Знание-сила, 1997 № 08 (842) [Журнал «Знание-сила»] (fb2) читать онлайн

Знание-сила, 1997 № 08 (842)

Ежемесячный научно-популярный н научно-художественный журнал для молодежи

Издается с 1926 года

"ЗНАНИЕ-СИЛА" ЖУРНАЛ, КОТОРЫЙ УМНЫЕ ЛЮДИ ЧИТАЮТ УЖЕ 70 ЛЕТ!

На нашей обложке. Нынешняя Москва с птичьего полета: город развивался явно не по предписанным ему многочисленным генеральным планам (см. интервью с В. Глазычевым).

ЗАМЕТКИ ОБОЗРЕВАТЕЛЯ

Александр Семенов

Дело Бэкона живет и побеждает

Френсис Бэкон в каком-то смысле крестный отец нашего журнала — достаточно взглянуть на обложку, а хорошее название — половина успеха. Я же вспомнил о нем, когда стал размышлять о возникновении больших исследовательских коллективов в науке, об их перспективах и способах существования. Так вот, оказывается, первым предложил идею больших научных центров именно Бэкон.

Жизнь у него была непростая и бурная. Роясь в его биографии, я обнаружил, что он лишь к сорока годам получил более или менее приличное место и достойное жалованье. Только в сорок шесть лет, после назначения генеральным прокурором, он смог позволить себе жениться. Потом стал лордом — хранителем королевской печати, лордом-канцлером, а в конце карьеры был отстранен от всех должностей за взяточничество. Удивительно, что при столь активной придворно-политической жизни у него еще оставалось время подумать о науке и ее будущем.

Бэкон больше известен как ученый, первым осознавший необходимость превращения физики в экспериментальную науку. Еще учась в Кембридже, четырнадцатилетним юношей он пришел к выводу, что философия Аристотеля — основа тогдашней физики — это одни разговоры. Существование фундаментальной науки в рамках древнегреческой схоластики было, по мнению Бэкона, очень непродуктивным. Масса явлений оставалась просто неисследованной. Бэкон ясно сформулировал, что наука должна основываться на эксперименте и быть четко организована. Его идеи были использованы при создании первой научной академии Европы — Лондонского королевского общества, заложенного в 1660 году.

Организационные основы этого общества заключались в ном, что надо не только говорить о науке, но и конкретно ее делать. Члены общества обязаны сами проводить исследования, причем результаты следует проверять и обсуждать публично. Инициатива новых исследований должна исходить от общества. В каждой строке работ Бэкона проходит мысль о важности и доминировании именно групповых исследований.

К сожалению, эти представления слишком обогнали время, и Королевское общество ограничило коллективные мероприятия ежедневными встречами и обсуждениями. Лишь через три с лишним века, в середине нашего столетия, реализовались две основные идеи Бэкона — о необходимости организации науки и о больших исследовательских коллективах.

Если уж быть точным, первое — организацию исследований — академии прошлого в той или иной степени пытались проводить в жизнь, но вот о коллективных исследованиях и речи не было.

Бэкон знаком большинству читателей по своему трактату «Новый Органон». В последние же годы жизни он пишет утопию «Новая Атлантида», которая вышла в свет лишь после его смерти. Там он описывает Дом Соломона — наиболее важный элемент его представлений об идеальном обществе будущего. На далеком фантастическом острове научные исследования были разумно организованы.

Ученые создавали там специальные исследовательские группы для проведения экспериментов или наблюдения за явлениями природы. Все полученные результаты незамедлительно направлялись на службу обществу. Бэкон подчеркивал первостепенную важность научных публикаций. За свои достижения ученые вознаграждались там статуями, которые возводило им благодарное государство,— ну чем не прообраз Нобелевских премий!

«Суть нашего Объединения — в поисках причин и тайных движений вещей, увеличения пределов Человеческой Империи для влияния на все возможные предметы и явления»,— писал Бэкон.

Особенно наглядно воплотились мысли Бэкона в физике элементарных частиц. Международные сотрудничества по исследованию микромира разрослись от десятков исследователей до полутора тысяч. Подобные группы создаются для решения уже не одной, а целого комплекса физических проблем. При этом используется сложнейшая экспериментальная техника, сама по себе — последнее слово методической науки и технологии. Процесс разработки, создания и эксплуатации экспериментальной установки растягивается на двадцать лет — это целая жизнь в науке!

У Бэкона исследования в Доме Соломона проводили подразделения по тридцать шесть экспертов, разбитые на группы, к которым присоединялись студенты, техники и другой вспомогательный персонал. Сколько всего получалось членов сотрудничества, Бэкон не подсчитывал, но где-то под сотню наверняка наберется.

Первую группу составляли двенадцать экспертов, они назывались «Торговцы светом», в их задачу входило изучение научных результатов из других стран.

a) дрова, сжигаемые в воде;

b) лаборатория для изучения движения;

c) способность летать в воздухе;

d) приборы для наблюдения далеких небесных объектов;

e) свет, летящий далеко через линзы;

f) стекла для разглядывания маленьких предметов;

g) лаборатория для изучения света и цвета;

h) производство пресной воды из соленой;

i) сады, плодоносящие быстрее естественных;

J) животные больших или меньших размеров, чем природные;

k) фрукты гораздо больших размеров, чем естественные;

l) устройства дли улучшения слуха;

m) лаборатория для изучения звука;

n) передача звука на расстояние при помощи трубок;

o) глубокие пещеры для охлаждения;

p) корабли, плавающие под водой.

Потом шли восемь групп по три человека в каждой. Там были, к примеру, «Шахтеры» или «Пионеры» (читай — экспериментаторы), «Интерпретаторы природы» (теоретики), «Извлекатели выгоды» (прикладная наука), «Светильники или прививатели» (планирование новых работ). Были и не совсем понятные мне группы — «Компиляторы» - и «Мистики», но дело не в конкретных названиях, а в том, что Бэкон предвидел важность коллективного труда и его организации, когда именно планирование и создание работающей структуры выходит на первый план по значимости. Так и хочется вспомнить Булгакова: «О, как я все угадал!»

Меня совершенно искренне потрясли эти провидчества Бэкона. 370 лет назад человек предсказал путь развития науки, на который она вступила совсем недавно. Скажем, Европейский центр ядерных исследований в Женеве по структуре своей весьма напоминает Дом Соломона.

Ну почему же я не познакомился с этими размышлениями раньше, на студенческой еще скамье? Зачем вместо работ по организации своего же будущего труда мне предписывалось зубрить первоисточники (избранные!) по марксизму-ленинизму? Как же..? Впрочем, эти вопросы уже некому адресовать.

Все предсказания были сделаны в начале семнадцатого века, когда Галилей только-только придумал свой телескоп и наука лишь начала перебираться на фундамент эксперимента и наблюдения. К сожалению, как и любое утопическое создание, Дом Соломона лишен тех недостатков, от которых начинает пробуксовывать современная Большая наука. К тому же в те далекие времена даже гениальный Бэкон не мог вообразить, сколько денег будут требовать сегодня «Шахтеры» и «Светильники». Современное общество, естественно, возмутилось. Наверное, не зря поместил Бэкон свой Дом Соломона на уединенный остров, иначе не получается у науки продуктивной работы. Жаль, что в нашу экспансивную эпоху таких островов уже не осталось...

Бэкон акцентирует внимание на еще одной злободневной для нас теме — коллективности публикаций- По его мнению, в создании и обсуждении научных трактатов должны принимать участие все члены сотрудничества. Здесь его мысли обогнали даже наше время. Сейчас статьи по физике микромира выходят порой от имени полутора тысяч соавторов, но каков реальный вклад каждого в работу? Раздаются голоса, что надо ломать сложившиеся традиции. Это показал и социологический опрос, проведенный Европейским комитетом по будущим ускорителям. Все сходятся в одном: существующий порядок надо менять, но... никаких убедительных альтернатив нет. Так и хочется отыскать труды Бэкона в архивах и посмотреть, что там рекомендовал великий провидец и по этому поводу.

И все же остается непонятным мне одно: почему Бэкон хотя бы сегодня не займет в истории науки положения, достойного его таланта и работ? Неужели время это еще не пришло? А может, сейчас его труды начнут тщательно изучаться и цитироваться? Я, во всяком случае, постараюсь узнать о нем как можно больше и при первом удобном случае рассказать вам.

А большие батальоны размером в полторы тысячи человек, по-моему, становятся неуправляемы и малоэффективны. Самые светлые воспоминания у меня лично остались от тех времен, когда я работал в составе международного сотрудничества АРГУС. В нем было «всего лишь» восемьдесят соавторов — оптимальный размер, предсказанный Бэконом еще три с половиной столетия назад. Так, может, и руководителям науки почитать повнимательнее великого англичанина? •

ВО ВСЕМ МИРЕ

Астрономический гигант растет в пустыне

Находящаяся в самом центре чилийской пустыни Атакама возвышенность, еще недавно совершенно безлюдная, на глазах преображается. Здесь идет строительство принадлежащего Европейской Южной обсерватории огромного астрономического прибора, который так и называется — Очень большой телескоп (ОБТ).

Этот оптический инструмент будет состоять из четырех связанных между собой меньших телескопов, но каждый из них обладает зеркалом, поверхность которого достигает ни много ни мало пятидесяти квадратных метров.

Первый из четырех составляющих приборов самостоятельно приступит к изучению Вселенной, не дожидаясь остальных, в конце 1G97 года. В Париж уже идет полировка его зеркала. К концу текущего столетия все гигантское сооружение должно вступить в строй.

А пока судьба гигантского «глаза» землян обсуждается на шумном судебном процессе, затеянном потомками адмирала Хуана Хосе Латерре. Их знаменитый в Южной Америке предок, живший в Х)Х веке, считается героем чилийской войны против Боливии и Перу. Земля, на которой строится обсерватория, с тех пор принадлежит его семейству, но оно никак ее не использовало. Теперь жв потомки адмирала просят за нее компенсацию в астрономической сумме — 60 миллионов долларов.

Рисунки Е. Садовниковой

Не стоит рассчитывать на чудо, но...

Шестьдесят процентов людей старше тридцати лет, включая и женщин, и мужчин, жалуются на быстрое выпадение волос.

Французские исследователи синтезировали вещество, которое способно затормозить облысение, делая волосы толще и удлиняя срок их жизни.

Группа биологов под руководством Бруно Бернарда 14 лет прослеживала все стадии развития и гибели восьми тысяч волос. Выяснилось, что коллагеновые нити, образующиеся вокруг луковицы волоса и лишающие его питания, как бы душат волос. Виновник этого — белок, производящий нити-убийцы.

Лекарство, которое придумали французы, блокирует этот зловредный фермент. Если применять средство в течение года, то от выпадения будет спасено три тысячи волос.

И сыплется на нас нафталин небесный

Американские астрономы из Стэнфордского и Сент-Луисского университетов впервые обнаружили в крупицах метеоритов такие сложные органические молекулы, как нафталин: они происходили из межзвездных газопылевых облаков. Хотя по радиоспектрограммам некоторых объектов, находящихся за пределами Солнечной системы, уже было известно с существовании в космосе полициклических ароматических углеводородов, однако обнаружить сами химические соединения удалось впервые.

НАУКА И ОБЩЕСТВО

Биография частной фирмы по-русски и по-американски

Философы сказали бы: в развитии частного бизнеса в каждой стране есть, как и во всем остальном, общее и особенное. Американский ученый Адизес проследил становление и упадок типичной частной компании в США. Наш корреспондент Денис Рогачков попросил российского предпринимателя «примерить» его схему к своему опыту существования в нашем бизнесе. Ищите общее.

И особенное.

НН, предприниматель, глава частной фирмы

Вечная молодость?

Только что окончил институт и работал в «почтовом ящике». Перекладывал бумажки в четырех стенах за семью проходными, материально это — не очень, а у меня семья. И вдруг — невероятное открытие: можно за четыре дня заработать больше, чем главный инженер на заводе, и не так важно, двадцать тебе лет или сорок пять. Было самое начало перестройки. Все говорили о пирожках, на которых кое-кто сделал приличные деньги.

Печь я не умел — была нужна другая идея. Ее не обязательно было придумывать заново, можно просто «сканировать» уже работающее на Западе, например, видеосалон: пять-шесть кассет, которые хозяева крутят целую неделю в каком-нибудь небольшом зале. Еще дают кассеты на прокат.

Не я первый начал это дело, я только перенес идею на неосвоенную территорию. Нашел место и получил лицензию в комсомольском центре (почти весь «малый бизнес» тогда крутился вокруг этих центров, в которых скапливалось довольно много «свободных средств»). Получить лицензию было пара пустяков, но надо ежемесячно «отстегивать» комсомольцам небольшую сумму; горбачевские лозунги о «помощи молодежи» и «поддержке инициативы» были хорошим идеологическим основанием для такого рода деятельности.

Потом в «Правде» появилась статья об авторских правах в видео-бизнесе, и он практически закрылся: тогда газетные статьи почти приравнивались к закону. Скоро прижали и сами комсомольские центры.

Но после видеосалона остались какие-то связи, и для меня наступил период «телефонного бизнеса». Кому-то что-то нужно, у кого-то что-то можно достать. Все переговоры — по телефону, многих своих партнеров я и в лицо-то не знал. Иногда, впрочем довольно редко, удавалось заключать серьезные сделки, но в общем заработок крайне нерегулярный.

Скоро мы сделали новое открытие: безналичные деньги. Создай организацию, работай с предприятиями и банками, оперируй безналичными деньгами, обналичивая их,— и заработаешь гораздо больше, чем «физическое лицо». Тем временем началась у нас эра компьютеров; уточню: польских. Поляки частным образом привозили компьютеры, их как-то оформляли и продавали предприятиям и конструкторским бюро. Резюме — нужно было найти фирму и вступать в отношения с банком.

Нужны были оборотные средства, нужна «крыша». Ее мог дать какой- нибудь благотворительный фонд или что-то вроде молодежного центра. К такому центру мы с друзьями и прибились.

Наступила эпоха бизнес-шопа. «Челноки» ездили за границу, что- то продавали там, что-то привозили сюда, играя вдобавок и на инфляции. Мы основались где-то посередине между импортом и продажей, налаживая сбыт привозимых другими людьми товаров или попросту занимаясь перепродажей. Это было странное время хаоса, игры. Продавали все: зонтики, кроссовки, машины, шоколад — все, что угодно. Однако фирмы с такой беспорядочной деятельностью жили не больше пары лет.

Я вышел из команды, из «чужой игры» и решил основать собственную фирму. Ацизес пишет, что вначале главное — идея. Никакой такой идеи у меня не было, сама фирма и была моей идеей. Мне нужен был расчетный счет в банке, печать, офис.

Как появлялось множество фирм, похожих на мою? Несколько человек, работавших вместе какое-то время, записывались в учредители, как правило, с равными долями и равными правами. Как и положено по Адизесу, на этом этапе «младенчества» была полная неразбериха: неизвестно, кто директор, кто бухгалтер, у кого какие обязанности. Многие не выдерживали такой неопределенности и уходили работать в крупные структуры. А мы «склеивали» свое маленькое дело; особых связей с производителями внутри у нас не было, крупных оборотных средств тоже, и мы довольствовались «ошметками» чужого импорта.

Тут нам дали тысяч двадцать долларов, там предоставили кредит, поскольку мы уже год крутились и не лопнули. Прибыли, конечно, никакой — то за аренду плату повысили, то партнер рухнул. И все- таки мы выжили, встали на ноги, сами занялись импортом. Научились работать с таможней, сделали новое помещение, набрали работников, возникла некоторая иерархия. Пришлось как-то структурировать наши отношения. Выбрали реального генерального директора, который пытался фактически управлять деятельностью фирмы. Захотелось стабильности. Году к 1994-му мы — и не только мы, многие похожие на нас фирмы — искали, во что бы вложить деньги, обеспечить себе постоянный предсказуемый доход. Кто-то открывал магазин, кто-то — оптовый склад. Риск уже не так соблазнял. Хотя риск у нас всегда неизбежен: вложишь средства, боишься — а вдруг отберут. По Адизесу, этот период можно было бы отнести к стадии быстрого роста. Работали уже не идеи — работала сама фирма. Больше не было забот, где достать кредит,— предлагают. Правда, прибыль по разным причинам, похожим на стихийные бедствия, не всегда росла. Но у нас уже было работающее структурированное предприятие, хотя его директору, в отличие от американского коллеги, порой приходилось разгружать машины и заниматься другой «черной» работой.

Около 1995 года, как мне кажется, фирмы, подобные нашим, нашли свою специализацию и место в «бизнес-цепочке» — от производства и ввоза до реализации, а все ее нежизнеспособные звенья прогорели. Я начал новое дело, опираясь на опыт прошлой работы. И здесь ранние стадии, которые мы с таким трудом преодолевали раньше, прошли достаточно гладко и легко — это было уже больше похоже на то, о чем пишет Адизес.

Мне кажется, большинство наших так называемых частных компаний находится где-то на стадии юности. Именно сейчас те, кто их возглавляют, вовсю ищут квалифицированных менеджеров и юристов. Посмотрите.объявления в газетах «Есть работа» или «Работа для вас». Они хотят отдать организационные проблемы в руки специалистов, чтобы самим заняться представительством своей компании, как в цивилизованных странах. Кроме того, свободные средства можно вкладывать в финансовый рынок, в ценные бумаги, чтобы повысить прибыль, а для этого нужны новые отделы и управляющие. Становится выгодно и менее опасно помещать деньги в объекты, неподвластные общей текучке нашего рынка, например, в предприятия. По крайней мере, деньги, вложенные в них, теперь можно хотя бы отсудить.

Растет спрос на маркетинговые исследования и экономическое прогнозирование. Например, важно знать, что с уменьшением светового дня возникает повышенный спрос на лампочки, а в июне — на цемент, что их нехватка вызовет «закупки впрок», а это, в свою очередь, обострит дефицит. У нас все это только начинается, то есть по Адизесу, мы где-то на грани «юности».

Что же касается старости, то в большинстве своем организации, которые патологически находятся в этой фазе, — это постсоветские предприятия, для которых все еще характерен «аристократизм» директоров и их «кастовость», в общем- то ничем не обусловленные. Хотя некоторые руководители крупных промышленных предприятий, с которыми я сталкивался, ищут менеджера, который мог бы «вписать» производство в современную ситуацию, то есть вернул бы им «юность». Кажется, некоторые предприятия, в самом деле, могли бы в нее вернуться. Для страны это было бы как глоток свежего воздуха. •

Записал Денис Рогачков.

Жизненные циклы частной компании

Американский ученый И. Аци- зес описал типичную биографию частной фирмы, как возрастная психология описывает биографию человека: какие на каждом этапе бывают болезни роста, какие патологии типичны для этого времени, как все это предусмотреть и предупредить. Такой доктор Спок для частных компаний и предприятий.

На каждом этапе Ацизеса интересует прежде всего сочетание двух качеств, одинаково необходимых для выживания организации, но противоречащих друг другу: гибкость и контролируемость. Чрезмерная гибкость молодости грозит потерей управляемости, чрезмерный бюрократический контроль — старческим окостенением.

Пройдемся по циклам Ацизеса.

Выхаживание. Основатель(тели) носится с идеей нового продукта (товара, услуги), пытаясь продать и получить материальную поддержку.

Ошибка: он уверен, что все вокруг будут в полном восторге, и не интересуется реальными потребностями рынка.

Младенчество. Идеями богаты мечтатели, реализуют их только трудолюбивые, ориентированные на результат «пахари».

На первых порах организационной структуры у компании практически нет; это группа единомышленников, субординации нет, непонятно, кто кого берет на работу, и никто не проверяет выполнения заданий.

Бюджет новорожденного очень мал, соблазн держать его в голове наиболее опасен в этот период. Организация может погибнуть без периодических денежных «вливаний», потому все время необходимо держать под контролем и анализировать поток денежных средств.

Управление идет от кризиса к кризису: нет ни правил, ни опыта принятия решений, каждое решение — первое.

Стадия быстрого роста. Идея начала работать: уже не надо метаться в поисках денег, уровень продаж растет. Самое опасное — иллюзия, что компания не просто выжила, но процветает. Чтобы действительно выжить, нужен некоторый аскетизм: надо четко определить, чем компании заниматься категорически не следует.

Компания все еще организована вокруг людей, а не задач: нет строгих должностных рамок и обязанностей. Компания пока полностью зависима от рынка, действует методом проб и ошибок. Но чем стремительнее рост, тем дороже обходится каждая ошибка,— компания бодро идет к кризису, тем более сокрушительному, чем успешнее было начало. Пора менять принципы деятельности, переходить к профессиональному управлению организацией.

Юность. Второе рождение организации: появление профессионального менеджера. Его поиск мучителен, ибо он одновременно должен быть «свой», то есть походить на нас, но в то же время он должен делать то, что мы сами не делаем.

Время серьезных, многослойных противоречий и конфликтов: между старыми сотрудниками и новыми; между основателем и профессиональным менеджером; между основателем и компанией; корпоративными целями и целями отдельных сотрудников. Цели компании смещаются от расширения к новому качеству деятельности. Но психологически сотрудники все еще чувствуют себя на стадии быстрого роста и хотят, сохраняя те же темпы, перераспределить полномочия в свою пользу. Внутренней противоречивости этих стремлений они, как правило, не понимают.

Расцвет. «Это оптимальная точка кривой жизненного цикла, где организация достигает баланса между самоконтролем и гибкостью». Все нацелено на результат - на потребителя. Планы не только составляются, но и выполняются. Растут и продажи, и прибыль. Складывается сеть новых младенческих организаций. Есть место развитию и творчеству.

Стабилизация. Первая стадия старения: компания начинает терять гибкость. Стабильность порождает чувство безопасности, которое со временем может и обмануть. Сотрудники начинают больше общаться друг с другом, чем с клиентами и продавцами. Новые идеи радуют, но не вызывают прежнего ажиотажа. Два признака, считает Адизес, точно говорят о том, что пора расцвета миновала: ради прибыли сокращаются расходы на исследования и маркетинг; финансисты становятся более влиятельными в компании, чем исследователи и специалисты по маркетингу. Дух предпринимательства начинает истощаться — в этом и кроется главная опасность момента.

Аристократизм. Все больше денег тратится на контроль, страхование и обустройство. Более всего начинают ценить традиции, внешний вид и гарантированность результата. Наверное, Адизес именно поэтому назвал период аристократическим: все одеваются очень консервативно, в серенькое и темненькое, говорят спокойно, никаких взрывов эмоций; совещания проводятся в огромных, богато обставленных помещениях, чтобы гостям и сотрудникам ниже рангом сразу было понятно, кто есть кто.

Пока это возможно, фирма пытается поднимать цены без изменения (а то и со снижением) качества. Но рано или поздно этот резерв оказывается исчерпан, и подлинная картина положения компании на рынке открывается во всей неприглядности.

Начинается борьба за выживание — но не корпорации, а каждого, кто в ней работает, в отдельности.

Ранняя бюрократизация. С параноидальным упорством ищут, кто виноват во всех бедах. Это занятие куда более увлекательно и важно для самосохранения, чем работа с потребителями, на которых просто перестают обращать внимание. Респектабельная вежливость сменяется взаимными упреками и подозрениями, чему все и предаются вместо того, чтобы сообща искать выход. Прочнее всего в компании положение администраторов; творческие люди из нее начинают уходить, эти же остаются и диктуют правила жизни.

Бюрократизация и смерть. Бюрократическая организация равнодушна к результатам своей деятельности, к тому, есть ли в ней действительно работающая команда, она уклоняется от всяких изменений. Ее жизнь — это правила, предписания, процедуры. Культ письменного слова. Бессмысленный контроль. Все обладают лишь частью информации, строго следят за тем, чтобы никто не знал ничего «лишнего». Потребитель, если ему необходимо чего-то добиться от компании, должен буквально брать ее на абордаж, используя хитрости, связи,— организация отбивается от него, как может.

Однако именно когда ему, потребителю, больше ничего не нужно от этой компании, приходит ее смерть.

Ирина Прусс

BO ВСЕМ МИРЕ

Путь более короткий

Бывают случаи, когда врач вынужден прибегнуть к введению в желудок больного специальной трубки для искусственного питания. Но, как всякое хирургическое вмешательство, это может привести к осложнениям.

Гастроэнтеролог из американского города Холли- дейсбурга Джонатан Грай- нер предложил альтернативу. Все, что должен сделать больной, это проглотить магнит величиной с таблетку аспирина. Другой магнит, немного больше первого, врач ведет по внешней поверхности живота, пока не почувствует, что магниты оказались друг против друга, после чего внешний магнит фиксируется.

Спустя десять дней меньший магнит безболезненно проникает сквозь стенку желудка, брюшной полости и выходит наружу, оставив в теле маленькое чистое отверстие, через которое и можно будет ввести питательную трубку. Пока этот метод опробован только на трех свиньях. Луизианский университет запатентовал идею изобретателя и продал ее исследовательской корпорации для последующего проведения исследований.

Рисунки Е. Садовниковой

Помогли пластиковые совы

Немалый ущерб нанесли американской Потомак- ской энергетической компании обычные белки. Дело в том, что нередко они занимали для хранения своих запасов продуктов на зиму трансформаторные коробки, установленные на cтолбах электропередачи. Соприкасаясь с оголенными проводами, белки погибали сами и вызывали замыкания в электросети. Происходило это и на электросетях других компаний. Погибали зверьки, страдали компании и жители населенных пунктов. Но выход из создавшегося положения все же был найден.

Около пятидесяти пластиковых сов, очень похожих на живых и даже о двигающимися глазами, были помещены нв верхушки столбов Тихоокеанской компании по снабжению газом и электроэнергией в Калифорнии. Поскольку белки панически боятся сов, сразу же резко уменьшилось количество аварий в сетях.

В результате сэкономлены многие тысячи долларов, ранее затрачиваемые на восстановление подачи электроэнергии, е главное — сохранена жизнь множеству белок. Следующая задача компании — отучить от посягательства на деревянные опоры электросетей дятлов, которые пробивают в них довольно большие дыры.

МОСКВЕ 850 ЛЕТ

В. Гельфрайх.

Станет ли Москва образцовым некоммунистическим городом? Станет ли она городом?

Проект Дворца Советов, 1946 год Б. Иофан.

С архитектором, социологом, культурологом Вячеславом Глазычевым беседует наш корреспондент Ирина Прусс-

Редакция благодарит директора Архитектурного научно-исследовательского музея имени А. В. Щусева Владимира Александровича Резвина и заведующую отделом научных фондов музея Дину Александровну Тюрину за проявленную ими отзывчивость при подборе материалов для оформления этого интервью.

Панорама Москвы с проектируемым Дворцом Советов A. Веснин, B. Веснин.

Эскизный проект герба Москвы; Д. Осипов, 1924 год

Архитектурная композиция, 1919 год И. Ладовский.

И. П.: — Недавно я наткнулась в своем архиве на вашу рукопись двадцатилетней давности о том, как превратить Москву в коммунистический город. Помните тот свой труд?

В. Г.: — Конечно. Двадцать лет назад у меня появилась очень забавная возможность взять и сказать о Москве почти всю правду. С самых верхов по этажам власти спустился ко мне как заведующему сектором Института теоретических проблем советской архитектуры — страшное дело! — заказ: вынь и положь путь к образцовому коммунистическому городу. Поскольку это был заказ сугубо идеологический, ожидались одни словеса. А я взял и как бы прочел это всерьез. И стал рассуждать: что такое коммунистический город? Это самый хороший город, самый комфортный. А что такое комфорт? И дальше уже цепочка технологических рассуждений. А кончилось, разумеется, са!фаментальным: почем килограмм комфорта?

Как сейчас помню, коммунизм в Москве 1976 года у меня стоил что-то около 640 миллиардов тогдашних рублей, а тот рубль по покупательной способности на внутреннем рынке действительно был равен доллару, только выяснилось это несколько позже. Самое смешное, что эта сумма оказалась похожей на правду, если иметь в виду именно то, что я тогда имел в виду, то есть современный город, в котором удобно и не противно жить. Ну слегка я занизил цифру — что-то тогда не учел, чего-то просто не знал... Чиновники пять раз от ужаса перед тем, что эту цифру надо показать начальству, просто теряли мой отчет и с тихой надеждой в голосе спрашивали: больше у вас нет экземпляров? Как нет, бодро отвечал я, пожалуйста; я их тогда сделал штук сто пятьдесят.

И. П.: — К тому времени образ города будущего уже сложился; несколько идеологем, несколько мифологем, все это как бы склеилось в такой официально принятый расхожий штамп. Ваша работа, помнится, этот штамп кое в чем поломала. Какие из высказанных тогда идей кажутся вам наиболее плодотворными?

В. Г.: — Во-первых, выстраивая свой комфортабельный город, я шел не от условной человекоединицы, которой положено было дать в зубы столько-то метров того-то и того-то. Я шел от реального семейного очага. От некоторых социальных потребностей бытия, а не только медикофизиологических, как было тогда принято. И потребности я задавал на уровне, скажем, среднеанглийском. Кстати, наш уровень — в проектах, разумеется, — тоже не был так уж низок. Я мог опереться на лучшее, что тогда делалось в советском градостроительстве: на тогдашние «атомгра- ды». Там и средств тратилось больше, и — что самое изумительное — соблюдались нормы. Они оказались вполне приемлемыми: сколько на душу населения должно приходиться квадратных метров жилья, торговых площадей, сколько школ, зелени, клуба, кино, пляжа и так далее.

Новым было и понимание города как среды общения, и что это в нем дорого, ценно. Это тогда признавать никто не хотел. Города рассматривались как место для спанья между двумя рабочими днями, не более того. Сказать, что город — это его культурный слой, было, конечно, возмутительно.

Проект Дворца Советов, 1931 год Л. Вышинский-

Проект Дворца Советов, 1933 год В. Щуко и В. Гельфрайх

Проект памятника революции, 1921 год И. Фомин.

Ну и, наконец, по-моему, впервые в нашей стране было четко заявлено, что определить технологию выстраивания и перестраивания города без «туземцев» — тех, кто там живет, — в разработке и реализации программ никак нельзя. Коммунистическая фразеология очень помогала это сформулировать — и крыть нечем.

Вот, по-моему, три кита, на которых держалась и благодаря которым обретала некоторый смысл та работа двадцатилетней давности.

И. П: — Ну и как, естественное развитие города хоть в какой-то мере шло в намеченных той работой направлениях? Например, город действительно рос от семейного очага?

В. Г.: — Нет, до перестройки ничего нового не происходило; наоборот, усугублялись старые проблемы, потому что сохранялись старые градостроительные подходы. Город все больше превращался в скопище спальных районов. А вот в последние десять лет и семейный очаг начал заявлять о себе как о подлинной единице городской жизни, и резко выросла сфера, потенциально создающая Пространство общения, и проклюнулись первые, пусть слабые-слабые, ростки интереса самих жителей к дальнейшей судьбе если не города в целом, то хотя бы их дома.

Но двадцать лет назад мне многое просто в голову не могло придти.

Величайшие здания мира. Проект Дворца Советов (И. Атаров, 1940 год) на фоне Эйфелевой башки (Париж) и Эмпайр статс билдинг (Нью-Йорк)

Под сосулькой

И. П.: — Чем вас особенно удивила Москва с тех нор?

В. Г.: — Происходит то, что тогда предвидеть было невозможно: возрождение центра. Это, в самом деле, нельзя было предсказать кроме как в самом примитивном музейно-реставрационном варианте. Но я твердо знал, что средств на это не будет. Не было механизмов, опираясь на которые можно было бы такую задачу ставить.

И. П.: — Вы писали: нужно вытеснить из центра жилье, оставить там офисы и всякую культуру — театры, кафе и так далее.

В. Г.: — Ну да, это сейчас и происходит. Жилье вытесняют, потому что место дорогое, его выгоднее отдать под офисы. Бедные конторы оттуда тоже выдавливаются. Против лома нет приема. Более того, в жестко экономическом смысле это правильно. Выдавливание слабых сильными, бедных богатыми, экстенсивного интенсивным — это нормальный процесс. Другое дело, что жестко экономический смысл — не единственный; но пока правит бал он, и никаких противодействий нет, потому что некому противодействовать. Для этого же необходимо городское сообщество...

И. П.: — И места в центре покупают—вышибают себе отдельные преуспевшие дельцы? Здесь один, а рядом совсем другой, из другого клана?

В. Г.: — Да, но они между собой сговорятся. Сейчас очень важно, чтобы они договорились друг с другом. Чтобы от мраморного крыльца одного к мраморному входу другого не вела глушь и лужа. На днях, проходя случайно по Старомонетному переулку, я вдруг увидел очаг цивилизованной Москвы: отреставрирован, приведен в чувство квартал, а не дом.

Пока у нас мало таких богатых людей, которые покупали бы себе не квартиру — две в доме, не дом, а квартал. Но на «нейтральной территории» появились другие игроки: торговля, сфера обслуживания — они ищут себе пазухи и зазоры. Они заполняют бывшую мертвую ткань, они ее оживляют. Количество пустырей, запущенных полуподвалов в центре стремительно сокращается. И происходит слипание центра обратно в нечто интегрированное — каким он был лет восемьдесят тому назад.

Мы все тяжко и по-разному учим азы экономики, азбуку менеджеризма. Резко выросла мобильность: сегодня он издает книжки, завтра это становится невыгодным — он в Италии покупает наклейки на тетрадки. Все, что страна проходила сто лет назад (и — надо признать — не была слишком хорошей ученицей), сейчас мы проходим гораздо быстрее. В азбуке муниципальной и градостроительной политики есть свои универсальные законы, которые неплохо иметь в виду в этом нашем беге на очень длинную историческую дистанцию.

Есть бесконечно важный закон современной городской жизни: общение вынесено из дома в публичное пространство — кафе, ресторан, клуб. Наши маленькие квартиры непригодны для этой цели. Это, как у нас часто бывает, образ жизни дворян на щепотке крупнопанельных квадратных метров. Пока погоня за сверхприбылью приводит к городским парадоксам: изобилие бесконечно дорогих ресторанов, которые дерутся друг с другом за богатых клиентов, а молодежи и людям среднего достатка собираться практически негде. Огромное поле деятельности, и рано или поздно возникнут доступные клубы, дешевые кафешки. Появились «русские бистро» — не так чтобы совсем дешево, но все же за десять тысяч можно съесть пирожок и что-то выпить, там чисто и аккуратно. Это уже, я считаю, большой сдвиг.

А самый универсальный закон современного города (хотя пока он у нас не работает) таков: он не строит свою экономику на производстве. Во всем мире города сбрасывают производственную среду, ставшую в этом своем качестве ненужной, под какую-нибудь культурно-клубную деятельность, под интеллигентские глупости. В основном за счет самих делателей, но при поддержке федеральной, муниципальной, третьего сектора — всяких фондов, Это превратило огромные промышленные пустыри внутри старого города в живые культурные очаги. Такого у нас пока даже в сознании нет.

Проспект Дворца Советов. Проект Б. Иофана, В. Щуко и В. Гельфрайха, 1940 год

Здание аэровокзала. Д. Чечулин, К. Каурков. 1934 год

Проект Народного комиссариата тяжелой промышленности на Красной площади. А. Фомин, П. Абросимов, М. Минкус, 1934 год

Промышленность из старых городов бежит сама — ее никто там не поддерживает, ей нечего делать. Прекрасный пример — Детройт, в котором стоит памятник программе развития города. Больше двадцати пяти лет назад была принята эта программа выдергивания себя за волосы из полного развала и обреченности. Был наш советский город — рабочий, инженерный, весь вокруг своих заводов. Это все рухнуло: неэффективно, дешевле купить японские автомобили. Муниципалитет привлек консультантов, и стали вместе анализировать, что происходит. Утекают налогоплательщики, утекают все, кто мог бы город двигать. Значит, надо создать некую привлекательность именно для этих людей.

Началась мощная программа превращения индустриальных площадей в культурные центры. Фестивали, выставки, конкурсы, конференции и всякая как бы непроизводительная деятельность. Ходили по штабам корпораций, в глаза заглядывали, уговаривали каждого в отдельности — любой ценой разбудить хоть какую-нибудь жизнь. Удалось, закрутилось. Одновременно стали полностью перевооружать технокомплекс на высокие технологии с опорой на интеллектуальный потенциал научных институтов, которые раньше обслуживали производство вроде наших отраслевых НИИ.

Я знаком с одним участником той программы, который сейчас, между прочим, занят в двух крупных городах тем же самым, — в городах, которые нам со стороны кажутся вполне благополучными, — в Вене, например. Потому что Вена теряет кровь, превращается в «bon-bon и Моцарт». Из ремесел выдавливается бижутерия, оптика, музыкальные инструменты — в других местах все это делают лучше и дешевле.

Реконструкция Сухаревской площади. Проект И. Фомина. 1934-1935 годы

Короче говоря, старые города теряют энергию. Время от времени это происходит со всеми. Но теперь есть профессиональная работа: помогать тем, кто желает вылезти.

Еще один любопытный пример. Старый, всем известный в основном по художнику Вермееру город Дельфт впал в тоску: кроме университета, который жил тоже скорее худо, чем хорошо, все разваливалось. Дельфт сумел себя вытянуть на своей слабости: город стоит на очень плохих грунтах — он создал всемирный центр по работе со слабыми грунтами. Koгрессы, конференции, семинары, обучение. Приезжий покупает, ест, ночует. Главное, чтобы ночевали, главный девиз сегодня — не туризм, а туризм с ночевкой, только он дает городу деньги, а не отнимает их... Мотор заработал, начал гнать кровь.

И второе, на чем Дельфт вернул себе благосостояние, — это ж надо было такое придумать! — на обучении французской кухне поваров из Юго-Восточной Азии, Французы не догадались, а голландцы догадались, создали такой учебный центр, пригласили французских преподавателей, а теперь вся Юго-Восточная Азия учится у них готовить по- французски. Как бы анекдот, но очень серьезный.

Слегка утрируя, можно сказать, что происходит возврат к средневековой технологической культуре: промышленность — за городом, где и земли дешевле, и условия благоприятнее. Мануфактуры и у нас, и в Европе были вне города. В этом смысле политика сохранения ЗИЛа и АЗЛК в городе порочна в принципе, хотя ясно, что усилия предпринимаются из лучших побуждений. Понятен страх: сто двадцать тысяч горожан вдруг оказываются без работы. Но возможна другая политика: перехватывать инициативу и работать на опережение ситуации, а не продолжать безнадежное дело. Ну, допустим, в жизни все сложнее, чем в законах...

Пока у нас никакой серьезной политики, государственной или муниципальной, в этом направлении нет, но жизнь идет. Все городские менеджеры — тяжелые пахари, других просто не бывает, и нечестно говорить иначе. Но одни всю жизнь пытаются выбраться из-под сосульки, другие находят в себе силы искать какой-нибудь способ,чтобы эти сосульки не образовывались.

В муниципалитеты приходит новое поколение; иногда вдруг при этом происходит возврат к старому, но чаще — резкий рывок вперед.

План Москвы. С. Шестаков, 1921—1925 годы

Идея разделения Москвы на зоны Ле Корбюзье, 1930 год

Москва — парабола. Н. Ладовский. 1932 год

Генеральный план Москвы 1935 года. Н. Семенов, С Чернышов

Генеральный план Москвы 1926 года

Хотя бы потому, что новые люди мысленно перетряхивают все городское хозяйство. Они гораздо образованнее своих предшественников. Они могут дров наломать, но мыслят совершенно другими рисунками. Как экономисты и как менеджеры. Городское хозяйство есть хозяйство, а не набор отраслевых функций. Хозяйство должно работать, его кровью являются деньги — вот от чего все идет, а не от того, что текут крыши, хотя текущие крыши могут и задушить. Точка отсчета другая. Это в меня вселяет умеренный оптимизм. Я вижу, я свидетельствую, что происходит обновление крови.

Схема Москвы. 1947 год

Генеральный план Москвы. М. Посохин. 1971 год

Поздравляю: нету такого города...

И. П.: — А как вы себя чувствуете сегодня в городе Москве?

В. Г.: — На самом деле, города-то еще и нет, он не отпочковался от своей столичной функции. Это вечная драма столичных городов. Я вот хорошо изучал Вашингтон, который как город существует всего лет двадцать, не больше. Было типично советское поселение, управляемое комиссарами Конгресса. Двадцать лет назад в нем ввели самоуправление. Сверху. Нам изучать Вашингтон очень полезно. Все похоже.

Отпочкование города не происходит, потому что у нас есть мэрия; есть префектуры как ее подотделы, а дальше нет ничего, кроме чисто номинальных мальчиков для битья.

И. П.: — Города ист, пока нет самоуправления?

В. Г.: — Конечно, потому что нет горожанина. У нас и вообще городов нет. И не было никогда в российской истории. Ну Новгород, может, и был — трудно сказать. У нас не города, а поселения городского типа разного размера.

Что такое горожанин? Налогоплательщик и субъект владения городом, а не только объект управляющего воздействия. У нас есть всероссийская элитная тусовка. В городах среднего калибра, на 400— 500 тысяч, элита хотя бы персонально друг друга знает. Возникает такое поле, которое может порождать городское сообщество. Впрочем, может и не порождать. Любой столичный город в этом отношении ущербен, он разобщает. Он сильней представлен как столица.

Эти две ипостаси, столичная и городская, с трудом разделимы, но такое разделение возможно. Только его надо специально производить, выращивая горожан и их сообщество, как это делается и в Европе, и в Америке. Пока такой политики не просматривается, и нынешнее руководство к ней вовсе не тяготеет.

И. П.: — А зачем в старых европейских городах нужна такая работа? Там это сообщество и так есть?

В. Г.: — Ничего подобного, во многих местах его не было. Со времен средневековья произошло огосударствление муниципальной жизни. Города, с одной стороны, задавила мощь ставшего сильным государства, с другой — рвала на части индустриализация, потом это усилили войны. И только в шестидесятые, когда отошли от войны, началась контрреволюция городов против государства. И жителей городов — против монополии чиновников на управление городом. Почти во всех больших государствах отношения горожан и государственной власти — до сих пор нерешенная проблема.

— Выгодно иметь самоуправляющийся город?

— Чисто экономически это в конечном счете снижает неизбежные социальные выплаты, дотационное бремя бюджета. Собственника жилья выгоднее иметь, чем нанимателя. Ассоциированных нанимателей выгоднее, чем неассоциированных. С точки зрения менеджера, это себя показало еще и повышением качества управления. В Вашингтоне за пятнадцать примерно лет само появление так называемых согласовательных советов, как считают эксперты, улучшило качество инвестиционных проектов на 10—12 процентов. Наконец, в социальном плане: обогащение социальных связей, новые вне- профессиональные возможности для самореализации улучшают здоровье, социальный климат, уменьшают преступность. Соответственно уменьшается и нагрузка на бюджет. Так что это выгодно. Не от любви делят власть с сообществом и терпят его. Сначала с сопротивлением — никакая бюрократическая структура по природе своей не хочет делиться функциями. Все, что не она, хуже, чем она. Это было преодолено.

Городское сообщество проявляет себя по-разному. В Америке это прежде всего соседство, в Европе его не очень-то и знают. Здесь граждан объединяют разного рода клубы: садоводов, филателистов, любителей животных, защиты прав психических больных, родственников больных раком и так далее. У нас вроде ассоциаций всяких тоже немало, но они нигде не представлены как лоббирующая сила, как субъект городской политики. Они себя не осознали в этом качестве, кроме историко-охранных или экологических движений. Других движений нет.

На самом деле, мы за десять лет пробежали безумно много. Во-первых, появляется, пусть незначительная, но часть народонаселения, которая решает свои проблемы сама. Она обучается и начинает обучать других. И даже испытывать потребность в квалификации. Это, конечно, меньшинство, но ведь самое ценное, активное меньшинство. С каждым из них связано около десятка людей, на которых они влияют самим фактом своего существования.

Второе: худо-бедно разучили понятие «бюджет» в реальном смысле. Экономическое понимание начинает замещать чисто предметное, вещное, отраслевое. Медленно, трудно, туго — но сдвигается.

Наконец, формируется огромный слой сферы обслуживания, который вобрал в себя структурную безработицу. Когда говорят о среднем классе — простите, детский наив, на это нужны поколения. Но сфера деятельности среднего класса кристаллизовалась, начинает укрупняться, отстраиваться — уже не просто ниша, а живая динамичная структура.

Проект мавзолея Ленина. 1924 год А, Щусев

— Значит, Москва на подъеме?

— Она одновременно на всех витках. С одной стороны, оживление экономическое и культурное, от дансингов до множества новых театров, которые худо-бедно живут. Тут город на подъеме. А вот вся система жизнеобеспечения на спаде. Это разнонаправленные векторы — тоже ничего уникального, бывало в жизни других городов и не такое. Наше положение усложняется одномоментностью катастрофы в огромных жилых массивах.

Многофункциональный общественно-деловой центр в районе станции метро «Юго-Западная», архитектор М. Кузьмин. 80-е годы

Комплексная реконструкция Тверской улицы. Поперечный разрез подземного перехода. Проект мастерской А. Ахмедова

Закон собственной двери

Я уже говорил о непреложных законах городского существования, которые повсюду действуют одинаково. Первый из них — закон жизнеспособности жилой части городской среды. Самый жизнеспособный — какой-нибудь Мышкин, город с усадебной застройкой. Он несокрушим, он может только погореть и заново отстроиться. Колодец есть? — Вода есть. Крыша есть? Прохудится — я сам ее починю. Плохо ли, хорошо, но починю. Город из усадеб устойчив, он требует минимума средств на поддержание.

На другом полюсе стоит дорогая усадьба, тот же Мышкин, только для богатых. И еще — то, что называется кондаминиумом: многоэтажный дом с эффективной системой охраны и обслуживания для богатых людей, предпочитающих городской образ жизни.

Мы настроили дорогие кондаминиумы и выдаем их за якобы дешевое муниципальное жилье. Соответственно: лифтовое хозяйство безумно дорого само по себе, в содержании, в потреблении энергии; подъезды — безумно дорого, потому что вандализм, тепло выдувает, энергии на отопление и освещение идет много. Крыши безумно дорого содержать и чинить, потому что они высоко, нужно специальное оборудование. Если все это суммировать, мы получаем самое дорогое в мире жилье. После идиотизма шестидесятых годов, форсированного социал-демократами, когда повсюду увлекались таким строительством, от этого отказались, никто больше так не строит — по холодному социальному и экономическому разумению.

Архитектурно-пространственное предложение по строительству 1-й и 2-й очередей Московского международного делового центра в Сити»

Китай-город со стороны Новой площади, Лубянки и Театрального проезда. Архитектор Е. Пахомов

Этот градостроительный принцип сформулировали как социальный закон в гениальном городе Торонто: в муниципальных домах каждое жилище должно иметь свой вход с улицы. Высота дома этим уже ограничена максимум пятью этажами: двухэтажная, а над ней трехэтажная квартира. Появилась самостоятельная дверь — исчез подъезд; на 40 процентов упала мелкая преступность, потому что подъезд — ее главная арена. На 30 процентов упали потери от вандализма. Более тонкие социальные последствия: уже давно зафиксировано, что в таких условиях жизни растет чувство собственного достоинства, тяготение к образованию, квалификации и тому подобное. Такой вот «закон собственной двери».

