Колдун [Овидиу Шурпану] (fb2) читать онлайн

О. Шурпану КОЛДУН

Аурел Кришан подтянул крошечный болтик, потом, с удовлетворением оглядев странный прибор, который был детищем его рук, обратился к своему молодому гостю, продолжая прерванный разговор.

— Ты не хочешь меня понять, Дорин… Я говорю не о времени, как его понимал Эйнштейн, а совсем о другом: о длительности. Вот, например, сон длится всего долю секунды, а нам требуется несколько минут, чтобы рассказать его, описать многочисленные и даже логически связанные события, которые молниеносно сменяются одно другим: мозг воспринял их в ритме реальных событий. Тебе, конечно, знакома техника «лупы времени» в кино…

Инженер остановился, видя, что его не слушают. Молодой пианист Дорнн Поэнару был занят: он с нескрываемым интересом разглядывал множество приборов, которыми были заполнены обе комнаты.

— Я вижу, ты превратил свою квартиру в мастерскую или лабораторию… Они тебе не мешают?

— Что? Приборы? Нисколечко. Напротив, только среди них я чувствую себя хорошо и по-настоящему как дома… Если бы я ими не увлекался, что бы мне оставалось делать в свободное время?!

Поэнару, знавший, что свободное время можно занять и чем-нибудь другим, легонько похлопал друга по плечу и улыбнулся:

— Ты совсем не изменился, Аурел: такой же чудак и выдумщик, как и всегда… Помнишь, как называли тебя товарищи в школе? Колдуном! Из-за маленьких фокусов, которые ты придумывал почти каждый день. A сейчас, при виде всех этих странных аппаратов, я думаю, что ты еще больше преуспел в колдовстве…

Инженер опустился в кресло, закурил сигару и, отгородившись облаком дыма, задумчиво произнес:

— Гм… Действительно, мне кажется, что я похож на колдуна. Только не на такого, как Мерлин, скорее, как Эдисон… Ты знаешь, современники тоже называли его колдуном. Так вот, с помощью своих аппаратов я могу вершить такие чудеса, какие раньше полагалось делать только колдунам.

Пианист засмеялся.

— Вот как? А у меня тоже есть аппарат, с помощью которого я могу околдовывать людей: мой рояль!

На мгновение ему показалось, что инженер обиделся, но тот продолжал спокойно курить.

— Ты прав, — ответил он наконец. — По-своему ты тоже колдун. Я понял это вчера на концерте. — Он смял в пепельнице докуренную до половины сигарету и добавил: — А я не узнал тебя; правда, прошло уже столько лет с тех пор, как мы расстались…

— Но ты ведь знал, что я живу в этом же городе!.. Действительно, если бы я не встретил тебя вчера на концерте и сегодня не пришел к тебе… Кстати, ты хотел показать мне что-то интересное.

Аурел Кришан словно не слышал его.

— Так, значит, ты пианист… гм! И довольствуешься тем, что исполняешь музыку? Ты никогда не сочинял сам?

— Сочинять? — Поэнару снова улыбнулся. — Я пробовал; все музыканты пробуют.

Инженер с отверткой в руке снова хлопотал у аппарата.

— Я люблю музыку, хотя в сущности я не меломан. — Он положил отвертку на стол и пристально поглядел на своего друга. — Особенно мне нравится «Кастильская серенада» Пабло Суареса; я мог бы слушать ее целыми часами…

— «Кастильская серенада»? — Пианист призадумался на минуту. — Не знаю, напомни, возьми несколько аккордов.

Инженер в свою очередь улыбнулся:

— Не решусь; я умею слушать, но не играть.

Он подошел к аппаратам, громоздившимся на столике в углу комнаты.

— Поскольку речь зашла о музыке, я хочу показать тебе один из моих приборов; уверен, что он тебя заинтересует. Это мое последнее изобретение, и не удивительно, если оно найдет применение только в твоей области. Собственно, я и пригласил тебя именно затем, чтобы показать…

Пианист подошел: ему было интересно, хотя он не мог ничего понять в хитросплетении катушек, сопротивлений, конденсаторов, транзисторов, ламп, причудливых стеклянных трубок и других бесчисленных деталей, соединенных между собой путаницей разноцветных проводов.

