Россия, 21-й век [СИ] [Виктор Евгеньевич Каменев] (fb2) читать онлайн

Виктор Евгеньевич Каменев Россия, 21-й век

1. Гуманитарка

* * *

— И чо, поймали его? — спросил маленький Владипут, старательно обдирая с куста лесные орехи.

— Ага, — отозвался Санька, — поймаешь, как же. Говорят, хахлы чего-то такое ему дали, отчего невидимым становишься.

Серёнька промолчал. Он всё не мог забыть безумных глаз Славапута-дурачка, который постоянно задавал вопросы и ничему не верил. Отец его был запойным пьяницей, а мать — немного не в себе.

— Пацаны, брешут нам всё, — говорил Славапут, и вытаращенные глаза его блестели в свете лучины, торчащей из стены. — Я сам видел. Меня казаки споймали около самой границы. Выпороть собирались, а тут вмешался ФСБшник. У него секретарша, раззява, ключи оставила в кабинете, а дверь захлопнула. И там форточка открыта была, а все толстые. Мне, говорит, бог тебя послал. Ну, я по пожарной лестнице туда забрался, отворил им. За это ФСБшник освободил меня от порки, велел накормить, а пока ждали обеда, дал позырить в бинокль. Так вот, пацаны, хахлы — обычные люди. Никаких у них рогов, хвостов и копыт нету, как нам некоторые идиоты рассказывают.

Славапут прислушался к звукам снаружи. Амбар это был ничейным. Когда-то в нём держали общественное зерно, но затем он обветшал, в некоторых местах провалилась крыша. Ремонтировать его признали нецелесообразным, построили новый, а в этом по вечерам собиралась местная детвора.

— Прям, такие же, — послышался неуверенный голос Сеньки.

— Не совсем, — согласился Славапут. — Одежда у них яркая, все, между прочим, в обуви…

— Слушай, да прельстили тебя, вот и всё, — перебил Кадырпут, самый старший в их компании.

— Через ФСБшный бинокль? — ухмыльнулся Славапут. — Да у них там всё по сто раз освящено. Вас бы в столовую ихнюю. Мне никогда не доводилось пробовать такой еды, как у них, я так жрал, что чуть не лопнул, и ещё с собой взял. Не могу здесь сидеть, бродить пойду. Нам про столько всего брешут! Кто со мной хочет?

Но никто из пацанов не отозвался.

— Дурак ты, Славка, вот что я тебе скажу, — заметил Кадырпут.

— Ага. А ты умный. Я пойду бродить, мир увижу, ремеслу какому-нибудь научусь. А ты горбаться всю жизнь на Варсонофия. Ладно, пацаны, прощевайте.

Он протянул руку, но пожать её отважились не все. И Славапут скрылся во мраке через провал в стене.

— Вот бы с ним, — мечтательно вздохнул Серёнька.

— Вернётся через месяц, — наставительно сказал Кадырпут. — Его родители не ищут даже, а из-за тебя сразу начнётся. Вернут в два счёта. Да и дурачку идти некуда. Россия — она везде одинакова.

— Как думаете, пацаны, а к хахлам он не побежит? — робко пискнул Сенька. — Из-за него ведь тогда и на нас епитимьи наложат.

— А откуда узнают? — отмахнулся Кадырпут. — Если к хахлам попал — то всё. От них ещё никто не вернулся.

Деревня светила в ночь сотнями лучин из окошек, дом отца Варсонофия радовал глаз в ореоле электрического освещения. Пацаны повздыхали да и разошлись.

Нынче же их отправили собирать лесные орехи в угодьях священника. Норма была большая, но привычная. Приходилось работать — отец Варсонофий еду и одежду просто так не раздавал. Прошло десять дней с того разговора, а о Славапуте не было ни слуху, не духу. Серёнька механически рвал мелкие орехи и складывал их в корзину. Велика Россия и богата, нужно только работать, и всё будет. Наше дело правое, пока господь испытывает русских, но в итоге западный мир сдастся. Вот бы это случилось поскорее! Жизнь сразу станет получше, хотя и так грех жаловаться.

Серёнька осмотрелся. Вон в той канавке она бежала, пригибаясь и пытаясь скрыться за голыми ореховыми кустами. Городская. Сразу было видно, что бегать она не привычна. Серёнька, услышав топот копыт, скатился в ямку, вывороченную корнем упавшего древнего дуба. Шептались о том, будто рухнул он оттого, что сын Варсонофия пребывал во блуде, жил в городе невенчаным с актрисой старше себя. Правда, отец Серёньки так не считал, а отца Серёнька уважал. Как-то мать пряла вместе с соседками; чесали языки, понятное дело. Серёнька возился с новорожденными котятами и слушал разговоры. Когда речь шла об этом дубе, как раз и зашёл отец.

— Ну что вы, бабы, мелете, честное слово! — вскипел он. — Какое дело дубу до сына Варсонофия с актрисой?! Сердцевина выгнила, вот и упал. Мальца бы постыдились.

Как бы то ни было, а яма, вырытая корнями упавшего дуба, получилась знатной — целая землянка, если накрыть её сверху сухими ветками. Поэтому женщина и не увидела Серёньку. Услышав приближающихся конников, она выхватила из наплечной сумки перевязаный бечёвкой пакет, широко размахнулась и швырнула его в сторону упавшего дуба. Затем она побежала дальше, а Серёнька успел выползти из своего укрытия, подобрать добычу и вернуться в землянку до казаков.

Они появились из-за деревьев в парадных мундирах, расшитых золотыми нитями, в фуражках, синих штанах с лампасами и настоящих хромовых сапогах. Было их пятеро. Поняв, что казаки заметили её, женщина остановилась. Она тяжело дышала, причёска рассыпалась. Эта женщина потом ещё долго снилась Серёньке. Уж очень непохожа она была на деревенских.

Казаки пустили коней шагом и неспешно окружили свою жертву.

— По какому праву вы меня преследуете? — спросила женщина. — Я — гражданка России, у меня есть все документы и прописка.

— Сумку к досмотру, — потребовал старший казак.

— Не имеете права! Я напишу жалобу вашему атаману!

В Серёнькиной душе шла серьёзная борьба. Он восхищался казаками, но и эта женщина вела себя очень достойно. По идее он должен был выскочить и крикнуть:

— Дяденьки казаки, а она пакет выбросила!

Но выдавать эту женщину почему-то не хотелось. Она стояла в окружении казаков, глаза её сердито блестели. Другая уже молила бы о пощаде…

Тот, кто был сзади, полоснул её плетью по спине, укрытой тонкой осенней курткой, и женщину проняло. Она закричала от неожиданной резкой боли и чуть не упала, успев ухватиться за ветви орехового куста. Один из казаков содрал сумку с её плеча, раскрыл и перевернул. В жухлую траву посыпалась всякая безбожная дрянь, за которую отец Варсонофий на проповедях нещадно ругал деревенских баб: зеркальце, помада, какие-то флакончики, салфетки.

— Чему научала детей позавчера в деревне Новоявленка? — спросил старший из казаков.

— Никого я ничему не научала! Приехала родню проведать!

— А наш осведомитель говорит, что научала. И свидетели тому есть.

— Дурак ваш осведомитель. Я учительница. Говорила с детьми. Они спрашивали — я отвечала. Отдайте сумку, фашисты!

— Это кто фашист? — грозно спросил старший из казаков.

— Тот, кто гоняется по лесу за беззащитной женщиной, бьёт её плетью, отбирает сумку и разбрасывает вещи.

Серёнька затаил дыхание. Ну всё, сейчас они её засекут насмерть. Не станет казак терпеть, когда его фашистом обзывают.

Но ничего такого не произошло. Казак швырнул женщине сумку, а когда она присела, чтобы собрать свои вещи, сказал:

— Живее.

— Ведёте себя, будто дикари, — ответила она.

— Пойдёшь с нами, — распорядился старший казак, когда женщина собрала свои вещи, поднялась и повесила сумку на плечо.

— Это с какой радости? Потрудитесь документы предъявить.

— Сейчас отведём тебя к атаману, там с тобой и потрудимся. Пошла!

Женщину ткнули в спину рукоятью плети и она пошагала к выходу из леса в окружении пятерых всадников.

Больше Серёнька её наяву не видел.

Но и о том, что казаки запороли кого-то до смерти, бабы не шушукались.

В пакете были книги. Читать Серёнька умел, но одна из них — хрестоматия по русской литературе — ему не глянулась. Хоть бы одна картинка. А вот вторую, по истории, с цветными иллюстрациями почти на каждой странице он зачитал до дыр.

Дивная это была книга.

В ней писали, например, о том, что давным-давно Россию завоевала монголо-татарская Орда. И тут же были картинки — могучий богатырь-русич в блестящей кольчуге и шоломе, с длинным мечом, каплевидным щитом, за спиной — лук и колчан, полный стрел. И тут же поганый завоеватель, маленький, кривоногий, обряженый в грязные шкуры. Да как такие могли победить наших богатырей?

Серёнька сердился, откладывал книгу, но на следующий день снова лез на чердак, где она лежала, притрушенная пылью.

Шведы, турки. А хахлы, получается, раньше были за нас? Не может быть, враньё.

И Серёнька снова убирал книгу.

В церковно-приходской школе их обучал вечный семинарист. Он преподавал всё: чтение, письмо, счёт и ещё много чего рассказывал. Учиться было необязательно, однако отец Серёньки, сам грамотный, настоял на том, чтобы сына отдали в учёбу.

Рассказывал семинарист интересно.

— Раньше ведь хахлам житья не было от поляков, — говорил он. — Вот они пришли и просят: возьмите нас к себе. А мы-то добрые! Живите, говорим, вот вам земля, потом рассчитаетесь. Ну а они от нас отмайданились. Там, где хахлы живут — всё наша земля. И чухонцы так же, и молдоване, и армяне всякие. А когда взвоют от жизни безбожной, бездуховной, примем их взад, как принят был блудный сын. Велик русский человек в незлобивости своей и всепрощении. Вон ты, с заплаткой на пузе, чего в окно таращишься, когда я о таких серьёзных вещах говорю? Иди сюда, ухи крутить буду.

