в туалет. Встаю, но тут в аудиторию заходит препод. Звучит звонок. Чёрт, чёрт, чёрт, теперь зачёт писать придётся! А у меня уже так сосочки напряглись!

Улыбаюсь преподу.

— Доброе утро, Виктор Геннадиевич! — Своей улыбкой я поднимаю ему настроение.

— Привет, Юлечка! — говорит он, едва удерживая серьёзное выражение на лице. Ещё чуть-чуть, и поплывёт. — Ну что, ты готова сегодня? — спрашивает.

— Обижаете, Виктор Геннадиевич, я всегда готова.

— Я в тебе и не сомневался, — отвечает препод.

Сажусь на своё место. Улыбаюсь Катьке; если я чего-то не знаю или забыла — только она меня вытянет. А то рассчитывать на свои собственные знания в такой ситуации я просто не имею права. Мне даже стыдно немного за себя.

— Готова? — шёпотом спрашивает Катька. Она же уже спрашивала. Хотя какая разница…

— Ну ты же мне поможешь? — честно отвечаю я.

— Ага, я тебя знаю: сама всё выучила и прибедняешься.

— Так же, как и ты, — улыбаюсь.

— Так, разговорчики на первой парте!

Виктор Геннадиевич раздаёт листочки и пишет на доске задание. Мне достаётся что-то простое. Я даже же предполагала, что будет так просто. Элементарщина!

Я оборачиваюсь и смотрю на Вику, она немного распустила волосы и откинулась на спинку стула, вытянула вперёд ножку. Смотрю на её ножку — произведение искусства в колготках! Мечтательно представляю себе, как буду сосать её пальчики. Мне так не хватает чего-то во рту! Может, ручку пососать? Вижу, что Вика грызёт свою ручку. Я читала, что это условный рефлекс, необходимость что-то держать во рту. Частично это компенсируется минетом. Значит, у неё должен быть ослаблен этот инстинкт, она же теперь Сашке сосёт. Конечно, сосёт, она же его любит. И сперму глотает. Любуюсь её ножкой, закрываю глаза и снова представляю, как беру её ногу в рот. Глупость какая, но мне так хочется! Опять начинаю страдать.

Глава 21

— Саваш, Юля! — окликает меня перпод. — Вы зачёт писать будете? Сядьте, не крутитесь!

— Конечно, Виктор Геннадиевич. — Мне иногда кажется, что он специально моё имя называет, чтобы я ему улыбнулась. Представляю что в голове у старого развратника. Хотя почему развратника? Вполне реально, он приличный мужчина, семейный. Слышала, что у него трое детей. Но я же говорю не о поведении, а о мыслях. А мысли у него чёрные. Где-то в глубине души все мы конченные извращенцы, и я не исключение. Я, наверное, первая в этом списке. Только и думаю, что о сексе. О сексе и мастурбации. Сижу вполоборота и смотрю на Вику. Наши взгляды пересекаются, и я испуганно опускаю глаза. А она делает вид, что ничего не заметила. Но она заметила, я знаю, она насквозь меня видит, а это хуже, чем голой. Она видит мои мысли, мои пошлые мыслишки юной лесбиянки.

Она знает, чего я хочу от неё. Знает, но молчит, делает вид, что всё в порядке. Ещё и вырядилась в мини! Соблазняет меня своим ножками! Украла у меня парня и покой. Всё у меня украла. Мне бы злиться, а любуюсь ею, обожаю её, как юная фанатка.

Смотрю на Катьку — вроде, и одета средненько, но под одеждой угадывается скромное очарование её фигуры. Да может оказаться, что она не менее фигуристая, чем Вика, кто знает. Просто она не умеет и не пытается себя показать. Но это не значит, что там ничего нет. Пытаюсь заглянуть в её декольте. Ну, груди, положим, у Катьки побольше моих. Представляю, как я буду мять их руками, и как буду сосать и массировать своим пухлыми губами, и как легонько буду прикусывать её соски. Я уже на Катьку возбуждаюсь, извращенка чёртова!

«Ну что мне сделать с собой? На замок себя посадить?» — хватаюсь за голову.

— Юль, ты в порядке? — шепчет мне Катька.

«Трахни меня, сделай своей наложницей, заставь меня себе лизать. Ведь ты же можешь, я знаю. Чёрт, нужно гнать от себя подобные мысли! Гнать их подальше. Я просто хочу трахаться, я просто давно уже не трахалась. Четыре дня, если быть точной. Мастурбация уже не спасет, мне нужно женское тело. Парень никогда не сможет удовлетворить меня».

— Да, да, — отвечаю я, позабыв про вопрос.

— Вы что там, давно не виделись? Что за разговорчики? — шипит на нас препод. Но знаю, он никогда не решится меня завалить, он же меня любит. Все мужчины меня любят, а я люблю женщин. Так что никому из вас, дрочуны, ничего не перепадёт. Была Юлечка, и нет, не удержали, не смогли заинтересовать. Чёрт, да о чём же я опять думаю?!

«Можно выйти? Можно выйти?»

Понимаю руку:

— Виктор Геннадиевич, а можно выйти? — спрашиваю.

— Во время зачёта? — удивляется препод.

— Да, — несколько раз киваю я и продолжаю шепотом: — Мне очень надо, я не дотерплю.

Эти подробности всегда возбуждают мужчин. Они представляют, чем я там буду терпеть и сжаливаются над нами. Надо мной, по крайней мере.

— Ну ладно, Юлечка. Только быстро, туда и назад.

Слышу по аудитории ропот. Конечно, все знают, что я его любимица, тут нечего скрывать. Все мне завидуют, даже Катька. Хотя они понятия не имеют (по крайней мере, я на это надеюсь), зачем я попросилась выйти. Перед самой дверью бросаю на Вику томный взгляд. Пытаюсь получше её запомнить; она ещё свободнее расселась, на меня не обращает внимания. Смотрю на её ножки, я должна их запомнить, чтобы сейчас подрочить. Не знаю, делают ли так парни, но я же не парень.

Спешу в туалет, в женский. Запираюсь в кабинке, стягиваю с себя юбочку и трусики. Трогаю свою «кисулю», мну её. Тереблю свою «бусинку».

Так приятно, а место, в котором я нахожусь, только добавляет азарта и щекочет нервы. Представляю, как меня здесь застукают, и возбуждаюсь ещё сильнее. Тереблю её изо всех сил, раздвигаю половые губки и провожу по ним пальчиком. Как же приятно к себе прикасаться! Засовываю в себя два пальца, засовываю как можно мягче. Дышу глубже и мастурбирую, слегка постанываю от удовольствия. Мне нравится себя трогать, раздвигаю ножки пошире и проникаю в себя поглубже.

Там, на глубине, я особо ничего не чувствую, просто почему-то мне хочется поглубже. Свободной рукой тереблю свою «бубочку». Думаю о Вике, о её ногах, сосках и губах. Представляю, как она сосёт у меня. Это так возбуждает!

Представляю, как Виктор Геннадиевич грубо берёт меня за волосы и вставляет в рот свой огромный член. А Вика продолжает меня лизать. А потом мы с ней вдвоём сосём у него, а его член такой большой и крепкий, что мы едва справляемся. Вика дрочит ему одной рукой, я забираю у неё член и сама дрочу. И он кончает мне и ей на лица, и мы целуемся, пока он ставит нам в зачётки пятёрки. Чёрт, как классно, я и сама почти кончила! Но сорвалось.

Как же у девчонок всё сложно! Никак не могу себя довести до сквирта. Только посмотрела, как это делается. Там рекомендация одна: всегда дрочить одинаково, хотя я не люблю слушать всякие рекомендации. Мне нравится самой познавать своё тело, обожаю его! Я научусь доставлять себе удовольствие в любом случае. Но не сейчас, до конца зачёта двадцать минут, а я так ничего и не написала. Не мою руки, нюхаю. Меня пьянит собственный аромат. Хочу пососать свои пальцы, но вовремя одумываюсь.

Мою их под холодной водой без мыла — так остаётся запах, который мне нравится. Обожаю, как пахнет моя «кисуля»! Обожаю, как пахнет Викина! Мечтаю вновь оказаться в постели с моей девочкой. В голове опять кавардак. Может, подрочить ещё раз? Смотрю на часы и быстренько привожу себя в порядок.

Влетаю в аудиторию.

— Долго, Саваш, очень долго.

— Там было закрыто, я на третий этаж бегала, — сочиняю прямо на ходу, потому как понимаю, что никто не пойдёт проверять.

Сажусь на своё место и вновь смотрю на Вику. Она уже перечитывает свою работу и улыбается сама себе. Какая же она милая! Хочу у неё лизать. Думаю — я имею на это право, в конце концов, я же её люблю. А любовь должна поощряться. Беру ручку и нюхаю свои пальцы, едва ощутимый запах напоминает мне о Вике.

Начинаю писать. Быстренько дописываю ответ на второй вопрос и пишу ответ на третий. Некоторые уже сдали свои работы и вышли. Только не Катька, она меня ждёт. А может, она тоже лесбиянка и меня любит? Окидываю её оценивающим взглядом (ненавижу в себе этот взгляд, когда смотришь на девушку как на кусок мяса, но ничего не могу с собой поделать, я — хищница на охоте). С тех пор как они мне начали нравиться всерьёз, я не могу себя заставить смотреть на них иначе. Простите, девчонки, я вас всех обожаю, зализала бы и зацеловала!

Дописываю ответ на последний вопрос и сразу иду сдавать.

Так случайно получается, что мы с Викой одновременно сдаём работы, одновременно их кладём на стол преподавателю. Наши руки ненадолго соприкасаются, а меня как будто током бьёт.

— Прости, сначала ты, — убираю я свою руку.

— Нет, нет, ты же раньше написала, — смотрит на меня Вика. А я ничего не могу с собой поделать, когда она на меня так смотрит. Так и стою со слегка приоткрытыми губами и вздымающейся грудью.

— Девчонки, сдавайте и не задерживайте, — торопит нас Виктор Геннадиевич.

— Простите, простите, — говорим мы одновременно и кладём наши работы на стол. На сей раз я специально провожу своими пальцами по её руке. Хотя и в прошлый раз это было не совсем случайно. Как же приятно к ней прикасаться, полцарства за прикосновение! Сердце забилось чаще, как у меленькой птички, как у хомячка.

«Вика, бери меня голыми руками, ты же видишь что я твоя, ты всё прекрасно понимаешь. Как же я тебя хочу!» Но она делает вид, что не понимает. Возвращается на своё место, собирает сумку и выходит из аудитории, а я лишь растерянно гляжу ей вслед.

«Вик, не бросай меня, пожалуйста. Я этого не заслужила»… Ну что же делать, идти и снова дрочить?

Меня ждёт Катька, и мы с ней выходим из аудитории. Я вижу Вику издалека, в другом конце коридора. Она даже не смотрит в мою сторону. Мне так и хочется подойти. Но у меня же есть гордость. Проклятая гордость, тебя ещё не хватало!

Теперь я не могу подойти к ней ещё и из-за гордости. Буквально кожей чувствую, как мы отдаляемся. Хочу крикнуть её вслед: «Постой!», но не могу. Я вновь становлюсь той закомплексованной девочкой, которой всегда была. А всё, что было между нами, теперь скорее напоминает фантазию, нелепый сон, который я сама себе придумала. Нужно жить дальше.

Поворачиваюсь к Катьке и смотрю на неё дольше обычного:

— Куда пойдём? — спрашиваю.

— В студенческую кафешку, — отвечает она. — Отмечать сдачу.

— Но оценки же ещё не известны… — говорю, но она перебивает меня.

— А ты сомневаешься, что у тебя пятёрка?

— Нет, — отрицательно качаю головой.

— Тогда пошли, отметим.

Из аудитории выходит Димка.

— Димасик, привет! — искренне улыбаюсь я ему.

— Мы же уже здоровались, — растерянно бормочет он.

— Но не целовались. — Нежно-нежно целую его в щёчку. Люблю своих друзей!

— Так что идём в столовку! — радостно предлагает Катька.

— Идём. — Димасик берёт нас двоих под ручки, и мы втроём, таким вот неудобным образом, спускаемся вниз по лестнице. Я снова улыбаюсь, мне так смешно! Я же раньше всё время смеялась, вот и сейчас не могу удержаться от смеха. А смех у меня заразный-заразный. Катька мгновенно им заражается.

Какие-то пацаны напротив кивками поздравляют Димку, типа «Где таких девчонок отхватил?» А тот им, типа, в ответ: «Где взял, там уже нет».

Мы заходим в институтскую столовую. Я беру в кофемате горячий шоколад, как всегда, Димасик — чай с лимоном, Катька тоже. Никогда не замечала, что они берут. Я всегда была погружена в свои мысли и ни на кого не обращала внимания. Раньше не обращала, а сейчас обращаю. Мне же в своих мыслях душно, меня реально душат воспоминания в Вике, и я бы предпочла к ним не возвращаться. Вообще выключить внутренний голос и сконцентрироваться на окружающей действительности.

И тут Димка говорит:

— Я тут на ютубчике подсмотрел, как внутренний диалог отключить.

«Как ты догадался, о чём я думаю? Я что, уже думаю вслух?» — внимательно смотрю на него.

— Как? — вопросительно пожимаю плечами.

— Возьми в руки четыре карандаша.

— Окей? — Я всё ещё не понимаю, когда и как сказала о том, что меня достал этот внутренний диалог и что меня он рано или поздно убьёт. Роюсь в сумочке и достаю свою ручку.

— Ручка, карандаша нет, — говорю.

— Не важно, ручки подходят тоже, — отвечает Димка.

— Надо ещё три, — мило улыбаюсь я. Я знаю, на что способна моя улыбка, и не преувеличиваю ни чуточки.

— На, возьми, — протягивает ручку Катька. Она точно ко мне неравнодушна, я в этом уже почти уверена.

Димка достаёт свою ручку из кармана пиджака.

— Ещё одну нужно, — говорит он.

— А ты прямо сейчас внутренний монолог останавливать собралась? — не совсем догоняет Катька. — А если он не включится потом. Без него же скучно.

А я ещё и разоткровенничалась, как дура:

— Да достало меня всё! — говорю. — В голове жу-жу-жу, жу-жу-жу, не могу спокойно с друзьями посидеть.

Глава 22

Димка легонько меня к себе наклоняет и прислушивается к моей голове.

— Ага, жужжит, слышу, — улыбается. — У тебя там что, улей?

А мы с Катькой смеёмся, она так вообще вся трясётся от смеха. А я мультик вспоминаю.

— «А зачем на свете пчёлы? Для того, чтоб делать мёд. А зачем на свете мёд? Для того чтоб я его ел», — говорю я.

