Затерянные миры. Марс [Кларк Эштон Смит] (fb2) читать онлайн

- Затерянные миры. Марс (а.с. Толкиен. Предшественники) 256 Кб, 111с. скачать: (fb2) - (исправленную)  читать: (полностью) - (постранично) - Кларк Эштон Смит

 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Кларк Эштон Смит
Затерянные миры. Марс

ОБИТАТЕЛЬ БЕЗДНЫ

The Dweller in the Gulf (1933)

Над горизонтом планеты появилось большое облако, быстро поднимаясь и распухая, как джин, выпущенный из кувшина Соломона. Огромная воронка цвета ржавчины пересекала мертвую равнину и небо, темное, как соленая вода морей пустыни, высохших и ставших похожими на лужи среди песков.

— Кажется, опять надвигается песчаная буря, — заметил Маспик.

— А что же еще может быть? — отрывисто бросил Беллман. — В этих краях ни о каких других стихиях и не слыхивали. Эту адскую круговерть местное население, Айхаи, называют «зоорт». Кстати, заметьте — он движется в нашу сторону. Я полагаю, следует поискать укрытие. Меня этот зоорт однажды настиг, так что я никому не порекомендую хотя бы раз вдохнуть этой ржавой окалины.

— Справа, на берегу бывшей реки, есть пещера, — указал Чиверс, тщательно осматривающий пустыню проницательными глазами.

Трое заядлых искателей приключений, землян, отказались от услуг марсианских гидов. Пять дней назад они вышли из сторожевого поста Ахум в безлюдный район, называемый Чаур. Здесь, где по руслам великих рек уже столетиями не текла вода, по слухам, можно отыскать лежащее кучами, как груды соли, похожее на платину золото Марса. Их вынужденному изгнанию, длившемуся на красной планете много лет, скоро придет конец, если фортуна окажется благосклонна. Об опасностях Чаура их предупреждали, в Ахуме они слышали жуткие истории о том, почему не вернулись другие золотоискатели. Но опасность — ужасная или экзотическая — всего лишь часть их рутинной повседневной жизни. Они отправились бы в путь через весь Хинном, если бы имели хорошие шансы найти груду золота в конце путешествия.

Запасы провианта и бочонки с водой покоились на спинах трех странного вида млекопитающих, называемых «вортлапы». Они напоминали мифический гибрид ящера и ламы своими удлиненными ногами и вытянутыми шеями, а также телами, покрытыми роговыми пластинами.

Эти неописуемо безобразные животные были ручными и послушными, хорошо приспособленными к путешествию в пустыне. Они брели, не имея воды в течение месяцев.

Последние два дня трое искателей приключений шли по высохшему руслу безымянной древней реки. Тысячелетия воздействия разрушительных сил природы превратили холмы в небольшие пригорки. Под ноги попадали истертые валуны, галька и мелкий шуршащий песок. Все замерло — неподвижное небо, высохшее русло реки, высохшие камни. Никаких признаков растительности. Тем временем зловещий столб зоорта, увеличиваясь, приближался — хоть какой-то признак жизни в этой стране. Земляне направились к входу в пещеру, замеченному Чиверсом, покалывая своих вортлапов стрекалами с железными наконечниками, чтобы увеличить скорость этих медлительных монстров. Вход в пещеру располагался довольно высоко на отлогом берегу.

Зоорт закрыл солнце еще до того, как они оказались у подножия древнего склона, и зловещие сумерки окутали мир цветом высохшей крови. Вортлапы, негодующе ревя, стали взбираться по отлогому берегу. Более или менее правильные уступы отмечали отступление вод древней реки. Воронка из песка, закручиваясь, достигла противоположного берега, когда искатели вошли в пещеру.

Вход вел в глубину низкого утеса, пронизанного жилами железной руды. Часть его обрушилась и лежала грудами окислившегося металла и базальтовой пыли. Но отверстие еще оставалось достаточно крупным, чтобы впустить землян и вьючных животных. Темнота, словно свитая из черной паутины, заполняла внутренность подземелья. Беллман вынул из вьюка фонарь и направил луч в окружающий мрак, но даже тогда путешественники не смогли представить себе размеры пещеры.

Луч едва пробил несколько метров. Пещера, гладко отполированная когда-то текущими здесь водами полом, уходила в темноту и постепенно расширялась.

Снаружи потемнело, на пещеру налетел зоорт. Слышались какие-то неземные стоны. Мельчайшие частицы песка, налетевшие вихрем, жалили спутников подобно измельченному алмазу.

— Песчаная буря продлится, по меньшей мере, с полчаса, — сказал Беллман. — Может, нам пройти в глубь? Возможно, мы и не найдем там ничего ценного. Но хотя бы скоротаем время. А может, нам повезет? Вдруг мы натолкнемся на фиолетовые рубины или янтарно-желтые сапфиры? Они, говорят, иногда встречаются в этих заброшенных дырах. Вам двоим тоже лучше включить фонари.

Спутники сочли его предложение дельным. Вортлапов, совершенно равнодушных к песчаному урагану из-за чешуйчатой брони, оставили у входа в пещеру. Чиверс, Беллман и Маспик, разрывая лучами фонарей сгустившийся мрак, двинулись в расширяющуюся глубину пещеры.

Голая, она отдавала пустотой смерти давно заброшенных катакомб. Свет фонарей не вызывал ни единого блика на покрытом ржавчиной полу и стенах. Дно пещеры отлого шло вниз, на высоте шести-семи футов на стенах виднелась отметка уровня когда-то текущей воды. Без сомнения, в давние времена здесь проходило подземное русло реки. Камни и мусор унесла вода, и сейчас катакомбы напоминали акведук, ведущий к огромной подземной каверне. Ни один из искателей приключений не страдал от избытка воображения или нервозности, но всех охватили неясные предчувствия. Под покровами загадочной тишины они снова и снова, казалось, слышали невнятный шепот, словно вздох погребенного на недосягаемой глубине моря. В воздухе ощущались едва заметный привкус влаги и почти неуловимое дуновение ветра. Необъяснимый запах напоминал одновременно о логове животного и специфическом духе жилья марсиан.

— Как полагаете, встретится нам что-нибудь живое? — спросил Маспик, принюхиваясь.

— Вряд ли, — кратко ответил Беллман. — Даже дикие вортлапы избегают Чаур.

— Но в воздухе четко ощущается влага, — настаивал на своем Маспик. — Это означает, что где-то есть вода; а там, где есть вода, может быть и жизнь — возможно, весьма опасная.

— У нас есть револьверы, — сказал Беллман. — Но я сомневаюсь, что они нам понадобятся. Разве что мы встретим соперников — золотоискателей с Земли, — цинично добавил он.

— Послушайте, — приглушенно сказал Чиверс. — Вы слышите что-нибудь? Все трое замерли. Где-то впереди раздался протяжный, невнятный звук, неприятный для слуха. Одновременно шуршало и дребезжало, словно по скальному грунту тянули что-то металлическое, и слышалось чмоканье мириадов мокрых, огромных ртов. Звук стал удаляться и стих где-то глубоко внизу.

— Странно это все, — неохотно признался Беллман.

— Но что это может быть? — спросил Чиверс. — Одно из тех многоногих подземных чудовищ в полмили длиной, о которых любят рассказывать марсиане?

— Ты наслушался местных сказок, — упрекнул его Беллман. — Ни один землянин ничего подобного никогда не видел. Многие каверны на Марсе были тщательно исследованы. Все пещеры, находящиеся в пустынных регионах, подобно Чауру, оказались безжизненны. Не могу представить, что могло издавать подобный звук. Мне бы хотелось в интересах науки спуститься вниз и выяснить.

— От таких разговоров становится что-то не по себе, — сказал Маспик. — Но я пойду, если вы оба решитесь.

Без дальнейших споров трое изыскателей двинулись в глубь пещеры. Они шли довольно быстро и уже минут через пятнадцать углубились на расстояние, по меньшей мере, в полмили. Наклон пещеры становился все круче, изменилась и структура стен. Уступы по обе стороны из отливающего металлом камня чередовались с циклопическими нишами, глубину которых с помощью фонаря определить было невозможно. Воздух стал тяжелым из-за обилия влаги. Ощущалось дыхание застоявшихся вод. Липнущим зловонием пронизывали мрак подземелья запахи диких животных и жилых помещений Айхаи, жителей Марса. Беллман шел первым. Внезапно его фонарь осветил край пропасти: старый канал здесь резко обрывался, а уступы стен расходились на неизмеримое расстояние. Беллман подошел к самому краю и направил луч света в бездну. Уходящий вертикально вниз утес у его ног обрывался в темноту. Мощности фонаря не хватало, чтобы осветить противоположную стену провала. Возможно, до нее было несколько миль.

— Похоже, когда-то именно отсюда срывался поток, — заметил Чиверс.

Оглядевшись, он подобрал булыжник и что есть силы зашвырнул в пропасть. Земляне прислушивались, стараясь уловить удар от его падения, но прошло несколько минут, а из черной бездны так и не донеслось ни звука. Беллман обследовал скальные уступы обрывающегося в бездну прохода. Он отыскал полого спускающийся вниз выступ, ведущий по краю пропасти. К началу спуска, который находился чуть выше уровня пола пещеры, вели грубо вырубленные в стене ступени. Выступ был шириною в два ярда, имел небольшой уклон и поразительно ровную поверхность. Перед ним древняя дорога, вырубленная в скальном массиве, решил он. Над уступом нависала стена, образуя как бы разрубленную пополам галерею.

— Вот и наша дорога в преисподнюю, — сказал Беллман. — И спуск, к счастью, достаточно легок.

— А есть ли смысл идти дальше? — спросил Маспик. — Что касается меня, то довольно мрака и темноты. И если мы и найдем что-нибудь, оно вряд ли будет представлять какую-либо ценность, а, скорее всего, окажется неприятным.

— Возможно, ты и прав, — нерешительно произнес Беллман. — Но мне хотелось бы пройти по этому уступу, чтобы получить представление о величине каверны. Если вы с Чиверсом боитесь, то можете подождать здесь.

Было очевидно, что Чиверс и Маспик не хотели признаваться в тревоге, которую испытывали. Они последовали за Беллманом, прижимаясь к внутренней стене. Беллман же беззаботно шел по краю пропасти, огромный провал поглощал слабый свет его фонаря. Перед землянами действительно была дорога — неизменная ширина, уклон, гладкая поверхность, а сверху — нависшая арка скалы. Но кто мог построить эту дорогу и пользоваться ею? В какие забытые века и для какой загадочной цели ее задумали? Воображение пасовало перед колоссальной бездной, зияющей и навевающей мрачные вопросы.

Беллман заметил, что стена.медленно, но верно изгибалась вовнутрь. Не оставалось сомнения, что, следуя по этой дороге, они со временем обогнут пропасть. Дорога раскручивалась спиралью, постепенно спускаясь вниз, возможно, к самой сердцевине Марса. Искатели продвигались в благоговейном молчании. Они были поражены, когда вдруг из мрачных глубин донесся тот же своеобразный долгий звук, который они слышали чуть раньше у входа в пещеру. Сейчас эти звуки рисовали в воображении другие образы. Шуршание стало походить на скрежет напильника, а равномерное чмоканье смутно напоминало о каком-то громадном существе, пытающемся вытащить свои лапы из трясины.

Необъяснимый звук наводил ужас уже потому, что его источник находился далеко. Расстояние подчеркивало глубину пропасти и указывало на огромные размеры того, кто шуршал и чмокал. Услышанный в каверне, этот звук удивлял и поражал. Даже Беллман, прежде бесстрашно шагавший вперед, поддался необъяснимому ужасу. Шум стал слабеть и прекратился. Создалось впечатление, что его источник спустился по перпендикулярной стене в самые отдаленные глубины провала.

— Может, вернуться? — спросил Чиверс.

— Пожалуй, да, — без колебаний согласился Беллман. — Чтобы обследовать это место, понадобится целая вечность.

Они начали подниматься обратно по уступу. Все трое ощущали каким-то шестым чувством приближение опасности, они были обеспокоены и насторожены. С исчезновением странного звука каверна вновь погрузилась в тишину, но искатели испытывали смутное чувство, что они здесь не одни. Трудно было представить, откуда может прийти опасность или какую она примет форму, но тревожное ощущение перерастало в панику. Будто сговорившись, никто из них не стал обсуждать жуткую тайну, на которую они случайно натолкнулись.

Сейчас уже Маспик шел впереди других. Они прошли, по меньшей мере, половину обратного расстояния, когда его фонарь, освещающий дорогу впереди, высветил бледные фигуры. Выстроившиеся по трое, они загораживали путь. Свет фонарей Беллмана и Чиверса, идущих сзади, с ужасающей четкостью выхватил из темноты лица и тела этой странной толпы.

Существа, стоявшие совершенно неподвижно и молчаливо в ожидании землян, в общем-то, походили на Айхаи, аборигенов Марса. В то же время они, казалось, принадлежали к какому-то деградировавшему и отклонившемуся от нормы виду. Мертвенная бледность их тел, словно покрытых плесенью, могла означать, что они проживали в подземелье в течение многих поколений. Ростом существа были ниже взрослых Айхаи, в среднем всего-то пять футов. Огромные, широко раздутые ноздри, торчащие в стороны уши, бочкообразные грудные клетки, тонкие руки и ноги марсиан — но все они были безглазые. На лицах одних, там, где должны были находиться глаза, еще можно было различить остатки рудиментарных отверстий; лица других зияли пустыми глазницами, похоже, глазные яблоки были удалены.

— Боже! Что за ужасная компания! — вскричал Маспик. — Откуда они взялись? И чего они хотят?

— Не могу себе представить, — сказал Беллман. — Но наше положение довольно щекотливое. Вряд ли они окажутся дружественно настроенными. Они, должно быть, прятались вверху на выступах, когда мы вошли.

Он смело оттеснил Маспика и обратился к существам на гортанном языке Айхаи, земляне едва могли произнести многие из звуков. Некоторые существа тревожно зашевелились и стали издавать похожие на писк звуки, имевшие мало сходства с марсианским языком. Они явно не понимали Беллмана, а язык жестов по причине их слепоты был бесполезен. Беллман вынул револьвер, призывая последовать его примеру.

— Нам так или иначе необходимо прорваться, — сказал он. — А если не позволят нам пройти без борьбы… — щелчок взведенного курка закончил его мысль.

Этот звук как будто послужил сигналом: толпа слепых бледных существ внезапно ожила и хлынула на землян. Это напоминало наступление автоматов: неотразимое движение машин, согласованное и методичное, под управлением неизвестной силы. Беллман, стреляя в упор, нажал на курок раз, два и три. Промахнуться было невозможно, но пули оказались так же бесполезны, как камешки, брошенные в неудержимо несущийся поток. Безглазые существа не дрогнули, хотя у двоих потекла желтовато-красная жидкость — марсианская кровь. Один, двигавшийся с дьявольской уверенностью (пули его не задели) схватил руку Беллмана своими длинными, четырехсоставными пальцами и вырвал у него револьвер, прежде чем тот еще раз успел нажать на курок. Существо, к удивлению Беллмана, не пыталось отобрать у него фонарь, который он и сейчас держал в левой руке. Кольт, брошенный в пустоту рукой марсианина, сверкнул стальным блеском Мертвенно-бледные тела, давясь на узкой дороге, окружили Беллмана и придавили так плотно, что активное сопротивление оказалось невозможным. Чиверс и Маспик успели сделать несколько выстрелов и также лишились оружия, но им тоже сохранили фонари.

Их разоружили за несколько мгновений. Надвигающаяся толпа задержалась лишь на секунду, чтобы сбросить в пропасть нескольких своих собратьев, застреленных Чиверсом и Маспиком. Передние ряды, ловко расступившись, окружили землян и заставили их повернуть обратно. Толпа понесла их вниз, вновь тесно сжав в тиски множества тел. Путешественники ничего не могли сделать с кошмарным потоком и заботились лишь о том, как бы не потерять фонари. С ужасающей скоростью они мчались по тропе, которая вела все глубже в бездну. Среди этой безглазой и таинственной армии искатели сами стали ее частью, перед собой они видели только освещенные спины кошмарных существ. Десятки марсиан неумолимо подгоняли их.

Такое положение парализовало их волю. Казалось, они идут уже не человеческими шагами, а двигаются с быстротой и автоматизмом холодных и липких существ, тесно обступивших людей. Мысли, желания и даже ужас притупились неземным ритмом ведущих в пропасть шагов.

Скованные этим гипнотическим движением, чувством нереальности происходящего, искатели переговаривались друг с другом односложными фразами, но слова, казалось, утратили свое значение. Безглазые же люди не произносили ни слова — каверну наполняло лишь непрекращающееся шлепанье бесчисленных ног.

Вереница продвигалась все дальше и дальше, и на смену мраку так и не приходил рассвет. Дорога медленно поворачивалась, как будто делая витки внутри огромного Вавилона Землянам казалось, что они уже многократно обогнули пропасть по этой ужасающей спирали; но действительные размеры ошеломляющей бездны оставались непостижимы.

Мрак вокруг, абсолютный и неизменный, был древнее солнца и заполнял пещеры всю прошедшую вечность. Чудовищным бременем тьма нависала над ними, пугающе зияла под ногами. Откуда-то снизу поднималось все усиливающееся зловоние застоявшихся вод. И по-прежнему не раздавалось ни звука, лишь мягкое и равномерное шлепанье ног, спускающихся в бездонный Абаддон.

Наконец, как будто по прошествии столетий ночи и мрака, движение в бездну прекратилось. Беллман, Чиверс и Маспик почувствовали, как ослабло давление скучившихся тел, но мозги по-прежнему продолжали пульсировать нечеловеческим ритмом ужасного спуска. Здравый смысл медленно возвращались к ним. Беллман поднял фонарь, и пятно света осветило толпу марсиан. Многие уже разбрелись по большой каверне, где заканчивалась окружающая пропасть дорога. Другие же оставались поблизости, будто сторожили землян. Они настороженно вздрагивали при каждом движении Беллмана, как будто улавливали их каким-то сверхъестественным чувством.

Справа ровный пол пещеры резко обрывался. Подойдя к краю, Беллман увидел далеко-далеко внизу фосфоресцирующие отблески, как светящиеся огоньки подводного царства. Его обдало зловонным дыханием теплого ветра, он услышал вздохи вод, накатывающихся на скалы. Вода колыхалась в этой бездне неисчислимые тысячелетия, пока происходило высыхание планеты.

Преодолевая головокружение, Беллман отошел прочь. Его спутники обследовали пещеру. Похоже, она была искусственного происхождения: лучи фонарей то в одном, то в другом месте выхватывали из мрака громадные колонны, испещренные глубоко врезанными барельефами.

Кто и когда их вырезал, такая же неразрешимая загадка, как и происхождение вырубленной в скалах дороги. Детали барельефов напоминали видения сумасшедших. Они шокировали взгляд подобно сильному удару в тот краткий миг, когда их обегал луч фонаря, передавая нечеловеческое зло и низменные чувства.

Пещера уходила далеко в глубь скалы, вдали ее многочисленные выходы разветвлялись. Лучи фонарей изгоняли колышущиеся в нишах тени и высвечивали неровности стен, уходящих вверх в недоступный мрак. Отсветы дрожали на существах, похожих на чудовищные комки живой плесени, на короткое мгновение оживляли бледные, похожие на полипы растения, прилипшие к темным камням. Место это угнетало, подавляло чувства и сокрушало мозг. Свет и зрение были незваными гостями в этих владениях слепых. Почему-то земляне твердо решили, что бегство отсюда невозможно. Странная апатия охватила их. Они даже не обсуждали свое положение, а просто стояли, равнодушные и молчаливые.

Вскоре из зловонного мрака появилось несколько марсиан. Все с тем же словно контролируемым автоматизмом, они синхронно собрались вокруг путешественников и принялись подталкивать их в зияющую внутренность пещеры.

Отвратительного вида толпа все увеличивалась. Трое несчастных шаг за шагом продвигались в этой жуткой процессии прокаженных. По мере продвижения перед ними открывались все новые и новые залы, где все новые и новые мерзкие существа дремали во мраке. Землян сковывала слабая, но постепенно усиливающаяся сонливость, какую вызывают ядовитые испарения. Они пытались противиться губительному сну. Дурман усиливался, они наконец приблизились к внушающему ужас источнику.

Между уходящими ввысь колоннами возвышалось нечто в виде алтаря, он состоял из семи наклонных, пирамидальных ярусов. Наверху находилась фигура из светлого металла: невообразимо чудовищная и отвратительная, она не превышала размеров зайца.

Когда земляне стали рассматривать изображение, их странная, неестественная сонливость усилилась. Марсиане же проталкивались вперед, как идолопоклонники, собирающиеся перед своей святыней. Беллман почувствовал, как чьи-то пальцы сжимают его руку. Обернувшись, он увидел совершенно удивительное существо. Это создание с зияющими пустыми глазницами вместо глаз, такое же бледное и грязное, как и обитатели пещеры, безусловно, когда-то являлось человеком!

Из одежды на нем сохранилось только несколько полу истлевших от времени лохмотьев цвета хаки, он был бос. Его белая борода и волосы были покрыты слизью и всевозможным сором. Вероятно, когда-то он был не ниже

Беллмана, но сейчас согбенная спина и крайняя истощенность уравняли его с окружающими карликовыми марсианами. Человек дрожал, и почти идиотский вид безнадежности и ужаса застыл на его лице.

— Боже мой! Кто вы? — вскрикнул Беллман. От внезапного шока он почувствовал бодрость.

В ответ незнакомец пробормотал что-то невразумительное, словно забыл слова человеческой речи или уже не был способен произносить эти звуки. Затем прохрипел, постоянно запинаясь и прерывая свое повествование:

— Вы земляне! Земляне Они сказали мне, что вас захватили… так же, как они захватили меня… Когда-то я был археологом… Меня звали Чалмерс… Джон Чалмерс. Это было давно… Я не знаю, сколько лет прошло. Я прибыл в Чаур исследовать древние руины. Они захватили меня — эти существа из бездны… И с тех пор я нахожусь здесь. Побег невозможен… Обитатель Бездны следит за этим.

— Но кто эти существа? И чего они хотят от нас? — спросил Беллман.

Чалмерс, казалось, восстановил свои силы. Его голос зазвучал более отчетливо.

— Они — дегенерировавшие остатки древней марсианской расы Иорхи, которая существовала еще до Айхаи. Все полагают, что они полностью вымерли. Руины их городов все еще сохранились в Чаур. Насколько я смог выяснить — а я теперь говорю на их языке, — это племя было загнано под землю высыханием рек. Они последовали за уходящими водами подземного озера, лежащего на дне этой бездны. Сейчас Иорхи мало чем отличаются от животных, они поклоняются таинственному монстру, живущему в озере… Обитателю Бездны, как они его называют… существу, которое может подниматься по отвесной скале. Маленький идол, которого вы видите на алтаре, — это изображение монстра. Сейчас они собираются провести одну из своих религиозных церемоний и хотят, чтобы вы приняли в ней участие, А я должен проинструктировать вас… Это начало вашего посвящения в жизнь Иорхи.

Слушая странное заявление Чалмерса, Беллман и его спутники испытывали чувство, смешанное из отвращения и удивления. Бледное безглазое существо со спутанной бородой, стоявшее перед ними, казалось, несло отпечаток той же деградации, которую они заметили у жителей пещеры. Его уже вряд ли можно было назвать человеком Без сомнения, землянина надломил ужас долгого плена, а пустые глазницы Чалмерса невольно наталкивали на вопрос, который никто из троих не решался задать.

— А что это за церемония? — не сразу спросил Беллман.

— Пойдемте, я покажу, — в срывающемся голосе Чалмерса прозвучала странная живость. Он потянул Беллмана за рукав и начал подниматься на пирамиду алтаря с уверенностью, говорящей, что путь этот ему хорошо знаком.

Беллман, Чиверс и Маспик последовали за ним, двигаясь как во сне. Изображение идола не было похоже ни на что из всего виденного ими на красной планете или где бы то ни было. Изваяние из странного металла, светлее золота, оказалось фигурой горбатого животного, покрытого гладким панцирем, из-под которого по-черепашьи выглядывали голова и конечности. Голова, плоская и треугольная, как у ядовитых змей, была безглазой. По углам безжалостного рта изгибались вверх два длинных хоботка с присосками. Существо обладало двумя рядами коротких ножек, расположенных под панцирем, по земле спиралью извивался длинный хвост. Основания лап были круглыми и напоминали маленькие перевернутые бокалы.

Грязный идол — плод воображения чьего-то безумия — казалось, дремал на алтаре. От него буквально излучался незаметно подкрадывающийся ужас, притупляя чувства исходящим от него оцепенением. Такие же излучения исходили когда-то от первобытных миров до того, как появился свет, когда жизнь кипела и лениво пожирала все вокруг в темном, слепом пространстве.