Такие уроки Серёньке были понятны и приятны. Книга же утверждала, будто русские сначала дружили с фашистами, а они потом нас предали. Но как это возможно? Они же фашисты, разве можно с ними дружить?

Голова пухла, а посоветоваться было не с кем. Как-то спросил отца про монголо-татар, а тот нахмурился и спросил

— Ты где этого набрался?

Серёнька тогда ушёл от ответа, а отец не настаивал.

Попался крупный орех. Серёнька скосил глаза на помощника старосты, следившего за тем, чтобы сборщики не набивали урожаем свои пазухи, и сунул добычу в рот. Отец всегда ругался, если Серёнька грыз орехи, ну да нынче-то он не видит. Твёрдая, чуть сладковатая сердцевина была восхитительно вкусной. Серёнька незаметно выплюнул скорлупу и продолжил работать. Скуку монотонного труда он пытался разнообразить, считая собранные орехи, но быстро сбился.

Решение пришло внезапно. Грамотного учётчика куда-то позвали. Он подсчитывал корзины, ставил галочки напротив имён. Но теперь учётчик торопливо пошагал вслед за посыльным, а на его место пришла сестра попадьи — бестолковая, лупоглазая баба, совершенно неграмотная. Серёнька отошёл подальше, склонился за кустом, затем лёг на живот и съехал по опавшим листьям на дно лесного овражка. Там, прячась в кустах, он отошёл подальше от работающих и, сделав большой круг, прибежал домой.

Родители были на работах.

Серёнька залез на чердак, запер дверь изнутри и откопал из пыли книги. В тысячный раз попробовал читать хрестоматию, но какие-то непонятные философствования автора очередной повести, показались ему невыносимо скучными. Серёнька взялся за историю, листая страницы и разглядывая картинки.

Разрыв с хахлами. Майдан, во время которого они распинали русских детей и надругались над русскими старухами с помощью монтажной пены (господи, что они все делали на землях хахлов?) Великий Путин двинул войска — спасать своих. Влезли америкосы, но русские всё равно победили и дали возможность всем временно проживающим на чужбине, вернуться в Россию. А потом на хахлов просто махнули рукой и позволили им загнивать вместе с гейропой. И отец Варсонофий, и семинарист в школе убеждённо говорили, что хахлы вернутся. И чухонцы, и молдаване, и татары, и все-все заблудшие народы.

— Это ж кормить их придётся? — тревожно спрашивал кто-то из прихожан в церкви.

— И накормим, — уверенно отвечал жадный, как цепной пёс, Варсонофий. — И пусть им стыдно будет.

Серёнька молчал, хоть и сомневался. Еды и так не очень-то хватало. В позапрошлую зиму приходилось есть муку, разболтанную в горячей воде. И угля не хватало. А если ещё и хахла кормить? Про них говорят, что они ничего не едят, кроме сала, а где ж его взять? Серёнька посмотрел, как на картинке хахлы с лютыми от злобы физиономиями топчут российский флаг, и в душе его поднялась ненависть.

И их ещё кормить?

Серёнька закрыл книгу и снова раскрыл на более ранних временах, когда святой князь Александр Невский прогнал из России немецких рыцарей, которым помогали хахлы (ну а кто ж ещё?) и чухонцы.

Читать об этом было невероятно интересно, но тут начало темнеть. Серёнька спрятал книги, незаметно слез с чердака и побежал к лесу, чтобы смешаться со сборщиками орехов и вернуться в деревню вместе с ними.

Но он разминулся. Дети, возглавляемые сестрой попадьи, брели с орехами по центральной улице. Присоединиться к ним незаметно не было никакой возможности.

Это было досадно. Серёнька побежал в лес. "Скажу — отстал, — соображал он по дороге. — Споткнулся и ногу ушиб".

Эта версия была весьма правдоподобной, ибо ноги Серёньки пестрели ссадинами и синяками из-за отсутствия обуви.

Он добежал до окраины деревни. Уже почти совсем стемнело. Серёнька, не спеша, пошёл домой.

И заметил постороннего человека.

Он сразу выделялся и выглядел чужим. Серёнька ещё не увидев его лица, по силуэту, понял, что это — не местный.

Деревенские мужики шаркали ногами, горбились, руки прятали в карманы. Этот же шёл уверенно, голову держал высоко.

Серёнька видел его силуэт пару секунд, затем незнакомец пропал в лесу.

Шпион!

Надо бежать, поднимать крик, сзывать взрослых!

Но сомнение появилось и начало разрастаться в душе Серёньки. А вдруг ошибся? И потом — почему сразу шпион? Вон, два года назад у первой красавицы села Владипуты был ухажёр из города. Ездил к ней по вечерам, после работы. Тоже старался на глаза никому не попадаться.

Поженились потом.

Серёнька остановился, глянул в сторону крайних изб, сразу за которыми начинался лес. А если всё-таки шпион хахлов? Что делать?

И Серёнька принял решение. Незнакомца догнать и последить за ним. Если просто влюблённый — вернуться домой. Будет вести себя подозрительно — поднимать крик. Ведь непонятно, чего этим хахлам неймётся, но Святую Русь они люто, по-животному, ненавидят.

Неслышно ступая, Серёнька пошёл в сторону леса. Незнакомец пропал. Ну да ничего, Серёнька в этих местах ориентировался очень хорошо. Шпион-хахол не имел никаких шансов уйти незамеченным.

Почуяв сзади резкое движение, Серёнька не успел ни отскочить, ни даже испугаться. Широкая, крепкая ладонь зажала рот, ухо обжёг торопливый шёпот:

— Прости, пацан, но я не могу позволить тебе следить за мной.

Потом Серёньку больно кольнули в шею, и на него навалилась тьма.

* * *

Он очнулся от зудения комаров.

Голова не соображала.

Стояла ночь, но тьму раздирали яркие сполохи, деревня гудела, орали какие-то люди.

Серёнька, не думая, на инстинкте, пошёл, словно бабочка, прямо на свет.

У отца Варсонофия горело. Пылали амбары, сараи, загоны. По двору носились люди, тревожно мычала и блеяла выведенная за ворота скотина.

Значит, всё-таки шпион, диверсант-поджигатель.

Серёнька потрогал то место, куда хахол вколол ему усыпляющее средство. Там уже не болело. В стороне стояли пацаны и смотрели, как челядь Варсонофия таскает вёдрами воду. Крестьяне из деревни вытаскивали из амбаров добро священника и складывали его во дворе. Сам отец Варсонофий — маленький, худой, лысый, с растрёпаной бородой, бегал по двору и кричал, что его разорили.

Это было странно. Ведь священники — особая каста. Вот сейчас отец Варсонофий помолится — и господь явит чудо, погасит огонь.

Но священник почему-то и не думал молиться.

У кучи мешков, сваленных за воротами, дурным голосом ревела попадья.

Серёнька пристроился к пацанам. Спросил:

— Давно горит?

— Давно. Батька твой тоже здесь. Гасит, — сообщил всезнающий Кадырпут.

— А Варсонофий молился?

Кадырпут презрительно сплюнул и ничего не ответил.

Пацаны начали шушукаться о том, что от молитв попа всё равно не будет никакого толку, и Серёньке даже стало страшно, что кто-то из взрослых может услышать эти разговоры, но тут приехала самая настоящая пожарная машина, которую вызвали из города.

Пожарные развернули длинный брезентовый шланг из-под цистерны. Двое тут же начали качать помпу. С конца шланга хлынула вода; струю направили на амбар.

— Что ж вы так долго ехали, ироды! — завопила попадья, но Варсонофий тотчас увёл её в сторону.

Тренированные кони, притянувшие машину, ничуть не боялись огня, но их всё равно поставили задом к пламени.

С пожарными дело пошло быстрее. От залитых водой стен валил чёрный дым, огня становилось всё меньше.

Появился полицейский, внимательно разглядывая небольшую жестяную канистру у себя на ладони.

— Загорелось в десяти местах сразу, — заметил Кадырпут. — Говорили же, что шпионы везде. Теперь, наверное, патрули по деревне будут ходить.

Это Серёньку порадовало. Кто ж откажется на казацкий патруль поглазеть? Да и шпионов погоняют — кто знает, что ему захочется поджечь в следующий раз.

Полицейский с канистрой подошёл к детям.

— Эй, малые, видали кого-то подозрительного?

Пацаны затрясли головами. У Серёньки язык чесался рассказать о своём приключении, но его небольшой жизненный опыт подсказывал, что ничего хорошего из этого не выйдет.

— Давайте тогда отсюда все, — сказал полицейский, повысив голос. — А то запишу!

Пацаны кинулись врассыпную.

Серёнька поплёлся домой. Всё равно пожар почти потушили, на машину посмотрел. Дома попадёт за долгое отсутствие. Что сказать?

Но мать не бранилась.

Спросила лишь:

— Отец там ещё?

— Не застал. Но пацаны говорят, что да.

— Есть будешь?

Серёнька кивнул.

Мать положила ему в тарелку холодной каши, отрезала хлеба. Серёнька с набитым ртом восторженно рассказывал о пожаре, но тут вдруг в дом ввалился отец и тотчас закрыл за собой дверь.

И Серёнька пришёл в ужас, увидев на полу туго набитый мешок. От него пахло дымом, и, вобщем-то, не нужно было объяснять, откуда он взялся.

— Украл! — громким, драматическим шёпотом ухнула мать. — У священника!

— Тише ты! — шикнул отец. — Открывай подпол!

— Верни! — простонала мать. — Может ещё не накажут!

Серёнька никогда не видел её столь напуганой.

Отец открыл подпол сам и поволок туда мешок, оставлявший на дощатом полу тонкую, бело-серую пыль.

