Государство Печали [Мелинда Салисбери] (fb2) читать онлайн

Книга 416589 устарела и заменена на исправленную

- Государство Печали (а.с. Печаль -1) 1.49 Мб, 295с. скачать: (fb2) - (исправленную)  читать: (полностью) - (постранично) - Мелинда Салисбери

 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Мелинда Салисбери

Государство Печали

(Печаль — 1)



Перевод: Kuromiya Ren


моему брату Стивену.

Я рада, что мы с тобой заодно.



ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Вчера я встретил, как назло,

Того, кого там не было.

А право, было б хорошо,

Если б он встал да и ушёл.

— Уильям Хьюз Мирнз «Антигониш»


Горбатый мост



Горбатый мост стоял почти тысячелетие, единственная связь между народами Раннона и Риллы. Вид впечатлял, изгиб моста был на сто футов выше реки Архиор, широкой, сияющей аквамарином летом и похожей на серое надгробие зимой.

Мост был из звездного света, как говорили в историях, его создал за одну ночь легендарный риллянский король Адавер Шепот звезд. Говорили, Адавер полюбил женщину из Раннона за рекой и поклялся, что найдет способ достичь ее. И одной ночью он взял свою скрипку из дерева альвус к берегу реки и заиграл, пока не прислушались звезды. Они постепенно спустились и окружили его, очарованные его навыком, и их свет лился как слезы. Адавер ловко собирал этот свет волшебным смычком, создавая из него мост.

Звезды улетели на небеса раньше, чем он закончил, говорилось в истории, потому у моста Горбуна не было перил. Гладкий, как лед, без перил, мост был архитектурным чудом и смертью для всех, кто плохо стоял на ногах.

Но только там можно было подписать Мирные соглашения между Ранноном и Риллой. Там объединились народы, смешались, и стороны были равны, без преимуществ.

Но как мог Его превосходительство Харун Вентаксис, 104-й канцлер Раннона и первый Смотритель Сердца, пройти по нему и не умереть?

Йеденват — совет Раннона — заявил, что не полезет на мост, пока не найдется способ усмирить убийственный камень. И новый канцлер холодно ответил, что ему лучше найти способ, и быстро. Он должен был многое доказать своему народу. И ни один мост, даже опасный, не помешает этому.

До недавнего времени республика Раннон воевала с соседним королевством Риллой, и мост между ними был забаррикадирован и забыт, ни один генерал не подумал бы послать армию по нему. Страны были небольшими, им стоило быть союзниками, но разница между людьми вызывала много подозрений, страхов и предрассудков.

Люди Раннона считали жителей Риллы распутными мечтателями, а граждане Риллы считали южных соседей бюрократичными и замкнутыми. Жители Риллы сочувствовали жителям Раннона, а те не доверяли гражданам Риллы. А еще были страхи и так называемые «способности» риллян, что якобы прибыли со звездами в ту же ночь, когда появился Горбатый мост.

Война назревала между ними так долго, что все почти обрадовались, когда она пролилась кровью на мощеные улицы и зеленые поля.

Но она лилась и лилась, прошло пятьдесят лет, а конца видно не было. Граждане обоих королевств назвали ее Вечной войной, и ни одна сторона не верила в победу.

Пока 103-й канцлер Раннона Робен «Ветромеч» Вентаксис не упал замертво на одном из заседаний. И тогда чудесным образом начались перемены.

Насколько это могло быть, потому что в Ранноне выбирали всегда из семьи Вентаксис. И 104-м канцлером стал единственный ребенок Робена, его хмурый и ученый сын Харун.

И первым поступком в роли канцлера — по совету его матери, первой леди-вдовы — было письмо королевы Риллы с просьбой закончить войну.

К радости обеих стран, королева Мелисия, пытавшаяся наладить мир с Робеном и его отцом не меньше тридцати раз, тут же согласилась, и ее отряды отступили.

То было три месяца назад, а теперь Харун готовился пересечь мост. И на вершине будут заключены Мирные соглашения, война официально закончится.

Конечно, если будет решена проблема с мостом.

А проблему нужно было решить за неделю, оставшуюся до встречи. Говорили с гильдией каменщиков Истевара, столицы Раннона, и главному каменщику грозили тюрьмой, если он не найдет способ безопасно пройти по мосту. Они пытались натирать камень наждачной бумагой, пилить, но без толку. Без использования и от погоды камень стал подобен алмазам.

В летнем дворце на берегу Архиора в пяти милях юго-западнее моста канцер Харун расхаживал по личным покоям его семьи, бормоча под нос. Его жена Серена гладила живот, пытаясь успокоить безумное дитя внутри, она устала, просто наблюдая за ним. Ее беременность проходила тяжело, лодыжки и пальцы постоянно опухали, ребенок бился. Так было и с ее первым сыном Мэлом, и он продолжал быть непоседой, никогда не затихал.

Мэл, которому исполнится три в день подписания соглашений, спал, и Серена надеялась на пару часов спокойствия, чтобы отдохнули ноги и разум. Ее мужу это не требовалось.

— Харун, ты так протопчешь дыру в ковре, — рявкнула Серена.

Канцлер посмотрел рефлекторно на толстый красный ковер, но возмущение застыло на губах. Он пересек комнату и поцеловал так, что это чуть не стало угрозой для жизни их сына, что еще не родился.

Первая леди опешила и покраснела.

— Зачем это?

— Ковры, — просиял Харун. — Ковры.

В Рилле в утро встречи принц-супруг Каспар с оловянными глазками улыбался жене, королеве Мелисии, за завтраком. Он дождался, пока слуги оставят их одних, а потом заговорил тихо и любяще:

— Все хорошо?

Руки Мелисии скользнули к животу, она улыбнулась мужу. Не только Серена была беременна, но Мелисия и Каспар еще не раскрыли секрет. Мелисия думала о ребенке в себе и о том, как хорошо, что она будет расти в мире.

Ее наполовину брат Веспус настаивал, что нужно одолеть раннонцев, пока они в хаосе после смерти Робена Ветромеча, но она была рада, что после смерти военачальника его сын предложил перемирие. Мелисия хотела мир не из трусости — королева сама отлично сражалась — но война надолго затянулась. Пришло время восстанавливать. Расти, питать и создавать.

— Все хорошо, любовь моя, — ответила она. — Все хорошо, — она склонилась над столом, глаза затрепетали, губы приоткрылись. Каспар встретил ее на середине.

За час до полудня лидеры Раннона и Риллы приблизились к мосту. День посреди лета, солнце обещало жару, воздух был густым от запахов жасмина и сандала, скрывал запах цветущей воды. По сторонам реки юноши и девушки бросали цветы на пути лидеров, пока они шли — розовые цветы лунозвезда со стороны Риллы и белые одуванчики со стороны Раннона.

Они остановились в защищенных башнях на своих сторонах моста. На вершине башни Раннона, в парадном зале, помощник отдал Харуну его копию договора. Серена пыталась угомонить Мэла, Харун пригладил усы, вытер пот с висков шелковым платком и посмотрел на сцену с вершины. На его стороне до середины моста лежал красный ковер. На стороне Риллы мост сиял на солнце. Королева Мелисия уже стояла рядом с ним, там был и Каспар. Она казалась такой маленькой сверху.

Высокий мужчина с такими же светлыми волосами, как у королевы, в сияющей одежде лилового и зеленого цвета присоединился к ним. Харун смотрел, а мужчина шагнул вперед и поднял руки. Лозы зашевелились у дороги рядом с ними, обвили камень, покрывая его, и, когда мужчина указал на них, двор Риллы рассмеялся достаточно громко, чтобы было слышно Харуну. Мелисия старалась выглядеть строго, возмутилась, он помахал руками, и ковер из лоз отступил, но на ее лице было слишком много радости, чтобы хмуриться.

Харун был алым, как его шелковый ковер. Он посмотрел на мост, где одна половина была покрытой, а другая — пустой и опасной. Королеве Риллы не нужна была помощь, чтобы пройти по нему…

— Уберите ковер, — рявкнул Харун на советников.

— Ваше превосходительство?

— Выполняйте.

Советники с тревожными взглядами выбежали из комнаты, Харун смотрел, как они советуются со стражами. А потом ковер убрали, люди Раннона потрясенно шептались.

— Что такое? — спросила Серена.

— Если они могут пройти без ковра, и я смогу, — заявил Харун.

— Но…

— Я не хочу быть посмешищем из-за этого, — завопил Харун.

Он вырвался из комнаты, промчался по ступеням и вышел, фанфары поспешили заиграть так яростно, как и он спешил к мосту.

Часы на обеих башнях забили в полдень, и лидеры ступили на мост. Три шага, и ноги Харуна начали ускользать из-под него, он едва держался. Он оглянулся на жену, увидел, как она недовольна, и не посмел взглянуть, не ждет ли Мелисия его на вершине. Он медленно склонился, чтобы не упасть, и пошел по мосту как краб, направляясь к бывшему врагу.

Королева Мелисия не подала виду, что заметила, как убрали ковер, и не сказала ничего про потуги Харуна, оставив ему достоинство. Мирные соглашения были подписаны, и под вопли толпы с обеих сторон королева Мелисия и Харун с уважением пожали друг другу руки. Харун впился в руку Мелисии, потеряв равновесие. Мелисия кивнула Каспару подойти, и он прошел по мосту уверенно, как олень, и ждал.

Было ясно всем, что Серена так не сможет.

— Все хорошо, — сказала Мелисия на раннонском с акцентом.

Харун униженно посмотрел на жену на последних месяцах беременности и принял другое решение.

Он попросил у Мелисии прощения, скатился с моста и протянул руки Мэлу.

— Это слишком опасно, — завопила бледная Серена. Ее было слышно, и оливковая кожа Харуна снова покраснела, он забрал сына у жены.

С решительным видом он полез к королеве Риллы. Мэр корчился в руках отца, его всхлипы стали криками, и возмущенный Харун спустился. Серена шагнула вперед, протянув руку к сыну.

Харун поскользнулся.

Серена бросилась к мальчику, но Харун извернулся, надеясь поймать Мэла своим телом. Серена упала на спину мужа, и Харун отпустил сына.

Мэл не издал ни звука и рухнул в воды реки Архиор.

Стражи бросились за ним с обеих сторон: первую леди схватили, чтобы она не прыгнула туда же. Харун большими глазами смотрел потрясенно на удаляющиеся спины Мелисии и Каспара, спешащих прочь, словно его беды были заразными.

Харун встал на ноги, стоял, как в центре бури, пока хаос усиливался вокруг него: раннонцы и рилляне бегали, звали и вопили. Он застыл как статуя, ничего не видел.

— Ваше превосходительство? — светловолосый мужчина, призвавший лозы, стоял там и смотрел на него.

Харун медленно повернулся, словно платил за каждый дюйм и был очень тяжелым.

— Как? — тихо сказал Харун.

— Простите? — мужчина говорил с легким акцентом. — Я вас не совсем понимаю.

— Как они его пересекли? У вас есть способность прилипать к камню? Скажите.

Тот посмотрел на сжавшуюся фигуру первой леди, рыдающих фрейлин вокруг нее. В реке тонули люди, молили о помощи, которую не стоило ждать.

Харун смотрел на него без эмоций на лице, раскинув руки.

— Смола, — сказал мужчина. — Не способность. Смола на обуви. Так подошва прилипает. Не дает скользить.

Харун кивнул. Он без проблем спустился с моста.

Крик первой леди, когда тело ее сына не нашли, разбил зеркала в Большом зале Летнего дворца, стекло посыпалось на пол и осталось там, отражало свет солнца по всей комнате. Харун убил гонца сам, пронзил горло и отрезал язык, что принес вести.

Окна летнего дворца занавесили, выжившие зеркала отвернули к стене. И в горе во дворце они держались за одну мысль: брат Мэла. Все надеялись на малыша, нового сына Вентаксис.

Серена родила на месяц раньше. Девочку.

Роды начались в ночь исчезновения Мэла, и стало ясно, что ребенок не появится легко. Серена тужилась весь день и всю ночь, а потом повитуха сообщила, что ребенка нужно развернуть. Она пыталась, и няня пыталась, но не получалось. Ребенок не переворачивался.

Серену отвезли в карете в маленькую больницу в Северных болотах, она клялась, что ее разрывает надвое. Первая леди-вдова оставалась с ней, говорила ей дышать, приказывала жить. Харун остался в Летнем дворце.

Повитуха и медсестры в госпитале старались, но ребенок родился ногами вперед, с пуповиной вокруг шеи, с серой кожей от нехватки кислорода. Серена рухнула на кровать, батальон медсестер пытался успокоить ее, а повитуха перерезала пуповину, но не ослабила петлю на горле ребенка, боясь, что будет с ней, если дитя мертво.

Первая леди-вдова забрала безжизненного младенца и убежала от растерявшейся повитухи и матери с разбитым сердцем. Повитуха ухаживала за Сереной, но кровотечение не прекращалось, что бы она ни делала. Казалось, бедному Харуну было суждено потерять всю семью за пару дней.

А потом первая леди-вдова появилась на пороге с ребенком. Малышка была сероватой и неказистой, крохотной. Но она пыталась жить, ножки молотили воздух.

А вот о Серене того нельзя было сказать. Потрясений и разочарований оказалось слишком много. Она лежала, пахло смертью, и первая леди-вдова спросила у нее, как назвать ребенка.

— Печаль, — сказала она. — Ведь она принесет только это.


1

Печаль



Головная боль расцвела цветком в голове Печали, агония усиливалась с каждым лепестком, пока не затмила все. Она глубоко вдохнула и поняла причину боли: сильный и гадкий запах Ламентии, проникший в открытые двери.

Она отвернулась от мужчины перед ней и осмотрела тусклую комнату, в поисках лент дыма, проникших в нее. Но ничего не было, ни одного признака лекарства, и взгляды остальных, вежливо ожидающих очереди для разговора с ней, не показывали, что кто-то его заметил. Она осторожно вдохнула, и кожу на плечах тут же закололо, а тело заполнил жар, голову сдавило.

— Мисс Вентаксис? — мужчина из Западных болот смотрел на Печаль. — Все в порядке?

Печаль смогла лишь моргнуть, стиснув зубы и надеясь, что тошнота утихнет, и она не опозорит себя.

— Мисс Вентаксис? Вы плохо выглядите.

— Вы не…? — Печаль говорила сквозь сжатые зубы. — Вы не чувствуете… запах?

Мужчина моргнул и понюхал.

— Нет, мисс Вентаксис, — медленно сказал он. — Не думаю. Что за запах?

Печаль покачала головой, глубоко вдохнула и тут же пожалела об этом. Ее стошнило, мужчина охнул.

— Мисс Вентаксис! Кто-нибудь, прошу…

— Нет, — твердо сказала Печаль, вскинув руку. — Мне просто нужно… — запах усилился, и Печаль не стала заканчивать, сделала три шатающихся шага к дверям.

Она замерла у своих покоев, огляделась. Никого не было видно, кроме двух стражей у открытых дверей в конце. Печаль осторожно вдохнула, готовя себя к новой боли, но запах пропал. Она вдыхала свежий воздух, откинув с облегчением голову, и желудок перестало сдавливать.

Она выпрямилась и ощутила рядом присутствие. Она обернулась и увидела за собой Иррис Дэй, вскинувшую с вопросом брови.

Печаль шагнула к ней.

— Мне показался запах Ламентии, — прошептала она.

— Здесь? — Иррис осмотрела коридор, стражи делали вид, что девушки у дверей покоев Печали их не интересуют. — Голова болит?

— Болела. Больше я запах не ощущаю.

— Он мог быть из западного крыла… — задумчиво сказала Иррис.

Девушки повернулись к открытым дверям, Печаль кое-что придумала.

— Нужно проверить, — сказала она, пытаясь скрыть рвение. — Дворец полон гостей. Будет катастрофой, если кто-то из них наткнется на нечто нежелательное. Знаю, твой отец бы… — она замолчала от долгого взгляда Иррис и слабого кивка на людей у покоев.

Плечи Печали опустились, она поняла безмолвное послание подруги. Никуда она уйти не могла.

Агенты и гонцы обрушились на Печаль полчаса назад, застав врасплох ее и Расмуса Корригана посреди незаконной игры в Злобу. Печаль ответила на стук и обнаружила толпу, ждущую аудиенции. Она заставила Расмуса спрятать доску и фигурки под потрепанными подушками на изъеденном молью диване, а потом прогнала его.

Печаль посмотрела, как распорядитель из Прекары неудобно ерзает на том диване, словно она ощущала мраморные фигурки, скрытые за ней. Трель мстительного смеха вырвалась из Печали при виде неудобства женщины, а потом она устыдилась. Эти люди не были виноваты, что их прислали в покои Печали. Виноват был только Шарон Дэй, вице-канцлер Раннона и отец Иррис.

— Я пойду, — сказала Иррис, звуча и выглядя в этот миг как вице-канцлер. — У тебя есть работа, — она похлопала Печаль по плечу и ушла.

Завидуя временной свободе подруги, Печаль замешкалась на пороге, дав себе еще минутку перед встречей с людьми, ждущими ее. Она не привыкла к такому количеству людей в ее комнатах, а с тяжелыми черными шторами на окнах в комнате было душно. Даже хотя внутри двери были открыты, в комнате воняло несвежим дыханием тысяч людей, потом и кислотой отчаяния.

«Ароматы Раннона», — подумала Печаль, не сдержавшись.

А потом вздохнула, взяла себя в руки и вернулась к мужчине, с которым говорила.

— Прошу прощения. Чем могу помочь?

— Мне нужно обсудить стражу в Западных болотах… — он резко затих, опустил плечи и голову.

Печаль опешила от его позы и того, что он не закончил, ждала, но мужчина молчал.

— А что с ними, мистер…?

Она замолчала, забыв имя распорядителя. Шарон разозлился бы, будь он здесь. Она поспешила продолжить:

— Так что с ними?

Он не ответил, Печаль заметила, что тишина в комнате изменилась, стала густой, напряженной, и причина покорной позы распорядителя была за ней.

Она повернулась и увидела огромного Мирена Лозу на пороге, страх тут же побежал лапками насекомых по ее коже. Он словно знал и питался этим, показался еще больше, шире, жестокий глаз пронзил распорядителя.

— Что ты хотел сказать о моих людях? — голос капитана стражи был раскатами грома, гудящими в его широкой груди.

Распорядитель вздрогнул, что-то в его поведении подавило тревогу Печали. Лоза не должен был находиться в ее комнатах, и она не даст ему издеваться над людьми. По крайней мере, здесь. Тут она была главной.

— Может, мы узнаем, если вы дадите ему сказать, — сказала Печаль ровным тоном, сжав дрожащие коленки под траурным платьем.

Лоза шагнул вперед, навис над ней, и ей пришлось задрать голову, чтобы разглядеть его. Она заставляла себя не пятиться, а смотреть прямо в лицо, будто вырезанное из гранита. У него не было волос или бороды, чего-то, что отвлекло бы внимание от его глаз, таких темных, почти черных. Это были глаза акулы, нечитаемые, неумолимые.

Он молчал, Печаль повернулась к распорядителю.

— Прошу. Продолжайте. Что вы хотите сказать о страже порядка в Западных болотах?

Распорядитель сглотнул.

— Это не жалоба, — поспешил сказать он, взглянув на Мирена Лозу, а потом на Печаль. — Просто… было несколько нарушений за последние недели, и стража говорит, что им не хватает денег. Мы сказали им, что больше денег нет, но они это не приняли, — он говорил сбивчиво в спешке. — Потому я здесь, — сказал он. — Чтобы попросить больше денег. Для них.

Он посмотрел за ее плечо на Лозу, а потом опустил взгляд на пол. Печали не нравилось стоять спиной к капитану, не нравилось, что он вообще был в ее замке.

«Он должен быть с другими животными, снаружи», — подумала она, но спросила с нейтральным выражением лица:

— Какие нарушения?

— Нападения на них, — пробормотал распорядитель.

— На них? На стражу? — Печали показалось, что она не так его поняла. — На стражу нападали?

Он кивнул.

— Рисунки… в основном… и кирпич бросили в их штаб-квартиру с запиской, что называла их… неприятно.

— Буду рад объяснить, если он не сможет, мисс Вентаксис, — Лоза за ней склонился, его рот оказался возле уха Печали. Его резкое дыхание пошевелило волоски, что выбились из косы Печали, и она с трудом подавила содрогание.

Она заговорила сквозь сжатые зубы, впившись ногтями в ладони.

— Не стоит, капитан Лоза.

Ей не нравилось многое в Ранноне, но это и близко не подходило к смеси страха и ненависти, которые она испытывала от стражи отца. И не было ничего хуже их капитана.

Только самые гадкие и жестокие мужчины и женщины — которые страдали из-за конца войны — попадали в новую стражу порядка, появившуюся после смерти матери Печали, и Лоза быстрее всех поднялся в звании. Печаль была маленькой и не помнила, но бабушка рассказывала ей, как гордо стража выстроилась, чтобы получить орудия для работы: значки, где железные кулаки были поверх грубых сердец, кожаные дубинки, которые они гордо носили на поясах, пока не били ими людей или не стучали ими угрожающе по своим рукам.

Они разошлись по районам Раннона, шпионили, взимали налоги, делали все, что хотели, наказывая при этом. Их работой было, чтобы никто в Ранноне не забыл о смертях Мэла и Серены. Чтобы каждый момент жизни у людей был пропитан трауром из-за потери первой леди и наследника Вентаксиса. Чтобы все опускали головы и держали рты на замках.

Ясное дело, люди выступали против них. Собака, когда ее били, в конце концов, огрызалась.

Некоторые жители Раннона начали скалить зубы. Печали это нравилось. Удачи им.

— Так не только в Западных болотах, — сказал Лоза, и Печаль повернула к нему голову. Он обрадовался ее вниманию и отошел к порогу, скрестил руки и прислонился к косяку, загородив выход. — Были случаи в Прекаре, в Северных болотах. Они зовут себя Сыновьями Раннона, эти злодеи. Звериный помет, — Печаль скривилась, некоторые возмущенно охнули, — размазывали на домах стражей. Камни швыряли им в спины. Всем. Мы пытались достучаться до сенаторов районов, но они ничего не сделали. Сказали, что ничего не могут сделать. Потому я здесь.

— Лорд Дэй знает об этом? — спросила она.

— Я ему написал.

— Тогда он с этим разберется.

Мирен Лоза помрачнел.

— Это плохо, мисс Вентаксис. Мы пытаемся делать свою работу, как нам сказал ваш отец. Собираем его налоги. Храним его порядок. Нам не повышали зарплату пять лет, а теперь еще и непослушание и атаки. Разве это не нападение на него? Что он скажет насчет этого? Я хочу услышать от него.

— Вы можете говорить со мной, — Печаль пыталась сделать голос стальным.

— Я хочу шарманщика, а не обезьянку.

— Помните, с кем говорите, — рявкнула Печаль, уже не изображая сталь. Она повернулась к нему. — Я — дочь канцлера. Я буду однажды канцлером. Не забывайте об этом, — она глубоко вдохнула, заставляя себя звучать спокойно, и сказала. — А теперь, если не против, эти люди хотят со мной поговорить. Можете встать в очередь, если хотите сказать что-то еще. Ваш черед наступит.

Он гневно стиснул зубы, темные глаза смотрели ей в глаза. Печаль помнила о дубинке, висящей у него на поясе, о размере его больших ладоней, видела вены, что выступали на его мускулистых руках. Казалось, прошла вечность, и он кивнул и отошел.

Печаль расправила плечи и вскинула голову, а потом отвернулась от него к остальным.

— Кто-то хочет рассказать не о стражах порядка?

К ее удивлению, поднялась одна рука, и она поманила маленькую аккуратную женщину вперед.

— Да?

— Сенатор Каспира снова тревожится из-за семьи Рэтбон.

Печаль не думала, что будет так рада упоминанию воров и пиратов в районе Прекара, но сейчас они были лучше стражи порядка.

— Я думала, они залегли на дно после того, как в тюрьму посадили Йерафима Рэтбона, — сказала Печаль.

— Его старший сын Аркадий…

— О, прости, милашка, — голос Мирена был громким рычанием, он перебил. — Я закрыл проход?

Печаль развернулась и увидела Иррис за порогом, едва заметную за Лозой, ее губы были сжаты. Капитан стражи сделал шажок в сторону и вытянул руку, словно приветствовал ее, и Иррис пришлось попытаться проскользнуть мимо него, иначе она осталась бы снаружи. Иррис обдумала варианты, а потом прижалась к косяку двери и пробралась в комнату. Мирен облизнул губы, когда ее рука задела его живот, при этом он смотрел в глаза Печали.

— Тебе нужно к отцу, — сказала Иррис едва слышно, добравшись до Печали.

Ее голова заболела, но уже не из-за Ламентии, а из-за Харуна.

— Где его паж? — прошептала она.

— Я отправила его отдыхать. Печаль, он устал. Он явно не спал днями, — ее тон был недовольным. — Бальтазар с канцлером.

— Тогда твой отец должен…

— Я пошла к нему, — прервала ее Иррис. — Он сказал привести тебя, — она сделала паузу. — Прости.

Печаль не думала, что может расстроиться еще сильнее.

— Ничего. Я сейчас приду.

Она думала иначе. Судя по лицу Иррис, подруга это знала. Но она кивнула, позволяя Печали соврать.

— Боюсь, вам придется уйти, — сообщила Печаль всем в комнате. — У меня возникли срочные дела. Если запишите свои жалобы, я постараюсь как можно скорее взяться за них.

Люди уходили, на их лицах смешались потрясение и недовольство, но никто не возражал, они слушались ее. Лоза до последнего оставался на пороге.

— Ты в порядке? — спросила Иррис, когда Лоза ушел. — Чего он хотел?

— Хорошей трепки, — пробормотала Печаль, понимая, что он может подслушивать. — Но я не в порядке.

— Я могу что-то сделать?

— Пусть меня похитят свартане и держат в политическом плену до конца жизни.

— Я напишу им сейчас, — весело прошептала Иррис. — Мне остаться? Или пойти с тобой?

— Нет, спасибо, — Печаль повернулась к давнему другу. — Мне нужно пару минут наедине, а потом я пойду к отцу. Увидимся за ужином.

— Хорошо, — Иррис сжала ее руку и ушла, закрыв за собой дверь.

Печаль потянула за нить ее рукава. Она смотрела, как начинает распускаться вышивка, ощутила искру радости от разрушения, а потом тихий звук за ней заставил е обернуться.

Несмотря на ее приказ, кто-то остался.

Расмус Корриган стоял у окна, его фиолетовые глаза были прикованы к ней.


2

Новый уровень вины



Он убрал длинные светлые волосы за чуть заостренные уши, стараясь не задеть ряд серебряных колец, пронзающих их от мочки и до вершины. Он слабо улыбнулся Печали. Как и все во дворце — и в стране — он был в траурной одежде: длинном черном плаще, затянутом на поясе, ниспадающем до его колен, широких черных штанах и черных сапогах. Форма Раннона.

Но Расмус был из Риллы. Черный выделял желтизну кожи у раннонцев, но его бледной коже этот цвет шел: тень и свет луны, чернила и бумага. Даже милая Иррис с ее большими глазами и лицом в форме сердечка не выглядела в траурном черном так хорошо, как Расмус.

Он смотрел на нее, сдержанный и свежий, как всегда, несмотря на слои одежды и жару, и Печаль с болью понимала, что рядом с ним казалась увядшей и растрепанной.

Но она ответила ему тенью улыбки, и этого хватило, чтобы он пересек комнату с невероятным изяществом и обнял ее. Она расслабилась, прижавшись лицом к его груди, тут же ощутив себя спокойнее.

— Я не знала, что ты вернулся, — сказала она.

— Конечно, вернулся.

— Думаешь, тебя мои приказы не касаются? — прошептала она в его рубашку.

— Ты — не моя королева.

— Я ничья королева, — ответила Печаль.

— Но к тебе ходят люди с вопросами. И ты сама сказала, что однажды станешь канцлером… — сказал Расмус с резкой нотой в голосе.

Печаль посмотрела на него. Она не успела ответить, голова заболела, и она скривилась.

— Голова? — догадался он.

Печаль кивнула.

— Думаю, до этого я ощутила запах Ламентии.

Он поднял голову и вдохнул.

— Я его не ощущаю.

— Нет. Сейчас запаха нет. Может, его и не было, и я схожу с ума.

— Этого быть не должно, — он прижал кончики пальцев к ее вискам, и боль угасла. — Так лучше?

От его прикосновения она стала легче, почти парила.

— Ты так добр, — тихо сказала она.

Он провел пальцами по ее лбу и до кончика носа, а потом по щеке, пока указательный палец не коснулся уха.

— Для чего уметь забирать боль, если не использовать эту способность?

Она шутила как-то, что если бы у нее была способность, то противоположная ему — разрушать, причинять боль — и он тогда притих, насупившись.

— Это работает не так, и ты это знаешь, — сказал он.

Она пыталась объяснить, что это была шутка, но он покачал головой.

— Не стоит так говорить, — он расстроился и не давал коснуться его, держал ее на расстоянии вытянутой руки, пока говорил. — Ты знаешь, что так начиналась война. Есть истории, в которых мой народ использовал свои способности во вред.

— Рас, я знаю…

— Тогда не говори так, даже в шутку. Способности — это хорошо. Их используют только для добра. И… — его голос смягчился, — ты бы не смогла никого ранить.

Она устыдилась и не спорила.

Печаль отвлеклась от воспоминания, когда его ладонь скользнула в ее волосы и нежно погладила.

— Зачем было всех прогонять? Что сказала Иррис?

— Отец… — сказала она, и продолжать не требовалось. Хотя Шарон был бы в ярости, узнав, что Расмус знал о проблемах канцлера, Печаль не могла скрывать это от него. — И сенатор Бальтазар туда же.

Расмус с сочувствием посмотрел на нее.

— Лорд Дэй знает?

Печаль кивнула.

— Шарон думает, что я должна с ними разобраться. И думает, что я должна говорить с людьми здесь, хотя у меня нет ни власти, ни авторитета, — она отклонилась, а потом прижалась лбом к его груди. — Звезды, я скучаю по бабушке. Она знала, что делать.

Расмус взял ее за руку, переплел пальцы и поднес ее ладонь к губам.

— Знаю. Все скучают по ней.

Печаль подозревала, что не все. За пару месяцев до смерти вдовы Печаль поняла, что вице-канцлер не смотрит в глаза ее бабушке и дует губы, когда смотрит на нее в столовой. Шарон не говорил о ней плохо, насколько знала Печаль, но она видела, что бабушка ему не нравится. Это не имело значения, Печаль любила ее за всю страну.

Печаль рассеянно прижала ладонь к груди. Только эту боль Расмус не мог исцелить, она не знала, что у нее есть это место, пока не потеряла ту, кого считала матерью. А теперь она понимала, что потеряла не только это. Она потеряла наставницу и советницу, которая знала, как было раньше, знала, как править. Если бы у нее было больше времени… На все.

— Она должна быть здесь и делать это. Точнее, это должен быть отец, — исправилась Печаль. — Он должен слушать распорядителей и разбираться с Миреном Лозой. Он должен принимать решения. Не я. Я не знаю, что делать, — она прижалась к его груди и вздохнула.

— Сейчас тебе нужно отдохнуть. Давай убежим, — Расмус прижался подбородком к ее лбу и прошептал в ее волосы. — Иррис нас прикроет, уверен. Притворимся, что тебе стало плохо от головной боли, а потом убежим. Оденемся как слуги и махнем к озеру. Рядом никого не будет, они будут готовиться к завтрашнему поминовению. Избежим стражи порядка и отдохнем. Поговорим. Нам нужно поговорить, Печаль. Ты меня избегала.

— Нет.

— Не ври, — тихо сказал он. — Ты не так неуловима, как думаешь. Так что я заметил. Сбежим ненадолго. Мы сможем поплавать вечером или порыбачить. И поговорить, — он обвил ее руками.

Звезды, это было заманчиво. Побыть наружи было роскошью. Да, там тоже будет жарко, но это будет сухой и естественный жар летнего солнца. Не жар горя и безумия во дворце, который не менялся почти восемнадцать лет. Она представила себя в пруду чистой воды, ныряющую с головой, и волосы развевались бы вокруг нее. Она поежилась, мысль была такой яркой.

Но он заговорит, и ей придется слушать. Выслушивать его тщетные споры, смотреть, как он мрачнеет, когда он скажет ему, что он не прав. Ранить его. Им будет больно обоим, но была разница между тем, чтобы она сказала ему, что они не смогут быть вместе, и событиями, разлучившими их. Все было жестоким.

Она отогнала мысль.

— Я не могу, Рас, — сказала Печаль. — Ты это знаешь.

Она позволила себе роскошь его объятий на миг, а потом освободилась из его рук. Он тихо вздохнул, но Печаль не слушала, прошла к окну и отодвинула шторы, открыла окно, радуясь маленькому проявлению упрямства.

Она была удивлена дождю, что был впервые за месяц. Воздух был свежим, пах землей, капли отлетали ей на лицо. Она снова подумала об озере или реке, открыла окно как можно шире, подняла лицо к небу. Вспыхнула молния, через пару секунд послышался гром, и она ощутила давление во лбу. Может, потому ее голова и болела. Не из-за запаха Ламентии, а из-за бури.

Вода текла по ее лицу, и Печаль не вытирала ее, капли скользили по ее щекам. Она смотрела на свое отражение и понимала, что выглядит так, будто она плачет, это напомнило ей то, что Расмус сказал в Зимнем дворце. Он звал это место Двором слез. Весь дворец, охваченный горем и печалью. Но так было не только в Зимнем дворце, что спал, как принцесса из сказки.

За стенами замка страна существовала на острие ножа. Художникам запрещали творить, кроме заказов государства в честь Мэла. Торговцы не могли торговать безделушками — лентами, сувенирами, вазами или цветами. Университеты не могли учить искусству. Никакой музыки. Никаких выступлений. Никаких игр.

Одежда светлее темно-серого или коричневого была изменой, как и чтение книг для удовольствия, как и смех. Беременные пары страдали от подозрений, им приходилось уверять всех, что их союз был из долга, а не ради счастья. Никто не держался за руки и не целовался. Никто не улыбался, по крайней мере, на виду. Макияж и духи были запрещены, даже стрижки могли посчитать нарушением, и за это могли наказать стражи порядка.

Дети тихо ходили по улицам как маленькие призраки, не смеялись и не улыбались. Этому их учили с детства, они боялись, что их поймают на радости, а Мэл уже радоваться не мог.

Земля слез подошла бы даже лучше. Весь Раннон должен был плакать из-за утраты.

Расмус встал за ней, прижал ладонь к ее плечу, большой палец потирал ее ключицу. Его кожа была прохладной, бледной на фоне ее смуглой. На каждом изящном пальце у него было много серебряных колец, некоторые у ладони, некоторые над костяшками, и синие и зеленые камни в них были единственными красками в комнате. Они сверкали, когда на них падал свет, сияли как огни, и она вдруг поцеловала его ладонь, ощутила, как он прижался грудью к ее спине, явно улыбаясь, наслаждаясь тем, что она сделала. Он поцеловал ее шею, и она закрыла глаза на приятный миг, а потом разрушила чары.

— Думаю, мне пора идти, — она вернула шторы на место, закрылась от бури, вытерла рукавом лицо и повернулась к нему.

— Думаю, да.

Но она не двигалась.

— Ненавижу это, — сказала она едва слышно. — Все это. Это неправильно. Бабушка говорила, что даже во время Вечной войны была жизнь. Надежда. Искусство. Музыка. Развитие. Люди ездили на праздники в Меридею, плавали к островам Скаэ ради удовольствия. Люди учились, занимались делами, изобретали. Ничто не изменилось за эти восемнадцать лет, Рас. Словно Раннон под стеклом. Что-то должно измениться. Кто-то должен что-то сделать.

— Кто? Ты? — она не ответила, и он спросил. — Кто, Печаль? Твой отец раздавлен, но еще жив. Что-то изменится, только если он умрет, или если ты его свергнешь. Ты этого хочешь?

— Нет. Конечно, нет.

Расмус пристально смотрел на нее.

— Ты знаешь, что они от тебя хотят, — медленно сказал он. — Почему лорд Дэй послал всех к тебе?

— Чтобы подготовить меня. Обучить, и когда придет время…

— Он хочет, чтобы это было сейчас, Печаль. У тебя вся его поддержка, если ты выступишь против отца. Порой мне кажется, что он этого ждет. Когда ты это предложишь. Потому нам нужно поговорить. Все меняется, и быстро. И это повлияет на нас. Мы должны быть готовы.

— Расмус, — Печаль скользнула ладонями по его груди и нежно оттолкнула. — Не сейчас. Я должна идти.

— Погоди. Прошу, Печаль.

Она замерла. Он редко так просил. Люди Риллы так не делали. Ни спасибо, ни прости. В Рилле даже слов с таким значением не было, но были сильные фразы, когда они требовались, как рассказал ей Рас. Сильные слова, которые говорили, когда было нужно. Он говорил версии Раннона, которыми легко заполняли бреши, использовали так легко, что они потеряли значение. Но «прошу» от него…

Ее карие глаза посмотрели в его фиолетовые.

— Мы поговорим. Обещаю. Дай мне два дня. После церемонии поминовения мы поговорим должным образом.

Через миг он отпустил ее запястье, его губы сжались, он согласился с неохотой.

— Я увижу тебя позже? — спросила она.

— Всегда твой слуга, Печаль, — он низко поклонился, взял ее за руку еще раз, перевернул и поцеловал ладонь.

Она убрала руку из его ладони, оставила его, и новый слой вины покрывал старые как лак.


3

Ламентия



Печаль шла по озаренным лампами коридорам, ее шаги были тихими на тонком ковре, она не спешила к отцу. Дворец, как всегда, был тихим, словно в спячке, и когда она провела пальцами по декоративной штукатурке на стене, густой слой пыли покрыл кончики пальцев, оставив белый след на сером.

Она пересекла пролет меж крыльев, что-то задело ее щеку, и Печаль подняла ладонь и нежно поймала это. Паучок, чернильно-черный и блестящий, побежал по ее ладони, она осторожно вернула его на гобелен, посмотрела, как он убегает из виду.

Печаль не боялась пауков, потому что иначе она была бы постоянно в ужасе. Зимний дворец был их логовом.

Пока ее бабушка была жива, она пыталась следить за всем, боролась с грязью и разрухой в замке, что увядал. Но Печаль это не тревожило после смерти бабушки, и пыль с паутиной разрастались. Зачем? Это отпугивало гостей, которые прибывали в Раннон для ужина поминовения, которых поселят в восточном крыле рядом со столовой. Они уедут сразу после ужина. Распорядители, что до этого приходили к ней, тоже прибывали и сразу уезжали. Хотя для них было место, но комнаты не были готовы принять гостей. Как и канцлер.

Печаль не пыталась покинуть восточное крыло, она использовала комнаты там для еды, сна и работы. Там она хотя бы могла сделать жизнь удобной; зашивала дыры в ее старой мебели, прикрывала подушками из просторных кладовых, чтобы прикрыть места, которые она не могла исправить. Она находила и другие сокровища, как доска Злобы, книги историй и даже старые украшения, но камни там вряд ли были настоящими. Порой ночью она вытаскивала их, пытаясь представить, куда могла бы надеть рубин размером с утиное яйцо или изумрудные серьги, что были такими тяжелыми, что болели мочки ушей, когда она их примерила.

В ее комнате она могла отодвигать шторы и открывать окна, когда никто не видел. Она могла незаконно улыбаться с Иррис и Расмусом, играть и говорить о мечтах и надеждах.

Остальной зимний дворец казался слишком большим, мавзолеем живущих, где свет солнца был запрещен, и всегда горели масляные лампы. Где каждый миг, который бы ни был час, ощущался как ночь: те тихие часы, когда было странно и даже опасно не спать. Печаль не любила ходить по дворцу, потому что так ощущала и себя призраком.

Комнаты отца были в западном крыле, Печаль избегала их, насколько могла, избегала мыслей о них, если могла, не желая разбираться с клубком вины и ярости, что возникал при мыслях о канцлере. И не зря.

Она пересекла балкон вдоль центра замка и открыла двери западного крыла. Сладкий запах дыма Ламентии — в этот раз настоящий — ударил по ее носу.

Печаль прижала рукав к лицу и дышала через ткань, голова снова болела, ее настроение стало еще хуже.

Она прошла в двойные двери в приемную отца и увидела Бальтазара и источник запаха Ламентии.

Разочарование охватило ее, когда она посмотрела на сенатора Южных болот. Он был относительно юным, почти тридцать лет, красивый и недавно женившийся. Печаль и ее бабушка побывали на скромной церемонии за месяц до ее смерти. И теперь он сидел, сжавшись в стуле у зашторенного окна, маленькая костяная трубка дымилась между его пальцев. Он явно пошел сюда сразу после встречи с советом.

— Сенатор Бальтазар, — рявкнула Печаль.

Один налитый кровью глаз открылся, посмотрел на нее и закатился. Слеза покатилась, и веко снова опустилось. Печаль закрыла глаза, дыша через рукав, медленно считала до десяти и думала, что с ним делать.

Она не думала, что он будет настолько глуп, все же ему хватило сил попасть в совет восемнадцать месяцев назад после того, как Харун уволил его предшественника. Он сделал это, несмотря на свой возраст, хоть у него и не было семьи в совете, и хоть он был далеким потомком королевской семьи, которую Вентаксис свергли веками назад. Он многого добился, и Печаль знала, что он должен был сильно этого хотеть.

Но, может, это и привело его сюда — его амбиции, желание быть ближе к канцлеру и его зависимость.

Какое-то время Печаль не знала о существовании Ламентии, защищенная бабушкой и Шароном, в этом работавших вместе, защищая от этого ее и остальную страну. Пока она уединялась с Расмусом, они прогоняли слуг и стражей, заставляли молчать Йеденват и запирали дворец. Печаль уже тогда избегала отца и не знала, что ее голова болит из-за дыма наркотика. Она была рада держаться подальше от комнат отца, когда еепросили.

Правда открылась, когда отец предложил ей трубку в ранние часы утра, когда умерла его мать. За завтраком вдова была в порядке, подписывала бумаги и улыбалась Печали. Но к ужину она была в постели, корчилась и потела, и Печаль, несмотря на ее тревогу, держали в стороне, ведь лихорадка могла быть заразной. Лихорадка оказалась не заразной, а смертельной, и к рассвету вдова была холодной и неподвижной. Печаль и ее отец стояли у ее кровати, одни впервые за все время, что помнила Печаль.

Она не знала, что делать, как быть рядом с этим незнакомцем, которого она звала «отцом», так что смотрела на тело женщины, что заменила ей родителей. Она заметила движение, подняла голову и увидела, что Харун полез в карман халата и вытащил маленькую трубку из слоновьей кости, уже набитую чем-то. Она смотрела, как он зажег ее, вдохнул жадно и выдохнул облако дыма, и во лбу Печали тут же расцвела боль.

— Это Ламентия. Это поможет, — сказал Харун, слезы были на его глазах, он протянул ей трубку.

— Что она делает? — Печаль смотрела, как зрачки отца расширяются, а потом сужаются. — Что такое Ламентия?

— Она помогает горевать, — сказал он.

Страх сдавил ее изнутри.

— Где ты ее взял?

Харун поднес трубку к его губам, дым вылетал из его рта и двигался к ней.

Печаль попятилась, схватившись за голову.

— Я это не хочу.

— Тебе это нужно, — слезы катились по его щекам. — Всем нам нужно. Или мы забудем, как скучать по ним, — он потянулся к дочери дрожащими пальцами в пятнах.

Печаль побежала к Шарону, ведь из взрослых доверяла только ему. Он рассказал, что уже знал, и они с ее бабушкой следили, чтобы Харун не принимал много. Но Ламентия все сильнее сжимала канцлера, несмотря на старания Шарона и вдовы прекратить это.

И теперь один из сенаторов, сидящих в совете Йеденват, взял у Харуна трубку. Страх льдом скользил по спине Печали, отгоняя тепло дворца, она понимала, что за ним могли потянуться и другие. И секрет вскоре выйдет наружу. Бальтазар застонал, из носа потекла струйка крови, и гнев Печали усилился, сжег ее отвращение.

Рукав все еще прикрывал ее нос и рот, она прошла мимо выведенного из строя канцлера и прошла к личным покоям отца. Когда она увидела стражей у двери, она поманила одного за собой и привела к Бальтазару.

— Отведите его в камеру, пусть протрезвеет. Дайте ему еду, воду, пусть ему будет удобно, но не слишком, — решила она. — Он не выйдет, пока не скажу я или лорд Дэй.

Страж кивнул и подхватил обмякшего мужчину, но Бальтазар ушел слишком далеко, чтобы стоять, не то что идти. Страж посмотрел на Печаль, пожал плечами и закинул юного сенатора на плечо. Печаль проводила его взглядом, дождалась, пока он пропадет из виду, а потом повернулась к покоям Харуна, страх раздулся в ее животе, как жаба. В каком состоянии будет Харун в этот раз?

Ее нога что-то задела, она опустила взгляд. Трубка Бальтазара упала на пол, и Печаль подняла ее и осмотрела. Трубка была красивой, в виде русалки, держащей чашу в руках, кокетливо смотрящей вверх. Древняя, как поняла Печаль, когда творцы создавали такие красивые вещи ради удовольствия. И для чего ее использовал Бальтазар…

Она бросила трубку на пол, наступила и раздавила каблуком, оставила обломки на полу и пошла к покоям отца.

Оставшийся страж открыл ей дверь, и она прошла в убежище канцлера Раннона.

Канцлер был один, лежал перед алтарем со свечами, растянувшись под портретом мальчика с кудрявыми волосами вокруг смуглых щек, карие глаза казались живыми, родимое пятно на левой стороне шеи было в форме луны. Ее мать тоже была с такой меткой, хотя Печаль знала это только от Шарона. На нескольких портретах с ней шея первой леди была прикрыта, как требовала мода того времени. Так и осталось. Печаль потянула за свой высокий воротник, подошла к Харуну.

— Отец, — тихо сказала она, опустившись рядом с ним. — Я здесь, отец.

Канцлер медленно поднял голову, ошеломленно посмотрел на нее. Его зрачки были точками, а его нос… нос был красным, из него текла прозрачная жидкость. Ламентия покрывала его густую бороду. Ее желудок сжался, она поняла. Он больше не курил. Он ее вдыхал.

— Глупый, глупый… отец! — рявкнула она.

От ее голоса его глаза тут же стали сосредоточенными, он посмотрел на комнату за ней.

— Мэла нет, — хрипло сказал он.

Руки Печали стали кулаками.

— Мой сын. Мой наследник. Мэл. Родился и умер в один день. Как может быть так жестоко? Как нам это вынести?

Печаль покачала головой и потянулась к руке отца, грубо подняла его и почти потащила к креслу. Она налила ему стакан воды и поднесла к губам.

— Мой мальчик, — пробормотал он и оттолкнул стакан.

— Пей, — рявкнула Печаль.

— Не хочу. Все вкуса пепла. Как я могу пить или есть, когда мой единственный сын мертв?

Печаль сжала губы. Не горе убивало аппетит канцлера.

— Мэл не хотел бы, чтобы ты голодал из-за него, — она попыталась говорить мягче.

— Откуда тебе знать, что хотел бы Мэл? — стеклянные глаза канцлера вспыхнули, глядя на нее, он снова начал плакать.

Она должна была растрогаться. Плач отца должен был тронуть ее. Но она слишком часто видела его слезы, чтобы это вызывало ее эмоции, кроме смирения и кипящего гнева, который она старалась игнорировать. Он должен был править ими. Из-за Ламентии он был готов завести их на такой темный путь, что Раннон вряд ли от этого восстановился бы.

Печаль знала, что случилось на мосту — все знали — как Харун невольно спас себя, но погубил при этом сына. Порой она ощущала вину за то, что ее жизнь привела к смерти матери, но вина Печали не могла сравниться с Харуном. Совсем.

Его раскаяние било хлыстом по спине королевства. Он старался день и ночь, чтобы оставаться охваченным горем, наказывая себя, превращая все королевство в памятник его потерянной семьи.

В Зале памяти в Летнем дворце под стеклом были вещи Мэла: подарки на день рождения, которые он так и не раскрыл, его первая обувь, одеяло, в которое его укутывали младенцем. Маленький хлыст для езды, книга сказок, которую он так и не научился читать. Гордостью была маленькая корона, словно он родился принцем, а не просто сыном канцлера. Она была такой маленькой, что Печаль могла бы носить ее как браслет, если бы забрала. Может, однажды она так и сделает. И сравняет Зал памяти с землей.

Печаль порой ненавидела брата. А порой завидовала ему.

Печаль смотрела, как отец рыдает, ждала, пока он согнется, содрогаясь от всхлипов, и тогда вытащила флакон платья. Сонное зелье, но оно удерживало его от порошка, что управлял им. Зелье было для нее — она плохо спала — но Печаль припасала зелье для таких случаев, когда нужно было разбираться с Харуном. Она добавила пару капель в стакан с водой и протянула его отцу.

— Немного, — сказала она, приподняв его за плечо. — За него.

— Он был лучшим, — сказал канцлер. — Это была моя вина. Моя гордость… Моя вина.

— Пей, — сказала она, не слушая его. Она уже много раз это слышала.

Он открыл рот и позволил ей налить воды на его язык.

Его желудок был пустым, а тело было слабым, так что зелье подействовало быстро, его веки трепетали, и Печаль подняла его на ноги, обвила руками, повела к кровати. Она опустила его, перекатила на спину.

Он посмотрел на нее, глаза на миг стали ясными.

— Почему ты не плачешь за него? — спросил он.

Его глаза закрылись, дыхание смягчилось, и он был без сознания.

Печаль выпрямилась, осмотрела комнату в портретах брата. Мэл в возрасте года, двух и трех лет, нарисованный с натуры. А потом в возрасте четырех, пяти, шести, семи и так до двадцати. Мэл как золотой ребенок, потом юноша. Мэл как сияющий молодой человек с сильной челюстью и надменным взглядом.

В отличие от его сестры, нарисованный Мэл не выглядел плохо: у него не было пятен, его волосы не были грязными. Каждый год заказывали новый портрет, представляя, как бы он выглядел, если бы был живым, и он всегда был прекрасным. Канцлер должен был завтра открыть новый, когда они вернутся от моста, и Печаль этого боялась.

Она поняла, что если Харун без сознания от ее руки, Шарон скажет ей вести ужин поминовения этим вечером. А там будут люди из Раннона, из Йеденвата, распорядители, надзиратели, хозяева земли, и они будут ждать, что она поведет их.

Что-то в ней дрогнуло, она словно смотрела вниз с большой высоты. Если завтра Харун будет не в состоянии, то она будет вести церемонию, стоять на мосту перед людьми, говорить. Потому что больше некому. Никого не осталось.

Несмотря на жару, она дрожала, посмотрела на портрет Мэла с прошлого года. Он был в рубашке с высоким воротником, скрывающим пятно в виде полумесяца на его шее, волосы были на оттенок светлее, чем у нее, ниспадали на плечи. Печаль коснулась своей растрепанной косы, нарисованный Мэл смотрел с обвинением.

У Печали не было портрета. Никто не рисовал ее.

— Почему я не плачу? Потому что я его не знала, — тихо сказала Печаль, оставляя канцлера спать. — Для меня он всегда был мертв. А я жива. Я хочу жить. Не скорбеть. И не править. Я хочу жить.


4

Важен только Раннон



Шесть часов спустя, одетая в тяжелое шелковое траурное платье, что липло к коже, с гвоздиками с ониксом в ее ушах, с заплетенными в корону волосами на голове, Печаль сидела на платформе в банкетном зале. Хотя места рядом с ней были накрыты, тарелки и утварь тускло блестели, стулья были пустыми.

Она всегда ощущала себя уязвимой, когда сидела во главе комнаты, ведь ее все видели, справа и слева было пусто, и она оставалась в центре как мишень. Вскоре все повернутся к ней, и ей придется произносить молитвы для Мэла, от этого ее кожу покалывало, она натягивалась на костях. Она знала слова. Звезды, все в комнате знали слова. Но она впервые будет говорить их. Играть эту роль. Этого хватало, чтобы она потянулась к стакану.

Жара в банкетном зале была живой, сотня свечей лишала воздуха, добавляя тепла летнему жару, и пот собирался под ее грудью и стекал по ее спине из-под волос. Она попыталась поднять бокал и выпить горького вина, платье прилипло, и двигаться было почти невозможно, ее будто сдавило. Печаль боролась с тканью, шов на подмышке порвался, и она зажала рот. На миг она обрадовалась, что порвала очередное ненавистное платье, а потом вспомнила, что ей его потом и чинить.

Ужинать в почти тишине было жутко и неестественно. Хотя так для нее было всегда, она знала из книг и от Расмуса, а еще от инстинкта, что это не было правильно. Должны были звучать разговоры, чтобы не было слышно, как скрипят о тарелки ножи и вилки. Музыка должна была скрывать чавканье и глотки. Смех. Флирт. Споры. Даже ссоры. Но столовая смущала: сотня людей в черном — и каждый хотел быть в другом месте — сидела и играла в концерте их ужина.

Расмус сидел за столиком в другом конце комнаты, кивал над костями ужина с послом Риллы, Линсель. Этой женщине Расмус официально помогал в Ранноне.

Когда-то за столами сидели представители других земель: пустынной республики Астрии с востока, большой Нирссеи, соседки Риллы, тысячи островов Скаэ и северной Сварты. Печаль помнила, когда была ребенком, как высокий мужчина с бледной кожей с севера дал ей конфету, что выглядела как кора, а на вкус была как соль. Она, Иррис и Расмус по очереди лизали ее, пока им не стало плохо, а потом они спрятали ее в старой вазе и забыли.

То было давно, послы уехали тихо к себе, сославшись на болезни или проблемы семьи, и замена не прибыла. Печаль была даже рада, она не представляла, как они бы скрыли Ламентию, если бы Раннон был полон дипломатов. Но порой она скучала по их акценту, обычаям и историям. Остались только представители Риллы, обязанные по Мирным соглашениям присутствовать в Ранноне.

Она попыталась поймать взгляд Расмуса, но они с Линсель что-то обсуждали. Он хмурился, и Печаль помрачнела в ответ. Расмус был не для страданий, это ему не шло, и она хотела подойти и разгладить его лоб, чтобы он перестал хмуриться и стал собой. Она тут же отогнала мысль. Нельзя так думать.

Вместо этого она оглянулась и увидела Мирена Лозу, сидящего за другим столом с некоторыми своими стражами. Он смотрел на нее. Ее желудок сжался, он явно следил за ней. Казалось, ждал, потому что, как только их взгляды пересеклись, он поднял кусок мяса и впился в него, отрывая зубами сухую плоть от кости. Печали стало не по себе, она отвела взгляд и потянулась к бокалу с вином. Она осушила его и не возразила, когда слуга пришел и наполнил его.

Странный кашель привлек ее внимание к столу за ней. Иррис пыталась привлечь ее внимание. Печаль посмотрела с платформы, Иррис подмигнула ей и что-то сказала отцу. А потом Шарон повернулся к Печали, хотя выражение его лица было не таким, как у дочери: его брови спрашивали, уголки рта были опущены. Он тревожился, и она ощутила вину.

Стоило пойти к нему после визита к отцу, а не кипеть от гнева в комнате. Он хотел знать, что случилось с Харуном, и она должна была рассказать ему, что сделала с Бальтазаром.

Лорду Шарону Дэю было за пятьдесят, на десять лет старше ее отца, хотя наркотик Харуна сделал его еще старше. Он занял свое место еще при Робене, превзошел своего дядю как вице-канцлер. Ходили слухи, что Харун хотел как-то заменить Шарона своим человеком. Но Шарон прыгнул в Архиор за Мэлом, и когда его вытащили живым, но с разбитыми костями ног, что нельзя было восстановить, Харун сказал ему, что место ждет ему, когда он придет в себя. В этот раз он сдержал слово.

Она решила поговорить с ним после ужина, все ему рассказать. Может, он даже согласится провести церемонию завтра.

Она почти сразу поняла, что скорее Харун прикатится в зал в одежде цвета радуги. Шарон будет настаивать, чтобы роль играла она. Он делал так все чаще после смерти ее бабушки — он даже передал ей почти все планы похорон. Последние четыре месяца были парадом дел, что она выполняла — подписывала бумаги, ходила на встречи, изучала протоколы — по настоянию Шарона. Она не понимала, как сильно бабушка оберегала ее от этого. Шарон звал это безответственным, только так открыто раскритиковав вдову, когда Печаль рассказала, что не знает, как собирают налоги в Ранноне. И это была только верхушка айсберга…

Ужин продолжался, веки Печаль опускались от жары, тишины и вина, ее голова дважды качнулась, но она просыпалась. Она гоняла остатки еды по тарелке, мясо было пережаренным и жестким, хлеб почернел, так что лишь питал, а не радовал. Ей нельзя было даже насладиться едой. Расмус рассказывал ей о хлебе при дворе его тети, горячем, мягком, и один запах манил на кухни за кусочком. Звезды, она бы все отдала, только бы попробовать…

Люди шевелились, опускали ножи и смотрели на платформу. Печаль не заметила, погруженная в мысли. Нельзя было желать смерти отцу, но она слышала, как он молил Смерть вернуть его золотого сына и забрать темную дочь. И, как и ее ненависть к Мэлу, порой желание избавиться от отца змеей поднималось в ней. Но она всегда подавляла его, запирала в разуме. Ей придется править, когда его не станет. Ее выберут. Править Ранноном… Пытаться как-то восстановить землю и людей… Быть в ответе за все. Людей, землю… Все будет на ее плечах.

Вдруг даже мысль о хлебе Риллы не вызвала ее аппетит.

— Печаль? — она так задумалась, что не услышала, как приблизился Шарон. Он сидел в инвалидной коляске, смотрел на нее с тревогой. — Думаю, пора, Печаль. Уже поздно.

Печаль виновато склонила голову, потянула миг, чтобы прийти в себя. Краем глаза она уловила, как Шарон покачал головой, развернул кресло и укатился к столу. Она посмотрела в глаза Расмуса, они блестели не от слез, а от того, что она отвлеклась. Она отвела взгляд, встала на ноги и сцепила руки перед собой.

— Отец очень хотел быть сегодня с вами, — соврала она, голос звучал мертво от бесконечного ряда занавесок. — Но эти ночи сложны для него. Помнить, что восемнадцать лет назад Мэл ходил среди нас, невыносимо для него. Для всех нас. Эта земля много потеряла, обеднела. Давайте помолимся вместе.

Она сделала паузу, чтобы они встали из-за столов, чтобы опустились на колени, склонили головы и сцепили ладони перед собой.

— Наша любимая богиня смерти и возрождения, мы просим тебя позаботиться о Мэле, нашем дорогом сыне.

Речь была сокращенной версией слов ее отца, а потом и бабушки. Она говорила их и видела, как все в зале повторяют за ней без звука. Женщина сидела у стола совета, скрыв лицо руками, ее подбородок был у груди, она молилась.

— …и мы молимся, чтобы однажды встретиться с ним в королевстве…

Печаль не успела закончить, крик пронзил воздухе, и все повернулись на звук.

Голова молящейся женщины все еще была опущена, она сжимала бусы из гематита на шее, словно они были причиной ее расстройства.

Все вокруг женщины отпрянули, постарались убраться от нее. Она повернулась к Печали, вытянула руки, словно молила. Ее ладони были в крови. А глаза… глаза…

Глаза женщины стекали с ее лица, как белок яйца, кровь и розоватая жидкость покрывала ее щеки. Ее крики утихли, рот раскрылся, она продолжала терзать ожерелье.

Страх ледяными пальцами сжал сердце Печали, она бросилась к женщине. Что это? Болезнь?

Но нет, Печаль увидела вблизи, что вокруг носа у женщины кожа была красной, как у ее отца. Она увидела флакончик, который женщина выронила. Она не молилась. Она принимала Ламентию. Вдыхала, как Харун. И получилось это…

Ожерелье порвалось, и десятки темных сияющих бусинок полетели на землю, звук града по черепице.

— Зовите врача, — голос Печали был пронзительным от страха. — Делайте что-то! — мгновение никто не двигался, а потом два стража шагнули к ней с серыми лицами.

Женщина не дала им помочь ей. Она охнула, и все вокруг разбежались дальше, а потом она рухнула на пол, содрогнулась и замерла в неестественной позе.

Все в комнате тут же застыли, глядя на тело. Иррис шагнула вперед, сняла с себя плащ и нежно накрыла им голову женщины. Ее движение разрушило транс, кто-то начал всхлипывать.

— Вернитесь в свои комнаты, — Шарон руководил, пока Печаль смотрела на прикрытое тело. — Помолитесь и за… — Шарон искал имя женщины, — душу Алиссы. И за Мэла. За обоих.

Алисса. Слова Шарона пронзили ужас Печали. Жена Бальтазара. Он подсадил и ее, и теперь она была мертва.

Двор начал расходиться, но Печаль смотрела на прикрытую гору на полу. Она еще видела пустые глазницы Алиссы, останки глаз, блестящие на ее щеках, и как она рухнула. Иррис подошла к ней, пока комната пустела, оставались только они вдвоем и Шарон. Когда Иррис обвила рукой ее плечи, Печаль прильнула к подруге.

Шарон за ней отдавал приказы страже.

— Уберите тело в лазарет. Найдите ее мужа.

— Он в тюрьме, — тихо сказала Печаль, Шарон резко повернулся к ней. — Я нашла его, когда ходила к отцу, — она замолчала, смотрела, как стражи поднимают тело Алиссы и уходят с ним, ожидая, пока они отойдут, а потом продолжила. — Он… был под влиянием Ламентии.

— Бальтазар? Или канцлер?

— Оба. Я отправила Бальтазара в камеру. Я не знала, что делать с отцом, — она тут же представила, как Харун так терзает себя, пустые глазницы, и он умирает перед картинами.

Шарон глубоко вдохнул и заговорил тихо, ведь люди еще были у двери:

— Печаль, этот наркотик — болезнь, и мы теряем контроль над ним. Мы не можем его сдерживать, если его используют такие как Бальтазар и Алисса. Кто знает, кто еще может быть в тайне под его влиянием.

— Знаю…

— Да? Печаль, если люди узнают об этом, если узнают, что твой отец — наш канцлер — был в его хватке… Если соседи узнают, как мы слабы… Астрия и Нирссея могут этим воспользоваться. Ты это знаешь. Мы не можем и дальше пользоваться репутацией твоего деда. Харун — не Робен Ветромеч, и нам повезло, что мы так долго это скрывали. Боюсь, эти дни сочтены. Мы должны действовать.

Печаль не могла говорить, лишь кивнула. Она все видела Алиссу… Ее ладони терзали грудь, пытаясь сорвать одежду… Ее глаза…

— Отец, не думаю, что сейчас… — начала Иррис, но Шарон остановил ее взглядом.

— Должно быть сейчас.

— Что должно быть? — спросила Печаль, ее голос был бесцветным как стекло.

— Пора признать канцлера неподходящим для правления, а тебе стать его заменой официально, пока не пройдут выборы.

Этого хватило, чтобы вывести ее из ступора.

— Я не могу. Я не могу быть канцлером.

— Совет может провести срочное собрание и в экстренной ситуации выбрать тебя, как единственную наследницу. Мы скажем, что ты будешь править вместе с Йеденватом, пока тебе не исполнится двадцать один. Через три дня тебе восемнадцать, так что регент не нужен.

— Я не о том. Я не про закон. Я про… Я не могу… — взмолилась Печаль. — Шарон, я не могу…

— Ты должна. Печаль, ты должна была знать, что так будет.

Она покачала головой. Несмотря на слова Расмуса, она не верила. Не хотела.

Шарон продолжил мягким тоном:

— Если бы сегодня умер твой отец, ты бы заняла его место. Рано или поздно, так будет. У нас есть шанс помочь ему. Мы можем найти для него врачей, может, еще не поздно спасти его жизнь. Если действовать сейчас, у нас будет преимущество. Это лучше, чем ждать, пока все развалится, а потом собирать куски.

Рука Иррис крепче сжала талию Печали.

— Я не хочу этого, — пробормотала Печаль.

— Не важно, хочешь ли ты. Никого нет, — рявкнул Шарон и вдохнул. — Женщина умерла у тебя на глазах сегодня. Это видели два представителя Риллы и Мирен Лоза. И если что-то не сделано, то оно не свершится, а уязвимой будет вся страна. Я созову совет. Завтра утром, а потом пойдем к мосту. Устроим там голосование.

Рука Иррис сжала Печаль, и та была благодарна. Кости ее ног стали жидкими, желудок болел от страха. Это происходило слишком быстро… ей нужно было подумать, спланировать. Дышать.

— Это должны быть вы, — Печаль посмотрела на Шарона. — Вы должны быть канцлером.

— Печаль, ты знаешь законы. Только член семьи Вентаксис может быть канцлером

— Я не готова, — сказала она. — Я не готова к этому.

— Печаль, — голос Шарона был нежным, темные глаза были полны жалости. — Не важно. Важен только Раннон, никого больше нет. Ты, и больше никого.


5

Плохая кровь



Иррис следовала за Печалью, пока они шли к комнатам Печали, никто не говорил. Дворец был всегда тихим, а теперь казался зловещим из-за смерти Алиссы. Из звуков был только трепет штор, когда девушки проходили мимо, масляные лампы дымили от ветерка, который они поднимали. Печаль с трудом удерживалась от бега, чтобы не убежать из дворца, из Раннона. Из этого места, от власти, которую она не хотела. Она не хотела ни сейчас. Ни когда-либо еще.

Но разве у нее был выбор? Шарон был прав, никого не было. Ее семья отвечала за это веками. Ее предки были умными. Хитрыми. Они платили аристократам, что выжили во время чистки королевских семей — Мизилам, Блу, Маршанам и другим — покупая их поддержку землями и титулами, и они вместе избавлялись от тех, кто не присоединялся к ним.

То было время революции, народ голодал, королевичи пировали. Когда семья Вентаксис и ее поддержка восстали и свергли короля, они стали героями. И они настояли, что не будут править без законных выборов, они не хотели повторять ошибки монархии.

Они говорили людям, что они будут выбирать своего нового лидера. Почти как короли, избранная семья будет править все время, свободная от неуверенности других стран, где лидеры менялись каждые пять лет. Но семья Вентаксис настаивала, что это важная разница — их присутствие было демократичным. Люди сами выбирали, когда канцлер умирал.

Даже когда в списке было лишь одно имя, и оно всегда было Вентаксис.

Выбор, как говорили, был у людей. И люди верили.

Иронично, но лишь у Печали выбора не было.

Ее служанка поправляла постель, когда они с Иррис вошли в ее покои. Они прошли в приемную, а потом в гардеробную. Служанка поспешила к ним, Печаль отпустила ее.

Дверь за ними закрылась, она повернулась к Иррис и глубоко вдохнула.

— Что дальше? — сказала Печаль.

Иррис не мешкала.

— Отец созовет Йеденват на встречу завтра, сообщит, что наследница Вентаксис хочет участвовать в выборах, и они проголосуют, что нынешний канцлер не может править. А потом они вызовут тебя, сообщат вердикт и выберут тебя.

Печаль сглотнула.

— А если не сработает?

— Сработает, — Иррис печально улыбнулась.

— Вряд ли я смогу, — но Печаль знала, что это бесполезно. Увидев отца, она поняла, даже если не хотела признавать, что времени не осталось. Что бессмысленные надежды на будущее умерли. — Я не хочу делать это, — сказала она. — Не сейчас. Так не честно. А как же мое желание? А как же… — она не закончила.

Иррис с любопытством посмотрела на нее.

— Что ты хочешь?

— Не знаю даже, — Печаль потерла лоб. — Но мой отец стал канцлером в тридцать два. Он был женат и с ребенком, был образован, побывал в Меридее, Скаэ и Нирссее. Мне семнадцать, — сказала она. — Я даже в своей стране видела не все части, не была в других странах. Я не знаю народ. Как я могу быть канцлером? Я едва знаю Раннон.

— Хочешь путешествовать? — спросила растерянно Иррис.

— Да. Нет. Я не о том, — Печаль замолчала, пытаясь объяснить бурю тревоги, гнева и ужаса внутри нее. — Одно дело — знать, что будет буря, но другое — попасть в нее. А я попала в нее. Навеки.

— Печаль, знаю, ты напугана…

— Я не напугана. Я… — она замолчала. — Я была заперта в этом… подземелье, а не замке всю жизнь. И после завтра я не смогу уйти. Из замка. От этой жизни. В семнадцать мое будущее будет предопределено.

— Печаль, я знаю…

— Нет, ты не знаешь, — Печаль раскинула руки, словно указывала на весь Раннон. — Я знаю такой Раннон. Это — Раннон для меня. Никто в здравом разуме не захочет быть во главе этого. Никто не захочет, чтобы правила я.

Правда вырвалась из нее сама, Печаль отвернулась, пытаясь расстегнуть платье, но пальцы дрожали, и это было сложнее, чем обычно.

— Раннон слишком сломлен, чтобы пережить еще одного бесполезного лидера, — в спешке она оторвала пуговицу, и она отлетела в другой конец комнаты. Печаль сама оторвала другую пуговицу и швырнула вслед за первой. — Чертово платье. И все к черту.

Это было слишком. Вес всей страны на ее плечах. Сломленной темной страны. А если Раннон не оправится после того, что сделал ее отец? Болезнь проникла глубоко, Харун был доказательством.

Иррис коснулась ее руки.

— Печаль, у тебя есть шанс, ради которой любой умер бы. Люди и умирали в прошлом. Ты можешь сделать мир таким, как тебе хочется. Ты можешь исполнить все свои мечты. У тебя есть эта сила, она здесь. Возьми ее.

— А если я не смогу? — она не могла смотреть в глаза Иррис, отдернулась от ее руки. — А если меня не хватит?

Из-за нее умерла мать. Она не удержала Харуна от Ламентии. Как она могла не сделать еще хуже?

Она слышала легенду о своем имени, что это были слова умирающей матери. Это было не имя, а угроза. Печаль, она принесла нам лишь это. Разве Шарону мало этой угрозы? Она была проклята. Она была проклятием.

Порой она была полна тьмы, боялась говорить, иначе тьма полилась бы из нее, утопив все, что она любила. Порой она была в ней, как то, что уничтожал ее отец, как саморазрушение. Она уничтожила свою мать, надежды Харуна. Она бежала к Расмусу, хотя знала, что не может дать ему желаемое, что это сломает его. А если она обрушит это на Раннон? Никто ее не сменит. Никто не остановит.

— А если из-за меня станет хуже? — нечаянно сказала Печаль вслух.

— Нельзя так говорить, — сказала Иррис. — Люди увидят в этом слабость…

— Я слаба, — парировала Печаль. — Это я и пытаюсь сказать. Мне не хватит сил на это. Вы запрягаете не ту лошадь.

— Но других лошадей нет, — сорвалась Иррис. — Хорошо. Ладно. Пусть и дальше правит твой отец. Он умрет, и некому будет занять его место. А потом сиди и смотри, как начнется гражданская война, и лорд Самад или Бальтазар попытаются захватить власть. Или когда Нирссея решит захватить нас, ведь они поймут, что у нас нет денег или отрядов, чтобы остановить их. Или когда Мирен Лоза поднимет своих и убьет всех нас, подавит страну. Ты этого хочешь? Да?

— Ты знаешь, что нет, — тихо сказала Печаль.

— Думаешь, ты — единственная девушка, которой придется исполнять роль, которой она не ожидала, и стараться? — глаза Иррис пылали. — Отложить свои планы и выполнять дело ради общего блага? Помни, Печаль, у меня была жизнь до того, как я вернулась сюда. У меня были планы.

Печаль пристыжено опустила голову. Она забыла из-за своей боли.

Восемнадцать месяцев назад Иррис была в университете Истевара, училась красноречию. Она говорила об этом, сколько Печаль себя помнила, она мечтала стать архивариусом в библиотеке, специализироваться на старых свитках, древней истории Раннона, когда еще семя Вентаксис и их союзники не свергли короля.

Она проучилась три недели, и Харун уволил ее брата Аррана и другого советника, Корама Меллвуда из Йеденвата, выдумав причину. Бальтазар занял место Корама, а Шарон тут же предложил Иррис как замену Аррана. К счастью, Харун согласился.

Иррис легко заняла место брата, и Печаль была так отвлечена новой ситуацией с Расмусом, что даже не думала спросить, жалеет ли она об утраченном.

— Мне жаль, — сказала она. — Иррис, мне так жаль.

