Странствующая Земля [Лю Цысинь] (fb2) читать онлайн

- Странствующая Земля [ЛП] (пер. sonate10) 348 Кб, 49с. скачать: (fb2) - (исправленную)  читать: (полностью) - (постранично) - Лю Цысинь

 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Лю Цысинь Странствующая Земля * Пер. sonate10, редакция Linnea и mr_rain

Глава 1 Стартовая Эпоха

Я никогда не видел ночи, никогда не видел звезд. Я не видел ни весны, ни осени, ни зимы. Я родился в конце Стартовой Эпохи, вскоре после того, как вращение Земли остановилось.


Стартовая Эпоха длилась сорок два года — на три дольше, чем прогнозировало правительство Единства. Однажды мать рассказала мне, как наша семья стала свидетелем последнего заката. Солнце ползло к горизонту — медленно-медленно, словно вообще перестало двигаться. Понадобилось три дня и три ночи, чтобы оно наконец остановилось. Естественно, это был конец всех «дней» и всех «ночей». Восточное полушарие долго — лет десять или около того — было окутано нескончаемыми сумерками. Солнце пряталось под самой линией горизонта, и его лучи освещали половину небосвода. Именно во время этого долгого заката я и родился.

Сумерки не означали тьму. Северное полушарие освещало сияние геодвигателей. Эти гигантские генераторы были установлены по всей Азии и Северной Америке — лишь цельные и прочные тектонические плиты под этими двумя континентами могли противостоять вырабатываемой ими тяге. Всего около 12 000 таких двигателей было построено и размещено на азиатских и американских равнинах.

Из дома я мог видеть яркие плазменные струи нескольких сотен геодвигателей. Представьте себе огромный дворец величиной с Парфенон на Акрополе. Теперь представьте, что из этого дворца до самого неба вырастают бесчисленные исполинские колонны, и каждая из них излучает яркий, голубовато-белый свет, словно колоссальная люминесцентная лампа. А вот и вы — микроб на полу дворца.

И это мы лишь начали рисовать картину нашего мира.

Картине, однако, еще далеко до завершения. Замедлить вращение Земли могут только силы, действующие по касательной к ее поверхности, поэтому струи геодвигателей надо направлять под определенным углом. Гигантские столбы света были наклонены как раз под нужным углом. А теперь представьте, что это значит для нашего дворца. Его пилоны едва не падали! Многие приезжие из Южного полушария сходили с ума от этого невероятного зрелища.

Еще хуже, чем вид, был страшный жар, исходящий от геодвигателей. Температура на улице достигала 70–80 градусов, поэтому только чтобы высунуть нос из дома, нам приходилось надевать термокостюмы. При таких экстремальных температурах проливные дожди были обычным явлением. Особенно кошмарное впечатление оставляло зрелище луча, прорезающего темные облака. Тучи рассеивали яркий, голубовато-белый свет геодвигателей, и тот расщеплялся на бесчисленные радужные гало, волнами прокатывающиеся по всему небу, словно потоки раскаленной магмы. Однажды мой впавший в маразм дедушка, измученный безжалостной жарой, не смог больше терпеть. Когда начался ливень, он так обрадовался, что выскочил на улицу, голый по пояс. Мы не успели остановить деда, и верхняя часть его тела была обожжена каплями дождя, нагретыми плазменными лучами геодвигателей до точки кипения.

Для моего поколения, родившегося в Северном полушарии, все это было совершенно нормально и естественно, точно так же, как Солнце, звезды и Луна для поколений до Стартовой Эпохи. Всю историю человечества, которая была до нас, мы называли Предсолнечной Эпохой. Какое же увлекательное это было время! Воистину Золотой век.

В учебную программу начальной школы входило кругосветное путешествие. Весь наш класс в количестве тридцати человек плюс учителя отправился в дорогу. В то время вращение Земли уже остановилось. Геодвигатели использовались лишь для поддержания планеты в равновесии да небольших корректировок. Поэтому в течение трех лет (как раз мои от трех до шести) лучи сияли не так мощно. Это дало нам возможность совершить путешествие и лучше узнать свой мир.

Первым делом мы ознакомились с одним из геодвигателей. Он располагался в Шицзячжуане[1], у подножия гор Тайхан. Двигатель представлял собой высоченную металлическую гору, которая нависала над нами, закрывая половину неба. Лежащий на западе хребет Тайхан казался не более чем грядой небольших холмов. Некоторые из моих одноклассников с удивлением воскликнули, что геодвигатель, должно быть, высотой с Джомолунгму! Наша прекрасная учительница, госпожа Син, улыбнулась и сказала, что на самом деле он достигает в высоту примерно 11 000 метров, что на две с лишним тысячи метров больше, чем Джомолунгма.

— Люди называют его «Паяльной лампой Господа», — сказала она.

Мы стояли в огромной тени геодвигателя, и нам казалось, будто его вибрация сотрясает всю Землю.

Существовало два главных типа геодвигателей. Те, что побольше, называли «пиками», а те, что поменьше — «горами». Мы поднялись на Северо-Китайский Пик № 794. Само собой разумеется, для восхождения на «пик» требовалось гораздо больше времени, чем на «гору». К вершине «горы» можно подняться на гигантском лифте, тогда как заехать на пик можно только на машине. Наш автобус влился в бесконечную процессию других транспортных средств на гладкой стальной дороге, которая извивалась по склону. Слева мы видели лишь лазурную поверхность металла, справа зияла бездна.

Транспортная колонна состояла в основном из 50-тонных самосвалов, груженых камнями с гор Тайхан. Наш автобус быстро поднялся до 5 километров. Земля внизу, залитая зеленовато-голубым свечением геодвигателя, почти полностью скрылась с глаз. Учительница Син велела нам надеть кислородные маски. Когда мы приблизились к плазменному шлейфу, свет и жар значительно усилились, отчего щитки наших шлемов потемнели, а мини-компрессоры в термокостюмах завибрировали, работая с полной нагрузкой. На высоте 6 000 метров находился заборник материала. Самосвалы подъезжали один за другим без остановки, и каменные глыбы летели в сверкающую красными искрами громадную пасть. Геодвигатель пожирал булыжники без звука.

Очарованный, я спросил учительницу:

— А как геодвигатель превращает эти камни в топливо?

— Слияние тяжелых элементов — чрезвычайно загадочная отрасль науки, — сказала госпожа Син, — слишком сложная для понимания в вашем возрасте. Так что просто знайте одно: геодвигатели — самые мощные машины, когда-либо созданные человеком. Тот, на котором мы стоим, Северо-Китайский Пик № 794, работая на полную мощность, способен придать Земле тягу в 15 миллиардов тонн.

Наконец наш автобус достиг вершины геодвигателя. Устье плазменной струи находилось теперь прямо над нами. Луч, вырывающийся из него, был настолько огромен, что, задрав головы, мы видели лишь гигантскую, уходящую вверх, в бесконечность, стену голубой плазмы. И тут я вспомнил загадку, которую нам загадал учитель философии: «Вы идете по равнине и вдруг натыкаетесь на стену. Она тянется бесконечно вверх, бесконечно вниз, бесконечно влево и бесконечно вправо. Что это?»

Стоя на вершине геодвигателя, я пересказал эту загадку учительнице Син — любопытно, что она ответит? При одном только воспоминании о разгадке я содрогнулся.

Госпожа Син стояла рядом со мной, обдумывая ответ. Через некоторое время она смущенно помотала головой.

Наклонившись поближе, я прошептал ей на ухо ужасный ответ:

— Смерть.

Несколько секунд она молча смотрела на меня, а потом вдруг обняла и крепко прижала к себе. Глядя через ее плечо, я видел множество высоченных металлических пиков, вырастающих из окутанной туманом земли далеко внизу. Их ряды тянулись во всех направлениях насколько хватало глаз, и каждый пик излучал колонну яркой плазмы. Картина походила на гигантский косой космический лес, протыкающий верхушками дрожащее небо.

После экскурсии на геодвигатель мы поехали к океану. Стоя на берегу, мы смотрели на вершины погруженных в воду небоскребов — при отливе те поднимались над волнами. Белопенные потоки водопадами выливались из окон.

В те времена Стартовая Эпоха только-только подошла к концу, оставив по себе ужасающие последствия. Приливы, участившиеся под действием геодвигателей, поглотили две трети городов Северного полушария; затем вследствие глобального повышения температуры растаяли полярные льды, и наводнения превратились в настоящий потоп, который охватил и Южное полушарие. Тридцать лет назад мой дед стал свидетелем гигантских стометровых волн, обрушившихся на Шанхай. Даже сейчас, когда он говорит об этом, у него такой взгляд, будто он пытается рассмотреть что-то, отстоящее от нас на тысячу километров.

Наша планета изменилась до неузнаваемости еще до того, как отправилась в странствие. Кто знает, какие трудности ожидают нас в долгом путешествии по космосу?

На берегу мы сели на архаичное устройство, которое называлось «судно». Мы удалялись от побережья, и геодвигатели все больше и больше уходили в даль. Прошли сутки, и они совсем скрылись с глаз. Океан перед нами был как бы разделен на две разноцветные части: на западе его окрашивало лазурное свечение геодвигателей, на востоке вода мерцала розовым под лучами солнца. Мы плыли прямо по сверкающему шву, где на поверхности океана встречались два цвета. Это было по-настоящему изумительное зрелище. По мере нашего продвижения лазурный свет медленно угасал, а розовый разгорался. По судну начало распространяться беспокойство. Нас, детей, попросили уйти с палубы. Мы укрылись в трюме и плотно задраили иллюминаторы.

* * *
Прошли сутки, и настало мгновение, которого мы страшились больше всего. Все собрались в большой каюте, использовавшейся в качестве классной комнаты, и учительница Син объявила:

— Ребята, сейчас мы пойдем и посмотрим восход Солнца.

Никто не шевельнулся; все смотрели на нее с недоверием. Учительница несколько раз призвала нас идти с ней, но мы отказывались двигаться с места.

Видя наш страх, другой учитель сказал госпоже Син:

— Вот видите. А ведь я говорил: кругосветное путешествие нужно совершать еще до того, как ученики начнут изучать современную историю. Тогда им было бы легче адаптироваться.

— Не так-то это просто, — ответила госпожа Син. — Они всё узнают от окружающих задолго до того, как мы начинаем учить их современной истории. — Тут она обратилась к старостам класса: — Ребята, ступайте первыми и не бойтесь. Когда я была маленькой девочкой, я очень волновалась перед своим первым рассветом — в точности, как вы сейчас. Но все прошло замечательно.

Мы поднялись из-за парт и один за другим потянулись к двери. Шагая вперед, я почувствовал, как мою руку сжала чья-то холодная и влажная ладошка. Я посмотрел вниз и увидел, что это рука Лин.

— Мне страшно, — прошептала Лин дрожащим голоском.

— Мы же видели Солнце по телевизору. Тут будет точно так же, — уверил я ее.

— Как это — «так же»? — усомнилась она. — Разве увидеть змею по телику то же самое, что увидеть живую змею?

Секунду я подыскивал нужные слова, но потом решил не возражать.

— Ладно, по-любому, пошли, а то нам снизят оценку за этот курс.

Мы с Лин, крепко держась за руки, выбрались на палубу вместе с другими детьми. Так, трясясь от страха, мы и встретили наш первый рассвет.