У меня от смеха уже живот болит. Нам с Катькой много и не надо, пальчик покажи — и мы уже ржём, как ненормальные. Ну, мы же девочки. Хотя на самом деле это довольно странная отмазка. Но будем честны: нам, девочкам, не нужно делать вид, что мы все такие важные и серьёзные. Мы можем расслабиться, быть собой, и никто нам ничего не скажет. Мужчины любят естественность. И независимо от возраста они умиляются, когда слышат женский смех. Это же так мило, когда смеются девочки!

«Сидят кобылы и ржут». — Долбаный внутренний голос, как же тебя «не хватало»! Весь кайф обломал!

— Ещё одна ручка, — говорю.

— Ах, да! — отвечает Димка, и протягивает мне сломанный карандаш.

«Боже, чем мы занимаемся!» — звучит в моей голове.

«Да заткнись ты уже, сейчас тебя отключим!», — злорадствует моя вторая половинка. Интересно, а какая из них — я? Кто я на самом деле? Смотрю на Димасика; такой он милый, жаль, что в меня влюблён! Хотела бы я «женить» его на Катьке: она классная девчонка, с ней он будет как за «каменной стеной»… ну, или она с ним. Я запуталась. Хотя Димка же вроде как на борьбу ходил. Какие же у него бицепсы — так и тянет потрогать!

«Не смей, а то он ещё чего-нибудь нашифрует себе, и будет ещё один несчастный влюблённый на твоей совести… тебе Сашки мало». Хотя Димка и так, скорее всего, в меня влюблён, и, насколько я знаю, не он один. Да полгруппы меня на свидание приглашало, пока я с Сашкой официально встречаться не начала. И сейчас иногда приглашают.

«Не отвлекайся, думай, как отключить мысли». Кручу в руках карандаши и ручки.

— Как их брать-то? — смотрю на Димасика.

— Зажми меду пальцами, — поправляет. — Да, вот так.

Я зажимаю и держу, никакой реакции, мысли, как гудели, так и гудят в моей голове, как мухи бешеные.

— Ну что? — спрашивает Димка. — Чувствуешь уже свободу от мыслей?

— Затих внутренний голос и не жужжит? — прислушивается Катька.

А мне опять смешно. Я ещё и сосредоточилась, такая, лицо серьёзное сделала, а меня прямо разрывает от смеха. Нет, я так никогда внутренний голос не отключу.

Димка смотрит на меня и не сдерживается:

— Операция прикрытия, — говорит. — Кодовое название: «Пальчик». — Он показывает мне палец.

Держусь из последних сил. И чего мне вдруг так смешно стало? Наверное, потому, что последние четыре дня я проплакала. Чёрт возьми, хватит вспоминать об этом!

— Усложняем, — говорит Димка и начинает быстро сгибать палец.

Я не выдерживаю и начиню смеяться. Я ржу долго и держусь за живот. У меня сейчас крепатура будет на пресс, к нему больно даже прикасаться. Катька тоже не выдерживает и смеётся вместе со мной, а меня смешит её смех.

— Девчонки, с вами всё в порядке? — внимательно смотрит на нас Димка. Прикладывает ладонь к моему лбу. — Да, вроде, не горячая.

— Всё, всё, тихо, тихо, — уговариваю себя не смеяться; только бы сейчас не сорваться опять. — Не смеши меня больше, пожалуйста. — Складываю губки «уточкой».

— Всё, Дим, не смеши больше Юлечку своим «пальчиком», — сюсюкает Катька, а меня прямо тянет её поцеловать — вот что значит рефлексы. Привыкла всё время целоваться. Мне с таким рефлексами только мысли отключать.

Беру карандаши в руки и прислушиваюсь: стало в голове тихо или нет?

— Не помогает, — делает преждевременный вывод Димка.

— Да нет, — говорю. — Мало времени прошло, нужно ещё чуть посидеть. — Опять начинаю смеяться.

— Ты что, смешинку съела? — Вот, вроде, детсадовские приколы, а мне смешно. Ну не дура ли? Ой, повезёт же кому-то влюбиться в такую дурёху! Вроде, и умница, и отличница, а по факту — пустышка, хорошо накрашенная. Маникюры, педикюры… мне кажется, я уже знаю, кем буду работать. И зачем мне эта учёба?

— А сейчас не смейся. — И зачем он это сказал? Меня такие замечания ещё больше смешат, но я сдерживаюсь.

— Всё в порядке, можем продолжать? — спрашивает он.

— Сейчас, ещё секунда, — выдавливаю из себя остаточный смех и сижу серьёзная.

— Продолжаем. Упри кончик языка в нёбо, — говорит Димка. Я его чуть Сашкой не назвала, заговариваюсь.

Держу в руках ручки и карандаш, упираю кончик языка в нёбо. Вроде, и помогает, а вроде, и нет. По крайней мере, все мои мысли сейчас про то, как надо держать язык и пальцы. Ничего больше. Действительно пустая голова.

— Не помогает? — опять делает за меня выводы Димка.

— Да чего ж не помогает? — говорю я, пытаясь не убирать язык. — Просто я сказать не могу нормально, у меня кончик языка упирается в нёбо. — Договариваю и возвращаю язык, куда положено.

Но Димка меня не слушает.

— Глаза подними вверх, — говорит он. — И внимательно посмотри в то место, где стена смыкается с потолком. Внимательно! — снова повторяет он.

— Я вам тут что, обезьянка экспериментальная? — возмущаюсь я.

Катька ржёт, едва сдерживается. А я сижу, как дура, с карандашами и смотрю в потолок. Не могу понять, что мы сейчас такое делаем.

— Язык верни на нёбо и глаза упри в потолок, — повторяет Димасик.

Оба они внимательно на меня смотрят, а потом друг на друга. Жаль, что не целуются, красивая была бы пара, я бы на них посмотрела. Ну и извращенка же я! А на самом деле действительно голова пустая, все мысли только о руках, глазах и языке. Хороший способ отбить желание думать.

— Ну что, работает? — спрашивает Катька.

— А сама-то как думаешь? — говорю. Типа, это так сложно проверить.

— Что у тебя в голове сейчас? Не жужжит?

Я опять начинаю ржать.

— А ну не смейся, а то сейчас пальчик покажу, — осаждает меня Димка. И это работает. Я сижу, как буддийский монах в позе лотоса, идеально пустая голова, никаких мыслей.

— Если будешь делать так целую неделю, хотя бы по пару минут в день, то к концу недели научишься выключать свои мысли и концентрировать на реальности.

— Можно уже язык назад возвращать? — спрашиваю.

— Можно.

Я кладу на стол ручки и карандаш, разминаю запястья.

— Помогло, — говорю. — Никаких мыслей, в голове такая чистота. Девственная. — Меня это слово смешит, но почему-то я уже не смеюсь. Наверное, я насмеялась, хватит уже, и крохотная грустинка в самом уголке сердце просыпается и напоминает о себе.

«Вика не с тобой». — И я опять готова заплакать. Отворачиваюсь в сторону, чтобы друзья не видели моих глаз. Стоп! Я опять думаю, а это значит, не подействовало. Ну и славно, мне нравится весь этот кавардак в голове, он веселит меня. Зато мне одной не скучно.

«Готовишься я к одиночеству». — Вновь этот внутренний голос! Я же тебя пощадила, будь нежнее со мной. А то, как враг. Люби меня, мы же с тобой одно целое.

«Хорошо», — соглашается он. Впервые он со мной согласен. Похоже, я смогу жить с собой в одном теле.

«Извини, — думаю я. — Прости меня и не обижайся. Я не буду больше пытаться тебя отключить».

Думаю, а сама понимаю, что нельзя больше такого делать. Все эти психологические тренинги — такая ерунда, и это при условии, что они безвредны. Менять свою личность я бы не хотела, пускай остаётся как есть. Ну и что то, что я дурноватая? Зато своя.

— Ну что? — спрашивает Катька. — Будешь такое целую неделю делать?

— А потом назад можно будет внутренний диалог подключить? — Я смотрю на Димку, он же, типа, умный. — Есть такое упражнение?

— Не знаю, — говорит. — А зачем тебе?

— А что, если мне не понравится жить без внутреннего диалога? Может, мне нравится говорить с самой собой.

— Юль, о чём ты? — Катька сводит брови, и мы смеёмся. Действительно, нашли какую-то дурь на Ютубе и паримся из-за нее. А я ещё испугалась, что это сработает. На самом деле мне всё в себе нравится: и эти мысли постоянные в голове, и всё, чем живу, как чувствую. Мне нравится, какой меня создал Бог или эволюция. Кто бы это ни был — спасибо тебе, я такая, как хочу быть. Это такое счастье — принимать себя такой, как есть!

Пиликает телефон. Я, счастливая, беру трубку и слышу Сашкин голос.

— Юль, привет!

— Привет, — напрягаюсь я. И улыбка сразу куда-то пропадет.

— Ты как там? Вика говорила…

Я не даю ему закончить:

— Всё нормально, спасибо, что заботишься обо мне.

— Кто-там, что там?.. — шепчет мне на ухо Катька. Но я жестом прошу её помолчать.

— Т-ч-ч-ч, — говорю. Встаю и отхожу немного в сторону. Катька и Димка смотрят мне вслед.

— Просто мы давно не созванивались. Ты обещала неделю не звонить и сдержала своё обещание… спасибо.

На меня снова накатывают тягостные воспоминания. И одна единственная слезинка стекает из моих глаз. Мне уже не смешно, совсем не смешно.

— А почему она сама не позвонит? Я так соскучилась! — Закрываю глаза, чтобы не плакать.

— Юлечка, что с тобой? — спешит ко мне Катька, но я жестом её останавливаю.

— Всё в порядке, всё в порядке, — шепчу я. — Дай поговорить.

Выхожу на лестничную клетку.

— Саш, я проплакала все эти дни, мне тяжело, мне так тяжело! — Ещё одна слезинка. Я не могу контролировать свои глаза.

— Юлька, не начинай, ты же сама всё знаешь … — Сашке тоже тяжело говорить. — Мне нелегко пришлось после того, как ты меня бросила.

— Ну в чём я ещё виновата?! — кричу на него. — Прости, я родилась такой, мама и папа недостарались.

— У тебя замечательные родители… — осекается он, но вспоминает, что отца моего в глаза не видел. — Замечательная мама, не наговаривай на неё.

— Но что мне прикажешь делать… что мне делать? — реву я. Хорошо, что я одна и вокруг никого нет. Я подхожу к одинокому окну, чтобы никто не видел моих слёз.

— Юль, ты что плачешь? — шепчет в трубку Сашка. — Прости, не хотел портить тебе настроение. Не надо было мне звонить.

«А может, со мной вообще не надо никому общаться? Отослать меня на необитаемый остров, чтобы я не страдала и никому не делала больно? Ну в чём я так провинилась?»

— Нет, надо, звони хоть иногда, пожалуйста… мне становится легче, как ты позвонишь. Но как вспомню, что ты её целуешь…

«Целуешь и не только. Целуешь и не только», — просыпается внутренний голос, который я всеми силами старалась заткнуть. Похоже, он и так слишком долго молчал. Настало ему время разговориться и сделать мне ещё больнее.

Глава 23

— Ты что, ревнуешь? — удивляется Сашка. — Дурочка! — Это так по-доброму звучит! — Юлька, я по тебе скучаю.

— Прости, что не могу сказать тебе того же.

— Я давно уже простил.

Улыбаюсь сквозь слёзы.

— Пусть она мне позвонит, — прошу.

— Юль, не начинай, ты же знаешь…

— Умоляю тебя! Хочешь, на колени перед тобой стану — прямо здесь в коридоре?

— А где ты?

— В студенческой столовой, возле лестницы.

— А-а-а, наше место.

— Са-а-аш, ну прости ты меня… кроме того, у тебя есть Вика. — Произношу её имя и осекаюсь. — А у меня никого нет. Никого, одна я. Одна на всём белом свете. Боже, как же мне не хватает сейчас любви!

— Я поговорю с ней, — как-то неуверенно отвечает Сашка.

— Спасибо, Сашенька, — говорю я и понимаю, что стою тут и рыдаю. И ничем не могу остановить слёзы. — Прости, но меня сейчас друзья ждут.

— Да ничего страшного, всё нормально.

— И прости, что не смогла стать твоей единственной…

— Я прощаю тебя, звёздочка моя.

— Ты вспомнил нашу с тобой песню? — сквозь слёзы улыбаюсь я, а он напевает…

— «Поздно мы с тобо-ой поняли, что вдвоём вдвойне веселей, даже проплывать по небу, а не то что жить на земле-е…»

— Ну хватит, хватит, — улыбаюсь я. — Мне ещё слёзы вытирать.

— Давай, Юлечка, иди к своим друзьям. Пока. — И не кладёт трубку.

— Пока.

— Прощай. — Как-то слишком фатально это звучит.

— Прощай. — И зачем я всё повторяю? Что, у меня своих слов нет?

— Знаешь, кто бы что ни говорил, а для меня ты навсегда останешься моей Юлечкой. Люблю тебя!

— И я тоже тебя люблю. — А про себя добавляю: «Я вас обоих люблю… пожалуйста, Вика, позволь мне вернуться. Ну позволь, пожалуйста! Зачем три юных сердца должны страдать? Я буду хорошо себя вести, обещаю, я буду хорошей девочкой!». Я уже рыдаю и не могу остановиться. Довела себя до слёз, ещё и в людном месте. И о чём я только думала?

Кладу трубку, оборачиваюсь. Передо мной стоит Катька, она всё слышала, весь разговор. Мучительно вспоминаю, не ляпнула ли я чего-то лишнего.

— Кто это был? — спрашивает она. — Сашка?

— Может быть, — уклончиво отвечаю я, достаю зеркальце и начинаю подкрашиваться.

— Юль, посмотри мне в глаза. — Она хватает меня за плечи и крепко сжимает. Мне больно.

Я смотрю ей в глаза и вновь начина плакать.

— Кать, оставь меня. Ну, оставьте меня все в покое! — всхлипываю я.

— Он что, бросил тебя? — безапелляционно заявляет Катька. — Не надо, не говори ничего. — Она обнимает меня и прижимает к себе. А я реву, всхлипываю и не могу остановиться.

— Всё не так, как ты думаешь, — пытаюсь ей что-то объяснить.

Катька вновь смотрит в мои заплаканные глаза:

— Он тебе изменил? — А я рыдаю и ничего не могу с собой поделать. Боже, какая же я дура! Мне не надо было сюда приходить. Не надо было общаться с друзьями. Сидела бы дома и тихо рыдала в подушку, ничего бы этого не случилось

— Мы расстались, — шепчу я… — Я сама виновата, Сашка тут ни при чём.

