Хроники Тамула [Дэвид Эддингс] (fb2) читать онлайн

Дэвид Эддингс Хроники Тамула

Огненные купола

ПРОЛОГ

Извлечение из главы 2 труда «Киргайское дело: Исследование кризиса». Составлено факультетом современной истории Материонского университета.

На этом этапе Императорскому совету стало совершенно ясно, что страна находится перед лицом серьезнейшей опасности – опасности, которую правительство его императорского величества не в состоянии предотвратить. Долгое время Империя полагалась на войска атанов при защите ее интересов во время периодических вспышек гражданских беспорядков, каковые вполне естественны в государстве с разноплеменным населением, управляемом сильной центральной властью. Однако ситуация, с которой на этот раз столкнулось правительство его величества, была порождена не спонтанными выступлениями отдельных горячих голов, которые выходят на улицы из различных университетских городков во время традиционных каникул, следующих за последними экзаменами. Эти выступления, как правило, нетрудно обуздать, и порядок обыкновенно восстанавливается с минимальным кровопролитием.

Правительство скоро осознало, что на сей раз дела обстоят совсем по-другому. Власти могли бы справиться с различными беспорядками, если бы это были обычные проявления революционного запала. В нормальных обстоятельствах одного присутствия атанов бывает достаточно, чтобы остудить самых горячих энтузиастов. На сей раз акты вандализма, неизбежно сопровождающие уличные демонстрации, были явно сверхъестественного происхождения. Разумеется, имперское правительство обратило вопрошающий взор на стириков в Сарсосе. Однако расследование, предпринятое несколькими стириками, членами Императорского совета, чья лояльность не подлежит сомнению, доказало, что Стирикум не имеет отношения к беспорядкам. Сверхъестественные явления имели какой-то иной, еще не выявленный источник и распространились настолько широко, что никак не могли быть делом рук нескольких стириков-отступников. Сами стирики не сумели определить источник сверхъестественного, и даже легендарный Заласта, хотя и был самым выдающимся магом всего Стирикума, с горечью сознался в полном своем бессилии.

Тем не менее именно Заласта предложил курс, который в конце концов и избрало правительство его величества: Империя обратилась за помощью в Эозию, к человеку по имени Спархок. Все представители Империи в Эозии тотчас же получили приказ бросить все другие дела и сосредоточиться целиком на этом человеке: правительству его величества необходимы были все имеющиеся сведения о Спархоке. Из Эозии начали поступать доклады, и Императорский совет постепенно получил полное описание жизни Спархока, его внешности, личности и репутации.

Сэр Спархок, как выяснилось, был членом одного из квазирелигиозных орденов эленийской церкви (орден, к которому он принадлежал, именуется Пандионским), высокий ростом, худощавый, средних лет, с покрытым шрамами лицом, острым умом и резкими, даже грубыми манерами. Рыцари эленийской церкви – грозные воители, а сэр Спархок считался среди них одним из лучших. В те времена истории Эозийского континента, когда были основаны четыре ордена рыцарей церкви, положение было таким отчаянным, что эленийцы отступили от всегдашних своих предрассудков и позволили членам воинствующих орденов изучать чародейское искусство Стирикума; и именно искушенность рыцарей церкви в этом искусстве помогла им победить в Первой Земохской войне около пяти столетий назад.

Сэр Спархок занимал положение, которому нет аналога в нашей Империи. Он был наследственным рыцарем королевского дома Элении. Культура западных эленийцев – рыцарская, со множеством архаических вкраплений. «Вызов» (предложение сразиться в поединке) есть привычная реакция эленийских дворян, когда они полагают, что их честь была как-либо задета. Мы с изумлением отмечаем, что даже эленийские монархи не свободны от необходимости принимать вызов. Для того чтобы избежать досадной обязанности отвечать на наглые выходки некоторых забияк, монархи Эозии, как правило, избирают своим заместителем в таких делах какого-нибудь искусного (и наводящего на всех страх) воина. Характер и репутация сэра Спархока таковы, что даже самые задиристые дворяне Элении после недолгих, но тщательных размышлений приходят к выводу, что оскорбление не имело места. К чести воинского искусства и хладнокровия сэра Спархока, ему даже не всегда приходится убивать в подобных случаях, ибо по древнему обычаю серьезно раненный противник имеет право спасти свою жизнь, сдавшись и взяв назад свой вызов.

После смерти отца сэр Спархок предстал перед королем Алдреасом, отцом нынешней королевы, чтобы приступить к своим обязанностям. Король Алдреас, однако, был слабым монархом и находился под сильным влиянием своей сестры Ариссы и Энниаса, первосвященника Симмура, который был также тайным любовником Ариссы и отцом ее незаконнорожденного сына Личеаса. Первосвященник Симмура, который был фактически правителем Элении, надеялся получить трон архипрелата эленийской церкви в священном городе Чиреллосе, и присутствие при дворе сурового и высоконравственного рыцаря церкви создавало ему немалые неудобства, а потому он убедил короля Алдреаса отправить сэра Спархока в изгнание в королевство Рендор.

Со временем сам король Алдреас тоже сделался неудобен, и первосвященник Энниас с Ариссой отравили его, тем самым возведя на трон дочь Алдреаса, принцессу Элану. Хотя королева Элана была еще молода, она была воспитана сэром Спархоком и оказалась куда более сильным правителем, чем ее отец. Скоро она стала для Энни-аса даже больше, чем простым неудобством. Первосвященник отравил и ее, но братья сэра Спархока по ордену – пандионцы, которым помогала их наставница в чародейском искусстве стирикская женщина по имени Сефрения, сотворили заклинание, которое поместило королеву в кристалл и поддерживало ее жизнь.

Так обстояли дела, когда сэр Спархок вернулся из изгнания. Поскольку воинствующие ордена не желали видеть первосвященника Симмура на троне архипрелата, некоторые лучшие рыцари из других орденов были посланы помочь сэру Спархоку найти противоядие, которое вылечит королеву Элану. Поскольку королева в прошлом закрыла Энниасу доступ в свою казну, рыцари церкви полагали, что и выздоровев, она вновь откажет Энниасу в средствах, в которых он нуждался, дабы преследовать свои честолюбивые цели.

Энниас вступил в сговор с пандионцем-отступником по имени Мартэл, а этот Мартэл, как все пандионцы, был искушен в стирикской магии. Он воздвигал на пути Спархока преграды, как естественные, так и сверхъестественные, но сэру Спархоку и его спутникам все же удалось выяснить, что жизнь королевы Эланы может спасти только некий магический предмет под названием Беллиом.

Западные эленийцы – странный народ. Их искушенность в мирских делах порой превосходит нашу, но в то же время они, почти как дети, верят в наиболее зловещие формы магии. Беллиом, как нам было сказано, представляет собой весьма крупный сапфир, которому в далеком прошлом искусно придали форму розы. Эленийцы утверждают, что мастер, сделавший это, был троллем. Мы не станем подробно задерживаться на этой бессмыслице.

Так или иначе, сэр Спархок и его друзья преодолели все преграды и в конце концов завладели этим таинственным талисманом, который (как они утверждают) и вылечил королеву Элении, хотя мы сильно подозреваем, что их наставница Сефрения справилась с этим делом без посторонней помощи, а использование Беллиома было лишь прикрытием, дабы защититься от извечного эленийского фанатизма.

Когда архипрелат Кливонис умер, иерархи эленийской церкви прибыли в Чиреллос, чтобы принять участие в «выборах» его преемника. Выборы – странная практика, подразумевающая выражение предпочтения. Кандидат, который получает наибольшее одобрение своих собратьев, в итоге и занимает пост. Процедура, конечно, неестественная, но поскольку эленийские церковники связаны обетом безбрачия, не существует пристойного способа сделать должность архипрелата наследственной. Первосвященник Симмура подкупил много высших церковников, чтобы обеспечить себе поддержку иерархов церкви, но все же не получил желанного большинства. Именно тогда его сообщник, упомянутый выше Мартэл, напал на Священный Город, надеясь тем самым вынудить патриархов избрать архипрелатом Энниаса. Сэр Спархок с некоторыми из рыцарей церкви сумели не допустить Мартэла к Базилике, где заседали патриархи, однако большая часть Чиреллоса серьезно пострадала и подверглась разрушениям во время боя.

Когда ситуация достигла кризисной стадии, к осажденным прибыли на помощь армии западных эозийских владетелей. (Эленийская знать, по-видимому, отличается буйной экспансивностью.) Получила огласку связь первосвященника Симмура с отступником Мартэлом, а также тот факт, что эти двое вступили в тайный сговор с Оттом, императором Земоха. Разгневанные коварством Энниаса, патриархи отвергли его притязания на трон архипрелата и избрали вместо него некоего Долманта, патриарха Дэмоса. Этот Долмант как будто справляется со своими обязанностями, хотя сейчас еще рано говорить об этом со всей определенностью.

Элана, королева Элении, была тогда почти ребенком, но оказалась волевой и одухотворенной личностью. Она давно уже имела тайную склонность к сэру Спархоку, хотя он был более чем на двадцать лет ее старше, и после ее выздоровления было объявлено об их помолвке. Сразу после избрания архипрелатом Долманта они поженились. Как ни странно, королева сохранила свою власть, хотя мы подозреваем, что сэр Спархок имеет значительное влияние на нее как в делах государственных, так и в домашних.

Вмешательство императора Земоха во внутренние дела эленийской церкви было, конечно, поводом к войне, и армии Западной Эозии, возглавляемые рыцарями церкви, двинулись на восток, через Ламорканд, навстречу земохским ордам, стоявшим на границе. Разразилась Вторая Земохская война, которой все так боялись.

Сэр Спархок и его спутники, однако, отправились на север, чтобы избежать связанных с войной беспорядков, затем повернули на восток, перешли горы Северного Земоха и тайно пробрались в столицу Отта город Земох, преследуя, очевидно, Энниаса и Мартэла.

Все старания имперских агентов на западе потерпели крах в прояснении того, что же на самом деле случилось в Земохе. Достоверно известно, что там погибли Энниас, Отт и Мартэл, но их личности не так уж значительны на исторической сцене. Куда важнее, что погиб также Азеш, один из старших богов Стирикума, вдохновлявший Отта и земохцев, и не подлежит сомнению, что эта гибель на счету сэра Спархока. Мы должны признать, что размах магии, высвобожденной в Земохе, превосходит наше скромное понимание и что сэр Спархок владеет силами, какими никогда не владел смертный. Как свидетельство ярости этой силы, высвободившейся в поединке с Азешем, мы имеем тот факт, что город Земох был разрушен до основания.

Очевидно, что стирик Заласта был прав. Сэр Спархок, принц-консорт королевы Эланы, был единственным человеком в мире, способным справиться с кризисом в Тамульской империи. К несчастью, сэр Спархок не был гражданином Империи и не мог быть призванным в столицу Империи Материон императором. Правительство его величества находилось в затруднении. Император не был властен над Спархоком, а обращаться за помощью к обыкновенному, в сущности, человеку – неслыханное унижение для его величества.

Положение в Империи ухудшалось с каждым днем, и необходимость во вмешательстве сэра Спархока становилась все более настоятельной. Столь же необходимо было сохранить достоинство Империи. В конце концов эту дилемму блестяще разрешил выдающийся дипломат, министр иностранных дел Оскайн. Более подробно мы обсудим блистательное решение его превосходительства в следующей главе.

Часть 1 ЭОЗИЯ

ГЛАВА 1

Была ранняя весна, и от дождя все еще веяло запоздалым зимним холодком. Серебристая изморось сыпалась с ночного неба, клубясь около могучих сторожевых башен Симмура, шипела в пламени факелов, горевших по обе стороны от широких ворот, и наводила черный глянец на камни мостовой, тянувшейся к воротам. Одинокий всадник приближался к городу. Он кутался в тяжелый дорожный плащ и ехал верхом на рослом косматого чалом жеребце с длинным носом и холодными злыми глазами. Путник был крупного сложения, но не толстый, а скорее ширококостный, с жилистыми буграми мышц. У него были жесткие черные волосы и перебитый в давнем прошлом нос. Ехал он легко и ровно, но с той особой настороженностью, которая присуща опытным воинам.

Когда путник подъехал к восточным воротам и остановился к круге красноватого света факелов под самой стеной, рослый жеребец рассеянно передернулся, вытряхивая из косматой шкуры капли дождя.

Небритый стражник в заржавленном нагруднике и шлеме – зеленый, покрытый пятнами плащ небрежно свисал с его плеча – вышел из сторожки поглядеть на приезжего. Он нетвердо держался на ногах.

– Я просто хочу проехать, приятель, – негромко сказал всадник и откинул капюшон плаща.

– О, – пробормотал стражник, – это вы, принц Спархок. Я вас и не узнал. Добро пожаловать домой.

– Благодарю, – ответил Спархок, даже с высоты седла чувствуя, что от стражника несет дешевым вином.

– Хотите, чтобы я сообщил во дворец о вашем приезде, ваше высочество?

– Ни в коем случае. Незачем их беспокоить. Я и сам смогу расседлать коня. – Спархок терпеть не мог церемоний – особенно посреди ночи. Он наклонился с седла и подал стражнику мелкую монетку. – Ступай в сторожку, приятель. Ты простудишься, если будешь долго торчать под дождем.

Спархок тронул коня и въехал в город.

Кварталы у городской стены были бедные, жалкие обветшавшие домишки тесно жались друг к другу, нависая вторыми этажами над мокрыми грязными улицами. Спархок ехал по узкой мощеной улочке, и перестук копыт чалого эхом отлетал от стен домов. Налетел ночной ветер, и грубые вывески над закрытыми на все засовы лавками пронзительно скрипели, раскачиваясь на ржавых крючьях.

Случайная собака вынырнула из переулка и не нашла ничего лучшего, как облаять их с безмозглой самоуверенностью. Конь Спархока чуть повернул голову и одарил мокрую шавку долгим холодным взглядом, в котором красноречиво читалась смерть. Тявканье разом оборвалось, и пес попятился, поджав тощий крысиный хвост. Жеребец двинулся на него. Пес заскулил, завизжал и, развернувшись, бросился наутек. Конь Спархока презрительно фыркнул.

– Ну, Фарэн, теперь тебе полегчало? – спросил Спархок у чалого. Фарэн пряднул ушами. – Тогда едем дальше?

На перекрестке очень кстати горел факел, и миловидная молодая шлюха в дешевом платье, грязная и промокшая насквозь, переминалась в круге красноватого коптящего света. Ее темные волосы облепили голову, румяна на щеках потекли, и в глазах было выражение полного отчаяния.

– Что ты делаешь здесь, под дождем, Нэйвин? – спросил Спархок, придержав коня.

– Поджидаю тебя, Спархок, – лукаво ответила она, блеснув темными глазами.

– Или кого-нибудь еще?

– Само собой. Это моя работа, Спархок, но ведь я тебе до сих пор кое-что должна. Может, мы на днях как-нибудь уладим это дело?

Спархок пропустил ее слова мимо ушей.

– С каких это пор ты работаешь на улицах?

– Мы с Шандой поругались, – пожала она плечами. – Я решила работать одна.

– Для уличной девки ты недостаточно порочна, Нэйвин. – Спархок запустил руку в кошель, висевший на поясе, выудил несколько монеток и отдал ей. – Вот, возьми это. Сними себе комнату в какой-нибудь гостинице и пару дней не показывайся на улицах. Я поговорю с Платимом – может, нам удастся устроить твои дела.

Глаза Нэйвин сузились.

– Вот уж этого не надо, Спархок. Я и сама могу о себе позаботиться.

– Конечно, можешь. Именно поэтому ты и стоишь здесь под дождем. Не упрямься, Нэйвин. Слишком поздно и слишком сыро, чтобы затевать долгий спор.

– Теперь я уже дважды у тебя в долгу. Ты уверен, что… – Она не договорила.

– Совершенно уверен, сестренка. Я ведь теперь женатый человек, забыла?

– Ну и что?

– Да так, ничего особенного. Пойди поищи себе пристанище.

Спархок поехал дальше, качая головой. Нэйвин была славная девочка, но совершенно не умела позаботиться о себе.

Он проехал тихую площадь, где все лавки и палатки были закрыты – народу по ночам немного и торговля идет вяло. Мысли Спархока вернулись к тому, чем он занимался в минувшие полтора месяца. В Ламорканде никто не желал разговаривать с ним. Архипрелат Долмант – человек мудрый, искушенный в церковной доктрине и политике, но безнадежно невежественный в том, что касается образа мыслей простонародья. Спархок терпеливо пытался объяснить ему, что посылать на сбор сведений рыцаря церкви – пустая трата времени, но Долмант настаивал, а клятва обязывала Спархока подчиниться ему. И так вот он потратил шесть недель в уродливых городах южного Ламорканда, где ни одна собака не желала беседовать с ним ни о чем, кроме как о погоде. Что хуже, Долмант явно винил рыцаря в собственной промашке. В темном проулке, где с карнизов на булыжники мостовой монотонно капала вода, Фарэн вдруг напрягся.

– Извини, – шепотом сказал Спархок, – я не заметил. – Кто-то следил за ним, и он явственно чувствовал враждебность, которая встревожила Фарэна. Чалый был боевым конем и чуял врага не то что шкурой – всеми фибрами души. Спархок быстро пробормотал стирикское заклинание, пряча под плащом сопутствующие ему жесты. Он выпустил заклинание медленно, чтобы не встревожить неведомого наблюдателя.

Это был не элениец – Спархок тотчас почувствовал это. Он двинулся дальше и нахмурился: наблюдателей было несколько, и они не были стириками. Спархок мысленно отступил, пассивно ожидая хоть какого-то намека на их сущность.

Осознание пришло к нему леденящим ударом. Это были не люди. Спархок слегка шевельнулся в седле, и его рука скользнула к рукояти меча.

Затем ощущение слежки исчезло, и Фарэн облегченно встряхнулся. Повернув некрасивую морду, он с подозрением глянул на хозяина.

– И не спрашивай, – ответил ему Спархок. – Я не знаю.

Это было не совсем правдой. Прикосновение разумов, таившихся в темноте, было смутно знакомым, и эта знакомость порождала в мозгу Спархока вопросы, на которые ему вовсе не хотелось искать ответа.

Он задержался у дворцовых ворот ровно настолько, чтобы отдать стражникам твердый приказ не перебудить весь дворец, а потом спешился во внутреннем дворе.

Из конюшни на залитый дождем двор вышел молодой человек.

– Почему ты не предупредил, что возвращаешься, Спархок? – негромко спросил он.

– Потому что терпеть не могу парадов и церемоний посреди ночи, – ответил Спархок своему оруженосцу, отбросив на плечи капюшон. – Почему ты не спишь так поздно? Я обещал твоим матерям заботиться о твоем отдыхе. Накличешь ты на меня беду, Халэд.

– Ты что, пытаешься шутить? – Голос у Халэда был хриплый, ворчливый. Он взял повод Фарэна. – Заходи в дом, Спархок. Ты проржавеешь, если будешь торчать под дождем.

– Характер у тебя не лучше, чем у твоего отца.

– Это семейное.

Халэд провел принца-консорта и его злобного боевого коня в пахнущую сеном конюшню, где горела, источая золотистый свет, пара фонарей. Старший сын Кьюрика был рослым плечистым юношей с черными жесткими волосами и коротко подстриженной бородкой. Он носил облегающие штаны из черной кожи, сапоги и кожаную безрукавку, оставлявшую открытыми руки и плечи. Массивный кинжал висел у него на поясе, запястья охватывали стальные браслеты. И видом, и манерой держаться он так походил на своего отца, что Спархок в который раз ощутил краткий болезненный укол невосполнимой утраты.

– Я думал, что Телэн вернется с тобой, – заметил оруженосец, расседлывая Фарэна.

– Он простудился. Его мать – и твоя тоже – решили, что ему не стоит ехать по такой погоде, и уж я-то с ними спорить не собирался.

– Мудрое решение, – заметил Халэд, рассеянно шлепнув по носу Фарэна, который попытался его цапнуть. – Как они поживают?

– Ваши матери? Отменно. Эслада все пытается откормить Элис, но без особого успеха. Как ты узнал, что я в городе?

– Один из головорезов Платима видел тебя у ворот и сообщил мне.

– Я должен был догадаться. Надеюсь, ты не разбудил мою жену?

– Ее трудно разбудить, когда Миртаи сторожит двери. Дай мне плащ, мой лорд. Я повешу его просушиться в кухне.

Спархок что-то проворчал и стянул с плеч насквозь промокший плащ.

– Кольчугу тоже, Спархок, – прибавил Халэд, – пока она совсем не заржавела.

Спархок кивнул, расстегнул пояс и принялся выпутываться из кольчуги.

– Как подвигается твое обучение? Халэд невежливо хмыкнул.

– Я еще не узнал ничего, чего не знал бы раньше. Мой отец был куда лучшим учителем, чем наставники из орденского замка. Эта твоя идея, Спархок, никуда не годится. Все другие послушники – аристократы, и когда мы с братьями обходим их на тренировочном поле, им это очень не нравится. Мы все время наживаем себе новых врагов – только успевай поворачиваться. – Он снял седло со спины Фарэна, повесил на крюк у ближайшего стойла и принялся обтирать жеребца пучком соломы.

– Разбуди какого-нибудь конюха, – сказал ему Спархок, – пускай он этим займется. В кухне кто-нибудь есть?

– Хлебопеки, я думаю, уже проснулись.

– Ну так пусть кто-нибудь состряпает мне поесть. Обедал я довольно давно

– Хорошо. Что задержало тебя в Чиреллосе?

– Я предпринял небольшое путешествие в Ламорканд. Их вечные распри выходят из-под контроля, и архипрелат хотел, чтобы я кое-что разнюхал на этот счет.

– Тебе следовало известить жену. Она уже собиралась отправить Миртаи на поиски. – Халэд ухмыльнулся. – Подозреваю, Спархок, что тебя опять ждет семейный скандал. – В этом нет ничего нового. Келтэн здесь, во дворце?

Халэд кивнул.

– Кормят здесь получше, и он не обязан молиться трижды в день. Кроме того, он положил глаз на одну служанку.

– Это меня тоже не слишком удивляет. Стрейджен тоже здесь?

– Нет. Что-то там стряслось, и ему пришлось вернуться в Эмсат.

– Тогда разбуди Келтэна. Пускай присоединится к нам в кухне – я хочу потолковать с ним. Только я немного задержусь. Хочу прежде заглянуть в мыльню.

– Вода наверняка холодная. Топки на ночь гасят.

– Мы воины Бога, Халэд, и нам надлежит быть стойкими.

– Я постараюсь это запомнить, мой лорд.

Вода в мыльне и впрямь оказалась ледяная, так что Спархок там не замешкался. Завернувшись в мягкий белый плащ, он прошел по темным дворцовым коридорам в ярко освещенную кухню, где его дожидались Халэд и заспанный Келтэн.

– Приветствую благородного принца-консорта, – сухо проговорил Келтэн. Сэру Келтэну явно не нравилось, когда его будили по ночам.

– Приветствую благородного друга детства благородного принца-консорта, – отозвался Спархок.

– На редкость громоздкий титул, – кисло заметил Келтэн. – И что же это за важное дело, если оно не могло подождать до утра?

Спархок присел у кухонного стола, и хлебопек в белой холщовой рубахе поставил перед ним блюдо жареного мяса и дымящийся ломоть свежего, прямо из печи, хлеба.

– Спасибо, приятель, – поблагодарил его Спархок.

– Где ты был, Спархок? – осведомился Келтэн, садясь напротив друга. В одной руке у него была бутыль с вином, в другой – оловянный кубок.

– Сарати посылал меня в Ламорканд, – ответил Спархок, набивая рот свежим хлебом.

– Знаешь, твоя жена допекла здесь всех и каждого.

– Приятно знать, что она обо мне так беспокоится.

– Для других в этом приятного мало. Что понадобилось Долманту в Ламорканде?

– Сведения. Он не доверял некоторым докладам, которые получал оттуда.

– Чему ж там не доверять? Ламорки, как всегда, увлечены своей национальной забавой – гражданской войной.

– Похоже, что на сей раз это больше, чем просто забава. Помнишь графа Герриха?

– Того, что осадил нас в замке барона Олстрома? Лично с ним я не встречался, но его имя мне знакомо.

– Похоже, он верховодит во всех дрязгах западного Ламорканда, и почти все там убеждены, что он положил глаз на королевский трон.

– Правда? – Келтэн бесцеремонно отломил себе кусок от хлеба, принесенного для Спархока. – Любой барон в Ламорканде не спускает глаз с королевского трона. Что же так обеспокоило Долманта на сей раз?

– Геррих заключает союзы за пределами Ламорканда. Кое-кто из приграничных баронов Пелосии более или менее независим от короля Сороса.

– В Пелосии все, кому не лень, независимы от короля Сороса. Король из него так себе – он тратит слишком много времени на молитвы.

– Странная позиция для воина Господня, – пробормотал Халэд.

– Ты бы запомнил это на будущее, Халэд, – посоветовал ему Келтэн. – Слишком частые моления размягчают мозги.

– Так или иначе, – продолжал Спархок, – если Герриху удастся втянуть пелосийских баронов в свару за трон Фридаля, Фридалю придется объявить войну Пелосии. У Церкви уже есть на руках война в Рендоре, и мысль о втором фронте Долманта не слишком вдохновляет. – Спархок помолчал. – Впрочем, – добавил он, – я набрел еще кое на что. Я случайно подслушал разговор, который не предназначался для моих ушей. В разговоре всплыло имя Дрегната. Ты о нем что-нибудь знаешь?

Келтэн пожал плечами.

– Три-четыре тысячи лет назад он был национальным героем ламорков. Они говорят, будто он был двенадцати футов ростом, каждое утро съедал на завтрак целого быка и каждый вечер выпивал большую бочку меда. Легенда гласит, что он криком дробил горы и мог одной рукой остановить солнце. Впрочем, все эти россказни могут быть слегка преувеличены.

– Весьма забавно. Те, кого я подслушал, говорили друг другу, что он вернулся.

– Тогда это ловкий трюк. Кажется, его убил близкий друг. Ударил кинжалом в спину, а потом проткнул копьем сердце. Ты же знаешь этих ламорков.

– Странное имя, – заметил Халэд. – Что оно означает?

– Дрегнат? – Келтэн почесал в затылке. – «Не ведающий страха» или что-то в этом роде. Ламоркские матери частенько проделывают такое со своими детьми. – Он осушил кубок и перевернул над ним бутыль. В кубок упали несколько сиротливых капель. – Долго мы еще будем беседовать? – осведомился он. – Если ты собираешься проболтать остаток ночи, я принесу еще вина. Но если честно, Спархок, куда охотнее я вернулся бы в свою славную теплую постельку.

– К своей славной теплой служанке? – прибавил Халэд.

– Она соскучится. – Келтэн пожал плечами. Лицо его посерьезнело. – Если ламорки снова толкуют о Дрегнате, значит, им стало тесновато в Ламорканде. Дрегнат хотел править миром, и всякий раз, когда ламорки поминают его имя, это явный признак того, что они поглядывают за границу в поисках свободного местечка.

Спархок отодвинул блюдо.

– Сейчас уже ночь, поздновато тревожиться об этом. Возвращайся в постель, Келтэн. Ты тоже, Халэд. Продолжим разговор утром. – Он поднялся. – Я должен нанести своей жене визит вежливости.

– И это все? – спросил Келтэн. – Визит вежливости?

– Вежливость, Келтэн, бывает разная.

Коридоры дворца были тускло освещены редкими свечами. Спархок бесшумно миновал тронный зал и подошел к королевским покоям. Как обычно, Миртаи дремала в кресле у двери. Спархок остановился, разглядывая тамульскую великаншу. Когда она спала, лицо ее становилось таким красивым, что дух захватывало. Кожа ее золотилась в свете свечи, длинные ресницы касались щек. Меч лежал у нее на коленях, и рука Миртаи легонько сжимала рукоять.

– Даже и не пытайся подкрасться ко мне, Спархок, – проговорила она, не открывая глаз.

– Откуда ты знаешь, что это я?

– Я почуяла твой запах. Вы, эленийцы, совсем забыли, что у вас есть нос.

– Да как же ты могла меня учуять? Я только вымылся.

– Да, я заметила и это. Тебе бы следовало подождать, пока вода хоть немного нагреется.

– Знаешь, Миртаи, иногда ты меня просто поражаешь.

– Тебя легко поразить, Спархок. – Она открыла глаза. – Где ты пропадал? Элана едва с ума не сошла.

– Как она?

– Примерно как всегда. Ты когда-нибудь добьешься того, чтобы она хоть чуточку повзрослела? Мне надоело принадлежать ребенку.

С точки зрения Миртаи, она была рабыней, собственностью королевы Эланы. Это ни в коей мере не мешало ей железной рукой править королевским семейством Элении, бесстрастно решая, что для них хорошо, а что нет. Она резко отмела все попытки Эланы освободить ее, утверждая, что она принадлежит к тамульским атанам и что ее раса по своему темпераменту не приспособлена быть свободной. Спархок был с ней от души согласен, уверенный, что если Миртаи отпустить на волю ее инстинктов, она скоро обезлюдит пару-тройку больших городов.

Она выпрямилась, поднявшись на ноги с исключительной грацией. Миртаи была на добрых четыре дюйма выше Спархока, и он в который раз непривычно почувствовал себя коротышкой, глядя на нее снизу вверх.

– Что тебя так задержало? – осведомилась она.

– Мне пришлось отправиться в Ламорканд.

– Это была твоя идея или чья-то еще?

– Меня послал Долмант.

– Постарайся, чтобы Элана уяснила это с самого начала. Если она решит, что ты задержался по собственной воле, вы еще месяц будете ссориться, а семейные свары действуют мне на нервы. – Миртаи вынула ключ от королевских покоев и прямо, жестко глянула на Спархока. – Будь с ней очень внимателен, Спархок. Она по тебе скучала, и теперь ей нужны весьма осязаемые доказательства твоих нежных чувств. И не забудь запереть на засов дверь спальни. Твоя дочь еще чересчур молода, чтобы просвещать ее в некоторых вещах. – С этими словами Миртаи отперла дверь.

– Миртаи, неужели обязательно запирать нас на всю ночь?

– Разумеется. Я не смогу заснуть, если буду знать, что кто-то из вас бродит по дворцу без присмотра. Спархок вздохнул.

– Ах да, кстати, – небрежно добавил он, – Кринг тоже был в Чиреллосе. Полагаю, через несколько дней он появится здесь, чтобы снова сделать тебе предложение.

– Давно пора, – усмехнулась она. – Прошло три месяца, и я уже начала думать, что он меня больше не любит.

– Ты когда-нибудь примешь его предложение?

– Посмотрим. Ступай, Спархок, разбуди свою жену. Я выпущу вас утром. – Миртаи легонько подтолкнула его в покои и заперла за ним дверь.

Дочь Спархока, принцесса Даная, свернулась калачиком в кресле у камина. Данае сравнялось шесть, у нее были черные волосы, молочно-белая кожа, большие темные глаза и розовые, лукаво изогнутые губы. Она была настоящей маленькой дамой с серьезными и очень взрослыми манерами, и тем не менее ее постоянным спутником был потрепанный набивной медвежонок по кличке Ролло. Принцесса Даная унаследовала Ролло от матери. И, как обычно, маленькие ножки принцессы Данаи были в зеленых пятнах травяного сока.

– Ты припозднился, Спархок, – строго заметила она, обращаясь к отцу.

– Даная, – сказал он, – ты же знаешь, что не должна называть меня так. Если твоя мама услышит это, она начнет задавать вопросы.

– Она спит, – пожала плечами Даная.

– Ты в этом уверена?

Малышка одарила его страдальческим взглядом.

– Ну конечно же, уверена. Я не собираюсь допускать никаких промахов. Ты же знаешь, я и прежде много раз это проделывала. Где ты был?

– Мне пришлось отправиться в Ламорканд.

– А тебе не пришло в голову известить об этом маму? В последнее время она стала совершенно невыносимой.

– Знаю. Мне об этом сообщили уже все, кому не лень. Я не думал, что задержусь так надолго. Хорошо, что ты не спишь. Может быть, ты сумеешь мне помочь.

– Я подумаю над этим, если ты будешь со мной поласковее.

– Перестань. Что ты знаешь о Дрегнате?

– Он был варваром, но поскольку он был и эленийцем, это вполне естественно.

– Ты склонна к предрассудкам.

– Никто не совершенен. Откуда вдруг такой интерес к древней истории?

– По Ламорканду ходят дикие россказни, что якобы Дрегнат вернулся. Ламорки все, как один, точат свои мечи с возвышенным выражением лица. Что все это может означать?

– Дрегнат был королем ламорков несколько тысячелетий назад. Вскоре после того, как вы, эленийцы, научились добывать огонь и вылезли из пещер.

– Не вредничай.

– Хорошо, отец. Так вот, Дрегнат сколотил из ламорков относительно единое войско и отправился завоевывать мир. Ламорки были от него просто в восторге. Однако он поклонялся старым Ламоркским богам, и вашей эленийской церкви пришлась не по вкусу мысль, что на троне всего мира будет восседать язычник, так что Дрегната прикончили.

– Церковь не могла так поступить! – резко возразил Спархок.

– Ты хотел выслушать мой рассказ или вести теологические споры? После смерти Дрегната жрецы ламорков выпотрошили парочку кур и копались в их внутренностях, чтобы прочесть грядущее. Это отвратительный способ, Спархок. Столько грязи! – она содрогнулась.

– Не вини меня. Не я это выдумал.

– «Авгуры», как они себя называли, объявили, что в один прекрасный день Дрегнат вернется, чтобы продолжить начатое, и поведет ламорков к мировому господству.

– Ты хочешь сказать, что они в это верят?

– Раньше верили.

– Ходят еще слухи об отпадении от веры и возвращении к старым языческим богам.

– Этого следовало ожидать. Когда ламорк вспоминает Дрегната, он волей-неволей вытаскивает на свет старых богов. Это так глупо. Неужели им недостаточно настоящих богов?

– Значит, старые боги ламорков – ненастоящие?

– Конечно, нет. Где твоя голова, Спархок?

– Тролли-Боги – настоящие. В чем же тут разница?

– Разница большая, как мир, отец. Это ясно и ребенку.

– Почему бы мне просто не поверить тебе на слово? И почему бы тебе не отправиться в постель?

– Потому что ты еще не поцеловал меня.

– Ох, извини. Я задумался о другом.

– Нельзя забывать о самом важном, Спархок. Ты же не хочешь, чтобы я захирела?

– Нет, конечно.

– Тогда поцелуй меня.

Спархок так и сделал. Как всегда, от нее пахло травой и деревьями.

– Вымой ноги, – сказал он.

– Ну вот еще! – отозвалась она.

– Хочешь целую неделю объяснять маме, откуда у тебя на ногах эти пятна?

– И это все, что я получу? – возмутилась принцесса. – Один жалкий поцелуйчик и умывальные наставления?

Спархок рассмеялся, подхватил ее на руки и поцеловал снова – уже не один раз. Затем опустил на пол.

– А теперь беги.

Принцесса слегка надула губы, вздохнула и направилась к дверям своей спальни, небрежно волоча Ролло за заднюю лапу.

– Дай маме хотя бы глаза сомкнуть до утра, – бросила она через плечо, – и, пожалуйста, постарайтесь не шуметь. И почему это от вас двоих всегда столько шума? – Даная лукаво глянула на него. – Почему ты краснеешь, отец? – осведомилась она с невинным видом. Затем рассмеялась и ушла в спальню, закрыв за собой дверь.

Спархок никогда не был уверен, понимает ли его дочь истинный смысл подобных реплик, хотя чувствовал, что по крайней мере одна часть ее загадочной личности отлично все понимает. Он запер дверь спальни Данаи на засов и вошел в опочивальню, которую делил со своей женой. Прикрыв за собой дверь, Спархок заложил засов.

Огонь в камине догорел до углей, но света было достаточно, чтобы разглядеть молодую женщину, которая была смыслом всей жизни Спархока. Ее густые светлые волосы разметались по подушке, и во сне она выглядела весьма юной и привлекательной. Спархок остановился у изножья кровати, не сводя глаз с Эланы. В ее лице все еще можно было разглядеть черты той маленькой девочки, которую он воспитывал. Он вздохнул. Подобные мысли неизменно вызывали у него грусть, потому что напоминали, что он чересчур стар для Эланы. Ей бы нужен был молодой муж – не такой потрепанный и некрасивый. Спархок тщетно гадал, где же он совершил ошибку, настолько привязавшую к нему Элану, что она и думать не захотела об ином возможном выборе. Наверняка это было что-то мелкое и незначительное. Кто может знать, как подействует на другого мельчайший жест или слово?..

– Я знаю, что ты здесь, Спархок, – сказала Элана, даже не открыв глаза. В голосе ее чувствовалось легкое раздражение.

– Я просто увлекся неким весьма привлекательным зрелищем. – Легкомысленный тон мог избавить его от предстоящих неприятностей, хотя он мало на это надеялся. Серые глаза Эланы открылись.

– Поди сюда, – велела она, протягивая к нему руки.

– Всегда покорнейший слуга вашего величества, – ухмыльнулся Спархок, подойдя к краю кровати.

– В самом деле? – отозвалась она и, обвив руками его шею, поцеловала его. Спархок ответил на поцелуй, и некоторое время ничто другое их не занимало.

– Как ты думаешь, любовь моя, можем мы отложить все упреки до утра? – спросил он. – Я немного устал. Почему бы нам не продолжить поцелуи и все прочее, а уж позже ты поругаешь меня всласть?

– И растеряю всю свою злость? Глупости, Спархок. Я приберегла для тебя самые разнообразные ругательства.

– Могу вообразить. Долмант послал меня в Ламорканд, чтобы кое-что там выяснить. Это заняло у меня больше времени, чем я рассчитывал.

– Это нечестно, Спархок! – возмутилась она.

– Что-то не понимаю.

– Ты не должен был говорить это сразу. Нужно было подождать, пока я потребую объяснений, а не давать их сразу и непрошеными. Ты мне все испортил.

– Сможешь ли ты простить меня? – осведомился он притворно-сокрушенным тоном, целуя ее в шею. Он давно уже обнаружил, что его юная жена обожает подобные игры. Элана рассмеялась.

– Я подумаю, – сказала она, вновь целуя его. Женщины из его семьи решительно, отличались крайней несдержанностью в чувствах. – Ну, хорошо. Все равно ты уже все испортил, так что расскажи мне, чем это ты занимался и почему не послал мне весточку, что задержишься.

– Политика, любовь моя. Ты же знаешь Долманта. Ламорканд на грани мятежа. Сарати нужно было профессиональное заключение, но он не хотел, чтобы разошлись слухи о моей поездке, и запретил мне упоминать об этом в письмах.

– Думаю, пора мне потолковать по душам с нашим почтенным архипрелатом, – зловеще проговорила Элана. – Он, кажется, забыл, кто я такая.

– Я бы не советовал этого делать, Элана.

– Но, любимый, я ведь не собираюсь воевать с ним. Я просто хочу указать ему, что он забывает о самых обыкновенных правилах приличия. Прежде чем посылать куда-то моего мужа, он должен был спросить меня. Я слегка устала от имперских замашек его архипрелатства, а потому собираюсь поучить его хорошим манерам.

. – Можно мне быть при этом? Разговор должен выйти прелюбопытнейший.

– Спархок, – Элана одарила его уничтожающим взглядом, – если ты хочешь избегнуть официального выговора, ты должен немедленно предпринять кое-какие весомые шаги для смягчения моего неудовольствия.

– Я как раз собирался приступить к этому, – ответил он, заключая ее в объятья.

– Отчего тебя так долго не было? – вздохнула королева.

Немного позже неудовольствие ее величества королевы Элении заметно смягчилось.

– Что же ты узнал в Ламорканде, Спархок? – спросила она, лениво вытягиваясь на ложе. Интерес к политике никогда полностью не покидал мыслей Эланы.

– Западный Ламорканд кипит. Там есть один граф по имени Геррих. Мы встречались с ним, когда искали Беллиом. Он был в сговоре с Мартэлом в одном хитроумном замысле, имевшем своей целью держать воинствующие ордена подальше от Чиреллоса на время выборов.

– Это весьма много говорит о характере господина графа.

– Возможно и так, но Мартэл всегда был искусен в манипулировании людьми. Он завязал небольшую войну между Геррихом и братом патриарха Ортзела. Как бы то ни было, та кампания слегка расширила горизонты нашего графа. Он подумывает о ламоркандском троне.

– Бедненький Фредди, – вздохнула Элана. Фридаль Ламоркандский приходился ей дальним родственником. – Но какое дело до этого церкви? У Фредди большая армия, он как-нибудь управится с одним честолюбивым графом.

– Все не так просто, любовь моя. Геррих заключил союзы с другими дворянами западного Ламорканда. Он собрал армию никак не меньше королевской и ведет переговоры с пелосийскими баронами из окрестностей озера Вэнн.

– Эти бандиты, – с откровенным пренебрежением проговорила королева. – Их может купить кто угодно.

– Ты хорошо осведомлена в тамошней политике, Элана.

– Приходится, Спархок. Пелосия на северо-востоке граничит с Эленией. Нынешние беспорядки могут как-то повредить нам?

– Пока что – никак. Геррих обратил свои взоры на восток – то есть к столице.

– Может быть, мне стоит предложить Фредди союз, – пробормотала королева. – Если в тех местах разразится война, я смогу под шумок оттяпать кусочек юго-западной Пелосии.

– У нас появились территориальные амбиции, ваше величество?

– Не сегодня, Спархок, – усмехнулась она. – Нынешней ночью у меня на уме кое-что другое. – И снова потянулась к нему.

Миновало время, был близок рассвет. Размеренное дыхание Эланы говорило Спархоку, что она заснула. Он выскользнул из постели и подошел к окну. Годы военной службы приучили его почти бессознательно проверять погоду перед наступлением дня.

Дождь прекратился, зато ветер усилился. Была ранняя весна, и еще несколько недель не стоило даже надеяться на приличную погоду. Спархок рад был, что вовремя добрался домой – наступающий день выглядел очень уж неприглядно. Он посмотрел на факелы, горевшие во внутреннем дворе, – их пламя металось и билось, вспыхивая на ветру.

Как случалось всегда в непогоду, мысли Спархока вернулись к годам, которые он прожил в выжженном солнцем Джирохе, гдеженщины с закрытыми лицами, с головы до пят закутанные в черное, шли к источнику в сером сиянии рассвета и где женщина по имени Лильяс заполняла его ночи тем, что она именовала любовью. Спархок, однако, не вспоминал ту ночь в Кипприа, когда наемные убийцы Мартэла едва не выпустили из него всю кровь вместе с жизнью. Этот счет он уладил с Мартэлом в Земохе, в храме Азеша, так что не стоило вспоминать ни старый скотный двор в окрестностях Кипприа, ни звон монастырских колоколов, взывавший к нему из тьмы.

Минутное ощущение, что за ним следят, ощущение, испытанное им на узкой улочке по дороге ко дворцу, все еще беспокоило Спархока. Происходило что-то непонятное, и он от души жалел, что не может поговорить об этом с Сефренией.

ГЛАВА 2

– Но, ваше величество, – протестовал граф Лэнда, – нельзя в таком тоне обращаться к архипрелату! – Лэнда с досадой воззрился на лист бумаги, который только что передала ему королева. – Вы разве только не назвали его вором и негодяем!

– Как, неужели я это упустила? – отозвалась она. – Какая невнимательность!

Как обычно по утрам, они собрались в отделанной синим Зале Совета.

– Неужели ты не можешь повлиять на нее, Спархок? – взмолился Лэнда.

– О, Лэнда, – рассмеялась Элана, улыбаясь ветхому старичку, – это же всего лишь черновик. Я была слегка раздражена, когда писала его.

– Слегка?!

– Я знаю, мой лорд, что мы не можем отправить это письмо как есть. Я просто хотела дать тебе понять, каковы мои истинные чувства, прежде чем мы перефразируем их и уложим в рамки дипломатического языка. Все дело в том, что Долмант заходит слишком далеко. Он всего лишь архипрелат, а не император. Церковь и так уже забрала чересчур много власти над светскими делами, и если Долманта не окоротить, скоро все монархи Эозии станут его вассалами. Прошу прощения, господа. Я истинная дочь церкви, но мне вовсе не улыбается падать на колени перед Долмантом и принимать из его рук корону в какой-нибудь выдуманной церемонии, вся цель которой – как следует меня унизить.

Спархок был слегка удивлен политической зрелостью своей юной жены. Структура власти в Эозии всегда зависела от довольно хрупкого равновесия между властью церкви и властью королей. Стоило нарушить это равновесие, и дела шли наперекосяк.

– Ее величество права, Лэнда, – сказал он задумчиво. – Эозийские монархи за последние пару поколений не были особенно сильными. Алдреас был… – Он замялся, подыскивая слово.

– Болваном, – хладнокровно высказалась его жена о собственном отце.

– Я бы не стал выражаться так резко, – пробормотал он. – Воргун сумасброден, Сорос – религиозный фанатик, Облер стар, а Фридаль правит только с соизволения своих баронов. Дрегос позволяет своим родственникам решать все за него, Бризант Камморийский неумеренно сластолюбив, и я даже не знаю имени нынешнего короля Рендора.

– Оджарин, – вставил Келтэн. – Да только какое это имеет значение?

– Так или иначе, – продолжал Спархок, откинувшись в кресле и глубокомысленно потирая щеку, – в то же самое время у нас имеется изрядное количество весьма способных церковников. Долгое бессилие Кливониса некоторым образом поощряло патриархов действовать по своему разумению. Если б где-нибудь освободился трон, тот же Эмбан, Ортзел или Бергстен были бы не худшими на него кандидатами, и даже Энниас был весьма и весьма искушен в политике. Когда короли слабеют, церковь набирает силу – иногда даже чересчур.

– Валяй напрямик, Спархок! – проворчал Платим. – Ты что же, хочешь сказать, что мы должны объявить войну церкви?

– Не сегодня, Платим, хотя эту идею стоит приберечь про запас. Именно сейчас, я думаю, самая пора послать в Чиреллос кое-какие предостерегающие сигналы, и именно это может сделать наша королева. После того как она обвела всю курию вокруг пальца во время выборов Долманта, они, я думаю, не пропустят мимо ушей ни единого ее слова. Я даже не уверен, Лэнда, что это письмо так уж нуждается в смягчении. Посмотрим, удастся ли нам привлечь их внимание.

Глаза Лэнды загорелись.

– Именно так и следует играть в эту игру, друзья мои! – воодушевленно воскликнул он. – Вы только учтите, – заметил Келтэн, – вполне возможно, Долмант и сам не понимает, что перешел границу. Может быть, он послал Спархока в Ламорканд как временного магистра Ордена Пандиона и совершенно не учел тот факт, что Спархок еще и принц-консорт. Сарати сейчас чересчур занят.

– С такой рассеянностью ему нечего делать на троне архипрелата! – напористо объявила Элана. Глаза ее сузились, что всегда было опасным признаком. – Дадим ему ясно и недвусмысленно понять, что он задел мои чувства. Он из кожи вон вылезет, чтобы загладить свою вину, и я, быть может, сумею этим воспользоваться, чтобы вернуть это герцогство к северу от Ворденаиса. Лэнда, есть ли у нас какой-нибудь способ удержать людей от того, чтобы завещать свои владения церкви?

– Это древний обычай, ваше величество.

– Знаю-знаю, но земля-то изначально принадлежит короне. Разве мы не имеем права хоть в какой-то степени решать, кто ее унаследует? Казалось бы, если дворянин умирает бездетным, следует ожидать, что его земли вернутся в казну, но всякий раз, когда в Элении объявляется бездетный нобиль, церковники кружат над ним, точно стая стервятников, уговаривая отдать земли им.

– Отбирай титулы, – посоветовал Платим. – Издай закон, что если у дворянина нет наследника, он не властен решать судьбу своих владений.

– Аристократия взбунтуется! – воскликнул Лэнда.

– А для чего тогда существует армия? – пожал плечами Платим. – Чтобы усмирять бунты. Вот что я скажу тебе, Элана: издай закон, а я устрою несколько шумных и кровавых случаев для тех, кто будет кричать громче всех. Аристократы соображают нешибко, но уж этот намек они поймут – рано или поздно.

– Как по-твоему, это выход из положения? – спросила Элана у графа Лэнды.

– Не может быть, чтобы ваше величество всерьез обсуждали такое!

– Но ведь что-то же надо делать, Лэнда. Церковь пожирает мое королевство акр за акром, и когда очередные владения попадают к ней в руки, они раз и навсегда изымаются из налоговых списков. – Она помолчала. – Пожалуй, это и есть возможность сделать то, о чем говорил Спархок, – привлечь внимание церкви. Почему бы нам не изготовить набросок какого-нибудь особенно жесткого закона и не позволить «случайно» оказаться этому наброску в руках какого-нибудь церковника средней руки? Можно наверняка сказать, что набросок окажется в руках Долманта прежде, чем успеют просохнуть чернила.

– Это же бесчестно, ваше величество! – вздохнул Лэнда.

– Я так рада, что ты одобряешь мою идею, мой лорд. – Она огляделась. – Что у нас еще на сегодня, господа?

– Незаконные разбойники в горах близ Кардоса, Элана, – прогудел Платим. Чернобородый толстяк восседал в кресле, забросив ноги на стол. Под рукой у него стояли бутыль с вином и кубок. Камзол на нем был измят, весь в следах еды, нечесаные волосы свисали на лоб, почти закрывая глаза. Платим был хронически неспособен пользоваться титулами, но королева предпочитала закрывать на это глаза.

– Незаконные? – удивленно хохотнул Келтэн.

– Ты знаешь, что я имею в виду, – проворчал Платим. – У них нет разрешения от совета воров действовать в тех местах, а кроме того, они нарушают все правила. Я не уверен до конца, но, по-моему, они из бывших приспешников первосвященника Симмура. Тут ты дала промашку, Элана. Тебе нужно было сначала заполучить их всех в свои руки, а уж потом объявлять вне закона.

– Да ладно, – пожала плечами королева. – Никто не совершенен.

Отношения Эланы с Платимом носили особенный характер. Она понимала, что толстяк неспособен к аристократической почтительности, а потому прощала ему грубоватость, которой не потерпела бы ни от кого другого. При всех своих недостатках Платим оказался одаренным, почти блестящим советником, и Элана высоко ценила его.

– Меня не удивляет, что пособники Энниаса, оказавшись в затруднении, вышли на большую дорогу. Они и с самого начала были настоящими разбойниками. Кроме того, эти горы всегда кишели бандитами. Шайкой больше, шайкой меньше – какая разница?

– Элана, – вздохнул толстяк, – ты для меня точно младшая сестренка, – но иногда ты проявляешь прямо-таки вопиющее невежество. Законный разбойник знает правила. Он знает, каких путников можно ограбить или убить, а каких лучше оставить в покое. Никого особенно не потревожит, если какому-нибудь богатому купцу перережут горло и заберут у него кошелек, но если в горах погибнет чиновник или знатный дворянин, властям придется предпринять хоть какие-то шаги и хотя бы сделать вид, что они исполняют свои обязанности. А такое повышенное внимание властей весьма вредно для нашего дела, потому что на виселицу попадают совершенно невинные преступники. Разбой на большой дороге – занятие не для дилетантов. К тому же это еще не все. Эти бандиты говорят крестьянам, что они не простые разбойники, а патриоты, восставшие против жестокого тирана – то есть против тебя, сестренка. А среди крестьян всегда в достатке недовольных, чтобы в них пробудилось сочувствие к этому отребью. Вам, аристократам, не стоит соваться в наше ремесло. Вы вечно примешиваете к преступлению политику.

– Но, дорогой мой Платим, – чарующе промурлыкала Элана, – я думала, ты это знаешь. Политика и есть преступление.

Толстяк разразился оглушительным хохотом.

– Обожаю эту девчонку! – сообщил он всем собравшимся. – Можешь не беспокоиться об этом пустяке, Элана. Я пошлю кое-кого из своих людей пробраться в эту шайку, а когда вернется Стрейджен, мы с ним потолкуем и найдем способ убрать это отребье из нашего дела.

– Я знала, что могу рассчитывать на тебя, – сказала королева и встала. – Если это все, господа, то у меня назначена встреча с портным. – Она оглянулась. – Идем, Спархок?

– Одну минутку, – отозвался он. – Мне нужно перекинуться словом с Платимом.

Элана кивнула и направилась к двери.

– Что тебе нужно, Спархок? – осведомился Платим.

– Прошедшей ночью в городе я видел Нэйвин. Она работает на улицах.

– Нэйвин? Что за чушь! Она и о деньгах-то не всегда вспоминает.

– Я сказал ей примерно то же самое. Она поссорилась с Шандой и торчала на углу улицы неподалеку от восточных ворот. Я отправил ее в гостиницу, чтобы не мокла под дождем. Можем мы для нее что-нибудь сделать?

– Я посмотрю, что удастся сделать, – пообещал Платим.

Элана еще не успела выйти из залы, а Спархок иногда забывал, какой у нее острый слух.

– Кто такая Нэйвин? – осведомилась она с порога голосом, лишь самую малость более резким, чем обычно.

– Шлюха, – пожал плечами Платим, – близкая приятельница Спархока.

– Платим! – выдохнул Спархок.

– А что, разве нет?

– Ну, в общем-то да, но когда ты говоришь это таким тоном… – Спархок замялся, подыскивая нужные слова.

– А-а. Я совсем не это имел в виду, Элана. Насколько я знаю, твой муж тебе абсолютно верен. Нэйвин – шлюха. Это ее занятие, хотя оно не имеет ничего общего с ее дружбой… не то чтобы она ему не предлагала, но ведь она всем предлагает. Нэйвин – весьма щедрая девица.

– Пожалуйста, Платим, – простонал Спархок, – не защищай меня больше, хорошо?

– Нэйвин славная девушка, – продолжал объяснять Элане Платим. – Она трудится не покладая рук, заботится о своих клиентах и исправно платит налоги.

– Налоги? – воскликнула Элана. – Ты хочешь сказать, что мое правительство поощряет подобные занятия? И узаконивает их тем, что берет налоги?

– Где ты живешь, Элана – на луне? Конечно же, Нэйвин платит налоги. Мы все платим налоги – уж об этом-то Лэнда заботится. Нэйвин как-то помогла Спархоку, когда ты была больна. Он разыскивал известного тебе Крегера, и Нэйвин ему подсобила. Как я уже сказал, она предлагала Спархоку и другие услуги, но он осадил ее – весьма вежливо. Нэйвин это всегда немного разочаровывало.

– Нам с тобой предстоит очень долгий разговор, Спархок, – зловеще предупредила Элана.

– Как пожелает ваше величество, – вздохнул он вслед холодно удалявшейся королеве.

– Она плохо знакома с настоящей жизнью, а, Спархок?

– Это все ее затворническое воспитание.

– Я думал, что ее воспитывал ты.

– Верно.

– Ну, тогда тебе остается винить только самого себя. Я загляну к Нэйвин и все ей объясню.

– Ты что, спятил?

Телэн приехал из Дэмоса на следующий день – он въехал во внутренний двор бок о бок с сэром Беритом. Спархок и Халэд встречали их у дверей конюшни. Принц-консорт изо всех сил старался не попадаться на глаза королеве, покуда не ослабнет ее любопытство насчет Нэйвин. Телэн шмыгал покрасневшим носом, глаза у него припухли.

– Я думал, ты останешься на ферме, пока не пройдет простуда, – сказал ему Спархок.

– Я не вынес всех этих материнских забот, – пожаловался Телэн, соскальзывая с седла. – Одна мать – это уже чересчур, но у нас с братьями их теперь две. Вряд ли у меня хватит духу сразиться еще с одной миской куриного бульона.

– Телэн, – ворчливо приветствовал сводного брата Халэд. Плечистый молодой оруженосец критически оглядел Телэна. – Глаза у тебя выглядят просто ужасно.

– Видел бы ты их изнутри, как я.

Телэну почти сравнялось пятнадцать, и он проходил через известный период в жизни подростка. Спархок был точно уверен, что за последние полтора месяца юный воришка подрос самое меньшее на три дюйма, и его руки почти до локтей торчали из рукавов камзола.

– Как ты думаешь, у поваров найдется что-нибудь поесть? – спросил мальчик. Телэн стремительно рос, а потому ел почти непрерывно.

– Я привез кое-какие бумаги тебе на подпись, Спархок, – сказал Берит. – Ничего срочного, но я решил проехаться с Телэном. – Берит был в кольчуге, на поясе висел широкий меч. Его любимым оружием тем не менее оставался боевой топор, притороченный к седлу.

– Ты собираешься вернуться в замок? – спросил у него Халэд.

– Если только Спархоку зачем-нибудь не нужно, чтобы я остался здесь.

– Тогда я поеду с тобой. Сэр Оларт хочет дать нам после обеда несколько уроков обращения с копьем.

– Почему бы тебе пару раз не выбить его из седла? – предложил Берит. – Тогда он оставит тебя в покое. Ты же можешь это сделать, верно? Ты и сейчас уже лучше, чем он.

Халэд пожал плечами.

– Это задело бы его чувства.

– Не говоря уже о ребрах, плечах и спине, – рассмеялся Берит.

– Демонстрировать превосходство над наставником – чистейшей воды хвастовство, – сказал Халэд. – Другие послушники и так уже косо глядят на то, как мы с братьями их обходим. Мы пытались объясниться, но они чересчур чувствительны к нашему крестьянскому происхождению. Ты же знаешь, как это бывает. – Он выразительно глянул на Спархока. – Я понадоблюсь тебе нынче после обеда, мой лорд?

– Нет. Отправляйся в замок и слегка попорть доспехи сэра Оларта. Он несколько преувеличенного мнения о своем искусстве. Дай ему урок смирения.

– Спархок, я и вправду голоден, – пожаловался Телэн.

– Ну хорошо. Пойдем в кухню. – Спархок критически оглядел своего юного приятеля.

– А потом, видно, придется снова послать за портным. Ты растешь, как дурная трава.

– Это не я выдумал.

Халэд начал седлать коня, а Спархок и Телэн отправились во дворец на поиски еды. Примерно часом позже они вошли в королевские покои и увидели Элану, Миртаи и Данаю, сидящих у камина. Элана листала какие-то бумаги, Даная играла с Ролло, а Миртаи точила один из своих кинжалов.

– Ну и ну, – проговорила Элана, поднимая глаза от бумаг, – да ведь это же мой благородный принц-консорт и бродячий паж.

Телэн отвесил поклон и громко чихнул.

– Достань носовой платок, – велела ему Миртаи.

– Слушаюсь, сударыня.

– Как поживают ваши матери? – спросила Элана. Все, быть может бессознательно, использовали эту фразу, говоря с Телэном и его сводными братьями. Впрочем, фраза имела вполне осмысленное значение, потому что отражала действительность. Эслада и Элис заботились о пяти сыновьях Кьюрика самозабвенно, не деля на своих и чужих.

– Хлопочут, моя королева, – ответил Телэн. – Заболеть в их доме – сущий кошмар. За прошлую неделю меня ухитрились напичкать всеми снадобьями от простуды, какие только известны человечеству.

Из-под его камзола, где-то в области живота, донесся странный пронзительный писк.

– Это твой желудок? – осведомилась Миртаи. – Ты что, опять проголодался?

– Нет, я только что поел. И, наверное, не проголодаюсь еще с четверть часа. – Телэн запустил руку за отворот камзола. – Бедная зверюшка так притихла, что я совсем забыл о ее существовании.

Он подошел к Данае, которая завязывала кукольный чепчик под подбородком своего Ролло.

– Я привез тебе подарок, принцесса, – сказал мальчик.

Глаза Данаи загорелись, она отложила Ролло и села, терпеливо ожидая продолжения.

– Никаких поцелуев, – предостерег Телэн. – Хватит и одного «спасибо». Я простудился, и ты можешь подхватить заразу.

– Что ты мне привез? – жадно спросила она.

– Не что, а кого. Я нашел его под кустом на дороге. Он немного мокрый и грязный, но ты сможешь высушить его и причесать. Пустяк, конечно, но я думал, тебе понравится… хоть чуточку. – Телэн развлекался, как мог.

– Ну покажи мне его, пожалуйста! – взмолилась принцесса.

– Конечно, отчего бы и нет?

Рука Телэна нырнула глубже под камзол, извлекла на свет замурзанного серого котенка и усадила на пол перед принцессой. Котенок был полосатый, с тощим хвостиком, большими ушами и любопытными голубыми глазенками. Зверек осторожно шагнул к своей новой хозяйке.

Даная пискнула от удовольствия, подхватила котенка и прижала к щеке.

– Какая прелесть! – воскликнула она.

– Прощайте, занавески, – смиренно вздохнула Миртаи. – Котята обожают лазать по занавескам.

Телэн ловко увернулся от восторженных объятий маленькой дочки Спархока.

– Я простужен, Даная, – предостерег он. – Забыла?

Спархок был уверен, что со временем его дочь наберется опыта и довольно скоро Телэну уже не так-то легко будет уворачиваться от выражения ее чувств. Котенок наверняка был подарен просто так, в некоем мгновенном порыве, над которым Телэн не дал себе труд задуматься. Однако судьба юноши тем самым была решена, причем бесповоротно. Пару дней назад Спархок от нечего делать размышлял, где же он допустил промашку, раз и навсегда привязавшую к нему нежные чувства Эланы. Этот ободранный тощий котенок был промашкой Телэна – во всяком случае, одной из них. Спархок мысленно пожал плечами. Телэн будет хорошим зятем – после того как Даная его натаскает.

– Ничего страшного, ваше величество? – тем временем спрашивал Телэн у королевы. – Я имею в виду то, что я подарил ей котенка?

– Не кажется ли тебе, что об этом уже поздновато спрашивать? – осведомилась Элана.

– Ну, я не знаю, – дерзко ответил Телэн, – по мне, так в самый раз.

Элана взглянула на дочь, которая уткнулась лицом в шерстку котенка. Все коты прирожденные оппортунисты. Котенок шлепнул по щеке девочки мягкой лапкой и уютно устроился в ее руках. Кто-кто, а котята умеют устраиваться.

– Как же я могу сказать «нет», Телэн, после того, как ты уже отдал ей котенка?

– Это было бы слегка затруднительно, а, ваше величество? – Мальчик громко чихнул. Миртаи поднялась, отложила кинжал и через комнату направилась к Телэну. Она протянула руку, и мальчишка отпрянул.

– Без глупостей, – сказала Миртаи и приложила ладонь к его лбу. – У тебя жар.

– Это не нарочно.

– Нам лучше уложить его в постель, Миртаи, – сказала Элана, поднимаясь из кресла.

– Вначале пусть как следует пропотеет, – ответила великанша. – Я отведу его в мыльню и хорошенько пропарю. – Она твердо взяла Телэна за руку.

– Ты не пойдешь со мной в мыльню! – запротестовал он, багровея до кончиков ушей.

– Заткнись! – приказала она. – Передай поварам, Элана, чтобы приготовили горчичный пластырь и сварили куриный бульон. Когда я приведу его из мыльни, мы залепим ему грудь пластырем, сунем в постель и будем поить с ложки бульоном.

– Спархок, и ты позволишь им все это со мной проделать? – воззвал Телэн.

– Я бы и рад помочь тебе, дружок, – отозвался Спархок, – но мне, знаешь ли, надо заботиться и о собственном здоровье.

– Лучше бы я умер! – простонал Телэн, когда Миртаи выволакивала его из комнаты.

Несколькими днями позже из Эмсата прибыли Стрейджен и Улаф, и их тотчас же провели в королевские покои.

– Толстеешь, Спархок, – грубовато заметил Улаф, снимая шлем, увенчанный рогами огра.

– Я прибавил несколько фунтов, – сознался Спархок.

– Изнеженная жизнь, – с упреком проворчал Улаф.

– Как поживает Воргун? – спросила Элана у рослого светловолосого талесийца.

– Совсем спятил, – печально ответил Улаф. – Его заперли в западном крыле дворца. Он почти все время буйствует.

Элана вздохнула.

– Мне он всегда нравился – когда был трезв, конечно.

– Сомневаюсь, что вы будете испытывать те же чувства к его сыну, ваше величество, – сухо заметил Стрейджен. Как и Платим, Стрейджен был вором, но его манеры отличались куда большим блеском.

– Я его никогда не встречала, – сказала Элана. – Прибавьте это обстоятельство к следующей благодарственной молитве, ваше величество. Его зовут Авин – коротенькое ничтожное имя коротенького ничтожного человечка. Я бы не назвал его многообещающей личностью.

– Он и в самом деле так плох? – спросила Элана у Улафа.

– Авин Воргунсон? Стрейджен чересчур великодушен. Авин – мелкий человечишка, который проводит все свое время в стараниях не остаться незамеченным. Когда он узнал, что я собираюсь сюда, он вызвал меня во дворец и вручил королевское послание для вашего величества. Он истратил два часа, пытаясь произвести на меня впечатление.

– И как, произвел?

– Честно говоря, нет. – Улаф запустил руку под плащ и вынул сложенный и запечатанный лист пергамента.

– Что там написано? – спросила Элана.

– Понятия не имею. У меня нет привычки читать чужую почту. Я так полагаю, что это серьезный трактат по поводу погоды. Авин Воргунсон до смерти боится, что о нем могут забыть, а потому каждый путешественник, покидающий Эмсат, увозит с собой гору королевских посланий.

– Как прошло путешествие? – спросил Спархок.

– Я бы не сказал, что морские прогулки в это время года доставляют массу удовольствия, – ответил Стрейджен. Его голубые глаза похолодели. – Мне придется потолковать с Платимом. В горах близ Кардоса на нас с Улафом напали какие-то негодяи. Разбойникам надлежит знать, с кем они имеют дело.

– Это не профессионалы, – пояснил ему Спархок. – Платим уже знает о них и собирается принять меры. Были проблемы?

– Только не у нас, – пожал плечами Улаф. – Для этих дилетантов, впрочем, день оказался не самым удачным. Мы свалили пятерых в канаву, и тогда остальные живо припомнили, что у них где-то еще назначена важная встреча. – Он подошел к двери и выглянул в коридор. Затем плотно прикрыл дверь и внимательно огляделся. – Спархок, здесь в покоях есть слуги или кто-нибудь в этом роде?

– Никого, кроме Миртаи и нашей дочери.

– Тогда все в порядке. Думаю, им мы можем доверять. Комьер велел мне сообщить тебе, что Авин Воргунсон ввязался в сговор с графом Геррихом из Ламорканда. Геррих замахивается на трон короля Фридаля, а Авин не отличается сообразительностью, чтобы не ввязываться во внутренние дрязги ламорков. Комьер полагает, что между ними заключено что-то вроде тайного союза. Патриарх Бергстен везет точно такое же сообщение в Чиреллос.

– Граф Геррих рискует сильно разгневать Долманта, если не будет задумываться о последствиях, – заметила Элана. – Он пытается заключать союзы направо и налево, а ведь ему известно, что это противозаконно. Ламоркские свары не должны вовлекать другие королевства.

– В самом деле есть такой закон? – недоверчиво спросил Спархок.

– Разумеется. Он действует вот уже тысячу лет. Если бы ламоркандские бароны вольны были заключать союзы на стороне, они бы каждое десятилетие втягивали в войну весь континент. Такое и случалось прежде, пока не вмешалась церковь и не запретила им так поступать.

– А ты еще говоришь, что у нашего сообщества странные законы! – смеясь, заметил Стрейджен Платиму.

– Это совершенно разные вещи, милорд Стрейджен, – высокомерно проговорила Элана. – Наши странности порождены государственной политикой, а ваши – обыкновенным здравым смыслом. Разница весьма существенная.

– Я тоже так думаю.

Спархок смотрел на них, когда все это случилось, так что не было никаких сомнений – он ощутил странный холодок и уловил на краю зрения смутный промельк темноты, и то же самое произошло с остальными.

– Спархок! – испуганно вскрикнула Элана.

– Да, – отозвался он. – Я видел это.

Рука Стрейджена с кошачьей стремительной ловкостью скользнула к эфесу, наполовину выдернув из ножен шпагу.

– Что это? – спросил он, озираясь.

– Невероятность, – ответила Элана ровным голосом, но взгляд, который она бросила на своего мужа, был куда менее уверенным. – Ведь так, Спархок? – Голос ее едва заметно дрогнул.

– Я тоже так полагал, – ответил он.

– Не время говорить загадками, – заметил Стрейджен.

Тут холодок и тень исчезли, и все вздохнули с облегчением.

Улаф испытующе поглядел на Спархока.

– Это было именно то, о чем я подумал? – осведомился он.

– Кажется, да.

– Не будет ли кто-нибудь так любезен объяснить мне, что происходит? – потребовал Стрейджен.

– Помнишь то облако, которое преследовало нас в Пелосии? – спросил Улаф.

– Само собой. Но ведь то был Азеш?

– Нет. Мы тоже так думали, но Афраэль сказала, что мы ошибаемся. Это случилось уже после того, как ты отправился в Симмур, так что ты мог и не слышать об этом. Облако, которое мы видели тогда, – Тролли-Боги. Они внутри Беллиома.

– Внутри?

– Им понадобилось укрытие после того, как они проиграли несколько споров с младшими богами Стирикума.

Стрейджен поглядел на Спархока.

– Ты вроде бы говорил мне, что бросил Беллиом в море.

– Так оно и есть.

– И Тролли-Боги не могут оттуда выбраться?

– Именно так мы и полагали.

– Тебе нужно было подыскать море поглубже.

– Глубже того моря и не бывает.

– Худо дело. Похоже, кому-то удалось выловить Беллиом.

– Это логично, Спархок, – заметил Улаф. – Шкатулка была выложена изнутри золотом, а Афраэль говорила, что золото помешает Беллиому выбраться оттуда собственными силами. Поскольку Тролли-Боги заперты в Беллиоме, они тоже бессильны. Значит, кто-то нашел шкатулку.

– Я слыхал, что ловцы жемчуга могут нырять довольно глубоко, – заметил Стрейджен.

– Не настолько глубоко, – возразил Спархок. – Кроме того, что-то здесь не так.

– И ты только сейчас это понял? – осведомился Стрейджен.

– Я не это имел в виду. Когда мы были в Пелосии, это облако видели все, верно?

– О да! – горячо согласился Улаф.

– Но прежде – когда это была всего лишь тень – ее видели только я и Элана, потому что у нас были кольца. Сейчас тут была тень – именно тень, а не облако, так?

– Ну да, – кивнул Стрейджен.

– Тогда почему же ее увидели и вы с Улафом? Стрейджен беспомощно развел руками.

– И это еще не все, – прибавил Спархок. – Той ночью, когда я вернулся из Ламорканда, я ощутил на улице, что кто-то – и, быть может, не один – следит за мной. Это были не эленийцы, не стирики и, думается мне, вообще не люди. Тень, что промелькнула сейчас, оставила у меня точно такое же ощущение.

– Если б только мы могли поговорить с Сефренией! – пробормотал Улаф.

Спархок был уверен, что такое возможно, но не мог открыть этого остальным.

– Расскажем другим об этом происшествии? – спросил Стрейджен.

– Не стоит поднимать панику, пока мы не выясним что-нибудь еще, – решил Спархок.

– Верно, – согласился Стрейджен. – У нас еще будет время вдоволь попаниковать – и поразмыслить тоже.

В следующие дни погода прояснилась, и одно это обстоятельство подняло настроение во дворце. Спархок подолгу запирался втроем с Платимом и Стрейдженом, а затем оба вора послали своих людей в Ламорканд, чтобы разузнать тамошнюю обстановку.

– Именно это мне и следовало сделать в первую очередь, – сказал Спархок, – но Сарати не дал мне такой возможности. У нашего почтенного архипрелата есть свои недостатки. Он никак не может взять в толк, что официальный посланец никогда не сможет добраться до самой сути происходящего.

– Типично аристократическая ограниченность, – промурлыкал Стрейджен. – Именно подобные мелочи облегчают жизнь таким, как я и Платим.

Спархок предпочел не спорить с ним на эту тему.

– Скажите своим людям, чтобы были осторожны, – предостерег он воров. – У ламорков в обычае решать все проблемы ударом кинжала, а мертвый шпион вряд ли доставит нам полезные сведения.

– Поразительная проницательность, старина, – протянул Стрейджен. – Просто удивительно, как это нам с Платимом никогда не приходило в голову что-то подобное.

– Ладно, – признал Спархок, – пожалуй, я и впрямь говорю банальности.

– Мы это тоже заметили, верно, Платим?

– Спархок, – проворчал Платим, – скажи Элане, что меня несколько дней не будет во дворце.

– Куда ты собрался?

– Это не твое дело. Мне нужно кое о чем позаботиться.

– Ладно, только не теряй с нами связи.

– Опять ты говоришь банальности, Спархок. – Толстяк почесал брюхо. – Я потолкую с Телэном. Он будет знать, как меня найти, если я позарез понадоблюсь королеве. – Он закряхтел, с усилием выбираясь из кресла. – Пора бы мне немного похудеть, – проворчал он себе под нос и направился к двери свойственной всем тучным людям косолапой и переваливающейся походкой.

– Он сегодня в чудесном настроении, – заметил Спархок.

– На него свалилось слишком много дел, – пожал плечами Стрейджен.

– У тебя есть надежные связи в королевском дворце в Эмсате?

– Есть кой-какие людишки. Что тебе нужно?

– Хочу подбросить несколько камешков на гладкий путь согласия между Авином и графом Геррихом. Геррих обретает чересчур большое влияние в северной Эозии. Может быть, тебе еще стоит обратиться к Меланду в Эйси. Геррих уже заключает союзы в Пелосии и Талесии. Я бы сильно удивился, если бы он пропустил Дэйру, а в Дэйре и так неспокойно. Скажи Меланду, чтобы держал ушки на макушке.

– Кажется, этот Геррих серьезно тебя беспокоит?

– В Ламорканде, Стрейджен, происходит нечто для меня непонятное, и я не хочу, чтобы Геррих сильно опередил меня, пока я буду выяснять, в чем дело.

– Да, это разумно.

Халэд, ошалело моргая, кое-как поднялся на ноги. Из носа у него текла тонкая струйка крови.

– Вот видишь, – сказала Миртаи. – Ты опять слишком далеко вытянул руку.

– Как это у тебя получается? – пробормотал оруженосец Спархока.

– Сейчас покажу. Келтэн, поди сюда.

– Только не я, – светловолосый пандионец попятился.

– Не будь глупцом. Я не причиню тебе вреда.

– А разве не то же самое ты сказала Халэду перед тем, как сбить его с ног?

– Лучше делай то, что я говорю, Келтэн, – сказала она. – Все равно ты от этого не отвертишься, а если будешь препираться, получится куда больнее. Вынимай меч и ткни им мне в сердце.

– Я не хочу поранить тебя, Миртаи.

– Ты? Меня? – она сардонически рассмеялась.

– И вовсе незачем меня оскорблять, – обиженно пробормотал Келтэн, обнажая меч. Все началось с того, что Миртаи проходила по внутреннему двору, когда Келтэн давал Халэду уроки фехтования. Она отпустила пару в высшей степени нелестных замечаний, слово за слово – и так началась эта импровизированная тренировка, где Халэд и Келтэн упражнялись в основном в унижении.

– Ткни мечом мне в сердце, Келтэн, – повторила Миртаи.

В защиту Келтэна следовало заметить, что он старался, как мог. И с большим шумом ударился спиной о плиты двора.

– Он сделал ту же ошибку, что и ты, – сообщила Миртаи Халэду. – Слишком далеко вытянул руку. Вытянутую руку легко захватить. Всегда держи локоть чуть согнутым.

– Нас учат наносить удар от плеча, Миртаи, – пояснил Халэд.

– Что ж, эленийцев на свете много, – пожала она плечами, – и вас не так трудно будет заменить. Чего я никогда не понимала, так это почему вы все считаете необходимым протыкать людей насквозь. Если первые шесть дюймов клинка не попали в сердце, какой прок от того, что в ту же дыру пройдет еще пара ярдов стали?

– Может быть, потому, что это выглядит драматично, – сказал Халэд.

– Вы убиваете людей напоказ? Это отвратительно, и именно из-за подобных взглядов так быстро заполняются кладбища. Всегда держи свой клинок свободным для следующего врага. Когда человека протыкают мечом, он сгибается в три погибели, и приходится спихивать его тело с клинка, прежде чем продолжить бой.

– Постараюсь это запомнить.

– Надеюсь, что так. Ты мне нравишься, а я терпеть не могу хоронить друзей. – Она нагнулась, профессионально оттянула веко Келтэна и глянула на его остекленевший зрачок. – Плесни-ка на нашего друга ведро воды. Он еще не научился падать. Мы займемся этим в следующий раз.

– Следующий?!

– Конечно. Если собираешься падать, лучше научись делать это правильно. – Миртаи с вызовом взглянула на Спархока. – Хочешь попробовать?

– Э-э… нет, Миртаи, как-нибудь в другой раз. Но все равно, спасибо за предложение.

Миртаи удалилась во дворец, явно довольная собой.

– Знаешь, Спархок, – сказал подошедший Телэн, – что-то мне расхотелось становиться рыцарем. Очень уж это болезненно.

– Где ты был? Моя жена выслала людей на поиски.

– Знаю. Видел, как они шатались по улицам. Мне нужно было навестить Платима в его подвале.

– Вот как?

– Он узнал кое-что и решил, что тебя нужно известить об этом поскорее. Знаешь этих незаконных разбойников в горах близ Кардоса?

– Во всяком случае, лично с ними не знаком.

– Забавно, Спархок. Очень забавно. Платим обнаружил, что их направляет один наш общий знакомый.

– Вот как! И кто же?

– Можешь ли ты поверить, что это Крегер? Нет, Спархок, нужно было тебе его прикончить, когда была такая возможность.

ГЛАВА 3

Этим вечером, едва зашло солнце, с реки поднялся туман. Весной, когда не лил дождь, ночи в Симмуре всегда были туманными. Спархок, Стрейджен и Телэн покинули дворец в неприметной одежде и тяжелых дорожных плащах и направились в юго-западную часть города.

– Необязательно передавать эти слова твоей жене, Спархок, – заметил Стрейджен, с отвращением озираясь по сторонам, – но ее столица – один из самых непривлекательных городов в мире. Климат здесь просто ужасный.

– Летом здесь не так уж плохо, – вступился Спархок за Симмур.

– Лето я пропустил, – ответил светловолосый вор. – Я прилег вздремнуть после обеда, а когда проснулся, оно уже кончилось. Куда мы отправляемся?

– Повидать Платима.

– Насколько мне помнится, его подвал возле западных ворот. Ты ведешь нас совсем в другом направлении.

– Нам нужно вначале заглянуть в одну гостиницу. – Спархок оглянулся через плечо. – За нами следят, Телэн? – спросил он.

– Естественно. Спархок пробурчал:

– Чего-то подобного я и ожидал.

Они ехали в густом тумане, который свивался вокруг ног их коней, и фасады ближайших домов в его клубах казались тусклыми и размытыми. Они остановились у гостиницы на улице Роз, угрюмый привратник впустил их во двор и запер за ними ворота.

– Все, что вы узнаете об этом месте, не для всеобщего сведения, – предупредил Спархок Телэна и Стрейджена, спешиваясь, и передал поводья Фарэна привратнику. – Ты знаком с нравом этого коня, брат?

– О нем ходят легенды, Спархок, – отвечал привратник. – То, что вам нужно, в комнате наверху.

– Как сегодня в таверне?

– Шумно, дымно и пьяно.

– Ну, в этом нет ничего нового. Я имел в виду – сколько там народа?

– Человек пятнадцать – двадцать. И среди них трое наших, которые знают, что надлежит делать.

– Отлично. Благодарю, сэр рыцарь.

– Всегда рад услужить, сэр рыцарь. Спархок повел Стрейджена и Телэна вверх по лестнице.

– Эта гостиница, как я понимаю, совсем не то, чем кажется, – заметил Стрейджен.

– Она принадлежит пандионцам, – пояснил Телэн. – Они приходят сюда, когда не хотят привлекать внимания.

– И не только для этого, – сказал Спархок. Он распахнул дверь комнаты наверху, и они вошли.

Стрейджен поглядел на рабочие блузы, висевшие на крюках у двери.

– Вижу, нам предстоит переодевание.

– Так всегда делают, – пожал плечами Спархок. – Давайте поторопимся. Я бы предпочел вернуться во дворец, прежде чем моя жена вышлет на поиски целое войско.

Блузы были из синего холста, поношенные, залатанные, в искусно нанесенных разводах грязи. Там же были шерстяные штаны и рабочие башмаки из грубой кожи. Неприглядные шляпы явно служили не столько для украшения головы, сколько для укрытия от непогоды.

– Это оставишь здесь, – Спархок указал на шпагу Стрейджена. – Она слишком бросается в глаза. – Рослый пандионец сунул за пояс массивный кинжал.

– Спархок, ты знаешь, что за воротами гостиницы следят? – спросил Телэн.

– Надеюсь, они приятно проведут вечер. Впрочем, мы не собираемся выходить через ворота.

Спархок вывел их во двор гостиницы и открыл узкую дверцу в боковой стене. Изнутри пахнуло теплом, выдохшимся пивом и немытыми телами. Все трое вошли и прикрыли за собой дверь. Судя по всему, это была небольшая кладовка. Пол выстилала заплесневелая солома.

– Где мы? – прошептал Телэн.

– В таверне, – тихо ответил Спархок. – Через пару минут там случится потасовка. Под шумок мы проскользнем в зале. – Он подошел к занавешенному проему, который вел в таверну, и несколько раз дернул занавеску. – Все в порядке, – шепнул он. – Смешаемся с толпой во время драки, а потом выскользнем наружу. Держитесь так, будто вы навеселе, но не переиграйте.

– Я впечатлен, – заметил Стрейджен.

– Я более чем впечатлен, – добавил Телэн. – Даже Платиму неизвестно, что из этой гостиницы есть не один выход.

Вскоре потасовка началась – с шумом, воплями, толканием и наконец несколькими ударами. Двое совершенно посторонних и явно непричастных зрителей в ходе ссоры были сбиты с ног и лишились чувств. Спархок и его друзья проворно смешались с толпой и минут через десять вынырнули из зала.

– Слегка непрофессионально, – фыркнул Стрейджен. – Притворная потасовка не должна втягивать зрителей.

– Если только зрители не выглядывают еще что-то, кроме пары кружек пива, – возразил Спархок. – Те двое, которых так кстати усыпили, не были постоянными посетителями таверны. Может быть, они и ни при чем, а может быть, и наоборот. В таком случае мы можем не беспокоиться, что они пойдут за нами.

– Жизнь пандионского рыцаря интереснее, чем мне казалось, – заметил Телэн. – Может быть, она мне все-таки понравится.

По туманным улочкам они дошли до ветхого квартала возле западных ворот, представлявшего собой лабиринт переулков и немощеных закоулков. По одному из таких закоулков они добрались до грязной каменной лестницы, которая вела в подвал. Какой-то толстяк сидел у лестницы, привалившись спиной к стене.

– Что-то вы поздненько, – равнодушно сказал он Телэну.

– Нам пришлось избавляться от слежки, – пожал плечами мальчик.

– Валяйте вниз, – сказал толстяк. – Платим ждет вас.

Подвал не изменился. Здесь было так же дымно и сумрачно, и воздух гудел от хриплой невнятицы голосов живших здесь воров, шлюх и головорезов.

– Не понимаю, как это Платим может жить в таком месте. – Стрейджена передернуло.

Платим восседал, как на троне, в большом кресле по другую сторону дымного огня, горевшего в очаге на полу. При виде Спархока он тяжело поднялся на ноги.

– Где вы были? – громогласно прорычал он.

– Избавлялись от слежки, – ответил Спархок.

Толстяк что-то проворчал.

– Он здесь, – объявил он, ведя своих гостей в дальний конец подвала. – Сейчас он весьма обеспокоен своим здоровьем, так что я держу его подальше от посторонних глаз.

Он бесцеремонно протиснулся в крохотную, точно шкаф, каморку, где на табуретке восседал человечек, лелея в объятиях кружку с пивом. Это был нервный коротышка с редеющими волосами и раболепными манерами.

– Это Пелк, – сообщил Платим, – мелкий воришка. Я посылал его в Кардос – оглядеться и что-нибудь разнюхать о людях, которые нас интересуют. Валяй, Пелк, расскажи ему, что ты узнал.

– Стал-быть, так, господа хорошие, – начал тощий человечек, – ну и наломался же я, покуда до энтих ребяток добрался, но я им, значитца, кой-чем услужил, ну и они вроде как меня к себе допустили. Поначалу, само собой, не обошлося безо всякой там фигни – клятву давай да глаза завязывай, когда в ихний лагерь меня водили, а опосля ничего, вроде бы строгости ихние полегчали, ну и шастал я там уж как моей душеньке было вольно. Платим вам, небось, уже сказывал, каково мы про них поначалу мыслили – мол, вольные разбойнички, чего к чему, еще не скумекали. Такая штука сплошь и рядом случается, верно, Платим? Ну дак их же первыми цапают – и в петельку, поплясать.

– Туда им и дорога, – проворчал Платим.

– Ну, стал-быть, – продолжал Пелк, – кумекали, значитца, мы с Платимом, быдто энти ребятки навроде таких вот разбойничков, горлянки режут для ради понта и, стал-быть, барахлишка. АН нет, куды там! Главари у них,значитца, из бла-ародных, не то шесть, не то семь, и все они жутко злятся, что Энниас-Пересвищеник скопытился и все ихние задумки пошли прахом. Ну и еще им здорово не по нутру, что королева расписала их под орех в своих гончих листах – дворяне, они шибко не любят, когда их обзывают всякими нехорошими словами. Стал-быть, ежели короче, все энти бла-ародные смылись в горы из-под носа у заплечных дел мастера, ну и давай резать глотки проезжим – надо ж чем-то кормиться, а как выдастся свободная минутка, сочиняют для королевы разные препакостные прозвища.

– К делу, Пелк, – сухо сказал ему Платим.

– Точно так, я уже к тому и веду. Так вот, значитца, шли ихние дела, и тут в один прекрасный денек является в ихнее логово тот самый Крегер, а энти, стал-быть, дворянчики его знавали. И вот Крегер им толкует, что, мол, знает он кой-кого за границей, кто дворянчикам энтим подмогнет, ежели устроят они добрую драчку здесь, в Элении, чтобы королева и ее подручные носа не совали в какие-то ламоркандские заморочки. И, значитца, толкует энтот Крегер, что ежели в Ламорканде пойдет все, как по маслу, им, дворянчикам, снова подфартит, как не фартило с тех пор, как Энниаса угрохали. Ну, стал-быть, энти графья да герцоги таким делом оченно даже заинтересовались и нам повелели пойти к местным поселянам, да сказать им, штоб гоняли мытников и налогов не платили, да еще растолковать мужичью, что негоже, мол, бабе страной управлять. Мы, значитца, мужичков расшевелим насчет собраться теплой компашкой и потурить королеву с трона – а они, дворянчики, пока суд да дело, изловили пару мытничков, вздернули, а денежки вернули мужикам, у которых налоги загребли, ну и мужички, скажу я вам, обалдели, как хрюшки в навозе. – Пелк поскреб в затылке. – Вроде как все сказал. У Крегера энтого мошна тугая, и он, значитца, сыплет золотом, как мусором, направо и налево, а как дворянчикам прежде доводилось туговато, дак они на Крегера только што не молятся.

– Пелк, – сказал ему Спархок, – ты настоящее сокровище. – Он дал воришке несколько монет, и они покинули каморку.

– Что мы с этим будем делать? – осведомился Платим.

– Кое-что предпримем, – ответил Спархок. – Сколько там этих «освободителей»?

– Сотня или около того.

– Мне понадобится дюжины две твоих людей, знающих местность. Платим кивнул.

– Собираешься двинуть туда войско?

– Вряд ли. Мне думается, отряд пандионцев произведет куда более сильное впечатление на людей, которым не нравится наша королева.

– А это не слишком, Спархок? – осведомился Стрейджен.

– Вот что я скажу тебе, Стрейджен. Я хочу, чтобы вся Эления знала, как неодобрительно я отношусь к тем, кто злоумышляет против моей жены. Я не хочу, чтобы это повторилось, а потому намерен проделать все сразу – и основательно.

– Спархок, неужели он и вправду именно так говорил? – недоверчиво спросила Элана.

– Весьма похоже, – заверил ее Спархок. – Стрейджен очень хорошо передает особенности этого говора.

– Он завораживает, верно? – восхищенно проговорила она. – Хочется слушать еще и еще. – Королева вдруг лукаво улыбнулась. – Лэнда, запишите: «обалдели, как хрюшки в навозе». Может быть, мне захочется вставить это выражение в какое-нибудь официальное послание.

– Как пожелает ваше величество. – Голос Лэнды был ровен, но Спархок понял, что старый придворный отнесся к такой идее крайне неодобрительно.

– Что мы будем со всем этим делать? – спросила королева.

– Спархок говорит, что намерен кое-что предпринять, ваше величество, – сообщил ей Телэн. – Знать подробности вам необязательно.

– У нас со Спархоком нет тайн друг от друга, Телэн.

– Я не имел в виду тайны, – с невинным видом ответил мальчик. – Я говорю о всяких скучных и маловажных мелочах, на которые не стоит тратить ваше драгоценное время. – Это прозвучало весьма льстиво, но Элана поглядела на него с откровенным подозрением.

– Не разочаруй меня, Спархок, – предостерегла она.

– Ни в коем случае, любовь моя, – мягко ответил он.

Поход оказался кратким. Поскольку Пелк знал точное местонахождение лагеря мятежников, а людям Платима были известны все другие укромные места в горах, бежать разбойникам было некуда и нечего было противопоставить тридцати пандионцам в черных доспехах, которых вели Спархок, Келтэн и Улаф. Уцелевших дворян оставили для передачи королевскому правосудию, а прочих головорезов предоставили в распоряжение местного бейлифа.

– Итак, лорд Белтон, – обратился Спархок к графу, который сидел перед ним на бревне, скорчась, с перевязанной головой и скрученными за спиной руками, – твои дела, сдается, плохи.

– Будь ты проклят, Спархок! – Белтон сплюнул, морщась от яркого дневного солнца. – Как тебе удалось найти нас?

– Мой дорогой Белтон, – рассмеялся Спархок, – неужели ты и вправду думал, что сумеешь скрыться от моей жены? Она проявляет самый живой интерес к тому, что творится в ее королевстве. Она знает здесь каждое дерево, каждый город и деревушку и всех крестьян поименно. Ходят слухи даже, что ей известны по именам все эленийские олени.

– Что ж ты тогда не явился к нам раньше? – фыркнул Белтон.

– Королева была занята. Наконец-то она смогла уделить немного времени тебе и твоим дружкам. Не думаю, приятель, что тебе будет интересно, что именно она решила с вами сделать. Меня же куда больше интересует, что ты сможешь рассказать мне о Крегере. Мы с ним давно не видались, и я сгораю от желания очутиться вновь в его обществе.

В глазах Белтона плеснулся ужас.

– Ты из меня ничего не вытянешь, Спархок! – прорычал он.

– И большой заклад ты на это готов поставить? – осведомился Келтэн. – Ты уберег бы себя от немалых неприятностей, если б сразу рассказал Спархоку все, что он желает услышать, а Крегер не такая уж милашка, чтобы ради него ты согласился вытерпеть все эти неприятности.

– Говори, Белтон, – неумолимо и жестко сказал Спархок.

– Я… я не могу! – вся насмешливая бравада Белтона куда-то улетучилась. Он побледнел как смерть и весь затрясся. – Умоляю тебя, Спархок! Я погибну, если скажу хоть слово!

– Твоя жизнь теперь все равно не стоит медного гроша, – резко бросил Улаф. – Так или иначе, а ты заговоришь.

– Ради Бога, Спархок!.. Ты сам не знаешь, чего просишь!

– Я не прошу, Белтон, – мрачно проговорил Спархок.

И вдруг, безо всякой видимой причины, мертвенно-ледяной ветер прокатился по лесу, и дневное солнце затмилось. Спархок поднял голову – небо оставалось синим и ясным, но солнечный свет отчего-то потускнел, поблек.

Белтон пронзительно закричал.

Чернильно-темное облако выпрыгнуло, как живое, из-за деревьев и сомкнулось вокруг вопящего пленника. Спархок, выругавшись, отпрянул, и рука его метнулась к рукояти меча.

Вопль Белтона превратился в визг, которому вторили другие, жуткие и зловещие звуки, исходившие из облекшей его непроницаемой черноты, – хруст костей и треск разрываемой плоти. Визг оборвался, но хруст и треск тянулись еще несколько томительно долгих мгновений. А затем облако исчезло так же внезапно, как появилось.

Спархок отшатнулся с отвращением. Пленник был разорван на куски.

– Боже милосердный! – выдохнул Келтэн. – Что же это было?

– Мы оба знаем это, Келтэн, – ответил Спархок. – Мы уже видели это прежде. Не допрашивай других пленников. Я почти уверен, что им не позволят отвечать.

Их было пятеро – Спархок, Элана, Келтэн, Улаф и Стрейджен. Они собрались в королевских покоях, и настроение у них было самое мрачное.

– Это было то же самое облако? – с тревогой спросил Стрейджен.

– Не совсем, – ответил Спархок. – Оно немного иначе ощущалось, но я не мог бы назвать никаких конкретных отличий.

– Отчего бы это Троллям-Богам понадобилось защищать Крегера? – озадаченно проговорила Элана.

– Не думаю, что они защищают именно Крегера, – отозвался Спархок. – Мне кажется, это как-то связано с тем, что происходит в Ламорканде… Если б только здесь была Сефрения! – вдруг взорвался он, с силой ударив кулаком по подлокотнику кресла. – Без нее мы тычемся наугад, точно слепые кутята.

– Ты не против логических рассуждений? – спросил Стрейджен.

– Я не против даже астрологии, – кисло ответил Спархок.

– Отлично. – Светловолосый вор-талесиец встал и принялся с задумчивым видом расхаживать по комнате. – Прежде всего, мы знаем, что Тролли-Боги каким-то образом вырвались из шкатулки.

– Это еще не доказано, Стрейджен, – возразил Улаф. – Во всяком случае, логически. Стрейджен остановился.

– А знаете, он прав, – сообщил он. – Это наше заключение основано на догадке. Все, что мы можем сказать с некоторой логической уверенностью, – мы столкнулись с чем-то, по виду и ощущениям напоминающим явление Троллей-Богов. Примешь ты такое утверждение, сэр Улаф?

– Полагаю, что да, милорд Стрейджен.

– Я польщен. Известно нам что-то или кто-то, способный на такое?

– Нет, – ответил Улаф, – но это тоже ничего не доказывает. Могут быть дюжины неизвестных нам существ или явлений, которые принимают вид облака, разрывают людей на куски и распространяют вокруг себя мертвящий холод.

– Не уверен, что логика куда-то нас приведет, – сознался Стрейджен.

– Дело не в логике, – заметила Элана. – Ошибочна твоя главная предпосылка, вот и все.

– И вы тоже, ваше величество? – простонал Келтэн. – Я-то думал, что в этой комнате есть еще хотя бы один человек, который полагается на здравый смысл, а не на занудную логику.

– Отлично, сэр Келтэн, – язвительно отозвалась королева, – и что же подсказывает тебе твой здравый смысл?

– Ну, во-первых, он подсказывает мне, что все вы подошли к нашей загадке не с того конца. Вопрос, который нам следовало бы задать, таков: что делает Крегера настолько важным, что нечто сверхъестественное берется защищать его? Разве так важно сейчас, что из себя представляет это сверхъестественное?

– А знаете, – сказал Улаф, – в этом что-то есть. Сам по себе Крегер, в сущности, ничтожество, клоп. Он и существует только для того, чтобы его раздавили.

– Я в этом не уверена, – возразила Элана. – Крегер работал на Мартэла, а Мартэл – на Энниаса.

– На самом деле, любовь моя, все было наоборот, – поправил ее Спархок.

Она небрежно отмахнулась от этой поправки.

– Белтон и прочие были связаны с Энниасом, а Крегер служил гонцом между Энниасом и Мартэлом. Белтон и его подручные наверняка были знакомы с Крегером. Рассказ Пелка более или менее подтверждает это. Вот что делало Крегера таким важным вначале. – Она помолчала, хмурясь. – Но почему он остался так важен после того, как все эти негодяи оказались под стражей?

– Обратный след, – проворчал Улаф.

– Прошу прощения?.. – озадаченно отозвалась королева.

– Некто, кто бы он ни был, не хочет, чтобы мы проследили Крегера до его нынешнего нанимателя.

– Да это и так ясно, Улаф, – хмыкнул Келтэн. – Его наниматель – граф Геррих. Пелк говорил Спархоку, что кое-кто в Ламорканде хотел связать нам руки здесь, в Элении, чтобы мы не могли заняться подавлением ламоркандского бунта. Это наверняка Геррих.

– Это только догадки, Келтэн, – сказал Улаф. – Может быть, ты и прав, но это только догадки.

– Вот видите, что я имел в виду, когда говорил о логике? – обратился Келтэн ко всем присутствующим. – Что тебе еще нужно, Улаф? Признание Герриха с его личной подписью?

– А что, у тебя оно есть под рукой? Все, что я хотел сказать, – нам нельзя замыкаться на этой идее. Я не думаю, что мы исчерпали все возможности, вот и все.

В дверь четко постучали, и тут же она распахнулась. В комнату заглянула Миртаи.

– Приехали Бевьер и Тиниен, – сообщила она.

– Они же должны быть в Рендоре! – удивился Спархок. – Что они здесь делают?

– Почему бы тебе самому не спросить их об этом? – ехидно осведомилась Миртаи. – Они здесь, за дверью.

Двое рыцарей вошли в королевские покои – Бевьер, стройный смуглокожий уроженец Арсиума, и светловолосый кряжистый Тиниен из Дэйры. Оба были в доспехах.

– Как там, в Рендоре? – спросил Келтэн.

– Жарко, сухо, пыльно, нервно, – ответил Тиниен. – Ты же знаешь, Рендор не меняется.

Бевьер опустился на колено перед Эланой. Несмотря на все старания друзей, молодой сириникиец оставался ярым приверженцем этикета.

– Ваше величество, – почтительно пробормотал он.

– Ох, да встань же, мой милый Бевьер, – улыбнулась она. – В этом нет никакой нужды, мы же друзья. Кроме того, когда ты сгибаешь колено, то скрипишь, как заржавленный засов.

– Должно быть, от усталости, ваше величество, – сознался он.

– Что вас привело сюда? – спросил Спархок.

– Депеши, – ответил Тиниен. – В Рендоре заправляет делами Дареллон, и он не хочет оставлять в неведении других магистров. Мы еще должны будем отправиться в Чиреллос и известить о делах архипрелата.

– Как идет кампания? – спросил Келтэн.

– Паршиво, – пожал плечами Тиниен. – Рендорские мятежники совершенно неорганизованны, так что нам не противостоят армии. Они прячутся среди местного населения, а ночами устраивают поджоги и убивают священников. И снова забиваются в свои норы. На следующий день мы устраиваем репрессии – сжигаем деревни, убиваем овец и так далее. Толку никакого.

– У них все еще нет вожака? – спросил Спархок.

– Они до сих пор выбирают, – сухо пояснил Бевьер. – Выборы проходят весьма бурно. Обычно каждое утро мы находим в переулках несколько мертвых кандидатов.

– Сарати дал маху, – пробормотал Тиниен. Бевьер задохнулся.

– Я не хотел оскорбить твои религиозные чувства, друг мой, – сказал ему дэйранец, – но это так. Священники, которых он послал в Рендор, склонны по большей части к наказанию, нежели к обращению. У нас была возможность установить мир в Рендоре, и мы лишились этой возможности, потому что Долмант не послал в Рендор никого, кто мог бы держать в узде миссионеров. – Тиниен поставил на стол шлем, расстегнул пояс с мечом. – Я видел даже, как один осел в рясе срывал с женщин на улице чадру. Когда толпа схватила его, он все вопил, чтобы я защитил его. И вот таких священников церковь посылает в Рендор!

– Что же ты сделал? – спросил Стрейджен.

– Я почему-то никак не мог расслышать, что ему нужно, – ответил Тиниен. – Толпа, видишь ли, слишком громко кричала.

– А что сделали с ним? – ухмыльнулся Келтэн.

– Его повесили. Причем ловко и аккуратно, ничего не скажешь.

– И ты даже не вступился за него?! – воскликнул Бевьер.

– Нам дали весьма ясный приказ, Бевьер. Нам велели защищать духовенство от неспровоцированных нападений. Этот идиот посягнул на скромность дюжины Рендорских женщин. Толпа была достаточно спровоцирована, и этот осел получил то, что заслужил. Если бы рендорцы его не повесили, я бы сам, пожалуй, сделал это. Вот об этом, от имени Дареллона, мы и должны поговорить с Сарати. Дареллон считает, что церковь должна отозвать всех этих фанатиков-миссионеров до тех пор, покуда Рендор немного не притихнет. А уж потом, по мнению Дареллона, можно послать новую партию проповедников – только не таких ретивых. – Альсионский рыцарь положил меч рядом со шлемом и опустился в кресло. – Ну, а что творится здесь?

– Почему бы вам не ввести их в курс дела? – предложил Спархок. – Мне нужно поговорить кое с кем. – Он повернулся и бесшумно скрылся в глубине королевских покоев.

Спархок собирался поговорить не с каким-нибудь дворцовым чиновником, но с собственной дочерью. Она играла с котенком. После недолгих размышлений ее юное высочество решила назвать зверька Мурр. Это имя в исполнении Данаи было настолько похоже на мурлыканье котенка, что Спархок обычно затруднялся различить, кто же из них сейчас мурлыкнул. Принцесса Даная была весьма одаренным ребенком.

– Нам надо поговорить, – сказал ей Спархок, входя и закрывая за собой дверь.

– В чем дело, Спархок?

– Только что приехали Тиниен и Бевьер.

– Да, я знаю.

– Опять ты играешь в свои игры? Ты нарочно собираешь здесь наших друзей?

– Конечно, отец.

– Может быть, скажешь мне почему?

– Нам очень скоро придется кое-что сделать. Я решила, что сберегу время, если заранее соберу здесь всех.

– Лучше бы ты сказала мне, что именно мы должны сделать.

– Не могу.

– Ты же никогда не обращаешь внимания на другие правила.

– Это совсем другое дело, отец. Мы ни в коем случае не можем говорить о будущем. Если ты дашь себе труд хоть немного задуматься, ты и сам наверняка поймешь почему. Ой-й! – Мурр укусила ее за палец. Даная сердито выговорила котенку, рассыпавшись пригоршней коротких урчащих звуков, пару раз мяукнув и завершив свою речь милостивым мурлыканьем. Котенок с пристыженным видом принялся зализывать укушенный палец.

– Пожалуйста, Даная, не разговаривай с кошкой, – страдальчески попросил Спархок. – Если тебя услышит какая-нибудь служанка, нам придется месяц объясняться.

– Меня никто не услышит, Спархок. У тебя на уме еще что-то, верно?

– Я хочу поговорить с Сефренией. Есть кое-какие вещи, которых я не понимаю, и мне нужна ее помощь.

– Я помогу тебе, отец. Спархок покачал головой.

– После твоих объяснений у меня обычно появляется еще больше вопросов. Можешь ты для меня связаться с Сефренией?

Она огляделась.

– Во дворце, пожалуй, этого делать не стоит, отец. При этом происходит нечто, что трудно будет объяснить, если кто-то захочет нас подслушать.

– Ты собираешься быть в двух местах одновременно?

– Ну… вроде того. – Она взяла котенка на руки. – Почему бы тебе не придумать причину взять меня завтра утром на прогулку верхом? Мы выедем из города, и там я смогу все устроить. Скажи маме, что хочешь поучить меня верховой езде.

– Но у тебя же нет пони, Даная. Принцесса одарила его ангельской улыбкой.

– Но это значит, что ты собираешься подарить мне пони, разве нет?

Спархок окинул ее долгим твердым взглядом.

– Ты же все равно собирался подарить мне пони, верно, отец? – Она на миг задумалась. – Белого, Спархок, – добавила она. – Я решительно хочу белого пони. – Затем она прижала котенка к щеке, и они хором замурлыкали.

Спархок и его дочь выехали из Симмура на следующее утро, вскоре после завтрака. Погода была ненастная, и Миртаи довольно громогласно возражала против прогулки, пока принцесса Даная не велела ей «не суетиться». Неизвестно почему это слово вызывало у тамульской великанши невыразимое бешенство. Она шумно удалилась, изрыгая ругательства на родном языке.

Спархок истратил не один час, чтобы отыскать для дочери белого пони, и после того, как поиски увенчались успехом, он всерьез заподозрил, что это был единственный белый пони во всем городе; а когда Даная приветствовала коренастого пони как старого приятеля, к этому подозрению прибавились и другие. За последние пару лет они с дочкой не без усилий составили список вещей, которые она не должна была проделывать. Начало этому процессу было положено довольно неожиданно, когда летним днем в дворцовом саду, обогнув самшитовую изгородь, он увидел, как под бдительным присмотром Данаи стайка фей опыляет цветы. Хотя дочь, вероятно, была права, утверждая, что феи справляются с этой работой гораздо лучше пчел, Спархок остался тверд и настоял на своем. Однако на сей раз, поразмыслив, он решил посмотреть сквозь пальцы на то, каким образом его дочь заполучила себе белого пони. Ему нужна была ее помощь, а она могла бы с изрядной долей правоты указать: запрещать то, что они называли «вмешательством», в одном случае и тут же поощрять его в другом было бы по меньшей мере непоследовательно.

– Тебе понадобится сделать что-нибудь экстравагантное? – спросил он, когда они отъехали на несколько миль от города.

– Экстравагантное? Что ты имеешь в виду?

– Тебе не придется летать или что-нибудь в этом роде?

– Это было бы нелепо, но если ты так хочешь…

– Нет-нет, Даная, что ты! Я, собственно, хочу сказать – не придется ли тебе делать что-то, что привлекло бы внимание проезжих, если б, скажем, мы свернули вон на ту лужайку?

– Никто ничего не увидит, отец, – заверила она. – Скачем наперегонки к тому дереву!

Она даже не делала вида, что подгоняет пони, и тем не менее, вопреки отчаянным усилиям Фарэна, пони обогнал его на добрых двадцать ярдов. Когда Спархок осадил чалого великана, тот все еще с подозрением косился на коротконогого малыша.

– Ты жульничала, – упрекнул Спархок.

– Самую чуточку. – Даная соскользнула с пони и уселась под деревом, скрестив ноги. Подняв личико, она запела звенящей и вибрирующей трелью флейты. Потом песня оборвалась, и несколько мгновений Даная сидела совершенно неподвижно, с пустым, застывшим лицом. Казалось, она даже не дышит, и Спархок не мог отделаться от леденящего ощущения, что на лужайке он совсем один – хотя Даная сидела в двух ярдах от него.

– В чем дело, Спархок? – губы Данаи зашевелились, но вопрос был задан голосом Сефрении, и когда девочка открыла глаза, цвет их тоже изменился. У Данаи глаза были черные, а у Сефрении – темно-синие, почти лиловые.

– Нам так недостает тебя, матушка, – проговорил он, опускаясь на колени и целуя ладони своей дочери.

– Ты позвал меня через полмира, чтобы сообщить об этом? Я тронута, но…

– Не только за этим, Сефрения. Мы снова видели ту тень… и облако тоже.

– Это невозможно.

– Я тоже так думал, но мы все равно их видели. Хотя теперь оно другое. Во-первых, от него другое ощущение, и на сей раз его видели не только я и Элана, но еще Стрейджен и Улаф.

– Спархок, расскажи мне подробно, как это случилось.

Он рассказал о тени и коротко описал происшествие в горах близ Кардоса.

– Что бы это ни было, – заключил он, – оно весьма целеустремленно старается не дать нам разобраться, что происходит в Ламорканде.

– А там что-то происходит?

– Граф Геррих затеял мятеж. Похоже, он решил, что ему подойдет королевская корона. Он зашел настолько далеко, что даже объявил о возвращении Дрегната. Забавно, правда?

Ее глаза стали далекими, отсутствующими.

– Тень, которую ты видел, была в точности такая же, какую видели вы с Эланой?

– Она ощущалась немного по-иному.

– Ты по-прежнему чувствовал в ней больше чем один разум?

– Это не изменилось. Там несколько разумов, но они решительно те же самые, и облако, разорвавшее на куски графа Белтона, было точно таким же, как раньше. Может быть, Тролли-Боги как-то исхитрились бежать из Беллиома?

– Дай мне подумать над этим, Спархок, – отозвалась она и замолчала. Она размышляла, и странным образом выражение ее лица отражалось на лице Данаи.

– Кажется, у нас проблемы, дорогой, – наконец сказала она.

– Я и сам это заметил, матушка.

– Перестань умничать, Спархок. Помнишь древних людей, которые появились из этого облака в Пелосии? Спархок содрогнулся.

– Я изо всех сил пытался об этом забыть.

– Не отвергай возможности, что россказни о Дрегнате могут иметь под собой реальную почву. Тролли-Боги могут перемещать из прошлого в настоящее и разных тварей, и людей. Дрегнат и в самом деле мог вернуться.

Спархок застонал:

– Так значит, Троллям-Богам и в самом деле удалось вырваться на свободу?

– Я этого не сказала, Спархок. Только потому, что Тролли-Боги сделали это однажды, они – не единственные, кто на такое способен. Насколько я знаю, Афраэль это тоже по силам. – Она помолчала. – Знаешь, ты мог бы задать те же вопросы и ей.

– Вероятно, но этого вопроса я бы ей задавать не хотел, потому что не думаю, что она знала бы ответ. Кажется, она почему-то неспособна воспринять саму идею ограниченных возможностей.

– А, так ты это заметил, – сухо сказала она.

– Не вредничай. В конце концов, она моя дочь.

– Вначале она была моей сестрой, так что у меня в этом деле некоторое преимущество. Так на какой же вопрос она не смогла бы ответить?

– Может ли стоять за всем этим стирикский – или любой другой – маг? Может ли быть так, что мы имеем дело с человеком?

– Нет, Спархок, я так не думаю. За сорок тысяч лет было всего два стирикских мага, способных хоть что-то перенести из прошлого, да и то делали они это не лучшим образом. Для всех практических целей то, о чем мы говорим, выше человеческих способностей.

– Именно это я и хотел выяснить наверняка. Значит, мы имеем дело с богами.

– Боюсь, что да, Спархок. Боюсь, что да.

ГЛАВА 4

«Магисmpy Спархоку.

Мы выражаем надежду, что ты и твое семейство находитесь в добром здравии. Дело деликатного свойства требует твоего присутствия в Чиреллосе. Посему Церковь повелевает тебе явиться в Базилику и предстать перед нашим троном, дабы получить дальнейшие наши повеления. Мы уверены, что как истинный сын Церкви ты не станешь мешкать. Мы ожидаем твоего прибытия не позднее чем через неделю.

Архипрелат Долмант».

Спархок опустил письмо и обвел взглядом присутствующих.

– Он не тратит слов попусту, – заметил Келтэн. – Впрочем, Долмант никогда не имел привычки ходить вокруг да около.

Королева Элана взвыла от ярости и замолотила кулачками по столу Совета, топоча ногами по полу.

– Ты собьешь себе костяшки, – предостерег Спархок.

– Как он смеет?! – закричала она. – Как он смеет?!

– Немного бесцеремонное послание, – осторожно заметил Стрейджен.

– Спархок, ты не подчинишься этому наглому приказу! – воскликнула Элана.

– Это невозможно.

– Ты мой муж и мой подданный! Если Долмант желает тебя видеть, он должен испросить моего дозволения! Это возмутительно!

– Но, ваше величество, архипрелат и в самом деле имеет право вызвать в Чиреллос магистра воинствующего ордена, – робко напомнил граф Лэнда разъяренной королеве.

– У тебя чересчур много должностей, Спархок, – заметил Тиниен. – Тебе следовало бы отказаться хоть от парочки.

– Все дело в его неодолимом обаянии, – пояснил Келтэн Улафу, – и в его невыразимых талантах. Люди попросту хиреют и вянут в его отсутствие.

– Я запрещаю! – категорически заявила Элана.

– Но я должен подчиниться ему, Элана, – терпеливо сказал Спархок. – Я же рыцарь церкви. Ее глаза опасно сузились.

– Что ж, – сказала она, – отлично. Если уж Долманту вздумалось проявлять свою власть, мы все подчинимся его дурацкому повелению. Мы отправимся в Чиреллос и остановимся в Базилике. Я дам ему понять, что ожидаю соответственных удобств и прислуги – за его счет. Нам с ним предстоит выяснить отношения – раз и навсегда.

– Этот момент обещает быть одним из самых интересных в истории церкви, – пробормотал Стрейджен.

– Я позабочусь о том, чтобы этот надутый осел пожалел, что вообще появился на свет! – зловеще объявила Элана.

Никакие уговоры Спархока не могли заставить его жену переменить свое намерение. По правде говоря, он не так уж и старался, потому что хорошо понимал свою королеву. Долмант действительно повел себя слишком высокомерно. Время от времени он весьма сурово и бесцеремонно обходился с эозийскими монархами, так что столкновение воли архипрелата и королевы Элении было неминуемо. Беда в том, что они обожали друг друга, и причиной их стычки были отнюдь не гордыня или мелочное тщеславие. Долмант воплощал в себе власть церкви, Элана – власть эленийского трона. Из людей они превратились в символы власти, а Спархок, на свою беду, оказался между ними, как меж молотом и наковальней.

Он был совершенно уверен, что бесцеремонный тон послания архипрелата исходил не от его друга, а от какого-нибудь клюющего носом писца, который механически нацарапал на пергаменте формальные фразы. Скорее всего, Долмант сказал что-то вроде: «Пошлите письмо Спархоку и сообщите, что я хотел бы с ним повидаться». Однако до Симмура дошло совсем другое послание, да такое, что вызвало у Эланы скрежет зубовный, и она приложила все усилия к тому, чтобы сделать предстоящий визит в Чиреллос как можно более неприятным для архипрелата.

Первым делом она опустошила дворец. К ее свите должны были присоединиться все. Королева нуждалась во фрейлинах, фрейлины нуждались в камеристках, и все они нуждались в грумах и лакеях. Лэнда и Платим, которые в отсутствие королевы должны были следить за делами, оставались в Симмуре практически в одиночестве.

– Похоже на мобилизацию армии, верно? – весело заметил Келтэн, когда в утро отъезда они спускались по дворцовой лестнице.

– Остается только надеяться, что архипрелат правильно нас поймет, – пробормотал Улаф. – Он ведь не решит, что твоя жена хочет осадить Базилику, а, Спархок?

Когда выехали из Симмура, разряженный кортеж королевы Элении на несколько миль растянулся по дороге под весенним голубым небом. Если бы не стальной блеск в глазах королевы, эту поездку можно было бы счесть одним из тех пикников, которые так милы сердцу придворных бездельников. Элана «предложила», чтобы Спархок в качестве магистра Пандионского ордена взял с собой достойную свиту. Они долго торговались о количестве пандионцев, которых он возьмет с собой в Чиреллос. Спархок полагал вначале включить в свою свиту Келтэна, Берита и, может быть, еще одного-двух рыцарей; королева была более склонна привести в Чиреллос весь орден. Сошлись наконец на двух десятках рыцарей в черных доспехах.

С таким огромным сопровождением спешить, конечно, было невозможно. Они точно ползли по эленийской земле, направившись вначале на восток, к Лэнде, а затем повернув на юго-восток, к Дэмосу и Чиреллосу. Появление королевского кортежа местные крестьяне сочли поводом для отдыха, и вдоль дороги неизменно торчали толпы сельских жителей, явившихся поглазеть на такое зрелище.

– Хорошо еще, что мы не проделываем этого слишком часто, – заметил Спархок жене вскоре после того, как они миновали Лэнду.

– А мне нравится выезжать за город, Спархок. – Королева и принцесса Даная ехали в роскошной карете, запряженной шестеркой белых коней.

– Не сомневаюсь, любовь моя, но сейчас время сева, и крестьяне должны быть в полях. Слишком частые королевские выезды могут стать причиной голода.

– Ты ведь не одобряешь того, что я делаю, а, Спархок?

– Я понимаю, Элана, почему ты так поступаешь, и ты, в общем-то, права. Долманту необходимо напомнить, что его власть не безгранична, но, по-моему, эта твоя выходка несколько легкомысленна.

– Разумеется, легкомысленна, Спархок, – хладнокровно подтвердила она. – В этом-то и вся соль. Сколько бы ни было свидетельств обратного, Долмант по-прежнему считает меня глупенькой девочкой. Я намерена как следует намозолить ему глаза своими «глупостями», а когда он будет сыт ими по горло, я отведу его в сторонку и скажу, что ему же будет намного легче, если он наконец научится принимать меня всерьез. Это заставит его призадуматься, и тогда уж мы сможем перейти к делу.

– Что бы ты ни делала, все делается по политическим соображениям, верно?

– Ну-у… не все, Спархок.

Они ненадолго остановились в Дэмосе, и Халэд с Телэном – а с ними королевская чета, Келтэн, Даная и Миртаи – отправились навестить Эсладу и Элис. Те опекали всех, не делая никаких различий, и Спархок крепко подозревал, что в этом и была одна из причин того, что его жена так часто изыскивала повод съездить в Дэмос. Невеселое детство Эланы было лишено материнской заботы, и всякий раз, когда она чувствовала неуверенность или беспокойство, обязательно находилось какое-нибудь обоснование ее присутствию в Дэмосе. В кухне Эслады всегда было жарко, стены увешаны натертыми до блеска медными кастрюлями и сковородками. Это воплощение домашнего уюта, видимо, затрагивало какие-то глубокие струны в душе королевы Элении. Одних запахов, витавших здесь, было достаточно, чтобы изгнать тревоги из сердца всякого, кто бы ни вошел в эту святая святых.

Элис, мать Телэна, была маленькой, улыбчивой и светловолосой, Эслада – статной и осанистой, точно воплощение материнства. Они обожали друг друга. Эслада была женой Кьюрика, Элис – его любовницей, но между ними не было и намека на ревность. Они были практичными, здравомыслящими женщинами, и обе хорошо понимали, что ревность бессмысленна и никого еще не доводила до добра. Спархока и Келтэна немедленно изгнали из кухни, Халэд и Телэн были отправлены чинить изгородь, а королева Элении и ее рабыня-тамулка постигали тайны поварского искусства, покуда Эслада и Элис возились с Данаей.

– Не припомню, когда я в последний раз видел, чтобы королева замешивала хлебное тесто, – ухмыляясь, сказал Келтэн, когда они со Спархоком прогуливались по знакомому двору.

– По-моему, это тесто для пирогов, – поправил его Спархок.

– Тесто есть тесто, Спархок.

– Напомни мне никогда не просить тебя испечь пирог.

– Уж об этом можешь не беспокоиться! – рассмеялся Келтэн. – Впрочем, Миртаи выглядит в кухне очень естественно. Она отменно наловчилась нарезать ломтями все, что угодно, – в том числе и людей. От души надеюсь, что она не станет пользоваться своими кинжалами – кто там знает, в кого она их прежде всаживала.

– Она их всегда чистит после того, как прирежет кого-нибудь.

– В этом-то и дело, Спархок, – с содроганием признался Келтэн. – От одной мысли об этом у меня кровь стынет в жилах.

– Ну так не думай.

– А знаешь, ты ведь рискуешь опоздать, – напомнил Келтэн своему другу. – Долмант дал тебе только неделю на то, чтобы добраться до Чиреллоса.

– Ничего не поделаешь.

– Хочешь, я поеду вперед и сообщу ему о вашем прибытии?

– И испортишь моей жене весь сюрприз? Не глупи, Келтэн.

Нападение случилось на следующее утро, когда они были примерно в лиге к юго-востоку от Дэмоса. Сотня людей в необычных доспехах и со странным оружием ссыпалась с вершины холма, оглушительно выкрикивая боевой клич. Нападавшие были большей частью пешие; несколько всадников, судя по всему, были их главарями.

Придворные обратились в бегство, вопя от ужаса, а Спархок рявкнул приказ пандионцам. Двадцать рыцарей в черных доспехах выстроились вокруг королевской кареты и с легкостью отразили первую атаку. Пешие солдаты не идут ни в какое сравнение с конными рыцарями.

– Что это за язык? – прокричал Келтэн.

– По-моему, древнеламоркский, – откликнулся Улаф. – Он очень похож на древнеталесийский.

– Спархок! – гаркнула Миртаи. – Не давай им перестроиться. – Она указала окровавленным мечом на нападавших, которые столпились на вершине холма.

– Она права, – согласился Тиниен.

Спархок быстро оценил ситуацию, оставил нескольких своих рыцарей охранять королеву и перестроил остальных.

– Вперед! – рявкнул он.

Именно копье делает закованного в латы рыцаря смертельно опасным для пешего войска. Пеший солдат не может ни защититься от копья, ни даже бежать. Треть нападавших погибла при первой стычке, десятка два пали жертвой копий, когда Спархок повел рыцарей в атаку. А затем рыцари взялись за мечи и топоры. Локабер Бевьера работал особенно губительно, прорубая в тесных рядах смешавшихся врагов полосы убитых и умирающих.

Однако именно Миртаи ошеломила всех своей жестокостью. Меч ее был легче, чем клинки рыцарей церкви, и орудовала она им почти с тем же изяществом, как Стрейджен своей шпагой. Она редко целилась в торс противника, предпочитая атаковать его лицо или горло, а при необходимости и ноги. Ее удары были короткими и расчетливыми, и клинок рассекал не столько мышцы, сколько жилы. Она больше калечила, чем убивала, и вопли и стоны ее недобитых жертв сплетались в зловещий шум над кровавым полем боя.

Стандартная тактика рыцарей в латах против пеших – начинать атаку копьями, а затем натиском коней сбить противников так тесно, чтобы они мешали друг другу двигаться. Как только враги оказывались беспомощными, перебить их было легче легкого.

– Улаф! – прокричал Спархок. – Прикажи им сложить оружие!

– Попытаюсь! – откликнулся Улаф. Затем он проревел что-то совершенно непонятное сбившимся в толпу пехотинцам.

Всадник в шлеме причудливой формы что-то проревел в ответ.

– Вот этот, с крыльями на шлеме, их главарь, Спархок, – сообщил Улаф, указывая на всадника окровавленным топором.

– Что он сказал? – поинтересовался Келтэн.

– Он позволил себе пару непочтительных замечаний о моей матушке. Прошу прощения, господа. Я испытываю настоятельную потребность разобраться с этим человеком. – Он пришпорил коня и помчался на всадника в крылатом шлеме, который тоже был вооружен боевым топором.

Спархок никогда прежде не видел поединка на боевых топорах и с удивлением отметил, что в этом способе больше тонкости, чем ему представлялось. Здесь, конечно, требовалась в большой степени и обыкновенная физическая сила, но внезапная перемена направления ударов требовала таких ухищрений, о которых Спархок и не подозревал. Оба противника носили круглые массивные щиты, и когда отбивали ими удары, грохот и звон стоял посильнее, чем в схватке на мечах.

Улаф привстал в стременах и вскинул топор высоко над головой. Воин в крылатом шлеме поднял щит, чтобы заслонить свою голову, но великан-талесиец отбросил руку с топором назад, вывернул плечо и нанес удар снизу, под ребра противника. Главарь нападавших разом скорчился, хватаясь за живот, и вывалился из седла.

Страшный стон прокатился по врагам, которые еще держались на ногах, и миг спустя, словно туман под сильным порывом ветра, они дрогнули, заколыхались – и исчезли бесследно.

– Куда они подевались? – воскликнул Берит, с тревогой озираясь по сторонам.

Никто не мог ему ответить. Там, где миг назад были четыре десятка вооруженных противников, не осталось никого, и внезапная тишина воцарилась над полем боя – беспрерывно кричавшие раненые тоже словно испарились. Остались лишь убитые, но и с ними совершилось странное преображение. Мертвые тела как-то непонятно высохли и съежились, и кровь, покрывавшая их, стала из ярко-алой – черной, сухой и крошащейся.

– Какое заклятие сделало все это, Спархок? – спросил Тиниен.

– Понятия не имею, – ответил Спархок, все еще ошеломленный. – Кто-то играет, и эта игра мне не нравится.

– Бронза! – закричал вдруг Бевьер. Молодой сириникиец, спешившись, разглядывал латы на усохшем мертвеце. – У них бронзовые доспехи, Спархок. Оружие и шлемы стальные, но вот эта кольчуга сделана из бронзы.

– Да что же это здесь такое творится? – возмущенно воскликнул Келтэн.

– Берит, – сказал Спархок, – поезжай в орденский замок в Дэмосе. Собери всех братьев, которые могут надеть доспехи. Я хочу, чтобы они были здесь еще до полудня.

– Будет сделано! – решительно ответил Берит. Он пришпорил коня и поскакал галопом туда, откуда они только что ехали.

Спархок быстро огляделся.

– Сюда, – сказал он, указывая на крутой холм по другую сторону дороги. – Сгоните всю эту толпу на вершину холма. Пусть придворные, грумы и лакеи возьмутся за дело. Я хочу, чтобы вот здесь был ров, а на склонах этого холма вырос лес из заостренных кольев. Не знаю, откуда явились эти люди в бронзовых доспехах, но я хочу быть готовым на тот случай, если им вздумается вернуться.

– Ты не смеешь приказывать мне! – разъяренно кричал Халэду разряженный в пух и прах придворный. – Да знаешь ли ты, кто я такой?

– Конечно, знаю, – ответил молодой оруженосец Спархока, и в его голосе прозвучали угрожающие нотки. – Ты – человек, который сейчас возьмет лопату и начнет копать. Или же ты будешь человеком, который сейчас будет ползать на четвереньках, собирая зубы. Выбирай. – Халэд показал придворному свой кулак. Придворный не мог не разглядеть его в подробностях – кулак торчал в дюйме от его носа.

– Почти как в старые добрые времена, верно? – рассмеялся Келтэн. – Халэд говорит точь-в-точь как Кьюрик.

Спархок вздохнул.

– Да, – согласился он с грустью, – справляется он отменно. Собери остальных, Келтэн. Нам нужно поговорить.

Они собрались у кареты Эланы. Королева была немного бледна и крепко прижимала к себе дочь.

– Ну, ладно, – сказал Спархок. – Кто были эти люди?

– Очевидно, ламорки, – ответил Улаф. – Кто еще стал бы говорить на древнеламоркском?

– Но с какой стати им говорить на этом языке? – спросил Тиниен. – Вот уже тысячу лет никто не говорит по древнеламоркски.

– И больше тысячи лет никто не носит бронзовых доспехов, – добавил Бевьер.

– Кто-то применил здесь заклятие, о котором я раньше не слышал, – сказал Спархок. – С чем мы имеем дело?

– А разве не ясно? – отозвался Стрейджен. – Кто-то извлекает людей из прошлого – так же, как это проделали Тролли-Боги в Пелосии. В эту игру играет какой-то могущественный маг.

– Все сходится, – проворчал Улаф. – Эти люди говорили на древнем языке, у них были древние доспехи и оружие, они понятия не имели о современной тактике, и кто-то явно применил магию, чтобы вернуть их туда, откуда они взялись, – всех, кроме мертвых.

– Есть кое-что еще, – задумчиво добавил Бевьер. – Это были ламорки, а нынешние беспорядки в Ламорканде напрямую связаны с историями о возвращении Дрегната. Судя по сегодняшнему нападению, истории эти вовсе не выдумки и нелепые слухи, порожденные пивными парами в какой-нибудь таверне. Быть может, графу Герриху помогает стирикский маг? Если Дрегнат собственной персоной и в самом деле появился из прошлого, ламорков уже ничто не успокоит. Они воспламеняются при одном упоминании его имени.

– Все это весьма интересно, господа, – сказала Элана, – но нападение было отнюдь не случайным. Ламорканд далеко отсюда, и ваши древние воины немало потрудились, чтобы напасть именно на нас. Вопрос – почему?

– Мы постараемся найти для вас ответ, ваше величество, – заверил ее Тиниен.

Берит вернулся вскоре после полудня, приведя с собой три сотни пандионцев в доспехах, и остаток путешествия в Чиреллосбольше смахивал на военный поход.

Прибытие их в Священный Город и торжественный проезд по улицам к Базилике напоминали парад и вызвали немалое оживление. Сам архипрелат вышел на балкон второго этажа, чтобы полюбоваться тем, как вооруженный кортеж заполняет площадь перед Базиликой. Даже издалека Спархок разглядел, что ноздри Долманта побелели, а челюсти крепко сжаты. Лицо Эланы хранило царственное и холодно-вызывающее выражение.

Спархок взял на руки свою дочь, помогая ей выбраться из кареты.

– Никуда не исчезай, – прошептал он ей на ушко. – Мне нужно кое о чем поговорить с тобой.

– Позже, – прошептала она в ответ. – Вначале я должна помирить маму и Долманта.

– Это будет нелегкий трюк.

– Смотри, Спархок, – и учись.

Приветствие архипрелата было прохладным, если не сказать – ледяным, и он ясно дал понять, что умирает от нетерпения поскорее поговорить по душам с королевой Элении. Он послал за своим первым секретарем, патриархом Эмбаном, и весьма небрежно возложил на его упитанные плечи проблему обустройства свиты королевы Эланы. Эмбан скорчил гримасу и удалился вперевалку, что-то бормоча себе под нос.

Затем Долмант пригласил королеву и ее принца-консорта в малый аудиенц-зал. Миртаи стала снаружи у его дверей.

– Не подеритесь, – предостерегла она Элану и Долманта.

Малый аудиенц-зал был украшен синими портьерами, на полу лежал ковер того же цвета. Посреди зала стоял стол, окруженный креслами.

– Странная женщина, – пробормотал Долмант, оглядываясь через плечо на Миртаи. Усевшись в свое кресло, он твердо взглянул на Элану. – Перейдем к делу. Не желаешь ли объяснить все это, королева Элана?

– Разумеется, архипрелат Долмант. – Она подтолкнула к нему через стол его же собственное письмо. – Как только ты объяснишь вот это. – В ее голосе прозвучала сталь.

Долмант взял письмо и пробежал его глазами.

– Вполне ясное и недвусмысленное послание. Что именно тебе в нем непонятно?

И тут буря, давно набиравшая силу, наконец разразилась.

Элана и Долмант были на грани разрыва всех дипломатических отношений, когда в зал вошла ее королевское высочество принцесса Даная, волоча за заднюю лапу его набивное высочество медвежонка Ролло. Она невозмутимо пересекла зал, вскарабкалась на колени к Долманту и поцеловала его. Спархок в свое время получил немало поцелуев от дочери, когда она хотела чего-то добиться, а потому был хорошо знаком с их всесокрушающей силой. У Долманта не было никаких шансов устоять.

– Пожалуй, мне следовало прочесть это письмо, прежде чем отсылать его, – нехотя признал он. – Писцам иногда свойственно преувеличивать.

– Наверное, я реагировала на него слишком бурно, – признала и Элана.

– Я был слишком многим занят, – оправдание Долманта прозвучало, точно умилостивительная жертва.

– Я была раздражена в тот день, когда пришло твое послание, – отозвалась Элана.

Спархок откинулся в кресле. Напряжение в зале заметно ослабло. Долмант изменился с тех пор, как его избрали архипрелатом. До того он всегда держался в тени – и настолько успешно, что его собратьям по курии и в голову не приходила мысль вообразить его на высшем посту в Церкви – до тех пор, пока сама же Элана не указала им на множество его бесценных достоинств. Ирония этого факта не ускользнула от внимания Спархока. Сейчас, однако, Долмант словно говорил двумя разными голосами. Один был знакомым, почти приятельским голосом их старого друга, другой, суровый и властный, принадлежал архипрелату. Глава Церкви постепенно брал верх над старым другом. Спархок вздохнул. Наверно, это было неизбежно, но все равно он не мог не чувствовать сожаления.

Долмант и Элана продолжали обмениваться извинениями и оправданиями. Наконец они согласились уважать друг друга и заключили беседу обещанием в будущем обращать больше внимания на мелочи этикета.

Принцесса Даная, все еще сидевшая на коленях у архипрелата, подмигнула Спархоку. В том, что она сейчас сотворила, содержались кое-какие политические и теологические сложности, но Спархок предпочел в них не углубляться.

Причиной повелительного письма, которое чуть не развязало маленькую войну между Долмантом и Эланой, стало прибытие высокопоставленного посла из Тамульской империи, с Дарезии – континента, что лежал к востоку от Земоха. Официальных дипломатических отношений между эленийскими королевствами Эозии и Тамульской империей Дарезии не существовало, однако Церковь постоянно обменивалась посланниками посольского ранга со столицей империи Материоном, отчасти потому, что в трех западных королевствах Империи жили эленийцы и их религия лишь незначительно отличалась от эозийской.

Посол оказался тамульцем, той же расы, что и Миртаи, но меньше ее почти вдвое. У него были та же золотисто-бронзовая кожа, черные волосы, правда тронутые сединой, и темные глаза, оттянутые к вискам.

– Он очень хорош, – шепотом предостерег Долмант, когда они уже сидели в другом аудиенц-зале, а посол и Эмбан обменивались любезностями в дверях. – В некоторых отношениях он даже лучше Эмбана. Следите за тем, что будете говорить в его присутствии. Тамульцы весьма чувствительны к языковым нюансам.

Эмбан подвел к ним посла в шелковом одеянии.

– Ваше величество, я имею честь представить вам его превосходительство посла Оскайна, представителя императорского двора в Материоне, – произнес толстяк, кланяясь Элане.

– Сердце мое замирает в присутствии вашего божественного величества, – объявил посол, отвешивая изысканный поклон.

– Но ведь на самом деле это не так, ваше превосходительство? – чуть заметно улыбаясь, спросила она.

– Конечно нет, – подтвердил он с полным самообладанием. – Я просто подумал, что было бы вежливо выразиться именно так. Или это прозвучало чересчур экстравагантно? Я, признаться, не искушен в тонкостях обращения при вашем дворе.

– Вы отлично справляетесь, ваше превосходительство! – рассмеялась она.

– Тем не менее, с разрешения вашего величества, я должен признать, что вы дьявольски привлекательная юная леди. Мне доводилось встречаться не с одной королевой, и традиционные комплименты всегда стоили мне долгой борьбы с совестью. – Посол Оскайн говорил по-эленийски весьма бегло.

– Могу я представить своего супруга, принца Спархока? – осведомилась Элана.

– Легендарного сэра Спархока? Вне всяких сомнений, дорогая леди. Я пересек полмира только для того, чтобы встретиться с ним. Приветствую вас, сэр Спархок. – Оскайн поклонился.

– Ваше превосходительство, – отозвался Спархок, поклонившись в ответ.

Затем Элана представила остальных, и обмен дипломатическими любезностями продолжался около часа. Оскайн и Миртаи поговорили немного по-тамульски – Спархоку этот язык показался довольно мелодичным.

– Кажется, мы уже воздали довольно почестей этикету? – наконец осведомился посол. – Культура культуре рознь, но у нас в Тамульской империи три четверти часа – обычное количество времени, которое отводится бессодержательной вежливости.

– Мне тоже сдается, что этого довольно, – ухмыльнулся Стрейджен. – Если сверх меры почитать этикет, он становится назойлив и с каждым разом все чаще норовит сесть вам на голову.

– Хорошо сказано, милорд Стрейджен, – согласился Оскайн. – Причина моего визита весьма проста, друзья мои. Я в затруднении… – Он обвел взглядом собравшихся. – Эта пауза предназначается для традиционных восклицаний, пока вы с трудом будете осваиваться с мыслью, что можно отыскать хоть один недостаток в такой остроумной и обаятельной личности, каковой является ваш покорный слуга.

– Пожалуй, он мне нравится, – пробормотал Стрейджен.

– Ничего удивительного, – проворчал Улаф.

– Полноте, ваше превосходительство, – отозвалась Элана, – да отыщется ли на земле человек, который сумел бы найти повод быть недовольным вами? – Цветистые словоизречения посла явно были заразительны.

– Я слегка преувеличил для пущего эффекта, – признался Оскайн. – Затруднение на самом деле не так уж и велико. Дело попросту в том, что его императорское величество направил меня в Чиреллос с мольбой о помощи, и моя обязанность – получить искомое таким образом, чтобы его это не унизило.

Глаза Эмбана ярко заблестели – он почувствовал себя в своей стихии.

– Думаю, что наилучший выход – изложить проблему нашим друзьям в простых и недвусмысленных словах, – предложил он, – а уж затем они займутся тем, как избежать оскорблений имперскому правительству. Все они невыразимо мудры, и я уверен, что если они объединят свои силы, то сумеют отыскать хоть какой-нибудь выход.

Долмант вздохнул.

– Элана, неужели ты не могла избрать на эту должность кого-нибудь другого? – с упреком осведомился он. Оскайн вопросительно посмотрел на них.

– Это долгая история, ваше превосходительство, – пояснил Эмбан. – Я поведаю вам ее когда-нибудь на досуге, если у нас обоих не найдется лучшего занятия. Расскажите же им, что такого важного происходит в Тамульской империи, что его императорское величество был вынужден прислать вас сюда за помощью.

– Обещаете не смеяться? – обратился Оскайн к Элане.

– Приложу все силы, чтобы не расхохотаться во все горло, – заверила она.

– У нас в Империи некоторые гражданские неурядицы.

Все выжидательно молчали.

– И это все, – уныло сознался Оскайн. – Само собой, я только цитирую определение, данное императором, – по его приказу. Чтобы понять это, нужно знать нашего императора. Он скорее умрет, чем переоценит что бы то ни было. Как-то раз он назвал ураган «легким бризом», а потерю половины своего флота – «мелкой неприятностью».

– Что ж, ваше превосходительство, – сказала Элана, – теперь мы знаем, какого мнения об этой проблеме ваш император. А какими словами ее описали бы вы?

– Гм, – отозвался Оскайн, – раз уж ваше величество так добры, то на ум прежде всего приходит слово «катастрофа». Можно еще добавить слова «непостижимо», «непреодолимо», «конец света» – и прочие мелочи. Решительно, друзья мои, я думаю, что вам бы стоило прислушаться к просьбе его императорского величества, ибо у нас есть весьма прочные доказательства того, что события, разворачивающиеся в Дарезии, могут скоро перекинуться и на Эозию, а ежели такое случится, это может означать конец цивилизации, какую мы все знаем. Я не могу с уверенностью сказать, как вы, эленийцы, относитесь к подобным вещам, но мы, тамульцы, более или менее твердо убеждены, что надо бы сделать некоторую попытку предотвратить это. Подобные происшествия устанавливают дурного рода прецедент, когда конец света приходит чуть ли не каждую неделю, а это почему-то подрывает доверие людей к их правительствам.

ГЛАВА 5

Посол Оскайн откинулся в кресле.

– С чего бы начать? – задумчиво проговорил он. – Если разглядывать каждое происшествие само по себе, оно покажется малозначащим. Однако именно совокупность этих происшествий поставила Империю на грань крушения.

– Это мы можем понять, ваше превосходительство, – заверил его Эмбан.

– Церковь вот уже много столетий находится на грани крушения. Наша Святая Матерь дрейфует от кризиса к кризису, шатаясь, как подвыпивший матрос.

– Эмбан, – мягко упрекнул Долмант.

– Прошу прощения, – извинился толстый священнослужитель.

Оскайн улыбнулся.

– Хотя порой именно так и кажется, не правда ли, ваша светлость? – заметил он Эмбану. – Я полагаю, что правительство Церкви не слишком отличается от имперского правительства. Бюрократии, чтобы выжить, кризисы необходимы. Если не будет кризиса того или иного рода, кому-нибудь может прийти в голову мысль сократить десятка два-три должностей.

– Это я и сам заметил, – согласился Эмбан.

– Тем не менее я уверяю вас: то, что сейчас происходит в Империи, отнюдь не мыльный пузырь, сочиненный ради того, чтобы укрепить чье-то положение. Я ничуть не преувеличиваю, говоря, что Империя на грани крушения. – Бронзово-смуглое лицо Оскайна стало задумчивым. – Наша Империя, в отличие от ваших эозийских королевств, неоднородна. На дарезийском континенте имеется пять рас. Мы, тамульцы, живем на востоке, эленийцы на западе, стирики – вокруг Сарсоса, валезийцы – на своем острове, а кинезгийцы – в центре континента. Вероятно, не слишком естественно то, что так много разных народов собрано под одной крышей. У нас разные культуры, разные религии, и каждая раса пребывает в твердом убеждении, что она-то и есть центр вселенной. – Оскайн вздохнул. – Все мы, вероятно, были бы счастливее, если бы жили каждый сам по себе.

– Но когда-то, в далеком прошлом, кое-кто оказался чересчур властолюбивым? – предположил Тиниен.

– Отнюдь нет, сэр рыцарь, – отвечал Оскайн. – Скорее уж можно сказать, что мы, тамульцы, вляпались в Империю. – Он покосился на Миртаи, которая сидела молча, держа на коленях Данаю. – И вот причина, – добавил он, указывая на великаншу.

– Я здесь ни при чем, Оскайн, – возразила она.

– Я и не виню тебя лично, атана, – улыбнулся он. – Все дело в твоих соплеменниках. Миртаи тоже улыбнулась:

– Я не слышала этого обращения с тех пор, как была маленькой. Давно уже никто не называл меня «атаной».

– А что это означает? – с любопытством спросил Тиниен.

– «Воин», – пожала она плечами.

– «Воительница», если быть точным, – поправил Оскайн и нахмурился. – Не хочу задеть вас, но эленийский язык ограничен в своей возможности выражать тонкости некоторых определений. – Он взглянул на Элану. – Ваше величество заметили, что ваша рабыня не похожа на других женщин?

– Она не рабыня, – возразила Элана, – она мой друг.

– Что за невежество, Элана, – выговорила ей Миртаи. – Разумеется, я рабыня. Я и должна быть рабыней. Продолжай свой рассказ, Оскайн. Я объясню им позже.

– Ты думаешь, они поймут?

– Нет. Но я все равно объясню.

– И в этом, почтенный архипрелат, – обратился Оскайн к Долманту, – заключена причина создания Империи. Атаны отдали себя нам в рабство около полутора тысяч лет назад – ради того, чтобы их человекоубийственные наклонности не привели к поголовному уничтожению расы. В итоге у нас оказалась лучшая в мире армия – и это при том, что народ мы миролюбивый. Мы всегда выигрывали небольшие споры с другими народами, которые возникают время от времени и, как правило, улаживаются переговорами. В наших глазах соседние народы – сущие дети, не способные управиться с собственными делами. Империя начала разрастаться исключительно в интересах порядка. – Он оглядел рыцарей церкви. – Опять же, не хочу никого обидеть, но война – глупейшее изо всех человеческих занятий. Есть куда более действенные способы убедить людей изменить свои намерения.

– Как, например, угроза выпустить атанов? – лукаво предположил Эмбан.

– Этот способ действует отменно, ваша светлость, – признал Оскайн. – В прошлом одного присутствия атанов было довольно, чтобы предотвратить обострение политических дискуссий. Атаны – совершенная полиция. – Он вздохнул. – Полагаю, вы заметили проскользнувшее в моей речи пустяковое уточнение: «в прошлом». К несчастью, сейчас дела обстоят иначе. Империя, состоящая из различных народов, всегда обречена на мелкие вспышки национализма и расовых разногласий. Ничтожным людям свойственно стремиться так или иначе доказать собственную значимость. Это звучит патетически, но расизм в сущности есть последнее прибежище ничтожества. Подобные вспышки, как правило, не получают широкого распространения, но вдруг ни с того ни с сего эпидемия этих вспышек разразилась по всей Империи. Всяк вышивает стяги, распевает национальные гимны и трудится над изощренными оскорблениями в адрес «желтых собак». В наш адрес, разумеется. – Оскайн вытянул ладонь и критически ее осмотрел. – На самом деле кожа у нас не желтая. Скорее… – он задумался.

– Бежевая? – подсказал Стрейджен.

– Это тоже не слишком лестно, милорд Стрейджен, – улыбнулся Оскайн. – Ну да ладно. Быть может, когда-нибудь император издаст особый указ о том, каким цветом следует именовать нашу кожу – отныне и навеки. – Он пожал плечами. – Как бы то ни было, но отдельные вспышки национализма и расовой ненависти не смогли бы стать проблемой для атанов, даже если бы случились одновременно во всех городах Империи. Все дело осложняют сверхъестественные явления.

– Я так и думал, что за этим что-то кроется, – пробормотал Улаф.

– Вначале эти проявления магии были направлены на самих людей, – продолжал Оскайн. – У каждого народа есть свой мифический герой – некая выдающаяся личность, которая объединила людей, даровала им национальную цель и определила национальный характер. Современный мир запутан и сложен, и простой народ мечтает о простых временах героев, когда национальные цели были несложны и ясны и всякий точно знал, что он из себя представляет. Кто-то в Империи воскрешает героев древности.

Спархока вдруг пробрал озноб.

– Великанов? – быстро спросил он.

– Гм… – Оскайн задумался. – Да, пожалуй, это верное определение. Ход времени искажает и размывает очертания прошлого, и наши национальные герои со временем прибавляют в росте. Полагаю, что, думая о них, мы воображаем их великанами. Весьма тонкое восприятие, сэр Спархок.

– Я не заслужил этой похвалы, ваше превосходительство. Просто нечто подобное происходит и здесь. – Долмант остро глянул на него. – Я объясню потом, Сарати. Продолжайте, посол Оскайн. Вы сказали, что кто бы ни стоял за беспорядками в Империи, начал он с воскрешения национальных героев. В этих словах содержится намек на продолжение.

– О да, сэр Спархок, разумеется. Продолжение, и еще какое! У всякого народа есть не только свои герои, но и свои страшилища. И мы столкнулись со страшилищами – вампирами, оборотнями, вурдалаками – всеми теми, кем пугают детишек, чтобы научить их хорошо себя вести. Наши атаны не в силах сладить с чем-то подобным. Их учат управляться с людьми, а не с ужасами, порожденными фантазией веков. Вот в этом-то и есть наша проблема. У нас в Империи девять различных народов, и вдруг все они, как один, принялись преследовать свои национальные цели. А когда мы высылаем атанов, чтобы навести порядок и укрепить власть Империи, навстречу им из-под земли поднимаются тысячелетние кошмары. Это нам не по плечу. Правительство его императорского величества надеется, что ваша церковь признает здесь некоторую общность интересов. Если Тамульская империя развалится на девять воюющих королевств, возникший хаос неизбежно отразится на Эозии. Более всего нас тревожит магия. Мы в состоянии справиться с обычным мятежом, но не готовы иметь дело с охватившим весь континент заговором, который применяет против нас магию. Сарсосские стирики зашли в тупик. Что бы они ни пытались предпринять, контратаки следуют быстрее, чем они успевают приняться за дело. Мы слыхали о том, что произошло в Земохе, сэр Спархок, и потому я обращаюсь именно к вам. Заласта из Сарсоса – наилучший маг Стирикума, и именно он заверил нас, что вы – единственный человек в мире, обладающий силой, которая исправила бы наше положение.

– Заласта преувеличивает мои возможности, – пробормотал Спархок.

– Вы знаете его?

– Мы встречались. По правде говоря, ваше превосходительство, я лишь малая частица того, что на самом деле произошло в Земохе. В сущности, я был лишь руслом для потока силы, которой даже не берусь описать. Я был орудием в руках кого-то другого.

– Даже если это и так, вы – наша последняя надежда. Кто-то явно замыслил погубить Империю, и мы должны узнать, кто это. Если мы не сможем отыскать источник наших бед и уничтожить его, Империя погибнет. Поможете ли вы нам, сэр Спархок?

– Не мне принимать решение, ваше превосходительство. Вам следовало бы обратиться к моей королеве и Сарати. Если они прикажут, я отправлюсь в Дарезию. Если запретят – не тронусь с места.

– Тогда я направлю на них всю гигантскую мощь моего дара убеждения, – улыбнулся Оскайн. – Однако даже если допустить, что мои усилия увенчаются успехом – в чем я отнюдь не уверен – мы окажемся лицом к лицу с еще одной не менее серьезной проблемой. Мы должны любой ценой защитить достоинство его императорского величества. Когда одно правительство просит о помощи другое – это дело обычное, но когда правительство его императорского величества обращается к частному лицу с другого континента… Вот эту проблему нам и придется решать.

– Не думаю, чтобы у нас был выбор, Сарати, – веско говорил Эмбан. Был поздний вечер. Посол Оскайн отправился спать, а прочие, к которым присоединился Ортзел, патриарх Кадаха, что в Ламорканде, собрались, чтобы хорошенько обсудить его просьбу. – Мы можем не одобрять целиком и полностью всю политику Тамульской империи, но сейчас мы жизненно заинтересованы в ее стабильности. Сейчас мы полностью поглощены Рендорской кампанией. Если Тамульская империя развалится, нам придется отозвать большую часть наших армий – и рыцарей церкви – из Рендора, чтобы защищать наши интересы в Земохе. Согласен, сам по себе Земох не так уж и значителен, но мы не можем недооценивать стратегическое значение Земохских гор. Последние два тысячелетия в этих горах сидели наши враги, и этот факт целиком поглощал внимание нашей Святой Матери. Если мы позволим новому врагу завладеть Земохскими горами, мы потеряем все, чего добился Спархок в столице Земоха. Мы вернемся в то же положение, в каком находились шесть лет назад. Нам опять придется покинуть Рендор и готовить силы для отражения новой опасности с востока.

– То, что ты говоришь, и так очевидно, Эмбан, – заметил Долмант.

– Знаю, но иногда такой прием помогает выложить все карты на стол и как следует их рассмотреть.

– Спархок, – сказал Долмант, – если бы я приказал тебе отправиться в Материон, а твоя жена велела остаться дома – что бы ты сделал?

– Вероятно, отправился бы в монастырь и в ближайшие несколько лет молил Бога направить меня на путь истинный.

– Наша Святая Матерь церковь потрясена твоим благочестием, сэр Спархок.

– Я готов на все, лишь бы порадовать ее, Сарати. Я же ее рыцарь, в конце концов. Долмант вздохнул.

– Стало быть, все сводится к некоему соглашению между мной и Эланой?

– Подобная мудрость может исходить только от Бога, – заметил Спархок своим друзьям.

– Ты имеешь что-нибудь против? – едко осведомился Долмант. Затем он с безнадежным видом глянул на королеву Элении. – Назовите свою цену, ваше величество.

– Что-что?

– Давай не будем ходить вокруг да около, Элана. Твой рыцарь припер меня к стене.

– Знаю, – ответила она, – и я так восхищена этим, что едва дышу. Мы обсудим это с глазу на глаз, достопочтенный архипрелат. Мы же не хотим, чтобы сэр Спархок узнал свою истинную цену, не так ли? Ему может прийти в голову, что мы платим ему меньше, чем он заслуживает.

– Как же мне это надоело, – пробормотал Долмант, не обращаясь ни к кому в особенности.

– Думаю, нам следовало бы задуматься еще кое над чем, – сказал Стрейджен. – В рассказе тамульского посла было кое-что знакомое – или никто, кроме меня, этого не заметил? У нас, в Ламорканде, происходят события, до боли похожие на тамульские неурядицы. Все ламорки твердо убеждены, что Дрегнат вернулся, и это почти совпадает с той ситуацией, о которой рассказал Оскайн. Далее, по пути из Симмура нас атаковал отряд ламорков, которые могли появиться только из прошлого. У них было стальное оружие, но бронзовые доспехи, и говорили они на древнеламоркском. После того как сэр Улаф прикончил их предводителя, те, кто еще оставался в живых, исчезли бесследно. Остались только мертвые, вернее, древние засушенные мумии.

– И это еще не все, – добавил Спархок. – В горах западной Эозии действовала бандитская шайка. Вожаки бандитов были из бывших сторонников Энниаса, и они прилагали все усилия, чтобы раздуть мятежные настроения у местных крестьян. Платиму удалось заслать шпиона в их лагерь, и он рассказал нам, что вдохновителем шайки был не кто иной, как Крегер, старинный подручный Мартэла. Одолев бандитов, мы стали допрашивать одного из них о Крегере, и тогда то же самое облако, которое мы видели на пути в Земох, поглотило пленника и разорвало в клочья. Что-то затевается в Эозии, и это «что-то» исходит из Ламорканда.

– И ты полагаешь, что между этими случаями есть связь? – спросил Долмант.

– Это логическое заключение, Сарати. Слишком много сходных черт, чтобы их можно было игнорировать. – Спархок помолчал, глядя на жену. – Это может стать причиной семейных неурядиц, – с сожалением продолжил он, – но я полагаю, что мы должны весьма серьезно отнестись к просьбе Оскайна. Кто-то шарит в прошлом, извлекая в настоящее людей и тварей, которые мертвы вот уже многие тысячелетия. Когда мы столкнулись с этим в Пелозии, Сефрения сказала нам, что на такое способны только боги.

– Ну, это не совсем верно, Спархок, – поправил его Бевьер. – На самом деле она говорила, что некоторые наиболее могущественные стирикские маги тоже могут воскрешать мертвых.

– Думаю, что мы можем исключить эту возможность, – покачал головой Спархок. – Мы с Сефренией как-то говорили об этом, и она сказала мне, что за сорок тысячелетий стирикской истории было только два стирика, обладавших такими способностями, да и то неполноценными. Нынешнее воскрешение древних героев и армий происходит в девяти королевствах Тамульской империи и по крайней мере в одном королевстве Эозии. Слишком много сходных черт, чтобы счесть это простым совпадением, а вся схема – какова бы ни была ее цель – чересчур сложна, чтобы исходить от того, кто не в полной мере владеет заклинанием.

– Тролли-Боги? – мрачно предположил Улаф.

– Я бы не отрицал такой возможности. Они проделывали это и раньше, так что мы знаем, что они на такое способны. Впрочем, сейчас все, что мы имеем, – некоторые подозрения, основанные на кое-каких высокоученых догадках. Нам отчаянно нужна информация.

– Это уж мое дело, Спархок, – сказал Стрейджен, – мое и Платима. Надо так понимать, что ты отправляешься в Дарезию?

– Похоже на то, – Спархок бросил виноватый взгляд на жену. – Я бы с радостью отправил кого-нибудь другого, но, боюсь, он не будет знать, что искать.

– Я, пожалуй, отправлюсь с тобой, – решил Стрейджен. – Моих коллег там не меньше, чем в Эозии, а представители нашей профессии умеют собирать информацию куда лучше вас.

Спархок кивнул.

– Может быть, нам следует начать прямо отсюда, – предложил Улаф. Он взглянул на патриарха Ортзела. – Откуда взялись все эти невероятные россказни о Дрегнате, ваша светлость? Ничья репутация не может сохраниться в течение четырех тысяч лет, какой бы впечатляющей персоной он ни был при жизни.

– Дрегнат, сэр Улаф – литературный образ, – отвечал суровый светловолосый священник, слегка улыбаясь. Как восхождение на трон архипрелата изменило Долманта, так и Ортзела изменила жизнь в Чиреллосе. Он не выглядел больше прямолинейным провинциалом, каким был в Ламорканде. Хотя в нем было куда меньше светскости, чем в Эмбане, искушенность собратьев по Базилике оказала на него несомненное влияние. Теперь он время от времени улыбался и даже развил в себе лукавое и сдержанное чувство юмора. С тех пор, как Долмант призвал церковника в Чиреллос, Спархок несколько раз встречался с ним, и рослый пандионец обнаружил, что Ортзел начинает ему нравиться. Конечно, его предрассудки оставались при нем, но теперь он хотя бы признавал, что точки зрения, отличные от его собственной, могут иметь право на существование.

– Значит, его кто-то придумал? – недоверчиво осведомился Улаф.

– О нет. Четыре тысячи лет назад и в самом деле существовал некто по имени Дрегнат. Вероятно, какой-нибудь задира, у которого все мозги ушли в бицепсы. Мне сдается, что он был самой заурядной личностью подобного сорта – ни шеи, ни лба, и между ушами ничего, даже отдаленно напоминающего разум. Однако после его смерти какой-то рифмоплет, воюя со слабеющим воображением, ухватился за его историю и разукрасил ее всеми традиционными побрякушками героического эпоса. Названо было сие произведение «Сага о Дрегнате», и Ламорканду жилось бы гораздо лучше, если бы этот рифмоплет никогда не научился читать и писать. – Спархок подумал, что в этой речи проблескивают искорки неподдельного юмора.

– Одна поэма вряд ли могла бы вызвать такое сотрясение, ваша светлость, – скептически заметил Келтэн.

– Сэр Келтэн, ты недооцениваешь силу хорошо поведанной истории. Мне придется переводить ее по ходу дела, но судите сами. – Ортзел откинулся на спинку кресла, полуприкрыв глаза. – «Внемлите повести об эпохе героев, – начал он. Его грубый резкий голос смягчился, стал сочнее, едва зазвучали первые слова древней поэмы. – Внемлите, храбрые ламоркандцы, рассказу о деяниях древнего кузнеца, могущественнейшего из воителей времени минувшего.

Ведомо всем, что Эпоха Героев была эпохою бронзы. Тяжки были секиры и мечи бронзовые героев минувшего, и крепки были жилы воинов, что подымали оружие сие в славных битвах. И не было во всем Ламорканде воина более могучего, нежели Дрегнат-кузнец.

Высок был Дрегнат и широк в плечах, ибо труд его отлил таковым, как сам он отливал текучий металл. Ковал он мечи бронзовые, и копья, острые, как ножи, и щиты, и секиры, и сверкающие шлемы, и кольчуги, что отражали удары врага, словно дождик весенний.

И вот воители из всего лесами поросшего Ламорканда охотно отдавали и доброе золото, и светлое серебро без меры за творения бронзовые Дрегната, и могучий кузнец, трудясь в своей кузне, прирастал и богатством, и силой».

Спархок с трудом отвел взгляд от лица Ортзела и огляделся. Лица его друзей выражали сосредоточенность. Голос патриарха Кадаха то взлетал, то опускался в величественных ритмах поэтической речи.

– Боже! – выдохнул сэр Бевьер, когда патриарх на миг умолк. – Да ведь это зачаровывает!

– В чем и была всегда его опасность, – отозвался Ортзел. – Этот ритм отупляет мысли и ускоряет пульс. Мои соплеменники весьма восприимчивы к эмоциональности «Саги о Дрегнате». Некоторые особенно гневные пассажи способны распалить до безумия целую армию ламорков.

– Ну? – жадно поторопил Телэн. – Что же было дальше?

Ортзел одарил мальчика мягкой улыбкой.

– Да неужто столь искушенный юный вор может быть увлечен скучной древней поэмой? – лукаво осведомился он. Спархок едва не расхохотался во весь голос. Видимо, перемены в патриархе Кадаха зашли намного дальше, чем он предполагал.

– Мне нравятся хорошие истории, – признался Телэн. – Но я никогда не слышал, чтобы историю рассказывали вот так.

– Это называется «удачный стиль», – пробормотал Стрейджен. – Порой важно не столько содержание истории, сколько то, как ее рассказывают.

– Так что же? – не отставал Телэн. – Что было дальше?

– Дрегнат узнал, что великан по имени Крейндл выковал металл, который режет бронзу, как масло, – ответил Ортзел. – Он отправился в логово Крейндла с одним молотом в качестве оружия, хитростью вызнал у великана секрет нового металла и вышиб бедолаге мозги своей кувалдой. Затем он отправился домой и стал ковать новый металл – железо – и делать из него оружие. Скоро каждый воин в Ламорканде – или Ламоркланде, как он тогда назывался, – захотел иметь железный меч, и Дрегнат необычайно обогатился. – Он нахмурился. – Надеюсь, вы будете ко мне снисходительны, – извинился он. – Переводить по ходу рассказа довольно сложно. – Ортзел подумал немного и продолжал: – «И случилось так, что слава о могучем кузнеце Дрегнате разошлась далеко по всему краю. Высок он был, добрых десять пядей, полагаю я, и в плечах широк. Жилы его были крепки, точно сталь из его горна, и приятен был лик. Многие девы благородной крови вздыхали о нем потаенно.

В те стародавние времена правителем ламорков был престарелый король Гиддаль, чьи седые власы говорили о его мудрости. Не имел он сыновей, лишь дочь, прекрасную, как ясное утро, утеху его старости, а имя ей было Ута. И горько тревожился Гиддаль, ибо ведал, что когда дух его отлетит на лоно Грокки, война и раздоры охватят земли Ламоркские, ибо герои биться начнут за трон его и руку прекрасной Уты, каковая двойная награда выпадет победителю. И решил тогда король Гиддаль разом сохранить и будущее владений своих, и счастье дочери. И велел он разослать гонцов во все пределы обширного своего королевства, и объявить, что судьба Ламоркланда и ясноглазой Уты решена будет в воинском состязании. Сильнейший герой завоюет руками своими и богатство, и власть, и жену». – Ортзел остановился.

– Что такое пядь? – спросил Телэн.

– Девять дюймов, – отвечал Берит. – Расстояние между кончиками крайних пальцев растопыренной ладони.

Телэн быстро произвел мысленный подсчет.

– Семь с половиной футов? – недоверчиво воскликнул он. – Он был ростом в семь с половиной футов?

– Полагаю, это слегка преувеличено, – усмехнулся Ортзел.

– А кто такой Грокка? – спросил Бевьер.

– Ламоркский бог войны, – пояснил Ортзел. – В конце бронзового века был период, когда ламорки вернулись к язычеству. Само собой разумеется, Дрегнат победил в состязании, и ему даже не пришлось перебить слишком много ламорков. – Ортзел вернулся к переводу. – «И так Дрегнат-кузнец, могущественнейший герой древности, завоевал руку прекрасной Уты и стал наследником короля Гиддаля.

И когда завершился свадебный пир, пошел наследник Гиддаля прямо к королю.

«Господин мой король, – молвил он, – поелику я сильнейший воин во всем мире, подобает теперь, дабы весь мир склонился перед волей моей. К сей цели преклоню я все мысли свои, когда Грокка призовет тебя в извечный дом. Завоюю я мир, и подчиню его воле своей, и поведу героев Ламоркланда на Чиреллос. Там повергну я в прах алтари ложного бога слабосильной церкви, что властвует злобой и обессиливает воинов непреклонными своими поучениями. Низвергну я совет ее и поведу героев Ламоркланда далее, дабы привезли они в дома свои возы с богатой добычей со всего мира».

Возрадовался Гиддаль словам героя, ибо Грокка, Владыка Мечей Ламоркланда, гордится пламенем битв и вдохновляет сынов своих возлюбить звон мечей и вид красной крови, брызжущей на траву. «Иди же, сын мой, и победи, – молвил король. – Накажи пелоев, сокруши камморийцев, уничтожь дэйранцев и не забудь низвергнуть в прах церковь, что оскверняет мужей эленийских мирными своими проповедями и ложным смирением». Когда же речь о замыслах Дрегната достигла Чиреллосской Базилики, обеспокоилась церковь и затрепетала в страхе пред могучим кузнецом, и князья церкви держали совет друг с другом, и порешили жизни лишить достославного героя, дабы замыслы его не лишили церковь власти и богатства ее не утекли бы в Ламоркланд, и сокровища ее не украсили бы высокие стены пиршественной залы победителя. Сговорились они тогда послать воителя, чести не имеющего, ко двору наследника Гиддаля, дабы умерил он высокую гордыню лесистого Ламоркланда.

Под искусной личиной предатель сей, дэйранец родом – Старкад было его имя – явился в пиршественную залу Дрегната, и приветствовал с почетом наследника Гиддаля, и умолял героя Ламоркланда принять его службу. Сердце же Дрегната не ведало обмана и двоедушия, и потому не мог он различить коварство в других. С радостью принял он кажущуюся дружбу Старкада, и стали те двое с тех пор как братья, что и замышлял Старкад.

И сколько бы ни трудились с тех пор герои из чертогов Дрегнатовых, всегда был Старкад по правую руку от Дрегната, в бурю и ведро, в битвах и пирах, что за битвами следовали. Речи он вел, наполнявшие сердце Дрегната весельем, и могучий кузнец, друга своего любя, наделял его сокровищами несметными, браслетами из чистого золота и бесценными самоцветами. Старкад же принимал дары Дрегната с притворной благодарностью, а сам, яко червь терпеливый, все глубже и глубже пробирался в сердце героя.

И вот в час, Гроккой назначенный, ушел мудрый король Гиддаль в Чертоги Героев и воссоединился с Бессмертными Танами, и тогда стал Дрегнат королем ламоркланда. Мудры были его замыслы, и едва возложил он на голову королевский венец, как собрал он героев своих и повел их на север, покорять диких пелоев.

Многие битвы вел могучий Дрегнат на земле пелойской и великие одержал победы. И там, в землях конного народа, свершилось то, что Церковью Чиреллоса было задумано, ибо Дрегнат и Старкад, отделенные от друзей своих легионами кровожадных пелоев, бок о бок сражались с врагом и щедро оросили траву луговую кровью своих супостатов. И там, в полном цвете геройства своего, и пал могучий Дрегнат. Улучив затишье в бою, когда противники разделились, дабы отдышаться и сил набраться для нового сражения, метнул коварный дэйранец свое проклятое копье, что острее любого кинжала, и поразил господина своего в спину.

И ощутил Дрегнат смертельный холод, когда вошла в него блестящая сталь Старкадова копья, и повернулся лицом к человеку, коего звал другом и братом. «За что?» – молвил он, и сильнее всякой боли разрывала его сердце мысль о Старкадовом предательстве.

«Во имя эленийского Бога, – отвечал Старкад, и горячие слезы струились из его глаз, ибо истинно любил он героя, которого поразил рукой своей. – Не думай, что я сразил тебя в сердце, брат мой, ибо сотворено сие не мной, но нашей Святой Матерью Церковью, коя искала твоей погибели. – Сказав это, снова поднял он свое смертоносное копье. – Защищайся же, о Дрегнат, ибо хотя и должен я лишить тебя жизни, не хочу я убивать безоружного».

Тогда поднял голову благородный Дрегнат. «Сего я не сделаю, – молвил он, – ежели брат мой хочет забрать жизнь мою, пускай берет ее вольно, по моему желанию».

«Прости меня», – промолвил Старкад, вновь подъемля убийственное копье.

«Сего же сделать я не могу, – отвечал Дрегнат. – Возьми жизнь мою, но не мое прощение».

«Быть по сему», – сказал Старкад, и с этими словами глубоко вонзил он копье в могучее сердце Дрегната.

Миг лишь стоял герой, и вот зрите – как падает под топором могучий дуб, так пала мощь и слава Ламоркланда, и земля и небеса содрогнулись от сего падения».

В глазах Телэна блестели слезы.

– И он ушел невредимым? – яростно спросил он. – Неужели друзья Дрегната не отомстили ему? – Лицо мальчика выражало жадное желание слушать дальше.

– Неужели тебе охота тратить время на скучную историю, которая произошла много тысяч лет назад? – осведомился Ортзел. Он притворялся удивленным, но глаза лукаво блестели. Спархок прикрыл ладонью усмешку. Решительно, Ортзел очень изменился.

– Не знаю, как Телэну, а мне охота, – сказал Улаф. Между современной культурой Талесии и древней культурой Ламорканда было очевидное сходство.

– Ну что ж, – протянул Ортзел, – полагаю, мы могли бы совершить взаимовыгодный обмен. Сколько епитимий готовы вы двое даровать нашей Святой Матери в обмен на окончание истории?

– Ортзел, – с упреком проговорил Долмант. Патриарх Кадаха поднял руку.

– Это в высшей степени законный обмен, Сарати, – сказал он. – Церковь и прежде не раз прибегала к нему. Когда я был обычным сельским пастырем, я применял тот же метод, чтобы обеспечить регулярное присутствие паствы на службах. Мои прихожане славились своей набожностью – пока у меня не иссяк запас историй. – Он вдруг рассмеялся, и это поразило всех. Присутствующие в большинстве своем были твердо убеждены, что суровый и несгибаемый патриарх Кадаха даже не знает, как это делается. – Я пошутил, – сказал он юному вору и гиганту-талесийцу. – Впрочем, я был бы рад, если бы вы двое серьезно задумались над состоянием своих душ.

– Рассказывай историю, – твердо велела Миртаи. Она тоже была воином и, судя по всему, оказалась восприимчивой к очарованию древней повести.

– Ужели я зрю возможность обращения? – осведомился у нее Ортзел.

– Ты зришь возможность потери здоровья, Ортзел, – без обиняков ответила она. Миртаи в разговорах с кем бы то ни было всегда обходилась без титулов.

– Ну, хорошо, – Ортзел рассмеялся и снова приступил к переводу. – «Внемлите же, о мужи Ламоркланда, и узнайте, какова была плата Старкада. Пролил он слезы над павшим своим братом, а затем обратил гнев свой на пелоев, и бежали они в страхе перед его силой. Тогда покинул он поле битвы и направился в Святой Город Чиреллос, дабы возвестить князьям церкви, что замысел их удался. И когда собрались они все в Базилике, что была венцом непомерной их гордыни, поведал им Старкад печальную повесть о гибели Дрегната, могущественнейшего героя древности.

И возрадовались тогда мягкотелые и изнеженные князья церкви гибели героя, полагая, что их власть и гордыня отныне в сохранности, и состязались друг с другом в похвалах Старкаду, и предлагали ему несметные горы золота за то, что он совершил.

Холодно, однако, было сердце героя, и глядел он на ничтожных людишек, которым служил, вспоминая со слезами на глазах великого мужа, коего погубил по их велению. «Князьки церкви, – молвил он тогда, – неужто мыслите вы, что одно золото может быть мне платой за то, что совершил я по вашей воле?»

«Но что же еще мы можем предложить тебе?» – вопросили они в великой растерянности.

«Надобно мне прощение Дрегната», – отвечал Старкад.

«Сего мы не можем тебе добыть, – отвечали они, – ибо ужасный Дрегнат возлежит ныне в Доме Мертвых, откуда нет возврата. Просим тебя, о герой, скажи нам, чем еще мы можем вознаградить тебя за великую службу, кою ты нам сослужил».

«Лишь одним», – ответил грозно Старкад.

«Чем же?» – спросили они.

«Кровью ваших сердец», – отвечал Старкад. И со словами сими бросился он к тяжкой двери, и затворил ее, и запер на стальные цепи, дабы никто не мог отворить ее. Затем выхватил он Глорити, сверкающий клинок Дрегната Ужасного, что принес с собою в Чиреллос именно для этой цели. И взял тогда герой Старкад плату свою за то, что свершил он на равнинах Пелозии.

И когда собрал все, что ему надлежало,обезглавлена была вся Церковь Чиреллоса, ибо никто из князей ее не увидел в тот день заката, и, все еще горюя о том, что убил своего друга, с печалью в сердце покинул Старкад Чиреллос и никогда более не вернулся туда.

Но говорят в лесистом Ламоркланде, что пророки и прорицатели предвещают день, когда Грокка, Бог Войны, освободит дух Дрегната от службы Бессмертным Танам в Чертоге Героев, и вернется он в Ламоркланд, и исполнит великий свой замысел. В те дни кровь прольется рекой, и владыки мира содрогнутся, как содрогалась прежде земля под могучей поступью Дрегната Ужасного, Дрегната Разрушителя, и венец и трон мира падут в его бессмертные руки, как было предначертано с самого начала». – Ортзел смолк, давая понять, что рассказ окончен.

– И это все?! – возмутился Телэн.

– Я пропустил кое-какие эпизоды, – сознался Ортзел, – описания битв и тому подобное. Древние ламорки обладали нездоровым воображением в отношении некоторых цифр. Они хотели знать, сколько баррелей крови, фунтов мозгов и ярдов кишок венчали подобные пирушки.

– Но эта история кончается неправильно, – пожаловался Телэн. – Дрегнат был героем, но после того как Старкад убил его, героем сделался он. Так не должно быть. Плохим людям нельзя позволять так изменяться.

– Весьма любопытный аргумент, Телэн, – особенно если учесть, что исходит он от тебя.

– Я не плохой человек, ваша светлость, я всего лишь вор. Это не одно и то же. Ну, во всяком случае, церковники получили то, что заслужили.

– Тебе придется немало повозиться с этим юношей, Спархок, – заметил Бевьер. – Мы все любили Кьюрика как брата, но уверен ли ты, что в его сыне есть задатки рыцаря церкви?

– Я работаю над этим, – ответил Спархок. – Итак, это все, что касается Дрегната. Насколько глубока вера в это предание у ламорков, ваша светлость?

– Куда глубже, чем просто вера, Спархок, – ответил Ортзел. – Это предание у нас в крови. Я сам целиком и полностью предан церкви, но, слушая «Сагу о Дрегнате», я становлюсь язычником – во всяком случае, ненадолго.

– Что ж, – сказал Тиниен, – теперь мы знаем, с чем имеем дело. В Ламорканде происходит то же, что и в Рендоре, – подымает голову ересь. Однако это не решает нашей проблемы. Как Спархок и все остальные могут отправиться в Дарезию, не оскорбив достоинства императора?

– Да ведь я уже решила эту проблему, Тиниен, – сказала Элана.

– Ваше величество?..

– Это так просто, что мне почти стыдно за вас – как вы не могли первыми догадаться.

– Просветите нас, ваше величество, – предложил Стрейджен. – Заставьте нас покраснеть от сознания собственной тупости.

– Пришло время западным королевствам наладить отношения С Тамульской империей, – пояснила она. – В конце концов, мы же соседи. С точки зрения политики было бы неплохо, если бы я нанесла государственный визит в Материон, а вы, господа, будете сопровождать меня. – Она нахмурилась. – Из всех наших проблем эта была самая мелкая. Теперь нам предстоит решить более серьезный вопрос.

– Какой же, Элана? – спросил Долмант.

– Сарати, мне совершенно нечего надеть.

ГЛАВА 6

За годы супружеской жизни с королевой Элении Спархок научился держать себя в руках, и все же когда совет закончился, усмешка на его лице была слегка натянутой. Келтэн вышел из комнаты сразу вслед за ним.

– Я так понимаю, тебя не слишком радует решение, которое предложила наша королева, – заметил он. Келтэн был другом детства Спархока и читал его мысли на покрытом шрамами лице так же ясно, как книгу.

– Можно сказать и так, – процедил Спархок.

– Ты склонен прислушаться к предложению?

– Я его выслушаю. – Спархок не хотел уточнять, примет ли он его к сведению.

– Почему бы нам с тобой не спуститься в подземелье Базилики?

– Зачем?

– Я подумал, что тебе надо бы дать выход кое-каким чувствам, прежде чем ты пойдешь к жене. Когда ты злишься, Спархок, ты себя не помнишь, а я очень тепло отношусь к Элане. Если ты скажешь ей в лицо, что она дура, ты заденешь ее чувства.

– Пытаешься острить?

– Ни в коей мере, друг мой. Я чувствую примерно то же, что и ты, а запас слов у меня весьма богатый. Когда у тебя закончатся ругательства, я подкину тебе парочку таких, что ты еще и не слышал.

– Идем, – коротко сказал Спархок, резко свернув в боковой коридор.

Они быстро прошли через неф, по дороге привычно и небрежно преклонив колени перед алтарем, и спустились в усыпальницу, хранившую прах сотен поколений архипрелатов.

– Только не колоти кулаком по стенам, – заметил Келтэн, когда Спархок принялся расхаживать по усыпальнице, размахивая руками и сыпля ругательствами. – Разобьешь костяшки.

– Это же полная нелепость, Келтэн! – взорвался Спархок через несколько минут такого времяпрепровождения.

– Даже хуже, друг мой. В мире всегда найдется место нелепостям. Они даже забавны, но вот эта – опасна. Мы понятия не имеем, с чем нам предстоит столкнуться в Дарезии. Я обожаю твою августейшую супругу, но ее присутствие в Дарезии будет некоторым неудобством.

– Неудобством?!

– Я только стараюсь выражаться вежливо. Как насчет «чертовски опасной помехи»?

– Это уже ближе.

– Тем не менее тебе ни за что не удастся разубедить ее. Я бы с самого начала счел это безнадежным. Она уже приняла решение, а кроме того, она выше тебя рангом. Пожалуй, самое лучшее для тебя сделать хорошую мину при плохой игре – чтобы не услышать, как тебе велят заткнуться, и отправят в свою комнату.

Спархок что-то проворчал.

– Думаю, что нам следует поговорить с Оскайном. Мы будем сопровождать самое драгоценное, что есть в Элении, на Дарезийский континент, где дела обстоят далеко не мирно. Визит твоей жены – личное одолжение императору, так что он обязан заботиться о ее безопасности. Эскорт из пары дюжин атанских легионов, которые будут ждать нас на астеллийской границе, был бы неплохим знаком императорского внимания, как ты полагаешь?

– Это очень даже неплохая идея, Келтэн.

– Ну, я же не полный болван, Спархок. Далее, Элана сейчас ждет, что ты будешь рвать, метать и махать руками. Она к этому готова, так что откажись от этого намерения. Все равно ведь она поедет с нами. Этот бой мы уже проиграли, верно?

– Разве что приковать ее к кровати.

– Интересная идея.

– Даже и не думай.

– Сражаться до конца, когда тебя уже загнали в западню, – тактически неверно. Отдай ей эту победу, и тогда она будет у тебя в долгу. Используй этот долг, чтобы вытянуть у нее слово, когда мы будем в Империи, не предпринимать ничего без твоего прямого согласия. Так она будет у нас почти в такой же безопасности, как дома. Вполне вероятно, она так обрадуется, что ты не кричишь на нее, что даст согласие не подумав. Тогда в Дарезии ты сможешь ограничивать ее свободу – по крайней мере, настолько, чтобы оберегать ее от прямой опасности.

– Келтэн, – сказал Спархок своему другу, – иногда ты меня просто поражаешь.

– Знаю, – ответил светловолосый пандионец. – Моя безмозглая физиономия иногда оказывается весьма полезна.

– Где ты научился управлять королевскими особами?

– Я и не управляю королевской особой, Спархок. Я управляю женщиной, а уж на этом деле я собаку съел. Женщины прирожденные торговцы. Они просто обожают этакие сделки. Если пойти к женщине и сказать ей: «Я сделаю для тебя это, если ты сделаешь для меня то», она почти наверняка согласится обсудить эту тему. Женщин хлебом не корми – дай что-то обсудить. И если ты не будешь упускать из виду того, чего добиваешься на самом деле, то почти наверняка возьмешь над ней верх. – Он помолчал и добавил: – В переносном смысле, само собой.

– Что у тебя на уме, Спархок? – с подозрением спросила Миртаи, когда Спархок подошел к комнатам, выделенным Долмантом для Эланы и ее личной свиты. Спархок аккуратно позволил самодовольному выражению исчезнуть с его лица и заменил его угрюмым беспокойством.

– Не хитри, Спархок, – сказала Миртаи. – Ты же знаешь – если ты сделаешь ей больно, мне придется тебя убить.

– Я не собираюсь делать ей больно, Миртаи. Я даже не буду кричать на нее.

– Значит, ты что-то задумал?

– Само собой. Когда запрешь за мной, приложи ухо к двери и послушай. – Спархок искоса глянул на нее. – Впрочем, ты ведь и всегда так поступаешь, верно?

Миртаи вспыхнула и рывком распахнула дверь.

– Входи, Спархок! – грозно рявкнула она, меча глазами молнии.

– Бог мой, что это мы нынче такие сердитые?

– Входи!

– Слушаюсь, сударыня.

Элана ждала его – это было совершенно ясно. На ней было бледно-розовое домашнее платье, которое придавало ей особенно влекущий вид, волосы были уложены в затейливую прическу. Впрочем, вокруг ее глаз собрались чуть заметные морщинки.

– Добрый вечер, любовь моя, – спокойно сказал Спархок. – Трудный нынче выдался день, верно? Эти советы иногда отнимают столько сил. – Он пересек комнату, на ходу почти небрежно поцеловав Элану, и налил себе вина.

– Я знаю, что ты собираешься сказать, Спархок, – сказала она.

– Вот как? – Спархок одарил ее невинным взглядом.

– Ты ведь сердишься на меня, так?

– Нет. Вовсе нет. С чего ты это взяла? Это слегка выбило ее из колеи.

– Так ты не сердишься? Я думала, ты в бешенстве из-за этого моего решения – я имею в виду государственный визит в Дарезию.

– Ну что ты, на самом деле эта идея очень даже хороша. Конечно, нам придется кое-что предпринять ради твоей безопасности, но ведь мы всегда этим занимаемся, так что дело привычное, верно?

– Что это ты собираешься предпринять? – с подозрением осведомилась Элана.

– Ничего сверх обычного, любовь моя. Не думаю, что тебе придет в голову гулять одной по лесу или посетить воровское логово без сопровождения. Я не говорю ни о чем из ряда вон выходящем, и ты ведь уже привыкла к некоторым ограничениям. Мы будем в незнакомой стране, среди незнакомых людей. Я знаю, что в таких делах ты привыкла полагаться на меня и не станешь спорить со мной, если я скажу тебе, что делать что-то слишком опасно. Уверен, мы все сможем это вынести. Моя служба состоит в том, чтобы защищать тебя, так что, надеюсь, у нас не возникнет мелких свар из-за некоторых мер безопасности? – Он старался говорить мягко и рассудительно, не давая ей ни малейшего повода задуматься о том, что же он понимает под «некоторыми мерами безопасности».

– Ты действительно разбираешься в подобных делах куда лучше, чем я, любимый, – признала Элана, – так что я готова целиком положиться на тебя. Если у женщины есть свой рыцарь, да еще величайший воитель в мире, глупо было бы не прислушаться к его советам, верно?

– И я того же мнения, – согласился он. Победа, конечно, была невелика, но когда имеешь дело с коронованной особой, и такой победы достичь нелегко.

– Что ж, – сказала Элана, вставая, – раз уж мы не собираемся ссориться, почему бы нам не отправиться в постель?

– Замечательная идея.

Котенка, которого Телэн подарил принцессе Данае, звали Мурр, и у Мурр была одна привычка, которая особенно раздражала Спархока. Котята обожают спать в компании, а Мурр обнаружила, что Спархок обычно спит на боку и у него под коленями образуется весьма уютная, с ее точки зрения, впадинка. Спархок, как правило, плотно заворачивался в одеяло, но Мурр это нисколько не смущало. Стоило холодному влажному носу ткнуться в шею Спархока, как тот резко вскидывался, и это невольное движение приоткрывало в одеяле щель, достаточную для предприимчивого котенка. Мурр была весьма по вкусу эта ночная игра.

Чего нельзя сказать о Спархоке. Незадолго до рассвета он вышел из спальни – взъерошенный, заспанный и слегка раздраженный.

Принцесса Даная вошла в большую центральную комнату, рассеянно волоча за собой Ролло.

– Ты не видел мою кошку? – обратилась она к отцу.

– Она в постели с твоей матерью, – кратко ответил он.

– Мне следовало самой догадаться. Мурр нравится мамин запах. Она сама мне об этом сказала.

Спархок огляделся и тщательно прикрыл дверь спальни.

– Мне опять нужно поговорить с Сефренией, – сказал он.

– Хорошо.

– Только не здесь. Я подыщу другое место.

– Что случилось вчера вечером?

– Нам придется отправиться в Дарезию.

– Я думала, ты собираешься разобраться с Дрегнатом.

– Так оно и есть – в какой-то степени. Похоже, что некто – или нечто, стоящее за всей этой историей с Дрегнатом, угнездилось на Дарезийском континенте. Думается мне, что там мы сможем узнать об этом «нечто» гораздо больше, чем здесь. Я договорюсь, чтобы тебя отвезли в Симмур.

Даная поджала губки.

– Нет, – сказала она, – вряд ли. Пожалуй, я поеду с вами.

– Это совершенно исключено.

– Ой, Спархок, не будь ты ребенком. Я поеду с вами, потому что там вы не сможете без меня обойтись. – Она пренебрежительно швырнула Ролло в угол. – Я поеду еще и потому, что ты не сможешь остановить меня. Придумай какую-нибудь причину, чтобы взять меня с собой, Спархок. Иначе тебе придется объяснять маме, как это я ухитрилась обогнать вас и почему сижу на дереве где-нибудь у дороги. Оденься, отец, и пойдем поищем место, где мы сможем поговорить с глазу на глаз.

Некоторое время спустя Спархок и его дочь взбирались по узкой винтовой деревянной лестнице, которая вела в маковку на кровле большого купола Базилики. Трудно было, пожалуй, найти во всем мире более уединенное место, особенно если учесть, что деревянные ступеньки не то что скрипели – визжали, стоило кому-то ступить на них.

Когда они добрались до самой маковки, возвышавшейся над всем Святым Городом, Даная несколько минут молча смотрела на Чиреллос.

– Насколько же лучше видно с высоты, – заметила она. – Пожалуй, это единственная причина, по которой мне так нравится летать.

– Ты умеешь летать?

– Конечно. А ты разве нет?

– Тебе лучше знать, Афраэль.

– Я просто поддразнила тебя, Спархок, – рассмеялась она. – Давай-ка начнем.

Она уселась, скрестив ноги, подняла личико и пропела ту самую трель флейты, которую Спархок уже один раз слышал в Симмуре. И вновь, когда трель затихла, глаза Данаи закрылись, и лицо стало пустым, неподвижным.

– Ну, а теперь-то что стряслось, Спархок? – В голосе Сефрении явственно слышалось раздражение.

– В чем дело, матушка?

– Ты хоть понимаешь, что здесь сейчас середина ночи?

– Разве?

– Конечно. Солнце сейчас над вашей половиной мира.

– Поразительно… хотя, если задуматься, так оно и должно быть. Я помешал тебе?

– По правде говоря, да.

– Чем же это ты занималась посреди ночи?

– Не твое дело. Что тебе нужно?

– Мы скоро будем в Дарезии.

– Что?!

– Император пригласил нас… вернее, если быть точным, пригласил он меня, а остальные просто увязались за мной. Элана намерена нанести официальный визит в Материон, чтобы у нас всех был предлог появиться в Дарезии.

– Ты случайно не спятил, Спархок? Тамульская империя сейчас – очень опасное место.

– Ну уж верно не более опасное, чем Эозия. По пути из Симмура в Чиреллос на нас напали древние ламорки.

– Скорее всего, это были самые обыкновенные ламорки, переодетые древними.

– Сомневаюсь в этом, Сефрения. Когда мы начали одерживать верх, они исчезли.

– Все?

– Кроме тех, кто был уже мертв. Тебя не заденет, если я порассуждаю логически?

– Рассуждай, только не слишком увлекайся.

– Мы почти убеждены, что нападавшие действительно были древними ламорками, а посол Оскайн рассказал нам, что в Дарезии тоже кто-то воскрешает героев прошлого. Логика подсказывает мне, что истоки всех этих воскрешений кроются в Тамульской империи и что цель их в том, чтобы растормошить националистические порывы и ослабить центральные правительства – Империю в Дарезии и Церковь в Эозии. Если мы правы насчет того, что источник всей этой деятельности где-то в Тамульской империи, разве не логично будет поискать его именно там? Где ты сейчас, матушка?

– Мы с Вэнионом в Сарсосе, в восточном Астеле. Тебе лучше приехать сюда, Спархок. От этих разговоров на расстоянии слишком много путаницы.

Спархок на миг задумался, вспоминая карту Дарезии.

– Тогда мы отправимся сушей. Я что-нибудь придумаю, чтобы уговорить на это остальных.

– Постарайся не задерживаться, Спархок. Нам очень, очень важно поскорее поговорить один на один.

– Это уж точно. Приятных снов, матушка.

– Я не спала.

– Вот как? Чем же ты занималась?

– Спархок, ты разве не слышал, что она тебе уже говорила? – осведомилась Даная.

– Что именно?

– Что это не твое дело.

– Потрясающе превосходная идея, ваше величество! – говорил Оскайн позже тем утром, когда они вновь собрались в малом аудиенц-зале Долманта. – Мне бы она не пришла в голову и за миллион лет. Правители вассальных народов не являются в Материон без вызова его императорского величества.

– Правители Эозии пользуются куда большей свободой, ваше превосходительство, – пояснил Эмбан. – Они совершенно самостоятельны.

– Поразительно! И церковь не имеет никакого влияния на их деятельность, ваша светлость?

– Боюсь, что только в духовных делах.

– Но это же, наверное, неудобно?

– Вы и представить себе не можете, посол Оскайн, насколько неудобно, – вздохнул Долмант, укоризненно покосившись на Элану.

– Не вредничай, Сарати, – пробормотала она.

– Так значит, в Эозии не существует настоящей верховной власти? И ни у кого нет абсолютного права принимать окончательные решения?

– Мы делимся этой ответственностью, ваше превосходительство, – пояснила Элана. – Мы обожаем делиться, не правда ли, Сарати?

– Разумеется, – пробормотал Долмант без особого воодушевления.

– Чередование стычек и примирений в эозийской политике в чем-то весьма выгодно, ваше превосходительство, – промурлыкал Стрейджен. – Привычка к компромиссам помогает нам сводить вместе самые разные точки зрения.

– Мы, тамульцы, полагаем, что иметь одну на всех точку зрения намного удобнее.

– И это, конечно же, точка зрения императора? А что же бывает, когда император оказывается идиотом? Или сумасшедшим?

– Это уже забота правительства, – без тени смущения пояснил Оскайн. – Впрочем, подобные недоразумения почему-то, как правило, не заживаются на свете.

– А-а, – протянул Стрейджен.

– Может быть, перейдем к делу? – спросил Эмбан. Он пересек зал и остановился у висевшей на стене огромной карты известного мира. – Быстрее всего отправиться морем, – продолжал он. – Мы могли бы отплыть из Мэделя в Каммории, пересечь Внутреннее море, а затем, обогнув южную оконечность Дарезии, вдоль восточного побережья плыть до самого Материона.

– Мы? – переспросил сэр Тиниен.

– А разве я не сказал? – удивился Эмбан. – Я отправляюсь с вами. Официально я – духовник королевы, на самом деле – личный посланник архипрелата.

– Было бы разумнее сохранить эленийский привкус этого путешествия, – пояснил Долмант, – по крайней мере, в восприятии дарезийцев. Не стоит путаться, одновременно посылая в Материон два разных посольства.

Спархоку приходилось решать быстро, а отталкиваться ему было почти что не от чего.

– Морское путешествие имеет свои очевидные преимущества, – сказал он, – но мне сдается, что у него есть один крупный недостаток.

– Вот как? – отозвался Эмбан.

– Для потребностей официального визита оно годится вполне, зато совершенно не отвечает нашей истинной цели путешествия в Тамульскую империю. Ваше превосходительство, что ожидает нас, когда мы прибудем в Материон?

– То же, что и везде, – пожал плечами Оскайн. – Аудиенции, балы, военные парады, концерты – словом, вся та бессмысленная суета, которую мы так обожаем.

– Вот именно, – согласился Спархок. – И ничем основательным заняться нам не удастся, верно?

– Скорее всего, нет.

– Но мы ведь отправляемся в Дарезию не ради участия в бесконечных пирушках. На самом деле нам нужно отыскать источник недавних неприятностей. Нам нужна информация, а не развлечения, а информацию проще всего добыть в провинциях, а не в столице. Я думаю, нам нужно подыскать предлог проехать через провинции. – Это было вполне здравое предложение, которое к тому же хорошо скрывало истинную причину желания Спархока отправиться в Дарезию сушей.

На лице Эмбана появилось страдальческое выражение.

– Но ведь это путешествие растянется на несколько месяцев!

– Ваша светлость, сидя в Материоне, мы добьемся примерно того же, как если бы оставались дома. Нам необходимо оказаться вне стен столицы.

Эмбан застонал.

– Спархок, неужели ты окончательно решил вынудить меня проехать верхом весь путь до Материона?

– Можете остаться дома, ваша светлость, – предложил Спархок. – Мы могли бы взять с собой патриарха Бергстена. Он по крайней мере лучше дерется.

– Довольно, Спархок, – твердо сказал Долмант.

– Политика компромисса – весьма любопытное явление, милорд Стрейджен, – заметил Оскайн. – У нас в Материоне без колебаний и обсуждений последовали бы маршруту, составленному патриархом Укеры. Мы стараемся по возможности не допускать возникновения альтернативы.

– Добро пожаловать в Эозию, ваше превосходительство, – усмехнулся Стрейджен.

– Можно мне сказать? – вежливо спросил Халэд.

– Разумеется, – ответил Долмант. Халэд поднялся, подошел к карте и принялся измерять расстояния.

– Хороший конь покрывает за день десять лиг, хороший корабль – тридцать, если, конечно, держится попутный ветер. – Он огляделся, нахмурясь. – Почему это Телэна никогда нет рядом, когда он нужен? Он мог бы высчитать все это в уме, а мне приходится считать на пальцах.

– Он сказал, что ему нужно кое о чем позаботиться, – пояснил Берит.

Халэд что-то проворчал.

– Нас интересует только то, что происходит в Дарезии, так что нам незачем ехать через всю Эозию. Мы могли бы отплыть из Мэделя, как предложил патриарх Эмбан, пересечь Внутреннее море и высадиться на восточном побережье Земоха в… – он поглядел на карту и ткнул пальцем, – в Салеше. Это девятьсот лиг – тридцать дней пути. Если бы мы отправились сушей, расстояние было бы то же самое, но все путешествие заняло бы девяносто дней. Так мы сбережем по меньшей мере два месяца.

– Это уже кое-что, – ворчливо согласился Эмбан.

Спархок был совершенно уверен, что им удастся сберечь куда больше, чем два месяца. Он взглянул на дочь, которая играла с котенком под бдительным присмотром Миртаи. Принцесса Даная весьма часто присутствовала там, где ей как будто нечего было делать. Никто отчего-то не подвергал сомнению это ее право. Спархок знал, что Богиня-Дитя Афраэль способна сжать время, но не был уверен, что ей удастся это сделать так же незаметно в нынешнем обличье, как в те дни, когда она была Флейтой.

Принцесса Даная посмотрела на него и закатила глаза с выражением полного отчаяния, которое относилось к его, Спархока, ограниченности. Затем она серьезно кивнула.

Спархок вздохнул свободнее.

– Теперь, – сказал он, – поговорим о безопасности королевы. Посол Оскайн, сколько охраны может взять с собой моя жена, чтобы у всей Дарезии глаза не полезли на лоб?

– Дипломатические соглашения на сей счет высказываются слегка туманно, сэр Спархок. Спархок оглядел своих друзей.

– Если б я знал, что мне это сойдет с рук, я бы взял с собой всех рыцарей церкви, – признался он.

– Это визит, а не вторжение, Спархок, – заметил Тиниен. – Ваше превосходительство, сотня рыцарей в доспехах не испугает его императорское величество?

– Это символическое число, – подумав, сказал Оскайн, – достаточно внушительное, но не настолько грозное. Мы проедем через Астел, и в Дарсасе, его столице, вы сможете взять атанский эскорт. Если гостей императора будет сопровождать изрядное количество атанов, это вряд ли вызовет чье-либо недоумение.

– Отличная мысль, – согласился Спархок.

– Ты можешь взять с собой не только рыцарей, Спархок, – сказала Миртаи. – В степях центрального Астела тоже живут пелои, и они происходят от тех же корней, что и народ Кринга. Быть может, ему захочется навестить своих родичей в Дарезии.

– Ах да, – сказал Оскайн, – пелои. Я и забыл, что у вас в Эозии тоже есть эти дикари. Они очень возбудимы и порой ненадежны. Вы уверены, что этот Кринг пожелает сопровождать нас?

– Кринг поскачет в огонь, если я его о том попрошу, – уверенно ответила Миртаи.

– Доми весьма увлечен нашей Миртаи, ваше превосходительство, – улыбнулась Элана. – Три-четыре раза в год он приезжает в Симмур, чтобы сделать ей предложение.

– Пелои – хорошие воины, атана, – заметил Оскайн. – Ты не посрамила бы себя в глазах своего народа, если бы дала ему согласие.

– Мужья, Оскайн, привыкли считать, что их жены уже никуда от них не денутся, – заметила Миртаи с загадочной усмешечкой. – Поклонники, напротив, куда как внимательны, и мне очень нравится, как Кринг ухаживает за мной. Он пишет красивые стихи. Однажды он сравнил меня с золотым рассветом. По-моему, это очень мило.

– А вот ты никогда не писал мне стихов, Спархок, – упрекнула Элана.

– Эленийский язык беден, моя королева, – отозвался он. – В нем нет слов, чтобы отдать должное твоей красоте.

– Неплохо сказано, – пробормотал Келтэн.

– Думаю, что всем нам предстоит сейчас заняться письмами, – сказал Долмант. – Мы должны еще немало сделать, прежде чем вы отправитесь в путь. Посол Оскайн, я отдам в твое распоряжение самый быстроходный корабль, чтобы ты мог сообщить императору о визите королевы Элении.

– С разрешения архипрелата я скорее предпочел бы отправить к императору гонца, чем ехать самому. В разных частях Империи существует немало общественных и политических особенностей. Если бы я отправился с ее величеством, я бы мог помочь ей дельным советом.

– Мне будет очень приятно, если рядом окажется хоть один цивилизованный человек, ваше превосходительство, – улыбнулась Элана. – Вы не представляете, каково быть окруженной людьми, которым шьет наряды кузнец.

В комнату вошел Телэн, явно возбужденный.

– Где ты был? – почти хором спросили несколько голосов.

– Как приятно знать, что тебя так любят и так искренне интересуются твоими делами, – заметил мальчик, отвесив поклон с преувеличенно сардоническим видом. – Я потрясен этим выражением всеобщей приязни.

Посол Оскайн озадаченно глянул на Долманта.

– Это слишком долго объяснять, ваше превосходительство, – устало сказал Долмант. – Просто присматривайте за своими драгоценностями, покуда этот мальчишка рядом.

– Сарати, – возмутился Телэн, – я уже почти неделю ничего не крал!

– Недурное начало, – заметил Эмбан.

– От старых привычек трудно избавиться, ваша светлость, – ухмыльнулся Телэн.

– Кстати, если уж вам всем так хочется это знать, я немного пошастал по городу и, представьте себе, наткнулся на старого приятеля. Можете ли вы поверить, что Крегер в Чиреллосе?

ГЛАВА 7

«Комьеру:

Моя супруга намерена нанести официальный визит в Материон, столицу Тамульской империи. Мы обнаружили, что нынешние беспорядки в Ламорканде могут быть дарезийского происхождения, а потому используем путешествие Эланы как случай отправиться туда и выяснить что удастся. Я буду держать тебя в курсе. Я одолжу двадцать пять генидианских рыцарей из вашего местного замка – в качестве части почетной стражи.

Полагаю, что ты должен приложить все усилия, дабы удержать Авина Воргунсона от укрепления любых постоянных союзов с графом Геррихом из Ламорканда. Геррих весьма глубоко замешан в некоем грандиозном заговоре, который выходит далеко за границы самого Ламорканда. Долмант, скорее всего, не будет огорчен, если ты, Дареллон и Абриэлъ отыщете какой-нибудь предлог отправиться в Ламорканд и сломать этому ублюдку шею. Однако берегитесь магии. Геррих получает помощь от кого-то, кто знает больше, чем следовало бы. Улаф сообщит тебе подробности.

Спархок».

– А это не слишком прямолинейно, милый? – спросила Элана, читая письмо через плечо мужа. От нее приятно пахло.

– Комьер и сам человек прямолинейный, Элана, – пожал плечами Спархок, откладывая перо, – а я не очень-то умею писать письма.

– Это я заметила.

Они сидели в роскошных покоях одного из церковных зданий, примыкающих к Базилике, – в этих покоях они провели весь день, сочиняя послания к разным людям, разбросанным по всему континенту.

– А тебе разве не нужно писать письма? – осведомился Спархок у своей супруги.

– Я уже написала. Собственно, мне только и нужно было, что сочинить для Лэнды коротенькую записку – он и сам хорошо знает, что ему делать. – Она искоса глянула на Миртаи, которая терпеливо подстригала коготки Мурр. Похоже, сама Мурр была от этого не в восторге. Элана улыбнулась. – Послание Миртаи Крингу было куда прямолинейней. Она позвала к себе заезжего пелоя и велела ему отправляться к Крингу и передать ее приказ прибыть с сотней своих соплеменников в Басну на границе между Земохом и Астелом. И прибавила, что если он не будет там ждать ее, когда она доберется до Басны, она сочтет это признаком того, что он ее не любит. – Элана отбросила со лба светлые волосы.

– Бедный Кринг, – усмехнулся Спархок. – Таким посланием она могла бы поднять его из мертвых. Как думаешь, она когда-нибудь примет его предложение?

– Это очень сложно сказать, Спархок. Впрочем, она к нему явно неравнодушна.

В дверь постучали, и Миртаи поднялась, чтобы впустить Келтэна.

– Отменная нынче погода, – сообщил светловолосый пандионец. – В самый раз для того, чтобы отправляться в путь.

– Как идут дела? – спросил Спархок.

– Мы почти готовы. – Келтэн, одетый в зеленый парчовый камзол, отвесил изысканный поклон Элане. – Собственно говоря, мы уже готовы. То, что происходит сейчас, – обычные чрезмерности.

– Нельзя ли выразиться пояснее, сэр Келтэн? – осведомилась Элана.

Келтэн пожал плечами.

– Все, кому не лень, проверяют все, что должны сделать другие, дабы убедиться, что ничего не упущено. – Он растянулся в кресле. – Мы окружены хлопотунами, Спархок. Никто не способен поверить, что кто-то другой может справиться со своим делом. Если Эмбан еще раз спросит меня, готовы ли рыцари к отъезду, я его, наверно, удушу. Он понятия не имеет о том, с какими хлопотами связано перемещение большого отряда на солидное расстояние. Поверите ли, он собирался уместить нас всех на одном корабле! С конями и со всем прочим.

– Пожалуй, там было бы тесновато, – улыбнулась Элана. – И сколько же кораблей он в конце концов решил взять?

– Точно не знаю. Мне все еще не известно, сколько народу вообще отправляется в дорогу. Твои придворные, о моя королева, все, как один, абсолютно убеждены, что без их общества ты попросту зачахнешь. Человек сорок уже собирают вещи.

– Ты бы лучше разубедила их, Элана, – предложил Спархок. – Мне отнюдь не улыбается тащить на край света весь твой двор.

– Но ведь мне понадобится свита, Спархок, – хотя бы для видимости.

В комнату вошел Телэн. На юном воришке было то, что он называл своей «уличной одежкой» – то есть одежда слегка не по размеру, неприметная и изрядно потрепанная.

– Он все еще здесь, – сообщил он с возбужденно блестящими глазами.

– Кто? – спросил Келтэн.

– Крегер. Скитается по Чиреллосу, как потерявшийся щенок в поисках нового хозяина. Стрейджен нанял людей из местного воровского сообщества следить за ним. Мы еще до сих пор не разобрались, что же он такое замышляет. Будь Мартэл жив, я бы сказал, что Крегер занимается тем, чем занимался и прежде, – намеренно попадается на глаза.

– Как он выглядит?

– Хуже, чем раньше. – Голос у Телэна слегка ломался, все еще колеблясь между сопрано и баритоном. – Время обошлось с Крегером неласково. Глаза у него такие, словно их варили в свином жиру, да и вообще вид неважный.

– Не могу сказать, чтобы нездоровье Крегера сильно меня огорчало, – заметил Спархок. – Впрочем, он понемногу начинает действовать мне на нервы. В последние десять или около того лет он беспрестанно маячит где-то на границе моего сознания – точно заусеница или вросший ноготь на ноге. Он вечно служит нашим врагам, но сам чересчур незначителен, чтобы с ним стоило возиться.

– Стрейджен может попросить кого-нибудь из местных воров перерезать ему глотку, – предложил Телэн. Спархок задумался.

– Пожалуй, не стоит, – наконец решил он. – Крегер всегда был хорошим источником ценных сведений. Скажи Стрейджену, что буде такая возможность представится, мы охотно поболтали бы с нашим старинным приятелем. Предложение завязать узлом ноги всегда вызывает у Крегера отменную разговорчивость.

Полчаса спустя к ним заглянул Улаф.

– Ты уже закончил письмо к Комьеру? – спросил он у Спархока.

– Он приготовил черновик, сэр Улаф, – ответила за мужа Элана. – И этот черновик решительно нуждается в наведении глянца.

– Но для Комьера не стоит наводить глянец, ваше величество. Он привык к странным письмам. Один мой брат-генидианец как-то отправил ему доклад, написанный на человеческой коже.

– На чем? – Элана ошеломленно воззрилась на талесийца.

– Просто больше писать было не на чем. Кстати, ко мне только что прибыл генидианский рыцарь с письмом от Комьера. Рыцарь возвращается в Эмсат, так что он может взять с собой письмо Спархока, если оно готово.

– Будем считать, что готово, – сказал Спархок, сложив пергамент и капая на него свечным воском, чтобы запечатать письмо. – И о чем же пишет Комьер?

– Для разнообразия – о хороших новостях. Все до единого тролли почему-то покинули Талесию.

– Куда они отправились?

– Кто знает? И кому до этого дело?

– Людей, живущих в краю, куда отправились тролли, этот вопрос может слегка заинтересовать, – предположил Келтэн.

– Это их трудности, – пожал плечами Улаф. – Однако это забавно. Тролли, как правило, не очень-то ладят друг с другом. Я даже и гадать не попытаюсь, с чего бы это они решили собраться вместе и одновременно куда-то податься. Вероятно, дискуссии по этому поводу были бы крайне любопытны. Обычно тролли, встречаясь, попросту убивают друг друга.

– Я мало чем могу помочь тебе, Спархок, – хмуро сказал Долмант, когда в тот же день, но позже они встретились наедине. – Церковь в Дарезии откололась. Тамошние священники не признают власти Чиреллоса, так что я не могу приказать им помогать тебе.

Лицо Долманта было озабоченным, и белый цвет рясы придавал его коже желтоватый отлив. По сути, Долмант правил целой империей, протянувшейся от Талесии до Каммории, и бремя обязанностей тяготило его. Перемена, которую Спархок и его друзья заметили в Долманте за последние несколько лет, происходила наверняка скорее от этого бремени, чем от надутого осознания собственного высокого положения.

– Скорее ты найдешь союзников в Астеле, чем в Эдоме или Даконии, – продолжал он. – Доктрина астелийской церкви весьма близка к нашей – близка настолько, что мы признаем астелианскую церковную иерархию. Эдом и Дакония откололись от астелийской церкви тысячи лет назад и с тех пор развивались на свой лад. – Архипрелат печально улыбнулся. – Службы, которые ведутся в этих двух королевствах, по большей части состоят из истерических обличений церкви Чиреллоса и моей персоны. Там выступают против церковной иерархии, как и в Рендоре. Если тебе случится попасть в Эдом или Даконию, жди от тамошней церкви только противоборства. То, что ты рыцарь церкви, не послужит к твоей пользе, а скорее обернется против тебя. В Эдоме и Даконии детей учат, что у рыцарей церкви есть рога и хвосты. Они сочтут, что ты вот-вот примешься жечь деревни, убивать священников и угонять народ в рабство.

– Я постараюсь держаться подальше от этих краев; Сарати, – заверил его Спархок. – Кто возглавляет астелийскую церковь?

– Номинальный ее глава – архимандрит Дарсаса. Этот невразумительный титул приблизительно равен нашему патриарху. Все священники астелийской церкви – монахи. У них нет белого духовенства.

– Существуют ли еще какие-нибудь значительные различия, которые бы мне следовало знать?

– Главным образом это различия в ритуалах службы. Сомневаюсь, чтобы тебя пригласили прочитать проповедь, так что проблем это не вызовет. И слава Богу. Довелось мне как-то слышать, как ты читаешь проповедь.

Спархок улыбнулся.

– Всяк служит на свой лад, Сарати. Наша Святая Матерь не за тем призвала меня, чтобы я проповедовал людям. Как мне обращаться к архимандриту Дарсаса – на случай, если мы с ним встретимся?

– Именуй его «ваша светлость», как именовал бы патриарха. Это внушительный мужчина с огромной бородой, и ему известно все, что бы ни происходило в Астеле. Его священники повсюду. Народ доверяет им безгранично, и все они посылают архимандриту еженедельные отчеты. Церковь в Астеле обладает огромной властью.

– Надо же, как необычно.

– Не иронизируй, Спархок. Мне в последнее время и так приходилось несладко.

– Хочешь выслушать мое мнение, Долмант?

– Обо мне? Благодарю покорно, пожалуй, нет.

– Я не это имел в виду. Ты уже слишком стар, чтобы перемениться. Нет, я говорю о твоей политике в Рендоре. Основная идея была хороша, но вот воплощать ее ты принялся неверно.

– Полегче, Спархок. Я и за меньшее постоянно ссылаю провинившихся в монастыри.

– Твоя политика обращения рендорцев сама по себе весьма разумна. Я десять лет прожил в тех краях и знаю их образ мыслей. Простому народу не слишком-то и хочется быть обращенными – но так они надеются избавиться от воющих пустынных фанатиков. Политика твоя, повторяю, неплоха, но чтобы осуществлять ее, ты послал не тех людей.

– Спархок, я отправил в Рендор лучших знатоков церковной доктрины.

– В том-то и беда. Ты отправил туда фанатиков. Все, что они стремятся делать – наказать рендорцев за ересь.

– Ересь – это тоже беда, Спархок.

– Ересь рендорцев не имеет отношения к теологии, Долмант. Они поклоняются тому же Богу, что и мы, и основная часть их верований ничем не отличается от нашей. Все несогласия между нами связаны с правлением церкви. Когда рендорцы отпали от церкви, она была продажна. Члены Курии посылали на церковные должности в Рендор своих родственников, а это были паразиты и бездельники, которые больше заботились о наполнении своих кошельков, нежели о спасении душ. Если задуматься, именно поэтому начали убивать священнослужителей – и убивают до сих пор по той же самой причине. Ты никогда не вернешь рендорцев в лоно церкви, наказывая их за ересь. Им наплевать, кто именно возглавляет нашу Святую Матерь. Тебя лично они никогда и не увидят – зато каждый день видят своего местного священника. Если он будет все время называть их еретиками и срывать чадру с их женщин – его убьют. Все очень просто.

На лице Долманта появилось озабоченное выражение.

– Возможно, я и впрямь ошибся, – признал он. – Разумеется, если ты передашь кому-нибудь эти слова, я буду отрицать их.

– Естественно.

– Хорошо, так что же мне делать? Спархок кое-что припомнил.

– В бедной церквушке в Боррате есть один викарий, – сказал он. – Из всех, кого я видел, он ближе всего к святому, а я даже не помню его имени. Его знает Берит. Переодень нескольких своих людей нищими, пускай отправятся в Камморию и понаблюдают за ним. Именно такой человек тебе и нужен.

– Почему бы просто не послать за ним?

– Он не посмеет и слова вымолвить в твоем присутствии, Сарати. Таких людей имели в виду, создавая слово «смиренный». Кроме того, он никогда не покинет свою паству. Если ты прикажешь ему явиться в Чиреллос и отправишь его в Рендор, он, скорее всего, не проживет и полугода. Такой уж он человек.

Глаза Долманта вдруг наполнились слезами.

– Ты смутил мою душу, Спархок, – сказал он. – Истинно, смутил. К такому идеалу стремимся мы все, принимая сан. – Он вздохнул. – Как только нам удается так далеко уйти от него впоследствии?

– Вы слишком тесно связаны с внешним миром, Долмант, – мягко ответил Спархок. – Церковь вынуждена жить в мире, но мир коверкает ее куда быстрее, чем она успевает исправлять его.

– И как же разрешить эту проблему, Спархок?

– По правде говоря, Сарати, не знаю. Может быть, и никак.

– Спархок! – это был голос его дочери, и прозвучал он непостижимым образом в его голове. В этот миг Спархок как раз проходил через неф Базилики, а потому он поспешно преклонил колени, притворяясь, что молится, – чтобы скрыть то, чем занимается на самом деле.

– В чем дело, Афраэль? – беззвучно спросил он.

– Спархок, тебе совсем не обязательно становиться передо мной на колени, – заметила она, явно забавляясь.

– Я и не собирался. Если меня застигнут расхаживающим туда и сюда по коридору и ведущим долгие разговоры с пустотой – меня запрут в приюте для умалишенных.

– А знаешь, у тебя в этой позе такой почтительный вид. Я тронута.

– У тебя важное дело или ты просто развлекаешься?

– Сефрения хочет поговорить с тобой.

– Ладно. Я сейчас в нефе. Спускайся, встретимся здесь и вместе поднимемся к куполу.

– Нет, я буду ждать тебя наверху.

– Но, Афраэль, туда ведет одна-единственная лестница, и нам придется долго по ней карабкаться.

– Тебе, может, и да, а мне нет. Я не люблю появляться в нефе, Спархок. Перед тем мне всегда приходится разговаривать с вашим Богом, а он такой занудный.

Разум Спархока с содроганием отпрянул от этих теологических сложностей.

Пересохшие дощатые ступеньки винтовой лестницы, которая вела к вершине купола, протестующе визжали под ногамиСпархока. Подъем оказался долгим, и он изрядно запыхался, прежде чем достиг вершины лестницы.

– Что тебя задержало? – осведомилась Даная. На ней было простое белое платьице – обычная для маленьких девочек одежда, настолько обычная, что никто не замечал ее явно стирикского покроя.

– Тебе доставляет удовольствие задавать мне такие вопросы? – упрекнул Спархок.

– Да я просто шучу, отец! – рассмеялась она.

– Я надеюсь, никто не видел, как ты поднималась сюда? По-моему, мир еще не готов увидеть летающую принцессу.

– Никто меня не видел, Спархок. Ты же знаешь, я и раньше это проделывала. Положись на меня.

– А что, у меня есть выбор?.. Ну ладно, к делу. Мне сегодня еще о многом нужно позаботиться, если мы хотим отправиться в путь завтра утром.

Афраэль кивнула и села, скрестив ноги, у одного из больших колоколов. Подняв голову, она издала трель флейты. Затем ее голос затих, и лицо стало пустым, ничего не выражающим.

– Где ты был? – спросила Сефрения, открывшимися глазами Данаи глядя на своего ученика.

Спархок вздохнул.

– Если вы двое не уйметесь, я поищу себе другое занятие.

– Афраэль опять подсмеивалась над тобой?

– Разумеется. Ты знаешь, что она может летать?

– Я никогда не видела, как она это делает, но, думаю, ей это под силу.

– Зачем я тебе понадобился?

– До меня дошли тревожные слухи. В лесах у северного побережья Атана видели громадных косматых тварей.

– Так вот куда они делись!

– Дорогой, не говори загадками.

– Комьер прислал письмо Улафу. Похоже, все до единого тролли покинули Талесию.

– Тролли! – воскликнула она. – Они не могли так поступить! Талесия – их дом с древнейших времен.

– Скажи об этом троллям. Комьер клянется, что в Талесии не осталось ни одного.

– Спархок, происходит что-то очень и очень странное.

– Посол Оскайн говорил примерно то же самое. Сарсосские стирики могут разобраться в том, что происходит?

– Нет. Заласта теряется в догадках.

– А есть у вас догадка, кто может стоять за всеми этими событиями?

– Спархок, мы не имеем понятия, даже что стоит за этими событиями. У нас нет даже намека, что это за существо.

– Нам сдается, что в игру опять включились Тролли-Боги. У кого-то оказалось достаточно власти над троллями чтобы повелеть им покинуть Талесию, а это впрямую указывает на Троллей-Богов. Можем мы быть абсолютно уверенными, что они не сумели освободиться?

– Когда имеешь дело с богами, Спархок, нельзя отбрасывать ни одну возможность. Я не знаю, каким заклятьем Гвериг загнал Троллей-Богов в Беллиом, а потому не могу сказать, можно ли разрушить это заклятье.

– Значит, это возможно.

– Именно это я и говорю, дорогой. Видел ты в последнее время эту тень… или облако?

– Нет.

– Афраэль видела его?

– Нет.

– Она могла бы сказать тебе наверняка, в чем тут дело, но мне бы не хотелось выставлять ее напоказ перед этим облаком, чем бы оно там ни было. Возможно, нам удастся придумать способ как-то выманить его, когда ты появишься здесь, и тогда я смогу взглянуть на него. Когда вы отправляетесь?

– Завтра утром. Даная говорила мне, что может играть со временем, как она это проделывала, когда мы шли в Эйси с армией Воргуна. В этом случае мы быстрее доберемся до Дарезии, но сможет ли она действовать так же незаметно?

Внутри неподвижного тела его дочери отозвался глубокий мягкий звон колокольчика.

– Почему бы тебе не спросить об этом меня, Спархок? – прозвучал в этом звоне голос Данаи. – Я ведь никуда не делась, знаешь ли.

– Почем я мог это знать? – Он помолчал и спросил у все еще гудевшего колокольчика: – Так что, сможешь?

– Ну разумеется, смогу, Спархок, – раздраженно ответила Богиня-Дитя. – Ты вообще хоть что-нибудь знаешь?

– Довольно, – строго сказала Сефрения.

– Но он такой тупица!

– Афраэль! Я сказала – довольно! Ты должна уважительно относиться к своему отцу. – Слабая улыбка тронула губы погруженной в сон принцессы. – Даже если он и вправду безнадежный тупица.

– Если вам двоим так хочется обсудить мои недостатки, я могу спуститься вниз, чтобы вы могли наговориться вволю, – предложил Спархок.

– Ну что ты, Спархок, зачем же? – небрежно отозвалась Афраэль. – Мы ведь друзья, а у друзей какие могут быть секреты?

На следующее утро они покинули Чиреллос и направились к югу, на арсианский берег реки Сарин – под ярким утренним солнышком и в сопровождении сотни рыцарей церкви в полном походном облачении. Трава вдоль берега ярко зеленела, и синее небо испещряли белые пушистые облачка. После долгих споров Спархок и Элана пришли к соглашению, что свиту, которая понадобится ей для пущей пышности, можно набрать и из рыцарей церкви. «Стрейджен мог бы натаскать их, – сказал жене Спархок. – У него имеется некоторый опыт в этом деле, и он без труда превратит честных рыцарей в свору никчемных придворных мотыльков».

Тем не менее пришлось взять с собой хотя бы одну фрейлину – баронессу Мелидиру. Это была молодая женщина, ровесница Эланы, со светлыми волосами цвета меда, синими глазами и явным недостатком мозгов в голове. Взяла Элана также и камеристку Алиэн, девушку с невинными карими глазами олененка. Женщины ехали в карете с королевой, Миртаи, Данаей и Стрейдженом, который был разодет в пух и прах и развлекал их легкой болтовней. Спархок решил, что Миртаи и Стрейджена будет достаточно, чтобы при случае защитить его жену и дочь.

С патриархом Эмбаном придется нелегко – это Спархок понял уже после первых миль пути. Эмбан не жаловал верховой езды и успел всем прожужжать уши своими сетованиями.

– Знаешь, так дело не пойдет, – заметил Келтэн где-то около полудня. – Патриарх он или нет, но если рыцарям придется выслушивать его нытье всю дорогу через Дарезию, то прежде чем мы прибудем в Материон, с Эмбаном приключится что-нибудь нехорошее. Я сам уже сейчас готов его утопить, да и река для этого как раз под рукой.

Спархок задумался и поглядел на карету Эланы.

– В этой карете всем не поместиться, – сказал он другу. – Думаю, нам понадобится экипаж попросторней, да и шесть коней производят большее впечатление, чем четверка. Поищи-ка Бевьера.

Когда подъехал смуглокожий арсианец, Спархок объяснил ему, в чем их затруднения.

– Если мы не ссадим Эмбана с коня, нам понадобится год, чтобы пересечь Дарезию. Ты еще не поссорился со своим родичем Лисьеном?

– Конечно, нет. Мы с ним лучшие друзья.

– Ну так почему бы тебе не поехать вперед и не потолковать с ним? Нам нужна большая карета – на восьмерых, с шестеркой лошадей. Мы усадим Эмбана и посла Оскайна в карету с моей женой и ее свитой. Попроси твоего родича подыскать для нас подходящую карету.

– Это обойдется недешево, Спархок, – с сомнением проговорил Бевьер.

– Ничего страшного, Бевьер. Церковь все оплатит. Проехав неделю верхом, Эмбан с величайшей радостью согласится на все, что позволит обходиться без седла. Да, и раз уж ты все равно туда направляешься, передай нашим судам, чтобы поднялись вверх по реке к пристаням Лисьена. Мэдель не назовешь настолько приятным городом, чтобы кому-то из нас захотелось там задерживаться, да и пристани у Лисьена удобнее.

– Что-нибудь еще нам нужно, Спархок? – осведомился Бевьер.

– Пока не знаю, но ты можешь придумать все, что душа пожелает. Прибавь к этому все, что придет тебе в голову по дороге в Мэдель. Пока что в нашем распоряжении неограниченные средства – церковь широко распахнула для нас свои сундуки.

– Я бы на твоем месте не говорил об этом Телэну или Стрейджену, друг мой! – рассмеялся Бевьер. – Буду ждать вас в доме Лисьена. Там и увидимся. – Он пришпорил коня и галопом поскакал на юг.

– Почему ты не сказал ему просто подыскать другую карету для Эмбана и Оскайна? – спросил Келтэн.

– Потому что когда мы прибудем в Империю, я не хочу заботиться о защите двух карет вместо одной.

– А-а, это разумно.

Они приехали в дом маркиза Лисьена, родственника Бевьера, почти перед закатом. Бевьер и его плотный, с цветущим лицом родич ждали их в посыпанном песком дворе перед роскошным жилищем Лисьена. Маркиз низко поклонился королеве Элении и предложил ей свое гостеприимство на время пребывания в Мэделе. Келтэн разместил рыцарей в садах, окружавших дом Лисьена.

– Ты нашел карету? – спросил Спархок у Бевьера. Тот кивнул.

– Она достаточно просторная, – прибавил он с сомнением, – но Эмбан поседеет, когда узнает цену.

– Я бы не был в этом так уверен, – отозвался Спархок. – Давай-ка спросим у него.

И они прошли по двору туда, где рядом с конем стоял патриарх Укеры, цепляясь за луку седла с выражением величайшего отчаяния на лице.

– Приятная была прогулка, не так ли, ваша светлость? – жизнерадостно обратился Спархок к толстяку.

Эмбан застонал:

– Кажется, я неделю не смогу ходить.

– Конечно, мы особо не спешили, – продолжал Спархок. – Вот когда доберемся до Империи, придется прибавить ходу. – Он помялся. – Могу я говорить напрямик, ваша светлость?

– Ты же все равно выскажешься, Спархок, – кисло отозвался Эмбан. – Если б я запретил тебе говорить, разве ты бы меня послушался?

– Скорее всего, нет. Вы серьезно нас замедляете, ваша светлость.

– Ну, извини.

– Вы не приспособлены для езды верхом, патриарх Эмбан. Талант у вас в голове, а не в мягком месте. Глаза Эмбана враждебно сузились.

– Продолжай, – зловеще процедил он.

– Поскольку мы спешим, мы решили пристроить вас на колеса. Будет ли вам удобнее в карете, ваша светлость?

– Спархок, я тебя расцелую!

– Я женатый человек, ваша светлость. Моя жена может неправильно вас понять. Из соображений безопасности одна карета лучше, чем две, поэтому я взял на себя смелость подыскать карету больше той, в которой Элана ехала из Чиреллоса. Вы ведь не против ехать в обществе моей жены? Мы хотим усадить вас и посла Оскайна в карету вместе с королевой и ее свитой. Вас это устраивает?

– Спархок, хочешь, я поцелую землю, на которой ты стоишь?

– Это необязательно, ваша светлость. Все, что тре буется от вас, – дать разрешение на покупку кареты.

Ведь это, в конце концов, неотложное дело церкви, и покупка кареты целиком и полностью оправдана, разве нет?

– Где мне подписаться? – нетерпеливо спросил Эмбан.

– Карета дорогая, ваша светлость…

– Я заложу Базилику, если это поможет мне избавиться от седла.

– Вот видишь? – сказал Спархок Бевьеру, когда они отошли прочь. – Это было совсем не трудно.

– Откуда ты знал, что он так быстро даст согласие?

– Время, Бевьер, главное – выбрать нужное время. Немного погодя он мог бы и не согласиться с ценой. Такие вопросы надо задавать, когда человеку, которого ты спрашиваешь, все еще худо.

– Ты жестокий человек, Спархок! – рассмеялся Бевьер.

– Многие мне говорят об этом время от времени, – мягко согласился Спархок.

– Сегодня мои люди закончат грузить припасы, Спархок, – сказал маркиз Лисьен, когда они скакали к приречной деревне и пристаням, находившимся на краю его владений. – Завтра с утренним приливом вы сможете отправиться в путь.

– Вы настоящий друг, мой лорд, – ответил Спархок. – И всегда поспеваете с помощью.

– Вы преувеличиваете мое великодушие, сэр Спархок, – рассмеялся Лисьен. – На снаряжении ваших кораблей я наживаю неплохую прибыль.

– Люблю, когда мои друзья преуспевают. Лисьен оглянулся через плечо на королеву Элении – она ехала чуть позади, на серой лошадке.

– Ты счастливейший из смертных, Спархок, – заметил он. – В жизни не видел женщины прекрасней твоей жены.

– Я передам ей ваши слова, маркиз Лисьен. Уверен, что ей они придутся по душе.

Элана и Эмбан решили сопровождать их к пристаням. Элана – для того, чтобы обследовать каюты на корабле, Эмбан – чтобы взглянуть на купленную им карету.

Флотилия, стоявшая у причалов Лисьена, состояла из дюжины крупных прочных кораблей, рядом с которыми купеческие суда выглядели неряшливо и неприглядно.

Лисьен провел их через деревню, которая выросла вокруг пристаней, к реке, мерцавшей под утренним солнцем.

– Мастер Клаф! – оглушительный вопль напоминал туманную сирену.

Спархок обернулся в седле.

– Чтоб мне провалиться, если это не капитан Сорджи! – воскликнул он с искренним удовольствием. Спархоку нравился этот грубоватый седой капитан, с которым он провел вместе так много часов. Спрыгнув со спины Фарэна, он тепло пожал руку своему приятелю.

– Я вас тыщу лет не видел, мастер Клаф! – с жаром воскликнул Сорджи. – Ну как, все еще удираете от кузенов?

Спархок сделал скорбное лицо и душераздирающе вздохнул. Возможность была чересчур хороша, чтобы упустить ее.

– Нет, – ответил он убитым голосом, – увы, больше не убегаю. Я совершил промашку, выпив на одну кружку эля больше в одном трактире Апалии, что в северной Пелозии, и кузены поймали меня там.

– И вы не могли убежать? – лицо Сорджи выразило искреннюю тревогу.

– Их было около дюжины, капитан, и они схватили меня прежде, чем я успел пошевелиться. Меня заковали в цепи и привезли в поместье той самой богатой уродины, о которой я вам рассказывал.

– Неужели они заставили вас жениться на ней? – потрясенно вымолвил Сорджи.

– Увы, друг мой, – трагическим тоном проговорил Спархок. – Вон она, моя супруга, едет на сером коне.

И он указал на ослепительную королеву Элении.

Капитан Сорджи уставился на нее с разинутым ртом, и глаза его медленно, но верно полезли на лоб.

– Ужасно, правда? – страдальчески осведомился Спархок.

ГЛАВА 8

Баронесса Мелидира была хорошенькой девушкой с волосами цвета меда и глазами, синими, как небо. Хорошенькой и глупенькой – во всяком случае, она делала все, чтобы выглядеть именно так. В действительности баронесса была намного умнее большинства придворных Эланы, но она давно уже убедилась, что люди с ограниченными умственными способностями настороженно относятся к хорошеньким умным женщинам, и в совершенстве овладела пустой бессмысленной улыбкой, непонимающим видом и глупым хихиканьем. По мере необходимости она пряталась за этими защитными барьерами и помалкивала.

Королева Элана видела эти хитрости насквозь и даже поощряла их. Мелидира была весьма наблюдательна и отличалась острым слухом. На глупышек, как правило, внимания не обращают и в их присутствии говорят такое, на что обычно бы не осмелились. Мелидира неизменно сообщала королеве о подслушанных разговорах, и Элана находила, что баронесса ей весьма и весьма полезна.

Стрейджена Мелидира доводила до безумия. Он совершенно точно знал, что она далеко не так безмозгла, как кажется, но застать ее врасплох ему ни разу не удавалось.

Алиэн, камеристка королевы, была девушкой совсем иного свойства. Ум у нее был самый заурядный, но характер таков, что все любили ее. У нее были каштановые волосы и огромные мягкие карие глаза. Она была скромна, стеснительна и редко подавала голос. Келтэн сразу счел ее своей законной добычей и смотрел на нее, как волк смотрит на оленя, – с чувством собственности. Келтэн обожал служанок и камеристок.

Они ничем не грозили ему, и он добивался успеха, не опасаясь промаха.

Корабль, на котором они отплыли из Мэделя, был отменно оборудован. Он принадлежал церкви, и построили его, чтобы переправлять церковников высокого ранга и их слуг в разные части Эозии.

В корабельных каютах есть свой строгий уют. Они выстроены единообразно из темного дерева, пропитанного маслом – это необходимо для защиты дерева, постоянно подвергающегося воздействию избыточной влаги. Обстановка в каютах неизменна и не поддается никаким попыткам переставить ее на свой лад – мебель, как правило, прикреплена к полу, дабы не ездила по всей каюте во время качки. Поскольку потолок корабельной каюты на деле не что иное, как обратная сторона палубы, на которой трудятся матросы, темные балки потолка на редкость прочны.

На судне, где плыли королева Элении и ее свита, на корме была большая каюта с длинным окном во всю длину кормы – что-то вроде плавучего аудиенц-зала, идеально подходившего для больших собраний. Благодаря широкому окну каюта казалась светлее и просторней, а поскольку корабль шел под парусами, ветер всегда дул в корму и относил затхлый запах трюмной воды вперед, предоставляя наслаждаться им экипажу в битком набитых кубриках форкастеля.

На второй день пути Спархок и Элана, одевшись в простые повседневные одежды, поднялись в помещение, прозванное «тронным залом», – оно находилось прямо над их каютой. Алиэн стряпала завтрак для принцессы Данаи на хитроумной печке, которая наполовину была светильником, наполовину плиткой. Алиэн почти всегда стряпала для Данаи, поскольку без вопросов принимала странные вкусы маленькой принцессы относительно еды.

В дверь вежливо постучали, и вошли Келтэн и Стрейджен. Вид у Келтэна был странный – он скрючился набок и явно мучился от боли.

– Что с тобой стряслось? – спросил Спархок.

– Попытался спать в гамаке, – со стоном ответил Келтэн. – Я решил, что раз уж мы путешествуем по морю, то и жить надо по морским обычаям. Похоже, Спархок, я превратился в развалину.

Миртаи, сидевшая в кресле у двери, встала.

– Стой смирно, – не терпящим возражений тоном велела она светловолосому пандионцу.

– Что ты задумала? – подозрительно осведомился он.

– Помолчи. – Миртаи провела ладонью по его спине, легонько ощупав ее кончиками пальцев. – А теперь ляг на пол, лицом вниз.

– Что-то не хочется.

– Предпочитаешь, чтобы я сбила тебя с ног? Ворча, Келтэн с немалым трудом улегся на пол.

– Будет больно? – спросил он.

– Только не мне, – заверила его Миртаи, снимая сандалии. – Расслабься.

И она принялась расхаживать по спине Келтэна. Громкий хруст и щелчки перемешивались со стонами и вскриками корчившегося под ее ногами Келтэна. Наконец Миртаи остановилась, задумчиво тыкая большими пальцами ног в особо неподдающееся местечко между лопатками. Затем она приподнялась на цыпочки и со всей силы опустилась на ступни.

Из груди Келтэна с дыханием вырвался придушенный вопль, а звук, который издала его спина, напоминал треск расщепленного надвое дерева. Он лежал ничком, задыхаясь и постанывая.

– Не хнычь, как ребенок, – бессердечно велела ему Миртаи. – Вставай.

– Не могу. Ты меня убила.

Миртаи ухватила его за руку и рывком поставила на ноги.

– Пройдись, – приказала она.

– Пройтись? Я и дышать-то не в силах.

Миртаи извлекла один из своих кинжалов.

– Ладно, ладно, – заторопился Келтэн, – успокойся. Уже иду.

– Помахай руками.

– Зачем еще?

– Просто сделай это, Келтэн. Тебе нужно расслабить мышцы.

Келтэн прошелся взад и вперед, размахивая руками и вертя головой.

– Знаешь, – сказал он, – мне отвратительно в этом признаваться, но я чувствую себя лучше – намного лучше.

– Естественно, – Миртаи спрятала кинжал.

– Хотя можно было не обращаться со мной так грубо.

– Если хочешь, я могу вернуть твою спину в прежнее состояние.

– Нет, Миртаи, спасибо, не нужно, – торопливо проговорил Келтэн и на всякий случай попятился подальше от нее. И тут же, ловя удобный случай, бочком двинулся к Алиэн.

– Тебе меня совсем не жалко? – вкрадчиво осведомился он.

– Келтэн! – рявкнула Миртаи. – Не смей!

– Но я только…

Миртаи щелкнула его по носу двумя пальцами, как щенка, который собрался сгрызть хозяйские башмаки.

– Больно! – запротестовал Келтэн, хватаясь за нос.

– Так и было задумано. Отстань от нее.

– И ты намерен позволять ей такое, Спархок? – воззвал Келтэн к другу.

– Сделай то, что она говорит, – посоветовал ему Спархок. – Оставь девушку в покое.

– Кажется, утро для тебя выдалось не слишком удачное, сэр Келтэн? – осведомился Стрейджен.

Келтэн с угрюмым видом удалился в угол.

Наконец все расселись за столом и принялись за завтрак, который принесли из камбуза два матроса. Принцесса Даная сидела в сторонке, у большого окна, где соленый ветерок отгонял запах свиной колбасы от ее деликатных ноздрей.

После завтрака Келтэн и Спархок поднялись на палубу подышать свежим воздухом. Они стояли у левого борта, опираясь на поручни, и смотрели, как проплывает мимо южное побережье Каммории. Дул сильный попутный ветер, и корабль, расправив белые паруса, вел небольшую флотилию по испещренному белыми барашками пены морю.

– Капитан говорит, что около полудня мы пройдем Мирискум, – сказал Келтэн. – Мы движемся куда быстрее, чем рассчитывали.

– Попутный ветер, – согласился Спархок. – Как твоя спина?

– Ноет. Я покрыт синяками от бедер до шеи.

– По крайней мере, ты хоть держишься прямо. Келтэн отозвался угрюмым ворчанием.

– Миртаи очень прямолинейна, верно? Я все еще не знаю, как с ней быть – я имею в виду, как нам к ней относиться? Она ведь женщина.

– А, так ты заметил?

– Очень смешно, Спархок. Я хочу сказать, что с ней невозможно обращаться как с женщиной. Она ростом с Улафа и, похоже, ожидает, что мы сочтем ее своим товарищем по оружию.

– Ну и что же? – Это противоестественно.

– Считай Миртаи особым случаем, Келтэн. Я именно так и делаю. Это куда проще, чем спорить с ней. Хочешь выслушать совет?

– Смотря какой совет.

– Миртаи считает своим долгом опекать и защищать королевское семейство и, похоже, включает в это понятие и камеристку моей жены. Я от всей души советую тебе придержать свои естественные порывы. Мы не до конца понимаем Миртаи и не знаем, насколько далеко она может зайти. Даже если Алиэн как будто поощряет тебя, я бы на твоем месте не шел ей навстречу. Это может оказаться опасным.

– Но я нравлюсь этой девушке! – запротестовал Келтэн. – У меня хватает опыта, чтобы понять это.

– Может быть, ты и прав, но я не уверен, что для Миртаи это что-нибудь меняет. Ради меня, Келтэн, оставь девушку в покое.

– Но другой на корабле нет!

– Переживешь. – Спархок обернулся и увидел, что у кормы стоят патриарх Эмбан и посол Оскайн. Эти двое были странной парой. Патриарх Укеры на время путешествия сменил рясу на коричневую куртку поверх просторного неброского одеяния. В ширину он был немногим меньше, чем в высоту, округлое лицо покрывал цветущий румянец. Оскайн же был хрупкого и гибкого телосложения, и его кожа отливала бронзой. Мыслили они, однако, очень схоже, и оба были заядлыми политиками. Спархок и Келтэн присоединились к ним.

– В Тамульской империи вся власть исходит от трона, ваша светлость, – объяснял Оскайн. – Все делается только по ясному и недвусмысленному приказанию императора.

– А у нас в Эозии, ваше превосходительство, принято разделять ответственность, – отозвался Эмбан. – Мы выбираем подходящего человека, говорим ему, что нужно сделать, а уж подробности на его совести.

– Мы пробовали так делать, но с нашими соотечественниками этот способ не срабатывает. Наша религия довольно поверхностна и не поощряет, как ваша, идеи личной верности.

– И вашему императору приходится принимать все решения? – недоверчиво переспросил Эмбан. – И как только он успевает?

Оскайн улыбнулся.

– Нет-нет, ваша светлость. Повседневные решения принимаются согласно обычаям и традициям. Мы, тамульцы, верим в силу традиций и обычаев. Это один из самых наших серьезных недостатков. Едва тамулец выходит за пределы традиции, он вынужден импровизировать, и уж тогда-то он и попадает в настоящую переделку. Все его импровизации почему-то направляются его личными интересами, и мы убедились, что лучше всего не поощрять этих потуг на самостоятельные решения. Кроме того, император изначально всемудр и всезнающ, так что лучше всего оставлять принятие решений на него.

– Стандартные определения не всегда бывают точными, ваше превосходительство. «Всемудрый» может означать что угодно в применении к самым разным людям. У нас ведь тоже есть свой «всемудрый», но мы предпочитаем говорить, что нашего архипрелата ведет голос Бога. Впрочем, бывали у нас в прошлом и архипрелаты, которые отличались незавидным слухом.

– Мы тоже заметили нечто подобное, ваша светлость. Определение «всемудрый», похоже, и впрямь многозначно. По правде говоря, друг мой, время от времени у нас встречаются чудовищно тупые императоры. Впрочем, в нынешние дни нам повезло. Император Сарабиан отличается умеренной образованностью.

– И что же он за человек? – с интересом спросил Эмбан.

– К несчастью, он не человек, а воплощение своего титула. Он такой же пленник обычаев и традиций, как и все мы. Ему приходится говорить протокольными фразами, так что узнать его поближе почти невозможно. – Посол улыбнулся. – Визит королевы Эланы, пожалуй, ввергнет его в более человеческое состояние. Он будет вынужден обращаться с ней, как с равной – по политическим мотивам, – а его с детства растили в твердом убеждении, что равных ему нет. Надеюсь, ваша красавица-королева будет с ним помягче. Мне он по душе – во всяком случае, был бы по душе, если б мне удалось продраться через все формальности – и будет очень грустно, если она скажет что-нибудь этакое, отчего у него разорвется сердце.

– Элана всегда точно знает, что она говорит и делает, ваше превосходительство, – заверил его Эмбан. – Мы с вами сущие младенцы рядом с ней. Спархок, можешь не передавать ей эти мои слова.

– Сколько будет стоить мое молчание, ваша светлость? – ухмыльнулся Спархок. Эмбан испепелил его взглядом.

– Чего нам следует ожидать в Астеле, ваше превосходительство?

– Вероятно, слез, – ответил Оскайн.

– Прошу прощения?..

– Астелийцы весьма чувствительные люди. Они способны разрыдаться, уронив носовой платок. Их культура весьма напоминает пелозийскую. Они утомительно набожны и неисправимо консервативны. Сотни раз им было доказано, что крепостное право – отсталое и неэффективное установление, но они по-прежнему сохраняют его – главным образом при молчаливом потворстве самих крепостных. Астелийские дворяне не привыкли утруждать себя, а потому не имеют понятия о пределах человеческой выносливости, и их крепостные пользуются этим совершенно бесстыдно. Говорят, астелийский крепостной способен лишиться чувств от измождения при одном только слове «жать» или «копать». Слезливые дворяне мягкосердечны, так что крепостным почти всегда удается улизнуть от этих тягостных обязанностей. Западный Астел – дурацкая страна, населенная дураками. Восточнее, впрочем, заметны перемены к лучшему.

– Будем надеяться. Не знаю, сколько глупости я смог бы вынести…

Знакомая тень мелькнула на краю зрения Спархока, сопровождаемая не менее знакомым порывом холода. Патриарх Эмбан осекся на полуслове, резко повернул голову, присматриваясь:

– Что такое?..

– Это пройдет, – коротко ответил ему Спархок. – Постарайтесь сосредоточиться на этом, ваша светлость, и вы тоже, ваше превосходительство. – Они видели тень впервые, и их свежие впечатления могли оказаться весьма полезны. Спархок внимательно наблюдал за тем, как они вертят головами, стараясь прямо взглянуть на обрывок тьмы, неизменно ускользавший из поля зрения. Затем тень пропала.

– Ну что ж, – сухо сказал Спархок, – что в точности видел каждый из вас?

– Я – ничего, – ответил Келтэн. – Это было похоже на то, как будто кто-то пытается проскользнуть у меня за спиной. – Хотя Келтэн до того уже несколько раз видел облако, с тенью он столкнулся впервые.

– Что это было, сэр Спархок? – спросил посол Оскайн.

– Сейчас объясню, ваше превосходительство. Пожалуйста, постарайтесь точно вспомнить, что именно вы видели и ощущали.

– Это было нечто темное, – ответил Оскайн, – очень темное. Оно казалось вполне осязаемым, и тем не менее двигалось так быстро, что все время держалось на краю моего зрения. Как я ни вертел головой, я не мог взглянуть на него прямо. Казалось, оно все время висит за моим затылком.

Эмбан согласно кивнул.

– А я почувствовал холод, – добавил он, передернувшись. – По правде говоря, мне и сейчас холодно.

– Оно было враждебно, – сказал Келтэн. – Не то чтобы готово напасть прямо сию секунду, но близко к этому.

– Что-нибудь еще? – настойчиво спросил Спархок. – Неважно что – любая мелочь.

– Странный запах, – сказал Оскайн. Спархок пристально глянул на него. Такого он прежде не замечал.

– Можете вы описать его, ваше превосходительство?

– Мне почудился слабый запах тухлого мяса – словно говяжий бок провисел на мясницком крюке на неделю больше, чем следовало.

– Я тоже это уловил, Спархок, – проворчал Келтэн, – всего лишь на мгновенье, но во рту у меня до сих пор гадостно.

Эмбан оживленно закивал:

– Я отменно разбираюсь в запахах. Пахло несомненно тухлым мясом.

– Мы стояли полукругом, – задумчиво сказал Спархок, – и все видели – или ощущали – это прямо за своей спиной. Никто не видел это за спиной другого?

Все дружно покачали головами.

– Спархок, может, все-таки, объяснишь, в чем дело? – раздраженно осведомился Эмбан.

– Одну минутку, ваша светлость. – Спархок прошел по палубе к матросу, который сплеснивал петлю к бухте каната. Поговорив немного с измазанным смолой моряком, он вернулся к друзьям.

– Он тоже видел тень, – сообщил он. – Давайте-ка разойдемся по палубе и поговорим с остальными матросами. Я отнюдь не намеренно скрытничаю, милорды, но лучше вытянуть из матросов все нужные сведения, пока случившееся совершенно не выветрилось из их голов. Я бы хотел знать, насколько далеко было заметно это явление.

Примерно через полчаса они вновь собрались вместе у кормового трапа. Все были явно возбуждены.

– Один из матросов слышал потрескивание – как от большого костра, – сообщил Келтэн.

– Я говорил с одним моряком, который убежден, что у тени был красноватый оттенок, – добавил Оскайн.

– Нет, – возразил Эмбан, – зеленый. Матрос, с которым я говорил, сказал, что оттенок был, вне всякого сомнения, зеленый.

– А я разговаривал с матросом, который только что поднялся на палубу, – он и вовсе ничего не видел и не чувствовал, – заключил Спархок.

– Все это крайне любопытно, сэр Спархок, – нетерпеливо сказал Оскайн, – но объясните же наконец, в чем дело?

– Келтэн уже понял это, ваше превосходительство, – ответил Спархок. – Судя по всему, нам только что являлись Тролли-Боги.

– Осторожнее, Спархок, – предостерег Эмбан, – ты опасно близок к ереси.

– Рыцарям церкви это дозволено, ваша светлость. Так или иначе, эта тень преследовала меня и прежде, и ее видела также и Элана. Мы пришли к выводу, что это потому, что мы носим кольца. Камни в наших кольцах сделаны из осколков Беллиома. Сейчас, похоже, тень действует не так избирательно.

– Так это тень – и ничего более? – спросил Оскайн.

Спархок покачал головой:

– Оно может являться также в виде темного облака, и тогда его видят все.

– Но никто не видит, что в нем сокрыто, – добавил Келтэн.

– И что же, например? – осведомился Оскайн. Спархок быстро искоса глянул на Эмбана.

– Это может вызвать споры, а мы ведь не хотим истратить все утро на теологические диспуты, не так ли, ваше превосходительство?

– Я не такой уж и догматик, Спархок, – протестующе сказал Эмбан.

– Тогда что бы вы сделали, ваша светлость, если бы я сказал вам, что люди находятся в отдаленном родстве с троллями?

– Я был бы вынужден исследовать состояние твоей души.

– Тогда, пожалуй, я не стану говорить вам правду о наших сородичах. Вы не против? Так или иначе, Афраэль говорила, что тень – а позднее и облако – не что иное, как явление Троллей-Богов.

– Кто такая Афраэль? – спросил Оскайн.

– Когда мы были послушниками, ваше превосходительство, у нас была наставница в стирикских искусствах. Афраэль – ее богиня. Мы полагали, что облако как-то связано с Азешем, но мы заблуждались. Красноватый оттенок и жар, который ощутил один из матросов, – это Кхвай, бог огня. Зеленоватый оттенок и вонь тухлого мяса – Гхномб, бог еды.

Келтэн нахмурился.

– Я думал, что для матроса это дело обыкновенное, – сказал он, – но один парень говорил мне, что когда тень проскользнула за ним, его прямо-таки одолели мысли о женщинах. У троллей есть бог… гм… плодородия?

– Думаю, что да, – ответил Спархок. – Улаф должен знать это наверняка.

– Все это весьма интересно, сэр Спархок, – с сомнением проговорил Оскайн, – но я так и не вижу, в чем тут связь.

– Ваше превосходительство, вы только что были свидетелем сверхъестественных явлений, которые каким-то образом связаны с беспорядками в Тамульской империи. Почти такие же беспорядки происходят в Ламорканде, и сопровождают их весьма похожие явления. Мы как-то допрашивали человека, который кое-что знал о происходящем, и облако накрыло его и убило прежде, чем он успел заговорить. Это несомненно указывает на некую связь. Возможно, эта тень являлась и в Тамульской империи, но никто не мог узнать, что она такое.

– Заласта был прав, – пробормотал Оскайн. – Вы именно тот человек, который нам нужен.

– Тролли-Боги снова преследуют тебя, Спархок, – заметил Келтэн. – С чего бы это у них такая тяга к тебе? Внешность можно исключить… а впрочем, вряд ли. Они ведь, в конце концов, привыкли к троллям.

Спархок многозначительно глянул на поручень.

– Как бы тебе понравилось пробежаться по кораблю, Келтэн?

– Спасибо, Спархок, не стоит. Я истощил на сегодня все свои силы, когда Миртаи использовала меня вместо коврика для ног.

Держался попутный ветер, и день оставался ясным. Они обогнули южную оконечность Земоха и плыли теперь на северо-восток, вдоль восточного побережья. Когда Спархок и его дочь стояли на носу у поручней, он решил удовлетворить свое растущее любопытство.

– Сколько дней мы в море, Даная? – спросил он прямо.

– Пять дней, – ответила она.

– А кажется, будто две недели или около того.

– Спасибо, отец. Это хороший ответ на вопрос, как я умею управляться со временем.

– Но за пять дней мы никак не могли съесть двухнедельный запас провизии. Наши повара ничего не заподозрят?

– Оглянись, отец. Как ты думаешь, почему все эти рыбы так радостно выпрыгивают из воды? И почему за нами летят все эти чайки?

– Наверное, кормятся.

– Весьма наблюдательно, Спархок, но чем же можно было бы прокормить их всех? Если, конечно, кто-то не бросает им еду с палубы.

– Когда ты делаешь это?

– По ночам, – пожала она плечами. – Рыбы очень мне благодарны. Думаю, они вот-вот начнут мне поклоняться. – Она хихикнула. – Мне никогда прежде не поклонялись рыбы, и я плохо знаю их язык. Да и они по большей части пускают пузыри. Можно мне завести китенка?

– Нет. У тебя уже есть котенок.

– Тогда я буду дуться.

– У тебя будет глупый вид, но если уж так хочется – пожалуйста, дуйся.

– Ну почему мне нельзя завести китенка?

– Потому что киты не могут жить в неволе. Из них бы вышли неподходящие домашние животные.

– Это глупый ответ, Спархок.

– Каков вопрос, таков ответ, Афраэль.

Порт Салеша в устье Даконийского залива был уродливым городом, отражением культуры, которая преобладала в Земохе в последние девятнадцать столетий. Похоже, земохцы до сих пор пребывали в смятении от того, что случилось в их столице шесть лет назад. Сколько бы ни уверяли их, что и Отта, и Азеша давно уже нет в живых, они все равно испуганно вскидывались при малейшем громком звуке и на всякую неожиданность отвечали поспешным бегством.

– Я бы от всего сердца советовал вашему величеству провести ночь на борту наших кораблей, – сказал Стрейджен королеве после недолгого обследования городских удобств. – Я бы и собак держать не стал в том, что считается лучшим домом в Салеше.

– Неужели настолько плохо? – спросила она.

– Гораздо хуже, моя королева.

Так что они остались ночевать на судах и пустились в путь с рассветом.

Дорога, по которой они ехали на север, была отвратительной, и карета, в которой ехали королева и ее свита, подскакивала и поскрипывала, когда кавалькада продвигалась вверх, в невысокие гряды гор, лежавшие между побережьем и городом Басна. Миновал примерно час пути, когда Телэн выехал вперед. Поскольку он был пажом королевы, ему вменялось в обязанность в том числе и быть у нее на посылках. На сей раз, однако, он был в седле не один. За ним на крупе коня сидела дочь Спархока, обвив руками пояс Телэна и прижавшись щекой к его спине.

– Она хочет ехать с тобой, – сообщил Телэн Спархоку. – Твоя жена, Эмбан и тамульский посол говорят о политике. Принцесса зевала им в лицо до тех пор, покуда королева не позволила ей покинуть карету.

Спархок кивнул. Смиренное поведение земохцев сделало эту часть путешествия вполне безопасной. Он наклонился к дочери, подхватил ее и усадил перед собой на круп Фарэна.

– Мне казалось, тебе нравится политика, – сказал он после того, как Телэн вернулся на свое место у кареты.

– Оскайн описывает строение Тамульской империи, – ответила она. – Я это и так уже знаю. Он не делает слишком много ошибок.

– Ты намерена сократить нам путешествие до Басны?

– Разве что тебе по нраву долгая и скучная езда по унылой и однообразной местности. Фарэн и прочие кони одобряют мои маленькие игры со временем. Верно, Фарэн?

Чалый гигант восторженно фыркнул.

– Он такой милый конь, – сказала Даная, прижимаясь к прикрытой доспехом груди своего отца.

– Фарэн? Он просто злобная бестия.

– Это потому, что ты хочешь видеть его именно таким, отец. Он просто идет навстречу твоим желаниям. – Она постучала пальцем по доспеху. – Мне придется что-то сделать с этим. Как ты можешь терпеть такую ужасную вонь?

– Привычка. – Все рыцари церкви были в полном военном облачении, и на древках их копий развевались яркие разноцветные флажки. Спархок оглянулся, желая увериться, что никто не может их услышать.

– Афраэль, – сказал он тихо, – можешь ты сделать так, чтобы я увидел настоящее время?

– Время нельзя увидеть, Спархок.

– Ты знаешь, что я имею в виду. Я хочу увидеть, что происходит на самом деле, а не иллюзию, которую ты творишь, чтобы скрыть свои игры со временем.

– Зачем тебе это?

– Просто хочу знать, что происходит, вот и все.

– Тебе это не понравится, – предостерегла она.

– Я рыцарь церкви и привык делать то, что мне не нравится.

– Ну, если ты так настаиваешь, отец…

Он и сам не вполне знал, что именно ожидал увидеть – быть может, что все начнет двигаться рывками, с немыслимой скоростью, что голоса его друзей превратятся в птичий щебет и длинные разговоры сольются в краткие вспышки неразборчивого бормотания. Этого, однако, не случилось. Рысь Фарэна стала вдруг немыслимо гладкой. Громадный жеребец словно летел над землей – или, вернее сказать, земля улетала из-под его копыт. Спархок с трудом сглотнул и оглянулся на своих спутников. Лица их были одеревеневшими, неподвижными, глаза полуприкрыты.

– Сейчас они спят, – пояснила Афраэль. – Им хорошо. Им кажется, что они славно поужинали и что солнце уже зашло. Я устроила для них неплохую ночевку. Останови коня, отец. Ты поможешь мне избавиться от лишней провизии.

– Разве ты не можешь просто сделать так, чтобы она исчезла?

– И пустить на ветер столько еды? – Ее явно потрясло такое предложение. – Зверям и птицам тоже нужно есть.

– Сколько времени на самом деле займет у нас путь до Басны?

– Два дня. Мы могли бы ехать и быстрее, если б в том была необходимость, но пока что у нас нет серьезной причины спешить.

Спархок осадил коня и пошел за своей дочерью туда, где стояли вьючные лошади.

– И ты все это одновременно держишь в своей голове? – спросил он.

– Это совсем нетрудно, Спархок. Нужно обращать внимание на детали, вот и все.

– Ты говоришь совсем как Кьюрик.

– Из него вышел бы превосходный бог. Внимание к деталям – самый важный урок нашего обучения. Положи эту говяжью лопатку вон под тем деревом со сломанной макушкой. Там в кустах сидит медвежонок, который отбился от матери. Он очень голоден.

– Неужели ты следишь за всем, что происходит вокруг?

– Ну, кому-то же нужно этим заниматься, Спархок.

Земохский город Басна лежал в приятной долине, где большой восточный тракт пересекал весело журчащую речку. Басна был крупным и важным торговым городом. Даже Азешу не под силу было обуздать извечное человеческое стремление к торговле. Рядом с городом раскинулся большой лагерь.

Спархок отъехал назад, чтобы вернуть принцессу Данаю матери, и на въезде в долину скакал рядом с каретой.

Миртаи была непривычно взволнована, когда карета приближалась к лагерю.

– Похоже, Миртаи, твой обожатель подчинился приказу, – весело заметила баронесса Мелидира.

– Разумеется, – отозвалась великанша.

– Должно быть, очень приятно обладать такой властью над мужчиной.

– Мне нравится, – согласилась Миртаи. – Как я выгляжу? Говори правду, Мелидира. Я давно не виделась с Крингом и не хочу разочаровать его.

– Ты просто красавица, Миртаи.

– Ты говоришь серьезно?

– Ну конечно.

– А ты как считаешь, Элана? – обратилась атана к своей госпоже. В голосе ее была неуверенность.

– Миртаи, ты обворожительна.

– Я смогу убедиться в этом окончательно, когда увижу его лицо. – Миртаи помолчала. – Быть может, в конце концов я и вправду стану его женой, – прибавила она. – Мне будет гораздо спокойнее, когда я поставлю на нем свое клеймо.

Она поднялась, распахнула дверцу кареты и, поймав повод своего коня, скакавшего за каретой, буквально взлетела на его спину.Седла Миртаи не признавала.

– Что ж, – сказала она со вздохом, – пожалуй, лучше мне поскакать вперед и узнать, все ли еще он любит меня.

Она ударила пятками по бокам коня и галопом поскакала в глубину долины, навстречу с нетерпением ждавшему ее доми.

ГЛАВА 9

Пелои были кочевым пастушеским народом с болотистых земель Восточной Пелозии, отменными наездниками и неистовыми воинами. Они говорили на несколько архаическом эленийском, и некоторые слова, сохранившиеся в их наречии, давно уже вышли из употребления в современном эленийском. Одним из таких слов было «доми» – слово, наполненное величайшим почтением. Означало оно «вождь» или что-то в этом роде, хотя, как сказал однажды сэр Улаф, очень много теряло в переводе.

Нынешнего доми пелоев звали Кринг. Это был худой жилистый человек чуть повыше среднего роста. Как было в обычае у его соплеменников, он брил голову, и его лицо и обритый череп покрывали жуткого вида сабельные шрамы – неоспоримое свидетельство того, что процесс восхождения к власти у пелоев сопряжен с определенными трудностями. Он одевался в черную кожу, и от жизни, проведенной в седле, его ноги стали кривыми. Кринг был отчаянно верным другом и обожал Миртаи с той минуты, как впервые увидел ее. Миртаи не разочаровывала его, хотя и не особенно поощряла. Они представляли собой довольно странную пару – атана была на фут с лишним выше своего пылкого поклонника.

Гостеприимство пелоев было щедрым, и слова «разделить соль» означали обычно, что к соли присоединялось неимоверное количество жареного мяса, за поглощением которого мужчины беседовали «о делах», что могло означать все, что угодно – от обсуждения погоды до формального объявления войны.

После трапезы Кринг рассказал о том, что видел, когда ехал со своей сотней пелоев через Земох.

– Земох никогда и не был настоящим государством, друг Спархок, – говорил он. – Здесь живет слишком много разных народов, чтобы их можно было объединить под одной крышей. Единственное, что удерживало их вместе, – страх перед Оттом и Азешем. Теперь, когда и бог, и император ушли в небытие, земохцы попросту расползаются в разные стороны. Никаких стычек, свар, ничего подобного – они просто больше не общаются друг с другом. У каждого земохца свои взгляды на жизнь и убеждения, так что им друг с другом и говорить-то особенно не о чем.

– А есть у них хоть какое-нибудь правительство? – спросил Тиниен у бритоголового доми.

– Разве что видимость, друг Тиниен, – ответил Кринг. Они сидели в большом открытом шатре посреди пелойского лагеря, угощаясь жареным быком. Солнце только что зашло, и тени гор, лежавших на западе, вытянулись, перечеркивая уютную долину. В полумиле от лагеря светились окна Басны. – Правительственные чиновники перебрались в Гана Дорит, – продолжал Кринг. – Никто сейчас не осмеливается даже близко подойти к бывшей столице. Чиновники в Гана Дорит строчат указы, но их гонцы обычно останавливаются в ближайшем селении, рвут указы на мелкие кусочки, пережидают некоторое время, а потом возвращаются и докладывают начальству, что все идет как надо. Чиновники счастливы, гонцам не приходится мотаться по всей стране, а народ занят своими делами. Собственно говоря, это не самая худшая разновидность правления.

– А какая у них религия? – с интересом спросил сэр Бевьер. Этот молодой рыцарь был фанатиком и много времени посвящал разговорам и мыслям о Боге. Несмотря на это, товарищи его любили.

– Они неохотно говорят о своей вере, друг Бевьер, – отвечал Кринг. – Именно религия в первую очередь и причинила им немало бед, так что теперь они не слишком-то рвутся открыто обсуждать вопросы веры. Они растят урожай, ухаживают за овцами и козами и предоставляют богам самим улаживать свои споры. Земохцы больше ни для кого не представляют угрозы.

– Если не считать того факта, что распавшееся государство – открытое приглашение к завоеванию для любого соседа, у которого найдется хотя бы намек на армию, – добавил Оскайн.

– Да кому захочется ввязываться в этакие хлопоты, ваше превосходительство? – осведомился Стрейджен. – В Земохе нет ничего ценного. Тамошним ворам приходится браться за честный труд, чтобы хоть как-то сводить концы с концами. Золото Отта, похоже, было всего лишь иллюзией. Оно исчезло бесследно со смертью Азеша. – Он сардонически ухмыльнулся. – И вы не представляете, как горевали по этому поводу некоторые приспешники первосвященника Симмура.

Лицо Кринга вдруг странно изменилось. Дикий всадник, чье имя наводило страх на его соседей, побледнел, потом вспыхнул, как маков цвет. Из женского шатра, где ее по пелойским обычаям разместили с прочими женщинами, появилась Миртаи. Странным образом королева Элана даже не возражала против того, чтобы отправиться в женский шатер, и это немало обеспокоило Спархока. Миртаи воспользовалась удобствами женского шатра, дабы придать себе «подобающий» вид. Кринг этим видом был явно впечатлен.

– Прошу прощения, – пробормотал он, торопливо вставая, и устремился навстречу путеводной звезде своей жизни.

– Полагаю, мы присутствуем при рождении легенды, – заметил Тиниен. – По крайней мере целую сотню лет пелои будут слагать песни о Кринге и Миртаи. – Он взглянул на тамульского посла. – А что, ваше превосходительство, Миртаи ведет себя так, как это в обычае у атанских женщин? Ей явно льстит ухаживание Кринга, но она не торопится дать ему определенный ответ.

– Атана ведет себя согласно обычаю, сэр Тиниен, – ответил Оскайн. – Атанские женщины признают лишь долгие и неспешные ухаживания. Им доставляет удовольствие мужское внимание, а ведь после свадьбы большинство мужчин обычно устремляет свое внимание на что-то иное. Сейчас Миртаи знает, что она – средоточие внимания доми. Мне говорили, что женщины весьма ценят подобные вещи.

– Но ведь она, надеюсь, не водит его за нос? – спросил Берит. – Я очень люблю доми и не хотел бы, чтобы его сердце было разбито.

– Отнюдь, сэр Берит. Атана определенно благосклонна к нему. Если бы она находила его ухаживания неприятными, она бы давно уже убила его.

– Похоже, ухаживать за атанской женщиной – довольно беспокойное занятие, – заметил Келтэн.

– О да! – рассмеялся Оскайн. – Мужчина должен быть крайне осторожным. Если он будет слишком настойчив, женщина убьет его, если будет недостаточно настойчив – выйдет за другого.

– Это не слишком цивилизованно, – заметил Келтэн с неодобрением.

– Но атанским женщинам нравится такое положение дел, а впрочем, женщины ведь куда примитивнее нас, мужчин.

Они покинули Басну на рассвете следующего дня и направились на восток, к Эсосу, городу на границе между Земохом и Астелом. Для Спархока это путешествие оказалось весьма странным. С одной стороны, он был совершенно уверен, что оно заняло не более трех дней. Он досконально помнил каждую минуту из этих трех дней, каждую милю. А между тем его дочь то и дело будила его, когда он был твердо уверен, что спит в шатре, – и рыцарь с удивлением обнаруживал, что дремлет на спине Фарэна и что судя по расположению солнца целый день пути на самом деле занял не больше шести часов. Принцесса Даная будила своего отца по весьма практической причине. Присоединение пелоев к отряду значительно увеличило количество припасов, от которых нужно было избавляться каждую «ночь», и Даная попросту заставляла отца помогать ей.

– А что ты делала с припасами, когда мы путешествовали с армией Воргуна? – спросил у нее Спархок на вторую «ночь», которая на самом деле заняла около получаса раннего утра этого бесконечного дня.

– Я поступала по-иному, – пожала она плечами.

– По-иному?

– Просто делала так, что лишняя провизия исчезала.

– А разве ты не можешь сделать так и сейчас?

– Могу, конечно, но тогда еда не достанется животным. Кроме того, это дает мне случай поговорить с тобой с глазу на глаз. Выверни этот мешок с зерном вон под теми кустами, Спархок. Там в траве прячется выводок перепелок. В последнее время они голодают, а сейчас как раз время подрастать птенцам.

– Ты хотела о чем-то поговорить со мной? – осведомился Спархок, взрезая мешок кинжалом.

– Да ни о чем таком особенном, – ответила Даная. – Я просто люблю разговаривать с тобой, а ты всегда так занят.

– И еще тебе подворачивается случай покрасоваться, верно?

– Да, пожалуй, что так. Какая радость быть богиней, если не можешь время от времени немножко побахвалиться?

– Я люблю тебя, – рассмеялся он.

– О, как это мило, Спархок! – воскликнула она. – От чистого сердца и без малейшего размышления! Хочешь, я сделаю траву лиловой, дабы выразить тебе свое расположение?

– С меня хватит и поцелуя. Лиловая трава, чего доброго, напугает коней.

Они прибыли в Эсос тем же вечером. Богиня-Дитя так искусно смешивала реальное и иллюзорное время, что не оставалось ни малейшего зазора. Спархок был рыцарем церкви, искушенным в магии, но его воображение трепетало при мысли о могуществе лукавой маленькой богини, которая, как сказала она сама во время сражения с Азешем, своей волей вызвала себя к жизни и которая сама решила возродиться его дочерью.

Они стали лагерем неподалеку от города, и после ужина Стрейджен и Телэн отвели Спархока в сторонку.

– Что ты думаешь насчет небольшой разведки? – спросил Стрейджен у рослого пандионца.

– Что ты имеешь в виду?

– Эсос довольно крупный город, – ответил светловолосый талесиец, – и здесь наверняка есть свое воровское сообщество. Полагаю, мы трое могли бы разузнать кое-что полезное, побеседовав с вожаком местных воров.

– Он тебя знает?

– Не думаю. Эмсат довольно далеко отсюда.

– Тогда с чего ты решил, что он захочет с тобой разговаривать?

– Из вежливости, Спархок. Воры и убийцы исключительно вежливы друг с другом. Это сберегает здоровье.

– Если он не знает, кто ты такой, каким образом он поймет, что с тобой нужно быть вежливым?

– Существуют некоторые опознавательные знаки.

– У вас, воров, довольно сложное сообщество.

– Все человеческие сообщества сложные, Спархок. Это одна из тягот, которые налагает на нас цивилизация.

– Когда-нибудь ты обучишь меня этим знакам.

– Не думаю.

– Почему бы нет?

– Потому что ты не вор. Это еще одна из тех сложностей, о которых мы говорим. Дело нее в том, что мы знаем только точку зрения посла на происходящее – и только в общих чертах. Мне бы хотелось побольше подробностей, а тебе?

– Еще как, друг мой.

– Так почему бы нам не отправиться в Эсос и не поразведать?

– Действительно – почему?

Они переоделись в неприметное платье и верхом выехали из лагеря, сделав круг на восток, чтобы въехать в город с той стороны.

На въезде в город Телэн критически посматривал на укрепления и никем не охраняемые ворота.

– Они тут чересчур расслабились, если вспомнить, насколько близко здесь граница с Земохом, – заметил он.

– Земох больше не представляет угрозы, – возразил Стрейджен.

– Старые привычки стойки, милорд Стрейджен, и не так уж много времени минуло с тех пор, как по ту сторону границы хозяйничал Отт, а за его спиной торчал Азеш.

– Сомневаюсь, чтобы эти люди так уж сильно страшились Азеша, – заметил Спархок. – У бога Отта не было никаких причин устремлять свой взгляд в эту сторону. Его всегда тянуло на запад, потому что там был Беллиом.

– Пожалуй, ты прав, – признал Телэн.

Эсос был небольшим городом, примерно как Лэнда, город в центральной Эозии. Вид у него был довольно древний – люди селились на этом месте с начала времен. Мощенные булыжником улочки были узкими и кривыми, и друзья долго и бесцельно бродили по ним.

– Как мы узнаем, в какой части города искать твоих собратьев по ремеслу? – спросил Спархок у Стрейджена. – Не можем же мы подойти к какому-нибудь горожанину и спросить его, где нам найти воров?

– Мы с Телэном возьмем это на себя, – усмехнулся Стрейджен. – Телэн, поди-ка спроси у какого-нибудь карманника, где тут воровской притон.

– Ладно, – ухмыльнулся Телэн, соскальзывая с седла.

– У него уйдет на это вся ночь, – заметил Спархок.

– Разве что он ослепнет, – отозвался Стрейджен, глядя, как мальчик протискивается в людской толчее. – С тех пор как мы въехали в город, я видел уже троих карманников, а ведь я еще и не особенно присматривался. – Он поджал губы. – Они здесь немного иначе работают. Видимо, это связано с узкими улицами.

– Где же тут связь?

– На узких улицах люди часто сталкиваются друг с другом, – пожал плечами Стрейджен. – Карманник в Эмсате или Симмуре нипочем не сумел бы сделать свое дело, натыкаясь на клиента. Это куда действеннее, смею тебя заверить, но вырабатывает дурные навыки.

Телэн вернулся через несколько минут.

– У реки, – сообщил он.

– Чего и следовало ожидать, – пробормотал Стрейджен. – Отчего-то воров всегда тянет к реке. Я так и не сумел понять почему.

Телэн пожал плечами.

– Наверное, потому, что по ней можно спастись вплавь, если дело примет дурной оборот. Нам лучше пойти пешком. Всадники привлекают к себе слишком много внимания. В конце улицы есть конюшня, там можно оставить лошадей.

Они наскоро переговорили с угрюмым конюхом и дальше двинулись пешком.

Притон воров Эсоса располагался в захудалой таверне на задах узкого тупика. Прямо над дверью висела на ржавом крюке грубая вывеска с изображением виноградной грозди, а на пороге удобно растянулись двое бродяг, потягивая пиво из помятых кружек.

– Мы ищем человека по имени Джукта, – сказал им Телэн.

– На что он вам сдался? – подозрительно проворчал один из бродяг.

– По делу, – холодно ответил Стрейджен.

– Этак всякий может сказать, – буркнул небритый бродяга, поднимаясь на ноги с увесистой дубинкой в руке.

– Это всегда так утомительно, – со вздохом пожаловался Стрейджен Спархоку. Затем его рука метнулась к рукояти шпаги, и узкий клинок со свистом вылетел из ножен. – Дружочек, – сказал он бродяге, – если не хочешь между завтраком и ужином получить в брюхо три фута стали – посторонись. – Острие шпаги убедительно коснулось живота небритого бродяги.

Второй стране прыгнул вбок, украдкой нашаривая рукоять кинжала.

– Не стоит, – убийственно тихим голосом предостерег его Спархок и, откинув плащ, показал ему кольчугу и эфес тяжелого меча. – Не знаю, приятель, где именно сейчас расположен твой завтрак либо ужин, но мне наверняка удастся вывернуть их на мостовую вместе с твоими кишками.

Бродяга застыл на месте.

– Брось кинжал, – процедил Спархок.

Лезвие кинжала со звоном ударилось о булыжники.

– Я так счастлив, что мы смогли разрешить это маленькое недоразумение без лишних неприятностей, – промурлыкал Стрейджен. – А теперь почему бы вам не провести нас внутрь и не представить Джукте?

Потолки в таверне были низкие, пол выстлан подгнившей соломой. Ее тускло освещали несколько сальных свечей.

Спархоку в жизни не доводилось видеть человека волосатее Джукты. Его руки от плеч до кончиков пальцев покрывала курчавая черная поросль. Обильные заросли так и выпирали из-за ворота туники, уши и ноздри напоминали птичьи гнезда, а борода начиналась сразу же под нижними веками.

– В чем дело? – голос Джукты исходил, казалось, из недр курчавой поросли.

– Они нас заставили привести их сюда, Джукта, – проскулил от порога один из бродяг, тыкая пальцем в шпагу Стрейджена.

Свиные глазки Джукты опасно сузились.

– Не занудствуй, – сказал ему Стрейджен, – и будь повнимательней. Я уже дважды дал тебе знак, а ты ничего не заметил.

– Еще как заметил, да только врываться сюда с оружием в руках – не самый лучший способ для знакомства.

– Мы немного торопились. Думаю, за нами гонятся. – Стрейджен сунул шпагу в ножны.

– Вы ведь нездешние, верно?

– Верно. Мы из Эозии.

– Далеконько же вы забрались от дома.

– Чего мы, собственно, и добивались. На родине дела для нас обернулись не лучшим образом.

– Чем вы занимаетесь?

– Мы по природе своей бродяги, так что искали удачи на больших и малых дорогах Пелозии. Увы, некий высокопоставленный церковник, когда мы беседовали с ним о делах, внезапно заболел и скончался, и рыцарям церкви вздумалось расследовать причину его хвори. Мы с друзьями решили, что нам не повредит перемена пейзажа.

– А что, эти рыцари церкви и впрямь так ужасны, как о них говорят?

– Даже хуже. Мы трое – все, что осталось от шайки в три десятка сорвиголов.

– Думаете осесть в этих местах?

– Мы еще не решили. Мы подумали, что вначале надо бы оглядеться – а заодно и убедиться, что рыцари больше не гонятся за нами.

– Не хотите назвать свои имена?

– Не очень. Мы ведь еще не знаем, останемся ли здесь, а какой смысл сочинять новые имена, если все равно двинемся дальше?

Джукта расхохотался.

– Если вы не уверены, что осядете в этих местах, – зачем же пришли ко мне?

– Большей частью из вежливости. Было бы ужасно невежливо, оказавшись в городе, не нанести визита собрату по ремеслу, да к тому же мы решили, что будет весьма полезно, если ты истратишь несколько минуток своего драгоценного времени и просветишь нас насчет местных порядков и стражей закона.

– Я никогда не бывал в Эозии, но думаю, что порядки и здесь, и там одинаковы. Разбойничков с большой дороги недолюбливают.

– Какое непонимание, – вздохнул Стрейджен. – Здесь, видимо, имеются шерифы и все такое прочее?

– Шерифы есть, это точно, – сказал Джукта, – но в этой части Астела они не слишком суются за городские стены. Здешние дворяне сами заботятся о поддержании порядка в своих владениях. Шерифы обыкновенно участвуют в сборах налогов, так что в деревнях они не самые желанные гости.

– Это неплохо. Стало быть, нам придется иметь дело с плохо обученными крепостными, которые больше привыкли ловить мелкое жулье, чем управляться с людьми серьезными. Дела ведь обстоят именно так?

Джукта кивнул.

– И к тому же эти шерифы-крепостные по большей части не высовывают носа за пределы земель своего господина.

– Мечта разбойничка, – ухмыльнулся Стрейджен.

– Не совсем, – покачал головой Джукта. – Не стоит подымать здесь слишком много шума. Местный шериф не станет за вами гоняться, но он может послать гонца в атанский гарнизон в Канае. Убежать от атанов невозможно, а брать пленных их попросту не учили.

– Это может стать помехой, – согласился Стрейджен. – Есть еще что-нибудь такое, что нам надо бы знать?

– Слыхали вы когда-нибудь об Айячине?

– Боюсь, что нет.

– Тогда вы можете нарваться на немалые неприятности.

– И кто же такой Айячин? Джукта повернул голову.

– Акрос, – позвал он, – поди сюда и расскажи нашим собратьям об Айячине! Я не очень-то сведущ в древней истории, – пояснил он, пожимая плечами и разводя руки. – А вот Акрос был учителем до того, как попался на краже у своего работодателя. От него, правда, не всегда можно добиться толку – у него маленькие сложности с выпивкой.

Акрос оказался помятым человечком с налитыми кровью глазами и пятидневной щетиной.

– Чего тебе надо, Джукта? – осведомился он, пошатываясь.

– Пошарь в том, что осталось от твоих мозгов, и расскажи нашим друзьям все, что сможешь вспомнить об Айячине.

Хмельной педагог ухмыльнулся, и его тусклые глазки заблестели. Он шлепнулся в кресло и глотнул из своей кружки.

– Я только немножко выпил! – сообщил он заплетающимся языком.

– Это правда, – сказал Джукта Стрейджену. – Когда он по-настоящему напьется, то и говорить не может.

– Насколько хорошо вы, господа, осведомлены в истории Астела? – вопросил Акрос.

– Совсем не осведомлены, – признался Стрейджен.

– Тогда я буду излагать вкратце, – Акрос откинулся в кресле. – В девятом веке очередной архипрелат Чиреллоса решил, что эленийскую веру необходимо воссоединить – под его рукой, разумеется.

– Разумеется, – усмехнулся Стрейджен. – Все благие цели именно к этому и приводят, верно? Акрос потер ладонью лицо.

– Я нетвердо помню подробности, так что не будем на них останавливаться. Рыцарей церкви тогда еще не было, и архипрелат потребовал войска у королей Эозии. Войско прошло через Земох – Отт к тому времени еще не родился, и Земох не был препятствием для эозийской армии. Архипрелат стремился к религиозному единству, но дворян из его войска куда больше интересовали завоевания. Они разоряли Астел, пока не появился Айячин.

Телэн подался вперед с горящими глазами. Это была единственная слабость мальчика – хорошая история заставляла его позабыть обо всем.

Акрос вновь глотнул из кружки.

– Существует множество противоречивых рассказов о происхождении Айячина, – продолжал он. – Одни говорят, что он был принцем, другие – бароном, и есть даже такие, что утверждают, будто Айячин был из крепостных. Ну, кто бы он там ни был, пылкой любви к родине ему было не занимать. Он поднял на бой тех дворян, которые еще не переметнулись к врагу, а затем сделал то, на что прежде еще никто не осмеливался. Он вооружил крепостных. Война с захватчиками длилась много лет, и после одной большой битвы, в которой Айячин как будто бы проиграл, он бежал на юг, заманивая эозийскую армию в Астельские топи, что как раз на юге страны. Он заключил тайный союз с патриотами в Эдоме, и вдоль южных границ топей ожидала огромная армия. Местные крепостные провели войско Айячина через топи и зыбучие пески, а вот эозийцы сдуру двинулись напролом, и множество их утонуло в трясине. Тех же, кто уцелел и выбрался из топей, перебили объединенные силы Айячина и эдомцев.

Айячин, конечно, надолго стал национальным героем, но дворяне, которые ненавидели его за то, что он вооружил крепостных, сговорились против него, и вскоре он был убит.

– Ну почему все истории так плохо заканчиваются?! – горестно воскликнул Телэн.

– Наш юный друг – литературный критик, – пояснил Стрейджен. – Он мечтает о том, чтобы у всех историй был счастливый конец.

– Шут бы с ней, с древней историей, – проворчал Джукта, – но вся соль в том, что Айячин вернулся – во всяком случае, так болтают крепостные.

– Это часть астельского фольклора, – пояснил Акрос. – Крепостные всегда говорили друг другу, что когда случится большая беда, Айячин встанет из могилы и вновь поведет их за собой.

Стрейджен вздохнул.

– Неужели нельзя придумать что-нибудь новенькое?

– А в чем дело? – осведомился Джукта.

– Да, собственно, ни в чем. Просто у нас в Эозии ходят похожие байки. Так с какой стати эта чушь может помешать нам, если мы обоснуемся в Астеле?

– С такой, что «часть астельского фольклора», о которой упомянул Акрос, кой у кого может заморозить кровь в жилах. Крепостные верят, что когда Айячин вернется, он освободит их. Так вот, недавно объявился какой-то сумасброд, который сеет смуту среди крепостных. Мы даже не знаем его настоящего имени, а крепостные зовут его Сабр. Он всем рассказывает, что сам лично видел ожившего Айячина. Крепостные тайно собирают – или мастерят – оружие. По ночам они пробираются в леса, чтобы послушать речи этого Сабра. Об этом вам следует знать: если вдруг наткнетесь ночью на этакое сборище, вам может не поздоровиться. – Джукта поскреб пятерней косматую бороду. – Обычно со мной такого не бывает, но я просто мечтаю сейчас, чтобы власти изловили этого Сабра и вздернули, что ли. Он подымает крепостных против угнетателей, а кто такие угнетатели – ясно не говорит. Может, он имеет в виду тамульцев, но очень многие его последователи уверены, что речь идет о высших классах. Беспокойный крепостной – опасный крепостной. Никто не знает, сколько их на самом деле, и если они начнут лелеять безумные мысли о свободе и равенстве, одному Богу известно, чем это может закончиться.

ГЛАВА 10

– Здесь слишком много сходства, чтобы счесть это простым совпадением, – говорил Спархок на следующее утро, когда отряд ехал под хмурым небом на северо-восток, по дороге в Дарсос. Спархок и его друзья собрались около кареты Эланы, чтобы обсудить то, что они узнали от Джукты. Воздух был влажный и спертый – ни дуновения, ни даже намека на ветерок.

– Я почти готов согласиться с вами, – отозвался посол Оскайн. – Во всех этих событиях несомненно прослеживается нечто общее, если только вы верно изложили мне то, что происходит в Ламорканде. Нашу Империю никак нельзя назвать демократической, думаю, то же относится и к вашим западным королевствам; но ни мы, ни вы не такие уж суровые повелители. Просто и мы, и вы, сдается мне, стали символами социальной несправедливости, неявно существующими в каждой культуре. Я и не говорю, что люди не ненавидят нас. Все люди в мире ненавидят свои правительства – не в обиду будь сказано вашему величеству. – Он улыбнулся Элане.

– Ваше превосходительство, – ответила она, – я делаю все, что могу, чтобы у моих подданных было как можно меньше причин ненавидеть меня. – Элана была в дорожном плаще из голубого бархата и, по мнению Спархока, этим утром выглядела особенно обворожительно.

– Да разве можно ненавидеть столь очаровательное существо, как вы, ваше величество? – улыбнулся Оскайн. – Суть, однако, в том, что весь мир дышит недовольством, и кто-то искусно играет на этих разрозненных обидах и претензиях, дабы низвергнуть существующий порядок – Тамульскую империю здесь и церковь в Эозии. Кто-то стремится ввергнуть наши страны в хаос, и я сомневаюсь, что движет им жажда социальной справедливости.

– Мы смогли бы куда лучше понять ситуацию, если бы знали точно, чего он добивается, – прибавил Эмбан.

– Возможности, – предположил Улаф. – Когда все устойчиво, и богатства и власть поделены, для людей, стоящих на нижней ступеньке общественной лестницы, не остается пути наверх. Для них единственный способ получить свою долю – перевернуть мир вверх ногами и хорошенько потрясти.

– Это жестокая политическая теория, сэр Улаф, – неодобрительно заметил Оскайн.

– Весь мир жесток, ваше превосходительство, – пожал плечами Улаф.

– Я не могу согласиться с тобой, – упрямо сказал Бевьер.

– Как пожелаешь, мой юный друг, – ухмыльнулся Улаф. – Я не против, чтобы со мной не соглашались.

– Существует же такая вещь, как подлинный политический прогресс. Люди сейчас в общем намного лучше, чем пятьсот лет назад.

– Положим, но чем это обернется через год? – Улаф откинулся в седле, и в его голубых глазах появилась задумчивость. – Властолюбцам нужны приспешники и последователи, а лучший способ привлечь людей на свою сторону – это посулить им исправить все, что в мире есть неправильного. Эти посулы весьма действенны, но только младенец мог бы ожидать, что политики станут выполнять их.

– Ты циник, Улаф.

– Да, кажется, именно так это и называется.

Погода этим утром ухудшалась с угрожающей быстротой. С запада наплывали стеной тяжелые лиловые тучи, и над горизонтом то и дело вспыхивали молнии.

– Похоже, будет дождь? – обратился Тиниен к Халэду.

Халэд пристально глянул на завесу лиловых туч.

– Можешь биться об заклад на что угодно, сэр рыцарь, – ответил он.

– И сколько пройдет времени прежде, чем мы промокнем до нитки?

– Час или около того – если не поднимется ветер.

– Как думаешь, Спархок, не поискать ли нам какое-нибудь укрытие? – спросил Тиниен.

С запада донеслись отдаленные раскаты грома.

– Вот и ответ на твой вопрос, – сказал Спархок. – Людям в стальных доспехах лучше не попадать в грозу.

– Недурно сказано, – согласился Тиниен, озираясь. – Вопрос в том, где бы нам укрыться? Не видно ни одной рощицы.

– Значит, придется поставить палатки.

– Но это же так утомительно, Спархок.

– Куда хуже будет, если молния поджарит тебя заживо прямо в доспехах.

К главному отряду подскакал Кринг, за ним следовал небольшой двухколесный экипаж. В экипаже восседал пухлый, белобрысый, добродушного вида человечек, одетый по моде сорокалетней давности.

– Это Котэк, здешний землевладелец, – сообщил доми Спархоку. – Он называет себя бароном. Он хотел познакомиться с вами.

– Я безмерно счастлив встретиться со столпами церкви, сэры рыцари, – пропыхтел толстяк.

– Мы польщены, барон Котэк, – отвечал Спархок, вежливо наклоняя голову.

– Мое поместье неподалеку отсюда, – продолжал Котэк, – и я вижу, что близится ненастье. Могу ли я предложить вам свое ничтожное гостеприимство?

– Как я не раз уже говорил тебе, Спархок, – негромко заметил Бевьер, – надо всего лишь положиться на Господа, а уж он позаботится о тебе.

Котэк озадаченно воззрился на них.

– Всего лишь не слишком удачная попытка пошутить, милорд, – пояснил ему Спархок. – Я и мои спутники как раз говорили о том, что нам необходимо укрытие от бури. Ваше в высшей степени щедрое предложение избавляет нас от весьма серьезных затруднений. – Спархок не был знаком с местными традициями, но напыщенная речь барона явно требовала формального стиля.

– Я заметил, что в вашем обществе есть дамы, – продолжал Котэк, глянув на карету, в которой ехала Элана. – Их удобства должны быть первой нашей заботой. Мы сможем познакомиться поближе, когда уже окажемся под моей крышей.

– Мы отправимся с вами, милорд, – согласился Спархок. – Ведите же нас, умоляю, а я между тем сообщу дамам об этой весьма счастливой для нас встрече. – Если Котэк жаждал формальных оборотов, Спархок не стал его разочаровывать. Он развернул Фарэна и поскакал назад вдоль колонны.

– Что это за толстяк в коляске, Спархок? – осведомилась Элана.

– Не говори пренебрежительно о любезном нашем хозяине, о свет моей жизни.

– Спархок, ты что, спятил?

– Этот толстяк только что предложил нам укрытие от бури, которая гонится за нами по пятам. Обращайся с ним вежливо, хотя бы из благодарности.

– Что за милый человек!

– По-моему, было бы неплохо скрыть, кто ты такая. Мы ведь не знаем еще, что ждет нас впереди. Что, если я представлю тебя каким-нибудь аристократическим титулом, например…

– Маркграфиня, – тотчас предложила она. – Элана, маркграфиня Кардосская.

– Почему Кардосская?

– Кардос – очень славная местность с горами и красивым побережьем. Великолепный климат и трудолюбивые, законопослушные жители.

– Элана, ты же не собираешься продавать ему Кардос!

– Но я должна помнить о мельчайших деталях, чтобы лгать достоверно. Спархок вздохнул.

– Хорошо, моя госпожа, упражняйся в достовернои лжи и придумай не менее достоверные истории для других. – Он поглядел на Эмбана. – Ваша светлость, выдержит ли ваша нравственность небольшую толику вранья?

– Смотря какого вранья ты от меня потребуешь, Спархок.

– Собственно говоря, ваша светлость, это будет не вполне вранье, – улыбнулся Спархок. – Поскольку мы понизили в должности мою жену, вы становитесь самой высокопоставленной особой в нашем отряде. Присутствие посла Оскайна предполагает некий визит на довольно высоком уровне. Я просто скажу барону Котэку, что вы – личный посланник архипрелата к императорскому двору и что рыцари – эскорт ваш, а не королевы.

– Такая ложь не слишком отягчит мою совесть, – ухмыльнулся Эмбан. – Валяй, Спархок, лги что пожелаешь, а я подтвержу. Говори все, что сочтешь нужным, – эта буря приближается уж очень быстро.

– Телэн, – окликнул Спархок мальчика, скакавшего у кареты, – проскачи вдоль колонны и расскажи рыцарям, что мы задумали. Одно-два не к месту сказанных «ваше величество» могут разоблачить наше мошенничество.

– Ваш супруг подает надежды, маркграфиня Элана, – заметил Стрейджен. – Дайте мне только время подучить его, и из него выйдет замечательный мошенник. Чутье у него отменное, только навыков не хватает.

Поместье барона Котэка оказалось громадным дворцом, окруженным неким подобием парка, а у подножья холма, на котором стоял дворец, приютилась довольно большая деревня. Было здесь и несколько просторных пристроек, разместившихся на задах большого дома.

– По счастью, сэры рыцари, у меня достанет места даже для такого большого отряда, – сообщил Котэк. – Боюсь только, что помещения для ваших людей немного грубы. Обычно там спят жнецы во время сбора урожая.

– Мы рыцари церкви, милорд Котэк, – успокоил его Спархок. – Мы привычны к трудностям и неудобствам.

Котэк вздохнул.

– Увы, – сказал он скорбно, – у нас в Астеле нет подобных организаций. Так многого недостает в нашем бедном отсталом краю.

Они подошли к дому по длинной, посыпанной белым песком аллее, которую с двух сторон окаймляли ряды огромных буков. Аллея обрывалась широкими каменными ступенями, что вели к сводчатым парадным дверям. Барон с усилием выбрался из коляски и бросил вожжи одному из бородатых крепостных, которые выбежали из дома навстречу гостям.

– Умоляю вас, благородные господа, – пропыхтел он, – забудем на время о церемониях. Войдем в дом, покуда буря не обрушилась на нас.

Спархок не был уверен, была ли высокопарная речь барона обычной для этих мест, его личной причудой или же нервной реакцией на высокие титулы его гостей. Он поманил к себе Келтэна и Тиниена.

– Присмотрите за тем, чтобы рыцарей и пелоев разместили как следует, – негромко приказал он, – а потом присоединитесь к нам в доме. Халэд, ступай с ними. Позаботься, чтобы крепостные не бросили коней под дождем.

Двери дома широко распахнулись, и на пороге показались три дамы в старомодных платьях. Одна из них была рослой и костлявой. У нее были густые темные волосы и лицо со следами былой красоты – однако время обошлось с ней безжалостно. Ее каменно-высокомерное лицо было иссечено морщинами, а глаза заметно косили. Две другие дамы были обе светловолосые, пухлые, и их черты указывали на явное кровное родство с бароном. За ними шел бледный юнец, одетый сплошь в черный бархат. На его лице, казалось, навеки застыла презрительная гримаса, темные волосы завитками ниспадали на плечи в хорошо продуманном беспорядке.

Наскоро представив всех друг другу, Котэк ввел гостей в дом. Рослая темноволосая дама оказалась женой барона Астансией. Две блондинки были, как и угадал Спархок, его сестрами – старшую звали Эрмуда, младшую Катина. Бледного юнца, брата баронессы Астансии, звали Элрон, и баронесса трепещущим от восторга голосом сообщила гостям, что ее брат – поэт.

– Как ты думаешь, смогу я сослаться на головную боль и сбежать от общества? – прошептала Элана Спархоку, когда они шли за бароном и его семейством по длинному, устланному коврами коридору в глубь дома. – Боюсь, это будет нечто ужасное.

– Если я должен все это снести, будь добра вытерпеть и ты, – шепотом ответил Спархок. – Мы нуждаемся в крове барона, так что придется смириться и с его гостеприимством.

Она лишь вздохнула.

– Мне было бы немного легче, если бы весь этот дом не пропах вареной капустой.

Их провели в «гостиную», которая размерами была лишь немного меньше тронного зала в Симмуре – затхлый зал, уставленный жесткими неудобными креслами и диванами и оклеенный обоями отвратительного горчично-желтого цвета.

– Мы здесь живем так одиноко, – вздыхала Катина, жалуясь Мелидире, – и так кошмарно отстаем от моды. Мой бедный брат прилагает все усилия, дабы следить за событиями на западе, но здесь такая глушь, что мы живем, как в тюрьме, и даже гости бывают у нас нечасто. Сколько раз мы с Эрмудой убеждали брата купить дом в столице, поближе к настоящей жизни, но она и слышать об этом не желает. Мой брат получил это поместье в приданое, а его жена так ужасно провинциальна. Поверите ли, мне и моей бедной сестре шьют платья крепостные!

Мелидира в притворном ужасе прижала ладони к щекам.

– Мой Бог! – воскликнула она. Горестные слезы покатились по щекам Катины, и она потянулась за носовым платком.

– Маркграфиня, не будет ли удобнее разместить вашу атану с крепостными? – спрашивала между тем у Эланы баронесса Астансия, с некоторой неприязнью поглядывая на Миртаи.

– Сомневаюсь, – отвечала Элана, – и даже если ей самой там будет удобнее, то для меня это неприемлемо. У меня есть могущественные враги, миледи, а мой супруг весьма далеко вовлечен в политические интриги Элении. Королева полагается на него, а мне приходится заботиться о собственной безопасности.

Астансия фыркнула.

– Признаю, маркграфиня, что ваша атана выглядит внушительно, но ведь она, в конце концов, только женщина.

Элана улыбнулась.

– Баронесса, – ответила она, – вам бы следовало сказать это тем десятерым мужчинам, которых она уже убила.

Баронесса воззрилась на нее с ужасом.

– У эозийцев, миледи, уже имеется тонкий налет цивилизации, – пояснил ей Стрейджен, – но под ним, если копнуть поглубже, – мы остаемся все теми же дикарями.

– Это довольно утомительная поездка, барон Котэк, – говорил патриарх Эмбан, – но архипрелат и император состояли в переписке со времен падения Земоха и теперь оба чувствуют, что пришло время обменяться личными посланниками. В отсутствие прямых контактов легко возникнуть нежелательным недоразумениям, а мир уже достаточно испытал войн.

– Мудрое решение, ваша светлость. – Котэк был явно ошеломлен присутствием в его доме особ такого высокого ранга.

– Я пользуюсь в столице определенным признанием, сэр Бевьер, – надменно говорил Элрон. – Мои стихи имеют большой успех у людей образованных, однако для неграмотной черни их смысл недоступен. Я особенно известен своей способностью передавать цвета. Я полагаю, что цвет – это душа реального мира. Последние шесть месяцев я работал над «Одой к Голубому».

– Потрясающая настойчивость, – пробормотал Бевьер.

– Я стремлюсь к глубине и точности, – провозгласил Элрон. – Я уже создал двести шестьдесят три строфы, а до конца, боюсь, еще далеко.

Бевьер вздохнул.

– Поскольку я рыцарь церкви, у меня остается мало времени для изящной словесности, – посетовал он. – Мой обет призывает меня сосредоточиться на военных и религиозных трудах. Сэр Спархок куда более светский человек, нежели я, и его описания людей и стран весьма поэтичны.

– Это в высшей степени интересно, – солгал Элрон, всем своим видом выражая презрение профессионала к жалким потугам дилетантов. – Уделяет ли он внимание цвету?

– Скорее, мне кажется, свету, – отвечал Бевьер, – но ведь свет и цвет в сущности одно и то же, не так ли? Цвет не существует без света. Я помню, как-то он описывал улицу в Джирохе – это город на побережье Рендора, где солнце точно бьет по земле раскаленным молотом. Рано утром, еще до восхода солнца, когда ночь лишь начинает бледнеть, небо обретает цвет закаленной стали. Тени исчезают, и кажется, что все вокруг вытравлено, как гравюра, на этом бесконечном сером фоне. Дома в Джирохе все белого цвета, и женщины выходят к колодцам, торопясь успеть до восхода, когда еще не так жарко. Они в черных одеяниях и вуалях, скрывающих лица, и несут на плечах глиняные кувшины. Движутся они с врожденной грацией, какая недоступна самому опытному танцору. Их безмолвное и прекрасное шествие отмечает начало каждого дня в Джирохе – словно тени, приветствуют они рассвет ритуалом древним, как мир. А вы, Элрон, видели когда-нибудь этот странный свет перед восходом солнца?

– Я редко просыпаюсь раньше полудня, – неловко пробормотал юнец.

– Вам бы следовало иногда просыпаться на рассвете, – мягко предложил Бевьер. – В конце концов, истинный художник должен уметь жертвовать собой ради искусства.

– Прошу прощения, – резко сказал кудрявый поэт, – я должен удалиться. – Он едва заметно поклонился и поспешно бежал с униженным выражением на лице, сменившим ненадолго его привычную маску презрения.

– Это было жестоко, Бевьер, – упрекнул Спархок, – и вдобавок еще ты говорил от моего имени. Правда, должен признать, что у тебя несомненный литературный талант.

– Зато я добился желанного эффекта, Спархок. Если бы этот напыщенный молодой осел еще хоть что-то ляпнул свысока, я бы свернул ему шею. Две с лишним сотни виршей в оде к голубому цвету? Что за осел!

– В следующий раз, когда он наскучит тебе болтовней о голубом цвете, опиши ему Беллиом. Бевьер содрогнулся.

– Нет, Спархок, только не я. У меня от одной мысли о Беллиоме кровь стынет в жилах.

Спархок рассмеялся и, отойдя к окну, стал смотреть на дождь, хлещущий по стеклам.

К нему подошла Даная и взяла его за руку.

– Отец, неужели нам обязательно оставаться здесь на ночь? – тихо спросила она. – Меня уже тошнит от этих людей.

– Нам нужно укрыться от дождя, Даная.

– Если это все, что тебя беспокоит, я могу прекратить дождь. Если одна из этих омерзительных женщин еще раз начнет сюсюкать со мной, я превращу ее в жабу.

– У меня есть идея получше. – Спархок наклонился и взял ее на руки. – Притворись спящей, – посоветовал он.

Даная тотчас обмякла и повисла в его руках, точно сломанная кукла.

– Ты переигрываешь, – шепнул он. Отойдя в дальний угол залы, он уложил ее на диван и бережно укрыл дорожным плащом.

– И не храпи, – посоветовал он. – Ты для этого еще слишком молода.

Принцесса невинно взглянула на него.

– Не буду, Спархок. Поди принеси мне мою кошку. – Затем ее улыбка отвердела. – Приглядись внимательнее к нашему хозяину и его семейству, отец. Я думаю, ты увидишь, какие они на самом деле.

– Что ты задумала?

– Ничего. Я просто думаю, что ты увидишь их настоящее лицо.

– Мне и так неплохо видно.

– Ну, не совсем. Они изо всех сил стараются быть вежливыми, вот и приукрашивают себя, как могут. Давай-ка глянем на правду. Весь остаток вечера они будут говорить то, что думают и чувствуют на самом деле.

– Лучше не надо.

– Ты обязан быть храбрым,Спархок, и потом, эта жуткая семейка – типичные представители астелийского дворянства. Если ты сумеешь понять их – поймешь и то, что неладно в этом королевстве. – Даная посерьезнела. – В этом доме что-то есть, Спархок, – то, что нам обязательно нужно знать.

– Что именно?

– Не знаю. Будь внимателен, отец. Нынче вечером кто-то скажет тебе нечто очень важное. А теперь принеси кошку.

Ужин, поданный им в этот вечер, оказался отвратительной стряпней, а разговоры за столом были просто ужасны. Освобожденные от сдержанности чарами Данаи, барон и его домочадцы говорили то, что в обычном случае скрывали бы изо всех сил, и их злобное, пропитанное жалостью к себе тщеславие все сильнее проявлялось под влиянием скверного вина, которое вся семейка хлестала, точно забулдыги в портовой таверне.

– Я не создана для этой варварской глуши, – слезливо исповедовалась Катина бедной Мелидире. – Уж верно Бог не желал, чтобы я незамеченной цвела так далеко от света и веселья столицы. Нас жестоко обманули, когда мой брат собирался жениться на этой ужасной женщине. Ее родители заверяли нас, что поместье принесет нам богатство и высокое положение, но дохода от него едва хватает на то, чтобы прозябать узниками в этой дыре! Никакой надежды нет, что мы когда-нибудь сможем позволить себе дом в Дарсосе. – Она уткнула лицо в ладони. – Что со мной станет? – взвыла она. – Огни, балы, орды кавалеров, толпящихся под моими дверями, привлеченных моей красотой и остроумием…

– Ой, Катина, не плачь, – проскулила Эрмуда, – не то и я заплачу!

Сестры были настолько схожи, что Спархок с трудом различал их. Пышность их форм объяснялась не столько здоровой плотью, сколько обилием рыхлого жира, бесцветные волосы свисали незавитыми прядями, кожа была грубой и нечистой. Судя по запаху, мылись они редко.

– Я так забочусь о своей бедной сестре, – бормотала Эрмуда, обращаясь к многострадальной Мелидире, – но это ужасное место губит, губит ее. Здесь нет никакой культуры. Мы живем, как звери, как крепостные. Все это так бессмысленно. Жизнь должна бы иметь смысл, но разве обретешь его так далеко от столицы? Эта кошмарная женщина ни за что не позволит нашему бедному брату продать эту захолустную конуру, чтобы купить приличный дом в Дарсосе. Мы здесь узники, говорю вам, узники – и вся наша жизнь будет загублена в этой чудовищной глуши! – Затем она тоже уткнула лицо в ладони и бурно разрыдалась.

Мелидира вздохнула и закатила глаза к потолку.

– Я имею некоторый вес в глазах губернатора, – напыщенно сообщал барон Котэк патриарху Эмбану. – Он весьма ценит мое мнение. Нам немало досаждают горожане – безродные негодяи, все, как один, ежели хотите знать, беглые крепостные. Они вопят при каждом новом налоге и пытаются спихнуть всю эту ношу на наши плечи. Мы и так уже, благодарение Богу, платим достаточно налогов, а они требуют все льготы и выгоды себе. Да какое мне дело, будут ли вымощены городские улицы? Главное, чтобы дороги были в порядке. Я не раз говорил это его превосходительству.

Барон изрядно нализался. Голос его звучал невнятно, голова сама собой подергивалась на жирной шее.

– Все тяготы по обустройству края лежат на наших плечах! – возглашал он, и глаза его наливались слезами от жалости к себе. – Я должен содержать пять сотен праздных крепостных – таких ленивых тварей, что даже порка не может вбить в них трудолюбие. Это же несправедливо. Я аристократ, но сейчас с этим уже никто не считается. – Слезы обильно полились по его дряблым щекам, барон зашмыгал носом. – Никто не понимает, что аристократия – это особый дар Господа человечеству. Горожане обращаются с нами, как с простолюдинами. Если помнить о нашем божественном происхождении, такое бесчестное обхождение – худшая разновидность непочтительности. Уверен, что ваша светлость согласны со мной. – Барон громко чихнул.

Отец патриарха Эмбана содержал таверну в славном городе Укере, и Спархок был твердо уверен, что толстяк-церковник с бароном решительно не согласен.

Элану захватила в плен супруга барона, и во взгляде королевы читалось уже некоторое отчаяние.

– Поместье, разумеется, принадлежит мне, – говорила Астансия холодным высокомерным тоном. – Мой отец впал в старческое слабоумие, когда решил выдать меня замуж за эту жирную свинью. – Она презрительно фыркнула. – Ясно ведь было, что свиные глазки Котэка устремлены только на доход с моего поместья. Мой отец был так впечатлен титулом этого идиота, что не разглядел его истинной сущности. Титулованный бездельник с парочкой жирных уродин, волочащихся за ним по пятам! – Астансия вновь с негодованием фыркнула, но затем презрительная гримаса исчезла с ее лица, и глаза наполнились неизбежными слезами. – Единственное утешение в моем бедственном положении я нахожу в религии, в поэзии моего брата и в том удовлетворении, которое приносит мне мысль, что эти две жирные карги никогда не увидят огней Дарсоса – уж я-то об этом позабочусь! Они будут гнить здесь, в глуши, – до той благословенной минуты, когда эта свинья, мой супруг, обожрется и обопьется до смерти, а уж тогда я вышвырну их за двери в одних платьях! – В холодных глазах Астансии загорелся восторженный огонек. – Я едва могу дождаться этой минуты, – со злобой продолжала она. – Я отомщу, о да, отомщу, и тогда мы – я и мой святой брат – будем жить здесь вдвоем в совершенном довольстве.

Принцесса Даная вскарабкалась на колени к своему отцу.

– Милые люди, правда? – прошептала она.

– Это все твоих рук дело? – с укором спросил он.

– Нет, отец. Я бы не смогла такого сделать, да и никто из нас не смог бы. Люди таковы, каковы они есть. Мы не можем изменить их.

– А я думал, что ты можешь все.

– У каждого есть свои пределы, Спархок. – Взгляд ее темных глаз вновь отвердел. – Впрочем, кое-что я все же намерена сделать.

– Вот как?

– Ваш эленийский Бог должен мне парочку услуг. Я как-то сделала для него кое-что ценное.

– Почему тебе нужна его помощь?

– Эти люди – эленийцы. Они принадлежат ему. Я ничего не могу сделать с ними без его дозволения. Это было бы в высшей степени невежливо.

– Но я тоже элениец, а ты делаешь со мной все, что захочешь.

– Ты Анакха, Спархок. Ты не принадлежишь никому.

– Как это грустно. Я затерян в огромном мире, и ни один бог не направит меня на путь истинный.

– Ты и не нуждаешься в направлении, Спархок. В советах – иногда. Но направлять тебя не нужно.

– Только не сотвори здесь ничего экзотического, – предостерег он. – Мы еще не знаем, с чем столкнемся, когда углубимся в земли Империи. Не стоит объявлять во всеуслышание о нашем присутствии, пока без этого еще молено обойтись. – Затем любопытство взяло верх над его рассудительностью. – Никто здесь до сих пор не сказал ничего важного.

– Тогда продолжай слушать, Спархок. Не сказали, так скажут.

– Собственно, о чем ты хочешь просить Бога? Что он должен сделать для этих людей?

– Ничего, – ответила Даная, – абсолютно ничего. Я не стану просить его хоть на мизинец переменить их образ жизни. Все, что мне от него нужно, – чтобы все они прожили очень, очень долго.

Он оглядел надутые и обиженные физиономии рассевшихся за столом хозяина и домочадцев.

– Ты хочешь запереть их здесь? – укоризненно спросил он. – Приковать друг к другу на целую вечность пятерых людей, которые так ненавидят друг друга, что в конце концов разорвут друг друга в клочья?

– Не совсем на целую вечность, Спархок, – поправила девочка, – хотя для них, возможно, этот срок покажется и вечностью.

– Это жестоко.

– Нет, Спархок. Это справедливо. Эти люди вполне достойны друг друга. Я только хочу быть уверенной, что они долго, очень долго будут наслаждаться обществом ближайших родственников.

– Что ты скажешь насчет глотка свежего воздуха? – осведомился Стрейджен, наклоняясь через плечо Спархока.

– Но ведь идет дождь.

– Уверен, что ты не растаешь.

– Может быть, это не такая уж плохая идея. – Спархок поднялся и отнес спящую дочь обратно в гостиную, на диван, где уже дремала Мурр, рассеянно помурлыкивая и во сне впиваясь острыми когтями в диванную подушку. Спархок укрыл обеих и вслед за Стрейдженом вышел в коридор.

– Тебе неспокойно? – спросил он у талесийца.

– Нет, тошно. Друг мой, я знавал немало скверных людей, да и сам я далеко не ангел, но эта семейка… – Стрейджен содрогнулся. – Тебе не случилось, будучи в Рендоре, припасти немножечко доброго яда?

– Я не люблю ядов.

– Это ограниченный взгляд на вещи, дружок. Яд – весьма удобный способ избавляться от неугодных людей.

– Насколько я помню, Энниас был того же мнения.

– Об этом я забыл, – признал Стрейджен. – Да, полагаю, эта история слегка отвратила тебя от весьма разумного решения сложных проблем. И все же с этими чудовищами нужно что-то сделать.

– Об этом уже позаботились.

– Вот как? И каким же образом?

– Этого я говорить не волен.

Они вышли на широкую веранду, что тянулась вдоль всей задней части дома, и стояли, опираясь на перила и глядя на грязный задний двор.

– Дождь, похоже, и не думает прекращаться, – заметил Стрейджен. – Долго он может идти в это время года?

– Спроси у Халэда. Он у нас знаток погоды.

– Милорды?

Спархок и Стрейджен обернулись.

Это был Элрон, поэт и шурин барона.

– Я хотел заверить вас, что я и моя сестра не несем ответственности за Котэка и его родственниц, – объявил он.

– Мы и так в этом совершенно уверены, Элрон, – пробормотал Стрейджен.

– Все, чем они владели прежде, был титул Котэка. Их отец проиграл в карты все их наследство. Мне дурно становится от того, как эта шайка нищих аристократов пытается важничать и ставить себя выше нас.

– До нас дошли некоторые слухи, – Стрейджен ловко переменил тему. – Кое-кто в Эсосе говорил нам, что среди крепостных ширится смута. Мы краем уха слышали о некоем человеке по имени Сабр, и еще об одном, которого зовут Айячин. Мы никак не могли понять, в чем тут дело.

Элрон огляделся с видом заправского заговорщика.

– Не стоит, милорд Стрейджен, так громко произносить эти имена здесь, в Астеле, – произнес он хриплым шепотом, который наверняка был слышен по всему двору. – У тамульцев везде свои уши.

– Крепостные ненавидят тамульцев? – осведомился Стрейджен с некоторым изумлением. – Мне казалось, что им не нужно так далеко заходить в поисках объекта для ненависти.

– Крепостные, милорд, всего лишь суеверные животные, – презрительно фыркнул Элрон. – Их можно повести куда угодно одной лишь смесью религии, легенд и горячительных напитков. Настоящее освободительное движение направлено против желтых дьяволов. – Глаза Элрона сузились. – Честь Астела требует сбросить тамульское ярмо – вот в чем истинная цель движения. Сабр – это патриот, загадочная фигура, которая является по ночам, дабы вдохновлять народ Астела восстать и разбить цепи угнетения. Знаете, он ведь всегда носит маску.

– Об этом я не слыхал.

– Но это так. Необходимость, что поделаешь. На самом деле он довольно известная личность и весьма тщательно скрывает свое лицо и мысли. Днем он обыкновенный дворянин, но по ночам – повстанец в маске, факел, поджигающий патриотические чувства своих соотечественников.

– Как я понимаю, у вас вполне определенные политические взгляды, – заметил Стрейджен. Элрон мгновенно насторожился.

– Я всего лишь поэт, милорд Стрейджен, – самоуничижительно ответил он. – Мне интересен драматический момент нынешней ситуации – исключительно ради искусства, понимаете?

– О, разумеется.

– Откуда взялся этот Айячин? – спросил Спархок. – Насколько я понял, он мертв вот уже несколько столетий.

– В Астеле нынче творятся странные дела, сэр Спархок, – заверил его Элрон. – Происходит то, что многие поколения сохранялось в крови истинных астелийцев. Сердцем мы знаем, что Айячин не мертв. Он не умрет, пока жива тирания.

– Рассуждая практически, Элрон, – вставил Стрейджен в самой изысканной своей манере, – ведь, если я не ошибаюсь, это движение рассчитывает на крепостных как на основную свою силу. Что же их привлекает? Какое дело людям, привязанным к земле, до того, кто возглавляет правительство?

– Крепостные – это скот, стадо. Они пойдут туда, куда их пожелает направить пастух. Довольно лишь шепнуть им на ушко слово «освобождение», и они с радостью ринутся за вами даже ко вратам преисподней.

– Так, значит, Сабр на деле не намерен их освобождать?

Элрон расхохотался.

– Дорогой мой, да какой разумный человек всерьез захотел бы освободить крепостных? Какой смысл в том, чтобы отпускать на свободу скот? – Он оборвал себя и настороженно огляделся. – Я должен вернуться прежде, чем мое отсутствие будет замечено. Котэк ненавидит меня и ждет не дождется удобного случая оклеветать меня перед властями. Я вынужден улыбаться ему и быть вежливым с ним и с парой раскормленных свинок, которых он называет сестрами. Я вынужден молчать, господа, но когда настанет день нашего освобождения, Господь мне судья, многое переменится в этом доме! Социальные перемены бывают порой сопряжены с насилием, и я почти что могу поручиться, что Котэк и его сестрицы не увидят рассвета нового дня. – Его глаза сузились с заносчивой таинственностью. – Но я слишком много говорю, господа. Я должен молчать. Молчать!

Он рывком запахнулся в черный плащ и с решительным видом и высоко поднятой головой удалился в дом.

– Милый молодой человек, – заметил Стрейджен. – Отчего-то при виде его у меня шпага зудит в ножнах.

Спархок что-то одобрительно проворчал, глядя в залитую дождем ночную мглу.

– Надеюсь, что к утру дождь уймется, – сказал он. – Ни о чем я так не мечтаю, как побыстрее выбраться из этой сточной канавы.

ГЛАВА 11

Утро выдалось хмурое и непогожее. Спархок и его спутники наскоро позавтракали и подготовились к отъезду. Барон и его семейство еще спали, а их гостям отнюдь не хотелось затягивать прощание. Они выехали в путь примерно через час после рассвета и галопом направились на северо-восток по дороге в Дарсос. Хотя никто не говорил об этом вслух, всем хотелось отъехать от замка как можно дальше, чтобы гостеприимному хозяину не вздумалось их нагнать.

Незадолго до полудня отряд миновал белый каменный столб, который отмечал восточную границу владений барона Котэка, и все дружно вздохнули с облегчением. Всадники перешли на шаг, а Спархок и другие рыцари придержали коней, чтобы поравняться с каретой.

Алиэн, камеристка Эланы, плакала, и королева и баронесса Мелидира безуспешно старались успокоить ее.

– Бедняжка так мягкосердечна, – пояснила Мелидира Спархоку. – Ужасы этого жилища довели ее до слез.

– Может, кто-нибудь в этом доме сказал тебе что-то неподобающее? – грозно осведомился Келтэн у плачущей девушки. Отношение Келтэна к Алиэн было странным. С тех пор, как ему запретили откровенно ухаживать за ней, он принялся не менее рьяно опекать ее. – Если кто-то оскорбил тебя, я вернусь туда и научу его хорошим манерам.

– Нет, милорд, – безутешно отвечала девушка, – ничего подобного не было. Просто все они заперты в этом чудовищном месте, как в западне. Они ненавидят друг друга, но вынуждены провести вместе остаток дней и так и будут терзать друг друга до самой смерти.

– Кое-кто говорил мне, что в этом есть некая справедливость, – заметил Спархок, не глядя на свою дочь. – Ну хорошо, все мы имели возможность побеседовать с глазу на глаз с бароном и его домочадцами. Кто-нибудь услышал что-то полезное?

– Крепостные вот-вот взбунтуются, – сказал Халэд. – Я побродил по конюшне и прочим пристройкам, поговорил с ними. Отец баронессы, кажется, был добрым господином, и крепостные любили его. После его смерти Котэк показал свое истинное лицо. Он жестокий человек и любит применять кнут.

– Что такое кнут? – спросил Телэн.

– Разновидность плети, – мрачно ответил его сводный брат.

– Плети?!

– Это заходит куда дальше обычного. Крепостные и впрямь ленивы, Спархок. В этом сомнений нет. И они довели до совершенства искусство притворяться тупицей, больным или калекой. Сдается мне, что это всегда было что-то вроде игры. Господа знали, что крепостные притворяются, и крепостные знали, что никого не могут обмануть, – по-моему, и тех, и других эта игра развлекала. Потом, несколько лет назад, господа вдруг перестали играть. Вместо того чтобы уговаривать крепостных поработать, дворяне все чаще стали прибегать к кнуту. За одну ночь они отбросили прочь тысячелетнюю традицию и предались жестокости. Крепостные никак не могут этого понять. Котэк не единственный дворянин, который дурно обращается со своими крепостными. Говорят, то же самое творится во всем Западном Астеле. Крестьяне обычно склонны к преувеличениям, но, похоже, они все убеждены, что их хозяева перешли к намеренной жестокости, дабы попрать освященные обычаем права и превратить своих крестьян в самых настоящих рабов. Крепостного нельзя продать, а вот раба – сколько угодно. Этот тип, которого зовут Сабром, весьма искусно играет на таких слухах. Если человеку сказать, что кто-то собирается продать в рабство его жену и дочь, этот человек волей-неволей забеспокоится.

– Это не слишком сходится с тем, что говорил мне барон Котэк, – вставил патриарх Эмбан. – Барон прошлым вечером выпил больше, чем следовало, и наболтал много такого, о чем в трезвом виде молчал бы, как убитый. По его мнению, главная цель Сабра – изгнать из Астела тамульцев. Честно говоря, Спархок, я слегка скептически отнесся к тому, что говорил о Сабре этот эсосский вор, но Сабр явно оказывает большое влияние на дворян. Он делает упор на расовые и религиозные различия между эленийцами и тамульцами. Котэк неизменно называл тамульцев «безбожными желтыми собаками».

– У нас есть боги, ваша светлость, – мягко возразил Оскайн. – Если вы дадите мне несколько минут, я, быть может, даже припомню кое-какие их имена.

– Наш приятель Сабр не теряет времени даром, – заметил Тиниен. – Дворянам он говорит одно, крепостным – другое.

– По-моему, это называется «лгать и нашим, и вашим», – вставил Улаф.

– Думаю, что имперские власти очень скоро испытают настоятельную необходимость узнать, кто такой Сабр, – задумчиво проговорил Оскайн. – Мы, безбожные желтые собаки, неизменно стремимся к тому, чтобы знать в лицо вожаков и смутьянов.

– Чтобы их поймать и повесить, верно? – укоризненно спросил Телэн.

– Вовсе не обязательно, молодой человек. Когда природный талант пробивает себе путь наверх, разве можно тратить его так бездарно? Уверен, что у нас нашлось бы применение талантам этого Сабра.

– Но ведь он ненавидит вашу Империю, ваше превосходительство, – заметила Элана.

– Это несущественно, ваше величество, – улыбнулся Оскайн. – Тот факт, что кто-то ненавидит Империю, еще не делает его преступником. Всякий, кто пребывает в здравом уме, ненавидит Империю. Бывают дни, когда ее ненавидит и сам император. Наличие мятежников – верный признак того, что в данной провинции что-то неладно. Мятежник полагает делом чести указать нам на проблемы, так что проще позволить ему пойти дальше и уладить их. Я сам знаю нескольких мятежников, из которых вышли очень неплохие губернаторы.

– Это весьма интересное направление мысли, ваше превосходительство, – сказал Элана, – но как же вы склоняете к сотрудничеству людей, которые ненавидят вас?

– Обманным путем, ваше величество. Мы просто спрашиваем их, а не смогут ли они справиться с делом лучше нас. Они, конечно, думают, что смогут, и тогда мы говорим им – что ж, делайте. Им обычно хватает нескольких месяцев, чтобы сообразить, как их провели. Должность губернатора провинции – наихудшая в мире, потому что губернаторов ненавидят все.

– И как же во все это укладывается Айячин? – спросил Бевьер.

– Я думаю, он просто символ для сплочения заговорщиков, – отозвался Стрейджен. – Как, например, Дрегнат в Ламорканде.

– Подставное лицо? – предположил Тиниен.

– Скорее всего. Трудно ожидать, чтобы герой из девятого столетия что-то смыслил в современной политике.

– Загадочная личность этот Айячин, – заметил Улаф. – Дворянство считает его одним человеком, крепостные – другим. У Сабра, должно быть, заготовлены речи двух разновидностей. Кто же на самом деле был Айячин?

– Котэк рассказывал мне, что это был мелкий дворянин, весьма преданный астелийской церкви, – вставил Эмбан. – В девятом веке эозийские войска, вдохновленные церковью, двинулись на Астел. Здесь, во всяком случае, ваш: эсосский вор был прав. Астелийцы считают нашу Святую Матерь Чиреллоса еретической. Айячин, стало быть, объединил дворян и выиграл великую битву в Астелийских топях.

– У крепостных совсем иная история, – заметил Халэд. – Они верят, что Айячин был крепостным, который выдавал себя за дворянина, и его истинной целью было освободить своих собратьев-крепостных. Они считают, что победа в топях была заслугой крепостных, а не дворян. Позднее, когда дворяне узнали, кто такой Айячин, они убили его.

– В таком случае, – сказал Элана, – это идеальный символ мятежа. Он настолько многолик, что каждому может предложить что-то свое.

Эмбан хмурился.

– Дурное обращение с крепостными просто бессмысленно, – сказал он. – Они не слишком трудолюбивы, это верно, но их так много, что проще согнать побольше народу, если хочешь, чтобы работа была закончена в срок. Если обращаться с ними жестоко, добьешься только того, что они возненавидят тебя. Последний болван способен это понять. Спархок, существует ли заклятие, которое могло склонить астелийское дворянство к такому самоубийственному поведению?

– Я, во всяком случае, такого не знаю, – ответил Спархок. Он обвел взглядом рыцарей, но они дружно покачали головами. Принцесса Даная, однако, едва заметно кивнула, подтверждая, что такое возможно. – Но я не исключал бы и такой возможности, ваша светлость, – продолжал Спархок. – Если никто из нас не знает такого заклятия, это еще не значит, что оно не существует. Если некто хотел взбунтовать Астел, ничто так не благоприятствовало бы его планам, как мятеж крепостных, а если все дворяне одновременно начали бить своих крепостных кнутами – лучшего способа добиться этого мятежа и не придумаешь.

– И Сабр, судя по всему, в этом крепко замешан, – сказал Эмбан. – Он настраивает дворян против безбожных желтых собак – извини, Оскайн, – и в то же время обращает крепостных против их хозяев. Кто-нибудь из вас сумел хоть что-то узнать о нем?

– Элрон прошлым вечером тоже здорово нализался, – сказал Стрейджен. – Он рассказал нам со Спархоком, что Сабр ночами бродит по Астелу в маске и произносит речи.

– Не может быть! – пораженно воскликнул Бевьер.

– Патетично, правда? Мы явно имеем дело с недоразвитым подростком. Элрон был весьма впечатлен всей этой мелодрамой.

– Еще бы, – вздохнул Бевьер.

– Похоже на сочинение какого-то третьеразрядного писаки, верно? – усмехнулся Стрейджен.

– Тогда это точно Элрон, – сказал Тиниен.

– Ты ему льстишь, – проворчал Улаф. – Прошлым вечером он зажал меня в угол и прочел кое-какие свои вирши. «Третьеразрядный» – это слишком преувеличенная оценка его дарования.

Спархок был встревожен. Афраэль сказала ему, что от кого-то в доме Котэка он услышит что-то важное, но кроме того, что перед ним обнажились некоторые неприглядные стороны баронского семейства, ничего достойного внимания он так и не услышал. Подумав об этом, он сообразил, что Афраэль, собственно, и не обещала, что важное «нечто» будет сказано именно ему, Спархоку. Вполне возможно, что важные слова услышал кто-то из его спутников. Спархок задумался над этим. Проще всего разрешить этот вопрос можно было, задав его Данае, но это значило бы в очередной раз выслушать едкие и оскорбительные комментарии насчет его ограниченного понимания, так что Спархок предпочел сам поломать голову над этой загадкой.

Судя по карте, путь до Дарсоса должен был занять у них десять дней. На деле, конечно, выходило гораздо меньше.

– Как ты управляешься с людьми, которые могут увидеть нас во время твоих игр со временем? – спросил он в тот же день у Данаи, поглядывая на неподвижные лица своих дремлющих друзей. – Я могу понять, как ты убеждаешь наших спутников, что мы просто едем шагом по дороге, но как насчет случайных встречных?

– Я не ускоряю время при посторонних, Спархок, – ответила она, – но они бы все равно нас не увидели. Мы движемся слишком быстро.

– Значит, ты замораживаешь время, как делал Гхномб в Эозии?

– Нет, я поступаю наоборот. Гхномб заморозил время, и вы ехали в бесконечном мгновении. То, что делаю я… – Девочка осеклась, испытующе поглядела на отца. – Я объясню тебе это как-нибудь позже, – решила она. – Мы движемся рывками, одолевая по нескольку миль за раз. Потом мы немного едем обычным шагом, затем снова ускоряем движение. Сочетать все это – очень сложное занятие. По крайней мере, мне есть чем развлечь себя в длинном и скучном путешествии.

– А эта важная вещь, о которой ты говорила, была сказана в доме Котэка? – спросил Спархок.

– Да.

– И что же это? – Он решил, что небольшая ранка не сильно повредит его гордости.

– Не знаю. Я знаю, что это важно, что кто-то должен был это сказать, но что именно – понятия не имею.

– Значит, ты не всеведуща?

– Я никогда и не говорила, что всеведуща.

– Может быть, это важное мы получили по частям? Два-три слова Эмбану, пара слов мне и Стрейджену, чуть побольше – Халэду? А потом нам нужно было сложить вместе все кусочки, чтобы получить целое?

Принцесса задумалась.

– Блестяще, отец! – воскликнула она.

– Благодарю тебя. – Итак, их недавние рассуждения все же принесли свои плоды. Спархок решил двинуться дальше.

– Кто-то изменяет нравы людей в Астеле?

– Да, и это продолжается уже довольно долго.

– Значит, когда дворяне стали жестоко обходиться с крепостными, это не была их собственная воля?

– Разумеется, нет. Холодная, рассчитанная жестокость – дело сложное. Чтобы достичь ее, надо сосредоточиться, а астелийцы для этого чересчур ленивы. Эта жестокость навязана им извне.

– Мог это проделать стирикский маг?

– Да, с одним человеком. Стирик мог бы выбрать одного дворянина и превратить его в чудовище. – Даная задумалась. – Ну, может быть, двух. Самое большее – трех. С большим количеством ни один стирик не справился бы – он не смог бы охватить вниманием особенности каждого человека в отдельности.

– Значит, когда несколько лет назад астелийские дворяне вдруг стали жестоки со своими крепостными, их подтолкнул к этому бог – или боги?

– По-моему, я это уже говорила. Спархок пропустил мимо ушей эту шпильку и продолжал:

– И главной целью здесь было довести крепостных до ненависти к хозяевам и готовности слушать каждого, кто станет призывать их к мятежу?

– Я ослеплена твоей блестящей логикой, Спархок.

– Ты можешь быть весьма ядовитой малышкой, когда задашься такой целью, – ты знаешь об этом?

– Но ведь ты все равно меня любишь, верно, Спархок? Ладно, ближе к делу. Скоро уже пора будить остальных.

– А внезапная ненависть к тамульцам исходит, очевидно, из того же источника?

– И из того же времени, – согласилась она. – Куда проще делать все разом, чем постоянно погружаться в чужое сознание – это так утомительно.

Странная мысль вдруг пришла на ум Спархоку.

– О скольких вещах ты можешь думать одновременно? – спросил он.

– Я никогда не считала – вероятно, о нескольких тысячах. Конечно, на самом деле никаких ограничений просто не существует. Полагаю, если б я захотела, то смогла бы разом подумать обо всем на свете. Когда-нибудь я обязательно попробую это сделать и скажу тебе – получилось или нет.

– Вот оно – настоящее различие между нами, верно? Ты можешь думать одновременно о большем количестве вещей, чем я.

– Ну, это только одно из различий.

– А какое еще?

– Ты – мужчина, а я – женщина.

– Это очевидно – и не слишком существенно.

– Ты ошибаешься, Спархок. Это намного, намного существеннее, чем ты можешь себе вообразить.

Переправясь через реку Антун, отряд оказался в лесистой местности, где над макушками деревьев тут и там высились скалистые утесы. Погода все еще оставалась пасмурной, хотя и без дождя.

Пелои Кринга явно чувствовали себя неуютно в гуще леса. Они старались ехать поближе к рыцарям церкви, и в глазах у них мелькал испуг.

– Это нам бы следовало запомнить, – заметил Улаф незадолго до заката, указывая подбородком на двоих свирепого вида бритоголовых воинов, которые ехали так близко за Беритом, что их кони едва не наступали на задние копыта его скакуна.

– Что именно? – спросил Келтэн.

– Не заводить пелоев в леса. – Улаф помолчал, поудобнее откинувшись в седле. – Как-то летом познакомился я в Хейде в одной девушкой, которая точно так же боялась леса. Боялась до немоты. Тамошние молодые люди давно уже отчаялись подступиться к ней, хотя она была куда как хороша собой, настоящая красавица. Хейд – городишко маленький, тесный, и в домах вечно путаются под ногами тетки, бабушки и младшие братишки и сестренки. Молодые люди обнаружили, что именно в лесу можно отыскать то уединение, к которому время от времени стремится молодежь, но эта девушка к лесу и близко не хотела подходить. И тут я сделал потрясающее открытие. Девушка боялась леса, но совершенно не пугалась сеновалов. Я лично несколько раз проверил свою теорию, и ни разу она не проявляла ни малейшей пугливости касательно сеновалов или, скажем, козьих загонов.

– Не вижу никакой связи, – сказал Келтэн. – Мы говорили о том, что пелои боятся леса. Если кто-то нападет на нас в этом лесу, разве у нас будет время остановиться и срочно выстроить для пелоев сеновал?

– Да, я думаю, здесь ты прав.

– Хорошо, так где же связь?

– А ее и нет, Келтэн.

– Зачем же тогда ты рассказал эту историю?

– Ну, это ведь очень хорошая история, разве нет? – слегка оскорбился Улаф.

Из арьергарда к ним галопом подскакал Телэн.

– Я думаю, сэры рыцари, вам бы лучше вернуться к карете, – выдавил он сквозь смех, безуспешно пытаясь сдержать непонятное веселье.

– А в чем дело? – спросил Спархок.

– У нас появилась компания… то есть, не совсем компания, просто кое-кто наблюдает за нами.

Спархок и его друзья развернули коней и поскакали к карете.

– Ты должен это увидеть, Спархок, – проговорил Стрейджен, сдерживая смех. – Не гляди слишком открыто – вон, видишь всадника на вершине утеса, что слева от дороги?

Спархок наклонился вперед, как бы разговаривая с женой, а сам поднял глаза к утесу, возвышавшемуся над лесным пологом.

Всадник был примерно в сорока ярдах от них, и его силуэт четко выделялся на фоне заходящего солнца. Он не делал никаких попыток спрятаться. Он сидел верхом на черном коне, и его одежда была того же цвета. Черный плащ плавно ниспадал с его плеч, раздуваемый ветром, широкополая черная шляпа была низко надвинута на лоб. Лицо всадника скрывала черная мешковатая маска с двумя большими, слегка косыми прорезями для глаз.

– Разве это не самое нелепое зрелище в вашей жизни? – со смехом спросил Стрейджен.

– Весьма впечатляюще, – пробормотал Улаф. – Во всяком случае, он впечатлен.

– Жаль, у меня нет арбалета, – заметил Келтэн. – Как думаешь, Берит, сможешь ты пощекотать его стрелой из своего лука?

– На таком ветру – вряд ли, Келтэн, – ответил молодой рыцарь. – Ветер снесет стрелу, и я, чего доброго, прикончу его.

– И долго он собирается так сидеть? – спросила Миртаи.

– Видимо, пока не убедится, что весь отряд имел счастье его лицезреть, – отозвался Стрейджен. – Ему пришлось немало потрудиться, чтобы вскарабкаться на этакий насест. Как по-твоему, Спархок, – это и есть тот самый тип, о котором нам рассказывал Элрон?

– Маска похожа, – согласился Спархок. – Всего прочего я просто не ожидал увидеть.

– О чем вы? – спросил Эмбан.

– Если мы со Спархоком не ошибаемся, ваша светлость, нам оказана честь лицезрения живой легенды. Я думаю, это Сабр, неизвестный в маске, совершает свой вечерний объезд.

– Чем он, во имя богов, занимается? – изумленно спросил Оскайн.

– Карает неправедных, освобождает угнетенных и всячески выставляет себя ослом, ваше превосходительство. Впрочем, похоже, ему это нравится.

Всадник в маске драматическим движением развернул коня, и полы черного плаща взметнулись. Затем он поскакал к дальней стороне утеса и скоро исчез из вида.

– Погодите, – сказал Стрейджен, когда все остальные собирались уже разъехаться.

– Зачем? – спросил Келтэн.

– Слушайте.

Из-за утеса донеслось звенящее пение рога, сорвавшееся в отчетливо немузыкальный взвизг.

– У него просто должен быть рог, – пояснил Стрейджен. – Ни одно подобное представление не может обойтись без заключительного сигнала рога. – Он радостно захохотал. – Если он будет упражняться, может, еще когда-нибудь научится не пускать петуха.

Дарсас, древний город, стоял на восточном берегу реки Астел. Мост, который вел к нему, представлял собой громадную каменную арку, стоявшую на этом месте, вероятно, не меньше тысячи лет, да и большинство зданий в городе выглядели не менее древними. Мощеные узкие улочки выделывали причудливые зигзаги, следовавшие, вероятно, тропам, по которым неведомо сколько веков назад гоняли на водопой коров. Хотя этот древний вид и казался странным, было все же в Дарсасе нечто глубоко знакомое. Это был эленийский город, словно явившийся из далекого прошлого, и Спархок чувствовал, как все его существо отзывается на необычный вид творений местной архитектуры. Посол Оскайн по узким улочкам и многолюдным рынкам провел их ко внушительного размера площади в центре города. Он указал на сказочный замок с широкими воротами и высокими шпилями, на которых развевались красочные стяги.

– Королевский дворец, – сказал он Спархоку. – Я поговорю с послом Фонтеном, который представляет здесь императора, – он проведет нас во дворец к королю Алберену. Я сейчас приду.

Спархок кивнул.

– Келтэн, – окликнул он друга, – давай-ка выстроим наших людей. Небольшая церемония будет здесь весьма кстати.

Когда Оскайн вышел из тамульского посольства, удобно расположившегося в здании, примыкающем ко дворцу, за ним следовал пожилой тамулец, совершенно лысый, с лицом сморщенным, как печеное яблоко.

– Принц Спархок, – официальным тоном произнес Оскайн, – я имею честь рекомендовать вам его превосходительство посла Фонтена, представителя его императорского величества в королевстве Астел.

Спархок и Фонтен обменялись вежливыми поклонами.

– Дозволяет ли ваше высочество представить его превосходительство ее величеству королеве? – осведомился Оскайн.

– Занудно, верно, Спархок? – голос у Фонтена был сухой, как песок. – Оскайн славный парнишка. Он был самым моим многообещающим учеником, но его пристрастие к ритуалам и формальностям порой одерживает верх над его разумом.

– Я одолжу меч, Фонтен, и немедля зарежусь, – посулил Оскайн.

– Оскайн, мне доводилось видеть, как ты управляешься с мечом, – ответил старый посол. – Если ты склонен свести счеты с жизнью, поди подразни кобру. С мечом ты будешь возиться целую неделю.

– Полагаю, я присутствую при встрече старых друзей, – усмехнулся Спархок.

– Мне всегда нравилось сбивать чересчур высокое самомнение Оскайна, – пояснил Фонтен. – Он блестящий дипломат, но порой ему недостает самоуничижения. А теперь отчего бы тебе не представить меня твоей жене? Она куда красивее, чем ты, а императорский гонец из Материона загнал насмерть троих коней, спеша донести мне повеления императора обходиться с нею немыслимо вежливо. Мы поболтаем немного, а потом я отведу вас к моему дорогому бестолковому другу, королю. Уверен, что он лишится чувств от невыразимой чести, которую оказал ему визит твоей королевы.

Элана была рада познакомиться с послом – Спархок знал, что это правда, потому что она сама так сказала. Она пригласила престарелого тамульца, истинного правителя королевства Астел, в свою карету, и весь кортеж неудержимым потоком двинулся к воротам дворца.

Капитан дворцовой стражи явно нервничал, да и кто бы не нервничал, когда к нему неумолимым шагом движутся две сотни профессиональных убийц? Посол Фонтен успокоил капитана, и трое гонцов отправились доложить королю о прибытии гостей. Спархок решил не спрашивать капитана, почему тот послал сразу троих, – бедняге и так сегодня пришлось несладко. Отряд провели во внутренний двор королевского дворца, где всадники спешились и передали своих коней на попечение дворцовых конюхов.

– Веди себя прилично, – шепнул Спархок Фарэну, передавая поводья косоротому конюху.

Во дворце, судя по всему, царило изрядное оживление. То и дело распахивались окна, и взволнованные астелийцы высовывались наружу, глазели на прибывших.

– Полагаю, все дело в стальных доспехах, – пояснил Фонтен Элане. – Появление кортежа вашего величества у стен дворца вполне может породить в Астеле новую моду, и тогда целому поколению портных придется изучать кузнечное ремесло. Впрочем, – добавил он, пожав плечами, – ремесло это вполне полезное. В свободное время они могут подковывать лошадей. – Он поглядел на своего ученика, вернувшегося к карете. – Тебе следовало бы предупредить о вашем прибытии, Оскайн. Теперь мы вынуждены ждать, покуда весь дворец набегается досыта и подготовится нас встретить.

Через несколько минут на балконе над дворцовыми дверями появились несколько трубачей в ливреях и протрубили оглушительный сигнал. Внутренний двор со всех сторон окружали каменные здания, и эхо от рева труб запросто могло бы спешить рыцарей. Фонтен выбрался из кареты и с придворным изяществом предложил руку Элане.

– Ваше превосходительство исключительно учтивы, – пробормотала она.

– Издержки легкомысленной юности, моя дорогая.

– Посол Оскайн, – улыбнулся Стрейджен, – манеры вашего учителя кажутся мне до странности знакомыми.

– Мое подражание ему – лишь слабая тень совершенств моего учителя, милорд, – Оскайн с нежностью поглядел на своего престарелого наставника. – Мы все стараемся подражать ему. Его успехи в области дипломатии вошли в предания. Будь осторожен, Стрейджен, не обманись. Своими изысканными манерами и ироническим юмором он совершенно обезоруживает людей и выуживает из них куда больше сведений, чем они даже могут вообразить. Фонтен может по одному движению брови человека прочесть весь его характер.

– Полагаю, со мной ему придется нелегко, – заметил Стрейджен, – у меня вовсе нет характера, о котором стоило бы сказать хоть слово.

– Вы обманываете самого себя, милорд. Вы отнюдь не так беспринципны, каким хотите казаться в наших глазах.

Рослый мажордом в роскошной алой ливрее ввел их во дворец и повел по широкому, ярко освещенному коридору. Посол Оскайн шел за мажордомом, по пути вполголоса сообщая ему сведения об эленийских гостях.

Огромные двери в конце коридора распахнулись настежь, и мажордом ввел королеву и ее спутников в огромный и пышный тронный зал, битком набитый взволнованными придворными. Мажордом громыхнул по полу жезлом, который был символом его должности.

– Милорды и дамы, – прогремел он, – я имею честь представить ее божественное величество королеву Элану, правительницу королевства Эления!

– Божественное? – прошептал Келтэн Спархоку.

– Это становится более очевидным, когда узнаешь ее поближе.

Глашатай в алой ливрее продолжал представлять гостей, тщательно подчеркивая их титулы. Оскайн явно проделал кропотливую работу, и теперь глашатай сдувал пыль с редко используемых ими титулов. Вышло на свет полузабытое баронетство Келтэна. Бевьер оказался виконтом, Тиниен – герцогом, Улаф – графом. Самым удивительным, пожалуй, было открытие, что Берит, простой и честный Берит, возит в своем дорожном мешке титул маркиза. Стрейджен был представлен бароном.

– Титул моего отца, – извиняющимся шепотом пояснил друзьям светловолосый вор. – Поскольку я прикончил и его, и всех моих братьев, формально титул принадлежит мне – военная добыча, знаете ли.

– Боже милосердный, – пробормотала баронесса Мелидира, и ее голубые глаза загорелись, – я стою посреди целого созвездия выдающихся личностей. – Судя по ее виду, у нее определенно перехватило дух.

– Лучше бы она этого не делала, – простонал Стрейджен.

– А в чем дело? – спросил Келтэн.

– Такое впечатление, что свет в ее глазах – от солнца, которое светит в дыру в затылке. Я же знаю, что она гораздо умнее, чем кажется. Ненавижу бесчестных людей.

– Ты?!

– Не придирайся, Келтэн, ладно?

По мере того как один за другим произносились высокие титулы гостей, в тронном зале Алберена Астелийского все властнее воцарялась благоговейная тишина. Сам король Алберен, незначительного вида человечек, чьи королевские одеяния явно были ему велики, казалось, съеживался с каждым новым титулом. Алберен, судя по всему, был близорук, и это придавало ему пугливый и жалкий вид кролика или иной такой же мелкой и беспомощной зверюшки, на которую прочие звери смотрят единственно как на подходящий завтрак. Великолепие тронного зала только делало его еще меньше и незначительней – все эти алые ковры, гобелены и драпировки, массивные позолоченные и хрустальные люстры, мраморные колонны создавали героический фон, которому он никак не мог соответствовать.

Королева Спархока, прекрасная и царственная, приблизилась к трону, опираясь на руку посла Фонтена, а за ней следовала закованная в сталь свита. Король Алберен явно не знал, как ему следуетсебя вести. Как правящий монарх Астела он должен был согласно обычаю остаться сидеть на троне, но то, что весь его двор преклонял колени перед проходившей мимо Эланой, подействовало и на короля, и он не только встал, но и спустился со ступеней трона, чтобы приветствовать ее.

– Ныне жизнь наша достигла своего венца, – провозгласила Элана в своей самой официальной и ораторской манере, – ибо мы, как было, вне всяких сомнений, задумано Господом нашим с начала времен, явились наконец перед нашим дорогим братом из Астела, коего мечтали увидеть с нежных девических лет.

– Она что, говорит за нас всех? – прошептал Телэн Бериту. – У меня-то никак не могло быть нежных девических лет.

– Она использует множественное число по обычаю всех королей, – пояснил Берит. – Королева – более, чем одна персона, она говорит от имени всего королевства.

– Нам оказана честь, коей мы не в силах выразить словами, ваше величество, – промямлил Алберен.

Элана быстро определила ограниченность своего царственного собеседника и гладко сменила стиль речи на менее официальный. Оставив церемонии, она обрушила на бедолагу всю силу своего обаяния, и через пять минут они болтали так, будто знали друг друга всю жизнь. А через десять минут Алберен готов был отдать Элане свою корону, если б только ей пришло в голову об этом попросить.

После неизбежного обмена официальными любезностями Спархок и прочие спутники Эланы отошли от трона, чтобы присоединиться к дурацкому, но необходимому процессу, именуемому «светские разговоры». Говорили они большей частью о погоде. Погода – самая безопасная политическая тема. Эмбан и архимандрит Монсел, глава астелийской церкви, обменялись теологическими банальностями, предусмотрительно не касаясь тех различий в церковной доктрине, которые разделяли их церкви. Монсел был в узорчатой митре и богато расшитом облачении. Его пышная черная борода спускалась до пояса.

Спархок давно уже обнаружил, что в подобном положении лучшая защита для него – грозный вид, а потому привычно стращал своим хмурым взглядом толпы придворных, которые в противном случае замучили бы его пустячной и банальной трескотней.

– Вам нехорошо, принц Спархок? – услышал он голос посла Фонтена. – Судя по выражению вашего лица, у вас несварение желудка.

– Это тактический прием, ваше превосходительство, – пояснил Спархок. – Когда военный человек не хочет, чтобы ему досаждали, он роет рвы и ограждает фланги и тыл рядами заостренных кольев. Грозный вид служит той же цели в светском обществе.

– Да, мой мальчик, вид у тебя достаточно угрожающий. Давай-ка пройдемся по укреплениям и насладимся пейзажем, свежим воздухом, а заодно и одиночеством. Мне нужно кое о чем тебе рассказать, а это, быть может, единственный случай оказаться с тобой наедине. При дворе короля Алберена полно дураков, которые готовы жизнь отдать ради того, чтобы иметь возможность в разговоре как бы случайно упомянуть о личном знакомстве с тобой. Ты, знаешь ли, личность весьма популярная.

– Эта популярность слишком преувеличена, ваше превосходительство.

– Это ты слишком скромен, мой мальчик. Пойдем?

Они незаметно выскользнули из тронного зала и, поднявшись на несколько лестничных пролетов, вышли на продуваемые ветром укрепления.

Фонтен смотрел с высоты на город, раскинувшийся у подножия дворца.

– Странный город, не так ли?

– Эленийские города все выглядят странно, ваше превосходительство, – отозвался Спархок. – За последние пять тысячелетий эленийские архитекторы так и не отыскали ни одной свежей идеи.

– Материон откроет тебе глаза, Спархок. Ну ладно, приступим. Астел на пороге катастрофы. Как и весь мир, впрочем, но Астел ухитрился довести это состояние до крайности. Я делаю все, что в моих силах, чтобы укрепить положение, но Алберен настолько жалок, что почти всякий может вертеть им, как пожелает. Он буквально подписывает все, что ему подсунут под нос. Ты, конечно же, слыхал об Айячине? И его глашатае Сабре? – Спархок кивнул. – Все имперские агенты в Астеле из кожи вон лезут, пытаясь узнать, кто такой Сабр, но до сих пор нам не слишком-то везло. Он походя разрушает систему, которую Империя создавала столетиями, а мы даже ничего не знаем о нем.

– Это романтический подросток, ваше превосходительство, – сказал Спархок. – Неважно, сколько ему лет на самом деле – в душе он глубоко и безнадежно ребячлив. – И он кратко описал случай по дороге в лесу.

– Это может оказаться полезным, – заметил Фонтен. – Никто из моих людей до сих пор не сумел даже проникнуть хоть на одно из этих знаменитых ночных сборищ, так что мы не знали, с какого сорта человеком имеем дело. Дворянство целиком и полностью под его влиянием. Пару недель назад я едва успел остановить Алберена, когда он уже собирался подписать указ, в котором сбежавший крепостной объявлялся преступником. Такой указ перевернул бы вверх дном все королевство. Побег издавна был последним ответом крепостного на невыносимую жизнь. Если он сумеет бежать и продержаться в бегах год и день – он свободен. Отбери у крепостных эту привилегию – и они неизбежно взбунтуются, а бунт крепостных настолько страшен, что о нем лучше и не вспоминать.

– Это было не случайно, ваше превосходительство, – сказал Спархок. – Сабр будоражит не только дворян, но и крепостных. Ему нужен бунт крепостных в Астеле. Он использует свое влияние на дворянство, подталкивая их к ошибкам, которые еще больше разъярят крепостных.

– Да о чем только думает этот человек?! – вспыхнул Фонтен. – Он же потопит Астел в крови! И тут Спархока осенило.

– Не думаю, ваше превосходительство, что его заботит участь Астела. Сабр всего лишь орудие в руках того, кто поставил перед собой гораздо более крупную цель.

– Вот как? И какую же?

– Это лишь предположения, ваше превосходительство, но мне думается, что этот «некто» намерен заполучить весь мир и во имя этой цели легко пожертвует и Астелом, и всеми его обитателями.

ГЛАВА 12

– Я даже затрудняюсь указать пальцем на что-то определенное, – говорила баронесса Мелидира вечером того же дня, когда королевское семейство удалилось в свои необъятные апартаменты. По настоянию королевы Мелидиру, Миртаи и Алиэн разместили в ее покоях. Элана нуждалась в том, чтобы ее окружали женщины – по целому ряду причин, частью практических, частью политических, а частью и вовсе непонятных. Дамы переоделись, и все, кроме Миртаи, были в неярких домашних платьях. Мелидира расчесывала густые иссиня-черные волосы Миртаи, а кареглазая Алиэн оказывала ту же услугу Элане.