— Подумайте-ка вот о чем, — проговорила учительница Син. — Мы начали опасаться нашего светила всего три или четыре столетия назад. До этого человечество его не боялось. Все обстояло как раз наоборот: люди поклонялись и возвеличивали Солнце. В то время Земля еще вращалась, и, видя каждый день, как оно всходит и заходит, люди приветствовали рассвет и восхваляли красоту заката.

Все время, пока мы стояли на носу и смотрели, учительница Син была с нами. Когда первые лучи вспыхнули над горизонтом, ветер разметал ее длинные волосы, и одно мгновение я не мог избавиться от мысли, что на судно дохнуло какое-то неведомое морское чудище.

И вот наконец мы увидели тот леденящий душу огонь. Сначала это была лишь точка света на горизонте, которая быстро превратилась в дугу. Дуга непрерывно расширялась. У меня перехватило дыхание, и я почувствовал, как мое сердце сдавливают тиски ужаса. Мне казалось, что палуба под ногами исчезла. Я вообразил, будто падаю в водяную бездну, и в самом деле рухнул на палубу. Лин тоже упала, ее хрупкая фигурка приникла к моему дрожащему телу. Остальные ребята, другие люди, весь мир, — все упали.

И тут я опять вспомнил загадку.

Тогда, в классе, услышав ее впервые, я спросил учителя философии, какого стена цвета.

Он сказал:

— Наверно, черного.

Ответ показался мне странным. Я всегда думал, что стена смерти должна сиять. Вот почему, увидев стену из плазмы, я вспомнил о ней. В ту эпоху смерть больше не была черной — она представлялась сверкающей вспышкой. Потому что мир, по предположениям, должен был испариться в результате солнечной вспышки.

Три века назад астрофизики обнаружили, что процесс превращения водорода в гелий внутри Солнца резко ускорился. Ученые запустили более 10 000 зондов прямо в Солнце. В конечном итоге им удалось разработать точную математическую модель, описывающую наше светило. С помощью этой модели суперкомпьютеры рассчитали, что в своей эволюции Солнце подошло к границе главной последовательности, что его гидростатическое равновесие скоро нарушится. Предполагалось, что пройдет совсем немного времени, и термоядерная реакция распространится по всему Солнцу, что приведет к бесконтрольному взрыву — так называемой гелиевой вспышке. После вспышки Солнце станет огромным, но тусклым красным гигантом. Оно расширится настолько, что Земля окажется внутри. Солнце поглотит ее!

Впрочем, этого никогда не случится. Не случится, потому что предшествующая расширению гелиевая вспышка уже превратит Землю в пар.

По прогнозам, это должно произойти через 400 лет. С тех пор прошло 380.

Эта катастрофа звездного масштаба уничтожит не только все планеты земного типа, но и навсегда изменит природу и орбиты планет юпитерианской группы. После первичной гелиевой вспышки в солнечном ядре станут вновь накапливаться тяжелые элементы, и в течение некоторого периода последуют несколько дополнительных гелиевых вспышек. Слово «период» здесь употребляется в космическом смысле — он растянется на многие, многие тысячелетия.

Человечество больше не могло оставаться в Солнечной системе. У него был только один выход — мигрировать к другой звезде. Существующая технология допускала только один пункт назначения этой миграции — Альфу Центавра, ближайшую к нам звезду, всего в 4,3 световых года от Солнца. Но хотя к консенсусу относительно цели путешествия пришли довольно легко, средства ее достижения стали объектом ожесточенных споров.

Чтобы сделать наш опыт познания богаче, наше судно пересекло Тихий океан дважды, поэтому мы увидели два восхода. Второй раз мы боялись уже не так сильно и начали верить, что дети, живущие в Южном полушарии и постоянно находящиеся под воздействием Солнца, могут вести вполне нормальное существование. Мы продолжили наше путешествие в рассвет, наблюдая, как Солнце ползет по небу все выше и выше. Вместе с ним начала повышаться и температура воздуха.

* * *
Однажды, когда я дремал в своей каюте, меня внезапно потревожил донесшийся снаружи шум. Через несколько мгновений дверь открылась, и Лин сунула голову внутрь.

— Эй, фракция космического корабля и фракция Земли снова сцепились! — взволнованно воскликнула она.

Тоже мне новость — в конце концов, они спорят уже почти 400 лет! Тем не менее я вслед за Лин вышел из каюты посмотреть, что происходит, и увидел группу дерущихся мальчишек. Ах вот оно что — Тунг снова принялся за своё. Его отец был пламенным приверженцем фракции космического корабля и сейчас сидел в тюрьме за участие в мятеже против правительства Единства. Глядя на Тунга, убеждаешься в справедливости пословицы, утверждающей, что яблочко от яблони далеко не падает.

Госпожа Син и несколько дюжих матросов сумели разнять дерущихся, но подвиг этот дался им нелегко.

Даже когда Тунга оттаскивали в сторону, он вопил, не обращая внимания на капающую из носа кровь: «Фракцию Земли за борт!» — и размахивал кулаками, чтобы ни у кого не оставалось сомнений в его намерениях.

— Я тоже принадлежу к фракции Земли, — сердито проговорила госпожа Син. — Меня тоже за борт?

— Мы выбросим всех до единого из фракции Земли за борт! — прокричал Тунг, не собираясь отступать.

В те дни фракция космического корабля теряла популярность, отчего ее приверженцы впадали в еще большее буйство.

— За что вы так ненавидите нас? — спросила госпожа Син.

— Мы не хотим ждать смерти вместе с вами, дураками из фракции Земли! — немедленно заорали в ответ мальчишки из фракции космического корабля.

— Мы будем строить космические корабли! Да здравствуют космические корабли! — скандировали они.

Госпожа Син нажала голографический излучатель на своем запястье. В воздухе перед нами возникла голограмма. Мы, дети, увлеченно уставились на нее, и по крайней мере на несколько минут вновь воцарился мир. Перед нами плавал сверкающий прозрачный шар, вернее герметично запаянная сфера примерно десяти сантиметров в диаметре. На две трети она была заполнена водой. В воде плавали крохотная креветка, маленькая веточка коралла и немножко зеленых водорослей. Креветка вяло шевелилась.

Госпожа Син сказала:

— Вот что придумал Тунг для урока естествознания. Эта маленькая сфера заключает в себе больше, чем видно на первый взгляд. В ней множество самых разных бактерий. Все, что находится внутри, взаимодействует и поддерживает друг друга. Креветка питается водорослями и дышит кислородом, растворенным в воде. Затем она выбрасывает органические вещества в виде фекалий и выделяет углекислый газ. Дальше бактерии разлагают выделения на неорганические вещества и опять-таки углекислый газ. Затем водоросли поглощают то и другое и при помощи искусственного солнечного света осуществляют фотосинтез.

Мы все с благоговением взирали на голограмму, а учительница продолжала объяснять:

— Таким образом, они могут производить питательные вещества, расти и размножаться, выделяя при этом кислород, которым дышит креветка. Достаточно только солнечного света, чтобы этот экологический цикл длился до бесконечности. Это был лучший классный проект, который я когда-либо видела. Я прекрасно понимала, что он символизирует мечты Тунга, а также мечты любого другого человека из фракции космического корабля, — честно признала госпожа Син. — По сути, это космический корабль в миниатюре, — корабль, которого они так хотят! Тунг сказал мне, что создал этот проект в соответствии с вычислениями, основанными на строгих математических моделях, и что он модифицировал гены всех форм жизни в сфере, стремясь, чтобы их метаболизм достиг идеального баланса. Он твердо верил, что жизнь в сфере будет продолжаться, пока креветка не умрет естественной смертью. Всем нам, учителям, понравился проект, и мы обеспечили его искусственным солнечным светом необходимой интенсивности. Убежденные доводами и расчетами Тунга, мы втайне желали, чтобы его маленький мир преуспел. Но сегодня, примерно десять дней спустя…

Очень аккуратно учительница Син извлекла из маленького ящичка настоящую стеклянную сферу. Креветка плавала на поверхности воды мертвая. Сама вода стала мутной и темной, гниющие водоросли потеряли свой зеленый цвет и превратились в отвратительную мохнатую субстанцию, покрывающую коралл.

— Этот маленький мир мертв. Ребята, кто может сказать почему? — спросила госпожа Син, показывая нам безжизненную сферу.

Кто-то быстро выкрикнул:

— Она слишком маленькая!

Госпожа Син улыбнулась и кивнула:

— Ты прав, она слишком мала. Маленькая биосфера, как бы точно она ни была отлажена, никогда не сможет выдержать испытание временем. И то же самое случится с кораблем, о котором мечтает фракция космического корабля.

— Мы могли бы построить звездолет размером с Шанхай или Нью-Йорк, — возразил Тунг. Его голос звучал глухо, глаза были прикованы к сфере.

— Могли бы, но это предел современных технологий, и по сравнению с Землей такая биосфера все равно будет очень маленькой, — мягко ответила госпожа Син. — Слишком маленькой, если быть точным.

— Мы можем найти новую планету, — не сдавался Тунг.

— Даже ваша фракция в это не верит, — сказала учительница Син. — В системе Альфы Центавра нет доступных планет. Ближайшая звезда с подходящей планетой находится на расстоянии восьмисот пятидесяти световых лет от нас. Даже самый быстрый корабль, который мы в состоянии построить, сможет двигаться со скоростью не более чем в 0,5 процента от скорости света. На такой скорости, чтобы добраться туда, нам потребуется 170 тысяч лет. Биосфера звездолета не продержится и десятой части этого срока. Ребята, только экологическая система размером с Землю с ее активной и всеобъемлющей биосферой, может существовать практически вечно. Если человечество покинет свою планету, чтобы блуждать по Вселенной, — заключила госпожа Син свое эмоциональное объяснение, — то это все равно как если бы малыш сбежал от матери посреди пустыни!

— Но… — Тунг запнулся, а потом сказал почти умоляющим тоном: — Учительница Син, уже слишком поздно для нас и слишком поздно для Земли! Ей не хватит времени, чтобы набрать нужную скорость и уйти на достаточное расстояние. Солнце вот-вот взорвется!

Госпожа Син не желала вести подобные разговоры.

— Еще не поздно, — сказала она и ему, и нам, поскольку мы все слушали очень внимательно. — Давайте доверять правительству Единства! Сколько раз я вам говорила: даже если не веришь, даже если все закончится очень и очень плохо, человечество, по крайней мере, погибнет с достоинством, сражаясь до конца!

* * *
Исход человечества будет проходить в пять этапов. Первый: для противодействия движению Земли будут задействованы реактивные двигатели, останавливающие ее вращение. Второй: вся мощь геодвигателей будет использована для того, чтобы направить Землю по новому пути, придав ей ускорение, которое постепенно вырастет до скорости убегания. Третий: выйдя в межзвездное пространство, Земля продолжит ускоряться по мере продвижения к Альфе Центавра. Четвертый: в пути геодвигатели повернут Землю другой стороной вперед, и начнется процесс торможения. И последний, пятый: Земля пристыкуется к орбите вокруг Альфы Центавра и станет ее планетой. Люди присвоили этим пяти этапам особые имена: «Стартовая Эпоха», «Эпоха Исхода», «Эпоха Первого Странствия» (во время ускорения), «Эпоха Второго Странствия» (во время замедления) и «Эпоха Нового Солнца».

Весь исход продлится около 2 500 лет, то есть примерно 100 поколений.

