Книга за книгой [Юн Фоссе] (fb2) читать постранично

Книга за книгой

Карл Уве Кнаусгорд Дневник. Июль Перевод с норвежского и вступление Ольги Дробот

Карл Уве Кнаусгорд, безусловно, один из самых известных сегодня норвежских писателей, он собрал огромную коллекцию литературных наград. Им восторгаются критики и пишут диссертации ученые, его сравнивают с Прустом, судя по всему, он остается самым читаемым норвежским автором — в пятимиллионной Норвегии продано полмиллиона экземпляров «Моей борьбы», книга переведена на тридцать с лишним языков и скоро, наконец, появится и по-русски. «Моя борьба» — самая громкая, самая скандальная и самая необычная его книга, в шести ее частях, общим объемом 3500 страниц, автор размышляет об устройстве мироздания через призму своей собственной жизни, откровенно и очень подробно рассказывая о своих чувствах, переживаниях и буднях, но также о своей семьи и других людях. Провокационная — начиная с названия «Min kamp» — книга вызвала жаркие споры о допустимой приватности в литературе. «Моя борьба» действительно покажется чем-то знакомым читателям ЖЖ или фейсбука, но, по сути своей, это попытка осовременить жанр и исповедального, и плутовского, и бытописательного романа, и романа-дневника. Завершив этот грандиозный проект, Кнаусгорд сначала объявил, что вообще завершает карьеру писателя, а потом решил ее продолжить, но чем-то совсем иным. Квартет «Времена года» — это четыре небольшие, очень лиричные и живописные (поскольку для каждой Кнаусгорд выбрал картины одного дорогого ему художника) книжки. Критики называют их «персональной энциклопедией окружающей жизни». «О лете» — заключительная часть цикла. Адресуясь к своей младшей дочери, в тот момент двухлетней, Кнаусгорд рассказывает ей обо всем на свете: об улитках и ловле крабов, о мороженом и сливах, о цинизме и Гуннаре Экелёфе. Но эти зарисовки-размышления он складывает в единый паззл, а также пишет дневник, в своей манере перемежая записи о конкретных будничных событиях с обобщениями и наблюдениями, порой приходя к очень неожиданным заключениям. Через эту книгу сквозной линией проходит еще одна история — семидесятитрехлетней норвежки, знакомой деда героя. Во время войны жизнь ее резко изменилась, она оказалась в Швеции, в городе Мальмё, и вот теперь внезапный визит журналиста всколыхнул воспоминания.

* * *

Воскресенье, 24 июля 2016 года.

На часах восемь утра с минутами. За окном солнце и двадцать три градуса — сезон высокого атмосферного давления, отличная погода держится уже долгое время. Несколько дней назад я нечаянно наткнулся в машине на немецкое радио, перебирал, как всегда, шведские и датские каналы, а за ними вдруг выпали два немецких, и мне вспомнились такие же недели высокого давления в моем детстве, и что по телевизору тогда только-только начали показывать датские программы, это смахивало на волшебство. Телесигнал из другой страны проникает в телевизор в твоей собственной гостиной. Даже папа под впечатлением. Картинка дрожала и дергалась, наверно, слишком уставала, пока перемещалась по воздуху, или не находила себе места от беспокойства, что угодила непонятно куда, и рвалась прочь — выпутаться из телеящика и снова рвануть в вышину, в голубой простор. А может, сам телевизор старался отделаться от залетной картинки, как организм отторгает пересаженные ему чужие органы. Время от времени картинка на несколько минут смирялась с судьбой, успокаивалась, замирала и становилась четкой, или это просто телевизор признавал ее годной и давал добро на показ. В эти мгновения картинка была ясной и насыщенной, мы вглядывались в экран, как вглядывается чародей в волшебный шар, и чудо телевидения, к которому мы успели привыкнуть, вдруг снова остро ощущалось в этих нежданных, чужих, прилетевших издалека программах.

Немецкие радиоканалы такого сильного впечатления не производили, но я слушал один из них, пока ехал в Брантевик за твоими сестрами. Музыкальная студия, куда они ходят, весь июль трижды в неделю, дает концерты, по четвергам — вечерние, так что, пока я вожу девочек туда-обратно, успеваю посмотреть закат от начала до конца. Магическое зрелище: с неба и моря уже сошла краска, но на земле белеют пшеничные поля, словно подсвеченные изнутри, и лиственные деревья похожи на большие тени людей.

Эту неделю я пас вас один, так что ты все время ездила со мной, сидела сзади в кресле лицом к движению и смотрела, как на западе зарево вспыхивает огнем и вскоре начинает развеиваться, пока не останется одна ярко-оранжевая полоса над дальним холмом, а дальше темнота. Что ты обо всем этом думаешь, я, естественно, не знаю, но смена времени дня тебя интересует; если на небе свет, ты так и говоришь: небо светлое, уже утро. Или, как ты сказала сегодня спозаранку, на небе утро. Когда я останавливаюсь, перед светофором или на перекрестке с оживленным движением, ты кричишь: «Папа,