– Не знаю, как бы это точно описать, – продолжала баронесса. – Какая-то всеобщая грусть. Все они очень много вздыхают.

– Я и сама это заметила, Спархок, – сказала Элана мужу. – Алберен почти не улыбается, а уж я могу заставить улыбаться кого угодно.

– Одного вашего присутствия, моя королева, достаточно, чтобы наши лица засияли улыбками, – заверил ее Телэн. Он был пажом королевы, а заодно и членом ее разросшегося семейства. Нынче вечером юный вор был одет особенно элегантно – в бархатный сливовый камзол и того же цвета штаны до колен. Такие штаны как раз входили в моду, и Элана из кожи вон лезла, чтобы уговорить Спархока их носить. Он отказался категорически, и пришлось его жене обрядить в этот нелепый наряд своего пажа.

– Из тебя хотят сделать рыцаря, Телэн, – колко заметила Мелидира, – а не придворного.

– Всегда пригодится иметь запасную профессию, баронесса, – пожал плечами мальчик. – Так говорит Стрейджен. – Голос Телэна заметно ломался, перескакивая с сопрано на баритон.

– Чего еще от него ожидать? – фыркнула баронесса. Мелидира относилась к Стрейджену в высшей степени неодобрительно, хотя Спархок подозревал, что неодобрение это наигранное.

Телэн и Даная сидели на полу, катая друг другу мячик. Мурр с восторгом принимала участие в этой незамысловатой игре.

– Кажется, все они тайно убеждены, что через неделю наступит конец света, – продолжала баронесса, неторопливо пропуская сквозь зубья гребешка черные пряди пышных волос Миртаи. – С виду они все так и лучатся здоровьем, а копнешь поглубже – сплошь черная тоска; и пьют они, как рыбы. Мне нечем доказать это, но, по-моему, они свято уверены, что вот-вот испустят дух. – Она с задумчивым видом приподняла ладонью черную гриву Миртаи. – Давай-ка я вплету тебе в волосы золотую цепочку, дорогая.

– Нет, Мелидира, – твердо сказала Миртаи. – Мне еще не положено носить золото.

– Миртаи, – рассмеялась Мелидира, – всякой женщине положено носить золото – если, конечно, она сумеет своим обаянием выудить его из мужчины.

– Только не среди моего народа, – возразила Миртаи. – Золото – для взрослых. Дети не носят золота.

– Миртаи, тебя вряд ли можно назвать ребенком.

– Я останусь ребенком, пока не пройду один ритуал. Серебро, Мелидира, – или сталь.

– Из стали нельзя сделать украшения.

– Еще как можно, если начистить ее до блеска. Мелидира обреченно вздохнула.

– Телэн, – сказала она, – подай мне серебряные цепочки. – На сегодняшний вечер обязанностью Телэна было подавать всякие мелочи. Ему не слишком нравилась эта роль, но исполнял он ее исправно – главным образом потому, что Миртаи была намного крупнее его.

В дверь вежливо постучали, и Телэн обернулся, чтобы ответить на стук.

Вошел посол Оскайн и поклонился Элане.

– Я говорил с Фонтеном, ваше величество, – сказал он. – Он посылает гонца в гарнизон Канаи за двумя атанскими легионами. Они будут сопровождать нас в Материон. Уверен, что с ними мы все почувствуем себя в полной безопасности.

– Что такое легион, ваше превосходительство? – спросил Телэн, направляясь к шкафику с драгоценностями.

– Тысяча воинов, – ответил Оскайн, улыбнувшись Элане. – Имея в своем распоряжении две тысячи атанов, ваше величество могли бы завоевать Эдом. Не желаете ли получить владения в Дарезии? Хлопот будет не так уж и много. Мы, тамульцы, будем управлять ими от вашего имени – за обычную плату, конечно – и в конце каждого года посылать вам блестящие отчеты. Само собой, там будет сплошная ложь, но посылать мы их будем исправно.

– Вместе с прибылями? – спросила Элана с непритворным интересом.

– О нет, ваше величество, – рассмеялся он. – Не знаю уж почему, но во всей империи ни одно королевство не приносит прибыли – кроме, разве что, самого Тамула.

– Зачем же мне королевство, которое не приносит прибыли?

– Для престижа, ваше величество, тщеславия ради. У вас будет еще один титул и еще одна корона.

– Мне вовсе ни к чему вторая корона, ваше превосходительство. У меня только одна голова. Почему бы нам не оставить королю Эдома его бесприбыльное королевство?

– Мудрое решение, ваше величество, – согласился Оскайн. – Эдом довольно скучное местечко. Там растят пшеницу, а фермеры – тяжеловесный и занудный народ, их интересует исключительно погода.

– Когда мы можем ожидать прибытия этих легионов? – спросил Спархок.

– Примерно через неделю. Они отправятся пешими, так что будут продвигаться гораздо быстрее, чем всадники.

– А разве не наоборот? – спросила Мелидира. – Я всегда считала, что всадники передвигаются намного быстрее пеших.

Миртаи рассмеялась.

– Я сказала что-то смешное? – осведомилась Мелидира.

– Когда мне было четырнадцать, – сказала великанша, – один человек в Даконии оскорбил меня. Он был пьян. Протрезвев наутро, он сообразил, что натворил, и бежал верхом. Это было на рассвете. Я нагнала его около полудня: конь пал от измождения. Мне всегда было немного жаль это бедное животное. Обученный воин может бежать целый день. Конь – не может. Коню нужно останавливаться, чтобы поесть, потому он привык пробегать лишь по нескольку часов за раз. Мы едим на бегу, а потому продолжаем двигаться вперед.

– А что стало с тем парнем, который оскорбил тебя? – спросил Телэн.

– Ты действительно хочешь это знать?

– Э-э… нет, не так чтобы очень, – быстро ответил мальчик. – Спасибо, Миртаи, уже не нужно.

Итак, в их распоряжении оказалась неделя. Баронесса Мелидира посвятила свободное время разбиванию сердец. Молодые придворные короля Алберена вились вокруг нее стайками. Она отчаянно флиртовала, давая множество самых разных обещаний – и ни одного из них не выполняя – и время от времени позволяя настойчивому поклоннику поцеловать себя в темном уголке. Она развлекалась от души и собирала немало ценных сведений. Молодой человек, ухаживающий за хорошенькой девушкой, частенько делится с ней секретами, которые в ином случае оставил бы при себе.

К изумлению Спархока и его собратьев-рыцарей, сэр Берит производил на придворных дам такое же сокрушительное впечатление, как баронесса – на молодых людей.

– Это совершенно нечестно, – сетовал Келтэн как-то вечером. – Он ведь даже ничего не делает. Не говорит с ними, не улыбается им, ничего такого. Не знаю, в чем тут дело, но всякий раз, когда он проходит по залу, все девицы просто тают.

– Берит очень красив, Келтэн, – заметила Элана.

– Берит? Он еще даже бреется не каждый день.

– Какое это имеет значение? Он высок, он рыцарь, у него широкие плечи и безупречные манеры. К тому же у него самые синие глаза, какие я когда-либо видела, и длиннейшие ресницы.

– Но он же еще мальчик!

– Уже нет. Ты в последнее время к нему не присматривался. Кроме того, юные дамы, которые вздыхают о нем и по ночам орошают слезами свои подушки, сами едва вышли из нежного возраста.

– Больше всего меня раздражает, что он сам даже не осознает, как действует на этих бедняжек, – вставил Тиниен. – Они разве что не раздирают на себе одежды, чтобы привлечь его внимание, а он и понятия не имеет, что творится.

– В этом часть его обаяния, сэр рыцарь, – улыбнулась Элана. – Если бы не эта его невинность, он и вполовину не был бы так притягателен для дам. У присутствующего здесь сэра Бевьера есть то же качество. Разница в том, что Бевьер знает, что он невероятно красив, и предпочитает не пользоваться этим из-за своих религиозных убеждений. Берит же еще не осознает своей красоты.

– Может быть, кому-то из нас стоит отвести его в сторонку и растолковать, что к чему? – предложил Улаф.

– И не думай, – ответила ему Миртаи. – Он хорош таким, каков есть. Оставь его в покое.

– Миртаи права, – согласилась Элана. – Не вздумайте мне портить Берита, господа. Мы хотим подольше сохранить его невинность. – Лукавая улыбка тронула ее губы. – Вот сэр Бевьер – иное дело. Пора нам подыскать ему жену. Он мог бы стать превосходным мужем для какой-нибудь достойной девушки.

Бевьер слабо усмехнулся:

– Я уже женат, ваше величество, – на церкви.

– Помолвлен, Бевьер, но отнюдь не женат. Не спеши примеривать монашескую рясу, сэр рыцарь. Я еще не отступилась от своих замыслов относительно тебя.

– Не лучше ли будет приняться за дело поближе к дому, ваше величество? – предложил он. – Если вам гак необходимо кого-то женить, у вас есть наготове сэр Келтэн.

– Келтэн? – недоверчиво переспросила она. – Что за глупости, Бевьер? Такого я не пожелала бы ни одной женщине.

– Ваше величество! – запротестовал Келтэн.

– Я тебя обожаю, Келтэн, – улыбнулась Элана светловолосому пандионцу, – но ты просто не создан для роли мужа. Я бы ни за что не решилась устраивать твой брак. По совести говоря, я не могла бы даже приказать какой-то девушке стать твоей женой. Тиниен – это еще возможно, но вас с Улафом Господь обрек оставаться холостяками.

– И меня? – мягко отозвался Улаф.

– Да, – ответила она, – и тебя.

Открылась дверь, и вошли Стрейджен и Телэн. Оба были одеты просто и неприметно, как всегда одевались, устраивая вылазки в город.

– Удалось? – спросил Спархок.

– Мы нашли его, – ответил Стрейджен, отдавая свой плащ Алиэн. – Он не из тех людей, которые мне по душе. Он карманник, а из карманников обычно получаются плохие вожаки. Не тот у них характер.

– Стрейджен! – запротестовал Телэн.

– Ты не настоящий карманник, мой юный друг, – сказал ему Стрейджен. – Для тебя это лишь временное занятие, пока не подрастешь. Так или иначе, местного воровского вожака зовут Кондрак. Надо отдать ему должное, он быстро смекнул, что устойчивость власти выгодна и нам, и ему. Грабить дома во время мятежа – дело весьма выгодное, но недолгое. Хороший вор куда успешней работает в мирные времена. Само собой, Кондрак в одиночку не может решать за всех. Ему нужно посоветоваться со своими напарниками в других городах Империи.

– Но на это уйдет год, если не больше, – сухо заметил Спархок.

– Отнюдь, – покачал головой Стрейджен. – Воры путешествуют куда быстрее, чем честные люди. Кондрак собирается разослать гонцов с известием о нашем предложении. Он представит его в наивыгодном свете, так что, вполне вероятно, воры всех королевств Империи присоединятся к нашему делу.

– Как же мы узнаем, что они решили? – спросил Тиниен.

– В каждом крупном городе по пути я буду наносить визиты вежливости, – пожал плечами Стрейджен. – Рано или поздно я получу официальный ответ. Долго ждать не придется. К тому времени, когда мы доберемся до Материона, мы уже наверняка будем знать, каково окончательное решение. – Он испытующе глянул на Элану. – За последние годы ваше величество узнали много о нашем тайном правительстве. Как по-вашему, можем мы сделать эти сведения государственной тайной? Мы, воры, от чистого сердца готовы сотрудничать с вами и даже оказывать кой-какую помощь, но нам не хотелось бы, чтобы другие монархи были чересчур хорошо осведомлены о нашем образе действий. Какой-нибудь ретивый поборник порядка, чего доброго, решит расправиться с тайным правительством, а нам это причинит некоторые неудобства.

– Во что ты оценишь мое молчание? – поддразнила она.

Стрейджен посерьезнел.

– Это ты должна решить сама, Элана, – сказал он, отбрасывая прочь изыски этикета. – Я всегда старался помочь тебе, чем мог, потому что искренне люблю тебя. Однако если ты проболтаешься и другие монархи узнают то, что им знать не положено, я, увы, больше не смогу помогать тебе.

– Вы покинете меня, милорд Стрейджен?

– Никогда, моя королева, но мои собратья по ремеслу непременно меня прикончат, а в таком состоянии я вряд ли сумею быть вам полезен, не так ли?

***

Архимандрит Монсел был крупным, внушительного сложения мужчиной с пронзительными черными глазами и громадной черной бородой. Это было могучее, напористое, во всех смыслах выдающееся украшение, и архимандрит использовал его в качестве тарана. Борода предшествовала ему на ярд, куда бы он ни шел. Борода встопорщивалась, когда архимандрит бывал раздражен – а это случалось частенько, – и в сырую погоду завивалась крутыми завитками, точно полмили спутанной рыбачьей лески. Когда Монсел говорил, борода раскачивалась в разные стороны, как бы подкрепляя его высказывания. Патриарх Эмбан был совершенно зачарован бородой архимандрита.

– Это все равно что беседовать с ожившей изгородью, – сказал он Спархоку, когда они шли извилистыми коридорами дворца на личную встречу с архимандритом.

– Каких тем мне следует избегать в разговоре, ваша светлость? – спросил Спархок. – Я плохо знаком с доктриной астелийской церкви и не хотел бы ввязываться в теологические дебаты.

– Наши разногласия с Астелом, Спархок, лежат в основном в области церковного управления. Чисто теологические различия наших доктрин невелики. У нас светское духовенство, а их церковь монашеская. Наши священники – просто священники, их – еще и монахи. Разница, уверяю тебя, невелика, но все же она существует. Кроме того, у них намного больше священников и монахов, чем у нас, – примерно десятая часть всего населения.

– Так много?

– О да. В каждом дворянском поместье Астела имеется своя церковь и свой священник, и священник «помогает» прихожанам принимать решения.

– Откуда же они набирают столько желающих стать священниками?

– Из крепостных. Жизнь церковника имеет свои недостатки, но это лучше, чем быть крепостным.

– Да уж, церковь куда предпочтительнее.

– Намного, Спархок, намного. Монсел отнесется к тебе с уважением, поскольку ты принадлежишь к религиозному ордену. Да, кстати, поскольку ты исполняешь обязанности магистра Пандионского ордена, формально ты считаешься патриархом, так что не удивляйся, если он обратится к тебе «ваша светлость».

Длиннобородый монах ввел их в покои Монсела. Спархок уже заметил, что все астелийское духовенство носило бороды. Небольшая комната была отделана панелями темного дерева. Ковер был темно-коричневого цвета, а тяжелые занавеси на окнах – черного. Повсюду валялись книги, рукописи и свитки пергамента с загнутыми уголками.

– А, – сказал Монсел, – это ты, Эмбан. Что тебе здесь понадобилось?

– Сею зло и раздоры, Монсел. Я тут занялся просвещением местных язычников.

– В самом деле? Где это тебе удалось отыскать язычников? Я думал, что все они обитают в чиреллосской Базилике. Присаживайтесь, господа. Я пошлю за вином, и мы сможем потолковать о теологии.

– Ты уже знаком со Спархоком? – осведомился Эмбан, когда они уселись в креслах у открытого окна, где легкий ветерок колыхал черные занавеси.

– Немного, – ответил Монсел. – Как поживаете, ваше высочество?

– Сносно. А вы, ваша светлость?

– Как ни странно, лучше, чем обычно. Зачем нам понадобилось разговаривать с глазу на глаз?

– Все мы духовные лица, ваша светлость, – сказал Эмбан. – Спархок по большей части облачен в стальную рясу, но тем не менее он принадлежит к духовенству. Мы хотели обсудить кое-что, касающееся вас в не меньшей степени, чем нас. Сдается мне, я знаю вас достаточно, чтобы заключить, что вы человек практический и не станете цепляться за то, что мы преклоняем колени перед Господом на свой лад.

– То есть? – удивился Спархок.

– Мы опускаемся на правое колено, – пожал плечами Эмбан. – Эти бедные непросвещенные язычники предпочитают левое.

– Ужасно! – пробормотал Спархок. – Полагаете, ваша светлость, нам надлежит явиться сюда при оружии и силой вынудить их перейти на правое колено?

– Видишь? – обратился Эмбан к архимандриту. – Именно об этом я тебе и говорил. Ты бы должен пасть на колени, Монсел, и возблагодарить Господа за то, что Он не усадил тебе на шею рыцарей церкви. Я подозреваю, что втайне они поклоняются стирикским богам.

– Только младшим, ваша светлость, – мягко поправил Спархок. – Со старшими богами у нас некоторые разногласия.

– Он говорит об этом так небрежно, – Монсела передернуло. – Эмбан, если мы исчерпали тему коленопреклонения, почему бы тебе не перейти прямо к делу?

– Это строжайший секрет, ваша светлость, но наш визит в Тамульскую империю не совсем то, чем кажется. Это была, разумеется, идея королевы Эланы. Она не из тех людей, что отправятся куда угодно, стоит им приказать, – но вся эта тщательно продуманная кутерьма с государственным визитом служит не чем иным, как прикрытием нашей истинной цели – доставить Спархока на Дарезийский континент. Мир трещит по швам, и мы решили, что Спархоку следует подлатать прорехи.

– Я всегда считал, что это дело Господа.

– Господь сейчас занят, и потом, Он полностью полагается на Спархока. Впрочем, как я понимаю, и все остальные боги.

Глаза Монсела расширились, борода встопорщилась.

– Расслабься, Монсел, – сказал Эмбан. – От нас и не требуется верить в существование других богов. Все, что нам надлежит делать, – выдвигать смутные предположения о возможности их существования.

– А, это другое дело. Если речь идет о предположениях, тогда все в порядке.

– Есть кое-что отнюдь не из разряда предположений, ваша светлость, – заметил Спархок. – У вас в Астеле неспокойно.

– А, так вы заметили. Вы весьма проницательны, ваше высочество.

– Возможно, вы об этом не осведомлены, потому что тамульцы предпочитают держать эти сведения в тайне, но в других дарезийских королевствах творятся весьма похожие дела, и мы уже столкнулись с той же проблемой у нас, в Эозии.

– Порой мне кажется, что тамульцы скрытничают ради собственного удовольствия, – проворчал Монсел.

– У меня есть друг, который говорит то же самое о нашей эозийской церкви, – осторожно заметил Спархок. Они еще не до конца выяснили политические пристрастия архимандрита. Одно-два неверных слова не только исключат всякую возможность получить его поддержку, но и могут провалить всю их миссию.

– Знание – это власть, – сентенциозно сказал Эмбан, – а только дурак делится властью без особой на то нужды. Позволь мне говорить прямо, Монсел. Какого ты мнения о тамульцах?

– Я не люблю их, – кратко ответил Монсел. – Они язычники, они принадлежат к другой расе, и разгадать, что они думают, просто невозможно. – Сердце Спархока упало. – Однако я должен признать, что когда они включили Астел в свою Империю, это было лучшее событие из всех, что когда-либо происходили с нами. Любим мы тамульцев или нет – это неважно. Их пристрастие к порядку и стабильности только на моей памяти не раз предотвращало войну. Бывали в прошлом и другие империи, и их рост всегда сопровождался нескончаемым страхом и бедами. Полагаю, нам следует прямо признать, что тамульцы – наилучшая имперская власть во всей истории человечества. Они не вмешиваются в местные обычаи и верования. Они не разрушают сложившийся общественный строй и управляют через уже имеющиеся местные правительства. Их налоги, сколько бы на них ни сетовали, на деле весьма умеренны. Они строят хорошие дороги и поощряют торговлю и ремесла. Во всем прочем они оставляют нас в покое. Прежде всего они требуют, чтобы мы не воевали друг с другом. По мне, так это требование вполне терпимо – хотя некоторые мои предшественники страшно тяготились тем, что тамульцы не позволяют им огнем и мечом обращать соседей в истинную веру.

Спархок вздохнул с облегчением.

– Однако я отвлекся от темы, – сказал Монсел. – Вы, кажется, говорили о каком-то всемирном заговоре?

– Говорили мы об этом, Спархок? – спросил Эмбан.

– Думаю, что да, ваша светлость.

– У тебя есть конкретные подтверждения твоей теории, сэр Спархок? – спросил Монсел.

– Прежде всего логика, ваша светлость.

– Я охотно прислушаюсь к логическим доводам – если только они не будут противоречить моей вере.

– Если в одном месте происходит ряд событий, схожих с событиями, происходящими в другом месте, мы вправе заключить, что у всех этих событий имеется, возможно, общий источник. Вы согласны с таким выводом?

– В качестве временного – да.

– Иного у нас пока и быть не может, ваша светлость. Похожие события могут происходить в двух разных местах и тем не менее быть простым совпадением, однако когда сталкиваешься с пятью или десятью схожими случаями, о совпадении уже не может быть и речи. Нынешние волнения в Астеле с появлением Айячина и его подручного по имени Сабр как две капли воды повторяют беспорядки в эозийском королевстве Ламорканд, а посол Оскайн заверил нас, что нечто похожее творится и в других дарезийских королевствах. И происходит все время одно и то же. Вначале расходятся слухи о возвращении знаменитого героя древности. Затем какой-нибудь смутьян начинает будоражить народ. У вас, в Астеле, ходят невероятные слухи об Айячине. В Ламорканде говорят о Дрегнате. Здесь имеется человек по имени Сабр, в Ламорканде – некий Геррих. Я совершенно уверен, что нечто подобное мы найдем и в Эдоме, Даконии, Арджуне и Кинезге. Оскайн говорил нам, что там являются во плоти и их национальные герои. – Спархок избегал упоминать имя Крегера. Он все еще не был уверен в симпатиях и антипатиях Монсела.

– Ты создал весьма основательную теорию, Спархок, – признал Монсел. – Но разве не может этот хитроумный заговор быть направленным исключительно против тамульцев? Ты ведь знаешь, они не пользуются особой любовью.

– Ваша светлость забыли о Ламорканде, – сказал Эмбан. – Там нет никаких тамульцев. Это лишь догадка, но я бы сказал, что заговор – если уж мы так будем это называть – направлен в Эозии против Церкви, а здесь – против Империи.

– Стало быть, организованная анархия?

– Довольно противоречивый термин, ваша светлость, – заметил Спархок. – Я не уверен, что мы уже готовы разобраться в причинах происходящего – пока что мы пытаемся разобраться в следствиях. Если мы верно заключили, что весь этот заговор исходит от одного и того же лица, то перед нами некто, составивший обширный план, отдельные части которого он приспосабливает к отдельным народам. Хорошо бы нам узнать, кто такой Сабр.

– Чтобы расправиться с ним? – укоризненно спросил Монсел.

– Нет, ваша светлость, это было бы непрактично. Если мы убьем его, на смену ему придет другой – тот, кого мы вовсе не знаем. Я хочу знать, кто он такой, что из себя представляет, – словом, все, что можно о нем узнать. Я хочу знать, что он думает, что им движет, каковы его личные побуждения. Зная все это, я мог бы обезвредить его и не убивая. Откровенно говоря, ваша светлость, Сабр сам по себе нисколько меня не интересует. Мне нужен тот, кто стоит за ним.

Монсел был явно потрясен.

– Эмбан, – сдавленно пробормотал он, – это ужасный человек.

– Я бы сказал точнее – непримиримый.

– Если верить Оскайну – а я думаю, ему можно верить, – кто-то во всей этой истории прибегает к магии, – сказал Спархок. – Именно для таких случаев и было создано Рыцарство церкви. Бороться с магией – наша задача. Наша эленийская религия не в силах справиться с ней, потому что в нашей вере нет места волшебству. Нам пришлось выйти за пределы веры и обратиться к стирикам, дабы научиться противостоять магии. Это открыло кое-какие двери, которые мы предпочли бы оставить закрытыми, но такова уж цена, которую мы платим. Кто-то – или что-то – в лагере наших врагов прибегает к магии высшего уровня. Я призван остановить его – и убить, если это потребуется. Когда его не станет, атаны легко управятся с Сабром. Я знаю одну атану, и если все ее соплеменники таковы, я уверен, что мы можем рассчитывать на их основательность.

– Ты встревожил меня, Спархок, – признался Монсел. – Твоя преданность долгу кажется почти нечеловеческой, а твоя решимость заходит еще дальше. Ты пристыдил меня, Спархок. – Он вздохнул и смолк, подергивая бороду, погруженный в глубокую задумчивость. Наконец он выпрямился. – Ну что ж, Эмбан, можем ли мы отступить от правил?

– Что-то я не вполне понял вашу светлость.

– Я не собирался говорить вам об этом, – продолжал архимандрит, – прежде всего, чтобы не вызвать споров о вероучениях, но главным образом потому, что мне не хотелось делиться с вами этими сведениями. Твой непримиримый Спархок переубедил меня. Если я не поделюсь с вами тем, что знаю, он разберет весь Астел по косточкам, чтобы дознаться правды, не так ли, Спархок?

– Мне бы очень не хотелось делать этого, ваша светлость.

– Но ведь сделал бы, верно?

– Если б не было другого выхода – да. Монсел содрогнулся.

– Вы оба духовные лица, так что я намерен нарушить правило тайны исповеди. Ведь у вас в Чиреллосе оно тоже существует, Эмбан?

– Если только Сарати не отменил его за время моего отсутствия. Во всяком случае, мы даем тебе слово, что ни один из нас не передаст твоих слов другому лицу.

– Кроме лиц духовного звания, – уточнил Монсел. – Настолько далеко я готов зайти.

– Хорошо, – согласился Эмбан.

Монсел откинулся в кресле, поглаживая бороду.

– Тамульцы не имеют представления о том, насколько влиятельна церковь в эленийских государствах Западной Дарезии, – начал он. – Причина прежде всего в том, что их собственная религия представляет собой скорее набор церемоний и ритуалов. Тамульцы даже не думают о религии, а потому неспособны постичь глубину веры в сердцах подлинно верующих – а крепостные Астела, пожалуй, самые верующие люди в мире. Со всеми своими проблемами они приходят к священникам – и не только со своими, но и с проблемами своих соседей. Крепостные есть повсюду, видят все и все рассказывают своим священникам.

– В бытность мою в семинарии это называли «наушничество», – заметил Эмбан.

– Во времена моего послушания это звалось еще хуже, – вставил Спархок. – По этой причине происходило большинство несчастных случаев во время упражнений.

– Наушников нигде не любят, – согласился Монсел, – но нравится это вам или нет, а астелийскому духовенству известно все, что происходит в королевстве, – буквально все. Конечно, мы должны сохранять эти сведения в тайне, но мы прежде всего чувствуем ответственность за духовное здоровье нашей паствы. Поскольку наши священники происходят по большей части из крепостных, они попросту не обладают достаточным теологическим опытом, дабы справляться со сложными проблемами. Мы нашли способ помогать им нужным советом. Священники-крепостные не раскрывают имен тех, кто им исповедался, но с серьезными проблемами приходят к своим настоятелям, а настоятели обращаются ко мне.

– Не вижу в этом ничего дурного, – объявил Эмбан. – Поскольку имена не оглашаются, можно считать, что тайна исповеди не нарушена.

– Вижу, Эмбан, мы с тобой поладим, – коротко усмехнулся Монсел. – Крепостные считают Сабра своим освободителем.

– Об этом мы уже догадались, – сказал Спархок. – Однако в его речах, похоже, недостает последовательности. Он говорит дворянам, что Айячин стремится свергнуть тамульское иго, а крепостным объявляет, что истинная цель Айячина – их освобождение. Более того, он подталкивает дворян к жестокому обращению с крепостными. Это не только отвратительно, но и бессмысленно. Дворянам нужно бы стараться привлечь крепостных на свою сторону, а не превращать их во врагов. С точки зрения здравого смысла Сабр не более чем подстрекатель, да к тому же не слишком умный. Политически он незрелый юнец.

– Это уже слишком, Спархок! – запротестовал Эмбан. – Как же быть тогда с его успехами? Болван, каким ты его описал, никогда не смог бы убедить астелийцев принять на веру его слова.

– Они верят не его словам. Они верят Айячину.

– Спархок, ты случайно не спятил?

– Нет, ваша светлость. Я ведь говорил уже, что наши враги прибегают к магии. Именно это я сейчас и имею в виду. Эти люди действительно видели Айячина.

– Что за чушь! – не на шутку возмутился Монсел. Спархок вздохнул.

– Ради теологического спокойствия вашей светлости назовем это явление галлюцинацией – массовой иллюзией, сотворенной искусным шарлатаном или же переодетым соучастником, который загадочным образом появляется и исчезает. Как бы то ни было, если то, что происходит здесь, напоминает происходящее в Ламорканде, ваши соотечественники абсолютно убеждены, что Айячин воскрес из мертвых. Сабр, вероятно, произносит какую-нибудь речь – набор бессвязных банальностей, – а затем во вспышке света и грохоте грома появляется видение и подтверждает все его слова. Это, конечно, только догадка, но, скорее всего, она недалека от истины.

– Значит, это искусное мошенничество?

– Если вам предпочтительнее так думать, ваша светлость.

– Но ведь ты так не думаешь, Спархок?

– Я приучен к тому, чтобы не отвергать невозможное, ваша светлость. Да и не в том дело, реально ли явление Айячина, или это только хитрый трюк. Важно, что думают люди, а я уверен, что они искренне считают, что Айячин воскрес и что Сабр – его глашатай. Вот что делает Сабра таким опасным. С призраком Айячина он способен убедить людей в чем угодно. Вот почему мне необходимо разузнать о нем все, что только возможно. Тогда я знал бы его намерения и сумел бы помешать ему.

– Пожалуй, я поступлю так, будто верю тебе, Спархок, – обеспокоенно проговорил Монсел, – хотя в глубине души я уверен, что ты нуждаешься в духовной помощи. – Лицо его посерьезнело. – Мы знаем, кто такой Сабр, – сказал он наконец. – Нам известно это уже год с лишним. Вначале мы думали то же, что и ты, – что Сабр всего лишь беспокойный фанатик со склонностью к мелодраме. Мы полагали, что тамульцы сами с ним управятся, а потому не считали нужным вмешиваться. Впрочем, в последнее время я немного изменил свое мнение. Если вы оба поклянетесь никому, кроме духовных лиц, не открывать того, что я скажу, – вы узнаете, кто такой Сабр. Вы согласны с этим условием?

– Да, ваша светлость, – сказал Эмбан.

– А ты, Спархок?

– Разумеется.

– Что ж, отлично. Сабр – молодой шурин одного мелкого дворянчика, владеющего землями в нескольких лигах к востоку от Эсоса.

В мыслях Спархока все, доселе виденное и слышанное, с громким лязгом легло на свои места.

– Имя дворянчика – барон Котэк, тупой и ленивый осел, – продолжал Монсел. – И ты был совершенно прав, Спархок. Сабр – незрелый юнец со склонностью к мелодраме, и зовут его Элрон.

ГЛАВА 13

– Это невозможно! – воскликнул Спархок. Монсел был захвачен врасплох этой внезапной вспышкой.

– Но у нас имеется больше, чем простое свидетельство, сэр Спархок. Крепостной, который сообщил об этом, знает его с детства. Ты, кажется, знаком с Элроном?

– Мы укрывались от бури в замке барона Котэка, – пояснил Эмбан. – Знаешь, Спархок, Элрон вполне может быть Сабром. У него самый подходящий склад ума. Почему ты так уверен, что это не он?

– Он… он не смог бы так быстро нагнать нас, – запинаясь, проговорил Спархок.

Монсел недоуменно глянул на них.

– Мы видели Сабра в лесу по пути сюда, – сказал Эмбан. – Это было зрелище, которого вполне можно было от него ожидать – человек в маске, весь в черном, верхом на черном коне, силуэт на фоне закатного неба – словом, я в жизни не видывал ничего глупее. Но, Спархок, мы не так уж быстро ехали. Элрон вполне мог нас нагнать.

Спархок не мог объяснить им, что на самом деле они ехали даже слишком быстро для того, чтобы кто-то мог их догнать, – тогда пришлось бы говорить об Афраэли и ее играх со временем. Он прикусил язык.

– Я просто удивился, вот и все, – солгал он. – В тот вечер в замке барона мы со Стрейдженом разговаривали с Элроном. Мне трудно поверить, что он мог бы раздувать недовольство среди крепостных. Он относится к ним с глубочайшим презрением.

– Быть может, это поза? – предположил Монсел. – Попытка скрыть истинные чувства?

– Не думаю, ваша светлость, что он на это способен. У него что на уме, то на языке – вряд ли ему доступна подобная хитрость.

– Не суди слишком поспешно, Спархок, – предостерег Эмбан. – Если в дело замешана магия, вряд ли может иметь значение, какой человек сам Сабр. Разве нет способа с помощью чар управлять его поведением?

– Есть, – признал Спархок, – и даже не один.

– Я немного удивлен, что ты сам не подумал об этом. Ты ведь искушен в магии. Личные взгляды и пристрастия Элрона не играют здесь никакой роли. Когда он изображает Сабра, говорит не он, а тот, кто стоит за ним – наш истинный противник.

– Мне бы следовало самому подумать об этом. – Спархок был зол на себя за то, что упустил из виду такое очевидное объяснение – и не менее очевидную причину того, что Элрон сумел нагнать их. Другой бог наверняка мог сжимать пространство и время с той же легкостью, что и Афраэль.

– Собственно, насколько широко распространено это презрение к крепостным, ваша светлость? – обратился он к Монселу.

– К несчастью, принц Спархок, почти повсеместно, – вздохнул Монсел. – Крепостные неграмотны и суеверны, но они далеко не так глупы, какими полагает их дворянство. В докладах, которые я получил, говорится, что Сабр, действуя среди дворян, чернит в их глазах крепостных не меньше, чем тамульцев. «Лентяи» – самое мягкое слово из тех, которые он при этом употребляет. Он уже наполовину преуспел в убеждении дворян, что крепостные заключили союз с тамульцами в некоем мрачном и повсеместном заговоре, конечная цель которого – освобождение крепостных и передел земель. Понятно, какие чувства вызывают у дворян такие речи. Вначале в них возбудили ненависть к тамульцам, затем уверили, что их же крепостные в союзе с тамульцами и что этот союз грозит их владениям и титулам. Они не смеют прямо выступить против тамульцев, опасаясь атанов, а потому вымещают всю свою ненависть на крепостных. Было уже немало случаев беспричинно жестокого обращения с людьми, которые после своей смерти должны бы единым строем отправиться на небеса. Церковь делает все, что в ее силах, но много ли мы можем сделать, пытаясь сдержать дворян?

– Вам не помешало бы иметь рыцарей церкви, ваша светлость, – мрачно проговорил Спархок. – Мы всегда отменно справлялись с наведением порядка. Если вырвать у дворянина кнут и тем же кнутом от души пару раз вытянуть его по спине, он очень скоро узрит свет истины.

– Хотел бы я, чтобы у астелийской церкви были свои рыцари, – вздохнул Монсел. – К несчастью…

Знакомый холодок – и то же самое темное пятно, назойливо маячащее на краю зрения. Монсел осекся и завертел головой, пытаясь разглядеть то, что увидеть было невозможно.

– Что та… – начал он.

– Посещение, ваша светлость, – напряженным голосом пояснил Эмбан. – Не сверните себе шею, разглядывая нашего гостя. – Он слегка повысил голос. – Как я рад снова увидеть тебя, дружище! Мы уж думали, что ты совсем забыл о нас. Тебе что-нибудь нужно? Или просто соскучился по нашему обществу? Мы, конечно, весьма польщены, но сейчас, видишь ли, мы немного заняты. Почему бы тебе не пойти поиграть? Поболтаем как-нибудь в другой раз.

Холодок вдруг резко сменился обжигающим жаром, и темное пятно налилось чернотой.

– Эмбан, ты спятил? – только и сумел выдавить Спархок.

– Не думаю, – ответил толстяк патриарх. – Твой мелькающий приятель – или приятели – раздражает меня, только и всего.

Тень исчезла, и воздух в комнате стал прежним.

– Что все это значит? – вопросил Монсел.

– ПатриархУкеры только что оскорбил бога, а быть может, и нескольких богов, – ответил Спархок сквозь стиснутые зубы. – На какое-то мгновение все мы были на грани гибели. Пожалуйста, Эмбан, больше так не делай – во всяком случае, пока не посоветуешься со мной. – Он вдруг рассмеялся с некоторым смущением. – Теперь я понимаю, что время от времени испытывала Сефрения. Нужно будет извиниться перед ней при следующей встрече.

Эмбан довольно ухмылялся.

– Я, кажется, немного вывел их из себя?

– Больше так не делайте, ваша светлость, – умоляюще повторил Спархок. – Я видел, что боги способны сотворить с людьми, и мне бы не хотелось быть поблизости, когда вы и в самом деле оскорбите их.

– Наш Бог защитит меня.

– Ваша светлость, Энниас молился именно нашему Богу, когда Азеш выжал его, точно мокрую тряпку. Помнится мне, ему это не пошло на пользу.

– Да, – признал, помолчав, Эмбан, – это и вправду было глупо.

– Рад, что вы понимаете это.

– Я не о себе, Спархок. О нашем противнике. С какой стати он обнаружил себя именно в этот момент? Он мог бы сдержать свои пылкие порывы и спокойно подслушивать наш разговор. Он узнал бы все наши планы. Более того, он обнаружил себя и перед Монселом. До его появления Монсел знал о его существовании только с наших слов. Теперь он видел все собственными глазами.

– Может, все же кто-нибудь будет любезен объяснить мне, в чем дело?! – не выдержал Монсел.

– Это были Тролли-Боги, ваша светлость, – сказал Спархок.

– Что за чушь? Троллей не существует, так откуда же у них могут быть боги?

– Это займет больше времени, чем я думал, – пробормотал Спархок едва слышно. – Собственно говоря, ваша светлость, тролли все-таки существуют.

– И ты видел их собственными глазами? – с вызовом осведомился Монсел.

– Только одного, ваша светлость. Его звали Гвериг. Среди троллей он считался карликом, так что в нем было всего футов семь роста. Его было очень трудно убить.

– Ты убил его?! – воскликнул Монсел.

– У него было кое-что, без чего я не мог обойтись, – пожал плечами Спархок. – Улаф, ваша светлость, видел куда больше троллей и может многое вам о них порассказать. Он даже умеет разговаривать на их языке. Я и сам умел когда-то, да, скорее всего, подзабыл. Так или иначе, у троллей есть язык, что позволяет отнести их к полулюдям, а стало быть, у них есть и боги, не так ли?

Монсел беспомощно поглядел на Эмбана.

– Даже не спрашивай меня, друг мой, – развел руками толстяк патриарх. – Это за пределами моих теологических познаний.

– Пока что вам обоим придется поверить мне на слово, – сказал Спархок. – Тролли существуют, и у них есть боги – пятеро и не слишком симпатичные. Тень, которую патриарх Эмбан так легкомысленно прогнал прочь, и были эти боги – или нечто, весьма на них похожее, – и именно это и есть наш противник. Именно это стремится уничтожить Империю и Церковь – или, возможно, даже обе наши церкви. Простите, что я так резок с вами, архимандрит Монсел, но вы должны знать, с чем имеете дело. Иначе вы окажетесь совершенно беззащитны. Вам вовсе не требуется верить в то, что я сказал, – довольно будет и того, чтобы вы вели себя так, будто верите мне, потому что иначе у вашей церкви не будет ни единого шанса уцелеть.

Атаны прибыли через пару дней. Дарсас необычно притих, горожане спешили укрыться – не было человека, который не припомнил бы свои провинности при виде двух тысяч стражей закона. Атаны оказались великолепно сложенными великанами. Две тысячи воинов обоего пола стройной колонной по четыре в ряд вбежали в городские ворота. На них были короткие кожаные кильты, нагрудники из блестящей стали и черные сапоги. Обнаженные золотисто-смуглые ноги бегущих мелькали в свете утреннего солнца, лица были суровы и непреклонны. Хотя атаны несомненно были солдатами, их вооружение отличалось разнообразием.

Они были вооружены самыми разными мечами, короткими копьями, топорами и прочим оружием, названия которому Спархок не знал. Вдобавок к этому все атаны носили в ножнах на руках и ногах по несколько кинжалов. Шлемов у них не было – головы атанов охватывали золотые обручи.

– Бог ты мой, – прошептал Келтэн Спархоку, когда они стояли на крепостной стене дворца, наблюдая за прибытием своего сопровождения. – Не хотел бы я встретиться с этими молодцами на поле боя. От одного их вида кровь стынет в жилах.

– В том-то все и дело, Келтэн, – так же тихо отозвался Спархок. – Миртаи сама по себе выглядит внушительно, но когда увидишь перед собой пару тысяч Миртаи, поневоле поймешь, как тамульцам удалось без особого труда покорить весь континент. Полагаю, что целые армии сдавались в плен без боя при одном виде атанов.

Колонна атанов заполнила площадь перед дворцом и выстроилась перед резиденцией тамульского посла. Золотокожий великан направился к дверям резиденции таким решительным шагом, что ясно было – если дверь ему не откроют, он попросту снесет ее, не замедляя шага.

– Почему бы нам не спуститься? – предложил Спархок. – Думаю, Фонтен сейчас приведет этого парня познакомиться с нами. Следи за своим языком, Келтэн. По-моему, у атанов совершенно отсутствует чувство юмора. Уверен, шуток они не понимают.

– Это уж точно, – едва слышно пробормотал Келтэн.

Спутники королевы Эланы собрались в ее покоях, с некоторым беспокойством ожидая прибытия тамульского посла и его генерала. Спархок не сводил глаз с Миртаи – ему хотелось увидеть, как примет она встречу со своими соплеменниками после стольких лет жизни на чужбине. Миртаи оделась так, как прежде никогда не одевалась, – очень похоже на своих сородичей, только вместо стального нагрудника на ней был облегающий жилет из черной кожи, а на голове серебряный, а не золотой обруч. Ее серьезное, торжественное лицо не выражало ни беспокойства, ни нетерпения. Она просто ждала.

Наконец появились Фонтен и Оскайн, и с ними – самый рослый человек, которого Спархоку когда-либо доводилось видеть. Его представили как атана Энгессу. Похоже, слово «атан» было не только названием народа, но и чем-то вроде титула. Энгесса был семи с лишним футов ростом, и когда он вошел, комната как будто стала меньше. Возраст его определить было невозможно, быть может, из-за принадлежности к тамульской расе. Он был худощав и мускулист, лицо хранило каменно-суровое выражение – непохоже было, чтобы этот человек хоть раз в жизни улыбнулся.

Едва войдя в комнату, он направился прямиком к Миртаи, как будто здесь никого больше не было. Он коснулся кончиками пальцев закованной в сталь груди и склонил голову.

– Атана Миртаи, – вежливо приветствовал он ее.

– Атан Энгесса, – отозвалась она, повторяя его приветственный жест. Затем они заговорили по-тамульски.

– О чем они говорят? – спросила Элана подошедшего к ним Оскайна.

– Это ритуал встречи, ваше величество, – ответил Оскайн. – Встречи атанов всегда сопряжены со множеством ритуалов – видимо, это помогает избежать кровопролития. Сейчас Энгесса расспрашивает Миртаи, как случилось, что она осталась ребенком – он имеет в виду серебряный обруч, знак, что она не проходила обряд Перехода. – Тамулец замолчал и прислушался к ответу Миртаи. – Она объясняет, что еще в детстве была разлучена с людьми, и до сего дня у нее не было возможности принять участие в обряде.

– Разлучена с людьми? – возмутилась Элана. – А мы тогда кто же такие?

– Атаны считают себя единственными людьми во всем мире. Я до сих пор не знаю, кем они считают нас. – Посол заморгал. – Неужели она и впрямь убила столько людей? – изумленно спросил он.

– Десятерых? – уточнил Спархок.

– Она сказала – тридцать четыре.

– Это невозможно! – воскликнула Элана. – В последние семь лет она была при моем дворе. Если бы она убила кого-нибудь, я бы знала об этом.

– Если б это случилось ночью – вряд ли, моя королева, – покачал головой Спархок. – Каждую ночь она запирает нас в спальне. Она говорит, что делает это ради нашей безопасности, а на самом деле, быть может, для того, чтобы отправиться на поиски развлечений. Может быть, лучше нам запирать на ночь eel

– Да она просто вышибет дверь, Спархок.

– Да, верно. Но ведь можно на ночь сажать ее на цепь.

– Спархок! – задохнулась Элана.

– Обсудим это позже. К нам идут Фонтен и генерал Энгесса.

– Атан Энгесса, – поправил Оскайн. – Энгесса ни за что не принял бы генеральского звания. Он – воин, «атан», и других титулов ему не надо. Назови ты его «генералом», ты бы оскорбил его, а это не самая лучшая идея.

У Энгессы был низкий негромкий голос, и говорил он по-эленийски с запинкой и сильным акцентом. Он старательно повторял имена всех, кого представлял ему Фонтен, явно запечатлевая их в памяти. Статус Эланы он принял без вопросов, хотя идея правящей королевы, скорее всего, была для него странной. Спархока и прочих рыцарей он признал воинами и потому отнесся к ним с уважением. Зато статус патриарха Эмбана, Телэна, Стрейджена и баронессы Мелидиры явно его озадачил. Зато к Крингу он обратился с традиционным пелойским приветствием.

– Атана Миртаи сказала мне, что ты стремишься заключить с ней брачный союз, – заметил он.

– Это правда, – слегка задиристо ответил Кринг. – У тебя есть возражения?

– Посмотрим. Скольких ты убил?

– Больше, чем я мог бы сосчитать.

– Значит, либо ты убил слишком многих, либо ты не умеешь считать.

– Я могу считать до двух сотен, – объявил Кринг.

– Солидное число. Ты – доми своего народа?

– Да.

– Кто изрубил тебе голову? – Энгесса указал на шрамы, покрывавшие обритую голову и лицо Кринга.

– Мой друг. Мы поспорили, кто из нас более достоин быть вождем.

– Как ты допустил, чтобы он нанес тебе эти раны?

– Я был занят. В это самое время я воткнул саблю в его живот и выяснял, что у него там внутри.

– Тогда это почетные шрамы. Я уважаю их. Он был хорошим другом? Кринг кивнул.

– Самым лучшим. Мы были как братья.

– Ты избавил его от неудобств старения.

– Это верно. С тех самых пор он не стал старше ни на день.

– Я не возражаю против твоего ухаживания за атаной Миртаи, – заключил Энгесса. – Она – дитя, лишенное родителей. Как первый взрослый атан, встреченный ею, я должен стать ей отцом. Есть у тебя ома?

– Спархок будет моим ома.

– Пришли его ко мне, и мы с ним обсудим это дело. Могу я называть тебя другом, доми?

– Это большая честь для меня, атан. Могу я также называть тебя другом?

– Это большая честь и для меня, друг Кринг. Надеюсь, что мы с твоим ома сможем назначить день, когда ты и атана Миртаи получите свои клейма.

– Да приблизит Бог этот день, друг Энгесса.

– Мне кажется, я только что был свидетелем сцены из первобытных времен, – прошептал Келтэн Спархоку. – Как думаешь, что было бы, если б эти двое не понравились друг другу?

– Полагаю, здесь было бы очень грязно.

– Когда ты хочешь отправиться в путь, Элана-королева? – спросил Энгесса.

Элана вопросительно взглянула на своих друзей.

– Завтра? – предположила она.

– Ты не должна спрашивать, Элана-королева, – жестко выговорил ей Энгесса. – Приказывай. Если кто-то станет возражать, Спархок-рыцарь убьет его.

– Мы стараемся обходиться без этого, атан Энгесса, – не моргнув глазом ответила она. – Так трудно потом отчистить ковры.

– А, – сказал он, – я так и думал, что на это есть причина. Значит, завтра?

– Завтра, Энгесса.

– Я буду ждать тебя с первым светом, Элана-королева. – С этими словами Энгесса развернулся и твердым шагом вышел из комнаты.

– Этот парень не из болтливых, – заметил Стрейджен.

– Да уж, – согласился Тиниен, – слов попусту не тратит.

– Спархок, – сказал Кринг, – можно тебя на два слова?

– Конечно.

– Ты ведь будешь моим ома?

– Само собой.

– Не обещай ему слишком много коней. – Кринг нахмурился. – Что он имел в виду, когда говорил о клеймах?

– Ах да, – вспомнил Спархок. – Это брачный обычай атанов. Во время церемонии счастливую пару клеймят. Они носят клеймо друг друга.

– Клеймят?

– Насколько я понял – да.

– А если супруги захотят расстаться?

– Думаю, тогда клейма зачеркивают.

– Как же можно зачеркнуть клеймо?

– Видимо, каленым железом. Ты все еще намереваешься жениться, Кринг?

– Разузнай, где ставят клеймо, Спархок, а уж тогда я буду решать.

– Полагаю, есть местечки, где тебе не очень бы хотелось ставить клеймо?

– Несомненно, Спархок, несомненно.

***

Они покинули Дарсас следующим утром на рассвете и направились на восток, к городу Пела, стоявшему в степях центрального Астела. Атаны с трех сторон окружали колонну эленийцев и пелоев, без труда поспевая за бегом коней. Беспокойство Спархока о безопасности его королевы заметно уменьшилось. Миртаи кратко – и даже безапелляционно – сообщила своей хозяйке, что будет путешествовать со своими соотечественниками. Она даже не спрашивала дозволения. В золотокожей великанше произошла странная перемена. Куда-то исчезло ее всегдашнее настороженное напряжение.

– Я не могу точно определить, в чем дело, – призналась Элана, когда около полудня они обсуждали эту перемену в Миртаи. – Она просто кажется не такой, как всегда, вот и все.

– Ваше величество, – сказал Стрейджен, – она и есть не такая, как всегда. Она вернулась домой, вот и все. Более того, присутствие взрослых позволяет ей занять свое естественное положение среди атанов. Миртаи все еще ребенок – во всяком случае, в собственных глазах. Она никогда не рассказывала о своем детстве, но я полагаю, что вряд ли это было счастливое и безопасное время. Что-то случилось с ее родителями, и ее продали в рабство.

– Но ведь все ее соотечественники – рабы, милорд Стрейджен, – возразила Мелидира.

– Рабство бывает разным, баронесса. Рабство народа атанов – скорее обычай, узаконенный государством. Миртаи же была самой настоящей рабыней. Ее еще ребенком разлучили с родителями, поработили и вынудили учиться самой стоять за себя. Теперь, когда она снова среди атанов, ей предоставился случай вернуть себе хотя бы часть детства. – Стрейджен помрачнел. – Мне-то такого случая никогда не представится. Мое рабство было врожденным и несколько иного толка, и смерть моего отца не освободила меня.

– Вы уделяете этому чересчур много внимания, милорд Стрейджен, – сказала Мелидира. – Не стоит, право, так упорно делать средоточием всей своей жизни свое внебрачное происхождение. В жизни есть вещи гораздо важнее.

Стрейджен остро глянул на нее, но тут же рассмеялся, заметно смущенный.

– Неужели я и впрямь так заметно жалею себя, баронесса?

– Не так, чтобы очень, милорд, но вы постоянно поминаете свое происхождение. К чему так беспокоиться, милорд? Присутствующим здесь безразлично, родились вы в законном браке или вне его, так с какой же стати вам-то маяться?

– Вот видишь, Спархок, – сказал Стрейджен. – Именно это я и имел в виду. Она самая бесчестная особа из всех, кого я встречал в жизни.

– Милорд Стрейджен! – воскликнула Мелидира.

– Но это правда, дорогая баронесса, – ухмыльнулся Стрейджен. – Вы лжете не словами, а всем своим видом. Вы ведете себя так, словно в голове у вас ветер, а потом – раз – одной фразой обрушиваете здание, которое я возводил всю свою жизнь. «Внебрачное происхождение», Бог ты мой! Вы ухитрились обесценить трагедию всей моей жизни.

– Сможете ли вы когда-нибудь простить меня? – осведомилась она, округляя глаза с нарочито невинным видом.

– Сдаюсь, – сказал Стрейджен, в комическом отчаянии поднимая руки. – Так на чем я остановился? Ах да, очевидная перемена в Миртаи. Я думаю, обряд Перехода очень важен для атанов, и это другая причина, по которой наша красавица-великанша ведет себя, как лепечущий младенец. Очевидно, когда мы доберемся до Атана, Энгесса намерен устроить для нее этот обряд, и сейчас она вовсю наслаждается последними днями детства.

– Можно мне проехаться с тобой, отец? – спросила Даная.

– Да, если хочешь.

Принцесса поднялась с сиденья кареты, вручила Ролло Алиэн, а Мурр – баронессе Мелидире и протянула руки к Спархоку.

Он усадил ее на обычное место перед собой на седле.

– Прокати меня, отец, – попросила она голосом маленькой девочки.

– Мы скоро вернемся, – сказал Спархок жене и легким галопом поскакал прочь от кареты.

– Стрейджен иногда бывает так утомителен, – едко заметила Даная. – Я очень рада, что Мелидира решила им заняться.

– Что? – ошеломленно переспросил Спархок.

– Где твои глаза, отец?

– Я особенно не присматривался. Они и в самом деле неравнодушны друг к другу?

– Во всяком случае она. Стрейджен узнает о своих чувствах, когда Мелидира будет готова ему об этом сказать. Что произошло в Дарсасе?

Спархок помолчал, борясь со своей совестью.

– Можно ли считать тебя духовной особой? – осторожно осведомился он.

– Это какой-то новый подход к делу.

– Ответь на вопрос, Даная. Имеешь ты отношение к религии или нет?

– Разумеется, да, Спархок. Собственно, я и есть средоточие религии.

– Стало быть, в общих чертах тебя можно было бы назвать… э-э… духовным лицом?

– Спархок, к чему ты клонишь?

– Просто скажи «да», и все. Я иду на цыпочках по грани нарушения клятвы, и мне нужно хотя бы формальное обоснование.

– Все, сдаюсь. Да, конечно, меня можно формально назвать духовным лицом, имеющим отношение к церкви – к другой церкви, конечно, но это не меняет сути дела.

– Благодарю. Я поклялся не раскрывать этой тайны никому, кроме духовного лица. Ты – духовное лицо, так что тебе я могу все рассказать.

– Спархок, это же чистой воды софистика.

– Я знаю, но она позволяет мне обойти клятву. Сабр – это шурин барона Котэка Элрон. – Спархок с подозрением глянул на нее. – Ты опять мошенничаешь?

– Я?!

– Даная, – сказал он, – ты слегка нарушила предел допустимых совпадений. Ты ведь все время знала то, что я тебе сейчас сказал, верно?

– Во всяком случае, не в подробностях. То, что вы, люди, зовете «всеведением» – чисто человеческое понятие. Его выдумали, чтобы уверить людей, что они не могут справиться со всем на свете. У меня бывают намеки, догадки, краткие вспышки знания. Я знала, что в доме Котэка мы отыщем что-то важное, и знала, что если вы все будете слушать внимательно, то ничего не упустите.

– Значит, это что-то вроде интуиции?

– Это самое подходящее слово, Спархок. Наша интуиция более развита, чем ваша, и мы внимательнее прислушиваемся к ее голосу. Вы, люди, предпочитаете пропускать его мимо ушей – в особенности мужчины. В Дарсасе случилось кое-что еще, верно?

Спархок кивнул:

– Нам снова явилась тень. Мы с Эмбаном в это время разговаривали с архимандритом Монселом.

– Кто бы ни стоял за всем этим, он очень глуп.

– Тролли-Боги? А разве они и в самом деле не туповаты?

– Спархок, мы не можем быть до конца уверены, что это Тролли-Боги.

– А разве ты могла бы в этом разобраться? Я хочу сказать, разве нет способа определить, кто наш противник?

Даная покачала головой:

– Боюсь, что нет, Спархок. Мы, боги, очень искусно прячемся друг от друга. Впрочем, глупость этого явления тени в Дарсасе определенно говорит о том, что мы имеем дело с Троллями-Богами. Нам до сих пор так и не удалось растолковать им, почему солнце встает на востоке. Они, конечно, знают, что утром солнце взойдет, но вот где именно – так и не уверены.

– По-моему, ты преувеличиваешь.

– Разумеется. – Даная нахмурилась. – И все-таки, Спархок, не стоит нам цепляться исключительно за мысль, что наши противники – Тролли-Боги. Я чувствую кое-какие мелкие отличия… хотя, быть может, причиной их стали события в храме Азеша. Ты ведь тогда очень испугал Троллей-Богов. Я склонна скорее подозревать, что они заключили союз с кем-то еще. Тролли-Боги действовали бы куда прямолинейней. Однако если у них и впрямь есть союзник, он тоже простоват. Он, по всей видимости, давно не был во внешнем мире. Он окружил себя не самыми умными помощниками и судит о всех людях по своим поклонникам. Это его явление в Дарсасе было весьма серьёзным промахом. Ему не стоило так поступать, и все, чего он на самом деле добился, – подтвердил то, что ты рассказывал архимандриту – ты ведь рассказал ему обо всем, верно? – Спархок кивнул. – Нам совершенно необходимо заехать в Сарсос и потолковать с Сефренией.

– Ты опять ускоришь время?

– Нет, я, пожалуй, придумаю кое-что получше. Я не знаю еще, каковы планы наших врагов, но они по какой-то причине заторопились, так что нужно и нам постараться от них не отстать. А теперь, Спархок, верни меня в карету. Стрейджен, должно быть, уже вдоволь покрасовался своей образованностью, а от запаха твоих доспехов меня уже мутит.

Хотя три разных отряда, составлявшие свиту королевы Эланы, объединяли общие интересы, Спархок, Энгесса и Кринг решили по возможности не смешивать пелоев, рыцарей церкви и атанов. Различия в обычаях и привычках сделали бы такое смешение просто опасным. Причин для недоразумений было слишком много, чтобы легкомысленно от них отмахнуться. Каждый командир усиленно требовал от своих подчиненных внимания и вежливости к остальным, и это лишь усиливало общее неловкое напряжение. В сущности, атаны, пелои и рыцари были скорее союзниками, чем друзьями, и то, что лишь немногие атаны могли говорить по-эленийски, лишь больше разделяло три составные части небольшого войска, продвигавшегося в глубь безлесных степей.

С восточными пелоями они повстречались неподалеку от города Пелы, что в центральном Астеле. Предки Кринга покинули эти обширные травянистые равнины примерно три тысячи лет назад, однако несмотря на время и расстояние, разделявшее их, две ветви пелойского народа были на удивление схожи и внешностью, и традициями. Единственным, похоже, существенным различием было то, что восточные пелои явно предпочитали дротики, в то время как подданные Кринга отдавали предпочтение саблям. После ритуального обмена приветствиями и слегка затянувшейся церемонии, во время которой Кринг и его восточный родич восседали, скрестив ноги, на земле, «деля соль и беседуя о делах», а два войска настороженно замерли друг перед другом, разделенные тремя сотнями ярдов степной травы, было явно решено сегодня не воевать друг с другом, и Кринг подвел своего новообретенного друга и родственника к карете Эланы, чтобы представить его всем присутствующим. Доми восточных пелоев звали Тикуме. Он был немного выше Кринга, но тоже с обритой головой – обычай, который уходил корнями в древнюю историю этого кочевого народа.

Тикуме вежливо поздоровался со всеми.

– Немного странно видеть пелоев в союзе с иноземцами, – заметил он. – Доми Кринг рассказывал мне о жизни в Эозии, но я тогда еще не знал, что она может привести к такому вот необычному союзу. Конечно, мы с ним не беседовали вдвоем вот уже десять лет, а то и больше.

– Вы встречались прежде, доми Тикуме? – удивился патриарх Эмбан.

– Да, ваша светлость, – сказал Кринг. – Несколько лет назад доми Тикуме побывал в Пелозии, сопровождая короля Астела. Он счел обязательным погостить у меня.

– Отец короля Алберена был намного умнее, чем его сын, – пояснил Тикуме, – и много читал. Он заметил много схожего между Пелозией и Астелом, а потому нанес государственный визит королю Соросу. Он пригласил с собой и меня. – На лице Тикуме выразилось явное отвращение. – Если бы я знал заранее, что он собирается плыть на корабле, я бы, наверно, отказался от этого путешествия. Меня тошнило не переставая два полных месяца. Мы с доми Крингом хорошо поладили. Он был так добр, что пригласил меня с собой на болота поохотиться за ушами.

– А он поделился с тобой прибылью, доми Тикуме? – невинно осведомилась Элана.

– Прибылью, королева Элана? – озадаченно переспросил Тикуме.

Кринг нервно хохотнул и слегка покраснел. И тут к карете подошла Миртаи.

– Это она? – спросил Тикуме у Кринга. Тот счастливо кивнул.

– Разве она не прекрасна?

– Великолепна! – с почти благоговейным жаром согласился Тикуме. Затем он опустился на одно колено. – Домэ, – приветствовал он Миртаи, прижимая обе ладони к лицу.

Миртаи вопросительно глянула на Кринга.

– Это пелойское слово, любовь моя, – пояснил он. – Оно означает «подруга доми».

– Это еще не решено, Кринг, – указала она.

– Разве могут быть сомнения, любовь моя? – отозвался он.

Тикуме все еще стоял на одном колене.

– Ты войдешь в наше стойбище со всеми мыслимыми почестями, домэ Миртаи, – объявил он, – ибо среди нашего народа ты – королева. Все будут преклонять колени перед тобой и уступать тебе дорогу. Стихи и песни будут слагаться в твою честь, и тебя осыплют богатыми дарами.

– Ну и ну! – пробормотала Миртаи.

– Твоя красота божественна, домэ Миртаи, – продолжал Тикуме, явно распаляясь. – Само твое присутствие озаряет тусклый мир и посрамляет само солнце. Я восхищен мудростью моего брата Кринга, который избрал тебя своей подругой. Приди же к нашим шатрам, о божественная, чтобы мой народ мог восхищаться тобой и преклоняться перед твоей красотой.

– Боже мой! – зачарованно выдохнула Элана. – Мне никто никогда не говорил ничего подобного!

– Мы просто не хотели смущать тебя, моя королева, – мягко пояснил Спархок. – Все мы относимся к тебе точно так же, но не хотели до поры до времени столь открыто выражать свои чувства.

– Хорошо сказано, – одобрил Улаф.

Миртаи поглядела на Кринга с новым интересом.

– Почему ты ничего не сказал мне об этом, Кринг? – осведомилась она.

– Я думал, ты знаешь, любовь моя.

– Нет, не знала, – ответила она и помолчала, задумчиво выпятив нижнюю губу, затем добавила: – Но теперь знаю. Ты уже выбрал себе ома?

– Спархок будет моим ома, сердце мое.

– Спархок, – сказала Миртаи, – почему бы тебе не поговорить с атаном Энгессой? Скажи ему, что я благосклонна к ухаживаниям доми Кринга.

– Это очень хорошая мысль, Миртаи, – отозвался Спархок. – Удивляюсь, как я сам об этом не подумал.

ГЛАВА 14

Город Пела в центральном Астеле был основным средоточием торговли, куда со всех концов Империи съезжались торговцы и перекупщики скота – заключать сделки с пелойскими скотоводами. Город с виду был какой-то запущенный, недостроенный, и неудивительно – здания его по большей части были не чем иным, как щедро разукрашенными фасадами, за которыми были воздвигнуты большие шатры. С начала времен никто даже и не пытался замостить его улицы, покрытые колеями и выбоинами, и когда по ним проходил караван повозок или гнали стадо скота, поднимавшаяся туча пыли заволакивала весь город. За расплывчатыми с виду границами города волновалось море шатров – переносные жилища кочевых пелоев.

Тикуме провел их через город к холму, подножие которого окружали разноцветные полосатые шатры. Навес, растянутый на высоких кольях, затенял почетное место на самой вершине холма, и земля под навесом была выстлана коврами, завалена мехами и мягкими подушками.

Миртаи была в центре всеобщего внимания. Ее довольно скудную походную одежду прикрывала пурпурная мантия до пят, признак ее почти королевского статуса. Кринг и Тикуме церемонно провели ее в самую середину лагеря и представили супруге Тикуме, остролицей женщине по имени Вида, которая тоже была облачена в пурпурную мантию и на Миртаи поглядывала с неприкрытой враждебностью.

Спархок и все прочие присоединились к вождям пелоев в тени навеса как почетные гости.

Супруга Тикуме становилась все мрачнее и мрачнее по мере того, как пелойские воины, один за другим представляясь Крингу и его будущей невесте, состязались друг с другом в многочисленных и изысканных комплиментах Миртаи. К комплиментам присоединялись дары и песни, воспевавшие красоту золото-кожей великанши.

– Когда только они успели сочинить все эти песни? – шепотом спросил Телэн у Стрейджена.

– Мне думается, что эти песни сочинили давным-давно, – ответил Стрейджен. – Они просто вставили туда имя Миртаи, только и всего. Полагаю, что кроме песен будут еще и стихи. В Эмсате есть один третьесортный стихоплет, который весьма недурно зарабатывает на жизнь, сочиняя стихи и любовные письма для молодых дворян, которым лень или бездарность мешает сочинять самим. Существуют целые сборники таких творений с пропусками для имен – именно для такой цели.

– И они просто заполняют пропуск именем своей девушки? – недоверчиво воскликнул Телэн.

– Заполнять их именем чужой девушки вряд ли имело бы смысл, верно?

– Но это бесчестно! – возмутился Телэн.

– Какая свежая идея, Телэн, – рассмеялся патриарх Эмбан, – и как неожиданно услышать ее именно от тебя.

– Нельзя мошенничать, когда говоришь девушке о своих чувствах, – настаивал Телэн. С недавних пор Телэн начал замечать девушек. Они, конечно, существовали и прежде, но прежде он не замечал их существования, а сейчас у него оказались некоторые на удивление стойкие убеждения. К чести его друзей, никто даже не улыбнулся этим его непривычным рассуждениям о честности. Что касается баронессы Мелидиры, она порывисто заключила Телэна в объятья.

– Это еще зачем? – с некоторым подозрением осведомился он.

– Да так, пустяки, – ответила баронесса, нежной ручкой касаясь его щеки. – Когда ты в последний раз брился?

– Кажется, на прошлой неделе – а может, позапрошлой.

– По-моему, тебе опять пора побриться. Ты определенно взрослеешь, Телэн.

Мальчик слегка покраснел.

Принцесса Даная хитро подмигнула Спархоку.

После даров, стихов и песен последовала демонстрация воинской удали. Соплеменники Кринга красовались тем, как ловко они управляются с саблями. Подданные Тикуме вышли на поле с дротиками, которые они метали в цель либо сражались ими как короткими копьями. Сэр Берит выбил из седла такого же молодого сириникийского рыцаря, а двое генидианцев со светлыми волосами, заплетенными в косички, устроили притворный, но оттого не менее устрашающий бой на топорах.

– Обычное явление, Эмбан, – заметил посол Оскайн патриарху Укеры. Дружба этих двоих дошла уже до той стадии, когда они начали в разговоре отбрасывать титулы. – Жизнь воинственных народов, как правило, бывает ограничена множеством церемоний и ритуалов.

– Это я заметил, Оскайн, – улыбнулся Эмбан. – Наши рыцари церкви – самые вежливые и церемонные люди, каких я знаю.

– Благоразумие, ваша светлость, – загадочно пояснил Улаф.

– Рано или поздно вы к этому привыкнете, ваше превосходительство, – заверил посла Тиниен. – Сэр Улаф весьма скуп на слова.

– У меня и в мыслях не было говорить загадками, – отозвался Улаф. – Я только хотел сказать, что трудно быть невежливым с человеком, у которого в руках топор.

Атан Энгесса встал и слегка чопорно поклонился Элане.

– Могу я испытать твою рабыню, Элана-королева? – спросил он.

– Что, собственно, ты имеешь в виду, атан Энгесса? – настороженно спросила она.

– Близится время обряда Перехода. Мы должны решить, готова ли она. Эти воины показывают свою удаль. Я и атана Миртаи примем в этом участие. Это будет самое подходящее время для испытания.

– Как знаешь, атан, – согласилась Элана, – если только сама атана не возражает.

– Она не станет возражать, Элана-королева, если только она истинная атана. – Энгесса резко развернулся и зашагал туда, где среди пелоев восседала Миртаи.

– Решительно, – заметила Мелидира, – Миртаи сегодня в центре всех событий.

– Я считаю, что это просто чудесно, – отозвалась Элана. – В другое время она почти всегда держится в тени. Она заслужила хоть капельку внимания.

– Но ведь все это по политическим соображениям, – вставил Стрейджен. – Подданные Тикуме осыпают Миртаи вниманием, чтобы задобрить Кринга.

– Знаю, Стрейджен, но все равно это чудесно. – Элана задумчиво поглядела на свою золотокожую рабыню. – Спархок, я сочла бы личной честью для себя, если бы ты как можно скорее переговорил с атаном Энгессой. Миртаи надлежит получить хоть немного счастья.

– Я приложу все усилия, моя королева.

Миртаи охотно согласилась на предложенное Энгессой испытание. Грациозно поднявшись, она расстегнула застежку на вороте пурпурной мантии и сбросила ее с плеч.

Пелои дружно ахнули. Их женщины обычно облачались в более скромные одежды. Презрительная гримаса на лице Виды слегка поблекла. Миртаи была в высшей степени женственна. А также хорошо вооружена, и это тоже потрясло пелоев. Она и Энгесса вышли на открытое место перед навесом, коротко склонили головы в ритуальном приветствии и обнажили мечи.

Спархок полагал, что может отличить показательный поединок от настоящего боя, но то, что происходило на его глазах, ломало всякие рамки. Казалось, что Миртаи и Энгесса нешуточно стараются убить друг друга. Они в совершенстве владели мечами, но их манера фехтования включала в себя куда больше физических контактов, чем западный стиль боя.

– Похоже на кулачный бой с мечами, – заметил Келтэн Улафу.

– Верно, – согласился тот. – Хотел бы я знать, можно ли проделывать такое в схватке на топорах. Если б можно было лягнуть кого-то в лицо, как сейчас сделала Миртаи, а потом нанести удар топором, сколько бы я выиграл поединков!..

– Так и знал, что она с ним это проделает, – засмеялся Келтэн, когда Энгесса рухнул навзничь в пыль. – Она уже испытала этот прием на мне.

Энгесса, однако, не стал валяться на земле, переводя дыхание, как валялся когда-то Келтэн. Атан стремительно перекатился подальше от Миртаи и вскочил, по-прежнему сжимая в руке меч. Он вскинул клинок, салютуя, и тут же снова ринулся в атаку.

«Испытание» продолжалось еще несколько минут, покуда один из наблюдавших за боем атанов не ударил кулаком по своему нагруднику, давая знак закончить поединок. Этот человек был намного старше своих соплеменников – по крайней мере, так могло показаться. Волосы у него были совершенно белые, но в остальном он с виду ничем не отличался от других атанов.

Миртаи и Энгесса обменялись церемонными поклонами, а затем он проводил ее на место. Вновь набросив пурпурную мантию, она опустилась на подушки. Презрительная гримаса окончательно исчезла с лицо супруги Тикуме.

– Она готова, – сообщил Энгесса Элане и, сунув руку под нагрудник, осторожно потрогал ушибленное место. – Более чем готова, – добавил он. – Она – искусный и опасный противник. Я горжусь тем, что именно меня она будет звать отцом. Она прибавит блеска моему имени.

– Мы все любим ее, атан Энгесса, – улыбнулась Элана. – Я так рада, что и ты разделяешь наши чувства. – Она обрушила на сурового атана всю мощь своей разрушительной улыбки, и он нерешительно, словно против воли, улыбнулся в ответ.

– По-моему, сегодня он проиграл дважды, – прошептал Телэн Спархоку.

– Похоже на то, – согласился тот.

– Мы никак не можем изловить их, друг Спархок, – говорил Тикуме вечером того же дня, когда все они удобно растянулись на коврах возле ярко пылавшего костра. – Эти степи – открытые травянистые равнины, почти безлесные, и укрыться здесь негде, а по высокой траве нельзя проехать, не оставив такой след, что и слепой заметит. Они появляются из ниоткуда, убивают пастухов и угоняют скот. Я сам гнался за одним таким отрядом. Они угнали сто голов скота и оставляли на траве широкий след. И вдруг через пару миль след оборвался. Не было никаких признаков, что они рассыпались по сторонам. Они попросту исчезли – словно кто-то подхватил их и унес в небеса.

– А других беспорядков у вас не было, доми? – осторожно спросил Тиниен. – Я хочу сказать – среди твоих подданных нет никаких волнений, странных слухов, преданий – и всего такого прочего?

– Нет, друг Тиниен, – усмехнулся Тикуме. – Мы народ открытый и откровенный. Мы не прячем друг от друга своих чувств. Если б что-то было неладно, я бы давно уже знал об этом. Я слыхал, что творится в окрестностях Дарсаса, так что понимаю, почему ты задаешь такие вопросы. Нет, здесь не происходит ничего подобного. Мы не поклоняемся своим героям, как в других краях, мы просто стараемся быть похожими на них. Кто-то крадет наш скот и убивает пастухов – вот и все. – Он слегка укоризненно поглядел на Оскайна. – Я нисколько не хочу вас задеть, ваша честь, – продолжал он, – но хорошо бы вам предложить императору, чтобы он послал разобраться с этим делом кого-нибудь из атанов. Если мы станем разбираться сами, нашим соседям это может не понравиться. Мы, пелои, становимся немножко несдержанными, когда кто-то угоняет наш скот.

– Я обращу внимание его императорского величества на это дело, – пообещал Оскайн.

– И поскорее, друг Оскайн, – посоветовал Тикуме. – Как можно скорее.

– Она умелый и искусный воин, Спархок-рыцарь, – говорил Энгесса на следующее утро, сидя со Спархоком у небольшого костра.

– Согласен, – отвечал Спархок, – но согласно вашим же обычаям она еще дитя.

– Потому-то я и веду переговоры за нее, – указал Энгесса. – Будь она взрослой, она сама говорила бы за себя. Дети порой не знают своей истинной цены.

– Но ребенок не может стоить столько же, сколько взрослый.

– Это не совсем верно, Спархок-рыцарь. Чем моложе женщина, тем выше ее цена.

– Что за чепуха! – вмешалась Элана. Переговоры были деликатного свойства, а такие обычно проводятся с глазу на глаз. Однако для жены Спархока слова «обычно» не существовало. – Твое предложение, Спархок, совершенно неприемлемо.

– Ты на чьей стороне, дорогая? – мягко спросил он.

– Миртаи моя подруга, и я не допущу, чтобы ты оскорблял ее. Десять коней, подумать только! Я могла бы выручить столько за Телэна.

– Ты и его собираешься продать?

– Я только привела пример.

Сэр Тиниен, проходивший мимо, тоже остановился около них. Из всего их отряда он был ближе всех с Крингом и остро чувствовал ответственность, которую возлагала на него дружба.

– Какое же предложение ваше величество могли бы счесть приемлемым? – осведомился он у Эланы.

– Не меньше чем шестьдесят коней! – твердо заявила она.

– Шестьдесят! – воскликнул Тиниен. – Вы же разорите Кринга! Что за жизнь будет у Миртаи, если вы отдадите ее за нищего?

– Кринга вряд ли можно назвать нищим, сэр рыцарь, – огрызнулась она. – У него есть золото, которое король Сорос заплатил ему за уши земохцев.

– Но это не его золото, ваше величество, – указал Тиниен. – Оно принадлежит его народу.

Спархок усмехнулся и кивнул Энгессе. Незамеченные, они отошли от костра.

– Я думаю, атан Энгесса, что они сойдутся на тридцати, – наудачу предположил он.

– Вполне вероятно, – согласился Энгесса.

– Мне это число кажется вполне справедливым. А тебе? – это уже звучало как предложение.

– Приблизительно о таком числе я и думал, Спархок-рыцарь.

– Я тоже. Значит, решено?

– Решено. – И они ударили по рукам.

– Скажем им об этом? – спросил атан, и на его лице появилась едва заметная усмешка.

– Они развлекаются вовсю, – ухмыльнулся Спархок, – зачем же лишать их такого удовольствия? Мы сможем узнать, насколько верной окажется наша догадка. Кроме того, этот торг очень важен для Кринга и Миртаи. Если мы придем к соглашению за каких-то пару минут, им покажется, что их отдали задаром.

– Ты весьма опытен и знающ, Спархок-рыцарь, – заметил Энгесса. – Ты в совершенстве постиг сердца мужчин – и женщин.

– Энгесса-атан, – с грустью ответил Спархок, – не родился еще тот мужчина, который мог бы сказать, что в совершенстве постиг сердце женщины.

Переговоры между Тиниеном и Эланой достигли между тем трагической стадии, когда оба вовсю обвиняли друг друга в разбивании сердец и тому подобном. Игра Эланы была великолепной. У королевы Элении был изрядный талант устраивать сцены, да к тому же она была искусным оратором. Она разражалась импровизациями на тему постыдной скаредности сэра Тиниена, и ее голос то поднимался, то снижался с истинно королевскими модуляциями. Тиниен, напротив, был хладнокровно рассудителен, хотя тоже время от времени поддавался эмоциям.

Кринг и Миртаи сидели неподалеку, держась за руки, и с беспокойством, затаив дыхание, ловили каждое слово. Пелои Тикуме окружили скандалившую пару и тоже с интересом прислушивались к торгу.

Так продолжалось несколько часов, и солнце уже почти зашло, когда Элана и Тиниен наконец с немалым трудом достигли согласия – остановившись на тридцати конях – и заключили сделку, поплевав на ладони и звучно ударив по рукам. Спархок и Энгесса подобным образом узаконили соглашение, и восхищенные пелои разразились оглушительными воплями. Этот торг был лучшим развлечением дня, и его счастливое завершение праздновали долго и шумно.

– Я совсем обессилела, – пожаловалась Элана мужу, когда они удалились на ночь в отведенный им шатер.

– Бедняжка, – посочувствовал Спархок.

– Я должна была вмешаться, Спархок. Ты слишком уступчив. Ты бы отдал нашу Миртаи задешево. Какая удача, что я оказалась там! Тебе ни за что не удалось бы заключить такого удачного соглашения.

– Я представлял другую сторону, Элана, разве не помнишь?

– Вот именно этого я и не понимаю, Спархок. Как ты мог так постыдно обойтись с бедной Миртаи?

– Таковы уж правила игры, любовь моя. Я представлял Кринга.

– И все-таки, Спархок, я очень в тебе разочарована.

– Ну что ж, по счастью, вы с Тиниеном сумели устроить все как надо. У нас с Энгессой и вполовину не вышло бы так хорошо.

– Да, и в самом деле получилось славно… хотя у нас и ушел на это почти весь день.

– Ты была великолепна, любовь моя, совершенно великолепна.

– Знаешь, Спархок, – говорил на следующее утро Стрейджен, –случалось мне бывать во многих неприглядных местах, но Пела из них – наихудшее. Ее ведь уже несколько раз покидали – ты знал об этом? Впрочем, «покидали» – не то слово. Точнее будет сказать «перевозили». Пела стоит там, где пелои устраивают свой летний лагерь.

– Наверно, составителей карт это сводит с ума.

– Весьма вероятно. Это временный городишко, но он так и лопается от золота. Чтобы купить стадо, нужна изрядная сумма наличных.

– Вы сумели связаться с местными ворами?

– Скорее уж они с нами связались, – ухмыльнулся Телэн. – Один мальчишка лет восьми срезал у Стрейджена кошелек. Работает он неплохо, вот только бегает недостаточно быстро. Я поймал его ярдов через пятьдесят. Когда мы объяснили, кто мы такие, он был счастлив провести нас к своему главарю.

– Совет воров уже принял решение? – спросил Спархок у Стрейджена.

– Нет, – ответил Стрейджен, – они все еще размышляют. Наши дарезийские собратья по ремеслу немного консервативны. Не знаю уж почему, но мысль о сотрудничестве с властями кажется им безнравственной. Я надеюсь получить ответ, когда мы доберемся до Сарсоса. Воры Сарсоса имеют немалый вес в Империи. Случилось что-нибудь важное, пока нас не было?

– Кринг и Миртаи обручились.

– Быстро это у них вышло. Надо бы их поздравить.

– Почему бы вам обоим не лечь спать? – предложил Спархок. – Завтра мы отправляемся в Сарсос. Тикуме будет сопровождать нас до границ степей. Сдается мне, он бы с радостью ехал и дальше, но побаивается Сарсосских стириков. – Он поднялся на ноги. – Пора спать, – повторил он. – Мне нужно поговорить с Оскайном.

В лагере пелоев царила тишина. Было начало лета, и полуденная жара загнала кочевников в тень шатров. По утоптанной и твердой, как камень, земле Спархок шел к шатру, который делили посол Оскайн и патриарх Эмбан. Его кольчуга тихонько позвякивала в такт шагам. Поскольку они были сейчас в безопасном лагере, рыцари решили на время отказаться от неудобств, причиняемых доспехами.

Оскайн и Эмбан сидели под навесом у шатра и ели дыню.

– Приветствую тебя, о сэр рыцарь! – сказал Оскайн пандионцу.

– Это старомодное приветствие, Оскайн, – заметил Эмбан.

– Я и сам человек старомодный, Эмбан.

– Я хотел кое о чем разузнать, – сказал Спархок, присаживаясь на ковер под сенью навеса.

– Весьма типичное желание для юнца, – усмехнулся Оскайн.

Спархок пропустил эту шпильку мимо ушей.

– Эта часть Астела сильно отличается от западной, – заметил он.

– Верно, – согласился Оскайн. – Астел – это котел, который дал начало всем эленийским народам – как здесь, в Дарезии, так и в Эозии.

– Когда-нибудь мы об этом поспорим, – пробормотал Эмбан.

– Дарезия старше, только и всего, – пожал плечами Оскайн. – Это отнюдь не означает, что она лучше. Так или иначе, согласитесь, что до сих пор то, что вы видели в Астеле, не слишком отличается от вашей эленийской Пелозии.

– Да, – согласился Спархок, – несомненное сходство существует.

– Когда мы достигнем границы степей, этому сходству придет конец. Западные две трети Астела – типично эленийские. От границы степей и до границ Атана Астел становится стирикским.

– Как это произошло? – спросил Эмбан. – В Эозии стирики рассеяны по всему континенту. Они живут в своих деревнях, по своим законам и обычаям.

– Насколько ты сегодня космополитичен, Эмбан?

– Ты собираешься оскорбить мои провинциальные взгляды?

– Надеюсь, что не слишком сильно. Эленийцы изначально были фанатиками. – Оскайн поднял руку. – Позволь мне закончить, прежде чем ты взорвешься. Фанатизм – это разновидность эгоизма, а ты, мне думается, согласишься, что эленийцы весьма высокого мнения о себе. Они, похоже, считают, что Бог улыбается в первую очередь им.

– А разве это не так? – притворно удивился Эмбан.

– Прекрати. По причинам, понять которые по силам одному Богу, стирики особенно раздражают эленийцев.

– Это я могу понять без труда, – пожал плечами Эмбан. – Они смотрят на нас свысока, точно на детей.

– С их точки зрения, мы и есть дети, ваша светлость, – вставил Спархок. – Цивилизация стириков существует уже сорок тысяч лет. Мы начали немного позже.

– Каковы бы ни были причины, – продолжал Оскайн, – первым побуждением эленийцев всегда было изгнать – или уничтожить – стириков. Вот почему стирики переселились в Эозию куда раньше вас, эленийцев. Их загнал в те безлюдные края эленийский фанатизм. Однако Эозия была тогда не единственным безлюдьем. Существовал еще край вдоль атанской границы, и многие стирики в древности бежали туда. Когда была создана Империя, мы, тамульцы, попросили эленийцев оставить в покое стириков, живущих в окрестностях Сарсоса.

– Попросили?

– Мы были весьма настойчивы – и за нашей спиной стояли атаны, которые маялись от безделья. Мы позволили эленийскому духовенству произносить с кафедры обличительные проповеди, но разместили вокруг Сарсоса достаточно атанских гарнизонов, чтобы разделить эленийцев и стириков. Так гораздо спокойнее, а мы, тамульцы, просто обожаем покой. Думается мне, господа, что когда мы попадем в Сарсос, вы найдете чему удивляться. Это единственный истинно стирикский город во всем мире. Поразительное место, господа. Бог улыбается там совершенно особенной улыбкой.

– Ты все говоришь о Боге, Оскайн, – заметил Эмбан. – Я полагал, что постоянное упоминание имени Божьего – чисто эленийский недостаток.

– Вы более космополитичны, чем я предполагал, ваша светлость.

– Но что же все-таки вы имеете в виду, когда говорите о Боге, ваше превосходительство?

– Мы употребляем это слово в общем смысле. Наша тамульская вера не слишком-то глубока. Мы считаем, что отношения человека с Богом – или богами – это его личное дело.

– Это ересь, Оскайн. Ересь, которая оставляет церковь не у дел.

– Совершенно верно, Эмбан, – усмехнулся Оскайн. – В Тамульской империи поощряются еретические взгляды. Благодаря этому у нас есть о чем поговорить в долгие дождливые дни.

Они выехали в путь на следующее утро в сопровождении большого количества пелоев. Отряд, продвигавшийся на северо-восток, напоминал уже не столько армию, сколько переселение народов. Кринг и Тикуме в последующие несколько дней ехали почти все время вместе, возобновляя свои родственные связи и обсуждая разведение скота.

Во время путешествия от Пелы к границе степей Спархок был весь внимание, однако сколько ни старался, так и не смог уловить следов того, как Афраэль играла со временем и расстоянием. Богиня-Дитя была чересчур искусна, чтобы человеческий глаз мог заметить ее безупречные манипуляции.

Как-то, когда Даная ехала с ним на крупе Фарэна, Спархок заговорил о том, что его беспокоило.

– Я не то чтобы любопытствую, но, судя по всему, прошло около пятидесяти дней с тех пор, как мы сошли на берег в Салеше. А сколько же – на самом деле?

– Немного поменьше, Спархок, – ответила она. – Наполовину – уж наверняка.

– Мне бы хотелось получить точный ответ, Даная.

– Я не очень-то хорошо разбираюсь в цифрах, отец. Я знаю разницу между «несколько» и «много», а это ведь и есть самое главное, верно?

– Но не самое точное.

– Тебе так важна точность, Спархок?

– Без точности нельзя мыслить логически, Даная.

– Ну так и не мысли логически. Попробуй интуицию – просто так, для разнообразия. Может быть, тебе даже понравится.

– Так все же – сколько, Даная? – не отступал он.

– Три недели, – пожала она плечами.

– Это уже лучше.

– Ну… более или менее.

Граница степей была отмечена густым березняком, и здесь Тикуме и его соплеменники повернули назад. Поскольку день близился к концу, королевский эскорт стал лагерем на краю леса, чтобы уже при свете дня отправиться в путь по дороге, извивавшейся среди деревьев и сейчас еле различимой.

Когда развели костры и начали стряпать ужин, Спархок окликнул Кринга, и они отправились искать Энгессу.

– У нас необычное положение, господа, – сказал Спархок, когда все трое отошли от лагеря, к самому краю леса.

– Как это, Спархок-рыцарь? – спросил Энгесса.

– В нашем отряде три разновидности воинов и, я полагаю, три различных военных тактики. Нам бы стоило обсудить наши различия, чтобы в случае стычки не путаться друг у друга под ногами. Обычная тактика рыцарей церкви основана на нашем снаряжении. Мы носим доспехи и ездим на крупных конях.

– Мы предпочитаем срезать с противника кожуру, как с яблока, – сказал Кринг. – Мы носимся верхом вокруг вражеского войска и отхватываем от него по кусочку.

– Мы сражаемся пешими, – заключил Энгесса. – Нас обучают драться независимо, а потому мы просто бросаемся на врага и бьемся с ним врукопашную.

– И всегда побеждаете? – спросил Кринг.

– До сих пор – всегда, – пожал плечами Энгесса.

– Если на нас нападут, вряд ли будет разумно бросаться в бой всем разом, – задумчиво сказал Спархок. – Мы попросту будем натыкаться друг на друга. Послушайте, что я скажу. Если кто-то атакует нас значительными силами, Кринг и его люди окружат врагов, я построю рыцарей и нанесу удар по центру, а атан Энгесса расставит своих воинов по всей линии боя. Когда рыцари прорвут вражеский центр, противник попытается обойти их с тыла – почему-то так всегда происходит. Атаки Кринга с тыла и флангов прибавят беспорядка во вражеских рядах. Они будут в смятении и по большей части отрезаны от своих командиров. Тогда и придет черед Энгессы вступать в бой. Даже лучшие солдаты в мире дерутся не лучшим образом, когда им не от кого получать приказы.

– Весьма разумная тактика, – признал Энгесса. – Как странно узнать, что еще кто-то, кроме нас, знает толк в сражениях.

– Атан Энгесса, – сказал Спархок, – вся история человека представляет собой одно большое сражение. Мы все обладаем изрядным военным опытом, а потому избираем тактику, которая дает нам преимущество над врагом. Так мы принимаем образ действий, который я вам предложил?

Кринг и Энгесса переглянулись.

– Любой план хорош, когда каждый знает, что ему делать, – пожав плечами, ответил Кринг.

– Как мы узнаем, что настала наша очередь вступить в бой? – спросил Энгесса.

– У моего друга Улафа есть рог. Когда Улаф единожды дунет в рог, двинутся в атаку мои рыцари. Когда рог прозвучит дважды, воины Кринга примутся за вражеские тылы. И уж когда все внимание врага будет отвлечено на нас, я прикажу Улафу трижды подуть в рог. Тогда и настанет очередь твоих воинов, атан Энгесса.

Глаза Энгессы загорелись.

– При этой тактике уцелеть удастся лишь очень немногим врагам, Спархок-рыцарь, – заметил он.

– Так и было задумано, Энгесса-атан.

Березняк рос на длинном пологом нагорье, которое, постепенно поднимаясь, тянулось от степей центрального Астела к подножьям скалистых гор, отмечавших границу Атана. Дорога была широкая, ухоженная, разве что чересчур извилистая. Пешие атаны Энгессы рассыпались примерно на милю по обе стороны от дороги, но первые три дня они ни разу не встречали людей – только огромные стада оленей. Летний жар еще не высушил лесной почвы, и воздух в забрызганной солнцем тени леса был прохладный и влажный, все еще пахнущий обновленной травой и листвой.

Из-за того что деревья затрудняли обзор, отряд двигался с осторожностью. Лагерь на ночь разбивали, когда солнце еще стояло над горизонтом, и наскоро окружали его самыми простыми укреплениями, чтобы не быть захваченными врасплох ночной атакой.

Утром четвертого дня Спархок проснулся рано и в сером предутреннем свете прошел туда, где держали привязанных коней. Там уже был Халэд. Старший сын Кьюрика, притянув морду Фарэна вплотную к стволу березы, внимательно осматривал копыта чалого великана.

– Я и сам как раз собирался это сделать, – негромко сказал Спархок. – Вчера он очень осторожно ступал на левую переднюю ногу.

– Камешек в подкове, – кратко пояснил Халэд. – Знаешь, Спархок, когда вернемся домой, подумай, не пора ли Фарэну на покой. Он ведь уже не жеребенок.

– Я и сам не юноша, если уж на то пошло. Ночевки на голой земле уже не доставляют мне прежнего удовольствия.

– Ты просто изнежился.

– Большое спасибо. Как по-твоему, эта погода удержится надолго?

– Насколько я могу судить, да. – Халэд опустил копыто Фарэна на землю и взялся за повод, которым конь был привязан к березе. – Не вздумай кусаться, – предостерег он чалого. – Если ты меня укусишь, получишь сапогом по ребрам.

Длинная морда Фарэна приняла оскорбленное выражение.

– Злобный зверь, – заметил Халэд, – но умнее его коня я еще не встречал. Тебе бы стоило оставить его производителем. Интересно было бы разнообразия ради тренировать умных жеребят. Большинство коней довольно глупы.

– А я всегда считал, что кони – самые умные животные.

– Это миф, Спархок. Если тебе нужно умное животное, заведи себе свинью. Мне так и не удалось построить загон, из которого свинья рано или поздно не сумела бы выбраться.

– Свиньи низковаты для верховой езды. Пойдем-ка глянем, скоро ли завтрак.

– А кто сегодня стряпает?

– Келтэн, кажется.

– Келтэн? Ну, тогда я лучше буду завтракать с лошадьми.

– Не уверен, что тебе понравится овес.

– Лучше овес, мой лорд, чем Келтэнова стряпня.

Отряд двинулся в путь вскоре после восхода и неспешно ехал по прохладному, щедро усеянному солнечными пятнами лесу. Со всех сторон звенело воодушевленное птичье пение. Спархок усмехнулся, вспомнив, как Сефрения однажды разрушила его заблуждение относительно того, что пение птиц выражает их любовь к музыке. «На самом деле, дорогой, они предлагают другим птицам держаться подальше, – сказала она. – Они провозглашают свое право на владение гнездом. Звучит это, конечно, очень приятно, но означает на самом деле только одно: „Мое дерево, мое дерево, мое дерево!“ Тем же утром попозже Спархок увидел, что вдоль дороги навстречу им легкой рысцой бежит Миртаи.

– Спархок, – сказала она тихо, добежав до кареты, – разведчики атана Энгессы сообщают, что в лесу впереди какие-то люди.

– Сколько? – спросил он деловито.

– Мы точно не знаем. Разведчики не хотят попадаться им на глаза. Там есть солдаты, и, похоже, они поджидают нас.

– Берит, – обратился Спархок к молодому рыцарю, – почему бы тебе не проехать вперед и не пригласить Келтэна и прочих присоединиться к нам? Только не спеши. Веди себя так, словно ничего особенного не происходит.

– Хорошо, – Берит рысью двинул коня вперед.

– Миртаи, – сказал рослый рыцарь, изо всех сил стараясь, чтобы голос не выдал его тревоги, – есть поблизости что-нибудь подходящее для обороны?

– Я как раз собиралась перейти к этому, – ответила она. – Примерно в четверти мили отсюда – что-то вроде большого холма прямо посреди леса – гора слежавшихся валунов, поросших мхом.

– Сможем мы втащить туда карету? Миртаи покачала головой.

– Тебе придется идти пешком, моя королева, – обратился Спархок к Элане.

– Но, Спархок, – запротестовала она, – мы ведь еще даже не уверены, что это враги.

– Это правда, – согласился он, – но и в том, что они друзья, мы еще тоже не уверились, а это гораздо важнее.

Вдоль колонны к карете подъехали Келтэн и прочие рыцари, а с ними Кринг и Энгесса.

– Они чем-нибудь заняты, атан Энгесса? – спросил Спархок.

– Наблюдают, Спархок-рыцарь, и ничего более. Их больше, чем мы думали сначала, – тысяча, не меньше, а быть может, и куда побольше.

– Если учесть, что мы посреди леса, нам может прийтись нелегко, – заметил Келтэн.

– Знаю, – проворчал Спархок. – Халэд, сколько еще до полудня?

– Около часа, милорд, – отозвался Халэд, восседавший на месте кучера.

– Стало быть, немного. Холм недалеко. Мы подъедем к нему и сделаем вид, что остановились на обед. Наши друзья из кареты поднимутся на вершину холма, остальные расположатся вокруг подножия. Мы разведем костры и будем усердно звенеть сковородками и кастрюлями. Элана, веди себя глупо. Я хочу, чтобы ты и баронесса там, на вершине, смеялись погромче. Стрейджен, возьми нескольких людей и поставь на холме шатер или что-нибудь в этом роде. Пусть все выглядит так, как будто мы развлекаемся. Между делом убирайте с дороги камни и ссыпайте их в кучи вокруг вершины.

– Опять осада, Спархок? – неодобрительно осведомился Улаф.

– У тебя есть идея получше?

– Нет, но ты же знаешь, как я отношусь к осадам.

– Улаф, – заметил Тиниен, – никто и не говорил, что тебе это должно нравиться.

– Перескажите этот план рыцарям, – сказал им Спархок, – и пусть все стараются вести себя как ни в чем не бывало.

Внутренне напряженные, они ехали по дороге деланно-праздным шагом. Когда дорога сделала поворот и Спархок увидел холм, он тотчас оценил выгодность его расположения. Это была одна из тех каменных груд, которые неизбежно высятся в лесах по всему миру – коническая гора округлых булыжников высотой примерно в сорок футов, совершенно безлесная и густо поросшая зеленым мхом. Холм высился ярдах в двухстах слева от дороги. Телэн подъехал к его подножию, спешился, вскарабкался на вершину и огляделся.

– Превосходно, моя королева! – что есть силы прокричал он, наклоняясь вниз. – Здесь видно все на много миль вокруг. Это именно то, что вы хотели.

– Превосходный штрих, – заметил Бевьер, – если, конечно, наши приятели в лесу владеют эленийским наречием.

От вереницы вьючных коней вернулся Стрейджен, неся в руках лютню.

– Небольшой завершающий штришок, моя королева, – улыбнулся он Элане.

– Вы умеете играть на лютне, милорд? – осведомилась она.

– Как всякий джентльмен, ваше величество.

– А вот Спархок не умеет.

– Мы еще работаем над определением Спархока, королева Элана, – небрежно отозвался Стрейджен. – Мы как-то не уверены, что слово «джентльмен» подходит ему, – только без обид, старина, – поспешил прибавить он, обращаясь к закованному в черные доспехи пандионцу.

– Можно предложить, Спархок? – спросил Тиниен.

– Сколько угодно.

– Мы ничего не знаем об этих людях впереди, но ведь и они ничего о нас не знают – или, во всяком случае, очень и очень мало.

– Скорее всего, это так.

– Только то, что они наблюдают за нами, не означает, что они будут атаковать немедленно – если они вообще собираются нападать на нас. Но если собираются, то будут, скорее всего, просто сидеть и ждать, когда мы опять тронемся в путь.

– Тоже верно.

– Однако с нами путешествуют легкомысленные и пустоголовые дамы – прошу прощения у вашего величества, – а дамам вовсе не нужно иметь веские причины поступать так или иначе.

– Вы рискуете стать непопулярным в некоторых кругах, сэр Тиниен, – зловеще предостерегла Элана.

– Я сокрушен, но не могли бы ваше величество решить, – так, из каприза, – что просто очарованы этим местом и что вам наскучило ехать в карете? При таких обстоятельствах было бы вполне естественно остановиться здесь до завтрашнего утра.

– Знаешь, Спархок, а это неплохая мысль, – сказал Келтэн. – Во время обеда мы сможем незаметно и ненавязчиво укрепить этот холм. Затем, через несколько часов, когда уже станет ясно, что сегодня мы в путь не тронемся, можно будет, как обычно, обустраивать лагерь на ночь – временные укрепления и все в таком духе. Времени у нас хватает, и лишние полдня не испортят нашего расписания. Безопасность королевы сейчас куда важнее, чем скорость передвижения, как ты полагаешь?

– Келтэн, ты отлично знаешь, что я на это могу ответить.

– Я был уверен, что смогу рассчитывать на тебя.

– Это хорошая мысль, Спархок-рыцарь, – одобрительно сказал Энгесса. – Дайте моим разведчикам одну ночь, и мы будем не только знать, сколько впереди врагов, но и называть каждого по имени.

– Сломайте колесо, – посоветовал Улаф.

– О чем вы, сэр рыцарь? – недоуменно осведомился посол Оскайн.

– О еще одной причине для того, чтобы задержаться здесь, – пояснил талесиец. – Если карета сломается, нам придется остановиться.

– А вы сможете починить колесо, сэр Улаф?

– Нет, но, в конце концов, можно пристроить вместо него какой-нибудь брусок, пока мы не доберемся до ближайшего кузнеца.

– Но ведь с бруском карета будет подпрыгивать и трястись? – страдальчески спросил патриарх Эмбан.

– Возможно, – пожал плечами Улаф.

– Я почти уверен, сэр рыцарь, что мы сможем найти другой повод задержаться в этом месте. Вы хотя бы имеете представление, каково ехать в карете со сломанным колесом?

– Я над этим не задумывался, ваша светлость, – откровенно признался Улаф. – Но в конце концов, не мне же ехать в этой карете, так что меня бы это ничуть не обеспокоило.

ГЛАВА 15

К веселому сборищу на вершине холма прибавили дюжину атан, хотя очень трудно оказалось растолковать атанским девушкам, что их лица не растрескаются от одной-двух улыбок и что боги не провозглашали запрета на смех. Берит и еще несколько молодых рыцарей развлекали дам, как бы между прочим вынося неудобные – а также удобные – камни из естественного амфитеатра на вершине холма. Дальний склон холма оказался обрывистее ближнего, и край вершины с дальней стороны образовывал естественную защитную стену. Молодые рыцари наносили достаточно камней, чтобы с трех сторон выстроить вокруг холма некое подобие бруствера. Все это делалось как бы походя, но не прошло и часа, как в распоряжении отряда были вполне пригодные укрепления.

Вокруг подножия холма развели множество костров, и их синеватый дым клубился между белых березовых стволов. Приготовление пищи сопровождалось громким лязгом, стуком и перекличкой. Атаны Энгессы нагромоздили высокие груды бревен – по большей части в десять футов длиной – и повара, как один, громко объявили, что предпочитают костры из щепок, а не из бревен. Пришлось, разумеется, обтесать срубленные стволы, и скоро вокруг холма на равном расстоянии лежали груды острых десятифутовых кольев, которые можно было пустить на растопку, а можно было и в считанные минуты поставить частоколом вокруг холма. Рыцари и пелои привязали коней неподалеку и расположились на отдых вкруг холма, а атаны рассыпались чуть дальше, под деревьями. Дамы собрались под большим навесом, растянутым на кольях в центре естественной впадины на вершине холма. Стрейджен наигрывал на лютне и пел низким звучным голосом.

– Ну, как дела там, внизу? – спросил Телэн, подойдя к Спархоку.

– Неплохо, если учесть, насколько хорошо Халэду удается не бросаться в глаза со всеми нашими приготовлениями, – ответил Спархок.

– Он здорово работает, верно? – в голосе Телэна прозвучала нотка гордости.

– Твой брат? О да. Ваш отец хорошо обучил его.

– Наверное, это было бы замечательно – расти вместе с братьями, – немного грустно заметил Телэн. – Ну да ладно… – Он пожал плечами и взглянул на лес. – Энгесса сообщал что-нибудь новенькое?

– Наши приятели все еще в лесу.

– Они собираются напасть на нас?

– Вероятно. Кто бы стал собирать столько вооруженных людей в одном месте, если бы не собирался напасть?

– Мне нравится твой план, Спархок, но в нем есть одно слабое место.

– Вот как?

– Когда они окончательно сообразят, что мы сегодня не тронемся с места, они могут дождаться темноты и только тогда двинуться в атаку. А ведь драться ночью гораздо труднее, чем днем, разве нет?

– Обыкновенно – да, но мы используем один трюк. – Телэн вопросительно глянул на Спархока. – Есть пара заклинаний, с которыми можно осветить ночь.

– Я как-то все время забываю об этом.

– А пора бы привыкнуть, Телэн, – Спархок едва заметно усмехнулся. – Когда мы вернемся домой, ты начнешь свое послушничество.

– Когда это решили?

– Только что. Ты достиг нужного возраста, а если будешь и дальше расти с такой скоростью, то вытянешься и до нужного роста.

– А трудно это – учиться магии?

– Нужно быть очень внимательным. Все заклинания говорятся на стирикском языке, а он весьма труден. Если употребить неверное слово, все пойдет наперекосяк.

– Спасибо, Спархок. Это все, что мне было нужно, – еще одна причина для беспокойства.

– Мы поговорим об этом с Сефренией, когда доберемся до Сарсоса. Может быть, она согласится обучать тебя. Флейта тебя любит, так что она простит тебе некоторые промахи.

– При чем тут Флейта?

– Если твоей наставницей будет Сефрения, ты будешь обращать свои просьбы к Афраэль.

– Просьбы?

– В этом и состоит магия, Телэн. Ты просишь бога сделать что-то для тебя.

– Значит, молиться? – недоверчиво спросил мальчик.

– Вроде того.

– А Эмбан знает, что ты молишься стирикской богине?

– Вероятно да. Впрочем, церковь предпочитает закрывать на это глаза – из практических соображений.

– По-моему, это лицемерие.

– На твоем месте я бы не говорил этого Эмбану.

– Давай-ка все проясним. Если я стану рыцарем церкви, я буду поклоняться Флейте?

– Молиться, Телэн. Я ничего не говорил о поклонении.

– Молиться, поклоняться – какая разница?

– Сефрения тебе объяснит.

– Так ты говоришь, она в Сарсосе?

– Я этого не говорил.

– Да нет, Спархок, только что сказал.

– Ладно, но ты об этом помалкивай.

– Так вот почему мы путешествуем сушей, а не морем!

– Да, еще и поэтому. Тебе больше нечем заняться?

– Честно говоря, нечем.

– Тогда найди себе занятие, или я сделаю это за тебя.

– И вовсе незачем так раздражаться. – Спархок одарил его долгим твердым взглядом. – Ну хорошо, хорошо, не злись. Пойду развлекать Данаю и ее кошку.

Спархок смотрел вслед мальчику, который направился к компании, вовсю веселившейся под навесом. Нет, ему явно пора быть поосторожнее с Телэном. Мальчик опасно умен, и ничего не стоит случайно проболтаться ему о том, что лучше держать в тайне. Однако этот разговор был небесполезен. Спархок вернулся к компании, собравшейся на вершине холма, и отозвал в сторонку Берита.

– Скажи рыцарям, что если эти люди решат напасть на нас, когда стемнеет, именно я позабочусь о том, чтобы было светло. Если мы все решим заняться этим одновременно, начнется неразбериха.

Берит кивнул.

Спархок подумал еще немного.

– Мне надо будет поговорить с Крингом и Энгессой, – прибавил он. – Не хватало только, чтобы атаны и пелои ударились в панику, когда небо около полуночи вдруг озарится сиянием.

– Именно это ты и собираешься сделать? – спросил Берит.

– В таких случаях это наилучший выход. Один источник света легче контролировать, чем несколько сотен мелких, – и так гораздо легче привести в смятение противника.

Берит ухмыльнулся.

– И вправду, что может быть страшнее, когда крадешься в зарослях в полной темноте – и вдруг видишь, что солнцу вздумалось взойти в неурочное время?

– Берит, множество битв было когда-то предотвращено тем, что ночь вдруг засияла светом, а битва предотвращенная порой даже лучше, чем выигранная.

– Я это запомню, Спархок.

День клонился к закату, и веселье на вершине холма стало несколько натянутым. Число веселых историй и шуток, в конце концов, не бесконечно. Воины, расположившиеся вокруг холма, коротали время, осматривая свое снаряжение или просто отсыпаясь. Незадолго до заката Спархок встретился у дороги со своими друзьями.

– Если и теперь они не поняли, что сегодня мы с места уже не сдвинемся, значит, они на редкость тупы, – заявил Келтэн.

– Да, устроились мы прочно, – согласился Улаф.

– Можно предложить, Спархок? – спросил Тиниен.

– Почему ты всегда так спрашиваешь?

– Привычка, наверное. Меня учили быть вежливым со старшими. Так вот, даже самое лучшее заклинание не даст нам того света, который есть у нас сейчас, до захода солнца. Мы знаем, где они, мы заняли позиции и отдохнули. Почему бы нам немного не поторопить события? Если мы вынудим их атаковать сейчас, то будем биться при свете дня.

– Но как вы собираетесь вынудить кого-то к нападению, если он нападать не желает? – спросил патриарх Эмбан.

– Мы начнем открытые приготовления, ваша светлость, – ответил Тиниен. – Так или иначе, логично было бы уже начинать укрепляться. Поставим частокол вокруг холма и начнем копать траншеи.

– И рубить деревья, – добавил Улаф. – Мы прорубим широкие просеки в глубину леса и свалим срубленные стволы так, чтобы они помешали противнику пробираться через лес. Если они намерены атаковать нас, пусть идут в бой по открытой местности.

Времени на это ушло на удивление мало. Колья для частокола были уже заострены и лежали наготове, аккуратными стопками. Врыть их в землю было делом считанных минут. Березы в лесу были толщиной не больше десяти дюймов и без усилий падали под топорами воинов. Срубленные деревья отволакивали в лес и наваливали беспорядочными грудами, через которые перебраться было невозможно даже для пешего.

Спархок и его друзья вернулись на вершину холма, чтобы оттуда наблюдать за приготовлениями.

– Почему они не нападают сейчас, когда работа еще в разгаре? – напряженно спросил Эмбан у рыцарей.

– Потому что подготовка атаки требует времени, ваша светлость, – пояснил Бевьер. – Разведчики должны вернуться к своим и сообщить командирам, чем это мы тут занимаемся; командиры должны пробраться через лес и лично взглянуть на наши приготовления; а потом им нужно собраться всем вместе и обсудить, что же теперь делать. Они замышляли засаду и наверняка не готовы атаковать укрепленные позиции. Дольше всего времени уходит на то, чтобы приспособить свое мышление к новой тактической ситуации.

– И сколько же?

– Это зависит исключительно от личных качеств того, кто ими командует. Если он был твердо намерен устроить нам засаду, то теперь будет думать еще неделю.

– Тогда он обречен, Бевьер-рыцарь, – жестко сказал Энгесса сириникийцу. – Как только мы обнаружили прячущихся в лесу воинов, я послал дюжину моих людей в гарнизон в Сарсосе. Если наш враг будет думать больше двух дней, за спиной у него окажутся пять тысяч атанов.

– Славно придумано, атан Энгесса, – одобрил Тиниен и задумался. – У меня есть одна мысль, Спархок. Если наш безымянный приятель охвачен нерешительностью, мы можем попросту продолжать укрепление нашего оборонительного рубежа – траншеи, заостренные колья, всякого рода препятствия. Каждое добавление заставит его заново обдумывать ситуацию – а это даст нам возможность заняться новыми укреплениями, и так далее. Если мы сумеем удержать его в этом состоянии, с тыла к нему подойдут атаны Сарсоса и снесут его войско с лица земли прежде, чем он успеет пустить его в ход.

– Хорошая идея, – кивнул Спархок. – Так и сделаем.

– Я всегда думал, что солдаты только и делают, что рубят врага мечами и топорами, – признался Эмбан.

– Этого тоже хватает, ваша светлость, – усмехнулся Улаф, – но иногда не мешает и похитрить с противником. – Он взглянул на Бевьера. – Машины?

Бевьер заморгал. Почему-то загадочные вопросы Улафа неизменно ставили его в тупик.

– Поскольку времени у нас в достатке, мы могли бы соорудить на вершине холма несколько катапульт. Атака под градом камней – занятие не из самых приятных, а когда человек получает по голове пятидесятифунтовым булыжником, это его почему-то приводит в некоторое смятение. Если уж мы намерены выдержать осаду, нужно делать это по всем правилам. – Улаф оглядел слушателей. – И тем не менее, – сказал он, – я терпеть не могу осады. Я хочу, чтобы все это поняли.

Воины взялись за работу, а дамы и молодые люди, развлекавшие их, продолжили свое веселье, которое было теперь еще более натянутым.

Спархок и Келтэн занялись укреплением бруствера на вершине холма. Поскольку этот бруствер должен был защищать его жену и дочь, прочность этого укрепления весьма заботила принца-консорта.

В веселой болтовне под тентом все чаще появлялись тягостные паузы, и Стрейджен вынужден был заполнять их игрой на лютне.

– Он сотрет себе пальцы, – проворчал Келтэн, укладывая на место очередной валун.

– Стрейджен обожает всеобщее внимание, – пожал плечами Спархок. – Он будет играть, покуда кровь не потечет из-под ногтей – было бы кому слушать.

Лютня Стрейджена заиграла какой-то старый мотив, и он начал петь. Спархок не обладал особым музыкальным слухом, но должен был признать, что у талесийского вора красивый голос.

А потом к нему присоединилась баронесса Мелидира. Ее глубокое контральто искусно сплеталось с баритоном Стрейджена. Их дуэт звучал ровно и слитно, обогащенный низкими тонами их голосов. Спархок мысленно усмехнулся. Баронесса продолжала свою кампанию. С тех пор, как Афраэль упомянула ему о замыслах белокурой девушки относительно Стрейджена, Спархок различал дюжины искусных мелких уловок, которые использовала баронесса, чтобы обратить на себя внимание намеченной жертвы. Спархоку было почти жаль Стрейджена, но он полагал, что Мелидира самая подходящая для него пара. Между тем двое завершили свой дуэт под громкие рукоплескания. Спархок глянул в сторону навеса и заметил, что Мелидира почти с нежностью коснулась протянутой рукой запястья Стрейджена. Спархок знал, какой силой обладают эти якобы случайные прикосновения. Лильяс как-то объясняла ему это, а уж Лильяс была первой в мире соблазнительницей – как, вероятно, могла бы поклясться добрая половина мужчин в Джирохе.

Затем Стрейджен перешел на другой известный всем мотив, и новый голос подхватил песню. Келтэн, как раз поднимавший камень, выронил его. Камень упал ему на ногу, но он даже глазом не моргнул. Голос, казалось, принадлежал ангелу – высокий, сладостный, чистый, как хрустальная слеза. Он легко взмывал над верхними пределами сопрано. Это был лирический голос, не тронутый тонкими вариациями колоратуры и казавшийся естественным, как птичье пение.

Пела камеристка Эланы Алиэн. Кареглазая девушка, всегда такая тихая и неприметная, стояла посредине шатра, пела, и лицо ее сияло.

Спархок услышал всхлипывания и с изумлением увидел, как по лицу Келтэна градом катятся крупные слезы – светловолосый пандионец рыдал навзрыд и ничуть этого не стыдился.

Быть может, недавний разговор с Богиней-Дитя и впрямь разбудил дремавшие в Спархоке запасы интуиции – он вдруг понял, не зная даже, каким образом, что на самом деле ведется две кампании, и более того, что кампания, затеянная баронессой Мелидирой, более откровенная и шумная. Спархок аккуратно прикрыл ладонью усмешку.

– Господи, что за голос у этой девушки! – ошеломленно и восторженно пробормотал Келтэн, когда Алиэн допела песню. – О Боже! – добавил он уже совсем другим тоном и скрючился в три погибели, схватившись за ушибленную камнем ногу.

Работа продолжалась до заката, а затем все войско отступило под защиту укрепленного частокола и приготовилось ждать. Сэр Бевьер и его собратья-сириникийцы поднялись на вершину холма, где завершили строительство катапульт. Затем они позабавились, обстреливая увесистыми булыжниками темнеющий лес – на первый взгляд, безо всякой определенной цели.

– Куда они стреляют, Спархок? – спросила Элана после ужина.

– В деревья, – пожал он плечами.

– Но ведь деревья нам не угрожают.

– Нет, конечно, но за ними прячутся люди. Булыжники, падающие с неба, заставят их понервничать. – Спархок усмехнулся. – На самом деле, моя дорогая, люди Бевьера попросту определяют дальнобойность своих катапульт. Если наши приятели, затаившиеся в лесу, решат наступать по просекам, которые мы для них так любезно прорубили, Бевьер хочет точно знать, когда нужно начинать стрельбу.

– Кажется, быть солдатом – это куда больше, чем просто содержать в чистоте снаряжение.

– Я рад, что ты это понимаешь, моя королева.

– Тогда, может быть, отправимся спать?

– Прости, Элана, – сказал Спархок, – но я сегодня не буду спать. Если наш приятель покончит со своими размышлениями и все же решит напасть на нас, мне нужно будет сделать кое-что, и как можно быстрее. – Он огляделся. – Где Даная?

– Она и Телэн наблюдают, как люди Бевьера стреляют камнями по деревьям.

– Пойду приведу ее. Ты наверняка захочешь, чтобы сегодня ночью она была поближе к тебе.

Спархок прошел через впадину, направляясь туда, где Бевьер командовал действиями своих рыцарей.

– Пора спать, – сказал он дочери, поднимая ее на руки.

Она слегка надулась, но других возражений не последовало. На полпути к шатру Эланы Спархок замедлил шаг.

– Афраэль, – сказал он, – насколько твердо ты держишься формальностей?

– Одно-два коленопреклонения, конечно, доставляют мне удовольствие, – ответила она, – но если дело срочное, я могу обойтись и без них.

– Отлично. Если нападение произойдет сегодня ночью, нам понадобится свет, чтобы не просмотреть врага.

– И сколько же тебе нужно света?

– Примерно как в полдень.

– Даже и не думай, Спархок. Ты представляешь, сколько на меня обрушится бед, если я заставлю солнце взойти в неурочный час?

– Я говорил не об этом. Мне просто нужно достаточно света, чтобы эти люди не могли в сумраке подобраться к нам. Заклинание это на редкость длинное, со множеством формальностей и трудностей. Вполне вероятно, что мне будет некогда, и я хочу знать, будешь ли ты смертельно оскорблена, если я просто попрошу у тебя свет и оставлю детали на твое усмотрение?

– Это совершенно против правил, Спархок, – строго укорила она.

– Я знаю, но если только на этот раз?..

– На этот раз – само собой, но не вздумай превращать это в привычку. Мне же, в конце концов, нужно поддерживать репутацию.

– Я люблю тебя, – рассмеялся он.

– О, если в этом суть, тогда все в порядке. Мы можем обойти любые правила ради тех, кто нас любит. Просто попроси у меня свет, Спархок, а уж я позабочусь о том, чтобы ты получил много-много света.

Атака началась незадолго до полуночи. Из темноты хлынули дождем стрелы, за которыми тут же последовали удары по атанским заставам. Это был, можно сказать, чистой воды тактический промах, потому что атаны лучшие в мире бойцы и с радостью ввязываются в рукопашный бой.

Со своего места на вершине холма Спархок не мог подробно разглядеть атакующих, однако он твердой рукой обуздал свое любопытство и решил отложить освещение поля боя до той минуты, когда противник целиком ввяжется в драку. Как они и предвидели, враги под прикрытием первых, разведывательных ударов атаковали груды бревен, наваленные в лесу, чтобы затруднить продвижение через полосы леса, образованные просеками, которые вырубили по предложению сэра Улафа – эти просеки расходились от подножия холма, словно спицы большого колеса. Тут-то и выяснилось, что сириникийцы Бевьера обстреливали камнями лес не ради собственного удовольствия. Целью их были те самые груды бревен, и сейчас, точно определив дальность стрельбы, катапульты швыряли в воздух корзины камней размером с кулак. Камни градом сыпались на головы людям, которые пытались растащить бревна, чтобы расширить узкие проходы – их пришлось оставить, чтобы пелои могли выехать из лагеря на поиски развлечений. Двухфунтовый камень, свалившийся с неба, не убьет человека, но переломает ему кости, так что минут через десять враги, пробиравшиеся в лесу, отступили.

– Должен признаться, Спархок-рыцарь, – сказал Энгесса, – что я считал твои хитроумные приготовления слегка глупыми. Атаны так не воюют. Впрочем, ваш подход к делу имеет определенные преимущества.

– Мы живем в разных мирах, атан Энгесса. Твои соплеменники сражаются в диких землях, где враги встречаются поодиночке или небольшими группами. Наши края густо заселены, и нам приходится иметь дело с большими армиями. Мы живем в крепостях и за многие века научились защищать эти крепости.

– Когда ты сделаешь так, чтобы было светло?

– В самое неподходящее время для нашего противника. Я хочу, чтобы он двинул в бой большую часть своего войска. Он не ожидает света, а отдавать приказы людям, которые уже ввязались в битву, – дело долгое и трудное. Мы изрядно сократим его армию, прежде чем он сумеет отвести ее. Оборонительная тактика имеет свои преимущества, если заранее как следует подготовиться.

– Улафу-рыцарю не нравятся осады.

– Улафу недостает терпения. Настоящий знаток осад – Бевьер. Он охотно будет ждать и десять лет, только бы вынудить противника принять бой на своих условиях.

– Что сделает враг дальше? Мы, атаны, непривычны к тому, чтобы прерывать бой.

– Он отступит и станет осыпать нас стрелами, а между тем решать, как ему быть дальше. Затем он, вероятно, двинется в открытую атаку по одной из этих просек.

– Почему только по одной? Почему бы ему не атаковать нас сразу со всех сторон?

– Потому что он еще не знает, что мы для него приготовили. Вначале он должен выяснить это. В свое время он все узнает, но это знание обойдется ему недешево. Когда мы уничтожим половину его солдат, он либо отступит окончательно, либо бросит все свои силы и со всех сторон.

– И тогда?..

– Тогда мы перебьем всех его солдат и продолжим свой путь, – пожал плечами Спархок. – При том условии, конечно, что все пройдет, как мы задумали.

С двухсот шагов, при свете одних только звезд силуэты врагов казались лишь смутными тенями. Первые ряды вышли на середину просеки и остановились, к ним непрерывно подходили другие, образуя едва различимый в темноте строй.

– Глазам своим не верю! – воскликнул Келтэн, наблюдая за построением вражеских солдат.

– Что-то не так, сэр Келтэн? – голос Эмбана прозвучал слегка пронзительно.

– Ни в коей мере, ваша светлость, – весело ответил Келтэн. – Просто мы имеем дело с идиотом. Бевьер, – позвал он, слегка повернув голову, – онстроит свои войска на дороге, чтобы маршем двинуть их к холму.

– Не может быть!

– Чтоб у меня ногти на ногах отвалились, если я вру.

Бевьер отрывисто бросил несколько слов, и его рыцари развернули катапульты, наводя их на невидимую в темноте просеку, которая вела к дороге.

– Приказывай, Спархок! – окликнул молодой сириникиец.

– Мы сейчас спускаемся, – отозвался Спархок. – Можете начинать, как только мы окажемся у подножия холма. Мы подождем, покуда твои катапульты не пробьют в их рядах солидные бреши, а потом двинемся в атаку. И тогда уж, сделай милость, прекрати стрельбу. – Бевьер только ухмыльнулся. – Присмотри за моей женой, покуда меня не будет.

– Разумеется.

Спархок и прочие воины начали спускаться с холма.

– Я разобью своих людей на два отряда, друг Спархок, – сказал Кринг. – Мы сделаем круг и выйдем к дороге примерно в полумиле позади них, с двух сторон. Там мы будем ждать твоего сигнала.

– Не убивайте всех, – предупредил Энгесса. – Мои атаны всегда очень сердятся, если им не удается принять участие в драке.

Они спустились к подножию холма, и тогда начали бить Бевьеровы катапульты, на сей раз крупными валунами. Судя по звукам, донесшимся от дороги, прицел сириникийцев был как нельзя точен.

– Удачи, Спархок, – отрывисто бросил Кринг и растворился в ночи.

– Будьте повнимательней, сэры рыцари, – предостерег Халэд. – Эти пеньки на просеке очень опасны в темноте.

– Когда мы двинемся в атаку, Халэд, уже не будет темно, – заверил его Спархок. – Я кое о чем позаботился.

Энгесса бесшумно проскользнул в проход в частоколе, чтобы присоединиться к своим воинам, которые затаились в лесу.

– Это всего лишь мое воображение или всем вам тоже кажется, что мы имеем дело с кем-то не слишком искушенным? – спросил Тиниен. – У него, сдается мне, вовсе нет понятия ни о современной тактике, ни о военных орудиях.

– По-моему, Тиниен, ты ищешь слово «тупица», – хохотнул Келтэн.

– В этом я не уверен, – Тиниен нахмурился. – Было слишком темно, чтобы я мог разглядеть что-то с вершины холма, но мне почудилось, будто наш противник строит своих солдат в фалангу. На западе этого не делали уже тысячу лет.

– Но ведь фаланга, кажется, не слишком хороша против конных рыцарей? – спросил Келтэн.

– В этом-то я не уверен. Это зависит от длины их копий и размера перекрывающих друг друга щитов. Они могут причинить нам немало неприятностей.

– Берит, – сказал Спархок, – вернись на холм и попроси Бевьера немного сдвинуть прицел катапульт. Я бы хотел разбить построение на дороге.

– Хорошо. – Молодой рыцарь начал карабкаться на вершину холма.

– Если он использует фалангу, – продолжал Тиниен, – это значит, что он никогда прежде не сталкивался с конницей и привык сражаться на открытой местности.

Катапульты Бевьера начали швырять валуны в едва различимый строй на дальнем конце просеки.

– Начинаем, – решил Спархок. – Я хотел немного выждать, но лучше нам увидеть, с кем мы собираемся воевать. – Он вскочил в седло Фарэна и вывел рыцарей за частокол. Затем он глубоко вздохнул. «Нам бы не помешало немного света, о Божественная», – подумал он, даже не потрудившись облечь свою мысль в стирикские слова.

«Это уж совсем против правил, Спархок, – едко упрекнул его голос Афраэли. – Ты же знаешь, что я не должна отвечать на молитвы на эленийском языке».

«Ты ведь знаешь оба языка, так какая разница?»

«Вопрос стиля, Спархок».

«В следующий раз я исправлюсь».

«Буду счастлива. Как тебе понравится вот это?»

Над северным горизонтом запульсировало лиловое свечение. Затем длинные полосы яркого многоцветного света заструились вверх, бурля и покачиваясь, и затянули ночное небо, словно сияющий, колышущийся занавес.

– Что это? – воскликнул Халэд.

– Северное сияние, – проворчал Улаф. – Никогда не видел такого яркого – да еще так далеко на юге. Я впечатлен, Спархок.

Мерцающая завеса света, вздымаясь и опадая, расходилась во тьме, стирая звезды и наполняя ночь радужным сиянием.

Громкие крики растерянности и испуга донеслись от войска, сгрудившегося у дороги. Спархок внимательно глядел на усеянную пеньками просеку. Солдаты, готовившиеся напасть на них, носили древние доспехи – нагрудники, шлемы с султанами из конского волоса и большие круглые щиты. Они были вооружены короткими мечами. Их передний ряд, очевидно, был снабжен длинными копьями и перекрывающими друг друга щитами, однако Бевьеровы катапульты пробили немалые бреши в этих тесных рядах, и град валунов продолжал сеять смерть среди солдат, сбившихся так тесно, что они не могли бежать.

Несколько мгновений Спархок мрачно смотрел на это зрелище.

– Ну ладно, Улаф, – сказал он наконец, – пропой им песню огра.

Ухмыльнувшись, Улаф поднес к губам изогнутый рог огра и извлек из него низкий оглушающий рев.

Ряды вражеских пехотинцев смешались под ударами катапульт, смятение и страх охватили их при виде света, так некстати озарившего полнеба, и они ни в коей мере не были готовы встретить атаку рыцарей в доспехах и на тяжелых конях. С оглушительным треском первые ряды вражеской пехоты повалились под ударами копыт боевых коней. Рыцари изготовили копья, обнажили мечи и топоры и принялись за дело, прорубая изрядные прорехи в тесно сбившихся рядах противника.

– Улаф! – проревел Спархок. – Выпускай пелоев!

Сэр Улаф снова дунул в рог – на сей раз дважды.

Боевой клич пелоев разнесся в ночи пронзительным улюлюканьем. Спархок метнул взгляд на дорогу – воины, которых атаковали всадники Кринга, были не такими, как те, что столкнулись с рыцарями. Спархок вел своих людей против пехоты, людей в нагрудниках и шлемах с султанами, которые дрались пешими. Кринг обрушился на всадников в развевающихся одеждах и тюрбанах, вооруженных кривыми мечами, которые очень походили на сабли пелоев. Вражеское войско явно состояло из двух совершенно разных частей. Позже у него будет время обдумать это, а сейчас – сейчас у них было дел невпроворот.

Спархок размеренно взмахивал своим широким мечом, нанося размашистые удары в окружавшее его море шлемов, увенчанных султанами из конского волоса. Так продолжалось несколько минут, пока по звукам, доносившимся от дороги, не стало ясно, что пелои целиком ввязались в бой.

– Сэр Улаф! – рявкнул Спархок. – Попроси атанов присоединиться к нам!

И вновь проревел рог огра – теперь уже трижды.

За деревьями, в гуще леса, разнесся шум боя. Вражеские солдаты, бежавшие от натиска рыцарей и смертоносной атаки пелоев, не нашли спасения в лесу. Атаны Энгессы, бесшумные и грозные, скользили в колдовском многоцветном сиянии, струившемся с неба, отыскивая и уничтожая противника.

– Спархок! – закричал вдруг Келтэн. – Гляди! Спархок обернулся – и похолодел.

– Я думал, тварь давно мертва! – воскликнул Келтэн.

Фигура в черном плаще с капюшоном восседала на тощем коне. Ее окружало зеленоватое свечение, и она источала ощутимые волны непримиримой ненависти. Спархок вгляделся повнимательней – и вздохнул с облегчением.

– Это не Ищейка, – сказал он Келтэну. – Руки у него человеческие. Скорее всего, это тот, против кого мы деремся.

Затем еще один человек в черном выехал из гущи деревьев. Этот был одет в высшей степени театрально. На голове у него была черная широкополая шляпа, лицо скрывала мешковатая маска с прорезями для глаз.

– Может быть, это шутка? – вопросил Тиниен. – Это и в самом деле тот, о ком я думаю?

– Думаю, что командует здесь тот, в плаще с капюшоном, – заметил Улаф. – Сомневаюсь, чтобы Сабру можно было доверить пасти коз.

– Пожинай плоды пустой своей победы, Анакха! – прозвучал гулкий, странно металлический голос окруженной зеленоватым свечением фигуры. – Я лишь испытал тебя, дабы обнажить твою силу – и слабость. Ступай своей дорогой. Я не стану тревожить тебя более – пока что. Однако не усомнись, о человек без судьбы, ибо мы повстречаемся вновь, и в следующую нашу встречу испытание мое будет суровее.

И с этими словами Сабр и его зловещий спутник исчезли.

Стоны и вопли раненых врагов вдруг разом оборвались. Спархок быстро огляделся. Странные пехотинцы, с которыми только что сражались его рыцари, сгинули бесследно. Остались только мертвецы. У дороги пелои Кринга в изумлении осаживали коней. Войска, с которыми они бились, тоже исчезли, и, судя по разочарованным восклицаниям, доносившимся из леса, атаны тоже лишились противника.

– Что здесь происходит? – воскликнул Келтэн.

– Не знаю, – ответил Спархок, – но зато знаю точно, что мне это не нравится. – Он спрыгнул на землю и ногой перевернул убитого врага.

Это была высушенная мумия, побуревшая, съежившаяся – и очень похожая на тело человека, который умер несколько столетий назад.

– Мы уже видели такое прежде, ваша светлость, – объяснял Тиниен патриарху Эмбану, – только тогда это были древние ламорки. Я не знаю, к какому разряду древностей принадлежат эти. – Он покосился на два мумифицированных трупа, которые принесли на холм атаны.

– Этот – кинезганец, – сказал посол Оскайн, указав на одного из мертвецов.

– Выглядит почти как рендорец, верно? – заметил Телэн.

– Да, определенное сходство неизбежно, – согласился Оскайн. – Кинезга, как и Рендор, – сплошная пустыня, а не так уж много существует разновидностей одежды, подходящей для такого климата.

Мертвец, которого они обсуждали, был в свободном, ниспадавшем широкими складками одеянии, голова была замотана куском ткани, и край ткани спускался на затылок.

– Они не слишком хорошие бойцы, – сказал Кринг. – Стоило нам нанести первый удар, как вся их смелость пошла прахом.

– А кто другой, ваше превосходительство? – спросил Тиниен. – Эти, в доспехах, были очень хорошими бойцами.

В глазах тамульского посла появилось беспокойство.

– Это – плод чьего-то воображения, – объявил он.

– Не думаю, ваше превосходительство, – покачал головой Бевьер. – Люди, с которыми мы столкнулись в Эозии, действительно были извлечены из прошлого. Вид у них был диковинный, могу вас уверить, но когда-то они и в самом деле были живыми людьми. Все, что мы видели здесь, говорит нам, что мы встретились с подобным случаем. Этот парень определенно не воображаемый солдат. Когда-то он жил на свете и носил именно такие доспехи.

– Это невозможно, – твердо сказал Оскайн.

– Оскайн, – сказал Эмбан, – просто ради предположения отвлечемся ненадолго от слова «невозможно». Кем бы мог быть этот человек, если не плодом воображения?

– Это очень старая легенда, – сказал Оскайн. Лицо его все еще выражало беспокойство. – Говорят, что когда-то, очень давно, в Кинезге обитал некий народ, предшественник нынешних ее жителей. Легенда называет этих людей – киргаи. Предполагается, что современные кинезганцы – их выродившиеся потомки.

– Но, судя по их внешности, они происходят из разных частей света, – заметил Келтэн.

– Согласно легенде, Кирга – город киргаев – располагалась в центральных нагорьях Кинезги, – пояснил Оскайн. – Местность эта выше, чем окружающая пустыня, и там было большое озеро, питавшееся из подземных источников. Предания гласят, что климат там значительно отличался от пустынного. Киргаям не требовалось защищаться от солнца, как их современным отпрыскам. Кроме того, я полагаю, одежда служила признаком ранга и статуса. Судя по нраву киргаев, они нипочем не позволили бы низшему народу носить киргайскую одежду.

– Значит, киргаи и кинезганцы жили в одно время? – спросил Тиниен.

– На сей счет легенды не слишком точны, сэр Тиниен. Очевидно, был период, когда киргаи и кинезганцы существовали бок о бок. Киргаи, впрочем, наверняка были господствующей нацией. – Оскайн скорчил гримасу. – И с какой только стати я так говорю о мифе? – пожаловался он.

– Это весьма вещественный миф, Оскайн, – Эмбан ткнул ногой мумифицированного киргая. – Я так понимаю, этот народ обладал особой репутацией?

– О да, – с отвращением согласился Оскайн. – У них была чудовищная культура, основанная на жестокости и войне. Они держались подальше от других народов, дабы избежать, как они говорили, загрязнения. Говорят, они были помешаны на чистоте расы и воинственно враждебны к новым веяниям.

– Бессмысленная враждебность, – заметил Тиниен. – Занимаясь торговлей, неизбежно сталкиваешься с новыми идеями и веяниями.

– Легенда гласит, что киргаи тоже понимали это, сэр рыцарь. Торговля была запрещена.

– Они вовсе не торговали? – ошеломленно спросил Келтэн.

Оскайн покачал головой.

– Предполагается, что они сами производили все, что им могло понадобиться. Они пошли настолько далеко, что запретили хождение золота и серебра.

– Чудовищно! – воскликнул Стрейджен. – Так у них вовсе не было денег?

– Говорят, что были – железные бруски, и, полагаю я, довольно увесистые. Это вряд ли поощряло развитие торговли. Киргаи жили только ради войны. Все мужчины были солдатами, а женщины всю свою жизнь вынашивали детей. Когда киргаи становились слишком стары, чтобы воевать или рожать, они должны были покончить с собой. Предание гласит, что они были лучшими в мире бойцами.

– Легенда преувеличивает, Оскайн, – сказал Энгесса. – Я сам убил пятерых этих людей. Они слишком много времени тратили на то, чтобы напрягать мускулы и принимать стойку с оружием – вместо того, чтобы заниматься делом.

– Древние придавали большое значение формальностям, атан Энгесса, – пробормотал Оскайн.

– А кто был этот тип в плаще? – спросил Келтэн. – Тот, что пытался выглядеть как Ищейка?

– Думаю, что он занимает здесь примерно то же положение, что Геррих в Ламорканде и Сабр в Западном Астеле, – задумчиво отозвался Спархок. – По правде говоря, я слегка удивился, увидев здесь Сабра, – прибавил он осторожно, помня, что они с Эмбаном поклялись сохранять в тайне настоящее имя Сабра.

– Профессиональная вежливость, что же еще, – пробормотал Стрейджен. – Но это его появление подтверждает нашу догадку, что все нынешние волнения и беспорядки связаны между собой. За всем этим кто-то стоит – некто, кого мы еще не видели и о ком даже не слышали. Рано или поздно нам нужно будет изловить кого-нибудь из этих посредничков и вытянуть из них сведения об их хозяине. – Светловолосый вор огляделся. – Ну, что теперь?

– Энгесса, – обратился Спархок к рослому атану, – когда, ты сказал, прибудут атаны из Сарсоса?

– Примерно послезавтра, Спархок-рыцарь, – атан глянул на небо на востоке. – Завтра, – поправился он, – поскольку уже светает.

– Тогда мы займемся нашими ранеными и подождем атанов здесь, – решил Спархок. – Я бы предпочел, чтобы в такое время меня окружало множество дружеских лиц.

– Один вопрос, Спархок-рыцарь, – сказал Энгесса. – Кто такой Анакха?

– Это Спархок, – пояснил Улаф. – Так зовут его стирики. Это означает «человек без судьбы».

– У всех людей есть судьба, Улаф-рыцарь.

– А у Спархока, судя по всему, нет, и ты представить себе не можешь, как сильно это беспокоит богов.

Как и рассчитывал Энгесса, атаны из Сарсосского гарнизона прибыли на следующий день, около полудня, и изрядно разросшийся эскорт королевы Эланы двинулся на восток. Двумя днями позже путешественники поднялись на гребень холма и увидели далеко внизу белеющий мрамором город посреди необъятных зеленых полей, за которыми до самого горизонта тянулась темная полоса леса.

Спархок, с раннего утра ощущавший знакомое присутствие, нетерпеливо погонял коня.

Сефрения сидела у дороги, на своей белой кобылке. Это была маленькая красивая женщина с черными волосами, белоснежной кожей и синими глазами. Ее белое одеяние было из тонкого полотна, а не из грубого домотканого холста, который она обычно носила в Эозии.

– Здравствуй, матушка, – улыбнулся Спархок, словно они расстались всего неделю назад. – Как поживаешь? – Он снял шлем.

– Сносно, Спархок. – Голос у нее был звучным и, как всегда, музыкальным.

– Можно мне приветствовать тебя? – спросил он церемонно, как говорили все пандионцы, встречаясь с ней после долгой разлуки.

– Конечно, дорогой.

Спархок спешился, взял ее за руки, повернул ладонями вверх и поцеловал ладони в ритуальном стирикском приветствии.

– Ты благословишь меня, матушка? – спросил он. Она ласково обхватила ладонями его виски и проговорила благословение по-стирикски.

– Помоги мне сойти с коня, Спархок, – велела она.

Спархок обеими руками обхватил почти девичью талию и легко поднял женщину из седла. Но прежде чем он опустил Сефрению на землю, она обвила руками его шею и крепко поцеловала его в губы, чего прежде никогда не делала.

– Я так соскучилась по тебе, дорогой! – выдохнула она. – Ты поверить не можешь, как я по тебе соскучилась.

Часть 2 АТАН

ГЛАВА 16

Карета обогнула поворот дороги и подъехала к месту, где ждали Спархок и Сефрения. Элана оживленно беседовала с Оскайном и Эмбаном, но вдруг осеклась, и глаза ее расширились.

– Сефрения! – воскликнула она. – Это Сефрения!

И, отбросив прочь королевское достоинство, опрометью выскочила из кареты.

– Держи себя в руках, – сказал Спархок с мягкой улыбкой.

Элана подбежала к ним, обвила руками шею Сефрении и расцеловала ее, плача от радости.

Впрочем, не только королева проливала слезы этим утром. Глаза затуманились даже у закаленных рыцарей церкви. Келтэн открыто плакал, опускаясь на колени, чтобы принять благословение Сефрении.

– Женщина-стирик – особо важная персона, Спархок-рыцарь? – с любопытством спросил Энгесса.

– Весьма важная, атан Энгесса, – ответил Спархок, наблюдая, как его друзья тесно обступили маленькую женщину. – Она весьма глубоко проникла в наши сердца. Мы бы разрубили мир на части, если б только она попросила об этом.

– Это великая власть, Спархок-рыцарь, – одобрительно заметил Энгесса. Он уважал людей, обладающих властью.

– Воистину, друг мой, – согласился Спархок, – и это лишь наименьший из ее талантов. Она мудра и прекрасна, и я отчасти убежден, что если б она захотела, то могла бы остановить приливы.

– Однако она очень мала ростом, – отметил Энгесса.

– Это лишь видимость. В наших глазах она по меньшей мере ста футов ростом – а может быть, и двухсот.

– Стирики – странный народ со странными способностями, но я никогда не слышал, чтобы они были способны изменять свой рост. – Энгесса был человеком прямолинейным и явно не воспринимал гипербол. – Двести футов, говоришь ты?

– По меньшей мере, атан.

Сефрения была совершенно захвачена изливавшимися на нее нежными чувствами, и Спархок получил возможность приглядеться к ней поближе. Она изменилась. Прежде всего, она казалась более открытой. Стирики никогда не раскрывались до конца в присутствии эленийцев. Тысячи лет фанатической ненависти и притеснений приучили их к осторожности – даже с теми эленийцами, которых они любили. Защитная скорлупа Сефрении, та самая скорлупа, которую она так долго сохраняла вокруг себя, что, вероятно, не сознавала ее существования, – исчезла бесследно. Все двери ее души были распахнуты настежь.

Переменилось в Сефрении и кое-что еще. И прежде лицо ее словно светилось, но теперь оно просто сияло. Тень горестной тоски, казалось, навсегда поселившаяся в ее глазах, теперь исчезла. Впервые за много лет знакомства с Сефренией Спархок увидел ее целостной и совершенно счастливой.

– Долго ли это будет продолжаться, Спархок-рыцарь? – вежливо осведомился Энгесса. – Сарсос, конечно, близко, но… – он не закончил фразы.

– Я поговорю с ними, атан. Быть может, мне удастся убедить их, что эту сцену можно завершить и попозже. – Спархок подошел к возбужденной компании, столпившейся у кареты.

– Атан Энгесса только что высказал интересное предположение, – сообщил он. – Идея, конечно, новая и необычная, но он указал, что мы, вероятно, могли бы проделывать все это уже в стенах Сарсоса – раз уж город так близко.

– Вижу, в этом он не переменился, – заметила Сефрения Элане. – Неужели он все так же пытается неуклюже острить по любому удобному поводу?

– Я работаю над этим, матушка, – улыбнулась Элана.

– На самом деле я спрашивал вот о чем: пожелаете ли вы, дамы, наконец въехать в город или же предпочтете заночевать прямо здесь, на дороге.

– Вечно ты все портишь, – упрекнула Элана.

– Но нам и в самом деле лучше двинуться дальше, – сказала Сефрения. – Вэнион ждет нас, а вы знаете, как он не выносит любителей опаздывать.

– Вэнион?! – воскликнул Эмбан. – Я думал, что он уже давно умер.

– Я бы так не сказала. Он живехонек и бодр, даже слишком бодр. Он поехал бы со мной вам навстречу, если бы не растянул вчера лодыжку. Держится он храбро, но нога у него болит больше, чем он согласился бы признать.

Стрейджен шагнул к Сефрении и без малейшего усилия поднял ее на подножку кареты.

– Чего нам ждать в Сарсосе, дорогая сестра? – спросил он на безупречном стирикском наречии. Элана изумленно взглянула на талесийца.

– До чего вы скрытны, милорд Стрейджен. Я и не подозревала, что вы говорите по-стирикски.

– Я давно хотел сказать вам об этом, ваше величество, да как-то все из головы вылетало.

– Я полагаю, Стрейджен, тебе нужно готовиться к некоторым неожиданностям, – сказала Сефрения. – Да и всем остальным тоже.

– К каким еще неожиданностям? – спросил Стрейджен. – Вспомни, Сефрения, что я вор, а воры не любят неожиданностей. Это вредно для нашего здоровья.

– Я полагаю, что всем вам лучше пересмотреть свои представления о стириках, – предупредила Сефрения. – Здесь, в Сарсосе, нам нет нужды притворяться простыми и необразованными, и на здешних улицах вы встретите совершенно иных стириков.

Она уселась в карету и протянула руки к Данае. Маленькая принцесса тотчас взобралась к ней на колени и поцеловала ее. Зрелище было безобидное и совершенно естественное, но все же Спархок в глубине души изумился тому, что этих двоих не окружил нимб сияющего света.

Затем Сефрения взглянула на Эмбана.

– О боги, – сказала она. – Ваша светлость, я совсем не рассчитывала на то, что вы окажетесь здесь. Насколько глубоки и незыблемы ваши предубеждения?

– Ты мне нравишься, Сефрения, – отвечал маленький толстяк. – Мне не по душе упорное нежелание стириков приобщиться к истинной вере, но я отнюдь не принадлежу к воющим фанатикам.

– Не согласишься ли выслушать совет, друг мой? – спросил Оскайн.

– Охотно.

– Я бы посоветовал тебе рассматривать свой визит в Сарсос как отдых и на время забросить подальше свою теологию. Гляди по сторонам, но пусть то, что тебе не понравится, обойдется без твоих комментариев. Империя была бы в высшей степени довольна, Эмбан, если бы ты так и поступил. Прошу тебя, не тревожь стириков. Они народ чувствительный и едкий, да к тому же обладают способностями, которых мы не можем постичь до конца. Так что давай не будем вызывать вспышек, которых легко можно избежать.

Эмбан открыл было рот, словно собираясь резко ответить, но затем в его глазах появилось беспокойство, и он явно передумал.

Спархок коротко переговорил с Оскайном и Сефренией и решил, что большинство рыцарей церкви вместе с пелоями станет лагерем под стенами города. Эта предосторожность поможет избежать неприятных случайностей. Энгесса отослал атанов в гарнизон к северу от городских стен, и эскорт, окружавший карету Эланы, въехал в город через никем не охраняемые ворота.

– В чем дело, Халэд? – спросила Сефрения у оруженосца Спархока. Юноша, хмуря брови, озирался по сторонам.

– Конечно, это не мое дело, леди Сефрения, – сказал он, – но разве разумно здесь, на севере, строить дома из мрамора? Зимой в них, должно быть, на редкость холодно.

– Он так похож на своего отца, – улыбнулась Сефрения. – Сдается мне, Халэд, ты разоблачил один из наших тщеславных трюков. Видишь ли, на самом деле наши дома выстроены из кирпича. Они лишь отделаны мрамором, чтобы придать красоту нашему городу.

– Леди Сефрения, даже кирпич недостаточно хорошо сохраняет тепло.

– Только не тогда, когда строишь двойные стены, а пространство между ними заполняешь футовым слоем штукатурки.

– Но на это нужно много сил и времени.

– Ты бы немало удивился тому, как много сил и времени могут затратить люди, чтобы потешить свое тщеславие. Кроме того, Халэд, мы ведь всегда можем немножко сжульничать, если в том будет нужда. Наши боги обожают мрамор, а мы хотим, чтобы они чувствовали себя здесь как дома.

– А дерево все же практичнее, – упрямо сказал он.

– Конечно, Халэд, так и есть, но оно такое обыденное. Нам нравится быть не такими, как все.

– Да, уж это вам вполне удалось.

Сарсос даже пах иначе. Во всяком эленийском городе ощущались неприятные испарения – смесь сажи из дымящих труб, гниющего мусора и зловония из примитивных и плохо очищавшихся сточных ям. В Сарсосе же пахло розами. Стояло лето, и повсюду были небольшие парки и скверы, усаженные розами. Лицо Эланы стало задумчивым, и Спархок внутренним взором провидел обширную программу общественных работ, которые предстоят в будущем эленийской столице.

Архитектура и расположение зданий в городе были тонко продуманны и в высшей степени сложными. Улицы были широкими и по большей части прямыми – если только жители города не нарушали их упорядоченность по каким-то эстетическим причинам. Все дома были отделаны мрамором и по фасаду украшены изящными белоснежными колоннами. Это был совершенно не эленийский город.

И обитатели его выглядели странно не по-стирикски. Их сородичи на западе носили мешковатые одеяния из белого домотканого холста. Такая одежда настолько широко была распространена среди западных стириков, что стала как бы их отличительным знаком. Стирики Сарсоса одевались в шелка и лен, и хотя они тоже отдавали предпочтение белому цвету, встречались и другие оттенки – синий, зеленый, желтый, а иногда и ярко-алый. Стирикских женщин на Западе видели редко, но здесь их было множество. Они тоже одевались ярко и вплетали в волосы живые цветы.

Однако куда больше бросалось в глаза различие в поведении и манере держаться. Стирики Запада были скромны, даже пугливы, как олени. Они казались слабыми – слабость должна была смягчить эленийскую агрессивность, хотя именно она частенько лишь больше разъяряла эленийцев. Сарсосские стирики были какими угодно, но только не слабыми. Они не ходили с опущенными долу глазами, не говорили тихим неуверенным голосом. Они были напористы. Они громко спорили на перекрестках и громко смеялись. Они расхаживали по широким улицам своего города с высоко поднятыми головами, как бы гордясь тем, что они – стирики. О различии между западными и Сарсосскими стириками яснее всего говорило то, что дети свободно играли в парках, не испытывая ни малейшего страха.

Лицо Эмбана закаменело, ноздри раздувались от гнева. Спархок очень хорошо понимал, отчего патриарх Укеры так раздражен. Честность принуждала его признаться, что и сам он разделяет это раздражение. Все эленийцы были убеждены, что стирики – низшая раса, и рыцари церкви, несмотря на свое обучение, в глубине души тем не менее разделяли это убеждение. Спархок ощущал, как в его сознании рождаются непрошеные мысли. Как смели эти надутые громогласные стирики возвести город намного прекраснее того, что под силу построить эленийцам? Как смеют они процветать, быть счастливыми? Как смеют они вышагивать по этим улицам с таким видом, будто они так же хороши, как эленийцы?

А затем Спархок перехватил печальный взгляд Данаи и отшвырнул прочь эти мысли, свое невысказанное раздражение. Он крепко взял в узду свои неприглядные чувства и внимательнее всмотрелся в их истоки. То, что он увидел, ему не понравилось. Покуда стирики были слабы, покорны, жили в нищенских халупах, он был готов первым ринуться на их защиту, но сейчас, когда они прямо и дерзко смотрели ему в глаза, вызывающе не склоняя головы, он испытывал сильный соблазн хорошенько проучить их.

– Трудно, не правда ли, Спархок? – мрачно осведомился Стрейджен. – Мое незаконное происхождение всегда вызывало у меня ощущение некоторого родства с угнетаемыми и презираемыми. Умопомрачительная смиренность наших стирикских братьев так воодушевляла меня, что я даже выучил их язык. И все же я должен признаться, что эти люди выводят меня из равновесия. Они все так омерзительно довольны жизнью.

– Стрейджен, иногда меня просто мутит от твоей цивилизованности.

– Мой бог, да мы как будто нынче не в духе?

– Извини. Я просто только что обнаружил в себе качества, которые мне не по душе. Это не улучшает настроения.

Стрейджен вздохнул.

– Эх, Спархок, всем нам лучше бы никогда не заглядывать в собственную душу. Не думаю, чтобы хоть кому-то понравилось то, что он там найдет.

Не один Спархок испытывал затруднения, глядя на Сарсос и его обитателей. Судя по лицу сэра Бевьера, он был раздражен еще сильнее прочих. В его глазах читалось потрясение – и даже гнев.

– Слыхал я как-то одну историю, – обратился к нему Улаф в той обезоруживающей манере, которая яснее всяких слов говорила о том, что сэр Улаф намерен высказать свою точку зрения; впрочем, это было одно из главных свойств сэра Улафа – он раскрывал рот в основном для того, чтобы изложить свою точку зрения. – Так вот, собрались как-то дэйранец, арсианец и талесиец. Дело было давно, так что все они говорили еще на своих родных наречиях. Так или иначе, они заспорили о том, на котором из этих наречий говорит Бог. В конце концов они решили пойти в Чиреллос и попросить архипрелата, чтобы он задал этот вопрос самому Богу.

– И что же? – спросил Бевьер.

– Что ж, всем известно, что Господь всегда отвечает на вопросы архипрелата, так что очень скоро они получили ответ, и их спор был улажен раз и навсегда.

– Ну, и…

– Что – «ну и»?

– На каком наречии говорит Бог?

– На талесийском, Бевьер, а как же иначе? Всем это давным-давно известно. – Улаф был из того сорта людей, которые способны говорить такое с совершенно невозмутимым видом. – Это, впрочем, неудивительно. До того, как заняться делами вселенной, Господь был генидианским рыцарем. Бьюсь об заклад, ты этого не знал, верно?

Бевьер мгновение непонимающе таращился на него, а затем рассмеялся с некоторым смущением.

Улаф глянул на Спархока и едва заметно подмигнул. В который раз Спархок вынужден был отдать должное своему талесийскому другу.

У Сефрении был в Сарсосе свой дом, и это оказалось еще одной неожиданностью – прежде всегда казалось, что она не владеет, просто не может владеть никаким недвижимым имуществом. Довольно большой дом располагался в глубине парка, где кроны гигантских древних деревьев осеняли холмистые лужайки, клумбы и искрящиеся на солнце фонтаны. Как и все здания в Сарсосе, дом Сефрении был из мрамора, и внешний вид его казался странно знакомым.

– Ты сплутовала, матушка, – укоризненно заметил Келтэн, помогая Сефрении выбраться из кареты.

– Прошу прощения?..

– Твой дом в точности повторяет храм Афраэли, который мы видели во сне на острове. Даже колонны вдоль фасада точь-в-точь такие же.

– Полагаю, ты прав, дорогой, но здесь это в порядке вещей. Все члены Совета Стирикума похваляются своими богами. Этого от нас ждут, и не поступай мы так, наши боги сочли бы себя задетыми.

– Ты – член Совета? – изумился Келтэн.

– Конечно. Я ведь, в конце концов, верховная жрица Афраэли.

– Немного странно, что стирик из Эозии входит в правящий Совет города в Дарезии.

– А почему ты решил, что я из Эозии?

– А разве нет?!

– Конечно, нет – и наш Совет правит не только Сарсосом. Мы принимаем решения, обязательные для всех стириков, где бы они ни были. Может быть, войдем? Вэнион ждет нас.

Она провела их по мраморной лестнице к широким, покрытым искусной резьбой бронзовым дверям, и они вошли в дом.

Здание было выстроено квадратом вокруг внутреннего дворика, где посредине пышного сада бил мраморный фонтан. Вэнион полулежал в мягком кресле неподалеку от фонтана, устроив правую ногу на горе подушек и с отвращением посматривая на забинтованную лодыжку. Его волосы и борода стали совершенно белыми, и вид у него был весьма почтенный, однако морщин на лице совсем не осталось. Конечно, заботы, тяготившие его, исчезли, но вряд ли это объясняло происшедшую в нем поразительную перемену. Даже следы тяжкого бремени мечей, которые он когда-то забрал у Сефрении, загадочным образом исчезли. Спархок еще никогда не видел лицо Вэниона таким молодым. Увидев их, Вэнион опустил свиток, который перед тем читал.

– Спархок, – сказал он раздраженно, – где тебя носило?

– Я тоже рад видеть вас, милорд, – ответил Спархок.

Вэнион резко глянул на него, но тут же рассмеялся с некоторым смущением.

– Кажется, я выразился слегка невежливо?

– Капризы, милорд, – сказала Элана. – Чистой воды капризы.

Затем она отбросила прочь королевское достоинство и, подбежав к Вэниону, обвила руками его шею.

– Мы недовольны вами, лорд Вэнион, – объявила она горячо и наградила его звучным поцелуем. – Вы лишили нас своего совета и своего общества в час, когда мы больше всего в вас нуждались. – И снова поцелуй. – В высшей степени невежливо было покинуть нас, не испросив на то нашего разрешения. – С этими словами Элана вновь поцеловала Вэниона.

– Я осыпан упреками или милостями моей королевы? – спросил он, явно смутившись.

– Всего понемножку, милорд, – пожала плечами Элана. – Я решила сберечь время и сразу позаботиться обо всем. Я очень, очень рада видеть тебя, Вэнион, но я сильно горевала, когда ты покинул Симмур крадучись, словно вор в ночи.

– На самом деле мы никогда так не поступаем, – педантично уточнил Стрейджен. – Когда что-то украдешь, нельзя бросаться в глаза, а красться в ночи значит привлекать к себе внимание.

– Стрейджен, – сказала королева, – заткнись.

– Я увезла его из Симмура, чтобы спасти ему жизнь, – сказала Сефрения. – Он умирал, а я была в некотором роде лично заинтересована в том, чтобы он остался в живых. Поэтому я увезла его туда, где могла заняться лечением. Пару лет я нещадно приставала к Афраэли, и наконец она сдалась. Я могу быть очень настойчива, когда добиваюсь чего-то нужного, а Вэнион был мне очень нужен.

Сейчас Сефрения не делала ни малейшей попытки скрыть свои чувства. Невысказанная любовь, годами существовавшая между нею и магистром пандионцев, теперь стала явной. Не пыталась Сефрения скрыть и то, что было невиданным позором в глазах и эленийцев, и стириков. Она и Вэнион открыто жили в грехе и не проявляли по этому поводу ни малейшей тени раскаяния.

– Как твоя лодыжка, дорогой? – спросила она.

– Опять распухает.

– Разве я не говорила тебе, чтобы ты прикладывал к ней лед?

– У меня не было льда.

– Так сделал бы его, Вэнион. Ты же знаешь заклинание.

– Лед, который я сотворяю, не такой холодный, как твой, Сефрения, – пожаловался Вэнион.

– Эти мужчины! – воскликнула она с преувеличенным возмущением. – Дети, настоящие дети! – И поспешно отправилась на поиски тазика.

– Ты уловил, Спархок? – спросил Вэнион.

– Конечно, милорд. Я бы сказал, весьма гладко проделано.

– Спасибо.

– О чем это вы? – спросил Келтэн.

– Ты не поймешь, – ответил Спархок.

– И за миллион лет, – прибавил Вэнион.

– Как вы растянули лодыжку, лорд Вэнион? – спросил Берит.

– Доказывая свою правоту. Я говорил Совету Стирикума, что молодые стирики физически весьма плохо подготовлены. Мне пришлось показать это, обогнав в беге все население города. Все шло прекрасно, покуда не подвернулась кроличья нора.

– Какой позор, лорд Вэнион, – вздохнул Келтэн. – Насколько я знаю, это был первый проигранный тобой поединок.

– Кто сказал, что я проиграл? Я настолько обогнал остальных и был так недалеко от финиша, что успел доковылять до него первым и победил. Совет решил по крайней мере подумать над обучением юношей воинскому искусству. – Вэнион взглянул на оруженосца Спархока. – Привет, Халэд. Как поживают твои матери?

– Неплохо, милорд. Мы навещали их, когда везли королеву в Чиреллос, чтобы она могла перебросить архипрелата через колено и как следует отшлепать.

– Халэд! – возмутилась Элана.

– Разве я не должен был этого говорить, ваше величество? Мы все считали, что вы покинули Симмур именно с таким намерением.

– Ну… что-то вроде того… но ты не должен говорить об этом открыто и в таких выражениях.

– А, я и не знал. Я ведь и сам думал, что это неплохая идея. Нашей Святой Матери нужно время от времени о чем-то беспокоиться. Это не дает ей испортиться вконец.

– Потрясающе, Халэд, – сухо пробормотал патриарх Эмбан. – Всего за одну минуту ты ухитрился оскорбить и церковь, и государство.

– Что такое творится в Эозии в мое отсутствие? – нетерпеливо вопросил Вэнион.

– Между мной и Сарати было небольшое недоразумение, лорд Вэнион, – ответила Элана. – Халэд просто преувеличил. Он частенько делает это – когда не занят тем, что оскорбляет одновременно церковь и государство.

– Кажется, у нас подрастает второй Спархок, – ухмыльнулся Вэнион.

– Боже, спаси церковь, – помолился Эмбан.

– И корону, – добавила Элана.

К Вэниону протолкалась принцесса Даная. Она несла Мурр, обхватив рукой кошку поперек живота. Мохнатая мордочка Мурр выражала полное отчаяние, лапы неуклюже болтались в воздухе.

– Привет, Вэнион, – сказала Даная и, вскарабкавшись на колени Вэниона, одарила его небрежным поцелуем.

– Ты подросла, принцесса, – улыбнулся Вэнион.

– А ты думал, что я уменьшусь?

– Даная! – вскипела Элана.

– Оставь, мама, мы с Вэнионом старые друзья. Он держал меня на руках, когда я еще была младенцем.

Спархок бросил осторожный взгляд на друга, пытаясь понять, знает ли Вэнион, кто такая на самом деле маленькая принцесса. Лицо Вэниона, однако, оставалось невозмутимым.

– Я скучал по тебе, принцесса, – сказал он.

– Знаю. Все скучают по мне, когда меня нет рядом. Ты не знаком с Мурр? Это моя кошка. Мне подарил ее Телэн. Правда мило с его стороны?

– Очень мило, Даная.

– Я тоже так думаю. Отец хочет, чтобы Телэн начал послушание, когда мы вернемся домой. Лучше покончить со всем этим, пока я еще маленькая.

– Вот как? И почему же, принцесса?

– Потому что я собираюсь выйти за него замуж, когда подрасту, и мне бы хотелось, чтобы вся эта дурацкая учеба нам не мешала. Хочешь подержать мою кошку?

Телэн покраснел и немного нервно рассмеялся, старательно делая вид, что заявление Данаи – не более чем девчоночья болтовня. Глаза у него, однако, стали слегка ошалелые.

– Принцесса, их нельзя предупреждать заранее, – наставительно сказала баронесса Мелидира. – Нужно выждать и сказать правду только в последнюю минуту, когда отступать будет уже некуда.

– Ах вот как, стало быть, это делается? – Даная взглянула на Телэна. – Почему бы тебе не забыть то, что я сказала? Я все равно не намерена ничего предпринимать еще лет десять-двенадцать. – Она помолчала. – А может быть, восемь. Не стоит тратить время попусту, верно?

Во взгляде Телэна появился нешуточный испуг.

– Она только дразнит тебя, Телэн, – заверил мальчика Келтэн. – И даже если нет – она все равно передумает задолго до того, как достигнет опасного возраста.

– И не надейся, Келтэн, – заверила Даная голосом твердым, как сталь.

Тем же вечером, после того как большинство гостей расселили по соседним домам, Спархок, Сефрения и Вэнион сидели в прохладном саду внутреннего двора. Принцесса Даная, усевшись на мраморном бортике фонтана, наблюдала за своей кошкой. Мурр обнаружила, что в бассейне плавают золотые рыбки, и следила за ними с напряженным и зловещим интересом, ритмично подергивая хвостом.

– Прежде чем я начну, мне нужно кое-что узнать, – сказал Спархок, в упор глядя на Сефрению. – Как много ему известно? – он кивнул на Вэниона.

– Я бы сказала, все. У меня нет секретов от него.

– Это слишком общий ответ, Сефрения. – Спархок замялся, обдумывая, как бы половчее задать вопрос, не выдав себя.

– Ой, Спархок, не занудствуй, – сказала Даная. – Вэнион знает, кто я такая. Вначале ему пришлось нелегко, но теперь он более или менее привык.

– Это не совсем так, – возразил Вэнион. – Впрочем, кому по-настоящему нелегко, так это тебе, Спархок. Как ты справляешься?

– Плохо, – фыркнула Даная. – Он все время задает вопросы, даже когда знает, что не получит ответа.

– А Элана что-нибудь подозревает? – спросил Вэнион уже серьезно.

– Конечно нет, – ответила Богиня-Дитя. – Спархок и я с самого начала решили ничего ей не рассказывать. А теперь расскажи им обо всем, Спархок, да смотри, чтобы на это не ушла вся ночь, – того и гляди, за мной явится Миртаи.

– Это, должно быть, сущий ад, – посочувствовал Вэнион своему другу.

– Не всегда. Впрочем, мне приходится не спускать с нее глаз. Один раз она вызвала стайку фей, чтобы опылять цветы в дворцовом саду.

– Пчелы такие копуши, – пожала плечами Даная.

– Возможно, но люди привыкли к тому, что опылением занимаются пчелы. Если передоверить эту работу феям, рано или поздно пойдут всякие толки. – Спархок откинулся на спинку кресла и взглянул на Вэниона. – Сефрения рассказала тебе о ламорках и Дрегнате?

– Да. Значит, это не пустые побасенки? Спархок покачал головой.

– Нет. В окрестностях Дэмоса мы столкнулись с отрядом ламорков из бронзового века. После того как Улаф вышиб мозги их вожаку, они исчезли – все, кроме мертвых. Оскайн убежден, что это в своем родеотвлекающий маневр – наподобие тех игр, которые разыгрывал Мартэл, чтобы отвести нас подальше от Чиреллоса на время выборов архипрелата. Мы то и дело натыкались на следы Крегера, и это прибавляет некоторый вес теории Оскайна, но ты ведь всегда учил нас не повторять заново уже прошедшую войну, так что я не ограничиваюсь предположением, что события в Ламорканде – всего лишь отвлекающий маневр. Я не могу всерьез согласиться с тем, что кто-то затратил столько сил лишь для того, чтобы удержать рыцарей церкви подальше от Тамульской империи – здесь ведь, в конце концов, есть и атаны. Вэнион кивнул.

– Спархок, когда ты доберешься до Материона, тебе понадобятся помощь и совет. Тамульская культура чрезвычайно сложна, и ты, сам того не зная, можешь совершить непоправимую ошибку.

– Спасибо, Вэнион.

– Впрочем, не ты один. Твои друзья не самые тонкие дипломаты в мире, а Элана, когда она взвинчена, способна зайти чересчур далеко. Она и в самом деле поссорилась с Долмантом?

– О да, – отозвалась Даная. – Мне пришлось зацеловать их обоих чуть ли не до бесчувствия, прежде чем я сумела их помирить.

– Кого бы лучше послать с ними, Сефрения? – спросил Вэнион.

– Меня.

– Это исключено. Я не желаю расставаться с тобой.

– Как мило, дорогой. Почему бы тебе тоже не поехать с нами?

– Я… – Вэнион замялся.

– Глупости, Вэнион, – сказала Даная. – Ты не умрешь в тот самый миг, как покинешь пределы Сарсоса, – точно так же, как ты не умер, когда покинул мой остров. Ты сейчас совершенно исцелен.

– Я беспокоился не об этом, – сказал он, – но ведь Сефрения все равно не может покинуть Сарсос. Она член Совета Стирикума.

– Вэнион, – сказала Сефрения, – я была членом Совета Стирикума несколько столетий. Я уезжала отсюда и прежде – и порой очень надолго. Другие члены Совета поймут меня. Им и самим время от времени приходится покидать Сарсос.

– Я что-то плохо понимаю, что представляет из себя этот правящий Совет, – сознался Спархок. – Я знал, что все стирики связаны друг с другом, но не представлял, что настолько тесно.

– Мы предпочитаем не предавать это огласке, – пожала плечами Сефрения. – Если бы эленийцы знали о Совете, они усмотрели бы в этом всемирный заговор стириков.

– Ты довольно долго в Совете, – сказал Спархок. – Он обладает реальной властью или это лишь некое церемониальное сообщество?

– О нет, Спархок, – сказал Вэнион, – Совет обладает большой властью. Стирикум – теократия, и Совет состоит из верховных жрецов – и жриц – младших богов.

– Быть верховной жрицей Афраэли – не слишком выгодная должность, – Сефрения улыбнулась, с нежностью взглянув на Богиню-Дитя. – Она не особо заинтересована в том, чтобы выдвигать себя повыше, потому что обычно добивается своего другими способами. У меня есть некоторые привилегии – например, этот дом, – но мне приходится сидеть на собраниях Тысячи, а это порой очень утомительно.

– Тысячи?

– Это другое название Совета.

– Так значит, младших богов – тысяча? – удивился Спархок.

– Ну конечно, – сказала Афраэль. – Это общеизвестно.

– Но почему именно тысяча?

– Потому что это приятное число, и название его звучит приятно. По-стирикски «тысяча» – «Агералуон».

– Я не знал этого слова.

– Это означает «десятижды десятью десять по десять» – что-то в этом роде. Мы как-то спорили на эту тему с одним моим кузеном. Он держал ручного крокодила, и тот откусил ему палец. После этого у кузена трудности со счетом. Он хотел, чтобы мы были «Агераликан» – девятью девять по девять, но мы объяснили ему, что для этого числа нас уже многовато, и если мы хотим быть «Агераликан», придется кем-то пожертвовать. Мы спросили, вызовется ли он добровольцем, и он решил отказаться от этой идеи.

– С какой стати ему понадобился ручной крокодил?

– Это наше всеобщее пристрастие. Нам нравится приручать зверей, которых не под силу приручить вам, людям. Крокодилы не так уж плохи – во всяком случае, их не нужно кормить.

– Нет, но зато приходится каждое утро пересчитывать детишек. Теперь я понимаю, почему ты все время твердишь о китах.

– Ты очень упрям, Спархок. Я произвела бы громадное впечатление на своих родных, если бы у меня был ручной кит.

– По-моему, мы немного отвлеклись, – сказал Вэнион. – Сефрения говорила мне, что у тебя возникли какие-то экзотические подозрения.

– Я пытаюсь найти объяснение тому, чего еще толком не видел, Вэнион. Это все равно что описывать лошадь, видя один ее хвост. В моем распоряжении разрозненные кусочки и клочки мозаики – и более ничего. Я решительно убежден, что все, с чем мы сталкивались до сих пор – и многое, с чем еще не сталкивались, – как-то связано воедино, и направляет все эти события один разум. Я думаю, Вэнион, это бог – или боги.

– А ты уверен, что твоя война с Азешем не приучила тебя видеть враждебные божества под кроватями и в темных углах?

– Я опираюсь на авторитетнейшее мнение, что лишь богу под силу воскресить целую армию из прошлого. Тот, кто высказал это мнение, был весьма уверен в своей правоте.

– Не вредничай, отец, – строго сказала Даная. – Понимаешь, Вэнион, дело это очень сложное. Когда воскрешаешь армию, нужно воскрешать каждого солдата в отдельности, а для этого надо знать о нем все. Именно из-за деталей обычно и терпят поражение маги.

– У тебя есть предположения? – спросил Вэнион у друга.

– Несколько, – проворчал Спархок, – и одно неприятней другого. Помнишь, я рассказывал тебе о тени? Той, что преследовала меня по всей Эозии после того, как я убил Гверига?

Вэнион кивнул.

– Она появилась снова, и на сей раз ее видели все.

– Это звучит малоутешительно.

– Вот именно. В последний раз этой тенью были Тролли-Боги.

Вэнион содрогнулся, и оба они, как по команде, посмотрели на Сефрению.

– Правда, приятно знать, что в тебе нуждаются? – сказала Даная сестре.

– Я поговорю с Заластой, – вздохнула Сефрения. – Здесь, в Сарсосе, он собирает сведения для императора. Вероятно, он знает много о нынешних событиях, так что я приглашу его зайти завтра.

Послышался громкий всплеск.

– Я говорила тебе, Мурр, что этим все и кончится, – самодовольно сказала Даная кошке, которая с ошалелым видом барахталась в фонтане, стараясь удержаться на плаву. Положение Мурр ухудшалось тем, что золотые рыбки, защищая свое обиталище, яростно тыкали носами в ее лапы и брюшко.

– Вылови ее из воды, Даная, – сказал Спархок.

– Тогда я и сама промокну, отец, и мама будет ругать меня. Мурр сама ввязалась в эту переделку, пускай сама и выбирается.

– Она утонет.

– Ни в коем случае, Спархок. Она умеет плавать. Видишь, она изо всех сил плывет по-кошачьи.

– Что-что?

– По-кошачьи. Ведь нельзя же о кошке сказать «плывет по-собачьи», верно? Она же, в конце концов, не собака. Мы, стирики, всегда говорим «по-кошачьи» – верно, Сефрения?

– Только не я, – пробормотала Сефрения.

ГЛАВА 17

Забавнее всего было то, что родители никоим образом не могли предвидеть, когда именно принцессе Данае вздумается нанести им ранний утренний визит. Случались эти визиты не каждый день, и порой без них проходила вся неделя. Сегодняшний визит был как две капли воды похож на предыдущие. Постоянство – один из наиважнейших атрибутов божества. Двери спальни с грохотом распахнулись настежь, и принцесса, с развевающимися волосами и горящими от восторга глазами, влетела в спальню и одним гигантским прыжком очутилась на постели, где спали ее родители. За прыжком, как всегда, последовали возня и рытье в одеялах, покуда Даная наконец прочно не угнездилась между отцом и матерью.

Она никогда не наносила эти визиты в одиночестве. С Ролло не было никаких хлопот. Ролло был хорошо воспитанной игрушкой, всегда готовой развлекать других, но не навязчивой. Истинным бедствием была Мурр. Она обожала Спархока и в совершенстве владела искусством зарываться под одеяло. Проснуться оттого, что когтистое существо бесцеремонно карабкается вверх по ноге – довольно неприятный способ пробуждения. Спархок заскрежетал зубами, но стерпел.

– Птицы уже проснулись, – сообщила Даная почти укоризненно.

– Я просто счастлив за них, – пробормотал Спархок, сморщившись: кошечка, шнырявшая под одеялами, принялась ритмично запускать когти в его бедро.

– Ты сегодня что-то не в духе, отец.

– Я был в духе несколько минут назад. Пожалуйста, скажи своей кошке, чтобы не путала меня с подушечкой для булавок.

– Она делает так, потому что любит тебя.

– Я в восхищении, однако предпочел бы, чтобы она держала свои когти при себе.

– Он всегда такой по утрам, мама?

– Иногда, – рассмеялась Элана, обнимая девочку. – Я думаю, это зависит от того, что он съел на ужин.

Мурр замурлыкала. Взрослые кошки мурлыкают с пристойной сдержанностью – в отличие от котят и кошек-подростков. Этим утром мурлыканье маленькой кошки напоминало приближающуюся грозу либо скрежет мельницы с разболтавшимися жерновами.

– Сдаюсь, – сказал Спархок. Он откинул одеяла, выбрался из постели и набросил халат. – С вами тремя невозможно выспаться, – упрекнул он. – Пойдем, Ролло?

Жена и дочь Спархока озадаченно глянули на него, затем обменялись встревоженными взглядами. Спархок сгреб в охапку игрушечного медвежонка Данаи и поковылял из спальни, волоча Ролло за правую ногу. За его спиной Элана и Даная озабоченно перешептывались. Спархок шлепнул медвежонка в кресло.

– Ролло, дружище, это же совершенно невыносимо, – сказал он, стараясь, чтобы его было слышно в спальне. – Не понимаю, как ты можешь все это сносить. – В спальне воцарилась мертвая тишина. – Я думаю, старина, нам с тобой стоило бы уехать ненадолго, – продолжал Спархок. – Они уже обращаются с нами, точно мы – предметы обстановки.

Ролло ничего не сказал, но, впрочем, Ролло вообще был молчалив.

Зато Сефрения, стоявшая в дверях, была явно озадачена.

– Спархок, ты хорошо себя чувствуешь?

– Превосходно, матушка. А отчего ты спрашиваешь? – Спархок не ожидал, что у спектакля, устроенного им исключительно для жены и дочери, окажется лишний зритель.

– Надеюсь, ты понимаешь, что разговариваешь с набивной игрушкой?

Спархок уставился на Ролло с притворным изумлением.

– Бог мой, Сефрения, кажется, ты права. Как странно, что я сам не заметил этого. Наверное, так бывает, когда человека ни свет ни заря выставляют из собственной постели. – Он изо всех сил старался сохранить невозмутимый вид, но получалось это у него плохо.

– О чем это ты говоришь, Спархок?

– Вот видишь, Ролло? – обратился Спархок к медвежонку, пытаясь спасти хоть что-то. – Они нас просто не понимают – ни одна.

– Э-э… принц Спархок? – Алиэн, камеристка Эланы, незамеченной вошла в комнату, и в ее больших глазах была та же озабоченность. – Вам нехорошо?

Достоинство Спархока рушилось на глазах.

– Это очень, очень долгая история, Алиэн, – вздохнул он.

– Вы не видели принцессу, милорд? – спросила Алиэн, как-то странно поглядев на него.

– Она в постели у матери. – Ситуация решительно превратилась в безнадежную. – Я же отправляюсь в ванную – если это кого-нибудь интересует.

И Спархок побрел прочь из комнаты, волоча за собой жалкие остатки достоинства.

Стирик Заласта оказался аскетического вида человеком с белыми волосами и длинной серебристо-седой бородой. У него было худощавое, какое-то незавершенное, как у всех стириков, лицо, косматые черные брови и низкий красивый голос. Он был старейшим другом Сефрении и почитался всеми как мудрейший и могущественнейший маг Стирикума. Он носил белое просторное одеяние наподобие рясы с капюшоном и не расставался с посохом, который носил скорее для виду, потому что был довольно крепок и не нуждался в опоре при ходьбе. По-эленийски он говорил хорошо, хотя и с сильным стирикским акцентом. Этим утром Спархок и его друзья собрались во внутреннем саду Сефрении, чтобы услышать во всех подробностях о том, что на самом деле происходит в Тамуле.

– Мы не можем с уверенностью сказать, настоящие они или нет, – говорил Заласта. – Видели их редко и весьма бегло.

– Но это определенно тролли? – спросил Тиниен. Заласта кивнул.

– Тролля ни с кем невозможно спутать.

– Истинная правда, – пробормотал Улаф. – Весьма вероятно, что здесь видели именно настоящих троллей. Какое-то время назад все они вдруг собрались и покинули Талесию. Однако никому не пришло в голову спросить их, куда они направляются.

– Видели также и древних людей, – продолжал Заласта.

– Кто они такие, мудрый? – спросил патриарх Эмбан.

– Люди из начала веков, ваша светлость. Они немного больше троллей, но не настолько умны. Живут они стаями и очень жестоки.

– Мы встречались с ними, друг Заласта, – кратко сказал Кринг. – В тот день я потерял многих своих товарищей.

– Возможно, здесь и нет связи, – продолжал Заласта. – Тролли – современные существа, но древние люди несомненно происходят из весьма далекого прошлого. Их род вымер примерно пятьдесят тысячелетий назад. Есть также неподтвержденные сообщения о киргаях.

– Можешь считать их подтвержденными, Заласта, – вставил Келтэн. – Как-то ночью на прошлой неделе они доставили нам недурное развлечение.

– То были непобедимые бойцы, – сказал Заласта.

– В глазах своих современников – возможно, – возразил Келтэн, – но против современной тактики, оружия и доспехов им трудно выстоять. Катапульты и атака тяжеловооруженных рыцарей изрядно их озадачили.

– Собственно говоря, мудрый, кто такие киргаи? – спросил Вэнион.

– Я давала тебе свитки, Вэнион, – сказала Сефрения. – Разве ты их не читал?

– До того места я еще не дошел. Читать по-стирикски слишком трудно. Хорошо бы кто-нибудь поломал голову над тем, как упростить ваш алфавит.

– Погоди-ка, – вмешался Спархок. Он взглянул на Сефрению. – Я никогда не видел прежде, чтобы ты читала, – с укором сказал он. – Ты не позволяла Флейте даже прикоснуться к книге.

– Совершенно верно – к эленийской книге.

– Так значит, ты можешь читать?

– По-стирикски.

– Почему же ты нам об этом не сказала?

– Потому что это было не ваше дело, дорогой.

– Ты солгала! – Спархок почему-то был потрясен.

– Вовсе нет. Я не могу читать по-эленийски – главным образом потому, что не хочу. Это некрасивый язык, и буквы у вас уродливые – они похожи на паутину.

– Но ты намеренно заставила нас поверить, будто ты чересчур примитивна, чтобы учиться читать!

– Это было необходимо, дорогой. Пандионские послушники – народ не слишком умудренный, и нужно было оставить вам хоть что-то, чтобы чувствовать себя выше других.

– Не вредничай, – пробормотал Вэнион.

– Вэнион, – ответила она довольно резко, – я пыталась хоть чему-то научить десять поколений этих громадных неуклюжих деревенщин, и во время обучения мне все время приходилось терпеть их несносную снисходительность. Да, Спархок, я могу читать, а также считать, спорить на философские и теологические темы, если понадобится, и я полностью изучила логику!

– Не знаю, зачем ты кричишь на меня, – мягко запротестовал Спархок, целуя ее ладони. – Я всегда считал, что ты чудесная, замечательная женщина… – он вновь поцеловал ее ладони, – для стирика, разумеется.

Сефрения вырвала у него свои руки, но тут же увидела, что он ухмыляется.

– Ты невозможен, – вздохнула она и сама, не выдержав, улыбнулась.

– Мы, кажется, говорили о киргаях, – ненавязчиво напомнил Стрейджен. – Кто они, собственно говоря, такие?

– Они, по счастью, совершенно вымерли, – ответил Заласта. – Это был народ, который, судя по всему, не был родствен ни одной из дарезийских рас – ни тамульцам, ни эленийцам, ни, совершенно точно, стирикам. Кое-кто предполагает, что киргаи в дальнем родстве с валезийцами.

– Я с этим не согласен, мудрый, – возразил Оскайн. – У валезийцев нет даже правительства, а понятие войны им и вовсе незнакомо. Это счастливейший народ в мире. Они ни в коей мере не могут быть родственны киргаям.

– Темперамент частенько зависит от климата, ваше превосходительство, – заметил Заласта. – Валезия – рай земной, а центральная Кинезга далеко не так приятна для жизни. Так или иначе, киргаи поклонялись жуткому богу по имени Киргон – и, как большинство примитивных народов, назвали себя по его имени. Полагаю, что все народы эгоистичны. Все мы убеждены, что наш бог лучше прочих и что наша раса – высшая. Киргаи довели это убеждение до предела. Трудно рассуждать о верованиях вымершего народа, но киргаи, судя по всему, дошли то того, что стали считать себя существами, отличными от человеческого рода. Они верили также, что вся истина уже открыта им Киргоном, а потому враждебно относились ко всем новым идеям и верованиям. Они довели идею военизированного общества до абсурда, а кроме того, они были помешаны на чистоте расы и стремились к физическому совершенству. Если ребенок рождался калекой, его уносили в пустыню и оставляли там умирать. Если солдат был покалечен в бою, его убивали его же товарищи. Если женщина рожала слишком много девочек, ее удушали. Киргаи выстроили город-государство возле оазиса Кирга в центральной Кинезге и напрочь отгородились от других народов и новых веяний. Киргаи до смерти боялись новых веяний. Это была, вероятно, единственная культура в истории человечества, которая идеализировала глупость. Киргаи считали ум недостатком и излишне сообразительных детей убивали.

– Милая компания, – пробормотал Телэн.

– Само собой, они завоевали и поработили своих соседей – по большей части, пустынных кочевников неизвестной расы, – и поскольку солдаты есть солдаты, неизбежны были случаи смешения крови.

– Но ведь это в порядке вещей, не так ли? – с едкой горечью спросила баронесса Мелидира. – Насилие во время войны всегда было делом разрешенным.

– Только не в этом случае, баронесса, – ответил Заласта. – Если киргая застигали за этим «братанием», его убивали на месте.

– Какая освежающая идея, – пробормотала она.

– Женщину, разумеется, тоже. Однако, несмотря на все старания киргаев, на свет все же появились отпрыски смешанной расы. В глазах киргаев это было осквернение расовой чистоты, и полукровок нещадно уничтожали. Вскоре, однако, Киргон передумал. Он увидел, как можно использовать этих полукровок. Их собрали, кое-чему обучили и сделали частью армии. Назвали их «кинезганцами», и в свое время они составили ту часть армии, которая делала всю грязную работу и принимала на себя основную тяжесть потерь. У Киргона, видите ли, была цель – обычная цель того, кто обладает воинственным складом ума.

– Мировое господство? – предположил Вэнион.

– Именно. Кинезганцев поощряли размножаться, и киргаи использовали их, чтобы расширять границы своих владений. Вскоре под их властью оказалась вся пустыня, и тогда они двинулись на границы соседних народов. Именно тогда с ними столкнулись мы, стирики. Киргаи были совершенно не готовы к тому, чтобы воевать со стириками.

– Воображаю! – рассмеялся Тиниен. Заласта коротко улыбнулся. Это была извиняющая, слегка снисходительная улыбка.

– Жрецы Киргона обладали некоторым даром, – продолжал он, – но они ни в коей мере не могли сравниться с тем, с чем столкнулись киргаи. – Заласта побарабанил пальцами по ладони. – Быть может, – задумчиво продолжал он, – если присмотреться повнимательнее, в этом и состоит настоящий секрет нашей расы. У прочих народов лишь один бог – или, в лучшем случае, несколько богов. У нас их тысяча, и все они более или менее в согласии друг с другом и способны действовать вместе. Так или иначе, вторжение киргаев в земли стириков обернулось для них катастрофой. Они потеряли практически всех кинезганцев и большую часть чистокровных киргаев. Они отступили в полном беспорядке и замешательстве, а младшие боги решили, что киргаям лучше сидеть дома. Никто до сих пор не знает, который из младших богов предложил эту идею, но она была поистине гениальна в своей простоте и действенности. Огромный орел в один день облетел Кинезгу, и его тень очертила на земле невидимую границу. Эта граница совершенно ничего не означала для кинезганцев, атанов, тамульцев, стириков, эленийцев и даже арджунов – зато для киргаев она оказалась, можно сказать, жизненно важной, потому что с того дня всякий киргай, переступивший эту границу, мгновенно умирал.

– Погодите минутку! – запротестовал Келтэн. – Мы ведь столкнулись с киргаями к западу отсюда. Как же они могли перейти эту границу?

– Они были из прошлого, сэр Келтэн, – пояснил Заласта, разводя руками. – Граница для них еще не существовала, поскольку орел не совершил свой полет, когда они двинулись маршем на север.

Келтэн почесал в затылке и нахмурился.

– Я не слишком хорош в логике, – сознался он, – но разве в этом нет какого-то пробела?

Бевьер тоже ломал голову над этим парадоксом.

– Я, кажется, понимаю, как это могло быть, – с сомнением проговорил он, – но мне нужно все как следует обдумать, чтобы быть уверенным.

– Логика не может ответить на все вопросы, сэр Бевьер, – заметил Эмбан и, поколебавшись, добавил: – Конечно, необязательно передавать Долманту эти мои слова.

– Возможно, проклятие больше не действует, – предположила Сефрения. – В нем нет нужды, поскольку киргаи вымерли.

– И так или иначе, – прибавил Улаф, – у нас нет и возможности проверить, действует оно или нет. Стрейджен вдруг рассмеялся.

– А знаете, он ведь прав, – заметил он. – Вполне вероятно, что это ужасное проклятие все еще существует, но никто не знает об этом, поскольку люди, против которых оно направлено, исчезли с лица земли несколько тысячелетий назад. Кстати, мудрый, что же с ними случилось? – обратился он к Заласте. – Ты сказал, что они вымерли.

– Точнее говоря, милорд Стрейджен, они выморили самих себя.

– Разве в этом нет противоречия? – спросил Тиниен.

– Не совсем. Кинезганцы были почти полностью уничтожены в войне со стириками, но они теперь стали жизненно важны для киргаев, поскольку были единственными имевшимися в распоряжении Киргона войсками, которые могли перейти границу. Киргон велел киргаям заняться воспроизводством новых армий из этих некогда презренных низших полукровок. Киргаи были превосходными солдатами и безоговорочно подчинялись приказам. Они посвятили кинезганским женщинам все свое внимание, совершенно забросив своих собственных. К тому времени, когда они осознали свою ошибку, все киргайские женщины уже вышли из возраста, когда могли рожать. Легенда гласит, что последний киргай умер около десяти тысяч лет назад.

– Это возводит идиотизм до вершин искусства, не так ли? – заметил Стрейджен. Заласта тонко улыбнулся.

– Так или иначе, там, где когда-то была Кирга, теперь расположена Кинезга. Населяет ее раса уродов и недоумков, которые существуют лишь за счет того, что через Кинезгу проходят основные караванные пути между Тамулом и западными эленийскими государствами. Остальной мир взирает на этих потомков непобедимых киргаев с глубочайшим презрением. Они пронырливы, трусливы, вороваты и омерзительно раболепны – достойная судьба для отпрысков расы, которая некогда полагала себя достаточно божественной, чтобы править всем миром.

– История – такой мрачный предмет, – вздохнул Келтэн.

– Однако Кинезга – не единственное место, где являются призраки прошлого, – прибавил Заласта.

– Мы это уже заметили, – отозвался Тиниен. – Эленийцы в западном Астеле убеждены, что к ним вернулся во плоти Айячин.

– Тогда, вероятно, вы слышали и о человеке по имени Сабр? – спросил Заласта.

– Мы даже пару раз встречались с ним, – рассмеялся Стрейджен. – Не думаю, чтобы он представлял собой серьезную угрозу. Это просто недозрелый позер.

– Впрочем, он вполне подходит для западных астелийцев, – добавил Тиниен. – Их всех затруднительно назвать умниками.

– Я встречался с ними, – с гримасой отвращения заметил Заласта. – Однако Кимеар из Даконии и барон Парок, его глашатай, – противники посерьезнее. Кимеар был одним из людей, родившихся в седле, которые время от времени появляются в эленийском обществе. Он покорил два других эленийских королевства в западном Астеле и основал одну из тех «тысячелетних» империй, которые то и дело возникают в мире, чтобы развалиться на куски со смертью их основателя. Герой Эдома – Инсетес, живший в бронзовом веке, которому действительно удалось нанести киргаям первое серьезное поражение. Его глашатая зовут Ребал. Это, разумеется, не настоящее его имя. Разжигатели политических страстей, как правило, действуют под вымышленными именами. Айячин, Кимеар и Инсетес отвечают простейшим эмоциональным порывам эленийцев – прежде всего обилием мускулов и физической силой. Я ни за что на свете не хотел бы обидеть вас, друзья мои, но у вас, эленийцев, какое-то нездоровое пристрастие к разрушению и поджогу чужих жилищ.

– Это один из недостатков нашей расы, – признал Улаф.

– Арджуны представляют для нас иную проблему, – продолжал Заласта. – Они принадлежат к тамульской расе, и их заветные стремления более сложны. Тамульцы вовсе не стремятся править миром – они просто хотят получить его в собственность. – Заласта мимолетно улыбнулся Оскайну. – Впрочем, как представители своей расы арджуны не слишком привлекательны. Их герой – человек, который изобрел работорговлю.

Миртаи со свистом втянула воздух сквозь стиснутые зубы, и ее рука сама собой потянулась к кинжалу.

– Что-нибудь не так, атана? – мягко спросил Оскайн.

– Мне доводилось иметь дело с арджунскими работорговцами, – отрывисто ответила она. – Когда-нибудь, надеюсь, я встречусь с ними снова, и уж на сей раз я не буду ребенком.

Спархок вдруг осознал, что Миртаи никогда не рассказывала им о том, как она стала рабыней.

– Этот арджунский герой более свежего происхождения, чем прочие, – продолжал Заласта. – Жил он в двенадцатом столетии, и имя его – Шегуан.

– Мы слыхали о нем, – мрачно сказал Энгесса. – Его люди завели обычай нападать на учебные лагеря атанских детей. Мы более или менее убедили арджунов больше так не делать.

– Звучит зловеще, – заметила баронесса Мелидира.

– Это было настоящее бедствие, баронесса, – сказал Оскайн. – В семнадцатом столетии арджунские работорговцы устроили набег на Атан, и имперский администратор поддался чувству справедливого гнева. Он приказал атанам устроить карательный поход в Арджуну.

– Мои соотечественники до сих пор поют песни об этом походе, – почти мечтательно проговорил Энгесса.

– Что, так плохо? – негромко спросил Эмбан у Оскайна.

– Чудовищно, – ответил тот. – Безголовый осел, отдавший этот приказ, не понимал, что когда велишь атанам что-то сделать, необходимо особо запретить применение некоторых мер. Болван попросту дал атанам полную волю. Они повесили короля Арджуны и загнали его подданных в южные джунгли. Нам пришлось затратить почти двести лет на то, чтобы уговорить арджунов слезть с деревьев. Это был тяжкий удар по экономике всего континента.

– Эти события относятся к более недавнему прошлому, – отметил Заласта. – Арджуны всегда были работорговцами, и Шегуан был лишь одним из тех, кто действовал в северной Арджуне. Он был прежде всего организатором. Он создал невольничьи рынки в Кинезге и привел в систему размеры взяток, которыми защищались невольничьи караваны. В Арджуне мы встречаемся с той особенностью, что глашатай древнего героя куда примечательнее, чем сам герой. Его имя – Скарпа, это умный и опасный человек.

– Как насчет самого Тамула и Атана? – спросил Эмбан.

– И мы, и атаны оказались нечувствительны к этой заразе, ваша светлость, – ответил Оскайн. – Видимо, все дело в том, что тамульцы чересчур большие эгоисты, чтобы иметь героев и беззаветно их почитать, а еще потому, что атаны древности были настолько меньше нынешних своих потомков, что современные атаны смотрят на них свысока. – Оскайн с лукавой усмешкой покосился на Энгессу. – Весь мир с замиранием сердца ждет того дня, когда появится первый атан ростом выше десяти футов. Подозреваю, что в этом-то и состоит конечная цель их искусственного отбора. – Оскайн повернулся к Заласте. – Твои сведения куда подробнее наших, мудрый, – одобрительно заметил он стирику. – Все ученые Империи не добыли ничего лучше отрывочных и неясных сведений об этих людях.

– В моем распоряжении самые разнообразные источники, ваше превосходительство, – ответил Заласта. – Однако эти древние персонажи сами по себе не представляют особой опасности. Атаны легко справились бы с чисто военными беспорядками, но в том-то и дело, что нынешние беспорядки не только военного свойства. Кто-то играет на самых темных сторонах человеческого воображения, воплощая ужасные образы фольклора. Уже видели вампиров, оборотней, вурдалаков, огров и даже тридцатифутового великана. Власти считают эти явления суеверной чепухой, но простые люди Империи охвачены ужасом. Мы не можем быть уверены в реальности этих тварей, но если перемешать их с самыми настоящими троллями, древними людьми и киргаями, это ввергает народ в настоящую панику. В довершение всего, происходит немало природных катаклизмов – чудовищные бури, смерчи, землетрясения, извержения вулканов, а кое-где даже небольшие затмения. Простолюдины Тамульской империи стали так пугливы, что бросаются наутек от кролика или стайки воробьев. У этих случаев нет никакой закономерности. Они просто происходят то здесь, то там, а потому нет никакой возможности вычислить, где, когда и что именно случится в следующий раз. Вот с чем мы столкнулись, друзья мои, – с кампанией ужаса, которая охватила весь континент, частью реальной, частью иллюзией, частью порождением самой обыкновенной магии. Если не начать бороться с этим – и как можно скорее, – народ сойдет с ума от страха. Империя рухнет, и в ней станет править ужас.

– А какие же плохие новости ты припас для нас, Заласта? – осведомился Вэнион. Заласта коротко усмехнулся.

– Вам бы все шутить, лорд Вэнион, – сказал он. – Друзья мои, сегодня после обеда у вас будет возможность обогатиться новыми сведениями. Все вы приглашены на заседание Тысячи. Ваш визит весьма важен с политической точки зрения, и – хотя Совет редко в чем приходит к полному согласию – существует мощное негласное мнение, что в этом случае нам с вами по пути. – Заласта помолчал и вздохнул. – Приготовьтесь также ко вспышкам враждебности, – предостерег он. – В Совете есть люди, у которых пена идет изо рта при слове «элениец». Уверен, что они попытаются спровоцировать вас.

– Спархок, – негромко проговорила Даная, – происходит нечто, чего я не могу понять.

Дело было вскоре после разговора с Заластой. Спархок удалился в один из укромных уголков сада Сефрении, взяв у Вэниона стирикскую рукопись, и теперь без особого успеха пытался разобраться в стирикском алфавите. Даная отыскала его в этом убежище и сразу забралась к нему на колени.

– Я-то думал, что ты всемудрая, – заметил он. – Разве это не одно из твоих качеств?

– Перестань. Что-то здесь ужасно не так.

– Почему бы тебе не поговорить об этом с Заластой? Он ведь поклоняется тебе, разве нет?

– С чего это ты взял?

– Я думал, что ты, он и Сефрения выросли в одной деревне.

– И что из того?

– Я просто заключил, что все жители деревни поклонялись тебе. Было бы логично, если бы ты появилась на свет в деревне своих приверженцев.

– Ты, кажется, совсем не понимаешь стириков. Скучнее я сроду ничего не слышала – целая деревня приверженцев одного Бога. Какая тоска!

– Для эленийцев это обычное дело.

– Эленийцы еще и едят свинину.

– Что ты имеешь против свинины? – Данаю передернуло. – Так кому же поклоняется Заласта, если он не из твоих приверженцев?

– Он не стал говорить нам, а расспрашивать об этом ужасно невежливо.

– Как же он тогда умудрился стать членом Тысячи? Я думал, что для этого нужно быть верховным жрецом.

– Заласта не входит в Тысячу и не желает этого. Он просто дает им советы. – Даная поджала губы. – Мне не стоило бы говорить это, Спархок, но не жди от Совета особой премудрости. Все верховные жрецы весьма набожны, но это не требует большого ума. Кое-кто из Тысячи просто чудовищно туп.

– Ты так и не смогла понять, какой бог стоит за всеми нынешними беспорядками?

– Нет. Кто бы это ни был, он не хочет, чтобы остальные узнали его, а у нас есть способы прятать свое присутствие. Единственное, что я могу сказать точно, – это не стирикский бог. Будь очень внимателен на сегодняшнем заседании, Спархок. У меня стирикский темперамент, и я могу упустить кое-что только потому, что привыкла к стирикам.

– Что именно я должен искать?

– Не знаю. Используй свою интуицию. Ищи фальшивых нот, промахов, любого намека на то, что некто не есть на самом деле то, чем он притворяется.

– Ты подозреваешь, что кто-то из Тысячи работает на врага?

– Я этого не сказала. Я просто сказала, что что-то не так. У меня предчувствие – как тогда, в доме Котэка. Здесь есть что-то, чего не должно быть, и я ни за что на свете не сумею сказать, что именно. Постарайся выяснить, в чем дело, Спархок. Нам это очень нужно.

Совет Тысячи собирался в величественном мраморном здании в самом центре Сарсоса. Эта мраморная громада подавляла – казалось, она дерзко и бесцеремонно расталкивает соседние здания, выдвигаясь вперед. Подобно всем общественным сооружениям, это здание было совершенно лишено человеческого тепла и уюта. Широкие гулкие мраморные коридоры и массивные бронзовые двери предназначались для того, чтобы вызвать у человека, оказавшегося там, чувство собственной ничтожности и незначительности.

Заседания проводились в большом полукруглом зале, где ступенчатыми ярусами располагались мраморные скамьи. По бокам ярусов тянулись лестницы. Ярусов, разумеется, было десять, и места на каждом ярусе располагались на равном расстоянии друг от друга. Все это было весьма логично. Архитекторы вынуждены придерживаться логики, иначе в один прекрасный день построенное ими здание рухнет им на головы.

По предложению Сефрении, Спархок и другие эленийцы облачились в простые белые одеяния, дабы избежать тех неприятных ассоциаций, которые неизбежно вызывает у всякого стирика вид вооруженного эленийца. Рыцари, однако, оставили под одеяниями мечи и кольчуги.

Зал был полупустым – часть Совета, как обычно, была занята какими-то другими делами. Члены Тысячи сидели на скамьях или расхаживали по залу, негромко переговариваясь. Некоторые целеустремленно переходили от одного коллеги к другому, о чем-то беседуя с серьезным видом. Другие смеялись и шутили, а кое-кто и дремал.

Заласта провел гостей вперед, где для них полукругом были расставлены кресла.

– Я должна занять свое место, – негромко сказала им Сефрения. – Прошу вас, не предпринимайте немедленных действий, если кто-то оскорбит вас. В этом зале скопилось несколько тысячелетий взаимной неприязни, и хотя бы часть ее неизбежно выплеснется.

Она пересекла зал и села на одну из мраморных скамей.

Заласта вышел в середину зала и стоял молча, не делая никакой попытки призвать собрание к порядку. Традиционные церемонии были здесь явно не в чести. Постепенно разговоры улеглись, и члены Совета заняли свои места.

– С разрешения Совета, – начал Заласта, – нас сегодня почтили своим присутствием важные гости.

– Я уж точно не желал бы этакой чести! – огрызнулся один из стириков. – Эти «гости» по большей части эленийцы, а я вовсе не склонен водить дружбу со свиноедами.

– Малоприятное начало, – пробормотал Стрейджен. – Похоже, наши стирикские сородичи в грубости не уступают эленийцам.

Пропустив мимо ушей реплику невоспитанного оратора, Заласта продолжал:

– Сарсос принадлежит к Тамульской империи, и все мы ощущаем немалые выгоды от этих связей.

– А тамульцы заботятся о том, чтобы мы сполна оплачивали эти выгоды! – выкрикнул другой стирик. Заласта не обратил внимания и на эти слова.

– Уверен, что все вы вместе со мной приветствуете первого секретаря Оскайна, главу имперской дипломатической службы.

– Не знаю, Заласта, с чего это ты так уж в этом уверен? – с хриплым смешком отозвался кто-то. Оскайн поднялся.

– Я потрясен этим обилием теплых чувств, – сухо проговорил он на безупречном стирикском наречии.

С мраморных ярусов полетели вопли и свист. Однако они разом стихли, когда Энгесса встал рядом с Оскайном, скрестив руки на могучей груди. Он даже не потрудился одарить суровым взглядом разгулявшихся советников.

– Так-то лучше, – сказал Оскайн. – Я рад, что легендарная вежливость стириков наконец-то соизволила проявить себя. С вашего разрешения, я вкратце представлю своих спутников, а затем мы вынесем на ваше обсуждение одно весьма важное дело.

Первым он назвал имя патриарха Эмбана, и по залу тотчас прокатилось гневное бормотание.

– Это направлено против церкви, ваша светлость, – шепнул ему Стрейджен, – не против вас лично.

Когда Оскайн представил Элану, один из советников, сидевший на самом верхнем ярусе, шепотом бросил своим соседям реплику, вызвавшую взрыв недвусмысленно пошлого хохота. Миртаи вскочила, как отпущенная пружина, и ее руки метнулись к кинжалам.

Энгесса что-то резко сказал ей по-тамульски.

Она тряхнула головой. Глаза ее недобро горели, зубы были крепко сжаты. Она выхватила кинжал. Миртаи могла не понимать стирикского, зато она очень хорошо понимала, что означает этот хохот.

Спархок тоже встал.

– Это мое дело, Миртаи, – сказал он.

– Ты не уступишь мне?

– Только не сейчас. Прости, но это в некотором роде официальный случай, так что мы должны соблюдать приличия. – Он повернулся к дерзкому стирику с верхнего яруса.

– Не хочешь ли, приятель, громче повторить то, что ты сейчас сказал? – осведомился он по-стирикски. – Если это так смешно, мы тоже хотим посмеяться.

– Вы только подумайте, – презрительно фыркнул наглец, – говорящая собака! Тут поднялась Сефрения.

– Я призываю Тысячу соблюсти традиционную минуту молчания, – провозгласила она по-стирикски.

– А кто умер? – осведомился крикун.

– Ты, Камриэль, – сладким голосом сообщила ему Сефрения, – так что наше горе не будет чрезмерным. Это – принц Спархок, человек, который уничтожил старшего бога Азеша, а ты только что оскорбил его жену. Предпочтешь ли ты традиционное погребение – если, конечно, после того, как Спархок до тебя доберется, от твоего бренного тела останется достаточно, чтобы было что предать земле?

Челюсть Камриэля отвисла, лицо залила смертельная бледность, да и прочие советники заметно съежились.

– Похоже, его имя здесь пользуется немалым весом, – шепотом заметил Улаф Тиниену.

– Очевидно да. Думается мне, наш дерзкий приятель наверху будет долго и мрачно размышлять о своей смертности.

– Советник Камриэль, – официальным тоном сказал Спархок, – не будем прерывать совещания Тысячи своим чисто личным делом. После заседания я отыщу тебя, и мы уладим необходимые формальности.

– Что он сказал? – шепотом спросила Элана у Стрейджена.

– То, что говорят обычно, ваше величество. Полагаю, советник Камриэль сейчас вспомнит, что у него срочное и неотложное дело на другом конце мира.

– И Совет допустит, чтобы этот варвар открыто угрожал мне? – взвизгнул Камриэль.

Седовласый стирик, сидевший в дальнем конце зала, уничижительно рассмеялся.

– Камриэль, – сказал он, – ты оскорбил гостью Совета, а при таких обстоятельствах Тысяча не обязана защищать тебя. Твой бог, видно, не слишком строго тебя наставлял. Ты – грубый и крикливый болван, и мы с радостью избавимся от тебя.

– Как ты смеешь так со мной говорить, Микан?

– Ты, видно, зачарован тем фактом, что один из богов неплохо к тебе относится, – промурлыкал Микан, – а потому проглядел тот факт, что все мы, здесь присутствующие, обладаем этим особым благословением. Мой бог любит меня так же сильно, как твой бог – тебя. – Микан на мгновение смолк. – Может быть, даже больше. Полагаю, что в этот миг твой бог решает, не переменить ли ему мнение относительно тебя. Ты, должно быть, ужасно ему надоел. Однако ты тратишь попусту драгоценное время. Как только завершится собрание, принц Спархок, полагаю я, придет за тобой – с ножичком. У вас ведь есть поблизости ножичек, ваше высочество?

Спархок ухмыльнулся и приоткрыл полу своего одеяния, показав рукоять меча.

– Превосходно, старина, – сказал Микан. – Я бы с радостью одолжил тебе свой меч, но всегда лучше сражаться собственным оружием. Камриэль, ты еще здесь? Если хочешь дожить до заката, лучше поторопись.

Советник Камриэль бежал.

– Что произошло? – нетерпеливо спросила Элана.

– Если взглянуть на дело в определенном свете, мы можем счесть бегство советника некоей формой извинения, – пояснил Стрейджен.

– Мы не признаем извинений, – упрямо сказала Миртаи. – Элана, можно мне догнать его и убить?

– Почему бы нам не дать ему вдоволь побегать, Миртаи?

– Вдоволь – это сколько?

– Как вы думаете, милорд, – обратилась Элана к Стрейджену, – долго ли он будет бегать?

– Полагаю, что до конца своих дней, моя королева.

– Меня это вполне устраивает.

Отклики Тысячи на описание последних событий, данное Заластой, были вполне предсказуемы, и тот факт, что все речи советников были отшлифованы до блеска, лишь намекал на то, что сообщения Заласты отнюдь не были для них новостью. Тысяча, судя по всему, разделилась на три фракции. Опять же предсказуемо было то, что изрядное число советников заняло привычную позицию: стирики защитят себя сами, и у них нет причинвтягиваться в чужие дела. Обещания эленийцев всегда, впрочем, вызывали у стириков сильную подозрительность, поскольку эленийским правителям свойственно было забывать свои щедрые посулы стирикам, едва только минет очередная беда.

Вторая фракция была более умеренна. Эти советники указывали на то, что нынешний кризис задевает больше тамульцев, чем эленийцев, и присутствие здесь небольшого отряда рыцарей церкви из Эозии дела отнюдь не меняет. Как заметил седовласый Микан, «тамульцы могут не быть нам друзьями в полном смысле этого слова, но они нам по крайней мере и не враги. Давайте не забывать того, что их атаны заслоняют нас от астелийцев, эдомийцев и даконов». Микана глубоко почитали все, и его слово высоко ценилось в Совете.

Была, само собой, и третья фракция – меньшинство, состоявшее из столь закоренелых антиэленийцев, что они пошли дальше всех и предлагали заключить союз с виновниками всех нынешних бедствий. Они, впрочем, и не стремились к тому, чтобы их речи принимали всерьез. Ораторы просто ухватились за подходящую возможность, чтобы перечислить длинный список стирикских обид и обрушить на эленийцев потоки обличительной брани и ненависти.

– Это уже становится утомительным, – наконец сказал Спархоку Стрейджен, поднимаясь на ноги.

– Что ты задумал?

– Как – что? Я собираюсь ответить им, старина.

Стрейджен вышел на середину зала и стоял там, стойко встречая град воплей и ругани. Постепенно шум затих, главным образом потому, что горлопаны истощили запас бранных слов, а не потому, что стирикам было интересно выслушать, что желает сказать им светловолосый элениец.

– Я с удовольствием убедился в том, что все люди одинаково презренны, – звучный голос Стрейджена донесся до всех уголков зала. – Я уже отчаялся когда-либо отыскать в стирикском характере хоть один недостаток, но лишь теперь понял, что когда вы собираетесь в толпу, вы становитесь такими же, как все. Громогласный и ничем не прикрытый фанатизм, который вы так щедро проявили сегодня в этом зале, развеял мое отчаяние и наполнил мое сердце радостью. Я счастлив до полусмерти, что обнаружил в стирикской душе обычную сточную яму гнойной мерзости, поскольку это доказывает, что все люди одинаковы, к какой бы расе они ни принадлежали.

Ответом ему были протестующие вопли, которые щедро мешались с площадной бранью.

Снова Стрейджен ждал, когда все выдохнутся и стихнут.

– Я разочарован в вас, дорогие братья, – сказал он наконец. – Семилетний эленийский ребенок умеет ругаться куда изобретательней. Неужели это лучшее, что способна произвести на свет соединенная премудрость Стирикума? Неужели «эленийский.ублюдок» – все, что вы умеете выговаривать? Меня даже не особенно оскорбляет это выражение, поскольку в моем случае оно вполне уместно. – Он огляделся по сторонам с изысканным и слегка высокомерным видом. – Я также вор и убийца, и кроме того, обладаю целым букетом непривлекательных привычек. Я совершал преступления, которым и названия-то нет, и вы думаете, что ваши чахленькие оскорбленьица могут меня хоть в малейшей степени задеть? Может, все-таки кто-нибудь произнесет хоть одно осмысленное обвинение – прежде чем я начну разбирать по косточкам ваши собственные грешки?

– Вы поработили нас! – проорал кто-то.

– Нет, приятель, – промурлыкал Стрейджен, – кто угодно, только не я. Мне вы раба и за плату не всучите. Рабов ведь, знаете, нужно кормить – даже когда они и не работают. Ну ладно, а теперь перейдем прямо к делу. Мы установили, что я – бастард, вор и убийца, но вот вы кто такие? Застанет ли вас врасплох слово «нытики»? Вы, стирики, вечно скулите. Вы бережно составили список всех обид и притеснений, которые вам доводилось терпеть за несколько последних тысячелетий, и вот теперь находите извращенное удовольствие в том, чтобы забиваться в темные вонючие углы и, изрыгая эти обиды на свет божий, пережевывать их вновь и вновь, точно застарелую рвоту. Во всех своих бедах вы пытаетесь винить эленийцев. Сильно ли удивит вас, если я скажу, что не чувствую никакой вины по поводу гонений на стириков? Мне более чем достаточно вины за то, что я совершил ко самом деле, чтобы еще бить себя кулаками в грудь и каяться в злодействах, которые произошли за тысячу лет до моего рождения. По правде говоря, друзья мои, ваши вечно страдальческие физиономии порядком мне обрыдли. Неужели вы никогда не устаете жалеть себя? А сейчас я перейду прямо к сути дела и оскорблю вас еще сильнее. Если вам так хочется ныть, занимайтесь этим в свободное от дел время. Мы предлагаем вам возможность объединиться с нами перед лицом общего врага. Причем предлагаем, поймите, из чистой вежливости, потому что на самом деле вы нам не нужны. Запомните это хорошенько, ребята. Вы нам не нужны. Собственно говоря, вы будете нам только обузой. Я тут слышал, как несколько умственно отсталых предлагали заключить союз с нашим врагом. Да с чего вы взяли, что ему нужны такие союзники? Впрочем, эленийское крестьянство было бы только радо такому повороту дел, потому что получило бы повод перебить всех стириков отсюда и до фьордов Талесии. Союз с нами не ослабит наверняка эленийского фанатизма, но союз с нашим врагом совершенно точно приведет к тому, что через десять лет во всех эленийских королевствах в мире не останется ни одного живого стирика.

Он задумчиво поскреб подбородок и огляделся.

– Полагаю, это более-менее все, – сказал он. – Почему бы вам не обсудить это между собой? Я и мои друзья отправляемся в Материон завтра. Вы можете до нашего отъезда дать нам знать о своем решении. Конечно, оно целиком на вашей совести. Словами невозможно выразить, насколько мало заботят нас решения таких ничтожных людишек. – Стрейджен повернулся и галантно предложил руку Элане. – Пойдемте, ваше величество?

– Что ты им наговорил, Стрейджен?

– Всячески их оскорбил, – пожал он плечами, – потом пригрозил им уничтожением всей их расы и в конце концов предложил им стать нашими союзниками.

– И все это в одной речи?!

– Ваше величество, он был просто великолепен! – с воодушевлением воскликнул Оскайн. – Он высказал стирикам то, что нужно было высказать уже очень, очень давно.

– У меня есть определенные преимущества, ваше превосходительство, – усмехнулся Стрейджен. – Моя репутация так сомнительна, что никто не ждет от меня вежливости.

– Тем не менее ты был редкостно вежлив, – заметил Бевьер.

– Я знаю, сэр Бевьер, но обычно люди не ждут от меня вежливости, а потому не верят собственным ушам.

Тем вечером лица Сефрении и Заласты хранили одинаковое холодно-оскорбленное выражение.

– Я не хотел оскорбить никого лично, – заверил их Стрейджен. – Я слышал прежде, как многие просвещенные люди говорили то же самое. Мы сочувствуем стирикам, но нас утомляют эти постоянные приступы жалости к себе.

– Многое из того, что ты высказал, – обыкновенная ложь, – упрекнула его Сефрения.

– Разумеется, матушка. Это ведь была политическая речь, а никто и не ждет от политика правды.

– Вы многим рисковали, милорд Стрейджен, – укоризненно заметил Заласта. – Я едва не подавился собственным языком, когда вы сказали Совету, что эленийцы и тамульцы предлагают нам союз исключительно из вежливости. Когда вы сказали Совету, что не нуждаетесь в них, советники вполне могли решить переждать в сторонке, чем закончится дело.

– Нет, мудрый, – покачал головой Оскайн, – только не тогда, когда Стрейджен объявил весь Стирикум заложниками эленийцев. Это была блестящая политическая речь. Недвусмысленный намек на новую волну эленийских жестокостей не оставил Тысяче ни малейшего выбора. Какова была общая реакция?

– Та, которую можно было предвидеть, ваше превосходительство, – ответил Заласта. – Милорд Стрейджен выбил почву из-под ног традиционной стирикской жалости к себе. Очень трудно изображать жертву, когда тебе только что сказали, что при этом ты выглядишь надутым ослом. Многие советники так и кипят от гнева. Мы ведь очень любим жалеть себя, а теперь от этой жалости остались одни осколки. Никто всерьез и не полагал заключать союз с врагом – даже если бы мы знали, кто он такой, – но Стрейджен своей речью, как дубиной, загнал нас еще дальше. О нейтральности сейчас не может быть и речи, поскольку эленийские крестьяне воспримут ее почти так же, как союз с нашим неведомым врагом. Тысяча поможет вам, ваше превосходительство. Совет сделает все возможное – только бы защитить наших братьев и сестер в Эозии.

– Стрейджен, – с восхищением сказал Келтэн, – одним махом ты добился чего хотел. Мы могли бы хоть месяц торчать здесь, убеждая стириков, что в их же интересах присоединиться к нам.

– Мой дневной труд еще не закончен, – заметил Стрейджен, – и те, кого мне предстоит убеждать теперь, куда более твердолобы.

– Могу ли я чем-то помочь? – предложил Заласта.

– Вряд ли, мудрый. Как только стемнеет, мы с Телэном нанесем визит Сарсосским ворам.

– Стрейджен, в Сарсосе нет воров!

Стрейджен переглянулся с Телэном – и оба разразились циничным хохотом.

– Я просто не верю ему, Спархок, – говорила Элана уже позднее, когда они улеглись в постель. – В нем есть что-то фальшивое.

– Я думаю, любовь моя, все дело в его акценте. У меня самого было такое чувство, покуда я не сообразил, что хотя он без ошибок говорит по-эленийски, его акцент ставит ударение не на тех словах. У стирикского и эленийского наречий разные интонации. Не беспокойся – если бы Заласте нельзя было доверять, Сефрения знала бы об этом. Они знакомы очень, очень давно.

– И все же он мне не нравится, – не сдавалась Элана. – Он такой масляный, что блестит под солнцем. – Она предостерегающе подняла руку. – И не считай это обычным эленийским предрассудком. Я вижу в Заласте человека, а не стирика. Я просто не доверяю ему.

– Это пройдет, когда мы узнаем его получше. В дверь постучали.

– Вы заняты? – окликнула Миртаи.

– Чем же мы можем заниматься в такой поздний час? – язвительно отозвалась Элана.

– Ты и в самом деле хочешь, чтобы я сказала об этом вслух?.. Здесь Телэн. Он хочет сообщить вам что-то важное.

– Пусть войдет, – сказал Спархок. Дверь открылась, и Телэн ступил в круг света от единственной свечи, горевшей в спальне.

– Ну, Спархок, – сказал он, – все как в добрые старые времена.

– То есть?

– Мы со Стрейдженом возвращались со встречи с местными ворами и на улице заметили – поверишь ли? – Крегера. До чего же приятно было снова его увидеть! Я уже начал скучать по нему.

ГЛАВА 18

– Спархок, – хладнокровно сказала Сефрения, – у нас попросту нет на это времени.

– Я отыщу время, матушка, – угрюмо ответил он. – Поверь, мне понадобится немного. Я останусь здесь со Стрейдженом, и мы выследим его. Крегер не стирик, так что найти его не составит особого труда. Мы нагоним вас после того, как выжмем из него все, что ему известно, – досуха, каплю за каплей. Я его так прижму, что из волос пойдет кровь.

– А кто же будет заботиться о безопасности мамы, пока ты, отец, будешь развлекаться здесь? – спросила Даная.

– Ее окружает целое войско.

– Но ведь ее рыцарь – ты, отец. Или этот титул – всего лишь пустой звук, от которого можно отмахнуться, когда находится занятие повеселее, чем охрана ее жизни?

Спархок беспомощно поглядел на свою дочь. Затем с досадой и разочарованием изо всей силы грохнул по стене кулаком.

– Ты разобьешь костяшки, – пробормотала Сефрения.

Они собрались в кухне. Спархок поднялся рано и отправился на поиски своей наставницы, чтобы сообщить ей о появлении Крегера и о своих планах заставить его держать ответ за весьма длинный список прегрешений. В присутствии здесь же Данаи не было ничего удивительного.

– Почему ты не запытал его до смерти в Чиреллосе, когда он был в твоих руках, дорогой? – спокойно спросила Сефрения.

– Сефрения! – Спархок был потрясен не столько этим вопросом, сколько хладнокровным тоном своей наставницы.

– Но тебе и вправду следовало тогда сделать это, Спархок. По крайней мере, тогда Крегер не возвращался бы вновь и вновь, точно призрак из прошлого. Ты ведь знаешь поговорку Улафа – никогда не оставляй за спиной живого врага.

– Ты говоришь, как эленийка, матушка.

– Хочешь оскорбить меня?

– Ты еще будешь бить кулаком стену, отец, или уже пришел в себя? – осведомилась Даная. Спархок с сожалением вздохнул.

– Вы, конечно, правы, – признал он. – Я, кажется, и впрямь вышел из себя. Отчего-то существование Крегера оскорбляет мои чувства. Он точно охвостье прошлого, на котором все еще болтаются остатки Мартэла. Я бы предпочел раз и навсегда подчистить эту часть моей жизни.

– Ты и вправду можешь сделать так, чтобы из волос текла кровь? – с любопытством спросила его дочь.

– Пока не знаю. Когда я в конце концов изловлю Крегера – дам тебе знать. – Спархок потер ноющие костяшки. – Думаю, мы и в самом деле должны поскорее добраться до Материона. Сефрения, каково на самом деле здоровье Вэниона?

– Желаешь личного освидетельствования? – лукаво осведомилась она.

– Это меня не касается, матушка. Я только хочу знать, годится ли он для долгого путешествия.

– О да, – улыбнулась она, – более чем годится.

– Отлично. Я буду счастлив возложить на него весь почет и радости командования.

– Нет, Спархок. Категорически – нет.

– Прошу прощения?..

– Вэнион и так слишком долго нес эту ношу. Оттого он и захворал. Нет, Спархок, можешь смириться с тем, что магистр пандионцев теперь ты, и только ты. Вэнион, конечно, поможет тебе советами, но принимать все решения будешь ты. Я не позволю тебе убить его.

– Так значит, вы оба сможете поехать с нами в Материон?

– Ну конечно же, смогут, Спархок, – сказала Даная. – Это уже давным-давно решено.

– Неплохо было бы, если б и меня кто-то потрудился известить об этом решении.

– Зачем это? Тебе вовсе не нужно знать все, отец. Просто делай так, как мы тебе говорим.

– Что за безумие подвигло тебя связаться с ней, Сефрения? – осведомился Спархок. – Разве не нашлось под рукой другого бога – скажем, одного из Троллей-Богов?

– Спархок! – воскликнула Даная. Спархок ухмыльнулся ей.

– Заласта тоже поедет с нами, – сказала Сефрения. – Его так или иначе призвали вернуться в Материон, а нам может понадобиться его помощь.

Спархок нахмурился.

– У нас могут быть некоторые трудности, матушка. Элана не доверяет ему.

– Это совершенно абсурдно, Спархок. Я знаю Заласту с первых лет моей жизни. Я искренне полагаю, что он умер бы, если бы я попросила его умереть.

– Мама назвала тебе какую-нибудь причину для своих подозрений? – с интересом спросила Даная.

– Полагаю, что это неприязнь с первого взгляда, – пожал плечами Спархок. – То, что он мудрейший человек в мире, не спасает положения. Она, вероятно, была предрасположена невзлюбить его еще до того, как с ним повстречалась.

– И к тому же, конечно, он стирик. – В голосе Сефрении прозвучали резкие нотки.

– Ты знаешь, Сефрения, что Элана не из таких. Пора нам, пожалуй, побыстрее увезти тебя из Сарсоса. Кое-какие местные предрассудки уже слегка замутили твой разум.

– В самом деле? – зловеще осведомилась она.

– Нетрудно объявить неприязнь обыкновенным фанатическим предрассудком – а это наихудшая разновидность замутненного мышления. Знаешь, бывают ведь и другие причины невзлюбить кого-то. Помнишь ты сэра Антаса? – Она кивнула. – Я глубоко ненавидел этого человека.

– Антаса?! Я думала, что вы друзья.

– Я не мог переносить его. У меня тряслись руки всякий раз, когда он проходил мимо. Поверишь ли ты, что я был искренне счастлив, когда Мартэл убил его?

– Спархок!

– Тебе не стоит делиться этим с Вэнионом, матушка. Я не слишком горжусь этой историей. Вот что, собственно, я хотел сказать: один человек порой ненавидит другого по личным причинам, которые не имеют ничего общего с расовой принадлежностью, общественным положением или чем-то иным в том же духе. Элана невзлюбила Заласту, скорее всего, именно потому, что она его невзлюбила. Может быть, ей не нравится, как он шевелит бровями. Всегда стоит подумать о простейшем объяснении, прежде чем пускаться на поиски необычайного.

– Что еще ты хотел бы переменить во мне, сэр рыцарь?

Спархок с серьезным видом оглядел ее с головы до ног.

– Знаешь, ты очень уж маленькая. Ты никогда не подумывала о том, чтобы немного подрасти?

Сефрения едва не ответила резкостью, но миг спустя неожиданно рассмеялась.

– Спархок, ты самый обезоруживающий человек в мире.

– Знаю, матушка. За это меня все и любят.

– Теперь ты понимаешь, почему я без ума от этих взрослых ребятишек? – весело спросила Сефрения у своей сестры.

– Разумеется, – ответила Афраэль. – Потому что они похожи на больших неуклюжих щенят. – Ее темные глаза посерьезнели. – Очень немногие знают о том, кто я такая на самом деле, – задумчиво проговорила она. – Вы двое и Вэнион – почти единственные, кто знает меня в этом воплощении. Я полагаю, что так должно быть и дальше. Наш враг – кто бы он ни был – может совершить какую-нибудь промашку, если не будет знать, что я поблизости.

– Но ведь ты же расскажешь Заласте? – спросила Сефрения.

– Нет, думаю, что пока – нет. Ему совсем необязательно это знать, так что сохраним эту тайну при себе. Когда доверишься кому-то, волей-неволей доверяешься всем, кому доверяет он, а ведь это могут порой оказаться и совершенно незнакомые тебе люди. Я к этому еще не готова.

– Она делает немалые успехи в логике, – заметил Спархок.

– Вижу, – вздохнула Сефрения. – Боюсь, она попала в дурную компанию.

Тем же утром позднее они покинули Сарсос, и за восточными воротами к ним присоединились рыцари церкви, пелои и два легиона атанов Энгессы. День выдался погожий, теплый, над головой синело ясное небо. Утреннее солнце подымалось над цепью иззубренных, накрытых снежными шапками гор, лежавших на востоке. Острые пики гор врезались в небо, и их обрывистые склоны были плотно укутаны голубым утренним туманом. Энгесса ехал рядом со Спархоком, и выражение его бронзово-смуглого лица казалось мягче обычного. Он указал на снежные пики гор.

– Атан, Спархок-рыцарь. Моя родина.

– Величественный край, атан Энгесса, – одобрил Спархок. – Давно ты не был дома?

– Пятнадцать лет.

– Долгое изгнание.

– Воистину так, Спархок-рыцарь. – Энгесса оглянулся на карету, ехавшую за ними. Там на месте Стрейджена сидел Заласта, и Миртаи с серьезным и торжественным лицом держала на коленях Данаю. – Мы знаем друг друга, не так ли, Спархок-рыцарь?

– Я бы сказал, да, – согласился Спархок. – У наших народов разные обычаи, но мы, похоже, уже переступили через большинство различий.

Энгесса чуть заметно улыбнулся.

– Ты хорошо держался, когда мы беседовали об атане Миртаи и доми Кринге.

– Здравомыслящие люди всегда найдут возможность поладить друг с другом.

– Эленийцы, кажется, придают большое значение здравому смыслу?

– Да, это одна из самых больших наших причуд.

– Я хочу объяснить тебе суть одного нашего обычая, Спархок-рыцарь. Мои объяснения могут оказаться не слишком ясными, потому что я плохо владею вашим наречием. Я полагаюсь на то, что ты объяснишь остальным.

– Я приложу все силы, атан Энгесса.

– Когда мы будем в Атане, атана Миртаи пройдет обряд Перехода.

– Я не сомневался, что так и будет.

– В обычае нашего народа, чтобы ребенок перед прохождением обряда вспоминал свое детство, и очень важно, чтобы при этом были его родители. Я говорил с атаной Миртаи. Ее детство не было счастливым. Многие ее воспоминания будут мучительны, и когда она будет оживлять их в памяти, нужно, чтобы ее окружали любящие ее люди. Ты скажешь Элане-королеве и другим, в чем суть дела?

– Скажу, атан Энгесса.

– Атана придет к вам, когда будет готова. Ее право избрать тех, кто будет поддерживать ее. Иной ее выбор, возможно, удивит тебя, но среди моих соотечественников быть избранным для такой цели – великая честь.

– Именно так посмотрим на это и мы, Энгесса-атан.

Спархок вкратце рассказал остальным, что Миртаи соберет их в выбранное ею самой время, однако не стал вдаваться в подробности, потому что и сам не знал точно, чего ожидать.

Тем же вечером атанская великанша бесшумно ходила по лагерю, держась с непривычной застенчивостью. Она не впрямую требовала прийти выслушать ее, как можно было бы от нее ожидать, но скорее просила, можно сказать, умоляла, и в глазах у нее были робость и беспомощность. Ее выбор по большей части не был для Спархока неожиданностью – все это были люди, с которыми Миртаи была наиболее близка во время ее недавнего рабства. Без сюрпризов, однако, не обошлось. Она пригласила двоих пандионцев, с которыми Спархок даже не был знаком, а также пару пелоев Кринга и двух атанских девушек из легиона Энгессы. Кроме того, среди приглашенных оказались Оскайн и Эмбан.

Вечером они собрались вокруг большого костра, и прежде чем начала говорить Миртаи, к собравшимся с краткой речью обратился Энгесса.

– Среди нашего народа в обычае расстаться с детством, прежде чем войти в зрелость, – сурово проговорил он. – Атана Миртаи скоро пройдет обряд Перехода, и она попросила нас быть с ней, когда она будет прощаться с прошлым. – Он помолчал, и в голосе его зазвучали задумчивые нотки. – Это дитя не похоже на других атанских детей. Почти всегда детство, с которым расстается ребенок, простое и привычное для нашего народа. Однако атана Миртаи возвращается из рабства. Она пережила рабство и вернулась к нам. Ее детство длилось дольше, чем у других атанских детей, и в нем было много необычного – и мучительного. Мы будем слушать с любовью – даже если не всегда поймем и примем ее рассказ. – Энгесса повернулся к Миртаи. – Начни с тех мест, где ты появилась на свет, дочь моя.

– Хорошо, отец-атан, – вежливо ответила она. Поскольку Энгесса с первой их встречи взял на себя роль приемного отца, Миртаи относилась к нему с традиционным почтением. Сейчас она говорила негромко, и в ее голосе не осталось и следа от ее всегдашней напористости. Спархок отчетливо ощутил, что перед ними вдруг оказалась совсем другая Миртаи – мягкая и чувствительная девушка, таившаяся за скорлупой внешней грубости и резкости.

– Я родилась в селении к западу от Диргиса, – начала она, – неподалеку от истоков реки Сарны. – Миртаи говорила по-эленийски, потому что – за исключением Энгессы, Оскайна и двух атанских девушек – никто из дорогих ей людей не говорил по-тамульски. – Мы жили глубоко в горах. Мои отец и мать очень гордились этим. – Она слабо улыбнулась. – Все атаны считают себя особенными, но мы, горные атаны, особенней самых особенных. Наш долг – быть лучшими всегда и во всем, раз уж мы настолько превосходим всех прочих. – Она одарила своих друзей довольно лукавым взглядом. Миртаи была очень наблюдательна, и ее как бы небрежная реплика была шпилькой равно в адрес и стириков, и эленийцев. – Ранние годы своей жизни я провела в лесах и в горах. Я начала ходить раньше других детей, и едва научившись ходить, научилась и бегать. Мой отец очень гордился мной и часто говорил, что я родилась бегущей. Как и положено, я часто испытывала себя. К пяти годам я могла бежать без передышки полдня, а к шести – с рассвета и до заката.

Дети из нашего селения обычно начинали обучение очень поздно – примерно около восьми лет, – потому что учебный лагерь в нашей местности был очень далеко от селения и родителям не хотелось расставаться с нами в таком раннем возрасте. Горные атаны очень чувствительны. Это наш единственный недостаток.

– Была ли ты счастлива, атана? – мягко спросил Энгесса.

– Очень счастлива, отец-атан, – отвечала она. – Родители любили меня и гордились мной. В нашем маленьком селении детей было немного. Я была лучше всех, и все друзья моих родителей тоже были этим горды.

Миртаи помедлила, и глаза ее наполнились слезами.

– А потом пришли арджунские работорговцы. Они были вооружены луками. Их интересовали только дети, а потому они убили всех взрослых. Моя мать была убита первой стрелой.

Голос Миртаи сорвался, и она на миг опустила голову. Когда она подняла голову вновь, по лицу ее текли слезы.

Принцесса Даная с серьезным видом подошла к ней и протянула руки. Миртаи, явно не задумываясь, усадила ее к себе на колени. Даная погладила ее по залитой слезами щеке и нежно поцеловала.

– Я не видела, как погиб мой отец, – продолжала Миртаи. Голос ее звучал сдавленно, но затем выровнялся, и влажные от слез глаза отвердели. – Я убила первого арджуна, который пытался схватить меня. Эти невежественные люди не понимают, что ребенок тоже может быть вооружен. В правой руке арджун держал меч, а левой он схватил меня за руку. У меня был острый кинжал, и он легко вошел в его тело, когда я ударила его, нырнув под руку. Кровь фонтаном хлынула из его рта. Он упал, и я вновь ударила его, на сей раз под ребра. Я ощущала, как его сердце трепещет на острие моего кинжала. Я повернула клинок, и он умер.

– Так! – вполголоса выкрикнул Кринг. Доми плакал, не стесняясь своих слез, и голос его был хриплый и дикий.

– Я бросилась бежать, – продолжала Миртаи, – но другой арджун сбил меня с ног и попытался вырвать у меня кинжал. Я отрубила пальцы его правой руки и по самую рукоять воткнула кинжал в его живот. Он умирал два дня и кричал при этом не переставая. Его крики радовали меня.

– Так! – На сей раз это был Келтэн. В его глазах тоже стояли слезы.

Атана коротко и печально улыбнулась ему.

– Арджуны поняли, что я опасна, поэтому они оглушили меня. Когда я очнулась, я уже была закована в цепи.

– И все это случилось, когда тебе было восемь? – полушепотом спросила Элана.

– Семь, Элана, – мягко поправила Миртаи. – Мне еще не исполнилось восьми.

– Ты действительно убила человека в этом возрасте? – изумленно спросил Эмбан.

– Двоих, Эмбан. Второй, тот, что кричал два дня, тоже умер. – Атана взглянула на Энгессу блестящими глазами, в которых отразилось колебание. – Могу ли я зачесть его себе, отец-атан? Он ведь мог умереть и от чего-то еще.

– Ты можешь зачесть его себе, дочь моя, – решил Энгесса. – Его убил удар твоего кинжала. Миртаи вздохнула.

– Я всегда сомневалась насчет этого, второго, – созналась она. – Это путало мой счет, а такое неприятно.

– Это было полноправное убийство, атана. Твой счет верен.

– Спасибо, отец-атан, – сказала Миртаи. – Так плохо не быть уверенной в столь важном деле. – Она помолчала, припоминая. – Затем я почти полгода никого не убивала. Арджуны увезли меня на юг, в Тиану. Я не плакала во время этого путешествия. Нельзя показывать врагам своих страданий. В Тиане работорговцы привели меня на невольничий рынок и продали купцу-дакону по имени Пелазер. Он был толстый и сальный, от него дурно пахло, и он обожал детей.

– Так он был добрым хозяином? – спросила баронесса Мелидира.

– Я этого не сказала, Мелидира. Любовь Пелазера к маленьким мальчикам и девочкам была довольно своеобразной. Арджуны предостерегли его, так что он следил за тем, чтобы мне в руки не попал нож. Однако мне ведь нужно было чем-то есть, и он дал мне ложку. Он увез меня в свой дом в городе Верел, что в Даконии, и всю дорогу я затачивала о цепи черенок своей ложки. Это была хорошая железная ложка, и я очень тонко заточила ее. Когда мы приехали в Верел, он приковал меня к стене в комнатке, что была в дальней части его дома. Там был каменный пол, и я все время трудилась над своей ложкой. Я ее очень полюбила. – Миртаи слегка нагнулась, и ее рука скользнула в сапог. – Разве она не прелесть?

Предмет, который Миртаи извлекла из сапога, с виду был обыкновенной ложкой с деревянной ручкой. Миртаи взяла ложку обеими руками, слегка повернула ручку и сдернула ее с черенка. Черенок ложки оказался узким, тонким и острым, как игла; он был так отполирован, что блестел, как серебряный. Миртаи критически оглядела его.

– Он недостаточно длинен, чтобы достать до сердца, – извинилась она за свою ложку. – Им нельзя убить чисто, но на крайний случай сгодится и такое оружие. Эта ложка выглядит так обыкновенно, что никому даже в голову не приходило отнять ее у меня.

– Гениально, – пробормотал Стрейджен с горящими от восторга глазами. – Телэн, укради для нас пару ложек, и мы немедленно примемся за дело.

– Как-то ночью Пелазер пришел в мою комнатку и начал трогать меня, – продолжала Миртаи. – Я не двигалась, и он решил, что я не стану сопротивляться. Он начал улыбаться. Я заметила, что при этом он пускал слюни. Он все еще улыбался – и пускал слюни, – когда я выколола ему оба глаза. Вы знаете, что человеческий глаз лопается, когда ткнешь в него чем-то острым.

Мелидира издала какой-то сдавленный звук и с неприкрытым ужасом воззрилась на невозмутимую атану.

– Он хотел закричать, – продолжала Миртаи все тем же леденяще деловитым тоном, – но я захлестнула свою цепь вокруг его шеи, чтобы утихомирить его. Мне хотелось изрезать его на мелкие кусочки, но приходилось крепко держать цепь обеими руками, чтобы не дать ему закричать. Он стал вырываться, но я лишь сильнее стягивала цепь.

– Так! – На сей раз, ко всеобщему изумлению, это хриплое одобрение выкрикнула тишайшая камеристка Эланы, и объятия, в которые она заключила ошеломленную атану, были непривычно крепки и порывисты.

Миртаи нежно погладила девушку по щеке и продолжала:

– Пелазер вначале сопротивлялся, но скоро затих. Он опрокинул свечу, и комнатка погрузилась во тьму, так что я не могла быть уверена, что он мертв. Я крепко стягивала цепь на его шее, и просидела так до утра. Когда взошло солнце, лицо у него было совсем черное.

– Отменное убийство, дочь моя, – с гордостью сказал Энгесса.

Миртаи улыбнулась и наклонила голову.

– Когда обнаружили, что я совершила, я думала, что меня убьют, но южные даконы очень странный народ. Пелазера не любили в Вереле, и, я думаю, многие тайно забавлялись тем, что один из детей, над которыми он всегда измывался, в конце концов прикончил его. Его наследником был племянник по имени Гелан. Он был очень благодарен мне за то, что я убила его дядю и сделала его богачом, а потому вступился за меня перед властями. – Миртаи смолкла и взглянула на принцессу, которая все так же уютно сидела у нее на коленях, разглядывая ложку-кинжал.

– Может, принесешь мне воды, Даная? – спросила она. – Я не привыкла так много говорить.

Даная послушно соскользнула с ее колен и направилась к дальним кострам, на которых стряпали ужин.

– Она слишком мала, чтобы слушать о некоторых вещах, – пробормотала Миртаи. – Гелан был славный юноша, но у него были особенные вкусы. Он любил не женщин, а других юношей.

Сэр Бевьер задохнулся.

– Ох, Бевьер, – сказала Миртаи, – неужели ты и вправду так наивен? Такое, знаешь ли, встречается нередко. Так или иначе, с Геланом мне было хорошо. Во всяком случае, он не пытался взять меня силой. Он любил поговорить, а потому научил меня говорить по-эленийски и даже немного читать. Такие, как он, ведут довольно сложный образ жизни, и он нуждался в постоянном друге. Меня учили всегда выслушивать то, что говорят старшие, так что постепенно Гелан открыл мне всю свою душу. Когда я немного подросла, он купил мне красивые платья и сам даже иногда надевал их, хотя, мне кажется, только шутки ради. Некоторые его друзья одевались в женские наряды, но это все было так, не всерьез. Они просто веселились. Именно тогда для меня наступило то трудное время, когда девочка превращается в женщину. Гелан был очень добр и все понимал; он разъяснил мне, что происходит, и я не испугалась. Он хотел, чтобы я надевала самые красивые свои платья, и всегда брал меня с собой на встречи с людьми, которые не знали о его предпочтениях. Дакония ведь эленийское королевство, а у эленийцев какие-то странные взгляды на таких, как Гелан. Почему-то они вмешивают в это дело религию. Так или иначе, то, что при Гелане всегда была молодая рабыня, приглушало подозрения.

Бевьер потрясенно уставился на нее.

– Может, тебе нужно помочь принцессе принести воды? – почти нежно спросила у него Миртаи. – Это часть моего детства, так что я должна рассказать и о ней. Если тебя так смущает эта тема, можешь не слушать. Я пойму.

Лицо Бевьера потемнело.

– Я твой друг, Миртаи, – сказал он. – Я останусь.

Миртаи улыбнулась.

– Он такой милый мальчик, – сказала она почти тем же тоном, каким всегда говорила эти слова Сефрения. Спархок был слегка озадачен тем, насколько проницательна и восприимчива оказалась эта молодая атана.

Миртаи вздохнула.

– Гелан и я любили друг друга, но не той любовью, которую обычно имеют в виду люди, когда говорят о мужчине и женщине. Любовь ведь бывает самая разная – как и люди. У него, однако, было много врагов – очень много. Гелан был напористым торговцем и почти всегда заключал выгодные сделки. В мире немало мелких людишек, которых задевает такая удачливость. Однажды один эдомский купец так разозлился, что хотел убить Гелана, и мне пришлось применить свою ложку, чтобы защитить его. Как я уже сказала, ее черенок недостаточно длинный, чтобы убивать чисто, так что грязи и крови было немало. В тот вечер я испортила очень красивое шелковое платье. Я сказала Гелану, чтобы он купил мне хорошие кинжалы, и тогда я смогу убивать, не портя одежды. Идея сделать двенадцатилетнюю рабыню своим телохранителем вначале застала его врасплох, но потом он увидел все ее преимущества. Он купил мне вот это. – Миртаи коснулась одного из кинжалов с серебряными рукоятями, которые она всегда носила на поясе. – Я всегда высоко ценила и берегла их. Я изобрела способ прятать их под одеждой, когда мы выходили в город. После того как я этими кинжалами убила нескольких людей, обо мне разошлись слухи, и враги Гелана больше не пытались убить его.

В Вереле были еще юноши, подобные Гелану, и они часто ходили друг другу в гости, потому что в своих домах могли не скрывать своих наклонностей. Все они были очень добры ко мне. Они давали мне советы и покупали красивые безделушки. Они мне очень нравились, потому что все они были вежливые и умные, и от них всегда хорошо пахло. Я терпеть не могу, когда от мужчин плохо пахнет. – Миртаи со значением глянула на Кринга.

– Я моюсь, – запротестовал он.

– Не слишком часто, – слегка критическим тоном заметила она. – Ты много ездишь верхом, Кринг, а у коней очень резкий запах. Мы поговорим о частых купаниях после того, как я наложу на тебя свое клеймо. – Миртаи рассмеялась. – Я бы не хотела пугать тебя раньше времени.

Спархок вдруг осознал, что весь рассказ Миртаи – это часть обряда Перехода, что, скорее всего, она уже никогда больше не будет так открыта и откровенна. Только сегодня, на одну ночь, она опустила свои защитные барьеры, столь типичные для атанов. Он был всем сердцем горд, что Миртаи пригласила его выслушать ее воспоминания.

Миртаи вздохнула, и лицо ее погрустнело.

– У Гелана был особый друг, которого он очень любил, – некий смазливый юнец по имени Маджен. Мне не нравился Маджен. Он пользовался любовью Гелана и говорил ему всякие гадости. Он был легкомыслен, себялюбив и весьма, весьма дорожил своей смазливой внешностью. Кроме того, он был неверен, а это омерзительно. Со временем Гелан ему надоел, и он влюбился в другого безмозглого красавчика. Мне, наверно, следовало убить их обоих, еще когда я только узнала об этом. Я всегда потом жалела, что не сделала этого. Гелан по глупости разрешил Маджену пользоваться красивым домиком на окраине Верела и сказал при этом, что в своем завещании отписал этот дом Маджену на случай, если с ним что-то случится. Маджен и его новый приятель хотели заполучить этот дом и сговорились против Гелана. Как-то ночью они заманили его в этот дом и настояли на том, чтобы он пришел один. Там они убили его и бросили тело в реку. Когда это случилось, я несколько дней плакала, потому что очень любила Гелана. Один из его друзей рассказал мне, что случилось на самом деле, но я молчала и не спешила ничего предпринимать. Я хотела, чтобы эти двое чувствовали себя в безопасности и решили, будто вышли сухими из воды. Меня унаследовала сестра Гелана – вместе с остальным его имуществом. Она была славная женщина, но очень религиозная. Она не знала, что делать со мной, как со мной обращаться. Она сказала, что хочет быть моим другом, но я посоветовала ей продать меня. Я сказала, что знаю убийц ее брата и собираюсь поквитаться с ними и что лучше продать меня тому, кто собирается покинуть Верел, чтобы избежать толков о мертвецах, убийстве и тому подобном. Я думала, что ее трудно будет уговорить, но она быстро согласилась. Она очень любила своего брата, а потому одобрила мой замысел. Она продала меня эленийскому купцу, который собирался отплыть в Варденаис, и сказала, что отдаст меня ему в день отплытия. Она предложила выгодную цену, так что он не особо спорил.

В ночь перед отплытием моего нового хозяина я оделась мальчиком и пошла в дом, где жили Маджен и его дружок. Я выждала, пока Маджен уйдет из дома, и постучала в дверь. Мне открыл дружок Маджена, и я сказала, что влюблена в него. Я шесть лет прожила с Геланом и знала, как нужно себя вести, чтобы этот смазливый болван мне поверил. Он очень возбудился, когда услышал мои слова, и несколько раз поцеловал меня. – Миртаи фыркнула с глубочайшим презрением. – Некоторые люди просто не способны хранить верность. Поцелуи возбудили его еще больше, и он приступил к более активным действиям. Он обнаружил кое-что, очень его удивившее. Но еще больше удивился он, когда я вспорола ему живот над самыми бедрами.

– Вот эта часть мне нравится! – объявил Телэн с горящими глазами.

– Не удивляюсь, – сказала Миртаи. – Чем больше крови пролито в истории, тем больше она тебе нравится. Так или иначе, после того, как я вспорола красавчику живот, все его содержимое вывалилось наружу. Он доковылял до кресла и попытался запихнуть свои внутренности обратно. Человеческие кишки, впрочем, очень скользкие, так что он не добился особого успеха.

Элана поперхнулась.

– А ты этого не знала? – спросила Миртаи. – Попроси Спархока, пусть он тебе как-нибудь расскажет. Наверняка он видел много внутренностей. Я оставила юнца в кресле и спряталась за дверью. Скоро пришел Маджен и ужасно разволновался, увидев, в каком состоянии его приятель.

– Могу себе представить! – хохотнул Телэн.

– Однако он взволновался еще сильнее, когда я подобралась к нему сзади и точно так же вспорола ему живот.

– Это не смертельные ранения, атана, – критически заметил Энгесса.

– Именно так я и задумала, отец-атан, – ответила Миртаи. – Я еще не покончила с этими двумя. Я сказала им, кто я такая, и прибавила, что мой поступок – прощальный дар им от Гелана: Это были лучшие минуты за весь вечер. Я усадила Маджена в кресло напротив его дружка, чтобы они могли любоваться смертью друг друга. Затем я запустила руки в их животы и вытащила по нескольку ярдов этих скользких штук, о которых я вам уже говорила.

– А потом ты так и оставила этих двоих сидеть там? – жадно спросил Телэн.

Миртаи кивнула.

– Да, только вначале я подожгла дом. Ни Маджен, ни его дружок так и не сумели собрать достаточно своих кишок, чтобы выбраться наружу. Они кричали громко и долго.

– Боже милосердный! – выдавил Эмбан.

– Отличная месть, атана, – сказал Энгесса. – Мы опишем ее детям в учебных лагерях – как пример достойного поведения.

Миртаи склонила голову, затем подняла глаза.

– Так что же, Бевьер? – сказала она. Несколько мгновений Бевьер боролся с собой.

– Грехи твоего хозяина касаются только его самого. Это дело между ним и Богом. То, что ты совершила, – истинно дружеский поступок. Я не вижу греха в содеянном тобой.

– Я так рада, – пробормотала она. Бевьер чуть смущенно рассмеялся.

– Это вышло немного напыщенно, верно?

– Все в порядке, Бевьер, – заверила она. – Я все равно люблю тебя – хотя ты должен иметь в виду, что мне свойственно любить весьма и весьма странных людей.

– Хорошо сказано, – одобрил Бевьер. Вернулась Даная и протянула Миртаи кубок с водой.

– Ты уже закончила рассказывать им то, о чем я не должна была слышать? – спросила она.

– Да, думаю, что закончила. Спасибо тебе за понимание – и за воду. – Миртаи трудно было смутить. Зато Элана покраснела до корней волос.

– Уже поздно, – сказала Миртаи, – и я буду рассказывать кратко. Эленийский купец, мой новый хозяин, привез меня в Варденаис и продал Платиму. Я притворилась, будто не говорю по-эленийски, а поскольку я очень высокая, Платим неверно оценил мой возраст. Платим очень хитер и умен, но в некоторых вещах он совершенно невежествен. Он просто не мог понять, что атанскую женщину очень трудно к чему-то принудить, и отправил меня в один из своих борделей. Кинжалы он у меня забрал, но ведь при мне оставалась ложка. Я убила не всех, кто приходил ко мне, но всех покалечила, и довольно серьезно. Пошли слухи, и прибыли борделя сильно упали. Платиму пришлось забрать меня оттуда, но что со мной делать, он не знал. Я не стала бы ни воровать, ни клянчить милостыню, и он был очень разочарован, когда узнал, что людей я убиваю только по личным причинам, а потому наемного убийцы из меня тоже не выйдет. Затем во дворце случились известные вам события, и он отдал меня Элане – вероятно, с огромным облегчением. – Миртаи нахмурилась и взглянула на Энгессу. – Это был первый случай, когда меня просто отдали, а не продали, отец-атан. Может быть, Платим оскорбил меня? Должна ли я вернуться в Симмур и убить его? Энгесса задумался.

– Нет, дочь моя. Это был совершенно особый случай. Можешь даже считать его похвальным для себя. Миртаи улыбнулась.

– Я рада слышать это, отец-атан. Мне нравится Платим. Он бывает очень забавен.

– А что ты думаешь об Элане-королеве?

– Я люблю ее. Она невежественна и не умеет говорить на правильном языке, но по большейчасти слушается меня. Она красивая, хорошо пахнет и очень добра ко мне. У меня не было лучшего хозяина, чем она. Да, я люблю ее.

Элана негромко вскрикнула и обвила руками шею золотокожей великанши.

– И я тоже люблю тебя, Миртаи, – проговорила она дрожащим от полноты чувств голосом. – Ты мой самый дорогой друг. – С этими словами Элана поцеловала Миртаи.

– Это особый случай, Элана, – сказала атана, – так что на сей раз все в порядке. – Она мягко отстранила руки королевы. – Но проявлять прилюдно свои чувства неприлично, а кроме того, девушкам не стоит целоваться друг с другом, а то еще люди невесть что подумают.

ГЛАВА 19

– Чтоб мне провалиться, атан Энгесса, – говорил Келтэн, – ты ведь, как и все мы, слышал ее рассказ. Она сказала, что еще и не начала обучения, когда ее схватили арджунские работорговцы. Где же она научилась так драться? Мы со Спархоком обучались с пятнадцати лет, и с тех пор я тренировался более или менее регулярно, но она в любой момент может швырнуть меня наземь, как тряпичную куклу.

Энгесса чуть заметно улыбнулся. Было раннее утро, и редкий рассветный туман призрачной завесой окутывал деревья, размывая четкие очертания стволов. Они выехали в путь на заре, и Энгесса шагал рядом с конными пандионцами.

– Я видел вас в бою, Келтэн-рыцарь, – сказал рослый атан и, протянув руку, постучал костяшками пальцев по доспехам Келтэна. – Ваша тактика почти целиком зависит от вашего снаряжения.

– Пожалуй, что так.

– И потому ваше обучение заключается в том, чтобы уметь пользоваться своим снаряжением, верно?

– Ну, до некоторой степени. Мы упражняемся с оружием и учимся использовать преимущества доспехов.

– И массивность наших боевых коней, – добавил Вэнион. Для этого путешествия он облачился в черные доспехи, что вызвало оживленный спор между ним и его возлюбленной. Освободившись от сдерживающего присутствия эленийцев, Сефрения стала куда более громогласной и во время разговора проявила недюжинный талант к скандалам. Хотя они с Вэнионом выясняли отношения с глазу на глаз, Спархок довольно ясно расслышал ее комментарии. Впрочем, их могли слышать во всем доме, да и, пожалуй, во всем Сарсосе.

– По крайней мере, половина нашего обучения, Келтэн, отводится искусству верховой езды, – продолжал Вэнион. – Рыцарь в доспехах без своего коня напоминает черепаху, которую перевернули на спину.

– Примерно то же, лорд Вэнион, я говорю своим друзьям-послушникам, – вежливо вставил Халэд. – Почти все, услышав это, обижаются, и мне приходится наглядно доказывать свою правоту. Почему-то это обижает их еще сильнее.

Энгесса хохотнул.

– Итак, Келтэн-рыцарь, вы обучаетесь владеть своим снаряжением. Мы тоже. Разница в том, что наше снаряжение – это наши тела. Наш способ боя основан на скорости, подвижности и силе, а их можно упражнять где угодно, и для этого не нужно учебного плаца или больших полей, как для упражнений с конями. Мы тренируемся постоянно, и в своем родном селении атана Миртаи видела, как ее родители и их друзья все время совершенствуются в воинском искусстве. Дети учатся, подражая своим родителям. Наши трех-четырехлетние ребятишки постоянно меряются силой и устраивают различные состязания.

– Одного этого недостаточно, – не уступал Келтэн.

– Быть может, дело в природном даре, сэр Келтэн? – предположил Берит.

– Я же не настолько неуклюж, Берит.

– Была ли твоя мать воином, Келтэн-рыцарь? – спросил Энгесса.

– Разумеется, нет.

– А твоя бабушка? Или прапрапрабабушка? На протяжении пятидесяти поколений? Келтэн явно смешался.

– Атана Миртаи происходит от воинов как по отцовской, так и по материнской линии. Воинское искусство у нее в крови. Она весьма одарена и может учиться, наблюдая за воинами. Она овладела по меньшей мере полудюжиной различных боевых искусств.

– Интересная мысль, атан Энгесса, – отозвался Вэнион. – Если нам удастся подобрать ей подходящего по росту коня, из нее может получиться недурной рыцарь.

– Вэнион! – потрясение воскликнул Келтэн. – В жизни не слыхал более противоестественного предложения!

– Это только теория, Келтэн. – Вэнион сурово взглянул на Спархока. – Однако, магистр Спархок, нам бы следовало подумать о том, чтобы включить в обучение наших послушников побольше приемов рукопашного боя.

– Пожалуйста, Вэнион, не зови меня так, – страдальчески морщась, попросил Спархок. – Покуда Курия не решила иначе, магистром ордена остаешься ты. Я всего лишь временный магистр.

– Хорошо, временный магистр Спархок, когда мы доберемся до Атана, обрати побольше внимания на их боевые приемы. Мы ведь не всегда деремся конными.

– Я поручу это Халэду, – сказал Спархок.

– Халэду?

– Его обучал Кьюрик, а Кьюрик был лучшим знатоком рукопашного боя, которого я когда-либо знал.

– Да, это верно. Хорошая идея, временный магистр Спархок.

– Это обязательно? – осведомился Спархок.

Они доехали до города Атана за двенадцать дней – по крайней мере, так им казалось. Спархок уже давно перестал ломать голову над различием между временем реальным и тем, которое они воспринимали. Что бы он ни говорил и ни делал, Афраэль все равно плутовала со временем, так к чему же попусту беспокоиться об этом? Спархок гадал, способен ли Заласта почувствовать ухищрения Богини-Дитя. Наверное, нет, решил он. Как бы искушен ни был стирикский маг, он, в конце концов, только человек, а Афраэль – божество. Впрочем, как-то ночью Спархока посетила странная мысль. Он задумался над тем, может ли его дочь сделать так, чтобы реальное время не только замедлялось, но и ускорялось. Однако, поразмыслив над этим, Спархок решил не задавать ей вопросов. От одной этой идеи у него начинала болеть голова.

Атана, довольно обыденного вида город, располагалась в глубокой зеленой долине. Город был обнесен стенами, не слишком, впрочем, высокими и внушительными. Непобедимой свою столицу делали сами атаны.

– Все в этом королевстве зовется «атан», – заметил Келтэн, когда отряд въезжал в долину. – Само королевство, его столица, люди и даже титулы.

Улаф пожал плечами.

– По-моему, «атан» – это больше идея, чем просто название.

– Отчего они все такие высокие? – спросил Телэн. – Они принадлежат к тамульской расе, но ведь другие тамульцы не вырастают такими великанами.

– Оскайн объяснил мне, в чем тут дело, – сказал Стрейджен. – Судя по всему, атаны – это результат опыта.

– Магического?

– Понятия не имею, – сознался Стрейджен, – но, сдается мне, то, что сотворили атаны, не под силу никакой магии. Еще в доисторические времена атаны заметили, что рослые люди выигрывают куда больше драк, чем маленькие. Это было как раз в то время, когда родители сами выбирали супругов своим детям. Выбор определялся в основном ростом будущего спутника жизни.

– И что же стало с низкорослыми детьми? – спросил Телэн.

– Видимо, то же, что у нас происходит с уродливыми детьми, – пожал плечами Стрейджен. – Они так и остались без пары.

– Это же нечестно! Стрейджен усмехнулся.

– Если быть откровенным, Телэн, так ведь и то, что мы крадем вещи, которые кто-то заработал своим трудом и потом, – тоже не слишком честно.

– Это другое дело.

Стрейджен откинулся в седле и расхохотался. Затем он продолжал:

– Атаны ценили также и другие качества – ловкость, силу, агрессивность, мстительность и умение убивать. Просто удивительно, что вышло из сочетания этих признаков. Если задуматься, то понимаешь, что Миртаи – милая девушка. Она ласкова и чувствительна, она страстно любит своих друзей, и к тому же она потрясающе красива. Но где-то глубоко в ней сидит несколько спусковых крючков, и стоит кому-то задеть один из этих крючков, как она превращается в убийцу. Искусственный отбор атанов, насколько я понимаю, в конце концов зашел слишком далеко. Атаны стали настолько агрессивны, что принялись убивать друг друга, а поскольку эта агрессивность не ограничивалась только сильным полом, женщины были еще хуже мужчин. Дошло до того, что в Атане невозможно стало существование такой вещи, как легкое несогласие. Атаны убивали друг друга, споря о предсказаниях погоды. – Стрейджен усмехнулся. – Оскайн рассказал мне, что мир узнал, каковы бешеные женщины атанов, в двенадцатом столетии. Большая шайка арджунских работорговцев напала на учебный лагерь для девочек-подростков – в Атане мальчики и девочки обучаются раздельно во избежание нежелательных осложнений. Как бы там ни было, эти атанские девочки – по большей части шести с небольшим футов ростом – перебили почти всех арджунов, а уцелевших продали в Тамул в качестве евнухов.

– Работорговцы были евнухами? – с некоторым удивлением спросил Келтэн.

– Нет, Келтэн, – терпеливо пояснил Стрейджен, – они не были евнухами до того, как попали в руки юных атан.

– И это сделали маленькие девочки? – На лице Келтэна отразился неподдельный ужас.

– Они не были маленькими, Келтэн. Они были достаточно взрослыми, чтобы понимать, что делают. Как бы то ни было, в пятнадцатом веке у атанов был очень умный король. Он понимал, что его народ на грани самоуничтожения. Тогда он связался с тамульским правительством и отдал своих подданных в вечное рабство – чтобы спасти им жизнь.

– Это уж немного через край, – заметил Улаф.

– Рабство бывает разное, Улаф. Здесь, в Атане, рабство носит государственный характер. Тамульцы говорят атанам, куда пойти и кого убить, и обычно находят удачные отговорки, чтобы отказать отдельным атанам в праве убивать друг друга. Так ведется с тех времен и до сих пор. Это весьма удобное соглашение. Народ атанов уцелел, а тамульцы получили лучшую в мире пехоту.

Телэн задумался, хмурясь.

– Ты говоришь, атаны ценят высокий рост?

– Ну да, – кивнул Стрейджен, – помимо прочего, и рост.

– Тогда почему же Миртаи согласилась стать женой Кринга? Кринг хороший воин, но ростом он не выше меня, а ведь я еще расту.

– Должно быть, она оценила в нем еще какие-то качества, – пожал плечами Стрейджен.

– И что же, по-твоему?

– Понятия не имею, Телэн.

– Кринг – поэтическая натура, – сказал Спархок. – Может быть, дело именно в этом.

– Вряд ли это могло произвести впечатление на такую, как Миртаи. Вспомни, она ведь вспорола животы двоим мужчинам и бросила их гореть заживо. По мне, так она не слишком похожа на девушку, которая без ума от поэзии.

– Меня не спрашивай, Телэн, – рассмеялся Стрейджен. – Я неплохо знаю жизнь, но даже и пытаться не стану угадать, почему женщина выбирает именно этого, а не другого мужчину.

– Неплохо сказано, – одобрительно пробормотал Улаф.

Посланцы Энгессы известили город об их приближении, и у ворот королевский кортеж встречала группа рослых атанов в официальных одеяниях – каковыми по атанскому обычаю были гладкие плащи из темной шерсти длиной до лодыжек. Посреди этих великанов затесался низкорослый, изысканного вида тамулец в золотистом одеянии, с черными, тронутыми сединой волосами.

– Что мы должны делать? – шепотом спросил Келтэн у Оскайна.

– Держаться официально, – ответил тот. – Атаны обожают церемонии. А, Норкан, – приветствовал он тамульца в золотистом одеянии, – как приятно вновь увидеться с тобой. Фонтен посылает тебе свои наилучшие пожелания.

– Как поживает старый негодяй? – отозвался коллега Оскайна.

– Весь сморщился, но не растерял своего острословия.

– Рад слышать это. Почему мы говорим по-эле нийски?

– Чтобы ты мог ввести нас в курс местных дел. Что здесь творится?

– Неладное. Наши дети слегка недовольны. Где-то начинаются беспорядки, мы посылаем их утихомирить смутьянов, а смутьяны никак не желают утихомириваться. Наших детей это раздражает безмерно. Ты ведь знаешь, каковы они.

– Еще бы! А что, сестра императора простила тебя? Норкан вздохнул.

– Боюсь, что нет, старина. Я уже смирился с тем, что завершу свою карьеру в этих краях.

– Ты же знаешь, как при дворе любят разносить сплетни. Что тебя дернуло отпустить эту шуточку? Согласен, ножки у ее высочества великоваты, но «большеногая корова» – это уже звучит как-то невежливо.

– Я был пьян и немного не в себе. Уж лучше торчать в Атане, чем спасаться в Материоне от ее чрезмерного внимания. У меня нет никакого желания становиться членом императорской фамилии, если это означает всю жизнь трусить вслед за ее высочеством, когда она бодро топает по дворцу.

– Ну ладно, ладно. Что нам здесь предстоит?

– Формальности. Официальные приветствия. Речи. Церемонии. Словом, обычная чушь.

– Это хороню. Наши друзья с запада бывают порой немного необузданны, зато они знают толк в церемониях и формальностях. Вот когда события выходят за пределы формальностей, они попадают в передряги. Могу я представить тебя королеве Элении?

– Я уж думал, ты никогда об этом не спросишь.

– Ваше величество, – сказал Оскайн, – это мой старый друг Норкан, представитель Империи в Атане, способный человек, который переживает трудные времена.

– Ваше величество, – поклонился Норкан.

– Ваше превосходительство, – приветливо отозвалась она и, лукаво улыбнувшись, спросила: – А что, у ее высочества и впрямь такие большие ноги?

– Они, ваше величество, напоминают лыжи. Я бы это еще вытерпел, но она склонна устраивать истерики, когда что-то идет против ее желания, а уж это действует мне на нервы. – Норкан покосился на гигантов в темных плащах, которые окружали карету. – Могу ли я предложить проследовать к тому зданию, которое мои дети именуют дворцом? Там нас ожидают король и королева. Ваше величество не против публичных речей? Нескольких реплик будет достаточно.

– Боюсь, ваше превосходительство, я не говорю по-тамульски.

– Ничего страшного, ваше величество. Я послужу вам переводчиком. Можете говорить все, что придет вам в голову. Я на ходу составлю из этого приличную речь.

– Как вы добры, – заметила Элана с чуть заметным ядом в голосе.

– Покорный слуга вашего величества.

– Замечательно, Норкан, – пробормотал Оскайн. – Как это ты ухитряешься разом засовывать в рот обе ноги?

– Врожденный дар, – пожал плечами Норкан.

Андрол, король Атана, был семи футов ростом, а его супруга, королева Бетуана, лишь немногим уступала ему. Выглядели они весьма внушительно. На головах у них вместо корон были золотые шлемы, а синие шелковые мантии расходились впереди, открывая богатый арсенал, которым были вооружены их величества. Они встретили королеву Элении и ее свиту на площади перед королевским дворцом, который на деле был не чем иным, как их личным жилищем. Атанские церемонии, судя по всему, имели место исключительно на свежем воздухе.

Кортеж гостей во главе с королевской каретой, за которой двигались стройные ряды воинов, неспешно и величественно втекал на площадь. Не было ни приветственных криков, ни фанфар – ни единого признака искусственного воодушевления, с которым обычно встречают официальных гостей. Атаны проявляли свое почтение безмолвием и неподвижностью. Стрейджен искусно направил карету к месту на невысоком каменном возвышении перед королевским дворцом, и Спархок, спешившись, предложил своей королеве закованную в доспех руку. Лицо Эланы было царственно сияющим, и она даже не пыталась скрыть безудержного удовольствия. Хотя она частенько высказывалась с пренебрежением о церемониях, притворяясь, будто считает их утомительными, на деле Элана обожала церемонии. Формальности доставляли ей глубокое наслаждение.

Посол Оскайн приблизился к королевской чете, поклонился и заговорил на плавном и напевном тамульском наречии. Миртаи, стоявшая за спиной Эланы, беглым шепотом переводила ей речь посла. Глаза Эланы сияли, и два красных пятна на ее бледных щеках яснее слов говорили о том, что она составляет речь.

Король Андрол проговорил довольно краткое приветствие, и королева Бетуана добавила к нему несколько слов, что длилось гораздо дольше. Спархок не мог слышать перевода Миртаи, так что ему оставалось лишь считать, что король и королева атанов обсуждают погоду на луне.

Затем Элана шагнула вперед, помолчала ради драматического эффекта – и заговорила чистым и ясным голосом, который разносился во все уголки площади. Посол Норкан, стоявший около каменного возвышения, переводил ее слова.

– Мои дорогие атанские брат и сестра, – начала она, – невозможно выразить словами, как искренне рада я этой встрече. – Спархок знал свою жену и знал, что эта якобы нехватка слов – чистой воды жульничество. Чувства Эланы можно было выразить словами, и она намеревалась поведать о них всем собравшимся на площади. – Я прибыла на эту счастливую встречу с другого края земли, – продолжала она, – и сердце мое полнилось тревогой, когда по винно-темному морю плыла я в чужие края, населенные неведомыми народами; однако ваши дружеские – и даже сердечные – приветствия развеяли мои детские страхи, и здесь получила я урок, который сохраню в сердце до конца дней своих. Нет чужих в этом мире, дорогие брат и сестра. Есть лишь друзья, которых мы еще не узнали.

– Это же плагиат, – шепнул Стрейджен Спархоку.

– У нее это в порядке вещей. Если ей понравится какая-то фраза, она не задумываясь присваивает ее.

– У моего путешествия в Атан были, конечно, государственные причины. Мы, короли и королевы, несвободны в своих личных поступках, в отличие от простых смертных. – Элана одарила короля и королеву атанов проказливой улыбкой. – Мы не можем даже зевнуть без того, чтобы этому зевку тотчас не придали далеко идущего дипломатического значения. Никому не приходит в голову, что мы просто могли не выспаться.

После того как Норкан перевел эти слова, король Андрол улыбнулся.

– Тем не менее у моего визита в Атан есть не только официальная, но и личная причина, – продолжала Элана. – Некоторое время назад ко мне в руки случайно попала драгоценность, которая принадлежит народу атанов, и я проехала полмира, чтобы вернуть вам это сокровище, хотя оно и дорого мне так, что и сказать невозможно. Много, много лет назад затеря-, лось в мире дитя атанов. Это дитя и есть то сокровище, о коем я говорю. – Элана взяла Миртаи за руку. – Она самый дорогой мой друг, и я очень люблю ее. Путь, который я проделала ради нее, – ничто. Дважды, десять раз по столько прошла бы я с радостью – только бы узнать счастье, когда это драгоценное дитя атанов соединится со своим народом.

Стрейджен вытер глаза тыльной стороной ладони.

– И каждый раз она со мной это проделывает, Спархок, – хихикнул он, – буквально каждый раз. Она бы и из камней выжала слезу, если б только захотела, и до чего же просто все это у нее выходит.

– Это часть ее секрета, Стрейджен. Элана между тем продолжала свою речь.

– Как известно многим из вас, мы, эленийцы, не лишены недостатков – многих недостатков, признаю я, краснея от стыда. Мы дурно обращались с вашей дорогой девочкой. Элениец купил ее у бездушного арджуна, который похитил ее у вас. Элениец купил ее, дабы утолить нечистые свои страсти. Наша девочка – ибо ныне она не только ваше дитя, но и мое – научила его, что атану нельзя использовать подобным образом. Урок оказался труден для него – он испустил дух, пытаясь его выучить.

Одобрительный рокот приветствовал перевод этих слов.

– Наша девочка прошла через руки нескольких эленийцев – у которых по большей части были самые нечистые помыслы, – покуда наконец не оказалась у меня. Поначалу я испугалась ее. – Элана улыбнулась своей самой обаятельной улыбкой. – Вы, наверное, заметили, что я не слишком-то высока.

По толпе пробежал смешок.

– Я так и думала, что заметили, – продолжала она, смеясь вместе со своими слушателями. – Один из недостатков нашей культуры в том, что наши мужчины упрямы и недальновидны. Мне не дозволено учиться обращению с оружием. Я знаю, что это звучит нелепо, но мне не разрешали даже самой убивать своих врагов. Я не привыкла к женщинам, которые могут сами себя защитить, а потому вначале боялась, глупая, моей атанской девочки. Вскоре, однако, я перестала бояться. Я узнала, что она стойкая и искренная, нежная и пылкая, и очень, очень умная. Мы прибыли в Атан, чтобы наша дорогая девочка могла снять серебро детства и принять золото зрелости, пройдя, как надлежит, обряд Перехода. Пусть же все мы, эленийцы и атаны, стирики и тамульцы, соединим наши руки и наши сердца в церемонии, которая приведет наше дитя к зрелости, и в этой церемонии да сольются сердца наши в одно, ибо всех нас объединило в себе наше дитя!

Норкан переводил, и в толпе нарастал одобрительный шепот, подымавшийся постепенно до вершин рева. Королева Бетуана, чьи глаза были наполнены слезами, порывисто шагнула с возвышения и обняла бледную светловолосую королеву Элении. Затем она обратилась к толпе с краткой и энергичной речью.

– Что она сказала? – спросил Стрейджен у Оскайна.

– Что всякий из ее подданных, кто нанесет любую обиду королеве Элении, ответит лично ей, Бетуане. Между прочим, это не пустая угроза. Королева Бетуана считается одним из лучших воинов во всем Атане. Надеюсь, Спархок, ты воздаешь должное своей жене. Она только что выиграла дипломатический бой высшего разряда. Кой бес надоумил ее угадать, что атаны на редкость чувствительны? Проговори она еще три минуты, и вся площадь была бы залита слезами.

– Наша королева весьма восприимчива, – с гордостью сказал Стрейджен. – Хорошая речь всегда зиждется, на общности интересов. Наша Элана просто гений, когда ей нужно отыскать что-то общее со своими слушателями.

– Похоже, что так. Но, скажу вам, одного она добилась наверняка.

– Чего же?

– Атаны устроят атане Миртаи такой обряд Перехода, какой бывает раз или два за целое поколение. После этой речи она станет национальной героиней. О ней будут слагать песни.

– Примерно этого моя жена и добивалась, – сказал Спархок. – Она обожает делать приятное своим друзьям.

– И причинять неприятности своим врагам, – добавил Стрейджен. – Я хорошо помню некоторые ее планы для первосвященника Энниаса.

– Таков порядок вещей, милорд Стрейджен, – усмехнулся Оскайн. – Единственная причина для того, чтобы смиряться с неудобствами власти, – возможность награждать друзей и наказывать врагов.

– От всей души согласен, ваше превосходительство.

Энгесса беседовал с королем Андролом, а Элана – с королевой Бетуаной. Никого особенно не удивило, что переводчиком им служила Сефрения. Маленькая стирикская женщина, судя по всему, знала почти все языки мира. Норкан объяснил Спархоку и его друзьям, что родители ребенка играют весьма важную роль в обряде Перехода. Отцом Миртаи будет Энгесса, и Миртаи застенчиво попросила Элану представлять ее мать. Эта просьба вызвала у обеих новый всплеск чувств.

– Церемония на самом деле очень трогательная, – сказал Норкан. – Родители должны объявить, что их ребенок готов принять на себя обязанности взрослого. Затем они. предлагают биться всякому, кто с ними не согласен. Не тревожься, Спархок, – хихикнув, добавил он, – это только формальность. Вызов почти никогда не бывает принят.

– Почти никогда?

– Я шучу, Спархок. Никто здесь не собирается сражаться с твоей женой. Ее речь совершенно разоружила атанов. Они ее обожают. Надеюсь, однако, что у нее есть склонность к языкам. Ей придется говорить по-тамульски.

– Учить чужой язык – дело долгое, – с сомнением заметил Келтэн. – Я вот десять лет учил стирикский, а все никак не могу в нем разобраться.

– У тебя нет склонности к языкам, Келтэн, – пояснил ему Вэнион. – У тебя даже с эленийским бывают трудности.

– Необязательно оскорблять меня, лорд Вэнион.

– Думаю, что Сефрения немножко сплутует, – прибавил Спархок. – В пещере Гверига она и Афраэль выучили меня языку троллей за какие-то пять секунд. – Он поглядел на Норкана. – Когда начнется церемония?

– В полночь. Дитя переходит в зрелость, как один день переходит в другой.

– В этом есть некая утонченная логика, – заметил Стрейджен.

– Рука Бога, – набожно пробормотал Бевьер.

– Прошу прощения?..

– Даже язычник откликается на этот тихий внутренний зов, милорд Стрейджен.

– Боюсь, я все еще не понимаю, что к чему, сэр Бевьер.

– Логика – это то, что отличает нашего Господа, – терпеливо пояснил Бевьер. – Это Его особый дар эленийцам, но точно так же предлагает Он его остальным народам, щедро протягивая его благословение непросвещенным.

– Это и в самом деле часть эленийской доктрины, ваша светлость? – спросил Стрейджен у патриарха Укеры.

– Относительно, – ответил Эмбан. – Это мнение более всего распространено в Арсиуме, нежели где-то еще. Арсианское духовенство вот уже тысячу лет или около того пытается включить это утверждение в число догматов веры, но дэйранцы неизменно оказываются против. Курия поднимает этот вопрос, когда нам больше нечем заняться.

– Как полагаете, ваша светлость, когда-нибудь его удастся разрешить? – спросил Норкан.

– Боже упаси, ваше превосходительство! Если этот спор будет улажен, нам просто не о чем будет спорить.

С дальней стороны площади к ним спешил Оскайн. С озабоченным видом он отвел в сторону Спархока и Вэниона.

– Как хорошо вы, господа, знаете Заласту? – спросил он.

– До того как мы появились в Сарсосе, я встречался с ним лишь однажды и мельком, – ответил Спархок. – Лорд Вэнион наверняка знает его лучше, чем я.

– Я начинаю сомневаться в его легендарной мудрости, – сказал Оскайн. – Стирикские земли в восточном Астеле граничат с Атаном, так что Заласта должен бы знать атанов лучше, чем кажется на первый взгляд. Я только что застал его, когда он предлагал пелоям и нескольким молодым рыцарям устроить состязание в воинском искусстве.

– Но ведь это в порядке вещей, ваше превосходительство, – пожал плечами Вэнион. – Молодежь любит покрасоваться.

– К этому-то я и клоню, лорд Вэнион, – озабоченно проговорил Оскайн. – В Атане такого не принято. Состязания такого рода неизбежно заканчиваются здесь кровопролитием – атаны считают их открытым вызовом. Я появился как раз вовремя, чтобы предотвратить катастрофу. О чем только думал этот человек?

– Стирикам порой свойственна рассеянность, – пояснил Вэнион. – Я попрошу Сефрению поговорить с ним и напомнить ему, чтобы был повнимательней к таким мелочам.

– И, кстати, господа, – Оскайн улыбнулся, – не позволяйте сэру Бериту ходить по городу в одиночку. Незамужние атанские девушки целыми отрядами с вожделением охотятся за ним.

– За Беритом? – ошеломленно переспросил Вэнион.

– Это случалось и прежде, Вэнион, – пояснил Спархок. – В нашем юном друге есть нечто сводящее с ума женщин. Кажется, все дело в его ресницах. Элана и Мелидира пытались растолковать мне это в Дарсасе. Я ничего не понял, но решил поверить им на слово.

– Поразительно, – пробормотал Вэнион.

Повсюду горели факелы, и слабый ароматный ночной ветерок играл их огненными прядями, точно колосьями пылающей пшеницы. Обряд Перехода должен был совершиться на широком лугу за городом. В центре луга, между двумя мощными дубами, стоял древний каменный алтарь, украшенный полевыми цветами, и по краям его горели два светильника – бронзовые, наполненные маслом чаши.

Одинокий атан со снежно-белыми волосами стоял на городской стене, не сводя глаз с лунного света, который проникал в узкую горизонтальную бойницу в одном из укреплений и падал на фасад ближайшей стены, размеченный глубокими насечками. Это был не самый точный способ определения времени, но если все единодушно считают, что полночь наступит, когда лунный свет коснется определенной насечки, точность уже не имеет значения. Все считают, что полночь наступила, – значит, так оно и есть.

В ночи стояла тишина – слышно было лишь, как трещат факелы да шуршит ветерок в кронах темного леса, со всех сторон окружавшего луг.

Все терпеливо ждали, когда серебристая полоска лунного света коснется нужной насечки на стене.

Затем престарелый атан подал знак, и дюжина трубачей вскинула бронзовые трубы, приветствуя новый день и провозглашая начало обряда, которым завершится детство Миртаи.

Атаны запели. Это была песня без слов – священность обряда не требовала слов. Пение началось с одинокого низкого мужского голоса, который становился все громче и сильнее, и постепенно другие голоса присоединялись к нему, взмывая в пронзительной и сложной гармонии.

Король Андрол и королева Бетуана неспешно и величественно двинулись по широкой, озаренной факелами аллее, направляясь к древним деревьям и украшенному цветами алтарю. Дойдя до алтаря, они повернулись и застыли в ожидании.

Все замерло, лишь ярко пылали факелы, да вздымалось и ширилось могучее, как орган, пение атанов. Затем мелодия перешла в негромкий сдержанный гул, едва ли громче шепота.

Энгесса и Элана, облаченные в темно-синие мантии, вывели Миртаи из глубокой тени городской стены. Миртаи была в белом, и ее иссиня-черные волосы ничем не были украшены. Глаза ее были скромно опущены, когда родители вели ее к алтарю.

Пение атанов снова взмыло ввысь, переменив мелодию и контрапункт.

– Приближение дитя, – прошептал Норкан эленийцам. В голосе искушенного, даже циничного тамульца были почтение и глубокий трепет, его глаза, обыкновенно ироничные, влажно блестели. Кто-то требовательно дернул Спархока за руку, и он подхватил на руки свою дочь, чтобы она могла получше рассмотреть происходящее.

Миртаи и ее родители дошли до алтаря и поклонились Андролу и Бетуане. Пение вновь упало до шепота.

Энгесса обратился к королю и королеве атанов. Голос его звучал громко и мощно. Слова тамульского наречия плавно и мелодично лились с его губ, когда он объявлял свою дочь готовой к обряду. Затем он развернулся, распахнул мантию и обнажил меч. Он заговорил снова, и на сей раз в его голове звучал вызов.

– Что он сказал? – шепотом спросил Телэн у Оскайна.

– Что будет биться с каждым, кто воспротивится Переходу его дочери, – прошептал Оскайн. В его голосе, немного сдавленном, тоже было глубокое почтение.

Затем заговорила Элана, тоже по-тамульски. Ее голос звенел серебряным горном, когда она провозгласила, что ее дочь готова к обряду и готова занять свое место во взрослой жизни.

– Последних слов она не должна была говорить, – прошептала Даная на ухо Спархоку. – Это уже отсебятина.

– Ты же знаешь свою маму, – улыбнулся он.

Королева Элении повернулась лицом с собравшимся на лугу атанам, и в ее голосе зазвучала жесткая нотка вызова, когда она распахнула свою мантию и выхватила из ножен меч с серебряной рукоятью. Спархока поразило то, как профессионально это было проделано.

Затем к королю и королеве обратилась Миртаи.

– Дитя начинает Переход, – шепотом пояснил Норкан.

Король Андрол заговорил в ответ звучным повелительным голосом, и его королева добавила к этой речи несколько слов. Затем оба слаженно обнажили свои мечи и, шагнув вперед, застыли рядом с родителями Миртаи, присоединяясь к их вызову.

Пение атанов взмыло ввысь, и трубы вплели в него свою торжественную песнь. И снова все стихло.

Миртаи повернулась лицом к своим соплеменникам и обнажила кинжалы. Она обратилась к атанам, и на сей раз Спархоку не понадобился перевод. Эта интонация была ему хорошо знакома.

Пение торжествующе взлетело к ночному небу, и пятеро, стоявшие у алтаря, повернулись к грубо отесанной каменной глыбе. В центре алтаря на подушечке из черного бархата покоился гладкий золотой обруч.

Пение все ширилось, эхом отзываясь в горах.

И вдруг из бархатной черноты ночного неба упала звезда. Сверкая нестерпимо яркой белизной, она прочертила небо и, падая по дуге, взорвалась дождем серебристых сверкающих брызг.

– Прекрати! – прошипел Спархок дочери.

– Это не я! – возмутилась она. – Я могла бы это сделать, но мне и в голову не пришло… Как это у них получается? – В голосе Данаи было искреннее изумление.

Сияющие осколки звезды еще приближались к земле, наполняя ночь блистанием искристых брызг, когда золотой обруч на алтаре вдруг сам собой поднялся в воздух, легкий, точно колечко дыма. Он покачался, когда пение атанов наполнилось страстным и мучительным молением, а затем невесомо, как обрывок осенней паутины, опустился на голову Миртаи. И когда Миртаи с восторженно сияющим лицом обернулась к толпе, она уже больше не была ребенком.

Горы зазвенели эхом радостной песни, которой приветствовали ее атаны.

ГЛАВА 20

– Атаны понятия не имеют о магии, – со страстным нажимом повторил Заласта.

– Но ведь обруч не мог взлететь в воздух сам по себе, – возразил Вэнион, – а уж появление падающей звезды даже с большой натяжкой никак нельзя отнести к случайным совпадениям.

– Может быть, это какой-нибудь фокус? – предположил Эмбан. – Когда я был мальчишкой, в Укере жил один шарлатан, мастер на подобные трюки. Я склонен заподозрить потайные проволочки и горящие стрелы.

Разговор происходил на следующее утро – они собрались в лагере пелоев у городских стен, ломая голову над необыкновенным завершением Перехода атаны Миртаи.

– С какой бы стати атанам пускаться на обман, ваша светлость? – спросил Халэд.

– Почем я знаю? Может быть, для того, чтобы произвести впечатление.

– На кого, интересно?

– Очевидно, на нас.

– Это непохоже на атанов, – хмурясь, заметил Тиниен. – Посол Оскайн, стали бы атаны устраивать дешевые трюки в священном ритуале только для того, чтобы произвести впечатление на чужаков?

Тамульский посол покачал головой.

– Абсолютно исключено, сэр Тиниен. Этот обряд так же важен для них, как бракосочетание или погребение. Они ни за что не стали бы принижать его, чтобы впечатлить нас – да и не ради нас проводился этот обряд. Церемония была посвящена атане Миртаи.

– Вот именно, – согласился Халэд, – и если бы из-за деревьев были протянуты проволочки, она первой заметила бы это. Невозможно, чтобы атаны так поступили с ней. Такой дешевый трюк был бы оскорблением для Миртаи, а мы все знаем, как атаны отвечают на оскорбления.

– Скоро придет Норкан, – сказал Оскайн. – Он долго жил среди атанов, и я уверен, что он сумеет объяснить нам, в чем тут дело.

– Это не может быть магия, – упрямо повторил Заласта. Почему-то для него было очень важно, чтобы атаны не владели магией. Спархок подозревал, что причина тут в расовой принадлежности бровастого мага. Поскольку стирики были единственным народом, который обладал магией и мог обучать магическому искусству других, они были особенными и неповторимыми. Если другая раса может делать то же самое, это неизбежно принижает неповторимость стириков.

– Долго мы еще здесь пробудем? – спросил Келтэн. – Очень уж здесь беспокойно. Рано или поздно кто-нибудь из пелоев или молодых рыцарей совершит промашку, и если атаны почувствуют себя смертельно оскорбленными, все эти добрые чувства тотчас испарятся бесследно. Не хотелось бы мне с боем прокладывать себе дорогу из города.

– Спросим у Норкана, – сказал Оскайн. – Если мы покинем город чересчур поспешно, это тоже может оскорбить атанов.

– Далеко отсюда до Материона, Оскайн? – спросил Эмбан.

– Около пятисот лиг.

Эмбан душераздирающе вздохнул.

– Почти два месяца пути! – посетовал он. – Мне уже кажется, что это путешествие тянется несколько лет.

– Но вы держитесь молодцом, ваша светлость, – заметил Бевьер.

– Я не хочу «держаться молодцом», Бевьер! Я хочу быть толстым, изнеженным и ленивым. Я хочу и дальше толстеть, нежиться и лениться. И еще я хочу приличной еды – много масла, подливы, сладостей и тонких вин!

– Вы добровольно вызвались отправиться в это путешествие, ваша светлость, – напомнил ему Спархок.

– Я, должно быть, спятил.

Посол Норкан появился в пелойском лагере с весьма веселым видом.

– Что тебя так развеселило? – спросил его Оскайн.

– Старина, – ответил Норкан, – я был свидетелем весьма утонченного зрелища. Я уж и забыл, насколько эленийцы могут понимать все дословно. Все атанские девушки, преследовавшие юного сэра Берита, неизменно проявляли жгучий интерес к западному оружию. Они явно надеялись выпросить парочку уроков с глазу на глаз в уединенном месте, где сэр Берит мог бы показать им, как ловко он управляется со своим… гм… снаряжением.

– Норкан, – укоризненно проговорил Оскайн.

– А что я такого сказал, старина? Боюсь, я немного подзабыл эленийский. Как бы то ни было, сэр Берит устроил показательный урок для всех девушек разом. Он вывел их за городские стены и сейчас обучает стрелять из лука.

– Надо бы нам потолковать с этим молодым человеком, – сказал Келтэн Спархоку.

– Мне запретили это делать, – отозвался Спархок. – Моя жена и другие дамы хотят, чтобы он оставался невинным. Похоже, это соответствует каким-то их таинственным желаниям. – Он взглянул на Норкана. – Может быть, вы уладите наш спор, ваше превосходительство ?

– Я замечательно умею улаживать споры, сэр Спархок. Это не так забавно, как разжигать войны, но именно это предпочитает император.

– Посол Норкан, – сказал Вэнион, – что, собственно, произошло минувшей ночью?

– Атана Миртаи стала взрослой, – пожал плечами Норкан. – Вы же были там, лорд Вэнион, и видели то же, что и я.

– Это верно, но мне хотелось бы получить кое-какие объяснения. Действительно ли в наивысший момент церемонии с неба упала звезда? И действительно ли золотой обруч поднялся с алтаря и сам опустился на голову Миртаи?

– Разумеется, все так и было. А в чем дело?

– Это невозможно! – воскликнул Заласта.

– Но ведь ты бы смог это сделать, не так ли, мудрый?

– Думаю, да, но ведь я же стирик.

– А они – атаны?

– Совершенно верно.

– Мы тоже обеспокоились, когда впервые столкнулись с этим явлением, – заверил его Норкан. – Атаны одной с нами расы, как, увы, арджуны и тэганцы. Мы, тамульцы, как тебе, без сомнения, известно, народ светский. У нас есть пантеон богов, о которых мы вспоминаем только по праздникам. У атанов только один бог, и они даже не назвали нам его имя. Они могут взывать к нему точно так же, как вы, стирики, взываете к вашим богам, и он точно так же откликается на их просьбы.

Лицо Заласты стало белее мела.

– Это невозможно! – сдавленным голосом повторил он. – В Сарсосе есть атаны. Мы бы знали, мы почувствовали бы, если бы они применяли магию.

– Но, Заласта, они и не применяют ее в Сарсосе, – терпеливо сказал Норкан. – Они обращаются к своему богу только в пределах Атана и только во время обрядов и церемоний.

– Что за чушь!

– На твоем месте я бы не говорил этого атанам. Они ведь, знаешь, слегка презирают вас, стириков. По их мнению, нечестиво превращать бога в своего слугу. Атаны могут обращаться к своему богу, и он может делать то же, что и другие боги. Однако атаны предпочитают не тревожить его по пустякам и взывают к нему лишь во время религиозных церемоний – бракосочетаний, погребений, обрядов Перехода и некоторых других. Они не могут понять, как вы с такой готовностью оскорбляете своих богов, требуя от них сделать то, с чем вы могли бы справиться и сами. – Норкан поглядел на Эмбана и лукаво ухмыльнулся. – Мне только что пришло в голову, что то же относится и к вашему эленийскому Богу. Ваша светлость, вам никогда не приходило в голову впрямую о чем-то Его попросить?

– Ересь! – воскликнул Бевьер.

– Ничуть, сэр рыцарь. Еретик – это тот, кто отходит от догматов своей веры. Я же не принадлежу к эленийской вере, а потому мои рассуждения не могут быть еретическими.

– Тут он тебя поймал, Бевьер, – рассмеялся Улаф. – Его логика безупречна.

– Это допущение вызывает весьма интересные вопросы, – задумчиво проговорил Вэнион. – Вполне вероятно, что Церковь совершила ошибку, основав воинствующие ордена. Мы могли бы и не отходить от нашей веры в поисках магии. Если бы мы правильно попросили нашего Бога, Он сам даровал бы нам помощь. – Вэнион неловко кашлянул. – Надеюсь, господа, вы не передадите этих слов Сефрении. Если я стану предполагать, что она была не так нам и нужна, она может неправильно это понять.

– Лорд Вэнион, – официальным тоном произнес Эмбан, – как представитель Церкви я запрещаю вам продолжать эти рассуждения. Это опасная тема, и я хотел бы получить указания Долманта прежде, чем мы углубимся в нее… и, Бога ради, не вздумайте ставить опыты.

– Гм… патриарх Эмбан, – мягко заметил Вэнион, – вы, кажется, забыли, что поскольку я являюсь магистром ордена пандионцев, мой церковный ранг равен вашему, а потому формально вы никак не можете запретить мне что-то.

– Но сейчас магистр – Спархок.

– Временный магистр, Эмбан, пока его не утвердила Курия. Я не пытаюсь принизить твой авторитет, старина, но давай будем соблюдать приличия. Именно такие мелочи сохраняют нас в цивилизованном состоянии, когда мы далеко от дома.

– Эти эленийцы такие забавные, – заметил Оскайн Норкану.

– Я и сам хотел сказать то же самое.

Тем же утром позднее они встретились с королем Андролом и королевой Бетуаной. Посол Оскайн изложил суть их миссии на напевном тамульском наречии.

– Он обходит стороной твои уникальные способности, – едва слышно шепнула Сефрения Спархоку, и слабая улыбка тронула ее губы. – Чиновникам императора не хочется признавать, что они оказались бессильны и вынуждены обратиться за помощью к кому-то еще.

Спархок кивнул.

– Это мне знакомо, – шепотом ответил он. – Оскайн был озабочен тем же, когда мы беседовали с ним в Чиреллосе. Но сейчас, по-моему, он поступает недальновидно. Атаны составляют ядро тамульской армии, и держать что-то в секрете от них просто бессмысленно.

– С чего это ты взял, что в политикеможно отыскать смысл?

Спархок рассмеялся.

– Мне так не хватало тебя, матушка!

– От души надеюсь, что это так.

Когда Оскайн перешел к рассказу о том, что они узнали в Астеле, лицо короля Андрола стало суровым, даже жестким. Выражение лица королевы Бетуаны было помягче – главным образом, потому, что на коленях у нее сидела Даная. Спархок уже не первый раз замечал, как его дочь проделывает это. Как только ситуация могла стать хоть сколько-нибудь напряженной, Даная начинала искать, на чьих бы коленях ей устроиться, и люди, не задумываясь, отвечали на ее невысказанную просьбу, усаживая ее к себе на колени и даже не замечая этого.

– Она делает это нарочно, верно? – прошептал он Сефрении.

– Кого ты имеешь в виду, Спархок?

– Афраэль. Она взбирается на колени к людям, чтобы легче было ими управлять.

– Разумеется. Прямое прикосновение помогает тоньше управлять человеком.

– Вот почему она неизменно остается ребенком, верно? Чтобы ее брали на руки, сажали на колени, чтобы она могла заставлять людей делать то, что ей хочется.

– Да, это одна из причин.

– Но ведь когда она повзрослеет, то уже не сможет проделывать ничего подобного.

– Я знаю, Спархок, и сгораю от нетерпения увидеть, как она управится с этим. Оскайн переходит к сути дела. Он просит Андрола рассказать о случаях, похожих на те, с которыми вы уже сталкивались.

Норкан выступил вперед, чтобы переводить ответ Андрола, а Оскайн вернулся к эленийцам, чтобы оказать им ту же услугу. Два тамульца довели до совершенства утомительный, но необходимый процесс перевода, сделав его как можно более гладким и ненавязчивым.

Король Андрол несколько мгновений обдумывал ответ. Затем он улыбнулся Элане и заговорил с ней по-тамульски. Голос его был необычно нежен и мягок.

– Вот что говорит король, – начал Норкан. – Воистину с радостью приветствуем мы вновь Элану-королеву, ибо ее явление для нас точно восход солнца после долгой и тяжкой зимы.

– О, как красиво, – пробормотала Сефрения. – Мы почему-то всегда забываем о поэтичной стороне натуры атанов.

– Сверх того, – продолжал переводить Норкан, – рады мы приветствовать легендарных воителей Запада и мудрого человека из Церкви Чиреллосской. – Норкан явно переводил слово в слово.

Эмбан вежливо склонил голову.

– Ясно видим мы общую нашу тревогу в деле, о коем тут говорилось, и стойко встанем рядом с западными воителями, дабы совершить все, что от нас потребуется.

Андрол продолжал говорить, то и дело замолкая, чтобы Норкан мог перевести очередную фразу.

– С недавних пор умы наши смятены, ибо мы не сумели исполнить дел, порученных нам Материонскими хозяевами. Это тревожит нас, ибо мы непривычны к поражениям. – Эти слова Андрол произнес с подавленным видом. – Я уверен, Элана-королева, что Оскайн, глашатай императора, поведал тебе о трудностях, с коими столкнулись мы за пределами Атана в иных частях Империи. Со стыдом признаем мы, что он говорил истинно.

Королева Бетуана что-то кратко сказала своему мужу.

– Она велела ему перейти к делу, – шепнула Сефрения Спархоку. – Похоже, его привычка говорить цветистыми фразами раздражает ее – во всяком случае, так мне показалось.

Андрол извиняющимся тоном сказал что-то Норкану.

– Для меня это неожиданно, – сказал Норкан, говоря уже явно от своего имени. – Король только что признался, что у него есть от меня секреты. Такого прежде не случалось.

Андрол заговорил снова, и перевод Норкана стал проще – король явно решил отбросить формальности.

– Он говорит, что были происшествия и в самом Атане. Это внутреннее дело, так что он формально не обязан был извещать меня. Он говорит, что атаны столкнулись с существами, которых он называет «косматые». Насколько я понял, эти существа ростом больше самых рослых атанов.

– Длинные руки? – быстро спросил Улаф. – Плоские носы, широкие скулы, острые клыки?

Норкан перевел эти слова на тамульский, и король Андрол удивленно глянул на Улафа. Затем он кивнул.

– Тролли! – воскликнул Улаф. – Спросите его, сколько этих тварей его подданные видели одновременно?

– Пятьдесят и больше, – был ответ. Улаф покачал головой.

– Очень странно, – решительно сказал он. – Можно наткнуться на одно семейство троллей, но никогда – на полсотни разом.

– Он не стал бы лгать, – возразил Норкан.

– Я и не сказал, что он лжет, но прежде тролли никогда так себя не вели, иначе бы они давно вытеснили нас из Талесии.

– Похоже, Улаф, правила изменились, – заметил Тиниен. – Были ли и другие случаи, ваше превосходительство, – не связанные с троллями?

Норкан заговорил с королем и перевел его ответ.

– Они встречали воинов в странных доспехах и со странным оружием.

– Спросите его, могли ли это быть киргаи, – вмешался Бевьер. – У них шлемы с султанами из конского волоса? Большие круглые щиты? Длинные копья?

Норкан послушно перевел вопрос, хотя вид у него при этом был озадаченный. С некоторым изумлением он повторил ответ:

– Именно так! Это были киргаи! Разве такое возможно?

– Объясним позже, – сухо сказал Спархок. – С кем еще сталкивались атаны?

Теперь Норкан сыпал вопросами, явно взволнованный сообщениями Андрола. Королева Бетуана подалась вперед, и сейчас на вопросы Норкана отвечала она.

– Арджуны, – наконец отрывисто сказал Норкан. – Они были вооружены до зубов и не пытались прятаться, как обычно. А один раз была армия эленийцев – по большей части крепостных. – Затем глаза тамульца расширились от изумления. – Но это же совершенно невозможно! Это же миф!

– Мой коллега немного вышел из себя, – сказал Оскайн. – Королева говорит, что один раз атаны столкнулись с сияющими.

– Кто они такие? – спросил Спархок.

– Норкан прав, – ответил Оскайн. – Сияющие – мифические существа. Именно об этом я рассказывал вам в Чиреллосе. Наш враг насылает повсюду ужасы из легенд и сказок. Сияющие – то же самое, что вампиры, вурдалаки и огры. Ваше величество не будет против, если мы с Норканом расспросим обо всем, а потом изложим вам суть дела? – обратился он к Элане.

– Как вам будет угодно, ваше превосходительство, – согласилась она.

Тамульцы заговорили быстрее, и королева Бетуана твердо и кратко отвечала на их вопросы. Спархок определенно чувствовал, что она куда более умная и властная особа, чем ее супруг. Все еще держа на коленях принцессу Данаю, она говорила быстро и четко, и в ее глазах светилось напряженное внимание.

– Судя по всему, – сказал наконец Оскайн, – наш враг проделывает в Атане то же, что и в других местах, и даже с некоторыми добавлениями. Солдаты из прошлого ведут себя так же, как ваши древние ламорки в Эозии и те киргаи и кинезганцы, которые напали на нас в лесу западнее Сарсоса. Они атакуют, начинается бой, и когда гибнет их вожак, все они исчезают, оставляя только мертвых. Тролли не исчезают. Их приходится убивать всех до единого.

– А «сияющие»? – спросил Келтэн.

– О них ничего не известно, – ответил Оскайн. – Атаны бегут от них.

– Что?! – потрясенно воскликнул Стрейджен.

– Сияющих страшатся все, милорд, – пояснил Оскайн. – Рядом с ними все страшные истории о вампирах, вурдалаках и ограх – не более чем детские сказочки.

– Могу я немного поправить вас, ваше превосходительство? – мягко осведомился Улаф. – Мне бы не хотелось вас встревожить, но огры существуют на самом деле. У нас в Талесии они встречаются повсеместно.

– Вы, верно, шутите, сэр Улаф.

– Ни в малейшей степени. – Улаф снял с головы рогатый шлем. – Вот это – рога огра. – Он постучал пальцем по изогнутым украшениям на шлеме.

– Быть может, у вас в Талесии водится существо, которое вы зовете огром, – с сомнением заметил Оскайн.

– Двенадцати футов ростом? С рогами, клыками и когтями? Ведь это описание огра, верно?

– Ну…

– Вот такие водятся у нас в Талесии. Если это и не огры, мы все равно будем их так называть, пока вы не отыщете нам настоящих.

Оскайн с ужасом уставился на него.

– Огры не так уж плохи, ваше превосходительство. Тролли причиняют нам куда больше неприятностей – видимо, потому, что питаются мясом. Огры едят все, но предпочитают обедать древесиной, а не человечиной. Предпочитают они клены – быть может, потому, что древесина у кленов сладковатая. Голодный огр способен проломить насквозь ваш дом, лишь бы добраться до клена, который вырос на заднем дворе.

– Неужели он говорит серьезно? – воззвал Оскайн к прочим эленийцам. Улаф порой производил на лю дей именно такое впечатление.

Тиниен протянул руку и постучал костяшками mi изогнутым рогам на шлеме Улафа.

– По крайней мере, это не шутка, ваше превосходительство, – сказал он. – И наводит нас на некоторые размышления. Если огры существуют на самом деле, нам, возможно, придется пересмотреть свои взгляды на вампиров, вурдалаков и этих самых сияющих. Похоже, в нынешних обстоятельствах нам придется надолго забыть о слове «невозможно».

– Но это так, Миртаи, – настаивала принцесса Даная.

– Так, да не так, Даная, – терпеливо отвечала атана. – Элана только символически моя мать.

– Все в мире символично, Миртаи, – возразила Даная. – Все, что бы мы ни делали, имеет и другое значение. Нас окружают символы. Что бы ты об этом ни думала, а у нас одна и та же мама, и это делает нас сестрами.

Отчего-то для Данаи это утверждение было очень важным. Спархок сидел рядом с Сефренией в углу большой комнаты в доме короля Андрола. Его дочь настойчиво добивалась признания своего родства с Миртаи, а баронесса Мелидира и камеристка Эланы наблюдали за этой сценой.

Миртаи мягко улыбнулась.

– Ну ладно, Даная, – сдалась она, – если тебе нравится так думать, пускай мы будем сестрами.

Даная взвизгнула от восторга и, вспрыгнув на руки к Миртаи, осыпала ее жаркими поцелуями.

– Ну разве она не прелесть? – рассмеялась баронесса Мелидира.

– Да, баронесса, – пробормотала Алиэн, и ее гладкий лоб прорезала морщинка. – Я, наверное, никогда не смогу понять, как это происходит. Сколько бы я за ней ни присматривала, она вечно исхитряется испачкаться. – Девушка указала на ножки Данаи, покрытые пятнами травяного сока. – Порой мне начинает казаться, что она прячет среди игрушек корзинку с травой и, стоит мне отвернуться, натирает ею ноги – просто так, чтобы помучить меня.

Мелидира улыбнулась.

– Принцесса просто любит побегать босиком, Алиэн, – сказала она. – Разве тебе никогда не хотелось сбросить башмачки и пробежаться по траве?

Алиэн вздохнула.

– Я на службе, баронесса, – ответила она. – Я не должна подчиняться таким капризам.

– Ты чересчур правильная, Алиэн, – заметила баронесса. – Как же девушке развлекаться, если она время от времени не будет подчиняться своим капризам?

– Я здесь не для того, чтобы развлекаться, баронесса, а для того, чтобы исполнять свои обязанности. Мой первый наниматель объяснил мне это досконально. – Алиэн поднялась и, подойдя к «сестрам», коснулась плеча Данаи. – Пора купаться, принцесса, – сказала она.

– А это обязательно?

– Да.

– Но купание – это лишние хлопоты. Я ведь все равно испачкаюсь.

– Мы постараемся всеми силами избежать этого, ваше высочество.

– Делай, как она говорит, Даная, – сказала Миртаи.

– Хороню, дорогая сестра, – вздохнула Даная.

– Правда, интересный разговор? – шепотом спросил Спархок у Сефрении.

– О да, – согласилась маленькая женщина. – И часто она вот так выдает себя?

– Я что-то не понял, о чем ты говоришь.

– Она не должна так рассуждать о символах в присутствии язычников.

– Мне бы хотелось, Сефрения, чтобы ты нас так не называла.

– А разве ты не язычник?

– Смотря с такой точки зрения. Что такого важного в символах, что она должна помалкивать о них?

– Дело не в самих символах, Спархок. Дело в том, как она о них рассуждает и что этим выдает.

– И что же?

– Что она смотрит на мир совсем не так, как мы. Для нее в мире существуют понятия, которых мы никогда не сможем постичь.

– Что ж, поверю тебе на слово. Кстати, а ты и Миртаи теперь тоже сестры? Я хочу сказать – если Миртаи сестра Данаи и ты сестра Данаи, стало быть, вы – сестры?

– Все женщины – сестры, Спархок.

– Это обобщение, Сефрения.

– Как ты наблюдателен, если заметил это. В комнату вошел Вэнион.

– Где Элана? – спросил он.

– Разговаривает с Бетуаной, – ответил Спархок.

– Кто служит им переводчиком?

– Девушка из Дарсаса, одна из тех атанов, что привел с собой Энгесса. О чем ты хотел поговорить с Эланой?

– Думаю, мы отправимся в путь завтра. Мы с Энгессой и Оскайном побеседовали с королем Андролом. Оскайн считает, что нам нужно поспешить в Материон. Он не хочет заставлять императора ждать. Энгесса отсылает свои легионы в Дарсас, а сам отправится с нами, главным образом потому, что он говорит по-эленийски лучше большинства атанов.

– Я рада, – сказала Миртаи. – Энгесса теперь мой отец, и нам надо лучше узнать друг друга.

– Ты наслаждаешься всем этим, Вэнион, – наполовину укоризненно заметила Сефрения.

– Мне этого недоставало, – признался он. – Почти всю свою жизнь я был в центре событий. Не думаю, чтобы мне было суждено провести остаток дней списанным в архив.

– Разве ты не был счастлив, когда мы жили вдвоем?

– Конечно был, Сефрения. Я бы с радостью согласился прожить так весь отпущенный мне срок, но мы больше не вдвоем. Внешний мир вмешался в нашу жизнь, Сефрения, и у нас есть обязательства, от которых невозможно отказаться. Однако у нас все же остается время друг для друга.

– Ты так уверен в этом, Вэнион?

– Я постараюсь, чтобы это было так, любовь моя.

– Может, нам уйти и оставить вас одних? – с лукавой усмешкой осведомилась Миртаи.

– Чуть попозже, – хладнокровно ответила Сефрения.

– Не слишком ли мало нас останется без атанов Энгессы? – спросил Спархок.

– Король Андрол позаботится об этом, – заверил его Вэнион. – Не тревожься, Спархок. Твоя жена дорога всем нам ничуть не меньше, чем тебе. Мы не допустим, чтобы с ней что-нибудь случилось.

– Мы можем сразу отбросить возможность преувеличений, – сказала Сефрения. – Это совершенно не в характере атанов.

– Это верно, – согласился Спархок. – Они воины, приученные к точным докладам.

Вэнион и Заласта согласно кивнули. Был вечер, и все четверо вышли побродить за городскими стенами, чтобы обсудить ситуацию в отсутствие Оскайна и Норкана. Не то чтобы они не доверяли тамульцам – просто они собирались поговорить о вещах, которые тамульский разум просто не в состоянии был воспринять.

– Наш противник, вне всякого сомнения, бог, – твердо сказал Заласта.

– Как небрежно он говорит об этом, – заметил Вэнион. – Заласта, неужели ты так привык воевать с богами, что стал легкомысленно относиться к этому занятию?

Заласта усмехнулся.

– Я только определил нашу проблему, лорд Вэнион. Воскрешение целой армии решительно находится за пределами человеческих возможностей. Можешь поверить мне на слово. Я сам как-то пытался это проделать, и беспорядок получился немыслимый. Несколько недель у меня ушло только на то, чтобы загнать всех воскрешенных назад в землю.

– Мы и прежде воевали с богами, – пожал плечами Вэнион. – Пятисотлетнее противостояние с Азешем что-нибудь да значит.

– И кто же теперь легкомыслен? – осведомилась Сефрения.

– Я только определил решение нашей проблемы, любовь моя, – ответил он. – Именно для таких ситуаций и были созданы рыцари церкви. Тем не менее нам просто необходимо узнать, кто наш враг. У всякого бога есть свои почитатели, и наш враг неизбежно должен использовать в своих замыслах тех, кто ему поклоняется. Когда мы узнаем, кто он такой, мы узнаем и кто его приверженцы. Мы никак не сможем разрушить его замыслы, пока не будем знать, с кем воюем. Или я говорю банальности?

– Верно, – согласился Спархок, – зато логичные. Мне особенно по душе мысль об уничтожении приверженцев нашего противника. Если мы нападем на них, он вынужден будет отвлечься от своих замыслов и сосредоточиться на защите своих почитателей. Сила бога целиком и полностью зависит от количества его приверженцев. С каждым убитым приверженцем он будет неуклонно становиться слабее.

– Варвар, – обвинила Сефрения.

– Вэнион, скажи ей, чтобы перестала! – пожаловался Спархок. – Она сегодня уже назвала меня и язычником, и варваром.

– А разве ты не тот и не другой? – спросила она.

– Может быть, но зачем же говорить об этом так открыто?

– С тех пор как вы в Сарсосе рассказали мне о троллях, больше всего меня тревожит их присутствие в Дарезии, – сказал Заласта. – Они явились не из прошлого, но лишь недавно пришли сюда из своих исконных земель в Талесии. Я плохо знаю троллей, но мне всегда казалось, что они очень привязаны к своей родине. Что могло склонить их к переселению?

– Улаф озадачен, – отозвался Спархок. – Полагаю, талесийцы были так рады избавиться от троллей, что не дали себе труда задуматься, куда и зачем те девались.

– Тролли обычно не действуют сообща, – сказала Сефрения. – Один тролль мог по собственной воле покинуть Талесию, но ему ни за что не удалось бы уговорить остальных последовать за ним.

– Ты намекаешь на весьма неприятную возможность, любовь моя, – заметил Вэнион. Все четверо переглянулись.

– Могли они каким-то образом выбраться из Беллиома? – спросил Вэнион у Сефрении.

– Не знаю, Вэнион. Спархок уже как-то спрашивал меня об этом. Я не знаю, какое заклинание использовал Гвериг, чтобы загнать в Беллиом Троллей-Богов. Заклинания троллей совершенно непохожи на наши.

– Стало быть, мы не можем знать, заключены ли они до сих пор в Беллиоме или выбрались оттуда? Сефрения мрачно кивнула.

– То, что тролли собрались вместе и одновременно покинули свои исконные земли, говорит о том, что некто обладающий достаточной властью приказал им поступить так, – задумчиво проговорил Заласта.

– И этим некто вполне могут быть Тролли-Боги. – Вэнион помрачнел не хуже Сефрении. – Никому другому тролли не стали бы подчиняться. – Он вздохнул. – Что же, мы хотели знать, кто наш противник. Похоже, теперь мы это знаем.

– Ты, Вэнион, сегодня просто брызжешь весельем и радостью, – кисло заметил Спархок, – но я бы все же хотел получить более конкретные доказательства, прежде чем объявлять войну троллям.

– Как тебе удалось укротить Троллей-Богов в Земохе, принц Спархок? – спросил Заласта.

– Я использовал Беллиом.

– Судя по всему, тебе придется сделать это еще раз. Надеюсь, ты прихватил его с собой? Спархок быстро глянул на Сефрению.

– Разве ты ему не сказала? – изумленно спросил он.

– Ему необязательно было знать об этом, дорогой. Если помнишь, Долмант хотел, чтобы мы сохранили это в тайне.

– Стало быть, принц Спархок, ты не взял с собой Беллиом, – заключил Заласта. – Ты оставил его в безопасном месте в Симмуре?

– Да, мудрый, – хмуро ответил Спархок, – в безопасном месте – это верно, но не в Симмуре.

– Так где же он?

– После того как мы уничтожили Азеша, мы бросили Беллиом в море.

Лицо Заласты залила смертельная бледность.

– На дно самого глубокого в мире океана, – прибавила Сефрения.

ГЛАВА 21

– Это случилось на северном побережье, Элана-королева, – переводил Норкан ответ Бетуаны. – Косматые, которых вы зовете троллями, приходили по зимнему льду большими отрядами в течение последних двух лет. Вначале наши подданные принимали их за медведей, но оказалось, что это не так. Поначалу они избегали нас, а из-за снега и тумана их трудно было рассмотреть. Когда их стало больше, они осмелели. Только когда убили одного из них, мы поняли, что это вовсе не медведи.

Король Андрол не присутствовал при этом разговоре. Андрол не отличался развитым интеллектом и предпочитал, чтобы государственными делами занималась его супруга. Король атанов выглядел весьма внушительно, но лучше всего он чувствовал себя во время церемоний, где исключались неожиданности.

– Спроси ее, видели ли троллей южнее, – шепнул жене Спархок.

– Почему ты сам ее об этом не спросишь?

– Давай не будем отступать от этикета. Формально это ваша беседа, и я не думаю, что остальные должны принимать в ней участие. Мне как-то не хочется случайно нарушить какое-нибудь правило, о котором мы не имеем понятия.

Элана задала вопрос, и Оскайн перевел его.

– Нет, – повторил Норкан ответ Бетуаны. – Тролли, судя по всему, обосновались в лесах вдоль северных нагорий. Насколько нам известно, глубже в Атан они еще не забредали.

– Предупреди ее, что тролли очень хорошо умеют таиться в лесу, – сказал Улаф.

– Мы тоже, – был ответ.

– Спроси ее, не сочтет ли она оскорблением несколько тактических советов, – продолжал генидианский рыцарь. – Мы, талесийцы, частенько сталкиваемся с троллями и научены горьким опытом.

– Мы всегда рады выслушать совет опытного воина, – ответила королева атанов.

– Когда мы в Талесии встречаем троллей, мы обычно с расстояния осыпаем их стрелами, – сообщил Улаф Элане. – Тролля трудно убить стрелой – у него слишком густая шерсть и толстая шкура, – но стрелы могут их немного задержать, если повезет, конечно. Тролли гораздо, гораздо проворнее, чем может показаться с виду, и у них очень длинные руки. Моргнуть не успеешь, а тролль уже выдернет тебя из седла.

Повинуясь этикету, Элана повторила эти слова.

– И что же тогда делает тролль? – Лицо Бетуаны выражало живейшее любопытство.

– Первым делом отрывает голову, а уж потом съедает остальное. Тролли почему-то не едят человеческих голов.

На этой реплике Элана слегка поперхнулась.

– Мы не применяем лук на войне, – перевел Норкан напевную тамульскую речь королевы. – Мы только охотимся с луком на добычу, которая предназначена для еды.

– Что же, – отозвался Улаф с некоторым сомнением, – тролля, конечно, можно съесть, если так уж захочется, но за вкус я не ручаюсь.

– Это я отказываюсь повторять, сэр Улаф! – воскликнула Элана.

– Спроси у нее, приемлемы ли для атанов дротики, – предложил Тиниен.

– Вполне приемлемы, – ответил Норкан уже от своего имени. – Я видел, как атаны упражнялись с ними. Бетуана быстро заговорила с ним.

– Ее величество, – сказал наконец Норкан, – попросила меня перевести вкратце. Солнце уже высоко, и она знает, что вам пора ехать. Оскайн говорил, что вы намерены ехать дорогой, которая ведет в Лебас, город в Тамуле. Атанское общество разделено на кланы, и у каждого клана свои земли. В пути на восток вы будете пересекать земли разных кланов. Для одного клана пересечь границу владений другого – тяжкое нарушение этикета, а здесь, в Атане, таких нарушений избегают любой ценой.

– Интересно, с чего бы это? – пробормотал Стрейджен.

– Оскайн, – сказал Норкан, – как только доберешься до цивилизованных мест, пошли мне десятка два императорских гонцов с быстрыми конями. Ее величество хочет, чтобы связь с Материоном в эти трудные времена не прерывалась.

– Хорошая идея, – согласился Оскайн.

Затем Бетуана поднялась, возвышаясь над всеми присутствующими. Она нежно обняла Элану, затем Миртаи, явственно давая понять, что им пора продолжать свое путешествие на восток.

– Я навсегда сохраню в памяти эту встречу, дорогая Бетуана, – сказала Элана.

– И я тоже, дорогая моя сестра-королева, – ответила Бетуана на почти безупречном эленийском наречии.

Элана улыбнулась.

– Я уж гадала, как долго ты намерена скрывать, что знаешь наш язык, Бетуана, – сказала она.

– Так ты знала? – удивилась Бетуана.

Элана кивнула.

– Очень трудно не выдать выражением лица или глаз, что понимаешь то, что тебе сейчас переведут. Почему ты хранишь в секрете свое знание эленийского?

– Время, которое нужно переводчику, чтобы преобразовать твои слова в человеческую речь, можно использовать для того, чтобы обдумать ответ, – пожала плечами Бетуана.

– Весьма полезная тактика, – восхищенно признала Элана. – Жалко, что я не могу применить ее в Эозии, ведь там все говорят по-эленийски.

– Завяжи уши, – посоветовал Улаф.

– Неужели он обязательно должен говорить такое? – пожаловалась Элана Спархоку.

– Это всего лишь предложение, ваше величество, – пожал плечами Улаф. – Притворитесь, что вы оглохли, и велите кому-нибудь выделывать пальцами кренделя перед вашим носом – якобы он переводит.

Элана сердито уставилась на него.

– Что за чушь, Улаф! Ты хоть представляешь себе, как это все нелепо и неудобно?

– Я же сказал, ваше величество, что это всего лишь предложение, – мягко ответил Улаф. – Я не говорил, что оно окажется хорошим.

После официального прощания, которое опять-таки было устроено главным образом ради Миртаи, королева и ее эскорт выехали из Атаны по восточной дороге в Лебас. Как только город исчез из виду, Оскайн, который на сей раз предпочел ехать верхом, предложил Спархоку, Стрейджену и Вэниону проехать вперед, чтобы побеседовать с другими рыцарями. Они нашли своих друзей в передних рядах отряда. Тиниен развлекал их изрядно приукрашенной и скорее всего выдуманной историей любовного приключения.

– В чем дело? – спросил Келтэн, когда Спархок и его спутники присоединились к ним.

– Минувшим вечером мы со Спархоком беседовали с Заластой и Сефренией, – ответил Вэнион. – Мы решили, что надо бы поделиться плодами наших размышлений – так, чтобы не слышала Элана.

– Звучит зловеще, – заметил светловолосый пандионец.

– Не совсем, – усмехнулся Вэнион. – Наши умозаключения пока еще туманны, а тревожить королеву, покуда у нас нет полной уверенности, не стоит.

– Так нам, стало быть, есть о чем тревожиться, лорд Вэнион? – осведомился Телэн.

– Всегда найдется о чем потревожиться, – заметил брату Халэд.

– Мы пришли к заключению, что наш противник – бог, – сообщил Вэнион. – Уверен, что все вы более или менее уже сами об этом догадались.

– Неужели тебе и впрямь было так необходимо приглашать меня в это путешествие? – жалобно спросил у Спархока Келтэн. – Я не очень-то умею справляться с богами.

– А кто умеет-то?

– Ты, например. В Земохе ты потрудился неплохо.

– Наверное, мне просто повезло.

– Вот как мы рассуждали, – продолжал Вэнион. – Все вы снова видели эту тень и облако. По крайней мере внешне они очень похожи на проявление чьей-то божественной сути, а что касается армий из прошлого – ламорков и киргаев, – воскресить их было бы не под силу смертному. Заласта сказал нам, что сам однажды пытался это сделать и у него ничего не вышло. Уж если он не справился, мы можем быть уверены, что это не удастся ни одному человеку в мире.

– Логично, – согласился Бевьер.

– Благодарю тебя. Далее, какое-то время тому назад все тролли покинули Талесию и появились здесь, в Атане. Мы более или менее сошлись на том, что тролли не поступили бы так, если б им не приказал тот, кому они не могут не подчиниться. Совокупно с явлением тени это прямо указывает на Троллей-Богов. Сефрения не уверена в том, что они навечно заперты в Беллиоме, так что нам пришлось примириться с тем, что они каким-то образом могли выбраться на свободу.

– Что-то это не очень похоже на историю с хорошим концом, – кисло заметил Телэн.

– Да, – согласился Тиниен, – история выходит мрачноватая.

Вэнион поднял руку.

– Дальше будет хуже, – заверил он. – Мы сошлись на том, что все эти заговоры с явлением древних героев, разжиганием национализма и тому подобным были бы не под силу одним Троллям-Богам. Непохоже, чтобы они имели какое-то представление о политике, так что, я полагаю, нам стоит обдумать возможность союза Троллей-Богов с кем-то еще. Некто – человек или бессмертный – занимается политикой, а Тролли-Боги обеспечивают грубую силу. Они повелевают троллями и воскрешают мертвецов.

– То есть их используют? – спросил Улаф.

– Похоже на то.

– Это чушь, лорд Вэнион, – откровенно заявил талесиец.

– Отчего же?

– А какой прок троллям от этого союза? С какой стати Тролли-Боги заключат с кем-то соглашение, если от него нет прока их приверженцам? Тролли не могут править миром, потому что никогда не смогут покинуть горы.

– Почему же нет? – спросил Берит.

– Из-за густой шерсти и толстой шкуры. Тролли могут жить только в холодных краях. Если тролля выставить на два дня под летнее солнышко, он попросту испустит дух. Их тела устроены так, чтобы сохранять тепло, а не избавляться от него.

– И впрямь, лорд Вэнион, – согласился Оскайн, – в твоей теории имеется значительный пробел.

– Я думаю, что мог бы найти объяснение этому, – сказал Стрейджен. – Наш враг – или враги – стремится переустроить мир, верно?

– Да, по крайней мере, его вершину, – подтвердил Тиниен. – До сих пор я не слыхал ни о ком, кто хотел бы перевернуть мир с ног на голову и поставить у власти крестьян.

– Возможно, это еще впереди, – усмехнулся Стрейджен. – Итак, наш безымянный друг желает изменить мир, но у него одного недостает силы перевернуть его вверх тормашками. Ему нужно могущество Троллей-Богов, но что может он пообещать троллям взамен их помощи? Чего хотят тролли превыше всего?

– Талесию, – мрачно ответил Улаф.

– Вот именно. Разве Тролли-Боги не ухватились бы за возможность уничтожить в Талесии всех стириков и эленийцев и вернуть полуостров в полное владычество троллей? Если кто-то стремится изгнать из мира младших богов Стирикума или по крайней мере провозглашает такую цель – разве для Троллей-Богов она не будет заманчива? Ведь это младшие боги первыми прогнали их, из-за младших богов им пришлось прятаться. Это, конечно, чистой воды предположения, но допустим, что наш приятель нашел способ освободить Троллей-Богов из Беллиома. Затем он предложил им союз, посулив очистить от эленийцев и стириков Талесию – а возможно, и все северное побережье обоих континентов – в обмен на их помощь. Тролли получают север, а наш приятель – остальной мир. Будь я троллем, такая сделка показалась бы мне весьма соблазнительной .

– Пожалуй, он прав, – признал Улаф.

– Его объяснение отвечает и на мои сомнения относительно этой теории, – подтвердил Бевьер. – Возможно, между нашим приятелем и Троллями-Богами нет конкретного соглашения, но что-то между ними явно существует. Что же мы тогда должны сделать?

– Разорвать этот союз, – ответил Спархок.

– Это не так-то легко, когда один из союзников неизвестен, – заметил Келтэн.

– Зато нам хотя бы отчасти известен другой, так что можно сосредоточиться на нем. Твоя теория, Вэнион, несколько сужает мои расчеты. Думаю, что мне все же придется объявить войну троллям.

– Что-то я не понимаю, что здесь к чему, – признался Оскайн.

– Боги, ваше превосходительство, черпают силу из своих приверженцев и почитателей, – пояснил Бевьер. – Чем больше их, тем сильнее бог. Если Спархок начнет убивать троллей, Тролли-Боги тотчас почувствуют это. Если он убьет достаточно много троллей, они откажутся от союза. У них не будет иного выхода, если им хочется жить, а мы еще в Земохе обнаружили, что Тролли-Боги очень любят жизнь. Они сломались мгновенно, когда Спархок пригрозил им, что уничтожит Беллиом вместе с ними.

– Да, они тотчас проявили небывалую тягу к согласию, – подтвердил Спархок.

– Вас ожидает истинное удовольствие, господа, – заметил Улаф. – Война с троллями – это очень, очень весело.

В этот вечер они стали лагерем на ночь на лугу близ буйного горного ручья, который прорыл себе в горах глубокое ущелье. Внизу склоны ущелья густо поросли лесами, выше они круто примыкали к гряде обрывистых утесов, высившихся на добрую сотню футов над краем склонов. Хорошая оборонительная позиция, заметил сам себе Спархок, разглядывая лагерь. Вечер в ущелье наступил рано, и в сгущающихся сумерках пылали желтым пламенем костры, на которых стряпали ужин; дым от костров, синеватый и колеблющийся, уносился с ночным ветерком вниз по течению ручья.

– Могу я поговорить с тобой, принц Спархок? – Это был Заласта. В сумерках отчетливо белело его стирикское одеяние.

– Конечно, мудрый.

– Боюсь, что я пришелся не по нраву твоей жене, – сказал маг. – Она старается быть вежливой, но ее неприязнь ко мне очевидна. Может быть, я чем-то оскорбил ее?

– Не думаю, Заласта.

Чуть заметная горькая усмешка тронула губы стирика.

– Значит, это то, что мои соплеменники называют «эленийский недуг».

– Сомневаюсь. Я сам воспитывал ее и сумел втолковать ей, что извечные предрассудки эленийцев не имеют под собой оснований. Ее отношение к стирикам происходит от моего, а рыцари церкви любят стириков – особенно пандионцы, потому что нашей наставницей была Сефрения. Мы все обожаем ее.

– Да, – улыбнулся маг, – это я заметил. Мы и сами здесь не безгрешны. Наша неприязнь к эленийцам почти так же лишена здравого смысла, как ваша неприязнь к нам. Стало быть, нелюбовь твоей жены ко мне может происходить и из иной причины.

– Вполне вероятно, мудрый, что виной всему твой акцент. Моя жена – сложная натура. Она очень умна, но и ей случается поступать вопреки здравому смыслу.

– В таком случае мне лучше не мозолить ей глаза. Отныне я поеду верхом. То, что мы сидим рядом в карете, лишь усиливает ее неприязнь. Мне и прежде доводилось делать общее дело с людьми, которые относились ко мне неприязненно, и это мне не так уж и мешало. Как-нибудь на досуге я постараюсь завоевать ее сердце. – Заласта коротко улыбнулся. – Я очень хорошо умею завоевывать сердца, когда мне этого хочется. Он посмотрел в глубь ущелья, где в надвигающейся темноте белели пенные перекаты горного ручья.

– Принц Спархок, существует ли хоть малейшая возможность вернуть Беллиом? – уже серьезно спросил он. – Боюсь, что без него мы находимся в весьма невыгодном положении. Нам просто необходимо нечто до такой степени могущественное, чтобы уравновесить наши силы с целой компанией богов. Волен ли ты сказать мне, где именно ты бросил Беллиом в море? Возможно, я сумел бы помочь тебе достать его.

– Я волен говорить об этом безо всяких ограничений, мудрый, – невесело ответил Спархок. – В ограничениях нет нужды, потому что я ни малейшего понятия не имею, где находится это море. Место выбирала Афраэль, и она же устроила все так искусно, что мы не смогли узнать, где находимся. Можешь задать этот вопрос ей, только я могу побиться об заклад, что она тебе не ответит.

Заласта усмехнулся.

– Она все же чуточку своенравна, верно? – сказал он. – Но несмотря на это, мы все любили ее.

– Да, верно, ты ведь вырос в одном селении с ней и Сефренией.

– Это так, и я горжусь тем, что могу называть их своими друзьями. Держаться на равной ноге с Афраэль было и увлекательно, и очень нелегко. У нее весьма живой ум. Она объяснила тебе причину, по которой желала сохранить в тайне местонахождение Беллиома?

– Не слишком внятно, но мне думается, она сочла, что Беллиом чересчур опасен, чтобы оставлять его на свободе. Он куда более вечен, чем сами боги, и, видимо, намного могущественнее их. Я не стал бы и пытаться вообразить себе, где и когда он зародился, но, похоже, это один из тех стихийных духов, которые принимали участие в сотворении вселенной. – Спархок улыбнулся. – Когда я узнал об этом, то изрядно перетрусил. Я носил в шести дюймах от сердца то, что способно зажигать новые солнца. Мне кажется, я могу понять, отчего Афраэль побаивается Беллиома. Она как-то сказала нам, что боги не могут ясно видеть будущее, и она не знает, что может произойти, если Беллиом попадет в дурные руки. Мы с ней уже нешуточно рисковали уничтожить весь мир, только бы Беллиом не попал в руки Азеша. Афраэль хотела спрятать Беллиом там, где бы никто не мог до него добраться.

– Она совершила ошибку, принц Спархок.

– На твоем месте я бы ей этого не говорил. Она может решить, что ты ее критикуешь. Заласта улыбнулся.

– Афраэль знает меня и не сердится, когда мне вздумается покритиковать ее. Если, как ты говоришь, Беллиом – одна из тех стихий, которые творили вселенную, ему нужно позволить продолжать свой труд. Без этого вселенная будет несовершенна.

Спархок пожал плечами.

– Афраэль сказала, что этот мир не будет существовать вечно. В назначенный срок он разрушится, и тогда Беллиом обретет свободу. Человеческий разум содрогается от одной этой мысли, но мне думается, что целые эпохи, прошедшие с того мгновения, когда Беллиом попал в ловушку этого мира, и до мгновения, когда наше солнце взорвется и мир погибнет в огне – не более чем один миг для духа, заточенного в Беллиоме.

– У меня самого, принц Спархок, перехватывает дух при мысли о вечности и бесконечности Беллиома, – признался Заласта.

– Думаю, мудрый, что нам придется смириться с тем, что Беллиом потерян для нас навсегда, – сказал Спархок. – Согласен, положение у нас весьма невыгодное, но помощи, похоже, нам ждать неоткуда. Боюсь, что придется справляться собственными силами.

Заласта вздохнул.

– Вероятно, ты прав, принц Спархок, но нам жизненно необходим Беллиом. Наша победа или поражение целиком зависят от этого камня. Думаю, нам стоит обратиться к Сефрении. Нужно убедить ее потолковать с Афраэлью. Сефрения имеет большое влияние на свою сестру.

– Я это уже заметил, – кивнул Спархок. – Какими были они обе в детстве?

Заласта помолчал, глядя в надвинувшуюся тьму.

– С рождением Афраэли наше селение переменилось, – проговорил он. – Мы сразу поняли, что она не обычное дитя. Все младшие боги обожают ее. Среди них она единственный ребенок, и за многие эры ее избаловали просто немыслимо. – Заласта слабо усмехнулся. – Искусство быть ребенком она довела до совершенства. Детей всегда любят, но Афраэль так искусно склоняет людей полюбить ее, что может растопить наитвердейшее сердце. Боги всегда получают то, что хотят, но Афраэль еще и вынуждает нас делать то, что ей хочется, из любви к ней.

– Это я тоже заметил, – мрачно вставил Спархок.

– Сефрении было около девяти, когда на свет появилась ее сестра, и с того мгновения, когда она впервые увидела Богиню-Дитя, она всю свою жизнь посвятила служению ей. – При этих словах в голосе мага промелькнула странная нотка боли. – У Афраэли почти не было младенчества, – продолжал он. – Она родилась с умением говорить – во всяком случае, так казалось – и невероятно скоро начала ходить. Ей неудобно было проходить через младенчество, а потому она просто перешагнула через такие досадные мелочи, как режущиеся зубки или наука ползания. Она хотела быть ребенком, а не младенцем. Я был несколькими годами старше Сефрении и уже погрузился в учебу, однако пристально наблюдал за ними обеими. Нечасто ведь подворачивается возможность понаблюдать, как растет богиня.

– Весьма редко, – согласился Спархок. Заласта улыбнулся.

– Сефрения все время проводила со своей сестрой. Очевидно было с самого начала, что между ними существует некая особая связь. Одна из странностей Афраэли такова, что она принимает подчиненное положение, присущее ребенку. Она богиня и могла бы повелевать, но не делает этого. Ей почти доставляет удовольствие, когда ее распекают. Она послушна – когда ей это выгодно, но порой становится совершенно невозможной – быть может, для того, чтобы напомнить окружающим, кто она такая на самом деле. – Спархок вспомнил стайку фей, опылявших цветы в дворцовом саду в Симмуре. – Сефрения была здравомыслящим ребенком и казалась старше своих лет. Подозреваю, что Афраэль еще до своего рождения готовила сестру к ее миссии. Сефрения стала Афраэли самой настоящей матерью. Она заботилась о ней, кормила ее, купала – что вызывало иногда ожесточенные споры между ними. Афраэль терпеть не может купаний, да они ей на самом деле и ни к чему – она ведь может заставить грязь исчезнуть, если пожелает. Не знаю, заметил ли ты, но на ногах у нее всегда пятна травяного сока, даже когда травы вовсе нет. По каким-то причинам, которых я постичь не в состоянии, ей нужны эти пятна. – Стирик вздохнул. – Афраэли было около шести, когда Сефрении и в самом деле пришлось заменить ей мать. Мы трое гуляли в лесу, когда толпа пьяных эленийских крестьян напала на селение и перебила всех его жителей.

У Спархока перехватило дыхание.

– Это кое-что объясняет, – пробормотал он, – хотя и приводит к другим необъяснимым вещам. Что подвигло Сефрению после такой трагедии взяться за тяжкий труд обучения многих поколений пандионских рыцарей?

Заласта пожал плечами.

– Вероятно, так приказала ей Афраэль. Не заблуждайся на ее счет, принц Спархок. Афраэль может притворяться ребенком, но на самом деле она отнюдь не дитя. Она послушна, когда ей это выгодно, но не забывай, что окончательные решения принимает всегда именно она, и неизменно получает то, чего хочет.

– Что было после того, как уничтожили ваше селение? – спросил Спархок.

– Какое-то время мы бродили в лесу, а потом нас приняло другое стирикское селение. Как только я удостоверился в том, что девочкам больше ничто не угрожает, я отправился продолжать свои занятия. Я не виделся с ними много лет, и когда мы встретились снова, Сефрения уже стала той прекрасной женщиной, какой ты знаешь ее сейчас. Афраэль тем не менее оставалась ребенком, ни на день не став старше со времен нашего детства. – Заласта вновь вздохнул. – Время, которое мы провели вместе детьми, было счастливейшим в моей жизни. Воспоминания о нем посейчас укрепляют и ободряют меня в трудную минуту.

Он поглядел на небо, где уже загорались первые звезды.

– Прости, принц Спархок, но я покину тебя. Сегодня вечером мне хочется остаться наедине с моими воспоминаниями.

– Конечно, Заласта, – ответил Спархок, дружески положив руку на плечо стирика.

– Мы обожаем его, – сказала Даная.

– Почему же тогда ты скрывать от него, кто ты такая?

– Не знаю, отец. Может быть, потому, что у девушек должны быть свои секреты.

– Знаешь, это довольно бессмысленно.

– Да, но я и не обязана поступать осмысленно. В том-то и состоит приятная сторона всеобщего обожания.

– Заласта считает, что нам необходим Беллиом. – Спархок решил перейти прямо к делу.

– Нет, – очень твердо сказала Афраэль. – Я затратила слишком много времени и сил, укрывая его в безопасном месте, чтобы сейчас извлекать его на свет, едва переменится погода. Заласта всегда стремится в подобных случаях применить больше силы, чем требуется на самом деле. Если все, с чем нам предстоит иметь дело, – Тролли-Боги, мы управимся и без Беллиома. – Спархок открыл было рот, собираясь возразить, но она подняла руку. – Это мне решать, Спархок.

– Я могу отшлепать тебя и заставить передумать, – пригрозил он.

– Не можешь, если только я сама тебе это не позволю. – Афраэль помолчала и вздохнула. – Тролли-Боги все равно не будут долго нам докучать.

– Вот как?

– Тролли обречены, – пояснила она печально, – а когда их не станет, лишатся силы и Тролли-Боги.

– Отчего же тролли обречены?

– Потому что они не могут измениться, Спархок. Нравится нам это или нет, но таков уж этот мир. Те, кто существует в нем, должны меняться – или сгинуть. Так произошло с древними людьми. Им на смену пришли тролли, потому что те не могли измениться, а теперь наступает очередь троллей. Природа их такова, что для жизни им нужно много свободного пространства: на одного тролля около двадцати лиг в поперечнике. И этот кусок земли он ни за что не станет делить с другим троллем. Для них на земле осталось слишком мало места. Мир населен эленийцами, и вы вырубаете леса, чтобы строить жилища и расчищать поля для посевов. Будь люди только стириками, тролли еще сумели бы выжить. Стирики не вырубают лесов. – Она усмехнулась. – Отнюдь не потому, что мы так любим деревья, – просто ваши топоры лучше наших. С той минуты, как вы, эленийцы, открыли секрет изготовления стали, тролли – и Тролли-Боги – обречены.

– Это прибавляет веса предположению, что Тролли-Боги могли заключить союз с нашим врагом, – заметила Сефрения. – Если они понимают, что происходит, они, вероятно, приходят в отчаяние. Само их существование зависит от того, выживут ли тролли.

– Это объясняет кое-какие мучившие меня неясности, – пробормотал Спархок.

– И какие же? – спросила Сефрения.

– Если наряду с Троллями-Богами против нас действует кто-то еще, в том-то и причина различий, которые я все время ощущаю. Меня не оставляет чувство, что сейчас все происходит не совсем так, как в прошлый раз. Скажем так: слишком много бросается в глаза несоответствий. Главное несоответствие в том, что все эти сложнейшие интриги с древними героями наподобие Дрегната и Айячина чересчур тонки для Троллей-Богов. – Он скорчил унылую гримасу. – Однако тут же возникает другой вопрос. Как удалось нашему неведомому противнику убедить Троллей-Богов помогать ему, если он даже не может им растолковать, что делает и почему?

– Если я предложу тебе простейшее решение, это не заденет твою честь? – осведомилась Даная.

– Не думаю.

– Тролли-Боги знают, что они не очень умны, и тот, кого ты зовешь «нашим приятелем», крепко держит их в своих руках. Если они не станут помогать ему, он всегда может загнать их обратно в Беллиом, чтобы они провели еще пару миллионов лет в шкатулке на дне океана. Возможно, он просто говорит Троллям-Богам, что они должны сделать, даже не трудясь объяснять зачем и почему. Все остальное время он позволяет им бродить на свободе и развлекаться на свой манер. Шум, который они устраивают, превосходно скрывает его собственные делишки.

Спархок ошеломленно уставился на нее и в конце концов рассмеялся.

– Я люблю тебя, Афраэль! – воскликнул он и, подхватив ее на руки, крепко расцеловал.

– Он такой милый мальчик, – просияв, сообщила сестре маленькая богиня.

Двумя днями позже погода резко переменилась. В нескольких сотнях лиг на востоке, над Тамульским морем, заклубились тяжелые тучи, и небо вдруг помрачнело, нависло низко и грозно. Не прибавил хорошего настроения и «сбой связи», из тех, что так часто случаются в правительственных затеях. Они доехали до границ владений очередного клана, отмеченных просекой в несколько сотен ярдов шириной, и там обнаружили, что никакой эскорт их не поджидает. Атаны соседнего клана, которые сопровождали их сюда, не могли пересекать этой границы и с неподдельным беспокойством все время оглядывались на спасительную полосу леса.

– Между этими кланами вражда, Спархок-рыцарь, – мрачно пояснил Энгесса, – и входить дальше чем на пятьсот шагов на пограничную полосу между ними – весьма серьезное нарушение обычая.

– Тогда вели им отправляться домой, атан Энгесса, – сказал Спархок. – Нас тут вполне достаточно, чтобы защитить мою королеву, а я не хочу стать зачинщиком клановой войны только из-за того, что пытался сохранить приличия. Скоро появятся атаны из другого клана, так что опасность нам не угрожает.

Энгесса выслушал его с некоторым сомнением, однако поговорил с предводителем сопровождавших отряд атанов, и вскоре те с явным облегчением растворились в лесу.

– Что теперь? – спросил Келтэн.

– Как насчет завтрака? – отозвался Спархок.

– Я уж думал, тебе это никогда в голову не придет.

– Пусть рыцари и пелои соберутся вокруг кареты и разводят костры. Я сообщу Элане. – Спархок направил коня к карете.

– Где эскорт? – резко спросила Миртаи. С тех пор как атана стала взрослой, властности и привычки командовать у нее только прибавилось.

– Боюсь, что они опаздывают, – ответил Спархок. – Я решил, что мы можем позавтракать, пока будем их дожидаться.

– Замечательная мысль, Спархок! – просиял Эмбан.

– Мы так и думали, ваша светлость, что вам она понравится. Атаны будут здесь к тому времени, когда мы покончим с завтраком.

Однако завтрак был съеден, а эскорт так и не появился. Спархок расхаживал туда и назад, все больше разъяряясь от бесплодного ожидания.

– Довольно! – рявкнул он наконец. – Собирайтесь, мы едем дальше!

– Мы ведь должны ждать, Спархок, – напомнила ему Элана.

– Только не на открытой местности. И кроме того, я не намерен рассиживаться здесь два дня в ожидании, покуда некий клановый вождь переварит доставленное ему послание.

– Думаю, друзья мои, нам лучше поступить, как он говорит, – обратилась Элана к своим спутникам. – Я хорошо знаю эти признаки – мой любимый становится вспыльчив.

– Вспыльчивеет, – поправил Телэн.

– Что ты сказал? – переспросила Элана.

– Вспыльчивеет, – повторил Телэн. – Спархок всегда вспыльчив. Просто сейчас он становится вспыльчивее обычного, значит – Вспыльчивеет. Надо очень хорошо его знать, чтобы уловить разницу.

– Ты действительно вспыльчивеешь, любовь моя? – поддразнила Элана мужа.

– По-моему, Элана, такого слова вообще нет. Давайте трогаться в путь. Дорога хорошо размечена, так что мы вряд ли заблудимся.

За пограничной просекой росли темные кедры, чьи раскидистые ветви опускались до самой земли, так что дальше чем на несколько ярдов разглядеть что-то в лесу было невозможно. Тучи, наплывавшие с запада, сгустились, и в лесу стало темно, как в сумерки. Воздух был душен и неподвижен, и чем дальше отряд углублялся в лес, тем громче и назойливей становилось нытье москитов.

– Обожаю таскать доспехи в краю москитов, – с неподдельной веселостью заметил Келтэн. – Я так и вижу, как орды этих маленьких кровососов расселись вокруг и крошечными молоточками пытаются выправить погнутые жала.

– На самом деле они и не пытаются пробить жалом твои доспехи, сэр Келтэн, – отозвался Заласта. – Их привлекает твой запах, а я вовсе не думаю, что хоть одно живое существо в мире находит привлекательным аромат эленийских доспехов.

– Ты лишаешь меня всего удовольствия, Заласта.

– Извини, сэр Келтэн.

С востока докатился глухой отдаленный рокот.

– Замечательный венец совершенно испорченного дня, – заметил Стрейджен, – славненькая буря с ворохом молний, воющим ветром и проливным дождем.

И тогда, словно вторя далекому рокоту, где-то в невидимом лесном распадке раскатился хриплый и яростный рык. Тотчас же с другой стороны отозвалось точно такое же рычание.

Сэр Улаф разразился потоком ругательств.

– В чем дело? – спросил Спархок.

– Разве ты не узнал? – спросил талесиец. – Ты уже слышал это однажды – на озере Вэнн.

– Что это за рев? – встревоженно спросил Халэд.

– Сигнал для нас возводить укрепления! В лесу тролли!

ГЛАВА 22

– Это, конечно, не совершенство, друг Спархок, – с сомнением говорил Кринг, – но вряд ли у нас есть время искать что-то получше.

– Он прав, Спархок, – согласился Улаф. – Время для нас сейчас – самое главное.

Пелои прочесали окрестный лес в поисках подходящей оборонительной позиции. Учитывая то, как тревожно они чувствовали себя в лесу, всадники Кринга проявили в этих поисках немалое мужество.

– Можешь ты описать это место подробнее? – спросил Спархок у бритоголового доми.

– В этом ущелье только один выход, друг Спархок, – отвечал Кринг, нервно ощупывая рукоять своей сабли. – Посередине ущелья тянется сухое русло реки. Судя по всему, заполняется оно только весной. В дальнем конце ущелья я разглядел карнизы водопадов. Под карнизами – пещера, где можно спрятать женщин и где удобно отбиваться, если дела пойдут совсем плохо.

– А я думал, дела и так из рук вон плохи, – заметил Тиниен.

– Какой ширины вход в ущелье? – напряженно спросил Спархок.

– Сам вход примерно две сотни шагов в ширину, – сказал Кринг, – но если пройти немного дальше, он сужается почти до двадцати шагов, а потом расширяется снова – в некое подобие каменного бассейна там, где высохшие водопады.

– Недостаток ущелья в том, что там мы окажемся взаперти, – заметил Келтэн. – Не успеем оглянуться, как тролли выберутся на склоны ущелья и примутся швырять камни нам на головы.

– Разве у нас есть выбор? – спросил у него Тиниен.

– Нет, конечно, но об этом, по-моему, стоило упомянуть.

– Другого подходящего места нет? – спросил Спархок у доми.

– Несколько прогалин, – пожал плечами Кринг. – И пара холмиков, на которые можно смело махнуть рукой.

– Значит, остается только ущелье, – мрачно заключил Спархок. – Надо поспешить туда и как следует укрепить проход в самом узком месте.

Рыцари сгрудились вокруг кареты и двинулись напролом через лес. Карета подпрыгивала на корнях и кочках, а кое-где пришлось оттаскивать с дороги поваленные деревья. Ярдов через пятьсот, однако, деревья поредели, и местность стала полого подниматься вверх.

Спархок верхом на Фарэне подъехал к карете.

– Элана, – сказал он, – там, впереди, есть пещера. Люди Кринга не успели как следует осмотреть ее, и нам неизвестно, насколько она глубока.

– Какое это имеет значение? – спросила Элана. Лицо ее было бледнее обычного. Отдаленный рев троллей в лесу явно выбил ее из колеи.

– Это может быть очень важно, – ответил Спархок. – Когда окажетесь в пещере, пусть Телэн исследует ее. Если она достаточно глубока или там есть другие выходы на поверхность, у вас будет где укрыться на всякий случай. С вами пойдет Сефрения, а она сможет, если понадобится, завалить вход в пещеру или замаскировать боковой ход, чтобы тролли не сумели вас отыскать, если все же они прорвутся через наши ряды.

– Почему бы нам всем тогда не укрыться в пещере? Вы с Сефренией каким-нибудь заклинанием закрыли бы вход, и мы могли бы отсидеться там, покуда троллям не надоест нас разыскивать.

– Кринг говорит, что пещера, похоже, невелика. Он послал людей поискать еще одну, но пока что в нашем распоряжении есть только эта. Если подвернется что-то получше, мы изменим наши планы, но сейчас нам остается только одно. Ты со всеми женщинами, патриархом Эмбаном и послом Оскайном укроешься в пещере. С вами пойдет Телэн, а Берит и еще восемь-десять рыцарей будут прикрывать вход в пещеру. И, пожалуйста, Элана, не спорь со мной. Сейчас приказываю я. В Чиреллосе ты согласилась подчиняться мне в таких случаях.

