О ты судьба моя, ничья иная, Я о тебе гораздо больше знаю, Чем о себе ты ведаешь сама! Л. МартыновМне снилась прожитая жизнь, Чужая, не моя. И дни свивались в миражи, Как сонная змея. И шелестела чешуя, Купался лист в воде ручья, И я в той жизни был не-я... И я кричал во сне.
О. Ладыженский
– Расскажи, каким он был? Каким он был раньше? Смешок раскатывается над зеленовато-серыми топями Стигийских болот – это голосом Гекаты смеется Память…– Молодым и красивым. Глянет – обожжет и за собой утащит. Сколько нимфы о нем по ночам вздыхали… Ах, кто-то когда-то видел у него на лице улыбку! Ах, а он теперь на колеснице – видали? Вихрь, ветру не догнать! Вот бы чье сердце растопить… Ведь не сразу же молва наградила его титулами «угрюмый» и «мрачный». И в старых песнях он был… Беснуется Ахерон. Журчат ручейки, бегущие от Стикса – жадно насыщают белесо-серое брюхо Ахерусийского озера. Скорчились, жмутся к ногам карликовые, увечные ивы. – Каким? – спрашивает Лета голосом жены. – Кто теперь может сказать? Я видела его уже другим. Лицом к лицу мы впервые столкнулись, когда он шел к Тартару – освобождать Циклопов… – Это когда ты приняла решение примкнуть к олимпийцам в Титаномахии?– Приняла решение… – смешок влажно ложится в болотную трясину. – Решение приняла… Он же мог кромсать скалы взглядом! Мог войти в огонь Флегетона – и потушить его своим холодом. Заостренный клинок, страшнее Кронова Серпа. Меня тогда ужаснула мысль: если это лишь старший брат, которого воспевают наименее, – каковы тогда остальные? Если бы я знала тогда, что он был…– Что? Каким он был?– Не все ли тебе равно? Это уже не Геката и не Память. Это шевелятся губы того, кто сейчас – напротив меня. Здесь, на черте пограничья, еще должна бы быть жизнь, но на деле живет только серебристый тополь на берегу Амсанкта. Да и тот не живет – скорее, существует, беспрерывно роняя листья в жадно поглощающую их черную воду. Холм под тополем усеян густым, только что умершим серебром, и на этом царском покрове я сижу, глядя в его лицо – не старое, но и не юное, с глазами, норовящими заглянуть в тебя и вытащить душу – не хуже жадных пальцев Кер. Запирающий Двери, Щедрый Дарами, Правящий Золотыми Вожжами, Богатый и Безжалостный, Неодолимый, Коварный, Мрачный… Я? Он. И через это – немножко все-таки я. И взгляд, которым он всегда умел вопрошать несравненно лучше, чем словами – повторяет из озера: «Не все ли тебе равно, Память?» Не все ли равно, каким я был. Не все ли равно, что со мною было. Кому нужна отзвучавшая клятва и линия, которую я незримо черчу на песке стилосом своих воспоминаний? Мне? Ему?! Тебе?! Все равно все ведь законч… Отражение качает головой. Щурит похожие на мои глаза. Все не умеет заканчиваться – говорит прищуром отражение. Сказки, например, совсем не умеют. Битвы тоже – ты вот все повторяешь, что она закончилась, а она на самом деле длится – с собой и с памятью. И даже если то, что когда-то началось, подошло к концу – то ведь что-то же еще и осталось?! Например, острие незримого стилоса, которое еще не добралось до последнего символа. Или эпоха героев – она как раз в расцвете. А эпоха героев обозначает – великие вызовы. Ты помнишь, что значит: бросать вызов, Владыка? Пальцы Аквилона – западного ветра – пробегают по поверхности озера бережно, словно по струнам дорогой кифары. Вздрагивают черные воды, приподнимая углы плотно сжатых губ у двойника – нет, это не он, это все-таки я… Все же поймал меня? Все же заставил произнести слово, которого я надеялся больше не отображать даже во взгляде?– Помню.
Из сна меня поднял крик.
Сон был дурной – в последние годы начали приходить странные сны. Зыбкие, колышущиеся. Вязкие. Застревающие в зубах не хуже мяса жесткого барана, оставляющие мерзкое послевкусие падали.
В этом я шел по миру, покрытому пушистой, зеленой порослью плесени – и прохладная плесень ласкалась к рукам, жалась к ногам давно не видевшим хозяина псом.
Последние комментарии
13 минут 1 секунда назад
16 минут 38 секунд назад
28 минут 45 секунд назад
30 минут 11 секунд назад
44 минут 17 секунд назад
1 час 56 секунд назад