— Не важно, — сухо сказала Иррис. — Я поняла, Печаль. Я знаю, о чем ты. Согласна, это не честно. В семнадцать лет не должно выпадать такое бремя. Но… разве есть выбор? Ты можешь бороться, а можешь сдаться и сделать, чтобы это работало. Поверь.

Печаль робко кивнула, и Иррис продолжила:

— Ты знаешь, что твоя бабушка этого хотела бы.

Печаль чуть не рассмеялась, качая головой.

— Разве? Тогда почему она меня ничему не научила? Она рассказала о старых фестивалях и ритуалах, показала цвета, книги, рассказала истории, но не сообщила о налогах, работе и всем, что помогло бы, если бы этот день настал. Разве это ни о чем не говорит?

Иррис вздохнула.

— Она пыталась дать тебе детство. Ты не знала? — Печаль смотрела на нее без эмоций. — Они с моим отцом все время спорили из-за этого. Он хотел, чтобы ты ходила на встречи, а она запрещала, пока тебе нет восемнадцати. Она сказала, что должна тебе это, что хочет устроить тебе юность. Она собиралась обучить тебя после твоего дня рождения. И… — Иррис замолчала, глубоко вдохнула и посмотрела Печали в глаза. — Она обещала отцу, что если твой отец не соберется ко времени, когда тебе исполнится двадцать один, ты его заменишь. Думаю, она согласилась бы, что выбора у нас уже нет.

Печаль была потрясена. Это правда? Она всегда думала, что бабушка держала ее подальше от совета из-за последних слов матери. Печаль не была против, она даже верила в это — и было приятно, что ее любимая бабушка в этом с ней согласна, хоть и не говорит об этом прямо. Но это было не так, по словам Иррис. Но это объясняло, почему вице-канцлер и вдова недолюбливали друг друга.

Иррис печально улыбнулась.

— И, как я и говорила, никто не просит тебя делать это одной. Я с тобой, мой отец тоже. Бейрам Мизил и Тува Маршан поддержат тебя. Больше половины совета. И остальные подтянутся, когда поймут, что это выгодно. Так что… Ты сможешь. Ты это сделаешь. И ты в этом преуспеешь.

Печаль молчала, закончила расстегивать платье и поежилась, когда оно упало на пол, и воздух временно холодил ее кожу.

— Думаешь, они меня примут? — сказала она, вопрос звучал как перемирие.

— Шутишь? — Иррис сделала паузу. — Они будут рады. Хотя лорд Самад не будет в восторге. И Каспира. А Бальтазар не простит тебя так легко за камеру, хотя потеря бедной Алиссы должна ему показать, как Ламентия разрушает. Но все они больше всего ценят свои земли и деньги. Если они подумают, что игра против тебя лишит их мест в совете, они решат поддержать тебя, нравится им или нет.

— Я про народ, — сказала Печаль. — Не про Йеденват. Я знаю там своих друзей. Примут ли люди?

Иррис подняла платье Печали и отдала ей.

— Это будет странно для них. Твой возраст и даже пол кого-то встревожат. Но зато все, что ты будешь делать, их сильно обрадует. Думаю, как только они поймут, что ты не будешь править как твой отец, они обрадуются.

Печаль посмотрела на платье в своих руках.

Когда ей было двенадцать, Печаль ворвалась в спальню бабушки без стука и увидела ее перед неприкрытым зеркалом, прижимающую к себе сапфировое платье. Та испугалась и накричала на Печаль, а потом прогнала к себе в комнату.

— Никому не говори, — заставила бабушка пообещать. — Твой отец сильно разозлится.

— Не скажу, — Печаль потянулась к ткани. — Красивое.

Первая леди-вдова схватила в охапку Печаль и платье.

— Однажды цвета вернутся, — сказала она. — Это не навечно.

Печаль хотела, чтобы цвета вернулись. С того дня она лежала в кровати, не могла спать и представляла будущее, где у нее будет власть. Она фантазировала, как будет править, даже если это пугало ее в реальности. Она представляла будущее, где не нужно прятаться за шторами в летний день. Будущее, где солнцу можно светить в окна. Где радость вернется в страну. Как и обещала ее бабушка.

Печаль оставила подругу, вошла в гардеробную и принялась выбирать из небольшого ряда официальных платьев, все были черными и строгими.

Иррис подошла к ней и посмотрела на одежду.

— Было бы приятно надеть что-то цветное, — сказала Печаль.

Иррис потерла ее руку.

— Что-нибудь яркое. Даже не знаю. Темно-серый? Или даже синий. Тебе подошел бы оттенок сапфира, — Иррис совпала с мыслями Печали. — Он сочетался бы с твоей кожей. А я была бы в розовом. Ярко-розовом.

Печаль попыталась представить подругу такой. Иррис была милой, с лицом в форме сердечка, карими глазами с длинными ресницами, сильным носом и пухлыми губами. В розовом она будет сногсшибательна.

— Почему ты так на меня смотришь? Что-то в зубах застряло? — спросила Иррис, отвлекая Печаль от фантазий.

— Я думала, как ты красивая.

Иррис открыла рот, потом закрыла, ее щеки покраснели.

— Ну, — она пригладила платье, скрывая свое удивление. — Не нужно заигрывать со мной, я-то за тебя проголосую.

Несмотря на свое настроение, Печаль улыбнулась.

— Ты права. Приберегу это для Самада.

Иррис издала неподобающее леди фырканье.

— Точно. Что ж… — она начала рыться в одежде Печали. — Для завтра… Могу я посоветовать… черное?

— А что еще? — Печаль потянулась к тунике и подходящим штанам.

— Почему бы не попросить вина, и я помогу тебе набросать идеи о том, каким мы хотим видеть новый Раннон? — сказала Иррис.

— Мы?

— Ты не должна делать это одна. Я серьезно, — ответила Иррис. — И, чем раньше ты все устроишь, тем быстрее я вернусь в университет.

— Ты уедешь? — новая паника сжала сердце Печали.

Глаза Иррис сверкали, она ответила:

— Будет зависеть от моей зарплаты.

Печаль отодвинула подругу в сторону.

— Может, я издам закон, чтобы все студенты носили розовый и лимонно-желтый, — едко сказала она. — Розовую и лимонно-желтую шерсть.

— Ты не посмеешь, — сказала Иррис.

— Вот увидишь. Если думаешь, что мой отец был плох, дождись сто пятого канцлера.

Надеясь, что ее слова не искушали, Печаль вышла из гардеробной, покачивая бедрами, оставив Иррис тихо смеяться за ней.

Но Печаль невольно желала, чтобы Мэл выжил. Чтобы он стоял здесь и испытывал то же, что она сейчас.


6

Желания и нужды



Лампы догорали, вино кончилось, когда Иррис встала, чтобы уйти, два часа спустя. Они начали неплохо, поговорили о роспуске стражи порядка, о деньгах для университетов, чтобы они учили искусству и литературе снова. Открыть снова библиотеки, театры, танцевальные залы. Но они перестали записывать планы, когда идеи стали глупыми, и Печаль заявила, что будет день пирога, и все будут присылать ей пироги.

— Ты не ела пироги, — сказала Иррис.

— Не важно. Я уже знаю, что мне понравится.

— Это мило, — признала Иррис.

— Как ты… о, конечно

— Я старше тебя, — ухмыльнулась Иррис. — У меня было три года тортов. И тебе понравилось бы. Понравится.

Часы на стене звякнули, Иррис подняла голову.

— Мне пора. Нам нужно завтра встать очень рано.

Девушки обнялись, Иррис оставила Печаль напевать под нос, готовясь ко сну. Она умыла лицо и руки, надела ночную рубашку через голову и забралась под одеяло.

Она сделала это, веселье от Иррис увяло, страх занял его место. Завтра в это время она будет почти канцлером… Готовиться к выборам… В ответе за весь Раннон…

Адреналин выгнал ее из кровати в гардеробную. Она отодвинула в сторону плечики с черной одеждой, пока не нашла то, что искала.

В стене была дырка размером с монету, Печаль сунула туда палец, нажал, пока скрытый механизм внутри не убрал панель, открыв дверь. Через эту дверь Расмус проник в ее комнату ранее, так он и ушел после этого.

Они с Расмусом нашли дверь случайно несколько лет назад, до того, как стали больше, чем друзья. Они баловались в коридоре дипломатического крыла, нашли шкаф со старыми артефактами, что был спрятан от остального замка. Печаль потянулась к жуткой вазе в виде дельфина, но, когда попыталась поднять ее, подвинулся шкаф, открывая проход за ним.

Они прошли туда, держась за руки, двигались, пока не оказались, к их удивлению, в ее гардеробной. Они не поняли, почему так, не хотели спрашивать, чтобы проход не закрыли, хотя Печаль подозревала, что какой-то давний канцлер сделал проход, чтобы сбегать к любовницам. Их веселил проход в детстве, а потом он стал еще полезнее, когда они выросли, и все изменилось. Даже Иррис не знала о нем.

Она быстро добралась до конца, вышла в коридор, где была комната Расмуса.

Он лежал на кровати, все еще одетый, читал, когда она вошла без стука, и он удивленно поднял голову.

— Печаль?

Она сорвала ночную рубашку через голову, бросила ее, освободила волосы от короны. Расмус отложил книгу и встал.

— Печаль, что… — сказал он, но она не дала ему говорить, потянула его рубашку, развязывая шнурки и снимая через его голову. Она прильнула к его телу, теплому и живому, и ощутила в себе умиротворение, растекающееся среди дикости страха и нужды. Она толкнула его на кровать, не дав ничего сказать, и вскоре он перестал пытаться, отвечая так, как ей нужно было. Она знала где-то в глубине, что не справедлива, что должна была сказать ему, что решила, что это значило для них, но она не могла об этом думать.

Она потянулась к выдвижному ящику тумбочки у кровати, вытащила мешочек, и он забрал его у нее, высыпал содержимое в рот и разжевал, его ладони при этом гладили ее тело, его кольца холодили ее быстро нагревающуюся кожу. Он склонился поцеловать ее, его губы были горькими и зелеными, и она слизнула это. Он издал звук горлом, и она закрыла глаза, притягивая его к себе, в себя.

Ее волосы были влажными, когда они разделились, рот устал от поцелуев. Расмус свернулся вокруг нее, ладонь гладила ее спину.

— Ты в порядке? — спросил он, она кивнула ему в грудь.

— А ты? — прошептала она.

Он фыркнул над ее головой.

— Ну… полагаю, да, — она слышала улыбку в его голосе, и ей было больно.

Впервые, когда она увидела улыбку Расмуса, она была в ужасе. Это была не первая улыбка в ее жизни, но первая была широкой, без вины и страха. Такой открытой, что она не сразу поняла, что это улыбка.

Ей было восемь, как и ему, он только прибыл сюда, чтобы жить здесь со своим отцом Веспусом, послом Риллы, после смерти его матери дома. Когда он увидел ее, его лицо изменилось, стало шире, глаза прищурились, а губы растянулись, обнажая зубы. Она ударила его по носу и убежала от него, ее короткие ножки топали по коридору, она старалась оторваться от него. Но его ноги были длиннее, он рос на меде, молоке и свежем воздухе, и он легко догнал ее в старом бальном зале.

— Зачем ты меня ударила? Почему убежала? — спросил он, запинаясь, на ее языке, убирая светлые волосы за заостренные уши. Она молчала и смотрела, сжимала кулаки, чтобы ударить его еще раз, если нужно. — Я хочу дружить с тобой.

Он поднял ладонь, направил длинные тонкие пальцы к потолку, и она постепенно распрямила свою руку, ее пухлые пальцы растопырились, она подражал ему. Он прижал ладонь к ее ладони, и ощущение было искрой чего-то нового в ее теле. Радость, как она поняла раньше, когда он дал ей слово для этого. Умиротворение.

— Теперь мы друзья, — сказал серьезно риллянский мальчик.

— Ты не будешь больше на меня рычать? — спросила она.

— Я и не рычал на тебя.

— Рычал. Как собака. Но без звука.

— Я улыбался. Не рычал.

Печаль покачала головой.

class="book">— Нельзя улыбаться тут. Это запрещено.

Он улыбнулся снова, словно она сказала что-то смешное, а потом зажал рукой рот, сиреневые глаза были огромными.

Печаль нахмурилась, кусая губу, а потом решила.

— Покажи мне, — потребовала она.

И Расмус улыбнулся по ее приказу.


7

Йеденват



Печаль выскользнула, когда он уснул. В тусклом свете он почти выглядел как раннонец. Пока его уши скрывались под волосами, не было видно его родства с риллянами.

Они впервые поцеловались чуть больше года назад. Они играли в карточную игру Риллы, которую Рас пронес в ее комнату, она жаловалась, что он обманывает ее. Он объяснял ей сложные правила, а потом ее губы оказались на его, соприкасаясь в застывшем поцелуе.

Они разделились, смеясь, не глядя друг другу в глаза, и продолжили играть, будто ничего и не было. Три ночи спустя Печаль снова целовала его, но уже увереннее, с любопытством и его руками на ее плечах, а ее — на его поясе. Это случилось и следующей ночью. И потом. И так было дальше, пока ее руки вокруг его шеи и близость не стали рефлексом, когда они оставались наедине. Все могло быть иначе, если бы Линсель объяснил ей, что ей не нужна помощь пятнадцатилетнего мальчика, что говорил на раннонском лучше, чем на риллянском. И если бы Иррис не была занята делами за брата в Йеденвате, оставляя Печаль и Расмуса наедине все чаще.

У них не было будущего, они это знали. Законы веками запрещали отношения между раннонцами и риллянами, иначе обе стороны погибли бы у себя в странах. Запрет делал это слаще, еще одной тайной, еще одним мятежом, как смех, игры и открытые окна.

Их отношения углублялись, поцелуи становились долгими, и Печали захотелось узнать, что случилось, когда Адавер Шепот звезд пересек мост в Раннон.

— Он женился на ней? Женщине, для которой построил мост? Раннонцы и рилляне когда-то могли жениться? — Печаль была поражена рассказом бабушки.

— Да, — сказала ее бабушка, потирая переносицу. — Один раз это было. До того, как Адавер построил мост, отношений между нашими народами не было. Мешала река. И Адавер с Намирой — женщиной из Раннона — были первыми. И последними.

— Почему?

— У Адавера был дар, — продолжила вдова. — Способность. Он говорил, что она пришла со звездами, когда он зачаровал их. Потому что после этого его присутствие успокаивало. Рядом с ним было приятно находиться. Но дар был обоюдоострым мечом, он смягчал плохое, но и притуплял хорошее. Дар Адавера был силен, и это довело Намиру до безумия. Все ее эмоции он забрал, сделав ее оболочкой. Она перестала спать в их покоях, ужинать с ним, начала вредить себе, лишь бы что-то ощущать. Ей было больно без него, но только так она могла хоть что-то ощущать. А потом она собрала вещи и убежала в ночи. Вернулась в Раннон, сюда, и, конечно, Адавер пошел за ней. Это чуть не начало войну — некоторые верят, что это была первая причина вражды стран — способности и их власть над нами. Адавер понял, как поступил с женой, вернулся в Риллу и издал закон, запрещающий отношения между его народам и раннонцами под угрозой смерти. Король Раннона издал тут такой же указ.

Все что Печаль знала о «способностях», как звали их рилляне, из того, что рассказал Расмус. Ни Шарон, ни ее бабушка не упоминали, что посол Риллы и его сын могут то, чего не может она. Он, конечно, умел смягчать боль, этим умением она воспользовалась, когда у нее начались месячные. А у его отца был дар с растениями, он мог заставить их расти быстрее или там, где они не росли, или приносить больше плодов, чем обычно.

Но дар Адавера звучал не так, как Расмус описал ей свою способность. Даже опасно. Закон был понятен ей в таком свете.

Но это не мешало ей целовать Расмуса Корригана, когда его губы оказывались рядом.

Печаль вспоминала историю Адавера и Намиры, пока залезала в кровать. Она хотела поговорить с ним, когда они насытятся, сообщить, что она может стать канцлером, что между ними все будет кончено. Что с завтрашнего дня она будет ему лишь другом.

Она ворочалась остаток ночи, мысли в голове не давали ей уснуть. Робкий стук служанок в ее дверь был облегчением, когда они пришли.

— Простите, мисс Вентаксис, но рассвет через час. Ваша ванна готова.

Печаль сбросила ночную оболочку и стала мисс Вентаксис, дочерью наркомана и мертвой женщины, сестрой призрака, что не давал ей покоя. И вскоре — лидером страны.

Печаль была чистой и одетой через полчаса, отказалась от завтрака, желудок и без того мутило. Она не могла ни на чем сосредоточиться, расхаживала по комнате, считая минуты, пока из Круглого зала не прозвенело семь раз, вызывая ее.

Печаль на дрожащих ногах вошла в Круглый зал, Йеденват сидел за столом в центре. Кто-то принес вино, несмотря на время, и их бокалы были полны, даже ее. Слуг в Круглом зале не допускали, как и послов или гостей.

Названный из-за формы, Круглый зал был когда-то жемчужиной в короне Раннона. Стены его были в подробных картах всех стран Лэтеи: Раннон, Рила, Астрия, Меридея, Сварта, Нирссея. Острова Скаэ на севере Нирссеи были так хорошо нарисованы, что в серых морях вокруг них было даже видно яростных русалок. Киты и морские твари были нарисованы в океанах, белые медведи усеивали пейзаж Сварты. Дедушка Печали когда-то нанял команду из пяти художников, и они бесконечно рисовали, стирали и наносили границы, пока его сражения делили земли, то возвращая их, то теряя так быстро, что территория Раннона менялась почти каждый день.

Краска не потускнела из-за штор на окнах. Зубы русалок блестели в свете свечей, пустыня Астрии сияла золотом. Изменением был только шрам на месте моста между Ранноном и Риллой. Печаль не знала, кто это сделал, но кто-то пробрался в зал и бил по стене, пока мост не пропал, оставив куски штукатурки и краски на его месте. Она видела это всю жизнь, а шок меньше не становился. Хотя она знала, почему мост нужно было убрать, даже понимала это, ей все равно было не по себе — единственная связь между их землями была разрушена на карте, и никто не старался восстановить ее. Даже она.

— Добро пожаловать, мисс Вентаксис. Прошу, присаживайтесь, — сказал Шарон.

Ей было не по себе от его формальностей, и она выпрямилась, расправила плечи в ответ. Когда он сказал ей сесть, она прошла к месту канцлера, оказалась спиной к мосту. Пустой желудок сжимался. Она прижала ладони к столу, увидела, что они дрожат, так что опустила их на колени.

Шарон сидел справа от нее, казался выше остальных из-за кресла-каталки, рядом с ним был Бейрам Мизил, торговец и смотритель Северных болот, провинции с Горбатым мостом. Семья Бейрама защищала мост поколениями, она доверяла только ему, помимо Шарона и Иррис.

Справа от него сидела потрепанная морем сенатор Каспира Прекарская, которая, по слухам, произошла от пиратов и воров, была круглой, как жемчуг, что добывали в морях рядом с ее архипелагом на северо-востоке; дальше — лорд Самад, министр Аши, потертый от песков дикой пустыни на юге. Иррис занимала место брата, Аррана Дэя, бывшего сенатора Восточных болот. После того, как его уволил Харум, Арран вернулся к семье, не высовывался, и Иррис представляла семью с тех пор. Последней была Тува Маршан, сенатор Западных болот, граничащих с Меридеей, получившей власть после того, как ее мужа убили на войне.

Пустое место Бальтазара выглядело как выбитый зуб среди занятых. Печаль отвела взгляд от бреши и глубоко вдохнула, когда Шарон повернулся к ней:

— Мисс Вентаксис. Этим утром Йеденват собрался на экстренное заседание обсудить ситуацию с канцлером Харуном Вентаксисом, 104-м канцлером Раннона и первым Смотрителем Сердца. В свете многих недавних событий я, как вице-канцлер, выдвинул сомнения в канцлере из-за его психического и физического здоровья. Указ прошел, пять голосов к одному, один отсутствовал.

Печаль не знала, кто был против. Судя по кислому виду, Самад.

Шарон продолжал:

— Исходя из этого, я выдвинул вас как предполагаемого канцлера, пока не пройдут выборы, и вы не займете место законно. Этот указ отклонили, четыре к двум, один отсутствовал.

Печаль пошатнулась от объявления, эмоции менялись так быстро, что она не понимала, как себя чувствовала. Отклонили? Она не будет канцлером… Иррис ошиблась…

Шарон кашлянул, привлекая ее внимание.

— И напоследок я предложил сделать вас заменяющей канцлера с условием, что Йеденват будет решать вопросы с вами, пока вам не исполнится двадцать один, и вы не будете править самостоятельно. За это проголосовали шестеро. Йеденват Раннона сместит вашего отца, и вы его замените.

В ушах Печали звенело, она моргала, стараясь собраться с мыслями.

Напротив нее сияли Бейрам Мизил и Тува Маршан, и Иррис рядом с ними улыбалась, кивая. Печаль повернулась к Шарону, он выжидающе вскинул брови.

Она поняла, что они ждали ее слов, но ее язык не слушался, в голове не было слов.

— И теперь… — выдавила она.

— Теперь мы пройдем к вашему отцу и сообщим о нашем решении. В зависимости от его… состояния и реакции, мы решим, как продолжать, но важнее то, что мы выбрали вас. А потом мы пойдем к мосту.

— Погодите, — сказала Печаль. — Я прошу подождать с назначением до завтра.

Шарон подавил нетерпение на лице, и она поняла, что он ожидал от нее подобное.

— Печаль…

— Сегодня восемнадцатая годовщина смерти Мэла, — сказала Печаль залу. — Это был бы его двадцать первый день рождения. Если сделать это сегодня, это будет жестоко. Мы можем потерпеть один день, если решение принято и все согласны? — она повернулась к Шарону и тихо сказала. — Я не тяну время, я все сделаю. Но я не хочу, чтобы история помнила меня как девушку, что сместила отца в годовщину смерти ее брата. Я хочу… быть лучше него.

Шарон долго смотрел на нее, а потом кивнул.

— Хорошо. Завтра.

Печаль отодвинула стул.

— Благодарю. Нам нужно готовиться идти к мосту. Я проверю отца, — она подняла бокал, осушила и покинула комнату, пока еще могла.

Она пошла в западное крыло и, пока поднималась по большой лестнице в фойе, пыталась разобраться в чувствах. Она не видела стражей, что открыли ей двери, бормоча слова сочувствия, она ничего не видела и не слышала, кроме грохота своего сердца и лиц Йеденвата, когда Шарон объявил финальное решение.

Что бы ни говорила Иррис, как бы весело ни было ночью, ей все еще казалось, что раскрылся капкан, упал топор. Ее старая жалкая жизнь была закончена.

Если только…

Всегда был шанс, что чары разрушатся. В этом она убеждала себя, пока шла к западному крылу. Может, теперь, восемнадцать лет спустя, когда Мэлу исполнилось бы двадцать один, Харун сможет отпустить его. Он будет слабым, но сможет выбраться. Может, он даже восстановится и займет свое место.

Надежда умерла быстро и жестоко, когда она увидела пажа отца у его дверей, заламывающего руки в ожидании ее.

— Мисс Вентаксис… — он замолк и посмотрел на нее. — Не думаю, что канцлер выдержит церемонию в этом году. Не знаю, откуда это, я думал…

Она не ответила, прошла мимо него и сама открыла двери.

Печаль нашла Харуна лицом в груде порошка Ламентии. Он нанюхался так сильно, что был в ступоре, не соображал, пускал слюни, его глаза были красными от льющихся слез. Печаль смотрела на него, а потом смела Ламентию на пол, создав ядовитое облако, от которого ей пришлось отпрянуть.

Канцлер слабо возражал, пока она уничтожала груду, а потом она повернулась к нему, клубок эмоций стал одним понятным чувством.

— Твоему сыну исполнилось бы сегодня двадцать один, — она шипела, склонившись к Харуну. — И я рада, что он мертв, потому что так он не увидит тебя таким.

Харун не смотрел на нее. Он положил голову на стол и закрыл глаза.

— Наслаждайся этим днем, отец. Завтра все будет по-другому.

И она оставила его там.

— Отец к нам не присоединится, — сказала Печаль Шарону, поравнявшись с ним в коридоре. — И я передумала. Найдите клерка, пусть бумаги будут готовы к нашему возвращению. Покончим с этим.

Она оставила его и Иррис смотреть ей вслед, пока она шла из дверей замка к ожидающей карете.


8

Снова мост



Путь из столицы Истевар к мосту в Северных болотах занял около четырех часов, Печаль терпела дорогу. Иррис читала рядом с ней, Шарон напротив нее листал бумаги, его ноги были накрыты покрывалом, несмотря на жару.

Печаль молчала, даже когда они сменили карту, она сжимала губы, пальцы постукивали по бедру, пока она не села на место и не подумала об отце еще немного. Температура не помогала ее настроению. К полудню под высоким солнцем на мосту будет невыносимо. Все следы вчерашнего дождя пропали, земля жадно впитала их, оставив мир таким, каким он был до этого.

Печаль придвинулась к окну и отодвинула шторку, надеясь впустить ветер в душную карету. Не вышло, она посмотрела на Шарона и, убедившись, что он поглощен работой, выглянула в окно. Дома, которые они миновали, казались заброшенными, хотя она знала, что это не так. Они были неухоженными, облетала краска, не хватало местами черепицы на крышах. В садах росли сорняки, удушая, горшки старых растений торчали из земли, а лозы без помех оплетали бока домов.

Храмы были еще печальнее, золотая краска, что когда-то блестела, померкла и облетела, колонны крошились до пыли под беспощадным солнцем. Раннонцы не были религиозными после падения монархии, но всегда посещали храмы на выходных и личных праздниках, как рассказывала ей бабушка. Но теперь благодарить было не за что. Праздновать было нечего. Свадьбы и похороны проходили тихо и быстро в домах.

А сами раннонцы…

Бабушка рассказывала ей, что толпы раньше ходили по этим дорогам посреди зимы и лета на фестивалях, даже во время войны. Были музыка и песни, горячее вино и холодное пиво. Люди открыто целовались и громко смеялись.

Сегодня людей было мало, они молчали. Они были худыми, кости торчали над воротниками и на щеках. Они стояли неподвижно под солнцем, словно оно не могло их сжечь или согреть, смотрели на процессию карет с пустыми лицами. Их одежда была выцветшей, черное стало угольным, Печаль посмотрела на свое платье, свежевыкрашенное в полночно-черный. На туниках людей не было вышивки, на их ушах или шеях не было оникса или гематита. Они выдерживали взгляд Печали, не приветствуя, не реагируя. Ей было не по себе. Она пыталась вспомнить прошлый год. Было так же?

В прошлом году вместо Харуна церемонию вела ее бабушка, хотя она сказала Печали, что ее отцу просто нездоровится. Она не помнила людей. Она поняла, что никогда и не думала о них, кроме как о далекой массе. Она не ощущала их за стенами Зимнего дворца. Но сегодня они казались настоящими.

Она посмотрела на них, на стражу порядка, выхаживающую по улицам. Толпа смотрела на стражей с открытой ненавистью, и тревоги Печали росли. Как же она все исправит?

Шарон кашлянул, Печаль отклонилась, и шторка упала на место. Ей было стыдно своей радости, что она снова скрыта от глаз.

— Знаешь, что нужно делать? У моста? — спросил он.

— Думаю, да. Ступить в смолу, взять куклу и пройти полмоста. Обратиться к людям, Иррис снимет мою вуаль, так что я не упаду. А потом я подойду к вершине, произнесу последнюю молитву и брошу куклу.

Она не хотела звучать легкомысленно, но Иррис фыркнула, а Шарон помрачнел.

— Не бросай ее, ради Граций, Печаль. Нужно выразить хоть немного уважения.

— Я не собиралась швырять ее через плечо, — Шарон не ответил, но Печаль отвлекла его. — Все готово к возвращению? — спросила она, не дав ему снова отругать ее.

Он кивнул.

— Я послал птицу во время пересадки. Бумаги будут готовы к нашему возвращению. Тебе нужно подписать их, потом их подпишем мы. А потом на них поставят печать, и ты будешь заменой канцлера в Ранноне. Мы подготовим и бумаги, чтобы сообщить о твоем намерении быть избранной официально и провести выборы через три месяца.

Печаль глубоко вдохнула.

— Думаю, лучше послать весть Мире в Риллу и другим послам в Нирссее, Астрии и так далее, чтобы предупредить о перемене. Уверена, другие правители и лидеры найдут, что спросить.

— Сокольничему было сказано выбрать самых быстрых птиц и готовить их. Но насчет послов… — начал Шарон, нахмурился, вдруг смутившись. — Нужно что-то сделать с атташе Корриганом.

Иррис напряглась рядом с Печалью. Печаль не смогла скрыть отношения с Расмусом от лучшей подруги, хоть они трое от этого были в опасности. Иррис не одобряла, но ни за что не выдала бы их. Иррис смотрела в книгу, и Печаль нахмурилась и сказала:

— Почему? Что он сделал?

— Его внимание к тебе начинает у некоторых вызывать удивление.

— Внимание ко мне? — Печаль ощущала, как нагревается кожа, и молилась, чтобы вице-канцлер не заметил. — Не понимаю.

— Мы — я и некоторые из Йеденвата — переживаем, что его чувства к тебе больше не платоничны. Ты заметила, как он смотрит на тебя?

— Он — мой друг, он заботится обо мне, — Печаль не смогла звучать бесстрастно.

— Печаль, думаю, это не все. Он слишком много времени проводит в твоем обществе, в твоей комнате, не занимаясь своими делами, как помощник посла Риллы. Это опасно. Особенно для тебя и сейчас. Ты вот-вот станешь заменой канцлера в Ранноне. Люди захотят понять, почему. Нам придется постараться, чтобы объяснить все, скрыв дефекты Харуна, но никаких вопросов или скандалов не должно быть с тобой. Закон Раннона и Риллы запрещает близкие отношения между народами. Это измена.

Печаль заерзала, выглянула в окно еще раз, притворившись, что рассматривает белые домики, что они проезжали.

— Знаю, — сказала она. — Но между нами ничего такого.

Это было не совсем ложью. Она хмурилась убеждая себя в этом. Как только они прибудут в Истевар, она расскажет ему о решении Йеденвата и ее.

— Думаю, стоит напомнить, что он в Ранноне работает для блага своей королевы, — Шарон тоже выглянул в окно. — Он не наш. Он — их. Не забывай этого, — карета плавно остановилась, Шарон вздохнул. — Мы здесь. Почти пора. Поговорим об этом позже.

Иррис теперь подняла голову и сжала руку Печали.

— Готова?

Печаль кивнула.

Иррис вытащила из сумки кружевные шарфы, повязала первый на голову Печали, а другой на свою. Печаль знала, что во всех каретах женщины так делают. На улицах женщины будут скрывать лица, а мужчины — опускать головы.

Дверца открылась, Шарон придвинулся к краю, ожидая, когда помощник поднимет его и опустит в его кресло-каталку. Как только он устроился, он кивнул дочери, и Иррис вытащила из сумки сверток черного сатина, передала Печали. И Печаль развернула стеклянную куклу, которую будет нести на вершину Горбатого моста и бросать в реку, отыгрывая то, как ее брат упал из рук отца восемнадцать лет назад.

Шарон подал сигнал, она вышла, прижимая к себе куклу, и пошла к мосту.

Толпа тут же обратила на нее внимание, они поняли, что она, а не ее отец, проведет церемонию сегодня. Волной поднялся слабый гул от понимания, что Харуна тут не было. Она замерла, чуть не споткнувшись о платье. Она замерла, прижимая куклу одной рукой, другой поднимая юбку. Люди следили, как она идет, опуская головы, прижимая ладони к груди, к сердцам. Перед ними стоял ряд стражи порядка, они держали оружие. Они тоже следили за ней, глаза были холодными, и под вуалью лицо Печали пылало.

Впереди возвышался мост, большой и слепящий в свете солнца, во рту Печали пересохло, она поняла, что придется подняться на него. Она не подумала об это ключевой части церемонии, поглощенная мыслями об отце, Расмусе и Ранноне. Теперь она видела Горбатый мост и думала лишь о том, как ужасна ее задача. Там умер Мэл, на этом мосту, их отец тоже поднимался.

Упасть было так просто.

У подножия моста ждал поднос со смолой, который каждый год давали рилляне, и Печаль напряглась снова, не зная, сможет ли ступить туда в длинном платье и с куклой в руках. Но там была Иррис, помогла ей поднять юбки, чтобы она придерживала их одной рукой и ступила в смолу. Сжимая в одной руке юбки, а в другой куклу, а Печаль глубоко вдохнула и пошла по мосту.

Тут она впервые в жизни на миг посочувствовала Харуну. Мост был намного отвеснее, чем она думала, и даже с резиной каждый шаг был опасным, ее тело напрягалось, чтобы не упасть. Она переживала из-за отсутствия перил по бокам, все внутри сжималось, кости трещали, как хворост, она боролась с диким страхом, что споткнется и упадет в воду, как ее брат.

Она замерла на половине пути к вершине, пот пропитал спину платья. Она медленно повернулась к толпе.

— Я стою перед вами от лица моего отца, — она говорила громко, смотрела на твердую землю за людьми — Восемнадцать лет назад мы праздновали здесь конец войны. Этот день должен был стать самым ярким в нашей истории, а стал самым темным. Ни дня не прошло без груза потери любимого Мэла. Сегодня, в годовщину его смерти, мы вспоминаем его. Мы…

Толпа зашепталась, и Печаль отвлеклась на это, сбившись.

— Мы чтим…

Шепот стал громче.

Печаль смотрела сквозь кружево, чтобы понять, что их беспокоит. Она увидела, что толпа смотрит за нее, на мост. Некоторые даже показывали, сдвигая вуаль с глаз. Печаль увидела Расмуса в толпе, он хмурился из-за чего-то за ней, на лице его были радость и страх.

Печаль обернулась. И застыла.

За ней небольшая группа риллян появилась на вершине моста, где она должна была отпустить куклу.

Она знала, что рилляне приходили смотреть церемонию, они были любопытны, но они никогда не забирались на мост. Не смотрели оттуда на Раннон. Она видела там троих, они стояли без страха, что сковывал ее. Она не узнала двух по краям, но они были похожи, как близнецы: худые, высокие и темнокожие, их волосы были заплетены аккуратными рядами и ниспадали им на плечи. Женщина была в объемном платье того же оттенка охры, что и туника и штаны ее брата.

Но она знала лорда Веспуса, отца Расмуса, стоящего между ними в зеленом камзоле. Он выглядел как его сын: те же волосы оттенка лунного света, сиреневые глаза, острые скулы. Рилляне старели медленно, только постепенное беление волос показывало это, и Веспусу могло быть от тридцати до восьмидесяти.

Только твердость в глазах делала его достаточно старым, чтобы быть отцом Расмуса.

Он был довольно добр к ней, когда был в Ранноне, всегда щедр, когда прибывали посылки из Риллы, он угощал ее сладостями, хитро подмигивая, чтобы она никому не говорила. Но сегодня его губы были сжаты, он искал кого-то взглядом в толпе за ней. Печаль всеми силами не давала себе обернуться. Она смотрела на Веспуса, видела, когда его взгляд остановился, и он ухмыльнулся и кивнул риллянке рядом с собой. Печаль обернулась и проследила за его взглядом, увидела Расмуса, что был бледнее обычного и наблюдал за отцом.

Ее охватила паника, слова Шарона о заметности чувств Расмуса зазвучали в голове. Потому они были здесь? Кто-то сказал им, что поведение Расмуса вызывает подозрения? Они пришли забрать его?

Нет. Это все должно было закончиться. Прошлой ночью был последний раз…

Она посмотрела на Шарона, моля взглядом о помощи, и он сжал колеса кресла, словно хотел поехать к ней. Но не мог. Он беспомощно смотрел, прося ее что-то делать, что она не знала.

Печаль хотела спуститься, но заметила молодую женщину с младенцем в толпе. Женщина следила за ней, хотя поглядывала на риллян на мосту. Она прижала ребенка крепче, посмотрела на Печаль снова. Ждала ее действий. Они смотрели на нее, ждали ее ответа. Она хотела бежать. Все инстинкты просили бежать. Но она не могла. Она будет их канцлером.

Она отвернулась от риллян с колотящимся сердцем и глубоко вдохнула.

— Мы чтим его, — сказала Печаль. Она заметила движение у карет, страх усилился, когда Расмус подошел ближе. Вуаль мешала, она не могла попросить его глазами отойти. — И мы вспоминаем его сегодня и всегда, — закончила Печаль.

Иррис тут же шагнула вперед, расплескав немного смолы, спеша подняться к Печали. Она двигалась увереннее Печали

Она подняла вуаль Печали и успела шепнуть:

— Ты в порядке? Что нам делать?

— Не пускай Раса, — выдохнула Печаль. Я закончу.

Иррис слабо кивнула, и Печаль повернулась и пошла по мосту.

Веспус и двое риллян наблюдали за ее медленными, но уверенными, благодаря смоле, шагами. Она прижимала куклу к груди, где колотилось сердце, влажные ладони грозили закончить церемонию раньше, чем планировалось. Каждый шаг занимал вечность, пока она не оказалась на вершине.

Веспус был в футе от нее, смотрел, а его товарищи были стражами по бокам. Он улыбнулся ей, это было знакомо и страшно, она заметила в его лице Расмуса. А потом он повернулся к Рилле, Печаль посмотрела туда, и ее страх стал ужасом.

Сотни риллян пришли сегодня, намного больше, чем на вершине моста. Они заняли дорогу, ведущую к мосту, и Печаль поразилась их виду — столько красок, столько лиц, они улыбались, смеялись и тихо болтали между собой. Они повернулись к ней, движение трепетало в толпе, как шелк на ветру, пока все взгляды не упали на нее.

Печаль сжала куклу, как настоящего ребенка, и посмотрела на Веспуса.

— Здравствуйте, мисс Вентаксис, — сказал он на раннонском, его акцент был сильнее, чем когда он жил в Ранноне. Его взгляд окинул ее, словно оценивал для рынка.

— Лорд Веспус, — ответила Печаль, подавляя дрожь в голосе. — Рада снова вас видеть.

— И вас. Сколько… два года я не был в Ранноне? Вы стали молодой женщиной.

— Так случается с лучшими.

Веспус рассмеялся, звук был жутким, учитывая, где они стояли и почему.

— Канцлер не с вами? — он оглянулся за нее, преувеличенное движение заставило ее скрипнуть зубами.

— Ему нездоровится.

Лицо Веспуса было спокойным.

— Как ужасно. И именно сегодня…

— Посол Мира здесь? — спросила Печаль.

— Ей тоже плохо. Надеюсь, не от того же, что и канцлеру, — сказал Веспус.

Волоски на ее шее встали дыбом, тело словно предупреждало. Она смотрела на бывшего посла, которого считала, если не другом, то точно не врагом. Но тут он ощущался как угроза. Печаль сглотнула.

— Думаю, нет. Отцу плохо из-за горя, полагаю. Он потерял свою мать четыре месяца назад.

Веспус кивнул.

— Конечно. Мои соболезнования вам и вашим. Уверен, канцлер вернется на ноги уже скоро. А у вас, кажется, большая поддержка, — он кивнул за нее.

Печаль обернулась, Расмус стоял с Шароном и Иррис. Иррис была в ярости, старалась держать Расмуса за собой, а тот смотрел на Печаль. Линсель присоединился к ним, сказал Расмусу что-то, и он с новой силой попытался миновать Иррис.

— Вижу, мой сын все еще хочет быть рядом с вами, как верный щенок.

Печаль повернулась к Веспусу.

— Он был мне хорошим другом, — осторожно сказала она.

— Хорошим другом, — повторил Веспус. — Другом? Наверняка, он стал важнее за все время?

— Конечно. Лучше брата, — страх выдавливал слова из Печали, словно ложь могла спасти его.

Губы Веспуса дрогнули, и она знала, что слишком поздно. Веспус знал о ней и Расмусе. Как-то он все узнал.

— Лучше брата? — повторил он. — Как интересно.

Он словно высчитал это, часы на башнях забили в начале часа, но Печаль застыла, приросла к месту. Она хотела убежать с моста, быть подальше от лорда Веспуса и растущего страха в ней. Его коварный взгляд удерживал ее на месте, пока его два спутника спускались по мосту к толпе риллян на их стороне. Каждый удар колоколов, казалось, ударял по Печали, и она терпела, старясь не сжиматься.

На десятом ударе Веспус повернулся к своим товарищам, кивнул, и по их слову остальные рилляне расступились посередине. Они двигались, яркая одежда сверкала, смущая Печаль. Одиннадцатый удар, и она уловила движение внизу моста. Что-то не такое яркое, как рилляне, но все равно привлекало взгляд.

Последний удар прозвенел над рекой, Печаль уронила куклу.

Она разбилась об алмазную поверхность моста, осколки разлетелись в стороны.

Расмус кричал ее имя за ней, вопила толпа, пока угасал звон колоколов.

Но они не видели то, что видела она.

Там стоял юноша в длинном бирюзовом камзоле риллян. Но у него была смуглая кожа и карие глаза. Высокий. Худой. Улыбающийся.

Она хорошо знала это лицо. Видела его утром, пока разбиралась с Харуном. Печаль видела, как он рос, на картинах. Как и вся страна. Никто его не спутал бы с другим. Он был здесь, не нарисованный, а из плоти, кости и крови.

— Но не лучше настоящего брата, да? — сказал Веспус, широко улыбаясь.


9

Нежеланное чудо



Осколки куклы блестели у ее ног, хрустели под ее туфлями, когда она отпрянула на шаг. При виде разбитой реликвии и неподвижной Печали на мосту раннонцы двинулись волной, бросились вперед, а потом отступили, крича от страха и боли. Стражи порядка толкали их силой, рявкая, чтобы они стояли в стороне.

Но Печаль смотрела только на юношу, что глядел на нее с риллянской стороны моста.

В тот миг в мире был только он. Она не могла отвести от него взгляда, от его широких губ, хрупких плеч, длинного худого тела. Его телосложение было скорее риллянским, чем раннонским, он был изящнее, чем на картинах.

Она вздрогнула, когда он шагнул к ней. Она пыталась сказать ему остановиться, подождать, но не могла говорить, шок парализовал ее. За ней слышалось движение, шаги по мосту, голоса звали ее, приглушенные крики, приказы стражи, чтобы люди отошли, но она застыла и смотрела на юношу перед собой.

Мэл.

На один дикий и жуткий миг она улыбнулась спиной к толпе. Он вернулся. Все будет, как должно быть. Она не будет смещать Харуна, он будет в порядке, когда вернется сын. И Мэл был наследником, он будет следующим канцлером, и его возвращение исцелит Раннон, все изменится… Ей больше не надо ничего делать…

Ее улыбка увяла, радость испарилась так же быстро, как и возникла.

Она не успела понять, почему, юноша шагнул по мосту, толпа за ней двинулась снова. Печаль поняла, что они увидят его, если ничего не сделать. И тогда разверзнется ад. Если они полезут по мосту… Перил не было. Люди умрут. Десятками.

— Стой там, — сказала она, обнаружив голос. — Назад.

Он сжался, словно она ударила его, замер. Печаль отвернулась, Иррис и стражи медленно двигались к ней.

— Стойте, — приказала она. — Я в порядке.

Иррис была потрясена, но послушалась. Солдаты двигались.

— Мисс Вентаксис…

— Я сказала, что в порядке, — рявкнула она. — Спускайтесь. Это приказ.

— Печаль? — крикнул юноша. Его акцент был риллянским, голос — ясным. — Это ты?

Иррис и стражи посмотрели за нее, пытаясь найти источник голоса. Они услышали его.

Печаль повернулась, голова кружилась, руки дрожали от страха. Она сказала Иррис:

— Никого не пускать на мост. Не подпускать и близко к мосту. Иррис, пусть Лоза успокоит своих, и пусть все идут домой. Сейчас.

— Домой? Но…

— Иррис, прошу, — взмолилась Печаль.

Иррис замерла, глядя на Веспуса и еще двух риллян, тихо следивших за разговором. Она кивнула и поманила стражей за собой. Печаль ждала, пока они не спустятся, а потом повернулась к юноше, смотрящего на нее голодными глазами.

— Ты же не думаешь, что помешаешь им увидеть его? — тихо спросил Веспус.

— Лорд Веспус, поймите, это слишком опасно…

Печаль не успела закончить, услышала приказ Шарона, чтобы кто-то остался, и Расмус рявкнул:

— Я ей нужен.

— Пусть идет, — вдруг крикнула Печаль. Может, Веспус послушает сына.

Он тут же оказался рядом с ней, его плечо прижалось к Печали. Он выругался, увидев юношу из Раннона, окруженного риллянами внизу.

— Расмус, — Веспус отвлек внимание сына от юноши.

— Что это? — рявкнул он отцу на раннонском.

— И я рад тебя видеть, сын, — сказал Веспус. — Видимо, ты в порядке?

— Я задал вопрос, отец. Как это понимать? Кто это?

Веспус ответил на риллянском так быстро, что Печаль даже слов не разобрала.

— Невозможно, — сказал Расмус.

Веспус указал на юношу.

— И все же… — он повернулся к Печали. — Признаешь брата, Печаль?

Сердце Печали, казалось, пробивает себе путь из груди, пока она смотрела в глаза юноше и думала только об одном.

«Это все изменит».

— Иди сюда, Мэл, — сказал Веспус.

— Нет, он останется там, — Печаль пришла в себя. — Оставайся там.

Юноша замешкался, но Веспус кивнул, и он забрался по мосту легко, как риллянин.

— Стойте, — просила она. — Вы не понимаете.

Он замер, выражение лица было полно сожаления, но он покачал головой и пошел дальше.

Толпа за Печалью стала громче, люди Раннона, что долго были подавлены, теперь проснулись и были в отчаянии. Они не слушали Шарона и Иррис, толкали стражей и требовали ответа, что происходит. Необходимость знать была сильнее страха.

Стража порядка не была рада их поведению, по приказу Мирена они начали бить дубинками и рукоятями ножей по головам и телам ближайших жителей, не замечая пол или возраст. Печаль кричала им прекратить, разрывалась между попытками удержать Мэла и помочь своему народу. Страж ударил дубинкой по лицу старика, кровь полилась из его носа, толпа ревела и давила на них со всем, что попалось под руку, как оружием. Женщину с ребенком подавила толпа.

— Нет! — закричала Печаль. — Я приказываю вам остановиться.

Сначала она подумала, что тишина воцарилась от ее крика, что люди услышали ее и послушались. Они замерли, словно от заклинания, и перестали толкаться и кричать. Стражи тоже пялились. Но на что-то за ней, и она поняла, что юноша, которого Веспус звал ее братом, добрался до вершины моста и стоял там на общем обозрении.

Солнце было за ним, озаряло светлые пряди волос, создавая ореол вокруг него, он протянул руки к Раннону. Он смотрел на неподвижных людей, которые не верили глазам.

Печаль застыла, как и они, ужас замер в животе. Слишком поздно. Она не справилась. Они охнули, а потом тысяча голосов зашептала:

— Мэл?

Громкость росла, стала криками, половина стражи тоже скандировала, Йеденват и аристократы вылезли из карет, и все повернулись к юноше, как цветы к солнцу.

Печаль отчаянно смотрела на Шарона. Но вице-канцлер тоже смотрел на юношу, он был пепельным. Иррис стояла у моста, ее рот был раскрыт.

Веспус рядом с юношей улыбался.

Печаль повернулась к Веспусу.

— Лорд Веспус, вы должны увести его отсюда.

— Отец… — начал Расмус, но Веспус что-то рявкнул ему на риллянском, и тот закрыл рот.

— Мисс Вентаксис, нам нужно отвести его к канцлеру, — голос Веспуса снова смягчился.

Ослепительный страх снова впился в Печаль, она вспомнила состояние отца. Состояние Зимнего замка…

А потом поняла, что зря переживает, потому что они не дойдут туда. Она представила, как они пытаются доехать до Истевара, толпа следует за ними, разрастаясь, окружая карету. Стражи пытались бы следить за порядком…

Их порвут на кусочки люди, потрясенные чудом.

— Прошу, — умоляла она Веспуса. — Это слишком опасно. Толпа… вы же понимаете, как все обернется?

Она повернулась к кричащим людям. Руки тянулись к юноше, он был встревожен от вида толпы.

— Она права, — сказал он с большими глазами. — Люди пострадают. Смотрите на них… я не знал… — он посмотрел на Печаль. — Я не подумал… Прости.

Печаль тряхнула головой и посмотрела на Веспуса.

— На нашей стороне есть гостиница с садом и видом на реку, — Веспус указал влево. — Она называется «Мелисия» в честь моей наполовину сестры. Мы можем уйти туда на пару часов, пока толпа не разойдется. И позовите Линсель, будьте добры, — добавил он.

Печаль кивнула.

— Спасибо.

Веспус задумчиво посмотрел на толпу.

— Я оставлю стражу у риллянской стороны моста, — сказал он. — Разберитесь с народом. Мы подождем не на виду. Идем, — Веспус отвернулся от нее, схватил ладонью локоть Мэла.

На половине пути юноша оглянулся на Печаль с виноватым видом.

Печаль отвернулась.


10

Рилла



Ребенком Печаль часами пряталась в углах замка с Расмусом, задавала вопросы о Рилле, строила ее в голове. Она запоминала слова и описания: где был замок, дороги, что вели туда, где был дом его семьи, где проходили встречи. Она запоминала цвета, запахи, вкусы, пока его воспоминания почти не стали ее.

Она не представляла, что первый раз будет вот так пересекать границу: опустив голову, с колотящимся безумным сердцем, с истерикой, царапающей ее разум как монстр, требующий выпустить его. Она разогнала толпу, где мог начаться мятеж. Рилляне пошли за Веспусом, и она не знала, где теперь они были — на дороге остались только она, Шарон. Расмус, Линсель и страж, оставленный Веспусом у моста. Она слышала, как Архиор журчит справа, заглушая шум людей, но она видела только землю, пока они быстро шли к месту, что Веспус выбрал для их встречи.

Она оставила бледную, но решительную Иррис и остальной Йеденват за главных, а стражу отвечать за порядок, чтобы они развели толпу.

— И отправь птицу пажу моего отца, чтобы его перевезли в Летний замок, — сказала Печаль. — Тебе и Йеденвату тоже туда нужно, как только будет безопасно.

— В Летний замок? — Иррис растерялась.

— Мы не можем идти в Истевар. Слух разойдется по пути, толпа будет такой, что мы не пройдем. И Зимний дворец не готов для гостей.

Иррис мрачно кивнула.

— Скажи им ехать в простой карете с задвинутыми шторами. Ни с кем не говорить, никто не должен знать, кто внутри. Я хочу сообщить отцу.

— А стража для тебя?

— Я не хочу стражу.

— Печаль…

— Мы будем в порядке, — твердо сказала Печаль, кивнув толпе в Ранноне. — Я переживаю не из-за риллянской стороны моста. Тебе нужны все там. Поверь, тут будет Расмус.

Она повернулась идти, но Иррис схватила ее за запястье.

— Это… не он, да? — Иррис смотрела на Печаль. — Не может быть.

Печаль онемела. Она не знала, был ли он настоящим. Она подумала о прошлой ночи, когда она желала, чтобы он был жив. Чтобы он стоял на ее месте, занял его.

Казалось, ее желание вернуло его в тот миг, когда он был нужен. И от этого ей было не по себе, она не понимала дрожь на спине. Она знала лишь, что она теперь хотела стереть это желание.

Она смогла лишь убрать его с моста, подальше от людей.

Печаль смотрела на подругу.

— Думаю, мы узнаем, — сухо сказала она.

Они обнялись, и Печаль отпустила ее, спустилась по мосту в Риллу с креслом Шарона на спине, самого Шарона нес Расмус. Печаль не знала, кому из них от этого неудобнее. Линсель шла сзади, а Печали хотелось быть где-то, но не здесь.

К удивлению Печали, Веспус ждал ее, стоял с юношей и двумя риллянами, что были с ним на посту, у тропы, что уводила с главной дороги.

— Думали, мы не сдержим слово, лорд Веспус? — медленно сказала Печаль, стараясь прогнать тревогу из голоса.

— Конечно, нет. Я говорил, что мы подождем. Мы не хотели, чтобы вы пошли не той тропой.

— Это так заботливо.

Веспус быстро поклонился, взял Мэла за локоть и повел по тропе, двое темнокожих риллян шли за ними, ведя себя как стража Веспуса.

Близко к границе пейзаж Риллы не отличался от Раннона: растения были такими же, как и температура. И Печаль не озиралась, а смотрела на юношу, что якобы был ее братом.

Он шел рядом с Веспусом, и Печаль заметила, что он шел как риллянин, руки держал неподвижно, спина была идеально прямой. Она посмотрела на других с ними. Все рилляне двигались с грацией, которая казалась ей милой, несмотря на происходящее. Она на миг задумалась, у всех ли есть способности — у Линсель не было, как сказал Расмус. Но те близнецы… Могли быть с ними. Она мало знала о Веспусе, но представляла, что он предпочитал окружать себя людьми, которых он считал особенными. Она была так занята, глядя на них, что заметила гостиницу, только когда они пришли к ней.

Веспус остановился и повернулся к Печали.

— Полагаю, этот разговор вы хотели бы провести без зрителей?

Она опешила, но кивнула.

— Тогда мы уберем всех клиентов и скажем, когда будет чисто.

Он повел мальчика за угол, двое риллян ушла за ним. Линсель замешкалась, словно не знала, оставаться или идти за своими. Она решительно пошла за Веспусом, и Печаль кое-что поняла.

— Стойте, — окликнула она. Линсель замерла и оглянулась. — Вы знали? — спросила Печаль.

— Нет, — сразу сказал Расмус. — Конечно, не знала.

Линсель молчала, и рот Расмуса раскрылся.

Печаль спросила снова:

— Так вы знали?

— Мне не позволено открывать дела моего двора, — сказала Линсель.

— Ты знала? — Расмус повернулся к Линсель. — Давно?

— Мнене позволено открывать дела моего двора, — повторила Линсель.

— Я — твой двор. Наша королева — наполовину сестра моему брату. Моя тетя, — возмутился Расмус.

Линсель молчала. Она смотрела на Печаль, но без злорадства или вызова. Линсель словно говорила о погоде. Печаль приняла решение.

— Я не хочу вас в своей стране, — сказала она женщине. — Вы не вернетесь сегодня с нами. Вы останетесь в Рилле. Ваши вещи пришлют.

Печаль повернулась к Расмусу.

— Я остаюсь в Ранноне, — сказал он, опередив ее. — Я буду послом, пока ты или моя тетя не решите иначе. Я напишу ей сегодня.

Печаль замерла. Он предлагал кое-что серьезное, она знала это, и это было не ради долга. Он делал это для нее, показывал, где его верность, и горло Печали сдавило от благодарности. Миг затянулся, они смотрели друг другу в глаза, а потом Шарон кашлянул.

— Я благодарна, посол Корриган, — сказала Печаль, голос был ниже обычного. Линсель пожала плечами, Печаль не знала, было это извинение или нет. Она решила, что нет, Линсель ушла за Веспусом, оставив их ждать.

Шарон посмотрел на Печаль.

— Нужно проверить, знала ли Мира, — тихо сказал он, и Печаль кивнула. Если посол Раннона в Рилле знала, но не сказала им, это было изменой.

Пока они ждали Веспуса, Печаль разглядывала гостиницу, стараясь думать об этом, а не о том, что будет внутри. Как и в Ранноне, здание было низким, Печаль могла на носочках достать до края плоской крыши, хотя она это ожидала. Рас говорил, что на юге дома в Рилле похожи на раннонские, потому что погода совпадала, и южные рилляне многое переняли у соседей в архитектуре и обычаях. Но это здание, в отличие от раннонских, было живым.

Стены покрывало цветущее растение с листьями в форме звезд, только золотые окна в стенах дали Печали увидеть белую штукатурку вокруг них. Толстые шумные шмели лениво парили между рубиновыми цветами, их гул был низким и ровным, отличался от мелких худых насекомых, которых она прогоняла из своей комнаты, чтобы они не жалили ее. Она уловила синюю вспышку — разве жуки бывают синими? — и осторожно приблизилась.

— Птица! — потрясенно сказала она, отпрянув, кроха парила в воздухе, а потом пропала за углом, куда ушел Веспус и его сопровождение. Она повернулась к Расмусу, он кивнул.

Он с нежностью смотрел, как она разглядывает все это, подавляя с трудом улыбку.

— Чисто, — позвал женский голос, Печаль отвела взгляд от Расмуса, уловила гнев на лице Шарона и повернулась, чтобы идти к Веспусу.

Она завернула за угол здания, увидела у круглой, медового цвета двери риллянских близнецов, три синие птицы летали вокруг женщины, словно она была цветком. Она дружелюбно улыбнулась, но тревога помешала Печали ответить тем же, она лишь кивнула. После паузы Шарон въехал в дверь первым, Печаль — за ним, помогая ему миновать порог на кресле, Расмус шел в конце.

Они остановились, когда дверь за ними закрыли, и мимо прошла риллянка, направляясь к дальней части гостиницы, пропадая затем за углом. Печаль оглянулась и поняла, что другой близнец остался снаружи.

В гостинице было темно, по сравнению с летней яркостью, и тут было прохладнее. Кожа на плечах Печали покалывала, ее ощущения обострились. Она сжала кулаки, радуясь давлению ногтей на кожу, боль как-то успокаивала.

— Сюда, — позвал Веспус на раннонском из глубины здания. Печаль помедлила, ее глаза привыкли к полутьме, и она пошла туда, где ждали Веспус и юноша.

Они обогнули скамейки и столы из золотого дерева, как дверь, отполированные до масляного блеска, в центре каждого стола была вазочка с красным цветком, как те, что были на стенах. На окнах были шторы в красно-белую клетку, пол под ногами Печали был плиткой, постукивал бодро под ее подошвой, шуршал под колесами Шарона. Она озиралась и, несмотря на повод собрания здесь, хотела остановиться и смотреть, наслаждаться моментом. Это место отличалось от всего, что она видела. Выглядело так уютно. Так гостеприимно, словно это слово для этого места и придумали. И всюду были краски. У Печали кружилась голова, она представила, как все ярко дальше в стране.

Нежные пальцы задели ее спину, и она сжала виновато руку Расмуса за собой, а потом они повернулись к углу, где ждал Веспус.

Свет падал из окна за ним, Веспус был затемнен и сидел, уперев локти в стол перед собой, пальцы были сцеплены под подбородком. Линсель сидела с одной стороны от него, без эмоций, а юноша — с другой. Рядом с юношей была безымянная риллянка.

— Присаживайтесь, — Веспус указал на стулья напротив, и сердце Печали забилось быстрее. Она пыталась скрыть напряжение за показной уверенностью, потянулась к стулу, но Шарон остановил ее.

— Мисс Вентаксис не может сидеть спиной к комнате, — сказал Шарон.

Ответ Веспуса был плавным и мгновенным. Слишком плавным:

— Простите, я подумал, что вам будет проще, лорд Дэй, не втискиваться на коляске в тесное пространство.

Печаль достаточно знала политику, чтобы увидеть в этом очередную игру власти, и Шарон понимал это. Стиснув зубы, он ответил:

— Вы заботливы, но мисс Вентаксис все равно не может здесь сесть, это меня тревожит. Уверяю, мне будет удобно в любом пространстве, — его слова были краткими, но тяжелыми, расцвела тишина, мужчины смотрели друг на друга.

— Погодите, — сказал юноша, прерывая тишину. — Можно выйти?

Веспус кивнул, риллянка встала, выпуская юношу. Без предупреждения он поднял стол, развернул его на девяносто градусов, оставив Веспуса и Линсель во главе стола.

— Вот, — он улыбнулся Печали. — Теперь мы не будем открывать спины, а лорд Дэй может легко уместиться в конце стола.

Решение было подходящим и быстрым. Не повышая голос, юноша отдал приказ, тихо и просто все решил для всех. Он указал ей выбирать сторону, и Шарон выбрал за них, направившись влево. Печаль пошла за ним, скользнула за его креслом, чтобы сесть посередине, а Расмус устроился слева от нее. Они опустили ладони на стол, чтобы их было видно. Линсель, Веспус и юноша подвинулись, чтобы быть напротив. Риллянка подвинула стул и была рядом с юношей.

Они уселись, мужчина принес поднос с бокалами и графином. Они молчали, пока он наполнял бокалы золотой жидкостью, а потом растаял тихо, как и появился.

Юноша посмотрел на бокал, потому на Печаль, поднял его в ее сторону с вопросом.

Печаль проигнорировала тост.

— Как мне тебя называть? — спросила она у него.

— Мэл, — сказал Веспус. — Это его имя.

Печаль прикусила язык, чтобы не накричать на него, хотя ее прищуренные глаза выдавали раздражение.

Юноша — Мэл, как теперь ей стоило думать о нем, хотя бы сейчас — виновато улыбнулся ей и убрал волосы за уши.

Она увидела пятно на его шее, темный участок кожи в форме полумесяца. Она невольно охнула. Его пальцы подрагивали, он замер и подумывал прикрыть пятно волосами. Но он тряхнул головой и оставил волосы убранными, а пятно на виду.

Печаль старалась не смотреть на Шарона, хотя он тоже должен был смотреть на шею юноши. На метку, которая была у Мэла, и все о ней знали.

— А это Афора, — продолжил Веспус, возвращая к себе внимание, риллянка склонила голову, сложив руки на столе перед собой.

— Почему она здесь? — спросил Шарон.

— Я была одной из тех, кто обнаружил Мэла, — сказала она Печали на раннонском, понятно, но с сильным акцентом. — Лорд Веспус попросил меня прийти, чтобы я рассказала вашему отцу. Мой брат Мелакис тоже был там. Он снаружи, стережет дверь для нас.

Печаль кивнула. Она не успела попросить Афору начать, Веспус хлопнул в ладоши.

— Если никто не против, я заказал бы еды. Мы рано начали сегодня, не позавтракали, и, похоже, можно будет говорить и есть при этом. У вас есть время? — спросил он у Печали

Она сомневалась, что сможет есть. Желудок казался слишком маленьким и каменным для еды. И она не хотела медлить, ей нужно было вернуться в Раннон и увидеть, как сильно навредили действия Веспуса.

— Боюсь, нет. Мне нужно встретить отца в Летнем замке, — сказала Печаль.

— Мы не поедем в Истевар? — сказал Веспус.

— Летний замок ближе, туда не так опасно добираться для нас и моего отца, учитывая, что произошло у моста. Я уже послала ему просьбу покинуть Истевар сразу же. Думаю, он уже в пути, — она на это надеялась.

— Тогда у нас есть время хотя бы на два блюда, — улыбнулся Веспус. — Не переживайте, мисс Вентаксис, мы успеем. Не думаю, что канцер прибудет задолго до ночи, а мы всего в паре часов пути. Что скажете?

Заговорил юноша… Мэл:

— Мы будем рады, если вы согласитесь.

Отказ не помог бы. Веспус был прав: Харун доберется позже, и если они останутся, успеют услышать историю Мэла. И проанализировать ее. Она кивнула, игнорируя то, как он просиял от этого.

Веспус поманил, и тот же тихий и быстрый слуга подошел к столу. Печаль старалась слушать, не выглядя заинтересованно, пока Веспус заказывал.

— Хочешь, переведу? — спросил Расмус, склонившись.

Печаль покачала головой.

— Ты в порядке? — его голос был тихим шепотом, его слышала только она. Она кивнула, но смотрела на Веспуса, слушала переливы его слов, стараясь не замечать взгляд юноши рядом с ним.

Вес его глаза был ошейником на ее шее, душил ее. Он смотрел, и ее кожа пылала в ответ. Сердце колотилось, она ощущала это кончиками пальцев, прижатых к гладкому дереву стола. Слишком быстро.

Он отвернулся, и она разглядывала его краем глаза. Он выглядел таким здоровым. Она никогда не видела, чтобы раннонец выглядел так хорошо. Почти все, кого она знала, были бледными, несмотря на смуглую кожу, редкие выходили на солнце, если не работали под ним. Этот юноша будто купался в солнце, его кожа сияла, как и белые зубы.

— Он заказывает все в меню, — вдруг сказал Мэл, прерывая ее мысли. — Ты ведь ничего риллянского не ела?

— Конечно, ела, — ответил за нее Расмус с вызовом. — Я делился едой, что мне присылали.

— Я просто спросил.

— Теперь знаешь.

— Расмус… — Веспус перестал заказывать и хмуро посмотрел на сына, Расмус скрестил руки и посмотрел на него.

— Что?

— Постарайся быть вежливее.

— Я и был. Это он приставал.

Веспус что-то рявкнул сыну, и Расмус покраснел, а юноша и Афора опешили. Расмус резко закрыл рот, стол погрузился в напряженную тишину.

Расмус учил ее риллянскому, но разговорному — приветствие, прощание, фразы о погоде, еде, членах семьи. Риллянский был не таким прямолинейным, как раннонский, и многие слова у них переводились фразами — прощай было «буду рад нашей следующей встрече», а мама была «та, что вырастила меня под сердцем». Печали нравилась романтика в этом, но понять разговор риллян было невозможно тому, кто не родился с этим или не изучал всю жизнь. Это напомнило ей, что они с Шароном были в невыгодном положении за этим столом.

Напряжение прервало прибытие еды. Мэл не соврал — Веспус заказал все. Поверхность стола была покрыта тарелками оливок, сияющих от масла, острых листьев неизвестных растений с яркими цветками, политых чем-то темным и вязким, золотистым хлебом, сплетенным узлами и косами, усеянным семенами. Она ощутила запах миндаля — мазарин, сахарно-миндальная паста, которую в Рилле делали на празднике. Творог таял, ароматный и кислый. Там были груши, помидоры, сливы, инжир, финики, пирожные с орехами и сиропом.

— Ешьте, — настоял Веспус, начал обслуживать себя, Линсель и Афора тут же послушались.

Печаль не знала, с чего начать, беспомощно смотрела на еду.

— Летние груши особенно хороши, — сказал Мэл, протянув ей одну.

Печаль покачала головой, взяла сливу и горсть фиников, пока он не сказал что-то еще. Зная, что он — и все — смотрит на нее, она сунула финик между губ и откусила.

Вкус заполнил ее рот, невероятно сладкий, нежный, и Печаль прижала ладонь к лицу, боясь, что выплюнет финик, потому что это было слишком.

— Вкусные, да? — Веспус держал яблоко, как сферу.

Она кивнула, проглотила кусочек. Не позволяя себе думать, она откусила сливу. Она была не такой, как финик, кислой, то, что нужно, чтобы спасти ее от сладости. Она откусила еще кусочек, третий, четвертый. Вскоре она глодала косточку, мякоть сливы застряла между ее зубов, липкий сок был на подбородке.

Она хотела больше. Оголодав, она оторвала кусок буханки, зачерпнула им творог, размазала ножом по хлебу. После этого она съела горсть оливок, удивилась косточке и подумала на миг, что сломала зуб. Она добавила горсти крохотных твердых помидоров, взяла еще фиников, уже готовая к их сладости, разрезала инжир на четыре части и съела с кожурой, а еще один с творогом. Она ела руками, как и все они, а тарелки были для косточек и шкурок, ножи использовались, когда пальцы не справлялись.

Один Расмус не ел, но Печаль едва замечала хоть что-то, кроме пира перед ней, ее тревоги и страхи померкли перед едой. Расмус напряженно прислонялся к спинке стула, потягивал воду, а остальные набивали животы, запивая резким вином со вкусом солнца.

— Мне принести еще еды, милорд? — слуга обратился к Веспусу, и Печаль поняла, что они почти все съели.

Она села прямее, ошеломленная, смотрела на остатки пира. Осталось немного фруктов и кусочек мазарина. Они съели все.

Веспус осмотрел стол и покачал головой.

— Нет. Оставь это и принеси кофе. Так сойдет.

Слуга кивнул, составил пустые тарелки и унес их.

— Понравилось угощение? — Веспус облизывал пальцы, глядя на Печаль.

— Было вкусно, — честно сказала Печаль. Было очень вкусно. Даже сейчас, с до боли набитым животом, ей хотелось взять кусочек золотого персика, что еще оставался. Она хотела разломить его, съесть половинку, а другую смазать мазарином. Вкус у всего тут был необычным, она не думала, что устала бы от такой хорошей еды.

Она отодвинулась, поражаясь силе своей нужды, потянулась к воде и долго пила. Даже вода тут была вкуснее, легкая, свежая, а еще казалась чище, чем в Ранноне. Она не знала, что у воды есть вкус.

— Есть что-то древнее и почетное в разделении хлеба с друзьями, — сказал Веспус. — Ваша страна хорошо меня приняла. Я рад, что смог отплатить. Ваше здоровье, — он поднял бокал вина. — За вас обоих, — он склонил бокал в сторону Мэла и сделал большой глоток.

Слуга принес странный серебряный чайник и семь крохотных чашек, налил темную густую жидкость в каждую. Напиток пах тепло, насыщенно и с ноткой горечи, и Печаль снова сглотнула. Слуга поставил в центре стола кувшин сливок и миску кубиков сахара, Веспус остановил его, подняв палец.

— Откроешь окно? — попросил он, и слуга поклонился, пробрался за риллянами и открыл шестиугольное окно, толкнув его. Запах цветов на стене смешался с ароматом кофе.

Слуга пропал в другой части гостиницы, Веспус добавил кубик сахара в свой кофе.

— К делу? — сказал он. — Мэл, готов рассказать сестре, что с тобой произошло?

От его слов хорошие ощущения от еды и совместного пира пропали, оставив Печаль снова напряженной. Она стиснула зубы, но промолчала, юноша кивнул, добавил себе много сливок в чашку, и жидкость стала светло-коричневой. Он добавил два кубика сахара и перемешал. Он посмотрел на Печаль и улыбнулся.

— Лорд Веспус сказал, что раннонцы пьют черный кофе, но я не могу пить его без сливок, — сказал он.

Печаль промолчала, вскинув брови. Хватит болтать. Она была тут не просто так.

— Хорошо, — он кашлянул. — Я не помню, как упал с моста, — начал он, глядя на воронку кофе в чашке. — Но порой мне снится: холодно и темно, я не могу видеть. Не могу дышать. Думаю, это воспоминания из реки, но я толком не помню. Как и не помню мать или моего… нашего… отца, — он посмотрел на Печаль, она опустила взгляд на чернильную тьму кофе. — Я могу лишь передать, что мне рассказали о том дне. Но сам могу рассказать, как жил после.

Волоски на ее руках и шее встали дыбом, несмотря на жару, и Печаль невольно склонилась к нему.

— Расскажи, — попросила она.


11

Рассказ самозванца



Старушка-риллянка нашла его в воде в половине мили от своего дома, он застрял там в камышах. Ее дом был ниже по реке, в милях от моста и от многого другого. Она долго жила одна, и ей это нравилось.

Война сделала жизнь у воды опасной, как и в Ранноне, и многие рилляне бросили дома у реки во время войны, боясь, что чужаки их захватят, но никто не тронул старушку в маленьком домике. Толстые коричневые курицы спокойно искали червей у нее в саду, несли яйца в благодарность за крышу. Она растила свои травы, знала, где собрать ягоды в лесу чуть дальше от реки. Она набирала воду в реке, ловила рыбу, а в саду были козы и птицы.

Она была сама так долго, что отвыкла говорить вслух, и она не издала ни звука, когда увидела фигурку в маленьком пруду рядом с главной рекой. Там она часто сидела, и рыбки убирали мозоли с ее ног, а она собирала водоросли оттуда для супа. Но сегодня там был мальчик.

Она видела, что он мертв, его глаза были закрыты, а розовый рот — открыт, тело не двигалось. Раннонец, она сразу поняла это по его бронзовой коже и круглым ушам. Он был в бело-зеленом, ткань порвалась, вода пыталась украсть одежду. Она прошла в пруд и увидела метку на его шее, похожую на луну. Она согнулась, кости в спине щелкнули, колени затрещали. На миг она подумала оставить его тут, природе, но отругала себя. Если бы в воде был ее ребенок, разве она не хотела бы, чтобы кто-нибудь вытащил его?

Она схватила его пухлые ручки и подняла, кряхтя от веса. Он был больше, чем выглядел, и тяжелее. Она взяла его удобнее, прижала к плечу и вышла из воды. На берегу она опустилась на землю и устроила мальчика рядом.

Его глаза были открытыми.

Они мгновение смотрели друг на друга, старушка и мальчик, а потом он заплакал. Как и она.

