Новый год в октябре: роман, повесть [Андрей Алексеевич Молчанов] (fb2) читать постранично, страница - 3

страшился будней, даже любил их: будни дарили ему Игру, и преодоление их означало выигрыш; но не благосклонную улыбку Фортуны — случайную и лживую, в выигрыш в Игре, продуманной и сложной, победу, в которой наслаждение, смысл!

— Ну, поехали, — усаживаясь, сказал он шоферу. — Только не гони. Скользко сегодня.

— Чего?

— А? Да это я так, себе.

Соловьева — сутулого, с чахлой бородкой и курчавыми волосами, выбивающимися из-под колпака, Прошин безошибочно выбрал из толпы белых халатов в вестибюле по тому ожиданию, что было в лице врача, и вскоре они шагали вниз, под землю, в отделение радиологии. Здесь, в ровном тусклом свете, неизвестно куда простирались выложенные желтой щербатой плиткой бесконечный коридоры с устрашающе низкими потолками; трубы, поблескивающие смоляной краской, тянулись вдоль стен, нависали над головой; здесь было прямо-таки царство всяческих труб, и, может, оттого Прошину чудилось, что где-то вдалеке нудно капает вода, но, прислушавшись, он отгадал в этом мерном звуке эхо собственных шагов.

В одном из закутков лабиринта располагался кабинет Соловьева: обшарпанный стол, заваленный раскрытыми книгами, два железных паукообразных стула с пластмассовыми сиденьями; в углу — застекленный шкафчик, где на единственной пыльной полке покоилась колючая океанская раковина, чьи розовые перламутровые створки, словно окаменевшие губы, выпятились в обиженном недоумении на свое теперешнее пребывание в этих апартаментах.

— Общую идею вам объяснили? — Соловьев достал сигареты. — Изотопы. Ну и анализатор. Система в форме множества датчиков, скомпонованных на двух пересекающихся под прямым углом плоскостях. Из датчиков сигналы поступают в приемник, где на фоне шума здоровых клеток выделяется пик «ракового» сигнала от клеток больных. — Он прикурил. — Вообще-то аппаратура такого рода у нас есть. Но прибор избирателен, погрешность его огромна, да и с изотопами — горе… Раньше применяли радиоактивный фосфор. Теоретически его концентрация в больных клетках большая, чем в здоровых, но подчас происходит обратное, и даже с накожными опухолями диагностика никудышная. Кадмий лучше. Но мы сделаем ставку на галлий. Металл редкий…

— Достанем. — Прошин покосился на дверь. Что-то тяготило его. — Простите. — Он попытался овладеть инициативой. — Предположим, машина сделана. Мы узнали, где пораженные участки, удалили их. Но ведь останутся отдельные больные клетки…

— Несомненно! — Соловьев затряс головой. — И возможность рецидива не исключена. Но учтите и то, что после ликвидации крупных очагов организм способен самостоятельно справиться с остатками болезни. Тут ему помогут лекарства, химиотерапия…

— О, — сказал Прошин. — В чем и дело. Это подход к проблеме. А хитрым приборам место в разряде подспорья, потому как основную задачу онкологии — вернуть клетку в здоровое состояние или безболезненно уничтожить ее — я правильно представляю ваш идеал? — они не решат. Вывод: надо искать лекарство, а не уповать на транзисторы. Кстати, как мы оформим наши отношения?

— Договор… о научном содружестве, что ли? — Соловьев бессмысленно заламывал палец за палец. — По-моему, так. Временно мы не оплачиваем ваши труды. Нет фондов. Но как только их выделят… Минуту, — он потянулся к грязно-белому телефону. — Я все разузнаю…

— Не утруждайтесь, — сказал Прошин, мучимый желанием скорее выбраться из этих стен. — С официозами я разберусь сам. Научен, умею. Лучше подскажите, где мне найти Татьяну Русинову.

— Таню? Вы знакомы?

— Это жена моего школьного приятеля…

— Серьезно? Надо же, как… бывает. Отделение общей онкологии, третий этаж. Только наденьте халат и колпак. Впрочем, я провожу…

— Не надо. — Прошин брезгливо принял протянутую ему экипировку. — А все же, — заметил он, застегивая халат, — природа мудра. Болезни отсеивают слабых, совершенствуя будущие поколения.

— Видите ли… — донесся ответ, — у меня от рака умерла мать. Мне… вдаваться в дальнейшие пояснения?

— Простите, — смутился Прошин, — я имел в виду чисто философскую…

— Третий этаж, — устало морщась, сказал Соловьев.

Только очутившись в коридоре, Прошин понял, что так удручающе на него действовало: в подвальном кабинете Соловьева не было окон.

Прошин стукнул в дверь и, не дожидаясь ответа, потянул ее на себя. Таня даже не обернулась, занятая разглядыванием на свет предметного стеклышка с какой-то фиолетовой кляксой. Здесь, в казенной обстановке, одетая в белый халат, она показалась Прошину чужой, недоступной, и мысль о том, что он близок с этой женщиной, вселила чувство неловкости и желание, скорее затворив дверь, уйти, но уходить была поздно: она уже смотрела на него, и недоумение в ее глазах соперничало с радостью.

— Ты как… здесь?

— Что значит «как»? — изображая ответный восторг, спросил он. — Я на работе… поскольку командирован к некоему