* * *
Наше судно продолжило плавание сквозь земную ночь. Здесь не было видно ни солнечного света, ни свечения геодвигателей. Обвеваемые прохладным атлантическом бризом, мы, дети, впервые в жизни увидели звездное небо.

Боже, какая это была надрывающая сердце красота!

Учительница Син одной рукой обхватила нескольких из нас, стоявших к ней ближе других, словно обнимая всех детей на палубе.

— Ребята, смотрите! — сказала она, указывая другой рукой в небо. — Вон там Центавр, а это Альфа Центавра, наш новый дом!

Слезы потекли по ее лицу, и она всхлипнула.

Ее настроение передалось всем ее слушателям. К тому времени, как она договорила, плакали все. Даже матросы и капитан, просоленные морские волки, не могли удержаться от слез. Мы смотрели сквозь слезы туда, куда указывала госпожа Син; мы плакали, а в небе тихо мерцали звезды. Среди них был один неугасимый огонек — наш небесный маяк на далеких берегах дикого моря ночи, путеводный свет для одиноких странников, замерзающих в холодной пустыне, звезда наших сердец Альфа Центавра, — единственная надежда и опора для сотен будущих поколений, идущих к ней сквозь море бедствий.

* * *
На обратном пути мы обнаружили первый признак того, что Земля начала свое путешествие. В ночном небе появилась гигантская комета. Это была Луна, оставленная людьми. Хвост кометы на самом деле был струей лунных двигателей, выталкивавших наш естественный спутник с его орбиты. Это было необходимо, чтобы не допустить катастрофического столкновения с начавшей ускорение Землей. Струя лунных двигателей освещала океан голубым сиянием, затмевая звезды. Океан дыбился под влиянием гравитации Луны, вздымались высокие волны. Мы быстро сменили судно на самолет и продолжили свой путь в Северное полушарие.

* * *
День отбытия наконец наступил!

Выйдя из самолета, мы были мгновенно ослеплены сиянием реактивных геодвигателей. Их плазменные плюмажи были на несколько величин мощнее, чем когда мы видели их в последний раз, — их свет был виден даже сквозь закрытые веки. Лучи больше не наклонялись, теперь они устремлялись прямо в небо. Двигатели работали с полной нагрузкой.

Ускорение породило стометровые цунами, обрушившиеся на каждый континент. Обжигающие ураганы вздымали кипящую пену, с необузданными яростными воплями проносились сквозь бесчисленные колонны плазмы. Большая часть деревьев была вырвана с корнем. Планета тоже превратилась в колоссальную комету, чей голубой хвост пронизывал темноту космоса.

Земля отправилась в путь, а вместе с ней и все человечество.

Как раз в самом начале нашего странствия скончался мой дедушка — его обожженное тело пожрала инфекция.

В свои последние минуты он повторял снова и снова: «О Земля, моя бедная скиталица Земля…»

Глава 2 Эпоха Исхода

После того как Земля покинула свою орбиту, нашу школу перевели в подземный город — мы стали его первыми обитателями. Школьный автобус въехал в обширный туннель, и спуск начался. Вскоре туннель сузился до коридора, который неизменно продолжал спускаться. Примерно через полчаса нам сказали, что мы уже в городе; но, выглянув в окно, я мог только спросить себя: «Это что — город?!»

Я видел лишь бесконечную череду ветвящихся пещерных проходов и бесчисленных запечатанных металлических дверей. Под высоким потолком пещеры висел ряд огромных прожекторов, заливающих все вокруг безжизненной холодной синевой. Как не впасть в отчаяние при мысли, что таков будет мой мир до конца моих дней?!

— Жили же древние люди в пещерах, вот и мы поживем, — сказала Лин — тихо, но недостаточно тихо, чтобы ее не услышала госпожа Син.

Обращаясь ко всем нам, она сказала:

— Ничего не поделаешь, ребята. Поверхность Земли скоро станет очень, очень страшным местом. Там создадутся такие условия, что если сплюнуть, то плевок не долетит до земли. Когда настанет холод, он замерзнет на полпути вниз, а когда станет жарко, он испарится, едва вылетев изо рта!

Учительница еще не закончила свое предостережение, как какой-то малыш повернулся ко мне и спросил:

— Про холод — это я понимаю, это потому, что Земля будет уходить от Солнца все дальше и дальше. А жара почему?

— Придурок, не учил про орбитальное ускорение? — съязвил я.

— Нет, — ответил он, потупившись.

За объяснения взялась Лин — наверно, чтобы отвлечься от печальных мыслей.

— Дело обстоит не совсем так, как ты думаешь, — сказала она. — Понимаешь, геодвигатели недостаточно мощны. Они могут лишь немного разогнать Землю, а этого мало, чтобы вот так сразу сорвать ее с орбиты. В действительности, прежде чем сбежать, Земля обернется вокруг Солнца пятнадцать раз! В течение этих пятнадцати витков планета будет медленно набирать скорость. Сейчас орбита Земли все еще, можно сказать, круговая, но по мере ускорения она будет постепенно вытягиваться в эллипс. Чем выше скорость нашей планеты, тем более вытянутой будет орбита, а Солнце сместится в один конец эллипса. В самой удаленной от Солнца точке траектории на Земле будет запредельный холод.

— Ну да, но все равно непонятно! Когда Земля придет в самую дальнюю точку, на поверхности станет очень холодно, а когда она окажется в другом конце эллипса, расстояние от Солнца будет… хм, дай подумать… — Он немного помолчал. — Нет, орбитальная динамика утверждает, что мы не станем ближе к Солнцу, чем сейчас… Так с чего тогда должно стать жарче?

Пацан был маленьким гением, но такими были мы все, это было нормой. Какое счастье, что благодаря генной инженерии мы научились передавать детям память их родителей. Без этого даже через 400 лет мы не смогли бы создать такое чудо как геодвигатели. Чудо, затмевающее творения самого Господа.

Тем не менее я не мог удержаться, чтобы не съехидничать:

— Вот недоумок, а про геодвигатели забыл? Прямо сейчас эти паяльные лампы, все десять тысяч с гаком, врубились на полную мощность. Сама Земля — это всего лишь мячик с ракетными соплами. — Я с деланным презрением покачал головой. — А теперь заткнись. Надоел!

* * *
Так началась наша жизнь в толще земли. Подземные города распространились по континентам. Они находились в пятистах метрах под поверхностью, и в каждом могло проживать более миллиона человек. Под землей я закончил начальную школу и перешел в среднюю.

Бóльшая часть школьной программы отводилась естественным наукам и технике; изучение искусства и философии было сведено к минимуму. У людей не хватало времени на подобные излишества. Можно сказать, в те годы человечество было загружено работой, как никогда в истории. Постоянный, непрекращающийся труд, а несделанного все равно оставалось очень много. Интересно, что религии, царившие в мире на поверхности, в одночасье исчезли без следа. Мы все еще учили историю, но наши учебники изображали жизнь человечества под солнцем как пребывание в неком мифическом раю.

Мой отец служил в космическом флоте, на околоземной орбите. Он почти все время проводил на работе, и я редко видел его дома. Помню, как на пятом году ускорения вся наша семья отправилась на морское побережье. Планета тогда находилась в афелии. Для нас День афелия был праздником вроде Нового года или Рождества. В самой отдаленной от Солнца точке мы могли позволить себе чуть расслабиться, поддавшись ложному чувству безопасности.

Для выхода на поверхность нам по-прежнему требовались термокостюмы — полностью герметичные, с питанием от ядерных батарей. Практически единственное, что мы были в состоянии увидеть, выйдя наружу, — это ослепительный свет плазменных геодвигателей. Сияние леса энергетических лучей, казалось, поглотило весь мир. Пришлось лететь на аэрокаре много часов, прежде чем мы убежали от их пламени и смогли увидеть освещенное солнцем побережье. Само Солнце стало крошечным, не больше бейсбольного мяча. Оно висело в небе совершенно неподвижно, его далекие лучи озаряли тусклым сумеречным светом лишь ограниченный участок земной поверхности. Небо было глубокого синего цвета, и в нем ярко сверкали звезды. Бросив взгляд вдаль, я на мгновение призадумался: а где же океан? Перед моими глазами до самого горизонта простиралась белая ледяная равнина.

На льду замерзшего океана развеселая толпа пускала в темно-синее небо фейерверки. Царило необычайно праздничное настроение. Подвыпившие гуляки катались по льду и орали песни так, что у меня звенело в ушах. Казалось, участники праздника никак не могли договориться между собой, какую песню петь, и в результате каждый вопил свое во всю мочь легких, внося посильный вклад в общую дикую какофонию.

— Что бы ни происходило, люди хотят жить полной жизнью, и в этом нет ничего плохого, — сказал отец. Он замолчал, внезапно вспомнив что-то, чем еще не поделился. — Ах да, забыл вам сказать. Я полюбил Ли Син. Хочу переехать к ней.

— Кто она? — безмятежно спросила мама.

— Моя учительница начальных классов, — ответил я вместо папы. Я уже два года ходил в среднюю школу и понятия не имел, как отец познакомился с учительницей Син. Может быть, на моем выпускном?

— Хорошо, иди, — проговорила мама.

— Уверен, через некоторое время мне это надоест, — продолжал отец. — Тогда я вернусь. Вы не против?

— Если хочешь, почему бы и нет, — ответила мама, спокойная, как мерзлый океан вокруг. И лишь через несколько секунд в ней наконец всколыхнулись эмоции.

— Ах, взгляните, какая красота! — воскликнула она, указывая на полыхнувший в небе фейерверк, явственно воодушевленная эффектным зрелищем. — Спорим, у него внутри голопроектор!

В те времена, смотря фильмы или читая книги Предсолнечной Эпохи, мы часто недоумевали. Мы никак не могли взять в толк, зачем люди вкладывали столько эмоций в дела, не имеющие никакого отношения к выживанию. Наблюдать за главным героем, впадающим в отчаяние или плачущим из-за любви, было для нас настолько странно, что и словами не описать. В те дни неминуемая угроза гибели и желание спастись отодвигали все остальное в тень. Ежедневные новости о состоянии Солнца и положении Земли поглощали почти все наше внимание и управляли нашими эмоциями. Эта глубочайшая сосредоточенность на выживании постепенно привела к изменениям в психике и духовной жизни людей. Любовь со всеми ее переживаниями стала чем-то посторонним, отвлекающим от более важных дел. Мы стали как азартный игрок, который осушает свой бокал, не отрывая взгляда от вращающейся рулетки.

Два месяца спустя отец, вволю нагулявшись с учительницей Син, действительно вернулся домой. Мама не выказала ни радости, ни грусти.

— Ли Син о тебе очень хорошего мнения. Она сказала, что ты творческий человек, — поведал мне отец.

Мать, услышавшая наш разговор, была искренне озадачена.

— Кто-кто это сказал? — спросила она.

— Госпожа Син, моя учительница начальных классов. Отец уходил к ней на два месяца, — ответил я столь же озадаченно.

— А, теперь припоминаю! — рассмеялась мама и покачала головой. — Мне еще и сорока нет, а память никуда не годится.

Окинув взглядом голографическое звездное небо на потолке, а затем голографический же лес на стенах, она продолжала:

— Вовремя вернулся. Пора заменить эти изображения. Нам с сыном они надоели, а мы не знаем, как перепрограммировать эту чертову штуковину.

Когда Земля снова начала свое долгое падение на Солнце, этот эпизод уже вылетел из нашей памяти.