— Она взяла меня домой, — продолжал Мэл. — Сказала, что мне днями было плохо, что я уснул, как только мы попали туда, и она думала какое-то время, что я не выживу. Но она поила меня бульоном, мыла, ухаживала, и через две недели я проснулся нормально. По ее словам, я съел тост и яйцо, начал болтать с ней. Конечно, она не понимала меня, а я — ее. Но мы нашли общий язык.

— Почему она никому не сказала, что нашла вас? — спросил Шарон.

Печаль благодарно посмотрела на него. У нее была тысяча вопросов, но они столпились в горле и во рту, не давая ей говорить, словно она сама тонула.

— Было некому говорить. Мы жили на окраине. У нее не было гостей, пока не пришли Афора и ее брат Мелакис. Она не покидала маленький мир, который создала для себя. Ей не нужно было.

— Но она должна была понимать, что у вас есть дом, семья. Вы не сказали ей, кем были?

— Думаю, сказал. Но на раннонском. Она на нем не говорила. А когда я овладел риллянским достаточно, я забыл почти все, что было раньше. И когда лорд Веспус спросил меня, оказалось, что я помню немного раннонского, но даже это было ограниченным, ведь я упал маленьким. До этого я знал только ее, кур, луну, деревья и реку. И я не задавался вопросом. До… — он посмотрел на Афору. — Пока не пришла Афора.

Риллянка кивнула, допивая воду из чашки, а потом заговорила:

— Мы с братом катались верхом, — начала она, Печаль села прямее, словно понимала это.

— Когда это было? Сколько тебе было? — спросила она у Мэла.

Он и Афора посмотрели на Веспуса.

— Давно это было? — спросила Печаль у Веспуса.

— Два года назад, — медленно ответил лорд.

Печаль и Шарон отреагировали одновременно:

— Вы утаивали это два года?

— Вы нашли его два года назад и молчали?

Даже Расмус ударил чашкой по столу и смотрел на отца, раскрыв рот.

— Если вы дадите ему объяснить… — начал Веспус.

Но Печаль поняла кое-что еще и повернулась к Линсель.

— Вы сидели в моем доме, под моей крышей два года и молчали, — ее голос был холодным. — Вы все знали и промолчали. Шпионили, врали…

— Я не врала.

— Не смейте оправдываться, — рявкнула Печаль. — Предательница.

— Мисс Вентаксис, я прошу вас успокоиться, — тихо сказал Веспус.

Кожа Печали пылала от гнева и смущения из-за упрека как ребенку. Гнев собрался в груди, но она не успела его выпустить, ладонь сжала ее колено. Расмус смотрел вперед, нежно сжимая ее ногу.

Этого хватило, чтобы она пришла в себя, и она глубоко вдохнула.

Она скрестила руки и повернулась к Афоре.

— Хорошо. Продолжайте.

Афора сжала губы от приказа, но склонила голову и заговорила снова:

— Моя лошадь потеряла подкову, и мы решили срезать, чтобы к ночи найти кого-то и заняться лошадью. И мы нашли первым домик Белисс…

— Моя… опекунша, — перебил Мэл. — Ее зовут Белисс.

Афора кивнула.

— Мы подошли и постучали в дверь, и нас удивило, что ответил юный раннонец, — она кивнула Мэлу. — Сначала мы решили, что он был там с любовницей-риллянкой, — Печаль скрывала эмоции, — и прятался от властей. Но вышла Белисс, и стало ясно, что дело другое. Мы не знали, что еще делать, и послали за лордом Веспусом. Мы ждали три дня, задавали мальчику одни и те же вопросы снова и снова. «Кто ты? Почему ты здесь?». Но его ответы были одинаковыми — он был ребенком Белисс, это был его дом. Старушка отказывалась участвовать, пока не прибыл лорд Веспус. Он ее разговорил, и подтвердились наши надежды. Мы нашли потерянного наследника Вентаксис. Живого и невредимого.

Было что-то странное в том, как она говорила. Словно репетировала это. Паузы, ударения, даже то, как она вскидывала брови, словно сама удивлялась, выглядели как выступление.

Шарон ответил сухо:

— Просто невероятно, — и Печаль поняла, что он тоже это заметил.

— Я впервые тогда узнал это, — Мэл склонился в ее сторону. — Я не спрашивал раньше, откуда я там, и была ли она моей мамой.

— Но ты не выглядишь как риллянин, — сказала Печаль. — Совсем.

— Я не знал тогда о них, — он посмотрел ей в глаза. — Я знал себя и Белисс. И для меня не было важно, что мы не похожи. Я не был похож на коз и куриц. Я считал, что у всех в мире свой цвет и разный облик.

— Вы были, должно быть, удивлены, — сказал Шарон, — когда они вам рассказали.

Он пожал плечами.

— Конечно. Конечно, был. Я любил свою жизнь. Любил… Белисс. Она была всем для меня, научила всему, что я знал. То был мой дом. Я не хотел быть где-то еще, не хотел уходить.

— И тебя забрали в столицу? — Печали было все равно, чего хотел или нет Мэл, она хотела услышать всю историю. Ее нетерпение проникло в голос. — А потом?

Он обмяк на стуле, отодвинувшись.

— Да. И я все еще не помнил ничего из прошлого о Ранноне. Они… — он посмотрел на Веспуса, тот кивнул. — Ее величество, королева Мелисия, и совет не были так убеждены, как лорд Веспус.

— Сестра думала, что он — самозванец, — добавил Веспус. — Она переживала, что я задумал войну между странами. Она приказала арестовать его. Они привели в замок и Белисс и тоже обвинили ее.

— Что изменило мнение тети? — спросил Расмус. Веспус помрачнел на миг, но ничего не сказал.

Ответил Мэл:

— Кроме метки, Белисс сохранила одежду, в которой меня нашла. Она была у нее после стольких лет, хоть и потрепанная. Это принесли в замок, осмотрели, нашли ярлычок портного. Королева Мелисия помнила, в чем я был. Особенно вышивку на воротнике. Она была из Риллы. Подарок ее портного. Уникальная.

Тишина за столом. Веспус подозвал взмахом руки слугу, шепнул убрать кофе.

— Где? — спросил Шарон. — Одежда? Ее уже, наверное, нет.

Он ожидал, что они скажут, что костюмчик потерялся или пострадал от проверок, и Печаль соглашалась, так что она была удивлена, когда Афора полезла в скрытый карман платья и вытащила сверток, обернутый тонкой бумагой. Она осторожно опустила сверток на стол, изящно убрала бумагу и показала шорты и тунику бело-зеленого цвета детского размера. На воротнике туники была вышивка, как и сказал Мэл. Лунные цветы.

Печаль потянулась к одежде, Веспус отодвинул ее.

— Вещи хрупкие, — холодно сказал Веспус, когда Печаль хмуро посмотрела на него. — Падение и вода, как понимаете, оставили след. Мы защищали их, чтобы отдать канцлеру, — Веспус вытащил из-под камзола длинную стеклянную палочку, ею он отодвинул белую ткань и показал ярлычок. — Но тут ярлычок королевского портного Кориуса. Вы были там, лорд Дэй, не так ли? И помните это.

Печаль посмотрела на Шарона, тот с каменным лицом кивнул.

— Посол Раннона знает, что вы нашли потерянного ребенка? — спросила Печаль.

— Нет, — ответил твердо Веспус. — Посол Мира ничего не знала. Маленький круг знал до этого утра по приказу Мелисии. Она не хотела вреда для Миры. Мире сообщили этим утром, как и тем, кто сопровождал нас к мосту, незадолго до отбытия.

— Почему ее там не было? — спросила Печаль. Раньше Мира всегда посещала церемонию, оставаясь на риллянской стороне.

— Ее попросили не приходить.

Тон Шарона был ледяным:

— Вы запретили послу Раннона прибыть на церемонию поминовения?

— Не будем сейчас об этом, — Печаль молила Шарона взглядом, он хмуро кивнул. — Я все еще не понимаю, почему вы не сообщили нам, когда убедились, — сказала она Веспусу.

— Причин много, — сказал Веспус. — Во-первых, практическая сторона. Мы сказали бы, что нашли мальчика, едва понимающего слово на раннонском, которого никогда не стригли, который не носил обувь в жизни, но считаем его потерянным сыном канцлера? И вы бы готовили комнаты? Он не мог читать, у него не было образования. Он дрожал сначала только от того, что с ним в комнате были Белисс, Афора и я. И ситуация с вашим отцом… Стоило показать Мэла отцу, учитывая его… кхм, сложности?

Печали не понравилась его пауза. Ей не нравилось, что так он намекнул, что знал, что за сложности там были.

— Не нужно было сообщать моему отцу. Вы могли сообщить моей бабушке, пока она была жива. Или лорду Дэю. Или даже мне.

— Я этого не хотел, — вдруг сказал Мэл, привлекая к себе их внимание. — Когда мне сказали, кто я, я решил, что не хотел быть Мэлом из Раннона.

Печаль вдохнула.

— Тогда кем ты хотел быть? Как тебя звали? Женщина, Белисс. Она тебя как-то должна была звать.

— Ир биши. Она звала меня Ир биши.

— Это значит «тот, кого обнаружили». Или найденыш, — сказал Расмус ледяным тоном. — Это не имя.

— Я этого не знал, — рявкнул Мэл, взгляд помрачнел. — Для меня это было именем, пока мне не сказали иначе.

Расмус не ответил.

— Я знаю, что ты чувствуешь, — Мэл посмотрел на Печаль еще раз, — потому что так я ощущал себя два года назад. Весь мой мир перевернулся, все, что я считал настоящим, пропало. Я злился и не хотел, чтобы это было правдой.

Она уставилась на него.

— Что изменилось? — тихо спросила она. На миг показалось, что остальные в комнате пропали, не было слышно ни вдоха, ни шепота. Печаль ждала ответа, ее сердце яростно колотилось, хотя она не знала почему.

— Я хочу узнать, откуда я. Кто я, — Мэл опустил ладони на стол, перевернув их, показывая открытость, и склонившись к ней. — Я хочу знать свою историю и свою семью, если они позволят. Если ты позволишь. Я хочу знать о себе правду.

Печаль поймала себя на том, что склонилась к нему и кивает. Она поняла, что узнала его. Хотя она родилась после смерти брата, Печали всегда казалось, что глаза Мэла смотрят на нее. Он был знакомым. Она забыла, где была, забыла обо всех здесь, кроме Мэла.

— Я хочу домой, — сказал он.


12

Шахматная доска



Расмус громко кашлянул, Шарон отодвинул кресло от стола и сказал:

— Думаю, мы услышали достаточно.

Печаль пришла в себя от транса, в который впала от слов Мэла. Она моргнула и отклонилась на стуле, мысли были густыми, как сироп.

— Мы уходим? — спросила она.

— Нам нужно собрать совет и подготовить твоего отца. Думаю, мы знаем все, что нужно, — Печаль смотрела на него, не скрывая смятения, и Шарон сказал. — Мисс Вентаксис, нам нужно в Летний дворец. Сейчас.

— Путь может быть опасным, — сказал Мэл, и Печаль посмотрела на него. — Там все еще может быть толпа.

Ощущение узнавания прошло, Печаль хмуро посмотрела на Мэла, тревога щекотала спину, он смотрел на нее растерянно, словно тоже это ощущал.

— Позвольте послать кого-то к мосту и проверить, чист ли путь для нас, — Веспус плавно встал и уперся руками в стол.

— Для нас? — сказал Шарон.

— Конечно. Мы едем с вами. Мы договорились.

Шарон глубоко вдохнул, Печаль встала, вдруг ей захотелось быть снаружи, вдали от этих людей и спора, что вот-вот разразится. Шарон справится. Ей нужно место, чтобы подумать.

— Я подышу воздухом.

— Я с тобой, — хором сказали Расмус и Мэл.

— Я предпочту одна, — сказала Печаль, не глядя на них.

— Это мудро? — сказал Веспус. — Мэл пойдет с вами. Вам нужно поговорить наедине. Пару дней мы будем постоянно требовать ваше время.

— Не знаю… — начал Шарон, но Печаль покачала головой, ей нужно было выйти.

— Хорошо. Мы не уйдем далеко.

Она не дала ему добавить, вышла из-за стола. Шаги за ней сообщили, что Мэл последовал, но она не замедлилась для него, не показала, что ждет.

Дверь гостиницы открылась, словно Мелакис, стоявший снаружи, ожидал, что она выйдет. Солнце сияло жестоко после полумрака гостиницы, и она моргнула, замерев, ожидая, пока глаза привыкнут.

— Мы пойдем и проверим мост.

Голос Афоры испугал ее. Печаль не слышала ее и Линсель, стоявших теперь тихо за ней. Афора кивнула Печали и оставила их, Линсель ушла за ней.

Печаль молчала, пошла в противоположную от Афоры и Линсель сторону.

— Стоит оставаться у Мелакиса на виду, — сказал Мэл, но Печаль не слушала его, пошла по узкой тропе на звук руки, надеясь, что он не пойдет. Ее платье цеплялось за ветки, она тянула его, поднимала юбки, шла, пока не оказалась на полянке над ревущей водой. Она прошла и посмотрела вниз, поверхность была бурной и злой. Ярость реки совпадала с бурей в ней, и она смотрела, как река бьется о камни, оставляя густую пену.

— Трудно поверить, что я выжил в этом, — сказал Мэл рядом с ней.

Печали не нравилось, как близко он стоял к ней. Он так легко вторгся в ее пространство, словно они встретились не пару часов назад. Она шагнула вперед, встала на краю утеса. Ее раздражение усилилось, когда он присоединился к ней.

— Я хотел бы что-нибудь вспомнить, — сказал он. — Что-то важное, что доказало бы все. Лорд Веспус думал, что метки, слов Белисс и одежды хватит. Я тоже надеялся. Но лорд Дэй не убежден, я это вижу. Как и ты, да?

Печаль пожала плечами. Она честно не знала, что думать. Ее разум раскачивался, как маятник, между «да, она ему верит» и «нет, как можно?». Оба варианта вызывали пустоту. И она молчала, глядя на реку.

— Все хорошо. Я понимаю. Я бы тоже не верил. Сначала.

Она хотела, чтобы он ушел, оставил ее распутывать узел мыслей в голове. Если он надеялся убедить ее сейчас, то ошибался.

— Прости насчет моста. Я не думал, что будет значить для людей мое появление, — он сделал паузу. — Лорд Веспус думал, что это хорошее решение. Он рассказывал, как все было в Ранноне из-за того, что случилось со мной. Он думал, люди обрадуются мне, если учесть, что это годовщина падения.

Печаль прикусила щеку изнутри. Лорд Веспус не хотел сделать людей счастливыми, юноша был так наивен? Но что-то не дало ей рявкнуть на него. Это как ударить щенка.

— Я узнал, что мы придем сегодня, только вчера поздно ночью, — продолжил Мэл. — Может, нам стоило подождать. Но я рад, что встретил тебя.

Мэл поднял руку, словно хотел коснуться ее, и Печаль, не думая, отпрянула.

И потеряла равновесие.

Ее левая нога съехала с края утеса, грязь не удержала ее. Она посмотрела в глаза Мэлу, размахивая руками, крик застрял в горле. На долю секунды она застыла между землей и рекой, ее тело отклонилось, его притягивала гравитация и ее движение. Она увидела его намерения ярко, словно но сообщил о них.

Она глупо пошла сюда с ним, поверила его невинности. Чтобы он отвел ее к краю.

Он хотел сбросить ее.

Его рука обхватила ее запястье, он потянул ее от края. Она врезалась в него, и они рухнули на землю, в грязь и листья.

Они упали неловко, Печаль наполовину оказалась на нем, ее колено ударилось о землю с болью, его ладонь все еще держала ее с силой, что оставит на ее запястье кольцо аметистовых синяков. Он отпустил, и она поднялась, не обращая внимания на боль в колене, сжимая запястье правой рукой, глядя на него. Мэл с опаской смотрел с земли, а потом медленно встал.

— Думаю, одного Вентаксиса в Архиоре хватит на пять поколений, — сказал он с дрожью в голосе.

Печаль сглотнула.

— Я бы не дал тебе упасть, — тихо сказал он.

Она кивнула, не зная, верит ли ему. Она быстро и тяжело дышала, словно бежала.

Шум за ней заставил обернуться, Веспус и Мелакис выбежали на полянку. Сердце Печали подпрыгнуло к горлу, пока за ними не появился Расмус.

Рилляне посмотрели на бледные лица Печали и Мэла, листья и прутики на них с вопросами в глазах. Веспус нахмурился.

Он открыл рот, Мэл шагнул вперед, заслонив собой Печаль. Закрыв от него. Он защищал ее. Он спас ее, а теперь ограждал. Ее желудок сжался от осознания.

— Какие новости? — осведомился Мэл, не дав Веспусу заговорить.

— Толпа ушла, — сказал лорд, глядя на Печаль и Мэла с вопросом.

Печаль не ждала, когда он их озвучит, прошла мимо них, впервые побаиваясь возвращаться в Раннон.

Шарон ничего не сказал, пока они шли к мосту. Все молчали. Мелакис понес Шарона, Афора взяла кресло. Печаль следовала за ними, тихий Расмус был рядом с ней, а Мэл и Веспус шагали в конце.

Веспус был прав, стражи порядка разогнали толпу, но Печаль все еще ощущала на себе взгляды, пока они спускались по мосту в Раннон. Она держалась середины, двигалась медленно, помня о нефритовой воде далеко внизу. Но даже это не мешало ей думать о раннонце, что шел за ней, следить за его каждым шагом.

Допустим, это был Мэл Вентаксис, вернувшийся из мертвых. Он был прав, метка и одежда были убедительны. И он был похож на портреты. Он вернется домой, Харун выздоровеет, и она больше не будет канцлером. Никогда.

Что-то в ней напряглось, она замерла.

— Что такое? — спросил Расмус, но она покачала головой и зашагала снова.

Она не хотела быть канцлером. Так почему мысль, что он заберет ее место, вызывала странные ощущения?

— Карета всего одна? — голос Веспуса разогнал ее мысли.

Шарон дождался, пока близнец поместят его в карету, и ответил:

— Да, остальные уехали в Летний замок. О гостях нас не предупредили. Но мы пришлем одну за вами, когда приедем.

Веспус застыл, Печаль подавила улыбку. Было приятно в чем-то выиграть у Веспуса.

Веспус повернулся к ней, сверкая глазами, и Мэл снова встал между ними.

— Хорошо… то есть, спасибо, — исправился Мэл. — Мы подождем в башне на риллянской стороне ее прибытия, да, лорд Веспус?

— Долго? — сказал Веспус, голос был натянутым, ледяной гнев в глазах выдавал его.

Печаль дала Шарону ответить:

— Четыре часа? Два мы будем ехать туда, и два — карета к вам.

— И еще два на наш путь к вам. И канцлер к тому времени давно прибудет.

Кивок Шарона был блаженством.

— Можно взять лодку, — сказал Веспус, взглянув на Афору. Она кивнула.

— Мы подождем, — сказал Мэл Печали. — Все хорошо.

Веспус хмуро посмотрел на него, но Мэл улыбался Печали.

Печаль знала, что должна предложить что-то в ответ на его решение, но не могла себя заставить, все еще не придя в себя от случившегося у реки, в гостинице, на мосту. Она смогла неловко кивнуть, смотрела, как кучер сложил кресло Шарона и прикрепил к карете сзади, а потом она забралась внутрь и подвинулась для Расмуса.

Веспус сжал плечо сына.

— Расмус поедет с нами, — сказал он.

— Но он — посол Раннона, — сказала Печаль, кучер захлопнул дверцу и сел на свое место. Расмус посмотрел ей в глаза с мольбой.

— Пусть атташе Корриган проведет время с отцом, — сказал Шарон. — Он присоединится к нам в Летнем замке. Поехали, — он постучал по крыше кареты, и Печаль услышала, как хлестнул кнут.

— Шарон, что…?

— Нам нужно поговорить о делах государства, это нельзя делать при риллянине, даже дружелюбном, — Шарона было едва слышно за шумом колес. — Что произошло, пока вы были одни? — он кивнул на листья на платье, и Печаль убрала их, пока отвечала:

— Он сказал, что хотел бы, чтобы доказательств хватало, но и он бы не доверял на нашем месте. И он… — она хотела рассказать, что он спас ее, но решительный вид Шарона заставил ее передумать. Шарону не нужно было знать это. Но все утро было таким запутанным, что, если бы ей кто-то сказал, что черное — это белое, она бы поверила.

— Не знаю, кто этот мальчик, но это не Мэл Вентаксис. Это невозможно. Мэл мертв, так уже восемнадцать лет. Это правда. Мы не должны забывать это.

Она уставилась на него.

— Ты же не думаешь, что это он? — он склонился, глядя ей в глаза.

Она не могла смотреть ему в глаза.

— У него есть метка. Там, на шее. Одежда… Шарон, у них есть одежда. И он как на портретах…

— Ради Граций, — рявкнул Шарон. — Ты просто хочешь, чтобы это был он.

— А что такого? Найти брата, причину, по которой Раннон сломлен, а отец зависим, живым — плохо? — ответ Печали тоже был резким.

— Так вовремя, Печаль? Из всех дней именно сегодня.

— Годовщина падения.

— И утро после того, как я сказал, что ты заменишь отца. После того, как женщина умерла при всех. В день, когда мы проголосовали советом за тебя.

Печаль отклонилась. Вряд ли это было совпадением. Она знала, что не желала, чтобы он ожил именно в этот миг и спас ее от всего, но он так вовремя появился сегодня. Еще пара дней, и он пришел бы в другой Раннон.

— Многие убили бы за власть, которой ты хочешь избежать, — продолжил Шарон. — Люди. Твоя семья. И Веспус точно хочет, чтобы Мэл был канцлером.

Печаль не понимала.

— Какое Веспусу дело, кто канцлер в Ранноне?

Шарон склонился.

— Знаешь, почему Харун изгнал его?

— Нет, — Печаль не знала. Если честно, как только она узнала, что Расмус мог остаться тут, когда его отец уедет, ей был все равно. Она спрашивала у Расмуса, конечно, но и он не знал. Они решили, что это из-за Ламентии, что он поссорился с Харуном из-за этого, как Арран Дэй и Корам Меллвуд, и как те, кого отсылали до этого.

— Он просил у Харуна землю в Ранноне.

— Что? — глаза Печали расширились. Она не понимала. — Зачем ему тут земля?

— Из-за его деревьев альвус. Веспус пытался выращивать их в своем поместье веками, но толку было мало.

Печаль кивнула, она знала это. Расмус говорил ей, что древесина, смола и даже листья были ценными. И они были редкими, потому что их было сложно выращивать. Если бы не способности его отца, связанные с растениями, он вообще не смог бы заставить их расти.

— И он думает, что тут земля лучше? — сказала Печаль.

— Да. На севере Риллы мало солнца, почва не так плодородна… Он просил у Мелисии дать ему земли на юге, где будет проще для него, но она отказалась забирать их у людей, которым они принадлежали.

— Отец тоже отказал ему?

— Наоборот, размышлял над этим, — сказал Шарон, снова удивив Печаль. — Пока Йеденват не напомнил ему о слухе, что Веспус был против соглашения о мире, потому что верил, что Рилла победит в войне. Он подталкивал Мелисию сражаться за победу, надеясь захватить себе Северные болота, где он смог бы устроить ферму.

Рот Печали стал «О» от понимания.

— Думаете, он снова пытается получить ту землю? Что он ради этого даже поведет самозванца к власти? Ради пары миль земли?

— С его марионеткой у власти это будет не парочка миль земли, Печаль. Зачем ему только это? Это будет весь Раннон. Шанс править, как его наполовину сестра. Не забывай, у них разные отцы. Отец Мелисии был королем. Веспуса — мелким лордом. Ей было суждено стать королевой, править страной, а ему… Он получил поместье отца на севере. Думаешь, этого Веспусу хватает?

Печаль покачала головой.

— Но это… после того, что сделал Харун, кто будет возражать, когда старший сын вернется из могилы и восстановит землю, даже если при этом риллянин будет его правой рукой?

— Если это так, но он планировал это… как долго? С тех пор как покинул Раннон, если они говорили правду, что нашли Мэла два года назад.

— Разве это не еще одно странное совпадение? Он уходит и сразу находит потерянного наследника? Понимаешь теперь мой скепсис?

Печаль кивнула. Она должна была понять это раньше. Почему бы наполовину брата королевы Риллы устроило бы местопосла в Ранноне? Он рос в роскоши, которую не мог унаследовать, амбиций хватало, чтобы подталкивать сестру продолжать войну, хотя все знали, что она этого не хотела, лишь бы он получил немного земли. Прожил бы он восемь лет в Ранноне за просто так? И он сменил тактику, решил попросить землю у Харуна. И когда это провалилось…

— Нужно написать королеве Мелисии. Она должна знать, что задумывает ее брат, — решительно сказала Печаль.

Шарон с жалостью посмотрел на нее.

— Печаль, тот мальчик жил в ее замке два года. Она нам не написала. Я не верю, что она в этом вместе с Веспусом, — осторожно добавил он, — но мы не должны показать ему свои подозрения, пока не узнаем больше. Так что не говори ничего и атташе Корригану, когда он вернется. Мы не знаем, сколько он уже знает.

Печаль открыла рот, чтобы защитить Расмуса. И замерла. Она даже не задавалась вопросом, почему Веспус радостно оставил единственного ребенка так далеко от дома.

— Расмус сказал бы мне, — сказала она, не желая высказывать это вслух. — Если бы он знал о Мэле. Он бы написал. Потому Веспус оставил его. Потому что он уже это затеял. Нашел мальчика, которого использует, — мурашки побежали по ее рукам от зловещего предчувствия. — Погодите, — Печаль вспомнила слова Мэла. — Он сказал, что не знал до прошлой ночи, что они придут сегодня. Они не планировали этого, но ночью… что-то заставило Веспуса передумать.

Шарон был прав. Линсель могла написать Веспусу об Алиссе. Веспус был в замке Раннона восемь лет, он достаточно знал, чтобы понять, как ответит Шарон. Он решил показать Мэла сегодня, чтобы помешать им.

И он это сделал. Они не вернулись в Истевар смещать Харуна. Вместо этого Харун ехал в Летний дворец, чтобы понять, был ли встреченный Печалью юноша его давно потерянным сыном.


13

Летний дворец



Летний замок называли Жемчужиной Раннона, бывшая королевская семья и их двор перебирались сюда на летние месяцы, наслаждались садами, срывали с деревьев финики и инжир и разламывали руками сразу же. Канцлеры Вентаксиса сохранили эту традицию, приглашали послов, Йеденват и их семьи сюда на неделю или две.

Врата с причудливым узором сияли медью на солнце, их открыли для них, и Печаль с Шароном притихли, пока карета долго подъезжала к главному зданию замка, готовясь к тому, кто их встретит.

Печаль выглянула в окно на замок, трехэтажное здание из гладкого голубого камня, хотя там было больше окон, чем стены, по крайней мере, спереди. Большая лестница вела от дорожки к лазурным дверям, и они всегда поражали Печаль яркостью. Над ними был большой балкон, а еще выше на флагштоке был флаг Вентаксис — теперь Раннона — как на мачте. Черное сердце, окруженное шипами, коронованное огнем. Сегодня он висел без ветра.

Они остановились у лестницы, часть ее покрывала гладкая доска для коляски Шарона, и они сделали дверь поменьше внутри больших. Низкий мужчина с редеющими темными волосами и добрым лицом поспешил по ступеням. Смотритель, Печаль его уже знала пару лет, хотя он, похоже, не сразу узнал ее, а потом вздрогнул и поклонился.

— У нас послание, милорд, мисс Вентаксис, — он вручил свиток бумаги Шарону. — Птица только что прилетела.

Шарон взял свиток и откатился в сторону, Печаль — за ним, игнорируя Йеденват и прочих аристократов на пороге.

Шарон выругался.

— Что там? — спросила Печаль, и он отдал ей свиток.

Печаль посмотрела на слова. Писал распорядитель Харуна, там говорилось, что Харун в том же состоянии, что и когда его утром оставила Печаль. Его никак не доставить в Летний замок к ночи.

Печаль повторила слово Шарона, не замечая его поползшие вверх брови.

— Веспусу это не понравится.

— Веспус тут ничего не поделает.

Печаль читала дальше. На ночь Харун останется в Зимнем замке, и его распорядитель позаботится, чтобы он пришел в себя. Утром его привезут на север.

— Что теперь? — сказала Печаль.

— Нам все еще нужно поговорить с Йеденватом до прибытия риллян, дать им знать, что произошло в гостинице. Но сначала тебе нужно привести себя в порядок.

Печаль посмотрела на себя, обнаружила еще листья, могла лишь представить, что с волосами. Конечно, смотритель опешил при виде нее. Наверное, она пугала.

— Я пришлю Иррис, когда все уляжется, — сказал Шарон, она оставила его, смущенно прошла в фойе.

Летний дворец был красивым, пол был из розового мрамора, а участки стен между большими окнами — светло-голубыми. Даже крыша была отчасти из стекла, чтобы обитатели и их гости ужинали и танцевали под звездами, когда долгими летними днями в Ранноне все еж темнело. Как и в Зимнем дворце, все сохранилось, как было в последний раз, когда тут был Мэл. В отличие от Зимнего замка, тут было чисто.

Она ощутила стыд. Она должна была лучше стараться управлять всем. Не стоило делать отца отговоркой. Она решила стараться, когда вернется, и замерла, рука была на пути к перилам, она вспомнила, что не знала, от чего вернется. И кто вернется с ней.

Что-то изумрудное и едкое поднялось в ее животе от этой мысли.

— Просим прощения, мисс Вентаксис.

Печаль обернулась, рука все еще была вытянута. Она моргнула, глядя на двух девушек, смотревших на нее. Они были на год или два старше нее, темноглазые, их каштановые волосы были заплетены в длинные косы, достающие им до бедер, длинные серые фартуки были поверх черных туник. Старшая из них продолжила:

— Мы можем чем-то помочь?

— Мне нужно освежиться, можете показать, где я могу это сделать? — сказала Печаль, змеиное ощущение в желудке притихло.

— Я покажу ваши покои, мисс Вентаксис, — сказала младшая. — Прошу, сюда.

Они миновали резные толстые двери, попали в широкий коридор, в этой части дворца она никогда еще не была. Пол был плотно накрыт, и Печаль увидела, что ее туфли оставляют оранжевые пятна пыли на бежевом. Она замерла, разулась, игнорируя удивление на лице служанки, а потом сделала шаг, постанывая от неожиданной мягкости под ногами. Зимний дворец был в коврах, но их использовали восемнадцать лет и не меняли. Ковры тут были чистыми, как в день, когда их постелили.

Они шли дальше, миновали двери, что манили Печаль открыть их. Как и в фойе, потолок был стеклянным, открытым закату, что начался над ними, отбрасывая оранжевое сияние на стены.

Наконец, служанка остановилась у дверей, присела в реверансе и открыла их. Печаль прошла внутрь.

Комната была темной, но не душной, и Печаль подозревала, что окна и шторы закрыли недавно. Она представила, как девушки бегали из комнаты в комнату, узнав, что посетители приедут не любоваться, а ночевать. Закрывали шторы и окна, скрывая следы их преступлений.

Преступлений в желании солнца и свежего воздуха.

Печали нравилась мысль маленького мятежа в Летнем замке, как она делала в Зимнем. Ей нравилась мысль, что работники, забытые тут почти весь год, жили с тайными наслаждениями за закрытыми дверями. Мебель была красного, голубого и золотого цвета, открывались окна и шторы. Она надеялась, что девушки могли тут играть и в тайне наслаждаться книгами. Она пообещала мысленно прислать им немного своих игр, когда вернется в Истевар.

Печаль раздвинула занавески и нашла за ними большое окно. Она посмотрела в него, увидела впервые такой сад, как тут. Густые пальмы, трава, широкие восковые листья, и все озаряли последние лучи солнца.

У нее закружилась голова, она отпрянула, резко вдохнув. Вид на сад, даже сквозь стекло, неприятно напомнил ей о том, что случилось в Рилле у реки.

— Вы в порядке, мисс? — спросила девушка, Печаль кивнула, дав занавескам упасть на место.

Она осмотрела остальную часть комнаты. Там были бежевые диваны, и Печаль восхитилась ими — материал выглядел новым и чистым. Никаких дыр, заплат или пятен. Ножки в форме лап льва, столик между ними был с тарелкой с фруктами и графином с испарениями. Печаль прошла дальше, увидела открытые двери — слева виднелась кровать с белым — белым! — мягким покрывалом, и она напоминала Печали облако. Справа была ванная, ножки ванны были с когтями, как и у диванов.

Девушка нервно переминалась на пороге.

— Все устраивает? — сказала она.

— Тут мило, — сказала Печаль. — Мы… где?

— Во дворце? — спросила девушка, Печаль кивнула. — Мы в крыле канцлера, его еще звали Крылом королька, но здесь не было спальни для вас. Это одна из комнат для важных гостей.

— Мило, — повторила Печаль. — Раньше я видела только парадные залы.

— Хотите тур? — робко спросила девушка.

— Может, завтра, — сказала Печаль.

Девушка кивнула.

— Я могу сделать что-то еще.

— Нет. Хотя, назовешь свое имя? — сказала Печаль.

— Шенай, если нужно, мисс. Моя сестра — Шевела.

— Вы всегда тут работали?

— Да, мисс. Наш отец — распорядитель. Мы тут родились.

Повезло им. Вырасти в таких условиях.

— Я бы хотела чистую одежду, — сказала Печаль. — И все, пожалуй. Спасибо.

Шенай присела в реверансе и оставила Печаль одну.

Она обошла комнату, касаясь всего, что ей попадалось: плетеной веревки между шелком дивана и деревом его основания, прохладных голубых стен с их узором штукатурки. В ванной она поднимала баночки без подписей, нюхала их по очереди, не могла назвать большую часть запахов, но понемногу любила все. Мягкие полотенца, прохлада эмали ванны. Она включила холодную, потом горячую воду, поразилась легкости, в Истеваре вода вылетала резко.

Стук в дверь сообщил о прибытии Шенай или Шевелы, и Печаль крикнула входить. Она была удивлена и рада, увидев, что это Иррис с черным платьем.

Девушки обнялись без слов, крепко сжали друг друга.

— Ты в порядке? — спросила Иррис, отодвинувшись и держа подругу в руках, разглядывая ее лицо.

Она отпустила ее, Печаль сжалась, вдруг устав, словно остатки сил она берегла для этого.

— Не знаю. Я не могу думать. Все происходит так быстро. Только я что-то решу, случается что-то еще.

— Ты же не думаешь, что он — Мэл?

Тон Иррис показал Печали, что она, как и Шарон, не верила, что это возможно. Печали хотелось ее уверенность. Как они могли быть так уверенны?

— Он выглядит как на портретах, не поспоришь, у него на шее есть метка, хотя это может быть татуировка, — Печаль сняла старое платье через голову, взяла у Иррис новое, пальцы мяли ткань. — И там была старая одежда, в которой, по словам Веспуса, его нашли. Но как мальчик мог пережить то падение? Я смотрела на реку. Мост высок, а Архиор быстрая. Он не мог плавать. И, как и сказал твой отец, уж слишком совпало появление. Состояние отца. Голосование Йеденвата. Мэл сказал, что он только прошлой ночью узнал, что они придут. Но разве может все так хорошо совпасть? — ее слова были потоком мыслей, соскакивали с губ, и она не знала, можно ли было ее понять.

Но Иррис поняла.

— Это невозможно, — согласилась она.

— Он спас меня, — выпалила Печаль, явно не закончив.

— Кто?

— Мальчик. Мэл. Он спас мне жизнь. Мы прошлись — мне нужно было отойти, а он пошел со мной. Мы были у реки, и я соскользнула. Он мог дать мне упасть. Но спас.

Иррис уставилась на нее, Печаль пожала плечами. Только это не совпадало с планом Веспуса. То, что Мэл заступился за нее дважды. То, как спас. Искренность в его голосе, когда он говорил, что не даст ей упасть. Его любезность. Ему не нужно было вести себя с ней хорошо, так зачем он это делал?

Иррис покачала головой.

— Это ничего не означает. Он должен был спасти тебя. Иначе все подумали бы, что он тебя столкнул. Чтобы избавиться.

— Возможно, — но это ощущалось не так. И это не объясняло, почему он заслонял ее от Веспуса. Если только — ее озарило — это не было его планом вызвать доверие. Они с Веспусом могли задумать эти моменты, чтобы Мэл казался героем. Она же думала, что их слова в Рилле звучали отрепетировано?

Хотелось бы знать точно. Она хотела что-то точное, а не истории и выдумки.

Хотя она запуталась, Печаль перестала мять платье и пригладила его ткань.

— Спасибо за это.

— Пока не благодари. Тебя ждет Йеденват.

Что-то в ее тоне заставило Печаль замереть, пока она натягивала новое платье через голову.

— Куда я приду? — спросила она.

— В хаос, — просто сказала Иррис.

Иррис прижимала ладонь к спине Печали, успокаивая, пока вела ее к месту в наспех открытом зале совета в Летнем замке, а потом Печаль осталась одна.

Она села, и комната взорвалась.

— Это он? — лорд Самад почти стоял, будто хотел забраться на стол и схватить ее. — Это Мэл?

— Конечно, нет, — фыркнул Бейрам Мизил. — Не смеши.

— Если все будут спокойнее… — попыталась Печаль.

— Как ребенок мог пережить то падение? — не слушала ее Тува Маршан. — Люди гибли, пока ныряли за ним. Десять сильных мужчин, умевших плавать.

— Он выжил! — ревел Самад, указывая на Шарона, щеки вице-канцлера потемнели от смущения или гнева.

— Лорды и дамы, прошу… — попыталась вмешаться Печаль, но Самад и Тува спорили дальше, чего не было раньше.

— Если бы Печаль была сыном, вы бы и дальше цеплялись за мечту о вернувшемся к жизни ребенке? Нет! Этим утром все вы, — Тува сделала паузу, указывая пальцем на всех в комнате, — голосовали за Печаль. А теперь? Что заставило вас передумать?

— Как мы можем поддерживать ее теперь? — сказал Каспира. — Нам нужно точно знать, Мэл это или не он.

— Это не Мэл, — кричала Тува. — Мэл мертв.

Печаль сидела и смотрела, как спорит Йеденват. Злые взгляды Шарона кричали ей что-то сделать, но она видела, что не выйдет. Они не послушают. Ни ее, ни друг друга. Не сейчас. Лучше пусть выскажутся, пока не прибыл Харун и рилляне.

И она не знала, во что верила, у нее не было времени подумать об этом. И она молчала, снова думая о том, как Мэл защитил ее. Улыбнулся ей. Она пыталась не смотреть на ссорящихся Самада, Туву, Каспиру и Байрума; скоро они могут быть и не ее проблемой. А его. И весь Раннон будет его.

И снова в ней вспыхнуло что-то едкое и зеленое, заставило сесть прямо, и резкость этого движения утихомирила Йеденват.

Тут распорядитель постучал в дверь, он с ужасом на лице сообщил, что Веспус и юноша прибыли.

— Ведите его сюда, — потребовал лорд Самад.

— Да, я посмотрю на него, — сказала Тува.

Распорядитель отчаянно посмотрел на Шарона.

— Лорд Веспус спросил, можно ли им в их комнаты, раз канцлера тут нет.

— Откуда он знает, что канцлер не здесь? — спросила Печаль.

Распорядитель сглотнул.

— Он спросил… Я не знал, что нельзя говорить.

Шарон глубоко вдохнул.

— Может, всем нам лучше отдохнуть и собраться утром. Когда мы будем держать себя в руках.

Он посмотрел на Туву и Самада, они сидели и хмуро смотрели друг на друга.

Распорядитель ушел, и все повернулись к Шарону.

— Нам нужно быть единым фронтом завтра, — сказал Шарон. — Оставьте в стороне свои мнения и чувства, думайте, что лучше для Раннона.

Печали казалось, что последнее было обращено ей.

Печаль пошла в свои комнаты после встречи, ее тело болело, веки были тяжелыми. Но вторую ночь подряд, забравшись под одеяло, она не могла уснуть. Она пыталась обхитрить себя, считала вдохи и выдохи, рассказывала себе истории. Сон не приходил, и она села, свесила ноги с кровати и взяла халат, оставленный ей.

Она прошла к столу, налила стакан воды и вышла на балкон. Она оставила двери открытыми, впуская ветерок и запах реки в нем. Она вышла на прохладный мрамор и посмотрела на тихий и темный сад. Над ней сияли тысячи звезд, и ее окутало нечто, похожее на спокойствие, несмотря ни на что. Ночной воздух очистил ее, прогнал тревоги и страхи, и мир был таким неподвижным, словно она была одна в нем. Ей это нравилось.

Она больше не переживала о себе и Расмусе, не злилась на отца. Не терялась, сочувствуя людям. Не думала о Мэле. Опять эта опасная мысль: «Плохо ли, если он окажется настоящим Мэлом?».

Она вернулась в комнату, опустила стакан, подвязала халат поясом. Она вдруг не могла найти покой, была полна сил, словно луна зарядила ее. Она посмотрела на двойные двери, задумалась, мог ли кто-то быть за ними. Она не мешкала, открыла их, и коридор оказался пустым, кроме двух стражей в конце. Она прошла к ним, подняла палец к губам. А потом ноги понесли ее из ее крыла, ладонь тихо закрыла дверь за ней, и она призраком бродила по залам Летнего замка.


14

Уйти на рассвете



Она открывала все двери, заходила во все комнаты. Она не задержалась в старых покоях родителей, едва взглянула на портреты на стеках. Она закрыла дверь в старую комнату Мэла, как только поняла, чья она, ей хватило его днем.

При виде стража она каждый раз просила тишины жестом, и ей кланялись или кивали, а порой делали вид, что не видели ее. Печаль никого не встретила по пути. В Летнем дворце было мало работников, те, кто тут был, уже спали. Замок принадлежал ей.

Благодаря стеклянным потолкам и яркой луне ей не нужна была лампа, все было видно, когда она открывала двери в комнаты. Она нашла зал для завтраков. За ним была терраса, и то, что она приняла за окна, было стеклянными дверями, все было открыто так, чтобы за завтраком наслаждаться садом. Дальше были комнаты меньше, кресла в полоску, столики для игры под пыльными покрывалами, старая арфа, струны которой тихо вскрикнули, когда она их задела. Комната джентльменов со столом с шарами в центре, маленьким баром в углу, где оказались бутылки, когда она открыла, под ними были липкие следы.

За фойе она нашла просторный бальный зал, пять люстр свисало с потолка, факелы на стенах могли сделать его ярким или темным, если нужно. В углах были спиральные лестницы, они вели на балкон с местами для зрителей, откуда можно было смотреть на танцы внизу или скрываться для других целей. Желудок Печали сжался, она быстро покинула бальный зал, отправившись в часть замка, которую знала. Под крылом ласточки была галерея, комната для рисования и библиотека.

Ноги привели ее в комнату рисования, ручка была холодной, когда она открывала дверь. Комнату ярко озаряла полная луна, и, словно так было задумано, луч света падал на мольберт с последним портретом Мэла, каким он был бы в двадцать один.

Печаль пересекла комнату в три шага, сорвала покрывало, охнула от картины. Он был нарисован стоящим, в черном, как всегда, с большой вазой белых лилий на фоне. Это был он. Этого юношу привел на мост Веспус. Он мог быть моделью для рисунка, сходство было сильным.

Даже в мелочах, которые она не замечала раньше. Одна сторона губ изгибалась чуть больше другой, получалась слабая, но постоянная ухмылка. Его нос был не совсем прямым, чуть смещался влево. Юноша был таким. У него не было симметрии риллян, и это делало его другим на первый взгляд. Они были идеальными, Мэл — нет. Она думала, что он идеален, но нет. Не совсем.

В углу была подпись, темная краска на темном фоне, и она пыталась разобрать ее. Кр… нет, Гр…

Шаги отвлекли ее, она ощутила себя виновато, попыталась прикрыть картину. Удалось наполовину, и хозяин картины замер на пороге.

Расмус смотрел на нее.

— Я ходил к тебе в комнату, — сказал он странным тоном. — Я искал тебя.

Печаль хотела пойти к нему, броситься в его объятия, он был ей нужен. Но она замерла, обеспокоившись из-за пустого выражения его лица. Веспус сказал что-то, когда она уехала? Он узнал что-то о Мэле?

— Что такое? — спросила она, взяв себя в руки.

— В моей комнате есть балкон, — сухо и медленно продолжил Расмус. — В Зимнем дворце я бы не открыл двери, но тут ощущалось иначе. Словно их нужно открыть. Рядом с моей — комната Бейрама Мизила, и он тоже так подумал, потому что открыл окна после встречи с тобой и Йеденватом. Ему с Тувой Маршан было что обсудить, — он замолчал и посмотрел в глаза Печали. — Когда ты собиралась сказать мне, что сместишь отца?

Печаль замерла, словно пол под ней пропал.

— Я собиралась сказать тебе, — начала она. — Я хотела сказать…

— Не надо, — рявкнул он, и Печаль притихла.

Теперь на его щеках была краска, румянец был светлым. Его челюсть была напряжена, он сжимал зубы за стиснутыми губами. Он дышал слишком медленно. Он не злился, он был в ярости. И едва держался.

— Когда? — процедил он.

— Как только я подпишу бумаги, — прошептала Печаль.

— Нет. Когда это было решено? Потому что я помню тебя прошлой ночью. Я провел почти всю ее с тобой. Значит, после? Иначе ты сказала бы мне, да? Ты бы не пришла в мою комнату, в мою постель, не сказав, да?

Печаль опустила голову и заговорила тихо и монотонно:

— Прошлой ночью Шарон сказал мне, что это произойдет. Но до утра перед мостом это не было официальным. Йеденват вызвал меня на рассвете и проголосовал.

— И когда мы… это уже было в действии? Когда ты пришла ко мне, это уже было решено. И ты молчала, — его сиреневые глаза были холодными, смотрели на нее. — И что было прошлой ночью? Подарок на память?

Стыд и вина обжигали ее вены.

— Рас, — начала она тихо. — Ты прав. Я все испортила, стоило рассказать тебе. Поверь, я не хочу этого. Ты знаешь. Но у меня нет выбора.

— Да? Потому что, если этот юноша — твой брат, у тебя есть выбор.

— Наши отношения незаконны.

— Раньше это нам не мешало. Не должно остановить и теперь.

— Расмус…

— Хватит звать меня по имени. Я молил тебя поговорить со мной неделями. Я знал — знал — что что-то грядет, и я все время пытался понять, как найти способ для этого. Пытался найти способ не потерять тебя. Я думал, ты ощущаешь то же самое. Я думал… — он не закончил, отвернулся и пошел прочь.

— Расмус, стой, — позвал Печаль, страх сделал ее голос высоким. Все не могло так закончиться. Она не могла полностью потерять его. Он был ей нужен.

Он шел, и шок пригвоздил ее к месту. Он бросал ее. А потом он остановился и повернулся к ней.

— Что?

— Я не хочу… — она не знала, как закончить. — Ты мой лучший друг, — взмолилась она.

— Так всегда. Печаль. Этим я и был. Ты не считала меня чем-то большим. А я глупо подумал, что однажды стану. Надеялся.

Печаль не могла дышать. Она смотрела на его несчастное лицо, поняла, что совершила ошибку — много ошибок. Она говорила себе, что лучше не говорить об этом, а привело все к этому. Каждый раз, когда она обещала себе, что они поговорят, она заставляла его верить, что им есть о чем говорить. Но этого не было. Не могло быть. И если она потеряет его сейчас, виновата будет сама.

— Мы знали, что это не навсегда, — только и смогла прошептать она.

Он открыл рот, закрыл его, тряхнул головой. А потом заговорил пустым тоном:

— Я не просил вечности. Я не просил тебя быть моей невестой или истинной любовью. Я просил сейчас. Я хотел шанс посмотреть, есть ли у нас что-то больше, чем проникание в комнаты друг к другу, уходя на рассвете. Шанс. Но у меня его не было, да?

Он ждал ответа. Но Печаль не могла. Его слова били по ее голове, потеряли смысл, и они могли лишь смотреть друг на друга.

Молчание затянулось так, что стало стеной между ними, и он повернулся и ушел, медленно, размеренно и тихо. Она услышала тихий щелчок двери, он закрыл, а не хлопнул ею за собой.

Печаль не знала, как долго стояла там, безумно искала решение, мост через пропасть, что разверзлась между ними. Они ссорились раньше, конечно, они ведь знали друг друга десять лет, но никогда это не ощущалась как в последний раз.

Дверь открылась снова, ее сердце дрогнуло, но забилось при виде Шарона, его колеса тихо катились по полу, он был одет, несмотря на время. Давно он был там?

— Я просто… — начала Печаль и замолчала, когда он посмотрел за нее на наполовину прикрытый портрет Мэла.

Шарон без слов проехал в комнату, склонил голову набок и смотрел на картину.

— Жутко, — сказал он, — как мальчик похож на это.

Печаль смогла лишь кивнуть.

— Что ты наделала? — Шарон перевел взгляд с картины на Печаль. — Я тебя слышал. Вас обоих слышал.

Кровь Печали похолодела.

— Шарон…

— Ты врала мне. В лицо, — слова были ледяными, острыми, как ножи. — Как можно быть такой глупой?

— Мы не думали ничего такого…

— Как давно это продолжалось?

Печаль ответила не сразу.

— Восемнадцать месяцев, — сказала она.

— И ты была с ним в постели, Печаль? Ради Граций, тебе семнадцать.

— Значит, я уже могу быть заменой канцлера, но не заниматься сексом? — гнев Печали вспыхнул, и она повернулась к вице-канцлеру. — Но, конечно, Йеденват будет править, пока мне не исполнится двадцать один. Мне достаточно лет, чтобы быть вашей марионеткой, но не любить.

Бронзовая кожа Шарона посерела, Печаль ощутила раскаяние.

— Я не хотела, — тут же сказала она. — Беру свои слова обратно. Простите.

Шарон не отвечал, и Печаль опустилась на колени и заглянула ему в глаза.

— Простите, — еще раз сказала она.

Он обхватил ее ладонь.

— Печаль… — он покачал головой. — Это измена, — тихо сказал он. — Не ваша… симпатия. Но то, что вы сделали, измена в глазах стран. Смертный приговор в Рилле. Пожизненное заточение здесь, как минимум, — он сделал паузу. — Ты понимаешь, в каком я положении из-за тебя?

Печаль опустила голову.

— Я — вице-канцлер Раннона. Моя работа — придерживаться всех наших законов, вести Йеденват и советовать канцлеру. Моя работа — быть бесстрастным, действовать на благо Раннона. Превыше всего. Превыше всех.

Кости в ее ногах стали водой, она сидела на коленях, ладонь выскользнула из хватки Шарона.

— Но все кончено. Мы поклялись, что покончим с этим, когда я стану канцлером, — она слышала, что ее голос становился все пронзительнее. — Прошу, не наказывайте его. Я уже его сильно ранила. Нет вреда. Никто не знает. И не узнает. Шарон, все кончено. Вы сами слышали. Он и близко ко мне не подойдет, — слова терзали грудь ножом, грозили пролиться свежие слезы. Глаза Печали были большими, молили, пока она смотрела в глаза вице-канцлера.

— Я любил тебя как дочь, — сказал Шарон. — Себе во вред, похоже. Я не буду вас арестовывать. Обоих. Если страна узнает, что дочь канцлера была с племянником королевы Риллы, это будет последней каплей. — Он замолчал. — Расмус уйдет. Немедленно. В Риллу, и вы не будете больше ни говорить, ни писать друг другу.

Он прижал ладонь к ее щеке.

— Я должен был заметить, — сказал он. — Иррис знает?

— Нет, — она соврала мгновенно. — Нет. Она была бы в ярости. Она бы вам сказала.

— Это уже что-то. И я не думаю, что ей нужно говорить. Никому не нужно. Это останется между нами. Я отошлю его, и все будет закончено. После этой ночи мы больше не будем говорить об этом, и мы будем вести себя, будто этого не произошло. Отдохни, — Шарон убрал руку от ее лица, опустил на колесо и резко развернулся. — Завтра будет долгий и тяжелый день, ты должна быть готова к нему.

Печаль кивнула, провожая его взглядом.

— Накрой картину, когда будешь уходить, — сказал он с порога. — Она понадобится завтра. О, и, Печаль? — он оставался спиной к ней. — Там… ты же не с ребенком?

— Нет, — ответила она, кожа лица и груди пылала. — Мы были осторожны.

Он молчал, Печаль ощущала, что он скажет что-то ее. Но он кивнул и уехал.

Она накрыла картину и медленно пошла к Крылу королька. Ноги были свинцовыми, сердце — камнем в груди.

Она добралась до комнаты, взгляд упал на открытые двери балкона, занавески покачивались. Она пересекла комнату, закрыла двери, закрылась от звезд, холодного ночного воздуха и шанса на жизнь, которая ей не светила.

Она проснулась от прохладной руки на лбу, открыла глаза и увидела над собой Иррис Дэй. Было все еще темно, Печали казалось, что она проспала чуть больше часа.

— Твой отец здесь, — тихо сказала Иррис.

Печаль попыталась сесть, протирая глаза.

— Который час?

— Чуть больше четырех.

Печаль была права — она упала в кровать в три. Ее голова была туманной, она потянулась, дрожа от предрассветной прохлады.

— Расмус ушел.

Она проснулась, повернула голову и встретила тревожный взгляд Иррис.

— Ты не знала? — Иррис прочитала лицо подруги.

Печаль медленно кивнула.

— Я знала, что он собирался. Твой отец услышал нас, как мы ссорились прошлой ночью. Насчет того, что я стану канцлером. Он понял, что мы были…

Иррис села на кровать рядом с Печалью, ее рот был раскрыт.

— Он не будет наказывать, — продолжила Печаль, удивляясь тому, как спокойно звучала. — Никому не скажет. Но Расмус изгнан, и я его больше не увижу, — в конце ее голос дрогнул.

Иррис молчала, нежно потирала кругами руку Печали.

— Я сказала ему, что ты не знала, — сказала Печаль. — Ты в безопасности.

— Плевать на это, — пылко ответила Иррис. — Я переживаю за тебя.

Печаль прильнула к подруге.

— Я его ранила, Ирри. Он сказал, что я не впускала его. И он был прав, — Печаль замолчала.

Иррис прижалась лбом к плечу Печали.

— О, Печаль, мне так жаль.

Горло Печали сжалось, она просила себя не плакать. Разве она имела право расстраиваться из-за всего, что сделала? Ей нужно было вести себя честно с самого начала, когда он начал намекать на будущее. Она не должна была спать с ним прошлой ночью, нужно было сказать о решении. Она вела себя как отец, прятала голову в песке, игнорируя важное. Это была ее вина.

Она прижала ладони к глазам, зажмурилась, и слезы отступили. Убедившись, что они ушли, она кашлянула.

— Хватит. Нужно разобраться с Мэлом. Где мой отец?

Иррис выпрямилась.

— Переодевается у себя. И… Харун знает.

— Знает? — Печаль уставилась на Иррис. — О Мэле? Как? Я хотела рассказать ему.

— Он прибыл с Бальтазаром. И Самад сказал Бальтазару, а тот, видимо, передал твоему отцу.

Печаль выругалась.

— И что нам делать?

— Мой отец хочет встретиться с советом раньше, чем он увидит Мэла, или кто он там. Грубое пробуждение. Он хочет там весь Йеденват и тебя.

— Хорошо, — Печаль отодвинула покрывало и свесила ноги с кровати. — Сделаем это.

Было еще темно, когда они с Иррис вернулись в комнату, где Йеденват встречался ночью.

Шарон сидел напротив двери, и Печаль первым увидела его. Она с опаской кивнула ему, не зная, как ее примут. Но он держал слово, склонил голову, как всегда делал, скрывая эмоции. Рядом с ним сидела Тува, потом Бейрам. Они кивнули ей, и она ответила тем же. Они с Иррис сели рядом с ними, и тогда Печаль увидела, кто еще за столом.

Справа от Харуна сидел Бальтазар, глядел на нее с пылающей ненавистью, пока она садилась. Самад и Каспира были дальше на той же стороне, напротив них и оказались Печаль и Иррис.

Печаль воспользовалась шансом посмотреть на отца.

Она месяцами не видела его вне комнаты в Истеваре. В Летнем дворце Харун выглядел еще хуже, кожа натянулась как на трупе, он крепко сжимал подлокотники стула.

Его ногти были в пятнах от Ламентии, казалось, что они гниют. Его волосы были тонкими, прилизанными к черепу. Их удерживал гель, от которого они казались мокрыми, и они были так старательно уложены, что Печали стало плохо. Он был выбрит, но кто-то плохо постарался — его борода была неровной.

Кто-то одел его в церемониальный наряд, и только когда он встал, Печаль увидела, как ее отец исхудал. Харун был высоким, широкоплечим, хоть и ненавидел войну, но был с телом воина. Но одежда, что хорошо сидела на нем пару лет назад, теперь висела мешком. Он выглядел как ребенок в костюме.

— Дочь, — сказал Харун слабым уставшим голосом. — Ты пялишься.

Печаль покраснела.

— Прости, отец. Рада тебя видеть.

— Расскажи мне о мальчике, — резко сказал Харун.

Печаль поняла, что за резкое чувство корчилось в ее животе.

Зависть.

Каждый раз, когда она думала о возвращении юноши в Раннон, где он будет Мэлом, ее братом, сыном Харуна, наследником династии Вентаксис, она завидовала. Харун выглядел как ходячий мертвец, но поднялся и нарядился впервые за месяцы, думая, что его драгоценный Мэл может быть жив.

Он даже в глаза ей не смотрел.

— Расскажи о нем, — повторил Харун.

Она сглотнула горечь в горле, взглянула на Шарона, ожидая сигнала, и заговорила:

— Помнишь лорда Веспуса, отец? — Харун нахмурился от имени, Печаль посчитала это узнаванием и продолжила. — Он пришел ко мне на Горбатом мосту во время церемонии. Он заявил, что нашел мальчика. Нашел Мэла, — исправилась она.

Харун окинул ее взглядом, глаза лихорадочно пылали.

— И он нашел?

— Н-не знаю.

— Покажи картину, — сказал он Бальтазару, советник встал, прошел к накрытому портрету у стены. Печаль его и не заметила.

Бальтазар поднял картину, пошатнулся от веса и размера и донес к комоду в конце зала. Он кряхтел, поднимая ее, прислонил к стене. С неуклюжим взмахом он сорвал ткань, открывая картину.

— Ты видела его? — спросил Харун. — Мальчика? — он указал на картину. — Он выглядел так?

— Я… есть сходство, — она вспомнила, что сказал Шарон о планах Веспуса. И слова мальчика об изменении в планах. — Но это вряд ли доказывает…

— Он сейчас здесь? В замке? — он перебил ее.

Печаль опустила голову.

— Да.

— Ваше великолепие, тот мальчик не может быть вашим сыном, — твердо сказал Шарон.

Харун повернулся к нему.

— Почему это?

— Ребенок не мог пережить падение.

— Ты выжил, — от слов Харуна Самад победоносно посмотрел на Туву.

— С трудом. Пострадали обе ноги. Ребенок не выжил бы, — повторил Шарон. — Уверен, мальчик или рилляне не хотят зла, но не давайте своей любви к Мэлу и своему горю затмить правду. Знаю, вы хотите, чтобы это был ваш сын. Но вы должны не отметать и варианта, что он скорее всего самозванец.

Харун кивнул, словно принял слова.

— Ведите его ко мне. Сейчас, — сказал он. — Я пойму, сын это или нет.

Шарон вздохнул, Бальтазар встал.

— Я приведу его, Ваше великолепие, — сказал он, Харун махнул рукой. Бальтазар злорадно посмотрел на Печаль и оставил их, закрыв за собой дверь.

На комнату пал тихий и угрожающий покров, как буря. Печаль видела, как стол делился, почти смешно, на две части: те, кто был бы ей верен, если бы она попросила — Иррис, Шарон — хоть он не должен — Бейрам и Тува, и те, кто по какой-то причине выберет Харуна. Несмотря на их обещания две ночи назад, Каспира и Самад были в их числе. Две ночи назад она была лучшим — единственным — решением. Но теперь появился новый вариант.

Печаль не могла поверить в то, что видела. Они должны были знать, что Веспус делал в прошлом. Что он надеялся достичь. Как они могли теперь доверять ему? Им было все равно, что будет с Ранноном, если Шарон прав, и все это — часть новой схемы?

В дверь твердо постучали.

— Войдите, — сказал Харун, и голос его встряхнул Печаль своей силой.


15

Прекрасный сын



Бальтазар вошел первым, бледный, и занял место рядом с комодом, где стоял портрет.

За ним прошел юноша, и казалось, что портрет ожил. Он был в черном, в тунике и штанах раннонского стиля, словно только что позировал для картины. Тьма его одежды только подчеркивала яркость волос. Сегодня он нервничал. Любопытство и уверенность прошлого дня пропали: его плечи были опущены, взгляд бегал по комнате, с человека на человека. Дольше всех он смотрел на Печаль, просиял, губы начали изгибаться, словно он был рад видеть ее. Она не успела обдумать это, а Харун встал, привлекая общее внимание.

Почти улыбка пропала, когда Мэл увидел изможденную фигуру канцлера Раннона.

Он повернулся к порогу, где стоял Веспус с Афорой и Мелакисом, едва заметно скалясь. Веспус кивнул Мэлу, словно подгоняя его.

Харуну это не требовалось. Его глаза блестели от слез, рот превратился в О, показывая его гнилые зубы. Он шагнул вперед, вытянув руки, вздрогнув, когда юноша отпрянул, не успев скрыть отвращение.

— Мэл? — сказал Харун.

Через миг Мэл ответил:

— Отец.

Его голос звучал сухо, Печаль видела, как он сглотнул, заставил себя шагнуть вперед для объятий, выглядя, как человек, идущий к виселице, а не к давно потерянному отцу. После его красивых слов вчера о возвращении домой она ожидала, что он бросится в объятия Харуна. Она взглянула на Шарона, он мрачно посмотрел на нее.

Самад и Каспира на другой стороне стола кивали, сцепив перед собой руки. Они не замечали колебания Мэла. Печаль взглянула на Веспуса. Он это замечал, сжимал челюсти от эмоций, шея была напряжена, и Печали показалось, что он не дает себе оттащить Мэла.

Мэл был чуть выше Харуна, и канцлер потянулся, чтобы сжать его лицо руками и опустить на уровень глаз. Печаль видела, как трудно Мэлу было допустить это, позволить тонким пальцам прижаться к его коже, и она поежилась, радуясь, что она не на его месте. Лицо Харуна было голодным, он разглядывал лицо юноши перед собой. Он погладил метку на шее Мэла, и она пожалела его.

— Ты помнишь меня, сын? — сказал Харун. — Помнишь свою мать и меня?

— Я… я… — Мэл пытался повернуться к Веспусу, но Харун держал его лицом к лицу. — Нет, — сказал он. — Не помню. Прости.

Харун отшатнулся, словно юноша ударил его.

— Прости! — снова сказал Мэл. Он отвел взгляд от Харуна, но не на Веспуса, а на Печаль, словно она могла помочь ему. Она покачала головой, он помрачнел и повернулся к Веспусу с мольбой.

— Ты ничего не помнишь? — повторил Харун, глядя на свои ладони, как на грязные.

— Он был младенцем, — сказал Веспус от двери. — Кто-то может вспомнить себя в таком возрасте?

Харун ужасно медленно повернулся к бывшему послу Риллы, хмурясь.

— Почему ты здесь? — спросил он. — Разве я не сказал тебе больше не ступать в мою страну? Разве не грозил лишить тогда головы?

— Он со мной, — быстро сказал Мэл. — Лорд Веспус заботился обо мне. Я в долгу перед ним. И перед всей Риллой. Без них я точно был бы мертв.

Харун напрягся, ладони по бокам стали кулаками, Печаль увидела борьбу в отце, он пытался решить, что сильнее — ненависть к Веспусу или желание, чтобы этот юноша был его потерянным сыном.

— Ты звучишь как риллянин, — сказал Харун.

— Да, — не отрицал юноша. — Но лорд Веспус устроил так, чтобы меня учили и раннонскому, чтобы я не посрамил тебя.

Харун долго не говорил.

— Оставьте нас, — его голос дрожал. — Я хочу поговорить наедине с… этим молодым человеком.

Он не использовал имя. Не назвал его сыном. Интересно. Харун еще не был убежден. Печаль взглянула на Шарона, он вскинул бровь, показывая ей, что и он заметил.

Бальтазар шагнул вперед.

— Ваше великолепие, может, я…

— Я сказал, уйдите, — нотка стали вернулась в голос Харуна, Бальтазар опустил голову. — Все вы, — он посмотрел на них, взгляд миновал его дочь. Печаль старалась не замечать боль в груди от этого.

— Я не уверен… — начал Веспус.

— Все хорошо, — сказал Мэл. Он кивнул риллянину, Веспус отошел. Он посмотрел на Харуна. — Почему бы нам не поесть вместе? Мы сможем при этом поговорить, вдвоем. Я бы… был рад.

Немного напряжения пропало.

— Отличное предложение, — голос Харуна был сдавлен. — Мы поедим здесь… если не против, — добавил он.

— Не против, — вежливо ответил Мэл. — Я кланяюсь твоему пониманию.

— Отлично, — сказал Харун. И улыбнулся.

Вид был жутким, его тонкие потрескавшиеся губы растянулись, показывая зубы, за которыми годами не ухаживали. Он выглядел как безумец, страшно скалился, но что-то в Печали открылось, какая-то черная дыра или пещера, одинокое темнее место, где она была всегда. Харун улыбался Мэлу. Она была в стороне. Она всегда была в стороне.

— Где Расмус? — спросил Веспус, имя привлекло ее внимание. — Я бы поел с ним.

Печаль смотрела вниз, Шарон ответил:

— Расмус покинул Раннон. Он отказался от своей должности прошлой ночью.

— Почему? — с подозрением спросил Веспус.

— Он сам расскажет, — ответил Шарон. — Он предложил уйти, я принял.

— Идем, — Иррис шепнула Печали, потянув ее, пока Веспус спрашивал у Шарона, что именно сказал его сын, и куда ушел. — Поедим у меня в комнате. Отец присоединится, — она повела Печаль мимо Йеденвата и ее отца. Мэл улыбнулся ей, когда она проходила, но она этим не ответила. Она отвернулась от него и ушла, словно это было ее решение — покинуть зал.

Харун и Мэл были закрыты часами. Завтрак, обед, а потом наступил ужин, а Мэл все еще был в зале совета с Харуном. К ее удивлению, Шарон сказал Печали, чтоничего не поделать, а она могла пока быть в большей части замка. Скрывшись за высокими стенами, Печаль и Иррис почти весь день бродили по садам и ярким зеленым лугам, указывая на цветы, не говоря о Мэле, Харуне Расмусе или том, что происходило в замке, пока они гуляли.

Они сидели на краю фонтана, раскачивали ногами в холодной воде, отгоняя мошек. Они притянули к себе ветви и срывали плоды с деревьев, вытирали липкие пальцы о юбки. Солнце достигло зенита, Шевела принесла им сладкий лед на палочках, и они посасывали его, пока отдыхали в тени деревьев, глядя на бесконечное голубое небо. Сад был домом для красно-зеленых птиц с изогнутым клювом, и они поразились, когда одна такая села на землю в паре футов от них и с любопытством смотрела на девушек. Печаль посвистела ей, и птица ответила тем же свистом, к радости для нее и Иррис.

Это было чудом, но это была иллюзия, и каждый раз, когда Печаль замечала за ветвями замок, он омрачал день; она вспоминала все случившееся и происходящее там. Скоро чары рассеялись, и они пришли обратно, узнали, что Харун и Мэл еще не выходили и никого не впускали.

Так вышло, что все в замке собрались за ужином вместе. Шарон. Бейрам и Тува сидели с Печалью и Иррис за длинным банкетным столом, а Бальтазар, Каспира и Самад были за другим столом — напротив них. Печаль ощутила укол злорадства, видя раздражение Веспуса, не знающего, чем заняты ее отец и юноша. Он сидел с Афорой и Мелакисом на дальнем конце ее стола, они тихо говорили на риллянском, но Печаль замечала, что каждый раз, когда двери открывались, Веспус садился прямее и сжимался, когда входил слуга с хлебом или водой.

Темнело, слуги пришли в зал, включили газовые лампы на стенах, зажигали свечи, чтобы отогнать насекомых. Все задержались, и все было потому, что если один уйдет, он узнает последним, кто узнает, изменилось ли что-то. Шарон был один за столом, хмуро листал бумаги, что-то записывал. Бейрам и Тува нашли где-то старую колоду карт и пытались играть, но никто не помнил правила, и люди тихо ворчали, когда что-то было не так.

Афора и Веспус стояли в тишине в дальней части комнаты, придерживали штору и, казалось, смотрели на ночь, пока Мелакис сидел один.

Бальтазар и его товарищи готовились идти спать, вызвали слугу, чтобы им принесли графин вина и бокалы. Он поглядывал на Печаль, сидя у окон, не скрывая гнев, а потом поворачивался к остальным и ворчал, заставлял их тоже посмотреть на нее.

— Уши не горят? — спросила у нее Иррис, помахивая на себя веером из салфетки. — Мои горят, хотя они точно говорят не обо мне.

— Я не ожидала Бальтазара здесь.

— Как и мы. Я думала, после смерти Алиссы он вернется домой горевать.

— Кто ему сказал? — спросила Печаль.

— Не могу сказать, — пожала плечами Иррис.

— Это должна была сообщить я или твой отец. Мне нужно принести соболезнования, — сказала Печаль.

— Это не лучшая идея, — предупредила Иррис. — Он все обрушит на тебя.

— Не важно. Я была там. И я… должна была сделать это раньше.

Она встала, прошла к столу, и все повернулись к ней с хищным блеском в глазах. Печаль заметила, что все притихли, Шарон не царапал ручкой и не шуршал бумагами. Она глубоко вдохнула.

— Сенатор Бальтазар, мои соболезнования в связи с утратой вами жены. Прошу, дайте знать, если я могу чем-то помочь.

Сенатор уставился на нее.

Все вдохнули, за секунды оливковая кожа Бальтазара потемнела, он прищурился. Он оскалил зубы, и Печаль приготовилась.

Но буря пришла с другой стороны.

Бальтазар не успел ничего сказать, двери столовой распахнулись. В центре стояли Харун и Мэл, держали друг друга за плечи, сияя одинаковыми улыбками.

Печаль и Бальтазара все забыли при виде двух мужчин вместе.

Харун словно переродился, он стоял выше, горделивее, глаза были ясными. Кто-то подстриг его бакенбарды, исправил неровную бороду, его волосы сияли маслом. Тени под его глазами пропали, кожа казалась не такой тусклой.

Но от его одежды сердце Печали замерло и затрепетало в груди.

Харун был в голубой тунике и синих штанах, золотые цепи висели на его шее. Мэл рядом с ним был в бирюзовом с красным узором. Яркость цветов ранила глаза Печали, как и остальным, все моргали и смотрели на пару краем глаз.

— Несите вино, — сказал Харун ясным сильным голосом. — Открывайте шторы и двери. Мой сын вернулся.


16

Много счастья



Шум поднялся не сразу. Сначала в комнате было тихо, все осознавали слова Харуна, двое мужчин стояли на пороге, как в конце пьесы. А потом, словно совет был зрителями, они вспомнили о своей работе, зашевелились, захлопали и радостно завопили.

Бальтазар прошел мимо Печали, оттолкнув ее, стараясь первым добраться до Харуна и Мэла, все направились к канцлеру и юноше. Даже слуги бросили посты и шагнули ближе, держась у края группы.

Только Печаль, Иррис и Шарон не пошли в толпу. Шарон откатился от стола, замер посреди комнаты, Иррис подошла к нему, коснулась плеча. Шарон посмотрел на нее, а Печаль повернулась к Расмусу, нуждаясь в утешении.

Она вспомнила, что он ушел. А Веспус шагал по комнате, улыбаясь, вытянув руки в приветствии, Афора следовала за ним.

Печаль стояла одна.

— Где моя сестра? — крикнул голос, толпа расступилась, и Печаль оказалась перед отцом и якобы ее братом.

— Да, дитя, подойди, — Харун не сводил взгляда с Мэла, пока говорил.

Печаль двигалась, хотя не хотела, шла, чтобы ее обнял Мэл. кто-то похлопал ее по плечу, когда тот, что называл себя ее братом, обвил ее руками. Харун, как поняла она, он все еще прижимал Мэла рукой к себе. Люди вокруг кричали, но не так радостно, когда подошла она.

Она принесла лишь печаль.