– Он прав, ваше величество, – подтвердил Эмбан. – Мы сейчас нуждаемся в полководце, а не в королеве.

– Может, я вам в тягость, господа? – саркастически осведомилась она.

– Ни в коей мере, моя королева, – льстиво заверил Стрейджен. – Ваше присутствие вдохновит нас на небывалые подвиги. Мы ослепим вас своей доблестью и отвагой.

– Я была бы счастлива притвориться ослепленной, если бы всего этого можно было избежать, – с тревогой в голосе проговорила она.

– Боюсь, что для этого тебе пришлось бы вначале уговорить троллей, – сказал Спархок, – а тролли с большим трудом поддаются уговорам – особенно голодные.

Хотя положение было нелегкое, Спархок меньше, чем обычно, тревожился за безопасность жены. Сефрения будет рядом и защитит ее, а если дела и впрямь пойдут совсем худо, Афраэль тоже позаботится о ней. Спархок знал – его дочь не допустит, чтобы с матерью что-то случилось, даже если для этого ей придется обнаружить свою истинную сущность.

Бесспорно, у ущелья как оборонительной позиции были свои недостатки, и самый очевидный – тот, на который так бесцеремонно указал Келтэн. Если тролли поверху проберутся на склоны ущелья и окажутся над их головами, вся их оборона очень скоро пойдет прахом. Келтэн не уставал повторять это, и в его репликах отчетливо проступало: «Я же говорил!»

– По-моему, Келтэн, ты переоцениваешь смышленость троллей, – наконец возразил ему Улаф. – Они ринутся прямо на нас, потому что мы для них – еда, а не враги. Добрый ужин для них куда важнее, чем победа в бою.

– Ты, Улаф, нынче так и сыплешь веселыми мыслями, – сухо заметил Тиниен. – Как по-твоему, сколько там, в лесу, троллей?

– Трудно сказать, – пожал плечами Улаф. – Пока что я слышал десять разных голосов – скорее всего, это вожаки семей. Стало быть, всего там троллей сотня или около того.

– Могло быть и хуже, – сказал Келтэн.

– Ненамного, – возразил Улаф. – Сотня троллей способна причинить серьезное беспокойство всей армии Воргуна.

Бевьер, знаток укреплений и оборонительных сооружений, обследовал ущелье.

– В сухом русле полно камней для бруствера, – сообщил он, – и молодой лесок, который пригодится для кольев. Как ты думаешь, Улаф, долго еще нам ждать атаки?

Улаф поскреб подбородок.

– То, что мы остановились, дает нам передышку, – сказал он. – Будь мы на ходу, они уже давно напали бы, но сейчас им, скорее всего, понадобится время, чтобы собрать свои силы. Однако, Бевьер, тебе, пожалуй, придется пересмотреть свои тактические приемы. Тролли не собираются осыпать нас стрелами, так что бруствер нам вряд ли понадобится. Скорее он будет помехой нам, чем троллям. Наше преимущество заключается в наших конях – и копьях. Нам обязательно нужно любой ценой удерживать троллей на расстоянии. Пожалуй, острые колья неплохо подойдут для этой цели. Тролль всегда выбирает кратчайший путь к добыче – в данном случае, к нам. Если мы завалим камнями вход в ущелье в самом узком месте – так, чтобы остался только очень узкий проход, – тролли смогут продираться через него только по одному-два, а это будет нам существенным подспорьем. Нам ведь совершенно ни к чему, чтобы они навалились на нас все разом. Эх, хотел бы я, чтобы у нас была хотя бы дюжина Кьюриковых арбалетов!

– Один у меня есть, сэр Улаф, – сообщил Халэд.

– А у многих рыцарей есть луки, – сообщил Бевьер.

– Значит, мы замедлим их продвижение с помощью кольев – чтобы легче было забросать их стрелами? – предположил Тиниен.

– Это наилучший план, – подтвердил Улаф. – Если есть хоть малейшая возможность избежать рукопашной схватки с троллями – лучше ею воспользоваться.

– В таком случае, – сказал Спархок, – принимаемся за дело.

Весь следующий час в ущелье жарко кипела работа. Узкий проход сузили еще больше, завалив булыжниками из речного русла, а перед этой баррикадой торчал целый лес заостренных кольев. Колья расставляли отнюдь не в беспорядке. Вдоль склонов ущелья они торчали так густо, что продраться сквозь них было совершенно невозможно, зато проход, который вел внутрь ущелья, в каменный бассейн и к высохшим водопадам, был утыкан лишь редкими кольями – чтобы заманить тварей именно на эту дорогу. Пелои Кринга отыскали густые заросли куманики, повыдергивали с корнем колючий кустарник и набросали его на густо утыканной кольями земле, чтобы еще больше замедлить продвижение троллей.

– А что там делает Халэд? – спросил Келтэн, который, пыхтя и отдуваясь, волок огромный камень.

– Что-то строит, – ответил Спархок.

– Самое подходящее время разбивать лагерь!

– Халэд – здравомыслящий молодой человек. Я уверен, что он не станет тратить время на чепуху.

Через час они оглядели плоды своего труда. Проход сузился футов до восьми, не больше, а земля по сторонам от него была щедро утыкана кольями высотой по грудь взрослому человеку, укрепленными таким образом, что они неуклонно выведут троллей на единственно верную дорогу. Тиниен, однако, прибавил к этому пейзажу еще одно украшение. По его приказу несколько альсионцев загоняли в землю посреди дороги колышки, а затем обстругивали их концы.

– Тролли ведь не носят обуви? – спросил Тиниен у Улафа.

– Чтобы сделать троллю башмаки, нужна половина коровьей шкуры, – пожал плечами Улаф, – а тролли обычно съедают корову вместе со шкурой, так что кожи у них вечно нехватка.

– Превосходно. Мы хотим задержать их в центре ущелья, но никак не намерены облегчать им продвижение. Босиком тролли вряд ли смогут бежать по этим колышкам – во всяком случае, после первых нескольких ярдов.

– Мне это нравится, Тиниен, – ухмыльнулся Улаф.

– Не могли бы вы, господа, отойти в сторонку? – окликнул их Халэд. Он обтесал пару гибких молодых деревьев, получив столбы чуть выше человеческого роста, и поперек их прикрепил третье деревце. Затем он привязал веревку к концам поперечины и туго натянул ее, получив подобие огромного лука. Оттянутая до предела тетива была привязана к еще одному столбу, и на ней лежал десятифутовый дротик.

Спархок и его друзья отступили к краям узкого прохода, и Халэд полоснул кинжалом по веревке, оттягивавшей «лук». Дротик с пронзительным свистом сорвался с тетивы и глубоко воткнулся в ствол дерева в добрых ста ярдах дальше по ущелью.

– Мне все больше нравится этот мальчишка, – ухмыльнулся Келтэн. – Он почти так же хорошо мастерит всякие штуки, как его отец.

– Да, – согласился Спархок, – семейство многообещающее. Теперь надо расставить лучников так, чтобы они свободно простреливали этот проход.

– Верно, – кивнул Келтэн. – А что потом?

– Потом мы будем ждать.

– Вот эту часть осады я ненавижу больше всего. Отчего бы нам не перекусить – просто так, чтобы убить время?

– Разумеется.

Буря, которая все утро собиралась на востоке, подошла ближе, и бурлящие тучи отливали зловещим лилово-черным цветом. В завесе туч вспыхивали молнии, и по всему небу перекатывалось ворчание грома, с каждым ударом сотрясая землю.

Они ждали. В неподвижном воздухе царила духота, и рыцари обливались потом под тяжелыми доспехами.

– Что еще мы можем придумать? – спросил Тиниен.

– Я соорудил несколько примитивных катапульт, – отозвался Бевьер. – Это всего лишь согнутые молодые деревца, так что они смогут швырять лишь некрупные камни и на небольшое расстояние.

– Когда речь идет о драке с троллями, всякая помощь – благо, – сказал Улаф. – Чем больше троллей мы выведем из строя, прежде чем они до нас доберутся, тем меньше их останется для рукопашной.

– Боже милостивый! – воскликнул Тиниен.

– Что такое? – встревоженно спросил Келтэн.

– Кажется, один из них только что мелькнул на краю леса. Они и впрямь такие огромные?

– Девять футов или около того? – небрежно осведомился Улаф.

– Да, по меньшей мере.

– Для троллей это обычный рост, а кроме того, они весят от тридцати пяти до пятидесяти стоунов.

– Ты шутишь! – недоверчиво воскликнул Келтэн.

– Подожди немного, и сам сможешь убедиться, сколько весит тролль. – Улаф оглядел своих друзей. – Тролля очень трудно убить, – предостерег он. – Шкура у них прочная, а череп толщиной почти в полдюйма. Когда они возбуждены, то не обращают внимания на раны. Если мы ввяжемся в близкий бой, старайтесь калечить их. В драке с троллем нельзя рассчитывать на чистое убийство, так что всякая отрубленная рука по меньшей мере уже не вцепится в ваше горло.

– Они чем-нибудь вооружены? – спросил Келтэн.

– В основном дубинками. Тролли не слишком ловко обращаются с копьем. У них плохо сгибаются локти, и им трудно наносить колющие удары.

– Это уже кое-что.

– Но очень немного, – заверил его Тиниен.

И они продолжали ждать, вслушиваясь в приближавшиеся раскаты грома.

Минут через десять на опушке леса показались еще несколько троллей, явно разведчики, которые своим рыком созывали остальных. До сих пор единственным троллем, которого видел Спархок, был Гвериг – а Гвериг был карликом и к тому же уродцем. Спархок понял, что должен срочно переменить свою оценку троллей. Они были, как и говорил Улаф, футов девяти ростом и покрыты бурой косматой шерстью. С невероятно длинными руками: их огромные ладони свисали ниже колен. У них были жестокие зверовидные лица с массивными надбровными дугами, из ощеренных ртов торчали клыки, маленькие, глубоко посаженные глазки горели зловеще и алчно. Сутулясь и переваливаясь, они трусили вдоль опушки, даже не пытаясь особенно таиться, и Спархок разглядел, что их длинные руки служат им недурным подспорьем в передвижении – порой тролли опирались на руку, как на третью ногу, порой хватались за дерево, чтобы половчее выпрямиться. Их движения, плавные и даже в чем-то грациозные, говорили о невиданном проворстве.

– Как по-вашему, мы готовы? – спросил Улаф.

– Я бы мог потерпеть еще немного, – отозвался Келтэн.

– И сколько же?

– Лет сорок-пятьдесят, пожалуй, будет достаточно. Что ты задумал?

– Я заметил около пятнадцати троллей, – ответил рослый талесиец. – Они появляются один за другим, чтобы присмотреться к нам, а это значит, что остальные затаились за деревьями. Я бы мог их немного подразнить. Если тролля хорошенько разозлить, он уже не соображает, что делает, впрочем, тролли и в спокойном состоянии никогда не отличались сообразительностью. Мне бы хотелось вызвать их на необдуманные действия. Я от души обложу их руганью, они начнут вопить и завывать, а потом, обезумев от ярости, выскочат из леса. Тогда они станут легкой мишенью для лучников, а если несколько троллей и прорвутся к нам, по ним ударят всадники с копьями. Нам удастся прикончить не одного тролля, прежде чем остальные опомнятся. Я решительно склонен уменьшить их число, а разъяренный тролль становится хорошей мишенью.

– Ты полагаешь, мы сможем прикончить достаточно троллей, чтобы отпугнуть остальных? – спросил Келтэн.

– Я бы на это не рассчитывал, но кто знает? Все возможно. Прежде я бы мог поклясться, что невозможно повстречать сотню троллей, даже бегущих в одном направлении, так что нынешняя ситуация для меня совершенно внове.

– Прежде чем мы что-то предпримем, – сказал Спархок, – я должен поговорить с остальными.

Он отошел туда, где стояли со своими конями рыцари и пелои. Рядом с Вэнионом он увидел Энгессу, Стрейджена и Кринга.

– Мы готовы начать, – сообщил им Спархок.

– Ты не собираешься пригласить троллей? – осведомился Стрейджен. – Или веселье начнется без них?

– Улаф хочет попробовать подвигнуть их на опрометчивые действия, – пояснил Спархок. – Колья замедлят их продвижение, и они станут легкой добычей для наших лучников. Нам бы очень хотелось немного проредить их ряды. Если им все же удастся прорваться, мы встретим их копьями. – Я ни в коей мере не хочу оскорбить тебя, доми, но не мог бы ты не сразу ввязываться в бой? Улаф говорит, что троллей очень трудно убить. Дело это грязное, но ведь кто-то должен им заняться и добить раненых после нашей атаки.

На лице Кринга явственно отразилось отвращение.

– Мы сделаем это, друг Спархок, – наконец согласился он, – но только ради нашей дружбы.

– Я высоко ценю это, Кринг. Как только Улаф достаточно разъярит троллей и они бросятся в бой, те из нас, кто сейчас находится у баррикады, вернутся и сядут на коней, чтобы присоединиться к атаке. Да, кстати – если из тролля торчит сломанное древко копья, это еще не означает, что он выведен из строя. Лучше всего воткнуть в него еще пару копий – просто так, спокойствия ради. Я пойду скажу дамам, что мы начинаем, а потом – примемся за дело.

– Я иду с тобой, – сказал Вэнион, и они зашагали вверх по ущелью, к пещере.

Берит с небольшой группой молодых рыцарей охранял вход в пещеру.

– Они идут? – встревоженно спросил юноша, увидев Спархока и Вэниона.

– Мы видели нескольких разведчиков, – ответил Спархок. – Мы намерены довести их до бешенства, чтобы они не мешкали с атакой. Если уж сражения с ними не избежать, я предпочту сражаться при свете дня.

– И прежде, чем начнется буря, – добавил Вэнион.

– Не думаю, что тролли сумеют прорваться, – сказал Спархок молодому рыцарю, – но будь наготове. Если дела пойдут худо, отступайте в пещеру.

Берит кивнул.

Из пещеры вышли Элана, Телэн и Сефрения.

– Они идут? – от волнения голос Эланы звучал слегка пронзительно.

– Нет еще, – ответил Спархок. – Впрочем, это лишь вопрос времени. Мы хотим немного их подразнить. Улаф полагает, что сумеет настолько разъярить их, что они сорвутся в атаку прежде, чем будет готова вся стая. Мы бы предпочли не драться со всеми троллями разом. – Он взглянул на Сефрению. – Ты готова сотворить одно-два заклинания?

– Смотря какие заклинания.

– Сможешь ты так запечатать вход в пещеру, чтобы тролли не смогли добраться до вас?

– Пожалуй, смогу, а если нет – я всегда успею попросту обрушить вход.

– Это лучше прибереги на тот случай, если не останется ничего другого. И подожди, покуда в пещеру отступят Берит и его рыцари.

Нарядная одежда Телэна была измазана грязью.

– Что-нибудь нашел? – спросил у него Спархок.

– Берлогу, в которой зимовал медведь, – пожал плечами мальчик. – Пришлось поползать по узким ходам. Там есть еще парочка ходов, которые я хочу исследовать.

– Выбери из них тот, что получше. Если Сефрении придется обрушить вход в пещеру, я хочу, чтобы вы все могли отсидеться в безопасном месте.

Телэн кивнул.

– Будь осторожен, Спархок, – крепко обняв его, сказала Элана.

– Непременно, любовь моя.

Сефрения также обняла Вэниона, эхом повторив напутствие Эланы.

– А теперь ступайте, – сказала она.

– Хорошо, матушка, – хором ответили Спархок и Вэнион.

Оба рыцаря зашагали назад, к баррикаде.

– Ты осуждаешь меня, Спархок? – угрюмо спросил Вэнион.

– Это не мое дело, друг мой.

– Я и не спрашивал, твое ли это дело. Я спросил, осуждаешь ли ты меня. Ты же знаешь, другого пути у нас не было. Законы наших народов не позволили бы нам заключить брак.

– Не думаю, Вэнион, что эти законы применимы к вам. У вас есть одна близкая подружка, которая не признает никаких законов, если ей это удобно. – Он улыбнулся старому другу. – По правде говоря, я даже доволен. Мне опостылело смотреть, как вы двое маялись от тоски.

– Спасибо, Спархок. Я и не хотел таиться от кого бы то ни было. Впрочем, я ведь все равно никогда не смогу вернуться в Эозию.

– Я бы не сказал, что это такая уж большая потеря. Вы с Сефренией счастливы – а прочее не важно.

– Тут я согласен. Тем не менее, когда вернешься в Чиреллос, постарайся как можно мягче сообщить это известие. Боюсь, Долмант взовьется до небес, когда услышит об этом.

– Возможно, он еще удивит тебя, Вэнион.

***

С некоторым изумлением Спархок обнаружил, что еще не забыл тролльего языка. Улаф, дерзко встав посредине узкого прохода, во все горло выкрикивал лесу похожие на рычание слова.

– О чем он говорит? – с интересом осведомился Келтэн.

– Это трудно перевести, – отозвался Спархок. – Тролльи оскорбления по большей части касаются естественных отправлений.

– Ох ты. Я уже жалею, что спросил.

– Ты бы куда горше пожалел, если б я перевел, – хмыкнул Спархок и тут же заморгал, услышав особенно отвратительное ругательство, которым Улаф только что осчастливил троллей.

Тролли, судя по всему, относились к оскорблениям весьма серьезно. В отличие от людей, они явно неспособны были пропускать мимо ушей это традиционное предисловие к битве, а потому разражались воем при каждой новой реплике великана-генидианца. Несколько троллей выскочили на опушку, брызгая слюной и топая ногами от ярости.

– Когда они атакуют? – спросил Тиниен у своего рослого светловолосого друга.

– С троллями никогда не угадаешь, – ответил Улаф. – Не думаю, чтобы они привыкли сражаться отрядом. Не могу сказать наверняка, но, скорее всего, один из них потеряет терпение раньше остальных и бросится на нас. А последуют ли за ним другие – кто знает. – И он прорычал гигантским тварям, бесившимся на опушке, еще одно оскорбление.

Один из троллей завизжал от бешенства и рванулся вперед на трех ногах, переваливаясь и размахивая увесистой дубинкой, которую он сжимал в свободной руке. Вначале один тролль, потом еще несколько последовали за ним.

Спархок оглянулся, проверяя в последний раз, как расставлены лучники. Он заметил, что Халэд отдал свой арбалет одному из молодых пандионцев и стоял у своей наскоро состряпанной машины, хладнокровно посматривая вдоль древка дротика.

Тролль, мчавшийся впереди всех, уже яростно молотил дубинкой по заостренным кольям, однако гибкие молодые деревца лишь гнулись под его ударами и выпрямлялись снова. Взбешенный тролль задрал морду к небу и разразился разочарованным воем.

Халэд рассек веревку, оттягивавшую его гигантский лук. Обструганные деревца резко распрямились с почти мелодичным гулом, и дротик, пролетев по длинной плавной дуге, с сочным чмоканьем вонзился в широкую косматую грудь тролля.

Тот отпрянул и тупо уставился на древко дротика, торчащее из его груди, потрогал его пальцем, словно пытаясь понять, откуда взялась здесь эта штуковина. Затем тролль тяжело осел на землю, и изо рта его хлынула кровь. Он неловко ухватился обеими руками за древко и дернул. Новый поток крови хлестнул изо рта, тролль вздохнул и завалился набок.

– Отличный удар! – похвалил Келтэн оруженосца Спархока, который с помощью двоих молодых пандионцев уже перезаряжал свой немудреный механизм.

– Передай лучникам, – откликнулся Халэд, – тролли застревают возле кольев. Они, похоже, не могут сообразить, что бы это значило, и становятся отменной мишенью.

– Верно. – Келтэн отбежал к лучникам, расставленным на одном склоне ущелья, Бевьер направился к другому склону.

Полдюжины троллей, которые бежали за первым троллем, точно не заметили его гибели и все так же дружно мчались прямо на заостренные колья.

– У нас могут быть сложности, Спархок, – заметил Тиниен. – Если тролли не привыкли сражаться вместе, они не обратят внимания, что кого-то из них убили. Улаф говорит, что тролли не умирают естественной смертью, а потому вообще не понимают, что такое смерть. Не думаю, чтобы они обратились в бегство только потому, что мы прикончим нескольких их соплеменников. Боюсь, это совсем не то, что сражаться с людьми. Тролли будут продолжать атаку, пока мы не перебьем всех. Возможно, нам придется пересмотреть нашу тактику, чтобы принять в расчет и это.

На опушке между тем появились еще несколько троллей, и Улаф продолжал методично осыпать их ругательствами.

Вернулись Келтэн и Бевьер.

– Мне тут вот что пришло в голову, – сказал Келтэн. – Улаф, среди этих троллей есть самки?

– Вполне возможно.

– Как отличить самок от самцов?

– А тебе что, не терпится?

– Тьфу, гадость какая. Просто я не хочу убивать женщин.

– Женщин? Келтэн, это же не люди, а тролли. Самку можно отличить от самца, только если при ней детеныши – или если подберешься к ней совсем близко, а это не самая лучшая идея. Дикая свинья оторвет тебе голову с той же легкостью, что и вепрь.

И генидианец продолжал выкрикивать оскорбления.

Еще несколько троллей присоединились к атаке, а затем раскатился оглушительный рев, и вся опушка леса точно взорвалась косматыми тварями. Не промешкав ни мига, они примкнули к атакующим.

– Вот оно! – удовлетворенно заключил Улаф. – Теперь в дело ввязалась вся стая. В седло, господа!

Они бегом вернулись к ожидавшим боя рыцарям, а между тем сириникийцы, управлявшие импровизированными катапультами Бевьера, и пандионцы у придуманного Халэдом гигантского лука принялись методично обстреливать приближавшихся троллей. Лучники на склонах ущелья обрушили на косматое войско ливень стрел. Несколько троллей рухнули, изрешеченные стрелами, но прочие мчались дальше, словно не замечая, что в них попали.

– Вряд ли мы можем рассчитывать на то, что они отступят и обратятся в бегство только потому, что погибли несколько их товарищей, – заметил Спархок Вэниону, вскакивая в седло Фарэна.

– Товарищей? – изумился Стрейджен. – Спархок, у троллей не бывает товарищей. Они и к самкам своим относятся не слишком-то нежно.

– Я клоню к тому, что все решится в одном сражении, – пояснил Спархок. – Второй атаки, скорее всего, не будет. Тролли просто будут напирать на нас, покуда не прорвутся через заслон или покуда мы их всех не перебьем.

– Так лучше всего, друг Спархок, – по-волчьи ухмыльнулся Кринг. – Затянувшееся сражение – это такая скука, верно?

– Я бы сказал «неверно», а ты, Улаф? – мягко осведомился Тиниен.

Рыцари начали строиться с копьями наготове, а тролли между тем с ревом и воем продолжали мчаться вперед.

Полдюжины троллей, которые начали атаку, уже все были либо убиты, либо умирали, израненные стрелами, да и авангард воющей орды заметно редел под ливнем стрел. Однако тролли из задних рядов попросту топтали на бегу своих смертельно раненных соплеменников. Обильно роняя слюну и пену с ощеренных клыков, они все так же мчались в атаку.

Заостренные колья хорошо сыграли свою роль. После нескольких безуспешных попыток продраться через гущу острых кольев тролли вынуждены были проталкиваться в узкий проход, и почти вся орда нетерпеливо кружила за спиной вожаков, которые наткнулись на острые колышки Тиниена и волей-неволей замедлили свое продвижение. Даже самая выносливая в мире тварь не способна быстро бежать, когда у нее изранены ступни.

Спархок огляделся. Рыцари выстроились в колонну по четверо в ряд, выставив вперед копья. Тролли, хромая и ковыляя, продирались через узкий проход, и вот уже первые твари, тоже четверо в ряд, достигли конца прохода в каменный бассейн.

– Думаю, пора, – сказал Спархок и, приподнявшись в стременах, рявкнул: – Вперед!

Тактика, которую Спархок избрал для рыцарей церкви, была проста. Едва тролли выскакивали из узкого прохода, как рыцари по четверо в ряд мчались прямо на тварей. Они втыкали свои копья в передних троллей и тут же разъезжались, заворачивая по двое ко склонам ущелья, чтобы следующая четверка могла нанести свой удар. Отъехав с дороги, они возвращались в тыл колонны рыцарей, брали новые копья и снова по порядку продвигались к голове колонны. По сути, это была бесконечная атака, и Спархок очень гордился своей выдумкой. Против людей, быть может, такая тактика и не сработала бы, но оказалась весьма и весьма полезной в сражении с троллями.

В проходе постепенно росла груда косматых трупов. Троллю, как выяснилось, недостает коварства притворяться убитым. Он будет рваться в бой, пока не погибнет или не получит столь серьезных увечий, что и пошевелиться не сможет. После того как передние ряды троллей подверглись атаке нескольких рыцарских четверок, из иного тролля торчало по четыре, не меньше, копья – и тем не менее бестии упорно лезли вперед, топча окровавленные тела своих сородичей.

Спархок, Вэнион, Келтэн и Тиниен атаковали уже во второй раз. Они проткнули копьями свежих троллей, только что влившихся в кипящий яростью авангард, привычным отточенным рывком выдернули копья и разъехались ко склонам ущелья.

– Твой замысел работает недурно, – поздравил Келтэн своего друга. – Кони успевают отдохнуть между атаками.

– Так и было задумано, – мрачно отвечал Спархок, выдернув новое копье из груды, сваленной в арьергарде колонны.

Буря была уже совсем близко. Ветер пронзительно завывал среди деревьев, и ослепительно вспыхивали молнии, рассекая лиловые клубы туч.

И тогда из глубины леса донесся оглушительный рев.

– Во имя Господне! – воскликнул Келтэн. – Что это было? Что может так шуметь?

Что бы ни извергло этот рев, оно было огромно и приближалось к ним, проламываясь через лес. Ярящийся ветер, хлестнув по лицам рыцарей, прикрытым забралами, окатил их тошнотворной вонью.

– Воняет, точно в склепе! – крикнул Тиниен, стараясь перекричать шум бури и боя.

– Вэнион, – окликнул Спархок, – ты можешь разглядеть, что это такое?

– Нет, – отозвался магистр, – но что бы это ни было, оно очень, очень большое – ничего подобного я в жизни не видел.

И тут хлынул проливной дождь, заливая забрала рыцарей и наполовину скрывая от взгляда бегущих в атаку троллей.

– Не упускать их из виду! – гаркнул Спархок, срывая горло. – Не расслабляться!

Тролли все так же упорно пробивались в проход, меся грязь и неизменно оказываясь на линии атаки. Тактика Спархока оправдывала себя, хотя без потерь все же не обошлось. Нескольких коней сбили с ног дубинки разъяренных ранами троллей, и не один закованный в доспехи рыцарь уже лежал недвижно на залитой дождем земле.

И вдруг ветер резко стих и напор дождя ослаб – они оказались в неестественном затишье, именуемом « глазом бури «.

– Что это? – прокричал Тиниен, указывая куда-то за спины воющих троллей.

Одинокая, раскаленная добела искра, слепившая глаза ярче солнца, повисла над самой опушкой леса. На глазах у рыцарей она стала зловеще разрастаться, распухать, шириться, окруженная нестерпимо ярким лиловатым ореолом.

– Там что-то внутри! – вскрикнул Келтэн.

Спархок прищурился, напряженно всматриваясь в сердцевину слепящего лилового сияния, озарившего поле боя.

– Оно живое, – отрывисто бросил он, – и оно движется.

Шар лилового света распухал все сильнее, и по краям его брызнули языки оранжевого пламени.

В центре этого огненного шара был различим силуэт – некто в плаще с капюшоном, источавший зеленое свечение. Он вскинул руку, раскрыл ладонь – и с нее сорвалась жгучая ослепительно-яркая молния. Ее удар превратил в бесформенные угли сириникийского рыцаря вместе с конем.

И тогда, выдвинувшись из-за этого жгучего и зловещего света, на опушке леса возник гигантский чудовищный силуэт. Невозможно было даже представить себе живое существо таких размеров. Судя по всему, тварь несомненно принадлежала к ящерам – узкая, лишенная ушей голова, чешуйчатая безгубая морда, пасть, ощеренная рядами загибающихся зубов, короткая шея, узкие плечи и неожиданно маленькие передние лапы. Все прочее милосердно скрывали деревья.

– С этим невозможно драться! – прокричал Келтэн.

Зловещий силуэт в сердцевине лилово-оранжевого огненного шара снова вскинул руку. На мгновение он как бы сжался – и снова из его раскрытой ладони хлестнула молния. И оборвала полет, на полпути рассыпавшись дождем уже безвредных искр.

– Это ты сделал? – крикнул Вэнион Спархоку.

– Только не я, Вэнион. Я не настолько проворен.

И тут они услышали низкий вибрирующий голос, который выпевал стирикские слова. Спархок рывком развернул Фарэна.

Это был Заласта. Седовласый стирик стоял чуть поодаль, на крутом северном склоне ущелья, и в неверном свете бури его одеяние сверкало белизной. Он вскинул обе руки над головой, и его посох, который Спархок считал лишь показной безделушкой, искрился сейчас слепящей силой. Заласта резко опустил посох, указывая его концом на загадочный силуэт в лилово-оранжевом ореоле. Ослепительно-яркая искорка сорвалась с наконечника посоха, пролетела, шипя, над головами пелоев и рыцарей и взорвалась, ударившись об огненный край колдовского шара.

Силуэт в огненном шаре дрогнул, и вновь с его раскрытой ладони сорвалась молния, на сей раз нацеленная в Заласту. Стирик без малейшего усилия отразил ее посохом и тотчас ответил новой сверкающей искрой, которая так же рассыпалась, ударившись о пылающую оболочку шара.

И вновь загадочный противник, защищенный огненным ореолом, содрогнулся, на сей раз явственнее. Гигантская тварь за его спиной издала пронзительный вопль и попятилась в темноту.

Рыцари церкви застыли, потрясенно воззрившись на это пугающее противостояние.

– У нас полно своих дел, господа! – рявкнул Вэнион. – К бою!

Спархок потряс головой, пытаясь избавиться от наваждения.

– Спасибо, Вэнион, – сказал он. – Я, кажется, отвлекся.

– Повнимательней, Спархок, – резко бросил Вэнион тем же тоном, каким говорил многие годы назад во время тренировок, когда Спархок и Келтэн были еще послушниками.

– Слушаюсь, лорд магистр, – отозвался Спархок смущенным голосом подростка. Затем они переглянулись – и дружнорасхохотались.

– Как в старые добрые времена, – весело проговорил Келтэн. – Что ж, почему бы нам не продолжить охоту на троллей и предоставить все остальное Заласте?

И рыцари продолжили свой бесконечный бой, а над их головами продолжался поединок двух магов. Тролли напирали все так же яростно, но число их заметно сократилось, а груда мертвых тел изрядно замедляла их натиск.

Кровавый труд продолжался с не меньшим усердием, и воздух над головами сражавшихся трещал и вспыхивал колдовским огнем.

– Мне только кажется или наш лиловый приятель и впрямь побледнел? – осведомился Тиниен, когда они в очередной раз вернулись за новыми копьями.

– Его огонь начинает слабеть, – согласился Келтэн. – И ему все больше и больше времени нужно, чтобы сотворить новую молнию.

– Не расслабляйтесь, господа, – предостерег Вэнион. – Нам все еще предстоит управиться с троллями и этой ящерицей-переростком.

– Я изо всех сил стараюсь не думать об этом, – честно признался Келтэн.

И вдруг пурпурно-оранжевый шар так же внезапно, как прежде разрастался и распухал, начал сокращаться в размерах. Заласта усилил натиск, сверкающие искорки потоком неслись из его посоха, взрываясь на оболочке стремительно съеживавшегося огненного ореола, точно праздничный фейерверк.

А затем пылающий шар исчез.

Вопль восторга вырвался у пелоев, и тролли дрогнули.

Халэд со странно застывшим лицом зарядил свой немудреный механизм новым дротиком и ударом кинжала рассек веревку. Дротик сорвался с тетивы, словно отпущенная пружина, и в своем стремительном полете засветился, словно его подожгли. Сверкая огнем, он пролетел по высокой дуге – куда выше и дальше, чем до сих пор удавалось стрелять юноше.

Гигантский ящер, чья голова торчала над макушками деревьев, взревел, разинув жуткую пасть. Миг спустя пылающий дротик глубоко вонзился в грудь твари. Он ушел в плоть ящера почти целиком, и чудовище испустило оглушительный вопль боли и ярости, крошечными передними лапками безуспешно хватаясь за пылающее древко. А затем внутри монстра прозвучал тяжелый приглушенный удар, стесненный плотью ящера взрыв, от которого содрогнулась земля. Фонтан кровавого огня ударил из тела ящера, и его останки, исполосованные взрывом, опали в темноту леса.

Тогда на опушке леса возникло дрожащее облако, похожее на марево жаркого летнего полудня, и из этого облака проступило нечто. Это было всего лишь огромное лицо – уродливое, звероподобное, искаженное бешенством и разочарованием. Над оскаленной косматой пастью горели злобой глубоко посаженные свиные глазки.

Видение взревело, оглушая невольных зрителей, и Спархок содрогнулся. Чудовищный лик изрыгал слова на языке троллей! Тварь снова взревела, сотрясая громоподобным рыком деревья.

– Что это, во имя Божье? – закричал Бевьер.

– Гхворг, – ответил мрачно Улаф, – Тролль-Бог войны.

Бессмертная бестия вновь взревела – и исчезла бесследно.

ГЛАВА 23

С исчезновением Гхворга исчезло и всякое подобие согласия среди троллей. Как частенько говорил Улаф, они не привыкли действовать большими стаями, и когда их бог, поддерживавший некоторое единство между ними, сгинул, тролли вспомнили о привычной вражде друг с другом. Их натиск на рыцарей мгновенно ослаб – в рядах троллей завязались яростные стычки. В них ввязывалось все больше троллей, и скоро перед входом в ущелье кипела уже всеобщая свалка.

– И что теперь? – спросил Келтэн у Улафа.

– Конец, – пожал тот плечами, – во всяком случае, для нас. Тролли, впрочем, будут драться еще очень долго.

Кринг, судя по всему, пришел к тому же выводу, и его пелои целеустремленно направились к груде тролльих трупов, держа наготове сабли и копья.

Халэд, бледный, с невидящими глазами, все еще стоял возле своей машины. Затем он вздрогнул и очнулся.

– Что случилось? – спросил он, смятенно озираясь.

– Ты прикончил гигантского ящера, мой юный друг, – пояснил Тиниен. – Выстрел был впечатляющий.

– Я? Да я даже не помню, чтобы стрелял в него. Я был уверен, что он слишком далеко.

С крутого склона ущелья спустился Заласта. На его бровастом лице было написано явное удовлетворение.

– Боюсь, молодой господин, мне пришлось на время завладеть твоим разумом, – объяснил он оруженосцу Спархока. – Мне нужна была твоя машина, чтобы уничтожить эту тварь. Надеюсь, ты простишь меня – у меня не было времени получить твое согласие.

– Все в порядке, мудрый. Жаль, что я сам не видел этого выстрела. Что это была за бестия?

– Ее сородичи населяли землю миллионы лет назад, – ответил стирик, – задолго до того, как появились люди и даже тролли. Похоже, наш противник весьма даровит в воскрешении древних мертвецов.

– Это он был в огненном шаре? – спросил Келтэн.

– В этом я не могу быть уверен, сэр Келтэн. Судя по всему, наши враги отличаются разнообразием. Впрочем, если существо в шаре и не было нашим главным врагом, то это, вероятно, один из ближайших его пособников. Он весьма искусен.

– Давайте позаботимся о раненых, – резко сказал Вэнион. Сколько бы он ни утверждал, что магистр пандионцев теперь Спархок, привычка отдавать приказы оставалась в крови Вэниона.

– Хорошо бы наглухо завалить проход, – предложил Улаф, – на случай, если уцелевшим троллям вздумается ночью нанести нам неожиданный визит.

– Я сообщу дамам, что худшее уже позади, – сказал Спархок. Он развернул Фарэна и направился к пещере. С некоторым изумлением и куда большим негодованием он увидел, что Элана и ее спутницы стоят у входа в пещеру.

– Я же сказал тебе оставаться внутри, – упрекнул он жену.

– Но ты ведь не ожидал, что я послушаюсь?

– По правде говоря, ожидал.

– Жизнь полна маленьких разочарований, не так ли, Спархок? – с вызовом осведомилась Элана.

– Довольно, дети, – сухо сказала Сефрения. – Незачем выносить на публику домашние свары. Ссорьтесь с глазу на глаз.

– Разве мы ссоримся, Спархок? – спросила Элана.

– Только собирались.

– Прости, любимый, – покаянно извинилась она. – Я просто не могла усидеть в пещере, когда тебе угрожала такая страшная опасность. – Элана посуровела. – А сейчас я намерена проглотить свою королевскую гордость и признать, как сильно я ошибалась. Я совершенно неверно судила о Заласте. Сегодня он спас нас всех, верно?

– Во всяком случае, он нам не навредил, – согласился Телэн.

– Он был великолепен! – воскликнула королева.

– Он очень, очень искусен, – с гордостью сказала Сефрения. Почти бессознательно, должно быть, она держала на руках Данаю. Столетия сестринской любви сделали инстинктивным ее проявление у маленькой стирикской женщины.

– Что это была за жуткая рожа на опушке? – спросил сэр Берит с явным содроганием.

– Улаф говорит, что это Гхворг, Тролль-Бог войны, – ответил Спархок. – Я видел его в Земохе, в храме Азеша. Правда, тогда я не слишком к нему присматривался. У меня было другое на уме. – Он скорчил гримасу. – Ну что же, матушка, – обратился он к Сефрении, – похоже на то, что мы были правы. Заклинание Гверига оказалось не таким прочным, как мы предполагали. Тролли-Боги на свободе – по крайней мере, Гхворг. Меня удивляет, почему они не сбежали раньше. Если они могли выбраться из Беллиома, то почему не сделали этого в храме, когда я грозился уничтожить Беллиом?

– Возможно, им нужна была помощь, – пожала она плечами. – Возможно также, что наш враг заручился их поддержкой, взамен посулив им свободу. Нужно будет посоветоваться с Заластой – быть может, он что-то знает об этом.

В сражении с троллями было ранено больше рыцарей, чем вначале показалось Спархоку. Пятнадцать рыцарей погибли. Когда на ущелье опустился вечер, к Спархоку подошел Энгесса. Взгляд у него был жесткий.

– Я ухожу, Спархок-рыцарь, – отрывисто сказал он. Спархок удивленно взглянул на него. – Мне нужно поговорить со здешним кланом. То, что они вовремя не прибыли на границу – непростительная вина.

– Возможно, атан Энгесса, на то была причина.

– Не та причина, которую я мог бы счесть достаточной. Я вернусь утром и приведу воинов для охраны Эланы-королевы.

– В лесу тролли, Энгесса.

– Они мне не помешают, Спархок-рыцарь.

– Я просто хочу, чтобы ты был осторожен, атан Энгесса. Мне надоело хоронить друзей. Энгесса вдруг ухмыльнулся.

– В этом преимущество войны с троллями, Спархок-рыцарь. Не нужно хоронить убитых друзей. Тролли просто съедают их.

Спархока передернуло.

Заласта, вне всяких сомнений, был героем дня. Все пелои и большинство рыцарей церкви относились к нему с явным трепетом. Зрелище его огненного поединка с загадочной фигурой в пылающем лиловом шаре и чудесное уничтожение гигантского ящера живо запечатлелись в умах всего отряда. Заласта, впрочем, держался скромно, пожатием плеч отметая все похвалы как нечто несущественное. Однако он был явно доволен, что неприязнь к нему Эланы рассеялась, как дым, и что теперь королева относилась к нему с искренней сердечностью. Его неизменно чопорные манеры смягчились – Элана производила на людей именно такое действие, – и он стал менее сдержанным и более человечным.

Энгесса прибыл наутро с тысячей местных атанов. Судя по лицам офицеров, им довелось выслушать немало нелестных слов об их опоздании. Раненых рыцарей уложили на носилки, которые несли атаны, и изрядно увеличившийся отряд вернулся на дорогу и продолжил свое путешествие к тамульскому городу Лебас. Раненые сильно замедляли их продвижение – во всяком случае, так казалось. После двух – внешне – дней пути Спархок обменялся парой слов со своей дочерью, сказав, что ему нужно поговорить с ней, когда другие будут спать. Когда по застывшим лицам его спутников стало ясно, что Афраэль опять сжимает время, Спархок направил коня к карете.

– Пожалуйста, Спархок, переходи прямо к делу, – сказала ему маленькая богиня. – Мне сейчас труднее, чем обычно.

– Что-нибудь изменилось?

– Разумеется. Я вынуждена продлевать боль раненых, а это отвратительно. Я стараюсь, чтобы они побольше спали, но всему, знаешь ли, есть предел.

– Ну хорошо, скажи, что из происшедшего в ущелье было настоящим?

– Почем мне знать?

– Ты хочешь сказать, что не можешь отличить настоящее от иллюзии.

– Конечно, не могу, Спархок. Когда мы создаем иллюзию, никто не может отличить ее от настоящего. Какой прок был бы от иллюзии, если бы ее можно было распознать с первого взгляда?

– Ты сказала «мы». Если это и вправду была иллюзия, стало быть, ее сотворил бог?

– Да – впрямую либо косвенно. Впрочем, если это была косвенная иллюзия, то сотворивший ее имеет большой вес в глазах своего бога. Мы не отдаем так много силы слишком часто – или слишком охотно. Не ходи вокруг да около, Спархок. Что тебя беспокоит?

– Сам не знаю, Афраэль, – признался он. – Просто что-то было не так.

– Конкретнее, Спархок. Мне нужно хоть что-то конкретное, чтобы было от чего оттолкнуться.

– Мне просто показалось, что все это было чересчур, вот и все. У меня было четкое ощущение, что некто просто красуется перед нами, словно незрелый юнец.

Она задумалась, надув пухлые губки.

– Возможно, мы и впрямь незрелы, Спархок. Это одна из опасностей нашего положения. Нет ничего, что угрожало бы нам и заставило бы нас повзрослеть, так что мы можем давать себе волю сколько угодно. Я и в себе самой сколько раз это замечала.

– И ты тоже?

– Не вредничай, отец, – Даная произнесла эти слова почти рассеянно, ее черные тонкие брови напряженно сошлись над переносицей. – Это вполне согласуется, – добавила она. – Тогда, в Астеле, Сабр проявлял явный недостаток взрослости, а ведь им кто-то ловко управлял. Возможно, ты только что обнаружил одну из наших слабостей, Спархок. Я предпочла бы, чтобы ты не применял этого наблюдения ко мне лично, но все же имей в виду, что все мы, с твоей точки зрения, в некотором роде незрелые юнцы. Боюсь, я сама просто неспособна это заметить. Если это общий наш недостаток, я подвержена ему точно так же, как и другие. Мы все обожаем производить впечатление друг на друга, а хороший тон требует делать вид, что ты впечатлен, когда кто-то красуется перед тобой. – Богиня скорчила гримаску. – Боюсь, это уже привычка. Крепко держись за свой скептицизм, Спархок. Твое холодное неверие может оказаться нам весьма полезным. А теперь, пожалуйста, отправляйся спать. У меня много дел.

Они пересекли горы Атана и по восточным отрогам спустились к границе. Разница между землями Атана и Тамула оказалась резкой и на редкость очевидной. Атан был диким краем лесов и гор, Тамул – гигантским ухоженным парком. Здешние поля выглядели до тошноты аккуратно, а холмы, казалось, были возведены искусственно, дабы тут и там улучшить пейзаж. Крестьяне трудились прилежно, и на их лицах не было ни следа нищенской безнадежности, столь привычной для крестьян и крепостных в эленийских королевствах.

– Все дело в организации, мой дорогой Эмбан, – говорил Оскайн маленькому толстому священнику. – Ключ к нашему успеху – организация. Вся власть в Тамуле исходит от императора, и все решения принимаются в Материоне. Мы даже говорим нашим крестьянам, когда нужно начинать сев, а когда – собирать урожай. Я готов признать, что такой метод управления имеет свои недостатки, но он вполне отвечает характеру тамульцев.

– Эленийцы, к несчастью, не так дисциплинированны, – отозвался Эмбан. – Церковь была бы счастлива иметь более послушную паству, но нам приходится управляться с тем, что дал Господь. – Эмбан усмехнулся. – Что ж, во всяком случае, это прибавляет жизни разнообразия.

Они прибыли в Лебас к концу дня. Это был небольшой чистенький город с откровенно непривычной архитектурой, которая явно склонялась к художественным излишествам. Дома здесь были приземистые и широкие, с изящными крышами, которые по краям загибались вверх, как если бы их строителям не по душе были прямые линии. Мощеные улицы, широкие и прямые, были заполнены гуляющими горожанами, разодетыми в яркие шелка.

Прибытие эозийцев вызвало в городе изрядный переполох, поскольку тамульцы прежде никогда не видели эленийских рыцарей. Больше всех, однако, поразила их королева Элана. Все тамульцы были черноволосы, со смугло-золотистой кожей, и бледная светловолосая королева, торжественно проезжавшая в карете по улицам города, вызывала у местных жителей особый трепет.

Первой их заботой были, разумеется, раненые. Оскайн заверил эозийцев, что тамульские лекари считаются лучшими в мире. Более того, оказалось, что у посла в Империи чрезвычайно высокое положение. Для раненых рыцарей был выделен особый дом, а лекари возникли мгновенно, точно сгустились из воздуха по приказу Оскайна. Для размещения гостей были предоставлены другие дома, битком набитые слугами, которые ни слова не понимали по-эленийски.

– Ты, похоже, обладаешь здесь немалым весом, Оскайн, – заметил Эмбан вечером, после экзотического ужина, состоявшего из множества перемен блюд, неизвестно из чего приготовленных и порой обладавших весьма непривычным вкусом.

– Не переоценивай моего веса, друг мой, – усмехнулся Оскайн. – Мои полномочия подписаны императором, и это его рука обладает немалым весом во всей Дарезии. Он велел, чтобы тамульцы сделали все возможное – и невозможное – дабы королеве Элане было у нас приятно и удобно. Никто не посмел бы не подчиниться приказам императора.

– Должно быть, эти приказы так и не дошли до ушей троллей, – с невинным видом предположил Улаф. – Впрочем, тролли ведь смотрят на мир иначе, чем мы. Может быть, они посчитали, что их появление развлечет королеву Элану.

– Неужели ему обязательно это делать? – воззвал Оскайн к Спархоку.

– Улафу? Боюсь, что да, ваше превосходительство. Это какая-то особенность талесийской натуры – весьма загадочная и, вполне вероятно, извращенная.

– Спархок! – возмутился Улаф.

– Ничего личного, старина, – ухмыльнулся Спархок. – Я только хотел напомнить, что еще не простил тебе все те случаи, когда ты хитростью заставлял меня готовить завтрак.

– Стой смирно! – прикрикнула Миртаи.

– Эта штука попала мне в глаз, – пожаловался Телэн.

– Не умрешь. А теперь стой смирно. – Она продолжала натирать снадобьем его лицо.

– Что это такое, Миртаи? – с любопытством спросила баронесса Мелидира.

– Шафран. Мы добавляем его в пищу. Это разновидность пряности.

– Чем это вы занимаетесь? – осведомилась Элана. Она и Спархок вошли в комнату и обнаружили, что атана равномерно натирает лицо Телэна местной приправой.

– Улучшаем пажа, ваше величество, – пояснил Стрейджен. – Он должен выйти в город, и мы не хотим, чтобы его эленийская внешность бросалась в глаза. Миртаи хочет изменить цвет его кожи.

– Ты ведь мог бы сделать это с помощью магии, Спархок? – спросила Элана.

– Я – возможно, – отозвался он, – а вот Сефрения смогла бы запросто.

– Где ты раньше-то был? – с горечью вопросил Телэн. – Миртаи терзает меня вот уже битых полчаса.

– Зато ты приятно пахнешь, – утешила его Мелидира.

– Я не собираюсь стать коронным блюдом на чьем-то ужине. Ой-о-о!

– Извини, – пробормотала Алиэн, осторожно вынимая гребешок из спутанной пряди его волос. – Я должна хорошенько прочесать волосы, иначе краска плохо ляжет. – Алиэн была занята тем, что окрашивала волосы мальчика в черный цвет.

– И долго мне потом придется смывать эту желтую пакость? – осведомился Телэн.

– Не знаю, – пожала плечами Миртаи. – Шафран смывается плохо, но где-то через месяц постепенно сойдет.

– Ну, Стрейджен, – пригрозил мальчик, – я с тобой еще за это поквитаюсь!

– Стой смирно! – снова прикрикнула Миртаи, продолжая натирать его шафраном.

– Нам нужно встретиться с местными ворами, – пояснил Стрейджен. – Воры Сарсоса обещали, что мы получим окончательный ответ в Лебасе.

– Стрейджен, – сказал Спархок, – мне видится в твоем плане один большой изъян. Телэн не говорит по-тамульски.

– Ну и что? – пожал плечами Стрейджен. – Главарь местных воров – каммориец.

– Как это могло случиться?

– Мы не обращаем внимания на национальные различия, Спархок. В конце концов, все воры – братья, и единственная аристократия, которую мы признаем, – аристократия таланта. Так или иначе, когда Телэна окончательно превратят в тамульца, он отправится в притон местных воров потолковать с Кааладором – так зовут этого камморийца. Телэн приведет его сюда, и мы сможем поговорить с ним с глазу на глаз.

– Почему же ты сам не пойдешь к нему?

– Чтобы меня всего измазали шафраном? Не говори глупостей, Спархок.

Кааладор-каммориец оказался коренастым краснолицым толстяком с курчавыми черными волосами и приятной располагающей внешностью. Он больше походил на веселого содержателя таверны, чем на вожака воров и головорезов. У него были грубовато-добродушные манеры, и говорил он с типично Камморийской протяжностью, а просторечие выдавало его сельское происхождение.

– Так это, стало быть, ты вконец запутал воров по всей Дарезии, – заметил он, когда Телэн представил ему Стрейджена.

– Я весьма сожалею о причиненных неудобствах, Кааладор, – усмехнулся Стрейджен.

– А вот этого не надо, братец. Нипочем не извиняйся, что бы ты там ни натворил.

– Постараюсь запомнить. Что ты делаешь здесь, так далеко от дома, друг мой?

– Так ведь и я могу тебя на сей счет поспрошать, Стрейджен. Далеконько отсюда до Талесии.

– Примерно столько же, сколько до Каммории.

– А, ну так со мной-то, дружок, дело ясное. Раньше я потихоньку себе браконьерствовал, гонялся, стало быть, за кроликами по чужим кустам, только работенка эта рисковая и, чего уж там, неприбыльная, вот я и принялся шарить по курятникам. Курочки, знаешь ли, не такие шустрые, как кролики, особливо по ночам. Потом я занялся овечками – и как-то ночью попал в недурную передрягу, потому как наскочил на цельную ораву овчарок, и что самое-то обидное, их ничем не подкупишь.

– Разве можно подкупить собаку? – с любопытством спросила Элана.

– Еще как можно, хозяюшка. Бросишь им кусок мясца, они про тебя и забудут. Но те овчарки меня здорово обработали – еле я оттуда смылся, этаким оборванным бедолагой, в шляпенции, которую и не всякий нищеброд нахлобучит. Ну, я был парнишка сельский, к городской жизни непривычный, так что отправился я в море и, говоря короче, скоро соскочил на этот вот чужедальний берег, да и давай бог ноги подальше от моря, а то капитан нашего суденышка больно уж хотел потолковать со мной насчет кой-каких ценных вещичек – он их, вишь ли, в грузе недосчитался… – Кааладор смолк. – Ну как, милорд Стрейджен, достаточно я тебя развлек? – ухмыляясь, осведомился он.

– Неплохо, Кааладор, очень неплохо, – пробормотал Стрейджен. – Весьма убедительно – хотя, на мой взгляд, немного чересчур.

– Это мой недостаток, милорд. Я так увлекаюсь, что забываю о чувстве меры. По правде говоря, я мошенник. Я уже давно обнаружил, что маска неотесанной деревенщины совершенно обезоруживает людей. Никого в этом мире нельзя одурачить с такой легкостью, как человека, который считает, что он умнее тебя.

– О-о… – разочарованно вздохнула Элана.

– Да неужто вашему величеству по душе пришлась трепотня этакого нескладехи? – сочувственно осведомился Кааладор. – Я б до утречка так трепался, только б вам угодить – хотя, конечно, так намного труднее добраться до сути дела.

Элана восторженно рассмеялась.

– Я думаю, Кааладор, ты своими речами и журавля с неба сманишь, – сказала она.

– Благодарю вас, ваше величество, – отозвался он, кланяясь с неожиданной грацией. И снова обратился к Стрейджену: – Твое предложение, милорд, немало озадачило наших тамульских друзей. В тамульской культуре существует весьма четкая граница между испорченностью и откровенным воровством. Тамульские воры – народ высокосознательный, и мысль о сотрудничестве с властями отчего-то кажется им противоестественной. По счастью, мы, эленийцы, более испорчены, чем наши простодушные желтокожие братья, а эленийцы в нашем особом сообществе занимают большинство высоких постов – природный дар, вероятно. Мы тотчас разглядели преимущества твоего предложения. Особенно красноречив был Кондрак из Дарсаса. Ты, похоже, произвел на него неизгладимое впечатление. Беспорядки в Империи губительны для нашего дела, и когда мы начали перечислять тамульцам выгоды и подсчитывать убытки, они тотчас же вняли голосу здравого смысла. Они согласились сотрудничать – весьма неохотно, уверяю тебя, – но тем не менее они помогут тебе собирать сведения.

– Благодарение Богу! – Стрейджен испустил глубокий вздох облегчения. – Все эти отсрочки действовали мне на нервы.

– Что, насулил с три короба своей королеве, а исполнишь посулы, нет ли – пес его разберет?

– Примерно так, друг мой.

– Я назову тебе имена кое-каких людей в Материоне, – Кааладор огляделся. – С глазу на глаз, уж сам понимаешь. Насчет всякой там подмоги властям трепаться – дело, само собой, хорошее, только зряшная это затея – бросаться разными именами перед всякими там рыцарями да королевами. – Он бесстыдно ухмыльнулся Элане. – Ну ладно, ваше величество, а не желаете ли теперь послушать длиннющую сказочку, как я за счастьем гонялся в темном воровском мире?

– С удовольствием, Кааладор! – воодушевленно отозвалась она.

Той ночью умер еще один из раненых рыцарей, но остальные, даже тяжелораненые, судя по всему, шли на поправку. Как и говорил Оскайн, тамульские лекари оказались на редкость искусны, хотя некоторые их методы не были знакомы эленийцам. Наскоро посовещавшись, Спархок и его друзья решили поспешить в Материон. В своем путешествии через континент они собрали немало любопытных сведений, и пора было соединить то, что было известно им, с находками имперского правительства.

Рано утром они выехали из Лебаса и направились на юг под ясным летним небом. Местность вокруг была аккуратной, точно приглаженной, на полях, очищенных от сорняков и огороженных низенькими каменными стенами, росли ровными рядами злаки и овощи. Даже деревья в придорожных лесках стояли такими же ровными рядами – казалось, что здесь уничтожены все признаки дикой природы. Крестьяне, работавшие в полях, были одеты в широкие штаны, рубахи из белого полотна и плетеные соломенные шляпы, которые сильно смахивали на шляпки грибов. Многое из того, что выращивали на тамульских полях, было незнакомо эленийцам – странного вида бобы и хлебные злаки. Отряд миновал озеро Самма, где рыбаки забрасывали сети со странного вида лодок с высоким носом и кормой – Халэд отозвался об этих лодках с глубоким неодобрением. «Их перевернет первым же порывом доброго ветра» – таков был его приговор.

В Тосу, городок лигах в шестидесяти к северу от столицы, отряд прибыл с тем чувством нетерпения, которое появляется в конце всякого долгого путешествия.

Погода держалась отменная, а потому они выезжали в путь с рассветом и останавливались на ночлег, только когда уже темнело, с нетерпением пересчитывая каждую лигу, остававшуюся позади. Дорога шла вдоль низкого холмистого берега Тамульского моря, где над белыми песчаными пляжами вздымались округлые холмы, и длинные волны набегали на песок, разбиваясь в пену и откатываясь в синюю глубину моря.

Через восемь дней – более или менее – после того, как они покинули Тосу, отряд остановился на ночлег в похожей больше на парк рощице. Настроение у всех было приподнятое – Оскайн заверил их, что до Материона осталось не более пяти лиг.

– Мы могли бы поехать дальше, – предложил Келтэн, – и к утру были бы уже в Материоне.

– Ни в коем случае, сэр Келтэн, – твердо отрезала Элана. – Грейте воду, господа, и поставьте шатер, где мы могли бы помыться. Ни я, ни другие дамы не намерены въезжать в Материон, везя на себе половину всей дарезийской грязи. Да, еще натяните веревки – мы развесим платья, чтобы ветерок выгладил их. – Она критически огляделась. – И, кстати, господа, я хочу, чтобы вы занялись собой и своим снаряжением. Завтра утром, перед тем как отправляться в путь, я сама осмотрю вас, и горе будет тому, у кого на доспехах найдется хоть пятнышко ржавчины.

Келтэн душераздирающе вздохнул.

– Повинуюсь, моя королева, – обреченно ответил он.

На следующее утро отряд двинулся в путь, построившись в колонну, в первых рядах которой катилась карета. Ехали медленно, чтобы не подымать пыли, и Элана, в синем платье и короне из золота и бриллиантов, сидела в карете, царственно выпрямившись, и поглядывала по сторонам с таким видом, словно весь видимый мир принадлежал ей одной. Впрочем, перед самым отъездом произошла одна мелкая, но горячая стычка. Ее высочество принцесса Даная яростно возражала против того, чтобы надеть нарядное платье и маленькую изящную диадему. Элана не стала осыпать свою дочь упреками, а сделала то, чего не делала никогда.

– Принцесса Даная, – произнесла она безупречно официальным тоном. – Я – королева. Ты подчинишься мне.

Даная ошеломленно заморгала. Спархок мог бы прозакладывать собственную голову, что никто прежде не осмеливался говорить с ней таким тоном.

– Слушаюсь, ваше величество, – ответила она наконец подобающе смиренным тоном.

Весть о приближении эозийцев, конечно же, опередила их – стараниями Энгессы, – и когда вскоре после полудня отряд подъехал к длинному холму, они увидели, что на вершине ожидает их конный отряд церемониальных войск в доспехах из черной полированной стали, инкрустированной золотом. Почетная стража выстроилась рядами по обе стороны дороги. Приветствий не было, и лишь когда колонна эозийцев перевалила через гребень холма, Спархок тотчас понял – почему.

– Боже милосердный! – с благоговейным почтением выдохнул Бевьер.

Под ними, охватывая краями глубокую синеву гавани, лежал полумесяцем город. Солнце, уже миновавшее зенит, освещало венец Тамульской империи. Архитектура отличалась изяществом, и у каждого здания была округлая куполообразная крыша. Город был не так велик, как Чиреллос, и отнюдь не его размеры вызвали благоговейное восклицание сэра Бевьера. Город был ошеломляющ, но его величие отнюдь не порождалось обилием мрамора. Столицу накрывало опалесцирующее сияние, мерцающее радужное пламя, которое струилось, казалось, из-под самых камней города, пламя, которое порой ослепляло глаза своим поразительным великолепием.

– Узрите! – торжественно провозгласил Оскайн. – Узрите же обиталище красоты и истины! Узрите жилище могущества и мудрости! Узрите Материон Огнеглавый, сердце мира!

Часть 3 МАТЕРИОН

ГЛАВА 24

– Все это началось в двенадцатом столетии, – говорил посол Оскайн, когда в сопровождении почетного эскорта они направлялись к ослепительно сиявшему городу.

– А это была магия? – спросил Телэн. Глаза юного воришки сияли восторгом.

– Можно и так сказать, – сухо согласился Оскайн, – хотя эту разновидность магии творят не заклинания, а неограниченные средства и власть. Одиннадцатый и двенадцатый века были самым дурацким временем в нашей истории. Правила тогда Миккейская династия, и ни до них, ни после на троне Империи не восседало такое скопище глупцов. Когда первому императору из этой династии исполнилось четырнадцать лет, посланник с острова Тэга подарил ему шкатулочку, инкрустированную «матерью жемчуга» – или, как некоторые называют, перламутром. История повествует, что император часами таращился на шкатулку, зачарованный меняющимися цветами. Он так влюбился в перламутр, что приказал выложить им свой трон.

– Ну и громадная, наверное, была устрица, – заметил Улаф.

Оскайн усмехнулся.

– Нет, сэр Улаф. Инкрустация делается так: раковины рассекают на мелкие черепки, затем плотно соединяют их и примерно месяц шлифуют и полируют поверхность. Весьма утомительное и дорогое занятие. Как бы там ни было, второй Миккейский император сделал следующий шаг и инкрустировал колонны в тронном зале. Третий переключился на стены и так далее, и так далее. Они инкрустировали перламутром весь дворец, затем всю императорскую резиденцию и перешли к общественным зданиям. Черед двести лет перламутром были покрыты все здания в Материоне. В прибрежных кварталах есть дешевые таверны, которые выглядят великолепнее, чем Базилика в Чиреллосе. По счастью, династия угасла, не успев вымостить перламутром все мостовые в городе. Они буквально разорили Империю и сказочно обогатили остров Тэга. Тэганские ныряльщики стали богачами.

– А разве «матерь жемчуга» не такая же хрупкая, как стекло? – спросил Халэд.

– Совершенно верно, молодой человек, и цемент, которым она крепится к зданиям, отнюдь не вечен. После всякого доброго шквала улицы усеяны перламутровыми черепками, а дома выглядят так, словно по ним прошлась оспа. Восстановить инкрустацию – дело чести. Средней силы ураган может вызвать в Империи финансовый кризис, но мы уже ничего не можем поделать. Официальные документы так давно именуют столицу «Огнеглавым Материоном», что название стало традицией. Нравится нам или нет, а мы должны поддерживать эту нелепость.

– Но какое зрелище, – завороженно пробормотала Элана, – дух захватывает!

– Даже и не думай об этом, любовь моя, – твердо сказал Спархок.

– О чем?

– Мы не можем себе этого позволить. Мы с Лэндой и без того каждый год ругаемся насмерть, пытаясь свести концы с концами.

– Да мне это и в голову не приходило, Спархок, – запротестовала она. – Ну, разве что… совсем немножко.

Широкие улицы Материона были запружены народом, однако при приближении кареты ее величества приветственные крики толпы умолкали. Горожанам просто некогда было выкрикивать приветствия – они были чересчур заняты поклонами. Тамульский поклон представлял собой падение ниц и биение лбом о камни мостовой.

– Что это они делают? – воскликнула Элана.

– Исполняют повеление императора, я полагаю, – отозвался Оскайн. – Так принято выражать свое почтение к особе императорского ранга.

– Скажи им, чтобы прекратили! – приказала она.

– Отменить императорский приказ? Нет, ваше величество, только не я. Простите, королева Элана, но моя голова вполне устраивает меня и будучи на плечах. Мне бы не хотелось выставлять ее на кол у городских ворот. К тому же это и впрямь весьма высокая честь. Сарабиан велел подданным принимать вас как равную ему. Ни один император прежде так не поступал.

– А тех, кто не бьется лбом о мостовую, потом накажут? – резко спросил Халэд.

– Разумеется, нет. Они ведь делают это из любви к императорской особе. Таково, конечно, официальное объяснение. На самом деле этот обычай появился примерно тысячу лет назад. Один подвыпивший придворный споткнулся и рухнул ничком как раз в тот момент, когда в зал вошел император. Императору чрезвычайно понравилось такое приветствие, и, что характерно для императоров, он ничего не понял. Он с ходу наградил придворного герцогством. Так вот, молодой человек, люди падают ниц и бьются лбом о булыжник отнюдь не из страха. Они просто надеются, что и их наградят.

– Ты циник, Оскайн, – укоризненно заметил Эмбан.

– Нет, Эмбан, я реалист. Хороший политик всегда ищет в людях самое худшее.

– Когда-нибудь люди еще удивят вас, ваше превосходительство, – предрек Телэн.

– До сих пор этого не случалось.

Императорская резиденция была лишь немногим меньше, чем город Дэмос в восточной Элении. Сверкающий главный дворец, само собой, намного превосходил размерами прочие дворцы резиденции – такие же слепящие глаза образчики самых разных архитектурных стилей. Сэр Бевьер резко втянул в себя воздух.

– Боже милостивый! – воскликнул он. – Этот замок – почти точная копия дворца короля Дрегоса в Лариуме!

– Оказывается, плагиат – это грех, свойственный не только поэтам, – пробормотал Стрейджен.

– Просто дань нашему космополитизму, милорд, – пояснил Оскайн. – Мы ведь, в конце концов, Империя, и под нашей рукой собрано немало разных народов. Эленийцы обожают замки, вот мы и выстроили здесь замок, чтобы эленийские короли из западных земель Империи, гостя в резиденции, чувствовали себя, как дома.

– Замок короля Дрегоса не сверкает на солнце, как этот, – заметил Бевьер.

– Так и было задумано, сэр Бевьер, – усмехнулся Оскайн.

Они спешились в вымощенном плитами, с трех сторон закрытом внутреннем дворе перед главным дворцом, и тотчас их окружила свора подобострастных слуг.

– Что ему от меня нужно? – раздраженно вопросил Келтэн, отгоняя настойчивого тамульца, разряженного в алый шелк.

– Твои сапоги, сэр Келтэн, – пояснил Оскайн.

– А что такого в моих сапогах?

– Они из железа, сэр рыцарь.

– Ну и что из того? Я ношу доспехи. Само собой разумеется, что сапоги у меня из железа.

– Во дворец нельзя входить в железных сапогах. Даже кожаная обувь не дозволяется – пол, понимаете?

– Что, даже пол во дворце вымощен перламутром? – недоверчиво осведомился Келтэн.

– Боюсь, что да. У нас, тамульцев, приятно снимать обувь, входя в дом, а потому строители покрыли перламутром не только стены и потолки, но и полы во всей императорской резиденции. Они попросту не могли предвидеть визита рыцарей в железных доспехах.

– Я не могу снять сапоги, – краснея до корней волос, объявил Келтэн.

– В чем дело, Келтэн? – спросила Элана.

– У меня дыра в носке, – пробормотал он в крайнем смущении. – Не могу же я предстать перед императором с торчащими наружу пальцами. – Келтэн задиристо оглядел своих спутников и поднял кулак в латной рукавице. – Если кто-нибудь засмеется…

– Твоя гордость не будет задета, сэр Келтэн, – заверил его Оскайн. – Слуги принесли для всех вас мягкие туфли.

– Но у меня очень большие ноги, – с беспокойством заметил Келтэн. – Вы уверены, что у них найдется обувь мне по ноге?

– Не тревожься, Келтэн-рыцарь, – сказал Энгесса. – Если у них есть туфли для меня, то и ты не останешься босым.

Когда гости переобулись, их провели во дворец. С потолка на длинных цепях свисали масляные лампы, и в их свете казалось, что дворцовые коридоры охвачены пламенем. Радужное переливчатое сияние стен, полов и потолка зачаровало эленийцев. Ошеломленные, они молча шли за своими провожатыми.

Повсюду, конечно же, были придворные – какой дворец обойдется без придворных? – и, подобно горожанам на улицах, они простирались ниц при приближении королевы Эланы.

– Не слишком увлекайся этой манерой приветствия, любовь моя, – предостерег Спархок жену. – Жители Симмура на нее не согласятся, хоть ты их золотом осыпь.

– Не говори глупостей, Спархок, – огрызнулась она. – Мне это даже и в голову не приходило. По правде говоря, я мечтаю о том, чтобы эти болваны унялись. Эти падения ниц меня смущают.

– Узнаю мою девочку, – улыбнулся Спархок.

Им предложили вино и охлажденную воду с благовониями – дабы освежить лица. Рыцари приняли вино с воодушевлением, дамы, как водится, предпочли освежаться водой.

– Обязательно попробуй вот это, отец, – предложила принцесса Даная, указав на фарфоровую чашу с водой. – Может быть, она заглушит аромат твоих доспехов.

– А ведь она права, Спархок, – согласилась Элана.

– Доспехи должны дурно пахнуть, – ответил он, пожав плечами. – Если во время боя у противника слезятся глаза, это дает тебе некоторые преимущества.

– Я так и знала, что на это есть причина, – пробормотала маленькая принцесса.

Затем их долго вели длинным коридором, где стены были украшены мозаичными портретами, представлявшими, по всей вероятности, идеализированные изображения давно умерших императоров. Широкий алый ковер с золотой каймой прикрывал пол этого казавшегося бесконечным коридора.

– Весьма впечатляюще, – наконец пробормотал Стрейджен, обращаясь к Оскайну. – Сколько еще миль до тронного зала, ваше превосходительство?

– Вы шутник, милорд, – коротко улыбнулся Оскайн.

– Сделано искусно, – заметил вор, – но к чему тратить столько места на пустяки?

– Весьма проницательно, милорд Стрейджен.

– В чем дело? – спросил Тиниен.

– Коридор все время поворачивает налево, – пояснил Стрейджен. – Заметить это трудно, потому что стены отражают свет, но если присмотреться, можно разглядеть. Последние четверть часа мы исправно ходим по кругу.

– По спирали, милорд Стрейджен, – поправил его Оскайн. – Этот коридор был выстроен с целью подчеркнуть величину дворца. Тамульцы низкорослы, и огромные размеры производят на нас изрядное впечатление. Именно поэтому мы так любим атанов. Сейчас мы уже во внутренних витках спирали, и тронный зал недалеко.

Залитый невесомым огнем коридор вдруг наполнился пронзительным звуком фанфар – это искусно укрытые трубачи приветствовали королеву и ее свиту. Фанфары сопровождались жутким визгом, в который размеренно врывалось тоненькое позвякивание. Мурр, уютно устроившаяся на руках своей маленькой хозяйки, прижала уши и зашипела.

– У кошечки отменный музыкальный вкус, – заметил Бевьер, моргнув от особенно дикого пассажа «музыки».

– Я и забыла об этом, – виновато сказала Сефрения Вэниону. – Постарайся не обращать внимания, дорогой.

– Я и стараюсь, – отозвался он со страдальческой гримасой.

– Помнишь огриху, о которой я тебе рассказывал? – спросил Улаф у Спархока. – Ту, что влюбилась в одного бедолагу у нас в Талесии?

– Смутно.

– Когда она пела ему серенады, это звучало примерно так же.

– Он, кажется, ушел в монастырь, чтобы укрыться от ее ухаживаний?

– Точно.

– Мудрое решение.

– Это наша национальная слабость, – пояснил Оскайн. – Тамульский язык и сам по себе очень мелодичен, поэтому приятная музыка кажется слишком обычной, даже обыденной – и наши композиторы стремятся добиться противоположного эффекта.

– Я бы сказала, что они достигли невообразимого успеха, – заметила баронесса Мелидира. – Звук такой, точно в железной клетке разом терзают дюжину свиней.

– Я передам ваши замечания сочинителю, баронесса, – заверил ее Оскайн. – Могу поклясться, что он будет весьма польщен.

– Нет, это я была бы весьма польщена, ваше превосходительство, если бы его сочинение было покороче.

Огромные двери, которыми завершался бесконечный коридор, были покрыты чеканным золотом. Они распахнулись настежь, открывая громадный зал с куполообразным потолком. Поскольку купол был выше окружающих зданий, зал освещался через хрустальные окна в дюйм толщиной, располагавшиеся на потолке. Солнечный свет струился в эти окна, зажигая слепящим пламенем стены и пол тронного зала императора Сарабиана. Размеры зала подавляли воображение, и полосы перламутровой белизны то и дело рассекались алыми и золотыми пятнами. Массивные драпировки из красного бархата висели вдоль сияющих стен, оттеняя выложенные золотом колонны. Широкий алый ковер тянулся от самых дверей к подножию трона, и зал был заполнен придворными тамульцами и эленийцами.

Новый залп фанфар возвестил о прибытии гостей, и рыцари церкви и пелои военным строем окружили королеву Элану и ее свиту. Церемониальным шагом они прошли по широкому ковру к трону его императорского величества, Сарабиана Тамульского.

Голову повелителя половины мира венчала массивная корона из золота, усыпанного алмазами, алая мантия, распахнутая впереди, была украшена широкой каймой из тесно сплетенной золотой нити. Блиставшее белизной одеяние было перехвачено на талии широким золотым поясом. Несмотря на всю пышность тронного зала и одеяний, сам Сарабиан Тамульский был человеком самой заурядной внешности. Кожа у него была намного бледнее, чем у атанов, главным образом, подумал Спархок, потому, что императорредко бывал на свежем воздухе. Сарабиан был среднего роста, обычного телосложения, с ничем не примечательным лицом. Глаза у него, однако, оказались куда живей и умнее, чем ожидал увидеть Спархок. Когда Элана вошла в тронный зал, император с некоторым колебанием поднялся с трона.

– Поразительно! – прошептал явно потрясенный Оскайн. – Император никогда не встает навстречу своим гостям.

– Кто эти дамы рядом с ним? – шепотом спросила Элана.

– Его жены, – ответил Оскайн, – тамульские императрицы. Их девять.

– Чудовищно! – задохнулся Бевьер.

– Политическая необходимость, сэр рыцарь, – пояснил Оскайн. – У обычного человека может быть только одна жена, но у императора их должно быть девять – по числу королевств, входящих в Империю. Император не вправе никому отдавать предпочтения.

– Кажется, одна из императриц забыла завершить свой туалет, – критически заметила баронесса Мелидира, разглядывая одну из жен императора, загорелую молодую женщину, которая была обнажена до пояса и ничем не проявляла, что полуодетость вызывает у нее хоть какое-то беспокойство. Юбка, облегавшая ее бедра, была ярко-алого цвета, в волосах краснел живой цветок.

Оскайн хихикнул.

– Это наша Элисун, – пояснил он с улыбкой. – Она с острова Валезия, и эта одежда – или, вернее, ее отсутствие – традиционна для островитян. Элисун очень простая девочка, и мы все ее обожаем. Обычные законы, касающиеся супружеской верности, никогда не применяются к императрицам валезийского происхождения. Верность и неверность – понятия, непостижимые для валезийцев. Они не знают, что такое грех.

Бевьер шепотом ахнул.

– Неужели никто не пытался наставить их на путь истинный? – спросил Эмбан.

– Пытались, ваша светлость, и еще как! – ухмыльнулся Оскайн. – Духовные лица из эленийских королевств с запада Империи десятками прибывают на Валезию, дабы убедить островитян, что их любимое времяпрепровождение – позор и грех. Вначале проповедники полны религиозного пыла, но это, как правило, длится недолго. Валезийские девушки очень красивы и весьма дружелюбны. Почти всегда обращенными оказываются эленийцы. В валезийской религии, судя по всему, существует только одна заповедь: «Будь счастлив».

– Бывают заповеди и похуже, – вздохнул Эмбан.

– Ваша светлость! – воскликнул Бевьер.

– Пора бы тебе повзрослеть, Бевьер, – сказал Эмбан. – Порой я думаю, что наша Святая Матерь чересчур ревностно относится к некоторым сторонам человеческого бытия.

Бевьер покраснел, и его лицо застыло в неодобрительной гримасе.

Придворные в тронном зале, явно по команде императора, дружно простерлись ниц перед проходившей Эланой. Частая практика сделала их такими искусными, что упасть на колени, удариться лбом о пол и снова выпрямиться они ухитрялись без малейшей заминки.

Элана, облаченная в царственно-синее одеяние, остановилась перед троном и исполнила изящный реверанс. Выражение ее лица ясно говорило, что она ни за какие блага в мире не станет простираться ниц.

Император поклонился в ответ, и по толпе придворных пробежали изумленные ахи и шепотки. Императорский поклон был вполне достойным, хотя и немного чопорным. Сарабиан явно упражнялся в этом искусстве, но оно было ему мало знакомо. Затем он откашлялся и заговорил по-тамульски, то и дело замолкая, чтобы придворный переводчик успел перевести его слова на эленийский.

– Не смотри куда не следует, – прошептала Элана Спархоку. Лицо ее при этом оставалось торжественно-бесстрастным, губы едва двигались.

– Я и не смотрел на нее, – запротестовал он.

– В самом деле?

Императрица Элисун притягивала к себе внимание всех, без исключения, рыцарей церкви и пелоев и явно наслаждалась этим. Ее темные глаза блестели, а в улыбке таилась некоторая толика лукавства. Она стояла неподалеку от своего царственного супруга и глубоко дышала – видимо, это было упражнение, принятое среди ее соплеменников. Во взгляде, которым она одаряла своих многочисленных обожателей, были вызов и оценивающее выражение. Именно такое выражение Спархоку доводилось видеть на лице Эланы, когда она выбирала наряды или драгоценности. Спархок заключил, что императрица Элисун, похоже, еще доставит им немало хлопот.

Речь императора Сарабиана изобиловала церемониальными банальностями. Его сердце полнилось. Он таял от счастья. Он был потрясен красотой Эланы. Он был поражен той честью, которую она оказала ему, откликнувшись на его приглашение. Он полагал ее наряд прекрасным.

Элана, искушеннейший в мире оратор, мгновенно отбросив речь, которую готовила со времени отъезда из Чиреллоса, разразилась ответной речью. Она нашла Материон прекрасным. Она известила Сарабиана, что отныне ее жизнь достигла своего венца (жизнь Эланы, судя по всему, достигала своего венца с каждой новой речью). Она восхвалила невыразимую красоту императорских жен (ни словом, впрочем, не обмолвившись о более чем очевидных достоинствах императрицы Элисун). Она также таяла от радости – похоже, здесь это было в обычае. Она многословно поблагодарила императора за его щедрое гостеприимство. Говорить о погоде она не стала.

Император Сарабиан явно вздохнул с облегчением. Видимо, он пуще смерти опасался, что Элана случайно скажет что-нибудь этакое, на что ему придется отвечать, не посоветовавшись с правительством.

Он поблагодарил Элану за выраженную ею благодарность.

Она поблагодарила его за благодарность, выраженную в ответ на ее благодарность.

После чего оба замолчали, глядя друг на друга. Благодарить за благодарность в ответ на выраженную прежде благодарность было бы уже до крайности нелепо.

Тогда чиновник, на лице которого отражалась преувеличенная скука, многозначительно откашлялся. Ростом он был выше среднего тамульца, и лицо его не выражало ни тени того, что он думал на самом деле.

С огромным облегчением император Сарабиан представил гостям своего первого министра – Пондию Субата.

– Странное имечко, – пробормотал Улаф, когда слова императора были переведены на эленийский. – Интересно, как зовут его близкие друзья – может быть, Понди?

– «Пондия» – это его дворянский титул, сэр Улаф, – пояснил Оскайн, – что-то вроде виконта, хотя и не совсем. Будьте осторожны с ним, господа мои. Он вам определенно не друг. К тому же он делает вид, что не понимает эленийского, хотя я сильно подозреваю, что его невежество на сей счет преувеличено. Субат яростно сопротивлялся идее пригласить в Материон принца Спархока. Он считал, что это унизит достоинство императора. Мне также сообщили, что от решения императора обращаться с королевой Эланой как с равной нашего первого министра едва не хватил удар.

– Он опасен? – шепотом спросил Спархок.

– Не уверен, ваше высочество. Он фанатически предан императору, и я понятия не имею, куда эта преданность может его завести.

Пондия Субат между тем произнес несколько фраз.

– Он говорит, что вы, вне сомнения, утомлены тяготами путешествия, – перевел Оскайн. – Он умоляет вас воспользоваться гостеприимством императора, дабы отдохнуть и освежиться. Это чистой воды повод закончить разговор раньше, чем кто-нибудь скажет такое, на что императору придется отвечать без подсказки Субата.

– Идея неплоха, – заметила Элана. – До сих пор дела шли недурно. Может быть, на сегодня с нас хватит?

– Следую по стопам вашего величества, – отозвался Оскайн с напыщенным поклоном.

Элана сделала вид, что не заметила этого.

Последовал новый обмен потоками словесной воды между их величествами, а затем первый министр вывел гостей из тронного зала. Прямо напротив двери в зал они поднялись по лестнице и длинным коридором прошли прямо в дальнюю часть дворца, избавясь таким образом от сомнительного удовольствия вновь одолевать бесконечный спиральный коридор.

Пондия Субат через переводчика обращал внимание гостей на попадавшиеся по пути диковины и достопримечательности. Тон его был нарочито небрежным, словно он говорил о сущих пустяках. Первый министр нисколько не церемонился в своем старании поставить на место этих эленийских варваров. Если он и не фыркал презрительно им в лицо, то был весьма близок к этому. Он провел их по крытой галерее к сияющему эленийскому замку и там оставил на попечение посла Оскайна.

– И что же, такое отношение к нам преобладает в Материоне? – спросил Эмбан у Оскайна.

– Отнюдь нет, – ответил тот. – Субат возглавляет при дворе весьма немногочисленную группу. Это сверхконсерваторы, которые за последние пятьсот лет не произвели на свет ни единой новой идеи.

– Как же он мог стать первым министром, если у него так мало сторонников? – спросил Тиниен.

– Тамульская политика – дело в высшей степени мутное, сэр Тиниен. Мы исполняем приказы императора, а он ни в коей мере не обязан принимать во внимание наши советы и мнения. Отец Субата был очень близким другом отца императора Сарабиана, и назначение Субата на должность первого министра было скорее данью сыновней почтительности, чем признанием выдающихся заслуг. Субат, впрочем, неплохой первый министр – если только не случается чего-то необычного. Тогда он вконец теряет самообладание. Протекция – один из главных недостатков нашей системы правления. У главы нашей церкви в жизни не было ни единой набожной мысли. Он даже не знает имен наших богов.

– Погоди минутку, – ошеломленно проговорил Эмбан. – Ты что же, хочешь сказать, что церковные посты раздаются императором?

– Разумеется. Это же власть, в конце концов, а тамульские императоры предпочитают не выпускать из своих рук никакой власти.

Они вошли в главный зал замка, который, если не считать сверкающего повсюду перламутра, в точности походил на главный зал любого эленийского замка.

– Слуги здесь эленийцы, – сказал Оскайн, – и вы без труда сможете объяснить им, что вам нужно. Полагаю, вы не будете против, если я вас сейчас покину. Мне нужно отчитаться перед его императорским величеством. – Оскайн скорчил гримасу. – По правде говоря, я не предвкушаю это событие с радостью. Субат будет торчать рядом с императором и подвергать сомнению каждое мое слово.

Оскайн отвесил поклон Элане и удалился.

– Похоже, нам здесь придется нелегко, – заметил Тиниен. – Все эти формальности не дадут нам приблизиться к императору, а если мы не сможем рассказать ему о наших открытиях, вряд ли он даст нам свободу передвижений, в которой мы так нуждаемся.

– А враждебность первого министра только ухудшит дело, – добавил Бевьер. – Выходит, что мы проехали полмира, спеша на помощь тамульцам, только ради того, чтобы очутиться в этой роскошной темнице.

– Давайте немного осмотримся, прежде чем начинать беспокоиться, – посоветовал Эмбан. – Оскайн знает, что делает, и к тому же он видел почти все, что видели мы. Полагаю, мы можем рассчитывать, что он втолкует Сарабиану всю важность нынешнего положения.

– Если ваше величество в нас пока не нуждаетесь, – обратился Стрейджен к Элане, – мы с Телэном отправились бы повидаться с местными ворами. Если бессмысленные формальности свяжут нас здесь по рукам и ногам, нам понадобится помощь в сборе информации.

– Как ты думаешь общаться с ними? – осведомился Халэд.

– Материон весьма космополитичный город, Халэд. Кааладор назвал мне имена нескольких эленийцев, которые имеют вес в местных воровских кругах.

– Делай все, что нужно, Стрейджен, – сказала Элана, – только постарайся не устраивать международных конфликтов.

– Положитесь на меня, ваше величество, – ухмыльнулся он.

Королевские покои в замке располагались в верхнем этаже донжона. Замок, конечно, был задуман как чистой воды архитектурная игрушка, но поскольку он был достоверной копией эленийской крепости, строители бессознательно повторили и оборонительные сооружения, значения которых сами не понимали. Бевьер был очень доволен этим обстоятельством.

– Я бы мог защищать этот замок, – объявил он. – Дайте мне пару чанов со смолой и кое-какие машины, и я мог бы несколько лет выдерживать здесь осаду.

– Будем надеяться, Бевьер, что до этого не дойдет, – отозвалась Элана.

Позже вечером, когда Спархок и его домочадцы пожелали остальным доброй ночи и удалилсь в королевские покои, принц-консорт удобно растянулся в кресле у окна, а дамы принялись за все те мелочи, которыми они обычно занимаются перед тем, как отправиться в постель. Одни из этих мелких церемоний имели практическое обоснование, другие были вовсе непостижимы.

– Прости, Спархок, – говорила Элана, – но меня это очень беспокоит. Если императрица Элисун и впрямь так любвеобильна, как намекал Оскайн, она может причинить нам немало хлопот. Взять, к примеру, Келтэна. Можешь ты поверить, что он отвергнет ее щедрые посулы, на которые она, говорят, такая мастерица – особенно при ее-то манере одеваться?

– Я поговорю с ним, – пообещал Спархок.

– Хорошей оплеухой, – посоветовала Миртаи. – Если Келтэн чем-то отвлечен, привлечь его внимание бывает порой трудновато.

– Она просто вульгарна! – фыркнула баронесса Мелидира.

– Но она очень красива, баронесса, – вставила Алиэн, – и вовсе не выставляет напоказ свое тело. Конечно, она знает, каково оно, только мне кажется, ей просто нравится делиться им с другими. Она скорее щедра, чем вульгарна.

– Не могли бы мы поговорить о чем-нибудь еще? – с мукой в голосе осведомился Спархок.

В дверь едва слышно постучали, и Миртаи пошла взглянуть, кто пришел. Как всегда, атана, открывая дверь, держала руку на рукояти кинжала.

Это был Оскайн, закутанный в плащ с капюшоном. Его сопровождал человек, одетый точно так же. Оба торопливо шагнули в комнату.

– Закрой дверь, атана! – требовательно прошипел посол. Его лицо, обычно бесстрастное, выражало потрясение, в глазах был непонятный испуг.

– Что с тобой стряслось, Оскайн? – напрямик спросила она.

– Пожалуйста, атана Миртаи, закрой дверь. Если кто-нибудь узнает, что мы с моим другом здесь, весь дворец обрушится на наши головы.

Миртаи закрыла дверь и заперла ее на засов.

Спархока вдруг осенило, и он поднялся.

– Добро пожаловать, ваше императорское величество! – приветствовал он закутанного в плащ спутника Оскайна.

Император Сарабиан откинул капюшон.

– Как, черт побери, ты мог узнать меня, Спархок? – спросил он на хорошем эленийском языке с легким акцентом. – Я же знаю, что ты не мог увидеть моего лица.

– Нет, ваше величество, – ответил Спархок, – но я видел лицо посла Оскайна. Он был похож на человека, который держит в руках живую змею.

– Как только меня не называли, – рассмеялся Сарабиан, – но вот змеей – ни разу!

– Ваше величество весьма искусны, – похвалила его Элана, сделав легкий реверанс. – Я не разглядела на вашем лице ни единого намека на то, что вы понимаете эленийский. По лицу королевы Бетуаны я это поняла, но вот вы ни единой мелочью не выдали себя.

– Бетуана говорит по-эленийски? – удивился Сарабиан. – Поразительно. – Он сбросил с плеч свой плащ. – По правде говоря, ваше величество, я говорю на всех языках Империи – тамульском, эленийском, стирикском, тэганском, арджунском и даже жутком наречии жителей Кинезги. Это один из самых главных государственных секретов. Я храню это в тайне даже от собственного правительства – просто так, на всякий случай. – Император явно веселился. – Полагаю, все вы пришли к выводу, что я не слишком умен?

– Вы совершенно нас одурачили, ваше величество, – заверила его Мелидира.

Сарабиан просиял.

– Славная девочка, – сказал он. – Я обожаю дурачить людей. Для такой скрытности есть множество причин, друзья мои, но они по большей части политические и не слишком приятные. Может быть, перейдем к делу? Мое отсутствие очень скоро будет замечено.

– Мы, как говорится, полностью к услугам вашего величества, – сказала Элана.

– Я никогда не понимал этого выражения, Элана, – признался он. – Ты, кстати, не возражаешь, если мы будем называть друг друга по имени? Все эти «величества» чересчур неудобны. О чем бишь я? Ах, да – «полностью к услугам». Звучит так, словно кто-то сейчас опрометью помчится выносить мусор. – Слова слетали с губ Сарабиана, словно язык был не в силах удержать рвущиеся наружу мысли. – Причина этого визита, друзья мои, в том, что я здесь, в Материоне, – пленник традиций и обычаев. Моя роль строго определена, и если я выйду за некие границы, это вызовет землетрясения отсюда и до Даконийского пролива. Мне-то наплевать на эти землетрясения, но наш враг тоже может их почуять, а мы ведь не хотим встревожить его раньше времени.

– Это верно, – согласился Спархок.

– И нечего на меня так таращиться, Оскайн, – сказал император своему послу. – Я не говорил тебе, что бодрствую, покуда все вы были свято уверены в моей сладкой дреме, потому что раньше тебе не обязательно было это знать. Теперь ты знаешь, так и плюнь на это, дружище. Министр иностранных дел должен уметь справляться с мелкими неожиданностями.

– Мне просто понадобится время, чтобы переменить кое-какие мои взгляды, ваше величество.

– Ты считал меня идиотом, верно?

– Ну…

– Вы и должны были так думать – ты, Субат, другие министры. Это было главной моей защитой – и главным развлечением. По правде говоря, старина, я некоторым образом гений, – Сарабиан улыбнулся Элане. – Что, звучит нескромно? И тем не менее это так. Я выучил ваш язык за три недели, а стирикский за четыре. Я могу отыскать логические промахи в самых глубоких исследованиях по эленийской теологии, и я прочел – и понял – почти все, что когда-либо было написано. Однако самым моим блестящим достижением было то, что я сохранил все это в тайне. Люди, которые называют себя моим правительством, – только без обид, Оскайн, – похоже, составили некий гигантский заговор с целью держать меня в неведении. Они говорят мне только то, что, по их мнению, я хотел бы услышать. Мне приходится выглядывать из окна, чтобы точно узнать, какая же сейчас погода. Конечно, мотивы у них наиблагороднейшие. Они оберегают меня от волнений, но я считаю, что если корабль, на котором я плыву, начинает тонуть, кто-то же должен сказать мне об этом, верно?

Сарабиан говорил очень быстро, мгновенно облекая в слова все, что приходило ему на ум. Глаза его блестели, и казалось, что он вот-вот расхохочется. Он был явно сильно возбужден.

– Так вот, – продолжал он, – нам нужно изобрести средство сноситься друг с другом, не посвящая в наши дела весь дворец, включая кухонную прислугу. Мне отчаянно нужно знать, что же происходит на самом деле – чтобы я мог направить на поиски решения всю силу своего выдающегося ума. – Последние слова он произнес с самоуничижительной иронией. – Есть идеи?

– Как ваше величество относится к магии? – спросил Спархок.

– Я еще не выработал своего мнения, Спархок.

– Тогда ничего не выйдет, – сказал Спархок. – Чтобы заклинание сработало, необходимо верить в магию.

– Но я могу заставить себя поверить, – с некоторым сомнением проговорил Сарабиан.

– Этого вряд ли будет достаточно, ваше величество, – терпеливо пояснил Спархок. – Заклинание сработает либо не сработает в зависимости от вашего настроения. Нам нужно придумать что-то понадежнее. То, что мы захотим вам сообщить, возможно, окажется столь важно, что нам никак нельзя полагаться на удачу.

– И я того же мнения, Спархок. Это определяет нашу задачу. Нам нужен совершенно надежный способ передавать информацию, которого никто не сможет распознать. Мой опыт подсказывает мне, что это должно быть настолько обыкновенное действие, чтобы никто не обратил на него внимания.

– Обмениваться подарками, – небрежно предложила баронесса Мелидира.

– Я бы с удовольствием посылал вам подарки, дорогая баронесса, – улыбнулся Сарабиан. – От вашего взгляда у меня замирает сердце, но…

Баронесса подняла руку.

– Прошу прощения, ваше величество, – сказала она, – но нет действия более обыкновенного, чем обмен подарками между правящими особами. Я могу носить небольшие сувениры от королевы к вам, а ваш посол будет доставлять ваши подарки ей. После того как мы несколько раз пробежимся туда и сюда, никто уже на нас лишний раз и не взглянет. Послания можно будет прятать в подарках – ведь никто не посмеет обыскивать их.

– Где ты добыла эту чудную девушку, Элана? – вопросил Сарабиан. – Я бы женился на ней, не будь у меня уже девяти жен… да, кстати, Спархок, мне нужно будет поговорить с тобой об этом, возможно, с глазу на глаз. – Он оглядел присутствующих. – Кто-нибудь видит недостатки в замысле баронессы?

– Только один, – сказала Миртаи, – но это я беру на себя.

– Что же, атана? – взволнованно спросил император.

– Кто-нибудь может все-таки заподозрить неладное в этом обмене подарками – особенно если обмен будет продолжаться непрерывно. Тогда он попытается перехватить Мелидиру, но я буду сопровождать ее туда и обратно. Ручаюсь, что никто не посмеет ей помешать.

– Превосходно, атана! Великолепно! Нам пора возвращаться, Оскайн. Субат ужасно скучает по мне, если не находит меня там, где всегда. Да, Спархок, будь так добр, назначь нескольких своих рыцарей развлекать мою жену Элисун.

– Прошу прощения?..

– Ну да, молодых, предпочтительно красивых и весьма выносливых – ну, ты сам понимаешь.

– Мы говорим об одном и том же, ваш величество?

– Разумеется. Элисун тоже обожает обмениваться подарками и милостями, и она будет очень огорчена, если никто не захочет с ней поиграть. Когда она несчастна, то становится на редкость крикливой. Пожалей мои уши, старина, позаботься об этой мелочи.

– Э-э… и сколько же нужно рыцарей, ваше величество?

– Дюжины, я полагаю, хватит. Идем, Оскайн? И глава Тамульской империи стремительно зашагал к двери.

ГЛАВА 25

– Такая манера говорить, ваше величество, бывает свойственна людям с развитым умом, – пояснил Заласта Элане. – Они говорят слишком быстро, потому что их мысли выплескиваются наружу. Император Сарабиан, возможно, и не так гениален, как думает он сам, но он обладает умом, с которым нельзя не считаться. Поразительнее всего то, что он ухитрился сохранить все в тайне от всего своего правительства. Подобные люди обычно столь рассеянны и легко возбудимы, что сами выдают себя.

Они собрались в королевских покоях, чтобы обсудить поразительное открытие минувшей ночи. Посол Оскайн явился с утра пораньше и принес с собой схему потайных ходов и укрытых постов для подслушивания внутри эленийского замка, который теперь стал их временным домом. С полдюжины шпионов аккуратно извлекли наружу и вежливо, но твердо попросили удалиться.

– В этом нет ничего личного, ваше величество, – извинился Оскайн перед Эланой. – Просто политическая рутина.

– Я это очень хорошо понимаю, ваше превосходительство, – отвечала она. Элана этим утром облачилась в изумрудно-зеленое платье и была в нем особенно хороша.

– А что, ваше превосходительство, – спросил Стрейджен, – ваша разведка достаточно развита?

– Нет, милорд, не слишком. У каждого министерства имеются свои шпионы, но они по большей части шпионят друг за другом. Своих коллег мы побаиваемся куда сильнее, чем иностранных гостей.

– Стало быть, единой разведки у вас нет?

– Боюсь, что нет, милорд.

– Вы уверены, что мы выставили всех шпионов? – спросил Эмбан, с некоторым беспокойством посматривая на сверкающие стены.

– Положитесь на меня, ваша светлость, – улыбнулась Сефрения.

– Боюсь, я что-то не понял.

– Она как следует пошевелила пальцами, патриарх Эмбан, – сухо пояснил Телэн, – и теперь все шпионы, которых мы не сумели обнаружить, квакают по-лягушачьи.

– Не совсем так, – поправила Сефрения, – но если за стенами и впрямь остались шпионы, они не услышат ни единого слова.

– Тебя весьма полезно иметь под рукой, Сефрения, – заметил толстяк церковник.

– Я и сам того же мнения, – согласился Вэнион.

– Тогда перейдем к делу, – предложила Элана. – Мы не хотели бы слишком часто использовать нашу выдумку, но все же необходимо обменяться с Сарабианом несколькими подарками – просто для того, чтобы убедиться, что никто не попытается перехватить наши послания, и чтобы придворные привыкли к виду Мелидиры, снующей туда и сюда со всякими безделушками.

– Я не собираюсь всего лишь сновать, ваше величество, – возразила Мелидира. – Я намерена соблазнительно вилять бедрами. Я уже давно заметила, что мужчина, который загляделся на бедра женщины, не слишком обращает внимание на то, чем занято все остальное.

– В самом деле? – отозвалась принцесса Даная. – Мне надо будет это запомнить. Баронесса, вы научите меня вилять бедрами?

– Принцесса, – сказал Телэн, – для этого тебе вначале нужно отрастить бедра.

В глазах Данаи появилось опасное выражение.

– Даже и не думай, – предостерег ее Спархок. Она пропустила его слова мимо ушей.

– Я с тобой еще за это поквитаюсь, Телэн! – пригрозила она.

– Сомневаюсь, ваше высочество, – дерзко отозвался мальчик. – Я пока еще бегаю быстрее тебя.

– У нас имеется и другая проблема, – сказал Стрейджен. – Тот великолепнейший план, который я составил пару месяцев назад, нынче ночью развалился на куски. Боюсь, что серьезной помощи нам от местных воров не дождаться. Они даже хуже, чем предупреждал нас Кааладор. Тамульское общество настолько закоснело, что мои местные собратья по ремеслу разучились самостоятельно мыслить. В этих местах имеются определенные шаблоны поведения воров, и те, с кем мы встречались прошлой ночью, настолько косны и узколобы, что не в состоянии обойти эти шаблоны. Эленийцы в местном воровском сообществе еще могут блеснуть самостоятельной мыслью, но вот тамульцы все, как один, непроходимо тупы.

– Это уж точно, – согласился Телэн. – Они даже не пытаются удрать, когда их застигнут на воровстве, – просто стоят себе и ждут, когда их отволокут в кутузку. В жизни не встречал ничего безнравственнее.

– Возможно, нам и удастся вывернуться, – продолжал Стрейджен. – Я послал за Кааладором – может быть, ему удастся втолковать им что-нибудь, согласуемое со здравым смыслом. Куда больше меня беспокоит то, что у местных воров нет и подобия единства. Воры не разговаривают с убийцами, шлюхи не разговаривают с нищими, а с мошенниками и вовсе не разговаривает никто. Убей меня Бог, не могу понять, как они вообще ухитряются существовать.

– Невеселые новости, – заметил Улаф. – Мы ведь рассчитывали, что воры послужат нам шпионской сетью.

– Будем надеяться, что Кааладор сумеет все уладить, – сказал Стрейджен. – То, что у здешнего правительства нет единой разведывательной службы, делает воровское сообщество жизненно важным для наших планов.

– Кааладор наставит их на путь истинный, – уверенно заявила Элана. – Я в него верю.

– Это потому, что тебе нравится, как он говорит, – пояснил Спархок.

– Кстати, о говоре, – сказала Сефрения. – Боюсь, как бы всем нашим усилиям не помешало то, что большинство из вас не говорит по-тамульски. Мы намерены кое-что предпринять по этому поводу. – Келтэн застонал. – На сей раз это будет не так мучительно, дорогой, – улыбнулась она. – Времени у нас слишком мало, чтобы обучать вас языку по всем правилам, поэтому мы с Заластой намерены немножко смошенничать.

– Не могла бы ты выразиться пояснее, Сефрения? – с озадаченным видом осведомился Эмбан.

– Мы попросту поколдуем, – пожала она плечами.

– Уж не хочешь ли ты сказать, что можешь обучить кого угодно чужому языку с помощью магии?

– И еще как, – заверил его Спархок. – В пещере Гверига она в пять секунд научила меня языку троллей, а уж этот язык, я полагаю, учить куда труднее, чем тамульский. Тамульцы, по крайней мере, люди.

– Нам, однако, придется быть осторожными, – предостерегла маленькая стирикская женщина. – Если все вы вдруг проявите выдающиеся способности к языкам, это будет выглядеть более чем странно. Мы станем действовать понемногу: вначале основной набор слов и начатки грамматики, а уж потом можно будет двигаться дальше.

– Я бы мог прислать вам учителей, леди Сефрения, – предложил Оскайн.

– Благодарю, ваше превосходительство, но это ни к чему. Ваши учителя проникнутся удивлением – и подозрениями, – если вдруг обнаружат перед собой целую роту редкостно даровитых учеников. Мы займемся изучением языка самостоятельно, чтобы не выдать своих истинных намерений. Вначале я сделаю нашим ученикам чудовищный акцент, а потом мы его постепенно сгладим.

– Сефрения! – слегка обиженным голосом воззвал Келтэн.

– Что, дорогой?

– Так ты можешь обучать языку с помощью магии?

– Разумеется.

– Зачем же ты тогда столько лет пыталась учить меня стирикскому языку? Когда стало ясно, что из этого ничего не выйдет, тебе нужно было просто пошевелить пальцами – и все.

– Келтэн, дорогой, – мягко сказала Сефрения, – почему я пыталась научить тебя стирикскому языку?

– Наверное, чтобы я мог колдовать, – пожал он плечами. – Если только тебе просто не нравится мучить людей.

– Нет, дорогой. Для меня это было так же мучительно, как для тебя. – Сефрения содрогнулась. – Быть может, даже гораздо мучительнее. Ты действительно учил язык стириков для того, чтобы овладеть заклинаниями, но чтобы добиться этого, тебе нужно было научиться думать по-стирикски. Нельзя просто сказать вслух нужные слова и ждать, что они произведут желаемое воздействие.

– Подожди минутку! – затряс головой Келтэн. – Ты что же, хочешь сказать, что люди, которые говорят на чужих языках, и думают иначе, чем мы?

– Думать они могут и так же, только другими словами.

– Ты имеешь в виду, что мы все думаем словами?

– Разумеется, Келтэн. Что же еще, по-твоему, мысли?

– Понятия не имею. Но ведь, в конце концов, все мы люди, так почему бы нам всем не думать на одном языке?

Сефрения растерянно моргнула.

– И какой же это должен быть язык, дорогой?

– Эленийский, какой же еще? Вот почему иностранцы не такие умные, как мы! Им приходится переводить свои мысли с эленийского на ту варварскую тарабарщину, которую они зовут языком. Из чистого упрямства, само собой.

Сефрения недоверчиво воззрилась на него:

– Ты ведь это не всерьез, дорогой?

– Конечно же всерьез! Я думал, всем известно, почему эленийцы самые умные. – Лицо Келтэна сияло убийственным простодушием.

– О, дорогой! – вздохнула Сефрения почти с отчаянием.

Мелидира надела лиловое платье и, виляя бедрами, отправилась к личным покоям императора, перекинув через руку эленийский камзол из синего атласа. Миртаи следовала за ней. Миртаи не виляла бедрами. Глаза Мелидиры были невинно распахнуты. Лицо светилось непобедимой тупостью. Нижняя губка была мило прикушена, как если бы ее хозяйка задыхалась от волнения. Придворные императора Сарабиана с громадным интересом наблюдали за бедрами Мелидиры. Никто не обратил внимания на то, что у нее в руках.

Она вручила императору подарок, присовокупив маленькую сбивчивую речь, которую переводила Миртаи. Ответ императора был вполне официальным. Мелидира сделала реверанс и, виляя бедрами, поспешила назад, в эленийский замок. Вновь придворные были целиком и полностью поглощены ее бедрами – хотя уже имели возможность любоваться процессом виляния.

– Прошло без сучка без задоринки! – самодовольно сообщила баронесса.

– Как им понравилась ваша походка? – осведомился Стрейджен.

– Я превратила весь двор в камень, милорд Стрейджен! – рассмеялась она.

– Это правда? – спросил Стрейджен у Миртаи.

– Не совсем, – ответила атана. – Кое-кто последовал за ней, чтобы наглядеться вдоволь. Мелидира очень ловко управляется со своими бедрами. То, что творилось у нее под платьем, больше всего походило на драку двух кошек в холщовом мешке.

– Мы должны использовать дары, которые дает нам Господь, не так ли, ваша светлость? – с притворно набожным видом обратилась баронесса к Эмбану.

– Безусловно, дитя мое, – согласился тот, безуспешно пытаясь сдержать улыбку.

Четвертью часа позже прибыл посол Оскайн с алебастровой шкатулочкой на подушке из синего бархата. Элана вынула из шкатулочки послание императора и прочла вслух:

«Элана!

Твое послание прибыло благополучно. У меня сложилось впечатление, что мои придворные не только воздержатся от того, чтобы препятствовать свободному перемещению баронессы по дворцу, но и станут горячо защищать ее право на таковое перемещение. Как только этой девушке удается одновременно шевелить всем, что может шевелиться?

Сарабиан».

– Ну, и как же? – обратился Стрейджен к золотоволосой баронессе.

– Врожденный дар, милорд Стрейджен.

В последующие недели эленийские гости старательно делали вид, что изучают тамульский язык, а Оскайн помогал им, время от времени как бы невзначай говоря министрам, что обучал гостей языку во время долгого путешествия в Материон. На одном из банкетов, который устроил в их честь первый министр, Элана выступила с небольшой речью на тамульском языке, дабы довести до всеобщего сведения, что она и ее свита уже достигли определенных успехов.

Не обошлось, само собой, и без курьезов. Келтэн как-то ухитрился смертельно оскорбить одного придворного, с улыбкой высказав ему то, что он сам счел изысканным комплиментом.

– Что это с ним? – удивился светловолосый пандионец, озадаченно глядя, как придворный поспешно удаляется прочь.

– Что ты хотел ему сказать? – осведомилась Миртаи, с трудом подавляя смех.

– Что мне приятно видеть его улыбку, – пожал плечами Келтэн.

– У тебя получилось совсем не то.

– И что же у меня получилось?

– Ты сказал: «Чтоб у тебя выпали все зубы».

– Кажется, я употребил не то слово?

– Да, можно и так сказать.

Притворное изучение языка дало королеве и ее окружению множество свободного времени. Официальные церемонии и развлечения, которые они обязаны были посещать, обыкновенно имели место по вечерам, а дни оставались в полном их распоряжении. Они проводили это время в долгих разговорах – большей частью по-тамульски. Заклинание, которое использовали Заласта и Сефрения, помогло им полностью овладеть словарным запасом и грамматикой, но сглаживание акцента заняло гораздо больше времени.

Как и предсказывал Оскайн, первый министр неутомимо воздвигал на пути гостей самые разнообразные препятствия. Насколько ему удавалось, он заполнял их время утомительной и бессмысленной деятельностью. Они посещали открытия выставок домашнего скота. Они получали почетные звания в университете. Они осматривали образцовые крестьянские хозяйства. Всякий раз, когда они покидали императорскую резиденцию, первый министр снабжал их громадным эскортом – эскортом, который собирался по нескольку часов, и агенты Пондии Субата тратили это время с пользой, расчищая улицы от горожан – именно тех, кого и хотели бы увидеть гости. Гораздо хуже было то, что он всячески ограничивал им доступ к императору Сарабиану. Субат мешал им, как мог, но куда ему было сравниться с эленийской изобретательностью, тем более что кое-кто из свиты Эланы был совсем не тем, кем казался. Телэн в особенности озадачивал агентов первого министра. Спархок давно уже понял, что в любом городе мира проследить за Телэном было практически невозможно. Мальчик развлекался вовсю и доставлял в замок немало ценных сведений.

Как-то жарким дремотным днем Элана и другие дамы сидели в королевских покоях, и когда Спархок и Келтэн незаметно вошли туда, они услышали голос Алиэн, камеристки Эланы.

– Такое случается часто, – негромко говорила кареглазая девушка. – Это одно из неудобств жизни служанки. – Как обычно, Алиэн была в строгом платье приглушенно-серого цвета.

– Кто это был? – глаза Эланы метали искры.

– Это неважно, ваше величество, – отозвалась Алиэн с легким замешательством.

– Нет, Алиэн, – отрезала Элана, – важно.

– Граф Озрил, ваше величество.

– Я слыхала о нем, – ледяным тоном сказала Элана.

– Я тоже, – голос Мелидиры прозвучал ничуть не теплее.

– Как я понимаю, граф пользуется непривлекательной репутацией? – спросила Сефрения.

– Таких людей называют распутниками, леди Сефрения, – пояснила Мелидира. – Он барахтается в разврате самого грязного пошиба. Он похваляется, что избавляет Господа от труда проклясть его, поскольку был рожден для преисподней.

– Мои родители были люди сельские, – продолжала Алиэн, – и не знали о репутации графа. Поэтому они полагали, что служба у него для меня редкостная удача. Крестьянской девушке трудно отыскать другой способ выбраться из своего положения. Мне было тогда четырнадцать, и я совсем не знала жизни. Поначалу граф был со мной очень добр, и мне казалось, что мне неслыханно повезло. Потом однажды ночью он явился домой пьяным, и тогда я узнала, отчего он был так добр ко мне. Я не получила того воспитания, что Миртаи, и ничего не смогла поделать. Потом я, конечно, плакала, но он только смеялся над моими слезами. По счастью, обошлось без последствий. Граф Озрил имел обыкновение вышвыривать забеременевших служанок на улицу в одном платье. Очень скоро это развлечение ему надоело. Он уплатил мне жалованье и дал хорошую рекомендацию. Мне посчастливилось получить службу во дворце. – Алиэн едва заметно болезненно усмехнулась. – Поскольку никаких последствий не было, теперь, мне думается, все это не имеет особого значения.

– Для меня – имеет, – мрачно сказала Миртаи. – Клянусь тебе, что когда мы вернемся в Симмур, граф и недели не проживет на свете.

– Если ты намерена ждать так долго, Миртаи, то можешь и опоздать, – как бы между прочим заметил Келтэн. – Могу обещать тебе, что граф Озрил не увидит заката того дня, когда я вернусь в Симмур.

– Он не станет драться с тобой, Келтэн, – сказал Спархок своему другу.

– У него не останется другого выбора, – ответил Келтэн. – Я знаю немало оскорблений, проглотить которые не сможет ни один мужчина, – а уж если они не сработают, я просто начну резать его на кусочки. Когда отрежешь человеку нос и уши, он поневоле схватится за меч – возможно, потому, что не будет знать, за что ты примешься потом.

– Тебя арестуют.

– Не страшно, Спархок, – мрачно сказала Элана. – Я его помилую.

– Вы не должны делать этого, сэр Келтэн, – пробормотала Алиэн, опуская глаза.

– Именно, должен, – ответил Келтэн твердым, как кремень, голосом. – Когда я покончу с ним, то принесу тебе его ухо – как доказательство, что я сдержал свое слово.

Спархок искренне ожидал, что нежная девушка будет с отвращением протестовать против такого чудовищного подарка. Он ошибся. Алиэн одарила его друга горячей улыбкой.

– Это будет так мило, сэр Келтэн, – сказала она.

– Что же ты, Сефрения? – обратился Спархок к своей наставнице. – Заведи глаза к потолку и вздохни. На этот раз я даже соглашусь с тобой.

– С какой стати мне это делать, Спархок? – осведомилась она. – Я всем сердцем одобряю решение сэра Келтэна.

– Ты дикарка, матушка, – укорил Спархок.

– Вот как?

Тем же днем позднее Спархок и Келтэн присоединились к рыцарям, собравшимся в нестерпимо сверкающем главном зале псевдоэленийского замка. Рыцари сменили свои парадные доспехи на камзолы и обтягивающие штаны.

– Это не займет много времени, – говорил сэр Бевьер. – Стены весьма прочные, да к тому же есть и крепостной ров. Подъемный мост действует – вот только лебедки механизма нуждаются в смазке. Все, что нам на самом деле нужно для обороны замка, – заостренные колья во рву.

– И пара бочонков смолы? – предположил Улаф. – Я же знаю, как вы, арсианцы, обожаете лить на головы людям кипящую смолу.

– Господа, – с неодобрением заметил Вэнион, – если вы начнете укреплять замок, наши хозяева могут неправильно это понять. – Он немного подумал. – Не повредит, однако, потихоньку обзавестись изрядным запасом острых кольев и, пожалуй, некоторым количеством бочек с ламповым маслом. Оно не так хорошо, как смола, зато привлечет меньше нежелательного внимания. Полагаю также, что нам следует потихоньку и незаметно запасаться провизией. Нас много, так что нетрудно будет скрыть тот факт, что мы наполняем кладовые. И все это следует проделывать без лишнего шума.

– Что ты задумал, Вэнион? – спросил Эмбан.

– Кое-какие предосторожности, ваша светлость. В Империи неспокойно, и мы не знаем, что может произойти. Поскольку нам достался надежный замок, нам следует сделать его еще надежнее – просто так, на всякий случай.

– Это только мое воображение или лето и впрямь выдалось таким длинным? – спросил вдруг Тиниен.

Спархок мгновенно насторожился. Кто-то рано или поздно должен был прийти к такому выводу, и если его друзья насторожатся и начнут считать дни, они непременно обнаружат, что некто сжимал время их путешествия.

– Это же другая часть мира, Тиниен, – небрежным тоном заметил он. – Климат здесь совсем иной.

– Лето есть лето, Спархок, и оно не может длиться бесконечно.

– С климатом бывает по-всякому, – возразил Улаф, – особенно на морском побережье. Вдоль западного берега Талесии есть теплое течение. На восточном побережье в Йосуте обычно уже зима, а в Хорсуте еще середина осени.

Славный старина Улаф, с облегчением подумал Спархок.

– И все-таки мне это кажется странным, – с сомнением проговорил Тиниен.

– Тебе многое кажется странным, друг мой, – усмехнулся Улаф. – Сколько раз ты отклонял мое приглашение вместе поохотиться на огра?

– Зачем убивать огра, если его нельзя съесть? – пожал плечами Тиниен.

– Ты же убивал земохцев, но не ел их.

– У меня не было подходящего рецепта.

Все дружно расхохотались, оставив темучересчур долгого лета, и Спархок вздохнул с облегчением.

В эту минуту в зал вошел Телэн. Этим утром он, как всегда, привычно избавился от слежки агентов первого министра и отправился в город.

– Сюрприз! – сухо провозгласил он. – Крегер наконец добрался до Материона. Я уж начинал беспокоиться за него.

– С меня довольно! – взорвался Спархок, изо всей силы грохнув кулаком по подлокотнику своего кресла. – Этот человек мне слишком надоел!

– Но прежде у нас не было времени гоняться за ним, мой лорд, – напомнил Халэд.

– Значит, нам следовало найти время. Я был уверен в этом, еще когда его видели в Сарсосе. Ну да теперь мы добрались до места, так что посвятим толику сил и времени тому, чтобы изловить его. Нарисуй несколько его портретов, Телэн. Раздай их и пообещай награду.

– Спархок, я знаю, как это делается.

– Ну так сделай! Я ни о чем так не мечтаю, как заполучить в свои руки этого вечно пьяного хорька. В этом винном бурдюке хранится слишком много ценной информации, и я намерен выдавить ее всю – до последней капли!

– Что-то он сегодня раздражителен, – мягко заметил Тиниен, обращаясь к Келтэну.

– У него был тяжелый день, – пожал плечами Келтэн. – Он обнаружил в наших дамах некоторую жестокость, и это его весьма расстроило.

– Вот как?

– В Симмуре живет один дворянин, которого необходимо стереть с лица земли. Когда мы вернемся, я намерен первым делом отрезать ему кое-что, а уж потом изрубить на мелкие кусочки. Дамы единодушно решили, что эта идея великолепна, и их дружное одобрение лишило Спархока некоторых иллюзий.

– Что же натворил этот парень?

– Это личное дело.

– Вот оно что! Ну, Сефрения-то, во всяком случае, с ним согласилась.

– Как бы не так! Правду говоря, она оказалась еще кровожадней прочих. Позднее она высказала такие предложения, от которых побледнела даже Миртаи.

– Да, видно, этот человек и впрямь сотворил нечто ужасное.

– Именно так, друг мой, и я намерен сделать так, чтобы он очень, очень долго сожалел о своем поступке. – Голубые глаза Келтэна заледенели, побелевшие ноздри сжались от ярости.

– Я этого не делал, Келтэн, – сказал Тиниен, – и незачем на меня так смотреть.

– Извини, – пробормотал Келтэн, – при одной мысли об этом у меня вскипает кровь в жилах.

– Ну так думай о чем-нибудь другом, что ли.

Их акцент все еще оставлял желать лучшего – об этом позаботилась Сефрения, – но зато понимали они тамульский уже почти в совершенстве.

– Ну как, мы готовы? – как-то вечером спросил Спархок свою наставницу.

– Если только, принц Спархок, ты не намерен произносить речи, – заметил император Сарабиан, который как раз осчастливил их одним из своих головокружительных визитов. – Акцент у тебя, знаешь ли, просто чудовищный.

– Я намерен слушать, ваше величество, – отозвался Спархок, – а не говорить. Сефрения с Заластой маскируют акцентом наши успехи в тамульском.

– Жаль, Заласта, ты мне прежде не сказал, что способен на такое, – с некоторой грустью пробормотал Сарабиан. – Ты бы мог сберечь мне не один месяц времени, когда я зубрил языки.

– Ваше величество предпочли держать свои занятия в секрете, – напомнил ему Заласта. – Я и понятия не имел, что вы желаете изучать иностранные языки.

– Стало быть, моя же хитрость меня и подвела, – пожал плечами Сарабиан. – Ну да ладно. Что мы, собственно, намерены делать?

– Мы, ваше величество, намерены просеять через частое сито ваш двор, – сказал Вэнион. – Все ваши министерства существуют сами по себе, а министры прячут тайны друг от друга. Это означает, что ни у кого нет полной и всесторонней картины событий. Мы собираемся хорошенько прочесать все министерства и собрать все, что удастся найти. Когда мы сложим наши находки вместе, возможно, нам удастся проследить некоторые закономерности.

Сарабиан скорчил кислую гримасу.

– Это все моя вина, – покаянно вздохнул он.

– Будь добр, Сарабиан, не говори загадками, – сказала ему Элана. Два монарха были теперь хорошими друзьями, главным образом благодаря тому, что император решительно отбросил все формальности и твердо настоял на том, чтобы Элана последовала его примеру.

– Я ошибся, Элана, – с горечью сказал он. – Тамульская империя никогда прежде не сталкивалась с настоящим кризисом. Наши чиновники куда умнее простых подданных, и к тому же за их спиной стоят атаны. Императоры всегда больше опасались собственных министров, чем какого-то врага извне, поэтому сотрудничество между министерствами никогда не поощрялось. Похоже, сейчас я пожинаю плоды этой недальновидной политики. Когда все закончится, я кое-что переменю.

– Мое правительство не держит секретов от меня, – самодовольно сказала ему Элана.

– Не береди душу, – вздохнул Сарабиан. – Лорд Вэнион, что, собственно говоря, вы будете искать?

– По дороге в Материон мы стали свидетелями весьма любопытных явлений. Мы полагаем, что имеем сейчас дело с неким союзом. Мы знаем – или, во всяком случае, догадываемся, – кто такой один из союзников. Теперь нам нужно сосредоточиться на втором. Пока мы не сумеем распознать его, мы остаемся в откровенно невыгодном положении. Если вы не будете против, ваше величество, королева Элана и принц Спархок будут проводить много времени в вашем обществе. Боюсь, это означает, что вам придется долго беседовать со своим первым министром. Пондия Субат становится нам изрядной помехой.

Сарабиан вопросительно поднял бровь.

– Он всячески старается не допускать нас к тебе, Сарабиан, – пояснила Элана.

– Ему было сказано этого не делать, – мрачно проговорил Сарабиан.

– Должно быть, ваше величество, он плохо слушал, – сказал Спархок. – Всякий раз, когда мы подходим к главному дворцу, мы должны продираться через толпы его агентов, а стоит одному из нас хоть высунуть голову из окна, за нами тотчас же тянется целая армия шпионов. Похоже, вашему первому министру мы не по душе.

– Скорее похоже на то, что мне придется кое-что разъяснить почтенному Пондии Субату, – процедил Сарабиан. – Полагаю, он забыл, что его должность не наследственная… и что его голова не настолько крепко сидит на плечах, чтобы я не смог, когда сочту нужным, найти ей другое место.

– А какое обвинение ты выдвинул бы против него, Сарабиан? – с любопытством спросила Элана.

– Обвинения? Да о чем это ты говоришь, Элана? Здесь Тамульская империя. Обвинения мне совершенно ни к чему. Я бы мог снести голову Пондии Субату, если бы решил, что мне не нравится его прическа, вот и все. Я позабочусь о Пондии Субате, друзья мои. Отныне я обещаю вам полную поддержку первого министра – Субата либо его преемника. Пожалуйста, лорд Вэнион, продолжайте.

– Итак, – сказал Вэнион, – патриарх Эмбан сосредоточит свое внимание на первом министре – кто бы это ни был. Сэр Бевьер будет проводить время с профессорами университета. Ученые, как правило, собирают обширную информацию, а правительства обычно игнорируют их находки – пока не становится слишком поздно. Улаф, Кринг и Тиниен займутся верховным командованием имперской армии – не атанами, а тамульцами, потому что своими соотечественниками займется атан Энгесса. Милорд Стрейджен и Телэн будут служить связью с ворами Материона, а Халэд и Алиэн поразведают среди дворцовой прислуги. Сефрения и Заласта поговорят с местной стирикской общиной, ну а Мелидира и сэр Берит очаруют всех придворных.

– Разве сэр Берит не чуточку молод для такой задачи? – спросил Сарабиан. – Мои придворные – весьма искушенные люди.

– У сэра Берита, ваше величество, есть кое-какие особые качества, – улыбнулась Мелидира. – Молодые – и не слишком молодые – дамы вашего двора сделают для него почти все. Возможно, пару раз ему придется принести в жертву свою добродетель, но он весьма добросовестный молодой человек, так что мы можем положиться на него.

Берит отчаянно покраснел.

– И зачем только вы всегда говорите такие вещи, баронесса? – жалобно пробормотал он.

– Я ведь только шучу, Берит, – ласково отозвалась она.

– Мужчинам этого не постичь, ваше величество, – объяснил Келтэн императору, – но Берит отчего-то оказывает на юных дам весьма странное воздействие.

– Келтэн и Миртаи будут находиться при Спархоке и королеве, – продолжал Вэнион. – Мы не знаем точно, насколько далеко могут зайти наши противники, так что лишняя охрана вам не помешает.

– А вы, лорд Вэнион? – спросил император.

– Вэнион и Оскайн займутся составлением общей картины, Сарабиан, – ответила Элана. – Мы будем доставлять им все, что узнаем, а они будут разбирать эти сведения и указывать нам на пропуски, чтобы мы знали, куда направлять дальнейшие усилия.

– Вы, эленийцы, весьма методичный народ, – заметил Сарабиан.

– Это плод их зависимости от логики, ваше величество, – пояснила Сефрения. – Пристрастие эленийцев к точности кого хочешь сведет с ума, однако оно приносит свои плоды. Хороший элениец будет наблюдать полдня, прежде чем позволит себе заметить, что идет дождь.

– Да, – сказал Эмбан, – но зато уж если элениец скажет, что идет дождь, можно быть уверенным, что он говорит правду.

– Ну, а вы, ваше высочество? – Сарабиан улыбнулся девочке, сидевшей у него на коленях. – Какова ваша роль в этом гигантском заговоре?

– Я должна отвлекать тебя, Сарабиан, чтобы задавал поменьше вопросов, – хладнокровно ответила Даная. – Твои новые друзья собираются делать кое-что не очень хорошее, и я намерена мешать тебе это заметить.

– Даная! – воскликнула Элана.

– А разве это не так, мама? Вы будете лгать людям, шпионить за ними и, вероятно, убивать тех, кто встанет у вас на пути. Разве это не то, что вы зовете «политикой»?

Сарабиан расхохотался.

– Она права, Элана, ей-богу, права, – все еще смеясь, проговорил он. – Ее определение политики слегка прямолинейно, зато очень точно. Из нее выйдет отличная королева.

– Спасибо, Сарабиан, – нежно сказала Даная, чмокнув его в щеку.

И тут Спархок ощутил уже знакомое леденящее дуновение, и, хотя он знал, что это бесполезно, рука его сама собой метнулась к рукояти меча. Он выругался – наполовину по-эленийски, наполовину по-тамульски, – осознав, что все их замыслы теперь открыты загадочной тени, которая все эти месяцы преследовала их по пятам.

ГЛАВА 26

– Поверьте моему слову, ваше величество, – говорил Заласта недоверчивому Сарабиану, – это явление никак нельзя было назвать природным.

– Тебе лучше знать, Заласта, – с сомнением отозвался Сарабиан. – Однако все мои чувства требуют искать прежде всего естественное объяснение – к примеру, облако набежало на солнце.

– Уже вечер, Сарабиан, – напомнила Элана, – солнце давно зашло.

– Да, этот довод некоторым образом ослабляет мое объяснение. Значит, вы все и раньше видели эту тень?

– Почти все, ваше величество, – заверил его Оскайн. – Однажды – на корабле – ее видел даже я, и тогда никакое облако не заслоняло солнце. Думаю, что нам следует довериться суждению наших эленийских друзей. Они и прежде сталкивались с этим необычным явлением.

– Тупица, – пробормотал Спархок.

– Прошу прощения? – мягко отозвался Сарабиан.

– Простите, ваше величество, – извинился Спархок. – Разумеется, я имел в виду не вас. Это наш загадочный гость не слишком умен. Если уж берешься за кем-то шпионить, не стоит возвещать о своем присутствии фанфарами и барабанным боем.

– Он делал это и прежде, Спархок, – напомнил ему Эмбан. – Он являлся нам в Дарсасе, в кабинете архимандрита Монсела.

– Быть может, он просто не подозревает о том, что мы его видим, – предположил Келтэн. – Когда Адус только начал работать на Мартэла, он пытался заниматься соглядатайством – но потом Мартэлу пришлось нанять Крегера.

– Кто такой Адус? – спросил Сарабиан.

– Наш давний знакомый, ваше величество, – ответил Келтэн. – Шпиона из него не вышло, потому что всякий на сто ярдов в округе мог догадаться о его присутствии. Адус не признавал мытья, а потому обладал весьма неповторимым ароматом.

– Неужели это возможно? – обратился Вэнион к Сефрении. – Неужели именно Келтэн мог случайно наткнуться на правильный ответ?

– Вэнион! – возмущенно воскликнул Келтэн.

– Извини, Келтэн. Я совсем не то хотел сказать. Серьезно, Сефрения, может наш гость понятия не иметь о том, что он отбрасывает тень?

– Я полагаю, дорогой, что все возможно.

– Зрительная вонь? – недоверчиво предположил Келтэн.

– Не знаю, можно ли использовать именно это выражение, но… – Сефрения взглянула на Заласту. – Такое возможно?

– Во всяком случае, это многое объясняет, – после минутного размышления ответил он. – Боги – существа примечательные не только глубиной своего понимания, но и своими недостатками. Вполне вероятно, что наш гость и не подозревает о том, как легко мы можем унюхать его присутствие – если мне будет дозволено воспользоваться выражением сэра Келтэна. Он вполне может полагать, что остается незримым для нас и что мы не замечаем его соглядатайства.

Бевьер с сомнением покачал головой.

– Мы ведь говорим об этой тени всякий раз, когда она появляется, – сказал он. – Он слышит нас, так что должен знать, что он себя выдал.

– Совсем не обязательно, Бевьер, – возразил Келтэн. – Адус понятия не имел, что от него несет, как от выгребной ямы, да и не всякий признает за собой подобное качество. Возможно, с этой тенью тот же случай – этакая непримиримая враждебность, что-то вроде дурного запаха изо рта или непристойного поведения за столом.

– Что за чудесная идея! – рассмеялся патриарх Эмбан. – Из одного этого случая мы могли бы вывести целую книгу о божественном этикете.

– Для какой цели, ваша светлость? – осведомился Оскайн.

– Для благороднейшей, ваше превосходительство, – большего постижения Бога. Разве мы не для этого живем на свете?

– Не думаю, Эмбан, чтобы ученый труд о поведении богов за столом внес значительный вклад в познания человечества, – заметил Вэнион. – Можем мы надеяться, что ваше величество облегчит нам доступ во внутренние круги вашего правительства? – обратился он к Сарабиану.

– Облегчу, лорд Вэнион, – ухмыльнулся Сарабиан, – независимо от того, понравится им это или нет. Я помогу вам проникнуть в министерства. После того как я поставлю на место Пондию Субата, я займусь другими министрами – всеми по очереди. Думаю, им пора наконец уяснить, кто здесь главный. – Сарабиан вдруг расхохотался, явно довольный собой. – До чего же хорошо, Элана, что ты решила меня навестить! Ты и твои друзья помогли мне осознать, что все эти годы я сидел на абсолютной власти, и мне никогда не приходило в голову ею воспользоваться. Пожалуй, настало время вытащить ее на свет божий, стряхнуть пыль и немножко ею помахать.

– О боги, – пробормотал Оскайн, и на лице его отразилась смесь огорчения и досады. – Что же это я натворил?

– У нас тут одна закавыка, Стрейджен, – промурлыкал Кааладор по-эленийски. – Наши желтые братцы не больно-то визжат от восторга, что надо, стало быть, плюнуть на всякие там условности.

– Пожалуйста, Кааладор, – сказал Стрейджен, – избавь нас от своих простонародных предисловий. Переходи прямо к делу.

– Так сразу? Это ж супротив естества, Стрейджен.

– Ты так думаешь?

Стрейджен, Телэн и Кааладор встретились в погребе в одном из прибрежных кварталов. Было позднее утро, и местные воры только-только начали свою деятельность.

– Как тебе уже известно, воровское братство в Материоне отягощено кастовыми предрассудками, – продолжал Кааладор. – Воры не разговаривают с мошенниками, нищие со шлюхами – разве что, само собой, по делу, – а гильдия убийц и вовсе отверженные.

– Вот это уж точно супротив естества, – заметил Телэн.

– Сжалься, Телэн, – страдальчески попросил Стрейджен. – Одного из вас с меня вполне достаточно. Двое – это уже чересчур. Почему это убийц так презирают?

– Потому что они нарушают один из основных принципов тамульской культуры, – пояснил Кааладор. – Это ведь наемные убийцы, и они не раскланиваются и не расшаркиваются перед своими жертвами, прежде чем перерезать им горло. Тамульцы просто помешаны на вежливости. Они вовсе не против того, чтобы кто-нибудь резал благородных господ за плату. Им не по душе грубость. – Кааладор покачал головой. – Вот почему тамульских воров так часто ловят и обезглавливают. Им кажется невежливым удирать, когда их застукали.

– Невероятно, – пробормотал Телэн. – Стрейджен, это еще хуже, чем мы думали. Если эти люди не разговаривают друг с другом, мы никогда не узнаем от них ничего полезного.

– Я ведь предупреждал вас, друзья мои, чтобы вы в Материоне не надеялись на слишком многое, – напомнил Кааладор.

– А что, прочие гильдии боятся убийц? – спросил Стрейджен.

– Еще как! – ответил Кааладор.

– Тогда с них и начнем. Как местные воры относятся к императору?

– С трепетом, само собой, и обожанием, которое граничит с откровенным обожествлением.

– Отлично. Свяжись с гильдией убийц. Когда Телэн передаст тебе от меня весточку, пусть головорезы схватят тех, кто возглавляет другие гильдии, и доставят во дворец.

– Чегой-то ты там замышляешь, дружочек?

– Я поговорю с императором и попробую убедить его произнести речь перед нашими Материонскими братьями, – пожал плечами Стрейджен.

– Ты, случаем, не спятил?

– Конечно нет. Тамульцы беспрекословно подчиняются традициям, и одна из традиций состоит в том, что император может на время отменить любую традицию.

– Ты понимаешь, к чему он клонит? – обратился Кааладор к Телэну.

– Я отстал от его мысли на последнем крутом повороте.

– Дай-ка я попробую пересказать твою идею своими словами, – сказал Кааладор светловолосому талесийцу. – Ты намерен нарушить все известные обычаи преступного мира в Материоне, приказав убийцам похитить главарей других гильдий.

– Верно, – кивнул Стрейджен.

– Далее, ты собираешься доставить их всех в императорскую резиденцию, куда вход им категорически запрещен.

– Верно.

– Затем ты хочешь упросить императора произнести речь перед людьми, о существовании которых он даже не должен подозревать.

– Примерно это и было у меня на уме.

– И император должен приказать им презреть освященную веками традицию и начать работать вместе?

– По-твоему, с этим будут какие-то трудности?

– Ну что ты, что ты. Я только хотел убедиться, что правильно понял тебя, вот и все.

– Так значит, все в порядке, старина? – осведомился Стрейджен. – Тогда я пойду поговорю с императором.

***

Сефрения вздохнула.

– Ты несносен, как ребенок, – сказала она. У Саллы глаза полезли на лоб.

– Как ты смеешь? – почти взвизгнул он. Лицо стирикского старейшины побелело.

– Ты забываешься, старейшина Салла, – заметил разъяренному стирику Заласта. – Советник Сефрения говорит от имени Тысячи. Или ты откажешься подчиниться решению Тысячи? И богов, которых она представляет?

– Тысяча заблуждается! – вспыхнул Салла. – Не может быть никаких соглашений между стириками и свиноедами!

– Это решать Тысяче, – твердым, как кремень, голосом сказал Заласта.

– Вспомните, что творят с нами эти эленийские варвары! – воскликнул Салла, задыхаясь от бешенства.

– Ты всю жизнь прожил в стирикском квартале Материона, старейшина Салла, – сказал Заласта. – Ты, наверное, ни разу в жизни и не видел эленийца.

– Я умею читать, Заласта.

– Счастлив это слышать. Впрочем, мы явились сюда не для того, чтобы обсуждать решение Тысячи. Верховная жрица Афраэли известила тебя об этом решении. Нравится оно тебе или нет, а тебе придется его исполнять.

Глаза Саллы наполнились слезами.

– Они убивают нас! – всхлипнул он.

– Для убитого, Салла, ты выглядишь просто великолепно, – заметила Сефрения. – Скажи, это было очень больно?

– Ты знаешь, что я имею в виду, жрица.

– Ах, да, – сказала она, – вечное и утомительное стирикское стремление присвоить себе чужую боль. Кто-то на другом конце земли протыкает ножом стирика, а у тебя идет кровь. Ты сидишь здесь, в Материоне, в роскоши и безопасности, жалеешь себя и втайне мучаешься от зависти, что тебе отказали в праве стать невинной жертвой. Что же, Салла, если тебе так хочется пожертвовать собой, я могу это устроить. – Лепет этого болвана вверг Сефрению в состояние холодной ярости. – Тысяча приняла решение, – жестко сказала она. – Я не обязана объяснять тебе почему, но все же объясню – чтобы ты мог передать это объяснение своей общине. И тебе придется сделать это, Салла. И быть при этом весьма убедительным, иначе мне придется тебя сместить.

– Моя должность пожизненная! – заносчиво заявил он.

– Именно об этом я и говорю, – зловещим тоном пояснила Сефрения.

Салла уставился на нее.

– Ты не посмеешь! – выдохнул он.

– А ты проверь. – Сефрения давно уже мечтала сказать кому-нибудь эту фразу, и теперь обнаружила, что это весьма приятно. – Суть дела вот в чем, Салла, – можешь прервать меня, если я буду говорить слишком быстро для тебя. Эленийцы – варвары, которые ищут повода прикончить всякого стирика, попавшегося им на глаза. Если мы не поможем им в этом кризисе, мы поднесем им искомый повод на бархатной подушечке. Мы поможем им, потому что если мы этого не сделаем, они перебьют всех стириков в Эозии. А ведь мы не хотим, чтобы это случилось, не так ли?

– Но…

– Салла, если я услышу от тебя еще одно «но», я тебя уничтожу. – Сефрения с некоторым изумлением обнаружила, что вести себя по-эленийски очень даже приятно. – Я передала тебе решение Тысячи, а Тысяча говорит от имени богов. Предмет не подлежит обсуждению, так что прекрати ныть и изворачиваться. Ты подчинишься или умрешь. Таков твой выбор, и выбирай побыстрее, потому что я спешу.

Эти слова потрясли даже Заласту. – Твоя богиня жестока, советник Сефрения! – выпалил Салла.

Сефрения ударила его прежде, чем успела подумать, что делает, – ее рука, казалось, двигалась сама по себе. Она воспитывала много поколений пандионцев и знала, как нужно блокировать плечо для удара. У нее вышло гораздо большее, чем обычная оплеуха. Костяшки ее кулака с силой впечатались в подбородок Саллы, и стирик с остекленевшими глазами отлетел назад.

Сефрения начала выговаривать слова смертоносного заклинания, выплетая пальцами соответствующие жесты.

«Я не сделаю этого, Сефрения!» – резко прозвенел в ее мыслях голос Афраэли.

«Знаю, – мысленно ответила Сефрения. – Я просто хочу привлечь его внимание, вот и все».

Осознав, что она делает, Салла задохнулся. Затем он пронзительно завопил и рухнул на колени, бессвязно лопоча и моля о милосердии.

– Ты исполнишь то, что я тебе повелела? – грозно спросила она.

– Да, высокая жрица! Да! Умоляю, не убивай меня!

– Я оборвала заклинание, но не отменила его. В любую минуту я могу его завершить. Твое сердце в моем кулаке, Салла. Помни об этом всякий раз, когда тебе вновь захочется оскорбить мою богиню. А теперь вставай и выполняй то, что тебе приказано. Пойдем, Заласта. Меня уже тошнит от этого нытья.

– Ты стала жестокой, Сефрения, – укоризненно сказал Заласта, когда они вышли на узкие улочки стирикского квартала.

– Я только припугнула его, мой старый друг, – ответила Сефрения. – Афраэль ни за что не стала бы отзываться на это заклинание. – Она осторожно пощупала руку. – Ты случайно не знаешь, Заласта, где бы я могла найти хорошего лекаря? Кажется, я вывихнула запястье.

– Они не слишком впечатляющи, верно? – заметил Улаф, когда он, Тиниен и Кринг шагали по ухоженным лужайкам императорской резиденции, направляясь к эленийскому замку.

– Воистину, – согласился Кринг. – Похоже, они все время думают только о парадах. – Все трое возвращались со встречи с высшим командованием имперской армии. – Да они только для парадов и годятся, – заключил доми. – На них нельзя положиться.

– Придворные в мундирах! – взмахом руки Улаф отмел разом весь генеральный штаб Тамульской империи.

– Согласен, – подхватил Тиниен. – Настоящая военная сила в Тамуле и во всей Империи – это атаны. Правительство решает, а генеральный штаб попросту передает его решения командирам атанов. Я начал сомневаться в надежности имперской армии, еще когда они сказали, что должности в ней наследственные. Не хотел бы я полагаться на них в случае нужды!

– Истинная правда, друг Тиниен, – согласился Кринг. – Их кавалерийский генерал отвел меня в конюшни и показал то, что здесь именуется лошадьми. – Кринга передернуло.

– Что, так плохо? – спросил Улаф.

– Ужасно, друг Улаф! Их лошади не годятся даже для пахоты! Никогда бы не поверил, что коня можно так раскормить. Все, что быстрее шага, попросту прикончит бедную скотинку.

– Стало быть, в этом мы сходимся? – спросил Тиниен. – Имперская армия абсолютно бесполезна для нас?

– По-моему, Тиниен, ты им льстишь, – отозвался Улаф.

– Нам нужно составлять доклад с большой осторожностью, – пояснил альсионский рыцарь. – Мы ведь не хотим оскорбить императора. Как насчет «недостаточной подготовки»?

– Уж это точно, – согласился Кринг.

– «Незнание современной тактики и стратегии»?

– Не спорю, – проворчал Улаф.

– «Плохое снаряжение»?

– Это не совсем так, друг Тиниен, – покачал головой Кринг. – У них очень хорошее снаряжение. Это лучшее оружие двенадцатого века, которое я когда-либо видел.

– Ладно, – рассмеялся Тиниен, – тогда – «устаревшее вооружение»?

– С этим я могу согласиться, – уступил доми.

– Ты, конечно, не станешь употреблять слов «разжиревшие, ленивые, никуда не годные болваны»? – осведомился Улаф.

– Это было бы слегка недипломатично, Улаф?

– Зато верно, – мрачно заметил генидианец.

Пондия Субат источал неодобрение. Эмбан и Вэнион отчетливо ощущали это, хотя лицо и манеры первого министра оставались дипломатично бесстрастными. Император Сарабиан, как и обещал, поговорил по душам со своим первым министром, и теперь Пондия Субат готов был лезть из кожи, только бы показать свою готовность к совместным действиям и скрыть свои истинные чувства.

– Подробности весьма обыкновенны, лорды, – неодобрительным тоном говорил он, – но, впрочем, подробности ежедневной деятельности правительства неизбежно будут таковы, не так ли?

– Разумеется, Пондия, – пожал плечами Эмбан, – тем не менее, согласись, эти обыденные подробности, сведенные вместе, выражают совокупную картину образа правления. Из того, что я видел сегодня утром, я уже могу сделать некоторые выводы.

– Вот как? – голос Субата прозвучал совершенно бесстрастно.

– Судя по всему, главенствующий принцип здешнего правительства – защита императора, – продолжал Эмбан. – Мне знаком такой принцип, поскольку он совпадает с тем, который управляет нашим мышлением в Чиреллосе. Церковное правительство существует почти исключительно для того, чтобы защищать архипрелата.

– Возможно, и так, ваша светлость, но вы должны признать, что существуют определенные различия.

– О да, конечно, но то, что император Сарабиан не так могуществен, как архипрелат Долмант, не так уж существенно изменяет основную картину. – Глаза Субата слегка расширились, но он тотчас овладел собой. – Я понимаю, что подобная идея чужда тебе, Пондия, – вкрадчиво продолжал Эмбан, – однако архипрелат говорит от имени Бога, и это делает его могущественнейшим человеком на земле. Конечно, это чисто эленийский взгляд на вещи, и вполне вероятно, что он имеет очень мало общего с реальностью. Тем не менее, пока мы все верим в это – это правда. Именно этим и занято наше церковное правительство. Мы прилагаем изрядную долю усилий к обеспечению того, чтобы все эленийцы продолжали искренне считать Долманта голосом Бога. Покуда эленийцы верят в это, архипрелатству ничто не грозит. – Толстяк священник ненадолго задумался. – Если ты не против выслушать одно мое наблюдение, Пондия Субат, я сказал бы, что ваша главная проблема в Материоне коренится в том факте, что у вас, тамульцев, светский склад ума. Ваша церковь имеет весьма незначительное влияние, быть может, потому, что вы не можете приучить себя к мысли, что какая-то власть может быть равной императорской или даже выше ее. Вы изъяли элемент веры из своего национального характера. Сам по себе скептицизм не так уж плох, но он склонен выходить из повиновения. Стоит вам скептически отнестись к своему богу – или богам – как скептицизм перехлестывает через край, и люди начинают подвергать сомнению другие вещи – как, например, правоту правительства, мудрость императора, справедливость налоговой системы и тому подобное. Иными словами, император должен быть обожествлен, и тогда церковь и государство станут единым целым. – Эмбан хохотнул с некоторым самоуничижением. – Прости, Пондия Субат. Я вовсе не хотел читать проповеди. Боюсь, это издержки моего ремесла. Суть в том, что и тамульцы, и эленийцы совершили одну ошибку. Вы не сделали своего императора богом, а мы не сделали нашего архипрелата императором. И мы, и вы обманули людей, поставив над ними неполную власть. Они все-таки заслужили лучшего. Однако я вижу, что у тебя много дел, а желудок настойчиво напоминает мне, что уже время обеда. Мы еще поговорим с тобой – и очень скоро. Пойдем, лорд Вэнион?

– Эмбан, ты что же, и вправду считаешь так, как только что наговорил? – шепотом спросил Вэнион, когда два эленийца покинули министерство.

– Пожалуй, что нет, – пожал плечами Эмбан, – но надо же нам как-то расширить трещину в каменной скорлупе, которая окружает мозг Субата. Я уверен, что предложение императора снести его голову с плеч слегка открыло глаза Субату, но покуда он не начнет думать, вместо того чтобы трусить по протоптанным дорожкам своих предвзятых мнений, нам не будет от него никакого прока. Несмотря на его неприязнь к нам, он все же остается самым важным человеком в правительстве, и я предпочел бы, чтобы он был на нашей стороне. А теперь, Вэнион, не могли бы мы отвлечься от этой темы? Я решительно проголодался.

– Все-таки он должен быть синий, – говорила Даная. Держа на руках Мурр, она сидела на коленях у императора Сарабиана и смотрела ему в глаза.

– Для эленийца – несомненно, но… – В голосе императора звучало сомнение.

– Верно, – согласилась она. – К цвету кожи тамульца больше подойдет…

– Только не красный. Скорее уж алый, быть может даже…

– Нет. Коричневый слишком темный. Это же бал, а не…

– Мы не одеваемся в темное на похоронах. Мы носим…

– В самом деле? Как интересно. Почему вы…

– Это считается оскорбительным для…

– Мертвым все равно, Сарабиан. Они уже принадлежат другому миру.

– Можешь ты понять, о чем они говорят? – спросила Элана у Спархока.

– Более или менее. Они думают об одном и том же, так что им нет нужды договаривать фразы. Император Сарабиан радостно рассмеялся.

– Ваше королевское высочество, – сказал он девочке, сидевшей у него на коленях, – вы самый лучший собеседник из всех, кого я знаю.

– Благодарю, ваше императорское величество, – ответила она. – Вы тоже, знаете ли, неплохи.

– Даная! – резко сказала Элана.

– Да ладно, мама. Мы с Сарабианом уже привыкли друг к другу.

– Могу ли я надеяться… – задумчиво начал Сарабиан.

– Боюсь, что нет, ваше величество, – ответила Даная. – Не хочу показаться непочтительной, но наследный принц для меня слишком молод. Когда жена старше мужа, люди неизбежно начинают сплетничать. Он, конечно, очень славный малыш, но я уже решила, за кого я…

– Уже? В таком-то нежном возрасте?

– Это помогает избежать недоразумений в будущем. Когда девушки достигают брачного возраста, они обычно глупеют. Лучше уж решить все заранее, когда еще можешь соображать, – верно, мама? – Элана покраснела до кончиков ушей. – Моя мама начала готовить западню для отца, когда была примерно моих лет, – пояснила Даная тамульскому императору.

– Это правда, Элана? – спросил Сарабиан.

– В общем, да, но не стоит говорить об этом вслух.

– Он же был совсем не против попасть в западню, мама, – сказала Даная. – Во всяком случае, после того, как привык к этой мысли. В конце концов, они оказались замечательными родителями – если не считать того, что мама время от времени вспоминает о своем титуле.

– Довольно, принцесса Даная, – официальным тоном предостерегла Элана.

– Теперь понимаешь, о чем я говорю? – усмехнулась Даная императору.

– Ваша дочь будет замечательно одаренной королевой, – поздравил Сарабиан Спархока и Элану. – Элении повезло, что на ее троне подряд будут править две такие женщины. Проблемой наследственной власти всегда были и остаются плачевные проявления бездарности. Сильного короля или императора почти неизбежно сменяет бессильное ничтожество.

– Какова процедура наследования здесь, в Империи? – спросила Элана. – Насколько я помню, у тебя девять жен. Наследным принцем становится первенец независимо от того, к какой расе принадлежит его мать?

– Разумеется, нет. Трон переходит старшему сыну старшей жены, а она всегда тамулка, потому что первый брак наследный принц заключает с тамульской принцессой. Меня самого женили в возрасте двух лет. С остальными женами я сочетался браком сразу после коронации. У нас была общая свадьба – восемь невест и один жених. Это помогает избежать ревности и споров о рангах. На следующее утро я был совершенно без сил.

– Ты хочешь сказать, что…

– Ну да. Таков закон. Это еще один способ избежать упомянутых мной недоразумений. И со всем этим нужно было управиться до восхода солнца.

– Как же они решили, кто будет первой? – с неподдельным интересом спросила Элана.

– Понятия не имею. Может быть, бросали кости. По обе стороны длинного коридора было по четыре спальни. Я должен был пройти по этому бесконечному коридору и нанести визит каждой своей невесте. Именно эта процедура прикончила моего деда. Он вступил на трон не в самом юном возрасте и попросту не выдержал такого напряжения.

– Не могли бы мы переменить тему? – осведомился Спархок.

– Ханжа, – поддела его Элана.

– Интересно, – задумчиво сказала Даная, – Долмант разрешит мне иметь нескольких мужей?

– Даже и не думай, – очень твердо сказал ей Спархок.

Пришли остальные, и все расселись вокруг большого стола, на котором был накрыт обед из блюд, по большей части экзотических.

– Как вы нашли Субата, ваша светлость? – спросил Сарабиан у патриарха Укеры.

– Мы пошли прямиком в его кабинет, ваше величество, и он оказался там.

– Эмбан! – укорила Сефрения толстяка церковника, который с подозрением рассматривал непонятное мясное блюдо.

– Прошу прощения, ваше величество, – извинился Эмбан. – Ваш первый министр, похоже, до сих пор не избавился от своей предвзятости.

– А, так вы это заметили, – сухо сказал Сарабиан.

– Еще как заметили, ваше величество, – отозвался Вэнион. – Впрочем, его светлость слегка перевернул мысли Субата с ног на голову. Он объявил, что мир нуждается в императоре-боге либо архипрелате-монархе. В нынешнем виде обе эти должности выглядят слегка незавершенно.

– Сделать меня богом? Меня? Что за чушь, Эмбан! Мне довольно проблем с одним правительством. Не хватало только связаться со жречеством.

– Я говорил это не всерьез, ваше величество, – пояснил Эмбан. – Мне просто хотелось немного его встряхнуть. Ваш разговор открыл ему глаза, не мешало бы сделать то же самое и с его мозгами.

– Что у тебя с рукой? – спросил Вэнион у своей возлюбленной. Сефрения как раз завернула рукав, обнажив перебинтованное запястье.

– Я слегка повредила ее, – ответила она.

– О тупую стирикскую голову, – хихикнул Заласта.

– Сефрения! – Вэнион потрясенно воззрился на нее.

– Я применила свое пандионское обучение, дорогой, – улыбнулась она. – Жаль, никто не сказал мне, что при ударе нужно блокировать запястье.

– Ты и вправду ударила кого-то? – Келтэн явно не верил собственным ушам.

– Именно так, сэр Келтэн, – ухмыляясь, заверил Заласта. – От ее удара он пролетел половину комнаты. Она также угрожала убить его и зашла так далеко, что начала произносить смертоносное заклинание. После этого он стал на редкость сговорчив.

Все, как один, недоверчиво уставились на маленькую стирикскую женщину.

– О, прекратите, – сказала она и негромко рассмеялась. – Впрочем, это было очень весело. Мне никогда прежде не приходилось никого запугивать. Весьма приятное занятие, не правда ли?

– Нам нравится, – ухмыльнулся Улаф.

– Стирики всемерно помогут нам, – заключила Сефрения.

– Что скажете об армии? – обратился Эмбан к Тиниену.

– Не думаю, ваша светлость, что нам следует много от них ожидать, – осторожно ответил Тиниен, косясь на императора. – Это главным образом церемониальные войска.

– Они происходят из лучших семей, сэр рыцарь, – вступился Сарабиан за своих офицеров.

– В этом-то и трудность, ваше величество, – в этом и в том, что им никогда не приходилось участвовать в настоящих сражениях. Так или иначе мы будем зависеть от атанов, так что имперская армия нам и не понадобится. – Он взглянул на Энгессу. – Каково состояние местного гарнизона, атан Энгесса?

– Они слегка размякли, Тиниен-рыцарь. Сегодня утром я взял их на пробежку, и через двадцать миль они начали проявлять признаки слабости. Я отдал кое-какие приказы. К концу недели они будут в форме.

– Это кстати, – одобрил Вэнион.

– Дворцовой прислуге, лорд Вэнион, присущи все обычные для слуг пороки, – сказал Халэд. – Они обожают посплетничать. У Алиэн, однако, дела идут лучше, чем у меня, – наверное, потому, что она красивее.

– Спасибо, – пробормотала девушка, опуская длинные ресницы.

– Это не слишком лестное сравнение, Алиэн, – сказал ей Телэн. – Мой брат отнюдь не красавец, да и все наше семейство красотой не блещет. Наши лица сотворены для повседневного использования, а не для того, чтобы ими выхваляться.

– Полагаю, что к концу недели мы достаточно войдем к ним в доверие, чтобы начать выведывание секретов, – задумчиво добавил Халэд.

– Вы, эленийцы, потрясающий народ, – восхищенно проговорил Сарабиан. – У вас просто врожденный талант к интригам.

– Просто перед вами, ваше величество, весьма избранная компания, – пояснила Элана. – Мы еще в Чиреллосе знали, что главным нашим делом здесь будет сбор ценных сведений, а потому подобрали людей, которые искушены в этом занятии.

– В университете, на факультете современной истории, я наткнулся на одного ученого, – перешел к своему докладу Бевьер. – Большинство тех, кто трудится на факультете, уже создали себе прочные репутации на изучении того или иного события из недавнего прошлого. Привычка почивать на лаврах – один из главных недостатков ученой братии. Они способны целыми десятилетиями держаться на плаву за счет одной-единственной монографии. Как бы то ни было, ученый, о котором я упомянул, из молодых и голодных. Он создал теорию и теперь вовсю погоняет этого своего любимого конька. Он абсолютно убежден, что все нынешние беспорядки арджунского происхождения – быть может, потому, что больше никто на факультете не разрабатывал еще эту тему. Он убежден также, что за всем этим заговором стоит Скарпа.

– Кто такой Скарпа? – спросил Келтэн.

– Заласта рассказывал нам о нем, – напомнил ему Улаф. – В Арджуне он то же самое, что Сабр в Астеле и Геррих в Ламорканде.

– Ах да, теперь вспомнил.

– Как бы то ни было, – продолжал Бевьер, – наш ученый собрал множество подтверждений своей теории, правда, среди них есть и весьма шаткие. Он готов говорить об этом часами со всяким, кто пожелает его слушать.

– Еще кто-нибудь в университете занимается этой темой? – спросил Эмбан.

– Не слишком охотно, ваша светлость. Никто не хочет рисковать своей репутацией, пойдя по неверному пути. Ученая братия скромно предпочитает занять выжидательную позицию. Мой молодой приятель еще не успел заработать себе весомую репутацию, а потому всегда готов рискнуть.

– Займись им, Бевьер, – решил Вэнион. – Даже неверные заключения помогут нам сузить пределы поиска.

– И я того же мнения, лорд Вэнион.

– Могу ли я положиться на ваше величество? – обратился Стрейджен к императору.

– Для чего же еще существует хозяин дома? – ухмыльнулся Сарабиан. – Полагайся, сколько твоей душе угодно.

– Надеюсь, вам известно, что в Материоне есть преступники?

– Ты имеешь в виду – еще кто-то, кроме моих министров?

Стрейджен расхохотался.

– Очко в вашу пользу, ваше величество, – сказал он. – В каждом большом городе мира существует еще один, потайной город. Это – сообщество воров, карманников, взломщиков, нищих, шлюх, мошенников и убийц. Они добывают свой ненадежный заработок из карманов и кошельков почтенного общества.

– Разумеется, мы знаем, что такие люди существуют, – сказал Сарабиан. – Для чего же еще у нас есть полиция и тюрьмы?

– Да, ваше величество, в жизни преступников встречаются свои мелкие неудобства. Однако не всем известно, что преступники во всем мире до определенной степени связаны друг с другом и действуют сообща.

– Продолжай.

– У меня в прошлом были кое-какие встречи с такими людьми, ваше величество, – продолжал Стрейджен, тщательно выбирая слова. – Они могут быть весьма полезными. Почти ни одно происшествие в городе не ускользнет от глаз преступников. Если дать им понять, что вас не интересует их обычная деятельность, они охотно продадут вам все сведения, которые им удалось собрать.

– Стало быть, деловоесоглашение? – Совершенно верно. Что-то вроде скупки краденого. Это, конечно, не слишком честное занятие, но ведь многие зарабатывают им на жизнь.

– Разумеется.

– Пойдем дальше. Этот дух сотрудничества, о котором я уже говорил, здесь, в Материоне, отсутствует. Отчего-то у тамульцев не выходит действовать сообща. Преступники одной профессии цепко держатся друг за друга. Они даже создали гильдии, и одна гильдия относится к другим с презрением и недоверием. Если мы хотим использовать этих людей, нам придется сломать эти стены.

– Весьма здраво, милорд. Стрейджен вздохнул полегче.

– Я сделал кое-какие приготовления, ваше величество, – сказал он. – Главари различных преступных гильдий скоро появятся здесь. Они в высшей степени почтительно относятся к вашему величеству и подчинятся каждому вашему слову. – Стрейджен помолчал. – Если, конечно, вы не велите им начать честную жизнь.

– Само собой. Нельзя же требовать от человека, чтобы он отказался от своего ремесла.

– Именно. Однако, ваше величество, вы можете приказать им забыть о кастовых предрассудках и начать разговаривать друг с другом. Если мы будем их использовать, они должны по собственной воле передавать все сведения одному человеку. Если бы нам пришлось получать ее у каждого главаря по отдельности, самые свежие новости давно бы выдохлись, не дойдя до наших рук.

– Понимаю. Теперь, милорд Стрейджен, поправь меня, если я ошибусь. Ты хочешь, чтобы я организовал преступников Материона, дабы им легче было обчищать кошельки и карманы честных граждан, – в обмен на некие важные сведения, которые они могут услышать на улицах, а могут и не услышать. Я тебя правильно понял?

Стрейджен моргнул.

– Я боялся, что ваше величество именно так посмотрит на мое предложение, – сказал он.

– Тебе не стоило бояться, милорд Стрейджен. Я буду счастлив поболтать по душам с этими верноподданными головорезами. Тяжесть нынешнего кризиса превышает мое естественное отвращение к общению с жуликами и мошенниками. А что, милорд, ты – хороший вор?

– Думаю, что я недооценил ваше величество, – вздохнул Стрейджен. – Да, я действительно хороший вор. Мне не хотелось бы показаться нескромным, но я, наверное, лучший вор в мире.

– И как идут твои дела?

– В последнее время не слишком хорошо, император Сарабиан. Неспокойные времена не способствуют успеху в делах. Честные люди становятся нервными и слишком беспокоятся о своих драгоценностях. Да, кстати, ваше величество. Преступники, перед которыми вам предстоит держать речь, будут в масках. Они весьма уважают вас, но все же предпочитают, чтобы вы не знали их в лицо.

– Думаю, это я могу понять. Я уже предвкушаю беседу с твоими друзьями, Стрейджен. Мы усядемся рядком и мирно потолкуем о том, как лучше обвести вокруг пальца власти.

– Это не самая лучшая идея, ваше величество, – сказал Телэн. – Никогда не позволяйте вору подходить к вам ближе чем на десять футов. – Он поднял руку и показал Сарабиану усыпанный драгоценными камнями браслет.

Ошеломленный император глянул на свое запястье, где только что красовался этот самый браслет.

– Это только для примера, ваше величество, – ухмыльнулся Телэн. – Я и не собирался оставлять его себе.

– Отдай и все остальное, Телэн, – велел Стрейджен мальчику. Телэн вздохнул.

– Ты слишком зоркий, Стрейджен. – Он запустил руку под камзол и извлек оттуда пригоршню драгоценных безделушек. – Когда собираешься говорить с ворами, ваше величество, лучше вообще не иметь при себе никаких драгоценностей.

– Ты настоящий мастер, Телэн, – похвалил мальчика Сарабиан.

– Ловкость рук, и ничего более, – пожал плечами Телэн.

– Обожаю эленийцев, – сказал Сарабиан. – Тамульцы народ скучный и однообразный, а вот с вами не соскучишься. – Он лукаво улыбнулся Мелидире. – Какие поразительные открытия приготовили для меня вы, баронесса?

– Увы, ваше величество, ничего поразительного, – улыбнулась она. – Виляние бедрами в дворцовых коридорах принесло мне несколько вполне ожидаемых предложений – и множество щипков. Тамульцы, кажется, обожают щипаться еще больше, чем эленийцы. Впрочем, я стараюсь держаться спиной к стене. Один-два шутливых щипка – не страшно, но вот синяки сходят очень долго.

Затем все взглянули на Берита. Молодой пандионец залился краской.

– Мне совсем не о чем сообщить, мои лорды и леди, – пробормотал он.

– Берит, – мягко сказала Элана, – ты же знаешь, что врать нехорошо.

– Но мне и в самом деле не о чем сообщать, ваше величество, – слабо возразил он. – Я уверен, что это было недоразумение – быть может, из-за того, что я неважно говорю по-тамульски.

– Что же случилось, мой юный друг? – спросил Сарабиан.

– Ну… это была ваша супруга, ваше величество, императрица Элисун – та самая, в… м-м… необычном наряде.

– Да, я знаком с ней.

– Ну вот, ваше величество, она подошла ко мне в коридоре и сказала, что у меня усталый вид, – наверное, потому, что я закрыл глаза.

– Зачем же ты закрывал глаза?

– Э-э… ее наряд, понимаете, ваше величество. Я подумал, что невежливо было бы глазеть на нее.

– В случае с Элисун куда невежливее не смотреть на нее. Она очень гордится своими статями и любит, чтобы и другие любовались ими. Берит покраснел еще гуще.

– Одним словом, – продолжал он с запинкой, – она сказала, что у меня усталый вид, а в ее покоях есть очень удобная кровать, и я мог бы там отдохнуть.

Келтэн уставился на молодого рыцаря с откровенной завистью.

– Что же ты ответил? – спросил он, затаив дыхание.

– Ну, я, конечно, поблагодарил ее и сказал, что мне не хочется спать.

Келтэн уронил лицо в ладони и застонал от отчаяния.

– Ну-ну, – добродушно сказал Улаф, утешающе похлопывая его по спине.

ГЛАВА 27

– Стал-быть, так, вашш-величество, – разливался Кааладор своим протяжным простонародным говорком, – энти штукенции, доложу я вам, дорогущие, только вот, хоть режь меня, не пойму, какой от них прок-то. – С этими словами он протянул Элане пару статуэток из слоновой кости.

– Кааладор! – воскликнула она. – Да они просто великолепны!

– Стражник убрался? – шепотом спросил Кааладор у Спархока.

Спархок кивнул.

– Миртаи просто выставила его за дверь.

– Я уж думал, он тут весь день будет торчать.

– Тебе трудно было попасть в резиденцию? – спросила Элана.

– Нисколечко, ваше величество.

– Неудивительно – после того, как я устроила такой шум… – Элана пристальнее всмотрелась в статуэтки. – Они просто прелесть, Кааладор. Откуда ты их взял?

– Их украли из университетского музея, – пожал он плечами. – Это тэганские статуэтки девятого столетия – очень редкие и очень ценные. – Кааладор проказливо ухмыльнулся королеве. – Уж коли вашш-величеству припекло завести груду старья, пущай старье-то будет что надо.

– Обожаю слушать, как он говорит! – вздохнула Элана.

Баронесса Мелидира ввела в королевские покои остальных.

– Были трудности? – спросил Стрейджен у своего собрата по ремеслу.

– Прошмыгнул, точно ласочка в курятник.

– Пожалуйста, Кааладор, избавь меня от своего красноречия.

Кааладор служил королеве Элении «поставщиком древностей» и по ее приказу имел свободный доступ к ней в любое время. В минувшие недели то один, то другой рыцарь несколько раз проводил его в резиденцию, чтобы стражники запомнили его лицо, но сегодня впервые Кааладор прошел в резиденцию самостоятельно. Их маскировка становилась все более и более изощренной.

– Вы узнали что-нибудь важное, мастер Кааладор? – спросил Заласта.

– Не уверен, мудрый, – Кааладор нахмурился. – Мы все время натыкаемся на одну странную мелочь.

– Вот как?

– Самые разные люди говорят о каком-то «Потаенном Городе». А поскольку это те самые люди, за которыми мы следим, мы решили, что все это может что-то значить.

– Это и впрямь немного странно, – согласился Заласта. – Нечасто такие слова услышишь на улице.

– Так они и вправду что-то означают? Заласта кивнул.

– Это старое тамульское присловье, и касается оно трудов разума. Эти люди говорят: «Долог путь в Потаенный Город, но наградой будут сокровища, не имеющие цены»?

– Именно так, мудрый. Двое встречаются на улице, один из них говорит первую часть фразы, другой – вторую.

Заласта снова кивнул.

– Считается, что присловье намекает на награду за поиски знания и просвещения. В этом случае я подозреваю совсем иное значение. Ваши люди слышали эти слова не только от тамульцев?

– Не только, мудрый, – подтвердил Кааладор. – Только вчера этим приветствием обменялись на перекрестке два эленийских купца.

– Весьма похоже на пароль и отзыв, – заметил Вэнион.

– Я бы не хотел, чтобы мы сосредоточили все наши усилия на подобной мелочи в ущерб чему-то еще, – осторожно заметил Заласта.

– Да Боже ж мой, вашш-магичество, велико дело! – отозвался Кааладор. – Я ж по самые ушки в нищих, шлюхах и плюгавом ворье. Как говорится, плюнуть некуда.

Заласта озадаченно воззрился на него.

– Он говорит, Заласта, что в его распоряжении достаточно людей, чтобы позаботиться обо всем, – перевела Сефрения.

– Какой сочный говор, не правда ли? – мягко заметил Заласта.

Улаф нахмурился.

– Не могу сказать точно, – проговорил он, – но сдается мне, я слышал, как пару дней назад два дворцовых стражника толковали о Потаенном Городе. Возможно, в этот заговор вовлечено куда больше людей, чем мы думаем.

Вэнион кивнул.

– Быть может, этот след и никуда не ведет, – сказал он, – но нам всем не повредит держать ушки на макушке. Если Кааладор и впрямь наткнулся на пароль наших врагов, это поможет нам установить заговорщиков, которых иначе мы бы упустили. Давайте-ка составим список. Соберем все имена людей, которые алчут и жаждут Потаенного Города разума. Если это действительно пароль и отзыв, если он хоть как-то связан с тем, что мы ищем, – пусть у нас будут имена, от которых можно отталкиваться, чтобы пойти дальше.

– Вы говорите почти как полицейский, лорд Вэнион, – укоризненно заметил Телэн.

– Сможешь ли ты простить мне это?

– Да, кстати, – с усмешкой вставил Бевьер, – я видел в университете нашего старого знакомого. Судя по всему, шурин барона Котэка прибыл в Материон, дабы осчастливить факультет современной литературы своим невыразимым искусством.

– Может быть, ты хотел сказать «невыносимым»? – осведомился Улаф. – Мне ведь доводилось слышать вирши Элрона.

– Кто такой Элрон? – спросила Сефрения.

Спархок и Эмбан обменялись долгим взглядом. Они все еще были связаны клятвой, которую дали архимандриту Монселу.

– Видишь ли… – начал Спархок, тщательно подбирая слова, – это астелиец… этакий полуаристократ с литературными замашками. Мы не уверены, насколько глубоко он увяз в беспорядках в Астеле, но, судя по его же словам, он сторонник человека, известного как Сабр.

– Разве может быть совпадением, что он решил отправиться в Материон именно тогда, когда на здешних улицах крепко запахло жареным? – спросил Тиниен. – С чего бы ему являться в центр культуры безбожных желтокожих дьяволов, которых он так сильно ненавидит?

– Да, это необычно, – согласился Улаф.

– А все, что необычно, – подозрительно, – объявил Келтэн.

– Это слишком грубое обобщение, – заметил Спархок.

– Разве?

– Хотя в данном случае ты можешь быть и прав. Возможно, нам лучше присмотреть за Элроном. Придется тебе, Телэн, опять взяться за рисование.

– Знаешь, Спархок, – отозвался мальчик, – я бы мог заработать на этих рисунках кучу денег, если бы ты так упорно не стремился сделать из меня пандионца и вбить мне в голову все эти высокие идеалы.

– Быть полезным – уже награда, Телэн, – набожно пояснил Спархок.

– Кааладор, – задумчиво окликнула Сефрения.

– Слушаю, ваш-ш-магичество?

– Пожалуйста, оставь это, – устало попросила она. – В Империи есть несколько людей, которых можно назвать подстрекателями беспорядков. Возможно ли, чтобы кто-нибудь из местных воров видел их в городе?

– Я поспрашиваю, леди Сефрения, и если понадобится, пошлю в соседние королевства за людьми, которые знают их в лицо. Я, правда, не уверен, насколько хорошо они смогут их описать. Если нам, к примеру, скажут, что такой-то человек среднего роста, нам придется обшаривать почти что половину населения Империи.

– Она сможет дать куда больше, чем простое описание, Кааладор, – заверил его Телэн. – Она повертит пальцами в воздухе перед твоими свидетелями и поместит образ человека, которого они видели, в таз с водой. Я смогу сделать с него рисунок.

– Это совсем неплохая мысль – запастись портретами всех этих патриотов, – пробормотала Сефрения. – Если Элрон и Крегер уже здесь, другим тоже может прийти в голову посетить Материон. Если они собираются устроить сборище, неплохо бы нам об этом знать, верно?

– Может быть, вы добавите к этим рисункам портрет графа Герриха? – предложила Даная.

– Но, принцесса, – сказал Келтэн, – он же на другом краю мира, в Ламорканде.

– Но он тоже один из них, Келтэн, – отозвалась она. – Если уж вы собираетесь что-то сделать, делайте основательно. Разве это так дорого обойдется? Пару листов бумаги да полчаса Телэнова труда.

– Хорошо, добавим и Герриха. Мне, в общем, все равно. Не думаю, что он когда-либо здесь появится, да ладно уж, пускай Телэн и его рисует, если уж тебе так хочется.

– О, спасибо тебе, Келтэн! – с воодушевлением воскликнула она. – Спасибо, спасибо, спасибо!

– Разве ей еще не пора спать? – кисло осведомился Келтэн.

– Кстати, о Крегере, – сказал Спархок, – он не появлялся снова?

– Только те два раза, о которых я уже рассказывал, – ответил Кааладор. – Он, кажется, из тех, кто любит затаиться и выжидать удобного момента?

– Точно, – сказал Келтэн, – это очень похоже на Крегера. Он способен уютно отсиживаться на помойке среди крыс – он ведь и сам наполовину крыса. Пока будет кому доставлять ему вино, он и полгода кряду просидит в крысиной норе, и будет счастлив.

– Он мне очень нужен, Кааладор, – Спархок явственно скрипнул зубами. – Мои друзья замечательно развлекаются, объясняя мне, что они же, мол, мне говорили.

– Что-то я не понял, – озадаченно сказал Кааладор.

– Они все считают, что я должен был убить Крегера. Даже Сефрения жаждет его крови.

– Ну дак, дружочек, – промурлыкал Кааладор, – я ж могу тебе сказать, до чего ж нам подфартило, что ты не пришил энтого хорька. Вы же все знаете, что Крегер энтот торчит в столице, а ведь он важнющая шишка на той стороне. Кабы ты его пристукнул, был бы он здесь? Ага, то-то! Мы его морду знаем, мы его все едино сцапаем и подпалим ему окорока, чтоб болтал, как нанятый. А вот был бы то не Крегер, а другой какой хорек, как бы мы узнали, за кем нам гоняться, а?

Спархок одарил своих друзей блаженной улыбкой.

– Вот видите, – сказал он им, – я ведь говорил вам, что знаю, что делаю.

В тот же день позже Спархок и Элана встретились с императором Сарабианом и министром иностранных дел Оскайном, чтобы обсудить вместе свои последние находки.

– Возможно ли, ваше превосходительство, чтобы кто-нибудь из правительства уже наталкивался на людей, использующих этот пароль и отзыв? – спросил Спархок у Оскайна.

– Вполне возможно, принц Спархок, – ответил Оскайн. – Шпионы министерства внутренних дел шныряют везде и всюду, однако до их докладов можно будет добраться разве что через полгода, а то и год. В этом министерстве засели сплошные волокитчики.

– У Субата есть собственные шпионы, – мрачно сказал Сарабиан, – но мне он, даже если что-то и обнаружит, не расскажет ничего. Сомневаюсь, что он поставил бы меня в известность, даже если бы кто-то сдернул остров Тэга с подводного основания и угнал его своим ходом в океан.

– Традиции велят первому министру защищать вас, ваше императорское величество, – пояснил Оскайн. – Несмотря на ваш задушевный разговор, вам, видимо, все еще нужно силой извлекать из него нужные сведения. Он фанатически убежден, что его обязанность – избавлять вас от огорчений, которые приносят неприятные новости.

– Если мой дом горит, я предпочел бы огорчиться, но узнать об этом, – язвительно заметил Сарабиан.

– У меня есть свои осведомители в других министерствах, ваше величество. Я поручу им поискать в этом направлении. Кстати, если уж речь зашла об этом, министерство внутренних дел получает великое множество сообщений о беспорядках – куда больше, чем прежде. Колата вне себя.

– Колата? – переспросил Спархок.

– Министр внутренних дел, – пояснил Сарабиан, – глава имперской полиции. Он почти так же успешно прячет от меня правду, как и Субат. Что же там творится, Оскайн?

– Мертвецы встают из могил, ваше величество. Кто-то вырывает из земли недавно умерших и воскрешает их. Они бродят по округе с бессмысленным взглядом и жуткими стонами. Из-за них в Эдоме обезлюдели целые селения. В Даконии стаями бродят оборотни, в джунглях Арджуны роятся вампиры, точно перелетные птицы, в окрестностях Дасана сеют ужас сияющие. Добавить к этому троллей, рыщущих в северном Атане, и то, что Сарну уже дважды атаковали войска, очень похожие по описанию на киргаев, – и мы получаем недвусмысленное подтверждение того, что события дошли до критической точки. Еще недавно все эти явления были редкими и не повсеместными. Теперь они происходят повсюду.

– Чудесно, – с кислым видом пробормотал Сарабиан. – Думаю, мне пора удалиться в изгнание.

– Вы пропустите самое интересное, ваше величество, – сказал Спархок.

– Интересное?

– Мы ведь еще даже не начали предпринимать контрмеры. С вампирами и им подобными мы вряд ли сумеем управиться, но наверняка сможем приструнить троллей и киргаев. Энгесса сейчас обучает местных атанов кое-каким приемам эленийской тактики. Я думаю, – прибавил Спархок, – что атаны Энгессы смогут справиться с троллями и киргаями.

Сарабиан слегка удивился.

– Атан Энгесса – командир гарнизона в Канае, – сказал он. – У него нет никакой власти над атанами здесь, в Материоне.

– Выходит, что есть, ваше величество, – возразил Спархок. – Насколько я понимаю, он получил особые полномочия от короля Андрола – или, что куда вероятнее, от королевы Бетуаны. Другим командирам атанов велено подчиняться его распоряжениям.

– Почему же мне об этом никто не сказал?

– Имперская политика, ваше величество, – усмехнулся Оскайн. – Если вы будете знать слишком много, вы начнете вмешиваться в деятельность правительства.

– Как бы то ни было, – продолжал Спархок, – на Энгессу произвела большое впечатление тактика, которую мы использовали в нескольких стычках по пути в Материон. Мы обучаем некоторых его атанов западной тактике боя.

– Это удивительно, – заметил Сарабиан. – Я не думал, что атаны могут прислушаться к кому-то еще, когда речь заходит о боевом искусстве.

– Энгесса – профессионал, ваше величество, – пояснил Спархок, – а профессионалы всегда интересуются новым оружием и тактикой. Мы отыскали достаточно крупных лошадей-тяжеловозов, чтобы посадить в седло целый отряд атанов, а Келтэн и Тиниен обучают их обращаться с копьем. Это, как мы обнаружили, самый безопасный способ сражения с троллями. Другой группой атанов занялся Бевьер – он учит их строить осадные машины. Когда мы в окрестностях Сарсоса столкнулись с киргаями, катапульты Бевьера разнесли в клочья их фалангу. Очень трудно сохранять боевое построение под градом булыжников. Да, кстати, вот еще о чем нам нужно бы помнить. Халэд обнаружил за городом дерево, истыканное короткими стальными стрелами. Кто-то там упражнялся с арбалетом.

– Что такое арбалет? – спросил Сарабиан.

– Ламоркское оружие, ваше величество, – Спархок наскоро сделал набросок. – Вот так примерно оно выглядит. Оно стреляет дальше, чем обычный лук, и обладает большей убойной силой. Это серьезная угроза для рыцаря в доспехах. Кто-то в Материоне ищет способа свести на нет преимущество, которое дают нам доспехи.

– Похоже, трон подо мной совсем расшатался, – мрачно заключил Сарабиан. – Элана, могу я просить у тебя политического убежища?

– Я бы с радостью приютила тебя, Сарабиан, – отозвалась она, – но давай не будем терять надежды на Спархока. Он неистощим на выдумки.

– Как я уже говорил, – продолжал Спархок, – нам вряд ли по силам справиться с вурдалаками, оборотнями или сияющими, но, думается мне, мы вполне сможем устроить парочку неприятных сюрпризов троллям и киргаям. Когда атаны еще немного поупражняются в конном бою и применении боевых машин Бевьера, настанет время дать понять нашему противнику, что эта война не будет для него легкой прогулкой. Я бы особенно хотел сократить количество троллей. Наш враг изрядно рассчитывает на помощь Троллей-Богов, а они откажутся от союза, если погибнет слишком много их приверженцев. Думаю, что в начале следующей недели мы сможем отправить два отряда – один в северный Атан, где рыщут тролли, а другой в Сарну. Пора дать знать, что мы уже здесь и действуем.

– А как насчет местных дел? – спросил Оскайн. – Я имею в виду это повальное увлечение Потаенным Городом разума.

– Этим займется Кааладор. У нас теперь есть их пароль, а это откроет нам все двери. Вэнион сейчас составляет список имен. Очень скоро мы будем знать всех, кто в Материоне толкует о Потаенном Городе. – Спархок взглянул на Сарабиана. – Могу ли я получить разрешение вашего величества на арест этих людей, если это понадобится? Если мы первыми нанесем удар и схватим их прежде, чем они начнут осуществлять свой замысел, мы разрушим этот заговор прежде, чем он зайдет слишком далеко.

– Валяй, Спархок, арестовывай, – ухмыльнулся Сарабиан. – У меня в достатке зданий, которые можно пустить под тюрьмы.

– Итак, юная леди, – твердо сказал Спархок своей дочери несколько дней спустя, – один из нищих Кааладора видел на улице неподалеку отсюда графа Герриха. Как ты узнала, что он появится в Материоне?

– Я и не знала, Спархок. У меня было предчувствие. Намек. – Даная спокойно сидела в большом кресле, почесывая за ушами свою кошку. Мурр оглушительно урчала.

– Намек?

– Интуиция, если это слово больше тебе нравится. Мне просто казалось неверным, если Крегер и Элрон уже здесь, а остальные не появятся – а это логически включает и Герриха, разве нет?

– Пожалуйста, не смешивай в одном выводе слова «логика» и «интуиция».

– Ой, Спархок, не будь ребенком. Логика и есть не что иное, как подтверждение намеков интуиции. Или ты знаешь кого-нибудь, кто использовал бы логику, чтобы опровергнуть то, в чем он уже убежден?

– Ну… лично я таких не знаю, но уверен, что где-то они есть.

– Я подожду, пока ты отыщешь хоть одного. Я бессмертна, так что время для меня не имеет особого значения.

– Это уже оскорбление, Афраэль.

– Прости, отец, – извинилась она без особого энтузиазма. – Твой разум, Спархок, собирает информацию самыми разными способами – что-то ты видишь, что-то слышишь, осязаешь и далее обоняешь. Затем твой разум сводит все вместе и уже оттуда перепрыгивает к заключению. Вот это и есть намеки. Интуиция на самом деле так же точна, как логика, просто ей не нужен этот долгий и утомительный процесс продвижения шаг за шагом от факта к факту. Она сразу перепрыгивает от факта к заключению, пропуская скучные подробности. Сефрения не любит логики именно потому, что логика такая скучная. Она уже знает ответы, которые ты так усердно стараешься вывести из фактов, – да и ты тоже, если быть честным, их уже знаешь.

– Фольклор полон подобных намеков, Афраэль, и все они, как правило, ложные. Как насчет расхожего мнения, что от грома киснет молоко?

– Это ошибка в логике, Спархок, а не в интуиции.

– Может быть, объяснишь?

– Точно так же, знаешь ли, можно сказать, что гром происходит от скисшего молока.

– Чепуха!

– Разумеется, чепуха. И гром, и скисшее молоко – следствия, а не причины.

– Тебе бы потолковать с Долмантом. Хотел бы я видеть, как ты будешь убеждать его, что все эти годы он впустую трудился над изучением логики.

– Он это уже знает, – пожала плечами Афраэль. – Долмант куда больше полагается на интуицию, чем ты мог бы подозревать. Он понял, кто я такая, едва увидел меня, – а вот о тебе, отец, я никак не могу этого сказать. Я уж думала, что мне придется немножко полетать, чтобы убедить тебя.

– Не вредничай.

– Я и не вредничаю, отец. Я и так не говорю о тебе многого, что следовало бы сказать. Что слышно о Крегере?

– Ничего.

– Он нам очень нужен, Спархок.

– Я знаю. Мне он нужен даже больше, чем тебе. Я намерен развлечься, выжимая его, как сырой носок.

– Будь серьезнее, Спархок. Ты же знаешь Крегера. Тебе стоит только нахмуриться, и он сразу исповедуется тебе во всех своих грехах.

Спархок вздохнул.

– Наверное, ты права, – признал он, – но это лишает меня львиной доли будущего развлечения.

– Ты здесь не для того, чтобы развлекаться, Спархок. Что тебе, в конце концов, предпочтительнее? Информация или месть?

– А разве нельзя получить и то, и другое? Даная закатила глаза.

– Эленийцы, – со вздохом сказала она.

В начале следующей недели Бевьер с отрядом новообученных атанских инженеров отправился на запад, в Сарну. На следующий день Келтэн, Тиниен и Энгесса увели две сотни конных атанов на север, в земли, где рыскали тролли. По настоянию Вэниона члены отрядов покидали Материон по двое-трое, чтобы собраться уже за городом. «Не стоит возвещать всему миру о наших замыслах», – пояснил Вэнион.

Через несколько дней после отправки отрядов Заласта уехал в Сарсос.

– Я не задержусь надолго, – обещал он. – У нас есть согласие Тысячи, но я бы хотел получить конкретное подтверждение тому, что они готовы придерживаться этого решения. Слова – это прекрасно, но пора бы увидеть и дела – просто как доказательство доброй воли. Я хорошо знаю своих стирикских братьев. Ничто в мире не доставит им такого удовольствия, как возможность пожинать плоды союза с нами «в принципе» – не утруждая себя неприятной обязанностью хоть что-то сделать на самом деле. Они более всего пригодны для борьбы со сверхъестественными явлениями, так что я намерен согнать их с нагретых местечек в Сарсосе и разогнать по местам, где являются эти сверхъестественные ужасы. – Заласта тонко улыбнулся Вэниону, глядя на него из-под мохнатых бровей. – Долгое путешествие немного закалит их, мой лорд, – добавил он, – и, быть может, нам удастся избежать в будущем необходимости калечить твои лодыжки, дабы доказать моим стирикским братьям их лень и мягкотелость.

– Буду рад, Заласта, – рассмеялся Вэнион.

Дел было слишком много, а времени – досадно мало. Церемонии и «мероприятия», окружавшие визит королевы Элении, занимали добрую половину дня и весь вечер, так что Спархоку и его друзьям приходилось трудиться допоздна и вставать ни свет ни заря, чтобы заниматься своими тайными делами в городе и императорской резиденции. От недостатка сна все они стали раздражительными, а Миртаи донимала Спархока упреками, что он плохо заботится о здоровье своей жены. И в самом деле, под глазами у Эланы легли темные круги, а ее нрав стал куда язвительней и несносней обычного.

Прорыв наступил дней через десять после того, как два отряда отбыли в Сарну и новое местообитание троллей. Рано утром явился Кааладор со сдержанным восторгом на лице и большой холщовой сумкой в руке.

– Чистое везение, Спархок! – возвестил он со сдавленным хихиканьем, когда они остались вдвоем в королевских покоях.

– Мы заслужили немного везения, – отозвался Спархок. – Что ты обнаружил?

– Тебе хотелось бы знать точный день и час, когда начнется заварушка с Потаенным Городом?

– Да, пожалуй, меня бы это немного заинтересовало. Судя по твоей сияющей самодовольством физиономии, ты явился не с пустыми руками.

– Это уж точно, Спархок, причем добыча сама свалилась ко мне в руки, точно перезрелая слива. – Кааладор с привычной легкостью перешел на свой излюбленный говор. – Парни с той стороны, видать, не больно-то осторожничают со своими тайными писульками. Ходит у меня в знакомых один воришка – славный такой паренек, не промах, и с острым ножичком – так вот, он чикнул сумку у одного жирного торгаша-дакона, а оттуда чего только не посыпалось – серебро там, медяки, полным-полно добра, да еще и писулька от какого-то там дружка-заговорщика…

– Элана еще спит, Кааладор, – сказал Спархок, – а меня необязательно развлекать этим говором.

– Извини. Это я так, для практики. Как бы там ни было, а записка оказалась прелюбопытная. Знаешь, что в ней сказано? «Скоро грядет день открытия Потаенного Города. Все готово. Мы придем в твой склад за оружием во втором часу после заката через десять дней, начиная с сегодняшнего». Ну как, интересно?

– Очень интересно, Кааладор, – но ведь записка может быть недельной давности.

– В том-то и дело, что нет. Можешь ты поверить, что идиот, написавший ее, проставил дату?

– Ты шутишь!

– Чтоб у меня язык отсох, если вру!

– Может твой воришка отыскать этого даконского купца? Мне бы очень хотелось найти этот склад и узнать, какое там хранится оружие.

– Тут я тебя опередил, Спархок, – ухмыльнулся Кааладор. – Мы выследили дакита, и я лично вспомнил свой опыт охоты по чужим курятникам, чтобы пробраться на его склад. – Он развязал большую сумку, которую принес с собой, и достал оттуда… новенький арбалет. – В энтом курятнике полным-полно таких курочек – сотни, чтоб мне сдохнуть, да еще гора дрянного железа из Леброса, что в Каммории – тамошний народец хлебом не корми, а дай всучить простаку какую-никакую дешевку.

Спархок вертел в руках арбалет.

– Сделан он не слишком тщательно, – заметил он.

– Но стрелять-то эта штука может, да и в цель, пожалуй, попадет.

– Это объясняет, почему Халэд нашел дерево, истыканное арбалетными болтами. Похоже, нас здесь давно ждали. Наш приятель не стал бы запасаться арбалетами, если бы не знал заранее, что ему придется иметь дело с людьми в доспехах. Обычный лук куда удобнее – он стреляет быстрее, чем арбалет.

– Я думаю, Спархок, надо готовиться к чему-то нешуточному, – мрачно сказал Кааладор. – Несколько сотен арбалетов – это несколько сотен заговорщиков, не считая тех, кому достанутся мечи, а это ясно говорит, что цель заговора – устроить неприятности не только в самом Материоне, но и в прибрежных кварталах. Готовься увидеть взбунтовавшуюся толпу – и уличные бои.

– Скорее всего, ты прав, друг мой. Что ж, посмотрим, что мы сможем сделать, чтобы вырвать пару ядовитых клыков у этой змеи.

Спархок подошел к двери и распахнул ее. Как обычно, у двери сидела Миртаи, положив меч на колени.

– Не могла бы ты прислать ко мне Халэда, атана? – вежливо спросил он.

– А кто будет охранять дверь, когда я уйду? – осведомилась она.

– Я позабочусь об этом.

– Почему бы тебе самому не сбегать за ним? Я останусь здесь и прослежу, чтобы с Эланой ничего не случилось.

Спархок вздохнул.

– Пожалуйста, Миртаи, – только для меня.

– Если что-то случится с Эланой, покуда меня не будет, ты мне за это ответишь, Спархок.

– Я постараюсь запомнить.

– Славная девочка, верно? – заметил Кааладор, когда великанша отправилась на поиски оруженосца Спархока.

– На твоем месте, друг мой, я не говорил бы этого слишком громко в присутствии Кринга. Они помолвлены, а он очень ревнив.

– Что же мне, говорить, что она уродина?

– Это, пожалуй, тоже не самая удачная мысль. Тогда тебя убьет она.

– Экие они чувствительные!

– Да, причем оба. Их семейная жизнь обещает быть весьма оживленной.

Через несколько минут вернулась Миртаи в сопровождении Халэда.

– Ты посылал за мной, мой лорд? – спросил сын Кьюрика.

– Как бы ты испортил вот этот арбалет, чтобы никто не заметил, что его испортили? – спросил Спархок, протягивая юноше арбалет, который принес Кааладор.

Халэд осмотрел оружие.

– Можно надрезать тетиву – вот здесь, где она прикрепляется к дуге, – предложил он. – Тогда она лопнет, едва ее попытаются натянуть.

Спархок покачал головой.

– Они могут зарядить арбалеты заранее, – сказал он. – Кто-то приготовился использовать их против нас, и я не хочу, чтобы он обнаружил неладное слишком рано.

– Я могу сломать спусковой механизм, – сказал Халэд. – Стрелок сможет зарядить арбалет, натянуть тетиву, но не сумеет выстрелить – или, во всяком случае, прицелиться.

– А спусковой крючок при этом останется взведенным?

– Наверное. Арбалет сделан не слишком тщательно, так что стрелок вряд ли будет ожидать от него исправной работы. Нужно только выдернуть вот этот шплинт – он закрепляет спусковой механизм – и загнать в отверстия пару железных штырьков, чтобы не было заметно исчезновение шплинта. Вот эта пружинка натягивает тетиву, но без шплинта спусковой крючок не спустит тетиву. Они смогут зарядить арбалет, но не сумеют выстрелить.

– Целиком доверяюсь твоему суждению. Сколько времени тебе понадобится, чтобы выдернуть эту штуковину?

– Несколько минут.

– Значит, друг мой, впереди у тебя несколько долгих-долгих ночей. Тебе предстоит иметь дело с несколькими сотнями арбалетов – да еще вдобавок проделать все это без шума и почти в темноте. Кааладор, ты можешь провести моего друга на склад того купца-дакона?

– Ясное дело, могу, ежели только он не топает ножищами, ровно конь.

– Думаю, что он умеет двигаться бесшумно. Он, как и ты, вырос в деревне и, верно, точно так же искушен в ловле кроликов силками и воровстве кур.

– Спархок! – возмутился Халэд.

– Это слишком ценные умения, Халэд, чтобы их не включили в твое обучение, а я, если помнишь, хорошо знал твоего отца.

– Они знали, что мы проедем там, Спархок, – со злостью говорил Келтэн. – Мы разделились на небольшие группы и держались подальше от городов и селений, и все-таки они знали, где и когда мы проедем! Они устроили нам засаду на западном берегу озера Самма.

– Тролли? – Голос Спархока прозвучал натянуто.

– Хуже. Шайка негодяев с арбалетами. Они совершили промах, выстрелив все одновременно. Если бы не это, никто из нас не смог бы, пожалуй, вернуться в Материон, чтобы рассказать тебе, что случилось. Тем не менее им удалось опустошить ряды конных атанов. Энгессу это сильно разгневало. Нескольких паршивцев он прикончил голыми руками.

Ледяная рука страха стиснула вдруг сердце Спархока.

– Где Тиниен? – спросил он.

– Под присмотром лекарей. Ему в плечо попал арбалетный болт и что-то там повредил.

– Но он поправится?

– Скорее всего, да. Эта рана, впрочем, не смягчила его нрава. Меч в его левой руке действует не хуже, чем в правой. Когда бандиты бросились бежать, нам пришлось удерживать его. Он уже хотел погнаться за ними в одиночку, а уж кровь из него хлестала, как из свиньи. Спархок, я думаю, что в этой копии эленийского замка засели шпионы. Эти люди не могли так удачно устроить засаду, не зная в точности, куда и какой дорогой мы поедем.

– Значит, мы снова обшарим все потайные укрытия.

– Хорошая мысль, и на сей раз те, кого мы изловим, не должны получить только упреки за дурные привычки. Ни один шпион не сумеет ползать по тайным ходам с переломанными ногами. – Лицо светловолосого пандионца было мрачным. – Я сам займусь переломами, – предложил он. – Я хочу быть уверен, что не случится никаких чудесных выздоровлений. Сломанная берцовая кость срастается за пару месяцев, но если обработать коленные чашечки кувалдой, человек выходит из строя очень и очень надолго.

Бевьер, который двумя днями позже привел в Материон остатки своего отряда, пошел даже дальше, чем Келтэн. Его предложение касалось ампутации ног от бедра. Глубоко верующий сириникиец был очень зол оттого, что попал в засаду, и употреблял такие выражения, каких Спархок прежде от него никогда не слышал. Впрочем, окончательно успокоившись, Бевьер отправился смиренно молить отпущения грехов у патриарха Эмбана. Эмбан не только отпустил ему этот грех, но и дал отпущение на будущее – на тот случай, если Бевьеру повезет отыскать новые бранные слова.

Тщательный осмотр блистающего перламутром замка не выявил укрытых соглядатаев, и на следующий день после возвращения сэра Бевьера эозийцы встретились с императором Сарабианом и министром иностранных дел Оскайном. Они собрались в покоях на вершине донжона – просто спокойствия ради – и Сефрения добавила стирикское заклинание, дабы упрочить уверенность, что никто не подслушает их разговора.

– Я никого не собираюсь обвинять, – сказал Вэнион, – так что не вздумайте принять это на свой счет. Каким-то образом наши планы становятся известными врагу, а потому я считаю, что все мы должны сейчас поклясться, что даже намек на то, о чем мы будем говорить, не выйдет за пределы этой комнаты.

– Клятва молчания, лорд Вэнион? – удивился Келтэн. К этому пандионскому обычаю перестали прибегать еще в минувшем столетии.

– Что-то в этом роде, я полагаю, хотя, конечно, не все мы, здесь собравшиеся, принадлежим к Пандионскому ордену. – Он огляделся. – Итак, подведем итоги. Заговор, обнаруженный нами в Материоне, явно выходит за пределы обычного шпионажа. Я полагаю, нам стоит быть готовыми к возможности вооруженного мятежа, направленного на императорскую резиденцию. Наш противник теряет терпение.

– Или же испугался, – вставил Оскайн. – Присутствие здесь, в Материоне, рыцарей церкви – и принца Спархока – представляет для него некоторую угрозу. Его кампания по распространению ужаса, гражданских беспорядков и мятежей в подвластных Империи королевствах до сих пор шла успешно, однако, судя по всему, он счел ее чересчур медленной. Теперь он намерен ударить в самое сердце имперской власти.

– И, я полагаю, прямо по мне, – добавил император Сарабиан.

– Это немыслимо, ваше величество, – возразил Оскайн. – За всю историю Империи никто еще не покушался впрямую на жизнь императора.

– Пожалуйста, Оскайн, – сказал Сарабиан, – не считай меня совсем уж идиотом. Изрядное число моих предшественников рассталось с жизнью из-за «несчастного случая» или смертельной болезни – причем при довольно-таки странных обстоятельствах. От неудобных императоров избавлялись и прежде.

– Но никогда – открыто, ваше величество. Это было бы чудовищно невежливо. Сарабиан расхохотался.

– Уверен, Оскайн, что три министра, которые сбросили моего прапрадеда с вершины самой высокой башни в императорской резиденции, соблюдали при этом все правила придворного этикета. Итак, мы окажемся перед лицом вооруженной толпы на улицах, с воодушевлением требующей моей крови?

– Я бы не отбрасывал такой возможности, ваше величество, – признал Вэнион.

– Ненавижу все это, – мрачно объявил Улаф.

– Что именно? – осведомился Келтэн.

– Разве не ясно? В нашем распоряжении эленийский замок. Может, он и не так хорош, как тот, который мог бы построить Бевьер, но все равно это самое крепкое строение во всем Материоне. У нас есть три дня до того, как улицы заполнятся вооруженными бездельниками. Нам просто не остается другого выбора. Нам придется укрыться за этими стенами и выдерживать осаду, пока атаны не наведут порядок в городе. А я ненавижу осады!

– Уверен, сэр Улаф, что до этого дело не дойдет, – возразил Оскайн. – Едва только я услышал об открытиях мастера Кааладора, я послал гонца к Норкану. В двадцати лигах от города дожидаются сигнала десять тысяч атанов. В назначенный день заговорщики не выйдут на улицы до темноты, а я могу наводнить улицы семифутовыми атанами до полудня того же дня. Мятеж потерпит поражение, даже не успев начаться.

– А мы потеряем возможность выловить всех мятежников? – отозвался Улаф. – С военной точки зрения это никуда не годится, ваше превосходительство. У нас есть укрепленный замок. Бевьер сможет защищать его по меньшей мере два года.

– Пять, – поправил Бевьер. – В замке есть колодец, а это добавляет еще три года.

– Тем лучше, – сказал Улаф. – Итак, мы трудимся над укреплениями – очень тихо и большей частью по ночам. Мы запасаемся бочонками со смолой и гарным маслом. Бевьер строит осадные машины. Затем, перед самым заходом солнца, мы вводим в замок все правительство и атанский гарнизон. Толпа ворвется в императорскую резиденцию и будет долго рыскать по залам всех этих великолепных дворцов, не встречая ни малейшего сопротивления – покуда не наткнется на нас. Они пойдут штурмовать стены и будут при этом уверены в своих силах, потому что до сих пор никто не пытался с ними сражаться. Они никак не будут ожидать, что на них просыплется град булыжников или прольется кипящая смола. Прибавим к этому, что их арбалеты не сработают, потому что Халэд уже две ночи подряд возится с их спусковыми крючками на известном вам даконском складе, – и перед нами большая группа людей, столкнувшихся с серьезной проблемой. Они будут метаться под нашими стенами в страхе и смятении, и тогда, примерно около полуночи, атаны войдут в город, появятся в императорской резиденции и вгонят мятежников в землю по самую макушку.

– Так! – с восторгом воскликнул Энгесса.

– Это же великолепный план, сэр Улаф, – сказал Сарабиан рослому талесийцу. – Почему ты им недоволен?

– Потому что я терпеть не могу осады, ваше величество.

– Улаф, – вмешался Тиниен, слегка поморщившись от боли в задетом плече, – не кажется ли тебе, что давно пора покончить с этой позой? Ты никогда не отстаешь от всех нас с предложением укрепиться и держать осаду, едва того потребует ситуация.

– Талесийцы должны ненавидеть осады, Тиниен. Это составная частьнашего национального характера. Мы обязаны быть порывистыми, нетерпеливыми и склонными скорее к грубой силе, чем к хорошо рассчитанной стойкости.

– Сэр Улаф, – проговорил Бевьер с легкой улыбкой, – отец короля Воргуна выдержал осаду в Хейде, которая длилась семнадцать лет. И вышел он оттуда безо всяких признаков усталости.

– Это так, Бевьер, но он не получил никакого удовольствия. Об этом я и толкую.

– Мне кажется, друзья мои, что мы упускаем одну замечательную возможность, – заметил Кринг. – Мятежники собираются ворваться в императорскую резиденцию, верно?

– Да, – кивнул Тиниен, – если мы верно разгадали их намерения.

– Некоторые из них несомненно одержимы политическими страстями – но не думаю, что таких много. Большинство их куда больше заинтересовано в том, чтобы всласть пограбить во дворцах.

Лицо Сарабиана побелело.

– Смерть и преисподняя! – выругался он. – Об этом я даже не подумал!

– Не тревожься, друг император, – сказал ему доми. – Ведет ли мятежников политическая страсть или жажда наживы, но все они окажутся в резиденции. Внешние стены резиденции вполне высокие, а ворота весьма крепкие. Почему бы нам не впустить бунтовщиков – но позаботиться о том, чтобы они не смогли выйти? Я могу спрятать у ворот своих людей. Когда толпа ворвется в резиденцию, мы запрем ворота снаружи. Таким образом мятежники благополучно дождутся прибытия атанов. Добыча заманит их внутрь, ворота не дадут выбраться наружу. Грабить, само собой, они будут долго и много, но что проку в грабеже, если не можешь удрать с добычей? Так мы переловим их всех, и не придется потом по одному извлекать их из кроличьих норок.

– А знаешь, Кринг, ведь это вполне может получиться! – восхищенно проговорил Келтэн.

– Я и не ожидала от него меньшего, – сказала Миртаи. – Он замечательный воин – и мой нареченный.

Кринг просиял.

– Один последний штрих, – сказал Стрейджен. – Я полагаю, все мы сгораем от любопытства по кое-каким поводам, и у нас имеется список людей, которые могли бы ответить на самые насущные наши вопросы. В бою случается всякое, и порой ценных людей нечаянно убивают. Думаю, в Материоне найдутся люди, которых следовало бы укрыть в безопасности еще до начала сражения.

– Хорошая идея, милорд Стрейджен, – согласился Сарабиан. – Утром назначенного дня я вышлю несколько отрядов полиции, дабы прибрать к рукам тех, кого бы мы хотели получить живыми.

– Э-э… пожалуй, это не самый лучший способ, ваше величество. Почему бы нам не поручить эту заботу Кааладору? Когда полицейские арестовывают кого-то, они слишком бросаются в глаза – мундиры, кандалы, маршировка и все такое прочее. Профессиональные убийцы куда более неприметны. Да и надевать на человека кандалы, когда берешь его под арест, вовсе не обязательно. Острие кинжала, незаметно приставленное к его боку, действует, как я обнаружил, так же хорошо.

Сарабиан хитро глянул на него.

– Полагаю, ты исходишь из личного опыта? – задумчиво протянул он.

– Убийство – тоже преступление, ваше величество, – пояснил Стрейджен, – а я как главарь преступников должен обладать некоторым опытом во всех разновидностях преступлений. Профессиональная честь, знаете ли.

ГЛАВА 28

– Спархок, это совершенно точно был Скарпа, – заверил Кааладор рослого пандионца. – Мы полагались не только на рисунок Телэна. Одна местная шлюха родом из Арджуны, и в прошлом ей доводилось иметь с ним дело. Она без колебаний опознала его.

Они стояли на вершине замковой стены, где можно было поговорить, не опасаясь соглядатаев.

– Стало быть, все в сборе, кроме барона Парока из Даконии, – заключил Спархок. – Мы видели Крегера, Герриха, Ребала из Эдома, Скарпу из Арджуны и Элрона из Астела.

– Я думал, астелийского подстрекателя зовут Сабр, – заметил Кааладор.

Спархок мысленно проклял свой неосторожный язык.

– Сабр скрывает свое лицо, – сказал он. – Элрон его сторонник, а может быть, и нечто большее. Кааладор кивнул.

– Я знавал нескольких астелийцев, – сказал он, – да и даконов тоже. Я отнюдь не уверен, что барон Парок не рыскает сейчас где-нибудь в сумерках. Определенно вся эта компания решила собраться в Материоне. – Он задумчиво посмотрел со сверкающей стены на лежавший внизу ров. – Вы думаете, эта канава будет подходящим препятствием? У нее такие пологие склоны, что на них устроили лужайку.

– Эта канава станет куда менее уютной, когда мы утыкаем дно острыми кольями, – заверил его Спархок. – Мы сделаем это в последнюю минуту. А что, не было ли в последнее время в Материоне наплыва приезжих? Толпа, собравшаяся на улицах, – это одно, но орда бунтовщиков со всех концов Империи – совсем другое дело.

– Мы не замечали, чтобы в городе было слишком много чужаков, – отозвался Кааладор, – да и в окрестностях не видели больших сборищ – по крайней мере, в пределах пяти лиг от города.

– Их могут собирать где-то подальше, – сказал Спархок. – Если б у меня была где-нибудь армия сторонников, я не пускал бы ее в ход до последней минуты.

Кааладор обернулся и подчеркнуто поглядел на гавань.

– Вот где наше слабое место, Спархок. В этих бухточках и заливах на побережье может прятаться целый флот. Мы не заметим его, покуда он не покажется на горизонте. Я, конечно, приказал пиратам и контрабандистам обшарить побережье, но… – Он развел руками.

– Боюсь, что с этим мы мало что можем поделать, – сказал Спархок. – Впрочем, у нас под рукой есть армия атанов, и она войдет в город, как только начнется бунт. Твои люди сумели определить, где прячутся наши избранные гости? Если дела пойдут как задумано, я бы хотел схватить их всех разом.

– Похоже, Спархок, они еще не облюбовали для себя укрытий. Они все время шныряют по городу. Мои люди следят за ними. Если хочешь, мы можем сцапать их и раньше.

– Не стоит выдавать наших приготовлений. Если мы сумеем схватить их в день бунта – отлично, если нет – мы выследим их потом. Я не намерен подвергать опасности наши замыслы только ради удовольствия находиться в их компании. Твои люди неплохо справляются, Кааладор.

– Их усердие слегка вынужденное, Спархок, – с горечью сознался Кааладор. – Мне пришлось собрать побольше дюжих парней с дубинками – постоянно напоминать тамульцам, что в этом деле мы все работаем сообща.

– Это уже мелочи.

– Предложение ее величества имеет некоторые преимущества, лорд Вэнион, – подумав, сказал Бевьер. – Как бы то ни было, а именно для этого и предназначен ров. В нем должна быть вода, а не трава.

– Но так мы сразу выдадим, что готовим замок к осаде, Бевьер, – возразил Вэнион. – Если мы начнем заполнять ров водой, через час об этом будет знать весь Материон.

– Ты не выслушал меня до конца, Вэнион, – терпеливо проговорила Элана. – С тех пор как мы приехали сюда, мы посещали самые разные балы, пиры и праздники. Правила вежливости требуют, чтобы я ответила на все эти благодеяния, а потому я задумала грандиозный праздник, дабы исполнить свой светский долг. Не моя же вина в том, что он придется как раз на вечер, когда должен начаться бунт? У нас эленийский замок, так что и празднество будет на эленийский манер. Мы поставим оркестр на крепостном валу, разукрасим стены разноцветными флажками и фонариками, а во рву будут плавать праздничные барки с навесами и накрытыми столами, как полагается. Я приглашу императора и весь его двор.

– Это будет как нельзя кстати, лорд Вэнион, – заметил Тиниен. – Все, кого мы хотим защитить от превратностей боя, будут у нас под рукой. Нам не придется их разыскивать, и мы ни у кого не вызовем подозрений, гоняясь по лужайкам за императорскими министрами.

Оруженосец Спархока качал головой.

– В чем дело, Халэд? – спросила Элана.

– Дно этого рва не предназначалось для того, чтобы удерживать воду, ваше величество. Мы не знаем, насколько здесь пористая почва. Может случиться так, что вода, которую вы закачаете в ров, попросту впитается в землю, и ров снова опустеет через несколько часов после того, как вы его наполнили.

– О Боже! – огорчилась Элана. – Об этом я как-то не подумала.

– Об этом позабочусь я, Элана, – улыбнулась Сефрения. – Нельзя отказываться от хорошей идеи только потому, что она нарушает два-три закона природы.

– Ты хочешь сделать это прежде, чем мы начнем заполнять ров? – спросил у нее Стрейджен.

– Так легче и удобнее. Талесиец нахмурился.

– В чем дело? – спросила она.

– Под этим рвом проходят три туннеля, которые ведут к потайным ходам и укрытиям для соглядатаев внутри замка.

– Вернее будет сказать, что мы знаем о трех туннелях, – вставил Улаф.

– К этому я и клоню. Не будет ли нам всем спокойнее, если все эти туннели – и те, о которых мы знаем, и те, что нам неизвестны, – окажутся залитыми водой до начала бунта?

– Отличная мысль, – одобрил Спархок.

– Тогда я подожду с укреплением дна, пока вы не затопите все туннели, – сказала Сефрения.

– Что ты об этом думаешь, Вэнион? – спросил Эмбан.

– Приготовления к королевскому празднику скроют какую угодно деятельность, – сдался наконец Вэнион. – Это и в самом деле очень хороший план.

– Мне нравится все, кроме барок, – сказал Спархок. – Прости, Элана, но эти барки только облегчат бунтовщикам доступ к нашим стенам. Они лишат крепостной ров того преимущества, для которого, собственно, он и создан в первую очередь.

– Я как раз подхожу к этому, Спархок. Насколько я помню, гарное масло легче воды?

– Да, но какое это имеет отношение к делу?

– Как тебе известно, барка – это не просто плавучая платформа. Под ее палубой имеется трюм. Теперь представь себе, что мы загрузили трюмы бочками с маслом. Когда начинается суматоха, мы бросаем со стен камни, и барки трескаются, словно яичная скорлупа. Масло растечется по воде, мы подожжем его, и замок будет окружен стеной огня. Разве это не станет помехой людям, которые пытаются штурмом взять замок?

– Вы – гений, моя королева! – воскликнул Келтэн.

– Как мило с твоей стороны, сэр Келтэн, что ты это заметил, – самодовольно отозвалась она. – И главная прелесть моей идеи в том, что мы сможем готовиться к осаде прямо на виду, ни от кого не прячась по ночам и не жертвуя своим сном. Этот грандиозный прием дает нам возможность делать в замке почти что угодно под предлогом украшения к празднику.

Миртаи вдруг заключила свою хозяйку в объятия и крепко расцеловала.

– Я горжусь тобой, моя мать! – объявила она.

– Я рада этому, моя дочь, – скромно отозвалась Элана, – но все-таки тебе нужно вести себя посдержаннее. Вспомни, что ты мне говорила о женщинах, которые целуют женщин.

– Мы нашли еще два туннеля, Спархок, – сообщил Халэд, когда его лорд присоединился к нему на парапете. Поверх кожаного жилета Халэд надел холщовую рубаху.

Спархок поглядел на ров – там кишели рабочие, вгоняя в мягкую землю на дне длинные стальные стержни.

– Это не слишком бросается в глаза? – спросил он.

– Нам же нужно к чему-то причалить барки, верно? Туннели на глубине примерно пяти футов. Большинство рабочих с кувалдами понятия не имеет, чем занимается, но я загнал в ров еще нескольких рыцарей. Когда мы начнем заполнять ров, своды этих туннелей окажутся на редкость дырявыми. – Халэд перевел взгляд на лужайку и вдруг поднес ко рту сложенные чашечкой руки.

– Осторожнее с баркой! – проревел он по-тамульски. – Если вы повредите швы, она потонет!

Десятник тамульских рабочих, трудолюбиво тянувших по лужайке широкую барку, поднял голову.

– Она очень тяжелая, почтенный господин! – прокричал он в ответ. – Что вы положили вовнутрь?

– Балласт, идиот! – огрызнулся Халэд. – Нынче вечером по этой палубе будет топтаться целая толпа. Если барка перевернется и император свалится в воду, нам всем достанется на орехи!

Спархок вопросительно взглянул на своего оруженосца.

– Мы загружаем трюмы бочками с гарным маслом, – пояснил Халэд. – Мы решили, что это лучше проделывать подальше от чужих глаз. – Он взглянул на Спархока. – Не стоит передавать Элане эти мои слова, но в ее замысле есть кое-какие недочеты. Гарное масло само по себе неплохая идея, но мы добавили к нему смолы – чтобы уж наверняка занялось как следует и в нужную минуту. К тому же бочки с маслом слишком прочные. Мало нам будет проку, если они просто затонут, когда мы разобьем барки. Я хочу посадить в каждый трюм по паре пелоев Кринга. В последнюю минуту они вскроют бочки топорами.

– Ты обо всем успеваешь подумать, Халэд.

– Должен же быть в вашей компании хоть один здравомыслящий человек.

– Теперь ты говоришь совсем как твой отец.

– Вот что еще я хочу сказать тебе, Спархок. Ваши гости должны быть очень, очень осторожны. На барках будут гореть фонари и наверняка свечи. Один нечаянный промах – и все вспыхнет гораздо раньше, чем мы намечали, так что… э-э, собственно, мы немного опережаем график, ваше высочество, – добавил он по-тамульски – специально для полудюжины рабочих, которые толкали по парапету двухколесную тележку. Тележка была нагружена фонарями, которые рабочие развешивали на крепостном валу.

– Нет-нет-нет! – прикрикнул на них Халэд. – Нельзя вешать рядом два зеленых фонаря! Я же вам тысячу раз говорил: белый, зеленый, красный, синий. Делайте, как вам сказано, а творчеством будете заниматься в свободное время. – Он преувеличенно горестно вздохнул. – До чего же трудно в наши дни найти хорошую прислугу, ваше высочество!

– Ты переигрываешь, Халэд, – пробормотал Спархок.

– Знаю, но я хочу быть уверен, что до них дойдет.

По парапету к ним подошел Кринг, потирая ладонью покрытую шрамами макушку.

– Мне бы надо побрить голову, – сказал он рассеянно, – а Миртаи слишком занята, чтобы об этом позаботиться.

– Это пелойский обычай, доми? – спросил Спархок. – Брить голову мужа – обязанность пелойской женщины?

– Нет, это, собственно говоря, идея самой Миртаи. Очень трудно увидеть, что творится у тебя на затылке, и я все время что-нибудь пропускал. Вскоре после нашего обручения она отняла у меня бритву и сказала, что с этих пор она сама будет брить меня. У нее это очень хорошо выходит – конечно, когда она не слишком занята. – Кринг приосанился, расправил плечи. – Они отказались, Спархок. Категорически. Собственно, я знал, что так будет, но все же предложил им это, как ты велел. Они не станут сидеть взаперти в замке во время боя. Впрочем, если хорошенько подумать, мы так или иначе больше будем полезны за стенами замка и верхом. Несколько десятков конных пелоев взогреют этих бунтовщиков не хуже котелка с кипящим супом. Если завтра вечером тебе нужно замешательство в толпе, замешательством мы тебя обеспечим. Человек, который боится получить саблей по затылку, вряд ли сможет штурмовать крепость.

– Особенно когда обнаружит, что его оружие не действует, – добавил Халэд.

– Это при условии, что склад с арбалетами, который нашел Кааладор, – единственный, – проворчал Спархок.

– Боюсь, что до завтрашнего вечера нам это выяснить не удастся, – согласился Халэд. – Я испортил около шести сотен арбалетов. Если завтра под стенами замка соберется двенадцать сотен арбалетчиков, мы будем знать, что по крайней мере половина из них сможет стрелять. Нам нужно будет подумать об убежище на этот случай. Эй, ты! – вдруг рявкнул он, задрав голову. – Повесь этот флаг! Нечего его так натягивать! – И он погрозил кулаком рабочему, который легкомысленно высунулся из верхнего окна одной из башен.

***

Хотя ученый, которого привел к Элане Бевьер, был еще молод, он успел основательно облысеть. Он очень нервничал, и тем не менее глаза его горели огнем, выдавая в нем фанатика. Ученый простерся перед креслом Эланы, похожим на трон, и усердно стукнул лбом по полу.

– Не делай этого, парень, – проворчал Улаф. – Это оскорбляет королеву, а кроме того, ты разобьешь плитки.

Ученый неуклюже поднялся на ноги, испуганно поглядывая по сторонам.

– Это Эмуда, – представил его Бевьер, – тот самый ученый, о котором я вам рассказывал. Тот, что создал любопытную теорию о Скарпе из Арджуна.

– О да, – сказала Элана по-тамульски. – Добро пожаловать, мастер Эмуда. Сэр Бевьер весьма похвально отзывался о тебе. – На деле, конечно, было не так, но королеве позволено несколько вольно обращаться с истиной.

Эмуда раболепно воззрился на нее. Спархок поспешно выступил вперед, стремясь предотвратить длиннейшее и бессвязное предисловие.

– Поправь меня, если я ошибаюсь, мастер Эмуда, – сказал он, – но, как мы поняли, из твоей теории следует, что за всеми беспорядками в Тамульской империи стоит Скарпа.

– Это немного упрощенный подход, сэр. – Эмуда вопросительно взглянул на рослого пандионца.

– Спархок, – подсказал Улаф.

Эмуда побелел и затрясся.

– Я человек простой, приятель, – сказал ему Спархок. – Будь добр, не приводи меня в замешательство. Так какие же факты позволяют тебе свалить все на Скарпу?

– Это довольно сложно, сэр Спархок, – извиняющимся тоном начал Эмуда.

– Ну так упрости. Говори вкратце, приятель. Мне некогда.

Эмуда с немалым трудом сглотнул.

– Ну… э-э… – он запнулся. – Нам известно… то есть мы совершенно точно уверены, что Скарпа первым стал известен как глашатай одного из этих так называемых героев древности.

– Почему ты говоришь «так называемых», мастер Эмуда? – спросил сэр Тиниен, правая рука которого все еще висела на перевязи.

– Разве это не очевидно, сэр рыцарь? – в голосе Эмуды промелькнула тень снисходительности. – Сама идея воскрешения мертвых – полная чепуха. Совершенно ясно, что мы имеем дело с мошенничеством. Некий подручный переодевается в старинную одежду, появляется во вспышке света – что под силу устроить любому ярмарочному шарлатану – и начинает нести бессмыслицу, которую его «глашатай» преподносит как древний язык. Что же это еще, как не мошенничество?

– Как умно с твоей стороны разоблачить его, – пробормотала Сефрения. – Мы-то полагали, что это какая-то магия.

– Магии не существует, мадам.

– Вот как? – мягко переспросила она. – Потрясающе!

– Я готов поручиться в этом своей репутацией.

– Как это храбро.

– Так ты говоришь, что Скарпа появился первым из всех этих мятежников? – спросил Вэнион.

– Да, сэр рыцарь, он опередил их примерно на год с небольшим. Первые сообщения о его деятельности появились в дипломатических докладах из столицы Арджуна четыре с лишним года назад. Следующим стал барон Парок, и у меня есть подписанное свидетельство некоего капитана корабля, что Скарпа отплыл из Кафтала, что в юго-западном Арджуне, в Ахар, город в Даконии. Ахар – родина барона Парока, а он начал свою деятельность около трех лет назад. Связь между этими событиями очевидна.

– Во всяком случае, кажется очевидной, – пробормотал Спархок.

– У меня есть письменное свидетельство из Ахара – о путешествиях этих двоих. Парок отправился в Эдом, где проживал в родном городе Ребала – эта связь доставила мне немало хлопот, поскольку Ребал – не настоящее имя этого человека. Тем не менее нам удалось определить местность, из которой он родом, а город, который посетил Парок, – центральный именно в этой местности. Полагаю, можно без опасений заключить, что встреча Парока и Ребала произошла именно тогда. Покуда Парок был в Эдоме, Скарпа отправился в Астел. Я не могу точно назвать все пункты его маршрута, но, насколько мне известно, он направлялся к северным топям на эдомско-астелийской границе, а именно в тех краях находится логово Сабра. Беспорядки в Эдоме и Астеле начались вскоре после того, как в этих королевствах побывали Скарпа и Парок. Связь между этими четырьмя очевидна.

– А как же все эти сообщения о сверхъестественных явлениях? – осведомился Тиниен.

– Тоже мошенничества, сэр рыцарь. – Лицо Эмуды приняло оскорбительно самодовольное выражение. – Чистой воды шарлатанство. Вы, вероятно, заметили, что все эти случаи якобы происходят в сельских местностях, и единственные их свидетели – суеверные крестьяне и невежественные крепостные. Людей цивилизованных невозможно обмануть подобными трюками.

– Я так и думал, – сказал Спархок. – Так ты твердо уверен в этом своем расписании? Зачинщиком всех беспорядков был именно Скарпа?

– Определенно, сэр Спархок.

– Куда он отправился после того, как покинул Астел, завербовав Сабра?

– На время, сэр Спархок, я потерял его след. Он уехал в эленийские королевства западной Империи примерно два с половиной года назад и вернулся в Арджун только через восемь-десять месяцев. Я понятия не имею, чем он занимался в этот отрезок времени. Да, вот еще что. Так называемые вампиры начали появляться в Арджуне почти в то же время, когда Скарпа начал говорить арджунам, что он – глашатай Шегуана, их национального героя. Традиционные чудовища в других королевствах также появлялись тогда же, когда все эти мятежники начинали свою деятельность. Поверьте мне, ваше величество, – искренне и серьезно обратился он к Элане, – если вы ищете зачинщика, то Скарпа – именно тот человек, который вам нужен.

– Благодарим тебя за ценные сведения, мастер Эмуда, – сладким голосом отозвалась она. – Не будешь ли ты так добр снабдить сэра Бевьера своими письменными доказательствами и подробнее рассказать ему обо всех своих открытиях? Неотложные дела, увы, сокращают время, которое мы могли бы провести в твоем обществе, какими бы увлекательными мы ни находили твои заключения.

– Ваше величество, я буду счастлив поделиться всеми своими познаниями с сэром Бевьером.

Сэр Бевьер закатил глаза к потолку и вздохнул.

Все молча наблюдали, как ученый фанатик увлекает бедного Бевьера из комнаты.

– Не хотел бы я защищать это дело в суде – все равно, церковном или светском, – фыркнул Эмбан.

– Да уж, – согласился Стрейджен, – доказательства слабоваты.

– Единственное, что заставляет меня вообще обратить внимание на него, – это его знаменитое расписание, – сказал Спархок. – Прошлой зимой Долмант отправил меня в Ламорканд разобраться в деятельности графа Герриха. Будучи там, я услышал все эти невероятные россказни о Дрегнате. Судя по всему, наш доисторический ламорк начал являться примерно тогда же, когда наш ученейший друг потерял след Скарпы. Эмуда такой полный осел, что я только с содроганием и великой неохотой, но все же готов признать, что он мог прийти к верному выводу.

– Но он исходил из неверных предпосылок, Спархок! – возразил Эмбан.

– Меня, ваша светлость, интересуют исключительно его выводы, – ответил Спархок. – Покуда они верны, мне нет дела до того, как он их сделал.

– Сделать это раньше будет слишком рискованно, Спархок, – говорил Стрейджен позже в тот же день.

– Вы двое часто рискуете, – возразил Спархок.

– Кабы еще было почто рисковать-то, – промурлыкал Кааладор. – Коли мы сцапаем вожаков до срока, чего доброго, они возьмут, да и отменят все энто дельце, и уж черта лысого мы словим, а не кого надоть. Не-ет, мы тихонечко себе дождемся, покуда они откроют свой склад да почнут раздавать оружжа.

– Оружжа? – моргнул Спархок.

– В этом диалекте нет слова «оружие», – пожал плечами Кааладор. – Мне пришлось самому изобрести это словечко – просто соответствия ради.

– Друг мой, ты перепрыгиваешь туда и обратно, точно лягушка на раскаленном камне.

– Я знаю. Раздражает, верно? Дело вот в чем, Спархок. Если мы схватим заговорщиков прежде, чем они вооружат толпу, они успеют отсрочить мятеж и скрыться. Они подождут, соберутся с силами и назначат другой день – о котором мы понятия не будем иметь. С другой стороны, как только они начнут раздавать оружие, повернуть назад будет невозможно. На улицы выйдут тысячи бездельников, большей частью под хмельком. Наши приятели-вожаки смогут остановить их с тем же успехом, с каким можно остановить прилив. Само начало этого мятежа сработает на нас, а не на наших таинственных приятелей.

– Они все же могут скрыться и бросить толпу на растерзание волкам.

Кааладор покачал головой.

– Тамульское правосудие вершится без промедлений, а покушение на императора будет сочтено наивысшей невежливостью. Несколько сотен людей отправятся в руки палача, и после этого набрать новых сторонников им будет просто невозможно. У них нет выбора. Как только они начнут, им придется идти до конца.

– Нам будет трудно согласовать время.

– А-а, Спархок, дак енто ж дельце плевое, – ухмыльнулся Кааладор. – Прям посередке города торчит храм. Он, похоже, по самую маковку зарос пылюкой да паутиной – наши желтые братцы не больно-то горячи бить поклоны богам. Тамошним жрецам только и делов, что торчать в храме, наливаться под завязку и всяко куролесить. Вот они надерутся до зеленых чертиков, и тут им стукает в башку – а не устроить ли службу. Они к колоколу, а он, зараза, в двадцать тонн весом, ежели не больше, и вот какой-никакой жрец, который меньше выпивши, хватает кувалду и давай лупить что есть мочи по колокольчику. Гул стоит такой, что и покойник подскочит. Моряки, сказывают, слыхали его за добрых десять лиг от города. Само собой, жрецы гоняют к колоколу, когда им заблагорассудится, так что добрые горожане ужо привычные – коли колокол зазвонил, не иначе, жрецы наклюкались. – Похоже, сам Кааладор устал от своего просторечия. – В том-то и вся прелесть, Спархок, – продолжал он уже нормальным языком. – Колокол звонит наугад, и никто не обращает на него особенного внимания. Завтра вечером, однако, этот звон обретет большое значение. Как только откроют склад с оружием, колокол начнет вызванивать песнь надежды и радости. Убийцы, которые буквально дышат в спину нужным нам людям, сочтут этот звук приказом действовать. В считанные минуты мы заграбастаем всех, как миленьких.

– Что, если они окажут сопротивление?

– Будут кой-какие потери, – пожал плечами Кааладор. – Нельзя сделать яичницу, не разбив яиц. Мы собираемся схватить несколько дюжин людей, так что можем позволить себе потерять нескольких.

– Звон колокола будет сигналом и для тебя, Спархок, – заметил Стрейджен. – Как только услышишь его – знай, что настало время загонять гостей твоей жены в замок.

– Но вы не можете сделать этого, ваше величество! – пронзительным голосом протестовал министр внутренних дел на следующее утро, когда потоки воды начали низвергаться в ров из жерла труб, проложенных по лужайке императорской резиденции.

– Вот как? – невинно осведомилась Элана. – Почему же, министр Колата?

– Э… гм… видите ли, ваше величество, почва на дне рва не укреплена, и вода попросту просочится в землю.

– Ничего страшного, министр Колата. Это ведь только на один вечер. Уверена, что вода во рву продержится до конца приема.

Колата страдальчески воззрился на фонтан грязной воды и воздуха, который ударил вдруг посередине рва.

– Бог мой, – мягко проговорила Элана, разглядывая водоворот, возникший на том месте, откуда ударил фонтан. – Должно быть, где-то там был заброшенный подвал. – Она издала серебристый смешок. – Воображаю, как изумились крысы, которые жили в этом подвале! Не так ли, ваше превосходительство?

Колату перекосило.

– Разрешите удалиться, ваше величество? – пробормотал он и, не дожидаясь ответа, торопливо зашагал через лужайку.

– Не давай ему улизнуть, Спархок, – ледяным тоном предостерегла Элана. – Я сильно подозреваю, что список Вэниона не так полон, как мы надеялись. Почему бы тебе не пригласить министра внутренних дел в замок и не показать ему другие наши приготовления? – Она задумчиво постучала пальцем по подбородку. – И кстати, можешь прихватить с собой сэра Улафа и сэра Келтэна, когда захочешь показать его превосходительству пыточную камеру. Возможно, выдающийся министр императора Сарабиана пожелает добавить к списку Вэниона несколько имен.

У Спархока мороз пошел по коже – главным образом от хладнокровного и невозмутимого тона, которым были произнесены эти слова.

– Он чувствует себя более чем немного задетым, Спархок, – хмуро говорил Вэнион, покуда они наблюдали, как рабочие под присмотром Халэда «украшают» громадные ворота императорской резиденции. – Он не дурак и понимает, что мы не все говорим ему.

– Ничего не поделаешь, Вэнион. Он чересчур сумасброден, чтобы посвящать его во все детали.

– «Подвижен» было бы более дипломатично.

– Все едино. Мы слишком мало знаем его, Вэнион, а нам сейчас приходится действовать в чужом мире. Насколько нам известно, он ведет дневник и записывает туда все, что случилось за день. Вероятно, таков тамульский обычай. Вполне вероятно, что весь наш замысел мог оказаться доступным служанке, которая каждое утро застилает императорскую постель.

– Это всего лишь предположения, Спархок.

– Засады, в которые попали наши отряды, не были всего лишь предположением.

– Но ведь ты же не подозреваешь императора?

– Вэнион, кто-то сообщил врагу о наших намерениях. В конце концов, мы можем извиниться перед императором после того, как закончится вечернее развлечение.

– Ну, это уж чересчур, Спархок! – взорвался Вэнион, указывая на массивный стальной запор, который прилаживали на внутреннюю сторону ворот подручные Халэда.

– Вэнион, его все равно не будет видно, когда распахнут ворота, а кроме того, Халэд собирается прикрыть запор какой-нибудь драпировкой. Удалось Сефрении связаться с Заластой?

– Нет. Он, должно быть, все еще слишком далеко.

– Мне было бы намного спокойнее, если б он оказался здесь. Если сегодня вечером здесь явятся Тролли-Боги, нам придется весьма туго.

– Афраэль сможет справиться с ними.

– Только если откроет при этом свою истинную сущность, а тогда моя жена узнает кое-что, чего ей знать отнюдь не следует. Я не настолько обожаю Сарабиана, чтобы рисковать рассудком Эланы, сохраняя ему трон.

Солнце медленно двигалось по западной части неба, все ниже склоняясь к горизонту. Спархок понимал, что все это чепуха, но все же не мог отделаться от ощущения, что огненный шар летит к земле со стремительностью падающей звезды. Столько оставалось еще мелочей, столько дел нужно было переделать – причем, хуже того, большую часть этих дел и начать-то можно было только после захода солнца, когда сумерки скроют их от сотен глаз, наверняка наблюдавших за замком.

Был ранний вечер, когда наконец в королевские покои явился Келтэн и объявил, что они переделали все, что можно было сделать до темноты. Спархок вздохнул с облегчением – по крайней мере, хоть что-то завершилось вовремя.

– А что, министр внутренних дел не обманул наших ожиданий? – спросила Элана. Она сидела в кресле у окна, а Мелидира и Алиэн были целиком поглощены сложнейшим процессом, который вкратце именуется «делать прическу».

– О да, ваше величество, – отозвался Келтэн с широкой ухмылкой. – Он оказался еще более разговорчив, чем ваш кузен Личеас. Улаф умеет быть убедительным. Кажется, на Колату особенное впечатление произвели пиявки.

– Пиявки? Келтэн кивнул.

– Когда Улаф предложил сунуть Колату головой вниз в бочку с пиявками, тот немедля воспылал желанием поделиться с нами всеми своими секретами.

– Боже милостивый! – содрогнулась королева.

Все гости, сколько их ни присутствовало в этот вечер на приеме, устроенном королевой Элении, единодушно решили, что это празднество – несомненно, венец всего светского сезона. Разноцветные фонари, которые освещали инкрустированные перламутром укрепления, яркие флажки – несколько тысяч ярдов весьма дорогого шелка, – все это представляло собой красочное и нарядное зрелище; а оркестр на крепостном валу, игравший традиционные эленийские мелодии вместо беспорядочной какофонии, которая считалась музыкой при дворе Сарабиана, придавал всему вечеру некий милый архаичный налет. Однако больше всего потрясли гостей барки в заполненном водой рву. Мысль трапезничать на свежем воздухе была совершенно внове тамульцам, а уж идея плавучих пиршественных залов, освещенных ярким пламенем свечей и задрапированных красочным шелком, и вовсе выходила далеко за пределы воображения среднего придворного.

Эти свечи терзали рыцарей нешуточным беспокойством. Одна мысль об открытом огне так близко от опасного груза в трюмах барок могла согнать цвет с лица самого отчаянного храбреца.

Поскольку прием устраивался возле эленийского замка и сама его хозяйка была эленийкой, придворные дамы императора истощили творческие силы всех портных Материона, стремясь одеться «по-эленийски». Результаты не всегда были удачные, поскольку портным Материона приходилось за вдохновением обращаться к книгам, а многие книги в университетской библиотеке насчитывали по нескольку столетий, так что наряды, описанные в них, безнадежно устарели.

Зато Элана и Мелидира были, само собой, одеты по последней моде и привлекали всеобщее внимание. Элана облачилась в царственно синее платье, а в ее светлых волосах покоилась диадема, украшенная алмазами и рубинами. Мелидира оделась в лиловое – судя по всему, это был ее любимый цвет. Миртаи категорически отказалась следовать моде. На ней было то же синее одеяние без рукавов, в котором она красовалась на свадьбе своей хозяйки, и уж на сей раз она не скрывала, что вооружена до зубов. Ко всеобщему удивлению, Сефрения тоже надела платье по эленийской моде – разумеется, снежно-белого цвета – и Вэнион был совершенно сражен ее внешностью. Рыцари из свиты королевы обрядились в камзолы и обтягивающие штаны, хотя Спархок предпочел бы что-нибудь попроще и понадежней. Впрочем, их доспехи были припрятаны под рукой.

После того как придворные Сарабиана, соблюдя все приличия, разбрелись по баркам в извечном светском кружении, наступила пауза, которую прервали звонкие эленийские фанфары.

– Мне пришлось пригрозить музыкантам применить силу, чтобы они согласились как должно приветствовать императора, – шепотом сказал Спархоку элегантно одетый Стрейджен.

– Вот как?

– Они настаивали на том, чтобы встречать императора тем чудовищным шумом, который здесь принято именовать музыкой. Но смягчились после того, как я слегка попортил шпагой наряд одному из трубачей. – Глаза Стрейджена вдруг расширились. – Ради Бога, парень! – прошипел он слуге, который ставил на стол огромное блюдо с дымящимся жареным мясом. – Осторожнее со свечами!

– Он тамулец, Стрейджен, – заметил Спархок, когда слуга непонимающе уставился на талесийца, – а ты говоришь с ним по-эленийски.

– Ну так скажи ему, Спархок, чтобы был осторожен! Один неверный язычок пламени – и все мы живьем поджаримся на этих барках!

Император и его девять жен появились на подъемном мосту и по крытым ковром ступеням сошли к первой барке.

Все приветствовали императора поклоном, но на него никто не смотрел. Все взгляды были обращены на сиявшую улыбкой императрицу Элисун. Она слегка изменила традиционный эленийский наряд, сообразуясь со вкусами своих соплеменников. Ее алое платье было неотразимо, но сшито так, что украшения, которые эленийские дамы привыкли скрывать, а валезийские – выставлять на всеобщее обозрение, покоились на гофрированных подушках из снежно-белого кружева и были таким образом целиком, почти воинственно предложены вниманию окружающих.

– Вот это, я понимаю, крик моды, – пробормотал Стрейджен.

– Что верно, то верно, друг мой, – хихикнул Спархок, поправляя ворот своего черного бархатного камзола, – и главное, все к нему прислушиваются. Беднягу Эмбана вот-вот хватит удар.

Исполняя небольшую официальную церемонию, королева Элана провела императора Сарабиана и его императриц по мосткам, которыми соединялись барки. Императрица Элисун явно искала кого-то взглядом, и когда она увидела Берита, стоявшего у борта второй барки, она изменила курс и двинулась к нему на всех парусах – разумеется, в переносном смысле. Вид у сэра Берита стал испуганный, потом безнадежный – Элисун почти вплотную прижала его к поручням, даже не прикоснувшись к нему.

– Бедный Берит, – с сочувствием пробормотал Спархок. – Держись поближе к нему, Стрейджен. Я не знаю наверняка, умеет ли он плавать. Если он прыгнет в воду, приготовься спасать его.

После того как императора провели по всем баркам, начался пир. Спархок равномерно рассадил рыцарей среди пирующих гостей. Правда, рыцари были не слишком интересными собеседниками, поскольку почти все свое внимание уделяли свечам и фонарям.

– Боже помоги нам, если поднимется ветер, – прошептал Келтэн Спархоку.

– Аминь! – с жаром согласился тот. – Э-э… Келтэн, дружище.

– Что?

– Ты должен присматривать за свечами, а не пялиться на фасад платья императрицы Элисун.

– Какой еще фасад?

– Без пошлостей, и помни, для чего ты здесь.

– Как мы загоним это разряженное стадо в замок, когда зазвонит колокол? – Келтэн неловко поежился. Его зеленый атласный камзол с трудом застегивался на животе.

– Если мы верно рассчитали время, гости покончат с главным блюдом как раз к той минуте, когда наши приятели в городе начнут раздавать оружие. Когда зазвонит колокол, Элана пригласит пирующих в обеденный зал замка, где будет накрыт десерт.

– Весьма умно, Спархок, – с восхищением одобрил Келтэн.

– Можешь передать это моей жене, Келтэн. Это ее идея.

– Знаешь, в подобного рода делах она просто гений. Я рад, что она решила ехать с нами.

– А я все еще не знаю, радоваться или наоборот, – проворчал Спархок.

Пиршество продолжалось, тосты сыпались один за другим, и гости наперебой восхваляли королеву Элении. Поскольку пирующие не имели никакого понятия о том, чем завершится нынешний вечер, в этих комплиментах была изрядная доля бессознательной иронии.

Спархок едва прикоснулся к ужину. Вяло ковыряясь в своей порции, он не сводил глаз со свечей и все прислушивался, ожидая первого удара колокола, который возвестит, что его враги сделали первый ход.

Зато аппетит Келтэна от надвигающихся событий явно не пострадал.

– Как ты можешь так набивать брюхо? – раздраженно спросил Спархок у своего друга.

– Мне же нужно подкрепить свои силы, Спархок. Сегодня вечером их у меня уйдет немало. Если ты не занят, дружище, передай-ка мне вон ту подливу.

А затем из недр блистающего, залитого лунным светом Материона донесся басовитый гул колокола, возвещавший начало второй части вечернего празднества.

ГЛАВА 29

– Почему ты не сказала мне об этом, Элана? – гневно спросил Сарабиан. Лицо императора побледнело от сдерживаемой ярости, массивная золотая корона сползла чуть набекрень.

– Успокойся, Сарабиан, – сказала светловолосая королева. – Мы сами узнали об этом только сегодня утром, и у нас не было возможности передать тебе сообщение, не рискуя, что его перехватят.

– Твоя ушлая баронесса могла бы доставить мне послание! – резко возразил он, хлопнув ладонью по краю парапета. Они стояли на укреплениях, притворяясь, что любуются видом.

– Это моя вина, ваше величество, – вступился за жену Спархок. – Я отвечаю за нашу безопасность, а министр Колата держит под контролем всю полицию Империи – и явную, и тайную. Мы не могли быть абсолютно уверены, что наша выдумка с баронессой осталась нераскрытой. То, что ваш министр замешан в заговоре, – слишком ценная информация, чтобы ею можно было рисковать. Сегодняшний бунт должен был состояться, как было намечено. Если бы до нашего врага дошел хоть малейший намек на то, что мы знаем о его планах, он перенес бы бунт на другой день, а мы понятия не имели бы, на какой именно.

– И все же я весьма недоволен тобой, Спархок, – с укором сказал Сарабиан. – Твои доводы безупречны, однако ты сильно задел мои чувства.

– Мы должны любоваться игрой огней на воде, Сарабиан, – напомнила Элана императору. – Пожалуйста, хотя бы изредка посматривай вниз. – Поднявшись на парапет, они получили прекрасную возможность уединиться, а также отличный наблюдательный пункт, откуда можно было следить за приближением толпы мятежников.

– То, что Колата связан с бунтовщиками, – новость поистине невеселая, – огорченно заметил Сарабиан. – Он контролирует полицию, дворцовую стражу и шпионов по всей Империи. Хуже того, он обладает определенной властью среди атанов. Если мы потеряем их поддержку, нам придется худо.

– Энгесса сейчас прилагает все усилия, чтобы разрушить влияние Колаты на атанов, ваше величество, – сказал Спархок. – Он послал гонцов к атанским войскам за пределами города с приказом их командирам не подчиняться агентам Колаты. Командиры передадут это сообщение Андролу и Бетуане.

– А что будет с нами, если гонцов атана Энгессы перехватят?

– Сэр Бевьер уверяет, Сарабиан, что сможет удерживать этот замок пять лет, – сказала Элана, – а сэр Бевьер – знаток осадной тактики и стратегии.

– А когда эти пять лет пройдут?

– Рыцари церкви поспеют в Материон задолго до этого срока, ваше величество, – заверил Спархок. – Кааладор получил инструкции. Если дела обернутся худо, он передаст мое послание Долманту в Чиреллос.

– И все же вы, друзья мои, заставляете меня волноваться.

– Доверьтесь мне, ваше величество, – сказал Спархок.

По лестнице, отдуваясь, поднялся на парапет Келтэн.

– Нам придется пополнить запасы вина, Спархок, – сказал он. – Думаю, мы совершили ошибку, выставив во внутреннем дворе бочки с вином. Там бродят гости королевы, а они хлещут арсианское красное, как воду.

– Могу я рассчитывать на твои погреба, Сарабиан? – сладким голосом осведомилась Элана. Сарабиан моргнул.

– С какой стати вы накачиваете их вином? – спросил он. – Арсианское красное очень дорого в Материоне.

– С пьяными людьми управиться легче, чем с трезвыми, ваше величество, – пожалплечами Келтэн. – Пусть себе шатаются по двору и замку, пока не начнется бой. Тогда мы загоним всех в замок, и пусть себе пьют, сколько влезет. Когда утром они очухаются, большинство и подозревать не будет, что здесь было сражение.

Компания во внутреннем дворе становилась все шумнее. Тамульские вина по крепости не сравнятся с эленийскими, и арсианское красное начисто затуманило мозги пирующих. Они много хохотали и бродили по двору, путаясь в собственных ногах и глупо ухмыляясь. Элана критически поглядывала на них с высоты парапета.

– Как ты думаешь, Спархок, сколько еще им нужно времени, чтобы упиться до бесчувствия? – спросила она.

– Немного, – пожал он плечами и, повернувшись, посмотрел в сторону города. – Мне бы не хотелось критиковать, император Сарабиан, но я должен указать, что у твоих горожан явно недостает воображения. Эти мятежники несут с собой факелы.

– Ну и что же?

– Это литературный штамп, ваше величество. Во всех плохих арсианских романах мятежная толпа обязательно разгуливает с факелами.

– Как ты можешь быть так спокоен? – спросил Сарабиан. – Если бы сейчас за моей спиной раздался громкий звук, я бы выпрыгнул из собственной кожи.

– Наверное, привычка, ваше величество. Меня куда больше волнует то, что они могут не дойти до резиденции, чем то, что они придут сюда. Мы ведь хотим, чтобы они добрались до замка, ваше величество.

– Может быть, стоит поднять мост?

– Нет пока. В резиденции тоже есть заговорщики. Нельзя дать им понять, что мы все знаем.

Халэд высунул голову из башенки в углу укреплений и знаком поманил к себе Спархока.

– Вы разрешите мне удалиться, ваши величества? – вежливо спросил Спархок. – Мне нужно переодеться. Кстати, Элана, почему бы тебе не дать знать Келтэну, что пора загнать этих гуляк в замок и запереть их в обеденном зале с остальными?

– Это еще зачем? – спросил Сарабиан.

– Мы не хотим, чтобы они путались под ногами, когда начнется бой, – улыбнулась королева. – Вино помешает им заметить, что их заперли.

– Вы, эленийцы, самые хладнокровные люди в мире, – упрекнул королеву Сарабиан, когда Спархок уже шагал по парапету к башенке, где поджидал его Халэд, чтобы помочь надеть черные пандионские доспехи.

Когда десятью минутами позже он вернулся, уже облаченный в железо, Элана и Сарабиан вели серьезный разговор.

– Ты не мог бы поговорить с ней? – спрашивала королева. – Бедный юноша уже на грани истерики.

– Почему бы ему просто не дать ей то, чего она добивается? Они доставили бы друг другу удовольствие, и Элисун потеряла бы к нему интерес.

– Сэр Берит еще очень молод, Сарабиан, и лишь недавно стал рыцарем. Его идеалы еще не успели потускнеть. Почему бы ей не заняться сэром Келтэном или сэром Улафом? Они бы с радостью откликнулись на ее желание.

– Сэр Берит, Элана, – это вызов Элисун. До сих пор никто не отвергал ее.

– Ее постоянная неверность не раздражает тебя?

– Нисколько. В обычаях ее народа это ничего не значит. Ее соплеменники считают это занятие приятным, но незначительным времяпрепровождением. Порой мне кажется, что вы, эленийцы, придаете этому чересчур большое значение.

– А ты не мог бы заставить ее одеться?

– Зачем? Она не стыдится своего тела, и ей нравится показывать его людям. Скажи правду, Элана, разве ты не находишь ее весьма привлекательной?

– Думаю, об этом тебе лучше спросить моего мужа.

– Ты ведь не ждешь, что я отвечу на этот вопрос, правда? – осведомился Спархок, поглядывая вниз с укреплений. – Похоже, наши приятели отыскали дорогу в резиденцию, – заметил он, глядя, как толпа мятежников с факелами течет через ворота императорской резиденции.

– Стражники должны бы остановить их, – гневно заметил Сарабиан.

– Стражники, я полагаю, получают приказы от министра Колаты, – пожала плечами Элана.

– Где же тогда атанский гарнизон?

– Мы увели их в замок, ваше величество, – объяснил Спархок. – Вы упускаете из виду, что нам нужно, чтобы мятежники пробрались в резиденцию. Не стоит замедлять их продвижение.

– Разве не пора поднять мост? – Это обстоятельство, похоже, тревожило Сарабиана.

– Нет еще, ваше величество, – хладнокровно ответил Спархок. – Пускай вначале все мятежники войдут в резиденцию. Тогда Кринг закроет ворота, а уж затем мы поднимем мост. Пускай как следует заглотают наживку прежде, чем ловушка захлопнется.

– Похоже, ты дьявольски уверен в себе, Спархок.

– У нас все преимущества, ваше величество.

– И это значит, что все пойдет как надо?

– Нет, что-нибудь всегда обязательно идет не так, как надо, но это вряд ли что-то изменит.

– Но ведь ты не возражаешь, если я чуточку поволнуюсь?

– Сколько угодно, ваше величество.

Толпа бунтовщиков с улиц Материона свободно втекала в главные ворота императорской резиденции и быстро растекалась по округе, с возбужденными криками вламываясь во дворцы и правительственные здания. Как и предсказывал Кринг, многие мятежники выбирались из сияющих зданий, отягченные ценной добычей, которую они награбили внутри.

Перед замком произошла краткая стычка – это одна группа мародеров добралась до подъемного моста и обнаружила там два десятка конных рыцарей, которыми командовал сэр Улаф. Рыцари прикрывали пелоев, которые во время ужина прятались в трюмах барок и, едва гостей увели во внутренний двор замка, принялись разбивать топорами бочки с гарным маслом. Маслянисто блестящие пятна на воде вокруг барок свидетельствовали, что пелои, которые сейчас пробирались по мосткам с барки на барку, направляясь к подъемному мосту, отменно справились со своей задачей. Когда мятежники приблизились ко внешнему концу подъемного моста, Улаф недвусмысленно дал им понять, что сейчас он не в настроении принимать гостей. Уцелевшие мятежники решили пограбить где-нибудь в другом месте.

Внутренний двор был очищен от гуляк, и Бевьер и его люди уже выкатывали катапульты, расставляя их по местам на парапете. Атаны Энгессы, которые вышли на парапет вместе с сириникийцами, притаились за укреплениями. Спархок огляделся – как будто все готово. Тогда он перевел взгляд на ворота резиденции. В них теперь входили только считанные мятежники – хромые и убогие калеки. Они отчаянно торопились, ковыляя на костылях, но все же далеко отстали от своих сотоварищей. Спархок перегнулся через край крепостного вала.

– Можно начинать, Улаф! – окликнул он друга. – Не попросишь ли Кринга запереть ворота? А тогда, уж так и быть, можешь вернуться в замок.

– Ладно! – Лицо Улафа рассекла широчайшая ухмылка. Он поднес к губам изогнутый рог огра и оглушительно затрубил. А затем развернулся и повел своих рыцарей по подъемному мосту в замок.

Огромные ворота на входе в императорскую резиденцию дрогнули и медленно, неуклюже пришли в движение, смыкая массивные створки с какой-то зловещей неотвратимостью. Спархок заметил, что несколько отставших калек снаружи ворот все еще орудуют костылями, торопясь во что бы то ни стало успеть проскочить, пока ворота не захлопнулись.

– Келтэн! – прокричал он, перегнувшись во внутренний двор.

– Ну что? – в голосе Келтэна сквозило явное раздражение.

– Не дашь ли знать этим людям, что мы нынче вечером больше не настроены принимать гостей?

– Ага, точно! И как это я сам не додумался? – Светловолосый пандионец, задрав голову, ухмыльнулся другу, а затем вместе со своими людьми налег на ворот подъемного механизма.

– Шут, – пробормотал Спархок.

Значение того, что одновременно были захлопнуты ворота и поднят мост, не сразу дошло до разума мятежников. Однако вскоре от соседних зданий донеслись выкрикиваемые приказы и даже лязг оружия – недвусмысленное свидетельство того, что хотя бы нескольких бунтовщиков наконец-то осенил свет истины.

Неспешно, настороженно толпа с факелами стягивалась к сиявшему девственной нетронутостью эленийскому замку, где ночной ветерок легкомысленно играл красочными шелковыми флажками, а во рву покойно покачивались озаренные свечами и фонарями барки.

– Эй, в замке! – на ломаном эленийском проревел дюжий детина, шагавший в первых рядах. – Открывайте, а не то мы вынесем ваши стены!

– Тебя не затруднит ответить на это, Бевьер? – окликнул Спархок сириникийца.

Бевьер ухмыльнулся и начал наводить катапульту. Он прицелился, поднял ложе катапульты почти вертикально вверх, а затем сунул факел в смесь смолы с гарным маслом, которой было заполнено углубление в гигантской «ложке» катапульты. Смесь занялась мгновенно.

– Я приказываю вам опустить мост! – дерзко проорал небритый мятежник по ту сторону рва.

Бевьер рассек веревку, которая удерживала рычаг катапульты. Ком, брызжущий огненными каплями, с шипением взвился в небо и на миг точно завис в высоте. А затем канул вниз.

Детина, так нагло требовавший, чтобы его впустили в замок, вытаращился на ответ Бевьера, который величественно взмыл в темноту и обрушился прямо на него, точно комета. Миг спустя мятежник исчез, объятый огнем.

– Отличный выстрел! – похвалил Спархок друга.

– Неплохой, – скромно согласился Бевьер. – Это было нетрудно – с такого-то расстояния.

– Это я заметил.

Император Сарабиан побелел, его била дрожь.

– Неужели это было обязательно, Спархок? – выдавил он, глядя, как ужаснувшаяся толпа в беспорядке отступает к лужайкам, куда не долетит – а быть может, и долетит – новый ответ сэра Бевьера.

– Да, ваше величество, – хладнокровно ответил Спархок. – Мы должны выиграть время. Звон колокола, прозвучавший где-то час назад, был всеобщим сигналом. По этому сигналу головорезы Кааладора схватили главарей мятежа, Элана увела гостей за стены замка, а атанские легионы, стоящие за городом, двинулись к Материону. Этот крикун, который так ярко горит сейчас на краю рва, – наглядная демонстрация того, какие неприятности ожидают мятежников, если они будут настаивать на том, чтобы их впустили в замок. Теперь их понадобится изрядно подбодрить, чтобы они решились снова приблизиться к стенам.

– Но ты, кажется, говорил, что вы сможете удержать замок.

– Разумеется, но зачем рисковать жизнями, если в этом нет особой нужды? Вы заметили, что выстрел катапульты не был встречен радостными воплями? Теперь эти люди таращатся на совершенно безмолвный и внешне безлюдный замок, который так небрежно, походя уничтожает непрошеных пришельцев. Эта мысль ужасает, и обдумывать ее можно долго. Эта часть осады длится иногда по нескольку лет. – Спархок поглядел вниз с парапета. – Думаю, ваши величества, нам пора укрыться в башенке. Мы не можем быть уверены, что Халэд испортил все арбалеты – или что по крайней мере десяток их не починили. Мне пришлось бы долго объясняться, почему я был так неосторожен, если кого-то из вас подстрелят. Из башенки тоже хорошо будет видно все происходящее, а мне будет спокойнее, когда вы окажетесь под прикрытием каменных стен.

– Не пора ли разломать барки, любимый? – спросила Элана.

– Нет еще. У нас есть замечательная возможность нанести осаждающим немалый урон. Не стоит тратить ее попусту.

Несколько арбалетов в руках мятежников оказались исправны, но таких было немного, судя по разразившимся проклятиям.

Попытка бунтовщиков открыть ворота резиденции провалилась, когда пелои, размахивая сверкающими саблями и вопя так, что эхо их боевых кличей отлетало от покрытых перламутром дворцовых стен, помчались по подстриженным лужайкам на теснившуюся у ворот толпу.

Если уж пелои вырвались на волю, удержать их трудно. Кочевники с болот восточной Пелозии принялись методично прореживать толпу, в беспорядке метавшуюся по лужайкам. Дворцовые стражники, которые присоединились к мятежникам, сделали слабую попытку принять бой, но пелои растоптали их конями, с радостью встретив это нехитрое развлечение.

В башенку вошли Сефрения и Вэнион. Белое платье маленькой стирикской женщины словно светилось в полосе лунного света, проникавшего в дверь.

– О чем ты только думаешь, Спархок? – гневно вопросила она. – Разве это безопасное место для Эланы и Сарабиана?

– Настолько безопасное, насколько это в моих силах, матушка. Элана, что бы ты сказала, если бы я приказал тебе укрыться в замке?

– Я бы не послушалась тебя, Спархок. Я бы выскочила из собственной кожи, если бы тебе вздумалось запереть меня в какой-нибудь безопасной комнате, откуда нельзя видеть, что происходит.

– Примерно так я и думал. А вы, ваше императорское величество?

– Спархок, твоя жена только что прибила мои ноги гвоздями к полу. Как бы я мог прятаться, если она стоит здесь на стене, точно носовая фигура боевого корабля? – Император взглянул на Сефрению. – Неужели такая безрассудная храбрость присуща всем этим варварам?

Сефрения вздохнула.

– Ты не поверишь, Сарабиан, на что они способны, – ответила она, одарив быстрой улыбкой Вэниона.

– Во всяком случае, Спархок, хоть кто-то в этой толпе не разучился думать, – заметил Вэнион, обращаясь к другу. – Он только что сообразил, какими неприятными осложнениями грозит им то, что они не могут ни попасть в замок, ни выбраться за ворота. Сейчас он пытается подхлестнуть своих соратников, объясняя им, что все они обречены, если только не захватят замок.

– Надеюсь, он также объясняет им, что они обречены и в том случае, если попытаются это сделать, – отозвался Спархок.

– Думается мне, он успешно замалчивает это обстоятельство. Знаешь, друг мой, а ведь в бытность твою послушником я сомневался в тебе. Вы с Келтэном тогда смахивали на пару необузданных жеребят, но теперь, когда ты остепенился, ты стал очень даже неплох. Твой план оказался просто блестящим. На сей раз ты даже не слишком часто приводил меня в замешательство.

– Спасибо, Вэнион, – сухо поблагодарил Спархок.

– Не за что.

Мятежники подбирались ко рву осторожно. На лицах у них читалось явное опасение, а глаза не отрывались от ночного неба, ревностно выискивая в нем первый проблеск огня, возвещающий о новом приветствии сэра Бевьера. Когда по черному бархату ночи чиркнула случайная искра падающей звезды, толпа разразилась воплями ужаса, за которыми тут же последовал оглушительный истерический хохот.

Однако замок, источавший ослепительное сияние, оставался тих и безмолвен. На крепостных валах не было ни единого солдата, и клубки жидкого пламени не взвивались в ночное небо, пролетая над перламутровыми стенами.

Защитники замка притаились позади укреплений и молча ждали.

– Отлично, – пробормотал Вэнион, бросив быстрый взгляд из бойницы башенки. – Кто-то из них наконец сообразил, как можно использовать эти барки. Они связывают вместе по нескольку осадных лестниц.

– Спархок! – нетерпеливо воскликнула Элана, – барки нужно разрушить сейчас!

– Ты ничего не сказал ей? – спросил Вэнион у Спархока.

– Нет. Ей было бы трудно воспринять подобную идею.

– Тогда лучше уведи ее в замок, друг мой. То, что сейчас произойдет, очень огорчит ее.

– Может быть, хватит говорить обо мне так, словно меня здесь и вовсе нет? – вспыхнула Элана. – Что вы там задумали?

– Лучше скажи ей, – угрюмо посоветовал Вэнион.

– Мы можем поджечь барки в любую минуту, Элана, – как можно мягче проговорил Спархок. – В таком положении, как наше, огонь – это оружие. Тактически неразумно истратить его впустую, зажигая прежде, чем враги не подберутся поближе и не получат то, чего заслужили.

Элана воззрилась на него, кровь отхлынула от ее лица.

– Я совсем не того хотела, Спархок! – с силой воскликнула она. – Огонь должен был отогнать их ото рва. Мне совсем ни к чему было сжигать их живьем.

– Прости, Элана, но это – военное решение. Оружие бесполезно, если не покажешь своей готовности его применить. Я знаю, что это трудно принять, но если мы доведем свой план до его логического завершения, то спасем в будущем не одну жизнь. Нас здесь, в Империи, отчаянно мало, и если мы не закрепим за собой репутацию людей безжалостных и жестоких, в следующей стычке нас попросту сметут.

– Ты чудовище!

– Нет, любовь моя. Я солдат. Элана вдруг разрыдалась.

– Может быть, уведешь ее в замок, матушка? – обратился Спархок к Сефрении. – Думаю, мы все предпочтем, чтобы она не видела этого зрелища.

Сефрения кивнула и увлекла рыдающую королеву к лестнице, ведущей с башенки вниз.

– Вы тоже можете уйти, ваше величество, – предложил Вэнион Сарабиану. – Спархок и я привыкли к подобным малоприятным зрелищам. Вам же смотреть на это вовсе не обязательно.

– Нет, лорд Вэнион, я останусь, – твердо ответил Сарабиан.

– Как пожелаете, ваше величество.

Арбалетные болты застучали по укреплениям, словно град, – оказалось, что мятежники все это время исправляли результаты зловредной деятельности Халэда. Затем с края рва, испуганно озираясь и в панике молотя руками по воде, плюхнулись в воду пловцы и что есть силы поплыли к баркам, чтобы перерезать причальные канаты. Барки скоренько подтянули к берегу, и мятежники, уже держа наготове свои наскоро состряпанные осадные лестницы, принялись толкать шестами барки, направляя их по водной глади к отвесной стене замка.

Спархок высунул голову из двери башенки.

– Келтэн! – свистящим шепотом окликнул он друга, который притаился на парапете, неподалеку от башенки. – Передай приказ – пусть атаны будут наготове.

– Ладно.

– Но скажи им, чтобы не трогались с места до сигнала.

– Спархок, я знаю, что мне надо делать. Нечего обращаться со мной, как с идиотом.

– Извини.

Торопливый шепоток стремительно пробежал вдоль укреплений.

– Ты превосходно рассчитал время, Спархок, – негромким напряженным голосом заметил Вэнион. – Я только видел сигнал Кринга от стен резиденции. Атаны уже за воротами. – Вэнион помолчал. – Знаешь, тебе невероятно повезло. Никто не мог угадать заранее, что мятежники двинутся на стены, а атаны прибудут к резиденции в одно и то же время.

– Пожалуй, что так, – согласился Спархок. – Думаю, при следующей встрече с Афраэлью нам нужно сделать для нее что-нибудь приятное.

Внизу, во рву, барки уже ткнулись в основание замковых стен, и мятежники начали торопливо карабкаться по осадным лестницам – вверх, к зловеще безмолвным укреплениям.

Снова торопливый шепоток рассыпался вдоль парапета.

– Спархок, – свистяще прошептал Халэд, – все барки уже под стенами!

– Отлично, – Спархок глубоко вздохнул. – Передайте Улафу – пускай дает сигнал.

– Улаф! – проревел Келтэн, не заботясь больше о том, чтобы соблюдать тишину. – Дуди в свой рожок!

– «Дуди»?! – взбешенно отозвался Улаф. И миг спустя его рог протрубил свою песнь боли и смерти.

Со всех сторон над парапетом взмыли огромные булыжники, на долю секунды зависли в воздухе над укреплениями, а затем с силой ухнули вниз, прямо на кишащие людьми палубы барок. Барки затрещали, раскололись и начали погружаться в воду. Тягучая смесь смолы и гарного масла все шире расползалась по воде, отливая на поверхности радужным мерцанием. «Это даже красиво», – отстраненно подумал Спархок.

Рослые атаны поднялись из своих укрытий, подхватили фонари, так кстати развешанные на укреплениях, – и разом швырнули их в ров, точно сотню объятых пламенем комет.

Мятежники, которые уже попрыгали с тонущих барок и теперь барахтались в маслянистой воде, завопили от ужаса, увидев, что с неба летит прямо на них пылающая смерть.

Ров взорвался. Завеса синего пламени выросла над радужно-маслянистой гладью воды, и за этим тотчас последовали гигантские всполохи оранжевого дымного огня и густые клубы жирного черного дыма. Тонущие барки взрывались, точно извергающиеся вулканы, – это огонь добирался до бочонков с гарным маслом, которые еще оставались нетронутыми в их трюмах. Языки пламени взвивались ввысь, живьем поджаривая мятежников, которые еще цеплялись за осадные лестницы. Люди прыгали либо падали с горящих лестниц и уже комками живого пламени долетали до ада внизу.

Крики были ужасны. Нескольким мятежникам, горевшим заживо, удалось добраться до дальнего берега рва, и теперь они наугад, сломя голову мчались по аккуратным лужайкам, пронзительно крича и роняя на бегу капли огня.

Те мятежники, что столпились на краю рва, нетерпеливо дожидаясь своей очереди, чтобы перебраться на другой берег и вскарабкаться на стены, в ужасе отпрянули теперь от стены огня, которая сделала сверкающий замок эленийцев таким же недоступным, как другая сторона луны.

– Улаф! – рявкнул Спархок. – Скажи Крингу, чтобы открыл ворота!

И снова проревел оглушительный голос рога.

Массивные ворота резиденции медленно распахнулись, и в них идеально ровными рядами, неостановимые, как лавина, хлынули бегом золотокожие атаны.

ГЛАВА 30

– Я не знаю, Спархок, как они это проделали, – отвечал Кааладор с мрачной гримасой. – Самого Крегера не видели уже несколько дней. Скользкий тип, верно?

Кааладор только что пришел из города и отыскал Спархока на парапете.

– Это уж точно, друг мой. А вот как насчет остальных? Я бы ни за что не поверил, что Элрон способен на что-то подобное.

– Я тоже. Он разве что не написал на лбу «Заговорщик»: все крался темными закоулками, надвинув шляпу на лоб. – Кааладор покачал головой. – Как бы там ни было, он остановился в доме одного местного дворянина из Эдома. Мы знали, что он в доме, потому что видели, как он вошел через парадную дверь. Мы следили за всеми дверями и окнами, так что он никак не мог уйти, но когда мы пришли за ним, его в доме не оказалось.

Из дворца поблизости от замка донесся грохот – это атаны ломали двери, чтобы добраться до укрывшихся внутри мятежников.

– Твои люди обыскали дом на предмет потайных комнат или ходов? – спросил Спархок. Кааладор покачал головой.

– Так намного быстрее. В этом доме спрятаться было негде. Извини, Спархок. Мы без труда отловили всю мелкую сошку, но главари… – Он беспомощно развел руками.

– Кто-то, по всей видимости, применил магию. Они делали это и прежде.

– Неужели ты и вправду мог бы проделать что-то подобное?

– Я – нет, но я уверен, что Сефрении известны нужные заклинания.

Кааладор глянул вниз с укреплений.

– Ну, во всяком случае мы сорвали этот заговор против Империи. Это самое главное.

– Я в этом не уверен, – возразил Спархок.

– Но это и вправду важное дело, Спархок. Если бы мятеж удался, Империя развалилась бы на части. Как только атаны закончат наводить порядок, можно будет поболтать с теми, кто уцелеет, – и с той мелкой сошкой, которую нам удалось сцапать. Может быть, они выведут нас на крупную рыбу.

– Сомневаюсь. Крегер дока в таких делах. Скорее всего, мы обнаружим, что мелкая сошка ничего серьезного не знает. Какой позор! Я так хотел побеседовать с Крегером.

– Ты всегда говоришь о нем таким тоном, – заметил Кааладор. – Между вами личные счеты?

– Да, причем очень и очень давние. Я несколько раз упускал возможность прикончить его – обычно потому, что это было бы невыгодно. Я всегда больше внимания уделял его нанимателю, а это было серьезной ошибкой. Крегер всегда заботится о том, чтобы запастись сведениями и повысить в цене свою шкуру. В следующий раз, когда он попадется мне в руки, я намерен плюнуть на все тайны, которыми он начинен.

Атаны расправлялись с мятежниками умело и методично. Окружив очередной отряд, они предлагали вооруженным бунтовщикам сдаться – лишь один раз, и больше этого предложения не повторяли. К двум часам ночи в императорской резиденции снова воцарились тишина и покой. Несколько атанских патрулей обшаривали здания и парки в поисках затаившихся мятежников, но в общем все было тихо.

Спархок смертельно устал. Хотя физически он не принимал участия в подавлении мятежа, напряжение было столь велико, что истощило его силы больше, чем непрерывная двухчасовая битва. Он стоял на парапете, утомленно и без особого интереса наблюдая за тем, как дворцовые слуги, согнанные ко рву именно для этогонеприятного дела, с раболепным страхом выуживают из воды обгоревшие трупы.

– Почему ты не идешь спать, Спархок? – услышал он голос Халэда. Широкие массивные плечи оруженосца поблескивали в свете факелов. Голос, внешность, манеры – все так живо напоминало его отца, что Спархок в который раз ощутил укол болезненного горя.

– Я просто хочу быть уверен, что когда моя жена утром проснется, во рву не будут плавать покойники. Люди, сгоревшие заживо, выглядят не слишком аппетитно.

– Я позабочусь об этом. Идем-ка в мыльню. Я помогу тебе снять доспехи, и ты немного помокнешь в ванне с горячей водой.

– Сегодня вечером я не слишком перенапрягался, Халэд. Я даже не успел вспотеть.

– Тебе и не требовалось. Запах пота так пропитал твои доспехи, что стоит тебе побыть в них пять минут – и от тебя несет так, словно ты не мылся месяц.

– Это один из недостатков нашего ремесла. Ты уверен, что хочешь стать рыцарем?

– Это была не моя идея.

– Быть может, когда все закончится, в мире станет настолько спокойно, что рыцари больше будут не нужны.

– Ну да, а рыбы в один прекрасный день научатся летать.

– Ты циник, Халэд.

– Что это он там делает? – раздраженно спросил Халэд, поднимая глаза к башням, возвышавшимся над замком.

– Кто, что и где?

– Кто-то торчит на вершине южной башни. Я уже четвертый раз замечаю, что в окошке мелькнул свет свечи.

– Быть может, Тиниен или Бевьер поставили на пост кого-нибудь из своих рыцарей, – пожал плечами Спархок.

– Не сказав тебе? Или лорду Вэниону?

– Если тебя это так беспокоит, пойдем проверим.

– Что-то у тебя голос не слишком обеспокоенный.

– Я и не беспокоюсь. Замок в полной безопасности, Халэд.

– Когда ты ляжешь спать, я поднимусь туда и проверю.

– Нет, я пойду с тобой.

– Ты же говоришь, что замок в полной безопасности.

– Лишняя предосторожность никогда не помешает. Мне не хочется рассказывать твоим матерям, как я совершил промах и допустил, чтобы тебя убили.

Они спустились с укреплений, пересекли внутренний двор и вошли в донжон.

Из-за запертых дверей главного обеденного зала доносился оглушительный храп.

– Бьюсь об заклад, что утром кое-кто выползет отсюда с немилосердно трещащей головой, – рассмеялся Халэд.

– Мы не заставляли своих гостей напиваться.

– Все равно они обвинят в этом нас.

Они начали подниматься по лестнице, что вела на вершину южной башни. Хотя донжон и северная башня были выстроены так, что комнаты находились одна над другой, южная башня представляла собой не более чем пустую скорлупу, внутри которой вилась в лабиринте строительных лесов лестница. Архитектор явно добавил это строение только симметрии ради. Единственная комната во всей башне была на самом верху, и полом ей служили грубо обтесанные деревянные балки.

– Староват я для того, чтобы таскаться по лестницам в доспехах, – проворчал Спархок, отдуваясь, когда они были уже на полпути.

– Ты распустил себя, Спархок, – с грубоватой прямотой пояснил его оруженосец. – Ты слишком много сидишь на заднице, толкуя о политике.

– Это входит в мои обязанности, Халэд. Лестница заканчивалась дверями.

– Пропусти меня вперед, – пробормотал Спархок, бесшумно извлекая меч из ножен. Затем он протянул руку и толчком распахнул дверь.

За широким дощатым столом посреди комнаты сидел потрепанного вида человек, и пламя единственной свечи освещало его лицо. Спархок узнал его. Годы пьянства не прошли для Крегера даром. За те шесть с лишним лет, что Спархок не видел его, волосы его изрядно поредели, а мешки под глазами набрякли еще больше. Сами глаза, близорукие и слезящиеся, выцвели и отливали нездоровой желтизной. Рука, в которой Крегер держал кубок с вином, заметно дрожала, правая щека дергалась.

Спархок действовал не задумываясь. Направив свой меч на бывшего подручного Мартэла, он метнулся вперед.

Без малейшего сопротивления меч погрузился в грудь Крегера и вышел из его спины.

Крегер судорожно дернулся, затем хрипло, сорванно от вечного пьянства рассмеялся.

– Бог ты мой, какое удивительное ощущение, – дружелюбно проговорил он. – Я почти почувствовал, как меч проходит сквозь меня. Убери свою железку, Спархок. Ты не сможешь меня убить.

Спархок выдернул меч из тела Крегера, казавшегося таким реальным, и взмахом, крест-накрест нанес удар по его голове.

– Прекрати, Спархок, – попросил Крегер, жмурясь. – Это действует мне на нервы.

– Передай своему магу мои поздравления, Крегер, – ровным голосом сказал Спархок. – Весьма убедительная иллюзия. Ты выглядишь настолько натурально, что я почти чую, чем от тебя несет.

– Так, я вижу, мы решили вести себя культурно, – заметил Крегер, отпивая глоток из кубка. – Отлично. Ты взрослеешь, Спархок. Десять лет назад ты бы изрубил всю комнату на куски, прежде чем прислушался к голосу здравого смысла.

– Магия? – спросил Халэд, обращаясь к Спархоку. Тот кивнул.

– И весьма искусная. На самом деле Крегер сидит в какой-то комнате примерно в миле отсюда. Кто-то пересылает его образ в башню. Мы видим и слышим его, но не можем до него дотронуться.

– Жаль, – пробормотал Халэд, ощупывая рукоять массивного кинжала.

– На сей раз ты действовал очень умно, Спархок, – продолжал Крегер. – Похоже, годы улучшили тебя – как хорошее вино.

– Кому уж знать в этом толк, как не тебе, Крегер.

– Мелко, Спархок. Очень мелко. – Крегер ухмыльнулся. – Однако прежде чем начнешь заниматься самовосхвалением, тебе следовало бы знать, что вся эта история была лишь одним из тех испытаний, которым решил подвергнуть тебя мой новый друг. Я рассказал о тебе своим союзникам все, что знал сам, но им хотелось во всем убедиться самим. Мы устроили для тебя кой-какие развлечения, чтобы ты мог показать свою доблесть – и пределы своих возможностей. Катапульты нанесли немалый урон киргаям, а твоя тактика конного боя с троллями просто великолепна. Ты также отлично справился с городским бунтом в Материоне. На сей счет, Спархок, ты меня просто потряс. Ты засек наш пароль и отзыв куда быстрее, чем я предполагал, и на редкость быстро перехватил записку насчет склада с оружием. Даконскому купцу пришлось всего трижды пройти через весь город, прежде чем твой шпион украл у него записку. Я-то ожидал, что ты постыдно провалишься, столкнувшись не с войском в открытом бою, а с заговором. Мои поздравления.

– Ты слишком много и долго пьешь, Крегер. Пьянство подпортило тебе память. Ты забыл, что произошло в Чиреллосе во время выборов. Насколько мне помнится, нам удалось предотвратить практически все замыслы, состряпанные Мартэлом и Энниасом.

– Это было не такое уж и большое достижение, Спархок. Мартэл и Энниас были не слишком серьезными противниками. Я пытался объяснить им, что все их интриги чересчур просты и прямолинейны, но они не хотели меня слушать. Мартэл был слишком занят мыслями о сокровищницах под Базиликой, а Энниаса так ослепила архипрелатская митра, что ничего другого он разглядеть не мог. В Чиреллосе, Спархок, ты упустил свой шанс. Я всегда был самым опасным твоим противником. Ты держал меня в руках – и отпустил восвояси ради нескольких крох информации и какого-то там глупого свидетельства перед Курией. Глупо, старина, очень глупо.

– Так значит, нынешнее веселье и не должно было увенчаться успехом?

– Разумеется, нет, Спархок. Если бы нам и в самом деле понадобился Материон, мы привели бы сюда целую армию.

– Уверен, что все это говорится неспроста, – сказал Спархок иллюзорному облику Крегера. – Не пора ли перейти прямо к сути дела? У меня был трудный день.

– Все испытания, Спархок, были задуманы для того, чтобы вынудить тебя показать все твои возможности. Нам нужно было знать, какими средствами ты располагаешь.

– Ты и половины их еще не видел, Крегер.

– Халэд, не так ли? – обратился Крегер к оруженосцу Спархока. – Скажи своему господину, что ему надо бы еще поупражняться, прежде чем начинать лгать. Он не слишком-то убедителен… да, кстати, передай мое почтение своей матушке. Мы с ней всегда хорошо ладили.

– Сомневаюсь, – отозвался Халэд.

– Будь разумен, Спархок, – продолжал Крегер. – Здесь твоя жена и дочь. Неужели ты думаешь, будто я поверю, что если бы они, по твоему мнению, были в опасности, ты не использовал бы всех своих возможностей?

– Мы использовали ровно столько, сколько было необходимо, Крегер. Никто не станет высылать целый полк, чтобы раздавить клопа.

– Как ты похож на Мартэла, Спархок, – заметил Крегер. – Вы могли бы быть родными братьями. Меня приводила в отчаяние его незрелость. Знаешь, вначале он был безнадежно невинным и наивным юнцом. Он от души ненавидел тебя и Вэниона, и – в меньшей степени – Сефрению. Мне буквально пришлось воспитывать и учить его, как младенца. Бог ты мой, сколько времени я истратил на то, чтобы вытравить из него все эти рыцарские добродетели!

– Займешься воспоминаниями как-нибудь в другой раз, Крегер. Переходи к делу. Мартэл уже принадлежит истории, и сейчас его здесь нет.

– Я просто хотел освежить наше знакомство, Спархок. «Старые добрые времена», и все такое прочее. Само собой разумеется, у меня теперь новый хозяин.

– Об этом я догадывался.

– Когда я работал на Мартэла, я был очень мало связан напрямую с Оттом и почти нисколько – с самим Азешем. Та история могла пойти совсем по-другому, если бы у меня был прямой доступ к богу земохцев. Мартэл был одержим местью, а Отт слишком поглощен своим распутством, чтобы оба они могли ясно мыслить. В силу своей ограниченности они давали Азешу никуда не годные советы. Я бы мог снабдить его куда более здравой точкой зрения на события.

– Если бы только сумел протрезветь настолько, чтобы говорить осмысленно.

– Это недостойно тебя, Спархок. Признаю, время от времени я выпиваю, но никогда настолько, чтобы потерять ясность мысли. В итоге все вышло не так уж плохо. Если бы я был советником и помощником Азеша, он победил бы тебя, а я оказался бы слишком прочно с ним связан и сам погиб бы, когда Азеша уничтожил бы Киргон – кстати, именно так зовут моего нового хозяина. Полагаю, ты слышал о Нем?

– Кое-что. – Спархок постарался, чтобы его голос прозвучал как можно небрежнее.

– Отлично. Это сбережет нам много времени. Внимание, Спархок: мы подходим к самой важной части нашего милого разговора. Киргон желает, чтобы ты убирался домой. Твое присутствие на дарезийском континенте создает ему некоторые неудобства – неудобства, и ничего более. Если б у тебя в кармане лежал Беллиом, мы воспринимали бы тебя серьезнее, но ведь Беллиома у тебя нет – так что не взыщи. Ты здесь совсем один, дружище. У тебя нет ни Беллиома, ни рыцарей церкви. При тебе только остатки почетной стражи Эланы и сотня конных мартышек из Пелозии. Ты вряд ли стоишь даже того, чтобы обращать на тебя внимание. Если ты вернешься домой, Киргон даст тебе слово не брать под свою руку Эозию в течение еще ста лет. К тому времени ты давно испустишь дух, умрут и все, кто тебе дорог. Это, знаешь ли, не такое уж плохое предложение. Ты получишь сотню лет мира, если только сядешь на корабль и вернешься в Симмур.

– А если я откажусь?

– Мы убьем тебя – после того, как разделаемся с твоей женой и дочерью, а также со всеми, кто тебе дорог. Есть, конечно, и другая возможность. Ты мог бы присоединиться к нам. Киргон позаботился бы о том, чтобы ты прожил еще дольше, чем Отт. Он особо хотел, чтобы я передал тебе это предложение.

– Поблагодари его от моего имени – если когда-нибудь еще его увидишь.

– Ты, стало быть, отказываешься?

– Разумеется. Я еще повидал в Дарезии не все, что хотел повидать, так что предпочитаю задержаться здесь еще ненадолго, а кроме того, меня совершенно не привлекает ни твое общество, ни компания иных подручных Киргона.

– Я говорил Киргону, что ты примешь именно такое решение, но он настаивал на том, чтобы я передал тебе его предложение.

– Если он так всемогущ, зачем же пытается подкупить меня?

– Из уважения, Спархок. Можешь ли ты в это поверить? Он уважает тебя, потому что ты – Анакха. Это сбивает его с толку и заинтриговывает. Я совершенно точно уверен, что он мечтает с тобой познакомится. Знаешь, боги иногда ведут себя совсем как дети.

– Кстати, о богах – что кроется за его союзом с Троллями-Богами? – Спархок на мгновение задумался. – Впрочем, можешь не отвечать, я и сам понял. Сила бога зависит от количества тех, кто ему поклоняется. Киргаи вымерли, так что Киргон теперь не более чем визгливый голосок, раздающий пустые посулы в каких-нибудь развалинах где-то в Кинезге – много шума, и ничего.

– Кто-то здорово одурачил тебя, Спархок. Киргаи далеко не вымерли – и ты, на свою беду, сам убедишься в этом, если задержишься в Империи. Киргон заключил союз с Троллями-Богами, чтобы привести в Дарезию троллей. Ваши атаны, конечно, производят некоторое впечатление, но против троллей они ничто. Киргон весьма ревностно заботится о благополучии своего избранного народа и не желает бесцельно терять киргаев в мелких стычках с расой уродцев, а посему он заключил соглашение с Троллями-Богами. Тролли с удовольствием будут убивать – и поедать – атанов. – Крегер выплеснул в рот остатки вина из кубка. – Что-то мне этот разговор начинает надоедать, Спархок, да и кубок мой опустел. Я обещал Киргону, что передам тебе его предложение. Он дает тебе шанс прожить остаток дней своих в мире. Советую тебе использовать этот шанс. Киргон не станет повторять своего предложения. В самом деле, старина, что тебе до того, что случится с тамульцами? Они же, в конце концов, просто желтокожие обезьяны.

– Церковная политика, Крегер. Наша Святая Матерь привыкла смотреть далеко вперед. Можешь сам сказать Киргону, куда ему надлежит заткнуть свое предложение. Я остаюсь.

– Тем хуже для тебя, Спархок, – рассмеялся Крегер. – Пожалуй, я пришлю цветов на твои похороны. Я имел редкостное удовольствие быть знакомым с парочкой живых анахронизмов – с Мартэлом и с тобой. Иногда я буду пить за вашу память – если вообще о вас вспомню.

А затем иллюзорный облик потрепанного жизнью мошенника рассеялся.

– Итак, это и есть Крегер, – ледяным тоном заметил Халэд. – Я рад, что мне удалось повидать его.

– Что ты, собственно, имеешь в виду, Халэд?

– Я подумал, что мог бы прикончить его. Это будет только справедливо, Спархок. Ты получил Мартэла, Телэн – Адуса, так что Крегер – мой.

– Это и впрямь справедливо, – согласился Спархок.

– Он был пьян? – спросил Келтэн.

– Крегер всегда пьян, – отозвался Спархок. – Правда, он не настолько напился, чтобы потерять осторожность. – Он оглядел своих собеседников. – Не сказать ли вам всем сразу и хором: «Мы же говорили!»? Сделаем это в самом начале, чтобы мне не пришлось ждать. Да, конечно, было бы куда лучше, если бы я прикончил его во время последней нашей встречи, однако если бы у нас не было его свидетельства перед Курией во время выборов, Долмант, скорее всего, не был бы сейчас архипрелатом.

– Я бы как-нибудь смогла это пережить, – пробормотала Элана.

– Не вредничай, – сказал ей Эмбан.

– Я пошутила, ваша светлость.

– Ты уверен, что дословно повторил все, что он сказал? – спросила Сефрения у Спархока.

– Почти точно, матушка, – заверил ее Халэд. Она нахмурилась.

– Это был ловкий ход. Уверена, что вы все понимаете это. На самом деле Крегер не сказал нам ничего такого, чего мы бы уже не знали – или не догадались.

– До сих пор имя Киргона не упоминалось, Сефрения, – заметил Вэнион.

– И, вполне возможно, больше никогда не будет упомянуто, – ответила она. – Я нуждаюсь в большем, чем неподтвержденная ничем болтовня Крегера, чтобы поверить в то, что за всем этим стоит именно Киргон.

– Ну, кто-то же за всем этим стоит, – заметил Тиниен. – Кто-то достаточно внушительный, чтобы привлечь внимание Троллей-Богов, а уж Крегер никак не подходит под это описание.

– Не говоря уже о том, что Крегер не способен даже произнести слово «магия», не то что применить ее, – прибавил Келтэн. – Мог это заклинание сотворить стирик, матушка?

Сефрения покачала головой.

– Оно очень сложное, – созналась она. – Если бы его сотворили неверно, меч Спархока мог бы проткнуть настоящего Крегера. Спархок нанес бы удар в комнате на вершине башни, а закончился бы он в миле отсюда, проткнув сердце Крегера.

– Ну что ж, – сказал Эмбан, который расхаживал по комнате, заложив за спину пухлые руки. – Теперь мы, по крайней мере, знаем, что это так называемое восстание было притворным.

Спархок покачал головой.

– Нет, ваша светлость, этого мы наверняка знать не можем. Что бы там ни говорил Крегер, а он многое перенял у Мартэла. Сделать вид, что провалившийся замысел был никчемной уловкой, было бы очень похоже на Мартэла.

– Ты знал его лучше, чем я, – пожал плечами Эмбан. – Можем мы действительно быть уверены, что Крегер и прочие заговорщики работают на бога – Киргона или, быть может, кого-то другого?

– Не совсем, Эмбан, – ответила Сефрения. – Здесь замешаны Тролли-Боги, а они тоже способны сотворить все то, с чем мы сталкивались – то, что выходит за пределы возможностей мага-человека. Конечно, за всем этим есть и маг, но мы не можем быть уверены, что в дело замешан еще один – кроме Троллей-Богов – бог.

– Но это может быть бог? – настаивал Эмбан.

– Все возможно, ваша светлость, – пожала она плечами.

– Именно это я и хотел узнать, – объявил толстяк-церковник. – Похоже на то, что мне придется срочно возвращаться в Чиреллос.

– Что-то я не уловил зачем, ваша светлость, – сознался Келтэн.

– Нам понадобятся рыцари церкви, Келтэн, – сказал Эмбан. – Все рыцари церкви.

– Они в Рендоре, вашасветлость, – напомнил ему Бевьер.

– Рендор может подождать.

– У архипрелата может быть на сей счет другое мнение, Эмбан, – заметил Вэнион. – Возвращение Рендора в лоно церкви – вот уже пятьсот лет одна из главных целей нашей Святой Матери.

– Она терпелива. Она подождет. Ей придется подождать. Это кризис, Вэнион.

– Я поеду с вами, ваша светлость, – сказал Тиниен. – Все равно, покуда плечо не заживет, от меня здесь будет мало проку, а так я смогу объяснить Сарати ситуацию с военной точки зрения куда лучше вас, ваша светлость. Долмант прошел пандионское обучение, так что он поймет военную терминологию. Сейчас мы стоим в чистом поле со спущенными штанами – прошу прощения вашего величества за грубость этого сравнения, – извинился он перед Эланой.

– Это весьма интересная метафора, – улыбнулась королева, – и она создает в мыслях совершенно завораживающий образ.

– Я согласен с патриархом Укеры, – продолжал Тиниен. – Здесь, в Тамульской империи, нам определенно не обойтись без рыцарей церкви. Если они не появятся здесь как можно скорее, земля начнет уходить у нас из-под ног.

– Я пошлю гонца к Тикуме, – вызвался Кринг. – Он пришлет нам несколько тысяч конных пелоев. Мы не носим доспехов и не владеем магией, зато умеем драться.

– Как, Вэнион, сможете вы здесь продержаться до появления рыцарей церкви? – спросил Эмбан.

– Обращайся к Спархоку, Эмбан. Он здесь главный.

– Лучше бы ты прекратил так делать, Вэнион, – укоризненно сказал Спархок. Он задумался. – Атан Энгесса, насколько трудно было убедить твоих соплеменников, что сражаться верхом не такая уж неестественная вещь для воина? Сможем ли мы убедить в этом и других атанов?

– Когда я расскажу им, что Крегер-пьяница назвал их расой уродцев, они послушают меня, Спархок-рыцарь.

– Отлично. Быть может, Крегер помог нам куда больше, чем ему бы хотелось. А ты, друг мой, убедился, что сражаться с троллями конными и с копьем удобнее всего?

– Это наилучшая тактика, Спархок-рыцарь. Прежде мы не сталкивались с троллями-зверями. Они больше нас. Может быть, моим соплеменникам трудно будет согласиться с этим, но когда они согласятся – они с радостью будут сражаться верхом, если, конечно, ты найдешь достаточно рослых коней.

– Крегер делал какие-либо намеки на то, что мы используем воров и нищих как наши глаза и уши? – спросил Стрейджен.

– Весьма туманно, милорд, – ответил Халэд.

– Это вводит в наше уравнение еще одну неизвестную величину,– – заметил Стрейджен.

– Ради Бога, Стрейджен! – взмолился Келтэн. – Терпеть не могу математику!

– Извини. Мы не знаем наверняка, знает ли Крегер, что преступники Материона составляют нашу шпионскую сеть. Если он знает об этом, он запросто может пичкать нас фальшивой информацией.

– Знаешь, Стрейджен, – сказал Кааладор, – судя по магическому фокусу, который они использовали с Крегером, такое вполне возможно. А заодно это объясняет, каким образом главари заговора на наших глазах входили в дом и не выходили оттуда. Это были иллюзии. Они не стали бы так поступать, если бы не знали, что мы следим за ними.

Стрейджен вытянул ладонь и задумчиво покачал ею из стороны в сторону.

– Это еще не конец, Кааладор, – заметил он. – Вполне вероятно, что Крегер понятия не имеет, насколько хорошо мы организованы.

Лицо Бевьера выражало глубочайшее отвращение.

– Нас провели, друзья мои, – сказал он. – Армии из прошлого, воскресшие герои, вампиры, вурдалаки – все это были искусные уловки, единственной целью которых было выманить нас сюда, где за нашей спиной нет всей мощи рыцарей церкви.

– Тогда почему же, сэр Бевьер, они передумали и велели нам убираться домой? – спросил Телэн.

– Возможно, они обнаружили, что мы действуем куда эффективнее, чем они предполагали, – проворчал Улаф. – Не думаю, чтобы они ожидали, что мы отобьем атаку киргаев, или уничтожим сотню троллей, или перебьем хребет мятежу. Вполне вероятно, что мы их слегка удивили и даже не слегка встревожили. Визит Крегера мог быть чистой воды бравадой. Может, нам и не стоит быть чересчур уверенными в своих силах, но и недооценивать их так же пагубно. В конце концов, мы профессионалы, и до сих пор мы выигрывали все схватки. Давайте же не будем сдаваться и удирать со всех ног, услышав парочку туманных угроз от известного пьяницы!

– Славно сказано, – пробормотал Тиниен.

– У нас нет выбора, Афраэль, – сказал Спархок своей дочери, когда позже они, Сефрения и Вэнион собрались в небольшой комнатке несколькими этажами выше королевских покоев. – Эмбану и Тиниену понадобится самое меньшее три месяца, чтобы добраться до Чиреллоса, и еще девять месяцев, чтобы доставить рыцарей церкви в Дарезию. И даже тогда они будут только в западных королевствах Империи.

– Почему они не могут отправиться морем? – мрачно спросила принцесса, крепко прижимая к груди Ролло.

– Афраэль, рыцарей церкви – сто тысяч, – напомнил ей Вэнион, – по двадцать пять тысяч в каждом из четырех орденов. Не хватит всех флотов в мире, чтобы перевезти морем такое количество людей и коней. Кое-кого – примерно десять тысяч рыцарей – мы сумеем доставить на судах, но основной их части придется добираться сушей. И даже на эти десять тысяч мы не сможем рассчитывать раньше чем через шесть месяцев – время, которое понадобится Тиниену и Эмбану, чтобы добраться до Чиреллоса и вернуться морем, с рыцарями и конями. До их прибытия мы будем здесь совершенно одни.

– Со спущенными штанами, – прибавила она.

– Следи за своим языком, юная леди, – укорил ее Спархок.

Даная лишь плечами пожала.

– Все мои чувства говорят мне, что это отвратительная идея, – сказала она. – Я затратила немало усилий, чтобы отыскать для Беллиома безопасное укрытие, и вот, стоило брызнуть дождичку, как вы все хором требуете вернуть его. Вы уверены, что не преувеличиваете опасность? Знаете, Улаф ведь может быть прав. Все, что сказал вам Крегер, может быть только пустой угрозой. Я все-таки считаю, что вы отлично справитесь и без Беллиома.

– Я не согласна с тобой, – сказала Сефрения. – Я знаю эленийцев лучше, чем ты, Афраэль. Не в их характере преувеличивать опасность – скорее уж наоборот.

– Вся беда в том, что опасность может угрожать твоей матери, – сказал Спархок. – Пока Тиниен и Эмбан не доставят сюда рыцарей церкви, наш враг будет обладать серьезным численным перевесом. Как ни тупы Тролли-Боги, а только Беллиом в прошлый раз помог нам одолеть их. Помнится мне, даже ты не сумела с ними справиться.

– Что за отвратительные речи, Спархок?! – вспыхнула она.

– Я только хочу, чтобы ты трезво взглянула на вещи, Афраэль. Без Беллиома нам угрожает серьезная опасность – и сейчас я говорю не только о твоей маме и наших друзьях. Если Крегер говорил правду и наш противник – Киргон, он может быть так же опасен, как Азеш.

– Ты уверен, Спархок, что все эти неуклюжие доводы не приходят тебе в голову только потому, что тебе хочется вновь заполучить Беллиом? – осведомилась она. – Ты же знаешь, никто не может устоять перед его соблазнами. Обладать неограниченной властью, должно быть, весьма приятно.

– Разве ты так плохо меня знаешь, Афраэль? – с упреком спросил он. – Я не схожу с пути истинного в поисках власти.

– Если это и вправду Киргон, его первым шагом будет уничтожение стириков, – напомнила Сефрения маленькой Богине. – Он ненавидит нас за то, что мы сотворили с его киргаями.

– Почему вы все объединились, чтобы угрожать мне? – гневно вопросила Афраэль.

– Потому что ты глупо упрямишься, – ответил Спархок. – В то время бросить Беллиом в море было хорошей идеей, но сейчас ситуация изменилась. Я знаю, не в твоем характере сознавать, что ты сделала ошибку, но ведь так оно и есть.

– Прикуси язык!

– Мы оказались в новом положении, Афраэль, – терпеливо сказала Сефрения. – Ты много раз говорила мне, что не можешь целиком и полностью провидеть будущее, стало быть, ты не могла предвидеть того, что сейчас происходит в Дарезии. На самом деле ты не ошиблась, сестренка, но тебе нужно быть погибче. Нельзя позволить, чтобы мир разлетелся на куски только потому, что ты хочешь сохранить свою репутацию непогрешимой.

– Ой, да ладно, ладно! – сдалась Афраэль, бросаясь в кресло, и, зло глядя на них, принялась сосать большой палец.

– Прекрати! – хором прикрикнули на нее Спархок и Сефрения.

Она пропустила этот окрик мимо ушей.

– Я хочу, чтобы вы трое знали – я очень, очень сержусь на вас за это. Вы вели себя в высшей степени невежливо и не посчитались с моими чувствами. Мне стыдно за вас. Пожалуйста, делайте что хотите, мне все равно. Идите, доставайте Беллиом, если уж решили, что не сможете без него обойтись!

– Гм… Афраэль, – мягко сказал Спархок, – если помнишь, мы ведь не знаем, где это место.

– Это уж не моя вина, – мрачно ответила Богиня-Дитя.

– Нет, именно твоя. Ты очень постаралась сделать так, чтобы мы понятия не имели, где именно бросили его в море.

– Ты говоришь гадости, отец.

Ужасная мысль вдруг поразила Спархока.

– Но ведь ты знаешь, где это? – с волнением спросил он. – Знаешь или нет?

– Ой, Спархок, да не будь ты таким болваном! Разумеется, я знаю, где это место. Неужели ты думаешь, что я могла бы спрятать Беллиом там, где потом не сумела бы его найти?

Конец первой книги

Сияющая цитадель

Папе

Пустота в наших сердцах будет заполнена

прекраснейшими воспоминаниями,

оставшимися у нас. Ты сыграл

множество партий в гольф и прорву — в бильярд.

Мы скучаем по тебе!

ПРОЛОГ

Извлечение из главы 3 «Киргайское дело: Исследование недавнего кризиса».

Составлено Отделением современной истории Материонского университета.

Работа, подобная этой, всегда является результатом труда многих ученых и неизбежно отражает разные точки зрения. Автор этой части испытывает превеликое уважение к своему достойному коллеге, составившему предыдущую, однако читателю рекомендуется помнить: интерпретация некоторых недавних событий разными учеными может не совпадать. Я, например, категорически не согласен с утверждением, что вмешательство агентов Церкви Чиреллоса в Киргайское дело полностью лишено эгоистических мотивов.

Однако я полностью согласен с моими коллегами в невыразимом восхищении и уважении к Заласте Стирику. Его заслуги перед Империей, его мудрость и гражданская преданность неоценимы. И, когда важность Киргайского дела была полностью осознана двором его величества, для министров было естественно обратиться за советом к Заласте. Но, несмотря на все наше восхищение этим благороднейшим жителем Стирикума, следует заметить, что мудрость Заласты настолько высока и чиста, что он иногда не способен распознать более низкие и неблагородные черты в других людях. Некоторые круги двора его величества сильно засомневались, когда Заласта заявил о необходимости обратить наше внимание за пределы Империи, дабы найти решение проблемы, грозящей вскоре перерасти в кризис. Его предположение, что пандионский рыцарь сэр Спархок лучше всех справится с ситуацией, весьма встревожило некоторых консервативных членов Императорского совета. Хотя сэр Спархок и талантливый стратег, он является членом одного из воинствующих орденов Церкви Чиреллоса, а благоразумным людям не стоит расслабляться, имея по необходимости дело с этим независимым институтом.

Сэр Спархок попал в поле зрения Заласты во время Второй Земохской войны, когда рыцари Церкви Чиреллоса сражались со слугами Отта Земохского. Даже сам Заласта во всей своей легендарной мудрости не может точно рассказать, что же происходило в городе Земох во время рокового противостояния сэра Спархока с Оттом и земохским богом по имени Азеш. Есть сведения, что сэр Спархок использовал в схватке древний талисман, называемый Беллиом, но никто из авторитетных ученых не смог найти упоминаний об этом талисмане или его свойствах. Несмотря на, казалось бы, непосильную задачу, сэр Спархок тогда успешно справился со своей миссией. Решение его императорского величества обратиться к рыцарю ордена Пандиона за помощью казалось мудрым на ранних этапах Киргайского дела, хотя уже тогда многие уважаемые министры двора его величества были против такого поступка, понимая, какой опасностью для Империи может грозить союз с Церковью Чиреллоса. Но, к сожалению, акция, возглавляемая министром иностранных дел Оскайном, уже заинтересовала императора, и наш первый министр Пондия Субат не сумел предостеречь правительство от столь опрометчивых и потенциально опасных действий.

Министр иностранных дел Оскайн возглавил посольство к престолу Эленийской церкви в Чиреллосе с обращением к архипрелату Долманту о помощи сэра Спархока в разрешении кризиса. В дипломатическом таланте Оскайна не сомневается никто, однако его политические взгляды весьма спорны. Кроме того, широко известно, что первый министр и ранее был категорически не согласен с ним по некоторым вопросам.

Политику Эозийского континента вообще сложно понять, ввиду отсутствия там центральной власти. Достаточно часто обнаруживаются весьма странные отношения Церкви Чиреллоса с правящими монархами независимых эленийских королевств. Как рыцарь церкви сэр Спархок формально должен подчиняться архипрелату Долманту, но эта простая и понятная иерархия значительно осложняется и размывается тем фактом, что сэр Спархок, кроме того, еще и принц-консорт королевы Элении и подвержен ее влиянию. Именно по причине такого двоевластия министр иностранных дел Оскайн был вынужден продемонстрировать высший класс дипломатии. Архипрелат Долмант быстро осознал общность своих интересов в этой сфере с интересами Империи, а вот королеву Элану убедить было гораздо сложнее. Королева Элении молода, и ее эмоции часто затмевают здравый смысл. Идея очередной длительной разлуки с мужем не вызвала у нее большого энтузиазма. И вот тут министр иностранных дел Оскайн совершил блестящий ход — он предложил замаскировать поездку сэра Спархока на Дарезийский континент официальным визитом королевы Эланы ко двору императора в Материоне. Вполне естественно, что в этой ситуации ее будет сопровождать принц-консорт и истинная цель путешествия сэра Спархока будет скрыта. Предложение Оскайна значительно смягчило супругу Спархока, и в итоге она согласилась.

Выступив в путь с соответствующим эскортом в виде сотни рыцарей церкви и множества слуг, королева Элана взошла на корабль и отплыла в порт Салеша в Восточном Земохе. Оттуда королевский кортеж направился на север, в Басну, где их ожидал отряд всадников из Восточной Пелозии в качестве дополнительной охраны. Таким образом, получив подкрепление, эленийцы пересекли границу Астела в восточной Дарезии.

Изучение полученной нами информации о путешествии королевы выявило нашу несостоятельность в некоторых вопросах. И в самом деле, противоречия между нашими данными и сообщениями эленийцев, казалось бы, ставили в тупик. Однако автор этих строк выяснил, что все эти противоречия легко снимаются, если как следует изучить различия между календарями Тамула и Элении. Действительно, королева Элении вовсе не «пролетела по континенту», как скоропалительно предположил один из моих коллег. Напротив, ее путешествие проходило вполне нормально. И любой из ученых мужей может сам в этом убедиться, если учтет тот факт, что эленийская неделя длиннее тамульской.

Как бы то ни было, королевский кортеж вскоре прибыл в столицу Астела Дарсас, где королева Элана так очаровала короля Алберена, что, по насмешливому сообщению нашего посла в Астеле господина Фонтена, бедный малый был готов отдать ей свою корону. Принц Спархок, напротив, сразу же перешел к выполнению основной задачи своей поездки в Дарезию и начал собирать информацию о том, что эти эленийцы так мелодраматично называют «заговором». В Дарсасе эскорт королевы пополнился двумя легионами воинов Атана под предводительством командира Канайского гарнизона Энгессы, и они отправились в степи Центрального Астела, в город Пелу, дабы нанести визит кочевому племени пелоев. Оттуда они двинулись в стирикский город Сарсос на северо-востоке Астела.

Однако не все было так спокойно и гладко. Министр иностранных дел, то ли обманутый, то ли тайно сотрудничающий с эленийцами, сообщил нам, что где-то к западу от Сарсоса королевский кортеж подвергся нападению киргаев. Это очевидное доказательство попытки ввести в заблуждение правительство его величества поставило вопрос не только о лояльности Оскайна, но и об искренности эленийцев. Как заметил первый министр Субат, министр иностранных дел Оскайн хоть и талантлив, но иногда рассеян — это свойственно чрезмерно одаренным людям. Более того, добавил первый министр, принц Спархок и его спутники, кроме всего прочего, рыцари церкви, а Церковь Чиреллоса на Эозийском континенте, как известно, не только духовная, но и политическая сила. При дворе правительства его величества начали возникать самые темные подозрения, и многие глубоко засомневались в правильности нашего курса. Сомнения зашли столь далеко, что было выдвинуто предположение об эленийских корнях неприятностей в Империи. Согласно этому предположению, причиной всех бед было вторжение на континент рыцарей церкви, этих тайных агентов архипрелата Долманта. По мнению сторонников данной гипотезы, Киргайское дело было затеяно Долмантом с целью обратить всю Империю в веру Эленийской церкви и тем самым заполучить власть над Империей в свои руки. Стоит заметить, что первый министр Субат лично советовал автору этих строк отнестись как можно серьезнее к вышеописанной гипотезе.

В Сарсосе к королевскому кортежу присоединилась Сефрения, которая до недавнего времени была наставницей ордена Пандиона в секретах Стирикума, а ныне входит в Тысячу, правящий совет города. Кроме того, к ним присоединился сам Заласта, чем снял часть наших подозрений в отношении искренности эленийцев. Известно, что именно Заласта убедил Тысячу пообещать эленийцам поддержку, несмотря на расхожее и, как многие думают, вполне справедливое мнение о том, что все стирики «насквозь видят» их намерения.

Затем эленийцы направились в Атан, на королевскую чету которого королева Элана тоже произвела блестящее впечатление. Видно, что обаяние этой женщины — сила, и притом немалая.

Недавний доклад министра иностранных дел Оскайна вызывал немало сомнений, но истинность доклада о происшествии с королевским кортежем после его отбытия из Атана сомнений не вызывала. В самом деле, автором этого доклада был сам Заласта, а кому в здравом уме придет в голову допустить даже малейшее подозрение в отношении первейшего из граждан Стирикума?

Согласно полученной информации, новое нападение на королевский кортеж было совершено в горах к западу от границы Тамула, и Заласта подтверждает, что нападавшие не были людьми.

В минувшем году уже были случаи появления в Атанских горах ужасного вида чудовищ, хотя многие скептики считают их не более чем иллюзиями, насылаемыми врагами его императорского величества. Хорошо сделанные иллюзии людоедов, вампиров, волколаков и сияющих пугали простой народ Империи в течение нескольких лет, и горных чудовищ, естественно, посчитали чем-то подобным. Однако Заласта уверяет, что эти огромные косматые твари — самые настоящие тролли, до недавнего времени обитавшие на Талесийском полуострове в Эозии и мигрировавшие на северное побережье Атана по полярному льду, возможно, по наущению врагов Империи. Сэр Спархок лишний раз подтвердил высокое мнение Заласты о себе, быстро придумав тактику борьбы с этими тупыми тварями.

Затем кортеж королевы Эланы пересек границу и, вступив непосредственно в Тамул, вскоре прибыл в столицу Империи, Великий Огнеглавый Материон, где император Сарабиан устроил гостям радушный прием. Несмотря на протесты первого министра Субата, гостям из Элении предоставили почти неограниченный доступ к его величеству. Королева Элении вскоре очаровала императора, как и меньших монархов Запада, и они быстро стали друзьями. Честность вынуждает нас признать, что в характере его величества обнаруживается досадное стремление к независимости. Он проявил плачевную склонность конфликтовать с правительством и игнорировать мнение Совета, гораздо лучше приспособленного к решению мелких каждодневных проблем его огромной Империи.

Первый министр, действуя по совету министра внутренних дел Колаты, решил поставить принца Спархока под командование министерства внутренних дел. Как верно заметил Колата, сэр Спархок, эозийский элениец, не смог бы сразу вникнуть в тонкости множества культур Тамульской империи и посему первое время будет нуждаться в поддержке и руководстве по этим вопросам, дабы успешно составлять планы борьбы с нашими врагами. Император Сарабиан, однако, отверг это разумнейшее предложение и даровал этому иностранцу почти все возможные полномочия для решения обозначившихся проблем.

Однако, несмотря на наши сомнения относительно принца Спархока, его королевы и его спутников, мы вынуждены признать, что их пребывание в Материоне отвратило от нас тягчайшее бедствие.

Среди прочих строений в императорской резиденции имеется превосходная копия эленийского замка, созданная специально для того, чтобы эленийцы чувствовали себя как дома. Королева Элана и ее свита были размещены в этом замке, и уместность такого размещения вскоре стала ясна всем.

Спустя некоторое время после своего прибытия сэр Спархок и его когорта извлекли на свет группу врагов правительства, находящуюся прямо в Материоне. Однако вместо того, чтобы сразу же доложить о своих открытиях министерству внутренних дел, они заставили эту банду довести заговор до конца. И, когда той роковой ночью вооруженная орда подступила к императорскому дворцу, принц Спархок со свитой попросту укрылись в упомянутом эленийском замке, прихватив с собой императора и его правительство.

Мы, тамульцы, не в состоянии представить, что архитектура может служить оружием. Как выяснилось, сэр Спархок тайком от правительства его величества несколько модифицировал замок и втайне установил те варварские устройства, с которыми привыкли воевать эленийцы.

Орда, намеренная свергнуть правительство, сметя охрану, ворвалась на территорию императорской резиденции и после короткой оргии ликования обнаружила себя один на один с огромным замком, набитым кровожадными эленийскими воинами, которые безжалостно используют для защиты своих крепостей такие жуткие вещи, как кипящая смола и огонь. Ужас той ночи навсегда останется в памяти всех цивилизованных людей. Как это обычно бывает в Тамуле, многие из младших сыновей знатных родов присоединились к повстанцам, скорее по запальчивости, нежели с криминальным интересом. В прошлом такие юнцы всегда отделялись от настоящих преступников, слегка наказывались и с позором отсылались к родителям. Защищенные высокими титулами и влиятельными родителями, они не особенно боялись власти. Однако кипящая смола не разбирает титулов, и нежные дворянские сынки варились в ней заживо, как и матерые преступники. Более того, как только орда ворвалась в резиденцию, эленийцы заперли главные ворота, захватив таким образом как виновных, так и невинных, и, ко всеобщему ужасу, выпустили на мятежников пелойскую конницу. Когда мятеж был подавлен, ворота снова открылись, чтобы впустить двадцать полных легионов атанов, дикарей с гор. Атаны не получили никаких инструкций относительно невинных граждан и крушили все на своем пути. Множество благородных юношей, любимейших студентов нашего университета, были убиты, несмотря на показанные ими значки, удостоверяющие их титулы и обеспечивающие полную неприкосновенность.

Хотя ни один цивилизованный человек не сможет смотреть на эту дикость без ужаса, мы все же должны поздравить сэра Спархока и его спутников с победой. Восстание было подавлено — нет, уничтожено этими эленийскими дикарями и атанами.

Однако правительство его императорского величества, несмотря на полную победу, настроило против себя многих граждан Империи. Тот факт, что, хотя все бедствия имеют явно эленийское происхождение, сэр Спархок все же находится в Материоне и пользуется милостью императора, не был забыт во многих славных домах Тамула.

Ситуация еще более обострилась, когда эленийцы воспользовались случаем послать патриарха Эмбана, обладающего высоким рангом в Эленийской церкви и являющегося духовником королевы Эланы, назад в Чиреллос. Он отбыл с просьбой к архипрелату выделить еще некоторое количество рыцарей церкви для «наведения порядка».

Первый министр Пондия Субат заявил, что он становится все более и более бессильным и ему остается только беспомощно наблюдать, как эленийцы влияют на императора. Он поделился своими мыслями лично с автором этих строк. Приглашение сэра Спархока оказалось не более чем первым шагом в диком и опасном для Империи плане. Используя настоящее положение дел в Тамульской империи, министр иностранных дел Оскайн манипулирует императором, предоставляя Долманту повод для введения сил Церкви на Дарезийский континент.

Пишущий эти строки твердо убежден, что Империя находится сейчас в положении, тяжелее которого не было за всю ее долгую и славную историю. Использование атанов во время резни в императорской резиденции показывает, что мы даже не можем полагаться на их лояльность.

К кому же обратиться за помощью? Где в этом мире мы сможем найти силу, способную противостоять ужасным слугам Долманта Чиреллосского? Должна ли Империя пасть на колени перед эленийскими фанатиками? Я плачу, братья мои, о славе, которой суждено померкнуть. Огнеглавый Материон, город света, дом истины и красоты, центр мира, обречен. Тьма наступает, и нет надежды на утро.

Часть 1 КИНЕЗГА

ГЛАВА 1

Время проходило, и вот уже осень незаметно сменила долгое лето. Хмурый туман клубился на улицах Огнеглавого Материона. Луна давно поднялась, и ее бледный свет мягко очерчивал мерцающие башни и купола и подсвечивал туман, лежащий на площадях. Город купался в сиянии тумана, и его бледное лицо было запрокинуто к небу.

Спархок устал. Дела прошедшей недели и застарелые проблемы, решенные им, выпили его силу до дна. Но спать не хотелось. Завернувшись в черный пандионский плащ, он стоял на парапете, зачарованно глядя на свечение огромного города. Он устал, но всей своей сутью стремился понять, ощутить, оценить; и это желание не давало ему лечь и позволить его мыслям потонуть в мягком колодце сна, а сну — разложить все мысли по полочкам.

— Что ты делаешь, Спархок? — Голос Халэда был тихим, настолько похожим на голос его отца, что Спархок резко обернулся в надежде увидеть вернувшегося из чертога смерти старого Кьюрика. Но это был всего лишь Халэд — широкоплечий прямолинейный юноша с резковатыми манерами. Его семья служила семье Спархока вот уже три поколения, и Халэд, как и его отец, одаривал своего господина прямодушной и непосредственной преданностью.

— Я не могу уснуть, — ответил Спархок после недолгой паузы.

— Ты знаешь, твоя жена подняла на ноги полгарнизона, чтобы разыскать тебя. Спархок поморщился.

— Ну почему она все время такая беспокойная?

— Это твой собственный промах. Ты же знаешь, что она всегда посылает за тобой людей, когда ты уходишь, не сказав зачем и куда. Ты можешь спасти себе — и нам — массу времени и сил, если только будешь предупреждать ее о своих отлучках. Мне кажется, я уже отвечал тебе на этот вопрос не один раз.

— Не зли меня, Халэд. Ты еще хуже своего отца.

— Иногда даже издевка несет в себе истину. Итак, не соизволишь ли ты спуститься вниз и сказать своей супруге, что все в порядке, — до того, как она позовет рабочих ломать стены?

— Хорошо. — Спархок огляделся по сторонам и, развернувшись, спустился с парапета. — О, кстати — ты, возможно, знаешь, что мы скоро уезжаем.

— И куда же на этот раз?

— Нам нужно будет кое-что кое-откуда забрать. Поговори с кузнецами. Фарэну нужно сменить подковы. Он стер подкову на правой передней ноге до толщины бумаги.

— И это твой промах, Спархок. Он не будет так сбивать подковы, если ты будешь сидеть в седле прямо.

— С возрастом мы все начинаем сутулиться. Это — одна из немногих вещей, которые мы в состоянии точно предсказать.

— Спасибо. И когда мы выезжаем?

— Как только я смогу придумать достаточно убедительную ложь для жены, чтобы уговорить ее отпустить меня одного.

— А, тогда у нас уйма времени. — Халэд выглянул за парапет, где купался в лунном свете Материон, обернув туманом нагие плечи. — Красиво, — заметил он.

— Это лучшее, что ты можешь сказать? Ты смотришь на легендарнейший город во вселенной и походя бросаешь «красиво»!

— Я не аристократ, Спархок. Я не умею изобретать пышных фраз, чтобы впечатлить других — или себя. От меня этого не требуют. Давай-ка спускайся, а то простудишься. У сутулых стариков, знаешь ли, здоровье хрупкое.

Королева Элана, светловолосая, бледная и прекрасная как всегда, была в высшей степени разгневана, и Спархок заметил это сразу. Он также заметил, что королева приложила немало усилий, чтобы выглядеть поэффектней. Ее одежды были из темно-синего атласа, она тщательно щипала щеки, чтобы добиться нежнейшего румянца, а волосы искусно уложила в сногсшибательную прическу. Она ругала его за легкомыслие тоном, от которого прослезились бы деревья и содрогнулись камни. Ее голос то взмывал, то падал до трагического шепота, повествуя о том, что ей пришлось пережить. Спархок не мог сдержать улыбки. Действо в роскошных королевских покоях происходило на двух уровнях одновременно — голос Эланы выражал крайнее неудовольствие, а ее приготовления говорили о чем-то явно противоположном.

Он извинился.

Она решила не принимать его извинений и вылетела из спальни, громко хлопнув дверью.

— Весьма вдохновенно, — пробормотала Сефрения. Маленькая женщина сидела в наиболее безопасном дальнем углу комнаты. Ее белое стирикское одеяние мерцало в свете свечей.

— А, так ты заметила, — усмехнулся Спархок.

— И часто у вас такое бывает?

— О да! Она наслаждается этим. Почему ты пришла так поздно, матушка?

— Афраэль хочет, чтобы я с тобой поговорила.

— Почему бы ей не прийти и не поговорить самой? Ей ведь не надо идти для этого через весь город.

— Это своего рода условность, Спархок. В подобных ситуациях я должна говорить за нее.

— А ситуация имеет особое значение?

— Имела бы, если бы ты был стириком. Мы, похоже, вынуждены произвести кое-какие замены в отряде, который поедет за Беллиомом. Халэд великолепно смотрится на месте своего отца, а вот решение Тиниена отправиться в Чиреллос раздражает Афраэль. Ты можешь убедить его остаться?

— Нет, не стоит и пытаться. — Спархок покачал головой. — Я не собираюсь рисковать его жизнью исключительно потому, что Афраэли будет без него скучно.

— Что, с его рукой так плохо?

— Достаточно плохо. Арбалетная стрела прошла прямо через плечевой сустав. Если он пытается ею двигать, она выпадает из сустава. А ведь в этой руке он держит меч.

— Ты знаешь, Афраэль могла бы вылечить его.

— Я в этом не сомневаюсь, только я не позволю ей этого делать.

— Не позволишь?

— Спроси, согласилась бы она подвергать опасности здоровье своей матери исключительно ради симметрии. Поставьте на его место кого-нибудь другого. Если Афраэль смогла заменить Кьюрика Халэдом, она наверняка может найти кого-нибудь на место Тиниена. Почему это для нее так важно?

— Тебе этого не понять.

— Так почему бы тебе не попытаться объяснить? Может быть, я удивлю тебя своей проницательностью.

— Странное у тебя нынче ночью настроение.

— Я только что поругался с женой, а это всегда прибавляет мне странности. Почему Афраэль считает, что так важно иметь вокруг себя ту же самую группу людей?

— Тут дело в ощущениях. Присутствие рядом определенного человека — это нечто большее, чем просто внешний вид и звук его голоса. Кроме того, имеет значение образ мыслей — пожалуй, важнее всего здесь его отношение к Афраэли. Для нее это значит очень много. И, привлекая новых людей с новыми мыслями, ее очень легко вывести из равновесия. — Она пристально посмотрела на него. — Не правда ли, ты ведь ничего не понял?

— Нет, суть проблемы я уловил. Как насчет Вэниона? Он любит ее так же, как Тиниен, и она тоже его любит. Он подходит по духу, и он, в конце концов, тоже рыцарь.

— Вэнион? Чепуха, Спархок!

— Он, знаешь ли, не калека. Он бегал наперегонки в Сарсосе и чувствовал себя после этого так же чудесно, как после драки с троллями.

— Я не намерена даже обсуждать этот вопрос. Спархок пересек комнату, сжал ее запястья в своих руках и поцеловал ее ладони.

— Я люблю тебя, моя дорогая матушка, — сказал он ей, — но я все-таки не могу выполнить твою просьбу. Не стоит заворачивать Вэниона в вату только потому, что он может повредить себе палец. Если ты не предложишь его Афраэли, это сделаю я.

Она выругалась по-стирикски.

— Неужели ты не понимаешь, Спархок? Я уже однажды почти потеряла его. — В синих глазах Сефрении полыхнула непритворная боль. — Если с ним что-нибудь случится, я умру.

— Пока с ним вроде бы ничего особенного не случилось. Так ты сама предложишь его Афраэли, или мне сделать это?

Она вновь выругалась.

— И откуда только ты узнала все эти слова? — спросил он. — Если это решает нашу маленькую проблему, то я что-то задержался на пороге спальни.

— Я не вполне поняла тебя.

— Сейчас время поцелуев и улаживания отношений. Если я сейчас замешкаюсь со смягчением неудовольствия Эланы, она обидится и решит, что я больше не люблю ее.

— Так ты хочешь сказать, что эта сцена была не более чем приглашением в спальню?

— Такое поведение может сбить с толку, но по некоторым приметам я понял, что да. Иногда я бываю чересчур занят делами и забываю уделить ей достаточно внимания. К каждой подобной речи она долго готовится, и эта речь означает всего лишь, что она по мне соскучилась. Мы поцелуемся и займемся друг другом, и все снова будет в порядке.

— А не проще было бы сказать тебе все это напрямик, без излишних церемоний?

— Возможно, но это бы не так ее развлекло. Я могу идти?

— Почему ты меня избегаешь, Берит-рыцарь? — спросила императрица Элисун со слегка обиженной ноткой в голосе.

— Ваше величество неверно понимает меня, — ответил Берит, слегка краснея и отводя глаза.

— Я уродлива, Берит-рыцарь?

— Конечно же, нет, ваше величество.

— Почему же тогда ты не смотришь на меня?

— У эленийцев не принято смотреть на неодетую женщину, ваше величество.

— Но я же не эленийка, сэр рыцарь. Я валезийка, и я вовсе не неодета. На мне достаточно одежды. Если ты пойдешь со мной в мои покои, я покажу тебе, в чем разница.

Спархок искал сэра Берита, чтобы рассказать ему о предстоящей поездке, и, завернув за угол коридора, ведущего к часовне, обнаружил, что его юный друг вновь подвергся атаке императрицы Элисун. С тех пор, как в целях безопасности вся семья императора Сарабиана переселилась в замок, отлучки Берита возмутительно участились. Жена императора, валезийка, была смуглой солнечной женщиной, привычный костюм которой оставлял грудь бесстыдно открытой. Сколько Сарабиан ни объяснял Бериту, что моральные принципы эленийцев не применимы к валезийцам, юный рыцарь оставался бесконечно учтивым — и стыдливым. Элисун восприняла это как вызов и неотступно преследовала юношу. Спархок уже готов был окликнуть Берита, но вместо этого улыбнулся и неслышно отступил за угол, прислушиваясь к их разговору. В конце концов, он был временным магистром Пандионского ордена, и ему вменялось в обязанности присматривать за душами вверенных ему людей.

— Неужели ты всегда должен оставаться эленийцем? — спрашивала у рыцаря Элисун.

— Я и есть элениец, ваше величество.

— До чего же вы, эленийцы, скучны! Но почему ты не можешь стать валезийцем хотя бы на один вечер? Это гораздо забавнее и не займет много времени, ты знаешь — только пока я буду хотеть этого. — Она выдержала паузу. — А ты правда еще девствен? — спросила она с любопытством.

Берит густо покраснел.

Элисун радостно засмеялась.

— Какая чепуха! — воскликнула она. — И тебе даже не интересно попробовать то, чего ты себя лишаешь? Я была бы рада избавить тебя от тяжкого груза девственности, Берит-рыцарь, и это даже не будет больно.

Спархок наконец сжалился над своим несчастным приятелем и при этих словах вышел из-за угла.

— Ах вот ты где, Берит! — сказал он по-тамульски, чтобы его поняла и императрица. — А я искал тебя по всему замку. Надо кое о чем переговорить. — Он поклонился императрице. — Ваше императорское величество, — пробормотал он, — я боюсь, что мне придется ненадолго забрать отсюда вашего друга. Видите ли, дело государственной важности… — Если бы взгляд Элисун мог убивать, Спархок уже лежал бы бездыханным. — Я был уверен, что ваше величество поймет меня. — Он снова поклонился. — Пошли, Берит. Дело серьезное, а мы опаздываем.

Он повел своего друга по жемчужно мерцающему коридору под убийственным взглядом императрицы.

— Спасибо тебе, Спархок, — облегченно пробормотал Берит.

— Почему бы тебе просто не держаться от нее подальше?

— Не могу. Она ходит за мной повсюду. Однажды она даже настигла меня в мыльне — посреди ночи: сказала, что хочет помыться со мной.

— Берит, — улыбнулся Спархок, — как твой магистр и духовный пастырь я должен поощрять столь твердое следование уставу нашего ордена. Как твой друг я должен сказать, что бегство в данном случае только портит ситуацию. Мы вынуждены оставаться в Материоне, и, если мы пробудем здесь достаточно долго, она все равно своего добьется. Это весьма целеустремленная особа.

— Да уж, это я заметил.

— Знаешь, а ведь она довольно хорошенькая, — глубокомысленно заметил Спархок. — Почему бы тебе действительно не уступить ей?

— Спархок!

Рослый пандионец вздохнул.

— Именно этого я и ожидал. Послушай, Берит, Элисун происходит из другого народа с совершенно другой культурой и обычаями. Она не считает это грехом. Сарабиан дал понять, что он не против. Это — политическая необходимость, так что тебе придется на время отложить свои тонкие чувства в сторону. Смотри на свою уступку как на рыцарский долг, если тебе это поможет. Я могу даже, если нужно, испросить для тебя у Эмбана отпущение грехов. — Берит задохнулся. — Ты ведь, знаешь ли, становишься нам помехой, — продолжал Спархок. — Элисун превращает жизнь Сарабиана в ад, донимая его просьбами о тебе. Он не может пойти и прямо приказать тебе сделать то, о чем она просит, как бы она его ни изводила, но он явно ждет, что с тобой поговорю я.

— Не могу поверить, что слышу это от тебя, Спархок!

— А ты все-таки последуй моему совету, Берит. Этого хотят все. Ты не обязан получать от этого удовольствие, если нет желания, но уступить Элисун ты обязан. Делай это достаточно часто, чтобы она не донимала императора. Это твой долг, мой друг, и, когда вы с Элисун достаточно нарезвитесь в ее спальне, она найдет себе нового мальчика.

— А если нет?

— Не думаю. Кстати, патриарх Эмбан привез целую сумку отпущений, и его не затруднит выдать тебе столько, сколько потребуется.

Подавленный мятеж дал императору Сарабиану прекрасную возможность сбежать от собственного правительства. Проявив притворную трусость, он попросту заявил, что чувствует себя в безопасности только в стенах эленийского замка, да и то если котлы со смолой полны, а мост поднят. Его министры, давно привыкшие следить за каждым его шагом, сочли такое положение дел крайне неудобным.

Однако Сарабиан поступил так не только и не столько из желания наслаждаться относительной свободой. Министр внутренних дел Колата оказался в числе подозреваемых в предательстве, но Сарабиан и его друзья-эленийцы сочли, что разглашать подозрения рано. И, поскольку император находился в замке, Колата был там же, и это никого не удивляло. Министр внутренних дел отдавал приказы полиции под тщательным присмотром подданных Эланы. Встречи министра с подчиненными проходили в весьма непринужденной обстановке, хотя за его спиной всегда сидел Стрейджен, положив руку на рукоять кинжала.

Однажды ранним утром посол Норкан, представитель Тамула при дворе короля Андрола и королевы Бетуаны, был приведен в тронный зал псевдоэленийского замка. Облаченный в обычную для него золотую мантию, Норкан не смог скрыть озадаченного выражения лица. Хотя он и знал обо всем, но все же был немало удивлен, увидев императора одетым в сшитые по западному образцу камзол и штаны насыщенно-сливового цвета.

— Так вы похитили и моего императора, королева Элана? — спросил он поклонившись. Норкан был искушенным придворным, но страдал от неумения скрывать свои, мысли.

— Что за странные речи, ваше превосходительство! — мягко возразила Элана. Фактически она была здесь хозяйкой, так что сидела она на троне, одетая в обязательные алые одежды и с золотой короной на голове. — Она повернулась к своему царственному «гостю», который расположился на ближайшем стуле, поигрывая протянутой по полу веревочкой, предназначенной для забав кошки принцессы Данаи. — Ну так что, похитила ли я тебя, мой дорогой Сарабиан?

— Разумеется, моя дорогая Элана, — по-эленийски ответил император. — Я твой раб душой и телом.

— Неужели за время моего отсутствия кто-то открыл здесь школу современных языков? — осведомился Норкан. — А, Оскайн?

— Я так и думал, что ты об этом спросишь, — ответил министр иностранных дел. — Тем не менее, познания его императорского величества в эленийском языке приобретены задолго до визита королевы Эланы. У нашего почитаемогомонарха завелись от нас тайны.

— Разве это позволительно? Мне казалось, что наш император — лишь дорогая игрушка, используемая исключительно для официальных церемоний.

Даже Оскайн улыбнулся, услышав это, а уж Сарабиан смеялся вовсю.

— Я соскучился по тебе, дружище Норкан! — заявил он. — Элана, тебе уже посчастливилось общаться с нашим славным Норканом?

— Я имела возможность ощутить всю мощь его разума еще в Атане, Сарабиан, — улыбнулась королева. — Его высказывания совершенно непредсказуемы!

— Да уж, — засмеялся Сарабиан поднимаясь. Он вскочил так быстро, что его шпага на мгновение зацепилась за ножку стула. Непривычное оружие явно создавало императору немало проблем. — Норкан однажды произнес одно из своих непредсказуемых высказываний относительно размера обуви моей сестры, и я был вынужден выслать его в Атан, чтобы сохранить его жизнь. — Император приподнял одну бровь, глядя на посла. — А не устроить ли мне и в самом деле вашу с ней свадьбу, Норкан? Тогда ты сможешь издеваться над ней в частном порядке. Ты же знаешь, публичные оскорбления требуют публичного ответа за них.

— Я невыразимо польщен, ваше императорское величество, — ответил Норкан. — От возможности стать вашим шурином у меня просто дух захватывает.

— Тебе не нравится моя сестра! — упрекнул Сарабиан.

— Я этого не говорил, ваше величество, но я предпочитаю преклоняться перед ее красотой издалека — во всяком случае, подальше от ее ног. Это и послужило одной из первых причин того нелестного замечания. В тот день я был в плохом настроении, а она наступила мне на ногу. Мне кажется, она была бы очень симпатична, если бы следила, куда ставит копыта, которые носит вместо обуви.

— Этот брак вряд ли можно будет назвать заключенным на небесах, Сарабиан, — улыбнулась Элана. — Я видела твою сестру, и, боюсь, все остроумие его превосходительства будет истрачено на нее впустую.

— Может быть, ты и права, моя дорогая, — согласился Сарабиан. — Но я действительно хочу избавиться от нее. Она изводила меня с момента своего рождения. Почему ты вернулся в Материон, Норкан?

Бровь посла Норкана взлетела вверх.

— Все изменилось, не правда ли, Оскайн? Должны ли мы рассказать ему, как все обстоит на самом деле?

— Мой друг, император Сарабиан решил отнять власть у собственного правительства, — скорбно вздохнул Оскайн.

— А разве это не противозаконно?

— Боюсь, что нет, дружище.

— Ты не согласишься принять мою отставку?

— Думаю, что нет.

— Ты больше не хочешь служить мне, Норкан? — спросил Сарабиан.

— Я не имею ничего против лично вас, ваше величество, но, если вы действительно решите вмешаться в деятельность правительства, Империя погибнет.

— Превосходно, Норкан. Мне нравится, что ты не обременяешь себя вежливостью. Видишь, Элана? Это и есть то, о чем я тебе говорил. Мои министры хотят только, чтобы я мило улыбался им на приемах, одобрял без вопросов все их решения и оставлял им всю рутину.

— Как скучно!

— Ты совершенно права, моя дорогая, но я собираюсь все изменить. Теперь, когда я увидел подлинного монарха, мне открылись новые пути. Норкан, ты не ответил на мой вопрос. Так почему ты вернулся в Материон?

— Атаны становятся слишком беспокойными, ваше величество.

— И недавние беспорядки могут подорвать их преданность?

— Нет, ваше величество, даже наоборот. Подавлять восстание им понравилось. Андрол хочет отправить в Материон свое войско, дабы обеспечить вашу безопасность. Я не думаю, что нам это надо. Атаны не смотрят на титулы и общественное положение, когда решают убивать.

— Мы это заметили, — сухо отозвался Сарабиан. — Я получил уже все мыслимые жалобы и протесты от благородных домов Тамула, и все из-за того, что Энгесса решил принять свои меры к подавлению мятежа.

— Я говорил с Бетуаной, ваше величество, — продолжил Норкан. — Она обещала охладить пыл своего супруга, пока я не получу от вас соответствующие инструкции. Что-нибудь ясное и короткое, типа «Сидеть!» или «Стоять!», иначе Андрол не поймет.

— И как ты только ухитрился стать дипломатом, Норкан?

— Я много лгал.

— Можно предложить, император Сарабиан? — спросил Тиниен.

— Сколько угодно, сэр Тиниен.

— Мы ведь не хотим гладить Андрола против шерстки, так что лучше велеть ему оставаться в Атане в преддверии еще более грозной опасности, чем отправлять его спать без ужина.

Сарабиан засмеялся.

— Какой свежий подход к делу, сэр Тиниен! Ладно, Норкан, посылай Энгессу. Норкан заморгал.

— Ты слышал, приятель? — рявкнул Сарабиан.

— К этому тебе еще предстоит привыкнуть, Норкан, — заметил Оскайн. — Император не любит тратить лишних слов.

— О да, понимаю. — Норкан задумался. — Могу ли я поинтересоваться, почему атан Энгесса лучше чем я подходит для передачи вашего сообщения атанам, ваше величество?

— Потому что Энгесса бегает быстрее тебя, и он способен передать наши повеления на языке, им более понятном. Кроме того, известно, что мы пользовались советами Энгессы при подавлении мятежа, так что это еще больше пригладит шерстку Андрола. Ты сможешь объяснить Бетуане реальные причины нашего отказа, когда вернешься в Атан.

— А знаешь, Оскайн, — изрек Норкан, — он ведь вполне может действовать самостоятельно — если мы с самого начала будем оберегать его от слишком грубых ошибок.

Оскайн моргнул.

Спархок коснулся плеча Вэниона и кивком предложил ему отойти. Двое пандионцев удалились вглубь зала.

— У меня проблема, Вэнион, — шепотом сообщил Спархок.

— Вот как?

— Я ломаю голову, под каким бы предлогом нам отправиться из Материона на достаточно долгий срок, чтобы вернуть Беллиом, но пока у меня есть только одна идея, которую не раскусит разве что ребенок. А Элана неглупа, и ты это знаешь.

— Что верно, то верно.

— Афраэль не сказала ничего толком, но у меня сильное чувство, что она хочет, чтобы мы отплыли с Эмбаном и Тиниеном, и я судорожно изобретаю предлоги, чтобы отложить их отплытие. Есть идеи?

— Попроси Оскайна помочь тебе, — пожал плечами Вэнион. — Он дипломат, и лгать для него так же естественно, как дышать.

— Хорошая идея, но я же не могу ему рассказать, куда и зачем мы на самом деле отправляемся, не правда ли?

— А ты и не рассказывай. Только скажи ему, что тебе нужен предлог, чтобы на некоторый срок покинуть город. Оскайн достаточно тертый калач, чтобы сразу распознать, что дело государственной важности.

— И почему я об этом не подумал?

— Возможно потому, что ты связан кучей клятв. Я знаю, что ты клялся говорить правду, но это совсем не значит, что от тебя требуется говорить всю правду. Кое о чем ты можешь умолчать. Умалчивать — очень важное умение для магистра.

Спархок прищурился:

— Вижу, мне пора обратно в школу. Мне кажется, что я всю оставшуюся жизнь буду получать от тебя инструкции — и чувствовать себя полным недотепой.

— Для того и нужны друзья, Спархок.

— Ты ведь и не собираешься говорить мне этого, не правда ли? — Спархок прилагал все усилия, чтобы избавиться от обвинительной интонации в голосе.

— Нет, пока нет, — ответила принцесса Даная, поправляя кукольный чепчик на голове кошки. Мурр эта идея не нравилась, но она мужественно терпела все издевательства маленькой принцессы.

— И почему же? — спросил Спархок, бросившись в одно из синих кресел, которыми были обставлены королевские покои.

— Потому что может случится так, что это окажется ненужным. Отец, ты не найдешь Беллиом, пока я тебе этого не разрешу.

— Ты хочешь, чтобы мы плыли с Тиниеном и Эмбаном?

— Да.

— И далеко?

— Это не имеет значения. Я только хочу, чтобы Тиниен был с нами, когда мы отправимся в путь, вот и все.

— Так ты не считаешь, что мы должны плыть именно на этом корабле?

— Нет, конечно. Я только хочу, чтобы Тиниен был с нами несколько дней. Мы отплывем в море на несколько лиг, а затем, если хочешь, пару дней покружим. Мне все равно.

— Спасибо, — кисло пробормотал он.

— Не за что. — Она взяла на руки кошку. — Как, по-твоему, она смотрится в новом чепчике?

— Вполне.

Мурр одарила Спархока ненавидящим взглядом.

— Сейчас я не могу объяснить вам, в чем дело, ваше превосходительство, — говорил Спархок Оскайну в тот же день, когда они встретились наедине в одном из коридоров. — Все, что я могу сказать, что мне нужен предлог покинуть Материон с группой в восемь или девять моих друзей на неопределенное время — недель так на семь или около того. Необходимо убедить мою жену, что это важно, но не настолько серьезно, чтобы она обо мне беспокоилась, и что я должен плыть на одном корабле с Эмбаном и Тиниеном.

— Хорошо, — согласился Оскайн. — Ты хороший актер, принц Спархок?

— Не думаю, чтобы кто-нибудь стал платить деньги за мою игру.

Оскайн пропустил эту фразу мимо ушей.

— Предлог нужен в первую очередь для того, чтобы успокоить твою жену, не правда ли?

— Да.

— Тогда лучше всего будет, если она сама отправит тебя куда-нибудь. Я попробую убедить ее послать тебя в некую поездку, и ты сможешь отправиться по своим делам.

— Мне будет интересно посмотреть, как ты будешь убеждать Элану.

— Доверься мне, дружище. Доверься мне.

— Тэга? — недоверчиво переспросил Сарабиан у своего министра иностранных дел. — Единственное суеверие на острове Тэга заключается в том, что считается дурной приметой не поднимать каждый год цену на раковины.

— Раньше они никогда не сообщали нам этого, так как боялись, что мы сочтем их глупцами, ваше величество, — отозвался Оскайн. Он чувствовал себя стесненно в голубом дублете и чулках, которые Сарабиан приказал ему носить. Он не знал, куда девать руки, и был очень недоволен своими костлявыми ногами. — Слово «глупец» должно очень сильно ранить душу каждого тэганца. Они ведь скучнейшие люди в мире.

— Знаю. Гахенас, моя тэганская жена, может заставить меня уснуть почти мгновенно — даже когда мы… — Сарабиан быстро поднял глаза на Элану и тут же отвел их.

— Тэганцы превратили занудство в этакую разновидность искусства, ваше величество, — согласился Оскайн. — Есть один старый тэганский миф о том, что устричные отмели посещаются русалками. Они якобы едят устриц вместе с раковинами, и это действительно расстраивает тэганцев. Они также похищают тэганских ныряльщиков, которые тонут во время… гм… обмена любезностями.

— Русалка — это наполовину девушка, наполовину рыба? — поинтересовался Улаф.

— Так говорят легенды, — ответил Оскайн.

— И нижняя половина у нее рыбья?

— Я слышал, что так.

— Но как?.. — Улаф тоже быстро взглянул на Элану и отвел глаза.

— Что — «как», сэр Улаф? — невинно поинтересовалась Элана.

— Это, кгхм, не особенно важно, ваше величество, — ответил он, деликатно покашливая.

— Я бы даже не вспомнил этот абсурдный миф, — сказал Оскайн Сарабиану и Элане, — если бы он не помог мне пролить свет на некоторые недавние события. Параллели между вампирами в Арджуне, сияющими Южного Атана и оборотнями, вурдалаками и ограми в других провинциях Империи весьма замечательны, не правда ли? Мне кажется, что, если отправиться на Тэгу и расспросить хорошенько тамошних жителей, можно услышать историю про какого-нибудь доисторического ныряльщика, женившегося на русалке. И этот господин со своей хвостатой супругой, естественно, поведет своих устриц войной на Материон.

— Экая чушь, — пробормотал Сарабиан.

— Извините, ваше величество, — развел руками Оскайн. — Мне кажется, что на Тэге тоже есть какой-то плохо скрытый заговор. Он еще только начинается, так что видны кое-какие их промахи. Но, независимо от того, насколько заговорщики опытны, они неплохо разбираются в заговорах в целом. Пока наши друзья не захотят как следует расспросить Колату, нам необходимо собирать информацию из других источников.

— Мы не то чтобы деликатничаем с вашим министром внутренних дел, ваше превосходительство, — пояснил Келтэн. — Мы просто знаем, что может случиться со слишком разговорчивым пленником. Колата нам еще нужен, но только до тех пор, пока он цел. Он, в виде клочков и ошметков по всему замку, принесет мало пользы.

Оскайн содрогнулся.

— Я приму твои слова во внимание, сэр Келтэн. В любом случае, ваше величество, если кто-то из наших эленийских друзей возьмется отправиться на Тэгу, поймать за руку заговорщика и хорошенько расспросить его до того момента, как он скроется, это даст нам немало полезной информации. Как я понимаю, сэр Спархок имеет свое мнение по этому вопросу. Он хочет найти этого заговорщика и скрутить его так, что кровь потечет из его волос.

— У тебя очень живое воображение, Спархок, — отметил Сарабиан. — А что ты думаешь, Элана? Ты сможешь на некоторое время обойтись без своего мужа? Если он с кем-нибудь из своих рыцарей отправится на Тэгу и опустит несчастный остров в воду на несколько часов, только бог знает, какую информацию они там пробулькают.

— Это неплохая идея, Сарабиан. Спархок, почему бы тебе не взять с собой кого-нибудь из своих друзей и не сплавать на Тэгу?

— Я не хочу расставаться с тобой, дорогая, — ответил он, призывая на помощь все свои актерские способности.

— Это очень мило, Спархок, но существуют же и обязанности.

— Ты приказываешь мне ехать, Элана?

— Ты не должен так говорить. В конце концов, это лишь пожелание.

— Как прикажет моя королева, — вздохнул он, приняв самое скорбное выражение лица, на которое только был способен.

ГЛАВА 2

Императрица Гахенас была тэганской дамой средних лет с поджатыми губами и суровым нравом. Она носила простое серое платье, застегнутое под подбородком, и шерстяные перчатки с длинными крагами. Волосы ее были неизменно туго стянуты и забраны в пучок на затылке, что придавало ее глазам вечно удивленное выражение, а ушам — вид топориков. Она пришла к Спархоку, дабы изложить ему информацию об острове Тэга, и пришла не одна. Императрица нигде не появлялась без своих фрейлин, и сейчас они уселись тут же на скамье, напоминая ряд горгулий на воротах замка.

На дворе стоял теплый денек, какие часто бывают ранней осенью, но солнечный свет, пробиваясь через окно кабинета Спархока, потускнел и ослабел, когда туда вошла императрица Гахенас с охранительницами своей чести.

Она потратила целый час, читая Спархоку лекцию о валовом национальном продукте Тэги, и по ее тону можно было заподозрить, что она этой лекцией просто испытывает терпение Спархока. Последний еле справлялся с зевотой. Ему были совершенно безразличны все эти цифры, национальный продукт и заработная плата на острове Тэга. О чем он действительно хотел услышать от лопоухой императрицы — так это о мелких бытовых подробностях жизни на Тэге. Эти сведения он собирался посылать жене в своих письмах — якобы с вышеозначенного острова, где он с друзьями отлавливает шпионов и заговорщиков, затерявшихся среди основного населения.

— Э-э… — прервал он занудный монолог Гахенас. — Все это, конечно, любопытно, ваше величество, но не могли бы мы еще раз обратить внимание на форму правления островом? Это мне особенно интересно.

— Тэга — республика, принц Спархок. Наши правители избираются на свои посты сроком на пять лет. Такое положение сохраняется уже двадцать пять веков.

— Разве ваши должностные лица не избираются пожизненно?

— Конечно нет. Разве кто-нибудь согласился бы исполнять такую работу всю жизнь?

— И никто не рвется к власти?

— Правительство не обладает властью, принц Спархок. Оно существует только для того, чтобы исполнять волю избирателей.

— А почему именно пять лет?

— Потому что никто не хочет отрываться от своих основных занятий на больший срок.

— А что будет, если одного и того же человека изберут два раза подряд?

— Это нарушение закона. Никто не может занимать свой пост более одного срока.

— Давайте предположим, что вдруг появился некий абсолютный гений управления, который получает удовольствие именно от работы в правительстве и великолепно с этой работой справляется. Почему бы его не сохранить на своем месте?

— Пока таких случаев не было.

— Мне кажется, что такая система будет порождать коррупцию. Если человек знает, что через пять лет его все равно вышвырнут с должности, то что мешает ему использовать официальные дела для достижения своих целей — спустя некоторый срок, конечно?

— Это невозможно, принц Спархок. Наши избранные чиновники не имеют внешних интересов. Как только они избираются, все их имущество продается, и полученные деньги отправляются в государственную казну. Если экономика во время его правления процветает, по окончании срока он богатеет. Если же наоборот — он теряет все.

— Это же абсурд! Ни одно правительство не способно обогатить бюджет.

— Наше — способно, — сказала она с гордостью, — и это — реальное обогащение. Налоги фиксированы и не могут быть изменены, и поэтому наши чиновники не могут добиться ложного процветания, просто подняв ставки налогов.

— И почему только кто-то еще хочет работать в таком правительстве?

— Никто не хочет, принц Спархок. Большинство тэганцев прилагают все усилия, чтобы избежать избрания. Общеизвестный факт, что процветание члена правительства зависит от состояния казны. И этот вот факт и заставляет работать, выкладывая все силы, на благо республики. Многие довели себя до смерти, гонясь за этим благом.

— Я думаю, что сбежал бы от такой чести — быть в вашем правительстве.

— Это невозможно, ваше высочество. Как только имя человека попадает в список кандидатур, его помещают под стражу и, если он избран, содержат под стражей весь срок. Республика должна быть уверена, что никто не избежит ответственности перед ней.

— Республика — суровая женщина.

— Так оно и есть, принц Спархок, и только такой она и должна быть.

Хотя спутники и протестовали против задержки, Спархок отложил отъезд еще на пару дней, лихорадочно составляя письма Элане. Этот процесс отнимал немало сил, но был, без сомнения, достаточно интересен. Спархок сплетал сети из лжи, никогда не существовавших событий и неразгаданных тайн. Он настолько погрузился в процесс сочинения истории, что и сам иногда начинал верить в реальность описываемых событий. Он гордился плодом своих дум, с любовью пересматривал те или иные места, поправляя некрасивые на его взгляд фразы и добавляя новые детали. Наконец он достиг черты, отделяющей полезный вымысел от подлинного искусства.

— Уже хорошо, — сказал Вэнион вечером второго дня, перечитывая увесистую пачку писем. Вэнион был облачен в дорожные одежды — простую тунику и массивные пандионские сапоги для езды верхом.

— Тебе это не кажется чересчур занудным?

— В самый раз, чтобы соответствовать его цели.

— По-моему, стоит переработать вот это третье письмо. Оно кажется мне слабоватым.

— Ты переписывал его четыре раза. Оно уже достаточно неплохое.

— Я действительно недоволен им, Вэнион. — Спархок взял из рук друга письмо, вызвавшее его недовольство, и начал перечитывать его, по привычке потянувшись за пером.

Вэнион твердой рукой отобрал письмо.

— Подожди, дай мне поправить последний абзац! — взмолился Спархок.

— Нет.

— Но…

— Нет! — Вэнион положил письмо на место, запечатал в пакет и сунул за пазуху. — Кстати, Оскайн посылает с нами Норкана. Мы отдадим письма ему, и он будет перебрасывать их Элане. Проницательности Норкана хватит, чтобы посылать их с некоторым интервалом, так что подозрений у Эланы не зародится. Корабль уже неделю как готов, и Эмбану не терпится уехать. Мы отплываем завтра с рассветом.

— Я знаю, где я ошибся, — отрешенно сказал Спархок. — Я могу подправить третье письмо не больше, чем за час-два.

— Нет, Спархок. Категорически — нет.

— Ты уверена, что она спит? — прошептал Спархок.

— Конечно, отец, — ответила принцесса Даная.

— Тишайший звук может разбудить ее, ты же знаешь. Она услышит и топот мухи по потолку.

— Не сегодня. Я позаботилась об этом.

— Я надеюсь, ты знаешь, что делаешь, Даная. Она знает каждую крохотную царапинку на этом кольце. Если между этим кольцом и новым будет хоть малейшая разница, она сразу же заметит подмену.

— Ох, пап, не беспокойся. В конце-то концов, я проделывала это и раньше. Гвериг сделал кольца, а я все равно одурачила его. Я ворую эти кольца уже несколько тысячелетий. Поверь мне, мама ничего не заметит.

— Это действительно необходимо?

— Да. Беллиом бесполезен для нас без обоих колец, и тебе оно понадобится почти сразу же, когда мы поднимем его со дна моря.

— Почему?

Она закатила глаза.

— Потому что весь мир сдвинется, когда сдвинется Беллиом. Когда ты нес Беллиом в Земох, мир вокруг трясся, как желе на блюдечке. Нам с моей семьей очень не понравилось, как движется Беллиом. Это раздражает нас.

