Что тебя ожидает после смерти [Альбер Франк–Дюкен] (fb2) читать постранично

Что тебя ожидает после смерти

I "Образовывается" ли душа после смерти

Эта земная жизнь — наше время испытания; христианское Откровение не упоминает другой. В конце концов, она достаточна для того, чтобы проявить нашу фундаментальную склонность, глубокую ориентацию нашего бытия; и, ничего, в Слове Божием, не позволяет нам полагать, что радикальное изменение хода дела произойдет в другой сфере существования. Куда дерево наклоняется, туда и падает, говорит Библия, и «упадет дерево на Север или на Юг, то оно там и останется, куда упадёт» (Еккл 11:3). «Итак, доколе есть время, будем делать добро всем, а наипаче своим братьям по вере». Это добро, «не прекратим его делать: если не ослабеем, то в свое время пожнем» (Гал 6:9–10) Давайте будем действовать, пока сияет день жизни, так как «приходит ночь, когда никто не может больше делать» (Ин 9:4). Человек может «выйти на дело свое и на работу свою только до вечера» (Псалом 103:23). Не подсчитывают качество души; доступно нам, которые неспособны бросить взгляд в сердце творений, судить их «по их плодам»: эту именно заповедь нам дал Иисус, propter duritiam cordis^[1] и главным образом propter imbecillitatem mentis^[2] (Мф 7:16); но то, что имеет значение перед Тем, кто «испытывает сердца и утробы», это — как раз дерево, которое обнаруживают плоды, и то, как он употребил божественный сок, этот «избыток сердца» откуда исходят слова, действия и желания (эти внутренние акты), "источник", откуда Апостол Иаков видит истекающей волну горькую или сладкую, этот «сокровенный сердца человек», о котором говорит св. Петр.

Каким бы ни был момент, предоставленный промыслительной Премудростью, этого достаточно для испытании. Человек открывает себя Богу, в своей существенной наготе, в одно мгновенье, как и за тысячу лет. Это то, что выявляет св. Петр, после этого Псалма 89, приписанного Моисею.

Реинкарнационные доктрины исходят из довольно наивного количественного подсчёта: Бог мог бы ошибиться судя человека по жалкой маленькой жизни от силы в семьдесят лет; Ему нужно целое множество человеческих существований, чтобы увидеть ясно… Этому первичному деизму — или скорее демиургизму — под стать столь же простодушная антропология: чтобы эго, как говорится в этих кругах, смог наконец стать самим собой; чтобы его существенное содержание, его сущность, его абсолютная ценность, то есть то, что он действительно есть, то, что у него есть от истинного, от положительного, от реального, от изъятого от случайности становления, одним словом от спасенного, от исторгнутого от великой скорби Апокалипсиса, samsara индусских традиций, "вечные качели" Монтеня^[3], (чтобы эго) смогло бы появиться и открыться ему нужно, чтобы оно постепенно избавлялось бы от онтологической оболочки, которую оно усокровиществовало во время целой серии жизней, как лук от своей кожуры. Это значит отступить, чтобы лучше прыгнуть: в конце концов, «последовательные существования» оккультистов представляют собою только одно; это — драма со многими антрактами. Действительно, наши жизни, каков бы ни был их срок, образуют перед Богом только один и единственный момент, неразложимое целое. Они составляют единое целое. То, что Бог видит — и Его взгляд нас судит, полагает нас в бытие, которое нам присуще и нас полагает туда навсегда: фиксированные объекты фиксированного взгляда; и когда этот взгляд становится на мгновение нашим, когда этот божественный свет становится днём, когда мы сами видим и мы видим, мы формулируем сами себя, кто мы есть для вечности — то, что Бог видит, это следовательно, не фильм наших жизненных перипетий, но как бы один–единственный объект знания, то, чем мы являемся, то, что Библия, от Бытия до Апокалипсиса называет ИМЯ, и которого «никто не знает, кроме того, кто получает» (Откр 2:17). Так как «Много замыслов изобилуют в сердце человека, но незыблемо определение Yahweh» (Притч 19:21).

Св. Августин заявляет, что Церковь напрасно совершает Святую Жертву за кого бы то ни было, кто оставил этот мир без по крайней мере минимума раскаяния и веры. "Мыслители", которым я не знаю какой сентиментализм, исполненный добрыми намерениями, заменяет рассудительность, требуют для чести Бога, чтобы грешник в состоянии окончательной нераскаянности был бы целью одной (или многих) отсрочек. Кроме того, что не видно очень хорошо почему — и в силу какого критерия — божественная доброта была бы сохранена, если бы человек жил три раза, или десять, или сто, скорее чем один — как если бы было возможно противопоставлять какой‑то срок вечности, то есть строгому отсутствию срока! — можно спросить себя в какой мере всегда переносимое взыскание удержало бы человека от уступки злу, и, что ещё хуже, не привели ли бы эти судебные "отсрочки" в замешательство их получателя. Если предположить, что в загробной жизни люди смогут перейти от зла к добру, не видно, в силу какого