— И это чудовище действительно существует? — Беллман слышал свой собственный голос через наползающий покров дремоты, как будто кто-то другой заговорил и разбудил его.

— Это Обитатель Бездны, — пробормотал Чалмерс. Он наклонился над идолом, и его вытянутые пальцы трепетали в воздухе, словно он собирался приласкать бледный ужас. — Иорхи создали этого идола очень давно, — продолжил он. — Я не знаю, как он был сделан… И металл, из которого его отлили, ни на что не похож… Какой-то новый элемент. Поступайте, как я… и темнота вам уже не покажется такой противной… Вам не будут уже нужны глаза. Вы станете пить гнилую, вонючую воду озера, поедать сырых слизней, слепых рыб и озерных червей, находя их вкусными… И вы не узнаете, когда Обитатель Бездны придет и возьмет вас.

Он принялся ласкать изваяние, поглаживая горбатый панцирь и плоскую змеиную голову. Его слепое лицо приняло выражение мечтательной апатичности курильщика опиума, речь превратилась в бессвязное бормотание, напоминая звуки плещущейся жидкости. Чалмерса окружал ореол странной, нечеловеческой порочности.

Беллман, Чиверс и Маспик, с удивлением наблюдая за ним, внезапно заметили, что на алтарь хлынули бледные марсиане. Некоторые протиснулись на другую сторону и, расположившись напротив Чалмерса, также принялись гладить изваяние. Совершался как бы некий фантастический ритуал прикосновения. Они водили тонкими пальцами по отвратительным очертаниям, их движения, казалось, следовали четко расписанному порядку, от которого ни один не отклонялся. Марсиане издавали звуки, напоминающие писк сонных летучих мышей. На их мерзких лицах был написан наркотический экстаз.

Фанатики у алтаря, совершив свою причудливую церемонию, отходили от изваяния. Но, уронив голову на покрытую лохмотьями грудь, Чалмерс продолжал медленно и сонно ласкать идола. Со смешанным чувством отвращения и любопытства земляне, подталкиваемые стоящими позади марсианами, подошли ближе и положили свои пуки на горбатую фигуру. Процедура казалась им чрезвычайно таинственной и отталкивающей, но неразумно нарушать обычаи захвативших их марсиан.

На ощупь изваяние казалось холодным и липким, будто совсем недавно лежало в куче слизи. Но под кончиками пальцев идол пульсировал и увеличивался, словно живой.

Тяжелыми нескончаемыми волнами от него исходила энергия, которую можно было описать только как наркотический магнетизм или электрические колебания. Возможно, неизвестный металл испускал какой-то мощный заряд, воздействующий на нервные окончания благодаря поверхностному контакту. Беллман и его спутники почувствовали, как таинственная вибрация пронизывает их тела, заволакивает глаза и наполняет кровь тяжелой сонливостью. В дреме они размышляли, пытаясь объяснить себе этот феномен в терминах земной науки. Но наркоз стал усиливаться, в опьянении они забыли о своих предположениях.

Плавающими в странной темноте чувствами они смутно ощущали давление тел, сменяющих друг друга на вершине алтаря. Вскоре часть из них, видимо, пресытилась наркотическими излучениями и вынесла с собой путешественников по наклонным ярусам алтаря. Вместе с обмякшим, отупевшим Чалмерсом они оказались на полу пещеры. Изыскатели все еще держали фонари в онемевших пальцах, поэтому увидели, что пещера кишит бледным народцем, собравшимся на эту дьявольскую церемонию.

Сквозь неясные очертания теней земляне наблюдали, как люди бездны бурлящим потоком взбегают на пирамиду, а затем скатываются вниз, как ворсистая лента, пораженная проказой.

Чиверс и Маспик, под влиянием излучения опустились на пол пещеры и забылись тяжелым сном. Но Беллман, обладавший большей сопротивляемостью организма, казалось, медленно падал и плыл в мире темных грез. Он испытывал доселе неизвестные ему ощущения. Вокруг нависла некая почти осязаемая могущественная сила, для которой он не мог подобрать видимого образа. Сила источала энергию, вызывающую дурной сон. В этих сновидениях Беллман, забывая последние проблески своего человеческого «я», почему-то отождествлял себя с безглазым народцем. Он жил, как они, в глубоких кавернах, и двигался по темным дорогам. Но как будто из-за участия в — непотребном мерзком ритуале он был чем-то еще — существом без имени, которое управляло обожающим его слепым народцем; созданием древних зловонных вод. Из непостижимых глубин он периодически выходил на поверхность, чтобы с жадностью набрасываться на все живое и пожирать его. В этой двойственности бытия Беллман одновременно насыщался безглазым народцем на своих пиршествах и пожирался вместе со всеми. В качестве третьего элемента, составляющего гармонию личности, был идол, только в осязательном, а не в зрительном плане. Здесь не имелось ни проблесков света, ни даже воспоминаний о нем.

Когда он перешел от этих неясных кошмаров к тяжелому беспробудному сну, и были ли они вообще, Беллман так и не понял. Его пробуждение в темноте напоминало продолжение сновидений. Приоткрыв слипшиеся веки, полу луч фонаря. Свет падал на нечто, чего он сначала не мог уразуметь все еще притупленным сознанием. Сперва им овладело беспокойство, зарождающийся ужас пробудил к жизни все его чувства.

Не сразу он понял, что лежащее на полу нечто было ни чем иным, как наполовину съеденным телом Чалмерса. На обглоданных костях виднелись лохмотья полу истлевшей материи. Голова хотя и отсутствовала, останки явно принадлежали землянину.

Шатаясь, Беллман поднялся и осмотрелся вокруг взглядом, затуманенным пеленой мрака Чиверс и Маспик лежали в тяжелом оцепенении, а вдоль пещеры и на всех семи ярусах алтаря валялись поклоняющиеся изваянию марсиане. Выбираясь из летаргического сна, Беллман услышал какой-то знакомый шум: звуки скользящего тела и равномерного всасывания, — он постепенно стихал среди массивных колонн и спящих тел. В воздухе висел запах гнилой воды.

На каменном полу Беллман различил мокрые отпечатки странной круглой формы. Их могли бы оставить, например, ободки перевернутых больших чашек. Словно отпечатки следов ног, они уходили от тела Чалмерса во мрак внешней пещеры, обрывающейся в бездну. Туда же удалялся странный шум, теперь уже почти неслышимый.

Безумный ужас охватил Беллмана, окончательно разрушая чары, все еще опутывавшие его. Он наклонился над Маспиком и Чиверсом и стал по очереди грубо трясти их.

Наконец они открыли глаза и начали протестовать, сонно бормоча что-то.

— Поднимайтесь, черт вас возьми! — пригрозил Беллман. — Нам представился случай сбежать из этой адской дыры, и самое время сделать это поскорей.

Ему удалось поднять своих спутников на ноги после многочисленных проклятий и упреков. В полусонном состоянии они не заметили останков несчастного Чалмерса.

Шатаясь, как пьяные, они ступали за Беллманом среди лежащих марсиан, а он уводил их прочь от пирамиды, с которой изваяние по-прежнему излучало дремоту на своих почитателей.

Неимоверная тяжесть нависала над Беллманом, и одновременно — расслабленность, вызванная наркотическими чарами. Но он уже ощутил возвращение собственной воли и огромное желание сбежать из этой бездны, оттого, что обитало в ее темноте. Его спутники, порабощенные сонной силой, воспринимали его команды оцепенело и бессмысленно, словно быки на бойне.

Беллман был уверен, что сможет вернуться назад тем же путем, по которому их вели к алтарю. Путь пролегал по тому же маршруту, которым следовало существо, оставившее на камнях круглые отметки зловонной мокроты. Проблуждав, как ему показалось, очень долго среди колонн с отвратительными барельефами, Беллман вывел, наконец, землян к обрыву в пропасть: к тому самому портику черного Тартара, из которого открывался вид вниз, в зияющую бездну. Там, далеко внизу, в гниющих водах расходились фосфоресцирующие круги, как будто в воду только что рухнуло тяжелое тело. На скале к краю пропасти тянулись влажные отпечатки. Они повернулись и двинулись прочь от обрыва. Беллман, содрогаясь от воспоминаний об ужасе пробуждения, разыскал ведущую по кромке обрыва дорогу вверх, которая должна привести их к утраченному солнцу. По его приказу Маспик и Чиверс выключили свои фонари, чтобы иметь в запасе батарейки.

Неизвестно, сколько еще времени предстоит идти, а свет — первая необходимость путешественников. И одного фонаря Беллмана вполне достаточно, света им всем хватит, пока батарейки не разрядятся.

Из пещеры, в которой вокруг гипнотизирующего изваяния лежали марсиане, не доносилось ни звука. Не было видно и никакого движения. Но ужас (Беллман сознавал, что подобного он никогда не испытывал за время всех своих приключений) вызвал у него приступ тошноты и едва ли не обморок, когда он стоял, прислушиваясь, у выхода из пещеры.

В пропасти тоже царила тишина, даже фосфоресцирующие круги перестали разбегаться в пучине вод. И, тем не менее эта тишина затуманивала чувства и сковывала тела. Она поднималась вокруг Беллмана, как липкая слизь, идущая с самого дна преисподней, в которой, казалось, ему суждено утонуть. С невероятным усилием он тащил своих спутников вверх по дороге, проклиная и награждая пинками, они же двигались за ним как сонные животные.

С трудом тащились земляне вверх, двигаясь по однообразному, едва заметно изгибающемуся склону, где все масштабы были утрачены, а время измерялось только повторением шагов. Это было восхождение из адской тьмы, казавшейся осязаемой и вязкой. Темнота чуть редела перед слабым лучом фонаря, а темнота сзади смыкалась всепоглощающим морем, неумолимым и терпеливым. Похоже, она дожидалась своего часа, когда свет фонаря погаснет.

Беллман, периодически заглядывая через край провала, замечал, что свечение глубинных вод ослабевает. В его воображении рождались фантастические образы. Это было похоже и на последние отблески адского огня в погасшем котле, и на погружение галактических туманностей в межзвездное пространство за пределами Вселенной. Он чувствовал головокружение, как у человека смотрящего в бесконечность… Вскоре внизу не осталась ничего, кроме густой черноты, и по этому признаку Беллман понял, какое огромное расстояние они преодолели на пути вверх.

Чувство страха, охватившее Беллмана, подавило прочие чувства — голода, жажды и усталости. Маспик и Чиверс очень медленно начали освобождаться от сонливости и сразу же ощутили ужас, бесконечный, как сама ночь. Больше не требовалось пинков и угроз, чтобы гнать их вперед. Древняя зловещая ночь повисла над ними. Нечто материальное, убивающее чувства и забивающее легкие, она напоминала густой и зловонный мех летучих мышей. Ночь была молчалива, как тяжелый сон мертвых миров… Но такой знакомый двойной звук вдруг возник и застиг беглецов врасплох из глубины, казалось, тысячелетий: шум чего-то скользящего по камням и чмоканье существа, вытаскивающего свои лапы из трясины. Словно звуки, услышанные в бреду, он довел ужас землян почти до сумасшествия.

— Боже мой! Что это? — выдохнул Беллман.

Он вспомнил вполне реальных на ощупь слепых существ, вызывающих отвращение, но решил, что это не может быть разумной частью человеческих воспоминаний. Его сновидения и кошмарное пробуждение в пещере с гипнотизирующим идолом, наполовину съеденное тело Чалмерса и мокрые круги, ведущие к бездне, — все это казалось лишь плодом безумия, которое набросилось на этой ужасной дороге, на полпути от подземного моря к поверхности Марса.

Шум продолжался. Казалось, он становится громче, поднимаясь снизу. Маспик и Чиверс включили свои фонари и побежали, делая отчаянные прыжки. Беллман, потеряв контроль над собой, следовал за ними. Они пытались обогнать неизвестный ужас. Громкий топот их ног заглушал учащенное биение сердец, а в ушах землян по-прежнему раздавался зловещий, необъяснимый звук. Они, кажется, пробежали уже не одну милю темноты, а шум все приближался, словно его издавало существо, взбирающееся по отвесной скале из бездны под ними.

Сейчас звук уже доносился откуда-то спереди и казался пугающе близким. Внезапно он стих. Лучи фонарей Маспика и Чиверса выхватили припавшее к камням существо, заполнявшее всю ширину уступа. Вид этого монстра вызвал у них оцепенение, иначе бы видавшие виды искатели приключений истерически завопили или даже бросились со скалы в пропасть. Разросшийся до огромных размеров и отвратительно живой бледный идол с пирамиды поднялся из бездны и, прижавшись к скале, сидел перед ними.

Это, очевидно, и было то существо, которое Чалмерс назвал Обитателем Бездны. Чудовищных размеров панцирь, смутно напоминающий броню бронтозавра, сиял блеском влажного металла.

Безглазая, настороженная и в то же время дремлющая голова тянулась вперед на плотоядно выгнутой шее. Дюжина или больше коротких ножек с чашеобразными присосками косо выступали из-под нависающего панциря. Два хобота с такими же присосками выходили из костяной полости и медленно покачивались перед землянами.

Создание казалось древней умирающей планеты: обитающая в застоявшихся пещерных водах неизвестная форма первобытной жизни.

Земляне, стоя перед монстром, направляли фонари прямо на этот ужас и чувствовали опьянение той же губительной сонливостью, как от гипноза металла, из которого отлили его изваяние. Когда он внезапно поднялся и выпрямился, показав покрытое костяными пластинами брюхо и необычайный раздвоенный хвост, скользящий с металлическим скрежетом по скале, они не могли ни двинуться, ни закричать. Многочисленные лапы, полые внутри, напоминали перевернутые чаши, зловонная жидкость сочилась из них.

Присоски помогали чудовищу передвигаться по вертикальным скалам Монстр, опираясь на хвост, быстрыми и уверенными движениями задних лап приблизился к беспомощным людям. Два хобота безошибочно изогнулись и опустились на глаза Чиверса, запрокинувшего лицо. На какое-то мгновение присоски целиком закрывали глазницы. Затем раздался дикий, полный агонии крик, и стремительным движением, похожим на бросок змеи, концы хоботов оторвались от лица Чиверса.

Он медленно покачивался, извиваясь от боли. Стоящий рядом с ним Маспик, не успевший прийти в себя, как в тусклом сне, взирал на зияющие пустотой глазницы товарища… Но это было последним, что он увидел. Чудовище отбросило Чиверса, и сочащиеся кровью и зловонной жижей присоски опустились на его глаза, Беллман, стоявший позади своих спутников, как сторонний свидетель отвратительного кошмара, не мог ни вмешаться, ни убежать. Он наблюдал за движением хоботов с присосками, слышал ужасный вскрик Чиверса и последовавший за ним вопль Маспика. Хобот мелькнул над головами его спутников, все еще сжимавших в онемевших пальцах теперь уже бесполезные фонари, и опустился на его лицо…

…Трое землян с залитыми кровью лицами начали свой второй спуск по дороге, — ведущей вниз, в покрытый мраком ночи Авернус. Их сопровождал дремлющий и в то же время неутомимый безглазый монстр, который следовал по пятам и подгонял их, не давая свалиться с обрыва в пропасть.


СКЛЕПЫ ЙОХ-ВОМБИСА

The Vaults of Yoh-Vombis (1932)

Мне осталось жить несколько марсианских часов. Так заявили доктора. Чтобы предостеречь тех, кто пойдет по нашим следам, я попытаюсь рассказать о страшных событиях, которые положили конец нашим поискам среди руин Иох-Вомбиса. Мой рассказ уже будет не напрасным, если предотвратит дальнейшее исследование.

Мы, восемь профессиональных археологов с опытом инопланетных исследований, отправились с местными проводниками из торговой столицы Марса, Игнарха, чтобы осмотреть тысячелетия назад покинутый город. Наш официальный руководитель, Аллан Октейв, знал о марсианской археологии больше, чем любой другой землянин.

Я, Родни Северн, прожил на Марсе всего несколько месяцев и считался новичком, мои внеземные изыскания ограничивалась раскопками на Венере. Зато другие члены нашего небольшого отряда, такие, например, как Уильям Харпер и Джонас Халгрен, сопровождали Аллана во многих предыдущих исследованиях.

Аборигены, полуобнаженные, широкогрудые Айхаи рассказывали о бескрайних пустынях со смертельно опасными песчаными смерчами, которые необходимо пересечь, чтобы достичь Иох-Вомбиса. Они пытались удержать нас от этой экспедиции, и нанять проводников оказалось весьма трудно, хотя мы и обещали хорошо заплатить. Но, так или иначе, после семи часов блужданий по оранжево-желтой белесой равнине мы, наконец, подошли к заброшенным руинам.

В лучах маленького, далекого солнца мы увидели развалины. Казалось, что треугольные башни без куполов принадлежат совсем другому городу. Но сам тип архитектуры и расположение руин в виде дуги, лежащей на длинном каменистом возвышении из обнаженных гнейсовых пород, убеждал, что мы достигли цели. Странные опоры, напоминающие ступени лестницы забытого Анакима, были характерны для зодчих расы, построившей Иох-Вомбис. Мы нашли древний марсианский город.

Я видел величественные руины на Земле и вне ее. Наблюдал среди бесплодных Анд стены Мачу-Пикчу, бросающие вызов небесам и построенные гигантами в ледяной тундре ночного полушария Венеры зубчатые стены башен Уогама. Но по сравнению со стенами, на которые мы смотрели сейчас, они казались детскими игрушками. Со времени нашего выхода из Игнарха мы не встретили ни одного живого существа. Район находился вдалеке от животворных каналов, а за их пределами редко встречалась даже ядовитая, самая неприхотливая, флора и фауна. Казалось, жизнь вообще никогда не могла существовать тут, в месте окаменевшей стерильности и вечной бесплодности.

Мы стояли и молча разглядывали окрестности, а лучи заходящего солнца гнойного цвета освещали мрачные руины. Я с трудом ловил ртом воздух, словно бы тронутый леденящим холодом смерти. И у остальных членов нашего небольшого отряда тоже перехватило дыхание.

— Местность более мертва, чем египетский морг, — заметил Харпер.

— И уж конечно гораздо древнее, — согласился Октейв. — Иорхи, которые согласно наиболее достоверным легендам построили Иох-Вомбис, были стерты с лица земли нынешней господствующей расой, по крайней мере, сорок тысяч лет назад.

— Существует легенда, — сказал Харпер, — что последних Иорхов уничтожила неизвестная сила — настолько ужасная, что об этом невозможно упоминать даже в мифах.

— Конечно, я слышал эту легенду, —согласился Октейв. — Возможно, среди руин мы найдем доказательства либо опровержения. Быть может, Иорхов уничтожила какая-то ужасная эпидемия вроде чумы Яшта, когда вирусом оказалась плесень, поражающая все кости тела, начиная с зубов. Не думаю, что нам следует бояться заразы. Если здесь даже и сохранились мумии, после стольких тысячелетий высыхания планеты бактерии будут так же мертвы, как и их жертвы.

Солнце ушло за горизонт сверхъестественно быстро, словно исчезло благодаря ловкости рук фокусника. Мы тотчас же почувствовали прохладу сумерек. Небо над нами, усыпанное миллионом холодных искорок-звезд, стало похоже на громадный прозрачный купол темного льда. Мы отошли к западной стороне и надели куртки и шлемы из марсианского меха, которые всегда носят по ночам. Там мы разбили лагерь с подветренной стороны, чтобы защититься от жестокого ветра пустыни — джаара, всегда дующего перед зарей с востока. Затем мы зажгли спиртовки и сгрудились вокруг, ожидая, пока приготовится пища. Поужинав, мы забрались в спальные мешки, скорее, ради какого-нибудь комфорта, чем от усталости. Наши проводники-Айхаи завернулись в накидки из марсианского материала бассы. Даже при минусовых температурах кожаным телам марсиан вполне хватало такой защиты от непогоды.

Я же в плотном спальном мешке с двойной подкладкой ощущал пронизывающий холод ночного воздуха. Наконец я забылся беспокойным и прерывистым сном. Меня не мучила тревога, мысль, что в окрестностях Иох-Вомбиса может таиться что-то опасное, казалась смешной. Ведь даже сами призраки давно растаяли и превратились в ничто среди поражающих разум древностей.

Спал я урывками и часто просыпался. В полусне я увидел, что взошли обе маленькие луны, Фобос и Деймос. Их свет сбрасывал громадные тени от куполов без башен. Стояла мертвая тишина. Мои веки стали снова закрываться, когда я уловил какое-то движение в стылом мраке.

Мне показалось, что от самой длинной тени отделилась и медленно поползла к Октейву, лежащему ближе всех к руинам, какая-то ее часть.

Я попытался сесть, но как только пошевелился, темный предмет отодвинулся и вновь слился с длинной тенью. Даже сквозь дремоту я ощутил присутствие чего-то сверхъестественного и зловещего. Исчезновение пробудило меня, хотя я не был уверен, что действительно что-то видел. В тот краткий миг предмет показался мне круглым куском материи или кожи, темным и сморщенным, который полз по земле, сокращаясь как червь.

Если бы не пронизывающий холод, я бы поднялся и удостоверился, не приснилось ли мне все это. Но я убедил себя, что предмет — лишь плод моего воображения.

Меня пробудило демоническое завывание джаара в развалинах стен. Когда я открыл глаза, слабый лунный свет сменился бледным румянцем ранней зари. Мы приготовили завтрак окоченевшими от холода руками.

Я посчитал странное ночное видение фантасмагорией, не стал даже думать об этом и ничего не сказал спутникам. Нам не терпелось скорее начать исследования. Сразу после восхода солнца мы отправились на предварительный осмотр руин.

Как ни странно, оба марсианина отказались сопровождать нас. Они не объяснили причин своего отказа, и все наши уговоры не смогли заставить их войти в Иох-Вомбис. Неизвестно, боялись ли они этих развалин: их загадочные лица с раскосыми глазами и огромными раздувающимися ноздрями не выражали никаких эмоций, понятных землянам. В ответ на наши расспросы они заявили, что ни один Айхаи в течение многих столетий не ступал среди этих руин. Очевидно, какое-то местное табу.

В эту вылазку мы взяли только ломик и электрические фонари. Все другие инструменты, а также заряды взрывчатки мы оставили в лагере. У нас было автоматическое оружие, но его мы тоже оставили в лагере, не представляя, что среди руин может встретиться какая-либо форма жизни.

Октейв был возбужден и с жаром комментировал все увиденное. Остальные члены группы вели себя молчаливо: было невозможно стряхнуть мрачное благоговение, порождаемое этими циклопическими постройками.

Следуя по зигзагообразным улицам, мы прошли некоторое расстояние среди ступенчатых, треугольной формы зданий, вписывающихся в эту своеобразную архитектуру. Большинство башен были разрушены, и везде виднелись следы глубокой эрозии. Тысячелетия песчаных бурь закруглили острые уступы некогда могучих стен. Внутри башен мы обнаруживали только пустоту. Если там когда-то и находились мебель или оборудование, они давно рассыпались в прах. Пронизывающие шквальные ветры пустынь повымели его прочь.

Мы добрались до стены обширной террасы, вырубленной в скальном плато. В центре террасы стояла группа зданий, напоминающих акрополь. К ним вел ряд изъеденных временем ступеней, более длинных, чем у землян или даже у современных марсиан.

Высокие здания более других разрушила непогода, они совсем развалились, и мы решили отложить их осмотр. На глаза не попадалось никаких предметов или изображений исчезнувшей цивилизации, способных пролить свет на историю Иох-Вомбиса. Октейв разочарованно заговорил о наших неудачах.

Справа от ступеней мы заметили отверстие в стене, почти заваленное песком и древними обломками. За грудой мусора обнаружились ведущие вниз ступени. Из отверстия потянуло зловонным и затхлым воздухом, разложением и гниением. Уже за ближайшими ступенями, которые словно висели над черной бездной, нельзя было ничего разглядеть. Октейв начал спускаться по ступеням, направив луч фонаря в провал. Он нетерпеливо звал нас следовать за собой.

Спустившись по неудобным ступеням вниз, мы оказались в просторном склепе, напоминающем подземный коридор. Пол покрывал толстый слой пыли, попавшей туда еще в незапамятные времена. Воздух сохранял своеобразный запах, словно остатки древней атмосферы, не такой разреженной, как марсианская, осели внизу в застоявшейся темноте. Дышать здесь было трудно: легкая пыль поднималась при каждом шаге, как прах рассыпавшихся в пыль мумий.

В конце склепа, перед узкой и высокой дверью, свет фонарей выхватил из темноты огромную, но неглубокую урну или чашу. Она стояла на коротких, кубообразных ножках, сделанных из темно-зеленого вещества. На дне урны виднелся осадок, от которого исходил легкий, но неприятный запах, словно призрак чего-то более едкого.

Октейв наклонился над краем урны, вдохнул и тут же начал кашлять и чихать.

