Укол рапиры [Юрий Самуилович Хазанов] (fb2) читать постранично

ЮРИЙ ХАЗАНОВ УКОЛ РАПИРЫ РАССКАЗЫ. ПОВЕСТИ

Моему верному и прекрасному помощнику в жизни и литературе — Римме Хазановой.

Автор^[1]

ШКОЛЬНЫЕ НОВЕЛЛЫ

ЮПИТЕР, ТЫ СЕРДИШЬСЯ…

— Ну, князь, — сказал Виктор Павлович Князев своему сыну Гене, — покажите-ка ваш дневник.

Гена знал назубок, хотя не выкроил еще времени прочитать, что так начинается знаменитый роман «Война и мир»; только у Толстого после слов «ну, князь», — про дневник ничего нет, а идут названия двух итальянских городов: «Генуя и Лукка».

Генин отец слыл среди родных и друзей чрезвычайно остроумным человеком, и Гена, в общем, был того же мнения, только ему казалось: слишком уж часто повторяет отец одни и те же шутки. Мог бы и обновлять иногда.

Очень неохотно, как обычно, когда родители вторгались в сферу его школьных дел, Гена ответил:

— Да чего там смотреть! Все нормально. Никаких особенных ЧП.

— Князь! — сказал Виктор Павлович. — Вы себе много позволяете. Гоните дневник и поменьше разговоров. Иначе можете схлопотать по одному княжескому месту.

Пришлось, конечно, дать дневник.

— Наконец-то, — сказал Виктор Павлович, уселся поудобнее и по привычке раскрыл дневник так, как раскрывают книголюбы книгу: всем своим видом предвкушая нечто неизведанное, увлекательное.

— …Ага, — продолжал он после некоторого молчания. — Нет, зачем же скромничать? Тут есть кое-что новенькое… Вот, например, запись: «Бегал на четвереньках наперегонки по коридору». Ты что, впал в детство, старик?

— А что такого? — сказал Гена. — Новый вид спорта.

— Предположим, — согласился Виктор Павлович. — А вот это… «Пел на уроке географии…» Возможно, ты положил на музыку свой ответ по поводу природных ресурсов нашей страны?

Судя по тому, что Гена ничего не сказал, можно было с уверенностью предположить: отнюдь не полезные ископаемые явились темой исполненного им произведения. О чем. Виктор Павлович не замедлил сообщить сыну, после чего добавил:

— Тут еще записано: в пятницу у вас родительское собрание. То есть у нас… Поэтому не хотел давать дневник? Подозреваю, на собрании ты не будешь фигурировать под рубрикой: «Наши маяки» или «Берите с них пример»…

— Да ну тебя, перестань! — сказал Гена.

— Юпитер, ты сердишься — значит, ты не прав, — заметил отец. — Так говорили в древности римляне… Кстати, Юпитер был у них верховным богом, но и то, как видишь, ему своевременно указывали на его недостатки. А уж на твои — сам Юпитер велел…

Но мать Гены, которая, по мнению тех же родных и друзей, не обладала таким могучим запасом юмора, как Виктор Павлович, выразила свои чувства проще. Она сказала:

— Когда же ты, дрянной мальчишка, перестанешь выкидывать свои номера? Петь ему надо, видите ли, на уроках и гонки на карачках устраивать! Никак не вырастешь!

— С таким трудом человечество поднялось в свое время на две конечности, — сказал Виктор Павлович, — а ты снова тянешь назад.

— Кино придется запретить. Будешь сидеть дома, — сказала мать. — И телевизор включать не будем.

— Уменьшим количество супа, — добавил отец. — Хлеб только черный…

Через два дня Виктор Павлович пришел под вечер в Генину школу. Он отворил дверь в класс, где обычно проходили родительские собрания, но попятился, сообразив, что попал не туда: за учительским столом стояла девочка. Он успел заметить детский бант в волосах, взрослую серьгу в ухе и хотел уже уйти, когда услыхал:

— Заходите, заходите, родитель, не стесняйтесь. Что ж вы опаздываете?

Так могла бы сказать только Эра Васильевна, классный руководитель, и могла бы еще прибавить, что вот с этого все и начинается… «Дети — наши зеркала», — любила она повторять… Но сейчас слова принадлежали не ей, а девочке, стоявшей у стола.

— Что? — сказал Виктор Павлович. — Вы мне? Здравствуйте. Здесь седьмой «Б»?

Он уже увидел, что за партами, в основном по трое, сидят взрослые, некоторые были ему знакомы — значит, правильно. Но что тут делает эта девчонка и почему вообще так много учеников? Неужели всех вызвали с родителями на совместную взбучку? Даже парт не хватило, многие разместились на стульях у окна, вдоль стены… Вон там его Гена… Но почему, собственно? Ведь сына никто не вызывал. Или успел в самую последнюю минуту натворить что-нибудь новенькое?

— А ты что здесь делаешь? Кто тебя пригласил? — спросил Виктор Павлович.

За Гену ответила все та же девочка.

— Садитесь, родитель, скорее, — сказала она и даже ногой притопнула. — Опаздываете, потом каждому разъяснять…

— Галя! — раздался голос. — Побольше спокойствия. Товарищ Князев понял свою ошибку. Он больше не будет.

Это была уже Эра Васильева. Она сидела среди ребят, и Виктор