И ведь действительно экономичное жилье, заранее рассчитанное на то, что рано или поздно оно перейдет в собственность — и под ответственность — жильцов; они привыкают к этому. Это мои 60 метров крыши, я могу их чинить. Мы стояк сами не можем починить, он общий на девять - семнадцать этажей; а в таком доме — можно. Делали это умные люди, много лет ругались и спорили, утвердили, двенадцать лет это действует. Социологи всего мира изучают опыт. На самом деле — классический английский дом, всего-навсего переведенный в категорию муниципального жилища. Лучшего способа совместного проживания в городе не существует.

И. П.: — Ну небоскребы Нью-Йорка тоже никто сносить не собирается...

В. Г.: — Там живет не самая бедная публика. Кстати, мелочь: там всегда только один подъезд — его удобно охранять. У нас категорию безопасности вообще никто не рассматривал в жилом строительстве, и мы получили самое опасное жилье.

Вот теперь, когда прошло время и пятиэтажки свое отслужили, мы можем сказать, что лучшее в районах хрущоб. Что худшее — все знают. А что лучшее? Сама их пятиэтажность. Деревья выросли — равны домам по величине. Все огрехи скрыты. Обжито, обустроено, тропки проложены...

Новые высотки на их месте — опять лоббизм строительного комплекса. -Экономия места? Но семнадцатиэтажные дома надо ставить шире, чтобы со всех сторон было какое-то пространство, и такая расстановка съест значительную часть якобы выигранной площади. Насосные станции надо менять. Электростанции надо менять. И трубы к ним надо менять. А ведь делают вид, что мы на старом, на том же самом, — вранье, это невозможно. Так что мы теряем все преимущества пятиэтажности и получаем очень дорогое низкокомфортное жилье.

И. П.: — Почему на этом месте не построить пятиэтажки, только лучше спланированные?

В. Г.: - А кто это будет делать? Конкурирующая фирма? Их почти нет, они все почти вымерли. Чисто московская ситуация. Нигде в стране больше домостроительный комплекс никто не поддерживает. Кто лег — тот лег. Кто строит — тот строит. Строить жилье того же уровня комфорта в два-три раза дешевле.

В Калиниграде я получил настоящую задачу; я ждал этого мига и не верил, что до него доживу. Реальный застройщик, бывший директор ремстрой- треста, все знающий, все проходивший. Строит коммерческое жилье. Денег у него нет, он может собрать их с будущих владельцев. Для чего должен «Продать проект». И он формулирует задачу: поднимите мне стоимость недвижимости. Не сделайте мне красиво, а поднимите стоимость. В условиях острой конкуренции, в которой он живет, просто так он цену поднять не может, он должен поднять комфорт. Речь идет не о сотнях — накинуть бы долларов двадцать за метр. И начинается у нас с ним замечательный разговор: ему надо переосмыслить понятие комфорта и потом объяснить клиенту, что тот за небольшую переплату получает нечто действительно лучшее из всего возможного.

И. П.: — А можно предотвратить распад жилых массивов вот так, целыми кусками, когда одновременно летит все — и трубы, и электричество, и стены? Картина-то жутковатая получается...

В. Г.: — Противодействовать этому начнут только тогда, когда поймут, что происходит, и людей охватит конструктивное отчаянье. Во всем мире так происходит, именно и только так. Ничего изобретать не надо. Что было в каком-нибудь Манчестере или Бруклине, теперь будет у нас. И везде выход обнаруживался, когда энергичная часть людей в отчаяньи начинала действовать: лоббировать какие-то решения, делать что-то сами. Хотя у нас, конечно, сам тип застройки отнюдь не способствует каким-то формам самоорганизации и самодеятельности: сообщество из двухсот семидесяти пяти квартировладельцев — вещь почти невозможная...

Я вот перевел книжку, которую по идее у нас должны бы расхватать, но по причине полного равнодушия наших соотечественников ко всему миру не расхватывают. Что им, в самом деле, «Город в Америке»? Но там подзаголовок: «Жители и власть». Книга описывает 25 лет опыта в решении абсолютно тех же самых проблем.

Китай-город. Проект воссоздания застройки северной стороны Никольской улицы

А на кухнях будут только готовить...

И. П.: — Какой Москва будет, по-вашему, еще через двадцать лет?

В. Г.: — Я бы рискнул такой вот картинкой, несколько странной. Вполне цивильный, по-западному выглядящий центр города, не только деловое сити, а в широком смысле. Нормальный городской центр, причесанный, ухоженный, все будет в порядке. Не вижу никаких противопоказаний.

Резкий перепад между секторами жилого массива. Двадцать лет назад мне не могло прийти в голову, что начнется расслоение города по естественным критериям кошелька. Мы очень быстро пошли в этом направлении, и уже ясно выделились районы, которым суждено стать трущобами в ближайшем будущем. С экологической точки зрения это могут быть неплохие места, но по социальному составу. Здесь нет необходимой концентрации людей, способных подхватить наше безумно дорогое жилое хозяйство из слабеющих рук городских властей, поддержать его. Такие люди стекаются в другие точки.

Еще через двадцать лет такие провальные зоны будут не пятнышками, как сейчас, а пятнами. Они, вроде Марьиной Рощи нашего детства, будут иметь железную репутацию, сами себя будут воспроизводить. И будут относительно благополучные, огороженные — не буквально, а во многих смыслах — зоны, причем география их во многом будет случайной, лишь частично мотивированной исторически, экологически, символически. Здесь — достаточно крепкие и очень разные кондаминиумные образования. Я уверен, что появятся монопольные держатели недвижимости и многие вернутся от собственности к новой аренде квартир — чтобы забот не иметь.

И наконец, как раз к этому времени возникнут, наверное, очажки противостояния распаду, самовосстановления в прежних спальных районах. Еще только очажки. Хотя скорость всего так велика и сдвиг поколенный столь стремительный, что наверняка это будет быстрее происходить, чем сегодня кажется. По нарастающей.

Острая нужда в бедном муниципальном жилье в Москве, очевидно, уменьшится: население стареет, рождаемость падает. Это в какой-то степени может смягчить травму. У муниципалитета все-таки будут какие-то средства, чтобы поддержать жилье на минимуме, и я мечтаю о том, что найдутся некоторые средства поддержать очаги самовосстановления.

Предложение по перекрытию Старого Гостиного двора. Интерьер

И. П.: — По вашему ощущению, тот срез полуприватной-полуклубной кухонной жизни, который всегда отличал Москву, идет на спад?

В. Г.: — Да.

И. П.: — И обречен?

В. Г.: — Мне кажется, да. Он неотделим от своей вынужденности. Он не естествен. В новой московской жизни волей-неволей начнется формирование настоящих гильдий как цехов, защищающих права, страхующих, представляющих настоящие интересы, а не занятых воображаемым спасением человечества. Коллеги будут всегда. Я говорю о новом качестве общения. Ни соседство, ни школы не могут быть организатором новых форм ассоциаций. Значит, это цех и клуб.

Так или иначе, мне очень любопытно наблюдать за поколением, в котором я хоть что-то понимаю, — лет тридцати с небольшим; в тех, кто моложе, я вообще ничего не понимаю. Это терра инкогнита.

И это хорошо. •

Григорий Каганов

Москва В литографиях фирмы Джузеппе Дациаро

Ф. Бенуа, Обрё по рисунку Д. Индейцева. Вид части города, снятый с Кремлевской стены

Как складывается образ города?

Из каких слов, картин, впечатлений? Что оказывается главным, доминирующим, а что отступает, забывается? Григорий Каганов, историк архитектуры, блестящий ее знаток, этим вопросом задается давно. Всматриваясь в открытки с видами Москвы прошлого века, он для себя выделял те, которые были сделаны в литографической мастерской Дациаро. Их отличал стиль — тонкая колористическая проработка деталей, безошибочный выбор перспективы, безупречный вкус художников. Мастерские Дациаро были известны не только в России, но и во Франции, и в Англии, и сам Дациаро, итальянец по происхождению, проживающий в России, был человеком популярным и уважаемым. Постепенно выявилась идея — собрать работы Дациаро по Москве и сделать книгу со своим анализом этих работ. И вот книжка вышла — великолепно изданная, напечатанная в Голландии, она бесконечно привлекательна не только роскошными литографиями Дациаро, милыми сердцу видами Москвы, но и статьей, или очерком — глубоким, вдумчивым рассказом о Москве середины прошлого века Григория Каганова.

Небольшие фрагменты из этой книги мы предлагаем читателю.

Вид Иверских ворот. Литография A. Ш. Мюллера с оригинала B. О. Вивьера. Ворота существовали уже в XVI веке

Сто пятьдесят лет назад в магазинах фирмы Дациаро в Петербурге, Москве и Париже появились отлично нарисованные и элегантно напечатанные литографские листы с видами Москвы. Судя по тому, как часто такие листы попадаются в русских и иностранных коллекциях, они имели успех и хорошо расходились. Хотя стоили они не дешево: черно-белая литография — рубль серебром, а цветная или раскрашенная — два рубля или в ассигнациях соответственно около трех с полтиной и семи рублей. Правда, учитывая относительную дороговизну своей продукции, издатель пе- чатно обещал выпускать такие же листы в малом формате и в четыре раза дешевле. Но обещания своего не исполнил. Видно, листы и так хорошо шли. Купить их можно было не только в собственных магазинах фирмы на Кузнецком мосту (Москва), Невском проспекте (Санкт-Петербург) и Итальянском бульваре (Париж), но и в других местах, где торговали русскими гравированными изданиями: у Другулина в Лейпциге, у Мюллера в Амстердаме, у Виньера и Солимена в Париже, у Никольса в Лондоне, у Цейна в Готе.

Чем объяснялся несомненный успех дациаровского издания? Чтобы понять это, надо всмотреться, во-первых, в тот обтций культурный фон, на котором появились «Виды Москвы», а во-вторых, в то, что и как изображает литографская серия в целом. Обратим внимание на тот предмет, коему посвящена дациаровская серия, — на Москву сороковых годов прошлого века.

«Москва сороковых годов» — это один из тех фундаментальных городских образов русской культуры, которые, однажды войдя в нее, уже навсегда остаются в ее составе, обретают вечную жизнь. Таковы, скажем, «Господин Великий Новгород», «Петербург Достоевского», «Булгаковская Москва» или «Блокадный Ленинград». В каждом из этих образов запечатлевается не только физическое тело города с его домами и улицами, но и живая городская мифология со всеми ее свидетельствами и вымыслами, со всей ее поэзией и правдой. Реальные лица, достоверные события и подлинные места замечательным образом переплетаются с лицами, событиями и местами, созданными как безымянным творчеством всего городского населения (то есть городским фольклором), так и художественным воображением выдающихся людей искусства.

Дворянский институт. Бывший дом Пашкова. Литография Л. П. А. Бишебуа и М. Ш. Фише с оригинала A. Ж. Б. Байо. Этот великолепный дом был построен в 1784-1788 по проекту B. И. Баженова.

Москва сороковых годов, по единодушному свидетельству всех современников, была совершенно необыкновенным явлением культуры. В ней совсем ненадолго, всего лет на десять (исторически это одно мгновение), возникла уникальная духовная и человеческая среда, сформированная лучшими семействами Москвы и не просто оставившая ярчайший след в истории отечественной культуры, но и определившая развитие этой культуры на много десятилетии, а может быть, не на один век вперед. «Никогда, ни прежде, ни после, не было у нас сосредоточено в одном пункте столько образованности, ума, талантов, знания. Москва была, в сороковых годах, центром умственного движения в России (...) Здесь запасались и вырабатывались те нравственные силы, которыя пошли в дело, пре начавшемся, после крымской войны, обновлении нашаго внутренняго быта и строя» («Вестник Европы». Первый год. Т. 4. Декабрь 1866. Литературная хроника). Причем происходило все это на довольно мрачном политическом и общекулыурном фоне.

В стесненных обстоятельствах культуротворческая энергия образованного русского общества могла концентрироваться только в приватной сфере. И действительно, огромная по своему напряжению и по своим последствиям работа вся шла в домашнем кругу. «Центр умственного движения в России» находился в гостиных нескольких московских особняков. Деятельность этих домашних академии была замечательна в двух отношениях.

Во-первых, оценка истории и выяснение судьбы России впервые стали делом самого общества, а не отдельных историков или высокопоставленных лиц, «коим то ведать надлежит».

Сухарева башня. Литография Ф. Бенуа. Сухарева башня была московской легендой. В Сухаревской башне Петр I совещался со своими подвижниками о государственных делах.

«В сущности, дело туг шло об определении догматов для нравственности и для верований общества и о создании политической программы для будущего развития государства». Свободные и пылкие приватные дискуссии на эту тему давно известны как «спор западников со славянофилами».

Современники о Москве

Но утренняя заря, явившись неожиданно, как по волшебству, рассеяла дымку и осветила своими лучами огромный город. Какое зрелище открылось мне! Ни одна столица Европы, исключая Византию, не может сравниться с ним. Двенадцать, пятнадцать сотен колоколен, пирамид, куполов и крестов, покрытые лазурью, пурпуром и золотом, сверкали одновременно в воздухе. Множество башен, напоминающих минареты, возвышались посреди огромного скопища построек, принадлежащих ко всем архитектурным стилям. Эти причудливые здания, одни украшенные живописью на венецианский манер, другие зубцами в мавританском стиле, некоторые стрельчатыми завершениями в готическом вкусе, разворачивались в беспорядке передо мной со своими голубыми или зелеными крышами, золотыми и серебряными спицами и воздушными бельведерами. Взгляд блуждал ослепленный среди этого множества разнообразных памятников, не в силах выбрать. Воображение, не то что взгляд, не может охватить бесчисленные детали этого пестрого леса шпилей, портиков, колонн и обелисков. Здесь французский отель стоит рядом с армянским домом, индийский храм рядом с немецким замком. С одной стороны крыша мечети, с другой — навершия павильонов и пагод. Это одновременно Европа и Азия, Запад и Восток. Греческое и египетское мешаются здесь с арабским и китайским. Здесь встречаются Гранада и Пекин. Это Париж и Иерусалим.

В молчании я прохожу мимо толпы зданий, пристроек, жилищ, мешающихся с башнями, валами, донжонами и дворцами. Все эти нерегулярные постройки, нагроможденные без счета, случайно и в беспорядке, тревожат мой дух и смущают мои мысли. Одни толстые и массивные, как скульптуры Мемфиса, другие легкие и кружевные, как галереи Альгамбры. Как не застыть в восхищении перед этим невообразимым разнообразием портиков, террас, балконов, пирамид, балюстрад, коньков и крыш, которые напоминают нам одновременно и Египет, и Италию, и Палестину, и Индию. Золоченые навершия сияют, разливается море красок. Мешаются стили, контрасты следуют один за другим. все это представляет собой неописуемую, фантастическую смесь, на которую нельзя смотреть без внутреннего подъема. На нас действуют чары магического кристалла. Все кажется сказочным, но вместе с тем надежным и покойным; все здесь слава и истина.

Arlencourt Victor d'. L'etoile polaire. Paris. 1843. Bruxeeles. 1843.

Наконец мы достигли верхней платформы башни (Ивана Великого. — Г. К.) на высоте 84 метров. Нет ничего интереснее картины, которая расстилалась перед нами, и, пожалуй, весь этот ансамбль должен быть наипрекраснейшим в мире зрелищем. У нас под ногами были неповторимые гротескные купола церквей и монастырей Кремля (...) За Успенским собором современные и древние царские дворцы; у последних стены обведены причудливыми фризами, а кровли высокие и с бельведерами. За стенами Кремля, украшенными шпилями и древними часовыми башнями, течет река Москва; через нее есть каменный и деревянный мосты (...) Река обтекает подножие Воробьевых гор, с которых французы наступали на священный город. Берего красивы и зелены, всюду сосновые, березовые и ольховые рощи, посреди которых возвышаются колокольни и зеленые купола монастырей и церквей. Окрестность Москвы не такая плоская и скучная, как вокруг Петербурга; мягкие холмы, зеленые долины и леса видны вне и внутри городских стен с их сорокакилометровой окружностью; море домов с красными и зелеными крышами. Дворцы, общественные заведения, религиозные здания густо рассыпаны всюду. Самое поразительное — это Воспитательный дом с его огромными импозантными фасадами.

Словом, наши чувства при созерцании этой великолепной панорамы невозможно описать (...) Открытые пространства города, окруженные ярко окрашенными стенами, заполнены деревьями и садами, а улицы, вьющиеся по склонам холмов (совсем не крутым), гораздо живописнее прямых линий Новой Столицы. Мы медлили, не в силах оторваться от этого зрелища, пока заходящее солнце, зажегшее кресты далеких сельских церквей, не заставило нас спуститься вниз.

Alexander Y. Е. The Travels to the Seat War in the East through Russia and Crimea in 1829. London 1830.

В Китае-городе, то есть в части торговой, дома стеснены, а в других местах оные отстоят один от другого на довольное пространство, там почти у каждого дома есть двор, а нередко и сады. Большая часть домов построена в одно жилье, а некоторые почти в уровень с мостовой. А это от того, что они строятся хозяевами для собственного жительства, а не промышленниками для отдачи внаймы. Вот что доставляет в Москве и роскошный простор земли и приятность жилья, чего нет в других городах, где обыватели живут стесненно. Нельзя не дивиться огромности некоторых московских зданий, рассуждая о том, как редки в ней нужныя для того вещества (...)

Путеводитель е Москве. Изданный Сергеем Глинкою, сообразно французскому подлиннику г. Лекоента де Лаво, с некоторыми пересочиненными и дополненными статьями. — М., 1824. С. 37-40.

Во-вторых, в сороковые годы спор, несмотря на всю его страстность, отличался «гармоническим складом умственных и нравственных стремлений, который составлял, можно сказать, его живую душу». Глубокие различия во взглядах оппонентов не исключали гармонии ситуации в целом. Ситуация сороковых годов лишилась внутренней гармоничности тогда, когда взаимная нетерпимость оппонентов превысила их стремление сообща найти истину, когда партийная принадлежность стала важнее человеческих симпатий, и стороны больше видеть не могли друг друга. Они обособились и стали собираться каждая в своем месте. Блеск и свобода дискуссий быстро сошли на нет. Но это происходило уже в конце «замечателен ного десятилетия», как назвал сороковые годы их лучший летописец Павел Анненков.

Гармоничность ситуации сороковых годов связана была с совершенно особым строением московского общества, целиком державшегося на семейных связях и семейных преданиях. В конце концов можно задаться вовсе не бессмысленным вопросом: не началось ли все «славянофильство» с того, что увлечение Петра Киреевского русской стариной было всячески поддержано его матерью Авдотьей Петровной Елагиной? Вообще, это была женщина замечательная, сыгравшая в московской ситуации сороковых годов выдающуюся роль, так как ее дом стал «сборным местом» для «западников» и «славянофилов». «Все, что было в Москве интеллигентнаго, просвещеннаго и талантлив аго, съезжалось сюда по воскресеньям».

Сугубо приватный, персональный характер движения сороковых годов, целиком зависевшего от личных качеств и взаимоотношений довольно узкого круга конкретных людей, вполне естественно привел к формированию совершенно определенного типа человека, «человека сороковых годов». Еще его называли «либералом». И. С. Тургенев в самом конце 1870-х, глядя уже совсем из другой эпохи, говорил о нем: «(...) в мое молодое время, когда еще помину не было о политической жизни, слово «либерал» означало протест против всего темного и притеснительного, означало уважение к науке и образованию, любовь к поэзии и художеству, и наконец — означало любовь к народу Человек сороковых годов — это всегда человек не просто просвещенный, отлично освоивший западную культуру и радеющий о культуре отечественной, но и человек бескорыстно-доброжелательный, абсолютно порядочный, имеющий правила нравственности и общественного поведения, то есть те самые «принси- пы», над которыми так издевался тургеневский Базаров.

Церковь Успения Пресвятой Богородицы на Покровке. Литография Л. Ж. Арну. Эта церковь — одно из самых совершенных произведений «нарышкинского барокко» (1696-1699)

Понятно, что благородное происхождение было вовсе не случайной деталью биографии человека сороковых годов. И уж, конечно, не случайно все главные деятели эпохи реформ были именно из этой породы людей. «Человек «сороковых годов» по образу мыслей и идеалам, и вместе с тем, — или, лучше сказать, — потому и один из лучших людей всех последующих годов» — так в самом конце прошлого века было сказано о конкретном лице, но слова эти вполне приложимы ко всему поколению «либералов».

Примечательно, что возглавивший реформаторское движение государь воспринимался такими людьми как «свой», как человек их круга. В финальной сцене романа А. Ф. Писемского «Люди сороковых годов» герои торжествуют победу их идеалов в царствование Александра II; при всех личностных различиях между собой они единодушно пьют первый бокал «за здоровье государя императора!.. Он тоже человек сороковых годов!» Полная лояльность верховной власти, уверенность, что с нею нужно не бороться, а всеми силами сотрудничать, что не расшатывать ее надо, а использовать и направлять ее огромные возможности, составляла важнейшую черту русского «либерала». В этом не было и тени приспособленчества или искания выгод. Его преданность трону опиралась на самое высокое понятие о гражданском служении. Требуя по нравственным соображениям отмены крепостного права, «либерал», владевший поместьями и крестьянами, понимал, что лично он на этом может понести потери, особенно если крестьяне получат свободу вместе с землей. И тем не менее он, начиная с сороковых годов, настойчиво рекомендовал правительству освобождать крестьян обязательно с землей.

Особого внимания в уже цитируемой нами речи И. С. Тургенева стоит замечание о «любви к поэзии и художеству» и вот почему...

Императорский почтамт. Литография А. Ш. Мюллера с оригинала Ф. Дида

Вид Спасской башни. Литография Ж. Б. Арну

«Люди той эпохи видели в занятии искусством единственную оставшуюся им тропинку к некоторого рода общественному делу: искусство составляло почти спасение людей, так как позволяло им думать о себе как о свободно мыслящих людях <...> Искусством дорожили: это была единственная ценность, которая находилась в обращении и какой люди могли располагать».

Такое свидетельство современника ясно показывает, какое исключительное место художественные материи занимали в воображении человека сороковых годов. А ведь именно ему были в первую очередь адресованы дациаровские виды Москвы.

•

Книга «Москва и окрестности в литографиях фирмы Джузеппе Дациаро»

Из собрания Государственного музея А. С. Пушкина.

Вышла в Московском издательстве Искусство, в 1996 году.

РОССИЙСКИЙ КУРЬЕР

Озеро Байкал и неуловимые нейтрино

На озере Байкал успешно трудится уже вторая очередь прототипа установки по регистрации нейтрино.

В загадочном зоопарке элементарных частиц нейтрино претендует на роль самого необычного обитателя. У него нет заряда, а масса если и есть, то совсем крошечная. Оно очень слабо взаимодействует с веществом (поэтому-то экспериментаторам и пришлось охотиться за ним два с половиной десятилетия). Всего одно-единственное нейтрино из десяти миллиардов упавших на Землю застрянет в ней, а остальные пролетят и не заметят. Поэтому любой эксперимент с нейтрино превращается в многомесячную возню с о!ромными объемами вещества. Но, как говорится, охота пуще неволи.

Когда одно нейтрино из десятка миллиардов все-таки взаимодействует с ядром вещества, оно порождает быструю частицу мю-мезон. Она летит со скоростью больше скорости света в воде (это возможно, нельзя превзойти лишь скорость света в вакууме) и порождает излучение Вавилова — Черенкова. Его регистрируют специальные приборы — фотоумножители, которые развешивают на прочных кабелях в воде. Через кабели к приборам подается высоковольтное напряжение и снимается сигнал, когда они срабатывают.

Весной 1993 года первая очередь телескопа, состоящая из тридцати шести фотоумножителей, была опущена на глубину более километра. Главное — было убедиться, что на такой глубине вообще можно работать. Особо прочное стекло фотоумножителей выдержало, проблемы подстерегали в другом месте: начали «течь» высоковольтные кабели. Год потребовался на то, чтобы преодолеть эту трудность.

В апреле 1995 года уже вторая очередь из девяноста шести новых фотоумножителей «Квазар» была размещена в озере. Специально для эксперимента на Байкале были сконструированы и сделаны полукруглые фотоумножители размером в 37 сантиметров по диаметру. Одно из достоинств этих приборов — высокое временное разрешение, две наносекунды (миллиардная доля секунды). Это свойство позволяет более надежно отделять нужные нейтринные столкновения от посторонних шумов.

«Лишние» срабатывания от космических лучей — главная проблема любого нейтринного эксперимента. Хоть и забрались физики на километр под воду, чтобы загородиться ею, как щитом, от незваных пришельцев, но многие все же долетают до чувствительного объема установки и оставляют в нем свой след. Поэтому экспериментаторы для физического анализа отбирают только такие события, в которых частицы прилетели «снизу», из-под дна, с другой стороны Земли. На такой «подвиг» — пронзить Землю — способны только нейтрино. За 1994 год было зарегистрировано более тридцати миллионов взаимодействий в нейтринном телескопе, но все это был фон от атмосферных мюонов. Лишь два следа шли снизу, и это доказывало, что телескоп работает! Теперь NT-96 регистрирует по одному-два настоящих нейтрино в неделю. Интересно, что аналогичный эксперимент ДЮМАНД, который должны были расположить неподалеку от Гавайских островов, пока застыл на уровне прототипа и не справляется с массой технических сложностей. На Байкале наши умельцы придумали много хитростей, позволивших установке заработать. К примеру, опускали кабели с фотоумножителями зимой в прорубленные проруби. Это позволило провести весь процесс с высокой точностью.

На очереди — следующий этап: NT-200, который будут называть BNT (Baikal Neutrino Teleskop), — это телескоп из двухсот фотоумножителей, который должен заработать через один-два года.

В его создании активное участие принимают Московский и Иркутский университеты, Московский институт ядерной физики и немецкие физики из центра ДЕЗИ. Если и с ним все будет хорошо, тогда Придет пора искать деньги на настоящий телескоп. Он должен быть еще в сто раз больше. С его помощью можно будет не ждать с тоской очередного события, а получать их по сто штук за день и анализировать, откуда они к нам прилетели и какую информацию принесли.

При помощи нейтринного телескопа астрономы планируют исследовать ядра галактик, откуда никакое иное излучение вырваться и долететь до нас не может, искать следы «темного вещества» и другой космической экзотики типа магнитных монополей, следить за взрывами сверхновых звезд и изучать их эволюцию. Байкал будет просматривать Вселенную в нейтринном свете!

Александр Семенов

ВО ВСЕМ МИРЕ

Пищи хватит на всех

Листья кустарника рори- дула, произрастающие в Южной Африке, очень клейкие. Ими растение ловит насекомых, но вот пищеварителыых ферментов у него нет, и усвоить добычу оно никак вроде бы не может. В самом деле не может? Таким вопросом задались два ботаника из Кейптаунского университета, Алан Эллис и Джереми Мидгли. Вот что они выяснили.

В листьях роридулы обитают крохотные жуки, которые кормятся насекомыми, попавшими в ловушку. Но старается кустарник все-таки не для них, а для себя: в выделениях жуков содержатся питательные вещества. Их-то и усваивает роридула, двухметровое растение, относящееся к семейству росянковых.

Виноват свинец

Теперь уже очевидно, что свинцовые грузила, отрывающиеся от рыболовной снасти,— одна из Причин сокращения популяций полярных гагар в Северной Америке. Эколог Марк Покрас утверждает, что он обнаружил свинцовые грузила у шестидесяти процентов вскрытых им гагар.

Программа исследований, проводившаяся в течение многих лет Службой рыболовства и живой природы в районах Среднего Запада, подтвердила, что более тридцати процентов случаев гибели полярных гагар вызвано тем, что они заглатывали свинец.

Известно также, что и другие птицы, например цапли и пеликаны, обитающие по берегам Мексиканского залива, тоже погибают, наглотавшись свинцовых грузил.

Славный металл водород

В эстремальных условиях — при давлении в 1.4 миллиона атмосфер и температуре, равной 2727 градусов по Кельвину,— водород превращается в металлический, электропроводящий материал. Исследователи из Ливерморской лаборатории изучили процесс ударного сжатия жидкого водорода и констатировали, что электрическое сопротивление вначале падает до минимальной величины, а затем — при дальнейшем росте давления — стабилизируется. Теперь водород проводит электрический ток так ж» хорошо, как это делает расплавленный металл.

Подобные лабораторные исследования важны прежде всего для астрономов: ведь в недрах Юпитера и Сатурна содержится огромное количество металлического жидкого водорода, по электропроводности которого можно определить характеристики магнитного поля планет.

Результаты работы американских ученых ценны и для специалистов, занятых Проблемой термоядерного синтеза, ведь их интересует поведение водород- но-тритиевой смеси при экстремально высоких давлениях, царящих в термоядерном реакторе.

Камень или слиток?

Морское дно представляет собой мешанину из ила, глины, а порой и обломков затонувших кораблей. Для исследования грунта применяются эхолоты. Они помогают разыскивать месторождения строительных материалов: гравия, песке, камня, а повезет — и золото испанских галеонов.

Сотрудники Ростокского университета разработали уникальный зхолот: с его помощью можно изучать состав морского днв на глубине до пятидесяти метров о недостижимой прежде разрешающей способностью. Система SES- 96, подобно летучей мыши, излучает звуковые волны в килогерцовом диапазоне. Длина отдельных импульсов — менее миллисекунды; их можно посылать как перпендикулярно вниз, так и под другим углом.

Когда отраженная волна вернется, по времени ее пробега судят о скорости распространения звука в грунте и, значит, о том, из чего он состоит. Еще раз подчеркнем уникальную точность нового эхолота: на глубине пятьдесят метров его разрешающая способность составляет от двадцати до восьмидесяти сантиметров.

Собранная информация поступает в специальный компьютер, и тот представляет ее в виде цветной карты, у которой есть лишь один недостаток: и крупный камень, и желанный слиток скрашены на ней в одни и те же тона. Остается лишь задавать все тот ж9 вопрос: камень или слиток?

НОВЫЕ ЛИКИ КОСМОСА

Александр Алешин

Космический однофамилец Xаббла

24 апреля 1990 года с запуском космического телескопа Хаббл начался поистине золотой век астрономии.

Со времени изобретения Галилеем оптического телескопа почти четыреста лет назад ни одно изобретение не произвело столь революционных перемен в науке о Вселенной. Недавний «техосмотр» летающей обсерватории словно подвел промежуточный итог ее работы и — открыл новый этап наблюдений. Чем же запомнятся намнесколько лет исследований с помощью телескопа Хаббл? Каких еще сюрпризов ждать от этого чуда науки и техники?

«Открылась бездна звезд полна...»

Сперва — пробежка в телеграфном стиле по послужному списку телескопа.

За годы своего полета за облаками двенадцатитонная обсерватория совершила несколько десятков тысяч оборотов вокруг Земли, «накрутив» при этом миллиарды километров.

Телескоп Хаббл наблюдал уже более восьми тысяч небесных объектов. Для сравнения — примерно столько же звезд видим мы с Земли невооруженным глазом. В его памяти хранятся «адреса» пятнадцати миллионов звезд, которые он может исследовать. Два с половиной триллиона байтов информации, набранной телескопом, хранится на 375 оптических дисках. Ученые около сорока стран опубликовали более тысячи научных работ о полученных им результатах.

Некоторые из его открытий уже вошли в историю астрономии и даже в институтские учебники. К примеру, то, что черные дыры действительно существуют и обычно расположены в центрах галактик, хотя как они возникают, пока не ясно. Или то, что первичная стадия зарождения планет одинакова для всех звезд. Темное пятно на Нептуне не стоит на месте: оно исчезает в одной полусфере и появляется в другой. У спутника Юпитера, Европы, есть тонкая кислородная атмосфера. Пояс из сотен миллионов комет окружает Солнечную систему.

Телескоп первым сфотографировал поверхность Плутона с таким разрешением, что можно стало говорить о карте планеты. Он нашел новые спутники за внешним кольцом Сатурна. Сделал первую карту поверхности астероида, пролетающего неподалеку от .Земли. Открыл первый ультрафиолетовый лазер в космическом пространстве. Обнаружил новый класс гравитационных линз, которые будут использоваться в качестве «телескопов» для исследования Вселенной. Нашел в межгалактическом пространстве гелий, оставшийся со времени Большого взрыва. Взглянул в самые удаленные уголки космоса, на самые ранние стадии возникновения Вселенной и исследовал, как тогда выглядели галактики.

Можно привести целый перечень того, что еще не до конца понято в находках телескопа Хаббл или что стало настоящим откровением, — ясно, что о его работе будут написаны десятки томов. Наша задача — первое знакомство с ним и с его результатами. Однако не стоит ли поначалу ответить на вопрос: чье имя носит телескоп?

Эдвин Пауэлл Хаббл (1889-1953)

Этот человек сумел кардинально изменить наше представление о Вселенной — открыл закон, связывающий расстояние до галактики с ее скоростью удаления от нас. Он показал, что галактики — это маленькие Вселенные, и создал для них классификацию, которая применяется до сих пор.

С детства Эдвин любил читать, особенно про приключения. Его любимыми книгами были романы Жюля Верна и «Копи царя Соломона» Хаггарда. Переписывался с дедом и в двенадцатилетнем возрасте послал тому рассказ о Марсе. Деду письмо так понравилось, что он поместил его в местной газете.

Как и многие сверстники, в детстве он подрабатывал, разнося газеты. В школе предпочитал заниматься спортом. Во время выпускного вечера классный руководитель сказал, что никогда не видел, чтобы Хаббл изучал что-либо дольше десяти минут. Тем не менее его направили в университет Чикаго.

Чтобы платить за обучение, приходилось давать частные уроки и помогать в лаборатории Роберта Милликена — будущего, кстати, нобелевского лауреата. Стены его студенческой комнаты были завешаны множеством грамот по легкой атлетике, боксу, баскетболу. В 1910 году он получает степень бакалавра и продолжает обучение в Оксфорде, откуда возвращается¹ в Штаты в 1913 году. Там он год изучает право, но затем вновь перебирается в Чикагский университет, где изучает астрономию и получает в 1917 году степень доктора.

Он был сразу же приглашен в калифорнийскую обсерваторию Маунт Вильсон, но посылает отказ директору, несмотря на престижность предложения: «Извините, не могу приехать, ухожу на войну». Записывается добровольцем в пехотную дивизию, где становится капитаном, а потом и майором. Служба его проходила во Франции. Возвращается Хаббл в Штаты летом 1919 года и немедленно едет в Ма- унт Вильсон. В 1924 году Эдвин Хаббл женится. Первое, что сказал супруге его руководитель: «Эдвин много работает, он хочет узнать побольше о Вселенной — это показывает, что он совсем молод».

I. Декабрь 1993 года.

Ремонтные работы на телескопе Хаббл.

Хаббл работал в Маунт Вильсоне до своей смерти с четырехлетним перерывом (1942—1946) на какой- то секретный военный проект, за участие в котором был награжден медалью «За заслуги».

Он очень много сделал на сто- дюймовом телескопе обсерватории и был инициатором создания двухсотдюймового зеркала. «С новым зеркалом мы ухватим то, что сейчас едва нащупываем», — говорил он в одном из интервью. А на вопрос корреспондента о том, что же он рассчитывает найти, Хаббл ответил: «Нечто совсем неожиданное...»

И вот в наши дни его космический «однофамилец» стал преподносить одну неожиданность за другой.

2. Институт космического телескопа в Балтиморе. Телескоп отремонтирован.

Предстартовые планы

Полвека назад — еще был жив Хаббл — астрономы стали мечтать о выходе за пределы земной атмосферы. Она, конечно, дает жизнь всему живому и прочее, но наблюдениям за космическими объектами явно мешает: из-за колебаний воздуха перед «оком» наблюдателя и его инструмента все изображения оказываются смазанными и невозможно различить мелкие детали.

Мечты начали воплощаться в жизнь лишь в конце семидесятых, когда НАСА совместно с Европейским космическим агентством приступило к разработке проекта космического телескопа Хаббл. Сразу же планировали, что это будет космическая обсерватория, которую станут посещать каждые два-три года корабли с Земли для технического обслуживания и устранения поломок. Первое такое «техобслуживание» было проведено в декабре 1993 года и оказалось фантастически успешным (о чем еще будет разговор). Следующие намечались на начало 1997, середину 1999 и середину 2002 года. Весь проект рассчитан на пятнадцать лет.

На телескопе установлено несколько научных приборов. Широкоугольная камера предназначена для фотографирования поверхностей планет и их спутников. Камера для слабо светящихся объектов усиливает в сто тысяч раз попадающий на нее свет. Спектрограф для этого слабого света анализирует излучение и может выявить химический состав и температуру того, что его испустило. Так называемый спектрограф Годдарда определяет, как движется объект, испустивший свет.

Но началась трудовая вахта телескопа Хаббл совсем не так благополучно, как звучат сегодня перечисления его достижений.

а

б

3. Изображение галактики M100 до (а) и после (6) починки телескопа.

Поломка и ремонт

Через два месяца после запуска стало ясно, что основное зеркало телескопа диаметром в два с половиной метра отклоняется у своих краев от расчетного размера на несколько микронов — пятидесятую часть толщины человеческого волоса. И такая, с позволения сказать, пустяковина практически перечеркнула труд тысяч людей — изображение было неясным и расплывчатым.

Этот эффект давно известен в оптике, он называется аберрацией. Из-за неидеальности поверхности линзы или зеркала лучи сходятся не в одну точку, как обычно показано в учебниках физики, а в пятнышко. Изображение оказывается чуть-чуть смазанным. Это вполне можно вытерпеть при любительском фотографировании, но полностью недопустимо при наблюдении за галактиками, расположенными на расстоянии в миллионы световых лет от нас.

Чтобы исправить недостаток, были созданы сложные корректирующие программы, и изображение стали подправлять уже на Земле при помощи компьютеров. Даже в таком виде телескоп Хаббл начал делать открытия: обнаружил черные дыры в центрах галактик, новый шторм на Сатурне, расходящиеся кольца вокруг сверхновой звезды. Но было ясно, что надо его чинить. Менять зеркало в космических условиях невозможно, поэтому было решено на каждый из приборов телескопа «надеть очки» — добавить небольшие устройства для коррекции. По два маленьких зеркальца исправляли недостаток большого.

Ранним утром 2 декабря 1993 года семеро астронавтов «взошли» на борт космического корабля многоразового использования и отправились ремонтировать телескоп. Они вернулись через одиннадцать дней, сделав все, что было запланировано, и установив рекорд по выходам в космос — их было совершено пять. На первом снимке хорошо видно, как астронавт Масгрейв, «прикрепленный» к концу специального манипулятора, готовится к работе на самом «верху» телескопа.

А еще через четыре дня в комнату обработки данных Института космического телескопа в Балтиморе, штат Мэриленд, набились ученые, забывшие про то, что за окном глубокая ночь: ждали первых картинок с исправленной обсерватории. Они появились на экране терминала в час ночи, и комната сразу наполнилась радостными воплями — телескоп работал прекрасно. На рисунке 3 показана галактика М100 до и после его починки, а на предыдущем, втором рисунке — тот самый долгожданный момент перед экраном компьютера. На рисунке 4 развернуто изображение одного и того же объекта, полученное земным телескопом, космическим до починки и им же после ремонта. Комментарии излишни.

Если бы этот телескоп можно было установить где-нибудь в Вашингтоне, то он смог бы различить двух светлячков, порхающих на расстоянии вплоть до Токио, будь они не ближе трех метров друг от друга.

Ну а теперь — чуть подробнее о наиболее эффектных и красивых находках телескопа Хаббл.

а

6

в

4. Один и тот же объект, как он выглядел в земной телескоп (а), в космический до (б) и после (в) ремонта.

Гравитационные линзы и черные дыры

На рисунке 5 можно разглядеть несколько небольших голубоватых петелек, окружающих яркое центральное пятно, — кластер желтых галактик. Эти петельки — на самом деле изображения одной и той же далекой галактики, а возникли они в результате того, что сверхмассивный центральный кластер действует, как линза. Он приближает к нам изображение далекой галактики и даже размножает его.

Кластер расположен на расстоянии около пяти миллиардов световых лет от нас, а голубая галактика — еще раза в два дальше. Десять миллиардов лет — это самое начало нашей Вселенной. С помощью телескопа Хаббл и гравитационных линз астрономы могут рассмотреть, как шел .тогда процесс образования звезд в голубой галактике.

- На рисунке 6 изображена эллиптическая галактика М87 в созвездии Девы, удаленная на пятьдесят миллионов световых лет от нас. Телескоп помог ученым измерить скорость вращения ее газового диска. Оказалось, что вращается он вокруг «чего-то» с массой в три миллиарда солнечных масс. «Если это не черная дыра, тогда я вообще не представляю, что это такое, — считает профессор Форд из Института космического телескопа. — Мы абсолютно не ожидали увидеть вращающуюся спиральную структуру в центре эллиптической галактики».

Черные дыры — очень массивные и невероятно плотные объекты. Последние десятилетия о них много говорили, спорили, их искали, но лишь телескоп Хаббл обнаружил убедительные доказательства в пользу их существования. Давно было известно, что из центра галактики М87 выходит мощное оптическое и радиоизлучение. Только теперь, после обнаружения вращающегося диска, стало понятно, что это черная дыра, всасывая вещество, создает эффект «торнадо» — крутящегося вихря размером в сотни световых лет. Эту струю хорошо видно на снимке.

Удалось также установить, что пылевой диск разогрет до десяти тысяч градусов и внешние края его крутятся со скоростью более пятисот километров в секунду. Гигантские черные дыры могут выбрасывать в струи частицы, разогнанные практически до скорости света.

5. Так действует космическая линза.

6. Галактика М87, в центре которой, по всей видимости, черная дыра.

По Солнечной системе

Из изображении планет, полученных телескопом, впору составить небольшую выставку. Ограничимся сегодня видами двух наших «соседей» — Плутона и Урана.

Плутон был открыт шестьдесят семь лет назад, но до недавнего времени девятая планета Солнечной системы была скрыта от пристального взора исследователей космического пространства, как и греческий бог подземного царства, давший ей свое имя. Это уникальное небесное тело: оно не вписывается ни в какие классификации. Вращается Плутон вокруг Солнца, но его не относят ни к газовым гигантам, ни к твердым планетам. Он ведет себя, как комета, периодически теряя свою атмосферу, но кометой не является. Он может быть последним оставшимся из ледяных карликов, населявших Солнечную систему на заре ее образования. Лишь Тритон — спутник Нептуна — годится ему в родственники.

Теперь, впервые после открытия Плутона, удалось разглядеть кое-какие детали его поверхности (рисунок 7). «Результаты просто фантастические, — считает американский астроном Марк Буэ из Техаса. — Хаббл сделал Плутон из неясного пятнышка миром со своими горами, впадинами и временами года. Подобное ощущение я испытывал, глядя на Марс в телескоп». Эксперты умудряются различить на снимках полярные шапки, яркие перемещающиеся пятна и загадочные линии, интригующие исследователей. По их мнению, все это либо просто снег, либо грязный снег, поскольку сейчас Плутон находится в ближнем к Солнцу положении и там теплый сезон, снег тает.

Не надо забывать, что Плутон поменьше Луны и находится в тысячу раз дальше от нас, чем она. Его размеры на небе в восемнадцать тысяч раз меньше лунного диска. С Земли его еле-еле можно разглядеть, и ни о какой его поверхности речи никогда не шло. Теперь ученые делают вывод, что по разнообразию поверхностных особенностей Плутон занимает в Солнечной системе второе место после Земли. Это единственная планета, к которой не был пока послан космический корабль, но после таких увлекательных открытий телескопа Хаббл уже планируется туда запуск зонда, правда, в будущем столетии.

Теперь перенесемся с окраин Солнечной системы чуть поближе — к Урану, седьмой по счету от Солнца планете. На рисунке 8 хорошо различаются слои его атмосферы и кольцо вокруг планеты. С помощью инфракрасных фильтров телескоп сумел выделить три слоя — тонкий красный, синий и желтый. Изображение получено при помощи широкоугольной планетной камеры 3 июля 1995 года. Синий слой — прозрачная атмосфера, желтый — более туманная. Состоит она в основном из водорода с примесями метана. Больше пока ничего сказать нельзя, во всяком случае — для непосвященных.

7. Теперь так четко можно разглядеть Плутон.

Звезды и галактики

На рисунке 9 представлена одна из наиболее сложных планетных туманностей, когда-либо изучаемых астрономами. Называют ее «кошачий глаз». Исследователи выделяют на фотографии концентрические круги расходящегося газа, узлы, образованные слоями газа, и в центре — яркую звезду. Этой туманности уже тысяча лет, а сложная структура разлетающегося газа может быть вызвана тем, что звезда внутри — двойная.

Ученые считают, что кроме слоев газа двойная звезда порождает и мощные газовые струи, бьющие в разные стороны. Струи могут уплотнять газ, встречаемый на своем пути, — в этом причина образования двух желто-зеленых дуг на краях снимка. Такая подробная фотография позволяет изучать процесс умирания звезды и сброса ею газовых оболочек, буквально как в видеозаписи.

На рисунке 10 изображено редчайшее событие — столкновение двух галактик из созвездия Скульптора.

Кольцо в нижней части рисунка возникло так же, как расходятся волны от камня, брошенного в воду. Только здесь в большую галактику (в центре кольца) «упала» одна из двух маленьких, расположенных вверху. От такого катаклизма в разные стороны пошло огромное облако газа и пыли со скоростью триста тысяч километров в час. Белые точки в расходящейся волне — образующиеся звезды.

К сожалению, не ясно, какая из двух галактик вверху сыграла роль «брошенного камня». Голубая галактика выглядит более разрушенной, и в ней интенсивно идет образование новых звезд, что вроде бы говорит в пользу ее кандидатуры на роль возмутителя спокойствия. Однако ее более гладкий и спокойный компаньон совершенно лишен газа, который вполне мог быть содран при столкновении. Сама же галактика в центре расходящегося кольца начинает перестраиваться после соударения, у нее появляются новые рукава между периферией и центром.

8. Слои атмосферы и кольцо вокруг Урана.

9. Тысячелетняя туманность «кошачий глаз».

А вот кольца (рисунок 11) от рождения сверхновой, которое произошло в 1987 году. Происхождение центрального кольца еще можно понять и объяснить, два же других остаются полнейшей загадкой для ученых. Одна из гипотез подразумевает, что они были «нарисованы» лучом высокоэнергичных частиц, подобно тому, как лазерный луч рисует световые кольца. Источником излучения мог быть неизвестный компаньон взорвавшейся сверхновой. На фотографии эксперты находят какие-то намеки на очень слабо светящийся объект.

Как мы уже видели, черная дыра, втягивая в себя вещество, выбрасывает два острых луча энергичных частиц. От мощного взрыва сверхновой черная дыра могла начать прецессировать, как детский волчок, и тогда две струи описали бы две окружности. Ведь это нам на фотографии кажется, что все круги лежат в одной плоскости, а на самом деле один из больших кругов ближе к нам, а другой — дальше, как и должно быть в случае двух лучей, бьющих в разные стороны.

Вот какие красочные чудеса встречаются в небесах, и это только начало работы телескопа — первые семь лет!

10. Редчайшее событие — столкновение двух галактик.

11. Кольца, возникшие при рождении сверхновой.

Телескоп Хаббл в Интернете

Все это я углядел, путешествуя по компьютерной сети Интернета. Там есть специальная «домашняя страница» телескопа Хаббл — ее можно увидеть в самом начале статьи. Попав на нее, можно получить любую информацию. Архив снимков за все семь лет. Историю создания. Подробное описание всех приборов, Пресс-релизы НАСА обо всех открытиях телескопа. Специально создана страница для школьников — они могут предлагать свои темы исследований на будущие годы работы телескопа.