— Это вещество, вероятно, раньше было очень сильным благовонием, — предположил он. — Может, население Иох-Вомбиса пользовалось им для дезинфекции склепов.

Проход за урной вывел нас в более просторное помещение, где пол был относительно чист. Темный камень под нашими ногами был расчерчен разнообразными геометрическими фигурами, раскрашенными охрой. Среди них, как в египетских картушах, встречались иероглифы и стилизованные рисунки. Большинство — малопонятные, но человеческие фигуры, без сомнения, изображали самих Иорхи.

Подобно Айхаи, они были высокими, угловатыми и худыми, с большими грудными клетками. Уши и ноздри, насколько можно судить, не были такими огромными, как у современных марсиан. Все Иорхи были изображены обнаженными; но на одном рисунке мы обнаружили двух, которые собирались то ли снять, то ли поправить своего рода тюрбаны на своих высоких конических черепах. Художник, казалось, старался подчеркнуть странный жест, с которым они пытались сорвать эти головные уборы гибкими, четырехфаланговыми пальцами. Позы этих Иорхи были необъяснимо искажены.

Истинный лабиринт катакомб начинался после второго склепа, от него проходы разветвлялись во всех направлениях.

Выстроившись строгими рядами вдоль стен и едва оставляя место для прохода двоих одновременно, в них стояли громадные пузатые урны, сделанные из того же материала, что и чаша для благовоний. Только они возвышались выше человеческой головы и имели плотно пригнанные крышки с рукоятями. Нам удалось снять одну, и мы увидели, что сосуд до краев наполнен пеплом и обожженными кусочками костей. Иорхи хранили в одной урне кремированные остатки целых семей, такой обычай и сейчас существует среди марсиан.

По мере того, как мы продвигались дальше, даже Октейв замолчал, казалось, благоговение заменило его прежнее возбуждение. Мы же были совершенно подавлены мраком и тьмой древности, отвергающей все наши представления о прошлом, в которое мы, казалось, погружались с каждым шагом…

Тени трепетали перед нами, как бесформенные крылья призрачных летучих мышей. Вокруг не было ничего, кроме мельчайшей пыли веков и урн с пеплом давно вымершего народа. Но в одном из склепов я заметил прилипший к потолку темный и сморщенный лоскут округлой формы, напоминающий высохший гриб. Дотянуться было невозможно; и мы разглядывали его, строя многочисленные предположения. Почему-то в тот момент мне вспомнился сморщенный темный предмет, который мне приснился прошлой ночью или я увидел наяву. Казалось, мы бродили по этому забытому подземному миру целые столетия. Воздух становился все более зловонным, как будто имел какой-то гнилой осадок. Мы решили повернуть назад. У длинной, уставленной урнами катакомбы, мы совершенно неожиданно оказались перед глухой стеной.

Здесь нас словно бы поджидала мумифицированная фигура, стоящая у стены. Она была более семи футов ростом, цвета темного асфальта и обнаженной. Лишь голову покрывало нечто похожее на черный капюшон, свисающий сморщенными складками. Судя по размерам, это был один из древних Иорхи — возможно, единственный представитель расы, чье тело сохранилось в целом и нетронутом виде.

Мы вспомнили о возрасте этого высохшего существа, которое в сухом воздухе склепов пережило все исторические и геологические изменения планеты, чтобы оказаться связующим звеном с утраченными эпохами.

В свете фонарей мы поняли, почему мумия сохраняла вертикальное положение. Ее щиколотки, колени, талия, плечи и шея были прикованы к стене тяжелыми металлическими обручами. Их так сильно изъела ржавчина, что мы не смогли различить их в полумраке с первого взгляда.

Странный капюшон на голове продолжал вызывать недоумение. Он был покрыт тонким слоем похожего на плесень пушка, пыльного, как многовековая паутина. Было в этом капюшоне что-то отвратительное.

— Клянусь Юпитером! Вот это настоящая находка! — воскликнул Октейв, тыкая фонарем в высохшее лицо, по которому двигались тени в бездонных впадинах глазниц, огромных тройных ноздрях и широких ушах, выступающих из-под капюшона.

Все еще держа фонарь, он протянул свободную руку и дотронулся до тела. Каким бы робким ни было прикосновение, нижняя часть бочкообразного торса, ноги, кисти и руки рассыпалась в прах. Лишь голова и верхняя часть тела остались висеть в металлических оковах. Процесс разложения, видимо, протекал неравномерно, поскольку оставшиеся части тела не собирались распадаться.

Октейв вскрикнул от отчаяния, а затем принялся чихать в облаке коричневой пыли. Все отступили назад, чтобы ненароком не вдохнуть этот порошок. Поверх расползающегося облака пыли я увидел невероятную картину. Черный капюшон на голове мумии начал извиваться и дергаться. Он корчился в отвратительных судорогах, затем свалился с высохшего черепа и, падая, продолжал конвульсивно трепыхаться в воздухе. Затем он опустился на обнаженную голову Октейва, который стоял у стены, расстроенный разрушением мумии. Я в приступе необычайного ужаса вспомнил предмет, который при свете двойных лун отделился от теней Иох-Вомбиса, а при первом моем движении отполз назад, как плод моего сонного воображения.

Таинственное существо окутало собой волосы, лоб и глаза Октейва, и он дико и пронзительно закричал, бессвязно призывая на помощь.

Неистово вцепившись пальцами, Октейв пытался сорвать капюшон, но ему это не удавалось. Его крики перешли в безумную агонию, как будто его пытали бесчеловечными пытками. Он прыгал вслепую по всему склепу, ускользая с какой-то странной быстротой, в то время как все мы бросались вперед, пытаясь схватить его и освободить от этой жуткой вещи. Существо, упавшее на голову Октейва, явно было какой-то неизвестной формой марсианской жизни, которая, вопреки всем известным законам науки, выжила в этих первобытных катакомбах. Мы, пытаясь спасти Октейва от объятий этого создания, старались приблизиться к обезумевшей фигуре нашего начальника — что в тесном пространстве между урнами и стеной казалось делом не очень сложным. Но, метнувшись прочь, Октейв обогнул нас и побежал, скрывшись среди урн в лабиринте пересекающихся катакомб. Как он разглядел людей в ос лепленном состоянии?

— Боже мой! Что с ним случилось? — вскричал Харпер. — Он ведет себя так, как будто в него вселился дьявол.

У нас не было времени для дискуссий, и мы, изумленные, помчались за Октейвом. Конечно же, в темноте мы потеряли его из виду. У первой развилки катакомб мы засомневались, какой из проходов он выбрал, но услышали несколько раз повторившийся крик в крайнем, левом от нас ответвлении. В этих воплях было что-то неземное, что можно было приписать особой акустике разветвляющихся каверн. Но я как-то не представлял, что звуки эти исторгали губы живого человека. Казалось, как будто их исторгал труп со вселившимся в него дьяволом.

Направляя лучи фонарей в качающиеся тени, мы бежали между рядами громадных урн. Вопли замолкли, но далеко впереди мы услышали приглушенный топот бегущих ног. Мы побежали туда очертя голову но, задыхаясь в насыщенном миазмами воздухе, вынуждены были замедлить шаг, так и не догнав Октейва.

Затухающие звуки его шагов едва слышались. Затем и они прекратились, и ничего не осталось, кроме нашего судорожного дыхания и пульсирующей в висках крови, отдающей в ушах, как бой барабанов, извещающих об опасности. Мы продолжали двигаться, разделившись на три небольших отряда. Харпер, Халгрен и я пошли по среднему проходу, но после, казалось, бесконечного пути не обнаружили никаких следов Октейва. Мы осторожно пробрались мимо ниш, заставленных колоссальными урнами, должно быть, наполненными прахом сотен поколений, и вышли в огромное помещение с геометрическими рисунками на полу. Вскоре появились остальные члены нашего отряда, которым также не удалось обнаружить исчезнувшего начальника.

Бесполезно подробно описывать длившийся часами осмотр несметного числа склепов. Ни признака жизни — все они были пусты. Когда я еще раз прошел через склеп, в котором видел округлый лоскут на потолке, то с содроганием заметил, что кожаный предмет исчез. Было просто чудом, что мы не заблудились в этом подземном лабиринте. В конце концов мы снова вернулись в последнюю пещеру с прикованной мумией. Еще издали мы услышали размеренный, повторяющийся лязг металла — как будто вурдалаки колотили молотками по какому-то забытому саркофагу… Свет наших фонарей открыл совершенно неожиданное и необъяснимое зрелище. У останков мумии, повернувшись к нам спиной, стояла человеческая фигура.

Голова ее была скрыта под раздувшимся черным предметом, напоминающим диванную подушку. Человек что есть сил бил в стену заостренным металлическим брусом. Как долго Октейв находился здесь и где он разыскал брус, мы не знали. Под неистовыми ударами глухая стена осыпалась, обнажив маленькую узкую дверцу, сделанную из того же материала, что и урны с прахом.

Мы смотрели, изумленные и совершенно сбитые с толку. Слишком уж фантастичным и ужасным казалось все происходящее, но было ясно, что Октейв охвачен безумием. Я почувствовал сильный приступ тошноты, когда опознал отвратительное раздувшееся существо, охватившее голову Октейва и свисающее опухолью. Я не смел и предполагать, отчего эта дрянь вдруг так раздулась.

Прежде чем кто-либо из нас опомнился, Октейв отбросил в сторону металлический брус и начал что-то нащупывать в стене. Должно быть, там была скрытая пружина; хотя как он смог узнать о ее существовании?

С неприятным резким скрипом вскрытая дверь подалась, тяжелая и плотная, как плита над захоронением, открывая отверстие, из которого хлынул потоком тысячелетиями накапливавшейся скверны полуночный мрак. Почему-то в этот момент наши электрические фонари замигали, и свет их потускнел. Откуда-то из недр этого древнего мира, охваченных разложением и гниением, потянуло сквозняком. В нос ударило удушающее зловоние. Октейв повернулся к нам лицом, стоя в небрежной позе перед открытой дверью, как человек, выполнивший предписанное ему задание. Я первый из отряда сбросил парализующие чары и, выхватив складной нож, подбежал к Октейву. Он отступил назад, но не настолько быстро, чтобы ускользнуть от меня, когда я вонзил четырехдюймовое лезвие в черную, набухшую массу, охватывающую верхнюю часть его головы и свисающую на глаза.

Что это за существо, я не мог даже вообразить — если вообще можно вообразить что-либо подобное. Оно было бесформенным, как большой слизень, не имело ни головы, ни хвоста, ни каких-либо иных органов — грязное, раздувшееся, кожистое существо, покрытое похожим на плесень ворсом. Нож пробил его, как прогнивший пергамент, нанеся глубокую рану, и это порождение ужаса опало, будто проткнутый пузырь. Из него хлынул вызывающий тошноту поток человеческой крови, перемешанной с кусками темной массы. В ней плавали желатинообразные сгустки, напоминающие расплавленную кость, лоскуты свернувшегося белого вещества и, возможно, наполовину растворенные волосы. Октейв пошатнулся и упал на пол, растянувшись во весь рост. Потревоженная падением, пыль мумии поднялась облаком и окутала его, оставив лежать под этим покровом совершенно неподвижным.

Поборов отвращение и задыхаясь от пыли, я наклонился и сорвал с его головы мерзкую тварь, из которой все еще сочилась жидкость, Она отделилась с неожиданной легкостью, как будто я снял мокрую тряпку, но лучше бы я не трогал ее! Под ней не было крышки человеческого черепа, поскольку все уже было выедено до самых бровей. Обнажился наполовину съеденный мозг. Я выпустил мерзкую тварь из внезапно онемевших пальцев. В падении она перевернулась, обнаружив на обратной стороне ряды розоватых присосок, расположенных вокруг бледного диска, покрытого волосками нервных окончаний. Спутники сгрудились у меня за спиной, но долгое время никто не произносил ни слова.

— Как вы думаете, как долго он уже был мертв? — Халгрен вслух произнес тот ужасный вопрос, который каждый мысленно задавал себе. Никто не мог или не желал отвечать, все глазели на Октейва как завороженные, испытывая чувство непередаваемого отвращения.

Наконец я заставил себя отвести взгляд. Повернувшись к останкам прикованной мумии, я с каким-то неестественным ужасом впервые заметил, что высохшая голова наполовину выедена. Затем мой блуждающий взор остановился на двери в стене. Я не сразу понял, что же привлекло мое внимание. С содроганием я заметил в слабеющем свете фонаря множество извивающихся, ползущих теней на дне глубокого черного колодца. Отвратительный авангард бесчисленной армии извергнулся через широкий порог в склеп, существа эти были родственными той чудовищной, дьявольской пиявке, которую я сорвал с выеденной головы Октейва. Некоторые твари были тощими и плоскими, подобно дискам из материи или кожи, другие — более или менее упитанными, эти ползли медленно и пресыщенно. Чем они могли питаться в вечном мраке, я не знаю, и надеюсь никогда не узнать.

Черная армия нескончаемым потоком двигалась с кошмарной быстротой из распечатанной бездны, подобно рвоте, извергающейся из пресытившегося ужасами ада. Я отпрянул, как будто меня ударило электрическим током Масса этих тварей накрыла тело Октейва извивающейся волной, а, казалось бы, мертвое существо, отброшенное мной в сторону, стало подавать признаки жизни. Похоже, оно пыталось подняться и последовать за своими собратьями.

Повернувшись, мы все пустились бежать среди огромных урн, а дьявольские пиявки скользили за нами по пятам.

Добежав до первого пересечения проходов, мы, не обращая внимания друг на друга, в слепой панике разбежались в разные стороны. Я слышал, как кто-то сзади споткнулся и упал, до меня донеслись слова проклятья, перешедшие в безумный вопль. Я знал, что если остановлюсь и поверну назад, то меня постигнет та же зловещая смерть, что застигла бежавшего сзади товарища. Я, все еще сжимая в руках электрический фонарь и складной нож, мчался по боковому проходу, пробиваясь к склепу с разрисованным полом. Остальные мои спутники придерживались главной катакомбы.

Далеко позади слышались безумные крики, как будто сразу несколько человек были схвачены преследователями.

Вероятно, я сбился с пути, поскольку галерея поворачивала и изгибалась, многократно пересекая другие проходы. Вскоре я обнаружил, что заблудился в черном лабиринте, где лежала нетронутая ногами живущих пыль. Лабиринт погребальных катакомб вновь погрузился в тишину. Внезапно луч фонаря высветил человеческую фигуру, бредущую мне навстречу. Прежде чем я смог справиться с испугом, она миновала меня длинными и размеренными как у автомата шагами, возвращаясь во внутренние склепы. Думаю, что это был Харпер, судя по росту и телосложению. Его голова по глаза была закутана раздувшимся капюшоном, а бледные губы плотно сжаты, как будто в столбняке. Кто бы то ни был, он шел вслепую в полной темноте. Вероятно, им управлял неземной вампир. Я знал, что человеческая помощь уже бесполезна и даже не пытался остановить его.

Мимо меня прошли еще двое из нашего отряда, шествуя с механической быстротой и уверенностью. Их головы накрывали капюшоны из дьявольских пиявок. Остальных я не встретил, и, наверное, мне уже никогда не суждено увидеть их вновь.

Оставшуюся часть пути я покрывал в состоянии затмевающего сознание ужаса. Я полагал, что приближаюсь к внешней каверне, но обнаружил, что окончательно сбился с пути, и снова побежал через ряды чудовищных урн и не исследованные нами склепы, простиравшиеся на неведомое расстояние. Легкие были забиты мертвым воздухом, а ноги готовы подломиться подо мной. Казалось, я бегу уже годы. Наконец я увидел далеко впереди крошечную точку дневного света. Из последних сил я бросился к ней, оставляя позади ужасы чужеродного мрака. Склеп заканчивался у низкого, полуразрушенного входа, заваленного обломками камней, на них падал косой луч солнечного света.

Мы проникли в это смертоносное подземелье через другой вход. Я находился уже на расстоянии дюжины футов от открытого пространства, когда совершенно беззвучно что-то упало с потолка, мгновенно ослепив и стянув мою голову, как тиски. В мой череп вонзились миллионы иголок, которые, проникнув сквозь черепные кости, сошлись в сердцевине мозга.

Невыносимые страдания, обрушившиеся на меня, были хуже, чем мог вместить в себя ад безумного бреда.

Я почувствовал кровожадные когти ужасной смерти. Моя правая рука все еще сжимала открытый нож, а фонарь я выронил. Скорее инстинктивно, уже вряд ли обладая сознанием и волей, я вскинул руку и несколько раз ударил ножом существо, обвившее голову смертельными складками.

Лезвие многократно пронзило прилипшую тварь, но задело и мою собственную плоть. Я не чувствовал боли этих ран среди миллионов мучительных огней, охвативших меня…

Спавшая с глаз черная полоска, сочащаяся моей кровью, свисала со щеки. Я увидел свет и срывал эти мерзкие остатки со лба и головы, отдирая кровавые лохмотья. Пошатываясь, я брел к выходу из склепа. Тусклый свет казался далеким пламенем, летевшим над зияющим хаосом и забытьем, в которое я стремительно падал…

Говорят, что я недолго пробыл без сознания. Придя в себя, я увидел лица наших марсианских проводников. Моя голова раскалывалась от острой боли, ужасы теснились в мозгу, как тени гарпий. Я перевернулся, чтобы посмотреть назад. Марсиане отнесли меня от каверны. Вход находился под нависшей террасой здания, отсюда был виден наш лагерь.

Я вглядывался в черное отверстие с чувством отвращения и очарования, улавливая в полумраке смутное движение. Там корчились существа, наползая из темноты, но не выходя на свет. Без сомнения, эти создания мрака космической ночи не выносили солнечного света.

Меня охватило начинающееся безумие. Вместе с отвращением и желанием бежать подальше от этого кишащего мерзкими тварями входа в склеп, возник совершенно противоположный импульс: мне захотелось вернуться и проделать обратный путь через катакомбы. Я стремился спуститься туда, куда никогда не ступал ни один человек, кроме моих несчастных спутников, обреченных и проклятых. В тайниках моего мозга прозвучал призыв, внушенный подземными пиявками. Вызов действовал как всепроникающее колдовское зелье. Он завлекал меня к подземной двери, замурованной вымирающим народом Иох-Вомбиса, чтобы заточить адских бессмертных существ, этих паразитов мрака, которые внедряли свои мерзкие жизни в полусъеденные мозга мертвых. Обитатели бездны, правящие отвратительным царством мертвых, для кого мерзкие пиявки являлись всего лишь самыми мелкими слугами, заманивали меня…

Только эти два Айхаи и помешали мне вернуться назад. Я отбивался изо всех сил, когда они пытались удержать меня своими мягкими вялыми руками; но я был изнурен нечеловеческими приключениями. Вскоре я провалился в бездонное небытие, из которого периодически выплывал, чтобы осознать, что меня несут через пустыню к Игнарху.

Вот и весь рассказ. Заплатив цену, которая покажется немыслимой любому человеку в здравом уме, я пытался связно рассказать обо всем… прежде чем безумие снова охватит меня, а случится это очень скоро… Вы ведь записали мою историю, не правда ли? А теперь я должен вернуться в Иох-Вомбис: вновь пересечь пустыню, спуститься вниз и пройти катакомбы до самых нижних склепов. Что-то у меня в мозгу приказывает и направляет меня… Говорю вам, я должен идти…


Постскриптум

Я работал начинающим врачом в территориальном госпитале Игнарха, и мне поручили вести медицинское наблюдение за Роднеем Северном. Он — единственный оставшийся в живых член экспедиции Октейва в Иох-Вомбис. Северна принесли в госпиталь марсианские проводники экспедиции, и я записывал под его диктовку изложенную выше историю. У него была страшно порезана и воспалена кожа головы и лба. Большую часть времени он пребывал в горячечном бреду, и его приходилось держать привязанным к кровати во время периодически повторяющихся маниакальных припадков. Вдвойне необъяснимо неистовство больного, учитывая крайнюю слабость его здоровья.

Порезы на голове, по его словам, он нанес себе сам. Они перемежались с многочисленными круглыми ранками, которые располагались правильными кругами. Возможно, через них и впрыснули в голову Северна неизвестный яд.

Причину появления этих ранок трудно объяснить, разве что поверить тому, что рассказ Северна — правда, а не плод расстроенного воображения. Я чувствую, что готов поверить в его историю.

Странные вещи происходят на красной планете, и я поддерживаю совет для будущих исследователей, которые высказал обреченный археолог. На следующую ночь после того, как он закончил свою историю, Северну удалось сбежать из госпиталя. Это случилось во время одного из тех странных припадков, о которых я упоминал. Удивительно, откуда у него взялись силы для побега, ведь Северн казался слабее обычного после длительного напряжения, вызванного ужасным повествованием. Смерть его ожидалась в ближайшие часы… Отпечатки его босых ног были обнаружены в пустыне, он направлялся к Иох-Вомбису.

Следы исчезли во время легкой песчаной бури; сам же Северн так до сих пор и не объявился…


ВАЛТУМ

Vulthoom (1935)

У Боба Хэйнса и Пола Септимуса Чанлера, на первый взгляд, было мало общего, разве что оба оказались в затруднительном положении, когда остались на чужой планете без всяких средств.

Хэйнса, третьего пилота космического лайнера, обвинили в неподчинении начальству. Его высадили в Игнархе, торговой столице Марса и центре пересечения космических линий. Обвинение против него выдвинули только из-за капитанской антипатии, но так или иначе Хэйнсу до сих пор не удалось подыскать себе новое место, а месячное жалование, выплаченное ему при расставании, ужасно быстро поглощалось пиратскими расценками в отеле «Теллуриан».

Профессиональный писатель Чанлер, специализирующийся на межпланетной беллетристике, решил подкрепить свое богатое воображение солидной основой личного опыта. Он прибыл на Марс, и. спустя несколько недель, деньги его иссякли, а новые от издателя еще не поступили.

Помимо неудач, Пола и Боба объединял также безграничный интерес ко всему марсианскому. Вместе их свела жажда экзотики. Несмотря на явные различия в темпераментах, они стали верными друзьями и бродили по местам, которых земляне обычно избегали.

Они провели уходящий день, забыв о своих тревогах, в причудливом лабиринте зданий старого Игнарха. Марсиане свой город на восточном берегу великого Яханского канала называли Игнар-Ват. Приятели возвращались сюда в предзакатный час по идущей вдоль канала набережной из пурпурного мрамора. Они подходили к мосту длиной в милю, ведущему в современную часть города, Игнар-Лут, где находились консульства землян, конторы по перевозке грузов и отели.

Закат — час марсианского богослужения, когда Айхаи собираются в своих не имеющих крыши храмах, умоляя вернуться заходящее солнце. Нескончаемые звуки бесчисленных гонгов пробивали разреженный воздух, словно бились тысячи возбужденных металлических пульсов. Извилистые улицы были почти пустынны, и только по угрюмым зеленым водам неспешно проплывали взад и вперед несколько барж с розовато-лиловыми и алыми парусами в форме ромба.

Дневной свет с заметной быстротой угасал за тяжеловесными башнями и похожими на пагоды пирамидами Игнар-Лута. В тени огромных солнечных часов, довольно часто встречающихся по берегам канала, ощущалась прохлада наступающей ночи. Раздражающий слух металлический лязг гонгов внезапно прекратился, и наступила наполненная таинственными шепотами тишина. На фоне черно-изумрудного неба, усыпанного ледяными звездами, выступали громады зданий древнего города. Окружающие сумерки несли едва уловимые экзотические запахи, они возбуждали и беспокоили землян какой-то чуждой тайной. У моста приятели примолкли, ощутив в сгущающемся мраке жуткую чужеродность. Гораздо глубже, чем при дневном свете, они чувствовали скрытые движения жизненных форм, непостижимых для детей других планет. Межпланетную пустоту между Землей и Марсом преодолели, но кто способен пересечь эволюционную бездну между землянином и марсианином?

Марсиане терпимо отнеслись к вторжению землян и позволили им наладить торговлю между двумя мирами. Их молчаливое поведение было достаточно дружелюбным. Ученые с Земли овладели языками марсиан, изучили их историю. Но оказалось, что настоящего обмена идеями так и не произошло. Отличие марсианской цивилизации состояло в ее многосложности, а одряхлела она еще до того, как Лемурия опустилась на дно океана. Ее науки, искусства и религию покрывала седина невообразимого количества тысячелетий, и даже самые простые обычаи родились под влиянием сил и условий, чужеродных землянам.

Хэйнс и Чанлер чувствовали ненадежность своего положения и испытывали настоящий ужас от неведомого древнего мира.

Они ускорили шаг. Широкая набережная казалась пустынной. Легкий мост без перил охраняли десять колоссальных статуй марсианских героев, которые стояли в боевых позах у первого пролета.

Земляне вздрогнули, когда фигура марсианина, лишь немногим уступающая по размерам каменным изваяниям, внезапно отделилась от сгущающейся тени памятников и мощными шагами двинулась вперед.

