Блокадные рассказы [Алексей Алексеевич Ливеровский] (fb2) читать постранично, страница - 3

обильной пищей, убаюканные тишиной. Только один старичок — голова его была покрыта колпаком из шерстяного носка — сидел, опираясь руками на бамбуковую лыжную палку, и плакал тихонько, не переставая.

Я сидел на теплом рельсе, слушал, как поют кузнечики, как где-то в стороне ласково постреливают зенитки, и чертил на песке фигурки по старому детскому способу: точка, точка, запятая, минус — рожица кривая…

Зашуршали, приближаясь, шаги, резкая тень легла на мои чертежи. По плечу застучал карандаш, и кто-то спросил устало и басовито:

— Браток, ты сыт?

— Сыт.

— Раз не спишь, как все, значит и здоров?

— Здоров.

— Тогда будешь начальником эшелона.

— Обязанности?

— Предъявлять списки эвакуируемых на пунктах питания, следить в пути, чтобы не было отставших, немедленно снимать с поезда больных, особенно поносных. Ясно? Как фамилия?

Пожилой человек в военной форме поставил ногу на рельс, положил на колено полевую сумку, достал какой-то бланк, вписал в него несколько слов и протянул мне.

Товарный состав, хвостом вперед, медленной красной гусеницей вполз в нашу березовую полянку и, дико взвизгнув тормозами, остановился. Началась посадка.

Не разгоняясь шибко, но и не задерживаясь, эшелон уходил от Ладоги. На редких остановках натужно рычали катучие двери, из вагонов выходили, соскакивали или сползали на насыпь обитатели и, боясь остаться, тут же на откосе, женщины и мужчины вперемешку, спешили исполнить необходимое. Долгий свисток, и поезд шел дальше, оплетая густым недолговечным паром придорожные перелески.

В первый день я снял с поезда старика с бамбуковой палкой и двух пухлогубых подростков с личиками, поросшими мягким обезьяньим волосом. Вечером мы оставили на маленькой станции молодого бородача с кухонным ножом, болтавшимся на поясе в самодельных ножнах из зеленого биллиардного сукна, и сгорбленную сухонькую «старушку», которой, по документам, оказалось шестнадцать лет. Им было плохо, и я не смел нарушать инструкцию. В памяти не осталось имен этих людей, и никого из них я больше никогда не встречал.

Горячее солнце разогнало утренний туман.

— Начальник! Где тут начальник эшелона? Восьмой вагон просит взять от них больную. Профессорша какая-то. Наружу не выходит, а…

Встав одной ногой на наклонную доску, я с трудом откатил тяжелую дверь и вошел в вагон.

— Вот она, — показал провожатый.

Посредине вагона, на двух высоких ящиках, лежала женщина. Легкий цветной плед прикрывал ее ноги. Она была необычайно красива, эта женщина. Нездоровый румянец оживлял строгое неподвижное лицо, волна серебряно-седых волос застыла над обшарпанным полом. Большие мрачные глаза с чуть приподнятыми уголками надменно и равнодушно смотрели на закопченный потолок. Яркий рот, казалось, улыбался. Она была похожа на царевну, ту что съела отравленное яблоко.

Я подошел. Женщина осталась спокойной. Не поворачивая головы, скосила глаза, посмотрела внимательно и спросила:

— Parlez vous francais?

— Нет.

— Do you speak English?

— Yes, I do.

— Кто вы? — продолжала она по-английски.

— Никто. Просто человек.

— Это много. Прошу вас… Я так трудно уходила от смерти. Помогите вернуться в жизнь. Меня ждут. Я действительно немного больна, но мне лучше. Спасибо.

Перейдя на русский, она продолжала, повысив голос:

— Я здорова и не выхожу только потому, что из осторожности ничего не ела на пункте. Я совершенно здорова, и мне, благодарю вас, ничего не нужно.

Ропот прокатился по углам вагона:

— Возьмите ее, начальник. Она больна… Она говорит неправду. Неужели вы сами не чувствуете?

Только две девушки, очень похожие друг на друга, и в одинаковых небесно-голубых лыжных штанах, робко попросили:

— Оставьте ее, начальник. Не так уж ей плохо. Никого она не трогает, в Перми дочка ждет…

— Начальник! Сейчас же уберите эту женщину…

Я ушел в свой вагон. Там в чемодане лежала только что полученная буханка свежего хлеба и кусок нежного, зеленоватого на просвет лярда. Эта буханка, большая, непочатая и вся моя, придавала мне жизненную уверенность, а самой жизни совершенно новый аромат На следующей остановке я вытащил буханку, мягкую, остро пахнущую довоенной булочной, резанул ее во всю длину и вложил комок лярда. Подумав, сунул в карман пачку печенья, и пошел к восьмому вагону.

Поезд остановился надолго. Девушки в голубых штанах лежали и грелись на травяном откосе, открыв солнцу ладони раскинутых рук. В ярком свете полудня было видно, какие они худые, эти девушки, тонкорукие, бледные, со складками опавших водянистых мешочков под глазами.

— Девушки, — прошептал я просительно, но твердо, — подарок и просьба. Когда стемнеет, я принесу от паровоза ведро теплой воды. Помогите вымыться той женщине в вашем вагоне. Помогите ей, как сможете.

Девушки нахмурились на буханку, подчеркнуто жеманно вытащили из пачки по