Она подняла подбородок, смотрела поверх их голов. Она делала вид, что рада быть здесь. Что праздновала с ними. А внутри было холодно.

«Осторожнее с желаниями, — шепнул голос в ее голове. — Они могут сбыться».

Мэл отпустил ее, но обвил рукой и прижал к своему боку, чтобы трое Вентаксисов стояли вместе лицом к комнате. Шарон и Иррис приблизились с одинаковой жалостью и тревогой на лицах.

— Я был благословлен, — сказал Мэл, не повышая голоса, но болтовня тут же утихла. — Восемнадцать лет назад я должен был, наверное, умереть. Многие умерли, пытаясь спасти меня, а другие пострадали, — он кивнул Шарону, кто-то рассказал ему, как вице-канцлер оказался в кресле-каталке. — Но по воле Граций я выжил и нашел семью и дом в Рилле. Две семьи, — он улыбнулся Веспусу, тот склонил голову. — И сегодня я нашел третью. Свою первую семью. В своем первом доме. Вряд ли было совпадением, что я упал в день, когда был подписан мирный договор между нашими странами. Я думаю, это бы знак свыше. Из-за него я — дитя двух народов. Восемнадцать лет назад мой отец искал мира между Ранноном и Риллой, и я верю, что со мной эта надежда исполнится.

«Уже не такой скромный», — голос снова зазвучал в голове у Печали, и она узнала его. Расмус. На миг ее охватила тоска по нему. По его прикосновению, присутствию. Ей было бы не так плохо или одиноко, будь он здесь. Нет. Это было бы несправедливо.

Харун заговорил:

— Я… — он запнулся и посмотрел на сына. Мэл кивнул, и тот вдохнул и продолжил. — Я… был не в себе какое-то время.

«Преуменьшение», — прошептал воображаемый Расмус Печали.

— Потеря жены и сына потрясла меня, — сказал Харун. — И я остался в темном месте без выхода и утешения.

«Вот только у тебя был еще один ребенок…», — пробормотал призрак Расмуса, и губы Печали дрогнули.

— Я делал то, за что мне стыдно, — сказал Харун. — Вел себя так, как не должен вести себя канцлер великого народа. Я подвел вас и Раннон, и я в долгу перед Йеденватом, умершей матерью, я благодарен за труд в мое отсутствие, за то, что удержали землю.

«О, а я на миг подумал, что он упомянет тебя. Было бы неловко», — пошутил голос риллянина. Но Печаль уже не хотела улыбнуться.

— Я клянусь, что с этого дня я — новый человек. Я буду вести новый Раннон. Ведь мой сын вернулся.

Йеденват хлопал в конце речи, Харун бодро кивнул, принимая их похвалу. Они подошли, чтобы пожать руки канцлеру и его сыну, и Печаль легко отодвинулась к краю группы.

Кто-то просил вина, слуги поспешили, вернулись с графинами и бокалами, наполняли их до краев и передавали.

— А музыка? — спросил Мэл. — Тут… у вас есть музыка?

— Должна быть, — проревел Харун, все поддержали.

Мелакис ушел и вернулся с двумя футлярами, в которых оказались две скрипки из альвуса. Он взял одну, Афора — другую. Они проверили смычки и струны, без слов подняли инструменты к подбородкам и заиграли, словно только ждали возможности.

Печаль еще никогда не слышала живую музыку, только песни, что напевал ей Расмус, и она застыла от мелодий скрипок близнецов, заполнивших комнату. Кто-то дал Печали бокал вина, она взяла его, но не пила, зачарованная звуком. Она поняла, что ощущает музыку диафрагмой и груди, переливы мелодий были частью нее. Мелодия была радостной, это она понимала. Веселой и громкой, а потом были настоящие танцы.

Она не знала, есть ли в Ранноне народные песни. Нужно было узнать. Иррис точно подскажет, где искать. И она вернет их, и они…

Она остановила себя, вспомнив, что возвращать их будет не она. А он.

Она нахмурилась, Мэл поклонился Иррис, что была в ужасе, но приняла его руку и позволила закружить среди столов. Самад пожал плечами Каспире, они встали в официальную позу, напряженно задвигались. Харун посмотрел на Печаль, протянул руку Туве. Та пыталась отойти, но Харун не принял ее отказ. Он притянул ее в неловкую стойку и двигался за сыном по комнате.

Никто не пригласил Печаль танцевать.

Расмус рассказывал, что в Рилле порой проводили такие праздники. Почти каждый раз, когда собиралась группа, откуда-то бралась скрипка, и под музыку люди начинали танцевать и веселиться. Но не она. Ее словно никто не видел.

Она стояла в комнате, что двигалась, кружилась и праздновала, но Печаль могла быть и призраком. Люди танцевали вокруг нее, играла музыка, остальные пили, а она оставалась в центре бури.

Нет, кто-то ее увидел.

— Изображаешь свое имя? — прошипел голос ей в ухо, она повернулась и увидела Бальтазара, покачивающегося рядом с ней.

Она подавила ответ, сохраняя спокойствие. Бабушка всегда говорила, что нельзя спорить с пьяными и зависимыми, и она за последние четыре месяца выучила этот урок.

Но Бальтазар не хотел уходить без драки.

— Я не прощу тебя за то, что ты меня заперла, — сказал он. — И не забуду. И не дам тебе забыть.

Печаль прикусила язык, желая прогнать его, поглядывая вокруг в поисках помощи. Бейрам общался с Каспирой, пока остальные танцевали. Шарона видно не было, она нахмурилась.

— Даже не знаю, что меня радует больше, — голос Бальтазара был не совсем четким, и Печаль все хуже держала себя в руках с каждым словом. — Возвращение Мэла или то, что ты лишилась шанса на власть. Хотя нет. Второе. Плевать, настоящий ли он. Он будет. Потому что мне не придется изображать, что я слушаюсь мелкую стерву, что должна была умереть с ее матерью.

Ярость Печали взорвалась, и она ударила его по лицу.

Шлепок ее ладони по его щеке затерялся в музыке, и никто не заметил, как смотритель Южных болот отшатнулся от силы удара. Грудь Печали вздымалась, она вдыхала, ладонь саднило от удара. Она смотрела, как он удивленно потирает щеку, а потом зло глядит на нее, и она сжалась, когда он поднял руку, сжав кулак для удара. Но он совладал с собой и отошел на шаг.

— Не только я буду рад, что Эпоха Печали закончилась, не начавшись, — сказал он, звуча уже не так пьяно.

Он поклонился ей с ухмылкой, повернулся, взял с подноса новый бокал, служанка отпрянула. Печаль поняла, что дрожит. Тело содрогалось от страха и шока. Она правда думала, что он ударит ее. И кто бы его остановил.

Служанка подошла к Печали, она узнала Шенай с большими от тревоги глазами. Она все видела.

— Вы в порядке, мисс Вентаксис? — спросила она.

— Да, — соврала Печаль, хотя дрожь в голосе выдала ее. Она взяла бокал с подноса и осушила, а потом сказала. — Видела, когда ушел лорд Дэй?

— Как только началась музыка, мисс.

— Спасибо, — сказала Печаль.

— Я могу… вам что-нибудь нужно? — спросила Шенай.

Печаль покачала головой, не доверяя языку.

Музыка остановилась, Шенай ускользнула пополнять бокалы. Мелакис и Афора переглянулись, Афора протянула скрипку Мэлу, а Мелакис — Веспусу. Мэл улыбнулся и с поклоном отпустил Иррис.

Его пальцы легко обхватили шейку, он сунул скрипку между грудью и челюстью, занес смычок над ней. Его песня была мягче, но радостной, она была чище, чем веселье, что играли Мелакис и Афора. Веспус ответил ему, дополнил песню, и было ясно, что они часто играли вместе. Люди окружили их, уже не танцевали, а смотрели на их игру.

Иррис подошла к печали с румяными щеками и слоем пота на лбу.

— А где мой отец? — спросила она.

Печаль собрала остатки сил.

— Ушел. Когда музыка началась.

Ее голос все еще был натянут, и Иррис нахмурилась.

— Ты в порядке?

Печаль не хотела рассказывать ей, что произошло, пока она танцевала, и какой грязной теперь она себя чувствовала. Испачканной. Она призвала сарказм, но слова прозвучали кисло:

— А как иначе? Брат вернулся из мертвых, отец впервые за два года собран. Я просто счастлива.

— Печаль…

— Посмотри на них, — она кивнула на всех, даже Бейрама и Туву, глядящих, как юноша играет. — Вчера в это время они чуть не грызли друг другу глотки. А сегодня танцуют, и я смотрю отсюда.

Слова Иррис затерялись, канцлер подошел к ним, и Печаль застыла. Она годами не говорила с собранным Харуном, и она не знала, помнил ли он их другие встречи. Знал ли он, что она давала ему снотворное. Кричала на него. Угрожала ему.

— Мисс Дэй. Дочь.

Иррис поклонилась, а Печаль сказала, подражая его тону:

— Отец.

Он не заметил.

— Я бы отел поговорить с дочерью, — сказал он Иррис.

— Конечно, Ваше великолепие, — она с уважением склонила голову и оставила их. Печаль проводила ее взглядом до дверей зала, она явно пошла искать Шарона.

Харун встал рядом с Печалью, их разделяла ладонь, он смотрел, как играют Мэл и Веспус. Он молчал, глядя на юношу, тишина затянулась, а сердце Печали билось все быстрее, пока она ждала, что он хоть что-то скажет.

— Мэл сказал, что я должен поговорить с тобой, — выдавил он. — Он думает, что я должен тебе… — он сделал паузу, — объяснение, — сказал он. — За то, как все было.

«Как все было?» — голос Расмуса вернулся, был возмущенным, но Печаль задавила его и заставила себя слушать отца.

— Он сказал, что ты с Шароном и Йеденватом старалась удержать все на месте, особенно, когда моя мать умерла.

Он повернулся к ней, она кивнула, но не могла смотреть ему в глаза.

— Что ж, не переживай из-за этого больше, — сказал он. — Теперь тут Мэл.

Он ушел, оставив ее прислоняться к стене для поддержки, его слова ранили ее снова и снова.

Что это было? Ее благодарность? После восемнадцати лет забытья, жизни в своем облаке, жизни в стране, что была живым кладбищем. Он меньше сорока восьми часов назад был лицом в наркотиках, без ума от них, и так он благодарил ее? За то, что страна держалась, что она прикрывала его, скрывала его зависимость, она получила это?

Он даже не назвал ее по имени. Он назвал ее «дочь».

Ее ладони сжались в кулаки, она поняла это, когда ногти ужалили кожу, и она вырвалась из дымки боли и гнева. Она дрожала, тяжело дышала, пот катился по спине от стараний не дать себе броситься за ним. Печаль думала о боли, отвлекая себя. Бейрам говорил с Мелакисом, с тревогой посмотрел на нее, но она покачала головой, не доверяя контролю, когда даже мелочь могла вывести ее из меня. Она смотрела, как Харун еще раз обнял сына. Он словно не мог нарадоваться прикосновениям. Она ненавидела его. Ненавидела.

— Лучше бы ты умер, — прошептала она в конце песни, когда Харун обнял сына. — Лучше бы ты был мертв, — она даже не знала, кого из них имела в виду.

За комнатой зазвенели часы, она считала удары, по ним восстанавливая дыхание. На двенадцатом она выдохнула. Новый день.

Печаль вдруг поняла, что это был ее день рождения. Она родилась через два дня после случая. Ей было восемнадцать. Она посмотрела на остатки семьи — на отца и якобы брата, стоявших рука об руку, принимающих поздравления и радость ото всех.

Тоска по Расмусу охватила ее, она прислонилась к стене, чтобы не осесть на пол. Будь он здесь, он потанцевал бы с ней, улыбнулся бы, когда она ударила Бальтазара. Он был бы сейчас с ней, поздравил и пообещал бы прийти к ней в комнаты. Сказал бы, что не может дождаться их объятий.

Комок появился в горле, она поняла, что потеряла. Еще и зря, ведь Мэл вернулся, и она уже не была нужна. Ее отец был в себе, но если он угаснет, Мэл будет канцлером. Она закрыла глаза, не было сил видеть их.

Движение сбоку заставило ее открыть глаза.

Мэл стоял рядом с ней.

Она посмотрела на него, окинула комнату взглядом.

Мелакис взял скрипку, они с Веспусом играли что-то приглушенное, Йеденват бродили вокруг, делая вид, что они не смотрят на Печаль и Мэла. Бальтазар заговорил с Харуном, хотя тот поглядывал на своих детей, зависть к Печали была в его резком взгляде.

— Почему ты здесь? Почему не со всеми? — спросил Мэл. — Ты не счастлива?

— Я устала, — сказала Печаль. — Эти дни были насыщенными.

Он кивнул, принимая это.

— Он поговорил с тобой? — Мэл прислонился плечом к стене, чтобы быть лицом к ней.

Печаль осталась лицом к комнате.

— Да. Сказал, что ты теперь здесь, и мне больше не нужно переживать за Раннон.

Мэл тихо цокнул языком.

— Я не имел в виду это, когда просил его.

Печаль повернулась. Она посмотрела на своего нового брата, лицо которого знала по картинам.

— Что ты хотел, чтобы он сказал?

— Просто… что ты не должна больше делать это одна. Ты не должна быть в ответе за все это, — он сглотнул. — Знаю, для тебя Линсель — предательница, но для меня она была связью с сестрой, с отцом, и все присланные ею птицы были подарком. Это она рассказала мне о вас. И о бабушке, — Печаль вздрогнула от упоминания любимой бабушки. — Она рассказала, как первая леди-вдова смягчала резкость правления нашего отца. А после ее смерти это место заняла ты. Хотел бы я знать ее.

Печаль посмотрела ему в глаза. У него они были такими же карими, как у нее. Как у их отца.

«У всех в Ранноне темные глаза. И что?» — Печаль тряхнула головой и сосредоточилась.

Мэл повернулся к Харуну, следящему за ними.

— Он обещал, больше никакой Ламентии. Он послал птицу в Истевар при мне с приказом убрать его комнаты и уничтожить все следы наркотика. Он хочет начать заново. Он знает, будет сложно, как и порвать с зависимостью, но он хочет попробовать. Ради нас.

— Ради тебя.

— Печаль, — глаза Мэла были печальными. — Ему стыдно за то, как он обошелся с тобой.

— Стыдно? — она не смогла скрыть недоверие в голосе. — Ты думаешь, ему стыдно?

— Потому он не может смотреть на тебя или говорить с тобой. Он мне так сказал. Он смущен от того, как сильно подвел тебя.

Печаль моргнула.

— Так он объяснил свое поведение?

Мэл кивнул.

— Он знает, что был не таким отцом, как ты заслужила, и ему больно из-за того, что он так подвел тебя, заставил юную дочь ухаживать за ним. Он рассказывал мне, как ты приходила к нему, убирала после одного из его… случаев, заботилась о нем. И как он плакал, когда ты уходила, из-за того, что делал с тобой. Но он обещал, что извинится, и мы будем настоящей семьей.

Печаль сглотнула.

— Он сочинил историю, и ты поверил, что все правда, — с горечью сказала она. — Но я семнадцать — нет, восемнадцать — лет видела обратное. У тебя этого опыта нет, — добавила она, удивив себя.

Боль мелькнула на лице Мэла.

— Я не жду, что ты сразу простишь его, — сказал он скованно. — И не жду, что ты поверишь или полюбишь меня, я даже расстроился бы в таком случае. Но все теперь будет иначе. Вот увидишь, — он взял ее за руку, она не успела остановить его, он поцеловал ее ладонь. — Как я и сказал, мы будем семьей. Я хочу узнать лучше вас обоих.

Он поклонился и начал отходить.

— О, и, Печаль? Всего наилучшего.

Он развернулся и пошел к остальным, и те радостно завопили.

Харун снова обнял его, она изучала их лица. Борода Харуна мешала, но между нами не было особого сходства: где нос Харуна был крючковатым, у Мэла он был чуть скошен, где скулы Мэла были острыми и высокими, у Харуна они были плоскими даже на худом лице. Конечно, дело могло быть в разнице в возрасте.

«Или нет…».

Печали надоело смотреть и размышлять. Она поманила Шенай, взяла бокал вина и осушила глотком. Она вытерла рот рукавом, с силой опустила бокал. Кивнув остолбеневшей служанке, она ушла, миновав группу, что села за столом, словно в их личной гостинице.

Адреналин бурлил в ней, она ускорилась, бежала по замку, пугая стражей у дверей, которые едва успевали открывать их для нее. В своей комнате она отпустила Шевелу, что ждала ее, и рухнула на кровать. Печаль схватила подушку и закричала, прижимая ее к лицу. Она вопила снова и снова без слов, пока не запылали горло и легкие. Она бросила подушку, снова схватила ее и била. Это был Бальтазар, Самад, Каспира, Линсель. Это был Веспус, Харун и Мэл. Это был даже Расмус, бросивший ее, хоть он и был вынужден.

Когда подушка вдруг взорвалась, высыпав перья в воздух, Печаль замерла. Она рухнула на спину, и смотрела, как белые перья падают вокруг нее, на нее. Она помнила, как Расмус рассказывал ей о погоде в северных горах Риллы, как его народ прикреплял доски к ногам и катался по ледяным склонам ради веселья. Она закрыла глаза, перья были для нее снегом.

Она проснулась от крика.

Она тут же села, перья разлетелись, и она вскочила на ноги, когда дверь распахнулась. Она приготовилась к атаке, но расслабилась немного при виде Иррис.

Ее подруга замерла при виде перьев, кружащих по комнате.

— Что такое? — выдохнула Печаль.

— Твой отец, — Иррис смотрела на нее, глаза были большими и испуганными. — Твой отец, Печаль. Он мертв.


17

Не постоянство, а перемены


Харуна нашел на полу спальни его паж. На тумбочке была горка Ламентии, а рядом — использованная трубочка из карты. Причина была очевидна.

Когда Печаль пришла, все еще одетая в платье с прошлого дня, его перенесли на кровать, придав более важный вид. Его глаза были закрыты, руки лежали на впавшей груди. Шторы были сдвинуты, лампы горели на стене, тусклый свет зловеще напоминал его комнату в Зимнем дворце. Печаль подошла к кровати.

Отец тоже был в одежде с вечера, цвета на его восковой коже были жуткими, туника была в темных пятнах. Хотя кто-то додумался вытереть его лицо, она видела темную крошку крови у ноздри, а еще что-то белое и засохшее, идущее дорожкой от глаза. Она отвернулась, вспомнив Алиссу.

Она была в комнате пару секунд, и другие начали приходить как она, вбегая и замирая на пороге, словно их останавливала невидимая дверь, пока они не находили взглядом труп. Потом они входили по одному, занимали место вокруг кровати. Самад, Каспира, Бейрам, Бальтазар: пришел весь Йеденват. Они расступились для кресла Шарона, когда он прибыл, никто не говорил, они склоняли головы, сцепив ладони. То, что никто не плакал, многое говорило Печали. То, что никто не ждал ее слез, говорило о том же.

Она смотрела на него, ожидала хоть какие-то чувства. Не горе, это уж слишком. Но печаль или хоть жалость? Гнев?

Был след сожаления. Не за него, за то, каким он мог быть. Благодаря Шарону и бабушке, она была с родителями. Даже любима. Но Харун сдался восемнадцать лет назад. Он мог любить ее. Он мог жить ради нее, сделать жизнь для нее лучше. Но не стал. Так что она ощущала облегчение. Она больше не будет гадать, когда наступит этот день. Она не будет вздрагивать от стука в дверь, готовясь к новостям о нем.

«Как черство, — подумала она. — Умер оставшийся родитель, а тебе просто жаль».

«Он был ужасным родителем, если честно, — прошептал в ответ голос Расмуса. — И если вас поменять местами, он бы танцевал».

Пришел Мэл. Его волосы были растрепаны, словно он сотню раз запускал в них пальцы. Его глаза были большими, а, когда нашли Харуна, он издал крик боли, что пронзил Печаль. Йеденват отошел, пропуская его, и Печаль видела, что Веспус, оставшийся на пороге, бледнее обычного.

— Но он обещал, — голос Мэла дрожал. — Обещал остановиться.

Он посмотрел на Печаль, словно просил подтверждения.

Здесь было горе, которого не хватало. В юноше, не знавшем мертвеца.

Она не успела остановить его, Мэл схватил Печаль и тихо заплакал в ее плечо. Она ощущала, как его слезы пропитывают ее тунику, всхлипы сотрясали его тело. Она неловко похлопывала его, смущенная его всплеском, словно она вмешалась в горе незнакомца.

Таким он и был. Во что бы ни верил Харун, юноша все еще был для нее чужим.

Она встретилась взглядом с Шароном поверх его плеча, удивилась, как сухо он смотрел на Харуна. Его взгляд смягчился при виде нее, он вскинул брови, словно спрашивал, нужна ли помощь. Она тряхнула головой, слабо сжимая юношу руками.

Решив, что это слишком, Бейрам поклонился Печали и ушел. За ним последовал остальной Йеденват, бормоча по пути соболезнования. Наконец, остались только Шарон и Веспус, Мэл отпустил ее, и Печаль глубоко вдохнула, втягивая воздух, словно изголодалась по нему.

— Прости, — тут же сказал Мэл, как ребенок.

— Мне тоже жаль, что вы потеряли его, — сказал Веспус, не дав Печали ответить. — Жаль вас обоих.

— Не понимаю, — голос Мэла был надорванным. — Он сказал, что больше не будет. Он приказал убрать в Истеваре все следы из замка. Он подписал бумаги, что принимать его — или даже носить — против закона. Я это видел! Я видел его подпись и печать там.

Мэл провел руками по волосам. Шарон посмотрел на Печаль, но она не поняла взгляд. Чтобы прикрыть смущение, она выдвинула стул и села рядом с кроватью.

— В этом природа зависимости, — тихо сказал Веспус, звуча, как его сын, и Печаль поежилась. — Она делает лжецом. Уверен, что тогда Харун верил, что может перестать принять ее. А тут…

Они замолчали, глядя на мертвого канцлера.

— Знаю, это ужасный шок, — сказал Шарон добрым, но твердым голосом. Он повернулся к Печали. — Но, боюсь, нам нужно принять решения.

— Решения? — спросил ошеломленно Мэл. — О, наверное… похороны.

Шарон кашлянул.

— Ну, да. Но, хоть тема неприятна, у нас нет теперь канцлера. Приоритетом должна быть наша безопасность, пока мы будем организовывать выборы.

— Это не может подождать… — начал Мэл, но Веспус перебил его.

— Выборы? И чье имя будет в бюллетенях?

— Это даже очевидно. Печали, конечно.

— Печаль? — рявкнул Веспус, окинув ее взглядом. — Мэл — наследник. Харун узнал сына. Вы были там. Мы все его слышали.

— Ты говорил, что место канцлера тебя не интересует, — сказала Печаль Мэлу, смотревшему на них со страхом. — В Рилле. Ты сказал, что хочешь узнать семью.

— Так было тогда, — холодно сказал Веспус. — Потом все изменилось.

— Теперь ты хочешь править? — Печаль все еще смотрела на Мэла. Ее грудь сдавило, пульс колотился, словно она пробежала большое расстояние. — Да?

Мэл открыл рот, словно хотел заговорить, но Веспус поднял руку, остановив его, и продолжил:

— Еще ничто не решено. Никто не знал, что Харун умрет. Но нельзя отрицать его слова — там был весь Йеденват — так что наследник — Мэл, и если он хочет, он будет на выборах.

— Нет сомнений, во что верил Харун, — сказал Шарон, две красные точки появились на бледных щеках Веспуса. — Но кем бы он был или ни был, мальчик ничего не знает о правлении. Он не знает тонкостей, не связан с Йеденватом и смотрителями, и люди о нем ничего не знают.

— Что им нужно знать? Он — старший ребенок последнего канцера.

— Это не Рилла, лорд Веспус. У нас демократия.

— Демократия? Когда только одно имя в…

Грудь Печали сдавил обруч, что обжигал ее, и она сорвалась:

— Хватит спорить над еще не остывшим трупом моего отца. Мы можем подождать день. У нас есть, чем заняться.

— Она права, — Мэл встал за ней и опустил ладонь на ее плечо. Печаль подавила желание стряхнуть его руку. — Это ведь может подождать?

— Может, — сказала Печаль, не глядя на него. — У нас много дел. Нужно оповестить смотрителей, сенаторы сообщат своим районам. Сегодня будет день траура, — она поняла, что он и без того был, годовщина смерти Серены. — Полного траура. Школы и не важные заведения закрыть и оставить такими до завтра. Черные повязки на руки. Их нужно заказать у всех портных.

Она пошатнулась от списка приказов, которые нужно было отдать четыре месяца назад, когда умерла бабушка. Тогда Шарон учил ее, заставлял сквозь горе встать и делать то, что нужно. Он гордился ею, хоть не говорил вслух, но она видела у него тот же взгляд сейчас, когда она взяла все в свои руки.

Веспус не был рад.

Печали было все равно, и она продолжила:

— Дьякона Северных болот нужно позвать, чтобы он благословил моего отца и направил к Грации Смерти и Перерождения, а потом ему можно переместить, пусть Бейрам Мизил этим займется. Тело будет лежать в храме здесь. Думаю, так лучше, туда ведь мою мать унесли? — она посмотрела на Шарона, и он кивнул. — Тогда будет верно положить и его здесь. А потом мы заберем его в Истевар в склеп семьи.

— И как ты объяснишь им причину смерти? — спросил Веспус тихо и опасно.

Печаль замешкалась.

— Я… Мы скажем, что не выдержало сердце, — сказала она через миг. — Что события двух дней он просто не выдержал.

— Обвинишь в этом Мэла? — сказал Веспус.

— Конечно, нет, — рявкнул Шарон, опередив Печаль с ответом. — Удивлен, что Линсель не сказала, что было объявлено, что Харун не участвует в публичной жизни из-за слабого сердца — результат горя от потери жены и сына, и состояние ухудшилось с недавней смертью его матери. В семье Вентаксис были проблемы с сердцем по мужской линии, — он посмотрел на Мэла. — Это убило Робена, если помните. Предложение Печали вписывается в это идеально, и мы сохраним лицо семьи, не вызвав у людей больше подозрений и страха, чем нужно.

Глаза Веспуса потемнели, но он молчал.

Шарон посмотрел на Печаль.

— Простите, что прошу этого, но, если вы готовы, мисс Вентаксис, нужно подписать бумаги для выделения денег на похороны. Из всех в семье Вентаксис только у вас есть право на это, — добавил он, Веспус зло посмотрел на него, а Мэл — удивленно, и он выглядел так, словно хочет заговорить. Шарон опередил его. — Мисс Вентаксис? Бумаги? — сказал он. — Нам нужно отправить их в Истевар.

Вдруг Печаль поняла смысл взглядов Шарона.

«Бумаги», — Мэл сказал, что Харун подписывал и ставил печать насчет Ламентии, но не сказал, были ли они отправлены. Были ли другие бумаги подписаны без их ведома, где заявлялось, что Мэл — его сын и наследник? Если да, были ли они еще здесь? Это Шарон пытался ей сказать?

— Я бы хотела побыть минуту наедине с отцом, — сказала она.

Облегчение на лице Шарона было заметным. Она угадала.

— Да. Конечно. Я подожду снаружи. Господа, — он указал Веспусу и Мэлу выходить перед ним.

Она услышала, как дверь закрылась, поднялась со стула и раздвинула шторы, заполняя комнату светом. Печаль проверила сперва его чемоданы, игнорируя мысли, как гадко обыскивать комнату отца, когда его тело лежит за ней. Там ничего не было, и она принялась рыться в ящиках, некоторые вещи в них были такими старыми, что рассыпались от ее прикосновений. Она выдвинула нижние ящики двух тумбочек, проверила под ними. Она осмотрела шкаф, заглянула сверху, ощупала под ним, если что-то было приклеено ко дну.

Она заползла на животе под кровать, обыскала углы, а потом, хоть ей было противно, сунула руки под матрас и проверила кровать, стараясь не замечать мертвый вес отца над собой.

Ничего. Если он и подписал бумаги о Мэле. то уже отправил в Истевар.

Печаль встала и посмотрела на отца. Она знала правила горя, знала, что должна плакать. Он бы потребовал, если бы мог. Сунул бы трубку ей в руку и настоял бы страдать по нему. Она вспомнила прошлую ночь, последним, что он сказал ей, было: «Теперь тут Мэл». Она желала ему смерти. Она не была серьезна. Не совсем. Но теперь это сбылось. Во второй раз ее желания стали жуткой правдой.

Печаль быстро оглядела комнату и позволила занавескам упасть на место.

Шарон, Веспус и Мэл были в коридоре, и все повернулись в ней, когда она вышла из комнаты Харуна.

— Вы в порядке? — спросил Шарон.

— Да, — она взглянула на отца в последний раз, замерев на пороге. Он уже, казалось, высыхал, в комнате уже пахло гнилью, он не замечала это, пока не открыла дверь, впустив в комнату свежий воздух. — Думаю, придется вскоре переместить его. Там становится жарко.

Шарон сжал губы и кивнул.

— В подвале есть холодные комнаты. Мы перенесем его туда.

— Могу я тоже увидеть его? — сказал Мэл с болью в голосе. — Я хочу попрощаться, — Печаль кивнула, и он прошел мимо нее и закрылся с телом Харуна. Печаль поймала взгляд Веспуса.

И сжалась.

Жестокость была в его сиреневых глазах и изгибе губ, что не вязалось с ситуацией.

— Мои соболезнования, — сказал он, нужные слова, но не тот тон. — Потерять родителей с разницей в восемнадцать лет в один день. Какая трагедия.

Он склонил голову, резко поднял взгляд, будто что-то вспомнил. Это было так наигранно, что Печаль знала, что он делал это намеренно, и что за этим последует:

— Если меня не подводит память, у вас сегодня день рождения. Ужасно. Какие шансы? У вас теперь хоть есть брат.

Печаль не стала его дослушивать.

— Да, — сказала она и прошла мимо него, ее ноги дрожали, несмотря на легкость тона. — Так что пожалеете Мэла. У него есть только я, — она едва слышала шипение колес Шарона за собой, ее сердце колотилось громче.

Она знала, что Веспус смотрит на нее, и была рада, когда завернула за угол, уйдя с его поля зрения. Она пошла по дворцу, пока не попала в комнату.

Шарон закрыл за собой дверь, и Печаль принялась расхаживать.

— Я не смогла найти бумаги, но думаю, что вместе с указом о Ламентии он подписал и заявление, что узнал в Мэле сына. И тогда Мэл — очевидный кандидат на место канцлера. И это на руку Веспусу.

Шарон согласно кивнул.

— Думаете… они могли убить моего отца? Раз бумаги подписаны, он не был им нужен…

Шарон задумался, а ответил осторожным тоном:

— Не знаю. И мы не сможем доказать, учитывая, как твой отец умер. Мне не нравится, что мальчик был в когтях Веспуса два года, и теперь он возник, когда мы хотели сместить Харуна. Мне не нравится, что Харун умер через часы после объявления Мэла своим сыном. Это все слишком странно для совпадения. Но твой отец был зависимым. Мы не сможем доказать, что он не убивал себя случайно. Мы даже не знаем, откуда у него Ламентия.

Печаль замерла, выдвинула стул и села, чтобы видеть его глаза.

— И… что делать? Когда Мэл сказал, что будет на выборах… Самад и Каспира точно поддержат его, а не меня. И Бальтазар. Если Бейрам, Тува и Иррис будут за меня, будет ничья, и вам придется решать, кто будет в бюллетени.

Шарон сделал паузу.

— Нет. Вы оба там будете.

Кожу на руках Печали покалывало.

— Никогда еще не было больше одного имени.

— Никогда не было двух кандидатов, готовых состязаться. И пока мы не можем доказать, что он не полнокровный кандидат, он может бороться. Я не могу остановить его. Правила ясны. И Веспус будет бороться, чтобы его признали, запомни мои слова. Ты будешь бороться с ним.

Печаль сглотнула. Два кандидата. Девушка в восемнадцать. И незнакомец, словно из Риллы, а не Раннона. Одна не по своей воле, а другой может оказаться самозванцем.

Были бы доказательства, что он не Мэл Вентаксис.

В гостинице был момент, когда она ощутила искру… чего-то. Когда хотела верить, что метка, одежда и портрет — точные доказательства. Но то было эгоистично, она это знала. Портреты могли нарисовать под него, а не как выглядел бы настоящий Мэл. Одежду делали рилляне, так что Веспус мог подкупить или пригрозить создателю, чтобы сделали еще один костюмчик. А метка могла быть татуировкой, в других королевствах они встречались. Не было неоспоримого доказательства.

Она была почти уверена, что он — не Мэл. Но этого было мало. Как и уверенности Шарона, что он не может быть Мэлом. Харун назвал его Мэлом, и опровергнуть слова можно было, только объявив, что Харун два года принимал вещество, что убило его.

Йеденват будет развален. И она будет раздавлена.

Шарон посмотрел на нее.

— Ты говорила, что не хочешь быть канцлером. Что не готова. Это может быть твой единственный шанс сбежать, если хочешь. И он займет твое место.

Это было близко к словам Расмуса: «если это твой брат, у тебя есть выбор». Это могло означать свободу. Она побывала бы в землях, о которых мечтала: в Сварте, Скаэ, Рилле. Она могла неспешно решить, кем была, чего хотела. Может, даже попробовать снова с Расмусом, дать ему шанс, что он хотел. На миг она задумалась об этом…

И так Веспус останется у власти в Ранноне, а самозванец будет его рупором.

Веспус так хотел власть из-за земли Раннона, он не отступил со временем. Он хотел, чтобы была война, чтобы закрепить ее. Ему было плевать на обычаи и народ Раннона.

На сам Раннон. Она видела людей два дня назад. Сломленные, без надежды. Веспус не будет им помогать. Он бесстрастно смотрел, как стражи порядка били толпу. Он не будет ими править, он использует их для власти, чтобы убрать людей с земли, что так хотел.

Она могла получить свободу, но ценой Раннона. Шарон. Иррис, Бейрам, Тува. Они будут страдать. И народ… Она подумала, как бабушка старалась, смягчая пыл приказов сына. А Иррис оставила свои мечты и старалась помогать, когда была нужна.

И, как Иррис, только она могла выступить сейчас. Только она могла остановить Мэла и Веспуса. Она, больше некому.

Печаль прошла к окну и раздвинула шторы. Шарон не открывал их, как вице-канцлер. Его комната была с другим видом, она узнала пруд, у которого они с Иррис вчера сидели.

День был красивым, а она не знала, потому что шторы были сдвинуты.

Она вспомнила их с Иррис планы, что они придумывали, лежа на полу ее спальни. Казалось, то было очень давно. Рост, искусство и надежда на бумаге. Связи, что она хотела сделать с Меридеей, Скаэ и Свартой. Возвращение красок, музыки и цветов. Земля с открытыми окнами и детским смехом. Где люди были в университетах и гильдиях, строили надежды и мечты. Раннон, о котором она слышала истории.

Пора открыть окна. Пора вернуть мир.

Она раздвинула шторы и открыла окно, заполняя комнату пением птиц, а потом прошла к Шарону, следящему за ней.

— Раннон не выдержит другого канцлера, как твой отец, — сказал он. — Знаю, нельзя говорить плохо о мертвых, но это правда.

— Я не такая, как мой отец, — сказала Печаль. — Я не слаба. Нам нужно доказать, что Мэл не тот, кем притворяется. Но я все равно выступлю против него. Потому что я — Вентаксис. И я буду сто пятым канцлером Раннона.

Вице-канцлер протянул руку, и Печаль пожала ее.


ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Верно, гоблины страшны?


Нам их фрукты не нужны:


Что там пьют кривые корни


В их саду из глубины?»

— Кристина Россетти, «Базар гоблинов»


18

Лувиан Фэн



— Черт, — бушевала Печаль с утренней газетой, испугав девушку, что подавала ей чай. — Прости, — пробормотала она, дождалась, пока служанка уйдет, и продолжила. — Он снова сделал это.

За столом напротив сидел худой молодой человек в угольном костюме-тройке с очками в серебристой оправе, он перестал размазывать масло по хлебу, нож направил, как жезл.

— Полагаю, ты о Мэле? Что он снова сделал?

— Выпустил очередной указ как наш, — Печаль показала ему тонкую газету. — Четвертый день подряд. Такой же, — она указала газетой на стену, где Иррис повесила список идей, что они с Печалью составили в Истеваре недели назад. — Слово в слово то, что мы написали — назначить судей выдвигать решения насчет преступников, чтобы стражи порядка перестали делать это. Говорю тебе, Лувиан, у нас шпион. Кто-то выдает ему наши планы, и он старается донести их первыми, чтобы люди думали, что они — его.

Лувиан Фэн пожал плечами.

— Ладно, — спокойно сказал он и продолжил смазывать маслом хлеб.

— Лувиан! — Печаль дождалась, пока он посмотрит на нее. — Ты должен быть мне советником. Разве ты не должен переживать из-за этого? Он выдает наши идеи за свои раньше нас. Нужно было позволить мне выпустить наши заявления.

Лувиан опустил нож с нарочитой осторожностью.

— Повторю, будет в тысячу раз сильнее, если ты представишь планы целиком на презентации на следующей неделе, а потом все опубликуешь за один раз. Траур по твоему отцу закончился три дня назад, люди заняты своими делами. А тем временем начнется предвыборная кампания с твоей презентации. Думаю, заявления твоего брата читают только Йеденват и мы.

— Не зови его моим братом, мы все еще этого не знаем, — напомнила Печаль.

— Прошу прощения, — сказал ласково Лувиан. — И у нас есть шпион. Думаешь, у меня нет шпиона в их лагере?

Печаль моргнула.

— А… у тебя есть?

— Ясное дело. Откуда иначе моя информация? И да, тут будут шпионы, которые могли читать твой манифест, — он кивнул на стену. — Признай, было немного наивно вешать его там, где любой может увидеть. Но не переживай, там нет ничего, что они не обдумали бы — ничего странного, что у него те же идеи, он советуется в Веспусом, а так в Рилле. Хранители порядка арестовывают, преступников судят, и судья решает, наказывать или нет.

— Но…

— Если бы я думал, что твой список могут использовать против нас, я бы снял его. Тебе повезло, что пункты предсказуемы, и, если честно, милая Печаль, это пахнет выдумкой. Но это мое мнение.

Печаль старалась оставаться спокойной и ответила:

— Вся твоя информация была лишь о том, что он любит лимон, а не лайм, пишет левой рукой и поет, когда моется, хоть у него ужасный голос. Это бесполезно, но это мое мнение.

Решив, что она поставила точку, Печаль сделала большой глоток кофе.

Но Лувиан был готов к этому?

— Я хотел спросить, это семейное?

Печаль подавилась.

— Шучу! — Лувиан бросил ей салфетку, пока Печаль придумывала, чем его лучше оскорбить. — Полегче, дорогуша, — он сделал паузу и посмотрел на нее поверх очков. — Серьезно, Печаль, что ты ждала? Что слуга удобно подслушает, как Веспус и Мэл хохочут, что он — не потерянный мальчик? Веспус не дурак, он долго над этим работал, но, чем ближе мы к выборам, тем вероятнее, что он ошибется, потому что не сможет управлять ими. Тебе нужно быть терпеливее. Сплетни и слухи разлетаются быстрее правды.

— Выборы через семь недель, — кипела Печаль. — Нет времени быть терпеливой. Мы уже потеряли месяц на траур.

— Вижу, утрата отца тебя ранила, — Лувиан вскинул бровь, и Печаль хмуро посмотрела на него. Он идеально знал, как все было между ней и Харуном. Он спокойно продолжил. — Напомню, тебе не нужно доказывать, что Мэл — самозванец, для победы. Потому ты наняла меня. Перефразирую твои слова: «Я выиграю автоматически, если докажу, что он — самозванец, но я хочу победить, потому что люблю Раннон, а он — нет». И я сказал: «Ты победишь, потому что я гениален», — Лувиан широко улыбнулся и вернулся к завтраку. Печаль не дала себе бросить в него мармеладом.

— Доброе утро, команда, — Иррис бодро прошла в комнату с небольшой стопкой бумаг и конвертом, а еще с большим пакетом, который она поставила перед Лувианом. — Прибыли твои записи. И у меня отличные новости.

— Слава Грациям, — пробормотал Лувиан. — Кое-кому они нужны.

Иррис тут же повернулась к Печали:

— Что такое?

Печаль мрачно посмотрела на Лувиана и ответила:

— В газете сегодня написали, что Мэл хочет ввести судей и жюри лордов в Ранноне, если победит.

Иррис прищурилась.

— Но это наше…

— Да-да, — перебил Лувиан, видя, куда идет разговор. — Мы это решили. Какие новости?

Иррис улыбнулась, Печаль все еще не привыкла к этому за месяц, хоть улыбки и встречались все чаще.

— Тебя пригласили на вечеринку, — она протянула Печали конверт.

Она открыла его, Лувиан встал за ней и прочитал из-за ее плеча:

— Праздник новой принцессы Аралии в Рилле. Как мило.

— Я не могу пойти, — сказала Печаль.

— Почему?

— Я… — ответила Печаль, хмурясь.

Годами королева Мелисия звала Харуна, Печаль и ее бабушку на много фестивалей Риллы, и вдова всегда вежливо отказывалась, зная, что Харун плохо реагирует на идеи праздников. Но теперь…

— Я могу пойти? — Печаль оглянулась на Лувиана, в груди набухла надежда. — Я не должна быть здесь для избирательной чепухи?

Лувиан вскинул бровь.

— Избирательная чепуха, — повторил он.

Щеки Печали вспыхнули.

— То есть… — она умолкла.

— Не говори только «избирательная чепуха» при всех в Рилле. И добавлю, моя политически несведущая дорогуша, что королева позовет лидеров и представителей всех стран Лэтеи. Тебе с ними работать, когда ты будешь канцлером. Технически, это «избирательная чепуха».

— Хватит уже так говорить, — пробормотала Печаль.

— И это дает нам шанс побывать в Рилле. В замке. Где Мэл провел два года. Где его видели и слышали. Это отлично связывает оба наших интереса: одолеть Мэла и узнать, кто он на самом деле. Лучше даже я не придумал бы, — он похлопал ее по плечу и вернулся на место с улыбкой на губах.

— Погоди, «нам»? — Печаль посмотрела на приглашение. — Плюс гость, — прочла она.

— Конечно, я, — тут же сказал Лувиан.

Печаль посмотрела на Иррис, та тоже глядела на Лувиана.

— Это должен быть я, — сказал он.

— Почему это? — спросила Печаль. — Я хочу, чтобы пошла Иррис.

— Ай, — Лувиан прижал ладонь к сердцу. — Серьезно, это должен быть я. Там будет очень напряженно, все лидеры, а еще Мэл с Веспусом. За это ты мне платишь. Чтобы я направлял тебя. Был капитаном твоего корабля.

Иррис вздохнула.

— Он, похоже, прав. Но не про капитана.

Печаль не могла сказать, почему ей нужна была там Иррис, чтобы выдержать встречу с человеком, ведь она сомневалась, что справится одна.

— В любом случае, — сказал Лувиан, словно дело было решено, — хватит болтать. Тебе нужно готовить презентацию.

Печаль застонала.

— Потом меня поблагодаришь, — он подмигнул ей.

Взгляд Печали заставил бы скиснуть сливки, но она дала Иррис вывести ее из комнаты.

— Веселитесь, — крикнул Лувиан им вслед, поправил очки и взял сверток, что принесла ему Иррис.

Печаль не знала, что думать о Лувиане Фэне, когда они только встретились. Он был юн, хотя его взгляд был как у видевшего все человека, творившего много дел. Он был в сером, выбрал тот же оттенок, что она для похорон отца, как она поняла позже. Его одежда была из резких линий: ровные брюки, сюртук окружал его узкие бедра, под ним была рубашка на оттенок светлее, ее было видно только на воротнике и манжетах. Его темные волосы были длиннее сверху, короче по бокам, и длинные пряди все время были в следах пальцев, что убирали волосы с лица. Он не выглядел так, как она представляла себе политического советника, когда Шарон предложил ей нанять такого.

Лувиан закончил институт в Восточных болотах, один из раннонских, и он не просто закончил его с отличием, но его оценки были самыми высокими в истории колледжа. Но когда Печаль, потрясенная его рекомендациями, написала его преподавателям за подтверждениями, они все сказали ей, что он известен наглым поведением.

Иррис убрала его из списка кандидатов из-за этого, но он прислал птицу к Печали, указал, что его оценки исключительны, а его «нетрадиционный подход был тем, что ей нужно, в этом необычном голосовании». Иррис проверила, не был ли он преступником, но ничего не нашла, и Печаль не впечатлили остальные, она согласилась увидеться с нм.

Он прибыл в поместье в Северных болотах, где Печаль разместила свою штаб-квартиру, юноша аристократичного вида с золотой кожей, черными глазами за очками и точеными чертами. По его репутации Печаль ожидала широкого и высокого наглеца, как Мирен Лоза, но Лувиан был подтянутым, не выше нее. Он казался сначала нервным, задавал много вопросов о роли, и она пыталась успокоить его. А потом поняла, что это он расспрашивал ее, а не наоборот.

Он спросил у нее об идеях насчет будущего Раннона, о ее мыслях насчет прошлого, и она послушно перечислила свои надежды и истории бабушки, и как они повлияли на ее планы. Он спросил, в каком порядке она будет приближаться к другим странам, чем планирует торговать, а от чего в торговле хочет отказаться. Что она хочет убрать, а что надеется усилить и вернуть.

Она не была готова к этому, отвечала из головы, не зная, что он думал об ее ответах, пока он не отклонился на стуле, посмотрел на нее поверх очков и сказал:

— Хорошо, я буду твоим советником.

— Тебе нужно знать кое-что еще, — сказала она, и он склонил голову, ожидая. — Я не уверена, что против меня Мэл Вентаксис. Скорее всего, это самозванец, марионетка Веспуса Корригана. Я хочу узнать, кто он, и разоблачить его.

Лувиан долго смотрел на нее, потом снял очки и протер методично рукавом.

— Потому что тогда ты автоматически победишь?

— Да. Нет, — Печаль замолчала. — Да, так я выиграю. Но… Не думаю, что он пошел на выборы из-за заботы о Ранноне. Он делает это, потому что ему так сказал лорд Веспус, и потому что он думает, что это его место. Он сказал в первый раз, что хочет принадлежать, и Веспус убедил его, что он отсюда, — она глубоко вдохнула. — Но как он может принадлежать этому месту, не зная его? Он считал себя риллянином еще два года назад. О Ранноне он знал по книгам или слушал от риллян.

— Но ты знала Раннон только таким, — сказал Лувиан. — Остальное ты знаешь из книг и историй бабушки. Это разве делает тебя лучше него?

Она посмотрела на свою одежду: серую тунику и темные штаны. Она заговорила тихо:

— Два дня назад я примеряла платье. Зеленое. Я носила цвета раньше, старые вещи бабушки. Запиралась в своей комнате, и никто не видел меня. Мятеж, можно сказать. И я думаю, многие молодые люди делали так, прячась на чердаках или в спальнях.

Она подняла голову, он смотрел на нее.

— Но в этот раз люди увидят меня. И я хотела проверить, как буду выглядеть. И знаете, что со мной случилось, когда я представила, как они смотрят на меня в зеленом платье? Я разрыдалась. Сердце колотилось, я дрожала и потела. На груди появилась сыпь. Я думала, меня стошнит. Мистер Фэн, я всю жизнь мечтала носить цвета, но тут запаниковала, потому что каждая клеточка тела говорила, что это неправильно. Даже опасно. Он не знает, как страшно, когда кто-то стучит в дверь, а у тебя раздвинуты шторы. Он не понимает вину от улыбки, потому что его жизнь была не такой. Он не будет меняться как раннонцы. Он не будет как он, их проблемы не станут его проблемами. Их страхи не будут его страхами. Вряд ли он будет канцлером хуже моего отца, но не такой канцлер нужен сейчас Раннону. Я в это верю.

— Думаешь, ты сможешь лучше? — спросил Лувиан.

— Да, — просто сказала Печаль. — Я могу построить Раннон, которого люди заслужили, потому что я — одна из них.

Он долго смотрел на нее, приоткрыв рот, а потом губы растянулись в волчьем оскале, что пугал и восхищал Печаль.

— Что ж, мисс Вентаксис, не важно, кто Мэл, или почему он делает это. Со мной в своей команде, вы точно выиграете.

Он был дерзким, хитрым и очень наглым, но ничего неправильно еще не сделал.

И Иррис… Печаль не знала, что делала бы без нее эти пять недель. Иррис держала все, помогала ей убедить Йеденват, что государственные похороны неприемлемы. Она держала ее за руку, пока Печаль с сухими глазами смотрела, как гроб ее отца помещают в склеп в Истеваре через три дня после его смерти. Когда Мэл смотрел на нее из другой части комнаты, Иррис закрывала ее от его глаз, стояла так же, как он когда-то между ней и Веспусом. Защищала ее.

После похорон месяц длился траур, Иррис бодро передала свое место в совете брату, Аррану, и уехала с Печалью в новую штаб-квартиру в Северных болотах. Йеденват постановил, что кандидаты не будут в Зимнем дворце, и Печаль выбила себе место на севере, ближе к мосту. Она хотела знать, кто через него ходит, и как часто.

— Ты не должна это делать, — сказала Печаль Иррис, пока они собирали вещи в Зимнем замке. Она переживала, что подруга снова жертвовала собой ради общего блага. Было больно бы без Иррис рядом, еще и без Расмуса, но она не хотела заставлять ее. — Если ты хочешь быть где-то еще, иди. Я не хочу, чтобы ты оставалась из долга. Я знаю, сколько для тебя значил университет.

Печаль зря переживала.

— Я уйду, когда ты победишь, — Иррис улыбнулась подруге. — Если ты не уволишь моего отца, сделав меня вице-канцлером. Это я приму.

— Ты меня раскусила, — ответила Печаль. — Но не говори пока Шарону.

— Твой секрет я сберегу.

— Тогда нам лучше начинать.

И они начали.


19

Подарок



Хоть она старалась не показывать, зная, что многие в Ранноне не были в курсе, как плохо все было между ней и Харуном, Печаль провела месяц, отчаянно желая, чтобы траур закончился, чтобы началась кампания.

Она расстроилась, узнав, что делать почти ничего не надо — кандидаты просто устраивали презентацию Йеденвату в начале кампании, а потом ждали дня выборов, после чего приступали к работе. Это было понятно, когда был один кандидат — стране пришлось бы воздержаться, чтобы кто-то проиграл, и одобрение Йеденвата было гарантировано, если кандидат был один. Но в этот раз все было иначе. Она будет состязаться за голоса. И она поняла, к ее удивлению, что хотела проверить свой пыл. Расмус всегда говорил, что она удивительно сильно любила состязаться для единственного ребенка.

Лувиан сказал ей, что в Сварте кандидат в фейна — их версию канцлера — ездил по стране и посещал разные племена, спрашивал, чего они хотели, включал это в кампанию… А в Астрии кандидаты в президенты проводили митинги, так собирая поддержку. Печали оба варианта казались идеальными, чтобы выйти к народу, увидеть Раннон, и она попросила Лувиана написать в Йеденват и узнать, что они думают, если она такое устроит.

И когда Йеденват ответил, что, раз кандидатов двое, у нее и Мэла будет по две презентации — одна для публики в начале, а другая перед выборами для Йеденвата — но они «рекомендовали придерживаться протокола», Печаль разозлилась.

— Как это понимать? — спросила Печаль у Лувиана. — Это предложение или приказ?

— Откуда же мне знать? — ответил Лувиан.

— Что плохого будет, если я посчитаю, что это предложение?

Лувиан глубоко вдохнул.

— Потеряешь поддержку Йеденвата, ведь пойдешь вопреки их желаниям. Это не тревожит, если ты выиграешь у людей, но ты станешь главой совета, что тебе не доверяет. А если ты не выиграешь у людей, и Йеденват будет выносить вердикт, то ты, как бы сказать… в пролете. В полном.

Ответ Печали вызвал широкую улыбку Лувиана.

— Ну-ну, мисс Вентаксис. Где вы научились такому языку?

— Хорошо, — она кипела, не слушая его. — Будут им презентации. Лучшие в истории Раннона.

Но теперь время первой презентации почти наступило, и ее пыл угас, оставив отчаяние, ведь она не была готова.

— Итак, презентация для народа, — Иррис перебирала ее записи. Они были в маленькой библиотеке, сидели на мягком темно-зеленом диване. — Не трогай спорные темы. Лувиан говорит, нужно показать людям, что ты можешь быть взрослой, спокойной и сосредоточенной, — она читала с листка. — Тебе нужно показать им, что ты не такая, как твой отец. А на второй тебе нужно быть решительной, властной для Йеденвата. Это будет интересно, — Иррис подняла голову и улыбнулась Печали.

— Ха-ха.

— Важно быть спокойной. Не вспылить.

— Ирри, ты словно ожидаешь, что я все испорчу, — Печаль шутила лишь отчасти.

Иррис не улыбнулась.

— Ох, — сказала Печаль.

— Ты не привыкла говорить перед толпой. А Мэл — отличный исполнитель, он играет сейчас роль прекрасного сына, — добавила Иррис. — Кто знает, сколько его учили для этого?

— Если мы докажем, что он — актер, все это будет под вопросом. Мы будем в Истеваре следить за нововведениями в Зимнем дворце. Или отдыхать в Летнем.

— У тебя еще много работы, — напомнила ей Иррис. — Выборы все равно будут.

— Но я буду единственной в списке.

— Мы нашли Кориуса, — сказала Иррис.

Печаль фыркнула, вспомнив лицо Лувиана, когда они узнали, что портной, сделавший одежду Мэла в день падения, был мертв.

— Удивлена, что Лувиан не потребовал выкопать его и допросить. «Он толком не мертв еще, всего пару недель», — Печаль изобразила, как Лувиан растягивал слова, с точностью.

— Отец поддержал бы наше открытие, — Иррис вскинула бровь. — Он переживает, что мы смогли найти мало.

Улыбка Печали увяла, не успев расцвести.

— Кто-то где-то и живой должен что-то знать. Нужно понять, где Веспус прячет эту Белисс. И найти художника Граксала…

Они с Иррис разобрали подпись на портрете Мэла. Граксал. Это ничего им не сказало. Печаль хотела забрать картину с собой, но ей отказали. Другие картины увозили в Летний дворец накануне церемонии на мосту каждый год, ведь художник из Риллы хотел, чтобы он и заказчик картин оставались анонимными.

Печаль сообщила, что не собирается уважать его желания, и потребовала адрес, чтобы обнаружить связь между художником и Веспусом, но ей сказали, что адрес загадочным образом затерялся, и ей стоит ждать, принесет ли художник портрет в следующем году. Лувиан похлопал ее «изобретательным» выражениям и после этой новости.

— Лучше бы это происходило быстрее. И нам не нужно было так скрываться.

— Может, станет искать проще, когда ты окажешься в Рилле, — сказала Иррис. — Лувиан кажется уверенным.

— Он всегда кажется уверенным, — мрачно пробормотала Печаль. — Жаль, тебя не будет.

— И мне, — Иррис улыбнулась и осторожно добавила. — Расмус там будет, да?

Печаль старалась не думать об этом.

Расмус не посетил похороны Харуна. Каспар, принц-супруг, прибыл вместо Мелисии, недавно родившей долгожданного второго ребенка. Печаль ждала, что Расмус придет, ведь он много лет прожил в Ранноне. Но его не было, Каспар прибыл с Веспусом и несколькими делегатами, чьи имена Печаль уже забыла. Печаль слишком гордилась, чтобы спрашивать у Веспуса, почему его сын не пришел, но не могла перестать думать о нем, послала Расмусу записку, что опечалилась, не увидев его, и надеется, что он в порядке.

С тех пор она ждала его ответа, начала смиряться, что его не будет. Что он ушел из ее жизни. От этой мысли было кисло во рту, она все еще жалела, как все закончилось, и она ненавидела его за то, что его не было рядом.

Во время похорон, переезда в Северные болота и работы с Лувианом она скучала по нему, привыкнув, что он всегда рядом, помогает ей и отвлекает. Чинит ее. Его отсутствие порой вызывало физическую боль, прогоняло мысли из ее головы от тоски по нему, и ей было плохо от мысли, что она никогда больше его не увидит. Прошло шесть недель, как он бросил ее в Летнем замке, боль от утраты угасала, но порой вспыхивала снова. Она была готова свернуть миры, только бы получить эгоистичный миг с ним.

— Может, ему нужно больше времени, — Иррис знала, о ком она думала.

— Может, — Печаль не верила, и от мысли, что она увидит его на его территории, наряженного для праздника, ей было не по себе.

А потом она поняла кое-что еще.

— Что надевают на Именование? Или пир? Ирри, у меня нет одежды для такого.

У нее была новая одежда для кампании — яркие туники и штаны, даже пара платьев. Но для такого они не подойдут, если Расмус рассказывал правду о праздниках Риллы.

— Не переживай. Мы напишем в Зимний дворец сегодня и узнаем, что у них есть, — успокоила ее Иррис.

Следующим утром сундук платьев прибыл из Истевара вместе с другими свертками для Печали, а еще робкая швея, которая едва могла смотреть ей в глаза. Печаль и Иррис разложили платья на диванах библиотеки, смотрели на них с растущим недовольством.

— Примерь это, — Иррис указала на серебряное платье, что было не таким ужасным, как остальные.

— Я прямо как бабушка, — сказала Печаль, глядя на себя в зеркало. — Это, наверное, ее платье и было. Я не могу отправиться в Риллу в платье, которому восемнадцать лет. Или больше. Мне нужно что-то современное.

Она увидела тогда, как много лежало перед ней в пути к изменению Раннона. Страна застыла во времени на восемнадцать лет. Никакого нового искусства, музыки, моды. Никаких изобретений. Они были почти на два десятка лет позади остальной Лэтеи. Лувиан говорил, Меридея была на грани создания парового двигателя, и тогда кареты пропадут, а на путешествия будут уходить не недели, а дни. Балет и опера Риллы были мирового класса, люди приезжали со всей Лэтеи, чтобы посмотреть на них. Даже аскетичная Нирссея — только там, как думала Печаль, платья могли посчитать риском — сильно продвинулась в медицине за последние пять лет. Только Раннон в сердце мира застыл. Был в спячке. И теперь Печаль должна была разбудить его.

Как? Одно дело говорить о переменах, но как она все это осуществит?

Она плюхнулась в платье, полная эмоций, и вызвала возмущенный писк швеи. Печаль повернулась к ней.

— Что думаешь об этом платье? — спросила она. — Только честно.

Она смотрела то на Печаль, то на Иррис, словно переживая, что это проверка, а потом сказала:

— Вы правы. Оно старомодное.

Печаль кивнула.

— Ты любишь одежду? Моду? Знаешь, что модно в других странах? Ты ведь должна знать, что сейчас носят.

Швея замерла с большими глазами.

— Все хорошо, — сказала ей Печаль. — Тебя не накажут.

Девушка заговорила робко, но ее уверенность росла, ее расслабила ее тема.

— В Скаэ и Сварте моды нет. Они все еще носят одежду в старом стиле. Но там дело в климате. В Нирссее и Астрии предпочитают скромность у женщин. Но в Рилле и Меридее… я видела рисунки… — она умолкла, понимая, что сказала слишком много.

— Пронесенные рисунки? Не переживай, это не обман, обещаю, — поспешила сказать Печаль. Так и было. Ее восхищало, что она, Шевела и Шенай, а еще эта девушка утраивали маленький бунт, преследовали свои страсти в тайне. Печаль надеялась, что так было во всем Ранноне, что молодежь искала знания и радости, которые запретил Харун. Так ей будет проще, если молодое поколение уже начало закладывать фундамент для возвращения Раннона к жизни. — Так ты их видела?

Швея кивнула.

— Хорошо. Ты можешь связаться с теми, кто их тебе принес? Узнать, что там сейчас в моде?

— Я уже знаю, — тихо сказала швея.

— Тогда ты сможешь адаптировать их? Сделать новые дизайны?

Виноватое лицо девушки показало Печали, что она уже это делала.

— Как тебя зовут? — спросила Печаль.

— Инес.

— Инес. Думаешь, за неделю ты сможешь сделать мне новые платья по своим рисункам?

— За неделю? — девушка была в ужасе. — Только ткань ждать вдвое больше, а еще выкройки, сшить…

Сердце Печали сжалось.

— А если переделать эти старые платья? — сказала Иррис. — Ты можешь перекроить их, используя наш дизайн? Все же основа у них похожа: юбка и корсет. И в сундуках полно старых вещей хорошего качества на чердаках Летнего и Зимнего дворцов. Мы можем послать за ними, может, у тебя есть друзья, что помогут? Вам заплатят, конечно. Может, даже возьмут на работу в будущем.

Инес посмотрела на платье Печали.

— Да, — сказала Инес. — Думаю, я смогу.

— Вот так, — Иррис сказала Печали. — На бал пойти ты сможешь.

Радуясь, что проблема с платьем была решена, а со знаниями молодежи нагонять будет не так сложно, Печаль начала открывать другие свертки.

Она была рада, обнаружив письма от двух бывших послов — Стиле из Сварты и Магнита из Меридея, они спрашивали, как она, но она читала между строк достаточно, чтобы знать, что они предлагали вернуться как послы, если она будет канцлером. Она передала письма безмолвно Иррис, так прочитала их и с пониманием посмотрела на Печаль.

Последним был деревянный ящик, склеенный воском, и она поставила его на столик и убрала ножиком для писем воск с крышки. Иррис пошла к ней.

— Что там? — спросила она у Печали, терзающей швы.

— Без понятия. Если там есть записка, она внутри, — сказала Печаль.

Она поддела ножиком крышку и надавила.

Девушки тут же отпрянули, зажав ладонями лица от вони, что поднялась из ящика. Мясной запах, слащавый и сильный.

Мертвый.

Печаль прижала рукав к носу и рту и заглянула внутрь.

Там был какой-то зверь, она увидела мех и лапку с коготками.

— Не трогай. Я позову Лувиана, — Иррис убежала из комнаты, оставив Печаль с ящиком. От еще одного взгляда ее стошнило. Кто бы так поступил с ней?


20

Решительно не готова



Лувиан написал Шарону, требуя узнать, кто отправил мертвого котенка — так он определил это с серым лицом и сжатыми в тонкую линию губами — Печали, решив, что он должен был сперва побывать в Зимнем дворце. Иррис была убеждена, что это Мэл или Веспус от лица Мэла, и она отдельно написала Шарону, предложив это.

Печаль никому не писала, ей все еще было плохо от факта, что кто-то мог так жестоко обойтись с животным, еще и отправить ей. Ее догадки были, что это Бальтазар или Мирен Лоза, но она держала их при себе.

Шарон ответил, что ящика не было в Зимнем дворце, что он сам наблюдал за отправкой сундуков и писем ей, и там больше ничего не было. Он заключил, что ящик добавили, когда коней меняли в пути, и сказал, что уточнит.

Лувиан спросил у Печали, была ли она уверена, что это назначалось ей, и Печаль сказала ему, что это никому не назначалось, просто его добавили к ее почте. Она на миг взбодрилась, вспомнив это — может, то было не для нее — но Лувиана это не устроило. Он стал тревожнее. И это не отменяло факта, что невинный зверек был убит.

— Или это была шутка, — сказала она, чтобы убедить себя, а не Иррис и Лувиана. — Или это предполагался питомец?

Но ящик был запечатан. Плотно. Говоря это, она знала, что хватается за соломинки.

— Теперь я буду открывать твою почту, — сказал Лувиан. — Больше так не будет.

Шли дни, а Печали все еще было не по себе. Кто-то намеренно отправил это, чтобы запугать ее или предупредить. Кто-то для этого ранил котенка. Она пыталась, но не могла перестать думать об этом, особенно ночами. Она не могла перестать видеть ящик, представлять боль и смятение бедного существа. Она терзала себя мыслями, был ли он жив, когда попал в коробку, или его убили раньше.

Ночь за ночью она лежала в постели, слушала, как золотые обезьяны прыгают по крыше, крича друг другу, а потом засыпала и представляла, что это коты пришли за мертвым другом. Она просыпалась и смотрела во тьму до восхода солнца.

В ночь перед презентацией Иррис предложила ей выпить снотворное, которое она использовала на отце, и Печаль согласилась, злясь, что не подумала об этом раньше. Она не могла быть медленной или сонной на выступлении.

Когда она проснулась, не сразу поняла, что еще темно, что она не должна была проснуться. А потом услышала шум над ней, поняла, что это ее и разбудило. Обезьяны.

Стук за дверями балкона, и Печаль тихо застонала. В саду были десятки деревьев, они не могла играть там, а не на ее крыше?

Дверная ручка тихо зашумела, и волоски на теле Печали встали дыбом. Это были не обезьяны.

Кто-то пытался пробраться к ней.

Она миг она подумала, что это Расмус простил ее, этого хватило, чтобы она села и попыталась сморгнуть пелену снотворного. Ее ладонь потянулась к лампе у кровати, пальцы искали включатель.

Она застыла, услышав звон металла по плитке, а потом шорох от двери.

Замок. Они выбили ключ и пытались взломать его.

Расмус постучал бы.

Расмус вообще не пришел бы.

Она вспомнила мертвого котенка.

Она бросилась к лампе, отчаянно желая света, сбила ее на пол. Грохот от ее падения был как пушечный выстрел, разбил тишину ночи. Когда Печаль смогла пересечь комнату и раздвинуть шторы, балкон был пуст, там не было никого. Сады внизу были темными, Печаль подняла ключ и уставилась на него, словно в нем мог скрываться ответ.

Она вернула его в дверь, хотела повернуть, но поняла, что тот, кто тут был, не ушел. Если он пришел с крыши, мог вернуться туда… И ждать…

Она вернула шторы на место, отошла на два шага. Ее правая нога задела лампу, она опустила взгляд, и лампа оказалась не разбитой. Печаль вернула ее на столик, села на кровать и включила ее до приятного сияния.

«Буди Лувиана, — сказала она себе. — И Иррис. Расскажи о нарушителе. Скажи страже у входа в крыло».

Но она так устала, снотворное все еще было в ее венах, замедляло сердце, заставляло верить, что опасность миновала.

«Отдохну пару минуток, — решила она, прислонившись к подушкам. — Пять минут…».

А потом Печаль увидела золотой свет, льющийся в окно, она лежала на кровати, запутавшись в покрывале. Она медленно села, пытаясь понять, откуда странные ощущения. Ей казалось, что она должна что-то сделать, и она пыталась понять, что. Обрывки снов приходили к ней, звуки и ощущения, и она посмотрела на окно. Там кто-то был, да? Или ей приснилось?

Она не успела задуматься, Иррис постучала в дверь. Иррис болтала, наливая им кофе, и от одного запаха Печаль насторожилась. Напиток работал, воспоминания ночи стали еще размытее, словно рассеивающийся дым, и когда Иррис убедила ее, что она готова к дебатам, тревога заставила ее забыть о ночи.

Позже в тот день Печаль сидела за кулисами в месте, которое Лувиан назвал бывшим концертным залом. Его днями до презентации мыли и мели. На потолке было коричневое мокрое пятно, и Печаль поглядывала туда, придумывая ему форму: роза, черепаха. Лицо.

Они были в Прекаре, в этом районе Печаль еще не была. Прекара была архипелагом, выходящим в море, разделенным каналами, вырезанными в земле.

Это был край хулиганов и воров. Большинство жили на лодках, а не в домах, и им было легко перемещаться. А необходимость возникала часто — почти треть в тюрьмах Раннона были из Прекары. Водный лабиринт улиц кишел преступниками, там были династии бандитов, как Финчи, Монки и Рэтбоны. Выбор был странным для представления планов для Раннона.

Йеденват выбрал место, и Печаль не знала, хорошо это или плохо. Район был у сенатора Каспиры, она не была тепла с Печалью, и Иррис говорила, что Каспира не думала, что женщине стоит быть канцлером, что было иронично, ведь Каспира была одна из самых влиятельных женщин Раннона. Тут можно было завоевать толпу, но люди могли не доверять ей из-за влияния Каспиры, и она ощущала себя уязвимой. В третий раз за время пребывания тут Печаль пересекла комнату и посмотрела на свое отражение в старом зеркале на стене, кивнула и вернулась на место.

Она была в темно-красной тунике поверх синих брюк, она опускала взгляд и всякий раз поражалась цвету, хотя Лувиан заставлял ее носить что-нибудь яркое каждый день, чтобы привыкнуть. Она жалела, что рассказала ему, что было, когда она надела зеленое платье. Он все запомнил.

Иррис сделала из волос Печали пучок у шеи, подвела ее глаза, взяв краску для век у Инес, ей доставили ее контакты. Она добавила красный цвет губам Печали. Так она хотела, чтобы ее увидели даже в конце зала.

Печаль едва узнала себя в зеркале и не думала, что кто-то упустит ее.

Лувиан чуть вскинул брови, когда она встретила его в коридоре перед отправлением. Его бесстрастное лицо было легендой, потому любая неуправляемая эмоция на нем ощущалась победой, и Печаль была рада, что заметила это, чуть не пропустив, пока старалась не упасть с лестницы на каблуках новых туфель. Он совладал с собой, осмотрел ее спокойнее, когда она спустилась, и кивнул. Теперь они с Иррис сидели по бокам от нее, Иррис гладила ее ладонь, а Лувиан листал стопку бумаг, останавливаясь, чтобы оставить метки.

— Как ты? — спросила Иррис.

Может, дело было в часах подготовки или в макияже, может, уже было поздно бояться, но Печаль была удивлена своему спокойствию.

— Хорошо, — честно сказала она.

Лувиан отложил бумаги, склонился и прижал ладонь к ее руке.

— Печаль, все будет хорошо.

— Я так и сказала, — нахмурилась Печаль. — Я в порядке. Я готова.

— Не дерзи, — сказал он.

Печаль не верила ушам. Было жутко слышать, как хитрый Лувиан переживает, и она поняла, что нервничает не она, а он.

Она убрала руку от Иррис и похлопала его.

— Лувиан, когда это я дерзила? Я в порядке. Мы трудились, и потому я готова. И с твоей стороны даже обидно слышать, что я — наглая.

Он улыбнулся.

— Я не наглый, я уверенный, — сказал он.

— Как и я.

Печаль встала, прошла к двери, едва успела отпрянуть, когда она открылась, и женщина средних лет в тунике до пола вошла к ним.

— Мисс Вентаксис, рада встрече. Я — Эллира Берд, буду сегодня представлять вас и вашего брата.

— Что? — хором сказали Печаль, Лувиан и Иррис.

Лувиан поднялся на ноги.

— Что значит «и брата»?

— Мистер Вентаксис тоже здесь… — она хмуро смотрела на них. — Чтобы озвучить планы…

Печаль уставилась на женщину. Она ошибалась. Должна. Никто не говорил, что у них с Мэлом будет презентация в одну ночь. Одно дело быть против него на выборах, но на сцене… Ее ладони зажали рот.

— Нет, — сказал Лувиан. — Такого мы не знали. Нам не говорили, что и он сегодня будет здесь. Это неприемлемо.

— Боюсь, это не от меня зависит, мистер Фэн, — Эллира Берд отпрянула на шаг. — Простите. Я дам вам подумать, хотите ли вы продолжать, — она закрыла дверь за собой.

Лувиан присел перед Печалью.

— Что ты хочешь сделать?

Спокойствие Печали пропало, в ушах гудело, страх разбухал в ней, мешая дышать.

Лувиан прижал ладони к ее лицу и нежно повернул к себе.

— Ты сможешь, — сказал он. — Не важно, что он здесь. Это ничего не меняет. Это шанс показать им всем, что ты лучше него. Показать ему, что ты лучше него. Это твой народ, ты любишь этих людей. Помни это. Эй, — он легонько тряхнул ее, когда она отвела взгляд, — ничего не изменилось. Ты все еще готова. Да?

Печаль послушно кивнула.

Это было мало Лувиану, тот прижался лбом к ее лбу.

— Скажи: «Я выбрала идеальный наряд и хорошую прическу не для того, чтобы прятаться за сценой». Скажи: «Я соврала тебе, я — наглая, потому что я взорву их всех там». Скажи: «Меня зовут Печаль Вентаксис, и я буду следующим канцлером». Давай, Печаль. Скажи.

Она не знала, как он сделал это, но часть ее страха ушла, и она сказала:

— Я готова.

— Это близко, — Лувиан улыбнулся и отклонился. — Но, да, ты готова.

— Я пойду первой, — сказала Печаль. — Скажи им. Я хочу пойти первой.