Десятифунтовый марсианин был выше среднего Айхаи на целый ярд, но ничем не отличался: массивная выпирающая грудная клетка и длинные костлявые руки и ноги. На голове его выделялись далеко выступающие уши и глубокие ямы ноздрей — даже в сумерках замечался их трепет. Глаз, утонувших в бездонных глазницах, не было видно, если не считать красноватых искорок, которые, казалось, висели внутри черепа. Странный персонаж. По местным обычаям — практически обнажен, но обруч на шее из кованого серебра указывал, что он — слуга какого-то благородного господина.

Хэйнс и Чанлер застыли в изумлении, они еще никогда не видели марсианина такого огромного роста.

Стало ясно, что «привидение» собралось преградить им путь, когда марсианин замер на мраморной мостовой. Друзья еще больше удивились, услышав его голос, полный грохочущих раскатов. Несмотря на бесконечные гортанные модуляции, как у чудовищной лягушки, неразборчивое звучание отдельных гласных и согласных звуков, они поняли, что это были слова человеческого языка.

— Мой хозяин призывает вас, — прогромыхал гигант. — Ваше положение ему известно. Он щедро отблагодарит вас, если вы окажете определенные услуги. Пойдемте со мной.

— Это звучит как приказ, не допускающий возражений, — пробормотал Хэйнс. — Так что, пойдем? Возможно, какой-то щедрый принц Айхаи, прослышавший о наших стесненных обстоятельствах, решил заняться благотворительностью. Интересно, в чем же здесь подвох?

— Предлагаю последовать за ним, — с жаром сказал Чанлер. — Его предложение напоминает первую главу триллера.

— Хорошо, — сказал Хэйнс, — Веди нас к своему хозяину.

Колосс повел их прочь от моста, умерив свою размашистую поступь, чтобы приспособить ее к походке землян.

Они углубились в зеленовато-пурпурный мрак, затопивший Игнар-Ват. Вход в аллею напоминал пещеру среди особняков, чьи широкие балконы и выступающие крыши, казалось, висели в воздухе. Айхаи двигался в сумраке непомерной тенью и вскоре остановился у врезанной в стену двери.

Чанлер и Хэйнс услышали резкий металлический скрип отпирающейся двери. Она, как все марсианские двери, убиралась вверх, словно решетки в средневековых крепостных воротах. В шафрановом свете, льющемся из выпуклых светильников с радиоактивными минералами на стенах и потолке круглой прихожей, проступала фигура их проводника.

Марсианин вошел первым, и спутники оказались в пустой комнате. Дверь опустилась за ними.

Оглядываясь, Чанлер почувствовал неуловимую тревогу, которая иногда ощущается в закрытом пространстве. Казалось, не было причин для страха, но внезапно его охватило дикое желание бежать отсюда.

Хэйнс же с удивлением и озадаченностью размышлял, почему закрыта внутренняя дверь и до сих пор не появился хозяин дома. Почему-то дом этот производил впечатление нежилого, а в окружающей их тишине ощущалась какая-то пустота и заброшенность.

Айхаи, стоящий в центре необставленной комнаты, повернулся к землянам, словно собираясь обратиться к ним Его глаза загадочно сверкали в глазницах, рот приоткрылся, обнажив два ряда неровных зубов. Но ни один звук не слетел с его шевелящихся губ; если он и издавал их, должно быть, они находились за пределами слышимости землян. Существовали обертоны, воспроизводить которые способны только марсиане. Вероятно, механизм двери включался такими ультразвуками, а сейчас, как бы в ответ на молчаливый призыв марсианина, пол комнаты из темного металла начал медленно опускаться, словно проваливаясь в шахту. Хэйнс и Чанлер увидели, как удаляются шафрановые огни светильников. Вместе с гигантом они опустились в мир теней по округлому стволу шахты. Раздавался, действуя на нервы, непрекращающийся скрип металла.

Огоньки наверху стали тусклыми и маленькими, словно скопление угасающих звезд. А спуск все продолжался, и во мраке, через который они падали, спутники уже не различали ни лиц друг друга, ни лица Айхаи. Родились тысячи сомнений, землянам подумалось: а не слишком ли опрометчиво они приняли приглашение марсианина?

— Куда ты нас ведешь? — грубо спросил Хэйнс. — Разве твой хозяин живет под землей?

— Мы идем к моему хозяину, — твердо ответил гигант. — Он ожидает.

Созвездие огней наверху слилось в единственное пятно, но и оно, все уменьшаясь, исчезло, как будто наступила бесконечная ночь. Землянам казалось, что они спустились до самого центра этого чуждого им мира. Странность ситуации наполняла их все возрастающим беспокойством.

От таинственной загадки начало попахивать угрозой. От проводника было бесполезно чего-либо допытываться, отступление невозможно, да и оружия у них не было.

Неприятный визг металла превратился в приглушенный вой. Землян ослепило ярко-красное сияние, пробившееся через стройные колонны, заменившие стены шахты. Через мгновение пол под ними замер.

Спутники очутились в большой каверне, освещенной вделанными в потолок малиновыми полусферами. Из каверны, как спицы колеса от оси, во всех направлениях тянулись коридоры. Множество марсиан, которые размерами не уступали проводнику землян, сновали взад и вперед, занятые какими-то загадочными делами. Странный приглушенный лязг и громоподобный грохот скрытых механизмов отдавались вибрацией в полу.

— Как ты думаешь, куда мы попали? — спросил Чанлер. — Мы, должно быть, на много миль ниже поверхности. Я никогда не слышал ни о чем, похожем на это место.

Разве что в некоторых древних мифах Айхаи упоминается Равормос, марсианская преисподняя, в которой Валтум, Бог Зла, уже в течение тысячи лет лежит спящим среди своих идолопоклонников.

Проводник услышал его слова.

— Вы действительно прибыли в Равормос, — прогудел он важно. — Валтум проснулся и не заснет вновь в течение следующей тысячи лет. Это он призвал вас к себе. Сейчас я проведу вас в зал аудиенций.

Безмерно удивленные Хэйнс и Чанлер проследовали за марсианином из странного лифта к одному из проходов

— Должно быть, это какая-то глупая шутка, — проворчал Хэйнс. — Я тоже слышал о Валтуме, но лишь как о религиозном суеверии, вроде земного Сатаны. Современные марсиане не верят в него, хотя я слышал, что среди отверженных и представителей нижних каст все еще существует нечто вроде культа дьявола. Готов держать пари, что кто-то из придворной знати затевает революцию против Сикора, правящего императора, и разместил свой штаб под землей.

— Звучит правдоподобно, — согласился Чанлер. — Глава переворота мог бы назвать себя Валтумом: эта уловка соответствует психологии Айхаи. У них есть вкус к высоким метафорам и причудливым титулам.

Оба замолчали, испытывая благоговение перед обширностью подземного мира: освещенные коридоры простирались во всех направлениях. Казалось, сама действительность опровергала их предположения: невероятное подтверждалось и мифическое становилось реальным.

Далекий таинственный лязг имел необычное происхождение, спешащие через пещеру гиганты излучали сверхъестественную активность и предприимчивость. Хэйнс и Чанлер и сами были рослыми людьми, но марсиане рядом с ними оказались не ниже девяти или десяти футов.

Рост некоторых приближался даже к одиннадцати футам, и все они были прекрасно сложены. Изумлял только отпечаток чудовищного, как у мумий, возраста на лицах, несовместимого с их энергией и проворством.

Хэйнса и Чанлера повели по коридору. С выгнутого аркой потолка через равномерные промежутки светили, подобно плененным солнцам, красные полусферы. Прыгая со ступеньки на ступеньку, они спустились по огромной лестнице, следуя за легко идущим проводником. Тот остановился у помещения с открытым порталом в темной скальной породе.

— Входите, — сказал проводник, пропуская землян. Грот оказался небольшим, но очень высоким, словно устремившийся ввысь шпиль. Его пол и стены окрашивали кроваво-фиолетовые лучи единственной полусферы, расположенной наверху в сужающемся своде. Единственным предметом в помещении был странного вида металлический треножник, укрепленный в центре. На треножнике покоилась овальная глыба хрусталя. Из нее, как из замерзшего водоема, поднимался цветок, открывая гладкие лепестки, окрашенные в розовый цвет странным освещением комнаты. Глыба, цветок, треножник — все это казалось частями единой скульптуры.

За порогом земляне тотчас же заметили, что вибрация и лязг сменились глубокой тишиной, словно ни один звук не проникал благодаря какому-то барьеру. Портал позади оставался открытым. Их проводник незаметно удалился. Но почему-то землянам казалось, что из-за голых стен их рассматривают чужие глаза.

Озадаченные, они разглядывали бледный цветок: семь похожих на язычки лепестков, слегка выгибаясь наружу, выходили из дырчатой, похожей на маленькую курильницу сердцевины. Чанлер гадал: это резная работа или же настоящий цветок превращен в камень с помощью марсианской химии? Затем, к изумлению землян, из цветка послышался голос, невероятно мелодичный, чистый и звучный. Его отчетливо прозвучавшие модуляции явно не принадлежали ни Айхаи, ни землянину.

— Я, который говорит, являюсь существом, известным как Валтум, — произнес голос. — Не удивляйтесь и не пугайтесь: единственное мое желание — дружески помочь вам в обмен на услугу, которую, я надеюсь, вы не сочтете неприемлемой. Но прежде я должен прояснить вопросы, озадачивающие вас. Без сомнения, вы слышали легенды обо мне и отвергли их, как обычные предрассудки и суеверия. Как и все мифы, они отчасти верны, частью же — нет. Я не бог и не демон, а существо, много веков назад прилетевшее на Марс из другой вселенной. Хотя я и не бессмертен, моя жизнь гораздо длинней, чем у любого обитателя вашей солнечной системы. Биологические законы моего организма чужды для вас, череда периодов сна и бодрствования исчисляется столетиями. Это истинная правда, что я сплю тысячу лет, а затем бодрствую в течение следующей тысячи.

В те далекие времена, когда ваши предки еще были кровными братьями обезьян, я бежал, гонимый неумолимыми врагами, из своего родного мира и стал космическим изгнанником. Марсиане говорят, что я упал с небес огненным метеором — так миф описывает спуск моего корабля. На Марсе я обнаружил зрелую цивилизацию, хотя и стоящую на несравнимо более низкой ступени развития по сравнению с той, которая изгнала меня.

Короли и иерархи этой планеты, вероятно, прогнали бы меня прочь, но я сплотил вокруг себя небольшое число приверженцев. Снабдив их оружием, значительно превосходящим все достижения марсианской науки, я после великой войны прочно здесь закрепился и завоевал много сторонников. Я не собирался покорять Марс, а просто ушел в этот подземный мир, в котором и обитаю вместе со своими подданными. За их преданность я даровал им долгожительство, почти равное моему собственному. Для гарантии одарил их долгим сном, равным моему. Они засыпают и пробуждаются вместе со мной.

Мы много веков поддерживали этот порядок. Я редко вмешивался в дела и поступки живущих на поверхности.

Они же, однако, превратили меня в духа или бога зла; хотя это слово — зло, по-моему, не имеет значения.

Я обладаю многими способностями, не известными ни вам, ни марсианам. Мои восприятия и ощущения могутохватывать обширные сферы пространства и даже времени. Так я узнал о вашем бедственном положении и призвал сюда, чтобы получить согласие на определенный план.

Короче говоря, мне надоел Марс, дряхлый мир, приближающийся к смерти. Я хотел бы осесть на более молодой планете. Земля меня вполне устроит. Уже сейчас мои последователи строят новый космический корабль, в котором я собираюсь совершить путешествие.

Я не хотел бы повторять печальный опыт своего прибытия на Марс, приземляясь среди народа, ничего не слышавшего обо мне, который по незнанию может настроиться враждебно. Вы, будучи землянами, могли бы подготовить своих соотечественников к моему прибытию, собрать приверженцев, которые бы служили мне. Вашим — и их тоже — вознаграждением будет эликсир долгожительство. У меня много и других даров… драгоценные камни и металлы, которые вы так высоко цените. Есть также цветы с. соблазнительным ароматом. Однажды вдохнув, вы поймете, что даже золото по сравнению с ним ничего не стоит, а, надышавшись им, все ваши соплеменники с радостью станут служить мне.

Голос замолчал, но остались вибрации, еще некоторое время вызывающие трепет у слушателей. Как будто перестала звучать чарующая музыка, в нежной мелодии которой едва улавливались зловещие обертоны. Она ошеломляла и смущала чувства Хэйнса и Чанлера, усмиряя их изумление и призывая принять предложение Валтума.

Чанлер попытался сбросить эти обвораживающие чары.

— Где ты находишься? — спросил он. — И как мы можем убедиться, что ты сказал нам правду?

— Я нахожусь рядом с вами, — ответил голос, — но предпочитаю не показывать себя. Доказательства же предоставлю в надлежащее время. Перед вами находится один из тех цветков, о которых я говорил. Как вы, возможно, догадались, это не скульптурное произведение, а окаменелый цветок, привезенный вместе с другими с моей родной планеты. При обычной температуре он не испускает никакого запаха, но под воздействием тепла начинает источать благоуханный аромат. Что же касается этого аромата… впрочем, судите сами.

Воздух в помещении не был ни теплым, ни холодным.

Внезапно земляне почувствовали изменение температуры, как будто зажглось невидимое пламя. Казалось, тепло исходило от металлического треножника и хрустальной глыбы, накатываясь волнами тропического солнца. И почти сразу земляне начали ощущать аромат, не похожий на что-либо, вдыхаемое ими ранее. Неуловимое благоухание иного мира витало у их ноздрей, сгущаясь все интенсивнее и превращаясь в пряный поток. Это половодье запаха казалось смесью приятной прохлады затененного листвой воздуха и жаркого зноя.

Чанлер больше Хэйнса подвергся воздействию странных галлюцинаций, но их впечатления, хотя и с разной степенью правдоподобия, были до странности схожими.

Внезапно этот аромат показался Маклеру уже не таким абсолютно чужеродным, словно встречался в иных местах и временах. Он попытался вспомнить, при каких обстоятельства уже вдыхал этот запах. Появившиеся как бы из его предыдущего существования воспоминания приняли форму реальной действительности, заменившей окружающую людей каверну. Хэйнс не был частью этой реальности, он исчез из поля зрения Чанлера. Потолок и стены пещеры уступили место раскинувшемуся лесу из древовидных папоротников. Их стройные перламутровые стволы и нежные листья своим великолепием олицетворяли Эдем, освещенный лучами первобытного рассвета. Папоротники были высокими, но цветы еще выше. Из курильниц цвета плоти они излучали все подавляющий сладострастный аромат.

Чанлер почувствовал необъяснимый экстаз. Ему показалось, что он вернулся назад во времена первичного мира и из восхитительного света и благоухания зачерпнул его неистощимую жизненную силу, молодость и энергию, которые пропитали чувства до последней нервной клетки.

Экстаз усиливался, и Чанлер услышал пение, исходившее, казалось, из лепестков; оно, как пение гурий, превратило его кровь в золотистый любовный напиток. В бредовом исступлении Чанлера звуки эти ассоциировались с ароматом, исходившим от цветов. Пение нарастало, вызывая непобедимый головокружительный восторг. Он подумал, что, подобно языкам пламени, цветы взметнулись вверх и деревья устремились за ними, а сам он, как раздуваемый ветром костер, вздымается к некой вершине наслаждения. Весь мир устремился вверх в потоке экзальтации, и Чанлеру почудилось, что он расслышал четко выговариваемые слова:

— Я — Валтум, и ты — мой с начала сотворения мира и будешь моим до его конца…

Окружение, в котором он очнулся, можно было считать продолжением фантастических образов, увиденных под воздействием дурманящего запаха. Чанлер лежал на ложе из кудрявой травы цвета зеленого мрамора, над ним клонились огромные цветы, а мягкое сияние лучей янтарного заката пробивалось между свисающих ветвей с малиново окрашенными плодами. Сознание медленно возвращалось, и Чанлер понял, что его разбудил голос Хэйнса, который сидел рядом с ним на необычном газоне.

— Послушай, ты что ж, и не собираешься просыпаться? — теребил его приятель.

Резкий вопрос дошел до Чанлера, как сквозь пелену сна. Мысли его путались, а воспоминания переплетались с видениями, взятыми словно из других жизней, прошедших в его бредовом сне. Здравомыслие возвращалось постепенно, поэтому было трудно отделить фальшивое от реального. Но чувство глубокой усталости и нервного истощения ясно указывали, что он только что вырвался из поддельного Рая сильнодействующего наркотика.

— Где мы находимся? И как сюда попали? — спросил он.

— Насколько я могу судить, — ответил Хэйнс, — мы в подземном саду. Должно быть, кто-то из этих больших Айхаи перенес нас сюда после того, как мы впали в забытье под воздействием этого запаха. Я дольше тебя сопротивлялся его действию и слышал голос Валтума перед тем, как отключился. Голос сказал, что даст нам сорок восемь земных часов, чтобы обдумать его предложение. Он отправит нас обратно в Игнарх, если мы его примем, с баснословной суммой денег и запасом этих наркотических цветов.

Чанлер уже полностью пришел в себя. Они так и не смогли прийти ни к какому определенному решению, обсуждая свое положение. Предложение сбивало с толку. Неизвестное существо, назвав себя именем марсианского дьявола, предложило им стать его эмиссарами на Земле.

Распространение пропаганды, предназначенной облегчить его пришествие на Землю, — еще туда-сюда. Но им предстояло ввести в употребление наркотик более сильный, чем морфий, кокаин или марихуана — и, по всей видимости, не менее пагубный.

— А что, если мы откажемся? — спросил Чанлер.

— Валтум заявил, что в этом случае мы никогда не вернемся. Но он не стал уточнять, просто намекнул, что нас будут ждать большие неприятности.

— Ну что ж, Хэйнс, нам нужно подумать, как выбраться из этой истории, если мы, конечно, сможем ускользнуть.

— Боюсь, что размышления не особенно помогут. Мы, должно быть, находимся глубоко под поверхностью Марса, и вряд ли землянину по силам освоить механизм подъемников.

Чанлер открыл рот, но не успел что-либо возразить, когда среди деревьев возник один из гигантских Айхаи. Он нес две причудливые марсианские посудины, называвшиеся «кулпаи» Эго были два глубоких подноса из металлокерамики, снабженных съемными чашами и графинами. В кулпаи подавали обед, состоящий из многих блюд и напитков. Айхаи поставил подносы на траву, а затем застыл с непроницаемым липом. Земляне, почувствовав волчий аппетит, с жадностью набросились на еду — набор геометрических фигурок, нарезанных из неведомых пищевых продуктов. Хотя еда, возможно, и имела искусственное происхождение, но была очень вкусной. Земляне проглотили все до последнего конуса и ромба, запивая темно-красным вином из графинов.

Едва они закончили, марсианин впервые заговорил:

— Валтум желает, чтобы вы обошли Равормос и осмотрели все чудеса и диковины каверн. Вы можете передвигаться по своему желанию и без сопровождения, либо я стану служить вам проводником. Меня зовут Та-Вхо Шаи, и я готов ответить на любые вопросы. Отпустите меня, когда пожелаете.

Хэйнс и Чанлер решили осмотреть город с проводником.

Они последовали за Айхаи по саду. Из-за дымки янтарного свечения, наполняющего сад лучами, создавалось впечатление безграничного пространства. Свет, как они узнали от Та-Вхо Шаи, испускали высокий потолок и стены каверны, и сияние это обладало всеми полезными свойствами солнечного света.

В саду росли причудливые растения и цветы, экзотичные и для Марса. Наверняка Валтум завез их из иной солнечной системы, жителем которой являлся. Некоторые цветы походили на огромные ковры из сплетенных лепестков, словно сотню орхидей соединили в одну. Крестообразные деревья украшали фантастически длинные и пестрые листья, напоминающие геральдические флажки или свитки, заполненные таинственными письменами. Ветви других были увешаны необычными плодами.

За садом открылся мир коридоров и каверн; их заполняли механизмы, чаны или урны. Грудами лежали огромные слитки драгоценных и полудрагоценных металлов, огромные сундуки, как будто пытаясь соблазнить землян, выставляли напоказ сверкающие самоцветы.

Хэйнсу с Чанлером было сказано, что большинство механизмов работает без всякого присмотра в течение столетий или даже тысячелетий. Даже Хэйнсу, который обладал обширными познаниями в механике, принцип их действия оставался непонятен. Валтум и его приверженцы заставили скрытые силы Вселенной служить им.

Слышалось размеренное биение, как будто стучали металлические пульсы, ворчали плененные ифриты и попавшие в рабство титаны. С лязгом открывались и закрывались клапаны. В одних помещениях рокотали динамо-машины, в других непостижимым образом висящие в воздухе сферы безмолвно кружились, словно звезды и планеты в космическом пространстве.

Они поднялись по ступеням лестницы, колоссальной, как пирамида Хеопса. Хэйнс смутно, как во сне, вспомнил спуск и решил, что где-то неподалеку они беседовали с Валтумом. Та-Вхо Шаи провел их через ряд просторных залов, которые, похоже, служили лабораториями.

В них древние гиганты колдовали над печами с холодным огнем и ретортами, в которых причудливо курились испарения. В одной из комнат они разглядели три большие бутыли из прозрачного неокрашенного стекла. Выше человеческого роста, формой они напоминали римские амфоры. Судя по всему, бутыли были пусты, но их для чего-то закупорили пробками с двумя рукоятками, не верилось, что обычный человек мог бы такие отвернуть.

— Что это за бутыли? — спросил Чанлер у проводника.

— Это Сосуды Сна, — нравоучительно ответил Айхаи с видом лектора. — Каждый из сосудов заполнен редким газом. Когда приходит время для тысячелетнего сна Валтума, газ выпускают. Смешиваясь с атмосферой Равормоса, он проникает до самого нижнего уровня. Время перестает существовать и для нас, слуг Валтума; тысячелетия для спящих — всего лишь мгновения, а в час пробуждения Валтума просыпаемся и мы.

Терзаемые любопытством, земляне задали множество вопросов, но Та-Вхо Шаи отвечал туманно и двусмысленно, зато горячо уговаривал продолжить осмотр других достопримечательностей Равормоса. Марсианин ничего не знал о химической природе газа, а самого Валтума, если верить Та-Вхо Шаи, большинство последователей никогда не видели в лицо.

В глубине длинной, безлюдной каверны их встретило биение бесчисленных механизмов. Когда они вышли на поддерживаемую колоннами галерею, окружающую километровой ширины бездну, на них обрушился водопад громыхания, ослепил блеск языков огня, вздымающихся из глубин.

Землянам почудилось, что они смотрят на адский круг разгневанного света. Колоссальный агрегат из сверкающих брусьев и стержней, как скелет металлического чудища, вытянулся на дне этой преисподней. Печи, похожие на пылающие пасти драконов, изрыгали огонь. Огромные краны двигались подобно длинношеим плезиозаврам. В отблесках пламени, словно стаи багровых демонов, сновали фигуры работающих гигантов.

— Они строят космический корабль, в котором Валтум отправится на Землю, — пояснил Та-Вхо Шаи. — Когда все будет готово, корабль пробьет дорогу на поверхность, используя атомные дезинтеграторы. Перед ним расплавятся и превратятся в пар скалы Игнар-Лут на поверхности прямо над этим местом. Его поглотит огонь, как раскаленная магма из ядра планеты.

Хэйнс и Чанлер стояли, напуганные этими словами, но не сказали в ответ ни слова. Их ошеломили размеры, ужас и угроза, исходящие из этого подземного мира. Земляне чувствовали: губительная сила, вооруженная таинствами науки, замышляет зловещее завоевание, гибельное для всех населенных миров солнечной системы. Им вряд ли удастся бежать и послать предупреждение, и приятели приуныли. Клубы едких испарений ударили из бездны, когда они глянули с галереи вниз. Они отошли назад, чувствуя тошноту и головокружение.

— А что находится по другую сторону пропасти? — спросил Чанлер.

— Галерея ведет к внешним кавернам, из которых выходит высохшее русло древней подземной реки. Это русло ведет к осевшей значительно ниже уровня моря пустыне, лежащей к западу от Игнарха.

Земляне невольно вздрогнули, услышав эту информацию, она, казалось, открывала им путь к бегству. Оба, однако, сочли благоразумным скрыть свой интерес. Делая вид, что устали, они попросили Айхаи отвести их в какое-нибудь помещение, где они могли бы отдохнуть и обсудить предложение Валтума.

Та— Вхо Шаи заявил, что готов выполнить любое пожелание, и отвел в небольшое помещение, расположенное рядом с лабораториями. Наверное, это была спальная комната, судя по двум ярусам кушеток вдоль стен. Ложа явно предназначались для гигантских марсиан. Здесь Та-Вхо Шаи молча дал им понять, что больше не нужен, и оставил Хэйнса и Чанлера одних.