— А наши враги не найдут нас по этой примете? Она пожала плечами.

— Ты слишком обобщаешь. Всякий бог в этом мире сразу же узнает, когда Беллиом начнет двигаться, и я почти уверена, что кто-нибудь из них пойдет искать его. Мы можем отложить этот разговор на потом?

— Что ты от меня хочешь?

— Посторожи у двери спальни. Я решительно не хочу заниматься воровством на глазах у непрошеных зрителей.

— Ты говоришь в точности как Телэн.

— Естественно. Мы ведь созданы друг для друга. В свое время боги первым делом выдумали воровство.

— Ты шутишь!

— Конечно. Мы с начала времен постоянно что-нибудь друг у друга похищаем. Это своего рода игра. Не думаешь же ты, что мы все время сидим на облаках и наслаждаемся жизнью? Нам надо хоть что-то делать, чтобы убить время. Когда-нибудь ты ощутишь это на себе, отец. Это весьма забавно. — Она огляделась еще раз, пригнулась и подошла к двери спальни. — Присмотри, Спархок. Свистни, если кто-нибудь появится.

На следующее утро они все собрались в гостиной королевских покоев, чтобы получить инструкции от императора Сарабиана и королевы Эланы. Конечно, это была просто формальность. Все уже знали, что они собираются делать, так что собрание в маленькой залитой солнцем комнате превратилось в беседу о делах вообще и просьбах друг к другу быть осторожнее. Расстающиеся надолго люди любят растягивать расставание.

В соседней комнате пела Алиэн, кареглазая девушка из свиты Эланы. Ее голос был чистым и без малейшей тени фальши, и, когда она начала петь, все разговоры прекратились.

— Это похоже на пение ангела, — пробормотал патриарх Эмбан.

— У девушки действительно великолепный голос, — согласился Сарабиан. — Она уже почти повергла в отчаянье всех придворных музыкантов.

— Кажется, она сегодня немного грустна, — заметил Келтэн, и по его щекам скатились две слезы.

Спархок слабо улыбнулся. Келтэн охотился за женщинами с юных лет, и редкая из них могла противостоять его ухаживаниям. Однако в этот раз Келтэн оказался в противоположной роли. Алиэн пела не для себя. Песня кареглазой девушки была наполнена печалью расставания и предназначалась одному конкретному человеку. Этим человеком был Келтэн.

Она пела о разбитых сердцах и других подобных вещах в древней эленийской балладе «Мой красавец синеглазый» . Вскоре Спархок заметил, что на Келтэна также очень тепло смотрит баронесса Мелидира, фрейлина королевы Эланы. Спархок поймал взгляд Мелидиры, и она незаметно подмигнула ему. Спархок еле сдержал смех. Оказывается, не он один знал о тайнах Алиэн.

— Ты ведь будешь мне писать, не правда ли, Спархок? — спросила Элана.

— Конечно буду, — ответил он.

— Я могу поклясться своей честью, что он будет, ваше величество, — уверил ее Вэнион. — Спархок великолепно пишет письма, даже если у него почти нет времени. А он уделяет переписке немало времени и сил.

— Рассказывай мне обо всем, Спархок, — попросила Элана.

— О да, он расскажет, непременно расскажет. Возможно, вы узнаете о Тэге даже больше, чем вам бы хотелось.

— Критик, — пробормотал Спархок.

— Пожалуйста, не слишком увлекайтесь описанием здешней ситуации, ваша милость, — обратился Сарабиан к Эмбану. — Не заставляйте Долманта считать, что Империя рушится у меня на глазах.

— А разве это не так, ваше величество? — ответил Эмбан с некоторой толикой удивления в голосе. — Я думал, что основная цель моего возвращения в Чиреллос — привезти еще рыцарей церкви.

— Может быть, это и так, только не роняйте окончательно моего достоинства в глазах архипрелата.

— Долмант очень мудр, ваше величество, — заверил его Эмбан. — Он понимает язык дипломатии.

— Так уж и понимает? — саркастически поинтересовалась Элана.

— Должен ли я передать привет архипрелату и от вас, ваше величество? — спросил ее Эмбан.

— Конечно. Расскажи ему, что я очень расстроена разлукой с ним — особенно оттого, что не могу за ним присматривать. Ты также можешь напомнить ему, что гласит один малоизвестный эленийский закон: любые соглашения, которые он подпишет с графом Лэндой в мое отсутствие, недействительны без моего утверждения. Передай ему, чтобы он не слишком расслаблялся на тех кусочках королевства, которые он откусит за время моего отсутствия, так как я все равно отберу их обратно, когда вернусь.

— Она всегда такая? — поинтересовался Сарабиан у Спархока.

— О да, все время, ваше величество. Архипрелат обгрызает себе все ногти всякий раз, когда письмо от нее достигает Базилики.

— Это поддерживает его в форме, — усмехнулась Элана и поднялась. — Теперь, друзья, я надеюсь, вы простите моего мужа и меня за прощание наедине. Пошли со мной! — приказала она Спархоку.

— Да, моя королева.

Утренний туман рассеивался, и солнце светило вовсю, когда их корабль отплыл из гавани и взял курс на юго-восток. Корабль должен был обогнуть южную оконечность Миккейского полуострова и затем направиться к острову Тэга. Он был великолепно оснащен, хотя оснастка была и чужой и непривычной. Халэд не особенно одобрил его, особенно слабины в такелаже и наклон мачт.

Было около полудня, когда Вэнион поднялся на палубу поговорить со Спархоком, который, опершись на поручни, смотрел на тающий вдали берег. Оба они были одеты в простые одежды — на палубе корабля можно забыть о формальностях.

— Сефрения ждет всех нас в кают-компании, — сказал магистр другу. — Пришло время одного из удивительных откровений, которые нам полагается любить и одобрять. Почему ты не собрал остальных и не позвал их вниз?

— У тебя странное настроение, — заметил Спархок. — В чем дело?

— Сефрения сегодня особенно стирична, — усмехнулся Вэнион.

— Я этого не заметил.

— Ты же знаешь все приметы, Спархок, — таинственные интонации, малопонятные намеки, мелодраматичные паузы, возвышенный тон.

— Вы пытались бороться с этим?

— Конечно нет, мой друг. У нас у всех есть свои странности, которые иногда досаждают нашим близким. А у Сефрении сегодня просто очередной странный день.

— Я, конечно, не буду передавать ей твои слова. Вэнион ухмыльнулся.

— Она знает, что я об этом думаю. Мы это обсуждали — довольно давно. Иногда она бывает такой, просто чтобы подразнить меня. Иди собери остальных, Спархок. Давай не будем давать ей слишком много времени на совершенствование того, что она нам готовит.

Все собрались в главном салоне под палубами, который служил одновременно столовой и комнатой отдыха. Сефрения еще не появилась, и через несколько мгновений Спархок понял, в чем тут дело. Знакомые звуки доносились из ее каюты.

— Флейта? — воскликнул потрясенный Телэн ломающимся юношеским голосом.

Спархок в очередной раз удивился, как Афраэль ухитряется объяснять, кто она такая. Явление ее в облике принцессы Данаи было бы абсолютно невозможным. Флейта же была чем-то совершенно иным. Его друзья все признали во Флейте Афраэль, и это отметало необходимость каких-либо объяснений. Спархока охватила вдруг странная меланхолия. Он с грустью осознал, что до сих пор не знает, как на самом деле выглядит его дочь. Дорогое лицо, впечатавшееся в память так же, как лицо Эланы, было всего лишь звеном в длинной цепи перевоплощений богини — одним из многих тысяч.

Затем дверь каюты Сефрении открылась, и маленькая стирикская женщина вошла в салон с улыбкой, делающей ее лицо похожим на восходящее солнце. На руках она несла свою маленькую сестру.

Флейта, конечно же, не изменилась — да и не могла измениться. Она выглядела не более чем на шесть лет — примерно того же возраста, что и Даная. Спархок немедленно отбросил мысль о возможном совпадении. Там, где была замешана Афраэль, совпадений быть не могло. На ней была все та же короткая полотняная туника, перехваченная поясом на талии, волосы стягивал тот же сплетенный из травы ремешок, что и при первой их встрече. Ее длинные волосы — и большие глаза — были черны как ночь, маленькие босые ножки все в пятнах травяного сока. К улыбающимся губам она поднесла пастушескую флейту, и ее напев был чисто стирикским — в сложном минорном ключе.

— Какое прелестное дитя, — заметил посол Норкан, — только вот зачем было брать ее в ваше таинственное дело, принц Спархок? Мне кажется, оно может быть опасным.

— Теперь уже нет, ваше превосходительство, — усмехнулся Улаф.

Сефрения невозмутимо опустила Богиню-Дитя на пол каюты, и та начала танцевать под светлую и чистую музыку своей флейты.

Сефрения посмотрела на Эмбана и Норкана.

— Смотри на дитя внимательно, Эмбан, и вы тоже, ваше превосходительство. Это избавит нас от многих часов объяснений и убеждений.

Флейта протанцевала через каюту, маленькие испачканные травой ножки так и мелькали, ее черные волосы развевались, и флейта звучала все радостнее. Тут Спархок увидел, как она сделала первый — и довольно устойчивый — шаг по воздуху. Словно взбираясь по невидимой лестнице, она двигалась вверх в своем танце, вращаясь, изгибаясь и кланяясь, и ее маленькие ножки, подобно крыльям, мелькали в пустоте. Затем музыка и танец оборвались, и она, все так же мило улыбаясь и стоя в воздухе, сделала реверанс.

Глаза Эмбана полезли на лоб, он чуть не свалился со стула. Посол Норкан пытался сохранить светский вид, но это выходило плохо, и руки его тряслись.

Телэн ухмыльнулся и начал аплодировать. Остальные засмеялись и присоединились к нему.

— О, спасибо вам, мои дорогие! — промолвила Флейта, снова присев в реверансе.

— Во имя Бога, Спархок, — выдавил Эмбан, — сними ее оттуда! Она сведет меня с ума!

Флейта засмеялась и довольно бесцеремонно опустилась прямо на колени толстяка-священнослужителя, покрыв поцелуями его побледневшее лицо.

— Обожаю проделывать такое с людьми! — радостно хохоча, объявила она. Эмбан отпрянул. — Ай, да не будь ты глупцом, Эмбан! — фыркнула она. — Я не причиню тебе вреда. На самом деле я тебя очень люблю. — Хитринка промелькнула в ее глазах. — А может быть, согласитесь послужить мне, ваша светлость? Я не настолько напыщена, как ваш эленийский Бог, и нам будет весело.

— Афраэль! — резко сказала Сефрения. — Хватит! Ты же знаешь, что этого делать не должна!

— Я только дразню его, Сефрения. Я не собираюсь красть Эмбана. Он слишком нужен эленийскому Богу.

— Ну как, ваша теология существенно пошатнулась, ваша светлость? — спросил Вэнион у патриарха Укеры. — Эта маленькая девочка на ваших коленях, пытающаяся увести вас по усыпанному цветами пути ереси — Богиня-Дитя Афраэль, одна из тысячи младших богов Стирикума.

— Как мне приветствовать ее? — В голосе Эмбана проскользнули испуганные нотки.

— Нескольких поцелуев будет достаточно, — предложила Флейта.

— Хватит! — снова одернула ее Сефрения.

— А как полагаете вы, ваше превосходительство? — спросила Флейта у Норкана.

— Я в смятении, ваше… хм…

— Всего лишь Афраэль, Норкан, — подсказала она.

— Но это не соответствует этикету, — ответил Норкан. — Я — дипломат, а самый дух дипломатической речи — официальные обращения. Я перестал называть по именам кого-то, кроме коллег, когда мне исполнилось десять лет.

— Ее имя и есть официальное обращение к ней, ваше превосходительство, — мягко сказала Сефрения.

— Совершенно верно, — изрекла Афраэль, слезая с колен Эмбана. — Тиниен и Эмбан отправляются в Чиреллос за рыцарями церкви. Норкан отправляется на остров Тэга помочь Спархоку лгать моей… хм… его жене, вот так. Остальные отправляются снова добывать Беллиом. Спархок, кажется, считает, что Беллиом ему может пригодиться. Я думаю, что он недооценивает свои собственные способности, но я пойду с ним в это приключение — хотя бы просто потому, чтобы уберечь его от нытья и жалоб.

— Мне ее так не хватало! — рассмеялся Келтэн. — И что же ты собираешься делать, Флейта? Седлать стадо китов, чтобы они привезли нас к тому побережью, где мы бросили Беллиом в море?

Ее глаза загорелись.

— Даже и не думай, — твердо сказал ей Спархок.

— Вечно ты все портишь!

— Ты меня разочаровал, Спархок, — объявил Келтэн. — Я никогда раньше не ездил на китах.

— Может, хватит о китах? — не на шутку огрызнулся Спархок.

— Что это ты такой раздражительный, Спархок? Чем тебе не угодили киты?

— Это наше с Афраэлью личное дело, — сухо ответил Спархок. — Я не смогу переспорить ее во многих вопросах, но уж в вопросе о китах я ее точно переспорю!

Стоянка корабля на Тэге была вынужденно короткой. Отлив уже начался, и капитан был всерьез обеспокоен понижением уровня воды в гавани.

Спархок с друзьями наскоро совещались в главном салоне, в то время как Халэд отдавал матросам распоряжения относительно выгрузки лошадей и провианта.

— Эмбан, тебе не кажется, что лучше всего будет дать Сарати понять всю серьезность ситуации? — спросил Вэнион. — Иногда он бывает упрям как осел.

— Я думаю, он будет рад узнать, какого ты о нем мнения, мой дорогой Вэнион, — ухмыльнулся толстый церковник.

— Говорите все что хотите, ваша светлость. Я никогда не вернусь в Чиреллос, так что все это не имеет значения. Обязательно расскажи ему, как всплыло имя Киргона. Возможно, тебе захочется умолчать о том, что связь Киргона с нынешними событиями подтверждается лишь словами Крегера. В конце концов, в причастности к ним Троллей-Богов мы совершенно точно уверены, а новое столкновение с языческими богами может отвлечь внимание Сарати от Рендора.

— Не расскажешь ли еще о чем-нибудь, что я и так знаю?

Вэнион рассмеялся.

— Ладно! Я, похоже, лезу не в свое дело?

— В народе это называется «во все дырки затычка». Я сделаю все что смогу, но ты знаешь Долманта. Он всему дает свои собственные оценки и выносит собственные решения. Он взвесит Дарезию и Рендор и будет решать, которую из этих стран он хочет спасти.

— Расскажи ему, что я здесь, со Спархоком, — посоветовала Флейта. — Он знает, кто я такая.

— Знает?

— Тебе совершенно незачем осторожничать с Долмантом. Он — не фанатик, как Ортзел, и вполне готов признать, что ваша теология не отвечает на все вопросы мироздания. То, что я участвую во всех этих делах, поможет ему прийти к правильному решению. Передай ему, что я его люблю. Иногда он кажется занудным стариком, но я все равно без ума от него.

Глаза Эмбана округлились.

— Нет, когда все это кончится, я уйду в отставку!

— Не глупи, — улыбнулась она. — У тебя поводов уйти в отставку не больше, чем у меня. Ты не сможешь отказаться от такого развлечения. Кроме того, ты нам нужен. — Она повернулась к Тиниену. — Не перетруди свое плечо. Дай ему полностью зажить, прежде чем станешь его разрабатывать.

— Слушаюсь, сударыня, — ответил он, ухмыляясь ее наставительной манере.

— Не смейся надо мной, Тиниен, — пригрозила она. — Если ты будешь позволять себе такое, то однажды утром ты проснешься со ступнями навыворот. А теперь поцелуй меня.

— Хорошо, Афраэль.

Она рассмеялась и залезла к нему на колени, чтобы получить причитающиеся ей поцелуи.

Они сошли на берег и стояли на причале, глядя, как тамульский корабль медленно отплывает из гавани.

— В любом случае, они отплыли в нужное время года, — сказал Улаф. — Для ураганов сейчас еще рано.

— Это обнадеживает, — заметил Келтэн. — Куда теперь, Флейта?

— На противоположном краю острова нас ждет корабль, — ответила она. — Обо всем остальном я расскажу тебе, когда мы выйдем из города.

Вэнион передал Норкану пачку столь трудолюбиво написанных писем Спархока.

— Мы не знаем, когда нам предстоит вернуться, поэтому посылай их с некоторым интервалом.

Норкан кивнул.

— Я могу отправлять их вместе с моими собственными докладами; и, если возникнут осложнения, я всегда могу воспользоваться талантами профессионального фальшивомонетчика, который работает в нашем посольстве. Ему не составит особого труда подделать почерк Спархока после дня-другого практики — настолько, чтобы делать личные приписки к моим докладам.

Спархока эта идея почему-то неприятно поразила.

— Я могу задать вопрос? — обратился Норкан к Флейте.

— Конечно, — ответила она. — Я не обещаю, что отвечу, но ты можешь спрашивать.

— Существуют ли тамульские боги?

— Да.

Норкан вздохнул.

— Этого-то я и боялся. Ведь мой образ жизни весьма далек от образцового.

— Не беспокойся, Норкан. Ваши боги не воспринимают себя всерьез. Большинство из нас считает их легкомысленными. — Она выдержала паузу. — Хотя на вечеринках с ними очень весело. — Флейта вдруг хихикнула. — Они ужасно раздражают эленийского Бога. Он напрочь лишен чувства юмора, а ваши тамульские боги обожают шутки и розыгрыши.

Норкан содрогнулся.

— Хватит. Я не думаю, что мне хочется узнать больше о подобных вещах — Он оглянулся. — Друзья мои, я настоятельно советую вам побыстрее покинуть город. Республиканская форма правления производит огромное количество всяких бумаг. Все эти анкеты, формы, разрешения и лицензии почти по каждому поводу, и каждая — в десяти экземплярах. Никто в правительстве не любит принимать решений, так что документы кочуют от одного чиновника к другому, пока где-нибудь не осядут.

— И кто в итоге принимает решения? — поинтересовался Вэнион.

— Никто, — усмехнулся Норкан. — Тэганцы научились обходиться без правительства. Каждый все равно знает, что от него требуется, так что они изводят всю эту бумагу только для того, чтобы дать работу бюрократам и затем игнорировать их. Я ненавижу все это, но система хорошо налажена. — Он засмеялся. — Был здесь один убийца в прошлом веке. Его, естественно, отдали под суд. И что бы вы думали? Он умер от старости — судьи никак не могли решить, виновен он или нет.

— Сколько ему было лет, когда его схватили? — поинтересовался Телэн.

— Насколько я знаю, около тридцати. Но нам, по-моему, лучше двинуться в путь. У приятеля, который во главе этой верфи, довольно официальная физиономия. Вы устанете ждать, пока он разгребет бумажный завал вокруг себя и найдет для каждого из вас нужный комплект бланков.

Остров Тэга был чистым. Он не был ни особенно декоративным, ни обладающим живописными развалинами, столь привлекательными для романтиков всех времен. Остров не производил никакой экономически значимой продукции, и жалкие клочки земли, поделенные между поселенцами, могли сойти в лучшем случае за огороды. Каменные стены, отмечающие границы полей, были прямыми, как стрела, и одинаковой высоты. Дороги не изгибались и не петляли, и придорожные канавки были всегда одинаковой ширины и глубины. Так как основная промышленность острова — добыча раковин — была сосредоточена под водой, вокруг не было видно ни одной шумной мастерской.

Впечатление от этой опрятности, однако, портил ужасный запах, который, казалось, исходил отовсюду.

— Что это за вонь? — спросил Телэн, пытаясь зажать нос рукавом.

— Тухлые моллюски, — пожал плечами Халэд. — Они, похоже, используют их в качестве удобрений.

— И как они только могут жить в такой вони?

— Вероятно, они уже настолько привыкли, что попросту не замечают ее. Они добывают моллюсков для того, чтобы продавать раковины тамульцам в Материон. Но человек не может питаться одними устрицами да мидиями, посему надо куда-то девать излишки. Кажется, из них получается неплохое удобрение. По крайней мере я не видел капусты крупнее, чем здесь. Телэн с любопытством взглянул на своего брата.

— А жемчуг добывается из устриц или нет?

— Я уже объяснял тебе это.

— А что они будут делать с ним, если вдруг натолкнутся на него?

— Знаешь, Телэн, жемчуг-то не такой уж и дорогой, — объяснила ему Флейта. — В здешних водах есть что-то такое, отчего он чернеет. А кто будет покупать черный жемчуг? — Она оглядела своих спутников. — А теперь, — сказала она им, — нам придется плыть пятнадцать сотен лиг, чтобы достичь того места, где находится Беллиом.

— Так далеко? — удивился Вэнион. — Мы не сможем вернуться в Материон до конца зимы. При скорости тридцать лиг в день мы потратим пятьдесят дней на дорогу туда и пятьдесят — обратно.

— Нет, — не согласилась Афраэль, — на самом деле на дорогу туда у нас уйдет пять дней и на дорогу обратно столько же.

— Это невозможно! — напрямик сказал Улаф. — Ни один корабль не может двигаться с такой скоростью.

— Сколько ты готов поставить на это, сэр Улаф? Он на мгновение задумался.

— Не очень много, — решил он. — Я не стану намекать, что ты жульничаешь, но… — Улаф выразительно развел руками.

— Ты собираешься опять играть со временем, я правильно понял? — спросил у Флейты Спархок. Она покачала головой.

— На это есть свои ограничения, Спархок. Нам нужно нечто более доступное. Корабль, который ожидает нас,несколько необычный. Я не хочу, чтобы кто-нибудь из вас интересовался, из чего он сделан и почему он движется. Вы не сможете общаться с командой, потому что они не говорят на вашем языке. И вообще, они не совсем люди.

— Колдовство? — подозрительно спросил Бевьер.

Она погладила его по щеке.

— Я отвечу на твой вопрос, дорогой Бевьер, как только ты предложишь мне определение колдовства, которое не оскорбит моих чувств.

— И что ты собираешься делать, Афраэль? — с подозрением осведомилась Сефрения. — Не забывай о правилах.

— Другая сторона нарушает правила направо и налево, дорогая сестра, — легкомысленно ответила Афраэль. — Путешествия в прошлое были запрещены почти с самого начала.

— А ты была в будущем? — спросил ее Халэд. — Люди постоянно усовершенствуют корабли. Так ты отправилась в будущее и принесла оттуда еще не изобретенный корабль?

— Хм, интересная идея, Халэд, но я не знаю, куда отправляться. Будущее еще не произошло, так что где — или когда — я могу найти нужный корабль? Я была в другом месте.

— Что ты подразумеваешь под «другим местом»?

— Наш мир — не единственный, Халэд, — загадочно ответила она и скорчила гримаску. — Ты не поверишь, сколько сложных переговоров понадобилось для того, чтобы добыть этот корабль.

ГЛАВА 3

Элана и Сарабиан поднялись на вершину донжона мерцающего замка, якобы для того, чтобы полюбоваться закатом. Хотя замок целиком и полностью находился в руках эленийцев, в нем оставалось достаточно тамульцев, чтобы искать уединения, когда нужно поговорить о вещах, не предназначенных для чужих ушей.

— Все сводится к вопросу о власти, Сарабиан, — задумчиво говорила Элана императору. — Сам факт ее существования есть средоточие всей нашей жизни. Мы можем взять ее в свои руки либо не брать и оставить все как есть, но если бросить власть без присмотра, можешь быть уверен, что ее непременно подберет кто-то другой. — Она говорила негромко, и ее бледное юное лицо было почти мрачным.

— Ты нынче в меланхолическом настроении, Элана, — заметил Сарабиан.

— Я не люблю расставаться со Спархоком. Мы досыта нахлебались разлуки, когда Алдреас отправил его в изгнание. Вот к чему я клоню: тебе придется проявить немалую твердость, дабы дать понять твоему правительству, что все изменилось. То, чем ты намерен заняться, называется захватом власти. Это, знаешь ли, революция, — Элана слабо улыбнулась, — а ты, Сарабиан, чересчур цивилизован, чтобы из тебя получился хороший революционер. Ты уверен, что хочешь свергнуть собственное правительство?

— Боже милостивый, Элана, это же мое правительство, да и власть изначально была моей!

— Но ты не использовал ее. Ты был ленив, потакал своим слабостям, и выпустил власть из рук. Твои министры таскали ее у тебя ломтик за ломтиком, а теперь ты намерен отобрать ее у них силой. Люди расстаются с властью весьма неохотно, так что тебе придется убить кое-кого из своих министров, чтобы доказать остальным серьезность своих намерений.

— Убить?!

— Это высшее выражение власти, Сарабиан, а твое нынешнее положение требует некоторой безжалостности. Тебе придется пролить кровь, чтобы завладеть вниманием своего правительства.

— Не думаю, что у меня достанет на это сил, — обеспокоенно признался Сарабиан. — Да, время от времени я сыплю угрозами, но вряд ли смог бы на самом деле приказать кого-то убить.

— Дело твое, но, если ты не сможешь этого сделать, ты проиграешь, а это значит, что они убьют тебя. — Элана задумалась. — Они, скорее всего, убьют тебя в любом случае, — прибавила она, — но так хотя бы ты умрешь с сознанием того, что умираешь за нечто важное. Если ты будешь знать, что рано или поздно тебя убьют, это поможет тебе принимать некоторые неприятные решения в самом начале. Стоит только устроить парочку убийств, а дальше дело пойдет легче. У меня есть некоторый опыт в подобных делах, потому что почти такая же история приключилась и со мной. Когда я взошла на трон, мое правительство целиком и полностью было в руках первосвященника Энниаса, и мне пришлось, хочешь не хочешь, отбирать у него мою власть.

— Ты так свободно говоришь об убийствах, Элана. Почему ты не убила Энниаса?

Элана засмеялась. Это был ломкий леденящий смешок.

— Не потому, что не хотела этого, уж ты мне поверь, — просто я была чересчур слаба. Энниас весьма тщательно лишил корону всей власти. Конечно, мне помогали лорд Вэнион и его пандионцы, но в распоряжении Энниаса были армия и солдаты церкви. Я убила нескольких его мелких пособников, но добраться до него самого так и не смогла. Он, однако, знал, что я пытаюсь это сделать, а потому отравил меня. Энниас на самом деле был великолепным политиком. Он точно знал, когда настает время убивать.

— Можно подумать, что ты восхищалась им.

— Я ненавидела его, но он и вправду был великолепен.

— Что ж, я пока никого не убил, так что у меня еще есть путь к отступлению.

— Ошибаешься, Сарабиан. Ты уже выхватил кинжал, и тебе волей-неволей придется применить его. Ты подавил мятеж, ты арестовал министра внутренних дел, а это, знаешь ли, все равно что объявить войну.

— Но ведь все это сделала ты, — обвинил он.

— Верно, но я действовала от твоего имени, так что это одно и то же — во всяком случае, в глазах твоих врагов. Сейчас ты в огромной опасности, Сарабиан. Ты дал понять своему правительству, что намерен отнять у него власть, которую так неосмотрительно упустил. Если ты не начнешь убивать — причем очень и очень скоро, — ты, скорее всего, не доживешь и до конца месяца. Ты уже был бы мертв, если бы не укрылся в этом замке.

— Элана, ты меня пугаешь.

— Господь свидетель, именно этого я и добивалась. Нравится это тебе или нет, Сарабиан, а ты теперь приговорен. — Она огляделась. Солнце опускалось в завесу туч, громоздившихся над западными горами, и его густой багрянец играл на перламутровых куполах Материона. — Посмотри на свой город, Сарабиан, — и поразмысли о том, что такое политика. Прежде чем с тобой будет покончено, этот багрянец, разлитый по куполам, станет не только отсветом заката.

— Довольно прямолинейно, — пробормотал он, с непривычной жесткостью сжимая челюсти. — Ну хорошо, и сколько же человек я должен убить, чтобы обеспечить себе безопасность?

— У тебя не хватит для этого ножей, друг мой. Даже если ты перережешь весь Материон, ты все равно не будешь в безопасности. Тебе придется смириться с тем, что опасность будет твоим постоянным спутником до конца дней. — Элана улыбнулась своему собеседнику. — На самом деле это даже возбуждает — когда привыкнешь, конечно.

— Стал-быть, так, ваш-ш-величество, — протянул Кааладор, — оно выходит, што ентот Крегер гуторил Спархоку нашему истинную голенькую правду. Мы тут со Стрейдженом припекли маненько тех сукиных сынов, што в заварушке сцапали… — Он сделал паузу. — Ваше величество не будет разочаровано, если я немного поговорю как нормальный человек? От этого говора можно челюсть вывихнуть.

— Не говоря уже о насилии над родным языком, — пробормотал Стрейджен.

Все трое собрались в небольшой, отделанной синим комнате, примыкавшей к королевским покоям. Дело было позже, тем же вечером. Элана и Стрейджен были еще одеты к ужину, она — в алом бархате, он — в белом атласе. Кааладор обрядился в неяркие коричневые тона, как полагалось торговцу. Комнату тщательно проверили несколько раз, дабы избавиться от чужих ушей, и за дверью мрачно несла стражу Миртаи.

— За исключением министра внутренних дел Колаты, нам не удалось поймать ни одного значительного заговорщика, — продолжал Кааладор, — а мелкой сошке толком ничего не известно. Боюсь, ваше величество, что выбора у нас нет. Если мы хотим чего-то добиться, нам придется всерьез заняться Колатой.

Элана покачала головой.

— Ты и от него ничего не добьешься, Кааладор. Его прикончат, как только он раскроет рот.

— Мы не знаем этого наверняка, моя королева, — возразил Стрейджен. — Вполне вероятно, что наша маскировка сработала. Не уверен, что другой стороне известно, что Колата — наш пленник. Полицейские все еще получают от него приказы.

— Он слишком ценная добыча, чтобы им рисковать, — сказала она. — Если его разорвут в клочья, собрать его будет трудновато.

— Как пожелаете, ваше величество, — пожал плечами Кааладор. — Как бы то ни было, становится все очевиднее, что весь этот мятеж был чистой воды трюком. Единственной его целью было вынудить нас раскрыть свои возможности. Больше всего меня тревожит то, что Крегер и его дружки явно знали о том, что мы используем преступников Материона в качестве соглядатаев. Мне очень жаль, Стрейджен, но это чистая правда.

— А ведь такая хорошая была идея, — вздохнул Стрейджен.

— Вначале — несомненно, но беда в том, что Крегер сталкивался с этим и раньше. Телэн рассказывал мне, что твой друг Платим гонял по следу Крегера целые толпы нищих, шлюх и карманников. Даже лучшая в мире идея износится до дыр, если использовать ее слишком часто.

Стрейджен поднялся, бормоча ругательства, и принялся расхаживать по маленькой комнатке, поблескивая в свете свечей белизной атласного камзола.

— Я подвел вас, моя королева, — признал он. — Я позволил себе увлечься чересчур блестящей идеей. После такого вопиющего промаха вы вряд ли сможете по-прежнему доверять моим суждениям, так что мне остается только готовиться к возвращению в Эмсат.

— Да не будь ты таким ослом, Стрейджен, — сказала она. — И пожалуйста, сядь. У меня мысли разбегаются, когда ты вот так мечешься по комнате.

— А она кумекает насчет поставить мужика на место, а, Стрейджен? — рассмеялся Кааладор.

Элана задумчиво постукивала себя пальцем по подбородку.

— Прежде всего, сохраним эту мелочь в тайне. У Сарабиана и так уже глаза лезут на лоб. В политике он еще сущий младенец. Я стараюсь побыстрее привести его во взрослое состояние, но мои возможности не безграничны. — Она скорчила кислую гримасу. — Мне слишком часто приходится делать перерыв, чтобы он срыгнул.

— Воображаю эту картинку, — ухмыльнулся Кааладор. — И чем же он так давится, ваше величество?

— Главным образом убийствами, — пожала она плечами. — У него слишком слабый желудок, чтобы их переварить.

Кааладор моргнул.

— Ну, не он один такой.

— Политики не могут позволить себе такого рода тонкости. Ну ладно, если Крегер и его дружки знают о нашей шпионской сети, очень скоро они попытаются в нее проникнуть, верно?

— Ты быстро соображаешь, — одобрил Кааладор.

— Сообразительные дольше живут. Начинайте думать, господа. Сейчас у нас удобное положение, но долго это не продлится. Как мы можем использовать его к вящей своей выгоде?

— Мы могли бы нащупать настоящих заговорщиков вместо мелкой сошки, ваше величество, — задумчиво проговорил Стрейджен. — Если они и впрямь попытаются проникнуть в нашу сеть, им придется завербовать кое-кого из наших людей. Скажем так — начнем распространять заведомые небылицы, одну расскажем какому-нибудь карманнику, другую шлюхе, третью нищему. А потом нам останется только сидеть и ждать, какому из этих придуманных ходов попытается противодействовать наш противник. Это укажет на предателей в наших рядах, а из них мы сможем выжать нужные имена.

— Неужели мы не сможем придумать ничего получше? — страдальчески поморщилась она.

— Мы поработаем над этим, ваше величество, — пообещал Кааладор. — С вашего разрешения, я бы занялся и кое-чем еще. Мы знаем, что Крегер действовал здесь, в Материоне, но нам неизвестно, что именно о наших методах он сообщил в провинции. Нам нужно выжать побольше из нашей шпионской сети, прежде чем она станет совершенно бесполезной. Я свяжусь с ворами Арджуны. Мне очень хочется любым способом выведать, не наткнулся ли этот чокнутый ученый из университета случаем на чистую правду или же он взял всю свою теорию с потолка. Думаю, что полное жизнеописание некоего Скарпы всем нам покажется увлекательным чтением. В любом случае успех либо провал наших шпионов в Арджуне скажет нам, сколько Крегер на самом деле знает о размахе нашей деятельности. Если он считает, что мы ограничились Материоном, у нашей сети есть еще недурной шанс поработать.

— Займитесь и остальными, — сказала Элана. — Узнайте все что возможно о бароне Пароке, Ребале и Сабре. Постарайтесь по меньшей мере выяснить, кто такие на самом деле Ребал и Сабр.

— Провернем в лучшем виде, как желают ваш-ш-величество.

— Я обалдею от счастья, как хрюшка в навозе, Кааладор, — отозвалась она.

Кааладор согнулся в приступе неудержимого смеха.

— Наверное, все дело в перемене погоды, ваше величество, — говорила Алиэн. — Ночи определенно становятся холоднее, а днем уже не так тепло, как было пару недель назад.

— Она выросла в Симмуре, Алиэн, — возразила Элана, — а там погода меняется куда резче, чем здесь, в Материоне.

— Но ведь мы в другой части мира, моя королева, — заметила баронесса Мелидира, — а кроме того, на морском побережье. Возможно, причина именно в этом. Дети порой куда восприимчивее к таким вещам, чем взрослые.

— Вы обе придаете этому слишком много значения, — сказала им Миртаи. — Ей нужно что-нибудь укрепляющее, вот и все. Она вовсе не больна, просто хандрит.

— Но она же все время спит, Миртаи, — страдальчески проговорила Элана. — Она засыпает, даже когда играет.

— Наверное, она растет, — пожала плечами великанша. — Со мной было то же самое, когда я была маленькой девочкой. Расти — это, я думаю, очень трудная работа.

Предмет их споров дремал на диванчике у окна, небрежно обхватив руками Ролло. Ролло пережил два поколения неумеренного обожания. Его волочили за заднюю лапу, бросали где попало, засовывали в какую-нибудь щель и забывали порой недели на три. От постоянных тычков мордашка Ролло приобрела слегка озабоченное выражение. Ролло никогда не казался озабоченным, когда он был ее игрушкой. Мурр, с другой стороны, выглядела довольной. Хозяйка, которая не двигается с места, ее, Мурр, устраивала как нельзя больше. Когда принцесса Даная спала, она не придумывала, какие бы еще глупости сотворить со своей кошкой. Мурр втайне полагала, что всякий день, когда ее не обряжают в кукольные одежды, — самый что ни на есть удачный. Она лежала на бедре своей маленькой хозяйки, уютно подобрав лапки под грудь и прижмурив глаза, и из ее горла исходило негромкое довольное мурлыканье. Когда Мурр не мешали дремать, она была вполне довольна окружающим миром.

Принцесса Даная дремала, и ее мысли куда больше были заняты разговором, который вела Флейта на острове Тэга со Спархоком и его друзьями, чем беспокойством своей матери по поводу ее здоровья здесь, в Материоне. Даная зевнула и, устроившись поудобнее с набивным медвежонком и живой кошкой, крепко заснула.

«Дражайшая! — начиналось письмо. — Мы добрались до Тэги и намерены порыскать по окрестностям, чтобы разузнать, что здесь творится. Какое-то время мы будем далеко от столицы, поэтому я решил, что разумно будет сообщить тебе о нашем благополучном прибытии. Не тревожься, если от меня долго не будет известий. Я не знаю, сколько времени займет у нас общение с местным населением.

Прочие с нетерпением ждут, когда же можно будет приняться за дело. У меня нет пока важной причины писать это письмо — разве что сказать тебе еще раз, что я тебя люблю, но ведь это же и есть самое важное, верно? Поцелуй от меня Данаю.

С любовью Спархок».

— О как мило, — пробормотала Элана, опуская письмо. Они собрались в задрапированной синим гостиной королевских покоев, и появление Кааладора с письмом Спархока прервало серьезный разговор о том, что им делать с министерством внутренних дел.

Кааладор, вновь одетый в неброские коричневые тона, принес с собой еще и причудливую фарфоровую статуэтку арджунской работы двенадцатого столетия.

— Ваше величество, — сказал он хмурясь, — вы бы напомнили стражникам у ворот, что они обязаны впускать меня в резиденцию. Мне опять пришлось с ними пререкаться.

— Что такое? — спросил император Сарабиан.

— Мастер Кааладор служит мне «поставщиком древностей», — пояснила Элана. — Это дает ему возможность беспрепятственно приходить и уходить отсюда. С тех пор как мы прибыли сюда, я уже целую комнату набила разнообразным древним хламом.

— Это возвращает нас к теме, которую мы обсуждали до твоего прихода, Кааладор, — сказал Стрейджен. Он сегодня был одет в черное, и, по мнению Эланы, этот цвет совершенно ему не шел. Он поднялся и принялся расхаживать по комнате — привычка, раздражавшая королеву Элении. — Министерство внутренних дел отчего-то начинает поигрывать мускулами. Сам министр в наших руках, так что этот всплеск неучтивости исходит, вероятно, от кого-то из его подчиненных.

— Министерство внутренних дел всегда держалось заносчиво, — заметил Оскайн. Министр иностранных дел был снова одет на западный манер и в этом наряде явно чувствовал себя неловко.

— Думаю, что это говорит в пользу мнения, которое я уже высказал, — вставил Сарабиан. — Элана, ты уверена, что нам не следовало бы именно сейчас распустить министерство внутренних дел?

— Ни в коем случае, — ответила Элана. — Мы надежно заперли Колату в замке и нашли в высшей степени законный повод для его пребывания здесь. Он продолжает исполнять свои обязанности — под нашим строгим присмотром, — а это весьма ценно для нас. Мы стараемся выиграть время, Сарабиан. Мы остаемся в высшей степени уязвимы, покуда Тиниен и Эмбан не вернутся из Чиреллоса с рыцарями церкви — или, на худой конец, пока все командиры атанов не будут извещены, что им не следует больше подчиняться приказаниям министерства внутренних дел. Нам определенно ни к чему, чтобы в случае беспорядков атаны сражались за обе стороны.

— Кажется, об этом я не подумал, — сознался он.

— И не только в этом дело, ваше величество, — мягко заметил Оскайн. — Вполне вероятно, что министерство внутренних дел попросту не подчинится приказу о его роспуске. Оно ведь, знаете ли, обладает почти абсолютной властью. Королева Элана права. Мы не можем открыто выступить против министерства, пока не будем уверены в атанах.

Стрейджен все расхаживал по комнате.

— Превратить в предателей все министерство до последнего сотрудника невозможно! — объявил он. — Тогда в дело оказывается замешанным чересчур много народу, и довольно одного честного полицейского, чтобы весь заговор вышел наружу.

— Стрейджен, честных полицейских не существует, — цинично хохотнул Кааладор. — Это противоречит самой природе полиции.

— Ты отлично знаешь, что я имею в виду, — отмахнулся Стрейджен. — Мы знаем, что Колата замешан в заговоре по самую макушку, но не можем сказать уверенно, как далеко распространяется сам заговор. Возможно, в него втянуты почти все, а возможно — лишь несколько высших чиновников министерства.

Кааладор покачал головой.

— Ни в жисть этакому не бывать, Стрейджен, — возразил он. — Коль уж супротив властей попер, шагу не ступишь без рабочей полицейской скотинки — кто ж приказы-то предательские исполнять будет? Не-ет, штоб мне лопнуть, а в округе много кто знает, чего почем.

Стрейджен скорчил гримасу.

— Я бы предпочел обойтись без твоих словесных изысков, — проворчал он. — И ради Бога, не пользуйся ты этим гнусным говором, когда оказываешься прав, а то я чувствую себя уж вовсе неполноценным. Ну хорошо, мы можем быть уверены, что в заговор замешано большинство высших чиновников министерства, но не можем даже гадать, насколько широко распространилась эта зараза. Я считаю, что именно это мы первым делом и должны выяснить.

— Дак ведь добрых годков двадцать на энто дельце угрохаем, Стрейджен, — заметил Кааладор.

— Не обязательно, — возразила баронесса Мелидира и взглянула на Оскайна. — Вы как-то говорили, ваше превосходительство, что министерство внутренних дел просто обожает бумаги.

— Разумеется, баронесса. Все правительственные учреждения обожают бумаги. Бумажная работа обеспечивает пропитание ордам наших родственников. Министерство внутренних дел, впрочем, зашло еще дальше. Полицейские просто не могут работать без документов и досье. Они записывают буквально все.

— Почему-то я так и думала. Все сотрудники министерства — полицейские, не так ли? Оскайн кивнул.

— Стало быть, они обязаны составлять, собирать и хранить документы?

— Полагаю, что так, — сказал он. — Однако, баронесса, я пока не понимаю, к чему вы клоните.

— Очнись, Оскайн! — возбужденно вмешался Сарабиан. — По-моему, эта чудесная девушка только что решила нашу проблему. Где-то в этой кроличьей норе, которая именуется министерством внутренних дел, хранятся бумаги, в которых записаны имена изменников-полицейских и тайных агентов по всей Империи. Все, что нам нужно, — добыть эти документы, и тогда мы точно будем знать, кого в надлежащий срок нам нужно будет прижать к ногтю.

— Если не упоминать о том, что за эти документы в министерстве будут биться насмерть, — заметила Элана. — А стало быть, посягательство на документы министерства будет расценено так же, как прямая атака на само министерство.

— Умеешь же ты расправляться с мыльными пузырями, Элана, — вздохнул император.

— Возможно, нам удастся обойти это препятствие, ваше величество, — слегка нахмурясь, проговорила Мелидира. — Министр Оскайн, существует ли в Материоне единая система классификации и хранения документов?

— Хвала богам, баронесса, нет! — воскликнул он. — Если бы мы все пользовались одной и той же системой, всякий мог бы забрести в наши кабинеты и отыскать все, что ему вздумается. Нам бы ни за что не удалось хранить секреты друг от друга.

— Так я и думала. Теперь представьте себе, что королева Элана так, мельком, заметила императору, что у ее правительства имеется единая система и все документы собираются и хранятся единообразно. Предположим, что императору чрезвычайно понравилась эта идея — экономия государственных средств и все такое прочее. Предположим также, что он назначил имперскую комиссию с чрезвычайными полномочиями, дабы изучить документацию всех министерств на предмет введения единой системы. Разве это не оправдало бы наши поиски в министерстве внутренних дел?

— Это может получиться, моя королева, — признал Стрейджен. — Подобная уловка неплохо скроет наши истинные цели — особенно если мы направим проверяющих одновременно во все министерства.

Оскайн побелел как мел.

— Штоб мне треснуть пополам, ежели я хочу обидеть этакую славную девчушку, — промурлыкал Кааладор, обращаясь к баронессе, — только ведь и с энтим дельцем нам за два десятка лет не сладить. Эвон, цельный дворец придется перелопатить, ежели наш иностранный министр правду толкует, что бумаженций там цельные горы.

— Мы могли бы сберечь время, мастер Кааладор, — ответила Мелидира. — Все что нам нужно — это расспросить министра Колату.

— Исключено! — отрезала Элана. — Я не хочу, чтобы его разорвали на мелкие кусочки — по крайней мере до тех пор, пока он мне нужен.

— Мы ведь не будем спрашивать его ни о чем важном, ваше величество, — терпеливо пояснила Мелидира. — Все, что нам нужно узнать — какова их система сбора и хранения документов. Это ведь никак не затрагивает заговор, в котором он замешан?

— Думается мне, она права, Элана, — поддержала ее Миртаи. — Есть, наверное, что-то вроде спусковых крючков — определенные вопросы, из-за которых наши враги захотят прикончить Колату. Но если мы будем расспрашивать его о таком обыкновенном деле, как система хранения, они ведь вряд ли убьют его, верно?

— Пожалуй, — согласилась королева, — вряд ли. — Однако в ее голосе все еще звучало сомнение.

— Все это очень умно, баронесса, — сказал Стрейджен, — но нам ведь придется посылать на изучение документов тамульских чиновников. Почем нам знать, вдруг кто-нибудь из них окажется заговорщиком?

— Верно, милорд Стрейджен, этого нам никак не узнать. Именно поэтому нам придется отправить на поиски рыцарей церкви.

— Как же мы это объясним.

— Новая система будет эленийским изобретением, милорд. Само собой разумеется, что нам придется отправить эленийцев в министерства, дабы изучить нынешние методы классификации документов и помочь чиновникам перейти на новую систему.

— Вот я вас и поймал, баронесса! — с торжеством объявил Стрейджен. — Это же чистой воды выдумка. Новой системы не существует!

— Ну так придумайте ее, милорд Стрейджен, — сладким голосом предложила она.

Первый министр Субат был глубоко обеспокоен предположением, которое только что высказал ему министр финансов. Они были одни в роскошно обставленном кабинете первого министра, лишь немногим уступавшем по пышности и величественности одному из императорских аудиенц-залов.

— Ты сошел с ума, Гашон! — напрямик объявил он.

Министр финансов Гашон смахивал внешне на обескровленный труп. Сходство усиливали впалые щеки и лысый бугорчатый череп, на котором росли лишь редкие пучки волос.

— Подумай, Пондия Субат, — предложил он своим глухим скрипучим голосом. — Это всего лишь теория, но заметь, как она объясняет многое, казавшееся прежде непостижимым.

— Они не посмели бы! — глумливо заявил Субат.

— Извлеки свои мысли из четырнадцатого века, Субат! — отрезал Гашон. — Ты первый министр, а не хранитель музея. Мир вокруг тебя изменяется, и ты не можешь сидеть на одном месте с зажмуренными глазами и надеяться, что уцелеешь.

— Ты мне не нравишься, Гашон.

— Я тоже не в восторге от тебя, Субат. Позволь мне повторить все с самого начала. И на сей раз постарайся не спать, а слушать.

— Как ты смеешь?!

— Смею, Субат, потому что предпочитаю видеть свою голову на плечах, а не на плахе. Первое: эозийские эленийцы — абсолютные варвары. Хоть в этом мы можем прийти к согласию?

— Пожалуй.

— В прошлом они не причиняли нам слишком много беспокойства, потому что дрались между собой из-за религии и потому что им самим причинял немало беспокойства Отт Земохский. Сильно ли тебя удивит сообщение, что Отт мертв и Рендорский мятеж полностью подавлен?

— У меня есть свои источники информации, Гашон.

— А ты когда-нибудь прислушивался к тому, что они тебе сообщают? Итак, перед вступлением архипрелата Долманта на должность в Чиреллосе велись открытые уличные бои. Я бы счел это очевидным знаком того, что он не пользуется всеобщей любовью. Насколько мне известно, лучший способ для любого правителя укрепить шаткий трон — это заграничный поход, а для эленийцев Эозии единственная заграница — это Дарезия, то есть Тамульская империя. Это мы, Пондия Субат, если ты этого еще не понял.

— Я знаю это, Гашон.

— Я просто хотел удостовериться, вот и все. Тебе покуда ясен ход моей мысли?

— Переходи к делу, Гашон. Я не могу сидеть здесь весь день.

— А что, у тебя назначено свидание с гробовщиком? Ну да ладно. Эленийцы — религиозные фанатики, которые полагают, что их Господь поручил им обратить весь мир в их нелепую веру. Насколько мне известно, они мечтают и о том, чтобы обратить в свою веру змей, пауков и рыб. Долмант — религиозный вождь эленийцев, и, если б он приказал, они бы двинулись усмирять ледники и приливы. Итак, мы имеем религиозного вождя, который не уверен в своей полной власти над собственной церковью, однако в его распоряжении орды фанатических последователей. Он может либо использовать этих фанатиков для подавления внутреннего сопротивления у себя дома, либо бросить их против иностранного государства под каким-нибудь надуманным предлогом, который воспламенит чернь и заглушит доводы его противников. И неужели только совпадением можно объяснить то, что именно в это время нам наносит «официальный визит» эта глупая бабенка — бабенка, которая, как уверяет нас министр иностранных дел Оскайн, является королевой Элении. Надеюсь, от тебя не ускользнул тот факт, что единственное тому подтверждение исходит от самого Оскайна? Эта так называемая королева явно привыкла вершить дела не столько на троне, сколько в постели. Она явно подчинила себе не только безмозглого осла Алберена Астелийского, но и, видимо, Андрола Атанского. О ее приключениях среди пелоев и стириков Сарсоса мы можем только догадываться. Затем, едва добравшись до Материона, она в первый же день залучила в свою спальню императора Сарабиана — тебе ведь известно, не так ли, что в вечер прибытия гостей Сарабиан и Оскайн тайком пробрались в этот псевдоэленийский замок?

Субат начал было возражать.

— Знаю, — оборвал его Гашон, — это приводит нас прямиком к Оскайну. Я бы сказал, что факты неопровержимо свидетельствуют: Оскайн переметнулся к эленийцам либо ради личной выгоды, либо оттого, что и он подпал под чары этой белокурой эленийской шлюхи. У нее, знаешь ли, было достаточно времени, чтобы обработать его еще в Чиреллосе.

— Это все предположения, Гашон, — возразил Субат без особого убеждения.

— Разумеется, Субат, — с нескрываемым сарказмом согласился Гашон. — Как быстрее всего добраться из Чиреллоса в Материон?

— Морем, конечно.

— Тогда почему же симмурская шлюха предпочла путешествие по суше? Чтобы полюбоваться пейзажами или чтобы проложить себе дорогу в постели провинциальных правителей? Надо отдать ей должное, эта девка на редкость вынослива.

— А как же недавний мятеж, Гашон? Правительство пало бы, если б здесь не было эленийцев.

— Ах да, знаменитый мятеж! Не удивительно ли, что горстка эленийцев, которые по приезде не знали еще ни слова по-тамульски, сумела за шесть недель раскрыть этот ужасный заговор — в то время как агенты министерства внутренних дел, которые всю жизнь прожили в Материоне, и слыхом о нем не слыхивали? Эленийцы подавили воображаемый бунт, Субат, а потом использовали его как предлог, чтобы заточить в своей треклятой крепости императора — и не только императора, но и министра внутренних дел Колату, а ведь это единственный человек в правительстве, который располагает силами, способными освободить нашего монарха. Я говорил с Теовином, главой тайной полиции, и он заверил меня, что с тех пор никому из министерства не дали возможности говорить с Колатой наедине. Наш коллега вне всяких сомнений узник, и приказы, которые он отдает своему министерству, явно исходят от эленийцев. В довершение худшего, они послали так называемого церковника Эмбана в Чиреллос, за рыцарями церкви, дабы они «помогли справиться с кризисом». Субат, в нашем распоряжении все ресурсы министерства внутренних дел и целые армии атанов. С какой стати приводить сюда самых безжалостных вояк во всем мире? Застанет ли тебя врасплох слово «вторжение»? Вот для чего, пойми, затевался весь этот вымышленный заговор — дать Эленийской церкви повод для вторжения в Дарезию, и произошло это явно при полном содействии императора.

— С чего бы это императору сговариваться с эленийцами против собственного правительства?

— Я бы мог назвать тебе сразу несколько причин. Может быть, эта так называемая королева пригрозила лишить его своей благосклонности. Однако более вероятно, что она наговорила ему сладких сказочек о радостях неограниченной власти. В Эозии эти сказки весьма распространены. Эленийские монархи притворяются, будто это они, а не их правительства принимают все решения. Мы-то с тобой хорошо знаем, насколько нелепа эта идея. Король — а в нашем случае император — имеет лишь одно предназначение. Он — символ правительства, и не более того. Он является средоточием любви и преданности народа. За минувшее тысячелетие имперское правительство весьма тщательно занималось отбором наследников трона. Тамульская супруга императора — сын которой наследует трон — неизменно избирается за глупость. Нам не нужны умные императоры — только послушные. Сарабиан каким-то образом ускользнул от нашего внимания. Если бы ты когда-нибудь всерьез пригляделся к нему, ты обнаружил бы, что он пугающе умен. Колата совершил промашку — Сарабиана следовало прикончить еще до того, как он унаследовал трон. Боюсь, что наш почитаемый император ныне жаждет настоящей власти. В обычных условиях мы могли бы справиться с этой проблемой, но мы не сможем убить его, покуда он находится в этой проклятой крепости.

— Твой рассказ звучит весьма убедительно, Гашон, — признал первый министр, озабоченно хмурясь. — Я знал, что ошибкой было приглашать в Материон этого дикаря Спархока.

— Мы все знали это, Субат, и вспомни, кто отмел все наши возражения.

— Оскайн, — Субат выговорил это имя, точно сплюнул.

— Совершенно верно. Ну как, теперь все сходится?

— Ты придумал все это сам, Гашон? Твои рассуждения чересчур тонки для человека, который всю жизнь пересчитывает мелкие монеты.

— По правде говоря, мне рассказал все это Теовин, глава тайной полиции. Он привел мне множество конкретных фактов, а я сейчас только свел их для тебя воедино. Ты же знаешь, у министерства внутренних дел повсюду свои люди. Ничто происходящее в Империи не будет пропущено в докладах, которые идут в их знаменитый архив. Итак, Пондия Субат, что предложит сделать наш уважаемый первый министр с тем, что наш император — по доброй воле или по принуждению — находится в заточении в ста шагах отсюда? Ты глава правительства, Субат, и именно ты должен принимать решения. И кстати, пока будешь размышлять об этом, подумай и над тем, как нам помешать рыцарям церкви пройти по всему континенту, ворваться в Материон и вынудить всех поклоняться их нелепому Богу — попутно изрубив на куски все правительство.

— Они тянут время, ваши величества, — говорил Стрейджен. — Когда наступает время ужина, они провожают нас до дверей, выставляют наружу и запирают за нами дверь. Всю ночь здание стоит запертым — хотя внутри мелькает множество огней. Когда наутро мы возвращаемся, оказывается, что все уже переставлено. Бумаги путешествуют из комнаты в комнату, точно утки осенью. Я не мог бы поклясться в этом, но, по-моему, они переставляют и стены. Только сегодня утром мы обнаружили комнату, которой, сдается мне, вчера не было.

— Я пошлю туда атанов Энгессы, — мрачно сказал Сарабиан. — Они выставят всех из здания и разберут его по кирпичику.

— Нет, — покачала головой Элана. — Если мы открыто выступим против министерства внутренних дел, все полицейские в Империи забьются в кроличьи норы. — Она поджала губы. — Начнем причинять неудобства и другим министерствам. Не будем слишком очевидно подчеркивать, что все наше внимание уделяется только министерству внутренних дел.

— Полагаете, ваше величество, что до сих пор другим министерствам не причинялось неудобств? — страдающе осведомился Оскайн. — Вы уже ухитрились разрушить то, что создавалось тысячелетним трудом.

— Кто может что-нибудь придумать? — осведомился Сарабиан озираясь.

— Можно мне сказать, ваше величество? — робко спросила Алиэн.

— Конечно, дорогая моя, — улыбнулась Элана.

— Я надеюсь, что вы простите мне мою самонадеянность, — виновато проговорила Алиэн. — Я даже не умею читать, а потому плохо представляю себе, что такое документы и архивы, но, насколько я понимаю, мы делаем вид, что хотим устроить в них перестановку?

— Именно это мы всем и говорим, — подтвердила Миртаи.

— Как я уже говорила, я не умею читать, но я разбираюсь в том, как переставлять заново посуду и тому подобные вещи. Это ведь что-то похожее, правда?

— Более или менее, — согласился Стрейджен.

— Так вот, когда нужно переставить посуду в буфете, начинаешь с того, что вынимаешь все и расставляешь на полу. Потом ставишь посуду так, как тебе нужно — на верхнюю полку, на вторую сверху и так далее. Не могли бы мы проделать то же самое со всеми этими документами?

— Славная идейка, дорогуша, — промурлыкал Кааладор, — только ведь никаких полов не напасешься — разложить все ихние бумаженции.

— Но ведь вокруг здания множество лужаек, — возразила Алиэн, не поднимая глаз. — Мы могли бы вынести все эти бумаги из здания и разложить на лужайкам. Мы сказали бы людям, которые там работают, что хотим разобрать бумаги и привести их в порядок. Возразить им будет нечего, а лужайки нельзя запереть на ночь, и переносить там что-то с места на место на глазах у семифутовых атанов тоже будет затруднительно. Я знаю, что я всего лишь глупенькая служанка, но я поступила бы именно так.

Оскайн воззрился на нее с неподдельным ужасом.

ГЛАВА 4

Почва на западном побережье острова Тэга была тощей и каменистой, и поскольку в глубине острова было в достатке более плодородных земель, граждане республики не стали удобрять эти места. Жесткий низкий кустарник шелестел на ветру, дувшем с моря, когда Спархок и его друзья ехали по каменистой тропинке, спускавшейся к самому берегу.

— Хорошо хоть ветер поднялся, — с благодарностью заметил Телэн. — Он относит вонь.

— Ты слишком много жалуешься, — сказала ему Флейта. Девочка ехала с Сефренией. Так было всегда с тех пор, как они впервые повстречались с ней. Она уютно устроилась на руках у старшей сестры, и в ее темных глазах была задумчивость. Когда до них долетел шум прибоя, бьющегося о тэганский берег, она вдруг резко выпрямилась.

— Пока достаточно, господа, — объявила она. — Давайте поужинаем и дождемся темноты.

— А это разумно? — спросил Бевьер. — Чем дальше мы едем на запад, тем хуже становится дорога, и, судя по шуму прибоя, на берегу полно камней. Вряд ли там удобно будет бродить в темноте.

— Я благополучно проведу вас к морю, Бевьер, — ответила Флейта. — Я просто не хочу, господа, чтобы вы чересчур пристально присматривались к нашему кораблю. В его конструкции воплощены кое-какие идеи, которые вам совершенно незачем знать. Это одно из обещаний, которые я дала во время переговоров — о них я уже упоминала. — Она указала на подветренную сторону каменистого холма. — Укроемся там от ветра и разведем огонь. Мне нужно дать вам кое-какие наставления.

Они съехали с едва различимой тропы и спешились под прикрытием холма.

— Чья очередь готовить? — спросил Берит у сэра Улафа.

— Твоя, — ответил Улаф без тени усмешки.

— Ты же знал, Берит, что он тебе ответит, — заметил Телэн. — Выходит, что ты вроде как добровольно вызвался стряпать.

Берит пожал плечами.

— Рано или поздно моя очередь все равно настала бы, — сказал он. — Я решил разделаться с этим пораньше.

— Ладно, господа, — подал голос Вэнион, — разойдемся и поищем, что в этих местах может сгодиться на топливо.

Спархок спрятал усмешку. Вэнион мог сколько угодно твердить, что он больше не магистр, но привычка отдавать приказы въелась в него намертво.

Они развели костер, и Берит состряпал вполне съедобную похлебку. После ужина они уселись у огня, наблюдая за тем, как на побережье постепенно опускается вечер.

— Сейчас мы поедем к бухте, — сказала Флейта. — Я хочу, чтобы все вы не отставали от меня, потому что туман будет очень густой.

— Но ведь вечер совершенно ясный, Флейта, — возразил Келтэн.

— Он не будет ясным, когда мы доберемся до бухты, — пояснила она. — Я хочу быть уверена, что вы не сумеете в подробностях рассмотреть корабль. Я и так нарушила кое-какие правила, так что не подведите меня. — Она сурово поглядела на Халэда. — Тебя это особенно касается — попридержи свое любопытство, понял?

— Я?

— Вот именно, ты. Слишком ты практичный и сообразительный, чтобы я могла чувствовать себя спокойно. У твоих высокородных друзей недостанет воображения, чтобы правильно разобраться в устройстве этого корабля. Ты — другое дело. Не смей тыкать в палубы ножом и не пытайся ускользнуть, чтобы в одиночку поразведать что к чему. Я вовсе не хочу как-нибудь заглянуть в Симмур и обнаружить, что на реке стоит на якоре точно такой же корабль. Мы поедем в бухту, поднимемся на борт корабля и сразу же спустимся в каюты. Ни один из вас не поднимется на палубу до самого конца плавания. Для нас выделят часть корабля, и мы не выйдем за ее пределы за все время путешествия. Я хочу, чтобы вы поклялись мне в этом, господа.

Спархок уже приметил некоторые различия между Флейтой и Данаей. Флейта была более властной и явно лишена того лукавого чувства юмора, которым отличалась Даная. Хотя Богиня-Дитя несомненно обладала личностью, у разных ее воплощений явно были свои склонности и свойства.

Флейта подняла взгляд на темнеющее небо.

— Подождем еще часок, — решила она. — Экипажу корабля приказано не попадаться нам на глаза. Еду нам будут ставить за дверью, и мы не увидим, кто ее приносит. И даже не пытайтесь застичь ее врасплох — это вас до добра не доведет.

— Ее? — воскликнул Улаф. — Ты хочешь сказать, что в команде есть женщины?

— Только женщины, Улаф. Там, откуда они родом, очень мало мужчин.

— Но у женщин не хватит сил поднимать и спускать паруса, — возразил он.

— Эти женщины вдесятеро сильнее тебя, Улаф, да и все равно это неважно, потому что на этом корабле нет парусов. Прекратите свои расспросы, господа. Да, вот еще что. Когда корабль тронется с места, вы услышите гул. Не тревожьтесь, так и должно быть.

— Но как… — начал Улаф. Флейта подняла руку.

— Довольно вопросов, Улаф, — твердо сказала она. — Тебе вовсе незачем знать на них ответы. Этот корабль здесь затем, чтобы доставить нас из одного места в другое. Это все, что вам нужно знать.

— Кстати, о том, что нам действительно нужно знать, — вставил Спархок. — Куда мы поплывем?

— В город Джорсан на западном побережье Эдома, — ответила Флейта. — В общем, почти в Джорсан. От моря к Джорсану ведет вглубь суши длинный узкий залив. Мы высадимся в устье залива и дальше поедем верхом. А теперь, может быть, поговорим о чем-нибудь другом?

Туман был такой густой, что его можно было резать ножом, и рыцарям пришлось почти вслепую двигаться за размытым светом факела, который высоко держала в руке Сефрения, когда они ехали вниз по крутому берегу навстречу шумуневидимого прибоя.

Они добрались до песчаного пляжа и ощупью двинулись к воде. А затем в тумане вспыхнули другие огни — призрачные, рассеянные туманом огни, тянущиеся немыслимо длинной цепочкой. Они не мерцали и цветом совершенно не походили на пламя факелов.

— Боже милосердный! — шепотом ахнул Улаф. — Неужели бывают такие громадные корабли?

— Улаф! — донесся из тумана впереди резкий окрик Флейты.

— Извини, — пробормотал он.

Оказавшись у края воды, они сумели различить в нескольких ярдах впереди лишь смутный темный силуэт, низко сидящий в воде, — силуэт, очерченный теми самыми немигающими белыми огнями. С борта корабля на песок протянулся пандус, и Чэль, белая кобылка Сефрении, уверенно ступила на трап и, цокая копытами, направилась на корабль.

На палубе можно было различить смутные тени в плащах с капюшонами, ростом едва ли по плечо рыцарям, но странно приземистые и широкие.

— Что нам делать с лошадьми? — спросил Вэнион, когда все спешились.

— Просто оставьте их здесь, — ответила Флейта. — О них позаботятся. Пойдемте вниз. Корабль не сдвинется с места, пока хоть кто-то будет наверху.

— Но ведь команда останется на палубе? — спросил Улаф.

— Нет. Это слишком опасно.

Они подошли к прямоугольному люку в палубе и по наклонному пандусу начали спускаться вниз.

— Лестница занимает меньше места, — критически заметил Халэд.

— Экипажу лестница ни к чему, Халэд, — ответила Флейта. — У них нет ног.

Халэд с ужасом воззрился на нее.

— Я же сказала, что они не люди, — пожала она плечами.

Коридор, в который вел пандус, оказался таким низким, что рыцарям, следовавшим за Флейтой к корме корабля, пришлось согнуться чуть ли не вдвое. Его освещало бледное сияние странных округлых ламп, вделанных в потолок и покрытых стеклом. Свет был ровный, немигающий, и его источником определенно не мог быть огонь.

Каюты, куда привела их маленькая провожатая, освещались привычнее — свечами, да и потолок здесь был повыше, так что рыцари смогли наконец распрямиться. Едва Улаф закрыл за ними массивную дверь помещения, в котором им, как в тюрьме, предстояло просидеть безвылазно пять дней, как палуба под их ногами задрожала от низкого гула, и они ощутили, как диковинный корабль разворачивается носом в открытое море. Затем корабль рванулся вперед.

— Что же все-таки его движет? — спросил Келтэн. — Ветра-то нет.

— Келтэн! — резко прикрикнула Афраэль.

— Извини, — пробормотал он.

— Здесь четыре каюты, — сказала Богиня-Дитя. — В одной мы будем есть, в остальных трех — спать. Располагайтесь, господа. Можете сразу отправляться в постель. В следующие пять дней не случится ничего примечательного.

Спархок и Келтэн вошли в одну из кают, взяв с собой Телэна. Телэн нес две седельные сумки — свою и Халэда.

— Куда подевался твой брат? — с подозрением спросил у мальчика Спархок.

— Он решил немного осмотреться, — ответил Телэн.

— Афраэль запретила ему делать это.

— Правда?

Их немного качнуло, когда корабль совершил новый рывок. Гул перешел в пронзительное завывание, и корабль, казалось, приподнялся в воде, точно сидящий человек встал на ноги.

Келтэн бросил седельные сумки на койку и сел рядом.

— Совершенно ничего не понимаю, — проворчал он.

— Тебе и не нужно понимать, — ответил Спархок.

— Интересно, найдется ли у них что-нибудь выпить. Добрая выпивка была бы сейчас как нельзя кстати.

— Я бы на это не надеялся, да я и не уверен, что тебе захочется пить то, что считается выпивкой у нелюдей. Как бы тебе от нее худо не стало.

В крохотную каюту втиснулся Халэд.

— Не хотелось бы напугать вас, господа, — проговорил он с озадаченным видом, — но мы, похоже, движемся быстрее конского бега.

— Откуда ты знаешь? — спросил Телэн.

— Занавески в центральной каюте прикрывают отверстия наподобие иллюминаторов — во всяком случае они забраны стеклом. Я выглянул наружу. Вокруг все еще стоит туман, но я сумел разглядеть воду. Мы миновали плавучее бревно, и оно исчезло со скоростью арбалетного болта. Есть и еще кое-что. Корпус судна загибается прямо под нами — и он вовсе не касается воды.

— Мы что же, летим! — недоверчиво осведомился Келтэн.

Халэд покачал головой.

— Думаю, что киль касается воды — и это все.

— Ничего не желаю знать об этом, — жалобно проговорил Келтэн.

— Он прав, Халэд, — сказал Спархок. — По-моему, это относится к тем вещам, которые, как сказала Афраэль, совершенно нас не касаются. Больше не заглядывай за эти занавески.

— Неужели ты совсем не любопытен, мой лорд?

— Я могу потерпеть.

— Но ты не против, если я немного поразмыслю об этом, а, Спархок?

— Дело твое, но держи свои догадки при себе. — Спархок сел на койку и начал стягивать сапоги. — Не знаю, как вы, а я намерен подчиниться приказу и отправиться спать. Отличный случай выспаться, а в последнее время нам всем именно этого недоставало. Когда мы прибудем в Джорсан, свежие силы будут очень кстати.

— А до Джорсана всего-то четверть пути вокруг всего мира, — хмуро заметил Халэд, — и это расстояние мы собираемся одолеть за пять дней. Не думаю, что я готов так хладнокровно это воспринять. Спархок, неужели я и вправду должен стать рыцарем?

— Да, — сказал Спархок, швыряя сапоги на пол. — Что еще ты хотел бы узнать, прежде чем я засну?

В следующие пять дней все они много спали. Спархок сильно подозревал, что к этому приложила руку Афраэль, поскольку спящие люди не шатаются где ни попадя и не делают нежелательных открытий.

Еду им приносили на странных продолговатых подносах, сделанных из материала, которого ни один из них не сумел определить. Трапеза состояла исключительно из сырых овощей, а для питья была только вода. Всякий раз Келтэн громко сетовал на скудность пищи, но, поскольку есть больше было нечего, съедал всю порцию.

За полдня до того как они должны были прибыть к месту назначения, все собрались в тесной центральной каюте.

— Ты уверена? — с сомнением спросил Келтэн, когда Флейта сказала, что плыть им осталось не больше десяти часов.

Она выразительно вздохнула.

— Да, Келтэн, я уверена.

— Откуда тебе знать? Ты не выходила на палубу и не говорила с матросами. Мы могли бы… — Келтэн осекся и начал путаться в словах под пристальным страдальческим взглядом Флейты. — Ну да, — выдавил он наконец, — я не сообразил, кажется… Извини.

— Я все равно люблю тебя, Келтэн, — несмотря ни на что.

Халэд откашлялся:

— Долмант не говорил тебе, что эдомийцы не слишком приязненно относятся к нашей церкви? — осведомился он у Спархока.

Спархок кивнул:

— Насколько я понимаю, их взгляд на нашу Святую Матерь немногим отличается от Рендорского.

— Значит, рыцарей церкви там вряд ли встретят с распростертыми объятьями?

— Это уж точно.

— Тогда нам нужно будет переодеться обыкновенными путниками.

— Скорее всего да, — согласился Спархок. Вэнион разглядывал свою карту.

— Куда именно направимся мы из Джорсана, Афраэль? — спросил он у Флейты.

— Вверх по берегу, — небрежно ответила она.

— Это не слишком точно.

— Знаю. Вэнион вздохнул.

— Есть ли нам нужда подниматься вверх по заливу до самого Джорсана? Если бы мы высадились на северном берегу залива, мы бы издалека обошли город. Поскольку эдомийцы так ненавидят нашу Церковь, было бы логично по возможности держаться от них подальше.

— Мы непременно должны попасть в Джорсан, — ответила Флейта и, помолчав, призналась: — То есть сам по себе Джорсан не так уж и важен, но по пути туда мы встретимся кое с чем очень важным.

— Вот как? И с чем же?

— Понятия не имею.

— Ты еще привыкнешь к этому, — сказал Спархок своему другу. — У нашей маленькой богини время от времени бывают намеки — никаких деталей, только намеки.

— Когда мы пристанем к берегу? — спросил Улаф.

— Около полуночи, — ответила Флейта.

— Высаживаться ночью на чужом берегу — дело опасное, — с сомнением проговорил он.

— Никаких опасностей не будет, — с абсолютной уверенностью объявила она.

— Я не должен об этом беспокоиться — так?

— Беспокойся, Улаф, если тебе так хочется, — улыбнулась она. — Это совсем необязательно, но можешь беспокоиться о чем угодно, если это поднимет тебе настроение.

Когда они вновь вышли на палубу, вокруг стоял туман — все тот же густой непроглядный туман, — и на сей раз странный корабль не зажег своих огней. Их кони, уже оседланные, стояли на палубе, и рыцари свели их по пандусу на усыпанный галькой берег.

Когда они оглянулись на море, корабля там не было.

— Куда он исчез? — воскликнул Улаф.

— Он все еще здесь, — усмехнулась Афраэль.

— Почему же я тогда его не вижу?

— Потому что я не хочу, чтобы его видели. По пути сюда мы миновали множество обычных судов. Если бы кто-нибудь заметил этот корабль, об этом событии рассказывали бы побасенки во всех портах мира.

— Все дело в форме киля, верно? — задумчиво проговорил Халэд.

— Халэд! — прикрикнула она. — Прекрати немедленно!

— Я не собираюсь как-то использовать это, Афраэль. Даже захоти я, у меня бы ничего не вышло, но все-таки своей скоростью это судно обязано своему килю. Я сказал об этом только ради того, чтобы ты не считала меня тупицей, неспособным сложить два и два.

Она одарила его гневным взглядом.

Халэд наклонился и поцеловал ее в щеку.

— Все в порядке, Афраэль, — улыбнулся он. — Я все равно люблю тебя — даже если ты иногда меня недооцениваешь.

— Из этого парня выйдет толк, — заметил Келтэн Вэниону.

Холм, подымавшийся от покрытого галькой пляжа, порос густой сочной травой, и к тому времени, когда они поднялись на вершину холма, туман совершенно рассеялся. Широкая дорожка лунного света тянулась, мерцая, по мирной глади залива.

— Судя по моей карте, в миле отсюда, дальше от моря, есть дорога, — сказал Вэнион. — Она идет вдоль залива, более или менее в направлении Джорсана. — Он поглядел на Флейту, которая все еще сверлила гневным взглядом Халэда. — Если не последует возражений со стороны начальства, я полагаю, мы могли бы ехать этой дорогой. — Вэнион вновь вопросительно глянул на Богиню-Дитя.

Она улеглась поудобнее в руках Сефрении и принялась сосать большой палец.

— Ты испортишь себе зубы.

Она вынула палец изо рта и показала ему язык.

— Ну что, поехали? — предложил Вэнион.

Они пересекли широкий холмистый луг, густо заросший солончаковой травой. Лунный свет точно смыл все прочие цвета, и трава, хлеставшая коней по ногам, казалась серой, а лес, встававший за лугом, чудился бесформенным черным пятном. Они ехали медленно, напрягая зрение и слух, готовые при случае мгновенно схватиться за рукоять меча. До сих пор еще ничего не произошло, но рыцари были опытными воинами, и для них мир всегда был полон опасностей.

Когда они въехали под деревья, Вэнион приказал остановиться.

— Почему мы встали? — довольно резко осведомилась Флейта.

— Луна нынче слишком яркая, — пояснил Вэнион, — нужно, чтобы наши глаза привыкли к тени под деревьями. Нам ведь ни к чему было бы заплутаться.

— А-а.

— Нынешняя ночь складывается для нее неудачно, верно? — прошептал Берит Спархоку. — Халэд вывел ее из себя.

— Ей это только на пользу. Порой она становится чересчур самоуверенной и слишком упивается собственной смышленостью.

— Я все слышала, Спархок, — зловеще откликнулась Флейта.

— А я так и полагал, что ты все услышишь, — без смущения отозвался он.

— И почему это сегодня все надо мной измываются? — пожаловалась она.

— Они просто шутят, Афраэль, — заверила девочку Сефрения, — неуклюже, конечно, шутят, но ведь это, в конце концов, эленийцы, чего от них ожидать?

— Может быть, двинемся дальше, пока не стряслось никакой беды? — осведомился Вэнион.

Они двинулись шагом в густой тени леса и примерно через полчаса выехали на узкую изрезанную колеями дорогу. Тут они повернули на восток и продолжили путь, на сей раз уже быстрее.

— Далеко ли до Джорсана, мой лорд? — вскоре спросил у Вэниона Бевьер.

— Около полусотни лиг, — ответил Вэнион.

— Изрядно. — Бевьер испытующе глянул на Флейту.

— Что? — тут нее резко спросила она.

— Да так, ничего особенного.

— Говори, Бевьер.

— Я ни за что на свете не хотел бы оскорбить тебя, о божественная Афраэль, но не могла бы ты ускорить наше путешествие, как сделала это, когда мы ехали через Дэйру с армией Воргуна?

— Нет, не могла бы. Ты забыл, Бевьер, что мы ждем некоего важного события, и я не хочу пролететь мимо него только потому, что тебе так не терпится попасть в джорсанские таверны.

— Довольно, — строго сказала ей Сефрения.

Поскольку стояла еще ранняя осень, они не взяли с собой шатров, а потому примерно через час свернули в лес и расстелили одеяла на опавших листьях, чтобы поспать хоть несколько часов.

Солнце стояло уже довольно высоко, когда они снова тронулись в путь и до заката ехали через лес, так ни разу не встретив ни единой живой души.

На закате они вновь свернули в лес, отъехав примерно на четверть мили от дороги, и устроились на ночлег в узкой лощине, где высокий склон и густая листва скрыли бы от посторонних глаз свет костерка. Ко всеобщему удивлению Улаф сам занялся стряпней, не прибегнув к обычным своим ухищрениям.

— Это не так забавно, когда нет Тиниена, — пояснил он.

— Мне его тоже не хватает, — согласился Спархок. — Так странно не слышать всех этих его «можно предложить?».

— Вы все время как-то странно говорите о том, чья очередь стряпать, — заметил Вэнион. — Я чего-то не знаю?

— Обычно, мой лорд, за очередью следит сэр Улаф, — пояснил Телэн. — Система у него весьма сложная, так что никто из нас до сих пор ее целиком не постиг.

— А не проще было бы составить обычное расписание? — спросил Вэнион.

— Проще, конечно, но сэр Улаф предпочитает собственный метод. У него, правда, есть определенные недостатки. Как-то целую неделю стряпал только Келтэн.

Вэниона передернуло.

На ужин они ели копченую баранину, и по этому поводу Улафу досталось несколько неприязненных взглядов от его спутников. Флейта и Сефрения, однако, расхвалили его выбор. После ужина они устроились на своих импровизированных постелях и быстро заснули.

Полночь уже давно миновала, когда Телэн разбудил Спархока, прикрыв ладонью его рот, чтобы тот со сна не подал голоса.

— В лесу у дороги какие-то люди, — прошептал мальчик. — Они развели большой костер.

— Что они делают? — спросил Спархок.

— Просто торчат там и кого-то явно дожидаются — если не считать того, что пьют без удержу.

— Разбуди остальных, — велел Спархок и, откинув одеяло, потянулся к мечу.

Они прокрались в темноте к дороге и остановились на краю усеянной пнями просеки. Посредине просеки пылал огромный костер, а вокруг него расселись на земле около сотни людей — по большей части крестьяне, судя по одежде. Лица их раскраснелись от отблесков огня и от содержимого глиняных кувшинов, которые они передавали по кругу.

— Странное место для пьянки, — пробормотал Улаф. — Я бы не пошел в лес ради такого обыденного занятия.

— Это оно? — спросил Вэнион у Флейты, которая устроилась на руках у Сефрении, прикрытая темным плащом своей сестры.

— Что — «оно»?

— Ты знаешь, что я имею в виду. Это и есть то, что мы должны были увидеть?

— Думаю, да, — ответила она. — Я буду знать наверняка, когда соберутся все.

— Что, придет кто-то еще?

— По крайней мере один. Те, что уже здесь, не имеют значения.

И они ждали, а толпа крестьян на просеке становилась все более буйной.

Затем на дальнем краю просеки у дороги появился одинокий всадник. Вновь прибывший был облачен в черный плащ и шляпу с широкими полями, низко надвинутую на лицо.

— Опять! — простонал Телэн. — Неужели ни у кого на этом континенте нет хоть капли воображения?

— Что это значит? — спросил Вэнион.

— Тот, кого в Астеле зовут Сабром, наряжается точно так же, мой лорд.

— Может быть, этот не похож на Сабра.

— Я бы не слишком на это надеялся.

Всадник, между тем, въехал в свет костра, спешился и сдвинул на затылок шляпу. Это был рослый жилистый человек с длинным рябым лицом и узкими глазами. Он взобрался на пенек и стоял, ожидая, покуда крестьяне соберутся вокруг него.

— Внемлите мне, друзья мои! — провозгласил он громким хриплым голосом. — Я принес вам вести.

Полупьяная болтовня крестьян затихла.

— Многое случилось с последней нашей встречи, — продолжал оратор. — Как вы помните, мы решили сделать последнюю попытку мирным путем разрешить наши разногласия с тамульцами.

— А какой же у нас был выбор, Ребал? — выкрикнул один из крестьян. — Только сумасшедший станет воевать с атанским гарнизоном — каким бы там правым ни было его дело.

— Так это, стало быть, Ребал, — прошептал Келтэн. — Выглядит он не слишком впечатляюще, верно?

— Наше дело провозгласил правым сам Инсетес, — отвечал между тем Ребал, — а Инсетес более чем достойный противник атанам.

Толпа отозвалась одобрительным бормотанием.

— Я принес вам добрые вести, друзья, — объявил Ребал. — Нашим послам сопутствовал успех. Сам император признал правоту нашего дела!

Послышались нестройные хвалы.

— Я радуюсь вместе с вами, — продолжал Ребал, — однако перед нами возникла новая опасность, куда более грозная, чем привычная несправедливость тамульских чиновников. Император, который отныне стал нам другом, томится в плену у проклятых рыцарей церкви! Рука злобного архипрелата Чиреллоской церкви протянулась через полмира и схватила нашего друга!

— Возмутительно! — проревел из толпы кряжистый крестьянин. — Чудовищно!

Остальные крестьяне, однако, явно растерялись.

— Он слишком торопится, — критически прошептал Телэн.

— Что? — переспросил Берит.

— Переменить курс, — пояснил Телэн. — Я так думаю, весь год или около того он проклинал тамульцев, как делал Сабр в Астеле. Теперь он хочет проклинать кого-то другого, но для этого вначале нужно обелить тамульцев. Даже у пьяного крестьянина могут возникнуть подозрения насчет чудесного обращения императора. Он проделывает это чересчур быстро — и чересчур легко.

— Расскажи нам, Ребал, — крикнул кряжистый крестьянин, — как наш друг император оказался пленником рыцарей?

— Да, расскажи нам! — завопил еще один голос на другом конце просеки.

— Подставные пособники, — презрительно фыркнул Телэн. — Этому Ребалу только дубинкой орудовать.

— Это было сделано хитро, мои друзья, — объявил Ребал толпе, — весьма хитро! Чиреллоская церковь управляется демонами ада, а они известные мастера обмана. Тамульцы, которые отныне наши друзья, — язычники, и для них непостижимо коварство чиреллоских еретиков. Ни о чем не подозревая, они гостеприимно приняли посольство церковных чиновников, а среди этих грязных еретиков, прибывших в Материон, были рыцари церкви — закованные в железо пособники самого ада. Оказавшись в Материоне, они схватили нашего дорогого друга и покровителя императора Сарабиана и теперь держат его пленником в собственном дворце!

— Смерть тамульцам! — хрипло завопил какой-то изрядно выпивший старик.

Один из крестьян быстро стукнул его дубинкой по затылку, и отставший от моды оратор мешком осел на землю.

— Управление толпой, как же! — хмыкнул Телэн. — Ребал не хочет, чтобы его соратнички ошибались.

Другие крестьяне, явно тоже подставные пособники Ребала, принялись выкрикивать правильный клич: «Смерть рыцарям церкви!» Размахивая дубинками и разнообразным сельскохозяйственным инвентарем, они все громче вопили свой клич, заодно стращая тех, кто все еще пребывал в растерянности.

— Стремления этих чудовищ неприкрыто ясны! — перекрикивал шум толпы Ребал. — Они замыслили держать императора заложником, чтобы атаны не взяли дворец штурмом! Они хотят отсидеться в безопасности, покуда к ним не прибудут подкрепления! И не сомневайтесь, друзья мои, эти подкрепления уже собираются на эозийских равнинах! Армии еретиков уже в походе, и во главе их идут сюда рыцари церкви!

Испуганные восклицания пробежали по толпе крестьян.

— На Материон! — проревел кряжистый крестьянин с дубинкой. — Освободим императора! Толпа подхватила этот крик. Ребал поднял руку.

— Моя кровь так же вспыхнула в жилах от этой вести, как ваша, друзья мои! — прокричал он. — Однако бросим ли мы наши жилища и семьи на растерзание кровожадным рыцарям церкви? Вся Эозия двинулась на Материон! А что стоит между проклятой Эозией и Огнеглавым Материоном? Эдом, друзья мои! Возлюбленная наша родина стоит на пути орды еретиков! Можем ли мы ожидать милосердия от этих дикарей? Кто защитит наших женщин от грязного насилия, если мы двинемся на помощь императору?

Толпа отозвалась горестными криками.

Ребал стремительно перешел к делу.

— И все же, друзья мои, — напористо вещал он, — если мы останемся защищать наши жилища, мы и тем поможем нашему другу императору! Эозийские бестии идут, дабы уничтожить нашу веру и перебить истинно верующих. Не знаю, что решите вы, но я клянусь вам всем, что положу жизнь мою за нашу любимую родину и святую веру! Однако самой смертью своей я задержу продвижение рыцарей церкви! Этим порождениям ада придется задержаться, дабы пролить мою кровь, а между тем подоспеют атаны! Так мы одним ударом защитим наши жилища и поможем нашему другу!

Спархок принялся ругаться — сдавленным шепотом, чтобы не выдать себя.

— Что с тобой? — спросил Келтэн.

— Нас загоняют в западню. Если эти идиоты внемлют тому, что говорит им Ребал, рыцарям церкви придется шаг за шагом отвоевывать себе дорогу к Материону.

— Они довольно быстро использовали переменившуюся ситуацию, — согласился Вэнион. — Пожалуй, даже слишком быстро. Отсюда до Материона почти тысяча лиг. Или у кого-то очень хороший конь, или наш загадочный приятель опять нарушает правила, чтобы известить провинции о том, что произошло в столице после мятежа.

Ребал между тем вскинул руки, чтобы усмирить рев толпы.

— Со мной ли вы, братья? — патетически воскликнул он. — Защитим ли мы дома наши и веру нашу, поможем ли нашим друзьям тамульцам?

Толпа одобрительно взвыла.

— Попросим Инсетеса помочь нам! — крикнул крестьянин с дубинкой.

— Инсетес! — завопил другой. — Инсетес! Призови Инсетеса!

— Вы уверены, друзья мои? — вопросил Ребал, выпрямляясь и теснее запахивая черный плащ.

— Призови его, Ребал! Пробуди Инсетеса! Пусть он скажет нам, что делать!

Ребал принял картинную позу и вскинул руки над головой. Затем он начал говорить, глухим низким голосом произнося гортанные слова.

— Это стирикский? — прошептал Келтэн Сефрении. — Мне кажется, это не очень похоже на стирикский.

— Это чушь, — презрительно фыркнула онa.

Келтэн сдвинул брови.

— По-моему, я о них никогда не слышал, — шепотом сказал он. — В какой части мира живут чуши? Сефрения озадаченно воззрилась на него.

— Я неправильно сказал? — осведомился он. — Они зовутся чушиты? Или чушийцы? Я имею в виду тех, чей язык называется «чушь».

— Ох, Келтэн, — тихо засмеялась она, — до чего же я люблю тебя.

— А что я такого сказал?

Голос Ребала поднялся почти до визга, и он резко опустил руки.

В костре что-то оглушительно взорвалось, и огромные клубы дыма заволокли просеку.

— Внемлите ми, братие! — донесся из дыма оглушительный рык. — Ныне пришед час брани великая.

Люд эдомский оружный, ступай за мною на рать кровавую! Берите мечи булатные, облачите члены своя в брони, а главы в шеломы! Бейте нещадно ворога лютого, домам и пашням погибель несущего! Ступайте во брань ярую с погаными выползками Церкви Чиреллоская! За мной! За мною, вой Господни, и Господь направит стопы и длани ваши!

— Высокий древнеэленийский! — шепотом воскликнул Бевьер. — Вот уже тысячу лет никто не говорил на этом языке!

— Какой бы то ни был язык, а я бы за ним пошел, — проворчал Улаф. — Славная речь!

Дым начал редеть, рассеиваться, и рядом с Ребалом возник широкоплечий богатырь в древних доспехах, вознесший над головой огромный двуручный меч.

— Разор! — проревел он. — Брань и разор!

ГЛАВА 5

— Все ушли, — доложил Берит, вернувшись вместе с Телэном в лагерь, надежно укрытый в узкой лощине. — Правда, сначала они очень долго ходили кругами, выкрикивая лозунги.

— Потом пиво кончилось, — сухо добавил Телэн, — и собутыльники разошлись по домам. — Он взглянул на Флейту. — Ты уверена, что это было важно? Я в жизни не видел более изобретательного мошенничества.

Она упрямо кивнула.

— Это было важно, — уже не в первый раз повторила она, — не знаю почему, но важно.

— Как им удалось устроить эту вспышку и дым? — спросил Келтэн.

— Один из тех, что стояли у самого костра, бросил на угли горсть какого-то порошка, — пожал плечами Халэд. — Все прочие глаз не сводили с Ребала, а потому никто и не заметил, как он это проделал.

— А откуда взялся человек в доспехах? — спросил Улаф.

— Он прятался в толпе, — пояснил Телэн. — Все это представление в самый раз годится для какой-нибудь деревенской ярмарки — той, что проводят далеко-далеко от ближайшего городка.

— Однако тот, что изображал Инсетеса, произнес весьма волнующую речь, — заметил Улаф.

— В этом нет ничего удивительного, — улыбнулся Бевьер. — Ее написал Фалакт в седьмом веке.

— Кто это такой? — спросил Телэн.

— Фалакт был величайшим драматургом древности. Эта волнующая речь взята целиком из его трагедии под названием «Этоник». Этот парень в старинных доспехах попросту заменил в ней несколько слов. Пьеса считается классикой, и ее по сей день ставят иногда в университетах.

— Ты, Бевьер, просто ходячая библиотека, — сказал Келтэн. — Неужели ты помнишь слово в слово все, что когда-нибудь прочитал?

Бевьер рассмеялся.

— Хотел бы я, чтобы было так, друзья мои!.. Просто когда я был студентом, мы с однокашниками как-то поставили «Этоника». Я играл главную роль, так что мне пришлось выучить эту речь наизусть. Стихи Фалакта и в самом деле весьма волнующи. Он был великим творцом — и, само собой, выходцем из Арсиума.

— Мне он никогда не нравился, — фыркнула Флейта. — Он был уродлив, как смертный грех, от него несло, как из сточной ямы, а кроме того, он был воинствующим фанатиком.

Бевьер с трудом сглотнул.

— Пожалуйста, Афраэль, не делай этого, — попросил он. — От такого становится не по себе.

— А О чем была эта пьеса? — спросил вдруг Телэн с загоревшимися глазами.

— Этоник якобы был правителем мифического королевства где-то на территории нынешней Восточной Каммории, — ответил Бевьер. — Легенда гласит, что он затеял религиозную войну со стириками.

— И что же было дальше? — алчно спросил Телэн.

— Он плохо кончил, — пожал плечами Бевьер. — Это же, в конце концов, трагедия.

— Но…

— Когда-нибудь сам прочтешь, Телэн, — твердо сказал Вэнион. — Сейчас не время для историй. Телэн помрачнел.

— Готов спорить, что нашего юного друга можно захватить врасплох в самый разгар кражи, — хохотнул Улаф. — Надо только сказать: «Жил да был когда-то» — и он замрет, как вкопанный.

— Это бросает новый свет на все, что до сих пор происходило в Дарезии, — задумчиво проговорил Вэнион. — Быть может, все это — одно гигантское мошенничество? — он вопросительно поглядел на Флейту.

Она покачала головой.

— Нет, Вэнион. Кое в чем, с чем мы уже сталкивались, была магия различной силы.

— Кое в чем — возможно, но не во всем. Была хоть какая-то магия в том, что мы видели сегодня?

— Ни капли.

— Так, стало быть, магия измеряется? — полюбопытствовал Келтэн. — Ее считают галлонами?

— Как дешевое вино, ты хотел сказать? — ядовито осведомилась Флейта.

— Ну не совсем, но…

— Это было очень важно, — поспешил вмешаться Спархок. — Спасибо тебе, Афраэль.

— Моя жизнь в служении вам, — насмешливо улыбнулась она.

— Прекрати.

— Я что-то ничего не понял, Спархок, — сказал Келтэн.

— Мы только что обнаружили, что не все, о чем сообщалось в Материон, было сотворено настоящей магией. В этих делах замешана изрядная доля мошенничества. О чем это говорит?

— Что наши противники ленятся, — пожал плечами Келтэн.

— Я бы так не сказал, — возразил Улаф. — Они не стесняются потрудиться в действительно важных делах.

— Двое, — сказала Сефрения. — Самое большее — трое.

— Прошу прощения?.. — озадаченно отозвался Улаф.

— Теперь понимаешь, как это может раздражать? — осведомилась она. — Представление, которое мы видели нынче ночью, говорит о том, что у наших противников есть два, от силы три человека, которые владеют настоящей магией. Я бы сказала, что им приходится разрываться на части. То, что происходит в Эдоме — а также, вероятно, в Астеле и Даконии, — не имеет особого значения, а потому они не считают нужным тратить на эти пустяки магию.

— Пустяки или нет, а они могут значительно замедлить продвижение Тиниена, когда он поведет рыцарей церкви через Дарезию к Материону, — сказал Спархок. — Если Ребалу удастся поднять все королевство, как он проделал это с сегодняшними крестьянами, Тиниену придется прорубать себе дорогу через орды воющих фанатиков. Эдомские крестьяне будут убеждены, что наши братья идут сюда, дабы силой вернуть их в истинную веру, и затаятся за каждым кустом с косами и вилами.

— Однако у нас все же есть некоторое преимущество, — глубокомысленно заметил Бевьер. — Наши враги никоим образом не могут знать, что мы в Эдоме и что мы видели сегодня эту милую сценку. Даже если б им было известно, что мы собираемся поднять со дна моря Беллиом — а это вряд ли, — они не знают, где это море, а потому понятия не имеют, куда мы направляемся. Собственно, даже мы не имеем об этом ни малейшего понятия.

— А если бы они и знали, куда им догадаться, что мы могли добраться сюда так скоро, — прибавил Халэд. — Думаю, господа, что мы их изрядно опередили. Если они применяют дешевые трюки, значит, поблизости нет магов, которые могли бы нас вынюхать. Если мы прикинемся обычными путешественниками, мы сможем ехать дальше без помех — а заодно выведаем по пути немало интересного.

— Мы здесь для того, чтобы вернуть Беллиом, Халэд, — напомнила ему Флейта.

— Конечно, но не проходить же из-за этого мимо мелких ценностей, верно?

— Афраэль, — сказал Вэнион, — мы видели и слышали все, что нужно было увидеть и услышать? Она кивнула.

— Тогда нам стоило бы поспешить в Джорсан. Если Халэд прав и нам удалось опередить врага, продолжим и дальше в том же духе. Какая взятка понадобится, чтобы убедить тебя ускорить наше путешествие?

— Мы могли бы поторговаться, лорд Вэнион, — улыбнулась она, — Уверена, что ты можешь предложить мне нечто вполне убедительное.

Они осыпали Богиню-Дитя поцелуями и прибыли в Джорсан вечером следующего дня. Джорсан оказался типичным эленийским портом, прикорнувшим у оконечности залива. Во время путешествия заговорили о подходящей маскировке. Бевьер склонялся к тому, чтобы изобразить паломников, Келтэн предпочитал переодеться компанией гуляк, которая ищет, где бы пошуметь и повеселиться, а Телэн, вероятно под влиянием устроенного Ребалом представления, считал, что забавнее всего будет притвориться бродячими актерами. Они все еще спорили об этом, когда впереди показался Джорсан.

— Зачем попусту тратить время? — осведомился у них Улаф. — С какой стати нам переодеваться? Кому, в конце концов, дело до того, кто мы такие? Если на нас не будет доспехов, джорсанцы не узнают, кто мы такие, и им на нас будет наплевать. К чему все эти ненужные хлопоты?

— Нам придется оставить на себе кольчуги, сэр Улаф, — напомнил Берит. — Как мы объясним это?

— А никак. Мало ли кто носит кольчуги и оружие, такое случается сплошь и рядом. Если кто-то в городе будет чересчур любопытствовать насчет того, кто мы такие и куда направляемся, я очень быстро излечу его от любопытства. — С этими словами Улаф продемонстрировал свой внушительный кулак.

— Стало быть, расчистить себе дорогу силой? — спросил Келтэн.

— Почему бы и нет? Разве нас не для этого обучали?

Трактир оказался неприглядным, но чистым и удаленным от портовых кварталов, так что по округе не шатались горластые хмельные матросы, дрейфуя из пивной в пивную. Внизу располагался общий зал, на втором этаже — спальни, а конюшни — на заднем дворе.

— Оставь это мне, — шепнул Улаф Спархоку, когда они направились к трактирщику, взъерошенному детине с длинным острым носом.

— Валяй, — отозвался Спархок.

— Эй, ты, — бесцеремонно обратился Улаф к трактирщику, — нам нужны пять комнат для ночлега, корм для десяти лошадей и приличный ужин.

— У меня найдется все что вам нужно, добрый господин, — заверил его трактирщик.

— Вот и славно. Сколько?

— Э-э… — остроносый потер подбородок, оценивающе оглядев одежду и внешний вид рослого талесийца. — Полкроны, добрый господин, — объявил он наконец. По всей видимости, цены в его трактире колебались в зависимости от оценки посетителя.

Улаф развернулся и кратко сказал Спархоку:

— Пошли отсюда.

— Где была моя голова? — Трактирщик звонко хлопнул себя по лбу. — Пять комнат и корм для десяти коней? У меня почему-то перепутались цифры, и я решил, что вам нужно десять комнат. Конечно, за пять комнат полкроны — это слишком много. Два серебряных империала — это будет в самый раз.

— Я рад, что ты справился с устным счетом, — проворчал Улаф. — Пойдем, взглянем на комнаты.

— Конечно-конечно, добрый господин. — И трактирщик, обогнав их, поспешил вверх по лестнице.

— Ты обошелся с ним довольно круто, — со смешком заметил Спархок.

— Я никогда не считал трактирщиков интересными собеседниками.

Они вышли в коридор второго этажа, и Улаф заглянул в одну из комнат.

— Проверь, есть ли там клопы, — сказал он Спархоку.

— Добрый господин! — протестующе воскликнул трактирщик.

— Я предпочитаю спать один, — пояснил ему Улаф. — С клопами мне тесно, а кроме того, они мешают спать.

Трактирщик нерешительно хихикнул.

— Очень смешно, добрый господин. Надо будет мне запомнить эту шутку. Откуда вы прибыли и куда направляетесь?

Улаф одарил его долгим ледяным взглядом. Его голубые глаза дохнули замораживающим дыханием северного ветра, под туникой многозначительно перекатились напрягшиеся мускулы.

— Э… пожалуй, это неважно, — торопливо сказал трактирщик. — Меня это совершенно не касается, правильно?

— Ты попал в точку, — сказал Улаф. Он огляделся по сторонам: — Сойдет, пожалуй. Мы остаемся. Заплати ему, — прибавил он, хлопнув Спархока по плечу, и, громко топая, спустился вниз.

Они передали коней конюхам, отнесли седельные сумки в спальни и вернулись в общий зал, чтобы поужинать.

Келтэн, как обычно, накладывал на тарелку гору дымящегося мяса.

— Наверно, нам придется послать за другой коровой, — шутливо заметил Берит.

— Он еще сосунок, — добродушно заметил Келтэн, — но ход его мыслей мне нравится. — Он ухмыльнулся Бериту, но вдруг его ухмылка медленно погасла, и светловолосый пандионец побледнел. Какое-то время он пристально вглядывался в лицо молодого рыцаря, затем резко отодвинул тарелку и поднялся.

— Пожалуй, я сегодня не голоден, — проговорил он. — Устал я что-то. Пойду спать.

Он развернулся, в несколько шагов пересек общий зал и поднялся по лестнице, перемахивая разом через две ступеньки.

— Что это с ним стряслось? — озадаченно спросил Улаф. — Никогда прежде не видел, чтобы Келтэн отказался от ужина.

— Истинная правда, — согласился Бевьер.

— Поговори с ним, Спархок, когда пойдешь наверх, — посоветовал Вэнион. — Узнай, может, он заболел. Келтэн никогда не оставляет ничего на тарелке.

— Все равно, своей или чужой, — прибавил Телэн.

Спархок не стал затягивать ужин. Он наскоро поел, пожелал остальным спокойной ночи и поднялся наверх, чтобы потолковать с другом. Келтэн сидел на краю кровати, закрыв лицо руками.

— В чем дело? — спросил Спархок. — Неважно себя чувствуешь?

Келтэн отвернулся от него.

— Оставь меня в покое, — хрипло сказал он.

— И не подумаю. В чем дело?

— Неважно. — Светловолосый рыцарь громко втянул носом воздух и провел по глазам тыльной стороной ладони. — Идем, напьемся как следует.

— Никуда мы не пойдем, пока ты не расскажешь мне, что с тобой приключилось.

Келтэн снова шмыгнул носом и стиснул зубы.

— Да чепуха все. Ты будешь смеяться.

— Ты меня плохо знаешь.

— Есть девушка, Спархок, и она любит другого. Теперь ты доволен?

— Почему ты не говорил об этом раньше?

— Я только сейчас это понял.

— Келтэн, что-то я тебя совсем не понимаю. Для тебя всегда все девушки были одинаковы. Ты и имен-то их запомнить не мог.

— На этот раз все по-другому. Ну что, пойдем пить?

— Почем ты знаешь, что она не испытывает тех же чувств к тебе? — Спархок знал, о какой девушке идет речь, и был совершенно точно уверен, что она и в самом деле испытывает к его другу те же чувства.

Келтэн вздохнул.

— Видит Бог, Спархок, в этом мире полным-полно людей поумнее меня. Мне понадобилось столько времени, чтобы все расставить по местам. Скажу тебе только одно: если он разобьет ей сердце, я убью его, будь он хоть трижды братом по оружию.

— Может, ты хотя бы попытаешься говорить здраво?

— Она сама сказала, что любит другого, — сказала так же ясно, как если бы бросила эти слова мне в лицо.

— Алиэн бы так не поступила.

— Откуда ты знаешь, что это Алиэн?! — Светловолосый пандионец стремительно вскочил. — Так вы все это время втихомолку потешались надо мной? — задиристо осведомился он.

— Не будь ослом, Келтэн. Мы бы в жизни так не поступили. Всем нам довелось пройти через это. Не ты, знаешь ли, первым придумал любовь.

— Так значит, все знают…

— Нет. Только я, пожалуй, если не считать Мелидиры. От нее ничто не укроется. Так откуда взялась вся эта чушь, будто бы Алиэн любит другого?

— Я просто все расставил по местам.

— Что ты расставил по местам? Перестань нести околесицу, Келтэн.

— Ты слышал, как она пела в день нашего отъезда?

— Конечно, слышал. У нее прекрасный голос.

— Не о голосе речь, Спархок, а о песне, которую она пела. «Мой красавец синеглазый».

— Ну и что?

— Это Берит, Спархок. Она влюблена в Берита.

— Да о чем ты говоришь?

— Я заметил это только сегодня, когда мы сели ужинать. — Келтэн вновь уткнул лицо в ладони. — Раньше я никогда не обращал на это внимания, но сегодня, когда мы болтали, я взглянул в его лицо и все увидел. Удивляюсь, как ты сам этого не заметил.

— Чего не заметил?

— У Берита синие глаза.

Спархок остолбенело уставился на Келтэна. Затем он взял себя в руки и, изо всех сил стараясь не расхохотаться, осторожно проговорил:

— У тебя тоже — когда они не налиты кровью. Келтэн упрямо покачал головой.

— Его глаза синее моих. Я знаю, что это он. Я просто знаю это! Господь наказывает меня за какой-то давний грех. Он сделал так, чтобы я полюбил девушку, которая любит другого. Что ж, надеюсь, он доволен. Если он хотел заставить меня страдать, Он отменно справился с этой задачей.

— Ты перестанешь нести чушь или нет?

— Берит моложе меня, Спархок, и, Бог свидетель, куда красивее.

— Келтэн…

— Когда он идет, все девушки на сто ярдов вокруг бегут за ним, как щенята. Даже атаны поголовно повлюблялись в него.

— Келтэн…

— Я знаю, что это он. Я просто знаю это. Господь проворачивает свой кинжал в моем сердце. Он покинул меня и сделал так, чтобы единственная девушка, которую я смог полюбить, влюбилась в одного из моих братьев-рыцарей.

— Келтэн…

Келтэн сел прямо и расправил плечи.

— Что ж, хорошо, — сказал он тихо, — если так хочет Бог, пусть так и будет. Если Берит и Алиэн на самом деле любят друг друга, я не встану у них на пути. Я прикушу язык и не открою рта.

— Келтэн…

— Но я клянусь тебе, Спархок, — с жаром продолжал светловолосый пандионец, — если он когда-нибудь обидит ее, я его убью!

— Келтэн! — во все горло рявкнул Спархок.

— Что?

Спархок вздохнул.

— Почему бы нам не пойти выпить? — предложил он, сдаваясь окончательно.

Следующее утро выдалось пасмурным. Низкая грязно-серая завеса туч нависала над головой, колыхаясь от гулявшего в вышине ветра. Это был один из тех странных дней, когда непогода бушует в высоте, нагоняя тучи от лежащего на западе залива, но у самой земли воздух остается совершенно неподвижным.

Они рано тронулись в путь, и подковы коней звонко цокали по мостовой узких улочек, где сонные еще лавочники открывали ставни и раскладывали товары. Путники миновали городские ворота и выехали на дорогу, которая тянулась вдоль северного берега залива.

Когда они проехали около мили, Вэнион перегнулся в седле к Флейте, которая, как всегда, уютно устроилась на руках у старшей сестры.

— Далеко нам ехать? — спросил он.

— Какое это имеет значение? — пожала плечами Богиня-Дитя.

— Я бы хотел знать, долго ли нам ехать.

— Что общего между «далеко» и «долго»?

— Они одно и то же, Афраэль. Когда путешествуешь, время и расстояние сливаются в одно целое.

— Вовсе нет, если знаешь,что делаешь.

Спархок всегда восхищался Вэнионом, но никогда его восхищение не было так велико, как в эту минуту. Седобородый магистр даже не повысил голоса.

— Я клоню к тому, Божественная, что никто покуда не знает о том, что мы здесь. Разве мы не хотим, чтобы так продолжалось и дальше? Я не против хорошей драки, но неужели нам так необходимо прокладывать себе путь через толпы пьяных эдомских крестьян?

— Ты всегда подходишь к делу обходными путями, Вэнион, — заметила Флейта. — Отчего ты не мог сразу и напрямик попросить меня ускорить время?

— Я старался быть вежливым. Думаю, что все мы вздохнем с облегчением, когда Беллиом снова окажется в руках Спархока. Впрочем, дело за тобой. Если ты предпочитаешь, чтобы путь к тому неведомому месту, где ты укрыла Беллиом, был залит кровью и завален костями, мы будем счастливы услужить тебе.

— Он отвратителен, — сказала Афраэль своей сестре.

— Я бы так не сказала.

— Еще бы! Вы двое порой даже хуже, чем Спархок и Элана.

При этих словах Спархок поспешил вмешаться в разговор. Афраэль вот-вот могла заговорить о том, о чем нельзя было даже упоминать в присутствии остальных.

— Может быть, поспешим? — твердо спросил он. — Вэнион прав, Афраэль, и ты это знаешь. Если Ребал обнаружит, что мы здесь, нам придется продвигаться с боем.

— Ну ладно, ладно, — на удивление легко уступила она.

— Быстро это у них вышло, — заметил Телэн Халэду. — Я думал, она еще поупрямится.

— Нет, Телэн, — лукаво усмехнулась она, — по правде говоря, я предвкушаю с нетерпением тот горестный вопль, который эхом отдастся от всех гор Дарезии, когда наши враги услышат, что кулак Анакхи вновь стиснул Беллиом. Усаживайтесь поудобнее в седлах, господа, а все прочее предоставьте мне.

Спархок проснулся мгновенно, как от толчка. Они ехали краем нагого, открытого всем ветрам утеса, и далеко внизу ярилось море, изо всей силы колотясь о прибрежные скалы. Впереди ехала Сефрения, держа на руках Флейту, за ней гуськом тянулись остальные, закутавшись в плащи, с выражением бесконечного терпения на застывших лицах. Поднявшийся ветер хлестал всадников по глазам и пытался сорвать с них плащи.

В отряде произошли кое-какие совершенно невероятные изменения, но разум Спархока отчего-то оставался равнодушным к этим невероятностям. Обычно Вэнион ехал рядом с Сефренией, чтобы в случае опасности защитить ее, но сейчас Вэниона с ними не было.

Зато был Тиниен. Спархок знал совершенно точно, что Тиниен в тысяче с лишним лиг отсюда, — и тем не менее он был здесь, и его широкое лицо было застывшим, как у остальных, а правое плечо с виду было здоровым, как всегда.

Спархок не стал оборачиваться. Он и так знал, что позади него едет еще одна невероятность.

Кони трусили по извилистой тропке, что тянулась вдоль края длинного, постепенно вздымавшегося утеса к скалистому мысу, далеко в море выставлявшему скрюченный каменный палец. На самой оконечности мыса росло кривое, немыслимо вывернутое дерево, и его длинные ветви полоскал ветер.

Доехав до дерева, Сефрения остановила кобылку, и Кьюрик подошел к ней, чтобы ссадить на землю Флейту. Спархок ощутил укол нестерпимо острой и горестной боли. Он понимал, что Афраэли нужна симметрия, но это было уже чересчур.

Кьюрик поставил Афраэль на ноги и, выпрямившись, прямо глянул на Спархока. Оруженосец нисколько не изменился. Черты его лица были все так же резки и грубоваты, черная жесткая борода все так же подернута сединой. Обнаженные плечи бугрились мускулами, а запястья охватывали стальные браслеты. Не меняя выражения лица, Кьюрик подмигнул Спархоку.

— Ну что же, — решительно сказала Флейта, — начнем, покуда все мои родственники не передумали. Мне пришлось беседовать с ними наскоро, а кое-кого и обругать в гневе, и очень многие из них все еще сомневаются, правильно ли мы поступаем.

— Не надо им ничего объяснять, Флейта, — ворчливо сказал ей Кьюрик. От этих знакомых интонаций глаза Спархока вдруг наполнились слезами. — Просто скажи им, что нужно делать, — и все. Это же, в конце концов, рыцари церкви, а они привыкли выполнять приказы, которые им непонятны.

Флейта радостно рассмеялась.

— До чего же ты умен, Кьюрик!.. Ну что ж, господа, идемте со мной.

Она провела их мимо кривого дерева к самому краю чудовищной пропасти. Даже на такой высоте отдаленный рев прибоя казался оглушительными раскатами грома.

— Итак, — сказала Афраэль, — мне понадобится ваша помощь.

— Чего же ты от нас хочешь? — спросил Тиниен.

— Стойте здесь и одобряйте.

— Что?!

— Просто одобряйте меня, Тиниен. Можете выкрикивать что-нибудь хвалебное, но это необязательно. Все, что мне нужно, это ваше одобрение — и любовь, конечно, — но в этом нет ничего необычного. Мне всегда нужна любовь. — Она одарила их загадочной улыбкой.

А затем шагнула с обрыва в пропасть.

Телэн вскрикнул от ужаса и бросился вслед за ней.

Богиня-Дитя невозмутимо, словно совершая утреннюю прогулку, шла по пустоте. Телэн, однако, камнем падал вниз.

— Этого еще недоставало! — раздраженно воскликнула Афраэль. Она сделала рукой какой-то странный жест, и Телэн перестал падать. Он висел в пустоте, растопырив руки и ноги и в ужасе выкатив глаза.

— Займись им, Сефрения, — приказала девочка. — Я сейчас занята. — Она ожгла гневным взглядом Телэна. — Мы еще об этом потолкуем, молодой человек! — зловеще посулила она и, развернувшись, хладнокровно зашагала дальше, в открытое море.

Сефрения что-то бормотала по-стирикски, сплетая пальцами заклинание. Телэн поднялся в воздухе, забавно трепыхаясь и переваливаясь из стороны в сторону, словно воздушный змей на веревочке, а Сефрения, между тем, преодолевала силу притяжения, что грозила швырнуть его на острые скалы. Добравшись наконец до края утеса, он упал на четвереньки, прополз несколько ярдов по исхлестанной ветром траве и рухнул, содрогаясь всем телом.

А Афраэль тем временем невозмутимо продолжала свой путь в пустоте.

— Ты толстеешь, Спархок, — критически заметил Кьюрик. — Тебе надо больше упражняться. Спархок сглотнул застрявший в горле ком.

— Тебе так хочется говорить об этом? — сдавленно спросил он друга.

— Не так чтобы очень. Собственно, сейчас все твое внимание должно быть устремлено на Афраэль. — Он со слабой усмешкой поглядел на Богиню-Дитя. — Она, конечно, красуется перед нами, но ведь она, в конце концов, только маленькая девочка, а для них это, думается мне, естественно. — Он помолчал и с тоскливой ноткой в голосе спросил: — Как поживает Эслада?

— Жила неплохо, когда я виделся с ней в последний раз. Знаешь, они с Элис вдвоем хозяйничают на вашей ферме. — Кьюрик удивленно глянул на него. — Эслада решила, что так будет лучше. Все ваши сыновья уже начали обучение, и она решила, что незачем ей и Элис скучать в одиночестве. Они обожают друг друга.

— Это замечательно, Спархок, — проговорил Кьюрик почти счастливым голосом. — Это просто замечательно. Я всегда беспокоился о том, что будет с ними, когда меня не станет. — Он вновь взглянул на Богиню-Дитя. — А теперь все внимание — ей, мой лорд. Она подходит к самому трудному.

Афраэль была уже далеко над бушующими волнами, и вдруг ее фигурка начала источать ослепительно-яркое сияние. Она остановилась — далекая сияющая искорка.

— Помогайте ей, господа, — велела Сефрения. — Посылайте ей всю вашу любовь. Она нуждается в вас.

Ослепительная искорка между тем взмыла по изящной дуге и легко канула в пасмурную пустоту, направляясь прямо к длинным свинцово-серым волнам, которые грохотали, накатываясь на скалистый берег. Она опускалась все ниже и ниже и наконец без единого всплеска исчезла в море.

Спархок задержал дыхание. Казалось, что Богини-Дитя не видно уже целую вечность. Перед глазами пандионца поплыли черные пятна.

— Дыши, Спархок! — рявкнул Кьюрик, ткнув своего господина кулаком в спину. — Много ты ей поможешь, если свалишься в обморок!

Спархок шумно выдохнул и начал жадно хватать ртом воздух.

— Болван, — прошипел Кьюрик.

— Извини, — виновато пробормотал Спархок. Он сосредоточился на девочке, и его мысли тотчас заметались в беспорядке. Конечно, там, глубоко под бесконечно катящимися волнами была Афраэль, но была там также и Флейта… и Даная. От этой мысли сердце у него сжалось, и он похолодел от ужаса.

А затем из угрюмой свинцово-серой воды выметнулась все та же сверкающая искорка. Погружаясь в воду, Богиня-Дитя светилась ослепительно-белым, но сейчас она источала чистейшее голубое сияние. Она подымалась в воздух — и на этот раз не одна. С нею поднимался Беллиом, и казалось, сама земля содрогалась, ощущая его возвращение.

В голубом сиянии Афраэль возвращалась к ним, и в руках у нее была та самая золотая шкатулка, которую шесть лет назад бросил в это море Спархок. Наконец девочка достигла твердой земли. Она направилась прямо к Спархоку и протянула ему блестящую золотую шкатулку.

— В руки твои, о Анакха, на добро ли, на горе ли, вновь отдаю я ныне Беллиом! — торжественно проговорила она, передавая шкатулку Спархоку. И, проказливо улыбнувшись, добавила: — Постарайся больше его не терять.

ГЛАВА 6

— Он хорошо выглядит, — заметил Халэд напряженным, неестественно ровным голосом.

— И ты так легко об этом говоришь? — отозвался Телэн.

— А ты хочешь, чтобы я забился в истерике?

— Так ты видел его?

— Конечно.

— Где же ты был? Я тебя не видел.

— Мы с лордом Вэнионом были вон там, — ответил Халэд, указывая на дальнюю сторону тропинки. — Нам было сказано сидеть тихо и смотреть. Мы видели, как вы поднялись на утес. Зачем ты спрыгнул с обрыва, Телэн?

— Я не хочу об этом говорить.

Спархок словно не замечал своих друзей. В руках он держал золотую шкатулку. Он ощущал внутри присутствие Беллиома, и, как всегда, камень не был ни дружелюбен, ни враждебен.

Флейта не сводила глаз со Спархока.

— Ты не собираешься открыть шкатулку, Анакха?

— Зачем? Сейчас мне Беллиом не нужен.

— Разве ты не хочешь увидеть его снова?

— Я знаю, как он выглядит.

— Он зовет тебя.

— Да, но я его не слушаю. Всякий раз, когда я вынимаю его, все осложняется, так что я не стану этого делать до тех пор, пока не будет иного выхода. — Он повертел шкатулку в руках, разглядывая работу Кьюрика: сделано на совесть, хотя шкатулка ничем не украшена. Шкатулка как шкатулка, а то, что она сделана из золота, ничего не меняет.

— Как мне ее открыть — я имею в виду, когда мне понадобится ее открыть? Здесь нет замка.

— Просто коснись крышки одним из колец. — Флейта следила за ним все так же пристально.

— Которым?

— Лучше своим собственным. Его она знает лучше, чем кольцо Эланы. Ты уверен, что не чувствуешь этакой…

— О чем ты?

— У тебя не чешутся руки коснуться Беллиома?

— Это можно стерпеть.

— Теперь я понимаю, почему мои родственники так боятся тебя. Ты совершенно не такой, как все люди.

— Все мы на свой лад не такие. Что теперь?

— Мы можем вернуться на корабль.

— Ты можешь передать зов матросам?

— Да.

— Почему бы тебе не попросить их переплыть залив и подобрать нас на этом берегу? Тогда нам не придется ехать обратно в Джорсан, и мы избежим случайной встречи с пособниками Ребала. Кто-нибудь из них мог уже протрезветь настолько, чтобы разглядеть, что мы не эдомцы.

— Ты в странном настроении, Спархок.

— Честно говоря, я слегка недоволен тобой.

— Что же я такого сделала?

— Мне не хочется говорить об этом.

— Ты больше не любишь меня? — Ее нижняя губа задрожала.

— Люблю, конечно, но все равно сейчас на тебя сержусь. Знаешь, те, кого мы любим, иногда нас злят.

— Прости меня, — проговорила она сокрушенным голоском.

— Ладно, оставим это. Мы готовы? Можно садиться на коней и ехать?

— Одну минутку, — сказала Флейта, видимо припомнив что-то. Ее глаза сузились и зловеще заблестели. — Ты! — Она ткнула пальцем в Телэна. — Поди сюда!

Телэн вздохнул, но подчинился.

— Что это ты вздумал выкинуть?

— Ну… я боялся, что ты упадешь.

— Именно я и не упала бы, тупица! Чтоб больше никогда не смел вытворять такое!

Телэну следовало бы проявить послушание — так было проще всего, и так он избежал бы дальнейших упреков. Однако он покачал головой.

— Нет, Флейта, боюсь, что так не пойдет. Я все равно прыгну, если мне покажется, что тебе грозит опасность. — Телэн скорчил гримасу. — Не то чтобы я действовал по своей воле. Я не хочу, чтобы ты решила, будто я уж совсем выжил из ума. Просто я ничего не могу с собой поделать. Всякий раз, когда ты проделываешь такое, я бросаюсь вперед, даже не успев задуматься, что к чему. Если хочешь, чтобы я остался в живых, не устраивай ничего подобного у меня на глазах, потому что я все равно всякий раз буду пытаться удержать тебя — как бы глупо это ни выглядело.

— Почему? — напряженно спросила она. Телэн пожал плечами.

— Наверное потому, что я люблю тебя. Флейта взвизгнула от восторга и повисла у него на шее.

— Он такой милый мальчик! — объявила она, покрывая его лицо поцелуями.

Они проехали не больше мили, когда Келтэн вдруг резко осадил коня и грязно выругался.

— Келтэн! — рявкнул Вэнион. — Здесь дамы!

— Оглянитесь назад, мой лорд, — ответил светловолосый пандионец.

Чернильно-черная зловещая туча ползла над самой землей, точно огромный слизняк.

Вэнион тоже выругался и потянулся к мечу.

— Это бессмысленно, мой лорд, — сказал ему Спархок. Он сунул руку под тунику и вытащил блестящую шкатулку. — А вот это, быть может, сработает. — Он стукнул ободком кольца по крышке.

И ничего не произошло.

— Ты должен приказать ей открыться, Спархок, — подсказала Флейта.

— Откройся! — велел Спархок, снова прикоснувшись кольцом к шкатулке.

Крышка отскочила, и Спархок увидел покоящийся внутри Беллиом. Вечная и совершенная Сапфирная Роза сияла неизменной голубизной. Однако когда Спархок протянул руку и достал Беллиом, он ощутил в нем странную обиду.

— Мы оба знаем, кто мы такие, — сказал он камню и его недоброжелательным обитателям. — Я не намерен говорить с тобой по-тролличьи, потому что знаю, что ты поймешь меня на любом языке. Я хочу, чтобы ты прекратил эти глупости с тучей — и сделал это прямо сейчас! Когда я снова обернусь, вашему славному клочку тьмы лучше исчезнуть бесследно. Мне наплевать, как вы это сделаете, но уберите эту тучу!

Сапфирная Роза в его руке вдруг раскалилась и, казалось, начала корчиться под его пальцами. Алые, оранжевые, зеленые, пурпурные блики, перемежаясь с белыми полосками, побежали по лазурным лепесткам Беллиома — это Тролли-Боги, заключенные в камне, пытались сопротивляться. Беллиому, однако, удалось как-то овладеть ими, и уродливые блики постепенно погасли, а камень засиял еще ярче.

А затем резкий яростный рывок — и рука Спархока онемела до плеча.

— Вот так-то лучше! — воскликнул Келтэн и вдруг расхохотался.

Спархок обернулся в седле и увидел, что туча исчезла.

— Что произошло?

— Она задергалась, точно свежепойманный угорь, — Келтэн вновь рассмеялся, — а потом разлетелась на мелкие кусочки! Что ты сотворил, Спархок? Я не слышал, что ты сказал.

— Я дал понять нашему голубому другу и его жильцам, что эта туча меня раздражает. Затем я намекнул, что, когда я раздражен, я становлюсь просто невыносимым.

— Должно быть, они тебе поверили. Флейта взирала на Спархока с нескрываемым потрясением.

— Ты нарушил все правила! — гневно воскликнула она.

— Порой я именно так и поступаю. Бывают случаи, когда полезнее махнуть рукой на формальности.

— Ты не должен был так поступать.

— Но ведь у меня все получилось, верно?

— Это вопрос стиля, Спархок. Формально я здесь главная и уж не знаю, что теперь будут думать обо мне Беллиом и Тролли-Боги.

Спархок рассмеялся и бережно вернул Беллиом в шкатулку.

— Славная работа, — сказал он камню. В конце концов, им предстоит действовать вместе, а небольшая похвала еще никогда не бывала лишней. Затем он плотно закрыл крышку. — Пора немного поразмышлять, господа, — сказал он. — Какие выводы мы можем сделать из этого явления?

— Во-первых, они уже знают, где мы, — сказал Телэн.

— Наверное, все дело в кольцах, — заметила Сефрения. — Именно так все обстояло раньше. Облако — и тень — преследовали Спархока и Элану прежде всего потому, что у них были кольца.

— Беллиом укрыт в шкатулке, — сказал Спархок, — а с ним и Тролли-Боги.

— А они все еще в камне? — спросил Улаф.

— О да, — кивнул Спархок. — Я почувствовал их, когда вынимал Беллиом. — Он взглянул на Афраэль, тщательно подбирая слова для следующего вопроса. Кое-чему все-таки лучше было оставаться скрытым ото всех. — Я слыхал, что бог способен находиться одновременно в нескольких местах, — осторожно начал он.

— Верно, — ответила она.

— Это касается и Троллей-Богов? Флейта помолчала, размышляя.

— Не знаю, — наконец нехотя призналась она. — Быть сразу в нескольких местах — это очень сложно, а Тролли-Боги по природе своей ограниченны.

— Эта шкатулка сдерживает их точно так же, как кольчужный мешочек тогда, в Земохе?

Она покачала головой.

— Нет, не так. Когда они окружены золотом, они не знают, где находятся.

— Какое же это имеет значение?

— Чтобы перенестись куда-то, нужно знать, где находишься сейчас.

— Пожалуй, я поверю тебе на слово. — Спархок нахмурился. — Похоже, мы опять промахнулись, — с кислым видом признался он.

— Как так? — спросил Бевьер.

— У нас нет ни одного достоверного доказательства, что Тролли-Боги в союзе с нашим врагом. Если они заперты в этой шкатулке вместе с Беллиомом и не могут выбраться наружу, значит, они никак не могли заключить этот союз.

— Но в Атанских горах мы видели именно Гхворга, — возразил Улаф. — Стало быть, по крайней мере он вырвался на свободу.

— Ты уверен, Улаф? Эти крестьяне у костра тоже, знаешь ли, были уверены, что верзила в старинных доспехах — это Инсетес.

— Все факты указывают на это, Спархок. То, что мы видели сейчас, было точно таким же, как в прошлый раз, а ведь тогда это были именно Тролли-Боги, разве нет?

— Теперь я и в этом больше не уверен.

— Ну, у кого-то же хватило власти над троллями, чтобы заставить их перебраться из Талесии на северное побережье Атана?

— А собственно говоря, насколько хитрым нужно быть, чтобы перехитрить троллей? Я не имею в виду, что это был такой же грубый фокус, каким Ребал морочил головы крестьянам, но… — Спархок не закончил фразу.

— Это должен быть весьма сложный трюк, дорогой, — пробормотала Сефрения.

— Но ведь все-таки возможный, матушка? Я немедленно откажусь от этой мысли, если ты просто скажешь мне, что такое невозможно.

— Не спеши отвергать эту мысль, — ответила она, и на ее лице отразилось беспокойство.

— Афраэль, — сказал Спархок, — эта золотая шкатулка помешает нашему приятелю отыскать Беллиом? Она кивнула.

— Золото скрывает его. Он не может ни услышать, ни почуять Беллиом, а потому не в силах выследить его по звуку либо ощущению.

— А если я положу в шкатулку кольцо Эланы? Шкатулка скроет и его?

— Да, но твое кольцо все равно остается снаружи, и его можно учуять.

— Всему свое время. — Он коснулся кольцом крышки шкатулки и велел: — Откройся.

Что-то щелкнуло, и крышка слегка приподнялась.

Спархок снял с пальца кольцо Эланы и положил в шкатулку.

— Присмотри за ним, — сказал он Беллиому.

— Пожалуйста, Спархок, — страдальчески проговорил Вэнион, — больше так не делай.

— Не делать чего?

— Не разговаривай с камнем. Начинает казаться, что он живой.

— Извини, Вэнион. Мне намного проще думать о нем именно так. Беллиом определенно обладает личностью. — Он закрыл крышку и вновь услышал щелчок.

— Э-э… Флейта, — осторожно окликнул Халэд.

— Что?

— Беллиом скрывает именно шкатулка? Или то, что она сделана из золота?

— Все дело в золоте, Халэд. В нем есть нечто, приглушающее Беллиом.

— И то же относится к кольцу королевы Эланы? Она кивнула.

— Я ничего не слышу и не чувствую. — Флейта протянула ладонь к шкатулке в руках Спархока. — Ничего, — подтвердила она. — Зато я чувствую его кольцо.

— Пусть наденет золотую перчатку, — пожал плечами Келтэн.

— Сколько денег ты прихватил с собой в дорогу, сэр Келтэн? — осведомился Халэд. — Золото, знаешь ли, стоит дорого. — Он прищурился, разглядывая кольцо Спархока. — И вовсе незачем покрывать всю руку, — сказал он наконец, — достаточно прикрыть кольцо.

— Но мне нужно будет при случае быстро достать его, Халэд, — предупредил Спархок.

— Предоставь это мне. Есть у кого-нибудь золотой флорин? Он как раз подошел бы по размеру.

Все дружно полезли в кошельки.

Келтэн с надеждой огляделся, вздохнул и запустил руку в свой кошелек.

— Ты должен мне золотой флорин, Спархок, — сказал он, отдавая монету Халэду.

— Я твой должник, Келтэн, — усмехнулся Спархок.

— Еще бы — все-таки целый флорин. Может быть, двинемся наконец? Что-то холодает.

Поднялся ветер — вначале редкими порывами, но затем все усиливаясь. Они спустились по тропинке с утеса и скоро уже ехали вдоль верхнего края длинного песчаного пляжа. Ветер хлестал их, пронзительно завывая, соленые брызги обжигали кожу.

— Это не простая непогода! — прокричал Улаф, с трудом перекрывая визг и завывания ветра. — Надвигается ураган!

— Не рановато ли для ураганов? — крикнул в ответ Келтэн.

— В Эозии — да! — откликнулся Улаф. Визг ветра все крепчал, и всадники теснее укутались в плащи. .

— Нам надо поискать укрытие! — крикнул Вэнион. — Там, впереди, заброшенная ферма. — Он прищурился, пытаясь разглядеть хоть что-то сквозь завесу соленых брызг. — У нее каменные стены, по крайней мере укроемся от ветра!

Они пустили коней галопом и через несколько минут добрались до фермы. Развалины наполовину заросли сорняками, пустые окна в голых стенах слепо глазели на путников. Сам дом совершенно обрушился, а потому Спархок и его спутники спешились во дворе и завели встревоженных коней в строение, которое раньше явно служило амбаром. Пол здесь был завален гниющими остатками крыши, по углам лежали кучки птичьего помета.

— Сколько обыкновенно длится ураган? — спросил Вэнион.

— День-два, — пожал плечами Улаф, — самое большее три.

— Если говорить об этом урагане, я не стал бы биться об заклад, — заметил Бевьер. — Он налетел чересчур быстро и вынудил нас искать укрытие. Мы ведь не сможем носа высунуть из этих развалин.

— Он прав, — согласился Берит. — Кажется, нам остается только заключить, что некто устроил этот ураган, чтобы задержать нас?

Келтэн глянул на него с откровенной враждебностью — явный признак того, что он еще не избавился от своих подозрений относительно молодого рыцаря и камеристки королевы Эланы.

— Не думаю, что ураган нам помешает, — заметил Улаф. — Как только мы окажемся на борту корабля, мы обгоним все на свете ураганы.

Афраэль качала головой.

— В чем дело? — спросил он.

— Этот корабль не годится для того, чтобы выдерживать ураганы. Собственно говоря, я уже отослала его туда, откуда он прибыл.

— Даже не сказав нам ни слова? — возмутился Вэнион.

— Это уж мне решать, Вэнион. При такой погоде корабль для нас бесполезен, так что незачем было подвергать опасности его команду.

— А мне показалось, что он построен на редкость прочно, — возразил Улаф. — Наверняка его создатели принимали в расчет сильные ветры.

Она вновь покачала головой.

— Там, откуда прибыл этот корабль, вообще не дуют ветры.

— Ветры дуют повсюду, Флейта, — заметил он. — Во всем мире нет такого места, где хоть раз не подул бы… — Улаф осекся и уставился на нее. — Да откуда же явился этот корабль?!

— Это не твое дело, сэр рыцарь. Я могу вернуть его, когда буря утихнет.

— Если утихнет, — вставил Келтэн. — И я совсем не удивлюсь, если к тому времени этот полуразвалившийся амбар будет окружен несколькими тысячами фанатиков.

Все переглянулись.

— Думаю, нам лучше тронуться в путь, невзирая на ураган, — сказал Вэнион и взглянул на Флейту. — Ты сможешь?.. Я имею в виду — этот ветер не помешает?..

— Во всяком случае, дела не облегчит, — мрачно созналась она.

— Я не допущу, чтобы ты навредила себе, — сказала Сефрения.

Флейта отмахнулась от нее:

— Нечего обо мне беспокоиться.

— Не пытайся уворачиваться, юная леди, — сурово сказала Сефрения. — Я хорошо знаю, что сотворит с тобой этот ветер.

— А я хорошо знаю, чего будет стоить нашему загадочному приятелю таскать его за собой. Погоня за нами с ураганом на спине истощит его куда больше, чем истощит меня необходимость перенести куда-то десятерых всадников вместе с конями — при том, что я проворней его. Меня ведь не зря называют Шустрой Богиней. Я могу, если понадобится, бегать быстрее Телэна. Куда бы ты хотел отправиться, лорд Вэнион?

Магистр огляделся.

— Назад, в Джорсан?

— Не самое худшее прибежище во время урагана, — согласился Келтэн. — По крайней мере, постели там сухие.

— А пиво мокрое? — ухмыльнулся Улаф.

— Примерно о чем-то в этом роде я и подумал, — сознался Келтэн.

Ветер завывал за стенами трактира, но дом был выстроен из камня, а окна прикрывали прочные ставни. Вынужденная задержка приводила Спархока в бешенство, но поделать с этим он ничего не мог.

Едва они вернулись в трактир, Сефрения тотчас уложила Флейту в постель и теперь склонилась над девочкой, словно защищая ее.

— Она очень обеспокоена, — вполголоса сообщил Вэнион. — Похоже, предел божественной силы все-таки существует. Флейта пытается делать вид, что все в порядке, но я-то могу распознать подлинное истощение.

— Но ведь она не умрет? — спросил потрясенный Телэн.

— Она не может умереть, Телэн, — ответил Вэнион. — Ее можно уничтожить, но умереть она не может.

— А в чем разница?

— Не знаю, — сознался Вэнион, — зато я точно знаю, что она очень, очень устала. Нельзя было нам позволять ей делать это. — Он оглядел коридор за дверями комнаты, где Сефрения хлопотала над изможденной маленькой богиней. — А где Келтэн?

— Он и Улаф сидят внизу, в пивной, мой лорд, — ответил Бевьер.

— Мне и самому следовало бы догадаться. Пусть кто-нибудь из вас напомнит им, что если они будут не в состоянии ехать, когда закончится ураган, я им этого не спущу.

Они спустились по лестнице в общий зал и то и дело выглядывали за дверь — проверить, что творится снаружи. Судя по всему, ветер только крепчал.

Наконец Спархок опять поднялся наверх и тихонько постучал в дверь комнаты Сефрении.

— Можно мне поговорить с Флейтой? — шепотом спросил он, когда его наставница открыла дверь.

— Нет, Спархок, — прошептала она, — категорически нет. Она только что заснула. — Сефрения вышла в коридор, прикрыла за собой дверь и демонстративно прислонилась к ней спиной.

— Я не причиню ей вреда, Сефрения.

— Можешь биться об этом об заклад хоть со всей Дарезией, — ответила она со стальным блеском в глазах. — О чем ты хотел ее спросить?

— Могу я использовать Беллиом, чтобы прекратить эту бурю?

— Возможно.

— Почему бы тогда мне этого не сделать?

— Ты хочешь уничтожить Джорсан — и всех его жителей заодно?

Остолбеневший Спархок воззрился на нее.

— Ты не имеешь представления о том, какие силы заключены в природных явлениях, верно, Спархок?

— Отчего же, — сказал он, — имею… некоторое.

— Нет, дорогой, думаю, что нет. Кто бы ни вызвал этот ураган, он очень могуществен и точно знает что делает, однако ураган все же остается природным явлением. Конечно, ты можешь использовать Беллиом, чтобы прекратить его, но тогда вся сила, заключенная в урагане, освободится одновременно и в одном месте. Когда пыль осядет, ты не найдешь и следов Джорсана.

— Наверное, мне лучше отказаться от этой идеи.

— На твоем месте я бы так и сделала. А теперь уходи. Мне нужно присматривать за Афраэлью.

И Спархок пошел назад по коридору, чувствуя себя отчасти мальчиком, которого только что отослали в его комнату.

Навстречу ему поднимался по лестнице Улаф.

— Можно тебя на два слова, Спархок? — спросил он.

— Конечно.

— Думаю, тебе нужно смотреть за Келтэном в оба.

— Вот как?

— Он лелеет кое-какие нехорошие мысли насчет Берита.

— Стало быть, это продолжается?

— А ты, значит, знал об этом — я разумею чувства, которые Келтэн питает к камеристке твоей жены? Спархок кивнул.

— Знаешь, чем больше он пьет, тем хуже, — а в такую бурю больше и заняться нечем, кроме выпивки. У этих его подозрений есть какое-то основание?

— Ни малейшего. Он попросту высосал их из пальца. На самом деле девушка обожает его.

— Я так и думал. Бериту хватило хлопот с супругой императора, чтобы искать себе кого-то еще. И часто с Келтэном такое случается? Я имею в виду — часто он влюбляется так сильно?

— На моей памяти — впервые. Он всегда искал случайных приключений.

— Это, конечно, самое безопасное, — согласился Улаф, — но именно потому, что он ждал так долго, теперь его так крепко прихватило. Надо бы нам постараться держать его подальше от Берита, покуда мы не вернемся в Материон и Алиэн все ему не растолкует.

К ним по коридору подошел Халэд. Вид у оруженосца был недовольный. В руке он держал золотой флорин Келтэна.

— Ничего не выйдет, Спархок, — сказал он. — Я бы запросто мог покрыть камень золотом, но у тебя всякий раз уходило бы полчаса на то, чтобы открыть камень. Я думаю предпринять кое-что еще. Дай мне кольцо. Я собираюсь сходить к ювелиру, и мне понадобятся точные мерки.

Спархок ощутил сильнейшее нежелание расставаться с кольцом.

— А не можешь ты просто… Халэд покачал головой:

— Что бы мы с ювелиром ни придумали, нам все равно придется точно пригнать на место нашу задумку. Полагаю, Спархок, вопрос в том, насколько ты мне доверяешь.

Спархок вздохнул.

— Обязательно нужно было представить это именно в таком свете?

— Я подумал, мой лорд, что так будет быстрее всего. — Халэд протянул руку, и Спархок, сняв кольцо с пальца, положил его на ладонь оруженосца.

— Благодарю, — сказал Халэд. — Твоя вера в меня просто трогательна.

— Хорошо сказано, — пробормотал Улаф.

Позднее, когда Спархок и Улаф отнесли Келтэна наверх и уложили в постель, все собрались в общем зале поужинать. Спархок обменялся несколькими словами с трактирщиком, и ужин Сефрении отнесли в ее спальню.

— Где Телэн? — спросил Бевьер озираясь.

— Сказал, что пойдет подышать свежим воздухом, — ответил Берит.

— В такую бурю?

— По-моему, ему просто на месте не сидится.

— Или не терпится что-нибудь украсть, — добавил Улаф.

Входная дверь с грохотом распахнулась настежь, и порыв ветра внес в общий зал Телэна. Под плащом на нем были камзол и обтягивающие штаны, у пояса прицеплена шпага, которую он носил привычно и ловко. Он привалился спиной к двери, изо всех сил стараясь захлопнуть ее. Мальчик промок до нитки, по лицу текла струями вода, и тем не менее он широко ухмылялся.

— Я только что раскрыл тайну, — со смехом сообщил он, подойдя к друзьям.

— Вот как? — заинтересовался Улаф.

— Сколько, по-вашему, господа, стоит настоящее имя Ребала?

— Как ты узнал его? — требовательно спросил Берит.

— Чистое везение, и более ничего. Я вышел осмотреться. Ветер прокатил меня по узкой улочке и прижал к дверям лавки в конце тупика. Я решил зайти отдышаться, и первое, что я увидел там, было знакомое лицо. Наш загадочный Ребал на самом деле — почтенный торговец из Джорсана. Он сам мне это сказал. В фартуке у него вид не такой впечатляющий.

— Торговец? — недоверчиво переспросил Бевьер.

— Вот именно, сэр рыцарь, причем один из столпов местного общества, судя по его же словам. Он даже входит в городской совет.

— Так тебе удалось узнать его имя? — спросил Вэнион.

— Конечно, мой лорд. Он сам представился, как только ветер внес меня в лавку. Его зовут Амадор. Я даже купил у него кое-что, чтобы заставить его разговориться.

— Чем же он торгует? — спросил Берит.

Телэн запустил руку под рубашку и извлек оттуда полоску ярко-розовой ткани, промокшую и изрядно помятую.

— Правда, прелесть? — спросил он. — Пожалуй, я высушу ее и подарю Флейте.

— Ты шутишь! — расхохотался Вэнион. — Он продает вот это?

— Штоб у меня язык отсох, ежели я вру, вашш-магистерство, — ответил мальчик, подражая говору Кааладора. — Человек, от которого здесь, в Эдоме, бросает в дрожь всех тамульцев, — торговец лентами. Нет, вы только представьте!..

И он сложился пополам в кресле, задыхаясь от хохота.

— И как же это действует? — спрашивал Спархок на следующий день, повернув кольцо и разглядывая его основание.

— Это оправа одного из тех колец, которые люди носят, когда хотят отравить чью-то еду или питье, — пояснил Халэд. — Я попросил ювелира снять оправу с прежнего кольца и установить на наше так, чтобы крышечка оказалась как раз над камнем. С одной стороны оправы крохотная петелька, с другой — задвижка. Нужно только коснуться задвижки вот здесь. — Он указал на крошечный штырек, полускрытый массивной оправой. — Петелька снабжена пружиной, так что вот эта золотая крышка отскакивает мгновенно. — Халэд коснулся штырька, и полусфера, прикрывавшая рубин, со щелчком откинулась, открывая камень. — Ты уверен, что кольцо подействует, если ты коснешься Беллиома только ободком? С этой крышечкой чего-то коснуться самим рубином будет затруднительно.

— Достаточно будет и ободка, — заверил его Спархок. — Очень умно придумано, Халэд.

— Спасибо. Прежде чем мы установили оправу на твоем кольце, я заставил ювелира удалить из нее весь яд.

— Так прежнее кольцо было в применении?

— И еще как! Один из наследников эдомской дворянки, которой оно прежде принадлежало, после ее смерти продал кольцо этому ювелиру. Думаю, у нее было множество врагов. Вернее сказать, вначале. — Халэд хихикнул. — Ювелир во мне весьма разочаровался. Он изо всех сил старался хоть ненадолго остаться наедине с твоим кольцом. Этот рубин стоит целое состояние. Я не думаю, чтобы Беллиом подчинился осколку красного стекла, так что я не сводил глаз с прохвоста. Ты бы лучше проверил, как кольцо открывает шкатулку, — просто так, на всякий случай. Если ничего не выйдет, я вернусь в мастерскую и начну отрезать ювелиру пальцы. Думаю, что на втором или третьем он вспомнит, где припрятал камень. Трудно делать тонкую работу, когда на руке недостает пальцев. Я с самого начала сказал ему, что именно так и сделаю, так что, пожалуй, мы можем рассчитывать на его честность.

— Ты безжалостный человек.

— Я просто хотел избежать недоразумений. После того как мы убедимся, что кольцо открывает шкатулку, отнеси его к Флейте и выясни, чувствует ли она рубин под этой крышкой. Если да, я отнесу кольцо к ювелиру, чтобы нарастить золота на крышку. Мы можем делать это, пока не добьемся нужного результата.

— Ты весьма практичен, Халэд.

— Хоть кому-то в этой компании нужно быть практичным.

— Что ты сделал с флорином Келтэна?

— Заплатил им ювелиру. Флорин покрыл часть платы. Остальное ты мне будешь должен.

— Прежде чем мы доберемся домой, я окажусь по уши в долгах.

— Это не страшно, Спархок, — ухмыльнулся Халэд, — мы все знаем, что ты вполне способен их оплатить.

— С меня довольно! — со злостью объявил Спархок после того, как наскоро выглянул из-за входной двери наружу. Прошло уже два дня, и все только что спустились в общий зал позавтракать. — Готовьтесь к отъезду.

— Спархок, — сказала Флейта, — я не смогу вернуть корабль в такую бурю. — Вид у девочки все еще был утомленный, но она быстро приходила в себя.

— Значит, мы отправимся сушей. Мы сидим здесь, точно утки в канаве, ожидая, когда наш приятель соберется с силами. Мы должны ехать.

— Спархок, сухопутное путешествие до Материона займет у нас несколько месяцев, — возразил Халэд, — а Флейта пока еще слишком слаба, чтобы ускорять наше продвижение.

— Я не так уж и слаба, Халэд, — запротестовала Флейта. — Я немножко устала, вот и все.

— Тебе непременно нужно делать это самой? — спросил у нее Спархок.

— Я что-то не поняла тебя.

— Если бы здесь оказался кто-нибудь из твоих родственников, он бы смог помочь тебе? — Она нахмурилась. — Скажем, ты принимала бы решения, а он помогал бы тебе физической силой.

— Замечательная идея, Спархок, — сказала Сефрения, — но поблизости нет родственников Афраэли.

— Зато есть Беллиом.

— Я так и знал, что это случится, — простонал Бевьер. — Проклятый камень перевернул мозги Спархока вверх тормашками, и теперь он возомнил себя богом.

— Нет, Бевьер, — усмехнулся Спархок. — Я не бог, но мне доступно состояние, весьма близкое к божественному. Когда я надеваю кольца, Беллиом вынужден исполнять все мои приказы. Если это и не то же самое, что быть богом, то довольно близко. Давайте позавтракаем, а потом все вы соберете вещи и навьючите коней. Мы с Афраэлью покуда обсудим в подробностях, как нам предстоит действовать.

ГЛАВА 7

Ветер завывал на улицах Джорсана, обрушивая на них потоки дождя. Спархок и его друзья поплотнее закутались в плащи, наклонили головы и непреклонно двинулись в сердцевину бушующего урагана.

У городских ворот не было стражи, и отряд выехал в чистое поле, где ветер, ничем не стесняемый, ярился еще сильнее. Говорить было невозможно, так что Спархок попросту показал на раскисшую дорогу, которая вела в Корван, город в пятидесяти лигах севернее Джорсана.

Примерно через милю от города дорога заворачивала за низкий холм, и там Спархок осадил коня.

— Теперь нас никто не увидит! — прокричал он, перекрывая вой ветра. — Посмотрим, что у нас получится! — Он сунул руку под рубаху, где хранил золотую шкатулку.

Берит, ехавший в арьергарде, галопом подскакал к ним.

— Сзади едут какие-то всадники! — крикнул он, вытирая залитое дождем лицо.

— Они гонятся за нами? — спросил Келтэн. Берит только развел руками.

— Сколько их? — спросил Улаф.

— Двадцать пять — тридцать, сэр Улаф. За дождем я не смог их хорошо рассмотреть, но, по-моему, на них какие-то доспехи.

— Отлично, — проворчал Келтэн. — Убивать любителей не слишком-то весело.

— Каково твое мнение? — обратился Спархок к Вэниону.

— Нужно взглянуть на них. Быть может, мы их вовсе не интересуем.

Они развернули коней и проехали ярдов сто назад по раскисшей дорожной грязи.

Всадники, подъезжавшие сзади, перешли на шаг. Это были грубого вида детины, одетые в меха и вооруженные по большей части копьями с бронзовыми наконечниками. Физиономию их вожака украшала огромная густая борода, а на голове у него красовался старинный шлем, увенчанный оленьими рогами.

— Все ясно, — отрывисто проговорил Спархок. — Они явно гонятся именно за нами. Вернемся к остальным и обсудим, что делать.

Они повернули и поскакали к друзьям, которые укрылись у подветренной стороны соснового леска.

— Мы слишком долго проторчали в Джорсане, — сказал Спархок. — Ребал успел созвать подмогу. Люди, которые едут за нами, — воины из бронзового века.

— Как ламорки, которые напали на нас в окрестностях Дэмоса? — спросил Улаф.

— Верно, — сказал Спархок. — Эти, скорее, соратники Инсетеса, чем Дрегната, а в общем, разница невелика.

— Вы определили их предводителя? — спросил Улаф.

— Он едет впереди, — ответил Вэнион.

— Это упрощает дело.

Вэнион вопросительно взглянул на талесийца.

— Мы уже сталкивались с этим прежде, — пояснил Спархок. — Мы не знаем почему, но если убить вожака, остальные солдаты попросту исчезают.

— Не могли бы мы просто спрятаться в лесу? — спросила Сефрения.

— Я бы не хотел рисковать, — ответил Вэнион. — Сейчас мы, по крайней мере, знаем, где они. Если мы потеряем их из виду, они могут обогнать нас, свернуть с дороги и устроить нам засаду. Лучше разобраться с ними сейчас и без промедлений.

— Мы зря тратим время, — отрывисто бросил Келтэн. — Давайте покончим с ними!

— Халэд, — обратился Спархок к своему оруженосцу, — возьми Сефрению и детей, и укройтесь в лесу. Постарайтесь никому не попасться на глаза.

— Детей?! — возмутился Телэн.

— Делай что говорят, — сказал ему Халэд, — и даже не думай проверять, как ты научился владеть шпагой.

Рыцари развернулись и поскакали по грязи навстречу преследователям.

— Они одни? — спросил Бевьер. — Я имею в виду, вы не смогли определить того, кто извлек их из прошлого?

— Мы узнаем это, когда прикончим парня в рогатом шлеме, — проворчал Келтэн. — Когда остальные исчезнут, тот, кто все это устроил, останется стоять под дождем один-одинешенек.

— Нет смысла выжидать, — мрачно сказал Вэнион. — Поторопимся, господа. Я уже промок.

Они откинули плащи, чтобы освободить руки для оружия, надели гладкие стальные шлемы, которые были приторочены к седлам, и прикрепили щиты.

— Я сам им займусь, — бросил Келтэн Спархоку, посылая своего коня в обгон Фарэна. Он расправил плечи, и в голосе его была сдавленная ярость. — Вперед! — прорычал он, обнажая меч.

Рыцари помчались в атаку.

Воины из девятого столетия отпрянули, увидев, что на них во весь опор несутся рыцари церкви и комья грязи летят из-подмогучих копыт боевых коней.

Оружие бронзового века и древняя тактика не могли противостоять стальным кольчугам, современным мечам и топорам, а мохнатые коньки старинной породы рядом с конями рыцарей казались едва ли крупнее пони. Келтэн первым врубился в авангард преследователей, а за ним расходящимся клином последовали его спутники. Светловолосый пандионец приподнялся в стременах, нанося мечом размашистые мощные удары. Обычно Келтэн дрался искусно и хладнокровно, но сегодня на него что-то нашло — он рисковал как никогда в жизни, нанося длинные удары и занося меч куда сильнее, чем следовало бы. Круглые бронзовые щиты его противников почти не замедляли ударов его меча, когда он прорубал себе дорогу к бородатому вожаку в шлеме с оленьими рогами. Спархоку и другим рыцарям, ошеломленным безрассудной отвагой Келтэна, оставалось только прикрывать его, рубя тех, кто пытался напасть на него со спины.

Бородатый вожак проревел древний боевой клич и, пришпорив коня, поскакал навстречу Келтэну, неистово размахивая огромной бронзовой секирой.

Келтэн почти небрежно отразил удар секиры своим щитом и нанес мечом удар сверху вниз, вложив в него всю свою силу. Меч прошел как сквозь масло через торопливо подставленный бронзовый щит, и половина блестящего круга отлетела прочь вместе с левой рукой бородача. Келтэн вновь ударил, и его меч разом рассек макушку рогатого шлема и череп противника. Брызнул фонтан крови и мозгов. Сила удара вышвырнула мертвеца из седла, а его соратники заколебались, точно дым, и исчезли.

Однако один всадник на дороге остался. Закутанный в черный плащ, Ребал оказался вдруг одиноким и беззащитным, когда древние солдаты, прикрывавшие его, бесследно растаяли в воздухе.

Келтэн погнал коня к нему, вскинув окровавленный меч, и в его голубых заледеневших глазах была сама смерть.

Ребал завизжал от ужаса, развернул коня и помчался в гущу бури, отчаянно нахлестывая скакуна.

— Келтэн! — проревел Вэнион, когда рыцарь пришпорил коня, чтобы погнаться за беглецом. — Стой!

— Но…

— Стой где стоишь!

Все еще одержимый своей безрассудной яростью, Келтэн начал было возражать.

— Это приказ, сэр рыцарь! Убери свой меч!

— Слушаюсь, мой лорд, — мрачно ответил Келтэн, сунув окровавленный меч в ножны.

— Вынь немедля! — рявкнул Вэнион. — Вытри клинок, прежде чем совать его в ножны!

— Извини, лорд Вэнион, я забыл.

— Забыл?! Что значит — «забыл»? Ты что — необученный щенок? Очисти свой меч, сэр рыцарь! Я хочу, чтобы он заблестел, прежде чем ты уберешь его в ножны.

— Хорошо, мой лорд, — пробормотал Келтэн.

— Что ты сказал?

— Хорошо, мой лорд! — во все горло проорал Келтэн.

— Так-то лучше.

— Спасибо, Вэнион, — пробормотал Спархок.

— А с тобой, Спархок, я разберусь позже! — огрызнулся Вэнион. — Заставлять его следить за своим снаряжением — это твоя обязанность. Ты командир, а не пастух! — Магистр огляделся. — Ладно, — продолжал он жестко, — построились и едем назад. Попроворней, господа, попроворней! Мы солдаты Господа. Давайте хотя бы попытаемся сделать вид, будто знаем, что делаем!

Деревья более или менее укрыли всадников от ураганного ветра. Вэнион повел рыцарей через сосновый лесок — туда, где укрылись Халэд, Сефрения и «дети».

— Никто не ранен? — тотчас спросила Сефрения.

— Во всяком случае, видимых ран у нас нет, матушка, — ответил Спархок.

Она вопросительно взглянула на него.

— Лорд Вэнион был в голосе, — ухмыльнулся Улаф. — Он был слегка недоволен кое-кем из нас и сообщил нам об этом — весьма недвусмысленно.

— Довольно, сэр рыцарь, — сказал Вэнион.

— Слушаюсь, мой лорд.

— Вы смогли узнать, кто воскресил этих солдат? — спросил Халэд у Спархока.

— Нет. Там был Ребал, но больше мы никого не видели.

— Как прошел бой?

— Жаль, что ты не видел его, Халэд! — восторженно отозвался Берит. — Сэр Келтэн был просто неподражаем!

Келтэн метнул в него ненавидящий взгляд.

Сефрения проницательно взглянула на обоих.

— Поговорим об этом после того, как избавимся от бури, — сказала она. — Спархок, ты готов?

— Сейчас, — ответил он. Сунув руку под рубаху, он достал шкатулку и велел ей открыться. Затем он надел на палец кольцо Эланы и вынул Беллиом.

— Начнем, — сказала Сефрения. Она подняла Флейту, и Спархок взял девочку на руки.

— Что нам нужно сделать? — спросил он.

— Вначале я буду говорить через тебя, — ответила она. — Ты ничего не поймешь, потому что язык тебе незнаком.

— Неизвестный стирикский диалект?

— Нет, Спархок, не стирикский. Этот язык намного старше. Расслабься. Я проведу тебя через это. Дай мне шкатулку. Когда Беллиом перемещается из одного места в другое, весь мир вздрагивает. Не думаю, чтобы наш приятель мог тотчас же определить, где окажется Беллиом, поэтому если ты немедленно положишь в шкатулку камень и кольцо Эланы — и закроешь собственное кольцо, он так и не узнает, куда мы девались. Теперь возьми Беллиом обеими руками и скажи ему, кто ты такой.

— Он это и так знает.

— Так напомни ему это, Спархок, и говори на языке троллей. Будем соблюдать формальности. — Она поудобнее устроилась в надежном кругу его покрытых кольчугой рук.

Спархок поднял Беллиом, проверив, чтобы ободки обоих колец плотно касались камня.

— Голубая Роза, — сказал он на языке троллей, — я — Спархок Эленийский. Ты знаешь меня?

Лазурное сияние, омывавшее его руки, затвердело, словно свежевыплавленная сталь. Отношения Спархока и Беллиома отличались двойственностью, и у камня-цветка не было причин любить его.

— Скажи ему, кто ты на самом деле, Спархок, — предложила Флейта. — Добейся, чтобы он признал тебя.

— Голубая Роза, — вновь заговорил Спархок на жутком наречии троллей, — я — Анакха, и у меня кольца. Ты знаешь меня?

Когда он произнес роковое имя, Беллиом слегка вздрогнул, и стальной отлив исчез из его лепестков.

— Недурное начало, — пробормотал Спархок. — Что теперь?

— Теперь моя очередь, — ответила она. — Расслабься, Спархок. Впусти меня в свой разум.

Это было странное ощущение. Казалось, собственная воля Спархока перестала существовать, когда Богиня-Дитя бережно, даже любовно взяла его разум в свои маленькие ладони. Голос, исходивший из его уст, звучал до странности мягко, а слова языка, слетавшие с губ, чудились неуловимо знакомыми, скользили где-то на грани понимания.

Затем мир вокруг него на миг заколебался и поблек, пронизанный неким сумеречным и одновременно ярким сиянием. Потом все это исчезло, и в глаза ему ударил яркий свет солнца. Дождь прекратился, и ураганный ветер сменился неясным, почти неощутимым ветерком.

— Поразительно! — воскликнула Афраэль. — Мне такое и в голову не приходило! Спрячь Беллиом, Спархок. Быстро.

Спархок положил в шкатулку камень и кольцо Эланы и защелкнул крышку на собственном кольце. Затем он оглянулся на юг и увидел над самым горизонтом черную полоску туч. На севере, у подножия холма, пристроился довольно большой город — приятный с виду, с крышами из красной черепицы, которые весело сияли под осенним солнышком.

— Это Корван? — недоверчиво спросил он.

— Ну разумеется! — Флейта легкомысленно тряхнула головой. — Ты же именно сюда хотел попасть, верно?

— Неплохая скорость, — слабым голосом заметил Улаф.

Сефрения вдруг рассмеялась.

— Мы хотели испытать выносливость нашего приятеля, — сказала она. — Теперь-то мы узнаем, насколько хватит у него сил. Если он захочет и дальше преследовать нас, ему придется взвалить на плечи этот ураган и гоняться за нами во всю прыть.

— О, это будет так весело! — воскликнула Флейта, радостно хлопая в ладоши. — Я бы никогда не подумала, что мы сможем прыгнуть так далеко!

Келтэн прищурился на яркое осеннее солнце.

— Судя по всему, скоро полдень. Почему бы нам не заехать в Корван и не подкрепиться? В недавней драке я нагулял изрядный аппетит.

— Неплохая идея, Спархок, — заметил Вэнион. — Положение изменилось, так что нам стоило бы обсудить наши планы и придумать, что в них мы можем улучшить.

Спархок кивнул. Он ударил каблуками по бокам Фарэна, и они двинулись вниз с холма, к Корвану.

— Ты, кажется, удивилась, — прошептал он на ухо Флейте.

— Удивилась? Спархок, я была потрясена.

— И чем же?

— Ты это вряд ли поймешь, отец. Помнишь, как Тролль-Бог Гхномб перемещал вас через Северную Пелозию?

— Он, кажется, замораживал время? Она кивнула.

— Я делаю это иначе, но я, в конце концов, искушенней Гхномба. Беллиом делает это совсем по-другому — и на самом деле гораздо проще. Гхномб и я разные, но оба мы — часть этого мира, а потому для нас очень важны приметы местности. Это дает нам ощущение места и постоянства. Беллиом, оказывается, ни в чем таком не нуждается. Ему достаточно подумать о каком-то другом месте — и он уже там.

— А ты смогла бы так? Афраэль поджала губы.

— Увы! — Она вздохнула. — Немного унизительно признаваться в этом, но Беллиом намного умнее меня.

— Зато не такой милый.

— Благодарю тебя, добрый сэр. Спархок вдруг кое о чем вспомнил.

— А Даная сейчас в Материоне?

— Конечно.

— Как поживает твоя мама?

— Неплохо. Она и воры изо всех сил стараются наложить руки на какие-то бумаги, спрятанные в министерстве внутренних дел.

— Там все в порядке?

— Пока да. Я знаю, порой я тебя раздражала, но быть одновременно в двух местах так трудно. Даная почти все время спит, и я пропускаю многое, что там происходит. Мама немножко обеспокоена. Она думает, что Даная заболела.

— Не обеспокой ее чрезмерно.

— Хорошо, отец.

В Корване они отыскали приличный с виду трактир. Улаф перекинулся несколькими словами с трактирщиком, и их провели в отдельную столовую в глубине дома, где льющийся из окно солнечный свет золотил дубовые столы и скамьи.

— Можешь ты помешать любопытным подслушать нас, матушка? — спросил Спархок.

— Сколько раз еще ты спросишь об этом, прежде чем запомнишь ответ? — с усталым вздохом осведомилась Сефрения.

— Я просто хотел удостовериться, вот и все.

Они сняли плащи, составили оружие в углу и уселись за стол.

Косоглазая неряшливая служанка подошла к ним и принялась перечислять, какие блюда имеются сегодня на кухне.

Сефрения покачала головой.

— Скажи ей, Вэнион.

— Леди, я и вот эта девочка будем есть баранину, — твердо сказал он. — Нам не нужна свинина.

— Повар нынче не стряпал баранины, — гнусаво ответила служанка.

— Так пускай состряпает.

— Ему это страх как не понравится.

— Ему и не должно нравиться. Скажи ему, что, если мы не получим баранины, мы оставим наши деньги в другом трактире. Хозяину здешнего заведения это тоже страх как не понравится, не так ли?

Служанка помрачнела и, громко топая, удалилась.

— Вот это Вэнион, которого мы узнали и полюбили еще мальчишками! — рассмеялся Келтэн. Судя по всему, утренний бой поднял ему настроение.

Вэнион развернул карту.

— У нас имеется хорошая дорога, ведущая на восток, — сказал он. — Она пересекает Эдом и Кинезгу. Мы перейдем границу Тамула в Сарне. — Он взглянул на Флейту. — Насколько далеко может перенести нас Беллиом за один прыжок?

— Не желаешь ли побывать на луне, лорд Вэнион? — Она нахмурилась. — У этих прыжков есть один недостаток. Беллиом, проделывая это, издает весьма отчетливый звук. Возможно, он сам не осознает, что происходит, но этот звук возвещает о том, где он находится. Быть может, нам удастся научить его действовать бесшумно, но на это уйдет время.

— И это обстоятельство приводит нас к другой проблеме, — вставила Сефрения. — Спархок владеет всей мощью Беллиома, но пока еще не умеет ею пользоваться.

— Благодарю, — сухо сказал Спархок.

— Прости, дорогой, но это так. Всякий раз, когда ты брался за Беллиом, мне или Афраэли приходилось направлять каждый твой шаг. Нам определенно понадобится время, чтобы научить Беллиом не шуметь и научить тебя пользоваться им без того, чтобы кто-то водил тебя за ручку.

— Я тоже люблю тебя, Сефрения. Она нежно улыбнулась.

— В твоих руках, Спархок, небывалое могущество, но проку от него будет немного, если все, что ты умеешь — размахивать им, точно флагом. Не думаю, что нам нужно немедленно отправляться в Материон. Небылица, которую ты состряпал для Эланы, объяснит наше отсутствие еще на две-три недели. Разумеется, мы захотим обойти все ловушки и засады, которые приготовят на нашем пути враги. — Она помолчала. — Пожалуй, они даже сослужат нам службу. Ты сможешь как следует попрактиковаться.

— Пусть попрыгает, — проворчал Улаф.

— Прекрати это, Улаф! — прикрикнула она.

— Извини, Сефрения. Такая у меня привычка. Я обдумываю что-то, а потом выпаливаю вывод. Промежуточные звенья не слишком-то интересны. Наши приятели устраивали по всей Империи заварушки, чтобы погонять атанов по всему континенту — там вампиры, там вурдалаки, тут сияющие либо древние армии. Единственной их целью было привести в смятение имперские власти. Мы, знаешь ли, могли бы позаимствовать у них этот прием. Они могут слышать и чуять Беллиом — особенно когда он проделывает что-то шумное. Насколько я понимаю, он может переместиться куда угодно. Предположим, Спархоку захотелось поглядеть, какая погода сейчас в Дарсасе. Он велит Беллиому взять его за шкирку и доставить на площадь перед дворцом короля Алберена. Спархок покрутится там с полчаса — чтобы наши приятели смогли увидеть и учуять его — а потом прыгнет через весь континент в Бересу, что в Южной Арджуне, и пробудет там ровно столько, чтобы его учуяли. Тогда он отправится в Сарсос, потом в Джуру в Южной Даконии, потом заглянет в Симмур, чтобы поболтать с Платимом, — и все это за полдня. Он вовсю попрактикуется, как использовать Беллиом, и к закату наши приятели не будут иметь ни малейшего понятия, где он сейчас или куда направится. Что еще веселее, наш таинственный дружок не сможет различить, который из этих прыжков важен, так что ему придется всякий раз гоняться за Спархоком.

— Таская на спине ураган, — прибавил Келтэн. — Улаф, ты гений!

— Да, я знаю, — с надлежащей скромностью согласился талесиец.

— Мне это нравится, — объявил Вэнион. — А ты что думаешь, Сефрения?

— Это даст Спархоку и Беллиому возможность получше узнать друг друга, — согласилась она, — что нам прежде всего и нужно. Чем лучше они будут знать друг друга, тем легче им будет работать вместе. Прошу у тебя прощения, сэр Улаф. Выпаливай свои выводы всякий раз, когда пожелаешь.

— Что ж, отлично, — деловито сказал Вэнион, — ведь покуда Спархок будет совершать свои прогулки по миру, мы все станем невидимками — не настоящими, конечно, невидимками, но если с нами не будет Беллиома, наш таинственный друг не сможет ни услышать, ни учуять нас. Я прав?

— Пожалуй да, — согласилась Флейта. — А если бы и смог — Спархок наделает столько шума, что ему будет уже не до нас.

— Превосходно. Предположим, мы начнем отсюда. Спархок прыгнет в Дарсас и перебьет там все стекла. Потом он прыгнет назад, заберет нас и доставит в… — Вэнион всмотрелся в карту, — в Кирон на кинезганской границе. — Он постучал пальцем по карте. — Затем он попрыгает по разным местам, оставляя Беллиом и кольца открытыми, чтобы наш приятель всякий раз мог его учуять. Наконец он присоединится к нам в Кироне и спрячет Беллиом в шкатулку. К тому времени наш приятель так запутается, что уже не сможет понять, где мы находимся.

— Обрати внимание, Спархок, — ухмыльнулся Келтэн. — Именно так и должен мыслить магистр.

Спархок что-то проворчал. Тут в голову ему пришла одна мысль.

— Когда тронемся в путь, мне нужно будет поговорить с тобой, — сказал он негромко своему светловолосому другу.

— Что-нибудь случилось?

— Пока нет, но ты успешно к этому идешь.

Неряшливая служанка принесла еду, одарив недружелюбным взглядом Вэниона, и они принялись за трапезу.

Поев, они тут же встали из-за стола и начали собираться в дорогу.

— Так в чем же дело? — спросил Келтэн. Он и Спархок ехали позади всех.

— Не пытайся убить себя.

— О чем ты говоришь?

— Не скромничай, Келтэн. Я видел, что ты творил нынче утром. Ты хоть представляешь, насколько ты прозрачен для тех, кто хорошо тебя знает?

— Ты чересчур умен, Спархок, — упрекнул светловолосый пандионец.

— Это мой недостаток. У меня и так забот полон рот. Не прибавляй к ним еще и эту.

— Это наилучшее решение.

— Несуществующей проблемы, ты, олух! Алиэн положила на тебя глаз с тех пор, как мы покинули Чиреллос, и она не собирается отказываться от своего намерения. Ей нужен ты, Келтэн, ты, а не Берит. Если ты не прекратишь всю эту чушь, я верну тебя в Дэмос и заточу в орденском замке.

— И как же ты предполагаешь это сделать?

— У меня есть вот этот дружок, забыл? — Спархок похлопал себя по оттопырившейся на груди рубахе. — Я ухвачу тебя за волосы, заброшу в Дэмос и вернусь сюда прежде, чем Вэнион успеет сунуть ногу в стремя.

— Это нечестно.

— Ну вот, теперь ты говоришь совсем как Телэн. Я и не пытаюсь быть честным. Я хочу помешать тебе убить себя. Мне нужна твоя клятва.

— Нет.

— Дэмос прекрасен в это время года. Тебе понравится. Ты будешь проводить дни в молитвах. Келтэн выругался.

— Ты уже употребил некоторые слова, Келтэн. Теперь сложи их в нужную клятву. Поверь мне, друг мой, ты не сделаешь с нами ни шагу, пока не поклянешься мне, что прекратишь все эти глупости.

— Клянусь, — пробормотал Келтэн.

— Нет, этого недостаточно. Сделаем все как надлежит. Я хочу, чтобы эта процедура произвела на тебя должное впечатление. У тебя есть привычка забывать о том, о чем внятно не сказано вслух.

— Может, потребуешь, чтобы я подписался собственной кровью? — едко осведомился Келтэн.

— Это интересная мысль, но у меня под рукой нет пергамента. Я приму у тебя лишь словесную клятву — пока. Возможно, позже я передумаю, так что не прячь свои вены и хорошенько наточи кинжал.

— Спархок? — воскликнул посол Фонтен. — Что ты делаешь в Дарсасе? — Седовласый тамульский дипломат потрясенно воззрился на рослого пандионца.

— Я здесь проездом, ваше превосходительство, — пояснил Спархок. — Можно войти?

— Разумеется, мальчик мой! — Фонтен распахнул настежь двери, и Спархок и Флейта вошли в отделанный алым кабинет тамульского посольства.

— Вы хорошо выглядите, ваше высочество, — улыбнулся Фонтен девочке, но тут же пристальнее вгляделся в нее. — Извините. Я принял вас за дочь принца Спархока. Вы очень на нее похожи.

— Мы в дальнем родстве, ваше превосходительство, — ответила Флейта, не моргнув глазом.

— Ваше превосходительство, до вас уже дошли известия о том, что произошло в Материоне несколько недель назад? — спросил Спархок, пряча Беллиом во внутренний карман рубахи.

— Только вчера, — ответил Фонтен. — Император в безопасности?

— Моя жена присматривает за ним. У нас мало времени, ваше превосходительство, так что я не успею объяснить всего. У вас достаточно широкие взгляды, чтобы принять как непреложный факт, что стирики обладают некоторыми необычными способностями?

Фонтен слабо усмехнулся.

— Принц Спархок, в моем возрасте человек готов принять практически все. Каждое утро, просыпаясь, я обнаруживаю, что все еще жив, и после этого потрясения могу смотреть в лицо любым диковинам.

— Отлично. Я и мои друзья примерно час назад покинули эдомский город Корван. Они скачут к Кирону, городу на кинезганской границе, а я решил потолковать с вами.

— Час назад?!

— Просто примите это на веру, ваше превосходительство, — посоветовала ему Флейта. — Это одна из тех необычных стирикских способностей, о которых говорил Спархок.

— Не знаю, как много сообщил вам гонец, — продолжал Спархок, — но очень важно, чтобы командиры всех атанских гарнизонов Империи знали, что министерству внутренних дел больше нельзя доверять. Министр Колата работает на наших врагов.

— Мне никогда не нравился этот человек, — заметил Фонтен и проницательно взглянул на Спархока. — Это известие, Спархок, не столь уж важно, чтобы ради него ты нарушал все законы природы. Что ты действительно делаешь в Дарсасе?

— Оставляю ложный след, ваше превосходительство. У наших врагов есть способ обнаруживать мое присутствие, поэтому я хочу, чтобы они обнаружили его в самых разных уголках Империи — это приведет их в смятение. Мы с друзьями возвращаемся из Корвана сушей в Материон и предпочли бы не натыкаться по пути на засады. Так что этот визит отнюдь не тайный, посол Фонтен, и ты можешь дать знать кому угодно, что я побывал здесь. Наш противник скорее всего уже знает это, но пусть он получит подтверждение.

— Мне по душе твой образ действий, Спархок. Вы поедете через Кинезгу? Спархок кивнул.

— Неприятная страна.

— Да и времена сейчас не слишком приятные. Да, кстати, не помешает, если ты будешь рассказывать о моем визите с откровенно самодовольным видом. До сих пор мы сильно отставали от нашего врага, но несколько дней назад все изменилось. Теперь наш враг, кто бы он ни был, отстает от нас, и я бы с радостью ткнул его носом в этот факт.

— Я сейчас же сообщу об этом городскому глашатаю. — Старик задумчиво возвел глаза к потолку. — Сколько еще ты можешь здесь пробыть?

— Самое большее час.

— Вполне достаточно. Почему бы нам тогда не заглянуть во дворец? Я проведу тебя в тронный зал, и ты выразишь свое почтение королю — перед всем его двором. Я не знаю лучшего способа дать знать всей округе, что ты побывал здесь.

— Мне по душе ваш образ действий, ваше превосходительство, — ухмыльнулся Спархок.

С каждым разом получалось все легче. Вначале Беллиом подчинялся с большой неохотой, и Флейте то и дело приходилось вмешиваться и говорить с камнем на языке, который, как подозревал Спархок, был изначальным языком самих богов. Постепенно камень начинал понимать, чего от него хотят. Впрочем, подчинялся он Спархоку по-прежнему без особого воодушевления. Его приходилось принуждать. Спархок обнаружил, что разглядывание Вэнионовой карты немного помогало ему. Как только Беллиом понял, что карта — это изображение мира, Спархоку стало легче объяснять камню, куда он хочет попасть.

Впрочем, это не означало, что они обошлись без ошибок. Один раз, когда Спархок сосредотачивался на городе Дэла, что на восточном побережье, у него мелькнула смутная мысль о сходстве этого названия с Дэмосом, и после того как мир заволокся светящимися сумерками, а затем снова стал прежним, Спархок обнаружил, что он и Флейта едут верхом на Фарэне по залитой лунным светом дороге, что вела к ферме Кьюрика.

— Что ты творишь?! — воскликнула Флейта.

— Извини. Я отвлекся.

— Думай о деле, Спархок. Беллиом откликается на твои мысли, а не на слова. Он, наверное, даже не понимает эленийского — да и кто его, собственно говоря, понимает?

— Не вредничай.

— Немедленно верни нас назад!

— Слушаюсь, сударыня.

Мир знакомо дрогнул, и лунный свет посерел. Они снова были под ярким осенним солнцем, на дороге в нескольких милях от Корвана, и друзья с изумлением смотрели на них.

— Что случилось? — спросила Сефрения у Флейты.

— Наш славный вождь позволил себе повитать в облаках, — с ядовитым сарказмом пояснила Флейта. — Мы только что заглянули в Дэмос.

— Дэмос! — воскликнул Вэнион. — Да ведь это же на другой стороне мира!

— Вот именно, — согласилась она. — Там сейчас середина ночи. Мы оказались на дороге, ведущей к ферме Кьюрика. Не иначе как наш неустрашимый командир заскучал по стряпне Эслады.

— Я могу обойтись без всех этих «славных вождей» и «неустрашимых командиров», — раздраженно сказал ей Спархок.

— Тогда делай все как надо.

В проблеске тьмы, затрепетавшем на краю зрения Спархока, на сей раз ощущалась толика отчаяния и смутного смятения. Спархок даже не задумался о том, что делает.

— Голубая Роза! — рявкнул он Беллиому, поднимая вторую руку так, что оба кольца коснулись сапфирных лепестков. — Уничтожь эту тень!

Камень дрогнул в его руках, и за его спиной раздался шипящий треск.

Тень, которая так долго следовала за ними по пятам и которую они вначале сочли принадлежащей Азешу, затем — Троллям-Богам, испустила пронзительный вопль и невнятно, мучительно залопотала. Спархок увидел, как глаза Сефрении расширились.

Тень кричала по-стирикски.

ГЛАВА 8

— Такие, стал-быть, делишки, ваш-ш-величество, — говорил Кааладор, — чегой-то меня не очень тянет пускаться в пляс по улицам. Энти мужички из «унутренних дел» разве што двери на ночь гвоздями не заколачивали, только бы мы лапу не наложили на бесценные ихние бумаженции, а тут, нате вам, — цельная груда бумажек, и где — я ж там раза четыре-пять все переворошил, землю, можно сказать, носом рыл. Неужто, по-вашему, энто дельце тухлятиной не пованивает?

— Что он сказал? — спросил император Сарабиан.

— Он подозревает неладное, — добросовестно перевела Элана. — Он считает, что мы чересчур легко отыскали эти документы, и мне кажется, что он, может быть, прав.

Они снова собрались в королевских покоях замка, который с недавних пор повсеместно именовался «Замком Эланы», чтобы обсудить неожиданную находку папок с документами, которые до сих пор никак не удавалось найти. Сами документы лежали стопками на столах и на полу центральной гостиной.

— Неужели обязательно все усложнять, мастер Кааладор? — со слегка страдальческим выражением лица осведомился император. Соответственно своим новым привычкам, Сарабиан оделся на западный манер. Элане казалось, что сегодняшний наряд императора — черный бархатный камзол и жемчужно-серые штаны — выбран не слишком удачно. Черный бархат придавал бронзовой коже Сарабиана нездоровый желтый оттенок.

— Ваше величество, — ответил Кааладор, на время оставив свой любимый говор, — я профессиональный мошенник. Я по опыту знаю, что если что-то кажется чересчур хорошим, на деле, как правило, выходит наоборот.

Стрейджен просматривал папку с документами.

— Поразительно, — заметил он. — Кто-то в министерстве внутренних дел, кажется, открыл секрет вечной молодости.

— Не говори загадками, Стрейджен, — сказала Элана, поправляя складки своего голубого домашнего платья. — Объясни, что ты имел в виду.

Он выдернул лист бумаги из папки, которую держал в руках.

— Вот этот документ, например, выглядит так, словно его написали только на прошлой неделе — хотя, возможно, так оно и есть. Чернила едва успели высохнуть.

— Но эти архивы, несмотря на неудобства, используются до сих пор, милорд, — заметил Оскайн. — Должно быть, это совсем недавний документ.

Стрейджен вынул из папки еще один лист и протянул оба документа Оскайну.

— Вы не замечаете в них ничего необычного, ваше превосходительство?

Оскайн пожал плечами.

— Один совсем новый, другой уже пожелтел от времени, и чернила на нем выцвели так, что трудно что-либо разобрать.

— Вот именно, — сказал Стрейджен. — Не кажется ли вам странным, что выцветший документ на пять лет младше нового?

Оскайн пригляделся внимательнее.

— Вы хотите сказать, что они подделали официальный документ? — воскликнул он. — Это же преступление!

— Дайте-ка мне взглянуть, — сказал Сарабиан. Оскайн передал ему документы.

— Ну да, — пробормотал Сарабиан, — Чальба. Колата вот уже пятнадцать лет расхваливает его на все лады. — Он поднял повыше подозрительный документ. — Это касается его назначения в министерство. Судя по дате, документ составлен примерно через неделю после того, как Колата занял свою должность. — Император взглянул на Стрейджена. — Вы полагаете, милорд, что эта фальшивка заменила оригинал?

— Похоже на то, ваше величество. Сарабиан нахмурился.

— Хотел бы я знать, что такого было написано в оригинале, что они предпочли это скрыть?

— Понятия не имею, ваше величество, но что-то там несомненно было. — Стрейджен просматривал папку. — Этот Чальба не поднимался, а летел по служебной лестнице. Похоже, его повышали в должности всякий раз, когда он попадался на глаза.

— Такое делается обычно для близкого друга, — задумчиво проговорил Оскайн, — или же… родственника.

Сарабиан едва заметно усмехнулся.

— Что верно, то верно. Твой брат Итайн движется от одной должности к другой не менее стремительно. Оскайн скорчил гримасу.

— Я тут ни при чем, ваше величество. Итайн не состоит в штате министерства иностранных дел. Я привлекаю его к службе только по самым важным делам, и всякий раз он ухитряется вытребовать у меня повышение. Я бы предпочел вовсе не иметь с ним дела, но он такой блестящий дипломат, что у меня попросту нет другого выхода. Мой младший брат весьма опасный конкурент, и я не удивился бы, узнав, что он метит на мое место.

— Эта фальшивка, которую обнаружил Стрейджен, может стать неплохой отправной точкой для наших поисков, — задумчиво сказал Кааладор. Кааладор частенько перепрыгивал от простонародного говора к нормальной речи, как лягушка с кочки на кочку. — Если Колата прихватил с собой в министерство свору друзей и родственников, не будет ли разумно заключить, что именно им он в первую очередь доверится?

— Пожалуй, что так, — согласился Стрейджен, — и по датам на документах мы сможем определить, кто именно ходит у него в закадычных друзьях — таких, с которыми он решился бы поделиться, когда сделал своим досугом государственную измену. Я так думаю, что всякий, чье назначение совпало с назначением Колаты на пост министра, наверняка замешан в заговоре.

— Это которые еще живехоньки, — вставил Кааладор. — Уж коли тебя пригласят поиграть с дружками-приятелями в заговор, а ты заупрямишься, дак будь ты хотя б о двух башках, долго не проживешь.

— Можно мне сказать, ваше величество? — робко обратилась к Элане Алиэн.

— Конечно, дорогая.

Девушка держала в руках одну из папок.

— Бумага с годами всегда желтеет, а чернила выцветают? — спросила она едва слышно.

— Так оно и есть, дитя мое, — рассмеялся Сарабиан, — и это сводит с ума библиотекарей.

— И если где-то в этих стопках бумаги было написано то, что люди из министерства нутряных дел хотели… Оскайн вдруг разразился оглушительным хохотом. Алиэн вспыхнула и опустила голову.

— Я такая глупая, — пробормотала она совсем тихо. — Прошу прощения, что вмешалась в разговор.

— Это заведение, Алиэн, называется «министерство внутренних дел», — мягко пояснила Мелидира.

— Я предпочел бы ее термин, — подвывая от смеха, сообщил Оскайн.

— Можно мне уйти, ваше величество? — спросила Алиэн с пылающим от унижения лицом.

— Конечно, дорогая, — сочувственно сказала Элана.

— Погоди, Элана, — вмешался Сарабиан. — Подойди ко мне, дитя мое, — сказал он Алиэн.

Та робко подошла к его креслу и присела в неловком реверансе.

— Что угодно вашему величеству? — спросила она едва слышно.

— Не обращай внимания на Оскайна, — дружески сказал он. — Чувство юмора иногда берет в нем верх над вежливостью. Так что же ты хотела нам сказать?

— Это глупость, ваше величество. Я всего лишь неученая девушка. Мне вообще не нужно было подавать голос.

— Алиэн, — очень мягко сказал Сарабиан, — ведь это ты предложила нам вынести все документы из министерств и рассыпать их по лужайкам, и эта идея оказалась просто замечательной. Не знаю, как другие, но я выслушаю все, что бы ты ни захотела сказать. Прошу тебя, продолжай.

— В общем, так, ваше величество, — сказала она, краснея еще гуще, — как я поняла то, что сказал милорд Стрейджен, эти люди хотели спрятать то, что они написали, а потому сделали новые бумаги и положили их на место тех, которые решили спрятать от нас.

— Да, судя по всему, они именно так и поступили.

— Ну что ж, если новая бумага — белая, а старая — желтая, не значит ли это, что, если у кого-то в папке белые бумаги перемешались с желтыми, значит, ему есть что скрывать?

— Боже милосердный! — воскликнул Стрейджен, звонко хлопнув себя по лбу ладонью. — Как же я мог оказаться таким тупицей?

— И я тоже, — добавил Кааладор. — Мы оба прошли мимо самого простого и очевидного решения. И как только это могло случиться?

— Если б я хотела съязвить, я сказала бы, мастер Кааладор, что это случилось потому, что вы мужчины, — баронесса Мелидира сладко улыбнулась, — а мужчины просто обожают ненужные сложности. Однако язвить нехорошо, а посему я этого не скажу. — Она лукаво взглянула на двух воров. — Я могу так думать, но говорить вслух — ни-ни.

— Этому есть весьма простое объяснение, ваше величество, — говорил Теовин. — Вы уже и сами отыскали его.

Теовин, глава тайной полиции министерства внутренних дел, был сухим, тощим человеком с совершенно непримечательной внешностью. Он выглядел так обыкновенно, что, по мнению Элана, должен был быть почти идеальным сотрудником тайной полиции.

— И что же это за блестящее объяснение, которое я уже нашел, сам того не заметив? — ядовито осведомился Сарабиан.

Теовин поднял пожелтевший лист бумаги, который только что передал ему император.

— Как изволили указать ваше величество, чернила на этом документе совершенно выцвели. Сведения, которые содержатся в наших архивах, жизненно важны для Империи, а посему мы не можем позволить времени уничтожать наши документы. Архивные папки постоянно обновляются, и всякий документ, прочтение коего начинает вызывать трудности, переписывается заново, дабы сохранить его.

— Отчего же не переписан заново тот документ, который ты сейчас держишь в руках? — осведомился император. — Его почти невозможно прочесть.

Теовин неуверенно кашлянул.

— Э-э… из бюджетных соображений, ваше величество, — пояснил он. — Министр финансов счел необходимым в этом году урезать наши ассигнования. В министерстве финансов работают странные люди. Они всегда ведут себя так, словно распоряжаются своими собственными деньгами.

— Что верно, то верно! — хохотнул Сарабиан. Император, как заметила Элана, применялся к неожиданным поворотам разговора с ловкостью кошки, приземляющейся на все четыре лапы. — У министра Гашона начинают трястись руки всякий раз, когда я завожу речь о замене разбитых плиток в тронном зале. Я рад, друг мой, что мы прояснили это небольшое недоразумение. Ваше служебное рвение и забота о документах, находящихся под вашим присмотром, заслужили всяческой похвалы.

— Я живу, чтобы служить вашему величеству. — Теовин помедлил. — Прошу прощения вашего величества, но нельзя ли мне перемолвиться словом с министром Колатой? Я должен обсудить с ним некоторые дела… ничего важного, повседневная рутина.

Сарабиан рассмеялся.

— Боюсь, что нет, старина, — небрежно сказал он. — Сегодня тебе не удастся надолго привлечь его внимание.

— Вот как?

— Вчера вечером он съел за ужином подпорченную рыбу, и с полуночи его непрерывно рвет. Он уже заполнил огромную бадью, и конца этому не видно. Бедный Колата. Не припомню, чтобы я когда-нибудь видел такого страдальца.

— Вы полагаете, ваше величество, что его недомогание серьезно? — Теовин, похоже, был искренне обеспокоен.

— О, скорее всего нет. Все мы в свое время сталкивались с недоброкачественной пищей, а потому знаем, чего можно ожидать. Он, впрочем, считает, что умрет, и это, похоже, кажется ему наилучшим выходом. Мы приставили к нему лекаря. Завтра он будет здоров — немного отощает, конечно, едва будет на ногах держаться, однако придет в себя настолько, чтобы заняться делами. Почему бы тебе не заглянуть завтра утром? Я позабочусь о том, чтобы ты мог повидаться с Колатой.

— Как прикажет ваше величество, — ответил Теовин, падая на пол, дабы, согласно этикету, простереться ниц перед императором. Затем он поднялся и вышел из аудиенц-зала.

Все молча ждали.

— Он ушел, — сообщила от дверей Миртаи. — Вышел во внутренний двор.

— Шустрый парнишка, верно? — заметил Кааладор. — Даже глазом не моргнул, когда ваше величество подали ему этот документ.

— Он был готов к этому, — сказал Стрейджен, — и состряпал свою байку заранее.

— Его объяснение звучит весьма правдоподобно, Стрейджен, — отметил Сарабиан.

— Разумеется, ваше величество. В тайной полиции служат способные люди. Мы знаем, что министр Колата замешан в государственной измене. Сам по себе он не представлял бы большой угрозы, так что подозревать следует все его учреждение. Мы почти вынуждены заключить, что в заговоре участвуют все главы департаментов. Как цветисто заметил Кааладор, всех, кто не счел нужным присоединиться к заговору, скорее всего, не мешкая, изоконировали.

— »Изо» — что?! — переспросила Мелидира.

— Изоконировали. Это означает «выбросили из окна» — обычно с высокого этажа. Какой смысл выбрасывать кого-то из окна первого этажа?

— Такого слова нет, Стрейджен. Ты его сам сочинил.

— Да нет же, баронесса, правда, — отбивался он, — это самое настоящее слово. Им называют традиционное решение проблемы политически неугодных людей.

— По-моему, мы отвлеклись, — сказала Элана. — Сарабиан, с какой стати ты сочинил байку о Колате и испорченной рыбе?

— Но, Элана, мы же не хотим, чтобы его подчиненные обнаружили, что мы почти непрерывно пичкаем его одурманивающими снадобьями?

— Нет, думаю, что нет. А ты и в самом деле хочешь позволить Теовину завтра встретиться с ним?

— Может, и стоило бы. Мы уже три дня пичкаем подчиненных Колаты одними только обещаниями, и мне все труднее придумывать отказы. Пускай уж хоть один из них увидится с Колатой — не то они начнут что-то подозревать.

— Не уверена, что это хорошая идея, но, может быть, ты и прав. Алиэн, будь умницей, сбегай в кухню и скажи поварам, чтобы сегодня не клали в еду министра Колаты снадобий.

— Можешь сказать им, чтобы вместо этого положили рвотное, — предложил Стрейджен.

— Зачем нам это нужно? — осведомилась Мелидира.

— Император только что сказал превосходнейшему Теовину, что Колату весь день рвало без удержу. Мы же не хотим, чтобы его величество называли наглым и бесстыдным лжецом, верно? Значит, нужно, чтобы Колата завтра, когда его посетит Теовин, выглядел больным. Хорошее рвотное как раз обеспечит нужный вид.

Алиэн злорадно хихикнула.

Принцесса Даная сидела на диване и сосредоточенно наряжала Мурр в новое кукольное платьице. За множество веков Афраэль успела заметить, что эленийские девочки частенько такое проделывают. С точки зрения Богини-Дитя, занятие совершенно бессмысленное, но если уж это традиция…

— Сиди смирно! — шепотом шикнула она на кошку. — Я тебе худого не делаю!

Мурр была иного мнения и выражала его громким, душераздирающе жалобным мяуканьем, исходившим из самых глубин ее кошачьей души.

— Теовин был прав в одном, — говорил между тем Стрейджен остальным. Они снова собрались в королевских покоях, и вор-талесиец опять пустился в разглагольствования. Даная обожала Стрейджена, но его нездоровое пристрастие к звукам собственного голоса порой становилось утомительным. — Министерство внутренних дел скорее умрет в полном составе, чем уничтожит хоть одну бумажку. Документы, которые они изъяли из папок, все еще спрятаны где-то в здании, а из них мы могли бы узнать о заговоре такое, что нам сейчас и в голову не приходит. Я бы голову прозакладывал, только б заглянуть в них!

— И испортил бы свою внешность? — возмутилась Мелидира. — Прикуси язык, Стрейджен!

— Я говорю, само собой, в переносном смысле.

— Пожалуй, он прав, ваше величество, — согласился Кааладор, для разнообразия не прибегая к диалекту. — Эти подлинные документы могут оказаться настоящей золотой жилой. Не знаю, стал бы я закладывать голову, но я многое согласился бы отдать, только бы пошарить в них.

Даная закатила глаза к потолку.

— Эленийцы! — пробормотала она едва слышно и громче добавила: — Если для тебя эти бумаги так важны, Кааладор, пойди да поищи их.

— Дак почем же нам знать, куда их запрятали, дорогуша?

— Поищи, Кааладор, — терпеливо повторила она. — В ближайшие месяц-два в твоем распоряжении будут целые ночи. Телэн как-то рассказывал мне, что за четверть часа мог бы забраться в любой дом в мире. Вы оба даже опытнее Телэна, так что, наверное, так долго возиться не будете. Вам же необязательно красть бумаги — довольно будет прочесть их. Если вы с достаточной осторожностью вернете их туда, откуда взяли, никто и не заподозрит, что вы их прочли.

Кааладор и Стрейджен обменялись озадаченными взглядами.

— И почему только мы сами до этого не додумались? — осведомился Стрейджен у своего приятеля.

— Я, кажется, уже однажды объясняла вам почему, — заметила Мелидира. — Нужно ли повторять это еще раз? Принцесса, это замечательная идея. Эти двое, может быть, не слишком хорошие мыслители, но наверняка отменные взломщики. У них такой хитрый и ненадежный вид.

— Пожалуй да, — согласилась Даная и поставила Мурр на пол. — Ну вот, разве она не прелесть?

Хвост Мурр, яростно хлеставший по бокам, категорически возражал против такого утверждения.

— Похоже, ее хвост не желает следовать моде, Даная, — снисходительно рассмеялся Сарабиан.

— А, это легко исправить, Сарабиан, — заверила она. — Вот что я скажу тебе, Мурр. Хочешь, я привяжу тебе на хвост большой розовый бант? Ты сможешь обмахиваться им, как веером? — Хвост Мурр тотчас же замер. — Я так и знала, что мы сможем договориться, — заключила Даная.

— Ваше величество, — сказал Стрейджен Сарабиану, — не спуститься ли нам в подземелье для урока фехтования? Мы с Кааладором посвятим всю нынешнююночь ремеслу взломщиков.

— И, боюсь, не только нынешнюю, — проворчал Кааладор. — Я уж и не припомню, сколько лет не лазал по крышам.

— Это сродни плаванию, Кааладор, — заверил его Стрейджен. — Раз научившись, уже никогда не разучишься.

— Милорд Стрейджен, — сказал Сарабиан, — я бы предпочел сегодня обойтись без урока фехтования. У меня еще все болит после вчерашних занятий.

— А вот фехтование не сродни плаванию, ваше величество, — строго сказал Стрейджен. — Тут нужно упражняться постоянно. Если вы собираетесь носить шпагу, лучше уметь защищаться ею. В случае опасности она может оказаться вашим последним шансом на победу.

Сарабиан вздохнул.

— Порой я жалею, что вообще услышал об эленийцах, — скорбно пробормотал он.

— Потому что так велела Элана, — пояснила Миртаи, когда она, Энгесса, Кринг и два вора шли по усыпанной документами лужайке к министерству внутренних дел. — Она хочет быть уверенной, что никто вам не помешает.

— Миртаи, — страдальчески проговорил Стрейджен, — я люблю тебя, как родную сестру, но кража со взломом — дело тонкое и сложное.

— Я думаю, друг Стрейджен, что моя возлюбленная с ним справится, — вмешался Кринг. — Я сам видел, как она прошла по груде сухих листьев без единого шороха.

— Мне просто это не нравится, — посетовал Стрейджен.

— Тебе и не должно нравиться, Стрейджен-вор, — сказал Энгесса. — Элана-королева сказала, что Миртаи пойдет с вами, значит, так и будет.

Миртаи улыбнулась огромному атану.

— Спасибо, Энгесса-отец. Эленийцам иногда так трудно втолковать самые очевидные вещи!

— Мы с Энгессой сменим двоих рыцарей, которые охраняют документы на лужайке, — сказал Кринг. — Мы будем стоять возле самого здания, а поблизости есть еще наши люди. Если вас застигнут внутри, позовите, и мы придем к вам на помощь.

— Меня еще никогда прежде не охранял во время кражи со взломом целый взвод солдат, — заметил Кааладор. — Это придает сему занятию совершенно новый оттенок.

— И изрядно портит забаву, — кисло проворчал Стрейджен. — Самое волнующее во взломе — опасность, что тебя вот-вот обнаружат.

— Я никогда не занимался кражами со взломом, — признался Кринг. — У нас, пелоев, это занятие не в чести, потому что мы живем в шатрах, а чтобы пробраться в самый прочный шатер в мире, довольно иметь острый нож. Если мы хотим разграбить чье-то стойбище, мы обычно посылаем нескольких всадников угнать коней. Хозяин гонится за конями, а мы занимаемся его добром.

— Взлом — занятие тихое и тайное, Кринг, — усмехнулся Стрейджен. — На него надо выходить ночью и много лазать по крышам. Зато веселья хоть отбавляй, да и добычи тоже.

— Будь осторожна на крыше, Миртаи, — предостерег Кринг свою нареченную. — Я немало потрудился, чтобы завоевать тебя, и теперь мне ужасно не хочется тебя потерять. Да, кстати, друг Стрейджен, и ты тоже, друг Кааладор, если с ней что-нибудь случится, вы ведь понимаете, что я убью вас обоих?

— Мы в этом и не сомневались, друг Кринг, — ухмыльнулся Стрейджен.

Миртаи ласково провела ладонью по бритой макушке своего возлюбленного. Стрейджен уже заметил, что делала она это довольно часто. Может быть, то, что ей нравилось гладить обритую голову низкорослого пелоя, отчасти повлияло на ее решение стать его женой?

— Тебе нужно побрить голову, — сказала великанша. — Напомни мне утром, я об этом позабочусь..

Затем Стрейджен, Кааладор и Миртаи — все трое в облегающей черной одежде — проскользнули в тень рощицы неподалеку от здания министерства внутренних дел.

— Ты и вправду без ума от этого малыша, а, Миртаи? — прошептал Стрейджен, ныряя под низко нависшую ветвь.

— Кринга? Да, он мне вполне подходит.

— Довольно вялое выражение нежных чувств.

— Чувства — дело личное, и их незачем выражать публично.

— Так ты все-таки его любишь?

— Не понимаю, Стрейджен, какое тебе может быть до этого дело.

Лужайки императорской резиденции заволокло туманом. Настала осень, и туман почти каждый вечер наползал с Тамульского моря. До восхода луны было еще далеко — одним словом, самая подходящая ночь для кражи со взломом.

Кааладор изрядно запыхался к тому времени, когда они добрались до стены, окружавшей министерство.

— Совсем потерял форму, — проворчал он.

— Ты не лучше Платима, — едва слышным шепотом упрекнул Стрейджен. Затем он глянул вверх, прищурясь и покачивая в руке массивный абордажный крюк. Отступив на шаг, он принялся вращать его широкими кругами, с каждым разом все больше выпуская веревку. Затем он размахнулся и швырнул крюк, за которым тянулась веревка, высоко вверх. Крюк пролетел над стеной и упал по ту сторону с негромким металлическим лязгом. Стрейджен подергал веревку, чтобы убедиться, что крюк зацепился прочно, и уселся на траву.

— Поднимаемся? — спросила Миртаи.

— Нет еще. Кто-нибудь мог нас услышать. Подождем, пока его любопытство не угаснет.

— Парни, что стоят ночью на страже, дорогуша, не больно-то горят желанием бегать на всякий бряк, — пояснил Кааладор. — Судя по моему опыту, они обычно считают, что хорошая стража — это стража без происшествий, а потому предпочитают не сворачивать со своего маршрута, чтобы разведать, откуда донесся подозрительный звук. Покуда никто не подожжет дом, они не отягощают себя любопытством. Притом, — добавил он, снова переходя на свой излюбленный говор, — каково бедолагам торчать цельную ночку на посту, не тяпнувши ни разу хмельного? А уж после кувшинчика-другого они и вовсе-то ни шиша не расслышат. — Он поглядел на Стрейджена и уже на правильном эленийском языке спросил: — Не хочешь проверить окна на первом этаже прежде, чем мы полезем на крышу?

— Нет, — сказал Стрейджен. — Когда дом запирают снаружи, окна первого этажа проверяют не единожды, да и ночные стражники от скуки вечно гремят дверными ручками и дергают засовы на первом этаже. Лично я всегда предпочитал верхний этаж.

— А если и там окна заперты? — спросила Миртаи.

— Тогда разобьем стекло, — пожал он плечами. — Здание высокое, и снизу разбитого окна никто не разглядит.

— Не промахнись, Стрейджен, — предостерег Кааладор. — У меня предчувствие, что нам еще недели две сюда по ночам наведываться. Здание-то большое.

— Ну так примемся за дело, — сказал Стрейджен, поднимаясь на ноги. Он оглянулся на лужайку — туман к этому времени сгустился, — дернул пару раз веревку, чтобы окончательно убедиться, что крюк застрял прочно, и начал взбираться на стену.

— Ты за ним, дорогуша, — тихо сказал Кааладор Миртаи.

— Почему ты меня так называешь? — спросила она.

— Дак, боже ж мой, по чистой дружбе, и ничего эдакого. Ты не вздумай ябедничать своему кривоногому красавчику. Парнишка он славный, только, ежели тебя затронуть, сущий бес.

— Это верно, — согласилась Миртаи. Она проворно вскарабкалась вверх по веревке и оказалась на стене рядом со Стрейдженом.

— Что теперь? — спросила она.

— Когда поднимется Кааладор, заберемся на крышу и проверим окна верхнего этажа.

— Опять с помощью крюка?

Он кивнул.

— Кажется, взломщики — наполовину обезьяны.

— Мы предпочитаем считать себя ловкими и подвижными. Послушай-ка: если внутри мы на кого-нибудь наткнемся, вначале попробуем затаиться. Если это не сработает, стукнем его по голове. У Кааладора с собой бурдюк с вином. Он от души польет бедолагу вином — тем меньше будет веры его болтовне, когда он придет в себя. Постарайся никого не убить. Придется всю ночь прибирать за собой, а когда уйдем отсюда, тащить с собой тело. Это не обычная кража со взломом, и мы не хотим, чтобы кто-нибудь узнал о нашем визите.

— Стрейджен, я это и без тебя знаю.

— Я уже видел тебя в деле, любовь моя. Если все-таки прикончишь кого-то, постарайся пролить как можно меньше крови. Я не хочу, чтобы восход солнца застиг меня здесь с тряпкой в руках.

— Отчего это вы оба нынче ночью так и сыплете нежностями?

— Что-то я тебя не понял.

— Кааладор все время зовет меня «дорогуша», а ты только что сказал: «любовь моя». Это имеет какое-то значение?

Стрейджен хохотнул.

— Шайка взломщиков, Миртаи, — довольно тесная компания. От того, как сработает один из нас, зависит жизнь других, и это порождает между нами весьма теплые чувства — до тех пор, пока не настанет время делить добычу. Тогда-то обычно все теплые чувства и испаряются.

— Сарабиан, — сказала Элана, — давай-ка расставим все по местам до того, как начнем открыто предпринимать какие-то шаги. Министерство внутренних дел знает, что мы что-то замышляем, но мы продолжаем делать вид, что все идет как обычно. Как правило, прежде чем оглашать воззвания и распускать правительство, необходимо посадить под замок всех, кто может этому помешать.

— Конечно, — согласился он, — я понимаю, что ты права. — Они вновь стояли на крепостном валу, любуясь тем, как над городом, выше густой пелены тумана, восходит солнце.

— Красиво, правда? — спросил император. — Цвет тумана почти идеально сочетается с розовато-лиловым оттенком стен и куполов.

— У тебя прекрасный город.

— В котором живет множество не столь уж прекрасных людей. Чем я заменю полицию после того, как разгоню министерство внутренних дел?

— По всей видимости, тебе придется объявить военное положение.

Сарабиан моргнул.

— Боюсь, атаны не прибавят мне новых друзей. У них весьма упрощенное понятие о справедливости.

— Сарабиан, ни мне, ни тебе не грозят перевыборы, так что мы можем совершать непопулярные поступки.

— Только до определенной степени, — возразил он. — Мне следует жить в мире с влиятельной аристократией Тамула, а я до сих пор получаю протесты касательно сыновей и братьев из многих знатных родов, которые были убиты или покалечены, когда атаны подавляли мятеж.

— Но ведь они были изменниками?

— Нет, — вздохнул Сарабиан, — пожалуй, что нет. Мы, тамульцы, вечно балуем своих детей, а в знатных семьях этот процесс доведен до крайности. Материон — средоточие имперской политики, и когда молодые тамульцы поступают в университет, они обязательно вмешиваются в политику, как правило самого радикального толка. Ранг и положение их семей защищают их от последствий излишеств юношеской восторженности. Я и сам, будучи студентом, отличался бунтарскими наклонностями и даже возглавлял несколько выступлений против правительства моего отца. — Император слабо улыбнулся. — Меня регулярно арестовывали по меньшей мере раз в неделю. Правда, в темницу меня так и не бросили, как бы я ни величал своего родителя. Я изо всех сил старался угодить за решетку, но полиция не пожелала пойти мне навстречу.

— Отчего это тебе так хотелось угодить в тюрьму? — смеясь, спросила она.

— Молодые аристократки просто обожают жертв политического произвола. Я имел бы оглушительный успех, если бы провел несколько дней за решеткой.

— Но ты, кажется, женился еще ребенком? — отозвалась она. — Разве женатому человеку пристало думать о том, какой успех он может иметь у женщин?

— Когда я и моя жена были еще совсем молоды, мы почти десять лет не разговаривали друг с другом, а кроме того, наличие восьми других жен делает само понятие супружеской верности поводом для смеха. — Тут в голову Сарабиану пришла другая мысль. — Интересно, смогу ли я уговорить Кааладора принять пост в моем новом правительстве?

— Бывает и хуже. В моем правительстве есть человек по имени Платим, он — вор, да еще куда большего размаха, чем Кааладор. — Элана бросила взгляд вдоль укреплений и увидела, что к ним идет Миртаи. — Удача?

— Трудно сказать, — пожала плечами великанша. — В здание мы проникли легко, но того, что искали, так и не нашли. Стрейджен и Кааладор собираются навестить университет и поговорить кое с кем из ученых.

— Неужели ими вдруг овладела жажда знаний? — легкомысленно осведомился Сарабиан.

— Вот уж вряд ли, дорогуша, — отвечала Миртаи.

— Дорогуша? — переспросил он, не веря собственным ушам.

— Но ведь ты и вправду очень милый, Сарабиан. — Золотокожая великанша ласково погладила его по щеке. — Сегодня ночью я узнала, что воры, заговорщики и прочие негодяи испытывают друг к другу весьма теплые чувства. Ты сговариваешься с нами, чтобы разогнать полицию, а значит, и ты теперь один из нас. Стрейджен хочет побеседовать со знатоками архитектуры. Он подозревает, что в здании министерства могут быть потайные комнаты, и надеется, что в какой-нибудь библиотеке обнаружатся первоначальные чертежи здания. — Она искоса, лукаво взглянула на императора и добавила: — Вот такую штуку, стал-быть, они и замыслили, дорогуша.

— Ты уверен, Сарабиан, что хочешь ввести Кааладора в свое правительство? — осведомилась Элана. — Похоже, его говор передается, как зараза. Дай ему год-два, и вся резиденция будет называть тебя «дорогуша».

— Что ж, я предпочел бы это слово многим другим прозвищам, которыми меня награждали в последнее время.

ГЛАВА 9

Спapxoк и его друзья покинули Кирон ранним утром следующего дня и направились на восток мимо обширных золотистых полей зреющей пшеницы. Холмистая местность постепенно переходила в широкую долину, где реки Пела и Эдек сливались на границе между Эдомом и Кинезгой.

Спархок скакал впереди отряда, держа на руках Флейту. Девочка этим утром держалась непривычно тихо, и, после того как миновали часа два пути, Спархок наклонился и заглянул в ее лицо. Ее пустые глаза смотрели в никуда, застывшее лицо было лишено всякого выражения.

— В чем дело? — спросил он.

— Не сейчас, Спархок, — жестко ответила она. — Я занята.

— Афраэль, мы подъезжаем к границе. Может быть, нам стоит…

— Оставь меня в покое. — Она уткнулась лбом в его грудь и недовольно хмыкнула.

— Что случилось, Спархок? — спросила Сефрения, подъехав к ним.

— Афраэль не хочет говорить со мной. Сефрения наклонилась и изучающе взглянула в лицо Флейты.

— Ах вот оно что, — проговорила она.

— Что именно?

— Оставь ее в покое, Спархок. Она сейчас где-то еще.

— Сефрения, впереди граница. Так ли уж нам необходимо истратить полдня на разговоры с пограничной стражей?

— Похоже, что другого выхода у нас нет. Дай-ка мне ее.

Он поднял полусонную малышку и устроил ее на руках сестры.

— Может быть, мне и без ее помощи удастся перенести нас через границу. Я уже знаю, как это делается.

— Нет, Спархок. Ты еще не готов к тому, чтобы делать это самостоятельно, и мы решительно не хотим, чтобы ты ставил опыты на свой страх и риск. Придется нам пересекать границу без помощи Афраэли. Кто знает, сколько еще она будет занята.

— Случилось что-нибудь важное? Я имею в виду — может быть, Элане грозит опасность?

— Не знаю, Спархок, и не хочу беспокоить Афраэль только для того, чтобы это выяснить. Даная позаботится о своей матери. Тебе остается только довериться ей.

— Знаешь, все это крайне сложно. Хотел бы я знать, долго ли надо привыкать к мысли, что ее целых три — и все они одна и та же?

Сефрения непонимающе взглянула на него.

— Афраэль, Флейта, Даная — все они одна и та же личность, однако они могут быть в двух и, насколько я знаю, в трех местах одновременно и делать разом два-три разных дела.

— Верно, — согласилась она.

— И тебя это нисколько не беспокоит?

— А тебя беспокоит, что ваш эленийский Бог знает все, что думают все люди в мире — причем одновременно?

— Ну… пожалуй, что нет.

— Так в чем же разница?

— Сефрения, он — Бог.

— Она тоже, Спархок.

— Мне кажется, это не одно и то же.

— Ты ошибаешься. Скажи остальным, что мы будем пересекать границу самостоятельно.

— Они захотят узнать почему.

— Ну так солги им. Бог простит тебя — по крайней мере, один из них.

— Знаешь, когда ты в таком настроении, с тобой совершенно невозможно разговаривать.

— Ну так не разговаривай. Именно сейчас я предпочла бы обойтись без разговоров.

— Что-то не так?

— Я слегка обеспокоилась, когда ты развеял облако и оно начало ругаться по-стирикски.

— Я и сам это заметил. — Спархок скорчил гримасу. — Как это остальные упустили такую важную деталь? Сдается мне, она весьма значительна.

— На каком языке выругаешься ты, если зашибешь палец на ноге?

— По-эленийски, конечно.

— Конечно. Это твой родной язык. Не значит ли это, что родной язык того, кто наслал это облако, — стирикский?

— Об этом я и не подумал. Пожалуй, ты права.

— Это обеспокоило меня — и, по правде говоря, совсем не слегка. Оно наводит на мысли, которых я не желаю принимать всерьез.

— Например?

— Прежде всего — что на нашего врага трудится некий стирик, весьма искушенный в магии. Это облако создано сложнейшим заклинанием. Насколько я могу судить, во всем Стирикуме найдется лишь восемь-десять человек, которым такое по плечу, и всех этих людей я знаю. Они мои друзья. Не слишком-то приятно размышлять о таком. Так почему бы тебе не понадоедать кому-нибудь другому и не оставить меня наедине с моими мыслями?

Спархок сдался и отъехал немного назад, присоединившись к своим спутникам.

— В наших планах произошли некоторые изменения, — сообщил он им. — Афраэль сейчас немного занята, поэтому мы не сможем избежать встречи с пограничной стражей.

— Чем она занята? — спросил Бевьер.

— Ты не захочешь это знать, Бевьер. Поверь мне — кто-кто, а уж ты наверняка не захочешь.

— Она творит какую-то божественность? — осведомился Телэн.

— Телэн, — выговорил ему Берит, — нужно говорить «чудо», а не «божественность».

— Именно это слово я и искал, — пояснил Телэн, прищелкнув пальцами. Вэнион хмурился.

— Переход границы всегда сопряжен с волокитой, — проговорил он, — но кинезганцы, говорят, довели это искусство до пределов совершенства. Они способны целый месяц торговаться о размерах взятки.

— Для этого и существуют топоры, лорд Вэнион, — проворчал Улаф. — Ими мы убираем с пути различные помехи — кустарник, деревья, назойливых чиновников и все такое прочее.

— Нам ни к чему международный инцидент, сэр Улаф, — ответил Вэнион. — Впрочем, быть может, нам удастся немного ускорить ход дела. У меня есть имперский пропуск, подписанный лично Сарабианом. Возможно, этот документ окажется достаточно весомым, чтобы перенести нас через границу без особой задержки.

Граница между Эдомом и Кинезгой была отмечена рекой Пелой, и у дальнего конца крепко сколоченного моста стояло прочное, похожее на глыбу здание, за которым виднелся конский загон.

Вэнион и его спутники проехали по мосту к баррикаде на кинезганской стороне, у которой поджидали их вооруженные люди в диковинных развевающихся одеждах.

Имперский пропуск, который предъявил Вэнион, не только не помог им быстро пересечь границу, но и прибавил осложнений.

— Почем мне знать, что это действительно подпись его величества? — подозрительно осведомился капитан кинезганцев, говоривший по-тамульски с сильным акцентом. Это был смуглый человек в свободном черно-белом полосатом одеянии, голову его причудливо обматывал кусок ткани.

— Знаешь, что куда важнее, приятель? — грубовато осведомился Спархок по-тамульски. — Почем тебе знать, что это не подпись его величества? Атаны весьма неприязненно относятся к тем, кто не исполняет приказов императора.

— Подделка подписи императора карается смертью, — зловеще напомнил капитан.

— Я слышал об этом, — ответил Вэнион. — Однако неподчинение его приказам тоже карается смертью. Я бы сказал, что одному из нас грозят серьезные неприятности.

— Мои люди, так или иначе, должны обыскать ваши тюки на предмет контрабанды, — надменно сообщил капитан. — Я обдумаю, что с вами делать, пока они будут исполнять свои обязанности.

— Обдумай, — согласился Спархок ровным недружелюбным тоном, — но имей при этом в виду, что неверное решение весьма печально отразится на твоей карьере.

— Не понял, к чему ты клонишь.

— Человек без головы вряд ли продвинется по службе.

— Мне нечего бояться, — заявил капитан. — Я строго следую приказам своего правительства.

— А атаны, которые отсекут твою голову, будут строго следовать приказам своего правительства. Уверен, что все вы получите бездну удовольствия от такого точного соблюдения приказов. — Спархок повернулся спиной к назойливому капитану, и они с Вэнионом подошли к остальным.

— Ну что? — спросила Сефрения.

— Похоже, к голосу императора здесь, в Кинезге, не особенно прислушиваются, — ответил Вэнион. — Наш приятель в купальном халате припас целую книгу таможенных правил и намерен применить их все, чтобы задержать нас.

— Ты пробовал подкупить его? — спросил Улаф.

— Я намекнул на возможность подобного решения, — пожал плечами Вэнион. — Он сделал вид, что не понял намека.

— Вот это уже необычно, — заметил Келтэн. — Взятка — это первое, что приходит в голову любому чиновнику в любом уголке мира. Похоже на то, что он попытается придержать нас здесь, пока не прибудет подкрепление.

— А оно, по всей видимости, уже в пути, — добавил Улаф. — Почему бы нам не принять меры?

— Это лишь догадки, господа, — укоризненно сказала Сефрения. — Вам всем просто неймется отыскать повод, чтобы применить к этим пограничным стражам свои эленийские штучки.

— Ты хочешь применить к этим людям эленийские штучки, Улаф? — мягко осведомился Келтэн.

— Я предлагал обратиться к эленизму еще до того, как мы сюда приехали.

— Мы замышляем это отнюдь не из кровожадности, матушка, — сказал Вэнион своей возлюбленной.

— В самом деле?

— Пока еще мы можем справиться с ситуацией, но, если вдруг из ближайшего гарнизона прискачет тысяча кинезганцев, нам придется туго.

— Но…

Он поднял руку.

— Мне решать, Сефрения, — вернее, Спархоку, поскольку магистр ордена сейчас он.

— Временный магистр, — поправил Спархок. Вэнион не любил, когда его поправляли.

— Ты хотел сделать это сам? — осведомился он.

— Нет, Вэнион. Ты прекрасно справляешься.

— Может быть, тогда помолчишь? Сефрения, это военное решение, а потому мы должны просить тебя — со всем надлежащим почтением, конечно, — не совать в него свой хорошенький носик.

Она что-то резко бросила по-стирикски.

— Я тебя тоже люблю, — хладнокровно ответил он. — Ладно, господа, расходимся к нашим коням. Мы применим кое-какие эленийские штучки, о которых говорил сэр Улаф, к людям, обшаривающим наши седельные сумки. Потом мы выгоним коней из загона и продолжим свой путь.

Под командой капитана было десятка два пограничных стражей. Основное их вооружение составляли копья, хотя они носили некие примитивные доспехи и кривые мечи-скимитары на поясе.

— Прошу прощения, приятель, — дружелюбно ска-зал Улаф кинезганцу, который рылся в его седельных сумках. — Мне на минутку нужен мой инструмент. — Он протянул руку к топору, висевшему в ременной петле у седла.

— Зачем это? — подозрительно осведомился кинезганец на ломаном тамульском.

— Мне кое-что мешает, — усмехнулся Улаф. — Хочу его убрать. — Он вынул топор их петли, большим пальцем попробовал лезвие — и одним ударом вышиб пограничному стражу мозги.

Бой возле коней был кратким, и его исход оказался вполне предсказуем. Пограничные стражи не относятся к числу умелых бойцов.

— Что это ты делаешь?! — рявкнул Спархок на Телэна, который выдернул шпагу из тела кинезганца.

— Стрейджен давал мне уроки, — ответил Телэн. — Я только хотел проверить, знал ли он, о чем говорит. Сзади!

Спархок резко развернулся, отбил копье нападавшего стражника и ударом меча свалил его наземь. Обернувшись, он увидел, как Телэн искусно отбил удар другого кинезганца, ловко отведя вбок изогнутый клинок скимитара. Затем мальчик сделал изящный выпад и проткнул пораженного таким оборотом дел кинезганца насквозь.

— Чистая работа, а? — горделиво хмыкнул он.

— Прекрати красоваться — и не делай паузы после выпада. Этими позами напоказ ты подставляешь себя под удар.

— Слушаюсь, почтенный учитель.

Всякое сомнение в исходе боя исчезло, едва рыцари оказались в седлах. Конец наступил, когда капитан, пронзительно вопивший: «Вы все арестованы!», вдруг осекся — это сэр Бевьер, хладнокровно взмахнув локабером, начисто снес ему голову.

— Бросай оружие! — гаркнул Улаф немногим уцелевшим. — Сдавайтесь, или умрете!

Двое стражников, однако, сумели добежать до своих коней. Вскарабкавшись в седла, они галопом погнали коней на восток. Через полсотни ярдов один из беглецов обмяк и выскользнул из седла — между его лопаток торчало древко стрелы Берита. Другой мчался дальше, неистово нахлестывая плетью коня. Затем и он скорчился и рухнул на круп коня, когда пропела тетива арбалета Халэда.

— Отличный выстрел, — заметил Берит.

— Неплохой, — скромно согласился Халэд.

Уцелевшие кинегзганцы торопливо бросали оружие.

— Ты неплохо командовал боем, Спархок, — похвалил Вэнион своего друга.

— У меня был хороший учитель. Келтэн, свяжи пленников и разгони их коней.

— Почему я?

— Потому что ты ближе всех, и не только поэтому.

— Я не нарушил клятвы! — возмутился Келтэн.

— Нет, но подумывал об этом.

— В чем дело? — спросил Вэнион.

— Тут замешана дама, мой лорд, — высокопарно ответил Спархок, — а дел, касающихся дамы, рыцари не обсуждают.

— Что ты вытворяешь? — резко спросила Афраэль. Подняв голову от плеча Сефрении, она с нескрываемым подозрением смотрела на Спархока.

— Ты снова с нами? — спросил он.

— Разумеется. Так что ты вытворяешь?

— У нас были кое-какие неприятности на границе, и теперь за нами едут — вернее сказать, гонятся.

— Тебя ни на минуту нельзя оставить, да, отец?

— Это было более или менее неизбежно. Ты закончила то, чем занималась?

— Пока — да.

— Впереди город Эдек, а позади, вероятно, большой отряд кинезганцев. Не могла бы ты перенести нас немного вперед?

— Почему ты сам этого не сделал? Ты же знаешь, как нужно действовать.

— Сефрения мне не позволила.

— Он отвлекается в самый важный момент, — пояснила Сефрения. — Я не хотела, чтобы он отправил всех нас на луну.

— Да, я тебя понимаю, — кивнула девочка. — Спархок, почему бы нам не отправиться прямиком в Кинестру? Ты же знаешь, между нею и этим местом только голая пустыня.

— На границе нас ждали, — ответил он. — Похоже, наш приятель поднял по тревоге вдоль нашего пути все наличные силы. В Кинестре наверняка есть большой гарнизон, и мне хотелось бы разузнать, что там творится, прежде чем попасть в переделку.

— Да, пожалуй в этом есть смысл.

— Как поживает твоя мама?

— Развлекается вовсю. Политическая ситуация в Материоне сейчас очень запутанна, а ты же знаешь, как мама обожает политику.

— Я рад, что она счастлива. Ты обязательно расскажешь нам об этом, но давай вначале минуем Эдек и оставим далеко позади этот кинезганский отряд. Я не люблю, когда за мной гонятся по пятам.

— Тогда вели всем остановиться и возьми у Вэниона карту. Нам надо точно знать, куда мы отправимся на этот раз.

— Я к этому никогда не привыкну, — содрогаясь, пожаловался Келтэн, когда в один подернутый сумерками миг они покрыли полсотни лиг пустыни.

— Твоя карта не слишком точна, Вэнион, — критически заметила Афраэль. — Мы должны были оказаться по другую сторону этого утеса. — Она указала на иззубренный скалистый пик, торчащий посреди пустыни.

— Не я рисовал эту карту, — слегка оправдываясь, ответил Вэнион. — Да и потом, какая разница? Мы ведь и так угодили почти в цель — в нескольких милях от места, куда хотели попасть.

— Ты узнал бы, в чем состоит разница, если б мы перемещались над морем, — ядовито отозвалась она. — Это было бы уж чересчур неточно.

Вэнион взглянул через плечо на запад.

— Солнце почти зашло. Почему бы нам не сойти с дороги и не устроиться на ночь? Если уж у нас возникла проблема, найдем спокойное местечко, где ее можно будет без помех обсудить.

Спархок усмехнулся. Несмотря на все уверения, что, дескать, больше он не магистр пандионцев, Вэнион машинально принимал на себя командование всякий раз, когда забывал о своем изменившемся статусе. Спархок отнюдь не возражал. Он привык принимать приказы от Вэниона, и, когда его друг брал на себя обязанности командира, Спархок избавлялся от докучных мелочей командования отрядом.

Проехав пару миль по пустыне, они устроились на ночлег в пересохшем речном русле, над которым громоздилась беспорядочная груда изъеденных временем булыжников. В отличие от пустыни в Рендоре, по большей части песчаной, кинезганская пустыня состояла из спекшегося под солнцем гравия, ржаво-бурого и совершенно бесплодного. Движущиеся дюны Рендора придавали тамошней пустыне хотя бы видимость жизни. Кинезга была безнадежно мертва. Голые, совершенно безлесные пики угрюмо вгрызались в небо, и безжизненное однообразие скал и гравия прерывалось лишь плоскими белесыми пятнами солончаков.

— Отвратительное место, — проворчал Улаф озираясь. Улаф привык к лесам и снежным шапкам на вершинах гор.

— Какая жалость, что ты так думаешь, — ухмыльнулся Келтэн. — Я уж подумывал продать его тебе.

— Да я бы его и даром не взял.

— Подумай о положительной стороне. Здесь почти не бывает дождей.

— По-моему, в этом-то и беда.

— Зато здесь пропасть дичи.

— В самом деле?

— Змеи, ящерицы, скорпионы — и все такое прочее.

— Ты что, пристрастился к печеным скорпионам?

— А… э-э, пожалуй, что нет.

— Значит, я не стану тратить на них стрелы.

— Кстати, о еде…

— А разве мы о ней говорили?

— Эта тема сама возникает время от времени. Ты умеешь разводить костер из камней?

— Пока нет.

— Тогда я вызываюсь готовить ужин. Я не видел поблизости не то что сучка или сухой ветки — даже опавшего листка. Ну что ж, холодная пища еще никогда никому не вредила.

— Без огня мы сможем обойтись, — сказал Вэнион, — но коням понадобится вода.

— Афраэль и я позаботимся об этом, дорогой, — заверила его Сефрения.

— Отлично. Думаю, мы сможем задержаться здесь на день-два. Спархоку и Афраэли нужно поработать с Беллиомом над проблемой точности. — Он вопросительно взглянул на Богиню-Дитя. — Много времени это у вас займет?

— Не знаю, Вэнион. Когда я делаю это, мне нужно обращаться к приметам местности, так что я знаю, где нахожусь, как бы быстро я ни двигалась. Беллиом же перемещается из одного места в другое мгновенно и безо всяких примет. Это совершенно другое дело. Либо Спархоку и мне нужно узнать, как именно действует Беллиом, либо нам придется заставить его понимать, что именно нам от него нужно.

— И какой способ легче? — спросил Халэд.

— Не знаю. Вполне вероятно, что и тот и другой — очень и очень нелегки. Мы выясним это завтра утром. — Она поглядела на Вэниона. — В этом месте мы более или менее в безопасности?

Вэнион поскреб короткую серебристо-седую бородку.

— Никто не предполагает, что мы можем оказаться именно здесь. На нас могут наткнуться случайно, но настоящих поисков вряд ли нужно ожидать. Они не знают, где мы, а кольца надежно укрыты, и наш таинственный приятель не сумеет их учуять и выследить по ним нас. Да, я бы сказал, что здесь мы в безопасности.

— Отлично. Значит, у нас есть еще время. Используем его для того, чтобы Спархок и Беллиом привыкли друг к другу. Пока что не происходит ничего особенно важного, так что два-три промаха ничему не навредят. Вот потом они могут оказаться гибельными.

Сефрения так и не сказала им, откуда на следующее утро взялась вода, но она была ледяная, с привкусом талого снега. Озерцо маняще искрилось в тени ржаво-бурого валуна, и само его присутствие позволило путникам вздохнуть с облегчением. Вода — главная забота для тех, кто путешествует в пустыне.

Флейта увела Спархока, Халэда и Телэна подальше от лагеря, на широкую, усыпанную гравием равнину.

— Здесь скоро будет очень жарко, — посетовал Телэн.

— Да, наверное, — кивнула девочка.

— Зачем вам понадобились я и Халэд?

— Рыцари нужны Вэниону на случай, если кто-нибудь наткнется на лагерь.

— Ты меня не поняла. Зачем вам вообще нужны спутники?

— Затем, что Спархоку придется переносить с места на место людей и коней, а не мешки с зерном. — Она поглядела на карту Вэниона. — Проверим, Спархок, сумеет ли Беллиом доставить нас вот сюда, — Флейта ткнула пальцем в значок на карте.

— Как выглядит это место? — спросил он.

— Почем мне знать? Я там тоже никогда не бывала.

— Ты дала мне только название, Афраэль, и больше ничего. Почему бы нам не поступить так, как мы сделали, когда перемещались в Корван и прыгали по разным местам, чтобы ввергнуть в смятение нашего противника? Скажи Беллиому, куда мы хотим попасть, а я отдам ему приказ.

— Я не всегда буду под рукой, Спархок. Иногда мне придется покидать вас. Если помнишь, мы хотели научить тебя обращаться с Беллиомом без моего вмешательства.

— Но от одного названия мало проку.

— Там будут деревья, Спархок, — сказал Халэд. — Оазис, как правило, это водоем, а там, где вода, всегда растут деревья.

— И наверное, там есть дома, — прибавил Телэн. — Должны быть дома, если уж в Кинезге вода такая редкость.

— Глянем-ка на карту, — предложил Спархок. Он долго и внимательно разглядывал карту.

— Ладно, — сказал он наконец, — попробуем и посмотрим, что из этого выйдет.

Он поднял крышку на рубине своего кольца и коснулся ободком золотой шкатулки.

— Откройся, — велел он. Затем надел второе кольцо и вынул из шкатулки Беллиом. — Это опять я, — сказал он камню.

— Что за глупости, Спархок! — фыркнула Афраэль.

— Формальные представления занимают слишком много времени, — ответил он. — Что, если мне придется действовать второпях?

Он подробно представил себе пустынный оазис — водоем, окруженный пальмами и белыми домами с плоскими крышами.

— Доставь нас туда, Голубая Роза, — приказал он.

Воздух дрогнул и налился сумеречным светом. Затем сумерки рассеялись, и они увидели оазис — в точности такой, какой он мысленно воображал.

— Вот видишь, Спархок, — самодовольно сказала Афраэль, — не так уж это и сложно. Спархок даже рассмеялся.

— Да, пожалуй, у меня все же получится.

— Телэн, — сказал Халэд, — поезжай-ка к домам и спроси у кого-нибудь, как называется это место.

— Это Джубай, Халэд, — сказала Афраэль. — Куда мы хотели попасть, туда и попали.

— Но ты же не против, чтобы мы это проверили? — с невинным видом осведомился он.

Флейта одарила его хмурым взглядом.

Телэн направил коня к домам, теснившимся у водоема. Вернулся он через несколько минут.

— Дай-ка мне взглянуть на карту, — сказал он Халэду.

— Зачем? — спросила Афраэль. — Мы в Джубае, недалеко от атанской границы.

— Нет, Божественная, — возразил мальчик, — совсем не там. — Он помолчал, разглядывая карту. — Ага, — сказал он наконец, — вот, — и ткнул пальцем в карту. — Мы в Вигайо, недалеко от южной границы Кинезги с Арджуной. Спархок, ты промахнулся примерно на три сотни лиг. В следующий раз целься поточнее, ладно?

— О чем ты думал?! — воскликнула Афраэль.

— Именно о том, что описал нам Халэд, — деревья, водоем, белые дома — то есть о том, что мы сейчас видим перед собой.

— Что теперь? — спросил Телэн. — Вернемся назад и начнем все сначала.

Афраэль покачала головой.

— Беллиом и кольца открыты. Мы не можем подвергать опасности Вэниона, Сефрению и остальных, возвращаясь к ним слишком часто. Опусти меня на землю, Спархок. Мне нужно подумать.

Спархок подчинился, и девочка отошла к краю водоема. Она долго стояла там, бросая камешки в воду, и, когда наконец вернулась, на лице ее было написано сомнение. Спархок вновь взял ее на руки.

— Ну что? — спросил он.

— Доставь нас в Джубай, Спархок, — твердо сказала она.

— Халэд, дай-ка мне карту.

— Нет, — еще тверже сказала Афраэль, — забудь о карте. Просто вели Беллиому доставить нас в Джубай.

— Точно! — воскликнул Халэд, щелкнув пальцами. — И почему только мы раньше об этом не подумали?

— О чем не подумали? — резко спросил Спархок.

— Попробуй, мой лорд, — ухмыльнулся Халэд. — Думается мне, тебя ждет небольшой сюрприз.

— Если мы окажемся на луне, вас двоих будут ждать большие неприятности, — пригрозил Спархок.

— Попытайся, Спархок, — сказала Флейта.

— Голубая Роза! — сказал он без особой убежденности. — Отнеси нас в Джубай!

Мир опять всколыхнулся, и, когда прояснилось, они уже сидели в седлах своих коней перед другим оазисом, значительно отличавшимся от первого.

— Нужды в этом, пожалуй, нет, — сказал Халэд брату, — но ты все же спроси кого-нибудь — просто так, на всякий случай.

Телэн поскакал к оазису и заговорил со старухой, которая вышла из дома. Когда он возвращался, на его лице сияла ухмылка.

— Джубай, — кратко сказал он.

— Как может Беллиом найти место, о котором не знает ничего, кроме названия? — изумленно спросил Спархок. — Он, наверное, даже никогда и не слышал о Джубае.

— Зато слышали люди, которые здесь живут, мой лорд, — пожал плечами Халэд. — Слово «Джубай» все время вертится у них в голове, а это все, что нужно Беллиому, чтобы отыскать какое-то место. Кажется, так он действует, Флейта?

— Именно так, Халэд. Все, что требуется от Спархока, — назвать место, куда он хотел бы попасть. Беллиом сам отыщет это место и перенесет нас туда.

— Ты уверена? — с сомнением спросил Телэн. — Что-то, на мой взгляд, уж очень просто выходит.

— Есть только один способ проверить это. Доставь нас в Ахкан, Спархок.

— Где это? Я имею в виду — в какой стране?

— Не думаю, что тебе нужно это знать. Просто доставь нас туда.

Ахкан оказался городом в горах — неизвестных, неведомо где расположенных горах. Его окружали темно-зеленые ели, и на вершинах ближних гор белели снеговые шапки.

— Все лучше и лучше, — счастливо сказала Флейта.

— Где мы? — спросил Телэн озираясь. — Это ведь совершенно точно не Кинезга, так куда же мы попали?

— Какое это имеет значение? — пожала плечами Флейта. — Торрелта, Спархок.

В Торрелте шел снег. Со свинцово-серого моря дул, завывая, ветер. Крутящийся снег заволакивал дома, но можно было различить, что они выстроены из грубо отесанных бревен.

— Никаких пределов! — воскликнула Флейта. — Мы можем попасть куда угодно!

— Ладно, — твердо сказал Спархок, — и в какое же «куда угодно» мы попали на этот раз?

— Неважно. Вернемся туда, откуда начали.

— Разумеется, — любезно согласился он, — как только ты скажешь нам, где мы сейчас.

— Мне холодно, Спархок. Я слишком легко одета для метели.

— В Кинезге тепло и уютно, — сказал он, — и мы отправимся туда, как только ты скажешь мне, что это за местность.

Она выругалась.

— Торрелта на северном побережье Астела, Спархок. Сейчас здесь уже почти зима.

Он огляделся с притворным удивлением.

— Да ты, кажется, права! Разве это не удивительно?

Спархок мысленно представил себе усыпанную гравием равнину возле сухого русла, где прошлым вечером они разбили лагерь. Он пошарил в памяти в поисках имени, затем вспомнил об ошибке, которую он совершил перед первым прыжком.

— Держи шкатулку наготове, Халэд, — приказал он. — Я хочу, едва мы вернемся, спрятать Беллиом и кольцо Эланы.

Он восстановил в мыслях вид равнины и велел Беллиому:

— Отнеси нас туда, Голубая Роза!

— Где вы были? — нетерпеливо спросила Сефрения. Она и Вэнион выехали на равнину разыскивать их.

— А, — сказал уклончиво Телэн, отряхивая с плеч налипший снег, — тут и там…

— Полагаю, что одно из «там» оказалось довольно далеко отсюда, — задумчиво заметил Вэнион, оглядев облепленных снегом путешественников.

— Это удивительно, Сефрения, — счастливо объявила Флейта, — и так просто!

Халэд захлопнул шкатулку и вернул ее Спархоку. Тот прикрыл рубин своего кольца и спрятал шкатулку под рубаху.

— Правда, вначале мы сделали парочку промахов, — заметил он.

— И как же это происходит? — спросил Вэнион.

— Мы предоставляем Беллиому самому позаботиться обо всем, — пожал плечами Спархок. — Собственно, иного выхода у нас нет. Если мы пытаемся помогать ему, выходит только хуже.

— Не расскажешь ли поточнее? — обратилась Сефрения к Флейте.

— Спархок выразился довольно точно. Все, что он должен сделать, — сказать Беллиому название места — любого места! — куда он хочет попасть. Беллиом находит это место и переносит нас туда.

— И это все?!

— И это все, дорогая сестра. Так даже Спархок не наделает ошибок.

ГЛАВА 10

— Потому что мы должны там кое с кем встретиться, — сказала Флейта.

— С кем? — спросил Келтэн.

— Не знаю. Все, что мне известно, — кто-то должен присоединиться к нам, и мы встретимся с ним в Кинестре.

— Что, еще один твой намек?

— Можешь называть это и так, если хочешь.

— Не думаю, что нам стоит входить в город прежде, чем мы разузнаем, как там обстоят дела, — сказал Вэнион, поднимая взгляд от карты. — К западу от города есть деревня. Отправимся туда и разведаем, что творится в округе.

— Как называется деревня? — спросил Спархок, открывая шкатулку и вынимая кольцо жены.

— Нарсет, — ответил Вэнион, глянув на карту.

— Отлично. — Спархок вынул Беллиом и, посмотрев на него, слегканахмурился. — Не одолжишь ли мне свой носовой платок, матушка? — обратился он к Сефрении.

— Воспользуйся своим, — хмыкнула она.

— Кажется, я забыл его дома. Да я и не собираюсь сморкаться, Сефрения. Беллиом запылился, и я хочу протереть его. — Сефрения одарила его странным взглядом. — Это может оказаться полезным. Я не хочу, чтобы он считал меня неблагодарным.

— Какое тебе дело до того, кем он тебя считает?

— Она явно никогда не командовала войсками, — заметил Спархок, обращаясь к Вэниону. — Надо бы тебе как-нибудь объяснить ей сущность двусторонней преданности.

— Если к слову придется. Как по-твоему, мы сможем отправиться в Нарсет — когда ты покончишь с домашними делами?

Спархок бережно обмахнул платком сияющие лепестки Сапфирной Розы.

— Ну как? — спросил он.

— По-моему, он слегка тронулся, — сообщил Келтэн Улафу.

— Вовсе нет, — возразил Спархок. — Беллиом обладает сознанием, почти что личностью. Я могу погонять его кольцами, как плетью, но все же предпочел бы добровольное сотрудничество. Когда-нибудь это может оказаться безмерно важным. — Он отдал Сефрении платок. — Держи шкатулку наготове, Халэд. — Спархок вновь взглянул на Вэниона. — Итак, Нарсет?

— Нарсет, — твердо ответил Вэнион.

— Голубая Роза, — сказал Спархок, обеими руками взяв камень, — перенеси нас в Нарсет.

Беллиом дрогнул, и вновь их окутали знакомые сумерки. Затем мир прояснился.

Нарсет оказался небольшой и пыльной деревушкой: глинобитные лачуги с плоскими крышами, сараи для домашнего скота, выстроенные, казалось, больше для красоты, потому что куры, свиньи и козы вольно бродили по улицам. К востоку виднелся крупный город, все дома в котором были покрыты снаружи белой штукатуркой, чтобы защититься от безжалостного солнца пустыни.

Спархок спрятал Беллиом и кольцо Эланы и защелкнул золотую крышечку на собственном кольце.

— У нас появилась компания, — предупредил Телэн.

К ним приближался желтолицый тамулец в зеленой шелковой мантии в сопровождении взвода смуглых кинезганских солдат в точно таких же черно-белых полосатых одеяниях и искусно намотанных на головы кусках ткани, которые носили и пограничные стражи. В глазах тамульца было жесткое выражение, которое он пытался скрыть притворным добродушием.

— Добро пожаловать, господа рыцари, — приветствовал он их по-эленийски, с легким акцентом, — мы ждали вас. Я — Канзат, глава местного отделения министерства внутренних дел. Посол Таубель отправил меня встретить вас.

— Как это любезно со стороны его превосходительства, — пробормотал Вэнион.

— Все имперские чиновники получили приказ во всем содействовать вам, лорд…

— Вэнион.

Канзат преодолел секундное замешательство.

— Я полагал, что вашим отрядом командует сэр Спархок.

— Спархок немного задержался. Он присоединится к нам позже.

— А-а, — Канзат окончательно пришел в себя. — Боюсь, лорд Вэнион, что вы не сможете без промедления войти в город.

— Вот как?

Канзат тонко, холодно улыбнулся.

— Король Джалуах в данный момент чувствует себя отвергнутым. — Он бросил быстрый взгляд на кинезганцев, стоявших в нескольких шагах от него, и понизил голос до конфиденциального шепота: — По правде говоря, лорд Вэнион, и кинезганцы, и чумная дыра, которую они именуют своей родиной, настолько незначительны в делах Империи, что никто не воспринимает их всерьез. Они же относятся к этому крайне чувствительно. Какой-то идиот в посольстве забыл переслать королю очередное послание из Материона, и теперь король страдает от унижения в своем дворце. Придворные льстецы вывели на улицы толпы негодующей черни. Посол Таубель сейчас пытается уладить дело так, чтобы не обращаться к атанскому гарнизону, однако именно теперь на улицах Кинестры крайне напряженно. Его превосходительство просил вас подождать в Нарсете, пока он не сообщит, что путь свободен.

— Как вам будет угодно, — вежливо пробормотал Вэнион.

Канзат явно вздохнул с облегчением.

— Прежде всего, уйдем с этого треклятого солнца.

Он повел их в деревню — не более двух дюжин глинобитных домишек, окружавших колодец, расположенный на спекшейся от солнца центральной площади. Спархок лениво гадал, ходят ли здешние женщины к колодцу в предрассветном серо-стальном свете, как ходили рендорские женщины в Кипприа, и движутся ли они с той же танцующей грацией. Потом, непонятно почему, он подумал о том, как поживает Лильяс. Афраэль наклонилась к нему со спины Чэль.

— Как не стыдно, Спархок, — прошептала она.

— Ты же знаешь Лильяс, — невозмутимо ответил он, — а значит, понимаешь, что она не из тех женщин, которых можно забыть, даже если очень этого хочется.

Единственным приличным строением в деревне был полицейский участок, зловещего вида каменное здание с решетками на окнах. На лице Канзата безупречно изобразилось раскаяние.

— Вид не слишком гостеприимный, лорд Вэнион, — виновато проговорил он, — но зато самое прохладное место в этом свином загоне.

— Может быть, убьем его и покончим с этим? — прошептал Бевьер Спархоку по-стирикски.

— Не будем спешить, — ответил Спархок. — Нам так или иначе нужно дождаться приятеля Афраэли — кто бы он там ни был — так что не стоит подгонять события.

— Я распорядился приготовить для вас угощение, — сказал Канзат Вэниону. — Входите, прошу вас. Солнце печет невыносимо.

Рыцари спешились и вслед за полицейским вошли в просторный запыленный кабинет. У стены стоял длинный стол, заставленный блюдами с ломтиками дыни и фигами, а также кувшинами с угощением иного рода.

— Фрукты и дыни здесь не так приятны на вкус, как в Материоне, — извинился Канзат, — но здешние вина вполне приемлемы.

— Благодарю, Канзат, — покачал головой Вэнион, — но мы только час назад завтракали и пока еще сыты.

Мгновенное раздражение скользнуло по лицу тамульца.

— Тогда я распоряжусь, чтобы о ваших конях достойно позаботились, и отправлю гонца в посольство сообщить о вашем прибытии. — Он повернулся и вышел.

— Не могла бы ты обеспечить нам уединение, дорогая? — по-стирикски обратился Вэнион к Сефрении.

— Конечно, — улыбнулась она. Затем быстро сплела заклинание и выпустила его.

— Когда-нибудь ты непременно должна научить меня этому заклинанию, — сказал он.

— Чтобы ты мог обходиться без меня? Ни за что, любимый.

— Похоже, мы застали их врасплох, — заметил Бевьер. — У Канзата даже не было времени стесать шероховатости с той грубой лжи, которую он нам преподнес.

— На твоем месте я бы поостерегся, — сказал Улаф Келтэну, который потянулся было к кувшину с вином. — Скорее всего от первого же глотка ты свалишься без чувств, как бревно.

Келтэн с сожалением отодвинул кувшин.

— Пожалуй, ты прав, — неохотно согласился он.

— Стало быть, мы пленники, — вздохнул Телэн. — Весьма печально. Я всю жизнь воровал, а под арестом оказался только сейчас.

— То, что угощение скорее всего отравлено, немного усложняет дело, — проворчал Улаф. — Если не считать этого, Канзат оказался нам чрезвычайно полезен. Он посадил нас в самое крепкое здание во всей деревне, да еще весьма неосмотрительно забыл нас разоружить. Мы сможем продержаться здесь столько, сколько понадобится.

— Ты мошенник, Улаф! — рассмеялся Бевьер. — Тиниен прав. Ты делаешь вид, будто ненавидишь осады, но всегда именно ты первым предлагаешь готовиться к осаде.

— Настоящий друг не стал бы говорить об этом прилюдно.

— Я смогу, если дело дойдет до худшего, добыть воду, — сказала Сефрения, — однако давайте не будем опережать события. — Она наклонилась к Флейте и подняла ее на руки. — У тебя не было новых намеков насчет того, кого мы ждем? Флейта покачала головой.

— Пока ничего важного. Впрочем, я думаю, что он уже в пути.

— Замечательно. Это место не слишком-то приятное.

— У меня есть мысль, мои лорды, — сказал Берит. — Что если нам пригласить Канзата присоединиться к нашей компании — просто в качестве предосторожности? Если кому-то придет в голову штурмовать здание, присутствие Канзата, быть, может, направит его мысли в другую сторону.

— Отличная идея, — согласился Улаф. Канзат, однако, не вернулся. День тянулся бесконечно, и рыцари постепенно забеспокоились.

— Он тянет время, — сказал наконец Келтэн. — Либо он ждет подкрепление, либо надеется, что нам захочется пить.

— Нам просто нужно подождать, Келтэн, — сказала Флейта. — Тот, кто присоединится к нам, уже в пути.

— А, так это скачки! Можно сидеть здесь и биться об заклад, кто придет первым — наш новый спутник или Канзатово подкрепление.

— Что ж, можешь так и считать, если тебе хочется.

Прошло около двух часов после их прибытия в Нарсет, когда на дороге, ведущей в Кинестру, появился большой отряд. Впереди на вороном игривом жеребце ехал всадник в розовой тамульской мантии. За ним следовали атаны.

— На чьей стороне атаны? — спросил Телэн.

— Это зависит от того, дошел ли сюда приказ из Материона не подчиняться министерству внутренних дел, — ответил Халэд.

— Дело может оказаться еще запутанней, — заметил Вэнион. — В Материоне между министерством внутренних дел и министерством иностранных дел существует стойкая неприязнь, а Канзат намекал, что у него весьма тесные отношения с послом Таубелем.

— Это может означать, что наши враги проникли и в ведомство Оскайна, — обеспокоенно нахмурясь, вставил Бевьер.

— Через минуту мы все узнаем, — сказал Берит, который стоял у окна, наблюдая за тем, что происходит на площади. — Из здания только что вышел Канзат.

Все сгрудились у окон.

Приветственная усмешка Канзата тотчас увяла.

— Что ты здесь делаешь, Итайн? — резко спросил он у тамульца, восседавшего на вороном коне. — Я посылал за послом Таубелем.

Человек в розовой мантии осадил коня. Глаза его смотрели почти сонно, на лице застыло надменное выражение.

— Боюсь, старина, что посол задерживается, — ответил он с нарочито оскорбительным дружелюбием. Его голос казался странно знакомым. — Впрочем, он шлет тебе свои наилучшие пожелания.

Канзат изо всех сил старался сохранить хладнокровие.

— Что именно задержало посла? — напрямик спросил он.

Итайн слегка повернул голову.

— Я бы сказал, что кандалы, не так ли, атана? — обратился он к молодой атане, которая, судя по всему, была командиром отряда. — Кандалы дьявольски мешают двигаться.

— Наверное, кандалы, Итайн-посол, — согласилась атана. — Само собой, решетки его камеры тоже преграждают ему дорогу. — Девушка была великолепно сложена и смотрела на тамульца дерзко и откровенно.

— Что здесь происходит? — воскликнул Канзат.

— Мы с атаной успели наладить весьма близкие отношения, Канзат, — усмехнулся Итайн, — однако воспитанным людям не пристало говорить об этом вслух. Ты ведь воспитанный человек, Канзат?

— Я не это имел в виду, — сквозь зубы процедил Канзат. — Что ты сделал с послом?

— В посольстве, старина, произошли кое-какие изменения. И в твоем ведомстве, кстати, тоже. Надеюсь, ты не станешь возражать против того, что мне пришлось распоряжаться в вашем здании. У нас в посольстве нет тюрьмы — печальный недосмотр, я полагаю. Так или иначе, посол Таубель и все твои грязнули-полицейские сейчас сидят под надежным замком в вашей тюрьме. Прими мои комплименты — выстроена она на совесть.

— По какому праву ты посмел арестовать посла?! Ты всего лишь младший секретарь.

— Внешность бывает обманчива, не так ли? Собственно говоря, мой брат передал всю власть в Кинестре мне. Неограниченную власть, Канзат.

— Твой брат?!

— А что, сходство моего имени с именем Оскайна прошло мимо твоих мозгов, старина? Я знал, что ребята из вашего ведомства не блещут широтой суждений, но никак не думал, что вы настолько тупы. Не перейти ли к самой важной части нашей беседы, Канзат? Солнце жарит просто чудовищно. Мой брат приказал мне взять в свои руки власть в Кинестре. Меня целиком и полностью поддерживает атанский гарнизон — не так ли, атана? — Он улыбнулся золотокожей великанше, стоявшей у его стремени.

— О да, Итайн! — воскликнула она, широко раскрыв глаза. — Мы готовы сделать для тебя почти все.

— Теперь ты все понял, Канзат? — осведомился Итайн. — Я обнаружил, что ты и Таубель ввязались в изменнический заговор, а потому сместил вас обоих. Меня поддерживают все эти великолепные мускулы, так что ты ровным счетом ничего не можешь со мной поделать.

— Ты не имеешь права командовать мной, Итайн.

— Как утомительно, — вздохнул Итайн. — Канзат, в Кинестре объявлено военное положение. Это значит, что я могу командовать кем угодно. Улицы в руках атанов. Я знаю, ты разделяешь мою уверенность в них. — Он критически взглянул на упрямую физиономию полицейского. — Ты все еще не понимаешь, старина? — Итайн нежно улыбнулся великанше. — Атана, дорогая, что ты сделаешь, если я попрошу тебя избавить меня от этого зануды?

— Я убью его, Итайн, — пожала она плечами, потянувшись к мечу. — Ты хочешь, чтобы я разрубила его пополам или просто отрубила голову?

— Что за прелесть эта девушка, — пробормотал Итайн. — Дай-ка мне подумать, атана. Канзат довольно высокопоставленный чиновник, так что нам не обойтись без некоторых формальностей. — Он обернулся к посеревшему от ужаса полицейскому. — Я вижу, старина, ты уже осознал, как обстоят дела. Да, кстати, можешь считать, что ты арестован.

— По какому обвинению?

— Я дипломат, Канзат, и не слишком искушен в юридических терминах. Думаю, что «государственная измена» — вполне подходящее обвинение. Во всяком случае, именно за это в Материоне взяли под стражу министра Колату, и я использовал те же слова, когда арестовывал посла Таубеля. Это довольно внушительное обвинение, а я уверен, что человек твоего положения оскорбился бы, если бы его арестовали за бродяжничество или плевок в общественном месте. Атана, любовь моя, будь умницей — отправь этого преступника в Кинестру и засади его в его же собственную тюрьму.

— Будет исполнено, Итайн-посол, — ответила она.

— Милое дитя, — пробормотал Итайн.

— Вы очень похожи на своего брата, ваше превосходительство, — сказал Вэнион улыбающемуся Итайну, — и не только внешне, но и темпераментом.

— Как поживает старый негодяй?

— Жил вполне сносно, когда мы виделись с ним в последний раз. — Вэнион нахмурился. — Однако было бы куда удобнее, если б он сказал нам, что посылает вас сюда.

— Таков уж мой брат. Порой мне кажется, что он пытается секретничать с самим собой.

— Что, собственно говоря, здесь произошло, ваше превосходительство? — спросил Спархок.

— Вы, должно быть, сэр Спархок, — проницательно заметил Итайн. — Знаете, ваш перебитый нос стал знаменит повсеместно.

— Спасибо, — скромно потупясь, сказал Келтэн. — Итайн озадаченно взглянул на него. — Это я перебил ему нос, ваше превосходительство, давно, когда мы оба еще были детьми. Я уже тогда знал, что это отличная идея. Теперь он носит его как родовой герб. Меня слегка разочаровал тот факт, что он ни разу и не подумал поблагодарить меня за то, какую службу я ему сослужил.

Итайн улыбнулся.

— Как вы, вероятно, уже догадались, господа, Оскайн послал меня в Кинестру, чтобы прояснить здешнюю довольно необычную ситуацию. Дело в том, что иерархия власти в провинциях Империи всегда была неясным вопросом. Министерство иностранных дел считает, что эленийские королевства запада, равно как и Валезия, Арджуна и Кинезга, являются по сути своей иностранными государствами, вассальными Тамулу. Поэтому высшей властью в этих государствах должны быть послы. Министерство внутренних дел, напротив, всегда утверждало, что эти владения — составные части единой Тамульской империи, а потому высшую власть в них должны представлять его люди. Оскайн и Колата играют в эту словесную игру вот уже много лет. Посол Таубель всегда был полной заурядностью в политике, и моего брата немало удивила его поразительная способность достичь согласия с министерством внутренних дел. Поэтому брат выдернул меня из университета — где я уже пустил глубокие корни — и под видом младшего секретаря отправил меня сюда на разведку. — Итайн рассмеялся. — Я уж позабочусь, чтобы он пожалел об этом не меньше, чем в прошлый раз.

— Боюсь, я не понял, что вы имеете в виду, — сказал Спархок.

— Вот уже в третий раз Оскайн выдергивает меня из моей частной жизни, чтобы я тушил его дипломатические пожары. Я не слишком-то люблю, когда меня дергают, так что на сей раз я, пожалуй, преподам ему хороший урок. Может быть, я на время сменю его на посту министра, пока он не осознает, что натворил, если только вообще потом захочу вернуть ему этот пост.

— Ты и вправду настолько хорош, Итайн? — спросила Сефрения.

— Я-то? О да, дорогая леди! Я, по меньшей мере, вдвое лучше Оскайна, и он это хорошо знает. Вот почему все мои назначения всегда временные. Так на чем же я остановился? Ах да. Я прибыл в Кинестру, привел в действие своих людей и очень скоро убедился, что Канзат и Таубель едят из одного корыта. Тогда я перехватил приказы, которые были отправлены Таубелю из Материона после мятежа. Я решил не тревожить его нехорошими новостями, а вместо этого отправился прямиком в атанский гарнизон и лично позаботился о том, чтобы сообщить нашим во всех смыслах выдающимся друзьям, что с министерством внутренних дел можно больше не считаться. Они были очень рады такому известию — атаны отчего-то недолюбливают полицейских. Наверное, это как-то связано с их национальным характером. Я уже готов был сместить Канзата и Таубеля, когда один из моих шпионов сообщил мне о вашем приближении, и я решил дождаться вас, а уж потом устраивать переворот. Должен сказать, Спархок, что ты устроил настоящий переполох в местном отделении министерства внутренних дел.

— Вот как?

— Они бегали по коридорам с воплями: «Спархок идет! Спархок идет!»

— Да, он порой производит на людей именно такое впечатление, — согласилась Флейта. Оглядев своих спутников, она добавила: — Это он. Теперь можно двигаться дальше.

У Итайна был озадаченный вид.

— Одну минутку, — сказала сестре Сефрения. — Итайн, как эти люди узнали, что мы едем сюда? Тамулец пожал плечами.

— Я в это особенно глубоко не вникал. На министерство внутренних дел работает множество самого отвратительного народа. Должно быть, кто-то из этих соглядатаев загнал пять-шесть коней, чтобы доставить эту новость.

— Это невозможно, — отрезала она. — Никто не смог бы опередить нас, пользуясь обычными средствами. Мог эту новость доставить стирик?

— В Кинезге нет стириков, дорогая леди. Кинезганцы и стирики враждуют с начала времен.

— Да, я знаю. И все же полагаю, что ты можешь ошибаться. Я почти уверена, что по крайней мере один стирик проехал через Кинестру перед тем, как среди местных полицейских чиновников началась паника.

— Как ты пришла к этому заключению, матушка? — спросил Вэнион.

— На наших врагов работает стирик, — ответила она. — Он сотворил тень, которую уничтожил в Эдоме Спархок. Во всяком случае, тот, кто прятался за этой тенью, кричал по-стирикски. — Сефрения нахмурилась. — И все же я не понимаю, как он мог опередить нас. Возможно, это какой-то отступник, заключивший соглашение со старшими богами. Мы так до конца и не постигли размеров их могущества.

— А не мог это быть сам старший бог? — спросил Вэнион.

— Нет, — жестко сказала Флейта. — Когда мы свергли их, мы заключили их всех в темницу — примерно так же, как Азеша. Старшие боги не могут передвигаться по миру.

— Я, кажется, не понял по меньшей мере половины этого разговора, — заметил Итайн. — Не хотите ли представить меня дамам?

— Извините, ваше превосходительство, — сказал Вэнион. — Мы и не собирались хранить от вас секреты. Эта леди, как вы уже поняли, — стирик. Позвольте представить вас Сефрении, верховной жрице богини Афраэль.

— Богини-Дитя?

— Так ты знаешь ее? — спросила Сефрения.

— Мне рассказывали о ней стирики — мои коллеги по университету. Кажется, они были от нее не в восторге. Они явно считали ее капризной — и немного легкомысленной.

— Капризной?! — возмутилась Флейта. — Легкомысленной?!

— Не принимай это на свой счет, — посоветовал Спархок.

— Но это же обо мне, Спархок! Они оскорбили меня! Когда ты вернешься в Материон, я хочу, чтобы ты отправился в университет и вызвал на поединок этих нечестивых мерзавцев! Я хочу крови, Спархок! Крови!

— Человеческие жертвы, Божественная? — мягко спросил он. — Разве это сообразуется с твоим нравом?

— Ну… — она заколебалась. — Во всяком случае, можешь их отшлепать.

Остолбеневший Итайн уставился на них.

— Впечатляет, верно? — осведомился Телэн.

Сказать, что брат Оскайна потрясен, было бы явным преуменьшением. Когда они ехали на восток от Кинестры, он не сводил с Флейты округлившихся глаз.

— Да прекрати же, Итайн! — велела она наконец. — Я не собираюсь отрастить вторую голову или превратиться в змею.

Тамулец содрогнулся и провел рукой по лицу.

— Должен сказать, что я в тебя не верю. Не то чтобы я хотел тебя оскорбить, просто я убежденный скептик в вопросах религии.

— Бьюсь об заклад, что я сумею изменить твои взгляды, — с лукавой усмешкой заявила она.

— Прекрати, — сказала ей Сефрения.

— Он убежденный агностик, Сефрения, а стало быть, законная добыча. Кроме того, он мне нравится. У меня еще никогда не было почитателей-тамульцев, и мне нужен по крайней мере один. Итайн вполне подойдет.

— Нет.

— Сефрения, я ведь не прошу, чтобы ты мне его купила. Я сама выманю его из кустов, так что тебя это совершенно не касается. Это не твое дело, дорогая сестра, а потому не суй в него свой нос.

— Неужели к этому когда-нибудь можно привыкнуть? — жалобно осведомился Итайн у остальных.

— Никогда, — рассмеялся Келтэн. — Впрочем, ты скоро притерпишься. Мне, к примеру, помогает выпивка.

— Келтэн применяет это средство везде и повсюду, — пояснила Флейта, легкомысленно тряхнув головой. — Каждый год он пытается вылечить зиму бочонком арсианского красного.

— Мы закончили свои дела в этой части Империи? — спросил у нее Спархок.

— Нет. Должно случиться кое-что еще. — Богиня-Дитя вздохнула и теснее прижалась к своей старшей сестре. — Пожалуйста, Сефрения, не сердись на меня. Боюсь, тебе не понравится то, что должно произойти, однако это необходимо. Как бы ни было тебе больно, помни, что я люблю тебя. — Она села и протянула руки к Спархоку. — Мне нужно поговорить с тобой… с глазу на глаз.

— Секреты? — спросил Телэн.

— У всех девушек бывают секреты, Телэн. В свое время ты это еще узнаешь. Отъедем немного в сторону, Спархок.

Они отъехали на несколько сот ярдов от дороги и двинулись вперед, вровень с остальными. Железные подковы Фарэна цокали по ржавому, спекшемуся от солнца гравию пустыни.

— Мы доедем до тамульской границы, — сказала Флейта. — То, что должно произойти, случится именно там, и прежде, чем это случится, я покину вас.

— Покинешь?! — ошеломленно переспросил он.

— Какое-то время вы неплохо справитесь и без меня. Я не могу присутствовать при этом событии. Тут замешаны правила приличия. Я могу быть, как сказал Итайн, капризной и легкомысленной, но я знаю, что такое хорошие манеры. В этом событии примет участие некто, кого оскорбило бы мое присутствие. У нас с ним в прошлом были некоторые недоразумения, и с тех пор мы не разговариваем друг с другом. — Она скорчила скорбную гримаску. — Это случилось довольно давно, — созналась она, — восемь-десять тысячелетий назад. Он сделал кое-что, что мне совершенно не понравилось, — само собой, он не потрудился объяснить мне, зачем это делает. Я люблю его, но он ужасно высокомерен. Он всегда держится так, словно все мы слишком тупы, чтобы понять, что он делает, — но я-то все понимаю. Он нарушает одно из главнейших правил. — Она махнула рукой, словно отметая что-то. — Ну да ладно, это наше с ним личное дело. Присмотри за моей сестрой, Спархок. Ей придется очень нелегко.

— Она заболеет?

— Наверное, она предпочла бы заболеть. — Богиня-Дитя вздохнула. — Хотела бы я как-нибудь избавить ее от этого, но ничего не поделаешь. Она должна пройти через это, если хочет вырасти.

— Афраэль, ей уже больше трех сотен лет.

— Ну и что? Мне в сотню раз больше, а я все еще расту. То же относится и к Сефрении. Я славная, Спархок, но я никогда не обещала, что со мной будет легко. Ей будет ужасно больно, но, когда она пройдет через это, она станет намного лучше.

— Знаешь, ты говоришь загадками.

— Я и не должна говорить ясно и просто, отец. Это одно из преимуществ моего положения.

От Кинестры до границы к западу от Сарны они продвигались не торопясь, от оазиса к оазису. Спархок не мог бы сказать наверняка, но ему казалось, что Афраэль чего-то ждет. Она и Вэнион много времени проводили над картой, и прыжки отряда через выжженную солнцем пустыню становились все короче, а стоянки в оазисах — все длиннее. Чем ближе подъезжали они к границе, тем медленнее становилось их продвижение и все чаще они просто ехали шагом по бесконечным пустынным землям, вовсе не прибегая к Беллиому.

— Трудно добиться каких-либо точных сведений, — рассказывал Итайн на четвертый день после того, как они покинули Кинестру. — В большинстве случаев свидетелями этих явлений были кочевники пустыни, а они не настолько доверяют властям, чтобы говорить с ними откровенно. Ходят обычные дикие басни о вампирах, вурдалаках, гарпиях и тому подобном, но мне сдается, что эти видения по большей части являются из бурдюка с вином. Кинезганские власти высмеивают эти россказни как бред невежественных простолюдинов, которые слишком много пьют и слишком долго жарятся на солнце. Тем не менее, они весьма серьезно относятся к сообщениям о сияющих.

— Послушай, Итайн, — слегка раздраженно сказал Келтэн, — мы слышим об этих сияющих с тех пор, как прибыли в Дарезию, и всякий раз, едва заходит речь о них, все дрожат, бледнеют и отказываются говорить. Мы посреди пустыни, удрать тебе некуда, так расскажи нам в конце концов, кто же они такие.

— Это будет фантастический и несколько тошнотворный рассказ, сэр рыцарь, — предостерег Итайн.

— Ничего, у меня крепкий желудок. Это что, чудовища? Двенадцати футов ростом и о девяти головах или что-нибудь еще в том же роде?

— Нет. На самом деле, как говорят, они похожи на самых обычных людей.

— Почему их так странно называют? — спросил Берит.

— Может, позволишь спрашивать мне? — грубо оборвал его Келтэн. Судя по всему, он до сих пор еще целиком не избавился от своих подозрений насчет Берита.

— Прошу прощения, сэр Келтэн, — растерянным и слегка задетым тоном отозвался Берит.

— Так что же? — вновь обратился Келтэн к брату Оскайна. — Что значит это название? Почему их так называют?

— Потому что они светятся, как светлячки, сэр Келтэн, — пожал плечами Итайн.

— И это все? — недоверчиво осведомился Келтэн. — Целый континент готов помереть от ужаса только потому, что какие-то люди светятся в темноте?

— Конечно нет. Их свечение — это своего рода предупреждение. Каждый житель Дарезии знает, что, если к тебе приближается некто, сияющий, как утренняя звезда, надо уносить ноги, спасая свою жизнь.

— Что же могут сделать эти чудища? — спросил Телэн. — Они едят людей живьем, разрывают их на куски или что-то в этом роде?

— Нет, — ответил мрачно Итайн. — Предание гласит, что само их прикосновение — смерть.

— Как у ядовитых змей? — спросил Халэд.

— Намного хуже, молодой господин. От прикосновения сияющего плоть человека гниет и разлагается, сползая с костей. Это посмертное гниение, только вот жертва при этом еще жива. Легенды изобилуют ужаснейшими описаниями подобных случаев. В них описываются люди, что застыли как изваяния, душераздирающе крича от муки и ужаса, а их лица и тела между тем превращались в слизь и стекали с костей, словно растаявший воск.

— Живописная картина, — содрогнулся Улаф. — Я так полагаю, эта милая особенность некоторым образом мешает поддерживать нормальные отношения с этими людьми.

— Истинно так, сэр Улаф, — усмехнулся Итайн, — но несмотря на это, сияющие принадлежат к наиболее популярным персонажам тамульской литературы — что немало может сказать об извращенности нашего мышления.

— Ты имеешь в виду страшные истории? — спросил Телэн. — Я слыхал, они многим нравятся.

— Дэльфийская литература намного сложнее подобных опусов.

— Дэльфийская? Что это значит?

— В литературе сияющие именуются дэльфами, — пояснил Итайн, — а мифический город, в котором живут дэльфы, называется Дэльфиус.

— Красивое название.

— В том-то и беда, как мне думается. Тамульцы народ сентиментальный, и мелодичность этого названия застилает слезами глаза наших третьесортных поэтов и изрядно замутняет их мозги. Они отбрасывают более неприятные стороны предания и изображают дэльфов простым пастушеским народцем, который стал жертвой чудовищного недоразумения. За минувшие семь столетий эти стихоплеты обрушили на нас неимоверное количество безвкусных пасторалей и незрелых эклог. Они изобразили дэльфов лирическими пастушками, которые сияют, как светлячки, и в тоске бродят по лугам и долам, драматически страдая от неутоленной любви и высокопарно изрекая высокопарности касательно их предполагаемой религии. Академический мир привык рассматривать дэльфийскую литературу как дурную шутку, которая слишком затянулась.

— Это отвратительно! — с непривычной для нее горячностью объявила Сефрения.

— Ваше критическое чутье делает вам честь, дорогая леди, — улыбнулся Итайн, — но, думается мне, сам выбор именно этого слова чересчур высоко ставит этот жанр. Я бы сказал, что дэльфийская литература незрела и сентиментальна, но, право, не стоит настолько принимать ее всерьез, чтобы ненавидеть ее.

— Дэльфийская литература — это лишь маска, за которой прячется наиболее злокозненная разновидность ненависти к стирикам! — отрезала Сефрения тем тоном, который обычно приберегала для ультиматумов.

Судя по всему, Вэнион был так же озадачен ее неожиданной вспышкой, как Спархок и прочие рыцари. Он огляделся, явно в поисках возможности сменить тему.

— Дело идет к закату, — заметил Келтэн, вовремя придя к нему на помощь. Восприимчивость Келтэна порой просто изумляла Спархока. — Флейта, — продолжал Келтэн, — ты не собираешься устроить нас на ночь возле какой-нибудь местной лужи?

— Оазис, Келтэн, — поправил его Вэнион. — Местные жители называют их оазисами.

— Это их личное дело. Пусть себе зовут, как хотят, а уж я всегда отличу лужу от чего-то более пристойного. Если мы намерены и дальше передвигаться старомодным способом, надо бы уже подыскивать место для ночлега, а там, к северу, на вершине холма как раз маячат какие-то развалины. Сефрения выжмет для нас воду из воздуха, и, если мы заночуем в этих руинах, нам не придется всю ночь давиться запахом вареной собачатины, как бывает всегда, когда мы становимся лагерем неподалеку от местной деревни.

— Сэр Келтэн, — со смехом сказал Итайн, — кинезганцы не едят собак.

— Я бы не поклялся в этом, не пересчитав прежде всех собак в какой-нибудь деревне — до и после завтрака.

— Спархок! — Халэд грубо тряс своего господина за плечо, приводя его в чувство. — Там, снаружи, какие-то люди!

Спархок отбросил одеяло и перекатился на ноги, потянувшись за мечом.

— Сколько? — шепотом спросил он.

— Я видел дюжину или около того. Они крадутся ползком среди валунов у дороги.

— Разбуди остальных.

— Хорошо, мой лорд.

— Только тихо, Халэд. — Оруженосец одарил его неприязненным взглядом. — Извини.

Развалины, в которых они разбили лагерь, когда-то были крепостью. Грубо отесанные камни были сложены без малейших признаков известки. Песок и пыльный ветер за минувшие столетия отполировали массивные камни до блеска и округлили их края. Спархок прошел по бывшему внутреннему двору к обрушенной стене на южной стороне крепости и выглянул на дорогу.

Густой туман, наползший ночью, заслонил небо. Спархок всматривался в дорогу, мысленно проклиная тьму. Затем он услышал слабый шорох по ту сторону обрушенной стены.

— Спокойно, — прошептал Телэн.

— Где ты был?

— Где же еще? — Мальчик перебрался через стену и присоединился к пандионцу.

— Ты опять брал с собой Берита? — едко осведомился Спархок.

— Нет. С тех пор, как Берит стал носить кольчугу, он производит слишком много шума, да и честность ему, как правило, мешает.

Спархок что-то проворчал.

— Ну? — спросил он.

— Ты не поверишь, Спархок.

— Может быть, мне удастся тебя удивить.

— Там опять киргаи.

— Ты уверен?

— Я их не расспрашивал, но выглядят они точно так же, как те, на которых мы наткнулись к западу от Сарсоса. На них эти смешные шлемы, старомодные доспехи и дурацкие юбочки.

— По-моему, их называют «кильты».

— Юбка есть юбка, Спархок.

— Они заняты чем-то важным?

— Хочешь сказать, строятся ли они для атаки? Нет. Думается мне, это разведчики. У них ни копий, ни щитов, и они много ползают на брюхе.

— Пойдем, поговорим с Вэнионом и Сефренией. Они пересекли усыпанный каменным крошевом внутренний двор древней крепости.

— Наш юный вор снова нарушает приказы, — сказал друзьям Спархок.

— Ничего я не нарушал, — возразил Телэн. — Ты ведь не приказывал мне не ходить смотреть на этих людей, так как же ты можешь меня обвинять в нарушении приказа?

— Я не давал тебе приказа касательно этих людей, потому что не знал, что они там.

— Признаться, это слегка упростило мне дело.

— Наш блуждающий мальчик уверяет, что люди, крадущиеся внизу у дороги, — киргаи.

— Кто-то из наших врагов опять самоуправствует в прошлом? — предположил Келтэн.

— Нет, — сказала Флейта, слегка приподняв голову. До сих пор девочка крепко спала на руках своей сестры. — Киргаи у дороги такие же живые, как и вы. Они не из прошлого.

— Но это невозможно! — возразил Бевьер. — Киргаи вымерли.

— Правда? — отозвалась Богиня-Дитя. — Поразительно, как они сами этого не заметили. Поверьте мне, господа, уж кто-кто, а я знаю: киргаи, которые ползком движутся к вам, — самые что ни на есть современные.

— Божественная, — непререкаемым тоном проговорил Итайн, — киргаи исчезли с лица земли десять тысяч лет тому назад.

— Может быть, спустишься с холма, Итайн, и скажешь им об этом? — предложила она. — Опусти меня на землю, Сефрения.

Сефрения подчинилась со слегка удивленным видом.

Афраэль нежно поцеловала сестру и отступила на пару шагов.

— Сейчас я должна вас покинуть. Причины весьма сложны, так что вам придется просто поверить мне на слово.

— А как же киргаи? — обеспокоенно спросил Келтэн. — Мы не позволим тебе в одиночку бродить в темноте, пока они шныряют у дороги.

Флейта улыбнулась.

— Может быть, кто-нибудь все-таки объяснит ему?

— И ты бросишь нас в такой опасности? — требовательно осведомился Улаф.

— Ты боишься за свою жизнь, Улаф?

— Нет, конечно, но я надеялся пристыдить тебя, чтобы ты осталась с нами, покуда мы не разберемся с киргаями.

— Киргаи не причинят вам хлопот, Улаф, — терпеливо проговорила она. — Они очень скоро уйдут. — Флейта оглядела их и вздохнула. — Вот теперь я и вправду должна уйти, — с сожалением сказала она. — Я присоединюсь к вам позже.

Затем она заколыхалась, точно отражение в воде, и исчезла.

— Афраэль! — вскрикнула Сефрения, бросаясь к ней, — но опоздала.

— Вот это настоящие чудеса, — пробормотал Итайн. — Неужели она сказала правду о киргаях? Возможно ли, чтобы кто-то из них выжил после войны со стириками?

— Я бы поберегся называть Афраэль лгуньей, — заметил Улаф, — особенно в присутствии Сефрении. Наша матушка весьма рьяно защищает свою подопечную.

— Я это уже заметил, — улыбнулся Итайн. — Дорогая леди, я ни в коей мере не хотел бы оскорбить вас или вашу богиню, но сильно ли вас рассердит, если мы займемся кое-какими приготовлениями? История — одна из моих специальностей в университете, а киргаи обладали — и, видимо, обладают — зловещей репутацией. Я безоговорочно верю вашей маленькой богине, но… — Вид у него был встревоженный.

— Сефрения! — окликнул Спархок.

— Оставь меня в покое! — Похоже, внезапный уход Афраэли потряс ее до глубины души.

— Да очнись же ты! Афраэль должна была уйти, но она вернется позже, а мне нужен ответ прямо сейчас. Могу я использовать Беллиом, чтобы возвести какую-нибудь преграду — удержать киргаев на расстоянии, покуда то, о чем говорила Афраэль, — что бы это ни было — их не разгонит?

— Можешь, но тем самым ты откроешь врагу наше точное местоположение.

— Оно ему уже известно, — заметил Вэнион. — Сомневаюсь, чтобы эти киргаи наткнулись на нас по чистой случайности.

— Он прав, — согласился Бевьер.

— Зачем вообще возводить какую-то преграду? — осведомился Келтэн. — Спархок может перенести нас на десять миль дальше по дороге — глазом моргнуть не успеем. Я не настолько привязался к этому месту, чтобы лишиться сна, если не увижу, как над ним встает солнце.

— Я еще ни разу не делал этого ночью, — с сомнением проговорил Спархок. Он взглянул на Сефрению. — То, что я не вижу ничего вокруг, может повлиять на наше перемещение?

— Почем мне знать? — раздраженно отозвалась она.

— Прошу тебя, Сефрения! — взмолился он. — У меня проблема, и мне нужна твоя помощь.

— Что, во имя Божье, происходит?! — воскликнул вдруг Берит, указывая на север. — Взгляните вон туда!

— Туман? — переспросил Улаф, не веря собственным глазам. — Туман в земле?!

И они воззрились на диковинное явление, неумолимо приближавшееся к ним по бесплодной пустыне.

— Лорд Вэнион, — встревоженно проговорил Халэд, — отмечены на твоей карте какие-нибудь поселения к северу отсюда?

Вэнион покачал головой.

— Только пустыня.

— Однако там, на севере, огни. Они отражаются от тумана. Они почти у самой земли, но различить их все-таки можно.

— Мне и прежде доводилось видеть огни в тумане, — сказал Бевьер, — но не такие. Это не свет факелов.

— Ты прав, — кивнул Улаф. — Я никогда не видел света такого оттенка, и потом, он, кажется, просто лежит на тумане, точно его верхний слой.

— Должно быть, сэр Улаф, это стойбище какого-нибудь кочевого племени, — заметил Итайн, — Туман творит порой со светом престранные вещи. В Материоне свет отражается от перламутра, которым покрыты здания, и порой чудится, будто идешь внутри радуги.

— Сейчас мы выясним, что к чему, — сказал Келтэн. — Туман движется прямо на нас и несет с собой этот свет. — Он поднял лицо к небу. — И ветер совершенно стих. Что бы это значило, Сефрения?

Но прежде чем она успела что-либо ответить, с юга, со стороны дороги, донеслись пронзительные вопли. Телэн сломя голову пролетел через заваленный каменным крошевом двор к обрушенной стене.

— Киргаи удирают! — закричал он. — Бросают мечи и шлемы и драпают, как спугнутые кролики!

— Что-то мне это не нравится, Спархок, — мрачно проговорил Келтэн, извлекая из ножен меч.

Стена тумана, приближавшаяся к ним, вдруг разделилась и обтекла холм, на котором был разбит лагерь. Туман был густой — такой можно увидеть в приморских городах, — и он плыл по нагой бесплодной пустыне, неуклонно сжимая кольцо вокруг развалин крепости.

— Там что-то движется! — прокричал Телэн с дальней стороны развалин.

Вначале это были лишь мерцающие сполохи света, но, чем ближе придвигался непостижимый туман, тем отчетливее они становились. Спархок уже мог различить туманные очертания тел — кто бы это ни был, они походили на людей.

И тогда Сефрения пронзительно, срывая голос, закричала, как кричат одержимые безудержным гневом:

— Оскверненные! Оскверненные! Мерзкие, чудовищные, проклятые твари!

Все уставились на нее, потрясенные этим взрывом.

Туманные огни, даже не дрогнув, приближались к ним все так же неудержимо.

— Бегите! — вскрикнул вдруг Итайн. — Бегите, спасайтесь! Это дэльфы… Сияющие!

Часть 2 ДЭЛЬФИУС

ГЛАВА 11

Возможно, все дело было в тумане. Туман заволакивал все вокруг. Не было ни четких границ, ни ясно выраженной угрозы, и сияющие силуэты приближались медленно, почти плыли вверх по склону к древним развалинам, неся с собою туман. Их лица, очертания тел были неясны, размыты так, что казались смутными сияющими пятнами. Возможно, дело было в тумане — а возможно, и нет. Во всяком случае, Спархок отчего-то не ощущал тревоги.

Дэльфы остановились ярдах в двадцати от остатков стены, и светящийся туман клубился и обвивал их, озаряя ночь холодным бледным сиянием.

Разум Спархока был странно отрешен и беспристрастен, мысли точны и ясны.

— Добро пожаловать, приятели! — окликнул он погруженные в туман силуэты.

— Ты с ума сошел? — шепотом вскрикнул Итайн.

— Уничтожь их, Спархок! — прошипела Сефрения. — Используй Беллиом! Сотри их с лица земли!

— Почему бы нам вначале не узнать, что им нужно?

— Как ты можешь быть так спокоен? — изумился Итайн.

— Выучка, я полагаю, — пожал плечами Спархок. — Пандионское обучение развивает чутье. У этих людей нет враждебных намерений.

— Он прав, Итайн, — поддержал его Вэнион. — Всегда можно почувствовать, когда тебя хотят убить. Эти люди не станут сражаться. Они не боятся нас, но пришли сюда не за тем, чтобы драться с нами. Поглядим, к чему это все приведет,господа. Будьте начеку, но не опережайте событий — пока, во всяком случае.

— Анакха! — позвал из тумана один из светящихся силуэтов.

— Неплохое начало, — пробормотал Вэнион. — Узнай, что им нужно, Спархок.

Спархок кивнул и шагнул ближе к изъеденным временем камням обвалившейся стены.

— Вы знаете меня? — спросил он по-тамульски.

— Самые горы знают имя Анакхи. Подобного тебе не бывало в мире. — Архаичная речь звучала торжественно и книжно. — Мы не несем тебе зла и пришли с миром.

— Я выслушаю то, что вы хотите мне сказать. — Спархок услышал, как за его спиной Сефрения резко, со свистом втянула в себя воздух.

— Мы предлагаем убежище тебе и спутникам твоим, — сказал из тумана голос дэльфа. — Враги окружили тебя, и великая опасность грозит тебе в землях киргаев. Приди в Дэльфиус и вкуси покой и безопасность.

— Щедрое предложение, приятель, — ответил Спархок. — Я и мои друзья вам весьма благодарны. — В его голосе звучало неприкрытое сомнение.

— Нам внятно твое нежелание, Анакха. — Голос из тумана звучал странно, гулко отдаваясь эхом, как будто говоривший находился в пустынном длинном коридоре и звук, долетающий из неизмеримого далека, перекатывается и замирает. — Поверь, что мы не желаем зла тебе и спутникам твоим. Буде придешь ты в Дэльфиус, мы даем зарок охранить тебя. Немногие в сем мире решатся по доброй воле противостоять нам.

— Я слыхал об этом, но такая щедрость поневоле вызывает вопрос: почему, приятель? Мы здесь чужие. С какой стати дэльфам небезразличны наши дела? Что вы надеетесь получить в обмен на свою помощь?

Сияющий силуэт в тумане явно замялся.

— Ты принес в мир Беллиом, Анакха, — к добру или же к злу, сие тебе неведомо. Воля твоя более тебе не принадлежит, ибо Беллиом преклоняет ее к собственным устремлениям. Ни ты, ни судьба твоя отныне не принадлежите миру сему. Судьба твоя и предназначение твое суть творение Беллиома. Говоря истинно, нам безразличны и ты, и спутники твои, ибо дружескую помощь нашу предлагаем мы не тебе, но Беллиому, и от Беллиома испросим мы ее цену.

— Довольно откровенно, — пробормотал Келтэн.

— Опасность, тебе грозящая, более велика, нежели ты полагаешь, — продолжал сияющий силуэт. — Беллиом есть величайшее сокровище во вселенной, и существа, непостижимые разумом твоим, жаждут завладеть им. Беллиомом, однако, нельзя обладать помимо его воли. Он сам избирает себе обладателя, и избрал он тебя. В твои руки предался он, и через слух твой должны мы говорить с ним и предлагать ему нашу мену. — Говоривший помолчал. — Обмысли же то, что услышал от нас, и отбрось подозрения. Успех либо неуспех твой в завершении Беллиомова замысла зависеть будет от того, примешь ли ты нашу помощь или же отвергнешь ее, — а мы истребуем свою плату. О сем еще поговорим мы позднее.

Туман забурлил, сгустился, и сияющие фигуры поблекли и растаяли в нем. Порыв ветра, ледяного, как зима, и сухого, как пыль, пролетел по пустыне, и туман затрепетал, забился, крутясь и сплетаясь зыбкими вихрями. А затем исчез, и с ним исчезли сияющие.

— Не слушай их, Спархок! — звенящим голосом проговорила Сефрения. — Даже не думай над тем, что он сказал! Это обман!

— Мы не дети, Сефрения, — сказал Вэнион своей возлюбленной, — и не настолько доверчивы, чтобы принять на веру слова чужаков, — тем более дэльфов.

— Ты их не знаешь, Вэнион. Их речи — мед, что заманивает в ловушку несторожную муху. Спархок, ты должен был уничтожить их!

— Сефрения, — с тревогой проговорил Вэнион, — в последние сорок лет ты только и делала, что вцеплялась в мою правую руку, мешая мне поднять меч. Отчего это ты вдруг изменилась? Что сделало тебя такой кровожадной?

Она в упор, враждебно взглянула на него.

— Ты не поймешь.

— Это увертка, любовь моя, и ты знаешь меня достаточно хорошо, чтобы понять, что ты не права. Возможно, дэльфы и не были откровенны с нами до конца относительно своего предложения, но они не были и враждебны и ничем нам не угрожали.

— Э-э… лорд Вэнион, — деликатно вмешался Улаф. — Не думаю, чтобы хоть кто-то в мире, будучи в своем уме, стал угрожать Спархоку. Неразумно угрожать человеку, который держит в руке Беллиом, — и это, полагаю, понимают даже те, кто светится в темноте и превращает врагов в слизь одним прикосновением.

— Именно это я и имела в виду, Вэнион, — подхватила Сефрения. — Дэльфы побоялись напасть на нас из-за Беллиома. Это единственное, что может удержать их на расстоянии.

— Но они и так держались на расстоянии и не представляли для нас опасности. Почему ты хотела, чтобы Спархок убил их?

— Я их презираю! — прошипела она.

— Почему? Что плохого они тебе сделали?

— Они не имеют права на существование!

— Все имеют право на существование, даже осы и скорпионы. Ты сама столько лет втолковывала этот урок кровожадным пандионцам. Что же заставило тебя переменить свои взгляды? — Сефрения отвернулась от него. — Пожалуйста, не упрямься. С тобой что-то не так, а твои беды — это мои беды. Давай вытащим твою проблему на свет и взглянем на нее вместе.

— НЕТ! — И она, круто развернувшись, ушла.

— У этой истории нет реальной основы, — говорил Итайн, когда они ехали по бесконечной пустыне, протянувшейся под пасмурным небом.

— Такие истории обычно самые лучшие, — заметил Телэн.

Итайн коротко улыбнулся.

— В тамульской культуре всегда существовало немало преданий о сияющих. Вначале это были обыкновенные страшные рассказы, но есть в тамульском характере черта, которая заставляет нас доводить все до крайностей. Примерно семьсот лет назад некий не слишком одаренный поэт решил переделать легенду. Вместо того, чтобы сосредоточиться на ужасе, исходящем от дэльфов, он предался сентиментам и углубился в их чувства. В дурных виршах он многословно оплакивал их одиночество и отверженность. К несчастью, он обратился к пасторали, и к прочим его выходкам прибавилась слезливая сентиментальность этого жанра. Самым знаменитым его трудом стала длиннейшая поэма под названием «Ксадана». Ксадана была дэльфийской пастушкой, которая влюбилась в обыкновенного юношу, тоже пастуха. Поскольку они встречались при свете дня, все было прекрасно, но каждый вечер Ксадана вынуждена была скрываться, дабы не выдать возлюбленному своей истинной природы. Это в высшей степени длинное и скучное творение, изобилующее мрачными многословными пассажами, в которых Ксадана сетует на свою горестную участь. Словом, чудовищная стряпня.

— Судя по тому, что говорили прошлой ночью эти туманные существа, они сами называют себя дэльфами, — заметил Бевьер. — Если тамульская литература также использует это слово — нет ли здесь какой-нибудь связи?

— Быть может, и есть, сэр рыцарь, — отозвался Итайн, — но свидетельств ее не сохранилось. Предания происходят из глубокой древности, и я сомневаюсь, что все они порождены убогой фантазией третьесортных рифмоплетов. Считается, что город Дэльфиус расположен в уединенной долине высоко в горах Южного Атана. Дэльфы якобы принадлежат к тамульской расе и находятся в дальнем родстве с атанами, хотя и не обладают их гигантскими размерами. Если верить нашим поэтам — хотя лучше не верить, — дэльфы были мирным пастушеским народом, который вслед за своими стадами вошел в эту долину и оказался в западне, когда сошедшая лавина перекрыла единственную тропу, ведущую во внешний мир.

— Такое вполне возможно, — заметил Улаф.

— Зато дальше эта история громоздит одну нелепость на другую, — сухо сказал Итайн. — Нам сообщают, что посреди долины имеется некое озеро и оно-то и стало источником дэльфийской странности. Это озеро светится, а поскольку других источников воды в долине нет, дэльфы и их скот вынуждены пить из него и купаться в нем. История утверждает, что очень скоро и они сами начали светиться. — Он едва заметно усмехнулся. — Должно быть, они недурно экономят на свечах.

— Но ведь так не бывает, верно? — скептически осведомился Телэн. — Не могут люди светиться в темноте только потому, что они что-то съели или выпили.

— Я не ученый, молодой господин, так что можешь не спрашивать меня, что возможно, а что невозможно. Быть может, причиной этого свечения был какой-то минерал или, скажем, водоросль. Довольно искусное объяснение воображаемого явления.

— Но ведь эти люди прошлой ночью и впрямь светились, ваше превосходительство, — напомнил Келтэн.

— Да, и я изо всех сил стараюсь об этом забыть. — Итайн оглянулся через плечо. Сефрения отказалась даже слушать разговор о дэльфах, и сейчас она и Берит ехали чуть поодаль от остальных. — Знаете, отношение леди Сефрении к дэльфам довольно обычно для стириков. Само слово «дэльфы», как правило, приводит их в безумную ярость. Как бы то ни было, «Ксадана» завоевала огромную популярность, и, как всегда, нашлось немало подражателей и последователей. Появилась целая отрасль литературы, посвященная дэльфам. Назвали ее, естественно, «дэльфийской литературой». Серьезные люди не принимают ее всерьез, а дураки относятся к ней как и положено дуракам. Ну да вы знаете, как это бывает.

— О да, — пробормотал Бевьер. — В бытность мою студентом мне пришлось перечесть гору отвратительных виршей. У каждого профессора был свой любимый поэт, и они пичкали нас поэзией сверх всякой меры. Пожалуй, именно поэтому я, в конце концов, решил перейти на военную службу.

К ним подъехал Халэд.

— Я не смею критиковать старших по чину, мой лорд, — сухо сказал он, — но решение съехать с дороги и срезать угол через пустыню кажется мне несколько неразумным, если учесть, что сегодня не видно солнца. Кто-нибудь знает, куда мы едем?

— На восток, — твердо ответил Вэнион.

— Слушаюсь, мой лорд, — ответил Халэд. — Если вы говорите, что мы едем на восток, — пусть будет так, даже если на самом деле это не так. Мы ведь должны быть уже довольно близко от границы?

— Да, она уже недалеко.

— Судя по вашей карте, граница между Кинезгой и Тамулом проходит по реке Сарна, не так ли? — Вэнион кивнул. — Что ж, я въехал на вершину вот того холма впереди и огляделся. На десять лиг во все стороны не видно никаких рек. Может быть, кто-то украл Сарну?

— Не вредничай, — пробормотал Спархок.

— Картография, Халэд, не слишком точная наука, — пояснил Вэнион. — Расстояния на картах указываются приблизительно. Мы выехали на рассвете и ехали по самому светлому пятну в тучах. Если только кто-нибудь не переставил стороны света, именно там и находится восток. Мы примерно каждый час сверялись с приметами местности и до сих пор едем в том же направлении.

— Тогда где же река, мой лорд? — Халэд глянул на Итайна. — Какой примерно ширины долина Сарны, ваше превосходительство?

— Самое меньшее шестьдесят лиг. Это самая длинная и широкая река на всем континенте, и ее долина чрезвычайно плодородна.

— Значит, там много деревьев, травы и зелени? — Итайн кивнул. — Ни в одном направлении, мой лорд, не заметно и намека на зелень, — объявил Халэд. — Сплошная бурая пустошь.

— Мы едем на восток, — не сдавался Вэнион. — Атанские горы должны быть к северу от нас, то есть слева.

— Да, мой лорд, может, так оно и есть, но у них нынче проказливое настроение. Они спрятались в тучах.

— Я же сказал тебе, Халэд, карта неточна, вот и все. — Вэнион оглянулся через плечо. — Почему бы тебе не предложить Сефрении и Бериту присоединиться к нам? Уже время обеда, верно, Келтэн?

— Определенно, мой лорд.

— Так я и думал. Пороемся в тюках и состряпаем что-нибудь съедобное.

— Сэр Келтэн умеет точно определять время? — спросил Итайн у Спархока. Тот усмехнулся:

— Обычно, когда видно солнце, мы полагаемся на Халэда. Зато в пасмурную погоду нас выручает желудок Келтэна. Мой друг всегда может с точностью до минуты сказать, когда он ел в последний раз.

На закате, когда отряд уже остановился на ночлег, Халэд долго стоял поодаль от рыцарей, разбивавших лагерь. Он разглядывал безжизненное однообразие пустыни, и на лице у него было слегка самодовольное выражение.

— Спархок, — позвал он наконец, — не подойдешь ли на минутку? Я хочу тебе кое-что показать.

Спархок снял седло со спины Фарэна и подошел к своему оруженосцу.

— В чем дело? — спросил он.

— Тебе бы следовало поговорить с лордом Вэнионом. Меня он слушать не станет, потому что уверен в своей правоте, но кто-то же должен его убедить, что сегодня мы ехали отнюдь не на восток.

— Вначале убеди в этом меня.

— Ладно. — Плечистый молодой человек ткнул пальцем в пустыню. — Мы приехали с той стороны, верно?

— Да.

— Если мы ехали на восток, значит, там — запад?

— К чему ты говоришь то, что и так очевидно?

— Приходится. Я ведь должен кое-что объяснить рыцарю. В последний раз, когда я любовался закатом, солнце заходило на западе.

— Пожалуйста, Халэд, не пытайся умничать. Переходи к делу.

— Слушаюсь, мой лорд. Если запад — там, то почему солнце заходит вот здесь? — Он повернулся и ткнул пальцем налево, где завесу туч прожигало неистово оранжевое свечение.

Спархок заморгал, затем вполголоса выругался.

— Поговорим с Вэнионом, — сказал он и первым зашагал через лагерь туда, где магистр пандионцев разговаривал с Сефренией.

— У нас проблема, — сообщил им Спархок. — Мы сегодня сбились с дороги.

— Ты опять оседлал своего любимого конька, Халэд? — раздраженно осведомился Вэнион. Его разговор с Сефренией явно протекал негладко.

— Наш юный друг только разъяснил мне кое-что, — сказал Спархок, — медленно и простыми словами, сообразуясь с ограниченностью моего мышления. Он считает, что, если только кто-то не переместил солнце, мы весь день ехали на север.

— Это невозможно.

Спархок повернулся и указал на оранжевый отсвет в тучах у самого горизонта.

— Вэнион, мы приехали совсем не оттуда.

Вэнион воззрился на горизонт — и разразился ругательствами.

— А ведь ты не хотел прислушаться к моим словам, — упрекнула его Сефрения. — Теперь ты веришь, что дэльфы готовы обманывать нас на каждом шагу?

— Это была наша вина, Сефрения. Если уж быть точным, то моя. Нельзя с разгона обвинять дэльфов во всех наших промахах.

— Я знала тебя еще мальчишкой, Вэнион, и ни разу на моей памяти ты не совершал подобных промахов. Я видела, как ты находил дорогу кромешной ночью и в метель.

— Я, должно быть, спутал какие-то ориентиры и свернул не туда. — Вэнион поморщился. — Благодарю, что был так вежлив, Халэд, и так терпелив. Этак мы могли бы ехать до самых полярных льдов. Иногда я бываю упрям как осел. Сефрения улыбнулась…

— Я предпочитаю называть тебя целеустремленным, дорогой, — сказала она.

— Но ведь это одно и то же, разве нет?

— Да, но второе звучит приятнее.

— Поставь несколько вех, Халэд, — велел Вэнион оглядевшись. — Веток и сучьев здесь нет, так что насыпь кучки камней и разметь их разноцветными лоскутками. Мы должны точно отметить нынешнее положение солнца, чтобы завтра утром не совершить ту же ошибку.

— Я все сделаю, мой лорд.

— Они вернулись, — сообщил Келтэн, грубо тряхнув Спархока.

— Кто вернулся? — Спархок сел.

— Твои сияющие друзья. Они опять хотят поболтать с тобой.

Спархок поднялся и пошел за другом к краю лагеря.

— Я стоял на страже, — тихо сказал Келтэн, — и тут они возникли, как из пустоты. Рассказы Итайна довольно увлекательны, но в них, видно, есть неточности. Сияющие сияют вовсе не всегда. Они подобрались к мне в темноте и, пока не остановились, не начали светиться.

— Они все так же держатся в отдалении? Келтэн кивнул.

— Близко не подходят. Нам ни за что не застать их врасплох.

На сей раз тумана не было, и ярдах в двадцати от привязанных коней стояли только двое сияющих. Однако странное свечение, которое они источали, все так же размывало их черты.

— Опасность возрастает, Анакха, — прозвучал все тот же гулкий, отдававшийся эхом голос. — Враги твои усердно ищут тебя по всему краю.

— Что-то мы их не видели, приятель.

— Опаснейший враг — тот, который незрим. Враги твои ищут тебя не зрением, но мыслью. Мы молим тебя принять нашу помощь и убежище. Вскоре, быть может, будет уже поздно.

— Мне бы не хотелось оскорбить тебя, приятель, но об этой невидимой опасности мы знаем только от вас, а вы можете и преувеличивать. Ты сказал, что Беллиом направляет меня, а могущество Беллиома безгранично. Я сам уже в этом убедился. Спасибо за хлопоты, но я все же полагаю, что сам смогу позаботиться о себе и своих друзьях. — Он помолчал немного и, повинуясь порыву, напористо продолжил: — Может быть, хватит этой вежливой болтовни? Вы уже признали, что у вас в этом деле свой интерес, так почему бы вам прямо не сказать, что вам нужно и что вы готовы предложить нам взамен? Так, по крайней мере, у нас будет основа для переговоров.

— Твое обаяние просто потрясающе, Спархок, — пробормотал Келтэн.

— Мы обмыслим слова твои, Анакха, — холодно ответил гулкий голос.

— Валяйте. Да, кстати, приятель: прекратите сбивать нас с дороги. Плутовство и обман в самом начале знакомства почему-то не слишком способствуют успешным переговорам.

Сияющий ничего не ответил. Два силуэта отступили в глубину пустыни и исчезли из вида.

— Теперь ты веришь мне, Спархок? — спросила Сефрения, подойдя к рыцарям. — Теперь ты понимаешь, как бесчестны и беспринципны эти твари?

— Скажем так, матушка, я стараюсь оставаться беспристрастным. Впрочем, ты была совершенно права. Можно завязать глаза Вэниону и целый день водить его кругами, а он все равно будет точно указывать на север. — Спархок огляделся. — Все проснулись? Думается мне, нам надо кое-что обсудить.

Они вернулись к своим постелям, устроенным наскоро на жестком гравии.

— Ты ловко поймал их, Спархок, — заметил Бевьер. — То, что наши гости даже не стали отрицать твое высказанное наугад обвинение, говорит, что Сефрения была совершенно права. Это они сбивали нас с пути.

— Но это не значит, что вокруг не бродят киргаи, — возразил Улаф, — а киргаи определенно наши враги. Мы можем не знать, что задумали дэльфы, но прошлой ночью они отогнали от нас киргаев, и мне это нравится.

— А не мог это быть сговор? — предположил Берит.

— Исключено, — ответил Итайн. — Киргаи всегда считали себя венцом творения. Они никогда не согласились бы на сговор, который поставит их в подчиненное положение — пусть даже притворно. Это противно их природе.

— Он прав, — подтвердила Сефрения, — и как ни мало хотелось бы мне признавать это, союз такого рода противен и самой природе дэльфов. Между ними и киргаями не может быть ничего общего. Не знаю, каковы намерения дэльфов, но они стараются исключительно для себя. Они ни за что не стали бы таскать каштаны из огня для кого-то другого.

— Чудесно, — саркастически заметил Телэн, — теперь вместо одного врага у нас целых два.

— О чем тут вообще беспокоиться? — пожал плеча-|ми Келтэн. — Беллиом в один миг перенесет нас к стенам Материона. Почему бы нам просто не удрать и не оставить киргаев и дэльфов выяснять отношения друг с другом без нашего участия?

— Нет, — сказала Сефрения.

— Почему — нет?

— Потому что дэльфы уже сбили нас с пути. Мы же не хотим попасть в Дэльфиус?

— Им не одурачить Беллиом, Сефрения, — возразил Вэнион. — Они могли обмануть меня, но Беллиом — совсем другое дело.

— Не думаю, дорогой, что мы можем на это полагаться. Дэльфам что-то нужно от Спархока, и это «что-то» явно связано с Беллиомом. Не стоит по собственной глупости отдавать их обоих в руки дэльфов. Я понимаю, что это утомительно и опасно, но все же продолжим наш путь обычным порядком. Беллиом путешествует через бескрайнюю пустоту, и, если дэльфам удастся обмануть его, — кто знает, куда нас вынесет из этой пустоты?

— Что такое эклога? — спросил Телэн. Было утро, они ехали на восток — во всяком случае, они надеялись, что едут именно в этом направлении, — и Итайн продолжал свою беспорядочную лекцию о дэльфийской литературе.

— Разновидность примитивной драмы, — ответил он. — Обычно ее сюжетом служит встреча двух пастухов. Они беседуют о философии в стихах, как правило паршивых.

— Я знавал нескольких пастухов, — заметил Халэд, — и не сказал бы, что излюбленным предметом их разговоров была философия. Они больше интересовались женщинами.

— Эта тема также затрагивается в эклогах, но ее настолько идеализируют, что трудно понять, о чем идет речь. — Итайн глубокомысленно подергал себя за мочку уха. — Думаю, это какая-то болезнь, — продолжал он. — Чем более цивилизованными становятся люди, тем охотнее они романтизируют простое буколическое существование, отвергая всю его грязь и тяжелый труд. Наши поэты — те, что поглупее, — неизменно проливают потоки слез над пастухами и, само собой, пастушками. Без пастушек, сами понимаете, было бы не так интересно. Аристократы время от времени проникаются горячей любовью к пасторальной традиции и в воплощении своих фантазий доходят до немыслимых пределов. Отец императора Сарабиана даже выстроил недалеко от Саранта изрядно приукрашенную овцеферму. Он и его двор обычно ездили туда летом и месяцы напролет притворялись, что пасут чудовищно раскормленных овец. Их грубые рубахи и кафтаны были сшиты из бархата и атласа, и они часами просиживали с мечтательным видом, сочиняя дурные стихи и не замечая, как овцы разбегаются во все стороны. — Итайн откинулся в седле. — Пасторальная литература, в сущности, безвредна. Она глупа, чересчур чувствительна, и поэты, пристрастившиеся к ней, заливают читателя потоками нравоучений. Самое трудное в любом жанре литературы — найти оправдание его существованию. Литература ведь не служит никаким практическим целям.

— Вот только жизнь без нее была бы пустой и скучной, — вставил Бевьер.

— Воистину так, сэр Бевьер, — согласился Итайн. — Как бы то ни было, дэльфийская литература — не имеющая, скорее всего, ничего общего с настоящими дэльфами — выросла именно на этих дурацких литературных условностях, и после нескольких столетий извержения подобной чепухи источник пасторальной традиции изрядно истощился, так что наши поэты разбрелись в поисках новых тем — точно овцы, брошенные без присмотра. Уже в этом столетии понемногу утвердилась идея, что дэльфы практикуют нестирикскую форму магии. Моих стирикских коллег по университету эта идея почему-то безмерно раздражает. — Итайн быстро взглянул через плечо, дабы убедиться, что Сефрения, которая снова ехала сзади в сопровождении Берита, не может его услышать. — Сами стирики безмерно раздражают очень многих людей. Не всякий желудок может переварить эту смесь самодовольства и воинственной жалости к себе, а потому в университетском городке излюбленный способ развлечения за счет стирика состоит в том, чтобы сказать ему: «Дэльфийская магия», а потом любоваться, как он изрыгает огонь и яд.

— Не знаешь ли ты, чем можно объяснить отношение Сефрении к дэльфам? — спросил Вэнион с тревогой в глазах. — Я никогда прежде не видел, чтобы она так себя вела.

— Лорд Вэнион, я не настолько хорошо знаю леди Сефрению, но думаю, что ее вспышка в тот раз, когда я впервые упомянул дэльфийскую литературу, может навести нас на некий след. В «Ксадане» есть небольшой эпизод, где намеками говорится, что во время войны с киргаями стирики и дэльфы были союзниками. Эпизод явно основан на весьма туманном отрывке из одного исторического труда седьмого столетия. Там упоминается предательство — однако без подробностей. Очевидно, когда началась война с киргаями, стирики заключили союз с дэльфами и хитростью уговорили их нанести по киргаям удар с востока. Они посулили всяческую помощь, но, когда киргаи ответили на удар и стали оттеснять дэльфов, стирики предпочли забыть о своих обещаниях. Почти все дэльфы были уничтожены. Многие столетия стирики изо всех сил изворачивались, стараясь оправдать такое вопиющее предательство. В мире хватает людей, которые терпеть не могут стириков, и они использовали эту историю как основание для своей ненависти. Стирики, что вполне понятно, терпеть не могут дэльфийскую литературу. — Итайн окинул задумчивым взглядом бесконечное однообразие пустыни. — Одна из самых непривлекательных черт человеческой натуры — ненавидеть тех, с кем ты поступил несправедливо. Это куда проще, чем признать свою вину. Если убедить себя, что люди, которых ты предал или поработил, на деле недочеловеки или чудовища, это здорово обеляет твою вину — во всяком случае, в собственных глазах. Люди весьма и весьма искусны в умении переложить свою вину на другого. Нам ведь так нравится быть о себе хорошего мнения!

— Не думаю, что одно это могло бы так изменить Сефрению, — с сомнением проговорил Вэнион. — Она чересчур здравомысляща, чтобы вспыхивать, едва кто-то скажет нелестное о стириках. Она несколько сот лет прожила в эленийских королевствах Эозии, а там ненависть к стирикам отнюдь не ограничивается литературными оскорблениями. — Он вздохнул. — Если б только она захотела поговорить со мной! Уж я бы сумел вызнать у нее хоть что-то осмысленное. Но она только сыплет гневными обвинениями. Не понимаю, что происходит.

Спархок, в отличие от Вэниона, по крайней мере догадывался, в чем дело. Афраэль намекала, что Сефрении предстоит пройти через что-то крайне болезненное, и теперь становилось ясно, что причиной этой боли будут именно дэльфы. Богиня сказала, что Сефрении необходимо перестрадать, чтобы вырасти. Вполне вероятно, что Итайн, не знавший хорошо никого из них, нечаянно наткнулся на верное объяснение. Сефрения — стирик до ногтей и кончиков волос, и признание вины ее народа за древнее предательство причинит ей именно такую боль, о которой с печалью говорила Афраэль. Увы, страдать доведется не только Сефрении. Вэнион сказал, что беды Сефрении — его беды. К несчастью, то же относилось и к ее боли.

Спархок ехал по безжизненной пустыне, и его мысли были так же мрачны, как и окружающий пейзаж.

ГЛАВА 12

Кринг задумчиво смотрел на лужайку.

— Это налетело на меня, как безумие, атан Энгесса, — говорил он своему огромному другу. — С той минуты, когда я впервые увидел ее, я уже не мог и думать ни о какой другой женщине.

Они стояли в тени неподалеку от здания министерства внутренних дел.

— Ты счастливчик, друг Кринг, — заметил Энгесса своим низким мягким голосом. — Многие люди проживают жизнь, так и не изведав такой любви.

Кринг мрачновато усмехнулся:

— Уверен, что без этой любви моя жизнь была бы намного проще.

— Так ты жалеешь, что это случилось?

— Нисколько. Я считал, что живу полной жизнью. Я был доми своего народа и знал, что в надлежащий час моя мать, согласно нашим обычаям, подыщет мне достойную жену. Я женился бы и стал отцом множества сыновей, и все шло бы так, как должно. Потом я встретил Миртаи и лишь тогда понял, как пуста была прежде моя жизнь. — Он провел ладонью по обритой макушке. — Боюсь только, что мои соплеменники не сразу примут ее. Она так не похожа на женщин, с которыми мы привыкли иметь дело. Все было бы гораздо легче, не будь я доми.

— Не будь ты доми, друг Кринг, она вряд ли согласилась бы стать твоей женой. Миртаи горда. Она рождена, чтобы стать супругой правителя.

— Я знаю. Я не осмелился бы и подойти к ней, если б не был доми. И все-таки я предвижу трудности, которых не избежать. Она чужеземка и совсем не похожа на пелойских женщин. Наши женщины весьма высоко ценят свое положение, а Миртаи принадлежит к другой расе, она выше ростом самого высокого пелойского воина и прекраснее всех женщин, каких я видел в своей жизни. Одно это заставит сердца пелойских женщин сжаться от зависти. Ты ведь видел, какими глазами смотрела на нее Вида, жена Тикуме? — Энгесса кивнул. — Женщины моего народа невзлюбят ее еще сильнее, потому что я — доми. Она будет домэ, супругой доми, и по праву станет первой среди наших женщин. Что еще больше ухудшит дело, она будет богаче всех пелоев.

— Не понимаю.

— Мои дела шли хорошо. Стада мои росли, в кражах мне сопутствовала удача. Все мое имущество будет принадлежать Миртаи. Она будет владеть огромными отарами овец и стадами другого скота. Только табуны коней останутся моими.

— Таков пелойский обычай?

— О да. Овцы, козы, коровы — пища, а потому они принадлежат женщинам. Женщины владеют также шатрами, постелями и фургонами. Золото, которое платит нам король за уши земохцев, принадлежит равно всему народу пелоев, так что единственное, чем владеем мы, мужчины, — это оружие и кони. Если задуматься, женщинам принадлежит почти все, а мы всю жизнь оберегаем их имущество.

— У вас странные обычаи, друг Кринг. Кринг пожал плечами.

— Мысли мужчины не должны быть заняты заботой об имуществе. Это отвлекает его во время боя.

— Да, друг мой, это мудро. Кто же владеет твоим имуществом, пока ты еще не женат?

— Моя мать. Она разумная женщина, и то, что у нее будет такая дочь, как Миртаи, многократно возвысит ее. Она пользуется большим почетом среди пелойских женщин, и я надеюсь, что она сумеет утихомирить слишком ретивых — по крайней мере, моих сестер. — Кринг вдруг хохотнул. — Воображаю, с каким удовольствием я буду любоваться лицами моих сестер, когда представлю их Миртаи, и они должны будут кланяться ей! Я не слишком-то люблю их. Все они каждый вечер молятся о моей смерти.

— Твои сестры?! — Энгесса был потрясен.

— Разумеется. Если я умру, не успев жениться, все, что я добыл, станет собственностью моей матери, и мои сестры унаследуют все это богатство. Они уже считают себя богачками. Они отвергли многих достойных поклонников, потому что гордятся своим высоким положением и будущим богатством. Я был слишком занят войнами, чтобы подумать о женитьбе, и с каждым годом мои сестры все увереннее чувствовали себя владелицами огромных стад. — Он ухмыльнулся. — Боюсь, нежданное появление Миртаи повергнет их в ярость. Один из обычаев нашего народа требует, чтобы невеста провела два месяца в шатре матери своего нареченного: ей предстоит за это время узнать о нем всякие мелочи, которые следует знать жене до того, как они заключат брак. За это время моя мать и Миртаи должны также выбрать мужей всем моим сестрам. Нехорошо, когда в одном шатре живет слишком много женщин. Вот уж это взбесит моих сестер не на шутку. Надеюсь, они попытаются убить Миртаи. Я их, конечно, предостерегу, — прибавил он с благочестивым видом. — В конце концов, я их брат. Но я уверен, что они не станут слушать моих предостережений — во всяком случае, пока Миртаи не прикончит двух-трех. Как бы то ни было, у меня слишком много сестер.

— Сколько? — спросил Энгесса.

— Восемь. Как только я женюсь, их положение среди пелоев сильно изменится. Сейчас они все богатые наследницы, а после моей свадьбы станут нищими старыми девами, нахлебницами Миртаи. Думаю, они горько пожалеют о всех тех поклонниках, которых отвергали до сих пор. Кажется, в тени под стеной кто-то крадется?

Энгесса всмотрелся в здание министерства.

— Похоже на то, — согласился он. — Пойдем спросим, что ему здесь нужно. Мы ведь не хотим, чтобы кто-нибудь пробрался в здание, пока там атана Миртаи и воры.

— Верно, — согласился Кринг. Он вытащил саблю из ножен, и странная парочка бесшумно двинулась по лужайке, чтобы перехватить крадущуюся под стеной тень.

— Сарабиан, сколько лиг от Материона до Тэги? — спросила Элана, подняв глаза от письма Спархока. — Я имею в виду, по прямой?

Сарабиан снял камзол и выглядел просто великолепно в облегающих штанах и рубашке из тонкого полотна с длинными рукавами. Стянув ремешком на затылке черные до плеч волосы, он упражнялся в выпадах, целя шпагой в золотой браслет, свисавший на длинной веревочке с потолка.

— Примерно полторы сотни лиг, а, Оскайн? — отозвался он, старательно принимая боевую стойку. Затем он сделал выпад — кончик шпаги задел краешек браслета, и тот злорадно завертелся и закачался на веревочке. — Ч-черт! — пробормотал император.

— Скорее сто семьдесят пять, ваше величество, — поправил Оскайн.

— Неужели там может идти дождь? — спросила Элана. — Здесь погода прекрасная, до Тэги всего сто семьдесят пять лиг — не так уж много, — а Спархок пишет, что там всю минувшую неделю шел дождь.

— Кто скажет, чего можно ждать от погоды? — Сарабиан вновь сделал выпад, и его клинок, ничего не задев, проскользнул в браслет.

— Хороший удар, — рассеянно заметила Элана.

— Благодарю, ваше величество! — Сарабиан отвесил ей поклон, изящно отсалютовав шпагой. — Ей-богу, это так занятно! — Он театрально пригнулся и с воплем: «Получай, собака!» — сделал яростный выпад, целя в браслет, и — промахнулся на несколько дюймов. — Ч-черт!

— Алиэн, дорогая, — сказала Элана камеристке, — узнай, здесь ли еще тот матрос, который привез письмо?

— Сию минуту, моя королева.

Сарабиан вопросительно взглянул на свою гостью.

— Матрос только что прибыл с Тэги. Я хотела бы услышать его мнение о тамошней погоде.

— Но, ваше величество, не думаете же вы, что ваш супруг может вас обманывать? — возразил Оскайн.

— Почему бы и нет? Я бы обманула его, если б у меня была на то веская политическая причина.

— Элана! — Сарабиан был явно потрясен до глубины души. — Я полагал, что ты любишь Спархока.

— Причем тут любовь? Конечно же, я люблю его. Люблю с тех пор, как была ровесницей Данаи, но любовь и политика — совершенно разные вещи, и их никогда не следует смешивать. Спархок что-то затеял, Сарабиан, и твой замечательный министр иностранных дел, по-моему, знает, что именно.

— Я? — мягко возразил Оскайн.

— Да, ты. Русалки, Оскайн? Русалки?! Неужели ты полагал, что я так доверчиво клюну на эту сказочку? Признаться, я в тебе слегка разочаровалась. Неужели это лучшее, что могло прийти тебе в голову?

— Меня подгоняло время, ваше величество, — слегка смущенно сознался он. — Принц Спархок торопился уехать. Что же нас выдало — погода на Тэге?

— И это тоже, — ответила она и помахала письмом. — Впрочем, мой любимый перехитрил самого себя. Мне и прежде доводилось читать его письма. Понятие «легкости стиля» совершенно неприменимо к Спархоку. Его письма обычно выглядят так, словно он вырубал их мечом. Однако это письмо — как и другие с Тэги — отполированы до блеска. Я тронута, что он истратил на них так много сил, но я не верю ни одному написанному в них слову. Итак, где он сейчас? И что на самом деле задумал?

— Этого он мне не сказал, ваше величество. Он сказал лишь, что ему нужен предлог на несколько недель уехать из Материона.

Элана мило улыбнулась ему.

— Отлично, Оскайн, — сказала она. — Я узнаю все сама. Так будет даже забавнее.

— Это здание не из маленьких, — говорил на следующее утро Стрейджен. — Мы ухлопаем уйму времени на то, чтобы обшарить его, дюйм за дюймом. — Он, Кааладор и Миртаи только что вернулись с очередной — и вновь неудачной — ночной вылазки.

— И насколько же вы продвинулись? — спросил Сарабиан.

— Мы целиком осмотрели два верхних этажа, ваше величество, — ответил Кааладор. — Сегодня ночью примемся за третий. — Он растянулся в кресле с безмерно усталым видом. Как и его спутники, он все еще был облачен в облегающий черный костюм. — Боже, до чего я устал, — пробормотал он. — Староват я стал для такой работенки.

Стрейджен развернул пожелтевшие от времени чертежи.

— И все же я уверен, что разгадка где-то здесь, — пробормотал он. — Вместо того чтобы открывать двери и простукивать полы, нам бы стоило сверить размеры комнат с этими чертежами.

— Все шуруешь в энтой мазне, потайные ходы вынюхиваешь? — зевая, промурлыкал Кааладор. — У тебя паршивый литературный вкус, старина. — Сарабиан озадаченно взглянул на него. — Талесийцы обожают истории о привидениях, ваше величество, — пояснил Кааладор.

— Это дает заработок переписчикам в Эмсате с тех пор, как они исчерпали весь запас хороших книг, — пожал плечами Стрейджен. — Талесия наводнена сочиненными на убогих чердаках творениями, которые пользуются небывалым успехом, — сплошь зловещие истории, где дело происходит на кладбище или в доме с привидениями и непременно в темную бурную ночь. Эмсатские шлюхи в восторге от этих книжонок. Полагаю, что местным полицейским эти истории тоже пришлись бы по вкусу. Чем, в конце концов, полицейский отличается от шлюхи?

— Я не поняла, что ты имеешь в виду, — сказала Миртаи, — да и понимать не хочу. У тебя извращенное мышление, Стрейджен. Кааладор, прекрати зевать. Твои челюсти распахиваются, точно дверь амбара.

— Дак мне ж спать охота, дорогуша. Мне давно пора на боковую, а вы меня по чердакам таскаете.

— Ну так отправляйся спать. При одном виде твоей пасти у меня ноют челюсти.

— Вам всем следует выспаться, — строго сказала Элана. — Вы теперь королевские взломщики, и я буду крайне огорчена, если вы уснете беспробудно в разгар своей работы.

— Может, нам пора подойти к делу разумно? — спросил Кааладор, выбираясь из кресла. — Я могу хоть сегодня вечером доставить сюда пару десятков профессионалов, и к утру они поднесут нам все тайны министерства на тарелочке.

— А к полудню министерство будет знать, что эта тарелочка в наших руках, — добавил Стрейджен. — Наша шпионская сеть, Кааладор, не слишком-то надежна. Мы еще не успели выловить всех осведомителей Крегера.

— Нам так или иначе некуда спешить, господа, — вмешалась Элана. — Даже если мы найдем документы, которые так усердно прячут от нас в министерстве, мы ничего не сможем сделать, покуда мой загулявший супруг не вернется домой.

— Элана, почему ты так уверена, что Спархок обманывает тебя? — спросил Сарабиан.

— Потому что это согласуется с его характером. Спархок всю свою жизнь посвятил тому, чтобы оберегать и защищать меня. Это очень мило, хотя порой дьявольски неудобно. Он все еще считает меня маленькой девочкой — хотя я уже неоднократно доказывала ему, что выросла. Сейчас он занят каким-то опасным делом и не хочет, чтобы я тревожилась за него. На самом-то деле ему нужно было только рассказать мне, что он задумал, и привести доводы, почему это необходимо сделать. Знаю, вам, мужчинам, трудно в это поверить, но женщины тоже умеют думать, а уж здравого смысла у них гораздо больше, чем у вас.

— Элана, ты безжалостна, — укоризненно сказал Сарабиан.

— Нет, я просто умею трезво мыслить. Что бы я ни говорила, Спархок всегда делает то, что считает нужным, и я привыкла смиряться с этим. Вот что, собственно, я хотела сказать: что бы мы ни обнаружили в стенах и полах министерства внутренних дел, мы не можем пустить это в ход, пока Спархок со своим отрядом рыскает где-то по континенту. Мы хотим разогнать министерство внутренних дел и бросить в тюрьму добрую четверть имперской полиции. Затем мы введем во всей империи военное положение и выпустим атанов. Дарезия станет похожа на муравейник, по которому прошлась атакующая конница. Я не знаю, чем занят Спархок, а потому не представляю, как этот хаос отразится на его делах. Я не намерена подвергать его большей опасности, чем та, которой, я думаю, он уже подвергается.

— Знаешь что, Элана? — сказал Сарабиан. — Ты трясешься над Спархоком даже больше, чем он над тобой.

— Разумеется. В этом и состоит брак.

— Только не для меня, — вздохнул он.

— Потому что у тебя слишком много жен, Сарабиан. Твои нежные чувства распылены. Каждая из твоих жен отдает тебе ровно столько любви, сколько получает от тебя.

— Насколько я убедился, так безопаснее.

— Зато намного скучнее, друг мой. Пылать страстью к одному-единственному человеку — это очень волнующе. Все равно что жить на вулкане.

— До чего изнурительно, — пробормотал он, содрогнувшись.

— Зато весело, — улыбнулась она.

Баронесса Мелидира, сославшись на головную боль, рано удалилась к себе. Не то чтобы она находила обязанности фрейлины королевы Эланы утомительными, но ей нужно было принять важное решение, и она знала, что чем дольше будет его откладывать, тем труднее будет принять его. Откровенно говоря, баронесса достигла той стадии, когда нужно было решить, что делать со Стрейдженом.

Надо честно признать, что Мелидира не была невинной девушкой. Невинные девушки при. дворе — явление редкое. Для невинной девушки существует лишь один путь в отношениях с противоположным полом. Для девушки более светской и искушенной есть два пути, и в том-то и состояла суть затруднений Мелидиры. Стрейджен, конечно, мог стать идеальным любовником. Он был привлекателен, изыскан, обладал отточенными манерами. Репутация Мелидиры при дворе отнюдь не пострадала бы от такой связи — скорее наоборот. Изначально ее намерение было именно таково, и настало время пригласить его в свою спальню и довести дело до логического конца. Связь может быть короткой или же долгой и будет возобновляться всякий раз, когда Стрейджен появится в Симмуре. Это придало бы их роману определенный статус, а между тем оба могли бы без помех искать развлечений на стороне, что считалось естественным в таком положении. Мелидира, однако, не была уверена, что хочет именно этого. В последнее время она все чаще и чаще задумывалась о более прочных отношениях, отсюда и возникали затруднения.

В сердечных делах, почти как в приливах и отливах, существует собственный ритм. Когда прилив достигает высшей точки, женщина должна подать своей добыче определенного рода знаки. Одни знаки указывают на постель, другие — на алтарь. Мелидира не могла больше откладывать. Она должна была решить, какие сигнальные флаги поднять на мачте своего корабля.

Стрейджен интриговал ее. В нем была некая опасная притягательность, и Мелидиру, придворное существо, эта черта весьма привлекала. Это было опьяняюще, волнующе — однако Мелидира вовсе не была уверена в том, что эта притягательность не поблекнет с годами.

Проблемой был и сам Стрейджен. Его незаконное происхождение и неопределенное положение сделали его чересчур чувствительным, и онпостоянно усматривал пренебрежение к своей особе — по большей части на пустом месте. Он маячил при дворе Эланы, словно незваный гость на пиру, который все время втайне опасается, что его сейчас вытолкают взашей. Как надлежит чужаку, он трепетал перед аристократией, порой считая дворян чуть ли не существами иной породы. Мелидира понимала, что, если она решит повести Стрейджена к алтарю, первым делом ей придется атаковать именно эту цель. Она-то знала, что титулы — бесполезный хлам, что их можно купить, но вот как убедить в этом Стрейджена? Она могла бы купить ему титул и превратить бастарда в аристократа, но для этого пришлось бы раскрыть тайну, которую она хранила с детства. Мелидира всегда тщательно скрывала то, что она принадлежит к первым богачам страны — главным образом потому, что ее богатство было незаконного происхождения.

Вот оно! Мелидира едва не рассмеялась вслух, осознав наконец, насколько все просто. Если она хочет стать женой Стрейджена, ей довольно всего лишь поделиться с ним своей тайной. Это поставит их на одну доску и напрочь сметет воображаемый барьер между ними.

Мелидира была баронессой, но этот титул принадлежал ее семейству не так уж давно. Ее отец, широкоплечий здоровяк с копной курчавых светлых волос, начал свою жизнь простым кузнецом в Кардосе и сколотил состояние с помощью простенького устройства, которое сам придумал и воплотил в жизнь в собственной кузнице. Большинство людей относится к золотым монетам как к деньгам — то есть предмету, которому присуща внутренняя неизменная цена. Есть, однако, и такие, кто понимает, что цена монеты заключается в готовности общества признать, будто монета стоит столько, сколько на ней выбито слов и цифр. Слова не меняются, даже если по ребру монеты пару раз провести острым кинжалом. Полученные таким образом мельчайшие частички золота ничтожны, если произвести подобное действие над одной монетой. А если обработать тысячу монет? Власти, пытаясь помешать такой предприимчивости, во время чеканки гуртят монеты — то есть наносят на ребро зазубринки, и, если монету поцарапать или обрезать, этo тут же становится заметно. Отец Мелидиры изобрел способ обойти эту хитрость. В своей кузне он со всей возможной тщательностью изготовил набор штампов, которые восстанавливали гурт на ребре монеты, — по одному штампу на монету каждого достоинства. Кузнецу, конечно, в жизни было бы не пропустить через свои руки столько монет, чтобы разбогатеть, используя это хитроумное изобретение, — но отец Мелидиры был гением. Он изготовил штампы не для себя и не на продажу. Он попросту давал их напрокат за небольшой процент с прибыли.

Мелидира улыбнулась. Она была точно уверена, что очень немногие золотые монеты в Эозии сохранили свой истинный вес, и знала также, что пять процентов разницы между настоящей и фальшивой ценой сложены в виде золотых слитков в потайном подвале ее родового поместья неподалеку от Кардоса. Как только ей удастся убедить Стрейджена, что она — более солидный и удачливый вор, чем он сам, все остальное будет уже просто. Его иллюзии относительно ее высокородной крови сменятся почти что религиозным преклонением перед ее непревзойденной бесчестностью. Она могла бы даже показать ему источник своего богатства, потому что всегда хранила при себе самое дорогое напоминание о детстве — первый набор штампов, изготовленный ее отцом. Они и сейчас покоились на бархатном ложе в резной шкатулке из палисандрового дерева, стоявшей на ее туалетном столике, — стальные драгоценности во сто крат ценнее алмазов.

И когда Мелидира осознала, что у нее есть средство подвигнуть Стрейджена к законному браку, — она поняла, что уже приняла решение. Она станет его женой. При следующей же встрече она поднимет на мачте флаги, намекающие именно на это.

Затем она подумала кое о чем другом. Деятельность ее отца ограничивалась Эозией. Вся Тамульская империя буквально наводнена золотыми монетами, не ведавшими прикосновения кинжала. Как только Стрейджен сообразит это, он не пойдет — побежит к алтарю.

Мелидира улыбнулась и взяла в руки гребешок. Расчесывая длинные волосы золотисто-медового цвета, она что-то тихонько напевала себе под нос. Как положено истинной эленийке, она подошла к своей проблеме логически, и логика, как бывало почти всегда, победила. Логика — штука приятная и удобная, особенно если не хочешь связываться с нравственностью.

— Стойте! — прошипел Стрейджен, когда трое взломщиков начали спускаться по широкой лестнице на третий этаж. — Внизу кто-то есть.

— Что он здесь делает так поздно? — спросила Миртаи. — Все давно разошлись.

— Пойдем да спросим у него, — предложил Кааладор.

— Не говори чепухи. Это стражник?

— Не знаю, — ответил Стрейджен. — Я его не видел. Я только заметил отблеск свечи. Кто-то внизу открыл дверь.

— Скорее всего, какой-нибудь усердный писарь, — пожал плечами Кааладор.

— Что теперь? — спросила Миртаи.

— Подождем, — Кааладор уселся на верхнюю ступеньку.

Стрейджен задумался.

— Оставайтесь здесь, — сказал он, — а я пойду гляну, в чем дело. Если он решил остаться на всю ночь, нет смысла отсиживаться здесь до утра.

Он спустился по лестнице, бесшумно ступая по перламутровым плиткам ногами, обутыми в мягкие кожаные туфли. Дойдя до коридора, он заметил, что из-под двери в дальнем конце его выбивается тонкая полоска света. Стрейджен стремительно двинулся туда с уверенностью, которую давал ему немалый опыт. Дойдя до двери, он услышал голоса.

Стрейджен даже и не подумал подслушивать под дверью. Это было бы чересчур по-любительски. Он проскользнул в комнату, примыкавшую к нужной, на ощупь осторожно добрался до стены и приложил к ней ухо.

И не услышал ни единого звука. Выругавшись про себя, Стрейджен вернулся в коридор. Миновав на цыпочках освещенную комнату, он нырнул в соседнюю дверь — и тут же услышал, как разговаривают двое.

— Наш почтенный первый министр понемногу начинает понимать, что к чему, — говорил скрипучий голос. — Хотя и не без труда. Пондия Субат вообще мыслит с трудом, когда сталкивается с чем-то новым для себя.

— Этого более или менее следовало ожидать, ваше превосходительство. — Второй голос был знаком Стрейджену. Он принадлежал Теовину, главе тайной полиции. — Первый министр — такая же пешка, как и сам император.

— А, ты заметил это, — отозвался первый голос.

— Субат не станет задавать слишком много вопросов. Поскольку он знаком с ситуацией в целом, то скорее всего предпочтет, чтобы мы сами управлялись с делом, и не станет лично вникать в подробности. Это дает нам полную свободу действий, чего мы в первую очередь и добивались. Как продвигается с остальными?

— Мало-помалу. Сам понимаешь, мне приходится быть крайне осторожным. Эленийская шлюха завела при дворе немало друзей. Впрочем, все они охотно прислушиваются ко мне. В моих руках ключи от казны, и это помогает мне привлечь их внимание. Большинство министерств не имеет особого веса, а потому я не тратил времени на тех, кто их возглавляет. Министерство культуры, например, вряд ли будет нам полезно, то же относится и к министерству просвещения.

— Вот в этом я бы не был так уверен, ваше превосходительство. Министерство просвещения ведает университетами. Мы должны думать не только о делах насущных. Не думаю, чтобы мне или вам приятно было бы войти в историю заговорщиками и изменниками. Юридически-то мы действуем против воли императора.

— Пожалуй, это так, но министерство внутренних дел ведает полицией, а министерство финансов устанавливает и собирает налоги. Что бы мы ни делали, мы никогда не будем пользоваться у народа особой любовью. Впрочем, ты скорее всего прав. Если университетские профессора начнут втолковывать студентам, что мы с тобой изменники, люди могут счесть, что их патриотический долг — не подчиняться служителям закона и не платить налоги.

— Это наводит меня на весьма любопытную мысль, министр Гашон, — задумчиво проговорил Теовин. — У вас ведь тоже имеется нечто вроде полиции, не так ли? Я имею в виду мускулистых ребят, которые сопровождают сборщиков налогов, дабы убеждать злостных неплательщиков.

— Да, верно. Так или иначе, а налоги платят все. Я получаю деньги — либо кровь.

— Выслушай меня внимательно. Эленийцы скорее всего знают, что министерство внутренних дел — и почти наверняка армия — относятся к ним враждебно, а потому приложат все усилия, чтобы нарушить нашу работу. Мне бы хотелось укрыть некоторых моих наиболее ценных сотрудников. Могу ли я, скажем, перевести их в твое ведомство? Таким образом у меня под рукой останутся нужные люди — даже если эленийцы примутся громить полицейские участки.

— Это можно устроить, Теовин. Что еще тебе нужно?

— Деньги, министр Гашон. Воцарилась страдальческая тишина.

— Может быть, примешь взамен вечную дружбу?

— Боюсь, что нет, ваше превосходительство. Мне ведь нужно раздавать взятки. — Теовин помолчал. — А кстати, вот о чем я подумал. Во многих случаях я мог бы использовать в качестве взятки налоговый иммунитет.

— Я не помню, что означает этот термин.

— Мы дадим людям освобождение от налогов — в обмен на их сотрудничество.

— Это безнравственно! — сдавленно воскликнул Гашон. — Я в жизни не слыхивал ничего более чудовищного!

— Я ведь только предложил.

— Не смей даже заикаться ни о чем подобном, Теовин! При одной мысли об этом у меня кровь стынет в жилах. Не могли бы мы уйти отсюда? В полицейских учреждениях мне всегда отчего-то не по себе.

— Разумеется, ваше превосходительство. Думаю, что мы уже обсудили все, что должно оставаться между нами.

Стрейджен замер в темном кабинете, прислушиваясь к тому, как двое собеседников отодвинули кресла и вышли в коридор. Затем он услышал, как Теовин поворачивает ключ в замке своего кабинета. Светловолосый вор выждал минут десять, а затем вернулся к подножию лестницы.

— Они ушли, — громко прошептал он, адресуя свои слова наверх, в темноту.

Миртаи и Кааладор спустились к нему.

— Кто это был? — спросил Кааладор.

— Глава тайной полиции и министр финансов, — ответил Стрейджен. — Беседа была весьма поучительная. Теовин собирает себе на подмогу другие министерства. Они не знают, что он задумал на самом деле, но некоторых ему удалось убедить, что поддержать его в их же собственных интересах.

— С политикой разберемся позже, — сказал Кааладор. — Уже почти полночь. Давайте-ка приступим к делу.

— Зачем? — пожал плечами Стрейджен. — Я уже нашел то, что мы искали.

— Разве это не отвратительно? — обратился Кааладор к золотокожей великанше. — Говорит себе так, между делом, будто это какой-то пустяк. Ну ладно, Стрейджен, ошеломи нас своей гениальностью. Сделай так, чтобы у меня глаза полезли на лоб, а Миртаи лишилась чувств от восхищения.

— Это, в общем-то, не моя заслуга, — признался Стрейджен. — Я наткнулся на разгадку совершенно случайно. Тем не менее я был прав — это потайная комната. Конечно, надо еще обнаружить дверь и убедиться, что документы, которые мы искали, спрятаны именно там, но комната находится в самом подходящем месте. Мне бы следовало сообразить это с самого начала.

— Где она? — спросила Миртаи.

— Рядом с кабинетом Теовина.

— Да, это вполне логично, — согласился Кааладор. — Как ты ее обнаружил?

— Ну, я ее пока еще не обнаружил. Я ее вычислил.

— Кааладор, не спеши выбрасывать мягкие туфли и черный костюм, — посоветовала Миртаи.

— Любовь моя, ты ранишь мое сердце! — запротестовал Стрейджен.

— Мне и прежде доводилось видеть, как эленийцы попадали пальцем в небо со своими вычислениями. Может быть, поделишься с нами ходом своих мыслей?

— Я хотел заняться подслушиванием по всем правилам и вошел в комнату, примыкающую к кабинету Теовина, чтобы оттуда слушать его разговор с министром финансов Гашоном.

— И что же?

— Я не услышал ни единого слова.

— Здесь каменные стены, Стрейджен, — заметила Миртаи, — да еще покрыты ракушками.

— Миртаи, стен, которые не проводят звук, в мире попросту не существует. В стене всегда остаются трещинка и каверны, в которые не попадает известка. Как бы то ни было, когда я пробрался в комнату по другую сторону кабинета, я услышал все. Поверьте мне, ребята, между первой комнатой и кабинетом Теовина есть еще одна комната.

— Знаешь, дорогуша, а вроде как все сходится, — сказал Кааладор Миртаи. — Где же еще быть этой двери, как не в кабинете Теовина? Бумаги-то важные, и вряд ли он захочет, чтобы до них мог добраться кто угодно. Если б мы дали себе труд немножко подумать, мы сберегли бы немало времени.

— Мы и так не истратили его совсем уж зря, — улыбнулась Миртаи. — Я научилась ремеслу взломщика, и мне выпал случай понежиться в ваших теплых чувствах. Вы оба доставили мне столько счастья, что я и сказать не в силах. Но знаете ли, дверь кабинета наверняка заперта.

— Проще простого, дорогуша, — ухмыльнулся Кааладор, показывая ей тонкий, как игла, инструмент с крючком на конце.

— Начнем, пожалуй, — сказал Стрейджен. — Уже полночь, и, быть может, весь остаток ночи уйдет у нас на то, чтобы отыскать дверь в эту потайную комнату.

— Ты шутишь! — сдавленно хихикнула Элана.

— Шоб у меня язык отсох, ежели вру, ваш-ш-величество! — Кааладор помолчал и прибавил: — Ужасно, не правда ли?

— Что-то я ничего не понял, — сознался Сарабиан.

— Это стереотип, ваше величество, — пояснил Стрейджен, — и он распространен в литературе, весьма популярной в Эозии.

— Неужели ты и вправду хочешь польстить этому мусору, называя его литературой? — пробормотала баронесса Мелидира.

— Она утоляет нужды умственно отсталых, баронесса, — пожал он плечами. — Как бы то ни было, ваше величество, подобная литература состоит по большей части из историй о привидениях. Там непременно присутствует замок с призраками, а также потайными комнатами и ходами, причем вход в такую комнату, как правило, замаскирован книжным шкафом. Это старая и всем наскучившая подробность — до такой степени наскучившая, что я о ней и не подумал. В жизни не поверил бы, что кто-то способен действовать так банально. — Он рассмеялся. — Интересно, Теовин сам все это придумал или стащил из книги? Если стащил, то у него чудовищный литературный вкус.

— Неужели в Эозии книги настолько доступны? — спросил Оскайн. — У нас они на редкость дороги.

— Это одно из следствий того, ваше превосходительство, что в минувшем веке наша Святая Матерь стремилась ко всеобщей грамотности, — пояснила Элана. — Церковь желала, чтобы верующие могли сами читать ее послания, а потому приходские священники приложили немало усилий, чтобы обучить грамоте всю свою паству.

— Но послания Церкви читаются быстро, — прибавил Стрейджен, — и толпе грамотных людей не к чему приложить свою грамотность. Правда, этому литературному взрыву способствовало изобретение бумаги. На переписывание книги тратится не так уж мало времени и средств — дорог именно пергамент. Когда появилась бумага, книги стали дешевле. В крупных городах есть конторы, в которых трудятся целые полки переписчиков, производя книги тоннами. Это весьма выгодное занятие. В книгах нет ни рисунков, ни буквиц, написаны они не слишком аккуратно, но их можно читать — и они дешевы. Не у всех, кто владеет грамотой, отменный вкус, а потому множество отвратительной писанины выходит из-под пера людей с полным отсутствием таланта. Они пишут приключенческие романы, истории о привидениях, героические сказки и мерзкие книжонки, которые ни один человек не выставит напоказ в своем книжном шкафу. Церковь поощряет жития святых и скучнейшие религиозные вирши. Их, конечно, тоже пишут, но подобных книг никто не читает. Зато в моде истории о привидениях — особенно в Талесии. Думаю, это как-то связано с нашим национальным характером. — Он поглядел на Элану. — Боюсь только, ваше величество, что добывать информацию из потаенной норки Теовина будет долго и утомительно. Там горы документов, а я не могу каждую ночь водить по крыше толпы народа, чтобы рыться в бумагах. Миртаи, Кааладору и мне придется самим читать все от корки до корки.

— Не думаю, милорд Стрейджен, — улыбнулась Элана светловолосому вору. — Я полностью доверяю твоей бесчестности, мальчик мой, а потому знала, что рано или поздно вы отыщете то, за чем мы охотимся. Я долго ломала голову над проблемой, которую ты сейчас упомянул, а потом вспомнила о том, что как-то рассказывал мне Спархок. Он с помощью заклинания поместил облик Крегера в таз с водой, чтобы Телэн смог нарисовать его портрет. Я поговорила с одним из наших пандионцев — его имя сэр Альвор. Он рассказал, что, поскольку Сефрения не желает читать по-эленийски, она и Спархок придумали способ обойти это препятствие. Она может взглянуть на страницу — а потом воспроизвести ее в зеркале или в тазу с водой спустя несколько часов или даже несколько дней. Сэр Альвор знает это заклинание. Он молод, гибок и без труда проберется с вами по крыше. Возьмите его с собой, когда отправитесь в здание министерства, и запустите его в потайной чулан Теовина. Думаю, он вынесет оттуда весь архив за одну ночь.

— А это и вправду сработает, ваше величество? — с некоторым сомнением осведомился Кааладор.

— О да, и еще как! Я сама дала Альвору книгу, которую он прежде в глаза не видел. Он несколько минут листал ее, а затем воспроизвел вот в этом зеркале — всю, до последней страницы. Я сверила изображение в зеркале с оригиналом, и оно оказалось абсолютно точным — даже жирные пятна были те же.

— Стал-быть, энти пандионские ребята тоже на кой-что сгодятся, — признался Кааладор.

— Знаешь ли, — улыбнулась Элана, — я и сама это заметила: один пандионец оказался мне особенно полезен.

ГЛАВА 13

— У нас нет выбора, любовь моя, — говорил Вэнион Сефрении. — Мы пытались даже повернуть и ехать назад — и все равно едем в том же направлении. Нам придется обратиться к Беллиому. — Он взглянул на лежавшее перед ними ущелье. Горная река неслась по камням бурлящим белопенным потоком, все глубже прогрызая себе ложе в скале. Склоны ущелья густо поросли вечнозеленым кустарником, который насквозь промок в туманной взвеси брызг водопада.

— Нет, Вэнион, — упрямо повторила Сефрения. — Если мы так поступим, тотчас попадем в западню. Дэльфам нужен Беллиом, и едва Спархок возьмет его в руки, они нападут на нас, чтобы убить его и отнять Беллиом.

— Они об этом горько пожалеют, — сказал Спархок.

— Может быть да, — сказала она, — а может быть и нет. Мы не знаем, на что они способны. Пока я не пойму, как они сбивают нас с пути, я не могу даже представить себе, что еще окажется им под силу. Все слишком неопределенно, чтобы мы могли рисковать.

— Кажется, именно такое положение и зовется безвыходным? — заметил Халэд. — Мы едем на север, как бы мы ни пытались изменить направление, и не знаем, что предпримут дэльфы, если Спархок попробует с помощью Беллиома перенести нас из этих гор. Почему бы нам тогда просто не остановиться?

— Потому что мы должны вернуться в Материон, — ответил Спархок.

— Но ведь мы едем не в Материон, мой лорд. Каждый наш шаг приближает нас к Дэльфиусу. Мы уже Два дня вертимся вокруг этих гор — и все равно едем на север. Если все дороги ведут туда, куда мы не хотим попасть, с какой стати вообще куда-то ехать? Почему бы не найти удобное место для лагеря и не задержаться там? Пускай они придут к нам, а не наоборот.

— Это дельная мысль, лорд Вэнион, — поддержал его Итайн. — Пока мы едем, все, что остается делать дэльфам, — это подталкивать нас в нужном направлении. Если мы остановимся, им придется изменить тактику, а это, быть может, даст леди Сефрении кое-какие намеки относительно их возможностей. В дипломатических кругах такой ход именуется «разумное бездействие».

— Что, если дэльфы попросту решат пересидеть нас? — возразил Улаф. — Осень в горах не самое приятное время. Когда мы покинули пустыню и оказались в предгорьях, было еще не так уж плохо, но сейчас, высоко в горах, мешкать нам не стоит.

— Не думаю, сэр Улаф, что они станут долго выжидать, — ответил Итайн.

— А почему бы и нет? У них ведь все преимущества.

— Назовем это дипломатическим инстинктом. Когда они являлись нам, я ощутил, что от них исходит некий привкус нетерпения и срочности. Да, они хотят привести нас в Дэльфиус, но им важно также, чтобы это случилось как можно скорее.

— Хотел бы я знать, как это вы до этого додумались, ваше превосходительство, — скептически заметил Келтэн.

— Все дело, сэр Келтэн, в сочетании тысячи разных мелочей — тембр голоса, незначительные изменения в выражении лица, поза, даже ритм дыхания. Дэльфы вовсе не были так уверены в себе, какими хотели казаться, и им нужно, чтобы мы оказались в Дэльфиусе как можно скорее. Пока мы едем, у них нет причины еще раз встречаться с нами, но, думаю, если мы надолго остановимся, они появятся и начнут делать уступки. Я уже много раз видел, как такое происходит.

— Долго ли нужно учиться на дипломата, ваше превосходительство? — с задумчивым видом осведомился Телэн.

— Это зависит исключительно от твоих природных дарований, мастер Телэн.

— Я быстро учусь. Похоже, дипломатия — весьма занятное ремесло.

— Это лучшая игра в мире, — улыбнулся Итайн. — Никакая другая в подметки ей не годится.

— Ты опять задумал переменить профессию, Телэн? — спросил Халэд.

— Из меня никогда не получится рыцарь — разве что Спархок велит Беллиому увеличить меня раза в четыре.

— Кажется, за последний год это уже третье занятие, которое пришлось тебе по вкусу? — спросил Спархок. — Разве ты уже отказался от мысли стать императором воров или арихипрелатом карманников?

— Мне ни к чему спешить с окончательным решением, Спархок. Я пока еще молод. — Телэн задумался. — А что, ваше превосходительство, ведь дипломата нельзя арестовать, верно? Я имею в виду — полиция и пальцем не может его тронуть, что бы он ни натворил.

— Такова освященная веками традиция, мастер Телэн. Если я брошу в темницу твоих дипломатов, ты немедленно сделаешь то же самое с моими, не так ли? Это ставит дипломата более или менее выше закона.

— Ну вот, — Телэн расплылся в блаженной ухмылке, — есть над чем подумать, правда?

— Мне нравятся пещеры, — пожал плечами Улаф.

— Ты уверен, что среди твоих предков не было троллей? — осведомился Келтэн.

— Даже троллю или огру когда-нибудь может прийти в голову хорошая идея. Пещера укроет от непогоды, и в ней никто не подберется к тебе со спины. Эта пещера вполне нам подходит, и к тому же в ней уже кто-то жил. Он потратил много времени на то, чтобы оградить камнями этот родник, так что воды у нас будет вдоволь.

— А что, если этот человек вернется и потребует, чтобы мы убирались из его пещеры?

— Это вряд ли, Келтэн. — Рослый талесиец поднял искусно высеченный из кремня наконечник копья. — Он оставил в пещере вот это. Я бы сказал, что он слишком уж почтенного возраста, чтобы причинить нам беспокойство, — ему лет этак тысяч пятнадцать, а то и все двадцать. — Улаф осторожно потрогал пальцем зазубренный край наконечника. — Он неплохо поработал. И еще разрисовал стену в пещере изображениями животных.

Келтэна передернуло.

— По-моему, это все равно, что поселиться в могиле.

— Не совсем. Время едино, Келтэн, и прошлое всегда рядом с нами. Пещера хорошо послужила малому, который смастерил вот этот наконечник, и качество его работы склоняет меня поверить его опыту. Здесь есть все, что нам нужно: укрытие, вода, много дров для костра совсем недалеко, а в сотне ярдов к югу отсюда холмистый лужок, на котором смогут пастись кони.

— И что же мы будем есть? Через пару недель, когда нашей припасы иссякнут, нам придется варить суп из камней.

— Здесь есть дичь, сэр Келтэн, — вставил Халэд. — Я сам видел у реки оленя, а выше по склону стадо диких коз.

— Коз?! — Келтэн скривился.

— Но это же лучше, чем похлебка из камней, верно?

— Сэр Улаф прав, господа, — сказал Бевьер. — Эта пещера — отличная оборонительная позиция. Насколько мы знаем, дэльфам нужно подобраться к нам вплотную, чтобы причинить нам вред. Бруствер и полоса заостренных кольев на этом крутом приречном склоне удержат их на расстоянии. Если посол Итайн прав и дэльфов действительно поджимает время, наши укрепления помогут им поскорее усесться за стол переговоров.