* * *
Однажды в новостях сообщили, что океан тает. Услышав это, наша семья опять отправилась на побережье. В то время Земля как раз пересекала орбиту Марса, и чем ближе она подходила к Солнцу, тем сильнее становился жар. Его пока еще было недостаточно, чтобы Земля разморозилась самостоятельно, но благодаря работе геодвигателей температура поверхности повысилась до вполне приятной величины. Народ радовался: не нужно надевать термокостюмы!

Свет геодвигателей все еще заполнял небо нашего полушария, но на другой половине планеты люди смогли по-настоящему почувствовать, что Солнце стало ближе. Их небо было светло-голубым, а солнце таким же ярким, как и до исхода.

Мы сели в аэрокар и полетели над океаном. Нигде не было заметно ни малейших признаков оттепели, мы видели только белую ледяную пустыню. Разочарованные, мы приземлились на лед и вышли из машины. Не успели мы закрыть дверцы аэрокара, как на нас обрушился могучий грохот, похоже, исходящий из самых потаенных глубин Земли. Казалось, будто вся планета вот-вот взорвется.

— Это грохочет океан! — крикнул мой отец, пытаясь перекрыть раскаты. — Солнце нагревает толстые слои льда неравномерно, вызывая что-то очень похожее на землетрясение.

Внезапно низкий рокот океана пронзил резкий громовой удар, и люди, наблюдающие за океаном позади нас, разразились ликующими возгласами. Я посмотрел туда и увидел длинную трещину, зазмеившуюся по замерзшей воде, будто огромная черная молния. Затем, в сопровождении непрекращающегося грохота, стали появляться новые и новые трещины. Из них вырывалась морская вода; по ледяной равнине понеслись стремительные потоки.

По дороге домой мы наблюдали, как меняется голая земля внизу: трава начала пробиваться из почвы, распустилось множество цветов, и нежные листья одели увядшие деревья зеленью. Жизнь не тратила времени впустую — она с ликованием расцветала повсюду.

* * *
С каждым днем приближения Земли к Солнцу людей все больше охватывала тревога. Теперь уже мало кто желал подняться на поверхность, чтобы полюбоваться весной. Большинство из нас предпочитало оставаться в подземных городах, но не затем, чтобы скрыться от надвигающейся жары, проливных дождей и ураганов, а из страха перед приближающимся Солнцем.

Однажды, укладываясь спать, я услышал, как мама тихо сказала отцу:

— Может быть, уже слишком поздно.

Отец ответил тоже едва слышно:

— Такие слухи ходили и в первые четыре перигелия.

— Но на этот раз всё правда, — последовал быстрый тихий отклик матери. — Я сама слышала это от жены профессора Цянь Деле. Он астроном Навигационной комиссии, человек известный. Так вот, он сам сказал ей, что концентрация гелия растет ускоренными темпами.

— Послушай, моя дорогая, не нужно терять надежду, — спокойно, но твердо ответил отец. — Не потому, что у нас и правда есть какие-то шансы, а потому, что надо прожить свою жизнь достойно. В Предсолнечную Эпоху «жить достойно» значило обладать деньгами, властью или талантом, но сейчас нам осталась лишь надежда. Надежда — это золото и драгоценные камни нашего времени. Не важно, как долго нам еще осталось, мы не должны сдаваться! — И, помолчав, прибавил: — Пожалуйста, утром передай это нашему сыну.

Как и другие люди, при приближении к перигелию я чувствовал себя не в своей тарелке. Однажды, возвращаясь из школы домой, я, сам не зная как, оказался на центральной площади города. Я стоял у круглого фонтана в середине и поочередно смотрел то вниз, на его сверкающую голубую воду, то вверх, на эфирную рябь света — отражение струящейся воды на высоком потолке. Через некоторое время я заметил среди прохожих знакомое лицо. Это была Лин. В одной руке она держала маленькую бутылочку, а в другой тонкую соломинку. Лин пускала мыльные пузыри, бездумно следя, как они один за другим уплывают прочь. Она смотрела на пузыри, пока те не лопались, и только после этого выдувала новую радужную цепочку.

— А ты не слишком взрослая, чтобы развлекаться такой чепухой? — спросил я, подойдя к ней.

Лин удивленно посмотрела на меня и с теплой улыбкой сказала:

— Давай отправимся в путешествие!

— Путешествие? — спросил я, удивляясь в свою очередь. — Куда?

Ее улыбка засияла еще ярче.

— На поверхность, конечно!

Она повела рукой в воздухе, проецируя голограмму при помощи компьютера, сидящего на запястье. Перед нами предстало полупрозрачное изображение заката над пляжем. Легкий ветерок покачивает пальмы, белые волны накатывают на берег. На золотом пляже нежится парочка — черные силуэты на фоне сверкающего моря.

— Менгна и Даган только что прислали мне это. Они уже снаружи. Сказали, там не слишком жарко. На свежем воздухе сейчас так здорово! Давай поедем! — воодушевленно убеждала Лин.

— Их только что исключили из школы за пропуски, — возразил я.

Лин скривила губы:

— Хм, на самом деле ты не этого боишься. Ты боишься Солнца!

— А ты нет? Забыла, как ходила на психотерапию — лечилась от гелиофобии?

Она снова улыбнулась.

— Но я стала другим человеком. Наконец-то увидела свет. Смотри, — сказала она и выдула еще одну цепочку мыльных пузырей. — Следи внимательно!

Я уставился на пузыри. Неистовые волны цвета и света играли на их поверхностях, их завихрения были слишком сложны и запутанны, чтобы человеческий разум мог в них разобраться. Я невольно вообразил, что пузыри знают, как коротка их жизнь, и лихорадочно открывают миру бесчисленные мечты и предания, хранящиеся в их обширной памяти. Через несколько секунд буйство цвета и света исчезало с почти беззвучным хлопком, оставив после себя лишь крошечную капельку воды. Еще мгновение — и капелька испарялась без следа, как будто никогда и не существовала.

— Понял? Земля — это космический мыльный пузырь. Хлоп — и все кончено! Так чего же бояться? — спросила Лин.

Пришел мой черед хмуриться.

— Это не совсем так. Расчеты показывают, что после гелиевой вспышки потребуется около ста часов, чтобы Земля полностью испарилась.

— Вот это-то самое ужасное! — воскликнула она. — Мы сидим в полукилометре под поверхностью земли, словно мясная начинка в пироге. Сначала подпечемся, а потом и вовсе сгорим!

Холодная дрожь пробежала по всему моему телу.

— Но на поверхности будет иначе, — продолжала Лин. — Там все испарится в мгновение ока. Люди, как мыльные пузыри, исчезнут с легким хлопком. — Она снова улыбнулась. — Вот почему, я считаю, лучше быть на поверхности, когда произойдет гелиевая вспышка.

Не могу сказать почему, но я не пошел с ней. Тогда она ушла с Тунгом, и я больше никогда их не видел.

* * *
Вспышки гелия не произошло. Земля пронеслась сквозь перигелий и начала свое шестое путешествие к афелию, позволяя натянутым нервам человечества расслабиться. Азиатские геодвигатели теперь находились на стороне планеты, обращенной вперед по ходу. Поскольку Земля больше не вращалась, это означало, что азиатские двигатели были почти полностью заглушены — кроме тех случаев, когда требовались небольшие корректировки. Мы плыли в тихую и очень долгую ночь.

Зато американские геодвигатели работали на полную мощность. Американская континентальная плита теперь выступала в качестве подвески для реактивных двигателей нашей планеты-ракеты. Поскольку вдобавок ко всему Западное полушарие было обращено к Солнцу, температура там была просто ужасающей. Вся тамошняя растительность сгорела дотла.

Орбитальное ускорение Земли длилось долгие годы. Каждый раз, когда Земля мчалась к афелию, тревога человечества ослабевала в обратной пропорции с расстоянием от Земли до Солнца. А когда начинался новый год и Земля устремлялась обратно к своему светилу, тревога с каждым днем усиливалась. И каждый раз, когда планета подходила к перигелию, начинали распространяться слухи, что, мол, на этот раз гелиевая вспышка совершенно точно произойдет. Слухи жили до тех пор, пока Земля снова не устремлялась к афелию; тогда людские страхи постепенно успокаивались вместе с уменьшением солнечного диска в небе.

Но уже начала зарождаться новая волна страха.

Создавалось впечатление, будто дух человечества застрял в космических качелях. Или лучше сказать, что мы играли в космическую русскую рулетку: путешествие к афелию и обратно к перигелию можно сравнить с поворотом барабана, а прохождение перигелия походило на нажатие на спусковой крючок. Каждый раз при этом испытании наши нервы напрягались сильнее, чем в предыдущий. Психика людей изнашивалась. Вся наша юность прошла под знаком этого накатывающего волнами ужаса.

По сути, если вдуматься, Земля никогда невыходила за радиус гелиевой вспышки. Единственная разница между афелием и перигелием состояла в том, что в афелии Земля медленно расплавилась бы, а не превратилась в пар мгновенно, и этот конец был бы гораздо мучительнее.

* * *
Эпоха Исхода вскоре превратилась в эпоху катаклизмов.

Первая произошла, когда вызванное геодвигателями ускорение и изменение орбитальной траектории нарушило равновесие железо-никелевого ядра Земли. Эффект преодолел границу Гутенберга и распространился на мантию планеты. Во всем мире усилился приток тепла из недр, что повлекло за собой настоящее буйство вулканических извержений. Начиная с шестого витка подземные города оказались в смертельной опасности — прорывы магмы стали слишком частыми и катастрофическими.

В тот день я как раз возвращался из школы домой, когда из громкоговорителя раздалось чрезвычайное сообщение муниципалитета:

— Тревога! Все жители города F112! По причине разрыва в земной коре северный защитный барьер дал трещину, и магма прорвалась в город! Магма прорвалась в город! В настоящий момент магма затапливает четвертый квартал! Подземные ходы наружу заблокированы. Всем гражданам собраться на центральной площади и эвакуироваться оттуда на лифте. Внимание, эвакуация начнется в соответствии со статьей пятой Закона о чрезвычайных ситуациях! Повторяю: эвакуация начнется в соответствии со статьей пятой Закона о чрезвычайных ситуациях!

Я оглянулся по сторонам. Лабиринты проходов нашего подземного города выглядели как обычно, и от этого становилось еще страшнее. Я четко осознавал непосредственную опасность: наружу вели только два туннеля, и один из них был с прошлого года закрыт — там производилось срочное укрепление защитного барьера. Если другой путь также был заблокирован, оставался только один выход — лифты в вертикальной шахте, а их грузоподъемность была невелика. Эвакуация 360 тысяч жителей города займет очень много времени. Однако она совсем не обязательно превратится в борьбу за выживание: законы о чрезвычайной ситуации, принятые правительством Единства, гарантировали упорядоченное, организованное спасение.

Это напомнило мне старинную этическую задачу. Она звучит так: «Происходит потоп, и ты можешь спасти только одного человека. Кого ты спасешь — своего отца или сына?» Для людей нашего времени этот вопрос не имел ни малейшего смысла.

Прибежав на центральную площадь, я увидел, что другие горожане уже выстроились длинными рядами в соответствии с возрастом. Рядом с дверями лифта стояли роботы-няни с младенцами, затем шли детсадовцы, затем ученики начальной школы и так далее. Мое место в строю все еще находилось довольно близко к переднему концу очереди.