Лувиан улыбнулся шире.

— Вот так, умница.


21

Сыновья Раннона



Десять минут спустя они стояли в проходе у тяжелой двери, и звук толпы ударил по ушам Печали.

— Там много людей? — прошептала она.

— Около тысячи, — ответила Иррис.

— Тысячи? — поразилась Печаль, во рту пересохло, нервы вернулись.

— Они принесли стулья, обычно в зале стояли. Тут творится история, — ответил Лувиан, звуча слишком напряженно, по мнению Печали.

Она повернулась к нему, он тряхнул головой и подвинул ее к ступенькам, а потом повернул к кулисам, ее тело тут же покрыл холодный пот, желудок сжимался.

Она выглянула в щель между штор, увидела толпу. Хоть законы послабили, они все еще были в темных вещах, хотя выглядели оживленнее, чем у моста в день, когда Мэл вернулся. Они тихо шептались с соседями, быстро улыбались и обнимались, но все еще боялись делать это. Казалось, Раннон возвращается в жизни, хоть и со страхом.

За толпой следила стража порядка, Мирен Лоза и пятьдесят его мужчин и женщин стояли вдоль стен. Лувиан настоял на этом после посылки, и Печаль не спорила. Ей не нравился Лоза, как и эта стража, но пока они не узнали, кто прислал зверька, ей было чуть легче, зная, что охрана неподалеку.

Но она мысленно сжалась, увидев, как Лоза поглаживает дубинку на поясе, говоря с одним из своих.

— Готова? — шепнула Иррис ей на ухо.

Печаль кивнула, боясь открывать рот, боясь, что ее стошнит тогда.

— Ты сможешь, — Лувиан прошептал с другой стороны от нее. — Покажи им, кто такая Печаль Вентаксис.

Печаль не успела ответить, Эллира позвала ее и Мэла, и Лувиан толкнул ее на сцену под вежливые аплодисменты.

Мэл вышел, подняв руку и махая толпе, Печаль вспомнила, что и ей так надо. Он был в темно-синих брюках, длинном синем пиджаке — напоминал Лувиана строгим, почти военным видом. Он подошел к краю сцены, лампы озарили его лицо, и Печаль заметила, что он исхудал, под глазами залегли тени, улыбка была натянутой. Ему было непросто. Он, наверное, до ночи учил сложности управления страной, которую не знал.

Тут Мэл повернулся к ней, его улыбка стала шире. Он был искренне рад ей, хотя они состязались. Он сказал губами:

— Как ты? — и она ответила:

— Хорошо, — зная, что за ними следят. Почти всегда ей казалось, что он играет доброту. Но порой… она отогнала эту мысль.

Она смотрела, как Лувиан и Иррис идут среди толпы, осторожно минуя людей, пока не оказались так, чтобы она их видела. Они кивнули ей, поддерживая.

Эллира Берд шагнула вперед.

— Добро пожаловать всем вам. Этой ночью в Ранноне творится история. Впервые два кандидата борются за место канцлера: Мэл Вентаксис, сын покойного канцлера, вернулся к нам из мертвых… — она сделала паузу, дав зрителям похлопать, и продолжила. — И его младшая сестра, — Печаль старалась отгонять эмоции от лица, — Печаль Вентаксис. Этой ночью оба кандидата могут обратиться к людям, представить свое видение Раннона. Так что начнем. Печаль Вентаксис заговорит первой.

Воцарилась тишина, все смотрели на Печаль.

Она кашлянула.

— Спасибо, что пришли сегодня. Меня зовут Печаль Вентаксис, и я считаю себя той, кто поведет Раннон вперед, как ваш следующий канцлер. Последние восемнадцать лет и до этого были самыми тяжелыми в истории Раннона. Я была здесь с людьми, жила с ними под теми же правилами и законами. Я знала только их. Но я им не верила. Моя любимая бабушка, первая леди-вдова, рассказывала мне, что Раннон был процветающим. Мы были впереди всех в науке и медицине. Мы праздновали Расцветание и проводили фестивали посреди лета и зимы. Но вы научили меня, что раннонцы сильные — пожалуй, самые сильные — в мире. Я видела, как вы терпели бури, что терзали вас восемнадцать лет, и не сломались. Мы приспособились, нет испытания, что мы не можем преодолеть, нет бремени, что раздавит нас. Я — одна из вас, — Печаль повернулась к толпе. — Я связана с вами историей и кровью. Теперь я прошу вас позволить мне вести вас к чему-то лучшему. Не к тьме прошлого. Новый Раннон. Для всех.

— Ложь, — раздался мужской голос издалека.

Печаль посмотрела на толпу, все оглядывались, ворча, к говорящему. Сначала Печаль не видела, кто там, а потом толпа расступилась, и в центре зала оказалось трое человек. Они были в капюшонах, кожаные маски скрывали их лица, оставляя только рты. Один стоял ближе, огромный мужчина, двое других были чуть меньше, обрамляли его как часовые. Хотя он в них не нуждался.

— Ложь, — повторил лидер этого трио.

Волоски на ее шее встали дыбом, Печаль посмотрела на Лувиана, тот пытался увидеть, что происходит. Он встретился с ней взглядом и был почти испуган, это встревожило Печаль сильнее этих мужчин. Лувиана было сложно запугать.

Мужчины в капюшонах шагнули вперед, толпа пятилась от них. Они замерли в шести футах от сцены.

— Мы можем чем-то помочь? — Мэл оказался рядом с Печалью.

— Да. Вали в Риллу и сестру забери с собой, — сказал мужчина.

— Простите? — рот Печали раскрылся от потрясения.

— Ты слышала, — мужчина повернулся к ней. — Нам надоела семья Вентаксис. Все вы, — голос звенел по залу.

Лувиан махал ей, глаза пылали предупреждением, но Печаль покачала головой и сосредоточилась на лидере.

— Кому «нам»? Кто вы?

— Сыновья Раннона, — ответил мужчина, гордо вскинув голову. — Вашими стараниями.

Это они напали на стражу порядка? Печаль смотрела на Лозу, он шептался с мужчиной рядом с собой. Мужчина повернулся к соседу и передал на ухо послание Лозы. Хотя она не думала, что такое возможно, в тот миг Печаль была благодарна Лозе и страже. Но она не понимала, почему Сыновья Раннона кричат на нее и Мэла. Они не сделали ничего плохого.

Печаль решила успокоить их.

— Знаю, вы страдали под гнетом моего отца, но я не…

— Ты ничего не знаешь, — крикнул он. — Ты пряталась в замке, пока наши дети голодали. Восемнадцать лет вы запирались, выходя раз в год,чтобы выбросить в реку куклу, которая стоит некоторым из нас годовой работы. Работы нет. Шансов жить лучше нет. Не на что надеяться. Ваши псы бьют наших детей за улыбки. Посмотри на себя, — он указал на нее пальцем с обвинением, — стоит там в красном, вышла к нам. Говорит, что будешь лучше. Может, и будут. Но не с Вентаксисами у власти.

— Мой отец…

— Сейчас не о нем, — заглушил ее мужчина. — Дело в твоем деде, его отце и отце до него. Все Вентаксисы. Отправлять нас на войну, которой мы не хотим. Принимать решения, от которых мы страдаем. И теперь ты стоишь тут и говоришь, что будет иначе? Разве? Из перемен тут лишь то, что вас двое. Но выбор не велик.

Толпа шепталась, глядя на сцену, но без шока. Печаль видела, как люди кивают, и ей было не по себе. Они соглашались с Сыновьями Раннона.

И она не могла им возразить. Она никак еще их не опровергла.

Но Мэл все еще не высказался:

— По закону только Вентаксис может править…

— Вентаксисы это и придумали, — крикнул мужчина. — Закон кривой, как и все остальные. Вы пришли сказать, что вы лучше королей, а ведете себя как они. Мы устали от этого. От вас. Мы хотим новый Раннон.

Атмосфера накалялась, гул поддержки звучал из толпы, подошедшей к мужчинам в капюшонах, окружив их, все смотрели на нее, как тогда на мосту. Но теперь их глаза пылали. Слабо, но пылали, они ждали, что она сделает дальше.

Это был ее последний шанс обезоружить людей в капюшонах, убрать пружину из комнаты. Она глубоко вдохнула.

— И вы получите новый Раннон, — сказала она громко, чтобы слышно было в дальних углах комнаты, и продолжила речь, над которой трудилась. — С красками, светом и музыкой. С искусством и ростом. С…

— И без тебя, — проревел мужчина, они резким движением втроем вытащили что-то из-за плащей, толпа отпрянула от них.

Печаль увидела яркую вспышку, летящую к ней, и сцена вспыхнула перед ней.

Они с Мэлом отшатнулись, зал заполнили крики паники, толпа вдруг поняла, что и они могут пострадать.

Она поднялась на ноги и посмотрела за стену огня. Трое мужчин остались в центре комнаты, хотя остальные бежали к выходам.

Они смотрели на нее сквозь огонь, их глаза под капюшонами блестели от огня.

Они пошли. К сцене.

Печаль потрясенно искала взглядом Мирена Лозу. Он был у стены, как и раньше. Смотрел на нее. Печаль была в ужасе. Он же не ждал сигнала? Почему он не…? Она почти подняла руку и замерла.

Она поняла по его беспощадным акульим глазам, что он не поможет. Это была его месть за ее поведение в Зимнем дворце недели назад.

Остатки смелости утекли, пришла паника. Ее колени сжались, тело застыло, Сыновья Раннона были все ближе, но она не могла двигаться. Она могла лишь смотреть на того, кто предал ее.

— Нужно идти. — Мэл потянул ее за руку, она смотрела в ужасе на капитана стражи порядка. — Печаль…

Мужчины в капюшонах повернули налево, к ступенькам у сцены. В их руках было что-то длинное и сияющее.

Она увидела изогнутые мечи, Лидер направлял это на нее, и сталь сверкала.

— Печаль… — просил Мэл.

Огонь лизнул край ее туфли, она схватила Мэла, послушавшись инстинкта, и потащила его со сцены.

Она шла слепо, слушала шаги за ними. Ее сердце билось втрое быстрее, тело кричало ей уходить.

Они оказались в тупике, четыре закрытых двери с одной стороны. Печаль потянул Мэла обратно, но услышала крики.

Мэл открыл ближайшую дверь и толкнул Печаль туда, зашел следом и закрыл дверь за ними. Печаль попятилась до дальней стены, прижимая ладонь к груди, глядя на дверь. Они были в пустой кладовой, на стенах была лишь потертая краска, маленькое грязное окно сверху впускало в комнату немного света. Замка на двери не было, и Мэл прижался к ней, держал ручку, прижимая палец к губам. Печаль подошла к нему и тоже прислонилась к двери.

— Это их не удержит, если они найдут нас, — тихо сказал Мэл.

— Нужно найти выход. Огонь…

— Ты пролезешь в окно. Я помогу.

Печаль посмотрела на окно. Она-то пролезет, но не он.

— А как же ты?

Он не ответил.

Она замешкалась, размышляя.

Оставить его с ними одного…

Нет. Двое против трех звучало лучше. Даже если у них мечи.

— Думаешь, они хотят убить нас? — спросила Печаль. — Или запугать?

Она знала в душе, что вопрос глупый — люди не бросали огонь и не брали мечи без желания навредить, но она хотела услышать поддержку.

Мэл ответил не сразу.

— Не знаю.

Они молчали, и Печаль поняла, что они прижимаются плечом к плечу, впервые она не хотела отпрянуть от его прикосновения. Может, он не был ее братом, но она была благодарна, что сейчас не одна. Она презирала отца, и она понимала в этом других людей. Если бы они восстали против него, когда он бы жив, может, она даже присоединилась бы к ним.

Но она не думала, что это обратят на нее. Она слишком долго сочиняла речь, что понравится и поддержит их. Она их совсем не знала. И теперь умрет здесь. Убитая людьми в масках, которые презирали ее из-за имени.

Она склонилась к Мэлу, успокоившись, когда он прижался к ней.

Шли минуты, снаружи не было звуков, и Печаль подвинулась. Мэл сделал так же.

— Может, нам стоит выйти? — сказала Печаль.

Мэл покачал головой.

— Тут нам безопаснее. Они хотят нас.

Она подвила дрожь. Может, Сыновья Раннона прислали котенка. Вполне возможно.

— Ты слышал о них раньше? — спросила она с запинками. — С тобой что-нибудь случалось?

— Нет. Ничего.

Печаль выдохнула.

— Стало тихо. Я проверю… — начала она, но тут же услышала шаги и крики. Кто-то заколотил в дверь, Мэл отодвинул Печаль, прикрывая ее, сжимая ручку.

— Окно… — прошипел Мэл. — Иди…

— Печаль? — голос Лувиана был сдавлен паникой. — Печаль?

— Здесь! — крикнула она, отодвигая Мэла и открывая дверь.

Лувиан был один.

— Где Иррис? — спросила Печаль, выглядывая подругу.

— В порядке. Не переживай, — сказал Лувиан. — Как ты? — он, казалось, хотел обнять ее, но замер, когда из комнаты вышел Мэл

Печаль не успела объяснить, высокий и худой мужчина с густыми бакенбардами вышел из-за угла и замер, увидев их.

— Вы в порядке? — спросил он у Мэла, тот кивнул и пошел к мужчине, его руки подрагивали, показывая, что он все еще испуган. Сердце Печали все еще трепетало в груди, как птица в клетке, колени были сжаты, чтобы она не упала или не убежала, ее тело разрывалось между этим. — Капитан Лоза сказал, что пришлет за нами, когда будет безопасно, — сообщил мужчина группе. — Огонь почти погасили, но мы не можем выйти через главный зал. Я — Арта Бонифаций, советник Мэла. Рад знакомству. Жаль, что оно в таких обстоятельствах.

Печаль шагнула вперед и сжала руку Арты Боницфация.

— Печаль Вентаксис, — сказала она. — Это Лувиан Фэн, мой советник.

— Я знаю Лувиана, — сказал Арта Бонифаций. — Я учил его в институте.

Лицо Лувиана было без эмоций, он пожал руку бывшего наставника.

— Арта был единственным профессором, поставившим мне меньше девяносто пяти процентов на последнем экзамене, — сказал Лувиан. — Вы оставили факультет? — спросил он у мужчины.

— Я там по выходным.

— До конца выборов?

Арта склонил голову.

— Если не потребуюсь после, — его тон намекал, что он не ждет возвращения к прежней роли.

Они молчали. Печаль хотела спросить у Лувиана, что произошло, когда она убежала, хотела рассказать ему, что Мирен Лоза стоял и смотрел, но не хотела выдавать это при Мэле и его советнике, чтобы они посчитали ее слабой. Так что они ждали, пока сам Мирен Лоза и два стража порядка не появились в коридоре. Ярость Печали кипела, когда она увидела его румяные щеки и сияющие глаза. Это можно было принять за волнение, но она знала лучше.

Он был восхищен.

— Чисто, — сказал он, кивнув Печали, и ее кровь закипела. Как он смел притворяться?

— А люди? — спросил Лувиан, опередив ее. — Сыновья Раннона? Вы их поймали?

— Убежали, — ответил Лоза. Он посмотрел на Печаль, она могла поклясться, что его губы дрогнули, словно он подавлял улыбку или ухмылку.

Она решила не радовать его своим гневом. Он знал, что она в курсе того, что он сделал. Пусть думает, когда она отомстит. Потому что она отомстит.

— А народ? — спросила Печаль приятным тоном. — Никто не пострадал?

Она знала, что попала в цель, он заморгал и ответил:

— Была давка при побеге.

— И кто-то…? Никто не…? — спросил Мэл.

— Никто не умер, — сказал Лоза.

Печаль сохраняла лицо нейтральным, ответив:

— Благодарю за услуги. Не знаю, что бы мы делали без вас.

Он снова моргнул в смятении, а потом сказал:

— В любое время, мисс Вентаксис. Я отправлю нескольких человек с вами в Северные болота, — он кивнул мужчине и женщине с ним, — они могли не уйти далеко. Они за вами будут следить.

Печаль услышала угрозу в словах, но поздно поняла, что это означало.

Мирену Лозе не нравилось проигрывать.

— И вообще, — продолжил Лоза, — вам стоит все время быть с охраной, раз есть Сыновья Раннона против вас. Командир Дейн, вы же побудете с мисс Вентаксис?

Женщина-страж кивнула без слов, сердце Печали сжалось.

Печаль рассмотрела женщину. Она была высокой, на две головы выше Печали, и широкой, ее мышцы были заметны даже под черной туникой. Ее темные волосы были короткими, как у всей стражи, и было их выражение лица: выпяченный подбородок, беспощадные глаза.

— Вряд ли это необходимо, — сказала Печаль.

— О, после произошедшего сегодня, думаю, необходимо. И командир Дейн — один из моих лучших лейтенантов, — улыбнулся Лоза. — Вы будете в надежных руках.

Умный гад. Она не хотела его людей рядом с собой, и он знал это. Это было предупреждение, чтобы она молчала о нем. И он напоминал, что защищали только он и его люди.

— А Мэл? — отчаянно сказала Печаль. — Ему тоже кто-то нужен.

— Это решено, — сказал Арта Бонифаций, и Лоза вежливо кивнул ему.

Печаль посмотрела на Лувиана, прося его что-то сделать, но он пожал плечами с виноватым взглядом. Предатель.

— Идем, — напряженно сказала она.

Лоза склонил голову и повернулся, повел ее, Лувиана, Мэла и Арту по коридорам. Дейн и другой страж шли за ними. Они добрались к двери, ведущей в переулок, где ждала Иррис с двумя стражами порядка.

Она обняла Печаль, взяла ее за руку и сказала:

— Карета там. Идем.

Печаль пошла за ней, и ее адреналин угас, оставив ее дрожащей и холодной.

— Печаль, — позвал Мэл.

Она обернулась, он стоял в свете газовой лампы на стене.

Он казался маленьким, печальным и очень уставшим. Она была рада, что вернется в Северные болота с Лувианом и Иррис. Арта не казался другом, а Веспус был в Рилле. Она не знала, был ли у него кто-то еще. Она удивилась тому, что надеялась, что был. Что он не один. Сегодня. Она ждала, что он скажет что-то еще, но Арта Бонифаций взял его за руку и увел.

Мирен Лоза занял его место под лампой. В отличие от Мэла, он не был печальным или растерянным. Он поднял ладонь, словно прощался с Печалью. Когда она уже была в карете с Лувианом и Иррис по бокам, она поняла, что его кулак был сжат. Он не махал, это был жест победы.


22

Спросить, а не ответить



Дейн сидела с ними в карете по пути в Северные болота, мешая Печали рассказать Лувиану и Иррис о действиях Лозы — об их отсутствии — во время атаки. Она не хотела, чтобы страж доложила начальнику, пусть Лоза думает, что победил, что она выучила урок.

Но внутри она пылала, гнев прожигал ее красными углями весь путь. Она снова и снова повторяла мгновения, и ярость со стыдом поочередно били по ней: как он отвернулся, как ухмылялся ей сквозь огонь, пока наступали Сыновья Раннона. Как в тот миг он лишил ее власти и заставил молить о помощи, но ничего не сделал. Она глупо думал, что он него легко избавиться. Теперь он следил за ней. Она мрачно посмотрела на Дейн, страж упустила это, глядя на ночь в окно.

Иррис заметила и с вопросом посмотрела на нее.

— Это командир Дейн, мой новый телохранитель, — сказала ей Печаль. — Капитан Лоза назначил ее.

— Ясно, — Иррис с сочувствием улыбнулась Печали.

Печаль должна была радоваться, что протянула столько без личного стража, но тот мужчина в капюшоне был прав — она едва покидала замок раньше, а когда делала это, между ней и народом был батальон стражи порядка.

И люди раньше не пытались напасть на Вентаксиса.

И все же присутствие стража раздражало ее, и, потрясенная событиями в зале, Печаль сделала вид, что дремала по пути домой. Последствия будут потом, она прислонилась к стенке кареты и закрыла глаза. Больше, чем назначенный страж. Она дважды была мишенью. Будет еще? Или дальше будет Мэл? Эта мысль ей тоже не нравилась.

Мэл… еще одна мысль требовала места в ее голове, хоть она не хотела пускать ее. Но она не покидала: он защищал ее даже против Веспуса. Он был всегда хорошим. Он горевал, когда умер Харун…

Он настойчиво вел себя как старший брат.

Хоть и не мог им быть.

Когда они вернулись в штаб-квартиру, Печаль была сонной по-настоящему, тело и разум устали, и она сомневалась, что смогла бы говорить.

Лувиан поманил ее за собой в библиотеку, но она покачала головой, едва переставляя ноги.

— Завтра, — сказала она тихо и вяло, и он хотел заговорить, но кивнул.

Из последних сил она мрачно посмотрела на Дейн у своей комнаты. Она громко закрылась на ключ, тихо придвинула стул под дверную ручку. Дейн не вызывала у Печали ощущение безопасности.

Печаль забралась в кровать одетой, даже не разулась, натянула одеяла до подбородка, желая его вес и тепло. Когда она закрыла глаза, то увидела снова трех человек, глядящих на нее. Огонь пылал на сцене, они бросили в нее снарядами. Она села, сердце колотилось. Она потянулась к тумбочке за снотворным, остатками того, что принимала прошлой ночью. Три глотка дали ей поспать без снов.

Она проснулась раньше, чем ожидала, солнце грело комнату. Дом был тихим, когда она села. Ее ноги болели, потому что всю ночь были в туфлях, и она сняла их и бросила на пол со стуком. Она выбралась из кровати, прошла к сундукам, что только ждали, пока их погрузят для путешествия в Риллу позже утром.

«Стоит ли ехать? — думала она. — Не было ли это слишком опасно?».

Если бы Мэл не появился на мосту в тот день, она вернулась бы в Раннон после церемонии, подписала бы бумаги, сместив Харуна. Она уже была бы канцлером, хоть на словах. Прошлой ночи не произошло бы. Хотя Сыновья Раннона дали ясно понять, что они против всех Вентаксисов, так что этому не помешать… Лоза сказал, была давка. Никто не умер, но люди пострадали. Еще больше боли на руках Вентаксис.

Она снова подумала, как недооценила работу перед собой. Лувиан не зря звал ее наивной. Все было не так просто, как открыть окно или внести краски. Он должна была завоевать их доверие, несмотря на свое имя.

Было что-то похожее в Сыновьях Раннона. Она думала об этом, пересекая комнату, чтобы проверить, заперта ли дверь балкона. Ее семья была когда-то похожа на них. Они пытались свергнуть злых правителей, собирали союзников, разносили весть по Раннону. И они смогли. Короли и королевы, что правили Ранноном раньше, были уничтожены и заменены Вентаксисами.

Она должна сделать вывод из этого. Или она будет такой же, как бывший диктатор. Ей нужно быть лучше предков. Но как?

Она первой пришла на завтрак, отпустила слуг и сказала Дейн оставаться вне комнаты, закрыв дверь перед женщиной. По пути к столу она сорвала список со стены, налила себе кофе, пока читала его, кроша булочку на кусочки, ожидая прибытия остальных.

Иррис пришла первой.

— Я думала, ты все еще будешь в постели, — сказала она, сев напротив Печали. — Я ходила к тебе. Ты вообще спала.

Печаль пожала плечами.

— Я допила снотворное и поспала пару часов. Но рано проснулась.

Иррис посмотрела на груду хлебных кусочков на тарелке Печали.

— Это твои мысли о Сыновьях Раннона?

Печаль театрально бросила кусочек в рот, выплюнула в салфетку, когда он размяк, и виновато улыбнулась Иррис.

— Как ты? — спросила Иррис.

— Хотя на мою жизнь покушались, а народ меня ненавидит?

— Не народ, а Сыновья Раннона, — Иррис подвинула к себе чайник с кофе.

— Люди соглашались с ним. Они ненавидят меня. Вентаксис, — ответила Печаль. — И я не уверена, что могу винить их. Не после того, что сделали мои отец и дед.

— Они увидят, что ты — другая.

— Только если я это покажу.

— Покажешь, когда победишь, — Иррис налила себе кофе и добавила в чашку Печали. — Я видела снаружи твоего телохранителя.

Печаль хмыкнула, сделав глоток.

— Не нравится говорить, но я рада, что стражи порядка были там ночью.

— Мне нет… Мирен Лоза не помог мне при атаке, — заявила Печаль.

Иррис замерла, не донеся чашку до рта.

— Что?

— Я не хотела использовать стражу, ведь народ их терпеть не может. Я думала, будет лучше, если я справлюсь сама. Но Сыновья Раннона что-то бросили, и я подняла руку, вызывая его. Он замер. Он ухмыльнулся, Ирри. Он сделал это специально. Чтобы доказать.

— Что доказать?

— Что они нам нужны. Мне нужны. Прошлая ночь это доказала, и Лоза знает это. Но пока они работают на меня, люди ненавидят меня. И я застряла — уязвимая без них, ненавидимая с ними. И такой личный страж выглядит как одобрение, потому Лоза послал ее, — Печаль кивнула на закрытую дверь, за которой стояла командир Дейн.

Иррис потягивала кофе.

— Я напишу отцу и спрошу, можно ли выделить одного из стражей дворца, когда мы вернемся из Риллы. Тебе нужен страж, пока с Сыновьями Риллы не разобрались. Тебя могли ранить. Убить.

— Знаю, — Печаль поежилась. — Что они в меня бросили? — спросила она.

— Быстрый огонь, — сказал Лувиан с порога. — Это порошок, что реагирует с воздухом, если его намочить. Добавить в бутылку, закрыть, встряхнуть и бросить. Бутылка бьется, вылетает огонь.

Печаль и Иррис повернулись к нему. Печаль поразил его странный вид. Его костюм был помят, словно он спал в нем, щетина появилась на подбородке, волосы почти торчали вертикальной черной щеткой.

— Он риллянский, — добавил он, проходя к столу. — Сухую версию там используют в фейерверках. Ты это увидишь на Именовании.

— Ты разве не идешь? — сказала Иррис. — Это мудро?

— Зависит от тебя, — сказал Лувиан Печали. — А я послушаюсь.

Хотя она хотела идти, ей не нравилась мысль, что на карету просто напасть. Она не хотела, чтобы Сыновья Раннона попытались довершить начатое, когда она будет вдали от безопасности только с Дейн, Лувианом и кучерами. Но если она не поедет, если останется в Ранноне…

— Мы едем, — сказала она. — Просто нужно быть осторожнее. Прятаться хуже всего. Это похоже на моего отца. И я хочу получить шанс узнать больше о Мэле.

Она не знала, вернулся ли он к себе ночью, собирался ли в Риллу. Но он поедет. И она должна.

Лувиан сел и налил большую чашку кофе, не заметив, как плеснул за край и запачкал скатерть, пятно напомнило Печали след на потолке концертного зала.

— Погодите, — Печаль кое-что вспомнила. — Ты сказал, что вещество из Риллы? Это делает Веспус? Сыновья Раннона связаны с ним?

Лувиан посмотрел на нее уставшими красными глазами.

— Нет, — твердо сказал он. — В этом нет смысла. Мэл тоже был на сцене. Очень рискованно, когда твоя марионетка на линии огня. Сыновья Раннона — проблема, но отдельно от Веспуса и Мэла. Ты привлекаешь беды.

— Не намеренно, — сказала Печаль и глубоко вдохнула. Она была готова озвучить мысли прошлой ночи. — Пока мы говорим о Мэле…

— Я думал, мы говорили о Сыновьях Раннона? — сказал Лувиан.

Иррис цокнула и повернулась к Печали.

— Мы знаем, что это вряд ли настоящий Мэл, — начала Печаль. — Но может ли он не знать этого? Он ведет себя так, словно верит, что он — мой брат.

— Нет, — тут же сказала Иррис. — Что? Нет. Это он и Веспус вместе, мы это знаем.

— Разве? — Лувиан провел рукой по волосам, ответив раньше Печали. — Должен признать, мне тоже приходило это в голову. А если он верит, что он — потерянный ребенок? А если он верит словам Веспуса, потому что на самом деле жил так, как рассказывал?

— Подумай, — сказала Печаль Иррис, качающей головой. — Все время он защищал меня, спасал меня. Он сказал мне ночью бежать, удерживая дверь. И он всегда удивительно добр…

— Это логично, — Лувиан склонился над столом. — Проще заставить ребенка поверить в историю, чем заставлять актера учить слова. Ели он у Веспуса всего два года, то были бы раннонцы, что знали его. Родители, друзья, соседи. Это было бы опасно.

— И что? — Иррис была задумчива, разбираясь в их словах. — Он был украден ребенком, его дали Белисс, чтобы выждать момент, когда его вернуть? Ты же говорила, Веспус хотел, чтобы шла война, из-за земли, а потом подал петицию твоему отцу. О, а если он воспользовался падением Мэла и создал запасной план? Мальчика можно было прятать в Рилле, пока он не понадобится, да?

Лувиан кивнул.

— Он был бы слишком мал, чтобы помнить, откуда он, и прошло достаточно времени, чтобы его настоящие родители отсюда не узнали его. И его внешность могли изменить, метку сделать из татуировки, или кто-нибудь со способностью добавил ее?

— Способности управляют только тем, что уже существует, — напомнила ему Печаль. — Рас мог избавить только от боли, что есть в тот миг. Веспус может работать только с теми растениями, что перед ним.

— Может, Веспус нашел ребенка с родинкой на шее? — предположил Лувиан. — Это уже существовало бы. Он мог приказать кому-то изменить ее.

Иррис посмотрела на Печаль, та пожала плечами. Объяснение было неплохим, если не учитывать мелкий шанс, что метка настоящая…

— Так что нам делать? — сказала Иррис. — Потому что, знает он или нет, он все еще почти точно самозванец.

— Я уже работаю над этим, — сказал Лувиан. — Я запросил отчеты о пропавших детях или тех, кого считали умершими, но тела не нашли, на три года раньше и позже падения твоего брата. Это пришло в свертке на прошлой неделе. Я их просмотрел. Нужно будет использовать шанс узнать больше в Рилле. В идеале, нужно найти Белисс, хотя Веспус мог ее спрятать. Но есть и другие вопросы. У меня есть план, — Лувиан снова потянулся к кофейнику. — Ешьте. День будет долгим.


23

Без маски



Лувиан рассказал ей, торопя закончить завтрак, что план состоял в отбытии в Рилле в течение часа. Они доберутся на карете до моста, за ним их заберет карета Риллы и отвезет в столицу. На ночь по пути они остановятся в гостинице.

— Где гостиница? — спросила Печаль.

— Ах, — впервые за утро искра появилась в глазах Лувиана. — Мы останемся на ночь в месте под названием Керидог. Там деревушка, маленькая школа, глинистая шахта, гостиница. О, шахта… необычна. Они зовут ее Радужной, она очень редкая. Единственная в Рилле, — он сделал паузу и взял грушу из миски на столе. — Керидог очень популярен среди художников для жизни и работы.

Печаль поняла его.

— Художник, что рисовал портреты Мэла, риллянин. Ты нашел его?

— Нет, — он помрачнел. — Но мы будем там проезжать, и там много художников, так что нельзя упустить шанс проверить. Если получится найти художника и заказчика портретов, и если это окажется лорд Веспус, это будет бонус, — он все больше напоминал себя, его лицо посветлело. — Конечно, изначально мы отправляемся туда, потому что я люблю искусство, и все знают об этом.

Невольно, несмотря на все, что произошло прошлой ночью, Печаль улыбнулась ему.

Лувиан откусил кусок груши с приятным хрустом.

Путь к мосту был без происшествий, хотя сердце Печали колотилось всю дорогу, она в любой миг ждала огонь или засаду. Она была почти благодарна безмолвной и большой Дейн рядом с собой. Когда она увидела мост на горизонте, белое каменное здание на солнце, она расслабилась. Скоро они будут у границы.

Это было слишком просто. Карета остановилась. Печаль выглянула в окна и увидела, как два стража оттирают что-то с древнего моста.

Лувиан нахмурился.

— Что там? — она повернулась к Лувиану. А потом увидела сама.

«Сыновья Раннона». Большие красные, как кровь, буквы. Как ее туника вчера.

Лувиан выбрался из кареты, Печаль последовала через долю секунды, Дейн спрыгнула с места, а потом и кучер присоединился к ним.

— Как это произошло? — осведомился Лувиан у стражи.

Мужчины медленно повернулись, посмотрели на Лувиана, на Печаль, потом на Дейн. Ей они с уважением кивнули.

— Мы не знаем, — сказал один из них, низкий и тощий, с острыми чертами.

— Вы не знаете, как кто-то испортил мост, что должен быть под охраной круглые сутки? — спросил Лувиан.

— Было темно. Они были тихими.

Лувиан был мрачен.

— Ясно.

Печаль посмотрела на мужчин. Они не расстроились, в них был намек на оскал, что был на губах Мирена Лозы. И она знала, что это намеренно. Что они хотели, чтобы она увидела это, когда приедет к мосту. Может, даже задумали это. Прошлая ночь была лишь началом.

Печаль взглянула на женщину рядом с собой, якобы ее защитницу, и ее страх стал сильнее. Дейн была частью этого? Она была опасна?

К общему удивлению, Дейн сказала:

— Что это? Уберите грязь, — прорычала она.

Мужчины переглянулись, потрясенные, а Печаль с удивлением посмотрела на командира.

Та не закончила:

— Следите, чтобы это не повторилось. Потому что иначе я решу, что вы ослушались лично меня. А я терпеть это не буду. Это понятно?

— Да, командир.

Дейн посмотрела на Печаль и кивнула, та ответила тем же, потрясенная поступком своего стража.

Лувиан помог ей.

— Идем, Печаль, мы опоздаем. Пусть славные люди работают. Им есть чем заняться. А солнце только встает, еще станет жарче.

Он развернулся, взял Печаль за локоть и повел к смоле из альвуса, ждущей их.

Печаль молчала, пока они не сели в новую карету на стороне Риллы. Дейн села рядом с кучером, и карета поехала.

— Они это сделали, — Печаль придвинулась к Лувиану и заговорила чуть громче шума колес. — Стражи нарисовали, чтобы я увидела. Думаю, они пытаются объединиться с Сыновьями Раннона. Я — общий враг для них.

Лувиан долго смотрел на нее, а потом кивнул.

— Думаю, ты права.

— Что нам делать? Если у них мост, они могут управлять тем, кто его пересекает. А если кто-то последует за нами — мной — пока мы далеко от дома?

Лувиан жевал губу, размышляя, притихнув.

— Тут нам безопаснее, — сказал он. — Мы будем в прядке в замке, он защищен, всюду будет стража. И никто не знает, что мы едем в Керидог, кроме нас с тобой и Иррис.

— И кучера, наверное, — сказала Печаль.

— Нет, — задумчиво сказал он. — Я не хотел подсказывать Веспусу, так что не говорил, пока мы не остановим его. Гостиница забронирована под псевдонимом по той же причине. Это собьет и Сыновей Раннона с нашего следа. Они не будут знать, что мы там, и не успеют догнать, даже если узнают. Победа.

Печаль была впечатлена.

— Хитро.

Лувиан пожал плечами, его щеки потемнели.

— Немного. А пока тебе нужно написать лорду Дэю. Рассказать ему все.

— Не могу. Он должен быть непредвзятым.

— Это непредвзято. Полиция страны против потенциального лидера. Это ведет к войне. Печаль, если бы Дейн сегодня там не было, Грации знают, что могло произойти. Нужно обрезать это на корню. Если они так себя ведут, то думают, что уже получили.

— Что получили?

— Раннон, — Лувиан склонился. — Ты теперь борешься не только с Мэлом за страну. Ты борешься и с Сыновьями Раннона. Как и он, но тут мне все равно. Мне важна ты, и они дали понять, что против тебя. Без власти в руках ты уязвима. Тебе очень важна победа.

Остаток пути в Керидог был мрачным и тихим, Лувиан работал со своим списком, обводил то, что было важно, Печаль писала Шарону, а потом смотрела на проносящийся пейзаж Риллы.

Она отправила письмо, когда они меняли лошадей, оставаясь близко к Дейн, пока Лувиан сообщал ей и кучеру о смене плана. Кучер не расстроился, только сказал, что ему тоже придется ночевать в Керидоге, чтобы доставить их до Адаварии на следующий день. Лувиан, похоже, уже об этом подумал и забронировал комнату в гостинице и для него.

— Я не ждал вас, — виновато сказал он Дейн. — Хотя у них должно быть место.

— Я могу остаться на полу возле комнаты мисс Вентаксис, — сказала Дейн.

— Нельзя же… — начала Печаль, Дейн подняла голову, стиснув зубы, с решительным взглядом. — Хоть подушку возьми, — вяло сказала она и ушла за Лувианом к дивану, Дейн закрыла за собой дверь.

Гостиница отличалась от «Мелисии», это здание было в четыре этажа, черные деревянные подпорки были на белых стенах, а столы — снаружи. Лувиан занял для них две комнаты на чердаке, куда вела кривая и узкая лестница. На этаж ниже была комната кучера.

Дейн проверила комнаты Печали и Лувиана и заняла место у подножия лестницы без приказа. Печаль пожала плечами и пошла смотреть на риллянскую спальню.

Она не успела увидеть свою, Лувиан похлопал по ее плечу и увел ее к себе. Комната была маленькой и непримечательной. Узкая кровать у стены, узкий шкаф рядом. Напротив — комод и стул, дверь, скорее всего, вела в ванную. Но было чисто и светло, окно выходило на площадь, ласточки летали под крышу.

Печаль смотрела, как Лувиан вытаскивает из одного из чемоданов свернутый холст. Она охнула, когда он развернул его, используя туфли, щетку для волос и одеколон, который Печаль не ожидала у него увидеть, чтобы прижать углы к полу из золотого дерева.

Портрет Мэла этого года. Он забрал его из Летнего замка.

— Ты украл его, — возмутилась Печаль. — Как? Когда?

— Тихо. Я скажу кое-что важное, — Лувиан опустился рядом с ним. — Внимательно слушай. Ты, полагаю, об искусстве знаешь мало, учитывая состояние страны, каким оно было всю твою жизнь?

Печаль кивнула.

— Тогда я тебя научу, Печаль, дорогуша. Раннонский стиль рисования — мелкие мазки, создающие целую картину. Вблизи ничего не понятно, но издалека видно картину. Но в Рилле рисуют длинными мазками. Так можно понять, что художник из Риллы. Видишь? — он указал на картину, и она поняла, что он имел в виду. — И краски другие. В Ранноне они основаны на масле. А в Рилле, — он провел пальцем по нарисованным волосам и показал ей тонкий слой коричневой пыли на коже, — на глине. Когда глина высыхает, остается тонкий слой пыли.

— А мы в глиняной столице Риллы, — вспомнила Печаль его слова в Северных болотах, Лувиан улыбнулся ей.

— Да. Это место так престижно, что тут есть Реестр цветов.

— Теперь я запуталась, — призналась Печаль.

В ответ Лувиан достал из кармана пиджака ножик и принялся скрести темную краску на метке на портрете.

— Что ты делаешь? — Печаль потрясенно смотрела, как он портит картину.

Он не ответил, продолжал, пока не сделал кучку лиловых хлопьев, которые он осторожно поднял на кончике ножа, а потом стряхнул в центр простого шелкового платка.

— Как я и говорил, Рила серьезно воспринимает искусство, и тут есть Реестр цветов. В Радужной шахте, в основном, главные цвета, которые можно купить или продать, и они не так важны, но иногда пигменты в камнях смешиваются и создают чистые и естественные вторичные и третичные цвета. Конечно, такое бывает очень редко, так что художники покупают основу и смешивают цвета сами. Но им нужно регистрировать цвета и картины с ними в Реестре, чтобы не обманывать покупателей. Хитрый художник, видишь ли, может сказать, что в твоем портрете был настоящий лиловый цвет из шахт, на добычу которого ушло целое состояние, и тогда вырастет цена…

— Ясно, — сказала Печаль. — И мы можем отнести краску в Реестр и узнать, кто его регистрировал? И это приведет к художнику, который может подсказать, кто такой Мэл, или кто заказывал картины.

— Молодец, Печаль, милая.

Радость вспыхнула в Печали от его похвалы.

— Откуда ты столько знаешь об искусстве Риллы?

Лувиан открыл рот, а потом закрыл.

— Этим я хотел бы заниматься, если бы мог. Если бы был шанс, — сказал он. — Мой дед очень любил искусство. Он научил меня.

Печаль еще не видела Лувиана грустным. Злым, бодрым, наглым и недовольным — да. Но не грустным. Она поняла, что он впервые рассказал немного о себе. Его время в университете было «познавательным», его семья была «мирной и проживающей отдельно». Он не говорил о друзьях, лишь то, что он не был популярен, не думал о любви и сосредоточился на работе. Так говорилось везде о его времени в университете. Она думала, что там была какая-то трагедия, что-то с семьей или робость из детства, которую он перерос только после университета, потому что сейчас его так назвать нельзя было. Она уже не могла думать о нем вне команды, где были она, Иррис и он, команды, что могла победить на выборах. Он прекрасно вписался в жизнь Печали, едва оставив рябь, и она почти забыла, что он был ей практически незнакомцем.

Он понял, что на миг опустил маску, так что продолжил с напускной бодростью.

— Так что я послушался интуицию и стал знатоком политики, чтобы помочь канцлеру, который сделает возможным для меня заняться моими хобби. И на этой ноте приступим к работе.

Не было смысла притворяться другими — страна знала новости из Раннона, и оба кандидата были приглашены на Именование, хоть никто не ожидал их в Керидоге.

И они не скрывались, а медленно шли по городу к центральной площади, Дейн следовала тенью. Хотя Печаль ощущала себя открытой, она старалась расслабиться, напоминала себе, что никто не знал, что они были там.

Она заставляла себя замирать и смотреть на витрины, Лувиан восхищался товарами: книгами, украшениями, безделушками, что лишь собирали пыль, а потом у Печали появилось любопытство и энтузиазм. Рилляне вокруг них ходили и болтали, сидели за столиками у кафе с чашками горячего кофе, сплетничали на своем певучем языке, веселые и расслабленные. На углу высокий риллянин с оливковой кожей вытащил из чехла серебряную флейту и заиграл, прохожие бросали серебряные монеты в его шляпу на земле. Двое детей танцевали, и Печаль невольно улыбнулась.

В мире было столько места для радости. Лувиан вручил ей маленькое пирожное с кремом и засахаренными лепестками, которое он купил в пекарне, когда она указала на витрину. Этого она хотела для Раннона. Жизнь, что была достойной, а не полной страданий.

Лувиан угостил и Дейн, она смотрела на пирожное, словно не верил, что оно настоящее. Она съела его в три укуса, но с благоговением, которое очаровало Печаль. Она не ожидала, что страж порядка будет таким… человечным. Ей не хотелось признавать после моста, но эта женщина начинала расти в ее глазах.

Печаль попробовала кусочек своего пирожного и невольно застонала. Она думала, что пир в гостинице был потрясающим, но это никак нельзя было сравнить с сахаром и кремом на ее языке. Она улыбнулась Дейн с губами в шоколаде, жадно слизывая с пальцев крем, не желая терять ни капли. Иррис не говорила, что это так. Печаль хотела потребовать торт ото всех. По торту каждый день.

Она взглянула на Лувиана, тот глядел на нее, потирая шею, приоткрыв рот, и она поняла, что вела себя не как будущий канцлер. Она быстро доел пирожное, стараясь выглядеть собранно, когда советник нервно поглядывал в ее сторону.

Хотя она хотела вернуться в пекарню до их отбытия.

Они провели достаточно времени, чтобы выглядеть как любопытные туристы. Печаль пришла в себя от пирожного, они пошли в Реестр цветов. Он был в двух улицах от площади, старом здании из золотого кирпича, занимающего большую часть улицы.

Печаль оттащила Лувиана в сторону от Дейн.

— Как мы это сыграем? — прошептала она.

— Четно. Нет смысла врать, они все поймут. Скажем, что ищем художника, а этот цвет он использовал.

— Хорошо, — Печаль повернулась к Дейн. — Прости, тебе нужно подождать здесь, — она указала на деревянную скамейку под деревом. — Это секретное. Ты не может идти с нами.

— Я должна защищать вас. У меня приказы, — у моста она приказывала с рычанием, звучала жестоко. Но теперь ее голос был мягким, даже милым, не вязался с ее мускулистым телом.

Печаль пригляделась к ней, отметила ее чистую кожу, изящный нос и длинные ресницы. Она была не старше Лувиана, лет двадцати пяти. Ее щеки были округлыми, как у ребенка, и Печаль все сильнее оттаивала. Она не была закаленным сражениями монстром, каким Печаль представляла всех стражей порядка.

— Прости, Дейн. Я не могу сказать, почему ты не можешь идти, но это мой приказ. Прошу, — попыталась Печаль.

Дейн долго смотрела на нее, а потом кивнула.

— Хорошо. Я подожду, — она села на скамейку, развела ноги и уперла в них руки.

— Может, я заблуждаюсь, но, похоже, Лоза случайно назначил ко мне единственного нормального стража порядка, — шепнула Печаль Лувиану, они подошли к двери Реестра.

— Чудеса случаются.

Он потянул за шнур у двери, отпустив, когда за деревом раздался звон колокола. Через миг дверь тихо открылась, там стояла молодая риллянка. Как Расмус, она была в украшениях, с кольцами в ушах, в левой ноздре и левой брови. Ее пальцы в краске тоже были в кольцах, через дырку в ее запятнанной тунике Печаль увидела кольцо и в ее пупке. Девушка посмотрела на Печаль, на Лувиана, опять на Печаль и нахмурилась.

— Нам нужно сравнить фрагменты краски, — начал Лувиан на риллянском.

— Я знаю, кто вы, — ответила девушка на раннонском с сильным акцентом. — Вы тут из-за портретов. Вернувшегося мальчика. Хотите знать, кто их нарисовал.

— Да, — Лувиан моргнул. — Но как…

— Это я, — сказала девушка, Лувиан раскрыл рот, как рыба, Печаль молчала от потрясения. — Я их рисую. Точнее, последний. Лучше проходите.

Она пропустила Печаль и Лувиана внутрь, и они прошли, споткнувшись о порог.

Они оказались в светлом просторном коридоре с белой лестницей, что извивалась, как ракушка, сужаясь к вершине. Пол был с белой плиткой, босые ноги девушки не издавали ни звука, они прошла мимо них к маленькой двери в стене.

— Ты нас ждала? — спросила Печаль, поражаясь тому, что она была тут, словно ждала их.

Девушка пронзила ее взглядом, бросив его через плечо.

— Я проходила дверь, когда вы позвонили. Сюда, — сказала она.

Печаль и Лувиан переглянулись в растерянности и пошли за ней.

Риллянка не ждала их, тихо прошла по коридору и повернула налево, пропала за углом. Когда они добрались туда, она уже пропадала за другим, и так они гнались за ней по одинаковым коридорам, пока не попали в коридор со стеной в конце, девушки не было видно. Они с тревогой пошли по коридору, замерли у открытой двери. Они заглянули, а девушка в комнате накрывала холсты тканью.

Они замерли на пороге, что-то не давало им зайти без разрешения. Было ясно, что это студия. Но это был и дом; низкая узкая кровать в углу не была заправлена, столик усеивали грязные тарелки, одежда радужных цветов была на манекене и кучей в кресле.

— Заходите, — сказала девушка, ее больше тревожила скрытность работы, чем следы ее жизни. Девушка опустилась на пол, плавным движением скрестив ноги. — Угостить мне вас нечем, — заявила она.

— Не страшно, — сказала Печаль. Она села напротив девушки, а Лувиан устроился на коленях рядом с ней, стараясь сохранять спокойствие. Они нашли художника. У нее будут вопросы о Мэле. — Так ты — Граксал?

— Нет.

Печаль замерла.

— Но ты сказала, что рисовала картины.

— Да. Теперь. Но Граксал не мое имя. Это вообще не имя. Это два имени в одном. Меня зовут Ксалис, а мою маму — Гралис. Она была художницей, после ее смерти я переняла ее работу.

Печаль не смогла проверить подписи на старых портретах в Зимнем дворце перед тем, как уехала. Она решила, что и там такая же подпись. Граксал. Гралис.

— Сожалею о потере, — сказала Печаль.

Девушка — Ксалис — пожала плечами.

— Это было слишком рано.

Печаль выдержала уважительную паузу, а потом задала вопрос:

— Значит, твоя мама изначально рисовала портреты Мэла?

— Да, — Ксалис посмотрела на них серебряными глазами. — До этого года — она умерла раньше, чем смогла закончить. И я закончила за нее и поставила общую подпись, — она замолчала. — Думаю, дальше вы захотите узнать, кто заказывал картины?

— Именно, — сказала Печаль.

— Лорд Веспус Корриган, — сказала Ксалис. —Хотя, полагаю, мне нужно звать его отцом.


24

Что-то долгосрочное



— Твой отец? — Печаль уставилась на девушку. Она ожидала, что это будет Веспус. Но не ожидала такого. — Веспус — твой отец? Расмус — твой брат?

Ксалис вскинула брови.

— Наполовину. Лорд Корриган женился на матери Расмуса, когда мне было шесть. На моей матери он не женился никогда.

Печаль была потрясена, на миг забыла, зачем они здесь. Она глядела на риллянку, искала в ее чертах Расмуса или Веспуса. Расмус не знал о ней, он всегда хотел брата или сестру, хотя Печаль мрачно предупреждала, что проблем от них больше, чем радости.

— Лорд Веспус заказывал картины? — тон Лувиана был предупреждением, чтобы Печаль обратила внимание, и она пришла в себя и сосредоточилась на словах Ксалис.

— Да. Как подарок вашему отцу от народа Риллы, — Ксалис посмотрела на Печаль. — Чтобы выразить наше соболезнование насчет случившегося на мосту. Вы не знали?

— Записи о художнике утеряны, — сказала Печаль. — Нам было любопытно, кто делал это год за годом. И откуда началась традиция. Нам повезло найти тебя здесь. Мы думали, что искать будет сложнее.

— Они — нечто, — добавил Лувиан. — Картины. Было точно сложно представлять его.

— Для первой мы работали по раннонскому рисунку. Маленькими они почти не отличаются.

— А когда он стал старше? — спросила Печаль, следуя за идеей Лувиана.

— Догадки и картины канцлера и его жены. И модель, которую приводил лорд Веспус.

Печаль застыла.

— Модель? Раннонец? — звучало слишком любопытно; она слышала отчаяние в своем голосе, задержала дыхание, ожидая, заметила ли Ксалис.

Но, видимо, не заметила, риллянка ответила:

— Не знаю. Мне не давали его увидеть; мама всегда отсылала меня, когда они приходили. Он приходил пару лет. А потом перестал, и Веспус говорил моей маме, что нужно изменить.

Лувиан опередил Печаль:

— Например?

— Ничего особенного. Длину волос, размер губ, наклон носа. Порой сложно угадать, каким вырастет ребенок, особенно подросток. Веспус говорил так же и о Расмусе, который изменился до неузнаваемости. Он не хотел такого для вашего отца.

Печаль посмотрела на Лувиана, он поймал ее взгляд сияющими глазами.

— Да? — пробормотал Лувиан. — Как интересно. И где теперь модель?

— Я не знаю. Может, вам ответит лорд Веспус.

— Мы спросим у него на Именовании, — сказал Лувиан.

Печаль кивнула, ее тело гудело от новых знаний. Была модель. Кто-то сидел для рисунков. Настоящий. И перестал приходить после трех лет… Модели было около семи. В таком возрасте можно было и забыть это. Печаль не помнила ничего особенного из своей жизни в семь лет. Она помнила детство только после появления Расмуса… Мэл, которого она знала, мог быть моделью… А если он перестал приходить, потому что Веспус не хотел, чтобы он это помнил?

Даже если моделью был другой ребенок, Ксалис почти доказала, что Веспус планировал это годами. Зачем еще ему это делать? Печаль подавила улыбку от осознания. Наконец, у них что-то было.

— Он похож на ее работу? — спросила Ксалис, перебив мысли Печали. — Настоящий Мэл. Мы угадали?

— Он идентичен, — сказала радостно Печаль. — Это невероятно.

Лувиан поднялся на ноги.

— Теперь стало понятнее. Теперь мы знаем, кто нам делал такие подарки, и кто — талантливый художник. Благодарим за уделенное время, — он протянул Печали руку, поднял ее с удивительной силой, а Ксалис изящно выпрямилась.

— Сами выйти сможете? — спросила Ксалис.

— Ни за что, — бодро ответил Лувиан, риллянка улыбнулась.

Печаль впервые узнала Расмуса в ее лице, и ее желудок сжался в ответ.

Ксалис повела их по коридорам, пока они не оказались у входа. Двое риллянинов спускались по витой лестнице, холодно посмотрели на Печаль и Лувиана, но промолчали, проходя мимо к комнатам и студиям.

— Благодарю, — повторила слова Лувиана Печаль, когда Ксалис открыла дверь на улицу.

— Наслаждайтесь Именованием, — сказала Ксалис.

— Обязательно.

— О, и если будете искать, где поесть сегодня, на другой стороне площади есть место, «Анвин» на улице Короны. Там продают кишкиз — местное блюдо. Попробуйте, пока вы здесь.

— Еще раз спасибо, — сказала Печаль. — Ты так добра к нам!

Ксалис закрыла дверь, решив, что они попрощались.

— В гостиницу? — спросил Лувиан, Печаль кивнула, скрывая с трудом счастье.

Они молчали, возвращаясь по людной площади в гостиницу, забрав по пути заскучавшую Дейн. Они сказали ей, что отдохнут перед ужином, оставили ее снаружи. Печаль открыла свою дверь, досчитала до трех и громко закрыла ее, а потом ушла к Лувиану, тихо заперев дверь.

Он уже сидел за столом, закатав рукава пиджака, с ручкой в руке и хмурым видом. Она села на его кровать, смотрела, как он просматривает свой вездесущий список детей, вычеркивает, дописывает и подчеркивает, соединяет слова стрелочками. В открытое окно залетал ветерок, и он цокнул, словно мог остановить его, и пытался одновременно придерживать листки и писать. Она хотела спросить, почему он занялся сейчас списком, именно сейчас, но что-то в его позе заставило ее ждать, пока он не отодвинул ручку, сев прямее.

— Сейчас время?

Лувиан вздрогнул, словно забыл или не понимал, что она была там.

— Что? — он провел рукой по волосам, и они торчали, как хохолок птицы.

Печаль кивнула на бумаги.

— Я про это.

Он странно посмотрел на нее и ответил.

— За семь лет, которые я проверял, были отчеты более чем о пятнадцати тысячах пропавших детей или признанных мертвыми.

— Пятнадцать тысяч? — Печаль была потрясена.

— Это небольшое количество для страны, где почти двадцать миллионов жителей. Но все же это серьезно, — добавил он от взгляда Печали. — Так что, когда у меня есть время, я это делаю. И, — он снял очки и протер туникой, — это помогает сосредоточиться. Это конкретное.

— Как и то, что мы узнали от Ксалис, — сказала Печаль.

Лувиан вернул очки на нос.

— О, это нечто, — сказал он, подтверждая то, что Печаль поняла до этого.

— И… — Печаль не понимала, почему он не радуется тому, что рассказала Ксалис.

— У нас все еще нет доказательств, что Мэл — самозванец. Мы точно знаем, что Веспус заказывал портреты, и что кто-то был для них моделью одно время. Мы не знаем, кто это был, Ксалис его не видела. Он мог не быть раннонцем, это мог даже быть Расмус. Ты об этом подумала? Может, Ксалис прогоняли, чтобы она не видела брата.

— Но…

— Ничего, Печаль. Это подтвердило наши подозрения, вызвало больше вопросов. И все.

Комок появился в горле Печали, она сглотнула и выдавила:

— Поиск художника не помог, хоть она многое рассказала.

Лувиан сморщил нос.

— Зависит от цели. Да, это не доказало, что Мэл — самозванец. Но доказало, что Веспус стоял за портретами с самого начала. Он заказывал их за пять лет до становления послом. И хотел, чтобы это было тайной. Почему?

— Не знаю. Потому что он — злой кукловод, который любит играть людьми?

— Именно, — Лувиан удивил ее. Она шутила. — Кукловод тянет за нити. Нам нужно знать, какие у него нити. Это приведет нас к Мэлу, или кто он там. Мы знаем, что Веспус наполовину брат королеве, и у него есть ферма деревьев альвус на севере Риллы. Он был послом в Ранноне семь лет…

— Пока его не изгнали за попытку выманить у моего отца землю в Ранноне, — добавила Печаль. — Сначала он пытался во время войны убедить сестру не подписывать соглашение, пока он не получит Северные болота. Шарон сказал, что это из-за условий на севере Раннона и юге Риллы. Там лучше всего растет альвус. Ему нужна земля там для этого.

— Но Мелисия не дала землю. Ни в Рилле, ни в Ранноне. Похоже, ей все равно, провалится ли дело брата.

— Полагаю, да.

— Значит, она почему-то не поддерживает его, — Лувиан повернулся и сделал еще запись. — И он пытался продолжить войну, ему отказали. Он попросил у сестры работу посла и начал работать на Харуна, который прогнал его.

— И при этом уже растил мальчика, что будет Мэлом, чтобы Раннон принимал его через портреты, как запасной план, — сказала Печаль.

Лувиан кивнул и нахмурился.

— Слишком много усилий на то, чтобы была земля для деревьев. Он лорд, брат королевы.

— Может, дело в гордости. Это может сделать только он с его способностью. Может, он хочет быть особенным, достойным. Единственным в мире, кто может выращивать деревья альвус?

Лувиан покачал головой.

— Уж очень не амбициозная цель, как для Веспуса. Получить землю, быть великим фермером… Как я и сказал, слишком много работы. Восемнадцать лет планов.

— Шарон сказал, что это будет не просто земля. Это будет весь Раннон. Во главе он посадит марионетку и будет править так Ранноном, а его сестра — Риллой, — закончила Печаль за него. — Может, это его план. Он хочет поиграть в короля. Быть равным Мелисии.

— Может, — Лувиан не звучал убежденно.

Печаль вдруг устала, в голове было слишком много мыслей. Она легла на кровать Лувиана и вздохнула. Она не ожидала легкости в разгадывании тайны Мэла, но их зацепки — давно мертвый портной и загадочный художник — вызвали только больше сомнений. Не было следов женщины, якобы вырастившей Мэла. На фоне точно был Веспус, тянул нити, плел паутину. Это было проблемой, она хотела с ней разобраться.

Но она хотела — ей нужно было — знать, был ли мальчик самозванцем. Она должна была знать. Она была на мосту, видела Архиор, знала, что он не мог выжить, но в ней оставалась доля сомнений, которая не успокаивалась.

Он улыбался ей, защищал ее. Он пытался заставить Харуна извиниться перед ней. Он хотел пожертвовать собой, чтобы она сбежала от Сыновей Раннона.

Он верил, что он был ее братом. Он хотел быть.

И в темной тайной части ее сердца, что была так глубоко, что она едва могла ощутить ее, она понимала, что это ей даже нравилось.

Хоть она знала, что это невозможно, хоть он пытался забрать у нее работу, дом и Раннон…

Потому что, если он был ее братом, она не была одинока.

Но она не могла впустить его, пока не знала правду.

Она не могла ничего делать, пока не убедится. Так что она должна была понять, кто он на самом деле.

— Какой план теперь? — спросила она.

— Думай об «избирательной чепухе».

Печаль услышала улыбку в его голосе и бросила в его подушкой.

— Думай, как очаруешь всех на Именовании, а потом направь это на Раннон, — подушка упала рядом с ее головой, и Печаль сунула ее под себя.

— А ты что будешь делать?

— Я буду использовать свой большой мозг и интеллект, чтобы быть тебе советником и расследовать дело Веспуса и Мэла, — он замолчал, кровать прогнулась, он сел рядом с ней. Она повернулась к нему. — Но я не хочу, чтобы ты была одержима этим и испортила свою кампанию. Особенно теперь, когда этим занялись Сыновья Раннона, — он улыбнулся ей. — Если мы как-то сможем доказать, что он — самозванец, то выборы решены. Но, даже если не сможем, думаю, ты сможешь победить. Я знаю, ты сможешь. Так что думай об этом.

Печаль сжала его руку.

— Ты хороший советник. Хороший друг. Я так рада, что знаю тебя, — сказала она, отпустив его.

Лувиан напрягся, закрыв глаза. Печаль побаивалась, что расстроила его.

— Конечно, рада. Кто бы не был рад? — сказал он, открыв глаза и сев прямее. — Идем, попробуем эти кишкиз.

Они взяли Дейн в ресторан, который посоветовала Ксалис, попросили столик на троих. Она была смущена приглашением, и Печаль не винила ее, учитывала, как она обращалась с женщиной до этого. Печаль было стыдно за себя, и она постаралась поговорить с ней, пока они ждали еду.

— Откуда ты? — спросила Печаль.

— Восточные болота, — ответила Дейн.

Печаль ждала, что она добавит что-нибудь еще, но стало ясно, что этого не будет, и она спросила:

— Почему ты выбрала стражей порядка?

— Это работа, — сказала она, голос был мягким, как бархат. — Папа мертв, мама всего не успевает. Я — старшая из пяти. Нам нужны были деньги, а там платят. Работы мало, и я… Я большая. Это помогло продвинуться выше. А, чем выше ты, тем больше денег, так что… — она замолчала, чуть опустив голову, сердце Печали сжалось от сочувствия.

Она знала, что такое выбор пути в жизни. Дейн делала то, что пришлось, ради себя и семьи, и это Печаль понимала. Если Дейн была такой, может, и остальные стражи тоже. Может, им просто нужен был шанс на другую жизни.

— Тебе это нравится? — тихо спросила Печаль.

Дейн уставилась на нее, Лувиан повернулся к ней.

— Мне не нравится нападать самой, — сказала Дейн едва слышно. — Я не люблю задир. Или трусов. Они обычно связаны. Я не хочу становиться такой.

Печаль поняла, почему Дейн заступилась за нее у моста.

Она улыбнулась стражу.

— Многое изменится, когда я выиграю выборы, — сказала она, когда принесли еду. — Для всех. Для тебя, если хочешь. Думаю, мне понадобится постоянный телохранитель, это будет работой.

Дейн кивнула, опустив взгляд, а Печаль взяла себе один кишкиз.

Выпечка была хорошей, пряное мясо в слоеном тесте, присыпанном сахарной пудрой. Сочетание вкусов и текстур было странным, но очень вкусным, а хозяева были рады гостям из Раннона. Они принесли больше угощений, чем было заказано, и добавили медовухи. Они знали раннонский, и Печаль шепнула Лувиану, что, когда она будет канцлером, она сделает риллянский доступным для всех.

— Все языки, — сказала она немного нечетко. — Все. И я бы хотела способности как у риллян. Представь, — она попыталась сказать что-то на риллянском, напутала, и рилляне за соседним столом скривились от отвращения.

— Вина тебе хватит, — Лувиан сам выглядел хуже обычного. Он впервые снял пиджак и сидел в рубашке, закатав рукава, показывая подтянутые предплечья. Он попытался забрать у нее бокал, но она отбила его руку и допила.

— Вот теперь хватит, — она опустила бокал чуть сильнее, чем следовало. — Идем, мы рано начали.

Вино заставило Печаль сделать это.

Они шли обратно, громко болтая, и тут Печаль увидела магазин. Табличка говорила, что он открыт, и она согнулась, притворившись, что поправляет пряжку на туфле.

— Тебя тошнит? — спросил Лувиан, обернувшись.

— Нет, нога болит. Новые туфли.

— Понести тебя? — он был серьезен.

— Нет, я тебя переломлю. Я посижу тут минутку. Иди, Дейн меня доведет.

Лувиан пожал плечами и пошел к гостинице, оглянувшись раз на нее. Она изобразила, как кривится и потирает пятку, глядя сквозь волосы, пока он не пропал из виду за углом. Она посмотрела на Дейн, прижала палец к губам и поманила ее к магазину.

Когда они пришли в гостиницу, Лувиан стоял у бара, оживленно беседовал с барменом. Он повернулся и помахал Печали.

Она указала на туфли, изобразила хромоту и пропала на лестнице, направившись в их комнаты. Дейн сторожила коридор, но не из-за опасности, а по просьбе Печали, пока она проникла в комнату Лувиана и оставила сверток на кровати, улыбаясь.

Она купила ему глиняные краски, три кисти и маленький альбом. Она не знала, почему, но хотела, чтобы они у него были, потому что он хотел быть художником. Может, еще не было поздно. Она хотела отблагодарить его чем-то. Дать надежду, что он дал ей. Дружбу. Впервые после утраты Расмуса жизнь казалась стоящей борьбы, а не мести. Это было чем-то долгосрочным.


25

Адавария



Адавария была лабиринтом каменных улиц и брусчатки, сильно отличалась от Раннона, и Печаль упивалась этим. Дома и магазины Раннона обычно были приземистыми, белыми и стояли чрез промежутки, чтобы уходил жар. Здания Риллы были высокими, не меньше двух этажей, прижимались друг к другу рядами, порой их разделяли переулки. Из шиферных крыш торчали трубы, где сидели маглинги — темные птички, что были паразитами для риллян, а Печали, не видевшей их раньше, они казались милыми.

Город был красивым. Они медленно двигались по нему из-за прохожих и других карет. Ступеньки домов были чистыми, с ковриками с надписями на риллянском. У одной двери отдыхал толстый рыжий кот, с не впечатленным видом на приплюснутой морде проводивший карету взглядом. Двери были ярких цветов, шторы обрамляли окна, где были горшки с цветами, которых Печаль не знала. Гирлянды цветов были на каждой двери, Лувиан сказал, что это специально для Именования, их будут бросать на улицах, когда королева и ее муж возьмут малютку Аралию в первый тур по стране.

Печаль восхищало все. Было просто сделать раннонские города такими же милыми, и она попросила Лувиана добавить это в ее планы.

Люди с любопытством поглядывали на карету, что ехала по широким улицам, указывали друг другу на нее, некоторые даже махали. По тихому приказу Лувиана Печаль тоже махала, удивляясь, когда люди отвечали, многие оборачивались, выходили из домов и магазинов, чтобы понять, что за шум.

— Интересно, можно ли сделать так по пути домой, — сказал Лувиан, вытащив свой вездесущий блокнот.

— Здесь? Или в Ранноне? — Печаль вспомнила Сыновей Раннона. В нее могли чем-нибудь бросить или выстрелить, стоит ей выглянуть из кареты.

Он задумался.

— Да, и в Ранноне. Дейн будет так, ты будешь выглядеть уверенно, не боязливо. Это хорошие качества для лидера.

— Отлично, — процедила Печаль, пока улыбалась рядам риллян.

Когда они прибыли к замку, руки Печали болели от приветствий. Они добрались до ворот, Лувиан назвал их имена грозному стражу, который подошел к карете с тонкой папкой в руках, вычеркнул их, когда нашел в списке.

— Кто это? — кивнул он на Дейн.

— Мой телохранитель, Дейн… — Печаль поняла, что не знает, Дейн — это фамилия, имя или кличка.

— Дейн Уотерс, сэр, — сказала Дейн. — Командир Дейн Уотерс.

Мужчина сверился со списком.

— Мы не ждали третьего члена второй группы из Раннона.

— Мы точно не первые, с кем приехали рабочие? — сказал Лувиан.

— Вы первые, кто не сообщил нам, — заявил риллянин.

— Она у нас недавно, — сказала Печаль. — Не знаю, слышали ли вы о случае в Прекаре две ночи назад, но на меня напали. Командир Дейн назначена защищать меня этой ночью.

Страж долго смотрел на нее, а потом передал в окно список и ручку.

Печаль записала имя Дейн и ее роль, как и откуда она, под своими данными и вернула папку мужчине. Тот прочитал и открыл руку, чтобы открыли врата.

— Приятного вечера, мисс Вентаксис, — голос мужчины был немного теплее, карета ожила, и они поехали к сложному замку. — Добро пожаловать в замок Адавария.

Замок Адавария был на острове в конце длинной узкой дороги над водой. Лувиан высунулся в окно, глядя на большое озеро вокруг замка.

— Что ты делаешь? — спросила Печаль.

— По легенде там живут русалки. Морской народ. Они стерегут замок и топят корабли, что пытаются добраться до него, едят моряков.

— Это неправда.

— Есть лишь один способ проверить, — он улыбнулся.

Она не поверила ему — Расмус рассказал бы ей об этом — но это не мешало Печали тоже выглядывать в окно. Она поняла, что тут ощущает себя защищено. Никто не добрался бы до замка по суше мимо стражи, а если кто и проплыл бы по воде, остров окружали стены в пятнадцать футов высотой, и никто не мог миновать их, не столкнувшись снова со стражей.

Хотя комплекс называли «замком», там было несколько зданий-спутников вокруг главной крепости, что была домом королевской семьи. Крепость была самой старой жилой частью замка Адаварии, это была копия замка короля Адавера, тот давно пал жертвой погоды. Остальной комплекс был смесью зданий: рабочие пространства и комнаты, покои для гостей, замки для аристократов при дворе, дом слуг, театр и даже маленькая рыночная площадь показывали века архитектурных трендов Риллы — пастельные стены, колонны и открытые балки.

— Все здания соединены такими путями, — сказал ей Лувиан с уверенностью экскурсовода, пока она смотрела на крытые проходы, что тянулись между зданиями. — В Адаварии выпадает почти больше всего осадков в год в Рилле, так что это понятно. Там есть еще и навес, чтобы прикрыть, если дождь падает под углом. Там ведь вырезаны окна.

— Удивительно, — сказала Печаль резче, чем хотела. Она заметила высокого риллянина, вышедшего из главной крепости. Через миг она поняла, что это не Расмус, и немного расслабилась. — Прости, — сказала она Лувиану, заметив, что он оскорблен. — Волнуюсь, ведь смогу выйти из кареты.

Карета остановилась у ступеней, ведущих к маленькому голубому дворцу. Двери тут же открылись, и риллянка с бледно-золотыми волосами в длинном лиловом плаще и с тонкой папкой в руках поспешила по лестнице и открыла дверцу Печали.

— Арвентис ли Рилла, мисс Вентаксис. Добро пожаловать в Риллу, — сказала она на риллянском, а потом на раннонском. — Мы рады вас видеть. Меня зовут Дерин. Вы, должно быть, Лувиан Фэн, — сказала она, когда Лувиан выбрался из кареты. — Арвентис ли Адавария. Добро пожаловать на нашу землю и в наш дом.

Она замерла, когда вышла Дейн.

— Мы не ждали третьего человека…

— Это командир Дейн, мой телохранитель. После случая в Ранноне мы подумали, что это необходимо, — сказала Печаль.

— Не думаю, что есть место…

— Я могу спать на полу в покоях мисс Вентаксис, — сказала Дейн.

— Нет, — Дерин была в ужасе от одной мысли. — Гости не спят на полу, как звери. Я узнаю, что можно сделать.

— Вы так добры, — сказал Лувиан на риллянском.

Дерин смягчилась, услышав свой язык.

— Ну, да. Идемте? — она повела их по ступеням. Дейн тихо следовала за ними в коридор замка. Справа Печаль увидела уютный зал со стенами, покрытыми бумагой с узором роз, высокие вазы с теми же цветами на столах были между алых стульев и диванчиков. В углу стоял маленький бар, где был внимательный дворецкий-риллянин, кивнувший им, когда они прошли. — Мы зовем это здание маленьким дворцом, — сказала Дерин, открывая дверь слева, там была маленькая, но заполненная библиотека, она провела их к короткому проходу, украшенному абстрактными рисунками, а оттуда по потертой лестнице на второй этаж. — Когда-то давно тут жили королевские дети, но прабабушка Ее величества это изменила, дети жили с ней в замке. С тех пор тут живут гости, хотя он впервые полон, — она с тревогой посмотрела на Дейн.

Печаль уловила укол, но проигнорировала.

— Кто еще здесь?

— Брат мисс Вентаксис, конечно. Из-за политической ситуации в Ранноне, мы разметили мистера Вентаксиса и его компанию в другой части комплекса. Мы подумали, так будет лучше.

Печаль задалась вопросом, не были ли они в личном дворце Веспуса.

Дерин продолжала:

— Герцог Меридеи и его супруга присоединятся к нам на Именовании и балу. Послы Астрии и Нирссеи представят их лидеров — лидеры, к сожалению, не смогут прибыть — и они уже тут живут.

— А Сварта? — спросила Печаль

— Фейн Дарсия прибудет сегодня чуть позже, как и леди Скаэ, — Дерин замерла у двери, открыла ее и впустила их. — Как видите, у вас своя гостиная, спальни для вас отмечены, — она кивнула на двери по сторонам комнаты. — Мы надеемся, что вас это не обидит, но место ограничено, так что мы надеялись поселить в маленький дворец и Фейн Дарсию. Она прибудет одна, у нее будет отдельная комната.