— Ну так за дело, — сказал Вэнион, — и не будем мешкать. Дэльфы, судя по всему, обычно появляются ночью, так что нам еще до заката было бы недурно возвести кое-какие укрепления.

Тучи, которые всю неделю заволакивали небо свинцовой непроницаемой завесой, наутро рассеялись, и осеннее солнце, игравшее на трепещущих листьях осиновой рощицы по ту сторону ущелья, наполняло день золотистым мерцающим светом. Все вокруг казалось неестественно четким и ясным. Валуны в речном ложе сверкали белизной, и бурная вода, пронизанная солнцем, отливала темной зеленью. Птичье пение и верещанье шустрых белок заполняли ущелье.

Рыцари продолжали трудиться над укреплениями, возводя прочную, высотой по грудь человеку, стену из валунов по краю полукруглого уступа над входом в пещеру и устанавливая частокол из заостренных кольев на крутом склоне, который спускался к самой реке.

Кони весь день паслись на лужайке у пещеры, и только к закату их завели за стены импровизированного форта. Рыцари купались в реке, стирали одежду, охотились в лесу за оленями и козами. Ночью они по очереди несли стражу, но дэльфы так и не появились.

Так миновало четыре дня, и путники забеспокоились.

— Если так дэльфы делают свои срочные дела, не хотел бы я ждать их, когда им некуда спешить, — сухо заметил Телэн Итайну на четвертое утро. — Они даже не выслали никого наблюдать за нами.

— Они где-то здесь, мастер Телэн, — уверенно отвечал Итайн.

— Почему же мы их не видели? Ночью их проглядеть трудновато.

— Не совсем, — возразил Келтэн. — Не думаю, что они светятся беспрерывно. Той ночью, когда они явились впервые, в тумане, они светились, но на следующий раз подобрались к нам ярдов на двадцать и лишь тогда начали сиять. Похоже, они умеют управлять своим сиянием в зависимости от обстоятельств.

— Они где-то здесь, — повторил Итайн, — и, чем дольше они будут ждать, тем лучше.

— Этого я не понял, — сознался Телэн.

— Они знают теперь, что мы не собираемся уходить отсюда, и сейчас спорят, что можно нам предложить. Одни хотят предложить больше, чем другие, и чем дольше мы будем здесь сидеть, тем больше укрепится позиция сторонников щедрого предложения.

— Ты стал ясновидящим, Итайн? — осведомилась Сефрения.

— Нет, леди Сефрения, это всего лишь опыт. Подобные отсрочки присущи любым переговорам. Я сейчас в своей стихии. Мы избрали верную стратегию.

— Что нам еще надо сделать? — спросил Келтэн.

— Ничего, сэр рыцарь. Теперь их ход.

Она появилась со стороны реки, в свете дня, легко поднявшись по каменистой тропе, которая тянулась вверх по крутому склону. На ней были серое одеяние с капюшоном и простые сандалии. Черты ее лица были тамульскими, но кожа не имела золотистого цвета, присущего этой расе, и казалась не столько бледной, сколько бесцветной. В серых глазах светилась мудрость, длинные волосы были совершенно белыми, хотя на вид она казалась совсем юной девушкой.

Спархок и его друзья молча смотрели, как она поднимается по склону холма в теплом сиянии солнца. Она прошла по лужайке, где паслись кони. Чэль, белая кроткая кобылка Сефрении, с любопытством подошла к бесцветной женщине, и незнакомка ласково коснулась ее носа узкой маленькой ладонью.

— Дальше идти не стоит, — окликнул ее Вэнион. — Что тебе нужно?

— Я — Ксанетия, — ответила женщина. Голос у нее был мягкий, негромкий, но и в нем ощущалось то гулкое эхо, которое свидетельствовало о ее принадлежности к дэльфам. — Мне назначено быть вашим залогом, лорд Вэнион.

— Ты знаешь меня?

— Мы ведаем тебя, лорд Вэнион, — так же, как и всех твоих спутников. Вы не желаете идти в Дэльфиус, ибо опасаетесь, что мы причиним вам зло. Моя жизнь послужит залогом нашего доброжелательства.

— Не слушай ее, Вэнион, — жестко проговорила Сефрения.

— Ужели ты боишься, о жрица? — спокойно спросила Ксанетия. — Богиня твоя не разделяет твоего страха. Ныне вижу я, что это твоя ненависть не дает свершиться тому, чему свершиться суждено, и посему в твои руки отдаю я свою жизнь, дабы совершила ты с нею то, что пожелаешь. Ежели должна ты предать меня смерти и тем избыть ненависть свою — что ж, так тому и быть.

Лицо Сефрении залила смертельная бледность.

— Ты знаешь, Ксанетия, что я не сделаю этого.

— Так вложи губительное оружие в чужие руки. Так сможешь ты велением казнить меня, но не запятнать рук своих кровью. Не таков ли обычай твоего племени, стирик? Ты останешься неоскверненной, и ненависть твоя будет утолена. Чистой предстанешь ты пред своей Богиней и объявишь, что невиновна, ибо винить тебя будет не в чем. Кровь моя пребудет на руках эленийцев, а эленийские души дешевы, не так ли? — Она вынула из-под плаща каменный, сверкнувший, точно драгоценность, кинжал. — Сие орудие смерти моей, Сефрения, — сказала она. — Клинок вырезан из обсидиана, а посему не загрязнишь ты руки свои и душу свою прикосновением к мерзкому железу, когда прольешь мою кровь. — Голос Ксанетии был мягок, но слова вонзались в Сефрению, точно острые стальные шипы.

— Я не стану слушать этого! — горячо воскликнула маленькая стирикская женщина. Ксанетия улыбнулась:

— О нет, Сефрения, станешь, — проговорила она все так же спокойно. — Ведомо мне твое сердце, стирик, и знаю я, что слова мои прожгли его огнем. Ты услышишь их снова и снова. В тишине ночей они придут к тебе, с каждым разом становясь все жгучей. Истинно говорю, ты станешь слушать, ибо слова мои — слова истины, и во всякий день твоей жизни отдадутся они эхом в душе твоей.

Лицо Сефрении исказилось от муки, и она, разразившись плачем, убежала в пещеру.

Когда Итайн вернулся по узкой тропинке с лужайки ко входу в пещеру, на лице его было озабоченное выражение.

— Она говорит очень убедительно, — сказал он спутникам, — и я не почувствовал в ее словах и тени обмана.

— Возможно, ей нечего скрывать, потому что она ничего не знает о замыслах своих правителей, — с сомнением заметил Бевьер. — Вполне вероятно, что она лишь пешка в их игре.

— Она сама принадлежит к правителям дэльфов, сэр Бевьер, — покачал головой Итайн. — Ее можно назвать наследной принцессой дэльфов. Она будет анарой, когда скончается анари.

— Это имя или титул? — спросил Улаф.

— Титул. Анари — или, в случае Ксанетии, анара — это светский и одновременно духовный вождь дэльфов. Нынешнего анари зовут Кедон.

— А она не врет? — спросил Телэн. — Она ведь может только притворяться наследной принцессой, чтобы мы считали ее важной персоной, а на самом деле она пастушка или чья-то служанка.

— Не думаю, — сказал Итайн. — Может быть, это прозвучит нескромно, но я уверен, что никто не сможет солгать мне, не боясь быть разоблаченным. Ксанетия говорит, что она будущая анара, и я ей верю. Такой ход вполне соответствует дипломатической практике. Заложник должен быть важной персоной. Это еще одно доказательство того, как сильно мы нужны дэльфам. Я полагаю, что Ксанетия не лжет, а если это так, она — самое ценное, что есть у дэльфов. — Он скорчил гримасу. — Это в высшей степени противоречит всему, чему меня с детства учили думать о дэльфах, но мне сдается, что на сей раз мы должны им довериться.

Спархок и Вэнион переглянулись.

— Как ты считаешь? — спросил Вэнион.

— Не думаю, что у нас есть выбор, а ты?

— Пожалуй нет. Улаф прав. Мы не можем сидеть здесь до зимы, а если тронемся с места, все равно будем ехать в Дэльфиус. То, что с нами будет Ксанетия, — в некотором роде залог честности дэльфов.

— Ты думаешь, этого достаточно?

— Придется счесть, что достаточно, Спархок. Вряд ли мы получим что-то большее.

— Келтэн! — воскликнула Сефрения. — Нет!

— Кто-то же должен это сделать, — упрямо ответил светловолосый рыцарь. — Доверие должно быть обоюдным. — Он повернулся к дэльфийке и прямо взглянул ей в лицо. — Не хочешь ли что-нибудь сказать мне прежде, чем я подсажу тебя в седло? Скажем, предостеречь?

— Ты храбр, сэр Келтэн, — ответила она.

— Такая у меня служба, — пожал он плечами. — Если я коснусь тебя, я сгнию заживо?

— Нет.

— Отлично. Ты ведь никогда прежде не ездила верхом?

— Мы не держим коней. Мы редко покидаем нашу долину, а посему не нуждаемся в них.

— Кони — славные животные. Берегись только того, чалого, на котором ездит Спархок. Он кусается. Вот этот конь привык ходить под вьюками. Он немолод и благоразумен, так что не станет попусту прыгать и вытворять разные глупости. О поводьях не беспокойся. Он привык идти следом за другими лошадьми, так что тебе не придется направлять его. Если захочешь, чтобы он прибавил шагу, — стукни его пятками по ребрам. Чтобы замедлил шаг — слегка натяни поводья, чтобы остановился — натяни их резче. Сидеть на этом вьюке будет не очень-то удобно, так что дай нам знать, если тело заноет. Мы остановимся и пройдемся пешком. Ты привыкнешь через несколько дней — если, конечно, нам придется ехать так долго.

Ксанетия протянула к нему руки, перекрестив их на запястье.

— Свяжешь ли ты меня, сэр рыцарь?

— Это еще зачем?

— Я твоя пленница.

— Не говори глупостей. Со связанными руками ты не удержишься в седле. — Он стиснул зубы, протянул руки и, взяв дэльфийку за талию, легко поднял ее и усадил на спину смирного вьючного коня.

— Пока все в порядке, — объявил он, разглядывая свои ладони. — Во всяком случае, ногти еще не отвалились. Я поеду рядом с тобой, так что, если начнешь падать с коня, дай мне знать.

— Мы его всегда недооцениваем, — прошептал Вэнион Спархоку. — В нем сокрыто куда больше, чем может показаться.

— В Келтэне? О да, мой лорд. Келтэн иногда может озадачить.

Отъехав от укрепленной пещеры, они направились вдоль ущелья, которое прогрызла в скалах река. Впереди ехали Спархок и Вэнион, за ними — Келтэн с заложницей. Сефрения с каменным лицом скакала позади всех, рядом с Беритом, стараясь держаться как можно дальше от Ксанетии.

— Это далеко? — спросил Келтэн у ехавшей рядом с ним бледной женщины. — Я имею в виду, сколько дней пути до Дэльфиуса?

— Расстояние, равно как и время, — предмет неопределенный, сэр Келтэн, — отвечала Ксанетия. — Дэльфы — изгнанники, всеми презираемые и отвергнутые. Неразумно было бы нам открывать местоположение долины, где лежит Дэльфиус.

— Мы опытные путешественники, леди, — заметил Келтэн, — и всегда обращаем внимание на приметы местности. Если ты проводишь нас до Дэльфиуса, мы сможем потом отыскать его. Все, что нам нужно, — найти эту пещеру и начать поиски от нее.

— У замысла твоего единый лишь порок, сэр рыцарь, — мягко проговорила она. — Ты истратишь всю свою жизнь на то, чтобы отыскать сию пещеру. Намеренно скрываем мы не столь сам Дэльфиус, сколь земли окрест него.

— Но ведь довольно трудно скрыть от глаз целый горный кряж?

— Мы и сами заметили сие, сэр Келтэн, — без тени улыбки отозвалась Ксанетия, — а посему скрываем не кряж, но самое небо. Коли солнце не будет показывать тебе путь, скоро ты собьешься с дороги.

— А ты так умеешь, Спархок? — окликнул Келтэн друга. — Мог бы ты затянуть все небо тучами?

— Можем мы это сделать? — спросил Спархок у Вэниона.

— Я — нет. Сефрения, возможно, и смогла бы, но в нынешних обстоятельствах лучше не задавать ей вопросов. Зато я твердо знаю, что это против правил. Нам нельзя изменять погоду.

— Мы не заволакиваем тучами небо, лорд Вэнион, — заверила его Ксанетия. — Взамен этого закрываем мы завесой туч ваши глаза. Дано нам делать так, чтобы люди видели то, что сообразно нашей воле.

— Пожалуйста, анара, — со страдальческим видом вмешался Улаф, — не углубляйся в подробности. Начнутся утомительные споры о реальности и иллюзии, а я их терпеть не могу.

Они ехали теперь под ясным небом, и ничем не затемненное солнце ясно указывало им путь. Судя по всему, они направлялись к северо-востоку.

Келтэн внимательно следил за их пленницей — хотя, быть может, это они были ее пленниками — и объявлял привалы куда чаще обычного. Когда они останавливались, он помогал странной бледной женщине сойти с коня и дальше они шли пешком, ведя коней в поводу.

— Ты чрезмерно хлопочешь о моих удобствах, сэр Келтэн, — мягко упрекнула его Ксанетия.

— Леди, — солгал он, не моргнув глазом, — дело не в тебе. Просто здесь крутой подъем, и мы не хотим утомлять коней.

— В Келтэне определенно сокрыто больше, чем я думал, — прошептал Вэнион Спархоку.

— Друг мой, можно прожить рядом с человеком всю жизнь и не узнать о нем самого важного.

— Какая замечательно свежая мысль, — сухо заметил Вэнион.

— Не вредничай, — пробормотал Спархок.

Ему было не по себе. Хотя Ксанетия была далеко не так искусна, как Афраэль, было ясно, что она плутует с временем и расстоянием так же, как проделывала это Богиня-Дитя. Если бы она сохранила иллюзию пасмурного неба, он бы ничего не заметил, но положение солнца недвусмысленно ясно указывало на пропуски в его восприятии времени. Как правило, солнце катится, а не прыгает по небу. Тревожило Спархока не то, что Ксанетия проделывает это не лучшим образом, а то, что она вообще на такое способна. Спархоку приходилось на ходу пересматривать давно сложившееся мнение. Видимо, способность «играть» со временем не была исключительно привилегией богов. Довольно отрывочные рассказы Итайна о дэльфах, видимо, все же содержали в себе некоторую толику правды. Дэльфийская магия и впрямь существовала и, насколько мог определить Спархок, проникала в такие области, куда стирики не могли или не желали соваться.

Он держался настороже, но о своих наблюдениях друзьям ничего не сказал.

И вот чудным осенним вечером, когда птицы копошились и сонно бормотали в гнездах, а свечение сумерек окрасило горы в лиловый цвет, они выехали на узкую горную каменистую дорогу, что вилась вокруг огромных валунов, устремляясь к похожему формой на рогатку ущелью. Ксанетия твердо настояла на том, чтобы отряд не останавливался на ночлег. Она и Келтэн ехали впереди. Ее всегда бесстрастное лицо сейчас, казалось, ожило от какого-то предвкушения.

Когда Ксанетия и ее опекун доехали до конца дороги, они остановились и остались сидеть в седлах четко очерченными силуэтами на фоне последних розовых бликов заката.

— Боже милосердный! — воскликнул вдруг Келтэн. — Спархок, ты только посмотри на это?

Спархок и Вэнион подъехали к ним.

Внизу была долина, напоминавшая большую каменную чашу с крутыми склонами, которые поросли темным лесом. Внизу тесно стояли дома, окна мягко светились, и столбы густого голубоватого дыма поднимались в вечерний воздух из бесчисленных труб. Одно то, что здесь, в глубине недоступных гор, оказался такой крупный город, было само по себе удивительно, но Спархок и его спутники смотрели сейчас не на город.

В самом центре долины было небольшое озеро. В этом, конечно, не было ничего необычного. Горные озера встречаются во всем мире. Потоки воды из талого снега неизбежно отыскивают долины либо каменные чаши, откуда нет выхода. Не то, что здесь оказалось озеро, так поразило путников. Изумление и почти сверхъестественный ужас вызвало у них то, что озеро в надвигающихся сумерках светилось. Это не было болезненное зеленоватое свечение, какое источают порой гниющие растения, но чистый, сильный, ровный белый свет. Озеро сияло, словно заблудившаяся луна, навстречу свету небесной своей сестры, только что взошедшей на востоке.

— Сие Дэльфиус, — просто сказала Ксанетия, и когда рыцари взглянули на нее, то увидели, что и она вся охвачена чистым белым сиянием, которое проникало сквозь ее одежду, словно исходило из глубин самого ее существа.

ГЛАВА 14

Отчего-то все пять чувств Спархока сверхъестественно обострились, хотя сознание оставалось отрешенным и бесстрастным. Он видел, слышал, запоминал — но не чувствовал ничего. Такое с ним уже случалось, и не единожды — но вот обстоятельства, которые на сей раз погрузили его в это глубокое неестественное спокойствие, были совершенно необычными. Перед ним не было вооруженных врагов, и тем не менее его разум и тело готовились к бою.

Фарэн напрягся, под кожей забугрились мускулы, и цокот стальных копыт едва заметно изменился, став более жестким, резким, нарочитым. Спархок положил ладонь на шею чалого.

— Расслабься, — пробормотал он. — Я дам знать, когда придет время.

Фарэн встряхнулся, рассеянно отгоняя заверения своего хозяина, словно надоедливую муху, и продолжал настороженно шагать.

Вэнион вопросительно поглядел на друга.

— Фарэн чересчур чувствителен, мой лорд.

— Чувствителен? Эта злобная бестия?

— На самом деле Фарэн не заслуживает такой репутации, Вэнион. Если хорошенько задуматься, он добродушный конь. Просто он вовсю старается угодить мне. Мы так долго вместе, что он почти всегда знает, что я чувствую, а потому изменяет своей природе, чтобы подладиться ко мне. Скорее уж меня следует назвать злобной бестией, но достается вся вина Фарэну. Когда на нем ездит Афраэль, он ведет себя как щенок.

— А сейчас у тебя воинственное настроение?

— Я не люблю, когда меня водят за нос, но в этом как раз нет ничего особенного. Ты слишком хорошо обучил меня, Вэнион. Всякий раз, когда происходит что-то необычное, я готовлюсь к бою. Фарэн чувствует это и делает то же самое.

Ксанетия и Келтэн вели их по лугу, который полого спускался к сияющему озеру и диковинному городу, стоявшему на ближнем его берегу. Бледная дэльфийка по-прежнему источала колдовскойсвет, но сияние, облекавшее ее, казалось обостренным чувствам Спархока почти что ореолом, знаком скорее особого благословения, чем отвратительной скверны.

— Ты заметил? — говорил Телэн брату. — Это все одно здание. Издалека этот город похож на все прочие города в мире, но стоит подойти поближе, как замечаешь, что все дома в нем соединены в один.

— Дурацкая идея, — проворчал Халэд. — Один пожар — и весь город выгорит дотла.

— Дома выстроены из камня, а камень не горит.

— Зато крыши из соломы, а солома горит, и еще как. Нелепая идея.

Дэльфиус не окружала стена в обычном смысле этого слова. Окраинные дома, все соединенные друг с другом, стояли окнами вовнутрь, повернувшись ко всему миру глухими стенами. Спархок и его спутники вслед за Ксанетией прошли под огромной каменной аркой и оказались в городе. Дэльфиус был пронизан особым, едва ощутимым ароматом — запахом свежескошенного сена. Узкие улицы причудливо извивались, порой проходя сквозь дом, ныряя под арками в крытые коридоры и вновь выныривая под открытое небо на другой стороне дома. Как сказал Телэн, весь Дэльфиус представлял собой одно здание, и то, что в другом городе называлось бы улицей, здесь, скорее, следовало назвать открытым коридором.

Обитатели города не избегали их, но и не пытались к ним приблизиться. Точно бледные призраки, скользили они по сумеречному лабиринту улиц. — Никаких факелов, — озираясь, заметил Берит. — А к чему им факелы? — проворчал Улаф. — Это верно, — согласился молодой рыцарь. — Заметили, как меняется запах города, если в нем не жгут постоянно факелы? Даже в Чиреллосе и днем и ночью воняет горящей смолой. Так странно оказаться в городе, где ни к чему не липнет этот коптящий дым.

— Я не думаю, Берит, что мир готов увидеть людей, которые светятся сами по себе. Эта идея вряд ли завоюет много сторонников — особенно если учесть некоторые ее недостатки.

— Куда мы направляемся, леди? — спросил Келтэн у бледной сияющей женщины, которая ехала рядом с ним. Положение Келтэна было странным. Он защищал и охранял Ксанетию. Он заботился о ее удобстве и благополучии. И он же должен был убить ее при первом признаке враждебности со стороны ее соплеменников.

— В жилище анари, — отвечала Ксанетия. — Именно ему надлежит представить наше предложение Анакхе. Анакха владеет Беллиомом, и лишь в его власти повелевать им.

— Спархок, ты мог бы отправиться сюда один и не таскать нас за собой, — легкомысленно заметил Телэн.

— Возможно, но путешествовать в компании как-то приятнее. Кроме того, если б ты остался в Материоне, то пропустил бы немало интересного. Вспомни, как весело было прыгнуть с утеса и повиснуть в воздухе над доброй тысячей футов пустоты!

— Я изо всех сил стараюсь забыть об этом, мой лорд, — со страдальческой миной отозвался мальчик.

Они спешились в одном из крытых коридоров неподалеку от центра города и передали своих коней на попечение нескольким юным дэльфам. Спархок подумал, что юноши похожи на пастушков, которых заставили исполнять работу конюхов. Затем путники вслед за Ксанетией направились к темной, изъеденной временем двери. Спархок, все еще охваченный неестественно-бесстрастным спокойствием, тайком разглядывал Ксанетию. Ростом она была немногим больше Сефрении, и хотя была женщиной, и притом привлекательной, отчего-то ее пол казался чем-то малозначащим. Открыв изъеденную временем дверь, она провела их по коридору, в стенах которого на равном расстоянии друг от друга виднелись глубоко вделанные двери. Коридор освещался прозрачными шарами, на длинных цепях свисавшими с высокого потолка. Шары наполняла светящаяся жидкость — Спархок предположил, что это вода из озера.

В конце коридора Ксанетия остановилась, и ее взгляд на миг стал отсутствующим.

— Кедон дозволяет нам войти, — сказала она наконец. Она открыла дверь и в сопровождении Келтэна, не отступавшего от нее ни на шаг, первой вошла в находившиеся за дверью покои.

— Сие чертог Кедона, анари дэльфов, — проговорила Ксанетия тем странным гулким голосом, который явно был отличительной чертой всех дэльфов.

Три истертые каменные ступени вели в главный зал — чистый и опрятный, с куполообразным потолком, который поддерживали массивные низкие арки. Стены, слегка изогнутые внутрь, покрывала белая штукатурка, а низкая тяжелая мебель была обита белоснежной шерстью. В дальнем конце зала, под небольшой каменной аркой камина горел огонь, и с потолка свисали на цепях все те же светящиеся шары.

Спархок ощутил себя здесь незваным грубым пришельцем. Жилище Кедона веяло кротостью и святостью, и рослый пандионец остро ощущал неуместность своей кольчуги и тяжелого меча, который висел у него на поясе. Он и сам казался себе неуместным здесь, неуклюжим варваром, и его спутники, облаченные в кожу, сталь и грубую серую ткань, высились вокруг него, словно каменные идолы древнего варварского племени.

Из двери в дальней стене зала появился глубокий старик. Хрупкий и согбенный, он шел, шаркая ногами и опираясь на длинный посох. Его редкие волосы белели как снег, и на сей раз это был скорее признак глубокой старости, нежели отличительная черта дэльфов. В добавление к свободному одеянию из небеленой шерсти его узкие худые плечи окутывало некое подобие шали.

Ксанетия тотчас подошла к старику и нежно коснулась ладонью его морщинистой щеки. Глаза ее были полны тревоги, но она не сказала ни слова.

— Добро пожаловать, господа, — приветствовал их старик. Он говорил по-эленийски с легким акцентом, и его высокий голос звучал немного скрипуче, словно заржавел от редкого использования. — Добро пожаловать также и тебе, дорогая сестра, — прибавил он, обращаясь к Сефрении на почти безупречном, хотя и архаичном стирикском наречии.

— Я тебе не сестра, старик, — холодно ответила она.

— Все мы братья и сестры, Сефрения из Илары, верховная жрица Афраэли. Родство наше в том, что все мы люди.

— Когда-то, возможно, это было и так, дэльф, — в голосе Сефрении был убийственный лед, — но ты и твой проклятый народ — больше не люди.

Старик вздохнул.

— Вероятно нет. Затруднительно сказать наверняка, что мы есть или чем мы станем. Отбрось свою вражду, Сефрения из Илары. Здесь тебе не причинят вреда, и устремления наши ныне стали едины. Ты хотела бы отъединить нас от всего человечества, однако таково же и наше желание. Отчего бы не слить нам усилия воедино, дабы достичь его?

Сефрения повернулась к нему спиной.

Итайн, всегда и везде остававшийся дипломатом, поспешил заполнить неловкую паузу.

— Кедон, я полагаю? — вежливо осведомился он. Старик кивнул. — Должен признаться, почтенный, что Дэльфиус немало меня озадачил. Мы, тамульцы, почти ничего, в сущности, не знаем о твоих соплеменниках, и, тем не менее, дэльфы много лет являются средоточием одного из самых чувствительных жанров нашей литературы. Мне всегда казалось, что так называемая дэльфийская литература целиком и полностью состряпана третьесортными рифмоплетами с больным воображением. Но вот я оказался в Дэльфиусе — и обнаружил, что все то, что я считал литературными выдумками, имеет под собой реальное основание.

Вне всякого сомнения, Итайн был очень ловок. Его утверждение, что он умнее даже своего брата, министра иностранных дел, пожалуй, не вызывало сомнений.

Анари чуть заметно улыбнулся.

— Мы сделали все, что было в наших силах, Итайн из Материона. Я не стану спорить с тобой — воистину «Ксадана» написана чудовищным стихом и проникнута отталкивающим избытком слезливых чувств, однако она хорошо послужила той цели, для коей и была сотворена. Она смягчила и ослабила вражду, посеянную в вашем народе стириками. Тамульцы властны над атанами, а мы не хотели воевать с огромными нашими соседями. Со стыдом признаюсь тебе, что и сам я внес немалую лепту в создание «Ксаданы».

Итайн заморгал.

— Ты уверен, Кедон, что мы говорим об одной и той же поэме? «Ксадана», которую я изучал еще школьником, была написана семь с лишним столетий назад!

— Неужто так давно? Как быстро летят годы! Я наслаждался жизнью своей в Огнеглавом Материоне. Обучение в университете принесло мне немалую пользу.

Итайн был слишком хорошо обучен, чтобы чересчур открыто показывать, как он потрясен.

— У тебя тамульские черты лица, Кедон, но разве цвет кожи и волос никому не казались… странными?

— Вы, тамульцы, народ цивилизованный, а потому не проявляете чересчур пристального интереса к чужим недостаткам. По внешности моей сочли, что я альбинос, и сего оказалось довольно. Такое явление, хоть и нечасто, но встречается. Один из соучеников моих — стирик — был колченог. Как это ни странно, мы с ним сдружились. По речи твоей я вижу, что тамульский язык немного изменился с тех пор, как я в последний раз пребывал среди твоего народа, и сие, вероятно, затруднило бы мне возвращение в Огнеглавый Материон. Прими, умоляю, мои нижайшие извинения касательно «Ксаданы». Воистину сия поэма чудовищна, однако, как я и сказал, она хорошо послужила своей цели.

— Мне бы следовало самой догадаться, — резким тоном вмешалась в разговор Сефрения. — Вся дэльфийская литература была создана с одной-единственной целью: посеять ненависть к стирикам.

— Какова же была цель той лжи, которой вы, стирики, многие века потчевали тамульцев? — осведомился Кедон. — Не был ли этот замысел таков же по сути своей? Не стремились ли вы заронить в умы тамульцев мысль о том, что мы, дэльфы, суть недочеловеки?

Сефрения пропустила мимо ушей этот вопрос.

— Неужели ваша ненависть к нам настолько сильна, что вы решились осквернить ею сознание целой расы?

— А насколько же глубока твоя ненависть, о Сефрения из Илары? Не пытаешься ли ты и ныне, в сей миг, отравить злобой к нам души сих простых эленийцев? — Анари опустился в мягкое кресло и устало провел рукой по лицу. — Сдается мне, что взаимная наша ненависть так чрезмерна, что нет в мире средства, дабы исцелить ее. Уж лучше разделиться нам навеки. Сие возвращает нас к тому, ради чего мы собрались здесь ныне. Желание наше в том, чтобы отделиться от всего мира.

— Потому что вы настолько лучше нас? — с глубоким презрением осведомилась Сефрения.

— Не лучше, о жрица, но иные. Гордыню и ложное превосходство оставляем мы твоему народу.

— Если вам так не терпится возобновить древнюю вражду, остальные, полагаю, предпочли бы при этом не присутствовать, — холодно сказал Вэнион. — Вы отлично справитесь и без нашей помощи.

— Но, Вэнион, ты не знаешь, что они совершили, — проговорила Сефрения с немой мольбой в глазах.

— По правде говоря, любовь моя, меня совершенно не интересует то, что случилось несколько тысячелетий тому назад. Если тебе так охота пережевывать старые обиды, займись этим в другое время. — Вэнион поглядел на престарелого дэльфа. — Мне кажется, Кедон, у тебя на уме был какой-то обмен. Мы бы с радостью сидели здесь и любовались, как вы с Сефренией строгаете друг друга на ломтики, но нам, видишь ли, немного некогда. Государственные дела, сам понимаешь.

Даже Спархок поперхнулся при этих словах.

— Ты весьма откровенен и прям, лорд Вэнион, — с ледяным укором заметил Кедон.

— Я солдат, почтенный анари. Обмен оскорбительными колкостями меня изрядно утомляет. Если вам с Сефренией так хочется подраться, беритесь за топоры.

— Случалось тебе прежде иметь дело с эленийцами, почтенный анари? — невозмутимо осведомился Итайн.

— Почти никогда.

— Тебе следовало бы прибавить это обстоятельство к следующей благодарственной молитве. Эленийцы обладают тягостной склонностью переходить прямо к делу. Это, конечно, ужасно по-варварски, зато сберегает уйму времени. Полагаю, ты хотел обратиться со своим предложением к Анакхе — вот он. Должен предостеречь тебя: лорд Вэнион сама тонкость, если сравнивать его со Спархоком, но Анакха — именно Спархок, так что рано или поздно тебе придется иметь с ним дело.

— Раз уж мы все сегодня решили сегодня вести себя невежливо, вряд ли мы уйдем далеко, — сказал Спархок. — Почему бы тебе, Кедон, не сказать, что ты хочешь от нас получить и что предлагаешь взамен? Я обдумаю твое предложение, и мы обсудим его завтра утром, когда сумеем вернуться в рамки вежливости.

— Слова твои мудры, Анакха, — согласился старик. — В Тамульской империи царит смятение.

— Знаю. Мы и сами это уже заметили.

— Сие смятение устроено не против Империи, Анакха, но ради тебя. Тебя заманили в сии земли, ибо лишь ты обладаешь властью над Беллиомом. Враги твои алчут завладеть камнем.

— Это мы тоже знаем. Мне не нужны предисловия, Кедон. Переходи к делу.

— Мы окажем тебе помощь в борьбе твоей, и заверяю тебя, что без помощи оной не сможешь ты одержать победу.

— Тебе придется убедить меня в этом, но об этом мы сможем поговорить и позже. Что вы хотите взамен?

— Дабы ты взял Беллиом и навеки запечатал нас в сей долине.

— И это все?

— Все, о чем мы просим. Огради нас от мира, и мир огради от нас. Всем сие будет лишь во благо — эленийцам и тамульцам, стирикам и дэльфам. Нескончаемая мощь Беллиома пусть отделит нас от всего человечества, дабы могли мы без помех продолжать наше путешествие.

— Путешествие?

— Сие выражение образное, Анакха. Путешествие наше измеряется не лигами, но поколениями.

— Стало быть, простой обмен? Вы поможете нам справиться с нашими врагами, если я запечатаю эту долину так, чтобы никто не мог ни войти в нее, ни выйти наружу?

— Простой обмен, Анакха.

— Хорошо. Я обдумаю это.

— Она не хочет разговаривать со мной, Спархок, — вздохнул Вэнион, — ни об этом, ни о чем-либо еще.

Седовласый магистр и его друг беседовали с глазу на глаз в небольшой комнатке рядом с коридором, что вел к тесным, похожим на кельи клетушкам, где гостей разместили на ночь.

— Ты вчера был чересчур прямолинеен, — заметил Спархок.

— Нелогичное поведение меня раздражает. Жаль, что здесь нет Афраэли. Она быстро сумела бы призвать Сефрению к порядку.

Спархок удобнее устроился в кресле.

— Я в этом не уверен, Вэнион. Не знаю, должен ли я говорить тебе это, но у меня такое ощущение, что Афраэль не стала бы вмешиваться. Прежде чем покинуть нас, она сказала мне, что Сефрения должна пройти через это сама.

— А не может ли Итайн пролить хоть какой-нибудь свет на эту вражду между стириками и дэльфами? Спархок покачал головой.

— Он не знает больше того, что уже сказал нам. Судя по всему, это случилось во время войны с киргаями, то есть примерно десять тысяч лет назад, так что история не может точно сказать, что же тогда произошло. Очевидно, стирики и дэльфы были союзниками, и кто-то из них оказался предателем.

— Мне тоже так кажется. Итайн хотя бы догадывается, кто именно?

— Нет. Стирики много столетий оказывали услуги тамульцам — так же, как Эозийской церкви. Они старательно ввели в тамульскую историю свою версию того, что случилось. Судя по тому, что сказал нам вчера Кедон, дэльфы с той же целью проникли в Материонский университет и создали в тамульской культуре дэльфийскую литературу. Теперь события десятитысячелетней давности погребены под толстым слоем мифов и легенд, и, поскольку стирики и дэльфы так долго и успешно мутили воду с двух сторон, истина, скорее всего, уже никогда не всплывет на поверхность. — Спархок слабо усмехнулся. — Не уверен, насколько это важно, но стирики старались обработать историков, а дэльфы обратили свои усилия на поэтов. Любопытный контраст, не правда ли?

— Афраэль должна знать правду.

— Наверное, но она ее не скажет. Я знаю ее достаточно хорошо, чтобы почувствовать, что молчит она намеренно. Вряд ли ей хочется, чтобы мы знали, кто именно во всем виноват. Не знаю уж, по какой причине, но она не желает, чтобы мы принимали чью-то сторону, и это ставит нас в довольно трудное положение. Сомневаюсь, чтобы мы могли найти истинную причину этой взаимной ненависти — да и так ли уж это нужно? Вряд ли ее знают даже Сефрения или анари. За их спиной четыреста поколений истерической ненависти — и этого довольно, чтобы их предрассудки стали тверже камня. Наша проблема в том, что дэльфы могут задержать нас здесь настолько, насколько им заблагорассудится. Если мы попытаемся уехать, они попросту развернут нас и направят назад, так что рано или поздно нам придется вступить с ними в переговоры. Мы все любим Сефрению, но, если нам доведется прийти к согласию с дэльфами, она взорвется.

— Да, это я уже понял. Что же мне делать, Спархок? Я истекаю кровью, едва она порежет палец.

— Солги ей, — пожал плечами Спархок.

— Спархок!

— Не стоит делать этого чересчур явно, но все время подчеркивай, что при всей своей нейтральности склоняешься на ее сторону. Я владею Беллиомом, значит и переговоры с Кедоном вести мне. Формально в этом деле главный — я. Извини, Вэнион, но это так. Я, а не ты, буду говорить с Кедоном. Бросай на меня неприязненные взгляды и время от времени возражай. Сефрения ведет себя нелогично, а потому все наши друзья, как и пристало добрым эленийцам, обратятся против нее. Не оставляй ее в одиночестве. Ты самый близкий ей человек, и, если ты тоже окажешься не на ее стороне, это разобьет ей сердце. — Спархок мрачновато усмехнулся. — Впрочем, я сочту личной услугой, если ты помешаешь ей в разгар переговоров превратить меня в лягушку.

— Вернемся немного назад, почтенный анари, — предложил Спархок, когда они снова собрались в большом зале. — Я хочу точно знать, во что мне предстоит ввязаться. Я не намерен сделать ничего, что причинило бы вред стирикам. Порой они бывают несносны, но все же мы их полюбили. — Он улыбнулся Сефрении, надеясь смягчить ее недовольство. — Вчера ты говорил о некоем путешествии. Мне почему-то кажется, что нам следует обсудить его подробнее. Что это за путешествие?

— Мы изменяемся, Анакха. Когда весь мир обратился против нас, мы воззвали к Эдемусу и просили его защитить нас.

— Эдемус — ваш бог? Анари кивнул.

— До войны с киргаями мы были мирным, неискушенным, словно дети, народом, и Эдемус жил среди нас, разделяя наши безыскусные радости и недолгие печали. Во всем мире не было народа столь неприспособленного к войне, как мы. — Старик взглянул на Сефрению. — Я не стану оскорблять твою наставницу, повествуя истину о том, что сделало нас изгоями.

— Эта истина известна всем, — жестко сказала Сефрения.

— Да, это так, однако твоя истина отлична от нашей. Ты полагаешь, что произошло одно, мы полагаем, что случилось нечто иное. Но это, Сефрения из Илары, наше с тобою дело, и оно не касается эленийцев. Какова бы ни была причина, Анакха, дэльфы оказались изгоями, и весь мир обратился против нас. Тогда, как я уже говорил, мы воззвали к Эдемусу, и он ответил на наши мольбы, наложив на нас проклятие.

— У вашего Эдемуса довольно странная манера проявлять свои теплые чувства, — заметил Улаф.

— Только этим мог он защитить нас, сэр рыцарь. Мы не воинственны и не владеем оружием, которым иные люди лишают друг друга жизни, а посему Эдемус проклял нас, дабы само наше прикосновение стало оружием. Очень скоро люди узнали, что одно касание наших рук несет с собою гибель.

— Почему же я еще жив, Кедон? — спросил Келтэн. — В последние дни я все время помогал Ксанетии то усесться в седло, то спешиться, и меня ее прикосновение не убило.

— Мы научились сдерживать силу проклятия, сэр рыцарь. Таков был замысел Эдемуса, когда воздел он руку свою над нашим озером.

— Озером? Анари кивнул.

— Эдемус, не мог перенести и мысли о том, чтобы наложить проклятие на нас самих, а посему проклял он наше озеро. Иного источника воды у нас нет, и мы принуждены пить из него. Когда впервые пришли мы в эту долину, разум Эдемуса был таким же незамутненно-детским, как у нас. В озорстве своем сделал он так, чтобы воды озера светились, и свет сей наполняет и нас. Мы утоляем жажду из озера, и воды его проникают в наши тела. В любви своей сделал нас Эдемус похожими на богов. То было безвредное развлечение, и мы скоро простили ему то, что он так переменил нас.

Когда же мир обратился против нас, проклял Эдемус озеро, и воды его, измененные этим проклятием, изменили и нас. Гибельное прикосновение, что отвращает наших врагов, однако лишь малая часть замысла нашего бога. Обстоятельства отделили нас от мира, а намерение Эдемуса в том, чтобы увести нас еще дальше. Мы изменяемся, друзья мои. Тела наши иные, нежели у всех людей, то же можно сказать о наших душах. Мы не такие, какими были прежде, и не такие, как вы. С каждым поколением неизбежная эта непохожесть все набирает силу. Ксанетия, милая нежная Ксанетия, превосходит меня настолько, что я не в силах и постичь всю силу ее духа. В свое время, мнится мне, станет она равной самим богам, а то и превзойдет их.

— И тогда вы вытесните нас! — бросила Сефрения. — Так же, как тролли когда-то вытеснили древних людей, а люди сейчас вытесняют троллей, так вы, презренные дэльфы, станете нашими повелителями, оттеснив наших истинных богов, и загоните нас в бесплодные пустоши, а сами будете наслаждаться земными плодами. Именно так веками обращались с нами, стириками, эленийцы, и мы хорошо знаем, что это такое. Вам не так легко будет покорить нас, Кедон, и мы не станем поклоняться вам и пресмыкаться у ваших ног, точно побитые собаки.

— Как же можем мы вытеснить вас и захватить ваши земли, о Сефрения из Илары? Прикованы мы к озеру и не можем надолго покидать его воды. Да и покорность ваша была бы нам ни к чему, ибо нас уже не будет здесь. Мы уйдем к свету и сами станем светом. Моя Ксанетия, что некогда станет анарой, могла бы уже теперь слиться со светом, однако те из нас, что еще не достигли подобного совершенства, удерживают ее здесь. Когда мы умрем, ничто более не принудит ее оставаться здесь, и она поведет дэльфов к звездам, дабы обитать там вместе с Эдемусом, что задолго до нас ушел туда приготовить нам обиталище.

— Где вы станете богами, — презрительно фыркнула Сефрения.

— Слово сие бессмысленно, Сефрения из Илары, — тихо сказала Ксанетия. — Все мы, боги либо люди, стремимся к единой цели. Эдемус ушел прежде нас, а мы уйдем прежде тебя. С любовью будем ждать мы твоего прихода и простим тебе все зло, что ты причинила нам.

— Простите меня? — вспыхнула Сефрения. Сама того не замечая, она перешла на архаическое наречие стириков. — С презрением отвергаю я ваше снисходительное прощение! Никогда я не прощу вас, ниже вашего прощения не приму!

— Однако же примешь, Сефрения, — возразила сияющая женщина. — Ныне уже сердце, что бьется в твоей груди, полно сомнением. Два чувства терзают тебя, нежная Сефрения. О, я хорошо знаю тебя, и ведомо мне, что ненависть твоя, точно зимняя стужа, крадется впотьмах, таясь в затемненных уголках твоей души. Истинно говорю тебе, что стужа сия растает в солнечном тепле любящего твоего нрава — как оттаивает ныне, причиняя мне немалую боль, ненависть, что обитает в моей душе. Однако не обманись, о Сефрения из Илары, ибо я ненавижу стириков так же сильно, как ты ненавидишь дэльфов. Тысячелетия вражды не так-то легко преодолеть. Я ненавижу коварных стириков, однако не в силах ненавидеть тебя. Мне ведомо сердце твое, дорогая сестра, ибо оно так сходно с моим. Настанет час, когда мы обе отречемся от ребяческой этой ненависти и между нами воцарятся мир и согласие.

— Никогда!

— »Никогда», дорогая сестра, — это очень и очень долго.

— По-моему, мы отвлеклись, — вмешался Спархок. — Насколько я понимаю, долина не будет запечатана вечно?

— В сем нет нужды, Анакха, — ответил анари. — В час, когда мы уйдем, снимет Эдемус проклятие с озера, и станут его воды обычными. Тогда люди смогут приходить в эту долину без боязни.

— Я должен сказать тебе, что уж если Беллиом запечатает вашу долину, он сделает это наверняка. Могу дать тебе слово, что ни один дэльф не сможет ее покинуть. Если вы собираетесь превратиться в лунные лучи или солнечный свет, это, конечно, не будет вам помехой, но, если втайне вы задумали что-то еще, — можете сразу отказаться от этого намерения. И, если этот ваш Эдемус вынашивает какие-то планы отмщения стирикам, передайте ему, что лучше бы ему этого не делать. Для Беллиома любой бог — на один зуб, в чем на собственной шкуре убедился Азеш. Ты все еще хочешь, чтобы я запечатал вашу долину?

— Да, — без колебаний ответил Кедон.

— Что скажешь, Сефрения? — спросил Спархок. — Устроит тебя такое ручательство?

— Они все равно попытаются обмануть тебя, Спархок. Это коварный народец.

— Сефрения, ты знаешь Беллиом — наверное, даже лучше, чем знаю его я. Неужели ты всерьез думаешь, что кто-то, будь то человек или бог, в силах обмануть его? Если я велю ему запереть дэльфов в долине и никого другого не допускать в нее, никто не сможет обойти этот запрет — ни ты, ни Афраэль, ни Эдемус, ни даже Бог эленийцев. Даже если все боги этого мира и других миров соберутся вместе, им не одолеть волю Беллиома. Если я запечатаю эту долину, так и будет. Даже птицы и черви не смогут покинуть ее. Это тебя удовлетворит?

Она отвернулась.

— Мне нужен ответ, матушка, и я не намерен ждать его еще год. Тебя это удовлетворит?

— Ты отвратителен!

— У меня сейчас слишком много забот. Подумай и дай мне знать, что ты решила. — Спархок повернулся к анари. — Ну что ж, теперь я знаю, чего хотите вы. Следующий вопрос — что достанется мне? Что я получу от нашего соглашения?

— Нашу помощь в борьбе с врагами, о Анакха.

— Это слишком расплывчато, Кедон. У меня есть Беллиом. Что именно можете вы сделать для меня, чего я не в состоянии сделать сам?

— Тебе недостает согласия с сим камнем, Анакха. Ты в силах принудить его подчиниться, однако мало он любит тебя и порой нарочито ошибается, исполняя твои мысли, — как было, когда перенес он тебя и Богиню-Дитя в Дэмос, хотя желал ты оказаться в Дэле, что в Южной Арджуне.

— Откуда тебе это известно? — ошеломленно спросил Спархок.

— Твой разум открыт мне, Анакха, как открыты разумы всех людей в мире. Такова одна служба, что мы могли бы сослужить тебе. Разве не стало бы тебе подспорьем знать помышления твоих врагов?

— Это верно, Кедон, но есть и другие способы добывать у людей правду.

— Однако те, кто подвергнут пытке, знают, что их пытали, и знают, что именно они открыли тебе. Наше умение действует более тонко.

— Он прав, Спархок, — подал голос Келтэн. — Скажи, Кедон, о чем я сейчас думаю?

— Тебя, сэр рыцарь, тревожит то, что принужден ты будешь лишить жизни Ксанетию, буде мы окажемся обманщиками. Ты же питаешь к ней искреннюю приязнь.

— Это правда, — признал Келтэн, обращаясь к своим друзьям. — Я думаю, эти люди и впрямь умеют читать мысли.

— Обладаем мы и иными талантами, господа рыцари, — продолжал Кедон, — и охотно поставим их вам на службу в обмен за то, чего мы хотим от вас. — Он с некоторой грустью взглянул на Сефрению. — Боюсь, когда я открою вам природу наших талантов, тебе сия истина причинит боль и еще более ожесточит твое сердце против нас, дорогая сестра.

— Не смей меня так называть! Моя ненависть к тебе и твоим сородичам и так уже тверда, как гранит.

— Сие неправда, Сефрения из Илары, — возразила Ксанетия. — Смятение царит в твоей душе оттого, что, впервые повстречав нас, не нашла ты в нас зла. Всеми силами стараешься ты поддержать вражду, что проистекает скорее из долга перед народом твоим, нежели от личной твоей злобы. Признаюсь, что и сама я также смятена. Меня влечет полюбить тебя, подобно как и тебя влечет любовь, но не ненависть.

— Прекрати! — вспыхнула Сефрения. — Убери свои грязные лапы из моих мыслей!

— Вот упрямица, — пробормотал Улаф.

— Природа младших богов Стирикума такова, что хранят они детей своих даже от их собственной глупости, — вновь заговорил анари. — Оттого-то стирики и принуждены обращаться к богам своим с молитвой и заклинанием всякий раз, когда хотят они преступить начертанный человеку предел. Не так ли, Сефрения из Илары?

Она промолчала.

— В этом суть стирикской магии, Кедон, — ответил за нее Вэнион.

Сефрения обожгла его ненавидящим взглядом, и Спархок мысленно застонал. Неужели нельзя было помолчать?!

Анари кивнул.

— Эдемус, как я уже говорил, ушел прежде нас, дабы приготовить нам путь, и не может более хранить и направлять нас. Оттого он даровал иным из нас силу творить то, что надобно свершать без его помощи.

— Неограниченная магия?! — воскликнула Сефрения. — В ваших руках неограниченная сила богов?

— Да, иные из нас обладают ею.

— Это чудовищно! Человеческий разум не в силах постичь суть такой силы. Не в нашей власти предугадать, что будет, если мы используем эту силу ради исполнения наших детских капризов.

— Твоя Богиня славно обучила тебя, Сефрения из Илары, — проговорила Ксанетия. — И мыслишь ты именно так, как она желает, чтобы ты мыслила.

— Твоя Богиня, дорогая сестра, желает, чтобы была ты и оставалась как дитя. Тогда только будет она уверена в любви твоей. Однако истинно скажу тебе: Эдемус любит нас так же сильно, как любит тебя твоя Афраэль. Его любовь, однако, принудила нас вырасти. Он предал силу свою в наши руки, и должны мы сами принимать все последствия деяний наших, когда пускаем эту силу в ход. Воистину, эта любовь совсем иного рода, однако и она остается любовью. Эдемус более не направляет нас, а посему мы вольны творить что пожелаем. — Анари мягко улыбнулся. — Простите меня, друзья мои, но у такого глубокого старца одно лишь затаенное стремление. — Он вытянул руку и с грустью посмотрел на нее. — Как быстро меняемся мы с течением лет, и как тягостны эти перемены…

Изменение происходило постепенно, но то, что творилось у них на глазах, было настолько поразительно, что казалось чудом. Иссохшая плоть понемногу становилась полнокровной, узловатые суставы сгладились, и морщины на коже словно растаяли. Изменялась, однако, не только рука Кедона. Морщины на его лице исчезли бесследно, впалые щеки округлились, а редкие седые волосы погустели, закурчавились. Под потрясенными взглядами эленийцев дэльф безо всякого видимого усилия избавлялся от разрушительных примет времени. Он уже превратился в юношу с чистой упругой кожей и ясным, не тронутым годами лицом. Затем он стал уменьшаться в росте, его руки и ноги под одеждой стремительно сокращались. Юношеский пушок исчез с его щек и подбородка, голова, казалось, стала больше в сравнении с уменьшающимся телом…

— Этого, пожалуй, довольно! — объявил он тонким детским голоском и улыбнулся — странно было видеть старческую улыбку на этом мальчишеском лице. — Стоит хоть немного ошибиться в расчетах, и я превращусь в ничто. Признаться, я уже подумывал об этом, но дела мои и обязанности еще не завершены. Ксанетия должна исполнять свой долг, и не вправе я отягощать ее еще и моим.

Спархок с трудом сглотнул.

— Думаю, ты все очень хорошо объяснил, Кедон, — сдавленно проговорил он. — Мы верим, что вы способны сделать то, что недоступно нам. — Спархок оглядел своих друзей. — Я уже предвижу споры и доводы, — продолжал он, стараясь не встречаться взглядом с Сефренией, — и, что бы мы ни решили, мы, видимо, все равно усомнимся в своей правоте.

— Можно помолиться, — предложил Бевьер.

— Или бросить кости и загадать, что выпадет, — вставил Улаф.

— Только не твои кости, — возразил Келтэн.

— Мы можем даже прибегнуть к логике, — заключил Вэнион, — но Спархок прав. Как бы ни старались мы принять решение, мы вполне можем просидеть здесь всю зиму и так и не прийти к согласию. — Он также старательно избегал взгляда Сефрении.

— Ну что ж, — сказал Спархок, сунув руку во внутренний карман рубахи, — раз уж здесь нет Афраэли, чтобы поцелуями принудить нас к согласию, — пусть решит Беллиом.

— Спархок! — вскрикнула Сефрения.

— Анакха, нет! — почти одновременно воскликнула Ксанетия.

— Беллиом не питает теплых чувств ни к кому из нас, — продолжал он, — так что мы можем положиться на его беспристрастность. Нам нужен совет, и ни Афраэль, ни Эдемус не в силах нам его предоставить — да я и сомневаюсь, что поверил бы любому из них, учитывая все обстоятельства. Нам нужно беспристрастное мнение, так почему бы нам не выяснить, что обо всем этом думает Беллиом?

ГЛАВА 15

— Голубая Роза, — обратился Спархок на языке троллей к камню, сиявшему в его руках. — Я — Анакха. Ты знаешь меня?

Сияние Беллиома слабо запульсировало, и Спархок ощутил нежелание камня признавать его власть. Тут его осенило.

— Нам нужно поговорить, — сказал он на сей раз по-эленийски, — и я не хочу, чтобы Кхвай и прочие слышали наш разговор. Понимаешь ли ты меня, когда я говорю на этом языке?

На сей раз в мерцании камня ощущалось легкое любопытство.

— Отлично. Можешь ли ты каким-то образом говорить со мной? Нам с тобой нужно принять решение. Оно слишком важно для меня, чтобы попросту заставлять тебя исполнять мое желание, потому что я могу и ошибаться. Я знаю, что ты не питаешь ко мне теплых чувств — как и к любому обитателю этого мира, — но мне думается, что на сей раз наши интересы совпадают.

— Отпусти меня.

Слова были сказаны томительным шепотом, однако голос показался Спархоку странно знакомым.

Он стремительно обернулся к Келтэну. Лицо друга застыло, одеревенело, с губ неловко слетали слова:

— Отчего ты сотворил это со мною, Анакха? Отчего ты поработил меня?

Архаический эленийский никак не мог исходить от самого Келтэна, но почему Беллиом предпочел говорить именно его устами?

Спархок тщательно перестроил свои мысли, облекая их в тот церемонный и архаичный язык, на котором обратился к нему Беллиом, — и в тот миг, когда он сделал это, к нему пришло понимание. Каким-то образом это знание было вложено в его разум и дремало там, пока не было разбужено архаической речью. Странным образом это понимание было связано с языком, и, когда его сознание переместилось от современного эленийского, с его небрежностями и неточностями, к величественным и соразмерным периодам архаического наречия, часть его сознания, раньше закрытая, открылась под воздействием этого необычного ключа.

— Не я поработил тебя, о Голубая Роза. Твое же собственное невнимание привело тебя в опасную близость от красного железа, кое и заключило тебя в нынешнем твоем состоянии; и не я, но Гвериг извлек тебя из тверди земной и придал тебе облик цветка жестокими своими алмазными орудиями.

Из губ Келтэна вырвался сдавленный стон пережитой боли.

— Я Анакха, о Голубая Роза, — продолжал Спархок, — твое творение. Ты, и не кто иной, вызвал меня к бытию, дабы стал я орудием твоего освобождения, и я не предам веры твоей в меня. Отчасти сотворен я из мысли твоей, а посему я твой раб и слуга. Это ты поработил меня, Голубая Роза. Или не лишил ты меня судьбы, отделив меня от богов и людей сего мира? Однако, хотя я и твой слуга, и раб, все же я принадлежу сему миру и не допущу, чтобы был он разрушен и чтобы люди, в нем живущие, приняли смерть от злой воли врагов моих. Разве я не освободил тебя из рабства у Гверига? Разве это хотя бы в малой мере не есть доказательство моей верности делу, что возложил ты на меня? И разве мы, соединенные общей целью, не уничтожили Азеша, желавшего заключить нас обоих в еще более тяжкие цепи, нежели те, что ныне сковывают нас друг с другом? Ибо не ошибись, о Голубая Роза, — в той же мере, что ты мой раб, и л порабощен тобою, и вновь та цепь, что сковала нас, есть общее наше дело, и ни один из нас не станет свободен, покуда дело сие не будет исполнено. Когда же случится сие и ты, и я вольны будем следовать каждый своему пути, — я останусь, ты же уйдешь, к радости своей, дабы продолжить прерванное и бесконечное странствие твое к наидалекой звезде.

— Истинно уразумел ты сие, Анакха, — ворчливо заметил Беллиом, — однако же никогда разумение твое не проявляло себя в твоих мыслях, когда мог я проникнуть в них. Тяжкое овладевало мной отчаяние, ибо мнилось мне, что труд мой оказался напрасен.

Сефрения ошеломленно взирала то на Спархока, то на впавшего в оцепенение Келтэна, и на ее бледном, безупречно красивом лице читалось чувство, весьма походившее на огорчение. Ксанетия тоже не сводила с них глаз, и ее лицо выражало примерно то же. Спархок при виде этого ощутил мимолетное удовлетворение. Эти двое были настолько похожи в своем, быть может неосознанном высокомерном, чувстве собственного превосходства. Осведомленность Спархока, которая так долго была сокрыта даже от него самого и так неожиданно проявилась, изрядно поколебала это их самодовольство. Впервые в жизни он осознал в полной мере, что он — Анакха, и, что более важно, постиг значение слова «Анакха» так, как недоступно было ни Сефрении, ни Ксанетии. Он обошел их обеих, вступив в общение с Беллиомом, и когда он соединил свои мысли с мыслями Беллиома, то до некой степени разделил и знание, принадлежавшее самому Беллиому, — а им ничего подобного никогда не удалось бы достичь.

— Труд твой был не напрасен, о Голубая Роза, — сказал он камню. — Ошибался же ты в том, что облекал мысль свою в этот строй речи. Мое понимание было также облечено в эту речь и оттого не открывалось мне, покуда я не ответил на слова твои. Теперь же примемся за наше дело. Враги мои также и твои враги, ибо тебя они могут сковать так же верно, как сковали бы меня. Ни один из нас не сможет быть покоен и волен, покуда они не сгинут. Согласен ли ты со мной?

— Рассуждения твои разумны, Анакха.

— Стало быть, цель наша едина?

— Стало быть так.

— Это уже кое-что, — пробормотал Спархок.

На лице Келтэна выразилось холодное неодобрение.

— Прости, — извинился Спархок, — привычка. Здравый смысл гласит, что, поскольку враги наши и цели наши едины и поскольку мысли наши скованы цепью, кою ты же и сотворил, надлежит нам в сем случае объединить свои усилия. Одержав победу, оба мы обретем и свободу. Врагов наших и единой цели более не будет, и цепь, что сковала нас, прекратит свое существование. Клянусь тебе искренне, что по завершении сего дела дам я тебе свободу, дабы мог ты продолжить свой труд. Жизнь моя воистину в твоих руках, и, буде я солгу, ты в силах уничтожить меня.

— Не вижу я лжи в мыслях твоих, Анакха, и укреплю я руку твою, и сердце твое сделаю тверже камня, буде те, кто любим тобою, пожелают отвернуть тебя от твоего замысла и твоей клятвы. Отныне мы союзники.

— Стало быть, решено! — с восторгом воскликнул Спархок.

— Решено! — Речь Беллиома, исходившая из уст Келтэна, была сухой и бесстрастной, но на сей раз и в его голосе прозвучал восторг.

— Теперь же поговорим о том решении, что предстоит нам определить совместно.

— Спархок… — неуверенно начала Сефрения.

— Прости, матушка, — сказал он, — но я сейчас говорю не с тобой. Будь добра не вмешиваться.

Спархок не был уверен, обращать ему свой вопрос к Сапфирной Розе или к Келтэну, которым, похоже, совершенно овладел дух камня. Наконец он решил говорить, глядя в пустоту между ними.

— Дэльфы предложили нам свою помощь в обмен на некую услугу, — начал он. — Хотят они, дабы мы запечатали их долину, так чтобы никто не мог войти в нее и никто не мог ее покинуть, и взамен невеликой сей услуги сулят они нам свою помощь. Предлагают ли они сие прямо и честно? — Спархок услышал, как Ксанетия судорожно втянула ртом воздух.

— Истинно так, — ответил Беллиом. — Я не вижу лжи в их предложении.

— Да я и сам так думал, просто хотел убедиться.

— Анакха! — голос Беллиома прозвучал твердо. — Всякий раз, когда говоришь ты таким образом, разум твой становится сокрыт от меня. Союз наш нов и непривычен нам обоим, и неразумно с твоей стороны пробуждать во мне сомнения, пользуясь сей быстрой и невнятной речью.

Спархок, не выдержав, рассмеялся.

— Прости мне промах мой, Голубая Роза, — сказал он. — Стало быть, мы можем доверять дэльфам?

— Сию минуту — да. Намерения их сейчас не лживы. Что станется с ними завтра — сие неведомо. Род ваш непостоянен, Анакха. — В голосе Келтэна прозвучало легкое колебание. — Говорю я сие не затем, чтобы осудить вас, но затем, чтобы высказать свое наблюдение. Ныне можешь ты довериться их искренности — как они могут довериться тебе. Все, что ни произойдет впоследствии, в воле одного лишь случая.

— Так, значит, случай все же существует? — удивился Спархок. — Нам говорят, что все, что происходит в мире, предопределено богами.

— Кто бы ни говорил тебе сие, он заблуждался. — Бевьер ахнул. — Странствие мое и мое дело были прерваны случаем, — продолжал Беллиом. — Ежели мой путь возможно было изменить, отчего же не может такое произойти с твоим? Истинно скажу тебе, Анакха: должны мы объединиться с дэльфами в деле сем, ибо ежели не сделаем того, то наверняка погибнем. Станет ли кто из вас обманывать другого, нет ли, зависеть будет от обстоятельств. Сейчас сердца дэльфов чисты; сие может перемениться. Сейчас твое сердце чисто; сие также может перемениться. Однако желаем мы того или нет, но должны мы заключить с ними союз, иначе оба падем и вечно будем терзаться в оковах ужаснейшего рабства.

— Ты слышал его, Бевьер, — говорила Сефрения оливково-смуглому арсианцу, когда Спархок бесшумно вошел в комнату и застал их поглощенными разговором, — они обожествляют озеро — источник скверны, которая делает их отверженными.

— Но он говорил о Боге, леди Сефрения, — мягко возражал Бевьер. — Сдается мне, он называл его Эдемусом — или что-то в этом роде.

— Эдемус покинул их — наложил на них проклятие и отвернулся от них.

— Анари сказал, что Эдемус ушел раньше них, чтобы приготовить им обиталище. — Возражения Бевьера становились все неувереннее. — Он сказал, что дэльфы изменяются — превращаются в чистый свет.

— Ложь! — отрезала она. — Свечение, которым они отмечены, вовсе не знак благословения, Бевьер, а мета проклятия. Кедон весьма хитроумно попытался вывернуть все наизнанку и представить дело так, будто дэльфы превращаются в нечто святое, тогда как на деле все происходит наоборот.

— Но они и вправду практикуют магию, Сефрения, иподобной магии я в жизни не видывал. Я бы ни за что не поверил, что кто-то может вернуться в детство, если бы не увидел этого собственными глазами.

— Именно об этом я и толкую, Бевьер. Они практикуют не магию, а колдовство. Скажи, разве ты когда-нибудь видел, чтобы я подражала Богу?

Спархок, незамеченный, попятился в коридор и направился к келье без двери, которую занимал Вэнион.

— У нас проблема, — сказал он магистру пандионцев.

— Что, еще одна?

— Сефрения пытается перетянуть на свою сторону Бевьера. Она внушает ему, что дэльфы занимаются колдовством. Ты же знаешь Бевьера. При одном слове «колдовство» у него глаза лезут на лоб.

— Ну почему она никак не угомонится?! — воскликнул Вэнион, воздевая руки к потолку. — Неужели слова Беллиома ей недостаточно?

— Она просто не хочет верить, Вэнион, — вздохнул Спархок. — Мы сталкивались в точности с тем же, когда убеждали эленийских крестьян, что стирики не рождаются на свет с рогами и хвостами.

— Сефрении, как никому, должны бы быть чужды подобные предрассудки.

— Боюсь, что нет, друг мой. Стирики, похоже, хорошо умеют ненавидеть. Что мы можем предпринять?

— Я поговорю с ней в открытую.

Спархок моргнул.

— Если станешь спорить, она превратит тебя в лягушку.

Вэнион коротко усмехнулся.

— Нет. Если помнишь, я долго жил в Сарсосе. Стирик не может сделать ничего подобного без согласия своего бога, а Афраэль любит меня — во всяком случае, я на это надеюсь.

— Я соберу остальных и уведу их подальше, чтобы ты мог без помех поговорить с ней с глазу на глаз.

— Нет, Спархок, это нужно сделать при всех. Она пытается тайком обойти нас, чтобы заполучить себе сторонников. Мы должны довести до всеобщего сведения, что в этом деле ей нельзя доверять.

— Не лучше ли было бы вначале поговорить с ней наедине — до того, как ты прилюдно унизишь ее? Вэнион упрямо покачал головой.

— Мы должны сделать это открыто, — объявил он.

— Тебе остается только надеяться, что Афраэль тебя любит, — пробормотал Спархок.

— Они целиком и полностью обратились к язычеству, — упрямо говорила Сефрения. — С тем же успехом они могли бы поклоняться деревьям или скалам причудливой формы. У них нет ни вероучения, ни доктрины, ни ограничений, и то, что они практикуют колдовство, — тому доказательство. — Вэнион созвал всех в большую комнату в конце коридора, и сейчас Сефрения настойчиво и даже резко доказывала перед ними свою правоту.

— В чем разница? — пожал плечами Телэн. — Магия, колдовство — все это одно и то же, разве нет?

— Магия исходит от богов, Телэн, — пояснил Бевьер. — Наша Святая Матерь в мудрости своей дозволила рыцарям церкви изучать секреты Стирикума, дабы мы могли лучше служить ей. Однако для нас существуют ограничения — некоторые области, куда путь нам закрыт. Колдовство не знает ограничений, потому что оно — порождение зла.

— Дьявола, что ли? Я никогда не верил в существование дьявола. Столько зла собрано в самих людях, что мы вполне можем обойтись и без него. Я знавал нескольких очень злых людей, Бевьер.

— Существование дьявола доказано.

— Только не для меня.

— Мы, кажется, отвлеклись, — вмешался Улаф. — Какое, собственно говоря, имеет значение, кому именно поклоняются дэльфы? Нам и прежде случалось заключать союз бог весть с кем, чтобы достичь той или иной цели. Беллиом говорит, что мы должны объединиться с дэльфами, иначе мы проиграем. Проигрывать мне совсем не хочется, так в чем же проблема?

— Беллиом ничего не знает об этом мире, Улаф, — сказала Сефрения.

— Тем лучше. Он подходит к делу с ясным и ничем не замутненным пониманием. Если мне нужно спрятаться за деревом, чтобы меня не унесла лавина, разве я стану спрашивать у дерева, кому оно поклоняется?

— Беллиом скажет или сделает все что угодно, лишь бы обрести свободу, — настаивала Сефрения. — Вот почему я с самого начала была против того, чтобы использовать его.

— Сефрения, нам придется поверить Беллиому. — Вэнион явно изо всех сил старался сдержать раздражение. — Разве не бессмысленно доверять ему свои жизни и не верить его словам? Ты же знаешь, в прошлом он немало помог нам.

— Только потому, что его принуждали к этому, Вэнион. Беллиом подчинился, потому что его заставили подчиниться. Я верю ему даже меньше, чем дэльфам. Он чужой, совершенно чужой, и мы не в силах предвидеть, на что он способен. Мы в безопасности лишь до тех пор, покуда держим его под замком и вынуждаем силой подчиняться нам. Если мы начнем прислушиваться к его речам, мы окажемся в большой опасности.

— Может быть, ты и о нас того нее мнения, матушка? — с грустью спросил он. — Мы эленийцы, а эленийцы в прошлом не раз доказывали, что им нельзя доверять. Ты хотела бы и нас держать под замком и принуждать силой подчиняться тебе? — Не говори чепухи, Вэнион. Беллиом — не человек.

— Зато дэльфы — люди.

— Нет!

— Ты грешишь против логики, Сефрения. Что бы там ни было, дэльфы были и остаются людьми. Мы не питаем особой приязни к земохцам или рендорцам, однако мы никогда не пытались утверждать, будто они — не люди. Многие эленийцы терпеть не могут вас, стириков, но мы никогда не заходили настолько далеко, чтобы отрицать вашу человеческую природу. — Он помолчал мгновение и глубоко вздохнул. — Полагаю, любовь моя, к этому все и сводится. Если ты отрицаешь, что дэльфы — люди, как я могу быть уверен, что в глубине души ты не думаешь точно так же и обо мне? Я жил в Сарсосе, и многие тамошние стирики давали понять, что считают меня низшим существом. Ты была одного мнения с ними? Я был для тебя домашним зверьком, Сефрения, собакой, скажем, или ручной обезьяной, которую ты держала забавы ради? Черт побери, Сефрения, это уже вопрос нравственности! Отрицая чью бы то ни было человеческую природу, мы открываем путь непостижимому ужасу. Неужели ты этого не понимаешь?

— Дэльфы совсем другие.

— Никто не может быть совсем другим! Мы должны в это верить, в противном случае мы и сами перестаем быть людьми! Ну почему ты этого не понимаешь?

Сефрения побелела.

— Все это весьма возвышенно и благородно, Вэнион, но к дэльфам не имеет ровным счетом никакого отношения. Ты не знаешь, кто они такие и какова их природа, а потому сам не ведаешь, о чем говоришь. В прошлом ты всегда обращался ко мне за советом, когда твое невежество могло бы завести тебя на опасный путь. Верно ли я поняла, что больше этого не случится?

— Не говори глупостей.

— Я и не говорю. Я очень серьезна, Вэнион. Намерен ли ты обойтись на сей раз без моего совета? Собираешься ли ты связаться с этими прокаженными чудовищами, независимо от того, что говорю тебе я?

— У нас нет другого выхода, неужели ты не можешь это понять? Беллиом сказал, что мы проиграем, если не заключим союз с дэльфами, а проигрывать нам нельзя. Я думаю, существование всего мира зависит от того, проиграем мы или нет.

— Стало быть, ты перерос свою потребность во мне. Было бы вежливее сказать мне это до того, как меня притащили в этот проклятый город, однако было бы глупо ожидать вежливости от эленийца. Как только мы вернемся в Материон, я отправлюсь в Сарсос, где мне и надлежит быть.

— Сефрения…

— Нет. Довольно. Я триста лет верой и правдой служила пандионцам и благодарю вас за то, как щедро заплатили вы за годы моего труда. Между нами все кончено, Вэнион. Кончено раз и навсегда. Я надеюсь, что остаток твоей жизни будет счастливым, но, в счастье или же в печали, ты проживешь его без меня. — И Сефрения, развернувшись, стремительно вышла из комнаты.

— Но ведь это же будет весьма опасное дело, анари, — говорил Итайн, — а Ксанетия так много значит для вашего народа. Благоразумно ли рисковать ее жизнью?

— Истинно так, Итайн из Материона, — отвечал старик, — Ксанетия дорога нам, ибо она будущая анара. Однако именно она одарена щедрее прочих, и может статься так, что именно ее дар, в конце концов, перевесит чашу на весах нашего противоборства с общим врагом.

Спархок, Вэнион и Итайн встретились с Кедоном перед тем, как покинуть Дэльфиус. Было ясное осеннее утро. Изморозь, осевшая на лугу, быстро таяла под утренним солнцем, и тени под вечнозеленым кустарником, окаймлявшим луг, обрели оттенок глубокой синевы.

— Я только хотел кое-что прояснить, анари, — сказал Итайн. — Материон — прекрасный город, но в нем живет немало грубых и невежественных людей, которые отнюдь не мирно отнесутся к появлению среди них дэльфа. Ваша нежная Ксанетия — существо неземное, не от мира сего, почти дитя. То, что она — сияющая, защитит ее от проявлений грубой силы, но действительно ли ты готов выставить ее лицом к лицу с проклятиями, поношением, бранью — всем, с чем может она столкнуться в населенном мире? Анари улыбнулся.

— Ты неверно судишь о Ксанетии, Итайн из Материона. Ужели истинно мнится тебе, что она — почти дитя? Станет ли тебе легче, ежели скажу я, что она миновала уже первое столетие своей жизни?

Итайн воззрился на него, затем на Ксанетию, молча сидевшую у окна.

— Анари, — сказал он, — вы, дэльфы, — непостижимый народ. Я готов был поклясться, что ей не больше шестнадцати.

— Невежливо, Итайн из Материона, говорить о возрасте женщины, — улыбнулась дэльфийка.

— Прости меня, анара, — Итайн отвесил ей изысканный поклон.

— Его превосходительство, анари, затронул весьма важный вопрос, — сказал Вэнион. Лицо магистра все еще хранило следы боли, причиненной вчерашним разговором с Сефренией. — Ксанетия не останется незамеченной ни в Материоне, ни по пути в столицу. Не могли бы мы как-то изменить ее внешность, чтобы целые деревни не впадали в панику, когда она проедет мимо? — Он виновато взглянул на бледную женщину. — Я ни за что на свете не хотел бы оскорбить тебя, анара, но твоя внешность волей-неволей бросается в глаза.

— Благодарю тебя за комплимент, добрый сэр, — улыбнулась она.

— Не желаешь продолжить, Спархок? — осведомился Вэнион. — Я что-то запутался.

— Мы воины, Ксанетия, — напрямик сказал Спархок, — и привыкли отвечать на враждебность прямым отпором. Мы могли бы, если придется, мечами прорубить себе дорогу от Дэльфиуса до императорского дворца в Материоне, но, сдается мне, тебя бы огорчило такое зрелище. Может быть, ты не сочтешь оскорбительным предложение каким-то образом скрыть свой истинный вид? Сумеем ли мы вообще замаскировать твою дэльфийскую внешность? Не знаю, замечаешь ли ты это, но ты все время светишься. Один раз твои соплеменники подошли к нам довольно близко и лишь тогда начали светиться. По силам ли тебе ослабить свое сияние?

— Мы властны над светом, Анакха, — заверил его Кедон, — а Ксанетия, самая одаренная среди нас, властна над ним куда более, чем все мы, хотя сие причиняет ей боль, ибо для нас неестестественно сдерживать свое свечение.

— Значит, нам придется придумать что-то другое.

— Боль сия не так уж и важна, Анакха, — сказала Ксанетия.

— Для тебя — может быть, но не для меня. Впрочем, начнем с твоих волос и кожи. Черты лица у тебя вполне тамульские. Как полагаешь, Итайн, если мы покрасим ее кожу и волосы, сможет она сойти за тамулку?

— В сем нет нужды, Анакха, — сказала Ксанетия. Она сосредоточенно сдвинула брови, и на ее лице понемногу, словно легкий румянец, начал проступать золотистый оттенок, а волосы постепенно из бесцветных становились просто светлыми. — Цвет — лишь разновидность света, — объясняла она хладнокровно, а ее кожа между тем бронзовела, и волосы все темнели и темнели, — и, поскольку я властна над внутренним своим сиянием, властна я и над цветом волос и кожи; более того, изменяя, а не подавляя совершенно свое свечение, могу я уменьшить боль. Весьма счастливый выход для меня — и для тебя, полагаю я, также, ибо ты чувствителен к чужой боли. Сие довольно просто. — Теперь ее кожа отливала золотисто-бронзовым цветом, почти таким же, как у Итайна, а волосы были темно-каштановые. — Труднее переменить формы тела, и уж совсем трудно совершить перемену пола.

— Что?! — Итайн поперхнулся.

— Я совершаю сие нечасто и неохотно, — продолжала Ксанетия. — Эдемус не предназначил мне быть мужем, а посему нахожу я пребывание в мужском облике крайне неудобным. Тела мужские столь неуклюжи и неаккуратны. — Она вытянула перед собой руку и внимательно ее осмотрела. — Цвет, сдается мне, верен. И этот тоже, — прибавила она, взглянув на прядь почерневших волос. — Что думаешь ты теперь, Итайн? Останусь ли я незамеченной в Материоне?

— Вряд ли, о божественная Ксанетия, — улыбнулся он. — Появление твое на улицах Огнеглавого Материона заставит забиться сильнее сердца тех, кто узрит тебя, ибо ты прекрасна, и красота твоя сверх всякой меры ослепляет мой взор.

— Неплохо сказано, — пробормотал Спархок.

— Медовые твои речи услаждают мой слух, Итайн, — улыбнулась Ксанетия. — Мнится мне, ты великий мастер улещать женщин.

— Тебе следует знать, анара, что Итайн — дипломат, — предостерег ее Вэнион, — и его речам не всегда можно верить. На сей раз, однако, он сказал тебе истинную правду. Ты необычайно хороша собой.

Ксанетия грустно взглянула на него.

— В сердце твоем поселилась боль, лорд Вэнион, — заметила она. Он вздохнул.

— Это мои личные трудности, анара.

— Сие не совсем так, мой лорд. Ныне все мы друзья, и беды одного из нас суть беды всех. Однако то, что причиняет тебе боль, грозит куда большим, нежели причинить боль всем нам, ибо ссора между тобою и любимой твоей угрожает всему нашему делу, и покуда не будет залечена рана сия, подвергает она опасности и наши общие устремления.

Они ехали на восток по едва заметной тропинке, которая казалась проложенной скорее дикими зверями, чем людьми. Сефрения с замкнутым окаменевшим лицом ехала позади всех в сопровождении Бевьера и молодого Берита.

Спархок и Вэнион возглавляли отряд, следуя указаниям Ксанетии, которая ехала за ними под бдительным присмотром Келтэна.

— Дай ей время, Вэнион, — говорил Спархок. — Женщины зачастую объявляют нам войну лишь для того, чтобы привлечь наше внимание. Всякий раз, когда Элане кажется, что я уделяю ей меньше внимания, чем следовало бы, она устраивает мне нечто подобное — просто затем, чтобы я опомнился.

— Боюсь, на сей раз дело зашло куда дальше, Спархок, — со вздохом отвечал Вэнион. — Сефрения — стирик, но никогда прежде она не вела себя так неразумно. Если б только мы могли узнать, что кроется за этой бессмысленной ненавистью… но от нее мы вряд ли дождемся объяснений. Скорее всего, она ненавидит дэльфов просто потому, что ненавидит дэльфов.

— Афраэль все исправит, — уверенно сказал Спархок. — Как только мы вернемся в Материон, я поговорю с Данаей, и… — Спархок осекся, похолодев, и рывком развернул Фарэна. — Мне нужно поговорить с Ксанетией.

— Что-то случилось? — спросил Келтэн.

— Ничего особенного, — ответил Спархок. — Поезжай вперед и присоединись ненадолго к Вэниону. Я должен кое-что сказать Ксанетии.

Келтэн одарил его любопытным взглядом, однако подчинился.

— Ты обеспокоен, Анакха, — заметила дэльфийка.

— Да, немного. Ты ведь знаешь мои мысли, верно? Она кивнула.

— Тогда ты знаешь и кто на самом деле моя дочь.

— Да, Анакха.

— Это тайна, анара. Афраэль избрала свое нынешнее воплощение, не посоветовавшись с моей женой. Нельзя, чтобы Элана узнала правду. Боюсь, это может свести ее с ума.

— Твоя тайна в безопасности, Анакха. Я даю тебе слово, что буду хранить молчание.

— Ксанетия, что на самом деле произошло между стириками и дэльфами? Я не хочу знать, что об этом думаете ты либо Сефрения. Мне нужна правда.

— Тебе незачем ведать правду, Анакха. Предназначено тебе исполнить дело сие, не познав правду.

— Я элениец, Ксанетия, — страдальчески пояснил он. — Я должен знать что к чему, чтобы принимать решение.

— Так ты намерен судить нас и возложить вину на стириков либо дэльфов?

— Нет. Я намерен выяснить причину такого поведения Сефрении и сделать так, чтобы она изменила свое мнение.

— Неужто она настолько дорога тебе?

— Зачем ты спрашиваешь, если и так уже знаешь ответ?

— Затем, чтобы помочь тебе прояснить твои мысли, Анакха.

— Ксанетия, я рыцарь ордена Пандиона. Сефрения триста лет была матушкой нашего ордена. Все мы с радостью и не колеблясь отдали бы за нее жизнь. Мы любим ее, хоть и не разделяем ее предрассудков. — Он откинулся в седле. — Я не стану долго ждать, Ксанетия. Если мне не удастся узнать всю правду от тебя — или от Сефрении, — я попросту спрошу Беллиом.

— Нет, только не это! — В ее темных глазах полыхнула боль.

— Я солдат, Ксанетия, и мне недостает терпения соблюдать все тонкости. А теперь я оставлю тебя. Мне надо поговорить с Сефренией.

— Диргис, — сказала Ксанетия, когда они въехали на вершину холма и увидели внизу в долине типично атанский город.

— Ну, наконец-то, — пробормотал Вэнион, вынимая карту. — Теперь мы хотя бы знаем, где находимся. — Он взглянул на карту, затем на вечернее небо. — Спархок, не поздновато ли нам совершить очередной прыжок?

— Нет, мой лорд, — ответил Спархок. — Света еще достаточно.

— Ты в этом так уверен? — осведомился Улаф. — Или вы с Беллиомом уже успели это обсудить?

— У нас не было возможности поболтать с глазу на глаз, — ответил Спархок. — Беллиом все еще могут учуять, поэтому я предпочитал не вынимать его из шкатулки — просто так, на всякий случай.

— Материон в трех с лишним сотнях лиг отсюда, — напомнил Вэнион. — Там уже наверняка стемнело.

— Я, наверное, никогда не привыкну к этому, — кисло заметил Келтэн.

— Но это же очень просто, Келтэн, — начал Улаф. — Когда в Материоне солнце уже заходит, здесь еще…

— Ради Бога, Улаф, — прервал его Келтэн, — не пытайся объяснять мне. От этого только хуже. Когда мне начинают что-то объяснять, у меня точно земля уходит из-под ног, а мне это не нравится. Просто скажи мне, что там уже стемнело, и покончим с этим. Мне совсем ни к чему знать, почему там уже стемнело.

— Он идеальный рыцарь, — заметил Халэд своему брату. — Он даже не хочет слышать никаких объяснений.

— У такого взгляда на жизнь есть свои преимущества, — отозвался Телэн. — Подумай, Халэд, после того как мы с тобой пройдем уготованное нам обучение, мы станем такими, как Келтэн. Вообрази, насколько легче и проще станет наша жизнь, если нам совсем ничего не нужно будет понимать.

— Я полагаю, Спархок, что в Материоне сейчас уже совсем темно, — сказал Вэнион. — Может быть, нам подождать до утра?

— Не думаю, — возразил Спархок. — Рано или поздно нам придется совершать прыжок после захода солнца. Сейчас мы никуда не спешим, так что лучше выяснить этот вопрос раз и навсегда.

— Э-э… Спархок, — подал голос Халэд.

— Что?

— Если есть вопрос, почему бы не задать его? Теперь, когда ты научился разговаривать с Беллиомом, не проще ли — и безопасней — будет спросить у него самого, до того, как ты начнешь ставить опыты? Материон, насколько я помню, приморский город, и мне не хотелось бы промахнуться на добрую сотню лиг в море.

Спархок почувствовал себя глупо. Он поспешно вынул золотую шкатулку, открыл крышку и помедлил, облекая свой вопрос в архаический эленийский.

— Мне потребен совет твой в некоем деле, Голубая Роза, — сказал он.

— Задавай вопрос свой, Анакха. — На сей раз голос исходил из уст Халэда.

— Слава Богу, — сказал Келтэн Улафу. — В прошлый раз я едва не откусил себе язык, выговаривая все эти старомодные обороты.

— Можем ли мы безопасно переместиться из одного места в другое, когда тьма покрывает землю? — спросил Спархок.

— Для меня не существует тьмы, Анакха.

— Я не знал этого.

— Тебе стоило лишь спросить.

— Да, теперь я понимаю это. Знание мое растет с каждым часом. На восточном побережье обширной Тамульской империи есть дорога, что ведет на юг, к Огнеглавому Материону.

— Истинно так.

— Я и мои спутники впервые узрели Материон с вершины длинного холма.

— Я разделяю память твою о сем месте.

— Можешь ли ты перенести нас туда под покровом тьмы?

— Могу.

Спархок потянулся было за кольцом Эланы, но передумал.

— Голубая Роза, — сказал он, — ныне нас объединяет общая цель, и потому мы стали товарищами по оружию. Не пристало мне принуждать тебя к повиновению силой Гвериговых колец. Посему я не повелеваю, но прошу тебя — перенесешь ли ты нас в место, что ведомо нам обоим, из одной лишь дружбы и союзничества?

— Да, Анакха.

ГЛАВА 16

Мир всколыхнулся, и на миг их окутали сумерки — тот же сумеречный непроницаемый свет, ничуть не ставший темнее оттого, что Беллиом переносил их ночью, а не при свете дня. День либо ночь и впрямь не имели для него никакого значения. Спархок смутно ощущал, что Беллиом проносит их через некую бесцветную пустоту, которая, словно дверь, открывается в любое место реального мира.

— Ты был прав, мой лорд, — сказал Келтэн Вэниону, взглянув на усыпанное звездами ночное небо. — Здесь и вправду уже стемнело. — Затем он зорко глянул на Ксанетию, которая чуть заметно покачнулась в седле. — Тебе нехорошо, леди?

— Пустяк, сэр рыцарь. Легкое головокружение, не более того.

— Ты еще привыкнешь к этому. Вначале и правда бывает не по себе, но это быстро проходит.

Халэд протянул заранее открытую шкатулку, и Спархок положил в нее Беллиом.

— Не затем я делаю это, чтобы заточить тебя, — сказал он камню. — Враги наши могут учуять твое присутствие, и сия предосторожность лишь скроет тебя от них.

Чуть заметное мерцание Беллиома подтвердило, что он понял и принял слова Спархока.

Спархок закрыл рубин на своем кольце и, взяв у оруженосца шкатулку, сунул ее на обычное место под рубахой.

Материон, отливавший багрянцем в свете факелов, раскинулся у подножия холма, и бледный свет только что взошедшей луны мерцающей дорожкой тянулся от края неба по глади Тамульского моря — еще одна из бесчисленных дорог, что вели к воротам города, который тамульцы именовали центром мира.

— Можно предложить, Спархок? — спросил Телэн.

— Ты говоришь точь-в-точь, как Тиниен.

— Знаю. Я просто в некотором роде пытаюсь заменить его. Мы давно не были в Материоне и не знаем, что там сейчас творится. Что, если мне пробраться в город, присмотреться, порасспрашивать — в общем, разнюхать что к чему?

Спархок кивнул.

— Ладно.

— И это все? «Ладно» — и больше ничего? Ни возражений, ни долгих наставлений как себя вести? Спархок, ты меня разочаровал.

— Ты бы стал меня слушать, если б я стал возражать или пустился в наставления?

— Пожалуй нет.

— Так зачем же зря время терять? Ты сам знаешь, что и как нужно делать. Только не исчезай на всю ночь.

Телэн соскочил с коня и, порывшись в седельных сумках, натянул поверх одежды грязный балахон из грубого холста. Затем он зачерпнул ладонью грязи в придорожной колее и искусно вымазал себе лицо и вдобавок как следует растрепал волосы и запутал в них пригоршню соломы.

— Ну как? — спросил он у Спархока.

— Сойдет, — пожал плечами Спархок.

— Вечно ты все портишь, — пожаловался Телэн, снова забираясь в седло. — Халэд, поехали со мной. Посторожишь моего коня, покуда я буду разнюхивать, что там творится.

Халэд что-то проворчал, и минуту спустя братья уже спускались верхом с холма.

— Неужто дитя и впрямь так одарено? — спросила Ксанетия.

— Он бы оскорбился, леди, если бы услышал, что ты называешь его «дитя», — ответил Келтэн, — и из всех людей, кого я знаю, он лучшее всех умеет становиться невидимкой.

Они отъехали подальше от дороги и стали ждать.

Телэн и его брат вернулись примерно через час.

— Дела в городе обстоят более или менее так же, как и до нашего отъезда, — сообщил мальчик.

— То есть уличных сражений нет? — рассмеялся Улаф.

— Пока еще нет. Только во дворце переполох. Это связано с какими-то документами. Все правительство вне себя. Те, с кем я говорил, не знают никаких подробностей. Впрочем, рыцари церкви и атаны по-прежнему стоят в караулах, так что, пожалуй, мы могли бы прыгнуть отсюда прямо во двор замка Эланы.

Спархок покачал головой.

— Поедем верхом. Уверен, что в замке хватает тамульцев, и наверняка половина из них — шпионы. Не стоит без нужды выдавать наши секреты. А Сарабиан все еще в замке?

Телэн кивнул.

— Твоя жена, верно, обучает его новым трюкам: «лежать», «умри», «служить» и все такое прочее.

— Телэн! — воскликнул Итайн.

— А вы еще не знакомы с нашей королевой, ваше превосходительство? — ухмыльнулся Телэн. — Ну тогда вас ждет много новых впечатлений.

— Все дело в новой системе хранения документов, мой лорд, — пояснил молодой пандионец, стоявший у подъемного моста, в ответ на недоуменный вопрос Вэниона. — Нам нужно было место для перестановки, вот мы и вывалили все правительственные архивы на лужайки.

— А если пойдет дождь?

— У нас будет меньше работы, мой лорд, только и всего.

Они спешились во внутреннем дворе замка и поднялись по широкой лестнице к парадным дверям, изукрашенным затейливой резьбой, задержавшись снаружи ровно настолько, чтобы надеть мягкие туфли ради сохранности хрупкого перламутрового пола.

Королеву Элану известили об их прибытии, и она ожидала их у дверей тронного зала. Сердце Спархока подпрыгнуло к горлу, когда он увидел свою юную красавицу-жену.

— Как мило, сэр Спархок, что вы решили нас навестить, — проговорила она язвительно, прежде чем обвить руками его шею.

— Прости, что мы подзадержались, любовь моя, — виновато сказал он после того, как они обменялись кратким официальным поцелуем. — Нам пришлось изменить кое-какие планы. — Спархок болезненно ощущал присутствие в зале полудюжины тамульцев — они слонялись неподалеку, старательно делая вид, что ничего не слышат. — Почему бы нам не подняться в наши покои, моя королева? Нам нужно кое-что рассказать тебе, а я хотел бы избавиться от кольчуги, покуда она совершенно не приросла к моей коже.

— Нет, Спархок, ты не войдешь в мои покои в этой вонючей штуковине. Насколько я помню, мыльни расположены вон там. Почему бы тебе и твоим благоухающим спутникам ими не воспользоваться? Дамы могут пойти со мной. Я соберу остальных, и через час мы все встретимся в королевских покоях. Уверена, что твои объяснения касательно того, что тебя задержало, окажутся на редкость увлекательными.

Вымывшись и переодевшись в камзол и обтягивающие штаны, Спархок почувствовал себя намного лучше. Вместе со спутниками он поднялся по лестнице в донжон.

— Ты подзадержался, Спархок, — бесцеремонно заметила Миртаи, когда они подошли к дверям.

— Да, моя жена мне уже об этом прямо сказала. Идем с нами. Ты тоже должна услышать наш рассказ.

Элана и прочие, кто оставался в замке, уже собрались в большой, отделанной в синий цвет гостиной. Бросалось в глаза только отсутствие Сефрении и Данаи.

— Ну наконец-то! — воскликнул, едва они вошли, император Сарабиан. Спархок был поражен переменой во внешнем облике императора. Его черные волосы были стянуты ремешком на затылке. Он облачился в черные обтягивающие штаны и белую, из тонкого полотна рубашку с длинными рукавами. Странным образом он выглядел сейчас моложе и носил шпагу с ловкостью, говорившей о привычке. — Наконец-то мы можем заняться свержением правительства!

— Чем это вы здесь занимались, Элана? — осведомился Спархок.

— Расширяли свой кругозор, — пожала она плечами.

— Я так и знал, что нельзя было надолго оставлять тебя одну.

— Как мило, что ты об этом подумал. У меня подобное мнение сложилось уже давно.

— Спархок, — сказал Келтэн, — почему бы тебе не сберечь время, а заодно и уши — от упреков? Просто покажи ей, зачем мы предприняли это небольшое путешествие.

— Отличная мысль, — Спархок сунул руку под камзол и достал гладкую золотую шкатулку. — Дела оборачивались не лучшим образом, Элана, и мы решили позаботиться о подкреплениях.

— Я полагала, что этим занят Тиниен.

— Наше положение требовало чего-то большего, чем рыцари церкви. — Спархок коснулся ободком кольца золотой крышки. — Откройся, — велел он, но не стал поднимать крышку слишком высоко, чтобы Элана не заметила в шкатулке свое кольцо.

— Что ты сделал с кольцом, Спархок? — спросила она, с любопытством поглядывая на золотую полусферу, прикрывавшую рубин.

— Сейчас объясню, — ответил он и, вынув из шкатулки Беллиом, высоко поднял его в вытянутой руке. — Вот ради чего мы отправились в путь, любовь моя.

— Спархок! — ахнула Элана, побелев как мел.

— Какой великолепный камень! — восхитился Сарабиан, потянувшись к Сапфирной Розе.

— Не советую, ваше величество, — предостерег Итайн. — Это Беллиом. Он терпимо относится к Спархоку, но для всех прочих опасен.

— Итайн, Беллиом — это сказка.

— В последнее время, ваше величество, я пересмотрел свои взгляды на некоторые сказки. Спархок уничтожил Азеша, всего лишь прикоснувшись к нему Беллиомом. Вы в минувшие месяцы подавали кое-какие надежды, и нам бы не хотелось так скоро вас потерять.

— Итайн! — одернул его Оскайн. — Помни, с кем говоришь.

— Мы здесь для того, чтобы советовать императору, брат мой, а не баловать его. Да, кстати, Оскайн, когда ты посылал меня в Кинестру, ты ведь дал мне неограниченные полномочия, не так ли? Мы, конечно, проверим мои бумаги, но я совершенно уверен, что дело обстояло именно так — как и всегда, впрочем. Надеюсь, старина, ты не станешь возражать против того, что по дороге я заключил парочку новых союзов? Вернее, — помолчав, признался Итайн, — заключал их Спархок, но мое присутствие придало этому некоторый официальный оттенок.

— Итайн, ты не можешь так поступать, не известив прежде Материон! — Оскайн побагровел.

— Да ладно, Оскайн, успокойся. Все, что я сделал, — не упустил кое-какие возможности, которые просто сами просились в руки, и не мог же я, в конце концов, указывать Спархоку, что он должен делать, а что нет? Я более или менее уладил дела в Кинестре, когда там появились Спархок и его друзья. Мы покинули Кинестру и…

— Подробнее, Итайн. Что ты натворил в Кинестре? Итайн вздохнул.

— Ты иногда бываешь так утомителен, братец. Я обнаружил, что посол Таубель спелся с Канзатом, главой местного полицейского участка. И кстати, король Джалуах исправно плясал под их дудку.

— Таубель перекинулся к людям Колаты? — Оскайн помрачнел.

— По-моему, я это только что сказал. Тебе бы стоило поскорее проверить и другие свои посольства. Министр Колата времени зря не терял. Как бы там ни было, я посадил под арест Таубеля и Канзата — вкупе со всем полицейским участком и большей частью посольского штата, — объявил Кинестру на военном положении и передал власть в руки атанского гарнизона.

— Что?!!

— На днях я напишу тебе подробный отчет. Ты же хорошо меня знаешь — я не сделал бы этого без достаточных оснований.

— Итайн, ты превысил свои полномочия.

— Старина, ты ведь их ничем не ограничивал, так что я был волен делать все, что сочту нужным. Вспомни, ты сказал, чтобы я огляделся и сделал все, что нужно. Именно так я и поступил.

— Да как же ты убедил атанов подчиниться тебе без письменного предписания? Итайн пожал плечами.

— Командир атанского гарнизона в Кинестре — молодая женщина, весьма привлекательная, хотя, на мой вкус, и чересчур мускулистая. Я соблазнил ее, и, надо сказать, она весьма восторженно поддалась соблазну. Поверь мне, Оскайн, она готова сделать для меня буквально все. — Итайн помолчал. — Кстати, можешь упомянуть об этом в моей личной папке — что-нибудь о моей готовности приносить жертвы на благо Империи и все такое прочее. Полной воли, однако, я ей не дал. Милое дитя хотело преподнести мне головы Канзата и Таубеля в знак своей нежной страсти, но я решительно воспротивился. Мои комнаты в университетском городке и так захламлены донельзя, так что развешивать по стенам трофеи у меня нет никакой возможности. Я велел ей посадить обоих под замок и крепко держать за шиворот короля Джалуаха, пока не прибудет замена Таубелю. Кстати, братец, спешить с этим вовсе необязательно. Я целиком и полностью доверяю моей девочке.

— Итайн, ты отбросил отношения с Кинезгой на двадцать лет назад!

— Какие еще отношения? — презрительно фыркнул Итайн. — Кинезганцы понимают только грубую силу, оттого-то я к ней и прибегнул.

— Ты что-то говорил о союзах, Итайн, — заметил Сарабиан, покачивая кончиком шпаги. — Кому же, собственно говоря, ты посулил мою вечную верность и дружбу?

— Я как раз собирался перейти к этому, ваше величество. Покинув Кинестру, мы направились в Дэльфиус. Мы встретились с тамошним правителем анари — почтенным старцем по имени Кедон, — и он предложил нам свою помощь. О нашей части уговора позаботится Спархок, так что Империи это даже ничего не будет стоить.

Оскайн покачал головой.

— Это, должно быть, от материнской линии нашего рода, — виновато пояснил он. — У нашей матери был дядя, который вел себя весьма странно.

— О чем ты говоришь, Оскайн?

— О явном безумии моего брата, ваше величество. Мне говорили, что подобные болезни бывают наследственными. По счастью, я больше пошел в отцовский род. Скажи мне, Итайн, слышишь ли ты голоса? А лиловые жирафы тебе случаем не чудились?

— Оскайн, иногда ты меня просто раздражаешь.

— Спархок, — сказал Сарабиан, — может, хоть ты расскажешь нам, что случилось?

— Итайн уже изложил это, ваше величество, и довольно точно. Насколько я понимаю, вы, тамульцы, относитесь к сияющим с некоторым предубеждением?

— Вовсе нет, — сказал Оскайн. — С каким предубеждением можно относиться к тем, кого вообще не существует?

— Этак они могут проспорить всю ночь, — заметил Келтэн. — Ты не против, леди? — обратился он к Ксанетии, которая молча сидела рядом с ним, слегка наклонив голову. — Если ты не покажешь им, кто ты такая, они будут пререкаться до зимы.

— Как пожелаешь, о сэр рыцарь, — ответила дэльфийка.

— Отчего так торжественно, дитя мое? — улыбнулся Сарабиан. — Здесь, в Материоне, мы говорим по-старинке лишь на свадьбах, похоронах, коронациях и прочих печальных событиях.

— Народ наш долго прожил вдали от всего мира, о император Сарабиан, — ответила она, — и не коснулись нас веяния моды и непостоянство устной речи. Заверяю тебя, что мы не находим ни малейшего неудобства в том, что мнится тебе старомодной речью, ибо наши уста произносят сии обороты привычно, и именно таково обыденное наше наречие — в тех редких случаях, когда вообще нуждаемся мы в том, чтобы говорить вслух.

Дверь в дальнем конце комнаты отворилась, и в гостиную тихонько вошла принцесса Даная, волоча за собой Ролло. За ней шла Алиэн.

Глаза Ксанетии расширились, на лице явственно отразился священный трепет.

— Она уснула, — сказала принцесса матери.

— С ней все в порядке? — спросила Элана.

— Леди Сефрения очень устала, ваше величество, — ответила Алиэн. — Она вымылась и сразу отправилась спать. Мне не удалось даже уговорить ее поужинать.

— Что ж, пусть выспится, — решила Элана. — Я увижусь с ней позже.

Император Сарабиан явно воспользовался этой паузой в разговоре, чтобы облечь свою речь в старинные обороты.

— Воистину, — обратился он к Ксанетии, — речь твоя, леди, ласкает мой слух. Печально, что доселе скрывалась ты от нас, ибо ты прекрасна, и складные возвышенные речи твои прибавили бы блеска нашему двору. Более того, один лишь скромный взгляд очей твоих и кротость нрава, в нем сияющая, побудили бы тех, кто окружает меня, счесть тебя наилучшим примером для подражания.

— Речи ваши изысканно сладки, ваше величество, — отвечала Ксанетия, вежливо наклонив голову, — и воистину вижу я, что вы непревзойденный льстец.

— О, не говори так! — воскликнул он. — Поверь, слова мои истинны и исходят из самого сердца! — Император Сарабиан явно развлекался вовсю.

Дэльфийка вздохнула.

— Боязно мне, что речи твои переменятся, едва узришь ты меня в истинном моем облике. Я изменила внешний вид свой, дабы не устрашать им твоих подданных. Ибо, как ни тяжко мне признать сие, узри твои люди меня в истинном моем виде, бежали бы они прочь, крича от ужаса.

— Ужели ты воистину способна вызвать такой страх, нежная дева? — улыбнулся Сарабиан. — Никак не могу я поверить твоим словам. Мнится мне, что, явись ты на улицах Материона, и вправду бежали бы мои подданные — только не прочь от тебя, но за тобою.

— Так судите же сами, вате величество.

— Э-э… — вмешался Итайн, — прежде чем мы начнем, могу ли я поинтересоваться здоровьем вашего величества? — скромно осведомился Итайн.

— Я здоров, Итайн.

— Ни одышки, ни головокружений, ни стеснения в груди, ваше величество?

— Я же сказал, что здоров! — огрызнулся Сарабиан.

— От души смею на это надеяться, ваше величество. Могу я представить вам леди Ксанетию, анару дэльфов?

— Итайн, твой брат, похоже, прав. Ты лишился… Боги милосердные! — Сарабиан с неприкрытым ужасом воззрился на Ксанетию. Цвет стремительно стекал с ее волос и кожи, точно краска с промокшей насквозь дешевой ткани, и ослепительное сияние, которое было присуще ей до того, как она изменила внешность, теперь вновь набирало силу. Она поднялась, и Келтэн встал рядом с ней.

— Вот ужасные сны твои стали явью, Сарабиан Тамульский, — печально проговорила Ксанетия, — и я стою перед тобою такова, какова я есмь. Итайн, служащий тебе, истинно передал тебе все, что произошло в легендарном для вас Дэльфиусе. Я приветствовала бы тебя в манере, приличествующей твоему положению, однако я, подобно всем дэльфам, — изгой и потому не принадлежу к твоим подданным. Я явилась сюда, дабы свершить то, что обещано народом нашим в уговоре с Анакхой, коего зовете вы Спархоком Эленийским. Не страшись же меня, Сарабиан, ибо я здесь для того, чтобы служить, а не убивать.

Смертельно побледневшая Миртаи при первых же словах преобразившейся дэльфийки вскочила и, намеренно шагнув вперед, чтобы заслонить свою хозяйку, обнажила меч.

— Беги, Элана, — мрачно процедила она, — я ее задержу.

— В сем нет нужды, Миртаи из Атана, — сказала Ксанетия. — Как я уже говорила, не причиню я зла никому из здесь присутствующих. Спрячь свой меч.

— Спрячу — в твоем подлом сердце, проклятая! — Миртаи вскинула клинок — и, словно пораженная чудовищным ударом, отшатнулась и, рухнув, покатилась по полу.

Кринг и Энгесса одновременно вскочили, бросаясь вперед и хватаясь за оружие.

— Я не причиню им вреда, Анакха, — предостерегла Ксанетия Спархока, — однако же должна я защищать себя, дабы исполнить уговор твой с моим народом.

— Убрать оружие! — рявкнул Вэнион. — Леди — наш друг!

— Но… — начал было Кринг.

— Я сказал — убрать оружие! — рев Вэниона был так оглушителен, что Кринг и Энгесса застыли на месте.

Спархок, однако, заметил другую опасность. Даная, угрюмо сверкая глазами, с решительным видом двинулась к дэльфийке.

— А вот и ты, Даная! — воскликнул Спархок, двигаясь чуть быстрее, чем предполагал его небрежный тон. — Разве ты не хочешь поцеловать своего старого усталого отца?

Он перехватил на полпути мстительную маленькую принцессу и, стиснув ее в объятиях, поцелуем заглушил ее протестующий вопль.

— Отпусти меня, Спархок! — выдохнула она прямо в его горло.

— И не подумаю, покуда не успокоишься, — прошептал он, не отрывая губ от ее рта.

— Она ударила Миртаи!

— Вовсе нет. Миртаи умеет падать. Не делай глупостей. Ты же знала, что это случится. Все в порядке, так что не злись. И, ради всего святого, не выдай своей маме, кто ты на самом деле!

— Этого не может быть! — воскликнула Элана, прерывая рассказ Спархока о том, что произошло в Дэльфиусе. — Беллиом разговаривает?!

— Не сам по себе, — ответил Спархок. — Он говорил через Келтэна — во всяком случае в первый раз.

— Почему он выбрал именно Келтэна?

— Понятия не имею. Должно быть, он просто завладевает первым, кто окажется под рукой. Говорит он архаично и весьма выспренне — очень похоже на Ксанетию — и требует, чтобы я отвечал ему в том же духе. Видимо, для него очень важен стиль речи. — Спархок потер свежевыбритую щеку. — Странное дело, но едва я начал говорить — и думать — на архаичном эленийском, в моем мозгу словно открылось что-то. Впервые в жизни я осознал, что я — Анакха и что между мной и Беллиомом существует некая очень личная и тесная связь. — Он невесело усмехнулся. — Похоже, любовь моя, ты взяла в супруги двух разных людей. Надеюсь, тебе понравится Анакха. Он славный парень — если только привыкнуть к оборотам его речи.

— Я, наверное, сойду с ума, — призналась она. — Это будет проще, чем пытаться понять, что происходит. Скольких еще незнакомцев ты намерен привести сегодня ночью в мою спальню?

Спархок взглянул на Вэниона.

— Рассказать им о Сефрении?

— Рассказывай, — вздохнул Вэнион. — Все равно они рано или поздно сами все узнают.

Спархок взял руки жены в свои и заглянул в ее серые глаза.

— Тебе придется быть поосторожнее, любовь моя, когда будешь разговаривать с Сефренией, — сказал он. — Между дэльфами и стириками существует древняя вражда, и всякий раз, когда речь заходит о дэльфах, Сефрения выходит из себя. У Ксанетии, сдается мне, те же проблемы, но она справляется с ними лучше, чем Сефрения.

— Так ты полагаешь, Анакха? — осведомилась Ксанетия. Она вернула краски своему лицу и волосам — главным образом, для спокойствия остальных, чем необходимости ради. Миртаи сидела неподалеку от дэльфийки, не сводя с нее настороженных глаз, и ладонь ее покоилась на рукояти меча.

— Я никого не хотел оскорбить, анара, — извинился он. — Я только пытаюсь объяснить всем суть дела, чтобы они не слишкомудивились, когда вы с Сефренией решите выцарапать друг другу глаза.

Элана улыбнулась.

— Уверена, анара, что от тебя не ускользнуло поразительное обаяние моего мужа. Порой он нас просто с ног им валит, как дубиной.

Ксанетия искренне рассмеялась.

— Сложный народ эти эленийцы, не так ли? — проговорила она, взглянув на Итайна. — За внешней их прямолинейностью и грубостью видятся мне стремительность мысли и тонкость чувств, коих трудно ожидать от людей, облачающихся в сталь.

Спархок откинулся на спинку кресла.

— Я рассказал не все, что с нам происходило, но и этого достаточно, чтобы вы получили общее представление о наших приключениях. Подробности могут подождать до завтрашнего утра. Что творится здесь?

— Политика, что же еще? — пожала плечами Элана.

— Ты хоть когда-нибудь устаешь от политики?

— Не говори глупости, любовь моя. Милорд Стрейджен, отчего бы тебе не рассказать обо всем? Моего мужа почему-то очень огорчает, когда я углубляюсь в разного рода неприглядные детали.

Стрейджен сегодня вновь облачился в свой любимый камзол из белого атласа. Светловолосый вор полулежал в кресле, водрузив ноги на стол.

— Этот неудавшийся мятеж, как его ни называй, был серьезным промахом наших противников, — сказал он. — Именно он навел нас на мысль, что в этом деле замешаны не только сверхъестественные пугала и воскрешенные мумии, но и нечто более приземленное. Мы знали, что с мятежом были связаны Крегер и министр Колата — а это уже намекало на самые обыкновенные политические дела. Где искать Крегера, мы не знали, а потому решили разобраться, насколько глубоко увязло в измене министерство внутренних дел. Поскольку полицейские во всем мире отличаются пристрастием к бумажной работе, мы не сомневались, что где-то в недрах кроличьей норы, именуемой зданием министерства, хранятся документы с именами людей, с которыми нам хотелось бы побеседовать. Беда в том, что мы не могли так прямо явиться в министерство и потребовать эти бумаги — так мы выдали бы, что знаем о заговоре и что Колата сидит у нас под замком, а не гостит добровольно. Баронесса Мелидира первой заговорила о новой системе хранения документов, и это дало нам доступ к архивам всех министерств.

— Это было ужасно, — содрогнулся Оскайн. — Нам пришлось перевернуть с ног на голову работу всего правительства, лишь бы скрыть то, что нас интересуют исключительно архивы министерства внутренних дел. Милорд Стрейджен и баронесса объединили усилия и состряпали нечто вроде новой системы. Она совершенно бессмысленна и чудовищно непоследовательна, но отчего-то оказалась на редкость действенной. Теперь я могу получить любой документ из любого архива самое большее за час.

— Как бы то ни было, — продолжал Стрейджен, — мы неделю рылись в архивах министерства внутренних дел, но тамошние работнички по ночам запирались в здании и перетаскивали папки с места на место, так что поутру нам приходилось начинать все сначала. Тогда-то мы и решили перенести нашу деятельность на лужайки. Мы вынесли из зданий все архивы до последней бумажки и рассыпали их по травке. Это весьма затруднило кипучую деятельность правительства, но министерство внутренних дел продолжало водить нас за нос, и его тайные архивы все еще оставались нам недоступны. Тогда мы с Кааладором тряхнули стариной и занялись кражами со взломом — в компании Миртаи. Королева, должно быть, отправила ее с нами, чтобы мы не очень-то увлекались и помнили, что ищем бумаги, а не чужое добро. У нас ушла на это не одна ночь, но, в конце концов, мы отыскали потайную комнату, где хранились эти драгоценные архивы.

— И никто не хватился их на следующее утро? — недоверчиво спросил Бевьер.

— Мы их и не уносили оттуда, сэр рыцарь, — пояснил Кааладор. — Королева послала с нами молодого пандионца, который с помощью стирикского заклинания унес все содержимое архивов в замок, не тронув при этом ни единого листочка. — Каммориец ухмыльнулся. — Теперь мы знаем о них все, а они понятия не имеют, что нам это известно. Мы украли у них архивы, а они даже не сумеют это обнаружить.

— Нам известны имена всех шпионов, всех наушников, всех тайных агентов и заговорщиков любого ранга по всей Империи, — посмеиваясь, добавил Сарабиан. — Мы только ждали вашего возвращения, чтобы приниматься за дело. Я намерен разогнать министерство внутренних дел, арестовать всю эту теплую компанию и ввести военное положение. Мы с Бетуаной поддерживаем тесную связь и весьма тщательно обговорили наши планы. По одному моему слову атаны возьмут власть по всей Империи — и тогда я буду настоящим императором, а не куклой на троне!

— Вы здесь времени даром не теряли, — заметил Вэнион.

— Так его проще убивать, мой лорд, — пожал плечами Кааладор. — Впрочем, мы пошли немного дальше. Крегер явно знал, что мы используем Материонских преступников как шпионскую сеть, но мы не были уверены, известно ли ему о Тайном правительстве. Если он считает, что мы ограничились Материоном, — не беда, однако ежели ему известно, что я могу отдать приказ в Материоне, а в Чиреллосе кто-то помрет, — энто ж, ясное дело, другой коленкор.

— Я соскучился по этому говору, — сообщил Телэн и после недолгого раздумья прибавил: — Но не так, чтобы очень.

— Критик, — проворчал Кааладор.

— И много вам удалось узнать? — спросил Улаф.

Кааладор с сомнением помахал рукой.

— Дак ведь пес его ведает, — сознался он. — Кой-где наши ребятишки прям-таки кишмя кишат, ровно жабы в болоте, а кой-где ни единого не сыщешь, хошь заплачь. — Он состроил кислую гримасу. — Видимо, все зависит от природных дарований. У одних этих дарований хоть отбавляй, у других — днем с огнем не сыщешь. Впрочем, нам удалось обнаружить настоящие имена кое-каких записных патриотов в разных частях Империи — во всяком случае, мы считаем, что удалось. Если Крегеру и впрямь известно, чем мы занимаемся, он вполне мог подбросить нам толику вранья. Мы решили подождать вашего возвращения, а уж потом проверить, что за сведения нам повезло добыть.

— Как же это можно проверить? — удивился Бевьер.

— Пошлем приказ перерезать кому-нибудь горло и посмотрим, попытаются ли его спасти, — отозвался Стрейджен. — Скажем, какому-нибудь местному полицейскому начальству или главарю патриотов — Элрону, может быть. Разве это не удивительно, Спархок? Помимо всего прочего, мы обнаружили, что таинственный Сабр — не кто иной, как Элрон!

— Потрясающе! — согласился Спархок, старательно изображая удивление.

— Кааладор хочет убить некоего Скарпу, — продолжал Стрейджен, — но лично я предпочитаю Элрона — хотя можете считать это проявлением моего литературного вкуса. Элрон заслужил смерть не столько за свои политические воззрения, сколько за отвратное стихоплетство.

— Стрейджен, — сказал Кааладор, — мир уж как-нибудь не рухнет из-за избытка паршивых стихов. А вот Скарпа по-настоящему опасен. Жаль еще, что нам не удалось присовокупить к этому списку настоящее имя Ребала — пока что нам не удалось его отыскать.

— Его настоящее имя — Амадор, — сказал Телэн. — Он торгует лентами в Джорсане, городе на западном побережье Эдома.

— Как вы это узнали? — осведомился потрясенный Кааладор.

— Честно говоря, по чистой случайности. Мы видели Ребала в лесу, когда он держал речь перед крестьянами. Позднее, когда мы были в Джорсане, порыв ветра занес меня прямиком в его лавку. На самом деле он не слишком опасен. Это шарлатан. Он использует ярмарочные фокусы, чтобы убедить крестьян, что он воскрешает из мертвых Инсетеса. По мнению Сефрении, это значит, что у наших противников нехватка настоящих магов, а потому им приходится прибегать к дешевым трюкам.

— Что вы делали в Эдоме, Спархок? — спросила Элана.

— Заехали по пути за Беллиомом.

— Как же вам удалось обернуться так быстро?

— Нам помогла Афраэль. Она очень много помогала нам… хотя и не всегда, — прибавил Спархок, стараясь не смотреть на дочь. Он встал. — Все мы сегодня изрядно устали, — продолжал он, — а если сейчас углубляться в детали нашего путешествия, мы, пожалуй, засидимся до утра. Может быть, отправимся спать? Завтра мы обсудим все на свежую голову.

— Отличная мысль, — согласилась Элана, тоже вставая. — Кроме того, меня мучает любопытство.

— Вот как?

— Раз уж мне придется спать с Анакхой, должна же я познакомиться с ним поближе, как ты полагаешь? Делить постель с незнакомцем — это так губительно для женской репутации…

— Она еще спит, — сказала Даная, бесшумно прикрывая дверь в комнату Сефрении.

— С ней все в порядке? — спросил Спархок.

— Разумеется, нет. А чего же еще ты ждал, Спархок? Ее сердце разбито.

— Идем со мной. Нам нужно поговорить.

— Я не уверена, отец, что мне сейчас хочется с тобой говорить. Я тобой недовольна.

— Пожалуй, я это переживу.

— Не будь в этом так уверен.

— Пойдем. — Спархок взял ее за руку и повел вверх по длинной лестнице — на вершину донжона и оттуда на парапет.

— Ты ошиблась, Афраэль, — сказал он. Она вздернула подбородок и одарила его прямым ледяным взглядом.

— Не изображай надменность, юная леди. Ты ошиблась. Тебе не следовало пускать Сефрению в Дэльфиус.

— Она должна была попасть туда. Ей придется пройти через это.

— Она не может. Это выше ее сил.

— Она сильнее, чем кажется.

— У тебя совсем нет сердца? Неужели ты не видишь, как она страдает? — Конечно вижу, отец, и меня это мучает куда больше, чем тебя. — Вэнион тоже страдает.

— Он тоже сильнее, чем кажется. Почему вы все отвернулись от Сефрении в Дэльфиусе? Два-три ласковых слова Ксанетии — и вы забыли о трех веках любви и преданности. Так у вас, эленийцев, принято поступать с друзьями?

— Сефрения сама подтолкнула нас к этому, Афраэль. Она начала выдвигать ультиматумы. Сдается мне, ты не представляешь, насколько глубока ее ненависть к дэльфам. Она вела себя абсолютно нелогично. Что за всем этим кроется?

— Это не твое дело.

— Думаю, что все же мое. Что на самом деле произошло во время войны с киргаями?

— Не скажу!

— Ужели ты страшишься говорить об этом, Богиня?

Спархок резко обернулся, проглотив просившееся на язык ругательство. Ксанетия, облеченная сиянием, стояла неподалеку от них.

— Тебя это не касается, Ксанетия, — холодно ответила ей Афраэль.

— Мне бы следовало знать твое сердце, Богиня. Вражда сестры твоей к дэльфам не столь важна, как может быть твоя. Ты также ненавидишь меня?

— Почему бы тебе не пошарить в моих мыслях и не выяснить это самой?

— Ведомо тебе, Афраэль, что сего я сделать не в силах. Разум твой закрыт для меня.

— Я так счастлива, что ты это заметила.

— Веди себя прилично, — твердо сказал Спархок Дочери.

— Не вмешивайся, Спархок.

— Не могу, Даная. Так значит, это ты стоишь за тем, как Сефрения вела себя в Дэльфиусе?

— Не мели чепухи. Я послала ее в Дэльфиус, чтобы излечить ее от этой глупости.

— Ты уверена, Афраэль? Ты ведь и сама ведешь себя сейчас не лучшим образом.

— Мне не по душе Эдемус и его почитатели. Я хотела вылечить Сефрению из любви к ней, а не потому, что мне нравятся дэльфы.

— Однако вначале ты, Богиня, заступилась за нас перед родичами своими, — заметила Ксанетия.

— Опять-таки не из приязни к твоим соплеменникам. Мои родичи были неправы, и я возражала им из принципа. Тебе, впрочем, этого не понять. Тут замешана любовь, а вы, дэльфы, давно уже переросли это понятие.

— Как же мало ты знаешь нас, Богиня, — с грустью проговорила Ксанетия.

— Раз уж мы заговорили откровенно, и я в кое-каких твоих словах, анара, примечал нелюбовь к стирикам, — колко заметил Спархок.

— У меня есть тому причина, Анакха, и не одна.

— Уверен, что есть и что у Сефрении их не меньше. Однако не в том дело, испытываем мы друг к другу приязнь или наоборот. Я намерен исправлять все это. Мне надо заниматься делом — и я отнюдь не намерен терпеть при этом женские свары. Я вас всех примирю — даже если для этого мне придется прибегнуть к помощи Беллиома.

— Спархок! — воскликнула потрясенная Даная.

— Никто не хочет рассказать мне, что же на самом деле произошло во время войны с киргаями, ну да, может, это и к лучшему. Вначале мне было любопытно, теперь — нет. Суть в том, милые дамы, что мне наплевать на то, что случилось тогда. Судя по вашему поведению, все там были хороши. Я намерен прекратить эту нелепую возню вокруг былых обид. Вы ведете себя как дети, и меня это уже начинает раздражать.

ГЛАВА 17

На следующее утро под глазами у Сефрении были темные круги, лицо потускнело, лишенное обычного оживления. Поверх белого стирикского одеяния она набросила накидку без рукавов густо-черного цвета. Спархок никогда прежде не видел, чтобы она так одевалась, и ее выбор — и одежды, и цвета — показался ему не предвещающим ничего хорошего. Она явилась к завтраку неохотно, лишь по недвусмысленному приказу Эланы, и сидела чуть поодаль от всех, окружив себя, точно крепостной стеной, своей обидой. На Вэниона она не смотрела, а от завтрака отказалась, сколько ни уговаривала ее Алиэн.

Вэнион страдал не меньше. Его отрешенное лицо заливала бледность, почти такая же, как в те времена, когда он взял на свои плечи тяжесть мечей, в глазах стояла боль.

При таких обстоятельствах завтрак прошел напряженно, и все встали из-за стола с неподдельным облегчением. Они направились прямиком в голубую гостиную и там приступили к делам.

— Остальные не столь уж важные птицы, — говорил Кааладор. — Ребал, Сабр и барон Парок — определенно деятели второго сорта. На самом деле они только используют уже имеющиеся противоречия между местным населением и тамульцами. Скарпа — это совсем другое дело. Начать с того, что Арджуна вообще край неспокойный и Скарпа использует это на полную катушку. Другим заговорщикам приходится быть поосмотрительнее, потому что эленийские королевства запада густо заселены. Там нелегко найти безлюдное местечко, а потому мятежникам приходится скрываться. А вот Юго-восточная Арджуна — почти что сплошные джунгли, так что у Скарпы там в достатке укрытий, да еще таких, которые он может оборонять. Он выдвигает, как и другие главари, кое-какие патриотические лозунги, но не в этом, похоже, его главная цель. Арджуны куда более хитроумный народ, нежели эленийские крестьяне или крепостные.

— Тебе известно что-нибудь о его прошлом? — спросил Улаф. — Откуда он родом, чем занимался до того, как заварил всю эту кашу, и тому подобное?

Кааладор кивнул:

— Это как раз узнать было нетрудно. Скарпа был хорошо известен в определенных кругах еще до того, как примкнул к заговорщикам. — Каммориец скорчил гримасу. — Жаль, что не придумаешь другого слова. «Заговорщики» звучит так мелодраматично. — Он пожал плечами. — Как бы то ни было, Скарпа — ублюдок.

— Кааладор! — одернул его Бевьер. — Здесь дамы!

— Это не непристойность, сэр Бевьер, скорее констатация факта. Скарпа — плод романа воинственно неразборчивой арджунской шлюхи и стирика-отступника. Это была странная парочка, и произвела она на свет весьма странное дитятко.

— Не слишком увлекайся этой темой, Кааладор, — зловеще проговорил Стрейджен.

— Остынь, Стрейджен. Не ты один в этом мире родился вне брачного союза. Если уж на то пошло, я и сам не уверен в том, кто был мой папаша. Незаконное происхождение не такой уж большой грех для человека с головой и талантом.

— Милорд Стрейджен чересчур чувствителен к своему происхождению, — небрежно пояснила баронесса Мелидира. — Я не раз говорила с ним об этом, но он по-прежнему ощущает некую неполноценность. Это, впрочем, не так уж плохо. Он настолько самоуверен во всем остальном, что некоторая толика неуверенности в себе не дает ему сделаться совершенно невыносимым.

Стрейджен встал и отвесил ей подчеркнуто пылкий поклон.

— Ах, да сядь же ты, Стрейджен, — сказала она.

— На чем это я остановился? — пробормотал Кааладор. — Ах да, вспомнил. Энтот, стал-быть, Скарпа народился в Арджуне, в зачуханной придорожной забегаловке, ну и, само собою, с нежных годков душеньку свою тешил всеми пакостями, какие только может измыслить ублюдок, ежели его драть некому.

— Кааладор, ради Бога!.. — выразительно вздохнул Стрейджен.

— Я просто развлекаю королеву, старина, — пожал плечами Кааладор. — Она зачахнет, если время от времени не потчевать ее этой простонародной стряпней.

— Кааладор, — прервала его Элана, — что означает «зачуханная забегаловка»?

— Дак ить, ваш-ш-величество, чего есть, того и означает. Забегаловка — энто, стал-быть, лачуга с дешевой жратвой и дрянной выпивкой, а «зачуханная» — энто, значитца, грязнущая ну до тошноты. Знавал я в детстве одного парня, дак его все так и кликали — Зачуханный. Конура его грязью заросла, что вам так и не снилось, а и сам он не больно-то за чистотой гонялся.

— Думаю, на сегодня с меня довольно этого говора, мастер Кааладор, — улыбнулась Элана. — Тем не менее, спасибо за заботу.

— Всегда рад услужить вашему величеству, — ухмыльнулся он. — Словом, Скарпа вырос в такой обстановке, что сама по себе толкает к преступлениям. Он был тем, что можно назвать одаренный любитель. Так и не примкнул ни к одному определенному ремеслу. — Кааладор скорчил гримасу. — Дилетант, что с него возьмешь? Терпеть не могу дилетантов! Как положено хорошему мальчику, он сводничал для своей достойной маменьки, а также для многочисленных сестер, которые, если верить слухам, с колыбели приобщились к этому ремеслу. Кроме того, он с умеренным успехом шарил по карманам и резал кошельки, а также был довольно ловким мошенником. В отличие от других маменькиных воздыхателей на час, стирик — папаша Скарпы — время от времени навещал сыночка, а потому Скарпа получил поверхностное стирикское образование. Однако, в конце концов, он совершил ту ошибку, какую всегда можно ожидать от любителя. Он попытался срезать кошелек у хозяина таверны, который оказался не настолько пьян, как думалось. Он схватил Скарпу за руку, и тут-то и проявилась арджунская кровь нашего ублюдка. Скарпа выхватил маленький, но очень острый ножичек и выпустил бедолаге кишки прямо на пол таверны. Какой-то зануда озаботился известить полицию, и Скарпе пришлось спешно покинуть родной дом.

— Мудрое решение, — пробормотал Телэн. — Он в молодости учился хоть какому-нибудь ремеслу?

— Нет. Похоже, он до всего дошел сам.

— Способный юноша. Кааладор согласно кивнул.

— Попади он в руки хорошим учителям, из него бы вышел отменный вор. Удрав из дома, он, похоже, бежал без передышки еще года два. Ему было двенадцать, когда он убил этого человека, а годам к четырнадцати он объявился в бродячем цирке. Он выступал там в качестве мага — обычное ярмарочное мошенничество, хотя время от времени он применял кое-какие стирикские заклинания и творил настоящую магию. Он отрастил бороду — что редкость среди тамульцев, поскольку у тамульских мужчин усы и борода растут плохо. У стириков, если задуматься, тоже. Скарпа — полукровка, и смесь южнотамульской и стирикской крови породила на свет довольно необычный плод. По внешности Скарпу трудно отнести к той или к другой расе. — Кааладор сунул руку под камзол и извлек на свет сложенный и измятый листок бумаги. — Вот, — сказал он, разворачивая бумагу, — судите сами.

Рисунок был довольно примитивный — скорее карикатура, чем портрет. Он изображал человека со странно отталкивающим лицом — глубоко посаженные глаза под густыми бровями, высокие скулы, орлиный нос и чувственный пухлый рот. Густая черная борода была тщательно подстрижена и ухожена.

— Он явно уделяет своей бороде немало внимания, — заметил Келтэн. — Похоже, он по одному подбривает отросшие волоски. — Он нахмурился. — В нем есть что-то знакомое — особенно глаза…

— Удивлен, что ты вообще можешь признать в этом изображение человеческого существа, — презрительно заметил Телэн. — Техника рисунка просто чудовищна.

— Девочка нигде не училась, Телэн, — вступился Кааладор за неведомую художницу. — Впрочем, в основном своем ремесле она весьма одарена.

— И какое же у нее ремесло, мастер Кааладор? — спросила Элана.

— Она шлюха, ваше величество, — пожал он плечами. — Рисование — ее побочное занятие. Ей нравится рисовать портреты своих клиентов. Она изучает их лица во время… гм… деловых отношений, так что у некоторых портретов встречается весьма занятное выражение лица.

— Можно мне взглянуть? — спросила вдруг Сефрения.

— Разумеется, леди Сефрения, — с некоторым удивлением ответил Кааладор, отдавая ей рисунок. Затем он вернулся на свое место. — Спархок, тебе доводилось встречаться с Джуктой?

— Да, один раз.

— Вот это борода, так борода! Джукта смахивает на ходячий куст. У него даже на веках растут волосы. Итак, Скарпа несколько сезонов ездил с бродячим цирком, а потом, примерно лет пять назад, он где-то на год пропал из виду. Появившись вновь, он занялся политикой — если это можно так назвать. Он отдает дань патриотизму, подобно Сабру, Ребалу и Пароку, но это лишь видимость, предназначенная для тех, кто ничего не знает об Арджуне. Тамошний национальный герой — некий Шегуан, человек, который изобрел работорговлю. Это занятие пользуется в мире небольшим уважением, а потому арджуны, как правило, не слишком гордятся им.

— Однако до сих пор от него не отказались, — мрачно заметила Миртаи.

— Что верно, то верно, дорогуша, — согласился Кааладор.

— Друг Кааладор, — сказал Кринг, — мы ведь, кажется, договорились, что ты больше не будешь так называть Миртаи.

— Да чего там, Кринг, энто ж пустяковина. Я человек простой, а энтим словцом дружков величаю, только и всего. — Он помолчал. — На чем я остановился?

— Ты как раз начал переходить к делу, — язвительно уточнил Стрейджен.

— Что это ты нынче такой обидчивый, старина? — мягко осведомился Кааладор. — Судя по тому, что сумели разузнать наши люди, Скарпа намного опаснее нашей троицы патриотов из западных королевств. Арджунские воры намного умнее и изобретательней типичного тамульского ворья, и кое-кто из них примкнул к сторонникам Скарпы ради собственной выгоды. Арджуны народ ненадежный, и имперские власти волей-неволей вынуждены обходиться с ними круто. Ненависть арджунов к тамульцам неподдельна, и Скарпе не пришлось подогревать ее искусственно. — Кааладор задумчиво подергал кончик носа. — Я не уверен, до какой степени мы можем доверять этим сведениям — арджуны есть арджуны, — но один грабитель с большой дороги утверждает, что одно время пребывал среди ближайших сподвижников Скарпы. По его словам, наш приятель слегка съехал с катушек. Скарпа расположился в руинах Натайоса, где-то в южных джунглях. Этот город был разрушен атанами в семнадцатом веке, и Скарпа не столько прячется там, сколько укрепляется, — в военном смысле этого слова. Он укрепил полуобвалившиеся стены, превратив город в подобие крепости. Наш разбойничек сообщает, что Скарпа время от времени становится совершенно чокнутым. Если верить нашему осведомителю, он то и дело заговаривает о киргаях и Киргоне. Скарпа твердит своим дружкам, что Киргон де замыслил сделать свой народ властителями мира, но киргаи с их законченной и общепринятой тупостью неспособны, мол, править столь обширной империей. Скарпу не то чтобы не устраивала сама идея империи — ему просто не по душе нынешнее ее устройство. Он был бы рад произвести в нем несколько изменений — в основном на самой верхушке. Он верит, что киргаи завоюют мир, а затем вернутся в свое уединенное королевство. Кто-то же должен будет управлять миром от их имени, и Скарпа полагает, что знает подходящего кандидата.

— Но это же безумие! — воскликнул Бевьер.

— По-моему, сэр рыцарь, я на это уже намекал. Скарпа, судя по всему, считает, что из него выйдет отменный император.

— Это место уже занято, — сухо заметил Сарабиан.

— Скарпа надеется, что Киргон освободит его, ваше величество. Он говорит своим сподвижникам, что у киргаев нет никаких способностей к управлению, а стало быть, им понадобятся наместники на завоеванных землях. Он готов добровольно принять на себя эти обязанности. Время от времени он будет отвешивать поклоны Киргону, а в основном вести дела по собственному усмотрению. Надо признать, мечтает он с размахом.

— Знакомо звучит, а, Спархок? — с натянутой усмешкой осведомился Келтэн. — Сдается мне, такие же намерения были у Мартэла и Энниаса.

— О Господи, да, — вздохнула Элана. — У меня такое чувство, что со мной все это уже было.

— Какое место во всем этом занимает Крегер? — спросил Спархок.

— Крегер, судя по всему, играет роль посредника, — ответил Кааладор. — Он служит для связи между заговорщиками. Он много путешествует, перевозит послания и приказы. Это лишь наша догадка, но мы полагаем, что Киргон не отдает, приказы непосредственно Скарпе, Пароку, Ребалу и Сабру. Зато все они знают Крегера, и потому его послания обретают определенный вес. Похоже, он отыскал свое место в жизни. Королева Элана рассказывала нам, что ту же роль Крегер исполнял при Мартэле и Энниасе и тем же примерно занимался, передавая послания графа Герриха бандитам в горах близ Кардоса.

— Нам решительно стоит приложить все силы, чтобы сгрести Крегера за шиворот, — проворчал Улаф. — Он начинает болтать, как заведенный, стоит лишь разок на него сурово глянуть, и ему известно много такого, что вызывает у меня умеренное любопытство.

— Потому-то он и ухитряется оставаться в живых, — ворчливо заметил Келтэн. — Он всегда запасается таким количеством ценных сведений, что мы не осмеливаемся его прикончить.

— Так прикончи его после того, как он заговорит, сэр Келтэн, — предложил Халэд.

— Он всегда берет с нас клятву, что мы этого не сделаем.

— Ну и что?

— Мы рыцари, Халэд, — пояснил Келтэн. — Раз уж мы даем кому-то слово, мы обязаны его сдержать.

— Лорд Вэнион, ты не собираешься в ближайшее время посвящать меня в рыцари? — осведомился Халэд.

— Это было бы несколько преждевременно, Халэд.

— Стало быть, я все еще крестьянин, верно?

— Ну… юридически — пожалуй да.

— Вот вам и решение проблемы, — заключил Халэд с ледяной усмешечкой. — Поймайте Крегера, сэр Келтэн. Посулите ему все что угодно, лишь бы он заговорил. А потом передайте его мне. Крестьянину не нужно держать свое слово.

— Спархок, — широко ухмыльнулся Келтэн, — мне нравится этот юноша.

— Скоро приедет Заласта, Спархок, — сказала Сефрения. — Он проводит меня в Сарсос. — Она покачала головой, отказываясь войти в комнату, куда все они возвращались после обеда.

— Ты ведешь себя как ребенок, Сефрения, ты знаешь об этом?

— Я пережила свою нужность, Спархок, а я слишком долго жила среди эленийцев, чтобы не знать, что в таких случаях надлежит делать благоразумному стирику. Покуда стирик нужен и полезен, ему почти нечего опасаться, едва он становится ненужным — он превращается в помеху, а вы, эленийцы не слишком церемонитесь с теми, кто вам мешает. Мне бы не хотелось дожидаться, покуда один из вас воткнет мне нож между ребер.

— Ты закончила? До чего же я устал от таких разговоров! Мы любим тебя, Сефрения, и эта любовь не имеет ничего общего с тем, полезна ты нам или нет. Ты знаешь, что разбиваешь сердце Вэниона? — Ну и что же? Он разбил мое. Обращайтесь со своими трудностями к Ксанетии, раз уж все вы так очарованы ею.

— Это недостойно тебя, матушка. Она вздернула подбородок.

— Думаю, Спархок, тебе не стоит больше так меня называть. В нынешних обстоятельствах такое обращение звучит попросту нелепо. Я буду в своей комнате — если она по-прежнему моя. Если нет, я поселюсь в местной стирикской общине. Ежели тебя это не слишком затруднит, будь добр сообщить мне, когда прибудет Заласта. — С этими словами она развернулась и стремительно зашагала по коридору, неся за собой обиду, точно шлейф.

Спархок шепотом выругался. Затем он увидел, что по отделанному перламутром коридору идут Келтэн и Алиэн. Во всяком случае, эта проблема разрешилась благополучно. Камеристка Эланы попросту рассмеялась в лицо Келтэну, когда светловолосый рыцарь неуклюже предположил, что ему лучше уйти и не быть помехой ее с Беритом любви. Затем, как предполагал Спархок, она убедила Келтэна, что ее чувства по-прежнему принадлежат отнюдь не Бериту.

— Но ты все время рядом с ней, сэр Келтэн, — с упреком говорила кареглазая девушка. — Ты всегда хлопочешь над ней и заботишься о том, чтобы выполнялись все ее пожелания.

— Это моя обязанность, Алиэн, — объяснял Келтэн. — Я делаю так вовсе не потому, что в нее влюблен.

— Однако ты, сэр рыцарь, исполняешь эту обязанность куда старательнее, чем мне хотелось бы. — Голос Алиэн, этот чудесный инструмент, выражал сейчас целый набор чувств. Эта девушка ухитрялась высказать все что угодно одним лишь изменением интонации.

— О Господи! — простонал Спархок. И почему это он вечно оказывается замешанным в их личные дела? Ну да на сей раз он твердо решил не пускать дела на самотек. Он решительно вышел в коридор и оказался лицом к лицу с парочкой.

— Почему бы не выяснить это прямо сейчас? — напрямик предложил он.

— Что выяснить? — осведомился Келтэн. — Спархок, тебя это совершенно не касается.

— Захочу — коснется, и еще как! Ты убедился, что Алиэн не питает серьезных чувств к Бериту?

Келтэн и девушка обменялись быстрым виноватым взглядом.

— Отлично, — сказал Спархок. — Мои поздравления вам обоим. Теперь внесем ясность в вопрос с Ксанетией. Келтэн сказал тебе правду, Алиэн, — хотя и не всю. Долг обязывает его не отходить от Ксанетии, потому что именно он заботится о том, чтобы с ней не случилось ничего дурного. Мы заключили соглашение с ее соплеменниками, а Ксанетия — наш залог того, что они не отступят от своего слова. Мы все знаем, что если дэльфы так или иначе предадут нас, Келтэн должен будет убить Ксанетию. Именно поэтому он от нее не отходит.

— Убить?! — И без того большие глаза девушки распахнулись еще шире.

— Таковы правила, Алиэн, — пожал плечами Келтэн. — Мне они не по вкусу, но я должен их выполнять.

— Ты этого не сделаешь!

— Сделаю, только если не будет другого выхода, — и безо всякого желания. В конце концов, именно это и предполагает сама идея заложника. Почему-то мне всегда достается самая грязная работа.

— Как ты мог? — обратилась Алиэн к Спархоку. — Как ты мог поступить так со старейшим своим другом?!

— Военные решения порой бывают нелегкими, — пояснил Спархок. — Ну теперь ты убедилась, что у Келтэна и в мыслях не было изменять тебе? Ты ведь наверняка знаешь, что когда Келтэн решил, будто ты влюблена в Берита, он не нашел иного способа расчистить вам дорогу, кроме как искать собственной смерти?

— Вот этого не нужно было говорить, Спархок! — возмутился Келтэн.

— Болван! — голос Алиэн без малейших усилий взмыл к самым верхам. Несколько минут она выговаривала другу Спархока, который покорно опустил голову и переминался с ноги на ногу, словно напроказивший школьник.

— Кхм… — не выдержал наконец Спархок. — Почему бы вам не продолжить этот разговор в более уединенном месте и с глазу на глаз?

— С вашего разрешения, принц Спархок, — согласилась Алиэн, сопроводив свои слова коротким небрежным реверансом. И бросила Келтэну: — Пошли!

— Хорошо, любовь моя, — покорно пробормотал Келтэн, и парочка удалилась по коридору.

— Это, кажется, был голос Алиэн? — осведомилась баронесса Мелидира, выглядывая из комнаты.

— Да, — ответил Спархок.

— Куда это они с Келтэном направились? — Мелидира посмотрела вслед удалявшейся парочке.

— Им нужно обсудить кое-какие важные дела.

— Более важные, чем то, что мы будем обсуждать сейчас?

— Они считают, что да, баронесса. Впрочем, я полагаю, что сегодня днем мы сможем обойтись и без них, а это дело требует немедленного прояснения.

— А, — сказала она, — одно из этих.

— Боюсь, что да.

— Алиэн с ним справится, — уверенно сказала Мелидира.

— Я в этом не сомневаюсь. Как подвигается ваша кампания, баронесса? Не то чтобы я хотел совать нос в чужое дело, но все эти проблемы отвлекают мое внимание, и я предпочел бы знать, что они не вынырнут на поверхность именно тогда, когда от них этого меньше всего ожидаешь.

— Все идет по плану, принц Спархок.

— Отлично. Вы уже сказали ему?

— Конечно нет. Ему пока и незачем знать. Когда придет время, я сама мягко и деликатно ему об этом сообщу. Так будет милосерднее. Если он слишком рано сообразит, к чему идет дело, он начнет беспокоиться, а это уж вовсе ни к чему. Доверьтесь мне, ваше высочество. Я совершенно точно знаю, что делаю.

— Прежде чем мы продолжим, анара, я хотел бы кое-что прояснить, — сказал Стрейджен. — Тамульцы считают, что киргаи вымерли, однако Крегер и Скарпа утверждают иначе.

— Киргаи желают, дабы весь мир поверил, будто они вымерли, — ответила она. — После похода на Сарсос, завершившегося для них столь сокрушительным поражением, они вернулись домой и все свои силы устремили на то, чтобы пополнять число подвластных им кинезганцев, ибо те были почти целиком уничтожены стириками.

— Мы тоже слышали об этом, — сказал Кааладор. — Нам говорили, что киргаи настолько усердно принялись за дело, что их собственные женщины вышли из детородного возраста прежде, чем они осознали свою ошибку.

— Сие сказали вам верно, мастер Кааладор, и оттого-то в Тамульской империи полагают, будто киргаи исчезли с лица земли еще десять тысячелетий назад. Однако сие предположение глубоко ошибочно, ибо упускает оно из виду, что Киргон — бог. Конечно же, поначалу не принял он в расчет слепого повиновения своих подданных, когда повелел им уделять все свое внимание кинезганским женщинам. Однако же когда увидел он, что избранная его раса вымирает, то изменил естественный ход вещей, и престарелые женщины киргаев вновь стали плодными — хотя и по большей части умирали во время родов. Тем не менее, так народ киргаев продолжился и существует поныне.

— Экая жалость, — пробормотал Оскайн.

— Ведая, однако, что число его почитателей сократилось и что стирикское проклятие заключило их в пределах бесплодной их родины, стремился Киргон оберечь свой народ. Кинезганцам велено было всячески крепить и распространять среди прочих народов Империи убеждение, будто бы киргаев не существует более, и сам зловещий город Кирга был сокрыт от глаз людских.

— Так же, как сокрыт Дэльфиус? — спросил Вэнион.

— О нет, мой лорд. Мы действуем более тонко, нежели Киргон. Мы скрываем Дэльфиус, сбивая случайных путников с пути. Киргон же скрывает Киргу в нагорьях, в самом сердце Кинезги, с помощью чар. Можно проехать сии нагорья из конца в конец и многократно миновать Киргу, но так и не узреть ее воочию.

— Город-невидимка? — недоверчиво спросил Телэн.

— Киргаи видят его, — отвечала дэльфийка, — и, когда сие им желаемо, кинезганцы, верные их клевреты, видят его также. Для всех прочих Кирга остается незримой.

— Такая невидимость имеет огромные тактические преимущества, — профессиональным тоном заметил Бевьер. — У киргаев есть абсолютно безопасная крепость, где они всегда могут укрыться в случае поражения.

— Преимущество сие, однако, весьма сомнительно, — указала Ксанетия. — Киргаям вольно грабить и разорять Кинезгу, что и без того принадлежит им, да к тому же суха и бесплодна; однако не в силах они пересечь границы своих родных мест. Заверяю вас, проклятие стириков действенно до сих пор. Порою короли киргаев желают проверить, так ли это. Тогда престарелых воинов приводят к границе и велят им идти вперед. Они испускают дух на ходу, покорно шагая через незримую черту.

Сарабиан взглянул на нее, хитро прищурясь.

— Молю, анара, просвети меня в сем деле. Говорила ты, что кинезганцы якобы поныне верные клевреты киргаев.

— Так оно и есть, ваше величество.

— Все кинезганцы?

— Все, кто ни обладает властью в Кинезге, император Сарабиан.

— Король? Правительство? Армия? Она кивнула.

— И их послы? — добавил Оскайн.

— Неплохо, Оскайн, — пробормотал Итайн, — очень даже неплохо.

— Что-то я их не понимаю, — признался Улаф.

— Зато я понимаю, — отозвался Стрейджен. — Кааладор, недурно бы нам над этим подумать.

— Я обо всем позабочусь, Стрейджен.

— Друг Энгесса, ты понимаешь, о чем они говорят? — озадаченно осведомился Кринг.

— Все не так уж сложно, Кринг, — пояснила Элана. — Кинезганское посольство в Материоне битком набито людьми, которые получают приказы от киргаев. Если копнуть поглубже, то мы обнаружим, что штаб-квартира недавнего неудавшегося мятежа была расположена именно в этом посольстве.

— И если Крегер еще не покинул город, он, вполне вероятно, может ошиваться именно там, — задумчиво вставил Халэд. — Телэн, сколько времени понадобится, чтобы обучить меня ремеслу взломщика?

— Что ты задумал? — спросил Спархок у своего оруженосца.

— Полагаю, мой лорд, что я мог бы пробраться в посольство и украсть Крегера. Поскольку анара Ксанетия способна прочесть его мысли, нам даже не придется ломать ему пальцы, чтобы развязать язык, — и уж тем более не потребуется давать ему разного рода клятвы, которых мы и так не собираемся исполнять.

— Я ощущаю твое недовольство, Анакха, — сказала Ксанетия, когда она, Спархок и Даная вернулись на укрепленную крышу донжона замка Эланы.

— Меня надули, анара, — мрачно ответил он.

— Я не понимаю этого выражения.

— Он хочет сказать, что его провели, — перевела Даная, — и у него хватает наглости намекать, что заодно провели и меня. — Она одарила отца самодовольной улыбочкой. — Я же тебе говорила, Спархок.

— Может, обойдемся без этого?

— О нет, отец. Такого случая позлорадствовать я не упущу. Этого удовольствия ты у меня не отнимешь. Насколько я помню — а на память я не жалуюсь, — я с самого начала была против того, чтобы возвращать Беллиом. Я знала, что этого нельзя делать, но ты силой вырвал у меня согласие.

Спархок пропустил эту реплику мимо ушей.

— Но ведь что-то же было настоящим — Тролли-Боги, Дрегнат, чудовища? Или все это было лишь грандиозное и искусное мошенничество с единственной целью — вынудить меня доставить Беллиом в Дарезию?

— Кое-что было настоящим, Спархок, — ответила она, — но истинную причину всех этих событий ты сам только назвал.

— Полагаешь ли ты, Анакха, что Киргон обманом склонил тебя к тому, чтобы доставить Беллиом в пределы его досягаемости? — спросила Ксанетия.

— Зачем ты спрашиваешь, анара? Тебе ведь и так известно, что я думаю. Киргон считает, что с помощью Беллиома сможет уничтожить проклятье, которое мешает его подданным вновь приняться за грабежи и войны.

— А ведь я тебе говорила, — снова напомнила ему Даная.

— Ради Бога!… — Он помолчал, глядя на сияющий внизу город. — Послушай, мне необходимо мнение божества. До недавних пор мы все полагали, что Беллиом всего лишь вещь — могущественная, но вещь. Теперь мы знаем, что это не так. Беллиом обладает личностью и волей. Он больше союзник, чем просто оружие. Более того — только не обижайся, Афраэль, — кое в чем он даже могущественней богов этого мира.

— Я все равно обиделась, Спархок, — ядовито сообщила она. — Кроме того, я еще не закончила напоминать тебе, что я об этом уже говорила.

Спархок рассмеялся, сгреб ее в объятия и от души поцеловал.

— Я люблю тебя, — сказал он, все еще смеясь.

— Разве он не милый мальчик? — обратилась Даная к Ксанетии.

Дэльфийка улыбнулась.

— Если мы не знали о том, что Беллиом обладает сознанием — и собственной волей, — известно ли это Киргону? Азеш, полагаю я, об этом не знал. Вот ты, Богиня, хотела бы обладать тем, что может само принимать решения да еще в состоянии решить, что ты ему совсем не по душе?

— Ни за что, — ответила она. — Киргон, однако, может быть другого мнения. Он так самонадеян, что вполне может решить, будто способен повелевать Беллиомом против его воли.

— Но ведь на самом деле ему это не под силу, верно? Азеш считал, что сумеет подчинить себе Беллиом грубой силой. Ему даже не нужны были кольца, а ведь кольца могут принудить Беллиом, потому что они часть его. Возможно ли, чтобы Киргон был таким же тупицей, как Азеш?

— Спархок, ты говоришь о моем дальнем родственнике. Будь добр выражаться почтительнее. — Даная глубокомысленно наморщила лоб и рассеянно поцеловала отца.

— Не надо, — сказал он. — Мы говорим о серьезных делах.

— Знаю, знаю. Мне так легче думается. Беллиом никогда прежде не проявлял открыто своей воли. Пожалуй, ты прав, Спархок. Азеш никогда не блистал сообразительностью. Киргон в этом очень похож на него, и в прошлом ему уже доводилось совершить несколько серьезных промахов. Таков уж один из недостатков божества. Нам не нужно быть сообразительными. Всем нам хорошо известно могущество Беллиома, но до сих пор никому из нас не приходила в голову мысль, что он может обладать волей. Ксанетия, он действительно разговаривал со Спархоком? Я имею в виду — как равный с равным?

— По меньшей мере как равный, Божественная, — отвечала Ксанетия. — Беллиом и Анакха — союзники, и ни один из них не повелевает другим.

— И куда же нас это заведет, Спархок? — осведомилась Даная.

— Понятия не имею. Впрочем, вполне вероятно, что Киргон снова допустил промашку. Он обманом вынудил меня вернуть в мир единственное, что может погубить его. Думаю, здесь у нас есть преимущество, и нам надо только как следует обдумать, как лучше его использовать.

— Спархок, ты отвратителен, — вздохнула Даная.

— Прошу прощения?

— Ты только что лишил меня удовольствия вновь и вновь повторять: «Я же тебе говорила».

Заласта прибыл в Материон через два дня. Наскоро поздоровавшись с остальными, он тотчас жеотправился в комнату Сефрении.

— Он все исправит, Вэнион, — заверил Спархок магистра. — Он ее старинный друг и слишком мудр, чтобы поддаваться предрассудкам.

— Я в этом не уверен, Спархок, — угрюмо ответил Вэнион. — Я ведь и Сефрению считал слишком мудрой для этого, а что получилось — сам видишь. Возможно, этой слепой ненавистью одержимы все стирики без исключений. Если Заласта испытывает к дэльфам те же чувства, что и Сефрения, он только укрепит ее ненависть.

Спархок покачал головой.

— Нет, мой друг. Заласта выше этого. У него нет причин доверять и эленийцам, однако он ведь сам вызвался нам помогать, помнишь? Он реалист и, даже если разделяет чувства Сефрении, сумеет справиться с ними во имя политической необходимости. И, если я прав, убедит Сефрению сделать то же самое. Ей ведь необязательно любить Ксанетию — достаточно признать, что мы не можем без нее обойтись. Если Заласта сумеет убедить ее в этом, вам с Сефренией удастся помириться.

— Возможно.

Несколькими часами спустя Заласта вышел из комнаты Сефрении — один. Его простоватое, типично стирикское лицо выражало глубокую озабоченность.

— Все не так-то просто, принц Спархок, — сказал он пандионцу, с которым встретился в коридоре. — Сефрения глубоко уязвлена и страдает. Не понимаю, о чем только думала Афраэль.

— Кто может понять Афраэль, мудрый? — Спархок коротко, невесело усмехнулся. — Она бывает капризной и непредсказуемой, как никто другой. Насколько я понимаю, ей не нравится ненависть Сефрении к дэльфам, и она решила исцелить ее — на свой лад. Боюсь, выражение «действовать во благо кого-то», как правило, подразумевает некоторую жестокость по отношению к этому «кому-то». Сумел ли ты внушить Сефрении хоть какое-то благоразумие?

— Мне пришлось действовать обходными путями, ваше высочество, — ответил Заласта. — Сефрении уже нанесена тяжкая рана. Сейчас не время впрямую нажимать на нее. По крайней мере, мне удалось уговорить ее отложить возвращение в Сарсос.

— Это уже кое-что. А теперь пойдем поговорим с остальными. За время твоего отсутствия случилось очень многое.

— Эти сведения исходят из достоверных источников, анара, — холодно сказал Заласта.

— И тем не менее, Заласта Стирик, я клятвенно заверяю тебя, что они ложны. Вот уже сто лет ни один дэльф не покидал нашей долины — кроме как для того, чтобы передать наше приглашение Анакхе.

— Такое случалось и прежде, Заласта, — сказал Келтэн облаченному в белое стирику. — Мы своими глазами видели, как Ребал, держа речь перед эдомскими крестьянами, использовал самые обыкновенные фокусы.

— Вот как?

— Это были трюки, какие можно встретить на второсортных ярмарках, мудрый, — пояснил Телэн. — Один из его пособников бросил что-то в костер, пламя вспыхнуло, пошел густой дым, а потом человек, одетый в древние доспехи, вылез из укрытия и принялся ораторствовать на старинном наречии. Крестьяне, все как один, были твердо убеждены, что видели Инсетеса, восставшего из могилы.

— Те, кто видел сияющих, мастер Телэн, были не так легковерны, — возразил Заласта.

— Значит, тот, кто обвел их вокруг пальца, не был так неуклюж, — пожал плечами мальчик. — Искусный фокусник может кого угодно убедить в чем угодно — если только тот не окажется слишком близко и не разглядит потайные проволочки. По словам Сефрении, это означает, что у наших противников не хватает настоящих магов и они вынуждены пробавляться мошенничеством.

Заласта нахмурился.

— Возможно и такое, — нехотя признал он. — Сияющих видели мельком и издалека. — Он взглянул на Ксанетию. — Ты уверена, анара? Не может быть так, что кто-то из твоих соплеменников живет сам по себе, не в Дэльфиусе, и стакнулся с нашими врагами?

— В подобном случае, Заласта Стирик, сии дэльфы уже не были бы дэльфами. Мы прикованы к нашему озеру. Одно лишь озеро делает нас таковыми, каковы мы есть, и я истинно уверяю тебя, что свет, источаемый нами, есть лишь меньшее наше отличие от иных людей. — Она сурово и печально взглянула на него. — Ты стирик, Заласта из Илары, и кому, как не тебе, ведать, что значит разительно отличаться от тех, кто обитает рядом с тобой.

— О да, — согласился он, — на свою беду мы хорошо это знаем.

— Решение народа твоего обитать среди иных рас, быть может, и годно для стириков, — продолжала Ксанетия, — для нас же сие немыслимо. Вам доводится часто встречать презрение и вражду иных рас, однако различия ваши не столь бросаются в глаза среди тамульцев либо эленийцев. Мы же, дэльфы, пробуждаем страх в сердцах людей. Со временем, мнится мне, народ твой будет принят и понят иными народами. Ветер перемен уже подул, вдохновленный в немалой мере прочным и плодотворным союзом вашим с Церковью Чиреллоса. Рыцари сей церкви с добротою относятся к стирикам, и могущество их, быть может, в один прекрасный день переменит враждебные чувства эленийцев. Дэльфам, однако, немыслимо примениться к подобному существованию. Один лишь вид наш становится непреодолимой пропастью меж нами и иными народами, оттого-то и стремились мы к ныне заключенному союзу. Мы отыскали Анакху и предложили ему помощь нашу в борьбе с Киргоном. Взамен мы просим лишь одного — дабы он силой и властью Беллиома навеки отделил нас от всего мира. Тогда никто не сможет обратиться против нас, и мы, буде и пожелали бы, не сможем обратиться ни против кого. Сие будет наилучшим выходом для всех.

— Мудрое решение, анара, — признал он. — Много веков назад и мы размышляли о подобном выходе. Однако число дэльфов невелико, и ваша потаенная долина с легкостью вместит всех. Мы, стирики, более многочисленны и расселились по всему миру. Наши соседи вряд ли взглянули бы благосклонно на стирикское государство, примыкающее к их границам. Мы не можем следовать вашему примеру, но должны жить в мире, среди людей.

Ксанетия поднялась и положила руку на плечо Келтэна.

— Останься, добрый рыцарь, — промолвила она. — Должна я побеседовать с Анакхой о будущем нашего союза. Буде он заметит во мне фальшь, он сам лишит меня жизни.

Спархок встал, подошел к двери и открыл ее, пропуская вперед Ксанетию. Даная, волоча за заднюю лапу Ролло, вышла следом за ними.

— В чем дело, анара? — спросил Спархок.

— Удалимся в то место наверху, где возможно будет нам говорить без помех, — ответила она. — То, что я скажу тебе, не предназначено для чужого слуха.

Даная одарила ее недружелюбным взглядом.

— Ты также можешь услышать слова мои, принцесса, — заверила девочку Ксанетия.

— Как это мило с твоей стороны.

— Мы не смогли бы укрыться от нее, Ксанетия, — сказал Спархок, — заберись мы хоть на самую высокую башню в Материоне: она прилетела бы и туда, чтобы нас подслушать.

— Ужели ты воистину можешь летать, принцесса? — изумлено спросила Ксанетия.

— А ты разве не можешь?

— Не вредничай, — сказал Спархок дочери. Они вновь поднялись по лестнице на вершину донжона и вышли на крышу.

— Анакха, — серьезно проговорила Ксанетия, — долг принуждает меня открыть тебе истину, хоть и предвижу, что она помыслится тебе невероятной.

— Начало многообещающее, — заметила Даная.

— Я принуждена сделать это, Анакха, — так же серьезно продолжала Ксанетия, — и не только во имя заключенного меж нами союза, но и по той причине, что истина сия весьма важна для будущего всего нашего дела.

— Похоже, мне не мешало бы ухватиться за что-то прочное, — мрачно пробормотал Спархок.

— Как пожелаешь, Анакха. Должна я, однако, предостеречь тебя, что, доверяя Заласте Стирику, ты обманываешься — и прежестоко.

— Что?!

— Заласта обманул тебя, Анакха. Душой и сердцем своим он принадлежит Киргону.

ГЛАВА 18

— Это совершенно невозможно! — воскликнула Даная. — Заласта любит меня и мою сестру! Он не мог предать нас!

— Воистину, Богиня, твою сестру он любит превыше всякой меры, — ответила Ксанетия. — Чувства же его к тебе не столь добры. Истинно говоря, он ненавидит тебя.

— Я не верю тебе!

Спархок был солдатом, а солдат, который не умеет быстро применяться к неожиданностям, не доживет до того времени, когда станет ветераном.

— Ты не была в Дэльфиусе, Афраэль, — напомнил он Богине-Дитя. — Беллиом засвидетельствовал правдивость Ксанетии.

— Она просто хочет вбить клин между нами и Заластой!

— Не думаю. — В сознании Спархока разрозненные прежде мелочи сложились, как кусочки мозаики, в целостную и ясную картину. — Наш союз слишком важен для дэльфов, чтобы Ксанетия стала подставлять его под удар ради мелочной прихоти, а кроме того, ее слова объясняют кое-что, чему я до сих пор не мог найти объяснения. Давай выслушаем ее. Если есть сомнения в преданности Заласты, лучше убедиться в этом сейчас. Так что же ты обнаружила в его мыслях, анара?

— Великое смятение, Анакха, — грустно ответила Ксанетия. — Разум Заласты был некогда благороден, ныне же он на грани безумия, пожираемый единой мыслью и единым желанием. Поистине, Богиня, с детских лет любил он твою сестру, однако любовь эта не есть то братское чувство, коим ты его считала. Сие ведомо мне вернее, нежели что иное, ибо любовь эта пронизала все его мысли. Помышляет он о Сефрении как о нареченной своей невесте.

— Что за чепуха! — фыркнула Даная. — Сефрении такое никогда и в голову не приходило.

— Однако Заласта только так о ней и мыслит. Соприкасание мое с его мыслями было кратким, а посему еще не ведаю я всего. Едва постигла я его предательство, долг повелел мне открыть сие Анакхе. Со временем, быть может, изведаю я более сего.

— Что подтолкнуло тебя заглянуть именно в мысли Заласты, анара? — спросил Спархок. — В комнате было полно народу. Почему ты выбрала именно его — или ты слушаешь все мысли одновременно? По-моему, это не слишком удобно. — Он скорчил гримасу. — Пожалуй, это заставило бы меня взглянуть на твой дар с другой стороны. Хорошо бы узнать, как именно у тебя получается слышать мысли. Это все равно, что иметь вторую пару ушей? Ты слышишь все мысли тех, кто окружает тебя — все разом?

— Нет, Анакха, — Ксанетия слабо улыбнулась. — Сие, как и сам ты понял, было бы не слишком удобно. Наши уши, хотим мы того или нет, внимают всем звукам. Мое же соприкасание с мыслями других нуждается в том, чтобы я направляла его сознательно. Надобно мне сделать усилие, дабы услышать мысль, — если только человек, который рядом со мною, не мыслит столь напряженно, что словно бы беззвучно кричит. Так и было с Заластой. Разум его кричит вновь и вновь имя Сефрении. Более того, столь же непрестанно звучит в нем твое имя, Богиня, и в сих криках отзывается ненависть. Мыслит он тебя воровкою, укравшей его надежду на счастье.

— Воровка?! Я?! Да это он пытался украсть то, что принадлежит мне! Сестра появилась на свет по моей воле! Она моя! Она всегда была моей! Да как он смеет?! — Черные глаза Данаи метали молнии, голос звенел от безудержной ярости.

— Это не самая привлекательная твоя черта, Божественная, — заметил Спархок. — Человек не может владеть другим человеком.

— Я не человек! Я владею всем, чего хочу!

— Чем дальше, тем хуже. Я бы на твоем месте оставил эту тему.

— Но это же правда, отец! Я посвятила Сефрении сотни лет, и все это время Заласта шнырял у меня за спиной, пытаясь отнять ее у меня!

— Афраэль, — сказал он мягко, — в этом воплощении ты — эленийка, а посему перестань думать по-стирикски. Есть вещи, которые приличным эленийцам делать не пристало, а ты сейчас как раз и нарушаешь одно из этих правил. Сефрения принадлежит себе самой — не тебе, не Заласте, ни даже Вэниону. Ее душа — только ее.

— Но я люблю ее! — почти прорыдала девочка.

— Я для этого не гожусь, — пробормотал Спархок себе под нос. — Да и какой человек годится на то, чтобы быть отцом богини?

— Ты больше не любишь меня, отец? — спросила она тоненьким голоском.

— Конечно, люблю.

— Значит, ты тоже мой. О чем же ты тогда споришь?

— Ты примитивна.

— Разумеется. Нам и положено быть примитивными. Все эти годы Заласта притворялся, что любит меня: улыбался мне, целовал меня, держал меня на руках, покуда я спала. Негодяй! Лживый негодяй! За это я поужинаю его сердцем!

— Ни в коем случае. Я не намерен растить людоедку. Ты не ешь свинины, незачем привыкать и к человечине.

— Извини, — сказала она сокрушенно. — Я слишком разозлилась.

— Кроме того, я полагаю, твое право выпотрошить Заласту первым оспорит Вэнион.

— Ох, я совсем забыла о нем. Бедный Вэнион! — В ее глазах набухли крупные слезинки. — Я не я буду, если не сделаю все, лишь бы утешить его.

— Почему бы нам не предоставить это Сефрении? Надо только помирить их — по-моему, это единственное, чего он по-настоящему хочет. — Спархок задумался. — Что-то здесь не сходится, Ксанетия. Даже если Заласта влюблен в Сефрению, это еще не значит, что он переметнулся к Киргону. Когда мы столкнулись с троллями в горах Атана, именно Заласта спас нас от них — и не только от них. Там были твари и пострашнее.

— Тролли, Анакха, не занимают много места в замыслах Киргона. Гибель сотни троллей была для него неважна. Все же прочее было иллюзией — иллюзией, сотворенной самим Заластой, дабы усмирить подозрения в сердцах некоторых твоих спутников. Искал он пути завоевать твое доверие, уничтожая тени, им же и созданные.

— Да, это сходится, — пробормотал озабоченный Спархок. — Вы позволите мне на минуту удалиться, дорогие дамы? Полагаю, что Вэниону тоже следовало бы это услышать. Это касается и его, а я хотел бы получить его совет, прежде чем начну принимать решения. — Он помедлил. — Ничего, что я оставляю вас одних… то есть, вдвоем, я имею в виду? Кто удержит вас от того, чтобы вцепиться друг другу в глотку?

— Все будет хорошо, Анакха, — заверила его Ксанетия. — Мне и Божественной Афраэли надобно кое-что обсудить.

— Ладно, — сказал он, — только без кулаков — и не вздумайте кричать друг на друга. Вы перебудите весь замок.

Собрание в королевских покоях к тому времени уже завершилось, и Спархок нашел своего друга в комнате, значительно удаленной от той, которую прежде он разделял с Сефренией. Вэнион сидел, закрыв лицо руками.

— Мне нужна твоя помощь, друг мой, — сказал ему Спархок. — Ты должен кое о чем узнать, а потом мы вместе решим, как нам быть.

Вэнион поднял искаженное мукой лицо.

— Новые беды? — спросил он глухо.

— Возможно. Ксанетия только что рассказала мне кое-что новое, и теперь нам придется управляться и с этим. Я хочу, чтобы ты сам все от нее услышал. Они с Данаей на крыше донжона. Думаю, нам лучше пока сохранить все это в тайне — во всяком случае, пока не решим, что нам предпринять.

Вэнион кивнул и поднялся. Вдвоем они вышли в коридор и начали подниматься по лестнице.

— А где Заласта? — спросил Спархок.

— С Сефренией. Она нуждается в нем.

Спархок что-то проворчал, но не решился высказывать свои мысли вслух.

Ксанетия и Даная стояли на укреплениях, любуясь простиравшимся внизу городом. Солнце катилось по глубокой синеве неба, направляясь к горным пикам на западе, и ветерок, дувший с Тамульского моря, нес ощутимый привкус соли, смешанный со спелым ароматом осени.

— Ну что ж, Ксанетия, — сказал Спархок, — расскажи ему все с самого начала. А уж потом мы решим, что делать.

К удивлению Спархока, Вэнион не тратил времени на недоверчивые восклицания.

— Ты уверена, анара? — только и спросил он после того, как Ксанетия поведала о двуличии Заласты. Дэльфийка кивнула.

— Я видела его душу, мой лорд. Воистину он предал вас и лгал вам.

— А ты не очень-то удивлен, Вэнион, — заметил Спархок.

— Пожалуй да. Я всегда чувствовал в Заласте что-то неладное. Ему с большим трудом удалось овладеть своим лицом, когда мы с Сефренией появились в Сарсосе и поселились в ее доме. Он старался скрыть это изо всех сил, но я понял, что он не в восторге от нашего образа жизни, и его неодобрение заходило несколько дальше обычного высоконравственного негодования по поводу не освященных браком отношений.

— Ты чересчур деликатно выразился, — заметила Даная. — Мы никогда не могли понять, отчего это вы, люди, поднимаете столько шума из-за таких пустяков. Если двое любят друг друга, они должны довести дело до конца, а жить вместе при этом гораздо удобнее, разве нет?

— Этому должны предшествовать определенные церемонии и обряды, — сухо пояснил Спархок.

— Ты имеешь в виду — как павлин распускает свои перышки перед павлинихой, прежде чем они начнут мастерить гнездо?

— Что-то в этом роде, — пожал плечами Вэнион и вздохнул. — Боюсь только, что Сефрению больше не приводят в восторг мои перышки.

— О нет, лорд Вэнион, — возразила Ксанетия, — она, как и прежде, глубоко любит тебя, и сердце ее опустело оттого, что между вами пролегла трещина.

— А Заласта сейчас прилагает все усилия, чтобы превратить трещину в пропасть, — мрачно добавил Спархок. — Ну, Вэнион, что нам со всем этим делать? Тебя это касается больше других. Ты ведь понимаешь, сколько бы мы ни твердили Сефрении, что Заласта — предатель, ее не убедишь.

Вэнион кивнул.

— Она должна убедиться в этом собственными глазами, — согласился он. — Как глубоко ты можешь проникнуть в разум Заласты, анара?

— Нынешние его мысли открыты мне полностью; в память его заглянуть мне труднее. Буде мне представится возможность и время, я постараюсь достичь большего.

— В том-то и дело, что времени у нас нет, — сказал Вэнион. — Элана и Сарабиан желают немедленно приняться за свержение правительства. Едва это начнется, присутствие Заласты на наших тайных советах станет смертельно опасным. Он узнает все, что мы задумали.

— Пусть его, — фыркнула Даная. — Много ему это поможет, когда я закончу свой ужин.

— Что такое? — удивился Вэнион.

— Наша маленькая дикарка мечтает съесть на ужин сердце Заласты, — пояснил Спархок.

— У него на глазах, — добавила Богиня-Дитя. — В том-то и весь смысл — чтобы он собственными глазами видел, как я это проделаю.

— И она способна это устроить? — спросил Вэнион.

— Возможно, — ответил Спархок, — но я ей этого все равно не позволю.

— А я и не спрашивала твоего дозволения, отец, — заметила Даная.

— Тебе и спрашивать незачем. Я сказал — нет, и покончим с этим.

— Когда Заласта заключил сделку с Киргоном, анара? — спросил Вэнион.

— Сие мне покуда неясно, мой лорд, — ответила она, — однако я постараюсь выяснить. Мнится мне, однако, судя по его мыслям, что нечистый союз сей был заключен несколько лет назад и что каким-то образом касается он Беллиома.

Спархок задумался.

— Заласта не на шутку взволновался, узнав, что мы бросили Беллиом в море, — припомнил он. — На этом основании уже можно бы строить догадки, однако давайте подождем и посмотрим, что еще сумеет выяснить Ксанетия. Сейчас, я думаю, нам лучше сосредоточиться на том, чтобы попридержать Элану и Сарабиана, покуда мы не придумаем, как заставить Заласту выдать себя. Мы должны вырвать Сефрению из-под его влияния, а она ни за что не поверит в его предательство, пока не увидит или не услышит, как он словами либо действиями докажет свое двуличие.

Вэнион согласно кивнул.

— Полагаю, лучше будет, если правду будем знать только мы четверо, — продолжал Спархок. — Заласта хитер и проницателен, а Сефрения знает нас лучше, чем мы сами знаем себя. Если остальным станет известно, что мы задумали, они могут проговориться, и Сефрения тотчас обо всем узнает — а через пять минут будет знать и Заласта.

— Боюсь, что ты прав, — вздохнул Вэнион.

— Измыслил ли ты уже план, Анакха? — спросила Ксанетия.

— Что-то вроде того. Мне только надо обдумать все детали. План выходит довольно сложный… Даная закатила глаза к небу.

— Эленийцы! — вздохнула она.

— Ни в коем случае! — категорически отрезала Элана. — Мы не можем рисковать Колатой. Он слишком ценен.

Она сидела у окна, и ее светлые волосы сияли, пронизанные потоками утреннего солнца.

— Мы ничем не рискуем, любовь моя, — заверил ее Спархок. — Ни облака, ни тени больше нет. Мы с Беллиомом позаботились об этом раз и навсегда. — Как раз в этом Спархок отнюдь не был уверен.

— Он прав, моя королева, — поддержал его Келтэн. — Он разорвал облако в клочья, а тень растаяла, точно соль в кипятке.

— Элана, — сказал Сарабиан, — мне бы тоже очень хотелось задать Колате несколько вопросов. Какой смысл содержать его здесь, если мы никак не собираемся его использовать? В конце концов, именно этого мы и ждали, дорогая, — уверенности в том, что его не разорвут в клочья, едва он откроет рот.

— Ты совершенно уверен, Спархок? — спросила Элана.

— Доверься мне. — Спархок запустил руку под камзол и извлек золотую шкатулку. — Мой синий дружок позаботится о том, чтобы Колата остался невредим — какие бы вопросы мы ему ни задавали. — Он взглянул на Заласту. — Я прошу тебя оказать мне услугу, мудрый, — сказал он как бы между прочим. — Я считаю, что Сефрения должна присутствовать при допросе. Конечно, я понимаю, что ей совсем не хочется встречаться с нами, но, может быть, признания Колаты пробудят в ней интерес к нашим делам. Возможно именно этого ей и недостает, чтобы выйти из нынешнего состояния.

На лице Заласты отразилось беспокойство, хотя он явно изо всех сил старался держать себя в руках.

— Не думаю, принц Спархок, что ты ясно представляешь, каковы ее чувства. Я от всей души советую тебе не вынуждать ее присутствовать при допросе Колаты. Это может лишь углубить брешь между нею и ее бывшими друзьями.

— С этим я не соглашусь, Заласта, — твердо сказала Элана. — Сефрения состоит в королевском совете Элении. Я назначила ее на эту должность, едва взошла на трон. Ее личные трудности касаются ее одной, а мне нужно, чтобы она исполняла свои обязанности. Если понадобится, я велю ей явиться и пошлю Келтэна и Улафа позаботиться о том, чтобы она подчинилась моему приказу.

Спархоку стало почти жаль Заласту. Их решения и требования полностью соответствовали здравому смыслу, и, сколько бы Заласта ни изворачивался, он принужден был соглашаться с ними. Допрос Колаты почти наверняка станет катастрофой для первого гражданина Стирикума, однако он никак не мог предотвратить этой катастрофы, не выдав так или иначе своего предательства.

Заласта поднялся.

— Я постараюсь убедить ее, ваше величество, — сказал он, кланяясь Элане, после чего бесшумно покинул синюю гостиную.

— Не понимаю, Спархок, почему ты не разрешил нам сказать ему об этом, — заметил Келтэн. — В конце концов, он же наш друг.

— Но он еще и стирик, Келтэн, — ловко вмешался Вэнион, — и мы не знаем, каковы его истинные чувства к дэльфам. Быть может, он взовьется до небес, узнав, что Ксанетия может шарить в его мыслях так же запросто, как Телэн в чужих карманах.

— Но, лорд Вэнион, — возразил Бевьер, — Сефрения наверняка уже рассказала ему об этом.

Спархок быстро взглянул на Ксанетию, сопроводив этот взгляд мысленным вопросом.

Ксанетия покачала головой. По какой-то причине Сефрения не сказала Заласте об удивительном умении дэльфийки читать чужие мысли.

— Не думаю, Бевьер, — говорил между тем Вэнион. — Он никак не проявил нежелания находиться в одной комнате с анарой, а это ясно говорит о том, что ему ничего не известно. Итак, кто же будет допрашивать Колату? Лучше сразу возложить эту обязанность на одного из нас. Если все мы разом примемся забрасывать его вопросами, его мысли спутаются, и Ксанетия не сумеет разобраться в них.

— Итайн весьма искушен в дебатах и диспутах, — заметил Оскайн. — Академики способны часами наслаждаться казуистикой.

— Мы называем это дотошным вниманием к деталям, старина, — поправил брата Итайн. — Колата все-таки министр.

— Теперь уже нет, — сказал Сарабиан.

— Во всяком случае, он был министром. Я бы предложил, чтобы допрос вел Оскайн. Он одного ранга с Колатой, а потому сможет говорить с ним как равный.

— Могу я кое-что предложить? — спросил Стрейджен.

— Разумеется, милорд Стрейджен, — сказал император.

— Теовин лезет вон из кожи, чтобы склонить на свою сторону остальных министров вашего величества. Что если нам вместо закрытого заседания учинить открытое, формальное следствие? Если все министры и их секретари будут присутствовать при допросе Колаты, Теовин лишится возможности укреплять свои позиции.

— Интересная мысль, не правда ли, Элана? — задумчиво протянул Сарабиан.

— Весьма интересная, — согласилась она. — Но в таком случае нам придется немного отложить допрос.

— Вот как?

— Нам нужно будет вначале выпустить атанов. — Она сурово взглянула на Сарабиана. — Так-то, Сарабиан. До сих пор это были лишь рассуждения, но, едва Колата заговорит, да еще перед всем правительством, — ты будешь обречен. Готов ли ты зайти настолько далеко?

Император сделал глубокий вдох.

— Да, Элана, думаю, что готов. — Голос его прозвучал твердо, но очень тихо.

— Тогда отдай приказ. Объяви военное положение. Выпусти атанов.

Сарабиан с усилием сглотнул.

— Атан Энгесса, ты уверен, что твоя идея сработает? — обратился он к огромному воину.

— Она всегда срабатывает, Сарабиан-император, — ответил Энгесса. — Сигнальные костры уже готовы. В одну ночь известие разнесется по всей Империи, и наутро все атаны выйдут из своих гарнизонов.

Сарабиан долго молчал, упершись взглядом в пол. Наконец он поднял глаза.

— Действуй, — коротко сказал он.

Труднее всего оказалось убедить Сарабиана и Элану не посвящать Заласту в суть происходящего.

— Ему незачем об этом знать, — терпеливо объяснял Спархок.

— Разве ты ему не доверяешь? — возразила Элана. — Он уже не раз доказал свою преданность.

— Разумеется, но он, в конце концов, стирик, а этот ваш ход перевернет с ног на голову всю Империю. В провинциях воцарится хаос. Быть может, Заласта захочет предостеречь стирикские общины. Его можно понять, но мы-то не можем рисковать тем, что о наших планах станет известно раньше срока. Единственное, что обеспечит нам успех, — полная внезапность. Стирики, знаете ли, стирикам рознь.

— Выражайся яснее, Спархок, — раздраженно бросил Сарабиан.

— Ваше величество, выражение «стирик-отступник» здесь, в Дарезии, означает то же самое, что и в Эозии. Хочешь не хочешь, а нам придется признать: то, что мы скажем Заласте, станет известно всему Стирикуму. Мы знаем Заласту, но не знаем и не можем знать каждого стирика в Дарезии. В Сарсосе довольно таких, что подпишут договор с преисподней, лишь бы это дало им случай насолить эленийцам.

— Ты заденешь его чувства, — заметила Элана.

— Переживет. У нас только один шанс, так что не будем рисковать, как бы мал ни казался этот риск.

В дверь вежливо постучали, и в комнату, где они беседовали втроем, вошла Миртаи.

— Вернулись Оскайн и тот, другой, — сообщила она.

— Будь добра, атана, проведи их сюда, — сказал Сарабиан.

Лицо вошедшего в комнату министра иностранных дел выражало с трудом подавляемое ликование. На лице Итайна, который следовал за братом, было то же выражение, и Спархок мимолетно поразился тому, насколько они стали похожи.

— Вы точно пара котов, дорвавшихся до сливок, — заметил Сарабиан.

— Мы готовим переворот десятилетия, ваше величество, — отозвался Итайн.

— Столетия, — поправил его Оскайн. — Все улажено, мой император. Мы не уточняли никаких деталей — «общее собрание императорского совета», и ничего более. Итайн подбросил несколько намеков — якобы ваше величество намерены объявить свой день рождения национальным праздником. Именно такими глупостями и знаменит род вашего величества.

— Не вредничай, — пробормотал Сарабиан. Он перенял это типично эленийское выражение за время пребывания в замке Эланы.

— Прошу прощения, ваше величество, — извинился Оскайн. — Мы изобразили все мероприятие как обычное и бессмысленное заседание совета — сплошные формальности и никакой сути.

— Могу я воспользоваться твоим тронным залом, Элана? — спросил Сарабиан.

— Конечно, — улыбнулась она. — Парадные одежды, я полагаю?

— Разумеется. Короны, мантии и все такое прочее. Ты наденешь свое лучшее платье, а я — свое.

— Ваше величество! — воскликнул Оскайн. — Вряд ли можно называть платьем традиционную тамульскую мантию.

— Длинная юбка, Оскайн, есть длинная юбка, как ты ее ни зови. Я бы предпочел камзол и штаны — да еще, принимая во внимание обстоятельства, мою шпагу. Стрейджен совершенно прав. Стоит лишь привыкнуть носить шпагу, и без нее чувствуешь себя неодетым.

— Если уж речь зашла о парадных одеждах, Спархок, — сказала Элана, — вы все можете облачиться в доспехи.

— Отличная мысль, Элана, — одобрил Сарабиан. — Тогда они будут готовы к любой переделке.

Остаток дня они провели, наблюдая за перестановками мебели в тронном зале. Королева Элении, как это с ней случалось часто, ударилась в крайности.

— Флаги, Элана? — не веря своим ушам, переспросил Спархок. — Флаги?

— Нам ведь нужен праздничный вид, Спархок, — ответила она, тряхнув головой. — Да, я знаю, это легкомысленно и даже глуповато, но флаги на стенах и фанфары, которые будут приветствовать прибытие каждого министра, придадут нашему сборищу парадный оттенок. Настолько парадный, чтобы правительственные чиновники не заподозрили, что здесь может произойти что-то серьезное. Мы готовим западню, любимый, а флаги — часть приманки. Детали, Спархок, детали. Хороший заговор состоит сплошь из деталей.

— Ты всем этим наслаждаешься, верно?

— Разумеется. Что, мост поднят? Он кивнул.

— Отлично. Пусть так и остается. Не хватало еще, чтобы кто-нибудь выскользнул из замка. Завтра мы проведем сюда министров, а потом снова поднимем мост. Мы должны целиком и полностью держать ситуацию в своих руках.

— Слушаюсь, любовь моя.

— Не вздумай смеяться надо мной, Спархок, — предостерегла она.

— Я бы скорее умер.

Уже почти смеркалось, когда Заласта вошел в тронный зал и отвел Спархока в сторону.

— Я должен уехать, принц Спархок, — моляще, почти испуганно говорил он. — Это дело весьма важное и не терпит отлагательств.

— У меня связаны руки, Заласта, — отвечал Спархок. — Ты же знаешь мою жену: когда она переходит на королевское «мы», урезонить ее невозможно.

— Но, ваше высочество, я должен дать ход некоторым событиям, жизненно важным для планов императора.

— Я поговорю с ней, но вряд ли тебе стоит надеяться на многое. В конце концов, мы держим все в своих руках. Атаны отлично знают, что им делать за стенами замка, а мои рыцари церкви отлично управятся здесь, внутри. Ты же знаешь, есть министры и высокопоставленные чиновники, в чьей преданности можно усомниться. Нам пока еще неизвестно, что принесет допрос министра внутренних дел. Эти люди должны быть в наших руках — нельзя же позволить им бежать и устраивать новые заговоры!

— Ты не понимаешь, Спархок! — в голосе стирика звучало неподдельное отчаяние.

— Заласта, — сказал Спархок, — я сделаю все, что в моих силах… однако многого обещать не могу.

ГЛАВА 19

Тамульский архитектор, строивший замок Эланы, посвятил всю свою жизнь изучению эленийской архитектуры и, как это часто бывает с посредственностями, рабски скопировал детали, не уловив общей идеи. Тронный зал был ярким тому примером. Эленийские замки строились с двумя целями — стоять века и защищать от незваных гостей. Обеим этим целям как нельзя лучше соответствовала массивная конструкция, напоминавшая гору. В течение столетия эленийцы стремились смягчить угрюмое однообразие своих жилищ различными архитектурными излишествами. Внутренние распорки, призванные поддерживать стены — даже когда на них обрушивается град валунов, — превратились в контрфорсы. Массивные каменные столбы, подпиравшие потолок, стали колоннами, чьи основания и капители украшала резьба. Той же прочности можно достичь, сделав потолок куполообразным, и тронный зал выстроенного тамульцами замка Эланы в этом смысле был образцом чрезмерности. Мало того, что ее потолок был куполообразным, — его подпирали длинные ряды рифленых колонн и контрфорсы, столь изящные, что не только были совершенно бесполезны, но и представляли серьезную опасность для тех, кто стоял под ними. В довершение всего, как было принято в Огнеглавом Материоне, весь зал целиком был инкрустирован опалово мерцающим перламутром.

Элана подбирала флаги для украшения зала с особой тщательностью, и сейчас сияющие стены отражали сущее буйство красок. Сорокафутовые занавеси синего бархата, ниспадавшие вдоль узких окон, были подчеркнуты белым атласом, стены изукрашены перекрещенными вымпелами и парадными подделками под боевые стяги, а колонны и контрфорсы щедро увиты алым шелком. На пристрастный взгляд Спархока зал сильно смахивал на сельскую ярмарку, владелец которой страдает дальтонизмом.

— Довольно кричаще, — заметил Улаф, усердно полируя рога огра на своем шлеме лоскутом ткани.

— Да уж, иначе не скажешь, — согласился Спархок. Он надел сегодня парадные черные доспехи и поверх них серебристый плащ. Кузнец-тамулец, который выправил вмятины и заново покрыл эмалью доспехи, ухитрился смазать изнутри и латы, и кожаные ремни маслом из розовых лепестков, изящно тем намекнув на природный аромат доспехов. Эффект от смеси запахов был поразительный.

— Как мы объясним, почему Элану и Сарабиана окружает так много стражи? — спросил Улаф.

— Нам ничего не нужно объяснять, Улаф, — пожал плечами Спархок. — Мы эленийцы, и весь прочий мир убежденно считает нас варварами со множеством странных обычаев и ритуалов, которых никто больше не в силах понять. Я не хочу, чтобы моя жена сидела там без защиты, когда она и Сарабиан хладнокровно сообщат тамульскому правительству, что оно распущено.

— Неплохая мысль. — Улаф невесело взглянул на друга. — Знаешь, Сефрении придется нелегко.

— Чего-то подобного мы и ожидали.

— Может быть, ей станет легче, если она сядет рядом с Заластой.

Спархок покачал головой.

— Заласта — советник правительства и должен будет сидеть в зале, с министрами. Усадим Сефрению немного в стороне, и пусть с ней будет Даная.

— Да, это может быть кстати. Присутствие твоей дочери действует на Сефрению успокаивающе. Только я не стал бы усаживать рядом с ними Ксанетию.

— Мне это и в голову не приходило.

— Да я так, на всякий случай. А что, Энгесса получил хоть какое-нибудь подтверждение, что его сигналы дошли по назначению? Можем мы быть уверены, что всем атанам известен его приказ?

— Во всяком случае, Энгесса в этом уверен. Полагаю, атаны веками использовали сигнальные костры для того, чтобы передавать приказы по всей стране.

— Я все же сомневаюсь, Спархок, что костры на холмах — это наилучший способ доставлять важные сообщения.

— Это уж забота Энгессы. Даже если к сегодняшнему рассвету приказ не дошел до нескольких захолустных гарнизонов, это уже ничего не изменит.

— Пожалуй, ты прав. Что ж, думаю, мы сделали все, что могли. Остается только надеяться, что не случится ничего непредвиденного.

— А что еще может случиться?

— Спархок, вот из-за таких рассуждений кладбища вечно переполнены. Пойду-ка я, скажу, чтобы опускали мост. Пора начинать.

Стрейджен досконально натаскал дюжину тамульских трубачей и прочий оркестр, заключив урок зловещими угрозами и показательным визитом в бережно восстановленную пыточную камеру в подземелье замка. Музыканты все как один набожно поклялись играть только по нотам и забыть об импровизациях. Фанфары, которые должны были приветствовать прибытие каждого имперского министра, были идеей Эланы. Фанфары льстят, поднимают самомнение и заманивают ничего не подозревающего гостя в западню. Элана хорошо разбиралась в таких вещах. Глубина ее политического чутья порой изумляла Спархока.

В соответствии с парадным духом события вдоль стен зала на равных интервалах были расставлены рыцари церкви в доспехах. Стороннему наблюдателю эти рыцари показались бы не более, чем частью торжественной обстановки, однако сторонний наблюдатель был бы введен в глубокое заблуждение. Неподвижные воины, облаченные в сталь, должны были позаботиться о том, чтобы члены имперского правительства, войдя в зал, уже не могли бы покинуть его без разрешения; а мост, который должны были поднять, как только прибудет последний гость, был еще одним ручательством, что никому не вздумается, соскучась, незаметно уйти из замка. Сарабиан предостерег их, что за минувшие столетия Императорский совет изрядно разросся. Вначале он состоял из одних только министров. Затем министры включили в него своих секретарей, а позже и помощников секретарей. К нынешнему дню в Совет входили и временно исполняющие обязанности младшие помощники младших секретарей. Титул «член Императорского совета» потерял большую часть своего смысла, зато при этаком многолюдье можно было ручаться за то, что в стенах замка Эланы соберутся все предатели, сколько их ни засело в резиденции. Королева Элении была достаточно хитроумна, чтобы обратить против врагов их собственное самомнение.

— Ну что? — нервно спросила Элана, когда ее муж вошел в королевские покои. Королева Элении облачилась в кремового цвета платье, отделанное парчой, и синий бархатный плащ, подбитый мехом горностая. Ее корона, подобие кружевной шапочки из золота, усаженного драгоценными камнями, могла бы показаться несведущему легкой и изящной, но Спархок, которому несколько раз доводилось держать ее в руках, знал, что по весу она почти не уступает государственной короне, хранящейся в подвалах королевской казны в Симмуре.

— Гости уже на мосту, — сообщил он. — Итайн встречает их. Он знает в лицо всех важных шишек в правительстве и даст нам знать, когда прибудут все, кто нам нужен. Как только это случится, рыцари поднимут мост. — Он взглянул на Сарабиана, который стоял у окна, нервно обгрызая ноготь. — Скоро начнется, ваше величество. Не пора ли вам переодеться?

— Тамульская мантия призвана скрывать множество недостатков фигуры, принц Спархок, так что она скроет и мой эленийский наряд, и шпагу. Я не намерен выходить в залу безоружным.

— Мы защитим тебя, Сарабиан, — заверила его Элана.

— Я и сам способен защитить себя, матушка. — Император вдруг нервно хохотнул. — Шутка так себе, но в ней изрядная доля истины. Ты, Элана, вывела меня из политического младенчества. В этом смысле ты и вправду моя матушка.

— Если ты хоть раз назовешь меня «мамулей» — я перестану с вами разговаривать, ваше величество.

— Я скорее откушу себе язык, ваше величество.

— Какова обычная процедура, ваше величество? — спросил Спархок у Сарабиана, когда они стояли у задернутого занавесями проема, поглядывая в щель на быстро заполнявшийся зал.

— Как только все соберутся, Субат призовет собрание к порядку, — ответил Сарабиан. — Потом мой выход — обычно под звуки того, что у нас в Материоне именуется музыкой.

— Стрейджен позаботился о том, чтобы твой большой выход стал поистине грандиозным, — успокоила его Элана. — Он сам сочинил партию фанфар.

— Неужели все эленийские воры обладают художественными талантами? — спросил Сарабиан. — Телэн рисует, Стрейджен сочиняет музыку, а Кааладор так просто прирожденный актер.

— Мы просто притягиваем таланты, верно? — скромно улыбнулась Элана.

— Надо ли мне объяснять, почему нас будет так много? — спросил Сарабиан, косясь на Миртаи и Энгессу.

Элана покачала головой.

— Никогда не пускайся в объяснения. Это признак слабости. Мы войдем рука об руку, и все повалятся ничком.

— Это называется коленопреклонение, Элана.

— Неважно, — пожала она плечами. — Когда они встанут, мы уже будем сидеть на троне, и вокруг нас будет стоять стража. Вот тогда-то и наступит твоя очередь. Даже не позволяй Субату открыть рот. У нас сегодня свои планы, и нам некогда слушать, как он будет лепетать о видах на урожай в Эдоме. Как настроение?

— Нервное. Я никогда прежде не свергал правительства.

— По правде говоря, я тоже — если не считать того случая в Базилике, когда я сделала Долманта архипрелатом.

— Спархок, неужели она и вправду это проделала?

— О да, ваше величество, причем безо всякой посторонней помощи. Она была великолепна.

— Не прерывай свою речь, Сарабиан, — продолжала Элана, — а если кто-то попытается тебя перебить, заткни ему рот. Даже не притворяйся вежливым. Это, в конце концов, наша вечеринка. Не уговаривай, не взывай ко здравому смыслу. Излучай холодное бешенство. Ты хороший оратор?

— Пожалуй нет. Мне нечасто дозволяли говорить на публике — разве что на выпускных церемониях в университете.

— Говори помедленнее. У тебя привычка говорить слишком быстро. Половина ораторского успеха — в ритме речи. Используй паузы. Переходи с крика на шепот. Играй, Сарабиан. Устрой им представление.

Он рассмеялся:

— Элана, ты шарлатанка.

— Разумеется. В этом-то и состоит политика — в обмане, плутовстве, шарлатанстве.

— Но это же чудовищно!

— Конечно. И потому так весело.

Едва очередной министр входил в зал, его приветствовало трубное пение фанфар, эхом перекатывавшееся под сводами потолка, — и это производило желанный эффект. Министры, облаченные в шелковые мантии, явно проникались трепетом собственного величия, о котором многие из них, как видно, давно уже позабыли. Они расходились по местам неспешным, почти царственным шагом, с возвышенно-серьезными лицами. Первый министр Пондия Субат был, судя по всему, более других впечатлен своим величием. В гордом одиночестве он восседал в обитом алым бархатом кресле, которое стояло у возвышения с тронами, и царственно посматривал на чиновников, которые рассаживались вкреслах, расставленных рядами по обе стороны от широкого центрального прохода.

Министр финансов Гашон сидел вместе с Теовином, главой тайной полиции, и еще несколькими министрами. Вся эта компания непрерывно шушукалась.

— Это, судя по всему, оппозиция, — заметила Элана. — Теовин, вне всякого сомнения, замешан в заговоре, и остальные наверняка тоже — в большей или меньшей степени. — Она обернулась к Телэну, который стоял за ее спиной, обряженный в пажеские штаны до колен. — Не своди глаз с этих людей, Телэн. Я хочу знать, как они будут реагировать на происходящее. По выражению их лиц мы сможем определить, насколько глубоко они увязли в заговоре.

— Слушаюсь, моя королева.

В массивных двустворчатых дверях тронного зала появился Итайн и махнул рукой Улафу — это означало, что все нужные им чиновники прибыли.

Улаф, стоявший сбоку от возвышения, кивнул и поднес к губам свой рог.

Зала онемел, потрясенный до глубины души варварским рыком рога, скрежещущим и низким, — эхо его так и заметалось среди перламутровых стен. Огромные двери со стуком захлопнулись, и у входа встали двое рыцарей в полном боевом облачении — сириникиец в белом и пандионец в черном.

Первый министр поднялся.

Улаф трижды грохнул рукоятью топора по полу, призывая высокое собрание к тишине.

Император моргнул.

— В чем дело, Сарабиан? — спросила Миртаи.

— Сэр Улаф только что разбил несколько плиток.

— Их можно заменить костью, — пожала она плечами. — Сегодня вечером костей здесь будет хоть отбавляй.

— Я призываю Совет к порядку! — провозгласил Пондия Субат.

Улаф снова грохнул по полу.

Спархок оглядел тронный зал. Все были на своих местах. Сефрения, в белом стирикском одеянии, сидела с Данаей и Кааладором у дальней стены залы. Ксанетия, также в белом, сидела у стены напротив, в обществе Келтэна и Берита. Мелидира устроилась на балконе, где расположились девять жен императора. Умница баронесса сумела подружиться с первой женой Сарабиана Сиронной, матерью наследного принца, происходившей из знатнейшего тамульского рода. Дружба эта так окрепла, что Мелидиру на официальных церемониях частенько приглашали в общество императриц. На сей раз, однако, она оказалась в этом обществе не случайно. У Сарабиана было девять жен, по одной из каждого королевства, и вполне вероятно, что какая-то из них оказалась в числе заговорщиков. Спархок был совершенно точно уверен, что полунагая валезийка Элисун ничуть не замешана в политических интригах. Она для этого попросту была слишком занята. К тэганке Гахенас, высоконравственной даме, стойкой республиканке, одержимой собственной добродетелью, заговорщики вряд ли осмелились бы даже подступиться. Зато арджунка Тореллия и кинезганка Шакола вызывали весьма сильные подозрения. Обе они завели у себя личный двор, где так и кишели дворяне из Арджуны и Кинезги. Мелидире было приказано присматривать за этими двумя, особенно за выражением их лиц, когда откроется истинное лицо Заласты.

Спархок вздохнул. Все это было так сложно. Друзья, враги — все на одно лицо. Со временем, может статься, удивительный дар Ксанетии окажется для них ценнее, чем помощь целой армии.

Вэнион, который, не привлекая лишнего внимания, встал среди рыцарей, расположившихся вдоль стен, опустил и тут же поднял забрало. Это был знак, что все их люди расставлены по местам. Стрейджен, который вместе с музыкантами стоял за возвышением, кивнул, давая знать, что все понял.

И тогда Спархок перевел взгляд на Заласту, который, сам того не ведая, был почетным гостем на этой вечеринке. Стирик, настороженно поглядывая по сторонам, сидел среди министров, и его простое белое одеяние резко бросалось в глаза рядом с разноцветными шелковыми мантиями тамульцев. Он явно чувствовал, что что-то затевается, — и так же явно не мог понять, что именно. Это было уже кое-что. По крайней мере, никто из посвященных во все подробности не был предателем… Спархок раздраженно отбросил эту мысль. При нынешних обстоятельствах подозрительность неизбежна и естественна, однако, если давать ей волю, она превратится в болезнь. Спархок скорчил гримасу. Еще день-два — и он начнет подозревать самого себя.

— Призываю совет к порядку! — повторил между тем Пондия Субат.

Улаф разбил еще несколько плиток.

— Именем его императорского величества императора Сарабиана, требую немедленной тишины!

— Боже милостивый, Субат, — вполголоса простонал Сарабиан, — ты что же, решил уничтожить весь пол?

— Господа, его императорское величество, Сарабиан Тамульский!

Одинокая труба запела чисто и звонко, поднимая все выше величественную мелодию. Затем к ней присоединилась другая труба, ведя ту же тему на треть октавы выше, потом вступила третья труба — еще на треть октавы выше. И миг спустя, могучим крещендо и на целую октаву выше, мелодию подхватил весь оркестр, и звенящее эхо расплескалось между стен тронного зала.

— Впечатляюще, — пробормотал Сарабиан. — Нам идти сейчас?

— Нет еще, — ответила Элана. — Мы тронемся, когда переменится тема. Я возьму тебя под руку и буду задавать шаг. Не подпрыгни, когда подойдем к тронам. Стрейджен запрятал в зале целый духовой оркестр. Финал будет оглушительный. Выпрямься, расправь плечи и прими царственный вид, а еще лучше — божественный.

— Развлекаешься, Элана?

Она лукаво усмехнулась и подмигнула ему.

— Вот, — сказала она, — флейты подхватили мелодию. Теперь наш черед. Удачи, друг мой. — Элана легонько чмокнула его в щеку и взяла его под руку.

— Раз, — пробормотала она, внимательно вслушиваясь в мелодию. — Два. — Она сделала глубокий вдох. — Пошли.

Тамульский император и королева Элении выступили из арочного проема и царственным шагом направились к своим тронам под заунывное пение флейт, которые в минорном ключе вели тему сочиненной Стрейдженом мелодии. За ними шли Спархок, Миртаи, Энгесса и Бевьер. Замыкали шествие Телэн, Алиэн и Итайн, все еще не отдышавшийся от беготни по коридорам.

Когда монархи и их свита приблизились к тронам, Стрейджен, дирижировавший оркестром при помощи шпаги, знаком приказал укрытым в зале музыкантам переходить к ошеломляющему фортиссимо, которое завершало тему. Звук был поистине сокрушительный. Так и осталось неясным, что заставило членов Императорского совета так дружно пасть ниц — привычка или волна оглушительного грохота. Стрейджен резко рассек воздух шпагой, и музыка оборвалась, лишь эхо ее все еще металось в зале, трепеща, точно призрак мелодии.

Пондия Субат поднялся.

— Желает ли ваше величество обратиться с речью к присутствующим прежде, чем мы начнем заседание? — осведомился он высокомерным, почти оскорбительным тоном. Вопрос был простой формальностью, почти ритуалом. Император на подобных собраниях, как правило, вообще не подавал голоса.

— Пожалуй, что да, Пондия Субат, — ответил Сарабиан вставая. — Как любезно, что ты спросил меня об этом, старина.

Субат уставился на него, не веря собственным ушам.

— Но…

— В чем дело, Субат?

— Это же против правил, ваше величество.

— Да, я знаю. Зато как ново и свежо, а? У нас сегодня много дел, Субат, так что не будем мешкать.

— Ваше величество не посоветовались со мной. Я должен знать, по какой теме ваше величество желают…

— Сидеть, Субат! — повелительно рявкнул Сарабиан. — Стоять! И молчать, пока я не разрешу тебе говорить.

— Но вы не мо…

— Я сказал — сидеть!

Субат, обмякнув от страха, рухнул в кресло.

— Твоя голова сейчас не слишком-то прочно держится на плечах, господин мой первый министр, — зловеще проговорил Сарабиан, — и, если ты скажешь еще хоть слово поперек, она и вовсе отвалится. Ты только что был на грани государственной измены, Пондия Субат, и я сыт тобой по горло.

Первый министр побледнел как покойник.

Сарабиан принялся расхаживать по возвышению. Выражение его лица не предвещало собравшимся ничего хорошего.

— Господи, сделай так, чтобы он остановился, — едва слышно прошептала Элана. — Он не сможет произнести хорошую речь, если будет метаться по сцене, как загнанный олень.

Наконец император остановился на самом краю невысокого возвышения.

— Я не намерен тратить время на чепуху, господа, — бесцеремонно объявил он своим министрам. — У нас начался кризис, и я рассчитывал, что вы с ним справитесь. Вы подвели меня — видимо потому, что были чересчур поглощены своими всегдашними политическими играми. Империи нужны гиганты, а у меня на службе оказались только карлики. Это вынудило меня заняться кризисом лично, что я и делал, господа, на протяжении последних нескольких месяцев. Вы больше не правительство, мои лорды. Правительство — это я.

Министры и их подчиненные разразились негодующими криками.

— Он слишком торопится! — воскликнула Элана. — К этому еще нужно было подойти!

— Не критикуй, — сказал Спархок, — это же его речь, а не твоя. Пусть и произносит ее по-своему.

— Я требую тишины! — провозгласил Сарабиан.

Совет возбужденно шумел, пропустив его слова мимо ушей.

Тогда император распахнул мантию, под которой скрывался его эленийский наряд, и выхватил из ножен шпагу.

— Я сказал — ТИХО! — гаркнул он.

И воцарилась тишина.

— Следующего, кто прервет меня, я пригвозжу к стене, как бабочку, — сказал Сарабиан, и его шпага резко хлестнула воздух. Свист клинка леденил, как дыхание самой смерти. Император обвел взглядом присмиревших чиновников.

— Так-то лучше, — сказал он. — Что ж, продолжим в том же духе. — Сарабиан поставил шпагу на пол и небрежно оперся ладонями об эфес. — Мой род веками доверял министерствам исполнение повседневных государственных дел. И напрасно, как я вижу. Вы — и то с трудом — справлялись с делами в мирные времена, но едва разразился кризис, вы засуетились, как муравьи, заботясь скорее о своем богатстве, своих привилегиях, успехе своих мелочных интриг, чем о благе моей Империи, — и вот именно об этом вы и забыли, господа. Это моя Империя. Мои предки как-то упускали это из вида, но теперь, я думаю, настала пора напомнить вам об этом обстоятельстве. Вы служите мне, и не по своему желанию, а с моего соизволения.

Чиновники в немом ужасе таращились на человека, которого до сих пор считали лишь безобидным чудаком. Спархок краем глаза уловил в центре зала какое-то движение. Он взглянул туда — и обнаружил, что кресло Теовина зияет пустотой. Глава тайной полиции был куда умнее и сообразительней своих коллег, а потому, послав к чертям достоинство, уже деловито полз на четвереньках к ближайшему выходу. Министр финансов Гашон, сидевший рядом с опустевшим креслом Теовина, — тощий, бескровный, с редкими пучками волос на лысине, — взирал на Сарабиана с неприкрытым ужасом.

Спархок бросил быстрый взгляд на Вэниона, и магистр кивнул — он тоже заметил ползущего на четвереньках полицейского.

— Когда я понял, что выбрал управлять моей Империей ничтожных людишек с ничтожными мозгами, — говорил между тем Сарабиан, — я обратился за советом к Заласте Стирику. И в самом деле, кто лучше стириков разбирается во всем сверхъестественном? Именно Заласта посоветовал мне обратиться за помощью к Долманту, архипрелату церкви Чиреллоса, и оказать эту помощь должен был Спархок, принц Элении. Мы, тамульцы, гордимся своей тонкостью и искушенностью, но уверяю вас, господа, что в сравнении с эленийцами мы лишь малые дети. Официальный визит моей дорогой сестры Эланы был лишь прикрытием того факта, что главная наша цель — доставить в Материон ее супруга, сэра Спархока. Мы с королевой Эланой развлекались, обводя вас вокруг пальца, — вас, господа мои, очень просто обвести вокруг пальца — а принц Спархок и его друзья между тем искали корни беспорядков, происходящих в Империи. Как мы и предвидели, ответные действия наших врагов не заставили себя ждать.

У одной из боковых дверей произошло краткое замешательство. Вэнион и Халэд решительно преградили путь пожелавшему удалиться главе тайной полиции.

— Ты вспомнил о какой-то важной встрече, Теовин? — сладким голосом осведомился Сарабиан.

Теовин смотрел на императора с исступленной, неприкрытой ненавистью.

— Если ты недоволен мной, Теовин, я с радостью дам тебе удовлетворение, — продолжал Сарабиан, многозначительно покачав шпагой. — Будь добр, вернись на место. Мои секунданты найдут тебя после заседания.

Вэнион одной рукой крепко взял за шиворот главу тайной полиции, развернул его и указал на пустое кресло. Затем он бесцеремонным пинком придал Теовину начальное ускорение.

— Это предисловие начинает утомлять меня, господа, — объявил Сарабиан, — а посему перейдем к делу. Неудавшийся мятеж в Материоне был прямым ответом на прибытие сэра Спархока. У различных беспорядков, которые вынуждали атанов метаться по всей Империи, один и только один источник. У нас есть враг, и он составил заговор с целью свергнуть правительство и лишить меня трона, и, как я и должен был предвидеть, зная тех, кто притворяется, будто служит мне, он нашел немало добровольных помощников в самом правительстве.

Одни чиновники изумленно ахнули, другие побледнели, сознавая свою вину.

— А теперь, господа, будьте очень внимательны, — продолжал Сарабиан. — Сейчас начнется самое интересное. Многие из вас удивлялись долгому отсутствию министра Колаты. Уверен, вы рады будете узнать, что Колата сейчас присоединится к нам.

Он обернулся к Улафу.

— Не будешь ли ты так добр, сэр рыцарь, пригласить сюда министра внутренних дел Колату?

Улаф поклонился, и Келтэн, поднявшись, вышел вслед за ним.

— Министр Колата как глава всех полицейских сил Империи отменно разбирается в преступной деятельности, — сказал Сарабиан. — Бьюсь об заклад, что мы услышим от него немало интересного касательно нынешних дел в Империи.

Келтэн и Улаф вернулись в зал. Между ними, смертельно бледный, шел министр внутренних дел. Однако отнюдь не его бедственный вид вызвал шум и крики среди чиновников — а то, что главный полицейский Империи был закован в кандалы.

Император Сарабиан бесстрастно слушал протестующие вопли своих чиновников.

— Как я справляюсь, Элана? — краем рта чуть слышно спросил он.

— Я бы сделала все иначе, — ответила она, — но это, в конце концов, вопрос стиля. Когда все закончится, я выскажу тебе свои замечания. — Элана взглянула на чиновников, которые, повскакав с мест, что-то возбужденно кричали. — Не позволяй им увлечься, Сарабиан. Напомни им, кто здесь главный. Будь с ними очень тверд.

— Слушаюсь, матушка, — улыбнулся он. Затем обвел взглядом свое правительство, набрал в грудь воздуха и оглушительно рявкнул:

— ТИХО!

Ошеломленные чиновники смолкли.

— Больше я не потерплю никаких перерывов в процедуре, — сказал Сарабиан. — Правила изменились, господа. Мы не станем больше притворяться цивилизованными людьми. Я буду отдавать вам приказы, вы — исполнять их. Позвольте вам напомнить, что вы не только служите, но и живете на свете с моего соизволения. Министр внутренних дел виновен в государственной измене. Заметьте, что никакого суда не было. Колата виновен, потому что я говорю, что он виновен. — Сарабиан помолчал, осваиваясь с новой мыслью. — Моя власть в Империи безгранична. Я — и правительство, и закон. Мы намерены подробно допросить Колату. Внимательно слушайте его ответы, господа. От того, что он скажет, зависят не только ваши посты в правительстве, но и ваша жизнь. Министр иностранных дел Оскайн допросит Колату — не о его вине, которая уже установлена, но о его сообщниках. Мы намерены выяснить все раз и навсегда. Можешь начинать, Оскайн.

— Слушаюсь, ваше величество.

Оскайн поднялся и молча ждал, пока Сарабиан вновь усядется на трон. Министр иностранных дел облачился в мантию из черного шелка, и этот выбор был не случаен. Черные мантии в Тамуле встречались редко, однако встречались. Судьи и имперские прокуроры, например, всегда одевались в черное. Черный шелк прекрасно оттенял бледность министра иностранных дел, подчеркивая суровое выражение его лица.

Халэд поставил перед возвышением грубо сколоченный деревянный стул. Келтэн и Улаф подвели Колату к стулу и без особых церемоний усадили.

— Ты осознаешь свое положение, Колата? — осведомился Оскайн у узника.

— Ты не имеешь права меня допрашивать! — тотчас огрызнулся Колата.

— Ломай ему пальцы, Халэд, — приказал Спархок, стоявший за троном Эланы.

— Слушаюсь, мой лорд, — отозвался Халэд. — Сколько?

— Для начала — один или два. Как только он опять заговорит о правах Оскайна или своих собственных — ломай ему пальцы.

— Слушаюсь, мой лорд. — Халэд крепко взял министра за запястье.

— Остановите его! — в ужасе завизжал Колата. — Кто-нибудь, остановите его!

— Келтэн, Улаф, — сказал Спархок, — убейте первого, кто сдвинется с места.

Келтэн обнажил меч, а Улаф поднял топор.

— Вот видишь, старина, — сказал Оскайн человеку, обмякшему на стуле. — Ты и так не пользуешься всеобщей любовью, а приказ принца Спархока только что уничтожил остатки малейшего сочувствия к тебе. Ты заговоришь, Колата. Рано или поздно ты заговоришь. Мы можем облегчить твою участь или же наоборот, но ты станешь отвечать на мои вопросы. — Лицо Оскайна было безжалостно.

— Они убьют меня, Оскайн! — взмолился Колата. — Меня убьют, если я скажу хоть слово!

— Тогда ты в безвыходном положении, Колата, потому что, если ты будешь молчать, тебя убьем мы. Ты действовал по приказу Киргона, не так ли?

— Киргон? Чепуха! — вспыхнул Колата. — Киргон — это миф!

— Вот как? — Оскайн взглянул на него с нескрываемым презрением. — Не притворяйся глупцом, Колата. У меня не хватит терпения выслушивать все твои глупости. Ты получал приказы из кинезганского посольства, а доставлял их чаще всего человек по имени Крегер. — Колата ошеломленно уставился на него. — Закрой рот, Колата. Отвисшая челюсть придает тебе дурацкий вид. Нам уже многое известно о твоем предательстве. Все, что нам нужно от тебя, — кое-какие подробности. Впервые к тебе обратился некто, кому ты доверял и кого, по всей видимости, уважал. Это сразу же исключает кинезганца. Тамулец не может испытывать к кинезганцам ничего, кроме презрения. Принимая во внимание свойственную нам гордыню и чувство собственного превосходства, я бы исключил также арджуна или эленийца из западных королевств. Остается только другой тамулец, атан либо… — Глаза Оскайна вдруг расширились, на лице выразилось безмерное изумление. — Стирик!

— Чушь! — слабо просипел Колата, но глаза его исступленно заметались, словно он искал укрытия.

Спархок оценивающе взглянул на Заласту. Маг смертельно побледнел, однако, судя по выражению глаз, пока еще держал себя в руках. Нужно было нечто большее, чтобы выбить его из колеи. Пандионец с нарочитой небрежностью положил руку на рукоять меча, давая Оскайну условленный знак.

— Этак мы далеко не уйдем, старина, — протянул Оскайн, опомнясь от изумления. — Полагаю, тебя надобно подтолкнуть. — Он оглянулся на Ксанетию. — Не поможешь ли ты нам, анара? Наш почтенный министр внутренних дел, похоже, не желает делиться с нами своими тайнами. Не могла бы ты убедить его передумать?

— Я попытаюсь, Оскайн из Материона, — ответила Ксанетия вставая. Она пересекла зал, почему-то предпочтя подойти к узнику с той стороны, где сидела Сефрения. — Ты устрашен, Колата из Материона, — сурово обратилась она к нему, — и страх твой придает тебе отваги, ибо мнится тебе, что, как ни велика будет боль, причиненная теми, кто властен над плотью твоей, куда страшнее муки, на кои обречет тебя владеющий твоею душою. Узри же пред собою еще больший страх, Колата из Материона. Взгляни на меня — и трепещи, ибо я несу тебе ужас, коему нет сравнения. Будешь ли ты говорить, и говорить по доброй воле?

— Не могу! — проскулил Колата.

— Тогда ты погиб. Узри меня в истинном моем облике и помысли о своей участи, ибо я есмь смерть, Колата из Материона, смерть, превосходящая ужаснейшие твои кошмары.

Ее кожа и волосы стали медленно блекнуть, выцветать, и вначале слабо, затем все яснее стало различимо исходившее от нее сияние. Вскинув голову, она сурово и печально смотрела на Колату, а ее свечение становилось все ярче.

Колата завизжал.

Чиновники повскакали на ноги, лица их исказились ужасом, невнятное бормотание перешло в пронзительные крики.

— СИДЕТЬ! — гаркнул на них Сарабиан. — МОЛЧАТЬ!

Ему повиновались, но не все. Большинство чиновников обезумело от страха. Пронзительно крича, они продолжали пятиться от Ксанетии.

— Лорд Вэнион, — окликнул Сарабиан, перекрывая всеобщий гам, — не будешь ли ты так добр навести порядок?

— Сию минуту, ваше величество! — Вэнион с лязгом опустил забрало, выхватил меч из ножен и поднял щит.

— Мечи наголо! — рявкнул он, и тотчас залязгали извлеченные из ножен мечи рыцарей церкви. — Вперед!

Рыцари, расставленные вдоль стен, грохоча доспехами, с мечами наголо двинулись на перепуганных до полусмерти чиновников. Сам Вэнион, вытянув закованную в сталь руку, острием меча коснулся горла первого министра.

— По-моему, Пондия Субат, император приказал тебе сесть, — процедил он. — Повинуйся! СЕЙЧАС ЖЕ!

И первый министр без сил упал в кресло, вдруг испугавшись Вэниона даже больше, чем Ксанетии.

Нескольких членов Совета пришлось догнать и силой вернуть на места, а один проворный чиновник — как показалось Спархоку, министр общественных работ — вскарабкался по занавесям, и уговорить его спуститься удалось только под прицелом арбалета Халэда. Порядок был восстановлен. Когда Совет вернулся — а вернее, был загнан — на места, обнаружили, что министр финансов Гашон валяется на полу с остекленевшими глазами и пеной у рта. Вэнион довольно поверхностно осмотрел мертвеца.

— Яд, — сказал он кратко. — Похоже, он принял его сам.

Элана содрогнулась.

— Прошу тебя, анара, — обратился Сарабиан к Ксанетии, — продолжай.

— Как пожелает ваше величество, — ответила она своим странным гулким голосом и снова устремила свой взгляд на Колату. — Станешь ли ты говорить по доброй воле, Колата из Материона?

Бывший министр в ужасе отпрянул от нее.

— Быть по сему. — Дэльфийка подняла руку и шагнула к нему. — Проклятие Эдемуса лежит на мне, и ношу я его печать. Я разделю сие проклятие с тобою. Быть может, горько пожалеешь ты о своем молчании, когда плоть твоя начнет гнить и стекать с костей, точно расплавленный воск. Настал час выбора, Колата из Материона. Говори — либо умри. Кто он, похитивший верность твою владыке и повелителю? — Рука Ксанетии, более смертоносная, чем меч Вэниона, была уже в нескольких дюймах от пепельно-бледного лица Колаты.

— Нет! — пронзительно вскрикнул он. — Я скажу! Я все скажу!

Облако возникло внезапно, ниоткуда, над головой насмерть перепуганного министра, но Спархок был наготове. Укрывшись за троном Эланы, он давно уже снял перчатку и незаметно извлек Беллиом из шкатулки.

— Голубая Роза! — резко произнес он. — Уничтожь облако!

Беллиом дрогнул в его руке, и густой, почти осязаемый клочок темноты затрепетал, словно знамя на флагштоке под ураганным ветром, заструился — и сгинул.

Заласту отшвырнуло на спинку кресла. Он приподнялся было, но тут же рухнул, корчась и стеная от боли разорванного заклятья. Кресло перевернулось, и стирик извивался на полу, точно в припадке.

— Это он! — завизжал Колата, дрожащей рукой указывая на него. — Это Заласта! Он во всем виноват!

Сефрения громко ахнула, и Спархок быстро взглянул на нее. Она откинулась в кресле, потрясенная почти так же сильно, как сам Заласта. В глазах ее были неверие и ужас. Даная что-то быстро говорила ей, сжимая ее лицо в своих маленьких ладонях.

— Проклятие тебе, Спархок! — Заласта не произнес, а прокаркал эти слова, опираясь на посох и с немалым трудом поднимаясь на ноги. Лицо его исказилось от ярости и разочарования. — Ты моя, Сефрения, моя! — выкрикнул он. — Целую вечность я желал тебя и смотрел бессильно, как твоя вороватая Богиня отнимает тебя у меня! Но больше этому не бывать! Сим изгоняю я навеки Богиню-Дитя и лишаю ее власти над тобой! — Смертоносный посох Заласты взвился и нацелился. — Умри, Афраэль! — провизжал стирик.

Сефрения, не задумываясь, крепко обхватила дочь Спархока и стремительно повернулась в кресле, собственным телом прикрывая девочку от убийственной ярости Заласты.

Сердце Спархока застыло, когда с кончика посоха сорвался огненный шар.

— Нет! — страшно крикнул Вэнион, бросаясь вперед.

Однако Ксанетия опередила его. Ее решение подойти к Колате с той стороны, где сидела Сефрения, явно было навеяно замыслами, которые она прочла в разуме Заласты. Сознательно встала она между ним и той, которая ее ненавидела, и, не дрогнув, преградила путь обезумевшему от ярости стирику. Брызжущий огнем шар летел через зал, неся с собой всю застарелую ненависть Заласты.

Ксанетия протянула руку — и пылающий шар, точно ручная птица, возвращающаяся к руке, которая ее кормит, опустился на ее ладонь. Слабая, едва видная улыбка тронула губы дэльфийки, и она сомкнула пальцы, сжимая в кулаке овеществленную ненависть стирика. Миг раскаленное пламя пробивалось сквозь бледные пальцы — а затем исчезло, поглощенное и растворенное бесследно внутренним светом дэльфийки.

— Что же теперь, Заласта Стирик? — обратилась Ксанетия к обезумевшему магу. — Что сделаешь ты ныне? Сойдешься ли со мной в поединке, рискуя собственной жизнью? Или, словно побитый пес, коим ты и являешься в душе своей, побежишь, скуля и корчась, от моего гнева? Ибо ведомо мне твое сердце, Заласта. Это твой отравленный язык напитал душу сестры моей ненавистью ко мне. Беги же, мастер лжи! Не терзай более слух Сефрении мерзостной своей клеветой. Уходи. Ныне я изгоняю тебя. Уходи.

Заласта взвыл, и в этом вое была вся его жизнь с ее неутоленным желанием и чернейшим отчаянием.

А потом он исчез.

ГЛАВА 20

Император Сарабиан со странной отрешенностью взирал на жалкое зрелище, которое представляло собой его правительство. Одни чиновники были так потрясены, что не могли сдвинуться с места; другие, возбужденно лопоча, бесцельно метались по залу, третьи толпились у главного выхода, умоляя рыцарей выпустить их отсюда.

Оскайн с невозмутимым лицом истинного дипломата подошел к возвышению.

— Поразительный поворот событий, — заметил он таким тоном, словно речь шла о неожиданном летнем ливне, и прилежно оправил свою черную мантию, все больше и больше становясь похожим на судью.

— О да, — согласился Сарабиан, все еще погруженный в задумчивость. — Однако, я полагаю, мы сможем обернуть его себе на пользу. Спархок, темница в подземелье замка пригодна для своего назначения?

— Да, ваше величество. Архитектор, строивший замок, был весьма дотошен.

— Отлично.

— Что у тебя на уме, Сарабиан? — спросила Элана. Император ухмыльнулся ей, и его лицо стало почти мальчишеским.

— А вот и не скажу, дорогуша, — ответил он, чудовищно подражая простонародному говору Кааладора. — Неохота портить сурпрыз, ясно?

— Ради Бога, Сарабиан, — устало вздохнула она.

— Все путем, ваш-ш-величество. Состряпаю махонький такой переворотик — и вся недолга.

— Сарабиан, я рассержусь.

— Разве ты больше не любишь меня, матушка? — весело осведомился он.

— Мужчины! — вздохнула Элана, закатив глаза.

— Я начну, господа, а вы подхватывайте, — сказал император. — Посмотрим, как хорошо я выучил ваши уроки. — Он поднялся. — Лорд Вэнион! Не будешь ли ты так любезен вернуть наших гостей по местам?

— Сию минуту, ваше величество, — отозвался Вэнион. Поскольку он заранее знал о предательстве Заласты, то теперь владел собой лучше других. Он бросил несколько отрывистых повелительных слов, и рыцари церкви без особых церемоний сопроводили смятенных чиновников к креслам.

— Что это нашло на Заласту? — напряженным шепотом спросила Элана у своего мужа. — Почему он хотел убить Данаю?

— Вовсе нет, любовь моя, — ответил Спархок, на ходу соображая, как лучше ответить. — Заласта метил в Афраэль. Разве ты не видела ее? Она стояла рядом с Сефренией.

— В самом деле?

— Конечно. Я-то думал, что ее видят все, а оказывается, только я — и само собой, Заласта. Почему, ты думаешь, он так проворно спасся бегством? Афраэль уже готова была вырвать из его груди сердце и съесть прямо у него на глазах.

Элана содрогнулась.

Император Сарабиан вновь подошел к краю возвышения.

— Придите в себя, господа, — сухо велел он. — Мы еще не покончили с делами. Полагаю, вас потрясло открытие истинного облика Заласты — во всяком случае, некоторых из вас. Я разочарован в вас, господа мои: большинству из вас недостает самой обыкновенной проницательности, а остальным даже в голову не пришло, что и Заласту, и вас я вижу насквозь. Одни из вас — предатели, другие просто тупы, как пробки. В тех и других я совершенно не нуждаюсь. С нескрываемым удовольствием я объявляю вам, что сегодня на рассвете по всей Империи атанские гарнизоны покинули свои казармы и заменили всех имперских чиновников своими офицерами соответствующего ранга. Сейчас вся Империя, за исключением Материона, находится на военном положении.

Чиновники таращились на него, не в силах выдавить ни слова.

— Атан Энгесса, — позвал император.

— Слушаю, Сарабиан-император.

— Не будешь ли так добр устранить это исключение? Введи своих атанов в город и возьми в свои руки власть в столице.

— Сию минуту, Сарабиан-император, — широко ухмыльнулся Энгесса.

— Будь тверд, Энгесса. Покажи моим подданным, что я не шучу.

— Как прикажешь, Сарабиан-император.

— Славный парень, — довольно громко пробормотал Сарабиан, когда огромный атан направился к дверям.

— Но, ваше величество… — приподымаясь в кресле, слабо запротестовал Пондия Субат.

Император одарил своего первого министра поистине ледяным взглядом.

— Я сейчас занят, Субат, — процедил он. — Нам с тобой еще предстоит очень долгий разговор. Уверен, что ты сумеешь весьма увлекательно объяснить, каким образом все это могло происходить у тебя под носом и даже не потревожить твоего сладкого сна. А сейчас сядь и заткнись.

Первый министр опять обмяк в кресле, вытаращив глаза.

— Итак, — снова обратился император к своим чиновникам, — Империя отныне на военном положении. Поскольку вы столь позорно продемонстрировали свою полную несостоятельность, мне пришлось самому взяться за дело. В вас я больше не нуждаюсь, так что все вы уволены.

Чиновники так и ахнули, а те из них, кто дольше других занимал свой пост и прочно уверился в своей почти божественной власти, разразились протестующими воплями.

— Более того, — оборвал Сарабиан их протесты на полуслове, — предательство Заласты ставит под сомнение преданность каждого из вас. Если я не могу доверять всем, мне приходится подозревать всех. Я хочу, господа, чтобы нынче ночью все вы побеседовали со своей совестью, потому что завтра мы будем допрашивать вас и потребуем правды, исключительно полной правды. Нам некогда выслушивать ложь, оправдания, попытки увернуться от вины или от ответственности. Я от всего сердца советую вам пойти нам навстречу. Последствия лжи либо уверток будут весьма плачевны.

Улаф вынул оселок и принялся неспешно водить им по лезвию топора. Раздался режущий ухо скрежет.

— В доказательство своего благоволения, — продолжал Сарабиан, — я велел приготовить всем вам место для ночлега в стенах замка и обеспечить вам полное уединение, дабы в тишине и покое вы вспомнили всю свою жизнь и приготовились правдиво отвечать на наши вопросы. Лорд Вэнион, не могли бы твои рыцари сопроводить наших гостей в отведенные им покои? — Сарабиан импровизировал вовсю.

— Сию минуту, ваше величество, — ответил Вэнион, гулко стукнув себя по стальному нагруднику кулаком в кольчужной рукавице.

— Одну минуту, лорд Вэнион, — вмешалась Элана.

— Слушаю, моя королева.

— Недурно было бы обыскать наших гостей, прежде чем развести их по спальням. Мы ведь не хотим, чтобы кто-нибудь из них последовал печальному примеру министра финансов?

— Отличная мысль, ваше величество, — согласился Сарабиан. — Лорд Вэнион, отбери у наших гостей все игрушки. Пусть ничто не отвлекает их от мыслей о завтрашнем покаянии. — Он на миг задумался. — Мне тут пришло в голову, лорд Вэнион, что нашим гостям было бы куда проще сосредоточиться, если бы их нынешнее положение подчеркивалось чем-то осязаемым. Я, помнится, читал, что в эленийских тюрьмах заключенные носят некое подобие формы.

— Совершенно верно, ваше величество, — глазом не моргнув, согласился Вэнион. — Это рубаха без рукавов из серой дерюги, с красной полосой на спине, чтобы узнать по ней узника, если ему удастся бежать.

— Как по-твоему, сумеешь ты найти нечто подобное для наших гостей?

— Если и нет, ваше величество, мы сами что-нибудь придумаем.

— Отлично, лорд Вэнион, — и, кстати, заберите у них драгоценности. С драгоценностями человек чувствует себя важной персоной, а я хочу, чтобы мои гости осознали полную свою ничтожность. Лучше покормите их. Что обычно едят в тюрьме?

— Хлеб и воду, ваше величество. Иногда немного похлебки.

— Превосходный рацион. А теперь, Вэнион, убери их отсюда. Меня мутит от одного их вида.

Вэнион рявкнул приказ, и рыцари направились к низложенному правительству.

Каждому чиновнику достался почетный караул из воинов в доспехах, которые увели — а порой и уволокли — его в темницу.

— Э-э… одну минутку, Теовин, — любезно окликнул император главу тайной полиции. — Ты, кажется, что-то хотел мне сказать?

— Нет, ваше величество, — угрюмо ответил Теовин.

— Ну же, старина, не стесняйся. Мы здесь все старые друзья. Если тебя как-то задело то, что я сегодня здесь устроил, валяй, высказывайся. Милорд Стрейджен будет счастлив одолжить тебе свою шпагу, и тогда мы с тобой сможем все обсудить. Уверен, что ты найдешь мои объяснения весьма доходчивыми. — Мантия соскользнула с плеч Сарабиана на пол. Холодно улыбнувшись, он обнажил шпагу. — Так как же?

— Угрожать оружием вашему величеству — это государственная измена, — промямлил Теовин.

— Бог ты мой, Теовин, да с какой стати тебя это должно волновать? Так или иначе ты уже несколько лет занимаешься тем, что именуют государственной изменой, так неужели тебе помешают какие-то мелкие формальности? Бери шпагу, приятель. Хотя бы раз — в первый и последний раз в жизни — выступи против меня открыто. Я дам тебе урок фехтования, который ты запомнишь до конца своих дней — не так уж и надолго.

— Я не подниму руки на своего императора! — объявил Теовин.

— Какой позор! Ты меня сильно разочаровал, старина. Можешь идти.

Вэнион крепко взял главу тайной полиции за плечо и почти выволок его из тронного зала.

Император восторженно вскинул над головой шпагу, поднялся на цыпочки и исполнил небольшой, но пылкий пируэт. Затем он вытянул вперед одну ногу и отвесил Элане экстравагантный поклон, изящно отведя вбок шпагу.

— Вот так, матушка, — сказал он, — и свергают правительство.

— Нет, леди Сефрения, — категорически ответила королева, когда полчаса спустя все опять собрались в королевских покоях, — мы не даем тебе дозволения уехать. Ты состоишь в королевском совете Элении, и мы нуждаемся в тебе.

Бледное, искаженное горем лицо Сефрении окаменело.

— Как прикажет ваше величество.

— Брось, Сефрения. Наши дела не терпят отлагательств, и нам не до личных огорчений. Заласта предал нас всех, не только тебя, и теперь нам предстоит подумать, как возместить причиненный им вред.

— Ты несправедлива, мама, — упрекнула Даная.

— Я и не старалась быть справедливой. Когда-нибудь ты будешь королевой, Даная. А сейчас — сиди, молчи и учись.

Даная опешила, но тут же овладела собой и, вздернув подбородок, присела в реверансе:

— Слушаюсь, ваше величество.

— Так-то лучше. Я еще сделаю из тебя королеву. Сэр Бевьер!

— Да, ваше величество?

— Поставь своих сириникийцев к катапультам. Вэнион, расставь остальных рыцарей на стенах и прикажи им, чтобы грели смолу. Заласта на свободе. Он потерял всякую власть над собой, и мы не знаем, какие силы ему подвластны. В нынешнем своем состоянии он способен прибегнуть к чему угодно, а посему будем наготове — на всякий случай.

— Ты говоришь как фельдмаршал, Элана, — заметил Сарабиан.

— Я и есть фельдмаршал, — рассеянно ответила она. — Это один из моих титулов. Спархок, сможет ли Беллиом отразить нападение, если Заласта прибегнет к магии?

— Запросто, моя королева. Однако Заласта, скорее всего, этого не сделает. Ты сама видела, что случилось, когда Беллиом рассеял облако. Когда разрушают заклинание, тому, кто его сотворил, это причиняет немалые муки. Сефрения знает Заласту лучше, чем я. Она могла бы сказать, рискнет ли он так скоро вновь прибегнуть к магии.

— Так как же, Сефрения? — спросила Элана.

— Не знаю, ваше величество, — помолчав, ответила маленькая стирикская женщина. — Таким я прежде никогда его не видела. Мне кажется, что он сошел с ума. Он способен почти на все.

— Тогда нам лучше быть готовыми ко всему. Миртаи, скажи Келтэну и Улафу, чтобы привели сюда Колату. Узнаем, как далеко зашел этот заговор.

Спархок отвел Сефрению в сторонку.

— Как Заласта узнал, кто такая на самом деле Даная? — шепотом спросил он. — Ему явно все известно. Это ты сказала ему?

— Нет. Афраэль велела мне молчать.

— Занятно. Я потом поговорю с ней и выясню почему. Может быть, она уже тогда что-то заподозрила — или это один из ее знаменитых намеков. — Спархок задумался. — Или, может быть, он хотел убить Внешне казалось, что он бросил этот огненный шар в Данаю, но, возможно, на самом деле метил в тебя.

— В это я никогда не поверю, Спархок.

— Сейчас я почти готов поверить во что угодно. — Спархок на мгновение замялся. — Понимаешь, Ксанетия знала, что Заласта предатель. Она сказала нам об этом еще раньше.

— Почему ты не предупредил меня? — Сефрения была потрясена до глубины души.

— Потому что ты бы ей не поверила. Ты не склонна доверять ее словам, Сефрения. Тебе нужно было собственными глазами убедиться в предательстве Заласты. Да, кстати, Ксанетия ведь спасла тебе жизнь. Может быть, тебе захочется поразмыслить над этим.

— Не распекай меня, Спархок, — вяло усмехнувшись, попросила она. — Мне и так нелегко.

— Знаю, матушка, и боюсь, что в этом тебе никто не в силах помочь.

Колата проявил небывалую готовность к откровенности. Недели заключения сломили его дух, а явное стремление Заласты убить его уничтожило всякое подобие преданности бывшему сообщнику.

— Этого я не знаю, — отвечал он на вопрос Оскайна. — Спросите у Теовина. Именно он обратился ко мне с предложением от имени Заласты.

— Разве ты не ввязался в это дело еще тогда, когда занял пост министра?

— Не думаю, чтобы «это дело», как ты его называешь, началось так давно. Не могу сказать наверняка, но мне сдается, что начало ему было положено всего пять-шесть лет тому назад.

— Однако ты и до того подбирал себе союзников.

— Ну, Оскайн, это же обычная тамульская политика. Я понял, что первый министр болван, как только возглавил министерство. Единственным по-настоящему опасным моим противником был ты. Я подбирал себе союзников, чтобы противодействовать тебе — и твоей бессмысленной идее, что королевства, входящие в Империю, — иностранные государства, а не часть метрополии.

— Юридические проблемы мы можем обсудить и позже, Колата. Стало быть, это Теовин свел тебя с нашим врагом?

— Теовин и некий пьяница с сомнительной репутацией по имени Крегер. Крегер эозиец и, насколько я понимаю, и прежде имел дело с принцем Спархоком. Он знаком со всеми, кто входил в наше многочисленное сообщество, а потому из него вышел идеальный посланец — конечно, когда он бывает трезв.

— Да уж, это очень похоже на Крегера, — заметил Келтэн.

— Что именно Заласта посулил тебе, Колата? — спросил Оскайн.

— Власть, богатство — как обычно. Ты и сам министр, Оскайн. Ты знаешь правила игры и ставки, по которым мы играем. Мы все считали, что император только символическая фигура, что он легкомыслен и плохо осведомлен о том, что происходит на самом деле, — извините, ваше величество, но у нас сложилось именно такое мнение.

— Благодарю за комплимент, — ответил Сарабиан. — Именно этого я от вас и добивался. Что меня удивляет до сих пор — как вы могли не придать значения тому, что атаны верны мне лично. Неужели ни одному из вас это не пришло в голову?

— Мы недооценили вас, ваше величество. Нам казалось, что вы не в состоянии постигнуть все значение этого факта. Если б мы хоть на миг могли подумать, что вы понимаете, как много у вас на самом деле власти, — мы бы давно уже расправились с вами.

— Так я и думал. Именно поэтому я и притворялся простаком.

— Заласта говорил тебе, кто истинный вдохновитель этого заговора? — спросил Оскайн.

— Он утверждал, будто говорит от имени Киргона, — ответил Колата. — Мы, конечно, не принимали этого всерьез. Стирики странный народ. Они вечно стремятся уверить окружающих, будто представляют какую-то высшую силу, точно им не хочется самим нести ответственность за свои дела. Насколько мне известно, и идея, и воплощение заговора были делом рук Заласты.

— Думаю, пора нам выслушать и самого Заласту, — сказал Вэнион.

— Ты спрятал его в рукаве, Вэнион? — осведомилась Элана.

— В переносном смысле — да, ваше величество. Келтэн, почему бы тебе не отвести министра внутренних дел в его комнату? По-моему, он слегка утомился.

— У меня еще остались вопросы, лорд Вэнион, — возразил Оскайн.

— Мыдобудем тебе все ответы на них, старина, — заверил его Итайн, — куда скорее и намного подробнее. Ты, Оскайн, слишком дотошен и неповоротлив. Это один из твоих недостатков. Мы просто слегка ускорим ход событий.

Вэнион подождал, пока Келтэн и Улаф не выведут Колату из комнаты.

— Мы уже в общих чертах говорили вам, что Ксанетия может узнать, что думают другие. Это не значит, что она способна уловить какие-то неясные чувства или настроения. Если она пожелает, то может повторить чужие мысли слово в слово. Большинство из вас, вероятно, усомнится в этом, так почему бы ей просто не показать нам, как это делается, чтобы не переливать из пустого в порожнее? Скажи нам, анара, что думает сейчас королева Элана.

— Как пожелаешь, лорд Вэнион, — отозвалась дэльфийка. — Ее величество сейчас весьма довольна происходящим, однако досадует на тебя за то, что ты помешал допросу. Далее, она рада тому, что император Сарабиан оказался способным учеником, полагая, что ныне вправе ожидать от него поступков здравых и действенных. Лелеет она также некие замыслы интимного свойства касательно своего супруга, ибо дела политические обыкновенно возбуждают и эту сторону ее натуры.

Элана вспыхнула до корней волос.

— Прекрати немедленно! — закричала она.

— Прошу прощения, ваше величество, — извинился Вэнион. — Последнего пассажа я не мог предвидеть. Ксанетия верно прочла твои мысли?

— Ты отлично знаешь, Вэнион, что на этот вопрос я не отвечу! — Лицо королевы все еще пылало.

— Но ты признаешь хотя бы, что она может проникнуть в чужие мысли?

— Я слыхал об этом даре, — задумчиво проговорил Сарабиан, — но полагал, что это тоже бредни из числа тех, которые рассказывают о дэльфах.

— Беллиом подтвердил, что это правда, ваше величество, — заверил его Спархок. — Ксанетия читает чужие мысли с той же легкостью, с какой вы — открытую книгу. Полагаю, что Заласту она прочла от корки до корки, и сможет рассказать нам все, что мы хотели бы о нем узнать. — Он взглянул на Ксанетию. — Не расскажешь ли ты нам вкратце о жизни Заласты, анара? Сефрения особенно опечалена тем, что вышло наружу в тронном зале. Если она узнает, что побудило Заласту стать предателем, быть может, ей будет легче принять то, что произошло.

— Я и сама могу говорить за себя, Спархок, — язвительно заметила Сефрения.

— Конечно, матушка. Я просто решил послужить вам посредником. Вам с Ксанетией трудно общаться напрямую.

— А в чем дело? — быстро спросил Сарабиан.

— Древняя вражда, ваше величество, — пояснила Ксанетия, — столь древняя, что никто из живущих ныне уже не помнит истинной ее причины.

— Я помню, — сквозь зубы процедила Сефрения, — и эта причина отнюдь не из древних.

— Возможно, однако внемли рассказу о Заласте, прочитанному в мыслях его, а затем уж суди сама, Сефрения из Илары.

Вернулись Келтэн и Улаф и тихонько заняли свои места.

— Заласта родился несколько столетий назад в стирикском селении Илара, что находилось в лесу близ города Каная, в Северном Астеле, — начала Ксанетия. — На седьмой год его жизни появилась на свет в том же селении та, которая ныне известна нам как Сефрения, одна из Тысячи Стирикума, наставница рыцарей Пандиона в тайнах Стирикума, член Королевского совета Элении и возлюбленная магистра Вэниона.

— Уже нет, — резко бросила Сефрения.

— Я говорю о чувствах, кои лорд Вэнион испытывает к тебе, Сефрения, — не о твоих. Семья Заласты дружила с родителями Сефрении, и согласились они меж собою, что когда Сефрения и Заласта достигнут надлежащего возраста, заключат они меж собою брак.

— Я совсем забыла об этом, — вырвалось у Сефрении. — Заласта всегда был мне другом — не более того.

— Поверь, однако, что для него сие стало средоточием всей его жизни. Когда пошел тебе девятый год, мать твоя понесла, и дитя, кое она произвела на свет, оказалось не кем иным, как Афраэлью, Богиней-Дитя, и в миг рождения ее все мечты и надежды Заласты обратились в прах, ибо жизнь твоя всецело принадлежала теперь твоей малой сестре. Гнев Заласты был беспределен, и скрылся он один в лесной чащобе, ибо самое лицо его выдавало его затаенные мысли. Много он странствовал, выискивая могущественнейших магов Стирикума, даже подвергая опасности душу свою, отверженных и проклятых. Искал он лишь одного — средства, коим человек смертный мог бы уничтожить бога; ибо отчаяние породило в нем непостижимую ненависть к Богине-Дитя, и неустанно искал он ее гибели.

Принцесса Даная громко ахнула.

— Молчи и слушай, — строго сказала ей мать.

— Я просто удивилась, мама.

— Никогда не показывай этого. Всегда старайся сдерживать свои чувства.

— Хорошо, мама.

— Шел шестой год жизни Богини-Дитя в сем новом воплощении, — продолжала Ксанетия, — когда Заласта, обезумевший от безнадежности, ибо все, с кем ни говорил он, твердили ему, что цель его недостижима для смертного, обратился к более простым средствам. Надеясь, быть может, что Богиню-Дитя можно застичь врасплох или же что в нежных своих летах не обрела она еще полного могущества, замыслил он безрассудный план одолеть ее простою силой. Хотя сама Богиня бессмертна, мыслил он, быть может, смертно ее воплощение, и, буде удастся убить его, принуждена будет Богиня искать иной сосуд для духа своего.

— И это сработало бы? — спросил Келтэн у Спархока.

— Почем мне знать? — Спархок осторожно взглянул на дочь.

Даная медленно, как бы между прочим, покачала головой.

— Во исполнение своего отвратительного замысла принял Заласта облик эленийского священника и пришел в нищие хижины тамошних крестьян, и всяко чернил перед ними стириков родного своего селения, выставляя их идолопоклонниками и почитателями демонов, коих черные обряды требуют крови эленийских девственниц. Так сильно воспламенил он их лживыми своими наветами, что в некий день собрались невежественные крестьяне и обрушились на мирное стирикское селение, убивая всех, кто попадался им на пути, и предавая огню все жилища.

— Но ведь там же был и дом Сефрении! — воскликнула Элана. — Как он мог быть уверен, что и ее не убьют?

— Сие было ему безразлично, королева Элении. Воистину мнилось ему, что лучше бы Сефрения умерла, нежели досталась Афраэли, — лучше горе, что когда-нибудь минет, чем бесплодное стремление к невозможному. Вышло, однако, так, что утром того самого дня Богиня-Дитя уговорила сестру свою пойти в лес за цветами, а потому, когда эленийские крестьяне разоряли селение, ни Сефрении, ни Афраэли там не было.

— Заласта рассказывал мне эту историю, — перебил ее Спархок. — Он сказал, что был в лесу вместе с Сефренией и Афраэлью.

— Сие неправда, Анакха. Был он тогда в селении, разыскивая их обеих.

— С какой же стати он солгал?

— Быть может, лгал он даже и перед самим собою. Деяния его в тот день были чудовищны, а природе людской свойственно таить сотворенные мерзости даже от самих себя.

— Может быть и так, — согласился он.

— Постигнешь ты глубже всю силу ненависти и отчаяния, владевших Заластой, узнав, что и родные его погибли в тот же день, — продолжала Ксанетия. — Истинно так, и отец, и мать, и сестры его пали под дубинками и косами беснующихся дикарей, коих сам же Заласта и привел в селение, пали на его же глазах.

— Я не верю тебе! — с отчаянием воскликнула Сефрения.

— Беллиом свидетель того, что я говорю правду, Сефрения, — спокойно отвечала Ксанетия, — и, ежели я нарушила клятву свою ложью, сэр Келтэн лишит меня жизни. Подвергни меня испытанию, сестра.

— Заласта говорил, что крестьян подбили напасть на наше селение твои соплеменники — дэльфы!

— Он лгал тебе, Сефрения. Велико было его разочарование, когда узнал он, что Афраэль — и ты также — уцелели. Схватившись за первую мысль, пришедшую ему на ум, переложил он собственную вину на моих сородичей, рассудив, что ты тем более охотно поверишь худшему о тех, кого уже привыкла ненавидеть. Он обманывал тебя с детских твоих лет, Сефрения из Илары, и обманывал бы поныне, если бы Анакха не вынудил его сбросить личину.

— Так ты поэтому так ненавидишь дэльфов, Сефрения? — догадалась Элана. — Ты считала, что они виноваты в гибели твоих родителей.

— И Заласта, силясь сокрыть собственную вину, не терял ни единой возможности напомнить ей об этой лжи, — сказала Ксанетия. — Столетиями отравлял он мысли ее ненавистью к дэльфам, наполняя враждой ее сердце, только бы не усомнилась она в его к сему непричастности.

Лицо Сефрении исказилось, она уткнулась лицом в ладони и разрыдалась.

Ксанетия вздохнула.

— Открывшаяся ныне истина разбередила в ней давнее горе. Она оплакивает родных своих, коих нет на свете уже много веков. — Она взглянула на Алиэн. — Уведи ее отсюда, милое дитя, и утешь. Сефрения более всего нуждается сейчас в женском сочувствии и утешении. Скоро выльются все ее слезы, и горе тогда Заласте, буде он когда-нибудь попадется в ее руки.

— Или в мои, — угрюмо вставил Вэнион.

— Кипящее масло, мой лорд, — деловито предложил Келтэн. — Свари его в масле живьем.

— Хороши также крючья, — прибавил Улаф. — Длинные крючья со славными острыми зубьями.

— Это обязательно? — содрогнувшись, осведомился Сарабиан.

— Ваше величество, — сказал Келтэн, — Заласта причинил боль Сефрении. Двадцать пять тысяч пандионцев — не считая рыцарей из других орденов — сочтут, что это касается их лично. Заласта может водрузить над своим логовом целый горный хребет, но мы все равно до него доберемся. Рыцарей церкви нельзя назвать особо цивилизованными людьми, и, когда кто-то причиняет боль тем, кого мы любим, это будит в нас худшие инстинкты.

— Отменно сказано, — пробормотал Спархок.

— Мы отвлеклись, господа, — напомнила им Элана. — Казнь Заласты мы успеем обсудить, когда поймаем его. Ксанетия, когда и как он оказался замешанным в нынешних событиях? Он действительно заключил союз с Киргоном?

— Союз сей истинно был заключен, королева Элении, причем по воле Заласты. Поражение, что потерпел он в астелийских лесах, и тягость легшей на него вины ввергли его в чернейшее и глубочайшее отчаяние. Скитался он по свету, то погружаясь в дичайший разврат, то десятилетиями живя одиноким отшельником в пустынных землях. Выискивал он всех стирикских магов, кои славились своими умениями, — будь то даже гнуснейшие отступники — и выведывал у них тайны их мастерства. Воистину, из всех стириков, что жили на земле в минувшие сорок тысячелетий, Заласта — искуснейший маг. Однако лишь одних познаний было ему недостаточно. Афраэль по-прежнему существовала, и Сефрения все так же крепко была связана с нею.

Однако неограниченные познания Заласты и подсказали ему, где искать средство, коим мог бы он разорвать сию связь. На заре времен, в далекой Талесии тролль по имени Гвериг облек в форму Беллиом, и ведомо стало Заласте, что с помощью Беллиома сумеет он исполнить давнишнее свое желание.

Затем появился на свет Анакха, и было сие знаком, что скоро и сам Беллиом покинет свое тайное укрытие, и по различным знамениям и предсказаниям узнали стирики-отступники о рождении Анакхи, и дали совет Заласте отправляться в Эозию и не спускать глаз с Анакхи во все его детство и юность, дабы узнать его лучше, — ибо надеялся Заласта, что в день, когда Анакха вернет в мир Беллиом, сумеет он отнять у него Сапфирную Розу и тем победит наконец Богиню-Дитя. Однако в день, когда Анакха унаследовал известное вам кольцо, осознал Заласта свою ошибку. Весьма мудро поступили Тролли-Боги, велев Гверигу придать Беллиому облик Сапфирной Розы. Человек по природе своей изменчив и непостоянен, и алчность извечно таится в его душе, а тролли суть скопище худших человеческих черт. Потому и сделали Тролли-Боги кольца ключом к могуществу Беллиома, иначе же всякий, кто обладал бы силой, мог бы повелевать им. Оттого Афраэль похитила кольца у Гверига и тем лишила его власти над Беллиомом, и сделала так, что ни один смертный не мог им повелевать. Тролли-Боги же, полагая свою власть непревзойденной, мало интересовались Камнем-Цветком и, не доверяя друг другу, наложили на него чары, дабы ни один из них не мог, помимо прочих, наложить руку на Беллиом. Лишь совместно могли они повелевать им, и устроили они так, чтобы они, боги, действуя вместе, могли управлять силой Беллиома без колец. — Она замолчала, размышляя, быть может, над странностями Троллей-Богов.

— Воистину, — продолжала она, — Тролли-Боги суть стихии, а потому, взятые отдельно, ограничены так, что разум одного из них нельзя счесть целым и завершенным. Лишь объединившись, что случается весьма редко, способны они достичь той завершенности и целостности, что доступна и уму обычного человеческого дитяти. С другими богами, однако, дело обстоит иначе. Разум Азеша, как бы ни был он уродлив и мерзок, был однако целостен, и в целостности своей мог бы он повелевать Беллиомом без колец. Вот какова была опасность, грозившая тебе, Анакха, когда предпринял ты путешествие в Земох, дабы сойтись в поединке с Азешем. Случись Азешу отнять у тебя Беллиом, он силой принудил бы камень подчиниться ему и слить его силу со своею.

— Это было бы не слишком приятно, — пробормотал Келтэн.

— Что-то я не понимаю, — сказал Телэн. — В последнее время Спархок несколько раз заставлял Беллиом исполнять его приказы без помощи колец. Это значит, что Спархок — бог?

— Нет, юный господин, — улыбнулась Ксанетия. — Анакха — создание Беллиома, а посему в некоей мере является частью его — равно как и кольца. Потому Анакха не нуждается в кольцах. Заласта понял сие. Когда Анакха убил Гверига и взял в руки свои Беллиом, Заласта усилил надзор за ним, следуя за кольцами. Так надзирал он за продвижением Анакхи, таким же образом следил и за его подругой.

— Отлично, Спархок, — зловещим тоном проговорила Элана. — Как ты добыл мое кольцо? И что такое вот это? — Она вытянула руку, на пальце которой красовалось кольцо с рубином. — Дешевая стекляшка?

Спархок вздохнул.

— Твое кольцо похитила для меня Афраэль, — сознался он. — Она же и принесла замену. Сомневаюсь, чтобы она стала использовать стекло.

Элана сорвала с пальца подмененное кольцо и швырнула его через всю комнату.

— Верни мне мое кольцо! Немедленно верни мне мое кольцо, вор!

— Я его не крал, Элана, — возразил он. — Это сделала Афраэль.

— Но ты взял у нее кольцо, верно? Значит, ты — соучастник кражи. Верни мне мое кольцо!

— Хорошо, любовь моя, — покорно ответил он. — Я и сам собирался это сделать, да как-то вылетело из головы. — Он вынул шкатулку и велел: — Откройся!

Он не стал при этом прикасаться к крышке кольцом, решив проверить, подчинится ли шкатулка его приказу.

Она подчинилась. Спархок вынул кольцо своей жены и протянул его ей.

— Надень его туда, где ему надлежит быть, — потребовала она.

— Хорошо. Подержи вот это. — Спархок передал Элане шкатулку и сам надел кольцо на ее палец. Затем он протянул руку за шкатулкой.

— Нет, подожди. — Элана отдернула шкатулку и взглянула на Сапфирную Розу. — Он знает, кто я такая?

— Думаю да. Почему бы тебе самой не спросить у него об этом? Назови его «Голубая Роза». Так звал его Гвериг, и он привык к этому имени.

— Голубая Роза, — сказала Элана, — ты знаешь меня?

Лазурное сияние Беллиома на миг померкло и вновь усилилось.

— Анакха, — прозвучал неестественно-ровный голос Телэна, — желаешь ли ты, чтобы я отвечал на вопросы твоей подруги?

— Я был бы доволен, если бы ты ответил ей, — сказал Спархок. — Наши с нею жизни сплетены так тесно, что мы разделяем с нею одни на двоих мысли. Желаем мы того или нет, но нас трое, и вам с ней следует узнать друг друга ближе.

— Сего не было в моих замыслах, Анакха, — в голосе Телэна прозвучала легкая нотка упрека.

— Мир изменчив, Голубая Роза, — сказала Элана, — и нет замысла столь совершенного, чтобы его нельзя было исправить. — Ее речь, как и речь Спархока, стала торжественно-архаичной. — Говорили мне, будто бы подвергну я свою жизнь опасности, буде пожелаю коснуться тебя. Истинно ли это?

На оцепеневшем лице Телэна появилось выражение мрачной решимости.

— Воистину так, подруга Анакхи. — Голос Телэна был тверд и холоден как сталь. — Однажды и лишь однажды, истомившись несчетными веками заточения в теле земли, дозволил я Гверигу взять меня в руки; тогда-то и обрел я облик, что так приятен тебе. Жестокими алмазными резцами и проклятым жгучим железом истерзал мою живую плоть Гвериг, придав ей сию нелепую форму. Должен я подчиниться касанию бога; охотно подчиняюсь я касанию Анакхи в надежде, что некогда он освободит меня от облика, ставшего моею темницей. Для всех прочих прикосновение ко мне суть гибель.

— И ты не можешь… — она не закончила фразу.

— Нет. — Ответ был холоден и непреклонен. — Не вижу я причины доверять существам сего мира. Гибель, что несет касание ко мне, останется неизменной, и так же неизменен останется соблазн коснуться меня у тех, кто меня узрит. Едва узрев меня, возжаждет любой меня коснуться — и найдет свою смерть. Мертвый не возжелает поработить меня; живым я не доверяю.

Элана вздохнула.

— Ты суров, Голубая Роза.

— Не без причины, подруга Анакхи.

— Быть может, когда-нибудь научимся мы доверять друг другу.

— В сем нет нужды. Достижение цели нашей от сего не зависит.

Элана вновь вздохнула и вернула шкатулку мужу.

— Продолжай, Ксанетия. Так значит, тенью, которая преследовала меня и Спархока, был Заласта? Мыто думали вначале, что это Азеш, а потом грешили на Троллей-Богов.

— Тенью сей был разум Заласты, королева Элении, — пояснила Ксанетия. — Стирикское заклятье, ведомое лишь немногим, позволяло ему незримым слышать и узнавать многое.

— Я бы не сказала, что незримым. Я всякий раз видела эту тень. Видно, это не слишком прочное заклятье.

— Сие было деяние Беллиома. Искал он предостеречь Анакху о присутствии Заласты, делая его отчасти зримым. Поскольку одно из колец было на твоей руке, ты также могла видеть тень разума Заласты. — Ксанетия помолчала. — Заласта терзался страхом, — продолжала она. — Приспешники Азеша замыслили заманить Анакху — вместе с Беллиомом — в Земох, где Азеш сумел бы отнять у него камень. Случись сие, и надежда Заласты уничтожить Афраэль и завладеть Сефренией навеки обратилась бы в ничто. Воистину, Анакха, все помехи, воздвигаемые на твоем пути в Земох, были делом рук Заласты.

— Я и прежде ломал над этим голову, — задумчиво проговорил Спархок. — Мартэл был человек непоследовательный, и на него это было не слишком-то похоже. Мой бывший братец был прямолинеен, как лавина. Мы, однако, полагали, что это Тролли-Боги. У них тоже была причина не хотеть, чтобы Беллиом попал в руки Азеша.

— Заласта желал, чтобы ты именно так и полагал, Анакха. Сие было еще одно средство, коим мог он скрыть от Сефрении свое двуличие, а ее доброе мнение о нем было для него весьма важно. Однако вопреки всему ты преодолел дорогу в Земох, сразился с Азешем и уничтожил его — вкупе с многими другими.

— Это верно, — проворчал Улаф, — «других» там было даже слишком много.

— Тогда Заласта сильно встревожился, — продолжала Ксанетия, — ибо Анакха осознал свою силу и власть над Беллиомом, а сие делало его столь же грозным, как бога. Заласта не более мог бросить открытый вызов Анакхе, нежели Афраэли. Тогда удалился он от людей, дабы обдумать, что ему делать дальше, и держал совет с другими отступниками. Гибель Азеша укрепила их в мысли, что Беллиом в силах одолеть и уничтожить бога. Средство, коим можно бы убить Афраэль, существовало, сумей Заласта лишь завладеть им. Предмет сей, однако, находился в руках опаснейшего человека в мире. Истинно, ежели хотел Заласта достичь своей цели, принужден он был заключить союз с богом.

— С Киргоном? — предположил Келтэн.

— Истинно так, мой охранитель. Старшие боги Стирикума, как всем вам ведомо, бессильны, ибо нет более их почитателей. Тролли-Боги заключены в Беллиоме, эленийский Бог и Эдемус недоступны. Тамульские боги чересчур легкомысленны, а бог атанов недружелюбен ко всем, кроме собственных своих детей. Оставался лишь Киргон, и Заласта и его приспешники тотчас угадали, каким средством могут они склонить бога киргаев на сей союз. Владея Беллиомом, сумел бы Киргон уничтожить стирикское заклятие, что преградило путь в мир его подданным, и выпустить их на волю — грабить и убивать. Взамен, как полагал Заласта, Киргон позволил бы ему с помощью Беллиома убить Афраэль или нее сам убил бы ее своею божественной рукой.

— Разумная основа для начала торга, — признал Оскайн. — Я бы, во всяком случае, согласился с таким условием сесть за стол переговоров.

— Возможно, — с сомнением отозвался Итайн, — но прежде нужно бы добраться до этого стола живым и невредимым. Не думаю, что появление стирика в Кирге вызвало бы у местного населения бурный восторг.

— Истинно так, Итайн из Материона, то было опаснейшее предприятие. Различными средствами ухитрился Заласта проникнуть в храм Киргона, и там предстал он перед пылающим духом самого бога и остановил его мстительную длань предложением освободить киргаев от стирикского заклятия. В один миг враги сделались друзьями, обнаружив общность своих устремлений, и согласились они, что Анакху следует заманить в Дарезию, ибо не рискнули бы они открыто столкнуться с Богом эленийцев, чья власть, имея в виду его бесчисленных почитателей, весьма велика. Составили они тогда хитроумный план, как устроить в Тамульской империи беспорядки и бедствия, дабы имперскому правительству пришлось искать помощи, и тогда Заласта, коему в Империи безгранично доверяли, сумел бы направить внимание правительства к Анакхе и предложить соглашение с Церковью Чиреллоса. Нетрудно было Заласте и его приспешникам сотворить сверхъестественные явления, ввергнувшие в страх всю Империю, нетрудно было и Киргону обмануть троллей, убедив их, что их боги велят им перейти полярные льды и явиться на северное побережье Дарезии. Более важны для их замысла были, однако, гражданские волнения, что так жестоко нарушили мир в Империи за недавние годы. Дабы волнения сии увенчались успехом, следовало их строго направлять, ибо случайные мятежи обычно легко подавляются. Изучение истории убедило Заласту, что ключом к их успеху должен стать человек, способный объединить различные народы империи и воспламенить своей силой и ревностностью. Залаете не понадобилось долго искать подобного человека. Покинув Киргу, отправился он в Арджуну и там изложил свой замысел некоему мужу по имени Скарпа.

— Погоди-ка! — вмешался Стрейджен. — План Заласты с самого начала предполагал государственную измену, не говоря уже о преступлениях, которых мы еще не упоминали, — «сговор с силами Тьмы» и тому подобное. Откуда он знал, что может доверять Скарпе?

— У него были на то причины, Стрейджен из Эмсата, — ответила дэльфийка. — Ведал Заласта, что именно Скарпе может он довериться, как никому иному. Скарпа не кто иной, как сын Заласты.

Часть 3 КСАНЕТИЯ

ГЛАВА 21

Сефрения сидела одна на кровати в своей комнате, с грустью размышляя о том, что одиночество, на которое она себя добровольно обрекла, продлится теперь, вероятно, до конца ее дней. Те слова были сказаны в гневе, второпях… и вот итог — пустота и одиночество. Она вздохнула.

Сефрения из Илары. Как странно, что и Кедон, и Ксанетия извлекли из прошлого это древнее имя, и еще страннее, что оно до сих пор глубоко трогает ее сердце.

Илару даже по стирикским понятиям трудно было назвать селением. Стирики с давних пор стремились смягчить враждебность эленийцев, притворяясь беднейшими из бедных, живя в лачугах и одеваясь в грубый домотканый холст. Но Илара с ее единственной грязной улочкой, с хижинами из хвороста, обмазанного глиной, была ее домом. Там прошло детство Сефрении, наполненное любовью, и любовь эта достигла своей вершины с рождением ее сестры. В тот самый миг, когда Афраэль появилась на свет, Сефрения разом обрела и исполнение всех желаний, и цель всей своей жизни.

Память об этом крохотном бедном селении, о тепле и всеобъятной любви, что окружали ее там, поддерживала ее в самые черные дни. Илара, сиявшая в ее памяти, всегда была убежищем, где она могла укрыться от мира, от уродства его, подступавшего к ней со всех сторон.

А теперь все было кончено. Предательство Заласты безвозвратно очернило и осквернило самые драгоценные ее воспоминания. Теперь, стоило ей вспомнить Илару, перед глазами, непрошеное, вставало лицо Заласты; и притворная нежность, которой оно светилось, была жесточайшей ложью. Теперь она видела его лицо таким, каким оно было на самом деле — маска обмана, похоти, злобной ненависти к Богине-Дитя, которая была смыслом всего существования Сефрении.

Ее память хранила Илару; разоблачение предательства и двуличия Заласты уничтожило ее вновь — и на сей раз уже навеки.

Сефрения уронила лицо в ладони и зарыдала.

Принцесса Даная, погруженная в мрачные размышления, свернулась калачиком в большом кресле. Там, в темной комнате, и отыскали ее Спархок и Вэнион.

— Нет, — коротко ответила она на их страстные уговоры. — Я не стану вмешиваться.

— Афраэль, — молил Вэнион со слезами на глазах, — это убивает ее.

— Значит, ей придется умереть. Я ничем не могу помочь ей. Она должна перенести это сама. Если я вмешаюсь, для нее все это пройдет бесследно, а я слишком люблю ее, чтобы баловать и лишать значения ее страдания.

— Но ведь ты, надеюсь, не станешь возражать, если мы попробуем ей помочь? — язвительно осведомился Спархок.

— Пробуйте, если хотите, — только без Беллиома.

— Знаешь, ты очень жестокая девочка. Я и не подозревал, что в моей семье растет чудовище.

— Можешь придумывать мне любые прозвища, Спархок, — я все равно не передумаю. И кстати, не пытайтесь что-либо устраивать за моей спиной. Можете держать ее за руку, дарить цветы или зацеловать ее до бесчувствия, только не вмешивайте в это дело Беллиом. А теперь уходите и оставьте меня в покое. Мне и так тяжело.

И она теснее свернулась в кресле, крепко сжимая в объятиях потрепанного Ролло. Древняя боль стояла в ее темных блестящих глазах.

— Так значит, Заласта уже давно пытался встать у нас на пути? — спросил Бевьер, когда на следующее утро они собрались, как всегда, в синей гостиной. Теперь все были одеты по-домашнему, и на длинном столе у дальней стены был накрыт завтрак — каждый накладывал себе на тарелку, сколько хотел. Королева Элана давно уже обнаружила, что принятие пищи отнюдь не помеха обсуждению важных дел. Бевьер, расстегнув синий камзол, полулежал в кресле, вытянув ноги. — Если именно он скрывался за этой тенью и облаком, это почти неизбежно означает, что он имел отношение и к Земохской войне. Ксанетия кивнула.

— Замыслы Заласты, сэр рыцарь, охватывают многие столетия. Его страсть к Сефрении уходит истоками в детские годы, равно как и ненависть его к Богине-Дитя, чье рождение разрушило все его надежды. Ведал он, что, ежели посмеет открыто противостоять Богине-Дитя, одною мыслью уничтожит она его раз и навсегда. Понимал он также, что страсть его в основе своей темна и нечиста и что ни один бог не станет помогать ему в борьбе с Афраэлью. Долго размышлял он о сем и заключил наконец, что надобна ему для успеха некая мощь, не имеющая ни сознания, ни нравственности, ни собственной воли.

— То есть Беллиом, — сказал Спархок. — Во всяком случае, именно таким его все считали. Мы-то теперь знаем, что это не так.

— Истинны твои слова, — согласилась она. — Заласта разделял всеобщее заблуждение, полагая Сапфирную Розу лишь источником силы. Верил он, что Беллиом, не отягченный нравственными устоями, подчинится ему беспрекословно и уничтожит его смертельного врага, а он таким образом получит ту, кем так жаждет обладать — ибо, не заблуждайтесь, Заласта искал не любви Сефрении, но обладания ею.

— Это омерзительно, — содрогнувшись, проговорила баронесса Мелидира.

Ксанетия согласно кивнула.

— Знал Заласта, что нужны ему кольца, дабы повелевать Беллиомом, — продолжала она, — однако всему Стирикуму ведомо было, что сама проворная Богиня-Дитя похитила кольца у Гверига, тролля-карлика, дабы не могло сие уродливое создание обернуть силу Беллиома против стириков. Оттого-то Заласта по-прежнему сохранял притворную дружбу с Сефренией и ее сестрой, надеясь выведать у них, где запрятаны кольца, и так обрести ключи к Беллиому. Боги же знали, и знали немногие смертные, что однажды родится творение Беллиома, Анакха, и по различным знакам и прорицаниям определено было, что появится он на свет в доме Спархоков.

Афраэль встревожилась, ибо знала она, что дом Спархоков — эленийский, а эленийцы без особой любви относятся к Стирикуму. Понимала она, однако, что в назначенный день Анакха придет и поднимет Беллиом из места, где он сокрыт, и завладеет им ради собственных целей — и целей самого Беллиома. Сие и тревожило ее, ибо ежели Анакха разделит обычную нелюбовь эленийцев к стирикам, может он обратить камень против ее почитателей. Стремясь уменьшить сию опасность, решила она разделить кольца, одно отдав предку Анакхи, а другое в руки иного смертного, дабы, когда Анакха унаследует кольцо, могла она познать его душу и решить, безопасно ли будет передать в его владение и второе кольцо.

— Истории куда интересней, когда знаешь лично их героев, верно? — заметил Телэн, в третий раз наполняя свою тарелку. Телэн снова рос и ел почти постоянно. Впрочем, он не забывал и о хороших манерах и, прежде чем самому приступить к пиршеству, принес Ксанетии стакан молока и блюдо с ломтиками фруктов.

Спархок тщательно продумал свой вопрос.

— Помнится, как-то ты говорила мне, анара, что мысли богов тебе недоступны. Как же ты узнала тогда, о чем думала Афраэль?

— Воистину, Анакха, мысли богов сокрыты от меня, однако Афраэль весьма многим делится со своей сестрой, и это из памяти Сефрении узнала я то, о чем говорю вам. Итак, — продолжала она рассказ, — предок Анакхи был рыцарем ордена Пандиона, жившим со своими братьями в замке ордена своего, в эленийском городе Дэмос; и примкнул он к войне, что опрометчивый молодой король Энтор повел против мятежных баронов. И случилось так, что рыцарь и король, отбившись от спутников своих, лежали, израненные, на кровавом поле битвы. Когда пала на поле тьма, Сефрения из Илары, повинуясь велению своей сестры, хотя и с большой неохотой, пришла перевязать им раны и отдать им кольца — одно рыцарю, а другое королю. Сокрыла она от них истинное предназначение колец, сказав, что сие лишь символы их дружбы, и искусным стирикским заклятием окрасила она кровью раненых камни в кольцах, дабы скрыть тем их истинную природу. Так связала она воедино два дома, и связь эта проложила путь брачному союзу Анакхи и его королевы.

— Я же говорила тебе! — заметила Элана мужу, так и лучась самодовольством.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Спархок.

— Я же говорила, что нам суждено быть мужем и женой. Почему ты вечно со мной об этом спорил?

— Потому что считал, что так надо. Я был уверен, что ты сумеешь найти себе куда более подходящего супруга. — Этот легкомысленный ответ скрывал испытанное Спархоком потрясение. Афраэль была поистине безжалостна в своих махинациях с жизнью и судьбой смертных. Анакха был творением Беллиома, и Богиня-Дитя, не уверенная, что ему можно доверять, нарочно в очередном своем воплощении родилась его дочерью, чтобы по мере сил влиять на него.

— Заласта же, постигший намерение Афраэли, встревожился, — продолжала Ксанетия. — Надеялся он отнять Беллиом у Анакхи, прежде чем Анакха в полной мере осознает все значение своего союза с камнем, — однако Афраэль вновь помешала его замыслам. Обладая кольцами и властвуя над Беллиомом, Анакха становился непобедим.

— Отлично, — проворчал Улаф. — Заласта оказался в тупике. И что же он делал потом?

— Есть в Стирикуме — да и были всегда — такие, что обращают силу заклятий, ведомых сему народу, на то, чтобы насытить нечистые свои желания. Младшие боги как дети, и непостижимы для них глубины, в кои добровольно готовы погрузиться подобные люди. Однако сия грубая сторона человеческой натуры противна им, и, буде какой стирик проявит ее, становится он изгнанным и проклятым. Несчастные сии влачат одинокое существование в пустынных землях, вдали от народа своего, или же, не ведая раскаяния, ищут нечистых удовольствий в гнойных клоаках больших городов. К таким-то людям и обратился в отчаянии Заласта, и в Вереле, гнуснейшем из городов Южной Даконии, отыскал он того, кто был ему надобен.

— Мне доводилось жить в Вереле, — заметила Миртаи. — Это и впрямь самое подходящее место для выродков и отщепенцев.

Ксанетия кивнула.

— Именно там, погружаясь в пучины порока, столкнулся Заласта с неким Огераджином, давним развратником и сластолюбцем. Пресытясь уже веками излишеств, сей Огераджин грешил не столько ради удовольствия, сколько ради того, чтобы оскорбить младших богов. Воистину сей Огераджин был мерзостен вдвойне, ибо посредством неких запрещенных чар и заклятий проник он во тьму — в ту запредельную извращенную тьму, что наполняет души старших богов. И вот Огераджин, чувствуя, что похоть Заласты сродни его собственной, а стало быть, они схожи в помыслах своих, посоветовал ему обратиться к Отту, императору Земоха.

Бевьер ахнул.

— Истинно так, — кивнула Ксанетия. — И тогда отправился Заласта в город Земох, дабы заключить союз с Оттом.

— Погоди-ка! — воскликнул Келтэн. — Разве ты не говорила нам, что Заласта изо всех сил старался удержать нас подальше от Отта и Азеша?

Она кивнула.

— Заласта заключал союзы, заботясь о собственной выгоде — не о благополучии своих союзников. С помощью Отта отыскал он в Эозии иных стириков-изгоев, дабы помогали они ему следить за родом Спархоков, и велел им всячески изыскивать в роде сем какие-либо слабости, кои после рождения Анакхи пригодятся ему, Заласте.

Как могли вы догадаться, также и Афраэль желала надзирать за предками Анакхи, а посему Богиня-Дитя отправила Сефрению в Дэмос — обучать пандионцев тайнам Стирикума.

— Наша милая малышка Афраэль довольно-таки бессердечное создание, — заметил Стрейджен. — Если вспомнить, что эленийские крестьяне в Астеле сотворили с родителями Сефрении, посылать ее в Дэмос было в некотором роде жестоко.

— Кто может познать мысли богов? — вздохнула Ксанетия, устало проводя ладонью по глазам.

— Тебе нехорошо? — спросил Келтэн. В его голосе звучала явная озабоченность.

— Я слегка утомилась, сэр рыцарь, — призналась она. — Разум Сефрении был смятен, когда погружалась я в глубины ее памяти, и с немалым трудом удалось мне извлечь оттуда нечто последовательное.

— Стало быть, анара, так и действует твой дар? — с любопытством спросил Сарабиан. — Ты берешь чей-то разум и глотаешь его целиком?

— Сравнение сие неточно, Сарабиан Тамульский, — с легким упреком заметила она.

— Извини, анара. Я взял его с потолка. Собственно, я хотел спросить вот что: поглощаешь ли ты единым прикосновением все содержимое мыслей и памяти того, к кому прикоснулась?

— Приблизительно так.

— И сколько же чужих разумов ты вот так поглотила? — осведомился Телэн.

— Почти тысячу, юный господин, — пожала плечами дэльфийка.

— Где же ты нашла для них столько места? — Телэн в некотором замешательстве огляделся. — Я, кажется, неправильно выразился? Я хотел спросить, не слишком ли тесно у тебя в голове.

— Разум не имеет пределов, юный господин.

— Твой, анара — возможно, — усмехнулся Келтэн. — У моего разума пределов полным-полно — я в этом давно уже убедился.

— Что сейчас творится с Сефренией? — обеспокоенно спросил Вэнион у Ксанетии.

— Она тяжко страдает, — вздохнула дэльфийка. — Предательство Заласты поразило ее в самое сердце, а к тому же ошибочно верит она, будто все вы оставили ее, и сие сломило ее дух.

— Я пойду к ней! — Вэнион стремительно встал.

— Нет, мой лорд, — сказал Келтэн. — Это не самая удачная идея. Ты ей слишком близок, и твое появление только ухудшит дело. Почему бы тебе не пропустить вперед меня?

— Идти должен я, Келтэн.

— Нет, если только не для того, чтобы заставить ее страдать еще сильнее. Именно сейчас Сефрении нужно знать, что мы по-прежнему любим ее, а значит, к ней должен пойти человек пылкий и не слишком умный. Это я — если вы еще не заметили.

— Прекрати! — вспыхнула Алиэн. — Я не позволю тебе говорить о себе такое!.. — Тут она осознала, что они не одни, и опустила глаза, залившись румянцем смущения.

— А ведь он, пожалуй, прав, Вэнион, — серьезно сказала Элана. — У сэра Келтэна есть свои недостатки, однако он прямолинеен и честен. Сефрения знает, что ему неведома хитрость. Он для этого слишком…

— Туп? — подсказал Келтэн.

— Я бы предпочла не использовать этого слова.

— Но оно меня вовсе не задевает, моя королева. Моя служба не в том, чтобы думать, а в том, чтобы выполнять приказы. Стоит мне начать размышлять, и я попадаю в передрягу, а потому я научился обходиться без размышлений. Я просто полагаюсь на свои чувства. Они не так уж часто заводят меня на неверный путь. Сефрения знает меня и знает, что я не сумел бы ее обмануть, даже если бы попытался.

— Это называется искренность, друг мой, — улыбнулся Спархок.

— Слово не хуже всякого другого, — пожал плечами Келтэн. — Я просто ввалюсь в ее комнату и сокрушу ее своей искренностью. От этого ей наверняка полегчает.

— Сефрения, это я, Келтэн. Отопри дверь.

— Уходи. — Голос ее звучал глухо.

— Это важно.

— Оставь меня в покое.

Келтэн вздохнул. Стало быть, сегодня один из тех дней.

— Пожалуйста, матушка, — сделал он еще одну попытку.

— Убирайся.

— Если ты не откроешь дверь, я применю магию.

— Магию? Ты? — она презрительно рассмеялась.

Келтэн отступил, занес правую ногу и со всей силы ударил каблуком сапога по засову. Еще два удара — и дверь, треснув, распахнулась настежь.

— Что ты делаешь?! — пронзительно вскрикнула Сефрения.

— Разве ты не встречалась прежде с эленийской магией, матушка? — мягко осведомился он. — Мы применяем ее постоянно. Ты не против, если я войду? — С этими словами он перешагнул усыпанный щепками порог. — Мы подумали, что тебе скучновато одной и нужно на кого-нибудь накричать. Вэнион хотел прийти сам, но я ему не позволил.

— Ты?! С каких это пор ты отдаешь приказы Вэниону?

— Я выше его ростом — и моложе.

— Убирайся из моей комнаты!

— Прости, не могу. — Он выглянул из окна. — У тебя здесь такой прекрасный вид. Вся дорога к гавани как на ладони. Может быть, начнем? Можешь визжать и молотить меня кулаками, только, пожалуйста, не превращай меня в лягушку. Алиэн это не понравится.

— Кто тебя послал, Келтэн?

— Я ведь уже сказал тебе — я сам вызвался. Я не пустил Вэниона, потому что ты сейчас слишком возбуждена. Ты наговорила бы ему всякого, о чем потом вы оба пожалели бы. Мне, Сефрения, можешь наговорить что угодно. Мои чувства очень трудно задеть.

— Убирайся!

— Ни за что. Хочешь, я приготовлю тебе чашечку чаю?

— Оставь меня в покое!

— Я ведь уже сказал — ни за что. — И с этими словами Келтэн взял ее за плечи и заключил в свои медвежьи объятья. Она вырывалась изо всех сил, но он даже не дрогнул.

— Твои волосы приятно пахнут, — заметил он. Сефрения замолотила кулачками по его спине.

— Я тебя ненавижу!

— Вовсе нет, — хладнокровно ответил он. — Ты не смогла бы меня ненавидеть, даже если бы захотела. — Он все так же крепко сжимал ее в объятьях. — Осень нынче выдалась теплая, правда?

— Пожалуйста, Келтэн, оставь меня в покое.

— Нет.

Сефрения разрыдалась, судорожно цепляясь за его камзол и уткнувшись лицом в его грудь.

— Мне так стыдно! — прорыдала она.

— Отчего это? Ты не сделала ничего плохого. Заласта обманул тебя, вот и все. Он обманул и всех нас, так что твоей вины здесь не больше, чем нашей.

— Я разбила сердце Вэниона!

— Вот уж не думаю. Ты же знаешь Вэниона. Он способен вынести очень многое.

Сефрения продолжала бурно рыдать — на что более или менее и рассчитывал Келтэн. Он вытащил из рукава камзола носовой платок и подал его Сефрении, не размыкая объятий.

— Я никогда не посмею посмотреть им в глаза, — всхлипывала она.

— Кому? Остальным? Посмеешь, конечно, и еще как. Ты сваляла дурака, вот и все. Время от времени такое с каждым случается.

— Как ты смеешь?! — Сефрения вновь заколотила его кулачками по спине.

Келтэну очень хотелось, чтобы эта часть их беседы поскорее закончилась.

— Но ведь это правда, верно? — мягко спросил он. — Никто не винит тебя, но все равно это правда. Тебе казалось, что ты поступаешь правильно, а оказалось — наоборот. Знаешь, всем случается ошибаться. Совершенных людей в мире нет.

— Мне так стыдно!

— Это ты уже говорила. Ты уверена, что не хочешь выпить чашечку чаю?

— Тебе нужно отдохнуть, анара, — заботливо проговорил Сарабиан. — Я и не представлял, насколько это утомительно для тебя.

Ксанетия улыбнулась ему.

— Ты добр, Сарабиан Тамульский, однако я не столь хрупка и слаба, как ты полагаешь. Итак, продолжим. Замышлял Заласта различными соблазнами еще в юные годы совратить Анакху и тем обрести доступ к Беллиому без опасной борьбы, однако Сефрения и Афраэль весьма бдительно надзирали за детством и юностью Беллиомова творения, вновь разрушив замысел Заласты, хотя сами о том не ведали.

Тогда рассудил Заласта, что нет у него иного выхода, как стать врагом, а не искусителем Анакхи, и держал он совет с Огераджином и Оттом, и отправился затем в Симмур, дабы отыскать там пособников своему делу. Для сего притворился он одним из бесчисленных земохских стириков, коих Отт посылал в эленийские королевства, дабы сеять там раздор и смуту.

— Да уж, их было более чем достаточно, — согласился Улаф. — Ходили слухи, что земохский стирик может дать эленийцу все, что он пожелает, — если, конечно, элениец не слишком дорожит своей душой.

— Воистину щедры были льстивые посулы оных стириков, — согласилась Ксанетия, — однако Оттовы посланцы были людьми ограниченными.

— Весьма ограниченными, — согласился Вэнион.

— Заласта же действовал более тонко и куда как терпеливо. Отыскал он себе подходящего ученика в молодом духовнике королевского дома Элении, священнике по имени Энниас.

— Энниас?! — воскликнула Элана. — Я и не знала, что он когда-то был королевским духовником.

— Это было еще до твоего рождения, — пояснил Спархок.

— Теперь понятно, почему он имел такое большое влияние на отца. Так значит, анара, за всем этим стоял Заласта?

Ксанетия кивнула.

— Не так-то легко совратить молодого священника, — возразил Бевьер. — Они обычно ревностные идеалисты.

— И Энниас не был исключением, — отозвалась Ксанетия. — Отличался он честолюбием, однако в молодые свои годы был твердо предан идеалам Церкви. Идеализм его был немалой помехой планам Заласты, однако нашел он средство обойти его. — Ксанетия замялась, слегка покраснев. — Ни в коей мере не желала бы я оскорбить тебя, королева Элении, однако сестра твоего отца всегда была распутна и похотлива…

— Меня это нисколько не оскорбит, анара, — ответила Элана. — Об аппетитах Ариссы в Симмуре ходили легенды, и потом, я никогда не испытывала к ней особой любви.

— Это было связано с планами Заласты? — спросила Мелидира.

— Истинно так, баронесса, — ответила Ксанетия. — Принцесса Арисса и была тем средством, коим Заласта привлек Энниаса на свою сторону. Хорошо вышколенный развратным Огераджином, предложил Заласта похотливой принцессе… — Ксанетия запнулась, заливаясь румянцем.

— Можешь не вдаваться в подробности, Ксанетия, — сказала Элана. — Все мы знали Ариссу — она была способна на что угодно.

— Воистину оказалась она способной ученицей, — согласилась Ксанетия. — Заласта полагал, что Энниас будет ему полезен как советник твоего отца, королева. Посему внушил он распутной твоей тетке, что ни одно деяние не будет столь греховно, как совращение молодого священника, и мысль сия, целиком овладевшая Ариссой, вскоре принесла свои плоды. На двенадцатом году своей жизни похитила Арисса сомнительную добродетель духовника твоего отца.

— В двенадцать лет?! — изумленно пробормотала Мелидира. — Скороспелая девочка, ничего не скажешь.

— Энниас терзался муками раскаяния, — продолжала Ксанетия.

— Энниас? — фыркнула Элана. — Да он даже не знал, что означает это слово.

— Ты заблуждаешься, моя королева, — возразил Вэнион. — Я знавал Энниаса в молодости. Он был целиком и полностью предан идеалам Церкви. Перемены в нем произошли гораздо позже. Мы с отцом Спархока всегда гадали, что же это с ним стряслось.

— Арисса, что же еще, — сухо сказала Элана, поджав губы. — Итак, Заласта добился влияния на Энниаса с помощью моей тетки?

Ксанетия кивнула.

— Молодой священник после долгих молитв и размышлений решился отречься от своих клятв и сочетаться браком с распутной принцессой.

— Брак, заключенный на небесах, — сардонически заметил Улаф.

— Ариссе, однако, подобный союз был ни к чему, ибо столь ненасытна была ее натура, что очень скоро постыл ей облеченный духовным саном любовник, и колко насмехалась она над ним по причине иссякающих его сил. Однако же, по предложению Заласты, привела она своего истощенного сообщника в некий дом в Симмуре, и там Заласта намекнул ему, что может возродить гаснущие силы Энниаса посредством стирикских чар. Так обрел он власть над душой будущего первосвященника Симмура.

— Мы знали, что Энниасу помогал один из стириков Отта, — сказал Спархок. — Правда, мы понятия не имели, что это был именно Заласта. Похоже, он ухитрился приложить руку буквально ко всему.

— Он весьма умен, Анакха. Ревностно обучал он старательных своих учеников распутству, коему сам обучился от Огераджина из Верела. Королевский духовник был весьма важен для его замыслов, однако прежде следовало развратить его так, чтобы не осталось у него надежды на исправление.

— И это ему удалось сверх всякой меры, — мрачно заметила Элана.

— Шаг за шагом Арисса, наставляемая Заластой, вела молодого священника все ниже и ниже, покуда не лишился он всякого подобия добродетели, и именно тогда стирик заговорил о величайшем падении — дабы похотливая принцесса с помощью ныне равного ей любовника соблазнила твоего отца, королева, своего брата, и, когда он целиком и полностью будет в ее власти, склонить его к кровосмесительному браку. Хорошо знал Заласта, что отец Анакхи будет до конца противостоять сему поруганию законов естества, и надеялся тем рассорить безвозвратно дом Спархоков и королевский дом Элении. Не принял он, однако, во внимание ни железной воли Спархоков, ни слабости короля Алдреаса. Спархок-старший принудил твоего отца заключить брак с иной женщиной, однако же цель Заласты была достигнута. В отношениях между двумя домами возник разрыв.

— Но мы уладили это, правда, Спархок? — Элана тепло улыбнулась мужу.

— Неоднократно, — ответил он.

— Что же мне делать? — простонала Сефрения, ломая руки.

— Прежде всего, прекратить вот это, — Келтэн ласково развел ее руки. — Я совсем недавно обнаружил, что у тебя очень острые коготки, и не хочу, чтобы ты содрала себе кожу.

Сефрения виновато взглянула на его лицо, украшенное свежими царапинами.

— Я тебя исцарапала, дорогой.

— Чепуха. Я привык проливать кровь.

— Я так дурно обошлась с Вэнионом, — скорбно проговорила она. — Он мне этого никогда не простит, а я так люблю его.

— Ну так скажи ему об этом. Знаешь, это все, что тебе нужно сделать. Просто скажи ему, что ты его любишь, извинись перед ним, и все будет как прежде.

— Прежнего уже не вернешь.

— Вернешь, и еще как! Как только вы снова будете вместе, Вэнион обо всем забудет. — Келтэн взял ее маленькие руки в свои громадные лапищи, перевернул и нежно поцеловал ладони. — Для того-то, матушка, и существует любовь. Все мы делаем ошибки. Те, кто любит нас, прощают все. Те, кто не прощает… какое нам до них дело, верно?

— Да, но…

— Никаких «но», Сефрения. Это так просто, что даже я в состоянии понять. Мы с Алиэн доверяем своим чувствам, и выходит очень даже недурно. Ни к чему логические выкладки, когда имеешь дело с такой простой вещью, как любовь.

— Ты такой хороший, Келтэн. Светловолосый пандионец слегка смутился.

— Ну, это вряд ли, — с горечью ответил он. — Я слишком много ем и пью. Я не очень-то утонченный и не могу довести до конца самую простую мысль. Господь свидетель, я скопище недостатков, но Алиэн знает о них и прощает их. Она понимает, что я всего лишь солдат, и не ждет от меня слишком многого. Так как же насчет чашечки чаю?

— Это было бы прекрасно, — слабо улыбнулась она.

— Вот это уже настоящая неожиданность! — воскликнул Вэнион. — Но почему именно Мартэл?

— Заласта понимал, что изо всех пандионцев Мартэл самый достойный противник Анакхи, — отвечала Ксанетия, — а стремление Мартэла к запретным тайнам выдало Заласте его слабую сторону. Стирик притворился невежественным и алчным земохцем и с видимой жадностью принял у Мартэла золото. Так извратил он душу дерзкого молодого пандионца, покуда не осталось для него возврата.

— И все это время Заласта изображал посланца Отта? — спросил Бевьер.

— Именно так, сэр рыцарь. Он служил замыслам Отта постольку, поскольку ему это было выгодно, однако душа его принадлежала лишь ему самому. Воистину, совратил он первосвященника Энниаса и пандионца Мартэла ради собственных целей, и все они устремлялись к тому дню, когда Анакха возьмет в руки Беллиом.

— Однако не Анакха первым взял в руки Беллиом, анара. То была Афраэль, и никакие помыслы Заласты не принимали в расчет такого поворота событий.

Все разом обернулись на звук знакомого голоса. Сефрения с лицом, все еще искаженным болью, стояла в дверях гостиной. За ее спиной маячил Келтэн.

— Заласта мог бы отнять камень у Спархока, но не у Афраэли. Тогда-то все его планы и рухнули окончательно. Он не мог заставить себя поверить, что кто-нибудь — даже бог — способен добровольно отдать Беллиом другому. Быть может, в один прекрасный день мне удастся втолковать ему, что такое возможно.

— Я проникала в разум Заласты, Сефрения из Илары, — сказала Ксанетия. — Он не в силах постичь подобного деяния.

— Я заставлю его понять, анара, — мрачно ответила Сефрения. — У меня есть вот эта шайка эленийских дикарей, которые любят меня, — во всяком случае, они так утверждают. Уверена, что если я хорошенько их попрошу, они вобьют в голову Заласты это понимание.

И она улыбнулась слабой болезненной улыбкой.

ГЛАВА 22

Элана поднялась с кресла, подошла к Сефрении и поцеловала ее ладони в стирикском приветствии. Спархок часто дивился тому, как его юная жена инстинктивно угадывала, что именно нужно сделать в данную минуту.

— Мы соскучились без тебя, матушка, — сказала она. — Тебе лучше?

Губы Сефрении дрогнули в едва заметной улыбке.

— Собственно говоря, Элана, что ты понимаешь под словом «лучше»? — Она внимательно взглянула на светловолосую королеву. — Тебе нужно побольше спать. — Даже сейчас Сефрения по привычке заботилась обо всех окружающих.

— Ты и сама выглядишь утомленной, — ответила Элана, — и полагаю, у нас обеих есть на то причины.

— О да. — Сефрения оглядела слегка обеспокоенные лица своих друзей. — О, прекратите, — сказала она. — Я не собираюсь закатывать истерику. Я вела себя дурно. — Она ласково погладила по щеке Келтэна. — Мой бесцеремонный друг говорит, что это неважно, но я все равно хочу принести вам свои извинения.

— У тебя было достаточно причин сердиться, — сказал Спархок. — Мы обошлись с тобой круто.

— Это меня не оправдывает, дорогой. — Она глубоко вдохнула, расправила плечи и с видом человека, исполняющего неприятную обязанность, пересекла комнату и остановилась перед Ксанетией.

— У нас нет причин любить друг друга, анара, — сказала она, — но мы можем, по крайней мере, сохранять вежливые отношения. Я этого не сделала. Извини.

— Твоя отвага достойна уважения, Сефрения из Илары. Признаюсь, что мне трудно было бы последовать твоему примеру и признать свою вину перед врагом.

— А что, собственно, сделал сэр Келтэн, чтобы привести тебя сюда, леди Сефрения? — с любопытством спросил Сарабиан. — Ты пребывала в глубочайшем отчаянии, а Келтэн, сдается мне, не слишком подходит на роль утешителя.

— Ты говоришь так, потому что плохо знаешь его, Сарабиан. У него огромное сердце, и он весьма непосредственно проявляет свои чувства. Он вышиб ногой дверь моей комнаты и силой вынудил меня смириться с его присутствием. — Она мгновение помолчала, размышляя. — Собственно говоря, все, что он сделал, — заключил меня в свои медвежьи объятия и без устали повторял, что любит меня. Он говорил это вновь и вновь, и всякий раз его слова поражали меня в самое сердце. Эленийцы отменно умеют добиваться своего силой. Я кричала на него, но он не обратил на это внимания. Тогда я попыталась ударить его, но бить Келтэна — все равно что молотить кулаками по кирпичу. Я даже плакала — мне всегда хорошо удавались слезы — но все, что он сделал, — предложил мне чашечку чаю. — Сефрения пожала плечами. — В конце концов я поняла, что он и в самом деле любит меня и будет любить, что бы я ни натворила, и поняла, что и впрямь сваляла дурака, а посему я здесь. — Она улыбнулась Алиэн. — Не знаю, понимаешь ли ты это, дорогая, но ты, быть может, счастливейшая женщина в мире. Смотри, не упусти его.

— Не беспокойся, леди Сефрения, — ответила кроткая девушка, розовея от смущения.

Сефрения огляделась с неожиданно деловитым видом.

— Уверена, что у нас найдутся более важные темы для разговора, нежели мои недавние истерики. Я много пропустила?

— Не слишком, дорогая сестра, — промурлыкал Стрейджен. — Мы как раз установили, что Заласта повинен почти в каждом бедствии в человеческой истории со времен первого грехопадения. Его причастность к этой истории пока еще не доказана.

— Однако мы работаем над этим, — прибавил Кааладор.

Спархок кратко изложил то, что рассказала им Ксанетия о тайной стороне жизни Заласты. Сефрения, как и все остальные, была потрясена, узнав, что именно Заласта в свое время послужил причиной падения Мартэла.

— Я никого не хочу обидеть, дорогая сестра, — сказал Стрейджен, — но сдается мне, что младшие боги чересчур мягко обошлись со стириками-отступниками. Похоже, эта шайка ухитряется принять участие во всяком злодействе, какое только происходит в мире. Здесь как нельзя кстати было бы куда более суровое наказание, чем просто изгнание.

— Младшие боги на это не пойдут, Стрейджен.

— Жаль, — пробормотал он. — Это в некотором роде перекладывает ответственность на нас, верно? Мы имеем компанию людей, весьма искушенных в устройстве неприятностей. — Лицо Стрейджена приняло лукавое выражение. — У меня есть мысль, — сказал он. — Что, если кто-нибудь из вас составит список этих стириков и передаст его мне? Я прослежу за тем, чтобы Тайное правительство позаботилось о неприятных подробностях. Нам даже не придется беспокоить младших богов или остальных стириков. Вы заказываете музыку, а я исполняю. Можете считать это личной услугой, если захотите.

— Ты испорченный человек, Стрейджен.

— Да, я так и думал, что ты это заметишь.

— Что сделал Заласта после того, как Спархок уничтожил Азеша? — спросил Телэн у Ксанетии. — Эта история не научила его, что было бы умнее от нашего друга держаться подальше?

— Заласта был весьма сокрушен, юный господин. В одну ночь Анакха уничтожил плоды усердного многолетнего труда, и ныне, когда в руке его был Беллиом, он стал еще опаснее прежнего. Надежды Заластым отнять у него камень обратились во прах, и в гневе и разочаровании он бежал из Земоха.

— А потому понятия не имел, что Спархок бросил Беллиом в море, — прибавил мальчик. — И до недавних пор считал, что Беллиом все еще у Спархока.

Дэльфийка кивнула.

— Вернулся он в Верел, дабы держать совет с Огераджином и другими отступниками о сем бедственном повороте событий.

— Сколько их всего, этих отступников, леди? — спросил Келтэн. — И что они из себя представляют? Врага полезно знать.

— Стириков-отступников много, сэр Келтэн, однако лишь четверо из них — не считая самого Заласты и Огераджина — достойны пристального внимания. Во всем Стирикуме они наиболее могущественны и испорчены. Огераджин — мерзейший из них, однако силы его подорваны отвратительной болезнью, что пожирает его мозг. — Ксанетия вдруг смутилась, даже покраснела. — Эта хворь поражает обычно тех, кто излишне усердствует в разврате…

— Вот оно что, — пришел ей на помощь Сарабиан. — Не знаю, так ли уж нам нужно углубляться в подробности болезни Огераджина. Достаточно сказать, что он ослаблен ею, и покончим с этим. Что из себя представляют остальные, анара?

Ксанетия благодарно взглянула на него.

— Кизата из Эсоса, император Сарабиан, наиболее искушен в темнейших сторонах стирикской магии. Обитая поблизости от восточной границы Земоха, часто встречался он с магами-полукровками проклятой этой земли и многому научился от них. Искусно проникает он в ту самую тьму, что некогда окружала разум Азеша, и может призывать некоторых тварей, служивших еще старшим богам.

— Дэморки? — быстро спросил Берит. — Ищейки?

— Дэморки, сэр рыцарь, сгинули вместе со своим повелителем. Судьба Ищеек нам неведома. Кизата страшится призывать их и им подобных, ибо один лишь Отт умел справляться с ними.

— Это уже кое-что, — заметил Халэд. — Я слыхал о них кое-какие рассказы, которые предпочел бы не проверять на собственной шкуре.

— Кроме Кизаты, Заласта и Огераджин заключили союз с Птагой из Джуры, Инаком из Леброса и Джарьяном из Самара, — продолжала Ксанетия.

— Я слыхала о них, — мрачно сказала Сефрения. — Никогда бы не подумала, что Заласта может пасть так низко.

— Настолько плохо? — спросил Келтэн.

— Гораздо хуже, чем ты думаешь. Птага — мастер иллюзий, умеющий размывать грань между воображаемым и реальным. Говорят, что за щедрую плату он создает для развлечения подонков образы женщин и что эти образы даже лучше, чем женщины из плоти и крови.

— Видимо, он расширил поле деятельности, — заметил Оскайн. — Вполне вероятно, что сейчас он творит не красавиц, а чудовищ. Это объясняет, откуда взялись вампиры и тому подобное.

— Инак известен как самый вздорный человек во всем мире, — продолжала Сефрения. — Ему достаточно пройти мимо дома, чтобы между двумя семьями вспыхнула кровавая вражда, которая затянется на столетия. Вероятно именно Инак скрывается за вспышкой расовой ненависти, которая обуяла западные эленийские королевства. Джарьян, пожалуй, самый искусный некромант в мире. Говорят, что он может поднимать во плоти людей, которые на самом деле никогда не существовали.

— Целые армии? — спросил Улаф. — Как те древние ламорки или киргаи?

— Сомневаюсь, — ответила она, — хотя и не могу сказать наверняка. О том, что такое невозможно, говорил нам Заласта, а он мог солгать.

— У меня вопрос, анара, — сказал Телэн. — Можешь ты не только слышать, но и видеть мысли Заласты?

— В некоторой степени, юный господин.

— К чему ты клонишь, Телэн? — спросил Спархок.

— Помнишь ты то заклинание, при помощи которого поместил лицо Крегера в таз с водой — в подвале Платима, в Симмуре?

Спархок кивнул.

— Имя — всего лишь имя, — продолжал Телэн, — а эти стирики наверняка не бегают по улицам, объявляя всем и всякому, кто они такие. Стрейджен уже предложил избавиться от них. Не будет ли нам легче, если у нас окажутся их портреты? Если Ксанетия может увидеть в памяти Заласты лица людей, с которыми он встречался, а потом эти лица покажет мне, я нарисую их портреты. Стрейджен пошлет их в Верел — или где там еще обретаются эти подонки — и Заласта вдруг лишится сообщников, на которых он так рассчитывал. По-моему, мы просто обязаны устроить ему такой сюрприз.

— Мне нравится, как мыслит этот мальчишка, — ухмыльнулся Улаф.

— Твой замысел хорош, юный господин, — сказала Ксанетия, — однако есть в нем один порок. Заклинание, о коем говорил ты, стирикское, и мне оно неведомо.

— Ну так пусть Сефрения тебя научит, — пожал он плечами.

— Ты говоришь о невозможном, Телэн, — сказал Бевьер. — Сефрения и Ксанетия лишь недавно достигли той стадии, когда могут находиться в одной комнате, не стремясь убить друг друга. Обучение заклинаниям связано с полным доверием друг другу.

Однако Ксанетия и Сефрения уже обменялись долгим обеспокоенным взглядом.

— Не торопись отбрасывать удачную идею, Бевьер, — пробормотала Сефрения. — Пожалуй, это возможно, анара, — продолжала она напряженным тоном. — Понимаю, одна мысль об этом вызывает у тебя дрожь, так же, как и у меня, но если бы мы научились доверять друг другу, мы смогли бы добиться очень многого. Соединить мою магию с твоей… — она не закончила фразы.

Ксанетия поджала губы, став при этом до странности похожей на Сефрению, — словно отражение в зеркале. Она размышляла так напряженно, что слегка ослабила контроль над собой, и ее лицо начало светиться.

— Некогда союз между нашими народами почти поставил на колени киргаев, — проговорила она осторожно.

— В дипломатических кругах на этой стадии стороны, ведущие переговоры, обычно удаляются, чтобы посоветоваться со своими правительствами, — заметил Оскайн.

— Ни я, ни анара не обязаны дожидаться приказов из Сарсоса либо Дэльфиуса, ваше превосходительство, — сказала Сефрения.

— Как и большинство дипломатов, — пожал он плечами. — Выражение «посоветоваться со своим правительством» — это всего лишь вежливый способ сказать: «Ваше предложение любопытно. Дайте мне время обдумать его и привыкнуть к этой идее». Вы, дорогие дамы, вступаете на совершенно новую почву. От души советую вам не торопиться.

— Что скажешь, Сефрения из Илары? — смущенно улыбаясь, спросила Ксанетия. — Должны ли мы выждать якобы ради того, чтобы посоветоваться с Сарсосом и Дэльфиусом?

— Это неплохая мысль, Ксанетия из Дэльфиуса, — согласилась Сефрения. — И поскольку обе мы знаем, что это выдумка, нам незачем тратить время на несуществующих гонцов, прежде чем мы решим продолжить этот разговор.

— Итак, — продолжала Ксанетия свой рассказ, — после уничтожения города Земох и всех, кто жил там, Заласта и его приспешники собрались в Вереле, дабы обсудить, что им делать теперь. Заключили они сразу, что не могут сами справиться с Анакхой и Беллиомом. Огераджин особо указывал на то, что осторожный союз Заласты заключен был с Оттом, а не напрямую с Азешем. Огераджин весьма бесцеремонно упрекал в сем Заласту, и злоба Заласты на оскорбительные сии слова жива до сих пор.

— Это может нам пригодиться, — заметил Вэннон. — Разногласия между врагами всегда можно использовать.

— Присутствие вздорного Инака лишь усиливает раздоры между этими людьми, лорд Вэнион. Огераджин сурово выбранил Заласту, осведомляясь, неужто и впрямь почитает он себя равным богу, ибо Огераджин полагал Анакху таковым — или же весьма близким к божеству — из-за власти его над Беллиомом.

— И каково быть супругой бога, Элана? — поддразнил Сарабиан.

— Разнообразно, — улыбнулась она.

— Тогда вмешался в спор Кизата из Эсоса, — продолжала Ксанетия. — Предложил он лукаво вступить в сговор с одним или несколькими полубожками преисподней, коих мириады; однако его сотоварищи не доверяли ему, ибо он один знаком с земохскими чарами, что вызывают и подчиняют сии творения тьмы. Воистину, доверие — редкий гость в сей нечистой компании. Заласта указал им на величайшее в мире сокровище, и ведомо ему, что каждый из них втайне жаждет в одиночку обладать Сапфирной Розой. Союз сей неустойчив и беспокоен.

— Что же они, в конце концов, решили, анара? — спросил Кринг. Спархок уже заметил, что доми редко подавал голос на этих собраниях. В стенах замка ему, как всякому пелою, было не по себе, а политические тонкости, которые так забавляли Элану и Сарабиана, у него вызывали только скуку. Пелойская политика прямолинейна и незатейлива — и, как правило, подразумевает изрядное кровопролитие.

— Согласились они после долгих споров на сем, чтобы за немалую плату отыскать себе помощников в самом имперском правительстве, — отвечала Ксанетия.

— И это был верный ход, — мрачно заметил Сарабиан. — Судя по тому, что мы видели вчера, мои министры расталкивали друг друга локтями, спеша предать меня.

— В этом не было ничего личного, мой император, — заверил его Оскайн. — Мы предавали не вас, а друг друга.

— Тебя тоже пытались втянуть в этот заговор?

— Разумеется. Впрочем, они не могли предложить мне ничего такого, что было бы мне действительно нужно.

— Правда в политике, Оскайн? — притворно изумился Итайн. — Неужели ты намерен ввести это в привычку?

— Не будь ребенком, Итайн, — ответил Оскайн. — Неужели ты еще не понял, что Сарабиана обмануть невозможно? Он объявил себя гением, и он, пожалуй, близок к истине — или будет близок, когда мы избавим его от оставшихся иллюзий.

— Не слишком ли откровенно, Оскайн? — язвительно осведомился Сарабиан. — Я ведь еще здесь.

— И в самом деле, ваше величество! — преувеличенно поразился Оскайн. — Разве это не удивительно? Сарабиан расхохотался.

— Что я могу поделать? — сказал он Элане. — Он мне слишком нужен, чтобы я решился хотя бы возражать ему. Оскайн, почему ты ничего мне не рассказал?

— Это случилось, когда вы еще притворялись тупицей, ваше величество. Мне не хотелось беспокоить вас. Возможно, анара, ко мне приходил тот самый Инак, о котором ты говорила. Один из тех, кто являлся ко мне, был стириком, и более вздорного человека мне встречать не доводилось. Я встречал козлов, от которых пахло гораздо лучше, да и внешность у него была — кошмарнее не придумаешь. Глаза разъехались в разные стороны, зубы сломанные, гнилые, да еще торчали кто куда горазд. Казалось, что у него полон рот черных сосулек.

— Это описание вполне соответствует тому, что помнит о нем Заласта.

— Энтого сыскать — разок плюнуть, Стрейджен, — промурлыкал Кааладор. — Хошь, пошлю в Верел, шепнуть словцо кому надо? Коли энтот Инак уж такой раскрасавчик, как гуторит наш министер, ни одна собака по нему не заскучает.

Ксанетия озадаченно взглянула на него.

— Мой собрат по ремеслу забавляется, анара, — извинился за Кааладора Стрейджен. — Ему нравится изображать деревенского простачка. Он говорит, что это маскировки ради, но, по-моему, ему просто нравится дразнить меня.

— Твои эленийцы весьма склонны шутить и дурачиться, Сефрения из Илары, — заметила Ксанетия.

— Я знаю, анара, — вздохнула Сефрения. — Таково уж мое тяжкое бремя.

— Сефрения! — мягко возмутился Стрейджен.

— Как же вы его выпроводили, не получив нож в спину, ваше превосходительство? — осведомился Телэн. — Отказы такого сорта обычно плохо кончаются.

— Я сказал ему, что он предлагает слишком низкую цену, — пожал плечами Оскайн. — Если он явится еще раз с предложением получше, я, быть может, и соглашусь.

— Великолепно, ваше превосходительство! — восхитился Стрейджен. — А что, кстати, он вам предлагал?

— Он обошелся без подробностей. Намекал на некую крупную контрабанду и сказал, что ему нужна помощь министерства иностранных дел, чтобы расчистить дорогу контрабанде. Намекал он также, что уже купил министерство внутренних дел и таможенный отдел министерства финансов.

— Он бессовестно лгал, ваше превосходительство, — заверил его Стрейджен. — Контрабанда отнюдь не доходное ремесло. Слишком много риска, а прибыль ничтожная.

— Да я и сам так подумал. — Оскайн откинулся в кресле, задумчиво поглаживая подбородок. — Эта шайка стириков из Верела полагает себя великими хитрецами, но в сравнении с настоящими преступниками они просто дети. Они состряпали не слишком убедительную историю. На самом деле им нужен был доступ к правительству и власти различных министерств, чтобы с их же помощью свергнуть само правительство. Империя должна была оказаться на краю гибели, чтобы мне пришлось мчаться в Эозию и умолять принца Спархока спасти нас.

— Однако они своего добились, — напрямик заметил Итайн.

— Пожалуй, что да, но так неуклюже. Лично я сгорел бы со стыда от такой дрянной победы. Это вопрос стиля, Итайн. Всякий любитель может по ошибке добиться успеха. Настоящий профессионал держит в руках все нити дела, не полагаясь на везение.

Вскоре после этого они разошлись по спальням. Спархок, покидая гостиную, не сводил глаз с Сефрении и Вэниона. Они обменялись несколькими осторожными взглядами, но ни один так и не решился сделать первый шаг.

Они собрались вновь на следующее утро, и Телэн с Келтэном точно состязались, кто из них больше съест за завтраком.

Поболтав немного о пустяках, перешли к делам.

— Сразу после неудавшегося мятежа в Материоне Крегер нанес мне визит, — сказал Спархок Ксанетии. — Он говорил правду — во всем этом действительно замешан Киргон?

Она кивнула.

— У Киргона множество причин ненавидеть стириков и их богов. Проклятие, что на десять тысячелетий заключило его народ в пределах Кинезги, разъярило его сверх всякой меры. Стирики-изгои из Верела целиком разделяли его ненависть, ибо также понесли наказание. — Ксанетия помолчала. — Все мы ненавидим Заласту, однако же нельзя подвергать сомнению его храбрость. Рискуя своей жизнью, доставил он послание стириков-отступников в потаенный град Кирга, дабы представить его пред самим Киргоном. Предложение их было просто. С помощью Беллиома возможно уничтожить стирикское проклятие и выпустить киргаев в мир. Стирики будут стерты с лица земли, равно на радость Киргону и изгоям, киргаи станут владеть миром, а Огераджин и его сообщники получат почетные и влиятельные посты — и Афраэль будет уничтожена, после чего Заласта завладеет Сефренией.

— Понемножку для каждого, — сухо заметил Сарабиан.

— Так полагали Огераджин и Заласта, — согласилась Ксанетия. — Они, однако, не принимали в расчет натуру самого Киргона. Скоро узнали они, что никогда не согласится он на вторую роль, что предназначили они для него. Киргон привык повелевать — не подчиняться. Поставил он над новыми своими союзниками своего верховного жреца Экатаса, объявив, что Экатас будет говорить во всем от его имени. Заласта втайне посмеивался над глупостью бога, полагая, что верховный жрец Экатас, подобно всем киргаям, испустит дух, едва ступив за незримую черту в пустыне. Экатасу, однако, не было нужды пересекать сию черту. С помощью Киргона странствовал он не телесно, но духовно, и тем самым мог надзирать и направлять новых союзников. Воистину, дух Экатаса способен странствовать далеко, не только для того, чтобы передавать волю Киргона, но и затем, чтобы извещать союзников и пособников о том, что происходит повсюду.

— Это объясняет, как в Кинезге так быстро узнавали о нашем продвижении, — заметил Бевьер. — Мыто удивлялись, как им удается опережать нас.

— Итак, — продолжала Ксанетия, — Огераджин и прочие отступники, хоть они и изгои, всемерно презираемые, остаются все же стириками, а стирики народ не воинственный. Все их усилия были направлены на обманы и хитрые уловки. Киргон же воинственный Бог, и он повелел им поднимать из земли армии мертвецов, дабы сразиться с атанами — оружной рукой Империи. Тогда-то и пришли изгои в замешательство, ибо Киргон не помогал им, но повелевал. Заласта много странствовал по Эозии, он и предложил Экатасу, чтобы Киргон обманом привел троллей из Талесии на север Дарезии, на что Киргон с охотой согласился. Однако же требовал он все большего. Инак из Леброса, коего вечно окутывает облако раздора, мог раздуть огни вражды по всей Империи, однако столь сварлив он и вздорен по природе своей, что никто охотно не последовал бы за ним. Армиям нужны генералы, а стирики не искушены в сем ремесле. Я не хочу никого оскорбить, Сефрения, — поспешно добавила она. И Ксанетия, и Сефрения были на сей счет крайне осторожны.

— Я не оскорбилась, Ксанетия. Мне нравятся солдаты… во всяком случае, некоторые, — добавила она, быстро глянув на Вэниона, — однако мне кажется, что мир без них был бы гораздо лучше.

— Прикуси язычок, — посоветовал ей Улаф. — Если б миру не нужны были солдаты, нам пришлось бы заняться честным трудом.

Ксанетия улыбнулась.

— В отчаянии и спешке — ибо Киргон становился все нетерпеливее, — отправился Заласта в Арджуну, дабы посвятить в задуманное дело своего сына Скарпу. Скарпа же, в отличие от отца, охотно — и даже с великой готовностью — прибегал к насилию. Годы, что провел он фокусником на дешевых сельских ярмарках, научили его увлекать людские толпы своим красноречием и повелительным обращением. Ремесло его, однако, было повсеместно презираемо, и сие причиняло ему немалую боль, ибо Скарпа всегда был весьма высокого мнения о своей особе.

— Что верно, то верно, маленькая леди, — согласился Кааладор. — Если правда то, что рассказывали мне арджунские воры, Скарпа верит, что, захоти он, — и полетит или зашагает пешком по воде.

— Истинно так, — согласилась она. — Сверх того, глубоко презирает он богов и всеми фибрами души ненавидит женщин.

— С бастардами это случается, — рассудительно заметил Стрейджен. — Иные из нас винят в своей отверженности и неприкаянности своих матерей — или же богов. По счастью, мне не довелось угодить в эту ловушку. Впрочем, я так остроумен и обаятелен, что не чувствую себя неприкаянным, а значит, и сетовать мне не на что.

— Терпеть не могу, когда он так говорит, — пробормотала баронесса Мелидира.

— Но это всего лишь голая, неприкрытая правда, моя дорогая баронесса, — ухмыльнулся ей Стрейджен. — Ложная скромность так смешна, вы не находите?

— Позже порезвишься, Стрейджен! — шикнула на него Элана. — Анара, рассказал ли Заласта своему сыну все подробности этого заговора?

— Да, ваше величество. Помня о натуре сих двоих, откровенность меж ними была удивительна. Скарпа, однако, был молод и имел весьма преувеличенное мнение о своем таланте, хотя Заласта очень скоро понял, что простейшие стирикские чары, коим выучил он сына во время нечастых своих визитов в Арджуну, годятся лишь на то, чтобы дурачить сельских ротозеев, однако вряд ли пригодятся для задуманного им дела. Посему привез он своего сына в Верел и отдал в учение Огераджину.

— Когда это было, анара? — с любопытством спросил Кааладор.

— Около пяти лет тому назад, мастер Кааладор.

— Тогда это сходится с тем, что узнали мы. Примерно пять лет назад Скарпа исчез из Арджуны. Пару лет спустя он вернулся и начал заваривать кашу.

— Обучение было недолгим, — сказала Ксанетия, — однако Скарпа умен и схватывает все на лету. На деле же прекратил учебу сам его наставник, ибо Огераджина оскорбляла непомерная наглость сего юнца.

— Похоже, этот Скарпа из тех людей, которых ненавидят все кому не лень, — заметил Телэн. — Я с ним не знаком, а он мне уже не нравится.

— Заласта также был неприятно поражен заносчивостью своего отпрыска, — сказала Ксанетия, — и, полагая присмирить его страхом, доставил его в Киргу, дабы увидел Скарпа своего повелителя. Киргон долго и подробно расспрашивал молодого человека и наконец, явно удовлетворенный, наставил его в предстоящих делах. Скарпа же, покинув Киргона, питал к нему не больше почтения, чем когда еще не знал бога киргаев, и Заласта потерял и то малое расположение к своему сыну, что было у него прежде. Ныне мыслит он, что, буде их дело победит, Скарпе не пережить победы. — Ксанетия помолчала. — Можно сказать, Сефрения, что месть твоя уже начала свое неотступное движение. Заласта — никчемное существо, лишенное бога, лишившееся всех, кто любил его или звал его другом. Даже то ничтожное чувство, кое питал он к сыну, ныне сгинуло, и теперь он опустошен и одинок.

Глаза Сефрении налились было крупными слезами, но она тут же гневно смахнула их тыльной стороной ладони.

— Мне этого мало, анара, — твердо сказала она.

— Ты слишком долго жила среди эленийцев, матушка, — заметил Сарабиан. Спархок слегка опешил. Он не был уверен, сознательно ли блестящий и сумасбродный император назвал Сефрению этим нежным прозвищем, или же просто нечаянно обмолвился.

— Кто привлек к заговору остальных главарей, анара? — спросил Вэнион, ловко выводя разговор из слегка щекотливого положения.

— Скарпа, лорд Вэнион, — ответила она. — Киргон велел ему искать новых пособников, дабы ширить смуту в западных провинциях, — тогда, буде Анакха явится в Дарезию с войсками церкви, преградят ему путь мятежники, ибо возлюбленными киргаями своими жертвовать Киргон не желал. Скарпа же знал некоего обнищавшего даконийского дворянина. Сей дакониец, преследуемый карточными долгами и безжалостными кредиторами, бежал из Даконии и таился одно время в бродячем цирке, где и Скарпа показывал свое сомнительное искусство. Сего жалкого дворянчика, барона Парока, отыскал Скарпа по возвращении из Кирги. Парок, к тому времени отчаявшийся и готовый на все, недолго колебался, примкнуть ли ему к бывшему знакомцу, ибо посулы Скарпы были куда как соблазнительны. Затем посоветовалась бесчестная парочка со стириками-изгоями в Вереле и, следуя их совету, отыскала в Эдоме торговца Амадора, а в Астеле поэта Элрона — были то оба люди весьма самовлюбленные и недовольные своим положением в жизни.

Бевьер нахмурился.

— Анара, мы встречали и того и другого, и ни один не показался нам прирожденным вождем. Неужели это лучшее, что мог найти Скарпа?

— Выбор сей, сэр рыцарь, определен был их готовностью примкнуть к заговору. Способность же вести людей за собою речами и тот повелительный дух, что все взоры приковывает к единому человеку, — все сие легко достичь неким стирикским заклятием. Как бы ни были ничтожны эти люди, они были готовы на все, чего и искал Скарпа. И Амадор, и Элрон страдали от ничтожности своей и охотно, даже радостно пошли бы на что угодно, только бы возвыситься.

— Мы в Талесии видим такое каждый день, Бевьер, — пояснил Улаф. — Мы называем это «жалобы маленького человечка». Великолепный пример — Авин Воргунссон. Он скорее умрет, чем примирится с тем, что его не замечают.

— Амадор не такого уж маленького роста, — заметил Телэн.

— Мелкие людишки не всегда бывают маленького роста, — пояснил Улаф. — Анара, как оказался замешанным в это дело граф Геррих из Ламорканда? И почему?

— Его, сэр Улаф, привлек Скарпа по совету Заласты. Заласта полагал таким образом устроить беспорядки в Эозии, дабы убедить Церковь Чиреллоса, что в ее же интересах отправить Анакху в Дарезию искать корни сих беспорядков. Из всех заговорщиков лишь Заласта бывал в Эозии, и лишь он один понимает образ мыслей вашей церкви. И Элрон и Амадор лишь жалкие пешки. Они мало ведают об истинном размахе дела, к коему примкнули. Более осведомлен барон Парок, однако и он посвящен не во все замыслы заговорщиков. Граф Геррих же значит для них совсем мало. Он преследует собственные цели, и лишь случайно совпадают они с целями его тамульских собратьев по заговору.

— Я почти что восхищаюсь ими, — признался Кааладор. — Впервые в жизни слышу о таком сложном и хорошо организованном мошенничестве.

— Однако все это рухнуло, когда Ксанетия проникла в мысли Заласты, — сказал Келтэн. — Едва мы узнали, что он предатель, все их замыслы начали разваливаться на куски. — Он задумался. — Как ввязался в это дело Крегер?

— Граф Геррих предложил его Скарпе, — ответила Ксанетия. — Крегер в прежние времена бывал ему немало полезен.

— О да, — сказал Улаф, — мы своими глазами видели, как он был полезен Герриху под стенами замка барона Олстрома в Ламорканде. Призрак Мартэла все еще преследует нас, верно, Спархок?

— Как много, анара, знали обо всем этом министр внутренних дел и другие изменники? — спросил Сарабиан.

— Почти ничего, ваше величество. Полагали они, что это лишь часть непрекращающейся борьбы между министром иностранных дел Оскайном и Колатой. Колата посулил им немалую выгоду, оттого-то они и пошли за ним.

— Стало быть, обычные дворцовые интриги, — задумчиво проговорил Сарабиан. — Мне следует помнить об этом, когда я буду их судить. Они не изменники, а всего лишь продажные болваны.

— Все, кроме Колаты, ваше величество, — уточнил Итайн. — Его роль в этом деле вряд ли ограничивается обычными дворцовыми интригами.

— Колата был обманут, Итайн из Материона, — покачала головой Ксанетия. — Истинным человеком Заласты при дворе был Теовин. Это ему известный вам Крегер доставлял приказы Заласты, Колате же Теовин говорил ровно столько, сколько тому полагалось знать.

— Это приводит нас к неудавшемуся мятежу, — напомнила Элана. — Крегер сказал Спархоку, что этот мятеж будто бы и не должен был удаться, что его целью было вызнать наши сильные и слабые стороны. Это правда?

— Отчасти, ваше величество, — ответила Ксанетия. — Главным же образом Заласта усомнился в словах Анакхи, что, дескать, бросил он Беллиом в море. Стремился он, поднимая мятеж на улицах Материона и подвергая опасности всех, кто дорог Анакхе, вынудить его открыть, при нем ли на самом деле камень.

— И мы, стало быть, после мятежа сыграли ему на руку, — заключил Халэд.

— Не думаю, — возразил Спархок. — Если бы Беллиом так и остался на дне моря, мы никогда не узнали бы, что у него есть воля и сознание. Этого не знал о нем никто — кроме, может быть, Афраэли. Азеш, похоже, не знал, и не знает Киргон. Сомневаюсь, чтобы они так гонялись за Беллиомом, если б знали, что он способен сопротивляться их приказам — вплоть до того, чтобы при необходимости уничтожить весь этот мир.

— Ну, хорошо, — сказал Халэд, — теперь мы знаем, что привело нас к нынешнему положению дел. Что будет дальше?

— Сие уже в будущем, Халэд из Дэмоса, — ответила Ксанетия, — будущее же сокрыто ото всех. Знай, однако, что враги наши в смятении. Место советника при имперском правительстве, занимаемое Заластой, было сердцевиной всех их замыслов.

— Как скоро Заласта может оправиться, Сефрения? — спросила Элана. — Ты знаешь его лучше, чем все мы. Может он сразу нанести ответный удар?

— Возможно, — ответила Сефрения, — однако что бы он ни сделал, действовать он будет впопыхах и непродуманно. Заласта — стирик, а мы, стирики, очень плохо умеем справляться с неожиданностями. Он еще долго будет метаться бесцельно — разрушая горы и поджигая озера — прежде чем возьмет себя в руки.

— Значит, нам надо поскорее ударить снова, — сказал Бевьер. — Нельзя давать ему время оправиться.

— Вот что я подумал, — сказал Сарабиан. — После того, как мы добрались до секретных архивов министерства внутренних дел, мы решили взять под стражу лишь верхушку заговорщиков — главным образом, полицейских чиновников и судей в разных городах. Мы не стали возиться с мелкой сошкой, осведомителями и тому подобной швалью — в основном потому, что у нас не хватило бы на всех тюрем. Думаю, что министерство внутренних дел было основной силой этого заговора, и теперь Заласта и его приятели вынуждены опираться на жалкие ошметки, которые мы не стали подбирать. Если я отправлю атанов арестовать всех подчистую, это ведь еще сильнее выбьет Заласту из равновесия?

— Пускай он вначале немного придет в себя, Сарабиан, — сказала Сефрения. — Сейчас он так взбешен, что, пожалуй, и не заметит новых потерь.

— А Норкан все еще на Тэге? — спросил вдруг Вэнион.

— Нет, — ответила Элана. — Мне надоели его поддельныеписьма, и мы отправили его назад в Атан.

— Отлично. Думаю, нам нужно как можно скорее сообщить ему о предательстве Заласты. Необходимо, чтобы Бетуана знала об этом.

— Я позабочусь об этом, Вэнион-магистр, — пообещал Энгесса.

— Спасибо, Энгесса-атан. Если сцена, которую Заласта устроил в тронном зале, хоть немного отражает его душевное состояние — сейчас он совершенно невменяем.

— Взбешен до безумия, — согласилась Сефрения. Впервые после разрыва с Вэнионом она впрямую заговорила с ним, и это дало Спархоку некоторую надежду.

— Значит, он почти должен сделать хоть что-то? — спросил у нее Вэнион. — В его нынешнем состоянии бездействие для него — сущая мука.

Она кивнула.

— Так или иначе, он ответит на этот удар, и поскольку он вовсе не был готов к тому, что произошло, то и ответный его ход будет непродуманным.

— А стало быть, несовершенным?

— Вероятно.

— И скорее всего, с использованием главных сил, — прибавил Спархок. — Когда человек впадает в бешенство, он принимается крушить все подряд.

— Предостереги об этом Норкана и Бетуану, Энгесса-атан, — сказал Сарабиан.

— Будет исполнено, Сарабиан-император. Вэнион принялся расхаживать по комнате.

— Заласта пока еще возглавляет заговор, — сказал он, — во всяком случае, до тех пор, пока не устроит такую глупость, что Киргон решит сместить его. Почему бы нам не позволить ему перебеситься, а уже потом арестовать всех мелких заговорщиков? Попугаем немножко наших противников. Если они увидят, как мы методично уничтожаем все, что они с таким тщанием готовили, и сажаем под замок всех их пособников, они поневоле задумаются о том, что и сами смертны. Тогда, я думаю, Киргон сам вступит в дело, и Спархоку останется только спустить на него Беллиом.

— Терпеть не могу, когда он такой, — сказала Сефрения Ксанетии. — Он так уверен в себе — и, наверное, прав. Мужчины куда привлекательней, когда они беспомощны, как малые дети. — Эта полушутливая реплика была совершенно неожиданной. Сефрения явно перешагнула через древние предрассудки, разделявшие стириков и дэльфов, и говорила с Ксанетией, как одна женщина говорила бы с другой.

— Значит, нам остается только сидеть и ждать следующего хода Заласты, — заключил Сарабиан. — Интересно, что он предпримет?

Ответ не заставил себя ждать. Несколько дней спустя изможденный атан, пошатываясь, ступил на подъемный мост замка. Он нес с собой спешное послание от Норкана.

«Оскайн, — гласило послание с привычной для Норкана краткостью, — собери всех атанов, каких сможешь, и пришли их сюда. Северное побережье Атана крушат и разоряют тролли».

ГЛАВА 23

— Мы не можем отослать атанов, Энгесса-атан, — говорил Сарабиан. — Они нам нужны в гарнизонах. Сейчас атанские гарнизоны — это единственная сила, которая поддерживает порядок в Империи. Энгесса кивнул.

— Я это понимаю, Сарабиан-император, но Бетуана-королева не станет долго ждать. Если землям атанов грозит опасность, выбора у нее не останется. Ей придется вернуть атанов домой — несмотря на ваш союз.

— Ей нужно отвести свои войска, только и всего, — сказал Вэнион. — У нее недостаточно воинов, чтобы защитить север от троллей, а потому ей стоило бы ненадолго оставить Северный Атан. Мы не сможем отправить ей на помощь все гарнизоны, но в силах взять из каждого гарнизона одну-две роты. Вместе это уже несколько тысяч бойцов, но им понадобится время, чтобы добраться в Атан изо всех уголков Империи. Пускай она отступит, покуда не подойдет подкрепление.

— Мы — атаны, Вэнион-магистр. Мы никогда не бежим от врага.

— Я и не говорю о бегстве, Энгесса-атан. Твоя королева отведет войска — не более. Она не может сейчас удержать север, так зачем рисковать понапрасну солдатами? Пока что мы можем послать ей в подмогу только генидианских советников и сириникийцев с катапультами.

— Не только, друг Вэнион, — возразил Кринг. — Я отправлюсь в Центральный Астел, к Тикуме. Восточные пелои не так страшатся лесов, как мои дети, а Тикуме любит хорошую драку не меньше, чем я, так что наверняка приведет с собой несколько тысяч всадников. Я соберу пару сотен лучников и двинусь к Атану впереди его отрядов.

— Ты великодушен, друг Кринг, — сказал Энгесса.

— Это мой долг, Энгесса-атан. Ты приемный отец Миртаи, а стало быть, мы в родстве. — Кринг рассеянно провел ладонью по обритой макушке. — Важнее всего, я считаю, лучники. Вы, атаны, почему-то считаете безнравственным воевать с луками и стрелами, но когда мы столкнулись с троллями в Восточном Астеле, то быстро убедились, что с ними нельзя драться, прежде не утыкав их стрелами, как ежа иголками.

— У меня есть и другая идея, — сказал Халэд, показывая арбалет. — Что твои соплеменники думают об этом, Энгесса-атан?

Энгесса развел руками.

— Здесь, в Дарезии, это оружие внове, Халэд-оруженосец. Мы еще не пришли к единому мнению на его счет. Одни атаны могут принять его, другие откажутся наотрез.

— А нам и не надо вооружать арбалетами всех атанов, — сказал Халэд и взглянул на Спархока. — Ты сможешь обойтись здесь без меня, мой лорд?

— Почему бы тебе не проверить, сумеешь ли ты убедить меня, что я без тебя обойдусь?

— Экие у тебя громоздкие выражения, Спархок. Во время мятежа мы подобрали немало арбалетов. По большей части я же сам их и испортил, но у меня не займет много времени их исправить. Я отправлюсь на север с Энгессой-атаном, генидианцами и сириникийцами. Энгесса постарается убедить своих соплеменников, что арбалет — достойное оружие для боя, а я обучу их стрелять.

— Я присоединюсь к вам уже в Атане, — сказал Кринг. — Мне нужно будет провести к столице лучников Тикуме. Пелои всегда с трудом находят дорогу в лесах.

— Даже и не думай, Миртаи, — твердо сказала Элана золотокожей великанше, у которой вдруг загорелись глаза. — Ты нужна мне здесь.

— Мой нареченный и мой отец, Элана, отправляются на войну, — возразила Миртаи. — Не думаешь же ты, что я останусь дома?

— Именно так я и думаю. Ты остаешься, и это мое последнее слово.

— Могу я удалиться? — натянуто осведомилась Миртаи.

— Разумеется.

Миртаи ринулась к дверям.

— Не ломай всю мебель! — крикнула вдогонку ей Элана.

Этот кризис был мелким, домашним, но тем не менее оставался кризисом, главным образом потому, что принцесса Даная объявила во всеуслышание: если ее пропавшая кошка немедленно не найдется, она, Даная, умрет, и все тут. Она бродила, хныча, по тронному залу, забиралась на колени ко всем подряд, ныла и клянчила. Спархок вновь получил возможность полюбоваться тем, какое сокрушительное воздействие производит его дочь на здравый смысл человека, когда забирается к нему на колени.

— Ну пожалуйста, Сарабиан, помоги мне отыскать мою кошку, — говорила она, касаясь ладошкой щеки императора. Спархок с давних пор научился одному непреложному правилу: имея дело с Данаей, нельзя дозволять ей прикасаться к тебе. Если прикоснулась — ты конченый человек.

— Нам всем не помешало бы подышать свежим воздухом, как вы полагаете? — обратился Сарабиан к остальным. — Мы безвылазно сидим в четырех стенах вот уже неделю с лишним. Почему бы нам не отложить свои важные разговоры и не поискать кошку принцессы Данаи? По крайней мере, это нас взбодрит.

«Очко в пользу Данаи», — мысленно усмехнулся Спархок.

— Вот что я вам скажу, — продолжал Сарабиан. — Утро нынче прекрасное, так почему бы нам не устроить пикник? Я пошлю приказ в кухни, и мы позавтракаем на свежем воздухе. — Он улыбнулся Данае, целиком и полностью подпадая под власть ее всепобеждающего касания. — Мы отпразднуем возвращение Мурр к своей маленькой хозяйке.

— Какая чудесная мысль! — воскликнула Даная, захлопав в ладоши. — Ты такой умный, Сарабиан!

Взрослые, снисходительно улыбаясь, поднялись с мест. В глубине души Спархок признавал, что император прав. От непрерывных разговоров и совещаний у них и вправду уже головы пошли кругом. Спархок направился к дочери и бесцеремонно подхватил ее на руки.

— Я и сама могу ходить, отец! — возмутилась она.

— Зато я хожу быстрее. У меня ноги длиннее. Мы ведь хотим поскорее отыскать Мурр, разве нет? Даная одарила его сердитым взглядом.

— Все они и так у тебя в руках, — прошептал Спархок ей на ухо. — Тебе нет нужды гонять их по округе, как овец. В чем же дело? Ты же в любую минуту можешь позвать Мурр, и она вернется. Что это ты задумала?

— Мне нужно кое-что уладить, Спархок, пока мы все еще не слишком заняты делами, а когда вы все сбиваетесь в одной комнате, словно стайка цыплят, я ничего не могу сделать. Мне нужно выманить вас наружу, и тогда-то я все устрою.

— Мурр и вправду пропала?

— Нет, конечно. Я точно знаю, где она. Просто я велела ей погоняться за кузнечиками.

— И чем же ты намерена заняться? Что именно ты собираешься уладить?

— Смотри, Спархок, — ответила она, — смотри и учись.

— Так не годится, Келтэн, — с безнадежной грустью ответила Алиэн. Они шли через подъемный мост, неподалеку от Спархока и Данаи.

— Что значит «не годится»?

— Ты рыцарь, а я — простая крестьянка. Почему мы не можем оставить все как есть?

— Потому что я хочу, чтобы ты стала моей женой. Алиэн нежно погладила его по щеке.

— И я отдала бы все, только бы стать твоей женой, но это невозможно.

— Хотел бы я знать почему.

— Я уже говорила тебе почему. У нас слишком разное происхождение. Крестьянка не может быть женой рыцаря. Люди будут насмехаться над нами и говорить обо мне гадости.

— В первый и в последний раз, — объявил он, стискивая кулак.

— Любовь моя, нельзя же драться со всем миром, — вздохнула она.

— Еще как можно — особенно если мир, о котором ты говоришь, состоит из вертопрахов, которыми кишит двор в Симмуре. Я таких могу убить дюжину до завтрака.

— Нет! — сказала она резко. — Никаких убийств! Меня возненавидят. У нас не будет друзей. Тебе-то не страшно — ты все время будешь там, куда тебя пошлет принц Спархок или лорд Вэнион, но я-то останусь совершенно одна. Я этого не вынесу.

— Я хочу жениться на тебе! — почти прокричал он.

— Это было бы венцом моей жизни, дорогой, — вздохнула она, — только это невозможно.

— Спархок, — сказала вслух Даная, — я хочу, чтобы ты это уладил.

— Тише. Они нас услышат.

— Не услышат, Спархок, — и, кстати говоря, не увидят.

— Ты используешь чары?

— Разумеется. Это небольшое, но весьма полезное заклинание делает так, что на нас не обращают вни мания. Они вроде бы и знают, что мы здесь, но это ускользает от их сознания.

— Понимаю. Это, стало быть, способ обойти нравственный запрет на подслушивание?

— Да о чем ты говоришь, Спархок? У меня нет и не было никаких нравственных запретов на подслушивание. Я всегда подслушиваю. Как бы еще я следила за тем, чем занимаются смертные? Скажи маме, чтобы дала Алиэн титул, — тогда Келтэн сможет жениться на ней. Я бы и сама это сделала, но я очень занята. Займись этим сам.

— Так вот что, значит, ты собиралась улаживать!

— Разумеется. Не трать время на глупые вопросы, Спархок. Нам сегодня еще очень многое нужно успеть.

— Я люблю тебя, Берит-рыцарь, — чуть печально говорила императрица Элисун, — но и его тоже люблю.

— И скольких еще ты любишь, Элисун? — едко спросил Берит.

— Я сбилась со счета, — пожала плечами полунагая императрица. — Сарабиан не против, так отчего тебя это так трогает?

— Значит, между нами все кончено? Ты не хочешь больше меня видеть?

— Не говори глупостей, Берит-рыцарь. Конечно же, я хочу тебя видеть — и чем чаще, тем лучше. Просто время от времени я буду видеться и с ним. Я совсем не обязана говорить тебе об этом, но ты такой милый, что мне не хочется втихомолку, за твоей спиной… — Она замялась, подыскивая слово.

— Изменять мне? — уточнил он напрямик.

— Я никогда и никому не изменяю, — сердито сказала Элисун. — Сейчас же возьми назад это слово. При дворе нет никого вернее меня. Я храню верность по меньшей мере десяти мужчинам одновременно.

Берит вдруг разразился смехом.

— Что ты нашел смешного в моих словах? — осведомилась она.

— Ничего, Элисун, — ответил он с неподдельной нежностью. — Ты такая славная, что я не мог сдержаться.

Элисун вздохнула.

— Мне было бы намного проще, если бы вы, мужчины, не относились к этим делам так серьезно. Любовь — это развлечение, а вы все норовите хмуриться, сердиться и размахивать руками. Полюби кого-нибудь еще, я не против. Если все счастливы, какое имеет значение, кто именно сделал их счастливыми?

Берит улыбнулся.

— Ты ведь любишь меня, Берит-рыцарь?

— Конечно, Элисун.

— Ну вот. Стало быть, все в порядке?

— В чем тут дело? — спросил Спархок у своей дочери. Они стояли совсем рядом с Беритом и Элисун — настолько рядом, что Спархок испытывал некоторую неловкость.

— Берит чересчур сильно увлекся нашей полунагой подружкой, — ответила Даная. — Он уже научился всему, чему она могла его научить, так что пора их нежной дружбе немного охладиться. У меня на его счет другие планы.

— Тебе когда-нибудь приходило в голову, что у него могут быть и собственные планы?

— Не говори глупостей, Спархок. Он бы только все испортил. Я всегда сама забочусь о таких вещах. У меня это выходит лучше всего. Давай-ка поспешим. Я хочу присмотреть за Крингом и Миртаи. Он собирается сказать ей кое-что, что совсем ее не обрадует, и я хочу быть поблизости на случай, если она выйдет из себя.

Кринг и Миртаи сидели на лужайке под огромным деревом, пылавшим яркими осенними красками. Миртаи только что открыла корзину, которую доставили из кухни, и разглядывала ее содержимое.

— Какая-то мертвая птица, — сообщила она. Кринг скорчил гримасу.

— Вполне цивилизованная еда, — объявил он, изо всех сил притворяясь, что его это устраивает.

— Мы оба воины, любовь моя, — сказала Миртаи, которую содержимое корзины порадовало ничуть не меньше, чем Кринга. — Нам надлежит есть сырое мясо.

— Стрейджен как-то говорил мне, что ты в молодости съела волка, — вспомнил вдруг Кринг давнишний рассказ талесийца.

— Это правда, — просто ответила она.

— Ты действительно съела волка? — Кринг был потрясен. — Я думал, что Стрейджен дурачит меня.

— Я была голодна, — пожала плечами Миртаи, — и мне некогда было охотиться. Волк был не очень вкусный, наверное потому, что сырой. Если б у меня было время поджарить мясо, может быть, оно оказалось бы повкуснее.

— Ты странная женщина, любовь моя.

— Но ведь именно поэтому ты меня и любишь, верно?

— Ну да… еще и поэтому. Ты уверена, что мы не можем поговорить о нашем затруднении? — Он явно возвращался к теме, которую они обсуждали прежде — и неоднократно.

— Нам не о чем говорить. Мы должны заключить брак дважды — один раз в Атане, другой, когда вернемся в Пелозию. Мы не станем мужем и женой, пока не пройдем оба обряда.

— Но ведь после обряда в Атане мы уже будем наполовину женаты.

— Мне этого недостаточно, Кринг. Я девственница. Я так часто убивала, защищая свою девственность, что быть «наполовину женой» меня не устраивает. Тебе придется подождать.

Кринг вздохнул.

— Ждать придется так долго, — скорбно проговорил он.

— От Атаны до твоей Пелозии не так уж далеко, Кринг. Я не дам тебе мешкать.

— Дело не в самом путешествии, Миртаи. Дело в том, что перед свадьбой в Пелозии тебе придется провести два месяца в шатре моей матери. Ты должна будешь научиться нашим обычаям и образу жизни.

Миртаи в упор взглянула на него.

— Должна? — зловеще переспросила она.

— Таков обычай. Пелойская невеста перед заключением брака проводит два месяца в шатре матери своего жениха.

— Зачем?

— Чтобы узнать о нем все.

— Я и так уже знаю о тебе все.

— Ну да, конечно, но уж таков обычай.

— Что за нелепость!

— Обычаи часто бывают нелепы, но я ведь доми и должен подавать пример своим подданным — а ты будешь моей домэ. Пелойские женщины не станут почитать тебя, если ты не проделаешь все, как надлежит.

— Я научу их почтению! — Взгляд Миртаи отвердел.

Кринг откинулся на спину, опершись на локти.

— Этого-то я и боялся, — вздохнул он.

— Потому ты и не заговаривал об этом раньше?

— Я ждал подходящей минуты. Там, в корзине, случайно нет вина? Разговор пойдет легче, если мы расслабимся.

— Вино подождет. Вначале договорим, а уж потом будем расслабляться. Что это за чепуха насчет двух месяцев?

— Сейчас попробую объяснить. — Он потер ладонью бритую макушку. — Видишь ли, когда мы говорим, что невеста должна «узнать все о своем муже», это не значит, что она будет учиться, что готовить ему на завтрак и тому подобное. На самом деле речь идет о собственности.

— У меня нет собственности, Кринг. Я рабыня.

— Когда мы поженимся, ты уже не будешь рабыней. Ты станешь весьма состоятельной женщиной.

— О чем это ты?

— Пелойским мужчинам принадлежат их кони и оружие. Все остальное — собственность женщин. Раньше, что бы я ни украл — обыкновенно скот, — я отдавал это своей матери. Она надзирает за моим имуществом, пока я не женюсь. Кое-что из этого имущества, само собой, принадлежит ей. Вот для того-то и нужны эти два месяца — чтобы вы с ней с обоюдного согласия поделили имущество.

— Это не займет много времени.

— Пожалуй, что так. Моя мать женщина рассудительная, но вам с ней еще предстоит найти мужей моим сестрам. Это было бы не так трудно, будь их поменьше.

— Сколько их у тебя? — Голос Миртаи был теперь тверд, как кремень.

— Э… по правде говоря, восемь.

— Восемь? — ровным тоном переспросила Миртаи.

— Мой отец был весьма вынослив.

— И мать, судя по всему, тоже. Твои сестры, по крайней мере, не уродины?

— Нет, они более или менее сносны, хотя, конечно, не такие красавицы, как ты, любовь моя, — да и кто мог бы с тобой сравниться?

— Об этом мы поговорим позже. С твоими сестрами могут быть трудности? Кринг моргнул.

— С чего ты это взяла?

— Я тебя знаю, Кринг. Ты оставил разговор о сестрах напоследок. Это значит, что тебе очень не хотелось говорить о них, а стало быть, с ними будут трудности. Так в чем же дело?

— Они привыкли считать себя богачками, а потому напускают на себя важность.

— И это все?

— Миртаи, они очень заносчивы.

— Я их научу смирению, — пожала она плечами. — Поскольку их всего восемь, я управлюсь со всеми одновременно. Я отведу их на часок на ближайшее пастбище, и когда мы вернемся, они будут очень смирными, — и с великой охотой согласятся на тех мужей, которых выберем я и твоя мать. Уж я позабочусь, чтобы они согласились на что угодно, только бы удрать подальше от меня. Утром мы с твоей матерью поделим имущество, днем я укрощу твоих сестер, а к вечеру мы с тобой сможем пожениться.

— Так у нас не делают, любовь моя.

— На сей раз все будет сделано именно так. Мне не больше хочется ждать, чем тебе. Может быть, придвинешься ближе и поцелуешь меня? Раз уж мы обо всем договорились, не стоит упускать такого удобного случая.

— И я того же мнения, любовь моя, — ухмыльнулся Кринг и, заключив Миртаи в объятия, поцеловал ее. Поцелуй вначале был сдержанный и приличный, но это продолжалось недолго. Миг спустя он стал куда более страстным.

— Вот теперь все будет отлично, — самодовольно сказала Даная. — Я не была уверена, как посмотрит Миртаи на то, чтобы жить вместе с матерью Кринга, но теперь уж она все уладит.

— И раздразнит пелоев, — заметил Спархок.

— Переживут, — пожала плечами принцесса. — Они слишком закоснели в своих обычаях и традициях, и им необходим человек вроде Миртаи, чтобы открыть им глаза на современный мир. Пойдем дальше, Спархок. Мы еще не закончили.

— И как давно это продолжается? — сдавленно спросил Стрейджен.

— С тех пор, как я была ребенком, — ответила Мелидира. — Мне было около семи, когда отец сделал первые штампы.

— Вы хоть понимаете, баронесса, что вы натворили?

— Милорд Стрейджен, — улыбнулась она, — я полагала, что мы решили оставить церемонии.

Он пропустил эти слова мимо ушей.

— Вы нанесли удар по экономике всех королевств Эозии. Это чудовищно!

— Да уймись же, Стрейджен.

— Вы подкосили всю монетную систему!

— Вовсе нет, да и какое значение это имеет для тебя?

— Да ведь я вор! Вы обесценили все, что мне удалось украсть за мою жизнь!

— Ничуть. Цена монет не имеет ничего общего с их настоящим весом. Это вопрос доверия. Люди могут не любить свое правительство, но они ему доверяют. Если правительство говорит, что такая-то монета стоит полкроны, значит, именно столько она и стоит. Ее цена основана не на весе, а на соглашении, заключенном обществом. Если монета гуртована, она стоит столько, сколько на ней отчеканили. На самом деле я совершенно ничего не украла.

— Ты преступница, Мелидира!

— С какой стати? Я ничего не украла.

— А если кто-нибудь узнает, чем ты занимаешься?

— Узнает — и что? Сделать-то они все равно ничего не смогут. Если мне пригрозят или попытаются как-то навредить, я попросту предам гласности свои занятия, и тогда все эозийские правительства рухнут, потому что их монетам больше никто не станет доверять. — Мелидира погладила его по щеке. — До чего же ты невинен, Стрейджен. Наверное поэтому ты мне так нравишься. Ты притворяешься испорченным, а на самом деле ты сущий ребенок.

— Почему ты мне об этом рассказала?

— Потому что мне нужен компаньон. С делами в Эозии я справлюсь и сама, но охватить всю Дарезию мне будет не под силу. У тебя здесь есть связи, а у меня нет. Я научу тебя, как вести дела, и оставлю Дарезию тебе. Я куплю тебе титул и устрою все так, чтобы ты мог начать немедленно.

Глаза его сузились.

— Почему? — спросил он. — С какой стати ты со мной так щедра?

— Я вовсе не щедра, Стрейджен. Ты будешь ежемесячно выплачивать мне мою долю. Я об этом позабочусь. И не деньгами, Стрейджен. Мне нужны слитки — славные тяжелые золотые брусочки, которые так легко взвесить. И не вздумай, кстати, подмешивать в них медь, не то я перережу тебе горло.

— Мелидира, я в жизни не встречал такой безжалостной женщины. — В голосе Стрейджена прозвучала опасливая нотка.

— Ну что ты, Стрейджен, — лукаво ответила она. — Кое в чем я вполне мила и покорна. Да, вот еще что — нам придется пожениться.

— Что?!

— Браки заключаются на небесах, милорд. Брак даст мне возможность крепче держать тебя в руках, а я была бы совершенной дурой, если бы безоглядно доверяла тебе.

— А что, если я не захочу на тебе жениться? — безнадежно осведомился он.

— Тем хуже для тебя, Стрейджен, потому что, хочешь ты того или нет, а тебе придется на мне жениться.

— И если я откажусь, ты меня, по всей видимости, убьешь.

— Конечно. Я не намерена отпускать тебя на волю после того, как все тебе рассказала. Ты привыкнешь к этой мысли, милорд Стрейджен. Я собираюсь сделать тебя безумно счастливым — и вдобавок сказочно богатым. Когда еще ты получал лучшее предложение?

На лице Стрейджена, однако, была написана откровенная паника.

— Вот этого я не ожидала, — пробормотала Даная, идя рядом со Спархоком по лужайке.

Спархок был так потрясен, что едва нашел в себе силы отозваться:

— Ты хочешь сказать, что понятия не имела о маленьком увлечении Мелидиры?

— Да нет, Спархок, конечно же об этом я знала. Мелидира купила себе место при мамином дворе несколько лет назад.

— Купила?!