— Не буду докучать тебе специальными объяснениями, но кое-что сказать все-таки нужно. Этот аппарат предназначен для того, чтобы слушать, — он вполне может заменить ухо. Ты знаешь, конечно, что у наших органов чувств есть специальные центры в мозгу… Нет, не пугайся: я не собираюсь читать тебе лекцию по анатомии и физиологии нервной деятельности; хочу только напомнить, что на эти центры можно воздействовать и другими способами, кроме обычных, вызывая или изменяя специфические ощущения. Резкая боль, удар, особенно по темени, вызывают ощущение световой вспышки, когда «искры сыплются из глаз»; человеку, отравленному сантонином, все кажется фиолетовым, так как это вещество действует на зрительные центры…

Так вот, я нашел способ воздействовать на слуховые центры через осязание. Погоди, не спеши; делать замечания будешь после. Сначала я докажу тебе, что говорю сущую правду. Ну-ка, садись сюда. Теперь положи руки на эту пластину, вот так… ладони плотно прижаты, пальцы вытянуты… хорошо! Любуешься узором? Пластина неоднородна: она состоит из множества шестиугольных ячеек. Теперь включим аппарат; будь внимателен и говори мне, что услышишь.

С этими словами инженер нажал тумблер. Скорее от изумления, чем от неприятного ощущения, пианист тотчас же отдернул руки.

— Не снимай рук, Дорин, и говори мне обо всем, что слышишь. Не бойся, оно не кусается.

Поколебавшись немного, пианист снова положил руки на пластину прибора.

— Ну? Ты слышишь что-нибудь?

— Да, вальс из «Коппелии», исполняемый на рояле. Дорин Поэнару приподнял одну руку, потом другую, потом положил их снова, стараясь понять, каким образом он слышит музыку, прикасаясь ладонями к пластине.

— Можно прикасаться где угодно, «слышать» будет только акустический аппарат. — Инженер протянул Дорину кусок воска, который уже несколько минут разминал в пальцах. — Вот, заткни себе уши.

Пианист пожал плечами и взял воск.

— Попробую…

Он никогда еще не затыкал себе ушей воском, так что не очень доверял своему умению; но, сверх всякого ожидания, это ему удалось.

— Действительно, я ничего не слышу!

Он снова сел и, вытянув пальцы, прижал к пластине руки.

— А теперь я слышу «Балладу» Чиприана Порумбеску в скрипичном исполнении…

По движению губ он видел, что его друг что-то говорит.

— Я не слышу. Погоди, выну воск из ушей.

С помощью Кришана он проделал это очень быстро.

— Замечательно, Аурел! Этим аппаратом смогут пользоваться и глухие?

— Если у них нет серьезных повреждений слухового центра в мозгу, то да.

— Значит, ограничения есть?..

— Э, в сравнении с тем, что было до сих пор… Подумай: слуховые протезы, какими бы совершенными они ни были, помогают только тем, у кого пониженный слух: они усиливают звук и приближают его к воспринимающему органу; а с моим аппаратом можно обойтись совсем без ушей и без слухового нерва. Разве это не прогресс?

Положив руки на пластинку аппарата, глядя куда-то вдаль, Поэнару глубоко задумался, а инженер внимательно наблюдал за ним.

— Ну?

Пианист даже вздрогнул.

— Сейчас исполняют «Вечернюю звезду».

— И как, тебе нравится?

— Гм! Разве об этом скажешь! Но все-таки я не понимаю: я думал, что органы чувств отвечают на специфические раздражители…

— Обычно так и бывает, но может случиться иначе; доказательство — неадекватные раздражители.

— Ах, да! Кажется, ты приводил два примера…

— Я мог бы привести и двадцать два. Знаешь ли ты, что нервные окончания в коже чувствительны к свету и звуку? Но нервный ток, возникающий при этом, слишком слаб и никогда не достигает порога ощущения. Так вот, по крайней мере в отношении звука, мне удалось усилить его; получился искусственный нервный ток, бегущий по нервам, как по проводам…

— Искусственный нервный ток? Но я слышал…

— Ты ничего не мог слышать; я говорю о потоке нейротропных ионов со специфическим сродством к слуховым центрам мозга. Если ты меня понял…

— Ты обещал не надоедать мне техническими подробностями!