— Что ж, — сказал Чанлер, — похоже, у нас есть шансы смыться, если мы сможем добраться до этого речного русла. Я старательно запоминал все коридоры и проходы, которые мы миновали на обратном пути от галереи. Это нетрудно сделать, если только за нами не ведут постоянного наблюдения.

— Эта кажущаяся легкость меня настораживает. Но, так или иначе, мы должны попытаться. Все лучше, чем томиться в ожидании своей участи. После всего, что мы увидели и услышали, я начинаю верить, что Валтум — это действительно сам Дьявол, даже если он и не признает себя таковым.

— Эти десятифутовые Айхаи приводят меня в содрогание, — признался Чанлер. — Я охотно поверю, что им миллион лет или около того. Чудовищное долголетие и объясняет их размеры. Большинство животных, живущих дольше своего обычного срока, приобретают гигантские размеры.

Для землян повторить путь к галерее, окружающей бездонную пропасть, оказалось довольно легким делом. Они просто следовали по главному коридору, а звук грохочущих механизмов служил указателем цели. В проходах им никто не встретился, а те Айхаи, которых земляне видели через открытые порталы лабораторий, занимались таинственными химическими опытами.

— Мне это не нравится, — пробормотал Хэйнс. — Слишком это хорошо, чтобы быть правдой.

— А я так не думаю. Возможно, Валтуму и его приверженцам просто не пришло в голову, что мы попытаемся сбежать. В конце концов, мы ведь ничего не знаем об их психологии.

Земляне двигались вправо по длинной, слегка изгибающейся галерее, держась поближе к внутренней стене и прячась за толстыми колоннами. Галерея освещалась только дрожащими отблесками высоких языков пламени из глубин бездны. Приятели решили укрываться от глаз работающих гигантов на случай, если кто-нибудь из них взглянет вверх.

Временами их окутывали ядовитые испарения, чувствовался жар топок, а лязг металлических конструкций и грохот механизмов отпугивали эхом.

Они обогнули пропасть и оказались на противоположной стороне, где галерея изгибалась и поворачивала назад.

В полумраке они рассмотрели неосвещенный вход в большую каверну, ведущую в сторону.

Этот ход, по их предположениям, приведет к опустившемуся руслу реки. К счастью, у Хэйнса нашелся небольшой карманный фонарик, и он осветил прямой коридор с многочисленными ответвлениями. Друзья торопливо шли по пустынному проходу. Гром титанической работы быстро затих.

С потолка, как в других залах Равормоса, свисали служившие для освещения, но сейчас темные металлические полусферы. Земляне поднимали облака мелкой пыли, воздух стал прохладным и разреженным, теряя влажную теплоту центральных каверн. Подтверждались слова Та-Вхо Шаи, что внешние проходы редко посещались.

Земляне прошли милю или больше, затем стены начали выпрямляться, пол стал шероховатым и резко пошел под уклон.

Исчезли ответвления и поперечные проходы, стало ясно, что они вышли из искусственных каверн в естественный туннель. В сердцах друзей ожила надежда. Пол превратился в ряд спускающихся вниз уступов. По ним Хэйнс и Чанлер спустились в глубокую пропасть, возможно русло, о котором говорил им Та-Вхо Шаи.

Света маленького фонаря не хватало, чтобы полностью осветить этот пересохший подземный водный путь. Дно реки, сильно размытое и заваленное булыжниками, терялось в непреодолимом мраке. Хэйнс и Чанлер осторожно обследовали дно реки, по его постепенному уклону они определили направление, в котором когда-то текли бурные воды. Они решительно двинулись вниз по высохшему руслу, мысленно надеясь не встречаться с непреодолимыми препятствиями вроде пропастей или бывших водопадов.

Это было единственное, чего помимо опасности преследования опасались земляне. Приятели почти ощупью пробирались вперед, а извилины и повороты русла приводили их то к одному, то к другому берегу. Иногда каверна расширялась, и берега отступали далеко в стороны, спускаясь вниз уступами и террасами.

Земляне заметили, что высоко вверху из стен вырастают странные образования, напоминающие громадные древесные грибы. Такие выращивают в туннелях под современными каналами. По форме они походили на дубинки геркулесов, часто достигали высоты трех и более футов.

У Хэйнса возникла любопытная идея. Хотя Чанлер и протестовал против задержки, он взобрался на уступ, чтобы поближе рассмотреть грибы, и обнаружил, что это окаменелости, насыщенные минералами. Он пытался отломать один из них, его усилия увенчались успехом при помощи обломка булыжника. Окаменевшая дубинка упала с металлическим звяканьем. Она имела утолщение на верхнем конце и в случае необходимости могла послужить хорошим оружием.

Хэйнс отломил такую же для Чанлера, и вооруженные земляне возобновили свой путь.

Было невозможно определить расстояние, которое они преодолели. Канал изгибался, иногда резко обрывался вниз, часто перемежался уступами и изломами, на которых поблескивали незнакомые руды или пятна окислов лазурного, ярко-красного и желтого цветов. Мужчины продвигались с трудом, то увязая по щиколотки в черном песке, то карабкаясь на баррикады из порыжевших валунов. Они лихорадочно прислушивались к любому звуку, предвещающему погоню.

Но только тишина заполняла до краев канал, а нарушали ее лишь звуки шагов землян и скрип их башмаков. Не веря собственным глазам, они увидели далеко впереди отблески бледного света. Своды гигантской каверны постепенно проступили из мрака, так жерло вулкана освещают подземные огни. Путников охватило ликованье, они-то подумали, что приближаются к выходу из тоннеля; но свет усиливался со сверхъестественной быстротой и походил скорее на отблеск пламени, а не солнечный свет.

Он неумолимо полз по стенам и полу пещеры и затмил слабый свет фонаря Хэйнса. Непонятный свет, казалось, угрожал им. Изумленные земляне застыли в нерешительности, не зная, стоит ли продолжать свой путь. Затем из пламенеющего воздуха раздался голос, в нем чувствовался легкий упрек.

— Возвращайтесь назад тем же путем, земляне, — прозвучал мелодичный голос Валтума. — Никто не может покинуть Равормос против моей воли и так, чтобы я не знал об этом. Смотрите! Я послал своих стражей сопроводить вас. Освещенный воздух был совершенно пуст, а дно русла покрыто огромными валунами и их тенями. Но как только голос смолк, Хэйнс и Чанлер увидели перед собой двоих внезапно появившихся существ. Ничего подобного не встречалось ни в марсианской, ни в земной зоологии. Жирафы с короткими ножками, как у китайских драконов, и спиральными шеями, похожими на кольца свернувшейся анаконды. Их головы имели по три морды, этакие трехликие янусы дьявольского мира. Казалось, каждая рожа была безглазой, но при этом из глубоких глазниц под косыми бровями вылетали длинные языки пламени.

Огонь изливался бесконечной рвотной массой и из их пастей. На голове у каждого монстра светились тройные зубчатые ярко-красные гребни, оба имели бороды в виде малиновых завитушек. Их тела окружали острые, длиной со шпагу лезвия, на суживающихся хвостах они уменьшались до размеров кинжала. Чудовища, так же как и это грозное вооружение, казалось, горели, словно только что вышли из огненной печи.

От адских химер исходил ощутимый жар, и земляне поспешно отступили перед огненными клочьями, вылетающими из глазищ и ртов.

— Боже мой! Эти твари сверхъестественны! — вскричал потрясенный Чанлер.

Объяснения Хэйнса были более ортодоксальными.

— Это, скорее всего, разновидность голографии, — утверждал он, — хотя я не могу представить, как можно проецировать трехмерные образы и одновременно создавать ощущение жара… Правда, у меня и раньше мелькала мысль, что за нашим побегом наблюдают.

Он поднял тяжелый обломок камня и бросил его в одного из светящихся монстров. Камень ударил чудовище в лоб и, казалось, взорвался дождем искр. Существо ярко полыхнуло и раздулось, послышалось шипение. Хэйнс и Чанлер отпрянули назад: волны жара были нестерпимы.

Стражи шаг за шагом теснили их по каменистому дну.

Земляне возвращались в Равормос, оставив всякую надежду на побег. Они с трудом передвигали ноги, перебираясь через скальные препятствия.

У выхода из речного русла они обнаружили, что он охраняется еще двумя ужасными драконами. Пришлось взбираться по высоким уступам к поднимающемуся наклонно тоннелю. Обессилев от тупого отчаяния и длительной ходьбы, земляне вновь оказались во внешнем зале.

Стражи выполняли роль почетного эскорта самого дьявола. Приятели были ошеломлены осознанием ужасающей силы Валтума. Хэйнс хранил молчание, хотя мозг его был занят поиском выхода из сложившейся ситуации. Более чувствительный Чанлер воображал все ужасы, которые только мог себе представить.

Они вернулись к галерее с колоннами вокруг широкой пропасти. Примерно посередине галереи химерические создания, шедшие впереди, повернулись к землянам, изрыгая ужасные языки пламени. Люди замерли от страха, но два монстра, шедших сзади, продолжали наступать, шипя как дьявольские сковородки. Жара накатила на землян, колонны же были негодным укрытием. Из бездны, где трудились марсианские титаны, вырвался ошеломляющий грохот, извивающимися кольцами поползли вверх ядовитые испарения.

— Может, они собираются загнать нас в пропасть? — предположил Хэйнс, судорожно пытаясь вдохнуть огненный воздух. Он и Чанлер шатались между монстров. Едва Хэйнс произнес эту фразу, на краю галереи возникли еще два адских создания. Они словно поднялись из бездны, чтобы предупредить их смертельный прыжок вниз — единственное спасение от остальных чудовищ.

Теряя сознание, земляне смутно ощутили перемену в поведении химер. Пламенные тела потускнели и уменьшились в размерах, жара спала, исчезло пламя. Чудовища приняли отвратительный раболепный вид, высовывая бледные языки и закатывая черные глаза.

Языки, казалось, разделились… стали еще бледнее, похожие на лепестки цветов, которые Хэйнс и Чанлер недавно где-то видели. Дыхание химер коснулось лиц землян, подобно легкому порыву ветерка… Оно напоминало прохладный аромат, с которым они уже были знакомы, наркотический аромат, опьянивший их после встречи с хозяином Равормоса…

Монстры на глазах перевоплощались в изумительные цветы, колонны галереи превратились в гигантские деревья, громовые раскаты в бездне затихли, на смену им пришел нежный шепот моря у берегов Эдема Мрачная угроза, кишащий ужасами Равормос — все исчезло, как будто никогда и не было. Хэйнс и Чанлер, почуяв забвение, погрузились в наркотический рай…

Пробудившись ото сна, Хэйнс обнаружил, что лежит на каменном полу внутри окружающей бездну колоннады. Огненные химеры исчезли. Лязг и грохот, доносившиеся из бездны, грубо рассеяли призраков его наркотического обморока. Он вспомнил все, что произошло.

В поисках следов своего спутника Хэйнс поднялся на ноги, вглядываясь в полумрак галереи. Дубинка Чанлера из окаменевшего гриба, как и его собственное оружие, лежали там, где выпали из рук землян. Но приятель исчез, и сколько Хэйнс ни кричал, ответом были только жуткие раскаты эха в глубине галереи.

Хэйнс подобрал свою тяжелую булаву и зашагал по галерее, желая незамедлительно разыскать Чанлера. Вряд ли это оружие защитит от сверхъестественных слуг Валтума, но тяжесть металлической дубинки придавала ему уверенность.

На подходе к главному коридору, ведущему в центральные залы Равормоса, Хэйнс подпрыгнул от радости, увидев идущего навстречу Чанлера. Но прежде чем Хэйнс успел произнести приветствие, он услышал голос:

— Привет, Боб, это мое первое трехмерное телевизионное появление. Очень удачно получилось, не так ли? Я нахожусь в личной лаборатории Валтума, он уговорил меня принять его предложение. Как только ты согласишься поступить так же, мы вернемся в Игнарх с подробными инструкциями о нашей миссии на Земле и получим по миллиону долларов. Обдумай это, и ты поймешь, что лучшего не остается и желать. Когда ты решишься присоединиться, следуй по главному коридору в центр Равормоса, Та-Вхо Шаи встретит тебя и приведет в лабораторию.

Чанлер закончил речь и, не дожидаясь ответа, легко шагнул на край галереи и поплыл среди клубов испарений. Улыбнувшись Хэйнсу, он исчез как призрак.

Сказать, что Хэйнс был как громом поражен, значит, не сказать ничего. Фигура и голос призрака были Чанлером во плоти и крови. Хэйнс почувствовал, что по телу пробежал суеверный холодок, вызванный магией Валтума.

Правдоподобие изображения обманывало чувства. Он был шокирован капитуляцией Чанлера, но ему как-то и в голову не пришло, что слова проекции лживы.

— Этот дьявол достал его, — сказал самому себе Хэйнс. — Никогда бы не поверил в это. Я совершенно не думал, что он мог оказаться таким слабовольным типом.

Печаль, гнев, замешательство и удивление сменяли друг друга, пока Хэйнс шел по галерее. Он все еще не мог прийти ни к какому решению, даже когда вошел во внутренний зал. Как же ему быть? Сдаться, как поступил Чанлер, было для него немыслимо. Если бы он вновь смог с глазу на глаз увидеть Чанлера, возможно, ему удалось бы убедить его передумать и снова начать борьбу с чужеродным существом. Для любого землянина поддержать более чем сомнительные планы Валтума было бы изменой человечеству. Звездный изгнанник планировал вторжение на Землю и распространение неизвестного наркотика, он предполагал безжалостное разрушение Игнар-Лута, когда космический корабль пробьет себе дорогу на поверхность планеты. Долг землян — остановить Валтума, если только это в человеческих силах. Так или иначе, они — или он один — обязаны остановить зародившуюся угрозу. Хэйнс был прямодушным и честным человеком, у него даже на мгновение не возникало мысли о том, чтобы приспособиться к ситуации.

Он продолжал идти еще несколько минут, все еще сжимая в руках окаменелую дубинку и размышляя над ужасной проблемой. Из-за привычки вести постоянное наблюдение за окружающим, автоматической для многоопытного космического пилота, он заглядывал в двери комнат, где под присмотром древних колоссов в чашках и ретортах бурлили неведомые химические вещества. Затем Хэйнс подошел к безлюдной комнате, где находились три огромных сосуда, которые Та-Вхо Шаи назвал Сосудами Сна. Он вспомнил слова Айхаи об их содержимом.

В порыве отчаянного вдохновения Хэйнс смело вошел в комнату, надеясь, что в этот момент Валтум случайно отвернулся или зевнул. У него не было времени для размышлений, если он собирался реализовать пришедший в голову план.

Бутыли с раздувшимися очертаниями больших амфор и на первый взгляд пустые поднимались выше его головы и тускло отсвечивали в неподвижном свете. Приблизившись, Хэйнс увидел в изгибающемся стекле свой искаженный облик, похожий на призрак надутого гиганта. В его мозгу билась только одна мысль: любой ценой он должен разбить Сосуды, а газы распространятся по Равормосу и ввергнут приверженцев Валтума — если не его самого — в тысячелетний сон. Он и Чанлер, несомненно, также уснут; и для них без эликсира бессмертия пробуждение никогда не наступит. Но это лучший выход благодаря такой жертве двум планетам будет предоставлена тысячелетняя отсрочка. Сейчас у него появилась единственная возможность, неправдоподобно, что такой случай представится еще раз.

Он поднял булаву из окаменевшего гриба, широко размахнулся и изо всей силы ударил по вспучившемуся стеклу. Раздался звон, как от удара гонга, и от вершины до днища Сосуда побежали трещины. После второго удара осколки стекла провалились внутрь с пугающим звоном, похожим на человеческий крик, на мгновение лицо Хэйнса овеял прохладный ветерок, легкий и нежный, как вздох женщины.

Он повернулся к следующей бутыли, задержав дыхание, чтобы не глотнуть газа. Она разлетелась на куски после первого же удара, и вновь он почувствовал как бы легкий вздох.

Громовой голос заполнил комнату, когда Хэйнс поднял свою палицу, чтобы ударить по третьей бутыли:

— Глупец! Этим поступком ты приговорил к смерти себя и своего соотечественника-землянина! Слова смешались с грохотом заключительного удара.

Наступила гробовая тишина, даже далекое приглушенное грохотанье механизмов, казалось, ослабело. Землянин осмотрел расколотые бутыли, а затем, отбросив бесполезный обломок своей палицы, разлетевшейся на куски, выбежал вон.

Несколько Айхаи, привлеченных шумом битья Сосудов, появились в зале. Они бесцельно и несогласованно бегали по помещению, словно мумии, приводимые в движение ослабевающим гальваническим током. Никто из них не пытался задержать землянина.

Хэйнс не мог знать, будет ли наступление сна, вызванное газами, быстрым или медленным. Ему казалось, что воздух в кавернах оставался неизменным: не чувствовалось ни запаха, ни ощутимого воздействия на дыхание. Но во время бега он почувствовал легкую вялость и сонливость. Все его чувства, казалось, опутала пелена.

По стенам коридоров клубились едва заметные испарения, и сами они выглядели иллюзорными.

Он убегал без каких-либо определенных целей или намерений и почти не удивился, когда его, словно в сновидениях, приподняло от пола и понесло по воздуху. Хэйнса словно захватил несущийся поток или невидимые облака. Мимо быстро проплывали двери секретных комнат, порталы и сотни таинственных залов. Он мельком видел колоссов, которые пошатывались и клевали носом, оказываясь в зоне действия все более распространяющейся сонливости. Затем Хэйнс оказался в комнате, где хранился окаменелый цветок на треноге из хрусталя и черного металла.

Открылась дверь в гладкой скале противоположной стены, и непонятная сила бросила в нее Хэйнса. Пролетая мимо огромной массы неизвестных механизмов и вращающегося диска, издающего адское гудение, он, казалось, падал в подземелье, затем оказался стоящим на ногах. Внутренность помещения приобрела устойчивые очертания, а диск возвышался перед ним. Он к этому моменту уже перестал вращаться, но его дьявольские вибрации все еще пульсировали.

Среди переплетения блестящих спиралей и динамо-машин Хэйнс разглядел тело Чанлера, привязанное металлическими шнурами к раме, напоминающей дыбу.

Рядом, застыв в неподвижности, стоял Та-Вхо Шаи, а сбоку извивались среди механизмов части тела невероятного вида существа.

Гигантское растение с бесчисленными корнями, бледное и раздувшееся, ответвлялось от луковицы ствола. Ствол был увенчан ярко-красной чашей наподобие чудовищного цветка, откуда поднималась миниатюрная фигурка жемчужного цвета, сложенная утонченно пропорционально и красиво. Фигурка обратила к Хэйнсу свое личико лилипута и заговорила звучным голосом Валтума:

— Ты победил, но ненадолго, я не таю на тебя злобы. Я виню свою собственную беззаботность.

До Хэйнса голос доносился, как отдаленные удары грома для почти заснувшего человека. Спотыкаясь, едва не падая, он пробрался к Чанлеру. Чанлер молча смотрел на него с металлической рамы, и его вид вызывал у Хэйнса смутное беспокойство.

— Я… разбил Сосуды Сна, — свой голос показался Хэйнсу нереальным, — поскольку ты перешел на сторону Валтума. Большего я сделать не смог.

— Но я не соглашался на его предложения, — медленно, почти по складам протянул Чанлер. — Все это ложь… чтобы обманом заставить тебя уступить Валтуму… Меня пытали, потому что я не сдавался… — Чанлер слабел на глазах, теряя последние силы. Медленно с его лица исчезли болезненные эмоции, писатель погрузился в глубокий сон.

Хэйнс, с трудом одолевая собственную дремоту, пытался разглядеть зловещий инструмент, похожий на заостренное стрекало, на пальцах Та-Вхо Шаи. С его тонких, как иглы, кончиков сыпались электрические искры. Рубашка на груди Чанлера разорвалась, и на коже от подбородка до диафрагмы проступала татуировка из крошечных отметин. Хэйнс почувствовал смутный ужас.

Он понимал, что проваливается в забвение, но слышал голос Валтума. Спустя годы ему показалось, что он понимает значение слов.

— Мои методы убеждения не дали результата, но сейчас это неважно. Я засыпаю, хотя мог бы продолжать бодрствовать, если бы пожелал. Я умею не поддаваться действию газов, призвав на помощь свои научные знания и жизненную энергию… Мы все заснем крепким сном… и для меня и моих подданных тысяча лет пролетит как одна-единственная ночь. Вам, чьи жизни так коротки, проснуться уже не удастся. Я же воспряну ото сна и воплощу свой план завоевания… а вы, которые осмелились помешать мне, будете лежать рядом со мной кучкой пыли, и пыль эту сметет время.

Валтум замолк, и миниатюрное существо клюнуло носом в ярко-красную чашу. Хэйнс и Чанлер видели друг друга, словно сквозь растушую дымку серого тумана. Адские механизмы остановились, титаны прекратили бесконечную работу, воцарилась тишина. Чанлер расслабился на раме для пыток, веки его опустились. Хэйнс, собрав остатки воли, шагнул, пошатнулся и упал, застыв без движения. Та-Вхо Шаи покоился на полу, как мумия, но все еще сжимал свой инструмент. Тяжелый сон подобно молчаливому морю на тысячу лет заполнил каверны Равормоса.


ПОСЛАНЕЦ С МАРСА

The Metamorphosis of Earth (1951)

Все это произошло осенью 1947 года, за три дня до ежегодного футбольного матча между командами Стенфорда и Калифорнийского университета, когда необычный гость из космоса приземлился в середине огромного стадиона в Беркли, где должен быть состояться матч.

В городах на берегах залива Сан-Франциско, в Беркли, Окленде, Аламеде и в самом Сан-Франциско, толпы людей видели в небе космический корабль, спускавшийся замедленно, и указывали на него друг другу. Мерцая медно-золотистыми бликами, корабль опускался по безоблачному осеннему лазурному небу, и над стадионом трасса его шла в виде медленно раскручивающейся спирали. Он абсолютно не походил на любой из известных типов воздушных кораблей и имел длину около сотни футов.

Форма корабля была яйцевидной и при этом более или менее угловатой, причем поверхность разделялась на десятки различных плоскостей со множеством ромбовидных люков из пурпурного материала, иного, чем тот, из которого был выполнен корпус. Вид корабля даже с первого взгляда наводил на мысль об изобретательном гении, о профессиональном мастерстве какого-то чужого мира; о людях, чьи представления о механической симметрии были определены эволюционной необходимостью, а органы чувств отличны от наших.

Тем не менее, когда этот странный космический корабль наконец приземлился, в городах на побережье залива начали распространяться противоречивые слухи, касающиеся цели прибытия корабля и места его отправления. Были люди, опасавшиеся вторжения зарубежного противника, думавшие, что странный корабль означал объявление давно замышляемого нападения русских или китайских Советов, или даже Германии, чьи намерения также были под подозрением. И тревогу испытывали многие из тех, кто делал предположения о страшном внеземном вторжении из далеких миров, полагая, что пришельцы, возможно, имели враждебные намерения.

В это время безмолвный, неподвижный, без признаков жизни в нем корабль покоился на стадионе, где вокруг начали собираться любопытные. Эти толпы, однако, очень скоро рассеялись по приказу гражданских властей, поскольку были неясными и намерения пришельцев, и место, откуда они прибыли. Стадион был закрыт для публики; а на случай враждебных действий на верхних рядах трибун установили пулеметы и разместили роту морской пехоты; бомбардировщики патрулировали воздушное пространство, находясь в боевой готовности, чтобы сбросить свой смертоносный груз на сверкающий медью корабль. В научных кругах интерес к кораблю был очень высок, и была создана большая группа ученых, химиков, металлургов, астрономов, астрофизиков и биологов — для посещения неизвестного объекта и его изучения. Когда на следующий день местные обсерватории выпустили бюллетень, что предыдущей ночью они вели наблюдения за кораблем, приближающимся к земле, то факт внеземного происхождения корабля стал бесспорным с точки зрения большинства. Преобладали противоречивые мнения по поводу того, прибыл ли корабль с Венеры, Марса, Меркурия или с одной из планет другой солнечной системы.

Но большинство высказывалось в пользу ближайших планет, в особенности Марса: те, кто наблюдал появление корабля, сумели определить, что траектория указывает именно на него.

И в течение всего дня, пока кипели дискуссии, пока в местных газетах и прессе всего цивилизованного мира выходили экстренные выпуски со странными и мрачными заголовками; пока в общественном мнении преобладали то страх, то любопытство, а морские пехотинцы и летчики вели наблюдение, пытаясь обнаружить признаки возможной враждебности, неопознанный летающий объект оставался безмолвным и неподвижным.