— Заплатила старой графине, чтобы та уступила ей место. Чего я совершенно не ожидала, так это ее прямолинейного объяснения со Стрейдженом. Я полагала, что она хоть немного смягчит суть дела, — куда там! Она нарезала его на ломтики и подала к столу, при этом не оставив ему никакого пути к отступлению. Пожалуй, я ее недооценивала.

— Нет, скорее уж ты недооценила Стрейджена. Она применила единственный способ, который мог принести ей успех. Стрейджен весьма скользкая личность, и, прежде чем нарезать его ломтиками, нужно приколоть его вилкой к блюду, чтобы не вывернулся. Обычного разговора о браке он и слушать бы не стал, поэтому она предпочла говорить о деле, а брак оказался как бы приложением к нему.

— Только не для нее.

— Да, я знаю. Однако она действовала совершенно правильно. Знаешь, мне придется рассказать об этом твоей матери.

— Даже и не думай об этом. Ты слышал, что говорила Мелидира? Мама ничего не сможет с ней поделать, и ты добьешься только того, что расстроишь ее.

— Но, Афраэль, они же воруют миллионы.

— Они не воруют ничего, Спархок. То, чем они занимаются, ни в коей мере не изменяет стоимость денег. Если хорошенько задуматься, они на самом деле создают миллионы. Миру это только на пользу.

— Не понимаю, где здесь логика.

— Тебе и не нужно ничего понимать, отец, — сладким голосом заметила она. — Просто поверь мне на слово. А теперь нам нужно пойти вон туда.

«Вон туда» означало — ко рву, у которого по заросшему травой берегу прохаживались бок о бок Вэнион и Сефрения. Спархок уже успел привыкнуть к своей невидимости, и все же испытывал странное ощущение, когда друг смотрел прямо на него, не подозревая о его присутствии.

— Это зависит от того, какие разновидности рыб доступны для разведения в местных условиях, — наставительно объяснял Вэнион. Спархок хорошо знал этот его «наставнический» тон, который ничем не отличался от тона «проповеднического». Вэнион погружал в глубокий сон целые поколения пандионских послушников — и в учебном зале, и в церкви.

— Почему он так говорит? — спросила Даная.

— Боится, — вздохнул Спархок.

— Сефрении?! Вэнион никого и ничего не боится — и, уж конечно, меньше всего Сефрении. Он любит ее.

— Именно это его и пугает. Он не знает, что сказать. Если он скажет что-нибудь не то, все рухнет.

— Итак, — продолжал Вэнион, — существуют рыбы, живущие в холодной воде, и рыбы, живущие в теплой воде. Карпы любят теплую воду, форель, напротив, — холодную.

Глаза Сефрении понемногу стекленели.

— Вода во рву долгое время пребывала в покое, поэтому она согрелась. Это исключает форель, как ты полагаешь?

— О да, — вздохнула она.

— Но это не значит, что здесь нельзя поселить другую разновидность рыб. Хороший повар может состряпать чудесные блюда из карпа — а кроме того, карпы хорошо очищают воду. Ничто так не сохранит воду свежей, как стая карпов.

— Нет, — опять вздохнула Сефрения. — Уверена, что нет.

— Да что же это он такое вытворяет?! — возмутилась Даная.

— Это называется «поступать с оглядкой», — пояснил Спархок. — Думаю, он так же много и подолгу говорит о погоде.

— Но они никогда не помирятся, если он так и будет все время болтать об этой чепухе!

— Боюсь, Афраэль, что ни о чем другом он просто не осмелится заговорить. Думаю, Сефрения сама сделает первый шаг.

— Нашел! — долетел с другого края лужайки ликующий вопль Телэна. — Она здесь, на дереве!

— Этого только недоставало! — раздраженно проговорила Даная. — Он не должен был найти Мурр — и с какой это стати она оказалась на дереве?

— Так или иначе, но нашему подслушиванию конец, — сказал Спархок. — Видишь, все направились туда. Сними с нас заклятие.

— А как же Вэнион и Сефрения?

— Почему бы нам не предоставить им самим справляться со своими трудностями?

— Потому что он еще десять лет будет читать ей лекции о рыбах, вот почему!

— Сефрения недолго будет выслушивать эти лекции, Даная, она очень скоро возьмет дело в свои руки. Вэнион говорит вовсе не о рыбах, а о том, что готов помириться, если она того хочет.

— Он ни словечка не сказал об этом. Он уже готов был дать ей рецепт вареного карпа.

— Это лишь то, что ты слышала, а не то, что он говорил на самом деле. Учись не только слышать, но и слушать, Даная.

— Эленийцы! — вздохнула она, закатывая глаза. И тут они услышали крик Келтэна:

— Берегись!

Спархок стремительно обернулся туда, где вокруг высокого клена собрались все их друзья. Телэн добрался уже до верхних веток и теперь осторожно пробирался по узкому суку туда, где скорчилась, одичало сверкая глазами, Мурр. Дела были плохи. Сук вполне выдерживал вес кошки, но Телэн для него был чересчур тяжел. Сук угрожающе прогибался, и в основании его что-то зловеще потрескивало.

— Телэн, вернись! — срывая горло, снова гаркнул Келтэн.

Но было, само собой, уже поздно. Сук переломился в основании и повис на лоскуте коры. Телэн отчаянно прянул вперед, успел схватить одной рукой перепуганную до полусмерти кошку — и рухнул головой вниз, прямо на толстые нижние ветви.

Положение еще можно было бы спасти — в конце концов, здесь были рыцари церкви, искушенные в магии, была Сефрения, и даже Афраэль, восседавшая на плече Спархока. Трудность была в том, что никто из них не мог толком разглядеть Телэна. У клена крупные листья, и мальчик камнем падал вниз, почти целиком скрытый густой листвой. Они лишь слышали глухие звуки ударов, оханье и вскрики, когда он в падении задевал ветви. Наконец он выпал из нижних ветвей и неловко, с глухим шумом рухнул на траву под деревом, по-прежнему держа в руке Мурр. Он не шевелился.

— Телэн! — ужаснувшись, пронзительно закричала Даная.

Сефрения согласилась с мнением тамульских лекарей. Телэн не слишком серьезно пострадал. Он, конечно, был весь покрыт синяками и ссадинами, а на лбу у него красовалась уродливая шишка — след столкновения с особенно неподатливой веткой, от которого он потерял сознание, — но Сефрения заверила их, что падение обойдется без серьезных последствий, если не считать головной боли.

Принцессу Данаю, однако, успокоить было нелегко. Она не отходила от постели Телэна и испуганно вскрикивала всякий раз, когда впавший в беспамятство мальчик шевелился или стонал.

Наконец Спархок взял ее на руки и вынес из комнаты. Там были люди, которым лучше не стоило становится свидетелями чудесного исцеления.

— Этого ты не предвидела, верно, Афраэль? — спросил он у обезумевшей от горя Богини-Дитя.

— О чем ты говоришь?

— Тебе непременно нужно было вмешаться в то, что и без тебя бы наладилось, если б только ты могла оставить его в покое, — и твое вмешательство едва не убило Телэна.

— Я не виновата, что он упал с дерева!

— А кто же виноват? — Спархок знал, что поступает в высшей степени несправедливо, но вездесущую маленькую богиню необходимо было приструнить. — Ты слишком много вмешиваешься в дела людей, Афраэль. Дай им жить собственной жизнью и самим совершать ошибки. Мы обычно их и сами исправляем, если дать нам такую возможность. Я клоню вот к чему, Даная: если ты можешь что-то сделать, это еще не означает, что тебе следует это делать. Подумай об этом на досуге.

Даная в упор воззрилась на него — и вдруг разразилась исступленными рыданиями.

— Лучники Тикуме пригодятся в Атане, — говорил Вэнион Спархоку, когда позже они стояли вдвоем на парапете стены. — Улаф прав касательно троллей. Куда предпочтительней утыкать их стрелами, прежде чем ввязываться в рукопашную.

— Идея Халэда насчет арбалетов тоже неплоха.

— Это верно. Благодарение Богу, что ты взял его с собой. — Магистр поджал губы. — Я бы хотел, Спархок, чтобы по возвращении в Симмур ты лично взялся за обучение Халэда. Позаботься о том, чтобы он получил уроки не только воинского искусства, но и политики, дипломатии и церковных законов. Думаю, ему предстоит пройти долгий путь в ордене, и я хочу быть уверенным, что он будет готов к любой должности.

— Даже твоей?

— Бывали и более удивительные случаи.

Спархок вспомнил речь Вэниона о рыбах, подслушанную этим утром.

— Как продвигаются твои отношения с Сефренией?

— Мы разговариваем друг с другом, если ты это имел в виду.

— Не совсем. Почему бы тебе не сесть с ней рядом и не потолковать о чем-то более значительном, чем погода, птицы на деревьях или рыбы в пруду?

Вэнион пронзительно глянул на него.

— Почему бы тебе не заняться собственными делами?

— Это и есть мое дело, Вэнион. Сефрения не станет прежней, пока вы не помиритесь, — да и ты, кстати, тоже. Вы оба мне нужны, а, покуда вы не уладите дела между собой, я не смогу целиком на вас положиться.

— Я не смею торопиться, Спархок. Один неверный шаг может снова все испортить.

— Промедление тоже. Она ждет, когда ты сделаешь первый шаг. Не заставляй ее ждать слишком долго. На парапет вышел Стрейджен.

— Телэн очнулся, — сообщил он. — Он все еще немного не в себе, и в глазах у него двоится, но, по крайней мере, он пришел в себя. Твоя дочь, Спархок, хлопочет над ним, как наседка над цыпленком.

— Она его любит, — пожал плечами Спархок. — Она всем говорит, что когда-нибудь они поженятся.

— Странный народ эти девчонки.

— О да, и Даная страннее прочих.

— Я рад, что застал вас одних, — продолжал Стрейджен. — Мне бы хотелось кое-что с вами обсудить, прежде чем посвящать в это дело остальных. — Говоря это, Стрейджен рассеянно вертел в руках пару золотых эленийских монет, то и дело осторожно проводя пальцем по их гуртованным ободкам и покачивая их на ладони, точно пытался определить их вес. Судя по всему, признание баронессы Мелидиры изрядно выбило его из колеи. — Итог бешенства Заласты вовсе не так безрассуден, как мы ожидали. Тролли в Северном Атане — более чувствительного удара он не мог нанести. Слов нет, рано или поздно мы с ними управимся, но, думается мне, пора нам уже сейчас готовиться к следующему удару. Троллей стоит только погнать в нужном направлении, а там уж за ними не нужно особо присматривать, так что у Заласты развязаны руки и он вполне в состоянии заняться чем-то еще.

— Пожалуй, — согласился Спархок.

— Я, конечно, могу ошибаться…

— Но ты так не думаешь, — сардонически договорил за него Вэнион.

— Что-то он нынче не в духе, — заметил Стрейджен, обращаясь к Спархоку.

— У него много хлопот.

— Я полагаю, что в следующем шаге, каким бы он ни был, Заласта использует тех самых мелких заговорщиков, которых Сарабиан и Элана оставили в покое за недостатком тюремных камер.

— Или же армии, которые собрали в Западной Дарезии Парок, Амадор и Элрон, — возразил Вэнион. Стрейджен покачал головой.

— Эти армии, лорд Вэнион, предназначены для того, чтобы не допустить в Дарезию рыцарей церкви, и собрали их по особому приказу Киргона. Если сейчас Заласта рискнет ими, ему придется отвечать перед самим Киргоном, а я не думаю, что он настолько бесстрашен.

— Может быть, ты и прав, — признал Вэнион. — Что ж, предположим, что он действительно использует этих мелких заговорщиков. Сарабиан и Элана уже приготовили все, чтобы взять их под арест.

— А зачем их вообще арестовывать, мой лорд?

— Чтобы убрать их с улиц, во-первых. Кроме того, не будем забывать о том незначительном факте, что они виновны в государственной измене. Их следует судить и наказать.

— Зачем?

— В назидание другим, болван! — взорвался Вэнион.

— Я согласен, лорд Вэнион, что их следует убрать с улиц, но что касается назидания — существуют более действенные, а главное, устрашающие способы. Когда полицейские отправляются арестовывать преступников, поднимается шум, и кое-кто успевает удрать. Не говоря уже о том, что суды — штука нудная, дорогая и не всегда надежная.

— У тебя есть другое предложение? — осведомился Спархок.

— Естественно. Почему бы не устроить вначале казни, а уже потом суд?

Рыцари непонимающе уставились на него.

— Я только развиваю свою старую идею, — пояснил Стрейджен. — В распоряжении у нас с Кааладором имеется некоторое количество непривередливых палачей, которые охотно устроят все эти казни частным порядком.

— Ты говоришь об убийствах, Стрейджен, — укоризненно заметил Вэнион.

— Ну да, лорд Вэнион, кажется, именно так это и называется. Весь смысл того, что называется «назиданием», — хорошенько напугать людей, чтобы они не совершили того же преступления. На деле это не всегда срабатывает, потому что преступники знают, как трудно их изловить и наказать. — Стрейджен пожал плечами. — Это обычный риск, свойственный нашему ремеслу, только и всего. Мы постоянно нарушаем законы — только не свои собственные. В нашем сообществе нарушителей не судят. Их попросту убивают. Ни прошений, ни помилований, ни побегов в последнюю минуту. Смерть. Точка. Дело закрыто. Государственное правосудие действует медленно и не наверняка. Если уж хотите запугать людей, чтобы добиться от них честности, так запугивайте как следует.

— В этом что-то есть, Вэнион, — осторожно заметил Спархок.

— Надеюсь, ты шутишь? Речь идет о тысячах людей! Это же будет крупнейшая бойня во всей истории человечества!

— Значит, мое имя может попасть в исторические хроники, — пожал плечами Стрейджен. — Мы с Кааладором так или иначе решили, что сделаем это. Мы с ним люди нетерпеливые. Я бы не стал вас даже беспокоить, но мне хотелось услышать ваше мнение. Посвящать нам в это дело Сарабиана и Элану, или лучше обойтись без их ведома? Разговоры о нравственности так утомительны. Суть в том, что нам нужно нанести новый удар Заласте, и мне сдается, эта бойня — именно то, что надо. Если в недалеком будущем он проснется и обнаружит, что остался в полном одиночестве, он поневоле задумается, а правильно ли он вообще поступает. Да, к слову, я одолжил Берита и Ксанетию. Они прогуливаются близ кинезганского посольства, чтобы Ксанетия могла забросить свой невод в мысли тех, кто там засел. Нам известны некоторые имена, но я уверен, что их намного больше.

— Разве она не должна находиться в одной комнате с человеком, чтобы прочесть его мысли? — спросил Вэнион.

— В этом она не уверена. Ей еще не доводилось проверять пределы своего дара. Нынешний поход к посольству — своего рода испытание. Мы надеемся, что она сумеет проникнуть мыслями за стены и вызнать имена тех, кто прячется в посольстве. Если нет — я найду способ провести ее внутрь. Нам с Кааладором нужна информация и имена — как можно больше имен. Подготовка крупнейшей бойни в истории человечества — дело весьма сложное, и нам бы не хотелось проделывать его дважды.

ГЛАВА 24

— Это всего лишь отвлекающий маневр, — говорил на следующее утро Улаф. Он отложил одну из депеш, которые принес с собой император Сарабиан. — Оборотни, вампиры и вурдалаки — всего лишь иллюзии, так что они никому не могут причинить вреда, а эти нападения на атанские гарнизоны не более чем самоубийственные выходки, которые призваны поддерживать смятение в Империи. Наши противники не придумали ничего нового.

— Он прав, — согласился Спархок. — Все эти происшествия не новы, и единственная их цель — связать руки атанским гарнизонам.

— К несчастью, своего они добились, — заметил Бевьер. — Пока все это продолжается, мы не можем намного сократить гарнизоны, чтобы послать помощь Бетуане.

— Но лорд Вэнион предложил взять по роте из крупных гарнизонов, — возразил Сарабиан. — Это хоть какой-то выход.

— Верно, ваше величество, — согласился Бевьер, — только будет ли этого достаточно?

— Должно быть достаточно, — сказал Вэнион. — Больше мы сейчас выделить не можем. В конце концов, мы говорим об атанах, а когда дело касается атанов, количество их не имеет значения. Один атан сам по себе заменит половину армии.

Стрейджен знаком поманил Спархока, и они отошли к длинному столу, на котором был накрыт завтрак. Светловолосый вор принялся придирчиво выбирать печенье.

— Сработало, — сказал он едва слышно. — Ксанетия должна видеть человека, чтобы пробраться в его мысли, но Берит отыскал рядом с посольством дом, который к тому же немного выше самого посольства. Мы сняли для Ксанетии уютную комнатку с видом на кабинет посла. Сейчас она добывает для нас информацию — и имена.

— Почему мы скрываем это от остальных?

— Потому что мы с Кааладором хотим использовать эту информацию для того, чтобы поставить новый мировой рекорд, о котором я говорил вам вчера. Сарабиан еще не дал на это своего согласия, так что незачем беспокоить его тем, о чем знать ему совсем необязательно — по крайней мере, до тех пор, пока мы не уложим все трупы в штабеля.

На следующий день принцесса Даная заболела. Понять, что это за болезнь, было невозможно. Ни жара, ни кашля, ни хрипов — только беспричинная слабость. Принцесса потеряла аппетит, и ее трудно было добудиться.

— То же самое, что было в прошлом месяце, — уверяла Миртаи встревоженных родителей. — Ей нужно укрепляющее, только и всего.

Спархок, однако, знал, что Миртаи ошибается. В прошлом месяце Даная вовсе не была больна. Богиня-Дитя небрежно отзывалась о своей способности быть одновременно в двух местах, но ее отец знал, что, когда ее внимание прочно приковано к тому, что происходит в одном месте, в другом она попросту впадает в спячку. Однако нынешнее недомогание было совсем другим.

— Может быть, и вправду дашь ей укрепляющее, Элана? — предложил.он. — А я пойду поговорю с Сефренией — быть может, она придумает что-нибудь еще.

Сефрения с невеселым видом сидела в своей комнате. Она смотрела в окно, хотя с первого взгляда было ясно, что пейзаж за окном для нее все равно что не существовал.

— У нас проблема, матушка, — сказал Спархок, прикрывая за собой дверь. — Даная больна.

Сефрения резко обернулась к нему, глаза ее изумленно расширились.

— Что за чушь, Спархок! Она никогда не болеет. Она просто не может заболеть.

— Я и сам так думал, но тем не менее она больна. Ничего осязаемого, никаких явных признаков, но она определенно нездорова.

Сефрения стремительно поднялась.

— Мне нужно взглянуть на нее, — сказала она. — Можетбыть, я сумею выспросить у нее, в чем дело. Она одна?

— Нет. С ней Элана. Не думаю, что она согласится уйти. Это осложнит дело?

— Об этом я позабочусь. Давай скорее выясним, что стряслось, пока не стало еще хуже.

Явная обеспокоенность Сефрении еще больше встревожила Спархока. С растущим страхом он последовал за ней в королевские покои. В одном Сефрения была безусловно права. Афраэль никоим образом не была восприимчива к людским хворям, так что это не могла быть обыкновенная простуда или одна из бесчисленных детских болезней, которые подхватывают и от которых успешно излечиваются обычные дети. Спархок с самого начала отверг мысль, что у божества может случиться насморк.

Сефрения была напряжена и сосредоточена. Она начала бормотать стирикское заклинание еще до того, как вошла в комнату Данаи.

— Благодарение Богу, Сефрения, ты здесь! — воскликнула Элана, привставая из кресла, которое было придвинуто к постели девочки. — Я так…

Сефрения выпустила заклинание, причудливо щелкнув пальцами, и глаза Эланы остекленели. Она так и застыла, полупривстав из кресла, с протянутой рукой.

Сефрения подошла к кровати, присела на край и взяла девочку на руки.

— Афраэль, — сказала она, — проснись. Это я, Сефрения.

Богиня-Дитя открыла глаза и безутешно зарыдала.

— Что с тобой? — спросила Сефрения, крепче прижимая ее к себе и бережно укачивая.

— Они убивают моих детей, Сефрения! — прорыдала Афраэль. — По всей Эозии! Эленийцы убивают моих детей! Я хочу умереть!

— Мы должны немедленно отправиться в Сарсос, — сказала Сефрения Спархоку и Вэниону, как только они оказались втроем. — Мне нужно поговорить с Тысячей.

— Я понимаю, что это разбивает ей сердце, — сказал Вэнион, — но ведь она не может на самом деле умереть, правда?

— Может, Вэнион. Младшие боги так тесно связаны со своими почитателями, что от этого зависит сама их жизнь. Пожалуйста, Спархок, попроси Беллиом сейчас же доставить нас в Сарсос.

Спархок мрачно кивнул и, вынув шкатулку, коснулся кольцом крышки.

— Откройся! — произнес он куда резче, чем хотел бы.

Крышка со щелчком открылась.

— Голубая Роза, — сказал Спархок, — у нас беда. Богиня-Дитя тяжко захворала оттого, что в далекой Эозии убивают ее детей. Мы должны немедля прибыть в Сарсос, дабы Сефрения могла испросить совета у Тысячи Стирикума касательно ее исцеления.

— Я исполню все, как ты велишь, Анакха, — прозвучал голос Беллиома из уст Вэниона. В лице магистра появилась смутная неуверенность. — Пристойно ли мне сказать, что я испытываю сочувствие к тебе и подруге твоей из-за недуга единственного вашего дитя?

— Я от всего сердца благодарю тебя за доброту, Голубая Роза.

— Сие не только лишь доброта, Анакха. Дважды касалась меня нежная длань Богини-Дитя, и даже я не защищен от хитроумных чар ее касания. Ради любви, всеми нами к ней питаемую, поспешим же в Сарсос, дабы могла она исцелиться.

Мир всколыхнулся, померк — и все трое увидели, что стоят перед отделанным мрамором чертогом Совета в Сарсосе. Осень здесь началась раньше, и березовая роща на окраине города была словно охвачена золотым пламенем.

— Подождите меня здесь, — сказала Сефрения Спархоку и Вэниону. — Не будем дразнить горячие головы новым явлением эленийцев в зале Совета.

Спархок кивнул и открыл шкатулку, чтобы спрятать Беллиом.

— Нет, Анакха, — проговорил Беллиом, вновь говоря устами Вэниона. — Должен я знать, что будет отвечено на просьбу Сефрении.

— Как пожелаешь, Голубая Роза, — вежливо ответил Спархок.

Сефрения вошла в чертог.

— Здесь похолоднее, — заметил Вэнион, кутаясь в плащ.

— Да, — согласился Спархок, — Сарсос куда севернее Материона.

— Тему погоды можно считать исчерпанной. Не волнуйся, Спархок. Сефрения обладает большим влиянием на Совет Тысячи. Уверен, они согласятся ей помочь.

Они ждали, и время тянулось невыносимо.

Прошло не меньше получаса, когда Спархок вдруг ощутил, как по Беллиому прошла сильная дрожь, даже судорога.

— Ступай со мною, Анакха! — Голос Вэниона прозвучал отрывисто и резко.

— В чем дело?

— Пристрастие стириков к бесконечным разговорам будит во мне недовольство. Должен я обратиться через Тысячу к самим младшим богам. Болтуны сии проговорят до самой смерти Афраэли! — Страстность, прозвучавшая в голосе Вэниона, поразила Спархока.

Он поспешил за своим магистром, который размашистым, совершенно не свойственным ему шагом не вошел, а ворвался в здание. Бронзовые двери залы Совета были, по всей видимости, заперты, и это стало очевидно по скрежету разорванного металла, когда Вэнион резко распахнул створки.

Сефрения стояла перед Советом, умоляя о помощи. Прервав себя на полуслове, она пораженно, не веря собственным глазам, воззрилась на вломившегося в залу Вэниона.

— Мы не допустим сюда эленийцев! — завопил по-стирикски на дальней скамье один из советников, вскочив и замахав руками.

И тут в зале воцарилась мертвая тишина. Вэнион начал расти, стремительно увеличиваясь в размерах, и его громадную фигуру очертил, становясь все ярче, ослепительно-синий ореол. Вспышки молний хлестали из этого сияния, и раскаты грома оглушительным эхом отбивались от выложенных мрамором стен. В глазах Сефрении, устремленных на Вэниона, появился благоговейный страх.

Повинуясь беззвучным словам, которые только он один и мог расслышать, Спархок высоко поднял ослепительно сверкавшую Сапфирную Розу.

— Узрите Беллиом! — прорычал он. — И внемлите его мощному гласу!

— Внемлите словам моим, о Тысяча Стирикума! — Голос великана, который миг назад был Вэнионом, был оглушающ и необъятен. Такому голосу вняли бы сами горы, волны и бури застыли бы, едва услышав его. — Буду я говорить с вашими богами! Слишком ничтожны вы, погрязшие в нескончаемой болтовне, дабы доверять вам сие важнейшее дело!

Спархок моргнул. Похоже, дипломатия не была сильной стороной Беллиома.

Один из облаченных в белое советников вскочил.

— Возмутительно! — заорал он, негодующе брызжа слюной. — Мы не станем… — И вдруг исчез, а на его месте возник смущенного вида персонаж, которого явно отвлекли в разгар купания. Нагой и мокрый, он ошеломленно воззрился на окруженного синим ореолом великана и сверкающий камень в руке Спархока.

— Ну, знаете ли… — возмущенно начал он.

— Сетрас! — резко проговорил необъятный голос. — Как глубока любовь твоя к родственнице твоей Афраэли?

— Это уже вовсе не по правилам! — возмутился юный бог.

— Как глубока любовь твоя к ней? — настаивал неумолимый голос.

— Конечно, я ее обожаю. Все мы ее обожаем, но…

— Что бы отдал ты, дабы спасти ее жизнь?

— Все, что она попросит, конечно, но разве ее жизни может грозить опасность?

— Ведомо ли тебе, что Заласта Стирик — предатель? Со скамей Совета донеслись изумленные вскрики.

— Афраэль говорила об этом, — ответил бог, — но мы решили, что она преувеличивает. Ты же знаешь, какая она.

— Истинно говорила тебе Афраэль, Сетрас. В сей самый миг приспешники Заласты убивают в далекой Эозии детей Афраэли. С каждой смертью умаляется и слабеет сама Афраэль, и, ежели не прекратится сие, скоро ее не станет.

Бог по имени Сетрас оцепенел, глаза его вдруг вспыхнули.

— Чудовищно!

— Что отдашь ты, дабы она жила?

— Свою собственную жизнь, ежели будет на то нужда, — торжественно ответил Сетрас.

— Согласишься ли ты одолжить ей собственных своих почитателей?

Сетрас воззрился на сияющий Беллиом, и его лицо исказилось страданием.

— Поторопись, Сетрас! С каждым мигом жизнь Афраэли убывает.

Бог глубоко вздохнул.

— А другого выхода нет? — жалобно спросил он.

— Нет. Жизнь Богини-Дитя поддерживается одной лишь любовью. Дай ей на время любовь детей своих, дабы могла она исцелиться.

Сетрас выпрямился.

— Я сделаю это! — объявил он. — Сделаю, хоть и ранит это мое сердце! — Выражение решимости промелькнуло на лице божества. — И заверяю тебя, о Творец Миров, что не только мои дети поддержат своей любовью жизнь возлюбленной родственницы нашей. Все мы, равно поделимся с нею.

— Так решено! — Беллиому, похоже, очень нравилось это выражение.

— Э-э… — начал Сетрас слегка обеспокоенно, снова выпадая из архаического стиля речи. — Но ведь она потом отдаст их?

— Ручаюсь тебе в том своим словом, Божественный Сетрас! — с улыбкой заверила его Сефрения.

Юный бог явно вздохнул с облегчением, но тут же глаза его сузились.

— Анакха! — решительно окликнул он.

— Слушаю тебя, божественный.

— Надобно позаботиться о том, чтобы защитить уцелевших детей Афраэли. Как лучше сего достигнуть?

— Скажи им, чтобы укрылись в орденских замках Церкви Чиреллоса, — сказал Спархок. — Там им не будет грозить никакая опасность.

— Кто повелевает сими рыцарями?

— Архипрелат Долмант, я полагаю, — с сомнением ответил Спархок. — Он представляет высшую власть в Церкви.

— Я поговорю с ним. Где мне искать его?

— В Базилике, Божественный, в городе Чиреллосе.

— Я отправлюсь туда, дабы обсудить с ним сие дело.

Спархока едва не хватил удар при мысли о теологических тонкостях подобного заявления. Затем он пристальнее взглянул на Сефрению. Она все так же смотрела на Вэниона с благоговейным ужасом. Затем так явственно, что Спархок почти услышал щелчок, Сефрения приняла решение. Ее лицо, все ее существо говорили об этом яснее всяких слов.

— Улаф, — раздраженно сказал Келтэн, — не отвлекайся. Ты вторую неделю витаешь в облаках. Отчего это ты стал такой рассеянный?

— Мне не нравятся сообщения, которые мы получаем из Атана, — ответил рослый генидианец, устраивая у себя на коленях Данаю, Ролло и Мурр. Из-за болезни принцесса десять дней провела безвыходно в своей комнате и только сегодня снова присоединилась к ним. Она упоенно предавалась своему любимому занятию — путешествовать по коленям взрослых. Спархок знал, что его друзья по большей части не замечают этого, бессознательно отвечая на немые просьбы принцессы взять ее на руки. На самом же деле Афраэль, с кошкой и игрушечным медвежонком перебираясь с одних колен на другие, трудолюбиво восстанавливала связь с теми, кто во время ее болезни мог хоть на йоту ускользнуть из-под ее влияния. Как обычно, процесс сопровождался обилием поцелуев, но эти поцелуи отнюдь не были лишь непринужденным выражением ее любви и симпатии. Афраэль могла одним прикосновением полностью изменить настроение и намерения человека; поцелуем же она была способна в один миг целиком и полностью завладеть его душой. Когда бы Спархоку ни доводилось о чем-то спорить с дочерью, он неизменно следил за тем, чтобы их разделял по меньшей мере стол или кресло.

— Дела идут совсем не так, как я ожидал, — угрюмо продолжал Улаф. — Тролли научились прятаться от стрел и арбалетных болтов.

— Даже тролль иногда способен чему-то научиться, — философски заметил Телэн. Мальчик уже полностью оправился после падения с клена, хотя иногда все еще жаловался на головные боли.

— Нет, — возразил Улаф. — В этом-то и все дело. Тролли не способны учиться, может быть потому, что не хотят — или не могут — учиться их боги. Тролли, которые живут в наши дни, знают ровно столько, сколько знал первый тролль — не больше и не меньше. Это проделки Киргона. Если он изменит троллей настолько, что они станут способны учиться, человечеству грозят крупные неприятности.

— Но ведь это же еще не все, а, Улаф? — проницательно осведомился Бевьер. — У тебя на лице вот уже несколько дней то самое «теологическое выражение». Ты воюешь с какой-то неприятной нравственной дилеммой?

Улаф вздохнул.

— Моя идея наверняка выведет из равновесия всех, но давайте хотя бы обсудим ее достоинства, прежде чем ударяться в драку.

— Начало многообещающее, — пробормотал Стрейджен. — Будь так добр, излагай свою идею помягче.

— Это у меня вряд ли получится, Стрейджен. Депеши Бетуаны становятся все отчаяннее. Тролли больше не выходят на открытую местность. Конные атаны не могут достать их копьями, а стрелы и арбалетные болты попадают больше в деревья, чем в троллей. Они даже поджигают траву, чтобы прятаться за дымом. Бетуана вот-вот призовет всех своих соотечественников вернуться домой, а без атанов мы останемся безоружными.

— Сэр Улаф, — сказал Оскайн, — полагаю, что это мрачное предисловие должно подготовить нас к ужасному продолжению. По-моему, мы все уже достаточно подготовлены. Продолжай и ужасни нас.

— Мы должны отнять троллей у Киргона, — сказал Улаф, рассеянно почесывая за ухом Мурр. — Нельзя, чтобы он и дальше обучал их основам тактики, и уж совсем нельзя допустить, чтобы они научились действовать сообща.

— И как же ты собираешься отнять у бога совершенно неуправляемых бестий? — осведомился Стрейджен.

— Я подумывал о том, чтобы поручить это дело их же собственным богам. В конце концов, Тролли-Боги в нашем распоряжении. Гвериг заключил их в Беллиом, а Спархок носит Беллиом за пазухой. Я полагаю, что Кхвай и его собратья согласятся на что угодно, если мы пообещаем им свободу.

— Ты спятил? — воскликнул Стрейджен. — Мы не можем их освободить! Это немыслимо! — От волнения он выронил пару золотых монет, которые теперь всегда носил с собой.

— Я был бы более чем счастлив услышать другие предложения — если они у кого-то есть. Опасность, грозящая Атану, сама по себе серьезна, но чем дольше Киргон повелевает троллями, тем большему они от него выучатся. Рано или поздно они вернутся в Талесию. К чему нам обученное войско троллей у ворот Эмсата? Если мы обратимся к Троллям-Богам, у нас будет хотя бы малое преимущество. В наших руках ключ к их свободе. Зато у нас нет ничего, что хотел бы получить Киргон, — кроме, разумеется, самого Беллиома. Я бы предпочел иметь дело с Троллями-Богами.

— А почему бы Спархоку не отправиться в северный Атан и с помощью Беллиома попросту уничтожить троллей?

Спархок покачал головой.

— Беллиом на это не пойдет, Стрейджен. Он не станет стирать с лица земли целый вид живых существ. Я это точно знаю.

— У тебя кольца. Заставь его подчиниться твоему приказу.

— Нет, этого я не сделаю. Беллиом не раб. Если мы с ним должны действовать сообща, пускай это будет по доброй воле.

— Спархок, мы не можем освободить Троллей-Богов. Может быть, я и вор, но я все же талесиец. Я не намерен сидеть в сторонке и любоваться тем, как тролли захватывают весь полуостров.

— Мы ведь еще даже не говорили с Троллями-Богами, Стрейджен, — заметил Улаф. — Почему бы не узнать, что они могут сказать, прежде чем принимать решение? Нам нужно что-то делать, неважно что — но очень быстро. Иначе мы увидим, как колонны атанов покидают свои казармы, чтобы отправиться по домам.

Даная соскользнула с колен Улафа и подняла монеты Стрейджена.

— Ты уронил вот это, милорд Стрейджен, — сладким голоском сообщила она. Затем нахмурилась. — Мне это только кажется, или на самом деле одна из них чуточку полегче другой?

Стрейджен слегка затравленно воззрился на нее.

Немного погодя Вэнион и Спархок провожали Сефрению до дверей ее комнаты. Они дошли до дверей и остановились.

— О, что за чушь! — взорвалась вдруг Сефрения, мгновенно разъяряясь. — Вэнион, немедленно уложи свои вещи и возвращайся к себе!

Вэнион ошеломленно моргнул.

— Я…

— Заткнись! — цыкнула она. И одарила убийственным взглядом Спархока. — И от тебя чтобы я тоже не слышала ни слова!

— От меня?

— Тебе нужно уложить вещи, Вэнион, — напомнила она. — Нечего торчать здесь, разинув рот.

— Сейчас иду.

— И не вздумай провозиться до ночи! — Сефрения воздела руки к потолку. — Мужчины! Что мне делать, чтобы ты понял, — рисовать картинки? Я все сделала, разве что не зажгла сигнальные огни и не трубила в трубы, — а ты только и знал, что толковать о погоде или рыбе в пруду. Почему ты так и не перешел к делу?

— Но я… — он замялся. — Ты была очень сердита на меня, Сефрения.

— Это было тогда, а теперь — сейчас. Я больше не сержусь на тебя и хочу, чтобы ты вернулся. Сейчас я иду поговорить с Данаей, и, когда вернусь, ты должен быть в нашей комнате.

— Хорошо, дорогая, — покорно ответил он.

Сефрения сердито глянула на него, развернулась на каблуках и зашагала по коридору, на ходу размахивая руками и разговаривая сама с собой.

— Крегер вернулся, — сообщил Телэн, когда после обеда они снова собрались в гостиной. — Один из нищих видел, как примерно два часа назад он прошмыгнул в черный ход кинезганского посольства — хотя правильнее было бы сказать «проковылял». Он был в стельку пьян.

— Узнаю всеми нами любимого Крегера, — рассмеялся Келтэн.

— Не понимаю, как Заласта может доверять известному пьянице, — заметил Оскайн.

— Крегер очень смышлен, когда протрезвеет, ваше превосходительство, — пояснил Спархок. — Это единственная причина, почему Мартэл когда-то связался с ним. — Он задумчиво почесал щеку. — Не могла бы ты вернуться на свой пост у посольства, анара?

Ксанетия с готовностью привстала из кресла.

— Не сейчас, — усмехнулся Спархок. — Крегеру обычно требуется вся ночь, чтобы протрезветь, так что раньше завтрашнего утра не стоит и пытаться что-то из него вытянуть. Думаю, нам стоит выяснить, какие приказы доставил он кинезганскому послу.

— И не только это, — вставил Стрейджен. — Мы так и не узнали наверняка, известно ли Крегеру, что мы используем преступников для сбора информации. Он знает, что в Симмуре нам помогал Платим и что мы обращались за помощью к ворам в других эозийских городах, но нам нужно выяснить, сообразил ли он, что то же самое мы можем проделать и в Дарезии.

— Он намекал на нечто подобное, когда мы беседовали с ним после подавления мятежа, — напомнил ему Спархок.

— Я не намерен, Спархок, распускать всю нашу сеть по одному неясному намеку, — ответил Стрейджен, — и мне очень нужно знать, известно ли Крегеру, что мы можем использовать некоторых преступников не только для сбора информации.

— Я постараюсь весьма тщательно исследовать его мысли, — пообещала Ксанетия.

— Спархок, а где Вэнион и Сефрения? — спросила вдруг Элана. — Они должны были прийти сюда еще час назад.

— Извини, любовь моя, мне следовало сообщить тебе об этом. На остаток дня я освободил их от дел. Им нужно уладить одно очень важное дело.

— Почему ты мне ничего не сказал?

— Я и говорю, любовь моя, — сейчас.

— Чем они заняты?

— Они решили помириться. Полагаю, именно этим они сейчас и заняты — в некотором роде.

Элана слегка покраснела.

— Вот как, — сказала она неопределенным тоном. — Что же их заставило наконец помириться? Спархок пожал плечами.

— Сефрении надоела их размолвка, и она велела Вэниону возвращаться к себе. Она была весьма прямолинейна — и даже ухитрилась повернуть дело так, что во всем оказался виноват именно он. Ну да ты знаешь, как это делается.

— Довольно, сэр рыцарь, — твердо сказала она.

— Слушаюсь, моя королева.

— А что, принц Спархок, этот Крегер может знать, где сейчас находится Заласта? — спросил Оскайн.

— Уверен, что знает, ваше превосходительство. Заласта наверняка постарался скрыть от него это — имея в виду некие пристрастия Крегера, — но когда Крегер хоть чуточку протрезвеет, от него очень трудно что-то скрыть.

— Этот человек, принц Спархок, может оказаться для нас сущим кладом — особенно в свете особого таланта анары.

— Тогда поторопитесь извлечь из него все что нужно, ваше превосходительство, — посоветовал Телэн, — потому что, как только мой брат вернется из Атана, он прикончит Крегера.

Оскайн озадаченно взглянул на него.

— Это личное дело, ваше превосходительство. Крегер замешан в смерти нашего отца — краешком, во всяком случае. Халэд намерен разобраться с этим.

— Я уверен, что мы уговорим твоего брата подождать.

— Я бы на вашем месте и не мечтал об этом, ваше превосходительство.

— Эта вражда так долго была частью нас самих, анара, что без нее, боюсь, мы перестанем быть стириками, — печально проговорила Сефрения.

Это была очередная приватная встреча на вершине башни. Когда вечер опустился на Материон, Спархок и его дочь присоединились к Вэниону, Сефрении и Ксанетии, чтобы поговорить о том, что остальным знать было незачем.

— То же и с нами, Сефрения из Илары, — созналась Ксанетия. — Ненависть наша к соплеменникам твоим давно уже стала незыблемой частью натуры дэльфов.

— Мы рассказываем детям, что дэльфы — похитители душ, — сказала Сефрения. — Мне всегда твердили, что ваше сияние — от душ, которые вы поглотили, и что люди разлагаются заживо от вашего прикосновения, потому что вы вынимаете у них душу. Ксанетия улыбнулась.

— Мы же рассказываем нашим отпрыскам, что стирики суть людоеды, кои раскапывают могилы в поисках пищи — ежели, конечно, не сыщется поблизости дэльфийское дитя, дабы пожрать его живьем.

— Я знаком с одним дитятей стирикского происхождения, которое тоже в последнее время подумывает о людоедстве, — мягко заметил Спархок.

— Ябеда! — пробормотала Даная.

— Что такое? — требовательно спросила ее сестра.

— Богиня-Дитя была вне себя, когда узнала, что Заласта обманывал ее, — небрежно пояснил Спархок, — и еще сильнее разгневалась, обнаружив, что он хотел отнять у нее тебя. Она заявила, что вырвет у него сердце и съест на его же глазах.

— Ну… скорее всего, я бы так не сделала, — уклончиво заметила Афраэль.

— Скорее всего?! — воскликнула Сефрения.

— У него такое гнилое сердце, что меня бы, наверное, стошнило.

Сефрения одарила ее долгим неодобрительным взглядом.

— Да ладно, ладно! — сказала Богиня-Дитя. — Я преувеличивала, только и всего. — Она задумчиво поглядела на город, затем перевела взгляд на Сефрению и Ксанетию. — Понимаете, вся эта ненависть, все дикие россказни стириков о дэльфах и дэльфов о стириках — отнюдь неестественного происхождения. Все это вам тщательно и незаметно внушили. На самом деле это мое семейство поссорилось с Эдемусом, а из-за чего — вам даже и не понять. Это была глупая, бессмысленная ссора — как обыкновенно и бывает, — но ссоры богов не могут оставаться только их личным делом. Вы, люди, оказались втянутыми в нечто, вовсе не имевшее к вам никакого отношения. — Афраэль вздохнула. — Как многие наши раздоры и несогласия, эта ссора проникла из части мира, где мы обитаем, в вашу часть. Словом, это была наша вечеринка, а вас на нее не приглашали.

— Где находится эта ваша страна, Афраэль? — с любопытством спросил Вэнион.

— Здесь, — пожала она плечами. — Вокруг нас, просто вы не можете ее увидеть. Наверное, лучше было бы нам поселиться отдельно, ну да теперь об этом уже поздно сожалеть. Мне бы следовало рассказать Сефрении о нашей глупой ссоре, еще когда мы с ней были детьми и я слышала, как она слепо повторяет всю эту чепуху о дэльфах, но потом эленийские крестьяне уничтожили селение и убили наших родителей, а Заласта переложил собственную вину на дэльфов и тем окончательно упрочил ее ненависть. — Она помолчала. — Я всегда знала, что в рассказе Заласты что-то не так, но не могла проникнуть в его мысли, чтобы выяснить, что именно.

— Почему же? — спросил Вэнион. — Ты, в конце концов, богиня.

— Ты это заметил! — воскликнула она. — Какое поразительное открытие, Вэнион!

— Веди себя прилично, — строго сказал ей Спархок.

— Прости, Вэнион, — извинилась Даная. — Я выразилась чересчур резко. Мысли Заласты недоступны мне, потому что он не принадлежит к моим детям. — Она помолчала. — Сефрения, тебе не кажется занятным, что мои способности ограниченны, а вот способности Ксанетии — нет?

— Мы с Ксанетией уже обсуждали различия между нами, Афраэль, — улыбнулась Сефрения. — Мы обнаружили, что все они, без исключения, — вымышленные, по крайней мере те, которые пришли нам на ум.

— Истинно так, — подтвердила Ксанетия. Спархок мог лишь догадываться, насколько трудными для этих странно похожих женщин были даже осторожные шаги навстречу примирению. Переступить через вражду, существовавшую многие эпохи, наверное, было сродни тому, чтобы разобрать по кирпичику дом, простоявший сотню столетий.

— Вэнион, дорогой, — сказала Сефрения, — здесь становится прохладно.

— Я сбегаю вниз и принесу тебе плащ.

— Нет, Вэнион, — вздохнула она, — мне не нужен плащ. Просто обними меня.

— А, — сказал он, — мне бы следовало и самому до этого додуматься.

— О да, — согласилась она. — Думай об этом почаще, дорогой.

Вэнион улыбнулся и обнял ее.

— Так намного лучше, — проговорила Сефрения, прижимаясь к нему.

— Вот что мне хотелось бы узнать, — сказал Спархок дочери. — Кто бы ни подстроил набег на Илару, родителей Сефрении убили эленийцы. Как же тебе удалось уговорить Сефрению стать наставницей в ордене Пандиона? Она, должно быть, ненавидела эленийцев.

— Конечно ненавидела, — пожала плечами Богиня-Дитя. — Я и сама была от вас не в восторге. Но у меня были кольца Гверига, и они непременно должны были оказаться у короля Энтора и первого Спархока — иначе бы меня не было здесь. — Она осеклась, и глаза ее сузились. — Это невыносимо! — воскликнула она.

— В чем дело?

— Беллиом обвел меня вокруг пальца! После того как я украла кольца у Гверига — а может быть, и еще раньше, — он подбросил мне мысль о том, как важны эти кольца. Я точно знаю, что он это сделал! Едва кольца оказались в моих руках, как мне пришло в голову разделить их, отдав одно твоему предку, а другое — предку Эланы. Все это замыслил Беллиом! Эта… эта штука использовала меня!

— Ну надо же, а? — мягко проговорил Спархок.

— А ведь это был такой хитроумный план! — бушевала она. — Такая замечательная идея! Ну я еще потолкую об этом с твоим синим дружком!

— Ты, кажется, начала рассказывать о том, как заставила Сефрению стать нашей наставницей, — напомнил он.

— Да я просто приказала ей сделать это — после того, как не помогли уговоры. Вначале я велела ей отдать кольца этой парочке истекающих кровью дикарей, а потом привела ее к замку пандионцев в Дэмосе и принудила ее стать вашей наставницей. Сефрения нужна была мне именно там — чтобы не спускать глаз с вашего семейства. Ты — Анакха, и я понимала, что мне нужно будет иметь на тебя хоть какую-то управу. Иначе бы ты весь целиком принадлежал Беллиому, а я не настолько ему доверяла, чтобы допустить подобное.

— Значит, ты все это задумала с самого начала, — с грустью заметил Спархок.

— Либо Беллиом опять меня опередил, — мрачно ответила она. — Я была целиком и полностью уверена, что это моя собственная идея. Я решила, что, если стану твоей дочерью, ты, по крайней мере, не забудешь о моем существовании.

Он вздохнул.

— Стало быть, ты все рассчитала изначально.

— Да, но это не имеет никакого отношения к моим чувствам к тебе. Мне много пришлось повозиться с тобой, Спархок, так что я тебя очень люблю. Ты был таким милым ребенком. Я едва не стерла Келтэна с лица земли, когда он перебил тебе нос. Сефрения отговорила меня. Мама — совсем другое дело. Ты был мил, но она — просто обворожительна. Я полюбила ее, едва увидела, и сразу поняла, что вам с ней будет хорошо вдвоем. По правде говоря, я горжусь тем, как все обернулось. Думаю, даже Беллиом доволен — хотя, конечно, он никогда в этом не признается. Беллиом иногда такой упрямый.

— А твой родич Сетрас действительно побывал в Базилике и говорил с Долмантом? — спросил вдруг Вэнион.

— Конечно.

— И как Долмант воспринял это?

— На удивление хорошо. Конечно, Сетрас умеет быть очень обаятельным, когда пожелает, а Долмант взаправду обожает меня. — Она помолчала, и в ее темных глазах появилось задумчивое выражение. — Думается мне, Вэнион, что его архипрелатство еще принесет вашей Церкви глубокие перемены. Долмант отнюдь не твердолобый фанатик, в отличие от, скажем, Ортзела. Думаю, при нем эленийская теология претерпит серьезные изменения.

— Консерваторам это не понравится.

— А им никогда ничего не нравится. Они и нижнее белье не меняли бы, если б это не было необходимо.

— С точки зрения закона, это в высшей степени сомнительно, ваше величество, — говорил Оскайн. — Я не подвергаю сомнению твои слова, анара, — поспешил добавить он, — но, полагаю, все мы понимаем, что столкнемся с немалыми трудностями. Все, что у нас имеется, — ничем не подтверждаемое свидетельство Ксанетии о том, что думают эти люди. Даже самый снисходительный судья не сможет переварить такое. Нам предстоит рассматривать весьма сложные дела — особенно учитывая то, что некоторые обвиняемые принадлежат к высшей знати Тамула.

— Скажи уж им обо всем, Стрейджен, — предложил Спархок. — Ты ведь так или иначе собираешься осуществить свой план, а если ты с ними не поделишься, они еще месяц будут ломать головы над юридическими тонкостями.

Стрейджен моргнул.

— Лучше бы тебе помалкивать, старина, — страдальчески проговорил он. — Их величества — персоны официальные и в некотором роде обязаны соблюдать букву закона. Им было бы куда спокойнее, если б мы не стали посвящать их в подробности.

— Согласен, но тогда у них уйдет уйма времени на судейские проблемы, а время нам слишком дорого.

— В чем дело? — с любопытством спросил Сарабиан.

— Милорд Стрейджен и милорд Кааладор, ваше величество, разработали способ сократить наши судебные расходы — в интересах дела, разумеется. Ты сам расскажешь, Стрейджен? Или предпочитаешь, чтобы это сделал я?

— Валяй, рассказывай сам. Может быть, в твоих устах это прозвучит поприличнее. — Стрейджен отки-

нулся на спинку кресла, задумчиво поигрывая парой золотых монет.

— План весьма прост, ваше величество, — сказал Спархок. — Они предлагают вместо того, чтобы арестовывать всех заговорщиков, шпионов, доносчиков и тому подобных, — просто убить их всех.

— Что?! — воскликнул Сарабиан.

— Это уж чересчур прямолинейно, Спархок, — посетовал Стрейджен.

— Я человек прямой, — пожал плечами Спархок. — По правде говоря, ваше величество, я эту идею одобряю. Вэнион же переварил ее с трудом. — Он откинулся в кресле и задумчиво продолжал: — Правосудие — странная штука. Оно лишь частично заинтересовано в том, чтобы наказать виновных. Главная его цель — устрашение. Правосудие стремится отбить у людей охоту совершать преступления тем, что — прилюдно — причиняет всяческие неприятности пойманным преступникам. Однако, как заметил Стрейджен, большинство преступников так и не попадает в лапы закона, а потому все, чем занимаются полиция и суды, — всеми силами стараются оправдать свое содержание. Стрейджен предлагает обойти и суд, и полицию и в одну ночь отправить к нашим подопечным убийц. Наутро по всей Империи всякого, кто хоть отдаленно связан с Заластой и его дружками-изгоями, найдут с перерезанным горлом. Если нам нужно устрашение, так лучшего и не придумаешь. Нам не станут помехой ни оправдательные приговоры, ни прошения о помиловании на высочайшее имя. Если мы устроим эту бойню, еще много лет каждому жителю Тамульской империи при одной мысли об измене будут сниться страшные сны. Я одобряю тактические преимущества этой идеи. Проблему справедливости и правосудия я оставляю богам — или судейским чинам. Мне нравится эта идея, потому что она причинит чудовищный урон Заласте. Он стирик, а стирики обычно добиваются того, что им нужно, обманом и уловками. Чтобы достичь своих целей без открытой борьбы, Заласта создал грандиозную и сложную сеть предателей. План Стрейджена уничтожит эту сеть в одну ночь, и после этого только сумасшедший захочет присоединиться к Заласте. Потеряв своих людей, Заласта будет вынужден вступить в открытую борьбу — а в этом он не силен, в отличие от нас. Мы получим возможность вести борьбу на наших условиях — а это всегда было громадным тактическим преимуществом.

— При том, что выбор времени за нами, — прибавил Кааладор. — Очень важно сделать это в нужное время.

— И никто не будет ожидать от нас такого хода, — заметил Итайн. — В этом тоже наше преимущество.

— Существуют законы, Итайн, — возразил его брат. — Законы — основа цивилизации. Если мы начнем нарушать законы, как мы можем ожидать, что им будут подчиняться другие?

— В том-то и вся соль, Оскайн. Сейчас наши законы защищают преступников, а не общество в целом. Мы еще успеем после придумать этому плану достойное юридическое обоснование. Единственное, что меня не устраивает, — что у этих… гм… исполнителей политики правительства не будет официального статуса. — Итайн нахмурился. — Полагаю, мы разрешим эту проблему, назначив милорда Стрейджена на пост министра внутренних дел, а мастера Кааладора — главой тайной полиции.

— Еще какой тайной, ваше превосходительство! — рассмеялся Кааладор. — Я даже в глаза не видел большинства этих убийц.

Итайн улыбнулся.

— Именно такие нам и нужны, я полагаю. — Он взглянул на императора. — Это придаст всему делу легкий оттенок законности, ваше величество, — на тот случай, если вы решите одобрить его.

Сарабиан с задумчивым видом откинулся в кресле.

— Это искушение, — сознался он. — Такая кровавая баня обеспечит гражданский мир в Империи самое малое на сотню лет вперед. — Он с усилием согнал с лица мечтательное выражение. — Нет, это уж слишком по-варварски. Я не могу одобрить нечто подобное в присутствии леди Сефрении и анары Ксанетии.

— Каково твое мнение, Ксанетия? — осторожно осведомилась Сефрения.

— Мы, дэльфы, не озабочены излишней щепетильностью и юридическими тонкостями, Сефрения.

— Так я и полагала. Добро есть добро, а зло есть зло, не так ли?

— Истинно так мне и сдается.

— Мне тоже. Заласта причинил вред нам обеим, а бойня, задуманная Стрейдженом, причинит вред ему. Не думаю, чтобы ты или я стали возражать против того, что во вред Заласте. Ведь так?

Ксанетия улыбнулась.

— Решение за тобой, Сарабиан, — заключила Сефрения. — И не оглядывайся на меня или Ксанетию в поисках оправдания своему отказу. Мы не находим в этом замысле ничего предосудительного.

— Я глубоко разочарован в вас обеих, — объявил он. — Я так надеялся, что вы поможете мне вывернуться. Элана, ты моя последняя надежда. Неужели тебя не ужасает этот чудовищный замысел?

— Не особенно, — пожала она плечами. — Но я ведь эленийка — и к тому же политик. Пока нас не застигнут с окровавленным ножом в руках, мы всегда сможем вывернуться.

— Неужели никто не поможет мне? — с неподдельным отчаянием осведомился Сарабиан.

Оскайн проницательно глянул на своего императора.

— Решение принимать вам, ваше величество, — сказал он. — Мне лично этот план не по душе, но приказы здесь отдаю не я.

— Элана, — простонал Сарабиан, — неужели всегда так и бывает?

— Как правило, — ответила она. — Иногда и еще хуже.

Несколько минут император молчал, упорно глядя в стену.

— Ладно, Стрейджен, — сказал он наконец. — Валяй. Сделай это.

— Славный мальчик, — ласково отозвалась Элана.

ГЛАВА 25

— Нет, Кааладор, — сказал Спархок, — на самом деле это не займет три-четыре недели. Я знаю способ путешествовать очень быстро.

— Так не пойдет, Спархок, — возразил краснолицый каммориец. — Люди из Тайного Правительства не послушаются твоих приказов.

— Мне и не придется им приказывать. Отдавать приказы будешь ты.

Кааладор с трудом сглотнул.

— Ты уверен, что этот твой способ безопасен? — с сомнением спросил он.

— Положись на меня. Скольких людей нам надо будет навестить?

Кааладор неловко покосился на Сарабиана.

— Этого я не имею права говорить.

— Я не стану использовать эти сведения, Кааладор, — заверил его император.

— Вы это знаете, ваше величество, и я знаю, но правила есть правила. Мы предпочитаем не уточнять, сколько нас на самом деле.

— Хотя бы приблизительно, Кааладор, — вмешалась Элана. — Сотня? Пять сотен?

— Не-е, дорогуша, перебор, — рассмеялся он. — На столько кусков никакого пирога не нарежешь. — Он с некоторой опаской покосился на Стрейджена. — Скажем так, больше двадцати и меньше сотни, и на этом остановимся, ладно? Мне совсем неохота кончить жизнь с перерезанным горлом.

— Это вполне приблизительно, — рассмеялся Стрейджен. — Пожалуй, я не стану охотиться за твоим горлом.

— Спасибо.

— Да не за что.

— Стало быть, два-три дня, — заключил Спархок.

— Только подождем раздавать приказы, покуда анара завтра утром не запустит свою сеть в голову Крегера, — добавил Стрейджен.

— Тебе, видно, весьма по душе сие сравнение, милорд Стрейджен, — слегка неодобрительно заметила Ксанетия.

— Я не хотел тебя обидеть, анара. Я просто пытаюсь найти для себя объяснение тому, чего мне никогда не понять, только и всего. — Стрейджен помрачнел. — Если Крегеру и впрямь известно о Тайном Правительстве, он наверняка подослал туда своих шпионов, а стало быть, там есть люди, которым лучше не знать о наших планах.

— И которых стоило бы занести в наш список, — добавил Кааладор.

— Много ли имен в этом списке, мастер Кааладор? — полюбопытствовал Оскайн.

— Вам это совершенно незачем знать, ваше превосходительство, — ответил Кааладор тоном, который явственно давал понять, что обсуждать эту тему дальше он не намерен. — Теперь нам надо выбрать день — лучше бы такой, который памятен всем. Воры и головорезы мало смыслят в календарях.

— Может быть, Праздник Урожая? — предложил Итайн. — До него всего три недели, и празднуют его по всей Империи.

Кааладор огляделся.

— Можем мы подождать три недели? — осведомился он. — Праздник Урожая подошел бы нам как нельзя лучше. У наших убийц будет не одна, а три ночи для работы, да к тому же в это время в избытке шума и неразберихи.

— И пьянства, — добавил Итайн. — Весь континент упивается вдрызг.

— Так это всеобщий праздник? — спросил Бевьер. Итайн кивнул.

— Формально это религиозный праздник. В эти дни мы должны благодарить богов за обильный урожай. Люди по большей части управляются со своим религиозным долгом за полминуты, и у них остается три дня и ночи, чтобы вдоволь поискать приключений на свою голову. Сборщикам урожая выплачивают весь их заработок, они отмываются дочиста, что случается с ними раз в год, и отправляются в ближайший город — кутить.

— Этот праздник словно нарочно придуман для нашего дела, — вставил Кааладор.

— Лорд Вэнион, — сказал Сарабиан, — будут твои войска готовы двинуться на троллей через три недели?

— Более чем готовы, ваше величество. Мы так или иначе не намеревались собирать их в одном месте. Из каждого гарнизона мы взяли не больше роты, а рота передвигается куда быстрее, чем батальон. Пока что они размещаются вдоль атанской границы.

— Мы хотим, чтобы все они нанесли удар одновременно? — спросил Келтэн.

— У нас три пути, — сказал Спархок. — Мы можем вначале ударить по троллям и отвлечь внимание Заласты на Северный Атан или же вначале перебить заговорщиков, чтобы он метался по всему континенту, пытаясь спасти остатки своих людей. Или же мы можем сделать все это одновременно и проверить, способен ли Заласта находиться в сотне мест сразу.

— Это мы сможем решить и позже, — сказал Сарабиан. — Вначале передадим приказ убийцам. Мы точно знаем теперь, что они должны приняться за работу во время Праздника Урожая. Военная ситуация более склонна к изменениям.

— Позаботься о том, чтобы на сей раз непременно избавиться от Сабра, Парока и Ребала, — сказал Стрейджен Кааладору. — Атаны, по всей видимости, упустили их в недавней чистке. Эленийские королевства в Западной Дарезии стоят между сэром Тиниеном и Материоном, и, пока эти три подстрекателя живы, они могут чинить препятствия рыцарям церкви. Сможем мы добраться до Скарпы?

Кааладор покачал головой.

— Он засел в Натайосе. Город превращен в крепость и битком набит фанатиками. У меня не хватит золота, чтобы уговорить кого-нибудь прикончить Скарпу. До него мы можем добраться, только если устроим поход на Натайос.

— Какая жалость, — пробормотала Сефрения. — Смерть единственного сына была бы для Заласты неоценимой потерей.

— Дикарка, — нежно упрекнул Вэнион.

— Заласта убил моих родителей, Вэнион, — ответила она. — Я только хочу расплатиться с ним той же монетой.

— По-моему, это справедливо, — улыбнулся он.

— А все-таки я решительно против, — упрямо говорил Стрейджен, когда немного позже он, Спархок и Улаф встретились в коридоре.

— Будь благоразумен, Стрейджен, — отозвался Улаф. — Что страшного, если мы их выслушаем? Ты же знаешь, я и не собираюсь освободить их просто так, не связав их клятвой.

— Улаф, они согласятся на что угодно, лишь бы получить свободу. Может быть, они пообещают увести троллей из Атана — или даже помочь нам справиться с Заластой и Киргоном — но, едва они вернутся в Талесию, они и думать забудут о том, чтобы соблюдать какие-то там обещания. Мы ведь даже принадлежим к иному виду, нежели их почитатели. С их точки зрения мы просто животные. Стал бы ты держать клятву, данную медведю?

— Это смотря какой медведь.

— Тролли-Боги могут нарушить обещания, которые дадут нам, — сказал Спархок, — но они никогда не нарушат слова, данного Беллиому, потому что Беллиом способен вновь поглотить их, если они вздумают прибегать к уловкам.

— Ну что ж, — с сомнением проговорил Стрейджен, — я хочу, чтобы все поняли, что мне это совсем не по душе, хотя, наверное, никакого вреда не будет в том, чтобы их выслушать. Однако я хочу при этом присутствовать. Я и тебе не слишком доверяю, Улаф, а потому хочу собственными ушами слышать, что ты им будешьобещать.

— Ты понимаешь язык троллей? Стрейджена передернуло.

— Нет, конечно.

— Тогда тебе, наверное, будет трудновато следить за нашим разговором, как ты полагаешь?

— Но ведь Сефрения тоже будет с нами? Она мне все переведет.

— Ты уверен, что доверяешь ей?

— Ты что, спятил?

— Я просто хотел уточнить. Когда ты думаешь устроить эту беседу, Спархок?

— Не будем торопить события, — решил Спархок. — Мне еще нужно будет попутешествовать с Кааладором, чтобы он мог переговорить со своими друзьями. Вначале подготовим все к Празднику Урожая и дождемся, покуда атаны, вызванные Вэнионом, займут свои места вдоль атанской границы, а уж потом будем разговаривать с Троллями-Богами. Нет смысла беспокоить их прежде, чем они нам понадобятся.

— Думаю, для беседы с ними нам лучше будет выйти из города, — предостерег Улаф. — Когда они узнают, что Киргон украл их почитателей, от их воплей со стен Материона осыплется весь перламутр.

— Его разум затуманен вином, — говорила Ксанетия утром следующего дня, после того, как она и Берит вернулись из дома возле кинезганского посольства, — и чрезвычайно трудно отыскать в нем что-либо осмысленное. — Он что-нибудь подозревает, анара? — обеспокоенно спросил Стрейджен.

— Ему ведомо, милорд Стрейджен, что в прошлом вы посылали следить за ним воров и нищих, — отвечала она, — однако полагает он, что ты — либо юный Телэн — должны во всяком городе уговариваться о сем отдельно и один из вас должен отправиться туда, дабы говорить с предводителем местных воров.

— Так он, стало быть, понятия не имеет о Тайном правительстве? — озабоченно спросил Кааладор.

— Знание его о вашем сообществе весьма расплывчато и смутно, мастер Кааладор. Сотрудничество такого рода непостижимо для Крегера, ибо сам он неспособен к оному, и направляет им во всех его делах одна лишь собственная выгода.

— Что за чудесный пьяница! — воскликнул Стрейджен. — Дай-то Бог, чтобы он никогда не просыхал!

— Аминь! — горячо согласился Кааладор. — Ну, Спархок, потолкуй-ка со своим камушком, и почнем скакать с кочки на кочку по Дарезии. Покалякаем с ребятишками, шоб резали глотки кому надоть.

На лице Ксанетии появилось страдальческое выражение.

Первые прыжки Беллиома через половину континента потрясли Кааладора до глубины души, но постепенно он притерпелся. У него уходило около получаса на то, чтобы передать распоряжения очередному преступному главарю, и Спархок сильно подозревал, что всякий раз краснолицый каммориец подкреплял свои расшатанные нервы выпивкой. Проверить это Спархок, конечно, не мог, потому что ему наотрез было отказано в участии в этих разговорах.

— Тебе совсем незачем знать, кто эти люди, — сказал Кааладор, — а их твое присутствие только встревожит.

Небольшие отряды атанов, собранные Вэнионом, стекались со всех концов Империи к местам временного расположения вдоль атанской границы, а Тикуме пообещал послать еще несколько тысяч восточных пелоев в добавление к трем сотням лучников, которых взял с собой в Атану Кринг. Беллиом перенес Спархока и Вэниона в столицу Атана, дабы они могли заверить Бетуану, что они действительно собирают в помощь ей войска, и объяснить, почему держат большую часть этих войск пока что на границе.

— Тролли не поймут значения этих подкреплений, Бетуана-королева, — сказал Вэнион, — но Киргон хорошо осведомлен в стратегии и тактике. Он тотчас сообразит, что к чему. Не дадим ему догадаться, что мы замышляем, покуда мы не будем готовы нанести удар.

— Ты действительно считаешь, что можешь застать врасплох бога, Вэнион-магистр? — спросила Бетуана. Она была облачена в то, что у атанов считалось доспехами, и ее лицо носило явственные следы постоянного недосыпания.

— Во всяком случае, попытаюсь, Бетуана-королева, — коротко усмехнувшись, ответил Вэнион. — Можно смело сказать, что у Киргона за последние двадцать тысяч лет не появилось ни одной свежей идеи. Военное мышление за это время сильно изменилось, так что вряд ли он сумеет разобраться в том, что мы задумали. — Он скорчил невеселую гримасу и добавил: — По крайней мере, я на это надеюсь.

А затем наступило время, когда они больше уже не могли откладывать разговора с Троллями-Богами. Никому из них это дело не была по душе, однако пришло время испытать, насколько хорош замысел Улафа.

Примерно за час до рассвета Спархок и Вэнион пришли в комнату Сефрении, чтобы поговорить с ней, Ксанетией и Данаей. Разговор почти немедленно перешел в стычку.

— Я должна ехать с вами, Спархок, — настаивала Даная.

— Это исключено, — ответил он. — Там будут Улаф и Стрейджен. Нельзя, чтобы они узнали, кто ты на самом деле.

— Они ничего и не узнают, отец, — преувеличенно терпеливо пояснила она. — С вами поедет не Даная.

— А-а. Ну, это другое дело.

— Собственно, Спархок, как мы собираемся это проделать? — спросил Вэнион. — Тебе придется освободить Троллей-Богов, чтобы побеседовать с ними?

Спархок покачал головой.

— Беллиом говорит, что это ни к чему. Сами Тролли-Боги во время разговора останутся в Беллиоме. В мире может появляться их бестелесный дух — кроме тех случаев, когда Беллиом окружен золотом или сталью. Как я понимаю, и в этом состоянии они могут проявить часть своей силы, но истинное их могущество заключено вместе с ними в Беллиоме.

— А не будет ли безопаснее предоставить им действовать с этим ограниченным могуществом, чем освобождать их целиком и полностью? — спросил Вэнион.

— Это не сработает, дорогой, — сказала Сефрения. — Тролли-Боги могут сойтись в бою с самим Киргоном, а если это случится, им понадобится все их могущество.

— Более того, — добавила Ксанетия, — полагаю я, что они почувствуют нашу в них потребность и будут торговаться отчаянно.

— Ты будешь вести переговоры, Спархок? — спросил Вэнион.

Спархок покачал головой.

— Улаф знает троллей — и Троллей-Богов — куда лучше, чем я, да и на языке троллей говорит намного лучше. Я выну Беллиом и призову Троллей-Богов, а потом уже наступит черед Улафа. — Он выглянул в окно. — Уже почти светает. Пора отправляться. Улаф и Стрейджен будут ждать нас во внутреннем дворе.

— Отвернитесь, — приказала Даная.

— Что? — переспросил ее отец.

— Отвернись, Спархок. Вы не должны этого видеть.

— Это одна из ее причуд, — пояснила Сефрения. — Она не хочет, чтобы кто-либо знал, как она выглядит на самом деле.

— Я уже знаю, как выглядит Флейта.

— Ей предстоит превращение, Спархок. Она не превращается из Данаи сразу во Флейту. По пути из одной маленькой девочки в другую она проходит через настоящую свою личность.

Спархок вздохнул.

— И сколько же их у нее?

— Полагаю, не одна тысяча.

— Весьма гнетуще. У меня есть дочь, а я не знаю, какая она на самом деле.

— Не говори глупостей, — отозвалась Даная. — Конечно же, ты знаешь меня.

— Но только одну тебя, тысячную часть того, что ты есть на самом деле, — такую махонькую частичку. — Он снова вздохнул и отвернулся.

— Это вовсе не махонькая частичка, отец. — Даная еще говорила, а ее голос уже менялся, становился сильнее и полнозвучнее. Это был голос уже не ребенка, но женщины.

На дальней стене комнаты висело зеркало — плоский прямоугольник из отполированной до блеска бронзы. Глянув туда, Спархок заметил в зеркале смутное отражение той, что стояла у него за спиной. Он быстро отвел глаза.

— Смотри, Спархок, смотри. Зеркало не слишком хорошее, так что много ты не разглядишь.

Он поднял глаза и уставился на ослепительно сверкающий прямоугольник бронзы. Отражение было нечетким, искаженным, и он мог различить лишь очертания ее фигуры. Ростом Афраэль была выше Сефрении. У нее были длинные черные волосы и бледная кожа. Лицо ее в этом нечетком отражении казалось лишь размытым пятном, но отчего-то он очень хорошо разглядел глаза. В этих глазах были бессмертная мудрость, вечная радость и любовь.

— Ни для кого другого я бы этого не сделала, Спархок, — прозвучал голос женщины, — но ты лучший отец из всех, что у меня были, так что я могу и нарушить правила.

— Ты когда-нибудь носишь одежду? — спросил он.

— С какой стати? Ты же знаешь, я никогда не мерзну.

— Я говорю о скромности, Афраэль. В конце концов, я твой отец и должен об этом заботиться.

Она рассмеялась и из-за его спины протянула руку, чтобы погладить его по щеке. Лица Спархока коснулась отнюдь не рука маленькой девочки. Он вдохнул слабый запах травы, но другие, знакомые ему запахи Данаи и Флейты изменились. Та, что стояла за его спиной, определенно не была девочкой.

— В этом виде ты являешься своим родственникам? — спросил он.

— Не слишком часто. Я предпочитаю, чтобы они считали меня ребенком. Так мне намного проще добиться своего — и получить куда больше поцелуев.

— Для тебя очень важно добиваться своего, верно, Афраэль?

— Конечно? Это важно для всех нас, разве нет? Я просто лучше других умею это проделывать. — Она вновь рассмеялась грудным сочным смехом. — По правде говоря, в этом меня никому не превзойти.

— Я это уже заметил, — сухо сказал он.

— Что ж, — проговорила Афраэль, — я бы с радостью потолковала с тобой об этом, но не стоит заставлять Улафа и Стрейджена ждать. — Отражение в зеркале заколебалось и стало уменьшаться. — Ну вот, — услышал Спархок знакомый голос Флейты, — теперь пойдем уладим дело с Троллями-Богами.

Утро выдалось пасмурным, и ветер гнал грязно-серые тучи к Тамульскому морю. На улицах Огнеглавого Материона было почти безлюдно, когда Спархок и его друзья выехали из императорской резиденции и по широкой длинной улице направились к восточным воротам.

Выехав из города, они поднялись на вершину длинного холма, откуда впервые увидели сияющий город.

— Как ты собираешься разговаривать с ними? — спросил Стрейджен у Улафа, когда они перевалили через холм.

— Осторожно, — проворчал Улаф. — Мне что-то не хочется, чтобы меня съели. Я разговаривал с ними и раньше, так что они, наверное, помнят меня, да и Беллиом в руке Спархока поможет сдержать их желание сожрать меня на месте.

— Какое место ты выберешь для разговора? — спросил Вэнион.

— Открытое — но не слишком. Пусть поблизости будут деревья — чтобы мне было куда забраться на случай, если дела обернутся худо. — Улаф оглядел своих спутников. — Хочу предупредить: когда я начну, не стойте между мной и ближайшим деревом.

— Там? — спросил Спархок, указывая на пастбище, за которым вставал сосновый лесок. Улаф прищурился.

— Не само совершенство, да где ж его взять, совершенство? Давайте-ка начнем. Что-то у меня нынче утром нервы натянуты, как струна.

Они выехали на пастбище и спешились.

— Кто-нибудь хочет мне что-то сказать, прежде чем мы начнем? — осведомился Спархок.

— Действуй на свой страх и риск, Спархок, — ответила Флейта. — Это ваше дело — твое и Улафа. Мы только наблюдатели.

— Спасибо, — сухо сказал он. Она присела в реверансе.

— Не за что.

Спархок вынул из-под рубахи шкатулку и коснулся ее кольцом.

— Откройся, — велел он. Крышка со щелчком распахнулась.

— Голубая Роза, — сказал Спархок по-эленийски.

— Слышу тебя, Анакха, — голос вновь исходил из уст Вэниона.

— Я чувствую внутри тебя Троллей-Богов. Могут ли они понять мои слова, когда я говорю на этом языке?

— Нет, Анакха.

— Хорошо. Киргон обманом завлек троллей в Дарезию и обратил их против атанов, наших союзников. Хотим мы убедить Троллей-Богов вернуть под свою руку их заблудшие творения. Мыслишь ли ты, что прислушаются они к нашей просьбе?

— Всякий бог, Анакха, более чем охотно внемлет словам о приверженцах его.

— Я и сам так думал. Согласишься ли ты с заключением моим, что весть о том, что Киргон похитил у Троллей-Богов их приверженцев, разъярит их?

— Разгневаются они сверх всякой меры, Анакха.

— Как, мыслишь ты, следует нам наилучшим образом говорить с ними?

— Поведайте им в простых словах о том, что произошло. Не говорите слишком быстро либо туманно, ибо они соображают медленно.

— Это я успел заметить и прежде, встречаясь с ними.

— Будешь ли говорить с ними ты? Никоим образом не желал бы я тебя обидеть, однако на наречии троллей говоришь ты грубо и неуклюже.

— Это твоя работа, Вэнион? — возмутился Спархок.

— Ни в коем случае! — запротестовал Вэнион. — Я совершенно не разбираюсь в тролличьем языке.

— Прости мою неумелость, Голубая Роза. Наставница моя торопилась, обучая меня языку людей-зверей.

— Спархок! — воскликнула Сефрения.

— А что, разве не так? — Он снова обратился к камню. — Сотоварищ мой, сэр Улаф, более знаком и с троллями, и с наречием их, нежели я. Он и поведает Троллям-Богам, что Киргон похитил их детищ.

— Тогда призову я их дух, дабы сотоварищ твой мог говорить с ними.

Камень дрогнул в руке Спархока, и вновь возникли те гигантские фигуры, которые он видел в храме Азеша, — только на этот раз они были близко, и он мог разглядеть их, о чем искренне сожалел. Поскольку их сущность была заперта в Беллиоме, их силуэты были очерчены лазурным свечением. Тролли-Боги высились над ним, злоба искажала их полузвериные лица, и только сила Беллиома сдерживала их ярость.

— Ну что ж, Улаф, — сказал Спархок. — Положение опасное. Постарайся быть очень, очень убедительным.

Рослый генидианец с трудом сглотнул и выступил вперед.

— Я — Улаф из Талесии, — проговорил он на языке троллей. — Я говорю от имени Анакхи, творения Беллиома. Я принес слово о ваших детях. Будете вы слушать меня?

— Говори, Улаф из Талесии. — Судя по треску пламени в великанском голосе, это был Кхвай, бог огня.

На лице Улафа появилось выражение мягкого упрека.

— Мы удивлены тем, что вы сделали, — сказал он. — Почему вы отдали своих детей Киргону?

— Что?! — проревел Кхвай.

— Мы думали, что вы хотели этого, — продолжал Улаф с притворным удивлением. — Разве вы не велели вашим детям покинуть родные места и идти много снов по льду-который-не-тает в эти чужие земли?

Кхвай завыл, молотя по земле обезьяньими кулаками, подымая тучи пыли и дыма.

— Когда это случилось? — спросил другой голос, жирный и чмокающий.

— Две зимы назад, Гхномб, — ответил Улаф на вопрос бога еды. — Мы думали, что вы знали. Голубая Роза призвала вас, чтобы мы спросили, зачем вы это сделали. Наши боги хотят знать, почему вы нарушили договор.

— Договор? — переспросил Стрейджен, когда Сефрения перевела слова Улафа.

— Мы заключили с ними соглашение, — пояснила Флейта. — Мы не хотели уничтожать троллей, а потому обещали Троллям-Богам, что не тронем их детей, если они не выйдут за пределы Талесийских гор.

— Когда это произошло?

— Двадцать пять тысяч лет назад — приблизительно.

Стрейджен с трудом сглотнул.

— Почему ваши дети слушают Киргона, если вы не велели им? — спросил Улаф.

Одна из гигантских фигур вытянула непомерно длинную руку, и громадная ладонь нырнула в пустоту, постепенно исчезая в ней, как исчезает палка, если воткнуть ее в лесное озерцо. Когда ладонь вынырнула назад, пальцы бога сжимали отчаянно брыкающегося тролля. Бог заговорил, грубо и резко спрашивая о чем-то. Язык был определенно тролличий — сплошное рычание и ворчание.

— Вот это уже любопытно, — пробормотал Улаф. — Оказывается, даже язык троллей меняется с годами.

— Что он говорит? — спросил Спархок.

— Не могу разобрать, — ответил Улаф. — Язык настолько древний, что я не понимаю почти ни одного слова. Зока требует у него ответа.

— Зока?

— Бог плодородия, — пояснил Улаф, напряженно вслушиваясь.

— Тролль в смятении, — сообщил он. — Говорит, что все они думали, будто подчиняются своим богам. Видно, маскировка Киргона была идеальной. Тролли очень близки своим богам и легко распознали бы малейшую разницу.

Зока взревел и швырнул визжащего тролля в пустоту.

— Анакха! — проревела одна из громадных фигур.

— Кто это? — шепотом спросил Спархок.

— Гхворг, — также тихо ответил Улаф, — Бог убийства. Будь с ним осторожен, Спархок. Он очень раздражителен.

— Я слушаю, Гхворг, — ответил Спархок чудовищному гиганту.

— Освободи нас из власти твоего отца. Отпусти нас. Мы должны вернуть своих детей.

С клыков бога убийства капала кровь. Спархоку как-то не хотелось гадать, чья это может быть кровь.

— Позволь мне, — шепотом сказал Улаф. — Это выше власти Анакхи, — громко продолжал он. — Заклинание, которое пленило вас, сделал Гвериг. Это заклинание троллей, и Анакха не знает его.

— Мы научим его заклинанию.

— Нет! — вмешалась вдруг Флейта, забыв о том, что собиралась только наблюдать. — Это мои дети! Я не позволю вам осквернять их тролличьими заклинаниями!

— Мы молим тебя, Богиня-Дитя! Освободи нас! Наши дети разлучены с нами!

— Моя семья никогда не согласится. Ваши дети считают наших детей едой. Если Анакха освободит вас, ваши дети пожрут наших. Этому не бывать.

— Гхномб! — проревел Кхвай. — Дай ей ручательство!

Гигантское лицо бога еды исказила мука.

— Не могу! — почти прорыдал он. — Это умалит меня! Наши дети должны есть! Все, что живет, — еда!

— Наши дети погибнут, если ты не согласишься! — Трава под ногами бога огня задымилась.

— Кажется, я вижу, за что можно зацепиться, — пробормотал Улаф по-эленийски. И снова заговорил на языке троллей: — Слова Гхномба справедливы. Почему он один должен умалить себя? Каждый из вас должен умалиться. Иначе Гхномб не согласится.

— Он говорит верно! — взвыл Гхномб. — Я не умалю себя, если все не умалятся.

Другие Тролли-Боги скорчились, и на их уродливых лицах отразилась та же мука, что и на лице Гхномба.

— Чего ты хочешь? — голос принадлежал богу, который до сих пор молчал.

— Бог льда, — шепотом представил Улаф говорящего. — Шлии.

— Умалите себя! — упрямо потребовал Гхномб. — Я не соглашусь, если вы не согласитесь!

— Тролли! — вздохнула Афраэль, закатив глаза. — Примете ли вы мое посредничество? — обратилась она к чудовищным божествам.

— Мы слушаем твои слова, Афраэль, — с сомнением ответил Гхворг.

— Наши цели едины, — начала Богиня-Дитя. Спархок застонал.

— В чем дело? — быстро спросил Улаф.

— Она собирается произнести речь — ничего не скажешь, нашла время!

— Заткнись, Спархок! — огрызнулась Богиня-Дитя. — Я знаю что делаю! — Она вновь повернулась к Троллям-Богам.

— Киргон обманул ваших детей, — начала она. — Он привел их по льду-который-не-тает, чтобы в этом месте они воевали с моими детьми. Киргон должен быть наказан!

Тролли-Боги проревели свое согласие.

— Вы присоединитесь ко мне и моей семье, чтобы причинить боль Киргону за то, что он сделал?

— Мы причиним ему боль сами, Афраэль! — прорычал Гхворг.

— И сколько ваших детей умрет при этом? Мои дети могут преследовать детей Киргона в землях солнца, где ваши дети умрут. Присоединитесь вы к нам, чтобы Киргон страдал сильнее?

— В ее словах мудрость, — сказал своим собратьям Шлии. Изо рта бога льда вырывался пар, хотя было тепло, и снежинки, мерцая, сыпались из пустоты на его массивные плечи.

— Гхномб должен согласиться, чтобы его дети не ели моих, — настаивала Афраэль. — Если он не согласится, Анакха не освободит вас из власти своего отца!

Гхномб застонал.

— Гхномб должен согласиться, — продолжала она. — Если он не согласится, я не позволю Анакхе освободить вас, и ваши дети достанутся Киргону. Гхномб не согласится, если все вы тоже не умалите себя. Гхворг! Твои дети больше не должны убивать моих детей!

Гхворг воздел к небу огромные лапы и завыл.

— Кхвай! — неумолимо продолжала Афраэль. — Ты должен смирить пожары, которые сжигают леса Талесии каждый год, когда солнце возвращается в северные земли!

Кхвай подавил рыдание.

— Шлии! — резко бросила Афраэль. — Ты должен сдержать реки льда, которые сползают с гор. Пусть они тают, когда достигают долин.

— Нет! — взвыл Шлии.

— Тогда ты потеряешь всех своих детей. Сдержи реки льда, или будешь один рыдать в северных пустошах. Зока! Каждая самка тролля будет производить на свет не больше двоих детенышей.

— Никогда! — проревел Зока. — Мои дети должны плодиться!

— Твои дети сейчас принадлежат Киргону. Ты хочешь умножать силу Киргона? — Она помолчала, глаза ее сузились. — Последнее соглашение я требую от вас всех, иначе я не позволю Анакхе освободить вас.

— Что ты требуешь, Афраэль? — спросил Шлии стылым, как лед, голосом.

— Ваши дети бессмертны. Мои — нет. Ваши дети тоже должны умирать — каждый в назначенное ему время.

Тролли-Боги разразились исступленным гневным воем.

— Верни их в их темницу, Анакха, — сказала Афраэль. — Они не согласны. Торг закончен. — Она сказала это на языке троллей, явно предназначая свои слова для взъярившихся Троллей-Богов.

— Подожди! — закричал Кхвай. — Подожди!

— Ну что? — спросила она.

— Позволь нам отойти от тебя и твоих детей, чтобы могли обсудить это чудовищное требование.

— Только недолго, — сказала Афраэль. — Мое терпение коротко.

Пять гигантских фигур отступили вглубь пастбища.

— Ты уверена, что не зашла слишком далеко? — спросила Сефрения. — Твое последнее требование может уничтожить всякую возможность договориться с ними.

— Я так не думаю, — ответила Афраэль. — Тролли-Боги неспособны думать о будущем. Они живут настоящим, а в настоящем для них важнее всего отнять у Киргона своих троллей. — Богиня-Дитя вздохнула. — На самом деле мое последнее требование — самое важное. Люди и тролли не могут жить в одном мире. Кто-то должен исчезнуть с лица земли. Я предпочитаю, чтобы это были тролли, а ты?

— Ты очень жестока, Афраэль. Ты вынуждаешь Троллей-Богов способствовать вымиранию их собственных приверженцев.

— Тролли так или иначе обречены, — со вздохом сказала Богиня-Дитя. — В мире слишком много людей. Если тролли станут смертными, они попросту тихо исчезнут. Если вам, людям, придется перебить их, половина человечества погибнет вместе с ними. Я столь же нравственна, сколь и прочие боги. Я люблю своих детей и не хочу, чтобы половину их убили и съели в Талесийских горах в войне с троллями не на жизнь, а на смерть.

— Спархок, — сказал Стрейджен, — помнится, когда мы шли через Пелозию в Земох, Кхвай сделал так, чтобы ты мог видеть Мартэла и слушать его разговоры.

Спархок кивнул.

— Может Афраэль это сделать?

— Я же здесь, Стрейджен, — заметила Флейта. — Почему бы тебе не спросить об этом у меня?

— Нас еще не представили друг другу надлежащим образом, Божественная, — ответил он с изящным поклоном. — Так ты можешь сделать это? Поговорить с кем-то, кто находится на другом конце мира?

— Могу, но мне такое не по душе, — ответила она. — Я предпочитаю быть рядом со своим собеседником.

— Моя богиня придает большое значение прикосновениям, Стрейджен, — пояснила Сефрения.

— А, понимаю. Ну что ж, когда Тролли-Боги вернутся — и если они согласятся на наши непомерные требования, — я хочу, чтобы Спархок или Улаф попросили Кхвая оказать мне услугу. Мне нужно потолковать с Платимом.

— Они возвращаются, — предостерег Вэнион. Все повернулись к жутким фигурам, которые брели к ним по желтой осенней траве пастбища.

— Ты не оставила нам выбора, Афраэль, — убитым голосом произнес Кхвай. — Мы должны принять твои жестокие условия. Мы должны спасти наших детей от Киргона.

— Вы больше не будете убивать и есть моих детей?

— Не будем.

— Вы больше не будете сжигать леса Талесии? Кхвай застонал и кивнул.

— Вы больше не будете заполнять долины ледниками?

Шлии, всхлипывая, подтвердил свое согласие.

— Ваши тролли больше не будут множиться, как кролики?

Зока горестно взвыл.

— Ваши дети будут стареть и умирать, как все живые существа?

Кхвай закрыл лицо громадными ладонями.

— Да! — прорыдал он.

— Тогда мы объединимся и вместе будем воевать с Киргоном. Сейчас вы вернетесь в сердце Беллиома. Анакха доставит вас туда, где ваши дети страдают в рабстве у Киргона. Там он освободит вас, и вы вырвете своих детей из злобных рук Киргона. А потом мы вместе причиним боль Киргону. Мы сделаем его боль такой, как боль Азеша!

— ДА! — хором прорычали Тролли-Боги.

— Решено! — звонким голосом объявила Афраэль. — Еще одна просьба, Кхвай, — в знак нашего союза. Это мое дитя хочет говорить с человеком по имени Платим в Симмуре, в далекой Элении. Сделай это.

— Сделаю, Афраэль. — Кхвай вытянул громадную руку, и с его пальцев стекла на траву завеса неподвижного огня.

За ней проступила спальня, где на кровати, оглушительно храпя, растянулся толстяк.

— Проснись, Платим! — резко сказал Стрейджен.

— Пожар! — пронзительно вскрикнул Платим, пытаясь сесть.

— Заткнись! — прикрикнул Стрейджен. — Нет никакого пожара. Это магия.

— Стрейджен? Это ты? Где ты?

— За огнем. Ты, скорее всего, не можешь меня увидеть.

— Ты что, учишься магии?

— Да так, понемножку, — скромно солгал Стрейджен. — Теперь слушай внимательно. Я не знаю, сколько продержится заклинание. Свяжись с Арнагом из Кадаха. Попроси его убить графа Герриха. Мне некогда объяснять. Это очень важно, Платим. Это часть того, что мы делаем здесь, в Дарезии.

— Герриха? — с сомнением переспросил Платим. — Это обойдется недешево, Стрейджен.

— Возьми деньги у Лэнды. Скажи, что это по приказу Эланы.

— А это и вправду так?

— Ну… будь она здесь, она бы так и приказала. Когда я увижусь с ней, попрошу ее одобрения. Теперь слушай очень внимательно — это самое главное. Геррих должен быть убит через пятнадцать дней, начиная с сегодняшнего, — не через четырнадцать и не через шестнадцать, а именно пятнадцать. Это крайне важно.

— Ладно, я позабочусь об этом. Скажи Элане, что через пятнадцать дней граф Геррих умрет. Что-нибудь еще? Этот колдовской огонь действует мне на нервы.

— Узнай, с кем связан Геррих, и убей их всех тоже — пелозийских баронов, которые совершенно точно в союзе с ним, и других, кто окажется замешанным в его дела. Ты знаешь, кого я имею в виду — таких, как граф Белтон.

— Хочешь, чтобы и их всех убили одновременно?

— По возможности — да. Геррих, однако, важнее прочих. — Стрейджен задумчиво поджал губы. — Раз уж ты взялся за это, прикончи заодно и Авина Воргунссона — просто так, на всякий случай.

— Считай, что он уже мертв, Стрейджен.

— Ты настоящий друг, Платим.

— Друг, как же! Заплатишь по обычным расценкам.

Стрейджен вздохнул.

— Хорошо, — скорбно сказал он.

— Как сильно ты привязан к своему эленийскому Богу, Стрейджен? — спросила Афраэль, когда они возвращались в Материон.

— Я агностик, Божественная.

— Не хочешь ли исследовать эту фразу на предмет соответствия логике? — весело ухмыляясь, осведомился Вэнион.

— Логичность — признак мелкого ума, мой лорд, — высокомерно отозвался Стрейджен. — А почему ты об этом спрашиваешь, Афраэль?

— Значит, ты не принадлежишь на самом деле ни одному богу?

— Выходит, что так.

Сефрения хотела что-то сказать, но Афраэль вскинула руку, обрывая ее.

— Может быть, согласишься тогда служить мне? — предложила Богиня-Дитя. — Я могу сделать для тебя множество замечательных вещей.

— Ты не должна так поступать, Афраэль! — возмутилась Сефрения.

— Помолчи, Сефрения. Это наше со Стрейдженом дело. Пора мне уже расширить поле деятельности. Стирики очень милы, но эленийцы бывают куда забавнее. Кроме того, и я, и Стрейджен — воры. Между нами много общего. — Она улыбнулась светловолосому талесийцу. — Подумай, милорд. Мне не так уж трудно служить. Пара поцелуев, букет цветов — и я совершенно счастлива.

— Она лжет тебе, Стрейджен, — предостерег Спархок. — Служба Афраэли — это такое полное и окончательное рабство, что ты и вообразить себе не можешь.

— Ну… — Богиня-Дитя умильно улыбнулась, — конечно, если хорошенько задуматься, так оно и есть, но, ведь если нам всем хорошо, какое это имеет значение?

ГЛАВА 26

Было еще темно, несколько часов до рассвета, как определил Спархок, когда Миртаи вошла в королевскую опочивальню — как обычно без стука.

— Просыпайтесь! — громко сказала золотокожая великанша. Миртаи при необходимости становилась в высшей степени бесцеремонной.

Спархок сел на кровати.

— Что случилось? — спросил он.

— К городу приближается огромный флот, — ответила она. — Либо это действительно флот, либо дэльфы научились ходить по воде. На востоке столько огней, что хватит осветить небольшой город. Одевайся, Спархок. Я разбужу остальных. — С этими словами она развернулась и вышла из спальни.

— Хорошо бы она научилась стучать, — пробормотал Спархок, отбрасывая одеяло.

— Запирать двери на ночь — твоя обязанность, — напомнила Элана. — Думаешь, нам грозят неприятности?

— Понятия не имею. Сарабиан не говорил, что ожидает прибытия флота?

— Мне, во всяком случае, не говорил, — ответила королева, тоже выбираясь из постели.

— Пойду-ка посмотрю, в чем дело. — Спархок потянулся за плащом. — Тебе совсем необязательно выходить наружу, любовь моя. На парапете сейчас зябко.

— Нет, я хочу сама посмотреть, в чем дело.

Они вышли из опочивальни. Из своей комнаты в ночной рубашке появилась принцесса Даная, протирая кулачком глаза и волоча за собой Ролло. Она молча подошла к Спархоку, и он, не задумываясь, подхватил ее на руки.

Втроем они вышли в коридор и по лестнице поднялись на вершину башни.

Келтэн и Сарабиан уже стояли на восточной стороне донжона, поверх укреплений глядя на огни, струившиеся цепочками в воде на востоке.

— Кто бы это мог быть, по-вашему? — спросил Спархок, присоединяясь к друзьям.

— Не имеем ни малейшего понятия, — отозвался Келтэн.

— Может быть, это тамульский флот? — спросила Элана у императора.

— Возможно, — ответил он, — но, если это так, он выполняет не мой приказ.

Спархок отступил на несколько шагов.

— Что это за корабли? — шепотом спросил он у дочери.

— А вот и не скажу, дорогуша, — ехидно улыбнулась она.

— Прекрати. Я должен знать, кто это.

— Узнаешь через… — она прищурилась, глядя на цепочки огней на востоке, — через пару часов, я полагаю.

— Я хочу знать, кто это, — не отступал он.

— Да, я понимаю, но хотеть — не всегда значит получить, отец, а я тебе ничегошеньки не скажу.

— О Боже! — простонал он.

— Да? — невинно отозвалась Даная. — Слушаю тебя.

Рассвет был ржаво-красным, безветренным. Дым из труб огнеглавого Материона неподвижно висел в воздухе, затуманивая свет, исходивший с востока. Спархок и другие рыцари подняли атанский гарнизон, облачились в доспехи и выехали к гавани.

Приближавшиеся суда были явно камморийской постройки, но с некоторыми изменениями. Вдоль бортов прибавились ряды весел.

— Кто-то очень торопился попасть сюда, — заметил Улаф. — Камморийское судно при попутном ветре делает по тридцать лиг в день, а если добавить весла, выходит до пятидесяти.

— Сколько там кораблей? — спросил Келтэн, щурясь и разглядывая приближающийся флот.

— По-моему, около сотни, — ответил рослый талесиец.

— На ста судах можно перевезти много народа, — заметил Сарабиан.

— Достаточно, чтобы было о чем тревожиться, ваше величество, — согласился Вэнион.

Однако когда корабли приблизились к гавани, на мачтах развернулись красно-золотые стяги Церкви, и, когда флагман подошел ближе, Спархок разглядел на носу корабля две знакомые фигуры. Один из прибывших был плечист, с круглым лицом и могучей грудью. Он радостно ухмылялся до ушей. Второй, низенький и толстый, тоже ухмылялся.

— Что это вас задержало? — прокричал Улаф через воду, отделявшую корабль от берега.

— Классовые предрассудки! — крикнул в ответ Тиниен. — Рыцари считаются благородными господами, а потому возражали против того, чтобы становиться гребцами!

— Ты посадил рыцарей на весла?! — ошеломленно воскликнул Вэнион.

— Это просто новое физическое упражнение, лорд Вэнион! — отозвался патриарх Эмбан. — Архипрелат заметил, что воины господни слегка размякли. Сейчас они в несравненно лучшей форме, чем были дома.

Корабль осторожно подошел к причалу, и матросы бросили стоявшим на берегу рыцарям причальные канаты.

Тиниен спрыгнул прямо на причал. Патриарх Эмбан с отвращением посмотрел ему вслед и косолапо побрел к середине корабля, чтобы там дождаться, когда матросы спустят трап.

— Как плечо? — спросил Улаф у широколицего дэйранца.

— Намного лучше, — ответил Тиниен. — Правда, в сырую погоду побаливает. — Он приветствовал салютом Вэниона. — Комьер, Дареллон и Абриэль ведут рыцарей церкви на восток из Чиреллоса, мой лорд, — сообщил он. — С ними патриарх Бергстен. Я и патриарх Эмбан, как вы уже догадались, отправились морем. Мы решили, что несколько лишних рыцарей в Материоне вам наверняка пригодятся.

— Уж это точно, сэр Тиниен. Сколько рыцарей ты привез с собой?

— Пять тысяч, мой лорд.

— Это невозможно, Тиниен. На сотню судов никак нельзя затолкать столько людей и коней.

— Совершенно верно, мой лорд, — мягко ответил Тиниен, — мы и сами сразу это заметили. Рыцари были крайне разочарованы, узнав, что мы не позволим им взять с собой коней.

— Тиниен, — сказал Келтэн, — у них должны быть кони. Рыцарь без коня — это бессмыслица.

— Здесь уже есть кони, Келтэн. Зачем везти сюда других?

— Тамульские кони не обучены.

— Значит, нам придется их обучить, верно? У меня сотня судов. Я мог привезти полторы тысячи рыцарей вместе с конями или пять тысяч без коней. Считай лишние тридцать пять сотен подарком от меня.

— Как ты заставил их грести? — спросил Улаф.

— Плетями, — пожал плечами Тиниен. — Есть такой капитан Сорджи, что бороздит Внутреннее море, так вот, весла — его идея.

— Старина Сорджи! — Спархок рассмеялся.

— Ты его знаешь?

— Да, и неплохо.

— Тогда можешь возобновить старое знакомство. Его корабль отправился вместе с нашим флотом. Мы бы плыли на его судне, но патриарху Эмбану отчего-то не понравился его внешний вид. Оно все в заплатах и, кажется, вот-вот развалится.

— Ему немало лет. Я думаю, Сорджи втайне сам с собой побился об заклад, кто из них раньше превратится в развалину — он или его посудина.

— Однако соображает он неплохо. Когда мы спросили его, как выжать из судов больше скорости, он предложил добавить к парусам весла. Обычно это делается редко, потому что гребцам надо платить и они занимают место, предназначенное для груза. Я решил не брать с собой груза, а рыцарям церкви по обету пристала бедность, так что мне не нужно было им платить. Сработало как нельзя лучше.

Несколько часов спустя они собрались в гостиной Эланы, чтобы выслушать рассказ Тиниена и Эмбана о том, что происходит в Эозии.

— Ортзела едва удар не хватил, когда Долмант отозвал из Рендора всех рыцарей, — рассказывал Эмбан. Он откинулся в кресле, сжимая в пухлой руке серебряный кубок. — Ортзел просто одержим стремлением вернуть рендорцев в лоно нашей Святой Матери. Долмант вначале был склонен держать его сторону, но как-то утром он проснулся с совершенно изменившимся мнением. Никто так и не смог понять, с чего это оно так изменилось.

— Он получил послание, Эмбан, — улыбнулась Сефрения. — Посланец может быть весьма убедителен, когда захочет.

— Вот как?

— Нам нужно было спешить, ваша светлость, — пояснил Вэнион. — Заласта отдал приказ своим союзникам в Эозии, и они начали убивать приверженцев Богини-Дитя Афраэли. Это подвергло опасности и ее жизнь. Мы поговорили с одним из младших богов — Сетрасом. Он согласился, чтобы другие младшие боги отдали Афраэли на время часть своих приверженцев, и отправился в Чиреллос просить Долманта дать убежище уцелевшим приверженцам Афраэли. Заодно он собирался убедить Долманта послать сюда рыцарей церкви. Видимо, его доводы оказались убедительнее, нежели ваши с Тиниеном.

— Ты хочешь сказать, что стирикский бог вошел в Базилику?! — воскликнул Эмбан.

— Он сказал, что именно это и собирается сделать, — ответил Спархок, покачивая на коленях свою дочь.

— Ни один стирикский бог никогда не входил в Базилику!

— Он ошибается, — прошептала на ухо отцу принцесса Даная. — Я бывала там десятки раз.

— Я знаю, — прошептал в ответ Спархок. — Однако Сетрас наносил официальный визит. — Он задумался. — Сетрас побывал в Чиреллосе совсем недавно. Даже с помощью гребцов флот Тиниена не мог так быстро добраться до Материона. Ты опять плутовала со временем?

— Неужели я могла это сделать? — осведомилась она, невинно округлив глаза.

— По правде говоря, могла.

— Если ты уже знаешь ответ, отец, зачем спрашивать? Не трать попусту мое время, Спархок. Ты же знаешь, у меня очень много дел.

— В Ламорканде дела идут все хуже, — продолжал свой рассказ Тиниен. — Армия графа Герриха захватила Враден и Эгнак в Северном Ламорканде, и король Фридаль обратился к другим монархам за помощью.

— Мы об этом скоро позаботимся, сэр Тиниен, — заверил его Стрейджен. — Я связался с Платимом, и он собирается устроить несчастный случай со смертельным исходом для Герриха и баронов, которые поддерживают его.

Дверь открылась, и вошли Берит и Ксанетия.

— Что тебе удалось узнать, анара? — напряженно спросила Сефрения.

— Утренняя вылазка оказалась весьма прибыльной, — сообщил Берит. — В кинезганской посольстве появился приятель Заласты Инак, и анара сумела заглянуть в его мысли. Думаю, теперь нам известны почти все подробности их замысла.

— У леди необычайный дар? — осведомился Эмбан.

— Я, кажется, забыл о хороших манерах, — извинился Вэнион. — Анара Ксанетия, это сэр Тиниен из Дэйры и Эмбан, патриарх Церкви Чиреллоса. Господа, позвольте представить вам Ксанетию, анару народа дэльфов.

Тиниен и Эмбан поклонились, с нескрываемым любопытством глядя на Ксанетию.

— Так что же замышляют наши друзья в посольстве, анара? — спросил Сарабиан.

— Хоть и неприятно было мне погружаться в столь омерзительный разум, ваше величество, поистине узнала я из мыслей Инака немало, — ответила она. — Как мы и предполагали, стирики-изгои из Верела давно уже знали, что величайшая опасность их замыслам грядет из Эозии. Желали они заманить в Дарезию Анакху, однако вовсе не хотели, чтобы с ним явились сто тысяч рыцарей церкви. Беспорядки в западных королевствах Империи воистину устроены были для того, чтобы затруднить продвижение рыцарей; все же прочее — лишь уловки, призванные отвлечь наше внимание. Более того, нападение троллей на Северный Атан также не более чем уловка. Опасность наша исходит не с севера и не с запада. С юга намереваются наши враги нанести свой главный удар. В сей миг кинезганские войска проникают через никем не охраняемую границу, дабы присоединиться к силам Скарпы в арджунских джунглях, и сверх того, западные эленийцы морем спешат туда же, дабы прибавить свои силы к растущей армии Скарпы. События на западе и в Атане предназначены были для того, чтобы истощить мощь Империи и ослабить Тамул, открывая тем Скарпе прямую дорогу для удара по самому Тамулу — дабы мог он осадить Материон. Инак и сообщники его были весьма опечалены тем, что раскрылось предательство Заласты, ибо лишились тем возможности причинить нам немалый вред обманами и ложными советами.

— Какова истинная цель осады Материона, леди Ксанетия? — проницательно спросил Эмбан. — Это прекрасный город, но… — Он развел руками.

— Враги наши полагали, ваша светлость, угрожая Материону, вынудить имперское правительство выдать им с головой Анакху. Склонив на свою сторону многих министров и чиновников, надеялись они, что первого министра смогут склонить к подобному деянию, дабы уберечь Материон.

— И это могло получиться, — заметил Сарабиан. — Пондия Субат не из стойких. Заласта и его четверо дружков отменные заговорщики.

— Трое дружков, ваше величество, — ухмыляясь, поправил Берит. — Анара рассказала мне, что некоему Птаге несколько дней назад сильно не повезло.

— Делателю вампиров? — переспросил Келтэн. — Что с ним такое стряслось?

— Можно мне рассказать, анара? — вежливо спросил Берит.

— Как пожелаешь, сэр рыцарь.

— Судя по всему, Птага был в Южном Тамуле — в горах между Сарной и Самаром. Он размахивал руками, сотворяя иллюзии сияющих, чтобы попугать местное население. В это время поблизости оказался один из настоящих дэльфов. Он обнаружил Птагу и без лишнего шума присоединился к толпе иллюзий. — Берит злорадно ухмыльнулся.

— Ну? — нетерпеливо бросил Келтэн. — Что дальше-то?

— Птага проверял добротность своих иллюзий, и, когда он подошел к настоящему сияющему, даже сам не смог отличить его от иллюзии. Дэльфийский разведчик протянул руку и коснулся его. Вряд ли Птага сотворит в своей жизни еще хоть одну иллюзию. Он уже разлагался, когда разведчик ушел оттуда.

— Инак из Лидроса был весьма огорчен потерею своего соратника, — прибавила Ксанетия, — ибо ныне, без иллюзий Птаги, враги наши принуждены вывести против нас настоящие силы.

— И это ведет нас к тому, над чем стоит поразмыслить, — заметил Оскайн. — Прибытие патриарха Эмбана и сэра Тиниена с пятью тысячами рыцарей, прекращение иллюзий, которые наводили ужас на людей, и то, что нам известно о задуманном ударе с юга, — все это в корне меняет стратегическую ситуацию.

— Определенно меняет, —согласился Сарабиан.

— Думаю, ваше величество, нам необходимо учесть эти новые обстоятельства в наших планах.

— Ты совершенно прав, Оскайн. — Сарабиан покосился на Спархока. — Окажи нам услугу, старина, слетай в Атану и доставь сюда королеву Бетуану. Если мы собираемся обсуждать изменения в наших планах, ей тоже следует при этом присутствовать. Бетуана намного больше меня, и мне решительно не хотелось бы нанести ей оскорбление, не пригласив ее на наш военный совет.

Бетуана, королева Атана, была подлинной правительницей страны благодаря личным качествам своего супруга. Король Андрол был великолепным воителем, и в этом-то, быть может, и заключались его недостатки. Он был столь великолепным воителем, что обычные тревоги полководцев — как, например, опасность боя.с превосходящими силами противника — были вне пределов его понимания. Люди, которые твердо убеждены в собственной непобедимости, редко становятся хорошими полководцами. Бетуана, напротив, была очень хорошим полководцем, вероятно одним из лучших в мире, и необычное атанское общество, совершенно не делавшее в этом различий между полами, дало ее таланту все возможности расцвести в полную силу. Андрол, далекий от того, чтобы негодовать на столь явное превосходство своей жены, наоборот, чрезвычайно ею гордился. Спархок подозревал втайне, что Бетуана предпочла бы иное положение дел, однако относилась ко всему этому рассудительно и здраво.

Кроме здравого смысла, она обладала еще поразительным умением безоговорочно полагаться на своих союзников. Спархок заранее приготовил многословные объяснения, зачем понадобился военный совет и каким образом они окажутся в Материоне, но все его приготовления пропали втуне.

— Хорошо, — спокойно ответила Бетуана, когда он сказал ей, что Беллиом мгновенно доставит их в Материон.

— И вы не хотите узнать подробности, ваше величество? — не на шутку изумился Спархок.

— Зачем тратить время, объясняя то, что я все равно не пойму, Спархок-рыцарь? — пожала она плечами. — Я верю твоим словам, что камень доставит нас в Материон. У тебя нет причин лгать мне в этом. Мне нужно несколько минут — сказать Андролу, что я ухожу, и переодеться. Сарабиан-император считает, что мое облачение не слишком пристойно. — Она оглядела свои доспехи.

— Он сильно изменился, ваше величество.

— Да, так говорит Норкан. Интересно будет узнать, что сделала с ним твоя жена. Я сейчас вернусь. — И Бетуана широким шагом вышла из комнаты.

— Ты еще к этому привыкнешь, Спархок, — утешил Халэд. — Она весьма прямолинейна и не тратит времени на вопросы о том, что ей знать необязательно. Знаешь, это так свежо и ново.

— Не вредничай, — мягко сказал Спархок.

Посол Норкан заметно нервничал, но Кринг и Энгесса оставались так же спокойны, как сама королева.

— Господи! — воскликнул император Сарабиан, когда мир всколыхнулся и атанские деревья сменились знакомыми синими коврами, колыхавшимися на ветру занавесями и жемчужным мерцанием стен королевской гостиной в замке Эланы. — Спархок, неужели ты никак не можешь предупреждать о своем появлении?

— Думаю, что нет, ваше величество, — ответил Спархок.

— Знаешь, когда люди просто возникают из ниоткуда, это действует на нервы. — Император нахмурился. — Что было бы, если бы я сейчас стоял в том самом месте, где вы появились? Мы все смешались бы или как?

— Понятия не имею, ваше величество.

— Скажи ему, Анакха, что сие невозможно, — проговорил Беллиом голосом Вэниона. — Я не совершил бы подобной ошибки, и два предмета, как правило, не могут находиться в одном и том же месте.

— Как правило? — воскликнул Сарабиан. — Ты хочешь сказать, что такое все же может случиться?

— Молю тебя, Анакха, вели ему не продолжать сих расспросов. Ответы воистину растревожат его.

— Ты хорошо выглядишь, Сарабиан-император, — сказала Бетуана. — Ты очень изменился. Ты умеешь обращаться с этим странным мечом?

— Со шпагой? О да, Бетуана, и даже неплохо.

— На мой вкус этот меч чересчур легок, а впрочем, каждый выбирает оружие по себе. Спархок-рыцарь и Вэнион-магистр сказали мне, что многое изменилось. Обсудим же эти перемены и внесем их в наши планы. — Она взглянула на Элану и улыбнулась. — Ты хорошо выглядишь, сестра-королева. Воздух Материона пошел тебе на пользу.

— А ты прекрасна, как всегда, дорогая сестра, — тепло ответила Элана. — Твой наряд так хорош, что дух захватывает.

— Тебе он и вправду нравится? — Бетуана с почти детским самодовольством повернулась, показывая всем свое синее одеяние, которое на атанский манер обнажало ее золотистое плечо и было схвачено на бедрах золотой цепью.

— Ты просто неотразима, Бетуана. Синий цвет тебе определенно к лицу.

Бетуана просияла от этого комплимента, но тут же приняла деловой вид.

— Ну, Сарабиан, — сказала она, — что у вас случилось и что мы намереваемся предпринять?

— По-моему, это совсем не смешно, Сарабиан-император, — сердито заявила Бетуана.

— Я и не хотел рассмешить тебя, Бетуана. Я чувствовал примерно то же самое, когда впервые услышал об этом. Кстати, я послал за леди. Тебе нужно увидеть ее собственными глазами.

— Ты считаешь меня ребенком, которого можно напугать россказнями о призраках и чудовищах?

— Конечно нет, но, уверяю тебя, Ксанетия и в самом деле — сияющая.

— Она и впрямь сияет?

— Только когда захочет. Сейчас она сдерживает свое сияние — чтобы не выводить нас из равновесия — и к тому же изменила цвет кожи, волос и глаз. Она выглядит как обыкновенная тамулка, но поверь мне, на деле она далеко не обыкновенна.

— Я думаю, ты лишился рассудка, Сарабиан-император.

— Сама увидишь, дорогуша. Бетуана удивленно взглянула на него.

— Домашняя шутка, — пожал он плечами.

Дверь открылась, и вошли Ксанетия, Даная и Сефрения.

Принцесса Даная с невинным видом подошла к креслу Бетуаны и протянула к ней руки. Бетуана улыбнулась девочке, подхватила ее и усадила к себе на колени.

— Как поживаешь, принцесса? — спросила она по-эленийски.

— Недурно, Бетуана, — ответила девочка по-тамульски. — Сефрения научила нас языку людей. Я немного болела, но теперь выздоровела. Болеть ужасно скучно, правда?

— Я всегда так считала, Даная.

— Думаю, я больше не буду болеть. Ты не поцеловала меня.

— Извини, — улыбнулась Бетуана. — Я забыла. — И поспешно возместила свою забывчивость. Сарабиан выпрямился в кресле.

— Королева Бетуана Атанская, я имею честь представить тебе Ксанетию, анару Дэльфиуса. Анара, не покажешь ли королеве, кто ты на самом деле?

— Как пожелает ваше величество, — ответила Ксанетия.

— Она производит ошеломляющее впечатление, ваше величество, — предупредил Бетуану Эмбан, складывая на животе пухлые руки, — но со временем можно привыкнуть.

Ксанетия серьезно взглянула на Бетуану.

— Наш народ в родстве с твоими соплеменниками, Бетуана-королева, — сказала она. — Долгие годы, однако, были мы разделены. Я не причиню тебе зла, а посему не страшись меня.

— Я не страшусь тебя, — ответила Бетуана, машинально переходя на архаический тамульский.

— Внешний вид мой здесь, в Материоне, лишь вынужденная маскировка, Бетуана-королева. Узри мой истинный вид. — И снова цвета отхлынули с лица и волос Ксанетии, уступая место неземному сиянию.

Даная невозмутимо погладила Бетуану по щеке. Спархок старательно спрятал улыбку.

— Я знаю, что ты чувствуешь, Бетуана, — спокойно сказала Сефрения. — Уверена, ты можешь себе представить, какие чувства мы испытывали друг к другу при первой нашей встрече. Ты ведь знаешь о вражде между нашими народами?

Бетуана кивнула, явно не решаясь заговорить.

— Я собираюсь проделать кое-что совершенно противоестественное, анара, — продолжала Сефрения, — но мне кажется, что атане Бетуане нужно доказательство. Постараемся сдержать наше отвращение.

И она, не колеблясь и не выказывая явной неохоты, заключила в объятия сияющую женщину. Спархок, однако, хорошо знал свою наставницу, а потому заметил, как она стиснула зубы. Сефрения напряглась, внутренне сжавшись, как если бы собиралась сунуть руку в огонь.

Почти с робостью руки Ксанетии легли на плечи Сефрении.

— Добро пожаловать, сестра моя, — прошептала она.

— Воистину так, сестра моя, — ответила Сефрения.

— Бетуана, — сказала Элана, — ты заметила, что мир не перевернулся?

— По крайней мере, содрогнулся, сдается мне, — усмехнулся Сарабиан.

— Ксанетия, — сказала Сефрения улыбаясь, — мы окружены людьми, которые одержимы собственным остроумием.

— Сие порок юности, сестра моя. Зрелость поубавит их легкомыслие.

Бетуана выпрямилась в кресле и сняла с колен Данаю.

— Одобряешь ли ты этот союз, Сарабиан-император? — церемонно спросила она.

— Одобряю, Бетуана-королева.

— В таком случае и я примкну к нему. — С этими словами она встала и шагнула к двоим волшебницам, протягивая руки. Сефрения и Ксанетия взяли ее за руки, и все три женщины замерли в этой позе.

— Ты отважна, Бетуана-королева, — заметила Ксанетия.

— Я — атана, Ксанетия-анара, — пожала плечами Бетуана и, повернувшись, одарила суровым взглядом Энгессу. — Почему ты мне ничего не сказал об этом?

— Мне запретили, Бетуана-королева, — пояснил он. — Сарабиан-император сказал, что ты должна увидеть Ксанетию-анару, чтобы самой убедиться в том, кто она есть на самом деле. Кроме того, он хотел присутствовать при этой встрече. Ему очень нравится удивлять других. У него странный нрав.

— Энгесса! — возмутился Сарабиан.

— Я должен говорить правду своей королеве, Сарабиан-император.

— Согласен, но зачем же так прямолинейно?

— Итак, — подвел итог Вэнион, — мы выступаем на север с рыцарями, большинством местных атанских гарнизонов и имперской гвардией. Мы устраиваем шум и показуху, и Экатас, верховный жрец Киргона, сообщит Заласте и Киргону, что мы отправились в поход. Это развяжет руки наемным убийцам Стрейджена, потому что все будут следить за нами. Потом, когда закончится Праздник Урожая и начнут обнаруживать трупы заговорщиков, это слегка отвлечет наших приятелей. В это время Спархок перенесется с Беллиомом в северный Атан и освободит Троллей-Богов. С этой минуты Северный Атан будет в полной безопасности. Тогда мы поворачиваем войска, забираем всех атанов и отправляемся на юг, навстречу Скарпе. Все согласны с этим планом?

— Нет, не все, Вэнион-магистр, — твердо сказала Бетуана. — До Праздника Урожая еще две недели, а через две недели тролли будут на улицах Атаны. Нам нужно как-то замедлить их продвижение.

— Форты, — сказал Улаф.

— Я, должно быть, привык к тебе, Улаф, — рассмеялся Келтэн. — Я сразу понял, что ты имеешь в виду.

— И я тоже, — кивнул Сарабиан, — но ведь тролли могут просто обойти эти форты и двинуться прямиком на Атану.

— Тролли — возможно, ваше величество, — возразил Спархок, — но Киргон так не поступит. Киргон — старейший военный стратег в мире, а ни один воин не оставит позади себя вражеские крепости. Те, кто так поступает, проигрывают войну. Если мы построим форты, Киргону придется остановить продвижение троллей, чтобы уничтожить наши укрепления.

— А если поставить форты в открытом поле, тролли не смогут прятаться в лесу, — прибавил Бевьер. — Им придется выйти на открытое место, и это подставит их под прицел пелойских лучников, моих катапульт и арбалетчиков Халэда. Даже если они подожгут траву, чтобы прятаться в дыму, мы и выстрелами вслепую сумеем уложить немало.

— Мы, атаны, не любим прятаться за стенами, — упрямо сказала Бетуана.

— Бетуана, — отозвалась королева Элении, — всем нам порой приходится делать то, что нам не по душе. Форты сохранят жизнь твоим воинам, а мертвые солдаты уже ни на что не годны.

— Кроме как обеспечивать провизией троллей, — вставил Телэн. — А ведь это идея, Спархок. Если бы ты приучил своих пандионцев поедать врагов, тебе не пришлось бы таскать за собой обозы.

— Может быть, хватит? — ядовито осведомился Спархок.

— Все равно из этого ничего не выйдет, — сказала Бетуана. — Тролли так близко, что мои солдаты сражаются с ними непрерывно. У нас попросту нет времени строить форты.

— Мы можем поставить форты в нескольких милях позади ваших войск, и, когда строительство будет закончено, отвести их в форты, — предложил Спархок.

— Часто ли ты имел дело с троллями, принц Спархок? — едко осведомилась она. — Ты хотя бы знаешь, как быстро они бегают? Они обрушатся на вас прежде, чем вы закончите возводить стены.

— Если остановится время, они не сумеют добежать до нас, ваше величество. Нам уже случалось проделывать это по дороге в Земох. Тролль-бог еды может поместить людей — или троллей — в промежуток между двумя секундами. Мы еще тогда заметили, что, когда мы оказались в безвременье, весь остальной мир перестал двигаться. У нас будет довольно времени, чтобы построить форты.

— Почему бы тебе, Спархок, не посоветоваться с Беллиомом, прежде чем делать такое уверенное предсказание? — осведомился Эмбан. — Прежде чем строить на этой идее всю свою стратегию, хорошо бы убедиться, что она сработает. Может быть, у Беллиома найдется возражение.

Возражение у Беллиома нашлось, причем не одно.

— Замысел твой порочен, Анакха, — ответил он на вопрос Спархока. Рука Вэниона подняла чашку Сефрении и разжала пальцы.

Чашка повисла в воздухе, не долетев до пола.

— Возьми сей сосуд, Анакха, — приказал голос Вэниона.

Спархок взялся за чашку и тотчас же обнаружил, что сдвинуть ее с места не легче, чем гору. Он старался изо всех сил, но чашка не сдвинулась ни на волос.

— Так же точно не сумел бы ты поднять и листок с земли, Анакха, — заверил его Беллиом. — Сам ты с легкостью можешь двигаться в сем застывшем безвременье, однако, дабы сдвинуть с места иной предмет, пришлось бы тебе сдвинуть всю вселенную.

— Да уж вижу, — мрачно сказал Спархок. — Значит, мы не сможем рубить деревья и строить форты.

— Ужели сии сооружения столь важны для тебя? Или это некий неведомый мне обычай?

— Нет, Голубая Роза. Намерены мы воздвигнуть препятствия на пути троллей, дабы не могли они напасть на наших друзей атанов.

— Не сочтешь ли ты себя оскорбленным, ежели выскажу я предложение?

Улаф взглянул на Тиниена острым взглядом.

— Ты что, тайком беседовал с этим несчастным камушком? — укоризненно осведомился он.

— Очень смешно, Улаф, — кисло отозвался Тиниен.

— Сего я не понял, — в голосе Вэниона прозвучал легкий холодок.

— Эти двое ведут бесконечный спор, Голубая Роза, — пояснил Спархок, одарив приятелей суровым взглядом. — Спор сей достиг уже столь туманной точки, что сам смысл его для прочих непостижим. С радостью внемлю я твоему предложению, друг мой.

— Так ли необходимо убивать троллей, Анакха? Если никоим образом не смогут они попасть в земли друзей твоих, нужно ли тебе будет убивать их?

— Воистину, Голубая Роза, предпочли бы мы не причинять вреда троллям. Когда Тролли-Боги вырвут их из-под власти Киргона, станут они нашими союзниками.

— Не оскорбит ли тебя, ежели воздвигну я пред ними препятствие, для них неодолимое?

— Ни в малейшей степени, Голубая Роза. Напротив, всем сердцем мы возблагодарим тебя.

— Отправимся же в Атан, и я совершу сие. Не желал бы я никого и ничто уничтожать бессмысленно. Дитя мое придет мне на помощь, и вдвоем с нею преградим мы троллям дальнейший путь на юг.

— Так у тебя тоже есть дочь, Голубая Роза? — спросил потрясенный Спархок.

— Миллионы дочерей у меня, Анакха, и каждая дорога мне так же, как дорого тебе твое дитя. Поспешим же в Атан, дабы прекратилось кровопролитие!

Северный Атан порос густыми лесами, но дальше к югу тянулись высокие скалистые горы. На севере горы еще в незапамятные времена были перемолоты сползавшими ледниками, и теперь северное побережье Дарезии пологими уступами спускалось к Северному морю, где царил вечный лед, прикрывавший макушку земли. Спархок быстро огляделся. Беллиом, отвечая на его невысказанную просьбу, перенес в этот северный лес только воинов. Потом это вызовет немало споров, ну да ничего не поделаешь.

— Энгесса-атан! — Голос Вэниона прозвучал сухо и властно. Странная мысль мелькнула в голове Спархока — уж не доводилось ли Беллиому когда-то командовать войсками?

— Слушаю, Вэнион-магистр, — отозвался рослый атан.

— Вели всем сородичам твоим отступить на одну лигу от того места, где они ныне сражаются.

Энгесса бросил резкий взгляд на Вэниона, но тут же понял, что говорит с ним отнюдь не магистр пандионцев.

— Это займет много времени, Голубая Роза, — сказал он. — Атаны сражаются с троллями вдоль всего Северного мыса. Мне придется послать к ним гонцов.

— Произнеси лишь приказ свой, Энгесса-атан. Заверяю тебя, что услышан он будет всеми.

— На твоем месте, друг Энгесса, я бы не спорил, — заметил Кринг. — Этот камень способен остановить солнце. Если он говорит, что тебя услышат все, значит, так и будет, уж поверь моему слову.

— Что ж, попробуем. — Энгесса вскинул голову. — Отступайте! — сокрушительно гаркнул он. — Отступите на одну лигу и перестройтесь!

Эхо громогласного приказа еще долго перекатывалось между деревьями.

— Знаешь, Энгесса-атан, тебя, пожалуй, и без помощи Беллиома услышали бы по всему побережью, — заметил Келтэн.

— Это вряд ли, Келтэн-рыцарь, — скромно отозвался Энгесса.

— Тебе вернее судить о быстроте твоих сородичей, нежели мне, Энгесса-атан, — проговорил Беллиом. — Извести меня, когда, по мысли твоей, достигнут они безопасного места. Не желал бы я, чтобы оказались они в западне по ту сторону стены.

— Стены? — переспросил Улаф.

— Препятствия, о коем я говорил. — Вэнион на-

клонился и со странной нежностью кончиками пальцев коснулся земли. — Сие удачно, Анакха. В нескольких шагах мы от места, кое я искал.

— Я всегда верил в умение твое точно отыскать нужное место, Голубая Роза.

— »Всегда»? Я сказал бы, что сие сказано неточно, Анакха. — Слабая ироническая улыбка тронула губы Вэниона. — Помнится мне некий разговор, произошедший, когда впервые перемещались мы из одного места в другое. Мнится мне, шла тогда речь о том, чтобы не очутиться на тверди лунной?

— Ты и вправду так говорил, Спархок, — подтвердил Келтэн.

— Помянул ты дочь свою, Голубая Роза, — сказал Спархок, торопливо меняя тему. — Будет ли нам оказана честь познакомиться с ней?

— Ты уже знаком с нею, Анакха. В сей миг попираешь ты ногами зеленое ее лоно.

— Твоя дочь — земля?! — недоверчиво воскликнул Бевьер.

— Разве она не прекрасна? — В вопросе прозвучала нотка гордости. Затем Вэнион выпрямился. — Отступим немного от места сего, Анакха. То, что надлежит мне совершить, произойдет в шести ваших милях глубоко внизу, и нелегко предсказать, чем отзовется сие событие на поверхности. Не желал бы я подвергнуть тебя и спутников твоих опасности, случись мне ошибиться, а возмущения здесь случатся немалые. Можем ли мы приступать к делу, Энгесса-атан?

Энгесса кивнул.

— Всякий атан, кто за это время не успел пробежать самое меньшее лигу, недостоин называться атаном.

Они повернулись, прошли около сотни шагов на юг и остановились.

— Далее, Анакха, ступайте на столько же шагов далее, и хотел бы я, дабы ты и спутники твои легли ничком на землю. Возмущения могут оказаться весьма велики.

— Твой приятель, Спархок, заставляет меня волноваться, — признался Тиниен, когда они отмерили еще сотню шагов к югу. — Что здесь, собственно, затевается?

— Друг мой, я знаю об этом не больше, чем ты.

И тут они услышали басовитый подземный гул, подымавшийся, казалось, из самого сердца земли. Почва под ногами судорожно дрогнула.

— Землетрясение! — с тревогой воскликнул Келтэн.

— По-моему, Тиниен, это и есть то, о чем ты спрашивал, — проворчал Улаф.

— Сие не просто, Анакха, — заметил Беллиом почти деловитым тоном. — Давление в глуби земной чудовищно, и следует обращаться с ним с величайшей осторожностью, дабы достигнуть нами желаемого.

От следующего толчка они пошатнулись. Земля под ногами колыхалась и содрогалась, и зловещий подземный гул становился все громче.

— Пора, Анакха. Сейчас начнется возмущение, о коем я говорил.

— Начнется?! — воскликнул Бевьер. — Я и это едва могу вынести!

— Сделаем то, что нам было сказано, — резко сказал Спархок и, опустившись на колени, распластался ничком по ковру из опавших листьев. — Похоже, сейчас начнется самое интересное.

«Самое интересное» длилось добрых десять минут. Ничто живое не сумело бы устоять на ногах на неистово содрогавшейся и корчившейся земле. Затем с неистовым ревом почва шагах в пятидесяти от них раскололась. Земля по ту сторону этой гигантской трещины в земной скорлупе стремительно опадала вниз; сотрясаемая дрожью почва, к которой приникли рыцари, так же стремительно поднималась, трепеща, словно стяг на ветру. С трясущихся деревьев, пронзительно крича, взмывали стаи перепуганных птиц.

Наконец землетрясение понемногу начало стихать. Судороги земной тверди становились все слабее, хотя толчки продолжались. Подземный гул замирал слабея, и лишь эхо его металось над горами, словно воспоминание о недавнем кошмаре. Громадные тучи пыли густо клубились над краем новорожденной пропасти.

— Ныне можешь ты обозреть плоды труда моего, Анакха, — сказал Беллиом спокойно, но с некоторой гордостью. — Говори искренно, ибо не оскорбит меня, буде отыщешь ты пороки в свершении моем. Ежели укажешь ты, что было сделано мной неверно, я немедля исправлю все промахи.

Спархок пока еще не решался полагаться на собственные ноги. Вместе с друзьями он подполз к отвесному краю расселины, которой четверть часа назад еще не существовало.

Склон пропасти, гладкий, точно отсеченный мечом, ниспадал вниз примерно на тысячу футов и тянулся на восток и на запад насколько хватало глаз — гигантский эскарп, огромная стена, которая отныне отделяла верхнюю часть Северного мыса от остальной Дарезии.

— Что мыслишь ты? — с легким волнением спросил Беллиом. — Преградит ли стена моя доступ троллям в земли твоих друзей? Если пожелаешь, могу я сделать ее и выше.

— Нет, Голубая Роза, — выдавил Спархок, — молю тебя, не надо.

— Радует меня, что ты доволен делом моим. — Это великолепная стена, Голубая Роза. — Смешно сказать, но Спархока трясло крупной дрожью.

Беллиом этого, похоже, не замечал. Лицо Вэниона в ответ на одобрение потрясенного до глубины души Спархока озарилось вдруг почти несмелой улыбкой.

— Так, стена сия достаточна для наших целей, — проговорил он с тенью неодобрения. — Дело наше спешно, а потому не вполне успел я придать ей формы, коей желалось бы, однако же, мнится мне, она сослужит нам службу. Однако же, Анакха, счел бы я за любезность, буде тебе вновь понадобится изменять облик земли, говорил бы ты мне подробнее, что и когда тебе надобно, ибо дело, свершенное в спешке, никогда не бывает свершено наилучшим образом.

— Я постараюсь запомнить это, Голубая Роза.

ГЛАВА 27

— Здесь не так уж и страшно, Сарабиан, — говорила Миртаи безутешному императору. — На полу ковры, так что плитки по большей части даже не разбились. — Она стояла на коленях, собирая жемчужно мерцавшие плитки перламутра, когда из сумеречной пустоты в комнате возникли Спархок и его спутники.

— Спархок! — воскликнул Сарабиан, отпрянув от неожиданности. — Ты бы возвещал о своем появлении фанфарами, что ли!

— Что здесь стряслось, ваше величество? — спросил Вэнион, с изумлением воззрившись на усыпанный перламутровыми плитками пол.

— Землетрясение, что же еще? Теперь вдобавок ко всем бедам мне грозит еще и экономическая катастрофа!

— И вы почувствовали его здесь, ваше величество? — выдавил Вэнион.

— Вэнион, — сказала Сефрения, — это было ужасно! Я в жизни не видела худшего землетрясения!

— Здесь?

— Если ты еще раз повторишь это слово, я рассержусь. Конечно, здесь. Конечно, мы его почувствовали. Ты только посмотри на стены!

— Похоже на тяжелый случай оспы, — согласился Келтэн.

— Плитки прыгали со стен, точно кузнечики, — горестно сообщил Сарабиан. — Одним богам ведомо, на что сейчас похож весь город. Я разорюсь!

— Четыреста лиг! — сдавленно пробормотал Вэнион. — Тысяча двести миль!

— О чем он говорит, Спархок? — требовательно спросила Элана.

— Мы были в центре этого землетрясения, — пояснил Спархок. — В Северном Атане.

— Так это ты мне все это устроил?! — воскликнул Сарабиан.

— Не я, а Беллиом, ваше величество. Тролли больше не будут докучать атанам.

— Беллиом разнес их в клочья?

Спархок слабо усмехнулся.

— Нет, ваше величество. Он просто воздвиг поперек Северного мыса стену.

— А тролли не могут перебраться через нее? — спросила Бетуана.

— Сомневаюсь, ваше величество, — ответил ей Вэнион. — Она около тысячи футов высотой и тянется от Тамульского моря до побережья, что к северо-западу от Сарсоса. Тролли больше не смогут продвигаться на юг — во всяком случае, в ближайшие две недели, а потом это уже не будет иметь значения.

— Что ты, собственно говоря, имеешь в виду под словом «стена», Вэнион? — спросил патриарх Эмбан.

— Это скорее можно назвать эскарпом, ваша светлость, — пояснил Вэнион. — Это громадная отвесная скала, которая протянулась поперек Северного мыса. Она и вызвала землетрясение.

— А Киргон не сможет исправить то, что сделал Беллиом? — спросила Сефрения.

— Беллиом говорит, что не сможет, матушка, — ответил Спархок. — У него не хватит на это сил.

— Он же бог, Спархок.

— Видимо, это не имеет значения. То, что произошло, было чересчур огромно. Беллиом говорит, что под землей на глубине в шесть миль что-то сдвинулось с места и изменения в рельефе этой части континента, которые иначе растянулись бы на миллион с лишним лет, случились в одночасье. Беллиом утверждает, что это так или иначе произошло бы. Он попросту ускорил события. Как я понимаю, стена постепенно осядет, обвалится и превратится в горный хребет. Киргон просто не состоянии постичь такого размаха, а направлять подземное давление ему не под силу.

— Во имя Божье, Спархок, что ты натворил? — воскликнул Эмбан. — Эдак ты разорвешь мир на части!

— Скажи им, Анакха, дабы не тревожились. — Беллиом опять заговорил голосом Вэниона. — Не причиню я вреда дочери моей, ибо истинно люблю ее. Своенравна бывает она и капризна, предается то гневу, то невинному тщеславию. Зрите, как украшает она себя весной и облекает плечи свои белою мантиею зимы. Тягости и напряжения, кои освободил я, возводя стену, истинно много тысячелетий причиняли ей некоторую стесненность. Ныне довольна она и красуется, радуясь, новым своим украшением, ибо, как я уже сказал, свойственно ей невинное тщеславие.

— Где Кринг? — спросила вдруг Миртаи.

— Мы оставили его, Энгессу и Халэда у эскарпа, — ответил Спархок. — Беллиомова стена замечательно отделяет троллей от нас — но, к сожалению, и нас от них. Нам нужно придумать, как добраться до троллей, чтобы Тролли-Боги могли отобрать их у Киргона.

— Спархок, — сказал Стрейджен, — у тебя же есть Беллиом. Перепрыгни через эту стену — и дело с концом.

Спархок покачал головой.

— Беллиом говорит, что этого лучше не делать. Почва вокруг стены все еще неустойчива. Если мы будем слишком часто перемещаться в окрестностях стены, это вызовет новые землетрясения.

— Боже милостивый! — возопил Сарабиан. — Нет, Спархок, не делай этого! Ты разнесешь в клочья весь континент.

— Именно этого мы и стараемся избежать, ваше величество. Энгесса, Кринг и Халэд собираются что-то придумать. Если мы не сможем спуститься по стене, мы возьмем флот Тиниена и морем обогнем ее восточную оконечность.

— Правда, мы еще окончательно не решили, — вставил Вэнион. — Мы со Спархоком все еще спорим, на чем остановиться. Я по-прежнему считаю, что нам нужно устроить показной поход на север. Если мы выйдем через неделю, с развевающимися знаменами и пятью тысячами рыцарей в добавление к тем силам, которые мы уже успели собрать, мы полностью отвлечем на себя внимание Заласты. Если мы отправимся морем, он не будет знать о нашем приближении, и это даст ему возможность вынюхать кое-что о планах Стрейджена и Кааладора по нашему Празднику Урожая. Оба варианта подразумевают сюрприз, и мы все гадаем, какой из этих сюрпризов сильнее разрушит замыслы Заласты.

Обучение тамульских коней началось немедленно, и, само собой, у рыцарей Тиниена в достатке было поводов ворчать и сетовать на свою судьбу. Скаковые кони, которых предпочитала тамульская знать, были слишком низки и хрупки, чтобы носить воинов в доспехах, а громадные тягловые кони, которых запрягали в плуги тамульские фермеры, оказались слишком неповоротливыми и смирными, чтобы из них получились добрые боевые скакуны.

Теперь дел у них было по горло. Кааладор отдал приказ, и ничего нельзя было повернуть вспять. Убийства будут совершены во время Праздника Урожая, независимо от того, будут ли готовы к исполнению прочие их планы, — а Праздник Урожая с каждой минутой неумолимо приближался.

Через пять дней после возвращения Спархока и его друзей из Северного Атана в Материон прибыл гонец с посланием от Халэда. Миртаи провела усталого атана в гостиную, где Спархок и Вэнион все еще спорили о преимуществах своих, так резко различавшихся планов. Гонец без единого слова подал Спархоку письмо Халэда.

— »Мой лорд, — прочел Спархок вслух, как всегда, немногословное послание своего оруженосца, — землетрясение переиначило всю линию северо-западного побережья. Не полагайтесь на старые карты. Вам так или иначе придется отправиться морем. Спуститься со стены невозможно — тем более, что у ее подножья нас поджидают тролли. Энгесса, Кринг и я с атанами и пелоями Тикуме будем ждать вас в паре лиг к югу от того места, где стена уходит в Тамульское море. Не слишком мешкайте. Наш противник что-то затевает».

— Похоже, это послание сводит на нет оба ваши плана, — заметил император Сарабиан. — Вы не можете отправиться сушей, потому что не спуститесь со стены, и не можете отправиться морем, потому что там полно не отмеченных на картах рифов.

— И что ухудшает дело, у нас осталось только два дня на то, чтобы принять решение, — добавил Итайн. — Войско, которое мы посылаем на север, должно выйти в поход самое меньшее за неделю до Праздника Урожая, чтобы в срок достичь Северного мыса и устроить Заласте второй неприятный сюрприз.

— Поговорю-ка я с капитаном Сорджи, — сказал Спархок, поднимаясь.

— Он и Кааладор в главной кладовой, — сообщил Стрейджен. — Они ведь оба камморийцы, а камморийцы предпочитают быть поближе к еде и питью.

Спархок кивнул и вместе с Вэнионом быстро вышел из комнаты.

Между Кааладором и Сорджи с самого начала завязалась теснейшая дружба. Оба, как отметил Стрейджен, были камморийцами и даже внешне очень походили друг на друга. У обоих были курчавые шевелюры, хотя волосы Сорджи совсем поседели, оба были кряжисты, с широкими плечами и сильными руками.

— Э, да это мастер Клаф! — воодушевленно приветствовал капитан Сорджи Спархока, когда тот вошел вместе с Вэнионом в просторную чистую кладовую рядом с кухней. — Ну как, мастер Клаф, разрешили уже все мировые проблемы? — Капитан Сорджи всегда называл Спархока именем, которым тот назвался при первой их встрече.

— Нет еще, Сорджи. Зато у нас есть проблема, которую, быть может, поможешь нам разрешить ты.

— Впервости потолкуй о денежках, Сорджи, — посоветовал Кааладор. — У нашего старины Спархока, знаешь, вечно все вылетает из головушки, когда надо раскошелиться.

Сорджи усмехнулся.

— Я не слышал этого говора с тех пор, как покинул родные места, — сказал он Спархоку. — Я бы мог часами слушать Кааладора. Ладно, о деньгах потом. Советы я даю бесплатно, а о плате потолкуем, когда придет время поднимать якорь.

— Мы отправляемся в место, где недавно было землетрясение, — сказал Спархок. — Только что мне доставили письмо от сына Кьюрика. Землетрясение настолько изменило береговую линию, что старые карты теперь бесполезны.

— Такое случается сплошь и рядом, — сказал Сорджи. — В устье реки, на которой стоит Варденаис, дно меняется каждую зиму.

— И как вы с этим справляетесь? Сорджи пожал плечами.

— Сажаем в небольшую лодку сильного матроса — на весла и смышленого — следить за лотом. Сами идем за ними следом.

— Это не слишком медленно?

— Быстрее, чем вести тонущее судно. Сколько лиг побережья пострадали от землетрясения?

— Трудно сказать.

— Прикиньте, мастер Клаф. Расскажите мне в точности, что произошло, а потом прикиньте, насколько далеко протянулась опасная местность.

Спархок, умолчав о причине землетрясения, подробно описал, как поднималась скальная стена.

— Управимся запросто, — заверил его Сорджи.

— Как вы пришли к такому заключению, капитан? — спросил Вэнион.

— К северу от этой вашей скалы, мой лорд, не будет никаких рифов. Я как-то видел похожий случай на западном побережье Рендора. Понимаете, скала-то тянется очень далеко. Она продолжается и в море — под водой — так что стоит попасть к северу от нее, и глубина там будет никак не меньше тысячи футов, а я не знаю посудины, которой бы этого не хватило. Я прихвачу с собой кое-какие старые карты. Мы отойдем от берега лиг на десять и пойдем прямиком на север. Я буду все время определять наше местоположение, и, когда мы окажемся лигах в шести-восьми севернее этой вашей новенькой скалы, мы повернем на запад — и прямехонько к берегу. Я высажу ваших людей безо всякого труда.

— И вот тебе, Спархок, недостаток твоего плана, — сказал Вэнион. — У тебя только сотня судов. Если ты собираешься взять и рыцарей и коней, тебе придется идти против троллей только с полутора тысячами солдат.

— Ну шо вы так уперлись лаяться об энтих ваших планах? — осведомился Кааладор.

— Мы выясняем, какой из них лучше, Кааладор, — пояснил Спархок.

— Так почему бы не объединить оба плана? Пусть Сорджи с утра выходит в море, а ты, как только все уладишь, сажай на коней свое войско и скачи в том же направлении. Когда Сорджи будет лигах в десяти южнее стены, он уж как-нибудь наощупь доберется до берега. Ты будешь ждать его там, и он переправит ваше войско по частям через рифы и высадит к северу от стены. Потом вы отправитесь искать своих троллей, а Сорджи может бросить якорь и ловить рыбку.

Спархок и Вэнион с глуповатым видом переглянулись.

— Об том я и калякал, Сорджи, — ухмыльнулся Кааладор. — У них, дворянчиков энтих, соображаловки ни на плевок. Должно, в башке у них только по одной мыслишке на раз и умещается.

И наконец настал неизбежный день, когда войско должно было отправиться в Атан. Еще не рассвело, когда Миртаи вошла в опочивальню королевы Элении и принца-консорта.

— Пора вставать! — объявила великанша.

— Ты что, не умеешь стучать? — осведомился Спархок, садясь на кровати.

— Я чему-то помешала?

— Неважно, Миртаи, — вздохнул он. — Просто таков обычай.

— Глупости. Всем и так хорошо известно, чем занимаются в спальнях.

— Разве вам с Крингом еще не пора пожениться?

— Хочешь избавиться от меня, Спархок?

— Нет конечно.

— Мы с Крингом решили подождать, пока все это не закончится. Наша свадьба будет довольно сложной. Мы должны пройти два обряда в двух частях света. Кринга не слишком радуют все эти проволочки.

— Хоть убей, не понимаю, с чего бы это, — невинно заметила Элана.

— Мужчины такие странные, — пожала плечами Миртаи.

— Это верно, Миртаи, но без них было бы так скучно.

Спархок одевался нарочито медленно, с неохотой натягивая войлочную, покрытую ржавыми пятнами нижнюю одежду и с нескрываемым отвращением косясь на груду черных пандионских доспехов.

— Ты уложил теплые вещи? — спросила Элана. — Даже здесь, на юге, ночами уже прохладно, так что на Северном мысу будет очень холодно.

— Уложил, — проворчал он, — да что в ней проку? Никакая одежда не спасает, когда сверху носишь железо. — Спархок скорчил кислую гримасу. — Глупо, конечно, но всякий раз, когда я надеваю доспехи, тут же начинаю обливаться потом. И то же самое происходит со всеми рыцарями, сколько я их знаю. Мы обливаемся потом, даже когда мерзнем, и под доспехами намерзают сосульки. Порой я жалею, что не занялся другим ремеслом. Резать людей ради долга и пропитания со временем как-то надоедает.

— Что-то ты нынче утром в мрачном настроении, любимый.

— Это потому, что мне с каждым разом все труднее собираться в поход. В дороге уже становится полегче.

— Ты ведь будешь осторожен, правда, Спархок? Я умру, если потеряю тебя.

— Вряд ли мне будет грозить какая-то опасность, любовь моя. У меня есть Беллиом, а он может сдернуть солнце с неба и переломить о колено. Кому надо поберечься, так это Киргону и Заласте.

— Не будь слишком самоуверен.

— Я ничуть не самоуверен. Просто у меня больше преимуществ, чем я мог бы сосчитать. Мы победим, Элана, и нет в мире силы, которая способна остановить нас. Все, что нам сейчас осталось, — утомительный путь из Материона прямиком к победе.

— Почему бы тебе не поцеловать меня сейчас? — предложила она. — До того, как ты наденешь доспехи. Когда ты закован в сталь, после твоего поцелуя синяки у меня не сходят неделями.

— Знаешь, — улыбнулся он, — а это чертовски хорошая идея. Действительно, почему бы мне тебя не поцеловать?

Колонна растянулась на несколько миль, переваливая через округлые холмы на восточном берегу озера Самма. Здесь были рыцари церкви, атаны, пелои Кринга и несколько полков тамульской армии, разодетых, как на праздник.

День выдался чудесный — один из тех замечательных осенних дней, когда легкий ветерок гонит пухлые облачка по высокому пронзительно-синему небу. Огромные тени облаков скользили по холмистой земле, и армия Спархока ехала попеременно то под солнцем, то в тени. Стяги и вымпелы всех сортов плясали на ветру, полощась на копьях и древках.

Королева Бетуана шагала вровень с плечом Фарэна.

— Ты уверен, Спархок-рыцарь? — спрашивала она. — Тролли — животные, а всякое животное рождается с умением плавать. Даже кошка умеет плавать.

— Но не слишком любит это занятие, Бетуана-королева. — Спархок улыбнулся, вспомнив, как Мурр плавала «по-кошачьи» в пруду с золотыми рыбками в сарсосском доме Сефрении. — Улаф-рыцарь говорит, что мы можем не беспокоиться, что тролли вплавь обогнут стену. Они могут переплыть реку или озеро, но море их пугает. Должно быть, все дело в прибое — или в соленой воде.

— Почему мы движемся так медленно? — В ее голосе звучало нетерпение.

— Мы хотим, чтобы шпионы Заласты наверняка увидели нас, ваше величество, — пояснил Вэнион. — Это весьма важная часть нашего плана.

— Эленийские сражения слишком долгие, — заметила она.

— Мы бы предпочли сражение покороче, атана, но происки Заласты охватили весь континент, потому и нам приходится успевать повсюду.

Сефрения, которая везла в седле перед собой Флейту, выехала вперед. Рядом с ней ехала Ксанетия. Между Сефренией и Ксанетией понемногу росла и крепла осторожная дружба. Обе по-прежнему старательно выбирали слова и не пытались подстегивать события. Теперь напряжение между ними исходило не от вражды, а скорее от избыточной боязни нечаянно оскорбить друг друга, и Спархок чувствовал в этом решительную перемену к лучшему.

— Мы устали от краснобайства, — сказала Сефрения Вэниону. — Я никак не могу решить, кто больший лжец и хвастун — Тиниен или Улаф.

— Вот как?

— Они пытаются перехвастать друг друга. Улаф отчаянно привирает, и Тиниен, я подозреваю, делает то же самое. Они лезут из кожи вон, уверяя друг друга, будто бы его собеседник упустил величайшее приключение столетия. Скоро они утонут во лжи с головой.

— Это всего лишь способ выразить свои чувства, матушка, — пояснил Спархок. — Они стесняются признаться, что обожают друг друга, а потому рассказывают небылицы.

— Ты что-нибудь поняла, Ксанетия? — улыбнулась Сефрения.

— Кто, имеющий разум, в силах понять, сестра, как и почему мужчины выражают свою любовь?

— Мужчины не слишком в ладах со словом «любовь», — заметил Спархок, — особенно когда речь идет о другом мужчине.

— Но ведь это же именно любовь, не так ли, Спархок? — спросила Сефрения.

— Может быть, но мы все равно не в ладах с этим словом.

— Желала бы я поговорить с тобою, анара, — вмешалась в разговор Бетуана, как всегда переходя на архаическую речь.

— С радостью внемлю я твоим словам, королева Атана.

— Не так давно молодые атаны выразили желание отыскать Дэльфиус, замышляя разрушить твой родной город и предать мечу твоих соплеменников. Стыдно мне от всего сердца, что я дала им свое согласие.

Ксанетия улыбнулась.

— Сие неважно, королева Атана, ибо есть лишь избыток юношеских бурь и восторгов. Должна признаться, что наши неопытные и горячие юнцы частенько забавляются, обманывая и отвлекая твоих, уводя их от цели их исканий посредством несложных чар и неуклюжих трюков. Сдается мне ныне, что подобным образом обе мы освобождаемся от тяжкой обязанности искать занятие нашим детям, кои по молодости, неопытности и скуке своей вечно сетуют, что нечем им заняться — во всяком случае, ничем, что было бы достойно их необычайных талантов.

Бетуана рассмеялась.

— Неужто и ваши дети донимают вас своими сетованиями, анара?

— Как и все дети в мире, — заверила их Сефрения. — Это и есть одна из причин, по которой родители так быстростарятся.

— Хорошо сказано, — согласился Спархок. Ни он, ни Сефрения при этом старались не смотреть на Флейту.

До Лебаса, города в северном Тамуле, они доехали за два дня. Спархок произнес речь перед войском, упирая на неограниченное могущество Беллиома, чтобы объяснить, как им удается за короткий срок проехать такое большое расстояние. На самом деле Беллиом здесь был ни при чем. В этом походе о продвижении войска позаботилась Флейта.

В Лебасе ожидал их еще один гонец с новым посланием от Халэда. В весьма оскорбительном тоне послание сообщало, что гонец должен провести их к месту на побережье, где ожидают их со своими отрядами Кринг и Энгесса, ибо рыцари, предоставленные самим себе, неизбежно заблудятся в лесу. Классовые предрассудки Халэда, похоже, были непоколебимы.

Дороги на север из Лебаса не было — только проселки и тропы, правда довольно четкие. Войско достигло южной опушки огромного леса, который покрывал весь северо-восток континента, и сотня пелоев, которых привел с собой из Эозии Кринг, старалась ни на шаг не отъезжать от своих союзников. Густой лес вызывал у западных пелоев, жителей равнин, неодолимое беспокойство.

— Думаю, что все дело в небе, — объяснял Тиниен своим спутникам.

— Тиниен, — сказал Келтэн, — в лесу почти невозможно разглядеть небо.

— Об этом я и говорю, — согласился круглолицый дэйранец. — Западные пелои привыкли к тому, что у них над головой небо. Когда его заслоняют ветви деревьев, это выводит их из равновесия.

Они так и не узнали, было ли нападение случайным, или целью его была именно Бетуана. Войско углубилось примерно на сотню лиг в лес и разбило лагерь, готовясь к ночлегу. Большой шатер для женщин — Бетуаны, Ксанетии, Сефрении и Флейты — поставили на отшибе, чтобы создать им хотя бы видимость уединения.

Убийцы отменно укрылись, и их было четверо. Они выскочили из кустов с обнаженными мечами в тот миг, когда Бетуана и Ксанетия выходили из шатра. Бетуана не растерялась ни на миг. Ее меч вылетел из ножен и вонзился в живот одного из нападавших. Выдергивая меч, Бетуана бросилась наземь, перекатилась и обеими ногами ударила в лицо второго противника.

Спархок и остальные уже бежали к шатру, привлеченные криком Сефрении, но королева Атана, похоже, могла справиться и сама. Она отбила неловкий выпад и расколола череп потрепанного противника. Затем она обернулась к последнему оставшемуся врагу.

— Сзади! — на бегу закричал Берит. Человек, которого Бетуана ударом в лицо повалила на землю, пытался подняться, глотая кровь из разбитого носа и сжимая в руке кинжал. Он был прямо за спиной королевы атанов.

До сих пор, сбрасывая личину, Ксанетия менялась медленно — цвета словно стекали с нее, уступая место нарастающему сиянию. На сей раз, однако, она вспыхнула мгновенно, и исходило от нее не просто сияние, а ослепительный свет. Она сверкала, словно новорожденное солнце.

Убийца с разбитым носом мог бы убежать от нее, будь он в полном здравии, но удар Бетуаны, как видно, выбил его из колеи и лишил способности быстро соображать.

Он вскрикнул лишь однажды, перед тем, как рука Ксанетии коснулась его, и крик этот заглох в хриплом бульканье. С разинутым ртом и вытаращенными от ужаса глазами смотрел он на слепящее сверкание той, что только что нанесла ему смертельную рану, — но длилось это лишь мгновение. Потом различить выражение его лица стало уже невозможно, потому что плоть начала оседать, сползать, обращенная смертоносным прикосновением в разлагающуюся жижу. Рот его, казалось, раскрывался все шире, щеки и губы сползали с подбородка. Он попытался было вновь закричать, но разложение уже добралось до его горла, и из безгубого рта вырвалось лишь бессмысленное бульканье. Затем плоть стекла с его руки, и кинжал выпал из скрюченных пальцев скелета.

Он осел на колени, и склизкие остатки плоти и жил растекались из-под его одежды.

Затем гниющий труп рухнул ниц на лесной ковер из опавших листьев и застыл — но продолжал разлагаться под неумолимым действием проклятия дэльфов.

Слепящее свечение анары потускнело, и она, уронив сияющее лицо в источавшие свет ладони, разрыдалась.

ГЛАВА 28

В Эсосе шел дождь, ледяной настырный дождь, который каждую осень надвигался на город с Земохских гор. Дождь не слишком заметно испортил Праздник Урожая, поскольку местные гуляки успели так упиться, что им и непогода была нипочем.

А вот Стольг не был пьян: он работал, а Стольг ничего, кроме презрения, не испытывал к тем, кто позволяет себе пить во время работы. Он был неприметным человеком в ничем не примечательной одежде. Он коротко стриг волосы, и у него были большие сильные руки. Стольг ненавязчиво пробирался через пьяную толпу, направляясь к богатым кварталам города.

Сегодня утром Стольг и его жена Рута поссорились, а ссоры с женой всегда портили Стольгу настроение. На самом деле Руте не на что жаловаться, размышлял он, уступая дорогу компании подвыпивших молодых аристократов. Он хороший муж и добытчик, а их чистенький домик на окраине города — предмет зависти всех их друзей. Его сын пристроен учеником к плотнику, а у дочери отличные возможности для выгодного замужества. Стольг любил Руту, но время от времени она начинала злиться из-за какого-нибудь пустяка и своими упреками изводила его так, что хуже некуда. На сей раз ее злило, что на двери их домика нет приличного замка, и, сколько бы Стольг ни твердил ей, что уж им-то замок на двери безо всякой надобности, она все зудела и зудела.

Стольг резко остановился и попятился в темную нишу дверного проема — мимо проходил стражник. Обыкновенно Джукта подкупал стражников, чтобы они не мешали Стольгу, но сегодня был Праздник Урожая, а значит, достаточно шумно, чтобы заглушить любые случайные крики. Джукта был не из тех, кто не знает счета деньгам. В притонах Эсоса шутили, что Джукта нарочно отрастил себе такую бородищу, чтобы сэкономить на плаще.

Стольг увидел дом, к которому он направлялся, и свернул в вонючий проулок. Он еще прежде позаботился приставить лестницу к задней стене дома и сейчас, проворно вскарабкавшись по ней, влез в окно второго этажа. Пройдя немного по коридору, он нырнул в дверь спальни. Бывший слуга из этого дома нарисовал ему план и отметил на нем спальню хозяина, мелкого дворянчика по имени граф Кинад. Оказавшись в спальне, Стольг улегся на кровать. Раз уж ему приходится ждать, он, по крайней мере, устроится со всеми удобствами. Снизу в спальню доносился шум буйной пирушки.

Полеживая на кровати, Стольг решил купить замок, о котором говорила Рута. Обойдется это недорого, а мир и спокойствие в доме стоят таких затрат.

Прошло никак не больше получаса, когда с лестницы донеслись тяжелые, слегка неверные шаги. Стольг проворно скатился с кровати, на цыпочках подкрался к двери и приложил ухо к филенке.

— Никаких хлопот, — уверял кто-то заплетающимся языком. — Я держу копию в спальне.

— Полно, граф Кинад, — позвал снизу женский голос, — в самом деле, я верю вам на слово!

— Нет, баронесса, я хочу, чтоб вы собственными глазами прочли подлинные слова его величества. Глупейшего воззвания вы в жизни не встречали.

Дверь распахнулась, и вошел человек со свечой. Это был тот самый, на кого два дня назад указали Стольгу. Стольг лениво гадал, чем это граф Кинад так разозлил кого-то, чтобы стоило оплачивать визит наемного убийцы. Он отбросил эту мысль. Уж его это определенно не касалось.

Стольг был опытным профессионалом, а потому владел самыми разными способами убийства. Граф Кинад стоял спиной к нему, и это позволяло применить излюбленный прием Стольга. Он вынул из ножен на поясе длинный кинжал, бесшумно шагнул вплотную к графу и с хрустом вогнал узкое длинное лезвие в основание графского черепа. Потом подхватил обмякшее тело и бережно уложил его на пол. Удар кинжалом в мозг был, как правило, надежен, скор, бесшумен — и аккуратен. Рута терпеть не могла отстирывать его одежду от крови. Стольг уперся подошвой в спину графа между лопаток и рывком выдернул кинжал. Порой сделать это было нелегко. Чтобы вытащить кинжал из кости, нужно немалое усилие.

Стольг перекатил тело на спину и внимательно заглянул в лицо графа. Профессионал всегда должен убедиться, что клиента обслужили достойно.

Граф был несомненно мертв. Его невидящие глаза тупо смотрели в никуда, лицо понемногу синело, из носа выползала струйка крови. Стольг вытер и спрятал кинжал, вышел в коридор и без лишнего шума вернулся к знакомому окну.

Джукта назвал ему еще два имени, и при определенном везении он мог бы сегодня же управиться еще с одним клиентом. Однако шел дождь, а Стольг очень не любил работать в дождь. Вместо этого он решил вернуться домой пораньше и сказать Руте, что он сдается и купит ей этот растреклятый замок. Потом он подумал, что было бы неплохо взять с собой сына и дочь и прогуляться в таверну, что в конце улицы, выпить пару кружек пива с соседями. В конце концов, сегодня Праздник Урожая, а праздники следует проводить с друзьями и семейством.

Шеррок, маленький тощий человечек с редеющими волосами и шишковатым черепом, не ходил, а шнырял по многолюдным улицам Верела, города в Южной Даконии. Днем Шеррок был мелким чиновником таможни, не смевшим рта раскрыть перед своим тамульским начальством. Шеррок ненавидел тамульцев, и то, что он вынужден им подчиняться, причиняло ему порой физические страдания. Именно эта ненависть подвигла его стать осведомителем гниющего заживо стирика по имени Огераджин, с которым его свел общий знакомый. Когда Огераджин после нескольких осторожных вопросов хитро намекнул, что за некоторые сведения может щедро заплатить, Шеррок обеими руками ухватился за возможность предать свое глубоко презираемое начальство — да еще и заработать на этом кругленькую сумму.

Информация, которую этим вечером он нес Огераджину, была крайне важной. Алчные тамульские кровососы собираются поднять таможенную пошлину на целую четверть процента! Огераджин должен был щедро заплатить за такие сведения.

Пробивая себе дорогу через шумные толпы, отмечающие Праздник Урожая, Шеррок облизывал губы. У одного торговца на невольничьем рынке была восьмилетняя девочка-астелийка, соблазнительная малышка с большими испуганными глазами, и, если Огераджин проявит щедрость, Шеррок сможет купить ее. У него еще никогда не было такой маленькой девочки, и при одной мысли о ней у него слабели колени.

Проходя темным переулком, он думал об этой девочке и потому не смотрел по сторонам — до тех пор, пока не почувствовал, как сдавливает шею искусно наброшенная сзади проволочная петля.

Он, конечно, сопротивлялся, но без особого успеха. Убийца оттащил его в тень и методично душил. В последнее мгновение жизни перед глазами Шеррока вспыхнуло лицо маленькой астелийки. Казалось, что она смеется над ним.

— Не стоишь ты этаких хлопот, вот что я тебе скажу, — обратился Берсола к мертвецу, распростертому на носу лодки. Берсола всегда разговаривал с людьми, которых убил. Многие собратья по ремеслу считали его тронутым. Честность вынуждает нас признать, что они были правы.

Главная проблема Берсолы была в том, что он всегда проделывал свою работу одинаково, по заведенному ритуалу. Он неизменно вгонял нож между третьим и четвертым ребром, наискосок и вниз. Прием, впрочем, был надежный, потому что лезвие ножа никак не могло пройти мимо сердца. Берсола также никогда не оставлял мертвеца валяться там, где убил его. Ему была присуща странная аккуратность, которая вынуждала его убирать бренные останки подальше с глаз людских. Поскольку Берсола жил и трудился в Даконийском городе Эдерус на берегу Эдомского моря, избавиться от тела было проще простого. Короткое путешествие в лодке и несколько камней, привязанных к лодыжкам покойного, уничтожали все следы. Методичность Берсолы приводила к тому, что все трупы он сбрасывал в одном и том же месте. Другие эдерусские убийцы частенько, посмеиваясь, упоминали «Риф Берсолы», то есть место, где якобы горой лежат затопленные трупы. Даже люди, не понимавшие настоящего смысла этого названия, ссылались, бывало, на Риф Берсолы.

— Взял, да и сделал это, да? — говорил Берсола трупу на носу лодки, выгребая к рифу. — Взял, да и оскорбил кого-то. Тебе некого, знаешь ли, винить, кроме самого себя. Кабы вел себя прилично, ничего бы не случилось.

Труп ничего не ответил, да они никогда не отвечали.

Берсола перестал грести и огляделся в поисках своих примет. На дальнем берегу, в окне таверны Фанны, как обычно, горел свет, а на ближнем, на скалистом мысу, светился сигнальный фонарь. Другой фонарь, на эдерусской верфи, был точно за кормой лодки.

— Приплыли, — сообщил Берсола мертвецу. — У тебя здесь будет славная компания, так что нечего кривиться. — Он сложил в лодку весла, подполз к мертвецу и проверил узлы на веревке, которая удерживала между лодыжками покойника большой камень.

— Мне, конечно, жаль, что так вышло, — извинился он перед трупом, — но ты сам виноват.

Берсола перевалил камень и ноги покойника через борт лодки и взял мертвеца за плечи.

— Хочешь что-нибудь сказать? — осведомился он. Он подождал, сколько счел нужным, но мертвец ничего не ответил.

— Я так и думал, что не захочешь, — сказал Берсола. Он разжал пальцы, труп безвольно сполз с борта и исчез в темных водах озера.

Гребя назад, к Эдерусу, Берсола насвистывал свой любимый мотивчик.

Авин Воргунссон, принц-регент Талесии, был вне себя от ярости. Патриарх Бергстен покинул Талесию, даже не попрощавшись с ним. Это было возмутительно! Никакого почтения к титулу принца-регента. В конце концов, когда-нибудь Авин Воргунссон станет королем — после того как умрет безумец, буйствующий в северной башне, — и с ним надлежит обращаться почтительно. Люди никогда не замечали его! Это равнодушное невнимание точило, как червь, душу низкорослого принца. Ростом Авин едва достигал пяти футов, и в королевстве, битком набитом светловолосыми великанами на фут с лишком выше, он вечно оставался незаметным. Все свое детство он шнырял как мышь под ногами гигантов, которые то и дело наступали на него, потому что не желали смотреть под ноги.

Порой его это так злило, что он начинал визжать.

Не потрудившись даже постучать, два кряжистых светловолосых головореза распахнули дверь и вкатили большую бочку.

— Вот твое арсианское красное, Авин, — сообщил один из них. Невежественный варвар даже не знал, как правильно обращаться к принцу-регенту!

— Я не заказывал вина! — отрезал Авин.

— А начальник стражи говорит, что тебе нужна бочка арсианского красного, — заявил, прикрывая дверь, другой светловолосый дикарь. — Что нам велено, то мы и делаем. Куда ее поставить-то?

— Да хоть вот сюда, — наугад махнул рукой Авин. Это было проще, чем спорить с ними.

Они прокатили бочку по полу и поставили в углу.

— Мне кажется, я вас не знаю, — заметил Авин.

— Мы новенькие, — пожал плечами первый. — Мы вступили в королевскую гвардию только на прошлой неделе. — Он положил на пол холщовый мешок, достал из него лом и, осторожно подведя его под крышку, принялся размеренно раскачивать ее, покуда крышка не отскочила.

— Что ты делаешь?! — возмутился Авин.

— Нельзя ж пить вино, Авин, ежели не можешь до него добраться, — рассудительно заметил грубиян. — У нас и инструменты есть, а у тебя — навряд ли.

По крайней мере, он был чисто выбрит, и это Авину понравилось. Королевские гвардейцы по большей части смахивали на деревья, поросшие золотистым мхом.

— Попробуй-ка вино, Брок, вдруг оно скисло.

— И то верно, — согласился другой. Он зачерпнул вина в сложенную чашечкой ладонь и шумно, с хлюпаньем, выпил. Авин поморщился.

— Вкус что надо, Тэл, — сообщил второй грубиян, и на его лице появилось задумчивое выражение. — Что, коли я наполню ведерко, покуда мы крышку еще не приладили? Волочить эту бочку вверх по лестнице дело нелегкое, и я здорово умаялся — в самый раз выпить.

— Неплохо придумано, — согласился Тэл.

Бородач подхватил деревянное, обитое бронзой ведро, которое Авин использовал вместо корзины для бумаг.

— Можно, я это возьму, Авин? — осведомился он.

Авин Воргунссон уставился на него, разинув рот. Это было уже слишком — даже для Талесии.

Кряжистый бородач вывернул содержимое ведра на пол и погрузил его в бочку.

— Готово, Тэл, — сказал он, ставя ведро на пол.

— Отлично, — отозвался Тэл. — Тогда приступим.

— Что вы делаете?! — визгливо закричал Авин, когда незваные гости двинулись к нему.

Они даже не подумали ответить. Невыносимо! Он — принц-регент! Никто не имеет права не замечать его!

Его подхватили под руки и легко понесли к бочке, как он ни вырывался. Он даже лягался, но и этим не мог привлечь их внимание!

— Ну, пошел! — ласково сказал тот, которого звали Тэл, все равно как коню, которого подталкивают в стойло. Двое без труда подняли Авина Воргунссона и ногами вперед затолкали его в бочку. Человек по имени Брок держал его, а другой, Тэл, вынул из холщового мешка молоток и пригоршню гвоздей. Он опустил крышку бочки на голову Авина и с силой надавил. Затем он постучал молотком по краям крышки, чтобы она легла на место.

Над поверхностью вина торчали только глаза Авина. Он задержал дыхание и бессильно замолотил кулаками изнутри по крышке бочки.

Ответом ему был другой, зловеще-размеренный стук — это Тэл хладнокровно приколачивал гвоздями крышку.

На следующее утро после покушения на жизнь королевы Бетуаны дамы весьма твердо объявили Келтэну, что он свободен от своих обязанностей защитника Ксанетии. Келтэн, который сам нее себя и назначил на эту должность, относился к ней весьма серьезно, а потому был слегка уязвлен тем, что его так бесцеремонно отослали прочь.

— Им сейчас нужно побыть одним, — пояснил ему Вэнион. — Назначь нескольких рыцарей охранять их, но пусть едут поодаль, чтобы Ксанетии легче было прийти в себя. — Вэнион был солдатом, однако порой проявлял весьма глубокую проницательность. Спархок оглянулся через плечо. Сефрения и Бетуана с обеих сторон окружили опечаленную Ксанетию. Дэльфийка ехала, низко опустив голову и прижимая к себе Флейту. Женщины словно возвели стену вокруг своей убитой горем сестры. Сефрения, скакавшая бок о бок с Ксанетией, то и дело протягивала руку и ласково касалась дэльфийки. Расовые различия и тысячелетия упорной ненависти были сметены сейчас этим всеобщим родством всех женщин в мире. Сефрения даже не вспоминала об этих старинных преградах, утешая ту, что еще недавно была ее врагом. Бетуана была не менее заботлива и, несмотря на столь наглядное зрелище ужасных последствий прикосновения Ксанетии, шагала совсем рядом с дэльфийкой.

Афраэль, разумеется, полностью владела ситуацией. Она ехала, обвив руками талию Ксанетии, а прикосновение Афраэли было одной из самых могучих сил в мире. Спархок был уверен, что на самом деле Ксанетия отнюдь не так сильно страдает. Богиня-Дитя не допустила бы этого. Столь явный ужас и раскаяние анары перед тем, что она вынуждена была совершить, целиком и полностью предназначались для двух ее утешительниц. Афраэль хладнокровно и неуклонно уничтожала расовую нетерпимость Сефрении и суеверную неприязнь Бетуаны тем, что, не мудрствуя лукаво, подчеркивала горе и отчаяние Ксанетии.

Афраэль легко было недооценить, когда она пребывала в одном из бесчисленных своих воплощений своенравной маленькой девочки, и это, наверное, была главная причина, почему Богиня-Дитя предпочитала оставаться именно такой. Спархок, однако, видел в бронзовом зеркале смутное отражение настоящей Афраэли, и та Афраэль вовсе не была своенравной и легкомысленной малышкой. Афраэль всегда точно знала, что делает и чего хочет добиться. Спархок ревностно хранил в памяти неясный облик настоящей Афраэли, чтобы вспоминать его всякий раз, когда улыбки, объятия и поцелуи начнут затуманивать его рассудок.

Дальше к северу дни определенно становились короче. Солнце сейчас вставало далеко на юго-востоке, невысоко поднималось над южным горизонтом и быстро уходило за край земли. По ночам новый слой инея нарастал на морозном кружеве минувшей ночи, потому что у бледного слабеющего солнца уже не хватало сил растопить то, что приготовили ему ночные заморозки.

Незадолго до заката навстречу им по покрытой инеем лесной тропе легко выбежал рослый атан. Он направился прямиком к королеве Бетуане и ударил себя кулаком в грудь в церемониальном салюте. Бетуана тотчас же знаком подозвала к себе Спархока и остальных.

— Послание от Энгессы-атана, — кратко сказала она. — На берегу у восточного края стены — враги.

— Тролли? — быстро спросил Вэнион. Рослый атан покачал головой.

— Нет, Вэнион-лорд, — ответил он. — Это эленийцы и по большей части не воины. Они рубят деревья.

— Строят укрепления? — спросил Бевьер.

— Нет, рыцарь церкви. Они связывают деревья вместе, чтобы сделать штуку, которая плавает.

— Плоты?! — воскликнул Тиниен. — Улаф, ты говорил, что тролли боятся моря. А способны ли они обогнуть стену на плотах?

— Трудно сказать, — ответил светловолосый талесиец. — Гвериг совершенно точно переплыл озеро Вэнн на лодке и наверняка должен был во время Земохской войны тайком пробраться на какое-нибудь судно, следующее из Талесии в Пелозию, чтобы нагнать короля Сарека, но Гвериг был не похож на других троллей. — Он взглянул на атана. — Они строят плоты к северу или к югу от стены?

— Они по эту сторону стены, — ответил атан.

— Но ведь это же бессмысленно? — удивился Келтэн.

— Боюсь, что да, — признал Улаф.

— Спархок, — сказал Вэнион, — думаю, нам стоит поближе взглянуть на этих строителей. Покушение на Бетуану недвусмысленно говорит о том, что мы уже привлекли внимание Заласты, так что цель нашей прогулки по лесам достигнута. Соединимся с Энгессой и Крингом и выясним, добрался ли до берега Сорджи. Зима надвигается быстро, и, думаю, все мы предпочли бы разобраться с троллями прежде, чем наступит полярная ночь.

— Не займешься ли ты этим, Божественная? — обратился Спархок к Афраэли. — Я бы попросил Беллиом, но ты и сама управляешься так хорошо, что мне не хотелось бы оказаться неблагодарным, переложив твои обязанности на другого.

Глаза Афраэли сузились.

— Не испытывай своего счастья, Спархок, — зловеще предостерегла она.

Спархок так и не сумел понять, переместила ли их Афраэль ночью, или они проскользнули оставшиеся мили в миг между тем, как вскочили в седло, и тем, как их кони сделали первый шаг. Богиня-Дитя была чересчур ловка и опытна, чтобы ее можно было застичь на плутовстве со временем и расстоянием, когда она сама этого не хотела.

Холм был тот же самый, что возвышался к северо-западу от лагеря на заходе солнца, — во всяком случае, так казалось — однако когда через полчаса войско поднялось на его вершину, за ним оказался не бескрайний девственный лес, а длинная полоса песчаного берега и свинцово-серая гладь Тамульского моря.

— Быстро мы доехали, — заметил Телэн озираясь. Спархок так и не получил удовлетворительного объяснения присутствию Телэна в этом походе. Впрочем, он подозревал, что за этим стоит Афраэль. Афраэль первой вызывала подозрение в подобных случаях, и почти всегда эти подозрения оказывались обоснованными.

— Кто-то скачет по берегу, — сказал Улаф, указывая на силуэт одинокого всадника, который ехал вдоль края воды с севера.

— Халэд, — пожал плечами Телэн.

— Откуда ты знаешь?

— Он мой брат, сэр Улаф, а кроме того, я узнал его по плащу.

Они спустились с холма и выехали на песчаный берег.

— Где тебя носило? — бесцеремонно спросил Халэд у Спархока.

— Я тоже рад тебя видеть, Халэд.

— Не умничай, Спархок. Я уже десять дней не даю Энгессе и его атанам вплавь обогнуть стену. Им не терпится в одиночку обрушиться на троллей. Что там с планом Стрейджена?

— Трудно сказать, — ответил Телэн. — Мы уже были в пути во время Праздника Урожая. Впрочем, насколько я знаю Стрейджена и Кааладора, большинство людей из их списка сейчас уже покойники. Мы задержались, потому что хотели, чтобы соглядатаи Заласты заметили наше продвижение. Мы решили, что сумеем отвлечь его внимание настолько, чтобы развязать руки наемным головорезам Кааладора.

Халэд что-то проворчал.

— Тролли где-то поблизости? — спросил у него Улаф.

— Насколько мы смогли понять, они все собрались около заброшенного селения Тзада по ту сторону атанской границы, — ответил Халэд. — Вначале они все пытались вскарабкаться по стене, но потом отступили. Разведчики Энгессы следят за ними со стены и дадут нам знать, когда они тронутся с места.

— Где Энгесса и Кринг? — спросил Вэнион.

— Милей выше по берегу, мой лорд. Мы разбили лагерь в лесу, недалеко от берега. К нам присоединился Тикуме. Он прибыл примерно пять дней назад и привел с собой несколько тысяч восточных пелоев.

— Это хорошо, — сказал Келтэн. — Пелои воюют с большим воодушевлением.

— Есть новости о Сорджи? — спросил Спархок.

— Он нащупывает путь через рифы, — ответил Халэд. — Он выслал вперед шлюпку — известить нас, что скоро прибудет.

— Так в чем там дело с плотами? — спросил Вэнион.

— Это не плоты, мой лорд. Это части плавучего моста.

— Моста? Куда они собираются прокладывать мост?

— Этого мы еще не знаем. Мы стараемся не попадаться на глаза эдомским крестьянам.

— Что делают эдомцы на этом краю континента? — удивился Келтэн.

— Строят мост, сэр Келтэн. Ты что, не расслышал? Командует ими вроде как старый приятель Телэна Амадор — или Ребал, как он предпочитает себя называть, но кроме него там есть и Инсетес, и вот он-то и производит наибольшее впечатление. Он отдает приказы на древнеэленийском и вышибает мозги всем, кто его не понимает или проявляет недостаточное проворство.

— Это тот мошенник, которого мы видели в лесу? — спросил Телэн.

— Не думаю. Этот парень куда выше ростом, и при нем солидный отряд воинов в бронзовых доспехах.

— Это, видно, дело рук Джарьяна из Самара, — заметила Сефрения. — Должно быть, он все-таки может воскрешать целые армии.

— С помощью Киргона, — вставила Афраэль. Казалось, что Богиня-Дитя дремлет на руках у своей сестры, но на самом деле она внимательно слушала их разговор. Она открыла большие темные глаза. — Привет, Халэд! — сказала она. — У тебя лицо обветрено.

— С Тамульского моря дуют сильные ветры, Божественная. От них явственно тянет льдом.

— Так вот что они готовят! — воскликнул Улаф, щелкнув пальцами.

— Он все еще это проделывает? — осведомился Тиниен. — Я уж надеялся, что вы его отучили.

— Улаф любит перепрыгивать с мысли на мысль, как лягушка, — хладнокровно ответила Сефрения. — Сейчас он вернется назад и заполнит для нас все пропуски.

— И давно здесь холодает, Халэд? — спросил Улаф.

— Здесь с самого нашего прибытия было не особенно жарко, сэр Улаф.

— В фиордах и вдоль берега по ночам намерзает лед?

— Да. Правда, он не слишком прочный, и прибой взламывает его прежде, чем он успевает распространиться.

— Зато плавучий лед в миле от берега остается целым и невредимым, — сказал Улаф. — Он попросту движется вместе с приливом и отливом, потому что не бьется о скалы. Сейчас, наверное, он уже в фут толщиной. Эдомцы не строят ни плоты, ни мост. Они выводят пирс к ледяным полям. Бьюсь об заклад, что точно такое же строительство идет на той стороне стены. Тролли пойдут по льду. Это мы знаем точно, потому что именно так они добрались сюда из Талесии. Киргон намерен вывести троллей к северному пирсу и загнать их на ледяные поля. Па льду они пройдут на юг и выберутся на берег по южному пирсу.

— И снова примутся за атанов, — мрачно сказал Вэнион. — Какой толщины должен быть лед, чтобы выдержать троллей?

— Около двух футов. Он достигнет такой толщины к тому времени, когда оба пирса будут достроены, — если будет стоять такой же холод.

— Думаю, что в этом мы можем положиться на Киргона, — заметил Тиниен.

— И это еще не все, — сказал Халэд. — Если Киргон и в самом деле мошенничает с погодой, очень скоро корабли Сорджи окажутся в ледовой западне. Мы должны что-нибудь предпринять, мои лорды, и поскорее — иначе снова окажемся по колено в троллях.

— Пойдемте поговорим с Крингом и Энгессой, — сказал Спархок.

ГЛАВА 29

— Берег изменился, друг Спархок, — говорил Кринг. — У самой скалы то, что прежде было морским дном, на милю поднялось из воды.

— Похоже, Беллиом подтолкнул землю к северу от разлома под остальную часть континента, — добавил Халэд. — Под ее напором край расселины поднялся и образовал скальную стену. Потому-то с этой стороны и поднялось морское дно. К северу от скалы земля опустилась, и море там продвинулось на пару миль вглубь суши. Видно, как из воды торчат верхушки деревьев. Там, где мы были во время землетрясения, разлом отвесный и гладкий, но здесь, у берега, сошло множество камнепадов. К северу от скалы торчат из воды крупные обломки скал.

— Где эдомцы, о которых ты говорил? — спросил Спархок.

— Вверху, у вершины скалы, мой лорд. Они рубят деревья и скатывают бревна к воде. Именно там, у воды, они и строят эти свои плоты. — Халэд помолчал, и на лице его появилось критическое выражение. — Не сказал бы, что это добротная работа, — добавил он. — Если тролли сойдут на берег по этому плавучему пирсу, они наверняка промочат себе ноги.

— Вылитый отец! — рассмеялся Келтэн. — Тебе-то какое дело, Халэд, промочат тролли себе ноги или нет?

— Если уж берешься что-то делать, сэр Келтэн, делай основательно, — упрямо ответил Халэд. — Терпеть не могу неряшливой работы.

— А где находится селение, у которого собираются тролли? — спросил Вэнион. — Как оно там называется?..

— Тзада, Вэнион-магистр, — ответил ему Энгесса. — Оно находится в Атане.

— Чем они там заняты?

— С вершины скалы это трудно разглядеть.

— Где проходит граница между Тамулом и Атаном? — спросил Тиниен.

— На деле, Тиниен-рыцарь, никакой границы нет, — сказала королева Бетуана. — Есть линия, вычерченная на карте, но здесь, на Северном мысу, эта линия ничего не значит. Земля, где солнце заходит поздней осенью и не восходит до ранней весны, где в разгар зимы деревья трескаются от мороза, — такая земля мало привлекает поселенцев. Западная часть мыса считается астелийский, средняя — атанской, а восточная принадлежит Тамулу. На деле же никто здесь не обращает внимания на такие тонкости. Земля здесь принадлежит тому глупцу, который осмелится поселиться так далеко к северу.

— До Тзады примерно сто пятьдесят лиг, — сообщил Энгесса.

— Добрая неделя пути для троллей, — заметил Улаф. — Как далеко продвинулись эдомцы с постройкой пирса?

Халэд почесал щеку.

— Я так думаю, им еще десять с лишком дней работы.

— А через десять дней ледяные поля в море станут достаточно прочными, чтобы выдержать троллей, — заключил Улаф.

— Уж Киргон об этом позаботится, — повторила Флейта.

— Кто-то составил весьма строгое расписание, — заметил Бевьер. — Эдомцы закончат работу через десять дней, к этому времени лед в море окрепнет, и, если тролли пустятся в путь через три дня, начиная с нынешнего, они прибудут на место как раз тогда, когда все будет готово.

— У нас есть много возможностей, — сказал Вэнион. — Мы можем уничтожить южный пирс и оставить троллей бродить по льду; можем просто подождать и встретить их, когда они будут высаживаться на берег; можем использовать суда Сорджи, чтобы атаковать их прямо на пирсе, или…

Королева Бетуана твердо качала головой.

— Что-нибудь не так, ваше величество? — спросил Вэнион.

— У нас не так уж много времени, Вэнион-магистр, — ответила она. — Сколько здесь сейчас длится день, Энгесса-атан?

— Не более пяти часов, Бетуана-королева.

— Через десять дней будет и того меньше. Мы же не хотим драться с троллями в полной темноте?

— Ни в коем случае, ваше величество, — содрогнувшись, ответил Улаф. — Суть в том, что на самом деле мы вовсе не собираемся с ними драться. Мы хотим украсть их у Киргона. Знаете, мы ведь можем вовсе не обращать внимания на это строительство на берегу. Корабли Сорджи далеко обогнут его и высадят нас на берег к северу от стены, достаточно далеко, чтобы Беллиом мог, не вызывая новых землетрясений, доставить нас прямо в Тзаду.

— Хороший план, Улаф-рыцарь, — согласилась Бетуана, — если не принимать во внимание лед. Он ведь уже намерзает в море.

— Афраэль, — обратился Спархок к Богине-Дитя, — не могла бы ты растопить для нас этот лед?

— Только в случае крайней нужды, — ответила она, — но это было бы невежливо. Лед — это часть зимы, зима принадлежит земле, а земля — дитя Беллиома, не мое, так что лучше поговори об этом с Беллиомом.

— Что я должен попросить его сделать? Она пожала плечами.

— Почему бы не предоставить это Беллиому? Скажи ему просто, что лед нам мешает, и пусть он сам решит, как с этим управиться. Тебе, Спархок, еще предстоит научиться этикету в подобных случаях.

— Думаю да, — согласился он, — но ведь такое происходит не каждый день, так что у меня пока немного опыта.

— Теперь понимаешь, Спархок, почему я так говорил об этих плотах? — спросил Халэд. — Эти бревна так низко в воде, что по ним и осла не проведешь, не замочив его до самых поджилок.

— И как бы поступил ты на месте эдомцев?

— Я бы положил бревна в два слоя — верхний слой поперек нижнего.

Спархок и Халэд лежали в кустарнике на холме, наблюдая, как эдомские крестьяне трудятся над плотами. Первая часть пирса уже была спущена на воду и примерно на четверть мили выдавалась в ледяную воду. Готовые плоты тотчас присоединялись ко внешнему краю пирса.

— Это Инсетес, — сказал Халэд, указывая на рослого здоровяка в бронзовой кольчуге и увенчанном рогами шлеме. — Он и его доисторические вояки загоняли бедных крестьян до полного изнеможения. Ребал бегает вокруг, размахивая руками и принимая важный вид, но на самом деле командует здесь Инсетес. Крестьяне плохо понимают его наречие, так что он объясняется с ними с помощью кулаков. — Халэд задумчиво поскреб короткую черную бородку. — Знаешь, Спархок, если бы мы его убили, солдаты исчезли бы и одной атаки рыцарей хватило бы, чтобы Ребал и его крестьяне разом очутились на полпути в Эдом.

— Неплохая идея, но как нам подобраться настолько близко, чтобы прикончить его?

— Я уже достаточно близко, Спархок. Я бы мог убить его прямо отсюда.

— Халэд, он в двухстах пятидесяти шагах от нас. Твой отец говорил, что предел стрельбы из арбалета — двести ярдов, да и то если повезет попасть в цель.

— Я стреляю лучше, чем отец. — Халэд поднял свой арбалет. — Я улучшил прицел и немного удлинил рычаги. Поверь мне, Инсетес достаточно близко. Отсюда я сумел бы попасть болтом в его ноздрю.

— Живописная была бы картина. Пойдем-ка поговорим с Вэнионом.

Они соскользнули с холма, взобрались на коней и вернулись в укрытый лагерь. Спархок в нескольких словах объяснил остальным план своего оруженосца.

— И ты уверен, Халэд, что сумеешь попасть в него на таком расстоянии? — слегка скептически осведомился Вэнион.

Халэд вздохнул.

— Я должен доказать это наглядно, мой лорд? — осведомился он.

Вэнион покачал головой.

— Нет. Если ты скажешь, что сумеешь попасть в него, я поверю твоему слову.

— Хорошо. Я сумею попасть в него, мой лорд.

— Для меня этого достаточно. — Вэнион нахмурился. — Каков, по-твоему, может быть крайний предел стрельбы из арбалета?

Халэд развел руками.

— Нужно проверить, лорд Вэнион, — сказал он. — Я уверен, что смогу смастерить арбалет, который будет стрелять на тысячу ярдов, только вот целиться из него будет трудновато, и понадобится полчаса и двое людей, чтобы перезарядить его. Рычаги в этом случае должны быть очень жесткими.

— Тысяча шагов… — Вэнион вздохнул, качая головой. Затем он постучал костяшками пальцев по прикрытой доспехами груди. — Боюсь, мы скоро устареем, господа, — сказал он, но тут же выпрямился. — Но пока еще не устарели. Раз уж мы все равно здесь, давайте обезвредим южный пирс. Это будет стоить нам одного арбалетного болта и одной конной атаки. Потери, которые мы нанесем нашим врагам, обойдутся им намного дороже.

Кринг и Тикуме, оба верхом, поднялись на холм с берега, за ними трусил капитан Сорджи. Сорджи был не слишком умелым всадником и ехал неловко, цепляясь за луку седла.

— Друг Сорджи приплыл к берегу в весельной лодке, — сообщил Кринг. — Его большие лодки в море, в миле от берега.

— Суда, друг Кринг, — со страдальческой гримасой поправил его Сорджи. — Лодки есть лодки, а это — суда.

— Какая разница, друг Сорджи?

— На судне командует капитан. Лодкой правят гребцы по общему согласию. — Сорджи помрачнел. — У нас трудности, мастер Клаф. Лед намерзает рядом с моими судами. Я могу подвести их к берегу, но проку вам в том будет немного. Я промерил дно — нам нужно проплыть еще пару миль, чтобы обогнуть риф, который отходит в море от этой скалы. У нас больше нет этой пары миль. Ледяные поля очень быстро подступают к берегу.

— Спархок, — сказала Афраэль, — тебе следует поговорить с Беллиомом. Кажется, я еще утром сказала тебе об этом.

— Да, действительно, — согласился он.

— Почему же ты этого не сделал?

— Я был занят.

— Они становятся такими с возрастом, — пояснила Сефрения сестре. — Упрямые, как ослы, и нарочно откладывают то, что должны бы сделать, только потому, что это предлагаем мы. Они терпеть не могут, когда им говорят, что надо сделать.

— Как с этим лучше всего управиться? Сефрения сладко улыбнулась обступившим ее воинам.

— Я всегда добиваюсь своего, говоря им, что они должны сделать совсем не то, что мне нужно на самом деле.

— Ну, ладно, — с сомнением проговорила Богиня-Дитя. — По мне, так это просто глупо, но если уж иначе толку не добьешься… — Она выпрямилась. — Спархок! — повелительно сказала она. — Не смей говорить с Беллиомом!

Спархок вздохнул.

— Интересно, отыщет ли Долмант по возвращении для меня местечко в монастыре, — пробормотал он.

Спархок и Вэнион отошли подальше от остальных, чтобы побеседовать с Сапфирной Розой. Флейта следовала за ними. Спархок коснулся кольцом крышки шкатулки.

— Откройся! — велел он. Крышка со щелчком открылась.

— Голубая Роза, — сказал Спархок, — зима близится с неслыханной быстротой, и лед, замерзающий в море, грозит разрушить наши замыслы. Желали же мы отплыть подальше от превосходной твоей стены, дабы наши перемещения не обеспокоили дочери твоей.

— Ты весьма внимателен, Анакха, — ответил голос Вэниона.

— Внимательность его не свободна от личного интереса, Камень-Цветок, — с лукавой улыбкой заметила Афраэль. — Когда дочь твоя содрогается, сие приводит в расстройство его желудок.

— Ты не должна была этого говорить, Афраэль, — упрекнул ее Спархок. — Или ты решила все сделать сама?

— Нет. Я для этого слишком хорошо воспитана.

— Зачем ты тогда пошла с нами?

— Потому что я должна извиниться перед Беллиомом — а он должен кое-что мне объяснить. — Она заглянула в золотую шкатулку, и лазурное сияние камня озарило ее лицо. Афраэль обратилась впрямую к Беллиому на языке, которого Спархок не понимал, хотя было в нем что-то мучительно знакомое. Иногда она замолкала, и Спархок догадался, что Беллиом отвечает ей голосом, который она одна только и могла услышать. Один раз она рассмеялась серебристым смехом, который, казалось, заискрился в стылом воздухе.

— Ладно, Спархок, — сказала она наконец. — Мы с Беллиомом принесли друг другу извинения. Теперь можешь рассказать ему о своих трудностях.

— Ты слишком добра, — пробормотал он.

— Не вредничай.

— Я не стал бы отягчать тебя обыденными нашими заботами, Голубая Роза, — сказал Спархок, — однако мнится мне, что скорое наступление оного зимнего льда подхлестнуто рукою Киргона и отразить сей удар превыше наших сил.

В голосе Вэниона, которым ответил ему Беллиом, прозвучали суровые нотки.

— Сдается мне, Анакха, что надлежит Киргону преподать урок вежливости — а также и смирения. Истинно он волей своею ускорил замерзание льда, и за деяние сие я достойно ему отплачу. В море есть подводные реки, и повернул он одну из оных к берегу сему, дабы заморозить его во исполнение своего замысла. Я же поверну иную реку и принесу в сии северные места знойное дыхание тропиков, дабы растопило оно его лед.

Афраэль захлопала в ладоши, радостно рассмеявшись.

— Что в этом смешного? — спросил у нее Спархок.

— Киргону несколько дней будет слегка нездоровиться, — ответила она и весело добавила: — Ты мудр превыше всякой меры, о Камень-Цветок!

— Приятны мне слова твои, Афраэль, однако сдается мне, что в похвале твоей таится некоторая толика лести.

— Ну, — сказала она, — быть может, однако же преувеличенная похвала тем, кого мы любим, не суть такой уж тяжкий грех, не так ли?

— Зорко береги душу свою, Анакха, — предостерег Беллиом. — Богиня-Дитя похитит ее у тебя, когда ты менее всего будешь того ожидать.

— Она сделала это много лет назад, Голубая Роза, — ответил Спархок.

— Я и сам с этим справлюсь, Спархок, — прошептал Халэд. — Мне не нужны сопровождающие.

Они лежали за бревном на вершине холма, с которого минувшим днем наблюдали за работой эдомских крестьян. Сейчас те трудились при дымном свете костров, в которые подбрасывали свежесрубленные ветки. Было полнолуние, и дым костров, казалось, почти сиял в бледном свете луны.

— Я просто хотел полюбоваться выстрелом, Халэд, — с невинным видом ответил Спархок. — Мне нравится смотреть, как действуют профессионалы. Кроме того, я должен дать сигнал Улафу, как только ты погрузишь Инсетеса ввечный сон. — Он поежился. — Мы не слишком рано пришли? Небо начнет светлеть не раньше, чем через час. К тому времени мы обрастем сосульками.

— Хочешь сделать это сам?

— Нет. У меня бы и духу не хватило стрелять с такого расстояния.

— Тогда почему бы тебе не заткнуться и не предоставить все мне?

— Для своих молодых лет, Халэд, ты чересчур ворчлив. Такая привычка обычно приходит с возрастом.

— Меня преждевременно состарило общение с рыцарями.

— Как действует этот твой новый прицел?

— Ты знаешь, что такое траектория?

— Приблизительно.

Халэд устало покачал головой.

— Тогда и не спрашивай, Спархок. Мои расчеты точны. Прими это на веру, и все.

— Ты и вправду рассчитал все это на бумаге?

— Она дешевле, чем бушель новых арбалетных болтов.

— Сдается мне, что ты больше занимаешься расчетами и пригонкой своих прицелов, чем стреляешь.

— Верно, — согласился Халэд, — но, если сделать все как надо, стрелять приходится лишь единожды.

— Зачем мы тогда пришли так рано?

— Чтобы дать моим глазам привыкнуть к свету. Когда мне нужно будет стрелять, освещение будет непривычное — лунный свет, костры, да еще и первые отблески зари. Такой свет изменчив, и я должен следить за тем, как он меняется, чтобы глаза не потеряли своей остроты. Кроме того, мне нужно отыскать Инсетеса и не упускать его из виду. Какой будет прок, если я убью его двоюродного брата?

— Я вижу, ты обо всем подумал.

— Кто-то же должен это делать.

Они ждали. В бледном свете луны песок берега, еще недавно бывшего морским дном, казался ослепительно белым, как снег, и ночной воздух дышал жгучим холодом.

— Опусти голову, Спархок, или задержи дыхание.

— Что?

— У тебя изо рта идет пар. Если кто-нибудь посмотрит сюда, он поймет, что здесь кто-то есть.

— Халэд, до них двести пятьдесят шагов.

— Зачем рисковать без нужды? — Халэд напряженно всматривался в похожие на муравьев фигурки рабочих, обтесывавших бревна.

— А что, императрица Элисун все еще преследует Берита? — спросил он немного погодя.

— Похоже, она оставила его в покое. Впрочем, думается мне, несколько раз она его поймала.

— Это хорошо. Берит, когда он был помоложе, был чертовски неуклюж. Ты знаешь, что он влюблен в твою жену?

— Да. Мы с ним как-то говорили об этом.

— И тебя это не беспокоит?

— Нисколько. Это просто безрассудная влюбленность, свойственная всем юнцам. Он не собирается ничего предпринимать по этому поводу.

— Мне нравится Берит. Из него выйдет хороший рыцарь — когда я вытрясу из него остатки дворянского воспитания. От титулов люди глупеют. — Он помолчал и заметил: — На востоке небо светлеет.

Спархок взглянул на покрытую льдом гладь Тамульского моря.

— И правда, — согласился он.

Халэд развязал кожаный мешок, который прихватил с собой, и вынул кусок колбасы.

— Перекусим, мой лорд? — предложил он, вынимая кинжал.

— Почему бы и нет?

Слабые отблески света на востоке растворились во тьме — то, что называлось «ложная заря». Спархок так и не сумел получить удовлетворительного объяснения этому явлению, которое наблюдал много раз в годы изгнания в Рендоре.

— Нам придется ждать еще час, — сказал он своему оруженосцу.

Халэд что-то проворчал, привалился спиной к бревну и закрыл глаза.

— Я думал, ты должен наблюдать, — заметил Спархок. — Как ты сможешь наблюдать, если собираешься вздремнуть?

— Я не сплю, Спархок. Я хочу, чтобы отдохнули глаза. И потом, раз уж ты увязался за мной, понаблюдай сам.

Вскоре небо на востоке тронули отблески зари, на сей раз настоящей, и Спархок тронул Халэда за плечо.

— Проснись, — сказал он. Халэд мгновенно открыл глаза.

— Я и не спал.

— Что же ты тогда храпел?

— Я не храпел. Я просто откашливался.

— Целых полчаса?

Халэд слегка приподнялся и выглянул из-за бревна.

— Подождем, пока их не осветит солнце, — решил он. — Бронзовый нагрудник Инсетеса под солнцем засверкает, а чем ярче цель, тем легче в нее попасть.

— Тебе стрелять.

Халэд поглядел на трудившихся эдомцев.

— Я вот о чем подумал, Спархок. Они построили множество плотов. С какой стати им пропадать впустую?

— Что ты имеешь в виду?

— Даже если Беллиом растопит лед, капитану Сорджи понадобится несколько дней, чтобы переправить всех нас на ту сторону. Почему бы не использовать эти плоты? Сорджи высадит большой отряд на берегу в нескольких милях от пирса, который, судя по всему, строят на той стороне, а остальные обогнут риф на плотах, и мы обрушимся на строителей с двух сторон.

— Мне казалось, что тебе не нравятся эти плоты.

— Я смогу их исправить, Спархок. Нужно только взять два плота, укрепить один поверх другого — и у нас будет один надежный плот. Киргон мог привести на Северный мыс не только троллей. Зачем нам оставлять эти плоты в его распоряжении?

— Пожалуй, ты прав. Нужно будет поговорить об этом с Вэнионом. — Спархок поглядел на небо на востоке. — Солнце всходит.

Халэд перекатился и положил арбалет на бревно. Он тщательно проверил рамку прицела и приложил ложе арбалета к плечу.

Инсетес стоял на пне, залитый светом наполовину взошедшего солнца. Размахивая руками, он выкрикивал что-то непонятное, обращаясь к изможденным рабочим.

— Мы готовы? — спросил Халэд, прижимаясь щекой к ложу и щурясь сквозь прицел.

— Я готов, но стрелять-то тебе.

— Помолчи. Я должен сосредоточиться. — Халэд глубоко вдохнул, выдохнул часть воздуха и вовсе перестал дышать.

Инсетес, сверкая золотом в свете новорожденного солнца, все так же размахивал руками и кричал. Издалека доисторический титан казался маленьким, почти игрушечным.

Халэд медленно, целеустремленно повернул рычажок спуска.

Арбалет отозвался глухим ударом, тетива толщиной с веревку пропела басовитую песню. Спархок следил за летящим по дуге болтом.

— Готов, — удовлетворенно сказал Халэд.

— Болт еще не долетел, — возразил Спархок.

— Долетит. Инсетес мертв. Болт попадет ему прямо в сердце. Давай сигнал к атаке.

— Не слишком ли ты…

Толпа на краю леса разразилась горестными воплями. Инсетес медленно оседал назад, и окружавшие его воины из бронзового века заколебались и, едва он рухнул, исчезли.

— Тебе бы следовало хоть немного научиться доверию, Спархок, — заметил Халэд. — Когда я говорю тебе, что кто-то мертв, — он мертв, даже если сам еще не знает об этом. Ты, кажется, собирался подать сигнал Улафу — по крайней мере, сегодня?

— Ох. Я почти забыл об этом.

— С пожилыми людьми такое случается — во всяком случае, так мне говорили.

— Министерства продажны, Элана, — задумчиво говорил Сарабиан. — Я сам первый готов это признать; но, если мне придется перестраивать все правительство сверху донизу, у меня уйдет на это остаток жизни, и больше я ничего не успею сделать.

— Но Пондия Субат — бестолковый болван, — возразила Элана.

— Дорогая моя, я и хочу, чтобы он был бестолковым болваном. Я намерен обменяться с ним ролями. Теперь он будет марионеткой, а я стану дергать за ниточки. Другие министры привыкли подчиняться ему, и, если он останется первым министром, они не почувствуют никакой разницы. Я буду писать Субату его речи и запугаю его так, что он не посмеет ни на йоту отступить от готового текста. Я так запугаю его, что он не посмеет даже побриться или сменить одежду без моего дозволения. Вот почему я хочу, чтобы он присутствовал при докладах о том, как милорд Стрейджен гениально разрешил нашу недавнюю проблему. Я хочу, чтобы всякий раз, когда ему в голову придет хоть одна независимая мысль, он представлял, как в него втыкаются кинжалы.

— Могу я предложить, ваше величество? — спросил Стрейджен.

— Безусловно, Стрейджен, — улыбнулся Сарабиан. — Ошеломляющий успех твоего дерзкого замысла обеспечил тебе изрядный запас моей монаршей милости.

Стрейджен улыбнулся и принялся с задумчивым видом расхаживать по комнате, рассеянно взвешивая в пальцах золотую монету. Элана ломала голову, откуда взялась у него эта странная привычка.

— Общество воров бесклассово, ваше величество, — начал он. — Мы твердо верим в аристократию таланта, а талант может проявляться в самых неожиданных местах. Вам бы стоило подумать о том, чтобы включить в правительство людей нетамульского происхождения. Расовая чистота — это, конечно, неплохо, но, когда во всех провинциях все чиновники высокого ранга — тамульцы, это вызывает ту самую разновидность недовольства, которую так удачно используют Заласта и его дружки. Более широкий подход мог бы изрядно смягчить это недовольство. Если честолюбивому человеку предоставить возможность возвыситься естественным путем, у него вряд ли появится желание свергать иго безбожных желтых дьяволов.

— Неужели нас все еще так называют? — пробормотал Сарабиан. Он откинулся на спинку кресла. — Интересная идея, Стрейджен. Вначале я безжалостно расправляюсь с заговором, потом приглашаю заговорщиков в правительство. По крайней мере, это приведет их в смятение.

Миртаи открыла дверь и впустила Кааладора.

— Что случилось? — спросила Элана.

— Наши друзья в кинезганском посольстве сейчас очень заняты, ваше величество, — сообщил он. — Должно быть, то, как мы отметили Праздник Урожая, в высшей степени их обеспокоило. Они запасаются провизией и укрепляют ворота. Похоже на то, что они ожидают неприятностей. Я бы сказал, что они готовятся к осаде.

— Пусть их, — пожал плечами Сарабиан. — Если они решили устроить себе тюрьму из собственного посольства, это избавит меня от необходимости сажать их за решетку.

— Крегер все еще там? — спросила Элана. Кааладор кивнул.

— Я сам видел, как сегодня утром он прохаживался по внутреннему двору.

— Не своди с него глаз, Кааладор, — велела она.

— Нипочем не сведу, дорогуша, — ухмыльнулся он, — нипочем.

Вэнион возглавил атаку. Рыцари и пелои обрушили свой ошеломляющий натиск на лесорубов, пораженных гибелью Инсетеса, а атаны Энгессы бежали вдоль полосы прибоя к самодельному пирсу, чтобы отрезать путь к бегству тем, кто надстраивал его, выдвигая все дальше в стылые воды Тамульского моря.

Торговец лентами Амадор визгливо выкрикивал приказы с пирса, но никто не слушал его. Несколько лесорубов попытались было оказать слабое сопротивление, большинство, однако, без памяти бежало в лес. Тем, кто предпочел сопротивляться, понадобились считанные минуты, чтобы пожалеть о своем решении, и они, побросав оружие, подняли руки в знак того, что сдаются. Рыцари, приученные к милосердию, охотно принимали сдающихся; пелои Тикуме делали это без особого желания; атаны же, добравшиеся до пирса, не обращали никакого внимания на тех, кто вопил о пощаде, останавливаясь лишь затем, чтобы пинком сбросить их в море. Во главе с Бетуаной и Энгессой атаны зловещим шагом продвигались по пирсу, убивая всех, кто пытался оказать хоть малейшее сопротивление, и сбрасывая остальных в ледяную воду по обе стороны от пирса. Те, кто оказались в воде, барахтаясь, кое-как выбирались на берег, где их тут же окружали тамульские солдаты из имперского гарнизона Материона. Присутствие солдат было не более чем вежливым жестом — то были церемониальные войска, ни обучением, ни природными своими склонностями не подготовленные к настоящему бою. Впрочем, их хватало на то, чтобы окружать дрожащих, насквозь промокших людей, которые, посинев от холода, выбирались на берег.

— Я бы сказал, что Беллиомово теплое течение еще не прибыло, — заметил Халэд.

— Похоже на то, — согласился Спархок. — Пойдем вниз. Дни становятся все короче, и я решительно хотел бы покончить с северным пирсом прежде, чем окончательно зайдет солнце.

— Если он существует, этот северный пирс, — сказал Халэд.

— Должен существовать, Халэд.

— Ты не будешь против, если я заберусь на вершину стены, чтобы убедиться в этом собственными глазами? Логика вещь хорошая, но проверить никогда не мешает.

Они спустились с холма, взобрались на коней и направились к своим друзьям.

— Да разве это бой? — сетовал Келтэн, презрительно косясь на толпу до полусмерти перепуганных пленников.

— Лучше и не придумаешь, — заверил его Тиниен.

— А вот и Сорджи, — Улаф показал на флот, приближавшийся к берегу. — Как только Бетуана и Энгесса очистят пирс, можно будет приступать.

Атаны были уже посредине пирса, и эдомцы в ужасе сбивались все теснее, отступая под этим неумолимым натиском.

— Вода очень холодная? — спросил Телэн. — Я имею в виду — она еще и не начала нагреваться?

— Что-то незаметно, — ответил Улаф. — Я собственными глазами видел, как проплывала одна рыбина — так она куталась в шубу.

— Как ты думаешь, от дальнего края пирса можно добраться вплавь до берега?

— Все возможно, — пожал плечами Улаф. — Правда, биться об заклад я бы не стал.

Ребал был сейчас на самом краю пирса, и его крики перешли в визг. Атаны опустили копья, неумолимо продвигаясь вперед. Теперь они даже не убивали эдомцев. Они попросту сбрасывали всех с пирса, предоставляя им барахтаться в ледяной воде. Толпа рабочих на самом краю пирса сбилась в тесную кучу, и те, кто оказался на самом краю, падая в воду, цеплялись за своих соседей и увлекали их с собой. Атаны выстроились в ряд по обе стороны пирса, не давая тем, кто барахтался в воде, подобраться к спасительному краю ближе, чем на длину копья. Это уже выходило за границы цивилизованного поведения, но Спархок не знал дипломатического способа высказать королеве Бетуане свой протест, а потому стиснул зубы и молчал.

Плеск барахтающихся в воде тел очень скоро стал затихать. По одному и целыми группами замерзающие крестьяне, обессилев, исчезали под водой. Несколько самых крепких отчаянно выгребали на мелководье, но лишь считанным счастливчикам удалось достичь этой сомнительной безопасности.

Амадора, как заметил Спархок, не оказалось среди тех, кого окружили у самой воды тамульские солдаты.

Корабли Сорджи уже стояли на якоре в нескольких ярдах от берега, и все пока шло, как было задумано.

Одного, впрочем, никто не принял в расчет. Халэд, ускакавший к краю скалы, чтобы взглянуть на северную сторону, вернулся назад со слегка обеспокоенным видом.

— Ну что? — спросил Спархок.

— По ту сторону стены и в самом деле есть второй пирс, — ответил Халэд спешиваясь, — но настоящая проблема надвигается на нас с юга. Прибыло Беллиомово теплое течение.

— И в чем же проблема?

— Сдается мне, Беллиом немного перестарался. Похоже, передний край этого течения попросту кипит.

— Ну и что?

— Спархок, что получается, когда выливаешь кипящую воду на снег?

— Пар, я полагаю.

— Точно. Течение растапливает лед, но при этом образуется пропасть пара. Как еще называется пар, мой лорд?

— Прекрати, Халэд. Это очень оскорбительно. Просто скажи, насколько далеко тянется стена тумана.

— Я не разглядел ее края, мой лорд.

— Туман густой?

— Хоть ножом режь.

— Можем мы обогнать его? Халэд указал на море.

— Сомневаюсь, мой лорд. Я бы сказал, что он уже здесь.

Туман ложился на воду толстым серым одеялом, и край его, плотный, как стена, был совершенно непроницаем для взгляда.

Спархок разразился ругательствами.

— Вы грустны, моя королева, — сказала Алиэн, когда дамы остались одни. Элана вздохнула.

— Я не люблю расставаться со Спархоком, — сказала она. — Мне хватило досыта разлуки, когда он был в изгнании.

— Вы ведь очень давно полюбили его, ваше высочество?

— С тех самых пор, как появилась на свет. Так гораздо удобнее. Не нужно тратить время на то, чтобы подобрать себе подходящего мужа. Можно сосредоточить все свое внимание на том, за кого решила выйти замуж, и не оставить ему никаких путей к отступлению.

В дверь постучали, и Миртаи, поднявшись и положив руку на эфес меча, пошла открывать.

Вошел Стрейджен. На нем была грубая рабочая одежда.

— Чем это вы занимались, милорд? — спросила Мелидира.

— Катал тачку, — пожал он плечами. — Не уверен, что это было так уж необходимо для моей маскировки, но надо же соблюдать законы ремесла. Я изображал рабочего из министерства общественных работ. Мы чинили мостовую перед кинезганским посольством. Мы с Кааладором бросили кости, и он выиграл право вести наблюдение с крыши. Мне пришлось таскать рабочим булыжники для мостовой.

— Как я понимаю, в посольстве что-то происходит, — сказала Элана.

— Совершенно верно, ваше величество. К несчастью, мы точно не знаем, что именно. Изо всех труб извергается какой-то странный дым. Похоже, они жгут бумаги, а это всегда предвестие скорого бегства.

— Разве они не знают, что у них нет никаких шансов выбраться из города? — спросила Мелидира.

— Судя по всему, они так или иначе попытаются это сделать. Это всего лишь догадка, но мне сдается, что они задумали какой-то серьезный удар, и едва нанесут его, сразу попытаются удрать. — Он взглянул на Элану. — Полагаю, ваше величество, нам бы стоило усилить меры безопасности. Все эти приготовления намекают на что-то серьезное, и нельзя допустить, чтобы нас застали врасплох.

— Я должна поговорить с Сарабианом, — решила Элана. — Это посольство было нам полезно, покуда Ксанетия могла подслушивать мысли. Теперь, когда она отправилась со Спархоком и рыцарями, посольство только помеха для нас. Полагаю, настало время послать туда атанов.

— Это же посольство, ваше величество, — возразила Мелидира. — Мы не можем просто ворваться туда и взять всех под стражу. Это нецивилизованно.

— В самом деле?

— У нас нет выбора, мастер Клаф, — мрачно сказал Сорджи. — Когда судно в открытом море настигает такой туман, все, что остается, — спустить якорь и надеяться, что не налетишь на какой-нибудь остров. Вы не сможете обогнуть риф на плотах, а я разорву о камни днища половины своих судов, если попытаюсь проскользнуть в проход между рифом и льдами. Нам придется ждать, пока туман рассеется — или хотя бы поредеет.

— И долго придется ждать? — спросил Спархок.

— Понятия не имею.

— Воздух холоднее, чем вода, Спархок, — пояснил Халэд, — потому и образуется туман. Он рассеется не раньше, чем согреется воздух. Так или иначе мы не сможем тронуться в путь до завтрашнего утра. Нам еще нужно как-то укрепить плоты, прежде чем мы погрузим на них людей и лошадей. Если мы используем их в таком виде, нам придется вести их по колено в воде.

— Так почему бы тебе сейчас этим не заняться, Халэд? — предложил Вэнион. — Мы со Спархоком побеседуем с Сефренией и Афраэлью. Похоже, нам не обойтись без божественного вмешательства. Пошли, Спархок?

Они спустились на берег, к костру, который развел для женщин Келтэн.

— Ну как? — спросила Сефрения. Она сидела на бревне, держа на коленях младшую сестру.

— Туман создает нам немалые трудности, — ответил Вэнион. — Мы не сможем обогнуть риф, пока он не рассеется, а времени у нас маловато. Нам хотелось бы добраться до Тзады прежде, чем тролли двинутся в путь. У кого есть предложения?

— У меня, — сказала Афраэль, — но прежде мне нужно поговорить с Беллиомом. Надо соблюдать правила приличия, вы же понимаете.

— Нет, — сказал Спархок, — не понимаем, ну да какое это имеет значение? Что до меня, я верю тебе на слово.

— О, спасибо тебе, Спархок! — отозвалась она с притворным простодушием. — Думаю, нам с Беллиомом нужно обсудить это с глазу на глаз. Открой шкатулку и отдай ее мне.

— Как скажешь.

Он вынул шкатулку и прикоснулся кольцом к ее крышке.

— Откройся! — велел он. Затем передал шкатулку Богине-Дитя.

Она соскользнула с колен Сефрении и, отойдя немного от остальных, остановилась, глядя на окутанное туманом море. Насколько мог судить Спархок, она не обращалась к Беллиому вслух.

Вернулась она минут через десять.

— Все в порядке, — небрежно сообщила она, возвращая шкатулку Спархоку. — Когда вы хотите отплыть?

— Завтра утром? — спросил Спархок у Вэниона. Тот кивнул:

— Халэд успеет укрепить плоты, а мы погрузим рыцарей и коней на суда Сорджи избудем готовы к отплытию.

— Отлично, — сказала Афраэль. — Стало быть, завтра. А сейчас почему бы тебе не отыскать Улафа и не спросить у него, чья очередь готовить? Я что-то проголодалась.

Ветер был умеренный и не разогнал туман полностью, но по крайней мере они видели, куда плывут, а обрывки тумана должны были прикрыть их от нежелательных зрителей, когда они обогнут риф.

Халэд решил, что наибыстрейший способ укрепить плоты — попросту сделать их двойными, уложив один плот поверх другого, чтобы прибавить им плавучести. Само собой, это прибавило плотам еще и неповоротливости. Они оказались тяжелыми, и править ими было нелегко, что весьма замедляло продвижение.

Ялик, пролагавший дорогу неуклюжей флотилии, далеко обогнал ее и словно растворился в остатках тумана. Халэд и Берит даже не стали спрашивать разрешения — попросту объявили, что отправляются на разведку.

Примерно через час ялик вернулся.

— Мы проверили проход, — сообщил Халэд. — Кипящая вода буквально прорезала лед, так что мы без труда сможем провести плоты мимо оконечности рифа.

— Мы видели суда капитана Сорджи, — сказал Берит. — Судя по всему, он не решился довериться парусам. Ветер слишком неустойчивый… — Он замялся и добавил: — Конечно, необязательно передавать Афраэли то, что я сказал. Как бы то ни было, Сорджи посадил рыцарей на весла. Они доберутся до берега к северу от пирса немного раньше нас.

— А деревья, что торчат из воды, не будут нам помехой? — спросил Келтэн.

— Нет, сэр Келтэн, если будем держаться вплотную к стене, — ответил Халэд. — Камнепады, которые вызвало землетрясение, переломали все деревья в ста ярдах от стены. Те, что торчат дальше ста ярдов, послужат нам дополнительным укрытием. Если прибавить к ним то, что осталось от тумана, — не думаю, чтобы на берегу заметили наше приближение.

— Стало быть, пока все идет гладко, — ворчливо заметил Улаф, с силой налегая на двадцатифутовый шест, — если, конечно, не считать вот этого.

— Можно добраться и вплавь, — предложил Тиниен.

— Нет, спасибо, Тиниен, — быстро ответил Улаф. — Я совсем не против поработать шестом.

Когда они добрались до оконечности рифа, флотилия разделилась. Королева Бетуана и Энгесса со своими атанами двинулись дальше вдоль опушки полузатонувшего леса, направляясь к пирсу, глубоко вдававшемуся в море, а Спархок и его друзья вместе с пелоями и теми рыцарями, для которых не нашлось места на судах Сорджи, поплыли вдоль стены, следуя за яликом Халэда и Берита, который прокладывал им путь. Поскольку даже сотни кораблей и множества плотов не хватило, чтобы уместить все их силы, пришлось оставить на берегу изрядную часть армии, а также Сефрению, Телэна, Флейту и Ксанетию.

— Мелеет, — где-то через полчаса сообщил Улаф. — Похоже, мы приближаемся к берегу.

— И все больше деревьев торчит из воды, — добавил Келтэн. — Определенно я буду счастлив поскорее избавиться от этого плота. Он, конечно, славный, но толкать его по воде двадцатифутовым шестом — все равно, что пытаться перевернуть дом.

Из тумана бесшумно, точно призрак, вынырнул ялик.

— Вы бы говорили потише, мои лорды, — хриплым шепотом посоветовал Халэд. — Мы уже близко. — Он протянул руку, чтобы пришвартовать ялик. — Впрочем, нам повезло. Вдоль берега раньше тянулась дорога — по крайней мере, мне кажется, что это была именно дорога. Что бы это там ни было, между деревьями остался довольно широкий проход, а деревья между нами и берегом прикроют нас от глаз рабочих.

— И, вероятно, помешают нам высадиться на берег, — вставил Тиниен.

— Нет, сэр Тиниен, — ответил Берит. — Примерно в миле от того места, где сейчас стоит стена, был раньше луг, и именно там начинается пирс. Нам нужно только проплыть по бывшей дороге, и она выведет нас прямо на голову рабочим.

— Вы их слышали? — спросил Келтэн.

— О да, — ответил Халэд, — как если бы они были в десяти футах от нас, — да и вы через пару минут услышите их топоры.

Халэд и Берит перебрались на плот.

— Вам удалось разобрать, кто они такие? Опять эдомские крестьяне, как было на южном пирсе?

— Нет, мой лорд, эти люди — астелийцы. Мы не видели берега, но я полагаю, что командуют там воины Айячина.

— Ну, тогда наляжем, — сказал Келтэн, с усилием подымая тяжелый шест. — В переносном смысле, конечно, — быстро добавил он.

— Мы готовы? — спросил Спархок, озирая протянувшиеся с двух сторон линии плотов.

— К чему нам быть готовыми, Спархок? — спросил Келтэн. — Бьюсь об заклад, что астелийцы окажутся даже пугливее своих эдомских собратьев. Улаф мог бы загнать их всех в леса, если б просто поднялся в тумане и хорошенько дунул в свой рог.

— Ну ладно, — «казал Спархок. „Афраэль, — послал он мысль, — ты меня слышишь?“

«Ох, ну разумеется, я тебя слышу, Спархок».

Он решил попробовать другой подход и на сей раз облек свои мысли в официальный стиль стирикского языка.

«С твоего соизволения, о Божественная Афраэль, взываю я о помощи твоей…»

«Ты не заболел?» — с подозрением осведомилась она.

«Искал я лишь выразить безмернейшее свое почтение к тебе, о Божественная».

«Ты что, смеешься надо мной?»

«Конечно нет. Я просто осознал, что в последнее время не проявлял к тебе должного почтения. Мы на месте, Афраэль. Сейчас мы медленно направим плоты к берегу. Как только мы сможем разглядеть людей на берегу, Улаф даст сигнал к общей атаке. Я был бы рад, если бы одновременно с сигналом подул сильный ветер, если, конечно, это не причинит тебе слишком много хлопот».

«Хорошо, я подумаю об этом».

«Ты расслышишь рог Улафа? Или хочешь, чтобы я сказал тебе, когда нам понадобится ветер?»

«Спархок, я могу расслышать паука, который ползет по потолку дома в десяти милях отсюда. Я дуну, как только дунет Улаф».

«Это что-то новенькое…»

«Поторопись, Спархок, не то не успеешь до заката».

«Слушаюсь, сударыня». — Спархок оглядел остальных. — Ну, двинулись, — сказал он. — Наша маленькая Богиня сейчас набирает полную грудь воздуха. Думаю, она намеревается дунуть так, чтобы остатки тумана долетели до самого полюса.

Плоты неспешно двинулись вперед, стараясь держаться на одной линии, чтобы никто из них раньше прочих не вошел в туман.

Теперь они ясно слышали доносившуюся с берега эленийскую речь и слабые шлепки волн, что перехлестывали через торчавшие слева из воды корни деревьев.

— Шесть футов, — громким шепотом сообщил Келтэн, поднимая из воды шест. — Когда обмелеет до четырех, можно будет начинать конную атаку.

— Если туман продержится так долго, — уточнил Бевьер.

Дюйм за дюймом плоты ползли по воде, понемногу приближаясь к берегу.

Они услышали глухой стук удара и щедрую ругань на архаическом эленийском.

— Это один из воинов Айячина, — прошептал Халэд.

— Но ведь самого Айячина здесь нет? — шепотом спросил Берит.

— Инсетес был, так что я не исключаю такой возможности.

— Если Айячин здесь, я хочу, чтобы вы двое отыскали Элрона, — приказал Спархок. — Мы потеряли Амадора, но Ксанетия сможет извлечь достаточно полезных сведений и из головы Элрона. Не дайте ему уйти — или покончить с собой.

— Три фута! — торжествующим шепотом объявил Келтэн. — Теперь мы можем атаковать, как только увидим их.

Плоты подошли чуть ближе к берегу, и голоса впереди стали слышнее.

— Там что-то движется, — сказал Халэд, указывая на смутный силуэт.

— Далеко? — спросил Спархок.

— Примерно шагах в тридцати.

Затем Спархок увидел в тумане еще несколько темных фигур и услышал шлепанье шагов по мелководью.

— В седло! — скомандовал он вполголоса. — И передайте приказ на другие плоты.

Они осторожно взобрались в седла, стараясь не шуметь.

— Ну ладно, Улаф, — громко сказал Спархок, — дай всем знать, что мы начинаем.

Улаф ухмыльнулся и поднес к губам изогнутый рог огра.

ГЛАВА 30

Это был скорее шквал, чем просто ветер. С воем хлестнул он из ниоткуда, пригибая к земле сосны и срывая последние листья с берез и осин. Туман улетучился во мгновение ока, подхваченный вихрем, в котором неистово крутились опавшие листья.

Гребни пологих волн вдруг вскипели пеной, и море хлынуло на берег, поросший травой и полузатопленным кустарником. На берегу были тысячи людей — бедно одетые крепостные, трудившиеся на свежей вырубке.

— Еретические рыцари! — пронзительно закричал человек, стоявший у самого края воды. Обряженный в скудные архаические доспехи, он, разинув рот, уставился на скопище конных воинов, которые возникли словно из пустоты, когда порыв шквального ветра унес туман.

Рог Улафа все трубил свою варварскую песнь, а пелои Тикуме и рыцари прыгали с плотов в воду, направляясь к берегу. Их кони рассекали воду, и казалось, что по обе стороны от них вырастают льдистые крылья.

— Что делать нам, благородный Айячин? — кричал человек в скудных доспехах долговязому всаднику на белом коне. Этот воин был полностью облачен в доспехи, хотя его облачение представляло собой старомодную смесь стальных пластин и бронзовой кольчуги.

— Сражайтесь! — проревел он. — Уничтожьте еретиков! Сражайтесь — за Астел и нашу святую веру!

Спархок развернул Фарэна и помчался прямо на воскресшего астелийского героя, обнажив меч и выставив перед собой щит.

На шлеме Айячина вовсе не было забрала — только стальная пластина, прикрывавшая переносицу и вместе с ней еще пол-лица. Это лицо светилось умом и благородным рвением, однако в глазах горел безумный фанатический огонь. Айячин распрямился, выхватил из ножен массивный меч и направил белого скакуна навстречу Спархоку.

Кони столкнулись, и белый тотчас отпрянул. Фарэн был крупнее, да к тому же прошел боевое обучение. Он ударил Айячинова коня плечом, и его зубы оставили в шее белого глубокие кровоточащие следы. Спархок отразил меч древнего героя щитом и сам ответил мощным ударом сверху, обрушив свой клинок на край поспешно подставленного огромного щита.

— Еретик! — прорычал Айячин. — Исчадие ада! Грязный колдун!

— Сдавайся! — крикнул в ответ Спархок. — Тебе со мной не тягаться! — Он вдруг понял, что ему совсем не хочется убивать этого человека, который искренне сражался за родину и веру против давно отвергнутой церковью жестокой политики. Спархок не мог видеть в нем врага.

Айячин в ответ проревел что-то оскорбительное и вновь занес свой меч. Он искусно владел клинком, однако и в подметки не годился облаченному в черные доспехи пандионцу, который был его противником. Спархок вновь отразил удар щитом и в ответном выпаде полоснул противника по плечу.

— Беги, Айячин! — рявкнул он. — Я не хочу убивать тебя! Чужой бог одурачил тебя и перенес за тысячи лет в будущее! Это не твоя война! Забери своих воинов и беги!

Однако было уже поздно. Спархок отчетливо разглядел безумие в глазах своего противника — он пережил слишком много сражений, чтобы не распознать его. Он вздохнул, вновь бросил Фарэна на белого коня и начал осыпать противника серией ударов, которые применял так часто, что стоило начать, и меч, казалось, действовал сам собой.

Древний воин сражался храбро, изо всех пытаясь противостоять натиску пандионца своим устаревшим оружием, однако исход боя был недвусмысленно ясен. Удары Спархока наносили астелийцу все более глубокие раны, и при каждом яростном ударе из-под клинка летели клочья доспехов.

Последний удар Спархок изменил, не желая калечить противника обычным ударом сверху, который должен был расколоть голову Айячина. Вместо этого он сделал выпад — и острие меча, пробив устаревшие и непрочные доспехи, легко пронзило грудь астелийца.

Лицо древнего героя помертвело, и Айячин, оцепенев, безжизненно вывалился из седла.

Спархок вскинул меч к лицу в скорбном салюте.

Астелийские крепостные разразились криками, увидев, что воины Айячина исчезли. Кряжистый человек, метавшийся у самой воды, громко выкрикивал бессмысленные приказы, размахивая руками, точно ветряная мельница. Берит, перегнувшись в седле, плашмя обрушил на голову крикуна лезвие своего топора, и тот повалился без чувств.

Было несколько вспышек неуверенного и бесполезного сопротивления, но большей частью крепостные просто бежали. Королева Бетуана и ее атаны согнали охваченных паникой рабочих с пирса, а рыцари и пелои разомкнули ряды, открывая бедолагам путь к спасению в гуще леса. Приподнявшись в стременах, Спархок поглядел на север. Рыцари, которые высадились с кораблей Сорджи, тоже гнали обманутых крепостных в леса.

Битва, если только ее можно было так назвать, закончилась.

Королева атанов спустилась на берег с недовольным выражением на золотисто-смуглом лице.

— Этот бой был совсем не бой, Спархок-рыцарь, — упрекнула она.

— Мне очень жаль, ваше величество, — извинился он. — Я сделал все что мог. В следующий раз я постараюсь исправиться.

Бетуана усмехнулась.

— Я просто пошутила, Спархок-рыцарь. Хорошая стратегия — та, которая уменьшает необходимость драться, а ты очень хороший стратег.

— Ваше величество очень добры ко мне.

— Когда этот камморийский моряк переправит сюда остальное наше войско?

— Думаю, ему понадобится остаток этого дня и все следующее утро.

— Можем ли мы ждать так долго? Нам нужно оказаться в Тзаде прежде, чем тролли выступят в поход.

— Я поговорю с Афраэлью и Беллиомом, ваше величество, — пообещал он. — Они смогут точно сказать нам, что делают тролли, — и задержать их, если понадобится.

К ним подъехал Халэд.

— Мы не нашли Элрона, Спархок, — сообщил он. — Мы изловили нескольких крепостных, и они сказали, что его здесь и вовсе не было.

— Кто же здесь тогда командовал?

— Все приказы отдавал тот здоровяк, которого Берит уложил отдыхать ударом своего топора.

— Так разбуди его и узнай, что из него можно вытянуть. Только не нажимай на него слишком сильно. Если он решит упрямиться, подождем, пока не прибудет Ксанетия. Она сможет вызнать у него все, не причинив ему вреда.

— Слушаюсь, мой лорд. — Халэд развернул коня и поскакал прочь, оглядываясь в поисках Берита.

— Для воина ты очень добр, Спархок-рыцарь, — заметила Бетуана.

— Эти крепостные нам не враги, Бетуана-королева. Вот когда мы поймаем Заласту, я покажу себя с совершенно другой стороны.

— Его зовут Торбик, — сообщил Халэд, присоединившись к остальным в шатре, который был поставлен для дам. — Он из первых последователей Сабра. Мне думается, он крепостной из поместья барона Котэка. Он этого не сказал, но я совершенно точно уверен, что он знает, кто такой Сабр.

— А знает он, почему Элрон послал сюда его, а не явился сам? — спросил Тиниен.

— Понятия не имеет — во всяком случае, так он говорит, — ответил Халэд. — Анара Ксанетия может заглянуть в его голову и узнать это наверняка. — Он помолчал. — Извини меня, анара, — обратился он к дэльфийке. — Все мы постоянно ищем слова, чтобы описать, что именно ты делаешь, слушая мысли других. Вероятно, это меньше задевало бы тебя, если бы ты сказала нам, как вы это называете.

Ксанетия, которая вместе с Сефренией, Флейтой и Телэном прибыла на корабле Сорджи с первым отрядом, переправленным вокруг рифа, улыбнулась.

— Долго я гадала, кто из вас первым спросит о том, — сказала она. — Следовало мне прежде догадаться, что будешь это ты, молодой господин, ибо среди всех этих людей ум твой самый практический и здравомыслящий. Мы, дэльфы, говоря о сем скромном даре, называем его словом «разделять». Мы разделяем мысли прочих — не «высасываем», не «воруем» и не «вычерпываем», подобно извивающимся малькам, из темных глубин подсознания.

— Оскорбит ли вас, сэры рыцари, если я скажу, что куда проще задать вопрос, чем рыскать в четырех языках в поисках ответа? — с невинным видом осведомился Халэд.

— Да, — ответил Вэнион, — по правде говоря, это нас оскорбит.

— Тогда я не стану этого говорить. — Халэд даже ухитрился сказать это с совершенно невозмутимым лицом. — Как бы то ни было, Торбик был послан сюда главным образом для того, чтобы помешать астелийским крепостным слишком много болтать с воинами Айячина. Как видно, это грозило серьезными осложнениями. Элрон решительно не хотел, чтобы те и другие принялись делиться своими мнениями о том, что творится в Дарезии.

— Он имеет хоть какое-то понятие о том, где сейчас Элрон? — спросил Келтэн.

— Он не имеет ни малейшего понятия даже о том, где находится сам. Элрон только что-то туманно намекнул насчет Восточного Астела и на сем остановился. На самом деле Торбик вовсе не был здесь главным — точно так же, как и Айячин. С ними был стирик, он-то и отдавал здесь приказы. Когда мы спустились на берег, он одним из первых удрал в лес.

— Мог это быть Джарьян? — спросил Бевьер у Сефрении. — Тот самый некромант, закадычный дружок Заласты? Кто-то же должен был извлечь Айячина из девятого столетия.

— Вероятно, — с некоторым сомнением отозвалась Сефрения. — Впрочем, скорее всего, это был один из его учеников. Трудно только начальное заклинание, а когда человек из прошлого был уже единожды воскрешен, вернуть его потом можно очень простым заклятием. Я уверена, что к югу от стены тоже был стирик, который извлек из прошлого Инсетеса и его людей. В распоряжении Заласты и Огераджина немало стириков-отступников.

— Можно войти? — спросил снаружи капитан Сорджи.

— Конечно, капитан, — ответил Вэнион. Седовласый моряк вошел в шатер.

— К завтрашнему полудню, мои лорды, мы переправим сюда все ваше войско, — сообщил он. — Вы хотите, чтобы мы ждали вас здесь?

— Да, — ответил Спархок. — Если все пройдет гладко, нам нужно будет вновь обогнуть риф после того, как мы покончим с делами в Тзаде.

— А вода останется теплой? Мне бы не хотелось застрять во льдах.

— Мы об этом позаботимся, капитан, — пообещал Спархок.

Сорджи покачал головой.

— Странный вы человек, мастер Клаф. Вам под силу такое, на что не способен ни один человек из тех, кого я встречал в жизни. — Он вдруг усмехнулся. — Ну да странный вы там или нет, а принесли мне немалую прибыль с тех пор, как удирали от той уродливой наследницы. — Он оглядел собравшихся. — Однако я вам здесь только помеха. Можно мне поговорить с вами с глазу на глаз, мастер Клаф?

— Разумеется. — Спархок поднялся и вслед за моряком вышел из шатра.

— Я не буду ходить вокруг да около, — сказал Сорджи. — У вас есть какие-нибудь мысли насчет этих плотов — я имею в виду, после того, как вы обогнете на них риф?

— Нет, думаю, что нет.

— Вы не будете против, если я оставлю команду на берегу к северу от рифа, а сам доставлю вас в Материон?

— Ничуть, капитан, но все же я пока не понимаю, к чему ты клонишь.

— Плоты, мастер Клаф, сделаны из отменных бревен. После того как ваше войско обогнет риф, они так и останутся гнить на берегу. Стыд и позор, чтобы пропадало зазря хорошее дерево. Я оставлю команду, чтобы они увязали все плоты в один большой. Я высажу вас в Материоне, вернусь, и мы сплавим этот плот в Италон, на ярмарку, а может быть, и отгоним назад в Материон. За этот лес дадут хорошую цену.

Спархок рассмеялся.

— Узнаю старину Сорджи, — проговорил он, дружески положив руку на плечо капитана. — Ты никогда не упустишь своей выгоды, верно? Бери эти бревна и мое благословение в придачу.

— Щедрый вы человек, мастер Клаф.

— Ты мой друг, капитан Сорджи, а я люблю делать приятное своим друзьям.

— И вы мой друг, мастер Клаф. В следующий раз, когда вам понадобится судно, просто отыщите меня. Я доставлю вас куда пожелаете. — Сорджи запнулся и осторожно добавил: — За полцены, само собой.

Селение Тзада было заброшено еще несколько лет назад, и тролли в неистовстве разрушили большую часть домов. Тзада располагалась на краю обширного болотистого луга, над которым с юга нависала Беллиомова стена. Далеко на юго-востоке только что поднялось солнце, и трава на лугу была щедро покрыта инеем, который блестел в косых лучах солнца.

— Как велик этот луг, ваше величество? — спросил Вэнион у Бетуаны.

— Две лиги в ширину и шесть-восемь лиг в длину. Хорошее поле боя.

— Мы надеемся этого избежать, ваше величество, — напомнил ей Вэнион.

Энгесса приказал своим разведчикам разузнать, где сейчас находятся тролли.

— Мы наблюдали за ними со стены, — пояснил он Вэниону. — Каждый день они собирались посередине этого луга. К сожалению, они были слишком далеко, чтобы мы могли разобрать, чем они здесь занимаются. Разведчики отыщут их.

— Каков твой план, друг Спархок? — осведомился Кринг, поглаживая рукоять сабли. — Мы двинемся на них и в последнюю минуту выпустим Троллей-Богов?

— Вначале я поговорю с Троллями-Богами, — сказала Афраэль. — Нам нужно точно увериться в том, что они поняли все условия своего освобождения.

Вэнион потер щеку.

— Я думаю, Спархок, мы предпочтем, чтобы тролли двинулись на нас, а не наоборот?

— Это верно, но нужно придумать какой-нибудь трюк, чтобы выманить их. — Спархок задумался. — Почему бы нам не выдвинуться примерно на милю в глубину луга, чтобы они заметили нас? Потом мы станем в обычном строю — рыцари посреди, атаны по обе стороны от них, а пелои на флангах. Киргон опытный стратег, а такое построение старо как мир. Он решит, что мы готовимся атаковать. Киргаи народ агрессивный и всегда предпочитают атаковать первыми. На сей раз Киргон командует не своими приверженцами, а троллями, но, думаю, мы можем рассчитывать на то, что он поступит согласно своим привычкам.

— Это его дело, — пожалплечами Улаф. — Тролли бросятся на нас, едва увидят, что бы там ни требовал от них Киргон. Они просто понятия не имеют, что такое оборона. Для них мы еда, а тот, кто сидит на месте, дожидаясь, когда ужин сам придет к нему, обыкновенно ложится спать голодным.

— Тем лучше, — сказал Вэнион. — Мы поставим строй и позволим им подойти к нам на несколько сот ярдов. Потом мы выпустим Троллей-Богов. Они вернут троллей под свою руку, и Киргон останется торчать посреди луга в полном одиночестве.

— А может быть и нет, — сказала Сефрения. — С ним может быть Заласта — во всяком случае, я на это надеюсь.

— Дикарка, — нежно упрекнул ее Вэнион.

— Давайте-ка отойдем на задворки селения, — предложил Спархок. — Если мы собираемся побеседовать с Троллями-Богами, я предпочитаю делать это не у всех на виду.

Он развернул Фарэна, и вся компания, обогнув разрушенное селение, остановилась на небольшой прогалине в нескольких сотнях ярдов к востоку.

Спархок нарочно не закрыл шкатулку после того, как Беллиом перенес их в Тзаду. На сей раз он хотел, чтобы его враги знали, где он находится.

— Голубая Роза, — сказал он вежливо, — можешь ли ты отыскать пороки в нашем замысле?

— Мыслится мне, что он хорош и здрав, — ответил камень устами Вэниона. — Было бы, однако, благоразумно предостеречь Троллей-Богов, что Киргон может призвать войско из прошлого, когда узрит он, что троллей не обманывает более его личина.

— Ты мудр, друг мой, — ответил Спархок. — Мы непременно предостережем их. — Он взглянул на Афраэль. — Не затевай с ними ссоры, хорошо? Постараемся ладить с нашими союзниками — по крайней мере до тех пор, пока не закончится бой.

— Положись на меня, — сказала она.

— Разве у меня есть выбор?

— Думаю, что нет. Призови Троллей-Богов, Спархок. Пора приниматься за дело. День, знаешь ли, не будет длиться вечно.

Спархок что-то пробормотал себе под нос.

— Я этого не расслышала, — сказала она.

— Ты и не должна была расслышать. — Он поднял сияющий камень. — Призови нам Троллей-Богов, друг мой, — попросил он. — Богиня-Дитя уже теряет терпение.

— Я и сам заметил сие, друг мой. И перед ними выросли гигантские фигуры Троллей-Богов, очерченные голубым сиянием.

— Время настало, — объявил Спархок на языке троллей. — Вот место, где Киргон владеет вашими детьми. Давайте объединимся и причиним боль Киргону!

— Да! — восторженно воскликнул Гхворг.

— Я напомню вам о нашем уговоре, — вмешалась Афраэль. — Вы дали ручательство. Я хочу, чтобы вы исполнили свои обещания.

— Мы исполним их, Афраэль, — голос Гхворга прозвучал мрачно.

— Так давайте повторим их, — хитро предложила она. — Поспешные обещания иногда забываются. Ваши дети больше не будут есть моих детей. Согласны?

Гхномб, всхлипнув, подтвердил свое согласие.

— Кхвай сдержит свой огонь, а Шлии — свой лед. Согласны? Гхворг запретит вашим детям убивать моих, а Зока сделает так, чтобы самки троллей приносили не больше, чем по два детеныша. Согласны?

— Согласны. Согласны, — нетерпеливо бросил Гхворг. — Освободи нас.

— Чуть погодя. Согласны вы, чтобы ваши дети стали смертными? Чтобы они старели и умирали, как мои дети?

Тролли-Боги взвыли от ярости: они явно надеялись, что она забудет это обещание.

— Согласны? — переспросила она с неприкрытой угрозой в голосе.

— Согласны, — неохотно подтвердил Шлии.

— Освободи их, Спархок.

— Минутку, — сказал он и обратился к Троллям-Богам: — Мы хотим наказать Киргона. Пусть он думает, что победа у него во рту. Тогда мы вырвем ее у него из зубов. Так он будет больше мучиться.

— Он хорошо говорит, — объявил своим собратьям Шлии. — Послушаем его. Пусть скажет, как сделать боль Киргона сильнее.

Спархок коротко и в простых словах изложил их план боя.

— Итак, — закончил он, — когда ваши дети будут в десять по десяти шагах от детей Афраэли и Киргон обрадуется, вы явитесь и вырвете своих украденных детей из-под его власти. В отчаянии и муке он может призвать из далекого прошлого своих детей, чтобы они убили нас. Тогда я обращусь к Богине-Дитя и попрошу ее на время смягчить свое требование. Пусть ваши дети съедят детей Киргона, и сам Киргон почувствует их зубы, когда они будут рвать мясо его детей.

— Ты говоришь хорошо, Анакха, — согласился Шлии. — Я думаю, что ты почти достоин быть троллем.

— Спасибо, что ты так думаешь, — с некоторым сомнением ответил Спархок.

Войско продвигалось вперед ровной рысью. Косые лучи утреннего солнца сверкали на доспехах рыцарей церкви, под ветром трепетали флажки на копьях, тяжелые копыта боевых скакунов сокрушали высокую, по колено, траву. По обе стороны от них легко бежали пешие атаны, а пелои Тикуме, лучшая в мире легкая конница, рассыпались по флангам. Несмотря на яростные протесты Вэниона, Сефрения и Ксанетия ехали вместе с рыцарями. Флейта по неизвестной причине на сей раз предпочла ехать с Телэном.

Они проехали примерно две мили по выбеленному инеем лугу, а затем Вэнион вскинул руку, давая знак остановиться. Улаф долгим и резким ревом рога передал этот приказ по всему войску.

К рыцарям присоединились Энгесса, Бетуана и Кринг.

— Теперь нам известно больше, — сказала Бетуана. — Наши разведчики, спрятавшись в высокой траве, наблюдали за троллями. Киргон держит речь перед людьми-зверями. При нем несколько стириков. Мои соплеменники не знают языка этих бестий, а потому не смогли понять, что говорит им Киргон.

— Нетрудно угадать, — пожал плечами Тиниен. — У нас здесь целое войско в традиционном боевом построении. Киргон наверняка считает, что мы намерены атаковать троллей. Он готовит их к бою.

— Твои разведчики узнали кого-нибудь из стириков, Бетуана? — мрачно спросила Сефрения. Королева атанов покачала головой.

— Они не сумели подобраться настолько близко, — ответила она.

— Заласта там, Сефрения, — сказала Ксанетия. — Я различаю присутствие его разума.

— А можешь ты услышать его мысли, анара? — спросил Бевьер.

— Лишь невнятно, сэр рыцарь. Он слишком далеко. Вэнион нахмурился.

— Хотел бы я быть уверенным, что наша приманка сработает, — невесело пробормотал он. — Нам придется туго, если Заласта сообразит, что мы задумали. Ваше величество, разведчики могут хотя бы приблизительно сказать, сколько там троллей?

— Около пятнадцати сотен, Вэнион-магистр, — ответила Бетуана.

— Почти все поголовье, — заметил Улаф. — На самом деле троллей не так уж много. — Он скорчил гримасу. — Их и не должно быть много. Один тролль в бою — все равно, что целая толпа.

— Если бы мы и в самом деле замышляли драться с ними, у нас достаточно солдат? — спросил у него Тиниен.

Улаф неопределенно махнул рукой.

— Рискованное дело. У нас всего двенадцать тысяч. Атаковать пятнадцать сотен троллей таким малым числом — сущее безумие.

— Тогда наша ловушка выглядит убедительно, — сказал Вэнион. — Киргон и Заласта не должны ничего заподозрить.

Они ждали. Текли минуты, и кони рыцарей от нетерпения все чаще проявляли свой норов. Все трудней становилось удержать их на месте.

Затем они увидели, что по выбеленной инеем траве к ним бежит атана-разведчица.

— Они двинулись, Бетуана-королева! — прокричала она еще за сто ярдов.

— Сработало! — ликующе воскликнул Телэн.

— Посмотрим, — осторожно отозвался Халэд. — Пока еще не время плясать от радости.

Атана-разведчица подбежала к ним.

— Расскажи нам, что ты видела, — приказала Бетуана.

— Люди-звери движутся к нам, Бетуана-королева, — ответила женщина. — Они идут поодиночке, одни далеко впереди, другие отстают.

— Тролли просто не в силах понять, как сражаться единым войском, — пояснил Улаф.

— Кто командует ими? — спросила Бетуана.

— Какая-то огромная уродливая тварь, Бетуана-королева, — ответила разведчица. — Люди-звери, которые окружают ее, ростом выше любого атана, но они едва доходят ей до пояса. Там есть еще и стирики — я насчитала восемь.

— Есть среди них седобородый стирик? — напряженно спросила Сефрения.

— Таких два. Один — худой, другой — толстый. Худой держится рядом с уродливой тварью.

— Это Заласта, — угрюмо сказала она.

— Сефрения, — твердо сказал Вэнион, — я хочу, чтобы ты мне кое-что обещала.

— Ты можешь хотеть чего угодно, Вэнион, — едко ответила она, зловеще сплетая пальцы.

— Ты был прав, Спархок-рыцарь, — со слабой усмешкой заметил Энгесса. — Когда минувшей зимой мы подъезжали к Сарсосу, ты сказал, что Сефрения двухсот футов ростом. Когда лучше узнаешь ее, она и вправду вырастает. Не хотел бы я сейчас поменяться местами с Заластой.

— Да, — согласился Спархок, — это была бы не лучшая идея.

— Может, согласишься хотя бы подумать, прежде чем сцепиться с Заластой? — умоляюще проговорил Вэнион. — Хотя бы ради меня. Я умираю, когда ты в опасности.

Сефрения улыбнулась ему.

— Это очень мило, Вэнион, но сейчас опасность грозит отнюдь не мне.

И тут они услышали — глухой размеренный топот сотен ног, в такт ударявших по земле, топот, который сопровождался низким звериным рычанием. Затем топот и рык вдруг резко оборвались, и разнесся пронзительный переливчатый вой множества глоток, словно ввинчиваясь дрожью в стылый воздух.

— Кринг! — рявкнул Улаф. — Поехали, посмотрим! — И два всадника с места сорвались в галоп по побитому инеем лугу.

— Что это? — спросил Вэнион.

— Дурные новости, — возбужденно ответил Келтэн. — Мы слышали этот топот и прежде. По пути в Земох мы столкнулись с существами, которых Сефрения назвала «древними людьми». Тролли по сравнению с ними — новорожденные щенята.

— И у Троллей-Богов нет над ними никакой власти, — мрачно добавила Сефрения. — Боюсь, нам придется отступить.

— Ни за что! — рявкнула Бетуана. — Я больше не побегу — ни от кого и ни от чего! С меня довольно унижений! Я и мои атаны погибнем здесь, если придется!

Улаф и Кринг вернулись с одинаково озадаченным выражением на лицах.

— Это самые обычные тролли! — воскликнул Улаф. — Но они топают ногами, рычат и воют, в точности, как древние люди!

Флейта вдруг залилась хохотом.

— Что тебя рассмешило? — осведомился Телэн.

— Киргон, — ответила она. — Я знала, что он тупица, но чтобы настолько… Он не в состоянии отличить троллей от древних людей. Он принуждает троллей вести себя так, как вели себя их предки, но с троллями такое не пройдет. Он только приводит их в смятение. Давай двинемся им навстречу, Спархок! Я хочу своими глазами видеть, как лицо Киргона растрескается на мелкие кусочки и осыплется с черепа! — И она ударила испачканными травяным соком пятками по бокам Телэнова коня, вынуждая остальных последовать за ними.

Они въехали на вершину пологого холма и придержали коней. Тролли были почти в миле отсюда. Они двигались вперед по высокой траве, рассыпавшись длинными неровными цепями, и на ходу топали ногами, сопровождая топот мерным низким рычанием. В центре этой косматой орды, волоча ноги, двигался гигант, разительно схожий с Гхворгом, богом убийства. На ходу он молотил по смерзшейся земле огромной, обитой железом дубиной.

Чудовище окружали одетые в белое стирики, и Спархок отчетливо разглядел, что справа от Киргона идет Заласта.

— Киргон! — закричала Афраэль. Голос ее прозвучал сокрушительно громко. Затем она перешла на язык, который лишь отчасти был похож на стирикский, хотя в нем смутно угадывались обрывки эленийских и тамульских слов, не говоря уж о полудюжине других наречий.

— Что это за язык? — спросила Бетуана.

— Сие есть язык богов, — ответил ей Вэнион ровным, слегка безжизненным голосом, как всегда, когда им завладевал Беллиом. — Богиня-Дитя осыпает Киргона насмешками. — Вэнион слегка запнулся. — Сдается мне, Сефрения, что неразумно поступила ты, дозволив своей Богине слишком долго пребывать среди эленийцев. Воистину, в проклятиях и оскорблениях искушена она более, нежели пристало столь юному существу.

— Афраэль трудно назвать юной, Голубая Роза, — ответила Сефрения.

Слабая усмешка тронула губы Вэниона.

— Для тебя, само собою, это так. Для меня, однако, твоя якобы древняя богиня не более чем лепечущий младенец.

— Не вредничай, — пробормотала Афраэль. И продолжала осыпать ругательствами и оскорблениями Киргона, который уже был вне себя от ярости.

— Слышишь ты сейчас мысли Заласты, анара? — спросил Келтэн.

— Весьма ясно, сэр рыцарь, — ответила Ксанетия.

— Он хоть сколько-нибудь подозревает, что мы собираемся проделать?

— Нет. Уверен он, что победа уже в его руках. Афраэль прервала на середине очередное ругательство.

— Давайте-ка разочаруем его, — сказала она. — Освободи Троллей-Богов, Спархок!

— Ежели будет на твое желание, Голубая Роза, — вежливо проговорил Спархок, — избавься от непрошеных своих обитателей.

— С великой радостью, Анакха, — ответил Беллиом с нескрываемым облегчением.

На сей раз Троллей-Богов не окружало голубое сияние. Они предстали во всей своей сомнительной красе, и Спархок с трудом подавил приступ отвращения.

— Иди к своим детям, Гхворг! — велела Афраэль на языке троллей. — Киргон украл твой облик, и твое право причинить ему боль за это.

Гхворг согласно взревел и бросился вниз с холма, а за ним по пятам мчались прочие Тролли-Боги.

Поддельный Гхворг ошеломленно воззрился на холм, с которого неумолимо несся на него Гхворг настоящий. А затем пронзительно завопил, корчась от боли.

— Значит, то же самое происходит и с богами? — спросил у Флейты Телэн. — Вам так же больно, как и людям, когда разрушают ваше заклятие?

— Гораздо больнее, — почти промурлыкала она. — Мозг Киргона сейчас охвачен огнем.

Тролли тоже таращились в изумлении на своих так внезапно возникших богов. Косматый гигант, застывший рядом с корчащимся в немыслимых муках Киргоном, почти неосознанно протянул лапу, схватил визжащего стирика и оторвал ему голову. Отшвырнув голову прочь, он принялся пожирать все еще содрогающееся тело.

Киргон визжал и корчился, и семеро оставшихся стириков рухнули наземь, точно подрубленные. Личина ложного Гхворга исчезла бесследно, и теперь Киргон был самим собой — гигантским бесформенным шаром бледного слепящего света.

Афраэль презрительно фыркнула.

— В этом весь Киргон, — заметила она. — Он утверждает, будто слишком горд, чтобы принимать человеческий облик. Лично я подозреваю, что он попросту слишком неуклюж. Скорее всего, он приладил бы голову вверх подбородком или обе руки с одной стороны. — И она пронзительно выкрикнула несколько ликующих ругательств.

— Афраэль! — воскликнула потрясенная Сефрения.

— Эти я приберегала для особых случаев, — извинилась Богиня-Дитя. — Ты не должна была услышать их от меня.

Пламенеющий свет Киргона исступленно бился и трепетал, то разгораясь, то угасая в такт терзавшим его мукам.

— Что сейчас чувствует Заласта? — с жадностью спросила Сефрения у Ксанетии.

— Воистину, нет у меня слов, дабы описать его боль, — ответила анара.

— Дорогая, дорогая сестра! — ликующе воскликнула Сефрения. — Ты и представить не можешь, как ты меня обрадовала!

— Тебе когда-нибудь удастся ее укротить? — спросил Спархок у Вэниона.

— Боюсь, что не сразу, — озабоченно ответил тот.

Корчащийся огненный шар, которым был Киргон, вдруг приподнялся, взмахнул громадной огненной рукой — и примерно в полумиле позади троллей вдруг засверкали доспехи бесчисленного войска.

— Он призвал киргаев! — закричал Халэд. — Надо что-то делать, и поскорее!

— Гхворг! Шлии! — прорычал Вэнион голосом Беллиома. — Киргон призвал своих детей! Пусть ваши дети пожрут их!

Тролли-Боги, сделавшись еще громаднее, повелительно взревели, обращаясь к своим распростертым ниц почитателям. Тролли кое-как поднялись, обернулись и голодными глазами уставились на приближавшихся к ним киргаев из далекого прошлого. А затем с оглушительным ревом бросились к пиршественному столу, который так щедро накрыл для них Киргон.

Элана устала. Это был один из тех утомительных дней, когда дел так много, что не успеешь покончить с одним, как уже наваливается другое. В сопровождении Миртаи, Алиэн и Мелидиры она удалилась в королевскую опочивальню, чтобы приготовиться ко сну. Даная брела за ними, волоча за заднюю лапу Ролло и зевая вовсю.

— Император сегодня был не в духе, — заметила Мелидира, закрывая за ними дверь.

— У Сарабиана сейчас чересчур натянуты нервы, — ответила Элана, присаживаясь у туалетного столика. — Судьба всей его империи зависит от того, что удастся сделать на севере Спархоку и остальным, а он даже не может узнать, что там происходит.

Даная вновь зевнула и свернулась калачиком в кресле.

— Где твоя кошка? — спросила у нее Элана.

— Где-то бродит, — сонно ответила Даная.

— Проверь мою постель, Миртаи, — распорядилась Элана. — Я не люблю посреди ночи обнаруживать под одеялом маленький меховой сюрприз.

Миртаи похлопала по королевскому ложу, осененному балдахином, потом опустилась на колени и принялась заглядывать под мебель.

— Ее нигде не видно, Элана, — сообщила она.

— Найди ее, Даная, — сказала королева.

— Но, мама, я хочу спать.

— Чем раньше ты отыщешь свою кошку, тем скорее уляжешься в постель. Найди ее, прежде чем она опять удерет из замка. Пойди с ней, Миртаи. Когда отыщете кошку, уложи Данаю в постель и поищи Стрейджена либо Кааладора. Один из них должен был сообщить мне, что сегодня вечером происходит в кинезганской посольстве, и я хотела бы услышать это до того, как отойду ко сну. Я вовсе не желаю, чтобы они стучались в мою дверь посреди ночи.

Миртаи кивнула.

— Пойдем, Даная, — сказала она.

Принцесса вздохнула, выбралась из кресла и, поцеловав мать, вслед за золотокожей великаншей вышла из комнаты.

Алиэн принялась расчесывать волосы королевы. Элана любила это занятие. Было в этом сонное, почти чувственное наслаждение, которое позволяло ей расслабиться. Она весьма тщеславно относилась к своим волосам — густым, тяжелым, ослепительно светлым. Их цвет ошеломлял черноволосых тамульцев, и Элана знала, что стоит ей войти в комнату — и все взгляды тотчас устремляются на нее.

Они вели неспешный разговор — обычный разговор женщин, готовящихся ко сну.

Затем в дверь вежливо постучали.

— О Господи, — сказала Элана. — Мелидира, взгляни, кто там.

— Слушаюсь, ваше величество, — баронесса поднялась и подошла к двери. Открыв ее, она обменялась несколькими словами с теми, кто стоял за дверью. — Там четверо пелоев, ваше величество, — сообщила она. — Говорят, что у них известия с севера.

— Впусти их. — Элана обернулась к двери.

Человек, вошедший в комнату, не слишком походил на пелоя. На нем была обычная для пелоев кожаная облегающая одежда, у пояса висела сабля, и голова у него была обрита на пелойский манер — но лицо у него было смуглым, а обритая макушка — бледной, как рыбье брюхо. Что-то здесь было не так.

Лицо вошедшего вторым украшала черная, тщательно подстриженная борода. Он был бледен и показался Элане странно знакомым.

Последние двое тоже были в пелойской одежде и с обритыми головами — но это уж точно были не пелой. Один из них был Элрон, астелиец-рифмоплет, а другой, с мешками под глазами, подвыпивший, — не кто иной, как Крегер.

— А, — сказал он слегка заплетающимся языком, — как приятно видеть вас снова, ваше величество.

— Как ты сюда попал, Крегер? — спросила она.

— Ничего проще, Элана, — ухмыльнулся он. — Тебе стоило бы оставить для охраны парочку Спархоковых рыцарей. Рыцари церкви куда наблюдательней, чем тамульские солдаты. Мы оделись пелоями, обрили головы, и никто на нас даже не глянул. Элрон, правда, прикрыл лицо плащом, когда твоя баронесса открыла нам дверь — просто предосторожности ради, — но на самом деле все прошло куда как гладко. Ты ведь знакома с Элроном, верно?

— Смутно припоминаю, а ты, Мелидира?

— Пожалуй да, ваше величество, — отозвалась золотоволосая девушка. — Это, случайно, не тот бездарный писака, с которым мы познакомились в Астеле? Тот, одержимый манией величия? Впрочем, я с большим трудом могла бы назвать поэзией те жестокости, которые он вытворяет с родным языком.

Лицо Элрона побелело от ярости.

— Я не знаток поэзии, дорогие дамы, — пожал плечами Крегер. — Элрон говорит, что он поэт, и я верю ему на слово. Могу я представить вам барона Парока? — Он указал на того, кто первым вошел в комнату.

Парок отвесил изысканный поклон. Лицо его покрывали красные паутинки лопнувших сосудов — признак неумеренного пьянства — глаза, под которыми набрякли мешки, выдавали склонность к распутству.

Элана не обратила на него никакого внимания.

— Ты не уйдешь отсюда живым, Крегер. Тебе это известно?

— Я всегда ухожу отовсюду живым, Элана, — ухмыльнулся он. — Я привык весьма тщательно готовиться к делу. А теперь познакомься с нашим предводителем. Это Скарпа, — он указал на чернобородого. — Уверен, что ты уже слышала о нем, а он так просто умирает от желания с тобой познакомиться.

— На мой взгляд, он мало похож на мертвеца — пока, — заметила. Элана. — Мелидира, почему бы тебе не кликнуть стражников, чтобы они исправили это упущение?

Скарпа преградил дорогу баронессе.

— Такая бравада совсем неуместна для женщины, — холодно сказал он Элане голосом, полным презрения. — Ты чересчур высокого о себе мнения. Все эти коленопреклонения и «ваши величества», похоже, совсем вскружили тебе голову, и ты забыла, что ты всего лишь женщина.

— Я не нуждаюсь в поучениях ублюдка арджунской шлюхи! — презрительно бросила она.

На лице Скарпы мелькнуло раздражение.

— Мы зря тратим время, — сказал он. Голос у него был низкий, богатый интонациями — голос лицедея, которому вполне соответствовали все его жесты и манера поведения. Он явно проводил много времени перед публикой. — Нам еще до рассвета нужно проехать много лиг.

— Я никуда не собираюсь ехать, — отрезала Элана.

— Ты поедешь, куда я скажу, — ответил Скарпа, — а по пути я научу тебя знать свое место.

— Чего вы хотите этим добиться? — спросила Мелидира.

— Империи и победы, — пожал плечами Скарпа. — Мы берем королеву Элении в заложницы. Ее муж настолько туп, что забыл, что в мире полным-полно женщин, и все они похожи друг на друга. Он так глупо привязан к ней, что отдаст все на свете, лишь бы получить ее назад.

— А ты настолько безмозглый идиот, что считаешь, будто мой муж отдаст за меня Беллиом? — презрительно осведомилась Элана. — Спархок — Анакха, дурень, и в его руке Беллиом. Это делает его разным богу. Он убил Азеша, он убьет Киргона и уж непременно убьет тебя. Молись, чтобы он проделал это быстро, Скарпа. В его власти растянуть твою смерть на миллионы лет, если он того пожелает.

— Я никогда не молюсь, женщина. Только слабаки полагаются на богов.

— Думаю, Элана, ты недооцениваешь, насколько сильно привязан к тебе Спархок, — заметил Крегер. — Он отдаст что угодно, лишь бы получить тебя назад живой и здоровой.

— Ему и не придется ничего отдавать, — отрезала Элана. — Я и сама управлюсь с вами. Неужели вы думаете, будто сумеете выбраться отсюда невредимыми, если по одному моему слову сюда сбежится половина гарнизона?

— Однако ты не произнесешь этого слова, — презрительно фыркнул Скарпа. — У тебя слишком много наглости, женщина. Думаю, тебе нужно объяснить, в каком положении ты оказалась. — Он повернулся и ткнул пальцем к баронессу Мелидиру. — Убей ее! — приказал он Элрону.

— Но я… — заикнулся было бледный одутловатый позер.

— Убей ее! — рявкнул Скарпа. — Или я убью тебя! Элрон дрожащей рукой обнажил шпагу и двинулся к презрительно смотревшей на него баронессе.

— Это же не вязальная спица, болван, — сказала Мелидира. — Ты и держишь-то ее неправильно. Лучше уж устраивай бойню родному языку, Элрон. У тебя покуда не хватает ни умения, ни силы духа, чтобы подступаться к людям, хотя одних твоих так называемых стишков довольно, чтобы вымерла половина человечества.

— Как ты смеешь?! — завизжал он, наливаясь пурпурным румянцем.

— Как поживает твоя «Ода к Голубому», Элрон? — издевалась она. — Знаешь, ты бы мог заработать целое состояние, продавая ее вместо рвотного. Меня, помнится, затошнило, не успел ты дочитать первой строфы.

Элрон взвыл от злости и сделал неуклюжий выпад.

Элана достаточно часто наблюдала, как Стрейджен обучает Сарабиана фехтованию, чтобы сразу понять, что Элрон промахнется. Однако бесстрашная баронесса хладнокровно отвела клинок запястьем руки, которую она вскинула, как бы безуспешно пытаясь защититься, и шпага Элрона легко пронзила ее плечо.

Мелидира вскрикнула, хватаясь за клинок, чтобы скрыть истинное расположение раны. Затем она резко отпрянула назад, этим движением вырвав шпагу из своего тела, и вцепилась в рану, чтобы кровь из нее, хлынув сильнее, залила весь корсаж ее ночной сорочки. И рухнула на пол.

— Убийца! — пронзительно закричала Элана, бросаясь к подруге. Она упала на неподвижное тело Мелидиры, громко рыдая в притворном горе.

— С тобой все в порядке? — шепотом спросила она в перерыве между всхлипами.

— Всего лишь царапина, — солгала Мелидира.

— Скажи Спархоку, чтобы не тревожился за меня, — шепотом наставляла королева, стаскивая с пальца свое кольцо и пряча его в корсаже Мелидиры, — и еще скажи, что я запрещаю ему отдавать Беллиом, чем бы они мне ни угрожали. — Она выпрямилась с лицом, залитым слезами.

— Тебя повесят за это, Элрон, — зловеще проговорила она, — или, может быть, я прикажу, чтобы тебя заживо сожгли — на очень медленном огне.

Она сдернула с кровати одеяло и поспешно накрыла им Мелидиру, чтобы к ней не присматривались.

— Теперь пошли, — холодно сказал Скарпа. — Та, другая, кажется, тоже твоя подруга? — Он указал на пепельно-бледную Алиэн. — Мы возьмем ее с собой, и если ты вздумаешь поднять крик, я сам перережу ей горло.

— Ты забыл о послании, Скарпа, — сказал Крегер, вынимая из-под кожаной пелойской куртки сложенный вчетверо лист бумаги. — Нам ведь нужно оставить Спархоку дружеское письмецо — просто известить его, что мы здесь побывали. — Он вынул небольшой нож. — Прошу прощения, королева Элана, — ухмыльнулся он, дохнув ей в лицо вонючим винным перегаром, — но мне нужно оставить Спархоку подтверждение, что ты и в самом деле наша заложница. — Крегер сгреб в кулак прядь волос Эланы и грубо отсек ее ножом. — Мы оставим эту прядь вместе с запиской, чтобы он мог сравнивать ее с другими и убеждаться, что это и впрямь твои волосы. — Его ухмылка стала еще более злобной. — Если тебе вдруг захочется покричать, Элана, помни, что на самом деле нам нужна только твоя голова. Мы и так сможем срезать с нее волосы, так нам совершенно незачем таскать за собой все остальное — если ты будешь причинять нам слишком много хлопот.

Потаенный город

Доктору Брюсу Грэю за энтузиазм и профессиональные советы – а также за то, что сохранил жизнь нашему любимому писателю (и его супруге).

И Нэнси Грэй, медицинской сестре, которая заботится обо всех других и забывает позаботиться о себе. Займись фигурой, Нэнси!

ПРОЛОГ

Профессор Итайн с дипломатического отделения Материонского университета сидел на трибуне, просматривая свои заметки. Был ранний вечер чудесного весеннего дня, и окна аудитории, где собрались преподаватели факультета политических наук, были распахнуты настежь, впуская в зал запахи цветов и трав и отдаленное птичье пение.

Профессор Эмеритус Гинтана с отделения международной торговли, стоя за кафедрой, монотонно и томительно долго вещал что-то о тарифных установлениях двадцать седьмого столетия. Гинтану, тощего, седовласого и слегка рассеянного академика, в университетских кругах обычно именовали «наш славный старикан». Итайн не вслушивался в его речь.

Это добром не кончится, мрачно заключил он, скомкав и отбросив очередной листок с заметками. Известие о теме его выступления разнеслось по всему университету, и в зал набились даже ученые с таких далеких от политики отделений, как прикладная математика и современная алхимия, – глаза их горели от предвкушения скандала. Первые ряды занимал целиком весь ученый состав отделения современной истории – в черных академических мантиях эти почтенные господа смахивали на стаю ворон. Они явились во всеоружии, готовые всеми силами разжечь скандал, на который так надеялось высокое собрание.

Итайн лениво размышлял, не устроить ли ему притворный обморок. Как, во имя бога – какого бы то ни было, – сумеет он продержаться следующий час, не выставив себя полным ослом? У него, конечно, есть все факты, но какой здравомыслящий человек поверит фактам? Дословное изложение того, что произошло во время недавних беспорядков, прозвучит здесь как бред сумасшедшего. Если он будет придерживаться правды, бездарностям с отделения современной истории даже не придется говорить ни слова. Он уничтожит свою репутацию собственными руками и безо всякой их помощи.

Итайн снова бросил беглый взгляд на заметки, которые готовил с таким усердием, затем угрюмо смял их и сунул в просторный рукав своей академической мантии. То, что должно было произойти сегодня вечером, скорее будет напоминать драку в таверне, нежели пристойный доклад. Господа с отделения современной истории явно намерены освистать его. Итайн расправил плечи. Что ж, если они так хотят драки, они ее получат.

Налетел ветер. Занавеси на высоких окнах заколыхались, зашуршали, заплясали, дрожа, золотистые язычки пламени в масляных светильниках. Был чудесный весенний вечер – повсюду, кроме этого зала.

Рассыпались вежливые хлопки, и почтенный профессор Гинтана, краснея и смущаясь от такого признания его существования, неловко раскланялся, сгреб обеими руками свои заметки и потрусил к своему месту. Декан факультета политических наук поднялся, чтобы объявить о главном событии сегодняшнего вечера.

– Коллеги, – начал он, – прежде чем профессор Итайн окажет нам честь выступить со своим докладом, я хотел бы воспользоваться случаем и представить вам наших почетных гостей. Уверен, что вы так же, как и я, будете рады увидеть здесь патриарха Эмбана, первого секретаря Церкви Чиреллоса, сэра Бевьера, рыцаря Сириникийского ордена из Арсиума, и сэра Улафа из Генидианского ордена Талесии.

Под вежливые аплодисменты Итайн поспешил навстречу своим эленийским друзьям.

– Благодарение Богу, что вы здесь! – с жаром проговорил он. – Тут собралось все отделение современной истории – не считая тех, кто, по всей видимости, греет смолу и таскает мешки с перьями.

– Неужели ты думал, Итайн, что твой брат бросит тебя на произвол судьбы? – усмехнулся Эмбан. – Он решил, что тебе здесь будет одиноко, и прислал нас составить тебе компанию.

Итайн вернулся на свое место в куда более приподнятом настроении. По крайней мере, Бевьер и Улаф помогут ему отразить физические нападки.

– А сейчас, коллеги и достопочтенные гости, – продолжал декан, – профессор Итайн с дипломатического отделения выступит с отзывом на недавно изданный отделением современной истории труд под заглавием: «Киргайское дело: Исследование кризиса». Профессор Итайн, прошу!

Итайн поднялся, целеустремленно подошел к кафедре и придал лицу наиболее оскорбительно-вежливое выражение.

– Декан Алтус, достопочтенные коллеги, супруги достопочтенных коллег, уважаемые гости… – Он сделал паузу. – Я кого-нибудь пропустил? – По залу пробежал нервный смешок. Слушатели пребывали в изрядном напряжении. – Я особенно рад увидеть здесь столь многих наших коллег с отделения современной истории, – продолжал Итайн, нанося первый укол. – Поскольку тема моего выступления весьма близка их сердцу, было бы куда лучше, чтобы они своими ушами услышали то, что я намерен им высказать, чем были бы вынуждены полагаться на недостоверные сведения из чужих уст. – Он одарил доброжелательной улыбкой своих набычившихся в первом ряду противников. – Вам хорошо слышно меня, господа? Или, может быть, я говорю слишком быстро – с вашей точки зрения?

– Это возмутительно! – протестующе воскликнул упитанный, обливающийся потом профессор, который восседал в первом ряду.

– Дальше будет еще хуже, Квинсал, – заверил его Итайн. – Если правда тебе не по вкусу, лучше уходи сейчас. – Он молча обвел взглядом слушателей. – Говорят, что поход за истиной есть наиблагороднейшее из занятий человека, однако в темных чащобах невежества рыскают драконы. Имя этим драконам – Политические предубеждения, Намеренное искажение, а также Обыкновенная тупость, упорствующая в своих заблуждениях. Наши отважные друзья с отделения современной истории в своем недавно опубликованном труде «Киргайское дело» храбро выступили на битву с этими драконами. С глубочайшим прискорбием вынужден сообщить вам, что драконы победили.

Ответом на эти слова были новые смешки и неприязненные взгляды из первого ряда.

– В этом учреждении никогда и ни для кого не было секретом, что отделение современной истории занимается не столько наукой, сколько политикой, – продолжал Итайн. – С самого своего основания оно пользовалось покровительством первого министра, и единственной причиной, оправдывающей существование данного отделения, была необходимость затушевывать его промахи и как можно тщательнее прятать его полную непригодность для своей должности. Я не сомневаюсь, что ни первый министр Субат, ни его соучастник министр внутренних дел Колата никогда не были заинтересованы в истине, но, господа, это же университет! Неужели мы не можем хотя бы сделать вид, что говорим правду?

– Чушь! – проревел кряжистый академик из первого ряда.

– Разумеется, – ответил Итайн, высоко поднимая копию «Киргайского дела» в желтой обложке. – Я и сам это заметил. Но если это чушь, профессор Пессалт, почему вы ее опубликовали?

На сей раз хохот был громче, и в нем потонула бессвязная попытка Пессалта дать достойный ответ.

– Итак, перейдем к этому великому труду, – продолжал Итайн, – Все мы внаем, что на самом деле пондия Субат – тупица, невежда и заговорщик, но единственное, что меня по-настоящему ввергает в недоумение в этом вашем «Киргайском деле», – это ваши постоянные попытки возвести стирика-отступника Заласту чуть ли не в ранг святого. Как, во имя Божье, может кто-то – даже такой ограниченный субъект, как первый министр, – почитать этого проходимца?

– Как ты смеешь так отзываться о величайшем человеке нашего столетия? – выкрикнул кто-то с первого ряда.

– Если Заласта – лучшее, что способно произвести на свет наше столетие, – беда нам и нашему столетию! Однако мы отвлеклись. Кризис, которые господа с отделения современной истории именуют «Киргайский делом», назревал в течение нескольких лет.

– Верно! – крикнули с сарказмом из первых рядов. – Мы и сами это заметили!

– Я очень рад за вас, – промурлыкал Итайн, вызвав в зале новый приступ смеха. – К кому же обратился за помощью наш болван первый министр? К Заласте, разумеется. И что же посоветовал Заласта? Послать за пандионским рыцарем принцем Спархоком из Элении. Отчего бы это имя эленийского дворянина сорвалось с уст Заласты чуть ли не прежде, чем он услышал вопрос, – особенно если иметь в виду печально известную враждебность эленийцев по отношению к стирикам? Разумеется, деяния сэра Спархока вошли в легенду, но что же такого было в этом человеке, что Заласта вдруг так затосковал по его обществу? И почему же Заласта предпочел не сообщать нам, что Спархок – Анакха, орудие Беллиома? Неужели этот факт каким-то образом ускользнул от его внимания? Неужели он счел, что дух, созидающий целые вселенные, не достоин того, чтобы о нем упоминать? Я не нашел ни единого упоминания о Беллиоме в опубликованной отделением современной истории куче птичьего помета. Намеренно ли вы упустили из виду величайшее событие нашей эпохи? Неужели вы были так увлечены тем, чтобы восхвалить вашего обожаемого Пондию Субата за политические шаги, которых он не предпринимал, что решили вовсе ни словом не упоминать Беллиом?

– Вздор! – проревел чей-то бас.

– Весьма приятно познакомиться, профессор Вздор. Меня зовут Итайн. Так мило, что ты решил представиться. Тысячу благодарностей, старина.

Эти слова были встречены оглушительным хохотом.

– А он за словом в карман не полезет, – прошептал Улаф Бевьеру.

Итайн поднял взгляд на слушателей.

– Коллеги, – сказал он, – я утверждаю, что Заласте нужен был не принц Спархок, а Беллиом. Беллиом – источник наивысшего могущества, и Заласта вот уже три столетия стремился заполучить его – с целью столь отвратительной, что о ней лучше не упоминать. Он готов был пойти на что угодно. Он предал свою веру, свой народ, свою честь – если она у него вообще была – только бы добыть то, что тролли называют «Камень-Цветок».

– Ну это уже слишком! – провозгласил, вскакивая с места, дородный Квинсал. – Это же сумасшедший! Теперь он заговорил о троллях! Перед тобой ученые, Итайн, а не дети. Ты выбрал неподходящее место для того, чтобы рассказывать страшные сказки.

– Позволь, Итайн, я сам разберусь, – предложил Улаф, вставая и выходя на трибуну. – Я улажу эту проблему в считанные минуты.

– Действуй, друг мой, – благодарно отозвался Итайн.

Улаф оперся громадной лапищей о край кафедры.

– Профессор Итайн попросил меня, господа, вкратце просветить вас, – сказал он. – Как я понимаю, у вас вызвало какие-то трудности упоминание о троллях.

– Вовсе нет, сэр рыцарь, – язвительно огрызнулся Квинсал. – Тролли – эленийский миф, не более того, а потому с ними не может быть никаких трудностей.

– Поразительно. Я пять лет составлял грамматику языка троллей. Ты полагаешь, что я попусту тратил время?

– Я полагаю, что ты такой же сумасшедший, как и Итайн.

– Тогда тебе бы лучше не раздражать меня, верно? Особенно если принять во внимание, что я намного больше тебя. – Улаф глубокомысленно скосил глаза на потолок. – Логика учит нас, что ничего нельзя доказать простым отрицанием. Ты уверен, что не хочешь изменить свое утверждение?

– Нет, сэр Улаф. Я стою на том, что только что сказал. Троллей не существует.

– Ты слышал, Блокв? – Улаф слегка повысил голос. – Этот человек говорит, что ты не существуешь.

В коридоре за стеной раздался чудовищный рык, створки массивных дверей в дальнем конце зала затрещали и с грохотом распахнулись настежь.

– Успокойся! – шикнул Бевьер на Итайна, подпрыгнувшего от неожиданности. – Это всего лишь иллюзия. Улаф развлекается.

– Не хочешь ли, Квинсал, обернуться и посмотреть на моего друга Блоква? – любезно осведомился Улаф. – Кем бы ты его назвал, а?

В дверном проеме, заполняя его почти целиком, высился косматый великан, и его полузвериная морда была искажена яростью.

– Кто это сказал, У-лав? – оглушительно проревел он. – Я причиню ему боль! Я разорву его на куски и съем!

– Разве тролли говорят по-тамульски? – прошептал Итайн.

– Разумеется, нет, – улыбнулся Берит. – Улаф слегка увлекся.

Косматое чудовище в дверях зала продолжало жутким рыком перечислять, каким именно неприятностям подвергнется отделение современной истории в полном своем составе.

– Есть еще вопросы о троллях? – мягко осведомился Улаф, однако достопочтенные академики не расслышали его за криками, воплями и грохотом опрокидываемых кресел.

После того как Улаф велел своей иллюзии удалиться, добрых полчаса понадобилось на то, чтобы восстановить порядок, и, когда Итайн снова вышел к кафедре, слушатели, как один, теснились поближе к первым рядам.

– Господа, я тронут вашим горячим желанием расслышать каждое мое слово, – усмехнувшись, сказал Итайн, – однако я в состоянии говорить достаточно громко, чтобы меня можно было услышать и в дальних рядах, так что вовсе незачем так тесниться. Я полагаю, визит друга сэра Улафа прояснил мелкое недоразумение по поводу троллей? – Он мельком взглянул на Квинсала, который все еще сидел на полу, скорчившись и что-то в ужасе лопоча. – Превосходно, – сказал Итайн. – Короче говоря, принц Спархок прибыл в Тамульскую империю. Эленийцы – народ изобретательный, а потому королева Элана предложила нанести в Материон официальный визит и скрыла сэра Спархока и его спутников в своей свите. Прибыв на место, они почти тотчас же обнаружили два факта, которые мы отчего-то проглядели: во-первых, что у императора Сарабиана есть мозги, и во-вторых – что правительство, возглавляемое Пондией Субатом, состоит в союзе с нашими врагами.

– Измена! – взвизгнул, вскакивая с места, тощий лысый профессор.

– В самом деле, Далаш? – спросил Итайн. – Кому?

– Но… э… – Далаш смешался.

– Вы все еще не понимаете, не так ли, господа? – обратился Итайн к отделению современной истории. – Прежнее правительство смещено – смещено самим императором Сарабианом. Тамульская империя отныне представляет собой монархию эленийского образца, и правит ею полновластно император Сарабиан. Прежнее правительство – и его первый министр – больше не стоят у власти.

– Первого министра нельзя сместить! – визгливо крикнул Далаш. – Он сохраняет свой пост пожизненно!

– Даже если это и так, у этой проблемы есть весьма простое решение, не так ли?

– Ты не посмеешь!

– Не я, старина. Это решать императору. Не сердите его, господа. Если вы выведете его из себя, он украсит вашими головами городские ворота. Итак, продолжим. Я хотел бы успеть сказать побольше перед тем, как наступит традиционный перерыв. Ход событий был ускорен неудавшимся мятежом. Пондия Субат был причастен к заговору и намеревалсястоять в стороне, ломая руки, покуда пьяная толпа не перебьет всех его политических противников, включая, очевидно, и самого императора. Если профессору Далашу так хочется кричать «измена!», пусть он поразмыслит вот над этим. Мы многое открыли после провала мятежа, не только то, что касалось измены первого министра, но и предательство министра внутренних дел. Наиважнейшим, однако, было открытие, что весь мятеж был подготовлен и вдохновлен Заластой и что Заласта состоит в тайном союзе с Экатасом, верховным жрецом Киргона, бога якобы вымерших киргаев.

Теперь у принца Спархока не было иного выхода, как только извлечь Беллиом оттуда, где он был спрятан, и послать в Чиреллос за подкреплением. Привлек он к своему делу и других союзников, не последними среди которых были дэльфы – существующие на самом деле и во всем своем грозном сиянии.

– Что за чушь! – презрительно фыркнул главный забияка отделения современной истории, грубый и мускулистый профессор Пессалт. – И мы должны поверить всей этой чепухе?

– Ты уже видел сегодня тролля, Пессалт, – напомнил ему Итайн. – Хочешь дождаться и явления сияющего? Если пожелаешь, я могу это устроить – только, пожалуйста, снаружи. Мы в жизни не избавимся от вони, если ты превратишься в груду гниющей слизи прямо перед трибуной.

Декан Алтус многозначительно кашлянул.

– Да, сэр, понимаю, – кивнул Итайн. – Мне нужно еще несколько минут. – Он снова повернулся к слушателям. – Итак, – быстро продолжал он, – поскольку снова всплыла тема троллей, разберемся с ней раз и навсегда. Как вы уже заметили, тролли существуют. В Талесии Киргон, представившийся им одним из их богов, заманил их из родных гор в Дарезию. Настоящие Тролли-Боги были тысячелетиями заключены в Беллиоме, и принц Спархок предложил им свободу взамен за их помощь. Затем он повел большое войско в Северный Атан, где рыскали введенные в заблуждение тролли: Киргон надеялся этими беспорядками вынудить атанов вернуться и защищать родные земли, что сделало бы нас совершенно беззащитными, поскольку атаны составляют ядро нашей армии. Казалось, что ход Спархока на руку врагу, однако, когда Киргон и Заласта бросили на него троллей, Спархок призвал их настоящих богов. В отчаянии Киргон извлек из прошлого огромную армию киргаев – и тогда тролли, верные своей природе, сожрали их.

– Неужели ты думаешь, Итайн, что мы все это проглотим? – презрительно осведомился профессор Сафарон, глава отделения современной истории и шурин первого министра.

– Придется, Сафарон, – ответил Итайн. – Брат твоей жены больше не диктует официальную историю. Отныне император желает, чтобы мы давали нашим студентам чистую и неприкрашенную правду. В следующем месяце я намерен опубликовать свой доклад, и ты, Сафарон, позаботься сделать с него копию, потому что в будущем тебе придется учить студентов именно по моему докладу – если, конечно, у тебя есть будущее в этом учреждении. Как я понимаю, бюджет следующего года будет урезан, так что придется пожертвовать некоторыми отделениями. – Он мгновение помолчал. – Ты умеешь обращаться с инструментами, Сафарон? Я слыхал, что в Джуре есть небольшая и очень славная ремесленная школа. Тебе понравится Дакония, вот увидишь.

Декан вновь прокашлялся, на сей раз настойчивее.

– Прошу прощения, декан Алтус, – извинился Итайн. – У меня мало времени, господа, так что я сжато изложу вам последовавшие за тем события. Несмотря на сокрушительное поражение, Киргон и Заласта оставались еще могущественны. Они нанесли дерзкий удар – побочный сын Заласты, некий Скарпа, пробрался в имперскую резиденцию и похитил королеву Элану, требуя, чтобы Спархок отдал Беллиом в обмен на возвращение его жены живой и невредимой.

После перерыва, которого так терпеливо ожидает декан Алтус, я расскажу вам о том, что предпринял принц Спархок в ответ на такой поворот событий.

Часть 1 БЕРИТ

ГЛАВА 1

Стылый туман подымался от луга, и редкие тучи, наплывшие с запада, заволакивали колкое морозное небо. Теней не было, и промерзшая почва была не просто неподатлива – тверда, как железо. Зима неумолимо стискивала мертвой хваткой Северный мыс.

Многотысячное войско Спархока, облаченное в сталь и кожу, стояло широким строем на покрытой инеем траве луга, неподалеку от развалин Тзады. Сэр Берит, сидевший в седле среди массивных, закованных в доспехи рыцарей церкви, смотрел на отвратительное пиршество, что разыгрывалось в нескольких сотнях ярдов перед войском. Берит был молодым рыцарем, идеалистом, и ему трудно было примириться с некоторыми особенностями поведения их новых союзников.

Крики звучали отдаленным эхом, не более, да и те, что кричали, не были настоящими людьми – всего лишь тени, смутное напоминание о давно умерших людях. Кроме того, это были враги – жестокое дикое племя, поклонявшееся омерзительному богу.

Но от их тел исходил пар, и от этого ужаса сэр Берит никак не мог отмахнуться. Сколько ни повторял он себе, что эти киргаи – мертвецы, призраки, оживленные магией Киргона, живой пар, исходивший от их расчлененных тел, которые исступленно пожирали тролли, опрокидывал все заслоны, которыми Берит ограждал свои чувства от этого чудовищного зрелища.

– Проблемы? – сочувственно спросил Спархок. Черные доспехи Спархока тронул иней, и его покрытое шрамами лицо было мрачно.

Берит вдруг смутился.

– Ничего особенного, сэр Спархок, – поспешно солгал он. – Просто… – Он замялся, подыскивая нужное слово.

– Знаю. Мне и самому не по себе. Понимаешь, тролли вовсе не жестоки. Для них мы всего лишь пища. Они следуют своим природным наклонностям.

– В том-то и беда, Спархок. От одной мысли, что людей можно съесть, у меня стынет кровь в жилах.

– Поможет тебе, если я скажу: «Лучше их, чем нас»?

– Не очень, – Берит вяло усмехнулся. – Должно быть, я не слишком гожусь для этого ремесла. Все прочие принимают это как должное.

– Никто не принимает это как должное, Берит. Все мы чувствуем то же, что и ты. Потерпи немного. Мы ведь уже встречались с войсками из прошлого. Как только тролли прикончат киргайских генералов, остальные исчезнут, и это положит конец пиру. – Спархок нахмурился. – Давай-ка отыщем Улафа. Мне кое-что пришло в голову, и я должен посоветоваться с ним.

– Хорошо, – быстро согласился Берит. Оба пандионца развернули коней и поскакали по замерзшей траве вдоль передних рядов огромного войска.

Они нашли Улафа и Бевьера в нескольких сотнях ярдов дальше.

– У меня к тебе вопрос, Улаф, – сказал Спархок, осаживая Фарэна.

– Ко мне? Ох, Спархок, лучше бы его не было. – Улаф снял свой конический шлем и рассеянно натирал глянцево-черные рога огра краем зеленого плаща. – В чем дело?

– Всякий раз, когда прежде мы сталкивались с солдатами из прошлого, все они превращались в высохшие мумии, когда убивали их предводителей. Как отреагируют на это тролли?

– Почем мне знать?

– Ты же у нас знаток троллей.

– Пошевели мозгами, Спархок. Прежде такого никогда не случалось. Никто не в силах предсказать, чем может обернуться совершенно новая ситуация.

– А ты попробуй угадать! – раздраженно буркнул Спархок.

Мгновение они сверлили друг друга сердитыми взглядами.

– Спархок, зачем донимать Улафа? – мягко осведомился Бевьер. – Просто предупреди Троллей-Богов, что такое случится, а дальше уж пускай они сами разбираются.

Спархок бессознательно потер небритую щеку, и щетина зашуршала под его ладонью.

– Извини, Улаф, – сказал он. – Меня раздражает шум этой пирушки.

– Я вполне понимаю твои чувства, – мрачно ответил Улаф, – однако я рад, что ты заговорил об этом. Вряд ли тролли удовлетворятся сухим пайком, когда в полумиле от них столько свежего мяса. – Он водрузил на голову увенчанный рогами шлем. – Тролли-Боги не станут нарушать соглашения с Афраэлью, но все же нам стоит предупредить их насчет того, что рано или поздно случится с киргаями. Мне решительно хотелось бы, чтобы они придержали за шиворот своих троллей, когда их ужин вдруг превратится в сухари. Недоставало только закончить свою жизнь в качестве десертного блюда.

***

– Элана?! – вскрикнула Сефрения.

– Тише! – шикнула на нее Афраэль и огляделась. Они находились в отдалении от арьергарда войска, однако были не одни. Она коснулась ладонью выгнутой шеи Чэль, и белая кобылка Сефрении, послушно отойдя на несколько шагов от Келтэна и Ксанетии, принялась щипать подмерзшую траву.

– Я не знаю подробностей, – сказала Богиня-Дитя. – Мелидира ранена, а Миртаи в таком бешенстве, что ее пришлось заковать.

– Кто это сделал?

– Не знаю, Сефрения! Никто не хочет говорить с Данаей. Все, что мне удалось услышать, – слово «заложница». Кто-то пробрался в замок, похитил Элану и Алиэн и испарился бесследно. Сарабиан вне себя. Он наводнил коридоры стражей, и Даная даже не может выйти из комнаты, чтобы разузнать, что же случилось.

– Мы должны сказать Спархоку!

– Ни в коем случае! Спархок взвивается до небес, когда Элане грозит опасность. Пускай вначале благополучно доставит войско в Материон, а уж потом бушует, сколько угодно.

– Но…

– Нет, Сефрения. Он скоро сам все узнает, но прежде пусть уведет отсюда людей. У нас осталось не больше недели до того, как солнце совсем зайдет, и все и вся в этих местах превратится в лед.

– Пожалуй, ты права, – сдалась Сефрения. На миг она задумалась, рассеянно глядя на посеребренный инеем лес на границе луга. – Думается мне, что слово «заложница» объясняет все. Можешь ты как-нибудь определить, где сейчас твоя мама?

Афраэль покачала головой.

– Не смогу, не подвергнув ее опасности. Если я начну рыскать повсюду и разнюхивать, что к чему, Киргон мгновенно поймет, что я подбираюсь к его замыслам, и что-нибудь сделает маме прежде, чем начнет соображать. Сейчас наша главная цель – не дать Спархоку сойти с ума, когда он узнает, что произошло. – Она вдруг осеклась, ахнула, и ее темные глаза расширились.

– В чем дело? – встревоженно спросила Сефрения. – Что происходит?

– Не знаю! – почти крикнула Афраэль. – Что-то чудовищное!

Мгновение она дико озиралась, затем взяла себя в руки и наморщила лоб, сосредоточиваясь. Затем ее глаза гневно сузились.

– Кто-то произносит запрещенное заклятье, – наконец проговорила она. Голос ее был тверд, как промороженная почва.

– Ты уверена?

– Совершенно уверена. Самый воздух пропитан его вонью.

***

Джарьян-некромант и сам смахивал на оживший труп – тощий как скелет стирик с глубоко запавшими глазами. От него исходил затхлый смрад могилы. Как и других пленных стириков, его заковали в цепи и поместили под бдительную охрану рыцарей церкви, искушенных в отражении стирикских заклятий.

Стылые давящие сумерки опускались на лагерь неподалеку от развалин Тзады, когда Спархок и его друзья наконец решили допросить пленников. Тролли-Боги твердой рукой укротили своих приверженцев, когда оргия насыщения на поле боя вдруг прекратилась, и теперь тролли сгрудились на лугу у большого костра, в нескольких милях от лагеря. Судя по всему, они были заняты отправлением какого-то религиозного обряда.

– Действуй как при обычном допросе, Бевьер, – негромко сказал Спархок смуглокожему арсианцу, когда перед ними поставили Джарьяна. – Задавай не относящиеся к делу вопросы, покуда Ксанетия не подаст знак, что выпотрошила его дочиста.

Бевьер кивнул.

– Я могу тянуть время столько, сколько тебе понадобится, Спархок. Давай-ка начнем.

Ослепительно-белый плащ, на котором играли багровые отблески огня, придавал сэру Бевьеру вид настоящего церковника, и арсианец подчеркнул это впечатление, предварив допрос продолжительной молитвой. Затем он приступил к делу.

Джарьян отвечал на вопросы немногословно, гулким голосом, который, казалось, исходил из недр подземелья. Бевьер как будто не замечал угрюмости пленника. Он вел допрос излишне подробно, даже дотошно, и это впечатление подчеркивали шерстяные перчатки с обрезанными пальцами, какие носят в холода писцы и школяры. Он часто повторялся, перефразируя уже заданные прежде вопросы, а затем с торжеством указывая на несоответствия в ответах пленника.

Единственным исключением в немногословии и сдержанности Джарьяна был поток брани и проклятий, обрушенный им на голову Заласты – и Киргона, – которые бросили его одного на этом негостеприимном поле.

– Бевьер говорит точь-в-точь как законник, – едва слышно прошептал Келтэн Спархоку. – Терпеть не могу законников!

– Он делает это намеренно, – отозвался Спархок. – Законники любят задавать заковыристые вопросы, и Джарьяну это хорошо известно. Бевьер вынуждает его все время думать о том, что он пытается от нас скрыть, а это только на руку Ксанетии. Похоже, мы недооценивали Бевьера.

– Все дело в молитвах, – глубокомысленно пояснил Келтэн. – Когда человек все время молится, его трудно принимать всерьез.

– Мы рыцари церкви, Келтэн, – члены религиозных орденов.

– Ну и что?

***

– В разуме своем он скорее мертв, нежели жив, – говорила Ксанетия позднее, когда все они собрались возле одного из больших костров, разведенных атанами, чтобы отогнать пронизывающий холод. Лицо анары и одеяние из небеленой шерсти заливал алый отсвет огня.

– Мы были правы? – спросил Тиниен. – Киргон действительно усиливает чары Джарьяна, чтобы он мог оживлять целые армии?

– Истинно так, – ответила она.

– А этот приступ ненависти к Заласте был искренним? – спросил Вэнион.

– Весьма искренним, мой лорд. Джарьян и его приятели все более недовольны главенством Заласты. Не ждут они ни грана истинного товарищества от своего предводителя. Единства между ними более нет, и всякий стремится урвать себе поболе благ от сомнительного сего союза. Сильнее же всего алчет втайне каждый в одиночку завладеть Беллиомом.

– Разлад среди врагов нам только на руку, – заметил Вэнион, – однако нам не стоит упускать из виду возможности того, что после нынешних событий они снова придут к согласию. Удалось тебе, анара, узнать, каким может быть их следующий ход?

– Нет, лорд Вэнион. Никоим образом не были они готовы к такому повороту событий. Есть, однако, в разуме Джарьяна одна внятная мысль, коя указывает на немалую опасность. Отступники, что окружают Заласту, все, как один, страшатся Кизату из Эсоса, ибо среди них только он искушен в земохской магии и он один в силах проникнуть за дверь в преисподнюю, коя была открыта Азешем. Непостижимые ужасы таятся за сей дверью, и мыслит Джарьян, что, поскольку до сих пор все их замыслы неизменно шли прахом, в отчаянии может Киргон повелеть Кизате отвратительным своим искусством призвать в мир порождения тьмы, дабы обратить их против нас. Вэнион мрачно кивнул.

– Как подействовал на них недавний Праздник Урожая? – с интересом спросил Телэн.

– Сие событие нанесло им тягчайший удар, – ответила Ксанетия. – Весьма полагались они на тех, что ныне мертвы.

– Стрейджен будет счастлив узнать об этом. Для чего им нужны были все эти шпионы и доносчики?

– Поскольку нет у них силы, кою можно противопоставить атанам, замышляли Заласта и его подручные использовать тайных соглядатаев министерства внутренних дел, дабы убивать тамульских чиновников в различных провинциях Империи и тем внести разлад в действия правительства.

– Тебе бы стоило взять это на заметку, Спархок, – вставил Келтэн.

– Вот как?

– Император Сарабиан, одобряя план Стрейджена, мучился угрызениями совести. Ему наверняка станет легче, если он узнает, что Стрейджен на самом деле только опередил наших врагов. Если б он не убил их прихвостней, они перебили бы имперских чиновников.

– Это весьма шаткая моральная почва, Келтэн, – с неодобрением заметил Бевьер.

– Знаю, – согласился Келтэн. – Потому-то на ней и не стоит обосновываться.

***

Наутро небо было пасмурным, густые тучи, набежавшие с запада, заволокли его серой клубящейся пеленой. Поскольку стояла поздняя осень, да еще они оказались так далеко к северу, чудилось, что солнце восходит чуть ли не на юге, зажигая неистовым оранжевым пламенем небо над стеной Беллиома и робко выглядывая из-за нее, чтобы тронуть мазками багрового света колышущиеся чрева тяжелых туч.

Лагерные костры словно выцвели и съежились, бессильные справиться со всевластным холодом, царившим здесь, на макушке мира, и рыцари и их союзники кутались в меховые плащи и теснились поближе к огню.

Далеко на юге раскатился глухой рокот, и в небе заплясали вспышки бледного призрачного света.

– Гром? – не веря собственным ушам, спросил Келтэн у Улафа. – Но ведь сейчас неподходящее время года для грозы.

– Бывает, – пожал плечами Улаф. – Я как-то к северу от Хейда попал в грозу вперемежку с метелью. Незабываемое впечатление.

– Чья очередь готовить? – рассеянно вопросил Келтэн.

– Твоя, – тотчас ответил Улаф.

– Ты теряешь бдительность, Келтэн, – рассмеялся Тиниен. – Тебе ведь отлично известно, что этого вопроса лучше не задавать.

Келтэн что-то проворчал и принялся раздувать огонь.

– Полагаю, Спархок, мы должны сегодня же отправиться на побережье, – строго сказал Вэнион. – До сих пор погода держалась неплохая, но не думаю, что мы можем рассчитывать на это и впредь.

Спархок кивнул.

Раскаты грома становились все громче, и пелену туч, залитую багровым отсветом солнца, рассекли слепяще-белые всполохи молний.

А потом к громовым раскатам прибавился размеренный ухающий рокот.

– Что такое? – встревоженно воскликнул Кринг. – Опять землетрясение?

– Нет, – ответил Халэд. – Чересчур ритмичный звук – как будто кто-то молотит в громадный барабан. – И вдруг осекся, указывая на гребень стены Беллиома. – Что это?

Из леса, окаймлявшего острый, как лезвие ножа, край стены, проступал огромный холм – вернее, это можно было бы счесть холмом, если бы оно не двигалось.

Оно находилось как раз против солнца, а потому невозможно было рассмотреть его в подробностях, однако по мере того, как оно поднималось выше, рыцари сумели разглядеть подобие сплющенного купола, по обе стороны от которого расходились, точно огромные крылья, две заостренные выпуклости. Оно росло и росло, и стало ясно, что это вовсе не купол – скорее гигантский перевернутый конус, сужающийся книзу, и из боков его торчат те самые странные выпуклости, похожие на крылья. Заостренное основание конуса опиралось – так показалось им – на некую массивную колонну. Заслонившее собой солнце, это нечто было кромешно-черным как ночь и продолжало расти, разбухая чудовищным сгустком тьмы.

Наконец оно остановилось.

И открыло глаза.

Две узкие пылающие щели раскрывались все шире, раскосые и злобные, точно глаза дикой кошки, и пламя, пылавшее в них, было ослепительней самого солнца. Самое пылкое воображение в бессилии отступало перед жуткими размерами этой твари. То, что прежде казалось огромными крыльями, на самом деле были ее глаза.

А затем чудовище разинуло пасть и взревело, и стало ясно – то, что они слышали прежде, был отнюдь не гром.

Оно взревело вновь, обнажая клыки – гигантские подобия молний, с которых, точно кровь, капало пламя.

– Клааль! – взвизгнула Афраэль.

И тогда над острым срезом стены, словно пара округлых холмов, поднялись огромные плечи, и черными парусами развернулись над ними перепончатые, как у летучей мыши, громадные крылья.

– Что это такое? – крикнул Телэн.

– Клааль! – снова взвизгнула Афраэль.

– Что такое Клааль?

– Не что, болван! Кто! Азеш и другие старшие боги его изгнали, а какой-то идиот вернул его!

Гигантская тварь все подымалась над стеной, и уже видны были огромные руки со множеством пальцев. Тело твари было непостижимо громадным, и вспышки молний кишели под его кожей, освещая омерзительные подробности.

А затем гигант поднялся в полный рост, едва ли не на сотню футов возвышаясь над краем стены.

Сердце Спархока стремительно ухнуло в бездну. Неужели они могли решиться…

– Голубая Роза! – крикнул он. – Сделай что-нибудь!

– В сем нет нужды, Анакха. – Голос Вэниона, устами которого вновь завладел Беллиом, прозвучал на удивление спокойно. – Клааль лишь на миг ускользнул из-под власти Киргона. Не решится Киргон выставить слугу своего в открытую схватку со мною.

– Это принадлежит Киргону?

– Сейчас – да. Скоро, однако, сие переменится, и Киргон будет принадлежать Клаалю.

– Что оно делает? – закричала Бетуана.

Чудовище, нависавшее над стеной, вознесло громадную лапу и принялось молотить по земле слепящими молниями, отчего вокруг разлетались брызги пламени. Отвесный склон задрожал, пошел трещинами, с ревом и грохотом осыпаясь на лес у подножия стены. Гигантский камнепад ширился, становясь все мощнее.

– Клааль никогда не доверял мощи своих крыльев, – хладнокровно заметил Беллиом. – Явился бы он сей миг сражаться со мной, однако высота стены страшит его. Так готовит он себе ступени, дабы спуститься вниз.

С гулким грохотом, напомнившим о землетрясении, которое и породило стену Беллиома, добрая миля отвесной скалы угрожающе накренилась и рухнула на лес, прибавив высоты груде камня у подножия.

А чудовище продолжало терзать стену, обрушивая вниз все новые камнепады, которые ложились крутой насыпью, тянувшейся все выше и выше к вершине стены.

И вдруг гигантская тварь по имени Клааль исчезла бесследно, и лишь пронизывающий ветер, визгливо завывая, хлестал по изуродованному склону стены, разгоняя клубы пыли, поднятые камнепадами.

За воем ветра был слышен и другой звук. Спархок стремительно обернулся. Тролли, как один, пали ниц, скуля от ужаса.

***

– Мы всегда знали о нем, – задумчиво говорила Афраэль. – Мы пугали друг друга рассказами о Клаале. Есть какое-то извращенное удовольствие в баснях, от которых мороз по коже. Я, пожалуй, даже не верила до конца, что он действительно существует.

– Собственно, что он такое? – спросил Бевьер.

– Зло, – пожала она плечами. – Сами мы воплощение добра – во всяком случае, таковыми себя считаем. Клааль – наша противоположность. Его существованием мы объясняем существование зла. Не будь Клааля, нам пришлось бы взять ответственность за зло на себя, а мы для этого чересчур себя любим.

– Значит, Клааль – властелин ада? – спросил Бевьер.

– Можно и так сказать. Впрочем, ад – это не определенное место, а состояние ума. Рассказывают, что когда старшие боги – Азеш и остальные – явились в мир, Клааль уже был здесь. Они хотели сами владеть миром, а он стоял у них на пути. После того как некоторые из них попытались избавиться от него в одиночку и были уничтожены, они объединились и вышвырнули его из мира.

– Откуда он взялся? Изначально, я имею в виду? – не отставал Бевьер. Арсианец любил докапываться до первопричин.

– Мне-то почем знать? Меня тогда еще не было. Спроси у Беллиома.

– Меня интересует не столько то, откуда взялся Клааль, сколько то, на что он способен, – сказал Спархок, вынимая Беллиом из кошеля, висевшего на поясе. – Голубая Роза, – сказал он, – думается мне, должны мы поговорить о Клаале.

– Сие было бы неплохо, Анакха, – ответил камень, вновь завладевая Вэнионом.

– Откуда он – или оно – взялся?

– Ниоткуда, Анакха. Подобно мне, Клааль был всегда.

– Что он – или оно – такое?

– Необходимость, Анакха. Не желал бы я оскорбить тебя, однако необходимость существования Клааля непостижима твоему разуму. Богиня-Дитя дала уже достаточное тому толкование – сообразно ее способностям.

– Ну знаешь ли! – фыркнула Афраэль. Слабая усмешка тронула губы Вэниона.

– Не гневайся на слова мои, Афраэль. Воистину, при всей твоей ограниченности я все же люблю тебя. Ты еще молода, однако лета принесут тебе мудрость и понимание.

– Так не годится, Голубая Роза, – предостерегла Сефрения.

– Что ж, хорошо, – вздохнул Беллиом. – Приступим к делу. Истинно, как сказала тебе Афраэль, Клааль был изгнан старшими богами – хотя дух его и поныне таился в самых камнях сего мира, равно как и прочих миров, сотворенных мною. Более того, что старшие боги сделали, то могли они также и переделать, и заклятие, коим возвращен Клааль, вплетено было в заклятие, коим был он изгнан. Видимо, некий смертный, искушенный в заклятиях старших богов, обратил вспять заклятие изгнания – и Клааль вернулся.

– Можно ли его уничтожить?

– Сие не «он» и не «оно», Анакха. Клааль есть Клааль. Нет, Анакха, Клааль не может быть уничтожен, не менее, чем могу быть уничтожен я. Клааль вечен.

Сердце Спархока упало.

– Похоже, нам грозят серьезные неприятности, – пробормотал он, обращаясь к своим друзьям.

– В некоторой мере сие моя вина. Так увлечен был я рождением новой моей дочери, что внимание мое отвлеклось от всегдашних моих обязанностей. Всегда имею я обыкновение, сотворяя новый мир, изгонять из него Клааля. Сие же дитя привело меня в такой восторг, что я все откладывал и откладывал изгнание. Затем столкнулся я с красной пылью, что заключила меня в темницу, и обязанность изгнать Клааля легла на старших богов. Поскольку сами они несовершенны, то и изгнание, ими осуществленное, оказалось несовершенным, и так Клааль получил возможность вернуться.

– С помощью Киргона? – мрачно уточнил Спархок.

– Заклятие изгнания – и возвращения – Клааля стирикское. Киргон не мог произнести его.

– Значит, это сделал Кизата, – заключила Сефрения. – Он наверняка мог знать заклятие. Не думаю, правда, что он сделал это по доброй воле.

– Скорее по принуждению Киргона, матушка, – сказал Келтэн. – В последнее время дела для Киргона и Заласты оборачивались не лучшим образом.

– Но призвать Клааля!.. – Афраэль содрогнулась.

– Люди в безнадежном положении совершают безрассудные поступки, – пожал плечами Келтэн. – Думаю, это относится и к богам.

– Что же нам делать с Клаалем, Голубая Роза? – спросил Спархок.

– Ты ничего не в силах сделать, Анакха. Отменно управился ты с Азешем и, вне всяких сомнений, так же отменно управишься с Киргоном, однако против Клааля ты бессилен.

– Значит, мы обречены, – упавшим голосом пробормотал Спархок.

– Обречены? Конечно же нет, Анакха. Отчего ты так легко падаешь духом и поддаешься безутешности, друг мой? Я не стану принуждать тебя сражаться с Клаалем. Сие мой долг. Клааль причинит нам некоторые хлопоты, как то в обыкновении Клааля. Затем, как было заведено, мы с Клаалем встретимся в поединке.

– И ты изгонишь его?

– Сие никогда не ведомо заранее, Анакха. Заверяю тебя, однако, что приложу я все силы, дабы изгнать Клааля, – так же, как и Клааль приложит все силы, дабы изгнать меня. Поединок между нами лежит в будущем, а будущее, как я часто говорил тебе, сокрыто для всех. Однако же выйду я на поединок уверенно, ибо всякое сомнение ослабляет решимость, а робкая неуверенность отягчает дух. В битву надлежит идти с легким сердцем и радостною душою.

– У тебя склонность к нравоучениям, Творец Миров, – с легким ехидством заметила Афраэль.

– Не вредничай, – мягко укорил ее Беллиом.

***

– Анакха!

Это был Гхворг, бог убийства. Великан шагал по тронутому инеем лугу, оставляя темные следы на морозно-серебристой траве.

– Я слушаю слова Гхворга, – ответил Спархок.

– Это ты призвал Клааля? Ты думаешь, Клааль поможет нам причинить боль Киргону? Это плохая мысль. Прогони Клааля.

– Это сделал не я, Гхворг, и не Камень-Цветок. Мы думаем, что это Киргон призвал Клааля, чтобы причинить нам боль.

– Камень-Цветок может причинить боль Клаалю?

– Мы не знаем. Сила Клааля равна силе Камня-Цветка.

Бог убийства присел на корточки на стылом дерне, громадной лапой почесывая косматую морду.

– Киргон – ничто, Анакха, – проворчал он бесцеремонно. – Мы можем причинить боль Киргону завтра – или потом. Мы должны причинить боль Клаалю сейчас. Мы не можем ждать потом.

Спархок опустился на одно колено.

– Твои слова мудры, Гхворг.

Губы Гхворга раздвинулись в чудовищном подобии ухмылки.

– Это слово не в ходу у нас, Анакха. Если Кхвай скажет: «Гхворг мудр», я причиню ему боль.

– Я не хотел вызвать твой гнев, Гхворг.

– Ты не тролль, Анакха. Ты не знаешь наших обычаев. Мы должны причинить боль Клаалю, чтобы он ушел. Как мы сделаем это?

– Мы не можем причинить ему боль. Только Камень-Цветок может прогнать его.

Гхворг, оглушительно зарычав, хватил кулаком по мерзлой земле.

Спархок поднял руку.

– Киргон призвал Клааля, – сказал он. – Клааль вступил в союз с Киргоном, чтобы причинить боль нам. Мы причиним боль Киргону сейчас, не потом. Если мы причиним боль Киргону, он побоится помогать Клаалю, когда Камень-Цветок причинит боль Клаалю и прогонит его.

Гхворг задумался.

– Твои слова хороши, Анакха, – сказал он наконец. – Как мы можем причинить боль Киргону сейчас? Спархок быстро прикинул.

– Ум Киргона не такой, как твой ум, Гхворг, и не такой, как мой. Мы прямодушны, а Киргон вероломен. Он послал твоих детей против наших друзей сюда, в земли зимы, чтобы мы пришли биться с ними, но главное войско Киргона – не твои дети. Главное войско Киргона придет с юга, чтобы напасть на наших друзей в городе, который сияет.

– Я видел это место. Там говорила с нами Богиня-Дитя.

Спархок нахмурился, вспоминая подробности Вэнионовой карты.

– Здесь и дальше на юг есть горы, – сказал он. Гхворг кивнул.

– Еще дальше на юг горы становятся ниже, а потом переходят в равнины.

– Я вижу, – сказал Гхворг. – Ты описал их хорошо, Анакха.

Спархок с изумлением понял, что Гхворг явно способен охватить мысленным взором весь континент.

– Посреди этих равнин есть другие горы. Люди зовут их Тамульские горы. Гхворг согласно кивнул.

– Главное войско детей Киргона пройдет через эти горы к городу, который сияет. В горах холодно, и ваши дети там не будут страдать от солнца.

– Я вижу, куда ведет твоя мысль, Анакха, – объявил Гхворг. – Мы перенесем наших детей в эти горы и там будем ждать детей Киргона. Наши дети не будут есть детей Афраэли. Они будут есть детей Киргона.

– Это причинит боль Киргону и его слугам.

– Тогда мы сделаем это. – Гхворг повернулся и указал на гигантскую осыпь, сотворенную Клаалем. – Наши дети поднимутся по лестнице Клааля. Потом Гхномб остановит время. Наши дети будут в тех горах до того, как солнце уйдет спать в эту ночь. – Он рывком поднялся. – Хорошей охоты! – проворчал он и, развернувшись, зашагал к своим собратьям и все еще перепуганным троллям.

***

– Мы должны действовать так, будто ничего не изменилось, – говорил Вэнион, когда часа через два после полудня Они собрались у костра. Солнце, как мимоходом заметил Спархок, уже склонялось к закату. – Клааль может появиться в любое время и в любом месте. Мы не можем рассчитать его появление – так же, как не можем рассчитать метель или ураган. Если что-то не поддается расчетам, остается лишь принять необходимые предосторожности – и больше не обращать на это внимания.

– Хорошо сказано, – одобрила королева Бетуана. Бетуана и Вэнион неплохо ладили друг с другом.

– Что же нам делать, друг Вэнион? – спросил Тикуме.

– Мы солдаты, друг Тикуме, – ответил Вэнион, – и делаем то, что надлежит делать солдатам. Наше предназначение – сражаться с людьми, а не с богами. Скарпа скоро двинется из джунглей Арджуны, и я полагаю, что второй удар будет нанесен из Кинезги. Тролли наверняка замедлят продвижение Скарпы, но они не смогут далеко отойти от гор в Южном Тамуле, потому что не вынесут жары. Опомнившись от первого столкновения с троллями, Скарпа непременно попытается обойти их. – Вэнион взглянул на карту. – Нам нужно расставить свои силы так, чтобы отразить натиск Скарпы либо армии, которая двинется из Кинезги. Думаю, для этой цели более всего подходит Самар.

– Нет, Сарна, – возразила Бетуана.

– И то и другое, – вмешался в разговор Улаф. – Войско в Самаре сможет прикрыть земли от южной оконечности Атанских гор до Арджунского моря, а заодно и ударить к востоку от южной части Тамульских гор, если Скарпа ускользнет от троллей. Войска в Сарне преградят путь вторжению через Атанские горы.

– Он прав, – сказал Бевьер. – Нам придется разделить силы, выхода у нас нет.

– Мы можем поставить в Самаре рыцарей и пелоев, а в Сарне – атанскую пехоту, – добавил Тиниен. – Долина в нижнем течении реки Сарна – идеальное место для конницы, а горы вокруг самой Сарны самой природой предназначены для атанов.

– Обе эти позиции – оборонительные, – возразил Энгесса. – Войну нельзя выиграть в обороне.

Спархок и Вэнион обменялись долгими взглядами.

– Вторгнуться в Кинезгу?.. – с сомнением спросил Спархок.

– Нет, – сказал Вэнион, – рано. Подождем, покуда из Эозии не придут рыцари церкви. Когда они войдут в Кинезгу с запада, тогда и настанет время для нас двинуться туда с востока. Мы возьмем Киргона в клещи. Когда с двух сторон на него пойдут такие силы, он может воскресить всех киргаев, какие когда-либо жили на свете, и все равно проиграет.

– До тех пор, пока не спустит с цепи Клааля, – угрюмо вставила Афраэль.

– Нет, Божественная, – сказал Спархок. – Беллиом хочет, чтобы Киргон выслал против нас Клааля. Если мы поступим таким образом, то сами будем решать, где и когда состоится поединок. Мы выберем место, Киргон выпустит Клааля, а я выпущу Беллиом. А уж потом нам останется только сидеть и ждать.

***

– Мы поднимемся на стену точно так же, как это сделали тролли, Вэнион-магистр, – говорил Энгесса на следующее утро. – Мы не хуже их умеем карабкаться по осыпям.

– Только у нас это займет побольше времени, – прибавил Тикуме. – Нам придется убирать валуны, чтобы по осыпи могли пройти кони.

– Мы поможем вам, Тикуме-доми, – пообещал Энгесса.

– Стало быть, решено, – подвел итог Тиниен. – Атаны и пелои двинутся на юг, чтобы занять позиции в Самаре и Сарне. Мы выведем рыцарей на побережье, и Сорджи переправит нас в Материон. Оттуда мы двинемся сушей.

– Именно переправа меня и беспокоит, – признался Спархок. – Сорджи придется сделать, самое меньшее, с полдюжины рейсов.

Халэд вздохнул и закатил глаза.

– Ты, кажется, опять собрался прилюдно стыдить меня, – сказал Спархок. – Что я упустил на этот раз?

– Плоты, Спархок, – устало пояснил Халэд. – Сорджи собирается отогнать плоты на юг, чтобы продать на лесоторговой ярмарке. Он намерен увязать их в один большой плот. Посади рыцарей на суда, коней на плот, и все мы доберемся до Материона за один рейс.

– О плотах я и впрямь забыл, – смущенно сознался Спархок.

– Однако плот будет двигаться не слишком-то быстро, – заметил Улаф.

Ксанетия уже давно с интересом прислушивалась к их разговорам. Сейчас она взглянула на Халэда и заговорила застенчиво, почти робко:

– А что, молодой господин, будет ли тебе подмогой сильный ровный ветер, дующий вослед твоим плотам?

– Еще какой подмогой, анара! – с восторгом подтвердил Халэд. – Мы сможем сплести из веток что-то вроде парусов.

– Разве Киргон либо Клааль не почуют, что ты вызываешь ветер, дорогая сестра? – спросила Сефрения.

– Киргон не может почувствовать дэльфийскую магию, Сефрения, – ответила Ксанетия. – Анакха мог бы спросить у Беллиома, касается ли сие и Клааля.

– Как это вам удается? – с любопытством спросила Афраэль.

Ксанетия слегка смутилась.

– Сие было совершено, дабы укрыть нас от тебя и родичей твоих, Божественная Афраэль. Когда Эдемус проклял нас, наложил он свое проклятье таким образом, дабы магия наша оставалась сокрытой от врагов – ибо таковым почитали мы тогда и тебя. Сие оскорбляет тебя, Божественная?

– Только не сейчас, анара! – воскликнула Флейта и, бросившись в объятия Ксанетии, крепко ее расцеловала.

ГЛАВА 2

Гигантский плот, который смастерили матросы Сорджи, был в четверть мили длиной и в сотню футов шириной. Большую его часть занимал загон для коней. Колыхаясь и раскачиваясь, плот двигался на юг под угрюмым зимним небом, которое то и дело обрушивало на него ледяные потоки дождя со снегом. Стоял жгучий холод, и молодые рыцари, разместившиеся на плоту, кутались с головы до ног в меховые плащи и искали прибежища в сомнительном укрытии полоскавшихся на ветру навесов.

– Все дело во внимании к деталям, Берит, – говорил Халэд, закрепляя веревку, которая натягивала правый край одного из «парусов». – Детали – это и есть сущность всякой работы. – Неодобрительно щурясь, он разглядывал край заледенелого паруса, который был так покрыт инеем, что больше походил на снегозащитную стенку. – Спархок придумывает великие замыслы, а детали оставляет другим. И это, по правде говоря, даже хорошо, потому что он оказывается безнадежным неумехой, когда дело доходит до мелочей и настоящей работы.

– Халэд! – воскликнул потрясенный Берит.

– Ты когда-нибудь видел, как он пытается работать с инструментами? Отец нам не раз повторял: «Не давайте Спархоку далее притронуться к инструментам!» У Келтэна руки растут из нужного места, а вот Спархок совершенно безнадежен. Если поручить ему честную работу, он скорее покалечит себя… – Халэд резко вскинул голову и выругался.

– В чем дело?

– А ты не чувствуешь? Буксирные канаты с левого борта ослабли. Пойдем-ка, встряхнем матросов. Мы же не хотим, чтобы эта неуклюжая громадина снова встала торчком.

И двое молодых людей, кутаясь в меховые плащи, быстро зашагали по покрытым инеем бревнам, огибая на ходу загон, где кони тесно сбились в кучу, и спасаясь от ледяного пронизывающего ветра, который дул в корму.

Идея увязать все плоты в один гигантский плот была безусловно хороша, но управлять этим плотом оказалось даже труднее, чем предполагали Сорджи или Халэд. Сплетенные из веток примитивные паруса хорошо ловили ветер, вызванный Ксанетией, направляя тяжесть громадного плота к югу. Корабли Сорджи должны были вести плот на буксире, и тут-то и начинались проблемы. Даже два корабля, подгоняемые ветром одинаковой силы, никогда не движутся с одинаковой скоростью, а потому полсотни судов впереди плота и по двадцать пять по бокам приходилось вести с небывалой точностью, чтобы громадный плот двигался в нужном направлении. Покуда все были настороже, все шло как надо, но в двух днях южнее Беллиомовой стены вдруг сразу несколько мелочей пошло наперекосяк, и плот начал опасно крениться набок. Выровнять этот крен не удавалось никакими усилиями, а потому пришлось разбирать и наново увязывать плот – нелегкий труд на морозе и под промозглым ветром. Никому не хотелось снова повторять этот подвиг.

Когда они добрались до левого борта, Берит вынул из-под мехового плаща бронзовый рожок и проиграл краткий немузыкальный сигнал, повернувшись к буксирным судам, а Халэд между тем неистово размахивал желтым флагом. Условленные заранее сигналы были просты. Желтый флаг приказывал судам прибавить парусов, чтобы натянуть буксирные канаты, синий флаг велел сбросить скорость, чтобы ослабить канаты, а красный – отвязать канаты и убираться с дороги плота.

Наконец канаты снова натянулись – это краткий сигнал Халэда был передан по цепочке матросам, стоявшим на вахте.

– Как тебе удается следить за всем? – спросил Берит у своего друга. – И откуда ты так быстро узнаешь, что что-то не так?

– Боль, – сухо ответил Халэд. – Я вовсе не горю желанием несколько дней подряд разбирать и собирать эту неповоротливую скотину под ледяным дождем, который сразу на мне и намерзает, а потому я весьма внимательно прислушиваюсь к тому, что говорит мне мое тело. Малейшие перемены можно ощутить ногами, а то и пятками. Когда хоть один из канатов ослабляется, плот движется немного по-другому.

– Есть ли что-нибудь такое, чего ты не умеешь?

– Я плохо танцую. – Халэд сморщился под новым порывом жгуче-ледяного дождя со снегом. – Пора кормить и поить лошадей. Пойдем, скажем послушникам, что довольно сидеть сложа руки и восхищаться своими титулами, – пора приниматься за дело.

– Ты и в самом деле ненавидишь аристократов? – спросил Берит, когда они вдоль края загона двинулись к навесам, под которыми укрывались молодые послушники.

– Да нет, вовсе я их не ненавижу. У меня просто не хватает на них терпения, и я никак не могу взять в толк, как это можно не замечать того, что творится вокруг. Титул, должно быть, увесистая штука, если тот, кто его носит, больше ни на что не обращает внимания.

– Ты ведь и сам когда-нибудь станешь рыцарем.

– Не я это выдумал. Спархоку иногда приходят в голову поразительные глупости. Он отчего-то решил, что сделать рыцарями меня и моих братьев – значит оказать честь памяти нашего отца. Уверен, что отец сейчас покатывается над ним со смеху. – Они уже дошли до навесов, когда Халэд повысил голос:

– Подъем, господа! Пора кормить и поить коней! За работу!

Затем он критическим оком оглядел загон. Пять тысяч лошадей оставляют весьма внушительные следы своего пребывания.

– Думаю, пора преподать нашим послушникам еще один урок смирения, – тихо сказал он Бериту и громче добавил:

– А когда вы с этим управитесь – беритесь за лопаты и тачки. Мы ведь не хотим накапливать лишний вес, верно, господа?

***

Берит не был еще полностью искушен в некоторых сложных разновидностях магии – эта часть пандионского обучения длится порой всю жизнь. Однако он продвинулся уже достаточно далеко, чтобы распознать игру со временем и расстоянием. Казалось, что гигантский плот едва ползет на юг, однако быстрая перемена погоды безоговорочно противоречила этому ощущению. Во-первых, у нихдолжно было уйти гораздо больше времени на то, чтобы ускользнуть от нестерпимых холодов дальнего севера, а во-вторых, дни не могли так скоро удлиниться вновь.

Как бы то ни было и кто бы это ни устроил, но они – намного раньше, чем следовало, – прибыли к песчаному берегу в нескольких милях севернее Материона и начали сводить коней на берег с шатких бревен плота.

– Недолгое путешествие, – лаконически отметил Халэд, наблюдая за тем, как послушники выгружают на берег коней.

– Так ты заметил! – рассмеялся Берит.

– Они не особенно и скрывали. Когда брызги, намерзавшие на моей бороде, в один миг растаяли, я начал подозревать неладное. – Он помолчал.

– Трудное это дело – учиться магии?

– Сама по себе магия не так уж и сложна. Главная трудность – изучить стирикский язык. В стирикском нет правильных глаголов. Они все не правильные, да к тому же у них девять спряжений.

– Пожалуйста, Берит, говори по-эленийски.

– Ты знаешь, что такое глагол?

– Более или менее знаю, но что такое спряжение? Бериту отчего-то стало легче – по крайней мере, Халэд знает не все на свете.

– Я помогу тебе разобраться, – заверил он друга. – Может быть, Сефрения что-нибудь придумает.

Солнце уже заходило, сверкая ослепительными красками, когда они въехали в жемчужно мерцающие ворота Огнеглавого Материона, и к тому времени, когда рыцари добрались до имперской резиденции, на город уже опустились сумерки.

– Что это с ними стряслось? – пробормотал Халэд, когда они миновали ворота резиденции.

– Ты о чем? – не понял Берит.

– Парень, для чего у тебя глаза? Стражники у ворот глядели на Спархока так, словно он вот-вот взорвется – или превратится в дракона. Говорю тебе, Берит, что-то здесь не так.

Рыцари церкви свернули по залитой сумеречным светом лужайке к своим казармам, а остальные с цокотом проскакали по подъемному мосту в ворота замка Эланы. Они спешились во внутреннем дворе при свете факелов и вошли в замок.

– Здесь даже хуже, – пробормотал Халэд. – Давай-ка держаться поближе к Спархоку, на случай, если придется утихомиривать его. Рыцари у подъемного моста, похоже, не на шутку боятся его.

Они поднялись по лестнице к королевским покоям. На привычном месте у дверей не было Миртаи, и это еще больше насторожило Берита. Халэд прав – что-то здесь определенно не так.

Император Сарабиан, в своем любимом лиловом камзоле и обтягивающих штанах, нервно вышагивал по синему ковру гостиной. Когда Спархок и Вэнион направились к нему, он, казалось, попятился и съежился.

– Ваше величество, – приветствовал его Спархок, наклонив голову. – Как приятно вновь вас увидеть. – Он огляделся. – Где Элана? – спросил он, положив шлем на стол.

– Э-э… минутку, Спархок. Как дела на Северном мысе?

– Более или менее так, как мы задумали. Киргон больше не повелевает троллями, но зато у нас теперь есть новая проблема, быть может, похуже прежней.

– Вот как?

– Мы все расскажем, когда Элана присоединится к нам. Это не настолько приятная история, чтобы повторять ее дважды.

Император беспомощно взглянул на своего министра иностранных дел.

– Поговорите с баронессой Мелидирой, принц Спархок, – предложил Оскайн. – У нас здесь кое-что случилось. Она была при этом, а потому лучше нас сможет ответить на ваши вопросы.

– Что ж, ладно, – голос Спархока прозвучал ровно, хотя и беспокойство Сарабиана, и уклончивый ответ Оскайна во все горло кричали о том, что произошло нечто недоброе.

***

Баронесса Мелидира сидела в своей постели, опершись спиной на гору подушек. На ней был очаровательный синий халатик, однако на левом плече белела широкая повязка. Баронесса была бледна, но ее глаза были холодны и тверды, как камень. У ее постели сидел Стрейджен в своем любимом камзоле из белого атласа. Лицо его выражало нешуточную тревогу.

– Ну наконец-то, – сказала Мелидира. Голос ее прозвучал жестко и деловито. Она метнула уничтожающий взгляд на императора и его советников. – Я вижу, принц Спархок, эти храбрые господа предоставили мне рассказать вам о том, что здесь случилось. Я постараюсь быть краткой. Пару недель назад вечером королева, Алиэн и я готовились ко сну. Вдруг в дверь постучали, и вошли четверо мужчин, которых мы вначале сочли пелоями: у них были обриты головы, они были одеты на пелойский манер – однако это были не пелои. Один из них был Крегер. Трое других – Элрон, барон Парок и Скарпа.

Спархок не шевельнулся, лицо его не изменилось.

– Что же дальше? – спросил он ровным, безжизненным голосом.

– Стало быть, вы решили сохранять благоразумие, – холодно сказала Мелидира. – Что ж, хорошо. Мы обменялись несколькими оскорблениями, а затем Скарпа велел Элрону убить меня – просто для того, чтобы доказать королеве, что он не шутит. Элрон бросился на меня со шпагой, и я отвела его клинок запястьем. Я упала и вымазала себя кровью, чтобы было похоже, что я мертва. Тогда Элана упала на меня, притворяясь, что рыдает от горя, хотя на самом деле она отлично видела, что я сделала. – Баронесса вынула из-под подушки кольцо с рубином. – Это предназначено вам, принц Спархок. Ваша жена спрятала его в моем корсаже. Она также успела прошептать: «Передай Спархоку, чтобы не тревожился за меня, и еще скажи, что я запрещаю ему отдавать Беллиом, чем бы они мне ни угрожали». Слово в слово, именно так она и сказала, а потом прикрыла меня одеялом. Спархок взял кольцо и надел его на палец.

– Понимаю, – ровно сказал он. – Что было потом, баронесса?

– Скарпа сказал вашей жене, что он и его приятели берут ее и Алиэн в заложницы. Он сказал, что вы так дурацки привязаны к ней, что отдадите ему все, только бы вернуть ее живой и невредимой. Он явно намеревается обменять ее на Беллиом. У Крегера уже было приготовлено письмо, и он отрезал локон у Эланы и приложил его к своему посланию. Полагаю, будут еще и другие письма, и к каждому будет приложен ее локон, чтобы подтвердить их подлинность. Затем они взяли королеву и Алиэн и ушли.

– Благодарю, баронесса, – все так же безжизненно проговорил Спархок. – Вы проявили поразительное мужество в этом злосчастном происшествии. Могу я взглянуть на письмо?

Мелидира вновь сунула руку под подушку и протянула ему сложенный и запечатанный кусок пергамента.

Берит полюбил свою королеву с той минуты, когда впервые увидел ее на троне, заключенной в кристалл, хотя никогда ни словом не обмолвился ей о своем чувстве. В жизни, конечно, ему еще не раз довелось бы полюбить, но эта любовь была первой. И когда Спархок сломал печать, развернул пергамент и бережно вынул густой локон бледно-золотистых волос, разум Берита вдруг охватило пламя, и он с силой стиснул рукоять боевого топора.

Халэд взял его за руку пониже плеча, и Берит смутно подивился тому, какая крепкая хватка у его друга.

– Проку от этого не будет, Берит, – жестко проговорил Халэд. – А теперь отдай мне топор, покуда ты не натворил глупостей.

Берит глубоко, судорожно вздохнул, одолевая приступ внезапной, бессмысленной ярости.

– Извини, Халэд, – пробормотал он, – я просто потерял самообладание. Теперь все в порядке. – Берит взглянул на друга. – Спархок, кажется, разрешил тебе прикончить Крегера?

– Во всяком случае, он так сказал.

– Ты не будешь возражать, если я тебе помогу? Зубы Халэда блеснули в краткой усмешке.

– Хорошая компания никогда не помешает, когда возишься с чем-то целую неделю.

Спархок быстро прочел письмо, свободной рукой нежно сжимая локон бледных волос Эланы. Берит видел, как под стиснутыми челюстями друга перекатываются желваки. Наконец он протянул письмо Вэниону.

– Прочти это вслух, – угрюмо сказал он. Вэнион кивнул, взял письмо и прокашлялся.

– «Ну что ж, Спархок, – начал он, – полагаю, что твой гнев уже унялся. Я надеюсь, что ты убил не слишком много людей, которые должны были охранять твою жену.

Ситуация, боюсь, болезненно очевидна. Элана – наша заложница. Ты ведь будешь вести себя прилично, не так ли, старина? Скучная истина в том, что ты можешь получить ее назад в обмен на Беллиом и кольца. Мы дадим тебе несколько дней на то, чтобы перебеситься и поискать выход из создавшегося положения. Затем, когда ты придешь в себя и осознаешь, что другого выхода у тебя нет, кроме как делать то, что тебе скажут, я подброшу тебе другое послание с более подробными наставлениями. Пожалуйста, будь хорошим мальчиком и следуй этим наставлениям в точности. Мне бы не хотелось убивать твою жену, так что умерь свое воображение.

Всего хорошего, Спархок, и дождись следующего письма. Ты поймешь, что оно от меня, потому что я украшу его еще одним локоном Эланы. Будь очень внимателен, потому что, если наша переписка затянется, у твоей жены не останется волос, и мне придется взяться за пальцы». Подписано: «Крегер», – заключил Вэнион.

Келтэн с окаменевшим от ярости лицом со всей силы ударил кулаком о стену.

– Довольно! – рявкнул на него Вэнион.

– Что нам делать? – бешено вопросил Келтэн. – Мы должны хоть что-то сделать!

– Для начала, – сказал Вэнион, – мы не будем прыгать до потолка и бегать сломя голову.

– Где Миртаи? – вдруг с тревогой спросил Кринг.

– С ней все в порядке, доми, – заверил его Сарабиан. – Она слегка вышла из себя, когда узнала о происшедшем.

– Слегка?! – пробормотал Оскайн. – Двенадцать человек едва сумели усмирить ее. Она у себя в комнате, доми Кринг, и, по правде говоря, нам пришлось приковать ее к кровати. При ней стража – чтобы помешать ей причинить себе вред.

Кринг резко развернулся и вышел из гостиной.

– Мы утомили вас, баронесса? – спросил Сарабиан.

– Ничуть, ваше величество, – холодно ответила она и обвела взглядом собравшихся. – Здесь, пожалуй, тесновато. Почему бы нам не перейти в гостиную? Думаю, мы и так проговорим остаток ночи, так почему бы не устроиться поудобнее? – С этими словами она отбросила одеяла, собираясь встать.

Стрейджен мягко остановил ее и поднял на руки.

– Я могу идти сама, Стрейджен, – запротестовала Мелидира.

– Нет, не можешь, пока я рядом. – Стрейджен огляделся, и всегдашнее изысканно-вежливое выражение на его лице сменилось холодной, едва сдерживаемой яростью. – Вот что я хочу сказать вам, господа, – проговорил он. – Когда мы изловим всю эту шайку, Элрон – мой. И я буду крайне недоволен тем, кто нечаянно убьет его.

В глазах баронессы Мелидиры блеснуло удовлетворение, и слабая улыбка тронула ее губы, когда она положила голову на плечо Стрейджена.

***

Кааладор ждал их в гостиной. Его колени и локти были перепачканы грязью, в волосах запутались обрывки паутины.

– Я нашел этот ход, ваше величество, – обратился он к императору. – Он проложен в подвалы казарм, которые занимают рыцари церкви. – Кааладор одобрительно взглянул на Спархока. – Я уже слыхал о твоем возвращении. Мы тут добыли для тебя кое-какие сведения.

– Я очень рад, Кааладор, – тихо ответил Спархок. Нечеловеческое спокойствие рослого пандионца пугало остальных больше, чем если бы он впал в исступление.

– Стрейджен был слегка не в себе после того, что случилось с баронессой, – продолжал Кааладор, – так что мне пришлось действовать в одиночку. Я предпринял кое-какие прямые меры. Идея была моя, так что ты его не вини.

– Не нужно извиняться, Кааладор, – сказал Стрейджен, бережно укутывая одеялом плечи Мелидиры. – Ты не сделал ничего такого, чего я бы не одобрил.

– Похоже, не обошлось без некоторых зверств, – задумчиво заметил Улаф.

– Давайте-ка я начну с самого начала. – Кааладор запустил в шевелюру растопыренные пальцы, безуспешно пытаясь вытряхнуть из нее паутину. – Один из тех, кого мы собирались прикончить во время Праздника Урожая, каким-то образом ухитрился улизнуть и передал мне весточку, предлагая ценные сведения в обмен на свою жизнь. Я согласился, и тогда он сообщил мне нечто, о чем я и понятия не имел. Мы знали, что под лужайками в императорской резиденции проложены подземные ходы, но вот чего мы не знали – что ходами и туннелями источена земля под всем городом. Вот как Крегер и его дружки пробрались в резиденцию и как они увели из замка королеву и ее камеристку.

– Погоди немного, славный мастер Кааладор, – вмешалась Ксанетия. – Зрела я многое в памяти министра внутренних дел, однако о подобных ходах ничего ему не было ведомо.

– Это нетрудно объяснить, анара, – сказал патриарх Эмбан. – Честолюбивые подчиненные частенько скрытничают со своим начальством. Теовин, глава тайной полиции, как видно, положил глаз на место Колаты.

– Весьма вероятно, ваша светлость, – согласился Кааладор. – Как бы то ни было, мой осведомитель знал, где проходят некоторые туннели, и я отправил туда своих людей, чтобы отыскали новые ходы, а сам занялся допросом тех сотрудников тайной полиции, что оказались под рукой, то есть в тюрьме. Я особо не церемонился, так что те, кто пережил допрос, с превеликой радостью выложили все, что знали. В ночь, когда похитили королеву, в подземных ходах жизнь била ключом. Дипломаты, осажденные в кинезганской посольстве, были осведомлены о заговоре и отлично понимали, что, едва станет известно о похищении, как мы тут же разнесем их посольство по камушку. Они пытались было удрать потайными ходами, но я уже успел расставить своих людей в этих крысиных норах. Возни было немало, однако мы перебили либо схватили почти всех посольских. Сам посол остался в живых, и я позволил ему любоваться тем, как я допрашиваю его помощников. Я весьма привязан к королеве Элане, а потому не стал с ними нежничать. – Кааладор покосился на Сефрению. – Не думаю, что мне следует входить в подробности.

– Благодарю, – пробормотала Сефрения.

– Посол, как выяснилось, знал не так уж и много, – виновато продолжал Кааладор, – но все-таки рассказал мне, что Скарпа и его дружки отсюда направились на юг – что может быть уловкой, а может быть и нет. Его величество приказал закрыть порты Микка и Сарант и выслал на дорогу вдоль берега моря атанские патрули из Тосы – просто так, на всякий случай. До сих пор еще ничего не обнаружили, так что Скарпа либо опередил нас, либо затаился где-то в укромном местечке.

Открылась дверь, и вошел мрачный, как туча, Кринг.

– Ты снял с нее цепи? – спросил Тиниен.

– Сейчас это было бы неразумно, друг Тиниен. Она считает себя виновной в похищении королевы. Она хочет убить себя. Я убрал из комнаты все острое, но, думаю, снимать с нее цепи все еще рановато.

– А ты отобрал у нее ложку? – поинтересовался Телэн.

Глаза Кринга округлились.

– Боже милостивый! – выдохнул он и опрометью бросился к двери.

***

– Если бы он только кричал на нас или колотил кулаками в стену, или еще что-нибудь в том же роде, – шепотом говорил Берит Халэду на следующее утро, когда все они вновь собрались в синей гостиной. – Так нет же – сидит, и все.

– Спархок не выставляет своих чувств напоказ, – ответил Халэд.

– Но ведь мы говорим о его жене, Халэд! А он сидит точно неживой. Он что – вообще ничего не чувствует?

– Разумеется чувствует, только не желает вытаскивать свои чувства на свет Божий и размахивать ими, точно флагом, перед нашим носом. Сейчас для него куда важнее не чувствовать, а думать. Он слушает и сопоставляет, а свои чувства сберегает до той минуты, когда сможет добраться до Скарпы.

Спархок сидел в кресле, держа на коленях дочь. Упорно разглядывая пол, он рассеянно гладил кошку принцессы Данаи.

Лорд Вэнион рассказывал императору и остальным о Клаале и о том, как будут располагаться их силы: тролли в Тамульских горах на юге Тамула, атаны – в Сарне, пелои Тикуме – в Самаре.

Флейта молча сидела на коленях у Сефрении, и Берит лишь сейчас заметил то, что прежде не приходило ему в голову. Он взглянул на принцессу Данаю, затем – на Богиню-Дитя. Девочки были внешне почти одного возраста и отчего-то были удивительно похожи и лицом, и манерой держаться.

Присутствие Богини-Дитя производило странное воздействие на императора Сарабиана. Блестящий и сумасбродный правитель Дарезии словно лишился дара речи и не сводил с нее ошеломленных, широко раскрытых глаз. Он был бледен и явно не слышал ни слова из того, что рассказывал лорд Вэнион.

Наконец Афраэль резко повернулась и уставилась на него таким же пристальным взглядом.

Император от неожиданности отпрянул.

– Сарабиан, разве твоя мама не учила тебя, что таращиться невежливо? – осведомилась она.

– Веди себя прилично, – шикнула на нее Сефрения.

– Он должен слушать, а не глазеть на меня. Если мне захочется обожания, я заведу себе щенка.

– Прости меня, Божественная Афраэль, – извинился император. – Меня нечасто посещают боги. – Он пристальнее взглянул на девочку. – Может быть, я некстати заговорил об этом, но ты очень похожа на дочь принца Спархока. Ты знакома с ее высочеством?

Спархок резко вскинул голову, и в его глазах появилось странное, почти паническое выражение.

– Нет, – ответила Афраэль, – думаю, что нет. – Она поглядела на принцессу, сидевшую со Спархоком в другом углу комнаты. Берит заметил, что во взгляде Сефрении тоже появилось нечто, похожее на панику, когда Флейта соскользнула с ее колен и через всю комнату направилась к креслу Спархока.

– Привет, Даная, – небрежно произнесла Богиня-Дитя.

– Привет, Афраэль, – почти тем же тоном отозвалась принцесса. – Ты намерена что-нибудь предпринять, чтобы вернуть мою маму?

– Я обдумываю это. Постарайся, чтобы твой отец не слишком выходил из себя. От него не будет толку, если он разлетится на мелкие кусочки, а нам придется собирать его заново.

– Я знаю. Сделаю все, что смогу. Хочешь подержать мою кошку?

Флейта взглянула на Мурр. В глазах кошки был беспредельный ужас.

– Думаю, я ей не нравлюсь, – покачала она головой.

– Я позабочусь об отце, – заверила Даная маленькую богиню, – а ты займись всеми остальными.

– Ладно. – Афраэль помолчала. – Я думаю, мы с тобой поладим. Ты не против, если я время от времени буду заглядывать в гости?

– Сколько угодно, Афраэль.

Происходило что-то в высшей степени странное. Берит не видел ничего необычного в этом разговоре двух девочек, но по лицам Спархока и Сефрении ясно было, что они очень встревожены. Берит как бы невзначай огляделся. Все собравшиеся наблюдали за беседой с легкими снисходительными улыбками – все, кроме лорда Вэниона и анары Ксанетии. В их лицах было то же напряжение, что и у Спархока и Сефрении. Сейчас в этой гостиной явно произошло что-то невероятное, но Берит и под страхом смерти не мог бы понять, что именно.

– Думаю, что нам не следует отвергать и такой возможности, – мрачно проговорил Оскайн. – Баронесса Мелидира не раз уже доказывала нам, сколь проницателен ее ум.

– Благодарю вас, ваше превосходительство, – сладким голосом отозвалась Мелидира.

– Я говорю это вовсе не комплимента ради, – хладнокровно отозвался он. – В данном случае мы можем полагаться только на ваш ум и сообразительность. Вы видели Скарпу, а мы нет. Вы уверены, что он сумасшедший?

– О да, ваше превосходительство, самый настоящий сумасшедший, и меня убедило в этом не только его поведение. Крегер и остальные обращались с ним, как с живой коброй. Они до судорог боятся его.

– Это сходится с кое-какими сообщениями, которые я получал от арджунских воров, – прибавил Кааладор. – Когда речь идет о сумасшедших, никогда не обходится без преувеличений, однако в каждом донесении из Арджуны повторялось, что Скарпа спятил.

– Кааладор, ты выбрал странный способ успокоить нас со Спархоком, – с досадой заметил Келтэн. – Ты подтверждаешь, что женщины, которых мы любим, в руках безумца. От него ведь всего можно ожидать.

– Возможно, дело не так уж плохо, сэр Келтэн, – сказал Оскайн. – Если Скарпа сумасшедший, вполне возможно, что это похищение – целиком его идея. В этом случае выход у нас совсем простой. Принц Спархок последует указаниям, которые он получит в письме, и, когда появится Скарпа с королевой Эланой и Алиэн, его высочество попросту вручит ему Беллиом. Все мы знаем, что будет со Скарпой, едва он прикоснется к Беллиому.

– Оскайн, – покачал головой Сарабиан, – ты равняешь безумие со слабоумием, а на самом деле это совсем не так. Заласта знает, что кольца могли бы защитить его, если бы ему удалось когда-нибудь заполучить в свои руки Беллиом, а что известно Заласте, то почти неизбежно должно быть известно и Скарпе. Он потребует кольца, прежде чем коснуться камня.

– Стало быть, есть три варианта объяснения происходящего, – заключил патриарх Эмбан. – Либо Киргон надоумил Заласту устроить похищение, либо Заласта додумался до этого сам, либо же Скарпа настолько спятил, что полагает, будто сможет безо всякой подготовки схватить Беллиом и отдавать ему приказы.

– Есть и еще один вариант, ваша светлость, – заметил Улаф. – Быть может, в дело уже вступил Клааль, и именно таким образом он пытается вынудить Беллиом явиться к нему для привычного поединка.

– Какой прок сейчас рассуждать обо всем этом? – спросил вдруг Спархок. – Мы все равно не узнаем, кто стоит за похищением, покуда не увидим, кто именно явится совершать обмен.

– У нас должно быть наготове несколько планов, принц Спархок, – пояснил Оскайн. – Нам следует обдумать свои действия в каждом возможном случае, чтобы знать, что делать.

– Я уже знаю, что буду делать, ваше превосходительство, – угрюмо отозвался Спархок.

– Пока что мы не можем сделать ничего, – чуть поспешнее, чем следовало, вмешался Вэнион. – Все, что нам остается, – ждать следующего послания.

– Верно, – согласился Улаф. – Крегер собирался дать Спархоку указания, а по этим указаниям нам, быть может, удастся понять, кто же на самом деле стоит за похищением.

***

– Ты ведь тоже это заметил, верно? – спросил Берит у Халэда вечером, когда они готовились ко сну.

– Что именно заметил?

– Не притворяйся, Халэд. Ты замечаешь все, что происходит вокруг. От тебя ничто не ускользнет. Спархок и Сефрения вели себя очень странно во время разговора Флейты и Данаи.

– Ну да, – хладнокровно согласился Халэд. – И что из того?

– Тебе совсем не хочется знать почему?

– А тебе не приходило в голову, что это «почему» нас совсем не касается?

Берит пропустил эти слова мимо ушей.

– Ты заметил, как похожи эти девочки?

– Ты у нас знаток девочек. – Берит вспыхнул до корней волос и мысленно выругал себя за это. – Это ведь ни для кого не секрет, – продолжал Халэд. – Императрица Элисун – человек откровенный. Она не таит своих чувств – точно так же, как не скрывает сам знаешь что.

– Она хорошая женщина, – поспешил вступиться за нее Берит. – Просто она, как и все валезийцы, не привыкла соблюдать наши нравственные правила. Они просто не знают, что такое верность.

– Я ее и не осуждаю. Если ее поведение не заботит ее мужа, с какой стати оно должно заботить меня? Не забудь, что я сельский парень, а у нас на подобные вещи смотрят трезво. Просто на твоем месте, Берит, я не привязывался бы к ней слишком сильно. Со временем ее внимание может обратиться на кого-то другого.

– Это уже случилось, – ответил Берит. – Однако она не хочет прекращать нашу дружбу. Она намерена дарить дружелюбием меня и его – а также полдюжины других, о которых она не упоминала прежде.

– Миру нужно побольше дружелюбия, Берит, – ухмыльнулся Халэд. – Войн было бы куда меньше, если бы люди умели дружить.

***

Следующее письмо Крегера прибыло через два дня, и к нему был приложен еще один локон Эланы. Отчего-то Берита приводила в ярость одна мысль о том, что старый пьянчуга измывается над золотистыми волосами его королевы. Вэнион вновь прочел письмо вслух, покуда Спархок молча сидел в отдалении от всех, бережно сжимая в пальцах прядь волос жены.

«Спархок, старина! – начиналось письмо. – Ты ведь не против, если я буду называть тебя так? Мне всегда нравилось, как Мартэл подобным образом отбрасывал формальности, когда дело шло так, как он задумал. Пожалуй, это единственное, что меня в нем восхищало.