К нам подходит Димка. Только его здесь не хватало! Я пытаюсь быстро скрыть слёзы, но не получается. Димка ничего не говорит. Он обнимает нас вдвоём и молча гладит меня по волосам:

— Тише, тише, Юлечка, — говорит он. — Поплачь, тебе легче станет.

— Она не хочет ничего рассказывать, — говорит Катька. Она отличная подруга.

— Пожалуйста, — всхлипываю я. — Ничего… Никому… Умоляю.

— Хорошо, хорошо, как скажешь, — говорит Катька, но Димка молчит. Интересно, что у него на уме? Правда, мне некогда думать, у меня сейчас самой так тяжело на душе, так тяжело!

— Я хочу домой, — говорю.

— Мы проводим…

— Нет, я хочу одна пройтись.

— Мы не оставим тебя одну, — твёрдо говорит Димка. Никогда его таким не видела. Настоящий мужик! Мне так и хочется прижаться к его груди и попросить зашиты. Что за средневековые рефлексы! Я хотела сказать «первобытные», но почему-то получилось «средневековые». В моей голове столько мусора, нужно будет попрактиковать это упражнение с карандашами и ручками.

— Спасибо, спасибо… — шепчу я. Достаю зеркальце и начинаю краситься. Чёрт, тушь потекла!

— В туалет вы меня, надеюсь, отпустите? — сквозь слёзы улыбаюсь я.

— Конечно, — улыбается Димка в ответ.

— Пошли, провожу, — Катька берёт меня под руку, и мы заходим в женский туалет. Мне нужно накраситься. Даже по сравнению с другими девчонками крашусь я целую кучу времени, вывожу тон кожи, чтобы, не дай Бог, не выглядеть естественной. Не люблю ничего естественного, люблю всё искусственное, фальшивое. Наверное, это потому, что я и сама насквозь лживая и фальшива. Но ничего не могу с собой поделать. Ничего!

Вновь подрисовываю ресницы, вывожу тоналкой цвет лица. Мне нужно выглядеть свеженькой. Жаль только, глаза красные. Закапываю их. У меня всегда с собой капли, чтобы не было видно, что я после бессонной ночи. У меня раньше была бессонница, тогда я и стала везде с собой таскать эти капли. А сейчас привыкла. Два раза капаешь в уголки глаз, и красной сеточки на белках как не бывало.

— Ну что, идём? — спрашивает Катюха.

— Одну секунду. — Удлиняю ресницы тушью. Подвожу уголки губ, стараюсь сделать их мокрыми на вид. И всё для того чтобы угодить парням. Пускай каждый смотрит на меня и представляет, как целует эти губы, ну, или вставляет в них член — это уже от степени испорченности. А я-то сама хороша, только подыгрываю их больным фантазиям! А почему больным-то, собственно? Это здоровые фантазии. А вот мои мечты о кунилингусе, о том, чтобы лизать другим девушкам, — вот это уже попахивает.

Но стоит мне открыть порнуху, и там каждая вторая девочка лижет. И никто не стесняется, никто не брезгует. Все такие возбуждённые. Может, мне сниматься в порнухе? Буду лизать красоткам за деньги. А почему бы и нет?

— Идём? — вновь торопит меня Катька.

— Пошли, — улыбаюсь я, а глазки сияют так, как будто я и не плакала.

+++

Дома мне удаётся кое-как успокоиться. Дома и стены помогают. Я даже на какое-то время забываю, почему плакала, и кажется, что всё в моей жизни налаживается, что я сдала экзамен. А любовь… ну и чёрт с ней, той любовью! Зато у меня есть друзья.

Катька и Димка меня до самого дома провожали, поддерживали, шутили, смеялись, пытались хоть как-то меня развеять. Никогда их такими не видела, обычно это угрюмая парочка — заучка и ботаник, а я рядом — Юлька-колокольчик. Хотя Димка не особо и ботаник, он, вроде, боксом занимался и тяжести тягал. Он, скорее, интроверт, такой замкнутый в себе парень. Никогда не скажешь что у него на уме.

Ой, скорее бы он уже разлюбил меня и влюбился в Катьку! Какая же они красивая пара! А я их счастью мешаю. Вспоминаю фильм «Эффект бабочки», там главный герой всем мешал, никому нормально жить не давал, а оказалось, что он и не должен был рождаться. Может, это и я такая, может, это я никогда не должна была рождаться. Вика бы встретила Сашку, а Катька была бы с Димкой, и они могли бы дружить вчетвером. Ах, если бы меня не было на этом свете!

Но я была, и Сашка сначала меня встретил, влюбился и мы с ним переспали. Короче, я испортила его и уже «попользованным» передала Вике. А Димка… ну я хоть его не пользовала. Фу-у-у, какие мерзости у меня в голове, нужно трюк повторить с карандашом! А может, порнушку посмотреть? Ага, порнушку! Я теперь её сутками смотрю, да и раньше не то чтобы редко это делала. Я же говорю, что помешалась на сексе. Хотя секс — это последнее, что мне сейчас нужно.

Мне нужна она, нужна Вика! Хочу быть с ней рядом, держать её за руку. И не обязательно, чтобы она мне лизала или дрочила. Просто пусть будет рядом. Это так странно, когда тебе просто нужен какой-то человек, и ничего другого! Хочу смотреть на неё и молчать. Вспоминаю, как мы учили с ней уроки, и в моё сердце вонзается ржавое лезвие боли. Не хочу без неё жить!

«Вика, не бросай меня сейчас! Позвони, скажи, что ты меня любишь. Я очень тебя прошу, я умоляю! Я молюсь на тебя! Не бросай меня, Викулечка!».

Мне опять больно, и я сейчас опять буду плакать. Что я за размазня такая, чуть что — и в слёзы?! Ещё ничего не случилось, а я уже плачу. И за что мне всё это?! Один и тот же вопрос не даёт мне покоя. Почему именно я? Почему ошиблось именно моё сердце?

А может, всё это чей-то дьявольский план? Кто-то очень могущественный проверяет на мне силу любви. Но она же сильнее меня, она же и сломать меня может. Жалко меня, жалко Юлечку. Зачем кому-то понадобилось обижать такую милашку, как я? Я же ни в чём не виновата, что надо мной эксперименты ставят. Кому я причинила зло? Я же ничего даже не успела в этой жизни, а уже так страдаю, так мучаюсь, хожу и всё это в себе ношу. Мне кажется, я слишком много об этом думаю.

Закрываю глаза и представляю нас вместе. Целую свою руку и представляю, как целую её плечо, оставляю след от помады на её коже. Как же мне не хватает любви! Как же хочется быть хоть кому-то нужной!

Я клянусь, что никогда не позволю любимой страдать из-за себя. Я ни за что не позволю ей вот так сидеть и мучиться.

— Вика, я люблю тебя, — шепчу я вслух. Как будто пьесу репетирую перед зеркалом. — Я мечтаю о тебе, боготворю тебя! Ты — смысл моей жизни!

Смотрю в свои заплаканные глаза, и мне немного жутковато. Обычно в фильме после таких слов герои делают какую-то глупость, типа, кончают с собой. Но я не смогу покончить с собой, я ж трусиха. Тупая, трусливая лесбиянка — вот кто я! Такие никому не нравятся, вот и Вика выбрала другого. А может, ей вообще не нравятся девочки? А может… может… одни предположения, никаких фактов.

Снимаю блузку, остаюсь в белоснежном лифчике, колготах и мини-юбке. Возвращаюсь в свою комнату и ложусь на кровать. Кутаюсь в пуховое одеяло. Мне так хорошо и уютно, я вспоминаю, как в детстве мы играли в домик. Я пряталась под одеяло и говорила: «Я в домике»; вот и сейчас я в домике. Здесь мне должно быть хорошо и спокойно. Только почему же я плачу?

«Вика, мне так тебя не хватает, не забывай меня, никогда не забывай! Мне так это нужно!» Ну вот, я опять готова разреветься. Рёва-корова! Мне нужно вообще запретить любовь. Так, секс плюс размножение, но никакой любви, потому что от неё я страдаю.

«Вес теряю, и надои падают», — улыбаюсь я и представляю себя реально коровой. Нужно составить список того, что мне нельзя и что можно. Список «Можно» будет такой: маникюр, педикюр и краситься. А список того, что нельзя, получится как в этих мультфильмах — бесконечный, аж до пола. И любовь там будет на первом месте. Ну нельзя тебе любить, Юлечка, нельзя!

Захотела влюбиться, глянула в список и… а что делать, чтобы не влюбиться? Не знаю. Короче, не моё это, не умею я справляться с чувствами. Всё страдаю и страдаю бессмысленно. Ничего не делаю, сижу дома и себя жалею, пока все остальные развлекаются и обо мне даже не вспоминают. Да и зачем им такая нюня, как я?

Глава 24

Обидно за себя даже, а мама так мною гордилась. Вот какая у неё Юленька — талантливая и умненькая. Я даже какую-то олимпиаду выигрывала в школе. И где всё это, где?! Я — ничтожество. Бестолковое и бесполезное, сидящее дома ничтожество. Я даже на улицу выйти не в состоянии, тем более, сражаться за свою любовь. Сражаться за любовь — смешно звучит. Да меня в порошок сотрут в первом же сражении. Я же ни на что не годная, мною попользовались и выкинули, и большего я по жизни не заслужила. Как же мне жалко себя! Как жалко мамку, она ведь в меня всю свою жизнь вложила! Жалко папку, хоть я его уже десять лет не видела. Не зря же он меня непутёвой называл, ненужной, бесполезной, ни на что не годной.

И это правда, это, к сожалению, чистая правда. Я никому не нужный бесполезный кусок мяса, который только и может, что сидеть дома и дрочить. Самой от себя мерзко, но пора уже взглянуть правде в глаза. Я слишком долго себя обманывала. Я поверила окружающим, что я умничка, что я талантливая. Поверила Сашке, что мы с ним будем счастливы, поверила Вике…

Думаю о ней, про её ножки и пальчики, про её сисечки, «лепесточки» и «щёлку». Ворочаюсь в постели, не хочу дрочить, не хочу мастурбировать, ничего не хочу. Всё надоело, хочу просто сдохнуть! Может, наконец, всем без меня легче станет. Надеюсь, когда я издохну, никто не заплачет. Ну, мать поубивается слегка, зато хоть на старости лет поживёт для себя. Ну, отец, наконец вспомнит что у него была доченька. А Димка обратит внимание на Катьку, и, возможно, провожая меня в последний путь, они, наконец, решатся заняться сексом.

Сашка… Сашка любит меня и ни в чём не виноват. А Вика, она тысячи раз пожалеет. Она будет воспоминать меня и винить себя в том, что случилось. Господи, какой же примитив — сдохнуть, чтобы о тебе вспомнили! Это значит, что живая я никому не нужна. И после, того как меня не станет, пройдёт совсем немного времени, и все меня забудут. И будут вспоминать лишь иногда, что да, была такая, а больше ничего. Я никому не нужна. Может, «Эффект бабочки» пересмотреть? У меня же столько общего с тем героем.

Вылезаю из-под одеяла, снимая с себя юбку, на мне только лифчик, никаких трусиков, вместо них — колготы. Любуюсь своими ножками, любуюсь свой «кисочкой», её отлично видно через прозрачную ткань колгот. Любуюсь попочкой. Делаю пару селфи.

Пиликает телефон, я как раз смотрю на себя в зеркало, строю себе глазки, надуваю губки. И всё-таки что-то хорошее во мне есть, и это что-то — мордашка и тело. Я должна жить, делать этот мир красивее, ради этого стоит жить! Провожу руками по колготкам и, трогаю свои ножки. Они, особенно весной, делают мир красивее. А личико, а реснички, а губки, а глазки! А грудь, которой считай, что нет, но она всё равно украшает мир, а животик! Любуюсь своим животиком, я слишком высоко подняла колготки и закрыла нейлоном большую часть живота.

А «киска», она делает мир красивее? Представляю, как буду купаться голой, а какие-то парни станут за мной подглядывать. А я замечу их и стану смущаться и прикрываться, вся покраснею, без тоналки это заметно. Может, всё-таки начать сниматься голой. Пускай ребята подрочат на мои голые фотки, мне не жалко.

Вновь пиликает телефон.

«Да кто это может быть?» — Беру его в руки, и меня прошибает холодный пот: Вика звонит.

— Алло, — дрожащим голосом отвечаю я и с ходу начинаю оправдываться. — Прости, думала, это не ты звонишь, а то бы сразу взяла трубку. Прости ещё раз. — Я зачем-то закрываю лицо рукой.

— Что ты там своим друзьям наговорила?! — Вика даже не поздоровалась, а я уже слышу сталь в её голосе.

— Что? Каким друзьям? — не особо понимаю я.

— Только что этот твой придурок-дружок звонил Сашке! Угрожал ему, хотел встретиться. — Вика вся на взводе, никогда её такой не «видела».

— Что за друг? Димка, что ли?

— Да, да, этот притрушенный из нашей группы.

— Нет, не-ет. Димка не мог. Не мог он так поступить. — А про себя добавляю: «Да как он мог?! Он же меня реально подставил. Димка, что же ты наделал! Зачем ты так со мной? Я не заслужила». Я сейчас расплачусь.

— Так вот слушай меня, сука: чтобы ни ты, ни твои дебиловатые друзья больше никогда ко мне и к моему Сашеньке не приближались. Ты поняла?!

Это всё какой-то бред! Я не верю в то, что происходит. Как будто это сон, дурной сон. Скорей бы проснуться и узнать, что ничего этого на самом деле нет. Но я не сплю, всё происходит в реальности.

— Вика, не говори так, они же мои друзья.

— Да мне насрать! — орёт она.

— Ты сейчас делаешь мне больно. — Я готова разрыдаться.

— А звонить с угрозами то нормально?! — не успокаивается Викуся. — Что ты там наплела своим дружкам? Что Сашка тебя бросил!?

— Не, не-ет, я не говорила такого.

— Значит, он сам всё придумал и Сашке позвонил. Сказал, что ему морду разобьёт. А ты же знаешь Сашку, он такой, что в драку полезет… из-за тебя Сашка пострадать может.

Я виновата. Это я во всём виновата.

— Прости, прости, я всё исправлю… только не кричи на меня больше. Умоляю!

— А может, давай мы скажем всем правду? Что ты бросила Сашку, потому что ты лесбиянка, потому что ты любишь девочек. Да, Юлечка?

— Та разбиваешь мне сердце! — уже рыдаю я.

— Какие мы нежные! Значит, слушай меня: звони своему дебилу и говори, чтобы на метр не смел приближаться к моему Сашеньке.

— Да, да Викуль, как скажешь. Я сделаю всё. Прости, — шепчу. — Я люблю тебя.

— А я тебя ненавижу, просто презираю….

