Заслон [Любовь Ивановна Антонова] (fb2) читать постранично, страница - 2

упразднения казачьего сословия. Только все осталось по-старому, если не считать, что шестьдесят участников забастовки и делегатов съезда предстали перед судом и одни из них были приговорены «к лишению всех прав и бессрочной ссылке», а другие пошли на каторгу. Первые, еще бескровные жертвы…

Военный генерал-губернатор Путята, подытоживая происходившие в Благовещенске революционные события, в конце 1905 года пишет:

«Годами накопилось много лиц, принадлежащих к интеллигентным слоям общества, сумевших создать себе некоторое обеспеченное положение, благодаря легкости устроиться не только на частной службе в банках, конторах, на приисках, в пароходных обществах, но и на правительственной службе в других, кроме министерства внутренних дел, ведомствах. Такие лица не прекращали связи с революционными организациями России, причем Томск и Иркутск служили связующими пунктами».

Путята не ошибался. Благовещенский Союз прогрессивных групп, куда входили представители от партий социал-демократов, социалистов-революционеров и либералов, возглавляли врач Дацков, административно-ссыльный студент Зеленский, агроном Людевиг, зубной врач Рошковская, фармацевт Руфин, преподаватель Духовной семинарии Алексеевский и машинист парохода Рихтер. Этот состав «прогрессистов», без лишних слов, свидетельствует о том, что промышленность в городе еще неразвита и пролетариат разрознен.

Тавричане меж тем обжились над Зеей. Быстро смекнув выгоду соседства с пограничным городом, они стали снабжать воинские части сеном, поставлять обывателям дрова. В зимнее время занимались извозным промыслом — водили обозы на прииски. Отовсюду шла копейка! Богатели, отстроили молитвенный дом и школу. На месте мазанок ставили каменные дома. Приняли «в общество» единоверцев из Самарской губернии, без этого было не обойтись, того и гляди все бы перероднились. Смешалась южная горячая кровь с кровью степенных, рослых волгарей. Народилось новое племя — амурцы, отчаянные охотники и рыболовы.

Сыновей и дочек, не крестьянской стати и красоты, молокане старались протолкнуть в гимназии и реальное, Коммерческое училище и Речное. Гордились, что их односельчанин Гриднев заимел на въезде в Астрахановку собственный винокуренный завод и переселился в город… Значит, если при деньгах, не было им теперь уже ни в чем помехи.

В одном были упрямы бородачи: колодцев не рыли. От каждой усадьбы первого порядка спуск к Зее: деревянная лестница, с бесчисленным количеством крутых и узких ступеней. Горделиво закинув головы, с коромыслами на плечах, вышагивали по тем ступеням деревенские красавицы. А когда обосновалась в Астрахановском затоне военная флотилия, высматривали на тех ступенях бравые матросы себе по сердцу невест.

Железнодорожная ветка, что пролегла с годами чуть западнее селения, тоже пришлась на пользу: зятья и молодь, отойдя от крестьянства, могли зашибать немалую деньгу и опять-таки несли не из дома, а в дом. Сидели молодые астрахановцы на складах и в конторах, бороздили на судах Амур от верховьев до самого Николаевска, поднимались по Зее в приисковые районы к городу Зее и Дамбукам.

А со стороны Благовещенска подступали уже к Астрахановке спичечная фабрика, городская бойня да летние дачи — терема толстосумов-золотопромышленников и других предпринимателей и дельцов. В сопках же обосновались не то хутора, не то усадьбы, а по-местному заимки, Шадринская и «Беркутово Гнездо». Война с германцем чуть задела Астрахановку, повыхватывала из-под родимых крыш десяток-другой молодых парней, но урона большого не причинила. В марте восемнадцатого, когда зажиточный казак хутора Верхне-Благовещенского, бывший прапорщик, бывший член Государственной думы, бывший школьный учитель и правый эсер в настоящем, ставший неведомыми путями наказным атаманом Амурского казачьего войска, Иван Михайлович Гамов возглавил в городе контрреволюционный мятеж, попала неприметная Астрахаиовка на страницы истории. А дело это начиналось так.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

1

— Дай-ка я, — сказал Алеша.

— Я и сам с усам! — А ну отойди, — огрызнулся Евгений и затоптался у порога, пытаясь развязать прихваченный мерзлым шпагатом, залубеневший на морозе куль.

— Полоснул бы ножом, только и делов, — посочувствовал Евгению, видя, как тот припал к узелку зубами, медноволосый смешливый богатырь. — Или тебе веревочку жалко?! Жила…

— Жалко, — подтвердил Евгений с досадой.

Несмотря на ранний час, казарма была полна деловитой суеты. Матросская братва брилась, перебирала пожитки в сундучках. Кто-то сидел у стола, под приспущенной с потолка электрической лампочкой, заслонившись газетным листом. Рядом латали изношенную тельняшку и толстый, домашней вязки носок.

Потрескивая, разгорались печи. За изузоренными морозом окнами, за черными деревьями, за кудрявыми дымами заводской и мельничной труб, над устьем Зеи разливалась широким потоком неяркая малиновая