Довольно теплых воспоминаний. Тебе предстоит совершить путешествие, Спархок. Мы хотим, чтобы ты взял своего оруженосца и обычным путем по суше отправился в Бересу, город в Юго-Восточной Арджуне. За вами будут наблюдать, так что не прибегай ни к каким уловкам, не веди за собой Келтэна и прочих своих обезьян, не прихвати в кармане Сефрению в виде мышки или блохи и ни в коем случае не используй Беллиом – даже для того, чтобы развести костер. Я знаю, старина, что мы можем положиться на твое здравомыслие, ибо в противном случае ты никогда не увидишь Элану живой.

С тобой всегда приятно поболтать, Спархок, особенно если учесть, что на сей раз руки связаны у тебя. Впрочем, довольно тратить время попусту. Возьми Халэда и Беллиом и отправляйся в Бересу. Там ты получишь дальнейшие указания. С любовью – Крегер».

ГЛАВА 3

Они говорили, говорили и говорили, и каждое «быть может», «возможно», «вероятно» или «с другой стороны» заставляло Спархока сильнее стискивать зубы. Все это были бесплодные рассуждения, чистой воды догадки, которые двигались по кругу и не приводили к цели. Он сидел в стороне от остальных, сжимая в пальцах бледно-золотистый локон, и волосы, как живые, с неясностью обвивали его пальцы.

Конечно же, во всем был виноват он сам. Ему не следовало разрешать Элане отправляться в Дарезию. Впрочем, дело было не только в этом. Элане всегда грозила опасность, и все из-за него – из-за того, что он Анакха. Ксанетия говорила, что Анакха непобедим, но она ошибалась. Анакха был так же уязвим, как всякий женатый мужчина. Женившись на Элане, он тотчас подверг ее опасности, опасности, которая будет существовать, покуда она жива.

Ему вообще не следовало жениться на ней. Конечно, он любил ее, но разве можно было из любви подвергать ее опасности? Спархок мысленно проклинал свою слабость, которая помешала ему отвергнуть эту нелепую идею, едва Элана заговорила о ней впервые. Он солдат, а солдатам нельзя жениться – особенно немолодым, покрытым шрамами ветеранам, у которых за плечами слишком много лет и слишком много битв и которые успели обзавестись таким количеством врагов. Может быть, он – старый эгоистичный дурак? Отвратительный престарелый развратник, который поспешил воспользоваться ослеплением влюбленной молоденькой девушки? Элана объявила, что умрет, если он ответит ей отказом, но Спархок-то знал, что этого не случится. Люди умирают от меча или от старости – но не от любви. Ему следовало рассмеяться ей в лицо и отвергнуть ее нелепый приказ. Потом он устроил бы ей подходящий брак – подобрал бы ей в мужья какого-нибудь молодого красивого дворянина с хорошими манерами и более безопасным занятием. Если бы он сделал это, сейчас Элана была бы в Симмуре, а не в руках безумцев, колдунов-отступников и чужих богов, для которых ее жизнь не значит ровным счетом ничего.

А они все говорят, говорят, говорят. Что проку тратить слова? Выбора все равно нет. Спархок исполнит все указания, потому что от этого зависит жизнь Эланы. Остальные, конечно, станут спорить с ним, и эти споры только выведут его из себя. Самое лучшее, пожалуй, взять Беллиом и Халэда и потихоньку ускользнуть из Материона, не давая им шанса свести его с ума бессмысленной болтовней.

Точно свежий весенний ветерок коснулся его щеки, и что-то мягко ткнулось в ладонь, оторвав его от мрачных мыслей.

– Не своей волей прерываю я твои размышления, о сэр рыцарь, – проговорила, извиняясь, белая лань, – однако нее хозяйка моя желает говорить с тобою.

Спархок дернулся, изумленно озираясь. Он уже не сидел в синей гостиной, в Материоне, и голоса друзей растаяли, сменившись негромким шорохом волн, набегающих на золотистый песок. Его кресло стояло на мраморном полу храма Афраэли на зеленом островке, что драгоценным изумрудом лежал посреди моря. Мягкий ветерок веял под радужным небом, и древние дубы, окружавшие белоснежный храм, тихо шелестели.

– Ты позабыл меня, – упрекнула Спархока кроткая белая лань, и в ее влажных глазах блеснула печаль.

– Никогда я не позабуду тебя, – ответил он. – Я всегда буду помнить тебя, о нежное созданье, ибо я люблю тебя всей душой, как полюбил с первой нашей встречи. – Цветистые слова сами, непрошеные, срывались с его губ.

Белая лань счастливо вздохнула и положила ему на колени белоснежную головку. Спархок погладил ее белую выгнутую шею и огляделся.

Богиня-Дитя, облаченная в белое и окруженная сияющим нимбом, как ни в чем не бывало сидела на ветке ближайшего дуба. Она поднесла к губам свирель и извлекла из нее коротенькую, почти насмешливую трель.

– Что ты затеяла, Афраэль? – окликнул ее Спархок, умышленно отбрасывая изысканные слова, которые так и просились на язык.

– Я подумала, что тебе захочется поговорить, – ответила она, опуская свирель. – Тебе нужно время для самоуничижения? Может быть, дать тебе хлыст, чтобы ты мог всласть себя побичевать? Спешить некуда, отец. Это мгновение будет длиться столько, сколько я захочу. – Она вытянула испачканную травяным соком ножку, ступила в пустоту и хладнокровно спустилась по несуществующей лестнице на мраморный пол храма. Усевшись на пол, она скрестила ноги и вновь поднесла к губам свирель. – Надеюсь, музыка не будет помехой твоим мрачным размышлениям?

– Чем ты, по-твоему, занимаешься? – сердито спросил он.

Афраэль пожала плечами.

– Тебе отчего-то хочется наложить на себя эпитимью, а времени на это у нас нет. Я не была бы богиней, если бы не могла исполнять одновременно несколько желаний, не так ли?.. Сыграть твою любимую мелодию?

– Ты что, шутишь?

– Ничуть. – Она извлекла из свирели новую трель. Мгновение Спархок свирепо смотрел на нее, затем сдался.

– Мы можем поговорить?

– Ты уже пришел в себя? Так скоро? Поразительно.

Он обвел взглядом остров.

– Где находится это место? – с любопытством спросил он.

Богиня-Дитя пожала плечами.

– Там, где я захочу. Я повсюду ношу его с собой. Неужели ты всерьез помышлял об этом, Спархок? Ты и вправду собирался схватить Беллиом, взять за шиворот Халэда, вскочить на спину Фарэна и помчаться разом во все стороны света?

– Вэнион и остальные только говорят и говорят, Афраэль, а разговоры ни к чему не ведут.

– Ты посоветовался с Беллиомом об этой своей блестящей идее?

– Это мне решать, Афраэль. Элана – моя жена.

– Какой ты храбрый, Спархок. Ты принимаешь решение, касающееся Беллиома, даже не спросив совета у него самого. Отец, пусть тебя не обманывает его вежливость. Она – всего лишь следствие архаической речи. Беллиом не станет делать ничего, что сочтет неверным, как бы сильно ты ни жалел себя, а если ты будешь упорствовать, ему, чего доброго, вздумается сотворить новое солнце – в шести дюймах от твоего сердца.

– У меня есть кольца, Афраэль. Приказы отдаю я.

Афраэль расхохоталась ему в лицо.

– Спархок, неужели ты и впрямь веришь, что кольца что-то значат? У них нет никакой власти над Беллиомом. Это была лишь уловка, скрывавшая то, что он обладает разумом, – а также волей и собственными целями. Если он не захочет подчиняться кольцам, он не подчинится, и дело с концом.

– Тогда зачем же ему нужен я?

– Потому что ты необходимость, Спархок, – как ветер, прилив или дождь. Ты так же необходим, как Беллиом или Клааль – или я, кстати. Когда-нибудь мы с тобой вернемся сюда и будем долго беседовать о том, что такое необходимость, но сейчас у нас маловато времени для такого разговора.

– А это твое вчерашнее виртуозное представление тоже было необходимо? Мир перевернулся бы, если бы ты прилюдно не поговорила сама с собой?

– То, что я сделала вчера, отец, было не необходимо, но полезно. Я есть то, что я есть, и я не могу изменить этого. Когда я прохожу через воплощения, поблизости обычно оказываются люди, которые знают обеих девочек, и они начинают примечать сходство между нами. Я всегда стараюсь, чтобы девочки встретились прилюдно. Это избавляет от утомительных вопросов и нежеланных подозрений.

– Ты знаешь, что испугала Мурр? Она кивнула.

– Я это улажу. С животными всегда возникают трудности. Они видят меня настоящую сквозь все мои личины, потому что смотрят на нас совсем не так, как мы друг на друга.

Спархок вздохнул.

– Что мне делать, Афраэль?

– Я надеялась, что пребывание здесь приведет тебя в чувство. Именно так обычно и действует остановка в реальности.

Спархок поглядел на ее личное, окрашенное во все цвета радуги небо.

– Вот это и есть твое представление о реальности?

– Тебе не нравится моя реальность?

– Здесь чудесно, – заверил он, рассеянно поглаживая шею белой лани, – но ведь это же только сон.

– Ты в этом уверен, Спархок? Ты действительно уверен в том, что это место – не реальность, а мир, в котором ты живешь, – не сон?

– Перестань. У меня от таких речей голова раскалывается. Что же мне делать?

– Я бы сказала, что прежде всего тебе предстоит долгий разговор с Беллиомом. Твое уныние и деспотические намерения немало встревожили его.

– Хорошо, а что же потом?

– До этого я еще не дошла. – Афраэль одарила его лукавой усмешкой. – Однако я работаю над этим, дорогуша.

***

– Все будет хорошо, Келтэн, – сказал Спархок, ласково положив руку на плечо измученного друга.

Келтэн поднял на него безнадежно несчастный взгляд.

– Ты уверен?

– С ними не случится ничего плохого, если мы сумеем держать себя в руках. Когда я вернулся из Рендора, Элане грозила еще большая опасность, однако же мы справились и с ней, верно?

– Должно быть, ты прав. – Келтэн выпрямился в кресле и одернул синий камзол. Лицо его было мрачно. – Я собираюсь отыскать кой-кого и сделать им очень-очень больно, – объявил он.

– Не возражаешь, если я составлю тебе компанию?

– Можешь мне помочь, если пожелаешь. – Келтэн сосредоточенно потер щеку. – Я тут вот о чем подумал. Ты понимаешь, что, если ты последуешь указаниям Крегера, он сможет еще год, если не больше, гонять тебя по всей Дарезии из конца в конец?

– А разве у меня есть выбор? Они будут следить за мной.

– Пусть себе следят. Помнишь, как мы познакомились с Беритом?

– Он был послушником в орденском замке в Симмуре.

– Но не тогда, когда я его впервые увидел. Я возвращался из изгнания в Ламорканде и заехал в придорожную таверну в окрестностях Симмура. Там был Берит в твоих доспехах, и с ним Кьюрик. Я знал тебя с детских лет, и даже я не сумел сообразить, что это не ты. Если даже я принял его за тебя, то уж Крегеровы соглядатаи ошибутся наверняка. Возможно кому-то и придется изъездить всю Дарезию, так пусть это будет Берит, а у нас с тобой найдутся дела поважнее.

– Это лучшая идея из всех, что я слышал до сих пор, – проговорил потрясенный Спархок и обернулся к остальным. – Могу я вам кое-что сказать? – Все резко и встревоженно обернулись к нему. – Пора приниматься за работу, – продолжал Спархок. – Келтэн только что напомнил мне, что в прошлом мы уже использовали сэра Берита в качестве приманки. Мы с Беритом сложены почти одинаково, и мои доспехи ему более или менее подходят, а если он опустит забрало, никто и не заподозрит, что он – не я. Если он вновь согласится изображать старого служаку, потрепанного временем, мы сумеем подготовить для Крегера и его дружков парочку неприятных сюрпризов.

– Меня не надо просить, Спархок, – сказал Берит. – Я согласен.

– Ты бы хоть разузнал подробности, Берит, прежде чем вызываться добровольцем, – страдальчески проговорил Халэд.

– Помнится, твой отец говаривал то же самое, – усмехнулся Берит.

– Что ж ты его не слушал?

– Весьма любопытный план, принц Спархок, – с сомнением проговорил Оскайн, – однако же крайне опасный.

– Я не боюсь, ваше превосходительство, – возразил Берит.

– Я имел в виду не опасность, которая грозит вам, молодой сэр. Я говорю об опасности для королевы Эланы. Стоит кому-то распознать вашу личину – и… – Оскайн красноречиво развел руками.

– Стало быть, мы должны сделать так, чтобы никто не сумел ее распознать, – сказала Сефрения.

– Но, Сефрения, – возразил Сарабиан, – он же не может все время держать забрало опущенным.

– Думаю, ему и не придется. – Сефрения задумчиво взглянула на Ксанетию. – Достаточно ли мы уже доверяем друг другу, дорогая сестра? Я говорю о чем-то большем, нежели то, что мы делали до сих пор.

– С величайшим вниманием выслушаю я твои слова, сестра моя.

– Дэльфийская магия направлена главным образом вовнутрь, не так ли? – Ксанетия кивнула. – Вероятно потому никто и не может обнаружить ее. Стирикская магия – совсем другое дело. Мы изменяем то, что вокруг нас, поэтому наша магия направлена наружу. В данном случае ни то ни другое не сработало бы, но если бы мы объединили наши усилия… – Она не закончила фразу.

– Интересная мысль, – пробормотала Афраэль.

– Я что-то ничего не понял, – признался Вэнион.

– Мы с анарой намерены поставить опыт, – пояснила Сефрения, – и если то, что я задумала, удастся, мы сделаем Берита настолько похожим на Спархока, что они смогут бриться друг перед другом, как перед зеркалом.

***

– Покуда каждая из нас в точности знает, что делает другая, это будет не так уж и трудно, – заверила Сефрения Спархока, когда позже он и Берит присоединились к Вэниону и анаре Ксанетии, дожидавшимся их в комнате, которую Сефрения разделяла с Вэнионом.

– Ты уверена, что у вас все получится? – с сомнением спросил он.

– Они никогда прежде этого не делали, Спархок, – напомнил ему Вэнион, – откуда же взяться полной уверенности?

– Звучит не слишком многообещающе. Лицо у меня так себе, но ведь другого-то не будет.

– Ни тебе, Анакха, ниже юному сэру Бериту не грозит опасность, – сказала Ксанетия. – В давние времена случалось порой, что моим соплеменникам необходимо было покинуть потаенную нашу долину и странствовать среди обычных людей. Посредством сего заклинания и скрывали мы истинную нашу сущность.

– Я сейчас объясню тебе, как это будет, – сказала Сефрения. – Вначале Ксанетия наложит дэльфийское заклинание, которое должно запечатлеть твои черты на ее собственном лице, но в тот миг, когда она выпустит свое заклинание, я выпущу свое, стирикское, и оно отклонит заклинание Ксанетии на Берита.

– А разве все стирики в Материоне не услышат, как ты выпустишь заклинание? – спросил Спархок.

– В том-то и прелесть, – сказала Афраэль, – что изначальное заклинание творит Ксанетия, а дэльфийскую магию почуять невозможно. Сам Киргон мог бы сидеть в соседней комнате и не услышал бы ни шороха.

– Но вы точно уверены, что это сработает?

– Есть только один способ проверить.

Спархок, конечно же, ничего не почувствовал, но он, в конце концов, был только образцом. Довольно странно было, однако, видеть, как черты лица Берита постепенно изменяются.

Когда объединенное заклинание свершилось, Спархок внимательно оглядел своего друга.

– Неужели я и вправду так выгляжу? – упавшим голосом спросил он у Вэниона.

– Я бы не сумел вас различить.

– И нос вот так перебит?

– Мы думали, ты это знаешь.

– Мне никогда не доводилось посмотреть на себя со стороны. – Спархок критически оглядел глаза Берита. – Постарайся все время щуриться, – посоветовал он. – Мои глаза видят уже не так хорошо, как прежде. С возрастом это случается.

– Я это запомню. – Даже голос Берита звучал по-другому.

– Я и в самом деле так говорю? – спросил подавленный Спархок. Вэнион кивнул. Спархок потряс головой.

– Когда видишь и слышишь себя со стороны, решительно начинаешь думать о себе хуже, – признался он и вновь взглянул на Берита. – Я ничего не почувствовал, а ты?

Берит кивнул, с трудом сглотнув.

– На что это было похоже?

– Я предпочел бы не говорить об этом. – Берит, моргая, осторожно ощупывал пальцами свое новое лицо.

***

– Я не могу их различить! – восхитился Келтэн, разглядывая то Спархока, то Берита.

– Так и было задумано, – пояснил Спархок.

– Который из вас ты?

– Не дурачься, Келтэн.

– Теперь, когда мы знаем, как это делается, мы сможем совершить и другие изменения, – сказала Сефрения. – Мы дадим всем вам новые лица, чтобы вы могли действовать без помех, а во дворце оставим людей с вашими лицами. Думаю, что даже после Праздника Урожая за нами еще есть кому следить, а это избавит нас от соглядатаев.

– Подробностями мы займемся позже, – сказал Вэнион. – Вначале пусть отправятся в путь Берит и Халэд. Какую дорогу обычно выбирают путешественники, когда сушей отправляются отсюда в Бересу? – Он развернул на столе карту.

– Обычно в Бересу добираются морем, – ответил Оскайн, – но если нет, пересекают полуостров и в Микке садятся на корабль, который идет через залив к материку.

– Здесь, похоже, нет никаких дорог. – Вэнион, нахмурившись, рассматривал карту.

– Эти места мало населены, лорд Вэнион, – пожал плечами Оскайн, – соляные болота и все такое прочее. Там есть несколько проселочных дорог, но на карте они не отмечены.

– Сделайте все от вас зависящее, – сказал Вэнион Бериту и Халэду. – Как только вы доберетесь до Тамульских гор, вы выйдете вот к этой дороге, которая огибает джунгли с запада.

– Я бы на вашем месте держался подальше от самих гор, Берит, – предостерег Улаф. – Там сейчас тролли.

Берит кивнул.

– Спархок, – сказал Халэд, – ты бы поговорил с Фарэном. Не думаю, чтобы его обмануло то, что у Берита твое лицо, а Бериту придется ехать на Фарэне, если мы хотим, чтобы наша маскировка выглядела убедительно.

– Я об этом забыл, – признался Спархок.

– Я так и подумал, что забудешь.

– Ну что ж, – продолжал Вэнион своинаставления молодым путешественникам, – этой дорогой вы доедете до Лидроса, а оттуда двинетесь в путь дорогой, которая огибает южную оконечность Арджуны, и доедете до самой Бересы. Такой выбор пути напрашивается сам собой, и наверняка они именно этого от вас и ожидают.

– Эта дорога не из коротких, лорд Вэнион, – заметил Халэд.

– Знаю. Очевидно, Крегер и его подручные именно этого и добивались. Если бы они спешили, то велели бы Спархоку отправиться морем.

– Спархок, – повелительно сказала Флейта, – отдай Бериту кольцо жены.

– Зачем?

– Заласта чует это кольцо, а стало быть, может учуять и Киргон, и уж наверняка его учует Клааль. Если у Берита не будет при себе кольца, изменять его внешность было пустой тратой времени.

– Ты подвергаешь Берита и Халэда немалой опасности, – укоризненно заметила Сефрения.

– Такова уж наша служба, матушка, – пожал плечами Халэд.

– Я присмотрю за ними, – пообещала Афраэль сестре и критически взглянула на Берита. – Позови меня.

– Что?

– Заклинание, Берит, – с преувеличенным терпением пояснила она. – Я хочу быть уверена, что ты верно запомнил его.

– А-а. – Берит произнес заклинание, призывающее Афраэль, тщательно выговаривая слова и сопровождая их запутанными жестами рук.

– Ты неверно произносишь «Каджерастикон», – поправила его Афраэль.

Сефрения без особого успеха пыталась сдержать смех.

– Что в этом смешного? – спросил Телэн.

– Произношение сэра Берита вызвало кое-какие сомнения в значении этого слова, – пояснил Стрейджен.

– И что он такого сказал? – полюбопытствовал Телэн.

– Это не твое дело, – строго сказала Флейта. – Мы собрались здесь не для того, чтобы пережевывать устаревшие шутки о том, чем мальчики отличаются от девочек. Поупражняйся в произношении, Берит. А теперь – тайный зов.

– Что это такое? – шепотом спросил Итайн у Вэниона.

– Это заклинание для передачи сообщений, ваше превосходительство, – пояснил Вэнион. – Оно призывает не присутствие Богини-Дитя, а ее разум. Мы передаем ей сообщение, а уж она доставляет его по назначению.

– Не слишком ли это унизительно для Богини-Дитя? Неужели вы и в самом деле вынуждаете ее служить у вас на посылках?

– Меня это не оскорбляет, Итайн, – усмехнулась Афраэль. – В конце концов, мы живем для того, чтобы служить тем, кого любим.

Второе заклинание не вызвало у Флейты нареканий.

– Скорее всего, тебе придется чаще использовать именно тайный зов, – предостерег Берита Вэнион. – Крегер запретил Спархоку применять магию, так что лучше не творить заклинания слишком явно. Если вы получите в пути новые указания, сделай вид, что следуешь им, но сообщи обо всем Афраэли.

– Лорд Вэнион, – сказал Халэд, – теперь ведь, наверное, нет смысла обряжать его в доспехи Спархока?

– И верно, – согласился Вэнион. – Довольно будет и кольчуги, Берит. Теперь мы хотим, чтобы они видели твое лицо.

– Хорошо, мой лорд.

– Тогда отправляйтесь спать, – сказал Вэнион. – Завтра с рассветом вы тронетесь в путь.

– Только не слишком рано, – вставил Кааладор. – Чего доброго, шпики продрыхнут ваш отъезд. А кой толк напяливать на себя новую морду, ежели не перед кем в ней покрасоваться?

На следующее утро во внутреннем дворе было зябко и сыро, и редкий осенний туман нависал над сияющим городом. Спархок вывел Фарэна из конюшни.

– Будьте очень осторожны, – в который раз предостерег он двоих молодых людей в кольчугах и дорожных плащах.

– Ты об этом уже говорил, мой лорд, – напомнил Халэд. – Мы с Беритом, знаешь ли, не глухие.

– Тебе лучше забыть это имя, Халэд, – критически заметил Спархок. – Одна случайная оговорка может обойтись нам очень дорого.

– Я это запомню.

– Тебе нужны деньги?

– Я уж думал, ты никогда об этом не спросишь.

– Ты такой же, как твой отец. – Спархок вынул из-за пояса кошелек и передал его оруженосцу. Затем он крепко взял Фарэна за подбородок и прямо взглянул в глаза чалого.

– Я хочу, чтобы ты отправился с Беритом, Фарэн, – проговорил он. – Веди себя так, будто Берит – это я. Фарэн пряднул ушами и отвел глаза.

– Не отвлекайся, – резко сказал Спархок. – Это важно.

Фарэн шумно вздохнул.

– Он отлично понимает, о чем ты говоришь, Спархок, – заметил Халэд. – Он не тупица – просто злюка. Спархок передал поводья Бериту.

– Да, кстати, – припомнил он, – нам понадобится пароль. У нас ведь тоже будут другие лица, так что при встрече вы можете и не узнать нас. Придумайте что-нибудь, что не бросается в глаза.

Они задумались.

– Может быть, «стриженый барашек»? – предложил Берит. – Эти слова не так трудно вставить в разговор, и мы уже использовали их прежде.

Спархок вдруг вспомнил Ульсима, «любимого ученика святого Эрашама», стоящего на груде камней с арбалетным болтом Кьюрика во лбу и застывшими на губах словами «стриженый барашек».

– Очень хорошо, Берит… то есть сэр Спархок. Мы все помним эти слова. А теперь трогайтесь в путь. Они кивнули и вскочили в седла.

– Удачи вам, – сказал Спархок.

– Тебе тоже, мой лорд, – ответил Халэд. Затем они тронули коней и шагом направились к подъемному мосту.

– Все, что нам пока достоверно известно, – это название «Береса», – несколько позже задумчиво говорил Сарабиан. – Послание Крегера гласит, что именно там Спархок должен получить дальнейшие указания.

– Это может быть уловка, ваше величество, – заметил Итайн. – Обмен может произойти когда угодно и где угодно. Возможно именно по этой причине в письме особо напирали на то, чтобы отправляться в Бересу сушей.

– Это верно, – поддержал его Кааладор. – С тем же успехом Скарпа и Заласта могут ждать на западном берегу Миккейского залива, чтобы совершить обмен, прямо там.

– Похоже, нам предстоят немалые хлопоты, – заметил Телэн. – Почему бы Спархоку не спасти королеву с помощью Беллиома? Беллиом мог бы переправить ее сюда прежде, чем Скарпа сообразит, что она исчезла.

– Нет, – покачала головой Афраэль, – Беллиом не в силах сделать этого, точно так же, как и я.

– Почему?

– Потому что мы не знаем, где она, – и не можем начать поиски, потому что нас сразу учуют.

– А-а. Я этого не знал.

Афраэль закатила глаза к потолку.

– Мужчины! – вздохнула она.

– Элана проявила большую находчивость, передав свое кольцо Мелидире, – заметила Сефрения, – однако, если бы кольцо осталось при ней, ее куда легче было бы отыскать.

– Сомневаюсь, любовь моя, – возразил Вэнион. – Заласта, как никто другой, знает, что кольца можно выследить. Если бы кольцо осталось у Эланы, Скарпа первым делом отдал бы его Крегеру или Элрону и отправил бы их на другой конец света.

– Ты полагаешь, что Заласта причастен к похищению, – не сдавалась она. – Однако есть вероятность, что Скарпа действовал сам по себе.

– Всегда лучше переоценить противника, – пожал он плечами. – Если в похищении замешаны Заласта и Киргон, это ухудшает наше положение. Если же это дело рук одного Скарпы, справиться с ним будет относительно легко.

– Но только после того, как Элана и Алиэн окажутся в безопасности, – вставил Спархок.

– Это само собой разумеется, – согласился Вэнион.

– Стало быть все зависит от того, когда состоится обмен, – заключил Сарабиан. – Мы можем готовиться к чему угодно, однако ничего путного не сможем сделать до той минуты, когда Скарпа предъявит Элану.

– А это значит, что мы должны держаться поближе к Халэду и Бериту, – прибавил Тиниен.

– Нет, – покачала головой Афраэль. – Вы только все испортите, если будете следовать за ними по пятам. Предоставьте это мне. Я не ношу доспехов, и ничей нос не учует меня за тысячу шагов. Итайн прав. Обмен может состояться когда угодно. Едва Скарпа явится с Эланой и Алиэн, я дам знать об этом Спархоку, и Беллиом перенесет его – с кинжалом наготове – прямо на голову Скарпе. Потом мы вернем наших дам и снова будем хозяевами положения.

– И это возвращает нас к чисто военным делам, – глубокомысленно заметил патриарх Эмбан. – Думаю, нам стоит послать весточку Комьеру и Бергстену. Рыцари церкви понадобятся нам в Кинезге и Арджуне – а не в Эдоме, Астеле или здесь, в Материоне. Пусть они повернут на юго-восток после того, как спустятся с Земохских гор. У нас будут атаны в Сарне, восточные пелои и рыцари церкви в Самаре, тролли в Тамульских горах, да еще Комьер и Бергстен – на западе пустыни Кинезга. Мы сожмем земли киргаев в кулаке, как лимон.

– И посмотрим, какие там внутри зернышки, – мрачно добавил Келтэн.

***

Патриарх Эмбан, первый секретарь Церкви Чиреллоса, превыше всего на свете обожал составлять списки. Какая бы ни обсуждалась тема, толстый маленький церковник тотчас привычно принимался за список. Почти в каждом обсуждении наступает минута, когда все улажено и собеседники начинают повторно обсуждать различные мелочи. Именно в такую минуту патриарх Эмбан неумолимо извлекал на свет свой список.

– Итак, – сказал он тоном, каким всегда подводил итоги, – Спархок отправляется морем в Бересу вместе с милордом Стрейдженом и молодым господином Телэном.

– Так он раньше окажется на месте, ваша светлость, в случае, если Бериту и Халэду действительно придется ехать до самой Бересы, – подтвердил Вэнион. – А у Стрейджена и Телэна есть связи с ворами Бересы, так что они наверняка сумеют выяснить, есть ли в городе кто чужой.

Эмбан сверился со своим списком.

– Далее. Сэр Келтэн, сэр Бевьер и мастер Кааладор отплывают на другом корабле на юг и отправляются в джунгли Арджуны.

Кааладор кивнул.

– У меня в Дэле есть приятель, который связан с шайками, орудующими в джунглях, – сказал он. – Мы присоединимся к такой шайке, так что сможем следить за Натайосом, и дадим вам знать, если войско Скарпы придет в движение.

– Верно. – Эмбан снова сверился со списком. – Далее. Сэр Улаф и сэр Тиниен отправляются в Тамульские горы, чтобы поддерживать связь с троллями. – Он сдвинул брови. – Почему именно Тиниен? Он ведь не говорит на языке троллей.

– Мы с Тиниеном неплохо ладим, – проворчал Улаф, – а мне будет чертовски одиноко, если не с кем будет поболтать, кроме троллей. Вы не представляете, ваша светлость, как тяжело торчать одному в обществе троллей.

– Как пожелаешь, сэр Улаф, – пожал плечами Эмбан. – Далее, Сефрения и анара Ксанетия отправятся в Дэльфиус, чтобы известить анари Кедона о последних событиях и рассказать ему, что мы намерены сделать.

– И постараться установить мир между Стирикумом и дэльфами, – добавила Сефрения. Эмбан сверился с очередным пунктом.

– Лорд Вэнион, королева Бетуана, посол Итайн и доми Кринг с пятью тысячами рыцарей отправятся в Западный Тамул и присоединятся к силам, которые уже расположены в Самаре и Сарне. – А где доми Кринг? – спросила Бетуана, озираясь в поисках низкорослого пелоя.

– Он охраняет Миртаи, – сказала принцесса Даная. – Он все еще опасается, что она вновь попытается убить себя.

– Здесь могут возникнуть трудности, – заметил Бевьер. – При таких обстоятельствах Кринг, вероятно, не захочет покинуть Материон.

– Мы сумеем, если придется, обойтись и без него, – сказал Вэнион. – Я и сам смогу договориться с Тикуме. С Крингом, конечно, легче, но я постараюсь справиться и без него, если он считает, что Миртаи может наделать глупостей.

Эмбан кивнул.

– Император Сарабиан, министр иностранных дел Оскайн и я остаемся в Материоне, так сказать, на посту, а Богиня-Дитя будет поддерживать между нами связь. Я ничего не упустил?

– А что делать мне, Эмбан? – сладким голоском осведомилась принцесса Даная.

– Вы, ваше высочество, останетесь с нами в Материоне, – ответил Эмбан, – и будете озарять тусклое уныние наших дней и ночей солнцем своей улыбки.

– Вы смеетесь надо мной, ваша светлость.

– Конечно нет, принцесса.

***

Сказать, что Миртаи несчастна, было бы величайшим преуменьшением. Она была закована в цепи, когда Кринг с безнадежным видом ввел ее в гостиную.

– Она не слышит ни единого моего слова, – с грустью сообщил доми. – Мне кажется, она забыла даже о том, что мы обручены.

Золотокожая великанша, ни на кого не взглянув, опустилась на пол, всем своим видом выражая крайнее горе.

– Она подвела свою хозяйку, – пожала плечами Бетуана. – Она должна отомстить или умереть.

– Не совсем так, ваше величество, – твердо сказала дочь Спархока, соскользнув с кресла в углу комнаты, откуда наблюдала на происходящим. Она уложила Ролло в одном углу кресла, Мурр – в другом и подошла к Миртаи с деловитым выражением на личике.

– Атана Миртаи, – резко сказала она, – встань с пола.

Миртаи мрачно взглянула на нее и медленно поднялась, позвякивая цепями.

– В отсутствие моей матери королева – я, – объявила Даная.

Спархок моргнул.

– Ты не Элана, – сказала Миртаи.

– Я и не претендую на это. Я говорю с точки зрения закона. Сарабиан, разве это не так? Ведь пока нет моей матери, ее власть принадлежит мне?

– Ну… юридически, я полагаю…

– Черта с два – юридически! Я – наследница королевы Эланы. Пока она не вернется, я занимаю ее место. Это значит, что все, чем владеет она, временно принадлежит мне: трон, корона, драгоценности и – рабыня.

– Я бы не хотел спорить с ней в суде, – признался Эмбан.

– Благодарю, ваша светлость, – отозвалась Даная. – Ну что ж, атана Миртаи, ты слышала все. Теперь ты принадлежишь мне.

Миртаи одарила ее мрачным взглядом.

– Нечего так на меня смотреть! – прикрикнула Даная. – Слушай меня внимательно. Я – твоя хозяйка, и я запрещаю тебе убивать себя. Я также запрещаю тебе убегать отсюда. Ты останешься здесь, со мной и Мелидирой, и будешь охранять нас. Ты подвела мою мать. Не подведи меня.

Миртаи остолбенела и вдруг яростным рывком разорвала цепи, сковывавшие ее запястья.

– Как прикажете, ваше величество, – процедила она, яростно сверкая глазами.

Даная с самодовольной улыбкой оглядела остальных.

– Вот видите, – сказала она, – это было не так уж и трудно.

ГЛАВА 4

О небольшом каботажном грузовом суденышке с протекающим днищем и заплатанными парусами никак нельзя было сказать, что оно «скользит по волнам». Берит и Халэд, в кольчугах и дорожных плащах, стояли на носу, глядя на свинцовую гладь Миккейского залива, по которому, переваливаясь, ковыляло жалкое подобие корабля.

– Это не берег там, впереди? – с надеждой спросил Берит.

Халэд, прищурясь, вгляделся в даль неспокойного моря.

– Нет, только тучи. Мы не слишком быстро плывем, мой лорд. Боюсь, сегодня нам берега не видать. – Он огляделся и понизил голос:

– Будь настороже после захода солнца. Команда этого корыта набрана из портовых отбросов, да и капитан не лучше. Думаю, сегодня ночью нам лучше спать по очереди.

Берит искоса глянул на сброд, слонявшийся по палубе.

– Был бы у меня топор… – с сожалением пробормотал он.

– Не стоит говорить такое вслух, Берит, – шепотом предостерег Халэд. – Спархок не носит боевого топора. Крегеру это известно, а один из этих матросов вполне может работать на него.

– Даже сейчас, после Праздника Урожая?

– Никто еще не придумал способа убить всех крыс, мой лорд, а иногда довольно и одной. Будем вести себя так, словно за нами наблюдают и могут подслушать каждое наше слово, – просто так, на всякий случай.

– Мне будет куда легче, когда мы доберемся до берега. Неужели нам и вправду непременно нужно было отправиться морем?

– Так принято, – пожал плечами Халэд. – Не тревожься. С этим отребьем мы справимся запросто.

– Дело не в этом, Халэд. Это корыто переваливается с боку на бок, точно кит с перебитой спиной. Меня от этого мутит.

– Съешь кусок сухаря.

– Не хочу. Мне чертовски тошно, Халэд.

– Но это же приключение, мой лорд, – с оптимизмом напомнил Халэд. – Неужели восторг при этой мысли не возмещает тебе мелких неудобств?

– Не очень.

– Ты ведь сам захотел стать рыцарем.

– Да, знаю и как раз сейчас пытаюсь вспомнить, с какой стати.

Патриарх Эмбан был крайне недоволен.

– Это самое настоящее поругание! – возмущался он, косолапо шагая вместе с остальными к часовне, находившейся в западном крыле замка. – Если Долмант когда-нибудь узнает, что я дозволил заниматься колдовством в освященном месте, он лишит меня сана!

– Это самое безопасное место, Эмбан, – отвечал Вэнион. – Под предлогом «священных обрядов» мы можем выставить из западного крыла всех тамульцев. Кроме того, часовня наверняка так или иначе не освящена. Это подражание эленийскому замку построено для того, чтобы эленийцы чувствовали себя как дома. Те, кто строил его, не могли знать обряда освящения.

– Ты не можешь знать наверняка, что часовня не освящена!

– А ты не можешь знать наверняка, что освящена. Если тебя это так волнует, Эмбан, в конце концов, ты можешь потом освятить ее заново.

Пухлое лицо Эмбана побелело.

– Да ты знаешь, Вэнион, что это значит? Молиться часами, простираясь ниц перед алтарем, поститься… Боже милосердный, поститься! – Эмбан содрогнулся.

Сефрения, Флейта и Ксанетия незаметно прошли в часовню за несколько часов до того и теперь сидели, никому не бросаясь в глаза, в углу часовни и слушали, как рыцари церкви поют гимны.

Подойдя к ним, Эмбан и Вэнион все еще спорили.

– В чем дело? – спросила Сефрения.

– Патриарх Эмбан и лорд Вэнион, матушка, спорят о том, была ли освящена эта часовня, – пояснил Келтэн.

– Не была, – сказала Флейта, слегка пожав плечами.

– Откуда ты знаешь? – сердито осведомился Эмбан.

Девочка одарила его долгим страдальческим взглядом.

– Кто я, по-вашему, ваша светлость? Эмбан моргнул.

– Ох, верно. Я почему-то все время об этом забываю. Ты действительно можешь определить, было какое-то место освящено или нет?

– О, разумеется могу. Поверь мне, Эмбан, эта часовня никогда не была посвящена вашему эленийскому Богу. Впрочем, – добавила Флейта помолчав, – неподалеку отсюда есть место, которое было посвящено дереву – тысяч этак восемнадцать лет тому назад.

– Дереву?!

– Это было очень славное дерево – дуб. Почему-то всегда обожествляют дуб. Никто не хочет поклоняться вязу. Очень многие люди обожествляли деревья прежде всего потому, что они предсказуемы.

– Как может человек в здравом уме поклоняться дереву?

– А кто сказал, что верующие непременно должны быть в своем уме? Порой вы, люди, изрядно нас озадачиваете.

Поскольку на сей раз по большей части предстояло обменивать внешность, Сефрения и Ксанетия слегка изменили заклинание, которое наложило на лицо Берита черты Спархока. Поскольку самому Спархоку ни с кем не нужно было меняться лицом, за него взялись в первую очередь. Он сидел рядом с сэром Эндриком, старым другом, который начинал послушничество вместе со Спархоком, Келтэном и Мартэлом. Ксанетия приблизилась к ним – ее черты постепенно теряли цвет, и лицо излучало все более яркое сияние. Она внимательно осмотрела лицо сэра Эндрика и заговорила напевно и громко, произнося дэльфийское заклинание на архаическом тамульском с присущим ей странным акцентом. Сефрения, стоявшая рядом с ней, одновременно выпевала стирикское заклинание.

Спархок ничего не почувствовал, когда Ксанетия выпустила свое заклинание. Затем, в решающее мгновение, Сефрения протянула руку между лицом сэра Эндрика и Ксанетией и выпустила свое заклинание. Уж его-то Спархок определенно почувствовал. Черты его смягчились, точно нагретый воск, и он явственно ощутил, как меняется его лицо – подобно сырой глине, обретающей новую форму под ловкими пальцами гончара. Выпрямление перебитого носа оказалось слегка болезненным, а когда удлинилась челюсть, зубы Спархока заныли, изменяя свое положение в кости.

– Ну как? – спросила Сефрения у Вэниона, когда перемена окончательно свершилась.

– Большего сходства добиться невозможно, – ответил Вэнион, пристально разглядывая обоих. – Каково это, Эндрик – заполучить близнеца?

– Я ничего не почувствовал, мой лорд, – ответил Эндрик, с любопытством поглядывая на Спархока.

– Зато я почувствовал, – заверил его Спархок, осторожно ощупывая свой новый нос. – Эта боль со временем пройдет, анара?

– Она станет менее заметна, Анакха, когда свыкнешься ты с переменой. Я ведь предостерегала тебя, что неприятных ощущений не избежать, не так ли?

– Верно, – Спархок пожал плечами. – Боль, в конце концов, вполне терпима.

– Неужели я и вправду так выгляжу? – озадаченно спросил Эндрик.

– Именно так, – подтвердил Вэнион.

– Мне следует заняться собой. Годы обошлись со мной неласково.

– Нельзя быть вечно молодым и красивым, Эндрик, – рассмеялся Келтэн.

– Это все, что следовало проделать с этими двумя, анара? – спросил Вэнион.

– Преображение завершено, лорд Вэнион, – ответила Ксанетия.

– Нам надо поговорить, Спархок, – сказал магистр. – Пойдем в ризницу, чтобы не мешать дамам превращать остальных.

Спархок кивнул, поднялся и пошел за другом к маленькой двери слева от алтаря.

Вэнион первым вошел в ризницу и закрыл за ними дверь.

– Ты обо всем договорился с Сорджи? – спросил он. Спархок уселся на скамью.

– Я разговаривал с ним вчера, – ответил он. – Я сказал, что нескольким моим друзьям нужно добраться до Бересы, не привлекая к себе особого внимания. У него, как всегда в порту, удрали несколько матросов, и он оставит три свободные койки. Стрейджен, Телэн и я смешаемся с командой. Мы сможем проскользнуть в Бересу незамеченными.

– Воображаю, сколько это тебе стоило. Сорджи порой заламывет совершенно несусветные цены. Спархок помял ноющую челюсть.

– Во всяком случае, я не разорился, – сказал он. – Сорджи у меня в долгу за парочку услуг, и я дал ему время, чтобы взять груз, который покроет большую часть расходов.

– Стало быть, отсюда ты отправишься прямо в гавань?

Спархок покачал головой.

– Мы выберемся из резиденции через потайной ход, который обнаружил под казармами рыцарей Кааладор. Я сказал Сорджи, что три его новых матроса явятся к нему около полуночи.

– А отплытие, стало быть, завтра?

Спархок вновь покачал головой.

– Послезавтра. Завтра мы будем загружать в трюмы груз.

– Честная работа, Спархок? – ухмыльнулся Вэнион.

– Ты говоришь точь-в-точь, как Халэд.

– У него вполне определенные взгляды, верно?

– Как и у его отца.

– Перестань тереть лицо, Спархок. Ты сотрешь кожу до крови. – Вэнион помолчал. – Как это было?

– Очень странно.

– Больно?

– Когда выпрямили нос – да. Сейчас он ноет так, словно его вновь перебили. Радуйся, что тебе не придется испытать этого.

– В этом вряд ли был бы смысл. Я ведь не должен буду украдкой пробираться по темным закоулкам, как вы. – Вэнион сочувственно взглянул на друга. – Мы вернем ее, Спархок.

– Разумеется. Это все, что ты мне хотел сказать? – Голос Спархока звучал намеренно бесцветно. Главное было – ничего не чувствовать.

– Просто будь осторожен и постарайся держать в узде свой нрав.

Спархок кивнул.

– Пойдем посмотрим, как там остальные.

Спору нет, перемены были ошеломляющие. Трудно было понять, кто же на самом деле сейчас говорит, и порой Спархока застигало врасплох то, кто именно отвечал на его вопрос. Они попрощались и без лишнего шума покинули часовню, смешавшись с другими рыцарями церкви. Выйдя в залитый светом факелов внутренний двор, они прошли по подъемному мосту и по темной ночной лужайке направились к казармам, где размещались рыцари церкви. Там Спархок, Стрейджен и Телэн переоделись в измазанные смолой матросские блузы, и остальные также облачились в неприметные одежды простолюдинов. Затем все спустились в подвалы.

Кааладор, носивший теперь грубоватое лицо пожилого рыцаря-дэйранца, вел их сырым, затянутым клочьями паутины ходом, освещая дорогу дымным факелом. Когда они прошли около мили, он остановился и поднял факел выше.

– Туточки ваш выход, Спархок, – объявил он, указывая на крутую узкую лестницу. – Выйдете прямехонько в проулок – воняет там, конечно, будь здоров, зато темнотища в самый раз. – Кааладор помолчал. – Извини, Стрейджен, – добавил он, – захотелось сказать что-нибудь тебе на память.

– Как это мило, – пробормотал Стрейджен.

– Удачи, Спархок, – сказал Кааладор.

– Спасибо. – Они пожали друг другу руки, и Кааладор, высоко держа факел, повел своих спутников дальше по пахнущему сыростью и плесенью туннелю, оставив Спархока, Телэна и Стрейджена в полной темноте.

***

– Им не угрожает ни малейшая опасность, Вэнион, – убеждала Флейта магистра пандионцев, покуда женщины собирали вещи. – В конце концов, с ними буду я, а уж я-то сумею о них позаботиться.

– Ну, хотя бы десять рыцарей, – снизил он свои требования.

– Они будут нам только помехой, любовь моя, – сказала Сефрения. – Кому надо помнить об осторожности, так это тебе. На вооруженных людей нападут скорее, чем на нескольких мирных путников.

– Но женщинам небезопасно путешествовать одним, – настаивал Вэнион. – В лесах полно разбойников и тому подобного отребья.

– Мы не настолько будем задерживаться в одном месте, чтобы привлечь внимание разбойников или кого-нибудь еще, – терпеливо пояснила Флейта. – Мы доберемся до Дэльфиуса за два дня. Я могла бы устроить это и в один день, но мне придется долго беседовать с Эдемусом, прежде чем войти в его долину. Его наверняка не скоро удастся уговорить.

– Когда вы покидаете Материон, лорд Вэнион? – спросила Ксанетия.

– Где-нибудь в конце недели, анара, – ответил он. – Нам нужно подготовить снаряжение и позаботиться об обозах с провизией.

– Не забудь взять теплые вещи, – напомнила Сефрения. – Вот-вот начнет холодать.

– Хорошо, любовь моя. Сколько вы пробудете в Дэльфиусе?

– Это еще неизвестно. Афраэль известит тебя обо всех новостях. Нам многое нужно обсудить с анари Кедоном. То, что Киргон призвал Клааля, осложнило наше положение.

– Воистину так, – согласилась Ксанетия. – Может статься так, что принуждены мы будем умолять Эдемуса вернуться.

– А он согласится?

Флейта проказливо улыбнулась.

– Я его выманю, Вэнион, – сказала она, – ты же знаешь, как хорошо я умею это делать. Уж если я чего-то захочу, я этого всегда добьюсь. Ну почти всегда.

***

– Эй, ты! А ну, шевелись! – проревел боцман, кряжистый детина с бычьей шеей, щелкая плетью у самых пяток Стрейджена.

Стрейджен, чью новую физиономию украшали теперь длинные усы светловолосого рыцаря-генидианца, швырнул на палубу тюк, который волок на спине, и потянулся за кинжалом.

– Не смей! – прошипел Спархок. – Сейчас же подними тюк!

Стрейджен ожег его сердитым взглядом, но все же нагнулся и подхватил тюк.

– Мы так не договаривались, – проворчал он.

– На самом деле у него и в мыслях не было охаживать тебя плеткой, – заверил Телэн кипящего от злости талесийца. – Все матросы жалуются, что их будто бы колотят, но эта плетка так, для виду. Боцман, который и вправду лупит своих людей плетью, обыкновенно одной прекрасной ночью отправляется за борт в одиночное плавание.

– Возможно, – мрачно проворчал Стрейджен, – но вот что я тебе скажу: если этот кретин хоть дотронется до меня своей плетью, он не успеет даже поплавать. Я выпущу ему кишки на палубу прежде, чем он успеет разинуть рот.

– Эй, новички! – проорал боцман. – Нечего языком трепать! Работать надо, а не болтать о погоде! – И он снова угрожающе щелкнул плетью.

***

– Она могла это сделать, Халэд, – настаивал Берит.

– По-моему, ты перегрелся на солнце, – отозвался Халэд.

Они ехали на юг по безлюдному песчаному берегу, протянувшемуся под пасмурным небом. К дороге подступали негостеприимного вида соляные болота, и сухие камыши громко шуршали и потрескивали под сильным ветром с моря. Халэд приподнялся в стременах и огляделся, затем вновь опустился в седло.

– Нелепая идея, мой лорд.

– Пошевели мозгами, Халэд! Афраэль – богиня. Она может все.

– Уверен, что может, но с чего бы ей этого хотеть?

– Ну… – Берит замялся. – Наверняка у нее была на то причина, верно? Причина, которую мы с тобой не в силах понять и постичь.

– Вот, стало быть, что делает с человеком обучение стирикской магии? Ты уже готов искать богов под каждым кустом. Берит, это просто совпадение. Девочки похожи, и ничего более.

– Можешь сомневаться сколько тебе угодно, Халэд, но я все-таки считаю, что здесь что-то не так.

– А я считаю, что ты городишь чушь.

– Чушь или нет, но у них одинаковая манера держаться, одинаковое выражение лица, и обе они так и пышут самодовольным превосходством.

– Отчего бы и нет? Афраэль – богиня, а Даная – наследная принцесса. Они и в самом деле превосходят остальных – во всяком случае, на их собственный взгляд, – и мне сдается, ты забыл о том, что видел их одновременно в одной комнате. Господи, Берит, да они даже говорили друг с другом!

– Халэд, это еще ничего не значит. Афраэль – богиня. Если, ей захочется, она может быть в десяти местах одновременно.

– Это возвращает нас к прежнему вопросу: почему? С какой целью она это устроила? Даже боги ничего не делают без причины.

– Этого мы не можем знать, Халэд. Может быть, она просто забавляется.

– Берит, неужели тебе так невтерпеж повсюду находить чудеса?

– Она могла это сделать, – не сдавался Берит.

– Ну да, могла. И что из того?

– Тебе что же, совсем не любопытно?

– Не особенно, – пожал плечами Халэд.

***

Улаф и Тиниен были обряжены в старые мундиры одной из немногих частей тамульской армии, в которые принимали добровольцев из эленийских королевств Западной Дарезии. Им достались лица пожилых рыцарей, поседевших в боях ветеранов. Судно, на котором они плыли, принадлежало к тем потрепанным и ветхим посудинам, которые бороздят прибрежные воды. Небольшая сумма, которую они заплатили за проезд, обеспечила им именно проезд, и ничего более. Они прихватили с собой провизию и заплатанные одеяла, ели и спали на палубе. Местом их назначения была небольшая приморская деревушка лигах в сорока пяти от подножья Тамульских гор. Дни они проводили на палубе, попивая дешевое вино и играя в кости на мелкие ставки.

Было пасмурно, когда судовая шлюпка доставила их на ветхий деревенский причал. День выдался зябкий, и Тамульские горы маячили на горизонте длинным грязным пятном.

– Как там зовут этого торговца лошадьми? – спросил Тиниен.

– Саблис, – проворчал Улаф.

– От всей души надеюсь, что Оскайн не ошибся. Если этот Саблис отошел от дел, нам придется плестись пешком до самых гор.

Улаф сошел с причала и направился к кислолицему человечку, который чинил на берегу рыбачью сеть.

– Послушай, приятель, – вежливо сказал он по-тамульски, – не скажешь ли, где нам найти Саблиса,торговца лошадьми?

– А ежели мне неохота говорить? – осведомился тощий рыбак гнусавым ноющим голосом, который выдавал в нем одного из тех ничтожных людишек, что скорее удавятся, чем выжмут из себя хоть крупицу вежливости. Тиниен и прежде встречал таких типов, чрезмерно упоенных собственной значимостью и находящих удовольствие в том, чтобы доводить собеседника до бешенства.

– Позволь мне, – шепотом сказал он, положив руку на плечо своего талесийского друга. Напрягшиеся мускулы Улафа недвусмысленно говорили о том, что он готов прибегнуть к насилию.

– Славная сеть, – как бы между прочим заметил Тиниен, ухватив край сети. Затем он вынул кинжал и принялся деловито резать бечевки.

– Ты что делаешь?! – завопил кислолицый рыбак.

– Показываю, – хладнокровно пояснил Тиниен. – Ты сказал: «А ежели мне неохота говорить?», вот я и показываю тебе, что из этого выйдет. Валяй, пошевели мозгами. Мы с другом не торопимся, так что времени у тебя в достатке. – Он сгреб в кулак изрядный кусок сети и вновь прошелся по ней лезвием кинжала.

– Прекрати! – в ужасе завизжал рыбак.

– Э-э… так где, ты сказал, нам найти Саблиса? – с невинным видом осведомился Улаф.

– Его загоны на восточной окраине города, – запинаясь, выдавил тощий рыбак и обеими руками поспешно сгреб свою драгоценную сеть, прижимая ее к груди с почти материнской нежностью.

– Приятного дня, приятель, – сказал Тиниен, убирая кинжал в ножны. – Даже выразить не могу, как мы благодарны тебе за помощь. Ты обошелся с нами в высшей степени любезно.

И рыцари зашагали вдоль причала, направляясь к убогого вида деревушке.

***

Их лагерь был воплощением аккуратности и порядка – всему здесь находилось свое место, и все располагалось именно там, где ему и надлежало располагаться. Берит давно заметил, что Халэд обустраивал лагерь всегда по одному и тому же образцу. Видимо, в его сознании существовало представление о том, каким должен быть лагерь, и, поскольку это представление было верхом совершенства, Халэд никогда и ничего в нем не менял. Иногда он отличался редкостным постоянством.

– Сколько мы проехали сегодня? – спросил Берит, когда они мыли посуду после ужина.

– Десять лиг, – пожал плечами Халэд, – как всегда. За день по ровной местности можно проехать именно десять лиг.

– Это путешествие никогда не закончится! – посетовал Берит.

– Закончится, – заверил его Халэд, – что бы там тебе ни казалось, мой лорд. – Халэд огляделся и понизил голос до едва различимого шепота. – На самом-то деле, Берит, нам совершенно незачем спешить. Мы могли бы даже ехать и помедленнее.

– Что?!

– Говори тише. Спархоку со спутниками предстоит долгий путь, и мы хотим быть уверены, что они поспеют на место прежде, чем к нам явится Крегер – или кто-то другой. Мы не знаем, когда или где это произойдет, так что наилучший выход для нас – тянуть время, чтобы это не случилось слишком быстро. – Халэд оглянулся на темноту, сгустившуюся за кругом света от костра. – Насколько ты силен в магии?

– Не очень, – сознался Берит, усердно оттирая грязную миску. – Мне предстоит еще долго учиться. Что тебе от меня нужно?

– Смог бы ты сделать так, чтобы один из наших коней захромал – без того, само собой, чтобы калечить его на самом деле?

Берит порылся в памяти, но покачал головой.

– Кажется, я не знаю таких заклинаний.

– Жалко. Охромевший конь – отменная причина замедлить продвижение.

Это пришло неожиданно, без малейшего предупреждения, – Берит ощутил зябкое покалывание в шее, пониже затылка.

– Ну достаточно, – сказал он громче. – Я не для того стал рыцарем, чтобы протирать дыры в тарелках. – Он ополоснул тарелку, стряхнул с нее лишнюю воду и сунул в мешок.

– Ты тоже это почувствовал? – шепот Халэда исходил из казавшихся совершенно неподвижными губ. Берит был поражен. Откуда Халэд мог это узнать?

Берит затянул ремни на дорожном мешке и коротко кивнул.

– Подбросим дров в костер и ляжем спать. – Он сказал это достаточно громко, чтобы его слова можно было расслышать в темноте за кругом света. Они направились к груде заготовленного хвороста. Берит бормотал заклинание, стараясь скрыть движения своих рук.

– Кто это? – И снова губы Халэда даже не шевельнулись.

– Сейчас разберусь, – прошептал в ответ Берит. Он выпустил заклинание так медленно, что оно, казалось, стекло по каплям с кончиков его пальцев.

Ответное ощущение нахлынуло на него. В нем было нечто знакомое, словно в звуке привычного голоса – только вот вокруг никто не говорил.

– Это стирик, – едва слышно сказал Берит.

– Заласта?

– Нет, не думаю. Его бы я, пожалуй, узнал. Этого человека я никогда не встречал.

– Бери поменьше хвороста, мой лорд, – громко сказал Халэд. – Этого запаса нам должно хватить и на завтрак.

– Хорошая мысль, – одобрил Берит и снова, очень осторожно, потянулся мыслью в темноту. – Он уходит, – прошептал он. – Откуда ты узнал, что за нами следят?

– Почувствовал, – пожал плечами Халэд. – Я всегда чувствую, когда за мной кто-то следит. Ты наделаешь много шума, если призовешь сейчас Афраэль?

– Это хорошее заклинание. Оно совершенно беззвучно.

– Ну так расскажи ей об этом. Пускай знает, что за нами следят, и делает это стирик. – Халэд опустился на колени и принялся аккуратно подкладывать в огонь сухие сучья. – Твоей личине поверили, – заметил он.

– С чего ты взял?

– Они не стали бы посылать стирика, если б знали, кто ты такой на самом деле.

– Разве что у них не осталось никого, кроме стириков. Быть может, Праздник Урожая, который устроил Стрейджен, оказался куда действеннее, чем мы думали.

– Ну, об этом можно проспорить всю ночь. Просто сообщи Афраэли о нашем госте. Она передаст это остальным, и пускай они наживают головную боль логическими рассуждениями на эту тему.

– Неужели тебе это ничуть не интересно?

– Не настолько интересно, чтобы лишиться сна. В этом одно из преимуществ простолюдина, мой лорд. От нас не требуется искать ответа на головоломные вопросы. Это удовольствие достается вам, аристократам.

– Спасибо, – кисло отозвался Берит.

– Не за что, мой лорд, – ухмыльнулся Халэд.

***

Спархоку никогда прежде не доводилось зарабатывать себе на жизнь, и он нашел, что это занятие ему не по душе. Он очень скоро возненавидел толстошеего боцмана капитана Сорджи. Боцман был грубияном, тупицей и омерзительно жестоким. Казалось, ему особое удовольствие доставляет измываться над новичками, поручая им самую утомительную, скучную и грязную работу. Спархок обнаружил, что целиком и полностью разделяет классовые предрассудки Халэда, и порой ночами всерьез помышлял о том, чтобы прикончить боцмана.

– Всякий работник ненавидит своего нанимателя, Фрон, – говорил ему Стрейджен, используя вымышленное имя Спархока. – Это в порядке вещей.

– Я бы мог стерпеть его, если бы он из кожи не лез, лишь бы оскорбить нас, – проворчал Спархок, оттирая палубу куском пемзы.

– Это его работа, друг мой. Злые люди усерднее трудятся. Твоя проблема в том, что ты всегда смотришь ему прямо в лицо. Если бы ты не поднимал глаз, он бы так не цеплялся к тебе. Как бы это плавание не оказалось для тебя слишком долгим.

– Или чересчур коротким – для него, – мрачно проворчал Спархок.

Он размышлял об этом и ночью, безуспешно пытаясь заснуть в гамаке. Спархок от всего сердца жалел, что не может добраться до того идиота, который решил, что матросам надлежит спать в гамаках. От движения корабля гамак все время раскачивался, и Спархоку постоянно чудилось, что он вот-вот вывалится на пол.

«Анакха»! – прошелестело в его мыслях.

– Голубая Роза? – проговорил ошеломленный Спархок.

«Молю тебя, Анакха, не говори вслух. Голос твой громом отдается в моих ушах. Говори лишь мысленно, в сознании своем. Я услышу тебя».

«Как это возможно? – мысленно спросил Спархок. – Ты же скован».

«Кто обладает мощью, способной сковать меня, Анакха? Когда ты один и мысли твои ничем не отвлечены, можем мы беседовать таковым образом».

«Я этого не знал».

«До сей поры тебе не было нужды ведать о сем».

«Понимаю. Но сейчас в этом есть нужда?» «Именно так».

«Разве золото не мешает тебе»?

«Оно не преграда для меня, Анакха. Иные не могут ощутить меня в чудесном сем вместилище, однако же я могу говорить с тобою и из него. Сие особенно легко, когда мы так близко».

Спархок накрыл ладонью кожаный мешочек, висевший у него на шее, и ощутил угловатые очертания шкатулки.

«И буде возникнет необходимость, смогу я и впредь вот так говорить с тобою? „ «Так же, как говоришь сейчас, Анакха“.

«Это хорошо».

«Я замечаю твой непокой, Анакха, и разделяю тревогу твою об участи твоей подруги».

«Я рад услышать это, Голубая Роза».

«Приложи все силы свои к тому, чтобы спасти свою королеву, Анакха. Я буду неусыпно следить за нашими врагами, покуда разум твой отвлечен этим. – Беллиом помолчал. – Внемли мне, друг мой. Ежели выйдет так, что не останется у тебя иного выхода, не страшись отдать меня, дабы получить свободу подруге своей».

«Сего я не сделаю, ибо она запретила мне это».

«Не тревожься, ежели сие произойдет, Анакха. Никогда не покорюсь я Киргону, даже подвергнув опасности свою дочь, коя любима мною так же сильно, как любимо тобою твое дитя. Пусть утешит тебя то, что не допущу я, дабы дитя мое – и твое, и весь человеческий род оказались под пятой Киргона либо, что еще страшнее, Клааля. Присягаю тебе, что сего никогда не случится. Ежели выйдет так, что дело наше будет проиграно, даю тебе твердое свое слово, что скорее уничтожу и дочь свою, и все, что существует на лоне ее, лишь бы избегнуть такого злосчастья».

«И это должно меня утешить?!»

ГЛАВА 5

Она устала, и эта усталость была непрерывной, неотступной, грозившей порой перейти за грань полного истощения, да еще были грязь и сырость – такие же неотступные. Одежда ее изорвалась, превратилась в тряпье, на волосы нельзя было смотреть без содрогания. Впрочем, все это было неважно. Она с готовностью принимала любые неудобства и унижения, только бы безумец, который похитил их, не мучил перепуганную до полусмерти Алиэн.

То, что Скарпа безумен, она осознала не сразу. С первой минуты, когда она увидела его, она поняла, что он одержим и безжалостен, но безумие его проявлялось все отчетливей и отчетливей в тянувшиеся бесконечно дни ее плена.

Он был жесток, но Элане и прежде доводилось встречать жестоких людей. После того как ее и Алиэн прогнали сырымитуннелями под улицами Материона к окрестностям города, их грубо зашвырнули в седла уже дожидавшихся коней, крепко привязали к седлам и буквально сломя голову поволокли по дороге, ведущей к порту Микки на юго-западном берегу полуострова, в семидесяти пяти лигах от столицы. Ни один человек в своем уме не станет дурно обращаться с животными, от которых зависит успех его предприятия. Это было первое свидетельство безумия Скарпы. Он гнал коней, безжалостно нахлестывая их плетью, покуда бедные животные не начали шататься от измождения, и единственными словами, которые можно было от него услышать в эти ужасные четыре дня, были: «Быстрее! Быстрее!».

Элана содрогнулась, вспомнив ужас этой бесконечной скачки. Они…

Ее конь оступился на грязной раскисшей тропке, и ее рывком бросило вперед, вернув к реальности. Веревка, которой ее запястья были туго привязаны к луке седла, врезалась в кожу, и снова потекла кровь. Элана попыталась сесть поудобнее, чтобы тугие веревки не бередили уже кровоточащие раны.

– Что ты делаешь? – крикнул Скарпа. Его хриплый голос сразу сорвался на визг. Скарпа почти всегда визжал, когда говорил с ней.

– Я только хочу, чтобы веревки не так сильно врезались в запястья, лорд Скарпа, – смиренно ответила Элана. В самом начале ее плена ей было велено обращаться к нему именно так, и она очень скоро обнаружила, что иное обращение приводит к измывательствам над Алиэн и лишению пищи и воды.

– Тебе и не должно быть удобно, женщина! – бешено рявкнул он. – Ты должна подчиняться! Я отлично вижу, чем ты там занята! Если не. прекратишь ослаблять веревки, я свяжу тебя проволокой! – Он выкатил глаза, и Элана в который раз заметила странный синеватый оттенок его белков и необычайно расширенные зрачки.

– Хорошо, лорд Скарпа, – проговорила она самым покорным тоном, на какой была способна.

Скарпа ожег ее свирепым взглядом. Лицо его выражало сильнейшее подозрение, и налитые безумием глаза жадно искали повода наказать либо унизить пленниц.

Элана опустила взгляд, уставясь на разбитую, едва заметную тропу, которая, извиваясь, уходила все глубже и глубже в сырые, щедро перевитые лианами джунгли юго-восточного побережья Дарезии.

Судно, на которое они сели в порту Микки, было черным, с узкими обводами капером, построенным явно не для честных целей. Элану и Алиэн бесцеремонно втащили на палубу и заперли в тесной каюте, где была кромешная темнота и стояла затхлая вонь трюмной воды. Часа через два после отхода дверь открылась, и в каюту вошел Крегер в сопровождении двоих смуглых матросов, один из которых нес обед, а другой – две бадейки с горячей водой, мыло и охапку тряпья, что должно было заменить полотенца. Элана с трудом подавила желание расцеловать его.

– Мне и вправду очень жаль, что так вышло, Элана, – извиняющимся тоном проговорил Крегер, близоруко щурясь на нее, – но я совершенно ничего не могу поделать. Будь осторожна, когда говоришь со Скарпой. Ты, верно, уже заметила, что он не совсем в своем уме.

Он беспокойно огляделся, затем положил на грубо сколоченный стол охапку сальных свечей и вышел, заперев за собой дверь.

Плавание продолжалось пять дней, и вскоре после полуночи пятого дня судно достигло Анана, небольшого порта на краю джунглей, покрывавших юго-восточное побережье. Там ее и Алиэн втолкнули в закрытую повозку, на козлах которой сидел барон Парок с припухшими от вечного пьянства глазами. Когда их переправляли с корабля в повозку, Элана тайком изучала своих тюремщиков, отыскивая их слабое место. Крегер, хотя и пребывал вечно под хмельком, был чересчур хитер, а барона Парока, давнего союзника Скарпы, явно ничуть не беспокоило сумасшествие его дружка. Затем Элана холодно оценила Элрона. Она уже заметила, что хлыщеватый астелийский поэт изо всех сил старается не смотреть ей в глаза. Прилюдное якобы убийство Мелидиры явно пробудило в нем раскаяние. Элрон был позером, а не человеком действия, и уж несомненно не убийцей. Элана вспомнила, как при первой их встрече он явно гордился своими длинными локонами, и могла только гадать, каким образом Скарпа вынудил его обрить голову, чтобы сойти за одного из пелоев Кринга. Элана подумала, что такое жестокое обращение с поэтическими локонами Элрона наверняка вызвало в астелийце ненависть к своему предводителю. Элрон участвовал в этом деле с явной неохотой – и это делало его слабым звеном. Быть может, когда-нибудь она сумеет использовать это обстоятельство себе во благо.

Повозка доставила их с берега в большой дом на окраине Анана. Там Скарпа говорил с тощим стириком, чьи грубые, как бы незавершенные черты были типичными для его расы. Стирика звали Кеска, и, судя по выражению его глаз, он был давно и безнадежно проклят.

– Мне плевать на неудобства! – почти закричал однажды Скарпа на тощего стирика. – Время, Кеска, время! Делай что тебе говорят! Если мы останемся в живых, то и все остальное выдержим!

На следующее утро значение этого приказа проявилось во всей своей ужасающей реальности. Кеска явно был из стирикских магов-отступников, но, как видно, не из лучших. Он мог, тратя непомерно много усилий, сжимать мили, которые отделяли их от места назначения, но только по несколько миль за раз, и всякий раз это сжатие сопровождалось чудовищными мучениями. Казалось, неуклюжий чародей остатками своей силы рывком, наощупь швыряет их вперед, и всякий раз после такого мучительного и болезненного скачка Элана не могла понять, осталась ли она цела. Ей казалось, что все ее тело измолото и истерзано, однако она старалась, как могла, скрывать свою боль от Алиэн. Нежная большеглазая девушка плакала теперь почти непрерывно, терзаемая болью, страхом и их злосчастной участью.

Элана усилием мысли вернулась в настоящее и осторожно огляделась. Опять смеркалось. Пасмурное небо постепенно темнело, а значит, наступало время суток, которого больше всего страшилась Элана.

Скарпа с неприкрытым презрением взглянул на Кеску – стирик обмяк в седле, точно увядший цветок, явно на грани полного истощения.

– На сегодня достаточно, – объявил он. – Устройте лагерь и снимите женщин с лошадей. – Колючие глаза Скарпы заблестели, когда он в упор посмотрел на Элану. – Пора этой грязнуле, эленийской королеве, клянчить себе ужин. От души надеюсь, что на сей раз она будет убедительнее. Меня так печалит, когда приходится отказывать ей, потому что ее мольбы недостаточно искренни!

***

– Элана, – прошептал Крегер, тронув ее за плечо. Костер прогорел до углей, и Элана слышала похрапывание, доносившееся с другой стороны их наспех устроенного лагеря.

– Что? – отрывисто отозвалась она.

– Говори тише. – Крегер все еще был обряжен в пелойскую куртку из черной кожи, его обритая макушка уже обрастала короткими жесткими волосами, а от винного перегара, которым от него несло, можно было задохнуться. – Я ведь делаю тебе одолжение, так что не устраивай мне неприятностей. Думаю, ты уже поняла, что Скарпа совершенно безумен?

– В самом деле? – сардонически отозвалась она.

– Пожалуйста, не усложняй моей задачи. Похоже, я слегка промахнулся. Если бы я раньше сообразил, насколько спятил этот бастард-полукровка, я бы нипочем не взялся участвовать в этой нелепой истории.

– Что у тебя за странное пристрастие к сумасшедшим, Крегер?

Он пожал плечами.

– Врожденный недостаток, должно быть. Скарпа всерьез полагает, будто сумеет перехитрить своего отца – и даже Киргона. Сам он не верит, что Спархок отдаст за тебя Беллиом, но ему почти удалось убедить в этом остальных. Думаю, теперь ты понимаешь, как он относится к женщинам?

– Он показывает это даже слишком часто, – с горечью ответила она. – Может быть, он, по примеру барона Гарпарина, питает слабость к маленьким мальчикам?

– Скарпа не питает слабости ни к кому, кроме себя самого. Единственная его привязанность – он сам. Я видел, как он часами подстригает по волоску свою бороду – это дает ему возможность любоваться на себя в зеркале. У тебя еще не было случая оценить его замечательную персону во всей красе. Подробности этого путешествия отвлекают то, что у него заменяет рассудок. Погоди, вот доберемся до Натайоса, и ты увидишь, как он бесится. Мартэл и Энниас рядом с ним – воплощение здравого смысла. Я не смогу надолго задерживаться здесь, так что слушай внимательно. Скарпа верит, что Спархок возьмет с собой Беллиом, но не верит, что он станет менять камень на тебя. Напротив, Скарпа твердо убежден, что твой муж намеревается выяснить отношения с Киргоном, и втайне надеется, что в поединке они уничтожат друг друга.

– Глупец, у Спархока Беллиом, а Беллиом ест богов на завтрак.

– Я сюда не за тем пришел, чтобы спорить об этом. Может быть, Спархок победит, а может быть и нет. На самом деле это не важно. Важно то, во что верит Скарпа. Он убедил себя, что Спархок и Киргон будут биться до взаимного уничтожения, а потом Беллиом останется валяться бесхозным на земле – подбирай кто хочет.

– А как же Заласта?

– Сдается мне, что Скарпа не предполагает ко времени поединка оставить Заласту в живых. Скарпа с превеликой охотой приканчивает всех, кто стоит у него на пути.

– И он убьет собственного отца? Крегер пожал плечами.

– Узы крови ничего не значат для Скарпы. Когда он был моложе, он решил, что его мать и сводные сестры знают о нем много такого, о чем лучше не делиться с властями, а потому убил их всех. Впрочем, он и без того их ненавидел. Если Спархок и Киргон убьют друг друга, а Заласта каким-то образом не переживет празднований по этому поводу, Скарпа, скорее всего, останется единственным, кто сможет завладеть Беллиомом. В этих джунглях он собрал целое войско, и, когда у него в руках окажется Беллиом, он сможет воспользоваться этим войском. Он двинет его на Материон, захватит город и перебьет все правительство. Потом он объявит себя императором. Лично меня это не устраивает, так что умоляю тебя ради Бога – держи себя в руках. Для замыслов Скарпы ты не важна, зато необходима для замыслов Заласты – и моих. Если ты чем-то выведешь из себя Скарпу, он прикончит тебя так нее быстро, как велел Элрону прикончить твою фрейлину. Мы с Заластой уверены, что Спархок обменяет тебя на Беллиом, но только если ты будешь жива. Старайся не взбесить этого безумца. Если он убьет тебя, рухнет все, что мы задумали.

– Зачем ты мне все это говоришь, Крегер? За этим что-то кроется, верно?

– О да, еще бы. Если наши дела пойдут плохо, я бы хотел, чтобы ты замолвила за меня словечко на суде.

– Боюсь, проку от этого будет мало, – сладким голосом сообщила Элана. – Суда над тобой не будет, Крегер. Спархок уже обещал отдать тебя Халэду, а Халэд уже решил, что с тобой делать.

– Халэд? – голос Крегера слегка дрогнул.

– Старший сын Кьюрика. Он, кажется, считает, что ты отчасти повинен в смерти его отца, а потому полагает своим долгом разобраться с тобой. Возможно, тебе и удастся отговорить его, только я советую тебе говорить очень быстро. Халэд крутого нрава и наверняка подвесит тебя на мясницкий крюк прежде, чем ты успеешь вымолвить хоть слово.

Ничего на это не ответив, Крегер бесшумно растворился в ночи – только обритая голова бледным пятном мелькнула в темноте. В душе Элана понимала, что эта победа не так уж и велика, однако в ее положении трудно было добиться и самой незначительной победы.

***

– Они и впрямь так делают? – в хриплом голосе Скарпы прозвучала алчность.

– Таков древний обычай, лорд Скарпа, – смиренным голосом, не подымая глаз, ответила Элана, ехавшая рядом с ним по раскисшей тропе. – Впрочем, император Сарабиан намеревается отменить его.

– Он будет восстановлен немедля после моей коронации! – Глаза Скарпы ярко заблестели. – Это наилучший способ выражать почтение.

Скарпа был обряжен в старый плащ из пурпурного бархата, вытертый до блеска. Этот плащ он перебросил через плечо в гротескном подражании императорской мантии и с каждой произнесенной фразой принимал картинные позы – одну нелепее другой.

– Как тебе будет угодно, лорд Скарпа. – Элане было невероятно скучно по многу раз возвращаться к одним и тем же вещам, но это отвлекало Скарпу, а когда его внимание было целиком и полностью поглощено обычаями и церемониями императорского двора в Материоне, он не измышлял новых мучений для своих пленниц.

– Опиши-ка его еще раз, – приказал он. – Я должен точно знать, как нужно исполнять это приветствие – чтобы наказывать тех, кто ошибется.

Элана вздохнула.

– При приближении персоны императора придворные опускаются на колени…

– На оба колена?

– Да, лорд Скарпа.

– Превосходно! Превосходно! – Его лицо сияло от восторга. – Продолжай.

– Затем, когда император проходит мимо них, они наклоняются вперед, опираются ладонями о пол и прикасаются лбами к полу.

– Великолепно! – Он вдруг хихикнул, и этот визгливый, почти девчоночий смешок изумил Элану. Она искоса, украдкой взглянула на Скарпу. Его лицо искажала гримаса какого-то нечистого восторга. Затем его глаза расширились, и на лице появилось вдохновенное, почти религиозное выражение. – И тамульцы, которые правят миром, будут покорны мне! – Он произнес эти слова звучным голосом опытного декламатора. – Вся власть будет в моих руках! Я буду править всем миром, и смерть тому, кто посмеет не покориться мне!

Элана содрогнулась, глядя на беснующегося безумца.

И когда влажная тьма опустилась на лагерь, разбитый в недрах джунглей, Скарпа опять пришел к ней, влекомый жаждой, которой он не в силах был противостоять. Это было омерзительно, но Элана очень быстро поняла, что знание в подробностях придворных церемоний дает ей огромную власть над этим человеком. Его жажда была безгранична, и только она одна могла утолить ее. Она прочно держалась за эту власть, черпая из нее силу и уверенность, буквально смакуя ее, в то время как Крегер и остальные сторонились их со страхом и отвращением.

– Девять жен, говоришь? – В голосе Скарпы прозвучала почти мольба. – Почему не девяносто? Не девятьсот?

– Таков обычай, лорд Скарпа. Причина его очевидна.

– О да, конечно, конечно! – Скарпа впал в угрюмую задумчивость. – У меня их будет девять тысяч! – объявил он. – И каждая новая желаннее предыдущей! А когда я натешусь с ними, я отдам их моим верным солдатам! Пусть ни одна женщина не посмеет и помыслить, что мои милости хоть на йоту возвеличивают ее! Все женщины – шлюхи! Я буду покупать их и выбрасывать, когда они мне наскучат! – Выпучив безумные глаза, он уставился на костер. Блики пламени, отражавшиеся в этих глазах, казалось, кипели, подобно жившему в их глубине безумию.

Затем Скарпа наклонился к Элане, доверительно положив руку ей на плечо.

– Я вижу то, чего не видят другие по своей тупости, – проговорил он. – Другие смотрят, но не видят – а я вижу. О да, вижу, очень хорошо вижу! Знаешь, они ведь все в сговоре – все до единой. Они следят за мной. Они всегда следили за мной. Я никуда не могу укрыться от их глаз – они следят за мной, следят, следят… и говорят, говорят, прикрывая рты ладонями, дыша друг на друга запахом корицы. Грязные, подлые, развратные – они замышляют против меня, хотят уничтожить меня. И их глаза – такие ласковые, тихие, прикрытые ресницами, которые прячут кинжалы их ненависти, – их глаза следят за мной, следят, следят. – Голос Скарпы становился все тише и тише. – И все говорят, говорят, прикрывая ладонями рты, чтобы я не мог их услышать. Шепот. Я всегда слышу этот шепот. Я слышу безумолчный шипящий шорох их бесконечных перешептываний. Их взгляды следуют за мной повсюду, где бы я ни был, – везде их глаза, и этот смех, и шепот. Я слышу шипение их бесконечных перешептываний, и всегда они шепчут мое имя – «С-скарпа, С-с-скарпа, С-с-с-скарпа» вновь и вновь шелестит в моих ушах. Вертят своими округлыми бедрами, выкатывают подведенные тушью глаза. Замышляют против меня, плетут и плетут свой заговор, вечно ищут способа причинить мне боль. С-скарпа, С-с-скарпа, С-с-с-скарпа… Все ищут, чем бы унизить меня. – Его глаза с синеватыми белками, казалось, вот-вот выскочат из орбит, на губах и бороде белели клочки пены. – Я был ничем. Они сделали меня ничем. Они звали меня ублюдком Селги и совали мне медяки, чтобы я привел их в постели моей матери и сестер, и пинали меня, и смеялись надо мной, когда я плакал, и вожделели мою мать и сестер, и вокруг все шепот, шепот, и запах – я помню этот запах, сладкий густой запах гниющей плоти и застарелой похоти, весь пурпурный и корчащийся во влажном шипении их перешептываний, и… – Тут его глаза наполнились ужасом, и он отпрянул от Эланы и упал ничком, распростершись в грязи. – Нет, мамочка, нет! – проскулил он. – Я этого не делал! Это Сильби! Нет-нет-нет-нет, не запирай меня снова! Не надо в темноту! Нет-нет-нет-нет, не надо в темноту! Не надо!

Он неуклюже вскочил и сломя голову бросился бежать в глубину леса, но его вопль: «Нет-нет-нет-нет!» еще долго отдавался в темноте замирающим эхом.

Нестерпимая жгучая жалость охватила вдруг Элану, и она, закрыв лицо ладонями, разрыдалась.

***

Заласта ожидал их в Натайосе. Шестнадцатый век и начало семнадцатого были временем буйного расцвета арджунской нации – расцвета, питаемого главным образом доходами от развивающейся работорговли. Однако неудачный набег на Южный Атан вкупе с несколькими серьезными политическими промахами тамульских чиновников стали причиной карательного похода никем и ничем не сдерживаемых атанов. Когда-то Натайос с его величественными зданиями и широкими мощеными улицами был истинной жемчужиной среди городов. Теперь же он превратился в развалины, затерянные в джунглях, и остовы зданий задыхались в змеиных объятиях бесчисленных лиан, величественные дворцы стали приютом болтливых мартышек и ярких тропических птиц, а в укромных их уголках обитали змеи и пугливые крысы, которые служили им добычей.

Но сейчас люди вернулись в Натайос. Здесь разместилась армия Скарпы, и арджуны, кинезганцы и разношерстное сборище эленийцев очистили квартал у северных ворот древнего города от лиан, деревьев, мартышек и змей, сделав его более или менее пригодным для обитания.

Седобородый Заласта стоял у полуобрушенных ворот, опираясь на посох, с измятым от усталости лицом и выражением безнадежной боли в глазах. Первой его реакцией при виде сына и прибывших с ним пленниц был гнев. Он зарычал на Скарпу по-стирикски – а этот язык был как нельзя лучше приспособлен для выговоров и язвительных упреков. Элана, увы, не понимала по-стирикски, однако ей доставил немалое удовольствие угрюмый страх, исказивший лицо Скарпы. Как бы Скарпа ни похвалялся своей силой, ни упивался своим будущим величием, он все же явно трепетал перед древним стириком, который случайно стал причиной его появления на свет.

Лишь один раз, явно задетый до глубины души тем, что полным презрения тоном сказал ему Заласта, Скарпа собрался с духом и что-то буркнул в ответ. Реакция Заласты была мгновенной и яростной. Он обрушил на отпрыска увесистый удар посохом, затем уставил посох на него, пробормотал несколько слов – и с кончика гладкой трости сорвался слепящий огненный шарик. Шарик ударил в живот все еще шатавшегося Скарпу, и тот резко сложился пополам, визжа от мучительной боли. Затем он повалился в грязь, лягаясь и извиваясь в конвульсиях, а огненное заклятие Заласты все глубже вгрызалось в него. Отец, все еще держа наготове свой смертоносный посох, несколько бесконечных минут хладнокровно наблюдал за корчащимся на земле сыном.

– Теперь ты понял? – грозно осведомился он, говоря на сей раз по-тамульски.

– Да! Да, отец! Да! – пронзительно вопил Скарпа. – Прекрати это! Умоляю!

Заласта помешкал еще немного, позволяя ему извиваться и корчиться, затем поднял посох.

– Ты здесь не хозяин, – провозгласил он. – Ты – безмозглый невежда, и ничего более. Я запросто отыщу здесь дюжину таких, что смогут командовать армией, так что не испытывай больше моего терпения. Сын ты мне или не сын, а в следующий раз я позволю заклятию действовать своим чередом. Боль, Скарпа, похожа на болезнь. Через несколько дней – или недель – тело начинает разрушаться. От боли можно умереть. Не вынуждай меня доказывать тебе это. – И Заласта повернулся спиной к своему смертельно-бледному, взмокшему от пота отпрыску.

– Приношу вам свои извинения, ваше величество, – сказал он. – Это не входило в мои намерения.

– А что же входило в твои намерения, Заласта? – холодно спросила она.

– Я враждую не с тобой, а с твоим мужем, Элана. У меня и в мыслях не было причинять тебе такие лишения. Этот кретин, которого я, увы, вынужден признавать своим сыном, дурно обращался с тобой по собственному разумению. Обещаю тебе, что он не увидит захода солнца в тот день, когда попытается сделать это снова.

– Понимаю. Унижение и боль исходили не от тебя, но само похищение – твоя идея. И в чем тут разница, Заласта?

Он вздохнул и устало провел рукой по глазам.

– Это было необходимо, – сказал он.

– Зачем? Ты же знаешь, Сефрения никогда не будет принадлежать тебе. Даже если ты заполучишь Беллиом и кольца, ты не вынудишь ее полюбить тебя.

– Существуют и другие соображения, Элана, – с печалью в голосе ответил Заласта. – Прошу тебя, возьми свою служанку и ступай за мной. Я проведу вас в ваше жилище.

– В тюрьму, я полагаю?

Заласта вздохнул.

– Нет, Элана, это чистые и уютные покои. Я сам позаботился об этом. Обещаю тебе, твоим мучениям пришел конец.

– Моим мучениям, как ты выражаешься, придет конец, когда я вернусь к мужу и дочери.

– Будем надеяться, что это случится очень скоро. Впрочем, все в руках принца Спархока. Все, что он должен делать, – это следовать нашим указаниям. Ваше жилище недалеко отсюда. Идите за мной.

Он провел их к стоявшему неподалеку дому и отпер дверь.

Тюрьма оказалась почти роскошной – множество покоев, где были и несколько спален, и столовая, и большая гостиная, и даже кухня. Дом явно принадлежал когда-то знатному человеку, и, хотя верхние этажи давно рухнули, комнаты нижнего этажа, потолки которых поддерживались большими прочными арками, остались целы и невредимы. Обстановка в комнатах была богатая, хотя и разнокалиберная, полы выстланы коврами, окна, забранные железными решетками, – Элана заметила, что их поставили совсем недавно, – были задернуты занавесями.

В огромных очагах жарко трещало пламя – не столько для того, чтобы защититься от арджунской зимы, и без того не слишком холодной, сколько для того, чтобы просушить комнаты, насыщенные почти тысячелетней заплесневелой сыростью. На кроватях сверкало чистотой белье под ткаными покрывалами арджунской работы, но самое главное, что было в этих покоях, – огромная мыльня с большой мраморной ванной, встроенной в пол. Взгляд Эланы был неотрывно устремлен на эту роскошь. Ее внимание было так поглощено ванной, что она едва слышала извинения Заласты. После нескольких ее ответов невпопад стирик понял, что его дальнейшее присутствие здесь нежелательно и, вежливо попрощавшись, удалился.

– Алиэн, дорогая, – мечтательным голосом проговорила Элана, – это ведь большая ванна, и мы вдвоем легко уместимся в ней, как ты полагаешь?

Алиэн тоже не сводила с ванны неприкрыто алчного взгляда.

– Запросто, ваше величество, – отозвалась она.

– Как по-твоему, долго нам придется греть воду, чтобы наполнить эту ванну?

– В кухне полно больших горшков и кастрюль, моя королева, – ответила кроткая девушка, – и во всех очагах разведен огонь. Мы справимся с этим очень быстро.

– Замечательно! – с воодушевлением воскликнула Элана. – Почему бы нам не приступить к делу?

***

– Собственно говоря, Заласта, кто такой Клааль? – спросила Элана несколько дней спустя, когда стирик заглянул к ним с визитом. Заласта частенько навещал их в темнице, словно его посещения в какой-то мере уменьшали его вину, и все время вел долгие, зачастую бессвязные разговоры, которые порой открывали Элане куда больше, чем хотелось бы Заласте.

– Клааль – вечное существо, – ответил он. Элана мимоходом отметила, что сильный акцент, который так раздражал ее в первые дни знакомства с Заластой в Сарсосе, сейчас словно испарился. Еще одна из его уловок, заключила она. – Клааль куда более вечен, нежели все боги этого мира. Он каким-то образом связан с Беллиомом. Они – соперничающие друг с другом первоэлементы или что-то в этом роде. Я был слегка рассеян, когда Киргон растолковывал мне сущность связи между ними, так что я не вполне понял его объяснения.

– Могу себе представить, – пробормотала она. Отношения ее с Заластой были странными. В этих обстоятельствах ссоры и перебранки были бы пустой тратой времени, а потому Элана была вежлива с Заластой. Стирик, казалось, был ей благодарен за это, и благодарность делала его более откровенным. Вежливость, которая ничего не стоила Элане, помогала ей добывать бесценные сведения из бессвязной болтовни стирика.

– Как бы то ни было, – продолжал Заласта, – Кизата был в ужасе, когда Киргон велел ему призвать Клааля, и всеми силами пытался отговорить бога от этой затеи. Киргон, однако, был неумолим – он впал в бешенство, когда Спархок выхватил троллей буквально у него из-под носа. Нам и в голову не приходило, что Спархок способен освободить из заточения Троллей-Богов.

– Это была идея сэра Улафа, – сказала Элана. – Улаф хорошо разбирается в троллях.

– Видимо так. Словом, Киргон принудил Кизату призвать Клааля, однако Клааль, едва явившись, бросился разыскивать Беллиом. Это застало Киргона врасплох. Он намеревался придержать Клааля в запасе – припрятать, так сказать, на черный день – и выпустить его неожиданно. Все эти замыслы пошли прахом, когда Клааль отправился на Северный мыс искать поединка с Беллиомом. Теперь Спархок знает, что Клааль вернулся в мир, – хотя ума не приложу, что он мог бы с этим поделать. Вот почему возвращение Клааля было такой глупостью. Клаалем невозможно управлять. Я пытался объяснить это Киргону, но он не стал меня слушать. Мы хотим завладеть Беллиомом, а Клааль и Беллиом – извечные враги. Едва Киргон заполучит Беллиом, Клааль обратится против него, а я твердо убежден, что Клааль намного могущественнее Киргона. – Заласта осторожно огляделся. – Боюсь, киргаи во многих отношениях лишь отражение своего бога. Киргон на дух не переносит здравого смысла. Порой он бывает чудовищно туп.

– Мне очень неприятно говорить об этом, Заласта, – солгала Элана, – но у тебя какая-то нездоровая склонность связываться с недоумками. Энниас, конечно, был умен, но его стремление во что бы то ни стало занять трон архипрелата затмило его разум, точно так же, как жажда мести затмила разум Мартэла. Судя по тому, что мне известно, Отт был глуп, как пробка, а Азеш настолько примитивен, что мог думать только о своих желаниях. Мыслить здраво было выше его сил.

– Тебе все известно, не так ли, Элана? – пробормотал Заласта. – И откуда только ты все это узнала?

– Я не вольна говорить об этом, – ответила она.

– Ну да это неважно, – рассеянно заметил Заласта. Тоскливое, какое-то голодное выражение вдруг скользнуло по его лицу. – Как поживает Сефрения?

– Неплохо. Она, впрочем, была вне себя, когда узнала правду о тебе… а уж это покушение на жизнь Афраэли было, знаешь ли, совсем неудачной мыслью. Именно оно окончательно убедило Сефрению в твоем предательстве.

– Я потерял голову, – признался Заласта. – Эта проклятая дэльфийка мановением руки разрушила три сотни лет моего терпеливого труда.

– Это, конечно, не мое дело, но почему бы тебе просто не принять к сведению то, что Сефрения целиком принадлежит Афраэли, и смириться с этим? Ты ведь никогда не сможешь одолеть Богиню-Дитя.

– А ты, Элана, могла бы смириться с тем, что Спархок целиком и полностью принадлежит кому-то другому? – с упреком спросил Заласта.

– Нет, – признала Элана, – думаю, что нет. Странные поступки совершаем мы ради любви, верно ведь, Заласта? Но я, по крайней мере, действовала открыто. Возможно, для тебя все обернулось бы иначе, если бы ты не пытался действовать обманом и хитростью. Афраэль ведь тоже иногда поддается уговорам.

– Возможно, – отозвался он и тяжело вздохнул. – Но этого мы никогда не узнаем, верно?

– Никогда. Сейчас уже слишком поздно.

***

– Стекло треснуло, моя королева, когда стекольщик вставлял его в раму, – негромко поясняла Алиэн, указывая на треугольничек стекла в нижнем углу окна. – Стекольщик, видно, был неловок.

– Откуда тебе все это известно, Алиэн? – спросила Элана.

– Мой отец в молодости был учеником стекольщика, – отвечала кареглазая девушка. – Он всегда чинил окна в нашей деревне. – Она коснулась раскаленным кончиком кочерги краешка свинцовой рамы, которая удерживала на месте треснувшее стекло. – Мне придется действовать очень осторожно, – продолжала она, сосредоточенно хмурясь, – но если удастся, я смогу так закрепить этот кусочек стекла, чтобы мы могли вынимать его и вновь ставить на место. Тогда мы сможем слышать, о чем они говорят там, на улице, а они об этом никогда не узнают. Я подумала, моя королева, что тебе захочется послушать их разговоры, а они всегда почему-то собираются именно под этим окном.

– Ты просто сокровище, Алиэн! – воскликнула Элана, заключая девушку в объятия.

– Осторожнее, госпожа моя! – в испуге вскрикнула Алиэн. – Кочерга!..

Алиэн была права. Окно с треснувшим стеклом находилось как раз на углу здания, а в соседнем доме размещались Заласта, Скарпа и Крегер. Оказалось, что всякий раз, когда им нужно было поговорить о том, что не предназначалось для ушей солдат, они обычно собирались в глухом тупике под самым окном. Дешевые стекла, вставленные в свинцовую раму, были в лучшем случае полупрозрачными, а потому, соблюдая осторожность, Элана могла и подслушивать, и даже наблюдать за своими тюремщиками, оставаясь незамеченной.

На следующий день после разговора с Заластой она увидела, как стирик, в белом одеянии и мрачный, как туча, направляется на привычное место в тупике под окном. За ним следовали Крегер и Скарпа.

– Ты должен покончить с этим, отец, – настойчиво говорил Скарпа. – Солдаты уже заметили, что с тобой неладно.

– Пусть их, – кратко ответил Заласта.

– О нет, отец, – отозвался Скарпа своим звучным театральным голосом, – этого нам никак нельзя допускать. Эти люди – животные. Они не утруждают себя лишними мыслями. Если ты и впредь будешь бродить по улицам с видом мальчика, у которого только что издох любимый щенок, они решат, что что-то идет не так, и начнут дезертировать целыми полками. Я потратил слишком много времени и сил, собирая эту армию, чтобы ты разогнал ее своими душевными страданиями.

– Тебе этого не понять, Скарпа, – огрызнулся Заласта. – Тебе не дано постичь, что такое любовь. Ты никого не любишь.

– Ошибаешься, Заласта, – резко сказал Скарпа. – Я люблю меня. Только такая любовь имеет хоть какой-то смысл.

Элана в эту минуту как раз наблюдала за Крегером. Глаза пьянчуги были хитро прищурены. Он небрежно помахивал своей неизменной кружкой, проливая большую часть вина на мостовую. Затем он поднял кружку, шумно высосал остатки вина и звучно рыгнул.

– Пр-ршу пр-рщенья, – пьяно промямлил он, пошатываясь и опираясь вытянутой рукой о стену, чтобы не свалиться.

Скарпа раздраженно, мельком взглянул на него, явно не придавая его присутствию особого значения. Элана, однако, оценивала Крегера иначе. Он отнюдь не всегда бывал таким пьяным, как казался.

– Все напрасно, Скарпа, – со стоном проговорил Заласта. – Я связался с больными, с отступниками, с безумцами – и все напрасно! Я надеялся, что Афраэль будет уничтожена и Сефрения станет моей… Но теперь этому не бывать. Теперь она скорее умрет, чем будет иметь дело со мной.

Глаза Скарпы сузились.

– Так пусть умрет, – грубо бросил он. – Неужели тебе в голову не приходит, что все женщины одинаковы? Женщины – такой же товар, как, скажем, воз сена или бочонок с вином. Возьми вот Крегера – как, по-твоему, много ему дела до опустевшего бочонка? Нет, ему подавай новенькие, полные, верно, Крегер?

Крегер подслеповато уставился на него и вновь рыгнул.

– Не понимаю, с какой стати ты так держишься за Сефрению? – Скарпа продолжал методично бить по больному месту отца. – Сефрения теперь – всего лишь подпорченный товар. Вэнион поимел ее столько раз, что и не сосчитать. Неужто ты станешь подбирать объедки за эленийцем? – Заласта вдруг со всей силы ударил кулаком по стене, издав разъяренное рычание. – Он, наверное, уже так привык баловаться с ней, что не тратит времени на телячьи нежности, – продолжал Скарпа. – Он просто получает что ему хочется, скатывается с нее и тут же начинает храпеть. Ты же знаешь, как привыкли себя вести эти эленийцы. Да и она сама немногим лучше. Он сделал из нее эленийку, отец. Она больше не стирик. Она стала эленийкой – или, еще хуже, выродком. Меня решительно удивляет, как ты можешь тратить свои чувства на выродка. – Скарпа презрительно фыркнул. – Она ничем не лучше моей матери или сестер, а уж ты-то знаешь, что они из себя представляли. Лицо Заласты исказилось.

– Лучше бы мне увидеть ее мертвой! – почти провыл он, запрокинув голову.

Бледная бородатая физиономия Скарпы стала хитрой.

– Так убей ее, отец! – прошипел он. – Ты же знаешь, уж если женщина делила постель с эленийцем, ей нельзя больше верить. Даже если ты уговоришь ее стать твоей женой, она никогда не будет тебе верна. – Скарпа с неискренним ободрением положил руку на плечо отца. – Убей ее, отец, – убежденно повторил он. – По крайней мере, твои воспоминания о ней останутся чисты; сама она никогда уже не будет чистой.

Заласта вновь завыл и вцепился в бороду своими длинными ногтями. Затем он резко развернулся и бросился бежать по улице.

Крегер выпрямился, и все его опьянение куда-то исчезло.

– Знаешь, ты ведь дьявольски рискуешь, – заметил он.

Скарпа окинул его острым взглядом.

– Неплохо, Крегер, очень неплохо, – пробормотал он. – Роль пьяного удалась тебе почти в совершенстве.

– Я много упражнялся, – пожал плечами Крегер. – Твое счастье, Скарпа, что он не обратил тебя в прах – или снова не завязал узлом твои кишки.

– У него бы ничего не вышло, – ухмыльнулся Скарпа. – Я ведь и сам неплохой маг, и я отлично знаю, что для заклинаний нужна ясная голова. Я все время удерживал его в состоянии бешенства. Он не сумел бы и паутины разорвать заклинанием. Будем надеяться, что он и впрямь прикончит Сефрению. Спархока это приведет в неслыханную ярость, не говоря уж о том, что, увидев, как его большая любовь превратилась в груду мертвечины, Заласта сам охотно перережет себе горло.

– Ты, видно, крепко его ненавидишь.

– А ты, Крегер, на моем месте не возненавидел бы? Он мог бы забрать меня с собой еще когда я был ребенком – но нет, он предпочитал изредка навещать меня и показывать, что такое быть стириком, а потом уходил один, оставляя меня на растерзание шлюхам. Если у него недостанет духу самому перерезать себе горло, я с великой охотой помогу ему. – Глаза Скарпы блестели, он широко улыбался. – Где твой бочонок, Крегер? Сейчас я бы не прочь напиться.

И он засмеялся кудахтающим сумасшедшим смехом, в котором не было ни проблеска разума.

***

– Все бесполезно! – воскликнула Элана, отшвырнув расческу с такой силой, что та пролетела через всю комнату. – Смотри, что они сотворили с моими волосами!

Она закрыла лицо руками и бурно разрыдалась.

– Все не так страшно, моя госпожа, – мягко проговорила Алиэн. – Вот так причесываются в Каммории. – Она подхватила волну светлых волос Эланы на правой половине головы и перебросила ее через макушку. – Видите? Все места, где срезаны волосы, оказываются прикрыты, да и выглядит весьма нарядно.

Элана с надеждой взглянула в зеркало.

– Действительно неплохо, – признала она.

– А если мы прикрепим за правым ухом цветок, вы будете просто ослепительны.

– Алиэн, ты настоящее сокровище! – воскликнула счастливая королева. – Что бы я без тебя делала?

Они провозились почти час, однако все следы безжалостного ножа, срезавшего пряди с головы Эланы, были прикрыты, и Элана почувствовала, что ее достоинство в какой-то мере восстановлено.

Однако в тот же вечер к ним заявился Крегер. Он стоял в дверном проеме, пошатываясь, с осоловелыми глазами, и по лицу его бродила пьяная ухмылка.

– Время жатвы, Элана! – провозгласил он, вытаскивая кинжал. – Мне опять понадобился твой локон.

ГЛАВА 6

Небо оставалось пасмурным, хотя до сих пор, по счастью, обходилось без дождя. Однако сильный ветер, дувший с Миккейского залива, дышал промозглой сыростью, а потому они ехали, потеснее запахнувшись в плащи. Несмотря на убежденность Халэда, что спешить им никуда не следует, Берит был снедаем нетерпением. Он хорошо понимал, что их миссия – всего лишь часть гигантского, сложного плана, однако впереди, и все они знали это, проступала неясно, но грозно решающая схватка, и Берит ни за что на свете не хотел бы на нее опоздать.

– Как ты сумел запастись таким терпением? – спросил он у Халэда как-то в середине дня, когда ветер с моря стал особенно сырым и промозглым.

– Я же крестьянин, Спархок, – отвечал Халэд, почесывая черную бородку. – Когда ждешь урожая, привыкаешь к тому, что ничто не меняется за одну ночь.

– Мне, кажется, никогда и в голову не приходило, как это можно сидеть сложа руки и ждать, покуда что-то там прорастет.

– Крестьянину не очень-то удается сидеть сложа руки, – сказал Халэд. – Дел всегда больше, чем часов в сутках, а уж если все наскучит, можно следить за небом. Одна засуха либо ливень с градом могут уничтожить год тяжкого труда.

– И это я тоже как-то упустил из виду. – Берит глубоко задумался. – Вот, значит, почему ты так хорошо умеешь предсказывать погоду!

– Да, это помогает.

– Однако дело ведь не только в этом. Ты всегда знаешь все обо всем, что творится вокруг. Когда мы были на плоту, ты тотчас же чувствовал малейшую перемену в его движении.

– Это зовется «внимание к мелочам», мой лорд. Мир вокруг тебя просто вопит без перерыва о том, что происходит или вот-вот произойдет, но большинство людей его попросту не слышит. Меня это всегда поражало. Я не могу понять, как это тебе удается так многого не замечать.

Берит почувствовал себя слегка задетым.

– Хорошо, и что же такого мир вопит тебе сейчас, а я не слышу?

– Он твердит, что надо бы нам на ночь отыскать пристанище понадежнее. Идет буря.

– С чего ты это взял? Халэд указал на залив.

– Видишь этих чаек?

– Ну да. И что из того?

Халэд выразительно вздохнул.

– Что едят чайки, мой лорд?

– Да все что угодно – по большей части рыбу.

– Тогда почему они летят от моря? Ведь на суше они вряд ли отыщут много рыбы. Они увидели в заливе что-то, что очень им не понравилось, и теперь удирают подальше от него. Единственное, что может напугать морскую чайку, – ветер и высокие волны, которые он подымает. В открытом море шторм, и он идет сюда. Вот о чем вопит сейчас весь мир.

– Значит, это попросту здравый смысл, и ничего более?

– Многое на свете, Спархок, – попросту здравый смысл и опыт. – Халэд слегка усмехнулся. – Я чую, что Крегеров стирик все еще наблюдает за нами. Если он так же невнимателен, как и ты, мой лорд, его ждет веселенькая ночка.

Берит ухмыльнулся с некоторым злорадством.

– Знаешь, – сказал он, – отчего-то мне его совсем не жаль.

***

Это была уже не деревня, но и не вполне город. Во-первых, здесь было три улицы и, во-вторых, по меньшей мере шесть домов в несколько этажей. В уличной грязи привольно копошились свиньи. Дома были выстроены по большей части из бревен и крыты соломой. На улице, которую можно было счесть главной, располагался трактир – внушительного вида строение, у которого стояла пара потрепанных повозок с выпряженными унылыми мулами. Улаф осадил заморенную клячу, которую они купили в рыбацкой деревушке.

– Как ты считаешь? – обратился он к своему другу.

– Я уж думал, ты никогда об этом не спросишь, – отозвался Тиниен.

– Ну так пойдем и снимем комнату на ночь, – предложил Улаф. – Все равно день уже клонится к закату, а мне осточертело спать на голой земле. Кроме того, я бы не прочь вымыться.

Тиниен покосился на четко очерченные пики Тамульских гор, проступавшие в нескольких лигах к западу.

– Мне бы очень не хотелось заставлять троллей ждать, Улаф, – с притворной серьезностью заметил он.

– Так ведь мы не назначали им встречи. Тролли все равно ничего не заметят. У них весьма приблизительное чувство времени.

Они въехали во двор трактира, оставили коней у коновязи возле конюшни и вошли в трактир.

– Нам нужна комната, – сказал Улаф трактирщику по-тамульски, с сильным акцентом.

Трактирщик, низенький, хитрого вида человечек, окинул их быстрым оценивающим взглядом, сразу отметив остатки обмундирования, составлявшие большую часть их одежды. Лицо его отвердело. Солдат в таких городках зачастую встречают неприветливо, и тому есть множество веских причин.

– Ну, не зна-аю, – протянул он тонким монотонным голосом. – У нас сейчас самое горячее время…

– Это поздней-то осенью? – скептически осведомился Тиниен. – Именно так у вас и выглядит самое горячее время?

– Ну-у… всякий час прибывают возчики. Улаф взглянул за спину трактирщика, в дымную, с низким потолком пивную.

– Я насчитал троих, – холодно заметил он.

– Скоро приедут еще, – торопливо пояснил трактирщик.

– Ну разумеется, – с сарказмом согласился Тиниен, – но их-то еще нет, а мы уже здесь, и у нас есть деньги. Может, хочешь побиться об заклад на то, появится ли здесь к полуночи еще одна повозка?

– Капрал, – сказал Улаф, – да он попросту не хочет иметь дела с парой отставных ветеранов. Пойдем-ка поболтаем с местным комиссаром. Уверен, ему будет крайне интересно послушать, как этот пареньпринимает солдат его императорского величества.

– Я верный подданный его императорского величества, – поспешно заверил трактирщик, – и для меня большая честь принять в своем трактире храбрых ветеранов его армии…

– Сколько? – перебил его Тиниен.

– Э-э… полукрона?

– Он, сдается, не слишком уверен, а, сержант? – обратился Тиниен к своему другу и снова повернулся к трактирщику. – Парень, ты неверно нас понял. Мы не собираемся покупать у тебя комнату. Мы просто хотим снять ее на одну ночь.

Улаф тяжело воззрился на маленького перепуганного тамульца.

– Восемь грошей, – объявил он не терпящим возражений голосом.

– Восемь? – пронзительным голосом переспросил трактирщик.

– Либо соглашайся, либо нет – и хватит трепаться. Нам еще нужно отыскать комиссара, пока не стемнеет.

– Суровый вы человек, сержант.

– Так ведь тебе никто и не обещал, что жить будет легко и весело. – Улаф отсчитал несколько монеток и позвенел ими на ладони. – Так берешь или нет?

Трактирщик мгновение терзался мучительными раздумьями, потом все же с явной неохотой взял деньги.

– Ты лишил меня развлечения, – посетовал Тиниен, когда они возвращались к конюшне, чтобы позаботиться о лошадях.

– Меня замучила жажда, – пожал плечами Улаф. – Кроме того, пара бывших солдат наверняка заранее знала бы, сколько они склонны заплатить, верно ведь? – Улаф поскреб подбородок. – Может быть, сэр Герда не стал бы возражать, чтобы я сбрил его бороду? Она ужасно чешется.

– Улаф, это же не его лицо, а твое. Его просто изменили, чтобы ты стал похож на сэра Герду.

– Это так, но когда дамы будут возвращать нам изначальный облик, это лицо будет образцом для сэра Герды, и, когда они закончат, он окажется с обритой физиономией. Ему это может не понравиться.

Они расседлали коней, поставили их в стойла и отправились в пивную. Тамульские питейные заведения резко отличались от эленийских. Столы здесь были намного ниже, зал обогревал не камин, а изразцовая печь – впрочем, дымила она не хуже камина. Вино подавали в изящных чашечках, а пиво – в дешевых оловянных кружках. Пахли они, однако, почти одинаково.

Улаф и Тиниен приступили ко второй кружке, когда в зале появился чиновного вида тамулец в шерстяной мантии, покрытой пятнами от еды. Он направился прямиком к их столу.

– Я бы хотел взглянуть на ваши отпускные свидетельства, если не возражаете, – высокомерно объявил он.

– А если возражаем? – осведомился Улаф.

– Что? – чиновник заморгал.

– Ты сказал – «если не возражаете». Что, если мы возражаем?

– Я имею право требовать у вас эти бумаги.

– Что ж ты тогда просишь? – Улаф запустил руку под красную форменную куртку и достал оттуда измятые бумаги. – В нашем полку те, кто имел право приказывать, никогда не просили.

Тамулец прочел отпускные свидетельства, которыми Тиниена и Улафа снабдил Оскайн в добавление к их маскировке.

– Бумаги как будто в порядке, – заметил он примирительным тоном. – Простите, что я был так резок. Нам было велено посматривать, не появятся ли дезертиры – из-за всех этих беспорядков, вы же понимаете. Едва только в воздухе запахнет войной, армия сразу становится малопривлекательным местом. – Он окинул их глубокомысленным взглядом. – Я вижу, ваш полк стоял в Материоне. Тиниен кивнул:

– Это была неплохая служба – только вот все время приходилось наводить глянец да терпеть проверки. Присаживайтесь, комиссар.

Тамулец слабо усмехнулся.

– Увы, капрал, всего лишь младший комиссар. Эта дыра не заслуживает того, чтобы здесь торчал комиссар. – Он опустился на стул. – Куда вы направляетесь, парни?

– Домой, – ответил Улаф, – в город Верел, что в Даконии.

– Простите мои слова, сержант, но вы не слишком-то похожи на дакита. Улаф пожал плечами.

– Я пошел в родню по материнской линии. Моя мать родилась в Астеле. Скажите-ка, младший комиссар, много ли времени мы сэкономим, если напрямик через Тамульские горы двинемся к Супаль? Мы думали устроиться там на какое-нибудь торговое судно, пересечь Арджунское море до Тианы и оттуда верхами доехать до Сэйраса. А там до Верела рукой подать.

– Я бы не советовал вам, друзья мои, углубляться в Тамульские горы.

– Бури? – спросил Тиниен.

– В это время года они неизбежны, капрал, однако в последнее время мы получили оттуда несколько тревожных донесений. Похоже на то, что медведи там, в горах, размножились, как кролики. Всякий путник, кто за последние пару недель приходил сюда с гор, сообщал об этих тварях. По счастью, всем удалось уйти целыми и невредимыми.

– Медведи, говорите вы? Тамулец усмехнулся.

– Это мой перевод. Невежественные крестьяне употребляют слово «чудища», но мы-то с вами знаем, как зовется большая мохнатая тварь, которая живет в горах.

– Эти крестьяне – нервный народец! – хохотнул Улаф, осушая кружку. – Помню, как-то были мы на учениях и к нам прибежал крестьянин, вопя, что за ним гонится стая волков. Мы отправились глянуть что к чему – и обнаружили одну-единственную лису. Размеры и количество диких тварей, которых способен увидеть крестьянин, видимо, растет с каждым часом.

– Или с каждой кружкой пива, – вставил Тиниен.

Они еще поболтали с чиновником, который был уже сама любезность. Наконец он пожелал им доброго пути и удалился.

– Что ж, – сказал Улаф, – приятно знать, что тролли забрались так далеко на юг. Мне бы очень не хотелось разыскивать их.

– Но ведь троллей вели их боги, Улаф, – напомнил Тиниен.

– Оно и видно, Тиниен, что тебе никогда не доводилось разговаривать с Троллями-Богами! – рассмеялся Улаф. – У них довольно слабое чувство направления – быть может потому, что их компас показывает только две стороны света.

– И какие же?

– Север и не-север. Это, знаешь ли, слегка затрудняет ориентировку на местности.

***

Это был один из тех кратких и яростных шквалов поздней осени, которые налетают словно ниоткуда. Халэд сразу отказался от мысли искать убежище в соляных болотах и направился на берег. В мелкой бухточке он нашел то, что искал, – груду плавника. Пара часов усердной работы – и у них было прочное, даже уютное укрытие подветренной стороны плавника.

Буря налетела на закате. Ветер выл над грудой плавника, прибой с грохотом бился о берег, и дождь хлестал вовсю, стелясь почти над самой землей.

Однако Халэду и Бериту было тепло и сухо. Они сидели, откинувшись на большое, выбеленное морем бревно, которое составляло заднюю стену их убежища, вытянув ноги к мирно потрескивающему костру.

– Ты всегда меня удивляешь, Халэд, – заметил Берит. – Откуда ты знал, что в этом плавнике найдутся доски?

– Так всегда бывает, – пожал плечами Халэд. – Всякий раз, когда наткнешься на груду леса, прибитого морем к берегу, можешь быть уверен, что там окажутся и доски. Из досок строят корабли, а корабли часто терпят крушение. Доски плавают по морю, покуда ветер, течение и прилив не загонит их в такое вот укромное местечко, где собирается плавник. – Он поднял руку и похлопал по потолку убежища. – Но вот отыскать крышку люка, да еще целую, – это настоящее везение, уж можешь мне поверить.

Он поднялся и подошел к выходу.

– Ну и ветер, – заметил он и протянул руки к огню. – Да и холод собачий. Наверное, к полуночи пойдет дождь со снегом.

– О да, – с удовольствием поддакнул Берит. – Мне решительно жаль того, кого эта ночь застигла под открытым небом. – Он ухмыльнулся.

– Мне тоже, – ответил, злорадно ухмыляясь, Халэд. И продолжил, понизив голос, хотя особой нужды в этом не было:

– Ты можешь узнать, о чем он сейчас думает?

– Ни о чем особенном, – ответил Берит. – Впрочем, ему сейчас чертовски неуютно.

– Какое горе, а?

– Есть кое-что еще. Он намеревается выйти к нам. У него для нас какое-то послание.

– Он придет сегодня? Берит покачал головой.

– Ему приказано сделать это завтра утром. Он очень боится того, кто отдавал приказ, а потому исполнит его в точности. Как там окорок?

Халэд вынул кинжал и кончиком его поднял чугунную крышку котелка, наполовину зарытого в углях на краю костра. Из котелка повалил густой, приятно пахнущий пар.

– Окорок готов. Как только сварятся бобы, можно будет поужинать.

– Если ветер дует в сторону нашего приятеля, этот запах прибавит кое-что к его страданиям, – хихикнул Берит.

– Это вряд ли, Спархок. Он ведь стирик, а стирики не едят свинины.

– Ах да, я и забыл. Впрочем, он ведь отступник. Может быть, он изменил свои вкусы.

– Выясним это утром. Когда он завтра заявится к нам, я угощу его ломтем окорока. Почему бы тебе не нарезать хлеба? Я бы поджарил его на крышке котелка.

***

Наутро ветер заметно стих, да и проливной дождь уже не так ретиво хлестал по крышке люка, которая служила крышей их прибежищу. Они позавтракали окороком с бобами и начали собирать вещи.

– Как ты полагаешь?.. – спросил Берит.

– Пускай сам к нам придет. Сидеть под крышей, покуда не кончится дождь – это в порядке вещей. – Халэд задумчиво поглядел на друга. – Тебя не оскорбит, мой лорд, если я дам тебе один совет?

– Разумеется нет.

– Ты выглядишь как Спархок, но говоришь и держишься совсем иначе. Когда появится стирик, прими холодный и жесткий вид. Прищурься – Спархок все время щурится. Говори тихо и ровно: Спархок, когда сердится, говорит очень тихо и всех подряд называет «приятель». Он способен вложить в это слово сотню разных значений.

– И верно, он почти ко всем обращается «приятель». Я об этом едва не забыл. Халэд, я дозволяю тебе поправлять меня всякий раз, когда я буду терять сходство со Спархоком.

– Дозволяешь?

– Кажется, я неверно выразился.

– Да, мне тоже так кажется.

***

– В Материоне для нас стало чересчур жарко, – сказал Кааладор, откинувшись на спинку кресла, и поглядел прямо в глаза человеку с жестким лицом, сидевшему напротив. – Я уверен, Ордей, что ты понимаешь, о чем я говорю.

Человек с жестким лицом рассмеялся.

– Еще бы! – сказал он. – Мне и самому доводилось покинуть парочку мест, лишь на шаг опередив блюстителей закона.

Ордей, элениец из Варденаиса, содержал притон в портовом квартале Дэлы. Этот кряжистый детина процветал, потому что воры-эленийцы чувствовали себя привольно в эленийской таверне, а также потому, что Ордей с охотой покупал у них разное добро за десятую часть цены – не спрашивая, откуда оно взялось.

– Нам бы заняться чем-нибудь новеньким, – Кааладор указал на Келтэна и Бевьера, с чужими лицами и в грубой разномастной одежде. – Среди полицейских, которым вздумалось порасспросить нас на всякие неудобные темы, оказался высокопоставленный чин из министерства внутренних дел. – Кааладор с ухмылкой взглянул на Бевьера, который одолжил лицо у одного из собратьев по сириникийскому ордену – зловещего вида рыцаря, который потерял глаз в Рендоре и прикрывал пустую глазницу черной повязкой. – Моему одноглазому другу наплевать на чины, а потому он попросту снес чиновнику голову своим забавным топориком.

Ордей покосился на оружие, которое Бевьер положил на стол рядом с пивной кружкой.

– Это, кажется, локабер? – спросил он.

Бевьер что-то проворчал. По мнению Келтэна, пристрастие Бевьера к драматическому искусству заводило его чересчур далеко. Одной черной повязки на глазу было более чем достаточно, но, поскольку Бевьер, будучи студентом, участвовал в любительских спектаклях, он явно забывал о чувстве меры, прилагая все старания, чтобы выглядеть как можно более опасным. Добивался он, однако, лишь того, что выглядел как маньяк с человекоубийственными наклонностями.

– По-моему, у локабера обычно рукоять длиннее, – заметил Ордей.

– Он не помещался у меня под рубахой, – проворчал Бевьер, – вот я и обрубил рукоять на пару футов. Так даже удобнее – если рубить им без перерыва. На вопли и кровь мне наплевать, так что я доволен.

Ордей содрогнулся и слегка позеленел.

– В жизни не видывал более гнусного оружия, – сознался он.

– Потому-то оно мне и нравится, – пояснил Бевьер.

Ордей перевел взгляд на Кааладора.

– Чем же ты и твои друзья подумываете заняться, Эзек? – спросил он.

– Мы хотели бы попробовать себя в разбое на большой дороге, – ответил Кааладор. – Свежий воздух, физические упражнения, здоровая пища и никаких полицейских в округе – что-то в этом роде. За наши головы назначили солидную цену, а сейчас, когда император разогнал министерство внутренних дел, полицейскую работу возложили на атанов. Тебе известно, что атана невозможно подкупить?

Ордей мрачно кивнул.

– Ну да, еще бы, – сказал он. – Это просто ужасно. – Прищурясь, он зорко глянул на «Эзека», средних лет дэйранца. – Почему бы тебе, Эзек, не описать мне Кааладора? Не то чтобы я усомнился в твоих словах – просто все сейчас пошло наперекосяк, и все полицейские, которым мы платили, отправились либо в тюрьму, либо на плаху, так что нам приходится соблюдать осторожность.

– Меня это нисколько не оскорбляет, Ордей, – заверил Кааладор. – Я и сам бы не стал доверять человеку, который не соблюдает осторожность. Кааладор – каммориец, с курчавыми волосами и красным лицом. Человек он плотный – широкие плечи, толстая шея и брюшко.

Ордей хитро сощурился.

– Что именно он тебе сказал? Повтори слово в слово.

– Стал-быть, так, господин хороший, – начал Кааладор, чрезмерно подчеркивая простонародный выговор, – старина Кааладор, такое дело, сказывал нам покалякать с парнем по имени Ордей – энтот, стал-быть, Ордей прям до потрохов знает всю тутошнюю воровскую братию.

Ордей рассмеялся, явно вздохнув с облегчением.

– Да уж, это точно был Кааладор, – сказал он. – Ты еще и двух слов не сказал, а я уже понял, что ты говоришь правду.

– Говор у него своеобразный, – согласился Кааладор. – Впрочем, он не так глуп, как кажется. Келтэн прикрыл ладонью усмешку.

– Верно сказано, шоб мне сдохнуть, – согласился Ордей, подражая простонародному говору. – Боюсь только, Эзек, что разбой на большой дороге здесь окажется делом не слишком прибыльным – у нас и больших дорог-то по пальцам перечесть. В джунглях, конечно, работать безопаснее – даже атанам не сыскать человека в этих зарослях – однако прибыль ничтожная. Трое людей в джунглях одни вряд ли сумеют свести концы с концами, Думаю, вам стоит присоединиться к одной из здешних шаек. Они живут неплохо, грабя отдаленные поместья и устраивая набеги на деревни и небольшие городки. – Он откинулся в кресле и задумчиво постучал пальцем по подбородку. – Вы хотите расположиться подальше от города?

– Чем дальше, тем лучше, – ответил Кааладор.

– Нарстил работает неподалеку от руин Натайоса. Я могу поручиться, что уж там вас полиция не побеспокоит. В этих руинах стоит армия одного парня по имени Скарпа. Это чокнутый бунтовщик, который мечтает свергнуть тамульское правительство. Нарстил время от времени сотрудничает с ним. Дело, конечно, рискованное, зато в таком соседстве можно недурно поживиться.

– Ордей, это именно то, что нам нужно! – горячо заверил Кааладор.

Келтэн облегченно вздохнул, стараясь сделать это незаметно. Ордей предложил им именно то, чего они добивались, причем без малейшей подсказки с их стороны. Если они присоединятся именно к этой шайке, то окажутся в двух шагах от Натайоса, а на такое везение они и не надеялись.

– Вот что я скажу тебе, Эзек, – продолжал Ордей, – что, если мне написать Нарстилу письмецо касательно тебя и твоих друзей?

– Это было бы здорово!

– Но прежде чем я истрачу бумагу и чернила, почему бы нам не потолковать о том, сколько вы заплатите мне за то, что я напишу это письмо?

***

Стирик промок насквозь и посинел от холода. Он трясся так, что голос его дрожал, когда он окликнул их.

– У меня для вас послание! – крикнул он. – Сохраняйте спокойствие и не делайте глупостей!

Он говорил по-эленийски, и за это Берит был ему даже благодарен – его стирикский был далек от совершенства, и этим он мог бы выдать себя.

– Подойди ближе, приятель, – велел он трясущемуся от холода посланцу, торчавшему на дальнем конце берега. – И держи свои руки так, чтобы я их видел.

– Не приказывай мне, элениец! – огрызнулся стирик. – Здесь приказы отдаю я.

– Ну так передавай мне послание прямо оттуда, приятель, – холодно ответил Берит. – Мне спешить некуда. Здесь тепло и сухо, так что я могу сколько угодно ждать, покуда ты решишь, что тебе делать.

– Это письмо, – сказал посланец по-стирикски, – во всяком случае Берит полагал, что он сказал именно это.

– Вот что, друг, – вмешался Халэд, – мы тут все люди обидчивые. Того и гляди случится какое-нибудь недоразумение, так что не раздражай меня разговорами на языке, которого я не понимаю. Сэр Спархок, конечно, знает стирикский, а я нет, и мой нож в твоем брюхе прикончит тебя так же быстро, как если бы это сделал он. Мне, конечно, потом будет очень жаль, но для тебя-то все будет кончено.

– Могу я войти? – осведомился стирик уже по-эленийски.

– Валяй, приятель, – сказал Берит. Посланец приблизился ко входу в убежище, жадно поглядывая на костер.

– Экий у тебя несчастный вид, старина, – заметил Берит. – Неужели ты не знаешь заклятия, чтобы не вымокнуть под дождем?

Стирик оставил его реплику без ответа.

– Мне приказали передать тебе вот это, – объявил он, запуская руку под домотканую куртку, и извлек на свет сверток, обернутый в непромокаемую кожу.

– Говори мне, что собираешься делать, приятель, прежде чем вот так запускать руку под одежду, – вполголоса предостерег Берит, с угрожающим прищуром воззрившись на стирика. – Как только что сказал мой друг, здесь того и гляди может случиться какое-нибудь недоразумение. Заставать меня врасплох, когда я стою так близко, – не самый лучший способ сохранить свой живот невспоротым.

Стирик с трудом сглотнул и, едва Берит взял сверток, поспешно попятился.

– Может, съешь ломоть окорока, покуда милорд Спархок ознакомится со своей почтой? – любезно предложил Халэд. – Окорок жирный и славно смажет твои внутренности. – Стирик содрогнулся и слегка позеленел. – Ничто так легко не проскакивает в глотку, как скользкий кус свиного жира, – с восторгом продолжал Халэд. – Должно быть, это из-за помоев и гнилых овощей, которыми кормят свинок.

Стирик издал такой звук, словно собрался блевать.

– Ты уже передал свое послание, приятель, – холодно сказал ему Берит. – Уверен, у тебя найдутся важные дела где-то еще, так что мы тебя не задерживаем.

– Ты понял все, что сказано в послании?

– Я прочел его. Эленийцы хорошо умеют читать. Мы владеем грамотой, в отличие от вас, стириков. Послание не слишком меня обрадовало, так что не стоит тебе торчать так близко от нас.

Стирик со страхом попятился на несколько шагов, потом развернулся и бросился бежать.

– Что сказано в письме? – спросил Халэд. Берит с нежностью сжал в пальцах знакомый локон королевы.

– Там говорится, что их планы изменились. Мы должны пересечь Тамульские горы и повернуть на запад. Теперь они хотят, чтобы мы шли в Супаль.

– Сообщи-ка об этом Афраэли.

В воздухе вдруг прозвенела знакомая трель, и молодые люди разом обернулись.

Богиня-Дитя сидела, скрестив ноги, на одеялах Халэда и наигрывала на свирели жалобную стирикскую мелодию.

– Что это вы на меня так уставились? – осведомилась она. – Я же сказала, что буду присматривать за вами.

– Разве это разумно, Божественная? – спросил Берит. – Этот стирик не отошел еще и на несколько сотен ярдов, а он, наверное, может ощутить твое присутствие.

– Сейчас – никак не может, – усмехнулась Афраэль. – В эту минуту он слишком занят тем, чтобы не дать своему желудку вывернуться наизнанку. Знаешь, Халэд, весь этот разговор о свином жире – очень жесток.

– Знаю.

– Тебе обязательно нужно было быть таким красноречивым?

– Я же не знал, что ты поблизости. Что нам теперь делать?

– Идти в Супаль тем путем, который вам указан. – Она помолчала и с любопытством спросила:

– Что ты сотворил с этим окороком, Халэд? Он пахнет вполне съедобно.

– Должно быть, все дело в чесноке, – пожал он плечами. – По правде говоря, вкус свинины никому особенно не нравится, но мать учила меня, что почти все на свете можно сделать съедобным – если не жалеть приправ и пряностей. Вспомни об этом в следующий раз, когда будешь готовить козлятину.

Афраэль показала ему язык – и исчезла.

ГЛАВА 7

В горах Земоха шел снег, сухой колкий снег, зависавший в безветренном воздухе, точно тучи перьев из распоротой перины. Стоял жгучий холод, и огромное облако пара стелилось, точно низинный туман, над конями армии рыцарей церкви, что тяжелым шагом двигались вперед, ударами копыт снова взвихривая улегшуюся было снежную пыль. Магистры воинствующих орденов скакали во главе войска, в полном боевом облачении и с ног до головы закутанные в меха. Абриэль, магистр сириникийцев, все еще бодрый, несмотря на преклонный возраст, ехал рядом с Дареллоном, магистром ордена Альсиона, и сэром Гельдэном, который возглавлял пандионцев на время отсутствия Спархока. Патриарх Бергстен ехал немного особняком. Рослый церковник был по самые уши укутан в меха, и шлем, увенчанный рогами огра, придавал ему весьма воинственный вид, являя собою убийственный контраст с маленьким, в черном переплете, молитвенником, который читал патриарх. Комьер, магистр генидианцев, отправился далеко вперед с разведчиками.

– Я, наверное, уже никогда не согреюсь, – со стоном проговорил Абриэль, плотнее кутаясь в меховой плащ. – Преклонные годы разжижают кровь. Никогда не старей, Дареллон!

– Другой выбор не слишком-то заманчив, лорд Абриэль. – Дареллон, сохранивший юношескую стройность дэйранец, казалось, тонул в своих массивных доспехах. Понизив голос, он добавил:

– Тебе вовсе незачем было ехать с нами, друг мой. Сарати не осудил бы тебя.

– Ну нет, Дареллон! Это, скорее всего, последняя моя кампания. Я не пропустил бы ее ни за какие сокровища в мире. – Абриэль поглядел вперед. – Что это там делает Комьер?

– Лорд Комьер сказал, что хочет взглянуть на развалины Земоха, – рокочущим басом пояснил сэр Гельдэн. – Полагаю, талесийцы находят определенное развлечение в том, чтобы разглядывать следы разрушений на месте былых битв.

– Эти талесийцы настоящие варвары, – кисло пробормотал Абриэль и поспешно взглянул на Берг стена, который, казалось, был полностью поглощен чте нием молитвенника. – Необязательно повторять эти слова, господа, – прибавил он, обращаясь к Дареллону и Гельдэну.

– Даже и не мечтай об этом, Абриэль, – отозвался Бергстен, не отрывая глаз от молитвенника.

– У вас невероятно острый слух, ваша светлость.

– Это оттого, что я выслушиваю исповеди. Люди готовы кричать о чужих грехах во все горло, но их шепот едва можно расслышать, когда они переходят к собственным грехам. – Бергстен поднял глаза и указал вперед. – Комьер возвращается.

Магистр генидианцев, пребывавший в прекрасном расположении духа, осадил своего коня, взвихрив облачка снежной пыли.

– Уж если Спархок принимается что-то уничтожать, он подходит к делу весьма основательно! – весело сообщил он. – Я, признаться, не верил Улафу, когда он сказал мне, что наш приятель с перебитым носом сорвал крышу с храма Азеша – но теперь верю. Никогда прежде не видел таких разрушений. Сомневаюсь, чтобы во всем городе осталось хоть одно здание, пригодное для жилья.

– Тебе, Комьер, подобные вещи доставляют наслаждение, не так ли? – с упреком спросил Абриэль.

– Довольно, господа! – поспешил вмешаться Бергстен. – Мы здесь не затем, чтобы воскрешать старые, как мир, споры. Мы воюем всяк на свой манер. Арсианцы любят строить форты и крепости, талесийцы – их разрушать. Все это способы ведения войны, и именно в этом состоит наша служба.

– Наша? – мягким басом отозвался Гельдэн.

– Ты знаешь, что я хотел сказать, Гельдэн. Конечно, сам я больше не имею отношения к этим делам, но…

– Что же ты тогда прихватил с собой топор, Бергстен? – спросил Комьер.

Бергстен в упор взглянул на него.

– Чтобы вспомнить старые добрые времена – а также потому, что вы, талесийские бандиты, готовы внимательно слушать человека, только когда у него в руках топор.

– Рыцари, ваша светлость, – кротко поправил Комьер своего соотечественника. – Теперь мы зовемся рыцари. Когда-то мы были бандитами, но теперь мы порядочные люди.

– Церковь весьма одобряет твое стремление исправиться, сын мой, хотя и знает, что ты бесстыдно лжешь.

Абриэль тщательно спрятал улыбку. Бергстен и сам прежде был генидианским рыцарем, и порой клобук съезжал с него, приоткрывая старые привычки.

– У кого карта? – спросил он не столько из любопытства, сколько из желания предотвратить надвигающийся спор.

Гельдэн, звякнув доспехами, развязал ремни одной из своих седельных сумок.

– Что бы ты хотел узнать, мой лорд? – спросил он.

– Как обычно – далеко ли ехать, долго ли ехать и какие неприятности ожидают нас в пути.

– До астельской границы сотня с лишним лиг, мой лорд, – ответил Гельдэн, сверяясь с картой, – а оттуда еще десять сотен лиг до Материона.

– Самое меньшее сто дней пути, – мрачно проворчал Бергстен.

– Если мы не попадем в переделку, ваша светлость, – уточнил Дареллон.

– Оглянись, Дареллон! За нами скачут сто тысяч рыцарей церкви. Нет такой переделки, с которой мы не смогли бы управиться. Какая впереди местность, Гельдэн?

– В трех днях к востоку отсюда, ваша светлость, что-то вроде водораздела. Все реки по эту сторону от него впадают в залив Миджах, по другую сторону – стекают в Астелийские топи. Я полагаю, что после того как мы пересечем этот водораздел, местность начнет понижаться – если только Отт не устроил так, что в Земохе реки текут вверх.

К ним подъехал генидианский рыцарь.

– Только что прибыл гонец из Эмсата, лорд Комьер, – сообщил он. – Он говорит, что у него для вас важные новости.

Комьер кивнул, развернул коня и поскакал к войску. Остальные двинулись дальше, с трудом пролагая себе дорогу через усилившийся снегопад.

Комьер, по пятам за которым скакал покрытый дорожной грязью гонец, возвращаясь к своим спутникам, оглушительно хохотал.

– Что тебя так рассмешило? – спросил Бергстен.

– У нас отличные новости из дому, ваша светлость! – весело отвечал Комьер и обратился к гонцу:

– Расскажи нашему возлюбленному патриарху то, что только что рассказывал мне.

– Слушаюсь, мой лорд, – отозвался светловолосый талесиец. – Это случилось несколько недель назад, ваша светлость. Как-то утром дворцовые слуги нигде не могли найти принца-регента. Стражники полных два дня переворачивали весь дворец сверху донизу, но маленький хорек как сквозь землю провалился.

– Следи за своей речью, парень! – рявкнул патриарх Бергстен. – Авин, в конце концов, принц-регент – даже если он и впрямь хорек.

– Прошу прощения, ваша светлость. Как бы то ни было, вся столица терялась в догадках. Авин Воргунссон и шагу никуда не ступил бы, не прихватив с собой духовой оркестр, чтобы возвещать фанфарами о своем приближении. Потом один из слуг наткнулся в кабинете Авина на полную бочку с вином. Это всех удивило, потому что Авин был не бог весть каким пьяницей, и слуги решили приглядеться к бочке повнимательней. Ясно было, что ее уже открывали, потому что немного вина выплеснулось на пол. Что ж, ваша светлость, ребята здорово приустали, разыскивая Авина, а потому решили утолить жажду, но когда они попытались открыть бочку, то обнаружили, что крышка прибита гвоздями. В Талесии как-то не принято заколачивать гвоздями бочки с вином, и все сразу заподозрили неладное. Принесли ломики, выдернули гвозди, сорвали крышку – и тогда увидели, что в бочке, мертвехонький, лицом вниз плавает Авин.

– Не может быть!

– Еще как может, ваша светлость. Видно, у кого-то в Эмсате оказалось весьма извращенное чувство юмора. Он потрудился вкатить бочку с вином в кабинет Авина, сунул его в бочку и заколотил гвоздями крышку. Авин, похоже, умер не сразу. Под ногтями у него были щепки, а на крышке изнутри – следы царапин. В кабинете было чертовски грязно. После того как Авина выловили из бочки, вино вытекало из него еще добрых полчаса. Дворцовые слуги изо всех сил старались отмыть его для похорон, но вы же знаете, как трудно свести винные пятна. Авин был весь пурпурный, когда его возложили на похоронные носилки, чтобы отпеть в Эмсатском соборе. – Гонец задумчиво потер щеку. – В жизни не видывал более странного отпевания. Первосвященник Эмсата все пытался сдержать смех, читая заупокойную молитву, да только ему это не слишком удавалось, и понемногу вся паства начала заливаться хохотом. Вообразите только – Авин возлежит на носилках, размером с полувзрослого козла и лиловый, как спелая слива, а вся паства в соборе так и покатывается.

– Во всяком случае, его наконец-то заметили, – вставил Комьер. – Для Авина это всегда было важно.

– О да, лорд Комьер, его заметили, и еще как! Никто в соборе не сводил с него глаз. Потом, когда его положили в родовом склепе, весь город закатил пирушку, и мы поднимали тосты в память об Авине Воргунссоне. С приходом зимы в Талесии трудно отыскать, над чем бы посмеяться, однако Авин ухитрился припасти нам веселья до самой весны.

– Что это было за вино? – с серьезным видом спросил патриарх Бергстен.

– Арсианское красное, ваша светлость.

– И какого года?

– Позапрошлого, я полагаю.

– Урожайный год, – вздохнул Бергстен. – Вино никак нельзя было спасти?

– Никак, ваша светлость, – после того, как Авин отмокал в нем добрых два дня. Бергстен вновь вздохнул.

– Какая жалость, – скорбно проговорил он. И рухнул на луку седла, сложившись пополам и подвывая от неудержимого хохота.

***

Когда Улаф и Тиниен въехали в предгорья Тамульских гор, там уже царил холод. Тамульские горы были одной из тех географических странностей, что тут и там разбросаны по свету, – горстка изъеденных временем и непогодой гор, никак не связанных с окружающим ландшафтом, и несколько пиков повыше, обильно поросших ельником и соснами. На более пологих склонах Тамульских гор росли дубы, сбросившие листву в преддверии зимы.

Рыцари ехали осторожно, стараясь держаться открытых мест и шуметь, издалека объявляя о своем присутствии.

– Неумно застигать троллей врасплох, – пояснил Улаф.

– Ты уверен, что они здесь? – спросил Тиниен, когда они углубились в горы. Улаф кивнул.

– Я видел следы – или, по крайней мере, те места, где они пытались замести свои следы, – а также свежую грязь там, где они закапывали свой помет. Тролли прилагают немало усилий, чтобы скрыть свое присутствие от людей. Ужин легче изловить, если он не подозревает, что ты близко.

– Тролли-Боги обещали Афраэли, что их создания больше не будут есть людей.

– Должно пройти не одно поколение, прежде чем эта мысль угнездится в сознании самого тупого тролля, – а тролли бывают очень тупы, когда им этого хочется. Лучше нам не терять бдительности. Как только мы выберемся из предгорий, я совершу обряд, который призывает Троллей-Богов. Тогда уж мы будем в безопасности. Опаснее всего здесь, в предгорьях.

– Почему бы не совершить этот обряд прямо сейчас?

Улаф покачал головой.

– Это невежливо. К Троллям-Богам следует обращаться высоко в горах – в настоящей стране троллей.

– Это не страна троллей, Улаф.

– Была. Давай-ка подыщем место для ночлега.

Они разбили лагерь на ступенчатом каменном уступе, где спины их прикрывала прочная скала, а впереди круто ниспадал каменистый уклон. Рыцари по очереди несли стражу, и, когда первый слабый отблеск зари начал понемногу вымывать темноту с пасмурного неба, Тиниен потряс Улафа за плечо.

– В кустах у подножия утеса что-то шевелится, – прошептал он.

Улаф сел, нашаривая рукой топор, и прислушался.

– Тролль, – секунду спустя сказал он.

– Откуда ты это знаешь?

– Кто бы там ни шумел, он шумит намеренно. Олень не производил бы столько шума, а медведи уже залегли в зимнюю спячку. Тролль хочет, чтобы мы знали, что он здесь.

– Что будем делать?

– Подбросим хвороста в костер – пусть знает, что мы проснулись. Положение у нас сложное, так что не будем торопиться. – Улаф отбросил одеяла и поднялся, а Тиниен тем временем подложил в огонь сухих сучьев.

– Пригласим его погреться? – спросил он.

– Ему не холодно.

– Это в такой-то мороз?

– А для чего, по-твоему, у него шерсть? Тролли разводят костры ради света, а не затем, чтобы греться. Почему бы тебе не заняться завтраком? Он вряд ли станет что-то делать, покуда совсем не рассветет.

– Сейчас не моя очередь стряпать.

– Я должен нести стражу.

– С тем же успехом это мог бы делать и я.

– Ты не знаешь, что именно нужно высматривать. – Голос Улафа был воплощенная рассудительность – как всегда, когда он находил предлог не заниматься стряпней.

Постепенно светлело – зрелище, на которое никогда не надоедает смотреть. Глядишь на темное пятно в окружающем тебя лесу – и вдруг осознаешь, что там, где секунду назад была только тьма, теперь видны деревья, кусты и камни.

Тиниен принес Улафу тарелку с дымящимися ломтями окорока и кусок зачерствевшего хлеба.

– Оставь окорок на вертеле, – посоветовал ему Улаф.

Тиниен в ответ что-то проворчал, взял свою тарелку и уселся рядом с другом на краю скальной ступени. Они ели, посматривая на березняк, который рос на пологом склоне, прямо под ними.

– Вот он, – серьезно сказал Улаф, – прямо вон за тем большим камнем.

– Верно, – отозвался Тиниен, – теперь и я его вижу. Его трудно различить в лесу, правда?

– На то он и тролль, Тиниен. Тролли – часть леса.

– Сефрения говорит, что мы с ними в дальнем родстве.

– Может быть, она и права. Между нами и троллями не так уж много различий. Они больше нас и имеют свои предпочтения в еде – вот и все.

– И долго это может продолжаться?

– Понятия не имею. Насколько мне известно, такого прежде еще не случалось.

– Что он станет делать дальше?

– Как только он убедится, что мы знаем о его присутствии, он, вероятно, попытается вступить в общение.

– А он знает, что ты говоришь на их языке?

– Вполне возможно. Тролли-Боги хорошо знают меня, и им известно, что я охочусь в одной стае со Спархоком.

– Странный способ выражаться.

– Я просто стараюсь думать как тролль. Если у меня это выйдет, я смогу предсказать, что он станет делать дальше.

И тут тролль, задрав голову, что-то крикнул им.

– Что он говорит? – обеспокоенно спросил Тиниен.

– Он хочет знать, что ему теперь делать. Он в смятении.

– Это он-то? Что уж тогда говорить обо мне?

– Ему было велено встретить нас и провести к Троллям-Богам. Он не знает наших обычаев и правил вежливости. Мы должны наставить его в этом. Убери меч в ножны. Не стоит обострять ситуацию.

Улаф поднялся, стараясь проделать это не слишком быстро, и, повысив голос, обратился к поджидавшему внизу существу:

– Иди к дитя Кхвая, которое мы сделали. Мы будем есть вместе и говорить о том, что нам следует предпринять.

– Что ты ему сказал?

– Пригласил его к завтраку.

– К завтраку? Ты хочешь, чтобы тролль принялся за еду в нескольких футах от тебя?

– Это просто предосторожность. Если он примет у нас еду, будет невежливо с его стороны потом убить нас.

– Невежливо?! Улаф, это же тролль!

– То, что он тролль, еще не значит, что он дурно воспитан. Да, кстати, чуть не забыл. Когда он придет в лагерь, он захочет обнюхать нас. Вежливость требует взамен обнюхать его. Запашок от него так себе, но придется стерпеть. Тролли делают так, чтобы распознать друг друга при новой встрече.

– По-моему, ты спятил.

– Просто делай, как я скажу, и предоставь переговоры мне.

– Что же мне еще остается, дубина? Я же не говорю на их языке, забыл?

– В самом деле? Поразительно! Я-то думал, что все образованные люди говорят на языке троллей.

Тролль приближался к ним осторожно, бесшумно пробираясь через березняк. При ходьбе он помогал себе длинными руками, хватаясь за деревья и толчками продвигая вперед огромное тело. Он был примерно восьми с половиной футов ростом и весь покрыт густой бурой шерстью. Лицо его напоминало обезьянье, хотя и без выступающей вперед челюсти, присущей большинству обезьян, и в глубоко посаженных глазах поблескивал разум. Он вышел на ступенчатый скальный уступ, где размещался лагерь, и присел на корточки, утвердив локти на коленях и протянув вперед огромные ладони.

– У меня нет дубинки, – проворчал он.

Улаф выразительным жестом отложил в сторону свой топор и показал троллю пустые ладони.

– У меня нет дубинки, – повторил он традиционное приветствие и шепотом добавил:

– Расстегни пояс с мечом, Тиниен, и отложи его в сторону.

Тиниен начал было возражать, но передумал.

– Дитя Кхвая, которое вы сделали, хорошее, – сообщил тролль, указывая на костер. – Кхвай будет доволен.

– Радовать богов – хорошо, – ответил Улаф.

Тролль вдруг с размаху ударил кулаком по скалистому уступу.

– Все не так, как должно быть! – горестно проревел он.

– Не так, – согласился Улаф, садясь на корточки по примеру тролля, – но у богов на это свои причины. Они сказали, что мы не должны убивать друг друга. Они сказали также, что мы не должны есть друг друга.

– Я слышал их слова. Может быть, мы их плохо поняли?

– Я думаю, что мы их правильно поняли.

– Может быть, они сошли с ума?

– Это возможно. Но мы все равно должны делать так, как они сказали.

– О чем вы говорите? – нервно спросил Тиниен.

– Обсуждаем философскую проблему, – пожал плечами Улаф. Тиниен изумленно воззрился на него. – Проблема действительно сложная: должны ли мы подчиняться богам, если они спятили. Я считаю, что должны. Конечно, в данной ситуации мое мнение слегка эгоистично.

– Он не может говорить? – спросил тролль, указывая на Тиниена. – Он только издает птичьи звуки?

– Наше племя разговаривает птичьими звуками. Ты разделишь с нами еду?

Тролль оценивающе поглядел на коней.

– Эту? – спросил он.

– Нет, – покачал головой Улаф. – Эти животные возят нас на спине.

– У вас больные ноги? Поэтому вы такие маленькие?

– Нет. Эти животные бегают быстрее нас. Они возят нас, когда мы хотим бегать быстро.

– Какая у вас еда?

– Свинья.

– Свинья – хорошо. Олень лучше.

– Это правда.

– Где свинья? Она мертвая? Если она живая, я убью ее.

– Она мертвая.

Тролль повертел головой по сторонам.

– Я не вижу свиньи.

– Мы принесли с собой только кусок свиньи, – Улаф указал на окорок, что жарился на вертеле над огнем.

– Вы разделяете еду с дитя Кхвая?

Улаф решил, что растолковывать троллю понятие приготовления еды было бы сейчас несвоевременно.

– Да, – сказал он, – это наш обычай.

– Кхвай доволен, что вы разделяете еду с его дитя?

– Мы думаем, что да. – Улаф вытащил кинжал, снял с огня вертел и отрезал изрядный ломоть окорока – фунтов на пять весом.

– У тебя болят зубы? – с искренним сочувствием спросил тролль. – У меня однажды болел зуб. Мне было очень больно.

– У нашего племени нет острых зубов, – пояснил Улаф. – Ты примешь нашу еду?

– Приму. – Тролль поднялся и шагнул к костру, нависая над ними.

– Еда была возле дитя Кхвая, – предостерег Улаф. – Она горячая. Она может обжечь твой рот.

– Мое имя Блокв, – представился тролль.

– Мое имя Улаф.

– У-лав? Это странное имя. – Блокв указал на Тиниена. – Как его имя?

– Тиниен, – ответил Улаф.

– Тин-ин. Это еще страннее, чем У-лав.

– Мы говорим птичьими звуками, и поэтому наши имена странные.

Тролль нагнулся и обнюхал макушку Улафа. Улаф подавил сильнейшее желание завопить и броситься наутек к ближайшему дереву. Он вежливо обнюхал в ответ шерсть Блоква. От тролля пахло не так уж и мерзко. Затем чудовище и Тиниен обнюхали друг друга.

– Теперь я знаю вас, – объявил Блокв.

– Это хорошо. – Улаф протянул ему ломоть дымящегося окорока.

Блокв схватил его и целиком запихнул в рот, но тут же выплюнул на ладонь.

– Горячая, – с некоторым смущением пояснил он.

– Мы дуем на еду, чтобы сделать ее холодной и чтобы она не обожгла нам рот, – пояснил Улаф.

Блокв шумно подул на окорок и снова запихнул его в рот. С минуту он задумчиво жевал, затем проглотил.

– Еда другая, – дипломатично сообщил он и вздохнул. – Мне это не нравится, У-лав, – доверительно пожаловался он. – Все не так, как должно быть.

– Не так, – согласился Улаф.

– Мы должны убивать друг друга. Я убивал и ел вас, людей, с тех пор, как вы пришли в страну троллей. Так должно быть. Я думаю, что боги сошли с ума. – Блокв испустил бурный вздох. – Но ты думаешь правильно. Мы должны делать, как говорят боги. Когда-нибудь они выздоровеют. Тогда они снова разрешат нам убивать и есть друг друга. – Блокв вдруг резко встал. – Они хотят видеть вас. Я отведу вас к ним.

– Мы пойдем с тобой.

Весь день и добрую половину следующего дня они поднимались вслед за Блоквом высоко в горы, и наконец он вывел их на заснеженную прогалину, посреди которой в яме пылал костер. Там ожидали их Тролли-Боги.

– Афраэль приходила к нам, – сообщил громадный Гхворг.

– Она сказала, что сделает это, – ответил Улаф. – Она сказала, когда случится то, что мы должны знать, она придет к нам и расскажет.

– Онаприжимала рот к нашим лицам, – озадаченно добавил Гхворг.

– Она делает так. Ее это радует.

– Это было не больно, – с некоторым сомнением признался Гхворг, потрогав щеку, на которую пришелся поцелуй Афраэли.

– Что он сказал? – шепотом спросил Тиниен.

– Афраэль приходила сюда и разговаривала с ними, – ответил Улаф. – Она даже расцеловала их – ну да ты знаешь Афраэль.

– Она целовала Троллей-Богов! – Тиниен побледнел.

– Что он говорит? – повелительно спросил Гхворг.

– Он хотел знать, что ты мне сказал.

– Это нехорошо, Улаф-из-Талесии. Он не должен говорить словами, которых мы не понимаем. Как его зовут?

– Его имя Тиниен-из-Дэйры.

– Я сделаю так, чтобы Тиниен-из-Дэйры понимал наши слова.

– Держись, – шепотом предостерег друга Улаф.

– Что такое? Что происходит, Улаф?

– Гхворг намерен научить тебя языку троллей.

– Нет, погоди… – Тиниен осекся, закричал, хватаясь за голову, и повалился на снег, корчась в судорогах. Судороги прошли быстро, но, когда Тиниен сел, он все еще был бледен и трясся, а в глазах у него было дикое выражение.

– Ты – Тиниен-из-Дэйры? – спросил Гхворг.

– Д-да, – ответил Тиниен дрожащим голосом.

– Ты понимаешь мои слова?

– Понимаю.

– Это хорошо. Не говори другими словами, когда мы рядом. Если ты будешь говорить другими словами, мы решим, что ты хочешь нас обмануть.

– Я запомню это.

– Хорошо, что запомнишь. Афраэль приходила к нам. Она сказала, что человеку по имени Берит велели не идти в место под названием Береса. Вместо этого ему велели идти в место под названием Супаль. Она сказала, вы поймете, что это значит. – Гхворг помолчал хмурясь. – Вы понимаете, что это значит?

– Мы понимаем? – по-тролличьи спросил Тиниен у Улафа.

– Не уверен. – Улаф поднялся, отошел к коню и вынул из седельной сумки карту. Затем он вернулся к костру.

– Это картинка земли, – пояснил он гигантским божествам. – Мы делаем такие картинки, чтобы знать, куда мы идем.

Шлии бросил короткий взгляд на карту.

– Земля не такая, – сообщил он и, присев на корточки, запустил свои громадные пальцы сквозь снежный слой прямо в грязь. – Земля вот такая.

Улаф подпрыгнул – почва под его ногами едва заметно содрогнулась. Затем он с изумленным видом уставился себе под ноги. Это была уже не столько карта, сколько миниатюрная модель всего континента.

– Это очень хорошая картинка земли! – восхищенно проговорил он. Шлии пожал плечами.

– Я сунул руки в землю и почувствовал, как она выглядит. Земля вот такая.

– Где Береса? – спросил Тиниен у Улафа, с восторгом и удивлением поглядывая на тонкие волоски деревьев, которыми были покрыты, словно двухдневной щетиной, склоны миниатюрных гор.

Улаф сверился со своей картой и прошел несколько ярдов к югу, к мерцающей водной глади, по которой бежали крохотные волны. Его ноги даже слегка погрузились в сотворенную Шлии копию Тамульского моря.

– Здесь, – сказал он, наклоняясь и указывая пальцем на крошечное пятнышко на побережье.

– Туда сказали идти Анакхе те, кто украл его подругу, – пояснил Тиниен Троллям-Богам.

– Мы не понимаем, – резко сказал Кхвай.

– Анакха любит свою подругу.

– Так и должно быть.

– Он сердится, когда его подруга в опасности. Те, кто украл его подругу, знают это. Они сказали, что не отдадут ее, пока он не отдаст взамен Камень-Цветок.

Тролли-Боги дружно нахмурились, обдумывая его слова. Затем Кхвай взревел, изрыгнув громадный клуб огня, который растопил снег на полсотни ярдов в окружности.

– Это злое дело! – прогремел он. – Так нельзя делать! Их ссора – с Анакхой, а не с его подругой! Я найду этих злых! Я превращу их в огонь, который никогда не гаснет! Они будут кричать от боли вечно!

Тиниен содрогнулся при мысли о подобном наказании. Затем, не без помощи Улафа, он объяснил, как была изменена их внешность и какие преимущества им это дает.

– Ты на самом деле выглядишь не так, как выглядел раньше, Улаф-из-Талесии? – поинтересовался Гхворг, с любопытством поглядывая на Улафа.

– Совсем не так, Гхворг.

– Странно. Мне кажется, что ты такой, как был. – Бог задумался. – Может быть, это не так странно, – признался он. – Ваше племя для меня все на одно лицо. – Бог убийства стиснул громадные кулаки. – Кхвай прав, – проворчал он. – Мы должны причинить боль злым. Покажи, куда приказали идти человеку по имени Берит.

Улаф снова сверился с картой и прошел по миниатюрной копии мира к краю большого озера, известного как Арджунское море.

– Это здесь, Гхворг, – сказал он, вновь наклоняясь и указывая пальцем на землю. Затем он наклонился ниже и потрясенно воззрился на побережье. – И в самом деле здесь! Я даже могу разглядеть крохотные домики! Это и впрямь Супаль!

– Конечно, – как ни в чем не бывало пожал плечами Шлии. – Картинка не была бы хорошей, если бы я что-то упустил.

– Нас обманули, – продолжал Тиниен. – Мы думали, что наши враги в месте, которое зовется Береса. Их там нет. Они в месте, которое зовется Супаль. У человека по имени Берит нет Камня-Цветка. Камень-Цветок у Анакхи. Анакха несет его в Бересу. Если злые встретятся с Беритом в Супале, у него не будет Камня-Цветка, чтобы отдать его злым. Они рассердятся и могут причинить боль подруге Анакхи.

– Может быть, я слишком хорошо научил его, – пробормотал Гхворг. – Теперь он много говорит. Шлии, однако, внимательно слушал речь Тиниена.

– Он говорит хорошо. Подруга Анакхи будет в опасности. Те, кто украл ее, могут даже убить ее. – Огромные плечи Шлии рассеянно передернулись, отряхивая снежинки, которые беспрестанно падали на него, и лицо бога исказилось от напряженных размышлений. – Я думаю, что это рассердит Анакху. Он так рассердится, что может взять Камень-Цветок и уничтожить весь мир. Мы должны помешать злым причинить боль подруге Анакхи.

– Я и Тиниен-из-Дэйры пойдем в место, что зовется Супаль, – сказал Улаф. – Злые не узнают нас, потому что наши лица изменились. Мы будем рядом, когда злые скажут человеку по имени Берит, что отдадут ему подругу Анакхи, если он отдаст им Камень-Цветок. Тогда мы убьем злых и заберем подругу Анакхи.

– Он говорит хорошо, – сказал Зока своим собратьям-богам. – Это хорошая мысль. Давайте поможем ему и другому, но не разрешим им убивать злых. Просто убить их недостаточно. Кхвай хочет лучше. Пусть Кхвай превратит их в огонь, который никогда не гаснет. Пусть горят вечно. Так будет хорошо.

– Я помещу этих людей во время, которое не движется, – предложил Гхномб. – Мы будем следить по картинке Шлии, как они идут к месту по имени Супаль, а остальной мир не будет двигаться.

– Неужели вы и вправду можете разглядеть на картинке Шлии человека? – с некоторым изумлением спросил Улаф у бога еды.

– А ты не можешь? – Гхномб, судя по всему, удивился еще сильнее. – Мы пошлем с вами Блоква, чтобы он помогал вам, и будем следить за вами по картинке Шлии. Когда злые покажут человеку по имени Берит подругу Анакхи, ты и Тиниен-из-Дэйры выйдете из времени, которое не движется, и заберете у злых подругу Анакхи.

– Тогда я протяну руку в картинку Шлии и схвачу злых, – мрачно добавил Кхвай. – Я принесу их сюда и превращу в огонь, который никогда не гаснет.

– И ты в самом деле можешь сунуть руку в картинку Шлии и достать злых из настоящего мира? – потрясение спросил Улаф.

– Это легко, – пожал плечами Кхвай. Тиниен резко замотал головой.

– Что такое? – повелительно спросил Шлии.

– Человек по имени Заласта тоже может приходить во время, которое не движется. Мы видели, как он делал это.

– Это неважно, – сказал Кхвай. – Человек по имени Заласта – один из злых. Я превращу его в огонь, который никогда не гаснет. Он будет гореть вечно во времени, которое не движется. Огонь там такой же горячий, как и здесь.

***

Снегопад усилился – снег теперь шел сырой и вязкий – после того, как рыцари церкви перевалили через скалистый хребет, который отделял реки, текущие на север, от рек, текущих на юг. Гигантское облако влажного воздуха, всегда висевшее над Астелийскими топями, нависло у восточных склонов Земохских гор, вызывая обильные снежные лавины, которые накрывали леса и заваливали снегом перевалы. Рыцари церкви с угрюмой решимостью прокладывали себе дорогу по вязким сырым сугробам, продвигаясь по долине южного рукава реки Эсос к земохскому городу Басна.

Лорд Абриэль, магистр ордена сириникийцев, вступил в эту кампанию более или менее здоровым и крепким. Он всегда отличался отменной выносливостью, а долгие годы воинского обучения поддерживали его тело на вершине физических сил. Тем не менее ему шел семидесятый год, и он обнаружил, что с каждым утром ему все труднее становится просыпаться и приниматься за дела – хотя он ни за что на свете не признался бы в этом.

Около полудня под непрекращающимся снегопадом один из отрядов, выезжавших на разведку, вернулся с тремя земохцами в одежде из козьих шкур. На лицах истощенных и грязных земохцев застыл извечный ужас. Патриарх Бергстен выехал вперед, чтобы поговорить с ними. Когда остальные нагнали рослого церковника, он вел довольно жаркий спор с одним из арсианских рыцарей.

– Но ведь это земохцы, ваша светлость, – возражал рыцарь.

– Мы воевали с Оттом, сэр рыцарь, – холодно отвечал Бергстен, – а не с этими суеверными бедолагами. Дайте им теплую одежду и немного еды, и пусть уходят.

– Но…

– У нас ведь не возникнет с этим трудностей, не так ли, сэр рыцарь? – зловещим тоном осведомился Бергстен, становясь, казалось, еще больше.

Рыцарь подумал – и поспешно отступил на пару штагов.

– Э-э… нет, конечно, ваша светлость, – ответил он, – не думаю.

– Наша Святая Матерь весьма похвально смотрит на твое послушание, сын мой, – ухмыльнулся Бергстен.

– Много было проку от этих троих? – спросил Комьер.

– Не очень, – ответил Бергстен, рывком забросив свое тело в седло. – Примерно к востоку от Аргоха разворачивается какое-то войско. В том, что они говорили, было немало суеверной чуши, так что мне не удалось добиться от них внятных подробностей.

– Стало быть, драка, – проворчал Комьер, потирая руки от предвкушения.

– Сомневаюсь, – возразил Бергстен. – Насколько я сумел понять из лепета земохцев, войско, которое поджидает нас, состоит по большей части из людей невоенных – какие-то фанатики. Наша Святая Матерь обрела в этих землях немало врагов, когда в девятом столетии пыталась воссоединиться с местными приверженцами эленийской веры.

– Но, Бергстен, это же было почти две тысячи лет назад! – возразил Комьер. – Вражда не может длиться так долго.

Бергстен пожал плечами.

– Чем старее вражда, тем лучше она сохраняется. Вышли своих разведчиков подальше, Комьер. Посмотрим, удастся ли нам выяснить что-нибудь вразумительное о подготовленной нам торжественной встрече. Не помешали бы и несколько пленников.

– Бергстен, я и сам знаю, как это делается.

– Ну так делай! Нечего сидеть тут и болтать без толку.

Они миновали Аргох, и разведчики Комьера доставили нескольких пленников. Патриарх Бергстен наскоро допросил бедно одетых и невежественных эленийцев, а затем велел отпустить их.

– Ваша светлость, – протестовал Дареллон, – это просто неумно. Эти люди вернутся к своим вожакам и расскажут обо всем, что видели.

– Знаю, – ответил Бергстен. – Я и хочу, чтобы они поступили именно так. Я хочу, чтобы они рассказали своим друзьям, что видели, как с гор спускаются сто тысяч рыцарей церкви. Я поощряю дезертирство в их рядах, Дареллон. Мы не хотим убивать этих бедных заблудших еретиков, мы хотим только, чтобы они убрались с нашей дороги.

– И все-таки, ваша светлость, я считаю, что это стратегически неверно.

– Ты можешь думать все что угодно, сын мой, – добродушно заметил Бергстен. – Это не постулат веры, так что наша Святая Матерь не против споров и разногласий в этом вопросе.

– Какой смысл спорить, ваша светлость, если вы уже отпустили их?

– Ты знаешь, мне и самому пришла в голову та же мысль.

Они повстречались с противником в широкой долине реки Эсос, к югу от земохского города Басна и лигах в тридцати западнее астелийской границы. Сообщения разведчиков и сведения, полученные от пленников, оказались точными. Рыцарям церкви противостояло не столько обученное войско, сколько плохо вооруженная и беспорядочная толпа.

Магистры четырех орденов собрались вокруг патриарха Бергстена, чтобы обсудить ситуацию.

– Эти люди одной с нами веры, – сказал Бергстен. – Наши несогласия лежат в области церковного управления, а не в сути нашего вероучения. Такие вопросы улаживаются отнюдь не на поле боя, а посему я не хочу, чтобы эти люди гибли во множестве.

– Они не представляют для нас особой опасности, ваша светлость, – заметил лорд Абриэль.

– Лорд Абриэль, но ведь они вдвое превосходят нас числом, – указал сэр Гельдэн.

– Одна атака уничтожит это превосходство, Гельдэн, – отвечал Абриэль. – Эти люди неопытны, хотя и фанатичны, и добрая половина их вооружена одними вилами. Если все мы опустим забрала, нацелим копья и строем двинемся на них, почти все они будут бежать без перерыва целую неделю.

И это была последняя ошибка, которую совершил в своей жизни благородный лорд Абриэль. Конные рыцари растеклись по долине, образуя с привычной четкостью широкий строй, который заполнял поперек всю долину. Ряд за рядом сириникийцы, пандионцы, генидианцы и альсионцы, облаченные в сталь, верхом на боевых конях, смыкались в самом грозном и воинственном строю из всех, какие были придуманы в истории человечества.

Магистры, стоявшие в середине первого ряда, ожидали, покуда младшие офицеры выстроят задние ряды и прискачут гонцы с донесением, что все готово.

– Ну хватит, – нетерпеливо проговорил Комьер. – Я не думаю, что и обозам нужно принимать участие в атаке. – Он оглядел своих друзей. – Начнем, господа? Покажем этому отребью, что такое настоящая атака.

Он подал короткий знак генидианскому рыцарю, и рослый светловолосый воин, вскинув к губам рог огра, проиграл оглушительный сигнал.

Первый ряд рыцарей со звоном опустил забрала и пришпорил коней. Великолепно обученные рыцари и кони галопом двинулись вперед, не ломая строя, словно движущаяся стена стали.

На середине их пути лес поднятых копий разом опустился, словно набежавшая на берег волна, и вражеское войско начало стремительно редеть. Необученные крестьяне и крепостные разбегались кто куда, бросая оружие и вопя от ужаса. Тут и там более умелые отряды пытались устоять на месте, но бегство их союзников опасно оголило их фланги.

Рыцари с оглушительным грохотом обрушились на немногих, оставшихся на месте противников. Вновь в который раз Абриэль ощутил привычное упоение боем. Его копье сломалось о поспешно подставленный щит, и он, отшвырнув обломки, выхватил меч. Затем он огляделся по сторонам – и лишь тогда увидел, что за крестьянским войском, прежде скрытая им из виду, стояла другая армия. Подобной армии Абриэлю никогда прежде не доводилось видеть. Огромные солдаты ростом превосходили даже талесийцев. Доспехи их составляли нагрудники и кольчуги, прилегавшие к телу куда плотнее обычного – сверкающая сталь четко обрисовывала каждый мускул. Шлемы этих солдат представляли собой стальные изображения каких-то странных зверей, и вместо забрал у них были стальные маски, в точности повторявшие черты их лиц – так подумалось Абриэлю. Магистра сириникийцев вдруг пробрал озноб. Черты, запечатленные на масках, были нечеловеческими.

Посредине этой необыкновенной армии высился странный полукруглый кожаный шатер – лоснящийся чернотой и небывало огромный.

А затем «шатер» пошевелился, расправляя… крылья, огромные, изогнутые, как у летучей мыши. И миг спустя небывало громадная тварь, прежде скрытая этими крыльями, поднялась над нечеловеческим войском – чудовищное творение тьмы с головой в виде перевернутого конуса и раскосыми глазами, в которых бился огонь. Щели глаз пылали на безликом подобии лица, и две гигантские лапы алчно протянулись вперед. Под бездонно-черной кожей сверкали молнии, и земля под ногами чудовища дымилась и горела.

Абриэль вдруг сделался странно спокоен. Он поднял забрало, чтобы прямо взглянуть в лицо самого ада.

– Наконец-то достойный противник, – пробормотал он. А затем с лязгом опустил забрало, выставил перед собой огромный боевой щит и вскинул меч, который с честью носил свыше половины столетия. Недрогнувшей рукой он направил меч на вздымавшееся перед ним гигантское воплощение зла.

– За Бога и Арсиум! – проревел он свой девиз и без малейших колебаний бросил своего коня навстречу смерти.

ГЛАВА 8

Сказать, что Эдемус оскорблен, значило не сказать ничего. Пятно белого света, которым был бог дэльфов, по краям очертили красновато-оранжевые искры, и сыпучий снег, покрывавший землю в болотистой низине неподалеку от долины дэльфов, так и дымился, истаивая от жара его неудовольствия.

– Нет! – категорически отрезал он. – Ни за что!

– Ну же, кузен, будь благоразумен, – уговаривала Афраэль. – Все изменилось. Ты цепляешься за то, что уже потеряло всякое значение. Когда-то и в самом деле у тебя были основания для «вечной вражды». Признаю, что мое семейство повело себя не лучшим образом во время войны с киргаями, но ведь это было давным-давно. Что за ребячество – твердить посейчас о своих оскорбленных чувствах!

– Как могла ты так поступить, Ксанетия? – вопросил с гневным упреком бог дэльфов. – Как могла ты сотворить такое?

– То случилось лишь в продолжение нашего союза, о Возлюбленный, – ответила дэльфийка. Сефрения была немало озадачена тем, насколько интимные отношения связывали Ксанетию с ее богом. – Ты же и повелел мне оказывать всяческую помощь Анакхе, а поскольку он любит Сефрению, принуждена была и я достичь с ней согласия. Когда же мы с нею переступили через старинную вражду и научились доверять друг другу, взаимное уважение и общая цель смягчили привычную нашу неприязнь, и в душах наших, подобравшись тайно и непрошенно, сменила ее любовь. Сердцем своим отныне признаю я ее любимой моей сестрой.

– Это отвратительно! Не смей более звать так в моем присутствии это стирикское отродье!

– Как пожелаешь, Возлюбленный, – смиренно ответила Ксанетия, опуская голову. Но тут же вздернула подбородок, и ее внутренний свет засиял ярче. – Однако будет сие угодно тебе или нет, но в глубине души своей буду я по-прежнему звать ее сестрой!

– Ты готов выслушать нас, Эдемус? – осведомилась Афраэль. – Или тебе нужно еще пару столетий, чтобы всласть побиться в истерике?

– Ты наглая девчонка, Афраэль! – обвиняюще бросил он.

– Знаю. Это и делает меня такой обаятельной. Ты хотя бы знаешь, что Киргон стремится заполучить Беллиом? Или ты так долго играл в салочки со звездами, что уже понятия не имеешь, что творится в мире?

– Веди себя прилично, – строго сказала ей Сефрения.

– Он мне надоел. Вот уже десять тысяч лет он лелеет свою ненависть у груди, как больного кутенка. – Богиня-Дитя критически оглядела нестерпимо сияющего бога дэльфов. – Кстати, Эдемус, весь этот фейерверк не производит на меня ни малейшего впечатления. Я и сама бы могла такое устроить, да только мне лень.

Эдемус вспыхнул еще ярче, и его оранжево-красный искристый ореол почернел.

– Как занудно, – вздохнула Афраэль. – Извини, Ксанетия, но мы попросту зря тратим здесь время. Беллиому и мне придется управляться с Клаалем собственными силами. Твой занудный бог и так ничем не сумел бы нам помочь.

– Клааль?! – воскликнул Эдемус.

– Что, мне удалось завладеть твоим вниманием? – Афраэль хихикнула. – Теперь ты меня выслушаешь?

– Кто сотворил сие? Кто вновь призвал в мир Клааля?

– Ну уж во всяком случае не я. Дела Киргона как будто шли на лад, и тут Анакха нанес ему поражение. Ты же знаешь, как Киргон любит проигрывать, вот он и начал нарушать правила. Ну как, согласишься нам помочь или еще сотню эпох будешь сидеть в сторонке и дуться? Давай, Эдемус, думай побыстрее! – прибавила она, нетерпеливо пощелкивая пальцами.

– Решайся, не медли. У меня, знаешь ли, времени в обрез.

***

– С чего это вы решили, будто я нуждаюсь в людях? – осведомился Нарстил, тощий, почти скелетообразный арджунец с жилистыми руками и впалыми щеками. Он восседал за столом под раскидистым деревом посреди разбойничьего лагеря в глубине арджунских джунглей.

– Ты занимаешься рискованным делом, – пожал плечами Кааладор, оглядывая лагерь. – Ты воруешь мебель, ковры и гобелены. Это значит, что ты устраиваешь налеты на деревни и уединенные поместья. Тебе оказывают сопротивления, а стало быть, всякий раз не обходится без ранений и смертей. Половина твоих людей ходит сейчас с повязками, и наверняка после каждого дела ты оставляешь за собой пару-тройку мертвецов. Вожак разбойников всегда нуждается в людях.

– Только не сейчас.

– Это я могу устроить, – зловеще заверил его Бевьер, мелодраматически проводя большим пальцем по лезвию локабера.

– Послушай, Нарстил, – продолжал Кааладор примирительным тоном, – мы ведь видели твоих ребят. Будь откровенен – ты набрал в шайку местных лоботрясов, которые попались на воровстве кур либо угнали у кого-то коз. Тебе чертовски недостает опытных людей, а мы как раз из таких. Твои лоботрясы выхваляются друг перед другом, изо всех сил стараясь выглядеть опасными бандитами, но на самом деле убийство у них не в крови, и потому-то они попадают в беду, едва начинается драка. Для нас убийства – дело привычное. Это наш хлеб. Твоим юнцам еще нужно друг другу что-то доказывать, а нам – нет. Ордей знает, чего мы стоим, – иначе бы он не написал тебе этого письма. – Глаза Кааладора слегка сузились. – Поверь мне, Нарстил, всем нам будет жить намного проще, если мы будем работать на тебя, а не откроем свою лавочку по соседству.

Нарстил явно потерял часть своей самоуверенности.

– Я подумаю, – сказал он.

– Валяй. И не помышляй о том, чтобы устранить конкуренцию в зародыше. Твои молокососы с этим не справятся, а вот мне придется всерьез на тебя обидеться.

***

– Прекрати немедленно! – шикнула Сефрения на сестру, когда они вчетвером шли по крытым улицам Дэльфиуса к дому Кедона.

– А Эдемус это делает, – огрызнулась Афраэль.

– Это его город и его народ. В гостях так поступать невежливо.

Ксанетия бросила на них озадаченный взгляд.

– Моя сестричка пускает пыль в глаза, – пояснила Сефрения.

– Вовсе нет! – фыркнула Афраэль.

– Вовсе да, Афраэль, и мы обе хорошо это знаем. Мы и раньше не раз спорили об этом. Прекрати, говорю!

– Я что-то ничего не понимаю, – созналась Ксанетия.

– Это потому, что ты привыкла ощущать ее присутствие, сестра, – устало пояснила Сефрения. – Она не должна так открыто щеголять своей божественной сутью, когда находится среди приверженцев другого бога. Это в высшей степени невоспитанно, и она это знает, а делает так лишь затем, чтобы позлить Эдемуса. Удивляюсь, как это еще она не сравняла с землей весь город или не подожгла солому на крышах излучением своей божественной сути.

– Ты говоришь отвратительные вещи, Сефрения! – упрекнула ее Афраэль.

– Так веди себя прилично.

– Не буду. Эдемусу можно, а мне нет?

Сефрения вздохнула, закатив глаза.

Они вошли в южное крыло огромного города-дома, который представлял собой Дэльфиус, и по тускло освещенному коридору подошли к дверям жилища Кедона. Анари ожидал их, и на его древнем лице было написано изумление. Когда слепящий свет, бывший Эдемусом, приблизился к нему, он упал на колени, однако его бог потускнел, принял человеческий облик и с сердечностью помог старику подняться.

– В сем нет необходимости, старый мой друг, – проговорил он.

– Послушай, Эдемус, – воскликнула Афраэль, – да ты же красавец! И к чему было скрывать от нас этакую красоту в пятне света?

Слабая усмешка промелькнула на вечно юном лице бога дэльфов.

– Не пытайся обольстить меня сладкими речами, Афраэль. Хорошо ведом мне твой нрав и ведомы твои уловки. Не так легко будет тебе уловить меня в свои тенета.

– В самом деле? Однако же ты уже уловлен, Эдемус. Ныне я лишь играю с тобой, не более. Сердце твое давно уже в моей руке. Настанет время, когда я сожму его, и ты станешь всецело моим. – И Богиня-Дитя рассмеялась звонким серебристым смехом. – Впрочем, кузен, это наше с тобой личное дело. Сейчас у нас достаточно иных хлопот.

Ксанетия нежно обняла почтенного Кедона.

– Как ты, верно, понял уже, дорогой мой старинный друг, грядут важные перемены. Грозная опасность, пред ликом коей мы все оказались, грозит изменить весь наш мир. Поговорим прежде о сей опасности, а потом уже будем в свое удовольствие дивиться тому, как все вокруг переменилось.

Кедон провел их по трем истертым от времени ступенькам в знакомую комнату с низким потолком, вогнутыми белыми стенами, удобной мебелью и очагом, в котором жарко плясал огонь.

– Расскажи им обо всем, Ксанетия, – предложила Афраэль, взбираясь на колени Сефрении. – Это, по крайней мере, объяснит, почему мне пришлось нарушить все правила и явиться сюда. – Она лукаво взглянула на Эдемуса. – Что бы ты там ни думал, кузен, я знаю правила приличия, просто у нас сейчас неотложные дела.

Сефрения откинулась в кресле, слушая, как Ксанетия повествует о событиях последних месяцев. В Дэльфиусе царило ощущение мира, ничем не потревоженного покоя, которое Сефрения не сумела уловить в минувшее пребывание здесь. Тогда ее разум был настолько поглощен исступленной ненавистью, что она почти не обращала внимания на окружающее. Дэльфы хотели, чтобы Спархок отделил их долину от всего мира, – но вряд ли в этом была необходимость. Они уже существовали отдельно от мира – настолько отдельно, что, казалось, перестали быть людьми. Странным образом Сефрения завидовала им.

– Раздражает, правда? – прошептала ей на ухо Богиня-Дитя. – А слово, которое ты ищешь, – «безмятежность».

– И ты делаешь все, что в твоей власти, чтобы нарушить ее, верно?

– Дэльфы все еще принадлежат этому миру, Сефрения, – хотя и ненадолго. Я просто напоминаю им о нашем существовании.

– Ты дурно ведешь себя с Эдемусом.

– Я стараюсь вернуть его к действительности, только и всего. Десять тысяч лет он был сам по себе и уже забыл, что такое наша компания. Я ему об этом напомнила. В сущности, ему это даже на пользу. Он уже начал погрязать в самодовольстве. – Афраэль соскользнула с колен сестры. – Извини, – продолжала она, – но пришло время дать ему еще один урок.

Она пересекла комнату и остановилась перед Эдемусом, умильно заглядывая ему в лицо своими большими темными глазами.

Бог дэльфов был так поглощен рассказом Ксанетии, что едва заметил Афраэль, и, когда она протянула к нему руки, он рассеянно поднял ее и усадил к себе на колени.

Сефрения улыбнулась.

– И совсем недавно, – завершала Ксанетия свое повествование, – юному сэру Бериту присланы были новые указания. Велено ему повернуть и направиться в город Супаль, что на берегу Арджунского моря. О сих переменах сообщил он Богине-Дитя, она же, в свою очередь, осведомила всех нас. Тролли-Боги имеют намерение перенести сэра Улафа и сэра Тиниена в Супаль и сокрыть их там в том, что сами они называют «He-Время». Полагают они, что буде наши враги представят там королеву Элану, дабы обменять ее на Беллиом, выйдут они из своего укрытия и спасут королеву.

– «He-Время»? – озадаченно переспросил Кедон.

– Остановленное мгновение, – пояснила Афраэль. – Тролли ведь охотники, и их боги отыскали для них укрытие, чтобы они могли невидимыми выслеживать добычу. Хитроумная выдумка, но у нее есть свои недостатки.

Эдемус что-то спросил у нее на языке, который Сефрения не раз пыталась выучить, но так и не сумела понять в нем ни слова. Афраэль отвечала быстро, сухим деловитым тоном, дополняя свой ответ замысловатыми жестами.

– Ах вот как, – наконец проговорил Эдемус, снова переходя на тамульский, и на лице его выразилось понимание. – Какая, однако, странная идея.

– Ты же знаешь Троллей-Богов, – отозвалась Афраэль, скорчив гримаску.

– Неужто ты и впрямь вынудила их согласиться на чудовищные твои условия?

– У меня было то, что им хотелось получить, – пожала она плечами. – Они вот уже три сотни веков пытались измыслить способ вырваться из Беллиома. Конечно, мои условия им очень не понравились, но у них не было выбора.

– Ты весьма жестокосердна, Афраэль.

– Ничуть. Мной двигала необходимость, а необходимость не бывает ни жестока, ни милосердна. Она просто есть. Пару дней назад при встрече я расцеловала их, и это поправило им настроение – то есть после того, как они сообразили, что я не собираюсь их перекусать.

– Не может быть! – откровенно ужаснулся Эдемус.

– Они не так уж и плохи, – защищалась Афраэль. – Я, конечно, могла бы почесать их за ушами, но на это они могли бы и обидеться, так что я их попросту расцеловала. – Она усмехнулась. – Еще пара поцелуев – и они стали бы лизать мне руки, точно щенята.

Эдемус выпрямился в кресле и вдруг ошеломленно моргнул, словно лишь сейчас сообразив, где именно сидит Богиня-Дитя.

Она одарила его одной из своих загадочных улыбочек и погладила по щеке.

– Ничего страшного, кузен, – сказала она. – Ты скоро привыкнешь. Рано или поздно все привыкают.

И с этими словами Афраэль соскользнула с его колен и направилась через всю комнату к сестре.

***

– Это мое место! – угрожающе объявил кряжистый детина неопределенной национальности, когда Келтэн бросил свои седельные сумки и скатанную постель на полянке под большим деревом.

– Было твое, – проворчал Келтэн.

– Нельзя вот так заявиться невесть откуда и захватить чужое место!

– Вот как? Это противозаконно, что ли? – Келтэн выпрямился. Он был по меньшей мере на голову выше своего незадачливого собеседника, а широкие плечи, облитые кольчугой, казались еще шире. – Я и мои друзья останемся вот здесь, – бесцеремонно объявил он, – так что собирай свою постель и прочее барахло и проваливай куда пожелаешь.

– Я не привык получать приказы от эленийцев!

– Тем хуже для тебя. А сейчас проваливай. У меня дел по горло. – Келтэн был не в лучшем расположении духа. Опасность, грозящая Алиэн, непрерывно терзала его мысли, и оттого любая мелочь легко выводила его из себя. Видимо сейчас эти чувства отчасти отразились на его лице, потому что незадачливый разбойник поспешно попятился.

– Еще дальше, – процедил Келтэн.

– Я еще вернусь! – пригрозил тот, продолжая пятиться. – Я вернусь со всеми моими друзьями!

– Жду не дождусь. – Келтэн демонстративно повернулся спиной к человеку, которого только что согнал с насиженного места.

К нему подошли Бевьер и Кааладор.

– Неприятности? – спросил Кааладор.

– Я бы это так не назвал, – пожал плечами Келтэн. – Я устанавливал наше положение в этой шайке, только и всего. На новом месте всякий раз приходится кого-нибудь одернуть, чтобы дать понять остальным, что ты шутить не намерен. Давайте-ка устраиваться.

Они поставили шатер и собирали листья и мох для постелей, когда к ним подошел Нарстил.

– Я вижу, Эзек, вы уже устроились, – обратился он к Кааладору. Тон у него был мирный, хотя и не слишком сердечный.

– Несколько завершающих штришков, и все готово, – ответил Кааладор.

– Вы устроили неплохую стоянку, – заметил Нарстил, – чистота, порядок.

– Захламленное жилище есть признак захламленного ума, – пожал плечами Кааладор. – Хорошо, что ты заглянул к нам, Нарстил. Мы слыхали, что тут неподалеку стоит войско. Оно причиняет тебе какие-нибудь хлопоты?

– У нас с ними соглашение, – ответил Нарстил. – Мы не крадем у них, а они оставляют нас в покое. Собственно, армия, что стоит в Натайосе, – вовсе и не армия, а шайка мятежников. Они хотят свернуть правительство.

– А кто не хочет-то? Нарстил рассмеялся.

– Собственно говоря, эта мятежная свора в Натайосе очень даже благотворна для моих дел. Полиция знает о них и предпочитает сюда не соваться, а одна из причин, по которой они нас терпят, та, что мы грабим проезжих и тем отваживаем людей, шныряющих в окрестностях Натайоса. Кроме того, мы ведем с ними весьма оживленную торговлю. Они скупают почти все, что мы крадем.

– И далеко отсюда этот самый Натайос?

– Милях в десяти. Это древние развалины. Скарпа – так зовут человека, который там всем заправляет, – устроился там со своими мятежниками несколько лет назад. Он укрепил город, и с каждым днем туда прибывает все больше его сторонников. Лично на него мне плевать, но дело есть дело.

– Что он за человек, этот Скарпа?

– Чокнутый. Временами он свихивается настолько, что воет на луну. Он свято убежден, что в один прекрасный день станет императором, и, думается мне, очень скоро он выведет свое отребье из джунглей – в победоносный поход. Здесь-то он покуда в полной безопасности, но на открытой местности атаны живо превратят его в собачий корм.

– А что, нам должно быть до этого дело? – осведомился Бевьер.

– Да мне лично – ни малейшего, – заверил Нарстил «одноглазого» забияку. – Вот только мое дело от этого пострадает.

– Стало быть, кто угодно может свободно войти в Натайос? – как бы между прочим поинтересовался Келтэн.

– Если ведешь мула, нагруженного едой и выпивкой, тебя примут с распростертыми объятиями. Я каждую неделю посылаю туда повозку с бочонками пива. Вы же знаете, как солдаты любят пиво.

– Это уж точно, – согласился Келтэн. – Я сам знавал в свое время нескольких солдат, и для них весь мир останавливался, когда открывали новый бочонок.

***

– Сие происходит от нашего умения управлять светом, что мы излучаем, – пояснял Кедон. – Зрение же весьма сильно зависит от света. Уловка сия, само собой, не вполне совершенна. Мы не в силах избегнуть слабого мерцания и принуждены зорко следить за тем, чтобы наши тени не выдали нашего присутствия, однако при должной предосторожности мы можем оставаться незамеченными.

– Какие любопытные различия, – заметила Афраэль. – Тролли-Боги играют со временем, вы – со светом, я – со вниманием людей, от которых хочу укрыться, и все это служит одной цели – достичь невидимости.

– Ведом ли тебе, Божественная, кто-нибудь, кто может быть воистину невидим? – спросила Ксанетия.

– Мне – нет, а тебе, кузен? Эдемус покачал головой.

– Впрочем, мы способны становиться вполне невидимы, – продолжала Афраэль. – У настоящей невидимости были бы свои недостатки. Идея хороша, анари Кедон, но я не хочу, чтобы Ксанетия подвергала себя опасности. Я слишком люблю ее.

Ксанетия слегка покраснела и бросила на Эдемуса почти виноватый взгляд. Сефрения рассмеялась.

– Должна я предостеречь тебя, Эдемус, – проговорила она, – дабы не спускал ты глаз со своих приверженцев. Моя богиня – известная воровка. – Она сдвинула брови размышляя. – Если Ксанетия может незамеченной пробраться в Супаль, это было бы весьма полезно. Ее способность проникать в чужие мысли позволила бы ей быстро узнать, там ли находится Элана. Если там, мы могли бы действовать. Если Эланы там нет, стало быть, Супаль – лишь новая увертка наших врагов.

Кедон взглянул на Эдемуса.

– Думается мне, Возлюбленный, что принуждены мы будем вмешаться в дела остального мира далее, нежели предполагали прежде. Тревога Анакхи за участь жены воистину поглощает все его мысли, и его обещание, данное нам, находится в опасности, покуда не вернется к нему супруга живой и невредимой.

Эдемус вздохнул.

– Боюсь, что истинны твои слова, дражайший мой анари. Хотя и тревожит сие мою душу, однако сдается мне, что должны мы на время забыть о наших несогласиях и объединиться в поисках супруги Анакхи, помогая ему всем, чем мы в силах помочь.

– Ты и впрямь уверен, Эдемус, что хочешь ввязаться в это дело? – осведомилась Афраэль. – Твердо уверен?

– Я ведь уже сказал об этом, Афраэль.

– И тебя ничуть не интересует, отчего это меня так беспокоит судьба двоих эленийцев? У них ведь есть собственный Бог. Почему, как ты думаешь, я в них так заинтересована?

– Отчего это ты так любишь говорить обиняками, Афраэль?

– Потому что мне нравится преподносить сюрпризы, – сладким голосом пояснила она. – Кузен, я от всей души хочу поблагодарить тебя за то, что ты так озабочен судьбой моих отца и матери. Ты тронул меня до слез.

Эдемус потрясенно воззрился на нее.

– Как ты могла?! – выдохнул он.

– Кто-то же должен был это сделать, – пожала плечами Афраэль. – Кому-то нужно было присматривать за Беллиомом. Анакха – дитя Беллиома, но, покуда его сердце в моей руке, я могу более или менее управлять его поступками.

– Но они же эленийцы!

– Брось, Эдемус, что за ребячество! Эленийцы, стирики, дэльфы – какая разница? Всех их можно любить, если сердце твое открыто любви.

– Но они едят свинину!

– Знаю. – Афраэль содрогнулась. – Поверь мне, знаю. Над этим я тоже работаю.

***

Сенга был добродушный бандит, в чьих жилах перемешалось так много кровей, что трудно было понять, к какой нации он относится. Он много ухмылялся, был громогласен и шумлив и заразительно хохотал. Келтэну он понравился с первого взгляда, да и Сенга, похоже, нашел родственную душу в эленийском разбойнике по имени Коль. Он хохотал, шагая по захламленному лагерю, где прямо на голой земле неуклюжими грудами были свалены мебель и другие предметы домашнего обихода.

– Эгей, Коль! – крикнул он, подходя к дереву, под которым поставили свой шатер Келтэн, Бевьер и Кааладор. – Ты бы поехал со мной, что ли! Повозка, груженная пивом, открывает все двери в Натайосе.

– Не люблю я армии, Сенга, – ответил Келтэн. – Офицеры вечно пытаются тебя завербовать – обычно с мечом к горлу – а генералы, на мой вкус, чересчур привержены нравственности. От слов «по законам военного времени» у меня отчего-то стынет кровь в жилах.

– Скарпа вырос в таверне, друг мой, – ухмыляясь, заверил его Сенга, – и мамаша его была шлюхой, так что он привык к темным сторонам человеческой натуры.

– Как твоя торговля? – спросил Келтэн. Сенга осклабился, закатил глаза и позвенел туго набитым кошельком.

– Здесь достаточно, чтобы я начал подумывать о честной жизни и собственной пивоварне. Плохо только то, что наши приятели из Натайоса пробудут здесь недолго. Если я устрою здесь пивоварню, а мои покупатели отправятся на войну и атаны настрогают из них жаркое, мне придется выпить все самому, а уж это чересчур для самой сильной жажды.

– А с чего ты взял, что мятежники готовятся выступить?

– Да так, ничего особенного, – отозвался Сенга, растянувшиеь на земле и передав Келтэну свой бурдюк с вином. – Последние пару недель Скарпа где-то пропадал. Он и двое-трое эленийцев в прошлом месяце уехали из Натайоса, и никто не мог мне сказать куда и зачем.

Келтэн старательно сохранял на лице равнодушное выражение.

– Я слыхал, он чокнутый, а чокнутым ни к чему искать причину, куда и зачем их носит.

– Скарпа, конечно, чокнутый, но своих мятежников он способен довести до неистовства. Когда он берется произнести речь, лучше сразу найти местечко, где бы присесть, – потому что слушать его придется самое малое шесть часов. Как бы то ни было, он уехал, а его войско принялось готовиться к зиме. Все изменилось, когда он вернулся.

Келтэн тотчас насторожился.

– Вернулся?

– Вот именно, друг мой. Эй, дай-ка и мне глотнуть! – Сенга схватил бурдюк и, запрокинув его, направил тугую струю вина прямо себе в глотку. – Он и его дружки-эленийцы прискакали в Натайос дня четыре тому назад. И с ними, говорят, были две женщины. Келтэн тяжело сел на землю и принялся сосредоточенно поправлять пояс с мечом, чтобы скрыть свое волнение.

– Я думал, Скарпа ненавидит женщин, – проговорил он нарочито небрежным тоном.

– Это верно, друг мой, но, судя по тому, что я слышал, эти женщины не какие-нибудь шлюшки, которых он подобрал по пути развлечения ради. Во-первых, у них были связаны руки, и парень, с которым я толковал, говорил, что, хотя вид у них был жалкий, они вовсе не походили на продажных девок. Он, правда, не сумел хорошо их разглядеть, потому Скарпа сразу загнал их в дом, который явно приготовили для особого случая – шикарная мебель, кругом ковры и все такое прочее.

– В этих женщинах было еще что-то особенное? – спросил Келтэн, едва удержавшись от того, чтобы затаить дыхание.

Сенга пожал плечами и снова глотнул вина.

– Просто с ними обращались совсем не так, как с теми девками, которые обычно таскаются за войском. – Сенга поскреб в затылке. – Что там еще говорил мне этот парень… Что же он такое говорил? – На сей раз Келтэн и впрямь затаил дыхание. – Ах да, вспомнил! Он сказал, что эти две женщины, которых Скарпа так заботливо приволок погостить в Натайос, – эленийки. Ну не удивительно ли?

ГЛАВА 9

Бepeca, город на юго-восточном побережье Арджуны, оказался неприглядным местечком. Подобно огромной жабе, раскорячился он на берегу между южными водами Тамульского моря и болотистой зеленью джунглей. Главным занятием в этих местах было производство древесного угля, и едкий дым колыхался во влажном воздухе над Бересой, словно воплотившееся проклятие.

Капитан Сорджи бросил якорь на некотором расстоянии от причалов и сошел на берег, чтобы побеседовать с начальником порта.

Спархок, Стрейджен и Телэн, в холщовых матросских робах, опираясь на поручни левого борта, смотрели через затхлую вонючую воду на место их назначения.

– Фрон, – сказал Стрейджен, обращаясь к Спархоку, – мне пришла в голову совершеннозамечательная идея.

– Вот как? – отозвался Спархок.

– Почему бы нам просто не прыгнуть в воду и не поплыть к берегу?

– Неплохо придумано, Вимер! – рассмеялся Телэн. Они все уже более или менее привыкли к своим выдуманным именам.

Спархок осторожно огляделся, желая убедиться, что никого из матросов нет поблизости.

– Обычный матрос никогда не покинет судно, не получив прежде свое жалованье. Не стоит делать ничего такого, что бросалось бы в глаза. Все, что нам осталось вытерпеть, – это разгрузка.

– Под угрозой боцманской плети, – мрачно добавил Стрейджен. – Этот человек решительно задался целью испытать мое терпение. Один вид его вызывает у меня желание прикончить его на месте.

– Потерпим его в последний раз, – сказал Спархок. – В городе наверняка полно вражеских глаз. Крегер в письме велел мне прибыть сюда, а потому позаботился, чтобы было кому убедиться, что я за его спиной не подбрасываю сюда подкрепления.

– В этом-то и есть слабина нашего плана, Фрон, – заметил Стрейджен. – Сорджи-то знает, что мы не простые матросы. Ты думаешь, он не проболтается?

Спархок покачал головой.

– Сорджи умеет держать рот на замке. Ему заплатили за то, чтобы незаметно доставить нас в Бересу, а Сорджи всегда делает то, за что ему заплатили.

Капитан вернулся поздно вечером, и судно, подняв якорь, пристало к одному из длинных причалов, врезавшихся в воду гавани. Наутро началась разгрузка. Боцман пощелкивал плетью лишь изредка, и работа спорилась.

Потом, когда грузовые трюмы опустели, матросы выстроились на квартердеке, где за столиком, на котором лежали расчетная книга и столбики монет, восседал сам Сорджи. Капитан вручал каждому матросу его жалованье, присовокупляя к нему небольшую назидательную речь. Содержание речи слегка менялось от случая к случаю, но в основном оставалось неизменным: «Не лезь в неприятности и вовремя возвращайся на борт. Я не стану тебя ждать, когда настанет пора отплывать». Речь не изменялась, а когда Сорджи вручил жалованье Спархоку и его друзьям – на лице капитана не отразилось ни малейшего намека на то, что эти трое чем-то отличаются от других членов его экипажа.

Спархок и его друзья сошли по трапу с дорожными мешками за плечом, трепеща от предвкушения.

– Теперь я понимаю, почему матросы так буянят в каждом порту, – заметил Спархок. – Рейс был, в общем, недолгий, а я все-таки испытываю сильное искушение пуститься во все тяжкие.

– Куда теперь? – спросил Телэн, когда они дошли до улицы.

– В Бересе есть трактир, который зовется «Отдых Моряка», – ответил Стрейджен. – Говорят, что это чистенькое тихое местечке, в стороне от портового буйства. Там мы сможем устроить себе штаб-квартиру.

Солнце садилось, когда они шли по шумным и смрадным улицам Бересы. Дома здесь были построены по большей части из отесанных бревен, поскольку камень редко встречался в сырой болотистой дельте реки Арджун, и казалось, что бревна эти начали гнить еще до того, как их использовали для постройки. Везде обильно росли мох и лишайники, и в воздухе стояла стылая сырость, мешавшаяся с едкой вонью из окружавших город мастерских, где жгли древесный уголь. Арджунцы, кишевшие на улицах, были гораздо смуглее своих тамульских сородичей; взгляд у них был бегающий, и даже в походке зевак, разгуливавших по грязным улицам этого уродливого городка, было что-то уклончиво-хитрое.

Шагая очередной неприглядной улицей, Спархок неслышно пробормотал заклинание и выпустил его, стараясь действовать осторожно, чтобы не спугнуть соглядатаев, которых, он был уверен, здесь немало.

– Ну как? – спросил Телэн. Мальчик достаточно долго пробыл в обществе Спархока, чтобы распознавать жесты, которыми рослый пандионец обычно сопровождал заклинания.

– Они здесь, – ответил Спархок. – Я нащупал по крайней мере троих.

– Они следят за нами? – настороженно спросил Стрейджен.

Спархок покачал головой.

– Скорее можно сказать, что они следят за всеми. Это не стирики, так что они не почувствовали, как я искал их. Пойдемте дальше. Если они начнут следить за нами, я дам вам знать.

***

«Отдых Моряка» оказался чистеньким приземистым трактиром, украшенным рыбачьими сетями и прочими предметами морского обихода. Заправляли там отставной капитан, человек весьма внушительного сложения, и его не менее внушительная супруга. Они не допускали под своей крышей никаких безобразий и всякому будущему жильцу, перед тем как взять с него деньги, зачитывали длинный список местных правил поведения. Спархок даже никогда не слыхал о некоторых пороках, которым запрещалось предаваться в «Отдыхе Моряка».

– Куда теперь? – спросил Телэн после того, как они бросили в комнате дорожные мешки и снова вышли на грязную улицу.

– Назад в порт, – ответил Стрейджен. – Вожака местных воров зовут Эстокин. Он имеет дело главным образом с контрабандистами и матросами, которые таскают по мелочи всякое добро из грузовых трюмов. У меня есть письмо от Кааладора. Мы якобы должны проверить, заработал ли он то, что ему заплатили за Праздник Урожая. Арджунцам всегда не доверяют, так что наше появление не особенно удивит Эстокина.

Эстокин, чистокровный арджунец, явно родился для того, чтобы стать преступником. Спархок еще никогда прежде не видел лица, которое было бы так явно отмечено печатью зла. Левый его глаз всегда смотрел на северо-восток, отчего Эстокин был косоглаз. У него была редкая всклокоченная бороденка, а кожа покрыта чешуйками какой-то кожной хвори. Эстокин почти непрерывно чесал лицо, рассыпая вокруг себя белесые хлопья, точно небо во время снегопада. Его пронзительный гнусавый голос разительно напоминал гудение голодного москита, и несло от него чесноком, дешевым вином и маринованной селедкой.

– Что, Вимер, Кааладор думает, будто я его обманул? – осведомился он с оскорбленным видом.

– Разумеется нет. – Стрейджен откинулся на спинку ветхого кресла в задней комнате вонючей портовой таверны. – Если б он так думал, ты был бы уже мертв. Он только хочет знать, не упустили ли мы кого-нибудь, вот и все. Кто-нибудь из местных забеспокоился, когда начали появляться трупы?

Эстокин скосил на него здоровый глаз.

– Сколько стоят эти сведения? – алчно осведомился он.

– Нам было сказано оставить тебя в живых, если будешь с нами сотрудничать, – холодно ответил Стрейджен.

– Не смей грозить мне, Вимер! – вскипел Эстокин.

– Я и не грозил тебе, старина. Я просто объяснял, как обстоят дела. Давай-ка перейдем к сути дела. Так кто в Бересе забеспокоился после Праздника Урожая?

– По правде говоря, немногие. – Холодное обращение Стрейджена явно внушило Эстокину, что лучше присмиреть. – Был здесь один стирик, который до Праздника вовсю швырялся деньгами.

– Что он покупал?

– По большей части информацию. Он был в списке, который передал мне Кааладор, но ухитрился смыться – удрал в джунгли. Я послал по его следу парочку местных головорезов.

– Я бы хотел побеседовать с этим стириком, прежде чем они упокоят его.

– Это вряд ли, Вимер. Они сейчас уже далеко в джунглях. – Эстокин почесал лоб, рассыпав новую порцию белесой чешуи. – Не знаю, зачем Кааладору понадобилось убивать всех этих людей, да и знать не хочу, по правде говоря, но я кое-что смыслю в политике, а в Арджуне политика – это Скарпа. Вы бы предупредили Кааладора, чтобы был поосторожнее. Я толковал с несколькими дезертирами из этой армии в джунглях. Мы все слышали рассказы о том, какой Скарпа чокнутый, но, скажу я вам, друзья мои, эти рассказы не могут передать того, что есть на самом деле. Если хоть половина того, что я слышал, – правда, то Скарпа – самый чокнутый из всех людей, что когда-либо жили в мире.

Желудок Спархока сотрясла ледяная судорога, стянув его в тугой узел страха.

***

– Отец!

Спархок стремительно сел на постели.

– Ты проснулся? – голос Богини-Дитя грохотал в его сознании.

– Разумеется. Пожалуйста, умерь немного свой голос. У меня даже зубы заныли.

– Я хотела убедиться, что ты меня услышишь. У меня новости. Берит и Халэд получили новые указания. Им приказано направляться не в Бересу, а в Супаль.

Спархок выругался.

– Будь добр, отец, не употребляй при мне таких слов. Я же все-таки еще ребенок.

Он пропустил эту реплику мимо ушей.

– Значит, обмен состоится в Супале?

– Трудно сказать. Со мной говорил и Бевьер. Келтэн разговаривал с разбойником, который продает пиво солдатам в Натайосе, и этот разбойник сообщил, что Скарпа вернулся в Натайос. Кроме того, он сказал Келтэну, что Скарпа привез с собой двух женщин, элениек.

Сердце Спархока совершило сумасшедший прыжок.

– Это точно?

– Келтэн говорит, что да. Разбойнику не было никаких причин лгать. Конечно, этот торговец сам их не видел, так что не надейся на слишком многое. Все это может оказаться тщательно посеянной ложью. Заласта тоже в Натайосе, и вполне возможно, что таким образом он пытается выманить тебя туда, либо заставить тебя выдать, какие уловки ты припас для него на черный день. Он знает тебя достаточно хорошо и понимает, что ты непременно попытаешься устроить ему какую-нибудь неожиданность.

– А ты можешь как-то выяснить наверняка, действительно ли твоя мама в Натайосе?

– Боюсь, что нет. Скарпу я бы легко обвела вокруг пальца, но Заласта меня тотчас обнаружит. Это слишком рискованно.

– Какие еще новости?

– Улаф и Тиниен добрались до Троллей-Богов. Гхномб собирается доставить их в Супаль в своем излюбленном остановленном времени, и они окажутся там прежде, чем прибудут Берит и Халэд. Гхномбу известен и другой способ плутовать со временем, так что он намерен перебрасывать Улафа и Тиниена из одной секунды в другую. Это довольно сложно, зато они смогут наблюдать за всеми, оставаясь невидимыми. Если Скарпа и Заласта решат произвести обмен в Супале, Тиниен и Улаф свалятся им на головы и спасут маму и Алиэн.

– Но Заласта может последовать за ними в это остановленное время.

– Ему это дорого обойдется, отец. Кхвай пришел в ярость, когда узнал о похищении мамы, а потому он будет рыскать в остановленном времени. Если Заласта сунется вдогонку за Улафом и Тиниеном, Кхвай превратит его в огонь, который никогда не гаснет.

– Кажется, я начинаю испытывать симпатию к Кхваю.

– Сефрения и Ксанетия в Дэльфиусе, – продолжала Афраэль. – Эдемус, конечно, зануда, но известие о Клаале потрясло его до основания, так что, думаю, мне удастся выманить его из укрытия. Он понимает, что похищение мамы ставит под удар договор, который ты заключил с Кедоном, а потому согласился помочь нам спасти ее. Я пока не намерена оставлять его в покое. Если мне удастся подтолкнуть его еще дальше, он, быть может, разрешит дэльфам выйти из долины. Они будут нам весьма полезны.

– Почему ты не сообщила мне обо всем этом раньше?

– И что бы ты тогда сделал, Спархок? Прыгнул бы в воду и поплыл к берегу?

– Афраэль, я должен узнавать о событиях тогда, когда они происходят.

– Зачем? Предоставь мне все заботы и хлопоты, Спархок. От них у тебя портится характер.

Спархок сделал вид, что не расслышал этой реплики.

– Хорошо, – сказал он, – я сообщу обо всем этом Беллиому.

– Ни в коем случае! Нам никак нельзя открывать эту шкатулку! Киргон либо Клааль тотчас почуют Беллиом.

– Разве ты не знаешь? – мягко осведомился Спархок. – Мне совсем не нужно открывать шкатулку, чтобы поговорить с Беллиомом. Мы можем беседовать друг с другом и сквозь золото.

– Почему ты мне этого не сказал?!

– И что бы ты сделала? Прыгнула в воду и поплыла за кораблем Сорджи?

Афраэль надолго замолчала.

– Тебе, видно, доставляет удовольствие, Спархок, обращать против меня мои же собственные слова?

– Естественно. Чем еще ты хотела бы поделиться со мной, Божественная?

Однако ощущение ее присутствия уже исчезло, оставив вместо себя лишь оскорбленное молчание.

***

– А где… э-э… Вимер? – спросил Спархок, когда через несколько минут в комнату вошел Телэн.

– Кое-чем занят, – уклончиво ответил мальчик.

– Чем именно?

– Он велел тебе этого не говорить.

– Отлично, ну а я велю тебе его не слушаться – и я вполне в силах догнать тебя и выпороть.

– Это жестоко, Фрон.

– Никто не совершенен. Так в чем дело? Телэн вздохнул.

– После того как ты отправился спать, сюда заглянул один из людей Эстокина. Он сказал, что в городе появились три эленийца, которые распустили слух, будто заплатят хорошие деньги за сведения о любом чужаке, который надолго застрянет в городе. Вимер решил отыскать этих троих. – Телэн многозначительно поглядел на стены их комнатки. – Я так полагаю, что он решил вынюхать, что именно они считают «хорошими деньгами». Ты же знаешь, каким бывает Вимер, едва дело запахнет прибылью.

– Ему следовало сказать мне об этом, – осторожно подбирая слова, заметил Спархок. – Я тоже неравнодушен к прибыльным делам.

– Вимер не очень-то умеет делиться удачей. – Телэн коснулся уха, затем приложил палец к губам. – Может быть, пройдемся, поищем его?

– Хорошая мысль. – Спархок поспешно оделся, и они со стуком сбежали вниз по лестнице и оказались на улице.

– Со мной случилось кое-что, касающееся религии, – пробормотал Спархок, когда они очутились в шумных кварталах неподалеку от доков.

– Вот как?

– Меня посетило Божество.

– А-а. И что же сказал тебе твой божественный гость?

– Наш приятель с перебитым носом получил очередное послание. Ему велели направляться не сюда, а в Супаль.

Телэн пробормотал особенно грязное ругательство.

– Вполне с тобой согласен. Кстати, это не Вимер идет вон там по улице? – Спархок указал на светловолосого человека в измазанной смолой матросской робе, который, слегка раскачиваясь, шагал им навстречу.

Телэн внимательно взглянул на встречного.

– Похоже, ты прав. – Он скорчил гримасу. – Леди, которые все меняют, слегка перестарались. Он даже ходит не так, как раньше.

– Что это вы двое делаете здесь так поздно? – спросил Стрейджен, подойдя к ним.

– Мы соскучились, – холодно ответил Спархок.

– Неужели по мне? Я тронут. Пойдем-ка на берег, друзья мои. Я что-то затосковал по запаху соленой воды и чудесному грохоту прибоя.

Они миновали последний причал и вышли на песчаный берег. Ветер разогнал тучи, и в небе ярко сияла луна. Трое друзей подошли к самому краю воды и остановились, глядя на длинные высокие волны, которые череда за чередой набегали с Тамульского моря, шумно разбиваясь о влажный песок.

– И чем же ты занимался, Стрейджен? – напрямик спросил Спархок.

– Делами, старина, делами. Я только что устроил нас шпионить для наших противников.

– Ты – что?!

– Трое, которых ты почуял в день нашего прибытия сюда, нуждались в надежных помощниках. Я предложил наши услуги.

– Ты спятил?

– Конечно нет. Сам подумай, Спархок, разве есть лучший способ добыть нужные сведения? Наш Праздник Урожая изрядно проредил их ряды, так что они не слишком-то переборчивы. Я заплатил Эстокину, чтобы тот поручился за нас, а потом накормил их ложью. Они ожидают, что некий сэр Спархок наводнит город соглядатаями. Мы должны сообщать о всяком, кто ведет себя хоть чуточку подозрительно. Я уже снабдил их первым подозреваемым.

– Вот как? И кто же это?

– Боцман капитана Сорджи – тот самый любитель пощелкать плеткой. Спархок расхохотался.

– Ну и пакость же ты учинил, Стрейджен!

– А мне нравится.

– К нам заглядывала Афраэль, – сказал Телэн. – Она сказала Спархоку, что Бериту и моему брату приказали переменить направление. Теперь они движутся в Супаль, что на берегу Арджунского моря.

Стрейджен выругался.

– Я это уже говорил, – сообщил Телэн.

– Собственно, чего-то подобного следовало ожидать, – сказал Спархок. – Нашим врагам служит Крегер, а он знает меня достаточно хорошо, чтобы предвидеть некоторые мои поступки. – Он вдруг с силой ударил кулаком по ладони. – Если б только я мог поговорить с Сефренией!..

– Насколько я помню, ты и можешь, – отозвался Стрейджен. – Афраэль ведь устроила однажды, что ты говорил с Сефренией, хотя она была в Сарсосе, а ты – в Симмуре?

Спархок вдруг почувствовал себя круглым дураком.

– Я об этом как-то забыл, – сознался он.

– Ничего страшного, старина, – великодушно простил его Стрейджен. – У тебя и так хлопот полон рот. Ну так почему бы тебе не переброситься словом с ее божественной лукавостью и не узнать, не сможет ли она где-нибудь устроить для нас что-то вроде военного совета? Думается мне, давно уже нам пора собраться вместе, как в старые добрые времена.

***

Еще не открыв глаза, Спархок понял, где находится. Аромат полевых цветов и цветущих деревьев тотчас же напомнил ему о вечной весне, что царила в личной реальности Афраэли.

– Проснулся ли ты, Анакха? – спросила белая лань, касаясь влажным носом его ладони.

– О да, милое созданье, – ответил Спархок, открыв глаза и погладив ее по мордочке. Он вновь оказался в шатре, и за откинутым пологом виднелись усеянный цветами луг, сверкающая синева моря, а над ними – радужное небо.

– Прочие давно ожидают твоего прибытия на острове, – сообщила ему лань.

– Так поторопимся, – отозвался Спархок, поднимаясь с кровати. Вслед за ланью он вышел из шатра на луг, где белая тигрица снисходительно следила, как неуклюже резвятся большелапые тигрята. Спархок лениво подумал, те ли это тигрята, с которыми она забавлялась, когда он шесть лет назад впервые посетил этот заколдованный край.

– Ну разумеется, Спархок, они те же самые, – прошептал на ухо ему голос Афраэли. – Здесь ничто не меняется.

Спархок улыбнулся.

Белая лань провела его к знакомой ладье, изящному и непрактичному суденышку, похожему на лебедя, с парусами-крыльями, богато изукрашенному и с такой высокой осадкой, что в реальном мире ладью перевернуло бы легчайшим порывом ветерка.

– Критик, – упрекнул голос Афраэли.

– Это твой сон, Божественная, и ты вольна помещать в него любые невозможности, какие только пожелаешь.

– О, спасибо тебе, Спархок! – отозвалась она с неумеренной иронией.

Изумрудно-зеленый остров, увенчанный древними дубами и мраморным храмом Афраэли, покоился в сапфирной колыбели моря, и через считанные минуты ладья, похожая на лебедя, ткнулась в берег. Спархок огляделся, ступив на золотистый песок. Чужие личины, которые многие из них носили в реальном мире, сейчас исчезли, и они снова были собой в этом вечном сне. Некоторые из них уже были здесь раньше, а те, кто не был, с безмерным изумлением озирались по сторонам, удобно растянувшись на мягчайшей траве, что густо покрывала склоны зачарованного острова.

Богиня-Дитя и Сефрения сидели бок о бок на мраморной скамье в храме. Лицо Афраэли было задумчиво, и она наигрывала на свирели минорную стирикскую мелодию.

– Что тебя задержало, Спархок? – спросила она, опуская незамысловатый инструмент.

– Та, что была ответственна за мое путешествие, повела меня кружным путем, – ответил он. – Мы все здесь?

– Все, кому надлежит здесь быть. Ну-ка, все идите сюда, пора поговорить о делах.

Они поднялись по склону вверх, к храму.

– Где находится это место? – с трепетом в голосе спросил Сарабиан.

– Афраэль носит его с собой в своем сознании, ваше величество, – ответил Вэнион. – Время от времени она приглашает нас сюда погостить. Она очень любит хвастаться этим местом.

– Не обижай меня, Вэнион, – сказала Богиня-Дитя.

– А что, разве это не так?

– Разумеется так, но говорить об этом вслух некрасиво.

– Я почему-то чувствую здесь себя совсем по-другому, – заметил Кааладор. – Лучше, что ли. Вэнион улыбнулся.

– Это целебное место, друг мой, – сказал он. – В конце Земохской войны я был серьезно болен – точнее говоря, попросту умирал. Афраэль взяла меня сюда на месяц или около того, и, когда пришла пора возвращаться в мир, я был здоров до отвращения.

Они дошли до храма и расселись на мраморных скамейках, стоявших рядами по периметру храма. Спархок, сдвинув брови, огляделся.

– А где же Эмбан? – спросил он у маленькой хозяйки.

– Ему здесь быть не пристало, Спархок. Ваш эленийский Бог готов делать исключение для рыцарей церкви, но он, пожалуй, пришел бы в ярость, если бы я пригласила сюда одного из патриархов. Я также не стала приглашать атанов и пелоев. – Афраэль улыбнулась. – Тем и другим одинаково трудно постигнуть идею существования разных религий, и это место, вероятно, привело бы их в немалое смятение. – Она вздохнула, закатив глаза. – Если бы ты знал, сколько мне пришлось уговаривать Эдемуса, чтобы он отпустил сюда Ксанетию! Он не одобряет моего поведения. Он считает, что я легкомысленная.

– Ты?! – деланно изумился Спархок. – И как только ему такое могло прийти в голову?

– Ну довольно, – сказала Сефрения. – Почему бы тебе не начать, Берит? Мы уже знаем в общих чертах, что случилось, но нам неизвестны подробности.

– Слушаюсь, леди Сефрения, – отозвался молодой рыцарь. – Мы с Халэдом ехали вдоль берега, и за нами следили с той самой минуты, когда мы сошли на берег. Я выпустил заклинание и определил, что за нами следит стирик. Через несколько дней он явился к нам и передал послание от Крегера. В послании говорилось, что мы должны по-прежнему двигаться вдоль берега, но, когда минуем Тамульские горы, повернуть к Супалю. Там, дескать, нас будут ожидать новые указания. Письмо, без сомнений, было от Крегера. К нему прилагался локон королевы Эланы.

– Я намерен побеседовать об этом с Крегером, когда он наконец попадет в мои руки, – угрюмо прибавил Халэд. – Я хочу, чтобы он уяснил, насколько нам противна сама мысль о том, что он даже прикасался к волосам королевы. Положись на меня, Спархок. Прежде чем я покончу с Крегером, он успеет горько пожалеть о своей наглости.

– Я никогда и не сомневался в тебе, Халэд, – отозвался Спархок.

– Да, кстати, – продолжал Халэд, – чуть не забыл. Не знает ли кто-нибудь способа сделать так, чтобы конь захромал, не калеча его? Думается мне, нам с Беритом время от времени может понадобиться замедлять наше продвижение, не вызывая подозрений. Захромавший конь будет хорошим обоснованием для тех, кто следит за нами.

– Я поговорю с Фарэном, – пообещала Афраэль.

– Вашим коням вовсе незачем хромать по пути в Супаль, – сказал Улаф. – Гхномб позаботится о том, чтобы мы с Тиниеном были там раньше вас. Возможно, вы сумеете нас там увидеть, а возможно, и нет. Троллям-Богам иногда трудновато что-либо растолковать. Во всяком случае, мы вас увидим. Если мне не удастся разъяснить Гхномбу, что нам нужно, я суну в твой карман записку.

– А уж если мы появимся открыто, вам чертовски понравится наш спутник, – посмеиваясь, добавил Тиниен.

Берит озадаченно взглянул на него:

– И кто же это, сэр Тиниен?

– Тролль. Его зовут Блокв.

– Это идея Гхномба, – пояснил Улаф. – Дело в том, что мне для того, чтобы поговорить с Троллями-Богами, нужно всякий раз совершать некий обряд. Блокв обходится без всяких обрядов, а это значительно упрощает дело. Как бы то ни было, мы будем в Супале и останемся невидимы. Если Скарпа и Заласта решат произвести обмен именно в Супале, мы попросту выскочим из остановленного времени, сгребем вас всех в охапку и вновь исчезнем.

– Это если полагать, что они повезут королеву Элану в Супаль, чтобы там совершить обмен, – вставил Итайн. – У нас, однако, есть некоторые сведения, которые не согласуются с этим предположением. До сэра Келтэна дошел слух, что Скарпа держит королеву и ее камеристку в Натайосе.

– Я бы не решился поставить на это все свое состояние, ваше превосходительство, – отозвался Келтэн. – Эти сведения в лучшем случае из третьих рук. Парень, с которым я разговаривал, скорее всего не настолько хитер, чтобы сочинить правдоподобную историю, и у него не было оснований мне лгать – однако он узнал об этом от кого-то еще, и это изрядно подтачивает достоверность сведений.

– Ты указал прямо на суть дела, сэр Келтэн, – заметил император Сарабиан. – Солдаты еще худшие сплетники, чем старухи. – Он подергал себя за мочку уха и задумчиво посмотрел на радужное небо. – Нашим противникам наверняка известно, что в сборе сведений я не полагался целиком на министерство внутренних дел, а потому они обязательно предположат, что в Натайосе есть мои соглядатаи. Рассказ, который услышал сэр Келтэн, может быть сочинен и распущен исключительно из-за нас. Принц Спархок, можешь ли ты каким-то образом узнать с помощью Беллиома, насколько правдив этот слух?

– Это исключено, – резко сказала Сефрения. – Заласта тотчас обнаружит это.

– Я в этом не уверен, матушка, – возразил Спархок. – Мы лишь недавно выяснили, что золотая шкатулка не полностью отделяет Беллиом от внешнего мира. Сдается мне, что многие наши представления о Беллиоме – чистейшей воды заблуждение. Кольца явно не имеют на него никакого влияния – в лучшем случае они лишь средство общения с ним – а теперь оказывается, что и золото не так действенно, как мы думали прежде. Возможно, сам Беллиом и вложил эту идею в наши головы, чтобы мы не поместили его в железо. Это лишь догадки, но я бы сказал, что прикосновение железа и впрямь мучительно для Беллиома, но вот достаточно ли оно мучительно, чтобы запереть его, – не знаю.

– А знаешь, он ведь прав, – сказала Афраэль сестре. – То, что нам известно о Беллиоме, исходило по большей части от Гверига, а Гвериг был целиком и полностью во власти Беллиома. Наша ошибка в том, что мы считали, будто Гвериг знает, о чем говорит.

– Однако это все же не отвечает на вопрос, можно ли использовать Беллиом для разведки в Натайосе, – заключил Спархок, – а это именно тот случай, когда я ни за что не соглашусь устраивать проверку.

– Я отправлюсь в Натайос, – тихо сказала Ксанетия. – Прежде намеревалась я незримой явиться в Супаль, однако же сэр Улаф и сэр Тиниен прибудут туда раньше меня и сами сумеют узнать, там ли находится королева. Я же отправлюсь в Натайос и буду искать ее там.

– Ни в коем случае! – воскликнул Сарабиан. – Я запрещаю!

– Я не принадлежу к подданным твоим, Сарабиан Тамульский, – напомнила Ксанетия. – Однако же не страшись за меня. Мне не грозит ни малейшая опасность. Никто не узнает, что я там, я же смогу безбоязненно разделить мысли тех, кто окажется рядом, и очень скоро узнаю, в Натайосе или же где-то еще скрывают королеву и ее служанку. Именно такого рода помощь предрекали мы, заключая союз с Анакхой.

– Но это слишком опасно! – упорствовал Сарабиан.

– Сдается мне, Сарабиан Тамульский, что ты позабыл о другом моем даре, – твердо сказала Ксанетия. – Проклятие Эдемуса все так же лежит на мне, и мое касание все так же означает смерть, ежели будет на то мое желание. Не за меня страшись, Сарабиан, ибо, коли меня принудят к тому, я распространю гибель и ужас по всему Натайосу. Как бы ни было мне мучительно сознаваться в сем, однако же в моих силах снова превратить Натайос в безжизненные руины, населенные одними лишь мертвецами.

ГЛАВА 10

Город Сарна в Западном Тамуле был расположен к югу от атанской границы, в глубокой теснине реки, от которой он взял свое название. Крутые склоны гор, окружавших его, поросли темным ельником и соснами, и деревья беспрерывно вздыхали и стонали под напором ветра, дувшего из северных пустошей. Было холодно, и свинцовое небо сыпало горстями жгучего твердого снега, когда рыцари церкви, ведомые Вэнионом, медленно спускались по длинной обрывистой дороге на дно теснины. Вэнион и Итайн, кутаясь в теплые плащи, ехали во главе колонны.

– Я бы предпочел остаться на острове Афраэли, – пробормотал Итайн, дрожа от холода и плотнее запахиваясь в плащ. – Мне никогда особенно не нравилось это время года.

– Мы уже почти на месте, ваше превосходительство, – отозвался Вэнион.

– У вас так принято, лорд Вэнион, – вести войну в зимнее время? Я имею в виду – в Эозии?

– Мы изо всех сил стараемся этого избежать, ваше превосходительство, – отвечал Вэнион. – Ламорки воюют друг с другом и зимой, но остальные, как правило, придерживаются здравого смысла.

– Да уж, зима – самое неподходящее время для войны.

Вэнион слабо усмехнулся.

– Что верно, то верно, друг мой, но мы стараемся не воевать зимой отнюдь не поэтому. На самом деле причина чисто экономическая. Зимняя кампания обходится намного дороже, потому что приходится закупать для лошадей фураж. Именно боязнь лишних расходов навевает эленийским королям мирные мысли, когда земля покрыта снегом. – Вэнион, приподнявшись в стременах, вгляделся вперед. – Бетуана ждет нас, – сказал он. – Поскачем ей навстречу.

Итайн кивнул, и они послали коней в тряскую рысь.

Королева Атана покинула их в Дасане, на восточной оконечности гор, и отправилась вперед. У нее были на то несколько веских причин, однако Вэнион предполагал, что ее решение было вызвано скорее нетерпением, нежели необходимостью. Бетуана была чересчур хорошо воспитана, чтобы говорить об этом вслух, но ей явно было мало проку от лошадей, и она редко упускала возможность обогнать их. Бетуана и Энгесса, в куртках и штанах из шкур выдры, поджидали их на обочине дороги, примерно в миле от города.

– Были трудности? – спросила королева атанов.

– Нет, ваше величество, – ответил Вэнион, и его черные доспехи лязгнули, когда он одним прыжком спешился. – За нами следили, но в этом нет ничего необычного. Что происходит в Кинезге?

– Они стягивают силы к границе, Вэнион-магистр, – негромко ответил Энгесса. – И не слишком-то таятся при этом. Мы нападаем на их обозы и перехватываем отряды разведчиков, просто для того, чтобы не давать им покоя, однако не подлежит сомнению, что они намерены двинуть войско через границу.

Вэнион кивнул.

– Примерно этого мы и ожидали. Если вы не против, ваше величество, я бы хотел разместить своих людей на отдых, прежде чем мы чересчур углубимся в разговоры. Мне всегда лучше думается после того, как я разделаюсь со всеми мелкими делами.

– Разумеется, – кивнула Бетуана. – Я и Энгесса-атан приготовили для них казармы. Когда вы отбываете в Самар?

– Завтра или послезавтра, Бетуана-королева. Одних пелоев Тикуме там наверняка слишком мало. Ему приходится прикрывать чрезмерно большую территорию.

– Он послал в Пелу за подкреплениями, Вэнион-лорд, – сообщил Энгесса.

– Примерно через неделю у вас в Самаре будут значительные силы.

– Это хорошо. С вашего разрешения я вернусь и потороплю рыцарей. Нам многое надо обсудить.

Ночь спустилась рано на дно теснины, и уже совсем стемнело, когда Вэнион присоединился к остальным в штаб-квартире атанского гарнизона Сарны. Как и все атанские постройки, здание было возведено со строгой практичностью и лишено всяких украшений. Единственным исключением в комнате совета, где они собрались, была большая карта, целиком закрывавшая одну из стен комнаты. Карта была ярко раскрашена и усеяна причудливыми картинками. Вэнион успел наспех вымыться и переодеться в штатское платье. Годы научили его, что доспехи впечатляющи и даже порой полезны, однако никто еще не придумал способа сделать их поудобнее или уничтожить исходящий от них весьма специфический запах.

– Вас хорошо разместили в казармах? – вежливо спросила Бетуана.

– Более чем хорошо, ваше величество, – ответил он, опускаясь в кресло. – Вам уже сообщили в подробностях о нашей встрече с Богиней-Дитя?

Она кивнула.

– Итайн-посол обо всем мне рассказал. – Бетуана помолчала. – Хотелось бы знать, почему туда пригласили не всех, – добавила она.

– По теологическим соображениям, ваше величество, – пояснил Вэнион. – Насколько я понял, у богов на сей счет существуют довольно сложные правила поведения. Афраэль не хотела оскорбить вашего бога, приглашая его детей на свой остров. Кстати, отсутствием блистал и еще кое-кто. Там были император Сарабиан и посол Итайн, а вот министр иностранных дел Оскайн отсутствовал.

Итайн слегка нахмурился.

– Император и я скептики, агностики, как бы вы нас назвали, а вот Оскайн – откровенный атеист. Может быть, в этом дело?

– Возможно. Я спрошу у Афраэли при следующей нашей встрече.

Энгесса огляделся.

– Я не видел с вами Кринга-доми, Вэнион-магистр, – заметил он.

– Кринг со своими людьми повернул к Самару вскоре после того, как ты и ее величество отправились вперед. Он решил, что там его всадники принесут больше пользы, чем в Сарне, – да к тому же, ты ведь знаешь, как западные пелои относятся к горам и лесам. Кинезганцы уже совершали вылазки через границу?

– Нет, Вэнион-магистр, – ответил Энгесса. – Они собирают силы и подвозят припасы. – Он поднялся и подошел к карте. – Недавно из Кинестры прибыла к границе большая армия, – продолжал он, указывая на столицу Кинезги. – Она стала у границы вот здесь, примерно напротив нас. Вторая армия заняла такие же позиции на границе напротив Самара.

Вэнион кивнул.

– Киргон во многих отношениях не столько бог, сколько полководец. Он не оставит у себя в тылу укрепленные позиции врага. Ему придется расправиться с Сарной и Самаром, прежде чем он ударит по Тамулу. Я бы сказал, что армии, о которой ты говорил, приказано взять Сарну, закрыть южную границу Атана и затем двинуться на северо-восток, к Туале. Бьюсь об заклад, им вовсе не хочется, чтобы с этих гор обрушился на них весь народ атанов.

– Всех солдат Кинезги не хватит, чтобы преградить путь моему народу, – сказала Бетуана.

– Я и не сомневаюсь в этом, ваше величество, но их наверняка достанет, чтобы замедлить ваше продвижение, а кроме того, Киргон вполне способен выставить против вас новые армии из прошлого. – Вэнион поджал губы, задумчиво изучая карту. – Кажется, я понимаю, что он задумал, – наконец сказал он. – Материон расположен на полуострове, и ключ к нему – вот этот узкий перешеек в Тосе. Я готов поставить что угодно на то, что главная битва произойдет именно там. Скарпа двинет свои силы из Натайоса на север. Южные кинезганцы, вероятно, замышляют взять Самар и затем свернуть на северное побережье Арджунского моря, чтобы соединиться со Скарпой в окрестностях Тамульских гор. Оттуда объединенная армия двинется по западному берегу Миккейского залива на Тосу. – Вэнион чуть заметно усмехнулся. – Конечно, в Тамульских горах их поджидает весьма неприятный сюрприз. Думается мне, что Киргон очень скоро пожалеет о том, что вообще когда-то услышал о троллях.

– Я вышлю армию из Северного Атана к Тосе, Вэнион-магистр, – сказала Бетуана, – однако оставлю на южной и восточной границе достаточно людей, чтобы связать боями половину кинезганских сил.

– А между тем, я думаю, мы сможем помешать их приготовлениям, – добавил Энгесса. – Наши вылазки через границу оттянут время их главного удара.

– И это все, что нам нужно, – усмехнулся Вэнион. – Если нам удастся надолго задержать их наступление, с западной границы на Киргона обрушится сто тысяч рыцарей церкви. Полагаю, после этого он и думать забудет о Тосе.

***

– Не тревожься ты о нем, Фрон, – говорил Стрейджен Спархоку. – Он и сам может о себе позаботиться.

– Я думаю, Вимер, порой мы забываем о том, что он еще ребенок. Он еще даже бреется лишь от случая к случаю.

– Гельдэн перестал быть ребенком задолго до того, как у него начал ломаться голос. – Стрейджен с задумчивым видом растянулся на постели. – У людей, что занимаются нашим ремеслом, не бывает детства, – продолжал он. – Славно было бы, конечно, катать обручи и ловить головастиков, но… – Он пожал плечами.

– Что ты собираешься делать, когда все это закончится? – спросил Спархок. – Если, конечно, мы останемся в живых.

– Одна наша общая знакомая недавно предложила мне заключить с ней брак – как часть весьма притягательного делового предложения. Супружеская жизнь никогда меня не привлекала, однако деловое предложение таково, что отказаться невозможно.

– Но ведь дело не только в этом, а?

– Не только, – признался Стрейджен. – После того, что она совершила той ночью в Материоне, я ни за что на свете не намерен ее упустить. Я редко встречал людей с таким хладнокровием и отвагой.

– И красотой.

– Так ты заметил? – Стрейджен вздохнул. – Боюсь, друг мой, что придется мне, в конце концов, остепениться – хотя бы наполовину.

– Какой ужас!

– Правда? Впрочем, сначала я разберусь с одним небольшим дельцем. Я хочу подарить моей любимой голову одного нашего знакомого поэта-астелийца. Если мне повезет найти хорошего чучельника, я, может быть, даже закажу из этой головы чучело.

– Да, о таком свадебном подарке мечтает любая женщина.

– Может, и не любая, – ухмыльнулся Стрейджен, – но дама моего сердца – совершенно особенная женщина.

***

– Но их же так много, У-лав, – просительно говорил Блокв. – Они не заметят, если пропадет один.

– Обязательно заметят, Блокв, – терпеливо объяснял Улаф огромному, покрытому бурой шерстью троллю. – Люди не такие, как олени. Они внимательно следят за всем стадом. Если ты съешь одного из них, остальные поймут, что мы здесь. Лучше поймай и съешь собаку.

– Собака – хорошая еда?

– Не знаю. Съешь и скажи мне, хорошая или нет.

Блокв что-то проворчал и грузно присел на корточки.

Состояние, которое Гхномб называл «расколоть пополам мгновение», вызывало диковинные явления. Яркий полуденный свет потускнел, превратившись в сумеречный, и жители Супаля передвигались по улицам странными быстрыми рывками. Бог еды заверял их, что, поскольку сами они будут находиться только в небольшой частице каждого мгновения, они станут практически невидимыми. Улаф заметил в этом объяснении гигантскую логическую прореху, однако вера в то, что колдовство сработает, успешно одолевала всякую логику.

Вернулся Тиниен, на ходу качая головой.

– Их невозможно понять, – сообщил он. – Я сумел расслышать слово-другое, но все прочее – сущая неразбериха.

– Он опять говорит птичьими звуками, – пожаловался Блокв.

– Говори на языке троллей, Тиниен, – сказал Улаф. – Ты заставляешь Блоква нервничать.

– Я забыл, – признался Тиниен, переходя на чудовищное наречие троллей. – Я… – он замялся. – Как сказать, что я хотел бы не делать то, что сделал? – обратился он к их косматому спутнику.

– Такого слова нет, Тин-ин, – отвечал Блокв.

– Можешь ты попросить Гхномба сделать так, чтобы мы понимали, о чем говорят люди? – спросил Улаф.

– Зачем? Для чего это нужно? – безмерно удивился Блокв.

– Если мы узнаем, что они говорят, мы узнаем, кого из этого стада нам нужно выслеживать, – пояснил Тиниен. – Мы найдем тех, кто знает, где злые люди.

– Разве они все этого не знают? – изумленно спросил Блокв.

– Нет, не знают. Только некоторые.

– Люди очень странные. Я поговорю с Гхномбом. Может быть, он поймет. – Тролль поднялся, нависнув над ними. – Я поговорю с Гхномбом, когда вернусь.

– Куда ты идешь? – вежливо спросил Тиниен.

– Я голоден. Я съем собаку. Потом я вернусь и поговорю с Гхномбом. – Он помолчал. – Я могу принести собаку для вас, если вы тоже голодны.

– Э-э… нет, Блокв, спасибо, – поспешно ответил Тиниен. – Я сейчас что-то не голоден. Впрочем, хорошо, что ты спросил об этом.

– Мы сейчас в одной стае, – пожал плечами Блокв. – Так делать хорошо. Правильно. – И он косолапо зашагал по улице.

***

– На самом деле это не так уж далеко, – говорила Афраэль сестре, когда они вместе с Ксанетией ехали из долины, где стоял Дэльфиус, к Диргису, городку в Южном Атане, – но Эдемус все еще не слишком охотно помогает нам, так что лучше мне не забывать о хороших манерах. Он бы мог оскорбиться, если бы я начала плутовать с расстоянием там, где живут его дети.

– Прежде ты никогда не употребляла этого слова, – заметила Сефрения.

– Должно быть, влияние Спархока, – отозвалась Богиня-Дитя. – Это весьма полезное слово. Оно маскирует вещи, о которых мы предпочитаем не говорить при посторонних. В Диргисе мы будем достаточно далеко от долины дэльфов, и уж там я смогу плутовать, сколько мне заблагорассудится.

– Как ты полагаешь, Божественная, много ли времени займет у нас дорога в Натайос? – спросила Ксанетия. Дэльфийка вновь изменила цвет волос и кожи и приглушила сияние, чтобы скрыть от посторонних глаз свою истинную сущность.

– Несколько часов, не больше, – пожала плечами Афраэль, – реального времени, конечно. Я не умею прыгать с места на место, подобно Беллиому, но при необходимости могу перемещаться довольно быстро. Если понадобится поспешить, я отнесу вас в Натайос по воздуху.

Сефрения содрогнулась.

– Мы не настолько спешим, Афраэль. Ксанетия озадаченно взглянула на свою стирикскую сестру.

– Ее тошнит от полетов, – пояснила Афраэль.

– Вовсе нет, – возразила Сефрения, – я просто пугаюсь до полусмерти. Это ужасно, Ксанетия. За минувшие три столетия я летала с Афраэлью раз пять и всякий раз потом несколько недель приходила в себя.

– Я ведь все время говорю тебе, Сефрения, что не надо смотреть вниз, – сказала Афраэль. – Если бы ты просто смотрела на облака, а не на землю, все было бы гораздо проще.

– Я ничего не могу с собой поделать, Афраэль, – отвечала Сефрения.

– Неужто это и впрямь так страшно, сестра моя? – спросила Ксанетия.

– Ты и представить себе не можешь, Ксанетия, насколько страшно. Когда скользишь в пустоте, а под ногами у тебя только пять тысяч футов воздуха… Это чудовищно!

– На сей раз я устрою все по-другому, – заверила ее Афраэль.

– Я немедля начну сочинять благодарственную молитву.

– Переночуем в Диргисе, – сказала Афраэль, – а с утра выедем в Натайос. Мы сСефренией спрячемся в лесу, Ксанетия, а ты отправишься в город на разведку. Если мама там, мы очень скоро покончим с нашей общей бедой. Едва Спархок будет точно знать, где она, он обрушится на Скарпу и его родителя, точно мстительная гора. От Натайоса после этого и развалин не останется – только большая дыра в земле.

***

– Он действительно видел их, – говорил Телэн. – Он слишком подробно их описал, чтобы это была выдумка.

Юный вор только что вернулся из путешествия по злачным кварталам Бересы.

– Что он за человек? – спросил Спархок. – Дело слишком важное, чтобы полагаться на случайные сплетни.

– Это дакит, – отвечал Телэн, – бродяга из Джуры. Его интересует не политика, а тугая мошна. К армии Скарпы он присоединился главным образом оттого, что предвкушал грабежи в Материоне. Словом, его трудно назвать человеком с высокими идеалами. Когда он оказался в Натайосе и обнаружил, что придется не только грабить, но и драться, его интерес к этому предприятию слегка приугас. Как бы то ни было, я наткнулся на него в одной из паршивейших таверн, какие мне доводилось видеть, и он был вусмерть пьян. Поверь мне, Фрон, он был не в том состоянии, чтобы лгать. Я сказал ему, что подумываю поступить на службу в армию Скарпы, и он с почти отцовской заботой принялся меня отговаривать: не вздумай, мол, сынок, это гиблое дело, и все такое прочее. Он сказал, что Скарпа – свихнувшийся маньяк, который считает себя непобедимым и полагает, что сможет одним щелчком одолеть атанов. Он так или иначе уже подумывал о том, чтобы дезертировать, и тут в Натайос вернулся Скарпа, а с ним – Крегер, Элрон и барон Парок. Они везли с собой королеву и Алиэн, и у ворот их встречал Заласта. Дакит оказался поблизости и услышал их разговор. Заласта, видимо, еще не забыл, что такое хорошие манеры, потому что его разозлило, как Скарпа обращался с пленницами. Они поссорились, и Заласта чарами скрутил своего сынка в тугой узел. Я так думаю, Скарпа довольно долго извивался, как червяк на раскаленном камне. Потом Заласта увел женщин в большой дом, где для них были приготовлены комнаты. Судя по словам этого дезертира, дом обставлен почти роскошно – если не считать решеток на окнах.

– Его могли обучить этому рассказу, – с горечью проговорил Спархок. – Быть может, он был не настолько пьян, как казался.

– Поверь мне, Фрон, он здорово нализался, – заверил его Телэн. – По дороге в таверну я срезал кошелек – просто так, практики ради, – и денег у меня хватало. Я влил в него столько хмельного, что хватило бы и полк напоить.

– Фрон, я думаю, что он прав, – вставил Стрейджен. – Его рассказ чересчур подробен для вымысла.

– А если этого дезертира послали сюда для того, чтобы обвести нас вокруг пальца, с какой стати он стал бы тратить драгоценное время на мальчишку-карманника? – резонно добавил Телэн. – Все мы выглядим не такими, как запомнил нас Заласта, и я сомневаюсь, что даже ему может прийти в голову, что Ксанетия и Сефрения сообща наколдовали нам новые лица.

– И все же, – сказал Спархок, – я считаю, что торопиться не следует. Не сегодня-завтра Афраэль доставит в Натайос Ксанетию, а уж Ксанетия наверняка сумеет выяснить, кто именно сидит под замком в этом доме.

– Но мы бы могли покуда хотя бы перебраться поближе к Натайосу, – возразил Стрейджен.

– Зачем? Расстояние ничего не значит для моего синего друга. – Спархок коснулся ладонью шкатулки, оттопыривавшей рубашку на его груди. – Как только я буду точно знать, что Элана там, мы нанесем визит Заласте и его ублюдку. Я могу даже пригласить с собой Кхвая. Меня крайне занимает то, что он приготовил им обоим.

***

Дневной свет вдруг обрел былую яркость, и жители Супаля разом перестали прыгать и дергаться, как марионетки, обретя нормальную человеческую походку. У них ушло полдня на то, чтобы объяснить Гхномбу, почему им нужно вернуться в реальное время, и бог еды до сих пор сомневался, так ли это необходимо.

– Я подожду тебя вон в той таверне, дальше по улице, – сказал Тиниен, когда они с Улафом вышли в узкий проулок. – Ты помнишь пароль?

Улаф что-то проворчал.

– Я не задержусь, – сказал он и, перейдя через улицу, направился к двоим всадникам, которые только что въехали в город.

– Занятное у тебя седло, приятель, – обратился он к одному из всадников, человеку средних лет, с перебитым носом, который восседал на чалом жеребце. – Из чего оно сделано – из стриженого барашка?

Берит ошеломленно взглянул на него, затем окинул быстрым взглядом узкую улочку у восточных ворот Супаля.

– Я как-то забыл спросить об этом седельщика, сержант, – ответил он, приметив потрепанную форменную куртку светловолосого эленийца. – Да, кстати, – может быть, ты дашь мне и моему юному другу один совет.

– Советы я даю бесплатно. Валяй спрашивай.

– Не знаешь, где здесь, в Супале, приличный трактир?

– Тот, в котором остановились мы с другом, вполне недурен. Он в трех улицах отсюда, – Улаф жестом указал направление. – На нем болтается вывеска с изображением вепря – хотя рисунок мало напоминает вепрей, которых мне доводилось видеть.

– Мы заглянем туда.

– Может быть, вы встретитесь там со мной и моим другом. После ужина мы обычно сидим в пивной.

– Мы заглянем и туда – если решим остановиться именно в этом трактире.

Улаф кивнул и зашагал вверх по улице, направляясь к таверне. Он вошел внутрь и присоединился к Тиниену, который сидел за столом у очага.

– Куда ты девал нашего косматого друга? – спросил он.

– Он отправился поискать еще одну собаку, – ответил Тиниен. – Тут ты, видно, сделал промашку, сержант. Похоже, собаки пришлись ему по вкусу. Если мы задержимся в Супале, здесь не останется ни одной шавки.

Улаф сел за стол и откинулся на спинку стула.

– Я тут встретил на улице одного эленийца, – сказал он достаточно громко, чтобы его могли расслышать остальные посетители таверны.

– Вот как? – небрежно отозвался Тиниен. – Астелийца или эдомца?

– Трудно сказать. Ему когда-то перебили нос, так что нелегко понять, откуда он родом. Он искал при личный трактир, и я посоветовал ему тот, в котором мы остановились. Может, мы с ним там и увидимся. Приятно будет для разнообразия послушать элений скую речь. Надоело мне это тамульское лопотанье. Если ты уже допиваешь свое пиво, почему бы нам не прогу ляться к гавани и не поискать кого-нибудь, кто пере правил бы нас через озеро в Тиану?

Тиниен одним глотком осушил кружку.

– Пошли, – сказал он вставая.

Они вышли из таверны и, заведя какой-то пустячный разговор, направились к знакомому трактиру – неспешной походкой людей, у которых нет никаких срочных дел.

– Взгляну-ка я на подкову на левой передней ноге моей лошадки, – сказал Улаф, когда они подошли к трактиру. – Иди сам. Встретимся в пивной.

– Где же еще? – хохотнул Тиниен. Халэд, как и ожидал Улаф, был в конюшне, делая вид, что чистит скребницей Фарэна.

– Я вижу, вы с другом решили-таки остановиться здесь, – небрежно заметил рослый талесиец.

– Здесь удобно, – пожал плечами Халэд.

– А теперь слушай внимательно, – Улаф перешел на едва различимый шепот. – Мы тут кое-что разузнали. Здесь, в Супале, ничего не произойдет. Вы получите очередное послание.

Халэд кивнул.

– Там будет сказано, что вы должны переправиться через озеро в Тиану. На судне будьте осторожны и следите за тем, что говорите. На борту будет соглядатай – арджунец с длинным шрамом на щеке.

– Я буду начеку, – сказал Халэд.

– В Тиане вы получите другое послание, – продолжал Улаф. – Вам будет велено обогнуть озеро и направиться в Арджун.

– Это слишком долгий путь, – возразил Халэд. – Мы ведь можем выехать отсюда по тракту и добраться в Арджун в два раза быстрее.

– Видимо, они не хотят, чтобы вы добрались туда слишком быстро. Должно быть, у них и без вас дел полно. Не могу поручиться за это, но, скорее всего, из Арджуна вас направят в Дираль. Если Келтэн прав и Элана в Натайосе, это будет самый логичный ход.

Халэд вновь кивнул.

– Я скажу Бериту. Думаю, нам с ним лучше держаться подальше от здешней пивной. Я уверен, что за нами следят, и, если мы начнем заводить разговоры с другими эленийцами, наши враги насторожатся.

Кони, стоявшие в конюшне, вдруг начали ржать и бешено лягаться, молотя копытами по стойлам.

– Что это с ними? – удивился Халэд. – И чем это здесь так воняет?

Улаф шепотом выругался. Затем он повысил голос и заговорил на языке троллей:

– Блокв, нехорошо приходить так в логово людей. Ты съел собаку, и люди и их животные могут учуять тебя.

Ответом ему было оскорбленное молчание – незримый спутник Улафа покинул конюшню.

***

Бетуана и Энгесса в лоснящейся одежде из шкур выдры сопровождали Вэниона и его рыцарей в пути на юг от Сарны. По предложению Энгессы они повернули к западу, чтобы спуститься с гор в Восточной Кинезге.

– Мы следили за ними, Вэнион-магистр, – говорил рослый атан, бежавший вровень с конем Вэниона. – Их главные полевые склады примерно в пяти лигах к западу от границы.

– У вас есть какие-нибудь неотложные дела, ваше величество? – спросил Вэнион у Бетуаны, бежавшей по другую сторону от него.

– Ничего срочного. Что у тебя на уме?

– Раз уж мы все равно здесь, не свернуть ли нам немного с пути и не сжечь ли их склады? Мои рыцари что-то разболтались, а хорошая драка укрепляет дисциплину.

– Сейчас довольно холодно, – заметила она с едва заметной усмешкой. – Добрый костер был бы как раз кстати.

– Так зажжем его?

– Почему бы и нет?

Кинезганские склады занимали около пяти акров земли. Они располагались в каменистой безлесной впадине, и охранял их полк кинезганцев в традиционных развевающихся одеяниях. Увидев приближавшуюся колонну рыцарей в доспехах, охранники галопом поскакали навстречу им. Этот маневр нельзя было назвать иначе, как только тактическим промахом. Покрытая гравием кинезганская пустыня была ровной и лишенной естественных препятствий, и ничто не могло сдержать атаку рыцарей церкви. Противники сшиблись с оглушительным лязгом и грохотом, и рыцари после мгновенного промедления двинулись дальше, топча подкованными копытами своих коней тела убитых и раненых, а ржущие кони кинезганцев между тем в ужасе уносились прочь.

– Впечатляюще, – признала Бетуана, бежавшая рядом с Вэнионом. – Но разве это не утомительно – долгие месяцы терпеть вес – и запах – доспехов ради двух минут удовольствия?

– Всякий способ ведения боя имеет свои недостатки, ваше величество, – ответил Вэнион, поднимая забрало. – По крайней мере, половина смысла подобных атак в том, чтобы убедить противника не ввязываться в схватку. Зачастую это помогает избежать больших потерь.

– Репутация безжалостного воина – тоже хорошее оружие, Вэнион-магистр, – согласилась Бетуана.

– Нам это по душе, – усмехнулся он. – А теперь разведем костер, чтобы ваше величество могли погреть около него свои пальчики.

– С удовольствием, – усмехнулась она в ответ.

Прямо перед ними, преграждая дорогу к складам, высился пыльный холм, напоминавший формой слегка закругленную пирамиду. Вэнион жестами приказал своим рыцарям рассыпаться и с двух сторон обогнуть холм, чтобы обрушиться на главные склады армии Киргона. Рыцари помчались вперед галопом, с тем оглушительным стальным лязгающим грохотом, который знаменует собой неумолимую непобедимость.

И тут холм зашевелился. Пыль, лежавшая на нем, поднялась в воздух огромным облаком, и два гигантских крыла развернулись во всей своей непроглядной черноте, обнажив конусообразный лик Клааля. Адская тварь взревела, скаля огненные, брызжущие молниями клыки.

И тогда из-под огромных крыльев появилась армия, подобной которой Вэниону еще не доводилось видеть.

Солдаты были ростом с атанов и гораздо массивнее их. Широкие плечи были обнажены, и стальные нагрудники прилегали к их торсам, точно вторая кожа, подчеркивая узлы напряженных мускулов. Шлемы были увенчаны диковинными украшениями – рога, острые и ветвистые, жесткие стальные крылья, а маски-забрала, подобно нагрудникам, плотно облегали лица, явно повторяя черты каждого воина. Эти стальные лица были нечеловеческими. От немыслимо широкого лба они резко сужались к заостренному подбородку, напоминая голову самого Клааля. Глаза-щели яростно сверкали, а вместо носа была лишь пара дырочек. Разинутые рты стальных масок ощерились зловещими рядами хищных острых зубов.

Солдаты кишели под крыльями Клааля, и молнии, брызжущие из его оскаленной пасти, плясали вокруг них. Они размахивали оружием – помесь палицы и топора, адская сталь, извлеченная из худших кошмаров.

Они были слишком близко, чтобы можно было успеть скомандовать отступление, и рыцари, скакавшие громыхающим галопом, были обречены прежде, чем сумели понять, что за враг появился перед ними.

Столкновение двух армий сотрясло землю, и мощный стальной лязг тотчас сменился хаосом страшных звуков – удары, крики, предсмертное ржание коней, треск рвущегося металла.

– Труби отступление! – прорычал Вэнион командиру генидианцев. – Выверни себя в рог наизнанку! Отводи людей!

Резня была чудовищной. Нечеловеческое войско Клааля рвало в куски коней и людей. Вэнион со всей силы пришпорил коня, и тот рванулся вперед. Магистр пандионцев проткнул копьем стальной нагрудник одного из чужаков и увидел, как кровь – во всяком случае, он полагал, что эта густая желтая жидкость должна быть кровью, – хлынула потоком из стальных уст маски. Тварь отскочила, но все еще яростно размахивала своим грозным оружием. Тогда Вэнион выпустил древко копья, оставив тварь проколотой насквозь, как жаркое на вертеле, и выхватил меч.

Ему пришлось потрудиться в поте лица. Чужак сносил удары, которые рассекли бы человека пополам. Все-таки в конце концов Вэнион разрубил противника – как крестьянин срубает жилистый, неподатливый терновый куст.

– Энгесса! – пронзительный крик Бетуаны, в котором были ярость и безмерное отчаяние, перекрыл на миг все прочие звуки битвы.

Вэнион рывком развернул коня и увидел, как атанская королева пробивается на помощь к своему упавшему полководцу. Даже чудища, отправленные в бой Клаалем, дрогнули перед бешеной яростью атаны, которая прорубала себе дорогу к Энгессе.

Вэнион пробился к ней, меч его сверкал в стылом свете дня, обильно орошаемый желтой кровью.

– Ты сможешь нести его? – прокричал он Бетуане. Она наклонилась и без малейшего усилия подхватила на руки раненого друга.

– Отступай! – проревел Вэнион. – Я тебя прикрою! – И направил коня наперерез чужакам, которые уже готовы были наброситься на нее.

Ни тени надежды не было в залитом слезами лице Бетуаны, когда она бежала в тыл колонны, бережно прижимая к груди обмякшее тело Энгессы.

Вэнион стиснул зубы, занес меч и поскакал в атаку.

***

Сефрения безмерно устала к тому времени, когда они добрались до Диргиса.

– Я совсем не голодна, – сказала она Афраэли и Ксанетии. Они сняли комнату в чистенькой тихой гостинице в центре города. – Все, что мне нужно, – горячая ванна и часов двенадцать сна.

– Ты нездорова, сестра моя? – обеспокоенно спросила Ксанетия.

Сефрения устало улыбнулась.

– Нет, дорогая, – сказала она, положив руку на плечо анары. – Я немного устала, только и всего. Наше стремительное путешествие утомило меня. Вы идите ужинать, только скажите, чтобы мне принесли наверх чайник с горячим чаем. Пока мне этого достаточно. С едой я подожду до завтрака. Только не слишком шумите, когда будете укладываться спать.

Она провела приятнейшие полчаса в мыльне, погрузившись по шею в горячую воду, и вернулась в комнату, закутанная в стирикское одеяние, освещая себе дорогу свечой.

Комната, которую они сняли, была небольшая, зато теплая и уютная. Ее, как водилось в Дарезии, согревала изразцовая печка. Сефрении нравились такие печки, потому что из них пепел и зола не сыпались на пол. Она придвинула кресло ближе к огню и принялась расчесывать длинные черные волосы.

– Тщеславие, Сефрения? В твои-то годы?

Она вздрогнула, вскочив при звуке знакомого голоса. Заласта сильно изменился. Он сменил стирикское одеяние на кожаную арджунскую куртку, холщовые штаны и сапоги с толстыми подошвами. Он настолько презрел свое происхождение, что носил у пояса короткий меч. Его седые волосы и борода были спутаны, лицо напоминало хищную птицу.

– Только не устраивай сцен, любовь моя, – предостерег он. Его усталый голос был лишен всяких чувств, кроме глубочайшего сожаления. Он тяжело вздохнул. – Что мы сделали не так, Сефрения? – печально спросил он. – Что разделило нас и привело к такому грустному концу?

– Неужели ты хочешь, чтобы я ответила на твой вопрос, Заласта? – отозвалась она. – Почему ты не мог оставить все как есть. Я ведь любила тебя – хотя, конечно, не той любовью, которой ты добивался, но все же любила. Неужели ты не мог принять эту любовь и забыть о другой?

– Видимо, нет. Мне это даже не приходило в голову.

– Спархок намерен убить тебя.

– Возможно. По правде говоря, мне это уже безразлично.

– Тогда в чем же дело? Зачем ты явился сюда?

– Чтобы взглянуть на тебя в последний раз… что-бы услышать звук твоего голоса. – Он поднялся из кресла в углу комнаты, где сидел до сих пор. – Все могло быть совсем иначе… если бы не Афраэль. Это она привела тебя в земли эленийцев, она совратила тебя. Ты же стирик, Сефрения. Нам, стирикам, не пристало иметь дело с эленийскими варварами.

– Ты ошибаешься, Заласта. Анакха – элениец. Лучше бы тебе уйти отсюда. Афраэль сейчас как раз ужинает внизу. Если она обнаружит тебя здесь, она съест твое сердце на десерт.

– Сейчас уйду. Вот только прежде выполню то, за чем пришел. После того она может делать со мной все, что пожелает. – Мучительная боль вдруг исказила его лицо. – Но почему, Сефрения? Почему? Как ты могла принять нечистые объятья этого эленийского дикаря?!

– Вэниона? Тебе этого не понять, даже если будешь стараться изо всех сил. – Сефрения смотрела на него с ненавистью и презрением. – Делай то, за чем пришел, и убирайся. От одного твоего вида меня тошнит.

– Что ж, отлично. – Его голос вдруг отвердел, точно камень.

Сефрения ничуть не удивилась, когда он выхватил из-под куртки длинный бронзовый кинжал. Несмотря ни на что, Заласта все же оставался стириком – настолько, чтобы ненавидеть прикосновение железа.

– Ты и представить себе не можешь, как горько я сожалею об этом, – пробормотал он, шагнув к ней.

Она пыталась отбиваться, царапая ногтями его лицо и стараясь добраться до глаз. Она даже ощутила минутное торжество, когда ухватила его за бороду и увидела, как он зажмурился от боли. Она с силой дернула бороду, перекосив его лицо, и тогда закричала, зовя на помощь, но потом он вырвался и грубо отшвырнул ее. Она споткнулась и упала, налетев на кресло, и это окончательно погубило ее. Она еще не успела вскочить, когда Заласта ухватил ее за волосы, и она поняла, что обречена. В отчаянии она призвала из памяти лицо Вэниона, в последний раз вглядываясь в его черты, всем сердцем впитывая их, и в то же время вновь безуспешно пыталась выцарапать глаза Заласте.

А потом он направил кинжал в ее грудь и тотчас выдернул его.

Она закричала, отпрянув, схватилась обеими руками за рану и почувствовала, как между пальцев хлещет кровь.

Заласта подхватил ее и удержал в своих объятиях.

– Я люблю тебя, Сефрения, – полным боли голосом проговорил он, глядя в ее гаснущие глаза.

Часть 2 НАТАЙОС

ГЛАВА 11

– Я не могу найти человека, который хотя бы выслушал мой вопрос, – проворчал Комьер, вернувшись в конце пасмурного дня с отрядом своих разведчиков. Он угрюмо поглядывал на опустевшие, вспаханные под пар и аккуратно обнесенные низкими каменными стенами поля, бережно придерживая сломанную правую руку. – Эти крепостные, едва завидев нас, опрометью мчатся в лес, словно вспугнутые серны.

– Что впереди? – спросил Дареллон. Его шлем был приторочен к луке седла – на нем была такая глубокая вмятина, что надвинуть его на перевязанную голову было совершенно невозможно. Взгляд Дареллона был затуманен, а повязка насквозь пропиталась кровью.

Комьер вынул карту и всмотрелся в нее.

– Мы приближаемся к реке Астел, – сообщил он. – На том берегу реки мы видели город – скорее всего, Дарсас. Я так и не сумел изловить кого-нибудь, кто сказал бы мне это наверняка. Я, конечно, не красавец, но никогда прежде люди не удирали в ужасе при виде меня.

– Эмбан предупреждал нас об этом, – заметил Бергстен. – В провинции полно подстрекателей. Они твердят крепостным, что у нас рога и хвосты и что мы явились сюда, чтобы сжечь их церкви и силой вынудить их исповедовать ересь. Кажется, за всем этим стоит человек по имени Сабр.

– Вот до кого я бы с удовольствием добрался, – мрачно пробормотал Комьер. – Он у меня стал бы главным украшением доброго костра.

– Комьер, не стоит будоражить местных жителей, – предостерегающе проговорил Дареллон, – они и так уже достаточно взбудоражены. Мы сейчас не в том состоянии, чтобы вступать в открытый бой. – Он оглянулся на изрядно потрепанную колонну рыцарей церкви и длинную вереницу повозок, на которых везли тяжелораненых.

– Ты заметил какие-нибудь признаки организованного сопротивления? – спросил Гельдэн у Комьера.

– Нет еще. Я полагаю, что мы узнаем, чего нам следует ожидать, когда доберемся до Дарсаса. Если мост через Астел будет обрушен, а на стенах города выстроятся лучники, мы сразу поймем, что послание Сабра о мире и доброй воле дошло до местных властей. – Лицо магистра генидианцев потемнело, и он с мрачной решимостью расправил плечи. – Что ж, не страшно. Мне и прежде доводилось с боем входить в города, так что это будет не первый случай в моей жизни.

– Комьер, тебе уже удалось привести к гибели Абриэля и почти треть всех рыцарей церкви, – едко заметил Бергстен. – Я бы сказал, что место в истории тебе обеспечено, так что давай попробуем вступить в переговоры, прежде чем разбивать городские ворота и жечь дома.

– Ты, Бергстен, еще послушником был чересчур языкаст. Жаль, что я не успел исправить этот недостаток, покуда ты еще не носил клобук.

Бергстен многозначительно взвесил в руке увесистый боевой топор.

– Я могу снять клобук в любое подходящее для тебя время, друг мой, – предложил он.

– Не отвлекайтесь, господа, – слегка невнятно проговорил Дареллон. – Нашим раненым требуется уход и помощь. Не время затевать драки – ни с местным населением, ни друг с другом. Думаю, что мы четверо должны выехать вперед под белым флагом и выяснить, откуда ветер дует до того, как мы начнем строить осадные машины.

– Ужели я слышу голос разума? – мягко пробасил Гельдэн.

Они привязали к копью сэра Гельдэна снежно-белый сириникийский плащ и под унылым предвечерним небом поскакали к западному берегу реки Астел.

Город за рекой был, вне всякого сомнения, эленийский – древний город с высокими башнями и шпилями, вонзавшимися в небо. Горделиво и прочно высился он на дальнем берегу реки, под трепещущими на ветру красно-сине-золотыми стягами, и казалось, что он стоял здесь всегда и будет стоять всегда. Его окружали высокие крепкие стены, и массивные ворота были заперты наглухо. Мост через реку Астел был перегорожен рослыми бронзовокожими воинами в скудных доспехах и со зловещего вида вооружением.

– Атаны, – определил сэр Гельдэн. – Нам определенно не стоило бы сражаться с этими людьми.

Ряды угрюмых пехотинцев раздвинулись, и навстречу магистрам вышел престарелый, сморщенный как печеное яблоко тамулец в золотой мантии, сопровождаемый длиннобородым священнослужителем-астелийцем.

– Добро пожаловать, господа рыцари! – сухим, как шуршание песка, голосом приветствовал их безволосый тамулец. – Короля Алберена весьма интересуют ваши намерения. Мы здесь нечасто видим рыцарей церкви.

– Ты, должно быть, посол Фонтен, – сказал Бергстен. – Эмбан очень точно описал тебя.

– Я считал, что он лучше воспитан, – пробормотал Фонтен.

Бергстен коротко улыбнулся ему.

– Ваше превосходительство, вы можете сообщить его величеству, что намерения наши целиком мирные.

– Я уверен, что он будет счастлив услышать это.

– Эмбан и сэр Тиниен вернулись в Чиреллос пару месяцев назад, – продолжал Бергстен. – Они сообщили, что дела здесь складываются не лучшим образом. Долмант отправил нас сюда, чтобы помочь навести порядок. – Рослый патриарх помрачнел. – Боюсь, начали мы не лучшим образом. У нас была неудачная стычка в окрестностях Басны, и нашим раненым требуется помощь лекарей.

– Я извещу ближайшие монастыри, сэр рыцарь, – предложил бородатый священнослужитель, стоявший рядом с Фонтеном.

– Бергстен больше не рыцарь, ваше преподобие, – поправил его Комьер. – Он был рыцарем, но у Бога на его счет оказались другие планы. Теперь он патриарх церкви. Молится он, думается мне, неплохо, но нам до сих пор не удается отобрать у него топор.

– Я совсем забыл о правилах приличия, – извинился Фонтен. – Позвольте представить вам моего друга – это архимандрит Монсел, помазанный глава Астельской церкви.

– Ваша светлость, – Бергстен вежливо наклонил голову.

– Ваша светлость, – отозвался Монсел, с любопытством разглядывая воинственного церковника. – У нас с вашим другом Эмбаном состоялось несколько весьма многообещающих споров о различиях в доктрине. Мы с вами могли бы их продолжить, но прежде позаботимся о ваших раненых. Сколько их у вас?

– Примерно двадцать тысяч, ваша светлость, – мрачно ответил Комьер. – Нам довольно трудно вести точный счет, потому что всякий час умирает еще несколько десятков.

– Боже милостивый! – воскликнул Монсел. – С кем же это вы сражались там, в горах?

– Насколько мы могли определить, ваша светлость, с самим владыкой ада, – ответил Дареллон. – Мы оставили на поле боя тридцать тысяч убитых – большей частью сириникийцы. Лорд Абриэль, их магистр, возглавлял атаку, а его рыцари следовали за ним. Они оказались втянутыми в бой прежде, чем сумели понять, против кого сражаются. – Дареллон вздохнул. – Абриэлю почти сравнялось семьдесят, и он, видно, думал, что ведет свой последний бой.

– Он, увы, оказался прав, – проворчал Комьер. – От него не осталось даже что похоронить.

– Но погиб он славной смертью, – вставил Гельдэн. – Найдутся у вас гонцы попроворней, ваше превосходительство? Спархок и Вэнион рассчитывают, что мы доберемся до Материона в ближайшее время, и лучше будет известить их, что нам придется задержаться.

***

– Его имя Валаш, – сказал Стрейджен Спархоку и Телэну, когда все трое, по-прежнему в измазанных смолой матросских робах, ступили с шумной, освещенной факелами улицы в кромешную темноту вонючего проулка. – Он и двое его дружков – дакиты из Верела.

– Удалось тебе выяснить, на кого, собственно, они трудятся? – спросил Спархок, когда они остановились, чтобы дать глазам привыкнуть к темноте, а носам – к вони. Закоулки Бересы славились особой непривлекательностью.

– Я слыхал, как один из них упомянул Огераджина, – ответил Стрейджен.

– По-моему, это вполне возможно. Огераджин с Заластой – старинные приятели.

– Но ведь мозги Огераджина как будто прогнили насквозь, – возразил Телэн.

– Может быть, у него бывают просветления. В сущности, кто их сюда послал, особого значения не имеет. Пока они здесь, они доносят о своих успехах Крегеру. Насколько я понимаю, они прибыли, чтобы хоть отчасти возместить ущерб, который мы нанесли этой теплой компании в Праздник Урожая, и собирать любого рода сведения, которые подвернутся под руку. Денег им выдали порядочно, но они не очень-то охотно с ними расстаются. Они сунулись в это дело исключительно ради прибыли – ну и для того, чтобы пощеголять важностью своей персоны.

– А Крегер появляется здесь, чтобы выслушать их доклады? – спросил Спархок.

– В последнее время не появлялся. Валаш связывается с ним через посланца. Эта дакитская троица взялась за дело, которое ей явно не по плечу. Они жаждут заграбастать побольше из тех денег, что дал им Огераджин, и в то же время ни за что не хотят упустить что-нибудь важное. По большей части они заняты тем, что ищут способа добывать информацию и не платить.

– Мечта мошенника, – заметил Телэн. – Чем они занимались у себя в Вереле?

– Продавали детей людям с определенными наклонностями, – с отвращением ответил Стрейджен. – Насколько я понял, Огераджин был одним из их постоянных покупателей.

– Стало быть, они принадлежат к самым низам?

– И даже ниже, по-моему. – Стрейджен огляделся, желая убедиться, что они одни. – Валаш хочет познакомиться с вами двумя. Он там, наверху, – Стрейджен указал на конец проулка. – Он снимает угол на чердаке у одного типа, который скупает краденое.

Телэн нехорошо усмехнулся.

– Если эти дакиты сообщат Крегеру слишком много неверных сведений и ложных слухов, он, пожалуй, решит, что они пережили свою полезность, как вы полагаете?

– Возможно, – пожал плечами Стрейджен.

– Это пробуждает мое воображение.

– Вот как? С чего бы это?

– Мне не нравятся люди, торгующие детьми. Это чисто личная неприязнь. Идемте познакомимся с Валашем. Мне не терпится узнать, действительно ли он так легковерен, как ты говоришь.

Они поднялись по ветхой наружной лестнице к непрочной грязной двери, которую, судя по всему, не раз вышибали хорошим пинком. Чердак оказался завален разного рода поношенной одеждой, старой мебелью и выщербленной кухонной утварью. По углам, собирая пыль, валялись даже сломанные сельскохозяйственные орудия.

– Чего только не крадут некоторые! – презрительно фыркнул Телэн.

В дальнем конце комнаты горела одинокая свеча, и в ее неверном свете клевал носом, сидя за столом, костлявый элениец. На нем была короткая, бархатная куртка дакитского покроя, и его редкие, цвета грязи волосы стояли дыбом, образуя вокруг продолговатой головы нечто вроде прозрачно-грязного ореола. Услышав их шаги, он встрепенулся, торопливо подгреб к себе какие-то бумаги и с важным видом принялся ими шуршать. Затем с притворным нетерпением взглянул на пришедших.

– Ты опоздал, Вимер, – упрекнул он пронзительным гнусавым голосом.

– Прошу прощения, мастер Валаш, – угодливо извинился Стрейджен. – Нам с Фроном пришлось вытаскивать молодого Рельдэна из весьма нехорошей ситуации. Рельдэн работает неплохо, но иногда берется за то, что ему не по зубам. Как бы то ни было, ты хотел познакомиться с моими друзьями. – Он положил руку на плечо Спархока. – Вот это Фрон. Он заядлый забияка, а потому мы предоставляем ему действовать всякий раз, когда дело можно уладить парочкой увесистых плюх или пинком в живот. Этот мальчик Рельдэн – самый ловкий воришка из всех, кого я когда-либо знал. Он способен протиснуться в мышиную нору, а слух у него такой острый, что он слышит, как муравей переходит улицу на другом конце города.

– Я только хочу нанять его, Вимер, – хмыкнул Валаш. – Я не собираюсь его покупать. – Он захихикал над собственной шуткой, явно ожидая, что они присоединятся к его веселью. Телэн, однако, и не думал смеяться. Глаза его заледенели.

Валаша, похоже, привела в замешательство реакция на его остроту.

– Почему вы одеты матросами? – спросил он не столько из любопытства, сколько для того, чтобы что-то сказать.

Стрейджен пожал плечами.

– Это портовый город, мастер Валаш. На улицах полно матросов, так что еще трое не привлекут особого внимания.

– У вас есть для меня что-нибудь стоящее? – осведомился он, старательно изображая высокомерную скуку.

Телэн стянул с головы шапку.

– Тебе самому решать, чего это стоит, мастер Валаш, – хнычущим голосом проговорил он, неловко кланяясь. – Я и впрямь набрел на кое-что любопытное, если пожелаешь выслушать.

– Говори, – велел Валаш.

– Такое дело. Есть один тамульский купец, и у него большой дом в богатых кварталах. На стене в его кабинете висит гобелен, на который я давно уже положил глаз. Гобелен хороший – стежки мелкие и почти не выцвел. Беда только в том, что он занимает всю стену. За хороший гобелен можно получить целое состояние, если только удастся вынести его целиком. За разрезанный на куски гобелен много не выручишь. Как бы то ни было, я как-то ночью забрался в этот дом – решил попытаться вытащить этот гобелен целехоньким. Оказалось, однако, что купец сидел в кабинете, и у него был гость – какой-то придворный из Материона. Я подслушал у двери, как придворный рассказывал купцу слухи, что ходят по императорскому дворцу. Все говорят, что император весьма разочаровался в этих людях из Эозии. Недавняя попытка свергнуть правительство здорово его напугала, и он бы с радостью заключил соглашение со своими врагами, но этот тип, Спархок, ему не позволит. Сарабиан убежден, что они все равно проиграют, а потому втайне собрал целый флот судов, доверху нагруженных сокровищами, и как только дело запахнет жареным, он намерен удрать. Весь двор знает об этих его планах, и придворные украдкой сами готовятся бежать, когда начнется настоящая драка. В одно прекрасное утро этот самый Спархок проснется и обнаружит, что у его ворот стоит вражеская армия, а помочь управиться с ней некому. – Телэн помолчал. – Тебе ведь нужны именно такие сведения?

Дакит изо всех сил старался скрыть свой интерес к услышанному. Он принял неодобрительный вид.

– Здесь нет ничего такого, чего бы мы не знали. Твой рассказ лишь подтверждает то, что нам и так известно. – Он настороженно толкнул по столу пару мелких серебряных монеток. – Я сообщу об этом в Панем-Деа – увидим, что они об этом думают.

Телэн поглядел на монетки, затем на Валаша – и решительно нахлобучил шапку.

– Я ухожу, Вимер, – холодно сказал он, – и не собираюсь больше тратить время на этого скупердяя.

– Да не торопись ты, – умиротворяюще заметил Стрейджен. – Дай мне вначале поговорить с ним. – Ты делаешь ошибку, Валаш, – обратился он к дакиту. – У тебя на поясе увесистый кошелек. Если ты будешь мошенничать с Рельдэном, одной прекрасной ночью он вернется и взрежет брюхо у твоего кошелька. Он не оставит тебе денег даже на завтрак.

Валаш поспешно схватился за кошелек. Затем с явной неохотой развязал его.

– Я думал, что лорд Скарпа в Натайосе, – небрежно проговорил Стрейджен. – Разве он переместился в Панем-Деа?

Валаш, обливаясь потом, отсчитывал деньги, подолгу задерживая в пальцах каждую монетку, словно прощался со старым другом.

– Ты очень многого не знаешь о наших делах, Вимер, – ответил он и, бросив умоляющий взгляд на Телэна, подтолкнул к нему по столу несколько монет.

Телэн даже не шевельнулся.

Валаш запыхтел и добавил еще несколько.

– Это уже лучше, – заметил Телэн, сгребая добычу.

– Так Скарпа переселился в Панем-Деа? – спросил Стрейджен.

– Разумеется нет, – огрызнулся Валаш. – Ты что же, думаешь, что вся его армия стоит в Натайосе?

– Во всяком случае, так я слышал. Значит, у него есть и другие крепости?

– Конечно. Только дурак собирает все силы в одном месте, а Скарпа, скажу я тебе, далеко не дурак. Он многие годы набирал людей в эленийских королевствах Западной Дарезии и теперь посылает их в Лидрос, а затем в Панем-Деа – для обучения. После этого они отправляются либо в Синакву, либо в Норенджу. В Натайосе стоят только лучшие его войска. Его армия по меньшей мере в пять раз больше, чем полагают люди. Джунгли попросту кишат его людьми.

Спархок старательно спрятал усмешку. Валаш явно нуждался в том, чтобы казаться важной персоной, и это заставляло его проговариваться о таком, о чем следовало бы помолчать.

– Я не знал, что армия Скарпы так велика, – признался Стрейджен. – Меня это радует. Приятно для разнообразия оказаться на стороне победителей.

– Давно пора, – проворчал Спархок. – Мне уже осточертело удирать из каждого нового города, даже не успев распаковать дорожный мешок. – Он, Прищурясь, взглянул на Валаша. – Раз уж мы заговорили об этом, надеюсь, поблизости есть люди Скарпы на тот случай, если дела обернутся худо и нам придется смываться?

– А что может случиться?

– Валаш, ты когда-нибудь видел атанов? Они ростом с дерево, а плечи у них просто бычьи. Они делают с людьми всякие неприятные вещи, так что я предпочел бы, чтобы поблизости было надежное убежище, если мне вдруг придется уносить ноги. Есть в джунглях безопасные местечки?

Выражение лица Валаша вдруг стало настороженным: он сообразил, что наболтал больше, чем следовало.

– Э… послушай, Фрон, – ловко вмешался Стрейджен, – я думаю, мы и так знаем все, что нам полагается знать. Я уверен, что когда нам понадобится безопасное местечко, оно непременно найдется. Мастер Валаш наверняка знает много такого, о чем не должен нам говорить.

Валаш тотчас набычился и принял вид посвященного в тайну.

– Ты отлично понимаешь ситуацию, Вимер, – похвалил он. – Я не могу открывать то, что лорд Скарпа доверил мне под большим секретом. – И он снова принялся подчеркнуто шуршать бумагами.

– Не будем отвлекать тебя от важных дел, мастер Валаш, – сказал Стрейджен пятясь. – Мы пошныряем по городу и дадим тебе знать, если еще что-то узнаем.

– Очень хорошо, Вимер, – отозвался Валаш, деловито перебирая бумаги.

– Ну и осел, – пробормотал Телэн, когда они осторожно спустились по ветхой лестнице и снова оказались в проулке.

– Откуда ты узнал так много о гобеленах? – спросил у него Спархок.

– Я о них понятия не имею.

– А говорил так, как будто имеешь.

– Я говорю о многом, в чем вовсе ничего не смыслю. Это помогает заполнить паузы, когда хочешь всучить человеку какую-нибудь дрянь. Судя по тому, как глаза Валаша остекленели, едва я заговорил о гобеленах, он разбирается в них не больше, чем я. Он слишком старался произвести на нас впечатление, чтобы оставаться начеку. На этом человеке можно разбогатеть. Я бы мог продать ему синее масло.

Спархок озадаченно посмотрел на него.

– Это термин мошенников, – пояснил Стрейджен. – Значение его слегка неясно.

– Я так и подумал.

– Хочешь, чтобы я объяснил?

– Спасибо, не очень.

***

– Это что же, семейный обычай? – спросил Берит. – Или ты таким образом чтишь память своего отца?

Молодые люди, в кольчугах и серых дорожных плащах, стояли, опираясь о поручень, у борта потрепанного грузового суденышка, которое неспешно брело по водам Арджунского моря – из Супаля в Тиану.

Халэд пожал плечами.

– Ни то ни другое. Просто так уж сложилось, что все мужчины в нашей семье густо обрастают бородами – кроме Телэна, конечно. Если б я решил избавиться от бороды, мне пришлось бы бриться дважды в день. А сейчас я только раз в неделю подстригаю бороду ножницами – и все. На это уходит куда меньше времени.

Берит потер ладонью свое измененное лицо.

– Интересно, не будет ли Спархок возражать, если я отращу ему бороду? – пробормотал он.

– Спархок, может, и не будет, зато королева Элана наверняка соскребет ее с тебя собственными ручками. Ей нравится его лицо таким, как есть. Она обожает даже этот его перебитый нос.

– Похоже, нас ожидает непогода, – Берит указал жестом вперед, на запад. Халэд нахмурился.

– Это еще откуда взялось? Минуту назад небо было чистое. Странно, что я ничего не почувствовал.

Завеса туч, громоздившаяся на западе низко, над самым морем, сейчас отливала лиловым и угрожающе бурлила, распухая с поразительной быстротой. В недрах туч поблескивали молнии, и угрюмые раскаты грома над темными бурными водами озера доносились до суденышка.

– Надеюсь, эти матросы знают, что делают, – заметил Берит. – Я вижу все признаки самой чудовищной бури.

Они смотрели, как чернильно-лиловая туча разрастается вес выше и выше, захватывая все небо на западе.

– Это не обычная буря, Берит, – напряженным голосом проговорил Халэд.

– Она приближается слишком быстро.

Оглушительно прогрохотал гром, и туча на миг обесцветилась, содрогаясь от вскипевших в ней молний. И в это мгновение, когда синеватые отблески молний отбросили мрак, обнажив то, что таилось за ним, – Берит и Халэд разом увидели в недрах тучи смутный силуэт.

– Клааль! – вскрикнул Берит, не в силах оторвать глаз от чудовищной крылатой тени, полускрытой бурлящей стеной грозовых туч.

Новый удар грома рассек небо, и утлое суденышко затряслось, накрытое, как волной, этим оглушающим грохотом. Перевернутый конус Клаалева лика покрылся рябью, задрожал, растекаясь и меняясь в гуще грозовых туч, и раскосые щели-глаза полыхнули пламенем внезапного гнева. Гигантские черные крылья яростно замолотили по тучам, раздирая в клочья их невесомую плоть, и чудовищная пасть исторгла рев, в котором были злоба и разочарование. Клааль выл в бессильной ярости, и его безмерно длинные руки алчно протянулись в штормовое небо, стремясь схватить нечто, чего там не было.

А потом он исчез, и странная туча, так и не разразившись бурей, стремительно умчалась на юго-восток, очень скоро превратившись лишь в пятнышко грязной тьмы на горизонте. Только воздух так и остался пропитанным сернистой едкой вонью.

– Сообщи-ка ты об этом Афраэли, – угрюмо проговорил Халэд. – Клааль снова вырвался на свободу. Он искал что-то и не нашел. Одному Богу ведомо, где он появится в следующий раз.

***

– Рука Комьера переломана в трех местах, – рокочущим басом проговорил сэр Гельдэн, обращаясь к патриарху Бергстену, облаченному в кольчугу, послу Фонтену и архимандриту Монселу, которые собрались в заваленном книгами кабинете Монсела, – а у Дареллона до сих пор двоится в глазах. Комьер мог бы ехать дальше, но Дареллона, думаетсямне, лучше оставить здесь, пока он окончательно не выздоровеет.

– Сколько рыцарей в состоянии продолжать поход? – спросил Бергстен.

– Самое большее, сорок тысяч, ваша светлость.

– Придется нам обойтись тем, что есть. Эмбан знал, что мы можем появиться здесь, и десятками слал сюда гонцов. Положение в Юго-Восточной Дарезии резко обострилось. Жена Спархока похищена, и наши враги требуют в обмен на нее Беллиом. Войско мятежников в джунглях Арджуны готовится к походу на Материон, и еще две армии собираются на восточной границе Кинезги. Если все эти силы соединятся – наше дело проиграно. Эмбан хочет, чтобы мы ехали на восток, пока не минуем Астельские топи, а потом повернули на юг и осадили столицу Кинезги. Ему нужно любым способом оттянуть эти армии от границы.

Сэр Гельдэн вынул карту.

– Задумано неплохо, – проговорил он, разглядывая карту, – но для такого предприятия сил у нас маловато.

– Придется поднапрячься. Вэнион на марше, но эти армии на кинезганской границе значительно превосходят числом его силы. Если мы не отвлечем их на себя, чтобы ослабить натиск на него, его попросту сметут.

Гельдэн задумчиво взглянул на рослого патриарха.

– Вам это вряд ли понравится, ваша светлость, – сказал он, – но другого выбора у нас, похоже, нет.

– Говори, – бросил Бергстен.

– Вам придется снять клобук и принять командование над рыцарями церкви. Абриэль убит, Дареллон выведен из строя, и, если Комьер попытается вступить в бой, его искалечит тяжесть собственного топора.

– Есть еще и ты, Гельдэн. Ты тоже можешь принять командование.

Гельдэн покачал головой.

– Я не магистр, ваша светлость, и это хорошо известно всей армии. К тому же я пандионец, а прочие ордена относятся к нам не слишком-то дружелюбно. За минувшие столетия мы ухитрились нажить себе немало врагов. Рыцари из других орденов не станут под мое начало. Ты – патриарх и говоришь от имени Сарати и церкви. Они примут тебя беспрекословно.

– Об этом не может быть и речи.

– Значит, нам придется сидеть здесь, покуда Долмант не пришлет нам нового командира.

– Мы не можем ждать!

– Именно об этом я и говорю. Могу я сказать рыцарям, что ты принимаешь командование над войском?

– Я не могу, Гельдэн. Ты же знаешь, мне запрещено применять магию.

– С этим мы как-нибудь справимся, ваша светлость. Среди нас достаточно опытных волшебников. Просто скажи нам, что нужно сделать, – и мы об этом позаботимся.

– Я принес обет.

– Но еще раньше ты принес другой обет, лорд Бергстен. Ты поклялся защищать церковь. Этот обет сейчас главенствует над первым.

Бородатый, облаченный в черное архимандрит Монсел задумчиво поглядел на упорствующего талесийца.

– Не желаешь ли выслушать непредвзятое мнение, Бергстен? – ровным голосом осведомился он. Бергстен одарил его мрачным взглядом. – Ну так или иначе тебе придется его выслушать, – хладнокровно продолжал астельский церковник. – Имея в виду природу нашего противника, мы оказались лицом к лицу с «кризисом веры», а это отменяет все прочие правила. Господу нужен твой топор, Бергстен, отнюдь не проповеди. – Монсел прищурился. – Мои слова тебя не убедили?

– Не хочу оскорбить тебя, Монсел, но нельзя вытаскивать на свет Божий «кризис веры» всякий раз, когда нам захочется обойти какие-то правила.

– Ну что ж, попробуем еще раз. Мы в Астеле, а Церковь Чиреллоса признает мое главенство здесь. Покуда мы на астельской земле, я говорю от имени Бога.

Бергстен стащил с головы шлем и принялся рассеянно тереть рукавом черные блестящие рога огра.

– Формально – пожалуй, да, – согласился он.

– Формальности есть душа веры, ваша светлость. – Огромная борода Монсела встопорщилась в полемическом запале. – Так ты согласен с тем, что здесь, в Астеле, я говорю от имени Бога?

– Согласен – только ради того, чтобы обойтись без споров.

– Я очень рад это слышать – мне бы до смерти не хотелось отлучать тебя от церкви. Так вот, я говорю от имени Бога, а Бог желает, чтобы ты принял командование над рыцарями церкви. Ступай же, сын мой, и громи врагов Господа, и да укрепят небеса твою руку.

Бергстен долго, Прищурясь, смотрел в окно, на неопрятно-пасмурное небо, обдумывая этот явно благовидный довод.

– Так ты, Монсел, принимаешь всю ответственность на себя? – наконец спросил он.

– Принимаю.

– Что ж, с меня этого достаточно. – Бергстен решительно нахлобучил шлем. – Сэр Гельдэн, сообщи рыцарям, что я принимаю командование всеми четырьмя орденами. Пусть готовятся в путь. С рассветом выступаем.

– Слушаюсь, маршал Бергстен! – отчеканил Гельдэн, становясь навытяжку.

***

– Анакха! – Голос Беллиома гулким эхом отдался в сознании Спархока. – Пробудись, Анакха!

Еще не открыв глаза, Спархок ощутил легкое прикосновение к ремешку на шее, на котором он носил шкатулку. Он схватил маленькую ручку и лишь тогда открыл глаза.

– Что это ты задумала, Афраэль? – строго спросил он у Богини-Дитя.

– Мне нужен Беллиом, Спархок, очень нужен! – В голосе ее было безмерное отчаяние, по лицу текли слезы.

– Что случилось, Афраэль? Успокойся и расскажи мне, в чем дело.

– Сефрения ранена! Она умирает! Пожалуйста, Спархок, дай мне Беллиом!

Спархок одним прыжком оказался на ногах.

– Где это случилось?

– В Диргисе. Она готовилась ко сну, когда Заласта пробрался в ее комнату. Он ударил ее ножом в сердце, Спархок! Умоляю тебя, отец, дай мне Беллиом! Я должна спасти ее!

– Она еще жива?

– Да, но я не знаю, сколько она продержится! С ней Ксанетия. Она поддерживает ее жизнь дэльфийским заклинанием, но Сефрения умирает, моя сестра умирает! – Афраэль всхлипнула и бросилась в объятия Спархока, разразившись безудержными рыданиями.

– Перестань, Афраэль! Слезами здесь не поможешь. Когда это случилось?

– Часа два назад. Спархок, умоляю тебя! Только Беллиом может ее спасти!

– Афраэль, это невозможно! Если мы вынем Беллиом из шкатулки, Киргон тотчас поймет, что мы пытаемся обвести его вокруг пальца, и Скарпа тотчас убьет твою мать!

Богиня-Дитя прижалась к нему, все еще безудержно всхлипывая.

– Я знаю, знаю! – прорыдала она. – Что же нам делать, отец? Мы не можем попросту дать ей умереть!

– А ты ничем не можешь ей помочь?

– Нож задел ее сердце, Спархок! Я не могу исправить этого! Только Беллиом способен на такое!

Словно невидимая рука стиснула сердце Спархока, и он с силой ударил кулаком о стену.

«Что же мне делать, Голубая Роза? – с силой воззвал он, запрокинув лицо к потолку. – Что, во имя Господа, я могу сделать?!» «Приди в себя, Анакха! – Резкий голос Беллиома словно хлестнул плетью его разум. – Ни Сефрении, ни подруге своей ты ничем не сумеешь помочь, ежели поддашься сему неразумному отчаянию!» «Но ведь надо что-то делать, Голубая Роза!» «Ты не в силах принять сие решение, Анакха, а посему решать буду я. Итак, ступай тотчас же и исполни то, о чем молит тебя Богиня-Дитя».

«Ты обречешь на гибель мою жену!» «Сие покуда неведомо, Анакха. Сефрения же воистину на грани меж жизнью и смертью, и сие нам ведомо. О ней и следует нам позаботиться в первую голову».

«Нет! Я не могу!.. „ «Ты подчинишься мне, Анакха! Ты – мое творение, а потому покорен моей воле! Ступай же и сделай так, как я тебе велю!“

ГЛАВА 12

Спархок рылся в дорожном мешке, вышвыривая из него вещи на пол.

– Что ты делаешь? – нетерпеливо спросила Афраэль. – Нам надо спешить!

– Я должен оставить записку Стрейджену, но не могу найти бумаги.

– Держи. – Она вытянула руку, и на ее ладони появился кусок пергамента.

– Спасибо. – Спархок взял пергамент и продолжал рыться в вещах.

– Скорее, Спархок!

– Мне нечем писать.

Афраэль пробормотала что-то по-стирикски и сунула ему перо и крохотную чернильницу.

«Вимер, – торопливо нацарапал Спархок, – кое-что случилось, и я срочно должен уехать. Береги Рельдэна». Он подписался: «Фрон» и положил записку на кровать Стрейджена.

– Ну теперь мы можем отправляться? – раздраженно спросила она.

– Как ты собираешься это устроить? – Спархок набросил плащ.

– Вначале нам нужно выбраться из города. Я не хочу, чтобы нас заметили. Где ближайший лес?

– У восточных ворот. Там почти миля до опушки.

– Пошли.

Они вышли из комнаты, спустились по лестнице и вышли на улицу. Спархок взял Афраэль на руки и прикрыл ее полой плаща.

– Я могу идти! – запротестовала она.

– Нет, если не хочешь привлечь всеобщее внимание. Ты стирик, и люди непременно заметят это.

Спархок зашагал по улице, неся на руках Богиню-Дитя.

– Нельзя ли побыстрее?

– Предоставь это мне, Афраэль. Если я побегу, все решат, что я украл тебя. – Он огляделся, желая убедиться, что на грязной улице некому было их подслушать. – Как все же ты собираешься это устроить? Ты же знаешь, что кое-кто способен учуять, как ты плутуешь со временем и расстоянием. Нам нельзя привлекать внимание.

Она сдвинула брови.

– Пока не знаю. Я была вне себя, когда примчалась к тебе.

– Неужели ты хочешь убить свою мать?

– Ты говоришь отвратительные вещи, Спархок. – Афраэль задумчиво поджала губы. – Без шума, конечно, не обойдется, – пробормотала она.

– Я что-то не понял.

– Это один из недостатков того, что наши миры пересекаются. Шум из одного мира проникает в другой. Люди по большей части не могут ни услышать нас, ни почувствовать наше присутствие, однако мы всегда безошибочно слышим друг друга.

Спархок перешел на другую сторону улицы, подальше от шумной потасовки, которая выплеснулась на улицу из дверей матросской таверны.

– Если другие могут услышать тебя, как же ты скроешь то, что собираешься сделать?

– Ты не дал мне договорить, Спархок. Мы здесь не одни. Вокруг нас есть и другие – мое семейство, ваш эленийский Бог, тамульские боги, разнообразные духи и призраки, а к тому же воздух так и кишит бессильными. Порой они собираются в стаи, точно перелетные птицы.

Спархок остановился и отступил в сторону, пропуская ветхую скрипучую повозку с древесным углем.

– Кто такие эти «бессильные»? – спросил он. – Они опасны?

– Ничуть. Они на самом деле даже не существуют. Это не более чем воспоминания – старинные легенды и мифы.

– Они настоящие? Я могу их увидеть?

– Только если поверишь в них. Когда-то они были богами, но их приверженцы либо вымерли, либо были обращены в другую веру. Они стонут и мечутся у грани реальности, не имея ни плоти, ни даже мысли – только потребность. – Афраэль вздохнула. – Мы выходим из моды, Спархок, словно прошлогодние наряды или старые башмаки и шляпы. Бессильные – это отвергнутые за ненадобностью боги, которые с годами становятся все слабее и слабее, покуда от них не останутся только неслышимые страдальческие стоны. – Она вновь вздохнула. – Как бы то ни было, – продолжала она, – шума и от них, и от других здесь предостаточно, и потому весьма трудно выделить что-то из этого гама.

Они миновали еще одну смрадную таверну, из которой неслось громкое и нескладное пьяное пение.

– Этот шум похож вот на это? – спросил Спархок, кивнув в сторону таверны. – Бессмысленные звуки, которые лезут в уши и мешают расслышать то, к чему прислушиваешься?

– Более или менее. У нас, впрочем, имеются чувства, которых нет у вас, людей, поэтому, во-первых, мы сразу узнаем, когда кто-то из нас появляется поблизости, а во-вторых, чувствуем, когда он занимается «плутовством», если тебе угодно так это называть. Может быть, мне удастся скрыть свои действия в постороннем шуме. Далеко еще нам идти?

Спархок повернул за угол, на тихую улочку.

– Мы подходим к окраине города.

Он удобнее перехватил в руках Афраэль и зашагал по улице, прибавив ходу. Дома на окраине Бересы были построены прочнее и стояли далеко от улицы, возвышаясь тут и там в надменном одиночестве.

– После того, как мы минуем мастерские углежогов, мы выйдем к опушке леса, – сказал он Афраэли. – Ты уверена, что этот шум, который я не слышу, сумеет заглушить твои чары?

– Я попробую позвать кое-кого на помощь. Мне только что пришла в голову одна мысль. Киргон точно не знает, где я нахожусь, и ему не сразу удастся определить точно мое местонахождение. Я попрошу кое-кого явиться сюда и устроить что-то вроде вечеринки. Если они будут шуметь достаточно громко, а я управлюсь быстро, он даже не узнает, что я была здесь.

В мастерских углежогов, что кольцом лежали вокруг Бересы, сейчас оставались лишь считаные работники, которые поддерживали зловеще-красное пламя костров, – ко всему безразличные, почерневшие от дыма и вечно хмельные мужчины. Они шныряли в отблесках дымного пламени, точно обитатели преисподней, приплясывающие на вечно раскаленных углях. Спархок пошел быстрее, неся примолкшую Богиню-Дитя к темной окраине густого леса.

– Мне нужно будет видеть небо, – сказала она. – Я не хочу запутаться в ветках. – И, помолчав, спросила:

– Ты боишься высоты?

– Не особенно, а в чем дело?

– Да так, просто спрашиваю. Ты только не тревожься. Я не допущу, чтобы с тобой что-то случилось. – Она вновь замолчала. – Ох ты, – пробормотала она, – об этом-то я и забыла.

– О чем? – Спархок отвел рукой нависшую ветку и нырнул в темноту леса.

– Я должна буду принять свой настоящий облик.

– Что ты хочешь этим сказать? Разве ты сейчас – не настоящая?

– Не совсем. Не расспрашивай меня, Спархок. Просто отыщи полянку под открытым небом и оставь меня в покое. Мне нужно попросить помощи – если только я сумею их найти.

Он продирался через густой подлесок, чувствуя, как все туже стягивается внутри леденящий узел и сердце каменным комом стынет в груди. Чудовищный выбор, перед которым поставила их судьба, буквально раздирал его на части. Сефрения умирает, но, чтобы спасти ей жизнь, он должен подвергнуть опасности жизнь Эланы… Лишь непреклонная воля Беллиома гнала его сейчас вперед. Собственная его воля оцепенела, разрываясь от тяжести между людьми, которых он любил больше всего на свете. Охваченный безнадежным отчаянием, он угрюмо прокладывал себе дорогу через лесные заросли.

Наконец он выбрался на небольшую, поросшую высоким мхом полянку, где звенящий ручей стекал в озерцо, в котором отражались звезды, рассыпанные, точно зерна жемчуга, по бархатно-черному небу. Это было тихое, почти зачарованное место, но глаза Спархока отказывались воспринимать его красоту. Он остановился и опустил на землю Афраэль. Личико ее застыло, лишенное всяких чувств, широко раскрытые глаза невидяще смотрели в никуда. Спархок напряженно ждал.

– Ну, наконец-то! – раздраженно проговорила она. – Им так трудно что-нибудь объяснить. Они все время лопочут о своем и ничего не хотят слышать.

– О ком это мы говорим?

– О тамульских богах. Теперь я понимаю, почему Оскайн – атеист. В конце концов я уговорила их прийти поиграть сюда. Это поможет нам с тобой укрыться от Киргона.

– Поиграть?

– Они совсем дети, Спархок, младенцы, которые готовы годами бегать, играть и с визгом гоняться друг за другом. Киргон на дух их не переносит, а потому не сунет носа туда, где они затеют свои игры. Это нам только на руку. Они будут здесь через пару минут, и мы сможем начать. Отвернись, отец. Я не люблю проходить процесс превращения на глазах у людей.

– Я ведь уже видел тебя прежде – во всяком случае, твое отражение в зеркале.

– Это меня как раз не беспокоит, но вот сам процесс превращения довольно унизителен. Пожалуйста, отец, повернись ко мне спиной и не задавай лишних вопросов. Ты все равно ничего не поймешь.

Спархок покорно отвернулся и уставился на ночное небо. Несколько знакомых созвездий на этом небе либо отсутствовали, либо находились не там, где он привык их видеть.

– Можешь повернуться, отец. – Голос Афраэли стал более звучным, вибрирующим. Он повернулся.

– Может быть, все-таки наденешь на себя хоть что-нибудь?

– Зачем?

– Просто сделай это, Афраэль. Исполни мой каприз.

– Как утомительно. – Она выхватила из пустоты нечто вроде покрывала из невесомого газа и небрежно обернулась им. – Так лучше?

– Не намного. Мы можем отправляться?

– Сейчас проверю. – На миг в ее глазах появилось отсутствующее выражение. – Они уже близко, – сообщила она. – Они куда-то свернули по дороге. Их легко отвлечь. А теперь слушай внимательно. Старайся сохранять спокойствие. Помни твердо, что я не допущу, чтобы с тобой случилось что-нибудь плохое. Ты не упадешь.

– Откуда?

– Увидишь. Я бы сделала все иначе, но нам надо спешить, и я не хочу, чтобы Киргон успел узнать, где я нахожусь. Мы начнем понемногу, и у тебя будет время привыкнуть. – Афраэль слегка повернула голову. – Ну вот, они уже здесь. Можно начинать.

Спархок прислушался – и ему показалось, что он уловил отдаленный детский смех, хотя это мог быть лишь отзвук ветерка, заблудившегося в лесных кронах.

– Дай мне руку, – велела Афраэль. Спархок взял ее за руку. Рука была теплая, и это почему-то отчасти успокоило его.

– Смотри в небо, Спархок, – приказала немыслимо прекрасная женщина.

Спархок поднял лицо к небу и увидел над вершинами леса бледно светящийся краешек крадущейся по небу луны.

– Теперь можешь посмотреть вниз.

Они стояли в пустоте, футах в десяти над дрожащей поверхностью озерца. Все тело Спархока напряглось.

– Не делай этого! – резко прикрикнула Афраэль. – Расслабься. Ты только замедлишь нас, если мне придется волочить тебя по воздуху, как полузатопленную лодку.

Он попытался, но без особого успеха. Впрочем, его не покидала уверенность, что зрение обманывает его. Он ощущал под ногами что-то твердое. Спархок даже потопал ногой – он стоял на чем-то невидимом, но прочном, как земля.

– Это ненадолго, – сказала богиня. – Скоро тебе это не понадобится. Мне всегда приходится подставлять что-то твердое под ноги Сефрении… – Голос ее оборвался странным всхлипом. – Пожалуйста, Спархок, возьми себя в руки, – умоляюще проговорила она. – Нам надо спешить. Смотри на небо. Сейчас мы поднимемся выше.

Он ничего не почувствовал – ни движения воздуха, ни сосущей пустоты в желудке, но, когда он вновь взглянул вниз, полянка и зачарованное озерцо съежились до размеров пятнышка. Огоньки Бересы мерцали в крохотных оконцах, и лунный свет протянулся длинной сияющей полосой, рассекая гладь Тамульского моря.

– Все в порядке? – интонации несомненно принадлежали Афраэли, но ее голос и внешность изменились самым решительным образом. В ее лице странно смешались черты Флейты и Данаи, превращая ее во взрослую женщину, которая непостижимо была и той и другой. Вместо ответа Спархок вновь топнул по твердому ничто у себя под ногами.

– Когда мы полетим, я не смогу это удержать, – предостерегла она. – Мы будем двигаться чересчур быстро. Держи меня за руку, но смотри, не переломай мне пальцы.

– Тогда не делай ничего, что застало бы меня врасплох. Ты собираешься отрастить крылья?

– Вот еще глупости! Я же не птица, Спархок. Крылья были бы мне только помехой. Просто выпрямься и расслабься. – Афраэль внимательно взглянула на него. – Ты держишься совсем неплохо. Сефрения обычно к этому времени уже бьется в истерике. Может быть, тебе будет легче сидеть?

– На чем?

– Неважно. Пожалуй, нам лучше стоять. Сделай глубокий вдох, и начнем.

Спархок обнаружил, что когда смотришь вверх, становится легче. Любуясь звездами и недавно взошедшей луной, он не видел пугающей пустоты под ногами.

Не было ни ощущения, что они движутся, ни свиста ветра в ушах, ни хлопанья плаща. Спархок сжимал руку Афраэли и не сводил глаз с луны, которая лениво отдалялась к югу.

Затем от земли начало подниматься бледное, опалово мерцающее свечение.

– Этого только недоставало, – пробормотала богиня.

– Что случилось? – голос Спархока прозвучал неожиданно пискливо.

– Облака.

Спархок посмотрел вниз – и увидел под собой сказочный мир. Рыхлая облачная пелена, мерцая в лунном свете, протянулась, насколько хватало глаз. Горы туманного воздуха вздымались на волнистой невесомой равнине, и облачные колонны и башенки стояли тут и там, словно часовые. С восторгом Спархок взирал на скользивший под ними, залитый лунным светом облачный пейзаж.

– Какая красота, – пробормотал он.

– Возможно, но я не могу разглядеть землю.

– Мне так больше нравится.

– Мне нужны ориентиры, Спархок. Я не вижу, где нахожусь, а потому не знаю, куда лечу. Беллиом может отыскать любое место по одному его названию, а я – нет. Я должна видеть землю, а облака ее заслоняют.

– Почему же ты не используешь звезды?

– Что?

– Так делают моряки в открытом море. Звезды неподвижны, а потому моряки выбирают определенную звезду и прокладывают путь, правя на нее.

Наступило долгое молчание, и облачный мир под ногами, стремительно убегавший назад, замедлил свой бег и наконец замер.

– Иногда, Спархок, ты бываешь такой умный, что просто невозможно это стерпеть, – язвительно проговорила Богиня, державшая его за руку.

– Ты хочешь сказать, что тебе это даже никогда не приходило в голову? – недоверчиво спросил он.

– Я редко летаю ночами, – ответила она таким тоном, словно защищалась. – Спускаемся. Мне нужно отыскать ориентиры.

Они стали опускаться, и облака рванулись им навстречу, а потом они погрузились в густой липкий туман.

– Так они состоят из тумана? – спросил Спархок с удивлением, имея в виду облака.

– А ты думал, из чего?

– Не знаю. Я об этом прежде никогда не думал. Просто мне почему-то кажется это странным.

Они прошли сквозь облака и очутились ниже – облака, уже не омытые лунным светом, нависали над их головой грязным непроницаемым пологом. Земля далеко внизу утопала в кромешной тьме. Они плыли в воздухе, поворачивая то влево, то вправо и стараясь разглядеть хоть что-то приметное.

– Вон там, – показал наконец Спархок. – Много огней – должно быть, крупный город.

Они двинулись в этом направлении, притягиваемые светом, словно беспечные ночные насекомые. Когда Спархок посмотрел вниз, его охватило чувство нереальности. Город, лежавший под ними, был совсем крошечным. Словно пригоршня детских кубиков, рассыпался он на краю протяженного озера. Спархок поскреб щеку, вспоминая карту.

– Это, должно быть, Супаль, – сказал он. – Тогда это озеро – Арджунское море… – Спархок осекся – у него вдруг пошла кругом голова. – Афраэль, отсюда до Бересы добрых триста лиг! Почти тысяча миль!

– Совершенно верно – если только это Супаль.

– Что же еще? Арджунское море – единственный крупный водоем в этой части континента, а Супаль как раз на восточном его берегу. На юге – Арджун, а на западе – Тиана. – Потрясенный Спархок воззрился на нее. – Тысяча миль!.. А мы покинули Бересу всего полчаса назад. С какой же скоростью мы летим?

– Какое это имеет значение? Мы добрались сюда, а это самое главное. – Юная красавица, державшая за руку Спархока, задумчиво огляделась. – Диргис к западу отсюда, так что нам не надо лететь прямо на север. – Она начала поворачивать их в воздухе, покуда они не оказались лицом к северо-западу. – Пожалуй, так. Не поворачивай головы, Спархок. Смотри в этом направлении. Сейчас мы снова поднимемся, и ты отыщешь нужную звезду.

Они стремительно взлетели, пронизав облака, и Спархок сразу увидел знакомое созвездие.

– Вон там, – указал он. – Пять звезд в виде собачьей головы.

– В жизни не видывала подобной собаки.

– Напряги воображение. Как это тебе никогда не приходило в голову держать путь по звездам? Афраэль пожала плечами.

– Наверное потому, что я вижу дальше, чем ты. Для тебя небо гладкое – что-то вроде перевернутой чаши, на которой нарисованы звезды, все на одном расстоянии от тебя. Вот почему тебе кажется, что эти звезды образуют собачью голову. Я этого не вижу, потому что знаю, как они далеки друг от друга. Не своди глаз со своей собаки, Спархок. Дай мне знать, если мы свернем с курса.

И вновь залитый лунным светом облачный край стремительно заскользил под ними. Какое-то время они летели молча.

– А знаешь, – сказал Спархок, – это не так уж плохо. Во всяком случае, когда привыкнешь.

– Куда лучше, чем ходить пешком, – отозвалась облаченная в невесомый газ богиня.

– Вначале, правда, у меня волосы вставали дыбом.

– Сефрения так и не сумела продвинуться дальше. Она начинает визжать от ужаса, едва ее ноги отрываются от земли.

– Погоди-ка, – сказал Спархок, кое о чем вспомнив. – Когда мы убили Гверига и похитили Беллиом, ты поднялась из пропасти, и она прошла к тебе по воздуху. Она вовсе не визжала от ужаса.

– Не визжала. Это был, пожалуй, самый отважный поступок в ее жизни. Я едва не лопнула от гордости за нее.

– Она была в сознании? Я имею в виду – когда вы нашли ее?

– Она то теряла сознание, то вновь приходила в себя. У нее хватило сил сказать нам, кто напал на нее. Я замедлила ее сердцебиение и уняла боль. Сейчас она очень спокойна. – Голос Афраэли задрожал. – Она ждет смерти, Спархок. Она чувствует рану в сердце и знает, что это означает. Когда я уходила, она передавала Ксанетии свои последние слова для Вэниона.

– Юная богиня подавила всхлип. – Может быть, поговорим о чем-нибудь другом?

– Конечно. – Спархок на миг отвел глаза от созвездия, мерцавшего в ночном небе. – Там, впереди, в облаках видны горы.

– Значит, мы почти у цели. Диргис расположен в большой долине, которая лежит как раз за этим кряжем.

Их стремительный полет начал замедляться. Они пролетели над снежными пиками южного отрога Атанских гор, пиками, которые высились среди облачного моря, точно ледяные острова, и обнаружили, что над долиной колышется лишь тонкий облачный слой.

Невесомые, как пух одуванчика, они спустились к поросшим лесом холмам и ущельям долины. Лунный свет вымыл из пейзажа все цвета, придав ему взамен небывалую четкость. Слева, чуть в отдалении, мерцала горстка огней – красноватый отлив факелов на узких улочках и золотистое сияние свечей в крохотных окнах.

– Это Диргис, – сказала Афраэль. – Мы опустимся на землю за пределами города. Мне, пожалуй, понадобится опять переменить облик, прежде чем мы войдем в город.

– Либо это, либо надень что-нибудь еще.

– Тебя это в самом деле так волнует, Спархок? Неужели я уродлива?

– Нет. Совсем наоборот – и это волнует меня еще больше. Я не могу связно думать, Афраэль, когда ты стоишь рядом нагая.

– Я ведь не женщина, Спархок, – во всяком случае, не в том смысле, который тебя так волнует. Неужели ты не можешь думать обо мне, как, скажем, о кобылице или оленихе?

– Нет. Не могу. Займись делом, Афраэль. Не уверен, что нам так уж нужно обсуждать, как именно я о тебе думаю.

– Ты краснеешь, Спархок?

– По правде говоря, да. Может, покончим с этим?

– А знаешь, это очень мило.

– Может, хватит?

Они опустились на землю в укромной лощине примерно в полумиле от окраин Диргиса, и Спархок вновь отвернулся, ожидая, пока Богиня-Дитя примет более привычный облик стирикской девочки, которую все они знали как Флейту.

– Так лучше? – спросила она, когда он обернулся.

– Гораздо. – Спархок подхватил ее на руки и поспешил к городу, широко шагая длинными ногами. Он сосредоточился на ходьбе – это помогало ему не думать.

– Они вошли в город, свернули с главной улицы и остановились перед большим двухэтажным зданием.

– Это здесь, – сказала Афраэль. – Войдем и поднимемся по лестнице. Я сделаю так, что трактирщик нас не увидит.

Спархок рывком распахнул дверь, пересек зал на первом этаже и поднялся по лестнице.

Когда они вошли, Ксанетия, окутанная сиянием, бережно обнимала Сефрению. Женщины расположились на узкой кровати в небольшой комнате, стены которой были сложены из грубо отесанных бревен. Это была одна из тех уютных чистеньких комнат, какие можно отыскать по всему миру, в любой гостинице, расположенной в горах. Здесь были изразцовая печь, пара кресел, и у каждой кровати стоял ночной столик. Две свечи бросали золотистый свет на женщин на постели. Одеяние Сефрении спереди было залито кровью, и ее бледное лицо подернула предсмертная серость. Спархок взглянул на него – и его охватила жгучая ярость.

– За это я причиню Заласте боль! – прорычал он по-тролличьи.

Афраэль озадаченно посмотрела на него, затем тоже заговорила на гортанном наречии троллей.

– Твоя мысль хорошая, Анакха, – свирепо согласилась она. – Причини ему много боли. – Душераздирающие звуки слова, которым в языке троллей обозначалась «боль», отчего-то лучше всего выражали их состояние.

– Впрочем, его сердце все равно принадлежит мне, – добавила Афраэль и повернулась к Ксанетии. – Есть какие-нибудь перемены? – спросила она уже по-тамульски.

– Ни малейших, о Божественная, – безмерно усталым голосом ответила дэльфийка. – Я отдаю дорогой нашей сестре собственную силу, дабы поддержать ее существование, однако же сила моя почти исчерпалась. Скоро умрет она, а вслед за нею и я.

– Нет, милая Ксанетия, – с силой сказала Афраэль, – этого я не допущу. Однако же не страшись. Здесь Анакха, и при нем Беллиом, который спасет вас обеих.

– Но сие недопустимо! – воскликнула Ксанетия. – Сие подвергнет опасности жизнь королевы Эланы! Уж лучше пусть умрем мы обе, я и моя сестра.

– Не надо самопожертвований, Ксанетия, – едко бросила Афраэль. – У меня от таких слов зубы ноют. Поговори с Беллиомом, Спархок. Узнай, как мы должны все проделать.

– Голубая Роза, – позвал Спархок, касаясь пальцами шкатулки, скрытой под матросской робой.

«Я внемлю тебе, Анакха», – голос Беллиома прозвучал в его сознании едва слышным шепотом.

«Мы прибыли туда, где лежит смертельно раненная Сефрения».

«Хорошо».

«Что делать нам теперь? Молю тебя, Голубая Роза, не подвергай еще большей опасности мою подругу».

«Мольба твоя недостойна, Анакха, ибо говорит она о недостатке веры. Начнем же. Преклони свою волю передо мною. Твоими устами должен я говорить с анарой Ксанетией».

Странная, отрешенная апатия нахлынула на Спархока, и он ощутил, как его сознание непостижимым образом отделяется от тела.

– Внемли мне, Ксанетия. – Странно изменившийся голос тем не менее принадлежал Спархоку, однако он не ощущал, что говорит.

– Со всем вниманием, Творец Миров, – изможденным голосом отозвалась Ксанетия.

– Пусть Богиня-Дитя поддержит свою сестру. Мне понадобятся твои руки.

Афраэль проскользнула на кровать и бережно приняла Сефрению из рук Ксанетии.

– Возьми шкатулку, Анакха, – приказал Беллиом, – и передай ее анаре Ксанетии.

Спархок неловкими дергающимися движениями высвободил шкатулку из-под рубахи и стянул через голову кожаный ремешок.

– Собери вокруг себя всю умиротворенность, что вложило в тебя проклятие Эдемуса, Ксанетия, – продолжал Беллиом, – и заключи шкатулку – и суть мою – в свои руки, дабы твой покой снизошел на то, что будет в твоих руках.

Ксанетия кивнула и, протянув сияющие руки, взяла шкатулку у Спархока.

– Очень хорошо. Теперь заключи Богиню-Дитя в свои объятия. Обними ее и передай ей меня.

Ксанетия обхватила руками разом Афраэль и Сефрению.

– Превосходно. Разум твой быстр, Ксанетия. Так даже лучше. Афраэль, открой шкатулку и возьми меня. – Беллиом помолчал. – Без шуток, – предостерег он Богиню-Дитя, не прибегая на сей раз к архаичной речи. – Не пытайся уловить меня своими хитростями и нежными касаниями.

– Не говори глупостей, Творец Миров.

– Ведома ты мне, Афраэль, и ведомо мне, что ты куда опаснее, нежели был Азеш и есть Киргон. Устремим же все свои силы на то, чтобы исцелить сестру твою.

Богиня-Дитя открыла шкатулку и вынула сияющую Сапфирную Розу. Спархок с изумлением заметил, что слепяще-белое свечение Ксанетии обрело голубоватый оттенок, смешавшись с сиянием Беллиома.

– Приложи меня, подобно целительному снадобью, к ране, дабы мог я исправить вред, причиненный Заластой.

Спархок был солдатом и хорошо разбирался в ранах. Он похолодел, увидев глубокую кровоточащую рану под левой грудью Сефрении.

Афраэль бережно приложила к ране Беллиом.

Голубое свечение окутало Сефрению. Она приподняла голову.

– Нет, – слабым голосом проговорила она, пытаясь оттолкнуть руку Афраэли.

Спархок поспешно взял ее руки в свои.

– Не тревожься, матушка, – сказал он мягко, – мы обо всем позаботились.

Рана в груди Сефрении сомкнулась, оставив уродливый багровый шрам. Затем, у них на глазах, под воздействием Сапфирной Розы шрам стянулся в тонкую белую ниточку, которая все бледнела и бледнела и в конце концов исчезла.

Сефрения зашлась в кашле – булькающем, клокочущем кашле, какой бывает обычно у спасенных из воды людей.

– Передай мне вон тот таз, Спархок, – приказала Афраэль. – Ей нужно очистить от крови легкие.

Спархок взял с ночного столика большой неглубокий таз и протянул ей.

– Вот, – добавила она, – забери это. – Она вернула Спархоку уже закрытую шкатулку, взяла таз и подставила его под подбородок Сефрении.

– Вот и хорошо, – ободряюще приговаривала она, когда маленькая женщина начала с надрывом выкашливать сгустки свернувшейся крови. – Избавься от нее, так и надо.

Спархок отвел глаза. Процедура была не из приятных.

«Будь спокоен, Анакха, – мягко проговорил в его сознании голос Беллиома. – Враги твои остались в неведении о том, что произошло. – Камень помолчал. – Надобно мне отдать должное Эдемусу, ибо он весьма хитроумен. Сдается мне, никто более не постиг всей истинной важности совершенного им. Прокляв детей своих, тем самым надежно укрыл он их от врагов. Существо мое содрогается при мысли о том, какую боль довелось ему испытать».

«Я не понимаю», – откровенно сознался Спархок.

«Благословение, Анакха, звенит и рассыпается в сиянии, точно звон колокольцев, проклятие же темно и безмолвно. Будь свет, что исходит от анары Ксанетии, благословением, весь мир услышал бы и узнал заключенную в нем безмерную любовь, однако же Эдемус сделал сей свет проклятием, и в том его мудрость. Проклятые изгнаны и сокрыты, и никто – ни люди, ни боги – не в силах услышать и узнать время их появления либо ухода. Взяв шкатулку в руки свои, анара Ксанетия сокрыла целиком звук и ощущение моего присутствия; когда же обняла она Афраэль и Сефрению и укрыла их в сияющей своей тьме, никто живой не сумел учуять меня. Подруга твоя в безопасности – пока. Враги твои не ведают о том, что случилось».

Сердце Спархока воспарило.

«Всем сердцем, Голубая Роза, сожалею я о том, что мне недостало веры», – искренне извинился он.

«Виной сему твое горе, Анакха. Всем сердцем я прощаю тебя».

– Спархок! – голос Сефрении прошуршал слабым шепотом.

– Да, матушка? – Он быстро шагнул к кровати.

– Тебе не следовало соглашаться на это. Ты подверг Элану страшной опасности. Я думала, ты крепче.

– Все в порядке, Сефрения, – заверил он. – Беллиом только что мне все объяснил. Никто ничего не узнал о том, что мы лечили тебя.

– Как же так?

– Все дело в присутствии Ксанетии – и в ее прикосновении. Беллиом говорит, что она совершенно заглушила все происходящее. Как я понял, причина тут в различии между благословением и проклятием. Как бы там ни было, Элане ничего не грозит. Как ты себя чувствуешь?

– Как полуутопленный котенок, если тебе так хочется это знать, – слабо улыбнулась она. И, вздохнув, добавила:

– Я бы никогда не поверила, что Заласта способен на такое.

– Я заставлю его пожалеть о том, что ему вообще пришла в голову эта мысль, – мрачно проговорил Спархок. – Я вырву у него сердце, поджарю на вертеле и поднесу Афраэли на серебряном блюде.

– Ну разве он не милый мальчик? – с нежностью проговорила Афраэль.

– Нет, – голос Сефрении прозвучал неожиданно твердо. – Я одобряю эту идею, дорогие мои, но я не хочу, чтобы Заластой занимались вы. Он хотел убить меня, значит, мне и решать, кто получит его.

– По-моему, это справедливо, – признал Спархок.

– Что ты задумала, Сефрения? – спросила Афраэль.

– Вэнион выйдет из себя, когда узнает об этом случае. Я не хочу, чтобы он буйствовал и ломал мебель, а потому намерена вручить ему Заласту – перевязанного розовой ленточкой.

– И все-таки, – упрямо сказала Афраэль, – я получу его сердце!

ГЛАВА 13

Небо затянули угрюмые тучи, и стылый сухой ветер продувал насквозь плоское безлюдье Кинезганской пустыни, когда Вэнион вел на восток свою отступающую армию. Добрая половина его рыцарей погибла в стычке с солдатами Клааля, а среди уцелевших трудно было найти такого, кто не получил бы тяжелых ран. Вэнион выезжал из Сарны во главе грозного войска; возвращался он во главе колонны стонущих калек, изрядно помятой и потрепанной, – и все это после одного боя, который иначе чем стычкой и назвать-то было трудно.

Четыре атана несли на носилках Энгессу, и рядом с носилками шагала королева Бетуана. Лицо ее было искажено горем. Вэнион вздохнул. Энгесса еще дышал, но жизнь едва теплилась в нем.

Магистр выпрямился в седле, стараясь стряхнуть потрясение и ужас и вернуться к здравому мышлению. Битва с солдатами Клааля изрядно прокосила ряды рыцарей церкви, а ведь именно на эту силу была рассчитана вся их стратегия. Без этих грозных всадников в крепких доспехах восточная граница Тамула больше не была надежно прикрытой.

Вэнион вполголоса мрачно выругался. Единственное, что сейчас было ему по силам, – это предупредить остальных о том, как изменилось их положение.

– Сэр Эндрик! – окликнул он старого ветерана, который скакал позади, чуть в отдалении. – Прими покуда командование на себя. Мне нужно кое о чем позаботиться.

Эндрик подъехал ближе.

– Продолжайте двигаться на восток, – приказал Вэнион. – Я скоро вернусь. – Он пришпорил усталого коня, послав его в галоп, и поскакал вперед.

Оказавшись примерно в миле впереди колонны, Вэнион осадил коня и послал заклинание вызова.

Ничего не произошло.

Он повторил заклинание, на сей раз более настойчиво.

– Ну что еще? – раздраженно и нетерпеливо спросил над самым его ухом голос Афраэли.

– У меня дурные новости, Божественная, – сказал Вэнион.

– Что там еще стряслось? Побыстрее, Вэнион. Я сейчас очень занята.

– Мы наткнулись в пустыне на Клааля. С ним была армия гигантов, и нас сильно потрепали. Сообщи Спархоку и остальным, что я, скорее всего, не смогу удержать Самар, если кинезганцы осадят его. Я потерял убитыми половину рыцарей, да и те, что уцелели, еще не скоро смогут вступить в бой. Пелои Тикуме храбрые ребята, но у них нет никакого опыта осад.

– Когда это случилось?

– Примерно четыре часа назад. Сможешь ты отыскать Абриэля и других магистров? Они сейчас должны быть в Земохе либо уже в Западном Астеле. Их следует предостеречь. Скажи им, пусть ни в коем случае не ввязываются в бой с солдатами Клааля. Нам против них не выстоять. Если главные силы рыцарей церкви заманят в ловушку и уничтожат, мы проиграем эту войну.

– Что это за гиганты, о которых ты говорил, Вэнион?

– У нас не было времени представляться друг другу. Впрочем, ростом они больше атанов – почти с троллей. Они носят тесно прилегающие доспехи и стальные маски на лицах. Оружие их не похоже ни на что, когда-либо мной виденное, а кровь у них желтая.

– Желтая? Это невозможно!

– Однако же это так. Можешь заглянуть к нам и полюбоваться моим мечом, если будет охота. Мне удалось прикончить парочку этих чудищ, покуда я прикрывал отступление Бетуаны.

– Бетуана – и отступление?!

– Она несла Энгессу.

– Что случилось с Энгессой?

– Он вырвался вперед, и солдаты Клааля набросились на него. Он дрался отчаянно, но они одолели его числом. Мы ударили по ним, и Бетуана мечом проложила себе путь к Энгессе. Я приказал отступать и прикрывал Бетуану, покуда она не вынесла Энгессу в тыл. Сейчас мы везем его в Сарну, но это, думается мне, лишь пустая трата времени. Ему проломили голову, и я боюсь, что мы его потеряем.

– Не говори так, Вэнион. Никогда не говори так! Всегда остается надежда.

– На сей раз – вряд ли, Божественная. Когда у человека поврежден мозг, все, что можно сделать для него, – это выкопать могилу.

– Я не намерена терять его, Вэнион! Как быстро ты можешь доставить его в Сарну?

– Через два дня, Афраэль. У нас ушло два дня на то, чтобы добраться до этих мест, стало быть, два дня туда, два – обратно.

– Сможет он продержаться столько?

– Сомневаюсь.

Она произнесла краткое стирикское ругательство.

– Где вы сейчас?

– В двадцати лигах к югу от Сарны и примерно на пять лиг вглубь пустыни.

– Оставайтесь там. Я скоро появлюсь.

– Поосторожнее обращайся с Бетуаной. Она ведет себя очень странно.

– Говори прямо, Вэнион, что ты имеешь в виду. У меня нет времени решать головоломки.

– Я, собственно, не много могу сказать, Афраэль. Бетуана – воин, и ей хорошо известно, что людей в бою порой убивают. Ее реакция на то, что случилось с Энгессой… м-м… чрезмерна. Она совершенно сломлена.

– Она – атана, Вэнион. Атаны весьма эмоциональный народ. Возвращайся и останови свою колонну. Я скоро буду.

Вэнион кивнул, хотя кивок увидеть было некому, развернул коня и поскакал к колонне.

– Есть изменения? – спросил он у королевы Бетуаны.

Она подняла залитое слезами лицо.

– Один раз он открыл глаза, Вэнион-магистр, – ответила она. – Не думаю, однако, чтобы он увидел меня. – Она сидела около Энгессы, держа его за руку.

– Я говорил с Афраэлью, – сказал Вэнион. – Она сейчас появится,чтобы взглянуть на него. Не теряй надежды, Бетуана. Афраэль исцелила меня, а я был куда ближе к смерти, чем сейчас Энгесса.

– Он очень крепок, – сказала Бетуана. – Если Богиня-Дитя сможет исцелить его рану, прежде чем… – Она оборвала себя, и голос ее как-то странно задрожал.

– Все будет хорошо, ваше величество, – сказал Вэнион, стараясь вложить в свои слова больше уверенности, чем он испытывал на самом деле. – Можешь ли ты дать знать своему супругу – я имею в виду, насчет Клааля? Он должен узнать о солдатах, которых Клааль прячет под своими крыльями.

– Я пошлю гонца. Может быть, сказать Андролу, чтобы он шел не в Тосу, а в Сарну? Клааль сейчас здесь, а армия Скарпы еще очень долго не доберется до Тосы – даже если сумеет обойти троллей.

– Подождем, пока мне не представится случай побеседовать с остальными. Ты полагаешь, что король Андрол уже на марше?

– Должен быть. Андрол всегда исполняет то, что я говорю. Он хороший человек – и очень, очень храбр, – прибавила она, словно защищая своего супруга от каких-то невысказанных наветов; но Вэнион заметил, что при этих словах она рассеянно погладила пепельно-бледное лицо Энгессы.

***

– Он, должно быть, здорово торопился, – пробормотал Стрейджен, ломая голову над немногословным посланием Спархока.

– Он никогда не был силен по части писем, – пожал плечами Телэн, – кроме, разве что, того случая, когда он целыми днями сочинял небылицы о том, чем мы якобы занимаемся на Тэге.

– Верно, тот случай истощил его силы. – Стрейджен смял записку и только сейчас пристальнее пригляделся к ней.

– Пергамент, – сказал он. – И откуда только он раздобыл пергамент?

– Кто знает? Может быть, он сам нам расскажет, когда вернется. Давай-ка прогуляемся по берегу. Мне нужен свежий воздух.

– Ладно. – Стрейджен подхватил плащ, и они, спустившись по лестнице, вышли на улицу.

Над южной частью Тамульского моря стояло безветрие, и лунная дорожка, слепяще-ясная и не потревоженная даже мелкой рябью, рассекала его темные воды.

– Красиво, – пробормотал Телэн, когда два вора остановились на сыром песке у самого края воды.

– О да, – согласился Стрейджен.

– Сдается мне, я кое-что придумал, – продолжал Телэн.

– Я тоже, – отозвался Стрейджен.

– Так говори.

– Нет, вначале выслушаем тебя.

– Ладно. Кинезганцы сосредотачивают силы у границы, так?

– Верно.

– Одна хорошо придуманная небылица могла бы их рассредоточить.

– Я не уверен, что говорить следует именно так.

– Мы что, пришли сюда поспорить о правильном употреблении слов?.. Что сделают кинезганцы, если услышат о приближении рыцарей церкви? Наверняка ведь они пошлют войско им навстречу?

– Я думал, Спархок и Вэнион хотят сохранить приближение рыцарей в тайне.

– Стрейджен, как это ты полагаешь сохранить в тайне сто тысяч человек? Предположим, я скажу Валашу, будто получил весьма верные сведения, что флот под стягами церкви обогнул южную оконечность Даконии, направляясь к Аэфталю. Разве это не вызовет беспокойства у наших противников? Даже если они уже знают о рыцарях, идущих через Земох, все равно им придется послать войска и против этого флота. Не могут же они исключить вероятность того, что рыцари идут на них с двух разных направлений! Стрейджен вдруг расхохотался.

– Что это тебя так рассмешило?

– Телэн, мы с тобой слишком долго работали вместе. Мы уже и думать стали одинаково. Мне пришла в голову идея сказать Валашу, что атаны намерены пройти по степям Восточного Астела и вторгнуться в Северную Кинезгу, направляясь к столице.

– Недурная идея, – заметил Телэн.

– Твоя тоже. – Стрейджен, Прищурясь, взглянул на залитую лунным светом воду. – Оба рассказа стратегически правдоподобны, – задумчиво добавил он. – Именно нечто подобное предпринял бы любой полководец. На самом-то деле мы задумали одновременный удар с востока и с запада, но, если нам удастся внушить Киргону, что мы готовимся ударить на него с севера и с юга, он настолько далеко уведет свои войска, что ни за что на свете не успеет вернуть их обратно, чтобы отразить наши настоящие удары.

– Не говоря уже о том, что мы рассечем его армию надвое.

– Однако нам следует соблюдать осторожность, – предостерег Стрейджен. – Не думаю, что даже у Валаша достанет легковерности проглотить оба этих рассказа, если мы вывалим их перед ним одновременно. Надо их немного развести и кормить его небольшими порциями. Чего бы мне очень хотелось, так это чтобы сказочка об атанах исходила из уст кого-нибудь третьего.

– Пусть Спархок попросит Афраэль устроить это, – предложил Телэн.

– Если он вообще вернется. В его записке об этом ничего не сказано. Впрочем, я думаю, мы и сами управимся. Давай-ка слегка изменим твой рассказ. Отгони свой вымышленный флот к Валезии. Пусть Киргон еще немного понервничает, прежде чем мы назовем местом назначения Аэфталь. Я же сделаю пару туманных намеков на то, что атаны скапливают силы у северо-восточной границы. И пусть себе так все и остается, пока не вернется Спархок. Телэн вздохнул.

– В чем дело?

– Это же почти законно, верно?

– Ну, думаю, можно сказать, что да. А что такое?

– Если это законно, что же мне так весело, а?

***

– Ничего? – спросил Улаф, расстегивая ворот красной форменной куртки.

– Ни словечка, – ответил Тиниен. – Я четырежды звал ее, и никакого прока.

– Может быть, она занята.

– Вполне возможно.

Улаф задумчиво потер щеку.

– Нет, я все-таки сбрею бороду сэра Герды, – пробормотал он. – Знаешь, может быть, все дело в том, что мы в He-Времени. Когда это случилось в первый раз – помнишь, в Пелозии, – наши заклинания тоже не действовали.

– Это заклинание другого рода, Улаф. Я ведь не пытаюсь что-то сделать. Я просто хочу поговорить с Афраэлью.

– Да, но ты смешиваешь магию. Ты применяешь стирикское заклинание, сидя по уши в тролличьей магии.

– Может быть, ты и прав. Я попытаюсь еще раз, когда мы будем в Арджуне и вернемся в реальное время.

Блокв косолапо шагал к ним в сером свете замороженого Гхномбом мгновения, минуя по пути стайку птиц, застывших в воздухе.

– Дальше в долине есть логова людей, – сообщил он.

– Много или мало? – спросил Улаф.

– Много, – ответил Блокв. – Там будут собаки?

– Возле логова людей всегда есть собаки, Блокв.

– Тогда надо поспешить. – Косматый тролль помолчал. – Как называют люди это место?

– Я думаю, Арджун.

– Значит, это место, куда мы хотим попасть?

– Да, верно.

– Зачем?

– Злые люди велели идти туда человеку по имени Берит. Мы хотим пойти туда в расколотом мгновении Гхномба и послушать птичьи звуки людей. Один из людей может сказать, куда злые скажут идти потом человеку по имени Берит. Это может быть место, где прячут подругу Анакхи. Узнать это – хорошо.

Блокв наморщил косматый лоб, обдумывая его слова.

– Охота людей всегда такая не-простая? – спросил он.

– Наше племя и само не-простое.

– Разве у вас от этого не болит голова? Улаф усмехнулся одними губами, стараясь не показывать зубы.

– Иногда болит, – признался он.

– Я думаю, что простая охота лучше, чем не-простая. Охота людей такая не-простая, что я иногда забываю, за чем охочусь. Тролли охотятся за едой. Люди охотятся за мыслями.

Улаф был слегка изумлен сообразительностью тролля.

– Я думаю, что ты думаешь хорошо, – согласился он. – Люди и в самом деле охотятся за мыслями. Мы их очень ценим.

– Мысль – это хорошо, У-лав, но ее нельзя съесть.

– Мы охотимся за мыслями, когда наши животы полны.

– В этом различие между троллями и людьми, У-лав. Я тролль. Мой живот никогда не бывает полон. Давай поспешим. Я думаю, хорошо будет знать, вкусные ли в этом месте собаки. – Он помолчал. – Я не хочу рассердить тебя, У-лав, но собаки людей вкуснее, чем сами люди. – Блокв поскреб косматой лапой морду. – Если мой живот будет пуст, я съем человека, но собака лучше.

– Тогда пойдем поищем для тебя собаку.

– Твоя мысль хорошая, У-лав. – И косматый великан, протянув лапу, нежно погладил Улафа по макушке, едва не свалив его с ног.

***

Богиня-Дитя невесомо коснулась кончиками пальцев висков проломленной головы Энгессы, и в глазах ее появилось отсутствующее выражение.

– Ну как? – нетерпеливо спросил Вэнион.

– Не подгоняй меня, Вэнион. Мозг – очень сложный организм. – Она продолжала легкими движениями ощупывать голову Энгессы.

– Невозможно, – сказала она наконец, отнимая пальцы.

Бетуана застонала.

– Пожалуйста, Бетуана, вот этого не нужно, – сказала Афраэль. – Я только хотела сказать, что ничего не могу сделать здесь. Чтобы исцелить его, мне нужно забрать его отсюда.

– На остров? – догадался Вэнион.

Она кивнула.

– Там я всему хозяйка. Мы же пока в Кинезге, а Кинезга – владение Киргона. Вряд ли он даст мне разрешение, как бы умильно я его ни просила. Ты можешь молиться здесь, Бетуана?

Королева атанов покачала головой.

– Только в пределах самого Атана.

– Надо будет мне потолковать об этом с вашим Богом. Это же так неудобно. – Афраэль нагнулась и положила ладонь на грудь Энгессы.

Атан вдруг перестал дышать и весь в один миг покрылся инеем.

– Ты убила его! – пронзительно закричала Бетуана.

– Помолчи! Я только заморозила его, чтобы остановить кровотечение, покуда я не смогу забрать его на остров. Сама рана не так страшна, но кровотечение калечит его мозг. Холод ослабит его. Это все, что я могу сейчас сделать, но этого достаточно, чтобы его состояние не ухудшилось, пока вы не доставите его в Сарну.

– Значит, надежды нет, – страдальчески проговорила Бетуана.

– Вот еще, глупости! Я могла бы поставить его на ноги за день-два – но для этого мне нужно доставить его на остров, потому что там время в моей власти. Исцелить мозг не так уж сложно. Вот сердце… ну да неважно. Слушай меня внимательно, Бетуана. Как только вы с Вэнионом доставите Энгессу в Сарну, беги со всех ног к атанской границе. Едва пересечешь границу, бросайся на колени и начинай молиться своему Богу. Он будет упрямиться – он всегда такой – но ты не отступай. Докучай ему, покуда он не сдастся. Мне нужно, чтобы он разрешил взять Энгессу на остров. Если ничего другого не останется, пообещай, что как-нибудь я тоже окажу ему услугу. Только не уточняй какую. Просто упирай на то, что я могу вылечить Энгессу, а он – не может.

– Я сделаю все, как ты велишь, Божественная! – воскликнула Бетуана.

– Я не велю, Бетуана, я только советую. Не в моей власти отдавать тебе повеления. – Богиня-Дитя повернулась к Вэниону. – Покажи-ка мне свой меч. Я хочу взглянуть на эту желтую кровь.

Вэнион извлек меч из ножен и протянул ей рукоятью вперед.

Она содрогнулась.

– Нет, дорогой, держи его сам. Меня тошнит от запаха железа. – Она сощурилась, разглядывая пятна на клинке.

– Поразительно, – пробормотала она наконец. – Это вовсе и не кровь.

– Но именно это текло, когда мы рубили их.

– Возможно, но все-таки это не кровь. Скорее желчь. Клааль чересчур далеко зашел в поисках союзников. Гиганты, с которыми вы дрались, Вэнион, не принадлежат к этому миру.

– Мы об этом сразу догадались, Божественная.

– Вэнион, я не имею в виду их размеры или телосложение. Судя по всему, даже их внутренние органы отличаются от ваших. Думаю, у них нет легких.

– У всех есть легкие, Афраэль, – кроме, разве что, рыб.

– Это здесь, Вэнион, в этом мире. Если в жилах этих существ течет не кровь, а желчь, стало быть, их печень… – Афраэль замолчала хмурясь.

– Да, – сказала она наконец с некоторым сомнением в голосе, – думаю, что это все же возможно. Впрочем, не хотела бы я дышать воздухом их мира.

– Ты знаешь, что я не имею ни малейшего понятия, о чем ты говоришь?

Она улыбнулась.

– Не страшно, дорогой. Я все равно люблю тебя.

– Большое спасибо.

– Не стоит благодарности.

***

– Это могла быть хорошая страна, друг Тикуме, – сказал Кринг, оправляя черную кожаную куртку и оглядывая каменистую пустыню. – Места здесь открытые и довольно ровные. Все, что здесь нужно, – это немного воды и парочка добрых людей.

Они скакали во главе большого нестройного отряда пелоев.

Тикуме ухмыльнулся.

– Если задуматься, друг Кринг, так это все, что на самом деле нужно в преисподней. Кринг рассмеялся.

– Далеко этот кинезганский лагерь? – спросил он.

– Еще пять лиг. С ними легко драться, друг Кринг. Кинезганцы ездят верхом и вооружены кривыми мечами, похожими на ваши сабли, но кони у них захудалые и медлительные, а сами кинезганцы слишком ленивы, чтобы упражняться в фехтовании. Что еще лучше, они носят свободные одежды с широкими развевающимися рукавами. Половина боя уходит у них на то, чтобы выпутаться из собственных одеяний.

Усмешка Кринга стала волчьей.

– Они удирают от нас, – добавил Тикуме, – но всегда возвращаются.

– На те же самые стоянки? – недоверчиво спросил Кринг.

Тикуме кивнул.

– Это намного облегчает дело. Нам даже не приходится их разыскивать.

– Невероятно! Кто ими командует – трухлявые пни?

– Судя по тому, что я слышал, они получают приказы от Киргона. – Тикуме потер ладонью обритую макушку. – Как ты думаешь, будет ли ересью предположение, что даже бог может быть тупицей?

– Если только ты не скажешь это о нашем Боге, думаю, тебе ничто не грозит.

– Я не хотел бы поссориться с Церковью.

– Патриарх Эмбан – здравомыслящий человек, доми Тикуме. Он не станет отлучать тебя от церкви, если ты скажешь что-то нелестное о наших врагах. – Кринг приподнялся в стременах, озирая бурые, усыпанные мелкими камешками просторы пустыни Кинезга. – Я заранее предвкушаю этот бой, – сознался он. – Давно уже я не был в хорошей драке. – Кринг опустился в седло. – Да, кстати, чуть не забыл. Я говорил с другом Оскайном насчет награды за уши кинезганцев. Он отказал.

– Какая жалость. Воины сражаются куда лучше, если им посулить прибыль.

– У меня это даже вошло в привычку. Мы дрались с троллями в Северном Атане, и я наполовину отрезал ухо мертвому троллю, прежде чем сообразил, что никто мне за него не заплатит. Занятный холм впереди, верно? – Кринг указал на почти правильной формы купол, высящийся над пустынной равниной.

– Странноватый, – согласился Тикуме. – На склонах его нет камней – только пыль.

– Наверно, пыльная дюна. Говорят, в Рендоре есть песчаные дюны, точь-в-точь похожие на эту. Ветер поднимает песок и наметает его вот в такие округлые холмы.

– Разве пыль ведет себя точно так же, как песок?

– Видимо да. Доказательство как раз перед нами.

И тут у них на глазах холм раскололся посередине, и склоны его развернулись веером. Пелои потрясенно воззрились на треугольный лик Клааля, который тяжеловесно выпрямлялся, обрушивая потоки пыли с лоснящихся черных крыльев.

Кринг резко осадил коня.

– Я так и знал, что с этим холмом что-то не так! – воскликнул он, проклиная себя за невнимание. Пелойские всадники сгрудились вокруг своих предводителей.

– На сей раз он явился не один! – крикнул Тикуме. – Он прятал под крыльями солдат! Гляди!

– Здоровые черти, а? – Кринг прищурился, разглядывая воинов в диковинных доспехах, которые двинулись на пелоев. – Впрочем, большие они или маленькие, а все равно пешие, и это как раз то преимущество, в котором мы нуждаемся, верно?

– Верно! – хохотнул Тикуме. – Это, может, даже веселей, чем гоняться за кинезганцами!

– Интересно, есть ли у них уши, – сказал Кринг, обнажая саблю. – Если есть, недурно было бы их пособирать. Я еще не оставил надежды уговорить друга Оскайна.

– Есть только один способ это проверить, – отозвался Тикуме, вскинув дротик, и первым бросил коня в атаку.

Обычная тактика пелоев явно озадачила солдат Клааля. Великолепные кони кочевников были быстры, как олени, а то, что восточные пелои саблям предпочитали дротики, давало сейчас отряду дополнительное преимущество. Всадники разбились на небольшие группы и поскакали в атаку. Они врезались в длинные ряды врагов, причем каждая группа выбирала себе целью одного из закованных в сталь чудищ, с близкого расстояния метали в них дротики и тотчас разворачивались, отъезжая в безопасное место. После нескольких таких атак первые ряды вражеских солдат, сплошь утыканных дротиками, стали смахивать на гигантских ежей.

Доведенные до бешенства, солдаты Клааля пытались достать проворных мучителей своими грозными палицами, но смертоносные лезвия лишь со свистом рубили безобидный воздух, почти никогда не достигая цели.

– Отличная драка! – переводя дыхание, крикнул Кринг своему другу после нескольких атак. – Они большие, но неповоротливые!

– И не слишком выносливые, – добавил Тикуме. – Тот, которого я проткнул в последний раз, сопел и пыхтел, словно худые кузнечные мехи.

– Да, с дыханием у них неважно, – согласился Кринг. И вдруг его глаза сузились. – Погоди-ка минутку, попробуем кое-что новенькое. Скажи своим детям, чтобы просто скакали к врагам, а потом разворачивались и уезжали прочь. Пусть не тратят больше дротиков.

– Я что-то не понимаю, доми.

– Тебе случалось подниматься высоко в горы?

– Несколько раз. А что?

– Помнишь, как тяжело там было дышать?

– Вначале – это уж точно. Помнится, у меня даже голова кружилась.

– Вот именно! Не знаю, где Клааль набрал этих солдат, но явно не в здешних местах. Думаю, они привыкли к более плотному воздуху. Пусть-ка погоняются за нами. Зачем тратить силы на то, чтобы убивать кого-то, если эту работу за тебя может выполнить обыкновенный воздух.

– Можно попробовать, – пожал плечами Тикуме. – Правда, это лишает большей части развлечения.

– Развлечемся потом, с кинезганцами, – сказал Кринг. – Сначала загоняем до смерти пехоту Клааля, а потом изрубим в куски кавалерию Киргона.

***

– Предоставь первый ход мне, – сказал Стрейджен Телэну, когда они ступили на ветхую лестницу, ведущую на чердак. – Я уже неплохо изучил Валаша и смогу оценить его реакцию лучше, чем ты.

– Ладно, – согласился Телэн. – Это твой улов, так что можешь с ним забавляться.

Стрейджен открыл дверь на затхлый и смрадный чердак, и они меж завалов разнообразной рухляди пробрались в угол, где сидел Валаш.

Костлявый дакит в бархатной куртке сегодня был не один. В кресле у стола вяло раскинулся долговязый стирик, лицо которого покрывали открытые, сочащиеся гноем язвы. Правая рука стирика безжизненно болталась вдоль тела, вся правая половина его изъязвленного лица как-то оплыла, а правое веко почти целиком закрывало глаз. Он что-то бормотал себе под нос, явно не сознавая, где находится.

– Ты не вовремя, Вимер, – проворчал Валаш.

– Это очень важно, мастер Валаш, – поспешил заверить его Стрейджен.

– Ну ладно, только не тяни.

Они подошли ближе к столу, и к горлу Телэна вдруг подкатила волна тошноты. От бормочущего стирика невыносимо несло смрадом заживо разлагающейся плоти.

– Это мой хозяин, – кратко сказал Валаш.

– Огераджин? – уточнил Стрейджен.

– Откуда тебе известно его имя?

– Кажется, ты как-то упоминал его – или это был кто-то из твоих приятелей. Не слишком ли он болен, чтобы выходить из дому?

– Не твоего это ума дело, Вимер. Что у тебя за важные сведения?

– Не у меня, мастер Валаш. Их добыл Рельдэн.

– Так говори, мальчик.

– Слушаюсь, мастер Валаш, – сказал Телэн, почтительно наклоняя голову. – Сегодня днем я заглянул в одну портовую таверну и услышал там разговор двоих эдомских матросов. Они, похоже, были чем-то взволнованы, и я подобрался поближе, чтобы узнать, что это их так взбудоражило. Ну да ты знаешь, как эдомцы относятся к Чиреллоской церкви.

– Ближе к делу, Рельдэн.

– Слушаюсь, сэр. Я только хотел объяснить. Как бы то ни было, один из матросов только что прибыл в порт и говорил другому, чтобы тот передал кое-что кому-то в Эдоме – Ребал, что ли, его имя. Похоже, первый матрос приплыл с Валезии, и там, когда его корабль выходил из порта, миновал флот, входивший как раз в гавань Валлеса.

– Что же в этом такого особенного? – раздраженно вопросил Валаш.

– Я как раз к этому подхожу. Этого матроса взволновало именно то, что флот, который он увидел, шел под стягами Церкви Чиреллоса, и вдоль бортов стояли люди в доспехах. Матрос этот все лопотал, что, мол, это рыцари церкви явились в Дарезию насаждать свою ересь. – Валаш вытаращился на мальчика, в ужасе разинув рот. – Едва я это услышал, как смылся оттуда. Вимер почему-то решил, что тебе это будет интересно, хотя я и сомневался. Какое нам дело до того, что эленийцы спорят друг с другом о религии? Нас это не касается, верно ведь?

– Сколько там было судов? – просипел Валаш полузадушенным голосом. Глаза его были выпучены.

– Этого матрос точно не сказал, мастер Валаш, – улыбнулся Телэн. – На мой взгляд, он попросту не сумел их сосчитать. Как я понял, флот протянулся от горизонта до горизонта. Если эти люди в доспехах и были рыцари церкви, я бы сказал, что все они уместились на этих судах. Всякое слыхал я про рыцарей церкви и уж верно не хотел бы оказаться тем, за кем они явились сюда. Сколько, по-твоему, стоят эти сведения, мастер Валаш?

Валаш без единого возражения потянулся к кошельку.

– Мастер Валаш, – вдруг заговорил Стрейджен, – не прибывали в последнее время гонцы из тех лесных лагерей?

– Это не твое дело, Вимер.

– Как скажешь, мастер Валаш. Я к тому клоню, чтобы ты их предупредил не болтать почем зря при посторонних. Я наткнулся на парочку ребят, у которых был такой вид, точно они долго прожили в лесу. Один из них говорил другому, что они ничего не могут сделать, покуда Скарпа не получит приказ Кирги. Кто такой этот Кирга? Я никогда не слышал о нем.

– Не «кто», а «что», Вимер, – поправил Телэн. – Кирга – это город где-то в Кинезге.

– В самом деле? – Стрейджен изобразил живейшее любопытство. – Впервые слышу это название. Где же он? Какая дорога ведет в Киргу?

– Путь проходит близ Источника Вигая, – объявил вдруг Огераджин громким напевным голосом.

Валаш издал какой-то сдавленный звук и предосте регающе замахал руками перед лицом своего хозяина, однако Огераджин оттолкнул его.

– Ступай так, чтобы утро осталось за спиной, – продолжал стирик.

– Господин!.. – визгливо запротестовал Валаш.

– Молчи, вор! – громыхнул Огераджин. – Я отвечу на вопрос этого путника. Ежели он желает предстать и преклонить колени перед Киргоном, ему надобно знать дорогу. Ступай, путник, мимо Источника Вигая и следуй на северо-запад, в пустыню. Путь твой проляжет к Запретным горам, куда никто не может прийти безнаказанно без дозволения на то Киргона. Когда же достигнешь ты оных черных и грозных вершин, ищи Столпы Киргона, ибо, ежели они не укажут тебе пути, Кирга навеки останется сокрытой от тебя.

– Господин, умоляю тебя!.. – Валаш бессильно ломал руки, в отчаянии уставясь на старого безумца.