Мать закатила речь о том, что батюшки — святы и общаются с самим богом; воровать​у них — великий грех. Батюшка всему научит, во всём посоветует, поможет, если понадобится. Как можно их обижать, если они с человеком от рождения до смерти?

Отец, сердито сопя, влез в подпол, втянул за собой мешок, охнул. Серёнька подскочил, выхватил горящую лучину из щели между брёвнами стены, нагнулся над квадратной ямой в полу.

Почти невидимый в тусклом свете, отец заволок мешок под нижние доски, подпихнул его ногой, чтобы не бросался в глаза, а затем ловко взобрался по деревянной лесенке наверх.

— Что люди скажут? — громко прошептала мать, глядя на отца огромными от страха глазами.

— Скажут — взял в долг. Ты бы видела, сколько таких мешков у святого отца — ему и за сто лет не съесть.

— Отнеси назад! — взмолилась мать. — А если у нас эту муку найдут? Что скажем?

— Скажем — гуманитарная помощь голодающим от нехристей-гейропейцев. Это, кстати, она и есть — видела штампик на мешке? И пусть тогда отец Варсонофий объясняет, почему мука в его амбаре, а не в нашем.

Но мать не слушала никаких доводов.

— Украл, украл, — твердила она в ужасе.

— Так у бесов — не грех, — ответил отец и вдруг подмигнул Серёньке.

И они расхохотались, но не слишком, чтобы кто-нибудь с улицы случайно не услышал, а мать крестилась и приговаривала:

— Господи, спаси и помилуй! Господи, спаси и помилуй!

2. Защитник

* * *

Отец Лука запер дверь опочивальни и вызвал Мэри Чанг. Дела долго не позволяли ему увидеться с ней. Она танцевала эротические танцы и некоторое время назад была безумно популярна. Её осудил Высший церковный совет, но, как ни странно, и на Святой Руси у Мэри Чанг было множество поклонников; тайных, понятное дело. Православная полиция проводила рейды, изымая календари и плакаты с её изображением, православные священники громили и обличали любителей сатанинских танцев — всё было без толку.

Церковное проклятие на Мэри Чанг не действовало. Она оставалась бодрой, энергичной и продолжала своими танцами, общительностью и непомерной доброжелательностью к окружающим сводить людей с ума.

А потом Патриарх и Престолоблюститель Святой Руси официально пригласил её посетить страну. Девушка без паспорта, гражданка мира, все границы были открыты перед ней. После приглашения Патриарха и Престолоблюстителя — уже точно все.

Мэри Чанг отговаривали. Но она поехала, сказав в интервью, что на Святой Руси её любят, что верующий человек не причинит зла ближнему, что нужно добиваться взаимопонимания. И она, Мэри Чанг, не враг простым людям, и не дочь диавола, а просто любит танцевать и дарить своё искусство окружающим.

Танцевала она и впрямь потрясающе. Её гибкое тело выделывало такие штуки, что захватывало дух. Минимум одежды облегал её потрясающе красивую плоть. Чего греха таить, отец Лука тоже числил себя поклонником таланта азиатской танцовщицы.

Мэри Чанг арестовали, едва она пересекла границу. По стране тотчас же прокатилась волна крёстных ходов. Православные требовали сжечь сатанинскую танцовщицу. Дела Мэри Чанг были плачевны, однако же отец Лука выступил на суде с речью, убедив коллегию проявить милосердие и простить заблудшую душу. К тому же, не стоило игнорировать протесты, градом сыпавшиеся из иностранных посольств.

Смертную казнь для Мэри Чанг объявили формально, а саму её отправили под надзор, каковой и осуществлял отец Лука.

Своего прихода у него не было — он состоял в комиссии Священного Синода. Должность приносила доход, позволявший содержать хороший дом с садом и прудом, иметь аппаратуру зарубежного производства, автомобиль; и вообще, наслаждаться жизнью.

Семьи отец Лука так и не завёл, хотя ему давно уже перевалило за сорок. Ну так а какая матушка позволила бы держать в доме азиатскую танцовщицу, категорически не признающую православной одежды?

Мэри Чанг молча покачивала бёдрами. Она вообще была неразговорчива да и русского языка не знала. Отец Лука сел в кресло, ощущая приятное волнение.

Но тут в дверь постучали.

Отец Лука скрыл Мэри Чанг и крикнул:

— Что надо?

— Отче, — послышался из-за двери голос эконома, — там иностранный специалист буянить изволят!

Отца Луку обуяла досада. Ван Буффель буянит! Маленький, худенький человечек с редеющими волосами и в очках с линзами в палец толщиной!

Пропустить такое зрелище было никак невозможно. И отец Лука отправился.

Разумеется, ван Буффель был пьян. Раскрасневшийся, растрепанный, в съехавшем набок галстуке, он вцепился в рясу священника и заорал дурным голосом:

— Будь проклята ваша страна! Гори она в аду! Мрачная, фанатичная, нищая страна!

Отец Лука хорошенько встряхнул иностранного специалиста, успев подхватить слетевшие с его носа очки.

— А ну тихо! Разошёлся тут! — крикнул отец Лука. — Тебя эта страна приняла и приютила!

— К чёрту! Я возвращаюсь немедленно! И пусть аппаратуру вам настраивают ваши святые угодники!

Отец Лука снова потряс иностранца. Зачем это дурачьё, приставленное к бельгийцу прислугой, позволяет ему пить? Ван Буффель попытался вырваться, но отец Лука был гораздо сильнее. Он водрузил очки иностранного специалиста на положенное им богом место, поправил ему галстук и заговорил:

— А кто рассказывал тут о том, как ваш научный центр передали Европейскому халифату? Не ты ли? Чью аппаратуру сбрасывали на пол, ломали и били мусульманские фанатики? Забыл уже? Куда ты вернёшься? Туда, где мусульмане насмерть затоптали тех, кто пытался остановить вандализм в вашем бывшем научном центре?

Ван Буффель дрожащей рукой вставил в рот сигарету, но отец Лука забрал её.

— А мы тебя приютили, — продолжал священник уже более миролюбивым тоном. — Работу дали. Зачем буянишь? В чужой монастырь со своим уставом не лезут.

— Я всё время это слышу, — ответил ван Буффель. — Почти каждый день. И почему-то ваш монастырь везде лезет со своим уставом. Ваши фанатики ненамного лучше мусульманских.

— Успокойся! — прикрикнул отец Лука. — Ты уже достаточно наговорил для того, чтобы я написал на тебя донос!

— Ну и напиши! — злобно рявкнул ван Буффель. — Меня посадят в тюрьму, а аппаратуру пусть настраивают…

— Святые угодники, — перебил отец Лука. — Слыхал уже. Ты — не единственный в мире специалист по аппаратуре. Хотя и хороший. Ладно, успокойся уже. Пойдём на воздух.

Отец Лука приобнял бельгийца за плечи и вывел его на порог. На улице стемнело, стало прохладно. Отец Лука вернул ван Буффелю сигарету, и тот жадно закурил.

— Заработаю денег и вернусь домой. К семье. Они у меня живут в Остенде. Знаешь такой город?

"Да кто тебя отпустит", — подумал отец Лука, а вслух ответил:

— Не слышал. Зачем тебе уезжать? Привёз бы семью сюда.

Ван Буффель покачал головой.

— Куда? Ютиться в моей комнатке с женой и двумя детьми? Я хотел построить себе небольшой дом, но не получил благословления.

— Благословения, — поправил отец Лука.

— У вас почему-то вся земля принадлежит церкви. И поэтому…

— Хватит ересь нести! — вновь повысил голос отец Лука. — Землю сотворил бог, а мы — его служители. Поэтому и охраняем богом созданную землю. Ясно тебе, алкаш?

— Ясно, — ответил ван Буффель, выпуская в небо струйку дыма. — Только эти ваши хранители берут бешеные взятки за благословление на покупку участка. И я…

— Так, всё, — снова перебил бельгийца отец Лука. — Я не желаю больше этого слушать. Завтра поговорим, когда проспишься.

Ван Буффель что-то отвечал, но священник ушёл в дальний конец сада. Иностранный специалист его здорово разозлил.

Захотелось покурить. Отец Лука скрывал от других свою приверженность этому пороку, поэтому и ушёл за угол дома. Подкурил, затянулся. Ему и невдомёк было, что в этот самый момент эконом ухватил за руку кухарку, собравшуюся вынести на улицу помои, и сказал:

— Погодь. Курит он.

Кухарка понимающе кивнула и поставила миску с помоями на пол.

После нескольких затяжек отец Лука успокоился. Чёртов специалист! Взятки, видишь ли, берут! Не твоё собачье дело! Понаехало завистников!

Отец Лука снова затянулся. Ничего, завтра он всыплет бельгийцу за язык без костей, а сейчас ещё есть дела.

Встречаться с Мэри Чанг он уже расхотел — пропал настрой. Вообще-то ему требовалось подготовить доклад, плюс его ожидал один неприятный разговор.

На той неделе должны состояться слушанья. Идея прикрепить прихожан к церкви, священник которой их окормляет, зрела уже давно. И в самом деле — зачем людям куда-то бегать? Пусть живут на одном месте, работают на своей земле. Как большая семья. К тому же, значительно упрощается приношение десятины. Нелегко священникам будет отвечать за своих прихожан, но таков их крест, и нести его нужно с кроткостью и терпением.

"Это обязательно надо будет вставить в доклад", — подумалось отцу Луке.

Конечно, на первых порах обязательно найдутся смутьяны, поэтому придётся усилить полицию. Но это только поначалу. Русский народ, народ-богоносец, всегда поддержит и защитит свою церковь.

Идея, куда ни глянь, была хорошей. И впрямь, для чего людям мотаться с места на место? Чай, не басурманы, как этот бельгиец.

Отец Лука докурил и тщательно втоптал окурок в землю. Так, для начала нужно побеседовать с садовником.

Было темно, пришлось присвечивать себе фонариком. Садовник сидел в своей сторожке — его силуэт виднелся на занавеске. Отец Лука на мгновение замер перед дверью. Вообще-то следовало бы постучать, но, в конце концов, это — его владения.