В то время мой отец дежурил на низкой околоземной орбите, мы с мамой оставались в городе одни. Я не мог найти маму. Я бежал вдоль очереди и искал ее, но вскоре охранники остановили меня. Я знал, что она будет в последней группе, в самом конце очереди. Наш город был прежде всего университетским городом, семей в нем насчитывалось немного, и она уже узнала, где соберутся ее ровесники.

Очередь двигалась невероятно медленно. Прошло три долгих часа, прежде чем она дошла до меня, но, зайдя в лифт, я не почувствовал облегчения: от спасения мою мать отделяли 20 тысяч студентов. Мои ноздри уже улавливали вонь серы.

Через два с половиной часа после того, как я поднялся на поверхность, магма затопила весь подземный город, лежащий в пятистах метрах под поверхностью. Представляя себе последние мамины минуты, я чувствовал себя так, как будто мне в сердце вонзается нож. Мама и 18 тысяч других людей, которые не успели эвакуироваться, видели, как магма затопляет центральную площадь. Электричество к тому времени уже отключилось, и единственным источником света было устрашающее алое свечение магмы. Высокий белый купол над площадью медленно потемнел от жара, а запертые в ловушке люди, конечно, погибли. Наверно, они даже не почувствовали, как их пожрала магма: испепеляющий жар температурой выше 2 000 градусов унес их жизни намного раньше.

* * *
Но жизнь должна идти дальше, и даже в нашей жестокой и ужасной реальности в любой момент могут вспыхнуть манящие искры любви. Во время двенадцатого путешествия к афелию правительство Единства, стараясь ослабить владеющую человечеством тревогу, неожиданно возобновило Олимпийские игры через двести лет после того, как они были приостановлены. Я собирался участвовать в ралли мотосаней — меня отобрали в команду. Соревнование представляло собой гонку из Шанхая в Нью-Йорк через замерзший Тихий океан.

Как только прозвучал стартовый выстрел, более ста мотосаней устремились через ледяной океан со скоростью около 200 км в час. На первом этапе в поле моего зрения все время маячил кто-то из соперников. Однако через пару дней все участники соревнования, будь они впереди или позади меня, исчезли за горизонтом.

Свет геодвигателей исчез вместе с моими собратьями-гонщиками. К этому времени я попал в самый темный угол Земли. Здесь всё окружающее уходило в бесконечность: и звездное небо над головой, и ледяной океан внизу. Казалось, они простирались до края вселенной. А возможно, это я сам достиг края вселенной.

Я чувствовал себя единственным человеком в этом космосе бесчисленных звезд и бесконечного льда. Лавина одиночества поглотила меня. Еле сдерживая слезы, я мчался так, будто от этого зависела моя жизнь. Теперь я вел гонку не ради места на пьедестале, а чтобы избавиться от этого жуткого одиночества прежде, чем оно убьет меня. В моем сознании не осталось больше дальнего берега, к которому стоило бы стремиться.

Такие мысли неслись в моей голове, когда я заметил вдали человеческий силуэт. Приблизившись, я разглядел, что это женщина. Она стояла около саней, ее длинные волосы развевались на морозном ветру. Наверно, вы уже догадались, что эта случайная встреча определила нашу дальнейшую судьбу.

Ее звали Каёко Корияма, и она была японка. Женская группа стартовала за двенадцать часов до нас, но ее сани угодили в трещину, одно из полозьев сломалось. Помогая с ремонтом, я не мог не поделиться с ней мрачными мыслями, которые только что одолели меня.

Каёко закивала, как бы признавая мою правоту.

— Ох, вот уж точно! Я почувствовала то же самое. Тут и правда можно решить, что ты единственный человек во вселенной! — Она улыбнулась. — Знаешь, когда я увидела тебя вдали, это было, наверно, все равно что увидеть рассвет в Предсолнечную Эпоху.

Тогда я спросил:

— Почему же ты не вызвала спасательный самолет?

Она воздела свой маленький кулачок и с упорством, столь характерным для японцев, заявила:

— Это соревнование воплощает дух человеческой расы, и мы все должны проникнуться осознанием того, что Земля, странствующая по вселенной, никого не может позвать на помощь!

Я кивнул, но возразил:

— И все-таки нам придется вызвать спасателей. У нас нет запасного полоза. Твои сани нельзя починить.

Она поморщилась, а потом спросила:

— Можно я поеду с тобой? То есть, если тебе и вправду не важно, на каком месте ты окажешься…

Мне это действительно было не важно, и поэтому остаток нашего долгого странствия через Тихий океан мы совершили с Каёко вдвоем.

Проезжая мимо Гавайев, мы увидели на горизонте первый свет зари. Отсюда, с этого бескрайнего ледяного поля, освещенного крошечным солнцем, мы и отправили в министерство гражданских дел заявку на вступление в брак.

В Нью-Йорке судьи, потеряв терпение в ожидании нас, уже объявили соревнования закрытыми и ушли. Но все же один чиновник еще ждал нас. Служащий муниципального бюро гражданских дел с радостью поздравил нас со вступлением в брак. Затем он выполнил еще одну свою обязанность. Взмахнув рукой, он спроецировал в воздухе голограмму, на которой изображались аккуратные ряды точек. Здесь их были тысячи и тысячи — по одной для каждой пары, вступившей в брак за последние несколько дней.

Из-за суровых условий нашей жизни закон предусматривал, что только одной паре молодоженов из трех будет предоставлено право родить ребенка. Определялось это случайным выбором. Точек было великое множество, и Каёко долго колебалась, прежде чем выбрать одну.

Когда точка загорелась зеленым, Каёко подпрыгнула от восторга. Я, однако, не знал, радоваться или огорчаться. Счастье это или безумие — произвести на свет ребенка в эту эпоху бедствий? Чиновник, по крайней мере, не скрывал своей радости. Он сказал, что всегда чувствует себя немного счастливее, видя, как молодожены получают свою «зеленую точку». Он достал бутылку водки и налил каждому. Мы опрокинули по стаканчику за выживание человечества.

Позади нас слабый свет далекого Солнца окутал Статую Свободы золотым сиянием. Перед нами возвышались заброшенные небоскребы Манхэттена, отбрасывавшие длинные тени на недвижный лед Нью-Йоркской гавани. Я захмелел, и по моим щекам потекли слезы.

Земля, о моя бедная скиталица Земля!

Прежде чем мы расстались, чиновник вручил нам ключ. Заплетающимся языком он проговорил:

— Это от дома в Азии. Вам дали жилье. Идите домой! О ваш чудесный дом!

— С чего это он чудесный? — холодно спросил я. — Подземные города Азии полны опасностей, но вам в Западном полушарии до этого и дела нет.

— Скоро на нас обрушится беда, какая вам и не снилась, — парировал он. — Земля пройдет через пояс астероидов, и на этот раз Западное полушарие угодит прямо под обстрел.

Это несколько отрезвило меня.

— Мы проходили через пояс астероидов пару раз за последние несколько витков, и никогда это не становилось проблемой. Так с чего же вдруг…

Чиновник ответил, качая головой:

— Мы лишь зацепляли края пояса астероидов. Конечно, космический флот с этим справился. У них есть лазеры и ядерное оружие, чтобы убрать с пути Земли все камни. Но на этот раз… — Он запнулся. — Вы что, не смотрите новости? На этот раз Земля пройдет прямо сквозь пояс астероидов! С большими камнями флот еще сможет управиться; а вот с маленькими…

Когда мы летели обратно в Азию, Каёко спросила меня:

— Эти астероиды очень большие?

В это время мой отец был на орбите — обеспечивал космическую безопасность планеты. Поэтому, хотя правительство с целью предотвращения паники сообщало населению не все новости, я имел некоторое представление о том, что нас ожидает, и решил поведать Каёко кое-какие подробности.

— Земля движется к астероидам размером с большую гору; даже ядерная бомба в пятьдесят мегатонн оставит лишь небольшой шрам на их поверхности. Флоту придется использовать самое мощное оружие человечества! — добавил я загадочным тоном.

— Неужели бомбы из антиматерии? — ахнула она.

— Ну а что же еще? — ответил я.

— Какова оперативная дальность флота? — спросила она.

— Да не так чтобы очень. Отец говорил, что-то вроде полутора миллионов километров, — ответил я.

— О, тогда мы сможем увидеть это! — взволнованно сказала она.

Я послал ей предупреждающий взгляд:

— Лучше бы не смотреть.

* * *
Но Каёко все же увидела, причем без защитных очков. Свет первой вспышки — взрыва антибомбы — донесся к нам из дальнего космоса вскоре после того, как наш самолет взлетел. В этот самый момент Каёко любовалась звездами в иллюминатор. Вспышка ослепила ее, и она больше часа ничего не видела. Даже месяц спустя глаза у нее оставались красными, опухшими и слезящимися.

Случившееся потрясло каждого из нас до глубины души. Снаряды из антиматерии продолжали бомбардировать астероид. Снова и снова сверкающие, разрушительные вспышки опаляли черные небеса. Казалось, будто беснующаяся толпа титанов-папарацци окружила Землю и лихорадочно щелкала фотоаппаратами.

Спустя полчаса мы увидели первые метеоры: их длинные пламенные хвосты расчерчивали небо, завораживая своей жуткой красотой. За ними последовали другие, и каждый летел дальше предыдущего.

И тут небо позади нас внезапно содрогнулось, раздался громоподобный хлопок, сразу же перешедший в продолжительный рокот. Нас затрясло. Каёко, вообразив, что это метеор врезался в самолет, вскрикнула от страха и кинулась в мои объятия.

В этот момент из динамиков раздался голос капитана:

— Всем пассажирам! Без паники! Это был звуковой удар метеора, преодолевшего звуковой барьер. Прошу всех надеть наушники, чтобы избежать постоянной потери слуха. Поскольку безопасность полета не может быть гарантирована, мы совершим аварийную посадку на Гавайях.

Пока капитан говорил, я увидел метеор гораздо больше размером, чем прочие. Наблюдая за падением огненного шара, я проникся убеждением, что он не сгорит в небе, как предыдущие. Так оно и случилось: метеор прочертил половину неба и, делаясь все меньше и меньше, в конце концов врезался в замерзший океан. С высоты 10 000 метров взрыв выглядел просто как маленькая белая точка. Но эта белая точка сразу переросла в белый круг, быстро расходящийся по поверхности океана.

— Это цунами? — спросила Каёко дрожащим голосом.

— Да, — подтвердил я, — цунами высотой в сотню метров. Но океан замерз, ледяной покров скоро ее погасит.

Последнюю фразу я произнес, пытаясь успокоить себя самого. Больше я не смотрел вниз.

Вскоре мы приземлились в Гонолулу, где местные власти уже ожидали нас и повезли в подземный город. Автобус катил вдоль побережья, давая нам возможность видеть небо, испещренное метеорами. Отсюда казалось, будто целый легион огневласых демонов внезапно вырвался из единой точки пространства.

Один метеор врезался в океан недалеко от берега. Столб воды, однако, не поднялся. Вместо этого рванувшийся вверх пар образовал над местом падения высокое белое грибовидное облако. От него разошлась гигантская волна, и под ее напором толстые слои льда с грохотом раскалывались. Лед дыбился волнами, словно стая громадных извивающихся морских змей устремлялась под его поверхностью к берегу.

— Какой величины был этот метеор? — спросил я служащего, пришедшего за нами.