Печаль кивнула с охотой. Она никогда не встречала лидера Сварты, но очень любила их посла, а та хвалила правительницу. Сварта всегда интриговала Печаль.

Дерин обрадовалась и продолжила:

— И лорд Дэй будет гостем посла Миры, конечно.

— Шарон будет? — сердце Печали затрепетало от мысли, что она увидит его.

— Да, хотя только для Именования и бала. Ситуация в Ранноне заставила Ее величество проследить, чтобы присутствие раннонцев было нейтральным. И, — она повернулась к Дейн, — у меня есть идея. Нам пришлось сделать особые условия для лорда Дэя с его креслом. Может, мы сможем организовать это и для вас.

Дейн пожала плечами, Дерин нахмурилась.

— Конечно, мы слышали о том, что произошло две ночи назад. Ее величество хочет, чтобы вы знали, что дворец защищен, — сказала Дерин, глядя на Дейн краем глаза. — Вы заметите, что ни у Ее величества, ни у ее упруга или принцессы нет телохранителей. Так мы верим в стражу дворца и системы безопасности. Замок Адавария никогда не захватывали ни по суше, ни по воде.

Лувиан посмотрел на Печаль, она подавила желание закатить глаза. Не было в озере русалок.

— Уверена, все будет хорошо, — сказала Печаль. — И у меня есть Дейн, — Печаль улыбнулась стражу, и щеки той покраснели.

— Надеюсь, она вам не понадобится, — ответила Дерин, и Печаль покраснела, подумав, что оскорбила девушку.

— Конечно. Пока мы тут, Дейн сможет расслабиться.

— Хорошо, — ответила Дерин. — Хотя на праздники вас не пустят, вы можете отдыхать в зале внизу, — сказала она Дейн, а потом обратилась ко всем. — Ее величество говорит, вы можете свободно ходить по землям, но просит уважать жизни обитателей замка и держаться троп. Стражи не буду рады людям в не положенных местах. Ужин в семь, вам стоит собраться внизу, и вас сопроводят в главную крепость. Думаю, это все… Или у вас есть вопросы?

— Нет. Лувиан?

— Все хорошо.

— Если пойдете со мной, я посмотрю, что можно придумать с комнатой, — Дерин сказала Дейн, а та с вопросом посмотрела на Печаль.

Печаль кивнула, и две женщины ушли.

— Не думаю, что Дерин понимает, для чего телохранитель, — сказала Печаль.

— Думаю, она обижена, что ты решила, что тебе понадобится тут страж, — ответил Лувиан.

— Что мне делать? Она тут, чтобы защищать меня.

— Сложно спорить, когда ты оставила ее на скамейке в Керидоге, потому что тебе так нужно было, — сказал Лувиан. — Дерин права. Замок — и Рилла — самое безопасное место в Лэтее. Исторически, стены не пробивали, на земли не нападали.

Печаль прищурилась.

— Ты читал справочники перед поездкой?

— Да. Мне нравится знать о месте, куда я еду. Неведением нельзя гордиться, дорогая Печаль. Думаю, мне пора рассмотреть комнату, — он улыбнулся ей и ушел.

Печаль закатила глаза и повернулась к двери с ее именем, изображенным красивым шрифтом. Комната была маленькой, но изящной, с резной кроватью с изголовьем, что напоминало свиток в центре, шкафом и ширмой из золотого дерева. Альвус, скорее всего. Она прошла в окно, чтобы оценить вид.

И тут же пожалела. Расмус — в этот раз точно — шел от гостевых комнату к главной крепости. Рядом с ним была юная риллянка со светлыми волосами, как и у него. Хотя она готовила себя к тому, что увидит его, она не понимала, как странно это будет. И как ей будет грустно.

Словно ощутив ее взгляд, Расмус обернулся, посмотрел на нее, и Печаль отпрянула, прижалась к стене. Сердце билось о ребра, словно она бежала. Лувиан решил в этот миг появиться на пороге с глиняной чашкой в руке.

— Кофе? — начал он и нахмурился. — Что ты делаешь?

— Ничего, — ее голос был высоким и напряженным, как струна скрипки.

Лувиан не поверил.

— Да… Просто так прижимаешься к стене?

— Да. Нет. Кофе не надо, спасибо, — Печаль отошла от стены и попыталась успокоиться. — Думаю, мне нужно прилечь ненадолго.

Лувиан пожал плечами, задумчиво щурясь.

— Прийти за тобой, когда пора будет идти? — сказал он, наконец.

— Да, спасибо.

Он задержался на минуту, Печаль ждала, что он скажет что-то еще, но он не стал, развернулся и закрыл дверь за собой.

Печаль тут же выглянула в окно, но Расмус ушел.

Она не отдыхала, а заперлась в ванной и пыталась привести себя в порядок.

Неспешно она подвела верхнее веко, стараясь действовать аккуратно, но пришлось начинать еще три раза. Это уже было достижением. Она уже решила, что помада не нужна, ведь они будут есть, но раз глаза были накрашены, лицо было неуравновешенно — драма глаз и повседневность рта. Она сделала губы красными, стерла через миг. Слишком. Но если добавить больше туши…

Нет. Она отодвинулась от зеркала. Ее макияж был хорошим.

Расмус еще не видел ее с макияжем, но она делала это не из-за него. Она убеждала себя в этом. Макияж был похож на броню — маска, чтобы скрыть тревоги из-за встречи с ним, из-за Мэла, выборов и Сыновей Раннона. Как можно было подумать, что кто-то подведенными глазами и красными губами боится?

И ему стоит увидеть ее красивой, чтобы он знал, что она в порядке.

Она распустила косу, с которой была в пути, провела пальцами по плавным волнам, чтобы они естественным образом упали ей на спину, хотя она надела резинку для волос на запястье.

Инес сделала для первого ужина светло-бирюзовое платье, это был один из любимых цветов Мелисии. Платье было простой колонной без рукавов со скромным V-образным вырезом спереди и на спине, оно ниспадало мягкими складками к ее лодыжкам, талию обвивала плетеная золотая веревка. К счастью, Иррис добавила к нему золотые туфли без каблуков, Печаль была рада обуть их. Она нашла шаль, оставленную подругой, думала, надевать ее или подождать, когда в дверь постучал Лувиан.

— Входи, — сказала она, повернувшись, когда он открыл ее.

— Ты… ого.

— Я — ого?

— Ты выглядишь… — он махнул руками, словно это все говорило. — Твои глаза… — он махнул снова.

— Все так плохо? — Печаль вдруг обеспокоила его реакция. — Я пыталась сделать как Иррис для презентации, но чуть перегнула. Но это праздник…

— Нет, — медленно сказал он. — Выглядит хорошо.

Она смягчилась, взяла его за протянутую руку, и они пошли в зал роз. Они были там первыми, кроме бармена с напитками и Дейн, что была с бокалом янтарной жидкости в одной руке и книгой в другой, выглядя так, словно принадлежала этому миру. Она виновато встала, когда они вошли, но Печаль махнула ей и подошла, пока Лувиан прошел к бару.

— Что ты читаешь? — спросила она.

Она подняла книгу, чтобы Печаль видела обложку.

— «Адавер и Намира». Люблю это историю.

— Это все, что у них есть на раннонском, — сказала Дейн. — Мисс Вентаксис, если я нужна…

— Все хорошо. Я не хочу оскорбить королеву, показав, что не считаю ее замок безопасным.

— Не хочу, чтобы меня обвиняли в пренебрежении обязанностями, — сказала Дейн чуть напряженно.

Печаль понимала.

— Я не скажу об этом Мирену Лозе, — сказала она. Напряжение Дейн пропало, и Печаль поняла, что угадала. — Наслаждайся, — добавила она с улыбкой.

— Хорошо, мисс Вентаксис.

— Где ты будешь спать?

— В библиотеке, — глаза женщины загорелись от этого слова, и она понравилась Печали еще больше. Как только они вернуться в Раннон, она заберет ее к себе личным стражем.

Лувиан подошел к ним, дал ей маленький бокал вина, и она была благодарна. Она думала, что совладала со страхами, заперла под слоями туши и шифона, но встреча с Расмусом была все ближе, и она не была спокойна.

Когда Лувиан вручал ей бокал, он заметил дрожь ее ладоней.

— Нервничаешь? — спросил он.

Не было смысла отрицать, она кивнула.

— Просто помни… — начал он и затих, фейн Дарсия, высокая худая женщина с белой кожей и серебряным мехом вокруг горла могла быть только ею, прошла в комнату. Подведенные черным глаза тут же нашли Печаль. Она улыбнулась и направилась к ней, Печаль и Лувиан поклонились в приветствии.

— Мисс Вентаксис, — сказала северная женщина на раннонском, снова устыдив Печаль в ее нехватке знания языков. — Рада встрече с вами.

— Как и я, — Печаль обхватила протянутую ладонь. — Я много хорошего слышала о вас и вашей стране от посла Стилы.

— Она рассказывала о вас. С любовью. Ей было грустно оставлять вас, но… вы знаете, — она повернулась к Лувиану. — А это… — она замолчала. — Нет, не знаю. Кто вы?

— Лувиан Фэн, миледи, — он снова поклонился и встал, когда она протянула руку.

— Можете звать меня Дарсия, — сказала свартанка. — Вы оба, мы друзья, — Дарсия заказала напиток и ждала, пока бармен его готовил. Он вручил ей густую черную жидкость, что пахла как анис. Дарсия сделала большой глоток и сморщила нос. — Эх, не как дома, — сказала она и протянула Печали.

Печаль сделала осторожный глоток и закашлялась, ее щеки стали алыми, глаза слезились. Жидкость лавой спускалась в желудок.

— Слишком мягкий, — сказала Дарсия. — Слабый и южный. Приедешь ко мне домой канцлером, и я угощу тебя настоящим. Это согревает нашими холодными ночами.

Голос Печали сгорел, она смогла лишь кивнуть. От ответа ее спасла женщина в ливрее, появившаяся на пороге.

— Прошу, следуйте за мной. Ваша карета прибыла.


26

Вкус мании



Зал ассамблеи в главной крепости был огромным, построенным, чтобы впечатлять и вдохновлять, таким Печаль представляла себе храм или священное место. Потолок был высоким, сводчатым, резные опоры выпирали между витражей. Расмус рассказывал, что окна рассказывают историю Адавера и Горбатого моста, и Печаль видела четырнадцать больших цветных панелей с историей, как он обхитрил звезды. Десять больших колонн поддерживало потолок, каждая была обернута белым шелком, что сиял как свет луны, и центр был заполнен круглыми столами, где пройдет первый ужин.

Печаль не видела высокий стол или королевичей Риллы среди болтающих людей, и это поражало ее, пока она не заметила стол в центре. Возможно, правители Риллы сидели среди гостей, словно те были равными.

Слуга показал им их стол, Лувиан выдвинул ее стул, но Печаль не успела сесть, ее плеча нежно коснулась ладонь. Она обернулась и увидела Мэла, улыбающегося ей. Она ответила слабой улыбкой — вежливость не навредит — и его улыбка стала шире.

— Ты пришла, — сказал он. — Я не знал, приедешь ли ты после случившегося. Как ты? Вернулась в Северные болота нормально? Больше проблем не было?

Печаль поняла, что он надпись на мосту не видел. Стоило рассказать ему, что нападение не было концом?

Он продолжил, не дав ей шанса:

— Я спрашивал Арту, не поехать ли нам с тобой, чем больше людей, тем безопаснее, но он сказал, что это будет неправильно. Думаю, порой он забывает, что мы брат и сестра, а не просто соперники.

Раздражение, возникавшее в ней, когда он называл себя ее братом, отсутствовало, но она не успела обдумать это, зазвучали фанфары, и все встали, чтобы встретить королеву Мелисию и ее семью.

Она вошла первой в развевающемся платье из серебра, что показывало изгибы, оставшиеся от беременности, корона сияла на ее голове. Ее супруг, принц Каспар, вошел следом, у него на руках был младенец в зеленом. Милая светловолосая девушка — сердце Печали трепетало — была под руку с Расмусом, и Печаль поняла, что это могла быть его кузина, принцесса Эйрлис, и она была с ним раньше.

Веспус шел в конце, рядом была Афора, женщина, что была на мосту и в гостинице, когда появился Мэл. Печали показалось, что у Веспуса были отношения с Афорой. Судя по тому, как темнокожая риллянка смотрела на него — с гордостью и одержимостью — и как низко лежала его рука на ее спине, лаская открытую кожу, ответ был да.

Мелисия замирала и приветствовала гостей, королевичи медленно двигались по залу, ее лицо сияло, пока она пожимала руки и часто обнимала гостей. Печаль наблюдала за ней, замечала, что она говорила со всеми, и люди сияли после этого.

— Мэл и Печаль Вентаксис, — сказала она мелодичным голосом, добравшись до них. — Благодарю, что вы оба пришли.

Она протянула руку Печали, и та пожала ее как можно теплее, но Мэл затмил ее, когда подошел и обнял королеву.

— Отлично выглядите. Ваше величество, — сказал он, отпустив ее, и кивнул принцу-супругу.

Мелисия рассмеялась и повернулась к Печали.

— Когда ваш брат видел меня в последний раз, я была размером с дом и хотела вернуть свое тело.

— Вот и нет. Вы были яростной и милой, как всегда, — ответил Мэл. Если бы это сказал не он, Печаль оскалилась бы от неискренности, но слова Мэла явно были искренними, и Мелисия, судя по ее ладони на его щеке перед ее уходом, тоже так подумала.

Королева и ее супруг ушли, Печаль приготовилась к разговору с Расмусом. Но тот в последний миг отвернулся, бросил что-то через плечо на риллянском Афоре. Кожа Печали пылала от смущения.

Он игнорировал ее.

— Мисс Вентаксис, — голос Веспуса был шелковым, когда он поравнялся с ней. — Рад вас видеть. Краски вам идут. И, Мэл, как я рад, что ты снова в этих стенах.

Он обнял юношу, задержался с ним, быстро говоря на риллянском, Мэл отвечал не менее быстро. Печаль следила за ними, за их жестами, они говорили слаженно, словно танцевали.

— Жуть, да? — шепнул Лувиан ей на ухо. — Бедной Ксалис лучше быть подальше от этого. Они выглядят больше как отец и сын, чем он с настоящим сыном.

Они посмотрели на Расмуса, стоявшего одного, сжимая и разжимая пальцы, от чего вспыхивали серебряные кольца, пока он смотрел на своего отца и Мэла.

— Сильно ли рилляне могут менять облик другому, если у них есть способности? — спросил Лувиан. — Это ведь будет управление органическим веществом…

— К чему ты клонишь? — сказала Печаль.

— Мы узнали, что у Веспуса есть дочь. А если я ошибся, и он не взял ребенка из Раннона? А если Мэл — тоже ребенок Веспуса, но сделанный под раннонца?

Печаль покачала головой.

— Не выйдет. Я говорила: работает только в пределах того, что уже есть. Родинку можно превратить в метку, да. Может, если бы риллянин был нужной комплекции, и кожу удалось бы затемнить, он был бы похож на раннонка, но уши они изменить не смогут. Это основа.

— Откуда такая уверенность?

Печаль замолкла. Она была уверенна, потому что как-то раз спрашивала у Расмуса, незадолго до их первой ночи вместе. Тогда ее бабушка еще была живой и сильной, и она боялась потерять его, не думала о Ранноне, а пыталась придумать, как им быть вместе. Никто не принял бы их такими, какими они были, но если они будут выглядеть иначе? Если кто-то сделает его с видом раннонца, а ее — как риллянку?

Он прижимал ее к себе и объяснял, что это так не работало. Что кто-то с даром морока мог сделать их волосы сияющими, увеличить губы, усилить цвет глаз или осветлить его. Только то, что уже существовало. Они не могли сделать голубые глаза карими, не могли увеличить человеку рост. Способности не позволяли изменить основу вещи или существа. Потому Веспусу было так сложно растить альвус — он не мог изменить деревья, чтобы они подстроились под почву на севере Риллы. Никто не мог сделать его уши круглыми, а ее — острыми.

— Мне рассказывали это, — сказала она. — И для всех способностей есть реестр. Если бы это было возможно, там было бы записано, и королева сразу же проверила бы, был ли он там.

Лувиан пожал плечами.

— Я все проверял список пропавших детей Раннона и… — он резко застыл, щурясь за линзами очков. — Они ведь тут любят реестры, да

— Что такое? — спросила Печаль. — И что это за взгляд. Ты выглядишь затейным.

— Нет такого слова. Хотя ты, как канцлер, сможешь придумывать свои слова.

— Не меняй тему, — попросила Печаль. — Я хорошо тебя знаю.

Он посмотрел на нее поверх очков.

— Да?

— Да. Тебя и твой — как там? — жуткий разум?

— Жуткий разум?

— Ты вчера про это рассказывал. Ты так много о себе говоришь, что я порой забываю…

Он в веселье вскинул бровь:

— Ах, ты про мой большой мозг и интеллект?

— Ты явно говорил что-то про свой жуткий разум.

— Завить — плохое чувство, милая Печаль, — ответил он, она рассмеялась.

Только тогда она поняла, что Веспус и Мэл притихли и смотрели на них.

Расмус тоже смотрел, стиснув зубы, а потом развернулся и сел, махнул слуге наполнить его бокал.

Печаль опустилась, заняла себя вином, а Лувиан сел рядом с ней.

— Что все это было? — шепнул он, склонившись к ней.

— Понятия не имею, — соврала Печаль.

Она ощущала взгляд Лувиана на себе, он ждал больше, и жар охватил ее тело. Она была спасена, когда Мелисия встала, и комната затихла. Веспус и Мэл поспешили занять места.

Она заговорила на риллянском, меридийском, свартанском, языке Скаэ, астрийском, нирссейском, а в конце на раннонском, и Печаль решила, что она говорит одно и то же:

— Приветствую, друзья, мы благодарны, что вы прибыли сюда для Дня Именования нашей дочери. Чувствуйте себя как дома, празднуйте с нами. Нет ничего ценнее новой жизни, и для нас честь поделиться этим с вами.

Комната взорвалась аплодисментами. Мелисия поклонилась и села. Большие дверитут же открылись, и начался пир.

Печаль поглядывала на Расмуса, тот посмотрел на нее и отвернулся. Он обратил внимание на кузину, его улыбка сверкнула так, что озарил бы комнату. Ревность пронзила сердце Печали. Она пронзала яростно вилкой курицу. Она не имела права злиться, в этом она пыталась убедить себя. Она не имела права.

Но это не прогоняло ощущение.

За ужином последовали напитки, гости перешли в другую комнату, где можно было сидеть, как хочешь. Мелисия и Каспар удалились, оставив остальных праздновать. Веспус направился к Мэлу с Афорой под руку, а Печаль пошла в другой конец зала к Дарси и леди Скаэ.

Лувиан пропал, сославшись на боль в зубе, и Печаль просила Дарсию научить ее пару фраз на свартанском. Пока Мэл прилипал к риллянским друзьям, она укрепляла отношения с лидерами других стран. Лувиан гордился бы.

Расмус смеялся в другом конце комнаты, звук бил ножом по сердцу Печали. Этот смех был единственным, который она слышала дома, хоть и приглушенно. Тут он развернулся, был громким и живым. Она еще не слышала у него такой смех. Хоть она запрещала себе, она оглянулась и увидела его с Эйрлис, чье лицо отражало веселье, ее плечи беззвучно дрожали. Рядом с ними третий риллянин с рыжими волосами смеялся так сильно, что щеки блестели от слез. Она едва узнала Расмуса, он жмурился, хохоча.

Она отвела взгляд, ее смущал коктейль грусти, зависти и раздражения. Он вел себя так, чтобы насолить ей, или показывал так, что ему все еще не все равно?

— Они пили Звездную воду, — Дарсия покачала головой. — Глупые дети.

— Звездная вода? — Печаль о таком не слышала.

— Фишка юных риллян. Богатых, по крайней мере. Она из смолы дерева альвус. Очень сильная. Немного помогает проще смеяться. Еще переборщить, становится плохо. Но, — она сделала паузу, — не им. Мой посол присылал мне немного, и мне не пошло. Хотя я, — она не сразу подобрала раннонское слово, — не слаба в плане напитков.

Печаль запомнила, что нужно избегать Звездную воду. Если Дарсия, что пила алкоголь из аниса, не справилась с этим, то Печаль точно не сможет.

— На что похож вкус?

— На манию, — сказала Дарсия, и Печаль подумала, что она спутала слово. Мания не была вкусом. — Если королева их увидит, будет в ярости, — продолжила она.

— Она это не любит?

— Ни капли. Они бы не посмели это пить, будь она еще здесь.

Печаль посмотрела на Расмуса, прикрывающего рукой рот, другой сжимающего плечо Эйрлис, пока он смеялся. Он не управлял собой, дикий, и впервые ей стало не по себе от его острых ушей и волшебных глаз. Может, Дарсия была права, и это был вкус мании. Она смотрела, а он сделал еще глоток, его глаза странно блестели. Она никогда не видела его таким, и ей это не нравилось.

— Я в уборную, — сказала она.

Страж указал ей направление, и Печаль была рада уйти от шума и атмосферы зала. Она задержалась в прохладной комнате, подставляла запястья, и холодная вода успокаивала ее сердце.

Дверь распахнулась, и принцесса Эйрлис прошла туда. Ее щеки были красными, глаза сияли. Она улыбнулась Печали.

— Прошу прощения. Было не заперто.

— Я закончила, — сказала Печаль, протиснулась мимо риллянки и вышла в коридор.

Расмус стоял там и ждал Эйрлис. Он увидел Печаль и пошел по коридору.

— Расмус? — она не сдержалась.

Он сделал еще два шага и остановился, задрал плечи, спина была прямой, он медленно развернулся и посмотрел на нее. Его галстук был ослаблен, пиджак — расстегнут, было видно белую рубаху под ним, шнурки на ней были развязаны. В левой руке он сжимал маленькую бутылку, наполовину наполненную прозрачной жадностью.

— Здравствуй, — сказала она.

Он старался скрыть эмоции, но на миг маска дрогнула.

— Здравствуй. Как тебе праздник?

— Неплохо.

— А Рилла? Как тебе моя страна? — его акцент изменился с их прошлого разговора. Он звучал сильнее как риллянин, выделял «р» и растягивал певуче слова.

— Красивая, — Печаль хотела ударить себя за глупые ответы.

Он шагнул к ней, окинул взглядом, и ее сердце быстро колотилось.

— Хорошо выглядишь, — выдавил он.

— Спаси… — она остановила себя. — Это мило с твоей стороны, — закончила она.

Он кивнул, словно это не имело значения, словно он не ожидал от нее ответа в стиле Риллы, а потом он поднял бутылку к губам.

Его глаза тут же изменились. Они казались металлическими, сиреневый напоминал сталь. Ее желудок сжался.

— Это Звездная вода, — он проследил за ее взглядом на бутылку.

— Я поняла. Фейн Дарсия мне рассказала.

Она не хотела отравлять себя после слов Дарсии, но он протянул ей бутылку. Печаль замешкалась и некрепко взяла ее.

— Жаль насчет твоего отца, — немигающие глаза Расмуса смотрели на нее. — Я бы написал, но лорд Дэй дал ясно понять, что вести от меня тобой не приветствуются. Это не уместно.

В его голосе впервые стало слышно эмоции, но то была горечь, его акцент превращал слова в камни.

— Никто не обвинил бы тебя в выражении соболезнований дочери человека, в доме которого ты жил десять лет.

— Мы послали венок.

Печаль резко вдохнула, забыв об осторожности.

— О, тогда ладно, — он терпеливо смотрел на нее, и ее гнев вспыхнул. — Это была ошибка, — сказала она. — Я должна была понять тогда.

— Тогда спокойной ночи, — он попытался уйти, но Печаль не могла остановиться.

— Расмус. Мы… можем быть друзьями? Ты все еще мне важен, — слова слетели с ее губ раньше, чем она их остановила, и она сразу поняла, что это были худшие ее слова.

— Важен? — его лицо резко лишилось цвета, и ей стало страшно. — Важен? Звезды, почему нельзя ранить меня в сердце и покончить с этим? — он развернулся и зашагал прочь.

— Расмус, прошу, — отчаянно позвала она, зная, что, если он уйдет, она потеряет его навсегда. — Я не это имела в виду. Рас, я пытаюсь… Прошу, выслушай.

Но он шел, и Печаль посмотрела на бутылку в своей руке, попыталась еще раз остановить его.

— Ты забыл Звездную воду, — крикнула она вслед.

Он замер, оглянулся. Свет лампы упал на его профиль, и Печаль выдохнула с облегчением. Теперь она объяснит…

— Оставь. Я-то знаю, как ты любишь экспериментировать со всем риллянским.

Его слова ударили ее, Печаль сжалась, хрипя. Расмус ушел, не оглянувшись.

Эйрлис боролась с ручкой на двери туалета, и Печаль подхватила юбки и поспешила в зал. Дарсия и леди Скаэ ждали ее.

Северные правительницы болтали весь путь до маленького замка, их слова окружали Печаль, она кивала и улыбалась в нужных местах. Она даже осталась в зале и выпила с ними, участвовала, пока леди Скаэ не оставила их.

Они пошли по кроватям, Печаль оставила платье и сумку кучей на полу. Она легла на кровать и смотрела в потолок, сердце разбивалось, пока она думала о правде. Она никогда не мечтала о будущем с ним, не потому что он был риллянином, а она — раннонкой. Не из-за долга. Она знала, что он хотел от нее. Знала, что он годами хотел от нее услышать. Но она не могла. Она не любила его. Не так, как он от нее хотел. Она хотела его, любила как друга, доверяла больше почти всех. Но она не любила его. Она не была уверена, что могла так любить.

«Она принесла лишь печаль», — прошептал голос в темноте.

Это был не голос Расмуса. Этот голос был похож на ее.

Следующим утром она не нашла Лувиана, дверь в его комнату была открыта, а его кровать была аккуратно заправлена. Одевшись и поев, Печаль пошла искать его, но в зале или библиотеке его не было. Она хотела поискать снаружи, но моросило, и она боялась столкнуться с Расмусом. Она не хотела его видеть. Она уже хотела пропустить второй ужин, изобразив, что ей плохо.

Не зная, что делать, она ушла в свою комнату. Она нашла записи Лувиана на столе их зала, вспомнила, что он говорил о размере задания, и решила узнать, может ли помочь.

Записи были не из приятных, и Печаль снова поняла, как мало знала о повседневной жизни Раннона. Дети падали в колодцы, реки, пропадали в лесах довольно часто. Их могли съесть коты пустыни и джунглей, змеи, а в одном случае даже хищные ящерицы с берега Западных болот. Дети уходили утром из дома и не возвращались. Детей забирали из колыбелей, от спящих матерей. Детей видели в последний раз, говорящими со странными взрослыми, берущими их за руку и пропадающими…

Печаль чуть не убрала записи, не желая более. Но заставила себя взять их снова. Это был ее народ. Ей нужно было знать об этом, чтобы помочь, выделить деньги, чтобы накрыть колодцы, выстроить ограду вокруг деревень, где нападали звери. Если она найдет его здесь, это точно будет не Мэл. И она легко справится с выборами и своей жизнью.

Она снова взялась за отчеты.

Лувиан сузил поиски до пропавших детей из Северных болот, и Печаль это понимала. Проще забрать ребенка у границы, чем из глубин Раннона. Она начала вычеркивать их, подражая Лувиану, убирая тех, кто жил не у границы, и девочек.

Печаль так поглотила работа, что она не услышала Лувиана, пока он не заговорил.

— Вот ты где, — сказал он.

Печаль прищурилась.

— Что это значит? Я была тут весь день. Это ты пропадал, Грации знают где.

— Ах, да, ты права. Я загадочно пропадал, — он просиял.

Он сел напротив нее, закинул длинные ноги на стол, снял очки и неспешно протирал их.

Печаль знала, чего он ждет, но игнорировала его.

Лувиан прищурился и вернул очки на место, и хотя она все еще была расстроена из-за Расмуса и отчетов, она чуть не улыбнулась.

«Пять, четыре, три, два… — сосчитала она. — Один».

И Лувиан сказал:

— Ты не хочешь узнать, где я был?

Печаль пожала плечами.

— Уверена, ты мне сам расскажешь, — она улыбнулась.

Он нахмурился.

— Я должен был заставить тебя ждать, но я все же лучше этого. Помнишь, вчера за ужином ты говорила о способностях? И ты сказала, что у них есть реестр для этого. А я сказал, что они для всего делают списки?

— Да… — медленно сказала Печаль, прислоняясь к резному подлокотнику дивана.

— У них есть списки всех посетителей. Потому растерялись из-за Дейн. Ее не было в их списке. И они добавили ее, — он сделал паузу. — Знаешь, кто еще бывал в их списке гостей? Белисс. Ты рассказывала, что королева приглашала ее сюда. Она должна быть в реестре.

— Ты нашел ее? — она уставилась на него. — Правда?

Он кивнул.

— Я пошел вместо угощений вечером искать стража. Я сказал, что в записях может быть ошибка с моим адресом, и он отправил меня в реестр в этом комплексе, чтобы я исправил. Он сказал, что реестр закрыт на пару дней из-за Именования, и на рассвете я пошел туда.

Она растерялась на миг.

— Но если было закрыто… Ты забрался туда? Лувиан! Если бы тебя поймали…

Он улыбнулся, словно сама идея, что его поймают, была глупой.

— Тогда ты уволила бы меня, арестовала и отпустила, сказав, что не знала об этом, и это не было по твоему приказу.

— Я и не приказывала!

— Хорошо. Тебе не нужно врать. А мадам Белисс живет в очаровательном месте с неоригинальным названием Дом у реки в графстве Старсия. Думаю, мы напишем Иррис и задержимся здесь. Немного свернем на пути в Раннон.

— Ты гений, — Печаль потрясенно покачала головой. — Безумный. Но гений.

— О, спасибо. А теперь готовься к ужину. И все время говори мне, какой я гений.

Радость Печали угасла.


27

Поздравления из Раннона



Ужин прошел плавно, Печаль намеренно задержала себя и Лувиана, чтобы все уже сидели, когда они прибыли, и ушли они, как только все закончилось, она сказала, что плохо себя чувствует. Это даже не было ложью: в одной комнате с Расмусом, хоть он толком не смотрел в ее сторону, она ощущала себя уязвимо.

И когда Шарон Дэй появился утром в зале на первом этаже, Печаль чуть не бросилась в его объятия. Она отказалась от приглашения на праздничную охоту с гостями, осталась у себя, чтобы обдумать прошлую ночь. Но все утро к Лувиану прилетали птицы, сделав их гостиную гнездом и кабинетом, и мешали ей сосредоточиться.

Лувиан разложил полученные бумаги в своем порядке, и когда Печаль, решив сделать себя полезной, попыталась взять одну, он убрал листок и сказал ей уйти и не мешать. Через минуту он окликнул ее и сунул отчеты о детях в ее руки.

— Можешь продолжить с этим, — сказал он, прогнав ее и приступив к своим делам.

Она ушла недовольно к себе, но ее выгнали риллянские горничные с тряпками и кисточками, он ворчали, убирая комнату. Библиотека была теперь спальней Рейн, она не могла работать там.

Она устроилась в зале роз с чайником лунозвездного чая и отчетами. Она смотрела их, сердце болело все сильнее с каждым ребенком. И тут она услышала знакомый шорох колес по полу, она подняла голову и увидела вице-канцлера Раннона.

— Шарон, — завопила она, убирая быстро бумаги и пересекая комнату в три шага. Она опустилась перед его креслом. Шарон остановился и обхватил лицо Печали руками.

Он заговорил не сразу, разглядывал ее, кивнул при этом. Они не виделись меньше месяца, последний раз был на похоронах отца, но и она разглядывала его в поисках следов усталости. Она была рада, что он выглядел хорошо: яркие глаза, расслабленный… и он был рад видеть ее, улыбался. Она упивалась этим, ей уже было спокойнее, она была сильнее с ним рядом. А потом поняла кое-что и нахмурилась.

— Вам сюда можно? — спросила она. — Вам ведь нельзя поддерживать меня. Это будет плохо выглядеть.

Шарон вскинул бровь.

— Я прошел заметно, — он взглянул на свое кресло. — И я уже был у Мэла, так что меня не обвинить в фаворитизме.

— Вы пошли к нему первым? — Печаль не смогла скрыть обиду, зависть колола ее.

Выражение лица Шарона Печаль хорошо знала с детства — терпение и раздражение вместе — его тон был с болью, когда он сказал:

— Если бы я пришел сюда первым, мне пришлось бы оставить тебя и идти к нему…

— О, конечно, — Печаль взбодрилась и вернулась на свое место на диване, улыбнувшись, когда дворецкий вышел, чтобы оставить их наедине. — Думаю, мы не можем говорить о выборах? — сказала она, Шарон кивнул. — Тем стало намного меньше, — сказала Печаль, подогнув ноги под себя.

— Я бы хотел услышать, что произошло в Прекаре. В твоей записке было мало подробностей.

— Звезды, Шарон, это было ужасно, — она изложила ему свою версию событий, начав появления мужчин в капюшонах, криков, огня и того, как Мирен Лоза не сразу пошел помогать. Она закончила тем, как Лоза назначил ей стражем командира Дейн.

— Где она сейчас? — спросил Шарон. — Телохранитель не должен работать?

— В библиотеке. Дерин — риллянка, что нас встретила — обиделась, что я привезла стражу, но быстро устроила ее. В библиотеке у нее как спальня. И Дейн нравится. Она — книжный червь. И, как все мне говорят, тут я в безопасности.

Шарон открыл рот для слов, но закрыл его.

— Что? — спросила Печаль.

— Ничего.

— Расскажите, — она хорошо знала его и видела ложь.

Он сжал губы, думая, и сказал:

— Дом, который вы использовали в Северных болотах, был взломан. В ночь, когда ты уехала в Риллу.

Сердце Печали замерло.

— Как это? Иррис была там. Она в порядке?

— Она в порядке, не переживай. Она тоже тут, приехала со мной. Она хотела сразу пойти к тебе, но я попросил дать мне поговорить с тобой первым. Я оставил ее разбирать вещи, и она будет тут через десять минут, а наши вещи так и останутся в сундуках, — он улыбнулся.

Печаль на время повеселела при мысли о подруге, но сразу помрачнела.

— Кто взломал? Вы знаете? И как?

Шарон ответил не сразу.

— Они прошли через твою комнату. Через балконную дверь. Думаю после Прекары, что это Сыновья Раннона.

Его слова заставили ее кое-что вспомнить. Обезьяны на крыше, металл по черепице…

Шарон продолжил, вернув ее в настоящее.

— Иррис не спала, когда это произошло. Она услышала звуки из твоей комнаты, знала, что ты уехала, так что взяла с собой слуг и нож, чтобы проверить. Когда она пришла, никого не было, но дверь балкона была открыта. Замок был взломан. Я приказал починить его и добавить засовы, но, думаю, в Ранноне вам лучше переехать. Куда-то, где безопаснее. Дом может предложить Бейрам Мизил. Или поместье Дэй в Восточных болотах.

— Звезды… — Печали стало не по себе от осознания. Они приходили к ней ночью, зная, что она будет одна. Уязвима. И они хотели навредить, это не угрозы на публике и надписи. Она поежилась и скрестила руки.

— И у меня есть страж, что будет твоим телохранителем, когда ты вернешься, — продолжил Шарон.

— Вообще-то… Она не шпион Лозы, так что я оставила бы Дейн, — сказала Печаль, Шарон вскинул брови. — Она заступилась за меня на мосту, и она обрадуется работе. Плюс, я смогу со временем разобраться со стражей порядка, если они увидят, что я нанимаю их бывших коллег, — Печаль замолчала, когда Шарон поднял руку. — Близко к выборам? — сказала она, и он кивнул. — Простите. Нужно ли сказать Мэлу о взломе? — спросила вдруг Печаль, игнорируя удивление на лице Шарона. — Они могут напасть и на него. Знаю, он сейчас почти как враг, но я не хочу, чтобы его убили в постели, — добавила она, пока он смотрел на нее.

Шарон кивнул.

— Думаю, мы должны. Я поговорю с Артой Бонифацием позже. Но пока расскажи мне о Рилле. Тебе нравится тут?

— Тут красиво, — сказала Печаль. — К еде я еще не привыкла. Порой кажется, что я ем краски, все такое вкусное и яркое. И я познакомилась с Дарсией и леди Скаэ. Думаю, я оставила у них хорошее впечатление.

Шарон посмотрел на нее с предупреждением, Печаль подавила вздох. Это было сложнее, чем она думала.

— Ты видела Расмуса? — спросил Шарон, глядя на нее.

Печаль кивнула.

— Не переживайте. Он ненавидит меня. Даже смотреть на меня не может, — она вспомнила его слова прошлой ночью, ее грудь сдавило от грусти.

— Я не хотел этого, — сказал Шарон. — Прости. Правда, — сказал он, когда она вскинула брови, выдавая скептицизм. — Другие новости есть?

— О, — она вспомнила. — Мы остановились по пути в Керидоге. И заедем потом на юг по той же причине, — она не знала, сколько может рассказать о Мэле, так что посмотрела на Шарона многозначительно.

— Это все?

— Да. Нет, — взгляд Печали упал на отчеты Лувиана. — Лувиан собрал отчеты о детях, пропавших во время…

Шарон дернулся так сильно, что Печаль боялась, что он выпадет из кресла. Ее слова умерли во рту, она потянулась к нему, но он тряхнул головой, сжал подлокотники и глубоко вдохнул.

— Вы в порядке? — спросила Печаль.

Он кивнул, но Печаль не поверила. Хотя выражение его лица не изменилось, он побледнел, на висках и верхней губе выступил пот. Его костяшки были белыми, он сжимал подлокотники.

— Я позову кого-нибудь, — Печаль привстал, но вице-канцлер отмахнулся.

— Нет, — сказал он и повторил сильнее. — Нет. Я в порядке. Просто не по себе стало. Это от долгого пути без нормального отдыха. Что ты говорила? — спросил он. — Что-то про пропавших детей?

— Я принесу вам воды. Может, вы хотите есть?

— Я в порядке, Печаль. Прошу, продолжай.

Она медленно села и ответила после паузы:

— Мы думаем, что Мэл может не знать, что он — самозванец. Тогда его должны были забрать из Раннона маленьким мальчиком. Лувиан думает, мы сможем найти его. Так что мы искали пропавшего ребенка из Северных болот за два года после происшествия.

Шарон сел ровнее в кресле, ладони опустил на колени.

— Как это что-то докажет?

— Мы будем знать, откуда он, — сказала Печаль. — Мы узнаем, кто его родители, кто он на самом деле.

«Я узнаю, кто он, — подумала Печаль. — Узнаю».

Он посмотрел на ее отчеты.

— А потом? Если ты найдешь подходящего ребенка? Что тогда? Придешь к родителям и скажешь, что их сын жив, но считает себя сыном канцлера?

Печаль не понимала, почему он злится.

— Да, конечно. Это поможет нам доказать, что он — самозванец. Если он похож на них, если они узнают его…

— Твой отец узнал его, — резко сказал Шарон. — Твой отец поверил, что это его сын. Кто не хотел бы поверить? Они увидят то, что захотят, как Харун. И тебя обвинят в саботаже ради победы на выборах.

— Я делаю это ради выборов. Если я узнаю, что он…

— Тебе стоит сосредоточиться на победе, — рявкнул Шарон.

Так говорил Лувиан, но сейчас слова звучали как атака. Обвинение. Печаль не смогла придумать ответ.

— Думаю, мне пора, — сказал Шарон.

Рот Печали раскрылся.

— Вы уходите?

— Я устал от пути и боли, — он кивнул на ноги. — От этого я раздражителен, — он выдавил улыбку, но Печаль не ответила.

Он убрал тормоза и повернул кресло.

— Я отдохну час-другой, увидимся днем на Именовании.

Печаль встала, чтобы проводить его, но он покачал головой.

— Нет, оставайся. И лучше брось эти глупости, — он кивнул на отчеты. — Я поговорю с Лувианом Фэном об этом. Думайте о кампании.

Он сжал колеса кресла и покатился вперед, а Печаль смотрела ему вслед.

Она еще не видела его таким злым, он еще ни разу не сбивался, даже когда ее бабушка умерла, даже когда Алисса умерла. Даже когда появился Мэл или умер Харун. Впервые в жизни она сомневалась в своем наставнике, что был ей как отец, вырастил ее, учил и защищал.

Потому что она не верила его. Он не устал, ему не было больно. Даже если так было, не это повлияло на его поведение.

Печаль не гордилась своим умением врать, но она ощущал и когда другие не искренни.

Печаль была уверена, что Шарон что-то скрывает от нее. И он боялся.


28

Благословения и проклятия



Но у Печали не было времени понять, почему. Как только Шарон ушел, вернулись Дарсия и леди Скаэ с румяными щеками и улыбками от утренней езды.

Дарсия села рядом с Печалью, которая едва успела убрать бумаги с пути.

— Ах, Печаль… это было чудесно, — Дарсия взяла напиток из рук дворецкого и села. — Почти так же хорошо, как охота дома.

— Но не совсем, — согласилась леди Скаэ.

— Точно. Лошади не так хороши для езды, как лоси, — сказала Дарсия.

— Лоси? — спросила Печаль.

— Как олень, но крупнее. Намного. И быстрее, — сказала Дарсия. — На них мы охотимся на диких оленей, тюленей, белых медведей и так далее.

Печаль втянулась в разговор об охоте северных жителей, радуясь, что женщины рассказывали ей об их традициях, о зверей, который убивали для еды, шкур и костей, пытаясь отвлечься от случившегося с Шароном. Она не хотела сомневаться в нем, не хотела думать, что у него есть секреты. Вокруг было столько секретов, что она редким могла доверять.

Отвлечение сработало, и Печаль это поняла, когда Иррис вбежала в комнату, извиняясь, что задержалась.

Печаль запищала при виде нее — она скучала, хоть они не виделись всего три дня. Иррис крепко обняла ее, и Печаль ответила.

— Я так рада, что ты здесь, — зашептала Печаль подруге на ухо. — Ты в порядке? Шарон сказал, в дом ворвались, а ты была там.

— Я в порядке. Правда. Как ты? Какие новости?

Печаль знала, что Иррис говорит не только о Сыновьях Раннона и произошедшем на мосту, но и о Расмусе, и о том, что они с Лувианом нашли в Керидоге.

— Я все тебе расскажу. А ты расскажешь мне больше о…

Дарсия кашлянула, забавляясь.

— Простите, — сказала Печаль, отпустив Иррис и буркнув ей на ухо. — Позже.

Печаль познакомила подругу с женщинами, и они втроем рассказывали Иррис, что та упустила, замолчав, когда на пороге появился Лувиан в бирюзовом костюме и напомнил им, что через полчаса они отправляются на церемонию Именования.

Именование проходило на окраине комплекса в здании, что, по мнению Печали, не мешало бы убрать. Оно выглядело как дикая и непослушная сестра других зданий Риллы, серый камень был потертым, обсыпался, плющ покрывал стены, как хотел, а не ухоженным полотном. Части обваливались и были перекрыты веревками, чтобы не пускать людей. И когда они приблизились, Печаль поняла, что в нем особенного.

— Замок Адавера, — прошептала она скорее себе, чем Иррис или Лувиану, когда они вышли из кареты.

Это были развалины дома первого короля, это место он делил с женой-раннонкой, пока она не сбежала. От огромного замка осталась только эта крепость, и даже тут отсутствовала часть крыши.

— Почему они не пытаются починить его? — спросила Печаль Лувиана.

— Все должно разрушаться, — отметил голос, Печаль оглянулась и увидела рыжеволосого риллянина, что пил с Расмусом и Эйрлис Звездную воду на ужине. — Это естественно. И хорошо порой это помнить. Гарсель Аргус, — он протянул руку. — Или барон Аргус, если официально. Но не стоит. Мы еще не познакомились. Вы — Печаль Вентаксис, да?

— Да, — ответила Печаль, взяв его за руку. — Рада знакомству.

— Взаимно, — он повернулся к Иррис. — Вас я за ужинами не видел, да? Или я напился и не помню?

— Нет, я прибыла этим утром, — она улыбнулась. — Я Иррис Дэй. Раньше я сидела в Йеденвате за Восточные болота.

— Конечно. Зовите меня Гарсель, мисс Дэй.

— Тогда зовите меня Иррис, — она улыбнулась, Гарсель поднес ее ладонь к губам.

Иррис не позволила и осторожно убрала руку, заставив его пожать ей руку.

Барон не расстроился. Он поприветствовал Лувиана, и Печаль решила оставить их, обвив руку Иррис.

— Идем, — сказала она. — Найдем хорошее место.

— Мне лучше дождаться отца, — виновато сказала Иррис. — Он странно себя вел, когда пришел от Мэла и тебя. Он был в порядке, когда ты его видела?

Она не знала, что ее заставило, но Печаль кивнула, и Иррис пожала плечами.

— Может, это от пути. Мы ехали ужасно долго, а ему каждый раз нужно полагаться на тех, кто вытащит и внесет в карету. Я потом приду к тебе. О, и мы подготовимся к ужину вместе, — пообещала Иррис, Печаль оставила ее и поспешила догнать болтающих Лувиана и Гарселя.

Печаль думала, что Гарсель сядет со своими, но он был рад остаться с ней и Лувианом. Она увидела Мэла и Арту справа, Дарсия и леди Скаэ были в двух рядах за ними. Она повернула туда и села за мужчиной, чья кожа была на пару оттенков темнее, чем у нее: герцог Меридеи.

Он повернулся, когда она села, и протянул руку.

— Мисс Вентаксис, рад вас, наконец, встретить.

Его раннонский был безупречен, и она снова устыдилась своего незнания языков, что усилилось, когда Лувиан улыбнулся и сказал:

— Дирниша сула раллиа метер. Рад знакомству.

Он повернулся к Печали, улыбаясь, и она повторила его фразу, к радости герцога Меридеи.

— Ах, вы говорите на мерском, — просиял он.

— К сожалению, нет, — сказала Печаль. — Я повторила за другом. Но я надеюсь научиться в ближайшее время.

Краем глаза она уловила довольный кивок Лувиана.

Женщина рядом с герцогом, ее короткие волосы были почти как у Дейн, ложные серьги украшали ее уши, повернулась, и Печаль так же поприветствовала ее, получив широкую улыбку от нее.

— Моя супруга, леди Йола, — представил герцог спутницу. — Это мисс Вентаксис.

— Прошу, зовите меня Печаль.

— Конечно, Печаль. Надеюсь, мы поговорим еще за ужином, — сказала она, повернулась к мужу и перешла на быстрый мерский.

Отношения между Ранноном и Меридеей были напряженными после отказа Меридеи быть на стороне их соседей во время Вечной войны. Печаль знала от бабушки, что Робен ударил по ним за это, а Харун, конечно, не старался исцелить раны. Но, похоже, герцог и его супруга не хотели держать обиду, и Печаль отметила, что нужно отыскать их вечером.

Лувиан извинился, и Гарсель ушел с ним, оставив ее одну. Печаль осмотрела зал. Стены были голыми, местами их покрывал мох, и пол был в листьях, словно природа пыталась забрать здание себе. Было просторно, стояли ряды деревянных скамеек с широким проходом между ними. Печаль узнавала уже многие лица, кивала и улыбалась тем, чьи взгляды ловила. Впереди был маленький алтарь, где стоял только серебряный или оловянный кувшин и большая каменная чаша. Мэл обернулся и поймал ее взгляд. Они обменялись улыбками, Печаль вспомнила взлом. Она должна была проверить, что ему сказали, это было справедливо. Он бы сказал, окажись на ее месте.

Она заметила вице-канцлера Раннона подальше, для его кресла освободили место, Иррис была рядом с ним, говорила с высоким мужчиной в костюме астрийцев. Шарон смотрел напряженно вперед, и Печали показалось, что он избегает ее взгляда. Она нахмурилась, пытаясь поймать его взгляд. Он немного пугал ее.

Движение сбоку заставило ее обернуться, но вместо Лувиана рядом сел Гарсель, рыжеволосый риллянин.

— Начинается, — сказал он, и после этого Веспус с Афорой, а за ними и Расмус с Эйрлис, прошли по центру и заняли места спереди. Печаль проводила Расмуса взглядом, злясь, что ее кожа пылает от смущения.

Затем по сигналу, который Печаль упустила, все повернулись к дверям, Мелисия и Каспар вошли в зал. Они были в белом, а ребенок на руках Мелисии — в золотом. Они медленно шли по проему, а у алтаря появился священник в голубом. Мелисия вручила ребенка священнику, и тот быстро заговорил на риллянском. Печаль не пыталась следить за словами, а сосредоточилась на ощущении и красоте церемонии.

Она была удивлена зависти, когда увидела, как бережно они обходились с ребенком, словно она была самым дорогим в мире. Вела бы себя так с ней мать, если бы выжила? Может, она полюбила бы дочь, когда боль от родов прошла бы, и пожалела бы, что назвала ее Печалью.

Священник брызнул на малышку чистой водой из миски, заговорил в последний раз и сказал:

— Аралия.

Почти все в комнате ответили:

— Арвентис, Аралия.

— Добро пожаловать, Аралия, — перевел Гарсель, склонившись.

Печаль не сказала ему, что это слово она знала.

— Красивое имя, — прошептала она вместо этого.

— Да. На раннонском оно было бы похоже на «та, что летает выше всех и поет краше всех».

— Как птица?

— Наверное, — пожал плечами рыжеволосый барон.

Они встали, когда Мелисия и Каспар пошли по проходу с названной дочерью, за ними следовали Эйрлис, Веспус, Афора и Расмус. Печаль смотрела на ручку, машущую из одеял в руках Мелисии, а потом повернулась к Гарселю, когда Расмус поравнялся с ними.

— Что теперь? — спросила Печаль у барона.

— А теперь малышку Аралию благословят те, кого выбрали Ее величество и принц-супруг.

— Благословят? — Печаль заговорила, чтобы отвлечься от Расмуса, но теперь ей было интересно. Она не знала о благословениях.

Комната начала пустеть, не приглашенные на эту часть церемонии хотели найти вино и выпить за здоровье Аралии, и Гарсель махнул ей идти за толпой наружу.

— Да. Ты знаешь, что у некоторых риллян есть способности? — спросил он, ведя ее к столу, накрытому под большим деревом. Там были полные бокалы. Печаль взяла один и протянула ему, другой взяла для Лувиана, но увидела, что его угостила Дарсия, так что оставила бокал себе. Гарсель нашел для них место в стороне от толпы, у двери.

— Да, конечно.

— В Рилле есть традиция просить тех, чьи способности тебя восхищают или достойны, благословить ребенка в надежде, что хорошая способность будет и у малыша, — он сделал глоток вина. Печаль — тоже. — Конечно, все работает не так. Нынче способности есть у одного риллянина из семи, и это не поддается логике. Отцы без способности могут иметь детей с силой, а у близнецов может один быть со способностью, а другой — без, — он оглядел комнату. — Вот, смотри.

Печаль посмотрела, куда он указал бокалом. Афора стояла с Веспусом, а с ними был мужчина, что был и на мосту месяцы назад. Ее брат Мелакис.

— Близнецы, — продолжил Гарсель. — У девушки есть дар, а у брата нет. Но их благословляли одни люди, рожали одни родители. У нас нет дискриминации, но способности порой влияют. Мелисия сказала бы иначе, но кто будет перечить королеве? Нет, она хороша, но некоторых из нас ценят меньше в особых кругах, если у тебя нет способности.

Он посмотрел на Эйрлис, стоящую с Расмусом, они старались незаметно наливать себе что-то из фляги. Явно Звездную воду. Они чокнулись бокалами и выпили, Эйрлис поймала кубик льда, улыбнулась кузену, и тот улыбнулся в ответ.

Печаль смотрела, а Эйрлис провела ладонью по спинке стула, оставляя слой кристаллов льда. Она управляла холодом, как поняла Печаль. Не самая полезная сила в стране, граничащей на севере со Свартанским морем, но летом пригодиться могла.

Печаль посмотрела на Гарселя, на его лице была тоска то ли из-за девушки, то ли из-за ее способности. Он отмечал, что у него способности нет.

— Удивительно, что Ее величество не выбрала лорда Корригана и его сына для благословления Аралии, ведь это их семья, — осторожно сказала Печаль.

Гарсель нахмурился.

— Исцеление — не самый нужный дар. Есть таблетки и зелья, что могут убрать боль, как Расмус.

Печаль поняла, что он ревновал. Ему нравилась принцесса Эйрлис.

— Нет, — продолжил Гарсель. — Ее величество и принц-супруг выберут старательно, кто будет давать благословения, и это не будут Расмус или его отец.

Печаль старалась отвечать ровно:

— Правда? Наверное, потому что лорд Веспус только наполовину брат Мелисии? А Расмус — наполовину кузен?

— Не в том дело, — отмахнулся Гарсель. — Родственники не будут благословлять Аралию. Это политика, мисс Вентаксис, вы должны понимать это в своей ситуации. Дело в виде и значении. Их выбор покажет, кто у них в фаворе, и какие качества им нравятся. Расмус бросил работу в вашей стране и ушел без предупреждения. Королева не рада этому.

Грудь Печали сдавила вина. Из-за нее Расмус был теперь не в фаворе. Но Гарсель упомянул и Веспуса. Было ли это из-за фермы альвуса, или была другая причина? Мелисия подозревала, что хотел получить ее брат с Мэлом в Ранноне?

— Да, — ответила она. — Но что сделал лорд Веспус?

Гарсель пронзил ее взглядом, но ответ заглушили фанфары, Мелисия, Каспар, ребенок и трое риллян покинули развалины и вышли к ним во двор. Гости захлопали, а Печаль смотрела на трех риллян: женщину с белыми волосами от старости, гордой девушкой, что ловила взгляды окружающих, и юношу, что был в восторге и ужасе одновременно, его бледная кожа то краснела, то белела, пока он смотрел на королеву и хлопающую толпу.

Аплодисменты утихли, Мелисия заговорил на риллянском, а потом на остальных языках:

— Теперь мы вернемся в комнаты для отдыха и личного празднования перед балом. Мы ждем вас там, — сказала Мелисия в конце на раннонском, перебрав все языки гостей.

Королевичи, включая Эйрлис, ушли, и Гарсель заметно помрачнел.

— Увидимся на балу, — он пошел за ними, присоединился к группе веселых риллян.

Печаль искала взглядом Иррис, но не могла увидеть ее. Лувиан появился рядом с ней со странным видом.

— Ты видел Иррис? — спросила Печаль.

— Она говорила до этого с Расмусом. Может, ушла готовиться к вечеру.

Печаль моргнула. Иррис ушла бы без нее? Что сегодня с Дэями?

— О. Где ты был? — спросила она. — Опять куда-то пробрался?

— Как ты смеешь порочить мое доброе имя? — ответил Лувиан. — Нет, я поговорил с Шароном Дэем. Я пошел в уборную, а пришел, когда все началось, так что я сел рядом с ним и попал. Он не рад мне. Я бы даже сказал, что он в ярости. Мне не заплатят за то, что я трачу твое время на поиски.

Печаль выругалась. Она хотела предупредить его насчет Шарона, но забыла.

— Прости, — сказала она.

Лувиан посмотрел на нее.

— Он ошибается. Не полностью. Мало найти, кто такой Мэл, мы это знаем. Но если мы найдем Белисс, и она признается, что украденного ребенка дал ей Веспус, этого хватит. И ему будет куда уйти потом. Если у нас будут сведения о пропавшем ребенке и признание Белисс, этого хватит.

— Думаешь, стоит дальше искать в отчетах?

Лувиан кивнул.

— Но лорду Дэю не говори, — добавил он. — Он ясно дал понять, что против.

Она прищурилась от подозрений.

«Почему?» — не понимала она. Его настойчивость не имела смысла. Что с того, что она листала утром списки? Ей было нечем заняться. Почему он хотел, чтобы они перестали там искать.

— Думаю, Дарсия и Скаэ хотят начать праздновать раньше, — сказал Лувиан, пока они шли к карете. — Присоединимся к ним? Укрепим отношения?

— Иди, — сказала Печаль, у нее формировался план. — У меня болит голова.

Лувиан пожал плечами.

— Уверена?

Печаль кивнула.

Они расстались, Лувиан пошел в каретой леди Скаэ и Дарсии, а Печаль ехала одна в своей. Дейн дремала в общей комнате раннонцев, подняла голову, когда она вошла, но Печаль повторила ложь о головной боли и ушла в свою комнату, где взяла оставленные отчеты.

Она никогда не умела следовать правилам.


29

Подмена



Она нашла это так быстро, словно оно ждало ее. На следующей странице после той, которую она смотрела утром, через два дня после того, как Мэл упал с Горбатого моста, она нашла пропавшего ребенка.

Но не сына. И не малыша, что уже ходил.

Младенца. Девочку забрал из больницы в Северных болотах через часы после ее рождения, пока ее мама спала, а медсестры были заняты сложными родами в том же здании.

Больница, в которой родилась Печаль. Ночь, в которую она родилась.

Ее бабушка говорила, что она была чудом спасена от смерти. Она говорила, как предлагала Грациям все, лишь бы ее спасли. История согревала Печаль в детстве, это было доказательство, что кто-то любил ее, раз хотел оставить. Ее отец ясно дал понять, что ни капли не любил ее. Он даже не звал ее по имени, всегда «дочь». Обвинение. Или вопрос…

Печаль смотрела на страницу, все расплывалось перед глазами. Это было совпадение. Должно.

Но ей было не по себе. Глубокий страх собирался в животе.

Она должна найти Шарона.

Она поспешила покинуть комнату, не ответила Дейн, в порядке ли она, пройдя мимо. Печаль покинула маленький дворец и побежала, сжимая листок в руке, по крытым проходам. Она должна была спросить, где он остановился… Что говорила та женщина, Дерин? С послом Мирой. Шарон был у нее.

Печаль увидела двух стражей, идущих впереди, и ускорилась, замерев, когда они обернулись на топот ее шагов по гравию.

— Покои посла Миры? — выдохнула она. — Мне нужно их найти.

Они переглянулись, беззвучно общаясь, а потом один указал на светло-зеленый замок.

— Там.

— Спасибо, — выдохнула Печаль, забыв, что рилляне не любят простую фразу, и снова побежала.

Снаружи был другой страж, он преградил ей путь.

— Я — Печаль Вентаксис, — сказала она, встав перед ним. — Тут остановился вице-канцлер Раннона. Мне нужно срочно его увидеть.

Она представила, какой он ее видит. Она все еще была в светло-голубом платье с Именования. Она ощущала, что волосы выбились из пучка во время бега, лицо точно раскраснелось, а глаза были большими и испуганными.

Мужчина окинул ее взглядом, решил, что она не угроза, и отошел. Печаль вошла в замок посла.

План замка напоминал тот, где жила она, так что она повернула налево, миновала короткий коридор до места, где в ее замке был зал роз. Тут был схожий, как она и надеялась, но вместо роз там были птицы, и в вазах были перья вместо цветов.

В комнате вице-канцлера не было.

На звук ее шагов вышел дворецкий из дверцы за баром.

— Я могу помочь? — спросил он на раннонском.

— Лорд Дэй здесь?

— Да, мисс. Думаю, он в своих покоях. Идите отсюда по коридору, вторая дверь справа.

Печаль благодарно кивнула, повернулась и пошла к указанной комнате, сердце колотилось в такт со спешными шагами.

Она глубоко вдохнула и постучала.

— Да? — отозвался Шарон.

Печаль вошла.

Как и в маленьком замке, тут была библиотека, что стала спальней для Шарона. Так он мог передвигаться, и его не приходилось носить по лестнице. Тут была низкая кровать, стол с диваном, ширма для купания и одевания. Но ее не волновала комната. Ее волновал только ответ на вопрос, что бурлил в ней как яд.

Шарон сидел на кровати, кресло стояло рядом. Его ноги были под покрывалом, в руках — книга. Окно было открыто, и пение птиц, гудение пчел доносилось из него, в комнате пахло розами, что росли снаружи. Шарон нахмурился при виде Печали и открыл рот.

А потом увидел в ее руке потрепанный и смятый листок бумаги.

Без слов он перебрался в кресло, встретил ее в центре комнаты. Он выдержал ее взгляд, но она видела, какбьется пульс на его горле.

— Скажите… — начала Печаль, но не знала, как закончить. — В день, когда я родилась, из больницы пропала девочка…

— Печаль…

— Нет, — ее голос был высоким, она все еще тяжело дышала от бега. — Дайте закончить. Девочка исчезла в ночь, когда я родилась. А я родилась с пуповиной вокруг шеи, да? — спросила она, Шарон опустил голову. — Так рассказывали. Бабушка оживила меня, когда повитуха застыла. Унесла из комнаты, чтобы спасти. И она спасла. Я выжила.

Шарон молчал.

— Или я умерла? — сказала Печаль. — Точнее, настоящая Печаль? И бабушка взяла меня на ее место. Потому вы не хотели, чтобы я смотрела отчеты? Не из-за траты времени, а из-за этого?

Он молчал, смотрел ей в глаза, сжав губы. Костяшки Шарона были белыми, он сжимал колеса.

— Я — самозванка, — сказала Печаль.

— Нет, — сказал Шарон. — Это не так.

— Я ошибаюсь? Это совпадение?

— Сядь.

— Нет.

— Печаль, прошу. Сядь. Я не поймаю тебя, если ты упадешь.

Она бы осталась возмущенно стоять, но казалось, что ее кости из сахара. Она не верила, что они выдержат ее, так что рухнула на стул, покрытый золотым шелком, Шарон подвинулся, чтобы быть напротив.

— Я хочу все услышать. Всю правду.

Шарон кивнул.

— Я не знал до… это не оправдание, — сказал он. — Но я хочу, чтобы ты знала, что это не была схема. Это не было запланировано. И, когда я узнал, было поздно что-то делать, не разрушив страну. Я сам был в больнице, когда это случилось, — он указал на свои ноги. Он был прикован к кровати, кости разбились, когда он нырнул за Мэлом.

Печаль молчала и смотрела с каменным лицом, а он продолжил:

— Когда я вернулся в Зимний дворец почти год спустя, я знал, что встретил ребенка Серены и Харуна. Я не знал правды еще четыре года, а потом твоя бабушка рассказала, — он вспоминал прошлое. — Харун совсем не проявлял к тебе интерес, и твоя бабушка пришла ко мне. Это тяготило ее. Она решила, что Харун ощутил, что ты не его, потому что он не ходил к тебе, не держал тебя. Я пытался убедить ее, что это от его горя, но… она призналась, что сделала.

— Украла меня, — произнесенные слова от этого легче не стали.

— Она забрала ребенка, настоящую дочь Харуна и Серены, из комнаты, но ее уже нельзя было спасти. Она не знала, что делать, ходила, пока не наткнулась на комнату со спящим ребенком. И она забрала ее… тебя.

Звучало все просто. Он объяснил парой слов быстрые действия. Печаль тряхнула головой, прогоняя гудение.

— Что произошло с другим ребенком?

На лице Шарона мелькнул стыд или сожаление.

— Она спрятала ее в шкафу.

Печаль охнула, прикрыв руками рот.

— Она вернулась за ней, — спешно сказал Шарон. — Грации, Печаль, она не бросила ее там. Она вынесла ее и положила в гроб Серены. Они похоронены вместе.

Он замолчал, Печаль закрыла глаза. Бедный ребенок. Ее бедные родители. Они подняли тревогу? Потребовали узнать, куда делась их дочь?

— Как она все это скрыла? — спросила она.

Шарон понял, что она имела в виду.

— Мэл и Серена только умерли, страна была в шоке. Никого не волновал пропавший ребенок, даже если его забрали из больницы, где ты родилась. Люди были рады, что это была не ты.

— Но это была я, — сказала Печаль, открыв глаза и глядя на него.

Он удерживал ее взгляд мгновение и отвел глаза.

— Кто мои настоящие родители? Она не сказала?

Шарон замешкался, не зная, отвечать или нет.

— Юная пара из Северных болот, — сказал он.

— У них есть другие дети? Они еще живут там?

— Не знаю. Я никогда не спрашивал. Я не хотел знать

— Не хотели знать? — Печаль больше не могла сидеть, вскочила на ноги и принялась расхаживать.

— Печаль, послушай. Тебе было пять лет, когда я узнал. Пять. Ты спала у меня на руках несметное количество раз, мое имя было третьим словом, что ты произнесла. Мои дети обожали тебя, Иррис не отходила. Арран всегда сторожил тебя, когда ты болела. Для меня ты была Печаль Вентаксис.

— Но я не была! — голос Печали стал еще выше в истерике. — Я — не она.

— Что я должен был сделать? — ответил Шарон. — Выгнать тебя? Сказать Харуну? Тогда твою бабушку казнили бы.

— Она не была моей бабушкой!

— Была почти во всем.

— Она украла меня! У невинных людей. Звезды, Шарон, как это можно оправдать?

— Я не оправдываю. Я объясняю.

Он не успел договорить, в дверь постучали.

Печаль и Шарон переглянулись, Шарон подъехал к двери.

Иррис стояла на пороге.

— Все хорошо? — спросила она у Шарона. — Печаль? — она огляделась. — В чем дело?

— Все хорошо. Мы в порядке, — сказал Шарон. — Иди и готовься к балу.

Иррис посмотрела на Печаль, та из последних сил кивнула, что в порядке.

— Просто недопонимание, — сказала она с дрожью. — Я потом расскажу.

Иррис смотрела на них, не скрывая недоверия, хмурясь и сжимая губы. Она пожала плечами, развернулась и ушла без слов. Шарон закрыл дверь, подъехал к окну и закрыл его.

— Печаль… — сказал он, подъехав к ней.

— Это не мое имя. Так звали умершую. Я не знаю свое имя.

— Тебя зовут Печаль, — сказал Шарон.

— Ведь это все, что я приношу, — она повернулась к нему. — Так сказала Серена, да? Я приношу печаль. А если она знала? А если в конце она знала, что в ее руках не ее дочь? Мое имя — почти пророчество.

— Прошу, успокойся…

— Будете так говорить, я закричу.

Он вскинул руки.

— Печаль, поверь, если бы я знал тогда, что сделала твоя бабушка, что я что-то сделал бы. Вернул бы тебя в больницу к твоим… к тем людям. Но тебе было пять, когда она рассказала мне. Поздно было исправлять, это разбило бы Раннон. Народ знал тебя как Печаль Вентаксис, последнюю в семье Вентаксис. Было слишком поздно что-то делать.

— И мои родители. Думаете, им было хорошо?

Шарон покачал головой.

Печаль прошла к стулу.

— Кто еще знает?

— Никто. Твоя бабушка сказала только мне. Ты не хочешь сейчас это слышать, но она любила тебя. Она считала тебя своей внучкой. Она знала, что поступила неправильно, но не сожалела. И… — он замолчал. — Ты истинная наследница Вентаксис. Не рожденная, но тебя растили как Вентаксис.

— Как вы это допустили? — выдохнула Печаль. — Ваша работа — хранить законы Раннона. Я не Вентаксис. Я не могу участвовать в выборах.

— Моя работа — убедиться, что нужды Раннона превыше всего и всех. Нет личного выше Раннона, только Раннон важен. Я тысячу раз тебе это говорил, — сказал Шарон. — Ты должна участвовать. Должна победить. Или Раннон падет от руки Веспуса.

— Чем это отличается от дел Веспуса? Я как Мэл. Меня растили быть той, кем я не являюсь.

— Это не одно и то же. Ты всю жизнь жила в Ранноне как Печаль Вентаксис.

— Но это не моя жизнь! — сказала Печаль.

— Поздно так думать, Печаль. Это не выйдет, — глаза Шарона были большими. — Это нельзя раскрывать. Ни сейчас. Ни когда-либо.

Она знала это. Особенно теперь, когда Сыновья Раннона выплескивают ненависть на Вентаксисов. Хватит малого, чтобы разжечь огонь, что они заготовили под народом Раннона, она это видела на презентации. Ненависть кипела в сердце Раннона. Люди уже были на грани. Малейшая искра устроит взрыв, что погубит землю. После стольких лет страданий и лишений они смотрели теперь на бой за канцлерство. Два Вентаксиса сражались за это место.

Нет. Не двое.

Она не была Вентаксис.

И она не знала, был ли он Вентаксисом.

Но она знала, что сама точно не была.

Это осознание впитывалось в нее, она согнулась, задыхаясь.

Шарон приблизился, она ощутила его ладонь на плече, хотела стряхнуть ее. Он врал ей почти всю ее жизнь. Но у нее был только он, она не могла оттолкнуть его. Не теперь.

Всхлипы вылетали из глубин, о которых она и не подозревала. Она редко плакала. Ребенком она бушевала и кричала, когда что-то не получалось, но не плакала. Когда она падала или ранилась, она замирала и молчала, прикусывала язык, чтобы не плакать. Даже когда ее бабушка умерла — не ее бабушка — она ощущала себя сломленной и пустой, но не плакала. В стране, когда-то скованной горем, не плакать было бунтом. Но теперь она могла лишь плакать, содрогаясь и всхлипывая, раскрывая рот в беззвучном стоне, пока лились слезы. Ее ладони были кулаками, били по ее коленям, она выплакивала слезы за всю жизнь, пока не ощутила себя высохшей и пустой, лишенной всего.

Шарон все время прижимал ладонь к ее плечу. Он не потирал его, молчал. Он был Шароном, почти отцом для нее, крепким и стойким, как и всегда. Всегда рядом.

Она так хотела злиться на него. Но и гнев вытек, его унесли слезы.

Она подняла голову, горло болело от слез, лицо опухло и было раздраженным от соленой воды, что высыхала на нем.

— Моя девочка, — сказал Шарон.

И она придвинулась в его объятия. Она нуждалась в этом.

Когда она отодвинулась в смущении, она яростно потерла глаза.

Ее голос, когда она заговорила, был хриплым карканьем.

— Что мне делать?

— Что делала.

— А если я выиграю?

— То я буду счастлив, потому что Раннон получит канцлера, которого заслужил, — сказал Шарон. — Ты — Печаль Вентаксис. Тебя такой растили. Ничто не изменилось.

Он был не прав. Все изменилось.

У нее было много вопросов. Она хотела знать больше. Но язык не слушался, был тяжелым и толстым. Она встала, и он откатился, чтобы посмотреть на нее.

— Мне лучше готовиться к балу, — сказала она.

— Печаль…

— Я… мне нужно время, — сказала она. — Прошу.

Шарон кивнул.

Он поехал быстрее нее к двери, повернул кресло и преградил путь.

— Никому не говори, — сказал он. — Знаю, я прошу многого, но нельзя. Ни Лувиану, ни Иррис. Никому. Прошу, поверь мне.

Поверить ему… Как она мгла, когда он врал ей почти всю ее жизнь?

— Я рядом, — сказал он. — Когда только потребуюсь.

В этом она ему верила. Он протянул руку, она сжала ее, а другой потянулась к дверной ручке. Она покинула его и замок посла и пошла к себе в тумане. Она добралась туда и не помнила, встречала ли кого-то по пути, говорили ли с ней. Она слышала голоса из зала, но игнорировала их, поднялась по лестнице в комнату. К счастью, Дейн ушла, Лувиана еще не было. Печаль закрыла дверь спальни, легла на кровать. Глаза были открыты, но не видели.

Где-то там жили своими жизнями ее настоящие родители. У нее могли быть братья и сестры, кузены, дедушки и бабушки. Они могли быть на презентации. Или у моста… Женщина с ребенком. То могла быть ее сестра, племянница или племянник. Вдруг все раннонские лица стали похожи на нее, их парад мелькал перед ее глазами, лицо за лицом с ее губами, глазами, подбородком. Она всегда думала, что похожа на Харуна, но она была похожа не сильнее Мэла.

В этом был кошмар. Бороться с ним, зная, что и она этого не заслужила. Даже меньше, потому что он хотя бы думал, что он — Вентаксис. Звезды, так может оказаться, что он — настоящий Мэл Вентаксис.

Она лежала, не двигаясь, еще долго, солнце опустилось, залив комнату золотым светом.

Она слышала, что Лувиан вернулся, слышала его шаги, указывающие, что он немного пьян. Он ушел к себе, открывал ящики, плескался водой, умываясь. Он идеально насвистывал.

Она не двигалась, лежала на кровати как труп, мертвая, как девочка, чье место заняла.

— Печаль? — Лувиан постучал и открыл, не выжидая. — Печаль, твоя голова…

Он выругался, увидев ее, поспешил к ней, прижал ладонь к ее лбу.

