два раза, когда дорогу узнаем.
- Давай, Мишка, никому не сказывать.
- Давай!
- Ты знаешь, да я, больше никто. Пристанут Коська с Ванькой, а сами шишиги боятся. Куда с ними доедешь?
- А ты не боишься?
- Чего мне бояться! Я на мазарки[1] в полночь пойду.
2
Мать на кровати охала. Младший Федька дергал ее за подол, клал палец в рот, просил хлеба. Средний, Яшка, делал деревянное ружье - воробьев стрелять для пищи, думал:
- Убью троих - наемся. Маленько Федьке с мамкой дам. Эх, вот бы голубку подшибить!
Вошел Мишка в пустую голодную избу, шапку нахлобучил, брови нахмурил. Сразу стал похожим на большого настоящего мужика и ноги по-мужичьи растопырил.
- Ты что, мама, лежишь?
- Нездоровится мне нынче, сынок.
- А я хочу в Ташкент за хлебом съездить.
- В какой Ташкент?
- Город есть такой, - две тысячи верст отсюда, и хлеб там больно дешевый…
Говорил Мишка спокойно, по-хозяйски, как большой настоящий мужик.
Мать смотрела удивленными глазами.
- Болтаешь, что ли - не пойму я тебя!
Начал Мишка рассказывать по порядку. Ягоды много там и хлеба у каждого по горло. Зараз можно привезти тридцать фунтов. (Нарочно прибавил десяток, чтобы мать лучше поверила). Рассказывал складно, словно по книжке. И что от мужиков слышал и что сам придумал - все выложил. Туда самое много, четыре дня, оттуда, самое много, четыре дня.
- Ты, мама, не бойся.
- А если домой не вернешься?
- Вернусь.
- Смотри, сынок, заставишь меня по всем ночам не спать, только и буду думать о тебе. Мужики большие и то не едут.
- Мужики, мама, хуже. Билет им с пропуском надо, а мы с Сережкой на глазах у всех скроемся. Все равно, кроме меня, некому хлопотать. Куда Федьку с Яшкой пошлешь? А я не испугаюсь.
- Ну, смотри, Миша. Христа ради прошу, не залезай на крышу. Помилуй бог, сорвешься ночным делом - пропадешь. Лучше в ноги кому поклонись, чтобы посадили в спокойное место. Что я буду делать, когда одна останусь?
- Не бойся, мама, не упаду.
Осмотрел Мишка лапти, разбитые в пятках, нахмурился.
- Худые, черти!
Но тут же успокоился.
- Теперь не холодно, босиком можно.
Ножик складной отточил на кирпиче, шилом дырочку просверлил в рукоятке, повесил на ременный поясок, чтобы не потерялся. Отсыпал соли в тряпичку, крепко затянул узелок, чтобы не рассыпалась. Свил веревочку кудельную про запас: мало ли что может случиться в дороге! Отец покойный всегда так делал: едет на базар, ось запасную берет, колесо, оглоблю. Колеса Мишке не нужно, а веревочка эта годится.
Мать достала мешочек-пудовичек, наложила заплаты с обеих сторон.
- Одного-то хватит, Миша?
- Давай два, из двух не вывалится. Можа, разные куски будут давать.
Поверила мать.
- И правда, Миша. Все бери, чего придется. Можа, зерном маленько принесешь - посеем.
Сняла с себя в чулане рубашку мать, отрезала станину[2] красную на мешок.
Бросил Яшка ружье деревянное делать, с удивлением взглянул на брательника.
- Мишк!
- Ну?
- И Сережка едет с тобой?
Не ответил Мишка. Вышел на двор, огляделся.
Вот так голод!
Колесо валяется, дуга валяется, а лошади нет и коровы нет. Раньше куры клохтали, петух во все горло кричал, теперь только столбы да крыша худая. Ну, ничего. Удастся в Ташкент хорошо съездить - дело поправится. Самое главное, бояться не надо. Едут другие, и Мишка попробует. Он только годами маленький, на делах его большой не догонит.
3
Опять мужики на улице говорили про Ташкент. Кружились в мыслях около невиданного, слушали про сады виноградные, дразнили себя пшеницей двух сортов: поливной и багорной. Цены невысокие. Рай! А попасть трудно: билет нужен, пропуск нужен.
Мишка не боялся.
Как в сказке, стоял перед ним Ташкент - город хлебный. Сады виноградные - во! Шутя можно урюку карман нарвать. Все равно, если ползком, никто не увидит.
Говорили мужики - воздух очень горячий там - задохнуться можно - и этого не боялся Мишка. Наверное, речки есть, как у нас. А раз речки - можно купаться.
Когда Сережка упомянул про киргизов, мимо которых придется ехать, Мишка и тут не сробел.
- Если киргизы - люди, чего их бояться?
- А можа, они не люди?
- Там увидим. Сейчас наскажут всякой всячины.
4
На полях стояла тишина. В голубом небе пели жаворонки. Ниже гудела проволока на телеграфных столбах, уходящих вперед длинной вереницей. За столбами - станция. На станции чугунка. Мишка два раза видел ее, когда с отцом в Самару ездил. Интересная! Ползет сажен на пятьдесят, из трубы - дым, как печка топится, и дудок свистит.
Шел Мишка в отцовском пиджаке, подпоясанный солдатским ремнем, широко размахивая палкой. За плечами мешочек-пудовичек. В нем другой мешочек, сшитый из материной станины красной. В красном мешочке - кружка жестяная, тряпочка с солью, кусок травяного хлеба и старая бабушкина юбка, которую надо продать городским.
Сережка шагал
Последние комментарии
4 часов 18 минут назад
4 часов 22 минут назад
4 часов 34 минут назад
4 часов 35 минут назад
4 часов 49 минут назад
5 часов 6 минут назад