— Меньше дюжины фунтов, примерно с вашу голову, — ответил он. — Но мне только что сообщили, что один, весом около двадцати тонн, летит сейчас над океаном в пятистах милях к северу от нас.

На его руке запищал коммуникатор. Он взглянул на него и сразу же сообщил водителю:

— Мы не успеем добраться до ворот № 244; просто направляйтесь к ближайшему входу!

Автобус свернул за угол и остановился перед воротами подземного города. Выйдя из автобуса, мы увидели у входа группу солдат. Они стояли неподвижно, устремив вдаль полные страха глаза. Мы проследили за их взглядом до горизонта, где океан соединялся с небом, и увидели черный барьер. На первый взгляд казалось, что это просто плотный слой облаков, но он был слишком высок. Это больше походило на длинную стену, протянувшуюся вдоль горизонта. Присмотревшись, мы различили наверху стены что-то белое.

— Что это? — спросила Каёко у офицера. В голосе ее звучал испуг.

От его ответа все волосы на моем теле встали дыбом.

— Цунами.

Высокие металлические ворота подземного города с грохотом захлопнулись за нашими спинами. Примерно через десять минут мы почувствовали и услышали исходящие от поверхности низкие раскаты — как если бы по земле высоко над нами перекатывался великан. Мы переглянулись; наши лица побелели от ужаса, потому что все мы знали: сейчас, в этот самый момент стометровая волна накрыла Гавайи. Вскоре она обрушится на все земные континенты; но последовавшие за этим сотрясения повергли нас в еще больший трепет. Словно гигантский кулак протянулся с небес и принялся колотить по Земле. На глубине эти удары почти не ощущались, но каждый из них сотрясал наши души. Это метеориты безжалостно и безостановочно избивали Землю.

Этот кошмар продолжался с небольшими перерывами целую неделю. Когда мы наконец выбрались из подземного города наружу, Каёко вскрикнула:

— Боже мой, что случилось с небом?

Все вокруг было серым. Пыль, поднятая ударами метеоритов, заполнила верхние слои атмосферы. Солнце и звезды пропали за этой бесконечной серостью, как будто вселенную затянуло густым туманом. Вода, которую принесли цунами, замерзла и покрыла немногие уцелевшие здания длинными ледяными завесами. Пыль из атмосферы выпала обратно на сушу и заледеневший океан, сделав мир монохромным. Мир сплошной серости.

* * *
Мы с Каёко продолжили свой путь в Азию следующим же рейсом. Когда самолет пересек давно ставшую бессмысленной линию перемены дат, мы стали свидетелями самой темной ночи человечества. Создавалось впечатление, что самолет погрузился в чернильную бездну. Ни один луч света не разгонял мрак за стеклом иллюминатора. В этой черноте наше настроение тоже стало черным.

— Когда же это кончится? — пробормотала Каёко.

Я не знал, что она имела в виду — нашу поездку или полную невзгод жизнь. Впрочем, какая разница; в тот момент обе казались одинаково бесконечными и безысходными. Даже если бы Земля успела убежать на безопасное расстояние от гелиевой вспышки и мы все спаслись, то что с того? Мы бы тогда всего лишь вскарабкались на первую перекладину непостижимо высокой лестницы. Даже если через сто поколений наши потомки и увидят свет новой жизни, наши-то кости давно истлеют в пыль. Я не смел даже думать о грядущих страданиях и лишениях, а уж мысль о том, чтобы тащить за собой по этой бесконечной грязной дороге жену и ребенка, была совсем невыносима.

Я устал, слишком устал, чтобы тянуть эту лямку…

И когда отчаяние и скорбь уже грозили задушить меня, я услышал женский крик:

— Нет! Не надо, дорогой!

Я повернулся на крик и увидел женщину в нескольких рядах от нас. Она держала пистолет, который вырвала из рук мужчины, сидящего рядом. Было очевидно, что он только что попытался приложить дуло пистолета к виску. Мужчина выглядел слабым и истощенным, его угрюмые безжизненные глаза уставились в бесконечность. Женщина уткнулась головой ему в колени и разрыдалась.

— Перестань, — сказал мужчина голосом, лишенным всяческих эмоций.

Рыдания прекратились, и остался лишь гул самолетных двигателей — тихая погребальная песнь. Мне представилось, что самолет увяз в окружающем нас необъятном мраке. Казалось, мы неподвижно зависли на месте. Во вселенной остались только тьма и наш самолет, больше ничего. Каёко тесно прижалась ко мне всем своим холодным как лед телом.

Внезапно в кабине поднялся шум, люди начали возбужденно перешептываться. Я выглянул в окно и увидел прямо по курсу самолета тусклый свет — голубоватый, рассеянный, едва пробивающийся сквозь висевшую в небе пыль.

Это светились геодвигатели.

Удары метеоритов разрушили треть геодвигателей, расположенных в Западном полушарии, — меньше, чем прогнозировалось в начале нашего путешествия. Двигатели Восточного полушария, не подвергшиеся метеоритной бомбардировке, потерь не понесли. Их совместной мощности хватит, чтобы Земля продолжила свой побег.

При виде слабого сияния я почувствовал себя тяжелым водолазом, после долгого подъема из бездны наконец увидевшим свет поверхности. Я снова задышал спокойно. Позади раздался женский голос:

— Дорогой, мы в состоянии чувствовать страх и боль только тогда, когда живы. Смерть… Смерть — это ничто. На той стороне только тьма. Лучше оставаться живым, разве не так?

Ее изможденный муж не ответил. Он неотрывно смотрел на голубое свечение, и его глаза наливались слезами. Я знал, что он выдержит; мы все выдержим, пока горит этот заветный голубой свет. И тогда я вспомнил слова отца о надежде.

После приземления мы с Каёко не отправились прямиком в наше новое жилище в подземном городе, а поехали навестить моего отца на наземной базе космического флота. Однако когда мы прибыли туда, нас ждала только медаль, холодная как лед — отец был награжден ею посмертно. Медаль вручил мне контр-адмирал флота. Он рассказал, что это произошло во время операции по отведению астероидов с пути Земли. Взрыв антиматерии швырнул фрагмент астероида прямо в одноместный корабль моего отца.

— Когда произошло столкновение, относительная скорость камня и корабля составляла девяносто пять километров в секунду, — сказал адмирал. — Корабль испарился мгновенно. Ваш отец не страдал. Уверяю вас, он не чувствовал боли.

* * *
Когда Земля снова устремилась к Солнцу, мы с Каёко поднялись на поверхность, чтобы увидеть весну. Но весна не наступила.

Все по-прежнему — серый мир под таким же серым и унылым небом. Поверхность усеивали многочисленные замерзшие озера, образовавшиеся из воды отступившего океана, но нигде не проглядывало даже пятнышка зелени. Пыль в атмосфере блокировала солнечные лучи, что не давало температуре повыситься. Суша и океаны не оттаяли, даже когда Земля достигла перигелия. Слабый, еле-еле светящийся диск солнца казался призраком, маячащим за завесой пыли.

Прошло три года — и пыль начала рассеиваться, а человечество стало подходить к своему последнему перигелию. Когда Земля достигла его, люди, живущие в Восточном полушарии, получили возможность полюбоваться самыми быстрыми в истории восходом и закатом. Солнце вылетело из-за горизонта и стремительно пронеслось по небу. Угол падения теней на поверхности Земли изменялся так быстро, что казалось, будто это стрелки бесчисленных часов с маниакальной решимостью описывают круги по воображаемым циферблатам. Тот день был самым коротким на Земле — он длился менее часа.

А потом солнце кануло за горизонт, и на землю упала тьма. Меня объяла невыразимая скорбь. Этот мимолетный день был как краткое (слишком краткое!) изложение всех четырех с половиной миллиардов лет истории Земли в Солнечной системе. И никогда, до самого последнего часа вселенной, Земля не вернется сюда.

— Пришла тьма, — горестно вздохнула Каёко.

— Долгая-долгая ночь, — отозвался я.

Эта ночь продлится две с половиной тысячи лет. Лишь через сто поколений первый луч Альфы Центавра снова осветит наше полушарие. Другая сторона планеты, наоборот, вступит сегодня в самый длинный день. Тем не менее, он всего лишь миг по сравнению с долгой, длиной в целую эпоху, ночью. Солнце быстро поднимется в зенит, где и останется висеть неподвижно, медленно сокращаясь в размерах. Спустя полвека его будет трудно распознать среди окружающих звезд.

* * *
Проложенный навигаторами маршрут вел Землю прямиком к Юпитеру. План Навигационной комиссии состоял в следующем: пятнадцатый виток Земли вокруг Солнца пройдет по настолько вытянутой эллиптической траектории, что ее афелий достигнет орбиты Юпитера. Там Земля скользнет мимо планеты-гиганта, едва-едва разминувшись с ней. Чудовищная гравитация Юпитера разгонит Землю до третьей космической скорости.

Впервые мы увидели Юпитер через два месяца после того, как прошли перигелий. Поначалу он представлялся невооруженному глазу как неяркая световая точка, которая, однако, вскоре превратилась в крохотный диск. Прошел еще месяц, и Юпитер вырос до размеров утраченной Луны, но являл собой багровый, а не лучезарно серебристый шар. Если напрячь глаза, то можно было различить полосы на его поверхности. Затем лучи геодвигателей, которые пятнадцать лет стояли перпендикулярно поверхности Земли, начали наклоняться. Окончательные корректировки угла были сделаны, когда мы приблизились к месту нашего космического рандеву.

Юпитер медленно опускался к горизонту и через три месяца исчез полностью. Теперь он был виден только из Западного полушария. Свидание началось.

Известие о том, что Юпитер снова можно будет наблюдать из Восточного полушария, стало почти сюрпризом. Толпы любопытствующих двинулись на поверхность, чтобы собственными глазами увидеть грандиозный восход Юпитера. Миновав ворота подземного города и выйдя наружу, я увидел, что геодвигатели, приводившие нашу планету в движение пятнадцать долгих лет, потухли.

И снова мы могли видеть небо, усеянное звездами. Наша последняя встреча с Юпитером была в полном разгаре.

Все нервно смотрели на запад, когда за горизонтом стало разгораться тусклое красное свечение. Оно медленно росло, распространяясь на всю ширь горизонта. Только тут я заметил, что между тусклым красным светом и звездным небом образовалась четкая граница. Она изгибалась огромной дугой, протянувшейся от одного конца горизонта до другого. Медленно, очень медленно, дуга поднималась, и все, что находилось ниже нее, окрасилось в темно-багровый цвет. Казалось, будто занавес размером с ночное небо поднимается, чтобы отгородить Землю от остальной части вселенной. Я невольно ахнул, сообразив, что этот темно-красный занавес — Юпитер! Конечно, я знал, что Юпитер в 1 300 раз больше Земли, но только увидев гиганта во всем его царственном величии, я по-настоящему осознал его невероятные размеры. Почти невозможно выразить словами страшное чувство подавленности, которое порождал этот космический монстр, всходивший по всей ширине горизонта.

Один репортер позже написал: «Я все время задавался вопросом, а не попал ли я в собственный кошмар наяву? Или, может, вся вселенная — всего лишь кошмар в гигантском разуме этого божества?»

Юпитер продолжал свой жутковатый восход и постепенно занял половину неба. Вот теперь мы ясно различали ураганы, бушующие в его облачных слоях; хаотически завихряющиеся очертания этих бурь ошеломили всех, кто видел их сводящий с ума танец. Я представлял себе кипящие океаны жидких водорода и гелия, скрытые под густым слоем облаков.