И он вошёл.

Садовник сидел на кровати, читая при свечах "Жития святых". Из прочей мебели присутствовали лишь стол и самодельная табуретка.

— Есть разговор, — сказал отец Лука.

Садовник отложил книгу в сторону.

Отец Лука взял табуретку и поставил её почти вплотную к коленям собеседника. Тот подобрал ноги. Отец Лука сел напротив него и уставился ему в глаза.

— Я тебя слушаю, — сказал садовник.

— Кто устроил пожар у отца Варсонофия?

— А мне почём знать? Там, вроде, расследование проводят. Что следователи говорят?

— Ты тут дурачком не прикидывайся! Мне это не нравится!

— Правда? — садовник напустил на себя удивлённое выражение. — А может быть и я тебе не нравлюсь? Так и скажи. Я свяжусь с центром и попрошу их прислать под твоё крылышко другого диверсанта.

Отец Лука вздохнул и ответил:

— Лекарь, я знаю, что ты любишь позубоскалить. Но в данном случае это неуместно. Могли ведь люди погибнуть.

— Что уместно, а что нет — решат в центре. Они тебе платят за то, что ты укрываешь меня, а твоих поучений мне не надо. Ещё вопросы?

— Чем тебе не угодил этот Варсонофий?

— А ты видал людей, живущих при его приходе? В чём только душа держится! Когда твоего Варсонофия спасали от пожара, из амбаров вытащили целую гору мешков со штампами благотворительных организаций. Что эти мешки делали в его амбарах? Их голодающим передавали, а не ему.

— Божий промысел, — ответил отец Лука. — И я не намерен этого обсуждать.

— Значит и пожар — тоже божий промысел. Чего ты тогда раскудахтался?

— Послушай, Лекарь…

— Нет, это ты послушай. В амбаре твоего Варсонофия пожарные обнаружили два мешка детских игрушек. Зачем они ему, скажи на милость? Сам он старый, сын его — где-то твоего возраста, внуков нет. Опять божий промысел? Твой Варсонофий тащит всё себе за щёки, как хомяк, а люди в его приходе голодают.

Отец Лука поднялся, отставил табуретку в сторону, снова сел.

— Вот за что вы, хахлы, так ненавидите православных русских людей? Мы должны держаться вместе, чтобы быть крепче. Вон, мой бельгиец рассказывал, до чего довели европейцев их безбожие и толерантность. Нехристи в Европе уже целую страну состряпали. И всё им мало.

— Вы со своим православием тоже нарулили. Мы от вас отделились, Сибирь с Дальним Востоком…

— Атеистический бред! — перебил отец Лука. — Сибирь никогда не была в составе Руси!

— Ага, расскажи мне. Я историю, слава богу, по нормальным учебникам изучал, а не по вашим, русским-православным.

— Повторяю ещё раз: Сибирь никогда не была русской!

— Дорулились до того, что для настройки компа вам приходится выписывать спецов из-за границы. Всё погромили и уничтожили, а нового ничего не построили.

— Всё, что было до Святой Руси — от беса.

— Церковь ваша от беса. Дурите людей, идиотов из них делаете. Вашему Путину уже лет сто двадцать, наверное, а он всё никак не помрёт. Может такое быть?

— Ты над святым не зубоскаль! — завизжал отец Лука. — Путина любит господь, и когда наступит время, он вознесёт его живым на небеса!

— Читывал я как-то архивы форумов столетней давности, — невозмутимо продолжал Лекарь. — Тогда интернет был другим, и любой мог в него войти, не только попы… Да не перебивай ты! Много чего там писали. Спорили. Помню, один рассказывал, что родился в двадцатом веке и про двадцать первый думал, будто там будет и космос, и робототехника, и вообще — невиданный взлёт. А вместо этого церквей понастроили.

— В прелести был этот твой из двадцатого века, — заметил отец Лука.

— И учить меня диверсионной работе не нужно, — неожиданно закончил Лекарь. — А то, может быть, мне ещё и помолиться надо, прежде чем на дело идти?

Отец Лука встал, развернулся и вышел.

Что за день сегодня? Ещё и диверсант будет здесь права качать!

Но делать нечего. Эти люди знали про него всё. Они показывали ему фотографии, на которых был он сам в тот момент, когда его одолели бесы. Ну, и платили, конечно.

Так что можно и потерпеть этого диверсанта. Самое лучшее — вовсе с ним не общаться. В конце концов, сад он обхаживает исправно, а прежний садовник был горьким пьяницей.

До поздней ночи отец Лука работал над докладом. Поэтому проснулся он поздно и завтрак велел подать в кабинет. Помолившись, умывшись и позавтракав, отец Лука пришёл в приятное расположение духа.

Пришёл ван Буффель. Аккуратный, опрятный. Такой, как всегда.

— Отец Лука, — заговорил он. — Я вчера выпил лишнего…

— Было дело, — подтвердил священник.

— Наговорил всяких глупостей.

— И это было.

— Вы простите меня.

— Бог простит.

— На самом деле, я ничего такого не думаю. И благодарен вам за то, что вы меня приютили.

— Вот и хорошо, — просиял отец Лука. — И не пей больше.

— Не буду, — пообещал ван Буффель.

— Ну и ладно. Ступай себе.

— Я посмотрю ваш автомобиль, водитель говорил, будто слышал стук в двигателе.

Отец Лука кивнул. Ван Буффель ушёл.

Священника охватило ликование. Хорошо бы ещё и дураку-Лекарю врезать. Натыкать его физиономией в эту Сибирь. У него, отца Луки, есть подборка видео по истории Святой Руси.

И он запустил её.

Вот Русь, называемая тогда ещё Российской Федерацией, Украиной и Молдовой. Алкоголизм, наркомания, бандитизм. Но — строятся церкви, и всё больше людей ищут утешения и защиты в православии.

Отец Лука прокрутил запись вперёд.

Майдан, хахлы рвут отношения с Россией. Нужно спасать русский народ. И это спасение даёт православная церковь.

Преисполнившись благородного негодования, люди громят районы атеистов, а те уходят и скапливаются в других местах. Мусульмане организовывают свои эмираты и имаматы вокруг Кавказа. Формально они входят в состав Святой Руси. Когда-то отцу Луке предлагали должность в комиссии по контактам с иноверцами, однако он отказался. Фанатики, тяжко с ними общаться.

Вот президент Святой Руси объявляет страну православной и по закону, и по факту. Ликующие люди ходят по улицам с иконами, целуются и братаются. Родители рассказывали отцу Луке об этом; славное было время.

От переизбытка чувств напали на близлежащие территории, но получили, надо признаться, жёсткий отпор. Отец Лука в ту пору был маленьким, но до сих пор в памяти остался жуткий вой истребителей-бомбардировщиков над городом. Люди стояли на улицах и смотрели в небо. Мать тогда перекрестила его и прикрыла ему глаза ладонью.

Бог в очередной раз уберёг Святую Русь. НАТОвцы не стали бомбить городов. С самолётов сбросили только листовки. "Люди, опомнитесь!" — кричали красные буквы на белом фоне.

Не все в то время умели читать.

Но в видео этих материалов нет. А было бы неплохо показать коварство и жестокость безбожников.

Вот снова президент Святой Руси. Но теперь уже растерянный и бессмысленно улыбающийся. Он только что подписал акт передачи власти патриарху. Он не очень-то хотел, но на передаче власти церкви настоял Путин. А до того было полгода крёстных ходов, стычек с полицией, создание своей полиции — православной. Люди верили церкви, верили власти, и уж конечно верили Путину.

"Православной стране — православного президента!" — этот лозунг отец Лука помнил с детства.

Вот!

Делегация от православных Сибири. Поздравляют, речи говорят.

Непонятно. Хотя, если мы были одной страной — зачем же присылать делегацию?

Во всяком случае, Лекарю этого показывать не стоит. Он такие факты просто высмеет.

Почти каждую неделю отец Лука вёл с Лекарем в садовой сторожке яростные дискуссии на религиозные темы. "Не мечите бисер", — говорили духовные наставники. И всё же, отца Луку тянуло туда, к насмешливому атеисту-хахлу.

— Вот ты говоришь: "Наука, наука"! — наседал разгорячённый священник на оппонента. — Вот и докажи мне научно, что бога нет!

— Элементарно, — отвечал Лекарь. — Давай мне научное определение бога — будут тебе доказательства.

— Бог есть любовь!

— Я же просил: научное! Что есть любовь, в таком случае?

И отец Лука покидал сторожку под злорадных смех оппонента с твёрдым намерением дать ему в следующий раз, чтоб аж глаза на лоб повылазили.

Про Сибирь так ничего и не было. Ролики сменяли друг друга. И вдруг отец Лука дёрнулся и оглянулся.

Если бы в дверях стоял ван Буффель…

Но его не было.

А на экране православные активисты громили какой-то научный институт.

— Ну вот зачем это нам? — спрашивал в камеру словоохотливый старичок, листая страницы подобранной с земли книги. — Богу надо молиться, а не дурью маяться. Чем они тут занимаются?

Камера крупно показывала страницу, исписанную громоздкими формулами.

— Ничего не понятно, — продолжал старичок. — Небось, бесов по этим закорючкам вызывают.

И книга, трепеща страницами, полетела в костёр.

Отец Лука промотал вперёд.

На волне возрождения православия пошли переименовывать улицы и целые города. Богоявленск, Крестовоздвиженск — такие названия и впрямь ласкают слух верующего человека. От иностранных послов потребовали креститься в православной вере, что вызвало массовые протесты с нотами, а кое с кем пришлось заново налаживать и без того угробленные дипломатические отношения.

Становление государства не было простым. Стычки на границах, голодные годы… Но отец Лука верил в то, что бог не оставит Святую Русь.

Вот только про Сибирь надо будет толком выяснить, посмотреть в церковных архивах. Дабы утереть Лекарю нос. Тоже ещё умник.