— За что? За то, что люблю тебя больше жизни? — Вика молчит и не отвечает, а я рыдаю в трубу. Это мне наказание за мою любовь. — Прости, Викуль, но я люблю тебя. Люблю больше жизни. Я не могу больше без тебя. Ни жить, ни дышать, ни чувствовать. Я умру, я что-то с собой сделаю. Я так устала от одиночества. Вик, Вика, Викуля…

— Фу-у-у, ты мне противна! Ты ещё самой себе не противна? — отвечает Вика и бросает трубку.

Что только что случилось? Я не могу поверить в то, что произошло. Неужели она меня окончательно бросила? Я смотрю на телефон, и у меня дрожат пальцы. Что мне делать? Что делать? Хочется сдохнуть, чтобы не творить больше глупостей и не причинять людям боль. Не делать больно тем, кого я люблю, и тем кто любит меня. Да что это за карма-то такая?! Не хочу быть лишней не хочу быть бесполезной.

Ах, да, Димка… сейчас наберу его. Вытираю слёзы и слушаю гудки в трубке.

— Да, Юль, — слышу уверенный голос Димки. Он побьёт Сашку, он уже всё решил, я точно знаю.

— Ты сдурел! — кричу на него я.

— Что случилось? — Ещё и вид делает, что не понимает, о чём я. Но сейчас я ему всё объясняю. Объясню так, чтобыон понял.

— Ты зачем звонил Сашке?

— Это не твоё дело, — спокойно отвечает Димка. — Это был мужской разговор, и я с ним поговорю по-мужски.

— Ты что, собрался с ним драться? Ты же самбо занимался, ты ж его бараний рог скрутишь, — бессвязно лепечу я. Глаза всё ещё заплаканные, но слёзы уже не текут.

— В следующий раз будет думать, прежде чем обижать девушек.

— Сашка тут ни при чём, понимаешь?

— Короче, женщина, не лезь в мужские дела. Я сказал, что с ним поговорю, и точка. И я не собираюсь ни перед тобой, ни кем бы то ни было отчитываться.

— Хорошо, хорошо, — успокаиваюсь я. Не так-то сильно он в меня влюблён, раз не хочет слушаться. — И что ты собираешься делать?

— По голове ему постучу… — говорит. — И пусть дальше с фингалом гуляет.

Димка здоровый, он Сашке легко вломит. Сашка, Сашенька прости, что ты можешь пострадать из-за меня! Мне так тебя жалко!

— Я не позволю тебе этого сделать! Слышишь? Не позволю!

— И что же ты будешь делать. Защищать его?

— Ага.

— Так это позор, когда тебя девушка защищает, ты не находишь?

И когда Димка стал таким грозным? Реально никогда его таким не видела. Или это я на него так повлияла? Мои слёзы? Чёрт, я заварила эту кашу, и мне её расхлёбывать!

— Димочка, ну ради меня, не трогай Сашку! Прошу тебя, ну, пожалуйста! — вновь всхлипываю я. Похоже, слёзы это мой последний аргумент.

— Юль, ты что, плачешь?

— Ага… это я во всём виновата… я причиняю всем боль.

— Понимаю, что тебе больно. Понимаю, что ты любишь его, но он негодяй… он бросил тебя, из-за него ты плачешь. А я не люблю, когда девушка плачет. И значит, ему придётся ответить, — здраво рассуждает Дикмка.

— Всё не так, как ты думаешь, это я его бросила, а не он меня, понимаешь?

— Понятное дело что ты, — спокойно отвечает Димка. Я реально не помню его таким спокойным и уверенным в себе. Он меняется прямо на глазах. — Ты узнала, что он тебе изменяет, и бросила его, а теперь сидишь и плачешь. А я не люблю, когда девушка плачет, я уже говорил.

Не знаю, как ему объяснить, не знаю. Может, правду сказать? Но я пока не готова. А Сашке завтра влетит ни за что. Мало того что он пострадал и мучается теперь, так теперь ещё и получит ни за что. Я ничтожество. Всем вокруг меня плохо.

— Какой же ты дурак, Дим! — кричу на него. — Ну, поверь ты мне! Не надо разрушать мою жизнь, прошу! Не трогай Сашеньку, умоляю! Хочешь, я на колени перед тобой стану? Только не трогай его! Я очень тебя прошу! Если я тебе хоть чуточку дорога, не вмешивайся, пожалуйста! Лучше мне по голове настучи — может, я умнее стану.

— Да что с тобой, Юлечка? — наконец, смягчается он.

— Не знаю, но мне сейчас так плохо! Так плохо! Просто пообещай мне, что не тронешь Сашку.

— Ладно, я подумаю, — отвечает Димка.

— Если ты его тронешь, ты сделаешь мне в тысячу раз хуже, понимаешь?

— Вообще-то нет, но раз ты так просишь…

— Спасибо тебе, Димочка! — Я убираю слёзы. — Ты настоящий друг, настоящий мужчина!

— За что ты меня благодаришь? — не понимает он.

— Димочка, прости меня. Это я во всём виновата, это я дура. Мне нужно было тебе сразу тебе рассказать…

— Да что рассказать-то?

— Прости, не могу сказать, не допрашивай меня… поверь, придёт время, и ты всё узнаешь. Но не допрашивай меня сейчас.

Зачем я откровенничаю? Он же и так согласился Сашку не трогать.

— Ладно, если это твой секрет, не буду допытываться.

— Спасибо, спасибо, — шепчу я ему в трубку. — Только пообещай мне, что не тронешь Сашку. И пообещай, что не будешь ни о чём расспрашивать.

Да-а-а, похоже, Димка ко мне всё ещё неравнодушен. Как хорошо быть красивой девочкой — все сами с тобой соглашаются!

— Обещаю, — говорит он.

— Спасибо, спасибо, — отвечаю. — С меня причитается.

— И что же? — Он явно улыбается.

— Да что захочешь, — говорю. Не верю, что он загадает что-то пошлое. — Спасибо тебе за то, что ты хотел меня защитить, и спасибо за то, что меня послушал! Ты настоящий друг!

Сама говорю и понимаю, как слово «друг» его угнетает. Но я не хочу давать никому ложных надежд. Я уже Сашке дала, и чем это кончилось? Ну, в смысле, надежды ложные дала. Что у меня в голове?

Димка кладёт трубку, а я снова набираю Вику.

Глава 25

Не берёт. Снова набираю. И вновь пустые гудки. В третий раз набираю — сбрасывает. А сердце уже колотится, как бешеное. Мне плохо. У меня кружится голова. Набираю и набираю её раз за разом. Пишу ВКонтакте — «Заблокирован доступ к страничке». Неужели она это сделала?! За что, Викулечка! Зачем ты обижаешь Юлечку?

Не знаю, что делать, не знаю, куда звонить. Мне жарко или холодно, мне кажется, у меня сейчас поднимется температура. Звоню и звоню без остановки. Звонки не проходят, она отключила телефон.

Я прямо в одежде ложусь в кровать и накрываюсь одеялом с головой. Смотрю на горящий экран и набираю её вновь и вновь. Глухо.

— Вика, не бросай меня, — шепчу я, и слёзы сами катятся из глаз. — Я же ничего такого не сделала. Не поступай так со мной. Ну, где я так накосячила? Я же уже столько проплакала. Ну не бросай же ты меня! Нельзя бросать тех, кто тебя любит. Не будь со мной так жестока!

У меня дрожит голос. Мне нечем дышать под одеялом, но я не могу вылезти, мне кажется, меня сейчас ослепит дневной свет. Я сворачиваюсь клубочком, как кошечка, и смотрю на периодически гаснущий экран телефона. Я не могу пошевелиться. Я уже ничего не могу. Мне кажется, что я умерла. По всем законам жанра, у меня должно остановиться сердце.

Лежу в абсолютной тишине и смотрю на погасший экран. С замиранием сердца жду от неё сообщение. Но эсэмэс не приходит.

Высовываюсь из-под одеяла, а саму аж трясёт. Лежу и смотрю в потолок. Мне холодно, я реально мёрзну — в одежде, в мае, под тяжёлым одеялом. Я вновь сворачиваюсь калачиком и лежу в темноте. Мне так удобнее, мне так привычнее.

— Викулечка, Викусечка, Вика, ласточка моя, любимая! — повторяю я. Открываю фотогалерею и смотрю наши с ней снимки. Мы такие весёлые, мы такие счастливые! И мне уже не хочется дальше жить.

Приходит эсэмэс. Читаю: «Вы можете отправить голосовое сообщение…» Точно, голос. Никогда не записывала голосовых.

Достаю телефон и бормочу ей:

— Вика, я поговорила с Димкой, он всё понял… к Сашке он больше не будет лезть. — Кладу трубку. Что я только что записала? Не важно. Отправляю. Мне всё сейчас не важно, лишь бы с ней поговорить, лишь бы снова услышать её голос в трубке и вновь ощутить себя живой.

Я накрываюсь одеялом с головой и «умираю». Я не чувствую своих рук. Они как будто ненастоящие, как у пластикового манекена. А может, я и есть манекен? Красивый снаружи, мёртвый внутри. Как-то так. Сердце бьётся, но я не чувствую ударов. А может, оно сейчас остановится, и меня вечером найдут мёртвой в своей квартире? Нет, мне нельзя умирать, мамка этого не вынесет. Мама, мамка, мамочка, ты единственная кто всё ещё меня любит! Ради тебя только и живу. Ради тебя мне стоит всё это терпеть.

Я не замечаю, как засыпаю.

Посреди ночи меня будит эсэмэс:

«Абонент снова на связи». Ни секунды не сомневаюсь, начинаю наяривать. Похоже, я её преследую, но ничего не могу с собой поделать. Просто мне сейчас больно — хоть ложись и умирай.

Первый звонок, второй, третий. Сбрасывает. Пишу эсэмэс: «Возьми трубочку» и вновь звоню. Смотрю на часы — 2 ночи. Мама уже спит. Она, видать, пришла с работы, увидела, что я сплю, и решила меня не будить. И правильно сделала. Подумала, видать, что я после экзамена уставшая. Не буду её разубеждать.

Снова набираю. Выключен телефон. Переворачиваюсь и тихо рыдаю в подушку. Мне сейчас так одиноко! Не хочу больше спать одна. Хочу принадлежать хоть кому-то, быть чьей-то вещью, которую выбросить жалко.

Иду на кухню, делаю себе кофе — он мне заснуть помогает. Да, вот так вот странно оно на меня действует: всем не даёт спать, а меня успокаивает. Босиком иду, ножки мёрзнут. Жалко их, они же ни в чём не виноваты. Ищу свои тапочки и не нахожу. Стою посреди кухни в одной маечке и трусиках и кипячу воду в кастрюльке. Потом заливаю ею стакан с растворимым кофе. Раньше у нас была гейзерная установка, и в ней можно было кофе заварить, но мамка перестала молотый покупать: ей быстрее и проще сделать растворимый. Вот и я перешла на растворимый. Забрасываю побольше сливок и сахара. Я люблю сладенькое, я же девочка. Сажусь пить.

Пью в одиночестве. За окном темно, только фонари горят. Тихо-тихо, спокойно-спокойно. Снова проверяю телефон — ни звонков, ни эсэмэс от неё. Откладываю его в сторону. Хватит с меня этой гаджетомании! Я что, даже посидеть не могу без телефона? А может, фильм какой глянуть. Что мне там советовали?

Вновь копаюсь в телефоне. Фильмы по лесбиянок. Порнуху смотреть никакого желания. Ищу что-нибудь про любовь. Там, где ответы будут на все вопросы. А вопросов у меня сейчас полная голова. Жаль только, своих мозгов не хватает, чтобынайти на них ответы.

«Малхолланд Драйв» — слышала раньше про этот фильм. Говорят его понять невозможно. Люди по многу раз пересматривают и спорят, о чём же он всё-таки. Но я сразу понимаю, о чём он: девочка любит девочку. Это так странно и в то же время так романтично, так притягательно! Два самых красивых существа на планете влюбляются друг в друга. Надеюсь, никто не будет спорить, что красивее девушек в этом мире никого нет. Вот и я так думаю. И актрисы тут красивые.

Допиваю кофе, мою холодной водой чашку и возвращаюсь в комнату. Включаю ноутбук, ставлю на загрузку фильм. Начальные титры. Какие же тут изумительные начальные титры! Машина едет по ночному серпантину, и мелодия, которая сразу западет в душу. Слушала бы её и слушала! Это всё мгновенно находит отклик в моей душе. Смотрю картинку, как завороженная. Фильм как будто старый, очень старый, таких сейчас не снимают. Крупные планы, старые одежды и причёски. Но всё так завораживающе, так притягательно!

Сама хочу туда попасть, сама хочу подниматься на этой машине на вершину горы по серпантину. Сама хочу смотреть на утопающий во тьме ночной город. Салоники — точно, хочу в Салоники! Не знаю, почему подумала про этот город в Греции. Просто у меня в первом классе был дневник, а на заднем фоне — фотография, ночные Салоники. Там, на горе, белоснежные дома подсвечивались разноцветными огнями. А позади — сиреневый небосклон.

Смотрю фильм, а сама о чём-то своём думаю. И мне так хорошо и спокойно! Как будто я на отдельном островке реальности, где-то посреди бескрайнего космоса. Как будто рана в моём сердце закрылась и больше не болит. Не надо только вспоминать о Вике и о том, что она не со мной. Она, кстати, на одну из героинь похожа, а я — на вторую.

«Чтобы быть счастливой не надо думать о любимой». Простое правило, пора запомнить.

Откровенная сцена. Это, конечно, не порно, но и здесь показали груди красивых голливудских актрис, я даже возбуждаюсь на этих кадрах. Но к себе не прикасаюсь: фильм, как-никак, про любовь. А подрочить я и на порнуху могу.

Музыка… Какая же здесь изумительная музыка! Фильм заканчивается, а я всё никак не могу понять, что же я только что посмотрела. Что всё это было? Но интересно, жутко интересно! Вспоминаю серию из Симпсонов — там Гомер смотрел по телеку, как мужчина танцует с лошадью, а потом говорит: «Я ничего не понял». Вот и у менямозгов, как у Гомера Симпсона. Нужно ещё «Рик и Морти» глянуть, все рекомендуют.

За окном начинает сереть. Я убираю ноутбук и иду в ванную, умываюсь, принимаю душ и возвращаюсь в свою тёплую постельку. Закрываю глаза, улыбаюсь и засыпаю.

«Сладких снов, Юлечка!» — желаю сама себе. Всего на секунду с грустью вспоминая, что больше некому мне это пожелать.

Просыпаюсь поздно утром. Мама уже ушла на работу. Так даже лучше: не придётся с ней разговаривать, объяснять ей ничего не придётся. Я очень люблю свою мамочку, но сейчас мне хочется побыть одной.