А затем над горизонтом всплыло знаменитое Большое Красное Пятно — циклопический вихрь, который бушует уже сотни тысяч лет. Он был столь громаден, что мог бы поглотить три таких малозаметных планеты, как наша Земля.

Юпитер теперь занимал собой все небо. Земля была как воздушный шарик, бултыхающийся в бурном океане юпитерианских багровых облаков. Хуже того, Большое Красное Пятно стояло теперь в середине нашего нового небосвода и взирало оттуда на наш мир, словно титанический воспаленный глаз. Вся Земля тонула в призрачном алом сиянии. В тот момент было невозможно поверить, что наша крошечная планета сможет избежать гравитационного притяжения этого невероятного чудовища. Нам и в голову не приходило, что Земля может стать спутником Юпитера; мы были уверены, что провалимся прямиком в ад, скрытый под этим бескрайним океаном облаков!

Но расчеты навигаторов были точными. Ошеломительное темно-красное небо начало медленно двигаться, и через некоторое время на западном горизонте проглянула черная дуга. Она быстро увеличивалась в размерах, и внутри нее замерцали звезды. Земля рвалась прочь из гравитационных тисков Юпитера.

Взревели сирены. Гравитационный прилив, поднятый Юпитером, хлынул обратно на сушу. Позже я узнал, что огромные волны, более 100 метров высотой, снова пронеслись по континентам. Когда вода устремилась к запечатанным воротам подземных городов, я успел бросить последний взгляд на Юпитер, занимавший теперь лишь половину неба. В облачных океанах планеты я четко различил что-то вроде протоков. Впоследствии я понял, что это результат гравитационного притяжения Земли: наша планета тоже вызвала массивные приливы в жидком водородно-гелиевом океане Юпитера.

Затем Земля, ускоренная гравитационными силами планеты-гиганта, была вышвырнута в глубокий космос.

Покидая Юпитер, Земля достигла скорости убегания. Больше не нужно со страхом возвращаться в объятия обреченного Солнца. Планета отправилась в просторы глубокого космоса, чтобы начать свое долгое Странствие.

Глубоко под землей, укрытой темно-красной тенью Юпитера, родился мой сын.

Глава 3 Мятеж

Юпитер остался позади, и тогда более десяти тысяч азиатских геодвигателей снова заработали на полную мощность. Они не остановятся еще пятьсот лет, поскольку их задача — разгонять Землю на пути к месту назначения. За эти пятьсот лет половина гор Азии будет сожжена в ядерных топках геодвигателей.

Человечество освободилось от страха смерти — нашего постоянного спутника на протяжении более четырехсот лет. Последовал всеобщий длинный и глубокий вздох облегчения. Но праздник, которого все ожидали, так и не состоялся. То, что случилось затем, никто не мог предвидеть.

По окончании праздничного митинга я надел свой термокостюм и поднялся на поверхность один. Горы моего детства уже были срыты суперэкскаваторами, на их месте осталась лишь голая скала да замерзшая почва. Тоскливую пустоту расцвечивали белоснежные пятна, которые покрывали землю насколько хватало глаз. Это были солончаки, оставленные великим океаническим приливом. Передо мной возвышались развалины города, в котором выросли мой отец и дед. То, что когда-то было домом для десяти миллионов человек, теперь лежало в руинах. В голубом свечении геодвигателей от обнаженных стальных скелетов городских небоскребов тянулись длинные тени, а сами небоскребы походили на вылезающие из-под земли окаменелые останки доисторических зверей.

Множественные наводнения и удары метеоритов уничтожили практически всё на поверхности Земли. Все, что люди и природа сотворили на протяжении тысячелетий, лежало в руинах. Наш мир превратился в пустыню, подобную марсианской.

Вскоре я заметил, что Каёко стала беспокойной. Она часто оставляла нашего сына и в одиночестве улетала на аэрокаре, а когда возвращалась, говорила только, что была в Западном полушарии. Но однажды она взяла меня с собой.

Полет в аэрокаре на скорости 4 Маха занял два часа, и наконец мы увидели Солнце размером с бейсбольный мяч. Оно освещало замерзший Тихий океан своим слабым холодным светом.

Наша машина зависла на высоте трех миль. Каёко достала с заднего сиденья длинную трубу. Когда она открыла футляр, я увидел, что это телескоп, какими пользуются астрономы-любители. Жена открыла окно и направила телескоп на Солнце. Затем попросила меня посмотреть.

В затемненную линзу телескопа я видел наше светило, увеличенное в сто раз. Я мог даже ясно различить его едва заметное гало и солнечные пятна, медленно дрейфующие по поверхности.

Каёко подсоединила телескоп к компьютеру, который она также взяла с собой, и сделала снимок. Затем она открыла на экране еще одно изображение Солнца и произнесла:

— Это фотография Солнца четырехсотлетней давности.

Пока она говорила, компьютер начал сравнивать два изображения.

— Видишь? — спросила жена, указывая на экран. — Все параметры: яркость, пиксельные массивы, пиксельная вероятность, послойная статистика — всё абсолютно одинаково!

Я покачал головой.

— И что? Игрушечный телескоп, базовая программа обработки изображений и ты, невежественный любитель. — Я помолчал, а затем добавил: — Просто забудь об этом. Не верь слухам!

— Ну ты и идиот! — прошипела она, отобрала телескоп и развернула аэрокар.

Только теперь я заметил в отдалении несколько других летающих машин над нами и внизу. Как и мы, они неподвижно парили в воздухе, и из каждой в сторону Солнца торчала труба телескопа.

Несколько месяцев спустя по всему миру, словно лесной пожар, начала распространяться ужасная теория. Все больше и больше народу изучало Солнце с помощью более крупных и точных приборов. Одна неправительственная организация даже запустила к светилу группу зондов. Через три месяца зонды прибыли на место. Данные, которые они передали, наконец подтвердили факт: за последние четыреста лет Солнце не изменилось, — не изменилось вообще!

Во всех концах света подземные города превратились в бурлящие вулканы, грозящие вот-вот взорваться. В этой атмосфере мы с Каёко, согласно законам правительства Единства, поместили нашего сына в воспитательный центр. На пути домой мы оба осознали одну неопровержимую истину: единственной ниточки, удерживавшей нас вместе, больше нет. Проходя по центральной площади, мы попали на митинг. Некоторые из зачинщиков раздавали присутствующим оружие.

— Граждане! Землю предали! Человечество предали! — вещал оратор. — Цивилизацию предали! Мы все жертвы колоссального обмана! Обмана такого невероятного и ужасного, что даже боги содрогнулись! Солнце — все то же старое доброе Солнце, оно и не собирается взрываться! Оно наше прошлое, настоящее и будущее, — сам символ вечности! А вот что действительно несет нам гибель, так это дикие и коварные амбиции правительства Единства! Они сфабриковали все это, чтобы создать свою диктаторскую империю! Они разрушили Землю! Они уничтожили человеческую цивилизацию! Граждане, сознательные граждане, берите в руки оружие! — кричал оратор массам. — Спасите планету! Спасите цивилизацию! Мы свергнем правительство Единства! Мы возьмем под контроль геодвигатели! Мы поведем Землю из холодных глубин космоса обратно, домой, на ее законную орбиту! Мы вернемся в теплые объятия нашего Солнца!

Каёко спокойно шагнула вперед и приняла штурмовую винтовку от одного из мужчин, раздающих оружие. Не сказав ни слова, она присоединилась к колонне вооруженных граждан. Уходя, она даже не оглянулась — просто исчезла в глубинах города вместе с огромным отрядом единомышленников. Как громом пораженный, я сжал в кармане лежащую там звезду — медаль, которую мой отец получил в обмен на жизнь и преданность.

Ее острые лучи впились в мою ладонь до крови.

* * *
Три дня спустя во всем мире одновременно вспыхнул огонь восстания. Куда бы ни направлялись повстанцы, люди поднимались навстречу их призыву. В то время людей, по-прежнему сомневавшихся, что их обманули, оставалось совсем немного. Тем не менее я вступил в армию правительства Единства. Не сказал бы, что я доверял правительству, но моя семья служила в армии в течение трех поколений, и семена лояльности пустили глубокие корни в моей душе. Для меня восстание против правительства было вещью немыслимой, как бы ни складывались обстоятельства.

Одна за другой Америка, Африка, Океания и Антарктида попали в руки повстанцев, в то время как правительство Единства возвело линии обороны вокруг геодвигателей в Восточной и Центральной Азии. Оно было готово защищать их до конца. Повстанцы быстро окружили эти линии. Их силы значительно превосходили правительственные войска. Единственной причиной, по которой их наступление остановилось, были геодвигатели. Повстанцы не хотели повредить их, и поэтому не стали задействовать тяжелые вооружения на этом обширном театре военных действий. Таким образом, правительственные силы продолжали удерживать позиции, несмотря на то, что их положение с каждым днем ухудшалось.

Три месяца стороны оставались в патовой позиции. Но когда в разгар критических столкновений двенадцать правительственных полевых армий дезертировали, оборонительные линии в Восточной и Центральной Азии рухнули. Еще через два месяца правительство Единства, чье положение стало совершенно безнадежным, было загнано повстанцами в Центр управления геодвигателями и окружено. За его спиной был лишь замерзший океан. От правительственных войск осталось менее ста тысяч солдат. Я был майором в этой разгромленной армии.

Центр управления представлял собой с город, построенный вокруг Планетарного Командного Мостика. Я попал в полевой госпиталь с сильно обгоревшей от лазерного огня рукой. Именно там я узнал, что Каёко погибла в бою в Австралии. Как и все остальные в этом госпитале, я практически каждый день напивался вдрызг. Мы потеряли всякое представление о бушующей снаружи войне, и нам было плевать.

Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем я услышал, как кто-то кричит во всю глотку:

— Знаете, как все дошло до этого? Вините только самих себя! В этой войне вы выступили против человечества. И я тоже.

Повернув голову, я увидел на плече говорившего блестящую генеральскую звезду. А он тем временем продолжал:

— Как бы то ни было, у нас есть еще один шанс спастись. Командный Мостик находится всего в трех кварталах отсюда. Мы можем взять его и передать здравомыслящему человечеству на той стороне. Мы отдали все силы, исполняя свой долг перед правительством Единства. Теперь мы должны сделать то же самое из долга перед человечеством!

Схватив пистолет, я вместе со всей внезапно взбесившейся толпой раненых и здоровых устремился по стальным переходам к Планетарному Командному Мостику. К своему удивлению, на пути мы почти не встретили сопротивления. Наоборот, все больше и больше народу выскакивало из переплетения металлических коридоров и присоединялось к нашему маршу. В конце концов мы уперлись в исполинские металлические ворота, возвышающиеся над головой, насколько хватало глаз. С громким грохотом створки раскрылись, и мы ринулись на Мостик.

Несмотря на то, что мы видели Планетарный Командный Мостик по телевизору бессчетное количество раз, мы все же были потрясены его колоссальными размерами. Величину помещения было трудно оценить на глаз, поскольку бóльшую его часть занимала гигантская, доминирующая над всем залом голографическая модель Солнечной системы. Почти вся она представляла собой необъятное, раскинувшееся во всех направлениях черное пространство.