Наблюдение с помощью телескопов и биноклей велось с ближайших холмов; но было выявлено немногое из того, что касалось характера этого объекта. Те, кто вел наблюдение, видели, что многочисленные иллюминаторы были выполнены из стекловидного материала, более или менее прозрачного; но за ними не виделось никакого движения; а вспышки на необычайном оборудовании, просматривавшемся сквозь иллюминатор, не привлекали внимания наблюдателей. Они полагали, что один из иллюминаторов, больший, чем остальные, представляет собой что-то вроде входного люка; но никто не подходил открыть его; а за ним просматривалась странная на вид сеть неподвижных катушек, стержней, цилиндров, которые мешали разглядеть внутренности корабля.

Люди считали, что гости не менее осмотрительны в отношении чужой среды, чем местные жители в отношении корабля. Возможно, пришельцы опасались показаться перед людьми; возможно, они сомневались в пригодности земной атмосферы для дыхания, либо просто планировали нанести страшный удар с помощью какого-то невообразимого оружия.

Начало формироваться и третье направление общественного мнения — наряду с теми, кто испытывал страх, и теми, кто удивлялся и размышлял. В университетских кругах и среди спортивных болельщиков росло возмущение, что этот странный корабль позволил себе недопустимую вольность занять стадион перед предстоящим спортивным событием.

Городским властям подали прошение с просьбой убрать объект со стадиона. Огромный металлический объект, независимо от того, откуда и почему он появился, не должен мешать такому всеми любимому и имеющему первостепенное значение событию, как футбольный матч.

Несмотря на поднятую суматоху, объект не сдвинулся с места ни на дюйм Многие люди начали высказывать догадки, что гости пострадали от условий космического полета или что они погибли, будучи не в состоянии вынести силу тяготения и атмосферного давления Земли.

Было решено не приближаться к кораблю до утра следующего дня, когда его посетит исследовательский комитет. Днем и ночью в Калифорнию на самолетах и на ракетоносцах спешили ученые из многих штатов.

Предлагалось ограничить численность комитета. Среди счастливчиков-ученых, избранных в этот комитет, был Джон Гейлард, помощник астронома в Обсерватории Мт. Уилсона Гейлард представлял более радикальное и свободно мыслящее направление и получил известность своими теориями обитаемости ближних планет, в частности Марса и Венеры. Он давно отстаивал идею разумной и высокоорганизованной жизни в этих мирах и даже опубликовал не один научный труд на эту тему, где подробно разрабатывал свои теории. Новости о корабле вызвали у него глубокое волнение. Он был одним из тех, кто накануне наблюдал мерцание и не поддающееся классификации пятно в космосе за пределами лунной орбиты, и даже тогда предчувствовал истинный характер события. Остальные члены группы тоже считались независимыми и откровенными в своих суждениях, но ни один из них не был так глубоко и серьезно заинтересован в работе, как Гейлард.

Годфри Стилтон, профессор астрономии Калифорнийского университета, также вошедший в комитет, выбран был, вероятно, как антитеза Гейларду по взглядам и склонностям Ограниченный, догматичный, скептический во всем, что не могло бы быть доказано с помощью свидетельства или правил; презиравший все, лежащее за пределами прямого эмпиризма, он неохотно признавал внеземное происхождение объекта и даже возможность органической жизни на других планетах.

Интеллектом такого же типа обладали и некоторые его коллеги.

Кроме двух этих ученых и их коллег, в комитет вошли три газетных репортера, а также шеф местной полиции, Уильям Полсон, и мэр города Беркли, Джеймс Грешем, понимавший, что в комитет следовало включить и членов правительства, В состав комитета было включено сорок человек; и в резерве за пределами стадиона находилась группа опытных механиков, оснащенных ацетиленовыми горелками и режущими инструментами на случай необходимости вскрытия корабля.

В девять часов утра уполномоченные по исследованию вошли на стадион и приблизились к сверкающему многоугольному объекту. Многие испытывали страх, вызванный неведомой опасностью; но в большей степени они чувствовали оживление,острейшее любопытство и исключительное изумление. Гейлард особенно остро ощущал космическую тайну и, приближаясь к золотисто-медному кораблю, испытывал восхищение; у него немного кружилась голова, как у человека, который находится на краю бездны непознаваемых тайн и чудес чужого мира. Гейларду казалось, что он стоит на грани соразмерного и несоизмеримого, конечного и бесконечного.

Остальные члены группы были в меньшей степени полны таких же эмоций. И даже твердолобый, лишенный воображения Стилтон испытывал странное беспокойство, которое, будучи мнительным по природе, он приписывал погоде или «печеночной колике».

Необычный корабль, как и прежде, находился в полной неподвижности. Некоторые опасения тех, кто ожидал засады, рассеялись при приближении к кораблю; а надежды тех, кто ожидал проявлений дружелюбия, не оправдались. Группа собралась у главного люка, который, подобно остальным, имел форму огромного алмаза. Он находился на высоте нескольких футов над их головами в вертикальной плоскости корпуса; и они стояли, вглядываясь сквозь розовато-лиловую прозрачную дверь люка в незнакомые сложные механизмы корабля, как сквозь огромные витражи окна собора

Никто не знал, как поступить дальше; казалось очевидным, что члены экипажа — если они живы и в сознании — не спешат предстать перед людьми, желающими изучить их делегация решила подождать несколько минут, прежде чем вызвать службу механиков с ацетиленовыми горелками и инструментами. Прогуливаясь вокруг корабля, люди изучали металл покрытия, предположительно сплав меди и красного золота, закаленного до исключительной твердости способом, не известным в металлургии. Не было видно никаких соединений между плоскостями и гранями, и вся огромная оболочка, кроме прозрачных люков, вполне вероятно, была изготовлена из единого листа такого прочного сплава.

Гейлард стоял, вглядываясь в главный люк, в то время как его спутники прогуливались вокруг корабля, ожесточенно споря. Каким-то образом он почувствовал, что должно произойти что-то чудесное и необычное, когда огромный люк начал медленно открываться с помощью невидимого механизма и створки разошлись по обе стороны. Но трепет, который он ощутил, не был трепетом удивления. Не удивился он и тогда, когда металлический трап, состоящий из узких ступенек (несколько большего размера, чем у стремянки) начал постепенно опускаться из раскрытого люка и достиг земли у ног Гейларда.

Эти действия произошли бесшумно, без малейшего скрипа или лязга, но все присутствующие заметили их и в большом волнении поспешили к ступенькам. Но против их ожиданий, никто не вышел из корабля, и внутренняя часть оказалась видна не лучше, чем сквозь прозрачные люки. Они ждали какого-нибудь необычного марсианского посланца, какого-нибудь яркого, фантастичного полномочного представителя Венеры, спускающегося по трапу, но никто не появился. Царили тишина и безлюдье, поражало сверхъестественное техническое совершенство механизма. Казалось, что огромный корабль — это живой организм, обладающий собственными нервами и мозгом, скрытыми под металлической обшивкой.

Открытый вход и трап, очевидно, были знаком приглашения, и после некоторых колебаний ученые решили войти в корабль. Некоторые все еще боялись трапа, и пять человек из сорока осмотрительно решили остаться снаружи, но остальных охватили любопытство и энтузиазм исследований, друг за другом они поднялись по трапу.

Они увидели, что изнутри корабль еще более удивителен, чем снаружи. Он оказался достаточно просторным и разделенным на несколько больших отсеков, два из которых, в центре, были обставлены низкими диванами, обитыми мягкой, блестящей, пушистой тканью серовато-опалового цвета. Другие отсеки, в том числе аванкамера у входа, были заняты оборудованием, движущая сила и принципы работы которого были в равной степени неясными Аля самых квалифицированных исследователей.

При изготовлении этого оборудования использовались редкие металлы и необычные сплавы, и некоторые из них трудно было классифицировать. Около входа имелось подобие треногого стола с панелью управления, странные ряды кнопок и выключателей были не менее таинственны, чем тайнопись на какой-нибудь криптограмме. Корабль, очевидно, оказался необитаемым, и не было никаких следов земной либо внеземной жизни.

Бродя по отсекам корабля и дивясь сложным техническим загадкам, окружавшим их, члены делегации и не догадывались, что главный люк закрылся так же спокойно и бесшумно, как и открывался. Они не слышали и предупреждающих криков тех пяти коллег, которые остались снаружи.

Первым знаком чего-то неблагоприятного были внезапный крен и подъем корабля. Пораженные, они посмотрели на прозрачные люки и увидели бесконечные ряды трибун, окаймлявших гигантский стадион. Космический корабль с невидимой системой управления быстро поднимался в воздух по спирали. Он уносил в какой-то неизвестный мир целую делегацию отважных ученых, попавших на борт вместе с мэром города Беркли, шефом полиции и тремя имеющими особое задание репортерами, надеявшимися заполучить сверхсенсационную новость для своих уважаемых журналов.

Ситуация была беспрецедентной и более чем удивительной; люди по-разному на нее реагировали, но во всех случаях присутствовали испуг и изумление. Одни были слишком ошеломлены и сбиты с толку, чтобы осознать возможные последствия; другие пришли в ужас и возмущение. «Это же насилие!» — громко закричал Стилтон после того, как немного пришел в себя от неожиданности. Такие же восклицания исходили и от других ученых с похожим темпераментом: все они сознавали, что в этой ситуации необходимо что-то сделать и что кто-то (к сожалению, они не могли определить, кто именно) должен был быть наказан за такую недопустимую дерзость.

Гейларда, разделявшего общее волнение, охватил энтузиазм удивительного космического путешествия, предчувствие межпланетного приключения. Он ощущал мистическую уверенность в том, что он и другие отправились в путешествие к миру, где человек ранее не был. Он полагал, что именно с такой целью необычный корабль опустился, на землю, и люк открылся, чтобы приглашенные вошли в него. Какая-то скрытая далекая сила управляла каждым движением корабля и вела его к определенному месту назначения. Нечеткие образы безграничного космоса, его величия, неизведанности заполнили воображение Гейларда, и яркие картины внеземной жизни уже сияли перед ним.

Каким— то непостижимым образом он понимал, что его страстное желание проникнуть в тайны мироздания будет вскоре удовлетворено; и что он (если не его спутники) с самого начала был похищен и пленен в взлетевшем космическом летательном аппарате.

Шумно и многословно обсуждая свое положение, собравшиеся ученые поспешили к иллюминаторам, чтобы взглянуть на тот мир, который они покинули. В один момент они поднялись выше облаков. Весь район залива Сан-Франциско, как и побережье Тихого океана, простирался под ними, словно огромная рельефная карта; они уже видели кривизну горизонта, который, казалось, покачивался и отступал по мере того, как они поднимались. Перспектива полета вызывала у ученых благоговение; но нарастающее ускорение, обеспечивающее скорость более высокую, чем у воздушных кораблей, огибавших земной шар в пределах стратосферы, вскоре заставило ученых сесть на удобные диваны. Разговоры утихли, вскоре все начали испытывать перегрузку — почти невыносимое сжатие, как в металлических тисках.

Однако когда они улеглись на мягкие диваны, то ощутили необъяснимое облегчение. Казалось, от этих диванов исходила какая-то энергия, облегчавшая стресс от возрастающей гравитации, связанной с ускорением, и дающая возможность переносить ужасающую скорость, с которой космический корабль покидал слои земной атмосферы. Наступило время, когда они смогли встать и ходить по кораблю. Их ощущения в целом были почти нормальными; хотя в отличие от начального этапа полета, теперь возникла странная легкость, которая вынуждала их делать шаги короче, чтобы не наталкиваться на стены и оборудование. Вес людей стал меньше, чем на Земле, но его потеря не вызывала дискомфорта или недомогания и сопровождалась приятным возбуждением.

Они сознавали, что вдыхают разреженный бодрящий воздух, почти не отличающийся от того, что на горных вершинах, но с одним-двумя незнакомыми элементами и привкусом азота. Такой воздух усиливал веселость, немного учащал и дыхание, и пульс.

«Проклятье! — выкрикнул возмущенный Стилтон, как только обнаружил, что и движение корабля, и состав воздуха регулировались по системе дистанционного управления. — Это противозаконно, это — нарушение приличий и порядка! Правительству США немедленно следует что-то предпринять!»

«Боюсь, — заметил Гейлард, — что мы вне юриспруденции США и всех других правительств Земли. Ни один реактивный самолет не смог бы достичь воздушного пространства, которое мы проходим; спустя минуту мы достигнем межзвездного пространства. Предположительно, этот корабль возвращается туда, откуда прибыл, и мы летим в нем».

«Абсурд! Бессмыслица! Насилие! — голос Стилтона был подобен рычанию и слегка приглушен за счет воздушной среды. — Я всегда придерживался мнения, что космическое путешествие абсолютно несбыточно. Даже ученые Земли не смогли изобрести космический корабль; и нелепо допускать, что высокий интеллект, способный на такое изобретение, мог бы существовать на других планетах!»

«Как же в таком случае, — спросил Гейлард, — вы оцениваете данную ситуацию?»

«Этот корабль, конечно, дело рук человека. Это, должно быть, новый и сверхмощный тип реактивного самолета, изобретенный русскими, оснащенный автоматическим или радиоуправлением, что, вероятно, позволит нам приземлиться в Сибири после путешествия в верхних слоях стратосферы».

Гейлард улыбнулся с мягкой иронией; он почувствовал, что может спокойно прекратить этот спор. Отойдя от Стилтона, который с угрожающим видом рассматривал через иллюминатор удаляющую Землю, береговые линии Северной Америки вместе с Аляской и Гавайским островами, Гейлард присоединился к тем, кто продолжал осмотр корабля.

Некоторые ученые все еще считали, что на корабле, должно быть, все же находятся живые существа; но тщательный осмотр каждого отсека, каждого угла и щели привел к прежним результатам. Отказавшись от поисков, люди начали снова осматривать машинное оборудование, движущую силу и принцип работы которого они все еще были не способны постичь. Озадаченные и растерянные, ученые рассматривали панель управления, на которой кнопки сами время от времени опускались и поднимались, как будто их касалась невидимая рука. После таких манипуляций каждый раз следовали некоторые изменения скорости либо смещение курса, возможно, чтобы избежать столкновения с обломками метеоритов. Хотя люди ничего определенного не смогли узнать о двигателях, вскоре выяснились некоторые странные факты. Двигатели не были реактивными, так как не наблюдалось шумов и вспышек. Работа делалась бесшумно, отсутствовала вибрация. Не виделось никакой механической работы, кроме изменения положений кнопочных переключателей, да некоторые приборы вдруг начинали светиться голубым светом. Этот свет, холодный, как сверкание арктического льда, не походил на электрический, он наводил на мысль о неизвестном виде радиоактивности.

Спустя некоторое время Стилтон присоединился к тем, кто стоял около панели управления, и, с возмущением бормоча что-то о незаконных и противонаучных действиях, он некоторое время смотрел на клавиши, а затем, сжав пальцами одну из них, попытался осуществить управление движением корабля.

К его удивлению (и удивлению его спутников), клавиша осталась неподвижной. Стилтон нажимал все сильнее, вены выступили у него на руке, и струйки пота потекли По лицу. Затем он с отчаянным усилием попробовал и другие клавиши, но результат был тот же. Очевидно, работать у панели мог только невидимый оператор.

Повторяя свою попытку, Стилтон подошел к клавише большого размера и иной формы. Прикоснувшись к ней, он вскрикнул от боли и с трудом отдернул руку. Клавиша была холодной, как будто имела температуру абсолютного нуля; она действительно обожгла его пальцы ледяным холодом. После этого он отказался от дальнейших попыток вмешательства в работу приборов.

Гейлард, понаблюдав это «представление», перешел в один из главных отсеков. Сидя на исключительно мягком и упругом диване, он любовался захватывающим зрелищем. За бортом весь мир, огромный, сияющий, многоцветный, проплывал перед кораблем в черном звездном пространстве. Ужасающие космические бездны, немыслимая бесконечность наплывали, и Гейлард в течение нескольких мгновений испытывал боль и головокружение, осознавая все это, он был охвачен всеподавляющей, необъяснимой паникой.

Позднее странным образом чувство страха уступило место восторгу от надежды на путешествие по безмолвным небесным просторам и пустынным берегам. Забывая об опасностях, об ужасном отчуждении от привычной человеку окружающей среды, Гейлард погрузился в магическое ощущение своего чудесного путешествия и необычной судьбы.

Остальные его спутники были менее способны самостоятельно ориентироваться в таких странных обстоятельствах. Бледные и подавленные, с чувством невосполнимых потерь и страхом перед сплошными опасностями и головокружительной путаницей, они наблюдали удаляющуюся Землю, с которой попали на корабль так неожиданно и необъяснимо. Многие из них от страха лишились речи, поскольку более четко осознали свое бессилие в плену у могущественной и непознаваемой силы.

Некоторые пытались бессвязной и громкой болтовней скрыть свое смятение. Трое репортеров жаловались на невозможность связи с журналами, представителями которых являлись. Джеймс Грешем, мэр, и Уильям Полсон, шеф полиции, пришли в замешательство и растерянность, не зная, что делать и что думать. Они находились в обстоятельствах, которые, казалось, полностью аннулировали их обычную гражданскую значимость. А ученые, как и можно было ожидать, разделились на два лагеря. Более радикальные и предприимчивые приветствовали все, что ждало их впереди (ради познания); в то время как остальные принимали судьбу с разной степенью опасений, протеста и сопротивления.

Прошло еще несколько часов; и Луна, ослепляющий символ одиночества в этой огромной бездне, осталась позади вместе с ее возничим, Землей. Корабль летел в одиночестве по космическим просторам, по вселенной, величие которой было откровением даже для астрономов, знакомых с размерами и множественностью солнц, туманностей и галактик. Тридцать пять человек были оторваны от своей родной планеты и брошены через немыслимые беспредельные пространства со скоростью, значительно превышающей скорость любой планеты или спутников в солнечной системе. Было трудно определить скорость движения корабля; но некоторое представление о ней можно было составить, исходя из скорости, с которой Солнце и близкие к нему планеты — Меркурий, Марс, Венера — изменяли свое относительное положение. Казалось, они летели в небесах, как шарики из рук жонглеров.

Очевидно, в корабле существовала некая искусственная гравитационная сила, так как невесомость, которая в ином случае была бы неизбежной, не чувствовалась вообще. Еще ученые обнаружили, что воздух поступал из неких цистерн необычной формы. Кроме того, в корабле имелась какая-то скрытая отопительная система либо система изоляции от низких космических температур; температура внутри корабля оставалась постоянной, около 65 — 70 стандартных марсианских единиц.

Глядя на часы, некоторые члены группы забывали, что по-земному в Сан-Франциско уже полдень, хотя даже на лишенных воображения производили впечатление как абсурдность деления суток на 24 часа, так и постоянный солнечный свет за иллюминаторами.

Люди стали ощущать голод и жажду, и они громко заявляли об этом. Вскоре, как бы в ответ на их слова, из металлической стены бесшумно появились некие панели (как в табльдоте или ресторане), и открылся ряд длинных буфетов, на которых стояли необычные расширяющиеся кверху кувшины с водой и супницы, наполненные доверху неизвестной едой.

Слишком удивленные, чтобы подробно комментировать такое чудо, члены делегации решили попробовать еду и напитки. Стилтон, мрачный и возмущенный, отказался и остался единственным воздержавшимся.

Вода была вполне приемлемой, хотя и была несколько солоноватой, как если бы ее добыли из артезианских колодцев; а еда представляла собой красноватые макаронные изделия (относительно состава и типа которых химики колебались), она утолила муки голода, даже если и не была аппетитной.

После того как земляне поели, панели закрылись так же бесшумно, как и открылись. Корабль стремительно час за часом продвигался в космосе до тех пор, пока Гейларду и его коллегам-астрономам не стало очевидным, что он направляется прямо к Марсу, либо пройдет очень близко от него на пути к какой-то более далекой орбите.

Мир красной планеты с его знакомыми приметами, так часто наблюдаемыми с помощью телескопов, и о характерных особенностях которого ученые подолгу спорили, начал неясно вырисовываться перед ними и увеличиваться в размере с фантастической быстротой. Затем они заметили значительное снижение скорости своего летательного аппарата. Движение не прекратилось при сближении с медно-красной планетой, но нос корабля несколько раз смещался, как если бы цель была скрыта в лабиринте среди звездной пыли. Вскоре не осталось сомнений в том, что местом их назначения оказался Марс Гейлард и другие ученые, более или менее близкие к нему по интересам и взглядам, были взволнованы, трепетно ожидая сближения с чужим миром. Затем металлический аппарат начал мягкую посадку на необычный ландшафт, на котором легко можно было различить хорошо известные «моря» и «каналы», уже близкие и поэтому кажущиеся огромными.

Вскоре корабль приблизился к поверхности красноватой планеты, он опускался по спирали по безоблачному ясному небу, и скорость была меньше, чем у парашюта. Вокруг тянулись прямые однообразные горизонты; они казались ближе, чем на Земле, не было видно ни гор, ни холмов или пригорков; вскоре корабль завис на высоте полмили или менее. Здесь аппарат, казалось, прекратил спуск и застыл в равновесии.

Они увидели внизу желтовато-красную пустыню с невысокими барханами, пересеченную извилистыми «каналами», уходящими по обе стороны горизонта.

Ученые рассматривали планету с растущим волнением и восхищением, так как им стала ясна истинная природа этих «каналов». Их наполняла не вода, а масса бледно-зеленой растительности, огромных зубчатых листьев либо ветвей с листьями, и все они, казалось, отходили от единого ползучего стебля телесного цвета, имеющего несколько сот футов в диаметре, с раздутыми узловатыми сочленениями, а интервалы между ними составляли полмили! Кроме таких аномальных ползучих супергигантов, не было иных следов, жизни, ни растительной, ни животной на всем пейзаже. Сама протяженность ползучего стебля, захватившего всю видимую поверхность, но казавшегося — по форме и своим особенностям — частью какого-то еще более гигантского растения, поколебала предвзятые мнения, связанные с земной ботаникой.

Большинство ученых с изумлением рассматривали гигантские растения через иллюминаторы. Более, чем обычно, журналисты грустили о том, что не могут свои материалы с сенсационными заголовками переслать в газеты. Грешем и Полсон понимали, что есть нечто противоестественное в такой уродливой форме растений; Стилтон и его коллеги из академических кругов выражали свое разочарование больше, чем остальные. «Возмутительно! Неслыханно! Смехотворно! — бормотал Стилтон. — Это нарушает самые элементарные законы ботаники! В этом отношении не было ни одного прецедента!»

Гейлард, который стоял рядом с ним, был так погружен в раздумье о росте растения, что едва ли слышал комментарии Стилтона. Уверенность Гейларда в том, что они попали в грандиозное приключение, превратилась в четкую убежденность. Он не мог точно и последовательно определить чувства, которые овладели им, но был переполнен ощущениями чудес, сиюминутных и будущих, и предчувствиями необычных, серьезных открытий.

Многие из группы страшились высказываться, не решаясь как-либо комментировать события. Все, что с ними произошло за последние часы, и все, что они теперь наблюдали, было настолько за пределами человеческого понимания, что обычные проявления чувств были подавлены из-за необходимости адаптации к необычной окружающей обстановке.

Понаблюдав минуту-другую за гигантским растением ученые почувствовали, что их корабль пришел в движение, на этот раз горизонтально, следуя за ползучим растением в направлении, которое условно можно было считать западным, где опускалось маленькое бледное солнце на тусклом, выжженном небе, посылая тонкие, холодные лучи на пустынную землю.

Людьми овладело осознание того, что за всем происходящим стоит некая заданность, ощущение дистанционного наблюдения и контроля было у Гейларда даже сильнее, чем у остальных. Никто и не сомневался, что каждое движение корабля было рассчитано, и Гейлард чувствовал, что снижение скорости, следовавшее за продвижением вперед, было вычислено, чтобы дать ученым возможность понаблюдать за новой для них окружающей средой и, в частности, за ростом растений.

Напрасно, однако, наблюдали они окружающую среду, так как предметы, которые свидетельствовали бы о наличии органических форм человеческой или нечеловеческой, сверхчеловеческой эпохи, могли быть только воображаемыми. Только сверхчеловеческие существа, по мнению ученых, могли бы построить корабль, доставивший людей, послать его и управлять им.

Летательный аппарат продвигался вперед около часа и пересек огромную территорию, где песчаные равнины уступали место болотам. Здесь, где медлительные воды скрывали мергельную почву, вьющиеся растения раздувались до невероятных размеров и были покрыты пышной листвой, скрывающей болотистую землю почти на милю по обе стороны от гигантского стебля.

Листва приобретала более яркий и живой зеленый оттенок, была необычайно роскошной и пышной, и сам стебель выглядел неописуемо сочным Он сиял и лоснился от своей мощи и силы, это было цветение, сверхъестественно и неприлично демонстрирующее откормленную плоть. Под взглядом наблюдателей это растение, казалось, пульсировало ритмично, как живое существо, и в некоторых местах на стебле имелись утолщения и отростки странной формы, назначение которых никто из людей не мог себе представить.