Есть информация о том, как технология, созданная для телескопа Хаббл, применяется в «народном хозяйстве». Между прочим, достаточно интересно: датчики, разработанные для него, способны «чувствовать» малейшую утечку электричества через изолятор. С их помощью на линиях электропередачи можно будет выявлять эти утечки на ранней стадии и предотвращать аварии. Сверхчувствительная методика анализа слабосветящихся объектов поможет медикам точнее диагностировать раковые опухоли, что сбережет тысячам пациентов здоровье и деньги.

В общем, много интересного в Интернете. И пока не все мы туда добрались, я' с удовольствием сообщаю о хаббловских новостях. Вот последние.

Как вы помните, на этот год для космического «трудяги» был запланирован «техосмотр», его должны были осмотреть эксперты и заменить кое-что, чтобы полностью использовать уникальные возможности телескопа. «Мы просто хотим пошире распахнуть двери для новых открытий», — пояснил руководитель «профилактики» Дэвид Лекрон.

И вот второй «техосмотр» прошел — в феврале 1997 года. У него были такие цели: заменить спектрограф высокого разрешения, спектрограф слабых объектов, устройство наводки на звезды, магнитофон для записи информации и электронику солнечных батарей.

Новый прибор NICMOS (Near Infrared Camera and Multi-object Spectrometer) очень чувствителен к мелким фрагментам, с его помощью можно будет искать планетные диски у звезд и подробности в центрах галактик. Еще один — STIS (Space Telescop Imaging Spectrograph) —

будет измерять спектр звезд в тридцать раз быстрее и в пятьсот раз большим захватом по пространству, чем прежняя аппаратура. С ним можно будет начать анализ черных дыр, их классификацию и изучение деталей. А магнитофон приходится менять потому, что новые приборы выдают мощный поток информации и его надо сохранить.

13 февраля 1997 года манипулятор корабля «Дискавери» захватил телескоп и подтянул его на «техосмотр». Пять раз выходили наружу космонавты для работы и 19 февраля отпустили телескоп Хаббл с миром. Что ж, до новых открытий! •

ФОКУС

Всемирный потоп, который оказался черноморским

Несколько лет назад российское научно-исследовательское судно провело во многих районах Черного моря сейсмическое зондирование и бурение дна. Карта дна водного бассейна, построенная двумя сотрудниками Обсерватории наук о Земле в Палисеидсе (штат Нью-Йорк) Уильямом Б. Райаном и Уолтером С. Питтманом на основании полученных данных, дала четкое представление о том, как выглядело Черное море в доисторические времена. Анализ радиоактивности осадочных пород морского дна и их датировка позволили установить ранее совсем не известный факт: около семи с половиной тысяч лет назад уровень Черного моря внезапно резко повысился примерно на 150—200 метров.

До того эта акватория была... пресноводной — это видно по характеру ископаемых организмов, останки которых содержатся в бурильных грунтовых колонках: подобные животные в соленой воде не встречаются.

Но вот около 7500 года назад произошла гигантская катастрофа. Узенький проливчик, который мы ныне именуем Босфором, в одночасье «прорвало», и он превратился в довольно широкие ворота, соединяющие Черное море с Эгейским. В ту эпоху наступило сильное потепление, ледники таяли, пополняя Мировой океан, уровень его все поднимался и поднимался, пока вода не перехлестнулась в почти замкнутое Черноморье.

Пресный ручеек, который раньше понемногу стекал с востока на запад, опресняя Средиземноморский бассейн, переменил свое направление и превратился в буйный соленый поток, падающий в Черное море с силой четырех Ниагар. Недаром на дне Босфора по сей день сохранились «шрамы» водопада. Шум, надо полагать, был слышен за сотню километров.

Прибывающая вода ежесуточно затопляла чуть ли не километры суши, превращая прибрежные луга в морское дно, а долины и речные устья — в заливы и бухты. Площадь Черного моря за счет окружавшей его тверди увеличилась чуть ли не на треть, более чем на 150 тысяч квадратных километров. В продолжение ста суток зеркало моря поднималось на 30 сантиметров в день. Всего за год эта акватория, ставшая соленой, приобрела примерно те очертания, которые мы видим на современных картах.

Впервые учеными найдены достоверные свидетельства резкого повышения уровня Черного моря на сотни метров. Вполне возможно, что тогда, семь с половиной тысяч лет назад, и возникла легенда о всемирном потопе.

Гравюра Г. Доре «Всемирный потоп»

Подобная интерпретация данных показалась большинству геологов, которые с нею ознакомились, достаточно убедительной. Но далее У. Райан и У. Питтмап ступили уже на менее привычную для себя почву археологии. Может быть, предположили они, люди, населявшие до катастрофы берега «Черноморского озера», вытесненные потопом с насиженных веками мест, переселились, иеся с собою уже хорошо освоенные ими навыки земледелия?

Действительно, историки древнего мира отмечают, что как раз примерно в то же время к югу от Черного моря, в Анатолии (сегодняшняя территория Турции) и еще дальше — в Месопотамии, на берегах Тигра и Евфрата, неожиданно возникли ирригационные системы, и люди начали пользоваться относительно совершенными методами обработки почвы.

Не исключено и то, размышляли геологи, что наступление Черного моря закрепило в памяти народов такой мощный след, который впоследствии воплотился в мифы, легенды и религиозные верования.

В самом деле, возьмем эпос о Гильгамеше — шумеро-вавилонское сказание, записанное клинописью на глиняных табличках около 2000 года до новой эры, но изустно передававшееся задолго до того.

Один из важных эпизодов этой поэмы посвящен тому, как герой, царь сказочного Эреха, отправляется в далекий и опасный путь па край света, чтобы встретиться там с мудрецом Утнаништимом, единственным человеком, уцелевшим после... всемирного потопа. Тот повествует о том, как он построил некое судно и завел на его борт «всякой твари по паре»...

Знакомый сюжет, не правда ли? И не дал ли он впоследствии побеги мощному дереву ветхозаветной истории Ноя с его знаменитым потопом и ковчегом?

Ведь известно, что библейская Книга Бытия во многом основана на более древнем фольклоре и верованиях народов Ближнего Востока. Предположения о том, что рассказ о Ноевом ковчеге возник под влиянием реального стихийного бедствия, ученые делали давно. Но лишь теперь назван конкретный Потоп, который мог вдохновить его авторов.

С другой стороны, доктор Стефани Делли, которая всю жизнь занимается Месопотамией и особенно Гильгамешем, осторожно замечает: «Связь между черноморской природной катастрофой и отраженным в мифах потопом еще предстоит доказать, ведь они очень далеко отстоят друг от друга как в географическом, так и во временном отношении».

Если считать Гильгамеша лицом более или менее историческим, то он правил шумерским городом У рук около 2600 года до новой эры, то есть около пяти тысячелетий после описываемых геологами событий. Легенда о нем хранилась в библиотеке великого ассирийского владыки Ашурбанипала, царствовавшего в VII веке до новой эры. За это время немало воды утекло в Тигре и Евфрате; могли случиться и другие стихийные бедствия, времени для работы человеческой фантазии тоже хватало...

Однако другие предположения, выдвинутые У. Райаном и У. Питтманом, более основательны. Они выдвигают гипотезу, связывающую черноморское наводнение с изменениями в развитии всей древней европейской культуры.

Около 12 тысяч лет назад, когда наш континент только еще начал оправляться от длительного тяжелого ярма ледниковой эпохи, наступил так называемый интергляциал — тысячелетний период особенно засушливого климата. Реки пересыхали, в моря поступало очень мало влаги, и Черное сильно обмелело.

Все же окаймлявшие эту акваторию луга оставались гостеприимным оазисом. Люди, которые жили там от веку или же вселились, уходя от засухи, создавали одну из первых на Земле сельскохозяйственных цивилизаций. Проверить это ныне, правда, нелегко; все следы подобной деятельности, как мы уже знаем, должны были оказаться под водой из-за описанного выше потопа.

После того как сравнительно короткий засушливый период истек, навыки обработки почвы уже оказались приобретенными населением Анатолии и Северной Греции. Пока пресная вода была, что называется, под рукой, сельское хозяйство могло благополучно развиваться.

Беженцы от потопа, постигшего их 7500 лет назад, свое умение на старом месте, разумеется, не оставляли. Недаром же археологи установили, что следующие за открытой геологами катастрофой две сотни лет были годами, когда «крестьянские» поселения, как грибы после дождя, одно за другим начали впервые возникать в речных долинах и на равнинах Центральной Европы. Почему именно здесь? Но ведь наибольшие потери годной для обработки земли оказались под морскими волнами на западных и северных берегах Черного моря, прилегающих к нынешним Украине, Румынии и Болгарии, а отсюда до срединных областей Европы уже недалеко.

Видный британский специалист по черноморской археологии доктор Дуглас Бейли из Уэлльского университета в Кардифе, который много лет посвятил раскопкам в Болгарии, сперва отнесся к подобным заключениям геологов с большой сдержанностью. Но постепенно вникнув в их аргументы, все же признал: «Кажется, они наткнулись на что-то крайне важное.

Ведь должна же быть чем-то обоснована массовая миграция населения в этом регионе и решительное наступление всяческих перемен, достигшее кульминации в последовавшем затем бронзовом веке. По всем иным источникам мы же знаем, что около семи тысяч лет назад обработка ночвы и производство продуктов питания достигли неведомых ранее масштабов, умножились постоянные поселения и возникла сложная технология обработки металлов».

...Слово, как говорится, сказано. Историкам и археологам специалисты из других отраслей знания подкинули неплохо обоснованные гипотезы. Им остается как следует их проверить методами своих наук, чтобы заполнить еще одну немаловажную страницу нашего прошлого. •

По материалам зарубежной печати подготовил Борис Силкин.

СТРАНА КИБЕРИЯ

Сергей Панкратов

Компьютерная графика после - «юрского периода»

В предыдущем номере журнала была напечатана статья Сергея Панкратова о новой компьютерной технологии, позволяющей воочию представлять явления и события, доселе непредставимые. В частности, подробно рассказано, как с помощью компьютерной визуализации удалось снять динозавров и другие реалии в знаменитом фильме «Парк юрского периода».

В этом номере журнала автор продолжает тему, показывая, сколь продуктивным стало новое направление в науке.

ПОЧЕМУ ЛЕТАЕТ ЖУК?

Последние работы компьютерных зоологов посвящены полету насекомых. В отличие от скелетных мышц позвоночных животных летательные мышцы насекомых — мух, мотыльков, комаров, ос, пчел, жуков — способны к длительным периодическим сокращениям с довольно высокой по человеческим масштабам частотой — порядка ста герц. Интерес к «махолетам» предшествовал традиционной авиации, однако, как мы знаем, не увенчался успехом. Понимание природы быстрых колебаний летательных мышц может и сегодня совершить прорыв в технике, поэтому мышцы насекомых, начиная примерно с конца шестидесятых годов, стали предметом постоянного и пристального внимания исследователей.

Однако результаты до сих пор были чисто качественными, а на большинство вопросов и вовсе не получено удовлетворительных ответов. Ну, например, почему адаптация насекомых к среде выразилась в том, что их летательные мышцы (и крылья тоже) имеют совершенно разные и именно такие конфигурации? Для непосредственного трехмерного моделирования полета сотрудники Вашингтонского университета прикрепляли к жукам и мотылькам микродатчики, которые транслировали в компьютер электрические сигналы, возникающие при колебаниях крыльев и мышц. Кстати, именно так в мультимедийных студиях (с недавних пор их называют «визионариумами») создаются виртуальные человеческие существа, которые «обучаются» движениям с помощью датчиков, прикрепленных к рукам и ногам реальных людей.

Компьютерная визуализация полета насекомых позволяет детально проследить взаимосвязь между движениями крыльев насекомых и порождаемыми ими вихревыми потоками. Изучив с помощью визуализирующей графики нестационарный процесс вихреобразования, можно попытаться оптимизировать аэродинамические характеристики крыла, в частности, добиться максимальной подъемной силы.

Насколько эффективна для науки компьютерная визуализация, показывает еще один, поразивший многих пример. Казалось бы, анатомия человека — не динозавра! — давно изученный и не содержащий никаких «белых пятен» предмет. И вдруг — сенсация: специалисты по челюстнолицевой хирургии из Мэрилевдского университета в Балтиморе (США) в феврале 1996 года обнаружили неизвестную ранее мышцу, располагающуюся между глазной впадиной и нижней челюстью человека. Однако еще большей сенсацией стало известие, что новооткрытая мышца (названная, если кому интересно, сфеномандибулярис — sphenomandibularic) уже входит в трехмерный интерактивный анатомический атлас, созданный американской компьютерной фирмой EAI (Engineering Animation, Inc.), путем полной визуализации данных о человеке. Выходит, мышца существовала в медицинской литературе, как говорят математики, в виде «неявной функции», и лишь компьютерная визуализация сумела вывести ее в осязаемоизобразительное пространство трех измерений.

Даже идеализированные свойства видимых предметов, такие как симметрия, кривизна, пересечения трехмерных форм, их текстура, прозрачность, отражательная способность и

условия освещения преобразуются компьютером в необозримое количество изощренных изображений.

Наука все больше приближается к искусству — не только по артистичности методик, но и по возможностям создания шедевров.

Справа — одна из картин известного французского художника Виктора Вазарели, основателя ОП-арта («оптического искусства», точнее — искусства, построенного на нюансах зрительного восприятия и воздействия на него).

Слева — специальные компьютерные очки, надев которые вы имеете возможность моделировать подобные картины в любом количестве, варьируя формы и цвета увиденного. Такие очки используются, в частности, как тренажеры при подготовке пилотов сверхзвуковых аппаратов.

УВЫ, ВСЕ ЛЮБЯТ КАТАСТРОФЫ

Несмотря на кажущуюся сегодня простоту, весь этот синтез возможностей кино, биологии, физики и математики был недоступен еще каких-нибудь десять лет назад. Задачи трехмерной визуализации (в частности, применительно к биомеханике) требуют не только высокой производительности при работе с программными кодами, основанными на численных алгебраических алгоритмах, то есть

не только способности быстро «пережевывать» числа и получать значения требуемых данных, но и наглядно представлять гигантские массивы числовой информации. Суперкомпьютеры десятилетней давности, такие сверхмощные, как «Конвекс», «Сайбер-205» и тогдашний лидер лидеров — «Крей», уже были отменно приспособлены для перемалывания чисел (если строго — для арифметических операций над вещественными числами), но плохо преобразовывали числовые массивы в более понятные образы — с цветом, сложными геометрическими формами, прозрачностью или отражательными свойствами, хитрым распределением освещенности. Набор таких образов в трехмерном пространстве с пространственными соотношениями между ними образует сцену, характеризующуюся глубиной, а если добавить зависимость от времени — динамическими свойствами. Получение подобной сцены и есть компьютерная визуализация данных (visual computing) Например, медицинская томография — классическая задача компьютерной визуализации.

Прообразом процедуры визуализации может служить построение графика функции, типичная задачка школьной математики. При этом разные ученики строят 1рафнки по- разному: одни попросту подставляют в исходное алгебраическое выражение много произвольно взятых числовых значений (построение «по точкам»), другие используют соображения, близкие к геометрическим,— свойства симметрии, минимумы и максимумы, точки перегиба, пересечения с осями, асимптотики, наконец, понимание поведения функции «в целом».

Первый способ при выборе подставляемых значений аргумента не произвольно, а в виде периодической последовательности — ее в электронике называют растром — служит прообразом растровой графики со всеми ее достоинствами и недостатками (например, «эффектом лестницы» при построении непрерывной функции, когда плавная кривая заменяется «ступенчатой»). Второй способ отражает принципы геометрического моделирования.

Заметим, что уже одномерная визуализация обладает изрядной эвристической, прогностической силой, о чем свидетельствует пример «теории катастроф». Лет пятнадцать — двадцать назад эта дисциплина вдруг стала исключительно модной, своими претензиями на универсальность напоминая астрологию. Если встать на позиции математического пуризма, то «теории катастроф» просто не существует — ее результаты укладываются в известную, появившуюся задолго до нее теорию особенностей гладких отображений. Однако про последнюю никто, кроме профессиональных математиков, не вспоминал, а вот книжки по теории катастроф выходили массовыми тиражами и раскупались, как детективные романы.

На вопрос: почему так?, один из ответов состоит, видимо, в том, что в теории катастроф все явления представлены графически. Причем те, что отражают предсказуемые, постепенные события, изображены плавной частью кривой (или поверхности), а внезапные — катаклизмы, срывы, катастрофы — соответствуют ломке, падению, обрыву той же кривой или поверхности. При этом важно то, что у нас возникает понимание: резкое изменение — катастрофа — как бы зреет при плавном развитии событий и в конце концов становится неотвратимой. Такой срыв накапливающейся «революционной ситуации» напоминает прыжок лыжника с трамплина. Книжки по теории катастроф изобилуют картинками — вещь для чистой математики непривычная, отдающая обывательской нестрогостью. Но именно благодаря картинкам теория катастроф помогает жить и работать многим нематематикам, вынужденным анализировать довольно сложные динамические системы, например, в экономике.

ОБЪЕМНАЯ ВИЗУАЛИЗАЦИЯ В МЕДИЦИНЕ

В современной науке существует несколько методов определения пространственных координат и визуализации трехмерных объектов: рентгеновская, звуковая, сейсмическая, магниторезонансная (ЯМР, по- английски MRI) и позитронная (РЕТ) томография; измерения с помощью радара, лидара и сонара, а также голографическая интерферометрия. Недавно были развиты лазерные спектроскопические методики (в частности, нелинейнооптические) трехмерной визуализации скрытых объектов, особенно эффективные в медицинской интроскопии.

1

2

На этой странице приведено изображение, полученное в результате оптической биопсии, неинвазивного, то есть не травмирующего, в отличие от обычной биопсии, исследования тканей при подозрении на онкологическое заболевание.

Когда подозрительный участок или орган освещается лазерным импульсом, спектральный отклик — своего рода оптическая подпись — раковой ткани (№ 2) заметно отличается от отклика нормальной ткани (№ 1).

Наиболее известным сегодня примером трехмерной визуализации может служить компьютерная томография.

Еще совсем недавно единственным способом неинвазивно проникать в человеческое тело и разглядывать многие из внутренних органов было использование рентгеновских лучей.

4

5

Однако обычные методы, даже при очень хорошей рентгеновской трубке (источнике) и сверхчувствительной фотопленке (приемнике), дают нечеткое и сильно «зашумленное» изображение, к тому же только двумерное, так что правильно его интерпретировать — отдельная наука.

В отличие от традиционных рентгеновских методов томография представляет собой объемную реконструкцию внутренних органов на основе числовых данных, полученных как характеристики физических свойств тканей. Средства машинной графики позволяют показать, например, трехмерное изображение плода, полученное на ЯМР- томографе. Врач может рассматривать мельчайшие детали, как угодно преобразовывать изображение, его можно также легко сжимать, архивировать, передавать по каналам связи для участии в телеконсилиумах и т. л.

3

Да и самим исследователям, судя по всему, графическая методология теории катастроф позволяет «думать карандашом».

Однако все так легко и понятно (а в эмоциональном смысле — приятно) только в одномерном случае. Как только задача становится многомерной, сразу возникают трудности, часто непреодолимые. Простой пример: геометрические свойства плоской кривой вполне характеризуются ее кривизной, но если линия выходит из плоскости и становится пространственной, то кривизны для ее описания уже недостаточно и необходима еще одна величина, называемая кручением. Для поверхностей все усложняется еще больше, что, собственно, и послужило поводом для создания наиболее мощного в современной науке аппарата новой геометрии.

Еще один пример, чуть более сложный. Уравнения движения тела с учетом сопротивления среды более или менее легко интегрируются (хотя в ответе получается труднообозримый набор чисел). Но попробуйте аналитически или стандартными численными методами описать движение развевающегося на ветру флага, и у вас вряд ли что получится. Специалисты по вычислительной математике, традиционно ориентированной на операции «вещественной арифметики», как бы заранее смирялись с плохой точностью решений многомерных задач — требования, предъявляемые к ним, были заведомо много ниже, чем в одномерном случае. О трехмерной же визуализации, даже самой простой, и говорить нечего — ее до недавних пор практически не существовало, причем не только в России.

В вычислительной математике вообще с самого начала наблюдалось снобистское пренебрежение наглядностью. Достаточно вспомнить тоскливую абракадабру командных строк компьютерных программ, причем не только в первых убогих версиях DOS, но и во многих более совершенных UNIX-системах. Увы, и сегодня, когда во многих странах PC продаются в любом деревенском супермаркете наряду с тетрадками и сковородками, с этой тяжелой наследственностью очень трудно расстаться. Те IBM — совместимые «персоналки», молниеносно устаревающие DOS — машины, применение и свойства которых еще совсем недавно сладкоречиво обсуждались в компьютерной беллетристике,— это прежде всего лингвистические, семантические устройства с традиционно слабой графической подсистемой. И сколько бы мы ни утверждали, что лучше один раз увидеть, развитие компьютерной идеологии шло отслова и цифири, а не от картинки.

А в первых IBM PC видеоподсистема и вовсе не была графической. Должно быть, чопорные дяди из IBM, будучи слишком привержены «цифиркам», промахнулись, считая компьютерные изображения делом несерьезным. Только когда PC стали завоевывать мир, в 1981 году в Стенфордском университете (США) был создан первый специализированный графический процессор — «геометрическая машина» (Geometry Engine), способная представлять реальные объекты (точнее, их поверхности) в трехмерном пространстве.

Несколько лет спустя из университетской «геометрической машины» выросла довольно успешная компьютерная компания «Силикон графикс».

6

7

8

9

На рисунках показано, как работают рентгеновский (№№ 3—5) и ЯМР (№№ 6—9) томографы. При обследовании на рентгеновском томографе пациент ложится на стол таким образом, чтобы та часть тела, изображение которой требуется получить, находилась бы в пределах кругового отверстия в раме томографа. В верхней части рамы обычно располагаются рентгеновский источник и коллиматор устройство, преобразующее расходящийся пучок лучей в тонкий направленный поток; в нижней части рамы находится линейка детекторов рентгеновского излучения, как бы заменяющая пленку. При необходимости врач может предварительно ввести в организм пациента контрастное химическое вещество, чтобы улучшить визуальный контраст между исследуемым органом и окружающими тканями. Когда включается рентгеновский источник, тонкие, как карандаш, лучи просвечивают тело и данные, регистрируемые детектором, передаются в компьютер. По мере того как рама поворачивается вокруг папнента, этот процесс повторяется много раз, и каждый раз данные от детекторов, соответствующие набору разных положений (углов), обрабатываются компьютером. Благодаря математическому алгоритму, основанному на известном в классической интегральной геометрии преобразовании Радона (по имени австрийского математика, изучившего в 1917 году свойства этого преобразования), набор численных показаний детекторов превращается в картинку на экране. Томографическая установка, основанная на явлении ядерного магнитного резонанса (ЯМР-томо- граф), обычно представляет собой трубу, содержащую длинный цилиндрический магнит, и обмотки, в которых возбуждается ток, соответствующий посылаемому и принимаемому радиочастотным сигналам. Строго говоря, магнитный резонанс — сугубо квантовое явление, и для его объяснения нужно привлекать стандартные квантово-механические понятия. Качественно, на классическом языке, суть явления в том, что сильное постоянное магнитное поле, создаваемое цилиндрическим магнитом, выстраивает хаотически ориентированные спины ядер атомов водорода в теле пациента вдоль единого направления, подобно тому как железные опилки выстраиваются вдоль невидимых линий поля вблизи магнита. Когда через камеру-трубу томографа проходит специально возбуждаемый — зондирующий — радиочастотный импульс, магнитное

поле импульса, хотя и слабое, все же на какое- то время слегка отклоняет выстроившиеся спины от заданного направления, и они начинают колебаться, как говорят, прецессировать вокруг направления сильного поля постоянного магнита, подобно закрученному волчку, который слегка подтолкнули. Ядра атомов при этом резонируют, то есть тоже испускают слабый радиосигнал, который можно зарегистрировать чувствительными детекторами. Когда же зондирующий радиочастотный импульс выключается, спины возвращаются в упорядоченное состояние и генерируемый ядрами сигнал затухает. По времени этого затухания и другим характеристикам сигнала, обрабатываемым компьютером, можно судить о химическом составе и биологических свойствах тканей. Для каждой точки изображения на экране собираются и усредняются данные от резонирующих водородных ядер (протонов) в исследуемом внутреннем органе, при этом каждому подученному значению присваивается свой цвет. В результате области с различной плотностью протонов и, соответственно, неоднородные по составу тканей оказываются отмеченными разными цветами.

В отличие от рентгеновского обследования ЯМР- метод абсолютно безвреден и гарантирует намного лучший контраст между разными типами тканей, что позволяет легко различать здоровые и пораженные участки. ЯМР-томография особенно успешно применяется при диагностике патологий центральной нервной системы и костномышечного аппарата, а также для распознавании опухолей на фоне здоровых тканей.

Особенность непривычно разноцветных, обладающих странными названиями и формами компьютеров «Силикон графикс» состоит в том, что они содержат специальную подсистему для работы с геометрией и поверхностями, которая берет на себя все преобразования числовых массивов в геометрические образы. Любопытно, что когда осенью 1996 года первую такого рода рабочую станцию «О²» нужно было ввезти в Россию, отечественные таможенники упорно не хотели ее пропускать, не веря, что это компьютер. В итоге пришлось задекларировать «О²» как пылесос.

Современные потомки первой «Геометрической машины», такие, как «Машина реальности» (Reality Engine), «Бесконечная реальность» (Infinite Reality) или «Сверхъестественная реальность» (Reality Monster) параллельно выполняют чисто геометрические операции (перемещения, повороты, преобразования масштаба), обрабатывают поступающие в реальном времени видеоданные и звук, а также синтезируют все это настолько, что потом непонятно, как разделить объекты на реальные и синтезированные (президент Кеннеди пожимает руку актеру, сыгравшему роль Фореста Гампа в 1994 году, реальный дельфин Флиппер плывет в стае дельфинов - «аниматроников» и так далее).

Подобный синтез, особенно «в реальном времени», чрезвычайно эффективен. Однако стоит помнить, что ключевую роль в этом эффекте играет способность визуализирующей системы совершать именно геометрические преобразования. Дело в том, что все окружающие нас предметы по форме весьма сложны, и потому первое, что приходится делать в задаче объемной визуализации, это моделировать геометрию предметов, представлять поверхности в соответствии с ожидаемым уровнем точности. Затем преобразованные поверхности закрашиваются и покрываются текстурой. С течением времени поверхности могут деформироваться, и тогда задача трехмерной визуализации начинает напоминать физические примеры эволюции многочастичных систем.

Изучение динамики таких систем в теории поля и физике конденсированных сред недавно привело к выдающимся открытиям, причем все они были основаны на Идеях современной геометрии. И хотя геометрическая информация, необходимая для построения вполне совершенных графических комплексов для трехмерной визуализации, сводится к числовым операциям с множеством полигональных поверхностей (обычно попросту плоских треугольников), покрывающих поверхность сложного трехмерного объекта, мало-помалу становится ясно, что компьютерная идеология — как и физическая — постепенно дрейфует от сугубо вычислительных методов к геометрическим, а машины, автоматически (аппаратно) реализующие геометрические преобразования, получают заведомое преимущество.

ЧТО ЛЕГЧЕ ПОНИМАТЬ - ЧИСЛО ИЛИ КАРТИНКУ?

Попробуем объяснить этот дрейф — от числа к образу. Что такое геометрическая операция? В наиболее простом и распространенном случае эволюция поверхности в трехмерном пространстве сводится к переносам, вращениям, сжатиям и растяжениям покрывающих ее треугольников

(Известный прием: любая поверхность разбивается на сетку треугольников.) А поскольку каждый треугольник однозначно задается тремя точками, то производительность визуализирующей системы в первую очередь определяется ее способностью совершать преобразования координат точки в трехмерном пространстве (совокупность таких точек образует координатную сетку — как говорят математики, носитель). Но множество вершин треугольников содержит гораздо меньше элементов, чем множество всех точек на поверхности, формирующей трехмерный образ реального объекта, поэтому машина, автоматически преобразующая координаты выделенных точек (параллельно закрашивая и заливая текстурой преобразованную поверхность), имеет тенденцию работать быстрее, чем сложные программы преобразования формы на быстродействующих, но не специализированных, сугубо арифметических машинах.

В самом деле, сколько точек составляют образ? При растровом описании журнальной страницы их, как минимум, порядка ста тысяч, и тем не менее опытный полиграфист обычно сразу обнаруживает изъяны. Ясно, что точечная, растровая графика неоптимальна для реконструкции объекта — она напоминает попытки слепого восстановить образ дороги, постукивая палочкой по тротуару. Именно поэтому поточечное, на ощупь, зондирование применяется в экспериментальных науках в условиях резко суженных возможностей, ведь не всегда и не все можно увидеть. С другой стороны, каждой точке (каждому касанию тротуара палочкой), вообще говоря, соответствует число (либо набор чисел), и задача визуализации — задача слепого — в том, чтобы преобразовать это множество чисел в цельный образ.

Принято считать, что главное в науке — число (хотя современный физик сказал бы, наверное, что самое главное — симметрия). Хороший эксперимент нацелен на получение числа и оценку его точности. Корректный теоретический результат — формула, выражающая искомую величину через известные значения, то есть тоже число. И в самом деле, число и вообще цифровая форма представления информации — высокоэффективное и достаточно универсальное средство хранения, обработки и передачи готовых, кем-то полученных данных. Создание же качественно новой информации требует других познавательных и понятийных средств, в частности, способности порождать зрительные образы. «Воображение важнее знаний»,— неоднократно повторял Эйнштейн. И сегодня тому множество подтверждений. Например, вычислительная квантовая химия, используя быстрые арифметические процессоры, может с высокой точностью выдать разные числовые значения, характеризующие поверхности в энергетическом пространстве, но для молекулярного моделирования этого, оказывается, недостаточно — требуется видеть, как группируются разные фрагменты молекул или как они взаимодействуют с растворителем. Не случайно в докомпьютерную эру, своего рода «юрский период» большинства наук (у нас в отечестве лет восемь — десять тому назад), исследователи сложных молекул тратили массу времени на скручивание моделей из палочек, проволочек и разноцветных шариков; такой ручной труд был чуть ли не обязательным элементом молекулярно-биологического моделирования, не говоря уж об образовании.

В значительной мере по тем же причинам не прекращаются споры, инициируемые чаще всего агрессивными дилетантами, по поводу специальной теории относительности. Хотя достаточно было бы понять, что это чисто геометрическая теория, в которой неясности исчезают по мере изучения предмета. Чем же порождаются многолетние диспуты? А очень просто: хочется такой же наглядности, как в школьной геометрии. В этом смысле полная визуализация сокращения Лоренца могла бы ликвидировать и метафорическое многослсвье популяризаторов, и многочисленные заблуждения, добросовестные и не очень. То же самое и с квантовой механикой, которая фактически с начала пятидесятых годов — после создания транзистора — стала обычной инженерной дисциплиной со своим рецептурным набором. Когда есть конкретика, но нет привычных визуальных образов, возникают затруднения с пониманием.

Физики часто отрицают необходимость для себя в визуализации, но любопытно, что потребность в ней становится вполне насущной, когда за какую-нибудь физическую проблему берутся несколько иные люди — математики и задача переходит на следующий после теоретико-физического уровень абстракции. Когда математик докладывает такую работу, со стороны физиков немедленно следует просьба нарисовать какую-нибудь картинку.

Все это объясняет, почему машины, взаимодействующие с человеком не только с помощью алфавитно-цифровых процедур, а и на уровне его зрительного восприятия и путем подхлестывания его воображения, получают сейчас изрядное преимущество. При этом «машинное число», разумеется, никуда не исчезает, оно лишь приобретает визуальный образ, как и при построении школьных графиков. Скорее всего, объяснение символьной ортодоксальности недавних программистских традиций в скудности доступных тогда ресурсов. И, может быть, после создания петафлопных машин с быстродействием свыше 10 1⁵ операций в секунду (эта программа уже вовсю разворачивается в США) идеология компьютерных людей станет еще более открытой визуализации.

В заключение попробуем представить, каким должен быть идеальный компьютер. Грубо говоря, это плоская пластина (слэб) наподобие затемненного оконного стекла, с некоторой интегральной начинкой, которая вовсе не должна интересовать пользователей любого уровня. С одной стороны пластины — на вход предъявляется информация в любой форме: графика, видео, изображение быс- тропротекающего процесса, звук, набор чисел и т. д., с другой ее стороны тотчас же (опять-таки «в реальном времени») получается ответ, причем тоже в любой форме. Систему, совершающую такое преобразование, можно было бы назвать информационной линзой. И чем ближе нынешние устройства подходят к этой идеальной модели, тем удобнее будет профессионалам заниматься с их помощью своими прямыми делами, не оглядываясь на провинциальные предрассудки сегодняшней компьютерной мистики.

ВСЕМИРНЫЙ КУРЬЕР

Азарт • участника лотереи • имеет глубинные корни • связан с интуицией

участника лотереи

В результате работ социолога Сьюзен Лош из университета штата Флорида выяснилось, что выбирая «счастливый» номер, большинство участников лотерей опираются на какие-либо важные для них даты, например, на день рождения или свадьбу, так как полагают, что это поможет им выиррать крупную сумму денег.

Двадцать два процента обращались «за советом» к несложному электронному устройству, именуемому генератором случайных чисел.

А шестнадцать процентов принимали подобное решение во время молитвы или при помощи каких-либо религиозных или мифологических «наводящих указаний». Только трем процентам пришло в голову опираться на окружающую среду или бытовые факторы, такие, как размер обуви или, скажем, номер, стоящий на аптечном рецепте. Никаким фиксированным или постоянным способом не пользовались примерно десять процентов.

Интересно, что более образованные люди, как правило, применяли более «рациональный» подход к лотереям. Они чаще прибегали к помощи генератора случайных чисел. Те, кто проводит долгие часы, взирая на телевизионный экран, чаще иных опираются в своем выборе на важные для них даты. Тут может играть роль влияние телепередач, в которых выступают выигравшие в прошедшей только что лотерее,— они нередко рассказывают, что выбрали билет именно таким способом.

Средний участник флоридской лотереи выглядит так: это женатый мужчина, работающий по найму. Его средний заработок составляет 34 с небольшим тысячи долларов в год, тогда как избегающий подобных мероприятий гражданин ежегодно получает около 28 тысяч долларов. Вот это полностью противоречит установившемуся среди большинства критиков лотерей мнению, согласно которому их участники обычно являются людьми бедными и не умеющими правильно распорядиться своими деньгами. Исследовательница заключает: «Игроки — это те, кто может позволить себе азартно играть».

имеет глубинные корни

Что отличает азартных игроков от тех, кто уйдет раньше, чем Проиграет последнюю рубашку? Судя по исследованиям Чарльза Варрена и Брюса Мак Данауа из университета Иллинойс в Чикаго, дело может быть в различной реакции головного мозга на такие внешние раздражители, как азартные игры.

Выбрав после предварительного тестирования добровольцев, семь из которых играли раньше только за компанию и девять «истинных» игроков, исследователи записали энцефалограммы в тот момент, когда они были увлечены компьютерной игрой. Она заключалась в том, что участникам необычного эксперимента раздали по десять долларов и предложили, ставя на десять центов, угадать, какую из четырех карт выберет компьютер.

В промежутке между 350 и 450 миллисекундами после выигрыша в отличие от простых игроков у маниакальных наблюдался всплеск электрической активности. Это, по мнению ученых, свидетельствует о сильной биологической привязанности этих людей к азартным играм, потому что нормальное время для реакции на внешние импульсы составляет полсекунды. Только на 600—900-й миллисекунде после выигрыша у «любителей» наблюдался пик на энцефалограмме. К тому же выяснилось, что «профессионалы» реагируют на выигрыш активнее, если играют нс на деньги, получая удовольствие не от выигрыша, а от самого процесса.

Но уже спустя полторы секунды после успешного результата очередной игры между реакцией двух групп наблюдалось коренное различие: на энцефалограммах «маньяков» электрическая активность резко снижалась, тогда как мозг «любителей» бурно радовался выигрышу.

По мнению ученых, в таких результатах тоже есть своя логика — победа всегда ощущается как преграда для тех, кто считает дело законченным лишь тогда, когда все деньги проиграны.

связан с интуицией

Согласно результатам американских биологов из университета Айовы, интуиция у человека играет гораздо большую роль при принятии решений, нежели многочисленные сознательные доводы и долгий опыт. При этом выяснилось, что для формирования и использования интуитивной информации используется передняя, лобная часть коры головного мозга.

Антонио Домацио и его коллеги сделали это открытие во время изучения поведения пациентов с повреждениями именно передних участков коры головного мозга. Люди эти внешне спокойны и воспитаны, но стоит им столкнуться с проблемой и встать перед дилеммой принятия решения, как тут же они начинают проявлять сильное беспокойство и нервозность. Особенно ярко это заметно в ситуации, когда необходимо выбрать тот или иной товар в магазине и заплатить за него. В первых экспериментах ученые попросили добровольцев, предварительно раздав деньги, вытаскивать карты поочередно из четырех колод. Во всех четырех колодах были карты выигрышные, однако в двух из них находились и проигрышные.

Вскоре все испытуемые начали избегать «несчастливых» колод.

Однако люди с мозговыми травмами не смогли сделать выбор и продолжали играть со всеми четырьмя колодами, в убыток себе.

Ученые решили продолжить эксперименты и вычленить интуитивную составляющую в игре каждой группы испытуемых — насколько интуиция, которую мы всегда ассоциируем с риском, играет решающую роль при принятии нами решений. И участвуют ли в этом процессе эмоции?

Присоединив к коже испытуемых электроды, которые измеряли параметры, связанные с уровнем эмоционального восприятия окружающего мира, исследователи снова разложили колоды. Вскоре после начала карточной игры здоровые добровольцы вычислили «несчастливые» колоды. Но перед тем, как они выяснили это, уровень их эмоций возрастал всякий раз, когда они брали карту из колоды, откуда ранее уже были вынуты проигрышные карты. И нс удивительно, что через некоторое время ими было принято решение не испытывать судьбу с этими колодами.

В противоположность здоровым игрокам, игроки с мозговой травмой так и не выявили «проигрышные» колоды, а уровень их эмоций существенно не повышался в ходе эксперимента. По мнению ученых, это не холодный, неправильный расчет, а отсутствие того неосознанного озарения, вспышки интуиции, которая предшествует принятию любого важного решения. А если учесть, что ученые раздали пятерке испытуемых по две тысячи долларов и ставки были по двести долларов, то важность решения поймет каждый.

Сам Антонио Домацио уверен, что симптомы людей с пораженной корой головного мозга, действующих вопреки собственной выгоде, иногда присутствуют и у здоровых людей. Ведь всем нам знакомо чувство, когда уже после совершенного поступка мы говорим — как чувствовал, не надо было брать еще одну карту — и нс было бы перебора... •

По материалам зарубежной печати подготовили Никита Максимов и Борис Силкин

КЛУБ «ГИПОТЕЗА»

Физик Азбель: ищите «клетки смерти»

Хотя проблемой старения и смерти занимаются сегодня биологи во всем мире, оказалось, что одну из самых радикальных гипотез по этому вопросу выдвинул не биолог, а физик, профессор Марк Азбель. Я узнал об этой работе Азбеля совершенно случайно, из беглого разговора, и тотчас воспылал желанием узнать побольше. Намерение это привело меня к интервью, которое я здесь и привожу.

— Чем продиктован ваш интерес к проблемам биологии?

— У меня он зародился поначалу из самых общих размышлений. Я всегда полагал, что в физике сегодня существует два главных направления. Во-первых, это физика элементарных частиц, которая дает нам понимание устройства неживой природы, от микромира до Вселенной в целом. Но мне представляется, что это направление не будет развиваться так уж долго. Я уверен, что уже через несколько десятилетий искомое понимание будет в общих чертах достигнуто. Ну а второе направление — это естественное развитие того, чем занималась так называемая макрофизика, то есть наука о реальных системах. Не микроскопического или астрономического (то есть мегаскопического), а именно макроскопического, нашего с вами масштаба. Эта наука началась с изучения идеальных кристаллов. Потом она перешла к кристаллам с дефектами, что уже ближе к реальности. Отсюда начался подъем к тем системам, которые по своему масштабу сравнимы с микробными. Ну и сегодня мы уже подошли вплотную к живым организмам, то есть к самой сложной форме организации. А поскольку это проблема большая и сложная, то и стадия эта, на мой взгляд, должна продолжаться намного дольше.

— Сложнее, чем та «общая теория всего», которую пытаются сейчас создать теоретики?

— То, что называют сегодня «общей теорией всего»,— всего лишь красивые слова. И многие уже это понимают. Вот в Соединенных Штатах отказали в средствах на постройку сверхускорителя. Этот ускоритель должен был, по мнению многих теоретиков, резко продвинуть физику к созданию такой «общей теории». А им отказали. И произошло это не из-за тупости каких-то чиновников или там экономии средств. Просто изменилось представление о структуре науки. Ведь раньше как думали? Раньше считали, будто природа построена в виде пирамиды: в основании находятся элементарные частицы, над ними — атомы, они составляют физические тела, а эти тела образуют Вселенную. Отсюда следовало убеждение, что достаточно-де понять строение микрочастиц, и это откроет путь к пониманию атомов, а понимание атомов откроет путь к анализу твердых тел и так далее. Иными словами, считалось, что понимание нижних этажей здания природы автоматически ведет к пониманию верхних. 1ак вот оказалось, что это не так. Законы нижних и верхних этажей не перекрывают друг друга. Понимание одних не гарантирует понимания других. И потому упомянутый сверхускоритель нужен скорее для удовлетворения любопытства кучки людей, заинтересованных глубинными проблемами какой-то одной области науки, но он мало может дать науке в целом. На мой взгляд, то же самое относится и к широко разрекламированному сейчас проекту «Геном». К тому моменту, когда будет расшифрована структура всех генов человека, сама эта расшифровка скорее всего окажется никому не нужной. Впрочем, это мое личное убеждение...

— Итак, магистральное направление сегодняшней физики — это, по-вашему, изучение живых систем. Какое же место занимает тут проблема старости и смерти?

— Я бы сказал, самое центральное. И те две статьи, которые я послал в «Доклады Американской Академии наук», посвящены как раз этой проблеме. Об этом можно судить хотя бы по их названиям: одна называется «Универсальные биологические закономерности и скорость старения», а вторая — «Скорость старения и естественная смерть». Обе они родились из давних размышлений. Меня уже многие годы занимал такой вопрос: существуют ли какие-то общие закономерности, которым подчиняются все без исключения живые существа? Мне всегда казалось так: поскольку биологическая природа всех организмов едина, то было бы только естественно, если бы все они подчинялись единым закономерностям. Но тогда немедленно возникает следующий вопрос: а что же является самой универсальной закономерностью для всех живых существ? Ответ напрашивается как бы сам собой: если не считать того, что все они — живые, то все они, к сожалению, неизбежно стареют и умирают.

Но этот ответ представляется, на первый взгляд, таким тривиальным, что из него вроде бы нельзя извлечь ничего, кроме таких же тривиальностей. Но я все-таки физик, и я подумал: а не может ли быть так, что у этого общего универсального явления есть такая же универсальная физическая причина? Мне кажется, что сегодня мне удалось такую причину нащупать. Грубо говоря, я пришел к такому выводу: смерть является побочным продуктом жизни. Иными словами: жизнь требует непрерывного потребления энергии, но часть этой энергии неизбежно идет на разрушение того, что ее потребляет. И вот эта часть энергии постепенно приводит к старению и смерти организма.

— Имеется в виду, что какая-то часть потребляемой энергии превращается в энергию хаотического теплового движения молекул?

— Нет. Поначалу я тоже думал, что старение и смерть — это результат постепенного теплового разрушения клеток и их элементов. Но дело в том, что, как оказывается, время жизни любого организма существенно зависит от его массы. А это исключает теорию чисто теплового воздействия. Если бы все дело сводилось к нарастанию энтропийного хаоса, то время жизни не зависело бы от массы. А оно зависит, это не я придумал, это установлено эмпирически. Значит, нужно искать какой-то другой механизм. И мне кажется, что я его нашел. Чтобы объяснить, в чем он, на мой взгляд, состоит, воспользуюсь такой аналогией. В Книге Иова есть одна фраза, по-русски она звучит совсем как известная поговорка: «Капля камень точит». Между прочим, она потом повторяется у римского поэта Лукреция Кара, так у него: 

«Капля точит камень не силой, но частым паденьем»,— но я сильно подозреваю, что Лукреций просто заимствовал ее у Иова, не сославшись на источник. Так вот, почему, собственно, капля способна разрушить камень? Ведь это вроде абсолютно невозможно.

— Почему невозможно?

— Да хотя бы потому, что энергии отдельной капли для этого совершенно недостаточно. Грубо говоря, энергия связи молекул камня — это Эверест, а энергия отдельной капли — толчок, который способен подбросить эти молекулы на какой-нибудь метр вверх. А то, что капель много, тоже ничего не меняет. Нельзя же долететь до Луны, много раз подпрыгивая понемножку. Это только Мюнхгаузену удавалось. Значит, энергия отдельных капель должна где-то накапливаться, пока в сумме не достигнет нужной величины. Но где? Если капля просто передаст свою энергию камню в целом, эта энергия рассеется в виде теплового излучения. Эго приводит к мысли, что есть какие-то «склады» энергии. Сегодня мы знаем, что это за склады. Это микротрещины и всякие другие случайные дефекты молекулярной структуры камня. Энергия отдельных капель запасается в этих микротрещинах, пока этот запас не станет достаточным, чтобы микротрещина превратилась в макротрещину. Вот она-то и раскалывает камень.

На мой взгляд, в живых организмах происходит нечто подобное. Гипотеза, которую я предлагаю в упомянутых статьях, состоит как раз в том, что в организме тоже имеются такие «уязвимые места» — этакий биологический аналог «микротрещин». При каждом акте потребления энергии, необходимой для жизнедеятельности, некоторая часть этой энергии аккумулируется в этих уязвимых местах. Когда накопившейся энергии становится достаточно, эта клетка или какой-то ее элемент выходит из строя. Эго и проявляется в болезнях и старении. А окончательная смерть организма наступает в тот момент, когда количество таких разрушенных «ключевых клеток» достигает некоторого «критического» числа. Она не связана, таким образом, с постепенным «тепловым» изнашиванием всех без исключения клеток организма, а имеет характер этакого квантового скачка. Организм живет лишь до тех пор, пока не разрушено критическое количество этих ключевых клеток. Поэтому я их так и назвал — «клетками смерти».

— Это что, какие-то особые клетки? Они чем-то отличаются от остальных?

— Понятия не имею! По-моему, тут рано заниматься спекуляциями. Придумывать, конечно, можно все что угодно, но, по-моему, это занятие не для ученых, а для научных фантастов. Если такие клетки существуют, найти их — дело экспериментаторов. Я всего лишь выдвинул гипотезу, главная ценность которой в том, что ее можно экспериментально проверить. Согласно моей гипотезе, такие клетки существуют и именно их разрушение вызывает смерть. По моим предположениям, общее их количество ничтожно. В каждом организме они составляют не больше тысячных долей процента от его массы. А раз их общее количество зависит от массы, то, понятно, и длительность жизни организма тоже должна зависеть от его массы. Это и объясняет наблюдаемую на опыте закономерность, о которой я уже упоминал. Каждое живое существо умирает в тот момент, когда разрушается некая определенная доля его массы. Но не любая доля, а именно вот эти «клетки смерти».