Когда мы взошли на Мостик, нам стало казаться, будто мы плывем посреди этой черноты. Поскольку модель была разработана для максимально точного отображения фактических пропорций, Солнце и планеты были маленькими — такими крошечными, что походили на светлячков, тлеющих где-то очень далеко. Тем не менее, они оставались четко различимы. Привлекала внимание алая спираль, начинающаяся от далекой центральной точки света — Солнца. Спираль походила на красные круги, расходящиеся по воде черного океана. Это была траектория Земли. В точке на спирали, отстоящей далеко от центральной звезды, линия меняла цвет с красного на ярко-зеленый, обозначая маршрут, по которому Земле еще предстоит пройти.

Зеленая линия тянулась над нашими головами, и, проследив за ней взглядом, мы увидели сверкающее море звезд. Линия исчезала в глубине этого моря, ее конец уходил за пределы поля зрения. В середине грандиозной черной голограммы плавало также множество светящихся пылинок. Когда некоторые из этих пятнышек подлетели ближе, я понял, что это виртуальные экраны, по которым непрерывно бежали сложные числа и извивались синусоиды.

И тут я увидел Навигационную Платформу — зеницу ока всего человечества. Она походила на серебряный астероид, плавающий в темноте. Размеры ее были невероятны: Навигационная Платформа представляла собой огромный форум, на котором в настоящий момент собралось более пяти тысяч человек. Среди них были лидеры правительства Единства и большая часть Межзвездного Миграционного комитета, ответственного за планирование странствия, а также последние оставшиеся сторонники. Голос высшего исполнительного директора эхом отзывался в окружающем мраке:

— Конечно, мы могли бы держаться до конца, но это грозит потерей контроля над геодвигателями. Если это произойдет, избыток расщепляющегося материала может прожечь планету насквозь или испарить все ее океаны. Поэтому мы решили сдаться. Мы понимаем этих людей. Они терпели достаточно — сорок поколений прошло в трудностях и борьбе, и им не хочется страдать еще сто поколений. Было бы нереально ожидать, что они останутся адекватными в течение такого долгого срока. Но мы просим этих людей помнить, что мы, все пять тысяч присутствующих здесь, от высшего исполнительного директора до рядового, твердо и до конца придерживаемся своих убеждений. Мы знаем, что не увидим дня, который докажет нашу правоту, но если человечеству еще суждена долгая жизнь, в конечном итоге все придут на наши могилы и оплачут нас. Нашим вечным памятником станет сам шар по имени Земля!

Гигантские двери Центра управления с глухим скрежетом открылись, и из них вышли те пять тысяч человек, последние из фракции Земли, что стояли на Платформе. Повстанцы отконвоировали их на берег. По обе стороны дороги теснились гневные толпы. Разъяренный народ плевался и бросал в пленников камни и куски льда. Щитки термокостюмов у некоторых пленников разбились, и их лица обжигал стопятидесятиградусный мороз. Но даже замерзая на ужасном холоде, они продолжали идти, борясь за каждый шаг. Я видел, как маленькая девочка подняла здоровенный кусок льда. Собрав всю силу, на которую было способно ее хрупкое тело, она яростно швырнула ледышку в старого правительственного чиновника. Необузданная ярость, полыхавшая в ее глазах, казалось, прожигала щиток ее шлема насквозь.

Когда я услышал, что все эти пять тысяч человек приговорены к смертной казни, я решил, что к ним отнеслись слишком снисходительно. Да разве для этих людей достаточно одной смерти? Как всего лишь одна смерть может искупить их преступления? Чем они заплатят за свой безумный обман, за уничтожение Земли и человеческой культуры? Они должны умереть тысячу раз! Тут я вспомнил о тех астрофизиках, что предсказали взрыв Солнца, и тех инженерах, которые спроектировали и построили геодвигатели. Конечно, все они скончались лет сто назад, но в тот момент я считал, что их следует эксгумировать и что они тоже должны умереть тысячу раз.

Я почувствовал искреннее удовлетворение, узнав, что палачи придумали отличный способ казни: они снимут ядерные аккумуляторы с термокостюмов приговоренных, а затем оставят преступников на замерзшей поверхности океана. Без аккумуляторов костюмы перестанут согревать негодяев, и запредельный мороз медленно выпьет жизнь из их тел.

Итак, самых коварных, самых бесчестных злодеев в истории человечества выгнали на лед замерзшего океана. Они стояли там, сбившись плотной кучей, а на берегу собралось более ста тысяч человек, которым хотелось посмотреть, как они будут умирать. Две сотни тысяч челюстей сжимались в гневе, две сотни тысяч глаз горели той же яростью, которую я видел у той маленькой девочки.

Все геодвигатели были остановлены. Звезды величественно висели над заледеневшим океаном. Взглянув на них, я представил себе бесчисленные холодные иглы, которые мороз вонзил в осужденных. Я воображал, как их кровь замерзает; как жизнь медленно утекает из их тел. Я наслаждался этими образами и приятное тепло разливалось по всему моему телу. Вид этих людей, медленно умирающих от мучительного холода, воодушевил зрителей на берегу, и они запели «Мое Солнце».

Я тоже пел, устремив глаза туда, где сияла звездочка чуть побольше других. Ее круглый диск лучился желтым светом. Солнце.

О мое Солнце, мать жизни, отец всех вещей! Что может быть более постоянным, чем ты? Что может быть более вечным, чем ты? Мы всего лишь маленькие, основанные на углероде бактерии, не достойные даже презрения пылинки, собравшиеся на камешке, который обращается вокруг тебя. Мы посмели предсказать твою гибель. Как невероятно глупы мыбыли!

Прошел час, а преступники, враги человечества, по-прежнему стояли на льду застывшего океана. Но в них больше не было жизни, кровь замерзла в их жилах.

И вдруг я ослеп. Прошло несколько секунд, прежде чем зрение начало возвращаться. Перед моими глазами постепенно вырисовывались ледяные поля, земля и люди, стоящие на льду и на берегу океана. Наконец я стал видеть ясно, даже яснее, чем раньше, потому что весь мир был окутан ярчайшим сиянием. Именно эта внезапная вспышка ослепила меня мгновение назад.

Звезды не проступили на небе — яркий свет затмевал их. Казалось, будто вся вселенная растворилась в блеске. Свечение исходило из одной точки в пространстве, точки, ставшей теперь центром вселенной. И располагалась она там, куда я смотрел минуту назад.

Гелиевая вспышка.

Хор, распевавший «Мое Солнце», умолк на середине песни. Многотысячная толпа на берегу застыла; в своем ступоре она почти стала похожа на те пять тысяч, что стояли на льду замерзшие, твердые как скала.

Солнечный свет и тепло благословили Землю в последний раз. Сухой лед на поверхности земли растаял первым, превратившись в струи белого пара; затем начали оттаивать верхние слои воды. Льды нагревались неравномерно, и великий грохот сотряс небеса. Земля вспучилась. Постепенно свет смягчился, и слабая голубизна начала окрашивать небо. Немного погодя зажглось полярное сияние, рожденное интенсивным солнечным ветром, и над нашими головами заиграли сполохи. Они колыхались в небе, словно гигантские разноцветные занавеси.

Последние члены фракции Земли неколебимо стояли в этом внезапном великолепном сиянии. Пять тысяч величественных статуй.

Солнечная вспышка длилась недолго. Через два часа свет ослаб, а вскоре и вовсе исчез.

Там, где было Солнце, теперь висел, постепенно набухая, темно-красный шар. Он медленно вырос до размеров Солнца — такого, каким мы видели его прежде, с первоначальной орбиты Земли. Фактически, Солнце раздулось до того, что вышло за орбиту Марса. Меркурий, Марс и Венера, три планеты земной группы, уже превратились в струйки дыма, сожженные излучением вещества, температура которого достигала почти 200 миллионов градусов.

Красный шар в небе больше не был нашим Солнцем. Он не светился, не давал тепла и походил на холодный кусок красной бумаги, приклеенный к небосводу. Его багровое свечение казалось лишь отражением света окружающих звезд. Солнце достигло конечного пункта назначения всех звезд малой массы и стало красным гигантом.

Пять миллиардов лет величественной жизни теперь превратились в мимолетный сон. Солнце умерло.

К счастью, человечество продолжало жить.

Глава 4 Эпоха Странствия

После тех событий, о которых я только что рассказал, прошло полвека. Двадцать лет назад наша траектория пересекла орбиту Плутона. Земля навсегда покинула Солнечную систему и сейчас продолжает свое странствие в холодных просторах космоса.

В последний раз я побывал на поверхности более десятка лет назад в сопровождении сына и невестки, светловолосой и голубоглазой молодой женщины. Она была тогда на сносях.

Первое, на что я обратил внимание, выйдя на поверхность, — это отсутствие массивных световых колонн геодвигателей, хотя я знал, что все они работают на полную мощность. Атмосфера Земли исчезла, не оставив ничего, что могло бы рассеивать свечение плазмы. Я видел разбросанные повсюду странные полупрозрачные желтые и зеленые кристаллы — твердые кислород и азот. Наша замерзшая атмосфера.

Интересно, что атмосфера не замерзла равномерно по всей Земле. Вместо этого она образовала неправильные выпуклости, похожие на маленькие полупрозрачные холмы. На поверхности застывшего, некогда плоского океана образовался новый, чуждый ландшафт. Над головой через все небо тянулась неподвижная лента Млечного Пути. Звезды в нем тоже казались замороженными. Их свет, однако, был достаточно ярок, чтобы ослепить, если смотреть на них долго.

Геодвигателям предстоит работать без перерыва пятьсот лет, разгоняя Землю до 0,5 процента скорости света. С этой невероятной скоростью Земля будет двигаться в космосе 1 300 лет. Затем, когда наша планета пройдет две трети пути, мы опять повернем ее двигателями вперед, и Земля начнет свое пятисотлетнее торможение. Пройдет 2 400 лет, и Земля наконец прибудет к своему новому светилу, к Проксиме Центавра. В течение столетия она выйдет на орбиту вокруг звезды и станет ее планетой.

* * *
Придет время, и меня не станет,
А наше странствие продолжится,
Но позови меня ранним утром,
Когда на востоке займется заря.
Придет время, и меня не станет,
Как давно началось наше странствие,
Но позови меня ранним утром,
Когда небо вновь засияет голубым.
Придет время, и меня не станет,
Наша солнечная история так далека,
Но позови меня ранним утром,
Когда деревья расцветут новым пышным цветом…
Каждый раз, когда я слышу эту песню, тепло охватывает мое неподатливое, стареющее тело, и мои сухие старые глаза наполняются слезами. Перед моим мысленным взором три солнца Альфы Центавра всходят одно за другим, даря жизни свое тепло. Твердая атмосфера растаяла, и снова над землей поднялось голубое небо. Семена двухтысячелетней давности пробудились к жизни в талой почве, и земля снова стала зеленой. Я вижу своих пра-правнуков в сотом поколении, они смеются и играют на траве. Прозрачные ручьи бегут по лугам, давая пристанище маленьким серебряным рыбкам… Я вижу Каёко, бегущую ко мне по изумрудной Земле; она молода и красива как ангел…

* * *
О Земля, моя бедная скиталица Земля…

Примечания

1

Шицзячжуан — городской округ в провинции Хэбэй в 280 км от Пекина.

(обратно)

Оглавление

  • Глава 1 Стартовая Эпоха
  • Глава 2 Эпоха Исхода
  • Глава 3 Мятеж
  • Глава 4 Эпоха Странствия
  • *** Примечания ***