И далась хахлам эта Сибирь!

В дверь постучали. Получив приглашение войти, эконом просунул голову в дверной проём.

— Отче, к вам садовник просится.

— Зови, — ответил отец Лука и выключил компьютер.

Лекарь не заставил себя долго ждать.

— Отче, — заговорил он с порога, — я насчёт удобрений. Надо бы докупить…

Закрыв за собой дверь и подойдя поближе к священнику, диверсант сменил тон:

— Получено указание из центра.

Отец Лука скривился. Помимо воли, у него возникло желание нагрубить садовнику, однако он сдержался и сказал только:

— Я вашему центру не подчиняюсь.

— И не надо, — ответил Лекарь миролюбиво. — Не хватало ещё, чтобы попы подчинялись организации, входящей в структуру НАТО. Но ты у них на жаловании, причём с подробным досье, так что указания выполнять придётся. Да ты не бойся, расстригаться не заставим. У вас намечается заседание комиссии по поводу закрепощения народа на церковных землях и предприятиях. Так вот, тебе предлагается выступить с критикой. Объясни, что это экономически невыгодно, поведай о возможных массовых акциях протеста, намекни на сложности, которые непременно возникнут при делёжке рабов. Ну и там, любовь к ближнему — смотри сам. В этом плане центр тебе доверяет.

— Каких ещё рабов? — надменно спросил отец Лука. — Они там, в твоём центре, с ума все посходили?

— Таких рабов, в которых вы собираетесь превратить всё население Святой Руси. И не надо мне тут брови сдвигать — мы прекрасно понимаем, что попы хотят абсолютной власти. Так вот, нам это категорически не нравится. Мы против рабства. И уж поверь: если увещевания не дойдут, применим другие методы.

— Да как ты смеешь угрожать?! — закричал отец Лука.

— Так что действуй, — закончил Лекарь. — Да, и смотри, чтобы не вышло, как с Мэри Чанг.

Из отца Луки как будто выпустили воздух. Он тяжело осел в своём кресле, по спине пробежал неприятный холодок. Откуда этот проходимец знает про Мэри Чанг? Ведь ни одна живая душа…

— С какой ещё Мэри Чанг? — спросил отец Лука, не узнавая своего голоса.

— Да ладно, не валяй дурака. С той самой Мэри Чанг, у которой ты числился защитничком на суде. Мы точно знаем, что у тебя была готова грандиозная речь. Но ты так и не решился её прочитать. А вот обвинение ничего не побоялось. В итоге Мэри Чанг сожгли на костре — по-моему, на той неделе будет годовщина её гибели. Теперь вспомнил?

Отец Лука вскочил на ноги.

— Что ты несёшь?! И в чём ты меня обвиняешь?!

— Тише! Не знаю, что ты там себе нафантазировал, но ни в чём я тебя не обвиняю. Все вы…

Лекарь махнул рукой и резко сменил тему:

— Так, я тебе всё сказал. У меня работы много.

С тем он и ушёл.

Отец Лука опустился в кресло и схватился за голову. В этот момент он ненавидел Лекаря каждой клеточкой своего тела. Этот диверсант только что разрушил, развалил, растоптал его мир.

Как он вообще посмел говорить о Мэри Чанг?!

Отец Лука запустил компьютер и вызвал её. Она вынырнула в дальнем углу кабинета — так отрегулировал аппаратуру ван Буффель.

— Ты не должна меня осуждать, — сказал ей отец Лука. — Этот идиот Лекарь ничего не понимает; ляпает языком, лишь бы не молчать.

Мэри Чанг покачивала бёдрами.

Это ещё не было танцем. Она только разогревалась. А разогревшись, Мэри Чанг взрывалась. Движения её иначе, чем сумасшедшими, было и не назвать; казалось, что у неё вообще нет никаких костей.

Отец Лука полностью убрал звук, чтобы не мешала музыка, и продолжал:

— Да, с тобой обошлись жестоко. Но это было необходимо. Святой Руси пришлось показать миру свою силу и независимость. Ты же помнишь, как тогда все взвыли? Только Европейский халифат нас поддержал. Да не хотели мы тебя жечь! Я разговаривал с судьями и обвинителем — о сожжении даже речь не шла!

Мэри Чанг выгнулась дугой — любой другой на её месте сломал бы себе позвоночник. Отец Лука отвёл глаза.

— Ну да, разговоры были. Фанатики-то и у нас есть, ван Буффель, собака, правильно вчера говорил. Но никто тогда не верил в то, что всё закончится именно так.

Ему вспомнилось, как обвинитель, отец Иоанн, громовым голосом бросал обвинения. Исчадие ада, порождение ехидны, дщерь Вавилонская. Бог, сказал он тогда, испытывает нашу веру. И неужто мы не выдержим испытания, не докажем ему нашу преданность и верность?

Маленькая, съёжившаяся в клетке Мэри Чанг, молчала и только вертела головой по сторонам. Языка она не знала, а переводчика ей не дали.

— Зачем ты вообще приехала?! — крикнул отец Лука, но испугался того, что его услышат домашние и сбавил тон:

— Думала, что твои языческие танцы сильнее нашей веры? Нет! Не сильнее!

Мэри Чанг танцевала. Отец Лука остановил запись и запустил её заново. Теперь Мэри Чанг снова стояла перед ним, покачивая бёдрами.

— Я хотел тебя спасти. Правда, хотел. Молюсь ведь теперь за твою душу. Но в начале процесса была совсем другая ситуация, чем сложилась потом. Ну ты же понимаешь?

Ситуация и впрямь изменилась. По всей стране шли крёстные ходы. Люди требовали казни дщери Вавилонской. И настроения эти только усилились после попыток вмешательства иностранных государств.

— Я не смог. Меня поставили перед выбором. Или — или.

Отец Лука говорил чистуюправду. Они стояли напротив него — голова суда, обвинитель и куратор, отец Алексий. Вот он и спросил:

— Ты с нами? Или…

Ответить на этот вопрос отрицательно не представлялось возможным.

— Они обещали мне, что приговор приведён в исполнение не будет. Они обещали мне выслать тебя тайком из страны. Они говорили мне, что тянуть дальше нельзя — иначе народ ворвётся в зал суда и разорвёт тебя в клочья. И поэтому я…

Отец Лука глянул на Мэри Чанг и осёкся, ибо глаза её были мертвы. Он должен был договорить:

— …сам проголосовал за смертный приговор.

Но вместо этого отец Лука остановил запись с Мэри Чанг.

Он почти убедил себя в том, что она живёт у него, а та, что была на суде, — ненастоящая, подставная. Но проклятый диверсант растоптал его мечту.

ВЫ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ХОТИТЕ УДАЛИТЬ ГОЛОГРАФИЧЕСКУЮ ПРОГРАММУ "Р.Б.МР.Ч"? ДА. НЕТ.

Отец Лука вздохнул. Мэри Чанг стояла в углу, и сквозь её тело можно было разглядеть обои на стене. Отец Лука выбрал: "ДА". Мэри Чанг ярко засветилась и рассыпалась миллионами ярких искр.

Теперь уже навсегда.

Речь в защиту Мэри Чанг, о которой упоминал Лекарь, хранилась в компьютере. Иногда отец Лука перечитывал её. Теперь она могла пригодиться для дела — из неё кое-что можно было взять для доклада.

Отец Лука вывел на монитор текст речи и скопировал начало: "Господь заповедал нам любить ближнего своего".

Лекарь слишком много на себя берёт — как бы не надорвался. Но по большому счёту, разве отцу Луке не всё равно? Прихода у него нет, крепостных не положено. А сколько, в самом деле, возникнет раздоров в священнической среде из-за вот этих самых крепостных!

Отец Лука почесал затылок и запоздало пожалел о том, что удалил программу с танцовщицей. Поддался порыву. Но говорят, что у комиссии, которая контролирует интернет (обычный, а не православный), записей с этой Мэри в избытке. Надо будет поговорить кое с кем.

Отец Лука улыбнулся и взялся за работу.

3. Целитель

* * *

Распоряжение Лекарю передал отец Лука.

— Там эти твои прислали по почте, — сообщил он.

Лекарь прочитал распоряжение. Ему предлагалось предотвратить возможную провокацию против некоего доктора Мезенцева.

— Вот делать мне больше нечего, — привычно проворчал диверсант.

Про доктора Мезенцева Лекарь слышал, но на всякий случай дал задание отцу Луке собрать о нём всю возможную информацию в православном интернете.

К большому удивлению диверсанта священник не сказал никакой гадости о докторе, а напротив, буркнул что-то уважительное.

— Говорят, провокацию против него готовят, — поделился Лекарь.

— Знамо дело, — ответил отец Лука. — Ваши же и готовят. Тебе поручили?

— Есть у него враги? — поинтересовался Лекарь.

— Для православного русского человека тот враг, кто глумится над нашими скрепами духовными.

— Хорошо. Посмотри о нём в интернете.

Вскоре отец Лука принёс распечатку, и Лекарь освежил свою память относительно доктора Мезенцева.

Было ему на тот момент 58 лет. Жена умерла. Имелось двое детей. Сын работал учителем в частной школе, дочь вышла замуж за купца и вела домашнее хозяйство.

Сам доктор в своё время окончил медицинский институт и работать начал в глухой провинции. Он изучал старую медицинскую литературу (кое-что из неё было вообще запрещено на Святой Руси), применял в лечении новаторские методы. Его заметили, перевели в столицу. Там он пошёл в гору. Возглавил военный госпиталь, ездил на всероссийские симпозиумы, писал работы по медицине, которыми интересовались даже за рубежом.

И в момент его наивысшего признания, когда доктору Мезенцеву пророчили кресло министра, умерла его жена.

Похоронив её, он ушёл из госпиталя и покинул столицу.

Имелась и фотография доктора — обыкновенный пожилой человек, худой и лысеющий.

Лекарь поднял глаза от распечатки и уткнулся взглядом в отца Луку.

