Морис Симашко: об авторе [Морис Давидович Симашко] (fb2) читать постранично

МОРИС СЕМАШКО: ОБ АВТОРЕ

(18 марта 1924 — декабрь 2000), писатель на историческую тематику

Год назад ушел из жизни казахстанский писатель Морис Симашко. Человек, талант которого — «милостью Божьей». Он жил историей, а история жила в нем.

История звучала для него всеми голосами, перекликалась на языках древнего мира, представала живыми картинами давно ушедших эпох и событий. «Я ничего для себя не планировал, — читаем в его автобиографическом „Четвертом Риме“, — вечером играл в преферанс, а утром почему-то сел писать повесть. Называлась она „Повесть Черных Песков“». И как ни странно, удивляется автор, сам собою сложился сюжет, который, подобно орнаменту, мог бы повториться тысячу и две тысячи лет назад. Орнаментальной повтор событий. Этот ключ к прочтению истории был обнаружен Симашко еще тогда, когда корреспондентом «Туркменской искры» приезжал он на раскопки к гениям археологии Массону и Толстову. Рассматривая как-то извлеченный из земли старинный кувшин, он с удивлением заметил, что узор на одеждах работающих рядом в поле туркменок точь-в-точь повторяет тот самый орнамент, что наносил на свои изделия древний мастер. Прошлое и настоящее сошлись в руках Мориса я это было открытием. Со всей очевидностью он понял вдруг: такая связь не случайна. Она существует испокон веков, и она цементирует мир.

Другим потрясением, которое дано было пережить Морису, стало происшествие в тех же самых Черных Песках. — Помню, — рассказывал он, — в юго-восточных Каракумах налетевший как-то ветер-афганец в несколько часов сдвинул миллионы тонн песка. Обнаружился целый караван в сотни верблюдов с поклажей, погонщиками, охраной. Соль и йод пропитали их плоть, и лежали они в единой связке, засыпанные тысячи лет назад таким же внезапным ураганом. Не знаю, успели ли оприходовать эту находку ученые, но через месяц, когда я снова оказался на этом месте, там уже громоздился новый бархан, неотличимый от тысячи других… Тогда, признавался писатель, ему открылось окно в прошлое. Это было знамение.

Два десятка романов и повестей — это те самые барханы, под которыми таились истоки всех сегодняшних социальных процессов, и, положившись на интуицию, он докапывался до их корней. С историей Морис Давидович обращался бережно, в книгах все строго документировал. Взять, например, его «Семирамиду» — роман о Екатерине II. Пять лет скрупулезнейшим образом собирал он для него материал. Кстати, в Пушкинской библиотеке Алма-Аты (ныне Национальная библиотека РК) он обнаружил 10-томник царицы на французском языке. Валерий Михайлов перевел ему тогда ее записи, дневники, сочинения. Была там переписка с Вольтером, царственной рукою писанные пьесы, придуманные для внука Александра сказки. Много и тщательно работал в ленинградских библиотеках и архивах. У него даже стиль разговора стал тогда петербуржским.

«Семирамида» — говорил он, — это мой антиПикуль… Важно было опровергнуть подхваченное публикой утверждение о том, что движущей силой русской истории является… фаворитизм. Но куда, извините, девалось тогда просвещение? И он задался целью — проследить его корни от Петра Великого через верную исполнительницу предначертаний преобразователя.

Мориса Давидовича волновали судьбы тех или иных движений Востока, способы государственного устройства, отношения политики и культуры, идея всечеловеческого братства и страшного зла всех времен — терроризма. Темы эти присутствуют едва ли не в каждой его вещи. Ими пронизан и «Четвертый Рим» начатая в Алма-Ате и законченная в Израиле книга, которой как бы подытожилась жизнь писателя. В ней, как и в других публикациях и интервью, немало ценных мыслей и фактов. Вот некоторые из них.

* * *

18 марта. День Парижской коммуны. Именно в это знаменательное число я и родился в студенческом общежитии Одесского института народного образования. Отец носил комсомольскую форму, мать — тоже интернационалистка, и мое имя не могло быть другим: только Марсель или Морис. Спорили лишь об этом. Имя Морис предопределило в моей жизни многое. * * * Отец мой — организатор микробиологической науки в республике, первый директор Института микробиологии Академии наук Казахстана. Разработанный им метод микробиологического силосования кормов принес неоценимую пользу нашему животноводству, лицензии проданы во многие страны мира.

1937 год, Одесса. Отца взяли по дороге с консервного завода (он работал там бактериологом) домой. Я держал на руках 6-месячную сестру, а следователь внимательно просматривал пеленки в детской коляске. Несколько ночей по очереди с матерью я стоял на Преображенской, наискосок а памятника Воронцову. Отсюда под покровом темноты перевозили арестованных в тюрьму. Их сажали в открытые грузовики, и нужно было успеть на ходу забросить отцу пол тора килограмма сала. Сотни людей молча стояли здесь ожидании на зимнем морском ветру.

Отца обвинили по четырем статьям, но вскоре отпустили потому что