— Печаль? Ты горячая. Мне позвать Иррис?

— Нет, — ее голос все еще был хриплым. — Я в порядке.

Она села, и Лувиан сел на ее кровать, глядя на нее с открытой тревогой.

— Печаль, не думаю…

— Я сказала, что в порядке. Который час?

— Семь.

— Мне лучше подготовиться.

— К балу? — спросил Лувиан. — Думаешь, стоит? Оставайся, я отправлю кого-то за Иррис. Она посидит с тобой, пока тебе не станет лучше.

— Голова болит, — она слышала сухость голоса, видела тревогу в его глазах. — Дай мне полчаса.

— Я останусь с тобой, я не против.

— Полчаса, — повторила она.

Лувиан замер, словно хотел возразить, но кивнул, тихо встал и оставил ее. Он закрыл дверь, и она слышала, как он двигается, но он уже не свистел.

Печаль свесила ноги с кровати, прошла к шкафу, каждый шаг был тяжелым, словно она двигалась сквозь мед. Она взяла платье, отмеченное Иррис, переоделась в него, бросив старое на полу, как старую кожу.

Платье было без рукавов из тонкого золотого шелка, ткань была прямой. Воротник полосой шел от плеча к плечу, волнистая юбка доставала до пола. Она была прикрыта сильнее, чем до этого, но цвет платья был почти одного оттенка с ее кожей, оно прилипало к телу, развеваясь от бедер, и на первый взгляд она казалась открытой. Это платье было красивым оружием, работа Инес была исключительной. Печаль ждала, когда наденет его, зная, что оно привлечет взгляды. Платье подходило будущему канцлеру.

Не самозванке.

Если бы у нее была другая одежда, она зарыла бы это платье на дне сундука и хотела бы больше не видеть.

Она прошла к зеркалу, не замечая свое тело ниже шеи, затянула волосы в строгий шиньон. Она подвела глаза штрихами, покрыла ресницы черной краской, а рот — алой помадой, создав маску, чтобы скрываться за ней. После этого она открыла дверь спальни.

— Готова, — сказала она.

Глаза Лувиана были огромными, почти испуганными, пока он смотрел на женщину перед собой. Казалось, он ее не узнавал.

Печаль его понимала.


30

Снаружи, внутри



Бальный зал густо украсили зеленью. Каменные стены и витражи, которыми Печаль восхищалась, пропали за занавесом ароматных папоротников и листьев. Над их головами сплелись лозы, скрывая потолок, обвивая балки, и маленькие птицы чувствовали себя там как дома, мелькали среди листвы. Пол покрывал мягкий мох, многие гости поэтому ходили босиком, туфли свисли с пальцев или были брошены где-то.

Больше сотни масляных ламп висело с потолка, озаряя комнату, хотя края были в тени, и Печаль видела движение людей там, у стен. Они с Лувианом прошли, и она увидела зеленые огоньки среди листьев. Светлячки. Расмус рассказывал, что держал таких в банке у кровати ночью, когда был ребенком, ловил их на закате и отпускал утром, а спал под их сияние в танце.

Весь зал был как грот, даже столы и стулья сменили большими пнями и бревнами, некоторые разделяли ширмы из травы, позволяя уединение. За тихой музыкой флейты и скрипки Печаль представляла журчание воды в пруду или водопаде, будто это находилось в зале.

Это было невероятно, даже в своем растерянном состоянии Печаль это видела. И хотя она знала, что это чудо, она ничего не ощущала. Не было радости от этого волшебного преобразования. Даже от вида светлячков, которых она давно хотела увидеть, ее панцирь, появившийся после разговора с Шароном, не треснул.

В отличие от Лувиана, потянувшего его к стенам, чтобы длинными пальцами касаться листьев, качать головой с детской широкой улыбкой, пока светлячки танцевали вокруг его ладоней.

— Наверное, это Веспус, — прошептал он Печали, взяв для них напитки у проходящего слуги. — Наверное, он сделал это своим даром. Знаю, мы говорили, что он бесполезен, но мы могли ошибиться. Это невероятно.

Печаль взяла у него бокал и сразу осушила.

— Полегче, — сказал Лувиан, но забрал у нее пустой бокал и отдал свой. — Что хочешь сделать? Обойти по кругу зал и поздороваться? Найти Иррис и Шарона? Поесть, а потом общаться? Или танцевать? — он указал на герцога Меридеи и его супругу, уже двигающихся под музыку.

— Сесть, — сказала Печаль. Точно не Шарон. И она не знала, что сказать Иррис, ведь та хорошо знала ее и не поверит, что дело в головной боли. Несмотря на макияж, она выглядела так, словно не спала днями. Печаль не знала, как Шарон объяснил их ссору, сказал ли он Иррис не трогать ее. Потому она не пришла готовиться с ней?

Лувиан взял Печаль за локоть, повел к столику, заслоненному высокой травой. Он сел рядом с ней на бревно, она выпила второй бокал.

— Печаль, в отличие от наших друзей из Риллы, у меня дара нет, мысли читать я не умею, так что рассказывай, — сказал он. — Что-то не так. Не ври. Расскажи мне.

— Я в порядке. Я уже говорила тебе, это головная боль.

— Все еще? Ты не приняла лекарство? Может, Расмуса позвать? Он же целитель?

— Нет, — рявкнула Печаль. — Просто… забудь, Лувиан. Мне полегчает. Если ты отстанешь.

Он сжал губы и хмурился, глядя на нее, а потом изобразил, как бесстрастно пожал плечами.

— Я оставлю тебя в покое, — выдавил он и встал, пошел к Дарсии в кругу риллян. Печаль смотрела, как они освободили Лувиану место, и он легко влился в группу и разговор. Дарсия склонилась к нему и заговорила, Лувиан махнул на нее. Печаль отвела взгляд.

Официант прошел мимо, она взяла еще бокал, обхватила руками. Она искала взглядом Шарона, не зная, как он тут двигался на коляске. Веспус не подумал, в такой среде вице-канцлер Раннона не мог маневрировать. Зная Веспуса, это было намеренно.

Лорд Веспус стоял рядом с королевой и принцем Каспаром, прятал руки за спиной, наслаждаясь с виду разговором и ними. Принц Каспар был с Аралией на перевязи на груди, чтобы руки могли жестикулировать. Он что-то рассказывал жене и Веспусу. Между ними не было заметно напряжение, и Печаль подумала о словах Гарселя о том, что он не в фаворе, но он не успел тогда объяснить ей.

— Здравствуй, — она увидела Мэла, выглядывающего из-за ширмы. — Можно к тебе?

Печаль пожала плечами, Мэл сел там, где раньше был Лувиан.

— Я увидел, что твой советник ушел, а Арта у буфета, так что я решил проведать тебя, пока нам не сказали, что разговаривать нельзя.

— Я в порядке, — сказала Печаль, не глядя на него.

— Разве это не прекрасно? — продолжил Мэл. — Это сделал лорд Веспус, подарок для Аралии.

— Не прекрасно для лорда Дэя. Он на кресле-каталке. Вряд ли он тут легко проедет.

— О, нет, растения его пропускают. Смотри, — Мэл указал на Шарона, появившегося в поле зрения, Иррис была рядом с ним. Печаль смотрела, а мох пропадал с пути его коляски, пропуская его.

Он увидел Печаль и Мэла вместе и нахмурился, но Печаль ответила на его взгляд, ничего не выдав, и он сжал колеса и отправился глубже в комнату. Иррис посмотрела на них, вскинула в вопросе брови. Шарон их ссору не объяснил.

Печаль хотела пересечь комнату и увести Иррис в сторону. Иррис любила Печаль достаточно, чтобы рассказывать ей правду, она вонзалась в проблему как нож в масло. Иррис не отступала, не бросала. Иррис успокоит ее, поддержит, как всегда делала.

Но что Печаль могла ей сказать? Иррис не могла знать правду, Шарон дал это понять. И Печаль не могла врать Иррис в лицо. Она пожала плечами, увидела боль на лице Иррис. Она помрачнела, когда подруга поспешила за Шароном, и повернулась к болтовне Мэла.

— …и лорд Веспус указал им сделать это, — сказал Мэл, Печаль смотрела, как мох возвращается на место за Шароном.

— Какой он молодец.

— Он тебе не нравится, да?

Тон Печали был скучающим, он ответила:

— Почему ты так подумал?

— И меня ты тоже ненавидишь, — вдруг сказал Мэл.

Печаль повернулась к нему.

— Нет, — честно сказала она. — Я тебя не ненавижу.

Было одно время. Она ненавидела брата, что умер, что всегда был идеалом в глазах ее отца. Она ненавидела мальчика на мосту и мальчика, что стоял рядом с Харуном в ночь, когда тот умер. Она не ненавидела этого юношу, кем бы он ни был.

Но он не мог этого знать.

— Все хорошо, — продолжил Мэл, пока Печаль молчала. — Я понимаю. Ты через многое прошла, пока росла, из-за меня. И проходишь теперь из-за меня. Я бы тоже себя ненавидел. Это была не моя идея — выдвигаться против тебя.

— Тогда зачем? — ей было интересно. Если он говорил правду, то делал это, зная, что она разозлится на него. Но он все еще хотел подружиться с ней. В этом не было смысла.

— Потому что это мой долг, — просто сказал он. — Я не врал при первой встрече, я не был заинтересован в месте канцлера. Правда. Я думал, что вернусь домой, отцу станет лучше, и он начнет восстанавливать Раннон. Линсель рассказывала нам, какая жизнь в Ранноне, и я верил, что с моим возвращением все изменится. Потому что это была моя вина. Моя пропажа все это устроила.

Он замолчал, словно ждал ее отрицаний, но Печаль молчала, глядя в дальнюю часть зала. Мэл вздохнул и продолжил:

— Но он умер. Он не успел все исправить. И задача по исцелению Раннона — мой долг. Это мое. Я стал причиной, мне и чинить. Мне приходится быть против тебя, чтобы доказать людям, что я знаю это. Если они не выберут меня, так тому и быть. Но как я смогу смотреть на них, если не выступил, хотя бы попытавшись все улучшить, после того, как они так долго страдали из-за меня?

Она поверила ему. Так просто и внезапно поверила. Она так и не смогла услышать его презентацию в Прекаре. Он казал бы то, что было у нее записано, про исцеление страны и народа, потому что он думал, что это поможет ему победить. Его слова были искренними. У него был тот же свет в глазах, что и у Лувиана, когда он подталкивал ее сделать что-то. Этот взгляд был решительным. Он хотел все исправить. Он думал, что может.

— И как я смотрел бы тебе в глаза? — продолжил он. — Ты страдала, может, даже больше всех. Это мне не нравится. Ты — моя сестренка.

Она невольно расхохоталась.

Свет в его глазах погас, он сглотнул.

— Надеюсь, после всего этого, каким бы ни был результат, мы сможем перешагнуть это. Я не буду ненавидеть тебя за победу. Я делаю это, потому что считаю это правильным, — он встал и посмотрел на нее. — И я буду дальше пытаться сблизиться с тобой. Заботиться о тебе. Мы с тобой — вся семья, что осталась, и для меня это не только слова.

Он ушел, плечи были немного опущены.

Она завидовала ему. Он верил, что был Мэлом Вентаксисом, в нем не было сомнений. Она понял, что сделала с собой то, что хотела сделать с ним. Пытаясь доказать, что он не заслужил место в ее жизни, она разрушила себя. Теперь не имело значения, был он Мэлом или нет. Потому что она не была Печалью Вентаксис.

Она провожала его взглядом, поймала взгляд Лувиана, склонившего голову в вопросе. Она кивком показала, что в порядке, хотя это было далеко от правды.

Она видела, как Лувиан извиняется и собирается вернуться к ней. Она этого не хотела. Она не могла воспринимать его бодрость и умные комментарии. Она не могла смеяться над ними. Нет, ей нужен был не Лувиан.

Печаль быстро встала и загнула за стену высокой травы, опустила бокал и пошла дальше в комнату, пользуясь преимуществом тусклого освещения.

Мэл ушел к герцогу Меридеи и мужчине, который, судя по длинному плащу и золотой татуировке на лбу, был послом Нирссеи. Она стояла за пальмой и смотрела, как они болтают. Мэлу было легко с ними, как и Лувиану со своими.

Она поняла, что в последний раз была собой прошлой ночью. С уверенностью подходила к группам, потому что у нее было тут место. Среди герцогов и королев, послов и политиков. Она была им равной. Но теперь она знала правду. Она была кукушкой в гнезде.

Потому она узнала Мэла недели назад. Схожее притягивалось. Самозванец к самозванцу. Дурак к дураку. Два глупых ребенка думали, что знали все, потому что им так сказали. И теперь они боролись за место, на которое у них не было права. Марионетки людей, решивших их судьбы за них, к добру это было или нет.

Мэл и нирссеец пожали предплечья, улыбаясь, и Мэл ушел от него к лорду Веспусу, что еще стоял рядом с сестрой. Он поклонился королеве, и та улыбнулась ему. Печаль смотрела, как она отвернулась от Веспуса и повела Мэла с собой, Каспар следовал за ними. Красивое лицо Веспуса помрачнело, он пригладил волосы за острым ухом, а потом ушел к Афоре, кормящей рубиново-изумрудных птиц крошками с ладони.

Несмотря ни на что, ей было интересно. Почему Веспус был не в фаворе у Мелисии? Это было новым или старым?

Печаль искала взглядом барона, он стоял с Эйрлис и Расмусом в дальнем углу. Расмус и принцесса были в металлических нарядах: Эйрлис в золотом платье, а Расмус в серебряном пиджаке поверх полночно-синих брюк.

Он словно ощутил ее взгляд и обернулся, сиреневые глаза встретились с ее темными. Печаль первой отвела взгляд.

С болью в сердце она одиноко ушла из теней и направилась к буфету, начала наполнять тарелку, почти без интереса отметив, что темой были растения. Крем-супы в стеклянных пиалах были с лиловыми и желтыми лепестками сверху. Салаты из листьев и цветов, хлеб с травами и семенами. Кусочки редкой говядины в соусе из роз, ягненок с розмарином и в виноградных листьях. А десерты… лавандово-лимонные пирожные, пудинг из роз и фисташек, лед из цветов таял в горячем шоколаде…

Она забрала тарелку, отступила, попробовала всего понемногу, доев многое без желания. Она не была голодна. Еда Риллы сама лезла в рот.

Она слизнула лавандовый сироп с пальцев и почувствовала на себе взгляд. Она знала раньше, чем оглянулась, что это Расмус.

Он был один, прислонялся к стене, листья за ним обрамляли его тело, словно знали его. Ее сердце ёкнуло, она замерла, словно на нее охотились. Она медленно встала, оставила тарелку, обошла стол и направилась прочь, сердце билось все быстрее.

Расмус последовал за ней.


31

Личный рай



Он добрался до другой стены, следовал за ней вдоль, не сводя с Печали взгляда. Она замирала, приветствуя нескольких людей, и он ждал. Она шла дальше, и он двигался в такт с ней.

Сердце Печали колотилось в груди. Что он делал? Почему? Наверное, от Звездной воды. Он снова выпил, это сделало его беспечным. Насколько? Он хотел при всех гостях накричать на нее? Или пытался запугать, напоминая, что это его замок.

Она шла среди танцующих, но платье делало ее мишенью, и она знала, что он еще там, ждет, пока она выйдет из толпы. Она выбралась из танца, куда ее затащила Дарсия, и увидела его с приоткрытым ртом и немигающим взглядом.

Хватит, решила на. Ей сегодня это не требовалось.

Она огляделась, заметила фонтан, который услышала раньше, скрытый за занавесом плюща. Она посмотрела на Расмуса, кивнула головой в ту сторону и пошла туда, пропав за зеленью.

Через миг он присоединился к ней.

— Что ты делаешь? — она тут же пошла в атаку. — Ты ясно дал понять свое мнение. Я пыталась держаться в стороне.

Он пронзил ее блестящими глазами.

— Людям странно, что мы не говорим. Они говорят, что мы поссорились, и потому я покинул Раннон.

— Если хотел избежать слухов, поговорил бы со мной открыто, а не гонялся по залу.

— Я не этого хочу, — его голос был низким, он разглядывал ее, и платье теперь казалось слишком тонким.

— Тогда что? — она выдавила слова из пересохшего рта.

— Я… — он отвернулся, обошел фонтан. — Я говорил с Иррис до этого, после Именования. Она спросила, поговорил ли я с тобой, я признался. И поговорил я плохо. Мое поведение эти две ночи было кошмарным. Звездная вода… — он замолчал. — Не оригинально, но я был пьян, это не ложь.

— Ты извиняешься, потому что Иррис так сказала?

— Она сказала мне оставить тебя в покое. Но я не могу. Пока не извинился. Так что я не должен был так с тобой говорить. Я был пьян, вел себя по-детски. Прошу прощения.

Печаль выждала миг и ответила:

— Я понимаю, почему ты так себя вел.

— Это не оправдывает меня, прости, — сказал он, подчеркнув раннонское слово. — Особенно за расставание. Это было низко и неправда.

— Да, — согласилась Печаль.

Расмус опустил голову, и Печаль прошла к нему.

— И мне прости за все. Я не сказала сразу, когда поняла, что произойдет. Я должна была. Прости, что не послушала тебя, когда ты просил. Я знала, что будет, что если мы поговорим, мне придется что-то отвечать. Это было трусливо, ты заслужил лучшего.

Он долго молчал.

— Так я прощен?

Печаль протянула ладонь, он обхватил ее.

Как только его пальцы обвили ее, она поняла, чего хотела. В чем нуждалась. Он мог заполнить дыру, что угрожала расколоть ее надвое, ведь он всегда мог отвлечь ее и успокоить, верно? Исцелял ее?

Она смотрела ему в глаза, и они принялись двигаться, словно давно так планировали: Печаль потянулась вверх, а Расмус склонился, их губы нашли друг друга, словно больше ничего они никогда не знали.

Он прижал ее к стене, листья приняли ее, их обоих, пока он целовал ее.

Их ладони вернулись на места, которые хорошо знали, ритм был отчасти танцем, отчасти возвращением домой: ее ладони в его волосах, вокруг его лица, его — на ее талии, притягивающие к нему. Ее кожа гудела под его прикосновениями. Он застонал, когда она прижалась к нему, прервал поцелуй и лизнул ее горло, задел зубами ключицу, пока она отклоняла голову, закрыв глаза.

Громкий смех неподалеку заставил их разделиться, птицы над ними громко щебетали, разлетаясь. Глаза Расмуса блестели, лицо раскраснелось. Они долго смотрели друг на друга.

— Это было глупо, — сказала Печаль. — Если нас…

— Уходи. Уходи с бала, — его голос был низким и грубым. — Иди за мной.

Печаль кивнула.

Он оторвал горсть листьев плюща и оставил ее. Она пригнулась и брызнула на лицо прохладной водой. Она не могла идти. Не могла.

Она пошла.

Она никого не видела, пока шла за ним, в этот раз никто не остановил ее, словно тоже не замечали ее. Она за минуты покинула сад в здании, вышла в прохладный коридор. Стражи кивнули ей, она склонила голову, размышляя, куда пошел Расмус.

Впереди на полу лежал листок плюща, и Печаль пошла к нему, заметила другой в паре метров от этого.

Она шла по оставленному им следу из листиков плюща вглубь замка, пока не обнаружила лист у двери. Она открыла ее без стука, оказалась в маленьком кабинете, где был стол, стул и полки, полные похожих книг. И Расмус стоял в свете луны спиной к ней.

Он повернулся, когда она вошла, но оставался там, пока она закрывала за собой дверь.

— Это глупо, — снова сказала она.

— Мы дураки, — согласился он.

Один короткий миг они, казалось, сопротивлялись искушению.

А потом он оказался рядом с ней, обхватил ее грудь, дразня сосок большим пальцам. Желание вспыхнуло в ее теле, и она прижалась к нему, вызывая его стон.

Он сорвал платье с ее тела и бросил за собой, и она тоже пыталась раздеть его, запуталась в пуговицах его камзола. Она была неловкой, так что обрадовалась, Кога он оторвал последние пуговицы и сбросил пиджак на пол. Его рубашка полетела следом, и вскоре ее груди прижались к его груди, его губы снова нашли ее. Он ласкал ее язык своим, нежно посасывал его, а потом вернулся к ее губам.

Ладонь скользнула ниже, она прижималась к нему, скуля в его рот. Она потянулась к его брюкам, принялась спускать их, чтобы коснуться его, как он касался ее.

Он отодвинулся, утрата была невыносимой, пока он не опустился на колени, поцелуями направившись по ее внутренней стороне бедра. Она сжала его волосы, жар внутри требовал больше. Он послушался ее невысказанного приказа, легко поднял ее на стол, ладонь оказалась между ее ног, а его губы встретили ее. Она выгибалась к нему, сжимала плечи так сильно, что боялась, что ранит его, пока он гладил и ласкал ее, снова открывая ее пальцами, ее тело было радо его возвращению. А потом он накрыл ее, легко сливаясь с ней, как всегда и было.

Ее плечи и спина прижались к твердому дереву стола, но остальная часть ощущала себя жидким золотом рядом с ним, ее голова была на его груди, его руки — вокруг нее, словно больше нигде быть не могли. Они не говорили, разделившись, лежали на столе. Она не хотела ломать момент, судя по его решительной крепкой хватке, он тоже это ощущал.

Наконец, он отпустил ее, и она тут же ощутила резкую боль в шее, заставившую ее сесть.

— Ай, — выдохнула она, потирая место, а потом туда легла его ладонь, и боль пропала. — Ты добр ко мне, — сказала она.

Он притянул ее к себе, поцеловал лоб, щеку, кончик носа, каждое веко. Он спрыгнул со стола, нашел брюки и надел их на свои длинные ноги. Он поднял ее платье, и она надела его, а потом помогла ему найти пуговицы.

— Я могу оставить одну? — спроси она, не зная, зачем ей это, и он без возражений отдал одну.

Они убрали следы своего пребывания в комнате и стояли в тишине, не глядя друг другу в глаза. Между ними еще ни разу не было такой неловкости, но эйфория угасала, и Печаль поняла, что они снова были беспечны. Через минуты после извинений она использовала Расмуса, чтобы утешить себя, чтобы его прикосновение починило ее…

Она застыла с ужасной мыслью в голове…

Как она могла быть такой глупой? Его прикосновение убирало ее боль. Делало состоянии лучше… Она хотела его каждый раз, когда грустила или боялась…

Она всегда думала, что он исцеляет только физическую боль, он не мог убрать ее горе после смерти бабушки. Но, может, то была другая боль, которую могло исцелить лишь время. А вот сомнения, тревога и страх — боль — были более осязаемы. Их было легче объяснить. Исцелить. И ее тело знало это. Она пыталась отстраниться, ее тело тянулось к нему, когда ей было больно.

Как сегодня.

Расмус нахмурился.

— Ты в порядке? — спросил он.

Она кивнула, но это не убедило его, он потянулся к ней и замер, когда она сжалась.

Как она могла быть такой слепой?

«Никогда, — мысленно поклялась она. — Я не могу снова так с ним поступить. Или с собой».

— Расмус… — начала она.

— Все хорошо, — быстро сказал он. — Знаю. Это было прощание, да?

Она кивнула.

— Должно быть. Это… неправильно. Не из-за законов, а потому что… я использую тебя, — было облегчением произнести это, хоть она и ненавидела себя за правду. — Каждый раз, когда что-то не так, я бегу к тебе. Даже не к тебе, к этому… пребыванию с тобой. Так я чинила себя. Я не знала раньше, клянусь. Если бы я знала, я бы…

Он молчал мгновение.

— Я не был против, — тихо сказал он.

Казалось, пол под ней проваливается. Он знал. Он все время знал. И позволял ей это делать.

— Даже если ты использовала меня, хотя я называю это не так, я поддавался, — продолжил он. — Даже приветствовал. Я хотел быть с тобой при любых условиях. Это меня не красит.

Печаль знала, что он пытается сказать и сделать, но это не мешало стыду опалять ее кожу жаром.

— Прости.

— Прошу, не надо, — он словно хотел погладить ее по волосам, но замер и опустил руку. — Я не жалею ни о мгновении этого.

— И я. И никогда не жалела.

— Однажды мы сможем быть настоящими друзьями, — сказал он тихо. — Не в ближайшее время. Но однажды.

— Надеюсь, — прошептала Печаль.

— Я это знаю. Мне просто нужно пару веков, чтобы прийти в себя, — он попытался улыбнуться, и Печаль кивнула. — Ты вернешься на бал? — спросил он.

— Нет, — сказала Печаль. — А ты?

— Нет, — он выглянул за дверь. — Чисто. Можно идти.

— Прощай, Рас.

— Прощай, Печаль, — сказал он. Его губы нежно изогнулись, он отвернулся от нее.

Печаль долго оставалась на месте, брала себя в руки, а потом вышла в коридор. Бал звучал бодро, как и раньше, и она увидела Лувиана, общающегося с Эйрлис и бароном. Они улыбались.

Лувиан заметил ее и пошел за ней, догнал в дверях крепости.

— Я думал, ты ушла в комнату. Я послал Иррис за тобой.

— Нет. Я ходила подышать воздухом. А теперь иду к себе.

— Фейерверк вот-вот начнется. Не хочешь посмотреть?

Печаль покачала головой.

— Я лучше найду Иррис.

— Хорошо, — кивнул Лувиан с грустными глазами. — Я скоро вернусь.

Карета подъехала к маленькому замку, над ней послышался свист, и она подняла голову и увидела взрыв красок на небе, красные и зеленые вспышки падали, угасая. Через миг появилось еще две вспышки, раздались хлопки. Она замерла на ступеньках и смотрела, как небо сияло, озарялось цветными огнями снова и снова, в летнем воздухе пахло дымом. Почему-то ее горло сдавило, глаза щипало от слез. Когда остался лишь дым, парящий перед полумесяцем, она пошла дальше, ощущая себя странно пустой.

В замке было тихо, и она пошла в свои комнаты, обнаружив их пустыми. Она упустила Иррис. Она думала, идти ли искать ее, она знала, что должна, она уже обидела достаточно людей, Иррис добавлять не хотелось. Но она хотела искупаться и спать. Может, хороший отдых сотрет отчаяние, которое она не могла убрать.

Она села на край ванны, пока та наполнялась, звук был схож с фонтаном в зале, и она покраснела от воспоминания того, что произошло. Она резко встала и начала заплетать волосы, прошла к зеркалу, чтобы закрепить косу, а потом сняла платье и надела мягкий халат.

Главная дверь в их покои открылась.

— Иррис? — позвала она.

Ответа не было, и она выключила воду.

— Иррис, это…

Большая фигура в капюшоне и маске появилась на пороге.

Сыновья Раннона.


32

Башня



Печаль попятилась.

— Ошибаешься, — сказал мужчина, Печаль узнала его голос. Он напал на нее в Прекаре. — Твоя подруга мертва.

— Нет… — слово выпустило ревущий ужас в Печаль. Не Иррис…

— Не переживайте, мисс Вентаксис, вы скоро ее увидите, обещаю.

Он пошел к ней, и Печаль искала в комнате взглядом хоть что-то, похожее на оружие, при этом разум вопил «нет, нет, нет» при мысли о смерти ее веселой Иррис. Он врал. Это была ложь. Она схватила кусок мыла и бросила в мужчину, но он легко уклонился и наступал.

— Дейн! — закричала Печаль, молясь, что страж в библиотеке услышит. — Дейн!

— Никто не придет.

Она умела сражаться небольшим мечом, рапирой и шпагой, училась вместе с Иррис в детстве. Она знала, как ударять руками и ногами. Но, когда мужчина бросился и плавно схватил ее, двигаясь быстрее, чем она ожидала от его размера, она поняла, что ее умения ей не помогут. Не против того, кто хотел навредить ей.

Это не мешало ей пытаться, она билась в его хватке, отклоняла голову, попала по его лицу, и он застонал и ударил ее по голове. Она увидела звезды, обмякла на миг, и он впился в ее волосы и притащил к полной ванне.

Она едва успела закрыть рот, и он толкнул ее голову под воду, сдавив ее, не давая двигаться. Она била по его ногам кулаками, пыталась впиться ногтями, хотя ее легкие уже пылали.

Нет. Нет.

Черные точки появились перед глазами, пузырьки вылетали из ее носа, тело требовало выпустить воздух, что она пыталась отчаянно удержать, чтобы еще раз вдохнуть. Она пыталась двигаться, но напавший толкнул ее голову глубже в воду, она беспомощно колотила по краю ванны. Она открыла рот и кричала от беспомощности.

Она услышала крик, давление на спине и голове пропало. Ее вытащили из воды, воздух полился в ее легкие, она вдохнула.

Она рухнула, кашляя и задыхаясь, посмотрела на Лувиана напротив мужчины в маске с разбитой бутылкой в руке. Он приближался к врагу.

— У тебя не хватает смелости, Лувиан, — сказал мужчина ее советнику, пока Печаль тошнило на пол.

— Проверь, — он взмахнул рукой, мужчина уклонился, и Лувиан ударил по-настоящему, порвал ткань на руке мужчины в маске. Кровь потекла оттуда.

— Я не думал, что ты можешь, — сказал мужчина. Печаль не услышала последнее, опустошая желудок на пол, уловила лишь, — …гордилась бы, — она подняла голову, вытирая рот рукавом, и мужчины пропали.

Она укуталась в халат, прошла к двери и хрипло закричала, врезавшись в фигуру.

Лувиан обвил ее руками и удержал.

— Ты в порядке? — его голос приглушали ее волосы. — Печаль? — он удерживал ее, отодвинул, чтобы увидеть ее лицо. — Он ушел. Убежал. Идем, — он повел ее в гостиную, а потом в свою спальню.

Он оставил ее у аккуратно заправленной кровати, заглянул под нее. Он проверил свою спальню, запер дверь, открыл шкаф и сундук, задвинул шторы на окнах.

— Эта комната чистая, — сказал он, вытащив из-под подушки жуткого вида кинжал. — Мне нужно предупредить стражей, что тут нарушитель. Оставайся здесь, возьми, — он вложил кинжал в ее руку, — и запрись за мной.

Его глаза сияли, глядя на нее, и она кивнула.

— Он убил Ирри, — сказала она, слова были пеплом во рту. — Лувиан, он убил… — она не могла закончить, потрясение не давало произнести имя Иррис. Это не правда. Нет.

Лувиан сглотнул. Потом еще раз.

— Запри дверь, — сказал он. — Я отправлю Дейн посторожить тебя. Не открывай, пока не услышишь мой голос. Поняла?

Печаль кивнула, прошла за ним к двери, резко повернула ключ и оселана пол. Ее грудь все еще болела, а голова болела там, где мужчина ударил ее. Она поежилась, вспомнив воду перед лицом, погружение, его руку, держащую ее там. И Иррис… Иррис… она крепче сжала кинжал и ждала, думая о дыхании.

Лувиан вернулся через пару минут, позвал ее, и она открыла дверь, дрожащие пальцы едва смогли повернуть ключ. Он забрал у нее кинжал и осторожно вывел в их маленькую гостиную.

Он усадил ее, как ребенка, поправил ее халат и налил ей. Жидкость была огненной, она не узнала вкус, напиток обжег горло, но прогнал туман из головы, и она кое-что поняла и хмуро посмотрела на Лувиана.

Они заговорили одновременно.

— Это ты…

— Ты…

Они не успели закончить, пятеро риллян вошли в комнату.

А потом вошла Иррис.

Печаль разрыдалась. Иррис бросилась к ней, обняла, и девушки дрожали и плакали.

— Я думала, ты мертва, — всхлипывала Печаль. — Он сказал, что убил тебя.

— Нет, не меня, — сказала Иррис. — Не меня.

Она не сразу поняла.

— Кого? — Печаль отодвинулась. — Кого он убил?

— Я нашел Дейн в ее комнате внизу. Ее убили, — сказал Лувиан.

— Нет…

— Мне жаль, — сказал Лувиан.

Печаль опустила голову на плечо Иррис, ее облегчение, что та в порядке, стало болью и виной. Бедная Дейн.

Мужчина тихо кашлянул, Печаль посмотрела на риллян и с удивлением увидела среди них принца-супруга, Каспара. Она хотела опуститься на колени, но он вскинул руку.

— Не нужно, мисс Вентаксис. Вы в порядке? Хватит сил ответить на пару вопросов?

Она кивнула. Иррис взяла ее за руку и села рядом, а принц-супруг продолжил:

— Я бы хотел услышать, что тут произошло. Все, что можете рассказать, — мягко сказал Каспар.

Печаль сделала глоток, тепло ликера придало ей фальшивую смелость, и она заговорила. Голос был удивительно ровным:

— Я ушла с бала в свою комнату. Лувиан сказал, что Иррис пошла сюда, но ее тут не было, когда я пришла. Я набирала ванну и услышала, что кто-то пришел. Я решила, что это Иррис, но оказалось не так.

— Это был мужчина в маске, так сказал мистер Фэн.

Печаль кивнула.

— Один из Сыновей Раннона. Я узнала его голос, он напал на меня в Прекаре, когда Мэл был там. Он сказал, что убил Иррис.

— А потом попытался утопить вас?

Иррис крепче сжала ее руку, она ответила:

— Да. А потом я услышала крик, он отпустил меня, и я снова смогла двигаться. Я выбралась из воды, а там был Лувиан с бутылкой.

— Бутылкой? — Каспар повернулся к Лувиану.

— Когда я вернулся, дверь пальни Печали была открыта, и я слышал странный стук. Я позвал ее, она не ответила, и я пошел посмотреть. Я увидел, что ее топят, схватил первое попавшееся под руку, это оказалась бутылка. Я отбил дно и пошел на помощь.

— А потом?

— Я сразился с напавшим, смог порезать его руку, и он убежал. Я пошел за ним, но он был слишком быстрым. Я увел Печаль в свою комнату, сказал ей запереться и пошел за вами.

— Он говорил с тобой, — сказала Печаль, Лувиан посмотрел на нее.

Это она хотела сказать, когда пришли рилляне и Иррис. Мужчина говорил с Лувианом, словно был знаком. Словно они знали друг друга. И последнее… она не расслышала. Что-то про гордость…

Если бы она не искала признак, что что-то не так, то не заметила бы вспышку тревоги на обычно спокойном лице Лувиана.

Но заговорил он уже без этого:

— Верно, — Лувиан перевел взгляд на Каспара. — Он сказал, что у меня не хватит смелости, и я бросил вызов, смог задеть его. Он сказал тогда: «Не думал, что ты так можешь».

Почти так.

— Лувиан, — сказала Печаль. — Он звал тебя по имени.

— Да, — Лувиан посмотрел ей в глаза. — Он знает, кто я, конечно. Почти все в Ранноне знают, что я — твой советник, — он повернулся к Каспару. — Думаю, это он имел в виду, говоря о смелости. Надеюсь, он понял, что книгу по обложке судить нельзя.

Гладко. Правдоподобно. Но Печаль не верила ни слову. Если он знал Лувиана по кампании, то знал бы и Иррис. Он не спутал бы ее с Дейн. Что он сказал, пока ее тошнило? Она отчаянно пыталась вспомнить… Гордиться… Кто будет гордиться?

— Вам нужен врач, мисс Вентаксис? — Каспар прервал ее мысли.

— Нет, я в порядке, — ей не нужен был врач, она переживала, что они отключат ее. Она хотела быть настороже. Она хотела помнить.

Каспар встал.

— Я отправил всех стражей обыскать комплекс. Если повезет, мы найдем напавшего.

Печаль сомневалась в этом. Если мужчина прошел в место, которое не захватывали, незамеченным, то и выйти сможет. Может, по крыше… Она охнула, вспомнив. Она почти вспомнила до этого.

— Погодите, — она прижала пальцы к вискам, словно это помогло бы вспомнить. — Шарон рассказывал мне, когда прибыл, что кто-то проник в дом в Северных болотах, где мы останавливались. Они взломали замок двери балкона в моей комнате. И это был не первый раз, — сказала Печаль, Иррис резко вдохнула. — В ночь перед презентацией я приняла снотворное. Я проснулась позже — или мне приснилось — потому что услышала кого-то на крыше, а потом у дверей моего балкона.

— Почему ты мне не сказала? — начала Иррис, но Каспар заглушил ее.

— Прошу, продолжайте, — сказал он.

— Все в тумане. Помню звон металла. Я выбралась из кровати и сбила лампу. Это их спугнуло. Я вставила ключ в замок, а потом уснула. Только теперь вспомнила, — Печаль не упустила того, что Лувиан побледнел.

Иррис кивнула, сжимая ладонь Печали до боли.

— Не думаю, что мы можем отыскать связь, — сказал Каспар.

— Что нам теперь делать? — спросил Лувиан.

— Вам решать. Если хотите уехать, мы приготовим карету. Если хотите остаться до утра, мы подберем вам новые комнаты и оставим стражу у дверей.

— Я хочу… — Печаль замешкалась.

— Домой, — закончила за нее Иррис. — Я заберу тебя домой, — тихо сказала она, снова сжав ее ладонь.

— Карета будет готова через час, стражи вас сопроводят по пути домой, — сказал Каспар. — И тело стража тоже приготовят для пути.

— Ее звали Дейн. Дейн Уотерс, — сказала Печаль. Она вспомнила добрые глаза Дейн, ее нежный голос. Ее надежды. Он не должен был убивать ее. Он мог оставить ее. Гнев вспыхнул в Печали.

— К ней будут относиться с уважением, — сказал Каспар. — Я приду, когда карета будет готова.

Печаль кивнула, опустив голову. Дейн умерла из-за нее. Она нравилась Печали, хоть и была из стражей порядка. Ей понравилось, что Дейн любила читать, что ее глаза сияли от вкуса сахара. Что она не была жестокой. Печали нравилось, что она ошиблась на ее счет.

— Нам нужно написать ее матери. Мы скажем ее матери, что она может гордиться ею, — сказала Иррис, похлопав по руке Печали.

Печаль вскинула голову, глядя на Лувиана. Она вспомнила слова мужчины.

Мама гордилась бы.

Лувиан покачал головой с мольбой во взгляде, прося ее не говорить.

— Мисс Вентаксис? — сказал Каспар.

Печаль оторвала взгляд от Лувиана и приняла решение, надеясь, что оно верное. Молясь, что она ошибается. Она не думала, что выдержит еще одну утрату сегодня.

— Простите, — сказала она принцу-супругу. — Что вы сказали?

— Я оставлю снаружи стражу, — повторил Каспар с добрым взглядом.

— Я буду благодарна.

— Я скажу отцу, что мы уезжаем, — сказала Иррис Печали. — И сразу же вернусь. Ты будешь в порядке? — Печаль кивнула.

Иррис сжала ее руки и вышла с риллянами из комнаты.

Она слушала, как их шаги затихают, допивая напиток, набираясь сил. Она не думала, что Лувиан навредит ей — он спас ее, хотя мог и сам много раз навредить — и она была рада тому, что стражей можно было позвать, если понадобится. Она надеялась, не понадобится. Надеялась, что ошибалась.

Лувиан едва дождался, пока дверь в конце коридора закроется, и сказал:

— Печаль…

— Ты его знаешь, да? Того Сына Раннона. Вы знаете друг друга.

Он не отрицал это, и это его обрекло.

— Он сказал: «Мама гордилась бы». Твоя мать.

— Это не то, что ты думаешь… Это уже не моя жизнь. Я ушел… — Лувиан вскинул руки.

— Какая жизнь? Кто ты? Мы проверяли тебя и ничего не нашли.

— Печаль, прошу, поверь мне…

— Нет! Звезды, пусть люди перестанут мне это говорить. Скажи, кто ты.

— Не могу.

— Тогда скажи, кто он. Откуда ты знаешь Сыновей Раннона?

— Печаль, я не могу. Я прошу тебя довериться мне.

Печаль посмотрела на него. Она доверила ему. Доверила все. Доверяла ему так же, как Иррис, Расмусу и Шарону. И куда это ее привело? Шарон врал ей всю жизнь. Она врала Расмусу, а теперь и Иррис. Ей надоели секреты и ложь.

— Дейн мертва, — сказала Печаль. — Ты знаешь, кто убил ее. Ты защищаешь их, работаешь с ними.

— Я не…

— Молчи, Лувиан. Ты скрываешь человека, который пытался не меньше четырех раз убить меня. Сына Раннона. Я спрашиваю в последний раз: кто это?

Лувиан покачал головой, шевеля губами без звука, а потом посмотрел на нее большими умоляющими глазами.

— Хорошо, но помни, я дала тебе шанс выйти чистым. Я дала тебе шанс, но ты отказался.

— Печаль, не…

— Помогите! — закричала она. — На помощь!

Лувиан развернулся и побежал.

Стражи ворвались в комнату, через миг в их руках были мечи.

— Что такое?

— Вы его не остановили? — она уставилась на них.

— Кого? Мистера Фэна?

Печаль закрыла лицо руками.

— Он сказал идти к вам, — сказал один из мужчин. — Мы подумали, он побежал за подмогой.

— Он знает напавшего, — сказала Печаль.

Без слов один из стражей выбежал из комнаты, другой остался с Печалью.

Она не удивилась, когда стражи вернулись, и их лидер сказал, что Лувиана не нашли.

Путь в Раннон был долгим, но Шарон не позволял останавливаться дольше, чем на замену лошадей и туалет.

— Я хочу для тебя безопасность, — сказал он. — Пока Фэна не схватят, и мы не узнаем, кто он, и как связан с Сыновьями Раннона.

Она не могла спорить, она могла лишь сжиматься в углу кареты, делая вид, что спит, все время обдумывая произошедшее. Она все потеряла. Расмуса, Лувиана, шанс на брата. Себя. Они двигались по Северным болотам, а она смотрела на лица, которые они проезжали, и искала себя.

Судя по лицу Шарона, он знал, что она делает, и это его ранило, но Печаль не давала этому остановить ее. Они направились в район Восточных болот у порта, там жил Арон Дэй, сын Шарона и брат Иррис. Они останутся в поместье Дэй до выборов.

Она вспоминала все знаки, что Лувиану нельзя было доверять так сильно, как делала она. Его отчаянное желание работать, просьба о собеседовании. То, как он спокойно относился к взлому, как он воровал информацию и картину. То, что он никогда не говорил о себе, о своей семье и своем прошлом.

И он молчал о своей связи с Сыновьями Раннона. Из-за этого умерла Дейн.

Она снова и снова жалела, что позвала стражей, а не выдавила из него правду. Она знала лишь, что до выборов пять недель, а у нее ничего не осталось.

— Мы здесь, — сказал Шарон, врата поместья Дэев открылись.

Они закрылись за ними, железо громыхнуло, и Печаль сдалась тьме, что грозила поглотить ее.


ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Война — это путь обмана.

Поэтому, даже если ты способен, показывай противнику свою неспособность.

Когда должен ввести в бой свои силы, притворись бездеятельным;

даже если ты близко, показывай, будто ты далеко;

когда ты далеко, показывай, будто ты близко

— Сунь-цзы «Искусство войны»

















































































33

После бури



— Ничего, — сказала Иррис, отложив письма, что прибыли раньше утром. — Он словно появился из ниоткуда три года назад. Как может никто его не знать? Это невозможно.

Иррис восприняла предательство Лувиана лично, решила узнать, кто он на самом деле. Она снова и снова писала его наставникам и одноклассникам, у которых они спрашивали рекомендации, когда принимали его. И все говорили то же, что и раньше, что он был хитер и нагл, и это были хорошие качества для политика, но он был и трудолюбив, доводил дело до конца. Он не был популярным, у него не было друзей в университете. Он оставался в здании на перерывах, не ходил на кружки, держался замкнуто. Работники общежития говорили, что его комнаты всегда были чистыми, он не приходил пьяным, никого не тащил в постель. Он был примерным жильцом и учеником. Слишком хорошим для правды.

Они и не представляли…

— Мы даже не знаем, из какой он части Раннона, — сказала Иррис. — Так мы хоть могли бы там поспрашивать. Может, кто-нибудь ответил бы.

— Если бы это сработало, кто-то уже пришел бы за наградой, — сказала Печаль.

Выпустили указ, что Лувиан подозревается в связи с убийством стража порядка Сыном Раннона. Раннонцы и рилляне назначили большую сумму награды, Мелисия лично извинилась перед Печалью в письме, предложила всю помощь в поисках.

Но Печали было все сложнее и сложнее переживать из-за него. Из-за чего-либо. Пустота поглощала ее после правды Шарона о том, кто она, и она не угасала. Передышка была с Расмусом, но пустота все время была внутри нее тенью.

Чтобы избежать ее, она раньше уходила спать, позже вставала, порой проводя в кровати по шестнадцать часов, пока ее не выгоняла Иррис. Когда она вставала, она лежала на диване и смотрела в потолок, пока Иррис рылась в письмах не менее бодро, чем Лувиан в отчетах о пропавших детях. Печаль думала о них, вспоминала, кто она — кем не была — и тьма в ней становилась глубже.

Иррис уже сдалась и не трогала Печаль, когда та сказала, что приходит в себя после атаки.

Это была очередная ложь. Она была полна лжи.

Ей не хватало Расмуса, его прикосновения, что убрало бы боль, хоть и временно. Она ненавидела себя за это желание, за то, что использовала его и была слабой. Как Харун.

Другой человек, который мог раздражением выгнать ее из черной дыры, где она оказалась, тоже был ложью. И это ранило больше всего. Впервые в жизни она ощутила себя без проклятия своего имени — если яркий и гениальный Лувиан Фэн считал, что она особенная, может, так и было. Его уважение, вера давали ей то, что она никогда не ощущала ни от Расмуса, ни от Шарона, бабушки или даже Иррис. Он не знал всей ее жизни, не любил ее и не был лучшим другом. Он был незнакомцем, и его вера в нее поэтому давала ей поверить в себя.

Но он мог все время вести себя так намеренно. Ради своей карьеры или народа Раннона. Что-то было важным для него, и он пытался скрыть факт, что знал того, кто пытался убить ее, кто убил Дейн. Он использовал ее.

Было просто говорить с Иррис об утрате Расмуса. Но Печаль не могла слышать имя Лувиана, и каждый раз, когда Иррис произносила его, Печали было плохо, потеря давила на нее.

— Кругом одни самозванцы, — сказала Иррис, и Печаль подавилась. — Мэл, теперь Лувиан. Конечно, Лувиан так искал правду о Мэле — знал свои хитрости.

Печаль хмыкнула.

— Ты точно не хочешь узнать, кто такой Мэл? — осторожно спросила Иррис. — А списки Лувиана? Может, стоит отправить кого-то поискать Белисс.

— Нет, — выдавила Печаль. Она не хотела доказывать, что Мэл не тот, кем себя считает, ведь ее прошлое изменилось. Не было важно, кто он. Он не был ее братом. Она это знала.

— Тогда что ты хочешь?

Печаль не ответила, Иррис взяла стопку бумаг и листала ее, яростно переворачивая.

Отчеты теперь приходили к Иррис, та занялась останками кампании Печали. Иррис издала указ, что Печаль пару дней будет приходить в себя после атаки, а потом вернется к кампании. То было две недели назад, за это время Печаль не пришла в себя и работать не начала.

Мэл вернулся из Раннона с новым запалом, поклялся найти и арестовать Сыновей Раннона, заставить их заплатить за убийство Дейн и нападение на Печаль. Он писал ей каждый день, часто издавал новые указы. Иррис читала их утром, пока Печаль игнорировала завтрак и считала часы до сна.

— Он предлагает сделать из стражей порядка нечто вроде хранителей мира, — сказала Иррис тем утром. — Похоже на твою идею хранителей закона. Подозрительно, да?

Печаль пожала плечами, Иррис опустила чашку сильнее, чем требовалось.

Она злилась на Печаль, это было понятно. Но осознание не ранило. Это был факт, как голубое небо, соленый океан и опасный Горбатый мост. Иррис злилась на нее. И что?

Снаружи бушевала буря, Печаль очарованно смотрела на ее агрессию. Бури были частыми в Ранноне поздним летом, но она не видела тех, кто терзали прибрежный район Восточных болот. Они приходили без предупреждения, длились минуты, но в это время было сложно представить, что погода могла быть другой. Гром проносился раскатами, дождь лил, закрывая все за окнами. Печали они нравились, и нравилось, как молния обжигала глаза, и она закрывала глаза и видела красные вспышки под веками.

Буря утихла, вдали появилась тень, стала соколом, промокшим от ливня. Иррис впустила птицу, донесла до насеста, где сокол встрепенулся, пока она забирала свиток. Иррис дождалась, пока птица закончит, вытащила из мешка, висящего на насесте, дохлую мышь и дала соколу, другой рукой разворачивая письмо.

— Черт, — сказала она.

Иррис обычно не ругалась, и это немного встряхнуло Печаль.

— Что?

— Рилла выбрала нового посла в Ранноне. Это Веспус.

Печаль села.

— Веспус? Веспус Корриган?

Иррис кивнула и покачала письмо Печали.

Она окинула его взглядом и прочла вслух:

— Мы рады сообщить, что лорд Веспус Корриган, наполовину брат королевы Риллы, вернется на пост посла в Ранноне. Лорд Корриган ждет долгих отношений с новым канцлером, основных на доверии, уважении и восхищении, что уже существует, — Печаль замолчала. — Ого. Можно было сразу написать, что он о Мэле. Это точно не обо мне. Похоже, они решили, что я не выиграю.

Иррис молчала.

— Тебе нечего сказать об этом? — осведомилась Печаль.

Глаза Иррис вспыхнули, но остыли через миг.

— Печаль, ты две недели лежала, как сейчас, в пижаме. Ты решила, что вышла из гонки. Они просто объявили об этом. Может, пора было это сделать, чтобы все мы двигались дальше.

— Я… — Печаль моргнула. Не такого она ожидала.

Иррис слабо улыбнулась.

— Я принесу чай. Ты будешь?

Печаль кивнула.

Она посмотрела на письмо из Истевара. Вот и все. До выборов три недели, а Веспус уже вернулся в Раннон официально. Мэла выберут — Печаль понимала теперь, что так будет — Веспус уже был там, ждал его в Истеваре. Будет шептать ему на ухо. И Мэл будет слушать, по крайней мере, сначала, ведь Веспус ему как отец. Он был с ним добр, когда никто больше не был.

И тогда она увидела это, как в игре: как все фигуры двигались, и как их уничтожат. Шарона уволят. Веспус не оставит его на его месте. Бейрам Мизил, Тува Маршан, Арран Дэй… они тоже уйдут. Бальтазар пойдет за силой, он даже не подумает, что Веспус из Риллы, пока сможет сидеть в Йеденвате и пользоваться благами. Самад будет рад мужчине во главе, ценности Астрии, что была на границе с его районом, въелись в него глубоко. А Каспира… Она не любила Печаль, но любила свой район, хоть там и были преступники. Она пойдет за течением, чтобы сохранить место.

Никто не будет против Веспуса, кроме Мэла. И пока она верила, что Мэл хочет помочь народу Раннона, Йеденват будет слушать Веспуса, ведь тот мог подкупить их верность.

Как только Веспус избавится от Бейрума, он получит нужную ему землю Северных болот. Получит весь Раннон и сделает фермой, если захочет. Один Мэл его не остановит, особенно, если Веспус наберет свой Йеденват. Им будет просто сделать как с Харуном, свергнуть его и дать Веспусу усадить другую марионетку на трон.

И никто его не остановит тогда. Было слишком поздно.

Или нет? В голове зашептал предательский хитрый голос. До выборов три недели. Если их использовать с умом, то время остановить его есть. Если самозванец будет править, не лучше ли, чтобы он был вне власти Веспуса? Ради ее друзей, ее народа. Ради ее настоящей семьи, что может еще жить там. Ради Дейн, хотевшей большего. Она могла им помочь. Шарон был прав, она не могла вернуться, но могла им помочь. Вернуть радость. Она могла извлечь пользу из своей жуткой ситуации. Она не могла оживить дитя Вентаксисов, но она могла занять ее место. Она могла остановить марш Веспуса к вершине Раннона. Это уже что-то, да?

Впервые с ночи с Расмусом тьма в ней отступила, а в сердце зажглась искра. То был ее народ. Она была одной из них.

Она встала, когда Иррис вернулась с подносом и замерла на пороге, хмурясь, словно перемены в Печали уже отразились на ее лице.

— Печаль?

— Вот и все. Я все обсудила, — сказала Печаль.

Иррис огляделась, словно ждала увидеть там еще кого-то.

— О чем ты?

— Ты права. Хватит уже. У меня есть работа, я знаю, с чего начать. Мне нужно выйти к людям. Забыть слова Йеденвата. Мне нужно увидеть, как они живут и работают. Узнать их и их нужды. Их желания.

Иррис подошла к столу и опустила поднос.

— Я рада, что тебе лучше, и я не против ослушаться Йеденват, но… это хорошая идея после случая в Рилле? Снаружи ты уязвима. Может, стоит начать с указов?

— Нет. Никаких указов. Никаких листков. Это может делать Мэл, но не я. Если я буду прятаться, я не лучше Харуна, — заявила Печаль. — Я пойду туда. Мы пойдем туда.

— Напишем моему отцу, — сказала Иррис. — Он поймет, что нм это нужно. Он прикроет нас в Йеденвате.

— Хорошо, — сказала Печаль. — А я приму ванну. И оденусь.

Иррис улыбнулась.

— Слава Грациям. Я не знала, как тебе сказать, но ты жутко воняешь.

Печаль бросила в нее подушкой.

Шарон прислал птицу днем, спешка вызвала надежду в сердце Печали, пока она не увидела шок на лице Иррис.

— Он отказал? — поняла Печаль.

— Говорит, лучше оставаться в безопасности.

Печаль сглотнула и отвела взгляд, слезы подступали к глазам. Как он мог отказать ей в этом?

— К черту это, — Иррис скомкала листок, бросила на пол и пнула к Печали. Он стукнулся об ее ногу, она посмотрела на подругу.

— О чем ты?

— Ты права. Тебе нужно туда. Только так выйдет. И тебе восемнадцать. Ты не ребенок. Как и я. Сделаем это.

Печаль смотрела на нее, сдерживая вспыхнувшую надежду.

— Иррис, ладно я бунтую, но он — твой отец…

— Он ошибается. Это твоя жизнь, Печаль, — она сделала паузу. — За Раннон?

— За Раннон.

Они составили список мест, где можно встретить людей: университеты, союзы, гильдии, школы, больницы. Они разделили список и написали главам и лидерам, просили, когда лучше прибыть кандидату Вентаксис. Они не уточняли, какой кандидат, полагаясь на это предположение.

И оно им помогло.

Птицы вернулись утром, прибывали все новые. Приглашения в институт на факультет юристов, в Истевар, в гильдию каменщиков и врачей, в союз шахтеров на востоке у шахты.

— Откуда начнем? — спросила Печаль. — С гильдии? Они влиятельны. Или с университетов?

— С шахтеров, — сказала Иррис. — Начнем с людей. Напиши им сейчас. Мы отправимся туда днем, когда у них сменяются рабочие.

Днем бури не было, и они посчитали это отличным знаком. Пока страж у входной двери не поднял копье, когда Печаль и Иррис подошли туда.

— Нам нужна карета, — сказала Печаль. — Прошу, отойдите.

— Боюсь, я не могу вас выпустить, мисс Вентаксис. Простите, — страж преграждал путь с виноватым видом, но Печали было все равно.

— Не можешь? — она посмотрела ему в глаза. — Почему?

— Приказ вице-канцлера, мисс. Для вашей безопасности.

— Так я пленница?

— Нет, мисс.

— Тогда я могу уйти, — Печаль шагнула, страж поднял копье выше. — С дороги…

— Я тоже пленница? — Иррис приблизилась и коснулась плеча Печали в предупреждении.

— Никто не плену, леди Дэй. Мисс Вентаксис оберегают ради ее же безопасности.

— И это ты должен ее оберегать, да? — сказала Иррис.

— Верно, миледи.

— Тогда иди с нами. Возьми друзей. Нет смысла спорить, — она подняла палец, чтобы заглушить возражения стража. — Твоя работа — защищать мисс Вентаксис, ты это сделаешь. Куда бы она ни пошла. И ты заешь, что мисс Вентаксис готовится к выборам. Я думала, лучше оставаться у нее на хорошем счету.

Страж сглотнул.

— Так что я предлагаю тебе позвать четверых или пятерых надежных ребят и встретить нас там через десять минут. Я закажу карету, — Иррис говорила властно, как она представляла район в Йеденвате, как та, что привыкла, чтобы ее слышали и слушались. Сопротивление стража рушилось, он кивнул и ушел. Он дважды оглянулся, Печаль не знала, проверял ли он, что они ждут, или собирался ослушаться, но он пропал за углом. Они ждали в тишине, через десять минут он вернулся с четырьмя солдатами, все были ошеломлены. — Я справлюсь с этим, — тихо сказала Иррис, Печаль скрытно кивнула ей. — Отлично, — твердо сказала Иррис, когда мужчины подошли, не дав им заговорить. — Теперь, раз визит неожиданный и на виду, мы не ждем, что на мисс Вентаксис нападут, никто не знает, куда мы едем, но это не значит, что вы можете расслабиться. Двое будут с нами в карете, двое рядом с кучером, и последний поедет на крыше.

— Куда мы едем? — спросил первый солдат.

— В шахты. Мисс Вентаксис посетит шахтеров. Мы вернемся к ужину.

Иррис развернулась и открыла дверцу, Печаль быстро последовала за ней, и мужчины спешили выполнять указания.

Они прибыли в шахты час спустя, карета остановилась к главного здания, и желудок Печали сжался. Она пошла к дверце сразу, как только карета остановилась, но солдат преградил ей путь, выглянул в окно, а потом вышел. Через миг он открыл ее и кивнул.

Двор был полон людей, некоторые были в белой пыли шахт, некоторые чистыми заступали на смену. Все обернулись, когда Печаль вышла из кареты. Она замерла под их взглядами, но многие за секунды потеряли интерес и продолжили свое дело.

— Нам нужно найти прораба, — Иррис появилась рядом с ней.

— Зачем?

— Спросить, можно ли тебе спуститься и посмотреть шахту.

Печаль замерла.

— Я думала, я произнесу речь перед союзом.

— У тебя есть речь?

Печаль покачала головой.

— Тогда ладно.

— Что мне там делать?

— Смотреть. Изучать. Говорить. Быть.

— Я могу помочь? — искать прораба не потребовалось, он пришел сам, и он не был рад открытию. Он выпрямился и смотрел в глаза Печали. — Это место не открыто публике.

— Здравствуйте, я — Печаль Вентаксис, — она протянула руку, мужчина с неохотой пожал ее. — Мы написали, что приедем, чтобы узнать, как вам помочь, когда я буду канцлером.

— Мы думали, это ваш брат, — смело сказал прораб.

— Надеюсь, вы понимаете, что ошиблись, — пошутила Печаль. Прораб не улыбнулся. — Итак, — продолжила она, — я хотела бы увидеть шахту.

— Вы?

— Да, — соврала Печаль. — Я всю жизнь провела в зданиях из раннонского кирпича. Я хочу увидеть, откуда он, и встретить людей, что добывают камни.

— Не знаю, возможно ли это, — прораб хмуро почесал ухо. — Мы не ждали гостей.

— Я не хочу тур, — ответила Печаль. — Я хочу спуститься и увидеть шахту в действии. Может, самой попробовать.

— Вы хотите…

— Да, — прервала его Печаль. — Мне нужно защитное снаряжение?

Хохот сзади заставил ее обернуться.

Мужчина в белой пыли смотрел на нее.

— Насколько вам нравится этот наряд? — он кивнул на нее.

— Он не важен. — Иррис говорила ей одеться просто в серую тунику и штаны.

— Там холодно — сказал он, глядя на ее голые руки.

— Ничего.

— Как хотите. Я спущу ее, — сказал он прорабу. — Я должен Ярису цикл за прошлую неделю. Она пойдет со мной, и я верну ее потом, — прораб обдумал это, Печаль ощущала, что Иррис хочет возразить. Он пожал плечами и ушел, оставив Печаль, Иррис, солдат и шахтера смотреть друг на друга.

— Сколько длится цикл? — спросила Иррис.

— Два часа с четвертью.

Иррис посмотрела на Печаль, та пожала плечами. Она была уверена, что справится.

— Отлично, — сказала Печаль. — Я готова.

— А мы? — солдат, которого Печаль определила как лидера, с тревогой хмурился.

— Кто-то из вас должен пойти, — сказала Печаль. Часть ее хотела заставить его пойти, чтобы отомстить за помеху на пути. Она видела по поту на его верхней губе, что ему было страшно идти под землю. — Решите сами, — она подавила свою вредность.

— Я не против. Мой отец был шахтером, — сообщил один из них.

— Тогда идемте, — сказал шахтер. — Время идет.

— Как мне тебя называть? — сказала Печаль, шагая за ним, солдат плелся следом.

— Мэл, — сказал он.

Печаль моргнула.

— Сколько тебе лет?

— Восемнадцать. Как вам.

По его виду и манерам Печаль добавила бы ему лет десять. Чтобы скрыть удивление, она продолжила разговор:

— Тебя назвали в честь него?

— Меня и половину шахты, — он сделал паузу. — Они зовут меня Брейт. Это моя фамилия. И вы можете так звать. Голову держите ниже, — сказал он, они вошли в туннель.

Воздух внутри был прохладнее, Печаль пожалела о голых руках. Брейт вел их по туннелю, Печаль поворачивалась, чтобы не упасть, пока они не добрались до железных дверей. Печаль поразилась, услышав пение птицы, обнаружила, когда Брейт открыл дверь и поманил ее войти, полку с рядом клеток с желтыми птичками.

— Зачем вам тут канарейки? — спросила она.

— Воздух внизу бывает разным. Канарейки чувствительнее к газам, чем мы. Мы берем сюда птиц. Если они перестают петь или падают с насестов, пора уходить.

Печаль не знала, шутит он или нет, но он взял клетку.

— Можете понести ее, когда будете экипированы, — он опустил клетку, прошел к шкафу и вытащил каску и куртку, протянул ей. Он дал каску солдату, еще одну надел себе.

— Это не спасет от обвала, но некоторые потолки низкие, так что это не даст набить шишку, — объяснил он, пока Печаль надевала куртку и каску.

Она замерла и с тревогой переглянулась с солдатом.

— Обвалы часто бывают?

— Мисс, это не восход луны. Он просто бывает. Если бы мы знали, мы бы не спускались, да? Берите птицу, идемте к клетке, — он кивнул на другие двери в стене.

— Клетку? — спросила Печаль.

— Увидите.

Во тьме комнаты его зубы сияли призрачным белым, и Печаль поежилась не от холода.


34

Внизу и сверху


Клетка была такой ужасной, как и звучала. Она висела на толстой цепи, управлялась командой из четверых и была создана, чтобы опускать под землю от тридцати до пятидесяти людей, чтобы те добыли белый камень для Раннона. Раньше камень был ближе к поверхности, но теперь они забирались в глубины за ним, и туда Печаль отправилась посмотреть их работу.

Клетка не была для маленьких групп, так что покачнулась, когда Печаль вошла, и она схватилась за прутья, бедная пташка испуганно летала в своей клетке, желтые перышки усеяли пол. Брейт вошел и захлопнул дверь, испугав птицу еще раз. Он посмотрел на Печаль, словно говорил успокоить птицу, а потом кивнул операторам. Они схватились за большой рычаг и принялись медленно толкать. Клетка дергано опускалась, Печаль слышала, как солдат, помогающий им, поскуливает поверх щебета птицы. Она не могла винить его. Даже Брейту было не по себе, он теребил лампу с настороженным видом, пока они опускались.

Ее предательский разум представил тут Лувиана. Его волосы пригладил бы шлем, на чистом костюме появилась бы пыль. Она видела, как он ухмыльнулся бы, слышала голос с сарказмом, что развеселил и разозлил бы ее.

Или так он ее обманывал? Она подавила улыбку. Она толком ничего о нем не знала, в этом он был не лучше солдата с ней.

На спуск ушло не больше десяти минут, но Печали они казались вечностью. Она видела слои камня в свете лампы, радугу цветов в них, видела длинноногих насекомых, разбегающихся от света, их преследовали белые ящерицы. Брейт сказал ей, что у них нет глаз. Клетка ударилась о землю, Печаль пошатнулась, ударилась бедром о прутья, пытаясь удержать птицу. Брейт открыл дверцу, и они покинули клетку на дрожащих ногах.

Он повел Печаль и солдата по длинному туннелю, что через промежутки озаряли лампы. Печаль ожидала влажность, но воздух был чистым, птица радовалась и пела. Она шла за шахтером на звук металла, бьющего по камню, и они вошли в пещеру среднего размера, где около двадцати шахтеров отбивали куски белого камня от стен. Пять больших колонн из камня оставили, и Печаль видела, как четверо крупных мужчин осторожно формируют шестую, осторожно обращаясь с камнем, а не ударяя по нему.

Тут были и другие птицы, стояли по углам, и когда Брейт кивнул на пустой выступ. Печаль опустила клетку туда и оставила птицу на деревянном ящике. Ее песня сливалась с остальными.

Она пошла за Брейтом и солдатом к киркомотыгам, взяла одну, когда ей предложили, прошла за ним к стене, где уже работали пятеро. Они посмотрели на Печаль. Они не были впечатлены, самый крупный, что был на фут выше другого высокого и втрое шире него, тряхнул головой.

— Здравствуйте, я…

— Мы знаем, кто ты, — сказал великан, взмахом мотыги выбивая большой кусок белого камня, упавший на землю. Он поднял его и бросил в металлический таз с грохотом, а потом вернулся и замахнулся снова. — Нам плевать.

Печаль ждала, что и остальные заговорят, ее щеки пылали. Они молчали, и она тоже начала бить по камню.

За пять взмахов она поняла, что сил надолго не хватит. Ее ладони уже были горячими от древка мотыги, плечи болели. Словно ощутив ее дискомфорт, Брейт повернулся к ней.

— Можешь остановиться. Правда. Это мы делаем. Работаем два часа, отдыхаем пятнадцать минут. И снова за дело. Четыре цикла в день.

— Я могу продолжать, — Печаль взмахнула мотыгой снова, выпал камешек. Она радостно склонилась к нему, но великан заговорил снова:

— Слишком мелкий, — фыркнул он, отбив кусок в три раза больше головы Печали, легко подняв его на плечо и бросив в таз.

— Как это?

— Плохо.

— Почему?

Мужчина замер, вытер пот и пыль со лба рукой размером с тарелку для ужина.

— Потому что я сказал.

Печаль встретила его взгляд.

— Я это не приму, — она взяла свой камень, отнесла к тазу и, глядя ему в глаза, бросила туда. Он не издал ни звука, и ее кожа пылала, пока она ждала ответ мужчины.

Тот смотрел на нее, воздух между ними был напряженным. Остальные вокруг замерли, солдат шагнул ближе к ней, но великан не обращал на него внимания, словно он был мухой, его каменный взгляд пронзал ее, выражение лица не выдавало его намерений.

А потом он пожал плечами, напряжение пропало, он вернулся к работе. Сердце Печали колотилось о ребра в груди, но она глубоко вдохнула и вернулась к стене. Она посмотрела на Брейта, тот одобрительно кивнул.

— Как камень становится домами и зданиями? — спросила Печаль, атакуя стену снова.

— Его крошат, смешивают с пастой и пекут кирпичи, — сказал Брейт, вырезая камень среднего размера и относя в таз. — Кирпичами и строят.

— Размер не имеет значения, — сказала Печаль, выбив еще кусочек.

Великан, принявший ее за врага, остановился на взмахе, опустил мотыгу на землю и оперся на изогнутую сторону.

— Что тебе нужно, девочка? Зачем ты здесь?

Печаль опустила мотыгу и повторила его позу.

— Потому что я не вижу, как можно быть канцлером страны, не зная, как она работает. Как ее строят. Кто ее строит и копает в шахтах. Я видела, как правил мой отец, из замка в милях отсюда, откуда он почти не выходил. Это не правильно. Думаю, отец все делал неправильно. Я думаю, что смогу лучше. И тогда нужно начинать с земли. Нет, из-под земли. Я должна видеть, откуда берется фундамент Раннона. Я пришла учиться. Вам это может не нравиться, но это происходит.

Она ударила мотыгой, и выпал камень среднего размера. Благодаря Граций за удачу, она попробовала поднять его, но он был слишком тяжелым. Тихо ругаясь, помня, что вкруг люди, она попыталась снова и подняла его до колен.

Большие ладони забрали камень и унесли к тазу.

— Лучше, — сказал мужчина. — Но ты можешь еще.

Печаль приняла вызов.

Она отправила солдата с Брейтом, когда его цикл закончился, но осталась и работала рядом с великаном. Когда ее руки слишком устали, она носила мужчинам воду со стола в дальнем конце, передавала ее, говорила с ними, спрашивала о семьях, работе, нуждах и том, что было для них важно.

Мужчина по имени Вуд жил в деревне, где все еще добывали воду из колодца, попытки построить трубы и резервуары для воды из реки были заброшены со смертью Мэла.

Солт был из семьи известных создателей скрипок, но дело умерло, как и богатство семьи, когда Харун запретил музыку. Солт потому и стал шахтером.

Туллии Деаркросс видел, как истекла кровью его юная жена при родах, медсестра испугалась и не спасла ее, потому что Серена умерла так же.

Каждая история ударяла по сердце Печали, люди ужасно пострадали. Но каждая история укрепляла ее решимость помочь им. Быть той, кто сделает это.

Они остановились на перерыв, она села с ними, приняла предложенные хлеб и оливки, плевала косточками в одну миску с ними, обрадовавшись, когда один раз попала. Когда вернулся солдат, он передал от Иррис, что им пора, и она попрощалась с толпой, что стала теплее, чем при встрече. Великан даже пожал ее ладонь своими большими руками. Она не знала, проголосуют ли они за нее. Но они начинали любить ее, это она знала. А она начинала видеть, как помочь им. Если она победит.

Они вернулись в поместье, обнаружили трех птиц от Шарона, все письма называли Печаль беспечной и глупой, слова сочились гневом от непослушания. Он ругал и дочь, но девушкам было все равно. Пока Печаль была в шахте, Иррис очаровывала руководителей шахты, и они ощущали радость впервые с того времени, как Печаль вернулась в Риллу.

— Думаю, завтра отправимся в гильдию врачей? — сказала Печаль за ужином, они терзали мясо от голода.

— И к концу дня у тебя будет степень по медицины, — ответила Иррис.

Шли дни, наступило время Праздника урожая. Впервые за восемнадцать лет Раннон мог это отпраздновать. Печаль читала, что это был праздник подготовки к зиме, сбора урожая с полей, подготовки домов к холодам. Огнями прогоняли тьму, оставляли позади этот год и ждали следующий. Для Печали этот праздник был символичным. Был временем нового начала.

Печаль никогда не выражала уважение Грации здоровья и плодородия, не красила лавровый венок в золото, не носила ее на волосах, подражая тому, как менялись листья, умирая, но она знала традиции из книг и от ее бабушки (не ее, как она себе напомнила). В Истеваре будет большой праздник. Они с Мэлом были пригашены.

Она прочитала в газете утром, что Мэл задумал свою вечеринку заранее, это точно настоял Веспус.

Печаль решила не устраивать праздник. Она могла поступить как Мэл, позвать профессоров и местных лидеров. Вместо этого они с Иррис и солдатами-телохранителями ходили по Раннону, как уличные музыканты, праздновали фестиваль урожая с народом.

Они не сообщали, куда придут, чтобы Сыновья Раннона не успели продумать план. Они прибывали почти без шума, оставались на пару часов. Они двигались по Раннону, решая направление ночью. Они побывали в Южных болотах и на западе. Снова на юге, в Аше, а потом через Истевар на дальний север.

Они были осторожны, нанимали непримечательные кареты днем, не ночевали в деревнях или городах, которые посещали, не бронировали места и не выдавали настоящие имена. Печаль и Иррис ночевали в одной комнате в гостиницах, подпирали дверь стулом на всякий случай. Окна запирали, порой забивали, и Печаль платила за это хозяину гостиницы утром. Они держали ножи под подушками, Печаль не ходила никуда одна, Иррис проверяла туалет и ванную перед ней, оставалась снаружи и периодически спрашивала, в порядке ли она.

Они хорошо сработались, посещали гильдии и союзы, фермы, больницы и школы по Раннону, игнорируя появляющиеся порой надписи Сыновей Раннона. Они не беспокоили, даже притихли с той попытки убить ее, наверное, им хватило надписей и атак на дома, и теперь они изменили свои цели, оставив ее и Мэла. Порой ночью этобеспокоило ее, и она думала, был ли Лувиан в ответе за это. Он приструнил друзей? Она должна благодарить его?