Гейлард обратил внимание Стилтона на необычную пульсацию, заметную у растения, и, как казалось, осуществляющую связь ствола с листьями длиной в сотню футов, которые колебались, как от ветра, «Уф! — выдохнул Стилтон, покачав головой с выражением отвращения и недоверия. — Такая пульсация просто невозможна. Должно быть, это обман зрения, смещение фокуса, вызванное, возможно, скоростью нашего полета. Либо это, либо некоторые особенности преломления в этой атмосфере, создают иллюзию движения неподвижных объектов». Гейлард удержался от спора, что этот феномен визуального нарушения или преломления связан исключительно с растением и не распространяется на остальной ландшафт.

Вскоре после этого корабль приблизился к необычному ответвлению растения, и земляне обнаружили, что стебель, за которым наблюдали, был лишь одним из трех, отходящих от ствола, спускающихся к болотистой почве в разных направлениях и исчезающих за горизонтом. Место соединения со стволом было отмечено огромным двигательным узлом, имеющим причудливое сходство с человеческими бедрами. Здесь пульсация была сильнее и очевиднее, чем когда-либо; на бледной поверхности ствола виднелись странные вены и красноватые крапинки.

Ученых все более и более волновали невиданная величина и некоторые характеристики необычного роста растения. Но впереди были открытия более экстраординарного толка. Задержавшись на мгновение около чудовищного места соединения со стволом, корабль полетел быстрее вдоль главного ствола, простирающегося на необозримое расстояние в восточном направлении. Были видны свежие ответвления на различных расстояниях друг от друга, растущие все сильнее и пышнее по мере проникновения в болотистые районы, несомненно, представлявшие собой остатки обмелевшего моря.

«Боже мой! Растение, должно быть, опоясывает весь Марс!» — испуганно сказал один из репортеров.

«Все это выглядит следующим образом, — серьезно заявил Гейлард. — Мы, должно быть, движемся вдоль экватора и мы уже сотни миль летим вдоль ствола. Судя по тому, что мы видели, представляется, что марсианские „каналы“ — это всего лишь ответвления растения, а то, что на картах Марса астрономы определяют как „моря“, представляет собой массы листвы». «Не могу понять этого, — бубнил Стилтон, — проклятое это растение находится в полном противоречии с наукой, и природе оно противоречит, оно не должно существовать в любом рациональном, постижимом космосе».

«Ну, — несколько ядовито заметил Гейлард, — тем не менее это растение существует, и я не представляю, как вы собираетесь избавиться от него. Очевидно, что это единственный вид растений на планете; по крайней мере, до сих пор нам не удавалось увидеть здесь еще что-либо другое. В конце концов, почему растительная жизнь на Марсе не должна быть сосредоточена в одном виде? И почему здесь не должен быть только один пример вида? Это указывает на удивительную экономию со стороны природы. Нет никаких оснований допускать, что растительные или даже животные формы в других мирах будут так же разнообразны и системы размножения окажутся такими же, как на Земле».

Выслушивая этот неортодоксальный довод, Стилтон смотрел на Гейларда, как мусульманин на какого-нибудь заблуждающегося неверного, но был слишком рассержен либо слишком разгневан, чтобы говорить.

Далее внимание ученых сосредоточилось на зеленой полосе вдоль маршрута их полета, площадь которой составляла много квадратных миль.

Они увидели, что от главного ствола отходит множество отростков, листва которых покрывает почву подобно густому лесу. Согласно тезису, выдвинутому Гейлардом, происхождение так называемых «морей» на Марсе было объяснено.

Пролетев сорок-пятьдесят миль за пределами зарослей листвы, они попали в район других, еще более обширных зарослей. Корабль поднялся на огромную высоту, и они взглянули сверху на огромнейшие пространства, покрытые листвой. Среди этих зарослей они разглядели круглый узел в несколько лье шириной, возвышающийся как вершина горы, и от него во всех направлениях отходили стебли сверхъестественной величины, опоясывающие планету. Не только размеры, но и некоторые особенности гигантского узла ошеломили наблюдателей. Узел был подобен голове какой-то колоссальной каракатицы, а стебли, расходящиеся во все стороны, напоминали щупальца.

И самым странным было то, что люди разглядели в центре этой головы две огромные массы, светлые и прозрачные, как вода; размерами они напоминали озера, а внешним видом — органы зрения.

Все растение вибрировало, как вздымающаяся человеческая грудь, и трепет, с которым невольные исследователи осматривали его, не поддавался описанию. Все были вынуждены признать, что, если и не принимать во внимание пропорции и темпы роста, растение ни в каком отношении не сопоставимо с какими-либо земными видами растений. И Гейларду, так же как и остальным, пришла в голову мысль, что это был организм, наделенный чувствами, и что пульсирующая масса, наблюдаемая ими, — это мозг или нервный узел центральной нервной системы. Огромные глаза, отражающие солнечный свет подобно гигантским каплям росы, казалось, реагировали с помощью своего скрытого сверхчеловеческого интеллекта на то, что их изучают; и Гейларда преследовала мысль, что в этих прозрачных глазах крылись сверхъестественные знания и мудрость, граничащие с всезнанием.

Корабль пошел на снижение и выполнил вертикальную посадку в долине, рядом с вершиной стебля, где между листвой от двух расходящихся стеблей оставался клочок свободной земли. Он был подобен лесной просеке; непроходимые заросли с трех сторон, и высокая скала с четвертой. Здесь, впервые за все время пребывания на Марсе, корабль пошел на посадку; он плавно снижался, без вибрации и без толчков; почти сразу после посадки главный люк открылся, был спущен металлический трап,. готовый для высадки пассажиров. Пассажиры выходили из корабля друг за другом, одни робко и осторожно, другие с дерзкой легкостью, и приступали к осмотру окрестностей. Они обнаружили, что воздух на Марсе отличался незначительно или вовсе не отличался от того воздуха, каким они дышали в корабле; и в этот час, когда солнце освещало эту необыкновенную долину с запада, температура воздуха была умеренно теплой. Это была странная, необычная обстановка; она была непохожа на земную. Под ногами пружинила мягкая, упругая почва — влажная масса, полностью лишенная травы, лишайников, грибовидных наростов и других мелких растений. Листва гигантских растений с горизонтальными ветвями, пышными и роскошными, высоко нависала над просекой и дрожала в безветренном воздухе от пульсации стволов.

Рядом с путешественниками высокой, телесного цвета стеной вставала голова растения, с изгибом у глубоко сидящих глаз; несомненно, голова эта глубоко уходила корнями в марсианскую почву. Подступив еще ближе к этой живой массе, земляне увидели, что поверхность ее, покрытая густым сетчатым узором, положим на морщины, и большими порами, напоминала кожу животного под сверхмощным микроскопом. Земляне проводили этот осмотр в трепетной тишине; и некоторое время никто не мог произнести те выводы, к которым многие из них пришли.

Гейлард испытывал почти религиозные чувства, когда размышлял о едва вообразимом диапазоне форм внеземной жизни, представлявшемся ему более характерным для божественного начала, чем для любого иного проявления жизни. В марсианском растении Гейлард видел сочетание, апофеоз животной и растительной жизни. Это было совершенно, самодостаточно и независимо от менее сложных форм жизни в этом мире смешанных форм. Все, это рождало ощущение вечного долголетия, возможно и бессмертия. И какому загадочному космическому сознанию можно было бы все это приписывать на протяжении циклов развития! Какими необычными чувствами и органами чувств могла бы обладать такая жизнь! Какой мощный потенциал (за пределами уже достигнутого) мог бы иметь место у более ограниченных, более конечных форм! Многие спутники Гейларда ощущали то же самое, но в меньшей степени.

При виде такой необыкновенной аномалии они забывали о нераскрытых загадках космического корабля и их путешествия по беспредельным просторам. Но Стилтон и его единомышленники-консерваторы были возмущены необъяснимой природой Марса. И если бы они были религиозны, то выразили бы свои возмущение и ярость, заявив, что это чудовищное растение, так же как и беспрецедентные события (нежелательные, но имевшие место), полны страшной ереси и богохульства Грешем, который осматривал окрестности с важным и загадочным видом, первым нарушил тишину. «Где же скрывается местное правительство? — вопрошал он. — Кто же, черт возьми, здесь у власти? Ну, мистер Гейлард, вы, астрономы, много о Марсе знаете! Нет ли где-нибудь в этой богом забытой дыре Американского консульства?»

Гейлард был вынужден сообщить, что нет на Марсе консульской службы и что такая форма правления на этой планете, а также ее официальное местонахождение, представляют собой открытую проблему. «Однако, — продолжал он, — я бы не удивился, если бы узнал, что мы сейчас находимся в присутствии единого и верховного правителя марсианских владений». — «Ха! Я не вижу никого!» — признал Грешем, недовольно нахмурившись, оглядывая трепещущие массы листвы и «голову» огромного растения, имеющую очертания горы. Слова Гейларда было далеко за пределами интеллектуальной орбиты Грешема.

Гейлард осмотрел возвышающуюся верхушку растения с увлечением и исключительным интересом. С одной стороны на расстоянии он разглядел особые отдельные отростки, либо сморщенные, либо рудиментарные, напоминающие опущенные вниз бивни. Они были величиной с тело человека и, казалось, могли и далее расти. Представлялось, что растение выбросило эти ростки с какой-то целью и позволило им высыхать, когда цель оказалась достигнута. Эти отростки сохраняли нехитрое сходство с человеческими членами и имели необычные дополнительные функции: это были наполовину руки и наполовину щупальца, как если бы они были смоделированы с какого-то экземпляра неизвестного марсианского животного мира. Прямо под ними, на земле, Гейлард заметил беспорядочно разбросанные странные металлические инструменты, необработанные листы и бесформенные слитки того же медного материала, из которого был изготовлен космический корабль.

По— видимому, ранее на этом месте находилась корабельная верфь, хотя там не было стапелей, какие обычно используются при строительстве кораблей. Странный намек на правду промелькнул в мозгу Гейларда, когда он осматривал металлические обломки, но он был слишком ошеломлен всеми произошедшими чудесами, а также тем, что выяснил и в чем удостоверился, чтобы передать свои предположения коллегам.

Между тем вся группа обошла просеку, занимавшую несколько сот ярдов. Один из астрономов, Филипп Колтон, второй специальностью которого была ботаника, рассматривал зубчатую листву сверхгигантских ползучих растений со смешанным чувством крайнего интереса и недоумения. Ветви были окаймлены перистыми иглами, покрытыми пухом; каждая из этих игл была четырех футов длиной и трех-четырех дюймов толщиной, и возможно, иглы имели полую трубчатую структуру. Ветви отходили от стебля массивами, параллельными земле, создавая горизонтальную ткань леса, и опускались до самой земли в виде плотных чешуевидных слоев.

Колтон вынул из кармана складной нож и попытался отделить одну часть от перистого листа. При первом же соприкосновении с острым лезвием вся ветвь резко отпрянула назад, за пределы досягаемости, затем она качнулась вперед и нанесла Колтону тяжелый удар, который отбросил его на землю, и нож улетел на значительное расстояние.

Если бы не более низкая сила притяжения Марса, Кол-тон получил бы при падении серьезную травму. Как бы то ни было, он лежал бездыханным, у него был ушиб; с нелепым удивлением смотрел он на огромную ветвь, которая приняла прежнее положение, и теперь она только трепетала в такт с ритмичным дрожанием стебля.

Растерянность Колтона была замечена коллегами; и сразу же, как если бы это происшествие развязало им языки, среди них возник разноголосый спор. Для всех более не оставалось сомнений в аномальной либо полуаномальной природе роста растения. И даже разгневанный и разъяренный Стилтон, считавший, что нарушаются самые святые законы честности в науке, был вынужден допустить наличие биологической загадки, не объяснимой в понятиях ортодоксальной морфологии.

Гейлард, который старался не принимать участия в дискуссии, предпочитая размышлять над собственными мыслями и догадками, продолжал наблюдать нарастание пульсации. Он стоял немного в стороне от остальных и ближе всех к мясистой и пористой голове растения и вдруг заметил выброс нового отростка, появившегося на расстоянии около четырех футов над землей.

Отросток вытягивался, как в замедленной киносъемке, увеличиваясь в длине и раздуваясь луковицеобразной шишкой на конце. Эта шишка вскоре превратилась в большую, слегка скрученную массу, очертания которой представляли мучительную загадку для Гейларда, поскольку напоминали ему что-то, чего он не мог вспомнить. Присутствовал странный признак нарождающихся конечностей и членов, которые вскоре стали более определенными; затем он испытал некоторый шок: он увидел, что отросток этот напоминал человеческий зародыш!

Его невольный крик изумления привлек коллег; вскоре все столпились вокруг, наблюдая, затаив дыхание, невероятное развитие растения. Отросток выбросил вперед две хорошо оформленные ноги, они доставали до земли и поддерживали пятипалыми стопами все тело, на котором уже полностью оформились человеческие голова и руки (хотя те еще не достигли такого размера, как у взрослого человека).

Процесс продолжался; и, одновременно, на туловище, руках и ногах начала появляться шерсть. Руки и шея были голыми, но стопы покрыты материалом, который приобрел вид зеленой кожи. Когда покров стал толще, потемнел до серо-стального цвета и приобрел вполне модный по земным меркам силуэт, то стало ясно, что эта человеческая фигура покрывается такой одеждой, какую носят земляне, и, возможно, в соответствии с человеческими представлениями о скромности.

Все это было невероятно; и еще более невообразимым казалось то сходство, которое Гейлард и его спутники начали замечать в лице этой продолжающей оформляться человеческой фигуры. Гейлард почувствовал, что он как бы смотрит на себя в зеркало, потому что черты лица напоминали его собственные! Одежда и обувь были правдоподобным повторением его собственных и все в этом существе имело те же пропорции!

Ученые увидели, что процесс роста завершился. Существо стояло с закрытыми глазами, с каким-то пустым и безучастным видом, как человек, который еще не пробудился от глубокого сна. Оно было все еще соединено толстым отростком с живым узлом, этот отросток напоминал пуповину.

Существо открыло глаза; долгим, загадочным взглядом уставилось оно на Гейларда, шок и изумление которого усилились. Ученый выдержал этот взгляд, полный сверхъестественного чувства — чувства, что он встретился со своим альтер эго, в котором заключалась душа или интеллект какого-то чуждого и более великого, чем он, существа.

Что касается загадочного взгляда, то Гейлард ощущал ту же глубокую и скрытую тайну, что и в глазах-озерах головы растения, подобных сверкающей росе.

Существо подняло правую руку и, казалось, поманило Гейларда к себе. Он медленно пошел вперед, пока они не оказались лицом к лицу. Тогда сверхъестественный двойник положил свою руку на его лоб, и Гейларду показалось, что с этого момента на него наложено гипнотическое заклинание. Почти безучастно, с целью, которую ему не дано было понять, Гейлард заговорил, а это существо, имитируя каждый звук и ритм, повторяло слова вслед за ним.

Прошло несколько минут, и Гейлард осознал истинную причину и значение этой необычной беседы. Когда к нему вернулась ясность мысли, он понял, что, оказывается, он давал этому существу урок английского языка! В виде беглого, непрерывного потока речи он вводил основной словарный запас вместе с грамматическими правилами. И каким-то образом, чудом суперинтеллекта, его собеседник все понял и запомнил.

Должно быть, так прошли целые часы, и марсианское солнце уже опускалось за зубчатые массы листвы. Измученный и потрясенный, Гейлард понял, что пришел конец этому долгому уроку, потому что существо убрало свою руку с его лба и обратилось к нему на правильном, хорошо смодулированном английском языке: «Благодарю вас. Я узнал все, что мне необходимо для языковой коммуникации. Если вы и ваши коллеги посетите меня, я объясню все, что было тайной для вас, и раскрою причины, по которым вас перенесли из вашего мира на землю чужой планеты».

Едва ли доверяя увиденному и услышанному, как во сне, не в силах ни отвергнуть, ни опровергнуть все это, земляне слушали речь, которую продолжал удивительный двойник Гейларда: «Существо, устами которого я говорю, сотворенное по образу одного из вас, это просто особый орган, который я разработал, чтобы иметь связь с вами. Я информирующее существо, которое сочетает в себе высший гений и энергию тех двух сфер жизни, что известны вам под названиями „растения“ и „животные“. Я обладаю реальным всемогуществом и бессмертием бога, и у меня никогда не было необходимости произносить речи. Но, поскольку я владею всеми потенциальными возможностями эволюции, а также и интеллектуальными возможностями, граничащими с всезнанием, у меня не было затруднений с приобретением этой новой способности. Это я построил (вместе с особыми приспособлениями, выпущенными мною для этой цели) космический летательный аппарат, который опустился на вашу планету и затем вернулся ко мне с группой людей, большинство которых, как я предполагаю, представляет ученый мир человечества. Строительство летательного аппарата и способ управления им станут понятны вам, когда я расскажу, что я создатель многих космических кораблей, в которых использованы лучевые энергии, не известные ученым Земли. Энергию я получаю из воздуха, земли или из обеих сред, или даже из отдаленных звезд.

Космический корабль сделан из металла, который получен из молекул, беспорядочно плавающих в атмосфере; я использовал в сконцентрированном виде солнечные лучи, чтобы создать температуру, при которой эти металлы можно расплавить и раскатать. Мощность, используемая в двигателях и системах управления — это некая суперэлектроэнергия, природу которой я не буду разъяснять вам. Скажу только, что она связана с силой тяготения, а также с некоторыми излучающими свойствами межзвездного эфира, не обнаруживаемого приборами, которыми вы обладаете. Я обеспечил на летательном аппарате марсианскую силу притяжения, марсианские воду и воздух, а также синтезированную пищу, чтобы за время путешествия вы привыкли к марсианским условиям.

Я, как вы, возможно, заметили, — единственный обитатель этого мира Я могу создать множество подобных себе, если нужно; но до сих пор (по причинам, которые вы вскоре поймете) я чувствовал, что это нежелательно. Будучи совершенным и идеальным, я не ощущал необходимости быть в обществе других существ. И в прошлом ради собственного удобства и безопасности я был вынужден искоренить некоторые соперничающие растительные виды, а также некоторых животных, слегка напоминающих людей вашей планеты, которые в ходе эволюции стали причинять беспокойство и даже представлять опасность для меня.

С помощью своих глаз (обеспечивающих оптическое увеличение более сильное, чем мощнейшие ваши телескопы) я в период марсианских ночей изучил Землю и другие планеты и узнал многое об условиях жизни на каждой из них. Жизнь на вашей планете, ваша история, состояние вашей цивилизации во многом для меня — открытая книга. Я составил точное представление о геологических, растительных и животных феноменах вашего мира. Я понимаю ваше несовершенство, вашу социальную несправедливость и несогласованность, массовую заболеваемость и нищету, которым подвержено население из-замногих противоречий в ваших жизненных принципах.

От такого зла и ошибок я избавлен. Я достиг возвышенного абсолютного знания и превосходства. И мне больше нечего бояться во всей вселенной, кроме неизбежного процесса обезвоживания, который медленно идет на Марсе, как и на других стареющих планетах.

Этот процесс я не в силах замедлить, кроме как в ограниченном виде. Я уже вынужден во многих местах планеты выкачивать артезианскую воду. Я бы мог жить, используя только солнечный свет и воду; но вода необходима для поддержания питающих свойств атмосферы, а без нее мое бессмертие с течением времени закончится, мои гигантские стебли сморщатся и высохнут, и мои огромные бесчисленные листья увянут из-за недостатка жизненных сил.

Ваш мир еще юный с его полноводными морями, реками и полным влагой воздухом. У вас на планете необходимого элемента, которого мне не хватает, более чем достаточно. И я доставил вас сюда как представителей человечества, чтобы предложить обмен, который может быть желателен как для вас, так и для меня.

В обмен на очень небольшое количество воды я предлагаю вам тайны вечной жизни и неиссякаемую энергию; я научу вас преодолевать социальные затруднения и полностью владеть окружающей средой на вашей планете. Из-за огромных размеров моих стеблей и отростков, опоясывающих марсианский экватор и достигающих даже полюсов, у меня нет возможности отлучиться с места моего рождения. Но я научу вас колонизировать другие планеты и исследовать всю вселенную. Для всех этих целей я предлагаю заключить межпланетный договор и постоянный союз между мной и народами Земли.

Хорошо рассмотрите то, что я вам предлагаю, потому что для перспектив нет аналогий. В отношении людей я — все равно, что бог в сравнении с насекомыми. Блага, которые я могу предложить вам, неоценимы. Взамен я прошу вас только установить на Земле, по моим указаниям, постоянные передающие станции, работающие на сверхмощной длине волны. С помощью этих станций важнейшие элементы морской воды без нежелательной солености можно будет телепортировать на Марс. Изъятое таким путем количество воды мало изменит либо совсем не изменит уровни ваших приливов и влажность воздуха, но это обеспечит вечную жизнь».

Марсианин закончил свою речь и стоял, глядя на землян в вежливом и непроницаемом молчании. Он ожидал ответа.

Эмоции, возникшие у землян после его речи, были далеко не однозначны. Хотя все люди и чувствовали изумление, но чудеса происходили непрерывно, и они стали нечувствительны к чудесам. Земляне дошли до того, что воспринимали создание человеческого существа с его способностями к человеческой речи как само собой разумеющееся. Но предложение, сделанное этим растительным существом с помощью органов речи, было совсем другим делом и задело совсем иные струны в душах ученых, приобщающихся к новой информации, репортеров, мэра и начальника полиции.

Гейлард, который полагал, что согласен с полученным предложением, и ощущал взаимопонимание с марсианином, хотел сразу же присоединиться к договору, оказать поддержку лично и обеспечить поддержку своих друзей в подписании договора и плана обмена. Гейлард указал марсианину, что земляне (даже если они были бы единодушны) не уполномочены представлять все народы Земли при формировании межпланетного союза, и самое большое, на что он способен, это передать предложение правительству США и другим правительствам.

Половина ученых после некоторых колебаний объявила себя сторонниками плана, желающими заключить договоры, используя все свои возможности. То же самое хотели сделать и трое репортеров, и они пообещали, возможно и опрометчиво, что наряду с деятельностью ученых будет использовано и влияние мировой прессы.

Однако Стилтон и другие догматики быстро и активно ушли в оппозицию и отказались даже рассматривать предложение марсианина Любой договор или союз такого рода, настаивали они, был бы в высшей степени нежелательным и неподходящим. Было бы не в интересах народов Земли вовлечь себя в такое сложное, сомнительное дело или вести какую-либо коммерцию с существом таким, как растение-чудовище, не имеющее должного биологического статуса. Немыслимо, чтобы ортодоксальные и здравомыслящие ученые поддержали бы что-либо настолько сомнительное. Они заявили, что суть этого дела — обман и надувательство; кроме того, дело слишком незаконное, чтобы его поддерживать или даже рассматривать с чувством иным, кроме осуждения.

Раскол между землянами завершился жарким спором, в котором Стилтон резко обвинил Гейларда и других про-марсиански настроенных людей как настоящих предателей человечества, интеллектуальных большевиков, чьи идеи опасны для сохранения единства человеческой мысли. Грешем и Полсон были на стороне ментального закона и порядка, они являлись консерваторами по убеждениям. Таким образом, земляне почти поровну разделились на тех, кто поддерживали принятие предложения марсианина, и тех, кто отвергал его с большей или меньшей степенью подозрения и возмущения.

Пока продолжались эти горячие споры, солнце зашло за высокие массы листвы, и ледяной холод, такой, какой вполне мог быть в полуразрушенном мире с разреженным воздухом, тронул бледные розовые сумерки. Землян бросило в дрожь; мысли их ушли в сторону от проблемы, которую они обсуждали, из-за физического дискомфорта, ощущаемого все сильнее. В сумерках они услышали голос странного существа: «Я могу предложить вам разные жилища на ночь и на все время вашего пребывания на Марсе. На космическом корабле для вас хорошее освещение, тепло и все необходимые удобства. Кроме того, я предлгостеприимство. Посмотрите под моей листвой немного справа от вас, где я готовлю для вас жилище не менее комфортабельное, чем на корабле, оно поможет вам получить представление о моих мощностях и возможностях».

Земляне увидели, что корабль ярко освещен и из иллюминаторов сияет аметистовый свет. Затем под листвой они увидели иное странное свечение, которое, казалось, исходило от огромных листьев.

Даже там, где стояли земляне, они ощущали тепло, которое начало согревать холодный воздух; и, приблизившись к источнику этого явления, они увидели, что пышная листва поднялась в виде арки, подобно комнатному алькову. Почва под ней была как ткань нежных тонов, как эластичный покров, как тонкая подстилка. Кувшины, наполненные жидкостями, и блюда, полные еды, были размещены на низких столиках, и воздух в алькове был легким, как ночью в субтропиках.