Инженер расхохотался.

— Но ты ведь сам хотел знать…

— Послушай, на сегодня с меня довольно теорий; я предпочитаю что-нибудь практическое.

Больше двух часов занимались друзья необычайным прибором — изобретением Аурела Кришана. Инженер проводил различные испытания, требуя от Поэнару, чтобы тот рассказывал или напевал все, что услышит «через пальцы». Эта игра захватила их настолько, что они забыли о времени; только когда инженер зажег свет, пианист увидел, что уже настали сумерки.

— Я должен идти, Аурел. — Он снова взглянул на аппарат и добавил: — Знаешь, твое изобретение очень заинтересовало меня. Это не удивительно: ведь мое искусство обращается к человеку с помощью звука. Возможность проникнуть в глубину души слушателя, обогатить его чувства эмоциями, ранее для него недоступными, передать ему то, что выражает музыка Бетховена и Баха, Чайковского и Шопена… что может быть чудеснее? Ты позволишь мне время от времени навещать тебя?

Инженер сжал его руку.

— Я даже прошу об этом. Я только о том и мечтал, чтобы принести людям пользу. Правда, я имел в виду глухих, не могущих пользоваться слуховыми протезами; моим первым стремлением было разрушить стену молчания, отделяющую их от мира звуков, но я не думал о том, чтобы использовать музыку. Конечно, приходи ко мне; я всегда буду рад тебя видеть. Обычно я сразу иду с работы домой, вот только вчера был на концерте…

На пороге Кришан снова задержал его.

— Знаешь, почему я спросил, сочиняешь ли ты музыку? Мне хотелось провести еще один опыт. Для этого необходимо записать мелодию в присутствии ее автора…

— Не знаю, зачем тебе автор, но могу рекомендовать одного композитора: я знаю даже…

Инженер поспешно прервал его:

— Нет, нет, не нужно! Пожалуйста, вообще не говори никому о моем аппарате. Обещаешь? Сочини что-нибудь сам, хотя бы самое простое; я уверен, ты сможешь.

И он добавил с улыбкой:

— Может быть, у тебя есть любимая девушка? Посвяти мелодию ей: любовь — вечный источник вдохновения для артистов.

Поэнару весело хлопнул друга по плечу и крепко стиснул ему руку.

— Хорошо, я попробую!

По пути домой Поэнару размышлял о необычности того, что он увидел; он не мог отделаться от мыслей о Кришане и его аппаратах.

Они с Кришаном были товарищами по лицею, но потом пути их разошлись; каждый остался верен своему призванию. Дорин Поэнару уже стал известным пианистом, хотя ему было только 28 лет, и перед ним открылось блестящее будущее.

Прежнего своего товарища он узнал сразу же, хотя тот изменился. Инженер Кришан был высок и худощав, его лицо, однажды увидев, нельзя было забыть: лоб выпуклый, высокий; длинный и тонкий орлиный нос, взгляд пристальный, губы полные, немного чувственные, подбородок энергичный. Аурела Кришана, умного и изобретательного человека, ценили на работе, хотя он держался замкнуто и друзей у него было немного; он не чуждался людей, но был целиком поглощен занятиями, которым отдавал почти все свободное время. На предприятии он внедрял ценные изобретения и усовершенствования вместе с коллективом сотрудников; но дома у него были приборы, над которыми он работал в одиночку, тратя на них значительную часть зарплаты.

— На предприятии я работаю, а дома развлекаюсь, — обычно говорил он.

Дорин Поэнару не знал обо всех его делах; но, увидев своего прежнего друга в привычной обстановке, он невольно вспомнил данное ему когда-то прозвище. И действительно, манипуляции Кришана с его приборами раньше сочли бы колдовством. Слышать через осязание!.. Молодой пианист знал, что некоторые звуковые вибрации можно воспринимать на ощупь, например вибрацию скрипичной струны под пальцем. Но отсюда до восприятия целых мелодий с помощью осязания — дистанция огромного размера. Это казалось ему чем-то совершенно фантастичным; последствий такого изобретения нельзя было предвидеть, так как оно открывало перед познанием новые пути и расширяло спектр ощущений. Дорина, разумеется, интересовало прежде всего искусство. Что нового он может внести в эту область?!