Включаю телефон. Пара новых сообщений ВКонтакте, на них я даже не реагирую. Очередной извращенец облизывается на мои ножки. Может, написать ему, что мужчины меня не интересуют? Или пускай и дальше дрочит?

Катя звонила, вернее, эсэмэс написала. Димка, не звонил, а ВКонтакте написал. А Вика так и не появилась на связи. Она что, номер телефона сменила? Беру смартфон в руки и читаю эсэмэски. Приходит сообщение: телефон на связи, и Викин номер. Звонить или не звонить? А может, набраться гордости и не звонить ей больше? На крайняк, мы в пятницу всё равно увидимся — на зачёте. Думаю, справлюсь. До пятницы ещё пару дней, можно и потерпеть.

Пытаюсь себя отвлечь себя чем угодно, чтобы не думать о Вике. Может, в кино сходить или в театр? Сходить в театр? Самой смешно, никогда туда не ходила и не пойду: это развлечение для понимающих высокое искусство, а я мозгами не удалась. Вся в свою мамку… или в папку. Всё чаще в последнее время о нём думаю. Интересно, как он там? У его же ещё, вроде, сын есть от второго брака. И почему он обо мне не вспоминает? Раз сын есть, то доченька уже не нужна. А-а-а, теперь я понимаю, почему я всё больше о нём думаю. Он ведь бросил меня когда-то, а мне нравятся люди, которым на меня плевать. Я, наверное, мазохистка, раз нахожу в этом какое-то удовольствие.

Захожу на сайт знакомств. А что, я уже взрослая девочка, мне можно.

«Вам уже есть 18?»

Какой странный вопрос! Конечно же, есть. Мне и двадцать один есть — если нужно. Короче, сколько надо, столько и есть. Как тут анкету разместить? Я — девушка, ищу девушку. Загружаю парочку своих фоток. Вот мои коленки в фокусе. Какие же у меня длинные ноги, никогда не замечала! Или это ракурс такой? А вот я в шубе на голое тело… ну почти на голое. На мне ещё лифчик и колготки, меня мамка фоткала прямо у нас дома. А такое чувство, что я, голенькая, закуталась в шикарную шубу. Ещё фото, с речки, здесь я в джинсовых шортиках и лёгонькой маечке. Нет, не подходит, тут видно, что у меня маленькая грудь. Хотя какая разница, ну маленькая и маленькая. Кому нравится большая, найдут себе другую.

Ещё раз проверяю галочку: я — девочка, ищу девочку. Так миленько звучит! Смотрю на себя в шубе и понимаю, что миллион мальчиков и девочек сбегутся на такое. Стоит нажать кнопку, и мне буквально сразу начнут писать: я же такая красоточка! Тем более — в активном поиске. Тем более — «интим предлагать» (ставлю галочку). Интересую: серьёзные отношения, и несерьёзные тоже интересуют, и простое общение. Мне всё нудно, короче. Так, а где здесь галочка «Мужчин не пускать»?

Глава 26

Ищу, а сама думаю: «Что же я творю?» Я так легко зарегистрировалась, значит, и любой извращенец может. И самое безобидное, что он сделает — это скачает мои фото из интернета. А если мои фотки попадут моим одногруппникам, и все они узнают, что я лесбиянка? Может, лицо замылить? А это идея! Но без лица я не такая красивая. Глаза, губки, скулы, реснички — самое красивое во мне. Ну, ещё ножки.

Не знаю, не могу решиться. Удаляю страничку и закрываю. Не хочу. Ничего не хочу. Хочу сидеть дома и не выходить на улицу. Открываю холодильник, там сосиски какие-то и яйца. Ну, яичницу-то я готовить умею.

Ставлю на плиту сковородку, разогреваю. Масло кипеть должно, иначе яйца к сковороде пристанут. И сковородка нужна нормальная, а не такая, как у нас. Её давно пора выбрасывать и новую купить. Разбиваю яйца, мне двух достаточно. Омлет я делать умею, для этого их взболтать нужно, но мне больше нравится глазунья.

Пока жарится яичница, я её даже не солю. Попробую съесть без соли (где-то я читала, что соль вредная). Жить вообще вредно, дышать вредно, любить… похоже это самое вредное в нашей жизни.

Нахожу в телефоне какой-то дурацкий сериал. Накладываю себе яичницу, отрезаю кусочек и долго жую. Что там жевать, не знаю, но мне почему-то глотать лень. И сериал нудный, тупой и затянутый. Мне вообще не интересно. Ставлю на телефоне музычку и ещё кусочек яичницы отрезаю. Я реально ем ножом и вилкой. Я настоящая аристократка. Жую яичницу и замечаю, что у неё нет вкуса. Подсолить бы. Но мне не хочется солить, хочется есть так, без аппетита. Отрезаю третий кусочек и откладываю его в сторону.

— Чёрт! Вика, позвони мне уже! — У меня на глазах блестят слёзы. Я не могу больше делать вид, что всё в порядке. Нужно решать проблемы, а не притворяться, что их нет.

Снова набираю её номер. Несколько раз набираю, а после иду в ванную. По-быстрому принимаю душ. Тщательно намыливаю тело интимным гелем. Сегодня я буду пахнуть яблочком. Прикасаюсь к своему плечу язычком — вкус мыльный, совсем не яблоко, хотя запах мне нравится. Долго и нудно чищу зубы, хочу, чтобы они были идеально белыми. Есть ещё такие липучки для очистки зубов, но мне пока хватает и пасты с повышенным содержанием фтора.

Начинаю краситься, долго вырисовываю ресницы, подкрашиваю губки, матовой тоналкой вывожу цвет кожи, чтобы не блестела. Крашу глаза. Думаю, что делать с волосами. Всё-таки кератин, я уже окончательно решилась. Кератин, и подстричься. Проверяю, какая длинна волос мне подойдёт, хочу каре сделать с удлинёнными прядями. Ну, и покрасить уже пора, а то я уже не чёрная, а почти каштановая. Но мне и так нравится — волосы бронзовые и блестят. Как же мне повезло родиться с такими волосами!

Обрызгиваю их фиксатором и начинаю одеваться. Мои любимые колготки и юбочка, босоножки, блузка, коротенькая кожаная курточка. Я нравлюсь сама себе, нужно только с волосами решить, какими они будут — пышными или уложенными. Сейчас они свободно лежат на плечах. Расправляю плечи, надуваю губки «уточкой». Я просто супер! Становлюсь на носочки; надо каблучки надеть повыше.

В сотый раз набираю Вику — не берёт. Наверно, телефон на беззвучном. Ну что же, зайду к ней в гости, не так-то далеко мы живём. Надеваю босоножки на платформе. Выхожу в коридор, постукивая каблучками. Мне не очень привычно в этих босоножках, слишком каблуки высокие, и оттого походка немного неуверенная, шаткая, как у топ-моделей на подиуме. Выхожу из подъезда.

— Здравствуйте! — здороваюсь с консьержкой.

— Привет, Юля! — здоровается она и смотрит мне вслед. Для кого это я так вырядилась? На улице все меня провожают взглядами. Конечно, я же старалась быть красивой, вот и есть на что посмотреть. Высокая, стройная, худая, жаль, что не спортивная. Не могу заставить себя заниматься спортом, не моё, и всё тут! Хотя, если Вика бы меня потянула, я бы ходила. Я бы что угодно делала, лишь бы быть рядом с ней. Не буду вспоминать, чтобы не плакать.

Мне звонит Катька:

— Привет, Юль, ну как ты?

— Лучше всех, — сверкаю улыбочкой я.

— Димка говорил, что ты ему звонила…

— Да, — отвечаю. — Просто я считаю, что нехорошо в свои проблемы других впутывать.

— Это правильно. Ты как, к зачёту готова?

— Нет, ещё ничего не читала, — говорю я, хотя уже перечитала конспект вдоль и поперёк — я же заучка.

— А я только думаю начинать учить. Та-ак почему-то лень. — Это она мне говорит, чтобы и я расслабилась. Ага, конечно! У отличниц свои приколы.

— Думаю, я перед зачётом почитаю, — говорю. — Обычно мне перемены хватает, чтобы подготовиться, а завтра есть ещё целый день.

— Ага! — радостно отвечает она. — Ладно, рада, что у тебя всё в порядке!

— Удачи! — отвечаю и кладу трубку.

Вот не люблю этих приколов — говорит, что не учила, когда уже всё выучила. А мне позвонила, чтобы убедиться, что она по-прежнему лучшая. Да мне не жалко, пусть будет лучше меня в учёбе. Для девочки ум не так важен, особенно, если есть на что посмотреть, а тут мне Катька не ровня. Без обид только. Ей я, понятное дело, никогда не скажу такого. Я ж тактичная.

Подхожу к дому Вики (честно говоря, огромное спасибо Катьке за то, что она хоть ненадолго отвлекла меня от тревожных мыслей). Надо заходить без звонка и без предупреждения. И всё равно она меня ВКонтакте заблокировала и трубку не берёт. Интересно, что она будет делать, когда я к ней домой заявлюсь без предупреждения?

Как же я скатилась — уже преследую её! И на что я рассчитываю?

Достаю зеркальце и подвожу макияж. Захожу в подъезд. Как же давно я здесь не была, такие места ностальгические! Вот тут мы с ней целовались.

«Стоп, не расслабляйся, думай, о чём с ней будешь говорить. Почему ты к ней зашла? Ай, какая разница, типа, она не понимает, чего я от неё хочу. — От этих мыслей мне самой неуютно. — Главное — чтобы Вика оказалась дома и меня на порог пустила».

Сильно волнуюсь. Захожу в лифт и поднимаюсь на этаж. Снова смотрюсь в зеркальце, подрисовываю губки. В десятый раз нужно убедиться, что всё идеально. И на что я рассчитываю? На то, что она увидит меня и влюбится? Пора признать, что ей нравятся парни, а то, что было между нами — скорее, случайность. Ошибка. Как и моя любовь — её нужно просто пережить, переболеть. Но сердце отказывается в такое верить и тайно надеется, что у неё остались ко мне какие-то чувства. И я не имею права их предать.

«Пожалуйста, прошу тебя, Боже, я никогда тебе не молилась, но сейчас мне так нужна твоя помощь! Больше некому мне помочь. Пускай она окажется дома, пускай впустит меня в квартиру, пускай… Не знаю о чём ещё попросить. Мне так не хватает любви! Я даже в церковь начну ходить, обещаю». Как бы глупо это ни звучало, но я надеюсь на любую помощь, откуда бы она ни пришла.

Подхожу к двери, делаю глубокий вдох и дрожащей рукой нажимаю на звонок. Слышу какой-то звук — то ли пиликанье, то ли жужжание… и тишина. Похоже, её дома нет. Можно возвращаться домой.

Нет, нельзя так сразу отступать. Нужно попробовать ещё раз: а что, если она дома, просто звонка не расслышала? Вновь нажимаю на кнопку. Поправляю воротничок, волосы, ещё раз подкрашиваю губки. Тишина. Ну, всё, можно идти. Разворачиваюсь и тут же слышу за спиной какой-то шум. Оборачиваюсь.

— Кто? — звучит голос Вики. Вика, Викусенькая, милая моя! Я только от её голоса уже почти кончаю.

— Я, — отвечаю дрожащим голосом, который и на мой-то не похож.

Дверь открывается, и на меня смотрит Вика. Она в домашнем, в каких-то шортиках и в короткой маечке, не прикрывающей даже грудь.

— Юля? — щурится она, как будто не видит в коридорной темноте.

— В квартиру меня пустишь? — спрашиваю. — Или тут поговорим?

— Заходи. — Вика явно не ожидала, что я зайду. Она выглядит немного заспанной, во вьетнамках на босу ногу. Бросаю взгляд на её ножки и пальчики. Давно она педикюр не делала, не мешало бы обновить. С радостью занялась бы этим. Опять у меня просыпаются нездоровые фантазии, связанные с её ногами.

Мы проходим в коридор, и она скидывает свои тапочки, отдаёт их мне, а сама надевает какие-то старые, заношенные, страшные. Я покорно снимаю свои босоножки и становлюсь ниже её. Неужели я такая низкая? Надеваю тапочки и чувствую тепло её ног. Так необычно, носить одежду любимого человека!

Мы заходим в её комнату, и я сажусь на краешек дивана, а она разваливается в кресле напротив.

— Чего-то принести? — для проформы спрашивает Вика. — Сок будешь?

— Да, да, конечно. — Замечаю, что стыдливо подтягиваю юбку пониже, чтобы прикрыть свои голенькие коленки. А она же, наоборот, расселась как парень, широко расставив ноги. Роли в нашей паре мне понятны: я — девочка-девочка, а она — девочка-пацанка, у неё в наших отношениях роль мужчины. Неужели у нас есть какие-то отношения?

Вика уходит на кухню, а я сижу и разглядываю её комнату. Здесь всё такое привычное, такое родное! Как бы я хотела переехать к ней жить, хоть на пару деньков! Спала бы на коврике у её ног. Ради этого я готова на что угодно.

Фото Сашки на столе. Раньше его здесь не было. Даже у меня на столе не стоит его фотка, а она в первый же день поставила. Правда у меня в телефоне была, но я её удалила. Это слишком личное, как я считаю.

Вика возвращается с чашечкой прозрачного сока (берёзового, что ли, хотя какой берёзовый сок в мае… или виноградный из белого винограда). В чашке почему-то ложка, как для сахара. Я вынимаю её и не знаю, куда положить.

— И зачем я взяла ложку? Просто привыкла чай готовить, — улыбается Вика. Чёрт, какая же у неё красивая улыбка! — Давай я отнесу, — говорит она и исчезает ещё на минуту. Моет ложку, что ли?

Я делаю пару глотков сока и жду её. Поправляю волосы, опять достаю зеркальце, но сразу прячу его, решив, что всё и так в порядке. Это уже не поможет, красивее, чем есть, я уже никогда не буду. Сейчас я на пике своей внешности. Дальше может быть макияж и пластика, но естественная красота, особенно у женщин, особенно если я буду рожать… Хотя мне кажется, что и в сорок многие выглядят так, что им семнадцатилетние позавидуют.

Наконец, приходит Вика, садится напротив меня в кресло, закидывает ногу на ногу и улыбается мне.

— Мы же всё обсудили. Чего ты пришла? — спрашивает она.

— Я не знаю, — честно отвечаю я.

— У нас ничего не будет, так что не надейся. — Она качает головой.

— Я знаю, — опускаю глаза. У меня накладные ресницы на магнитах, закрученные на кончиках.

Глава 27

Вика поднимает мою голову за подбородок и смотрит мне в глаза. Это так нежно, я не могу удержаться и целую её. А она целует меня в ответ. Её язык у меня во рту, мой — у неё. Друзья так не целуются. Моя помада на её губах, её руки на моей груди и талии, мои лишь помогают ей меня раздевать.