— Тебе ещё что-то надо? — спросил священник.

— Я, пожалуй, вынужден буду уехать, — ответил Лекарь. — По твоей прихоти, за редкими саженцами.

— А урожай?

— Я скоро буду. А яблоки рвать найми кого-нибудь.

Отец Лука пожал плечами и вышел. Лекарь отправился в сад и некоторое ходил между деревьями, подбирая упавшие яблоки и складывая их в корзину. Через некоторое время ван Буффель вывез отца Луку на автомобиле.

Искушение было слишком велико.

Лекарь проник в дом, поднялся на второй этаж, отворил отмычкой кабинет священника и проскользнул внутрь. Запустил комп, вошёл в сеть.

Закладки. Форумы. Здесь иной раз обсуждали события, не попавшие в сводки новостей, доступных жителям России по радио. Вот он, Мезенцев.

Лекарь в недоумении чесал затылок. Доктор ездил по деревням и маленьким городкам — так, во всяком случае, утверждали посетители новостных форумов. Некоторые клялись, будто бы видели его лично. Путешествует доктор на старой бричке, запряжённой лошадью. Денег за лечение не берёт.

— Не понимаю, — пробормотал Лекарь. — Каковы мотивы?

Он пробежался по религиозным форумам и на одном из них, не требующим регистрации, от имени приказчика Власова оставил сообщение о том, что в Свято-Кирилловском монастыре господь явил чудо: замироточила икона Георгия-Победоносца, и миро с неё исцеляет от глупости и дурошлёпства. Средство сильнодействующее. Ему, приказчику Власову, очень помогло.

Затем Лекарь выключил комп и осторожно выскользнул из кабинета.

* * *

Доктор Мезенцев вошёл в избу и перекрестился на икону.

Выглядел он представительно — дорогой костюм, белая рубашка, лакированные туфли, очки в золотой оправе.

— У нас это… — сказала ему хозяйка — крестьянка неопределённого возраста в выцвевшем халате, платке и босая, — денег-то нет…

— Разве я спрашивал вас о деньгах? — одёрнул её доктор.

Хозяйка развела руками и отошла в сторону.

Больная девочка лежала в углу, на лавке. Глаза её запали, рот пересох, дыхание было хриплым и прерывистым. Доктор накинул, не застегнув, белый халат, вынул из саквояжа стетоскоп и попросил отца больной:

— Не загораживайте свет.

Тот отошёл от окошка.

Доктор послушал девочку стетоскопом, пощупал пульс, посмотрел язык, оттянул нижнее веко. Мать больной смотрела на него встревоженно. "Боится, что я всё-таки заговорю о деньгах", — как-то сразу догадался доктор.

В избу сходился народ. Никто даже не пытался скрыть откровенное любопытство. Доктора разглядывали бесцеремонно, его действия комментировали громким шёпотом.

Он убрал стетоскоп в саквояж и глянул на отца.

— Почтенный, вы совершенно запустили лечение. Это абсолютно безответственно, это просто преступление!

Слова его как будто били крестьянина наотмашь. Он съёжился, засуетился, ответил лебезящим тоном:

— Да как же… Мы ведь это… Лечили…

— Что вы делали?

— Ну… Поначалу думали — отлежится, само пройдёт. Потом молитвы специальные на бумажке заставили съесть. Святой водой обмывали. А она — вот…

Девочка безразлично смотрела на побелевшего от злости доктора и тряслась в ознобе. Мать подтянула ей до подбородка лоскутное одеяло.

— Чёрт знает что, — сердито сказал доктор (все крестьяне в избе синхронно перекрестились). — Я про лечение вас спрашиваю, а не про молитвы. Неужто в деревне хотя бы бабки-травницы нет?

— Померла в позапрошлом году, — сообщила мать девочки. — А в другую деревню сходить всё недосуг было.

— Эй! — вмешался в разговор дядька с бегающими глазами, стоявший в стороне от толпящихся в избе крестьян. — А молитвы тебе — не лечение? Да ты православный ли?

— Вы, простите, кто?

— Брат его, — вмешавшийся в разговор кивнул на отца больной девочки. — Дядя ейный.

— Ах, вон оно что! Скажите, дядя, а вы если, упаси бог, порежетесь, то что делаете?

— Порежусь?

— Ножом.

— Ну… Подорожник прикладываю.

— Это замечательно. Подорожник! А почему же не молитесь о заживлении раны? Да вы православный ли?

Под смешки собравшихся оппонент поспешил спрятаться в дальнем углу избы.

Доктор потребовал воды, заставил девочку приподняться на локтях, сунул ей в рот таблетку и дал запить.

— Денег нет, — простонала мать больной.

Доктор поставил на подоконник небольшой пузырёк с таблетками.

— Давать по одной три раза в день. Утром, в обед и вечером. Это хоть сумеете? Почему она такая худая?

Мать с отцом пожали плечами.

— Ч-чёрт! — все крестьяне снова перекрестились. — Надо организовать ей нормальное питание. Пусть лежит. Помещение нужно регулярно проветривать. Вам всё ясно?

Мать с отцом кивнули.

— Я до утра остановлюсь в местном кабаке; если вдруг что случится — найдёте меня там.

Доктор снял халат и перекинул его через руку. Крестьяне расступились, чтобы дать ему пройти.

— Господин доктор, — послышалось от двери. — А у меня тоже ребёнок болеет.

— Показывайте, — ответил доктор.

* * *

Из сообщениях на форумах Лекарь взял названия населённых пунктов, в которых засветился доктор Мезенцев, отметил их на карте. Какого-то определённого маршрута не имелось. Создавалось впечатление, будто бы доктор едет, куда глаза глядят.

Но раз он не берёт с пациентов денег, то цель этих поездок совершенно непонятна. Может быть доктор состоит в некоей тайной организации и вербует себе сторонников? Собирает какую-то информацию? Готовит теракт?

Ведь не зря же о нём беспокоится Управление.

У Лекаря запищал мобильник. Звонить ему здесь могли немногие. Вызов шёл с телефона отца Луки.

Лекарь ответил.

— Дождись меня, — сказал в трубку священник и отключился.

— Вот урод, — запоздало отреагировал Лекарь. — Начальничек выискался.

Но всё же дождался.

Отец Лука по приезду дал распоряжения прислуге, сходил на кухню и проверил, чего и как готовят, осмотрел гараж и сделал замечание ван Буффелю за отсутствие там икон, принял звонок из местного прихода и обстоятельно обсудил детали предстоящей воскресной проповеди.

Лекарь терпеливо ждал, никак не выказывая недовольства.

Отец Лука вошёл в сад, и диверсант отправился ему навстречу.

— Мезенцев твой странный всё-таки, — сразу приступил к делу священник. — Лечит и денег не берёт.

И он пожал плечами.

— Ты только за этим меня задержал?

— Перед самым своим уходом из медицины он подавал пакет предложений по реформам в отрасли.

— Ну? — поторопил его Лекарь. — И что? Приняли этот пакет?

— А зачем? — отмахнулся священник. — Всё ж нормально.

— Всё?

— Ходили слухи, будто бы он собирается к безбожникам перебежать.

Лекарь присвистнул.

— Ого! Да за одно это его могли замордовать в застенках вашей инквизиции.

— Что ты несёшь! — закричал отец Лука. — Клеветник! У нас свободная, демократическая страна!

— Да-да, я в курсе.

Подождав каких-то язвительных выпадов, священник помолчал, но, не дождавшись их, продолжил:

— Лично я с ним не знаком, так, видел пару раз.

— Ясно.

— В таком случае — у меня много работы.

И он удалился в дом.

Как правило, отцу Луке неприятно было передавать Лекарю сведения. Конечно, враги не запрашивали ничего такого секретного, но всё же…

Однако, в данном случае, он никаких угрызений не испытывал. Пусть Мезенцев сам с ними разбирается. Если слаб духом — сломается. Если настоящий русский человек — выдержит все удары судьбы. Хотя, конечно, стоило бы его предупредить об интересе к нему иностранной разведки, но как?

И отец Лука выбросил эту историю из головы.

* * *

— Здравствуйте, коллега, — сказал доктор Мезенцев, входя в лабораторию.

Находившийся в ней фельдшер недобро покосился на вошедшего, поставил на стол стакан с недопитым чаем и буркнул что-то невнятное.

Доктор Мезенцев с некоторым недоумением разглядывал голые стены амбулатории, мебель, состоящую из шкафа, стола и двух табуретов.

Хоть бы какой-нибудь плакат о необходимости соблюдать гигиену висел…

Фельдшер молчал. Он понимал, что человек пришёл непростой, и взашей его не вытолкаешь. Если верить костюму — какая-то шишка. И что ему здесь нужно?

Не дождавшись предложения, доктор Мезенцев сел на табурет.

Фельдшер чуть было не предложил ему чаю, но вовремя одумался. Конечно, станет такой господинчик чаи с ним гонять! Ему купюру сунуть нужно. Интересно, сколько дать?

— Согласно сто двадцать второму приказу, — заговорил доктор. — Православного Министерства здравоохранения, в каждом населённом пункте, насчитывающем свыше тысячи жителей, обязана быть амбулатория. Но я, признаться, не ожидал. Частенько этим приказом пренебрегают.

"Проверка!" — мелькнула в голове фельдшера страшная мысль.

Он подскочил с места.

— Да вы сидите, — радушно сказал доктор. — Я — лицо неофициальное. Просто заглянул. Возможно, у вас имеются какие-то вопросы? Могу помочь, посоветовать — я в своё время лечил в столице.

Фельдшер покосился на него и стиснул стакан.

— Вы, простите, пациентов где принимаете? — поинтересовался доктор.

— Дык, это… Здесь же! — выдавил из себя фельдшер.

Это была его первая фраза с момента появления посетителя в амбулатории. Ободрённый завязкой диалога, доктор предложил:

— Я могу вам помочь с некоторыми лекарствами, шприцами, перевязочными материалами. Бесплатно.