Изобретению Аурела очень обрадуются многие глухие: перед ними раскроется чудесный мир звуков и все сокровища искусства, вдохновляемого музой Эвтерпой. Ну а как понять желание Кришана записать мелодию в присутствии автора? Конечно, звуки можно запечатлеть на ленте, вроде магнитофонной; прибор преобразует их в электрический ток или другую форму энергии, которую передаст на пластину с тонкой шестиугольной мозаикой, а там осязательные окончания в коже воспримут их. Все это вполне понятно; но присутствие композитора… Ну, в конце концов увидим… Да, он сочинит мелодию; попытается еще раз, хотя, конечно, не будет особенно настойчивым: он ведь целиком посвятил себя исполнительскому искусству…

Погруженный в свои мысли, Дорин Поэнару подошел к дому. Квартира у него была комфортабельная, хотя комфорт сам по себе мало что для него значил. Главенствующее положение в доме занимал рояль, и Дорин остановился перед ним, едва войдя. Здесь же, на рояле, была и Кармен, улыбавшаяся ему со стереофотографии. Он взял снимок и тоже улыбнулся, разглядывая его. Может быть, Кришан догадался, что он влюблен? Может быть, не случайно сказал, что мысль о любимой женщине — это источник вдохновения? Он поставил снимок на место и подсел к роялю. Его тонкие, искусные пальцы легко пробежали по клавиатуре из конца в конец, туда и обратно, снова и снова, наполняя комнату каскадом причудливых звуков. И вдруг руки замерли в воздухе, он прислушался, словно ловя где-то в глубине себя интересный аккорд; попытался воспроизвести его, сначала неуверенно, потом все с большей свободой, а потом к этому аккорду присоединился другой, словно поджидавший рядом. Взгляд его упал на портрет, и он снова улыбнулся. Какая Кармен красавица!

Похожа на… Да, но на кого же она похожа? Перед его внутренним взором промелькнуло множество знаменитых актрис театра и кино. Нет, Кармен ни на одну из них не похожа. Конечно, она напоминает испанку! Он прищурил глаза, и ему показалось, что лицо на портрете улыбается ему из-под кружевного веера, в пируэте болеро. Но руки продолжали свое дело: за первыми двумя аккордами последовали другие, и Поэнару вдруг понял, что они могут стать началом мелодии.

— Кармен и вправду вдохновляет меня! — воскликнул он, поспешно хватая бумагу и карандаш. На обороте подвернувшейся под руку партитуры появились первые такты нового произведения. — Кармен вдохновляет, это несомненно: в мелодии определенно есть испанский оттенок.

Дорин Поэнару еще долго оставался за роялем, записывая ноты; они рождались одна за другой; ему казалось, что мелодия сама собой возникает у него в мозгу, как будто он давно знал ее. Но она была новой и своеобразной. Пианист, обладающий широкой музыкальной культурой, он понимал, что речь идет о настоящем новом произведении — может быть, не последнем крике моды, но далеко не лишенном ценности.

Выведя две заключительные ноты, усталый Дорин Поэнару с удовлетворением произнес:

— Кришан, конечно, удивил меня, но и я удивлю его не меньше: он просто рот разинет, когда увидит, как быстро и легко я сочиняю музыку! Кажется, только сегодня я открыл свое настоящее призвание: отныне я посвящу всю свою жизнь композиции.

Аурел Кришан с отверткой в руке встретил своего друга на пороге.

— Я не помешал? Как видишь, я, не откладывая в долгий ящик, воспользовался твоим приглашением, и вот… — Пианист запнулся.

— Ты мне не мешаешь: я даже ждал тебя.

— Ждал? — с невольным удивлением спросил пианист. Инженер слегка смутился.

— То есть… я думал, что ты придешь: я ведь приглашал тебя.

С этими словами он подвел гостя к креслу.

— Садись, пожалуйста.

— Спасибо. Но я вижу, ты занят…

— Э! Не обращай внимания: я всегда бываю занят.

Они обменялись еще несколькими банальными фразами, потом Дорин Поэнару перешел к делу.

— Знаешь, я вчера от нечего делать решил сочинить музыку, и, насколько я понимаю…

Инженер вздрогнул.

— Тебе это удалось?

Пианист притворно-скромно протянул ему несколько листков бумаги.