— Нет! — резко отталкивает меня Вика. — Нет, этого больше не будет, и не надо меня соблазнять!

Я подвигаюсь ближе и смотрю ей в глаза. А сама стою перед ней едва не на коленях.

— Почему же? — искренне спрашиваю я.

— Потому что! — отвечает она. Наш разговор — это нечто! Никто ничего никому не собирается объяснять, но все и так всё понимают. Мы слишком хорошо друг друга знаем. Мы слишком близки друг другу, и нам не нужны слова, чтобы друг друга понимать.

— Он не сможет тебя любить так, как я, — киваю на фотокарточку Сашки. — Никто не сможет, никогда, — качаю головой.

— Вот только у тебя нет члена, — качает головой Вика.

— Зато у меня есть сердце, вот здесь. — Я кладу её руку на свою левую грудь, пододвигаюсь к Вике и вновь целую и посасываю её нижнюю губу, язычком провожу по её зубкам.

— Да отойди ты! — отталкивает она меня.

Смотрю ей в глаза; я готова расплакаться:

— Если бы в твоём сердце ничего не осталось, ты бы не впустила меня. Зачем ты меня отталкиваешь? Я же вижу, что ты меня хочешь. — Господи, как мерзко быть влюблённой дурочкой! Реально говоришь цитатками из ванильных пабликов.

— Прости, но это не для меня, — ухмыляется Вика. — То, что я чувствую к тебе, не может сравниться с тем, что я испытываю к нему.

— Ты про Сашку?

— Ага, а ты про кого подумала?

— Я так, на всякий случай, спросила. — Не знаю что произошло, но я счастлива, сейчас я самая счастливая девушка на свете! Я ведь только что узнала, что «огонёк в её сердце ещё не погас» и я для неё что-то да значу. Просто Сашку она любит больше. Но любой уголёк можно раздуть, и тогда начнётся настоящий пожар.

Я провожу рукой по её ноге, нежно касаюсь её стопы.

— Ты не прогонишь меня? — спрашиваю я, а мои руки нежно снимают ту «страшную» тапочку с её ноги. Вика лишь заинтересовано смотрит. Глажу её стопу своими пальчиками с идеальным маникюром. Что-что, а маникюр я делать научилась.

Провожу ладошкой по её стопе и прижимаюсь к ней губами, оставляя след от помады, прижимаюсь к ней щекой. Кладу большой палец её ножки себе на язык и обволакиваю его своими пухлыми губами. Вика прибалдела: Сашка её явно футфетишем не балует. Парни — они таки: им сложно что-то сделать для любимой ртом.

Целую её пальчики по очереди, прохожу между ними язычком, целую стопу и щиколотку.

— Ладно, — улыбается Вика. — Ножки полизать можешь, но кунилингус я тебе не дам сделать.

— Жаль, а я так хотела! — Стягиваю футболочку и обнажаю грудь.

Звонок в дверь. Вика вскакивает. Срочно надевает тапочки и поправляет на мне маечку. Она несколько раз мягко кается моих сосков, так что я едва не сгораю от возбуждения.

— Сиди тут, — говорит она и направляется в двери. Я беру дрожащими от перевозбуждения руками стаканчик сока и делаю ещё один глоток; сок виноградный с яблоком, по крайней мере, мне так кажется.

Слышу разговор; это кто-то из соседей зашёл что-то спросить, я не вникаю. Пока Вика там, я допиваю сок и ложусь на её кровати. Мне так приятно лежать на той же постели, в которой мы ещё недавно кувыркались. Она ещё хранит аромат любимой. Я помню всё: как сосала её «киску», как вылизывала её «лепесточки», как целовала её ножки и соски. Столько приятных воспоминаний! Зажмуриваюсь и улыбаюсь сама себе.

Вика возвращается в комнату и смотрит на меня. Ей нравится на меня смотреть, я же вижу это в её глазах. Ей нравятся девушки и нравлюсь я. Возможно не так сильно, как мне нравится она, но всё-таки наши симпатии взаимны.

Я хлопаю ладошкой по кровати рядышком с собой.

— Иди сюда, — говорю я. Она ложится на бок, смотрит на меня и улыбается. Это самая красивая улыбка на свете. Я лежу на спине и потягиваюсь от наслаждения. Эти запахи, эти воспоминания!

— Ты всё ещё хочешь меня, всё ещё любишь меня? — говорит она.

— Ага, — не открывая глаз, отвечаю я.

— Сделаешь то, что я попрошу?

Поднимаю голову и внимательно смотрю ей прямо в глаза.

— Конечно, любимая, — отвечаю я. — Я же для этого и пришла.

— Уходи и не рви себе душу, Юлечка, ты же знаешь, что у нас с тобой ничего не получится. Не трать своё время, не тереби своё сердечко, — уговаривает она меня. — Ты не безразлична мне, и я не хочу, чтобы ты страдала.

— Но я хочу страдать.

— Ты неисправима, — улыбается Вика. — И всё-таки тебе придётся уйти.

— Ну почему? — возмущаюсь я. — Нам же было так хорошо вместе!

— Я хочу быть нормальной… и тебе советую. Хватит играть в эти «розовые» игры.

Я прижимаюсь к ней и крепко целую её в губы, но она неожиданно кусает меня в нижнюю губу до крови.

— Я же сказала «нет»! — кричит она, пока я дрожащими руками пытаюсь остановить кровь.

Вика достаёт из косметички ватный диск, смачивает его перекисью и прикладывает его моей губе.

— Не больно? — заботливо спрашивает она.

— Зачем ты это сделала? — едва не плачу я.

— Потому что обычные слова до тебя не доходят! — повышает голос Вика. — Всё! Выметайся из моего дома!

Она хватает меня за руку и поднимает на ноги. Я держусь за окровавленную губу и направляюсь к двери. Мне не столько больно, сколько обидно.

— Вика, но почему? — спрашиваю я, хотя уже задавала этот вопрос.

— Ты не в моём вкусе, и вообще, я не люблю девочек.

Она ждёт, пока я обуюсь, и выставляет меня за дверь.

Уже на пороге я печально смотрю ей в глаза.

— Ну что ещё? — снисходительно спрашивает она.

— Не прогоняй меня, — говорю. — Я люблю тебя, Викулечка.

— А я тебя — нет! — Она захлопывает за мной дверь.

Домой иду как в бреду, с разбитой, а на самом деле прокушенной, губой. Как же я хочу, чтобы это поскорее кончилось! Смотрю на ватный диск, он весь в крови. Видок у меня, конечно, побитый.

— Девушка, с вами всё в порядке? — спрашивает проходящая мимо женщина.

— Нет, — качаю головой. Мне так обидно, просто до слёз! Не хватало ещё расплакаться! Но мне кажется, что искать поддержки у прохожих — это перебор.

Женщина залазит в сумочку и протягивает мне чистый ватный диск.

— Держи, — говорит она.

— Спасибо! — Я выбрасываю окровавленный диск и прикладываю свежий.

— Что у тебя случилось? — спрашивает она.

«Быстрее бы домой. Там никто не будет обращать на меня внимание».

— Споткнулась, прикусила губу, — вру я. Я сейчас постоянно вру, я совсем завралась.

— Ты поаккуратней, как бы зашивать не пришлось.

«Зашивать! Только этого не хватало — ещё зашивать! Чёрт, какая же я невезучая!» — Слёзы застыли на моих глазах. Нужно поскорее домой. Не могу больше находить на улице.

Захожу в свой подъезд и рыдаю в голос — то ли из-за Вики, то ли оттого, что у меня губа болит. Не знаю, что со мной. Как же тяжело мне жить! Ненавижу себя, ненавижу эту жизнь! За что мне это всё?! Не хочу больше ничего, мне ничего не надо! Хочу перестать чувствовать. Проснуться утром, и ничего не болит. Как же я устала просыпаться от боли в сердце! Как же я устала каждую секунду понимать, что моя любимая не со мной!

— Привет, Юль! — здоровается сосед.

— Здравствуйте, — выдавливаю из себя.

— Что-то случилось? — Чёрт, все видят, что я плачу, а я сейчас постоянно плачу! Мне к психиатру надо, срочно, чтобы он мне лоботомию сделал, чтобы я не плакала больше, а только ходила и улыбалась, как дурочка. Как раньше было. Господи, забери эту слезливую мочалку и верни ту улыбчивую Юлечку, я тебя умоляю! Ну что я такого сделала? За что ты меня испытываешь? Как же мне себя жако: милая, симпатичная девочка с разбитым сердцем! Почему я должна постоянно терпеть эту боль? Ни на один вопрос ответа нет.

— Всё в порядке, — отвечаю я и спешу к лифту. Хочу быстрее оказать дома. Хочу никогда больше не выходить на улицу. Никогда ни с кем не разговаривать. Хочу, как Диоген, сидеть в бочке. Был такой мужик. Когда к нему подошёл Александр Македонский и предложил ему что угодно, он ответил: «Свали нахер. Не загораживай солнце». Да, я матерюсь, да, я умею материться — а что здесь такого? Зато я знаю, кто такие Диоген, и Македонский, и Мария Склодовская-Кюри. Я дохера чего знаю, я же умничка, только никому нет до этого дела. Я — бездарность, ни на что не годная бездарность. Я умею только зубрить уроки и больше ничего.

«Ну, ещё маникюр и педикюр делать», — напоминаю себе место бывшей работы. Не получится из меня ни балерины, ни художницы. Чёрт, Вика, зачем ты меня бросила?! Мне же так мало было нужно! Ну, приюти ты меня в своей комнате на коврике. Я бы по ночам тебя целовала и гладила, тебе же нравится, я знаю. Да и Сашка, судя по всему, не против. Это твоя личная блажь — меня прогнать. На улицу меня выбросила, не задумываясь, я а же не выживу одна. Мы, люди, животные парные, мы по одному не выживаем.

Сижу в своей комнате и рыдаю, себя жалею. Губа подсохла, но всё равно болит. Ещё бухать нельзя, от алкоголя мне ещё хуже будет. Курить? А что толку. Курение успокаивает. Я когда-то целую пачку выкурила.

Думала начать курить втихаря от мамки, купила пачку и по чуть-чуть на балконе выкурила за месяц. А потом почему-то забыла купить новую. С тех пор и не курю, разве только кальян. Ну да, кальян, да что в нём толку? Он же не успокаивает. Он же моё разбитое сердце никак не залечит. Тут нужно что-то посерьёзнее: фен, гашиш, винт. Откуда я все эти названия знаю? Да у нас их весь двор знает.

Мучительно вспоминаю, от кого я слышала эти слова. Ах, ну да, в соседнем подъезде парень живёт. Может, к нему заявиться, чтобы он меня накурил? Юбочка покороче, макияж поярче, и заскочить к нему в гости. А если он скажет про деньги, можно отморозиться, на крайняк у меня есть немного.

А что если Димку попросить? Он же раньше вроде как планчиком баловался. Я слышала, каннабис приглушает боль, а мне сейчас так больно, так больно! Кроме того, Димка с меня денег не возьмёт, он же такой хороший. Как же нужны иногда эти хорошие парни!

Глава 28

Чёрт, о чём я думаю?! Как накуриться! Нужно о чём-то нормальном подумать. Встаю перед зеркалом и начинаю смывать макияж. От постоянной тоналки моя кожа уже сосем плохая. Сколько мне лет, чтобы кожа была такой испорченной? Нужно переставать постоянно краситься. Снимаю ресницы, стираю брови. Пусть кожа отдыхает. Снимаю колготки, юбочку, переодеваюсь в домашнюю футболку и шортики. Кручусь перед зеркалом, любуюсь собой. Шлёпаю себя по оттопыренной заднице.

«Ну как можно отказать себе в удовольствии отшлёпать такую, как я?! — строю сама себе глазки. — Как можно одновременно быть такой красивой и такой несчастной?! Эх, дура ты, Вика!»

Заваливаюсь на кровать, включаю ноутбук. Надо какую-то комедию посмотреть. Может, «Рик и Морти»? Раньше помню я «Нашу Рашу» любила. Особенно меня смешил Иван Дулин — первый в мире слесарь нетрадиционной сексуальной ориентации. Помню, как он из Москвы приехал и стал к Михалычу клеиться. А тот ему: «Что ты сделал с собой Ваня?! У тебя же руки-то золотые!»

Точно, «Нашу Рашу» гляну. Ищу на ютубчике — нету, только фильм и нарезки. Ну, ещё некоторые выпуски, а чтобы сначала и до конца — такого здесь нет. Ладно, поищем в интернете. Захожу на какой-то пиратский сайт (всех их не упомнишь, их же реально тысячи), включаю «Нашу Рашу». Первый сезон, первый выпуск. И буквально с титров мне становится смешно. Так смешно, прям не могу, смешно, как в детстве! Тут же тупейшие шутки, которые из раза в раз повторяются, но мне нравится, давно я так не смеялась. Всё, «Рик и Морти» откладываются.

Даже песня смешит меня. Равшан с Джамшутом — понимаю что гастарбайтеры и всё такое, — но как же они смешно тупят! Наверное, я сама тупая, поэтому меня смешат такие шутки. Смотрю следующий выпуск, выпуск за выпуском. Я понимаю, чем «Наша Раша» мне так понравилась: когда её смотришь, можно не думать.

А вот и самое смешное — Иван Дулин с Михалычем. Эти двое — актёры от Бога, от роли к роли я их не узнаю. Светлаков и Галустян, по-моему. Я уже говорила, что у меня память хорошая. Играют они отменно и, главное, смешно. Так в роли вживаются, никогда бы не подумала, что буду обращать на это внимание.

Включаю второй выпуск и продолжаю угорать. Да, это именно то, что мне было нужно — расслабиться и мозг отключить. Лоботомия отменяется. Хотя я ещё подумаю. Зачем мне такой большой мозг, если и половины хватит? Оценки мне всё равно за красивые глазки ставят, а маникюр и с половиной мозга можно делать.

Представляю, как буду жить без части мозга. Думаю, неплохо, главное — без этой дурацкой любви, которая всё испортила. Вспоминаю детский старый фильм, там девочка в конце говорит: «Эти взрослые со своей любовью всегда всё испортят». Комедия новогодняя, не помню, как называется. Там ещё песня была «Три белых коня», мне в детстве нравилась эта песня, да и сейчас нравится. Я даже не подозревала, как сильно всё портит любовь. И почему о ней говорят как о чём-то прекрасном? Лично мне кажется, та девочка из фильма сказала точнее всех.