Гейлард и остальные промарсиане, полные благоговейного трепета и удивления, были готовы сразу же попасть в такую волшебную гостиницу. Но антимарсиане были против, считая ее мастерской дьявола. Страдая от холода, стуча зубами и дрожа, они прогуливались по открытой просеке и в конце концов были вынуждены воспользоваться гостеприимным космическим кораблем, полагая (по какому-то странному алогичному ходу мыслей), что они выбирают меньшее из двух зол.

Остальные, поев и попив у волшебных столиков, улеглись на матрасы. Они чувствовали себя освеженными жидкостью из кувшинов, представлявшей собой не воду, а какое-то розоватое, ароматическое вино. Еда, настоящая манна, была более приятна на вкус и ароматизирована сильнее, чем та, которую им предлагали во время путешествия на космическом корабле. В крайне возбужденном состоянии — после всех событий — никто из них не хотел спать. Незнакомый воздух, иная гравитация, непривычные излучения экзотической почвы, беспрецедентное путешествие, чудесные открытия этого дня — все это полностью лишало людей их душевного равновесия и приводило к сильному нарушению равновесия души и тела.

Тем не менее Гейлард и его компаньоны забылись глубоким сном, как только легли. Возможно, этому способствовали вино и еда, либо какое-то наркотическое или гипнотическое вещество падало с листьев или исходило из мозга растения-владыки.

У антимарсиан день прошел не столь приятно, и их сон был прерывистым и беспокойным. Большинство из них мало ели во время полета, а Стилтон, в частности, вообще отказывался есть и пить. Несомненно, их враждебные настроения помогали им устоять перед гипнотической силой растения, если таковая была применена. В любом случае, они не разделяли благ, получаемых другой группой.

Незадолго до рассвета, когда Марс еще был окутан сумрачной мглой и освещен только двумя маленькими лунами, Фобосом и Деймосом, Стилтон встал с мягкого дивана, на котором промучался всю ночь, и снова взялся за свои эксперименты, его отнюдь не остановили прошлые неудачи и крушение планов управления кораблем. К своему удивлению, он обнаружил, что клавиши необычной формы не сопротивляются его пальцам Он смог по своему желанию менять их положение; вскоре он выявил принцип их работы и мог поднимать корабль в воздух и управлять им. Его друзья присоединились к профессору, привлеченные его торжествующими восклицаниями. Все они проснулись и торжествовали, надеясь вернуться с Марса на Землю и выйти из-под юрисдикции растения-монстра.

Окрыленные надеждой и каждую секунду опасаясь, что марсианин возобновит известное лишь ему управление кораблем, все они поднялись с темной просеки в чужие небеса и, направляясь к сверкающей зеленой орбите Земли, разглядывали незнакомые созвездия. Оглянувшись назад, они увидели огромные глаза марсианина, наблюдающие за ними из мглы, сияющие ясным синим фосфоресцирующим светом, и содрогнулись от ужаса быть вновь плененными. Но по какой-то непостижимой причине им было позволено выполнить полет без помех. Однако путешествие было чревато аварией: неуклюжая работа Стилтона вряд ли могла заменить полубожественное искусство пилотирования и знания марсианина. Несколько раз корабль сталкивался с метеоритами; к счастью, ни один из них не был достаточно крупным, чтобы пробить корпус корабля. И когда спустя много часов они приблизились к Земле, Стилтону не удалось плавно сбросить скорость. Корабль стремительно падал вниз, и его спасло от разрушения только то, что он упал в воды Южной Атлантики. При падении механизмы вышли из строя, и большая часть пассажиров получила серьезные травмы и потрясения.

Через несколько суток после приземления медно-красный корпус космического корабля заметили с идущего на север лайнера и отбуксировали в порт Лиссабона. Ученые покинули космический корабль и вернулись в США после того, как описали свои приключения представителям мировой прессы, выпустив серьезное предупреждение всем народам мира о планах подрывной деятельности межпланетного чудовища И о его постыдных предложениях.

Сенсация, вызванная их возвращением и новостями, которые они сообщали, была потрясающей. Волна глубокой тревоги и паники, вызванная вечной человеческой антипатией к неведомому, быстро распространилась в мире. Необъятный, бесформенный, преувеличенный страх, подобный темной гидре, охватил людей. Стилтон и его соратники-консерваторы продолжали поддерживать этот страх. Своими речами они создавали антимарсианские предрассудки во всем мире, скрытую оппозицию и враждебность догматиков.

Они привлекали на свою сторону как можно больше ученых; то есть всех единомышленников, а также и людей, подавленных страхом или находящихся под давлением властей. Они добивались, и с успехом, объединения политических сил всего мира в мощную лигу, которая обеспечила бы отказ от любых предложений марсиан в будущем.

Во всем этом собрании враждебных сил, в этом процессе объединения консерваторов, сторонников замкнутости, вскоре проявился религиозный фактор, якобы оказавшийся неизбежным. Заявление о божественных знании и силе, сделанное марсианином, было встречено в штыки всеми земными религиями — христианской, мусульманской, буддистской, даже шаманами — как в высшей степени отвратительное богохульство. Было сказано, что безбожие марсианских заявлений, угрозу неантропоморфного божества и вида поклонения ему (которое могло бы возникнуть на Земле) вообще нельзя допускать. Халиф и Папа, лама и имам, Махатма и пасторат — все встали за общее дело против этого внеземного завоевателя.

Кроме того, правящие политические силы ощущали, что за предложением марсианина может стоять некая большевистская идея. А финансовые, торговые и промышленные круги полагали, что предложение марсианина несет угрозу благосостоянию и стабильности.

В то же время Гейлард и его друзья проснулись на Марсе и обнаружили, что яркость красок и блеск листвы уступили место золотистым тонам утра. Они поняли, что можно двигаться вперед, так как воздух быстро нагревался под лучами встающего солнца.

Даже до того, как они заметили отсутствие летательного аппарата, марсианин оповестил их о его отлете. Марсианин, в отличие от своих прототипов, никогда не испытывал усталости — он всю ночь оставался в положении стоя, прислонившись к стеблю, к которому был прикреплен. И он обратился к землянам со следующими словами: «По своим собственным соображениям я не пытался предотвратить отлет ваших соплеменников, которые со своим непродуманно слепым отношением ко мне были бы более чем бесполезны, и чье присутствие только препятствовало бы взаимопониманию между нами. Они прибудут на Землю и станут пытаться настроить людей против меня и против моего полезного предложения. Такого исхода, увы, избежать нельзя, даже если бы я вернул их снова на Марс, или направил в другую сторону их полет (с помощью моих средств управления), или послал бы их навсегда с ускорением в пустоту, за пределы звездных миров. Я представляю, что нужно преодолеть еще много невежества, догматизма и слепого эгоизма, прежде чем свет, предлагаемый мной, осветит тьму умов землян. Я задержу вас на несколько дней и тщательно обучу секретам своей сверхъестественной мудрости, я снабжу вас удивительными силами, которые послужат для демонстрации моего всестороннего превосходства над государствами Земли. Я пошлю вас обратно на Землю в качестве моих послов, и, хотя ваши коллеги и встретят вас как оппозицию, в конце концов мое дело восторжествует при безотказной поддержке правды и науки».

Гейлард и другие ученые получили это сообщение, и большинство из них приняло его с высочайшим уважением и полурелигиозным почтением. Они все более убеждались, что перед ними существо более высокого порядка, чем человек; что интеллект, представившийся посредством медиума в человеческом образе, почти неистощим по глубине и по диапазону и обладает многими свойствами беспредельности и качествами божества.

Хотя многие из них были по природе своей и по образованию агностиками, они стали испытывать некое почтение перед этим растением-владыкой. Они слушали с чувством полного подчинения (если не уничижения) цикл сведений о вечных тайнах космических законов жизни и энергии, которым их обучало это великое существо.

Знания, представленные им, были и простыми, и сложными. Марсианин начал с подробного изложения монистической природы всех явлений, материи, света, звука, электричества, гравитации, всех прочих форм излучения, времени, пространства. Все они, как сказал он, были всего лишь по-разному воспринимаемые проявления единого принципа вещества.

Далее слушателей обучили, как вызывать духов и управлять (с помощью элементарных химических средств) многими силами и уровнями энергии, которые до сих пор лежали за пределами обнаружения с помощью человеческих чувств и приборов. Землян обучили также использованию сил поражения, приводимых в действие при отражении ультрафиолетовых и инфракрасных лучей некоторыми чувствительными элементами. В высоко концентрированном варианте такие лучи можно было бы применить для расщепления и перестройки молекул вещества Земляне узнали, как изготавливать средства поражения и трансмутации; как применять новейшие лучи, более мощные, чем так называемые «космические», для обновления тканей тела, для лечения и в гериатрии.

Одновременно с обучением, растение-владыка проводило постройку нового корабля, в котором земляне должны были вернуться на свою планету и проповедовать марсианское евангелие. Обшивка корабля и его приборы, казалось, материализуются из воздуха прямо на глазах землян. Это явилось практическим уроком использования природных сил. Атомы, образующие необходимые сплавы, получались из космоса с помощью невидимых магнитных лучей, соединялись с помощью сконцентрированного солнечного тепла в особой отражающей зоне атмосферы, а затем сплавлялись так же просто, как получается бутыль у стеклодува.

Вооруженные новыми знаниями, почувствовав внутреннее превосходство над противостоящими силами, оснащенные превосходными механизмами и приборами, подготовленными марсианином, его сторонники наконец отправились в путь к Земле.

Через неделю после взлета со стадиона в Беркли, корабль со сторонниками марсианина в полдень приземлился на том же стадионе. Аппарат, искусно и без труда управляемый с Марса, приземлился без аварий, легко, как птица И как только распространились новости о его прибытии, корабль окружила огромная толпа, в которой собрались как враждебно настроенные, так и любознательные люди.

Еще до возвращения группы ученых и трех репортеров под руководством Гейларда, они по всему миру были объявлены вне закона по обвинениям, выдвинутым догматиками во главе со Стилтоном. Объявили, что их возвращение связано с интригами марсианского растения-владыки. Особый указ, запрещающий возвращение на Землю под страхом тюремного заключения, издали правительства всех стран. Не зная об этом и не ведая, насколько широко распространены и опасны для них предрассудки, ученые открыли люк и подготовились к выходу из корабля.

Гейлард, выходящий первым, задержался на верхней ступеньке трапа. Что-то привлекло его внимание, когда он взглянул на лица толпы, собравшейся с невероятной быстротой. Он увидел зависть, страх, ненависть и подозрение на многих лицах, дурацкое любопытство; некоторые бесцеремонно разглядывали его, как фокусника в бродячем цирке. Небольшая группа полицейских, расталкивая толпу локтями в стороны, продвигалась в первые ряды; насмешки и ругань сливались в грубый рев, они стали слышны и тем, кто стоял за Гейлардом в корабле.

«Будьте прокляты, сторонники марсиан! Долой грязных предателей! Повесить… собак!» Крупные переспелые помидоры летели в Гейларда и падали на ступеньки трапа. Свист, гиканье, улюлюканье усиливали всеобщий бедлам, но Гейлард и его друзья услышали спокойный голос марсианина, дошедший через эфир с далекой планеты: «Берегитесь и отложите свою высадку. Следуйте моим указаниям, и все будет хорошо!».

Гейлард отступил назад, услышав этот голос, дверь люка быстро захлопнулась. Полицейский, который как раз приблизился к кораблю, чтобы арестовать пассажиров, отлетел к ногам толпы.

Всматриваясь в лица людей, полные ненависти, Гейлард и его коллеги заметили удивительное проявление мощи марсианина. Стена фиолетового пламени, опустившаяся с небес на землю, казалось, встала между толпой и кораблем, и полицейские, невредимые, но у которых дыхание перехватило от растерянности, были отброшены назад, как если бы это была огромная волна. Пламя, цвет которого менялся до синего, зеленого, желтого, алого, как у полярного сияния, в течение нескольких часов трепетало вблизи корабля, делая его недоступным для окружающих. Отступив на значительное расстояние, толпа в испуге и ужасе стояла молча. Полиция напрасно ожидала возможности выполнить свое задание. Спустя некоторое время пламя стало белым и похожим на туман, и на нем, как на облачке, появилось причудливое, подобное миражу изображение, одинаково видимое и толпе, и пассажирам космического корабля.

Это был марсианский Пейзаж, на фоне которого появился мозг растения-владыки; у толпы перехватило дыхание от изумления, когда она встретилась взглядом с громадными телепатическими глазами и увидела бесконечные стебли и массы вечнозеленой листвы шириной в лье*. [1 лье = 1,8 км.] Последовали и другие изображения. Все они были рассчитаны на то, чтобы произвести впечатление на толпу, и иллюстрировали полные чудес возможности и фантастические способности марсианского существа. Одна за другой в быстрой последовательности шли картины истории Марса, иллюстрации разных видов природных энергий, подвластных ему. Были также показаны цели желаемого союза с Землей и преимущества такого союза для землян. Божественная доброта и мудрость всемогущего существа, его высочайшая органическая сущность, превосходство в биологическом и научном отношении стали понятными самым бестолковым зрителям. Многие из тех, кто пришел поднять ученых на смех, встретить сторонников марсианина презрением, ненавистью и насилием, изменили свое враждебное отношение после этих демонстраций, действующих на подсознание.

Однако убежденные догматики, истинные «твердолобые» консерваторы (например Годфри Стилтон) придерживались несгибаемого обструкционизма, в чем их поддерживали юристы и правительства, а также главы разных конфессий. Разногласия, возникшие во всем мире, стали причиной многих гражданских войн или революций и в одном-двух случаях окончились войной между странами.

Было предпринято много попыток захватить или уничтожить марсианский корабль, который под управлением марсианского владыки появлялся во многих местах земного шара, спускаясь внезапно из стратосферы, чтобы продемонстрировать невероятные чудеса науки перед удивленными толпами людей. Во всех частях света на облаке-экране появлялись фантастические картины, и все большее количество людей приобщалось к новым взглядам.

Бомбардировщики преследовали марсианский корабль и стремились сбросить на него свой смертоносный груз, но безуспешно: когда корабль попадал в опасную ситуацию, многоцветное пламя окружало его, отклоняя и отбрасывая бомбы, частенько нанося повреждения бомбовым люкам.

Гейлард и его коллеги с львиной храбростью много раз выходили из корабля, чтобы продемонстрировать толпам людей либо отдельным коллективам ученых необыкновенные изобретения и чудотворные силы химии, которые им показал марсианин. Повсюду полиция стремилась арестовать пассажиров марсианского корабля, обезумевшие толпы хотели применить насилие; армейские полки пытались окружить их и оттеснить от корабля. Но с находчивостью, граничившей со сверхъестественной, ученые умудрялись избежать пленения. Часто они приводили в замешательство своих преследователей удивительным показом действия эзотерических сил, вызывая временный паралич у чиновников с помощью невидимых лучей либо создавая вокруг себя защитные зоны — высокотемпературную или зону арктического холода.

Несмотря на миллионы демонстраций, во многих местах цитадели человеческого невежества и замкнутости оставались непобедимыми.

Глубоко встревоженные межпланетной угрозой их стабильности, правительства и религиозные учреждения Земли, а также и наиболее консервативные представители науки объединили свои ресурсы в героической и решительной попытке приостановить проникновение новых идей. Мужчины всех возрастов, всех стран призывались на военную службу; даже женщин и детей снабжали смертоносным оружием против сторонников марсианина, объявленных вместе с их семьями бесчестными предателями, которых следует поймать и уничтожить, как опасных хищников.

Междоусобная война оказалась самой страшной в истории человечества. Класс шел против класса, а семья против семьи. При этом были использованы новые смертоносные газы, изобретенные химиками, и целые города и территории задыхались под их завесой. Под бомбами со сверхмощными взрывчатыми веществами некоторые города превратились в обломки, взлетающие вверх; война велась с помощью реактивных самолетов, подводных лодок, тяжелых крейсеров, танков, любых средств разрушения, когда-либо созданных человеческим гением, ставящим своей целью самоубийственную войну.

Сторонники Гейларда, вначале побеждавшие, понесли серьезные потери; война начала оборачиваться против них. Рассредоточенные по многим странам, они оказались неспособными объединиться и организовать свои силы в той же степени, что и их официальные оппоненты. Хотя Гейлард и преданные ему сторонники побывали во всех странах на марсианском космическом корабле, помогая радикалам, содействуя им и обучая применению нового оружия и космических энергий, партия Гейларда понесла огромные потери из-за существенного перевеса сил его противников. Его сторонники рассыпались на мелкие отряды, преследуемые и измотанные, вынужденные искать укрытия в пустынных и малоисследованных местностях.

В Северной Америке, однако, большая армия сторонников Гейларда сумела некоторое время продержать своих противников в трудном положении, но в конце концов армия была окружена и оказалась на грани полного поражения.

Корабль Гейларда зависал над полем боя, над густыми черными облаками дыма, где ядовитые газы смешивались с дымом от сильных взрывов. Впервые Гейлард почувствовал, что его охватывает отчаяние. Ему и его друзьям стало казаться, что марсианин отстранился от них, считая омерзительными зверские ужасы войны, отвратительную ограниченность и недальновидное поведение человечества.

Затем в дымном небе показалось множество медно-красных летательных аппаратов, они приземлились у линии фронта среди сторонников марсианина. Из входных люков, открывшихся одновременно, раздался голос марсианского владыки, собирающего своих сторонников и предлагающего им войти на борт корабля.

Спасенная от уничтожения, вся эта армия подчинилась команде марсианина. И как только все: мужчины, женщины и дети — вошли на борт, двери люков захлопнулись, и корабли поднялись в воздух, описав изящную спираль над головами озадаченных консерваторов. Как стая красновато-золотистых птиц они взмыли в небо под предводительством корабля с Гейлардом на борту.

Одновременно во всех частях света, где небольшие отряды героев-радикалов оказались разобщенными и под угрозой разгрома, появились такие же космические корабли и вывезли всех до последнего сторонников марсианина. Эти корабли присоединились в космосе к основной группе, и все вместе под непостижимым управлением с Марса они понеслись через межзвездное пространство со сверхкосмической скоростью.

Ожидания земных изгнанников не оправдались: корабли направились не к Марсу; вскоре стало очевидно, что пунктом назначения была планета Венера, Марсианин, выступая в эфире, сделал следующее заявление: «Пользуясь своей бесконечной мудростью и превосходным предвидением, я избавил вас от бесперспективной борьбы за утверждение на Земле высшего блага, света и истины, которые я предлагал. Вас одних я нашел достойными, а та часть человечества, которая отказалась от спасения и, ненавидя и оскорбляя, предпочла свои изначальные болезни, смерть и невежество, должна с этих пор остаться со своей неизбежной судьбой.

Вас в качестве моих законных и доверенных слуг я посылаю от своего имени поселиться на огромном континенте планеты Венера и основать среди первобытного изобилия этого нового мира нацию с супернаучным уровнем жизни».

Вскоре космические корабли приблизились к Венере, облетели в атмосфере, насыщенной парами, вокруг экватора. На планете ничего не было видно, кроме горячего дымящегося океана с температурой, близкой к точке кипения. Казалось, океан покрывает всю планету. Здесь, под никогда не заходящим солнцем, преобладали непереносимые уровни температур, а воздух, состоящий наполовину из водяных паров, обварил бы кожу человека, как кипяток. Страдая от ужасной жары даже внутри своих кораблей, изгнанники думали о том, как же они станут существовать в таком мире.

Их сомнения разрешились, когда они приблизились к конечной цели. Над ночной стороной Венеры, никогда не освещаемой солнечным светом, на широте, где солнечные лучи падали под таким же углом, как и в Арктике, люди разглядели сквозь испарения обширную полосу земли — одинокий континент среди моря. Континент был покрыт густыми лесами; флора и фауна были такие, как на Земле в доледниковом периоде. Каламиты, папоротники, цикады в невероятном изобилии предстали перед землянами; везде были огромные безмозглые рептилии, мегалозавры, плезиозавры, лабиринтодоны и птеродактили Юрского периода.

По указанию марсианина перед посадкой люди уничтожили этих рептилий с помощью инфракрасных лучей так, чтобы даже не оставалось скелетов, вызывающих гниение. Когда весь континент был очищен от вредных существ, корабли совершили посадку, и колонисты оказались на необычайно плодородных землях; в самой почве, казалось бы, пульсируют первобытные силы, а воздух богат озоном, кислородом и водородом. При температуре субтропиков воздух был приятным, благоуханным; благодаря защитной ткани, предоставленной марсианином, земляне вскоре привыкли к постоянному солнечному свету и интенсивному ультрафиолетовому облучению. С помощью суперзнаний, имеющихся в их распоряжении, земляне смогли бороться с неизвестными им вредными бактериями, характерными для Венеры, и даже уничтожили эти бактерии с течением времени. Так был создан здоровый климат с целебным воздухом, с четырьмя равными по длительности и мягкими временами года. Планета медленно вращалась вокруг оси, но под низким и незаходящим солнцем день никогда не кончался, как на мифических Благословенных островах.

Под руководством Гейларда, который поддерживал тесную и постоянную связь с марсианином, огромные леса во многих местах были расчищены. Высочайшие воздушные городские здания, красивые, как в межзвездном Эдеме, и построенные с использованием силовых лучей, вознеслись на фоне изящных башен и величественных куполов над гигантскими окаменелыми растениями и папоротниками. Трудами изгнанников с Земли была создана истинная утопия, сохраняющая верность марсианину как ангелу-хранителю. Это был народ, преданный космическому прогрессу, научному познанию, духовной терпимости и свободе; счастливый, законопослушный народ, осчастливленный тысячелетним долголетием и свободный от печалей, болезней и погрешностей.

Здесь, на берегах Венерианского моря были построены огромные передающие станции, которые посылали через планетное пространство с помощью непрерывного электронного излучения воду, необходимую для замены сухого воздуха и сухой почвы Марса, чтобы обеспечить вечное божественное существование марсианскому растению-владыке.

В то же время на Земле произошло замечательное событие — окончательное подтверждение реального всемогущества и всеохватывающей мудрости марсианина. Событие это осталось неизвестным Гейларду (и его соратникам-изгнанникам), так как он не делал попыток установить связь с покинутым миром.

В огромной долине Кашмира, в Северной Индии однажды с ясного неба спустилось семя длиной в милю, сверкнувшее, как огромный метеор. Оно привело в ужас суеверных азиатов, которые видели в его падении предзнаменование какого-то большого несчастья. Семя пустило корни в долине, и прежде, чем была выявлена его истинная природа, предполагаемый «метеорит» начал давать побеги и выбрасывать во все стороны множество гигантских отростков, которые немедленно давали листву. Растение покрывало и южные долины, и вечные снега, и скалы Гиндукуша и Гималаев своей гигантской листвой.

Вскоре афганские горцы услышали взрывы почек, эхо которых звучало подобно далекому взрыву; и в то же время растение стремительно двигалось по Центральной Индии. Распространяясь во всех направлениях, вырастая со скоростью движения экспресс-поездов, отростки мощного растения простирались по странам Азии. Они затеняли уже и долины, горные вершины, холмы, равнины, пустыни, города, морские берега. Их гигантские листья покрыли Европу и Африку, а затем, проникнув через Берингов залив, попали в Северную Америку и распространились на юг, разветвляясь во все стороны по всему континенту, вскоре и Южная Америка до Тьера де Фуэго была покрыта массами непроходимой листвы.

Бесконечные попытки остановить распространение растения были предприняты армиями, вооруженными бомбами, пушками, распылителями смертоносных веществ и газовым оружием, но все было напрасно. Повсюду люди задыхались под густой листвой, как от яда анчарного дерева, излучающей одуряющий наркотический аромат на всех вдыхающих его, что приводило к сладкой и легкой безболезненной смерти.

Вскоре растение покрыло весь земной шар, поскольку моря не представляли собой преграды для стеблей и отростков. Когда процесс роста завершился, то та половина человеческой расы, которая оставалась на Земле, будучи Настроенной против марсианина, присоединилась к диким чудовищам доисторических времен в тех заброшенных местах, где они спасались от опасности, и куда попадали все вытесняемые и вымирающие виды. Но благодаря божественному милосердию марсианина, смерть представителей этого отмирающего вида была легкой, как непреодолимое влечение к жизни.

Стилтон и некоторые его помощники на некоторое время сумели избежать общей участи, улетев на реактивном самолете на антарктическую равнину. Здесь, поздравляя друг друга с великим избавлением, они увидели на горизонте появление гигантских стеблей, под листвой которых лед и снег начали таять, превращаясь в бегущие потоки. Вскоре начался всемирный потоп, и последние догматики утонули. Таким путем они избежали только той легкой и быстрой смерти от испарений огромных листьев, которая настигла их коллег.


Оглавление

  • ОБИТАТЕЛЬ БЕЗДНЫ
  • СКЛЕПЫ ЙОХ-ВОМБИСА
  • ВАЛТУМ
  • ПОСЛАНЕЦ С МАРСА