— Вот, я сочинил кое-что; ты сказал, чтобы я сделал что-нибудь, и это словно вдохновило меня…

Аурел Кришан взял листки, пробежал их глазами, потом направился к шкафчику и, достав оттуда нотную тетрадку, подал Поэнару. Тот вопросительно взглянул на него и, увидев, как Аурел кивнул, взял ноты. Но едва он прочитал первые такты, как вскочил, бледный, обуреваемый смятением.

— Что это значит?

В противоположность ему инженер оставался совершенно спокойным.

— Что значит? — повторил он. — Как видишь, одна и та же вещь: но вот эта называется: «Кастильская серенада» Пабло Суареса, а эта — «Испанская фантазия», подписанная Дорином Поэнару.

Пианист вырвал ноты из рук Кришана, сравнил их со своей рукописью, вертел так и этак, но перед лицом очевидности должен был сдаться. Он упал в кресло, разбитый и недоумевающий, и лишь через некоторое время нашел в себе силы пробормотать несколько слов.

— Что за шутка, боже мой, что за шутка!.. Хорошо, что я не известил Кармен…

В душе у него досада смешалась с горечью, разочарованием, недоумением. Но вместе с тем он не мог не восхищаться своим другом, который, быть может, случайно, оказался замешанным в эту странную историю. Дрожащими пальцами он ослабил узел галстука, пока Кришан, скрестив руки, смотрел на него спокойно, почти изучающе. Его спокойствие вывело Дорина из себя, и он взорвался:

— Что это значит? Говори сейчас же, как ты это сделал… колдун!

— Если ты хочешь знать…

— Хочу ли! Разве ты не видишь, что я умираю от нетерпения?

— Ну так вот: признай прежде всего, что «Кастильскую серенаду» написал не ты, а Суарес больше века назад.

— Признаю; что же дальше?

— Вчера, когда ты сказал, что не знаешь этой вещи, я без твоего ведома играл ее тебе с помощью моего аппарата.

— Без моего ведома?

— Вот именно. Таким образом, сам того не сознавая, ты выучил «Кастильскую серенаду» наизусть, запомнил и мою просьбу сочинить что-нибудь, как только придешь домой, а на следующий день принести мне.

— Это похоже на гипноз, на внушение; я кое-что об этом знаю, но не помню, чтобы ты вчера гипнотизировал меня.

Аурел Кришан сел рядом с ним.

— Сходные результаты можно получить разными путями. Например, внушения, получаемые в гипнотическом сне, запечатлеваются в нервных центрах помимо нашего сознания, хотя мы воспринимаем их органами чувств. Так вот, незаметно для тебя, контрабандой я передал тебе эту мелодию. Как я это сделал? Сейчас объясню.

Он встал и привел в действие аппарат, оказавшийся очень усовершенствованным магнитофоном.

— Здесь находится вся программа, которую ты вчера «слушал пальцами»; сейчас ты можешь воспринимать ее обычным путем. Послушай и, пожалуйста, скажи, замечаешь ли ты что-нибудь?

Минут 10–15 Дорин Поэнару слушал звуки различных инструментов, музыкальные фразы и знакомые шумы.

— Ну?

— Ничего не замечаю…

— Хочешь, я помогу тебе? Прислушайся: время от времени, через определенные интервалы, слышится какой-то короткий, резкий звук. Верно?

Пианист прислушался; действительно, что-то короткое и резкое по временам вклинивалось между двумя нотами мелодии или двумя словами фразы.

— Это «Кастильская серенада» в «концентрированном» виде и моя просьба сочинить что-нибудь. Погоди, я включу замедлитель.

Инженер чуть повременил, а затем повернул переключатель. Звуки исполняемой мелодии становились все ниже и протяжнее, а потом и вовсе умолкли, сменившись «Кастильской серенадой», играемой в очень быстром темпе и на самых высоких нотах. Продолжая поворачивать верньер, Кришан добился нормальной тональности и темпа.

— Видишь? Нервные центры воспринимают эту музыку в очень сконцентрированной форме, у порога длительности ощущения, а передают в сознание в нормальном темпе. Подобное же происходит и во сне, когда нервные центры регистрируют события за долю секунды — столько времени обычно занимает приснившийся сон.