По ходу жизни, то есть потребления энергии, выходит из строя все больше «клеток смерти», и организм все ближе подходит к тому порогу, за которым количество этих уничтоженных клеток становится критическим. И тут уже достаточно получить еще несколько порции энергии, чтобы за этот порог перевалить.

— Из чего вытекает, что этих «клеток смерти» так ничтожно мало?

— Из экспериментальных данных. Если предположить, что для их разрушения любому организму требуется одинаковое количество энергии в пересчете на одну молекулу его массы, то из экспериментальных данных о массе различных организмов и потребляемой ими в единицу времени энергии можно вычислить, за какое время жизни они накопят «критическую энергию», необходимую для смерти. Эти расчеты позволили мне построить кривую ожидаемой средней продолжительности жизни для разных организмов, точнее — для разных биологических видов. Из сравнения ее с экспериментальными данными (я взял такие данные для двух тысяч биологических видов) я и получил оценку количества «клеток смерти». При этом оказалось, что эмпирические данные ложатся на теоретическую кривую с поразительной точностью — до двух процентов! Причем для таких разных и далеких друг от друга видов, как, скажем, человек, овца и мушка-дрозофила.

— Выходит, гипотеза справедлива?

— Скажем осторожнее: она разумна. Если какая-то теория совпадает с экспериментом, это еще не значит, что она справедлива. Но это значит, что вопрос, который мы задали природе, был задан разумно. А это позволяет задать ей другие вопросы — те, на которые может ответить конкретный эксперимент. Например, существуют ли «клетки смерти» на самом деле? А если нет, то почему продолжительность жизни так точно подчиняется закономерностям, выведенным из данной гипотезы?

— Хорошо, не будем предрешать судьбу гипотезы. Но один вопрос все же так и напрашивается. Если я правильно понял, в этой гипотезе заложена принципиальная возможность бессмертия организмов, не так ли? Все прежние гипотезы исходили из связи старения и смерти с постепенно накапливающимся в организме энтропий- ным хаосом. Энтропию из природы устранить нельзя, но ваши «клетки смерти» защитить от разрушения можно — ну хотя бы с помощью современной биотехнологии и медицины. А тогда, по вашей гипотезе, организм сможет существовать вечно.

— Я бы сказал, что ключ к решительному продлению жизни — в предотвращении разрушения «клеток смерти» или ликвидации его последствий для организма. Мне кажется, что такая возможность существует.

— И как же она выглядит?

— Смотрите, один из результатов моей работы показывает, что у простейших организмов скорость деления клеток (в зависимости от массы) поразительно согласуется с продолжительностью жизни (которая, как я уже говорил, тоже зависит от массы). Исходя из этого, можно — разумеется, со всей осторожностью — высказать предположение, что процесс деления каким-то образом блокирует или устраняет поврежденные «молекулы смерти», что и приводит к увеличению срока отпущенной организму жизни. Я не знаю, как это происходит. Может быть, в процессе такого деления клетка отбрасывает уже поврежденные «ключевые элементы». А может быть, они концентрируются только в одной из дочерних клеток, и она быстро погибает, а другая зато оказывается снова «чистой» и потому более долгоживущей. В любом случае я предлагаю экспериментаторам: присмотритесь к деталям клеточного деления. Проверьте, одинаковы ли в смысле набора элементов обе дочерние клетки. Не выбрасывается ли при таком делении «что-то» поврежденное в окружающую среду. Любой ответ поможет нам понять, каким образом эволюция справляется с повреждениями «клеток смерти» на уровне простейших организмов. А это, быть может, позволит воспроизвести такие же механизмы и на более сложном уровне...

На этой оптимистической ноте закончим. Скажем так: гипотеза старения и смерти, предложенная профессором Аз- белем, несомненно, представляется радикально новой. Она указывает конкретный путь к постижению загадки смерти и, возможно, преодолению ее, что звучит уже совсем фантастически. Весь вопрос в том, является ли она верной. Как говорит он сам, ответить на этот вопрос могут только конкретные эксперименты. Поэтому придется подождать, что скажут биологи. Но нам ведь и некуда торопиться. Тема эта вечно актуальна. •

Игорь Лалаянц

Биолог: ищите ген

Кто хоть раз видел это архитектурное чудо, не забудет его вовек. Это не пирамиды Гизы, далеко водимые в жарком мареве пустыни. Майские пирамиды мексиканского полуострова Юкатан вырастают величественными глыбами средь зеленого моря буйной тропической растительности. Эти влажные леса от макушек деревьев до прикорневой подстилки насыщены самыми разнообразными формами жизни, волнами почти что вечного прибоя омывающей подножия гигантских сооружений из известняковых блоков (тоже, впрочем, продуктов жизни).

Видение это встает каждый раз, когда на ум приходит сравнение физики и физиологии. Греки в свое время не делили окружающий их мир, природу на живое и неживое, что и отразилось в использовании одного и того же слова «физис». И Платон вполне убежденно полагал, что мы видим благодаря свету, исходящему из наших глаз, а Аристотель говорил, что сильный запах может убить животное.

Но так уж получилось исторически, что физика в новое время вырвалась вперед, а биология влачилась вослед ей. Поскольку прогресс последней всегда был обусловлен инструментальными новшествами, созданными физиками Трудно сейчас представить себе науку о живом и медицину в том числе без микроскопа, усовершенствованного Аббе, а цитологию XX века без электронного микроскопа, созданного немецкими физиками тридцатых годов.

То же относится и к генетике. Хотя ее начинал опосредованно монах, интересовавшийся метеорологией и атмосферной оптикой, все же реальный прогресс этой теоретической и практической дисциплины наступил тогда, когда в нее пришли физики. Имен и примеров тому не счесть. И в данном случае мы имеем еще один.

Впрочем, «базальные» принципы физики и биологии, объекты их исследования имеют разную природу. Точные науки сродни небоскребу или пирамиде, построенным на жестких принципах и немногих аксиомах. А жизнь подобна киселю, растекающемуся по поверхности и постоянно ускользающему сквозь пальцы. Уж сколько раз многие пытались дать ей и смерти определение, и каждый раз их подстерегало фиаско.

В существовании подобного «принципа неопределенности» биологии и кроется ее сложность. Мы во многом вынуждены перестраивать свое мышление каждые десять, если не меньше лет, занимаясь клетками, вирусами, белками и нуклеиновыми кислотами. Сейчас уже никто в здравом уме не думает давать определение жизни. И даже смерть, с которой вроде бы все ясно и понятно, все как-то ускользает из риторических рамок дефиниций.

Подобно Оруэллу с его новоязом, мы можем заявить, что жизнь — это смерть, и наоборот. Место, где действительно сходятся физика и биология,— это ген. Клетки представляются уж очень большими сложностями, чтобы их можно было адекватно анализировать. А вот ген более постоянен и функционален, в нем больше определенности. Поэтому далее соглашаться с Азбелем и подкреплять его мысли я буду именно с позиций того, что мы знаем сегодня о тех или иных генах, в частности, о генах смерти, без которых невозможна, как это ни может показаться парадоксальным, жизнь организма.

Организм должен убивать отдельные клетки, чтобы поддерживать свою жизнеспособность. Это уже давно стало парадигмой иммунологии, которая знает, что ежедневно в нашем организме убиваются сотни тысяч, если не миллионы лимфоцитов, которые по своей генетической комбинации могут атаковывать собственные клетки, вызывая аллергии и другие гораздо более опасные иммунные расстройства и иммунодефициты. Но и в этом случае ключевой механизм, вызывающий гибель клеток,— гены.

Сегодня биология приучается мыслить физическими категориями числа и воспроизводимости. И в этом отношении нет ничего более продуктивного, чем генетический подход. Уж очень хорошо гены все проясняют. Приведу всего лишь пару примеров из одной области.

Есть уже много кандидатов на роль «гена смерти», взять тот же ген белка р53. В стрессовых ситуациях, например при повреждении ДНК в результате ультрафиолетового облучения, он запускает программу апоптоза, то есть смерти клетки. И мы после активного загара облезаем, сбрасывая апоптический эпидермис.

Недавно открыт ген «вся», кодирующий белок, который находится в мембране, оболочке иммунной клетки. Этот белок является улавливателем разного рода иммунных сигналов. Анализ белка показал, что у него имеется особый цитоплазматический участок — домен, который получил название «домен смерти», поскольку запускает апоптоз. После получения сигнала смерть наступает через 24—48 часов. Ген проявляет свою функцию в селезенке и тимусе, то есть там, где постоянно происходит гибель иммунных клеток, «настроенных» против белков собственного организма.

Это у нас. А у почвенного червя «кэнорабдитис элеганс» есть свой ген — «сед» (от английского «селл дет» — клеточная смерть). У мыши обнаружен аналог гена «сед», получивший сокращенное название СРР (буквы латинские). Отключение гена СРР приводит к резкому уменьшению апоптоза в ходе эмбрионального развития мышонка. Удивительно последствие выключения механизма клеточной смерти: это не удлинение жизни, как можно было бы предполагать, исходя из обычной логики, а преждевременная смерть мышат вскоре после рождения. Вот где Оруэлл развернулся бы!

И еще один интересный вывод делают ученые, исследовавшие действие гена СРР. СРР оказался мышиным аналогом гена «сед» примитивного червя, и потому они высказывают мнение, что «машина эмбрионального развития эволю- ционно постоянна, начиная от кэнорабдитис элеганс и кончая мышью». И здесь, думается, открывается поле исследований для физиков, которые должны найти те квантовые механизмы, которые вот уже на протяжении миллиардов лет стабильны и неизменны. И которым должны подчиняться клетки всех организмов разных ступеней эволюционной лестницы.

Вот какие мысли родились у меня по прочтении очень интересного и инфор- моемкого интервью М. Азбеля. •

Юрий Лексин, наш специальный корреспондент

Подполз, увидел, ошалел

Тихо зачахнув во всем мире, этология — наука о поведении животных — решила выбрать для своего возрождения Россию, а в ней — Женю Панова. Официально: доктора биологических наук Панова Евгения Николаевича. Человека, подстать животным, непростого поведения.

Мышления — тоже.

Может, потому и выбран?

— Хочешь, расскажу, как я сделал великое открытие?

V меня в избе в деревне комары. Тучи, просто тучи. Но я никак не мог понять, откуда же они берутся? Обследовал все — нигде ни одной дыры. А они кусаются свирепо, ничего делать невозможно, только успеваешь отбиваться. Я все думаю: откуда же? Полез на чердак — там их нет. Лезу в подвал — там окошечки такие, думаю, они в эти окошечки, а потом через щели в полу — и в избу. Хрен-то, нету! Их нет и щелей нет. Излазил все — без толку.

И вдруг... Я же, естественно, там под пологом сплю, иначе загрызут. Лежу как-то под пологом, а в нем дырочка маленькая. Вижу, комар летит с той стороны, парит и — шасть в эту дырочку! Ясно, что он ориентируется на ток теплого воздуха. Вот тут-то я и подумал про трубу.

— Но ведь там задвижка, не пролететь.

— Да что комару задвижка? Он же во... Нет, я эксперимент сделал. Сначала — у меня были таблетки — я всех в избе комаров убил. Они мгновенно полегли. Ни одного нет. Потом марлей затянул все отверстия на печке — топку, то место, где задвижка, и у меня еще камин там, и его затянул большой марлей- Все! Лег и стал ждать.

Через два часа очнулся от дикого гудения. Через трубу они тучей вышли на марлю, облепили ее сплошь. Дальше — ни шагу. И все! И сейчас у меня в избе нет ни одного комара.

Но ни одному нормальному человеку я там не могу объяснить, почему их у меня нет. Начинаю кому-то из деревенских рассказывать — не может этого быть, говорят. Как же так — изба и без комаров? И продолжают мучиться с ними. А у меня нету! Вот это и есть чистый эксперимент.

— А печку-то не топишь совсем?

— Когда топлю, они не могут залететь, горячо им.

— А может, они ктем, кто удивляется твоему рассказу, как-то по-другому попадают?

— Может, у кого и есть что-то другое, но труба-то для них — оптимальный вариант, отличная теплая дорога. Влететь через дверь, надо еще подумать, зачем лететь. Комар-то такое существо, что не очень соображает Как он в избу попадает? Он же не сам. Ты заходишь, он на тебя садится и вместе с тобой туда заезжает. Но так проникает ничтожный процент. А в основном они идут по проторенной дороге: летят себе в теплом потоке и ловят кайф. Смеешься,.. А вот это и есть чистый эксперимент.

— Да не смеюсь я Просто приятно, с каким напором ты говоришь. А с ослами- то как все началось?

— Все одинаково начинается: обратил ты неожиданно на что-то внимание — и пошло. На Огурчинском когда-то туркмены жили, потом остров заняли военные. Туркмен выселили, а ослы остались. И одичали. Но мы тогда там чайками занимались, не до ослов было. А однажды прямо в наш лагерь пришел старый осел. Постоял и ушел. Но это было нечто поразительное. Весь белый. Нет, даже не белый — от старости серый. С откушенным ухом, весь в жутких ранах. Старый боец, всю жизнь провел в драках и остался жив. Другое ухо тоже рваное. И хвост откушен. Что-то страшное. Они ж дерутся жутко. Кусаются, копытами молотят друг друга. Но тогда мы про их драки еще ничего не знали. Тот старикан ходил один. Видно, жизнь прожил такую, что не позавидуешь. А может, наоборот... Потом он исчез. И хотя остров небольшой — сорок километров в длину да в ширину километров до трех, в общем кишка такая, мы его так и не нашли. Но это потом. Сначала он поразил нас. Мы ж ничего не знали тогда. Откуда, например, такие раны могут появляться? Эти уши обломанные, хвост, а еще и плечи изгрызаны, на ляжках тоже покусы. У нас не было ощущения, что эти животные могут так свирепо драться, чтобы до таких бешеных ран... До этого мы не видели никаких столкновений. Значит, надо было садиться и смотреть.

Осла одомашнивали тысячелетия, а тут он предоставлен сам себе. Насколько он возвратился к своему дикому состоянию, возвратился ли? В общем, мы залегли с биноклями на весь май.

Но идея-то в том, что совсем не важно, кем заниматься, когда наблюдать. Как было в додарвиновские времена... Пошел Кювье или Бюффон, увидел, что зубр дерево грызет, и описал. Науки тут, конечно, никакой. Вот статистику набрать — огромную, точную,— тогда что-то может появиться.

С другой стороны, как один человек недавно сказал: в зоологии сейчас начался век персонализации. То есть нынче уважающий себя этолог не станет заниматься повелением животных отвлеченно, как группой самок, например, или самцов. Сейчас всех метят. И не то что крупных, а тех же жуков, кузнечиков. То есть работают с популяциями, где уже известна каждая особь. Да и не интересно наблюдать, пока не начнешь опознавать всех индивидуально. Вот тогда для тебя и начинает что-то происходить. А как они живут, чем и где, это лишь первые два-три года. Самое интересное потом. Как идет смена поколений? Как растут детеныши? Как они осваивают пространство? Как занимают потом уже собственную территорию?

Но беда в том, что все это непросто. Вот ты понял границы территории, пометил популяцию, узнаешь наконец всех, и тут ни с того ни с сего приходит какой-то немеченый чужак, покрутился чего-то — и нет его. А кто он и что все это значит — загадка.

Так было и с ослами. Вначале надо было провести простую инвентаризацию. Их там штук семьдесят. Зарисовываем каждого. Правда, некоторых и зарисовывать не надо, узнаешь сразу, как того старикана. Но в той популяции было очень много белых. Попадались и с желтоватым налетом. Так что непонятно: может, они и грязные. Как белый медведь, он же не белый — желтоватый. Но я потом сравнивал своих островных ослов с материковыми. Там белых процентов десять, а на Огурчинском — все семьдесят. Это какой-то островной эффект, своя генетика.

Вот с белыми целая проблема. Смотришь в бинокль — травмы там-то, ага, тот самый холостяк, номер V. Но травмы сегодня есть, завтра зажили или он такие новые схлопотал, что неузнаваем. В общем, глаз да глаз.

Потом по группам. Эта самка ходит с белым детенышем, другая — с бурым, третья — с двумя. Наконец, и с этим разобрались. Вот тогда и начинается: так что же у них там происходит?

Приходишь, скажем, в компанию блатных. Они ботают по фене, а ты абсолютно ничего не понимаешь. Но слушаешь. И постепенно начинаешь связывать отдельные слова с предвидением каких-то ситуаций, по крайней мере, к миру идет дело или к ссоре. И здесь то же самое. В чем прелесть нового объекта? Все новое, ты ничего не знаешь и все время, как в детективе, складываешь кусочки мозаики, пытаясь понять, а что же значит вот это движение, тот вскрик, а этот? И вот уже понимаешь что-то, радуешься. Потом, конечно, выясняется, что ничего ты не понимаешь, твое наблюдение ровным счетом ничего не значит или в разных ситуациях разные наблюдения начинают значить одно и то же.

И все-таки что-то есть. Никогда, кстати, раньше не сталкивался с тем, чтобы наборщики, набирая научную статью, собирались вместе и читали ее. Только с ослами так вышло. Ведь там же полная аналогия с человеком. Чего стоят одни бацды молодых ослов.. У старых своя территория и группа самок, они их как бы пасут. Но организация эта довольно рыхлая, и самки могут вдруг пойти на другой конец острова, то есть запросто выйти за территорию самца, который их защищает. И обычно это две-три самки и три-четыре детеныша. Но и с самцами не так все просто. Вообще он защищает свою территорию всегда, но в сезон, когда там ходят самки, защищает особенно. И все равно тот старикан, например, мог прийти на чужую территорию и запросто начать там качать права перед взрослыми самцами. Молодые же держатся такой кодлой, они ходят все вместе, и это страшная напасть для территориальных самцов, особенно когда они вваливаются штук тридцать сразу. Но обычно не так просто все происходит. Они не врываются строем, плечо к плечу. Нет. Идет сначала один. Территориальный самец его, конечно, прогоняет. Тогда приходят три сразу. Он опять пытается что-то сделать. Тогда приходят пять, за ними семь... И в конце концов тому самцу ничего не остается, как уйти или присоединиться к их стаду. И он вместе с ними пасется, как будто так и надо, как будто он им свой

А банда молодых в это время гуляет вовсю. Отбивают молодых самок, начинают их насиловать. Я сам это наблюдал. Вижу, как они пригнали годовалую самку, повалили ее и начинают кусать — они в экстазе, грызут ей уши, рвут ее... Есть такая теория: наблюдатель не может вмешиваться, что бы пред ним не происходило. Только вряд ли так бывает. Есть одна великолепная книжка про пингвинов. Этолог там сидел на Южном полюсе, наблюдал за ними и увидел, как поморники поедали птенцов. И вот он тоже лежит и размышляет: нет, не могу, мол, вмешиваться, надо считать, сколько съели и как. Ну, действительно, это его работа. Но он не выдержал, сделал на берегу огромную такую рогатку и начал из нее стрелять по поморникам. В общем, не утерпел.

Вот и я тоже думал: не буду вмешиваться, не имею права. И не выдержал. А я еще ногу тогда сломал, еле ходил. И вот с этой больной ногой помчался через лагуну прямо по воде. Я же знал даже, чья это дочь. Это дочь Бурой была. В общем, прогнал я тех самцов.

— И они тебя не тронули?

— Нет. Они, конечно, агрессивны, но только пугают — бежит на тебя, башка огромная, зубищи жуткие, а близко не подлетает. А еще и ревет страшно.

Но самое неприятное не это. Вот мало у тебя материала, и все получается складно: один защищает территорию, и она известна, другие бродят и вторгаются, и известно, как. Полная завершенность. Но материала становится больше, и вдруг выясняется, что охраняющий территорию может зачем-то сам искать тех бандитов и даже уходить к ним на время. Или он не нападает на вторгнувшихся, а вдруг заводит с ними вполне дружеские отношения. У них, кстати, масса для этого способов. Вот они становятся друг против друга и начинают облизывать вроде бы соперника. И чем больше материала, тем все становится запутанней и непонятней. И получается, что все традиционные схемы из учебников работают лишь на каком-то очень грубом уровне. И если им ограничиться, то все прекрасно сходится с тем, что пишут классики.

Но есть другой путь. Только что я написал статью о том, что науки этологии нет, она умерла. И вот я хочу ее возродить. И предлагаю толковым зоологам: если вы этим займетесь, вы будете счастливы. В моей лаборатории сравнительной этологии мы занимаемся поведением разных видов, потом их сравниваем и пытаемся выяснить — создаем вполне произвольные гипотезы,— как поведение могло эволюционировать в процессе органической эволюции. А путь простой, но безумно трудоемкий: мы сидим и смотрим, какие же движения они там делают. И самое интересное начинается тогда, когда ты теряешься от несовпадений с классикой и учебниками, когда ты начинаешь вдруг видеть, что у тех же ослов все построено точно так же, как у человека, у которого мы не в силах предугадать что-то в поведении, кроме, конечно, тех же самых грубых поведенческих схем.

— И тогда получается все размытым до пустоты?

— Наоборот. Получается, что там все гораздо более насыщено содержанием. Внутренним. Которого мы не знаем.

— И узнать не можем.

— Узнать можно, только сужая поле своего зрения. Как с микроскопом Для простого глаза поверхность воды в ств- кане — ровная гладь. Возьмешь слабый бинокуляр — там кишит масса живых существ. А в микроскоп ты увидишь, что крошечное создание, которое только что казалось тебе всего лишь точкой, способно к какому-то дифференцированному поведению. А потом, наконец, ты доходишь до цитоплазмы и понимаешь, что там, собственно, и начинается все самое любопытное. Мне было бы бесконечно интересно бросить все, ходить только за тем стариканом и смотреть, что же он будет делать. И тогда наблюдения переходят на все более индивидуализированный уровень, хотя поначалу для теории мы как бы ничего и не узнаем, а лишь пытаемся выяснить для себя, что же там происходит.

Есть уровень стандартной науки. И если у тебя есть опьгг, ты можешь быстро собрать материал и подтвердить: да, действительно, многое соответствует тому, что уже существует в классической теории. Но каждый вид — это целый мир, и подвести их всех к какому-то поведенческому единообразию невозможно. Хотя у всех практически млекопитающих примерно одна структура — те же территориальные самцы, те же группы молодежи, все вроде одинаково и все как бы уже описано. И твое любопытство узнавания может превратиться в науку, а может и не превратиться. Все зависит от интерпретации того, что же ты сделал.

Кроме того, существует огромная нехватка информации. Вот мы лет десять занимаемся агамами. Я их уже знаю, что называется, в лицо. И вот прежде чем писать статью, я смотрю, что же вообще написано о ящерицах. Я ведь не герпетолог, орнитолог. И оказалось, что более сотни моих конкретных наблюдений ни у одного вида ящериц не описано. И понятно, почему. Потому что как мы работаем, не работает никто. В том же Израиле мы утром вылезаем, два старых человека, и при температуре под сорок сидим с биноклями. Когда нас увидели в середине дня в пустыне наши коллеги тамошние, то подъехали: «У вас все в порядке?» А мы идем, нам все по фигу.

У нас все в порядке. То есть есть вода, и больше ничего не надо. Я люблю это пекло, я в нем блаженствую. Причем за весь день можно запросто ничего не увидеть. И все равно мы выходим и сидим до заката. А они садятся на «джип», приезжают: ничего нету, не происходит. Жарко. В машину — и пошли они, все эти ящерицы.

— Хорошо. Значит, дело идет к изучению индивидуальности?

— Да.

— Но из индивидуальности не вынешь того, что называется классикой.

— Возможно.

— И все-таки новая классика этологии — это толстовский Холстомер?

— Ну это предельный случай.

— И в таких предельных случаях надо будет описывать весь животный мир? В этом этология?

— Знаешь, я ожидал от тебя большей понятливости... Ты желаешь, чтобы я тебе прямо сформулировал смысл науки этологии. Не больше и не меньше. Я же говорю, что это еще не наука, это лишь какие-то попытки приблизиться к ней. И я говорю так, хотя в ней вся моя жизнь. Да, ее, в сущности, нет. Она призрачная. Она есть и в то же время ее нет. В этом и удивительность: все думают, что она есть, а на самом деле ее нет. Это искусство, которым могут заниматься лишь люди со специальными качествами. Скажем, Лоренц. Хорошо рисовал, прекрасно видел. Люди, как правило, не способны видеть, пока им не покажут, куда смотреть и что же им, собственно, надо увидеть.

Но возьмем даже хорошо видящих. Животных несколько миллионов видов. Можно заняться любым — червем ли, муравьем. И никогда ничего не известно. А если и известно, то окажется, что все равно не известно, потому что один смотрит так, другой по-другому. Считается, например, что Фриш обнаружил информативность танца пчел. Но нашлись люди, которые сказали: все это ерунда и все не так, а просто пчелы летят по запаховым следам: Но и впредь одни будут настаивать на том, что информацию сообщила танцовщица, а другие склоняться к совсем не романтической запаховой версии. А главное, доказательства найдутся и у тех, и у других. И в избытке.

Ткань поведения животных настолько многообразна, что там, как и в человеческих отношениях, все можно трактовать как угодно. Ты приходишь и говоришь: в этой компании все настроены друг к другу агрессивно. Но приходит другой и настаивает: ничего подобного, все дружелюбны, вот только один портит все и создает агрессивный фон. И ни одно из мнений не может быть досконально подтверждено. Незыблемость любого утверждения исключена.

И остается познание. Ну, конечно, есть еще такой момент: существует некая теория или традиционная система взглядов, а лотом еще и преемственность этой системы, которую поддерживает ряд исследователей, а они в силу тех или иных причин в данный момент достаточно' авторитетны. Но все это то же самое, что у ящериц или у ослов. Не более. Ну вон тот осел. Еще вчера только он был здесь хозяином, и стадо, охотно или сопротивляясь, но принимало его взгляд на жизнь. А нынче вон он, бродит с обломанными ушами и все его гонят.

Мы же знаем историю науки и знаем, как великие ученые — тот же Ламарк — умирали в нищете. Или Фабр, умерший счастливым. Великий этолог. Кстати, он не претендовал на построение каких- либо теорий, он просто наблюдал. Но все написанное им — вершина этологии.

А ведь в нынешней истории этологии его просто нет. И я не пойму, почему. Может, потому, что он только опровергал. И Дарвина тоже в эксперименте. Но чего стоит одна его великая глава «Мудрость и невежество инстинкта»! Ведь что приобретает насекомое? Только знание места, где оно должно действовать. И все! Остальное — абсолютно врожденная программа. Насекомому некогда учиться и нет смысла — живет большинство год, а то и меньше... А ты все о смысле. Скажи, какой смысл жизни тринадцатилетней цикады, если ее личинка все эти тринадцать лет живет под землей, в темноте, копаясь в дерьме? Потом вылезает, живет несколько месяцев и подыхает. Зачем, пишет Фабр, тринадцать лет так жить? А зачем живет осел? Зачем жил Фабр?

Поиски смысла вообще самое сложное. Я-то клоню к чему: этология ничем не отличается от всех иных сфер человеческой деятельности. Она — то же искусство. Просто были два гения — Лоренц и Тинберген, а потом какие-то люди пытались повторить сделанное ими. И все это быстро заглохло.

Что сделал Лоренц? Он пришел и подумал: вот поведение животных, а вот многочисленные описания этого поведения. Они не сравнимы друг с другом, у каждого своя терминология. Значит, надо создать какой-то общий язык, и тогда люди, занимаются ли они поведением муравьев, ос ли, птиц, кого угодно, смогут между собой общаться. Вот это и есть теория этологии — некая общая структура, в которую можно вместить известные факты.

А дальше люди, не обладавшие гением Лоренца, начали упорно собирать материал наблюдений по отдельным видам, пользуясь предложенной терминологией. И все распалось. Потому что Лоренц был логиком, а они — эмпирики. Им предложили термины, а интересует одного жаба, другого — земляной червь, и каждый начал кропать. И все погрязли в фактах.

Прошло еще сорок лет. Появился новый человек, и он попытался понять, так что же люди натворили в той общей схеме? Это был Роберт Хайн.

Но оказалось, что объединить уже ничего нельзя. Люди в том лоренцевском логическом коридоре столько всего накропали, что и Хайн потерялся в этом море фактов. А дальше, на мой взгляд, просто произошла растерянность и, в общем-то, смерть этой науки. Она перестала существовать- Объект оказался чересчур огромным, а программа Лоренца слишком элементарна. И это понятно еще и потому, что когда он приступил к созданию своей схемы, он сам мало знал.

Первую статью он опубликовал в 1931 году. К этому же времени генетическая теория наследственности как раз набрала силу. Вернее, она уже стала таким мощным явлением, что, казалось, можно и на саму эволюцию смотреть иными глазами. Думаю, Лоренц тоже подпал под такое влияние. И очень хорошо, потому что в отличие от Дарвина он уже мог говорить: есть наследственные формы поведения, а есть приобретенные. И мог строить какие-то гипотезы по их взаимоотношению- Причем сначала, естественно, предполагали, что все приобретенное лишь накладывается на наследственное поведение. Потом эта схема предстала явно грубой, пришел новый вывод: не может быть ничего чисто наследственного, как и чисто приобретенного, а все идет в сложных наслоениях, и компоненты наследственного и приобретенного в каждой форме поведения имеют разный вес.

Это дало возможность Лоренцу думать, что по крайней мере в будущем появится возможность разграничения наследственных и приобретенных форм, а наследственные формы, как он заключил из своего опыта, чрезвычайно консервативны. Куда более консервативны, чем, скажем, окраска оперения у птиц. Вот тогда он и придумал ту самую сравнительную этологию, которой я всю жизнь в основном и занимаюсь. Это метод сравнительного анализа поведения, который дает мощную информацию о возможных родственных связях разных видов.

Я прихожу в поле и сразу вижу: вот это животное по своему поведению абсолютно не похоже на то, хотя по окраске они могут быть похожи, и систематики, которые сидят в музее, с чистой душой кладут их в одну коробку — это, мол, близкие виды. Я же вижу в пале, что делают мои звери, и, оказывается, тех, которые так похожи, нельзя класть рядом, а как раз непохожих и следует положить. Вот это и есть то, что придумал Лоренц, сравнительная этология, выявление возможных родственных связей на основе сходства или различия поведения. Жутко трудоемкая работа. Поэтому она и заглохла.

Никто не выдерживает такого напряжения — вот так каторжно сидеть и к тому же все фиксировать. Ведь Лоренц сам рисовал. Тинберген тоже. Это вообще особый склад людей.

— То есть Лоренц, Тинберген и сразу ты?

— Нет. Там еще целая плеяда. Тех, кто находился под прямым впечатлением тех двух гениев. Они были непосредственно их учениками, брали прямо из рук тех великих людей, а не из книжек. Они вместе работали. Когда же прямая связь угасла, все кончилось.

— И навсегда?

— Думаю, навсегда.

— Как же возник ты?

— А я совершенно из другой среды. Для меня то, что было сказано теми, первыми, стало не эпигонством, как для их дальних учеников, а откровением. Я их открыл для себя, я был поражен и начал все это раскручивать заново.

— И ты тоже рисуешь?

— Конечно. Без этого нельзя. И у меня появились ученики. Тот же Володя Иваницкий. Я верю ему, как себе. Если он зарисовывает позы, я знаю, он не ошибется. Значит, появилось второе поколение тех самых энтузиастов. В совершенно неожиданное время и в неожиданном месте — в России, где, фигурально говоря, нечего жрать...

— Еще одно «зачем», Женя, хотя я знаю, ты не любишь эти «зачем». Мы изучаем животных, чтобы понять себя?

— Думаю, это вторично. Когда человек долго занимается наблюдением животных, то невольно появляются аналогии. Кого-то это начинает тревожить, как, скажем, Лоренца, кого-то захватывает, иных не трогает совсем. Прямой логики изучать, чтобы и так далее, нет.

А вообще один случай такой был. Джулиан Гекели. Еще студентом его направили куда-то на летнюю практику, он наблюдал поганок. Кстати, напрасно их так назвали, очень милые интересные водные птицы. В общем, наблюдал он чумгу — большую поганку. А у всех поганок — и не только у них, у цапель тоже — самец и самка ведут себя совершенно одинаково и принимают равное участие во всем: одинаковая демонстрация сближения, потом на равных они строят гнездо, вместе выкармливают птенцов и все прочее. Гекели был поражен. Такой союз, такое равенство, потрясающая солидарность! Оптимальность их поведения его просто потрясла. Пацан, первые наблюдения, а еще это было начало века — поиски гармонии, все той же оптимальности... Хотя что тут, собственно, хорошего, я не понимаю. Мне вот больше нравится, к примеру, если самка все делает, а самец... Не будем про самца. Для какого-нибудь азиата это вообще идеал. А Гекели, пораженный до глубины души, после того в науке ничего не делал. Он ездил, читал лекции о правах женщины, стал чуть ли не лидером суфражистского движения.

И все время ссылался на поведение поганок: идеальные, мол, отношения, корм и тот делят, и это в животном мире, а у нас, мол, у людей глотки за него перегрызают... По-видимому, не очень далекий был человек. А между тем, кстати, вошел в историю как очень видный эволюционист. История науки лепится задним числом.

— То есть морализаторством на основе этологии заниматься не стоит?

— Ни в коем случае. Это вещь в себе. Как и всякая человеческая деятельность, этология тоже абсолютно не целенаправленна и дает эффекты вторично, после того как уже что-то сделано.

— Да, а что все-таки с тем старым ослом?

— А он исчез. Потом мы нашли какой-то труп, но не сразу, спустя год или два. Было подозрение, что это и был Старикан.

— А ему удалось вернуться к дикости?

— Да, он все забыл. Вот прочти тут, в конце статьи...

Я прочел: «Можно думать, что возврат популяции одичавших ослов острова Огурчинский к предковой этологической структуре можно в первом приближении объяснить именно аморфностью этой структуры, характеризующейся минимумом социальных запретов».

Я знаю, ни доктор Панов, тем более близкий мне человек Женя Панов, не умеет думать такими словами. Он жалел, что не бросил все и не пошел за Стариканом неизвестно куда, чтобы смотреть и смотреть.

Старикан никогда не видел в глаза своего предка Eguus afneanus — дикого африканского осла, в отличие от Старикана давно включенного в международную Красную книгу, хотя стал похож на него почти абсолютно. Старикан вообще мало что видел. Он знал только свой остров. Его мир — это и был остров, открытый солнцу и дождям, с бушующим вокруг осенним морем и с завораживающим томлением тишины, от которой ему так часто хотелось кричать. И он кричал пронзительно и жутко. А рядом были его соплеменники, в которых он видел лишь близких ему или соперников, но никогда врагов.

И он всегда избегал неожиданно появляющихся здесь людей, потому что это были существа странные, обладающие непонятным могуществом и поразительно не нужные Природе.

И все-таки однажды он пришел к ним сам. Зачем? •

PAKУPC

Ирина Прусс

ТЕРПИМОСТЬ? БЕССИЛИЕ? РАВНОДУШИЕ?

Рисунок Е Садовниковой

Социологи Всероссийского центра по изучению общественного мнения констатируют весьма отрадный факт: в последнее время довольно резко уменьшилась враждебность россиян к людям разных национальностей: евреям, кавказцам вообще и чеченцам в частности, эстонцам и разным прочим шведам. Впрочем, нет, не к разным. Отношение к народам Запада, прежде всего к американцам и немцам, сугубо положительное, практически не изменилось.

Как показывали опросы прошлых лет, враждебность к другим народам неизменно сопровождалась комплексом национальной униженности, обиды, неполноценности, угцемленности великой державы, обвинениями в разграблении национальных богатств, в заговоре против России. Число носителей всех этих комплексов, обид и подозрений постоянно росло с первых замеров в 1989 году. И вот вам: теперь их число впервые существенно уменьшилось.

Л. Гудков, сообщивший об этом отрадном явлении в информационном бюллетене «Экономические и социальные перемены: мониторинг общественного мнения», прежде всего удивился.

Но уровень терпимости к людям других национальностей, к которым прежде отношение было более настороженное, возрос не столько потому, что теперь опрошенные чаще заявляют о своей к ним симпатии или хотя бы интересе, сколько из-за резкого роста числа «затруднившихся с ответом» или выбирающих вариант «отношусь без особых чувств».

Опыт других исследований показал: об этнонациональной напряженности в обществе говорят не только и даже не столько число и мера влияния «антиантисемитов» — тех, кто задает нормы и образцы, отношения к людям другой национальности и демонстрирует ясное, осознанное неприятие враждебности в этой сфере. Это и есть «сопротивляемость общества — моральная, культурная, политическая, правовая реакция групп, институтов, лидеров, персонифицирующих ценности авторитетов в той или иной сфере на любые формы и действия расистов и шовинистов».

А вот с этим у нас неважно. Терпимость в межнациональных отношениях возросла именно и только как «этнический и национальный индифферентизм», то есть попросту — вялое равнодушие, а не осознанный ценностный выбор. «Идет постоянный дрейф носителей прежних высоких образцов культуры в сторону массы и соответствующее понижение уровня их запросов, императивов, характера интеллектуальной деятельности (способа мышления, дискурса). Деградация элиты проявляется в неспособности не только к организации политического действия или морального протеста, но и к заданию самих образцов». Трудно не согласиться с Л. Гудковым: ярче всего это проявилось в чеченском кризисе.

На протяжении всей чеченской войны не было ни одного опроса, в котором число ее сторонников хотя бы сравнялось с числом ее противников. Недовольны поведением президента в этом кризисе были 80—90 процентов опрошенных. И что? А ничего. Никаких средств влиять на принимаемые властями решения у общества не оказалось. Механизмы социального контроля за действиями властей не действуют.

«И это не может не дать обратной реакции — роста в обществе чувства своей беспомощности, привыкания к государственному насилию, даже воспринимаемому как аморальное, равнодушия и безучастности... Возникает разрыв между ожиданиями и возможностями воздействия, с одной стороны, и характером интерпретации, с другой. Это оборачивается парадоксальным отказом от самого сознания фрустрирующих обстоятельств, неспособностью к ценностным реакциям на подобные вызовы, уходом от обсуждения этих вопросов, снижением критериев оценки вплоть до деструкции самих ценностных императивов. Можно говорить в этом плане о сужении самого поля общественного сознания, о редукции фрустрирующей сложности к форме эскапизма или защиты. Происходит что-то вроде коллективной инфантилизации...»

Коллективное бездействие и равнодушие общества к чеченскому кризису в последнее время сменились волной массовых акций протеста по поводу невыплаченных зарплат, пенсий, пособий, так что мы можем теперь увидеть границу, дальше которой общественная индифферентность не простирается. Но люди, в которых мы привыкли видеть «совесть нации», сильно потеряли как престиж, так и качество.

Кто прежде лидировал среди ксенофобов, ярче других демонстрируя агрессивность и все предрассудки по отношению к людям других национальностей? Самые малообразованные. Самые молодые. Сельские жители. Все три категории в 1996 году сильно поубавили как свою агрессивность, так и приверженность былым предрассудкам.

Но есть одна-единственная социально-демографическая группа, ксенофобия которой за это время не упала, а возросла. И не только ксенофобия — все, что связано с комплексами ущемленности, обиды, утраты державного величия, страха перед распродажей Родины оптом и в розницу. Это люди с высшим образованием. За шесть лет систематических опросов доля соответствующих ответов среди них выросла почти вдвое, с 39 до 69 процентов.

«Именно социальная элита обнаруживает сегодня самые сильные напряжения, вызванные не просто неопределенностью ее статуса и положения в обществе, утратой общественного авторитета и влияния, но и внутренним разложением, распадом ее самой, разрывом между явно завышенными самоопределениями и отношением к ней других групп и слоев. Неадекватность восприятия ею своего места и реальной роли, требующей другой компетенции, других знаний, другой профессиональной идеологии, вызывая сильные напряжения и фрустрации, ведет к усилению консервативных, традиционализирующих моментов в идеологии образованных слоев, к акцентированию начал государственной идеологии, национальной исключительности в их сознании, к поиску фантомных «субстратов» русской истории, характера, культуры и прочего, но не к инновационной работе».

Когда у представителей интеллигенции спрашивают, в ком, на их взгляд, наиболее полно представлен сегодня русский национальный характер, они называют прежде всего представителей интеллигенции. Когда их и всех остальных спрашивают, кто сегодня в обществе пользуется наибольшим признанием и уважением, люди чаше всего отвечают: предприниматели.

Но предприниматель всегда и повсюду был человеком конкретных действий, направленных к конкретной, всем понятной цели. Эта цель никогда не лежит в сфере морали, хотя сами действия могут быть моральными (а могут и не быть таковыми). В жизни российского общества моральные императивы, действительно, выдвигала интеллигенция. Она же им и неуклонно следовала, создавая образцы поведения в ситуациях морального выбора. Если Л. Гудков прав и нынешняя интеллигенция на эту роль не годится, значит, меняется механизм функционирования всей национальной культуры, ядро которой и составляют моральные императивы.

Каким будет новый механизм? Как он складывается? •

ИСТОРИЯ НАУКИ В ЛИЦАХ

Симон Шноль

Николай Андреевич Перцов 1924-1987

Романтиком и энтузиастом сформировался перед самой Отечественной войной герой этого очерка, мой однокурсник и друг Николай Перцов. Пример его жизни — иллюстрация ярко выраженной нерациональности советской партийной системы: если такие преданные делу коммунизма энтузиасты, каким был Николай, всю жизнь борются с препятствиями, создаваемыми этой системой, если в борьбе рассеиваются идеалы и наступает мрачное разочарование у таких замечательных людей — система нежизнеспособна.

Кратко говоря, очерк посвящен романтической истории, как на запасе бесценного романтичного энтузиазма Н. А. Перцов и увлеченные им молодые люди без финансовой поддержки государства сумели создать одно из замечательных учебных и научных учреждений страны — Беломорскую биологическую станцию Московского университета (ББС МГУ).

Беломорская станция по своему значению для нашей страны уникальна, но и по ряду особенностей она не имеет аналогов в мире. В разных странах есть морские биостанции, в том числе лучше оборудованные и более комфортные. Но нигде нет биостанций, предназначенных для сочетания столь интенсивной педагогической и научной работы. Здесь лаборатории, оборудование, флот, морской проточный аквариум, библиотека, условия для работы подводников-аквалангистов.

ББС находится на берегу полуострова Киндо в Кандалакшском заливе Белого моря. Расположена она почти точно на Полярном круге. Сообщение с ближайшей железнодорожной станцией Пояконда (15 километров) — на судах по Руго- зерской губе. Сквозь тайгу и болота проложена высоковольтная электрическая линия и проведена телефонная связь.

Место, выбранное для Беломорской биостанции МГУ, было обусловлено многими важными причинами. Разнообразный животный мир Белого моря позволяет изучать большинство типов животных в условиях естественных биогеоценозов (в этом отношении оно гораздо богаче Черного и Балтийского морей). Относительная изолированность от Мирового океана, весенне-летнее опреснение при таянии снега, соединение атлантических и арктических элементов фауны, резкие перепады температур, сосуществование пресноводных и солоно- водных видов животных и растений, молодость сухопутных береговых биогеоценозов — все это своеобразие делает Белое море крайне интересной природной лабораторией.

История Беломорской биостанции, ее замысел, строительство и место в интеллектуальной и нравственной жизни Московского университета полны глубоких символов.

Станция была задумана выдающимся биологом, заведующим кафедрой зоологии беспозвоночных животных биофака МГУ (впоследствии академиком) Львом Александровичем Зенкевичем (1889—1970).

В 1938 году на Белое море была послана экспедиция: группа студентов во главе с аспирантом К. А. Воскресенским. 10 августа они установили заявочный столб.

В 1938—1941 годах директорами биостанции были известные зоологи Л. Л. Россолимо, Г. М. Беляев (еще студентом участвовавший в экспедиции 1938 года); во время Отечественной войны Г. Г. Абрикосов, а в первые послевоенные годы П. В. Матекин. Петр Владимирович Матекин имел в штате станции лишь одного сотрудника — сторожа А. П. Никифорова, который всю войну ревностно охранял биостанцию. Георгиевский кавалер, инвалид первой мировой войны, он бодро двигался на деревянном протезе, укрепленном ремнями, закинутыми через плечо.

Ясным июльским утром 1950 года Андрей Павлович Никифоров и его семилетний внук, беленький, голубоглазый, ангельского облика Валя Сметанин, довезли меня на парусной лодке до станции.

Я был тогда начальником и единственным сам себе подчиненным участником гельминтологической экспедиции, посланной академиком К. И. Скрябиным в этот район. Дед и внук подобрали меня на одном из островов.

На картинах нашего великого художника Нестерова есть ангельские севернее отроки. Валя был таким нестеровском отроком. Много лет спустя я не узнал Валю: ко мне шел краснолицый нетрезвый парень, было заметно отсутствие некоторых зубов. Ничего от прежнего облика, лишь мягкая добрая улыбка. А еще через несколько лет он, пьяный, утонул в море, поскользнувшись на мостках. И судьба этого мальчика — отражение общего разорения жизни населения Беломорского побережья.

Мы пришли на ББС глубокой ночью — ярко светило низкое полярное Солнце. Сверкали небольшие волны. В чистейшей прозрачной воде у берега плавали мелкие разноцветные колюшки.

Вместо причала лежала доска, положенная на камень. На берегу небольшая изба (сторожка деда, внука и бабки Евдокии Михайловны Сметан ихи). Ближе к берегу дощатый домик (такие сейчас называют балками), служивший, когда бывали студенты, лабораторией. Вдоль окон — дощатый настил для микроскопов, для жилья — маленькая каморка с печкой. Все это называлось кубриком и сохраняется до сих пор как музейная ценность. На берегу слышны были крики чаек, куликов и пролетающих гагар. Было тихо. Ни студентов, ни научных работников в эти дни не было. А когда они приезжали, то жили в палатках. Пишу варили на костре, плавали для сбора материала на весельной лодке.

В июле 1951 года директором ББС был назначен только что окончивший МГУ Н. А. Перцов. И уже через десять дней был составлен исторический акт: перепись имущества биостанции, который подписали Перцов, сторож Никифоров, художник И. П. Рубан и аспирант М. Е. Виноградов. В акте значились: сторожка одна, лаборатория одна (в плохом состоянии), лодка («казенная») одна (в плохом состоянии), планктонная сетка одна (негодная), драги три (лишь одна в хорошем состоянии) и так далее. А еще топоров два, молоток один, кастрюля одна и так далее, список, очень напоминающий перечень Робинзона Крузо после кораблекрушения.

Вместе с Перцовым и его женой Натальей Михайловной прибыли его однокурсники М. Е. и Н. Г. Виноградовы, H. М. Воронина, Е. А. Цихон, И. А. Носова, И. И. Ги- тельзон, Я. Д. Гуревич. Началась современная история ББС.