"Ага, — подумал фельдшер. — Конечно, бесплатно, верю, чего уж там".

А вслух ответил:

— Не извольте беспокоиться, ничего не нужно. Финансируют нас в достаточном объёме.

— Отрадно это слышать. Но, возможно, у вас есть текущие больные с какими-нибудь непонятными случаями? Буду рад вам помочь. Могу даже сам по адресам поездить.

"Да, на этих адресах тебе нарассказывают", — мелькнула мысль у фельдшера.

— Спаси вас бог, ничего не надо. Сами справляемся потихоньку. Да и не могу я посторонним лицам давать информацию. Вы же должны понимать, если сами лечили.

— Конечно-конечно, — ответил доктор. — Впрочем, если передумаете, то я в гостинице "Ангел господень" остановился. Мезенцев моя фамилия. День отдохну, потом дальше поеду.

Доктор поднялся. Фельдшер тоже встал и проводил его к выходу. На улице стоял сырой, пасмурный день, веяло холодом. Фельдшер дождался, пока доктор свернёт за угол, после чего запер амбулаторию и помчался к попу, на бегу проклиная губернское начальство, не соизволившее предупредить о визите столичного доктора.

Попа дома не было. Однако, договорённость между ним и фельдшером о том, чтобы последнему в случае необходимости разрешали звонить по телефону, имелась; а посему прислуга без лишних вопросов пустила гостя в прихожую.

Начальство по телефону успокоило взбудораженного медработника, сообщив, что доктор Мезенцев проверок проводить не уполномочен, а посему и не проводит (а, следовательно и купюр никаких ему совать не нужно), однако от его помощи рекомендовало воздержаться.

На том и порешили.

"Пусть только сунется завтра, — мелькнула у фельдшера грозная мысль. — Ужо я ему дам! Проходимец!"

Возвращаться в амбулаторию не было никакого желания, и он отправился в кабак, отметить своё сегодняшнее приключение.

* * *

Транспорта диверсантам не полагалось.

Лекарь раздумывал о том, чтобы забрать у своего попа велосипед, всё равно стоящий в сарае без дела, но и на нём ездить в такую погоду по разбитым колеям, именуемым в этой стране дорогами, не очень-то хотелось.

К счастью, в газете, которую почтальон сунул между прутьев забора, обнаружилось объявление о наборе группы для автобусного паломничества по святым местам.

Лекарь помчался к месту сбора.

Ему повезло — свободные места ещё имелись.

Пока местный поп благословлял паломников в путь, а потом все вместе творили молитву, Лекарь купил в дорогу пирожков и журналов. Помолившись, народ попёр рассаживаться. Лекарь занял место у окошка. Ему ещё не приходилось ездить по святым местам, надо будет себе премию в Управлении за это выбить.

Поехали не сразу. Сначала кого-то ждали, потом что-то грузили в багажные отсеки. Лекарь несколько раз выходил покурить. Но в конце концов, окропленые святой водой и овеяные дымом из кадильниц, автобусы натужно взревели двигателями и тронулись в путь.

Лекарь выглянул в окошко. Если всё будет хорошо, то уже завтра получится встретить доктора.

И он уткнулся в журнал.

* * *

Доктор бездумно смотрел из окна на одноэтажную улочку. Когда умерла жена, для него как будто остановилось время. Он не смог её вылечить, не разглядел вовремя первые симптомы, упустил время.

Нужно было чем-то себя занять, полностью сменить обстановку. Он сменил. Езда в бричке под дождём, ночёвки в гостиницах и трактирах не лучшим образом сказывались на его здоровье, но доктор уже не обращал на это внимания.

Большую часть своего времени он теперь проводил в бездумном созерцании пейзажа за окном очередного трактира или зада лошади, тянущей бричку — пока какое-нибудь неудобство, вроде затёкших от однообразной позы ног, не выводило его из этого состояния.

Дочь предлагала продать квартиру и переехать к ней.

— Я так и поступлю, — ответил ей тогда доктор. — Но не сейчас.

У него теперь была миссия. И ещё он хотел, чтобы притупилась боль утраты.

В дверь тихо постучали.

— Войдите! — пригласил доктор.

Вошёл неприметно одетый человек с картузом в руках.

— Здравствуйте, — сказал он. — Вы — доктор Мезенцев?

— Я. Чем могу помочь?

— Крутоверхов моя фамилия. Мещанин. Много о вас наслышан. Умоляю, доктор — вылечите мою жену! Совсем плоха.

Доктор немедленно поднялся, взял в руку чемоданчик.

— Какой диагноз? — осведомился он, вынимая из шкафа плащ.

— Какой диагноз?

— Вы показывали больную медикам?

— Ну да. Привёл к местному фельдшеру. Он помазал йодом больное место — и всё.

— Позвольте, то есть как это — йодом? А осмотр что дал?

— Да какой там осмотр, господин доктор! Сказал, что, наверное, молились мало и грешили, вот бесы и свили себе гнездо у моей жены в нутрях. А она мается.

Вдруг одинокая слеза показалась в уголке глаза мещанина Крутоверхова, но он тотчас же стёр её пальцем.

— Едем, — сказал доктор.

* * *

Народу в избу набилось много, но вели себя тихо. Мать в чёрном платке уже выплакала все слёзы и теперь молча сидела около застывшего тельца дочери. Отец стоял у окна, глядя во двор, и подсчитывал: могилу — сам, доски есть, гроб сколотят с братом, на обед вот только придётся потратиться. А ещё заплатить попу и за место на погосте.

Угораздило же малую умереть!

В тишине послышался голос брата:

— Таблетки, значит. Три раза в день. Вот как у нас столичные доктора лечат. А ещё очки напялил.

Все, кто был в избе, повернули к нему головы.

— Может быть, доктор тут не при чём, — подала голос мать.

Деверь глянул на неё презрительно.

— Дура баба! Не при чём! А таблетки эти кто подсунул? У Даздрапута пацан тоже умер, и ему он точно так же таблетки оставил! А ещё он деду Павлу ногу лечил, но дед Павел умный, он его мазь в отхожее место бросил, вот и жив!

Мать девочки обхватила голову руками и снова заплакала.

Народ в избе гомонил. Ропот становился всё громче. Кто-то крикнул:

— Чего делать-то будем?!

— Докторишку этого надо к ответу притянуть! — громко сказал дядя умершей девочки. — Это ж сколько он народу потравит, ежели его не остановить!

— Пусть хотя бы похороны оплатит! — взревел отец девочки.

Люди заговорили все сразу. Слышались слова: "полиция", "казаки".

— Значит так! — повысил голос дядя. — Докторишка этот мне сразу не понравился. Я нутром чую — не доктор он вовсе. По радио вон постоянно повторяют: берегитесь диверсантов, сдавайте их властям. Я так думаю, народ: этого типчика нам самим захватить надо. А там и выясним, чем это ему подорожник не нравится.

— Где ж ты его станешь искать? — поинтересовался брат.

— А у нас одна дорога — в Апостоловку. Деревня большая, больных тоже может быть больше. Пока всех обойдёт… Спрашивать будем, он не шибко скоро ездит, далеко не сбежал.

Кое-кто начал расходиться, но большая часть пришедших осталась.

— А ежели на казаков нарвёмся или там на полицию? — спросили из толпы.

— Договоримся, — спокойно сказал дядя. — А наберётся нас душ с тридцать, так и казаки к нам не сунутся. Я сейчас к Даздрапуту. Кто с нами — встречаемся около погоста через полчаса.

С этими словами он шагнул за дверь.

— Не ходи! — громко прошептала мать умершей девочки мужу, схватив его за штанину. — Давай хоть похороним сначала!

Но тот уже ничего не слышал.

Ведь если по справедливости, то большая часть докторова добра должна ему достаться, как пострадавшему. Лошадь можно забрать себе, бричку отдать Даздрапуту. И деньги у него водятся — балбес Вэвэпут, прислуживавший в трактире, говорил, что сдачу доктор не пересчитывал, и надули они его на два рубля с полтиной.

Ничего не ответив жене, он выскочил из избы.

Народ потянулся за ним.

* * *

В Святогеоргиевке Лекаря ожидал неприятный сюрприз. На след доктора Мезенцева диверсант напал, но след этот оказался подпорченым. Ещё сохранился отпечаток колёс докторской брички в грязи неподалёку от трактира, и дурак-прислужник охотно показывал его желающим, норовя сбить за эту услугу вознаграждение с досужих зевак. Накануне похоронили двух маленьких пациентов доктора. Он осматривал их, оставлял таблетки. По деревне шатался хромой дед и орал, что доктор Мезенцев — агент Сатаны, который и ему, хромому деду, подсунул мазь, но он, хромой дед, мазь эту самую выкинул, а потому и жив остался и душа тоже сохранилась.

Зачем Сатане понадобилась душа такого идиота, да ещё и с больной ногой, Лекарь так и не понял, но переспрашивать не стал.

Среди деревенских ходили какие-то неясные, но мрачные слухи о неких мужиках, зачем-то притворяющихся артелью, и всё это сулило доктору Мезенцеву неприятности.

В трактире, за обедом, Лекарь изучил карту местности. Дорога была только одна — в соседнюю Апостоловку. Вряд ли доктор поехал по изрезанному оврагами лесу.

Лекарь поговорил с местными, после чего отправился к старшему команды паломников и сообщил, что дальше пойдёт пешком.

— Зачем? — спросил тот. — У нас ведь маршрут давно проложен. Места поклонений, места отдыха — везде забронировано.

— Грешил я много, — признался Лекарь. — Придётся ножками, а не в автобусе разъзжать.

— Денег не верну, — предупредил старший.

— Я на это и не рассчитывал.

И Лекарь незамедлительно направился в Апостоловку.

* * *

Лес выглядел неживым — какая-то хворь покрутила деревья, согнув стволы, а некоторые и вовсе повалила в мох и папоротники. Лекарь бежал по старой просеке, до предела сократив путь к соседней деревне.