Она невольно думала, следил ли он за тем, что они с Иррис делали, за ее продвижением по Раннону. И она задавалась вопросом, гордился ли он ею. Одобрял ли их затею, думал ли, что это поможет ей победить. Эти мысли были опасными, она злилась на себя за них, принималась усерднее за задания, за то, что нужно было исправить.

Они искали деревушки, которым было все равно, кто канцлер, лишь бы убрали гадкую стражу порядка, чтобы они жили спокойно. Печаль обещала это, и они были счастливы. Н будет ли это голосами? Они скоро узнают.

Кроме фестиваля урожая, этот праздник отмечал традиционно время, когда канцлер и его семья возвращались в Истевар из Летнего дворца, и Печаль думала об этом, когда они с Иррис вернулись в Зимний дворец для последнего праздника перед выборами. До выборов оставалось пару дней, она знала, что это мог быть ее последний визит в Зимний дворец. Она не давала себе думать о том, что будет, если она проиграет. До правды о себе она думала, что будет дальше жить в Истеваре. Но теперь она не знала, могла ли… Она отогнала мысли, они повернули на дорогу перед Зимним дворцом, и она выглянула в окно.

Арран Дэй написал сестре, упомянув, что произошло несколько изменений, но Печаль не была готова увидеть дом своего детства таким.

Даже издалека он выглядел иначе. Дорога к белому замку была убрана, деревьям придали форму, гравий разровняли. Дворец сиял в солнце позднего лета, окна открыли, и они отражали голубое безоблачное небо.

Печаль осторожно поднималась по ступеням к двери, где слуги в зеленых ливреях ждали с широкими улыбками. Она не знала это место.

Лестница в фойе сияла, мраморный пол был без пыли, перила отполировали до блеска. Все было светлым, без теней, даже запах изменился. Запахом ее детства было горелое масло и грусть, у которой был запах плесени и пыли. Заброшенности. Он пропал. Дворец пах лимонами и согретой солнцем кожей.

Они с Иррис с улыбками пошли все разглядывать, но и выгнали из бального зла с сияющими люстрами, слуги готовили его для праздника. Столовая тоже была захвачена слугами, и они пошли в части замка, где Печаль не была с детства, когда они с Расмусом прятались там для улыбок. Зимняя столовая была из стекла с видом на ухоженный луг. Игровая с зелеными столами была открыта и готова для использования. Зал для дам был с мебелью, что заново покрыли желтым бархатом. Печаль была тут в последний раз, когда Расмус бросил ей вызов коснуться мебели, ткань рассыпалась пылью под ее пальцами.

Пианино в зале музыки было настроено, когда она пробежала пальцами по клавишам, портреты предков в галерее казались дружелюбнее. Все было, как она и мечтала. Живой дворец.

Они не пошли только в западное крыло, потому что там собрались мрачные мысли Печали, а еще Шарон сообщил, что там остановился Мэл. Они оставались на ночь после праздника.

Ее старые комнаты тоже изменились, ковры и мебель с дырами сменили мягкие ковры, новые диваны и столы. Ее матрасы заменили, и она пару раз подпрыгнула на них, а потом распахнула окна спальни, впервые это было не запрещено.

Внизу было слышно приготовления, и она смотрела, как суетятся люди. Пара ласточек летала из гнезда над ней, и Печаль поверила, что у них могут появиться птенцы, хоть было уже позднее время года.

Из-за выборов она не участвовала в празднике, а была лишь гостем. Так что она искупалась, выбрала наряд. По традиции наряды были цветов природы, золотые, оранжевые и бордовые, как листья, и Печаль выбрала платье цвета оранжевых листьев, что ниспадало до лодыжек, и подходящие туфли.

Она посмотрела на венок золотых листьев на кровати. Люди по всей стране будут надевать их, готовясь к празднику с семьей и друзьями…

У Печали появилась идея.

Она вышла из комнаты с веночком в руке и побежала к двери Иррис, нетерпеливо постучала. Иррис ответила, она была в бордовом платье и с растерянным видом.

— Да?

— Думаю, можно пропустить пир и пойти в Истевар. Возьмем с собой еду как дар, будем предлагать домам.

— Печаль, нельзя. Ты тут гость. Это первый Урожай за восемнадцать лет.

— Именно. Это важно для всех. Я не говорю, что на всю ночь, но на пару часов во время пира. Мы вернемся к подношениям Грациям и танцам. Давай. Последний шаг перед выборами. Подумай, как это воспримут, ведь я оставлю большой пир ради народа…

Иррис покачала головой и вздохнула.

— Для тебя спокойствия нет? Ты или не можешь что-то делать, или бросаешься в дело без остатка.

Печаль запнулась, но сказал:

— Это очаровывает?

Губы Иррис дрогнули, она старалась не улыбаться.

— Ты словно хочешь позлить моего отца.

— Бред. Я просто хочу быть со своим народом. Возьми стражу. Я оставлю записку.

Слуги на кухне радостно дали им фрукты, пироги и сыр, когда девушки рассказали им о своих планах, некоторые даже посоветовали, куда идти, где жили их семьи и друзья. Стражи уже привыкли к странным просьбам Печали и Иррис, сопроводили девушек в Истевар, даже не спрашивая, зачем они покинули пир.

— Здравствуйте, я — Печаль Вентаксис, а это — Иррис Дэй, — сообщала Печаль, когда растерянные жители открывали двери. — Мы пришли пожелать хорошего урожая и передать вам подарок от нашего очага вашему.

Она протягивала корзинку, они что-то выбирали. Она прощалась и шла дальше, оставляя их на пороге, глядящих ей вслед.

После десяти домов люди начали выходить и идти за ней.

У двенадцатого на нее уставился старичок и ушел в дом. Печаль и Иррис переглянулись в смятении, стражи потянулись к оружию, но он вернулся с большим желтым фруктом. Он протянул фрукт с шипами Печали, взяв из корзинки кисть винограда.

— Благодарю, — удивленно сказала Печаль.

— На здоровье, — ответил мужчина.

После этого им давали дары в ответ, и когда стражи поторопили девушек, чтобы они не пропустили церемонию, около пятидесяти жителей пошли за ними, они махали и хлопали, когда Печаль остановилась у ворот и помахала им на прощание.

— Хорошо прошло, — она улыбнулась Иррис.

Они вернулись на церемонию с корзинкой еды, что дали люди, присоединились к процессии людей, идущих из дворца. Они собрались в гроте Грации здоровья и плодородия, Шарон заметил Печаль и мрачно посмотрел на нее, даже не скрывая гнев, но она была слишком рада, чтобы переживать. Еще радостнее, когда Веспус, стоявший напротив нее с Афорой, посмотрел на нее не хуже Шарона.

Мэл рядом с ним встретил ее взгляд и почти улыбнулся, но остановил себя и кивнул. Что-то в этом заставило Печаль посерьезнеть, она ощутила вину. Не по своей вине он на том месте, как и ее нельзя винить за ее место. Она улыбнулась и взбодрилась, когда он ответил.

Веспус посмотрел на Мэла, и Печаль пошатнулась от яда в его взгляде. Веспус не говорил, но улыбка Мэла тут же пропала, и он опустил голову. Печаль не успела спросить, видела ли это Иррис, Шарон проехал вперед, и церемония началась.

Семья Вентаксис не была верующей при Печали, так что она впервые была на такой церемонии. Икона бесполой Грации здоровья и плодородия стояла на западной стене замка, охраняла выход. Так ее располагали традиционно, толпа собралась под ней с подношениями.

Шарон опустил миску меда на выступ под статуей, коснулся живота тремя пальцами, а потом отошел. Йеденват последовал его примеру.

Арран Дэй стал еще красивее с их последней встречи два года назад, высокий и уверенный, хоть и с хитрым блеском в темных глазах, который Печаль знала с детства. Он был на десять лет старше нее, пошел в университет в год, когда Расмус прибыл в Раннон. Но он не сильно изменился, подмигнул Печали по пути и опустил корзинку свежей рыбы на восточной стороне статуи, повторил жест Шарона.

Тува Маршан тоже улыбнулась Печали, а потом опустила подношение из фиников и инжиров на западе, и так все советники оставляли подношения, что представляли их народ. Бейрам Мизил поцеловал ее в щеку по пути, его подношением были виноград кувшин вина. Самад и Бальтазар проигнорировали ее, но, к ее удивлению, Каспира кивнула.

После Йеденвата другие гости добавили свои подношения Грации один за другим.

Так было по всей стране — впервые за восемнадцать лет храмы будут полны людей, что праздновали, благодарили Граций за плодородный год, надеялись выпросить еще один дарами и подношениями.

— Здравствуй, незнакомка, — сказал голос, Печаль обернулась и увидела Аррана Дэя рядом с собой.

Он вытянул руки для объятий, и Печаль шагнула к нему.

— Давно не виделись. Ты подросла.

— Люди так это говорят, словно это необычно.

— Ты хорошо выглядишь, — он разглядывал ее, отодвинув на расстояние руки. — Очень канцлерно.

— Нет такого сло… — начала она и замолкла, ее сердце сжалось, Лувиан говорил ей так о «затейно». Ему бы это понравилось, он был бы в своей стихии.

— Печаль? — Арран смотрел на нее. — Ты в порядке?

— Да. Спасибо. Прости, я в порядке, — она робко улыбнулась

Арран рассмеялся и поприветствовал сестру.

— Отец должен переживать, — сказал он. — Из тебя выйдет хороший вице-канцлер.

— Это ты переживай, — ответила Иррис. — Я была отличным сенатором.

Он снова рассмеялся, Печаль и Иррис сделали подношение. Они шагнули с корзиной, коснулись пальцами животов и приняли после этого от слуги бокалы летнего вина.

— Так… вы устроили тур по Раннону за эти три недели, — сказал Арран. — Многих потревожили.

— Кого-то в особенности? — спросила Иррис, Арран кивнул влево.

Веспус, Арта Бонифаций и Мэл разговаривали. Точнее, Веспус и Арта. Мэл молчал, смотрел на вино, игнорируя их.

— Говорят, твой соперник не рад советам, что он получает.

— Правда? — Печаль слышала о таком впервые.

— Он винит Веспуса в натянутых отношениях с тобой, мне говорили.

Мэл посмотрел в сторону, Печаль улыбнулась ему, но его взгляд был пустым. Он повернулся и пошел к дворцу.

Веспус заговорил достаточно громко, чтобы Печаль услышал:

— Куда ты идешь?

— Прочь.

— Мэл…

Но Мэл не слушал его, оставил Веспуса, гневно глядящего ему вслед.

Печаль не мешкала.

— Я вернусь, — сказала она, отдав бокал Иррис.

— Печаль… — предупредила Иррис.

— Уборная, — соврала Печаль.

Она пошла среди толпы, извиняясь, когда люди хотели заговорить с ней, обещая, что найдет их позже.

Мэла не было видно в фойе, и она не знала, куда он ушел.

Дверь закрылась дальше по коридору, и она пошла туда, миновав зал, небольшую прихожую, пока не попала в библиотеку.

Она постучала, внутри что-то упало, послышались шаги. Ответа не было.

«Плохо», — подумала она и открыла дверь.

— Мэл? — она прошла в комнату и огляделась. — Мэл?

Рука в перчатке зажала ее рот, другая притянула ее к телу.

— Не кричи, — сказал ей на ухо Лувиан Фэн.


35

Возвращение вора



Печаль закричала.

Перчатка прижалась к ее рту, поглотил звук, пока Печаль извивалась в его хватке. Как это могло произойти снова? Она в ярости ударила его по ноге, и он вскрикнул.

— Печаль! Хватит. Я не наврежу тебе.

Она не верила. Она уперлась ногами в землю и оттолкнулась, ударила ими по стене с глухим стуком. Она надеялась попасть по двери, чтобы шум привлек стражей. Его хватка ослабла на миг, а потом стала крепче, он развернулся и прижал ее к стене, поймав в ловушку. Она была удивлена его силой, поздно поняла, что его одежда хитро скрывала мышцы. Понимание пронзило ее. Очередная уловка. Она хотела ударить его головой, как сделала с прошлым нападающим.

Она промазала.

— Серьезно, хватит, — прошипел Лувиан ей на ухо. — Послушай…

Она снова закричала в перчатку, попыталась укусить. Она подняла ноги и топнула по его ступне, он громко выругался ей на ухо, и она скривилась.

— Черт, Печаль. Я нашел Белисс.

Она застыла в его хватке.

— Правда, — тихо сказал он, крепко сжимая ее. — Я был в Рилле, искал ее. Я нашел ее. Я многое нашел. Я пришел рассказать тебе. Если я отпущу, обещаешь не кричать и не бить меня?

Печаль замерла, а потом кивнула. Если бы он хотел навредить, уже бы это сделал. Он отпустил ее, отошел, а она развернулась к нему с кулаками.

— Тише, — сказал он. — Я серьезно. Я не для проблем тут.

Она едва узнавала его. Он был в бледно-зеленой ливрее слуг, с короткими волосами и щетиной на подбородке и над губой. Он был без очков, его взгляд был немного рассеян. Он медленно поднял руки, показывая, что не вооружен.

Но Печаль не собиралась открываться ему. Он был связан с Сыновьями Раннона, убившими Дейн и чуть не убившими ее.

— Снаружи солдат, — соврала она. — Тут везде солдаты, так что если ты попробуешь…

— Я тебе не наврежу. Никогда. Клянусь.

Она отодвинулась от него, он повернулся, следя за ней, но не преследуя. Она прошла за стол, взяла ножичек для писем с костяной ручкой, подняла, чтобы он видел.

— Я использую его, если нападешь. Как ты попал в замок?

Он опустил руки.

— Украл форму у мужчины, идущего с работы, прошел через врата с двумя другими.

Печаль мысленно отметила поговорить с Шароном насчет охраны.

— Откуда украл?

Печаль впервые увидела у него раскаивающийся вид.

— Пришлось кое-кого ударить. И связать. И оставить в переулке.

— Лувиан!

Он умудрился улыбнуться.

— Я скучал по этому. Прости, — спешно добавил он, когда она пронзила его взглядом, щурясь, уперев руку в бедро. — Он в порядке, — убедил он ее. — Будет в порядке. И выбора у меня не было. Я не мог вызвать тебя на встречу. На меня охотится почти весь Раннон.

— А что ты ожидал после того, что сделал?

Он нахмурился, полез в карман. Печаль сжала ножик крепче, но Лувиан вытащил очки, надел их и моргнул, глядя на нее.

— Я ничего не делал. В том и проблема. Но дай сперва рассказать о Белисс. Это важно, — он ждал, пока она кивнет, и продолжил. — Я убежал глубже в Риллу. Я пошел в дом Белисс, как мы и планировали. Я… думал, если узнаю от нее, что Мэл — самозванец, ты меня простишь.

— Ты узнал у нее?

— Она мертва.

Печаль не ожидала этого. Она прислонилась к столу, открыв рот.

— И она?

— Да, — сказал Лувиан. — Кориус, Гралис и Белисс. Только те трое, кроме Веспуса и самого Мэла, кто мог доказать, что все это ложь, умерли за последние месяцы. Совпадение?

Печаль покачала головой. Это не было совпадением. Веспус. Он стоял за этим, убирал следы, если кто будет искать.

— Никто, кроме Веспуса, не знает правду? Мы не можем доказать это. И его не обвинить.

— Да… Но, думаю, я ответил на другой вопрос. Это его беспокоит. И у меня есть доказательство. Точнее, факт, который нельзя упускать.

Печаль вскинула брови.

Он шагнул к ней, замер, когда она подняла ножик для писем. Он медленно прошел к креслу с высокой спинкой и сел на подлокотник.

— Я встретил риллян в лесу, пока пытался решить, говорить ли тебе о Белисс. Юные аристократы были на охоте. Они или не знали, кто я, или им было все равно, да и мне было все равно. Они позвали меня к костру, и я пошел. Мы поели, и кто-то вытащил бутылку. Звездную воду. И… я попробовал. Я не горжусь, — быстро сказал он. — Но мне было плохо. Ты ненавидела меня, мой отличный план помириться провалился. И я сделал глоток. И отключился, пришел в себя четыре часа спустя, обнаружил, что во сне пошла кровь из носа, и все остальные тоже были без сознания.

Он вытащил из кармана бутылку, встал и прошел к столу, поставил ее там. Бутылка была маленькой, круглой у основания, белый порошок был на дне и засох вдоль горлышка.

Ее рука схватила бутылку. Стараясь не сводить с него взгляда, она вытащила пробку. Запах тут же ударил ее, едкий и сладкий, от которого у нее заболела голова, на глазах выступили слезы. Ламентия.

Она вытянула руку с бутылкой, он забрал ее, вернул пробку, что она уронила на стол. Ее головная боль утихала, она смотрела на Лувиана.

— Это было в Звездной воде. Я пил из этой бутылки. Но, когда я проснулся, она выглядела так, — он поднял, чтобы Печаль видела белый осадок. — Похоже, спирт в Звездной воде испарился на воздухе, и осталось это. Это Ламентия?

Печаль кивнула, не могла отвести взгляд от бутылки.

— Значит, Веспус, единственный, кто выращивает деревья альвус, стоит за Ламентией и внедрил ее в Раннон. Больше некому. Он стоит за Ламентией. Технически, он убил твоего отца.

Она забыла о Ламентии со смертью Харуна. Она словно пропала из Раннона. Она моргнула, его слова звенели в ушах, разум осознавал их. Веспус дал Харуну Ламентию. Веспус сделал его зависимым. Веспус, Веспус, только он делал мир кругом, и куда не повернись, впереди всегда был Веспус, он же — позади. Печаль понимала, что и до Ламентии Харун был не лучшим отцом и канцлером, но после…

Она была права в Летнем замке. Он привел Мэла и убил Харуна, чтобы усадить его на это место.

Лувиан смотрел на нее большими глазами с надеждой.

— Откуда мне знать, что это правда? — Печаль посмотрела на него. — Как я могу доверять тебе после случившегося? Ты мог добавить Ламентию в старую бутылку и сказать, что это Звездная вода, чтобы… стой… — она кое-что вспомнила. — Идем со мной, — быстро сказала она. — Никаких глупостей, просто иди со мной.

Лувиан сглотнул, но кивнул, убрал бутылку в карман, а Печаль прижала ножик так, что лезвие лежало на ее запястье.

Печаль окинула его взглядом и пошла к двери библиотеки, открыла ее. Лувиан шел за ней по коридору, по залу, по лестнице. Он не поднимал голову, старался поспевать за Печалью, которая почти бежала.

— Иди впереди меня, — приказала она, и он послушался, она шептала указания, куда идти.

Она отвела его в восточное крыло к своим комнатам, по ее залу и личной столовой в спальню.

— Иди туда, — она указала на угол. — Стой там.

Она не хотела открывать ему спину, прошла к сундуку и подвинула так, чтобы видеть его, пока рылась внутри.

Платья, которые она взяла, но не собиралась одевать, белье за время путешествий по Раннону, которое так и не постирали, книги, косметика, туфли, бумаги стали грудой на полу, пока она рылась в сундуке.

Она вытащила сумочку со дна, Лувиан узнал его. Она была у нее в ночь ссоры с Расмусом в Рилле.

— Я не разбирала вещи, — сказала Печаль. — Я просто… оставила все. Когда мы поехали по городам, я бросила нужные вещи сверху, — она вытащила из сумочки бутылку Звездной воды, что оставил ей Расмус. Содержимое все еще было прозрачным, защищенным тьмой и пробкой, которую она не трогала. На свету жидкость была маслянистой на вид. Печаль отнесла ее на столик, отцепила крышку от пудры и налила жидкость на дно. — Посмотрим, что будет, когда она испарится, — сказала она. — А пока ты расскажешь мне, кто ты, кто тот, кто пытался убить меня, и откуда ты знаешь Сыновей Раннона.

— Я не хочу, чтобы ты ненавидела меня, — сказал он.

Печаль молчала, игнорируя вспышку вины от его подавленного вида. Он понял по ее молчанию, что уже поздно. Она не знала, что ощущала к нему. Немного боялась сейчас, была предана им. Но ненависть? Нет. Она его не ненавидела.

— Просто расскажи, — сказала она, голос чуть смягчился. — Мои чувства обсудим потом.

Он кивнул, все еще подавлено, сел на ее кровать без разрешения.

— Начну с того, что меня зовут Лувиан, но не Лувиан Фэн, — он глубоко вдохнул и сказал, — а Лувиан Рэтбон. А убить тебя пытался мой брат Аркадий.

Печаль смотрела на Лувиана. Рэтбон. Семья в Прекаре, что доставляла беды Каспире. Которая не давала Раннону покоя последний век.

Бабушка рассказывала ей истории о Рэтбонах со времен ее юности. Истории о кражах и черных рынках, ножах в спинах и играх с высокими ставками за закрытыми дверями. Как Эндерли Рэтбон ворвался в музей в Восточных болотах и за два года украл из кладовой картины на три миллиона ралей. На суде он сетовал, что его не поймали бы, если бы он не пошел менять портрет девушки на картину, которую попросила его жена. Двор смеялся, когда он сказал, что не видит проблемы, ведь они только занимали место в кладовой, а он установил дома новые лампы, чтобы их было лучше видно. Вдова улыбалась, рассказывая это, и Печаль подозревала, что ее бабушке нравился Эндерли Рэтбон.

Он сказал в Керидоге, что его дед любил искусство. Он не соврал.

Но не все они были очаровательными. Йерафим Рэтбон, который мог быть отцом Лувиана, был приговорен во второй раз на срок в тюрьме полгода назад за то, что чуть не убил, избив, двух стражей порядка. Печаль помнила, потому что Каспира сказала это на первом собрании Йеденвата, где побывала Печаль, и Мирен Лоза требовал убить всех Рэтбонов. Печаль считала, что стражам не мешало бы получить сдачи, но мудро держала язык за зубами.

Печаль покачала головой.

— Ты — Рэтбон?

Он был немного возмущен.

— Да, знаю, я не совсем похож.

Он не был похож. Ее аккуратный советник не был таким. Рэтбоны были мускулистыми грубиянами, били, а потом задавали вопросы, когда решали проблемы. Никто бы не обвинил Лувиана, который был рад поспорить, борясь словами. Бандиты, воры, лжецы, карманники и скупщики краденого — семья преступников, которая, пока Йерафим был в тюрьме, получила лидером…

— Твоя мать — Беата Рэтбон, — сказала Печаль. Говорили, что виноват в избиениях был не только Йерафим, и он забрал обвинения жены, что не была урожденной Рэтбон, но с пылом приняла новое имя. Печаль слышала от Иррис, что Йерафим согласился на тюрьму, чтобы сбежать от матриархата.

— Да, это мамуля.

— И твои братья…

— Лоутон, Самнер, Аркадий. А потом я.

— Аркадий пытался убить меня?

Щеки Лувиана потемнели, и он кивнул.

— Думаю, и в Северных болотах в твою комнату вломился он.

Печаль сглотнула, сжав кулаки, а потом сказала:

— Лоутон и Самнер были с ним тогда в Прекаре?

— Самнер в тюрьме. Убийство. Но Лоутон мог быть там. Обычно он слушается Аркадия. Многие слушаются, он очень… кхм, убедителен.

— Ты знал, что они там будут?

— Нет, — он посмотрел ей в глаза. — Если бы знал, то остановил их или остановил тебя. Клянусь. Я узнал о них той ночью. Если бы я знал, что они пытаются навредить тебе, я сам доложил бы на них.

Он смотрел ей в глаза, пока говорил. Он не дрогнул и не моргнул. Не было признаков лжи. Но он был Рэтбоном. Беата могла научить их врать с рождения.

— Ты знал, что они в Сыновьях Раннона?

— Мы сейчас не общаемся, — он поправил очки на носу.

— Почему?

Лувиан вздохнул.

— Очаровательная мама зовет меня коротышкой. Отчасти от того, что я самый младший и мелкий, а еще, пожалуй, слабый физически. Ты видела Аркадия, горы в Аше такие, как он. У него должна быть своя луна. И я всегда был, скажу честно, умнее многих из них. Но это не считалось. И мать позволила мне пойти учиться, но под девичьей фамилией ее бабушки. Я должен был учить право, чтобы, когда моя глупая родня попадется, я мог их вытащить. Помочь семье. Но на втором году обучения я перешел на политику и не говорил им, пока не доучился. А потом я ушел работать на тебя. Вышло плохо. Ты для них была врагом.

— Потому они на меня напали сильнее, чем на Мэла? Из-за тебя?

— Наверное. Но они пошли бы за ним, когда ты была бы… кхм, убрана, — его щеки потемнели от смущения. — Моя семья никогда не любила твоего дела или отца. Робен старался их подавить, и нам — им — было тяжело, когда появилась стража порядка. Отец привык воровать, пока старая полиция не смотрела. Но со стражей порядка не работало. Они требовали много, хотели участвовать, управлять всем, не принимали отказа. Мать этого не потерпела. Отец пытался все уладить, но не мама.

— Она что? Убедила Аркадия создать банду, чтобы нападать на стражей порядка?

— Она — они — могли, да. Отец в тюрьме за нападение на них, так что все может быть. Она хотела отплатить. Редкие стали бы союзничать с Рэтбонами, даже против стражей порядка. Но Сыновья Раннона… загадочная анонимная группа против обидчиков… Это привлекает. И быть во главе тайного общества Аркадий точно захотел бы, — он выглядел так, словно плюнет, сжал губы, проведя языком по зубам за ними.

— Ты не любишь брата, да?

Лувиан посмотрел на нее.

— Скажем так, ты не первая побывала из-за него под водой.

— Ого, — тихо сказала Печаль. — Прости.

— Не надо. Хорошо, что он делал это в чистых туалетах.

Это должно было звучать как шутка, классическая подколка Лувиана, но звучала сухо из-за того, что он говорил, опустив плечи. Печали это не нравилось, это был не тот Лувиан, которого она знала, и в ней вспыхнул гнев на Аркадия Рэтбона не только из-за того, что он ранил ее, но и за Лувиана.

— Он любит меня по-своему, — тихо сказал Лувиан, прервав ее мысли. — Иначе он легко раздавил бы меня в Рилле. Он не должен был убегать. Думаю, мы все понимаем, что я не выиграл бы.

— Они меня потом не трогали, — сказала Печаль. — Я думала, это ты постарался.

Лувиан покачал головой.

— Наверное, они ждут, выдам я их или нет.

— Но ты не выдашь?

Он сглотнул.

— Хочешь, чтобы я это сделал?

Он предлагал ей выбрать. Он послушался бы, если бы она сказала да. Она это видела. Он хотел, чтобы она доверяла ему, он ощущал вину за случившееся.

— Нет, — сказала Печаль. — Но если ты может как-то упросить их перестать убивать меня, я буду рада.

— Хорошо.

Печаль закрыла сундук и села на него, глядя на Лувиана. Он смотрел в ответ. Он мог врать. Его так растили. Обманывать и врать. Он мог научиться взламывать замки раньше, чем сморкаться. Он легко мог совершать преступления, хоть и отстранился от семьи. Он пробрался в реестр в Ранноне, украл портрет Мэла из Летнего замка, хотя был там только на собеседовании.

— Почему ты не сказал тогда? — спросила Печаль. — Когда Аркадий напал на меня. Почему не рассказал, кто он? Кто ты?

— Я не хотел, чтобы ты смотрела на меня так, как сейчас, — сказал он. — Мне нравилось, когда ты смотрела на меня, как на личность. Друга. Мне нравилось… — он замолчал и покачал головой. — Я думал, если помогу тебе победить, это будет что-то означать. Это докажет, что важна во мне не кровь. Это как ты хотела быть не просто еще одной Вентаксис. Это ощущалось как судьба. Словно я должен быть таким. Я не хотел, чтобы семья мешала мне. Но они вмешались. Как всегда.

Его слова были близки к ее мыслям о себе, и ей пришлось подавить желание обнять его и сказать, что все будет хорошо. Только память о Дейн остановила ее. Если бы он был честен, Дейн была бы жива. Печаль хотела оставить позади жуткие недели, но не могла перестать видеть надежду Дейн, когда она предложила ей новую жизнь. Дейн доверяла ей. И Лувиану, и это ее погубило.

Словно ощутив ее мысли, он медленно встал и прошел к ней, опустился перед ней на колени.

— Я не должен был врать тебе. Об этом я сожалею больше всего, и я буду вечно нести эту вину. Мое оправдание лишь, что ты не наняла бы меня, зная, кто я. Но, — тень улыбки появилась в уголках его рта, и что-то в Печали расслабилось при виде этого, — ты не можешь отрицать, что я был хорошим советником. И собеседником, — он снова посерьезнел. — Я больше никогда не буду тебе врать. Ничего не утаю. Я на твоей стороне. Больше никаких секретов.

Печаль отвела взгляд, боясь, что оно заставит ее пообещать, зная, что тогда она соврет, ведь у нее был секрет страшнее его признания. И то, что на тоже врала ему о себе, надеясь, что он поможет ей изменить все к лучшему, дало ей возможность легко ответить.

— Ты простишь меня? — спросил он с надеждой.

Она кивнул, и он широко улыбнулся, от этого ее сердце затрепетало, а губы изогнулись.

Он потянулся к ее рукам.

— Спасибо.

Она легонько сжала его ладони, смутилась от его искренности и встала. Она вернулась к столику.

Жидкость почти пропала, осталась всего капля. Но стекло покрывал порошок, и Печаль узнала его, не вдыхая. А когда вдохнула, вздрогнула от знакомой боли в голове. Ламентия.

Лувиан подошел к ней, они без слов смотрели на порошок.

— Ты должна сказать лорду Дэю, — сказал Лувиан. — Этого хватит, чтобы арестовать Веспуса. Наркотик, убивший канцлера, мог создать только Веспус Корриган. И у него был почти безграничный доступ к твоему отцу. Этого хватит.

Печаль покачала головой. У нее была идея лучше.

— Я хочу узнать точно, Вентаксис Мэл или нет. Все мертвы, и только Веспус знает ответ. Так что я использую это против него. Если не расскажет правду о Мэле, я доложу Шарону. И королеве Мелисии.

— Это того не стоит, — сказал Лувиан. — Правда. Расскажи лорду Дэю.

Печаль посмотрела на порошок и провела по нему пальцем.

— Нет, — сказала она. — Еще нет.


36

Дочь Раннона



Он не пытался переубедить ее, хотя несогласие было видно в том, как он сжал губы.

— Когда? — только и спросил он.

— После обращения к Йеденвату, — сказала Печаль.

Последняя часть выборов. Обычно кандидат представлял программу Йеденвату в начале избирательного периода. Но в этом году люди будут выбирать из двоих кандидатов. И если люди проголосуют поровну, решающим будет голос Йеденвата. И в этом году они решили оставить Йеденват напоследок, дав Печали и Мэлу последний шанс.

— Ты готова к этому? — спросил Лувиан.

Печаль кивнула. Да. Иррис работала с ней, пока они ездили на встречи, пока она не создала то, что привлечет весь Йеденват, даже Самада и Бальтазара. Они хотели ощутить свои места надежными при ней, она построила речь под эти требования.

Другое дело, сдержит ли она эти слова.

— Это чистая политика, — одобрительно кивнул Лувиан, когда она рассказала. — Самое то.

— Что нам делать с тобой? — спросила она.

— Я хочу вернуться, — тут же сказал он.

— Как? — сказала Печаль. — Я сказала всем, что ты знал напавшего на меня. Если ты вернешься, придется признаться.

Он кивнул, глаза потускнели.

— Я могу соврать.

— И кого назовешь?

— Мирена Лозу? Ты ненавидишь его, как и я, и моя семья. Все в выигрыше.

— Я бы узнала Лозу, — возразила Печаль. — И это легко опровергнуть.

— О. Да, — Лувиан облизнул губу и кивнул. — Значит, не выйдет.

Печаль сжала его руку.

— Мы что-нибудь придумаем.

Он переплел пальцы с ее.

— Ты не знаешь, как я счастлив слышать «мы», — его глаза хитро заблестели. — Признайся. Ты скучала.

— Нет.

Он шагнул ближе.

— Да, давай. Жизнь со мной веселее. Скажи это. Скажи: «Я скучала, Лувиан».

— Ни за что…

— Скажи это… — он сделал еще шаг, их глаза были на одном уровне. — Ради меня?

— Ты не замолчишь, пока я не скажу, да?

Он кивнул.

— Хорошо. Я скучала.

Его губы изогнулись в хитрой улыбке, и Печаль рассмеялась. Его взгляд упал на ее губы, и хитрый блеск в его глазах стал другим.

— Тебе пора на праздник, — медленно сказал он, глядя ей в глаза. — Через час он закончится. Тебя будут искать.

Он отпустил ее руку, и ладонь Печали покалывала от потери.

— Да, ты прав, — ей захотелось прочистить горло. — Что будешь делать?

— Не знаю, — он нахмурился. — Домой я идти не могу. Думаю, спрячусь где-нибудь, пока мы не придумаем план лучше. К счастью для нас, избегать поимки в моей крови, — он замолчал. — Пока что. Понадеемся, что удача у меня лучше, чем у отца и брата.

— Тебе что-нибудь нужно? Деньги или…

Лувиан покачал головой и полез в тот же карман, откуда вытащил бутылку, показал большие золотые часы.

— Тебе же не нравится лорд Бальтазар, да?

Она рассмеялась, его лицо менялось с веселого на хмурое.

— Я должен… — начал он, но замолчал от стука в дверь. Дверь в ее покои.

Печаль в панике повернулась к Лувиану.

— Прячься, — прошипела она, бросаясь на кровать. Лувиан нырнул под нее, и через миг в комнату вошли Иррис и Арран Дэй и толпа стражи. Печаль села, моргая и протирая глаза. — Я хотела прилечь на минутку, — сказала она сонным тоном.

Стражи покачали головами и ушли, ворча. Арран посмотрел на сестру, та пожала плечами, и он тоже ушел.

Иррис ждала с подозрением на лице, пока Печаль слезала с кровати.

— Что происходит? — спросила Иррис, когда дверь за ними закрылась. — Почему ты здесь на самом деле?

Печаль пересекла комнату, взяла крышку от пудры с Ламентией. Она вручила ее Иррис и смотрела, как осознание расцветает на лице подруги.

— Это Ламентия. Откуда она у тебя? Где ты ее взяла?

Лувиан выполз из-под кровати.

— Узри же мое искупление.

Иррис как-то умудрилась не закричать, и Печаль с Лувианом быстро объяснили ей, как он тут оказался, и что узнал.

— Ты должна рассказать моему отцу, — тут же сказала Иррис.

— Я так и говорил, — согласился Лувиан.

— Нет. Пока нет. Что-то происходит между Мэлом и Веспусом. Я искала его, когда меня нашел Лувиан. Думаю, они поссорились. Но я не хочу, чтобы Веспус узнал о том, что нам известно, когда у него еще есть время ударить в ответ. Я хочу, чтобы он думал, что у него получилось, и потом я нападу. Я не хочу, чтобы он успел что-то придумать или убежал.

Иррис медленно кивнула.

— В этом есть смысл. Тогда дождемся конца выборов?

— Да, — искра в глазах Лувиана показала Печали, что он что-то затевает. — И если ты проиграешь — вряд ли, но все же — у тебя будет шанс обвинить Мэла в связи с Веспусом. Ты сможешь одолеть их. Это запасной выход. Я такие люблю.

— Тебе не нужно его, кстати, найти? — сказала Иррис. — Нам нужно на праздник, пока нас не хватились.

— Ты права, — сказал Лувиан.

— Тогда после выборов скажем Шарону о Веспусе и Ламентии, а потом нападем на Веспуса? — сказала Печаль.

— Договорились.

Они оставили Лувиана в покоях Печали и ушли на праздник. Печаль принялась здороваться со всеми, извиняться за отсутствие, призвала слуг пополнить напитки и закуски для людей, с которыми она говорила. Она увидела Лувиана чуть позже, он пытался сбежать, но ему вручили поднос и отправили в толпу, и она пыталась подавить улыбку, хоть и ощущала укол тревоги.

Но никто не узнал его за камуфляжем одежды слуги, никто даже не посмотрел на него.

Она оставалась в саду, пока не ушли все гости, помахала местному судье и ее мужу, уходящим к вратам. Иррис, Арран и даже Шарон давно ушли, и Печаль была одна, кроме стража, когда шла в свою комнату.

Она помылась и переоделась в пижаму, ее кровать теперь казалась незнакомой. Она легла на подушку, и что-то зашуршало под ее щекой, она вытащила из-под наволочки записку, просящую ее выглядывать «красавца с усами в красном» на презентации Йеденвату.

Она улыбнулась записке в темноте. Лувиан не предал ее. Он вернулся. Для нее это было очень важно.

Через четыре дня Печаль ждала в пустом классе университета в Ранноне. Университет в Истеваре был одной из старейших частей Раннона, его построили семьсот лет назад. Печаль впервые была здесь. Класс был огромным, деревянные скамейки и столы стояли полукругом перед маленькой сценой, где она расхаживала.

Иррис пошла искать в толпе Лувиана, и Печаль ждала одна, только два стража у двери, и два у окон в конце класса были с ней. Печаль знала, что она в безопасности, после разговора с Лувианом, но все равно понимала, что это была ее первая речь на публике после покушения с назначенным местом и временем. Если Аркадий и Сыновья Раннона решат напасть снова, у них был хороший шанс, хоть и со сложностями.

Стук в дверь, пять ударов, два и три — код, который они придумали, чтобы стражи знали, когда Иррис вернется, и не распахнули двери.

Она открыла дверь через миг и прошла в комнату.

— Вот так толпа, — сказала Иррис.

— Они пришли посмотреть, не убьют ли меня на сцене, — прошептала Печаль, потягивая имбирный чай, что Иррис сделала для ее желудка.

— Они тут, потому что ты их пригласила, — напомнила Иррис.

Последнюю презентацию — по просьбе Печали — проводили открыто. Она выпросила это, потому что прошлому разу помешали Сыновья Раннона, и люди должны были услышать эту. Потому Печаль расхаживала по классу с запахом старых носков и чернил, а не была в Круглом зале в Зимнем дворце.

— Тот зритель замечен?

Иррис слабо улыбнулась, сердце Печаль взлетело, но стук в дверь заставил ее вскочить на ноги, плеснув чаем. Два стража встали перед Печалью, третий открыл дверь.

Там стояла хрупкая женщина и большими глазами смотрела на стражу.

— Пора.

Путь на сцену для Печали был путем на виселицу, сердце колотилось в груди, и ей было то жарко, то холодно. Она замерла и закрыла глаза, открыла, когда ее взяли за руку.

— Всех в толпе обыскали. Там стражи замка под прикрытием, там и стражи порядка, — сказала Иррис.

— Не Лоза?

— Не он. Все из отряда Дейн в Прекаре. Она всех обучала.

Это немного успокоило Печаль.

— Я буду там, — сказала Иррис. Она поцеловала подругу в щеку, поправила сапфировую туники Печали, что она надела с серыми брюками. — И Лувиан по центру впереди.

— С усами?

Иррис улыбнулась.

Печаль глубоко вдохнула и закрыла глаза. Она старалась уговорить себя, что это пустяки, что недели поездок по Раннону и встреч с людьми были намного ценнее, сильнее повлияют на выборы. Но ее тело звало разум лжецом.

Тут она должна была доказать, что не просто так говорила им те слова. Все обещания нужно было подкрепить. Тут она должна была показать, что всех услышала. Тут, в этом старинном институте, перед советниками, аристократами, священниками и жителями. Все слова завтра разнесут по Раннону. Каждый жест, каждую паузу. Это был ее лучший и единственный шанс упокоить призрака Харуна и показать, что она может быть канцлером Раннона. Тем канцлером, что ему нужен. Она не знала, что в рукаве у Мэла.

Кто-то позвал ее и Мэла, толпа захлопала, и она снова вышла на сцену.

Когда она повернулась к Мэлу, она охнула.

Четыре дня назад на празднике он был здоровым и целым, хоть и чуть подавленным. Но на сцену он вышел с серым лицом, опущенными плечами и тенями под глазами, похожими на синяки. Казалось, он страдал от ужасной болезни. Аплодисменты затихли, когда он вышел к подиуму, не помахал и не окинул толпу взглядом. Что с ним?

Печаль едва слышала, как ее представляют, она оторвала взгляд от Мэла и посмотрела на толпу.

Лувиан был с шикарными усами. Они закручивались по краям. Он явно нацепил их после, потому что смотрелось так неестественно, что стражи заметили бы. Он подмигнул ей, и она удивленно улыбнулась.

На платформе сзади сидел Йеденват, Шарон был в центре. Бейрам улыбнулся ей, Арран Дэй поднял вверх большие пальцы. Бальтазар хмурился и шептал что-то лорду Самаду, но он не был заинтересован и отмахнулся.

«Интересно», — подумала Печаль. Тува Маршан кивнула ей. Каспира тоже. Печаль не успела обдумать это, ведущая перестала говорить. Наступила очередь Печали.

— Добрый день, — сказала она, голос эхом разносился по округе. — Меня зовут Печаль Вентаксис, и я расскажу вам, почему вам стоит проголосовать за меня завтра, — она посмотрела на листок, а потом на лица, увлеченно глядящие на нее.

Речь, что написали они с Иррис, была подробной, выделяла все ее обещания людям. Это было профессионально, в стиле, который кандидаты использовали веками. Но это было сухо. Отдаленно. Это шло против всего, что Печаль пыталась достичь, встречаясь с людьми.

— Мне восемнадцать, — сказала она, игнорируя слова на листке перед собой. — Как и все вы, я провела восемнадцать лет в стране, что знала лишь горе и мрак. Но я не как вы. Я росла в стенах замка, не переживала из-за еды и денег. Я не приучала детей не улыбаться, не смеяться. Меня не росла в страхе, что малейшее неверное движение посчитают оскорблением, в страхе, что меня изобьют за это. Я думала, что страдала, но вы страдали больше. Вам это вредило сильнее. Вы теряли больше. Я не могу стереть это, не могу вернуть время и исправить ошибки Харуна Вентаксиса, что повлияли на вас. Ни ошибки его отца. В этом Сыновья Раннона правы. За последний век Вектаксисы только подводили вас, — она сделала паузу. — Давили на вас.

Шарон смотрел на нее.

— Я не такая, как они, — продолжила Печаль. — Знаю, просто так говорить, пока я стою тут и завлекаю вас. Пытаюсь впечатлить ради голосов. С чего вам доверять мне? Вы не знаете меня. Но я хочу, чтобы вы знали. И я хочу узнать вас. Последние несколько недель я старалась встречаться с вами, узнать васи ваши желания. Я знаю, Арла Дав боится, что умрет, не увидев улыбки праправнука. Знаю, Мэл Брейт из Восточных болот не видит свою жизнь без музыки. И я знаю человека, который хотел бы стать художником, если бы Раннон позволял искусству развиваться, — она взглянула на Лувиана и обрадовалась его улыбке. — У всех вас схожие истории. Что-то потеряно. Шансы утрачены, принесены жертвы, пострадали любимые. Всех вас заставили много страдать. И я должна была сегодня зачитать список того, что я сделаю для Раннона, но я не стану. То лишь слова, они ничего не значат без действий. Я хочу действовать как канцлер. Так что я вам обещаю: я собираюсь кататься по Раннону и посещать все районы хотя бы раз в полгода, чаще, если нужно, и говорить с вами. Не с сенаторами, — она кивнула Йеденвату, — а с народом. Я собираюсь работать с Йеденватом, чтобы дать вам то, что вам нужно, чтобы понять, где нас взять деньги для этого, не увеличивая налоги. Я хочу снова открыть музеи и библиотеки. Я хочу, чтобы университеты снова учили литературе и философии, искусству и музыке. Я хочу построить отношения со странами вокруг нас, работать с ними и получить возможности, каких у нас еще не было: транспорт, туризм, наука, медицина. И я буду слушать вас и решать, какие законы менять, какие принимать. Я хочу, чтобы Раннон был таким, каким всегда должен был быть. Потому что важнее всего то, что я — дочь Раннона.

Она отошла и слушала оглушительную тишину в зале, кровь шумела в ее ушах, она смотрела на потрясенные лица. Она зашла слишком далеко.

Она посмотрела на листок в дрожащей руке. Может, еще не поздно…

Раздались громоподобные аплодисменты, их сила потрясла ее.

Лувиан сиял, она уже видела, что его ладони покраснели от силы хлопков. На платформе Бейрам Мизил, Тува Маршан и Арран Дэй встали. Шарон сидел прямо, подняв руки над головой. Даже Самад и Каспира хлопали с большим энтузиазмом, чем ожидала Печаль. Только Бальтазар не двигался, но это не удивляло.

Люди хлопали, жители и стражи открыто улыбались друг другу. Они утихли, когда ведущая вышла вперед.

— Мэл, ты будешь представлять планы публике?

Он рассеянно кивнул, посмотрел на листок в руке. Он был смятым, Мэл крепко сжимал его, пока Печаль говорила, и она смотрела, как он теперь разглаживает его и смотрит на слова. Он открыл рот раз, другой, чтобы заговорить, но слов не было. Толпа шепталась, ведущая кашлянула, и Мэл покачал головой и повернулся к Печали без эмоций.

— Нет, — сказал он.

Он развернулся и ушел со сцены.

Не думая, Печаль последовала за ним, побежала, чтобы догнать, а он шел по коридорам.

— Мэл, стой! — позвала она.

Он остановился так резко, что она чуть не сбила его.

— Ты знала, что впервые обратилась ко мне по имени? — сказал он, не обернувшись.

Печаль запнулась.

— Это не так.

— Так. Поверь, такое замечаешь.

Печали было не по себе. Так с ней делал Харун. Звал ее «дочерью», а не по имени.

Она сглотнула, пытаясь скрыть нервозность.

— Да? У нас и разговоров толком не было.

— Они могли быть. Я пытался.

Он пошел прочь, и тревога Печали усилилась.

— Ты… в порядке? — спросила она вслед.

Он повернулся, лицо так искажала ярость, что Печаль отпрянула.

— Что со мной будет, когда ты победишь?

— Что? — Печаль была потрясена. — Ты чего?

— Куда я пойду? Я думал об этом с Урожая. Зимний дворец не будет мне домом, да? Ты не хочешь меня в своей жизни. И лорд Веспус со мной покончил. Он сказал, что ты победишь. Так ответь мне. Куда я пойду?

— Он что? — Печаль была потрясена. — Мэл…

— Каждый раз меня чего-то лишают, — он звучал как ребенок, что-то треснуло в Печали, оттуда полился стыд. — Я потерял Белисс и дом в Рилле, и я думал, что у меня дом здесь, так что это не страшно. Но потом мой отец умер через день, как… как… — он прижал ладони к глазам, — мы встретились. И лорд Веспус… — он покачал головой. — И я пытался тогда построить отношения с тобой, потому что думал, что потом мы… — он посмотрел на Печаль и три раза ударил себя ладонью по лицу. — Я думал, что приду домой. Но, как и сказал лорд Веспус, у меня нет дома. Я — ничто. У меня нет своего места.

— Мэл, — прошептала Печаль, сердце болело за него. И за нее. Она поняла, что вела себя как Харун. Она боялась плохой крови, она пострадала от этого. Она была не лучше него. — Мне так жаль…

Шаги сзади заставили ее обернуться, Иррис и Арта нагнали их.

Она оглянулась, Мэл ушел, Арта поспешил за ним.

— Идем, Печаль, — Иррис взяла ее за руку и потянула. — Идем.


37

Падает, куда клонилось



Печаль не праздновала той ночью. Выборы были на следующий день, и результаты сообщат в Истеваре, так что они вернулись в Зимний дворец, но она отказалась от предложения Иррис заказать пир в комнаты, а пошла в постель. Она не переставала думать о боли на лице Мэла, видела его лицо, моргая, его дикость. Страх. Одиночества. Остаться без никого. Быть никем.

Она сделала это с ним. Она лучше всех знала, как это — означать так мало для людей, что должны любить тебя. Но она сделала это не одна. Чем Веспус окончательно разбил Мэла?

Сколько страданий Веспус причинил Раннону?

Она злилась, что он в ее дворце, на месте посла. Спит под ее крышей в ее стране.

«Не долго», — едко подумала она. Вне камеры, по крайней мере. Еще день. И она отомстит.

Птица постучала в ее окно, и она выбралась из кровати, открыла его. Сокол не двигался, пока она забирала письмо из мешочка на его лапе, а потом пропал в ночи.

Она думала, что это Лувиан поздравляет ее.

Но это было от Веспуса.

«Приходи в мою комнату», — говорилось там, и подписано это было просто В.

Всюду были стражи, мешающие добраться до других. Но она могла пройти по проходу. И она хотела. Хотела напасть. И чтобы Веспус понял, что не так умен и хитер, как думал. Что не все тузы у него.

Она не переставала думать об этом, одеваясь в тунику и брюки, включая свет. Она пропала в гардеробной, открыла проход и вошла туда.

Печаль поняла, что не знала, где остановился Веспус, но интуиция привела ее к старой комнате Расмуса, и она тихо постучала.

Дверь распахнулась, там стоял его отец, улыбаясь, словно она порадовала его, и она поняла, что была права.

Он придержал дверь, она вошла.

— Здравствуй, Печаль, — сказал он, когда дверь закрылась.

— Что вам нужно? — Печаль не собиралась быть вежливой. Не с ним.

Он молчал, сел за стол Расмуса, где был перед ее прибытием. На столе была свеча, а рядом — графин с прозрачной жидкостью и две чашки. Глаза Веспуса блестели, он смотрел на нее.

— Не хочешь присесть? — сказал он на идеальном раннонском. — Может, выпьешь?

Печаль посмотрела на графин.

— Если это Звездная вода, тогда не надо, — она не использовала риллянские фразы. — Я знаю о последствиях.

— Да? — шелково улыбнулся Веспус.

— Я тут не для игр, лорд Веспус. Я устала от них. Завтра долгий день. Так что не будем тратить ночь на игры в слова. Что вы хотите? — медленно сказала она, выдерживая его взгляд.

— Я хочу договориться с тобой.

Печаль рассмеялась.

— Шутите?

— Ни капли, — он налил себе немного и выпил.

— Хорошо. Зачем? — спросила она.

— Ты знаешь. Птичка сказала, что ты знаешь, — он ухмыльнулся. — Земля, Печаль. Я хочу землю на севере Раннона. Северные болота. Почва там исключительного качества, хороший свет и похода, не слишком жарко, и близко река. Орошение будет легким. Условия идеальны для деревьев альвус. Даже без моей способности это можно делать, если есть опыт.

— Вы хотите быть фермером?

— Ты сказала не играть, Печаль, — его голос был натянут. — Ты знаешь о дереве альвус?

Она не знала, стоит ли отвечать, и молчала, пока он не пронзил ее взглядом. Она сказала:

— Из этого дерева отличные музыкальные инструменты, — он посмотрел на графин, и она продолжила. — Из его смолы, если ее смешать с водой и дистиллировать, получается жидкость под названием Звездная вода, что усиливает эффект спирта для риллян. Остальным не так приятно, — она не рассказала ему о Ламентии. Пока что. Эта карта осталась, пока она не узнает, что у него на руках.

— Хорошо. Молодец, Печаль. Умница.

— И я знаю, что вашей сестре это не нравится.

— Потому что она знает, что это может делать. На самом деле, а не то, чего достигают мой глупый сын и глупая племянница, смешивая с ним шампанское.

Печаль нахмурилась.

— О чем вы?

— Ты была на Именовании. Ты видела, как одаренных риллян отметили за их силы. И ты знаешь, что дар есть не у всех. Это решать судьбе или природе. Такова воля звезд, если верить старой сказке. Так что не угадаешь, у кого есть способность, а у кого ее не будет. Есть семьи, где никого одаренного, в некоторых один.

Печаль кивнула.

— Звездная вода усиливает способности, — сказал Веспус, взяв графин. — Она усиливает дар впятеро. Не от алкоголя Расмус и Эйрлис смеялись, а от силы. Они пили свою силу.

Печаль вспомнила праздник в Рилле, манию в глазах Расмуса, и как это пугало ее. Она и сейчас боялась, понимая слова Веспуса. Усиленные способности.

— Откуда вы знаете? — выдавила она.

— Как ты думаешь? — Веспус посмотрел на нее.

— Вы проверяли на людях?

— Сначала на себе. Потом на других, когда понял, что происходит. Так каждый раз. Потому Мелисия ненавидит это. Потому она меня не любит. Потому что это будет политической катастрофой для нее, если все узнают. Люди не только с силой, какой нет у соседей, но и способные увеличить ее. Помнишь историю Адавера и Намиры? Представь тот дар усиленным? Или дар Эйрлис со льдом?

Печаль видела проблему. Мишенями были целые страны, и Рилла становилась потенциальной угрозой для всех в Лэтее. Всем странам пришлось бы делать все, только бы силы не применили на них. Астрия и Нирссея будут возмущены, узнав. Они не пойдут на уговоры. Они потребуют уничтожить всю Звездную воду, потребуют сажать в тюрьму риллян со способностями.

Или они будут ловить их. Похищать. Покупать услуги у риллян, таких, как Веспус.

Мелисия всю жизнь старалась ради мира в Рилле, устроила его, но ее брат мог все разрушить, если станет известна правда. И Веспус хотел для этого сделать из Раннона ферму.

Веспус ждал, пока Печаль посмотрит, ее рот напоминал О, ее окатывали волны ужаса, и он продолжил:

— И есть другие дары. О которых мы не говорим. Которые Мелисия скрывает, потому что они не вписываются в ее видение Риллы. Она хорошая, когда нужно, но не я получил свою решимость от отца. Мелисия получила, она умеет принимать тяжелые решения, когда приходится.

Он замолчал, ожидая вопроса Печали, но она не могла говорить, воздух не попадал в легкие, страх давил корсетом от его слов и их значения.

Она молчала, он пожал плечами и продолжил:

— Расмус может исцелять боль, но есть те, кто прикосновением ее вызывают. Рилляне, что вызывают видения в голове. Представь это усиленным. Моя сестра старается, чтобы Лэтея не видела в нас угрозу. Зачем? Мы — угроза. Сильнее, быстрее, одареннее. И можем быть еще сильнее, благодаря дереву альвус. Дерево, которое успешно выращиваю только я.

Печаль поняла теперь, почему ему так важна земля. Почему он десятки лет бился за нее. Почему не прекращал.

— Если будет больше земли, вы вырастите больше деревьев. Сделаете больше Звездной воды. Продадите ее.

— Не только, Печаль. Власть. На каждого такого, как Мелисия, считающего это мерзостью, есть двое, что хотят ее. Борются за нее. Чтобы я вырастил ее для них. Это только начло. Никто не знает, на что еще способны деревья альвус, — сказал Веспус. — Или другие растения. Ты знаешь, что все лекарства из трав? Все. Представь, сколько еще не открыто. А если Звездная вода сможет открыть способности во всех риллянах? А если давать дозу беременной каждый день, и ребенок точно родится со способностью? Сейчас они есть меньше, чем у сорока процентов риллян. Может, я смогу сделать сто.

Печаль поняла, что ошиблась. Нужно было не слушать предупреждение Шарона, когда они только встретили Мэла, связаться с королевой Риллы со своими подозрениями о Веспусе. Мелисия точно давно подозревала об амбициях брата, и если бы Печаль сказала…

Она посмотрела на лорда, на его губах была уверенная улыбка. Она кое-что поняла.

— Зачем вы это мне рассказываете сейчас? — спросила Печаль.

— Потому что ты отдашь мне землю, когда завтра победишь на выборах.

Он сказал это так уверенно, что Печаль едва успела остановить кивок.

— Вы не знаете, что я выиграю. Победить может Мэл.

— Нет. Мы оба это знаем. Даже если он каким-то чудом победит, он отдаст место тебе. Он хочет лишь, чтобы ты любила его и приняла. Он думает, что ты ненавидишь его из-за меня, потому у вас проблемы в отношениях. Он ясно дал понять, что если он победит, меня благодарить не станет. Мне даже повезло, полагаю, что он не победит.

— Это все еще не объясняет, почему я должна отдать вам землю.

— Во-первых, я знаю о тебе и моем сыне.

Кожа Печали вспыхнула, внутренности стали жидкими.

— Не надо отрицать. Я знаю, — он посмотрел на кровать, вскинув брови, лицо Печали пылало еще сильнее.

— Он рассказал? — Печаль не видела уже смысла врать.

— Звезды, нет. Он скорее предаст всю свою страну, чем навредит тебе. Нет, не он.

— Тогда как?

Веспус сделал еще глоток напитка.

— Ты так и не поняла, кто шпион, да?

Она поежилась, ощутив инстинкт. Что-то скользкое. Предупреждение. Она пришла сюда, думая, что преимущество у нее, но она уже не понимала, какие еще карты есть у Веспуса, и покажет ли он остальные.

— Кто был шпионом? — она старалась сохранять голос ровным.

— Не кто. Не человек, — он посмотрел на нее. — Есть догадки?

Печаль покачала головой.

— Помнишь Афору? Ее способность — связь с птицами. Она может вызвать их, приказывать им. Это не так и необычно. Ты, наверное, не знала, что идея об обучении соколов как гонцов была из Риллы? Из-за способности. Оттуда идея. Но Афора может говорить с птицами. А они — с ней. Они рассказывают ей все, что видят и слышат…

Печаль вспомнила себя у гостиницы в Рилле. Птицы очаровали ее, они летали вкруг риллянки, как луны вокруг планеты.

Печаль вспомнила бал, когда они с Расмусом беспечно целовались в зале в Адаварии. Птицы летали наверху, вспыхивая яркими перьями среди лоз.

— В доме королевы Риллы… Как не стыдно, — Веспус читал ее мысли по лицу.

Но она была занята, вспоминала последние недели. Каждый раз, когда открывали окна в Северных болотах. В Керидоге, когда они держались за руки, снаружи летали ласточки. Птицы. Птицы были всюду.

В замке посла в комплексе. Окна были открыты, пахло розами… Шарон закрыл их, но кто они говорили до этого? Она не помнила.

Сердце Печали с силой билось о грудь.

— У вас нет доказательств, — сказала Печаль. — Щебет птиц и слово слуги.

— Мне не нужно доказательство. Одной идеи хватит, чтобы тебя разрушить. И Расмус будет арестован. Мелисия его любит, но, как мы видели, для нее мысль об утопии в Рилле важнее, — он рассмеялся. — Ты даже напомнила мне ее во время кампании. Но, да, она его арестует. Это убьет ее, но она сделает это, исключения для племянника не будет. Даже без доказательств его растерзают сплетни. Никто его к себе не пустит.

— Он — ваш сын… — сказала Печаль.

— Ах, но не единственный. Не надо удивляться. Ты видела Ксалис. Я могу повысить любого из своих бастардов. Харун же признал Мэла… — он вскинул брови.

Что это? Правда? Печаль попыталась угадать:

— Он не Мэл, да? И вы убили всех, кто мог это доказать. Доказать, что вы растили его всю жизнь, а не два года.

— Прошу… Белисс была старой. Она была моей няней, кстати. Представь ее возраст. Гралис была художницей. Кто знает, чем она занималась, отдыхая? А Кориус… Всякое бывает. Уверен, с лестницы упасть и сломать шею может любой.

— Я знаю, что он не настоящий Мэл Вентаксис, — рявкнула Печаль. — Хватит играть. Говорите правду. Кто он?

Веспус рассмеялся.

— Выдать тебе мою радость? Было весело слушать, как вы пытаетесь раскрыть его, Печаль. Так что я тебе не скажу. Считай это моей страховкой. Только я в Лэтее знаю правду. Если со мной что-то будет, это умрет со мной. Ты проживешь, не зная?

— Интересно узнать, — прорычала Печаль.

Он рассмеялся, ярость Печали росла.

— Вы оступитесь, — предупредила она. — Рано или поздно.

— Твоя бабушка справилась, — ухмыльнулся Веспус. — А я вру лучше лорда Дэя.

Печаль застыла.

Веспус склонился.

— Да, я знаю. Та, что была Печалью Вентаксис, умерла, не сделав и вдоха. Тебе нужно чаще закрывать окна. Доказать, что ты спала с моим сыном, основываясь на щебете птиц и слове лакея, трудно, но если мы проверим могилу первой леди и найдем там кости ребенка, это сразу все покажет. Я выкопаю сам, если нужно.


38

Канцлер Вентаксис



В тот миг Печаль поняла, что он сделает ради победы все и даже больше. Что он играл в это так давно, что не принимал мысль о поражении. Любой ценой он продолжит бросать кости, пока не выиграет.

— Не расстраивайся так, дорогуша, — мягко сказал он. — Скажи «да», и все будет хорошо.

Печаль повернулась к нему, рот не слушался от отчаяния, истерика кипела в ней. Это не может происходить, не может…

— Я никому не расскажу о тебе и моем сыне. Или что ты не могла участвовать в выборах. Или что лорд Дэй тринадцать лет врал стране и прикрывал преступление первой леди-вдовы. Взамен, когда ты победишь завтра, ты оставишь меня послом. Ты настоишь на этом. И через пару месяцев я раскрою заговор Бейрама Мизила, готового свергнуть тебя, и ты наградишь меня землями. Всеми Северными болотами.

— Но народ…

— Печаль, думаешь, мне есть дело до раннонцев? — сказал Веспус. — Я не показал, что мне плевать, как я получу землю, лишь бы она была у меня? Сама решай, как это произойдет. Придумай болезнь, устрой карантин, предложи людям переехать. Закрой школы, больницы, рабочие места, и им придется переехать. Мне все равно.

Печаль лишь покачала головой. Она не могла, она обещала все улучшить…

— Может, я подслащу дело. Брошу тебе сына. Он вернется со мной, и вы сможете вернуть свои ночи.

Печаль задыхалась.

— Он не будет возражать, — рявкнул Веспус. — Он скорее сделает себя подстилкой для тебя, чем чем-то еще. И ты не будешь возражать… я так думаю.

Кровь Печали кипела от его слов, от стыда и ярости, что он знал, как сильно она пристрастилась к избавлению от боли, что приходило с касаниями Расмуса. Она решила, что пришла пора бросить последнюю карту. Сейчас или никогда. У нее больше ничего не было.

— Я знаю, что вы принесли Ламентию в Раннон, — сказала она, стараясь говорить ровно. — Я знаю, что она появляется, когда испаряется Звездная вода. Я все знаю.

— Да? Скажи, как я дал Ламентию в руки канцлеру, пока был в Рилле при дворе королевы или у себя на ферме?

— У вас был агент, — предположила Печаль.

Веспус закатил глаза.

— Очевидно. Кто? Давай, Печаль… Кто прибыл в Зимний дворец через месяцы после моего ухода, и тогда появилась Ламентия… есть догадки? Твоя семья давным-давно убила его, когда они захватили власть. Если бы не Вентаксисы, он был бы принцем или герцогом. И… он лично ненавидит тебя после того, как ты заперла его, а его жена умерла.

Бальтазар. Конечно. Он появился из ниоткуда, завоевал ее отца почти за ночь. Ламентией. Как она не увидела? Как не поняли Шарон и ее бабушка?

— Он долго ждал, чтобы отомстить твоей семье.

Печаль посмотрела в глаза Веспусу:

— Я это раскрою. Я скажу, что вы сочинили ложь обо мне, о моей бабушке, потому что я раскрыла правду о Ламентии. Я заставлю Бальтазара признаться. Все узнают, что последний канцлер умер из-за вас.

— Никто не обвинит меня в этом, Печаль, — оскалился Веспус. — Его ненавидели. И если ты это сделаешь, придется признаться, что ты все время знала о Ламентии. Как и твоя бабушка. И Йеденват. Придется признаться, что вы скрывали зависимость канцлера, пока стража порядка бушевала, и Раннон рушился. Всем плевать, откуда пришла смерть. Или как я это сделал, хотя был в Рилле. Они будут жечь твои дворцы, убивать аристократов. Снова. Это уже началось, да? Сыновья Раннона… Они скажут, что мы обречены переживать снова прошлое, — его улыбка была наглой. Торжествующей.

У нее не было выбора. Осознание почти освобождало, обруч на ее груди ослаб. Она не могла победить его. Даже ели она убедит, он расскажет, что все знал, и поставит Раннон на колени. Он найдет способ получить землю, так или иначе. Он не остановится. Но она могла защитить народ, согласившись на его условия. Хотя бы прикрыть их. И если она будет рядом с ним, следить и ждать. Тянуть время, как он, может, она найдет брешь в его броне.

— Ну?

Она не могла сказать это. Она кивнула, обреченно опустила голову.

Этого хватило Веспусу.

Он протянул руку, и она пожала ее.

— До завтра, канцлер Вентаксис.

Она не помнила, как попала в свои комнаты. Когда Иррис пришла будить ее утром, она увидела Печаль сидящей на кровати в той же одежде, что была на ней прошлым вечером.

— Печаль? — Иррис подбежала к ней. — Что такое?

Но она не могла сказать ей. Так она предаст Печаль и раскроет, что она — не Печаль Вентаксис. И что в этом хорошего? Веспус затевал это двадцать лет, оттачивал и двигал фигурки, куда нужно. Он сшил все так аккуратно, что Печаль и Раннон были обречены, если она будет сопротивляться. Сейчас, по крайней мере. Не навсегда. Она заманит его и ударит, когда он будет уязвим. Она научилась у него.

Хотя этого было мало, чтобы растопить ее сердце, она покачала головой.

— Нервы, — выдавила она, наконец.

— Не надо нервничать. Сегодня твой день. Я знаю.

Печаль кивнула, она не могла говорить.

Она искупалась, была в наряде, что выбрала ей Иррис: в голубом платье, что ниспадало до пола. Того же цвета было платье, что бабушка прижимала к себе перед зеркалом, и она ее увидела. Она зло терзала гребнем волосы, пока Иррис пошла за подходящими туфлями.

Печали не хватало тут Лувиана. Может, она смогла бы признаться ему… Но нет. Он пришел к ней, потому что хотел быть не таким, каким был. Он хотел чего-то законного и настоящего. Честного.

Эти слова не применить к Печали.

Печаль бросила гребешок в зеркало, разбила его, и Иррис вбежала в комнату.

— Печаль? Что случилось?

— Вылетела из руки, — монотонно ответила Печаль.

Иррис смотрела на нее миг, а потом встала за ней.

— Я помогу тебе закончить.

Она причесала и накрасила Печаль, и та стала похожа на женщину, а не пустую куклу. Она оставила ее, Печаль опустилась в кресло и смотрела вдаль.

Участки открывались в шесть утра и закроются в полдень. К шести голоса посчитают, и в девять вечера конверты доставят к вице-канцлеру, и они будут знать, кто канцлер. Печаль оставалась в комнате, не пускала гостей: Бейрама, Туву, Аррана и даже Шарона. Она сидела на кровати, не замечая испуганные взгляды Иррис. Она ничего не могла поделать, никто не мог.

Если только она не проиграет.

Веспус убедил ее в победе, другой вариант она и не рассматривала. Она позволила этому шансу подавить остальные. Она хотела бы поговорить с Иррис, ведь она в этом понимала лучше Печали.

«Думай», — говорила она себе. Что сделает Веспус, если она проиграет? Все равно раскроет ее, хоть это ничего не изменит?

Нет. Он захочет придержать туз. Может, попытается использовать ее, чтобы пошатнуть Мэла. Позволит ли он ей сбежать? Возможно. Правда о ней ослабит Йеденват, Мэла и его тоже. Это будет его последнее оружие, он сделает это, если будет знать, что проиграл, ход камикадзе, чтобы забрать их с собой.

Если Мэл победит, она уйдет. Может, Лувиан пойдет с ней, он не любил жизнь в Ранноне, да и все еще был в розыске.

— Печаль? Пора, — сказала Иррис.

Печаль потрясенно подняла голову. Пора? Но она только села…

Иррис повела ее из комнаты, и она увидела часы на стене в своей гостиной. Полдевятого. Она хоть что-то сегодня ела? Она не помнила. Она была тенью, парила за Иррис, словно кто-то выключил свет над ней, и она погасла. Дерево перил было странным на ощупь, ее ладонь словно проходила сквозь, и она сосредоточилась на спуске по лестнице, которую знала всю жизнь.

Толпа у ворот замка была огромной, стражи порядка старались помешать им лезть на ворота. При виде Печали они заревели. Она слышала, как они скандируют ее имя, зовут Граций благословить ее.

Ее желудок сжался.

Ее настоящие родители были где-то там? Были здесь сегодня? Они хотели бы победы девочке, что выжила в день, когда их дочь забрали?

— Печаль, — Иррис подтолкнула ее к ждущим на ступенях замка Шарону и Йеденвату.

Йеденват был в формальной одежде — Печаль впервые видела их не в черном. Они выглядели яростно и гордо, Бейрам в сапфировом, Тува в зеленом, Арран в красном, они улыбались печали. Бальтазар был в пурпурном, он ухмыльнулся, когда Печаль подошла. Самад был в золотом, он кивнул ей. Каспира в аквамариновом тоже кивнула, но немного теплее.

Шарон был в одежде немного темнее, чем у сына, его кресло сияло в последних лучах солнца, в руках было семь конвертов. Результаты. Их откроют перед толпой, сразу объявят. Если будет очевидный победитель с большинством голосов, Йеденват только похлопает. Если будет ничья, то Йеденват будет решать. Печаль и Мэл должны были выдержать победу или поражение публично.

Проигравшего раньше не было.

Мэл уже был там, Арта с ним. Они были в синем, Арта что-то шептал Мэлу, но тот не слушал. Печаль попыталась улыбнуться Мэлу, но рот не слушался, а он не видел. Он отвернулся от нее, как только заметил.

Печаль поискала взглядом в толпе Лувиана, но не смогла найти. Ни слугой, ни мужчиной с усами. Никак.

Кто-то дал ей бокал, она выпила, едва ощущая летнее вино. Иррис нахмурилась и повела ее к Шарону, Мэл был справа от него. Печаль встала слева и ждала.

— Готовы? — тихо сказал Шарон. Мэл скованно кивнул, Печаль смотрела вперед, за толпу.

— Печаль?

— Она готова, — сказала Иррис.

Шарон нахмурился, но начал.

— Люди Раннона. Вы проголосовали в исторических выборах. Вы сказали, и вас услышат. Не буду тянуть, у меня результаты голосования, — он открыл первый конверт и не выдал реакции, посмотрев на содержимое. — Район Истевар голосует за Печаль Вентаксис, — прогремел его голос над двором, и его разнесли люди, снаружи доносились радостные вопли. Печаль ощущала это как нож по сердцу.

Шарон взял следующий свиток.

— Район Северных болот голосует за Печаль Вентаксис.

Снова шепот разносимой новости, и снова вопль радости.

Аша была за Мэла, это не удивляло, и Печаль попыталась посмотреть ему в глаза и поздравить, но он глядел на горизонт.

Восточные болота были за Печаль.

А потом течение изменилось.

— Район Западных болот за Мэла Вентаксиса.

Все близкие услышали миг колебаний, и Печаль вскинула голову. Она повернулась к Иррис, на миг забыв о Веспусе. Они думали, что Западные болота точно за нее. Тува была из самых верных соратников, но все же…

Искра надежды загорелась в Печали от этого поворота.

Как и ожидалось, Южные болота Бальтазара были за Мэла.

И все решала Прекара. Каспира не любила Печаль… И это был дом Рэтбонов. Там были Сыновья Раннона, и они презирали ее…

Она встретилась взглядом с Мэлом. Они смотрели друг на друга, пока Шарон открывал последний свиток.

— Район Прекара за… Печаль Вентаксис.

Радость была мгновенной и оглушительной, Иррис крепко обняла ее, приподняв, а Йеденват хлопал, и Шарон улыбался ей

Она победила.

Она проиграла.

Краем глаза она увидела, как Мэл уходит, пока люди шли к ней.

По лицу Бейрама Мизила катились слезы, он улыбался ей, а Тува Маршан сжала ее руку и подняла в победе. Арран Дэй что-то кричал ей, держа рукой кресло отца.

Она словно тонула на суше: не двигалась, не могла дышать.

— Она в шоке, — сказал кто-то.

Печаль повернулась, пыталась увидеть того, кого знала, кому доверяла, но Лувиана все еще не было видно, Иррис увели праздновать.

И она увидела его. У основания лестницы с послами Сварты, Скаэ и Меридеи.

Веспус Корриган посмотрел на нее и улыбнулся.

Печаль знала, несмотря на ее попытки уговорить себя, что она победит его со временем, что проклятие ее матери легло на нее в день, когда она родилась, и теперь оно свершилось. Для людей Раннона, для дорогих ей людей.

Печаль, ведь она принесет нам лишь это.