Жемчужное ожерелье. Том 2 [Розалинда Лейкер] (fb2) читать постранично, страница - 3

она часто говорила о тебе, размышляя вслух о том, чем ты там занимаешься, и все такое прочее. Я видела, что Мейкпису это не нравится. Когда она радовалась письму от тебя, у него вытягивалось лицо. Кажется, он ревнует ее ко всем людям. Постепенно он стал во всем ограничивать ее. Он делал такое, о чем я не решилась рассказать Майклу, когда он находился здесь. Я просто не хотела его расстраивать, ведь он все равно ничего не смог бы изменить.

— Что это за ограничения?

— Он начал с того, что запретил ей ездить за покупками и ходить в гости. Он разрешил ей посещать Кэтрин лишь один раз в день, оставаться у нее всего четверть часа и ни минутой более, так что ей приходится все время смотреть на часы, когда она сидит у старой леди. Мне больше не разрешается обедать в Большом зале, и, я считаю, это из-за того, что я слишком много разговаривала с Анной за едой. Теперь они едят вдвоем, если только Мейкпис не приглашает гостей, но его компания удручает ее. Месяца три назад сюда приезжал какой-то моряк, капитан Кроухерст — большой и веселый мужчина.

— Мама упоминала о нем в письме ко мне. Он иногда выполняет роль курьера и отвозит деловые письма Мейкписа в Америку.

— Сара говорит, будто слышала от слуг, что Анне понравился этот гость, что привело в ярость Мейкписа. Капитан имел неосторожность флиртовать с Анной и говорить ей комплименты. Все это носило весьма невинную форму, и Анна вела себя достойно, как и подобает леди. Но после ухода гостя Мейкпис дал выход своим чувствам. Я слышала, как он орал на нее в восточном крыле. Ты же знаешь, что в Длинной галерее все хорошо слышно. На следующий день Анна пребывала в трансе. В течение суток у нее был такой вид, будто она ничего не слышит и не видит.

Джулия расстроилась, услышав слова Мэри.

— Никто никогда даже голоса не повышал на мать. Бабушка в прошлом нередко кричала на меня, но с матерью всегда разговаривала очень вежливо. Неприятности расстраивали мать и сбивали ее с толку, но никогда я не видела ее в таком состоянии, о котором ты говоришь.

В тот вечер за ужином Джулия внимательно присматривалась к матери. С ней явно не все было в порядке, но, возможно, как раз этого и хотел Мейкпис. Анна стала очень тихой и послушной. Пропал тот задор, который придавал столько очарования этой мягкой особе. Немудрено, что она стала бродить ночами. О том, какое напряжение таилось за этим внешним спокойствием, можно было лишь догадываться. Джулия благодарила судьбу за то, что оказалась дома: теперь она могла составить компанию Кэтрин и сделать все, что в ее силах, для матери.

Анна уже лежала в постели, когда Мейкпис, читавший на ночь в Королевской гостиной, вошел в спальную комнату. То, что он не переоделся для сна, говорило о его намерении ночевать в своей комнате. Когда он собирался провести ночь у Анны, то всегда надевал ночную рубашку. В душе она вздохнула с облегчением. Теперь она без особого риска может подняться на чердак и заняться вышиванием. Однако вне зависимости от того, оставался ли он с ней на ночь или нет, Мейкпис всегда приходил поцеловать ее перед сном. Когда он подошел к ней, она села в кровати и приготовилась подставить ему губы. Но вместо того чтобы поцеловать, он взял ее за руку.

— Пойдем, дорогая. Я полагаю, пришло время тебе разделить со мной мою комнату. Я переселюсь сюда, когда ты будешь рожать. А после родов я буду спать с тобой в моей большой кровати.

Она в ужасе посмотрела на него.

— Я не могу спать с тобою в кровати Роберта!

Он не собирался выходить из себя. Он лишь однажды накричал на нее и потом весьма сожалел об этом. Во время его истерики она лишь сказала, что капитан Кроухерст вел себя самым невинным образом. Мейкпис знал это и тем не менее не мог сдержать гнев, вызванный ревностью. Скорее всего, именно после этого случая он, дабы загладить свою вину, сделал так, чтобы Анна зачала. Что касалось данного обстоятельства, то ему раньше надо было заставить ее спать с ним в постели ее первого мужа. Кому же нужен призрак прежнего хозяина Сазерлея! То, что он позволил ей спать в другой комнате — непростительная ошибка с его стороны.

— Это моя кровать, дорогая жена, и ты обязана спать в моей спальне.

Он тащил ее, но она упиралась:

— Нет! Я не могу! Я не предам Роберта!

Он схватил ее крепче и стал стаскивать с кровати. Она уже больше не могла сдерживать себя:

— В моем чреве его ребенок! Не прикасайся ко мне!

В волнении она не слишком отчетливо произносила слова, иначе он мог бы понять, до какой степени она стала ему чужой.

— Успокойся. Ты просто выполнишь свой долг. И раз и навсегда освободишься от прошлого.

Голова ее звенела от внутреннего крика, но отвращение к Мейкпису не позволяло ей кричать во весь голос. Внезапно она вспомнила то время, когда готова была встать перед ним на колени, чтобы вымолить разрешение ей и ее родственникам остаться в Сазерлее. После того как он вытащил ее из кровати, она упала на колени и вцепилась в его бархатный камзол.

— Нет! Позволь мне