Выключаю «Нашу Рашу», ставлю музыку. Не знаю, кто это поёт, название группы английское, зато какие здесь слова: «Кровью пиши, на раненых руках, на треснувшем стекле: «Любовь — отстой» Что правда, то правда, обожаю эту песню.

А может, мне кровопускание сделать? В средние века так от всех болезней лечили — глядишь, и мне поможет. Спустить лишнюю кровь, чтобы сил на страдания не осталось, и жить, как все.

Как же мне тяжко, как себя жалко! А гнусные мыслишки всё активней проникают в мой неокрепший мозг.

«Так, продолжаем тупеть». Опять «Нашу Рашу» включаю, чтобы ни о чём не думать, только смеяться. И вдруг я вижу, что это не просто набор скетчей (надеюсь, есть такое слово). Это история. Разные истории про гастарбайтеров, которые не могу заработать у себя на родине и живут в скотских условиях. И начальник относится к ним почти как к животным. Про слесаря или фрезеровщика (я не отличаю одно от другого — да, я тупая). Это история запретной любви между Дулиным и Михалычем. Иван реально любит и ничего не может с собой поделать. Он изо всех сил пытается достучаться до объекта своих чувств и выглядит полным идиотом. А в ответ получает лишь презрение и непонимание (и идиотский закадровый смех). А он ведь и с жизнью готов расстаться ради любви. Мне стыдно над таким смеяться. Горе, слёзы и страдания. Чувствую себя так же, как этот Иван. Ваня, за что с тобой так? А со мной за что?

— За что?! — кричу я вслух. — Почему я, ну почему же я, а не кто-то другой?! Почему я должна каждую секунду умирать и получать в ответ лишь презрение и непонимание?! Господи, почему ты создал меня такой?! Хочу любить, хочу быть рядом с любимой! Хочу жить, как все! Почему мне нельзя?!

Спрашиваю непонятно у кого. Я же никогда в Бога не верила. Даже в церковь не ходила ни разу. А можно ли таким, как я, в церковь? Не прогонят ли меня оттуда, когда узнают что я не такая, как все, что я люблю девочек? Включаю другую песню и вслух подпеваю:

— «Какая звезда, чисто розовый цвет…» — Я просто растворяюсь в этой музыке, могу танцевать одна в комнате и в полоток смотреть, мне никто не нужен. Я сама по себе: — «Одиночество — сволочь».

Лежу на диване и смотрю в потолок, слушаю музыку о любви на полную громкость, которую позволяют колонки ноутбука. Слушаю её уже не ушами, а сердцем. Каждая мелодия, каждое слово отдаётся в душе.

Прикасаюсь пальчиками к своей «кисуле». Сегодня она отдыхает. Ею я даже не тёрлась об ножку Вики. И мне не хочется секса, мне реально не хочется секса. Мне нужна только любовь.

Выключаю свет и задёргиваю шторы. Включаю свой детский светильник «Звездное небо». Жалкая пародия, но всё равно красиво. Ставлю какую-то завораживающую мелодию.

Мне кажется, во всём есть смысл. Я не просто так поступила в институт, встретила Сашку и влюбилась в Вику. Всё это должно привести меня куда-то. Но куда? А с другой стороны, там, за дверью — целый мир, в котором ничего не изменится, если я вдруг умру, если вдруг меня не станет прямо сейчас. Миру всё равно, одной больше одной меньше — ему безразлично. Отличный вывод. Надо таких побольше, особенно когда не хочется жить.

То есть, если я покончу с собой, то ничего не изменится. Как это сделать? Да запросто, например, прыгнуть с крыши, но я высоты боюсь. Хотя там реально нужно всего лишь подойти к краю и сделать шаг. И можно больше не страдать. А как же мамка? Я не хочу причинять ей боль, она этого не заслужила. Что может быть страшнее похорон любимой доченьки?

Набираю в интернете: «Сделать лоботомию». Я читала, от влюблённости идеально помогает. А то, что я до конца своих дней останусь заторможенной и странной, это даже хорошо. Буду более уравновешенной — может, проживу подольше. Главное, чтобы никто не узнал, что я лоботомию сделала. А то дразнить станут, люди жестокие к тем, кто не такой, как они сами. Нет, лучше останусь лесбиянкой. Что за мысли дурацкие в голове — типа, у меня есть выбор? Как там меня Димка учил? Где четыре карандаша?

Беру карандаши в руки, прикладываю кончик языка к нёбу, и смотрю на то место, где стена смыкается с потолком. И тут мне становится смешно, и вовсе не потому, что я глупо выгляжу — как-никак, меня всё равно никто не видит. Просто я вспоминаю, как мы с Катюхой смеялись.

Ничего-ничего, смех продлевает жизнь… длинную и бессмысленную, пустую, лишённую любви, никому не нужную жизнь.

+++

Целый день я валяюсь в кровати, а к вечеру приходит мамка.

— Дочь, ты как там? — спрашивает она.

— Норм, — безрадостно отвечаю я.

— Опять проплакала весьдень?

А что я ей скажу? Правду!

— Нет, я комедии смотрела. Все подряд, чтобы не плакать, — отвечаю я и устало улыбаюсь.

— Умничка моя! Так и надо. Я тебе мороженого купила.

Мне даже стыдно: мама пришла с работы уставшая, голодная, а я ничего не купила и не приготовила.

— Спасибо, мам, я не хочу, — честно отвечаю я.

— А ты вообще ела?

А я и забыла про еду. Честное слово, просто из головы вылетело. Я стала часто забывать поесть, особенно на фоне всех этих переживаний.

«Влюбилась, что ли?» — шутит надо мной мой внутренний голос.

«Да», — отвечаю я.

— Ладно, — говорит мамка. — Я что-нибудь себе приготовлю. Тебе готовить?

— Не-а, — отвечаю я.

Она идёт на кухню, а я опять запираюсь в своей комнате, и смотрю «Нашу Рашу». Какое же хорошее шоу! Особенно Дулин. Нет, ну реально представить себе, что он не мужик, который за мужиком бегает. А парень за девушкой. Хотя какая разница, у любви же нет границ. А если бы они были, то я бы не влюбилась в девчонку.

Не знаю, над чем тут смеяться. Над чужой несчастной любовью, над чужими чувствами? Да мне не смеяться, а плакать хочется! Как представлю, что я такая за Викой бегаю, а она от меня морозится, выставляет мои чувства перед всем институтом, и этот закадровый смех… Ад и ужас! Я бы не перенесла этого, я бы с собой покончила.

«Спасибо тебе, Викулечка, что щадишь мои чувства! Может, это потому, что ты меня любишь? Или потому, что ты у меня сосала и теперь не хочешь, чтобы и другие об этом знали? Как бы то ни было — спасибо».

Хотя, если подумать, какое они имеют право надо мной потешаться? Я же тоже человек, и у меня есть чувства. Я не заслужила осуждения и порицания. Ну разве я виновата, что родилась такой? Не знаю, как рассказать об этом мамке. Это её убьёт. Да её что угодно сейчас убьёт: я сплошное разочарование, а всё потому, что слишком идеальная вышла. Милая, симпатичная, умная и ма-а-аленький недостаток (куда ж без них): я — лесбиянка.

Глава 29

Представляю себе свою жизнь. Мне двадцать пять, мне тридцать, а я не замужем. Все кругом переженились, у всех дети, я всё время одна. Хотя родные знают, что у меня есть подруга. Она моложе меня на пять — на десять лет, она экспериментирует, хотя для меня всё серьёзно.

И вот она меня бросает ради какого-то красавчика. Она не хочет поддерживать отношения, чтобы он не знал, что у неё был секс с девушкой. Да я и не настаиваю. Я отпускаю её с лёгкой душой, ведь где-то глубоко в душе я люблю другую.

Сижу одна в кафе и смотрю на Викины фотографии в телефоне. У них с Сашкой двое деток, она счастливая-счастливая мамочка. Листаю её инстаграмм, и одна слезинка скатывается из моих глаз.

Какой-то парень ко мне подсаживается и предлагает познакомиться, но я не знакомлюсь с парнями: я лесбиянка.

Я бы приняла её, постаревшую, с долгами, с детьми, любила бы их, как своих. Любила бы так, как люблю её. А она каждый день в соцсетях постит фоточки их счастливого семейства и обо мне даже не вспоминает. Я ей не нужна. Я не нужна никому, я лишняя в этой жизни. И мне приходится знакомиться с очередной юной студенткой, обучать её женской ласке и кунилингусу и выпускать во взрослую жизнь в объятия очередному козлу. Я уже и не надеюсь встретить настоящую любовь, она осталась там, в далёком прошлом, в котором я сейчас и живу.

Старость застанет меня в одиночестве в доме престарелых, где всем, наконец, уже будет всё равно, какой я ориентации. Нет, нет, слишком мрачно, это не для меня! Я обязательно заведу детей, даже если одна буду, даже если не могу содержать их. Мне мамка поможет и бабушка. И папа, хотя на этого гада ни в чём положиться нельзя, не оставит дочурку без поддержки, в конце концов ему же захочется увидеть внучку. Уверена, что у меня будет девочка, такая же умничка, как и я.

— Юу-у-уль, ты есть будешь? — зовёт меня из кухни мамка.

— Чуть позже, мамочка, — отвечаю. Мне сейчас не хочется есть, а хочется помечтать.

Вновь залезаю под одеяло. А может, подрочить — ну так, для профилактики, чтобы хоть как-то себя развлечь. Вспомнить, что у меня есть клитор. Дожились — уже и дрочить себя заставляю. Я вкрай обленилась.

Смеюсь. Насмешила сама себя. Уж не так мне и плохо. Выглядываю из-под одеяла, за окошком темнеет. Похоже, я целый день провалялась, так никуда и не сходила. Резко встаю с кровати и надеваю тапочки. От резкого подъёма кружится голова. Нужно чего-нибудь съесть.

Я захожу на тёмную кухню и включаю свет. Наливаю кипятка из чайника, завариваю чай покрепче и сахара кладу побольше. Обычно двух ложек мне хватает, но сейчас кладу три, мне хочется послаще. Долго размешиваю сахар, пробую чай — безвкусный. Кладу четвёртую ложку и продолжаю размешивать.

Смотрю, что стоит на плите. В сковородке — картошка с мясом. Несколько секунд размышляю и закрываю её крышкой. Достаю из морозилки мороженое и накладываю себе в фарфоровую чашечку. Заставляю себя съесть одну ложечку и запиваю горячим чаем. Во дворе темнеет. Уже скоро появятся первые звёзды на небе, а я всё сижу и наслаждаюсь одиночеством. А может, сходить погулять, воздухом подышать?

«Меня же там изнасилуют… Главное — чтобы не убили, а то мамка не переживёт». — Ну вот откуда эти мысли? Как будто у меня уже такое случалось. Почему я всё время о насилии думаю? Просто как представлю себе юную нежную девочку, гуляющую в одиночестве… Это же готовая жертва для насильника. Двум крепким парням не составит никакого труда заткнуть мне рот и затянуть в тёмный переулок.

А дальше — дело техники: сорвать трусики и вставить в меня свой член. И чем сильнее я буду сопротивляться, тем быстрее они кончат. А после заставят меня сосать, накончают мне полный рот, ещё и глотать заставят. Следить будут, чтобы я всё до последней капли проглотила. Запугают до смерти и отпустят. И я, испуганная, в изорванной одежде и наглотавшись чужой спермы, пойду домой.

А потом долго и нудно буду посещать психолога, группу пострадавших от насилия. Рассказывать им свою слезливую историю, как в американских фильмах. Зато я официально могу стать лесбиянкой, и можно ни от кого не прятаться. Во всём есть свои плюсы.

Так, хватит о всякой ерунде думать! Не хочу, чтобы меня насиловали. Я и так не особо адекватна. А после такого, у меня серьёзные проблемы с головой начнутся. Так что лучше мне поберечь остатки здравого смысла.

Провожу язычком по ранке на губе (это меня Викуся укусила, мне даже приятно). Укус любимой — подумать только, что меня возбуждает! Сразу какие-то вампирские ассоциации возникают. Вампирши-лесбиянки — отлично звучит! Где-то была такая книга — может, почитать? Ага, конечно вот чего-чего, а книг о лесбиянках, я ещё не читала! Но мысль хорошая, надо будет попробовать.

Оставляю на столе недопитый чай и иду в ванную чистить зубы. Обожаю свои зубки, особенно, когда они белые! Выдавливаю пасту на щётку и начинаю чистить. Смотрю на себя в зеркало и понять не могу, как можно было бросить такую красавицу. Ещё сильнее давлю на щётку, ещё тщательней вычищаю зубы. Сколько там минут положено? Две? Буду все пять чистить. Может, ещё отбеливание сделать? Хотя зачем — они и так беленькие.

Смотрю на себя, а думаю о Вике. Чем-то я на неё похожа, а может, мы сёстры? И значит, я сексом с сестрой занималась. Такой вот у нас лесби- инцест получился. Всё, хватит думать о всяких гадостях, иду спать! А саму так и подмывает набрать в интернете «сёстры-лесбиянки». По-моему, я что-то такое видела. Ещё и русские. Две девочки показывали паспорта, что они родные сёстры, а потом лизали друг другу. На что только не пойдёшь ради денег! Хотя, если подумать, а вдруг у них любовь?

Я требую от общества уважать своё право на «розовую» любовь. А они требуют уважать своё право на инцест. Так и до педофилии недалеко. Ф-у-у, какая гадость! Я — лесбияночка, и это нормально, а инцест — это уже извращение. Так не должно быть. Как же быстро я из обвиняемых в обвинители пересела! Плюю на чужие чувства, чужую любовь не уважаю. Но, с другой стороны, лесбиянки — это же почти что норма. Я уже давно убедила себя, что это так, осталось только открыто во всём признаться. Хочу, чтобы общество знало и не осуждало меня. Хочу иметь право любить того, кто мне нравится.

Но Вика… захочет ли она афишировать? Просто, если всем расскажу, что я лесбиянка, значит, любая девушка со мной будет под подозрением. От меня и Катька тогда отвернется, и все, все, все. Чёртово общество, ну что ты с нами делаешь?! Я и так проиграла битву за любовь, так ещё и осуждаешь меня, заставляешь за мужика замуж выйти. Конечно, от меня же детки нужны. Я же кусок мяса, инкубатор для размножения. Да я и не против, только бы любить позволили того, кого я сама выберу.

А может, к Сашке вернуться? Скажу, что передумала, что я больше не лесби, и он сам ко мне прибежит. Вот только Вика со мной точно общаться перестанет. А зачем мне Сашка, если я лесбиянка? Мне Вика нужна. Чёрт, я запуталась!