Вид у Поэнару был довольно жалкий, и он не мог придумать ничего более остроумного, чем спросить:

— И ты каждый раз проигрывал с начала до конца?

— Разумеется; ты ведь должен был ее запомнить. За эти два часа ты слушал ее раз шестьдесят. Он помолчал немного, потом снова заговорил.

— Ты, вероятно, знаешь, что этот способ совсем не новый и не оригинальный. В середине XX века, когда в отдельных странах существовали капиталистические порядки, некоторые западные фирмы помещали свои рекламы между двумя кадрами кинофильма. Реклама шла так быстро, что глаз не успевал ее увидеть; однако она регистрировалась нервными центрами мозга, оставалась в подсознании и влияла на решение покупателей в пользу рекламируемых товаров. Способ был признан нечестным и заклеймен.

Дорин Поэнару встал, готовясь уйти.

— Я стал жертвой мистификации, но не в обиде на тебя: зато я познакомился с изобретением…

— Дорин, прости меня, — прервал его инженер. — Мне необходимо было провести на ком-нибудь этот опыт. Встретив тебя, вспомнив о нашей прежней дружбе, я решил возобновить ее и показать тебе кое-какие из моих работ. Что из этого получилось, тебе известно. Но если хочешь знать… мне очень нужна твоя помощь.

Пианист изумленно взглянул на него:

— Не понимаю.

— Сейчас объясню. В сегодняшнем эксперименте ты видишь только шутку, мистификацию, на самом деле он был необходим для того, чтобы сделать еще один шаг к созданию слухового аппарата. Цель моих исследований — совсем не в том, чтобы сконцентрировать музыкальную фразу, насколько это возможно, и в таком виде передать ее нервным центрам. С помощью вот этого аппарата я записывал всевозможные шумы, визги, скрипы, щебеты, какие встречаются в природе, и анализировал их в «замедлителе». Так вот, выяснилось, что многие из них содержат поразительные аккорды. И знаешь, к какому выводу я пришел? Природа оказывает на творчество человека гораздо более непосредственное воздействие, чем мы до сих пор думали: в ропоте воды, в шуме ветра, в шорохе листьев, в стрекоте кузнечиков сконцентрированы музыкальные элементы; слуховые центры некоторых людей, одаренных особой чувствительностью, воспринимают их, а потом, пройдя через фильтр сознания, они возвращаются к нам в виде музыкальных композиций.

Не много найдется таких людей, чье ухо чувствительно к гармонии природных шумов, и даже музыка не так насыщена этой гармонией, как могла бы быть. Но слуховой аппарат, более чуткий, чем ухо, и основанный на других принципах, может заполнить этот пробел в человеческой природе. Послушай, я отобрал ряд шумов, содержащих не известные тебе музыкальные элементы; правда, здесь множество диссонансов, но это ничего. Я хочу дать их тебе прослушать с помощью слухового аппарата, как сделал с «Кастильской* серенадой», а ты попробуешь написать музыку на их основе; так мы проверим гипотезу, которую я тебе изложил. Хочешь? Ну, соглашайся же!.. Каждый из людей в одиночку может хорошо выполнить часть какого-либо дела: но чтобы выполнить все, люди должны объединить усилия, должны сотрудничать. Действуя вместе, мы поможем человечеству овладеть еще одной из бесчисленных тайн природы и обогатить самое популярное из искусств…

Пианист решил принять предложение своего друга, хотя у него еще оставались сомнения. Подойдя к слуховому аппарату, он долго смотрел на него.

— Не знаю, возможно ли и осуществимо ли то, о чем ты мне говорил, или это лишь фантазия мечтателя. Одно только скажу наверняка: глухие будут тебе благодарны.

— Ах да, хорошо, что ты мне напомнил… — И инженер, схватив отвертку, вернулся к аппарату, над которым работал перед приходом друга. Пианист с интересом следил за его движениями.

— Садись; я могу и работать и разговаривать.

— А что ты делаешь?

— Черт побери! Я думаю, что должен порадовать и слепых; уж не хочешь ли ты, чтобы они завидовали глухим?

Возвращаясь вечером домой, Дорин Поэнару словно продолжал видеть перед собой своего друга — его высокую фигуру, четкий профиль; обернувшись, он не удержался и снова прошептал:

— Колдун!