Следующий раз довелось мне попасть на ББС лишь в январе 1962 года. На берегу моря, среди сосен, у подножия пологой, выглаженной ледником скалы дорожки в снегу вели к зданиям лабораторий, общежитий, кухни-столовой (клуба), домов сотрудников. Чуть выше стоял уютный дом директора. У ручья — бревенчатый дом Зенкевича. Прекрасная баня с парным отделением, просторная пилорама со штабелем заготовленных досок. На берегу, как в настоящем порту, на катках и проложенных рельсах зимовали мотобот, небольшой лоцманский бот «Ломоносов», маленький гидробиологический бот «Биолог», много лодок. Биостанция была электрифицирована работали дизели и аккумуляторная станция. И, как художественный символ, на берегу возвышался ветряк, построенный в надежде преобразования энергии ветра в электрическую. Лопасти ветряка минорно поскрипывали от ветра. Поразительно выглядели склады с разнообразным имуществом, слесарным и столярным инструментом, множеством прекрасных микроскопов, препаровальных луп, термостатов, компрессоров, одеял, сапог, телогреек, и все в невиданном мною нигде более порядке: каждая вещь на определенном месте с записью в журнале и при строгом учете. Сверху из «водопроводного озера» была проложена система труб, по которым вода летом «сифоном» поступала вниз, на биостанцию. Около мастерской стояли трактор и бульдозер. Замечательны были печи во всех домах: они сохраняли тепло сутки и были очень экономичны.

Это чудо нуждалось в осмыслении. Как оно стало возможным? Заведомо без централизованного финансирования (МГУ не планировал тогда ББС, все силы уходили на оборудование новых зданий на Ленинских горах в Москве), в суровых условиях на Полярном круге?

Как это могло осуществиться в наших советских условиях? Мы сейчас видим прошлое лишь в мрачном свете. Это неверно и несправедливо. Энтузиазм, самопожертвование — действительная причина многих побед и преодолений прошедших десятилетий. В строительстве Беломорской биостанции реализовался этот прекрасный романтический дух. Более того, я думаю, Николай Андреевич Перцов, российский интеллигент и исследователь, в строительстве биостанции нашел способ воплощения своих идеалов. Здесь он был свободен. Здесь было братское содружество, место радостного и бескорыстного труда. За тридцать три года директорства Перцова в строительстве ББС участвовали многие-многие сотни людей. И сколько из них вспоминают об этом времени как о самых светлых днях своей жизни.

Н. А. Перцов — потомственный, по происхождению, воспитанию, традициям российский интеллигент. Он внук известного юриста Петра Александровича Эрдели, арестованного и погибшего в 1937 году. Сестра деда, Ксения Александровна Эрдели — арфистка, профессор Московской консерватории, народная артистка России. С ранних лет Николай рос в семье отчима, Глеба Ивановича Бакланова, профессора, заведующего кафедрой промышленной статистики Экономико-статистического института. Он учился в знаменитой 57-й московской школе, которую окончил в мае 1941 года.

Когда началась война, Николаю Перцову было 17 лет. В июле он пошел на войну вместе с отчимом в составе истребительного батальона народного ополчения Молотове кого района Москвы, а потом 6-го стрелкового полка московских рабочих держал оборону Москвы на Можайском направлении. В тяжелых боях осенью 1941 года под Москвой Николай был контужен. В январе 1942 года в госпитале была комиссия. Генерал возмутился: «Дети не должны воевать!)» Перцова демобилизовали, и он стал студентом биофака МГУ. Летом 1942 года Николай обучал военному делу уходящих на фронт сотрудников университета, потом и сам снова ушел воевать.

Осенью 1946 года среди первокурсников биофака МГУ появился демобилизованный из армии бледный, черноволосый, чрезвычайно привлекательный юноша в офицерском кителе. Его пламенные речи оказывали на нас, его товарищей по курсу, гипнотическое влияние. Он отлично учился, был душой курса, его ожидало прекрасное будущее. Но еще в конце войны у него открылся тяжелый туберкулез. Состояние Николая ухудшалось. Ему рекомендовали ехать на юг.

Он уехал на Север, на Белое море, в заполярный Кандалакшский заповедник делать дипломную работу по своей специальности — зоологии беспозвоночных. (На эту кафедру пришли лучшие студенты курса: следствие яркой личности, увлекательных и глубоких лекций Л. А. Зенкевича, прекрасных практикумов и романтики морских экспедиций.) Как отмечали рецензенты Н. А. Формозов и Л. А. Зенкевич, дипломник проявил незаурядные способности к научной работе. Но он прожил жизнь без научных степеней и званий. Его выбор, был, как говорили в старину, служение обществу. Он остался в Кандалакше. Его туберкулез отступил, а затем и вовсе прошел.

Все, что было сделано на ББС Перцовым и его последователями, зовется словом «поэзия». Поэзия жизни. Автором ее был Перцов. Сколько же построили, не затратив казенных денег, эти поэты! Но тут необходимо уточнение. Взрослым людям трудно следовать мечте. Им приходится руководствоваться личной выгодой, проявлять личную инициативу и создавать частную собственность. Молодые — возрастная психология — мечте следовать могут. Этим и объясняется замечательный феномен советской действительности — молодежные стройотряды. Идея эта родилась на ББС, ее автор — Перцов. Она отражала дух самоотверженности, энтузиазма и героизма.

Позже (и, наверное, независимо) идея студенческих отрядов возникла на физическом факультете Московского университета при освоении целины.

На ББС студенты, а потом и школьники работали без всякой оплаты. Перцов ухитрялся оплачивать им билеты на поезд (30 рублей в оба конца) и по 1 рублю 20 копеек в день на еду в столовой при полном самообслуживании. Копали канавы, строили причалы, работали на пилораме, собирали и свозили камни, устанавливали столбы высоковольтной линии, клали печи, вели малярные и плотницкие работы. Математики, физики, биологи, филологи. Попасть в стройотряд было мечтой, и осуществить ее было непросто. Комплектовался он зимой в Москве, и отбор был строгий. Стройотрядыработали в летние месяцы и в зимние каникулы. Зимой на ББС яркая луна, полярные сияния, мороз, глубокий снег. Жизнерадостная работа на морозе или отделочные работы в строящихся домах. Огонь в печах, чай и гитары. Работали и студенты, проходящие беломорскую практику, они вместе с преподавателями участвовали в различных «общественных» работах.

Новая жизнь началась, когда в 1957 году Перцов добыл оборудование для пилорамы. В море и на берегах материка и островов было множество бревен — потерь при лесосплавах. Получили разрешение их использовать. Молодецкие забавы — на весельных баркасах и на вельботе вылавливать бревна, вязать их в плоты и тащить на берег... Бревна на пилораме превращали в доски. Доски использовали не только для собственных строительных нужд, но и как валюту — в обмен на многие необходимые материалы.

Нужен был флот. По просьбе Зенкевича специально для ББС в Ленинграде был построен лоцманский бот, названный «Ломоносов». Он был предназначен для каботажного плавания, и Перцов освоил мореходную специальность: капитан каботажного плавания. Летом 1956 года «Ломоносов» по системе каналов пришел на ББС. Взрыв энтузиазма потряс обитателей биостанции, когда ранним утром на подходе к ББС раздался гудок. «Ломоносов» ходил в Кандалакшу, возил грузы и студентов. Но для траления он не был приспособлен. К тому же вместимость его для больших групп студентов была недостаточной...

Еще на втором курсе Николай Перцов, обладавший очень хорошим слухом, врожденной музыкальностью, организовал из нас, однокурсников, хор. На ББС пели каждый вечер: морские и пиратские, русские народные и революционные, довоенные песни и песни Отечественной войны. Тон задавал Перцов, играя на баяне или фортепьяно, которое уже стояло в столовой.

Наталья Михаиловна и Николай Андреевич Перцовы. ББС, 1951 год

С. Э. Шноль, Н. А. Перцов, В. Н. Вехов. ББС, 1986 год

Реликт ББС — «Кубрик». С него начиналась история станции.

Летом 1959 года отряд военных гидрографов описывал берега Кандалакшского залива. День за днем, месяц за месяцем их корабль обходил бухты, заливы и острова. Моряки погибали от скуки. В пяти километрах от ББС на острове Великом есть прекрасное место — губа Лобаниха в форме круглого зеркала с темной неподвижной водой. В зеркальной воде отражаются огромные ели первобытного, никем не тревожимого леса Вечером накануне Дня Военно-Морского Флота, когда моряки отдыхали на берегу, в бухту влетели три весельные шлюпки со студентами во главе с Перцовым. С лодок, в центре бухты они устроили замечательный концерт.

Потом, на ББС, растроганный командир гидрографов сказал Перцову; «Ну, проси чего хочешь, слово моряка, я сделаю все!» И тот почти в шутку сказал: «Дай корабль!» — «Слово моряка! Мой дать не могу. Жди от меня известий».

Осенью Перцов получил телеграмму — приглашение в NN к адмиралу. Николай Андреевич произвел сильное впечатление на адмирала, и тот выполнил обещание капитана-гидрографа. Так ББС был передан рейдовый катер, получивший имя «Научный». Быстроходный и грузоподъемный «Научный» существенно изменил быт биостанции. Сколько на нем или на его буксире было перевезено грузов! Сколько студенческих групп на «Научном» выходило к ближним и дальним островам за материалами или на экскурсии!

Не менее романтично приобретение самого большого корабля ББС — сейнера «Профессор Зенкевич». Нужно было судно для открытого моря, Лев Александрович Зенкевич обратился к министру рыбного хозяйства СССР. Тот сказал: «Вот у меня в Азове как раз строится средний черноморский сейнер, забирайте!»

Сейнер! Судно, оборудованное для траления и любых других способов добычи материала при плавании в открытом море! И вот весной 1968 года — густой бас гудка на рейде в Великой Салме... Раз есть флот (корабли, баржи, лодки) — нужна ремонтная база, починка, окраска. И, как и раньше, почти все эти работы выполнялись силами студентов и сотрудников.

Друзья стали уговаривать Перцова: «Хватит, биостанция уже построена. Пора пожинать плоды». Но директор обратился к студентам Архитектурного института, и они в качестве дипломной работы бесплатно сделали проект трехэтажной кирпичной морской лаборатории с морским аквариумом, холодильными установками, постоянным притоком свежей морской воды в аквариум, с современными лабораториями, библиотекой и конференц- залом. Аквариальный корпус предполагался на месте, где стояла избушка давно умершего Никифорова. Там под болотистой почвой оказалась скала. На скале разжигали костер, на раскаленные камни лили воду, камни трескались, снова разжигали костер и снова лили воду — медленно шло углубление в монолит. Нужно было привезти кирпичи. Каждый кирпич брали в руки много раз; при погрузке в Москве и разгрузке в Пояконде, погрузке на берегу и разгрузке баржи на пирсе ББС, при укладке кирпичей в штабели и подаче кирпичей на стройку. Стены аквариального корпуса и его сложное инженерное оснащение делали рабочие-профессионалы, присланные из МГУ. Уникальный корпус был завершен в 1970 году.

Весь этот беспрецедентный комплекс зависел от энергоснабжения. Давно уже дизельная электростанция исчерпала свои ресурсы, ее мощности не хватало. Одно из самых дерзких решений Перцова — построить своими силами высоковольтную линию электропередачи, проведя трассу через тайгу и болота от Пояконды к ББС. Он изучил необходимую литературу и прибавил к необозримому списку своих специальностей еще одну — инже- нера-электрика, монтажника НЭП. Получил в соответствующих инстанциях разрешение, и вот молодые математики, физики, биологи, школьники-старшеклассники во главе с директором прокладывают трассу. Столбы устанавливают в ряжах с камнями и нумеруют, но члены стройотрядов знают свои столбы «в лицо»: каждый доставался с огромным трудом. Трассу кончили 25 сентября 1971 года. Комиссия, принимавшая работу, дала самую высокую оценку. Ровный электрический свет, работающие без срывов приборы, насосы, качающие воду,— к этому быстро привыкли. А еще через три года по той же трассе были поставлены столбы телефонной связи.

Мне представляется кульминацией этого восхождения празднование сорокалетия ББС 10 августа 1978 года. Плотный, «заматеревший» Перцов в строгом черном костюме с колодками орденов был не очень похож на бледного стройного юношу первых лет университета. На посвященной юбилею конференции он выступил с большим докладом (материалами которого я воспользовался при написании этого очерка). Выступали преподаватели разных факультетов университета и сотрудники ББС. Праздничные столы для почти двухсот человек были установлены перед зданиями лабораторий. При первом тосте салютовали стоявшие на рейде корабли, полетели с шипением и свистом морские сигнальные ракеты. На празднике были почетные гости — первооткрыватели Е. М. Лебедев, Г. М. Беляев, Н. Ю. Соколова (студенты 1938 года, вбившие заявочный столб на месте ББС). Пел песни стройотряд, дирижировал Перцов.

Эта идиллическая картина могла бы завершить рассказ о ББС и Перцове. Но картина должна быть дополнена.

В 1961 году из Москвы, из инженерной службы факультета, приехал некто Баранов. Был любезен и внимателен. Ему было интересно, откуда взяты деньги на строительство? А в действительности ли пирс такой длины, как указано в отчете? И написал в прокуратуру заявление о незаконном строительстве: по смете ремонта старого сарая построена целая биостанция. И просил разобраться...

Николай Андреевич неустанно боролся с пьянством. И многих этим обижал. А пьянство вне пределов биостанции было всеобщим, всеобщей реакцией на унылую жизнь, на бесперспективность, отсутствие самого необходимого в некогда богатом поморском крае. В апреле 1965 года Перцов поехал в Москву по очередным хлопотам. Вернулся — еще дотлевали головешки его сгоревшего дома. В углях, в золе он нашел красиво расплавленные объективы своих фотоаппаратов. Но самое ужасное: сгорели все материалы подготовленной диссертации — итог почти 15 лет изучения пищевых связей наземных животных и литорали Белого моря. Отвергая всякую помощь, Перцов сам начал строить новый дом. И построил лучше прежнего. Еще через два года были подожжены и сгорели склады, так когда-то восхищавшие меня своим невероятным порядком и совершенством. И через год на том же месте были построены новые, на этот раз кирпичные.

«Элита» не успокаивалась. Из авторитетных научно-административных кругов стало звучать: «ББС МГУ — прекрасное место для научной работы! Аквариальный корпус, электричество, кухня! Прекрасно! Безумно тратить все это на ученические работы студентов. И вообще, знаете ли, станция переросла своего директора. Пора его убрать!»... Враги были влиятельны и титулованы. Типичный продукт советской иерархии, они были уверены в своем всесилии. Романтический энтузиазм вызывал у них лишь усмешку.

Перцов не имел ученых степеней — новую диссертацию он делать не стал. Он получал неприлично низкую зарплату, но никогда на это не жаловался.

«Элиту» раздражал дух энтузиазма и бескорыстия стройотрядов: как это, почти без оплаты, а 30 рублей в оба конца и питание в столовой? Откуда эти деньги? И находили поводы писать доносы в прокуратуру и даже в уголовный розыск.

Это было трудно вынести. Веселый, легкий и обаятельный, Перцов все больше нервничал, иногда становился резким, и, как обычно, чаще по отношению к близким сотрудникам.

Сотрудникам ББС было не легко. Когда-то они, увлеченные пламенным Перцовым, поехали работать на станцию. Прошли годы трудной жизни. Прошла молодость. «Блажен, кто смолоду был молод» — знаменитые слова Пушкина. А дальше: «...Кто постепенный жизни холод с годами вытерпеть сумел» — страшная вещь этот холод. Трудно вынести его. И обращается взгляд на человека, бывшего ранее идеалом. Так легко найти в нем причину холода своей жизни... Как печально, что некоторые из когда-то молодых энтузиастов стали врагами директора И поддерживали письма-доносы.

Его замучали ревизии — пытались найти финансовые нарушения. Это было хорошо отработано в советское время. Не нашли. Снять его не решились.

Почему? Побоялись массовых протестов. За него вступились бы сотни бывших студентов, сотни тех, кто строил ББС в лучшие годы своей жизни. Не решились. Но жизнь его была трудной. Мы уже нс удивлялись, что директор не расстается с вандалом. Открылась язва желудка. Приходилось лежать в больнице. Все это сократило ему жизнь.

Перцов остался директором. Беломорская биостанция МГУ осталась уникальным местом прежде всего для учебной, а затем для научной работы. Осталась, как сказал Матекин, «жемчужиной, которая украшает корону столичного университета».

В летние сезоны на ББС проходили практику и работали в стройотрядах до пятисот человек. Жизнеобеспечение их требовало больших усилий. Нужно было бы назвать здесь многолетних сотрудников биостанции, обеспечивающих все это: транспорт (корабли), отопление, разнообразную технику, работу складов, лабораторий, прекрасную библиотеку. Среди них старейший заведующий хозяйством А. Ф. Таурьянин и А. Н. Таурьянина, научные сотрудники Т. Л. Бэер, В. Н. Левицкий и все годы от своего студенческого времени заместитель директора, а после Перцова — директор ББС Нина Леонтьевна Семенова.

В 1975 году Перцова вызвали в ректорат для доклада на ректорском совещании о состоянии и перспективах ББС. Он долго и, как обычно, очень тщательно готовился. На девятом этаже главного здания МГУ в зале собрались руководители факультетов и служб университета. Ректор Иван Георгиевич Петровский, открывая заседание, сказал: «Товарищи! Николай Андреевич Перцов — замечательный человек. Он так много сделал для университета. Давайте не будем мучить его докладом, а поприветствуем его аплодисментами». И все встали и аплодировали Перцову. Это было истинное признание и, в сущности, единственная бесценная награда.

Однако его не оставили в покое. Травля продолжалась.

5 июля 1987 года Н. А. Перцов внезапно умер от сердечной недостаточности после очередных неприятностей. Его могила тут же, на биостанции.

Потрясенные ранней смертью Перцова, сотрудники и студенты обратились в «инстанции» с просьбой о присвоении станции имени Перцова. Просьба казалась такой естественной. Но казалась не всем. Его не забыли. Ему не забыли его самобытности и непохожести. Студенты не стали ждать официального утверждения и укрепили на пирсе надпись: ББС МГУ имени Перцова.

Быстро проходит жизнь. От незабываемых лет остаются ученики, друзья, воспоминания и напечатанные труды. Труды Беломорской биостанции МГУ — шесть выпусков книг «Биология Белого моря» — вышли при жизни Перцова, седьмой, под редакцией П. В. Матеки- на, в 1990 году и посвящен светлой памяти Николая Андреевича Перцова.

P. S. Прошло пять лет, как был написан этот очерк. В июле 1996 года случилась авария на линии электропередачи — ураганный ветер повалил один из столбов. Уже были куплены железнодорожные билеты для групп студентов, направляющихся на беломорскую практику в августе. Студенты слышали рассказы предшественников и предвкушали предстоящие впечатления. Пришла телеграмма: практика отменяется... Это было ужасно и невосполнимо. На ББС получают не только знания зоологии беспозвоночных животных и водорослей — там в незабываемых красках Севера при ежедневном общении разных поколений складывается символический образ кульминации юности. Проходят годы и десятилетия, и для многих этот образ оказывается бесценным воспоминанием.

При жизни Н. А. Перцова потребовалось бы два-три дня на ремонт своими силами. Нет на Земле Перцова. Распался Советский Союз. Не осталось места для бескорыстного энтузиазма. Наступили другие времена. Никто теперь своими силами не строит и не ремонтирует высоковольтные линии. Б Московском университете нет денег, чтобы оплатить восстановление высоковольтной трассы, нет денег и на оплату расходуемой электроэнергии, нет денег на горючее для кораблей, нет денег...

Когда-нибудь все образуется. Беломорская биостанция МГУ имени Н. А. Перцова будет многие годы служить делу создания российских интеллигентов. Но никогда не повторится «время идеализма» — романтического воплощения в жизнь прекрасных поэтических идей. •

В следующем номере — очерк о Б. И. Вепринцеве.

Ума не приложу!

Назовите год, когда это случилось

1. Появились корабли- рефрижераторы, начались поставки мороженого латиноамериканского мяса в Европу.

2. Астроном Джованни Скиапарелли обнаружил на поверхности Марса сеть тонких линий, которые назвал каналами.

3. Состоялся первый Уимблдонский турнир.

4. Огюст Роден создал свою первую известную статую — «Бронзовый век».

5. Роберт Кох разработал метод идентификации, разделения и выращивания бактерий.

6. Томас Алва Эдисон изобрел фонограф.

7. Лев Толстой закончил роман «Анна Каренина».

8. Состоялась премьера балета Петра Ильича Чайковского «Лебединое озеро». Представление окончилось полным провалом.

9. Русско-болгарская армия обороняет Шипку. Взятие Карса и Плевны.

Назовите год, когда это случилось

1. Продан первый магнитофон на магнитной ленте.

2. Убит Махатма Ганди.

3. Провозглашение независимости Южной Кореи и Шри Ланки.

4. Изобретен полупроводниковый транзистор.

5. Провозглашение Всеобщей Декларации прав человека.

6. Михаил Ботвинник становится чемпионом мира по шахматам.

7. В СССР построен первый ядерный реактор, производящий оружейный плутоний; построен Семипалатинский полигон.

8. Создание Государства Израиль. Начало первой арабо-израильской войны.

9. Сессия ВАСХНИЛ, на которой советские биологи-мичуринцы под руководством Т. Д. Лысенко объявили генетику лженаукой.

Назовите имя этого человека

1. Прадед этого рыжеволосого и зеленоглазого человека был металлург.

2. По преданию, его погубила женщина.

3. Ввел в своей стране алфавит, позаимствовав его у соседей.

4. Враги, захватившие его в плен, объявили нашему герою, что казнят его через три года. Незадолго до окончания этого срока ему удалось бежать.

5. Сражался под белым знаменем.

6. В наши дни любой из его потомков может одной фразой остановить всякий конфликт, драку или поножовщину.

7. Организовал государственную службу, функционировавшую в России до середины прошлого века.

8. Потомки его гвардейцев охраняют гробницу этого человека.

9. Его имя, которое В переводе означает «Океан», носят известный писатель и музыкальная группа.

Кто это сказал?

1. Если умный человек делает глупость, то уж, во всяком случае, немалую.

2. Человечество могло бы достичь невероятных успехов, если бы оно было более трезвым.

3. Из двух ссорящихся виновен тот, кто умнее.

4. Нет ничего страшнее деятельного невежества.

5. Архитектура — это застывшая музыка.

6. Самое смешное желание — желание нравиться всем.

7. Для посредственности нет больше утешения, чем то, что и гений не бессмертен.

8. Словам должны мы доверять.

9. Сера теория, мой друг, но древо жизни зеленеет.

Михаил Шифрин, дежурный сфинкс радиостанции «Эхо Москвы»

Ответы в следующем номере.

ИСКУССТВО ВЕЧНО, ЖИЗНЬ КОРОТКА

Александр Лаврентьев

Прекрасный лик на персоне поставлю...»

Василий Иоаннович. «Записки о Московских делах» С. Герберштейна. XVI век

Первые в истории русской поэзии стихотворные строки, воспевающие искусство портрета (из них и взято заглавие), были написаны в конце XVII века стольником царицы Прасковьи Федоровны Петром Квашниным-Самариным. Именно тогда, накануне петровских реформ, в лексикон российской знати вошло слово «персона», или «парсуна», означающее портретное изображение, а сам портрет медленно, но верно завоевывал свое место в отечественной культуре, тесня «монополиста» русской средневековой живописи — икону.

Конечно же, все это не означает, что портретные изображения были вообще чужды искусству средневековой Руси. Но только семнадцатый век, принесший множество непривычного в российскую действительность и явственно обозначивший зарю нового периода истории страны, сделал портрет не редким и достаточно случайным компонентом искусства, а сформировал особый жанр живописи — «парсунное письмо».

Время реформ и преобразований Петра Великого в корне изменило облик русского искусства. Однако все это впереди, впереди труды прославленных портретистов петровской и послепетровской эпохи — И. Никитина, А. Матвеева, И. Вишнякова, их наследников, художников «золотого века русского портрета» А. Антропова, В. Боровиковского, Ф, Рокотова... Пока же на дворе XVII век, век становления русского портретного искусства, «век парсуны».

Много ли сохранилось до наших дней портретов этого времени? Увы, хотя подсчеты и не проведены, речь, несомненно, идет в лучшем случае о десятках. Появление каждого нового в узком кругу известных «парсун» — истинная сенсация и, как правило, неожиданность. Таковая и поджидала Государственный Истерический музей в прошлом году: в мастерских Всероссийского реставрационного центра имени И. Э. Грабаря на одной из «досок» собрания древнерусской живописи ГИМа реставраторы расчистили из-под потемневшей олифы и более поздних записей превосходное по качеству портретное изображение великого князя московского Василия III (1505—1533 годы).

Как получилось, что в коллекциях, казалось, хорошо известных исследователям, обнаружена неизвестная «парсуна», — отдельный рассказ.

«Приходил протопоп Архангельского собора...»

В октябре 1891 года тогдашний руководитель музея и один из его основателей, академик И. Е. Забелин, оставил в своем дневнике следующую запись: «Приходил протопоп Архангельского собора с предложением и большою просьбою: нельзя ли взять в музей портреты царей из собора, ибо они ветшают и держать их в сохранности у собора нет средств и способов.., весь собор приходит в ветхость». Просьба протопопа была уважена — три года спустя в инвентарную книгу Исторического музея хранители занесли сведения о поступлении пяти «иконных портретов российских государей и лиц царствующего дома», отныне сменивших соборную ризницу на запасники крупнейшего хранилища исторических реликвий России.

«Иконными» портреты нарекли по технике их исполнения: они были написаны темперными красками на досках, а не маслом по холсту, и с использованием живописных приемов, характерных для русского иконописания. Однако изображены на «досках» были не святые, а реальные лица отечественной истории.

Бесценные памятники из Архангельского собора Московского Кремля, о судьбе которых хлопотал отчаявшийся протопоп, ученой публике и любителям древностей были известны давно.

В 1508 году в Кремле был освящен построенный североитальянским зодчим Алевизом Новым величественный собор в честь Михаила Архангела. Новому храму, как и его скромных размеров предшественнику, разобранному перед началом работ, предназначалась особая роль — подклет его служил усыпальницей «государей всея Руси» и мужской части великокняжеского, а впоследствии и царского дома.

XVII век, век становления русского портретного искусства. Но много ли сохранилось портретов этого времени? Увы, в лучшем случае можно говорить о десятках. Появление каждого нового — истинная сенсация. И она совсем недавно произошла — на одной из «досок» реставраторы расчистили... портрет великого князя московского Василия III (1505 - 1533).

Архангельский собор Московского Кремля. Здесь похоронен Василий III

Среди сорока шести гробниц Архангельского собора — могилы первого великого князя московского Ивана Калиты и его внука, знаменитого Дмитрия Донского, строителя собора Ивана III и его внука, Ивана Грозного, царей из династии Романовых от первого, Михаила Федоровича, до соправителя Петра I, царя Ивана Алексеевича. С основанием Петербурга российских императоров хоронили в новой столице, однако один из них волею судеб обрел последнее упокоение тоже в московском Архангельском соборе — внук царя-преоб- разователя Петр II.

Около середины XVI века, полстолетия спустя по завершении строительства, храм был расписан великолепными фресками; особый интерес среди них представляет нижний ряд, опоясывающий периметр храма по стенам и четырем столбам в центре непосредственно над гробницами. Неизвестные художники изобразили здесь десятки фигур русских князей, великих и удельных, многочисленное «Рюриково племя», начиная с древнейших времен. Этот уникальный цикл был и остается единственным по полноте и качеству «портретным рядом» правителей Руси, не имеющим аналогов в нашем искусстве. Открывают его изображения великого князя киевского Владимира Святославича, крестителя Руси, его потомков «удельного» и «московского» периодов. Завершает цикл портретное изображение Ивана III, скончавшегося в год закладки собора.

Однако фресками не ограничивался состав этой удивительной портретной галереи. Над гробницами потомков Ивана III на московском престоле, тех, кто не попал во фресковый цикл, некогда висели «парсуны». Вот о них-то и шла речь в дневнике И. Е. Забелина.

Итак, что же именно было передано в Исторический музей в 1894 году? Это пять «парсун» разного размера и сохранности. Более всех известны портретные изображения царя Федора Иоанновича, сына Грозного и последнего из династии Рюриковичей на российском престоле, скончавшегося в 1596 году, и князя Михаила Скопина-Шуйского, родственника царя Василия Шуйского, знаменитого полководца эпохи Смутного времени, погребенного в Архангельском соборе в 1610 году. Обе «парсуны» невелики по размерам, изображения портретируемых — оплечные; авторство, равно как и время написания, остаются загадкой, хотя и бытует мнение, что «парсуны» писались вскоре после кончины изображенных на них лиц.

Обе «парсуны» по сей день поражают высоким качеством живописи, резко индивидуальными и крайне характерными чертами лиц, за которыми угадывается опытная рука выдающегося мастера. Недаром нет ни одной книги или учебника по истории России, еще в качестве иллюстраций не фигурировали бы «парсуны» царя Федора Иоанновича и воеводы Скопина-Шуйского.

Третья из «парсун» Архангельского собора известна не так широко, может быть, потому, что раскрыта много позднее вышеописанных. В 1949 году реставраторы ГИМа завершили работу над «иконным портретом» царя Федора Алексеевича, старшего брата Петра, скончавшегося в 1682 году. Не уступающая художественными достоинствами двум описанным ранее, «парсуна», к счастью, не анонимна; известны и время ее написания, и имена мастеров.

Исследователь первых русских портретов, многолетняя заведующая отделом древнерусской живописи музея Е. С. Овчинникова обнаружила в делах Оружейной палаты, ныне хранящихся в Российском государственном архиве древних актов, документы с полным перечнем имен мастеров-иконописцев, писавших «парсуну», во главе с известным художником И. А. Безминым. Предназначенная для столба Архангельского собора, под которым покоился прах царя, она была написана в 1684 году.

Три описанных «иконных портрета» многие годы украшали экспозиции музеев: цари-тезки Федор Иоаннович и Федор Алексеевич — ГИМа, воеводы Скопина-Шуйского — раздел древнерусской живописи Третьяковской галереи, куда был передан из Исторического музея волею Наркомпроса в тридцатые годы. Так что и здесь известности им было не занимать.

Василий Иоаннович из «Записок» С. Герберштейна.

«Я, по праву отцовской крови, — Царь и Государь Руссовъ, почетных названий своей власти не покупал я ни у кого какими-либо просьбами или ценою, не подчинен я никаким законамъ другого властелина, но, веруя в единого Христа, презираю почеть выпрошенный у другихъ».

Василий III и герб Москвы. Гравюра из «Записок» С. Герберштейна. XVI век

Еще два памятника из Архангельского собора

Мало кому известно, что в фондах музея находятся еще два памятника из ризницы Архангельского собора. Это гигантских размеров (около двух метров ширины и более двух метров в высоту каждый) парные портретные изображения, выполненные в той же манере. На одной «доске» помещены портреты царей Михаила Федоровича и Алексея Михайловича, первых из династии Романовых на российском троне, на второй — фигуры святителя Василия Великого и великого князя московского Василия III.

Нельзя, правда, сказать, что оба «гиганта» были совсем уж забыты. Еще в середине XIX века знаток московских древностей И. М. Снегирев описал находящуюся в Архангельском соборе «парсуну» с изображением, как полагал историк, великого князя московского Василия I справа от зрителя и святителя Василия Великого — слева. Уже тогда изображения с трудом просматривались через непроницаемый слой темной олифы, и не удивительно, что в музее фигуры были идентифицированы прямо противоположным образом: святитель справа, великий князь слева, в музее же изображенного князя определили как Василия III.

Столь замечательный памятник не мог не привлечь внимания музейных работников. Одновременно с реставрацией «парсуны» царя Федора Алексеевича в ГИМе попытались определить сохранность красочного слоя «гигантов». Результаты оказались неутешительными: было констатировано полное исчезновение оригинальной живописи в результате многочисленных ремонтов и «понов- лений» портретов в XVIII—XIX веках. Работы по расчистке памятников были признаны бессмысленными. Две «черные доски» остались в фондах музея своеобразной памятью о безвозвратно, казалось, потерянных уникальных изображениях выдающихся государственных деятелей средневековой Руси. Однако, как выяснилось много позднее, все было не так безнадежно.

В 1995 году обе «парсуны» передали из музея на исследование и реставрацию в знаменитый Всероссийский реставрационный центр имени И.Э. Грабаря: еще теплилась надежда на то, что «приговор» сорокалетней давности не окажется столь фатальным. За дело взялся реставратор древнерусской живописи А. А. Граматкин, рискнувший усомниться в «диагнозе» своих предшественников.

Результаты первых же проб были ошеломляющими: значительная часть красочного слоя цела. Работа с памятниками виделась теперь весьма перспективной.

Первой на реставрационный стол легла «доска» с изображением Василия III и святителя Василия Великого. Несколько месяцев кропотливой работы — и теперь мы можем воочию убедиться в том, что чудо воскрешения возможно. Правую сторону некогда черной доски теперь занимает превосходное по живописи портретное изображение великого князя Василия III, отца Ивана Грозного, политика, воина, дипломата. Князь написан в иноческом облачении: перед кончиной он принял монашеский постриг под именем Варлаама. Это ли не подарок судьбы Историческому музею в год его 125-летия!

Теперь ждет своего часа вторая «парсуна», несущая изображения первых Романовых, и все связанные с ее раскрытием радости, неожиданности и загадки еще впереди. Однако уже сегодня есть основания констатировать: галерея произведений русского искусства вскоре пополнится замечательными шедеврами живописи XVII века и одновременно уникальными памятниками истории России. Будем надеяться, что по завершении ремонта здания ГИМа наши посетители увидят «неведомые шедевры» в их первоначальном блеске в новой экспозиции.

Когда и кто писал «парсуны»?

Реставрация — всего лишь первый этап возвращения музейной вещи в жизнь. Далее непременно следует кропотливая исследовательская работа. На многие возникающие вопросы сейчас невозможно ответить, но попытаться хотя бы контурно обозначить границы исследовательских проблем реально уже сегодня.

Так или иначе, первыми из них будут вопросы об авторстве «парсун» и времени создания изображений.

Ранее считалось, что «парсуна» Василия III была написана при жизни сына великого князя, Ивана Грозного, одновременно с росписью Архангельского собора. Сейчас, когда значительная часть первоначального красочного слоя выявлена, совершенно очевидно, что автор «парсуны» жил не в XVI, а в XVII веке, столь характерна манера письма «иконного портрета».

Как и подавляющее большинство произведений искусства допетровской эпохи, «парсуны» не имеют подписей авторов. Однако в документах архива мастерских Оружейной палаты, центра русского художественного творчества XVII века, обслуживавшего нужды двора и кремлевских храмов, счастливо сохранился указ знаменитому художнику, «жалованному иконописцу» Федору Зубову, относящийся к лету 1678 года. Глава Оружейной палаты боярин Богдан Хитрово предписывал «Федру Зубову с товарищи» написать изображения «на болшой цке (доске. — А. Л.) ко госу- дарьским гробам... Молящиеся в царских коронах... великие государи цари и великие князи Михайло Федорович... да Алексий Михайлович».

Речь в указе, несомненно, идет о второй, пока не расчищенной «парсуне». И первое, о чем задумываешься: не были ли заказаны обе одновременно в одной и той же мастерской? Именно в это время в Архангельском соборе изготавливался новый иконостас, и заказ на «парсуны» мог быть его составной частью.

Здесь же вспоминается полная неясность с происхождением погрудных «парсун» царя Федора Иоанновича и Михаила Скопина-Шуйского. Не создавался ли вообще весь портретный ряд одновременно? Стиль и техника живописи скорее свидетельствуют об одновременности заказа, нежели о последовательном написании «парсун» по мере появления новых гробниц в царском некрополе.

В связи с новыми открытиями неизбежно встает вопрос еще об одной оплечной «парсуне», хорошо известной в нашей стране, но, увы, пребывающей далеко за ее границами. Это знаменитый портрет Ивана Грозного, единственное в своем роде изображение царя, хранящееся в Национальном музее в Копенгагене. История появления «парсуны» в Дании совершенно не ясна, время ее написания также. Очевидно, однако, что и манерой живописи, и размерами, и многим другим она тяготеет к серии «надгробных портретов» из Архангельского собора. Не менее очевидно и то, что вывезти его из православного храма никто бы не позволил.

Но если допустить, что все «парсуны» изготавливались одновременно в мастерских Оружейной палаты, появление копии когда-то имевшегося в Архангельском соборе портретного изображения Грозного, оригинал которого не сохранился, написанной для некоего датского визитера, представляется вполне логичным.

Другой интереснейший вопрос, выявившийся в ходе реставрации «парсуны» Василия III: оказалось, что изображение XVII века написано на иконной доске XV — начала XVI веков. Это единственный случай во всей серии, «доски» остальных «парсун» изготовлены одновременно с живописными работами. Более того, реставраторы выяснили, что под слоем красок XVII века на фигуре Василия Великого кое-где сохранились фрагменты живописи, синхронные «доске», то есть рубежа XV—XVI веков. Сама же «парсуна» великого князя написана по счищенному изображению неизвестного святого.

Среди возможных объяснений столь неординарной ситуации самым естественным представляется следующее. «Парсуну» писали на старой «доске», на которой ранее существовала икона, каким- то образом связанная с памятью о князе. Совпадение ширины «доски» с шириной граней четырех столпов интерьера Архангельского собора говорит о том, что икона рубежа XV—XVI веков предназначалась специально для одного из них. Левую сторону ее занимало, как и сейчас, изображение святителя Василия Великого, святого, соименного князю, но не его «ангела»: небесным покровителем Василия III был святой Василий Парийский. Таким образом, если представить, что именно его изображение помещалось на иконе первоначально и именно на его месте был в XVII веке написан великий князь в иноческой одежде, то, стало быть, это была патро- нальная икона Василия III, написанная специально для Архангельского собора. Возможно, заказ ее был приурочен к освящению храма в 1508 году.

Разумеется, это только предположение - вся работа впереди.

Среди множества других вопросов существует, однако, один, который задают все: а насколько изображение Василия III похоже на оригинал? Действительно, живописных портретов великого князя, исполненных при его жизни, похоже, не существовало, и следовательно, «парсуну», изготовленную сто пятьдесят лет спустя по кончине Василия III, надо изначально признать фантазией художника XVII века.

Действительность, однако, была интереснее и сложнее.

В 1547—1552 годах русские иконописцы расписали один из парадных покоев кремлевского великокняжеского дворца — Золотую палату. Среди прочих изображений Золотую палату украсили и фигуры великих князей московских, в том числе Василия III. Нет ничего нереального в том, что неизвестные живописцы ранее видели князя в лило — он скончался в 1533 году, всего за четырнадцать лет до начала работы. Ныне не сохранившиеся, в XVII веке, то есть в пору работы мастеров Оружейной палаты над «парсунами», изображения Золотой палаты были еще целы.

Есть и другая версия, не менее привлекательная. В 1549 году в Вене вышли из печати мемуары дипломата барона С. фон Герберштейна, неоднократно бывавшего в Москве и лично хорошо знакомого с Василием III. Издание снабжено гравированным портретом великого князя работы А. Хиршфогеля. Достаточно поставить рядом гравюру и парсуну, чтобы понять: черты сходства налицо.

Книга Герберштейна, невероятно популярная в Европе, была хорошо известна и в России. Вот и еще один возможный источник информации о внешности князя.

Словом, здесь есть над чем поломать голову. Дождемся завершения реставрационных работ, пока же отметим для себя, что музеи были и остаются неисчерпаемым источником информации о прошлом нашего Отечества и Исторический музей — в первую очередь •

Рудольф Шлихтер. Слепая власть. J937 г.

ОТХОДНАЯ XX ВЕКУ

Бруно Беттельгейм

О психологической привлекательности тоталитаризма

Жизнь Бруно Беттелъгейма — австрийского еврея, политического заключенного, затем эмигранта и наконец крупнейшего практикующего психиатра Америки — оказалась почти что равной веку: он родился в 1903 году, а скончался в девяносто нервом. На исходе шестидесятых Беттелъгейм говорил о трех катастрофах, которые перенесло его поколение и в которых оно переламывалось и формировалось, — это первая мировая война, Освенцим и Хиросима. Добавлю экспатриацию и необходимость вполне взрослым человеком опять начинать жизнь едва ли не с начала, в иной цивилизации, в другой языковой среде. Двадцать ⁹ катастрофических лет потребовали еще как минимум двух десятилетий на свое осмысление. Он был одним из свидетелей случившего-. ся с миром (н с его собственным миром), нашел в себе мужество стать исследователем произошедшего и сумел помочь своим современникам признать и осознать ими пережитое. В октябре 1943 года в американском «Журнале патологической и социальной психологии» (издании узкоспециальном) появилась ставшая тут же знаменитой статья Беттелъгейма о повседневном существовании в нацистских лагерях — «Индивидуальное и массовое поведение в экстремальных ситуациях». После этого едва ли не каждая публикация ученого на протяжении последующих пяти десятилетий становилась общественным событием. Так было с книгой «Одной любви мало» (1950) о лечении детского аутизма, с «Символическими ранами» (1954) о проблемах и ритуалах мужского созревания, «Сведущим сердцем» (1960), рассказывавшем о личности в условиях тоталитарного государства, « Чарами у нас на службе» (1977), посвященными символике и психотерапевтической роли волшебных сказок, «Сносными родителями» (1990) и так далее, и так далее. Думаю, мало кто еще в XX веке заслужил такую прижизненную славу врачевателя душ и мало кому в этом столетии она принадлежала до такой степени заслуженно.

Публикуемая статья увидела свет в «Американском журнале экономики и социологии» в 1952 году. Перевод сделан по книге «Выживание и другие эссе» (1979). На русском языке появляется впервые.

Борис Дубин

Публикуется в сокращении.

Прежний деспотический правитель либо не требовал от подданных добровольного согласия, то есть внутреннего одобрения своих взглядов и методов, либо не имел возможности подкрепить подобные требования силой. Предполагалось, что тирану подчиняются все; но, поскольку это было так, он уже, как правило, не слишком заботился о том, что про него думают подданные, лишь бы они держали свои мысли при себе, — и не в последнюю очередь потому, что не мог обнаружить, о чем они, собственно, думают.

В тоталитарных государствах нашего времени средства массовой коммуникации обладают почти неограниченными возможностями воздействовать на мысли каждого. Сегодняшняя технология обеспечивает наблюдение за любым шагом частного лица. Это и многое другое позволяет тоталитарной диктатуре утверждать, что подданные свободны в своих мыслях, — а нынешняя технология и массовое общество с неизбежностью требуют этого во многих областях приложения человеческих сил — и тем не менее добиваться, чтобы подданные придерживались убеждений, которые им считает нужным внушить государство.

Так что при диктатурах прошлого можно было существовать внутри системы и поддерживать известную независимость мыслей, а нередко и определенных действии, сохраняя уважение к себе, тогда как в современном тоталитарном государстве сохранять это самоуважение и вместе с тем жить во внутреннем противодействии системе невозможно. Практически каждый сегодняшний нонконформист стоит перед выбором: или выказать себя врагом этой власти, подвергшись преследованиям и чаще всего уничтожению, или исповедовать на людях то, что глубоко ненавидишь и презираешь втайне.

Нацистское приветствие ввели именно для того, чтобы, сталкиваясь друг с другом в местах публичных и частных встреч: в ресторанах, вагонах железной дороги, конторах, на заводах или просто на улицах — без труда спознавать тех, кто все еще цепляется за устаревшие «демократические» формы приветствия друзей. Для приверженцев Гитлера ежедневно и многократно повторяемое приветствие служило выражением уверенности в себе, свидетельством господства. Всякий раз, как законопослушный субъект его повторял, его «я» укреплялось.

Для противников режима — совсем наоборот. Встречая кого-то в публичном месте, нонконформист всякий раз переживал состояние, разрушавшее его «я» и ослаблявшее целостность личности. Если бы приветствию сопротивлялось лишь его сверх-Я, ему было бы легче, но приветствие раскалывало надвое именно его «я», задача которого, согласно психоаналитической теории, — обеспечивать внутреннее и внешнее благополучие индивида, а прежде всего — его выживание, служа посредником между внешним и внутренним миром и приводя их в соответствие друг другу.

Оставалось одно: убедить себя, что приветствие как бы не в счет, поскольку по нормам окружающей реальности приходится на него отзываться, если не хочешь попасть в гестапо. Целостность личности определяется соответствием ее поступков убеждениям. Поэтому сохранить целостность, отдавая приветствие, можно было только перестав считать подобное приветствие недопустимым.

А это еще больше закабаляло, поскольку приветствовать надо было по многу раз в день, и не только официальных лиц — скажем, учителя, полицейского, почтальона, но и ближайших друзей. Даже зная, что друг с тобой заодно — а полагаться на друзей можно было далеко не всегда, — приходилось учитывать других. Стоило ли осложнять положение случайно встреченного человека, отступая от нормы? Поскольку обо всех отклонениях в приветствии требовалось неукоснительно сообщать властям, нарушитель ставил под удар не только себя, но и другого. Так противника нацизма вынуждали или становиться мучеником, испытываятем самым смелость и убежденность других, или терять уважение к себе.

Если сознание в конфликте с бессознательным, это немедленно скажется на содержании снов. Типичный случай — сон одного свидетеля первых лет фашизма: он решается открыто выразить свой протест против нацистского режима. Повинуясь тому, что сознание считает его моральным долгом, он принимается во сне за протестующее письмо Но, отправив его по почте, понимает, что послал в заботливо запечатанном конверте чистый листок бумаги.

Георг Гросс. «Во имя порядка» Рисунок из альбома «Лицо господствующего класса». 1921 год

Дело здесь не только в том, что герой совершает типичную ошибку «по Фрейду» и справедливая тревога за себя заставляет его поступить наперекор сознательным намерениям; во сне ему открывается, что эта тревога — скажем иначе, самозащита — рано или поздно победит его убеждения. Человек даже во сне понимает, к каким разрушительным для его самоуважения последствиям ведут подобные внутренние конфликты и способы, которыми реальность принуждает их так или иначе разрешать. Сначала он чувствовал себя очень гордым, решившись-таки выразить протест, а потом — глубоко пристыженным, не сделав этого. В конце концов, сон оставил в нем чувство униженности и стыда за себя.

Душевный конфликт в связи с гитлеровским приветствием переживали многие немцы. Это находило бессознательное выражение в снах, один из которых я здесь приведу. Вскоре после прихода Гитлера к власти некий фабрикант увидел во сне, что его предприятие посещает Геббельс. «Перед строем рабочих я должен был вскинуть руку в нацистском приветствии. Мне понадобилось полчаса, чтобы поднять ее сантиметр за сантиметром... И вот я стоял на собственной фабрике, с поднятой рукой, торча перед своими рабочими. И стоял так, пока не проснулся».

Этот в корне не принимавший нацизма человек решал во сне ту же проблему, которая занимала и его сознание: должен — и сможет ли — он поступиться своими убеждениями ради того, чтобы сохранить за собой фабрику? (В первые годы гитлеровского режима отказ от фашистского приветствия еще не угрожал жизни, касаясь лишь благосостояния.) Сон предсказывал, каким скорее всего будет итог, воспринятый, однако, с глубочайшим отвращением. По словам героя, борьба во сне за то, чтобы поднять руку, «переломила ему позвоночник». Позвоночный столб — обычная метафора твердых убеждений и действий в согласии с ними. Сон приоткрыл сновидцу то, что он знал, но таил от себя: только он сам может перебить себе моральный хребет, никакому режиму это не под силу. Не Геббельс заставил его поднять руку в приветствии — он сам принудил себя это сделать, чтобы не выдать своих разногласий с системой. Факт, что режим способен заставить людей делать такое с самими собой, показывает, до каких разрушительных последствий доводит его воздействие.