Полночи не сплю, под утро засыпаю. Просыпаюсь поздно, почти в 12. Мамы, понятное дело, дома нет, она на работе. На плите какие-то макароны с сосисками. Пытаюсь что-то поесть, не получается, и не потому, что сосиски похожи, на сами знаете что и в горло не лезут. Еда вообще мне кажется безвкусной. Ничего не могу с собой поделать, не запихивать же её в себя силой. Сижу в своей комнате смотрю видосики на ноуте, иногда плачу. Вообще плаксивой стала и чувствительной. Любая грустинка — и я в слезах.

Включила детский мультик про маму для мамонтёнка, рыдала целый час. И не знаю, кого мне больше жалко — себя или мамонтёнка. Неужели никто не видит, что со мной происходит? Неужели никому меня не жаль? От этих мыслей ещё сильнее начинаю себя жалеть.

Надо как-то отвлечься, надоело смотреть порнуху и мастурбировать. И не потому, что это вредно. Просто я уже перестала удовольствие получать, у меня всё на автоматизме, и я практически заставлю себя удовлетворяться. Раньше это ещё приносило мне какую-то радость. А сейчас теребишь себя, теребишь, всё равно не кончишь, да и удовольствия никакого. Ещё и больно бывает.

«Так я мозоль натру на моей «бусинке», — улыбаюсь я. Интересно, а там можно натереть мозоль? Просто любопытно — ведь там всё такое нежное. Да я вся сейчас нежная-нежная, меня любить надо, а не бросать. Не могу, так себя жалко, сейчас заплачу.

«Позвони мне, Викуль, вспомни про свою Юлечку, она же тебя любит, она же страдает. Я всю жизнь перед тобой стоять на коленях буду, только позвони мне сейчас, пожалуйста! Хочу перед тобой унижаться. Мечтаю, чтобы ты помыкала мной, пользовалась мною, моим ртом, моими губами. Только любила и никогда не бросала. Пообещай, Вик, что никогда меня не бросишь. Вот прямо сейчас пообещай». Типа с ней говорю, а не сама с собой.

Хотела бы лежать на коврике в её ногах, сосать и целовать их. Хотела бы ходить в ошейнике и на четвереньках в латексных трусиках, которые ничего не прикрывают. Чтобы Вика могла трахнуть меня, когда захочет. Хочу стоять перед ней на коленях и умолять полизать её «лепесточки». Интересно будет БДСМ с ней попробовать. Между любящими людьми не должно быть никаких запретов. А я хочу быть её рабыней, мечтаю просто.

Десять раз её набираю и жду, пока закончатся гудки. Не берёт. Пишу эсэмэс: «Ты как?» Ничего криминального, но пусть пришлёт хотя бы смайлик или одну буковку. Буду смотреть на неё и думать о ней. Я и так всё время о ней думаю. Господи, я, наверное, схожу с ума! Я так хочу любви и секса!

Трогаю свою «бусинку». Если бы Вика была парнем, я бы забеременела и родила от неё ребёнка при первой же возможности. А ей бы даже ничего не сказала. Просто ради того, чтобы всегда иметь рядом частичку её — так сильно я её люблю. Но я даже этого не могу. Вроде как смысл любви и секса в детях, ан-нет. В чём же тогда смысл? Почему я так мучаюсь, чего ради? Секса? И всё. Но я не хочу секса, я хочу только любви. Викулечка, любимая, позволь быть с тобой рядом, целовать твои ножки! Позволь любить тебя, как я умею. Я буду стараться, честно, я очень сильно тебя люблю! Дай мне ещё один шанс.

Глава 30

«Я хочу целовать песок, по которому ты ходила». — И это ещё мягко сказано. Я не только песок за тобой целовать готова. Я готова на всё, только позвони мне, Викулечка! Трогаю язычком её укус на губе. Болит немного, но это же она меня укусила.

А что, если мы никогда не будем вместе, что если я больше её не увижу, не смогу к ней прижаться и поцеловать её? Нет, нет, такого не может быть! Господь, ты не можешь быть так жесток! Я же еврейка, а мы — богоизбранный народ.

А может, в церковь сходить или в синагогу? Про синагогу я вообще ничего не знаю, а церковь у нас в районе есть. Косынка нужна. Начинаю собираться, я реально иду в церковь. Я не шучу. Только надо педикюр сделать.

Разглядываю свои ножки. Обожаю приковывать к ним восхищённые взгляды парней и девчонок! Многим девчонкам мои ножки нравятся, очень многим. Некоторые прямо-таки засматриваются на них, мне аж неудобно. Хотя большинство девушек смотрят на меня оценивающе, как на конкурентку. Да, мы, девчонки, такие.

Но помню, как одна девушка мне подмигнула, это было ещё до Сашки. Я тогда ничего не поняла, хотя догадываюсь, что ей было нужно. И повстречай я её сейчас, и секунды бы не сомневалась. Такие волнующие мысли, особенно перед походом в церковь!

Пытаюсь вспомнить, как же она выглядела и во что была одета. Фантазирую, как подошла бы к ней и познакомилась, а она бы улыбнулась мне. Мы бы уединились в тёмном уголке парка под ивами и-и-и-и-и… она призналась бы, что лесбиянка, а я бы сделала вид, что не знаю, что это значит. И тогда она бы поцеловала меня, и мы принялись жадно сосаться. А потом она бы у меня отлизала. Вот так вот просто и без обязательств.

Но что же я буду делать, если мне ещё одна девчонка подмигнёт? Как — что? Пройду мимо, сколько бы я ни убеждала себя, что это не так. Факт остаётся фактом, я слишком правильная и закомплексованная, чтобы на улице знакомиться. Вот если бы мы с ней учились вместе, то точно бы переспали. Может быть, даже жили бы вместе. Целовали бы друг дружке ножки, сосали бы груди. Представляю, как бы я лизала её «киску», а она бы смеялась, потому что ей щекотно. Обожаю быть лесбиянкой! Спасибо, Господи, что ты такой меня создал. Осталось только найти свою «половинку».

Распариваю ножки в ванночке, достаю одну и обрабатываю пемзочкой. Потом пилочкой для ногтей снимаю старый лак, вычищаю ноготочки, выравниваю их и ставлю ногу на полотенечко. То же самое делаю с другой ножкой. Какой цвет лака выбрать — белый или нежно-розовый? Не люблю яркие тона. А может, коричневый матовый? Выбираю матовый белый. Смотрю на свои ноготочки и не устаю любоваться ими.

Всё, пора в церковь! Выливаю воду из тазика, вешаю на место полотенечко. После процедуры, пяточки стали гладенькие, они и так гладкие, но сразу после пемзочки особенно, мне даже ходить так приятнее.

Надеваю колготки, юбочку подлиннее, почти до колен (я же, как-никак, в церковь собралась), открытые босоножки на каблучке (не зря же я педикюр сделала), блузку с длинным рукавом с закрытым декольте, хотя мне там нечего скрывать. Грудь не растёт, хоть ты тресни! Придётся силикон сделать, хотя зачем? Ради кого всё это, не знаю. Волосы собираю в «хвостик», но всё равно несколько прядей торчит, ну и пусть торчит. Нужно ещё косынку. Так, где у мамы были косынки?

Достаю одну и примеряю. Нет, я так точно на улицу не пойду. Кладу её в свою сумочку. Вспоминаю, как правильно креститься. Три пальца в кучу: «Во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Аминь». Лоб, сплетение, правое плечо, левое. Вспоминаю, что когда-то были целые войны за то, как надо креститься. Люди убивали друг друга за это. Люди реально идиоты.

Перед самым выходом ещё раз чищу зубки и подкрашиваюсь, тоналка с пудрой, ресницы нужно подрисовать, стрелки, тени… Столько всего мне нужно! Ну всё, можно идти молиться. По дороге вспоминаю молитву: «Отче наш…», а как там дальше? Ничего, это же церковь, вспомню.

Двери церкви открыты, толпы народу внутри нет, так, пара бабушек молится, и горят свечи. Я вспоминаю про свечи. Подхожу к старушке возле входа, завязываю косынку.

— А вы не подскажете мне, сколько свечей покупать нужно? — спрашиваю.

— Возьми семь штук, — отвечает она. — За здравие, за упокой… — дальше разобрать не могу. Но я за любовь поставлю — это как минимум. Чёрт, как же я плохо в религии шарю! Вот мамка не научила, теперь самой постигать приходиться. Интересно, а Вика верующая? Она хоть крещёная… а я? Хватит задавать глупые вопросы, мне, наверное, крестик купить надо. Смотрю на цены… не-е-ет, на серебряный мне сейчас точно не хватит, а обычный я не хочу.

Прохожу в церковь, и мне сразу становится дурно от запаха ладана. Здесь такая атмосфера — сакральная. Разглядываю иконы и рисунки на стене. Это же всё что-то значит. Этому же столько людей молится. Понять бы хоть что-нибудь.

Надо срочно прочитать молитву: «Отче наш, слава Тебе. Аминь». Как бы меня Бог за такое не покарал: пришла в церковь, а ни одной молитвы не знаю. Нет, не покарает, знаю, что не покарает, я же к нему с открытой душой и с чистым сердцем. Становлюсь возле какой-то иконы, поджигаю свечу и внимательно смотрю на неё. Горит. Ставлю на подсвечник. Смотрю на икону и начинаю молиться.

«Боже, дай мне счастья, прости, что я такая, какая я есть. В конце концов, ты сам виноват, это же ты меня такой создал. Я её так люблю, ничего не могу с собой поделать! Это сильнее меня, я умереть готова ради своей любимой! Господи сделай так, чтобы Вика ответила мне взаимностью, Аминь».

Читаю молитву и плачу (ну, как плачу… в душе). Хотя глаза у меня постоянно на мокром месте. Я же искренне пришла сюда. Я в поисках любви пришла в церковь, а не в бордель. Хотя это мысль! Так себе мысль, если честно, особенно учитывая, где я сейчас. Надеюсь, я туда никогда не попаду ни под каким предлогом, даже случайно.

Мне так нужна любовь, так нужна! Пусть Вика хотя бы вспомнит обо мне и задумается. Больше я ни о чём не прошу. Вика, Викулечка, Викусенька, любимая моя, солнышко моё, зайчик мой, радость моя! Боже, ну что ты со мной делаешь, хватит уже мучить эту Юлечку! Просто будь со мной, просто будь рядом, мне ведь так мало сейчас надо! Ну зачем тебе, чтобы Юлечка страдала, зачем тебе мои слёзы.

Искренне так молюсь, выкладываюсь; я бы и на колени встала, если бы не боялась колготки порвать. Но ради любви мне ничего не жалко. А может, я неправильно молюсь, надо правильную молитву выучить? Зажигаю ещё одну свечу и ставлю рядом.

Подхожу к той же бабушке, что мне свечи продала.

— А как правильно молиться? — спрашиваю.

— Повторяй за мной, дочка, — говорит она.

Повторяю:

— Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое; Да придет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе. — Вот говорю и чувствую, как помогает, меня как будто наполняет чем-то. Действительно, прикольно. И почему я раньше никогда сюда не ходила? Даже на душе легче стало. Классное место эта церковь! — Хлеб наш насущный дай нам на сей день; И прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим; И не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого. Ибо Твое есть Царство и сила и слава вовеки. Аминь.

Я говорю последнее «Аминь», и на душе становится легко-легко, как будто я от всего этого освободилась, как будто меня любит весь мир. Наверное, надо крестик купить. Выбираю попроще, из медицинской стали.

— Можно этот? — говорю.

— Конечно. — Бабушка протягивает мне крестик и помогает надеть. Я целую крестик и прячу его под воротничок, где он как будто реально меня согревает.

— Вот, дочка, возьми, это молитва, которую ты только что прочитала. — Она протягивает мне листочек со словами и крестит меня.

— Спасибо вам, спасибо! — улыбаюсь я. Мне так легко и хорошо сейчас! Остались только свечи. Зажигаю их все и расставляю на подсвечниках. Нужно ещё молиться и говорить при этом что-то, но мне уже так хорошо. Так хорошо! Я прям рада, что в церковь сходила. Осталось только у мамки спросить крещёная я или нет. Если нет, то покреститься нужно.

Прощаюсь с бабушкой и возвращаюсь домой, как на крыльях. Прям не передать моего подъёма! Долго смотрю на крестик. Расстёгиваю верхние пуговички и разглядываю, как он смотрится — стильненько. И кто я теперь — еврейская христианка? Улыбаюсь: я же отлично знаю, что евреи в синагоге молятся. Но даже отец туда никогда не ходил. А мамка не еврейка. И почему я решила, что я еврейка, не знаю. Наверное, из-за фамилии. Ну да, Саваш — еврейская фамилия. Прям как Саваоф.

Нужно в интернете почитать, что означает «Саваоф»; насколько я помню, это типа «Тот, который видит всё». Оглядываюсь по сторонам. Если я теперь реально в него верю, значит, он меня всегда видит. Даже стрёмно как-то становится. А с другой стороны, он же хороший, он на моей стороне, он меня любит и обо мне заботится.

Я такая умничка и такая верующая уже, что пипец просто! Пусть Вика увидит, какая я классная, и влюбится в меня. Интересно, а Бог любит лесбиянок? До сих пор не могу привыкнуть к этому слову, до сих пор не могу спокойно так себя называть.

Снимаю юбку, снимаю колготки и трусики. Прикасаюсь к своим «лепесточкам». Сходила в церковь, можно и помастурбировать. Да меня пристрелить мало за такие мысли! Чёрт, дурная голова, тупые гормоны, что же вы со мной делаете, почему нельзя быть просто прилежной девочкой, отличницей, зачем весь этот разврат?! Но как же я хочу, чтобы меня оттрахали, чтобы ни о чём не думать, алишь о сексе и об удовольствии! Как будто ничего другого в этом мире нет. Аминь.

Смываю макияж, переодеваюсь в свои домашние шортики и маечку. Под них надеваю трусики, чтобы не натирать. Мужикам проще, у них там не натрёшь, хотя кто знает… Зато у нас не торчит ничего, кроме «лепесточков» и «бусинки». Захожу на кухню, делаю себе кофе. Есть вообще не хочу — даже сосиску, даже мороженое из морозильника. Кофе делаю понасыщеннее и не кладу сахара. Хочется выпить чего-то тонизирующего, чтобы не заснуть, хоть от кофе я обычно засыпаю. У меня странный организм, я уже говорила.

Включаю ноутбук, сижу на диване, пью кофе, смотрю видосики. Думаю о Викуле — а о чём я ещё могу думать? Не могу усидеть спокойно, не могу не трогать себя, и крестик в этом не сильно помогает. Набираю в гугле «Монашки-лесбиянки».

Господи, пожалуйста, не смотри! Отвернись, если ты есть. Мне стыдно, мне так стыдно! Засовываю руку в трусики и продолжаю себя ласкать.

Больше книг на сайте — Knigoed.net

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30