Лес начал редеть. Лекарь остановился перевести дух, присел на корточки, разложил на колене карту, потянулся за компасом и вдруг боковым зрением уловил движение справа.

А затем он рванул из-за пазухи пистолет и совершил убийство, хотя в отчёте Управлению определил свои действия санитарной обработкой района.

Выстрел сухо щёлкнул в тишине осеннего леса. Мешковатая фигура справа обмякла и схватилась за древесный ствол, но всё равно упала.

Лекарь метнулся к телу и быстро обыскал его.

И тут же послышались шаги с треском ломающихся под ногами веток. Шли люди — много людей — и шли они к нему. Лекарь обернулся в ту сторону и увидел деревенских мужиков. Они выбрались на просеку и встали перед диверсантом полукругом. Лекарь насчитал семнадцать лжеартельщиков, у каждого из которых что-то имелось в руках: либо топор, либо вилы.

— Так, — сказал Лекарь. — Вы кто такие?

— А мы у тебя то же самое спросить хотели, — нагло ответил предводитель мужиков, испепеляя диверсанта пронзительным взглядом из-под козырька кепки.

Некоторые заметили ноги трупа, который Лекарь не успел затащить под молодую сосенку. Они принялись толкать локтями соседей и показывать им тело. Лекарь понял, что мирного разговора с ними уже не получится и выхватил из внутреннего кармана удостоверение.

— Ты хотел что-то спросить? — уточнил он у наглого главаря, медленно двигаясь к нему. — Дать тебе документы?

Крестьянин натянул кепку почти на кончик носа, спрятал топор за спину и попятился.

— Кто-то хочет узнать мою фамилию? — продолжал Лекарь, помахивая красной книжечкой с двуглавым орлом. — Звание? Должность?

Теперь пятилась уже вся банда.

— Да мы ж ничего такого, барин, — умиротворяюще забормотал один из мужиков. — Просто спросили. Знаете же, какие времена ныне; всё время по радио говорят, что надо быть бдительными.

— А мне сорока на хвосте принесла, будто вы самосуд собрались устроить, — строго сказал Лекарь, резко останавливаясь и пряча удостоверение во внутренний карман.

Остановились и мужики.

— Да мы смотрим, вы уже сами устроили, — заметил главарь банды. — Просто спросить хотели.

— Что-то уж больно вы любопытные, — заметил лекарь. — Знаете, кто это?

Мужики молчали. Лекарь подошёл к мёртвому телу, приподнял его голову и показал им.

— Монашка это, — нехотя пробормотал главарь.

— Она заходила в хаты, где потом умерли дети?

— Ну, заходила. Молилась. Это вы, барин, её пристрелили?

— Она давала что-то больным детям?

— Святую воду.

— Вот отсюда? — Лекарь извлёк из кармана пузырёк и показал мужикам.

— А я помню? Может и отсюда.

Лекарь поднёс пузырёк к глазам и сделал вид, будто читает:

— Фабрика Люцифера и Вельзевула. Мёртвая вода с обмывания покойника. Для искоренения православного рода. На, держи.

Но мужик руку за пузырьком не протянул. Тогда Лекарь бросил его. Мужик с паническим воплем скакнул в сторону. Пузырёк стукнулся о его плечо и упал в жухлую траву.

— Не монашка она, — сообщил Лекарь. — Диверсантка. Из хахлов, а то и дальше. Слыхали, дурачьё? Доктор не при чём.

— Чего ругаетесь? — проворчал главарь.

— Закопайте её. Что в карманах найдёте — то ваше. После расходитесь по домам, а то, глядишь, повесят кого-то из вас. И молчите об этих делах.

— Может ей кол в грудь забить? — неуверенно предложил один из мужиков.

Лекарь сделал вид, будто задумался.

— Дело говоришь, — сказал он после паузы. — Лишним не будет. Ладно, недосуг мне тут с вами. Всё поняли? Удостоверение ещё кому-то показать?

Желающих не нашлось, а посему Лекарь повернулся к ним спиной и торопливо пошёл по просеке.

* * *

Доктор Мезенцев ехал по дороге, тянущейся вдоль полей. Лошадь медленно брела по грязи, бричка покачивалась, поскрипывая рессорами. Доктор кутался в пальто.

Здоровье портилось. Продуло спину, появился кашель — а ведь зимой ещё и не пахло. Нужно было принимать какое-то решение, но он всё откладывал и откладывал его.

— Доктор Мезенцев! — послышался крик. — Илья Иванович! Постойте!

Доктор остановил лошадь и обернулся. По грязи торопливо приближался незнакомый человек. Доктор хотел спрыгнуть с брички, но передумал.

— Здравствуйте, доктор!

— И вам не хворать. Заболел кто-то?

— Держимся вашими молитвами. Разговор к вам есть.

— Говорите. Как к вам обращаться?

Но Лекарь проигнорировал этот вопрос.

— Вы, Илья Иванович, сильно насолили неким кругам общества своими предложениями в плане реформирования медицины. Вас хотят опорочить, а возможно и ликвидировать.

— Молодой человек, у меня нет желания расследовать вселенские заговоры. Да и времени тоже. Я еду в Свято-Кирилловский монастырь. Какие-то негодяи распустили слухи о мироточащей иконе, якобы появившейся там. Собралась толпа, настоятель никого за ворота не пустил, случились драка, давка. Много пострадавших. А накануне я делал на дому операцию мещанке Крутоверховой и, признаться, не в настроении.

С этими словами доктор тронул лошадь кнутом, и она пустилась в путь.

— Серьёзная операция? — поинтересовался Лекарь, шагая рядом с бричкой.

— В том-то и дело, что пустяковая. Иссечение, я таких сотни провёл. Страшно то, что в тех краях некому было её сделать. Реформа просто вопит о своей необходимости.

— Дети в Святогеоргиевке умерли.

— Что?

— Вы слышали. Их отравила агентша ФСБ, представившаяся монашкой. Дала святой воды, а они выпили. Хромой дед не пострадал, поскольку не принял яда внутрь.

Побледневший доктор одной рукой вцепился в борт брички, а другой схватился за сердце.

— И это не вселенский заговор, Илья Иванович.

— Я должен ехать. Предупредить других.

— В этом нет необходимости. Исполнительницу я ликвидировал. В ближайшее время никто не умрёт. Чем вы занимаетесь?

— Послушайте, молодой человек…

— В чём заключается, ваша миссия, господин доктор?

— Ну… — доктор Мезенцев снова остановил лошадь. — Я пишу отчёт в Министерство о действительном состоянии здравоохранения в России.

— Господи, боже мой, — выдохнул ярый атеист Лекарь. — Доктор, вы сошли с ума! Да вас уничтожат как диверсанта, вредителя и врага народа! Можно глянуть?

Доктор Мезенцев не собирался никому показывать отчёт до полного окончания работы над ним, но почему-то сунул папку с бумагами в требовательно протянутую руку.

Лекарь развязал тесёмки, придержал лист, свернувшийся от ветра и прочитал вслух:

— Здравоохранение в России пребывает в ужасающем состоянии, чему причиной скудное финансирование учреждений, чудовищная коррупция и неумеренное мздоимство…

Лекарь захлопнул папку и вернул её доктору.

— Никогда раньше не беседовал вот так, близко, с самоубийцей, — сказал он. — Вы читали годовой отчёт Православного Министерства здравоохранения?

— Не читал, — сварливым голосом ответил доктор.

— Вот и напрасно. А там, между прочим, пишут, что со здравоохранением в России в текущем году всё в полном порядке. Открыты двадцать амбулаторий и — что вы морщитесь, Илья Иванович? — шестьдесят пять аптек. Состоялся выпуск медицинской академии. Написано, дай бог памяти, около трёх сотен научных трудов по медицине…

— Зачем вы мне всё это говорите?! — перебил доктор.

— Неужто не понимаете? Нельзя вам никому показывать этот отчёт. Ваши недруги пойдут на любую пакость. Не так давно за вами охотилось полтора десятка мужиков из Святогеоргиевки, вооружённых топорами и вилами. Мы ещё можем их догнать, если захотите.

— Я догадываюсь, кто вы, — ответил доктор. — Что, предложите мне перебежать на ту сторону?

Лекарь пожал плечами.

— Таких полномочий у меня нет. А вы бы хотели?

— Нет. Я, знаете ли, русский. И, к тому же, очень верующий человек.

Если доктор думал, что каким-то образом заденет этими словами Лекаря, то он просчитался.

— Кашляете? И не хотите читать отчёт. А там ведь русским языком написано, что именно является основной профилактикой заболеваний.

Поскольку Лекарь замолчал, доктор поинтересовался:

— Гигиена, я полагаю?

— Господи, Илья Иванович, ну как можно быть настолько отсталым человеком в конце 21-го века? Молитва! Моления индивидуальные, коллективные, со священником и без. Работнику креста и кадила, разумеется, надо заплатить. Окропление святой водой, возжигание ладана… И не нужно смотреть на меня так сердито, я всего лишь цитирую ваше министерство.

— Вы утрируете и преувеличиваете. Выпячиваете второстепенное.

— Вы же сами знаете, что нет.

Помолчали. Лошадь неспешно тянула бричку, сапоги Лекаря чавкали в грязи.

— Это ужасно то, что вы рассказываете, — снова заговорил доктор. — Но я продолжу работу. И в монастырь этот поеду. И буду лечить.

— И окончите жизнь в застенках ФСБ.

Доктор отмахнулся.

— У вас есть ещё что-то, господин шпион?

— Будьте осторожны.

— И вы берегите себя.

— Всего наилучшего.

И доктор поехал дальше, а Лекарь остался на дороге. Он смотрел вслед своему собеседнику, почёсывал подбородок и думал о том, сколь странных людей подбрасывает ему судьба на жизненном пути.

Оглавление

Виктор Евгеньевич Каменев Россия, 21-й век

  1. Гуманитарка

  2. Защитник

  3. Целитель