Антифашистские плакаты. Джон Хартфилд. «За мной стоит сплоченная нация», 1932 год

Джон Хартфилд. Смысл гитлеровского приветствия: за мной стоят миллионы, 1933 год

Сны активно сражавшихся с системой и потому не осаждаемых внутренними вопросами, решаться на это или нет, были совсем иными. Не то чтобы эти люди вовсе не ведали тревог: им, скажем, снилось, что их поймали и пытают гестаповцы, — опасность вполне реальная. А в другой раз им могло присниться, что они победили. Так или иначе, им не снилось, что они вынуждены, переламывая собственные убеждения, подчиниться врагу.

Сказанное о фашистском приветствии относится, конечно, и к другим повседневным чертам нацистского режима. Приведу еще один пример из жизни школьницы. Однажды ей с одноклассницами предложили участвовать в переписи населения. Уклониться значило опять-таки рисковать своим и семейным благополучием, при том что внешне предложение выглядело вполне безобидным. Но, уже участвуя в переписи, девочка вдруг почувствовала, как что-то в ней сопротивляется заданию — расспросить о подробностях существования одной еврейской семьи. Она поняла, что собеседники ненавидят ее как представительницу режима, и это вызвало в ней озлобление — озлобление против них. Тут она догадалась, что именно этого и добивался от нее режим, и оценила его способность вызывать чувства наперекор воле. Это пробудило в ней презрение к себе. Теперь она ненавидела себя за участие в программе, направленной — под видом переписи — против евреев. Конечно, она ненавидела режим, который вверг ее в это безвыходное положение, но еще больше — себя. Это окончательно разрушало в ней остатки самоуважения.

Так тоталитарный режим почти ежедневно ставил человека перед требованиями, которые он должен был либо исполнять, либо рисковать собственной гибелью. Многие противники системы, подчиняясь подобным требованиям, начинали ненавидеть и ее, и самих себя. Вскоре это ввергало их в тяжелейший внутренний конфликт: действовать ли по убеждениям и рисковать, либо остаться в безопасности, но чувствовать, что трусишь и предаешь самое дорогое. Режим, нимало не трогаясь их ненавистью, продолжал себе существовать, тогда как они по-настоящему мучились невозможностью примирить явное поведение и скрытые ценности; тем самым режим оказывался разрушительным для их целостности, а также — поскольку они поступали вопреки убеждениям — и для их уважения к себе. И самоуважение, и целостность личности — это, подчеркну, единственные психологические подпорки, которые способны поддерживать нас, давая силу жить в мире, постоянно угрожающем уничтожением.

Чаще всего противник системы не находил избавления даже внутри собственной семьи. Семьи, целиком состоящие из антифашистов, были крайне редки. Особенно чувствительными к внушению — в школе, в юношеских гитлеровских организациях — оказывались дети. Их убеждали следить за родителями и сообщать властям. Подчинялись немногие. Но дети тех, кто держался антифашистских взглядов, попадали в трудный конфликт между приверженностью родителям и обязанностями по отношению к государству, которое учило их, что выдать изменника — долг каждого. Подобные конфликты мучили ребенка, и он начинал ненавидеть всех, кто вверг его в такие психологические тупики.

Рано или поздно ребенок озлоблялся против политических убеждений родителей, если не против них самих, ведь именно они создавали для него все эти проблемы. С другой стороны, и родители, понимая давление, оказываемое на их ребенка, старались скрывать свои подлинные взгляды, не то чтобы опасаясь предательства, но не желая осложнять жизнь ребенку. Поэтому даже дома и в кругу семьи невозможно было избавиться от лицемерия: оно сопровождало и в четырех стенах, в самых задушевных проявлениях семейной жизни.

Лишь убежденные нацисты были согласны друг с другом во всем, и это еще тесней сплачивало семьи приверженцев режима. Противникам же приходилось, напротив, сражаться не только с самой системой, но куда чаще — друг с другом, и если не по принципиальным вопросам, то хотя бы по обиходным мелочам. Всегда оставалась одна беспокоящая проблема: как сопротивляться, не подвергая опасности всю семью, и мучительный вопрос, имеет ли человек право рисковать свободой, благополучием и самим существованием партнера или ребенка ради собственных политических и моральных убеждений.

В подобных политических разногласиях внутри семьи рано или поздно выносились на поверхность и получали запоздалое оправдание все прежние семейные конфликты, которые сами по себе не имели с политикой ничего общего: раздоры между мужем и женой, родителями и детьми, братьями и сестрами. Вот лишь один пример.

Жена некоего высокопоставленного правительственного чиновника придерживалась непримиримых антифашистских взглядов. Ее муж, неплохой в общем человек, не принимал многое из того, с чем по положению был вынужден мириться. Обеспеченная супруга могла не работать и не работала, а потому имела возможность уклониться и от неприятного ей гитлеровского приветствия, и от тех либо иных из бесчисленных официальных и партийных обязанностей (они практически не различались), которые, соответствуя требованиям системы, приходилось выполнять ее мужу.

Разумеется, никто в семье не хотел, чтобы глава семейства поступился своим положением и тем самым вверг родных в крайнюю нищету. А заподозри государство, что у него все эти годы было на уме, семья подверглась бы публичному остракизму, кто-то, вероятно, и открытым преследованиям. Пользуясь удобствами, которые давало ей и всей Семье внешнее сотрудничество мужа с нацистами (включая возможность не появляться на улице и не отдавать приветствие, а потому и не входить в конфликт с собственными ценностями), супруга резко критиковала мужа за то, что он изменяет своим убеждениям. Спор подпитывался и обострялся старыми разногласиями между супругами, давно уже избегавшими друг друга.

Обида на жену, которая его критикует и стыдит, постепенно отвращала отца семейства и от ее антифашистских взглядов. Страх, что они обнаружатся и подвергнут опасности всех, давал дополнительный повод раздражаться на жену, чьи убеждения и поступки замыкают семейство в изоляции, еще больше осложняя официальное общение героя с сослуживцами. Поскольку дома на него, ради сохранения статуса попросту следовавшего официальной политике, смотрели свысока, тогда как вне дома его внешнюю приверженность системе, напротив, горячо одобряли, у главы семейства постепенно, но неуклонно исчезали те мысленные увертки по поводу режима, которые так отяжеляли ему служебную и домашнюю жизнь. В итоге наш герой, как ни трудно это было, примирился с режимом. Тем самым он проявил, наконец, приверженность собственным ценностям, как жена — своим, то есть как бы сделал то, чего она от него столько времени требовала. И теперь он уже не чувствовал себя ниже ее, жившей все эти годы в согласии со своими ценностями; больше того, он даже мог испытывать моральное превосходство над нею, как прежде она над ним: ведь, отвергая его политические взгляды, она тем не менее не отказывалась пользоваться тем, что ему эти взгляды давали.

Дети разделились между матерью и отцом. Сыновья давно приняли нацизм, поэтому после обращения отец, презираемый женой и дочерью, стал пользоваться полной поддержкой мужской половины; теперь он был уже не так одинок. Сыновья не поддерживали взглядов матери, но и не придавали им особого значения, считая ее несовременной, непросвещенной и старомодной особой. Дочь же целиком встала на сторону матери и, как она поняла поздней, не столько по несогласию с отцом, сколько из соперничества с братьями; кроме того, ценности матери казались ей очень привлекательными, а последовательность в их отстаивании не могла не впечатлить девочку.

Став старше, дочь поняла, что политические разногласия родителей уходили корнями в их давнюю семейную размолвку. Раздор между близкими был для дочери очень болезнен, она хотела, чтобы в доме царил мир. В ней нарастало озлобление против политики, а политические взгляды все больше представлялись простым оружием в борьбе одного человека с другим, ведь политика лишила ее семейной жизни, в которой она так нуждалась. Но поскольку все, относящееся к политике, казалось ей в равной мере отвратительным, она теряла и свои антифашистские — или продемократические — убеждения.

В конце концов дочь хотела одного: чтобы семья снова сплотилась и родители жили дружно. В отрочестве она поняла, что взгляды ее матери объединить семью не сумеют; из-за них отцу придется лишиться работы, а она и братья не смогут поступить в университет. Она все еще восхищалась матерью, верной своим убеждениям, но вместе с тем и ненавидела ее, разрушившую единство семьи. Это ввергало девочку в глубокий внутренний конфликт, у истоков которого лежал конфликт между родителями.

Дочь росла, росли и ее способности оценить ситуацию трезво. Она увидела, что мать порвала все связи с миром, оставшись — ради верности своим убеждениям — совершенно одинокой лаже в собственном доме. Девочка чувствовала, как ей все труднее расходиться во взглядах со сверстниками, и в конце концов признала нацизм. Отвергнув все, что отстаивала мать, дочь освободилась от внутреннего конфликта между восхищением смелостью матери и обидой на нее за раскол семьи. Перелом освободил ее и от конфликта между собственными ценностями и требованиями общества. Она впервые чувствовала глубокое душевное успокоение, однако приписывала эту новую способность наслаждаться жизнью не разрешению застарелого внутреннего конфликта, а более позитивному взгляду на мир, который внушил ей воспринятый нацизм, что еще раз говорило в его пользу.

Как видим, на самом грубом, внешнем уровне привлекательность тоталитаризма в том, что, примиряясь с ним, достигаешь согласия с ближними и остальным миром, переставая тем самым быть чужаком. На более глубоком — или высоком — уровне тоталитаризм притягателен тем, что восстанавливает внутреннюю целостность человека, подвергающуюся опасности, когда он вынужден поступать вопреки собственным чувствам. На некоторых людей потребность в разрешении этого противоречия давила так сильно, что они шли на самоубийство. Другие попадали в руки гестапо как бы из-за случайной небрежности, подсознательно мотивированной желанием покончить с этим противоречием, даже если придется отправиться в концлагерь. Но подавляющее большинство прежних антифашистов сложили оружие и встали на сторону режима. Не присоединяясь к партии и не разделяя до конца ее ценности, они стали видеть в режиме некие светлые стороны, хоть и сохранили критическое отношение к некоторым аспектам системы.

Фашистское приветствие — столь малозначительная, но оказывающая такое воздействие на людей деталь системы, — касалось лишь внешнего поведения, как и настенная карикатура на Гитлера или, скажем, в других обстоятельствах — на Сталина. Они приобретали чудовищную важность лишь потому, что всякий день и час сознательной жизни напоминали нонконформисту о его неспособности жить в согласии со своими ценностями. При всей психологической грубости подобных механизмов вряд ли кто станет отрицать их высочайшую эффективность.

Были нити и потоньше. Столь мощная сила контроля извне возобновляла в человеке детские взгляды и чувства. Только в детстве другие люди — родители — обладают подобным могуществом ввергать нас в безнадежные внутренние конфликты, если наши желания расходятся с их собственными. Вначале ребенок, как и нонконформист, противится контролирующей его силе. Но она столь же велика, сколь и притягательна (в конце концов, ничто так не удается, как успех!), и чем господство над ребенком успешнее, тем большей привлекательностью оно обладает, в конце концов усваиваясь в качестве сверх-Я.

Стоит на минуту задуматься о системе воспитания в стране перед приходом Гитлера к власти, о системе, в которой ребенка всюду видят, но никогда не слышат, и мы легко поймем особую притягательность гитлеровского режима для немецкого юношества. Почти в любом обществе дети страдают от принудительного воздействия взрослых. Тоталитарная система делает юношей и девушек свободными, убеждая их высказываться во весь голос, следить за родителями и сообщать, если они не повинуются законам системы.

Не забудем, что тоталитарные системы обычно возникали в обществах с жесткой иерархической организацией — если и не собственно феодальных, то по крайней мере патерналистских. Глава государства, органы исполнительной власти (скажем, полиция), армия, учителя выступали мощной заменой родительского образа или, точнее, суррогатом сверх-Я. Суррогатами сверх-Я служили представители власти, которые психологически отождествлялись с родителями и повеления которых воспринимались поэтому как усвоенные родительские приказы.

Нередко даже в концлагере вера во власть и справедливость полиции была настолько сильна, что заключенные не хотели признавать несправедливость своего наказания. Они заставляли себя найти хоть какую-то собственную вину. Внутреннее желание опеки со стороны сверх-Я очень велико, и чем слабее «я», тем это желание сильнее. Поскольку же в тоталитарных системах самыми могущественными заместителями сверх-Я служат вожди и их представители, короче говоря — система как таковая, добиться одобрения можно только отождествившись с системой. Подчиняясь приказу извне, чувствуешь себя свободным от вины, а потому — в безопасности.

Таить и постоянно чувствовать в себе сверх-Я с его " критикой общества, в котором вынужден жить, крайне болезненно. В целом это возможно, только если тебе доступны и другие, альтернативные образы сверх-Я. Американцам нелегко понять наши трудности: они растут в свободном обществе, где их окружают различные образы сверх-Я, из которых можно выбирать. Есть, например, пуританин и приверженец свободы воли, мужчина в сером сюртуке или ковбой, а также много других. Но в гитлеровской Германии все образы сверх-Я сводились к одному, и было чрезвычайно трудно сформировать или поддерживать глубоко личный образец, расходясь с окружающим обществом.

В тоталитарных государствах противники режима живут в постоянном страхе совершить ошибку — раскрыть свои подлинные чувства, поставив на карту жизнь — свою, а то и своей семьи. Поэтому им приходится быть безукоризненными актерами. Но для этого надо прочувствовать роль, сжиться с ней. Лишь превратившись в послушного члена тоталитарного государства, человек может быть спокоен, что его не заподозрят в невыполнении какого бы то ни было приказа.

Привлекательность тоталитаризма — в его обещании разрешающего самые суровые внутренние конфликты мира с собою и дающего чувство собственной безопасности согласия с окружающим. К несчастью для противника режима, эти согласие и мир достигаются лишь утратой самостоятельности, самоуважения и человеческого достоинства. Царящее в тоталитарных государствах спокойствие оплачено гибелью души. •

Перевел с английского Б. Дубин.

БЕСЕДЫ ПО ИСТОРИИ

Ольга Дмитриева

Рождение средневековья: Островной вариант

Рассуждая о рождении средневековой европейской цивилизации, историки нередко впадают в грех чрезмерного упрощения, видя ее истоки в столкновении и последующем синтезе преимущественно двух элементов, — римского и варварского германского. Такое противопоставление «римляне — германцы» исключает третий элемент, который тем не менее существовал, речь идет о кельтах, населявших многие области, завоеванные римлянами. Тот факт, что они были ассимилированы в покоренных провинциях, не должен привести нас к заблуждению — к недооценке подлинного вклада кельтских народов в развитие материальной и духовной культуры. Историки еще даже не пришли к окончательному выводу о том, кто же были лучшими земледельцами — римляне или кельты, кто у кого позаимствовал колесный плуг — символ npoгpecca в сельском хозяйстве древности. Кельты были, по- видимому, лучшими металлургами Европы, прекрасными ювелирами, строителями дорог, они изобрели мыло, наконец! Их духовная культура и после завоевания римлянами продолжала подспудно развиваться и, неожиданно оказавшись востребованной, пережила невиданные взлеты как в эпоху раннего средневековья, так и в его классический период.

Это уже достаточное основание, чтобы обратить взор к той области Европы, в которой кельтскому элементу было суждено дольше всего оставаться самостоятельным, и проследить, как шел здесь синтез не двух и даже не трех, а множества этносов, — к Британии.

Стоунхендж

Побежденные бритты. Рельеф с вала Антонина Пия в Шотландии. II век

Британия: «континент отрезан» или все-таки нет?

Британские острова в древности были настоящим горнилом, в которое постоянно поступал все новый и новый человеческий материал, переплавлявшийся в некую амальгаму, давшую в конце концов основу современной британской нации. Первым ее элементом стали племена иберийцев, которые мигрировали сюда с Пиренейского полуострова в III тысячелетии до новой эры, продвигаясь по морю вдоль западного, Атлантического побережья Европы. Мы ничего не знаем о языке этих народов, осевших среди меловых холмов и равнин Солсбери. Они оставили после себя дороги — Икнилд и Дорогу Пилигрима, каменные святилища и длинные погребальные курганы.

Во втором тысячелетии до новой эры родственные им племена альпийской группы заселили Восточную Англию в долине Темзы. Перекрестком и центром той цивилизации, которая сложилась в Британии до прихода кельтов, стал Уилтшир, поражающий древними мегалитическими сооружениями, наиболее известное из которых — Стоунхендж — двойное кольцо из гигантских, неизвестно кем поставленных скал.

Следующим этническим элементом, обосновавшимся в Британии, стали кельты. В первом тысячелетии до новой эры масса кельтских племен и народов широко расселилась по Европе — во Франции, Австрии, Швейцарии, Германии, Польше, Чехии, Италии, Испании, Греции. В Британию они вторгались несколькими волнами: первыми около VII века до новой эры были годейлы (гэлы), заселившие северо-восток острова и Шотландию, в V веке до новой эры — бритты, освоившие юго-запад страны и активно смешивавшиеся с иберийцами. Они и дали название острову. Наконец, последними с континента переселились белги около 100 года до новой эры.

В то время как Британские острова заселяли и обживали все новые племена, народы, считавшиеся цивилизованными — греки и римляне, почти не имели сведений об этих областях, находившихся, по их представлениям, на самом краю земли. Она виделась им плоским диском, плывущим в мировом океане. Впрочем, грек Пифей, живший в IV веке до новой эры, утверждал, что побывал в Британии и исходил ее всю пешком, он якобы видел собственными глазами и расположенный к северу от нее остров Фулу, последний из существующих в океане, «местность, где нет земли, моря или воздуха, а вместо них — смесь всего этого, похожая на морское легкое, где земля, море и вообще все висит в воздухе, и эта масса служит как бы связью всего мира». Его рассказы, доверяя им или сомневаясь, переписывали другие греческие географы и историки. Страбон, знаменитый географ I века до новой эры, подытоживая заочную научную полемику о землях, которых никто не видел, вынес Британии весьма суровый приговор: «Для целей правительственных не может быть никакой пользы от знания подобных стран и их обитателей, даже если бы эти острова и были заселены, то все-таки они не могут быть для нас ни вредными, ни полезными, потому что сообщение с ними невозможно». (Фантастические представления о Британских островах бытовали в Европе еще очень долго. Даже в VI веке византийский историк Прокопий Кесарийский всерьез утверждал, что эта земля кишит змеями, служит прибежищем для душ умерших германцев-франков и что там отравленный воздух, смертельный для всего живого.)

Надгробие римского центуриона. Колчестер

Памятная доска, посвященная победе императора Клавдия над бриттами

Римляне и бритты: первая встреча

Первым из римлян, кто наконец вступил на землю Британии и оставил достоверные свидетельства о ней, основанные на личных впечатлениях, стал Гай Юлий Цезарь. Пытаясь покорить в Галлии местные кельтские племена, он обнаружил, что противник получает поддержку из лежащей за проливами и остающейся terra incognita Британии. В 55 году до новой эры Цезарь снарядил туда экспедицию, призванную стать «разведкой боем».

Вал Адриана. Нортумберленд

Бронзовая голова Меркурия. Колчестер

Римская гемма — талисман с христианской символикой, найденная в Британии

Карта Римской Британии

Римские броши

Морское божество

Римская мозаика из Веруламиумс в виде раковины

Развалины римского театра в Веруламиуме

Брошь

Лее, терзающий оленя Римская мозаика из Веруламиума

Перед римлянами, приблизившимися к берегу, открылось захватывающее и грозное зрелище: среди свинцовых волн холодного моря вздымались белые меловые утесы, а на их вершинах пришельцев встречали ряды колесниц и полуобнаженные воины устрашающего вида, вооруженные мечами и копьями; их кожа отливала синевой и была испещрена татуировками. (Бритты натирали тело растительной краской голубого оттенка. Полагают, что само название «бритт» восходит к слову «бридан», «придан» — «голубой».) Они оказались достойными противниками, и великий полководец воздал должное их стойкости и в особенности неподражаемому искусству сражаться на колесницах.

Первые победы над варварами- британцами дались Цезарю с огромным трудом. К тому же бури потрепали его корабли, продовольствия не хватало, и римляне покинули негостеприимный остров, чтобы вернуться через год подготовленными к затяжной кампании. На этот раз Цезарь привел с собой пять легионов на восьмистах (!) кораблях, мобилизовав частные и торговые суда.

Во втором походе, продвинувшись в глубь острова, легионеры столкнулись с бриттскими крепостями, укрепленными валами, глубокими рвами и деревянными частоколами, с коварными ловушками на речных переправах: бритты вонзали в берег под водой остроконечные колья, на которые напарывалась форсирующая реки вражеская конница.

Ранее враждовавшие между собой кельтские народы сплотились перед лицом общей угрозы, и, быть может, единственным осязаемым результатом этого похода стали IV и V книги «Записок о галльской войне» Цезаря, посвященные нравам и обычаям жителей Британии.

Из «Записок» Цезаря

Островитяне-варвары оказались хорошими скотоводами, а жители Центральной и Восточной Британии — и земледельцами. Их «города» располагались на возвышенностях, давая окрестному населению защиту за валами и частоколами в случае опасности. Укрепления строили в технике так называемой галльской стены, общей для кельтских народов Европы, обитавших в областях, изобиловавших лесом: из деревянных бревен сооружался каркас-арматура, промежутки засыпали землей, камнями и щебнем.

Просторные жилища бриттов, выстроенные из тесаных досок с круглыми куполообразными крышами, крытыми соломой, стояли в селениях довольно кучно. В центре дома располагался очаг, и дым от него выходил через круглое отверстие в центре крыши. На перекрестье балок над очагом подвешивался большой котел для приготовления пищи. «Обстановку» дома составляли в основном шкуры, брошенные на земляной пол, на которых и сидели, и спали, а единственным украшением интерьера служила деревянная резьба на столбах-опорах. Неудивительно, что быт местных жителей показался римлянам убогим, а сами они — дикими.

В отличие от континентальных варваров-германцев, бритты брили все тело, оставляя лишь усы и длинные шевелюры, которые укладывали в причудливые прически, раскрашивая пряди волос в разные цвета. Их вообще отличало пристрастие к многоцветию и ярким краскам. Пестрые кельтские ткани — полосатые, с броскими узорами — со временем очаруют римлян и станут предметом экспорта с Британских островов, давая казне огромные пошлины.

Бритты страстно любили украшения, в особенности шейные гривны, браслеты и кольца. Золото, серебро, бронза украшали их оружие, нашивались в виде бляшек и подвесок на одежду и пояса. Их повседневный костюм состоял из льняной или шерстяной рубахи, перехваченной вышитым поясом, штанов и плаща, скрепленного заколкой, кожаных башмаков или полотняной обуви с кожаными подошвами. Подобно римской тоге, служившей знаком свободного статуса и достоинства человека, почетным одеянием бриттов был просторный плащ, драпировавшийся пятью складками. (У родственных бриттам кельтских племен Шотландии и Ирландии отличительной чертой племенной аристократии была... голоногость, не ношение штанов, которые заменяло некое подобие фартука, эволюционировавшее позднее в знаменитую шотландскую юбку-килт. Неизвестно, существовал ли в древности подобный обычай на территории собственно Англии, и если существовал, то по каким причинам не прижился.)

Своеобразное эстетическое чувство заставляло кельтов-британцев украшать лица не только татуировками, но применительно к обстоятельствам накладывать красочные узоры на щеки и лоб. Одна раскраска предназначалась для поры влюбленности и сватовства, другая — для боевого похода.

К прочим странностям бриттов римляне отнесли их рацион: поглощая в избытке говядину, свинину, молочные продукты, хлеб, они совершенно не ели мяса зайцев, кур и гусей, которых тем не менее держали для забавы.

Немногое, что сообщал Цезарь об общественном укладе бриттов, позволяет говорить об уже далеко зашедшем разложении племенного строя. Он выделял аристократию — вождей и «королей», слой профессиональных жрецов-друидов и остальной народ, не упоминая о тех элементах народной демократии, которые отмечал у них Страбон (общее собрание племени, на котором каждый свободный бывал выслушан)

Жрецы-друиды

Особый интерес римских авторов возбудила ‘каста жрецов-друидов, игравших в жизни кельтского общества огромную роль. Их первой и главной функцией была жреческая: выполнение религиозных обрядов, магических ритуалов и жертвоприношений, гадания о судьбах племени и истолкование предзнаменований. Кельтские боги требовали человеческих жертв, в угоду им друиды брали пленников (а за неимением таковых — и своих соплеменников) и убивали их из лука, распинали в храмах или сжигали, оплетая ветвями деревьев, в своеобразных зеленых «корзинах». Гадали как на внутренностях убитых, так и по характеру конвульсий и кровотечения, поражая их ударом меча в спину. Среди друидов встречались и женщины. Однажды римский отряд наткнулся на забрызганную кровью пещеру, в которой старухи-жрицы в белых одеждах с развевающимися волосами готовились перерезать горло пленнику над огромным сосудом.

Помимо религиозных ритуалов, друиды были облечены судебными и политическими функциями. Последние состояли в избрании «истинного» короля, который обеспечил бы племени процветание и победы на поле брани. Король у кельтов считался сакральной фигурой, наделенной магическими способностями, и друидам предстояло тщательно подготовить условия для испытания претендентов. Порой тем предстояло сразиться Друг с другом, порой промчаться на колесницах между валунами, которые должны были сомкнуться и не пропустить незаконного претендента или, напротив, под будущим «истинным» королем должен был запеть магический камень. Организация чудесного волеизъявления свыше, несомненно, требовала от друидов большой изобретательности и технических ухищрений.

Реконструкция типичной римской виллы в Британии

Римский жилой дом. Дувр

Голова Минервы. Бронза

Римские термы. Бат

Не менее важной их задачей было воспитание юношества, в частности подготовка себе подобных, передача им и сохранение научных знаний и религиозных тайн. Обучение у друидов было длительным и многоступенчатым. В течение первых семи лет из одаренных юношей готовили бардов, владевших поэтическим даром, навыками композиции и декламации. Еще через семь лет, овладев особым тайным языком, философскими и правовыми знаниями, они становились ватами. Ваты уже могли служить предсказателями. Страбон называл их «исполнителями священнодействий и знатоками природы». Наконец, третий семилетний цикл позволял им назваться собственно друидами, владеющими всеми тайнами религии, магии и естественных наук. Отныне их призванием и постоянным занятием было, согласно Страбону, «изучение физической природы и нравственной философии».

Сам характер их обучения был весьма необычным: таинства наук друиды не вверяли письменам, а передавали изустно, при этом в поэтической форме. Отсюда такое их внимание к стихосложению как необходимому профессиональному навыку. Для занятий друиды уводили юношей в священные дубравы и там беседовали с ними, по мнению Цезаря, «о светилах и их движении, величине мира и земли, о тайнах природы и власти бессмертных богов».

Жрецы-наставники прибегали также к излюбленному ими методу вопросов-ответов и загадок — поэтичных, метафорических, развивающих образное мышление. Как правило, ответ на вопрос учителя предполагал поиск родственных или, напротив, разнородных явлений и понятий, подходящих под общее определение. Например; «Какие три вещи без языка, но дают знание?» Ответ: «Глаз, ум, буква». Позднее эти древние кельтские упражнения, обостряющие ум и поэтическое видение мира, станут основой преподавания в раннесредневековой Европе, перенесенные на континент монахами, выходцами из Британии. Они переживут века в виде знаменитых ирландских «триад» и будут вдохновлять современных поэтов кельтского происхождения, и в наши дни нередко обращающихся к этой литературной форме.

Британских жрецов высоко чтили в остальном кельтском мире. Страбон утверждал, что именно острова считались колыбелью друидической науки, которая была «оттуда перенесена в Галлию, и... чтобы основательнее с нею познакомиться, отправляются туда для ее изучения».

Верования и религиозные представления бриттов

Их нелегко реконструировать. После краткого знакомства с ними Цезарь считал, что они почитают лишь природные стихии — «Солнце, огонь и Луну, то есть те только силы, которые они видят собственными глазами.., об остальных богах они даже и не слышали». Он, безусловно, ошибался, но восстановить пантеон островных богов трудно из- за малочисленности письменных памятников. Кельтологам приходится опираться на археологический материал и поздние источники, эпические песни, сохранившиеся в основном не в Англии, а в Ирландии, и они неизбежно сталкиваются с проблемой, как выделить из множества общекельтских божеств тех, чьи культы были распространены именно в Британии. Их насчитывается около сорока, но имена большинства нам не известны. Есть основания полагать, что здесь, как и на континенте, поклонялись 6oiy Тараннису-громовержцу, которого римляне уподобляли своему Юпитеру.

Другой кельтский бог — Тевта- тис — вызывал у них ассоциацию с Меркурием, а грозный Езус, любивший человеческие жертвы, — с Марсом. Почитали бритты и богиню-воительницу Белисаму, и покровительствовавшего искусствам и всяческим знаниям Бела (Белина). Благожелательным и добрым божеством считался Дагда, обладатель магического котла, в котором кипело и никогда не иссякало мясо. А самым необычным обликом был наделен бог подземного мира Цернуннос, он же покровитель охоты, который символизировал собой одновременно и охотника, и его добычу, поэтому изображался в виде человека с ветвистыми рогами на голове. Многие кельтские племена Европы поклонялись Лугу (Луду, Лиру), который поначалу выступал как бог плодородия и добрых урожаев, а со временем превратился в покровителя самых разнообразных ремесел и искусств: он был и кузнецом, и плотником, и музыкантом, и врачевателем, и чародеем в одном лице. В Британии Луг также пользовался популярностью, с его именем, в частности, связывают топоним «Лондон», название современной столицы страны, покровителем которой он считался.

Среди археологических находок в Британии встречаются изображения весьма причудливых божеств. Одно из них — триада так называемых Матрон, изображавшихся в виде трех женщин — молодой, зрелой и старой. Подобно римским Паркам, они ведали линией человеческой жизни и символизировали, соответственно, рождение, жизнь и смерть. Находят также статуэтки трехглавых собак, безымянных спаренных божков.

Кельты Британии обожествляли многих животных, полагая, что в них могут перевоплощаться божества и герои. В их эпосе последние часто сходятся для поединка, превратившись в могучих быков. Наиболее почитаемыми среди животных были бык, кабан и лошадь. Птиц, рыб и кошек также считали одушевленными существами, духами-хранителями тех мест, где они обитали.

Одушевление окружающей природы, свойственное кельтам, было частью их удивительно поэтичной картины мира. В могучих деревьях они видели живые существа и верили, что в них вселяются души богов и предков^ Отсюда поклонение священным рощам, особенно дубравам и орешнику.

Почитали кельты-британцы и водную стихию, веря, что каждый источник, река или озеро имеет своего духа, которому приносили безобидные жертвы в виде маленьких глиняных статуэток. Прихотливая фантазия кельтов населяла окружающий мир веселыми сонмами маленьких духов — эльфов и фей, кружащихся в лунных лучах. Из островного фольклора они перекочевали в легенды и сказки, благополучно дожив до наших дней.

Не менее интересны кельтские воззрения на природу человеческой души и ее судьбы в реальном и потустороннем мире. В отличие от многих народов, они верили не только в бессмертие души, но и в возможность ее переселения из одного существа в другое, в животное или растение. Ученые усматривают здесь очевидную связь с философскими идеями, распространенными в Индии, по которой кельты странствовали в весьма отдаленном прошлом на их долгом историческом пути в Европу. (Эти связи прослеживаются также в астрономических представлениях кельтов и древних индийцев, их календаре, в сходстве положения друидов и браминов и т. д.)

Представление о бессмертии души и райских островах избавляло бриттов от страха смерти. Их заботило лишь, что она должна быть славной: доблестному воину подобало с честью погибнуть в бою. Культ храбрости и воинской силы породил у островных культов весьма необычное для прочих народов почитание человеческой головы. Голову поверженного врага они считали средоточием его силы, ловкости и удачи, ее следовало отсечь и привезти домой. Вера в магическую силу слова вызывала к жизни специфические формы творчества: барды и профессиональные певцы-филиды слагали песни, которые, по их представлению, могли нанести урон врагу, исцелить раненых, усыпить все вокруг и так далее. Перед сражением они запевали воинские гимны, поднимающие боевой дух. В мирное время при дворах бриттеких королей певцы исполняли эпические и длиннейшие генеалогические поэмы, славящие предков и героев племени.

Можно ли назвать этот мир кельтской Британии варварским? Если да, то лишь с большой долей условности. Но, думаю, вернее воздать должное этому самоценному кельтскому миру и его культуре, образной и поэтической картине мира, обширным естественнонаучным знаниям кельтов, развитым формам литературного и музыкального творчества, высоким навыкам в военном деле, строительстве и фортификации.

XII диоцез Римской империи

Подлинное же завоевание Британии продолжилось в 43 году во время похода императора Клавдия, который, не встретив серьезного сопротивления кельтского населения, за несколько дней продвинулся до Темзы, и, оставив своих полководцев продолжать наступление, поспешил в Рим, чтобы с великой пышностью отпраздновать свой триумф. Памятную доску, посвященную этому событию (вернее, ее уцелевший фрагмент), и по сей день можно видеть на Капитолийском холме. Британия стала очередной и последней провинцией, завоеванной Римом, двенадцатым диоцезом империи.

Неудачное знакомство с северными народами как кельтского, так и не-кельтского происхождения — каледонцами, скоттами, пиктами, заставило римлян выстроить оборонительные линии против них, перерезавшие остров в наиболее узких местах, — знаменитые валы императоров Адриана и Антонина Пия. За этими стенами, сложенными из огромных валунов, и сторожевыми башнями заканчивалась «Римская Британия» и начинался мир непокоренных враждебно настроенных племен, которые, как волны, накатывали на стены и периодически вынуждали римлян оставлять эти рубежи и отходить к югу.

Завоеванная римлянами последней и первая ими оставленная, Британия менее всего подверглась романизации. Несмотря на введение новой административной системы, кельтские племенные королевства сохранили свой прежний уклад жизни, традиционную иерархию власти и древнее право. Короли и вожди бриттов заключали союзнические договоры с завоевателями, и вмешательство последних в их жизнь ограничивалось сбором податей. Это позволяет историкам говорить о торжестве кельтского континуитета на Британских островах.

Тем не менее четыреста лет римского присутствия не прошли бесследно. В Британии возникли многочисленные очаги римской цивилизации, оплотом которой была так называемая Britania Prima — наиболее освоенный район Центральной и Юго-Восточной Англии, ее житница, поставлявшая Риму пшеницу, скот, шкуры, металлы. Здесь в первую очередь возникали военные лагеря, вокруг которых позднее разрастались города, и виллы — типично римские сельские поместья.

Освоение неплодородных и суровых северо-западных территорий шло по-другому: здесь ставили форты, заградительные валы и размещали гарнизоны, несущие караульную службу. В Британии были постоянно расквартированы три легиона — около сорока тысяч человек — в Эбураке (Иорке), Деве (Честере), Иске (Карлеоне). Как и повсюду, куда приходили римские солдаты, они распахивали землю вокруг своих идеально спланированных лагерей, сеяли пшеницу и рожь (считается, что именно они завезли эти культуры в Британию), осушали болота, вырубали леса и прокладывали прямые, как стрелы, вымощенные камнем дороги. По истечении 25-летнего срока службы легионерам разрешалось селиться на собственных землях и брать в жены местных женщин. Так постепенно начинал формироваться слой романо-британского населения.

Укрепленные лагеря быстро обрастали поселениями торговцев и ремесленников, обслуживающих римлян. Крупнейшими романизированными центрами Британии были Лондиниум (Лондон), Верула- миум (Сент-Олбанс), Эбурак (Йорк), Линкольн, Колчестер, Дорчестер. Наримское происхождение городов указывают многие топонимы: нередко в названиях населенных пунктов содержится элемент «eastrum», «лагерь» (например, Честер, Уинчестер, Манчестер, Ланкастер и так далее) или «coin», «колония» (Линкольн).

Именно города стали пунктами ускоренной романизации и проводниками римской культуры. Синтез двух столь отличных друг от друга цивилизаций стал реальностью в пределах городских стен, где закладывались римские площади-форумы, возводились публичные сооружения и храмы, театры и общественные бани — термы, украшенные великолепными мозаиками, без которых жизнь римлянина была немыслима ни в одной из отдаленных провинций.

Римляне принесли с собой на Британские острова поклонения олимпийским богам, мистерии Диониса, а также сравнительно новые и для самой империи культы Изиды и Митры, жертвенники и храмы которых находят археологи. Они же познакомили местных жителей с идеями раннего христианства.

Бритгская элита и горожане-кельты довольно быстро стали приобщаться к новому стилю жизни, перенимая язык, манеры, молы, облачаясь в туники и тоги. Они привыкали к римскому времяпрепровождению, посещая театры и наблюдая за маневрами легионеров и потешными боями, в которых римские солдаты разьнрывали схватки «греков» с «амазонками». Привлечение на свою сторону местного населения и его «приручение» было сознательной политикой наиболее дальновидных наместников и полководцев. Одним из них был Ахрикола, который, по словам историка Тацита, «настойчиво побуждал британцев к сооружению храмов, форумов и домов... Больше того, юношей из знатных семейств он стал обучать свободным наукам, причем природную одаренность британцев ценил больше рвения галлов, и те, кому латинский язык совсем недавно внушал откровенную неприязнь, горячо взялись за изучение латинского красноречия. За этим последовало и желание одеться по-нашему, и многие облеклись в тогу». «Так, — продолжает Тацит, — мало- помалу наши пороки соблазнили британцев, и они пристрастились к портикам, термам и изысканным пиршествам. И то, что было ступенью к дальнейшему порабощению, именовалось ими, неискушенными и простодушными, образованностью и просвещенностью». Выросшие под крылом империи поколения романизированных бриттов считали себя не варварами, но «гражданами», полноправными членами римского мира, единой цивилизации, утвердившейся на огромных пространствах Европы, Азии и Африки.

Римский этнический элемент, обосновавшийся в Британии, оставил глубокий след в ее языке: около восьмисот терминов современного английского восходят к латыни. Заимствованная терминология также указывает на сферы, в которых синтез римской и кельтской традиций шел Наиболее интенсивно: прежде всего это слова, относящиеся к различным проявлениям городской жизни и обозначающие элементы застройки (стена, улица, вал, ворота и так далее). Военное дело, административное управление, торговля, календарь — вот другие сферы и явления менявшейся на глазах жизни, для которых у кельтов не нашлось собственных слов, и им пришлось воспользоваться латинскими.

Бритты немало взяли у римлян и в области «высокого» сельского хозяйства, усвоив новые культуры, более совершенную систему землепользования, колесный плуг, двигатель в виде водяного колеса, а также терминологию, относящуюся к управлению сельской виллой.

Однако, несмотря на безусловный синтез культур, кельтский элемент не был поглощен и не растворился в римском. Рим покорил Британию в эпоху упадка своего могущества, и когда этот ослабевший колосс рухнул под ударами варваров-германцев, бритты, предоставленные сами себе, получили возможность недолгого независимого существования, прежде чем на острове объявились очередные завоеватели, которые частично уничтожили и вытеснили их, а частично — ассимилировали. Лишь малые островки прекрасного и причудливого кельтского мира уцелели на окраинах Британии, но и этого оказалось довольно, чтобы спустя несколько веков он сумел возродиться и необыкновенно обогатить общую сокровищницу культуры средневековой христианской Европы. •

ВОЛШЕБНЫЙ ФОНАРЬ

Квантовая эра началась в физике в 1900 году, когда Макс Планк после мучительных колебаний принял казавшуюся безумной гипотезу о том, что энергия излучается и поглощается конечными порциями, или квантами. Это позволило физикам избавиться от кошмара «ультрафиолетовой катастрофы»: вопреки экспериментальным данным, по старым теориям получалось, будто вся энергия нагретого тела уходит в излучение.

Юлий Данилов

Владимир Иваницкий

Архетипы Успеха и Русская Сказка

Покойный писатель В. Максимов как-то раз просто объяснил, отчего распались отношения сына, успешно адаптировавшегося за границей, с европейской девушкой: «Они разные сказки в детстве читали». Действительно. Что получится, если в песне «Эх, загулял, загулял, загулял / Парень да молодой... / В красной рубашоночке, / Хорошенький такой» вместо красной рубашоночки поставить малиновый пиджак? «Новый русский» после 19.00 плюс малоутешительная мысль о тщете перемен на Руси: одежка перелицовывается, старая суть остается. Однако мы вправе подойти к отечественному инварианту всех и всяческих преобразований с оптимистической стороны.

Если суть остается, почему бы ее не исследовать? Если она и впрямь неизменна, как утверждают многие, почему бы ее не использовать (или хотя бы учитывать! — тщетное обращение к нашим реформаторам, не всегда из враждебного им лагеря). Сегодня часто призывают на помощь сказку, чтобы объяснить сугубо «русское» отношение к работе, успеху, карьере, умению зарабатывать. Причем чаще — в отрицательном контексте.

Пушкинское «мы ленивы и нелюбопытны», пройдя через магический кристалл обломовщины, дает причудливые отражения, отталкиваясь от сказочных сюжетов. То и дело слышишь, что работать мы не приучены. И — наготове вечный Емеля на печи — или Иван-дурак, которому выпала сомнительная честь стать квинтэссенцией русского характера... Наиболее показательным пластом поведения человека, народа, страны - особенно в переломный период — является, на мой взгляд, целеполагание и так называемая достижительиость: какие ценности мы избираем, какими путями их стремимся достичь. Эти вопросы обрисовывают «профиль» нашей морали и трудовой этики.

В сей еще мало изученной и туманной области существует немало подходов; знакомый с ними автор сознательно избирает синтез некоторых из них, решившись применить к сложному и многомерному материалу, каким является сказка, компаративные методы анализа. Предмет, лежащий на стыке многих наук, требует — и еще долго будет требовать — смешанной методики.

Задуманная серия публикаций — первая попытка ответить на три вопроса:

1. Есть ли смысл обращаться к сказке при желании понять национальную психологию.

2. Проявляются ли сказочные сценарии в подсознательно избираемых моделях поведения современного человека (если да, то как).

3. Верны ли (и до какой степени) любительские, писательские, психоаналитические толкования сказок и «сути» национального характера — или есть смысл призвать на помощь фольклориста-культуролога.

Исследование распадается на три части. В первой рассматривается заглавный народный герой (уже и точнее — мужской сценарий успеха с героем-удачником в главной роли). Во второй — уловки хитрецов и травестийные модели успеха. В третьей — разговор пойдет об особом, женском/девичьем сценарии успеха.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

От царя до беглого солдата

Мужской герой в поисках участи

Обреченный на успех в сказочном хронотопе

Легко вывести поучительность сказок из того, что при социализации каждому отдельному представителю древнего коллектива, едва он вступал в определенный возраст, предъявлялся жесткий набор требований, а сказка задавала традиционную модель поведения. «Плохой» герой наказывается, гибнет, тем самым плохой сценарий подавляется; «хороший» герой награждается, возводится в высший ранг...

Однако здесь только половина правды: успех в сказке «нелинеен» и парадоксален. Все может достаться тому, кто наскочил на успех «случайно» и не прикладывал никаких усилий. Конечно, активный герой научается быть смелым, побеждать врага, не теряться — все так... Но почему он представлен как дурак, зачем ему приданы завистливые старшие братья, норовящие убить его и отнять плоды подвига? Не лучше ли было, скажем, насаждать сценарий «один за всех и все за одного», укрепляющий родственные связи? Напрашивается вывод о сильной внутрисемейной, внут- риклановой конкуренции, доходящей до ненависти. Еще шаг — последуют речи о славянском духе междоусобиц, вспомнится история князя Василька, святых Бориса и Глеба...

Стоп. Аналогичные сюжеты распространены в Евразии повсеместно. Разница лишь в числе братьев. Библия,

Ближний Восток тяготеют к дуалистической модели: два брата, из которых один добр, а другой зол (Авель и Каин). Индоевропейские повествования чаще дают схему — у отца было три сына, двое умных, а третий...

Фольклористы знают, что в основе — миф о мироустройстве и первоначальном разделении мира. Так, потомки Крона — старший Аид, средний Посейдон и младший Зевс — поделили мир. Аиду досталась власть над миром мертвых, Посейдону — ни то ни сё: морские и подземные глубины, Зевсу — пустое небо. Иными словами, младшего оставили в дураках.

Именно поэтому (радикал-структуралист сказал бы: только поэтому) младший сын в сказке назван Дураком.

Впоследствии именно младший — Зевс — сделался главным богом. Небо берет верх и власть над Землей (хотя культ Земли не исчезает, он уступает свое доминирующее положение). В обход всех правил наследования в сказке младший сын получает царство.

В наши дни трактуют сей мифологический факт по-вебериански. Дескать, получив лишь кота в наследство, аутсайдеру поневоле приходилось прикладывать сверхусилия, дабы пробиться, тогда как пришедшие на готовенькое братья понемногу заплывали жирком.

Остроумно, но неверно: маргинал отнюдь не всегда обретал харизматическую энергию, особенно в древности. Миллионов безымянных жертв на фоне одного «пассионария» мы просто не видим.

Если бы победа младшего была нормой, она не осмысливалась бы как парадокс, требующий модернизаторского объяснения, а миф настаивает на парадоксальности происходящего, объяснимого лишь через высшую волю.

Геродот приводит скифскую легенду. Таргитай происходил от богов,

Статья оформлена иллюстрациями художницы Е. Садовниковой

«...а у него было трое сыновей: Липоксаис, Арпоксаис и самый младший — Колсксаис В их царствование на скифскую землю с неба упали золотые предметы — плуг, ярмо, секира и чаша. Первым увидел эти вещи старший брат. Едва он подошел, чтобы поднять их, как золото запылало. Тогда он отступил и приблизился второй брат, и опять золото было объято пламенем. Так жар пылающего золота отогнал обоих братьев. Но когда подошел третий, младший брат, пламя погасло, и он отнес золото к себе в дом. Поэтому старшие братья согласились отдать царство младшему».

Младший становится царем в силу своей избранности. Просвечивает вертикальная стратификация космоса древних: три царства (Небо — Средний мир — Преисподняя), что соответствует структуре индоевропейского общества. Власть — Средние сословия — Простолюдины. В архаике это: Жрецы — Воины — Земледельцы.

Отсюда характерное «до трех раз». У сказки своя логика. Ей надо утвердить и закрепить ту или иную мифологическую картину мира. Герой побеждает потому, что такова структура мироздания. Надобность соотнести его с каким-нибудь из трех «слоев» космоса общества заставляет с самого начала сказа заподозрить в нем скрытого, но готового отбросить инкогнито нового, молодого царя. (В ряде сказок «Неумойка-дурачок» сам мажет себе лицо сажей, чтобы не узнали до срока, а потом преображается в писаного красавца Ивана-цареви- ча.) Он обречен на успех, так как показан в позиции «младший сын»... Он — избранник. «И последние станут первыми».

Обретшим и сподобившийся: успех и удача

Успех и удача этимологически не равны. Удача либо есть, либо нет (в корне — «дать», сравни «само далось»). Успех же в поле языка связан со сроком (сравни «поспеть», «спелый»), что указывает либо на зрелость, то есть возраст, в котором общество «разрешает» успех, либо... на умение быть расторопным, первым при раздаче благ. Мгновенные действия при предоставляющейся возможности — очень по-нашему. «Во всем упреждать!» (Петр I, Суворов). «Промедление смерти подобно!» (Ленин). «Удача нахрап любит» (народное) — пока другие раскачиваются, отчаянная голова снимает пенки. Но не всякому дано: надо быть своим, входить в узкий (или не очень) круг (корни групповщины, мафиозности успеха, блата). Так что, если есть вакансия или «маза» — лети со всех ног, а то все разберут, еще и отменят (обоснование святости дефицита). Схоже с народным убеждением, что первый, верхний слой святой воды — более сильный. Нужно успеть — протолкаться, оказаться в должном месте в должное время:

«...Всякий спешит зачерпнуть воды прежде других, вследствие чего нарушается церковное благочиние криками и перебранкой, невообразимой суетней и толкотней, как на любом базаре». (С. Максимов.)

В должном месте в должное время. Но ведь везенье — фатум. Можно и никуда не бежать: «На тихого Бог нанесет, резвенький сам набежит». По крайней мере, описанному выше избраннику успех ни к чему: у него уже есть удача, ему не к спеху. Емеля: «Я ленюсь!» Как в пословице: «Дурак спит, а счастье в головах лежит». Достаточно прочесть наиболее полный вариант сказки (здесь и далее цитирование по: Народные сказки Афанасьева. М., 1985), чтобы неожиданно убедиться: Емеля-дурак — гордец, но не глупец. Во-первых, он имеет заветную мечту (лучше иметь хоть какую- нибудь, чем никакой, говорят психологи), и мечта эта царская — «красный кафтан, красная шапка и красные сапоги». Ради нее он готов на все.

Во-вторых, он не ленивей невесток, с которыми остался дома: «Говорили ему невестки, чтобы он сходил за водою. Но дурак, сидя на печи, сказал: «Да, а вы- то что?» Невестки закричали на него: «Как, дурак, мы-то что? Ведь ты видишь, какой мороз...»

Емеля «нормально» ленив, невестки ленивы невероятно.

«Невестки опять на него закричали... «Добро ж, мы скажем своим мужьям, когда они приедут, что, хотя они и купят красный кафтан и все, но чтоб тебе ничего не давали», что слыша, дурак... принужден был ид- тишь, слез с печи, начал одеваться и обуваться... пошел на реку, начал прорубать прорубь и прорубил чрезвычайно большую».

Емеля и впрямь не так уж горит жаждой деятельности, но ведь общеизвестно: «дураков работа любит», а он себя дураком не считает — хитрец палец о палец не ударил, пока братья «крутят» его долю денег в городе:

«Вздумали Емельяновы братья ехать в город торговать на те триста рублев, что были отказаны им их отцом, и говорили они: «Послушай, дурак, мы поедем в город, возьмем с собой и твои сто рублев, а когда выторгуем, то барыш пополам.

Недурно. Если уж подходить с современными экономическими понятиями, Емеля устроился получше любого рантье: отдал свой капитал в паевой фонд, да еще в такой, где все учредители — его родственники. Да: «счастье придет — и на печи найдет».

В-третьих, он далеко не лишен здравого смысла:

«Щука говорила ему: «Что ты, дурак! На что ты меня поймал? — Как на что? Я тебя отнесу домой и велю невесткам сварить.— «Нет, дурак, не носи ты меня домой, отпусти ты меня опять в воду, я тебя за то сделаю человеком богатым». Но дурак ей не верил и хотел идти домой».

Далее начинается уморительная торговля.

«Говорил он щуке: Я тебя отпущу, но только ты сделай то, что обещаешь! — на что отвечала щука: «Ты прежде пусти меня в воду, а я обещание свое исполню». Но дурак говорил ей, чтоб она прежде свое обещание исполнила, а потом он ее отпустите.

Глупцы доверчивы, Емеля — нет. У него хватает мудрости, чтобы не стремиться ко двору («Мне и тут тепло!») и не хотеть царства, правда, чужого. Зато он получает свое собственное.

И слово свое он держит; он говорит королевскому посланному:

«Поезжай же ты вперед, а я за тобой буду»... Посланный не стал ему больше докучать, отошел от него и спрашивал тихонько у невесток: «Не обманывает ли меня дурак ?» Но они уверяли, что он не обманет. Посланный поехал назад, а дурак после его полежал еще на печи и говорил: «Ох, как мне не хочется к королю ехать; но так уж и быть».

И выпить — не дурак, и странно чувствителен нравом:

- «Ежели станешь просить неотступно о чем, он откажет раз и другой, а в третий уже не откажет (мифологическая логика «до трех раз» видна и тут.— В. И.) и сделает; не любит он того, кто с ним грубо поступает».

К царской мечте — царские качества. Передавил, когда ехал, кучу народа; когда же король его спросил об этом, Емеля на то ответил: «Я чем виноват! Для чего они не посторонились!».

Наконец, Емеля так «ленив», что захотел и поймал щуку в полынье голыми руками! Кто же он? Да царь, такой же царь, как Иван-царевич.

Налицо два сценария избранничества:

искать себе царства за тридевять земель, похищая то чудо-кобылиц, то жар-птицу, то царевну, то есть стремиться к успеху, или положиться на удачу: царство само найдет избранника.

Оба сценария, следовательно, связаны с обретением власти, и тут нужен «талант». «Не родись красивый, а родись счастливый». Динамичность первого уравновешивается статикой второго, они — как две стороны одной медали. В «нормальной стране» в «нормальное время» поведению царя статика ближе. Избыток движения не вписывается «...не только в каноны царского поведения, но и просто знатного человека, достоинство которого выражалось в минимуме возможных движений» (А. Забелин). В сказке В. Одоевского «Городок в табакерке» вся власть у почти неподвижного Валика, который «день и ночь с дивана не сходит».

В этой большой группе сценариев сконцентрировались культовые представления о Добром Царе.

Мужской путь силы.

Богатырские варианты

Но не всем же царствовать. Спустимся ниже. Сценарии хорошего героя всегда содержат извлечения из царского сценария избранника. Кажущаяся пестрота разработок — герой выдерживает посвятительные испытания, попадает на тот свет к Кащею, к морскому царю, убивает Змея, укрощает зловредные силы, добывает волшебный предмет, разгоняет чертей, ведет полную приключений вольную жизнь, борясь с неправедными властями,— сводится к пяти ролям (если не считать травестийно-медиаторных и женских/девичьих сюжетов, о которых речь впереди): 1 — змееборец и/или путешественник на тот свет; 2 — богатырь; 3 — верный слуга; 4 — солдат; 5 — разбойник.

Перечисленные «мини-эпосы» ложатся в единый стандарт сюжетного развертывания, без которого не может обойтись ни приключенческий роман, ни кинематограф. Пропп выводил ряд из тридцати одного «кирпичика», Джанни Родари предложил свести их к двадцати основным. Некие звенья могут выпасть, переосмыслиться, но общая последовательность (иногда с перестановками) и основная ставка на победу через силу, упорство, ратную удаль, способность не падать духом, умение заводить правильные контакты, отвечать жестким ритуальным и моральным требованиям неукоснительно соблюдаются.

Я бы изложил «горячую двадцатку» так: 1. Ситуация: предписание, запрет. 2. Нарушение. 3. Проблема (вредительство, недостача). 4. Отъезд. 5. Блуждания, главная трудность. 6. Встреча с помощником/дарителем. 7. Даритель испытывает героя; дары или важный совет. 8. Герой попадает на враждебную территорию. 9. Магические свойства врага. 10. Борьба. 11. Победа/обретение сокровища. 12. Погоня. 13. Прибытие домой; героя не узнают. 14. Притязания, триумф ложного героя. 15. «Божий суд» (ордалия); признание настоящего героя. 16. Восстановление первоначальной ситуации, порядка. 17. Преображение героя. 18. Изгнание, наказание ложного героя/антигероя. 19. Свадьба (триумф обретенного статуса, царства). 20. Итог жизни героя или его смерть.

Конфликтность этой группы сценариев высокая. Но помимо хорошего владения оружием герой должен пускать в ход смекалку, например, при решении трудных задач или загадок. Однако собственного разума у него нет. Сказочный герой еще близко связан с родовым бытом, магической, тотемной реальностью — мудростью его наделяют наставники и предки. Советы и помощь может подавать сам тотем (конь, ворон, волк), Даритель и Помощник в образе Бабы- Яги, Мудреца (Финн в «Руслане и Людмиле») и, наконец, отец, мать или будущая жена героя. Вся мудрость предков легко находит путь к герою, так как он не стыдится признавать свою полную несостоятельность.

И это вторая фундаментальная причина, почему он носит маркировку глупца, дурака. В отличие от старших братьев, живущих своим умом, он не ленится спрашивать, готов вызнавать секреты, которых еще не знает (сравни: показательное имя героя современной сказки — Незнайка). Лутонька побеждает дочку Бабы-Яги тем, что «не знает», как сесть на лопату, та показывает — и сама отправляется в печь.

Наставления перекочевали из сказки в богатырскую былину. Отец дает богатырю благословение и предписания, мать — важные советы (Добрыне Никитичу велит опасаться колдуньи Маринки). Илье Муромцу «рецепты успеха» сообщаются в основном в виде запретов — не биться со Святогором, он сильнее; не трогать Самсона-богатыря — «у него на голове семь власов ангельских»; не ходить на Вольгу Всеслави- ча — он не силой возьмет, так хитростью; не ссориться с Микулой — его любит мать сыра земля.

В мире богатырей, где сила — единственный регулятор, всех расставляющий по вертикали, советы, по сути, указывают герою его «нишу». В самом деле, даже богатырская сила при наделении ею дозируется; этого тебе слишком много, а так — в самый раз... Если же она — величина неизвестная, ее рекомендуют. «попробовать» — выяснить, кого бьешь ты, а кто — тебя. Соотношения сил в богатырском и рыцарском эпосе обыкновенно, как сказал бы математик, «транзитивны»: если А сильнее В, а В сильнее С, то А бьет С. Мужские сообщества жестко иерархичны и «вертика- лизованы».

Но случаются исключения из правил: в языческом мире (а именно там родина сказки) у каждого героя своя тайна, изюминка и магия. Богатыри-побратимы не бьются: они разделили сферы влияния — у каждого своя, в которой он непобедим. И именно поэтому они заключают между собой союз. Б наши дни подобный сценарий хорошо работает в бизнесе и в России, и на Западе.

Чем больше силы, тем лучше? Не тут-то было. «Перебор» наказуем. Сценарий чрезмерно могучих богатырей в общем неудачный - Святогора земля еле носит, и он трагическим образом находит свою смерть; в одном варианте — надорвавшись от «сумы со всей земной тягой», в другом — самозамуровывается (эпизод с «гробом по росту»). Его «крестовый брат» и преемник силы Илья Муромец верно служил князю Владимиру Красное Солнышко, но рассорился с властями, свел дружбу с «голями кабацкими» и был заточен в каменные подвалы; в другом варианте — навек окаменел.

Как избирается вариант поведения? Богатырь перебирает их все, а став на дорогу, не сворачивает. Добрыня все же поехал к колдунье Маринке, следствием чего были большие неприятности. В былине «Три поездки Ильи Муромца» перед героем три дороги: «быть богатым», «женатым быть», «убитым быть». Надписи не соответствуют направлению, но Илья этого не знает и, уцелев дважды, будто бы не умея сообразить и посчитать до трех, перебором приходит все-таки к смерти.

Специалисты по принятию решений считают «метод тыка» неверным. Сказка, похоже, тоже умеет осуждать множественный перебор решений; журавль и лиса попали в яму.

«Лиса побегает, побегает, да и скажет: — У меня тысяча, тысяча, тысяча думушек! Журавль все перед собой землю клюет: — А у меня одна дума!»

Журавль притворился мертвым и спасся, а лиса «...не знает, за какую думушку ей ухватиться: тысяча, тысяча, тысяча думушек!»

По правилам современного менеджмента, руководитель, имеющий слишком большой штат экспертов-советни- ков, должен сократить его: выигрывает та фирма, которая придерживается достаточно осмысленной стратегии, пусть и не лучшей,— зато проигрывает та корпорация, у которой слишком велик спектр стратегических шагов, являющихся источником колебаний.

Верный слуга и его «крыша». Разбойничество

Древние богатыри, как помнится, освобождали девушек... И вообще русских людей, томящихся в плену у Змея,— рельефный пример использования древней мифологемы «освобождения из полона» видим в присоединении республик к СССР. Не менее современно: поступивший к царю на службу Иван в «Коньке-Горбунке» или Федот-стрелец также обязаны добывать что-то, кого-то сватать, освобождать, но не для себя, для хозяина. Слуга служит вроде бы верой-правдой, и, однако, обстановка его служения далеко не идиллическая. Чем больше заслуги верного слуги, тем больше от него отчуждается его хозяин и начальник, тем сильнее желание «кинуть» слугу: ведь расплата приближается, а положения героев слишком не равны. «Что! Рядиться мне с тобою?» — кричит начальник и пугает смертной казнью. Если учесть, что слово «ряд» означает договор, делается понятно, что абсолютизму действительно не с кем заключать договоры.

Далее становится очевидно — эскалация заданий предпринимается с единственной целью: погубить на все идущего слугу. Средство полностью вытесняет цель. Игры подобного рода очень живучи и в политике, и в уголовном мире.

Шеф опасается чрезвычайно способного и везучего подчиненного, пусть и преданного ему, чувствуя (или убедив себя), что тот может занять его место: психологические отношения осложняются. В сказке Ершова на слугу доносят, его терроризируют, обыскивают, он запирается, лжет в глаза; череда обвинений и «прощений» ошарашивает. Наконец, когда главное сокровище добыто, драматическое напряжение возрастает, следуют заключительные манипулятор- ские заговоры, где у каждого своя надежда,— и финальная «разборка».

В реальности редко кому так везло, как повезло в этой сказке слуге. Скорей бывало наоборот. Солдат обретал себя лишь на пути домой; встречаются показательные названия: «Беглый солдат». Связь с властями для подданного, с господином для слуги становится невмоготу. И тогда актуализуется сценарий разбойника.

Многие считают, что в русском мире два полюса — царь и вор, власть и разбойник, который в народном сознании определенно может выступать как положительный герой (Дубровский), прожженный ловкач (Ванька-Каин), заступник за голь перекатную и «древлеотческую веру» (Разин), претендент на престол (Самозванец, Пугачев). Нити дотянулись до XX века.

Популярность разбойничьего сюжета не страдает, но выигрывает от того, что герой чаще всего гибнет, как в лермонтовской «Песне о купце Калашникове». Погиб за правду. Умер, но свое взял... «Успех» в таком сценарии достигается через смерть, ценой жизни. И многозначительная близость сценария разбойника сценарию мстителя, мученика, подвижника настораживает и заставляет задуматься.

Богатырский идеал, без сомнения, давно претерпел инверсию. Но инверсию претерпел и христианский идеал. В «Песне о Соколе» Горького два сценария, один из них самоубийственный (в подтексте — революционный). Ему придан героический ореол. В советское время чудовищное число людей признало его своим — привлекала «красота» подвига, «безумство храбрых», нарушение старых запретов в духе анархической вольницы.

У России — историко-географические и политические корни глубокого неравнодушия к теме разбойничества. От деспотизма господ бежали в необозримые просторы, «на волю». Но вместе с тем убегали от цивилизации и ее норм. С Царем ассоциировали столицу; фигура, враждебная царю, нередко находила сочувствие, вызывала симпатию и получала помощь и поддержку со стороны провинции.

Русский бунт — едва ли продуктивный сценарий. В девяноста процентов случаев его итогом будет деструкция. Однако, даже осознавая это, его носитель не может избавиться от иллюзии его привлекательности.

Сценарий разбойника «размораживается» в эпоху слома, кризиса; он же, по иронии судьбы, закрепляет и усугубляет ситуацию хаоса, состояние безвыходности, что понятным образом провоцирует тяготение к противоположному полюсу, инициируя жажду иных сценариев, иных — гораздо более статичных — моделей. Общество начинает изнывать по «сильной руке».

Бор и разбойник Ванька-Каин «ссучивается» и идет в сыщики... Или — в охрану.

Далее последует:

Турниры хитрецов

Третьим будешь? — необходимость Дурака

Черномор-«кидала»

Бегство с превращениями

Братец на подмену

Кот в сапогах и без штанов

Между Золушкой и Василисой Премудрой

Крошечка, падчерица, работница

Василиса-«феминистка» и женщина- богатырка

Несмеяна, царевна-лягушка и царевна-лебедь

Многозначная Бабка •

РАССКАЗЫ О ПРИРОДЕ

Умные скворцы

Каждую осень врачи предупреждают: ждите гриппа!

И советуют, чем лечиться: разные средства, в частности народные, точнее — чеснок.

— А как же запах? - голос внимательного слушателя не заставил себя ждать в открытом эфире, откуда вещал врач.

— Да, это не «Лориган коти», не озон, — что-то в этом роде ответил врач.

— Однако не думаю, чтобы ваше чиханье понравилось окружающим больше... — И, сославшись на опыт заокеанских коллег, заверил: И Америка спасается чесноком.

Однако внимательный слушатель был не так прост, возражением посерьезнее смутил всю многомиллионную аудиторию:

— Сам собственными глазами читал отечественного автора, и этот как раз наоборот: ни грамма чеснока, ни лука, ни хрена, ни, представьте себе, горчицы!

— Тогда выбирайте сами! — отрезал врач.

А действительно, есть или не есть? Кто может авторитетно судить? И тут вспомнились скворцы. Ну, конечно, они, милые пташки! Вы наблюдали их, когда, возвратившись из дальних стран, они находят свою квартирку занятой какими- нибудь паршивыми воробьями? Если нет, то я расскажу. Начинается выселение. Скандалы, ругань, крики. Наскоки и выдирание перьев. Воробьи не выдерживают и сдаются. Вслед за ними вытряхивается и жалкое имущество — разные травки-подстилки, перышки. А потом начинается дезинфекция. И чем, думаете, пользуются умные скворцы? Ну, конечно, мятой, луком и... чесноком, выщипанными на огороде. Поверьте, опыт скворцов очень надежен: у них нет интеллекта, стало быть, и всяческой дури.

Валерия Шубина

Цикл лекций для школы Психология трудных ситуаций

Александр Колмановский

Страдания силача

Продолжение. Начало — в № 7 за этот год.

Мы прервали цитату из «Войны и мира» на словах Николая: «...это со всяким случается».

«Граф Илья Андреевич опустил глаза, услыхав эти слова сына, и заторопился, отыскивая что-то.

— Да, да,— проговорил он,— трудно, я боюсь, трудно достать... с кем не бывало! да, с кем не бывало...— И граф мельком взглянул в лицо сыну и пошел вон из комнаты... Николай готовился на отпор, но никак не ожидал этого.

«Папенька! па...пенька! — закричал он ему вслед, рыдая,— простите меня! — И, схватив руку отца, он прижался к ней губами и заплакал».

Итак, вывести Николая из уродливой защитной позы удалось не остроумными аргументами в пользу правильного поведения, не убедительной нотацией, а какими-то малозначащими, на первый взгляд, словами, каким-то едва ли внятным бормотанием. Но это лишь на первый взгляд. На самом деле, старый граф верно понял: необходимо показать сыну, что отец не считает его плохим человеком. Именно из страха, что его справедливо обвинят в некрасивом, непорядочном поведении, сын и держится так неадекватно. Отметим, что у графа сил хватило лишь на немногое — он не стал по-настоящему утешать сына, не смог открыто и доброжелательно смотреть ему в глаза, но он хотя бы не стал его ругать, и этого оказалось достаточно.

Отметим и то, что Николай оказался весьма благополучным молодым человеком. В современных же семьях, как правило, дети настолько сильно некротизированы, что подобная мягкая реакция отца на прегрешения сына едва ли смогла бы сразу вывести последнего из состояния показного цинизма. Туг от родителя потребовалось бы гораздо больше терпения и доброжелательности, и то они привели бы к желательному эффекту не сразу, не в каком-то отдельном эпизоде, а только со временем, повторяясь от случая к случаю. Только когда такой «современный» молодой человек привыкнет к мысли, что всякий раз, согрешив, он сталкивается не с отпором (к которому готовился Николай), а с утешениями — «не расстраивайся, со всяким может случиться, ты все равно вырастешь хорошим человеком, я все равно тебя очень люблю»,— вот тогда, в результате такой планомерной «терапии», с него постепенно сшелушится агрессивно-защитная поза.

К сожалению, далеко не всеща бывает в наших силах подобным образом реагировать на подвиги наших детей. Даже зная, как надо правильно разговаривать с провинившимся ребенком, очень трудно порой произнести нужные слова. Когда ребенок приходит домой вместо ожидавшихся трех часов дня в час ночи, родителю бывает трудно придать своему голосу интонацию искренней доброжелательности. Но это не страшно. На первых порах, когда не получается сказать ничего хорошего, можно постараться хотя бы не говорить ничего плохого. Можно хотя бы стиснуть зубы и вообще ничего не сказать, и вот этого внутреннего усилия над собою оказывается уже достаточно. Провинившаяся сторона с благодарностью улавливает такое усилие, оно разгружает уже само по себе. (Можно вспомнить Марину Цветаеву, сказавшую — правда, по другому поводу: «Мне не важно, кто сколько поднял. Мне важны усилия».) А если такое усилие над собой предпринимается несколько раз, тогда, глядишь, родительское раздражение, не получая выхода, само по себе начинает смягчаться. И когда ребенок в очередной раз отличится, нам будет уже заметно легче отнестись к этому как настоящим воспитателям, то есть участливо и доброжелательно.

Но мы немного отвлеклись. Вернемся к демонстративному поведению.

Посмотрим на два сходных примера. Б первом из них Пиноккио (герой одноименного мультфильма) предается красивой жизни на Острове Наслаждений. Он играет на бильярде с приятелем Леппе и курит сигару. Тот упрекает Пиноккио: «Ты куришь, как моя бабушка! А ну затянись, как следует!».

«О’кей, Леппе!»,— отвечает Пиноккио и делает заправскую затяжку, после чего с ним происходит следующее: он делается красным, затем желтым, затем его глаза наполняются слезами, которые и прорываются двумя жгучими ручьями. Но когда Леппе спрашивает: «Ну как, здорово?»,— бедный Пиноккио отвечает вымученной утвердительной улыбкой.

Деланность этой улыбки для зрителей очевидна так же, как и в следующем эпизоде из «Осеннего марафона». Хмурый, невыспавшийся Бузыкин сидит в коридоре и курит. Раздается звонок в дверь (это датчанин Билл пришел за ним для ежеутренней пробежки). Бузыкин гасит сигарету, идет к двери и, прежде чем ее открыть, растягивает рот в резиновой улыбке.

В обоих случаях наши персонажи опять демонстрируют чувства, противоположные тем, которые они на самом деле испытывают. Пиноккио совсем не нравится курить, Бузыкин испытывает гораздо меньший энтузиазм по поводу бега трусцой, чем изображает. (Ему бы следовало не насиловать свою мимику — все равно искусственная улыбка не похожа на натуральную,— а чтобы не выглядеть негостеприимным или недоброжелательным, сказать что-то вроде: «Как спалось, Билл? А я вот что-то сегодня не выспался...»)

Похожая улыбка хорошо описана Толстым в «Войне и мире», в том месте, где Анна Павловна Шерер, хозяйка салона, вычитывает князю Василию по поводу плохого поведения его сыновей. Князь защищается: «Что ж мне делать? ... Я сделал для их воспитания все, что может отец, и оба вышли дурни. Ипполит, по крайней мере, покойный дурак, а Анатоль — беспокойный. Вот одно различие,— сказал он, улыбаясь более неестественно и одушевленно, чем обыкновенно, и при этом особенно резко выказывая в сложившихся около его рта морщинах что-то неожиданно-грубое и неприятное».

Здесь точно подмечены и агрессивность (грубые и неприятные морщины), и демонстрация (улыбка более неестественная и одушевленная, чем обычно).

Конечно, демонстративность поведения наших героев является вполне безотчетной. Не то чтобы они рассуждали так: «Что-то я неуверенно себя чувствую, дай-ка я им всем покажу!»,— нет, свое равнодушие или, наоборот, радушие они выражают не как что-то деланное. Они убеждают самих себя, что действительно выражают свои истинные чувства. Вот это и есть главный признак демонстративности. Ведь наши чувства выражаются естественным образом только тогда, когда они проступают как неосознанный, «побочный» результат наших действий. Мы захвачены интересным рассказом, и наша мимика невольно выражает этот интерес. Мы общаемся с пострадавшим человеком, и от безотчетного сочувствия у нас на глазах выступают слезы. Мы разговариваем с веселым собеседником и искренне смеемся его шутке. Как только мы сосредотачиваемся на своих чувствах с целью продемонстрировать их - они исчезают. Как только мы начинаем осознанно смеяться, нам перестает быть смешна Нарочитые слезы сочувствия — это ханжество.

Сама потребность целенаправленно выразить какие-либо чувства (или качества) бывает связана с нашей неуверенностью в себе. В случае с Венди или с Бузыкиным на грибной прогулке это достаточно очевидно. Но какую же внутреннюю неуверенность призвана скрыть улыбка Пиноккио? Он боится прослыть слабаком, которому не нравится курение. Бузыкин, натягивая на себя приветливую улыбку, боится показаться негостеприимным.

В международном аэропорту «Шереметьево» встречают одну знаменитую даму. Она хорошо держится, на вопросы отвечает по существу, одета, в общем, со вкусом. Но вот она распахивает манто, и оператор крупным планом показывает крест, который висит у нее на груди. Огромный, массивный золотой крест, обильно отделанный камнями. В какой ситуации этот крест был бы уместен? — при богослужении или как украшение храма. Чему он служит в данном случае, для чего он надет? — для «красоты», чтобы продать своей обладательнице дополнительную привлекательность. Но потребность продемонстрировать или прибавить себе привлекательности (потребность, разумеется, безотчетная) возникает у человека, который не уверен в том, что он сам по себе достаточно привлекателен, то есть у человека, который не уверен в себе. Демонстративно броская одежда (и вообще броский, вызывающий стиль, включая оранжево-зеленые волосы и металлические цепи) выдает страдания человека от своей внутренней неуверенности.

Вот другая знаменитость, кинорежиссер, выступает в теледебатах. Сначала он говорит о своей работе, вообще о кинематографе. Затем переходит на свою общественную деятельность: с недавних пор он ударился в большую политику. И тут интонация режиссера повышается, мимика оживляется, он начинает энергично жестикулировать. При этом жесты вовсе не изображают того, о чем он рассказывает, а просто носят отвлеченно-абстрактный характер.

Отчего возникает эта жестикуляция? Очевидно, она призвана придать речи большую выразительность, большую убедительность. Говорящему словно хочется придать своим аргументам больше веса. Читатель, наверное, уже понимает, к чему мы клоним: потребность продемонстрировать свою убедительность возникает, как правило, именно у Того, кто в ней недостаточно уверен.

Последний пример аудитория часто встречает возражением: никакая это не демонстрация, а просто сказывается артистическая натура или национальный темперамент. Неужели, мол, взрывные южане менее уверены в себе, чем сдержанные скандинавы?

В этом возражении есть доля истины, но не более того. Конечно, природный артистизм может сказываться на нашей жестикуляции — как и национальный темперамент,— но и артист, и итальянец будут размахивать руками тем ожесточенней, чем менее они уверены в своей правоте, и будут гримасничать тем отчаяннее, чем менее они честны в разговоре. Ведь наш кинорежиссер при всем своем несомненном выразительном артистизме практически не пользовался жестами, пока речь шла о кино — здесь он чувствовал себя в своей тарелке, это то, что он хорошо умеет делать. Это занятие является для него безусловно правильным. Он начал размахивать руками тогда, когда разговор коснулся вечно скользкой темы о занятиях политикой.

Еще одно традиционное возражение, с которым приходится сталкиваться, состоит в следующем. Выходит, что когда физически сильный человек постоянно демонстрирует свое превосходство, он на самом деле скрывает за этим внутреннюю неуверенность, так? — Несомненно, так.— Но ведь он не может сомневаться в том, что действительно силен, он и вправду сильнее всех в классе. К чему же относится его неуверенность?

Действительно, одноклассниками он признан как самый сильный, это не вызывает у него сомнений; но вот любят ли они его за его мощь? Человек, который постоянно острит на тему о том, какие все остальные «слабаки» и как он всем сейчас «наваляет», на самом деле испытывает окружающих: искренне ли они восхищаются им? Это и есть то вполне основательное сомнение, которое заставляет его постоянно подчеркивать свое преимущество. С людьми, которые относятся к нему заведомо хорошо (причем даже необязательно за его физические достоинства), тот же самый человек держится гораздо более расслабленно и менее позерски.

В том же мультфильме «Красавица и Чудовище» есть замечательный эпизод на эту тему. Героиня бредет по городку, читая на ходу свою любимую книжку. Гастон — первый парень на деревне, могучий драчун, воплощение мужской стати — внезапно преграждает ей путь, вырывает книгу, и, бросая ее в грязь, говорит Красавице: «Сколько можно читать? Пойдем, я покажу тебе свои охотничьи трофеи!». Кажется странным, что он так агрессивно демонстрирует ей свою удаль — он не можетбыть в ней не уверен, все только и твердят о его несокрушимой мощи и охотничьей удачливости, и все девицы городка вздыхают о Гастоне. Но именно Красавица не разделяет его ценностей, ставит его гораздо ниже себя со своей начитанностью и тонкими представлениями о жизни. Поэтому ему важно «распустить хвост» именно перед нею. Если бы она сказала: «Ах, как интересно, какой же ты молодец, обязательно посмотрим твои трофеи — только, может быть, не сейчас»,— если бы он знал, что она действительно не упустит случая посмотреть на его достижения и похвалить их, он бы не испытывал такой потребности демонстрировать ей свое пренебрежение к ее собственным ценностям. И даже, может быть, со временем сам с интересом заглянул бы в ее книги.

Поведение Гастона по отношению к Красавице в принципе воспроизводит поведение уличной шпаны по отношению к прохожим. Чаще всего шпана пристает к тому, в чьих глазах читает осуждение или пренебрежение собою. Именно такой человек вызывает у шпаны потребность во что бы то ни стало обратить на себя его внимание, хотя бы даже уродливыми средствами. Того же, кто относится к участи хулигана с сожалением (то есть доброго человека), скорее всего не тронут. Но как удается этим хулиганам, малообразованным молодым ребятам с первого взгляда так тонко определить жизненную позицию незнакомца — об этом речь в следующих публикациях.

А пока что обратим внимание на такую особенность в поведении Гастона: оно сочетает в себе одновременно и демонстрацию, и агрессию. Вспомним, что в прошлой публикации мы не раз сталкивались с тем же сочетанием. Ревность Венди и крик Бузыкина в лесу, скандал папы из «Питера Пэна» и манерная улыбка князя Василия из «Войны и мира» — всюду эти два проявления сопутствовали одно другому. И не случайно. Демонстрация, на самом, деле есть частный случай агрессии, одна из ее форм. Вот пример, где эти две категории практически вообще не различимы.

Малыш (из мультфильма «Малыш и Карлсон») стоит в углу, наказанный за люстру (разбитую, как он уверяет, не им, а Карлсоном). Вся остальная семья — мама, папа, старший брат и сестренка — одевается в коридоре, и брат при этом дразнится: «Ну не-ет, братец, за свои поступки надо отвечать!» «И не сваливать свою вину на какого-то, понимаешь, Карлсона»,— басит папа. «Во! Правильно, папа! — подхватывает брат.— Ну, пойдем скорей в кино, а то ж опоздаем»,— и уже в дверях показывает нос Малышу.

Здесь агрессивность выражена в том, что старший брат демонстрирует младшему свое благополучие в сравнении с жалким положением наказанного. Особенно характерно, что он идет в кино «напоказ» Малышу (это напоминает сцену из «Питера Пэна», где отец так же нарочито выдворял собаку из детской комнаты на глазах у расстроенных детей). Само по себе наказание уже есть агрессия, и, как всякая агрессия, связано больше с потребностью воспитателя утолить свое раздражение, чем с истинно воспитательскими соображениями (мы уже говорили, что агрессия есть не что иное, как проявление внутреннего дискомфорта «агрессора»). Но даже если старший брат искренне считает, что Малыша правильно наказали и не пустили в кино, все равно он мог бы не наносить тому дополнительной травмы, а уйти потихоньку, пол каким-нибудь предлогом, ничего не говоря о кино (и родителей подбить на то же).

И опять потребность демонстрировать свое превосходство может показаться нам странной — ведь очевидно же, что ему лучше, раз он идет в кино, а не стоит в углу. Для чего же ему настаивать на том, что и так всем понятно?

Проблема старшего брата — та же, что у Гастона: он не уверен в том, что в силу его несомненного превосходства окружающие считают его «хорошим», и менее всего он уверен в таком отношении к себе со стороны Малыша. У него есть все основания сомневаться в том, что Малыш любит брата за его поход в кино. Поэтому именно с Малышом он чувствует себя неуверенно, именно перед Малышом ему так важно подчеркнуть, как ему хорошо.

И поэтому же, как ни парадоксально, именно Малыш (как и Красавица в своей ситуации) может разгрузить брата от такой уродливой защитной позы. Раз старший брат нуждается в подтверждении того, что его считают хорошим, то есть что его любят, значит, надо дать ему такое подтверждение. «Ну что ж,— мог бы сказать Малыш,— хоть ты сходи в кино, я хоть за тебя порадуюсь». Трудно себе представить, чтобы и после этого брат продолжал бы глумиться над наказанным.

Говоря о родстве агрессии и демонстрации, уместно вспомнить и фальшивую улыбку Пиноккио, и жестикуляцию нашего режиссера, и драгоценный крест на груди у знаменитости, хотя, казалось бы, уж здесь-то какая агрессия? Но ведь все наши оценки (в том числе и самооценка) существуют только в виде сравнения себя с другими. Я не просто хороший — я лучше прочих. Я не просто получаю удовольствие от курения — я лучше тех слабаков, которые не находят в этом удовольствия. Я не просто значителен (привлекателен, убедителен, остроумен и т. д.) — я значительней (привлекательней) других. Вот что безотчетно призвана выразить наша демонстративность. Ну, а желание подчеркнуть свое превосходство над другими присуще как раз тому человеку, который в этом превосходстве не уверен, который, таким образом, страдает от тайной, неосознанной неуверенности в себе.

Итак, демонстрация есть признак внутреннего дискомфорта. •

НОВОСТИ МИНУВШИХ ВЕКОВ

Из неандертальцев могли бы выйти великие теннисисты?

Если какие-то кости человека испытывают постоянную нагрузку, они становятся толще и прочнее — например, у теннисистов плечевые кости массивнее, чем у обычных людей. Орик Тринкаус, антрополог из университета штата Нью-Мексико, обследуя останки неандертальцев, обратил внимание на то, что плечи этих древних людей были такими же, как у профессиональных теннисистов. А вот у живших в ту же эпоху людей современного типа никаких утолщений плечевой кости замечено не было. Вот вывод, сделанный ученым: «И неандертальцы, и их соседи использовали практически одинаковые орудия, только человек современного типа, судя по всему, обращался с ними ловчее, искуснее».

Жизнь на Земле зародилась гораздо раньше

Жизнь на Земле появилась на триста миллионов лет раньше, чем предполагали прежде. Причем первые микроорганизмы зародились в очень суровых условиях. Случилось это 38 миллиардов лет назад, в ту пору, когда едва застывшую кору нашей новорожденной планеты без перерыва бомбардировали метеориты.

Группа исследователей из калифорнийского Института океанографии во главе с Густавом Аррениусом занималась изучением образцов породы, взятых среди гренландских скал,— здесь можно встретить самые древние на Земле каменные глыбы. Ученые обратили внимание на то, что в этих образцах содержится поразительно большое количество изотопа углерода (¹¹С). Объяснить это можно лишь одним: уже тогда на нашей планете протекали биохимические процессы.

Авторы открытия делают следующий вывод: жизнь на Земле возникла почти мгновенно, лишь только сложились мало- мальски благоприятные условия.

Следы древних скитаний

В это уединенное место археологов привели аборигены. Пол Такой, Лесли Хид и Ричард Фуллагар доверились им и сделали удивительное открытие. Здесь, на севере Австралии, они отыскали гигантские каменные скульптуры, испещренные тысячами рисунков и надписей. Возраст их достигал 75 тысяч лет. На этом неожиданности не закончились. Исследовав захоронения, найденные неподалеку, ученые обнаружили каменные орудия труда. Когда выяснился их возраст, трудно было скрыть изумление: 176 тысяч лет. До сих пор считалось, что предки аборигенов переселились в Австралию из Африки 60 тысяч лет назад- Сейчас австралийские археологи предполагают, что поначалу на южный материк перебрались жители Азии. Именно их следы и отыскали ученые,

Простейший среди динозавров

На северо-западе Аргентины, у подножия Анд, находится заповедник Ишигуаласто, в гределах которого расположена так называемая Лунная долина с ее изрезанным безжизненным каменным ландшафтом, восходящим к позднетриасовому геологическому периоду, когда около 230 миллионов лет назад на Земле впервые появились динозавры. Недавно американские палеонтологи обнаружили в Лунной долине останки древнего динозавра, получившего наименование «эораптор луненсис», анатомия которого позволяет судить о самой ранней стадии существования ископаемых ящеров и о путях, приведших их к царствованию на всех континентах планеты, продлившемуся около 150 миллионов лет.

Среди своих соплеменников эораптор отнюдь не выделялся размерами: его тело величиной с собаку едва достигало в длину одного метра. Передвигался он в вертикальном положении, пасть животного содержала набор остроконечных изогнутых зубов — свидетельство хищного образа жизни.

Они бросали вызов тираннозавру?

У знаменитого тираннозавра, очевидно, имелись достойные его соперники. По крайней мере, сейчас найдены останки еще двух не менее крупных животных. Группа исследователей под руководством Поля Серено из Чикагского университета обнаружила на юго-востоке Марокко череп «каркародрнтозавра сахарикуса»; длина его черепа составила 1,6 метра, что не уступает размерам тираннозавра.

В прошлом году в Южной Америке был найден череп «гигантозавра каролини» — длина находки еще больше.

И все же тираннозавра наверное, по-прежнему можно считать «царем ящеров»: если сравнить его с предполагаемыми соперниками, он покажется более крупным, легким и изворотливым, нежели те.

Призыв дантиста звучит через тысячелетия

«Пациентка скончалась от зубной боли». Такой вердикт вынес канадский палеонтолог Дейвид Льюин из Педиатрической больницы в Торонто, изучив совместно с учеными из Королевского музея Онтарио историю болезни Джедмаатесанх.

Но что это за диковинное имя и при чем тут научные сотрудники музея, когда речь идет о трагическом случае из практики неизвестного дантиста?.. Ответ в том. что пациентка в возрасте около тридцати пяти лет умерла почти три тысячи лет назад. Она была жрицей в одном из многочисленных храмов священного египетского города Фивы. «Род занятий» вместе с именем указаны на ее прекрасно сохранившемся саркофаге.

Другое дело — диагноз. Чтобы его установить, пришлось прибегнуть к новейшей технике рентгеноскопии. именуемой осевой компьютерной томографией. Именно она позволила, не разрушая ни саркофаг, ни мумию, установить: в шатающемся левом верхнем коренном зубе несчастной — кариес, да такой, что образовалось отверстие диаметром поболее двух сантиметров!

Других внешних проявлений какого-либо иного заболевания на теле Джедмаатесанх не обнаружено. Очевидно, причиной смерти был абсцесс, приведший или к менингиту, или к заражению крови.

Так жрица, в мучениях покинувшая сей мир около восьмисот пятидесятого года до нашей эры. настоятельно советует нам своевременно обращаться к зубному врачу.

ДВАДЦАТЬ ПУТЕШЕСТВИЙ XX ВЕКА

Александр Шумилов

Верхом на льдине

Шесть десятилетий назад высадка первой дрейфующей станции на вершине планеты произвела никак не меньшее впечатление, чем в наши дни первый полет человека в Космос. Имена советских полярников ставили в те годы рядом с именами Колумба и Магеллана, газеты всего мира восторженно писали о советской экспедиции на Северный полюс:

«Значение ее можно сравнить только с открытием Америки и первым путешествием вокруг света».

«В анналах человеческого героизма это достижение навсегда останется как одно из величайших дел всех времен и народов».

Далекие тридцатые годы...

Играли тогда мальчишки в «челюскинцев», играли в «папанинцев». Убегали из дома — в Арктику! А юноши и девушки, даже отцы и матери семейств писали заявления: «Хочу быть полярником!»

Михаил Васильевич Ломоносов в свое время писал: «Российское могущество прирастать будет Сибирью и Северным океаном». И действительно, уже в тридцатых годах обнаружились в Арктике богатейшие кладовые: алюминий и золото, уголь и нефть, никель и олово...

В декабре 1932 года после первого сквозного плавания «Сибирякова» из Атлантического океана в Тихий было создано Главное управление Северного морского пути — Главсевморпуть. Начальником его стал Отто Юльевич Шмидт.

Строились в Арктике научные полярные станции, строились поселки и города. Шли вдоль сибирских берегов караваны кораблей — от Баренцева моря до Берингова и от Берингова до Баренцева.

В редакции газеты «Правда» перед отлетам на Северный полюс

На Центральном аэродроме в Москве. Самолет улетает на Северный полюс

Общий вид лагеря

Но о полюсе, как ни удивительно, знали тогда меньше, чем в наши дни о комете Галлея, например. Представьте себе — многие вполне всерьез говорили о «пределе жизни».

Необходимость изучения приполюсного района диктовалась и научными, и практическими потребностями. Не имея сведений о погоде Центральной Арктики, невозможно было дать точный метеорологический прогноз или предсказать ледовые условия на трассе Северного морского пути.

О дрейфующей станции в Центральной Арктике мечтали многие ученые, но Шмидт, как было свойственно ему, хотел воплотить мечту в практические дела. Однако нужно было решить самый главный вопрос — как доставить на полюс людей и тысячи килограммов гpyзов?

По этому поводу провели даже анкету среди советских и зарубежных специалистов, в газетах развернулась оживленная дискуссия.

Предлагался, например, такой вариант — пробиться на ледоколе как можно дальше на север, а потом отправить к полюсу десяток собачьих упряжек. Самолеты, базируясь на ледоколе, будут сбрасывать отряду продовольствие, а впоследствии смогут совершить посадку на подготовленный в районе полюса аэродром и завезут все необходимое для зимовки.

Предлагали. использовать парашютистов для подготовки аэродрома, предлагался также чисто десантный вариант — сбросить на парашютах и оборудование, и зимовщиков.

Любимец папанцев — пес Веселый

Иван Дмитриевич Папанин у жилой палатки

Летчик Аркадий Чапаев, сын прославленного героя, отстаивал достоинства «автожиров» — так тогда называли вертолеты, разработка которых только начиналась.

Но большинство все-таки высказывалось за дирижабль. Самолетный вариант обсуждался очень осторожно — если бы подготовить вначале аэродром... Авторитет Руала Амундсена был чрезвычайно высок, все помнили его категорическое предупреждение: «Не летайте в глубь этих ледяных просторов. Вы не найдете там ни одного годного для посадки места — ни одного- единого!»

После многих обсуждений Шмидт поручил разработать проект полюсной экспедиции участнику челюскинской эпопеи, Герою Советского Союза Михаилу Васильевичу Водопьянову. Однако результат оказался совершенно неожиданным — вместо докладной записки родилась фантастическая повесть «Мечта пилота». Летчик Водопьянов избрал, конечно, самолетный вариант. Читая дневники Нансена и Пири, он пришел к твердому выводу — в приполюсном районе место для посадки разыскать можно!

В декабре 1935 года Михаил Васильевич положил рукопись на стол Шмидта, а в 1936 году она уже была опубликована издательством «Молодая гвардия».

Многое в этой книге кажется сейчас наивным. Многое оказалось просто неверным, и на современных картах, например, вы не найдете «Землю дрейфов», открытую героем повести летчиком Бесфамильным. Однако многие «фантастические» идеи были в действительности смелым предвидением. Только десятки лет спустя мировая авиация освоит эту «фантастику»: тормозной парашют, заправка самолета горючим в воздухе, использование тяжелой машины как матки- носителя для самолета-разведчика... Но уже тогда все эти системы разрабатывались и испытывались в знаменитом Особом конструкторском бюро, которым руководил Павел Игнатьевич Гроховский.

13 февраля 1936 года на заседании коллегии Главсевморцути вновь обсуждался вопрос об организации дрейфующей станции на Северном полюсе. Одновременно решался и вопрос о возможном перелете Чкалова — из Москвы через полюс в Америку. Шмидта вызвали в ЦК, чтобы посоветоваться — насколько надежно и уверенно можно такой перелет организовать? Отто Юльевич сразу же доложил, что мы продумываем предложение об организации станции на Северном полюсе. Она сможет давать погоду в центре Арктики и в этом случае безопасность перелета будет все- таки в значительной степени повышена. Сталину эта мысль понравилась, вероятно, и он тут же сказал: «Давайте сделаем так — пусть товарищи пролетят по нашей территории такое же расстояние, какое нужно для того, чтобы перелететь через Полюс в Соединенные Штаты. А вы, Отто Юльевич, постройте за это время станцию на Полюсе. Если все получится, мы в следующем годы разрешим перелет в Америку».

Постановление ЦК было принято в тот же день: «Разрешить ГУСМП организовать экспедицию на Северный полюс и создать там научную дрейфующую станцию»,

«На всю подготовку,— пишет Шмидт,— нам давался только один год».

Лучший друг всех зимовщиков и И. Д. Папанин

Уже в начале марта летчики Водопьянов и Махоткин на двух фанерных Р-5 вылетели на разведку к Земле Франца-Иосифа. Представьте себе: морозы, пурги, неведомые магнитные аномалии, неточные, вводящие в заблуждение карты. И два крохотных самолетика, в кабинах которых, кроме летчика и бортмеханика, с трудом умещался только еще один человек. Конечно, во время перелета были и поломки, и вынужденные посадки, и серьезные аварии. Так что для обратного пути из двух машин удалось собрать только одну. Но главное было сделано — базу для броска к полюсу решено строить на острове Рудольфа — самом северном острове нашей страны.

В августе из Архангельска вышли ледокольный пароход «Русанов» и вспомогательное судно «Герцен». На борту — строительные материалы, продовольствие, оборудование, огромные запасы горючего для будущей авиабазы. Ледовая обстановка оказалась в том году на редкость тяжелой — только с большим трудом, с третьей попытки, «Русанов» пробился к острову Рудольфа, но подойти к берегу не удалось.

Выгрузились на припайный лед километрах в четырех от места базы и с помощью тракторов пробили в торосах дорогу на ледовый щит острова. «Русанов» сразу же ушел на помощь «Герцену», который застрял во льдах в полутора сотнях миль к югу. Пришлось перегружать грузы с корабля на корабль, и только в самом конце сентября «Русанов» вновь пробился к острову Рудольфа.

Возглавлял всю эту операцию Иван Дмитриевич Папанин — будущий начальник дрейфующей станции.

К весне нужно было успеть построить целый поселок: жилые помещения на семь десятков человек, механические мастерские, гаражи для тракторов, баню... На ледяном куполе острова нужно было подготовить аэродром, завезти туда горючее, установить радиомаяк.

Третьего октября, когда «Русанов» уже ушел, зимовать на острове остался двадцать один человек. Начальником зимовки был назначен молодой, но уже опытный полярник Яков Соломонович Либин.

«Для житья у нас в то время был приспособлен только крохотный домик старой зимовки,— писал Либин.— Спали все вповалку, повернуться нельзя было. А вставать приходилось по очереди, по два человека. Под утро тепло выдувало и стоял такой отчаянный холод, что вода замерзала... Лишь четкое сознание важности работы могло обеспечить нам окончание строительства в срок».

Можно сказать, что героический труд зимовщиков острова Рудольфа во многом предопределил успех полюсной экспедиции. Сто четырнадцать суток длилась на острове полярная ночь — с конца октября до конца февраля. Можете представить себе условия, в которых им приходилось работать,— непроглядная темень, морозы, пурги.

«Едва лишь наступила полярная ночь,— писал метеоролог острова М. М. Каменецкий,— сразу началась сильнейшая пурга, длившаяся десять суток. Сила ветра доходила до сорока пяти метров в секунду... Наши постройки дрожали от сильнейших порывов ветра, не встречавшего на пути иных преград... Вообще продолжительные штормы в течение всей полярной ночи часто досаждали обитателям острова Рудольфа. Крайне резкие контрасты погоды, быстрые ее изменения очень характерны в этих широтах. За какие-нибудь четверть часа хорошая, безоблачная тихая погода налетевшим шквалом с пургой превращается в настоящий земной ад. В январе утром нередко наблюдалась температура около нуля, а через восемнадцать — двадцать часов она сменялась сорокаградусным морозом и начинали дуть восьмидесятибалльные ветры».

В Москве тем временем подготовка шла полным ходом. О предстоящей экспедиции на Северный полюс официально не объявлялось, но на заводах, на фабриках, в научно-исследовательских институтах уже звучало: «Даешь полюс!». Все предприятия страны выполняли заказы полюсной экспедиции вне всякой очереди.

Серийные самолеты ТБ-ЗМ, избранные Водопьяновым, пришлось, конечно, основательно переделать. Ведь дальние бомбардировщики не очень-то приспособлены к полярным экспедициям.

Но самой сложной задачей оставалась навигация, поскольку магнитные компасы, как известно, были практически бесполезны в высоких широтах. Поэтому на самолетах устанавливались специально разработанные «солнечные указатели курса» и радиополукомпасы, которые позволяли определить местоположение по пеленгам широковещательных радиостанций. Кроме того, к полюсу предполагалось идти в зоне специального радиомаяка, постоянно контролируя расчеты астрономическими определениями.

Серьезное беспокойство по-прежнему вызывала и посадка на дрейфующие льды. Специалисты подсчитали, что для тяжелой машины необходим, по меньшей мере, семидесятисантиметровый лед. Но как определить толщину льда с воздуха?

День за днем над подмосковным озером Тростянское кружил самолет полярной авиации. К счастью, толщина льда была здесь как раз достаточной. Одну за другой бросал штурман обтекаемые железные болванки — большие и малые. После многих сбросов удалось установить: чтобы пробить семидесятисантиметровый лед нужна болванка вполне определенного веса. Это был, конечно, весьма примитивный «ледо- мер», но оценить толщину льда было все же возможно.

13 февраля 1937 года — ровно через год, день в день — вновь заседало Политбюро. Слушали доклад Шмидта, одобрили подготовку и утвердили окончательно состав участников. Начальником воздушной экспедиции к Северному полюсу стал Отто Юльевич, заместителем его стал начальник полярной авиации Марк Иванович Шевелев, а командиром летного отряда и флагманской машины — Михаил Васильевич Водопьянов.

Из Москвы вылетели 22 марта — задерживали мелкие недоделки в машинах. Весна в том году была ранняя, снег сошел катастрофически быстро. Взлетать на лыжах, как предполагалось, нечего было и думать — взлетали на колесах. В Архангельске, а точнее в Холмогорах, меняли колеса на лыжи.

30 марта прилетели в Нарьян- Мар, 12 апреля на Новую Землю, в Маточкин Шар, а 18 апреля на остров Рудольфа.

Здесь полной неожиданностью стал... снег. Тот, что лежал на куполе ледника, на подготовленном аэродроме. Его и назвать-то снегом можно было только условно. Кварцевый песок! Ничего подобного раньше и видеть не приходилось. Жестокие морозы, неистовые ветры настолько изменили структуру снега, что самолеты, остановившись после короткого пробега, не могли сдвинуться с места. Все четыре мотора работают на полную мощность, а самолет недвижим.

Восторженная встреча в Москве

Теперь возникла совершенно неожиданная проблема — как взлетать? Положение осложнялось тем, что для полета на полюс нужно было загрузить еще и дополнительные грузы.

Стали думать, стали считать и Пересчитывать. Предполагалось первоначально, что к полюсу пойдут только три машины, четвертая считалась вспомогательной. Теперь стало ясно — пойдут все! Но и это не решало дела.

Надо сказать, что купол ледника похож на гигантский каравай, причем уклон ледника постепенно увеличивался по направлению к берегу, точнее — к обрыву.

Здесь и начинался «цирк»! Представьте себе — все четыре мотора самолета работают на полную мощность, уклон купола постепенно увеличивается, скорость возрастает... Летчику надо успеть набрать скорость еще до конца ледника — он обрывается к морю двадцатиметровой стеной. Надо аккуратно оторвать машину, аккуратно вывести на горизонтальный полет. В общем следить за всем!

К двадцать пятому апреля все подготовительные работы были уже закончены, оставалось только одно — ждать погоды в приполюсном районе. Однако синоптик Борис Львович Дзердзеевский ежедневно произносил одну и ту же многозначительную фразу — «лететь не рекомендую».

Пятого мая погода на острове была хорошая. Павел Головин на легком самолете Р-6 вылетел на разведку. Все шло хорошо, на острове уже прогревали моторы тяжелые самолеты отряда Водопьянова, но под восемьдесят восьмым градусом машину Головина накрыла сплошная стена облаков.

Надо сказать, что Р-6 только прокладывал путь. Ему не ставилась задача достигнуть полюса, да и горючего, по расчетам должно было не хватить. И вдруг — с восемьдесят девятой уже параллели — Головин радировал, что он продолжает полет.

На острове Рудольфа это сообщение вызвало немало волнений. «Вернуть его, конечно, уже поздно,— сказал командир летного отряда.— Попробуй, верни, когда до полюса осталось всего сотня километров».

Горючего на обратный путь у Головина все же хватило — моторы, к счастью, остановились уже на пробеге.

По данным разведки Головина, за восемьдесят шестым градусом характер льдов резко менялся — среди гряд торосов то и дело встречались достаточно большие ледяные поля. Теперь можно было сказать почти наверняка, что в районе полюса место для посадки найдется}

Вечером 21 мая в Москве на сцене Реалистического театра была премьера «Мечта» — пьеса драматурга М. В. Водопьянова. И вот ведь какое совпадение — как раз в этот день летчик М. В. Водопьянов посадил самолет у точки пересечения меридианов! Ни в Москве, ни на острове Рудольфа об этом еще не знали. Бортрадист Серафим Иванов сообщил — «достигли полюса», потом — «идем на посадку». И после небольшого перерыва начал отстукивать очередную радиограмму — номер, число слов. И все — рация замолчала.

«Представляете, что мы только передумали,— рассказывал позднее Марк Иванович.— Вообще-то говоря, уверены были — все люди погибнуть не могли. Но что же случилось? Ладно, вышел из строя передатчик, но ведь у Кренкеля своя радиостанция, он мог бы сообщить...

Шли томительные минуты ожидания, потом уже не только минуты — часы! Москва беспокоилась, запрашивала нас непрерывно — что мы намерены делать? Мы тут же прикинули план: как только погода чуть улучшится, пойдем строем, тремя самолетами, будем просматривать широкую полосу. Но погода после вылета Водопьянова снова испортилась. Приходилось ждать, все собрались в радиорубке. Приказано было замолчать всем радиостанциям Арктики — замолчать и только слушать».

Поздно вечером на вахту заступил Николай Николаевич Строми- лов. Эфир молчал. Но вдруг, неожиданно, полетели точки и тире... Почерк Кренкеля! Стромилов закричал не своим голосом: работает! работает!

«Все живы,— радировал Кренкель,— самолет цел. У Симы перегорела его основная машинка, у меня садится аккумулятор, лед мировой».

А Шмидт уже писал на льдине радиограмму номер один: «В 11 часов 10 минут самолет СССР-Н-170 под управлением Водопьянова, Бабушкина, Спирина и старшего механика Бассейна пролетел над Северным полюсом. Для страховки прошли еще несколько дальше. Затем Водопьянов снизился с 1750 метров до 200. Пробив сплошную облачность, стали искать льдину для посадки и устройства научной станции. В 11 часов 35 минут Водопьянов блестяще совершил посадку. К сожалению, при отправке телеграммы о достижении полюса внезапно произошло короткое замыкание. Выбыл умформер рации, прекратилась радиосвязь, возобновившаяся только сейчас, после установки рации на новой - дрейфующей! — полярной станции. Льдина, на которой мы остановились, расположена примерно в двадцати километрах за полюсом — по ту сторону и несколько на запад от меридиана Рудольфа. Положение уточним. Льдина вполне годится для научной станции, остающейся в дрейфе в центре полярного бассейна. Здесь можно сделать прекрасный аэродром для приемки остальных самолетов с грузами станции. Чувствуем, что перерывом связи невольно причинили вам много беспокойства. Очень жалеем. Сердечный привет! Прошу доложить партии и правительству о выполнении первой части задания. Начальник экспедиции Шмидт».

Теперь разом заговорили все радиостанции Арктики — все в порядке, сели на полюсе... И уже все радиостанции мира спешили сообщить — советский самолет на вершине планеты!

Рассказывают, что в те дни у входа в здание Главсевморпути — в Москве, на улице Разина — пришлось срочно вывесить объявление: «Вербовка рабочей силы на Север не производится».

К пятому июня все четыре самолета собрались на льдине, грузы были полностью доставлены, пришла пора улетать. Только четверо оставались на льдине — первая в мире дрейфующая научная станция. Начальник — Иван Дмитриевич Папанин, радист — Эрнст Теодорович Кренкель, океанолог и гидробиолог — Петр Петрович Ширшов, магнитолог, метеоролог и астроном — Евгений Константинович Федоров. У них впереди долгие месяцы дрейфа, впереди — полярная ночь, разломы и подвижки льда, а главное — впереди неизвестность.

Известие о высадке советских людей в районе Северного полюса всколыхнуло не только нашу страну, но и людей всего мира. На дрейфующую станцию «Северный полюс» шел непрерывный поток поздравительных телеграмм.

Первые два месяца льдина дрейфовала довольно медленно: в июне, если считать по прямой, она прошла 65 километров, в июле — 72 километра. Такая скорость позволяла ученым не только организовать систематические наблюдения, но и регулярно передавать в Москву сводки о результатах работ.

Уже первая гидрологическая станция дала неожиданные результаты: глубина океана 4290 метров, а на глубинах от 250 до 750 метров был обнаружен слой относительно теплой воды атлантического происхождения.

Наблюдения за жизнью океана тоже принесли много интересного и нового, а порою и неожиданного.

До этого бытовало общее мнение об отсутствии какой-либо жизни в районе Северного полюса. Но первые планктонные сетки, опущенные Ширшовым, опровергнули это мнение. С глубины тысячи метров было поднято множество моллюсков, личинок, медуз и рачков.

Впрочем, не только океанские воды оказались богатыми жизнью. Частыми гостями льдины были и «наземные» обитатели Арктики. С первых же дней существования станции льдину посещали различные птицы: пуночка, чистик, два вида чаек. В полынье обнаружили морского зайца, а несколько дней спустя — двух нерп. Но самая большая сенсация — визит белых медведей.

В труде и заботах быстро промелькнуло короткое арктическое лето и уже в середине августа наступила осень.

С конца августа направление дрейфа резко изменилось. Теперь льдина плыла на юг и семнадцатого сентября уже пересекла восемьдесят шестую параллель.

«Такой пурги, кажется, еще не было,— записывает в дневнике Папанин семнадцатого сентября,— Льдину несет с бешеной скоростью.— Скорость ветра достигает пятнадцати метров в секунду».

Двадцатого ноября Кренкель принял множество телеграмм — их поздравляли с юбилеем шестимесячной жизни на льдине. Может быть, в честь праздника весь день был слышен гул, напоминающий артиллерийскую канонаду. А льдина тем временем приближалась к берегам Гренландии. Трудно было поверить полученным цифрам, но сомнений не было: за шесть суток их отнесло больше чем на 120 миль к юго-юго-западу.

Все огромное поле, на котором восемь месяцев назад совершили посадку многомоторные воздушные корабли, раскололось на небольшие куски. Теперь здесь не смог бы совершить посадку даже легкий учебный самолет.

Шестого февраля началось торошение — льдины с треском и скрипом бились друг о друга, а по краям их крохотного обломка вырастали ледяные валы.

«Мы наблюдали интересное зрелище,— писал Папанин.— Отдельные части нашего бывшего лагеря то подходили к нам, то отходили обратно. Мы видели, как около нас плывут продовольственные базы, отрезанные от нас широкими полыньями. Один раз к нам подошла на расстояние полукилометра гидрологическая лебедка, которую мы совсем было потеряли из виду. Хотели взять ее, но не успели. Лебедку опять отнесло в сторону».

Тем временем на помощь уже спешили ледокольные пароходы «Таймыр» и «Мурман». Девятнадцатого февраля в два часа дня они достигли кромки льда и пришвартовались к ней.

«В бинокль было видно,— писал Папанин,— как люди спешат спуститься на лед. Не могу сдержаться, отворачиваюсь, текут слезы радости».

274 дня продолжался героический дрейф. Вглядываясь через годы, как оценить величие подвига Папанина, Кренкеля, Ширшова и Федорова?

Профессор Сандштрем, директор шведского метеорологического института, писал: «Экспедиция Папанина превосходит все, что делалось в продолжение долгого времени для мировой науки. Значение ее можно сравнить только с открытием Америки и первым путешествием вокруг света».

Результаты дрейфа станции «Северный полюс» не так просто сформулировать в нескольких фразах:

Опровергнуто мнение о полной безжизненности приполюсного района, о существовании арктического «предела жизни».

Опровергнуты прежние представления о строении и циркуляции атмосферы в полярных районах.

Установлено, что в районе полюса нет земель и островов, измерены глубины океана на всем протяжении дрейфа.

Установлено, что теплые атлантические воды проникают на глубинах до самого полюса.

Можно и дальше продолжать: установлено, опровергнуто, установлено...

Но книга о первой в истории дрейфующей станции была названа скромно и просто: «Жизнь на льдине». Может быть, это и было самым важным. •

НАШИ РЕФЕРАТЫ

А если бы Рейли удалось?..

Каждому, кто знаком с историей современного шпионажа, имя Сиднея Рейли хорошо известно. Этот секретный агент по сей день остается такой же загадочной личностью, как и в 1925 году, когда он таинственно исчез.

Исследование, проведенное Р. Б. Спенсом, интересно не только потому, что оно посвящено С Рейли, но и детальным описанием ситуации, сложившейся в Советском Союзе в двадцатых годах XX века.

Сидней Джордж Рейли — основной псевдоним Зигмунда Григорьевича Розенбаума, эмигрировавшего в 1890-х годах из России в Англию, где при весьма странных и туманных обстоятельствах он получил документы на имя Сиднея Рейли. В большинстве случаев Рейли действовал как агент британской разведки, но иногда работал на специальные службы Германии, России и Японии типичным двойным, тройным или даже четверным агентом

• В 1917 году, после прихода большевиков к власти, английское правительство, недовольное таким поворотом дела, направило в Россию двух своих агентов — Локкарта и Рейли. Первый должен был не допустить сближения России и Германии, а второй, по возможности, и вовсе устранить неприятное большевистское правительство, точнее, Ленина, поскольку именно он (в отличие от Троцкого) стремился к заключению сепаратного мира с Германией.

Еще в дореволюционной России у Рейли было множество влиятельных знакомств: у него были друзья и в царской «охранке», и в революционных кругах. Он прекрасно подходил для своей роли.

Еще в Лондоне посол СССР в Великобритании Литвинов дал Рейли несколько рекомендательных писем. Почему советский посол помогает английскому шпиону? Литвинов был против подписания Брест-Литовского договора, считал необходимым довести войну с Германией до конца. Приехав в мае 1918 года в Москву, Рейли вербует сотрудника ЧК Петерса, который готовит правительственный переворот с помощью Латышской дивизии, охранявшей тогда Кремль (правда, Петерс делал это не из идеологических соображений, Рейли его шантажировал: Петерс когда-то был осведомителем и провокатором «охранки», но об этом мало кто знал). Дальше Рейли получает два фальшивых паспорта от своего старого друга Орлова, работавшего в то время в ЧК, на имя Константина Павловича Массино, коммерсанта, и на имя «товарища Релин- ского, сотрудника Петроградской ЧК». Орлов был заинтересован в Рейли, потому что сам был тайным агентом германского торгового атташе в Петрограде, который, в свою очередь, был агентом германского МИДа. Рейли также установил контакт с Савинковым, убежденным врагом Ленина. Савинков руководил тогда сшитой на живую нитку организацией, состоявшей в основном из офицеров. Есть косвенные свидетельства связи Рейли с левыми эсерами (в частности, с чекистом Поповым). Как утверждал сам Рейли, одна из его агенток была подругой Фанни Каплан, стрелявшей в Ленина 30 августа 1918 года.

После неудачного покушения Рейли пришлось уйти в подполье, а через несколько недель, по его версии, ему удалось ускользнуть из России.

Тайное завещание Василия III

До сих пор неизвестно, кого назначил умирающий великий князь Василии III регентом при своем трехлетием сыне Иване IV (будущем Иване Грозном). Завещание великого князя до нас не дошло, а летописная повесть, подробно описывающая события 1533—1534 годов на Руси, не дает однозначного ответа на этот вопрос.

Очень интересно исследование на эту тему М. М. Крома, потому что он привлек новый пласт материалов — поль- ско-литовские донесения о положении при московском дворе 1533—1534 годов.

Итак, Василий III, по свидетельству летописной повести, на смертном одре призвал к себе «коллегию душеприказчиков» — князей Бельских, Шуйских, Горбатого, Воронцова, Глинского и Захарьина, Ш игону и других. Дав общие наставления о том, как управлять государством, Василий попросил остаться нескольких бояр, которым поручил печься о своем малолетнем сыне Иване и охранять великую княгиню. Имена этих нескольких бояр летописец не называет. Из переписки прусского князя Альбрехта с его Виленскими корреспондентами ясно, что этих бояр было трое, а придворный историограф Сигизмунда 1 (польского короля) указывает, что один из трех — Михаил Глинский.

Кром, сравнивая документы русских летописей и польских донесений, приходит к выводу, что двумя другими опекунами были М. Ю. Захарьин и И. Ю. Шигона.

Интересно, почему Василий III поручил охранять жену и попросил об этом всех бояр? Это ведь вполне очевидно. Значит, Василий хотел обсудить что-то тайно. Вопрос, что.

У Василия III было два брата: старший Юрий и младший Андрей. По древней русской системе горизонтального родства (когда престол переходит не от отца к сыну, а от старшего брата к младшему. По мнению Ключевского, эта система действовала «всегда отчасти... и никогда вполне») они могли претендовать на русский трон. Кром считает, что Василий III просит трех своих приближенных оберегать великую княгиню и наследника от князя Юрия.

Князь Юрий вскоре был арестован. Князь Андрей, вначале требовавший присоединить несколько городов к его «отчине», получил отказ. Он очень скоро помирился с великой княгиней и опасности больше не представлял. Таким образом «триумвират» выполнил свою задачу.

Когда Глинская поняла, что ей больше ничего не угрожает, она сама решила занять вакантное место регента, поддержав антилитовские настроения придворного боярства. Поскольку князь Глинский был литовцем, а Захарьин — двоюродным братом литовца И. В. Ляцкого (к тому же сбежавшего в Литву), их судьба была решена: первый был арестован, второй просто ушел с политической арены. Только Шигона сумел в новой ситуации сохранить влияние при дворе К осени 1534 года сложилось новое соотношение сил, и о комиссии, созданной Василием III, все забыли.

МОЗАИКА

Неуловимый йети

«Снежный человек»... О нем написано множество статей, книг и монографий. В разных странах видели его следы и. как убеждают, даже его самого. В него стреляли, его убивали и, говорят, дажв ловили! В тибетских монастырях хранятся три его скальпа, а в одном — мумифицированная кисть руки. Американцу Роджеру Паттерсону удалось даже снять его на кинопленку, которая демонстрировалась по телевидению многих стран мира, причем, по мнению специалистов, подделка пленки исключена. Значит, «снежный человек» существует?

А вот этого утверждать нельзя. По крайней мере до тех пор, пока не будет поймана и передана ученым хотя бы одна особь загадочного существа или изучен его труп. В мире собрана большая коллекция фотографий следов «йети» и их гипсовых слепков.

В западной части китайской провинции Хубей, между реками Янцзы и Ханьшуй, в горах Даба- шань расположен всемирно известный заповеди Шэньнундэя, включенный ЮНЕСКО в 1991 году в число заповедников «Человек и биосфера». В нем обитают более пятисот видов животных. Полагают, что здесь встречается и «снежный человек». Во всяком случае, здесь демонстрируют слепок с его следа, который можно сравнить со слепком следа обыкновенного человека и медведя. На фото: рядом со слепками следов — муляж головы йети.

Перестарались

Ох, и досталось английским водолазам, прочищавшим канал Честерфидд в графстве Ноттингемпшир. Мало того, что илистое дно канала было усеяно ржавыми велосипедами, холодильниками и прочим хламом, водолазы наткнулись под ним на массивную чугунную цепь, которую не могли вытащить на берег даже совместными усилиями.

Тогда бригадир прикрепил свободный конец цепи к буксиру и тот вырвал цепь из-под донного мусора. На ее втором конце сказался деревянный цилиндр неизвестного назначения. Вытащив эту странную конструкцию на берег, бригада ушла обедать.

Каково же было удивление водолазов, когда, вернувшись. они обнаружили, что воды в канале нет, а на дне зияет черное отверстие. Как впоследствии выяснилось, оно было предусмотрено для экстренного слива воды знаменитым архитектором Джеймсом Брикдли, построившим канал более двухсот лет назад, напротяжении которых о сливной конструкции никто и не вспомнил.

Теперь же в результате чрезмерного усердия рабочих вода из канала перелилась в протекавшую неподалеку реку, а о существование канала напоминали лишь завалившиеся набок прогулочные яхты, их разъяренные владельцы и буксир, прочно севший на киль посреди илистого дна

Чем тяжелее — тем сексуальнее?

Кто же из мужчин самый сексуально агрессивный? Наверное, каждый имеет свое мнение на этот счет. Не обошли этот вопрос и психологи из Германии. На 40-м психологическом конгрессе, прошедшем в Мюнхене, доктор Керрин Кристиансен выдвинула весьма интересное предположение: физическое развитие мужчины, включая его вес, положительно коррелирует с его сексуальной агрессивностью. Внешне женоподобные мужчины проявляют, оказывается, меньшую сексуальную агрессивность, чем их гориллообразные собратья.

Получается, чем больше накачены мускулы, тем сексуальнее ваш новый знакомый. Может, послушать специалистов и предложить своему предполагаемому партнеру встать на весы?

Миры профессора толкина

Наталия Прохорова

Приглашение к бегству

Письмо, написанное Толкином для своих детей к Рождеству в 1924 году

Толкиновская каллиграфия: цветочный алфавит

Я много раз замечала: человек, который принимается читать книги Дж. P. Р. Толкина, очень скоро начинает интересоваться множеством самых разных, казалось бы, довольно далеких друг от друга вещей. Первым делом он, конечно, покупает словарь английского языка, видимо, потому, что внезапно осознает: книги гениального филолога лучше всего читать на языке оригинала. Однако следом он начинает покупать и другие словари: на книжной полке появляются учебники древнеанглийского, древневаллийского, древнеисландского, готского... Следом — учебники по общему языкознанию и истории языков, если хочешь глубже понять выстроенные в книгах Толкина языковые системы и проникнуть в реальность созданных им языков. Рядом со словарями выстраиваются мифы и волшебные истории: туда уходят корни толкиновского мира, глубоко в древнюю правду мифологий европейского Северо-Запада. Затем — труды по сравнительной мифологии и теории мифа: читатель Толкииа постигает законы построения волшебной реальности; как ни странно, они очень строги, и книги Толкина оказываются тому отличной иллюстрацией. История средних веков, учебники по геральдике, ювелирному делу, составлению средневековье орнаментов, оформлению инкунабул, вышиванию, игре на лютне...

И конечно, Библия и кое-какие религиозные трактаты — тут же, рядом с волшебными сказками: в конце концов, Толкин был убежденным католиком, и прочесть его до конца скорее всего можно только языком веры.

Из ранних иллюстраций Толкина к « Силъмариллиону» :

— Митрим

— Дракон выходит искать Турина

«Меня с юных лет огорчала бедность моей любимой родины: ведь у нее нет своих собственных преданий (связанных неразрывно с ее языком и землей)... Есть мифы греческие, кельтские, романские, германские, скандинавские, финские...— но нет английских, одна только выхолощенная дешевка».

Слово «героическое странствие» — английское «квест» (в прошлом — термин, известный по большей части медиевистам, специализирующимся на рыцарском романе, переводящийся по контексту как «подвиг», «путь», «поиск», «задача», «цель», а по смыслу — как все это вместе взятое).

Толкин начал слагать свой «легендари- ум», как сам он его называл, задолго — примерно за сорок лет — до выхода в свет «Властелина Колец», и все-эти годы выяснял, совершенствовал, шлифовал сюжеты легенд, поначалу не предназначавшихся к изданию вовсе и так и не сложившихся в законченную книгу при его жизни.

За девятнадцать оставшихся ему лет он не опубликовал более ничего, что имело бы отношение к миру, явившемуся со страниц его эпопеи, продолжая тем не менее работать над своим «легендариумом» непрерывно...

«Я бы мог написать триллер (на тему продолжения «Властелина Колец») — но это был бы всего лишь триллер, не более того. Не имеет смысла». (Из письма Толкина к К, Бэйли.)

«Создание языков — это основа всего. Скорее «повествования» нужны мне для того, чтобы явился мир, подходящий для их языков, нежели наоборот. Сначала приходит имя, а история следом».

«Побег, как правило, поступок совершенно необходимый и даже норой героический... Разве следует презирать человека, который бежит из темницы, чтобы вернуться домой? Или того, кто, не имея возможности убежать, думает и говорит о чем-то, не связанном с тюрьмой и тюремщиками?»

Осенью прошлого года в Лондоне, в библиотеке Британского музея, проходила выставка, называвшаяся «Мифическое странствие» (Mythical Quest). Это название заключало в себе двойную игру: посетителям действительно предлагалось совершить довольно долгое путешествие (экспозиция размешалась в одной из самых длинных галерей музея) по далеким неведомым землям и временам (то есть пробежать взглядом по страницам бесценных рукописей из архивов библиотеки), чтобы узнать и увидеть, как преломлялось понятие о пути, приключении, подвиге в мировоззрении разных эпох,— и поистине страницы великих легенд оживали, открываясь одна за другой (по мере продвижения вдоль галереи, в глубь ее, от стенда к стенду).

Иллюстрации Толкина к «Хоббиту»:

— Карта Трора

— Хоббитон

Путешествия Синдбада, Рамаяна, Одиссея... Дальше на запад, в Европу — кельтский Мабиногион, романобританский Поиск Святого Грааля; еще дальше к западу — плавания ирландских героев за Море, к Островам Блаженных, Имрам («плавание* по-ирландски) Брана, Брендана, Маль-Дуйна... Рукописные книги, свитки, таблицы... Сюжеты преданий переплетаются, переосмысливаются: меняются духовные ориентиры и побуждения героев, обычаи, вера — ведь сюжеты и сами странствуют, бытуя среди людей из страны в страну, из века в век.

Вот, наконец, и предпоследний стенд, замыкающий галерею блистательных подвигов и исканий древности. И неожиданно — под стеклом на стенде не пожелтевшие манускрипты, не обрывки истертых, полуистлевших гобеленов, а новенькое современное издание, три аккуратных тома: «Властелин Колец» Джона Рональда Руэла Толкина.

Наверное, если бы в 1954 году, когда первый том «Властелина Колец* только- только появился на прилавках английских книжных магазинов, его автору, профессору Толкину (уже тогда — филологу с мировым именем, однако отнюдь еще не всемирно известному писателю) намекнули, что его книгу ждет такая судьба, он скорее всего просто бы не поверил. Хотя за три года до этого, объясняя свой замысел (который включал в себя и «Властелина Колец», и еще многое другое) издателю М. Ваддману, Тслкин писал: «Меня с юных лет огорчала бедность моей любимой родины: ведь у нее нет своих собственных преданий (связанных неразрывно с ее языком и землей)... Есть мифы греческие, кельтские, романские, германские, скандинавские, финские...— но нет английских, одна только выхолощенная дешевка».

И вот — «Властелин Колец» на выставке в галерее Британского музея как творение, равное во всем воплощенным в словах великим исканиям прошлого.

Я читаю пояснительный текст к этому стенду, и моя радость почему-то истаивает. Посетителям выставки объясняют, что книга Толкина положила начало новому направлению в современной литературе, описывающему приключения и чудеса — фэнтэзи. В этом жанре слово «героическое странствие» — английское «квест» (в прошлом — термин, известный по большей части медиевистам, специализирующимся на рыцарском романе, переводящийся по контексту как «подвиг», «путь», «поиск», «задача», «цель», а по смыслу — как все это вместе взятое) — обрело новую жизнь и стало расхожим жаргонным словцом у любителей компьютерных игр. И в доказательство тому на последнем стенде «Мифического странствия», у самого выхода из мира фантазий, снов и надежд, словно мост между музейной тишиной, между молчанием древности и уличным лондонским шумом, сияет дисплей компьютера; в его мерцании — безымянный герой, набирая в игре одно очко за другим (не забывая при этом сохранять свою игровую жизнь перед каждой новой опасностью), рубит мультипликационных чудовищ, двигаясь по нарисованному лабиринту: таков путь и подвиг в их современном воплощении.

Да, пожалуй, это уже нечто большее, чем просто «мифология для Англии». Известный английский лингвист и литературовед профессор Томас Шипли в своей книге «Дорога в Срединные Земли», посвященной творчеству Толкина, замечает, что «древнеанглийские эльфы, орки, энты, эттены и восы стараниями Толкина вновь стали достоянием народного массового сознания, как и более привычные гномы..., тролли... и выдуманные Толкином хоббиты. Большего нельзя было и ожидать»: древняя реальность стала игровой мифологией не только для Англии, но и для всего современного мира, с легкостью вошла в каждый дом на страницах книг фэнтэзи с яркими монстрами на обложках, в мегабайтах компьютерных игр, в километрах видеопленок.

— Тропа через перевал в горах

Наверное, какие-то предпосылки всему этому были действительно созданы именно Толкином в 1954 году (а не Моррисом, Говардом, Лавкрафтом или Дансейни, которые, каждый по-своему, писали, на первый взгляд, в близком или подобном жанре задолго до «Властелина Колец»). Ведь даже сейчас, более сорока лет спустя, редко какая английская или американская книга фэнтэзи в аннотации на обложке обходится без замечания типа: «Этот роман почти так же хорош, как “Властелин Колец” Толкина». Не один и не два автора, чьи многочисленные книги украшает подобная надпись, издавая каждый год новый, «почти такой же хороший» роман, стяжали себе и громкое имя, и разнообразные премии, и награды, и место в литературе (разумеется, в жанре фэнтэзи).

Вот здесь мне и хочется остановиться, сделать зарубку на память, отметить казалось бы, не слишком значительный факт: Толкин начал слагать свой «легендариум», как сам он его называл, задолго — примерно за сорок лет — до выхода в свет «Властелина Колец», и все эти годы выяснял, совершенствовал, шлифовал сюжеты легенд, поначалу не предназначавшихся к изданию вовсе и так и не сложившихся в законченную книгу при его жизни. Да и после того как трехтом- ная эпопея о Войне Кольца была издана и принесла Толкину невиданный литературный успех, за девятнадцать оставшихся ему лет он не опубликовал более ничего, что имело бы отношение к миру, явившемуся со страниц его эпопеи, продолжая тем не менее работать над своим «легецдариумом» непрерывно. Более того, и теперь, когда Кристофер Толкин издал в 12-томном собрании черновики своего отца, об этом можно сказать с уверенностью — даже думать о каком бы то ни было сюжетном или жанровом продолжении эпопеи, которое, без сомнения, были бы просто обречено на неизбежный успех, Толкин особенно не пытался: набросал только первый десяток страниц новой повести (под названием «Новая Тень») и сразу же сделал вывод: «Я бы мог написать триллер [на тему продолжения «Властелина Колец»] — но это был бы всего лишь триллер, не более того. Не имеет смысла» (цитата из письма Толкина к К. Бэйли).

Однако «Властелин Колец» (вместе с легендами, из которых эта книга явилась, вместе с многотысячелетней историей Трех Эпох Мира, предшествовавших Войне Кольца) поистине был (и остается) чем-то гораздо большим, чем «просто триллер»,— по крайней мере, для его создателя. И, разумеется, мы можем спросить: чем же?

«Некогда... я задумал создать цикл более-менее связанных между собой легецд — от преданий глобального, космогонического масштаба до романтической волшебной истории — так, чтобы великие мифы принадлежали земле меньших сказаний, а эти последние, в свою очередь, черпали великолепие из великих легенд... Я хотел, чтобы предания эти несли в себе ясный, холодный дух Северо-Западных европейских сказаний... чтобы они обладали волшебной, неуловимой красотой, которую некоторые зовут кельтской (если бы только я сумел этого достичь)... и чтобы при этом они были «высоки», очищены от всего грубого, вульгарного, непристойного и обращены к более зрелым умам земли, проникнутой поэзией издревле. Важнейшие из легецд я представил бы полностью, а многие другие наметил бы лишь схематически — и объединил циклы в некое величественное целое... Вот абсурд!» — писал Толкин М. Ваддману.

Абсурд? Ненужная сложность?

Набросок Толкина (обложка для первого тома «Властелина Колец»

Но живой, истинный мир должен иметь свою мифологию, память, песни, легенды, потому что его история должна говорить, звучать — и потому он должен обрести свои языки, знаки, мифы и имена.

Более полувека Толкин всматривался в его ускользающие очертания. «Создание языков — это основа всего. Скорее, «повествования» нужны мне для того, чтобы явился мир, подходящий для их языков, нежели наоборот. Сначала приходит имя, а история следом. Хотел бы я написать ее по-эльфийски» (цитата из письма Толкина к американским издателям Houghton Mifflin Со.). На бумагу рядом со страницами «легендариума» ложились этимологии, история древних языков, вплетенная в циклы сказаний, эхо произнесенных слов, варианты легенд... Одно и то же предание записывалось таким, как его помнили Бессмертные, и таким, как рассказывалось у Людей, забывших свое родство, и таким, как было записано в книгах древних союзников Эльфов — не потому, что того настоятельно требовал какой-то сюжет, а потому, что такова суть истории Мира, Земли, которую Эльфы зовут Ардой.

Кажется, именно возле этой черты литературоведческий метод теряет свою эффективность: как правило, представления о сути миропорядка и о природе вещей подлежат ведению иных дисциплин. Толкин верил, что творения человеческой фантазии, воплощенные результаты духовных исканий не только отражают известную нам реальность, но в каком-то смысле воздействуют на нее: «Я не думаю, что вообще кто-нибудь из нас понимает силу великих легенд... Но материя мифов — взрывчатое вещество: то тлеет едва, согревая душу ровным, спокойным теплом; а то вдруг, получив некий импульс, взрывается, сокрушая порядок даже в реальном мире»,— написал он в своей неоконченной повести «Записки клуба “Мнение”».

Один из корреспондентов Толкина, Питер Хастингс, выражая в письме восхищение эпопеей «Властелин Колец», тем не менее спрашивал, не переступил ли автор в своей книге неких «границ в метафизическом плане»: сам Хастингс предполагал, что «человек искусства, творец, не должен искать иных путей, кроме тех, которые, как известно, уже были использованы Творцом, Создателем».

Толкин ответил: «Я считаю, что использование иных путей, нежели те, «что уже были использованы», и есть основная задача искусства — это возможность, данная нам в безграничной свободе Творца, и воистину одно из ее проявлений».

Наиболее распространенное обвинение, которое приходится слышать в адрес произведений Толкина,— эскапизм (литературоведческий термин — «бегство от действительности»): его книги не отражают «опыта взрослого человека в познании мира», поскольку при чтении с очевидностью ощущается несоответствие законов толкиновского мира «основным характеристикам реальности» (анонимный обозреватель в Punch, 16 ноября, 1966).

Сам Толкин в эссе «О волшебных историях» по поводу «бегства от действительности» в эскапистской литературе только заметил, что «побег узника и бегство дезертира» следует все-таки различать: «В том, что обычно называется «Реальной Жизнью», побег, как правило, поступок совершенно необходимый и даже порой героический... Разве следует презирать человека, который бежит из темницы, чтобы вернуться домой? Или того, кто, не имея возможности убежать, думает и говорит о чем-то, не связанном с тюрьмой и тюремщиками?»

Мне кажется, я могу назвать ключ, перед которым бессильны любые запоры, то магическое слово, что отворяет двери в реальность Арды. Это — надежда: божественная надежда (по-эльфийски «эстель»), которая не зависит ни от каких обстоятельств мира, основа толкиновского мироздания, в отличие, например, от миропорядка, следующего за сказанием о Пандоре.

Это достаточно простой пример, чтобы заметить* что законы и характеристики реальности в различных мифах порой довольно сильно разнятся — поэтому кажется, что Толкин с полным правом мог позволить себе игнорировать многие распространенные в современной ему культуре убеждения и литературные мифы. Но на самом деле он просто вернул древние общечеловеческие ценности на подобающее им место. Он писал о боли, красоте и любви, не пряча слез радости или печали под маской искусной игры в слова, как это делал Биан, и не прикрываясь циничной усмешкой, подобно Ивлину Во; он писал о войне и утверждал, что справедливость и милосердие неразделимы, что добро может быть могущественно и всегда будет непобедимо, словно его современникам никогда не являлись из послевоенных книг разрушенные, лишенные корней и связей миры Оруэлла; он доказывал, в каком-то смысле отрицая Булгакова (хотя Толкин, наверное, никогда и не слышал о нем), что никакой договор с силами Тьмы невозможен, что их помощь — ложь, что тот, кто хочет использовать, даже с самой благой целью, темное знание или оружие — неизбежно только приумножает зло.

Писать такое — означает ли это пытаться «бежать от действительности»? Если да, то попытка была сделана — и удалась: и я позволю себе предположить, что ни один из сотворенных в литературе миров не обладает столь полной и зримой реальностью, как творение Толкина; поэтому так трудно определить жанр его книг — ведь, согласно эссе «О волшебных историях», творение новой реальности — искусство скорее эльфийское, нежели человеческое: «Всякий, владеющий языком, может сказать «зеленое солнце». Но... создать Вторичный Мир [Первичным же Толкин называет в этом эссе нашу реальность, мир, где мы живем — и творим], где зеленое солнце было бы на своем месте, где мы обретали бы искреннюю и безусловную веру в него — для этого, видимо, следует приложить и мысль и труд, и, кроме того, это требует некоего особенного мастерства, подобного мастерству Эльфов». Человек искусства, творец (автор), созидая, стремится достичь в сотворенном Вторичном Мире, как пишет Тол- кин, «внутренней согласованности реальности» — и ему дана такая возможность, поскольку «фантазия — самая естественная человеческая деятельность... и остается правом человека: мы творим так, как можем, ибо сами также сотворены — и не просто сотворены, а сотворены по образу и подобию Творца».

А что же касается несоответствия тол- киновских построений «основным характеристикам реальности», то здесь, как заметил в своей книге Т. Шипли, «компромисс невозможен... поскольку люди, которые пишут об этом, очевидно предполагают, будто им и правда известно, каковы эти характеристики на самом деле... Наверное, между «Властелином Колец» и его критиками существует некое абсолютное несогласие — в вопросе о природе вселенной... И здесь уж ничего не поделаешь».

Мы неожиданно приходим к странному выводу: оказывается, проблема вообще не в том, действуют ли в толкинов- ской реальности законы, которые литературоведы считают законами реального мира (тогда это была бы и в самом деле литературоведческая проблема), но в том, действуют ли в реальном мире законы, описанные Толкином,— и таким образом мы переходим к проблемам моральным или религиозным.

Для Толкина — убежденного католика — глубочайший религиозный подтекст его творчества был естественен и несомненен. «Единственный упрек [в адрес/Властелина Колец»|, который раздражает меня,— писал он своим американским издателям Houghton Mifflin Со.,— это утверждение, будто <гам нет религии»... Там — монотеистический мир «естественной теологии». Столь необычный факт, как отсутствие там церквей, храмов, религиозных ритуалов и церемоний,— всего лишь особенность конкретных исторических обстоятельств, описанных в книге». А в письме к о. Роберту Мюррею он объяснял: «Конечно, «Властелин Колец» — труд глубоко религиозный и католический: это не совсем очевидно на первый взгляд, но ощутимо при повторном прочтении. Вот почему я не оставил в воображаемом мире практически ничего, что могло бы как-то соотноситься с «религией», т. е. с культом и религиозной практикой: ведь религиозный элемент входит непосредственно в ткань самого повествования и в его символику».

И тем не менее критики, конечно же, всегда будут ставить Толкина в один ряд (разумеется, первым в этом ряду — все- таки мэтр) с Говардом, Желязны и Марией Семеновой (см., например, публикацию А. Гаврилова в книжном обозрении Ех Libris-НГ, январь 1997). Однако опрос, проведенный в Великобритании в начале этого года сетью книжных магазинов Waterstones, который ставил своей целью определить список лучших (по крайней мере, по мнению англичан) книг XX века, выпущенных английскими издательствами, показал нечто другое. Ведь именно в этом списке, где стоят в одном ряду «Улисс» Дж.Джойса, «Над пропастью во ржи» Дж. Сэлинджера, «Сто лет одиночества» Г. Г. Маркеса, первое место занимает «Властелин Колец».

Так что оставим критиков ломать голову над загадкой толкиновского успеха. А мы просто постараемся войти в сотворенный мир — хотя бы задавая ему вопросы литературного или культурологического плана; или слушая его легенды; или постигая его языки. 12-томное собрание черновиков Толкина — «История Срединных Земель» — даст достаточно тем для публикаций, равно как и материалов для размышлений. И разумеется, я надеюсь на то, что разговор с читателями станет обоюдным. •

Гербы эльфов

Если бы знать точно, что именно обозначает в мифе тот или иной символ, как легко было бы тогда истолковать миф! Наверное, в каком-то смысле геральдика — это особый язык, на котором люди записывают и рассказывают друг другу гордые мифы о самих себе. Может ли быть, что и геральдика толкиновских эльфов — тоже язык, один из многих, описанных в его книгах? Его не так просто понять: ведь это язык народа, который, кажется, вообще познает мир иначе, чем мы,— эстетически, а не логикой; их гербы, как и имена,— хороший пример тому. Здесь многозначность естественна, даже если принципы построения соблюдаются не слишком строго, в конце концов эльфийские гербы просто красивы...

Дж. P. Р. Толкин. Наброски орнаментов

Впрочем, некоторые правила эльфийской геральдики Толкин все- таки записал. Правила эти будут изложены, и все гербы, изображенные рукой Толкииа, будут воспроизведены на страницах будущих номеров журнала.

Два герба, приведенные здесь,— геральдические знаки Лутиэн Тинувиэль, дочери божественной Мелиан и эльфийского короля Тингода, прекраснейшей из всех детей мира эльфийской девы, с которой сам Толкин ассоциировал свою жену Эдит.

ПИСЬМО ЧИТАТЕЛЯ

Здравствуйте, уважаемая редакция!

Хочу поделиться с вами и со всеми, кому это надо, безотказным способом поймать «кайф». Наверное, это несерьезно для такого солидного журнала, как «Знание — сила», да и несолидно для меня — учителя, но другого слова я просто подобрать не смог. Именно «кайф» наиболее точно и полно отражает ту гамму чувств, которая меня посетила, когда я, после нескольких бесконечно долгих лет, наконец-то получил свежий номер вашего (моего!) журнала. Это не значит вовсе, что я его не читал. Но получить номер домой — это нечто совершенно иное, нежели брать где-то с рук или в библиотеке.

Я читаю журнал с 1974 года. Но в годы перестройки, реформ, обнищания (сами понимаете, учитель — не самый обеспеченный человек в нашей стране, да и не только в ней) мне не удавалось оформить подписку. Но — «все преходяще...» Наконец мне в руки, домой (!), попал очередной томик моего драгоценного издания, сборника потрясающих откровений и искренних заблуждений, трагических судеб и научных курьезов.

И, надо признать, в сравнении с семидесятыми - восьмидесятыми годами журнал стал гораздо интереснее и по форме, и по содержанию. Если, скажем, раньше были претензии на истину в конечной инстанции, то сегодня это дискуссии диаметрально противоположных точек зрения, в которых хочется принять участие и которые не оставляют равнодушными, я думаю, никого. И уж во всяком случае он предназначен для учителя в первую очередь. Независимо от преподаваемой дисциплины.

Честно говоря, я слегка ошарашен и удручен тем, что его в моей школе выписывает всего один человек. К тому же это — я!

А еще более грустно оттого, что тираж моего журнала трудно сравнить с тиражом, скажем, «СПИД- инфо».

С уважением и благодарностью А. КУРИЛЕНКО,

Алтайский край, с. Заяесово

ИСПРАВЛЯЕМ ОШИБКУ

В интервью с Виктором Булочниковым чтение текста на странице 94 необходимо начинать с неправильно заверстанного текста.

Приносим извинения автору и читателям.

Редакция.

3-я стр. обложки: Дж. Р. Р. Толкин. Ортанк

Оглавление

Знание-сила, 1997 № 08 (842)

Дело Бэкона живет и побеждает

ВО ВСЕМ МИРЕ

Биография частной фирмы по-русски и по-американски

Вечная молодость?

Жизненные циклы частной компании

BO ВСЕМ МИРЕ

МОСКВЕ 850 ЛЕТ

  Станет ли Москва образцовым некоммунистическим городом? Станет ли она городом?

  Москва В литографиях фирмы Джузеппе Дациаро

РОССИЙСКИЙ КУРЬЕР

ВО ВСЕМ МИРЕ

Космический однофамилец Xаббла

Всемирный потоп, который оказался черноморским

Компьютерная графика после - «юрского периода»

Азарт • участника лотереи • имеет глубинные корни • связан с интуицией

Физик Азбель: ищите «клетки смерти»

Биолог: ищите ген

Подполз, увидел, ошалел

ТЕРПИМОСТЬ? БЕССИЛИЕ? РАВНОДУШИЕ?

Николай Андреевич Перцов 1924-1987

Ума не приложу!

Прекрасный лик на персоне поставлю...»

О психологической привлекательности тоталитаризма

Рождение средневековья: Островной вариант

Архетипы Успеха и Русская Сказка

Умные скворцы

Цикл лекций для школы Психология трудных ситуаций

Страдания силача

НОВОСТИ МИНУВШИХ ВЕКОВ

Верхом на льдине

НАШИ РЕФЕРАТЫ

МОЗАИКА

Миры профессора толкина

ПИСЬМО ЧИТАТЕЛЯ