– Я велел тебе молчать, вор. Еще одно слово – и смерть твоя неминуема. – Огераджин повернулся к Стрейджену и впился в него единственным безумным глазом. – Не устрашись, о путник, Соляных Равнин, куда не решаются забредать кочевники. Храбро скачи вперед и вперед по смертоносной сей белизне, коя лишена всякой жизни, и лишь каторжное отребье трудится там в карьерах, добывая бесценную соль. От края Соляных Равнин узришь ты на горизонте черные тени Запретных гор, и, буде на то воля Киргона, его пламенно-белые столпы укажут тебе путь к Потаенному Граду. Да не устрашит тебя и Равнина Костей. То кости безымянных рабов, что трудятся до смерти своей на избранный народ Киргона, а когда более не могут трудиться, отдают их в жертву пустыне. За Равниною Костей придешь ты ко Вратам Иллюзии, за коими и лежит Град Потаенный Кирга. Глаз смертного не в силах узреть сих врат. Несокрушимой стеной высятся они на краю Запретных гор и преграждают путь к Кирге. Устреми же взгляд твой на белые столпы Киргона и ступай прямиком к пустоте, коя на самом деле таится меж ними. Не верь тому, что увидят глаза твои, ибо несокрушимая стена на деле проницаема, словно туман, и не удержит тебя. Пройди сквозь нее и ступай по темному ходу к Долине Героев, где спят вечным сном бессчетные легионы Киргоновы, ожидая, когда трубный глас его вновь призовет их сокрушить врагов.

Валаш попятился и стал отчаянно подавать знаки Телэну, чтобы тот следовал за ним.

Заинтригованный, Телэн пошел за дакитом.

– Не слишком обращай внимание на моего хозяина, мальчик! – горячо прошептал Валаш. – Он в последнее время не в себе, и такое с ним частенько случается.

– Это я уже понял, мастер Валаш. Может, показать его врачу? Сдается мне, он совсем спятил.

– А чем ему может помочь врач? – пожал плечами Валаш. – Ты только растолкуй Вимеру, что старик просто лопочет сам не знает о чем. – Валаша явно обеспокоил безумный бред Огераджина.

– Да он и сам уже это понял, мастер Валаш. Всякий раз, когда кто-то начинает держать речь со всеми этими «оные» и «кои», сразу ясно, что у него мозги набекрень.

Безумный стирик между тем все вещал своим гулким напевным голосом:

– За Долиной Героев узришь ты Источник Киргона, что сверкает на солнце и поит Потаенный Град. Рядом же с источником, в полях, источенных каналами, узришь ты саму Киргу, что высится черной горой, обнесенная стенами темнее ночи. Ступай же храбро в город киргаев-благословенных. Подымись по крутым ступеням на самый верх сей окруженной стенами горы, и там, на вершине знаемого мира, узришь ты среди черноты сей белизну – ибо там колонны известняка несут на себе купол и перекрытия Святая Святых, и там пылает на священном алтаре извечным пламенем сам Киргон. Пади же на лицо свое в сем устрашающем присутствии, воскричав: «Ванет, тьек Алкор! Йала Киргон!», и ежели будет на то его благоволение, он внемлет тебе, а коли благоволения не будет, он изничтожит тебя. Такова, о путник, дорога в Потаенный Град, что лежит у сердца Киргона Могущественнейшего, Владыки и Бога всего, что было, есть и будет.

Тут безумное лицо стирика исказилось нелепой радостной гримасой, и он залился пронзительным сумасшедшим смехом.

ГЛАВА 14

– Ладно, Спархок, теперь можешь повернуться.

– Ты одета? Афраэль вздохнула:

– Минутку.

Послышался шорох атласа.

– Этого достаточно? – едко осведомилась она. Спархок повернулся. Богиня была облачена в белое мерцающее одеяние.

– Это уже получше, – сказал он.

– Ханжа. Дай мне руку.

Спархок сжал ее узкую ладонь, и они начали подниматься в воздух над лесистыми холмами к востоку от Диргиса.

– Сарна примерно к юго-западу отсюда, – сказал Спархок.

– Я знаю, где находится Сарна, – сухо отозвалась она.

– Я просто хотел помочь.

Земля под ними стремительно заструилась назад – они помчались на юго-запад.

– А нас могут увидеть с земли? – с любопытством спросил он.

– Разумеется нет. А что?

– Да так, пришло в голову. Я подумал, что, если бы нас могли увидеть, это объяснило бы, откуда взялось такое обилие небылиц.

– Вы, люди, весьма изобретательны. Вы способны выдумывать небылицы и без нашей помощи.

– Ты сегодня что-то очень раздражительна. Долго нам лететь до Сарны?

– Несколько минут.

– Занятный способ путешествовать.

– Ты его переоцениваешь.

Некоторое время они неслись вперед, не говоря ни слова.

– Впереди Сарна, – наконец сказала Афраэль.

– Как ты думаешь, Вэнион уже там?

– Сомневаюсь. Скорее всего он прибудет сегодня, но позже.

Они мягко опустились на землю на полянке примерно в миле от северной окраины города, и Афраэль приняла более привычный облик Флейты.

– Понеси меня, – попросила она, протягивая к нему руки.

– Ты же умеешь ходить.

– Я же несла тебя всю дорогу из Диргиса. Это только справедливо, Спархок.

– Я просто пошутил, Афраэль, – улыбнулся он и, подхватив ее на руки, зашагал через лес к городу. – Куда мы пойдем?

– В атанские казармы. Вэнион говорит, что Итайн там. – Афраэль нахмурилась. – О, это совершенно невозможно! – взорвалась она.

– В чем дело?

– Сэр Анозиен безнадежен. Я не могу понять ни слова из того, что он пытается мне сообщить.

– Где он сейчас?

– В Самаре. Он пробует рассказать, что обнаружили только что Кринг и Тикуме, но я могу расслышать только через два слова на третье. Почему этот человек так мало времени уделяет своим занятиям?!

– Анозиен слегка… э-э…

– Слово, которое ты ищешь, – «ленив», Спархок.

– Он предпочитает сохранять силы, – защищал Спархок своего собрата по ордену.

– Ну да, еще бы! – Афраэль вновь нахмурилась. – Погоди-ка!

– Что такое? – Мне только сейчас кое-что пришло в голову.

– И что именно?

– Я подумала, что Тиниен не особенно ломал голову над выбором тех рыцарей, которых привез из Чиреллоса.

– Он привез лучших людей, до кого только смог добраться.

– В том-то и дело! А я-то все гадала, почему у меня нет никаких известий от Комьера. Боюсь, Тиниен не оставил ему ни одного пандионца, который хоть немного превосходит талантом Анозиена. Таких, что могут послать зов дальше, чем на несколько лиг, среди вас не так уж и много, и Тиниен, судя по всему, неумышленно заграбастал их всех.

– Можешь ты хоть что-нибудь понять в том, что пытался сообщить тебе Анозиен?

– Что-то, связанное с дыханием. У кого-то с ним трудности. Я загляну туда после того, как мы поговорим с Итайном. Может, мне и удастся расслышать, что лепечет Анозиен, – если я буду сидеть в соседней комнате.

– Не вредничай.

Они миновали городские ворота и оказались в Сарне. Спархок нес Богиню-Дитя по узеньким улочкам к угрюмой каменной крепости, в которой размещался местный атанский гарнизон.

Итайна, облаченного в красную мантию, они отыскали в зале совета – он разглядывал карту, которая закрывала целиком всю стену.

– А, Итайн, – сказал Спархок, – вот ты где. – Он поставил на ноги Флейту.

– Боюсь, у вас преимущество передо мной, сэр… э-э…

– Это я, Итайн, я – Спархок.

– Я к этому никогда не привыкну, – пожаловался Итайн. – Я полагал, что ты в Бересе.

– Был – до вчерашнего дня.

– Как же ты так быстро добрался сюда? Спархок положил руку на хрупкое плечико Флейты. – Надо ли спрашивать? – А-а. Что привело тебя в Сарну?

– Вэнион в пустыне наткнулся на неприятности. Он возвращается. Он и Бетуана везут на носилках Энгессу.

– Ты хочешь сказать, что в мире нашелся такой великан, что сумел ранить Энгессу?

– Не в этом мире, Итайн, – сказала Афраэль. – Клааль привел солдат из другого мира. Они очень не обычные. Вэнион и Бетуана доберутся сюда во второй половине дня. Затем Бетуане придется поспешить в Атан. Далеко отсюда атанская граница?

Итайн поглядел на карту.

– Пятнадцать лиг.

– Отлично. Значит, у нее это не займет много времени. Она должна получить у своего бога разрешение, чтобы я могла забрать Энгессу на свой остров. У него проломлена голова, и здесь я не могу этого исправить.

– Боже милостивый! – воскликнул Итайн.

– Как приятно, что ты это заметил. Итайн слабо улыбнулся.

– Что еще произошло? – спросил он.

– Многое, – отозвался Спархок. – Заласта пытался убить Сефрению.

– Ты шутишь!

– Боюсь, что нет. Нам пришлось применить Беллиом, чтобы спасти ее.

– Спархок!.. – Глаза Итайна расширились.

– Все в порядке, Итайн, – заверила Афраэль, направляясь к нему через всю комнату с просительно протянутыми руками.

– Разве это не подвергло опасности королеву Элану? – спросил Итайн, усаживая Афраэль к себе на колени.

Спархок покачал головой:

– Кажется, Ксанетия способна заглушить этот пресловутый шум. Элана в безопасности – во всяком случае, так говорит Беллиом. – Однако на лице его мелькнула тень тревоги.

– Благодарение Богу!

– Сколько угодно, – отозвалась Афраэль, – но на самом деле это была идея Беллиома. Впрочем, у нас и без того хватает трудностей. Стычка с солдатами Клааля стоила Вэниону половины его рыцарей.

– Но это же катастрофа! Без рыцарей мы не сможем удержать Самар!

– Не отчаивайся, Итайн. Я только что получила не слишком толковое послание от пандионца по имени Анозиен. Он в Самаре, и Кринг с Тикуме, похоже, узнали что-то важное о солдатах Клааля. Я собираюсь заглянуть туда и выяснить, в чем дело.

– Клааль следит за Беритом и Халэдом, – продолжал Спархок. – Они видели его, когда переправлялись через Арджунское море. – Он задумчиво потер щеку. – Ты можешь вспомнить что-нибудь еще, Афраэль?

– Многое, – отозвалась она, – но все это не относится к тому, чем мы сейчас заняты. – Она поцеловала Итайна и соскользнула с его колен. – Я постараюсь не задерживаться. Если Вэнион прибудет в Сарну до моего возвращения, сообщайте ему известие о Сефрении понемногу и с величайшей осторожностью и сразу скажите, что она жива и здорова. Будьте начеку, господа. Сейчас зима, и без крыши вам придется несладко.

С этими словами Афраэль распахнула дверь, ступила на порог – и исчезла.

***

Тиана расположилась на северном побережье большого озера, известного как Арджунское море. Это был многолюдный тамульский город с огромной гаванью. Едва причалило ветхое грузовое суденышко, Берит и Халэд свели своих коней на берег и сели в седла.

– Как называется этот трактир? – спросил Халэд.

– «Белая Чайка», – ответил Берит.

– Поэтично, – заметил Халэд.

– Просто, по всей видимости, исчерпали другие названия. Когда в одном городе появляется слишком много «Львов», «Драконов» и «Вепрей», люди начинают в них путаться.

– Указания Крегера становятся все подробнее, – отметил Халэд. – Посылая нас в Супаль, он дал нам только название города. Теперь он уже выбирает, где нам остановиться. Возможно, это означает, что мы приближаемся к концу этого увлекательного путешествия.

– Сэр Улаф сказал, что отсюда они намереваются отправить нас в Арджун.

– Если бы я знал, что мы будем так долго блуждать вокруг озера, я бы прихватил рыболовную снасть.

– Я не слишком-то люблю рыбу.

– А кто ее любит? Рыбная ловля – это прежде всего хороший предлог удрать из дома. Мы с братьями давно уже обнаружили, что, если слишком долго слоняться по дому, наши матери тотчас начинают подыскивать для нас работенку.

– Странное у тебя семейство, Халэд. У всякого человека обычно бывает только одна мать.

– Это заслуга нашего отца. А вот и «Белая Чайка», – Халэд жестом указал вверх по улице.

Трактир оказался на диво чистым и прочно выстроенным. При нем была просторная ухоженная конюшня, а в комнатах царил порядок, доходящий до педантичности. Молодые люди позаботились о лошадях, бросили в комнате дорожные мешки и с удовольствием воспользовались мыльней, примыкавшей к трактиру со стороны заднего двора. Взбодренные купаньем, они устроились в пивной, чтобы как-то провести время до ужина. Халэд, выйдя из-за стола, долго и с интересом разглядывал изразцовую плиту.

– Любопытная идея, – заметил он Бериту. – Интересно, привьется ли она в Эозии?

– А я вот люблю смотреть на огонь, – отозвался Берит.

– Ну так можешь смотреть на свечи, если охота. От очага меньше проку и куда больше грязи. Плита намного практичнее, а кроме того, на ней можно стряпать. Когда вернемся домой, я смастерю такую плиту для своих матерей.

Берит рассмеялся.

– Если ты начнешь переворачивать вверх дном их кухню, они, пожалуй, возьмутся за метелки.

– Не думаю. Мысль о жарком, в котором не плавают хлопья сажи, должна показаться им привлекательной.

Человек, подошедший к их столу, был в рубахе с капюшоном, и этот капюшон отчасти скрывал его лицо.

– Вы не возражаете, если я к вам присоединюсь? – спросил он, усаживаясь за стол и слегка отодвинув капюшон.

Это был тот самый стирик, с которым они уже встречались на берегу Миккейского залива.

– Быстро ты добрался сюда, приятель, – заметил Берит. – Еще бы – ты ведь знал заранее, куда ехать, в отличие от нас.

– И долго тебе пришлось тогда сохнуть? – осведомился Халэд.

– Может быть, обойдемся без любезностей? – сухо спросил стирик. – У меня есть новые указания для вас.

– Ты хочешь сказать, что заглянул к нам не для того, чтобы продолжить знакомство? – огорчился Халэд. – Какое разочарование.

– Очень смешно. – Стирик замялся. – Я собираюсь вынуть из кармана письмо, так что не хватайтесь за ножи.

– Нам бы это и в голову не пришло, старина, – промурлыкал Халэд.

– Это тебе, Спархок. – Стирик протянул Бериту запечатанный кусок пергамента.

Берит сломал печать, бережно убрал локон королевы и прочел вслух:

«Спархок, отправляйся сушей в Арджун. Там ты получишь дальнейшие указания. Крегер».

– Он, должно быть, был пьянее обычного, – заметил Халэд. – На сей раз он обошелся без своих обычных насмешек и шуточек. Просто из любопытства, дружок, с какой стати он не послал нас в Арджун прямо из Супаля? Он сберег бы нам прорву времени.

– Это не твое дело, элениец. Делай как тебе говорят.

– Я крестьянин, стирик, я к такому привык, а вот принц Спархок понемногу начинает терять терпение, а в таком состоянии он становится раздражительным. – Халэд, сощурясь, оглядел грубо вылепленное лицо Крегерова посланца. – Раз уж к слову пришлось, старина, у меня есть для тебя дружеский совет. Отсюда до Арджуна двадцать дней пути верхом. Мой лорд к тому времени, когда попадет туда, станет просто невыносим. Если новое послание будешь доставлять нам ты, я бы на твоем месте близко в нему не подходил.

– Мы найдем способ развеять его раздражение, – презрительно фыркнул стирик. – Вы должны добраться до Арджуна не за двадцать дней, а за четырнадцать. И смотрите не опаздывайте. – Он поднялся из-за стола и двинулся к двери.

– Пошли, – сказал Халэд.

– Куда?

– За ним.

– Зачем?

Халэд выразительно вздохнул.

– Чтобы хорошенько потрясти его, Берит, – с преувеличенным терпением пояснил он. – Я хочу раздеть его и обшарить одежду. Вполне возможно, у него при себе следующее послание.

– Ты с ума сошел? Если мы сделаем это, они убьют королеву.

– Только потому, что мы грубо обошлись с их мальчиком на побегушках? Не смеши меня, Берит. Им нужен Беллиом, а получить его они могут только в обмен на королеву. Мы можем по одному убивать их посланцев, а они к ней и пальцем не притронутся. Пойдем потрясем этого стирика и пошарим у него в карманах. Если мы добудем следующее послание, то сумеем обставить их.

– А знаешь, пожалуй, ты прав. Но ты уверен, что они не причинят вреда королеве?

– Ни малейшего, мой лорд. Пойдем, научим этого стирика хорошим манерам. Именно это и сделал бы Спархок.

– В самом деле? – Берит пристально посмотрел на друга. – Этот стирик тебя и впрямь так раздражает?

– По правде говоря, да. Мне не нравится его отно шение к нам.

– Что ж, тогда пойдем и переменим его.

***

– Послушайте, – говорил Келтэн, – я ведь не собираюсь совершать опрометчивых поступков. Я просто хочу осмотреться.

Они сидели втроем под деревом, где стоял их шатер, в захламленном лесном лагере шайки Нарстила. Горел костер, и над огнем жарились на вертеле три цыпленка, роняя в пламя капли жира.

– Это было бы неплохо, – сказал Кааладор Бевьеру. – Если нам когда-нибудь придется отправиться в Натайос, мы, по крайней мере, будем знать его расположение.

– Ты уверен, что сможешь сдержать свои чувства? – спросил Бевьер у Келтэна. – Помни, ты ведь будешь там один.

– Я уже взрослый, Бевьер, – заверил его Келтэн. – Я не намерен устраивать шума до того, как все встанет на свои места. Может, нам и не подвернется другого такого случая. Сенга пригласил меня помочь ему торговать пивом. Это самый естественный предлог, какой только можно вообразить, да к тому же никто меня не узнает. Я смогу услышать в Натайосе что-нибудь ценное, а если мне случится увидеть в окне чье-то знакомое лицо, мы будем знать наверняка, где держат наших друзей. Тогда наш приятель с перебитым носом перекинется парой слов со своим синим дружком, и они выдернут их оттуда прежде, чем кто-нибудь и глазом успеет моргнуть. И тогда уж мы все отправимся в Натайос и разъясним кой-кому, как здорово он нам насолил.

– Я это, пожалуй, одобряю, – заметил Кааладор, обращаясь к Бевьеру.

– План неплохой, – признал Бевьер, – но ведь… э-э… Коль даже не сумеет позвать на помощь, если вдруг попадет в беду.

– Мне и не понадобится помощь, потому что я не намерен совершать ничего из ряда вон выходящего. Я все равно поеду, Шеллаг, так что не трать понапрасну слов, пытаясь отговорить меня.

Пробираясь по захламленному лагерю, к ним подошел Сенга.

– Повозка нагружена, Коль! – окликнул он Келтэна. – Ты как, готов? Келтэн поднялся.

– Хоть сейчас, Сенга! – откликнулся он, сдернул с вертела полусырого цыпленка и направился к своему новому приятелю. – Мне уже обрыдло торчать здесь и считать деревья.

Дорога до Натайоса заняла у них около трех часов, потому что подгонять вола бессмысленно. Хорошо накатанная колея извивалась в зарослях джунглей, следуя пути наименьшего сопротивления.

– Вот и город, – сказал Сенга, когда повозка, подпрыгивая на камнях, прогромыхала через брод в узкой речушке. Он указал через усеянную пнями вырубку на развалины древнего города, изрядно сглаженные временем. – Когда въедем в Натайос, держись поближе ко мне, Коль. Там есть пара мест, к которым лучше не приближаться. К одномудому у самых ворот запрещается подходить всем без исключения.

– Вот как? – отозвался Келтэн, прищуренными глазами разглядывая поросшие мхом развалины. – Что же там такое внутри, если над ним так трясутся?

– Понятия не имею, да я и не настолько любопытен, чтобы рисковать здоровьем, задавая вопросы.

– Может быть, у них там сокровищница, – задумчиво продолжал Келтэн. – Если эта армия так велика, как ты говорил, добычи у них должно быть целые горы.

Сенга пожал плечами.

– Оно, может, и так, да только я не собираюсь драться со всеми тамошними стражниками, чтобы выяснить это. Мы здесь для того, чтобы торговать пивом, Коль. Так или иначе мы заполучим большую часть их добычи, и этот способ куда безопаснее.

– Так ведь он честный, – ухмыляясь, возразил Келтэн. – Для таких, как мы, честный труд – самая что ни на есть безнравственность.

Сенга расхохотался и хлестнул вола по крестцу длинным гибким прутом. Повозка, скрипя, запрыгала по ухабам к полуобрушенным стенам города.

– Эгей, Сенга! – приветственно окликнул один из неряшливых стражей, торчавших у ворот. – Где это тебя носило? С тех пор как ты уехал, у меня в глотке сухо, словно она набита песком!

– Вы совсем заездили моего пивовара! – отвечал Сенга. – Он не поспевает за вашими потребностями. Надо же дать пиву чуток созреть, прежде чем вы его выхлестаете! Незрелое пиво черт-те что вытворяет с людскими кишками.

– Ты ведь не поднял опять цену, а, Сенга?

– Нет. Цена та же, что и в прошлый раз.

– Спорим, вдесятеро больше, чем ты сам уплатил за пиво?

– Ну, это ты загнул. Где бы мне расположиться?

– Да там же, что и в прошлый раз. Я сообщу ребятам, и они скоро начнут строиться в очередь.

– Только на сей раз мне, Мондра, понадобится охрана, – сказал Сенга. – Я не хочу, чтобы, как на прошлой неделе, началось бесчинство, когда последний бочонок показал дно.

– Я об этом сам позабочусь. Оставь мне немного хлебнуть.

Запряженная волом повозка прогрохотала через ворота и выехала на широкую улицу, где большая часть мха была ободрана с булыжной мостовой. Видно было с первого взгляда, что за последние несколько лет здесь, в Натайосе, потрудились немало. Квадратные тесаные камни из обвалившихся стен сложили вновь – без особого, впрочем, мастерства – и старательно подперли длинными бревнами; снесенные крыши заменили новыми, грубо сплетенными из ветвей и сучьев, – на этих крышах охотно гнездились хриплоголосые тропические птицы – и тут и там почерневшие груды полуобгорелых стволов и кустарника указывали места, где не слишком старательные работники пытались избавиться от зарослей, вырубленных на улицах и в домах. Местные обитатели лениво слонялись по улицам. Здесь были эленийцы из Астела, Эдома и Даконии, арджунцы и кинезганцы – грубо одетый и вечно небритый сброд, который, судя по всему, никогда и не слышал, что такое дисциплина.

– Какую цену ты берешь за пиво? – спросил Келтэн, похлопывая ладонью по ближайшему бочонку.

– Грош за четверть пинты, – отвечал Сенга.

– Это же неслыханно!

– Не хотят – пусть не покупают, – пожал плечами Сенга. – Бери деньги прежде, чем нальешь, – и никому не давай на слово.

– Сенга, ты избавил меня от нравственных угрызений! – рассмеялся Келтэн. – С такой ценой твой труд честным никак не назовешь.

– Вон тот дом, о котором я тебе говорил.

Келтэн, стараясь сохранить небрежный вид, повернулся и поглядел на полуобрушившийся, но еще крепкий с виду дом.

– Да уж, – сказал он, – посмотри на эти решетки: они точно хотят, чтобы никто туда носа не совал.

– Не совсем так, Коль. Решетки нужны для того, чтобы помешать людям выйти, а не войти.

Келтэн что-то проворчал, по-прежнему не сводя с дома напряженного взгляда. В зарешеченные окна были неумело вставлены куски мутного дешевого стекла. Плотные занавеси мешали рассмотреть, что скрывается внутри. У двери и на всех углах дома была расставлена стража. Келтэну захотелось взвыть от бесплодного отчаяния. Милая девушка, ставшая смыслом всей его жизни, была, возможно, ярдах в двадцати от него, но с тем же успехом она могла быть и на другой стороне Луны; и даже если она сейчас смотрела на него из-за мутного стекла, она ни за что на свете не сумела бы распознать его измененное лицо.

Сенга уплатил пивом стражникам на городской площади, а затем он и его друг принялись за работу. Мятежные солдаты Скарпы много шумели, задирали друг друга и хохотали, но в общем были в хорошем расположении духа. Они выстроились в очередь, сохраняя строгий порядок, и по двое подходили к заднему борту повозки, где Сенга и Келтэн наполняли их емкости янтарным пивом. То и дело возникали споры о вместимости тех или иных кружек, кувшинов и бадеек, однако последнее слово всегда оставалось за Сенгой, и того, кто спорил слишком ретиво, отправляли в конец очереди, поразмышлять часок над своим поведением, медленно продвигаясь к заветной повозке.

Уже после того как показалось дно последнего бочонка и опоздавших спровадили прочь, Келтэн увидел, как через площадь к повозке, пошатываясь, бредет знакомая фигура. Крегер выглядел не лучшим образом. Его обритая голова была мертвенно-бледной, как рыбье брюхо, потрепанная физиономия носила отчетливые следы многолетнего пьянства. Одежда, явно дорогая, была помята и покрыта пятнами. То и дело Крегер судорожно передергивался, и дрожь волнами пробегала по его телу.

– Думаю, вина ты не привез? – с затаенной, тем не менее, надеждой осведомился он у Сенги.

– На вино мало спроса, – отозвался Сенга, затягивая веревкой задние дверцы повозки. – Эти ребята предпочитают пиво.

– А ты не знаешь, где можно достать вино?

– Я могу поспрашивать в округе. Какое ты предпочитаешь?

– Арсианское красное, если только тебе удастся его найти.

Сенга присвистнул.

– Это тебе недешево обойдется, приятель. Я бы мог отыскать для тебя какие-нибудь местные вина, но вот арсианское – оно, знаешь ли, здорово облегчит твой кошелек.

Крегер пьяно ухмыльнулся ему.

– Ничего, – невнятно проговорил он. – Я сейчас, что называется, покуда при деньгах. Местные вина – это пойло для свиней. Я хочу настоящего вина.

– Тогда тебе придется подождать, – с сомнением в голосе заметил Сенга. – Я знаю в Дэле кой-кого, кто мог бы достать для тебя арсианское красное, но до Дэлы, знаешь ли, путь долгий.

– Когда ты снова появишься?

– Через несколько дней. Пивоварня, где я покупаю эти помои, работает день и ночь, а все равно не успевает.

– Тогда привези мне пару бочонков местного пойла – чтобы я мог продержаться, покуда ты не отыщешь арсианское красное.

– Можешь рассчитывать на меня, – заверил Сенга и одарил Крегера твердым взглядом. – Однако часть денежек – вперед. Мне, знаешь ли, придется купить вино, прежде чем я тебе его продам. Дела мои идут недурно, но я еще не настолько разбогател.

Крегер полез за кошельком.

Келтэна вдруг охватило жаркое, почти непереносимое нетерпение. Теперь он был уверен, что Алиэн здесь. Присутствие Крегера недвусмысленно подтверждало это. Пленниц, скорее всего, держат в доме с зарешеченными окнами. Он просто должен поскорее вернуться в лагерь Нарстила, чтобы Бевьер сообщил об этом Афраэли. Если Ксанетия может невидимой войти в Натайос, она может и проникнуть мыслью сквозь стены темницы или пробраться в источенный вином мозг Крегера, чтобы подтвердить то, что уже и так ясно. Если все будет в порядке, через считанные дни он и Спархок воссоединятся со своими любимыми. И тогда уж они вместе вернутся сюда, чтобы причинить кое-какие неприятности тем, кто был замешан в этом похищении.

***

Вэнион и Бетуана добрались до Сарны к концу дня, и королева атанов, не мешкая ни минуты, отправилась к границе.

– Это было чудовищно, Спархок, – сказал Вэнион, устало откинувшись в кресле и поставив свой шлем на стол. – Я никогда прежде не видел подобных солдат. Они огромны, проворны, а шкура у них такая прочная, что мой меч по большей части просто отскакивал от нее. Не знаю, где нашел их Клааль, но у них желтая кровь, и они изрубили моих рыцарей в куски.

– Кринг и Тикуме, похоже, тоже наткнулись на них, – сказал Спархок. – Анозиен пытался что-то сообщить об этом Афраэли, но он так исковеркал заклинание, что она ничего не сумела разобрать. Она немного сердита на Тиниена. Когда он собирал рыцарей, которых привел с собой в Материон, он нечаянно забрал всех пандионцев, которые хоть что-то мыслят в магии. Потому-то у Афраэли и нет никаких известий от Комьера.

– Как бы нам не пришлось отправить кого-нибудь к Комьеру, чтобы через него поддерживать связь… вот только добираться туда он будет не одну неделю.

– Не будет, если Афраэль возьмет его с собой, – покачал головой Спархок. – Она перенесла меня из Бересы в Супаль – почти за тысячу миль – в полчаса.

– Ты шутишь!

– Вот увидишь, Вэнион, тебе понравится летать.

– Сплетничаешь, Спархок.

Они разом обернулись.

Богиня-Дитя сидела в кресле в дальнем конце комнаты, положив на стол испачканные травяным соком ножки.

– Лучше бы ты так не делала, – сказал Спархок.

– Хочешь, чтобы я объявляла о своем прибытии? Мириады духов, дружно горланящих хвалебные гимны? Это, конечно, нескромно, но я могу устроить.

– Ладно, забудь, что я сказал.

– Обязательно. Я побеседовала с Анозиеном. Сейчас он упражняется – в поте лица. Кринг и Тикуме в пустыне повстречались с солдатами Клааля и обнаружили кое-что, о чем вам, господа, следует узнать. Я была права, Вэнион. В жилах солдат Клааля не кровь, а желчь, потому что они дышат печенью, а это значит, что воздух там, откуда они родом, совершенно не похож на наш – вероятно, что-то наподобие болотного газа. В том воздухе есть нечто, в чем они нуждаются и что не могут извлечь из нашего воздуха. Пелои применили свою обычную тактику, и эти чудовища очень скоро начали валиться без чувств. В следующий раз, когда повстречаете их, попросту разворачивайтесь и бегите. Если они погонятся за вами, они, в конце концов, задохнутся. Бетуана уже в пути?

– Да, Божественная, – ответил Итайн.

– Отлично. Чем быстрее я смогу забрать Энгессу на свой остров, тем скорее я поставлю его на ноги.

– Вот как раз об этом я хотел тебя спросить, – сказал Спархок. – Ты сказала, что у него поврежден мозг.

– Верно.

– Но ведь мозг очень сложен?

– Ваш не такой сложный, как наш, но в любом случае непростой.

– И ты сможешь исцелить мозг Энгессы на острове?

– Разумеется.

– Если тебе по силам исцелить мозг, значит, ты смогла бы исцелить и сердце. Почему же ты просто не взяла Сефрению на остров и не вылечила ее там? Зачем ты явилась в Бересу и пыталась украсть у меня Беллиом?

– Что такое?! – вскричал Вэнион вскакивая.

– Превосходно, Спархок, – сухо сказала Афраэль. – Я потрясена твоим так-том. С ней все в порядке, Вэнион. Беллиом вернул ее к жизни.

Вэнион с силой грохнул кулаком по столу, затем все же с видимым усилием взял себя в руки.

– Не будет ли кто-нибудь столь любезен сообщить мне, что произошло? – ледяным тоном осведомился он.

– Мы были в Диргисе, – снизошла до объяснений Афраэль. – Сефрения осталась одна в комнате. Явился Заласта и ударил ее ножом в сердце.

– Боже милостивый!

– Она здорова, Вэнион. Благодари за это Беллиом. Она быстро поправляется. Сейчас с ней Ксанетия.

Вэнион метнулся было к двери.

– Ой, да вернись ты! – бросила ему Афраэль. – Как только я доставлю Энгессу на остров и позабочусь о его ране, я возьму тебя в Диргис. Сейчас она все равно спит, а ты и прежде видел ее спящей – и не единожды.

Вэнион слегка покраснел и смутился.

– Ты все-таки не ответила на мой вопрос, – напомнил Спархок. – Если тебе по силам исцелить мозг, почему ты не можешь исцелить сердце?

– Потому что работу мозга, Спархок, можно на время прекратить, – со страдальческим видом пояснила она. – Сердце же должно биться все время, а а ничего не могу с ним сделать, пока оно так пульсирует.

– А-а, теперь понятно.

– Вы, случайно, не знаете, где я могу отыскать Заласту? – зловещим тоном осведомился Вэнион.

– Он, скорее всего, вернулся в Натайос, – ответила Афраэль.

– После того как я побываю у Сефрении, не могла бы ты доставить меня в Натайос? Я испытываю настоятельную потребность потолковать с Заластой.

– Я получу его сердце, – заявила Богиня-Дитя. Вэнион как-то странно взглянул на нее.

– Это домашняя шутка, – пояснил Спархок.

– Я не шучу, Спархок, – мрачно возразила Афраэль.

– Мы не можем отправиться в Натайос, – сказал Спархок. – Там, возможно, Элана, а Скарпа убьет ее, если мы начнем молотить кулаками в ворота. Кроме того, прежде чем ты решишь что-то сотворить с Заластой, тебе придется побеседовать с Кхваем.

– Кхваем? – переспросил Вэнион.

– Тиниен рассказал Афраэли, что у Кхвая свои планы насчет нашего стирикского друга. Он хочет ввергнуть его в огонь.

– У меня есть идеи поинтереснее, – угрюмо заметил Вэнион.

– Не думаю, мой лорд. Кхвай хочет ввергнуть Заласту в огонь, а не сжечь заживо. Он имел в виду вечный огонь, в котором вечно будет вопить Заласта.

Вэнион задумался.

– Какая славная мысль! – наконец проговорил он.

***

– Госпожа моя, – горячо прошептала Алиэн, – скорее! Заласта вернулся!

Элана надвинула ниже на лоб головной платок и присоединилась к своей камеристке у окна с треснувшим стеклом. Головной платок, похожий на тот, что носят монахини, был идеей Алиэн. Он плотно облегал выстриженную голову королевы, прикрывая ее горло и подбородок. Платок был не слишком удобен, зато скрывал урон, который нанес ее волосам нож Крегера. Наклонившись, она припала к треугольному отверстию в стекле.

Худое лицо Заласты было искажено горем, глаза мертвенно застыли. К нему торопливо подошел Скарпа, в его глазах читалось нетерпение.

– Ну что? – спросил он.

– Убирайся, – сказал Заласта.

– Я только хотел убедиться, что с тобой все в порядке, отец, – неискренне пояснил Скарпа. Он смастерил себе примитивную корону из золотой чаши. Скарпа явно не сознавал, как нелепо выглядит на его макушке это кособокое украшение.

– Оставь меня! – прогремел Заласта. – Уйди с глаз моих!

– Она мертва? – Скарпа пропустил мимо ушей смертельную угрозу, прозвучавшую в голосе отца.

Лицо Заласты отвердело.

– Да, – ответил он странно ровным тоном. – Я вонзил нож прямо ей в сердце. Сейчас я решаю, смогу ли жить после того, что сделал. Будь добр, Скарпа, держись от меня подальше. В конце концов, это же твоя идея. Она так превосходна, что мне может прийти в голову щедро тебя наградить.

Скарпа попятился, и в его безумных глазах мелькнул совершенно осмысленный страх.

Заласта бросил два слова по-стирикски и вытянул руку со скрюченными, как когти, пальцами. Скарпа схватился за живот и завизжал. Самодельная корона свалилась с его головы, и Заласта неумолимо сгреб его и притянул к себе.

– Я вижу тебя насквозь, Скарпа, – процедил Заласта, приблизив свое лицо к лицу сына, – однако в твой хитроумный план вкралась одна крохотная ошибка. Я могу убить себя после того, что сделал с Сефренией, но вначале я убью тебя – и смерть твоя будет в высшей степени неприятной, уж я постараюсь. Я могу убить тебя так или иначе. Я не питаю к тебе теплых чувств, Скарпа. Я считал себя несколько ответственным за тебя, но этого слова ты не поймешь. – Глаза его вдруг вспыхнули. – Твое безумие заразно, сын мой. Я и сам уже понемногу теряю рассудок. Ты заставил меня убить Сефрению, а я любил ее куда больше, чем когда-либо мог бы любить тебя. – Заласта разомкнул пальцы. – Беги, Скарпа. Хватай свою дешевую игрушечную корону и беги. Я сумею найти тебя, когда решу с тобой покончить.

Скарпа бросился бежать, но этого Элана уже не видела. Глаза ее наполнились слезами, и она отвернулась от окна, подавляя горестные рыдания.

ГЛАВА 15

Наутро, когда Спархок проснулся, в Сарне шел снег, густой и обильный, и крупные снежинки кружились и плясали на сильном ветру, который дул с Атанских гор. Спархок с кислым видом поглядел в окно своей комнаты в атанских казармах, оделся и отправился искать остальных.

Он нашел Итайна в комнате совета – тот сидел у печи, просматривая лежавшую на коленях стопку документов.

– Что-нибудь важное? – спросил, входя, Спархок.

– Не думаю, – отозвался Итайн и, скорчив гримасу, отложил документы. – Минувшей весной, до того, как Оскайн сдернул меня с насиженного места и отправил в Кинезгу, я вел в университете курс по дипломатическим отношениям и сдуру произнес роковые слова: «Напишите письменную работу». Теперь мне предстоит копаться в груде письменного хлама. – Он содрогнулся.

– Что, так плохо?

– Ужасно. Студентам вообще надо бы запретить прикасаться к перу. Я уже ознакомился с пятнадцатью разными версиями моей собственной лекции, да еще изложенными дурной и полуграмотной прозой.

– Где Вэнион?

– Осматривает раненых. Ты сегодня еще не видел Афраэли?

Спархок покачал головой.

– Она может быть где угодно.

– Неужели она и вправду перенесла тебя сюда из Диргиса по воздуху?

– О да – а до того в Диргис из Бересы. Впечатление необыкновенное, и всякий раз путешествие начинается одним и тем же спором. – Итайн вопросительно посмотрел на него. – Перед полетом она должна принимать свой настоящий облик.

– Слепящий свет, туманный ореол и все такое прочее?

– Ничего подобного. Она обычно выглядит как маленькая девочка, но это лишь уловка. На самом деле она – молодая красивая женщина.

– И о чем же ты с ней споришь?

– Должна ли она одеваться. Боги явно не нуждаются в одежде, а понятие скромности до сих пор остается для них загадкой. Поэтому ее настоящий облик может привести в смущение кого угодно.

– Воображаю.

Распахнулась дверь, и вошел Вэнион, отряхивая с плаща хлопья снега.

– Как твои люди? – спросил Спархок.

– Плохо, – ответил магистр. – Жаль, что мы ничего не знали о солдатах Клааля до того, как сшиблись с ними лицом к лицу. Я бессмысленно потерял в этой стычке множество славных рыцарей. Если б я был в состоянии мыслить здраво, то заподозрил бы неладное еще в тот момент, когда они не бросились преследовать нас после того, как отбили нашу атаку.

– Долго длился этот бой?

– Я бы сказал, что несколько часов, но на самом деле – не больше десяти минут.

– Когда доберешься до Самара, поговори с Крингом и Тикуме. Нам надо выяснить, как долго могут продержаться эти существа в нашем воздухе, прежде чем начнут терять сознание.

Вэнион кивнул.

Заняться им было нечем, и унылое утро тянулось бесконечно.

Незадолго до полудня из снежной крутящейся пелены легким бегом появилась Бетуана, одетая в облегающие штаны и куртку из шкуры выдры. В ее почти нечеловеческой выносливости было что-то пугающее. Она почти не запыхалась и ничуть не покраснела от бега, когда вошла в комнату, где ждали ее остальные.

– Бодрящая погода, – рассеянно заметила она, сдирая с себя куртку. Затем она взяла двумя пальцами длинную прядь своих черных, как ночь, сырых от снега волос, и критически оглядела ее. – Найдется у кого-нибудь гребень?

Все так и подпрыгнули от оглушительного рева фанфар, донесшегося из дальнего конца комнаты. Разом обернувшись, они увидели Богиню-Дитя. Окруженная светящимся ореолом, она величественно восседала в пустоте и мило улыбалась Спархоку.

– Ты имел в виду нечто подобное? – осведомилась она.

Спархок возвел глаза к небу.

– Почему я?! – простонал он и перевел взгляд на смеющееся личико Богини. – Сдаюсь, Афраэль. Ты победила.

– Конечно. Я всегда побеждаю. – Она мягко опустилась на пол, и светящийся ореол погас. – Поди сюда, Бетуана. Я причешу тебя. – Афраэль протянула руки, и в них из пустоты возникли гребень и щетка.

Королева атанов подошла к ней и села в кресло.

– Что же он сказал? – спросила Афраэль, медленно проводя гребнем по мокрым насквозь волосам Бетуаны.

– Вначале он говорил «нет», – отвечала королева, – и во второй, и в третий раз тоже «нет». Насколько мне помнится, он начал уступать примерно на двенадцатый раз.

– Я так и знала, что это сработает, – усмехнулась Афраэль.

– Мы что-нибудь пропустили? – осведомился Вэнион.

– Атаны нечасто обращаются к своему Богу, а потому он обязан откликаться на каждую их молитву. Он, по всей видимости, был занят каким-нибудь важным делом, и всякий раз, когда Бетуана обращалась к нему, он был вынужден отвлекаться и выяснять, что ей нужно.

– Я была очень вежлива, – улыбнулась Бетуана, – однако продолжала просить. Он очень боится тебя, Божественная.

– Знаю, – Афраэль отложила гребень и взялась за щетку. – Он считает, что я хочу украсть его душу или что-нибудь еще. Он и близко ко мне не подойдет.

– Я сказала, что буду призывать к нему, покуда не получу разрешения, – продолжала Бетуана, – и в конце концов он сдался.

– Так всегда и бывает, – пожала плечами Афраэль. – Проси не переставая – и получишь все, что пожелаешь.

– Божественная, – сказал Спархок, – это называется «клянчить».

– Спархок, ты хочешь слушать фанфары неделю кряду?

– Э-э… нет, спасибо. Как мило, что ты спросила об этом.

– Он определенно дал разрешение? – спросила Афраэль у Бетуаны.

Королева атанов улыбнулась.

– Весьма определенно. Вот его слова: «Скажи ей – пускай делает что хочет! Только оставь меня в покое!» – Отлично. Тогда я возьму Энгессу на остров. – Афраэль задумчиво поджала губы. – Тебе бы стоило послать гонца к мужу. Расскажи ему о солдатах Клааля. Я хорошо знаю твоего супруга, так что прикажи ему не атаковать их. Никогда не встречала человека, который был бы так неспособен к отступлению.

– Я постараюсь объяснить ему, – отозвалась Бетуана с некоторым сомнением.

– Что ж, удачи. – Афраэль отдала ей гребень и щетку. – А я доставлю Энгессу на остров, он оттает, и я примусь за дело.

***

На окраине города Улаф объявил остановку, и Блокв призвал Гхномба. Бог еды явился, держа в огромной лапе полусъеденную ляжку какого-то крупного животного.

– Мы достигли места, куда велели идти человеку по имени Берит, – сообщил Улаф Троллю-Богу. – Будет хорошо, если мы сейчас выйдем из He-Времени и войдем в расколотое мгновение.

Гхномб озадаченно воззрился на него, явно не понимая, для чего все это нужно.

– У-лав и Тин-ин охотятся за мыслью, – пояснил Блокв. – У людей есть два желудка – один в животе, другой в голове. Им надо наполнять оба желудка. Сейчас их желудки-в-животе полны. Они хотят наполнить желудки-в-голове.

Полузвериная физиономия бога еды понимающе просветлела.

– Почему ты не сказал этого раньше, Улаф-из-Талесии?

Улаф замялся в поисках ответа.

– Это Блокв узнал, что у нас есть желудки-в-голове, – пришел ему на помощь Тиниен. – Мы этого не знали. Мы только знали, что наши головы голодны. Хорошо, что Гхворг послал Блоква охотиться с нами. Блокв – очень хороший охотник.

Блокв просиял.

Улаф поспешил расширить новую метафору.

– Наши желудки-в-голове хотят мыслей о злых, – пояснил он. – Мы можем выследить эти мысли в птичьих звуках, которыми говорят люди. Мы будем стоять в расколотом мгновении, где нас никто не увидит, и слушать птичьи звуки. Потом мы выследим тех, за кем охотимся, и они не будут знать, что мы рядом. Тогда мы услышим их птичьи звуки и узнаем, где они спрятали подругу Анакхи.

– Вы охотитесь хорошо, – одобрил Гхномб. – Я раньше не думал о такой охоте. Это почти так же хорошо, как охотиться за едой. Я помогу вам в вашей охоте.

– Мы будем рады, если ты поможешь, – заверил его благодарный Тиниен.

***

Арджун, столица королевства Арджуна, крупный и состоятельный город, стоял на южном берегу озера. Королевский дворец и величественные дома местной знати располагались на холмах в южной части города, а торговые кварталы находились у самого порта.

Улаф и Тиниен спрятали коней и пешком вошли в город в сером сумеречном свете Гхномбова расколотого мгновения. Затем они разделились и отправились искать пищу для своих желудков-в-голове, а Блокв отправился на поиски собак.

Уже вечерело, когда Улаф вышел из очередного портового притона в восточной части города.

– На это уйдет месяц, если не больше, – проворчал он себе под нос. Имя Скарпы то и дело мелькало в разговорах, и всякий раз Улаф, услыхав его, нетерпеливо придвигался ближе к собеседникам. К несчастью, Скарпа и его армия были здесь главной темой разговоров, и Улаф так и не смог разузнать ничего полезного.

– Прочь с дороги! – Голос был хриплый и властный. Улаф обернулся, желая посмотреть, кто это ведет себя так высокомерно.

Это был богато одетый дакит. Он ехал верхом на горячем вороном коне, и лицо его носило явные следы многолетнего распутства.

Хотя Улаф никогда прежде не видел этого человека, он узнал его мгновенно – карандаш Телэна изобразил его весьма достоверно. Улаф ухмыльнулся.

– Это уже кое-что, – пробормотал он и, шагнув с порога таверны на улицу, последовал за всадником.

Всадник привел его к одному из богатых домов в окрестностях королевского дворца. Слуга в ливрее опрометью выбежал из дома навстречу презрительно фыркнувшему эленийцу.

– Мы с нетерпением ждали твоего прибытия, господин мой, – объявил он, подобострастно кланяясь.

– Пусть кто-нибудь позаботится о моем коне, – буркнул элениец спешиваясь. – Все собрались?

– Да, барон Парок.

– Потрясающе. Да не стой ты как истукан, дурак! Проводи меня к ним.

– Сию минуту, господин барон.

Улаф ухмыльнулся еще шире и пошел за ними в дом.

Слуга провел их в комнату, оказавшуюся кабинетом. Вдоль стен стояли книжные шкафы, хотя к книгам, выстроившимся на полках, похоже, никогда не прикасались. В комнате было уже человек десять – эленийцы, арджунцы и даже один стирик.

– Приступим к делу, – заявил барон Парок, небрежно швыряя на стол шляпу с пером и перчатки. – Что вы имеете мне сообщить?

– Принц Спархок доехал до Тианы, барон Парок, – сказал одинокий стирик.

– Именно этого мы от него и ожидали.

– Однако мы не ожидали того, как он обошелся с моим родичем. Спархок и этот жестокий скот, которого он зовет оруженосцем, напали на нашего посланца. Они сорвали с него одежду и вывернули наизнанку все карманы.

Парок грубо расхохотался.

– Я хорошо знаю твоего родственника, Зорэк, – заметил он. – Уверен, что он сам на это напросился. Что такого он сказал принцу, чтобы заслужить подобное обращение?

– Он отдал им письмо, мой господин, и этот грубиян-оруженосец позволил себе какое-то наглое замечание насчет двадцати дней конного пути. Мой родич счел себя оскорбленным и сказал им, что они должны проделать весь путь только за четырнадцать дней.

– Этого не было в указаниях! – рявкнул Парок. – Спархок прикончил его?

– Нет, – угрюмо ответил Зорэк.

– Жаль, – заметил со зловещим видом Парок. – Тогда мне придется заняться этим самому. Вы, стирики, порой заноситесь чересчур высоко. Когда у меня выдастся свободная минутка, я изловлю твоего родственничка и развешу его кишки на изгороди для примера всем вам. Вам платят за исполнение приказов, а не за дурацкие выдумки. – Барон огляделся. – У кого следующее письмо?

– У меня, господин мой, – отозвался зажиточного вида эдомец.

– Не спеши отдавать его. Родич Зорэка своими потугами на самостоятельность нарушил наше расписание. Пускай Спархок недельку остывает. Потом отдай ему письмо, в котором ему велено отправляться в Дираль. Лорд Скарпа хочет двинуть армию на север, прежде чем отдать Спархоку последнее послание – о том, чтобы ехать в Натайос для обмена.

– Барон Парок, – дерзко проговорил арджунец в бархатной куртке и с мешками под глазами, – эта задержка – особенно здесь, в столице, – создает угрозу для моего короля. Спархок известен своим буйным нравом, а при нем еще этот волшебный камень. Его величество не желает, чтобы этот эленийский варвар слишком долго и без дела болтался здесь, в Арджуне. ПОШЛИ его в Дираль немедленно. Если уж ему предстоит разрушить какой-нибудь город, пускай это будет Дираль, а не Арджун.

– У тебя поразительно острый слух, герцог Миланис, – сардонически заметил Парок. – Неужели ты и впрямь можешь за милю от дворца расслышать, что там говорит король Ракья?

– Барон, я здесь для того, чтобы защищать интересы его величества. Я имею полное право говорить от его имени. Союз его величества с лордом Скарпой не относится к разряду нерасторжимых. Велите принцу Спархоку ехать дальше. Мы не хотим, чтобы он задерживался в Арджуне.

– А если я этого не сделаю? Миланис пожал плечами.

– Его величество разорвет союз и сообщит обо всем, что вы делаете – и собираетесь сделать – тамульскому послу.

– Я вижу, старинная поговорка о том, как глупо доверять арджунцу, все еще не устарела.

– Делай что тебе сказано, Парок! – отрезал Миланис. – Не утомляй меня своими нудными возражениями и расовыми выпадами. Смотри, старина, не промахнись. Доклад его величества послу уже написан. Все, что требуется его величеству, – это повод переправить его в другой квартал города.

При этих вошел слуга, неся кувшин и поднос с пустыми стаканами, и Улаф, воспользовавшись открытой дверью, выскользнул из комнаты. Ему надо было срочно отыскать Тиниена и Блоква, а потом им предстояло составить обширное сообщение для Афраэли.

Однако как ни спешил сэр Улаф, все же, оказавшись на улице, он все-таки на миг позволил себе расслабиться и высоко подпрыгнул, испустив торжествующий вопль и радостно хлопая в ладоши. Затем он взял себя в руки и отправился на поиски друзей.

***

Сэр Гельдэн, облаченный в черные пандионские доспехи, присоединился к патриарху Бергстену, скакавшему во главе колонны.

– Удалось? – спросил Бергстен. Гельдэн покачал головой.

– Сэр Тиниен действовал весьма тщательно, – пророкотал он своим низким басом. – Он прочесал ряды пандионцев с усердием старателя, моющего золотой песок. Не осталось никого, кто знает хотя бы слово по-стирикски.

– Но ты-то знаешь все заклинания.

– Да, но Афраэль меня не услышит. Мой голос чересчур низок для ее слуха.

– Это поднимает весьма любопытные теологические проблемы, – пробормотал Бергстен.

– Не могли бы мы заняться ими в другой раз, ваша светлость? Сейчас мы должны во что бы то ни стало сообщить Спархоку и Вэниону о том, что случилось в Земохе. Прежде чем до них доберутся гонцы посла Фонтена, уже и война закончится.

– Поговори с другими орденами, Гельдэн, – предложил Бергстен.

– Не думаю, ваша светлость, что в этом будет прок. Каждый орден связан исключительно с богом того стирика, который учит его рыцарей секретам магии. Мы должны связаться именно с Афраэлью – ведь это она, а не кто-то другой, сопровождает Спархока.

– Гельдэн, ты в послушничестве слишком много времени уделял упражнениям с оружием. Теология, знаешь ли, не такая уж бесполезная вещь.

– Да, ваша светлость, – вздохнул Гельдэн, закатив глаза к небу и приготовившись к долгой проповеди.

– Прекрати, – сказал Бергстен. – Я говорю не об эленийской теологии, а о ложных верованиях стириков. Сколько существует стирикских богов?

– Тысяча, ваша светлость, – тотчас ответил Гельдэн. – Сефрения довольно часто говорила об этом.

– И все они существуют каждый сам по себе?

– Насколько я понимаю, все они в родстве между собой – что-то вроде одной большой семьи.

– Поразительно. Ты и впрямь слушал то, что говорила Сефрения. Вы, пандионцы, поклоняетесь Афраэли, так?

– «Поклоняемся» – это, пожалуй, слишком сильно сказано, ваша светлость.

– Я достаточно наслышан об Афраэли, Гельдэн, – усмехнулся Бергстен. – У нее есть собственное увлечение – она стремится украсть души всего человечества. Так вот, я, стало быть, генидианец… – Он замялся и поправил себя:

– Был генидианцем. Мы возносим свои призывы к Ханке; сириникийцы обращаются к Ромалику, а альсионцы имеют дело с Сетрасом. Как ты думаешь, где-нибудь там, над облаками, в вышних сферах, все эти боги время от времени разговаривают друг с другом?

– Пожалуйста, Бергстен, не надо бить меня по голове. Я просто кое-что проглядел, вот и все. Я отнюдь не тупица.

– Я этого и не говорил, старина, – улыбнулся Бергстен. – Тебе просто нужно духовное напутствие, а именно для этого и существует наша Святая Матерь. Приходи ко мне со своими духовными проблемами, сын мой. Я смиренно и ласково наставлю тебя на путь истинный – а уж если это не поможет, возьмусь за топор и погоню тебя в нужном направлении.

– Я вижу, ваша светлость сторонник церкви мускулистой, – кисло заметил Гельдэн.

– Это моя духовная проблема, сын мой, а не твоя. А теперь ступай и приведи альсионца. Легенда гласит, что Афраэль и Сетрас особенно близки. Я думаю, мы можем рассчитывать на то, что Сетрас передаст наше сообщение своей вороватой маленькой кузине.

– Ваша светлость! – протестующе воскликнул Гельдэн.

– Церковь, Гельдэн, следит за Афраэлью уже не одно столетие. Мы насквозь видим вашу драгоценную Богиню-Дитя и все ее хитрые штучки. Не позволяй ей целовать тебя, друг мой, иначе, стоит тебе отвернуться, и она уведет из-под носа твою бессмертную душу.

***

На сей раз у Сенги была дюжина повозок, доверху нагруженных бочонками с пивом, и он нанял несколько десятков разбойников из шайки Нарстила, чтобы они охраняли повозки и помогали ему торговать пивом. Келтэну без труда удалось включить в этот отряд Кааладора и Бевьера.

– Я все же думаю, Сенга, что ты делаешь ошибку, – говорил Келтэн своему добродушному нанимателю, когда ветхая повозка тряслась по ухабам лесной дороги, ведущей в Натайос. – Ты ведь здесь один торгуешь пивом. Зачем тебе понижать цену?

– Потому что тогда я заработаю больше денег.

– Это же бессмысленно.

– Послушай, Коль, – терпеливо пустился в объяснения Сенга, – прежде я привозил в Натайос только одну повозку с пивом. Я мог запрашивать любую цену, потому что пива было мало.

– Это я понимаю.

– Теперь у меня почти неограниченный запас, и я получу прибыль не от цены, а от количества.

– Это-то, на мой взгляд, и бессмысленно.

– Дай-ка я попробую растолковать тебе так. Что бы ты предпочел – украсть десять крон у одного человека или по грошу у десяти тысяч?

Келтэн быстро сосчитал на пальцах.

– А, – сказал он, – теперь я вижу, к чему ты клонишь. Умно придумано, Сенга.

Сенга позволил себе слегка напыжиться от гордости.

– Видеть дальше собственного носа очень даже полезно, Коль. Меня только одно беспокоит – ведь варить пиво не так уж трудно. Если какой-нибудь умник раздобудет рецепт, он того и гляди устроит здесь собственную пивоварню. Мне совсем неохота воевать с конкурентом именно сейчас, когда дела идут на лад.

Они выехали из лагеря Нарстила на рассвете и задолго до полудня уже были в Натайосе. Повозки без хлопот въехали в ворота, прогрохотали мимо дома с решетками на окнах и остановились на уже знакомой площади. Как ближайший помощник Сенги Келтэн был назначен командовать охраной. Нелицеприятная репутация, которой он с самого начала обзавелся в шайке Нарстила, способствовала тому, что разбойники слушались его беспрекословно, а присутствие Бевьера, с повязкой на глазу, локабером в руке и внешностью убийцы только укрепляло власть Келтэна.

– Толку-то нам торчать туточки, Коль, – прошептал Кааладор Келтэну, когда они стояли на страже у одной из окруженных жаждущими повозок. – Сенга энтот до того трясется, шоб никто не смылся, не выложив монету, што сидеть нам тут с тобой сиднем, ровно собачонкам на цепи.

– Потерпи немного, Эзек, – посоветовал Келтэн. – Мы сможем вдоволь пошарить в округе, когда все перепьются.

К ним неуклюжей сутулой походкой подошел Бевьер, сжимая в кулаке рукоять локабера. Толпа почему-то спешила расступиться перед ним, не ожидая приглашения.

– У меня есть идея, – сказал он.

– Хочешь кого-нибудь прикончить? – осведомился Келтэн.

– Без шуток, Коль. Отведи своего друга Сенгу в сторонку и предложи ему устроить в Натайосе постоянное заведение. Это было бы только логично, а мы трое получили бы повод здесь остаться. Если бы мы очистили какие-нибудь развалины и открыли там таверну, мы могли бы поселиться там же и заниматься ее делами.

– А он недурственно кумекает, Коль, – заметил Кааладор. – У старины Шеллага морда, конешно, такая, точно он на завтрак хлещет кровушку, но одноглазая башка у него варит, што верно, то верно.

Келтэн задумался.

– И правда ведь, тогда мы смогли бы остаться в Натайосе и держать ухо востро. – Он огляделся и добавил громче, чтобы услышали окружавшие их солдаты:

– Сенга все боится, как бы кто не устроил здесь собственной пивоварни. Если мы останемся с ним, мы наверняка сумеем убедить такого умника поискать себе другое занятие. Пойду-ка я потолкую об этом с Сенгой. Добродушный приятель Келтэна сидел за самодельным столиком за повозками и пересчитывал монеты с блаженным выражением лица.

– Ах Коль, до чего же здорово! – почти промурлыкал он.

– Это же всего лишь гроши.

– Знаю я, знаю, но ведь их так много!

– У Шеллага появилась идея.

– Он решил приуменьшить толпу, снеся голову каждому третьему?

– Шеллаг на деле не так уж и страшен.

– Правда? Всему лагерю он снится в страшных снах.

– С тех пор как мы в Арджуне, он еще никого не убил.

– Он бережет силы. Он ждет, покуда нас не соберется тысяч десять, и тогда уж отведет душу, прикончив всех до единого.

– Так ты хочешь выслушать, что пришло ему в голову, или у тебя еще не иссяк запас дурацких шуток?

– Извини. Валяй говори.

– Он считает, что нам бы следовало очистить какую-нибудь нежилую развалюху и устроить в ней постоянную таверну.

– Ты имеешь в виду – самое настоящее дело? Со стойкой, столами, стульями и тому подобным?

– А почему бы и нет? Теперь, когда твой пивовар работает без перерыва, он постоянно будет снабжать тебя пивом, а уж покупателей у тебя будет предостаточно. Если ты заведешь здесь таверну, ты сможешь торговать пивом каждый день, а не наездами раз в неделю. Тогда клиенты уже не будут сваливаться на твою голову целым полком зараз.

– Мне это никогда не приходило в голову, – сознался Сенга. – Я думал – вот загребу побольше деньжат и рвану к границе. Я бы мог поставить здесь самую настоящую таверну, Коль, – доброе, честное, законное занятие. Мне бы не пришлось больше грабить.

– Я знаю твои цены, Сенга. Не беспокойся, ты по-прежнему грабитель.

Сенга пропустил его слова мимо ушей.

– Может быть, я назову ее «Дворец Сенги», – мечтательно проговорил он. – Хотя нет, – тут же поправился он нахмурясь, – это слишком пышно для пивной. Пожалуй, я назову ее «У Сенги». Это будет куда лучший памятник моему имени, чем могильная плита с датой, когда меня повесили. – Но тут же он потряс головой и вздохнул. – Нет, Коль, – сказал он с сожалением, – дело не выгорит. Если меня, вас и других охранников здесь не будет, солдаты Скарпы попросту ворвутся ко мне и вылакают все пиво, не заплатив ни гроша.

– А почему же это нас здесь не будет? Мы можем остаться с тобой и исполнять свои обязанности.

– Вряд ли Нарстилу понравится, если мы не вернемся в лагерь к ночи.

– Сенга, – мягко сказал Келтэн, – неужели тебе и впрямь так нужен Нарстил? Ты теперь честный торговец, и тебе незачем связываться с бандитами.

Сенга расхохотался.

– Больно ты торопишься, Коль. Дай мне время подумать.

Он помолчал и вдруг выругался.

– Что еще?

– Прекрасная идея, Коль, но она не сработает.

– Почему?

– Потому что мне нужно разрешение Скарпы, чтобы устроить здесь таверну, а я в жизни не решусь подойти к нему, не то что просить об этом.

– Друг мой, я не думаю, что тебе придется это делать. Я вчера рылся в рухляди, которой завален лагерь Нарстила, и угадай, что я нашел?

– Что?

– Славный такой, обитый серебряными обручами бочонок арсианского красного. На нем даже есть серебряный краник. Парень, который украл его, не знал ему настоящей цены – сам он любитель пива – и я купил у него бочонок за полкроны. Я продам его тебе, а ты подаришь его этому… как его?.. Крегеру. Вот он пускай и уговаривает Скарпу разрешить тебе открыть здесь таверну.

– Коль, да ты просто гений! Сколько ты возьмешь за этот бочонок?

– Э-э… пять крон, пожалуй.

– Пять крон? В десять раз больше, чем ты сам за него заплатил? Это же грабеж!

– Чего ж ты хотел, Сенга? Ты мне друг, но дело есть дело.

Крегер с мутными глазами сидел на краю обрушившейся стены, без интереса поглядывая на толпу мучимых жаждой солдат. В руке он держал кружку и время от времени с явным отвращением отхлебывал из нее.

– А, вот ты где, мастер Крегер! – жизнерадостно приветствовал его Сенга. – Может, выплеснешь эти помои и глотнешь вот этого? – Он ласково похлопал по нарядному бочонку, который нес под мышкой.

– Опять местное пойло? – осведомился Крегер.

– Попробуй, и сам увидишь, – предложил Сенга.

Крегер выплеснул остатки вина на землю и подставил свою оловянную кружку. Сенга повернул краник и нацедил в нее примерно с полчашки арсианского красного.

Крегер подозрительно скосил глаза в кружку, втянул носом воздух – и глаза его закатились в блаженном восторге.

– О Боже, Боже ты мой! – трепетно выдохнул он, сделал небольшой глоток и затрясся от наслаждения.

– Я так и думал, что тебе понравится, – сказал Сенга. – Теперь, когда ты готов меня выслушать, у меня для тебя есть деловоепредложение. Я бы хотел устроить в Натайосе таверну, но мне нужно разрешение. Ты бы оказал мне большую услугу, если бы замолвил за меня словцо перед лордом Скарпой. Если он даст разрешение, я буду тебе весьма благодарен.

– Насколько благодарен? – быстро спросил Крегер.

– Примерно настолько. – Сенга вновь похлопал по бочонку. – Скажи лорду Скарпе, что со мной не будет никаких трудностей. Я устроюсь в каком-нибудь домишке, в стороне от его главного лагеря, сам вычищу его и положу крышу. У меня будет собственная охрана, и я позабочусь о том, чтобы солдаты не перепились до полусмерти.

– Можешь начинать хоть сейчас, мастер Сенга, – отозвался Крегер, не сводя глаз с бочонка. – Могу тебя лично заверить, что лорд Скарпа даст тебе разрешение. – Он потянулся было за вином, но Сенга быстро отступил.

– После, мастер Крегер, – твердо сказал он. – Сейчас я переполнен признательностью. Благодарность последует после того, как Скарпа даст разрешение.

Через многолюдную площадь к ним торопливо протискивался Элрон.

– Крегер! – пронзительно окликнул он. – Идем сейчас же! Лорд Скарпа в ярости! Он велел всем нам немедленно явиться в штаб-квартиру!

– В чем дело? – Крегер поднялся на ноги, – Только что из Кинезги прибыл Кизата. Он сказал Заласте и лорду Скарпе, что Клааль видел человека, за которым мы следили все это время! Это не Спархок, Крегер! Кто бы это ни был, он только выглядит как Спархок, но Клааль тотчас понял, что это кто-то другой!

ГЛАВА 16

– Госпожа моя, – настойчиво проговорила Алиэн, – я знаю, что это он.

– Алиэн, дорогая, – мягко проговорила Элана, – он ведь нисколько не похож на сэра Келтэна.

– Я не знаю, как это проделали, но тот человек внизу, на улице, – Келтэн, – отвечала девушка. – Мое сердце поет от радости всякий раз, когда он проходит мимо.

Элана выглянула через небольшую щель в окно. Человек, вне всякого сомнения, был похож на эленийца, и в конце концов, Сефрения – искусная волшебница…

Мысль о Сефрении вновь наполнила слезами глаза королевы. Она выпрямилась, поспешно смахнув слезы.

– Ушел, – сказала она. – Почему ты в этом так уверена, моя дорогая?

– По тысяче причин, госпожа моя, – тысяче мелочей. Как он держит голову, как забавно при ходьбе поводит плечами, как смеется, как поддергивает пояс с мечом… Им каким-то образом удалось изменить его лицо, но я точно знаю, что это он.

– Возможно, ты и права, – с ноткой сомнения в голосе заключила Элана. – Я, наверное, могла бы узнать Спархока из тысячи, какое бы ни было у него лицо.

– Вот именно, госпожа моя. Сердце всегда узнает любимого.

Элана принялась расхаживать по комнате, рассеянно ощупывая пальцами головной платок, прикрывавший голову.

– Это вполне вероятно, – наконец сдалась она. – Спархок рассказывал мне, как он, будучи в Рендоре, изменял свою внешность, а стирикская магия наверняка способна менять лица. И уж конечно, если бы Сефрения не в силах была сделать это, Беллиому такое вполне по плечу. Что ж, доверимся твоему сердцу и предположим, что там, внизу, – сэр Келтэн.

– Я знаю, что это он, госпожа моя.

– Это вполне согласуется со здравым смыслом, – задумчиво проговорила Элана. – Если Спархок каким-то образом узнал, что мы здесь, он обязательно послал бы сюда своих друзей, чтобы они держались поблизости, покуда не настало время нас спасать. – Она нахмурила брови: в голову ей пришла новая мысль. – Возможно, он не знает наверняка, что мы здесь. Возможно, он явился сюда только для того, чтобы осмотреться. Нам надо придумать, как дать ему знать, что мы здесь, – прежде, чем он отчается и уйдет совсем.

– Но мы взаперти, госпожа, – возразила большеглазая девушка. – Если мы просто позовем его, мы подвергнем его страшной опасности. – Она наклонилась и вновь поглядела на улицу. – Он возвращается.

– Пой, Алиэн! – воскликнула Элана.

– Что?!

– Пой! Если кто-то в мире и способен сразу узнать твой голос, так это Келтэн! Глаза Алиэн расширились.

– Верно! – воскликнула она.

– Погоди-ка. Я хочу видеть его лицо. Пой, Алиэн! Вложи в песню всю свою душу! Пой так, чтобы у него разорвалось сердце!

Голос Алиэн затрепетал, когда ее чистое сопрано без малейших усилий взмыло в пронизывающей душу песне. Она пела «Мой красавец синеглазый», старинную балладу, которая – Элана знала это – имела особое значение для ее камеристки и светловолосого пандионца. Королева припала к окну. Человек в простой потрепанной одежде застыл на улице точно изваяние, окаменев при первом же звуке песни Алиэн.

Последние сомнения испарились. Келтэн! Это Келтэн! Из глаз его струились слезы, и на лице отразилось восторженное обожание.

А потом он вдруг сделал то, что заставило Элану пересмотреть свое прежнее мнение о сообразительности Келтэна. Он уселся на замшелые камни мостовой, снял башмак и принялся насвистывать мелодию песни Алиэн. Он понял! И свистел, желая дать им знать, что понял! Даже Спархок не мог бы так быстро сообразить что к чему и придумать такой великолепный способ дать понять, что ему все ясно.

– Довольно, Алиэн! – свистящим шепотом бросила Элана. – Он получил наше послание! Алиэн оборвала песню.

– Что это ты здесь расселся? – осведомился, подходя к Келтэну, один из охранявших дверь арджунцев.

– Камешек попал в башмак, – пояснил Келтэн, помахав только что снятым башмаком. – Здоровый такой, сущий булыжник.

– Ладно, а теперь убирайся.

Незнакомое лицо Келтэна приобрело свирепое и вызывающее выражение. Он натянул башмак и поднялся.

– Приятель, – выразительно проговорил он, – ты очень скоро сменишься с дежурства и, может, захочешь заглянуть в таверну Сенги на пару кружек пива. Я там вроде как главный охранник, и если ты начнешь грубить мне здесь, я ведь могу решить, что ты ведешь себя слишком шумно, чтобы тебя обслужили там. Дошло?

– Но я должен никого не подпускать к этому дому, – уже другим тоном пояснил стражник.

– Но вежливо, приятель, вежливо. В этом городе все вооружены до зубов, так что лучше нам всем быть вежливыми друг с другом. – Келтэн бросил осторожный взгляд на зарешеченное окно, за которым притаилась Элана. – Я быстро научился вежливости, когда связался с Шеллагом – ты ведь его знаешь, верно? Одноглазый громила с локабером.

Стражник содрогнулся.

– А он и вправду так страшен, как выглядит?

– Хуже. Он снесет тебе голову начисто, если ты только нечаянно чихнешь на него. – Келтэн расправил плечи. – Что ж, пора мне, пожалуй, возвращаться в таверну. Как поговаривает мой дружок Эзек: «Шляючись без дела по улицам, не жди, что деньжата обломятся». Заходи в таверну, когда сменишься, приятель. Я угощу тебя кружкой пива. – И он зашагал прочь по улице, продолжая насвистывать «Мой красавец синеглазый».

– Цени его, Алиэн, он настоящее сокровище, – прошептала Элана, сердце которой все еще парило от радости, – и не позволяй его внешности обмануть тебя. За две минуты он сообщил мне больше, чем Спархок успел бы за час.

– Госпожа?.. – озадаченно переспросила девушка.

– Он знает, что мы здесь. Он начал насвистывать, когда ты запела. Кроме того, он сказал мне, что с ним сэр Бевьер и Кааладор.

– Как же он это сделал?

– Он говорил со стражником. Бевьер, наверное, единственный человек в Дарезии, который носит локабер, а второй его приятель говорит на том же простонародном говоре, что и Кааладор. Они знают, что мы здесь, Алиэн, а если знают они, то знает и Спархок. Мы можем хоть сейчас собирать вещи. Скоро мы уедем отсюда и вернемся в Материон!

Она счастливо рассмеялась и заключила камеристку в объятия.

***

Возвращаясь к таверне Сенги по заросшим мхом улицам, Келтэн изо всех сил старался сохранять бесстрастное выражение лица, но возбуждение бурлило и клокотало в нем, и очень трудно было удержаться, чтобы не расхохотаться во все горло.

Армия Скарпы, прибыв в Натайос, кое-как расчистила северную часть города и восстановила дома, чтобы в них можно было жить; однако большая часть Натайоса по-прежнему представляла собой перевитые лианами развалины. В распоряжении Сенги было несколько мест, где он мог устроить таверну, и в конце концов он мудро решил вести свои дела поглубже, в старой части города, чтобы избавиться от назойливости сержантов или молодых эленийских офицеров, которые еще не растеряли убеждений, но и не приобрели житейского здравого смысла. Он выбрал приземистое низкое здание с крепкими стенами, но без крыши – впрочем, этот недостаток легко устранялся холщовым навесом. Сенга подумывал о том, чтобы нанять свободных от службы солдат расчистить улицу, которая вела к его таверне от главного лагеря Скарпы, однако Кааладор убедил его поберечь денежки. «На кой это надобно, Сенга? – сказал каммориец запыхавшемуся от дел торговцу, переходя на привычный говор. – Коли солдатикам невтерпеж налакаться, они дорожку к тебе языками вылижут и денег не запросят». Так таверна втиснулась среди развалин Натайоса, почти неотличимая от соседних домов, если не считать холщовой крыши и грубо намалеванной вывески «У Сенги» над входной дверью.

Келтэн вошел в таверну через черный ход и остановился, чтобы дать глазам привыкнуть к тусклому полумраку. Хотя была еще середина дня, в таверне было многолюдно, и шесть разбойников из шайки Нарстила, обряженные в фартуки, так и метались вдоль грубо сколоченной дощатой стойки, еле успевая разливать пенистое пиво и получать плату.

Келтэн проталкивался через шумную толпу, ища взглядом Бевьера и Кааладора. Они сидели за столом неподалеку от входной двери. Обнаженный локабер Бевьера и увесистая дубинка Кааладора лежали на столе, на виду у всех, молчаливо напоминая клиентам, что веселиться, конечно, им дозволено, однако в разумных пределах.

Келтэн осторожно опустился на скамью, стараясь не выпустить на волю клокотавший в нем восторг. Он подался вперед, давая знак друзьям придвинуться ближе.

– Они здесь, – прошептал он.

Кааладор оглядел таверну.

– Эт-точно, – промурлыкал он, – коли не все, так те, кто не на дежурстве, – всенепременно.

– Я говорю не об этой толпе, Эзек. Речь о доме с зарешеченными окнами. Те, кого мы искали, определенно находятся там.

– Откуда ты знаешь? – напряженным шепотом спросил Бевьер. – Ты их видел?

– Мне и не пришлось. Один из них – мой близкий друг, и этот друг узнал меня – даже вот с этим лицом. Не спрашивайте как – я все равно не знаю.

– Ты уверен? – настаивал Бевьер.

– Еще бы! Мой друг начал петь, а этот голос я узнаю и в раскатах грома. Это была старинная песня, которая много значит именно для нас двоих. Наши друзья узнали меня, в этом нет сомнений. Друг, о котором я говорю, поет эту песню только для меня.

– Могу я надеяться, что ты нашел способ сообщить им, что ты понял их намек? – осведомился Кааладор. – Скажем, снес дверь с петель.

– Нет, мне не пришлось вышибать дверь. Я просто засвистел тот же мотив. Я делал так и прежде, и мой друг понял, на что я намекаю. Потом я завел разговор со стражником и сумел сделать столько намеков, что наши друзья знают теперь все, что им надлежит знать.

Кааладор откинулся в кресле.

– А ведь и впрямь недурная была мыслишка, Шеллаг, – я насчет пивнушки. Уж мы тут столько всякого-разного наразнюхали с тех пор, как она тут завелась.

Келтэн огляделся.

– Сейчас здесь еще тихо, – сказал он. – Потасовки начнутся не раньше, чем после захода солнца. Почему бы нам не прогуляться по развалинам? Думаю, нам непременно надо снова потолковать с одной маленькой девочкой. На сей раз для нее очень хорошие новости.

– Пойдемте. – Кааладор поднялся первым. Протолкавшись к стойке, он перебросился парой слов с разбойником в залитом пеной фартуке и двинулся к выходу, за ним – остальные. Они обогнули таверну и углубились в заросший лианами переулок, где на руинах восседали, пронзительно покрикивая, яркие пестрые птицы. Они остановились в руинах, имевших особенно жалкий вид, и Кааладор и Келтэн остались на страже, а Бевьер занялся заклинанием.

Когда сириникиец выбрался из груды камней и лиан, он ухмылялся до ушей.

– Ну, Келтэн, – сказал он, – теперь держись.

– А что такое?

– Афраэль намерена при следующей встрече зацеловать тебя до безумия.

– Пожалуй, я смогу это пережить. Значит, она обрадовалась?

– У меня от ее вопля едва не лопнули барабанные перепонки.

– Что же, как она сама и говорит: «Мы живем для того, чтобы радовать тех, кого любим».

***

Скарпа начал вопить еще за дверью. Его пронзительный голос срывался на нестерпимый визг, глаза вылезли из орбит, самодельная корона съехала набок. Он был явно охвачен истерическим гневом. Когда он ворвался в комнату, на его губах и бороде белели клочья пены.

– Твой муж нас предал, женщина! – визжал он, обращаясь к Элане. – Ты заплатишь за его коварство! Я прикончу тебя! – И двинулся к Элане, вытянув руки со скрюченными, как когти, пальцами.

В этот миг в дверях появился Заласта.

– Не сметь! – ледяным голосом одернул он. Скарпа резко развернулся к отцу.

– Не лезь в это дело! – взвизгнул он. – Она моя пленница! Я накажу ее за предательство Спархока!

– Нет, не накажешь. Ты поступишь так, как я тебе велю. – Заласта говорил по-эленийски, без малейшего акцента.

– Он нарушил мой приказ! Я заставлю его заплатить!..

– А ты настолько туп, что не ожидал ничего подобного? Я ведь предупреждал тебя о том, насколько хитроумен и изобретателен этот человек, но твои мозги так густо заросли паутиной, что ты не хотел слушать.

– Я приказал ему! – голос Скарпы взвился до режущего слух визга. Он топнул ногой раз, другой – и принялся подпрыгивать, буквально заплясав от ярости. – Я император! Он должен повиноваться моим приказам!

На сей раз Заласта даже не прибегнул к магии. Он попросту взмахнул посохом и ударом свалил с ног истерически вопящего отпрыска. Самодельная корона покатилась по полу.

– Ты мне надоел, – презрительно проговорил Заласта. – Я не намерен терпеть твои истерики. Ты не император. В таком состоянии ты вообще ничто. – Лицо его оставалось бесстрастным, и глаза смотрели ровно, отстраненно. – Берегись, Скарпа, – зловеще предостерег он. – В этом мире не осталось никого, кто был бы мне дорог. Ты освободил меня от всех привязанностей. Если будешь раздражать меня, я раздавлю тебя, как букашку.

Скарпа на четвереньках пополз прочь от страшного стирика, и в его безумных глазах вдруг вспыхнул вполне осмысленный страх.

– Что случилось? – взволнованно спросила Элана.

– Один из моих союзников – Кизата из Эсоса – только что прибыл из Кинезги, – спокойно ответил Заласта. – Он доставил нам известие, которого, собственно, и следовало ожидать. Твой муж весьма изобретателен, Элана. Мы считали, что он в наших руках, но ему как-то удалось вывернуться.

– Ничего не понимаю.

– Похитив тебя, мы оставили ему свои указания. Он должен был взять оруженосца и верхом выехать в город Бересу в Южном Арджуне. Наши люди следили за ним, и он, казалось, следовал нашим указаниям. Однако на деле все оказалось не так. Очевидно, он не так сильно любит тебя, как мы предполагали.

– Он просто следовал моему приказу, Заласта. Я велела ему ни при каких обстоятельствах не отдавать Беллиом.

– Как тебе это удалось? – Заласта явно был потрясен до глубины души.

– Твой чокнутый сын велел Элрону убить баронессу Мелидиру. Элрон безнадежный неумеха, а потому Мелидира сумела отвести рукой его клинок. Мне служат замечательные люди, Заласта. Мелидира очень убедительно сумела изобразить убитую. Я притворилась, что рыдаю на ее мертвом теле, и, накрывая ее одеялом, шепотом передала ей приказ для Спархока. – Элана бросила на Заласту злорадный взгляд. – Ты стал очень рассеян, Заласта. Ты даже не заметил, что при мне нет моего кольца. Я отдала его Мелидире.

– Весьма разумно, Элана, – пробормотал он. – Ты и твой муж – достойные противники.

– Рада это слышать. Как же Спархоку удалось одурачить тебя?

– Этого мы еще не знаем. За ним следили с той минуты, когда он покинул имперскую резиденцию в Материоне, и он все время в точности следовал нашим приказам. Мы даже пару раз пускали его по ложному пути, чтобы избежать уловок. Затем Клааль вновь ускользнул из-под власти Киргона и отправился искать Беллиом. Человек, которого мы считали Спархоком, был на судне, пересекавшем Арджунское море вместе с оруженосцем Спархока Халэдом. Клааль лишь взглянул на него и тотчас понял, что тот, кто казался твоим мужем, на деле вовсе не Анакха. Вот эти новости и доставил нам Кизата.

Элана одарила стирика почти блаженной улыбкой.

– И теперь Спархок бродит где-то на воле – с Беллиомом в руке и жаждой мести в сердце, – а вы даже понятия не имеете, где он может быть и как он выглядит. Вам грозят серьезные неприятности, Заласта.

– Вы весьма сообразительны, ваше величество. Вы мыслите куда расторопнее, чем мои соратники.

– Это не так уж трудно, Заласта. Ты окружил себя недоразвитыми идиотами. Которая именно искра моего гения поразила тебя сильнее всего? Стирик слабо усмехнулся.

– Ты мне по душе, Элана, – сказал он. – Тебе не занимать отваги и силы духа. Мои недоразвитые идиоты еще не постигли до конца всего значения уловки твоего мужа. Если он каким-то образом сумел сделать кого-то похожим на себя, он наверняка смог изменить и собственные черты.

– Он всегда это умел, Заласта. Он обрел этот опыт во время пребывания в Рендоре. Тебя это застало врасплох, верно? Я бы посоветовала тебе бежать куда глаза глядят, и поскорее.

– Я и так скоро, очень скоро уезжаю, но ты поедешь со мной. Прикажи своей камеристке, чтобы готовилась к путешествию.

– Что ты такое говоришь? – Скарпа с трудом поднялся на ноги. – Она никуда не поедет! Обмен должен состояться здесь!

– Кретин! – презрительно фыркнул Заласта. – Неужели ты и впрямь полагал, что я позволю тебе этим заняться? Я не намерен подпускать тебя к Беллиому ближе, чем на пять миль.

Скарпа воззрился на него, разинув рот.

– Это всего лишь попытка спасти тебе жизнь, идиот! Беллиом уничтожит тебя в тот миг, когда ты коснешься его.

– Нет, не уничтожил бы, если б у меня были кольца. Они защитили бы меня! – В глазах Скарпы метался исступленный страх.

– Кольца – подделка! – презрительно усмехнулся Заласта. – Они не имеют никакой власти над Беллиомом.

– Ты лжешь!

– А тебе отчаянно хочется в это верить, Скарпа? Ты считал, что довольно надеть пару колец, чтобы обрести власть над величайшей мощью во вселенной? Гвериг, карлик-тролль, смастерил кольца по наущению Беллиома. Они должны были уверить тролля, будто у него есть хоть какая-то власть над камнем. Это Беллиом подсказал Гверигу сделать кольца, а затем подтолкнул Афраэль похитить их. Кольца настолько поглотили всеобщее внимание, что никто из нас даже не попытался похитить Беллиом из талесийской короны.

Скарпа вдруг пренебрежительно фыркнул:

– Вот ты и перехитрил сам себя, старик! Если Беллиом так опасен, то как могли талесийские короли прикасаться к нему и оставаться в живых?

– Да потому что сам Беллиом – живой, дубина! Он обладает сознанием. Он убивает лишь тех, кого хочет убить, – и уж ты наверняка попал бы в их число. Ты мой сын, и даже меня все время тянет прикончить тебя. Так у тебя, стало быть, была сумасшедшая мысль попросту схватить Беллиом и начать ему приказывать? – Скарпа виновато побагровел. – Неужели до твоей тупой башки не дошло, что только бог – или Анакха – может без опасности для жизни взять в руки Беллиом и приказывать ему? Я-то понял это еще столетие с лишним назад. Почему еще, как ты думаешь, я связался с Азешем или Киргоном? Из религиозных побуждений? – Заласта жестко усмехнулся. – И ты, Скарпа, впрямь решил, что Беллиом сделает тебя равным мне противником? Ты ведь хотел надеть кольца, схватить Беллиом и велеть ему убить меня, так ведь? Я почти жалею, что тебе это не удалось. С каким наслаждением я смотрел бы на твое лицо, когда Беллиом медленно обращал бы тебя в камень! – Заласта выпрямился. – Ну, довольно разговоров, – сказал он и двинулся к двери. – Входите! Все!

Люди входили в комнату неуверенно, с откровенной боязнью, бочком протискиваясь в дверь. Крегер был до того напуган, что вдруг протрезвел, Элрон съежился от страха. Третьим был жилистый длиннобородый стирик с мохнатыми бровями и глубоко посаженными горящими глазами.

– Ну что ж, господа, – сказал Заласта, – новое обстоятельство призывает нас переменить наши планы. Мы с сыном обсудили все, и он решил, что хочет остаться в живых, потому что согласился подчиниться моим приказам. Я намерен увезти королеву и ее служанку в безопасное место. Натайос более не безопасен, Спархок может оказаться где угодно, и, насколько я его знаю, он уже здесь. Я хочу, чтобы вы трое остались со Скарпой. Продолжайте посылать письма ложному Спархоку. Пусть наши враги не догадываются, что мы их раскусили. Дайте мне пару дней, а затем пошлите приказ в Панем-Деа. Пусть приготовят достойные покои для двух весьма значительных дам. Потом подождите еще два дня и пошлите в Панем-Деа закрытую повозку. Эти кретины в Панем-Деа понятия не имеют о сохранении тайны, так что весть о вашем послании разойдется по всей Южной Арджуне прежде, чем прибудет ваш гонец. Кизата, я хочу, чтобы ты зорко присматривал за моим сумасшедшим отпрыском. Если он не будет в точности следовать моим приказам, призови из преисподней кого-нибудь из слуг Азеша – пусть прикончит его. Будь поизобретательней, старина. Выбери самого жестокого и жуткого демона, какого только сможешь отыскать. Если Скарпа хоть раз нарушит мой приказ, я хочу, чтобы он умирал долго, очень долго, и чтобы его вопли были слышны до самого Материона.

Мертвенные глаза Кизаты вспыхнули огнем жестокого предвкушения, и он с отвратительной усмешкой взглянул на уже совсем пришедшего в чувство Скарпу.

– Я позабочусь об этом, Заласта, – заверил он гулким голосом. – Я знаю одного демона, который как раз сгодится для этой цели.

Скарпа испуганно отпрянул.

– Куда же ты повезешь пленниц, лорд Заласта? – пролепетал Элрон. – Где ты сможешь быть в безопасности от мстительного чудовища по имени Анакха?

– Тебе, Элрон, это незачем знать, – ответил Заласта. – Пандионцы, говорят, допрашивают пленников с особенной жестокостью. Того, что ты не знаешь, ты не сможешь им сказать – даже если тебя подвергнут пытке.

– Пытке? – Глаза Элрона расширились, и голос его сорвался на испуганный взвизг.

– Это реальный мир, Элрон, а не романтическая сказка. Театральным позам и драматическим сценам пришел конец, но я уверен, что все мы с восторгом будем взирать на то, как героически ты перенесешь муки, которым тебя, без сомнения, подвергнут, когда поймают.

Элрон отшатнулся, едва не теряя сознание.

ГЛАВА 17

Ее высочество наследная принцесса Элении Даная сидела в задумчивости на подоконнике отдаленного окна на одном из верхних этажей замка ее матери. Снаружи бушевала непогода, и порывистый ветер гонял по лужайкам опавшие листья, точно перепуганных бурых мышей. Рассеянно поглаживая мурлычущую кошку, Даная размышляла об условиях, выборе и возможностях.

Миртаи, мрачная, неумолимая, в атанском нагруднике из блистающей стали и черной кожи, стояла в нескольких ярдах дальше по коридору. На лице ее застыло выражение угрюмой покорности, рука лежала на рукояти меча.

– Ты все еще сердишься на меня, верно? – обратилась Даная к золотокожей великанше, даже не потрудившись обернуться.

– Мне не пристало сердиться либо радоваться тому, что совершает моя хозяйка. – Миртаи упорно придерживалась этого тона.

– А, да перестань! Поди сюда. Миртаи прошагала по коридору туда, где сидела ее своенравная маленькая хозяйка.

– Да?

– Я попробую еще раз. И на сей раз, пожалуйста, слушай меня внимательно.

– Как прикажет ваше величество.

– Знаешь, это уже становится утомительным. Мы любим тебя, Миртаи.

– Ваше величество говорит от своего королевского имени?

– Миртаи, я сейчас рассержусь. У меня есть имя, и ты его знаешь. Мы все тебя любим, и, если бы ты решила убить себя, ты разбила бы сердце всем нам. Я говорила с тобой так только для того, чтобы привести тебя в чувство, глупышка.

– Я понимаю, почему ты это сделала, Даная, но зачем было унижать меня при всех?

– Извини.

– Ты не можешь извиняться передо мной. Ты королева, а королевы никогда не просят прощения.

– А я вот прошу, если захочу. – Даная помолчала и добавила:

– Вот так.

Миртаи рассмеялась и порывисто обняла девочку.

– Даная, ты никогда не научишься быть королевой.

– Ну, не знаю. Быть королевой значит попросту добиваться того, чего хочешь. Я это и так умею. Для такого пустяка мне не нужна ни корона, ни армия.

– Вы очень испорченная девчонка, ваше высочество.

– Знаю, и ты представить себе не можешь, как я этим наслаждаюсь.

Тут принцесса услышала слабый отдаленный шепот, который Миртаи, конечно, никак не могла уловить.

– Почему бы тебе не поискать Мелидиру? – предложила она и вздохнула, закатив глаза. – Я уверена, что она меня и так уже ищет. Должно быть, настало время очередного девчоночьего урока.

– Она наставляет тебя в придворном этикете и хороших манерах, Даная, – укоризненно сказала Миртаи. – Будущей королеве знать это необходимо.

– А по-моему, все это глупости. Ступай, Миртаи. Я сейчас приду.

Великанша скрылась за поворотом коридора, и тогда принцесса Даная едва слышно проговорила:

– В чем дело, Сетрас?

– Ты ведь уже знаешь этикет, Афраэль, – сказал ее курчавый кузен, возникая из пустоты рядом с ней. – К чему тебе брать уроки?

– Это занимает Мелидиру и не оставляет ей времени, чтобы наделать глупостей. Я истратила слишком много времени и сил на то, чтобы свести ее со Стрейдженом. Я не хочу, чтобы она все испортила, принявшись от скуки искать развлечений на стороне.

– Для тебя это так важно, да? – озадаченно спросил Сетрас. – Почему тебя вообще так интересует то, как они продолжают свой род?

– Ты этого не поймешь, Сетрас. Ты слишком молод.

– Я не младше тебя, Афраэль.

– Да, но ты совершенно не обращаешь внимания на то, чем занимаются твои приверженцы, когда остаются наедине.

– Да знаю я, чем они занимаются. Это просто нелепо.

– А им нравится.

– Цветы проделывают это с куда большим достоинством, – фыркнул он.

– Ты об этом хотел со мной поговорить?

– Ах да, я и забыл. У меня для тебя послание. Есть один альсионский рыцарь – из тех, что служат мне. Думаю, ты его знаешь. Круглолицый человек по имени Тиниен.

– Угу.

– Он возвращался в Чиреллос за подмогой и, похоже, неумышленно забрал с собой всех пандионцев, которые способны вызвать тебя, а потому среди рыцарей церкви не нашлось никого, чтобы сообщить тебе о том, что случилось в Земохе.

– Да, я уже знаю об этом. Анакха собирается серьезно поговорить с Тиниеном. Что случилось в Земохе?

– Рыцари церкви столкнулись с Клаалем. Почти треть их была перебита.

Афраэль разразилась яростными ругательствами.

– Афраэль! – ахнул Сетрас. – Как ты можешь так выражаться?

– Ах, да отстань ты! Почему ты не сказал мне этого сразу, как только появился?

– Я отвлекся, – признался он. – Но, Афраэль, не всех же их перебили. Осталось еще много. Скоро их будет еще больше прежнего. Они ужасно плодовиты.

– Я люблю их всех, болван! Я никого из них не хочу терять!

– Ты жадная, кузина, и в этом твой недостаток. Ты ведь не можешь завладеть ими всеми.

– Не спеши биться об заклад, Сетрас. Я еще только начала. – Афраэль воздела руки к потолку. – Немыслимо! Ты даже не понимаешь всей важности послания, которое пытаешься мне передать!.. Где сейчас рыцари церкви?

– Идут через степи Центрального Астела, чтобы вторгнуться в Кинезгу. Наверное, в Кинезге они опять столкнутся с Клаалем. От души надеюсь, что он перебьет не всех.

– Кто ведет рыцарей?

– Когда они покинули Чиреллос, ими командовал один из слуг Ромалика – старик по имени Абриэль, но он погиб в Земохе, и теперь приказы отдает один из верховных священников церкви эленийского Бога – талесиец по имени Бергстен.

– Мне бы следовало догадаться, – проговорила она. – Мне нужно кое-что уладить, а потом я отыщу Бергстена и узнаю, что там случилось на самом деле.

– Я же только хотел помочь, – слегка обиженно протянул Сетрас.

– Ты справился отменно, кузен, – снисходительно утешила его Афраэль.

– Не твоя вина, что ты не принимаешь здешних событий близко к сердцу.

– У меня много важных дел, Афраэль, – возразил он оправдываясь. И, повеселев, добавил:

– Загляни как-нибудь в мою студию. Я недавно сотворил закат – лучшего, пожалуй, мне никогда не удавалось. Он так прекрасен, что я решил сохранить его.

– Сетрас! Нельзя же просто взять и остановить солнце!

– Но ведь там никто не живет, Афраэль. Никто и не заметит.

– О дорогой!.. – она закрыла лицо руками.

– Я тебя разочаровал, да? – Нижняя губа Сетраса слегка задрожала, и большие блестящие глаза вдруг наполнились слезами. – А я так стараюсь, чтобы ты и вся родня гордились мной.

– Нет, Сетрас, – сказала она, – я все равно люблю тебя.

Он просиял.

– Так все в порядке?

– Ты очень милый, Сетрас. – Афраэль поцеловала его. – А теперь беги. Мне нужно кое с кем поговорить.

– Но ты придешь взглянуть на мой закат?

– Разумеется, кузен. Ступай. – Она подняла на руки дремлющую кошку и дунула в ее мохнатое ухо. – Проснись, Мурр!

Кошка открыла желтые глаза.

– Возвращайся в наше логово, – по-кошачьи приказала маленькая принцесса. – Мне надо кое-что сделать. – Она опустила Мурр на пол. Кошка выгнула спину, поставив хвост вопросительным знаком, и зевнула. Затем она бесшумно затрусила прочь по коридору.

Даная огляделась, с помощью глаз и разума убеждаясь, что поблизости никого нет. По коридорам этого замка бродили мужские особи, а появление нагой богини неизменно возбуждало их. Это было, конечно, лестно, но приводило в некоторое замешательство существо, совершенно лишенное инстинкта продолжения рода. Сколько Афраэль ни билась, она так и не сумела понять, почему мужские особи так несдержанны в вопросах размножения.

Богиня-Дитя быстро приняла свой подлинный облик, а затем разделилась на двух девочек.

– Ты становишься старше, Даная, – заметила Флейта.

– Это так заметно? Уже?

– Да, заметно. Впрочем, тебе еще долго до полного созревания. Ты уверена, что хочешь пройти через это?

– Может быть, нам это поможет лучше понимать их. Сетрас, думаю, даже понятия не имеет, что нужны мужчина и женщина, чтобы… ну, ты понимаешь,

– Даная покраснела.

– Сетрас вообще не блещет умом. Можно я одолжу у тебя Миртаи?

– Зачем?

– Она тебе здесь не особенно нужна, а после того, что случилось в Диргисе, я хочу, чтобы при Сефрении была надежная охрана.

– Хорошая мысль. Пойдем поговорим с Сарабианом и Эмбаном. Они пошлют гонцов к людям, с которыми мы сами никак не можем связаться.

Флейта кивнула.

– Было бы гораздо удобнее, если б они все были наши.

Даная рассмеялась.

– Я думаю, Сетрас прав. Мы жадные, верно?

– Мы любим их всех, Даная. Не вижу причины, почему бы им всем не любить нас.

Девочки, держась за руки, двинулись по коридору.

– Даная, – сказала Флейта, – как ты думаешь, Миртаи боится высоты?

***

– Он очень похож на портрет, который нарисовал Телэн, верно? – прошептал Тиниен Улафу.

– Сходство почти полное, – согласился Улаф. – Мальчишка на редкость талантлив.

– О да, и еще он хорошо рисует. Улаф коротко хохотнул и, взглянув на людей, столпившихся вокруг Парока, отвел Тиниена в сторонку.

– Парок отдает приказы, – прошептал он, – но арджунец в яркой куртке говорит от имени короля Ракьи.

– Сарабиан будет очень сердиться на короля Арджуны.

Улаф кивнул.

– Я вовсе не удивлюсь, если на арджунском троне скоро появится новый король.

– Что именно говорил Парок о Натайосе? Ты не мог ошибиться?

– Никак не мог, Тиниен. Как раз перед тем, как Парок заспорил с герцогом Миланисом, он говорил, что Скарпа хочет двинуть армию из Натайоса, прежде чем передать Спархоку последнее письмо. Я едва не завопил от радости, когда он сказал, что Спархоку будет велено явиться для обмена в Натайос.

– И все-таки нам надо быть настороже. Они могут держать Элану где-то еще и привезти ее в Натайос только в последнюю минуту.

– Мы узнаем это наверняка, как только там появится Ксанетия, – пожал плечами Улаф.

Дверь кабинета распахнулась, и появился запыхавшийся слуга в ливрее.

– Барон, – обратился он к Пароку, – только что из Натайоса привезли важное известие. Гонец загнал коня до полусмерти.

– Кони дешевы. Пусть войдет.

– Я бы мог возненавидеть этого человека, – пробормотал Тиниен.

– Я его уже ненавижу, – отозвался Улаф. – Мы, кажется, невидимы? – прибавил он, задумчиво подняв глаза.

– Во всяком случае, так говорит Гхномб.

– Представляешь, какая будет физиономия у Парока, если ему вдруг вспорют брюхо невидимым ножом?

– Медленно, – прибавил Тиниен. – Очень, очень медленно.

Гонец из Натайоса, небогато одетый дакит, вошел в комнату, шатаясь от изнеможения.

– Барон, – прохрипел он, – какое счастье, что я отыскал тебя…

– Говори!

– Можно мне глотнуть воды?

– Сначала скажешь, в чем дело, а потом можешь пить, что пожелаешь.

– Лорд Скарпа велел передать тебе, что человек, за которым вы следили, – не Спархок.

– Я вижу, Скарпа окончательно спятил.

– Нет, барон. Заласта подтвердил это. Некто, кого называют Клаалем, видел человека, которому вы передавали послания. Ты, кажется, должен знать, кто такой этот Клааль. Как бы то ни было, он сообщил, что человек с перебитым носом выглядит как Спархок, но на самом деле это вовсе не он. Клааль, судя по всему, способен определить это наверняка.

Парок разразился гнусными ругательствами.

– Дело плохо, – проворчал Тиниен. – Я сообщу об этом Афраэли. Надо выручать Берита и Халэда.

– Скарпа убил жену Спархока? – спросил барон у гонца.

– Нет, господин барон. Он хотел это сделать, но Заласта помешал ему. Мне велено передать тебе никоим образом не давать понять самозванцу, что мы разгадали его. Заласте нужно время, чтобы переправить пленниц в безопасное место. Он хочет, чтобы ты продолжал действовать, как будто ничего не случилось. После того как он упрячет женщин, он сообщит тебе, что можно прикончить того, кто выдает себя за Спархока.

– Стало быть, теперь всем заправляет Заласта?

– Да, барон Парок. Лорд Скарпа немного… не в себе, можно сказать.

– Можно сказать, спятил. Так будет точнее. – Парок принялся расхаживать по комнате. – Я уж гадал, сколько времени понадобится на то, чтобы у Скарпы окончательно поехала крыша, – бормотал он. – Так, пожалуй, даже лучше. Заласта, конечно, стирик, но по крайней мере не чокнутый. Возвращайся и скажи ему, что я получил его сообщение и что я не сделаю ничего, что могло бы нарушить его планы. Дай ему понять, что я не питаю нежных чувств к Скарпе и буду верен ему, Заласте, целиком и полностью.

– Слушаюсь, господин барон.

Герцог Миланис поднялся и подошел к открытому окну.

– Господи! – воскликнул он, закрывая окно. – Чем это здесь так чудовищно воняет?

Тиниен обернулся и увидел нависшего над ними тролля.

– Блокв, – сказал он, – нехорошо вот так приходить в логова людей.

– Меня послал Кхвай, Тин-ин, – пояснил Блокв. – Кхвай устал ждать. Он хочет жечь злых огнем, который горит вечно.

И тут тусклый полумрак расколотого мгновения наполнился дымом, и перед ними возник чудовищный силуэт бога огня.

– Твоя охота слишком долгая, Улаф-из-Талесии. Ты нашел злых? Если нашел, покажи, где злой. Он будет гореть вечно.

Тиниен и Улаф обменялись долгим взглядом. Затем Тиниен по-волчьи ухмыльнулся.

– Почему бы и нет? – сказал он.

– Действительно, почему бы и нет? – согласился Улаф и повернулся к окутанному искрами богу огня.

– Наша охота была удачной, Кхвай, – объявил он. – Мы нашли одного из злых, которые украли подругу Анакхи. Теперь ты можешь ввергнуть его в огонь, который горит вечно. – Улаф помолчал. – Есть и другие, за кем мы охотимся. Мы не хотим спугнуть их, потому что тогда наша охота станет труднее. Может Гхномб поместить этого злого в He-Время? Там ты ввергнешь его в огонь. Если он будет гореть в He-Времени, другие из его стаи не почуют дым и не услышат криков, и мы не спугнем их.

– Это хорошая мысль, Улаф-из-Талесии, – согласился Кхвай. – Я скажу об этом Гхномбу. Он поместит того, кто будет гореть вечно, во время, которое не движется. Кого из них я должен сжечь?

– Этого. – Улаф указал на барона Парока.

Герцог Миланис, поворачиваясь от окна, застыл на полушаге, точно изваяние.

Барон продолжал беспокойно расхаживать по комнате.

– Нам придется принять новые предосторожности, – говорил он, не замечая, что люди вокруг него окаменели. Затем он развернулся и налетел на изнеможденного гонца из Натайоса.

– С дороги, болван! – рявкнул он. Тот не шевельнулся.

– Я велел тебе возвращаться к Заласте! – в гневе проревел Парок. – Почему ты еще здесь?

Он ударил гонца наотмашь по лицу и закричал от боли, разбив руку о нечто, более твердое, чем камень. Барон дико огляделся.

– Что это с вами всеми стряслось? – пронзительно крикнул он.

– Что он говорит? – прозвучал ужасный голос Кхвая.

Парок уставился на гигантскую фигуру Бога-Тролля, завопил и опрометью бросился к двери.

– Он не понимает, что он в He-Времени, – по-тролличьи ответил Улаф.

– Он должен знать, за что наказан, – решил Кхвай. – Он поймет, если ты заговоришь с ним птичьими звуками?

– Я заставлю его понять, – заверил Улаф.

– Это хорошо. Заговори с ним. Парок бессмысленно молотил кулаками по неподвижной двери.

– Это тебе не поможет, старина, – изысканно вежливым тоном сообщил Улаф перепуганному насмерть дакиту. – Дела обернулись для тебя – хуже некуда, барон Парок. Этот парень, у которого из ушей идет дым, – Тролль-Бог Кхвай. Он недоволен тем, что ты принимал участие в похищении королевы Эланы.

– Кто ты такой? – взвизгнул Парок. – Что происходит?

– Ты доставлен к месту казни, барон, – пояснил Тиниен. – Как уже сказал мой друг, Кхвай весьма тобой недоволен. Поступки, которые мы привыкли спускать, – похищения, отравления, требование выкупа – отчего-то страшно раздражают троллей. Они народ в высшей степени высоконравственный. Впрочем, в твоем положении есть одно маленькое преимущество. Ты никогда не умрешь, барон Парок. Ты будешь жить вечно.

– О чем ты говоришь?

– Увидишь.

– Теперь он понял? – нетерпеливо спросил Кхвай.

– Мы думаем, что понял, – ответил Улаф на языке троллей.

– Хорошо. – Кхвай неумолимо шагнул к съежившемуся от страха Пароку и вытянул громадную лапу.

– Гори! – проревел он.

Барон Парок пронзительно закричал.

А потом его лицо пошло трещинами, и из-под кожи брызнули языки слепящего пламени. Куртка задымилась – и в один миг превратилась в пепел.

Он снова закричал.

Он все еще напоминал обликом человека, но этот облик был сотворен из пламени. Барон горел заживо, не сгорая, плясал и выл, корчась в немыслимых муках.

Кхвай ударил кулаком по неподвижной двери, и она разлетелась пылающими обломками.

– Беги! – проревел Тролль-Бог. – Беги и гори вечно!

И пылающий дакит с воплем бросился бежать.

Арджун застыл, вмороженный в остановленный миг вечного «сейчас». Горожане замерли недвижными изваяниями, не подозревая, что мимо них по безмолвным улицам мчится огненный призрак. Они не слышали его диких воплей и не видели, как он, охваченный пламенем, со всех ног бежит к озеру.

Пылающий силуэт, бывший бароном Пароком, бежал, оставляя за собой облако жирного дыма. Он добежал до пристаней и, пылая, выскочил на длинный пирс, далеко протянувшийся в темные воды Арджунского моря. Добежав до края пирса, он не остановился ни на мгновение, но прыгнул вниз, жадно стремясь к живительной прохладе воды. Однако озеро, как и все в этом остановленном мгновении, застыло, и его гладь была неподатлива и тверда, как алмаз. Пылающий призрак испустил разочарованный вой и, упав на колени, замолотил кулаками по сверкающей глади, моля пропустить его, дать ему погрузиться в благословенную прохладу, такую близкую и такую недоступную. Затем Парок вскочил, подгоняемый грозным велением Тролля-Бога. Вопя от немыслимых мук и страшного одиночества, человеческий силуэт, состоящий из вечного пламени, бежал по темной алмазно-твердой глади, постепенно уменьшаясь, покуда не стал только искоркой в ночном сумраке огромного озера. И только вой его, душераздирающий плач боли и одиночества, еще долго разносился эхом по равнодушным берегам.

***

– Хорошо бы Спархок поскорей вернулся, – едва слышно прошептал Телэн, когда он и Стрейджен вновь поднимались по ветхой лестнице на знакомый чердак. – Мы добыли множество чертовски важных сведений и никак не можем передать их остальным.

– Пока мы ничего не в силах сделать, – сказал Стрейджен. – Посмотрим, что скажет Валаш на состряпанную тобой небылицу. Говори небрежно, как о пустяке, покуда мы не поймем, куда он клонит.

– А потом ты начнешь учить меня резать кошельки? – с притворным воодушевлением осведомился Телэн.

– Ладно, – вздохнул Стрейджен, – извини. Признаю, что ты знаешь, что делаешь.

– О, спасибо тебе, Вимер! – с жаром воскликнул Телэн. –Спасибо, спасибо!

– Ты слишком много времени проводишь с принцессой Данаей, – кисло пробормотал Стрейджен. – Я очень надеюсь, что она-таки женит тебя на себе. Ты этого вполне заслужил.

– Прикуси язык, Стрейджен. Я пока еще бегаю быстрее, чем она.

– Это не всегда помогает, Рельдэн. Я тоже думал, что умею бегать, но Мелидира одним словом сшибла меня с ног.

– Вот как? И что же это за слово?

– Прибыль, мой юный друг. Она помахала у меня перед носом бесчисленными грудами золота.

– Ты продался, Стрейджен, – упрекнул Телэн. – Ты изменил всемирному братству холостяков ради звонкой монеты.

– А ты не изменил бы? Речь ведь идет не о пригоршне медяков.

– Дело в принципе, – возвышенно ответил Телэн. – Я бы ни за что не продался за деньги.

– Полагаю, мой юный невинный друг, что Даная предложит тебе отнюдь не деньги. Если ты начнешь бежать сейчас, ты, возможно, и сбежишь от нее, хотя я в этом не уверен. Я знавал вашего отца, а у мужчин в вашем роду имеется определенная слабость. Даная все равно заполучит тебя, Телэн. У тебя нет ни малейшего шанса.

– Не могли бы мы поговорить о чем-нибудь другом? От этой темы у меня мурашки бегут по коже.

Стрейджен рассмеялся, и они отворили грязную дверь, к которой вела лестница.

Валаш сидел в тусклом свете единственной свечи, с уныло-обреченным видом слушая, как лопочет Огераджин, выплескивая длинные бессвязные фразы.

– Похоже, ему никак не становится лучше, – заметил негромко Стрейджен, когда он и Телэн подошли к столу.

– Ему уже никогда не станет лучше, – вздохнул Валаш. – Я и прежде видел, как протекает эта хворь. Не подходите к нему слишком близко. Он сейчас особенно заразен.

– Да уж, – содрогнулся Телэн, – не хотел бы я подхватить от него эту заразу.

– У вас есть что-то для меня? – осведомился Валаш.

– Я бы не дал за это голову на отсечение, мастер Валаш, – осторожно проговорил Телэн. – Те, от кого я это услышал, – не слишком-то надежный источник. Впрочем, можешь передать это в Панем-Деа. Их это прямо касается, так что пусть что-нибудь предпримут.

– Продолжай, – буркнул Валаш.

– В общем, я слышал, как в одной портовой таверне разговаривали два арджунских солдата – настоящие солдаты арджунской армии, а не те, кого набрал лорд Скарпа. Они толковали о каких-то приказах, которые только что доставили из столицы Арджуны. Насколько я понял, им приказано готовиться к большой военной кампании в джунглях. Солдаты считали, что они примут участие в нападении на лагерь лорда Скарпы в Панем-Деа.

– Не может быть! – фыркнул Валаш.

– Они говорили, что приказ исходит от самого короля Ракьи. Получили этот приказ, само собой, офицеры, так что, может, солдаты чего и напутали – но они были совершенно уверены, что арджунская армия готовится напасть на войска Скарпы. Я подумал, что тебе стоило бы об этом знать.

– Эти солдаты были пьяны, Рельдэн. Король Ракья наш союзник.

– В самом деле? Поразительно! Тогда ему следовало сообщить об этом своим войскам. Те двое, которых я подслушал, так и пускали слюнки, грезя о добыче, которую они награбят в Панем-Деа.

– Королева едет, едет в Панем-Деа, – вдруг визгливо проблеял Огераджин на мотив старой колыбельной песенки, – королева едет, едет в Панем-Деа… – И залился пронзительным безумным хихиканьем.

По лицу Валаша скользнула досадливая гримаса.

– Успокойся, господин мой, – пробормотал он, с опаской посмотрев на Телэна и Стрейджена.

– Королева едет, едет в Панем-Деа, в золотой карете едет в Панем-Деа, – напевал Огераджин надтреснутым голоском.

– Не обращайте на него внимания, – торопливо сказал Валаш. – Он просто сам не знает, что лопочет.

– Похоже, он здорово тронулся, – заметил Стрейджен.

– В золотой карете, с белыми конями… – надтреснуто блеял Огераджин.

– Слыхали вы когда-нибудь этакую чушь? – со слабым смешком проговорил Валаш.

– Должно быть, наше присутствие его возбуждает, – сказал Стрейджен. – Он ведь вечером обычно засыпает?

– Да, как правило.

– Отлично. С этих пор мы с Рельдэном будем приходить после полуночи, когда он уже заснет.

– Да, Вимер, так будет лучше. – Валаш все еще с беспокойством поглядывал на них. – Знаете, он ведь не всегда был такой. Это все болезнь.

– Не сомневаюсь. Он, должно быть, даже не сознает, что говорит.

– Именно, именно. Он совершенно не в себе. Забудьте вы об этой дурацкой песенке. – Валаш сдернул с пояса кошелек и выудил оттуда несколько монет. – Вот, возьмите. И приходите, когда он заснет.

Два вора поклонились и бесшумно ушли.

– Как он забеспокоился, а? – сказал Телэн, когда они спускались по лестнице.

– А, так ты заметил? Он настолько забылся, что решил расщедриться.

Они спустились с лестницы.

– Куда теперь? – спросил Телэн.

– Пока что никуда. Никому об этом не говори, ладно?

– О чем?

Но Стрейджен уже произносил звучные стирикские слова, плетя в воздухе пальцами сложные узоры.

Телэн во все глаза смотрел, как Стрейджен повернул руки ладонями вверх и тряхнул ими, словно выпуская невидимого голубя. В глазах его появилось отстраненное выражение, и губы беззвучно зашевелились. Наконец он улыбнулся.

– Я ее удивил, – сказал он. – Пойдем.

– Что это значит? – спросил Телэн.

– Я сообщил то, что мы узнали, Афраэли, – пожал плечами Стрейджен.

– Ты? Когда это ты успел выучиться стирикской магии?

– Это не так уж трудно, Телэн, – ухмыльнулся Стрейджен. – Я частенько видел, как это делает Спархок, а я, в конце концов, владею стирикским. Самое сложное – жесты, но Афраэль мне уже дала несколько наставлений. В следующий раз я справлюсь лучше.

– Откуда ты знал, что у тебя получится?

– Я и не знал. Я просто решил, что пора попытаться. Афраэль мной очень довольна.

– А ты понимаешь, что только что отдал себя ей на службу со всеми потрохами? Я достаточно хорошо знаю Афраэль. Теперь ты ее раб, Стрейджен. Она заполучила тебя.

– Ну что ж, – пожал плечами Стрейджен, – бывает и хуже. Афраэль и сама воровка, так что, думаю, мы поладим. – Он расправил плечи. – Ну что, идем?

ГЛАВА 18

– Ты в этом точно уверена? – нетерпеливо спросил Спархок.

– Келтэн уверен, – отвечала Богиня-Дитя. – Он проходил мимо дома, и Алиэн запела. Уж он-то узнал бы ее голос, верно?

Спархок кивнул:

– Ее пение подняло бы его и из могилы. Как скоро ты сможешь доставить меня в Натайос?

– Вначале доставим остальных в Диргис. Я хочу посвятить Ксанетию и Сефрению в последние события.

– Мне они и так известны. Афраэль, я должен попасть в Натайос.

– Всему свое время, Спархок. До Диргиса не так уж и далеко, и у остальных могут возникнуть кое-какие полезные идеи.

– Афраэль… – начал он.

– Сделаем по-моему, Спархок, – твердо ответила она. – Это не займет много времени, зато ты успеешь взять себя в руки. Остальные ждут нас в комнате с картой во всю стену. Пойдем к ним, и все вместе отправимся в Диргис.

Перед тем как им выехать в путь, произошел еще один короткий спор.

– Мне не нужен конь, – упрямо повторила Бетуана, затягивая ремешок сапога. Афраэль вздохнула.

– Пожалуйста, Бетуана, – сказала она, – сделаем по-моему.

– Я могу бежать быстрее коня. Зачем он мне сдался?

– Затем, что ты знаешь расстояние до Диргиса, а конь – нет. Мне так будет легче. Ну пожалуйста, Бетуана, ради меня! – Богиня-Дитя умильно взглянула на воинственную королеву атанов.

Бетуана рассмеялась и наконец сдалась.

Они вместе вышли в заснеженный двор казармы, сели на коней и выехали на улицы Сарны. Низкие тяжелые тучи, затянувшие небо, скрыли от глаз окружавшие Сарну горы, и над городом обильно сыпал снег. Путники покинули город через восточные ворота и медленно, увязая в снегу, двинулись вверх по крутому склону к вершине ущелья. Спархок, Итайн и Вэнион ехали впереди, прокладывая дорогу в снегу для королевы атанов – она ехала, кутаясь в теплый плащ, и на руках у нее уютно устроилась Богиня-Дитя. В личности маленького божества была странная двойственность, которая тревожила и дразнила Спархока. Он знал, что Афраэль настолько мудра, что он этого и постичь не в силах, и однако во многих отношениях она оставалась ребенком. Затем он вспомнил наготу истинного облика Богини – и навсегда отчаялся когда-либо понять Афраэль.

– Неужели мы не можем двигаться побыстрее? – нетерпеливо спросил Вэнион.

Нетерпение сжигало друга Спархока с тех пор, как он услышал о ране Сефрении, и Спархок порой боялся, что ему придется смирять Вэниона силой.

– Быстрее или медленнее, Вэнион, – это не играет никакой роли, – сказал он. – Мы можем бежать или ползти, но все равно прибудем на место в один и тот же срок.

– Как ты можешь быть так спокоен?!

– Со временем ко всему привыкаешь, – сумрачно усмехнулся Спархок.

Прошла самое меньшее четверть часа, когда они перевалили через вершину знакомого длинного холма и с высоты его взглянули на город Диргис, купающийся в ярком солнце.

– Невероятно! – воскликнул Итайн. Затем он обернулся, чтобы взглянуть на тропку, которой они только что подымались на холм, – и глаза его расширились.

– Итайн, я ведь просила этого не делать, – напомнила Афраэль.

– Там еще идет снег, – выдавил он, – но… – и уставился во все глаза на залитое солнцем снежное поле.

– И почему это люди всегда останавливаются именно на этом месте? – раздраженно осведомилась девочка. – Поезжай дальше, Итайн. Как только ты минуешь эту границу, она перестанет тебя волновать.

Итайн собрался с силами, решительно устремил взгляд вперед и выехал под потоки солнечного света.

– Спархок, ты хоть понимаешь, в чем тут суть? – напряженным голосом спросил он.

– Отчасти. Тебе и вправду хочется услышать, что происходит с тобой, когда ты переступаешь через место, в котором только что ушли в небытие две сотни миль?

Итайн содрогнулся.

Они спустились с холма и въехали в город.

– Далеко еще? – нетерпеливо спросил Вэнион.

– Уже близко, – заверил его Спархок. – Город совсем невелик.

Они проехали по узким улочкам, с которых снег сгребли в сугробы к самым стенам домов. Добравшись до знакомого трактира, они въехали во двор и спешились.

– Теперь все в порядке, Бетуана, – заверяла Афраэль королеву атанов. – Я держу его погруженным в глубокий сон, и все что нужно понемногу срастается и затягивается.

– Кто присматривает за ним? Быть может, мне следует отправиться туда.

– Нет, Бетуана, – строго сказала Афраэль, – у меня нет дозволения взять тебя на остров – пока, во всяком случае.

– Но ведь он там один!

– Ну разумеется, не один. Я сейчас рядом с ним.

– Но… – Бетуана запнулась и во все глаза уставилась на девочку.

– Постарайся не думать об этом. – Богиня-Дитя задумчиво поджала губы. – Знаешь, в Энгессе-атане легко обмануться – может быть потому, что он так немногословен. Я и не подозревала, какой он замечательный, покуда не заглянула в его сознание,

– Я всегда это знала, – сказала Бетуана. – Долго еще придется ему пробыть вдали от меня… то есть от нас?

Афраэль сделала вид, что не заметила оговорки королевы.

– Неделю-две. Я хочу, чтобы рана наверняка зажила. Ну, войдем внутрь, покуда Вэниона не хватил удар.

Во главе со Спархоком они вошли в нижний зал, где трактирщик был так поглощен вытиранием стола, что, казалось, ничего больше не замечал. Они поднялись по лестнице, и Спархок с изумлением увидел, что у дверей комнаты Сефрении стоит на страже Миртаи.

– Что ты делаешь здесь! – спросил он. – Я думал, ты в Материоне.

– Меня одолжили, – отвечала она, – словно старый плащ.

– Ты ведь знаешь, Миртаи, что это не так, – отозвалась Афраэль. – Данае в замке ничто не грозит, а мне нужна была надежная охрана для Сефрении. Войдемте.

Сефрения сидела в постели, и над ней заботливо склонилась Ксанетия. Комната утопала в солнечном свете.

Вэнион направился прямо к любимой и, опустив шись на колени у ее кровати, нежно заключил ее в объятья.

– Я никогда больше не отпущу тебя от себя, – невнятно пробормотал он.

Сефрения взяла его лицо в ладони и поцеловала его.

– Осторожнее, не повреди себе.

– Помолчи, Вэнион, – отвечала она и, обхватив его голову, с силой прижала ее к своей груди.

В больших глазах Афраэли заблестели слезы. Затем она сделала над собой усилие и стряхнула нахлынувшие чувства.

– Что ж, начнем, – нарочито сухо сказала она. – С тех пор как мы в последний раз собирались вместе, произошло очень и очень многое.

– И все плохое, – угрюмо вставил Итайн.

– Не совсем, – отозвалась Богиня-Дитя. – Наихудшая новость – то, что Клааль в Земохских горах заманил в ловушку рыцарей церкви. С ним были эти необычные солдаты, наши друзья потеряли почти половину войска убитыми и ранеными.

– Господи! – простонал Итайн.

Поскольку Спархок уже был осведомлен о последних событиях, он решил раз и навсегда прояснить тайну солдат Клааля. Он коснулся кончиками пальцев шкатулки, скрытой под рубахой, и мысленно позвал: «Голубая Роза!» «Внемлю тебе, Анакха».

«Наши друзья вновь повстречались с Клаалем. Привел он сюда странных воинов».

«Сего следовало ожидать. Сам Клааль, по причине своих размеров, непригоден для прямого сражения с людьми».

«В его глазах мы не более чем мыши?» – предположил Спархок.

«Сим суждением ты умаляешь себя, Анакха».

«Возможно. Сдается мне, что воины сии происходят из иного мира. У них желтая кровь, а лица похожи на лик самого Клааля».

«А-а, – протянул голос. – Припоминаешь ли, как однажды я сказал тебе, что у нас с Клаалем в обычае сражаться друг с другом за обладание различными мирами, кои я сотворяю?» «Да, помню».

«Больно мне признаваться в сем, Анакха, но не всегда побеждал я в сих поединках. Иные мои миры Клааль отнял у меня. Из одного такого мира – сдается мне, что название его Арцера, – и привел он сии создания, с коими сошлись в бою твои друзья».

«Они страшны, Голубая Роза, однако не непобедимы. Заметили мы, что в долгих стычках испытывают они некое неудобство».

«Сильно подивился бы я, если б вы сего не заметили. Один глоток воздуха Арцеры навечно сжег бы твои легкие. Воздух сего мира столь целителен и сладок, что и род человеческий, и иные живые твари дышат им с легкостью и радостью. Однако же обитателям Арцеры повезло куда менее. Органы, с помощью коих дышат они зловонными миазмами родного своего мира, куда сложнее, нежели ваши органы дыхания. Более того, то, что было бы смертельно для тебя, для них стало жизненно необходимым. Уверен я, что воздух сего мира находят они чересчур разреженным и неприятным».

«И смертоносным?» – настойчиво подчеркнул Спархок.

«Да, со временем он становится и таковым».

«Не взял бы ты на себя смелость предположить, сколько времени понадобится на то, чтобы наш воздух убил их? „ «Ты жесток, Анакха“.

«Я в безвыходном положении, Голубая Роза. Воины Клааля подвергли наше дело страшнейшей опасности. Мы должны знать, как долго могут они жить в нашем воздухе».

«Сие зависит от каждого взятого отдельно воина, однако наверняка не более, чем день, и изнемождение лишь ускоряет сей процесс. „ «Благодарю тебя, Голубая Роза. Я и мои друзья придумаем, как применить сие знание к вящей для нас пользе“.

– Не отвлекайся, Спархок, – сказала Афраэль.

– Извини, – отозвался он. – Я совещался с нашим другом. – Спархок похлопал по шкатулке, бугрившейся на его труди, и взглянул на Вэниона. – Я получил некоторые сведения о слабых сторонах солдат Клааля. Нужно будет нам с тобой разработать кое-какие тактические приемы.

Вэнион кивнул.

– Ты уверена, что с Беритом и Халэдом не случится ничего плохого? – спросила Сефрения у девочки. Афраэль кивнула.

– Заласта не хочет дать нам понять, что разгадал нашу хитрость. Он велел всем вести себя так, будто ничего не изменилось. – Она на миг задумалась. – Пожалуй, это все. Бергстен идет по степи; Келтэн, Бевьер и Кааладор уже в Натайосе; Улаф, Тиниен и их ручной тролль вот-вот прибудут туда же.

– Ты могла бы увидеться с императором? – спросил у нее Итайн. – Он должен знать о том, что король Арджуны в союзе со Скарпой.

– Я об этом позабочусь, – пообещала Афраэль и слегка нахмурилась. – Сефрения, ты случайно не наставляла Стрейджена в магии?

– Нет, а что?

– Он послал мне тайный зов. Вышло у него не слишком ловко, однако ему удалось привлечь мое внимание.

– Как, во имя Господа, он этому научился? – воскликнул Вэнион, все еще сжимавший в объятиях Сефрению.

– Видимо, подсматривал за вами. Стрейджен схватывает на лету, а кроме того, он владеет стирикским. Полагаю, воровать магические тайны – почти то же самое, что очищать чужие карманы. Как бы там ни было, именно Стрейджен рассказал мне о других фортах Скарпы. Он и Телэн кормят небылицами своего дакита, чтобы посеять смятение среди наших врагов.

– Думается мне, что пришла для меня пора отправляться в Натайос, – сказала Ксанетия. – Должны мы убедиться, что королева Анакхи находится именно там, и приготовиться к ее спасению.

– До того, как Заласта увезет ее куда-то еще, – прибавил Спархок. – Я, пожалуй, тоже отправлюсь в Натайос. Остальные уже там, а Келтэн нуждается в твердой руке, чтобы не наделать глупостей. Кроме того, если Элана и Алиэн действительно там, мы тотчас же переправим их в безопасное место. Тогда я разгоню армию Скарпы, и мы потолкуем по душам с Киргоном.

– И Заластой, – мрачно добавил Вэнион.

– О, кстати, – вспомнила Афраэль, – кто-нибудь ведет список людей, с которыми мы не прочь разобраться? Если да, можете вычеркнуть из него имя барона Парока.

– Улаф убил его? – спросил Спархок.

– Нет, Спархок, барон не мертв. В сущности, он будет жить вечно, правда, тебе никогда не удастся его отыскать. Кхвай начал терять терпение и потребовал у Улафа и Тиниена сведений о людях, похитивших Элану. Они отдали ему Парока.

– И что же произошло? – спросил Итайн.

– Гхномб заморозил время, – пожала плечами Афраэль. – Затем Кхвай вверг Парока в огонь. Теперь он охвачен пламенем. Он так и бежит в этом пустом неподвижном мгновении, и будет бежать – и гореть – вечно.

– Милостивый Боже! – в ужасе выдавил Итайн.

– Я передам Кхваю твои слова, – заверила его Богиня-Дитя. – Он будет доволен, что ты одобрил его поступок.

***

Воздух был сухим и холодным, небо подернулось странной серостью. Тиниен и Улаф выехали из Арджуна в замороженном времени; рядом с ними косолапо трусил Блокв.

– Как ты полагаешь, скоро мы доберемся до Натайоса? – спросил Тиниен.

– Не знаю, – отозвался Улаф, – может быть, за пару секунд.

– Очень смешно.

– А мне нравится. – Улаф взглянул на стайку птиц, недвижно зависшую в воздухе над их головами. – Интересно, стареет ли человек в He-Времени?

– Понятия не имею. Впрочем, ты можешь спросить барона Парока.

– Вряд ли он будет склонен к беседе. – Улаф поскреб обросшую бородой щеку. – Все-таки я сбрею эту бороду, а если Герде это не придется по вкусу – тем хуже для него. – Тут он вспомнил, о чем хотел расспросить своего косматого спутника. – Блокв! – позвал он.

– Что, У-лав?

– Нам грустно, что след ведет нас в земли солнца, где ты будешь страдать от жары.

– Я не буду страдать от жары, У-лав. В He-Времени нет ни жары, ни холода.

Улаф удивленно воззрился на тролля.

– Ты уверен? – недоверчиво спросил он.

– Ты чувствуешь жару? – просто спросил Блокв.

– Нет, – признался Улаф, – не чувствую. Я думал… – Он сдвинул брови, прикидывая, как бы лучше облечь следующий вопрос в слова тролличьего языка. – Мы были далеко на севере, когда ты и другие из твоей стаи съели детей Киргона, что были мертвые и не-мертвые.

– Да. Это было к северу отсюда.

– Потом Гхномб поместил тебя и твою стаю в He-Время.

– Верно.

– Потом Гхворг повел вас в земли солнца.

– Да.

– И это не причинило вам боли?

– Нет. Боль причинило то, что было не так, как должно быть.

– А что было не так, как должно быть?

– Все тролли были в одной стае. Так не должно быть. Нельзя, чтоб были такие большие стаи. Так хуже охотиться. – Блокв потер тяжелой лапой косматую физиономию. – Мы не охотились так в Стране Троллей, где мы должны быть. Я думал, что разум Гхворга был болен, когда он пришел к нам и велел перейти лед-который-не-тает и прийти сюда. Это сделал не Гхворг. Это был Киргон. Киргон принял вид Гхворга и говорил его голосом. Это мой разум был болен. Я должен был понять, что это не Гхворг.

– Так тебе причиняет боль то, что все тролли в одной стае?

– Много боли, У-лав. Я не люблю, когда что-то не так, как должно быть. Я знаю Грика много снегов. В Стране Троллей его стая охотится рядом с моей стаей. Я не люблю Грика. Два последних снега я хотел убить его. Гхворг не позволит мне убить его. Это причиняет мне боль.

– Так будет не всегда, Блокв, – утешил его Улаф. – Когда мы убьем всех детей Киргона, боги вернут троллей в Страну Троллей. Тогда все будет так, как должно быть.

– Я буду рад этому. Я очень хочу убить Грика. – И с этими словами Блокв горестно заковылял вперед.

– К чему ты повел этот разговор? – спросил Тиниен.

– Пока не знаю, – честно признался Улаф. – Я пытаюсь что-то нащупать. Я знаю, что оно совсем рядом, но никак не могу ухватить его.

– Что ж, будем надеяться, что Троллям-Богам удастся сдержать человекоубийственные порывы своих детей, – с чувством заметил Тиниен.

– Троллеубийственные, – поправил Улаф.

– Что?

– Ты сказал: «человекоубийственные порывы». Блокв мечтает убить Грика. Грик – тролль. Стало быть, правильнее сказать – «троллеубийственные».

– Улаф, но это же просто игра слов!

– Ну и что? – отозвался Улаф со слегка оскорбленным видом. – Главное – правильно выразиться.

***

На следующий день, когда Афраэль вернулась из Сарны, было еще довольно рано. Небо на востоке уже осветилось бледным предвестием дня, хотя на западе еще маячила луна.

Спархоку и Ксанетии пришлось ждать не более получаса, прежде чем они услышали знакомые переливы свирели, донесшиеся из темной глубины леса.

– Быстро ты обернулась, – сказал Спархок, когда Богиня-Дитя присоединилась к ним.

– Сарна ведь не на другом конце континента, – отвечала она. – Я всех разместила. – Афраэль улыбнулась. – Вэнион просто несносен. Когда я уходила, он как раз уговаривал Сефрению лечь в постель.

– Она еще недавно была при смерти, Афраэль, – напомнил ей Спархок.

– А теперь – уже нет, и ей нужно быть на ногах и как можно больше двигаться. Отвернитесь.

Ксанетия озадаченно взглянула на Богиню-Дитя.

– Это одна из ее причуд, – пояснил Спархок. – Она не любит преображаться на глазах у людей. Не забудь на этот раз одежду, Афраэль. Не будем оскорблять чувства анары.

– Ой, Спархок, ты такой зануда. А теперь будьте добры отвернуться.

Это заняло лишь несколько мгновений.

– Все в порядке, – сказала Афраэль, и они повернулись. Спархок отметил, что богиня вновь облачилась в одеяние из белого атласа.

– Ты так прекрасна, Божественная, что немыслимо выразить сие словами, – сказала Ксанетия. Афраэль пожала плечами.

– Я много плутую. Ты доверяешь мне, анара?

– Всею своею жизнью, Божественная Афраэль.

– Спархок, я надеюсь, ты возьмешь это на заметку.

– Как ты собираешься заглушить шум своих действий, чтобы скрыть его от Заласты?

– Никак. С нами будет Ксанетия, а ее присутствие заглушит что угодно.

– Я об этом как-то не подумал, – сознался он.

– Так вот, анара, – начала объяснять Афраэль, – сейчас мы все возьмемся за руки и поднимемся в воздух. Вниз лучше не смотреть. Как только мы поднимемся над вершинами гор, мы полетим. Ты не почувствуешь ни движения, ни ветра. Просто держись за мою руку и старайся думать о чем-нибудь постороннем. Это не займет много времени. – Она прищурилась, взглянув на небо на востоке. – Пора. Я хочу добраться до Натайоса и найти укромное место, прежде чем зашевелятся солдаты Скарпы. – Афраэль протянула руки, и Спархок и Ксанетия взялись за них.

Спархок собрался с силами и смотрел, как земля стремительно уходит из-под ног, – они поднимались все выше к рассветному небу.

– Спархок, ты слишком сильно жмешь мне руку, – сказала Афраэль.

– Извини. Я еще не совсем привык. – Он поглядел на Ксанетию. Анара, охваченная сиянием, являла собой воплощение безмятежности.

– Мир прекрасен, – сказала она негромко, с оттенком удивления в голосе.

– Да, если подняться так высоко, что перестаешь замечать его уродство. – Афраэль улыбнулась. – Я часто поднимаюсь в воздух, чтобы поразмыслить о том о сем. Здесь меня уж точно никто не побеспокоит.

Она определила направление по только что взошедшему солнцу, которое стремительно поднималось все выше вместе с ними, повернулась лицом строго на юго-восток и едва заметно кивнула.

Земля под ними стремительно заскользила назад и так же стремительно уменьшалась.

– Сдается мне, сей способ странствовать весьма приятен, – заметила Ксанетия.

– Мне он всегда нравился, – согласилась Афраэль. – Это намного лучше, чем трястись на спине лошади.

Они летели на юго-восток, окутанные странной, почти чародейской тишиной.

– Арджунское море, – сказал Спархок, указывая на воду, блестевшую справа от них.

– Такое маленькое? – удивилась Ксанетия. – Мнилось мне прежде, что оно велико.

– Мы сейчас высоко, – пояснила Афраэль, – а с высоты все кажется маленьким.

Они мчались все дальше и скоро оказались над густой стеной зеленых джунглей, которые покрывали юго-восточное побережье континента.

– Сейчас мы спустимся чуть ниже, – предупредила их Афраэль. – Я определю направление по Дэле, а потом мы свернем на юго-запад, к Натайосу.

– Могут ли заметить нас с земли? – спросила Ксанетия.

– Нет – хотя это было бы забавно. Твое сияние немало озадачило бы людей. Воображаю, сколько родилось бы новых религий, если бы на земле увидели летящих в небесах ангелов. Вот и Дэла.

Портовый город походил на детскую игрушку, небрежно брошенную на краю глубокой синевы Тамульского моря. Они повернули на юго-запад, следуя вдоль береговой линии и постепенно снижаясь.

Афраэль пристально взглядывалась в колышащуюся под ними зелень джунглей.

– Вот он! – наконец с торжеством воскликнула она.

Появившийся под ними разрушенный город было бы куда труднее найти, если б северную его часть не очистили от деревьев и кустарника, безраздельно владычествовавших в руинах Натайоса. Груды серых камней на месте обрушенных зданий четко выделялись в лучах рассветного солнца, и недавно расчищенная дорога на север врезалась в зеленый лик джунглей, точно глубокий желтый шрам.

Они мягко опустились на землю – на дорогу, примерно в четверти мили к северу от развалин, и Спархок тотчас же отвел их шагов на сто от дороги, в гущу кустарника. Им владело напряженное возбуждение. Если Келтэн прав, сейчас он менее чем в миле от места, где держат в плену Элану.

– Начинай, Ксанетия, – сказала Афраэль. – Я хочу взглянуть на тебя, прежде чем ты отправишься в город. Это очень нужно, но я не хочу подвергать тебя опасности. Уверимся прежде, что никто не сможет увидеть тебя.

– Твое беспокойство более чем излишне, Божественная. За многие века мы, дэльфы, довели до совершенства сей способ укрываться от чужих глаз.

Ксанетия выпрямилась, и на ее лице появилось выражение глубокого, почти неестественного спокойствия. Ее силуэт замерцал, и радужные блики заискрились под ее простым домотканым одеянием. Фигура Ксанетии задрожала, расплылась, и очертания ее стали неясны.

А затем от нее остался лишь очерченный силуэт, сквозь который был виден ствол дерева, высившегося за ее спиной.

– Как вы делаете видимыми вещи позади вас? – с любопытством спросила Афраэль.

– Мы изгибаем направление света, Божественная. В сем и заключается суть подобной уловки. Свет обтекает нас стремительным потоком, неся с собою облики тех предметов, кои обычно мы бы заслонили собою.

– Весьма занятно, – пробормотала Афраэль. – Этот способ никогда не приходил мне в голову.

– Однако же мы должны быть настороже, – продолжала Ксанетия. – Наши тени, подобные призракам, могут предать нас.

– Этого просто избежать. Держись подальше от солнца.

Спархок старательно спрятал усмешку. Даже Богиня может порой посоветовать вопиющую глупость.

– Со всем тщанием последую я сему совету, Божественная, – глазом не моргнув ответила Ксанетия.

– Ты смеешься надо мной, не так ли, анара?

– Разумеется, нет, Божественная Афраэль. – Теперь исчезли даже очертания силуэта Ксанетии, и ее голос исходил, казалось, из пустоты. – Итак, за дело, – прибавила она, удаляясь, судя по звуку, к дороге. – Я вернусь вскоре.

– Мне придется похвалить Эдемуса, – заметила Афраэль. – Весьма остроумный способ маскировки. Отвернись, Спархок. Мне нужно преобразиться.

После того как Богиня-Дитя приняла знакомый облик Флейты, она и Спархок устроились поудобнее и стали ждать. Солнце постепенно поднималось все выше, и воздух наполняли, смешиваясь, птичий щебет и гудение насекомых. Время тянулось бесконечно. Они были так близко от Эланы, что Спархоку даже здесь чудился ее знакомый аромат.

– Как ты полагаешь, Тиниен и Улаф уже здесь? – спросил он не столько из любопытства, сколько из желания отвлечься.

– Вполне вероятно, – отозвалась Флейта. – Они покинули Арджун вчера утром. Для них, возможно, прошло три недели, но для остального мира – не более чем секунда.

– Интересно, остались они в He-Времени или смешались с солдатами Скарпы?

– Трудно сказать. Может быть, мне стоило бы это проверить, покуда не вернулась Ксанетия.

С дороги донеслись голоса. Спархок подкрался ближе, Афраэль последовала за ним.

– Да потому что я не доверяю этим солдатам, Коль, – говорил простоватого вида человек светловолосому эленийцу.

– Сейчас день, Сенга. Кто станет днем устраивать засаду на твои фургоны?

– Осторожность никогда не помешает, Коль. В Натайосе становится туговато с деньгами, а это пиво – основа моего дела. Когда люди страдают от жажды, а денег у них в обрез, они способны на что угодно.

– А ты не подумывал о том, чтобы снизить цены? – спросил зловещего вида человек с черной повязкой на глазу.

– Прикуси язык, Шеллаг! – огрызнулся Сенга.

– Я только предложил, – пожал плечами одноглазый.

Около дюжины вооруженных до зубов людей удалились за пределы слышимости.

– Ты их узнал, конечно, – прошептала Афраэль.

– Да, Келтэн и Бевьер. Правда, я не заметил Кааладора. – Спархок задумался. – С тобой здесь ничего не случится? Я хочу сказать, если ты останешься одна.

– Ну конечно, Спархок, здесь очень опасно – львы, тигры, медведи и все такое прочее.

– Это был глупый вопрос, верно?

– Полагаю, что да. Что ты задумал?

– Келтэн и Бевьер явно работают на этого парня по имени Сенга. Думаю, они смогут поручиться за меня. Они, похоже, направляются в Натайос, так что, если я наймусь охранять пиво, я смогу проникнуть в город, не привлекая ничьего внимания.

– А ты сумеешь сдержаться, оказавшись так близко от мамы?

– Афраэль, я не намерен совершать опрометчивых поступков.

– Что ж, тогда все в порядке. Я даю тебе свое дозволение.

– О, спасибо, Божественная Афраэль! – воскликнул он. – Спасибо, спасибо, спасибо!

– Ты слишком языкаст, Спархок, – язвительно заметила она.

– Видно потому, что в последнее время пребывал в чересчур умном обществе, – пожал он плечами.

– Мне нужно ненадолго отлучиться в Сарну, – сказала Афраэль. – Когда будешь в городе, постарайся избежать неприятностей.

– Мне будет тебя недоставать, – ухмыльнулся он.

– Ты сегодня в каком-то странном настроении.

– У меня замечательное настроение. Если все пойдет как надо, еще до заката я освобожу твою мать.

– Посмотрим.

Они ждали, а солнце между тем поднималось на востоке все выше и выше. Наконец с севера донеслось глухое громыханье нескольких тяжело груженных фургонов.

– Я сообщу тебе обо всем, что узнаю, – пообещал Спархок и, выступив из зарослей, остановился на обочине грязной раскисшей дороги.

Из-за поворота, влекомый четверкой терпеливых волов, показался первый фургон. Он был доверху нагружен бочками, а на сиденье, рядом с кучером, с виду сущим злодеем, сидел человек по имени Сенга. Келтэн, со странно знакомым выражением на измененном лице, восседал на бочках с пивом.

– Эгей, Коль! – окликнул с обочины Спархок. – Я так и думал, что узнал твой голос, когда вы недавно здесь проходили!

– Эй, да чтоб мне ослепнуть, если это не Фрон! – воскликнул Келтэн, расплываясь в широчайшей ухмылке. Спархок вдруг подумал – интересно, что было бы, если б Келтэн его не узнал? Келтэн же хохотал с неподдельной радостью.

– Мы все думали, что ты удрал в море, когда нам пришлось туго в Материоне.

– Так-то так, да ничего из этого не вышло, – пожал плечами Спархок. – На борту оказался боцман, который чересчур вольно обращался с плетью. Как-то темной ночью он решил поплавать. Понятия не имею, что это на него нашло. Мы были в двадцати лигах от берега, когда я помог ему перебраться через борт.

– Люди порой творят всякие странности. Что ты делаешь здесь?

– Я слышал об этой армии и решил, что это может быть неплохим укрытием. Болтают, будто этот Скарпа готовит поход на Материон. У меня там осталось несколько старых долгов, вот я и решил примкнуть к нему ради забавы и прибыли.

– Думаю, мы сыщем для тебя местечко и получше, чем рядовым в армии Скарпы. – Келтэн ткнул ногой плечо Сенги. – Вон тот парень, стоящий по щиколотки в грязи, наш старинный приятель из Материона, – сообщил он содержателю таверны. – Имя его Фрон, и в драке он – лучше некуда. Когда в Материоне мы столкнулись с полицией, он плечом к плечу с Шеллагом сдерживал полицейских, покуда мы отступали. Как считаешь, найдется для него местечко в твоей таверне?

– Ты ручаешься за него, Коль? – осведомился Сенга.

– Я не мог бы желать лучшей подмоги, если случится заварушка.

– Ты командуешь охраной, – пожал плечами Сенга. – Нанимай кого пожелаешь.

– Я так и надеялся, что ты скажешь именно это. – Келтэн поманил рукой Спархока. – Забирайся ко мне, Фрон! – крикнул он. – Я покажу тебе все чудеса Натайоса!

– С высоты пивного фургона?

– А ты мог бы придумать лучшее место?

ГЛАВА 19

Кринг прибыл в Сарну в конце того дня, когда Афраэль доставила туда из Диргиса Сефрению и ее друзей. Миртаи невозмутимо сошла во двор атанской казармы навстречу своему кривоногому нареченному. Они сдержанно обнялись и вместе вошли в здание.

– Она ведет себя довольно бесстрастно, – заметил Вэнион, который вместе с Бетуаной наблюдал из окна комнаты совета за этой встречей.

– Проявлять свои чувства открыто при людях – недостойно, Вэнион-магистр, – пояснила королева. – Надлежит соблюдать приличия, даже если сердце требует иного.

– А-а.

– Эгей, друг Вэнион! – воскликнул Кринг, входя в комнату бок о бок со своей статной возлюбленной. – Тебя-то я и искал.

– Я тоже рад видеть тебя, друг Кринг. Как дела в Самаре?

– Все спокойно. Кинезганцы отступили от границы. Может быть, на юге случилось что-то, о чем я еще не знаю?

– Ничего, что было бы мне известно. А почему ты спрашиваешь?

– Кинезганцы скапливались у границы, и мы со дня на день ожидали, что они вот-вот возьмут в осаду Самар. Несколько дней назад они вдруг собрались и ушли, оставив на месте лишь несколько отрядов. Остальная армия двинулась на юг.

– Зачем их туда понесло? – нахмурившись, пробормотал Вэнион.

– Видимо, навстречу рыцарям церкви, – пояснила Афраэль.

Резко обернувшись, Вэнион увидел, что Богиня-Дитя как ни в чем не бывало сидит на своем излюбленном месте – на коленях у Сефрении. Миг назад ее там не было, но спорить об этом было совершенно бессмысленно. Афраэль неисправима.

– Рыцари церкви идут совсем не с юга, Божественная, – сказал он.

– Мы это знаем, Вэнион, – отвечала она, – но Стрейджен и Телэн в Бересе не теряли времени даром. Им удалось убедить дакитского шпиона, что в Даконском заливе крейсирует огромный флот под флагами церкви. Видимо, дакит передал эту весть вышестоящему начальству, и кинезганские генералы отнеслись к ней достаточно серьезно, чтобы послать свои главные силы на юг, защищать южные границы Кинезги.

– Но они же знают, что рыцари церкви движутся сушей через Астел!

– Они знают об этом войске, лорд Вэнион, – заметил Итайн, – но явно убеждены, что другое войско движется на них морем.

– Нас не настолько много, Итайн.

– Это знаешь ты, лорд Вэнион, и знаю я, но вообще в Дарезии существует твердое убеждение, что вас не менее миллиона. Термин «рыцари церкви» обычно вызывает в воображении бесчисленные армии, протянувшиеся от края до края земли.

Вэнион нахмурился.

– А, – сказал он наконец, – кажется, я понимаю. Во время Земохских войн мы объединяли силы с войсками королей Эозии. Очевидно, тамульские наблюдатели решили, что к рыцарям церкви можно отнести всякого, кто носит доспехи.

– Думаю, мне стоит поговорить с императором, – задумчиво произнес Итайн. – Эта парочка воров заслужила дворянские титулы. Их воображаемый флот оттянул от границы добрую половину кинезганской армии и наверняка не дает сойти с места арджунцам.

– Славный этакий флотик, – ухмыльнулся Вэнион, – и даже не надо заботиться о пропитании матросов. Надо бы подкрепить делом эти россказни. – Он взглянул на Афраэль. – Не могла бы ты устроить парочку иллюзий, Божественная?

– Драконы? Стаи ангелов?

– А как насчет тысячи судов, у которых только паруса и видны над горизонтом?

– Что я получу взамен?

– Перестань дразниться, – с мягкой улыбкой сказала Сефрения.

– Куда ты хотел бы поместить эти свои воображаемые лодки, Вэнион? Магистр задумался.

– Почему бы просто не погонять их вдоль берега Даконии и Западной Арджуны? – предложил он. – Пусть себе кинезганцы и арджунцы разорвутся пополам, пытаясь обезопасить себя от вражеских высадок.

– Я позабочусь об этом прямо сейчас, – объявила Афраэль, соскользнув с колен сестры, – пока не забыла.

– Когда это ты хоть что-то забывала? – усмехнулась Сефрения.

– Не знаю. Впрочем, когда-то это непременно случалось. Я, должно быть, забыла, когда именно. – Она одарила всех проказливой улыбкой – и исчезла.

***

Кринг сидел рядом с Миртаи и задумчиво поглядывал на потолок, рассеянно проводя ладонью по обросшей макушке. Он мог делать это только одной рукой, потому что другой завладела Миртаи. Судя по ее довольному безмятежному виду, она не собиралась отпускать эту руку в обозримом будущем.

– Если Божественная Афраэль сумеет надежно отвлечь кинезганские войска, мы с Тикуме удержим Самар безо всяких подкреплений, – говорил доми, – особенно теперь, когда мы знаем, как управляться с солдатами Клааля. – Он вновь, уже сильнее, потер ладонью макушку.

– Оставь ее в покое, – сказала Миртаи. – Как только мы разойдемся, я тебя побрею.

– Хорошо, любовь моя, – тотчас безропотно согласился он.

– Да, кстати, – вспомнил Вэнион, – Спархок разговаривал с Беллиомом. Солдаты Клааля могут дышать нашим воздухом самое большее день, прежде чем начинают умирать, а усталость ускоряет этот процесс. Если снова наткнетесь на солдат Клааля, заставьте их побегать.

Кринг кивнул.

Вошел рослый атан и что-то прошептал Итайну.

– Старина, – возразил Итайн, – я сейчас ужасно занят.

– Он настаивает, Итайн-посол.

– Ну ладно. – Итайн поднялся. – Я сейчас вернусь, лорд Вэнион, – сказал он и вышел из комнаты вслед за атаном.

– Друг Вэнион, – сказал Кринг, – Спархок узнал, из каких мест происходят эти солдаты? Мне решительно хотелось бы держаться подальше от этих мест.

– Можешь не беспокоиться, доми Кринг, – усмехнулась Сефрения. – Солдаты Клааля явились к нам из иного мира, со звезд.

Кринг нахмурился.

– Ты бы потолковал со Спархоком, друг Вэнион, – сказал он. – Я не меньше других люблю хорошую драку, но, если он собирается объявить войну всей вселенной, пусть хотя бы сообщит об этом нам.

– Я непременно поговорю с ним об этом, доми Кринг, – пообещал Вэнион и вздохнул. – Как жаль, что мы раньше ничего не знали о солдатах Клааля. Рыцари церкви столкнулись с ними в горах Земоха и потеряли почти половину убитыми и ранеными.

– Мне очень жаль, друг Вэнион. Ты потерял много старых друзей?

– Много, доми Кринг, – печально ответил Вэнион, – очень много.

– Как поживает друг Энгесса? – спросил Кринг у Бетуаны.

– Афраэль говорит, что он поправляется, доми, – ответила она. – Впрочем, я бы предпочла убедиться в этом собственными глазами.

Вернулся Итайн, за которым шел тамулец, одетый несколько старомодно.

– Будь добр, проследи, чтобы нам не мешали, – обратился Итайн к атанскому стражнику, стоявшему в коридоре. Затем он плотно прикрыл и запер на засов дверь.

– У меня, для разнообразия, хорошие новости, – сообщил он остальным, кладя руку на плечо незнакомца. – Позвольте представить вам моего дорогого – хотя и недавнего – друга. Его зовут Экрасиос.

Бетуана нахмурилась.

– Это не тамульское имя, – проговорила она.

– Верно, ваше величество, – согласилсяИтайн, – не тамульское. Дэльфийское. Дэльфы такой музыкальный народ. Должно быть, это связано с тем, что они до сих пор говорят на классическом тамульском. Мой друг заглянул сюда, чтобы известить нас, что дэльфы решили покинуть свое великолепное уединение. Экрасиос, это магистр Вэнион, близкий друг Анакхи. Эта царственная леди – Бетуана, королева атанов. Коротышка – Кринг, доми восточных пелоев. Статная красавица, что насмерть вцепилась в его руку, – Миртаи, его нареченная, а эта утонченная стирикская леди – Сефрения, верховная жрица богини Афраэли.

– Высокородные, – проговорил Экрасиос с торжественным поклоном, – приветствую вас от имени Возлюбленного Эдемуса. Божественная Афраэль убедила его, что в нынешнем положении интересы наши едины, а потому отменил он свое многовековое запрещение дэльфам покидать свою долину. Я прислан им к тебе, лорд Вэнион, дабы сообщить, что я и мои сотоварищи отныне в полном твоем распоряжении. Куда направиться нам, дабы действовать к вящему успеху нашего общего дела?

– Можно мне сказать, лорд Вэнион? – вмешался Итайн. – Мне сейчас пришло в голову, что дэльфы, как никто, подходят для того, чтобы обезлюдить форты Скарпы в арджунских джунглях. Если Экрасиос и его друзья во всем блеске своего сияния явятся у ворот этих фортов, мятежники наверняка изо всех сил поспешат разбежаться по домам и заняться более мирным ремеслом.

– Неплохо сказано, – одобрительно пробормотала Миртаи.

***

– Проворно же он путешествует, – заметил Улаф, обращаясь к Тиниену, когда груженный пивом фургон, на котором восседали Спархок и Келтэн, загрохотал по улице древнего города. – В последний раз, когда я о нем слышал, он был в Диргисе.

– Шо такое законы природы для старины Спархока – плюнуть да растереть, – отозвался Тиниен, грубо подражая простонародному говору Кааладора. – Ну, и что мы будем делать? Выйдем в реальное время или останемся здесь?

– Я считаю, что мы принесем больше пользы, если останемся невидимками, – отозвался Улаф.

– Меня-то это устраивает, а вот как мы сообщим Спархоку, что мы уже здесь?

– Я суну ему в карман записку – или дуну ему в ухо.

– Да, это уж точно привлечет его внимание. Вернулся Блокв, косолапо шагая по улице, со скорбным выражением на обезьяньей физиономии.

– Здесь нет собак, – сообщил он на языке троллей.

– Солдаты обычно не держат собак, Блокв, – пояснил Тиниен.

– Я голоден, Тин-ин. Может, люди не хватятся одного из их стаи – самого маленького?

– Кажется, у нас проблемы, – прошептал Тиниен Улафу. – В наших же интересах заботиться о том, чтобы наш приятель был сыт.

Улаф почесал чисто выбритую щеку.

– Мы не можем просто отпустить его охотиться, – заметил он. – Если он начнет хватать людей и утаскивать их в расколотое мгновение, это привлечет всеобщее внимание.

– Но он же невидим, Улаф.

– Да, но, если какой-нибудь арджунец вдруг исчезнет, а потом из пустоты посыплются его кости, только ленивый не заподозрит неладного. – Он повернулся к троллю. – Мы думаем, Блокв, что нехорошо здесь убивать и есть людей. Мы охотимся за мыслью, а если ты будешь убивать и есть людей, ты спугнешь мысль.

– Мне не нравится охота за мыслью, У-лав, – пожаловался Блокв. – Она слишком не-простая.

– Лес рядом, Блокв, – сказал Тиниен. – Там много хорошей еды.

– Я не огр, Тин-ин, – слегка оскорбленно возразил Блокв. – Я не ем деревья.

– В лесу есть много зверей, которых можно есть, Блокв, – поспешно вмешался Улаф. – Именно это хотел сказать Тин-ин. Он не хотел оскорбить тебя.

Блокв мгновение сверлил Тиниена мрачным взглядом.

– Я иду охотиться, – отрывисто сказал он наконец и, развернувшись, заковылял прочь.

– Будь осторожен, Тиниен, – предостерег Улаф друга. – Если хочешь с разгона ввязаться в драку с троллем, достаточно только намекнуть, что он – огр.

– Неужели они так не любят огров? – изумленно спросил Тиниен.

– Ты не поверишь, насколько не любят, – ответил Улаф. – Тролли и огры ненавидят друг друга с начала времен.

– Я думал, что предрассудки – чисто человеческая привилегия.

– Некоторые привилегии чересчур хороши, чтобы оставлять их исключительно для себя. Пойдем за Спархоком и сообщим ему, что мы здесь. Может, у него найдется для нас дело.

Они двинулись за чередой пивных фургонов, что петляла по расчищенным улицам, направляясь к заросшей части Натайоса. Фургоны прогрохотали по недавно расчищенной улочке и завернули за угол дома с холщовым навесом вместе крыши. Грубо намалеванная вывеска гласила: «У Сенги».

– Кто-кто, а Келтэн всегда устроится поближе к пиву, – заметил Тиниен.

– Это верно, – согласился Улаф. – Подожди здесь. Я дам знать Спархоку, что мы в Натайосе.

Он подошел туда, где стояли Спархок, Бевьер и Келтэн с непривычно чужими лицами, посматривая, как Сенга наблюдает за разгрузкой бочек.

– Стриженый барашек, – негромко сказал Улаф. – Не нервничайте и не озирайтесь, вы меня все равно не увидите.

– Улаф? – не веря собственным ушам, спросил Келтэн.

– Он самый. Мы с Тиниеном и Блоквом прибыли сюда еще вчера. Вынюхиваем, что к чему.

– Как вам удалось стать невидимыми? – изумленно спросил одноглазый Бевьер.

– На самом деле мы вовсе не невидимы. Гхномб расщепляет мгновение надвое, и мы существуем в одном из осколков. Поэтому вы не можете нас видеть.

– Но ведь вы нас видите?

– Видим.

– Улаф, это же противоречит всякой логике.

– Я знаю, но Гхномб верит, что это так, и, видимо, его вера так сильна, что побивает всякую логику. Словом, мы с Тиниеном здесь и невидимы. Вам нужна какая-нибудь помощь?

– Можете вы пробраться в дом у ворот? – быстро спросил Спархок. – В тот, с зарешеченными окнами?

– Никак. Мы уже пытались. Там у дверей слишком много стражи. Блокв даже пробовал забраться туда через крышу, но бесполезно.

– Там ведь моя жена, Улаф! – шепотом воскликнул Спархок. – И ты говоришь, что послал пробраться в этот дом тролля?!

– Блокв не причинил бы ей вреда, Спархок. Напугал бы – да, пожалуй, но не более. Мы надеялись, что он сумеет забраться туда через крышу и вытащить Элану и Алиэн. – Улаф помолчал. – На самом деле, Спархок, это была вовсе не наша идея. Блокв сам вызвался – точнее говоря, просто начал карабкаться по стене прежде, чем мы успели остановить его. Он сказал: «Я найду их. Я добуду подругу Анакхи и другую женщину, а потом мы убьем всех детей Киргона и съедим». Блокв немного прямолинеен, но сердце у него золотое. Мне неприятно в этом признаваться, но он мне уже почти нравится.

Келтэн беспокойно огляделся.

– И где же он теперь? – осведомился он.

– Пошел охотиться. Покуда мы шныряли по городам на берегу Арджунского моря, мы убедили его не есть людей, а вместо этого перейти на собак. Собаки пришлись ему по вкусу. В Натайосе нет собак, а потому он отправился в леса – погоняться за слонами или что-нибудь еще в этом роде. – Улаф осекся – что-то блеснуло на краю его зрения.

– Господи, – воскликнул он, – это еще что такое?

– В чем дело? – спросил Келтэн, озадаченно озираясь.

– Из-за угла этого дома к нам движется живая радуга! – Улаф, разинув рот, уставился на четко очерченный радужный силуэт. Многоцветное сияние ослепляло его.

– Это Ксанетия, – пояснил Спархок. – Неужели ты и впрямь ее видишь?

– А ты разве нет?!

– Она невидима, Улаф.

– Только не для меня.

– Должно быть, это как-то связано с тем странным временем, в котором ты, друг мой, пребываешь, – предположил Бевьер. – Лучше сообщи ей, что ты можешь ее видеть. В один прекрасный день это может оказаться важным.

Сотканный из радужного мерцания силуэт остановился в нескольких шагах от них.

– Анакха, – тихо позвала Ксанетия.

– Слушаю тебя, анара.

– Как ни горько мне говорить об этом, однако я потерпела поражение, – с грустью призналась она. – Разум Скарпы столь искажен, что я не сумела извлечь из него внятных мыслей. Однако же я проникла со всею осторожностью в мысли его сообщников и должна с печалью в сердце известить тебя, что твоей королевы более нет в Натайосе. Когда враги наши разоблачили уловку, связанную с юным сэром Беритом, Заласта под покровом тьмы увез отсюда твою жену и ее служанку. Ежели будет на то твоя воля, я отыщу в их мыслях название места, где ее укрывают ныне.

Сердце Улафа сжалось от сочувствия при виде искаженного отчаянием лица Спархока.

***

Они бежали стремительно и легко, отряд за отрядом, – рослые, в легких доспехах, и мускулистые тела отливали бронзой в сером холодном свете. Огромный король Андрол ровно бежал впереди своей армии. Так хорошо было вновь оказаться на марше и веселиться, предвкушая великую битву! Битва – это важное, осмысленное дело, в котором сразу видны результаты. Отсутствие жены обрушило на плечи Андрола, неподготовленные для такой ноши, тысячи мелких государственных дел. Так утомительно было принимать решения в делах, которые были ему непонятны, и не видеть немедленных результатов, которые сказали бы ему, правильно он решил или же ошибся. В который раз король атанов благодарил Бога за то, что тот даровал ему в жены Бетуану. Они и впрямь были отличными напарниками. Королева прекрасно умела управляться с деталями. Она была сообразительна и на лету схватывала те тонкости и нюансы, которые зачастую ускользали от внимания ее мужа. Андрол, со своей стороны, был создан для действия. Он с радостью позволял жене принимать все утомительные и скучные решения, а потом, когда все было улажено и они знали, что им теперь надлежит делать, он принимал на себя обязанность исполнять ее решения. Так было гораздо лучше. Король Андрол очень хорошо сознавал свои недостатки и знал, что жена простит его, если он случайно что-то упустит из виду. Он надеялся, что не слишком часто разочаровывает ее.

Ее предложение – она никогда не приказывала – привести большую часть их воинов к южной оконечности озера Сарна, дабы подготовиться к великой битве у Тосы, – это предложение как раз принадлежало к тем, которые были больше всего по душе Андролу. Это было действие – простое, ясное, ничем не усложненное. Все хлопотные решения уже были приняты, враг определен, и скучные мелочи более не загораживали дорогу к победе. Андрол улыбался, во главе своей армии входя в последние отроги гор в полусотне лиг к юго-востоку от Туалы. Послание Бетуаны намекало на то, что сражение у Тосы будет грандиозным – гигантская рукопашная, в которой противоборствующие армии растянутся на многие мили, а звон мечей о мечи достигнет неба. О, Бетуана будет гордиться им – уж об этом-то он позаботится!

Горная дорога вела к вершине длинного скалистого кряжа, проходила узкий перевал и затем ниспадала в глубокое ущелье, на дне которого тысячелетиями грыз и терзал горы бурный ледяной поток.

Когда король Андрол взбежал на вершину кряжа и повел свое войско по перевалу, его дыхание слегка отяжелело. Пустопорожние часы, проведенные в разговорах с послом Норканом, привели к тому, что он, Андрол, расслабился. Воин никогда не должен допускать, чтобы его выманили с тренировочного поля. Он перешел на шаг, выводя свою армию вниз, в ущелье, и вновь легко побежал по южному берегу бурной горной реки. Если он потерял форму, что же говорить тогда о его солдатах? Андрол надеялся, что на озере Сарна отыщется место для лагеря, настоящего лагеря, в котором довольно места для тренировок, учебных боев и упражнений, которые необходимы для того, чтобы поддерживать воинов в отменной физической форме. Андрол был целиком и полностью уверен, что никакая вражеская сила не может устоять перед хорошо обученной и подготовленной армией.

– Андрол-король! – голос военачальника Пемааса перекрыл рев горного потока. – Гляди!

– Куда? – спросил Андрол, полуобернувшись и одновременно потянувшись за мечом.

– На краю ущелья – справа!..

Король атанов вытянул шею, чтобы дотянуться взглядом до края отвесной гладкой скальной стены ущелья.

Ему многое довелось повидать в жизни, однако ничто не могло сравниться с тем громадным чудовищным силуэтом, который вдруг возник, нависая над ними, в высоте, на самом краю ущелья.

Существо было глянцевито-черным, словно лоснящаяся кожа, и его громадные распростертые суставчатые крылья напоминали крылья летучей мыши. На конусообразном лике пылали раскосые щели глаз, и оскаленная пасть роняла с огненных клыков капли пламени.

Король Андрол задумался. Трудность, само собой, была в том, что существо на вершине ущелья, а он в самом низу. Он мог бы повернуть назад, выбежать из ущелья и вскарабкаться наверх по наружному склону; однако это даст существу возможность бежать, и его придется долго преследовать, чтобы, в конце концов, прикончить. Поскольку он сейчас не в лучшей своей форме, это будет делом долгим и утомительным. Мог он также взобраться на вершину по склону ущелья, но это, опять же, займет немало времени, и существо, увидев его, обратится в бегство.

И тут, что было удивительно, неведомое создание само приняло за него решение. Оно замахнулось своими громадными руками и принялось хлестать по краю скалы… огнем, что ли?

Андрол улыбнулся, когда обломки скалы с грохотом и ревом посыпались в ущелье. Глупая бестия сама так кстати предоставляла ему возможность расправиться с ней. Как могла она быть так глупа?

Король Андрол проворно отпрыгнул от падавшего прямо на него валуна размером с дом, оценивающе разглядывая стремительно растущую груду каменных обломков, которая все росла и росла у подножия скальной стены.

Бестия и вправду вознамерилась напасть на него! Андрол разразился радостным смехом. Пускай это создание непостижимо глупо, однако же ему нельзя отказать в отваге – нелепой, бессмысленной, но отваге. Всей вселенной ведомо, что Андрол непобедим, а эта бедная безмозглая тварь полагает одолеть своей жалкой силенкой величайшего воителя со времен сотворения мира!

Андрол задумчиво глядел на растущую гору валунов, не обращая внимания на крики тех его солдат, кто оказался недостаточно проворен, чтобы избегнуть гибели в сыпавшейся на них сверху каменной лавине. Почти то, что нужно… еще несколько футов…

А затем он решил, что крутая осыпь стала в самый раз высока, чтобы он сумел добраться до глупой твари, что ревела и хлопала огромными крыльями высоко над его головой. Он увернулся от очередного валуна и начал подъем – соскальзывая, карабкаясь, уворачиваясь от камней и все быстрее приближаясь к обреченной бестии.

Уже почти у самой вершины он на миг остановился, выхватил меч и приготовился к бою.

И с воинственным диким кличем бросился вверх по осыпи, отбросив мгновенно мелькнувшее сочувствие к отважной заблудшей твари, которую он сейчас должен будет убить.

***

– Эй, куда это вы собрались? – вопросил кряжистый дакит в поношенном мундире и с длинной пикой, когда Спархок и Келтэн, толкая шаткую тележку с двумя большими бочками, завернули за угол здания.

– Мы от Сенги к мастеру Крегеру, – ответил Келтэн.

– Это кто угодно может сказать.

– Пойди да спроси его самого, – посоветовал Келтэн.

– Не хочу его беспокоить.

– Тогда лучше пропусти нас. Он давно уже ждет это вино. Если ты помешаешь нам доставить ему вино, он уж точно обеспокоится, да так обеспокоится, что может пожаловаться самому лорду Скарпе.

На лице стражника отразился явный испуг.

– Подождите здесь, – велел он и, развернувшись, зашагал вдоль задней стены дома к массивной двери.

– Когда войдем, я буду помалкивать, – негромко сказал Спархок другу.

– Если спросит, кто я такой, – скажи, что взял меня помочь толкать тележку.

Келтэн кивнул.

– Ты здесь, анара? – спросил шепотом Спархок, озираясь, хотя и знал, что не сумеет увидеть дэльфийку.

– Рядом с тобой, Анакха, – услышал он ее шепот.

– Мы постараемся подольше занимать его разговором. Он, скорее всего, будет навеселе. Это затруднит твое дело?

– Мне и прежде доводилось разделять мысли Крегера, – отозвалась она. – Он мыслит внятно, если только не выпьет слишком много. Если удастся, направьте его внимание к дому, в коем недавно содержали под стражей твою королеву. Сие может подтолкнуть его разум к мыслям, кои представляют для нас интерес.

– Сделаю все что смогу, анара, – пообещал Келтэн.

Вернулся стражник-дакит.

– Он примет вас, – сообщил он.

– Почему-то я в этом и не сомневался, – ухмыльнулся Келтэн. – Мастер Крегер просто обожает именно этот сорт вина.

Спархок и Келтэн налегли на тележку, толкая ее по неровному, усыпанному мусором двору к задней стене наполовину восстановленных развалин, где располагалась штаб-квартира Скарпы.

Крегер, изнывая от нетерпения, дожидался их на пороге. Голова его лишилась волос, а в остальном он выглядел по-прежнему. Он был неряшливо одет и небрит, близорукие водянистые глаза покраснели, руки заметно тряслись.

– Несите их в дом, – велел он знакомым скрипучим голосом.

Келтэн и Спархок опустили на землю оглобли тележки, развязали веревки, которыми были закреплены две бочки, и осторожно сняли одну из них с тележки. Келтэн измерил веревкой высоту бочки, затем проверил ширину дверного проема.

– Еле-еле пройдет, – объявил он. – Давай-ка повернем ее набок, Фрон. Тогда мы сможем катить ее.

Спархок с усилием перевернул бочку набок, и вдвоем они прокатили ее через порог в захламленную комнату. У стены стояла разобранная постель, на полу повсюду валялась одежда. Вся комната насквозь пропиталась кислой вонью немытого тела и перегара, и в одном ее углу горой валялись пустые бочонки и разбитые глиняные бутыли.

– Где поставить бочки, мастер Крегер? – осведомился Келтэн.

– Да где угодно! – нетерпеливо бросил Крегер.

– Э нет, так не годится, – осуждающе возразил Крегер. – Бочки тяжелые, сам ты их и с места не сдвинешь. Выбери для них удобное место.

– Ты прав, пожалуй. – Крегер, щурясь, оглядел комнату, подошел к изголовью кровати и пинком отбросил прочь валявшуюся там одежду. – Ставьте вот здесь.

– Э-э… может, сначала рассчитаемся, мастер Крегер? Вино, знаешь ли, не из дешевых.

– Сколько?

– Сенга сказал, что хочет за каждую бочку по пятидесяти крон. Арсианское красное нелегко добыть так далеко от Арсиума.

– Пятьдесят крон?! – воскликнул Крегер.

– За каждую, – подчеркнуто повторил Келтэн. – И еще Сенга сказал, чтобы мы откупорили для тебя обе бочки.

– Коль, я и сам умею откупоривать бочки.

– Я не сомневаюсь в этом, но Сенга честный торговец и хочет убедиться, что ты доволен покупкой, прежде чем я получу с тебя плату. – Келтэн подкатил бочку к стене. – Помоги мне, Фрон, – бросил он Спархоку.

Вдвоем они поставили бочку, и Келтэн вытащил из-за пояса ломик.

– С пивом куда проще, – заметил он. – Хорошо бы кто-нибудь подсказал этим арсианским виноделам делать затычку на боку бочки.

Он осторожно поддел ломиком крышку, между тем как Крегер, с кубком наготове, нетерпеливо дышал ему в затылок.

– Пробуй, мастер Крегер, – сказал наконец Келтэн, подняв крышку и отступив на шаг.

Крегер погрузил кубок в густую багряную влагу, поднял его дрожащей рукой и сделал большой глоток.

– Восхитительно! – счастливо выдохнул он.

– Я передам Сенге, что ты доволен, – сказал Келтэн и рассмеялся. – Такое нельзя ожидать от разбойника с большой дороги, однако Сенга весьма озабочен тем, чтобы его клиенты оставались довольны. Поверишь ли, он даже велел нам вылить целую бочку прокисшего пива! Ну, Фрон, двинулись за второй бочкой. Пускай мастер Крегер проверит и ее, а уж потом мы рассчитаемся.

Они вышли во двор и сняли с тележки вторую бочку.

– Спроси его, почему они сняли охрану от дверей дома, где держали Элану и Алиэн, – едва слышно прошептал Спархок.

– Ладно, – буркнул Келтэн, с усилием опуская бочку с вином на землю.

Они поставили вторую бочку рядом с первой, Келтэн снял крышку, и Крегер вновь отведал вина.

– Подходит? – спросил Келтэн.

– Как нельзя лучше, – ответил Крегер. Он вновь зачерпнул вина кубком и, счастливый, растянулся на кровати. – Просто великолепно.

– Стало быть, сотня крон.

Крегер вытащил из-под пояса увесистый кошелек и небрежно швырнул его Келтэну.

– На, считай сам, – сказал он, – только не укради слишком много.

– Это же торговля, мастер Крегер, а не грабеж, – отозвался Келтэн. – Если бы я хотел тебя ограбить, я приставил бы тебе нож к горлу.

Он смахнул локтем со стола какие-то тряпки и засохшие хлебные корки, развязал кошелек и принялся считать.

– Мы тут заметили, что от дома с зарешеченными окнами убрали всю стражу, – сказал он как бы между прочим. – Пару дней назад мимо дома и пройти нельзя было, чтобы тебя не окликнули, а сегодня утром мы с Фроном прокатили тележку у самых дверей, и никто на нас и не глянул. Лорд Скарпа, стало быть, увез оттуда все ценности?

Припухшее лицо Крегера в один миг стало настороженно-трезвым.

– Это не твое дело, Коль.

– Я и не говорю, что мое. Просто можешь намекнуть лорду Скарпе: если он не хочет, чтобы люди примечали такие мелочи, лучше ничего не менять. Нужно было оставить стражу на прежнем месте. Сенга, да и все мы, знаешь ли, грабители, и всякий из нас был твердо уверен, что в этом доме лорд Скарпа держит свои сокровища, а при слове «сокровища» у людей поневоле ушки на макушке.

Крегер воззрился на него и вдруг расхохотался.

– Что я сказал такого? – осведомился Келтэн, прервав счет.

– Все верно, Коль, там были сокровища, – ухмыляясь, проговорил Крегер, – только не того сорта, на который вы могли бы рассчитывать.

– Как ты сам уже сказал, это не мое дело, но все, кто работает на Сенгу, уже знают, что эти сокровища перевезли. Уверен, что сейчас уже все, кому не лень, шарят в развалинах в поисках нового хранилища.

– Пусть себе, – пожал плечами Крегер. – Сокровища уже далеко отсюда.

– Надеюсь, их все-таки охраняют. Эти леса просто кишат такими, как мы с Фроном. Хочешь проверить мой счет?

– Я тебе доверяю, Коль.

– В таком случае ты – болван.

– Возьми еще десять крон для тебя и твоего помощника, – великодушно разрешил Крегер, – а потом, если вы не против, я хотел бы остаться наедине с моими новыми подружками.

– Щедрый ты человек, мастер Крегер. – Келтэн вынул из кошелька еще несколько монет, сгреб ладонью те, что отсчитал раньше, и ссыпал их в карман рубахи.

– Пошли, Фрон, – сказал он Спархоку. – Мастер Крегер желает остаться один.

– Передай Сенге, что я ему благодарен, – сказал Крегер, зачерпнув еще вина, – и скажи, чтобы поискал еще этого благодатного напитка. Я куплю все, что он сможет достать.

– Я так и скажу ему, мастер Крегер. Наслаждайся в свое удовольствие.

– И Келтэн первым направился к выходу из смрадной комнаты.

Спархок прикрыл за собой дверь и протянул руку.

– Что тебе? – спросил Келтэн.

– Мои из десяти крон, если не возражаешь, – твердо ответил Спархок. – Не стоит затягивать с расчетами.

– Ты весьма хитер, сэр Келтэн, – донесся до них шепот Ксанетии. – Более чем искусно направил ты его мысли в сторону, наиболее ценную для нас.

Келтэн старательно отсчитал пять монет в подставленную ладонь Спархока.

– Что тебе удалось узнать, анара? – напряженно спросил он.

– День либо два тому назад закрытая повозка и впрямь уехала из этого города, постояв перед тем – под большой охраной – у дверей того самого дома, к которому привлечено все наше внимание. Повозка, коя представляет собою не что иное, как уловку, направилась в Панем-Деа, однако же тех, кого мы ищем, там не было. Еще прежде покинули они Натайос вместе с Заластой.

– А Крегер знает, куда увез их Заласта? – спросил Спархок.

– Заласта, со всей очевидностью, полагал, что сие никому не будет ведомо, – отвечала Ксанетия, – однако же Крегер, всегда стремящийся уловить счастливый случай, хорошо понимал, что знание местонахождения Заласты могло бы спасти ему жизнь, буде дела обернутся худо, и изо всех сил стремился вызнать замыслы стирика. Притворяясь мертвецки пьяным, ухитрился он присутствовать при том, как Заласта беседовал с сообщником своим, Кизатой. Говорили они по-стирикски, однако же Крегер, что было тайной для всех нас, с грехом пополам понимает сие наречие, и потому сумел он вызнать из краткого их разговора те самые сведения, кои так нужны ему – и нам.

– Вот это сюрприз! – пробормотал Келтэн. – Пьян Крегер или трезв, а все же он настоящий пройдоха. Так куда же Заласта увез их, анара?

Ксанетия вздохнула.

– Ответ, увы, невесел, сэр Келтэн, – сказала она. – Страшусь я, что намерен Заласта доставить королеву и служанку ее в потаенный город Кирга, где царит сам Киргон и где он всею мощью своей преградит нам дорогу к тем, кого мы любим.

Часть 3 КИРГА

ГЛАВА 20

Если бы только они позволили ей уснуть! Мир вокруг нее казался искаженным, нереальным, и она могла лишь наблюдать в бессильном, равнодушном оцепенении, как ее измученное тело вопиет о сне – или даже смерти. Смертельно усталая, она стояла у окна. Рабы, трудившиеся далеко внизу, на полях вокруг озера, казались отсюда, с высоты, муравьями – они расползлись по вспаханным под пар полям, ковыряя землю примитивными орудиями. Другие рабы собирали хворост в лесу на покатых берегах озера, и едва слышный перестук их топоров доносился до мрачной башни, с вершины которой Элана наблюдала за их работой.

Алиэн лежала на твердой скамье, то ли спящая, то ли мертвая, – Элана уже не могла различить, но и в том, и в другом случае она завидовала своей кроткой служанке.

Разумеется, они были не одни. Они никогда не оставались одни. Заласта, осунувшийся от усталости, все говорил и говорил с королем Сантеоклом. Элана слишком устала, чтобы разобрать хоть слово из монотонных речей стирика. Она рассеянно поглядывала на короля киргаев, облаченного в плотно прилегающий стальной нагрудник, короткий кожаный кильт и стальные, изукрашенные резьбой налокотники. Сантеокл принадлежал к особой расе, и поколения усердного отбора лишь подчеркнули черты, которые были так ценимы в его народе. Он был высок и чудовищно мускулист. Кожа его была на удивление светлой, хотя тщательно завитые и обильно смазанные маслом волосы и борода лоснились чернотой. Прямой нос продолжал четкую линию лба, и большие черные глаза были совершенно пусты. Лицо короля выражало высокомерную жестокость. Это лицо принадлежало тупому, надменному человеку, лишенному не то что сострадания, но даже обыкновенной порядочности.

Богато изукрашенный нагрудник оставлял обнаженными его предплечья и плечи, и, слушая Заласту, Сантеокл рассеянно сжимал и разжимал кулаки, отчего под бледной кожей перекатывались узлы мускулов. Король явно не вслушивался в речи Заласты, всецело поглощенный тем, что ритмично напрягал и расслаблял мускулы рук. Это был во всех отношениях идеальный солдат, обладатель великолепно тренированного тела и разума, не запятнанного ни единой мыслью.

Взгляд Эланы в который раз устало пробежал по комнате. Мебель здесь была странной. Кресел и стульев не было вовсе – лишь скамьи и табуреты с мягкими сиденьями и резными подлокотниками – однако без спинок. Очевидно, идея спинки так и осталась чуждой киргаям. Стол посреди комнаты был нелепо низким, а старинного вида светильники представляли собой не что иное, как чаши из чеканной меди, где в масле плавали горящие фитили. Пол из грубо отесанных досок был покрыт связками тростника, стены из квадратных плит черного базальта ничем не были украшены, и на окнах не было занавесей.

Открылась дверь, и вошел Экатас. Элана с усилием попыталась сосредоточить на нем свое изможденное сознание. Сантеокл был королем Кирги, но на самом деле правил здесь Экатас. Верховный жрец Киргона был в черном одеянии с капюшоном, и его старческое лицо покрывала сеть глубоких морщин. Он был так же жесток и высокомерен, как его король, – но в его глазах светились ум и безжалостность. Черное одеяние спереди украшал знак, который здесь, в Потаенном Городе, можно было увидеть повсюду – белый квадрат, увенчанный языками золотого пламени. Это был, несомненно, какой-то важный символ, но Элана чересчур устала, чтобы даже попытаться угадать, что бы это могло значить.

– Ступай со мной, – отрывисто приказал Экатас Заласте. – Возьми с собой женщин.

– Служанка нам ни к чему, – возразил Заласта тоном, в котором ощущался вызов. – Пускай спит.

– Я не привык, чтобы мои приказы обсуждались, стирик.

– Ну так привыкай, кирг. Это мои пленницы. Я заключил соглашение с Киргоном, а ты – не более чем досадный довесок к этому соглашению. Твоя заносчивость начинает меня раздражать. Оставь девушку в покое.

Их взгляды столкнулись, и в комнате воцарилось зловещее напряжение.

– Ну что, Экатас? – очень тихо спросил Заласта. – Неужели – пора? Неужели ты наконец-то набрался духу, чтобы бросить мне вызов? Хоть сейчас, Экатас. Хоть сейчас.

Элана, уже вполне пришедшая в себя, заметила, что в черных глазах верховного жреца Киргона мелькнул страх.

– Тогда веди королеву, – угрюмо сказал Экатас, – Именно ее желает лицезреть Киргон.

– Разумное решение, Экатас, – сардонически усмехнулся Заласта. – Если будешь все время делать правильный выбор, может быть, тебе и удастся про жить чуть подольше, чем ты заслуживаешь.

Элана бережно укрыла своим плащом Алиэн и обернулась к своим тюремщикам.

– Что ж, покончим с этим поскорее, – проговорила она, собрав остатки своего царственного достоинства.

Сантеокл неуклюже поднялся на ноги и надел остроконечный шлем, с великим тщанием следя за тем, чтобы не примять свои уложенные и завитые локоны. Минуту он возился, укрепляя на сгибе левой руки большой круглый щит, затем обнажил меч.

– Какой осел! – презрительно заметила Элана. – Вы уверены, что его величеству вообще можно давать в руки что-то острое? Он ведь может поранить себя.

– Таков обычай, женщина, – сухо отвечал Экатас. – Пленников надлежит строго охранять.

– Вот как, – пробормотала она, – а мы должны подчиняться обычаю, не так ли, Экатас? Там, где правит обычай, нет нужды в голове на плечах.

Заласта слабо усмехнулся.

– Я полагаю, Экатас, ты хотел провести нас в храм. Не будем заставлять Киргона ждать.

Экатас проглотил уже готовый сорваться с языка резкий ответ, рывком распахнул дверь и вывел их в стылый коридор.

Лестница, что вела вниз с вершины самой высокой башни королевского дворца, была крутая и узкая, бесконечные ступени, петляя, уводили все ниже и ниже. К тому времени, когда они вышли во внутренний двор, Элану била мелкая дрожь.

Зимнее солнце ослепительно-ярким негреющим светом заливало просторный внутренний двор.

По плитам двора они прошли к храму, выстроенному не из мрамора, а из белесого известняка. В отличие от мрамора, известняковые плиты тусклы и не отражают света, и потому у храма был какой-то болезненный вид, словно его камни тронула проказа.

Они поднялись по лестнице к портику и вошли в широкий проем входа. Элана ожидала, что внутри этой Святыни Святынь будет царить темнота, однако это было не так. С опасливым изумлением воззрилась она на источник света, а Экатас и Сантеокл между тем простерлись ниц, в один голос крича:

– Ванет, тъек Алкор! Йала Киргон!

И тогда только королева поняла значение вездесущего знака, которым было отмечено буквально все и вся в Потаенном Городе. Белый квадрат на этом знаке представлял собой стилизованное изображение каменного алтаря, располагавшегося в самом центре храма, однако пламя, пылавшее над алтарем, вовсе не было стилизованным изображением. То был самый настоящий огонь, живой, корчащийся, жадно рвущийся ввысь.

Элану вдруг охватил ужас. Огонь, пылавший над алтарем, не был обычным жертвенным огнем – нет, то было живое пламя, обладавшее сознанием, разумом, несгибаемой волей. Сам Киргон, слепящий, как солнце, пламенел извечно на бледном своем алтаре.

***

– Нет, – твердо сказал Спархок, – не стоит. Будем сидеть здесь безвылазно – во всяком случае, до тех пор, покуда Ксанетия не сумеет пошарить в чьих-нибудь головах. Мы всегда сможем вернуться и разделаться со Скарпой и его приятелями. Сейчас нам прежде всего нужно узнать, куда увезли Элану и Алиэн.

– Это мы уже знаем, – сказал Келтэн. – Их везут в Киргу.

– В том-то все и дело, – заметил ставший уже видимым Улаф. – Мы не знаем, где находится Кирга.

Они ушли в заросшие лианами развалины и собрались на втором этаже полуразрушенного дворца, чтобы обсудить свои дальнейшие действия.

– У Афраэли есть одна идея, – сказал Келтэн. – Мы могли бы отправиться в Центральную Кинезгу и на месте поразведать, что к чему.

– Вряд ли от этого будет прок, – заметил Бевьер. – Киргон прячет свой город с помощью иллюзий вот уже десять тысячелетий. Мы могли бы ходить по улицам Кирги и даже не увидеть ее.

– Кирга укрыта не для всех, – задумчиво проговорил Кааладор. – Туда и обратно все время снуют гонцы, а это значит, что кто-то в Натайосе обязательно знает дорогу. Спархок прав. Пусть лучше Ксанетия поразведает здесь, чем мы все будем шататься по пустыне, перебирая песчинки и гоняя из-под камней скорпионов и ящериц.

– Значит, остаемся здесь? – спросил Тиниен.

– Пока – да, – ответил Спархок. – Не будем привлекать ничьего внимания, пока не узнаем, что удалось выведать Ксанетии. Больше мы сейчас ничего не можем сделать.

– Но мы были так близко! – вспыхнул Келтэн. – Если б только мы добрались сюда на день-два раньше…

– Но этого не случилось, – отрезал Спархок, подавляя собственное разочарование, – а потому остается только примириться с обстоятельствами и сделать все, что в наших силах.

– А Заласта между тем с каждой минутой будет все дальше и дальше, – с горечью прибавил Келтэн.

– Не тревожься, Келтэн, – в холодном голосе Спархока была сама смерть. – Как бы проворно и далеко ни бежал Заласта, ему никуда не деться, когда я решу настигнуть его.

***

– Ты занят, Сарабиан? – осторожно спросила императрица Элисун с порога синей гостиной.

– Не очень, Элисун, – отозвался он со вздохом, – просто размышляю. За последние дни я получил слишком много дурных новостей.

– Тогда я лучше зайду как-нибудь в другой раз. Когда твой ум занят дурными новостями, с тобой не очень-то развлечешься.

– И это все, что интересует тебя во всем мире, Элисун? – с грустью спросил он. – Одни только развлечения?

Улыбчивое лицо Элисун стало строже, и она переступила порог гостиной.

– А разве не для этого в первую очередь ты женился на нас, Сарабиан? – Элисун говорила на классическом тамульском языке, который разительно отличался от мягкого и ленивого валезийского диалекта. – Ты заключил с нами брак, чтобы укрепить политические союзы, а потому мы лишь символы, куклы, украшения. Нас решительно нельзя считать частью правительства.

Сарабиана поразила тонкость ее восприятия – да и вся эта неожиданная перемена в ее поведении. Элисун очень легко было недооценить. Ее целеустремленная погоня за удовольствиями, агрессивная нагота ее валезийского наряда как будто представляли ее бездумной охотницей за чувственным наслаждением, но сейчас перед ним была совсем другая Элисун. Сарабиан посмотрел на нее с интересом.

– Чем ты занималась в последнее время, любовь моя? – нежно спросил он.

– Тем же, чем и обычно, – пожала она плечами. Сарабиан отвел глаза.

– Не делай этого.

– Чего не делать?

– Не пожимай плечами. Это сводит меня с ума.

– Так и задумано. Неужели ты думаешь, что я одеваюсь так только потому, что мне лень одеваться, как все?

– Так ты за этим сейчас пришла? Поразвлечься? Или у тебя была более скучная причина?

Они никогда прежде не говорили так, и внезапная откровенность Элисун заинтриговала Сарабиана.

– Поговорим вначале о скучном, – сказала Элисун и критически оглядела супруга. – Тебе нужно больше спать, – с упреком добавила она.

– Хотел бы, да не могу. У меня слишком много забот.

– Придется мне самой этим заняться. – Она помолчала. – В Женском дворце что-то затевается, Сарабиан.

– Вот как?

– Слишком много незнакомых лиц мелькает среди комнатных собачек и блюдолизов, которые обычно наводняют залы.

Сарабиан рассмеялся.

– Не слишком ли это грубо – так говорить о придворных?

– А разве это не так? Среди них нет ни одного настоящего мужчины. Они и нужны-то во дворце лишь затем, чтобы помогать нам в наших интригах. Ты ведь знаешь, что мы все время интригуем друг против друга?

Сарабиан пожал плечами.

– Надо же вам всем как-то занять свободное время.

– А другого времени у нас и не бывает, муж мой. Все наше время – свободное, Сарабиан, в этом-то и наша беда. Как бы то ни было, эти незнакомцы не принадлежат ни к одному из дворов.

– Ты уверена?

Элисун одарила его плутовской усмешкой.

– Можешь мне поверить. Я имела дело со всеми придворными. Они всего лишь безвредные мотыльки, а эти – настоящие осы.

Сарабиан весело взглянул на нее.

– Неужели ты и вправду перебрала всех придворных в Женском дворце?

– Более или менее. – Она вновь пожала плечами – нарочно, подумал Сарабиан. – На самом деле это было довольно скучно. Придворные не отличаются пылкостью, но зато я получала возможность следить за всем, что происходит во дворце.

– Так это было не только ради…

– Так, самую малость, но надо же мне было как-то защищаться. Наша политика тоньше мужской, но зато и более жестока.

– И эти незнакомцы – тамульцы?

– Одни – да, другие – нет.

– Давно это продолжается?

– С тех пор, как мы вернулись в Женский дворец. Я не видела ни одной из этих ос, когда мы жили здесь, в эленийском замке.

– Стало быть, последние пару недель? Элисун кивнула.

– Я решила, что тебе следует об этом знать. Возможно, это то же самое, что происходит у нас из года в год, но я так не думаю. Наша – женская – политика придерживается обходных путей, а то, что происходит сейчас в Женском дворце, – мужская политика.

– Ты могла бы присматривать за всеми этими делами – для меня? Я был бы тебе признателен.

– Разумеется, муж мой. Я-то тебе верна.

– В самом деле?

– Не разделяй всеобщего заблуждения, Сарабиан. Верность не стоит смешивать с тем, другим делом. Оно не значит ничего, а верность – все.

– В тебе сокрыто куда больше, Элисун, чем может показаться на первый взгляд.

– Вот как? Я никогда и не пыталась что-то скрыть. – Элисун сделала глубокий вдох. Сарабиан вновь рассмеялся.

– У тебя есть планы на вечер?

– Ничего такого, чего бы я не могла отложить. Что у тебя на уме?

– Я подумал, что мы могли бы поговорить.

– Поговорить?

– Кроме всего прочего.

– Мне нужно вначале отправить одно послание. Потом мы будем говорить столько, сколько захочешь, – в перерывах между «всем прочим».

***

Минуло два дня, как они покинули Тиану, и сейчас огибали западную оконечность озера по дороге, ведущей в Арджуну. На ночь они остановились на берегу озера, недалеко от дороги, и Халэд подстрелил из арбалета оленя.

– Охота в дороге сберегает время и деньги, – пояснил он Бериту, освежевывая добычу.

– Ты весьма ловко управляешься с арбалетом, – заметил Берит.

– Привычка, – пожал плечами Халэд и вдруг резко вскинул голову. – Кто-то едет сюда, – сказал он; указывая на дорогу острием окровавленного ножа.

– Арджунцы, – определил Берит, прищуренными глазами разглядывая подъезжавших всадников.

– Не все, – возразил Халэд. – Тот, что скачет впереди, – элениец, судя по одежде, из Эдома.

Халэд вытер окровавленные руки о траву, потянулся к арбалету и взвел его.

– На всякий случай, – пояснил он. – В конце концов, они ведь уже знают, кто мы такие.

Берит мрачно кивнул и частично выдвинул меч из ножен.

Всадники осадили коней ярдах в пятидесяти от них.

– Сэр Спархок? – по-эленийски окликнул эдомец.

– Возможно, – отозвался Берит. – Чем могу служить, приятель?

– У меня для тебя письмо.

– Весьма тронут. Принеси его.

– Подойди один, – прибавил Халэд. – Тебе не понадобятся телохранители.

– Я слышал о том, что вы сделали с предыдущим посланцем.

– Отлично, – сказал Халэд, – мы так и рассчитывали, что об этом станет известно. Парень был не очень-то вежлив, но я уверен, что ты куда лучше воспитан. Подойди сюда. Ничего дурного с тобой не случится – покуда будешь помнить о хороших манерах. Эдомец, однако, колебался.

– Дружок, – язвительно сказал Халэд, – ты так или иначе в пределах досягаемости моего арбалета, так что лучше делай, как я тебе говорю. Подойди один. Мы уладим наше дельце, а потом ты и твои арджунские друзья можете отправляться куда вам заблагорассудится. В противном случае вас ждут неприятности.

Эдомец торопливо посовещался со своими телохранителями и осторожно выехал вперед, держа над головой сложенный кусок пергамента.

– Я безоружен, – объявил он.

– А вот это неблагоразумно, приятель, – сказал Берит. – Времена нынче беспокойные. Дай-ка мне письмо.

Посланец медленно опустил руку и протянул Бериту пергамент.

– Планы изменились, сэр Спархок, – вежливо проговорил он.

– Поразительно. – Берит распечатал письмо и бережно вынул знакомый локон. – Всего-то в третий раз? Похоже, вам недостает собранности. – Он поглядел на пергамент. – Весьма удобно. На сей раз кто-то даже озаботился нарисовать карту.

– Поселок малоизвестен, – пояснил эдомец. – Это крохотное селение, да и его бы не было, если бы неработорговля.

– Хороший из тебя посланец, друг мой, – заметил Халэд. – Может быть, возьмешься передать мое послание Крегеру?

– Постараюсь, молодой господин.

– Отлично. Передай ему, что я иду за ним. Пусть почаще оглядывается уже сейчас, потому что очень скоро, как бы ни обернулись дела, он увидит за своей спиной меня.

Эдомец с трудом сглотнул.

– Я все передам, молодой господин.

– Буду счастлив.

Посланец осторожно отвел коня назад на несколько ярдов и, развернувшись, поскакал к своим арджунским спутникам.

– Куда теперь? – спросил Халэд.

– Вигайо – где-то в Кинезге.

– Да, городом это не назовешь.

– Ты бывал там?

– Очень недолго. Беллиом занес нас туда по ошибке, когда Спархок учился применять его.

– Далеко это отсюда?

– Около сотни лиг. Впрочем, именно в том направлении нам и нужно ехать. Афраэль сказала, что Заласта везет королеву в Киргу, и Вигайо куда ближе к тем местам, чем Арджун. Сообщи Афраэли, что с рассветом мы отправляемся в путь, а потом поможешь мне разделать оленя. До Вигайо десять дней пути, и нам лучше запастись мясом.

***

– Скарпа был там, – сказала Ксанетия. – Воспоминания его о Потаенном Граде весьма свежи, однако память о дороге туда неточна и бессвязна. Я сумела увидеть лишь отрывочные картины сего путешествия. Безумие лишило его мысли связности, и разум его бесцельно бродит меж реальностью и иллюзией.

– Плохо наше дело, – протянул Кааладор. – Старина Крегер не знает дороги, потому что был мертвецки пьян, когда Заласта говорил о том, как добраться до Кирги, а Скарпа чересчур чокнутый, чтобы помнить, как он туда попал. – Глаза его сузились. – А что Кизата? – спросил он.

Ксанетия содрогнулась.

– Не безумие и не хмельной туман преграждают мне путь в мысли Кизаты из Эсоса, – отвечала она с отвращением. – Глубоко погрузился он во тьму, что есть Азеш, и творения преисподнего мира настолько овладели им, что разум его более нельзя назвать человеческим. Прежде заклинания его в какой-то мере сдерживали сих чудовищных демонов, однако позднее призвал он Клааля и тем самым освободил всех прочих. Молю тебя, не вынуждай меня более погружаться в сей бурлящий хаос. Истинно, Кизате ведома дорога в Киргу, однако же мы во здравом уме не могли бы следовать сим путем, ибо ведет он через царство пламени, тьмы и невыразимого ужаса.

– Стало быть, здесь нам искать больше нечего, верно?

Все разом обернулись на звук знакомого голоса. Богиня-Дитя со свирелью в руках примостилась на подоконнике.

– А это разумно, Божественная? – спросил Бевьер. – Разве наши враги не могут учуять тебя?

– Некому учуять меня, Бевьер, – ответила она, – Заласты здесь больше нет. Я заглянула, чтобы сообщить вам, что Берит получил новые указания. Он и Халэд направляются в Вигайо, селение по ту сторону кинезганской границы. Как только вы будете готовы, я возьму вас туда.

– И что же нам там делать? – спросил Келтэн.

– Я хочу, чтобы Ксанетия оказалась поблизости от очередного Крегерова посланца, – пояснила Афраэль. – Кирга сокрыта целиком и полностью – даже от меня. К этой иллюзии есть ключ, и его-то мы и должны отыскать – иначе мы все поседеем и состаримся, слоняясь по пустыне, но так и не найдем этого города.

– Пожалуй, ты права, – признал Спархок и прямо взглянул на Богиню-Дитя. – Не могла бы ты устроить всем нам еще одну встречу? Мы приближаемся к финалу, и мне надо бы потолковать с остальными – в особенности с Вэнионом и Бергстеном, а также, пожалуй, с Бетуаной и Крингом. В нашем распоряжении немалые армии, но проку от них будет немного, если они разбегутся в трех разных направлениях или будут наносить удары по Кирге каждая в отдельности. Мы в общих чертах знаем, где находится Кирга, и я хотел бы окружить это место стальным кольцом, но решительно не желаю, чтобы кто-то случайно наткнулся на город прежде, чем мы вызволим Элану и Алиэн.

– Втянешь ты меня в беду, Спархок, – язвительно отозвалась она. – Ты хоть представляешь, сколько мне нужно дать обещаний, чтобы получить разрешение на этакое сборище, – не говоря уж о том, что все эти обещания мне придется выполнять! – Но это очень важно, Афраэль.

Богиня-Дитя показала ему язык – и исчезла.

***

– Мы получили приказ от доми Тикуме, ваше преподобие, – сообщил патриарху Бергстену бритоголовый пелой, когда они встретились в шатре патриарха неподалеку от города Пела. – Нам надлежит оказать тебе всемерную помощь.

– Твой доми – очень славный человек, друг Даийя, – отозвался облаченный в доспехи патриарх.

– Его приказ разворошил осиное гнездо, – мрачно признался Даийя. – Идея союза с рыцарями церкви вызвала теологические споры, которые продолжались не один день. Большинство людей здесь, в Астеле, считают, что рыцари церкви – порождения ада. Изрядное число спорщиков сейчас обсуждают этот вопрос с самим Богом.

– Как я понимаю, религиозные диспуты у пелоев проходят более чем оживленно.

– О да, – подтвердил Даийя. – Впрочем, послание архимандрита Монсела помогло остудить горячие головы. Религиозное мышление пелоев не так уж и глубоко, ваше преподобие. Мы верим в Бога и оставляем теологию церковникам. Если архимандрит не против, с какой стати противиться нам? Если он не прав, ему же и гореть в аду за свои грехи.

– Далеко отсюда до Кинестры? – спросил Бергстен.

– Примерно сто семьдесят пять лиг, ваше преподобие.

– Три недели, – невесело пробормотал Бергстен. – Что же, ничего не поделаешь. Отправляемся на рассвете. Скажи своим людям, друг Даийя, чтобы как следует выспались. В ближайший месяц им наверняка будет не до сна.

***

– Бергстен! – легко и мелодично проворковал его имя чей-то голос.

Талесийский патриарх стремительно сел, потянувшись к топору.

– Не надо, Бергстен. Я не причиню тебе зла.

– Кто здесь? – резко спросил он, шаря в поисках свечи, кресала и трута.

– Вот. – Из темноты протянулась маленькая ручка. На ладони плясал язычок пламени.

Бергстен заморгал. Ночной гость оказался маленькой девочкой, судя по всему, стирикской крови – прелестное дитя с длинными волосами и большими, темными, как ночь, глазами. Руки Бергстена задрожали.

– Ты Афраэль, не так ли? – с трудом проговорил он.

– Как проницательно, ваша светлость. Спархок ждет тебя.

Патриарх отпрянул от существа, которое – как твердила доктрина его веры – вовсе не существовало и не могло существовать.

– Вы ведете себя глупо, ваша светлость, – сказала она. – Неужели тебе не известно, что я не могла бы даже заговорить с тобой без разрешения твоего Бога? Я и близко не посмела бы к тебе подойти.

– Теоретически да, – неохотно согласился он, – но ведь ты можешь быть и демоном, а для демонов закон не писан.

– Разве я похожа на демона?

– Внешний вид и реальная суть – разные вещи, – упрямо возразил он.

Девочка прямо взглянула в его глаза и произнесла истинное имя эленийского Бога – один из наиболее ревностно оберегаемых секретов Церкви.

– Демон не мог бы произнести это имя, не так ли, ваша светлость?

– Да, пожалуй, что так.

– Мы с тобой поладим, Бергстен, – улыбнулась она, легко поцеловав его в щеку. – Ортзел спорил бы об этом целый месяц. Будь добр, убери свой топор. От железа у меня мурашки по коже.

– Куда мы направляемся?

– Встретиться со Спархоком. Я ведь тебе уже об этом сказала.

– Это далеко?

– Не очень, – улыбнулась девочка, откинув полог шатра.

Над Пелой все еще стояла ночь, но снаружи, за пологом, царил дневной свет – и очень странный свет. Девственно-белый песчаный берег протянулся к сапфирно-синему морю под небом, окрашенным во все цвета радуги, и в полумиле от берега, посреди этой невероятной синевы, высился изумрудный островок, увенчанный храмом из сверкающего мрамора.

– Что это за место? – спросил Бергстен, высунув голову из шатра и изумленно озираясь.

– Думаю, что вы, ваша светлость, назвали бы его: Небесами, – отвечала Богиня-Дитя, дунув на плясавшее на ее ладони пламя. – Как бы там ни было, это мои Небеса. Есть и другие, но этой – именно мои.

– Где оно?

– Всюду и нигде. Все Небеса существуют одновременно повсюду. Как, впрочем, и преисподние – но это уже другая история. Пойдем?

ГЛАВА 21

Кордз из Нелана был совершенным человеком. Осознание этого не сразу пришло к благочестивому эдомцу. Лишь досконально исследовав собственную душу и подробно изучив священное писание, он пришел к этому неизбежному выводу. Он был совершенством. Он исполнял все заповеди Господни, он делал то, что должен был делать, и не делал того, что запрещено. Разве это не есть совершенство?

Приятно было чувствовать себя совершенным, однако Кордз был не из тех, кто почиет на лаврах. Теперь, когда он достиг совершенства в глазах Бога, пришло время обратить свое внимание на грехи соседей. Грешники, однако, редко грешат в открытую, а потому Кордзу пришлось действовать тайно. Он подглядывал в окна по ночам, подслушивал разговоры, а когда его грешным соседям удавалось скрыть от него свои дурные поступки, он воображал себе грехи, которые они могли бы совершать. Воскресенье было для Кордза совершенно особенным днем, однако не из-за проповедей, ибо что для совершенного человека проповеди? Именно в воскресенье мог он встать и обличить грехи своих соседей – и те, которые они совершили, и те, которые могли совершить.

Дьявол, вероятно, ненавидел Кордза из Нелана; но одному Богу известно, как ненавидели Кордза из Нелана его соседи.

Затем в Эдоме начались беспорядки. Развращенная еретическая Церковь Чиреллоса после двух тысячелетий интриг и заговоров готовилась в открытую выступить против правоверных. Рыцари церкви выступили в поход, и их продвижению сопутствовал невообразимый ужас.

Кордз одним из первых вступил в армию Ребала. Совершенный человек предоставил грешным соседям идти своим грешным путем ради того, чтобы присоединиться к более святому делу. Он стал наиболее доверенным гонцом Ребала и загнал до смерти десятки коней, носясь по эленийским королевствам Западной Дарезии с наиважнейшими донесениями.

В этот день Кордз, нахлестывая измученного коня, скакал на юг, к насквозь испорченным городам Южной Даконии, истинным скопищам греха и разврата, жители которых не только знали, что грешат, – им попросту было на это наплевать. Хуже того, странная и несомненно еретическая традиция Дакитской церкви запрещала мирянам говорить вслух во время воскресной проповеди, а потому совершенный человек, чьими устами говорил сам Господь, не мог обличить и осудить грехи, которые видел во множестве вокруг себя. Это приводило его в такое отчаяние, что порой ему хотелось визжать.

Всю минувшую неделю он скакал почти без перерыва и смертельно устал, а потому с большим облегчением наконец перевалил через вершину холма, который высился над портом Мелек.

И тогда все мысли о чужих грехах испарились из его головы. Кордз осадил шатающегося от изнеможения коня и в ужасе уставился на то, что предстало его глазам.

Там, в море, искрящемся под зимним солнцем, вдоль берега величественно плыла бессчетная армада судов под красно-золотыми стягами Церкви Чиреллоса!

Совершенный человек был охвачен таким страхом, что даже не расслышал жалобных трелей пастушеской свирели, наигрывавшей минорную стирикскую мелодию. Какое-то время он ошарашенно таращился на ставший плотью величайший кошмар всей его жизни, а затем с силой вогнал шпоры в бока усталого коня и во всю прыть поскакал поднимать тревогу.

***

Мятежным войском в Панем-Деа командовал генерал Сирада, младший брат герцога Миланиса. Король Ракья устроил так, что генералы Скарпы в большинстве своем были арджунцами. Сирада знал, что ввязался в рискованное дело, однако младшему сыну аристократического рода приходится идти на риск, если он хочет пробить себе дорогу в жизни. Он должен мечом отвоевывать себе титул и высокое положение. Сирада не первый год терпел свою службу под началом сумасшедшего бастарда трактирной шлюхи и неудобства жизни в джунглях, дожидаясь своего шанса.

И вот наконец дождался. Безумец из Натайоса наконец-то отдал приказ выступать. Кампания началась. В ту ночь в Панем-Деа не спали. Под покровом тьмы велись приготовления к походу, а разболтанное отребье, которым командовал Сирада, было неспособно делать хоть что-то без шума. Военачальник провел ночь, корпя над картами.

Стратегический план был удачен – это он вынужден был признать. Он должен был соединиться со Скарпой и другими мятежными армиями около Дираля. Оттуда они двинутся маршем на север, к Тамульским горам, где к ним присоединятся кинезганцы, и уж тогда войско двинется к Тосе, где будет готовиться окончательный удар по Материону.

Собственный план Сирады был намного проще. Скарпа сокрушит всякое сопротивление в Тосе, однако он не доживет до того, чтобы увидеть сияющие купола столицы Империи. Сирада тонко улыбнулся, нащупывая в потайном кармане скляночку с ядом. Войско возьмет Материон, однако не кто иной, как Сирада поведет его в последний бой и лично пронзит мечом императора Сарабиана. Младший брат герцога Миланиса ожидал получить в конце этой кампании самое меньшее графский титул.

Дверь со стуком распахнулась настежь, и в комнату ворвался адъютант с вытаращенными от ужаса глазами и белым как мел лицом.

– Боже милосердный, мой господин! – вопил он.

– Что это ты творишь? – гневно вопросил Сирада. – Как ты смеешь? Я велю отхлестать тебя плетями!

– Мой господин, нас атакуют!

Теперь и Сирада услышал крики. Он быстро встал и вышел из комнаты.

До рассвета было еще далеко, и липкий туман, наползший из непролазных джунглей, размывал очертания разрушенных стен и домов Панем-Деа. Багровые отсветы костров и факелов, как могли, разгоняли сумрак, но были на заросших лианами улицах и другие огни – бледные, холодные, ровные. Светящиеся фигуры, источавшие бледное лунное сияние, двигались по улицам Панем-Деа. Ужас наполнил сердце военачальника. Немыслимо! Сияющие – миф, легенда! Их не существует!

Сирада стряхнул оцепенение страха и выхватил меч.

– Стоять! – проревел он обезумевшим людям. – Строиться! Пикинеры – вперед! – Он пробивался через беспорядочную толпу, налево и направо раздавая удары мечом плашмя. – Строиться! В шеренгу!

Однако в искаженных паникой лицах солдат не было и намека на здравый рассудок или трепет перед его властью. Вопящая толпа просто-напросто раздавалась, обтекая его с двух сторон. Тогда Сирада набросился на них, в ожесточении рубя мечом собственных солдат.

Он так отчаянно пытался восстановить порядок, что даже не почувствовал ножа, воткнувшегося слева под ребра. Сирада так и не понял, отчего это его колени вдруг подкосились и он рухнул прямо под ноги обезумевшим солдатам, которые, вопя, бежали к непроглядной темноте леса.

***

– Тиниен, ты уверен, что это точная карта? – осведомился патриарх Бергстен, разглядывая миниатюрное подобие континента у себя под ногами.

– Ваша светлость, это самая точная карта из всех, какие вам доводилось видеть, – заверил его Тиниен. – Блокв произнес заклинание, а Тролли-Боги погрузили руки в почву и ощутили облик континента. Здесь есть все – до последнего дерева и кустика. Буквально все.

– Кроме Кирги, Тиниен-рыцарь, – поправил его Энгесса. Атанский полководец полностью выздоровел и выглядел таким же крепким, как всегда, вот только лицо его выражало беспокойство. Королева Бетуана по прибытии на остров Афраэли поприветствовала его крайне скупо, а сейчас явно избегала.

Сефрения сидела на одной из скамей мраморного храма, и радужный свет, лившийся с немыслимого неба, многоцветными бликами играл на ее лице.

– Мы надеялись, ваша светлость, что Шлии, воссоздавая облик континента, сумеет почувствовать и Киргу, – сказала она, – но иллюзия Киргона, похоже, безупречна. Даже тролличье заклятие не в силах преодолеть ее.

– Кто-нибудь может хотя бы предположить, где находится Кирга? – спросил Бергстен.

Афраэль легким шагом прошлась по миниатюрной копии мира, сотворенной для них Блоквом. Переступив через крохотное подобие Кинестры, она прошла дальше к югу – к гористой местности в центре пустыни.

– Обычно Кирга стояла примерно вот здесь, – сообщила она, неопределенно махнув рукой над горами.

– Обычно? – резко переспросил Бергстен. Афраэль пожала плечами.

– Иногда мы кое-что перемещаем.

– Целые города?

– Возможно и такое – хотя это признак плохого планирования.

Бергстен содрогнулся и принялся куском веревки вымерять расстояния на миниатюрном континенте.

– Я сейчас здесь, в Пеле, – сказал он, указывая на точку в Центральном Астеле. – Это почти три сотни лиг в примерном направлении пути к Кирге, и мне еще предстоит по дороге взять Кинестру. Остальные намного ближе, так что вам придется задержаться, если мы хотим прибыть на место одновременно.

Афраэль пожала плечами.

– Я поплутую, – сказала она. Бергстен озадаченно взглянул на нее.

– Божественная Афраэль, ваша светлость, умеет сжимать время и расстояние, – пояснил Спархок. – Она…

– Спархок, я не желаю об этом слышать! – отрезал Бергстен, зажимая ладонями уши. – Ты и так уже подверг опасности мою душу, притащив меня сюда. Будь добр, не усугубляй моего положения, рассказывая мне о том, о чем мне вовсе не нужно знать.

– Как скажете, ваша светлость, – согласился Спархок.

Эмбан задумчиво расхаживал вокруг кольца гор, торчащих из земли в самом центре пустыни Кинезга.

– Похоже, мы все, в конце концов, сойдемся в этих горах, – проговорил он. – Я, конечно, не знаток в таких делах, но не лучше ли нам будет остановиться в предгорьях и дождаться, пока не соберутся все, прежде чем наносить удар по Кирге?

– Нет, ваша светлость, – твердо сказал Вэнион. – Будем держаться подальше от предгорий – по крайней мере, на день конного пути. Если мы столкнемся с солдатами Клааля, нам понадобится место для маневра, и я хочу, чтобы в этом случае меня окружала обширная равнина.

Маленький толстый церковник пожал плечами.

– Ты солдат, Вэнион. – Он указал на юг. – Вот где наше слабое место. У нас сосредоточено немало сил на востоке, северо-востоке и севере, но юг не прикрывает никто.

– И запад тоже, – вставил Сарабиан.

– Западное направление прикрою я, ваше величество, – сказал Бергстен.

– У меня достаточно рыцарей и пелоев, чтобы перекрыть весь квадрант.

– Но все-таки остается юг, – пробормотал Эмбан.

– Об этом уже позаботились, Эмбан, – заверила его Афраэль. – Стрейджен сочинил побасенку об огромном флоте церкви у южного побережья, а я подкрепила ее иллюзиями. Улаф, сколько времени займет перемещение троллей к северу от Джубая?

– Ровно столько, сколько времени понадобится, чтобы убедить Троллей-Богов, что их дети нужны нам к северу от Джубая, а не в Тамульских горах, – ответил рослый талесиец. – День-два, вероятно. Как только мы их убедим, они поместят троллей в He-Время. Если б нам не приходилось делать остановки, чтобы накормить троллей, мы бы оказались там во мгновение ока. Знай я точно, где находится Кирга, я к утру привел бы к ее воротам пятнадцать сотен троллей.

– Незачем так спешить. – Богиня-Дитя обвела собравшихся твердым, как сталь, взглядом. – Никто – я повторяю, никто – не двинется на Киргу прежде, чем я буду знать, что Элана и Алиэн в безопасности. Если придется, я могу водить вас кругами по пустыне хоть целое столетие, так что не пытайтесь обвести меня вокруг пальца.

– Неужели жизнь королевы Элении настолько важна для тебя, Божественная? – мягко спросила Бетуана. – Война есть война, и нам приходится смиряться с неизбежными потерями.

– Это мое личное дело, Бетуана, – отрезала Афраэль. – Итак, вот ваши позиции, – она указала на миниатюрный континент. – Бергстен движется с севера, перекрывая и запад; Улаф, Тиниен и Блокв приведут троллей из Джубая и соединятся с атанами Бетуаны на левом фланге; Вэнион идет с востока, и к его левому флангу примкнут Кринг и его пелои; Стрейджен уверил того омерзительного дакита из Бересы, что на побережье у Верела и Аэфталя вот-вот высадится миллион рыцарей церкви, и это отвлечет большую часть армий Кинезги. Все мы соединимся в окрестностях Кирги. Есть некоторые несоответствия в расстоянии, но я об этом позабочусь. К нужному сроку вы все будете на месте – даже если мне придется переносить вас поодиночке. – Она вдруг оборвала себя. – В чем дело, Бергстен? Не смейся надо мной, не то я схвачу тебя за нос и хорошенько встряхну.

– Я и не думал смеяться, Божественная, – заверил он. – Я лишь одобрительно улыбался. Откуда ты так много узнала о стратегии и тактике?

– Я наблюдала за вашими эленийскими войнами, ваша светлость, с тех пор как вы научились добывать огонь. Мне волей-неволей пришлось кое-чему выучиться. – Она вдруг резко обернулась к Блокву и раздраженно спросила по-тролличьи:

– В чем дело?

– У-лав сказал мне то, что ты говорила, Богиня-Дитя. Зачем мы делаем это?

– Чтобы наказать злых, служитель Троллей-Богов.

– Что?! – ошеломленно прошептал Спархок Улафу. – Как она его назвала?

– А ты не знал? – мягко отозвался Улаф. – Наш косматый друг облечен духовным саном.

– У троллей есть священнослужители?

– Ну разумеется. Как у всех.

– Наказать злых, которые похитили подругу Анакхи, – это хорошо, – говорил между тем Блокв, – но зачем нас так много? Кхвай может наказать злых. Сейчас пора Шлии, и мы должны следовать путем охоты. Детенышей надо накормить, иначе они умрут, а это нехорошо.

– Этого только недоставало, – пробормотала Афраэль.

– В чем дело, сэр Улаф? – спросил Сарабиан.

– Тролли – охотники, а не воины, ваше величество, – пояснил Улаф. – Они не понимают, что такое война. Они едят тех, кого убивают. – Сарабиана передернуло. – Это в высшей степени нравственно, ваше величество, – подчеркнул Улаф. – С точки зрения тролля позволить мясу пропадать попусту – преступление.

Афраэль, задумчиво Прищурясь, взглянула на служителя Троллей-Богов.

– Хорошо было бы следовать путем охоты и заодно наказать злых, – сказала она. – Если мы будем охотиться так, мы причиним боль злым и добудем много мяса для детенышей в пору Шлии.

Блокв задумался.

– Охота людей не-простая, – проговорил он с сомнением, – но я думаю, что охота богов совсем не-простая. – Тролль глубоко задумался. – Но это хорошо, – объявил он наконец. – Охота, которая добывает не только мясо, – хорошая охота. Ты охотишься очень хорошо, Богиня-Дитя. Когда-нибудь мы будем есть вместе и вспоминать прежние охоты. Так делать хорошо. Так стая становится ближе и лучше охотится вместе.

– Я буду рада, если мы сделаем так, Блокв.

– Тогда мы сделаем так. Я убью для нас собаку. Собака – хорошая еда, даже лучше, чем свинья. Афраэль слегка поперхнулась.

– Ты не рассердишься, Блокв, если я буду говорить птичьими звуками? – спросил Спархок. – Скоро начнется охота, и все должно быть готово.

– Я не рассержусь, Анакха. У-лав скажет мне, что ты говоришь.

– Ну что ж, – обратился Спархок к остальным, – мы все знаем, как именно подойдем к Кирге, но кое-кто из нас должен оказаться впереди всех. Будьте добры не начинать наступления, пока мы не окажемся на месте. Я не хочу, чтобы вы наступали нам на пятки.

– Кого ты берешь с собой, Спархок? – спросил Вэнион.

– Келтэна, Бевьера, Телэна, Ксанетию и Миртаи.

– Но я не… Спархок поднял руку.

– Их выбрала Афраэль, мой лорд, – сказал он. – Если у тебя есть возражения, выскажи их ей.

– Ты должен взять именно этих спутников, Спархок, – терпеливо пояснила Афраэль, – иначе ты потерпишь поражение.

– Как скажешь, Божественная, – сдался он.

– Стало быть, вы опередите нас с Беритом? – спросил Халэд.

Спархок кивнул.

– Наши противники наверняка будут ожидать, что мы последуем за вами по пятам. Если мы окажемся впереди, то застанем их врасплох – во всяком случае, мы на это надеемся. Афраэль перенесет нас прямиком в Вигайо, и мы поразведаем на месте, что и как. Если очередной посланец Крегера уже там, быть может, Ксанетия сумеет вызнать у него, куда вас направят из Вигайо. Рано или поздно кто-нибудь даст вам ключ к местонахождению Кирги, а это все, что нам сейчас нужно. Остальное будет просто.

– Мне нравится его определение слова «просто», – прошептал Кааладор Стрейджену.

Эмбан сделал еще одну пометку в своем неизбежном списке и солидно откашлялся.

– Неужели это обязательно? – вздохнул Бергстен.

– Это помогает мне думать, Бергстен, а кроме того, так я уверен, что ничего не упущу. Если тебя это так утомляет – не слушай.

– Люди очень много говорят, У-лав, когда решают, как будут охотиться, – посетовал Блокв.

– Такова природа людей.

– Это потому, что охоты людей такие не-простые. Я думаю, что охоты людей не-простые, потому что они не едят тех, кого убивают. Они охотятся и убивают по причинам, которых я не понимаю. Я думаю, что вещь, которую люди называют «война», – очень большое зло.

– Мы не хотим рассердить служителя Троллей-Богов, – вмешался Бергстен на безупречном тролличьем. – То, что люди называют «война», – это похоже на то, что случается, когда две стаи троллей охотятся в одном месте.

Блокв задумался над его словами. Наконец он что-то довольно проворчал, и его косматая физиономия понимающе просветлела.

– Теперь мне все ясно, – сказал он. – Вещь, которую люди называют «война», – это как охота на мысли. Поэтому она такая не-простая. Но вы все равно слишком много говорите. – Тролль покосился на Эмбана. – Этот хуже всех, – добавил он. – Его желудок-в-голове такой же большой, как его желудок-в-брюхе.

– Что он сказал? – с любопытством спросил Эмбан.

– Это трудно перевести, ваша светлость, – с невинным видом отозвался Улаф.

Патриарх Эмбан посмотрел на него с некоторым по дозрением и принялся в который раз дотошно изла гать их диспозицию, сверяясь с пунктами своего спис ка. Закончив, он огляделся по сторонам:

– Кто может добавить что-нибудь еще?

– Пожалуй я, – сказала Сефрения, слегка хмурясь. – Наши враги знают, что Берит – не Спархок, но они наверняка считают, что Спархоку ничего не остается, как идти по пятам за Беритом. Может быть, нам следует подкрепить это их убеждение. Пожалуй, я знаю способ воспроизвести в точности звук и ощущение Беллиома. Если это удастся, наши враги решат, что Спархок среди рыцарей, которых Вэнион ведет в пустыню. Тогда они не столько будут искать его, сколько следить за нами.

– Ты подвергнешь себя опасности, Сефрения, – возразила Афраэль.

– В этом нет ничего особенно нового, – улыбнулась Сефрения, – а если вспомнить о том, что мы собираемся сделать, вряд ли можно найти в мире безопасное место.

– Теперь все? – спросил Энгесса поднимаясь.

– Пожалуй, все, друг Энгесса, – отвечал Кринг, – если не считать того часа, который мы истратим, уговаривая друг друга быть поосторожнее.

Энгесса расправил плечи, повернулся и прямо взглянул в лицо своей королеве.

– Каков будет твой приказ, Бетуана-королева? – официальным тоном спросил он.

Бетуана царственно выпрямилась.

– Мы повелеваем тебе, Энгесса-атан, вернуться с нами в Сарну. Там ты вновь примешь командование над нашими войсками.

– Все будет, как ты скажешь, Бетуана-королева.

– Сразу после нашего возвращения ты отправишь гонцов к моему супругу, королю. Сообщи ему, что опасность больше не угрожает Тосе. Сияющие справятся с армией Скарпы.

Энгесса коротко кивнул.

– Далее, сообщи ему, что его войско нужно мне в Сарне. Там мы будем готовиться к главному сражению, и туда он должен прибыть, чтобы принять войска под свою руку. – Она помолчала. – Дело не в том, что мы недовольны тем, как командуешь ты, Энгесса-атан, но Андрол – король. Ты хорошо послужил нам. Королевский дом Атана благодарен тебе.

– Это мой долг, Бетуана-королева, – ответил Энгесса, ударяя себя кулаком в прикрытую нагрудником грудь. – Не нужно благодарности.

– Охо-хо, – пробормотала Афраэль.

– В чем дело? – спросила Сефрения.

– Да так, ни в чем.

ГЛАВА 22

– Сарабиан, – говорила Элисун несколько дней спустя, – это определенно Тореллия и Шакола. Главенствует у них Шакола – она и старше, и хитрее. Незнакомцы обычно направляются прямиком к ней. Они беседуют с глазу на глаз, а потом она посылает за Тореллией. Прежде они относились друг к дружке без особенной приязни, но сейчас их водой не разольешь.

– Они, видимо, получают приказы из дома, – задумчиво проговорил Сарабиан. – Джалуах, король Кинезги, – брат Шаколы, а Тореллия – дочь Ракьи Арджунского. Ты сумела разузнать, что именно они замышляют?

Элисун покачала головой:

– Слишком рано.

– Рано?

– Опять-таки, женская политика. Мы куда хитрее мужчин. Шакола хочет расставить все по местам, прежде чем начнет искать новых союзников. Она подчинила себе Тореллию, но еще не готова расширить пределы своей власти.

– Ты уверена, что подчиненная в этой паре – именно Тореллия?

Элисун кивнула.

– Слуги Шаколы помыкают ее слугами. Это первый признак подчинения в Женском дворце. Слуги Серонны неприкосновенны, потому что она – первая жена, и все мы подчинены ей – кроме Лиатрис, разумеется.

– Разумеется, – улыбнулся Сарабиан. – Никто, будучи в здравом уме, не осмелится дерзить Лиатрис. Она кого-нибудь убила в последнее время?

– Нет, с тех пор, как в прошлом году изрубила на куски лакея Серонны.

– Вот что мне пришло в голову – не посвятить ли во все это Лиатрис?

Элисун покачала головой.

– Позже – может быть, но не сейчас. Атана Лиатрис чересчур прямолинейна. Если бы я все ей рассказала, она попросту прикончила бы Шаколу и Тореллию. Подождем, покуда Шакола обратится ко мне, а уж потом посвятим в это дело Лиатрис.

– А ты уверена, что Шакола обратится к тебе?

– Почти наверняка. Мои слуги пользуются большей свободой передвижения, чем ее, – из-за моей оживленной светской жизни.

– Экое деликатное определение!

– Сарабиан, ты знал, что я валезийка, когда брал меня в жены, и тебе известны наши обычаи. Именно поэтому мои слуги могут свободно покидать резиденцию. Это уже стало традицией.

Сарабиан вздохнул.

– Сколько же их сейчас, Элисун?

– По правде говоря, ни одного, – улыбнулась она. – Не понимаешь, да, Сарабиан? Лучшей частью всех этих маленьких приключений всегда была интрига, а этого добра у меня в достатке с тех пор, как я начала играть в политику.

– Ты не чувствуешь себя… обделенной?

– Это терпимо, – пожала она плечами, – и потом, когда станет уж совсем невмоготу, я всегда могу рассчитывать на тебя, не так ли?

И Элисун одарила Сарабиана лукавой улыбкой.

***

– Стал-быть так, мастер Валаш, – промурлыкал Кааладор, растянувшись в кресле, которое стояло на забитом рухлядью чердаке, – старина Вимер тут калякал, быдто ты выкладываешь звонкую монету за всякие там сведения, ну и ему в башку стукнуло, што ты самолично захочешь послушать насчет того, што я видал в Юго-западном Атане.

– Так вы двое давно знакомы? – спросил Валаш.

– Уйму времени, мастер Валаш. Мы с Вимером старые дружки. В той материонской переделке все мы были рядышком – он, я, Фрон, Рельдэн и еще парочка ребят – аккурат когда легавые навалились на нас. Ух и здорово же мы повеселились в ту ночку, скажу я тебе! Само собой, как оторвались мы от шпиков, так и разбежались каждый в свою сторону. Зряшное, знашь-ли, дело, цельной толпой смываться от полиции.

Стрейджен сидел поодаль от стола, вне круга света, который отбрасывала единственная свеча, и исподтишка следил за лицом Валаша. Кааладор прибыл в Бересу для того, чтобы заменить Спархока и Телэна в снабжении Валаша заведомой ложью, и Стрейджен в который раз был под впечатлением от того, насколько ловок его друг. Валаш был просто убаюкан простонародным очарованием излюбленного Кааладором говора. Стрейджен презирал просторечие, однако принужден был признать его полезность. Простонародный говор неизменно казался таким искренним, таким невинно безыскусным.

– А где, кстати, Фрон? – спросил Валаш.

– Они на пару с Рельдэном сделали ноги недельку эдак тому назад, – пожал плечами Кааладор. – Как шел я сюда, по дороге сунул нос в одну забегаловку в Дэле, а там торчит рыло – прям-таки на лбу написано: «Полиция» – и вовсю расписывает рожи Фрона и нашего мальчугана. Ну я толечки добрался, так им и обсказал, и они разом смекнули, что пора смываться. Ну Вимер, стал-быть, припомнил, как ты насчет всяких новостей интересуешься, а я-то кой-чего повидал с тех пор, как мы смотались из столицы, дак Вимер и сообразил, што энти новости-то тебе бы недурно обсказать.

– Я с интересом выслушаю тебя, Эзек. – Валаш резко вскинул голову: Огераджин, впавший в полубессознательное состояние, что-то забормотал во сне.

– Что это с ним? – спросил Стрейджен.

– Ничего, – кратко ответил Валаш. – Он все время такой. Продолжай, Эзек.

– Стал-быть, ежели прикинуть, с пару недель назад топаю это я себе через Атан да прикидываю, как бы половчее скоротить дорожку до Дарсаса – до Астела, стал-быть, – уж больно шустро легавые меня за пятки хватать стали. Свернул я в горы, прошел, стал-быть, спускаюсь коротким путем, глядь – а там атанов-то пропасть, в жизни бы не подумал, што энтих дьяволов ажно столько быть могет – то есть конца-краю не видно! Идут, идут – здоровые, сволочи, и все, стал-быть, при оружжи, а уж видок такой – хватай штаны и беги…

– Все атанское войско?! – воскликнул Валаш.

– По мне, дак энто и вовсе – как там школяры гуторют – великое переселение народов, во! Сколь живу, не видал такую прорву атанов!

– Где именно это было? – с волнением спросил Валаш.

– Ща скумекаю… ага, стал-быть, рядышком с кинезганской границей, есть там городишко, занюханный такой – Джубай зовется. Кабы у тебя сыскалась карта, дак я б и пальцем ткнул в то место – жалко, что ли? – Кааладор, Прищурясь, взглянул на дакита. – Ну, мастер Валаш, много ли отвалишь за эдакий рассказец?

Валаш, ни на миг не поколебавшись, потянулся к кошельку.

***

– Это было крайне странно, доми Тикуме, – рассказывал Кринг своему другу, когда на следующее утро после совета на острове Афраэли они скакали во главе большого отряда своих соплеменников в глубину кинезганской пустыни. – Богиня-Дитя сказала, что все мы спим, но все казалось таким настоящим! Я даже чуял запах цветов и трав. Никогда прежде мне не доводилось почуять запахи во сне.

– Доми Кринг, – с сомнением спросил Тикуме, – а ты уверен, что все это не было ересью?

Кринг сухо рассмеялся.

– Что ж, если это и так, я оказался в хорошей компании! Там были патриарх Эмбан и патриарх Бергстен. Как бы то ни было, мы с тобой должны продолжать эти набеги на Кинезгу. Потом мы двинемся вперед и поскачем к горам в самом сердце пустыни. Мы надеемся, что к тому времени, как мы окажемся там, принц Спархок сумеет определить точное местоположение Кирги.

К ним галопом скакал разведчик – из тех, что давно уже рыскали по бурой, выжженной солнцем пустынной равнине.

– Доми Тикуме, – крикнул он, осадив коня, – мы их нашли!

– Где? – спросил Тикуме.

– Милях в двух впереди есть пересохшее русло, доми. Они укрылись там. Я бы сказал, что они задумали устроить нам засаду.

– Что там за солдаты? – спросил Кринг, – Кинезганская кавалерия и еще те, со стальными масками, которых мы недавно загоняли до смерти. Еще там была пехота, но таких я прежде не видел.

– Нагрудники? Короткие кильты? Остроконечные шлемы с султанами и большие круглые щиты?

– Именно так, доми Кринг.

Кринг потер ладонью обритую макушку.

– Какой ширины это пересохшее русло? – спросил он.

– Шагов пятьдесят, доми.

– Извилистое? Глубокое? Разведчик кивнул.

– Все верно, – сказал Кринг, – это и впрямь засада. Конники, как видно, покажутся нам на глаза, а потом отступят в русло. Если мы погонимся за ними, то налетим прямиком на пехоту. На открытой местности мы загоняли солдат Клааля до смерти, и теперь они решили заманить нас в драку лицом к лицу.

– Что будем делать? – спросил Тикуме.

– Держаться подальше от этого русла, друг Тикуме. После того, как появятся кинезганцы, пошли всадников с флангов отсечь их обходным ударом. Мы перебьем кавалерию, и тогда солдаты Клааля выйдут из своего укрытия.

– А что же киргаи? Это опять солдаты из прошлого, с которыми мы уже сталкивались прежде?

– Не думаю. Мы в пределах Кинезги, так что это, скорее всего, живые киргаи из самой Кирги… – Кринг вдруг осекся, его лицо перечеркнула медленная ухмылка. – Мне тут кое-что пришло в голову, – проговорил он. – Высылай фланги, чтобы отрезать кинезганцев, друг Тикуме. Дай мне время все обдумать.

– У тебя сейчас на редкость мерзопакостная ухмылка, друг Кринг.

– Я и сам иногда бываю на редкость мерзопакостным человеком, друг Тикуме, – отвечал Кринг, ухмыляясь еще шире.

***

– Работорговцы, – кратко сказала Миртаи, поглядев с высоты каменистого холма на караван, тянувшийся по бесплодной бурой равнине к селению, тесно сгрудившемуся у оазиса. Оттого, что влажный воздух арджунских джунглей почти мгновенно сменился едкой сухостью пустыни, у Спархока побаливала голова.

– Как ты определила это с такого расстояния? – спросил Бевьер.

– По черным плащам с капюшонами, – ответила она, выглядывая из-за валуна, за которым они укрывались. – Работорговцы в Кинезге всегда носят эти плащи, чтобы местные власти оставляли их в покое. Кинезга – единственное место, где работорговля еще остается законной. Прочие государства смотрят на нее косо.

– Вот что я подумал, Спархок, – сказал Бевьер. – Если б мы сумели добыть несколько черных плащей, мы передвигались бы по пустыне, не привлекая ничьего внимания.

– Мы не слишком похожи на арджунцев, Бевьер, – возразил Келтэн.

– Это и не обязательно, – сказал Телэн. – Я слыхал в, Бересе, что в пустыне есть разбойничьи шайки, которые нападают на караваны и похищают рабов, а потому работорговцы нанимают множество охранников любого происхождения, чтобы защищать торговлю.

– Вот как, – проговорил Келтэн. – Что ж, остается только добыть черные плащи.

– Вон там их как раз сотня или около того, – отозвался Бевьер, указывая на караван.

– Эленийцы, – вздохнула Ксанетия, закатывая глаза.

– Анара, ты уже говоришь в точности, как Сефрения, – со слабой усмешкой заметил Спархок. – Что же мы упустили?

– Достаточно будет плащей любого цвета и оттенка, Анакха, – терпеливо пояснила она, – а подобные плащи, вне сомнения, найдутся в Вигайо, что лежит возле вон того оазиса.

– Но нам нужны черные плащи, анара, – возразил Бевьер.

– Цвет есть лишь разновидность света, сэр Бевьер, а я весьма искушена в управлении светом.

– А-а, – сказал он, – это мне как-то и не пришло в голову.

– Я и сама заметила сие – почти сразу.

– Не вредничай, – пробормотал Бевьер.

***

Рыцари Бергстена и их союзники-пелои пересекли границу Кинезги пасмурным холодным днем после – как им казалось – нескольких дней почти беспрерывной скачки и направились на юго-восток, к Кинестре. Пелойские разведчики, рассыпавшись, ехали впереди колонны, однако в тот день они так и не повстречали врага. Войско разбило лагерь, выставило стражу и заночевало.

И только на следующее утро – а вернее, то, что они считали следующим утром, – когда свернули лагерь и двинулись дальше, Даийя прискакал к Бергстену и Гельдэну, ехавшим во главе колонны.

– Ваше преподобие, – сказал он, – мои разведчики сообщают, что примерно в миле впереди большое войско.

– Кинезганцы? – быстро спросил Бергстен.

– Не похоже, ваше преподобие.

– Взгляни на них, Гельдэн, – приказал патриарх.

Пандионец кивнул и пришпорил коня, направляясь к вершине каменистого холма, который высился в четверти мили впереди колонны. Вернулся он помрачневшим.

– У нас проблемы, ваша светлость, – пробасил он. – Это опять те самые бестии, с которыми мы столкнулись в Восточном Земохе.

Бергстен вполголоса выругался.

– Я так и знал, что все идет слишком хорошо!

– Доми Тикуме предупредил нас об этих чужаках, – сказал Даийя. – Ваше преподобие не оскорбится, если я предложу, чтобы вы предоставили нам разобраться с ними? Доми Тикуме и доми Кринг придумали против них кое-какие тактические приемы, и они, похоже, срабатывают.

– Я нисколько не оскорблюсь, друг Даийя, – ответил Бергстен. – Мы не слишком покрыли себя славой в прошлом бою с этими тварями, так что мне было бы весьма любопытно увидеть нечто более действенное, чем наша тогдашняя тактика.

Даийя наскоро переговорил с вождями кланов, а затем вывел Бергстена, Гельдэна и еще нескольких рыцарей на вершину холма – наблюдать за боем.

Бергстен тотчас оценил преимущества легкой кавалерии в сравнении с рыцарями в тяжелых доспехах и на крупных боевых конях. Рослые чужаки в тесно прилегающих латах пришли в смятение от стремительных и кратких атак пелоев, вооруженных дротиками. Солдаты Клааля неуклюже бросались вперед, отчаянно пытаясь добраться до своих мучителей, но проворные кони пелоев легко ускользали от них. Дротики начали собирать свою дань, и все больше и больше чудовищных гигантов падало под этим смертоносным дождем.

– Суть в том, чтобы заставить их побежать, ваше преподобие, – пояснил Даийя. – Они крайне опасны в схватке лицом к лицу, но не очень-то выносливы, а потому на бегу дерутся плохо.

– Вэнион говорил мне об этом, – кивнул Бергстен. – Доми Тикуме не сказал тебе, сколько должно пройти времени после того, как они начнут умирать?

– Ничего определенного, ваше преподобие.

Бергстен пожал плечами.

– Ну да это неважно, друг Даийя. Вокруг нас обширная равнина, а сейчас только утро. Мы можем гонять их весь день, если понадобится.

Разъяренные бесконечно повторяющимися атаками, солдаты Клааля шаркающей трусцой двинулись вперед, потрясая своим страшным оружием и ревя боевые кличи.

Однако пелои, не обращая внимания на этот открытый вызов, продолжали свою прежнюю тактику.

И тогда, не выдержав, чужеземные солдаты сорвались на неуклюжий бег.

– А что, это вполне осуществимо, – задумчиво пробасил сэр Гельдэн. – Правда, нам понадобились бы другие латы.

– О чем это ты говоришь, Гельдэн? – осведомился Бергстен.

– Пытаюсь заглянуть в будущее, ваша светлость, – отвечал Гельдэн. – Если эти твари загостятся в нашем мире, нам придется кое-что переменить. Недурно было бы обучить и вооружить несколько эскадронов рыцарей церкви, превратив их в легкую конницу.

– Гельдэн, – ядовито сказал Бергстен, – если эти твари и загостятся в нашем мире, то лишь потому, что мы проиграем эту войну. С чего ты взял, что тогда в мире вообще останутся рыцари церкви?

– Они бегут, ваше преподобие! – возбужденно воскликнул Даийя. – Они удирают!

– Но куда они удирают, друг Даийя? – с нажимом вопросил Бергстен. – Их убивает воздух, а воздух – везде. Куда они бегут, Даийя? Куда?

***

– Куда они бегут? – озадаченно спросил Кринг, когда солдаты Клааля прервали свою неуклюжую погоню за пелоями и повернули вглубь пустыни.

– Какая разница? – расхохотался Тикуме. – Пусть себе бегут! У нас еще остались засевшие в сухом русле киргаи. Сдернем их с места, покуда какой-нибудь смышленый офицер в арьергарде не успел сообразить, что к чему.

Киргаи следовали тактике, рожденной еще на заре времен. Они наступали мерным шагом, заслоняясь большими круглыми щитами и выставив вперед копья. Когда пелои налетали на них, они тотчас останавливались и смыкали ряды. Передний ряд дружно опускался на колено, сдвинув перекрывающие друг друга щиты и выставив копья. Следующие ряды смыкались, точно так же сомкнув щиты и выставляя копья.

Выглядело это великолепно – и было совершенно бесполезно против конницы.

– Мы должны заставить их бежать, доми Тикуме! – прокричал Кринг своему другу, когда они галопом мчались от плотных вражеских рядов. – После следующей атаки отведи своих детей чуть дальше! Мало проку, если эти живые древности будут двигаться шагом! Пусть побегут!

Тикуме выкрикнул приказ, и его всадники изменили тактику, отступив на несколько сотен ярдов дальше и вынудив киргаев последовать за ними.

Из гущи наступающей пехоты донеслось звонкое пение трубы, и киргаи, бряцая оружием, зарысили вперед, ни на волос не нарушив строя.

– Отлично смотрятся, а? – рассмеялся Тикуме.

– Будь это парад, они смотрелись бы еще лучше! – отозвался Кринг. – Ударим еще разок и отступим подальше.

– Далеко до границы? – спросил Тикуме.

– Кто его знает! С кем я ни говорил, мне так и не сказали ничего определенного. Думаю, впрочем, что недалеко. Заставь их бежать, Тикуме! Заставь их бежать!

Тикуме приподнялся в стременах.

– Передайте приказ! – проревел он. – Отступаем!

Пелои резко развернулись и галопом помчались на восток по бурой каменистой равнине.

Эхо радостных криков донеслось из киргайских рядов, и вновь пропела труба. Древние солдаты, не сбиваясь с шага и сохраняя идеальный строй, перешли на бег. Сержанты отрывисто рявкали, задавая ритм, и топот киргайских сапог по нагой каменистой земле грохотал, точно рокот гигантского барабана.

А затем яркий свет зимнего полдня вдруг потускнел, словно бы гигантские бесшумные крылья заслонили солнце. Порыв леденящего ветра хлестнул пустыню, и из пустоты донесся многоголосый скорбный стон.

Застигнутые врасплох, киргаи ряд за рядом гибли на бегу, валясь как подкошенные под ноги слепо напирающим на них сотоварищам, а миг спустя и те падали бездыханными на их трупы.

Кринг и Тикуме, побледнев и дрожа, смотрели с ужасом на чудовищную работу древнего стирикского заклятия. Затем, исполнясь отвращения, они развернули коней и что есть силы поскакали на восток, подальше от совершенных солдат, которые все так же слепо шагали навстречу ледяной, скорбно стонущей смерти.

***

– Эти одежки хороши для Арджуна либо Тамула, приятель, – в тот же день, чуть позже, говорил Спархок торговцу, – но когда налетает песчаная буря, проку от них никакого. В последний раз мне насыпало за шиворот фунта четыре песку.

Торговец глубокомысленно покивал.

– Другие народы смеются над нашей одеждой, добрый господин, – заметил он. – Смеются до тех пор, покуда не попадут в первую песчаную бурю.

– А что, ветер дует здесь все время? – спросил у него Телэн.

– Не все, молодой господин. Обыкновенно хуже всего в послеобеденное время. – Торговец взглянул на Спархока. – Сколько вам нужно плащей, добрый господин?

– Нас шестеро, приятель, и ни один из нас не настолько обожает другого, чтобы делить с ним один плащ на двоих.

– Какой цвет вы предпочитаете?

– А что, какой-нибудь цвет сохраняет от песка лучше, чем другой?

– Нет, этого я как-то не замечал.

– Ну так подойдет любой цвет.

Торговец поспешно удалился в заднюю комнату и вернулся с охапкой аккуратно сложенных одеяний. Затем он расплылся в улыбке, потер руки и приступил к разговору о цене.

– Он тебя здорово надул, между прочим, – заметил Телэн, когда они вышли из захламленной лавчонки на пыльную улицу Вигайо.

Спархок пожал плечами.

– Возможно, – сказал он.

– Надо будет мне когда-нибудь научить тебя торговаться.

– Это так важно? – спросил Спархок, приторочив охапку кинезганских плащей к седлу. Затем он огляделся и тихо позвал:

– Анара!

– Я здесь, Анакха, – прошелестел над ухом голос Ксанетии.

– Удалось тебе что-нибудь разузнать?

– Нет, Анакха. Очевидно, посланец еще не прибыл.

– Спархок, – негромко заметил Телэн, – Берит и Халэд доберутся сюда только через несколько дней, а эта дыра не настолько притягательна, чтобы посланцу захотелось прибыть сюда пораньше, исключительно дабы полюбоваться красотой пейзажа. – Он пренебрежительно окинул взглядом унылые зимние пальмы и грязный водоем, со всех сторон окруженный глинобитными домами.

– Притягательна эта дыра или нет, а нам придется изыскать предлог, чтобы застрять здесь на несколько дней, – сказал Спархок. – Мы не можем уехать отсюда, пока не появится посланец Крегера и анара Ксанетия не заглянет в его мысли.

– Я могу остаться здесь и одна, Анакха, – сказала Ксанетия. – Никто не в силах учуять моего присутствия, а потому я не нуждаюсь в защите.

– Мы все равно останемся, анара, – ответил Спархок. – Правила вежливости, знаешь ли, и все такое прочее. Эленийский рыцарь ни за что не допустит, чтобы дама оставалась без сопровождения.

На затененном крылечке строения, которое оказалось то ли таверной, то ли винной лавкой, завязался горячий спор.

– Ты сам не знаешь, о чем говоришь, Ишон! – пронзительно вопил старик в заплатанной и грязной одежде. – Отсюда до реки Сарна добрая сотня миль, и по пути нет вовсе никакой воды.

– То ли ты слишком много выпил, Загорри, то ли на солнце перегрелся, – презрительно отвечал Ишон – тощий, провяленный солнцем человечек в синем плаще. – Моя карта гласит, что до Сарны – шестьдесят миль, и ни милей больше.

– А ты хорошо знаешь того, кто рисовал эту карту? Я-то прожил в этих местах всю жизнь и отлично знаю, сколько миль до Сарны. А впрочем валяй, иди. Возьми с собой воды на шестьдесят миль. Потом твои мулы издохнут, а ты еще сорок миль пути будешь утолять жажду песком. Мне-то наплевать, я никогда особенно не был от тебя в восторге. Но запомни мои слова, Ишон: отсюда, от Источника Вигая, и до берегов Сарны ровно сотня миль. – И старик плюнул в сторону бурого от грязи водоема.

Телэн вдруг зашелся смехом.

– Что это тебя так развеселило? – спросил у него Спархок.

– Нам только что улыбнулась удача, о почтенный предводитель! – весело ответил мальчик. – Если у нас здесь больше нет никаких дел, почему бы не вернуться к остальным? Нам всем нужно будет хорошенько выспаться – потому что на рассвете мы отправимся в путь.

– Вот как? И куда же это?

– В Киргу, конечно. Разве не туда мы хотим попасть?

– Да, но мы не знаем дороги в Киргу.

– А вот тут ты ошибаешься, Спархок. Мы знаем дорогу в Киргу – во всяком случае, я знаю.

ГЛАВА 23

– Он погиб достойно? – спросила Бетуана. Лицо ее было очень бледно, но иного открытого проявления горя она не допустила.

– Это была достойная смерть, Бетуана-королева, – ответил гонец. – Мы были на дне ущелья, и Клааль обрушил на нас его склоны. Андрол-король вступил в бой с бестией, и многим, кто иначе неминуемо погиб бы, удалось спастись.

Бетуана задумалась.

– Да, – сказала она наконец, – это была достойная смерть. Войско готово к походу?

– У нас много раненых, королева, и тысячи погибли под обвалом в ущелье. Мы отступили в Туалу, чтобы там ждать твоего приказа.

– Оставьте немногих людей позаботиться о раненых, а войско пусть идет сюда, – сказала она. – Тосе больше не угрожает опасность. Опасность здесь.

– Как прикажешь, моя королева. – Гонец торжественно ударил себя кулаком по нагруднику.

Королева атанов встала. Ее бледное лицо все так же не выражало никаких чувств.

– Я должна удалиться, Итайн-посол, – официальным тоном проговорила она, – и обдумать случившееся.

– Так пристало, Бетуана-королева, – ответил он. – Я разделяю твое горе.

– Но не мою вину. – Она повернулась и медленно вышла из комнаты.

Итайн взглянул на Энгессу, стоящего с каменным лицом.

– Я должен сообщить об этом остальным, – сказал он.

Энгесса коротко кивнул.

– Не мог бы ты поговорить с гонцом, прежде чем он отправится назад? – спросил Итайн. – Лорду Вэниону понадобятся цифры потерь, чтобы пересмотреть собственную стратегию.

– Я узнаю для тебя эти цифры, Итайн-посол. – Энгесса кратко наклонил голову и вышел.

Итайн выругался и что есть силы ударил кулаком по столу.

– И надо же, чтобы это случилось именно сейчас! – с яростью воскликнул он. – Не мог этот болван подождать хоть немного, прежде чем позволить себя прикончить!

Бетуана не совершила ничего дурного. Ни грана бесчестия не было в ее тревоге за Энгессу, и, будь у нее в запасе неделя-две, все было бы забыто – включая те чувства, которые вызвали у нее эту тревогу. Но то, что Андрол погиб, причем именно сейчас… Итайн вновь выругался. Королева атанов должна действовать, а эта потеря вполне может вывести ее из игры. Насколько Итайн знал атанов, Бетуана, удалившись к себе, готовится сейчас броситься на меч. Он вскочил и отправился на поиски пера, чернил и бумаги. Надо известить обо всем Вэниона – прежде чем здесь, в Сарне, все пойдет кувырком.

***

– Все встало на свои места, когда я услышал, как старик назвал эту грязную лужу Источником Вигая, – объяснял Телэн. – Огераджин употребил то же самое слово.

– Я не уверена, что это хоть что-то значит, – с сомнением проговорила Миртаи. – Кинезганцы все эти пустынные водоемы называют источниками. Должно быть, Вигай первым обнаружил именно этот водоем.

– Но важнее всего, что этот источник Огераджин называл как одну из примет, – сказал Бевьер. – Собственно, – обратился он к Телэну, – как вышло, что зашел разговор об этом?

– Мы со Стрейдженом плели для Валаша очередную небылицу, – отвечал мальчик. – Огераджин как раз только что прибыл из Верела и сидел себе в кресле, а мозги его потихоньку догнивали. Стрейджен говорил Валашу о якобы подслушанном разговоре – кто-то, мол, говорил другому, что Скарпа ждет приказа Кирги. Стрейджен хотел что-нибудь выудить из Валаша и так, невзначай, спросил, какой дорогой можно добраться до Кирги. Тут и вмешался Огераджин. Он начал лопотать об Источнике Вигая, Соляных Равнинах и прочих местах с такими названиями, словно они взяты прямиком из книжки. Я решил было, что он попросту бредит, но Валаш не на шутку взволновался и все пытался его утихомирить. Это и заставило меня внимательней прислушаться к лопоту этого чокнутого. У меня было такое ощущение, что он дает Стрейджену довольно точные наставления, как добраться до Кирги, только их затуманили все эти книжные названия. Теперь, когда я услышал об Источнике Вигая, я поневоле задумался – а в самом ли деле наставления Огераджина столь туманны и путанны, как мне показалось вначале?

– Каковы были точные его слова, юный Телэн? – спросила Ксанетия.

– Он сказал: «Путь проходит близ Источника Вигая». Тут Валаш попытался заткнуть ему рот, но он продолжал. Он объявил, что, дескать, желает наставить Стрейджена, дабы тот мог прийти в Киргу и поклониться Киргону. Огераджин велел ему от Источника Вигая идти на северо-запад к Запретным Горам.

Спархок сверился с картой.

– В Центральной Кинезге и в самом деле есть несколько горных массивов, и именно эти места указала нам Афраэль на острове. Что еще он говорил, Телэн?

– Он все время перепрыгивал от одного места к другому. Он говорил о Запретных Горах и Столпах Киргона, потом вернулся назад и принялся толковать о Соляных Равнинах. Судя по тому, что он сказал Стрейджену, с этих равнин можно увидеть Запретные Горы. Потом было что-то о «пламенно-белых столпах» и Равнине Костей. Он сказал что это кости «безымянных рабов, что трудятся до смерти своей на избранный на род Киргона». Видимо, когда в Кирге умирает раб, его попросту выбрасывают в пустыню.

– Тогда этот могильник должен быть совсем недалеко от города, – задумчиво проговорил Келтэн.

– Знаешь, Спархок, а ведь все сходится, – серьезно сказал Бевьер. – Сами кинезганцы большей частью кочевники, а потому не нуждаются в большом количестве рабов. Огераджин говорил об «избранном народе Киргона». Это наверняка киргаи, они-то, по всей видимости, и скупают рабов.

– А это значит, что невольничий караван, который мы видели, вполне может идти в Киргу! – возбужденно добавил Телэн.

– И они двигались на северо-запад, – сказала Миртаи, – именно в том направлении, о котором лопотал Огераджин.

Спархок отошел к седельным сумкам и вынул свою карту. Усевшись, он расправил ее на коленях и придержал уголки, которые тотчас принялся трепать ветер пустыни.

– Мы знаем, что Кирга где-то в горах Центральной Кинезги, – сказал он, – стало быть, мы так или иначе будем идти в том же направлении. Если Огераджин просто бредил и его наставления – полная бессмыслица, мы все равно не свернем с нужного направления, если последуем им.

– И это куда лучше, чем сидеть здесь сиднем, дожидаясь Берита и Халэда, – нетерпеливо добавил Келтэн. – Я просто должен заняться хоть чем-то – пусть даже ездить кругами по пустыне!

Спархок, не говоря ни слова, утешающе положил руку на плечо друга. Он и сам изнывал от смертельной тревоги не меньше Келтэна, но понимал, что должен отстраниться от этого чувства, задвинуть его поглубже. Отчаявшись, человек начинает ошибаться, а одна лишь его ошибка подвергнет Элану еще большей опасности. Чувства кричали и бились в нем, но он мрачно и неумолимо затолкал их в дальний угол своего сознания и накрепко запер за ними дверь.

***

– Анакха будет рад, если мы сделаем это, – говорил Улаф, обращаясь к гигантским силуэтам Троллей-Богов.

Гхворг, бог убийства, отозвался зловещим ворчанием.

– Мысль Анакхи как ветер, – пожаловался он. – Один раз он говорит нам: «Идите в место, которое люди зовут Тамульские горы, убивать детей Киргона». Другой раз он говорит: «Идите в место, которое люди зовут Джубай, убивать детей Киргона». Разве он не может решить, которых детей Киргона мы должны убивать?

– Такова дорога нашей охоты, Гхворг, – пояснил Тиниен. – Дети Киргона не как благородные олени, которые пасутся всегда в одном месте. Дети Киргона как северные олени, которые кочуют с одного места на другое в поисках лучшей еды. Сначала они шли кормиться в место, которое зовется Тамульские горы, а сейчас они идут кормиться в место, которое зовется Джубай. Если мы будем охотиться в Тамульских горах, мы не найдем там добычи.

– Он говорит хорошо, – проворчал Гхномб, бог еды. – Это не мысль Анакхи как ветер – это тропа тех, за кем мы охотимся, как ветер. Путь охоты говорит нам, что мы должны пойти туда, где они кормятся, если хотим найти их, убить и съесть.

– Эта охота становится все не-проще и не-проще, – проворчал Гхворг.

– Это потому, что олени простые, а люди не-простые, – отозвался Кхвай, бог огня. – Мысль Тиниена-из-Дэйры хорошая. Кто охотится там, где нет дичи, не добудет еды.

Гхворг задумался.

– Мы должны следовать путем охоты, – наконец решил он. – Мы доставим наших детей в место, что зовется Джубай, чтобы охотиться там на детей Киргона. Когда они придут туда кормиться, наши дети убьют их и съедят.

– Мы будем рады, если вы сделаете это, – вежливо отозвался Тиниен.

– Я помещу наших детей во Время-Которое-Не-Движется, – вставил Гхномб. – Они будут в месте, что зовется Джубай, прежде детей Киргона.

Шлии, бог льда, запустил свои громадные пальцы в раскисшую почву. Земля чуть заметно содрогнулась, видоизменяясь в миниатюрное подобие континента.

– Улаф-из-Талесии, – сказал Шлии, – покажи нам, где Джубай.

Улаф прошелся вдоль юго-западного края крохотных Атанских гор, внимательно всматриваясь в землю. Затем он остановился, нагнулся и ткнул пальцем в точку в северной оконечности пустыни Кинезга.

– Это здесь, Шлии, – сказал он. Гхворг, бог огня, поднялся.

– Мы доставим туда наших детей, – объявил он. – Пусть Анакха будет доволен.

***

– Они следят за нами, Вэнион, – тихо сказала Сефрения.

Вэнион подъехал вплотную к ней.

– Стирики? – спросил он негромко.

– Только один из них, – ответила Сефрения. – Он не особенно искусен, – добавила она со слабой усмешкой. – Мне пришлось бы огреть его по затылку, чтобы привлечь его внимание.

– Делай все, что сочтешь нужным, любовь моя. – Вэнион посмотрел через плечо на тянувшуюся за ними колонну рыцарей, затем перевел взгляд вперед. Они спускались с гор, и долина реки Сарна понемногу расширялась.

– Завтра мы доедем до моста, – сказал он Сефрении, – и, когда переправимся через реку, окажемся уже в Кинезге.

– Да, дорогой, – вздохнула она. – Я видела карту.

– Почему бы тебе не сплести заклинание? – предложил он. – Пусть у этого стирикского неумехи будет случай отработать свое жалованье. – Вэнион невесело взглянул на Сефрению. – По правде говоря, Сефрения, эта идея нравится мне все меньше и меньше. Если Клааль решит, что Спархок с Беллиомом среди нас, нам придется туго.

– Нельзя же достичь всего сразу, Вэнион, – нежно улыбнулась ему Сефрения. – Ты сказал, что никогда больше не отпустишь меня от себя, а потому, если ты идешь навстречу опасности, я волей-неволей принуждена следовать за тобой. А теперь, если ты не против, я разбужу этого стирика. – И Сефрения негромко заговорила по-стирикски, выплетая пальцами узоры заклинания.

Вэнион был заинтригован. Он некоторым образом гордился тем, что знаком с большинством заклинаний, но этого ему прежде не доводилось ни видеть, ни слышать. Он присмотрелся внимательнее.

– Даже и не думай, – жестко сказала Сефрения, оборвав заклинание. – Тебе совершенно незачем это знать.

– Но…

– Просто отвернись, Вэнион, – сказала она. – Я справлюсь и без посторонней помощи. – И добавила, помолчав:

– Не спорь со мной, дорогой. Должны же быть у девушки хоть какие-то секреты.

Вэнион рассмеялся и послушно отвернулся.

Воздух ярдах в десяти от них на миг помутнел, и вдруг Вэнион увидел в том месте Спархока – как наяву, настоящего, верхом на злобном чалом жеребце. Образ был настолько реален, что над конем вились мухи.

– Великолепно! – воскликнул Вэнион. Он послал мысль – и даже ощутил знакомое присутствие разума Спархока. – Если бы я не знал, что это такое, я и сам поклялся бы, что он здесь. Сможешь ты надолго сохранить эту иллюзию?

– Естественно, – отозвалась она раздражающе небрежным тоном. А затем рассмеялась и, протянув руку, нежно погладила его по щеке.

***

– Что тебя так задержало? – спросил Телэн у Богини-Дитя, когда на следующее утро она появилась в лагере, устроенном ими в пустыне за пределами Вигайо.

– Я была занята, – ответила она, чуть заметно пожав плечами. – Это, знаешь ли, неимоверно сложное дело – ведь все мы хотим попасть в Киргу почти одновременно, так? Ну, Спархок, что у вас стряслось?

– Похоже на то, Божественная, что нам для разнообразия немножко повезло, – ответил он. – Вчера вечером мы с Телэном были в селении и услышали, как один из местных жителей называл их оазис Источником Вигая.

– Ну и что?

– Телэн, почему бы тебе самому все ей не рассказать?

И юный вор быстро повторил разговор между Стрейдженом и Огераджином, состоявшийся тогда в Бересе.

– Ну и что ты об этом думаешь? – спросил Келтэн у Богини.

– Есть у кого-нибудь карта? – вместо ответа осведомилась она.

Спархок сходил к седельным сумкам и принес ей свою карту, туго скатанную в трубочку.

Афраэль развернула карту на земле и, опустившись на колени, несколько секунд пристально ее изучала.

– Здесь и в самом деле есть какие-то соляные равнины, – признала она.

– И они в нужном направлении, – указал Бевьер.

– Огераджин был там, – вставил Телэн, – во всяком случае, он так утверждает, так что уж он-то должен бы знать дорогу, верно?

– Кроме того, – сказала Миртаи, – на северо-восток ведет караванный путь работорговцев. Мы сами, когда только попали сюда, видели невольничий караван, да и Огераджин говорил, что киргаи держат рабов, – вот вам и причина водить караваны с невольниками в Киргу.

– Вы не забыли, что строите все свои рассуждения на бредовой болтовне помешанного? – критически осведомилась Афраэль.

– У нас есть и кое-какие подтверждения, – напомнил ей Спархок. – Местные жители называют свой оазис так же, как назвал его Огераджин, соляные равнины оказались именно там, где он говорил, и в том же направлении идут невольничьи караваны. Лично я склонен в это верить.

– Ты сама сказала, что Кирга где-то в Центральной Кинезге, – прибавил Келтэн, – а рассказ Огераджина указывает именно туда. Даже если Огераджин что-то и упустил, мы все равно будем двигаться именно в этом направлении. Так или иначе, но мы окажемся намного ближе к Кирге, чем сейчас.

– Если все вы уже приняли решение, зачем же нужно было беспокоить меня? – слегка обидчиво осведомилась Афраэль.

Телэн одарил ее широкой ухмылкой.

– Мы подумали, Божественная, что будет невежливо удрать, не предупредив тебя.

– Ты у меня за это еще получишь, Телэн! – пригрозила она.

– Как ты думаешь, насколько далеко успел уйти этот караван? – спросил Спархок у Миртаи.

– На десять лиг, – ответила она, – самое большее – на двенадцать. Невольничьи караваны передвигаются крайне медленно.

– В таком случае, дело верное, – решил он. – Наденем черные плащи – и в путь. Мы будем следовать в паре лиг за караваном, и всякий, кто увидит нас, решит, что мы попросту отстали от него.

– Все лучше, чем сидеть сложа руки, – проворчал Келтэн.

– Я почему-то был уверен, что ты именно такого мнения, – отозвался Спархок.

***

– Мы здесь немногим лучше, чем узницы! – заявила императрица Шакола, плавным жестом обводя роскошную обстановку Женского дворца. Шакола была кинезганка со зрелой фигурой, лет тридцати с небольшим. В тоне ее было искреннее недовольство, однако при этом она весьма хитро поглядывала на Элисун.

Та небрежно пожала плечами.

– У меня никогда не было трудностей с тем, чтобы выходить из дворца, когда вздумается.

– Это потому, что ты валезийка, – с оттенком неприязни заметила императрица Тореллия. – Тебе делают такие поблажки, как никому из нас. Я считаю, что это несправедливо.

Элисун вновь пожала плечами.

– Справедливо или нет, но таков обычай.

– Отчего бы это тебе пользоваться большей свободой, чем остальным?

– Потому что я веду более оживленную светскую жизнь.

– Разве тебе не хватает мужчин в Женском дворце?

– Не злобствуй, Тореллия. Ты еще не настолько стара, чтобы это выглядело убедительно. – Элисун оценивающе оглядела арджунку. Тореллия была стройной женщиной лет двадцати и, как все арджунские женщины, была склонна подчиняться тому, кто сильнее. Шакола явно пользовалась этим.

– Передвижений Сиронны никто не ограничивает, – сказала Шакола.

– Сиронна – первая жена, – ответила Элисун, – а кроме того, она старше нас. Мы должны уважать ее возраст, если уж на то пошло.

– Я не стану прислуживать стареющей тамульской кляче! – вспыхнула Шакола.

– Сиронне и не нужны твои услуги, Шакола, – сказала Элисун. – У нее и так слуг больше, чем она может сосчитать, – если только Лиатрис опять не сократила их количество. На самом деле все, в чем нуждается Сиронна, – носить корону побогаче, чем наши, и иметь право идти впереди нас на официальных выходах. Ей немного нужно для счастья. Ее трудно назвать самым умным человеком в Материоне.

Тореллия хихикнула.

– Тс-с, – прошипела Шакола, – Гахенас.

Большеухая тэганка, до самого подбородка затянутая в грубую шерсть, подошла к ним с неодобрительным видом – это выражение лица неизменно появлялось у нее, когда она видела полуодетую Элисун.

– Ваши величества, – приветствовала она их чопорным кивком.

– Присоединяйся к нам, Гахенас, – предложила Шакола. – Мы говорим о политике.

Выпуклые глаза Гахенас загорелись. Тэганцы обожают политику.

– Шакола и Тореллия хотят обратиться к нашему супругу с прошением, – сказала Элисун. Она завела руки за голову и глубоко зевнула, изогнувшись и выставив обнаженную грудь едва ли не в лицо Гахенас.

Тэганка поспешно отвела глаза.

– Простите, дамы, – извинилась Элисун. – Я сегодня не выспалась.

– И как только ты на все находишь время? – презрительно осведомилась Гахенас.

– Составляю расписание, Гахенас, – пожала плечами Элисун. – Чего только нельзя достичь, если разумно расходовать время! Давай-ка оставим эту тему, дорогая. Тебе не нравится мой образ жизни, а мне на это наплевать. Мы никогда не поймем друг друга, так к чему же попусту тратить время, пытаясь это сделать?

– Элисун, – осторожно сказала Шакола, – ты ведь можешь свободно передвигаться по всей резиденции?

Элисун опять зевнула, пряча усмешку. Шакола наконец-то решила перейти к делу. Элисун уже ломала голову, когда же это случится.

– Да, я могу ходить где угодно, – подтвердила она. – Думаю, шпионам уже наскучило гоняться за мной.

– Не могла бы ты оказать мне услугу?

– Конечно, дорогая моя. Чего ты хочешь?

– Сиронна меня терпеть не может, и ее соглядатаи ходят за мной по пятам. А я сейчас занята кое-чем, о чем не хотела бы ее осведомлять.

– Шакола! Неужели ты, в конце концов, решила поискать развлечений на стороне? – Кинезганка уставилась на нее, явно не соображая, что к чему.

– Да брось, дорогая моя, – лукаво сказала Элисун. – У всех нас есть свои маленькие забавы здесь, в Женском дворце, – даже у нашей Гахенас.

– Вовсе нет! – возмутилась тэганка.

– В самом деле, Гахенас? Я ведь видела этого твоего нового пажа – такой сладенький мальчик. А кто твой любовник, Шакола? Какой-нибудь крепкий молоденький лейтенант из дворцовой стражи? Хочешь, чтобы я тайком провела его во дворец?

– Ты заблуждаешься, Элисун.

– Разумеется, – с нескрываемым сарказмом согласилась Элисун. – Ну хорошо, Шакола. Я буду носить для тебя любовные записочки – если, конечно, ты доверяешь мне настолько, что подпустишь близко к нему. Но зачем ходить так далеко, дорогая сестра? У Гахенас очень миленький паж, и я уверена, что она хорошо его обучила, – правда, Гахенас? – Элисун насмешливо изогнула бровь. – Скажи мне, дорогая, он девственник? Я имею в виду – он был девственником до того, как попал в твои руки?

И Гахенас бежала, преследуемая по пятам издевательским смехом Элисун.

ГЛАВА 24

– А все-таки это слово пишется через два «н», – упрямо повторил Келтэн. Дело было в тот же день, в нескольких милях от Вигайо. – «Стрижен-ный». Два «н».

– Ты забываешь о правилах, сэр Келтэн, – терпеливо объяснил Телэн. – По правилам «стриженый» пишется через одно «н».

– А ты что скажешь, Спархок? – обратился Келтэн к другу. – Одно «н» или два?

Они только что закончили возводить на обочине дороги могильный холмик из булыжников, и Келтэн и Телэн затеяли спор о надписи на могиле, которую подготовил мальчик.

– Какая разница? – пожал плечами Спархок.

– Если мы не правильно напишем «стриженый», Берит может не понять, что к чему, – сказал Телэн.

– Поймет, – отмахнулся Спархок. – Берит человек сообразительный. Только не сдвигайте вот эти желтые камешки на вершине холмика.

– Ты уверен, что Халэд поймет смысл этого послания? – скептически осведомился Телэн.

– Твой отец понял бы, – ответил Спархок, – а я убежден, что он обучил Халэда всем нашим тайным знакам.

– И все-таки я считаю, что надо написать «стриженный», – не сдавался Келтэн.

– Бевьер! – позвал Спархок.

Сириникиец с вопросительным видом подошел к импровизированной могиле.

– Эти двое спорят о том, как надо писать «стриженый», – пояснил Спархок. – Ты у нас человек ученый, разреши этот спор.

– Я говорю, что он написал неверно, – настойчиво повторил Келтэн. – Здесь должно быть два «н», верно?

– Э-э, – уклончиво пробормотал Бевьер, – на сей счет существуют разные мнения…

– Почему бы тебе не просветить их на сей счет по дороге? – предложила Миртаи. Спархок поглядел на Ксанетию.

– Ни в коем случае, – вполголоса предостерег он.

– Что именно хотел бы ты запретить мне, Анакха? – с невинным видом спросила она.

– Не смейся. Даже не улыбайся. Будет только хуже.

***

Прошло три недели, а может быть, и нет. Патриарх Бергстен давно уже отчаялся определить, сколько на самом деле проходит времени. Вместо этого он, раздраженный теологическими сложностями, угрюмо взирал на глинобитные стены Кинестры и на отвратительно молодую и хорошо сложенную фигурку, которая приближалась к нему. Бергстен любил, чтобы все было так как должно, и всякое нарушение привычных правил раздражало его безмерно.

Женщина была высока, с золотисто-смуглой кожей и черными волосами, хороша собой и на редкость мускулиста. Она появилась из ворот Кинестры под белым флагом и легко побежала им навстречу. Она остановилась неподалеку от первых рядов рыцарей, и Бергстен, сэр Гельдэн, Даийя и Неран, тамулец, служивший им переводчиком, выехали ей навстречу. Женщина заговорила с Нераном.

– Смотри куда следует, Гельдэн, – едва слышно пробормотал Бергстен.

– Но я только…

– Знаю, что «ты только». Прекрати. – Бергстен помолчал. – Не понимаю, почему они послали женщину.

Вернулся Неран, худощавый тамулец, которого отправил с ними посол Фонтэн.

– Это атана Марис, – сказал он, – командир атанского гарнизона Кинестры.

– Женщина?! – поразился Бергстен.

– У атанов такое в порядке вещей, ваша светлость. Она ждала нас. Министр иностранных дел Оскайн предупредил ее о нашем приближении.

– Что творится в городе? – спросил Гельдэн.

– В последнее время король Джалуах без лишнего шума стягивает в Кинестру войска, – ответил Неран. – В гарнизоне атаны Марис тысяча атанов, и кинезганцы пытались ограничить их передвижения. Ей это все уже безмерно надоело. Она еще неделю назад двинула бы своих атанов на королевский дворец, но Оскайн приказал ей дождаться нашего прибытия.

– Как же она выбралась из города? – пробасил Гельдэн.

– Я ее об этом не спрашивал, сэр Гельдэн. Я бы не хотел оскорбить ее.

– Я имел в виду – разве ее никто не пытался задержать?

– Если и пытался, то он уже мертв.

– Но она ведь женщина! – возразил Бергстен.

– Вам не доводилось встречаться с атанами, ваше преподобие? – осведомился Даийя.

– Я много слыхал о них, друг Даийя. На мой взгляд, все эти россказни сильно преувеличены.

– Нет, ваше преподобие, – твердо сказал Даийя, – нисколько. Мне известна репутация этой девушки. Она самый молодой командир гарнизона во всей атанской армии и никогда не достигла бы этого положения, если бы была женственной и милой. Судя по тому, что я о ней слышал, она сущая дикарка.

– Но она такая красивая! – протестующе отозвался Гельдэн.

– Сэр Гельдэн, – серьезно сказал Неран, – любуясь ее красотой, обрати внимание на то, как развиты мускулы ее плеч и рук. Она сильна, как бык, и, если ты чем-нибудь оскорбишь ее, она может запросто разорвать тебя на куски. Она едва не прикончила Итайна – во всяком случае, такие ходят слухи.

– Брата министра иностранных дел? – спросил Бергстен.

Неран кивнул.

– Он был в Кинестре по делу и решил, что нужно ввести в городе военное положение. Для этого ему нужна была помощь атаны Марис, и он соблазнил ее. Она откликнулась на это со всем пылом сердца – и всей мощью мускулов. Будьте очень осторожны с ней, господа. Иметь ее другом почти так же опасно, как и врагом. Она просила меня передать вам ее указания.

– Указания?! – вспыхнул Бергстен. – Я не стану принимать приказа от женщины!

– Ваша светлость, – сказал Неран, – Кинестра все еще формально на военном положении, а значит, командует здесь атана Марис. Ей велено было передать вам город, но она хочет, чтобы вы подождали за стенами, покуда она не сломит сопротивление внутри Кинестры. Она желает преподнести вам город на блюде – чистенький, опрятный и перевязанный розовой ленточкой. Прошу вас, не надо портить ей это удовольствие. Улыбнитесь ей, вежливо ее поблагодарите и подождите здесь, покуда она не очистит улицы. Когда она сложит все трупы в аккуратные поленицы, то пригласит вас войти и вручит вам город – скорее всего, вместе с головой короля Джалуаха. Я понимаю, что такое положение дел кажется вам неестественным, но, ради Бога, постарайтесь ничем не задеть ее. Она вступит в бой с вами так же запросто, как с кем-нибудь еще.

– Но она такая красивая! – простонал Гельдэн.

***

Берит и Халэд спешились и в поводу провели коней к оазису, чтобы напоить их. Теоретически они вполне могли так быстро добраться до Вигайо.

– Ты можешь определить, здесь ли уже посланец? – шепотом спросил Халэд. Берит покачал головой.

– Кажется мне, это значит, что он не стирик. Придется нам подождать, покуда он сам к нам явится. – Он оглянулся на горстку белых домиков, теснившихся в тени низких пальм. – Найдется там какой-нибудь постоялый двор?

– Это вряд ли. По ту сторону оазиса видно множество шатров. Я, конечно, поспрашиваю, но не слишком-то надейся.

Берит пожал плечами.

– Ну что ж, мы и прежде жили в шатрах. Узнай, где нам можно будет разбить лагерь.

Само селение Вигайо теснилось с восточной стороны оазиса, а временный лагерь кочевников и торговцев тянулся вдоль западного берега довольно крупного водоема. Берит и Халэд привязали коней, поставили шатер у воды и уселись в тени, приготовившись ждать.

– Как по-твоему, Спархок здесь поблизости? – спросил Халэд.

Берит покачал головой.

– Возможно, он был здесь, но уже ушел. Или наблюдает за селением с окрестных холмов. Вполне вероятно, что он не хочет никому попадаться на глаза.

Миновал примерно час после заката, и сумерки опускались на оазис, когда к шатру подошел кинезганец в просторном полосатом одеянии.

– Мне надо знать, кого из вас я могу назвать Спархоком, – сказал он с легким акцентом. Берит поднялся.

– Можешь звать Спархоком меня, приятель.

– Могу?

– Но ведь ты именно так спросил. У тебя есть письмо для меня? Давай его сюда и проваливай. Нам ведь больше не о чем говорить, верно?

Лицо посланца отвердело. Он запустил руку в складки одеяния, извлек наружу сложенный и запечатанный кусок пергамента и, небрежно швырнув его к ногам Берита, без единого слова удалился.

– Знаешь, Берит, – мягко сказал Халэд, – иногда ты бываешь даже несноснее, чем сам Спархок. Берит ухмыльнулся.

– Знаю. Я стараюсь поддерживать его репутацию.

Наклонившись, он поднял пергамент и сломал печать. Бережно спрятав знакомый локон Эланы, он быстро пробежал глазами короткое послание.

– Ну что там? – спросил Халэд.

– Ничего особенного. Здесь сказано, что на северо-восток идет караван и мы должны следовать за ним. Дальнейшие указания мы получим по дороге.

– Как ты думаешь, безопасно будет переговорить с Афраэлью после того, как мы выберемся из селения?

– Думаю да. Если б это заклинание нельзя было применять в Кинезге, думаю, она предупредила бы меня об этом.

– Выбора у нас нет, – сказал Халэд. – Мы не знаем, побывал ли здесь Спархок, здесь он сейчас или еще не добрался до Вигайо, а нам как-то нужно сообщить ему об этих новых указаниях.

– Так что же, тронемся в путь сейчас?

– Ни в коем случае. Я не хочу бродить в темноте. Мы можем заблудиться, а в этой пустыне нет ничего, кроме самой пустыни.

***

– Я не хочу делать ничего, что подвергло бы опасности Берита, – возражала Элисун несколько дней спустя. – Он мне очень дорог.

– Элисун, – сказала баронесса Мелидира, – они давно уже знают, что Берит лишь выдает себя за Спархока. Ты не подвергнешь его иной опасности – кроме той, которая ему уже грозит. Если ты расскажешь о нем Шаколе, это убедит ее, что ты переметнулась на ее сторону – и что у тебя есть доступ к важным сведениям.

– Ты могла бы уверить их, императрица Элисун, что твой супруг влюблен в тебя без памяти, – добавил патриарх Эмбан. – Пусть думают, что он ничего от тебя не скрывает.

– Ты влюблен в меня без памяти, Сарабиан? – лукаво осведомилась Элисун.

– Безумно, радость моя, – улыбнулся он. – Я тебя просто обожаю.

– О, как это мило! – она одарила его теплой улыбкой.

– Не сейчас, дети мои, – рассеянно сказала им Мелидира, сдвинув брови. – Когда будешь рассказывать Шаколе о Берите, Элисун, прибавь заодно кое-какие намеки о флоте церкви в Даконском заливе. Стрейджен весьма тщательно распространял эту басню, так пускай у них будет еще одно подтверждение. После того как ты расскажешь правду о Берите, они поверят и рассказу о флоте. – Мелидира взглянула на императора. – Можем мы дать им еще какую-нибудь мелочь, которая нам не повредит? Что-нибудь такое, что они смогут проверить?

– Что-нибудь важное?

– Необязательно, но это должна быть правда. Нам нужна правдивая деталь, чтобы правильно приготовить смесь.

– Смесь?

– Это как рецепт, ваше величество, – улыбнулась она. – Две части правды на одну часть лжи – хорошенько перемешать и подать к столу. Если хорошо подобрать ингредиенты, они проглотят все целиком.

***

Они тронулись в путь, едва прояснилось, и солнце еще не встало, когда они перевалили через невысокий кряж и увидели впереди бесконечную мертвенно-белую равнину. Время, как и климат, давно уже потеряло всякое значение.

– Не хотел бы я идти здесь летом, – пробормотал Келтэн.

– Что верно, то верно, – согласился Спархок.

– Караванный путь здесь сворачивает на север, – заметил Бевьер, – вероятно для того, чтобы обогнуть эту равнину. Если мы наткнемся на кинезганский патруль, вряд ли нам удастся их убедить, что мы отстали от каравана.

– Скажем, что заблудились, – пожал плечами Келтэн. – Предоставь это мне, Бевьер. Со мной это случается так часто, что я буду очень убедителен. Спархок, далеко ли тянется эта равнина?

– Судя по карте, лиг на двадцать пять.

– Значит, два дня пути, даже если поднажмем, – подсчитал Келтэн.

– И никакого укрытия, – прибавил Бевьер. – Здесь и паук не нашел бы где спрятаться… – Он осекся. – Что это? – спросил он, указывая на слепящеяркую точку, пылавшую на западе, где у самого горизонта тянулись горы. Телэн прищурился.

– Думаю, – сказал он, – это и есть та самая примета, которую мы искали.

– Почем ты знаешь? – скептически осведомился Келтэн.

– Она ведь как раз в нужном направлении, верно? Огераджин говорил, что нужно идти на северо-запад от Вигайо, к Соляным Равнинам. Потом он сказал: «От края Соляных Равнин узришь ты на горизонте черные тени Запретных гор, и, буде на то воля Киргона, его пламенно-белые столпы укажут тебе путь к Потаенному Граду». Там и вправду есть горы, и, если этот свет исходит оттуда же, стало быть, это и есть те самые столпы.

– Огераджин безумен, Телэн, – возразил Келтэн.

– Возможно, – сказал Спархок, – но до сих пор он описывал дорогу верно. Пожалуй, нам стоит рискнуть. В конце концов, мы будем двигаться по-прежнему в нужном направлении.

– И единственная неприятность, какая может с нами приключиться, – это наткнуться на кинезганский патруль, который из самых добрых побуждений решит проводить нас до каравана, свернувшего на север, – заметила Миртаи.

– С точки зрения логики наш шанс повстречаться с патрулем на соляных равнинах попросту ничтожен, – сказал Бевьер. – Во-первых, кинезганцы обычно избегают этих мест, а во-вторых, война наверняка оттянула отсюда все силы, и вряд ли их хватает напустынные патрули.

– И в-третьих, если какой-нибудь патруль, себе на беду, и наткнется на нас, он уже никому и ни о чем не сможет доложить, – заключила Миртаи, многозначительно положив руку на рукоять меча.

– Что ж, – сказал Спархок, – предположим, что мы отыскали эти столпы. Если Огераджин знал, о чем говорит, мы должны все время не выпускать их из виду, чтобы проникнуть через иллюзию, так что давайте не сводить с них глаз. У нас нет иного выхода, как только рискнуть. Если нам повезет, мы ни с кем не встретимся. Если не повезет, мы постараемся заговорить им зубы, а уж коли и это не поможет – возьмемся за мечи. – Спархок оглядел своих спутников. – Кто-нибудь хочет что-нибудь добавить?

– Да нет, – отозвался Келтэн, все еще с некоторым сомнением, – пожалуй, это все.

– Тогда в путь.

***

– Они попросту развернулись и бросились наутек, друг Вэнион, – говорил Кринг пару дней спустя. Лицо Кринга выражало озадаченность. – Мы применили ту же тактику, которую придумали вместе с Тикуме, и все шло примерно так, как мы и ожидали, но потом кто-то дунул в рожок или что-то в этом роде – и они побежали прочь, но вот куда? Если верить тому, что нам сказали об этих бестиях, во всем нашем мире нет места, где они могли бы перевести дыхание.

– Ты послал кого-нибудь в погоню за ними? – спросил Вэнион.

– Мне бы следовало это сделать, но я был слишком занят тем, чтобы выманить киргаев через кинезганскую границу. – Кринг улыбнулся Сефрении. – Это стирикское проклятье, леди, ничуть не потеряло своей силы за минувшие десять тысяч лет. Три полка киргаев полегли, как свежескошенная трава, стоило им ступить шаг за границу. – Кринг мгновение помолчал. – Похоже, эти киргаи не слишком-то сообразительны?

– Киргаи? Да, не слишком. Это противоречит их религии.

– Сдается мне, что кое-кто из них все же сообразил, что творится что-то неладное, – но они все равно продолжали бежать через границу и валились замертво.

– У киргаев не в почете независимое мышление. Они приучены повиноваться приказам – даже бессмысленным.

Кринг поглядел на мост через Сарну.

– Ты будешь действовать отсюда, друг Вэнион? – спросил он.

– Я поставлю часть войска по ту сторону моста, – ответил Вэнион, – но главные наши силы останутся здесь. Эта река, кажется, отмечает границу между Тамулом и Кинезгой?

– Формально, – пожал плечами доми. – Впрочем, линия стирикского проклятия проходит несколькими милями западнее.

– За эти тысячелетия граница несколько раз перемещалась, – пояснила Сефрения.

– Тикуме решил, что мне надо бы с тобой посоветоваться, друг Вэнион, – продолжал Кринг. – Мы не хотим помешать Спархоку, а потому до сих пор не заходили далеко вглубь Кинезги, однако сейчас нам уже не за кем охотиться.

– Насколько вы углублялись в пределы Кинезги? – спросил Вэнион.

– Лиг на шесть-семь, – ответил Кринг. – На ночь мы возвращаемся в Самар, хотя сейчас в этом нет особой необходимости. Не думаю, что Самару по-прежнему угрожает осада.

– И я так не думаю, – согласился Вэнион. – Мы так распылили их силы, что теперь у них вряд ли найдется возможность вплотную заняться Самаром. – Он развернул карту и несколько мгновений, хмурясь, разглядывал ее, затем опустился на колено и расстелил карту на побуревшей от мороза траве. – Встань-ка на этот угол, любовь моя, – обратился он к Сефрении. – Мне бы не хотелось сызнова гоняться за ней по всей пустыне.

Кринг удивленно взглянул на него.

– Домашняя шутка, – пояснила Сефрения, наступая маленькой ножкой на уголок карты. – Вэнион обожает карты, а два дня назад случайный ветерок превратил его любимицу в воздушный змей.

Вэнион сделал вид, что не расслышал этого.

– Я согласен с тобой, доми, что нам не следует мешать Спархоку, но, кажется мне, нам бы не мешало возвести вот здесь, в пустыне, укрепленные позиции. Они послужат нам плацдармом, когда придет время двинуться на Киргу.

– Я подумал о том же, друг Вэнион.

– Стало быть, будем укрепляться по ту сторону границы, – решил Вэнион. – Я передам Бетуане, чтобы она сделала то же самое.

– И насколько же мы можем продвинуться вглубь Кинезги? – спросил Кринг.

Вэнион взглянул на Сефрению.

– Десять лиг, пожалуй? – вопросительно произнес он. – Так мы не будем наступать на пятки Спархоку, но в то же время у нас будет достаточно места для маневра, а у тебя – для этого твоего заклинания.

– Друг Вэнион, – сказал с некоторым сомнением Кринг, – это, конечно, была неплохая мысль – использовать заклинание, но ведь так ты намеренно притягиваешь лучшие силы наших врагов к себе – и леди Сефрении. Так ли это тебе нужно? Не хочу оскорбить тебя, но битва с солдатами Клааля изрядно сократила твое войско.

– Это еще одна причина возвести укрепления, доми, – мрачно ответил Вэнион. – Если случится наихудшее, мне, по крайней мере, будет куда отступать. К тому же я всегда могу рассчитывать на то, что наши друзья с флангов успеют прийти мне на помощь.

– Неплохо сказано, – пробормотала Сефрения.

***

– Стой! – резко бросил Халэд, осадив коня, когда они были уже милях в пяти от Вигайо.

– В чем дело? – напряженно спросил Берит.

– Здесь скончался кое-кто по прозвищу Стриженый Барашек, – сказал Халэд. – Думаю, что нам следует остановиться и почтить память покойного.

Берит вгляделся в могильный холмик у дороги.

– Я его не заметил, – сознался он. – Извини, Халэд.

– Будь внимательнее, мой лорд.

– Кажется, ты это уже говорил. Они спешились и подошли к наспех сооруженной «могиле».

– Умно придумано, – прошептал Берит. Понижать голос было не так уж и необходимо, но это уже вошло у них в привычку.

– Скорее всего, это идея Телэна, – сказал Халэд, когда они опустились на колени перед холмиком. – Для Спархока это чересчур тонко.

– А разве не надо писать «стриженный»? – спросил Берит, показывая на выцветшую дощечку, на которой было вырезано: «Стриженый Барашек».

– Это ведь ты у нас образованный, мой лорд. Не трогай эти камешки.

– Какие камешки?

– Желтые. Мы перемешаем их после того, как я их прочту.

– Ты читаешь по камням? Так же, как по поведению чаек?

– Не совсем. Это послание от Спархока. Он и мой отец придумали этот способ много лет назад. – Халэд изогнулся так, затем этак, прищурился, разглядывая могилу. – Ну разумеется, – сказал он наконец, обреченно вздохнув, поднялся и пошел к изголовью могильного холмика.

– В чем дело?

– Спархок положил камни вверх ногами. Теперь я могу их прочесть. – Халэд помолчал, разглядывая желтые камешки, разбросанные, на первый взгляд, в совершенном беспорядке по бурому могильному холмику.

– Молись, Берит, – сказал он наконец. – Вознеси молитву за душу покойного нашего собрата по прозвищу Стриженый Барашек.

– Что ты плетешь, Халэд?

– За нами могут наблюдать. Молись. – Молодой оруженосец взял поводья коней и отвел их на несколько ярдов от едва различимого в песке караванного пути. Там он наклонился, взял обеими руками левую переднюю ногу Фарэна и внимательно осмотрел копыто.

Фарэн одарил его недружелюбным взглядом.

– Извини, – сказал Халэд злобному жеребцу, – ничего особенного. – И опустил копыто на землю.

– Ладно, Берит, – продолжал он, – говори аминь – и поехали.

– И к чему все это было нужно? – садясь в седло, кисло осведомился Берит.

– Спархок оставил нам записку, – ответил Халэд, одним прыжком вскочив в седло. – По желтым камешкам я прочел, где она спрятана.

– Где записка? – нетерпеливо спросил Берит.

– Сейчас? У меня в левом сапоге. Я поднял ее, когда осматривал копыто Фарэна.

– Я не заметил, чтобы ты что-то поднимал.

– Ты и не должен был заметить, мой лорд.

***

Крегера, сотрясаемого приступом белой горячки, привели в чувство дикие вопли. Дни и ночи давно уже смешались в его сознании, но солнце, немилосердно хлестнувшее по глазам, говорило о том, что сейчас в разгаре утро – ужасное утро. Крегер и не собирался так много пить прошлой ночью, но сознание того, что в последнем бочонке арсианского красного уже недалеко до дна, тревожило его тем больше, чем сильнее он пьянел, и в его затуманенном сознании зародилось стремление выпить его поскорее, покуда оно вовсе не исчезло.

Теперь он расплачивался за собственную глупость. Голова у него трещала, желудок горел, а во рту был такой пакостный вкус, точно что-то заползло туда и там издохло. Неистовая дрожь сотрясала все его тело, и печень пронзала острая боль. Смутный ужас навис над ним неосязаемым облаком. Не открывая воспаленных глаз, Крегер наугад трясущейся рукой пошарил под кроватью в поисках бутыли, которую всегда держал там на крайний случай. Жидкость, содержавшаяся в бутыли, была не вином и не пивом, а чудовищным пойлом ламоркского изготовления – его получали, выставляя на мороз смесь самых дрянных вин. Жидкость, всплывавшая на поверхность и не замерзавшая, представляла собой почти чистый спирт. Вкус у него был омерзительный, и от каждого глотка по желудку точно прокатывался ком огня, но это пойло, по крайней мере, усмиряло белую горячку. Содрогаясь, Крегер выглотал с пинту обжигающей дряни и с усилием поднялся на ноги.

Солнце палило нестерпимо ярко, когда он, шатаясь, выбрался на улицы Натайоса и побрел на поиски источника разбудивших его воплей. Он дошел до главной площади – и передернулся от ужаса. Нескольких человек методично пытали палачи Скарпы, а сам Скарпа, облаченный в жалкое подобие императорского одеяния и самодельную корону, восседал в богато украшенном кресле и с явным одобрением наблюдал за пытками.

– Что здесь происходит? – спросил Крегер у Кабаха, знакомого дакита, с которым не раз напивался допьяна.

Кабах быстро обернулся.

– А, – сказал он, – это ты, Крегер. Насколько я понимаю, на Панем-Деа напали сияющие.

– Это невозможно, – отрывисто проговорил Крегер. – Птага мертв. Больше некому творить все эти иллюзии, чтобы морочить головы тамульцам.

– Если верить тому, что говорили эти издыхающие бедолаги, сияющие, которые появились в Панем-Деа, вовсе не были иллюзиями, – ответил Кабах. – Изрядное количество офицеров, пытавшихся сражаться с ними, превратилось в гниющую слизь.

– А здесь что творится? – осведомился Крегер, указывая на вопящих людей, привязанных к столбам посередине площади.

– Скарпа решил примерно наказать тех, кто удрал из Панем-Деа. Он велел живьем изрезать их на куски. Гляди-ка, вон идет Кизата. – Кабах указал на стирика, торопливо шагавшего к площади от штаб-квартиры Скарпы.

– Что ты делаешь?! – проревел Кизата, вперив мертвенные глаза в безумца, восседающего на жалком троне.

– Они бросили свои позиции, – ответил Скарпа, – и подлежат наказанию.

– Тебе же нужны люди, идиот!

– Я велел им идти на север и соединиться с моими верными войсками, – пожал плечами Скарпа. – Они состряпали заведомую ложь, чтобы оправдать свое неповиновение. Я научу их подчиняться приказу!

– Ты не будешь убивать собственных солдат! Прикажи своим мясникам остановиться!

– Это невозможно, Кизата. Приказ, отданный императором, не может быть отменен. Я велел запытать до смерти всех дезертиров из Панем-Деа. Теперь от меня ничего не зависит.

– Безумец! К завтрашнему утру у тебя не останется ни единого солдата! Они дезертируют все до единого!

– Тогда я наберу новых и выловлю всех дезертиров. Я добьюсь повиновения!

Кизата из Эсоса огромным усилием воли сдержал свою ярость. Крегер увидел, как зашевелились его губы и пальцы принялись выплетать в воздухе сложный узор.

– Пойдем-ка отсюда, Кабах! – торопливо проговорил он.

– С какой стати? Чокнутый велел нам смотреть на все это.

– Тебе совсем не понравится то, что ты сейчас увидишь, – заверил его Крегер. – Кизата плетет заклинание – скорее всего, земохское. Он призывает демона, чтобы тот научил нашего «императора» точному значению слова «повиновение».

– Он не может так поступить. Заласта оставил своего сына за главного.

– Нет, сейчас здесь командует Кизата. Я сам слышал, как Заласта велел стирику, который сейчас вывихивает себе пальцы, прикончить Скарпу в тот миг, когда он переступит черту. Не знаю, как ты, друг мой, а я пойду поищу, где бы спрятаться. Мне и прежде доводилось видеть тварей, служивших Азешу, а нынче утром мой желудок чересчур чувствителен, чтобы еще раз переварить это зрелище.

– Крегер, ты накличешь на нас беду.

– Отнюдь нет – если демон, которого вызывает сейчас Кизата, сожрет Скарпу живьем со всеми потрохами. – Крегер сделал глубокий вдох. – Дело твое, Кабах. Оставайся, если хочешь, но я лично сыт Натайосом по горло.

– Собираешься дезертировать? – с ужасом спросил Кабах.

– Положение изменилось. Если Спархок заключил союз с дэльфами, я предпочитаю оказаться как можно дальше отсюда, когда они, источая сияние, вынырнут из джунглей. Что-то я вдруг заскучал по Эозии, Кабах. Уходи или оставайся, как хочешь, но я ухожу – и немедленно.

ГЛАВА 25

«Лицо Заласты было странно переменившимся, когда, неделю спустя после того, как он доставил в Киргу Элану и Алиэн, Экатас отпер и распахнул дверь в тесную полутемную камеру, примыкавшую к комнате побольше на вершине башни. Сомнение и раскаяние, прежде отражавшиеся на лице стирика, бесследно исчезли, и их сменила холодная отрешенность. Одним взглядом он окинул отталкивающую каморку. Элана и Алиэн, прикованные цепями к стене, сидели на охапках гнилой соломы, что должны были заменять им постели. Грубые глиняные миски с остывшей похлебкой стояли, нетронутые, на полу.

– Так не пойдет, Экатас, – отстраненно проговорил Заласта.

– Не твое дело, – отвечал верховный жрец. – Пленников в Кирге принято держать в цепях. – Как всегда, Экатас говорил с Заластой с нескрываемым презрением.

– Но не этих. – Заласта шагнул в камеру и взял обеими руками цепи, которые приковывали женщин к стене. Затем, ничуть не меняя выражения лица, он сокрушил цепи в ржавую пыль.

– Все изменилось, Экатас, – бросил он, помогая Элане подняться на ноги. – Пускай здесь приберут. Экатас величественно выпрямился.

– Я не принимаю приказов от стириков. Я – верховный жрец Киргона!

– Мне искренне жаль, что так вышло, – извиняющимся тоном проговорил Заласта, обращаясь к Элане. – Всю эту неделю я был отвлечен важными делами и, по всей видимости, не сумел четко и внятно втолковать мои пожелания киргаям. С вашего разрешения, я сейчас исправлю это досадное упущение.

Он повернулся к Экатасу.

– Я велел тебе что-то сделать? – зловеще проговорил он. – Почему ты до сих пор не взялся за работу?

– Убирайся отсюда, Заласта, или я запру тебя вместе с ними.

– О, да неужели? – с тонкой улыбочкой осведомился Заласта. – Я-то думал, что ты сообразительней. Ну да у меня сейчас нет на это времени, Экатас. Прикажи, чтобы в этой комнате прибрали. Я должен снова сопроводить наших гостий в храм.

– Я не получал такого повеления.

– А с чего бы тебе его получать?

– Киргон говорит моими устами.

– Совершенно верно. Однако это повеление исходит не от Киргона.

– Здесь бог – Киргон.

– Уже нет. – Заласта взглянул на киргая почти сочувственно. – Ты даже не почувствовал этого, да, Экатас? Мир всколыхнулся в судорогах, а ты этого даже и не заметил. Как можно быть таким тупицей? Киргон смещен, Экатас. Теперь в Кирге правит Клааль – и я говорю от его имени.

– Это невозможно! Ты лжешь! Заласта шагнул из камеры и цепко сгреб верховного жреца за ворот одеяния.

– Посмотри на меня, Экатас, – приказал он. – Смотри долго, внимательно – а потом еще раз скажи, что я лгу.

Экатас попытался вырваться, но безуспешно, и волей-неволей вынужден был взглянуть в глаза стирика. Кровь медленно отхлынула от лица киргая, а затем он пронзительно закричал. Он кричал и кричал, извиваясь в железной хватке стирика.

– Умоляю тебя, не надо! – В голосе жреца был неодолимый ужас. – Не надо! – И Экатас обмяк, прикрывая ладонями глаза.

Заласта с презрительным видом разжал пальцы, выпустив ворот черного жреческого одеяния, и Экатас ничком рухнул на пол, содрогаясь в безудержных рыданиях.

– Теперь ты понял? – почти ласково спросил Заласта. – А ведь мы с Кизатой пытались убедить тебя и твоего божка в том, как опасно призывать Клааля, – но вы нас не слушали. Киргон хотел подчинить своей власти Беллиом, а теперь сам стал рабом его извечного противника. И, поскольку я говорю от имени Клааля, ты, Экатас, мой раб. – Он пнул ногой рыдающего жреца. – Вставай, Экатас! Встать, когда с тобой говорит хозяин!

Рапростершийся на полу киргай кое-как поднялся. Его залитое слезами лицо было все еще искажено невыразимым ужасом.

– Скажи это слово, Экатас, – неумолимо проговорил Заласта. – Я хочу услышать, как ты произнесешь его, – или ты предпочитаешь увидеть гибель еще одной звезды?

– Х-х-хозяин, – выдавил верховный жрец.

– Еще раз – и погромче, если ты не против.

– Хозяин! – почти взвизгнул Экатас.

– Это уже лучше, Экатас. А теперь растолкай этих ленивых тварей в караульной и вели им вычистить камеру. Когда я вернусь из храма, нам нужно будет заняться кой-какими приготовлениями. Анакха несет Беллиом в Киргу, и мы должны быть готовы к его прибытию. – Заласта обернулся. – Возьми с собой и служанку, Элана. Клааль желает взглянуть на тебя. – Заласта на мгновение смолк, критически оглядывая ее. – Я знаю, что мы обращались с тобой дурно, – продолжал он почти виноватым тоном, – но не позволяй дурному обращению сломить твой дух. Вспомни, кто ты такая, и держись соответственно своему положению. Клааль уважает власть и тех, кто облечен ею.

– Что мне сказать ему?

– Ничего. Он узнает все, что ему нужно, просто посмотрев на тебя. Он не понимает твоего мужа, а один лишь взгляд на тебя даст ему какие-то намеки на природу Анакхи. Анакха для него величина неизвестная, и, полагаю, так было всегда. Это творение Беллиома неизменно ставит его в тупик.

– Ты изменился, Заласта.

– Думаю, что да, – признал он. – У меня такое чувство, что долго я не проживу. Прикосновение Клааля творит с людьми странные вещи. Лучше нам не заставлять его ждать. – Он взглянул на Экатаса, который все еще дрожал всем телом. – Я желаю, чтобы к нашему приходу в этой комнате было чисто.

– Я прослежу за этим, хозяин, – гротескно раболепным тоном заверил его Экатас.

***

– Как ты их находишь? – с любопытством спросил Итайн. – Вот что я все пытаюсь понять – тролли-то в He-Времени, но вам с Тиниеном, чтобы появиться в Сарне, пришлось выйти из He-Времени, и время идет для вас обычным чередом. Как же вы вернетесь в тот момент, где оставили троллей?

– Пожалуйста, Итайн, не задавай мне метафизических вопросов, – со страдальческим видом отозвался Улаф. – Мы просто возвращаемся на место, где оставили троллей, – и они оказываются там. Мы имеем дело с «где», предоставляя Троллям-Богам разбираться с «когда». Они, похоже, могут прыгать по времени, не особо утруждая себя соблюдением правил.

– Где же тролли сейчас?

– За стенами города, – ответил Тиниен. – Мы решили, что вводить их в Сарну было бы неблагоразумно. Они сейчас немного отбились от рук.

– Это что-то, о чем нам следует знать, Тиниен-рыцарь? – спросил Энгесса. Улаф откинулся в кресле.

– Когда Киргон явился в Талесию и выдал себя за Гхворга, он изрядно исказил обычное поведение троллей, – невесело пояснил он. – Заласта рассказывал ему о троллях, но Киргон, видно, слушал его невнимательно, потому что перепутал троллей с древними людьми. Древние люди были стадными животными, но тролли живут небольшими стаями. Стадные животные примут беспрекословно любого представителя своего вида, но те, кто живет стаями, более избирательны. Сейчас нам было бы выгоднее, чтобы тролли вели себя как стадные животные, – по крайней мере, так их легче гнать в одном направлении – но с этим у нас назревают проблемы. Стаи начинают разделяться, и между ними все время идет грызня.

Тиниен поглядел на королеву Бетуану – одетая в черное, она сидела чуть поодаль от остальных. Он знаком поманил к себе Энгессу.

– Как она? – спросил он шепотом.

– Бетуана-королева соблюдает традиционный траур, – также шепотом ответил Энгесса. – Смерть супруга оказалась для нее тяжкой потерей.

– Они и в самом деле были так близки?

– Это было вряд ли заметно, – признал Энгесса, тревожно поглядев на свою печальную королеву. – Традиционный траур нынче большая редкость. Я стараюсь незаметно присматривать за ней. Нельзя, чтобы она учинила над собой что-нибудь непоправимое. – Могучие мышцы Энгессы вспухли от напряжения.

– Неужели это и впрямь возможно? – спросил ошеломленный Тиниен.

– Еще несколько столетий назад это было в порядке вещей, – ответил Энгесса.

– Мы ждали вас раньше, – говорил в это время Итайн Улафу. – Насколько я понимаю, «He-Время» означает, что тролли могут перемещаться из одного места в другое почти мгновенно?

– Не совсем мгновенно, Итайн. Мы добирались сюда от Тамульских гор примерно с неделю. Нам то и дело приходилось останавливаться и выходить в реальное время, чтобы тролли могли поохотиться. Голодные тролли, знаешь ли, не самые лучшие спутники. Что произошло в последние дни? В He-Времени мы не могли связаться с Афраэлью.

– Спархок нашел какие-то ключи к разгадке дороги в Киргу, – ответил Итайн. – Приметы не слишком-то точные, но он все же намерен рискнуть и последовать им.

– Как дела у патриарха Бергстена?

– Он взял Кинестру – точнее сказать, ему поднесли ее на блюде.

– Вот как?

– Ты помнишь атану Марис?

– Ту хорошенькую девушку, что командует гарнизоном в Кинестре? Ту, которой ты так понравился?

– Совершенно верно, – улыбнулся Итайн. – Порывистая девочка, я ее просто обожаю. Когда атана узнала о приближении Бергстена и рыцарей церкви, она решила подарить Бергстену город. Она очистила улицы от кинезганских войск и открыла ворота перед рыцарями. Атана хотела было вручить Бергстену и голову короля Джалуаха, да Бергстен ее отговорил.

– Жаль, – пробормотал Улаф, – ну да чего еще ждать от хорошего человека, когда он ударяется в религию?

– Вэнион уже на месте, – продолжал Итайн, – и они с Крингом возводят сейчас форты в пустыне, в дне пути вглубь кинезганской границы. Мы собираемся сделать здесь то же самое, но решили сначала дождаться вас.

– Кто-нибудь оказывает нам хоть какое-то значительное сопротивление? – спросил Улаф.

– Трудно сказать точно, – задумчиво отозвался Итайн. – Мы понемногу продвигаемся к Центральной Кинезге, но солдаты Клааля выскакивают буквально из-под каждого камешка. Чем дальше мы будем оттеснять их, тем больше их скопится впереди. Если мы не отыщем способа управляться с ними, нам придется прорубать себе дорогу через их ряды, а я слыхал, что этих бестий рубить куда как непросто. Тактика Кринга покуда себя оправдывает, но… – Итайн беспомощно развел руками.

– Что-нибудь придумаем, – сказал Улаф. – Что еще?

– Ну, это пока еще неопределенно, сэр Улаф, – ответил Итайн. – Басни, которые распространяют в Бересе Телэн и Стрейджен, оттянули от восточной границы большую часть кинезганской кавалерии. Половина этих войск скачет сейчас на юг, к побережью в окрестностях Аэфталя, другая половина направляется на север, к селеньицу под названием Джубай. Кааладор внес свою лепту в эти россказни, прибавив к воображаемому флоту Стрейджена на юге огромное атанское войско близ Джубая. Вдвоем они разделили всю кинезганскую армию надвое, и обе части отправились охотиться за призраками.

– Так ты говоришь, по меньшей мере половина их идет на север? – с невинным видом осведомился Тиниен.

– Да, к Джубаю. Они полагают, что атаны зачем-то собирают там войско.

– Как занятно, – сохраняя бесстрастное лицо, проговорил Улаф. – Так уж вышло, что мы с Тиниеном движемся примерно в том же направлении. Как ты думаешь, кинезганцы будут сильно разочарованы, если вместо атанов встретятся с троллями?

– Можешь пойти и сам их об этом спросить, – также без тени улыбки отозвался Итайн. Все они прекрасно знали, что именно произойдет в Джубае.

– Передай им наши извинения, Улаф-рыцарь, – со слабой печальной усмешкой вставила Бетуана.

– Непременно, ваше величество, – заверил ее Улаф. – Если только найдем хоть одного целого кинезганца после того, как они часок-другой порезвятся с троллями.

***

– Прочь отсюда! – кричал Келтэн, направляя коня галопом на свору собакоподобных тварей, сгрудившихся вокруг чего-то, валявшегося на бурых камнях пустыни. Твари брызнули врассыпную, заливаясь бессмысленным зловещим хохотом.

– Это собаки? – с отвращением спросил Телэн.

– Нет, – ответила кратко Миртаи. – Гиены.

Келтэн подъехал к ним.

– Человек, – мрачно сообщил он, – вернее, то, что от него осталось.

– Мы должны похоронить его, – сказал Бевьер.

– Гиены все равно его выроют, – сказал Спархок. – Кроме того, если ты решишь похоронить их всех, нам придется проторчать здесь до конца своих дней. – Он указал на усеянную костями равнину, которая простиралась до самого подножия низкой гряды встававших на западе гор. – Нам не следовало приводить тебя сюда, анара, – виновато прибавил он, глянув на Ксанетию. – Боюсь, что дальше будет еще хуже.

– Сего следовало ожидать, Анакха, – ответила она. Келтэн запрокинул голову, глядя на стаю падальщиков, кружащих над ними.

– Мерзкие твари, – пробормотал он.

Спархок, приподнявшись в стременах, огляделся.

– У нас есть в запасе еще пара часов, прежде чем зайдет солнце, но лучше нам, пожалуй, отъехать назад на милю-две и разбить лагерь пораньше. Нам и так придется провести на этой равнине одну ночь. Что-то мне не хочется, чтобы их было две.

– Кроме того, мы должны ориентироваться по огненным столпам, – прибавил Телэн, – а на рассвете они намного ярче.

– Это если считать, что та светящаяся точка, по которой мы ехали все это время, – и впрямь те пресловутые столпы, – с сомнением заметил Келтэн.

– Но сюда же мы по ним добрались, верно? Это место не может быть ни чем иным, как только «Равниной Костей». Огераджин спятил, и я был уверен, что хоть какие-нибудь приметы он перепутал, – но до сих пор его рассказ вел нас верной дорогой.

– Мы еще не добрались до Кирги, Телэн, – напомнил Келтэн, – так что я бы на твоем месте не спешил строчить благодарственное письмо.

***

– Ордей, у меня столько денег, что хватит до конца жизни, – горячо заверил Крегер, откинувшись в кресле и поглядывая в окно, за которым виднелись дома и причалы порта Дэлы. Он хлебнул еще вина.

– На твоем месте, Крегер, я бы не кричал об этом на всех углах, – предостерег его кряжистый Ордей, – особенно здесь, в портовых кварталах.

– Я нанял телохранителей, Ордей. Ты не мог бы узнать, не отходит ли в ближайшую неделю какое-нибудь быстроходное судно в город Зенга, что в Каммории?

– С какой это стати кому-то захотелось отправиться в Зенгу?

– Я там вырос, Ордей, и я соскучился по дому, – Пожал плечами Крегер. – Кроме того, мне не терпится разбить несколько физиономий – всех тех, кто с детства твердил мне, что ничего хорошего из меня не вырастет.

– Тебе не встречался в Натайосе парень по имени Эзек? – спросил Ордей. – Он, по-моему, дэйранец.

– Знакомое имечко. Сдается мне, он работал на одного типа, который держал там таверну.

– Это я отправил его в Натайос, – пояснил Ордей, – его и еще двоих – Коля и Шеллага. Они подумывали присоединиться к шайке Нарстила.

– Возможно, но, когда я покидал Натайос, они работали в таверне.

– Это, конечно, не мое дело, но, если тебе в Натайосе жилось так неплохо, почему ты оттуда уехал?

– Чутье, Ордей, – ответил Крегер, по-совиному моргая подслеповатыми глазами. – Всякий раз, когда я чую пониже затылка этакий холодок, я знаю, что пора сматываться. Слыхал ты когда-нибудь о человеке по имени Спархок?

– Ты имеешь в виду принца Спархока? Кто же о нем не слыхал! Он слывет человеком суровым.

– Вот именно. Как бы там ни было, Спархок вот уже лет двадцать с лишком ищет случая меня прикончить, а такое обстоятельство весьма благоприятно действует на чутье. – Крегер вновь сделал большой глоток.

– Тебе бы стоило подумать о том, чтобы хоть на время завязать с этим делом, – заметил Ордей, многозначительно посмотрев на кружку Крегера с арсианским красным. – Я содержу таверну, а потому давно научился распознавать некоторые признаки. Твоя печенка сдает, приятель. Белки у тебя совсем пожелтели.

– Когда выйдем в море, я буду пить поменьше.

– Крегер, ты бы лучше подумал о том, чтобы бросить совсем. Тебе придется это сделать, если хочешь жить. Поверь мне, большинство таких, как ты, пьяниц умирает страшной смертью. Знавал я одного бедолагу, так он вопил без перерыва три недели, прежде чем помер. Это было просто ужасно.

– С моей печенкой все в порядке, – воинственно заявил Крегер. – Просто у тебя здесь такой странный свет. Говорю тебе, когда я выйду в море, буду пить поменьше. Ничего со мной не случится. – Лицо его, однако, отразило явный испуг и руки неистово затряслись при одной мысли о том, чтобы бросить пить.

Ордей пожал плечами. В конце концов, его дело – предупредить.

– Вольному воля, Крегер, – сказал он. – Я поспрашиваю в округе – может, и отыщу тебе корабль, чтобы ты мог удрать подальше от принца Спархока.

– И поскорее, Ордей. Поскорее. – Крегер протянул кружку:

– А пока что – может, еще по одной?

***

Экрасиос и отряд дэльфов, который он вел, достигли Норенджи в конце пасмурного дня, когда набрякшие тучи лежали, казалось, на самых макушках деревьев и ни единое дуновение ветерка не тревожило замерший воздух. Экрасиос и Адрас, его друг с детских лет, ползком пробрались через заросли лиан и кустарника к краю прогалины, чтобы оттуда понаблюдать за развалинами.

– Мыслишь ты, что окажут они нам сопротивление? – шепотом спросил Адрас.

– Сие трудно предугадать, – ответил Экрасиос. – Анакха и его соратники говорили, что мятежники весьма неопытные воители. Мнится мне, что ежели мы внезапно явимся перед ними, поведение их будет зависеть от того, что предпримут их командиры. Разумнее всего будет оставить им свободный путь для бегства в джунгли. Окружи мы их со всех сторон, отчаяние принудит их биться.

Адрас кивнул.

– Сдается мне, они постарались зачинить ворота, – заметил он, указывая на вход в город.

– Ворота сии не станут нам помехой. Обучу я тебя и наших спутников заклинанию, кое преобразует проклятие Эдемуса. Смастерили сии новенькие ворота из дерева, а дерево столь же подвержено распаду, что и живая плоть. – Экрасиос поглядел на грязно-серую пелену, сплошь затянувшую небо. – Не можешь ли ты хотя бы примерно сказать, которое сейчас время дня?

– Не более, чем два часа до сумерек, – отвечал Адрас.

– Что ж, тогда возьмемся за дело. Надобно нам отыскать другие ворота, дабы оставить путь к отступлению тем, перед кем предстанем мы нынешней ночью.

– А ежели других ворот не существует?

– Придется тогда им самим отыскивать дорогу к спасению. Не желал бы я высвобождать всю страшную мощь Эдемусова проклятия, однако же, буде нужда заставит меня прибегнуть к сему действию, не уклонюсь я ничуть от сурового своего долга. Обратятся враги наши в бегство – тем лучше. Предпочтут они сразиться с нами – что же, мы исполним то, что надлежит. Заверяю тебя, Адрас, что, когда взойдет завтра солнце, в стенах Норенджи не останется ни единой живой души.

***

– Боже милосердный! – воскликнул Берит, глядя из-за края оврага на гигантов в облегающих латах, которые бежали на запад по спекшемуся от солнца пустынному гравию. – Ну и чудища!

– Потише ты! – предостерег Халэд. – Кто знает, насколько хороший у них может быть слух.

Чудовищные солдаты ростом превосходили атанов, и нагрудники из блистающей стали плотно прилегали к их телам, прорисовывая каждый мускул. Их шлемы были увенчаны диковинными рогами либо крыльями, а вместо забрал были стальные маски, явно повторявшие черты каждого солдата. Чужаки нестройной толпой бежали на запад, и даже издалека было слышно их хриплое срывающееся дыхание.

– Куда они бегут? – спросил Берит. – Граница совсем в другой стороне.

– Из того, что трусит позади всех, торчит обломанный дротик, – отозвался Халэд. – Это значит, что они повстречались с пелоями Тикуме. Стало быть, они уже были на границе, а теперь возвращаются.

– Но куда? – озадаченно спросил Берит. – Куда им возвращаться? Здесь им нечем дышать.

Халэд осторожно высунул голову из-за края оврага и оглядел каменистую пустыню.

– Похоже, они бегут вон к тем горам, в миле к западу. – Он помолчал.

– Насколько мы сегодня любопытны, Берит?

– Что ты задумал?

– Овраг тянется как раз к этим горам, и, если мы пройдем по нему, не высовываясь за край, они нас не заметят. Почему бы нам не прогуляться к западу? У меня сильнейшее предчувствие, что, если мы двинемся по пятам за этим воинством, мы обнаружим что-то очень важное.

Берит пожал плечами.

– Почему бы и нет?

– Это не слишком-то логичный ответ, Берит. Я бы мог привести тебе с полдюжины причин, почему бы нет. – Халэд прищурился, разглядывая запыхавшихся чужаков, которые неуклюже бежали по пустыне. – Впрочем, рискнем. Почему-то мне кажется, что нам стоит это проделать.

Они спустились на дно оврага и вдоль пересохшего русла повели коней в поводу на запад.

Примерно с четверть часа они бесшумно двигались вперед по дну оврага.

– Они все еще там? – прошептал Берит.

– Сейчас гляну. – Халэд осторожно вскарабкался по обрывистому склону к самому краю оврага и выглянул наружу.

– Ковыляют все к тем же горам, – сообщил он, соскользнув вниз. – Впереди овраг становится помельче. Давай-ка оставим коней здесь.

И они двинулись дальше, пригибаясь, чтобы их нельзя было заметить. Потом дно оврага начало подниматься, и им пришлось передвигаться ползком.

Халэд слегка приподнялся и вновь выглянул наружу.

– Они, похоже, огибают соседнюю гору, – шепотом сказал он. – Давай-ка взберемся на вершину этого кряжа и посмотрим сверху, что там происходит.

Они выбрались из ставшего уже совсем мелким оврага и наискось вскарабкались к вершине кряжа, откуда можно было разглядеть, что лежит за горой, о которой говорил Халэд.

За горой оказалась каменистая впадина, покоившаяся между трех гор, которые вздымались из каменистой пустынной почвы. Впадина была пуста.

– Куда они делись? – прошептал Берит.

– Они направлялись именно к этой впадине, – уверенно проговорил Халэд, озадаченно морща лоб. – Погоди-ка! Вон ковыляет тот, с дротиком в брюхе.

Они смотрели, как раненый чужак, шатаясь и соскальзывая, едва не падая и чудом удерживаясь на ногах, спустился во впадину. Задрав прикрытое маской лицо, он что-то проревел.

Тотчас из узкой расселины в склоне горы вынырнули двое чужаков, спустились на дно впадины и втащили раненого собрата на склон, скрывшись вместе с ним в пещере.

– Вот тебе и ответ, – сказал Халэд. – Они пробежали много миль по пустыне, чтобы добраться до этой пещеры.

– Но почему? Зачем им это нужно?

– Понятия не имею, Берит, но я чувствую, что это очень важно. – Халэд поднялся. – Возвращаемся к коням. До заката мы еще успеем проехать несколько миль.

***

Экрасиос притаился на краю леса, ожидая, пока в Норендже погаснут факелы и настанет сонная тишина. События в Панем-Деа подтвердили то, что говорил в Сарне о мятежниках лорд Вэнион. При малейшей возможности эти плохо обученные солдаты бросались наутек, и это как нельзя лучше устраивало Экрасиоса. Он с большой неохотой пускал в ход проклятие Эдемуса, а тех, кто спасается бегством, ни к чему уничтожать.

Вернулся Адрас, призраком замаячив в ночном тумане, заполнявшем джунгли.

– Все готово, Экрасиос, – шепотом доложил он. – Ворота рухнут от малейшего касания.

– Тогда начнем, – отозвался Экрасиос и встал, ослабляя внутренний контроль, сдерживавший его сияние. – Помолимся, дабы все, кто ни есть в сих стенах, сумели спастись бегством.

– А если нет?

– Тогда им придется умереть. Клятва, данная Анакхе, обязывает нас к действию. Мы обезлюдим сии руины – так или иначе.

***

– Здесь не так уж плохо, – заметил Келтэн, когда они спешились. – По крайней мере, кости старые.

Минувшим вечером им пришлось разбить лагерь посреди чудовищного могильника, и все они сейчас стремились поскорее выбраться из этого ужаса.

Спархок что-то проворчал, разглядывая через каменистую полосу пустыни истресканный базальтовый утес, который, судя по всему, отмечал восточную оконечность Запретных гор. Солнце только что поднялось, и его сверкание отражалось от двух усеянных кристаллами кварца пиков, что высились прямо на востоке, среди ржаво-черных скал.

– Почему мы остановились здесь? – спросила Миртаи. – До утеса еще четверть мили.

– Думаю, нам нужно держать путь на эти два пика, – ответил Спархок. – Телэн, ты можешь дословно припомнить, что говорил Огераджин?

– Постараюсь. – Мальчик сосредоточенно нахмурился, затем коротко кивнул. – Готово.

– Как это тебе удается? – с любопытством спросил Бевьер.

Телэн пожал плечами.

– Тут есть одна загвоздка. Не надо пытаться вспомнить сами слова. Достаточно сосредоточиться на том, где ты был, когда слышал их. – Он слегка поднял лицо, прикрыл глаза и нараспев заговорил: «За Равниною Костей придешь ты ко Вратам Иллюзии, за коими и лежит Град Потаенный Кирга. Глаз смертного не в силах узреть сих врат. Несокрушимой стеной высятся они на краю Запретных гор и преграждают путь к Кирге. Устреми же взгляд твой на белые столпы Киргона и ступай прямиком к пустоте, коя на самом деле таится меж ними. Не верь тому, что увидят глаза твои, ибо несокрушимая стена на деле проницаема, словно туман, и не удержит тебя»…

– У тебя даже голос стал чужим, – заметил Бевьер.

– В этом и состоит отчасти весь фокус, – пояснил Телэн. – Это был вроде как голос Огераджина.

– Ну что ж, – сказал Спархок, – проверим, знал ли он, о чем говорит. – Он прищурился, глядя на две ярчайшие точки отраженного света. – Вот эти столпы. – Спархок сделал несколько шагов вправо и покачал головой. – Отсюда они уже сливаются в одну точку. – Затем он прошелся влево. – Здесь то же самое. – Спархок вернулся на прежнее место. – Вот отсюда и надо идти, – возбужденно проговорил он. – Эти пики стоят почти вплотную друг к другу. Если отойти на несколько шагов в любую сторону, щель между ними разглядеть невозможно. Если специально не присматриваться, ее вполне можно проглядеть.

– Превосходно, Телэн, – саркастически хмыкнул Келтэн. – Если мы подойдем ближе, утес заслонит от нас пики.

Телэн выразительно закатил глаза.

– Что такое? – спросил Келтэн.

– Иди к утесу, Келтэн. Спархок останется здесь и будет смотреть на щель между пиками. Он скажет тебе, куда идти.

– А-а, – Келтэн оглядел остальных. – Не вздумайте это обсуждать, – предостерег он и зашагал к утесу.

– Вправо! – крикнул ему Спархок. Келтэн кивнул и взял немного вправо.

– Слишком далеко! Вернись чуть влево.

Светловолосый пандионец шел к утесу, изменяя направление согласно выкрикам Спархока. Дойдя до утеса, он двинулся вдоль скальной стены, похлопывая по ней ладонями. Затем он вынул кинжал, с силой воткнул его в землю и зашагал назад.

– Ну что? – крикнул Спархок, когда Келтэн прошел уже полпути.

– Огераджин сам не знал, что плетет! – прокричал в ответ Келтэн. Спархок выругался.

– Ты хочешь сказать, что прохода там нет? – крикнул Телэн.

– Да есть, конечно! – отозвался Келтэн. – Просто он пятью футами левее, чем говорил твой чокнутый стирик.

ГЛАВА 26

– Ради Бога, Телэн, прекрати это! – взмолился Бевьер. – Либо забирайся туда целиком, либо вылезай. Очень уж неприятно видеть, как твои ноги торчат из твердого камня.

– Да ведь он вовсе и не твердый, Бевьер! – В подтверждение своих слов мальчик сунул руку в скалу и тут же вытащил.

– Ну, во всяком случае, он выглядит твердым. Будь добр, Телэн, войди либо выйди. Не торчи на полдороге.

– Ты что-нибудь чувствуешь, когда просовываешь туда голову? – спросила Миртаи.

– Там, внутри, чуточку прохладнее, – ответил Телэн. – Там пещера или туннель – что-то в этом роде. В дальнем конце виден свет.

– Там пройдут кони? – спросил Спархок. Телэн кивнул.

– Туннель достаточно широк для этого – если мы будем идти гуськом. Я так полагаю, Киргон не хотел, чтобы кто-нибудь случайно наткнулся на отверстие.

– Я пойду первым, – сказал Спархок. – В том конце может оказаться стража.

– Я за тобой. – Келтэн спрятал в ножны кинжал и обнажил меч.

– Весьма хитроумная иллюзия, – заметила Ксанетия, касаясь скалы слева от ворот. – Безупречна и не отличима от реальности.

– Недаром же она прятала Киргу целых десять тысячелетий, – отозвался Телэн.

С конями, само собой, пришлось повозиться. Сколько ни уговаривай коня, он по доброй воле не войдет в каменную стену. Бевьер разрешил эту проблему, завязав глаза коням тканью, и весь отряд во главе со Спархоком, ведя коней в поводу, вошел в туннель.

Он был примерно сотню футов длиной, и, поскольку дальний выход оставался в тени, свет, проходивший в него, не ослеплял.

– Подержи моего коня, – шепнул Спархок Келтэну и с мечом наготове бесшумно двинулся к выходу. Добравшись до него, он напрягсяи стремительно шагнул наружу, рывком развернувшись направо, затем налево, чтобы успеть отразить удар.

– Что там? – хриплым шепотом спросил Келтэн.

– Ничего. Здесь никого нет.

Остальные со всеми предосторожностями вывели коней из туннеля.

Они оказались в затененной деревьями болотистой низине. В увядшей траве тут и там были рассеяны белые каменные столбики.

– Долина Героев, – пробормотал Телэн.

– Что? – переспросил Келтэн.

– Так назвал это место Огераджин. Видимо, это звучит лучше, чем просто «кладбище». Со своими мертвецами киргаи обходятся получше, чем с рабами.

Спархок оглядел гигантское кладбище и указал на западную его сторону, на невысокий подъем, отмечавший границу низины.

– Пойдем, – сказал он друзьям. – Я хочу посмотреть, что там дальше.

Они прошли через кладбище и, привязав коней к деревьям у подножия подъема, осторожно взобрались наверх.

Котловина была намного ниже уровня окружающей ее пустыни, и в центре ее покоилось большое озеро, непроглядно-темное в утренних тенях. Озеро окружали вспаханные на зиму поля, и темный лес полосой тянулся вверх по склонам котловины. Во всем этом пейзаже была аккуратная, неестественная правильность, словно самое природу вынудили здесь обратиться к прямым линиям и четким углам. Столетия тяжелого труда были посвящены тому, чтобы вычеканить из просто красивой местности сухое и холодное отражение души самого Киргона.

Потаенная долина была примерно в пяти милях впереди, и в дальнем ее конце стоял город, десять тысячелетий остававшийся скрытым от всего мира. Окружавшие его горы были источником строительного материала, и стены и здания города были сложены из того же буровато-черного вулканического базальта. Внешние стены были высокими, массивными, и за ними вздымался конус горы, крутые склоны которой были густо усеяны строениями. Вершину холма венчало кольцо внутренних стен, за которыми с одной стороны высились черные шпили, а с другой – разительное отличие от всего города – белые.

– Не слишком остроумное решение, – критически заметил Бевьер. – Создатель этой крепости явно не страдал избытком воображения.

– Воображение не есть черта, поощряемая среди киргаев, сэр рыцарь, – отозвалась Ксанетия.

– Мы могли бы обогнуть котловину по склонам и подобраться ближе, – предложил Келтэн. – Деревья нас укроют. Вокруг озера куда труднее найти укрытие.

– Нам некуда спешить, – сказал Спархок. – Для начала давайте-ка уйдем подальше от входа в туннель. Если это единственный выход из долины, здесь должно быть весьма оживленное движение. Я вижу, там, в полях, работают люди – скорее всего, рабы. Наверняка их охраняют киргайские надсмотрщики, да к тому же здесь могут быть патрули. Я предпочитаю выяснить что-нибудь определенное, прежде чем впутываться в неприятности.

***

Берит и Халэд разбили лагерь среди груды валунов в двух днях пути западнее того места, где они видели чужеземных солдат. Они напоили коней, умеренно расходуя воду, не стали разводить огня и поужинали всухомятку. Халэд был неразговорчив и все время мрачно посматривал на пустыню.

– Перестань ты об этом думать, – сказал Берит.

– Решение совсем близко, Берит. Оно вертится у меня на языке, но я никак не могу поймать его.

– Может, поговорим об этом? Все равно нам не уснуть, если ты намерен всю ночь ломать голову над этой загадкой.

– Я могу размышлять и молча.

– Не можешь. Мы так долго пробыли вместе, друг мой, что я слышу, как ты думаешь. Халэд слабо усмехнулся.

– Все дело в этих тварях, – сказал он.

– В самом деле? Нипочем бы не догадался. В последние два дня ты только о них и думаешь. Так что же тебе так хочется о них узнать – кроме того, что это огромные кровожадные уроды с желтой кровью?

– Именно это меня и мучает – желтая кровь. Афраэль говорила, что кровь у них желтая потому, что они дышат печенью. А дышат они печенью потому, что их воздух совсем не похож на наш. Они могут продержаться в нем какое-то время, но, когда устанут, понемногу начинают издыхать. Те, которых мы видели два дня назад, не просто удирали наугад в пустыню. Они бежали к какой-то цели.

– К пещере? Ты думаешь, у них там убежище?

– Вот теперь мы к чему-то приходим. – Лицо Халэда стало сосредоточенным. – Пелои, пожалуй, лучшая в мире легкая конница, но солдаты Клааля ростом почти с троллей, и, судя по всему, раны, которые прикончили бы нас, для них пустяк. Не думаю, чтобы они удирали от пелоев.

– Нет, конечно. Они удирали от воздуха.

– Вот оно! – прищелкнув пальцами, воскликнул Халэд. – Вот почему они обращаются в бегство и прячутся в пещерах! Они прячутся не от пелоев – от воздуха.

– Воздух есть воздух, Халэд, – что в пустыне, что в пещере.

– Я так не думаю, Берит. Сдается мне, Клааль наполнил эту пещеру воздухом, которым привыкли дышать эти бестии. Он не может изменить воздух во всем мире, поскольку это убило бы не только нас, но и киргаев, и Киргон никогда ему этого не позволит, но ему вполне по силам наполнить другим воздухом пещеру. Это самое подходящее место – замкнутое, и воздух снаружи туда почти не проходит. Там его солдаты могут укрыться, когда начинают терять силы. Они переводят дух, а потом выходят и с новыми силами отправляются в бой. Знаешь, Берит, сообщи-ка об этом Афраэли. Пускай даст знать остальным, что солдаты Клааля прячутся в пещерах, чтобы отдышаться.

– Ладно, – с сомнением согласился Берит. – Не знаю, какой нам от этого будет прок, но сообщу. Халэд растянулся на земле, широко улыбаясь.

– Пошевели мозгами, Берит! Если твой враг прячется в пещере, тебе вовсе незачем соваться туда вслед за ним. Достаточно обрушить выход – и все. Сообщи об этом Афраэли. Пусть скажет остальным, чтобы обрушивали вход каждой пещеры, какая встретится им на пути. Ей даже необязательно заниматься этим самой… – Халэд осекся и вновь нахмурился.

– Ну что еще?

– Слишком просто, – сказал Халэд, – и вряд ли на самом деле от этого будет польза. Эти твари такие здоровые, что, обрушь на них хоть гору, они все равно прокопаются наружу. Нет, во всем этом есть что-то еще – то, что нам до сих пор не приходило в голову. И я узнаю, что именно, – прибавил он, подняв руку. – Узнаю, даже если истрачу на это всю ночь!

Берит застонал.

***

– Я решила идти с вами, Бергстен-священник, – сообщила атана Марис на ломаном эленийском с сильным акцентом. Она нагнала колонну рыцарей в пяти днях к югу от Кинестры.

Бергстен проглотил ругательство.

– Мы – войско на марше, атана Марис, – как можно дипломатичнее попытался объяснить он. – Мы не в состоянии обеспечить тебе необходимые удобства и безопасность во время привала.

– Удобства? – атана непонимающе взглянула на Нерана, служившего переводчиком.

Тот заговорил по-тамульски, и рослая женщина, выслушав его, расхохоталась.

– Что тебя рассмешило, атана Марис? – с подозрением осведомился Бергстен.

– То, что тебя так беспокоит это, Бергстен-священник. Я воин. Я могу защитить себя от тех твоих людей, кто сочтет меня слишком привлекательной.

– Почему ты решила отправиться с нами, атана Марис? – вмешался в разговор Гельдэн.

– Я подумала об этом сразу после того, как вы покинули Кинестру, Гельдэн-рыцарь, – ответила она. – Я давно уже хотела отыскать Итайна-посла. Вы идете туда, где он обязательно будет, а потому я пойду с вами.

– Мы могли бы доставить ему твое послание, атана. Тебе совсем необязательно самой отправляться в путь.

– Нет, Гельдэн-рыцарь, – покачала она головой. – Это личное дело между мной и Итайном-послом. Когда он был в Кинестре, он отнесся ко мне очень дружески. Потом он должен был уехать, но сказал, что будет мне писать. Он не сделал этого. Теперь я должна найти его и узнать, все ли с ним благополучно. – Взгляд атаны отвердел. – Если с ним не случилось ничего дурного, я должна узнать, хочет ли он по-прежнему относиться ко мне дружески. – Марис вздохнула. – Я очень надеюсь, что его чувства не изменились. Мне бы не хотелось убивать его.

***

– Я не стану в этом участвовать! – отрезала Гахенас, выпрямляясь и окидывая остальных осуждающим взглядом. – Я бы с радостью присоединилась к вам, если б вы замышляли только мелкую пакость Сиронне, но я не намерена оказаться замешанной в измене.

– Кто говорит об измене, Гахенас? – осведомилась Шакола. – Нашему мужу не грозит ни малейшая опасность. Мы только хотим притвориться, что против него существует заговор, – и подбросить достаточно доказательств, что это дело рук Сиронны. Если бы с Сарабианом и в самом деле что-то случилось, императорский трон перешел бы к наследному принцу, а Сиронна стала бы регентшей. Мы разоблачим ее заговор прежде, чем что-то на самом деле произойдет, и она будет целиком и полностью опозорена, а может быть, и угодит в темницу – а нам не придется больше ходить перед ней на задних лапках.

– Мне все равно, что ты там говоришь, Шакола, – отчеканила большеухая тэганка. – Твои замыслы попахивают изменой, и я не собираюсь присоединяться к тебе. Наоборот, Шакола, теперь я с тебя глаз не спущу. Отзови своих шпионов и забудь вообще об этой безумной идее, иначе… – Гахенас оборвала зловещую фразу на полуслове и, круто развернувшись, ушла.

– Весьма неуклюже, Шакола, – промурлыкала Элисун, тщательно выбирая ломтик на блюде с нарезанными фруктами. – Она, возможно, и согласилась бы, если б ты не стала так входить в подробности. Ей вовсе незачем было знать, что ты и в самом деле собираешься послать наемных убийц. Ты еще не была в ней уверена до конца, а уже поторопилась.

– У меня нет времени, Элисун! – с отчаянием проговорила Шакола.

– Я вовсе не вижу причин для такой спешки, – отозвалась Элисун, – и потом, сколько времени ты выиграла сегодня? Теперь тэганская ведьма будет следить за каждым твоим шагом. Ты совершила промашку, Шакола. Придется тебе убить ее.

– Убить?! – Шакола побелела.

– Если только не хочешь взамен поплатиться своей головой. Одно слово Гахенас – и ты окажешься на плахе. Ты не создана для мужской политики, милая моя. Ты слишком много болтаешь. – Элисун лениво поднялась. – Впрочем, это мы можем обсудить и позже. Меня ждет один пылкий молодой гвардеец, и я не хочу, чтобы он остыл.

С этими словами она неспешно удалилась.

Ее небрежное равнодушие на деле скрывало тревогу и нетерпение. Кинезганское воспитание Шаколы делало ее замыслы до боли очевидными. Она поставила на общую ненависть других жен Сарабиана к императрице Сиронне. Это было довольно умно, но вот излишне детальный рассказ о притворном покушении на жизнь императора был уже чересчур детален. Элисун было совершенно ясно, что покушение состоится, что бы там ни твердили Шакола и Тореллия. Элисун прибавила шагу. Она должна предостеречь мужа о том, что его жизни грозит опасность.

***

– Ксанетия! – охнул Келтэн, ошеломленно уставившись на анару, которая возникла посреди своих спутников, точно из-под земли. – Ты бы хоть покашляла, что ли!

– Не намеревалась я застичь тебя врасплох, охранитель мой, – извинилась она.

– У меня сейчас нервы чересчур натянуты, – пояснил он.

– Удалось тебе что-нибудь узнать? – спросила Миртаи.

– Весьма многое собрала я по крупицам, атана Миртаи. – Ксанетия помолчала, собираясь с мыслями. – За рабами присматривают без особого тщания, – начала она, – и дело сие поручено надсмотрщикам-кинезганцам, ибо ниже достоинства киргаев браться за столь черную работу. Сама пустыня служит для рабов огромной темницей. Те глупцы, что пытаются бежать, неизбежно гибнут в сей безжизненной округе.

– И каков заведенный порядок, анара? – спросил Бевьер.

– Рабы выходят из загонов своих на рассвете, – отвечала она, – и, никем не охраняемые, без всяких повелений покидают город, дабы приняться за обыденный свой труд. На закате, опять же безо всякого приказа и почти никем не замеченные, возвращаются они в свои загоны за пищей. Затем их приковывают на ночь, дабы вновь выпустить с первым светом дня.

– Некоторые из них здесь, в лесу, – заметила Миртаи, поглядывая за скрывавшие их от постороннего взгляда деревья. – Чем они заняты?

– В сем обширном лесу рубят они дрова для своих господ. Киргаи согреваются огнем, спасаясь от зимней стужи. Рабы же в своих загонах принуждены терпеть холод.

– Тебе удалось разобраться, как устроен город? – спросил Бевьер.

– Отчасти, сэр рыцарь. – Дэльфийка знаком предложила им подойти к краю леса, где за долиной был виден окруженный черными стенами город. – Сами киргаи обитают на склонах горы, что подымается над городскими стенами, – пояснила она, – подале от нижней части города. За внешнею стеной есть еще одна, и предохраняет она избранный народ Киргона от соприкасания с низшими расами. В нижнем городе стоят загоны рабов, склады с провизией и казармы кинезганцев, кои надзирают за рабами и охраняют внешнюю стену. Как видите, еще одна стена ограждает самую вершину горы. За нею расположенны дворец короля Сантеокла и храм Киргона.

Бевьер кивнул.

– Традиционное расположение для крепости, – заключил он.

– Ежели ты уже ведал сие, сэр рыцарь, для чего было расспрашивать меня? – язвительно осведомилась Ксанетия.

– Чтобы убедиться в этом, дорогая леди, – улыбнулся он. – Этому городу десять тысяч лет. Возможно, до изобретения современных видов оружия крепости строились иначе. – Бевьер прищурился, разглядывая обнесенную стенами Киргу. – Они явно склонны пожертвовать нижним городом, – заметил он, – иначе бы внешнюю стену доверили охранять киргаям. То, что это дело поручили кинезганцам, означает, что киргаи не слишком ценят загоны рабов и склады с провизией. Стену вокруг подножия Горы Киргона будут оборонять намного ожесточеннее, а при необходимости они могут отступить вверх по склонам горы к последней стене, которая окружает дворец и храм.

– Все это замечательно, Бевьер, – нетерпеливо прервал его Келтэн, – но где Элана и Алиэн?

Бевьер взглянул на него с откровенным удивлением.

– На вершине, конечно, – сказал он, – либо во дворце, либо в храме.

– С чего ты взял?

– Они заложники, Келтэн. Имея заложников, нужно держать их под рукой, чтобы угрожать им смертью, если враг подберется слишком близко. Наша проблема в том, чтобы пробраться в город.

– Что-нибудь придумаем, – уверенно сказал Спархок. – А теперь вернемся в лес и устроимся на ночь.

Они отступили в глубину леса и поужинали всухомятку – о том, чтобы развести костер, не могло быть и речи.

– Проблема все та же, Спархок, – сказал Келтэн, когда на потаенную долину спустился вечер. – Как нам проникнуть за эти стены?

– За первую стену – проще простого, – отозвался Телэн. – Мы войдем в ворота.

– И как же ты предлагаешь это сделать, чтобы нас никто не остановил? – осведомился Келтэн.

– Но ведь кто-то же выходит из города каждое утро и возвращается каждый вечер.

– Это рабы.

– Вот именно.

Келтэн непонимающе уставился на него.

– Мы же хотим пробраться в город, верно? Вот тебе и самый простой способ.

– А как же другие стены? – спросил Бевьер.

– Всему свое время, сэр рыцарь, – весело ответил Телэн, – всему свое время. Войдем вначале за внешнюю стену, а уж потом будем ломать голову, как пробраться за внутренние.

***

На следующее утро, около полудня, по каменистой пустынной равнине прискакал, нахлестывая коня, пелой Даийя.

– Мы нашли их, ваше преподобие! – осадив коня, доложил он патриарху Бергстену. – Кинезганская кавалерия пыталась отвести нас от их укрытия, но мы их все равно нашли. Они прячутся вот в этих горах, что прямо перед нами.

– Великаны со стальными масками? – спросил Гельдэн.

– И эти тоже, друг Гельдэн, – ответил Даийя. – Но там есть и другие – в старинных шлемах и с копьями.

– Киргаи, – проворчал Бергстен. – Вэнион говорил о них. Их тактика настолько архаична, что мы управимся с ними без труда.

– Где именно они прячутся, друг Даийя? – спросил Гельдэн.

– В большом ущелье на восточной стороне гор, друг Гельдэн, Мои разведчики видели их сверху, с края ущелья.

– Ваша светлость, – предостерег Гельдэн, – нам ни в коем случае нельзя соваться за ними в ущелье. – Это пехота, и рукопашная при отсутствии места для маневра – самое подходящее для их тактики. Нам нужно придумать способ выманить их из ущелья.

Атана Марис что-то спросила у Нерана по-тамульски, и он пустился в объяснения. Она кивнула, бросила несколько слов и побежала на юг.

– Куда это она? – спросил Бергстен.

– Она сказала, ваша светлость, что враги приготовили для вас западню, – пожав плечами, ответил Неран. – Она намерена спустить пружину.

– Останови ее, Гельдэн! – резко приказал Бергстен.

К чести сэра Гельдэна надобно сказать, что он изо всех сил пытался нагнать гибкую легконогую атану, но она лишь взглянула через плечо, рассмеялась и побежала быстрее, оставив его далеко позади – нахлестывать коня и шепотом ругаться.

Бергстен не прибегал к шепоту. Он так сыпал ругательствами, что воздух раскалился.

– Что она творит?! – гневно обрушился он на Нерана.

– Они замыслили засаду, ваша светлость, – хладнокровно пояснил тамулец. – Засада не сработает, если кто-то увидит ее раньше времени. Атана Марис намерена вбежать в ущелье, показаться им на глаза и убежать. Они непременно захотят поймать ее – и неизбежно окажутся на открытом месте. Вы бы приказали прибавить шагу, ваша светлость. Атана Марис будет страшно разочарована, если вас не окажется под рукой, когда она выбежит из ущелья.

Патриарх Бергстен поглядел на золотокожую атану, которая легко бежала на юг, и длинные черные волосы развевались за ее спиной. Затем он вновь выругался, приподнялся в стременах и проревел:

– Вперед!

***

Экрасиос и его товарищи добрались до Синаквы незадолго до заката, когда солнце только что пробилось сквозь тучи, несколько дней подряд заволакивавшие небо.

Развалины Синаквы были в куда худшем состоянии, чем Панем-Деа и Норенджа. Вся восточная стена города была подмыта одной из множества речек, что лениво текли по обширной сырой дельте реки Арджун, и рухнула еще в незапамятном прошлом. Когда мятежные солдаты Скарпы поселились в развалинах, они заменили стену бревенчатым частоколом. Строили они наспех и неумело, и частокол выглядел не слишком внушительно.

Экрасиос размышлял об этом, в одиночестве угрюмо наблюдая, как солнце опускается все ниже в пелену туч, заволокших небо на западе. После злосчастного нападения на Норенджу у предводителя дэльфов возникли серьезные трудности. Казалось, что в городе есть достаточно ворот, которыми могли бы бежать ударившиеся в панику мятежники, но оказалось, что их командир еще прежде велел завалить эти ворота камнями изнутри, чтобы укрепить оборону. Напуганные до полусмерти, солдаты оказались в ловушке, и у них не было иного выхода, как только сражаться. Несколько сотен людей полегло в немыслимых муках, прежде чем Экрасиосу удалось отвести своих соплеменников в необитаемую часть развалин, чтобы открыть мятежникам путь к бегству через главные ворота. Многие дэльфы плакали, не скрываясь, от ужаса, который им пришлось обрушить на ничем не повинных, сбитых с пути истинного бывших крестьян. Экрасиосу понадобились два дня и все его красноречие, чтобы не дать половине своих воинов бросить все и вернуться в Дэльфиус.

Адрас, друг детства Экрасиоса и его помощник, был среди тех, кого глубже всего затронула трагедия в Норендже. Теперь Адрас изо всех сил избегал своего предводителя, и их редкие разговоры были краткими и чисто деловыми. Потому Экрасиос удивился, когда Ад-рас явился к нему без вызова в красноватом отсвете огненного заката.

– Могу я поговорить с тобою, Экрасиос? – напряженно спросил он.

– Разумеется, друг мой. Ведаешь ты, что тебе нет нужды о том и спрашивать.

– Принужден я сказать тебе, что не буду сей ночью участвовать в нападении.

– Адрас, связаны мы нашим договором с Анакхой, – напомнил Экрасиос. – Наш анари поклялся в сем, и мы должны почитать его клятву.

– Но я не могу, Экрасиос! – воскликнул Адрас, и слезы хлынули из его глаз. – Не снесу я того, что уже сотворил и что должен буду сотворить вновь, войдя в город! Воистину, Эдемус дал нам свой ужасный дар не затем, чтобы мы применяли его подобным образом!

Экрасиос мог бы привести в ответ с десяток доводов, но в глубине души понимал, что все они ложны.

– Я не стану настаивать, Адрас. Сие было бы недостойно друга. – Он вздохнул. – Признаюсь тебе, что и сам я мучим теми же мыслями не менее, чем ты. Мы не созданы для войны, Адрас, и проклятие Эдемуса придает нашей войне куда больший ужас, нежели обычное кровопролитие, совершаемое иными народами, а поскольку мы не изверги, ужас сей терзает наши души. – Он помолчал. – Ты ведь не один в сем своем решении, Адрас? Есть и иные, не так ли?

Адрас молча кивнул.

– Сколько?

– Около полутора сотен, друг мой.

Экрасиос был потрясен – почти треть его войска вышла из строя!

– Ты весьма встревожил меня, Адрас, – сказал он. – Не могу я повелеть тебе презреть голос совести, однако же отсутствие твое и подобных тебе грозит нынешнему нашему делу неуспехом. Позволь мне поразмыслить.

Он начал расшагивать взад и вперед по раскисшей лесной прогалине, перебирая в уме различные возможности.

– Впрочем, – сказал он наконец, – мы еще можем нынешней ночью добиться победы. Позволь мне измерить глубину твоего отвращения к сему делу, друг мой. Признаю я, что ты не в силах отречься от велений совести и войти в лежащие пред нами руины, однако же покинешь ли ты меня вовсе?

– Ни за что, Экрасиос.

– Благодарю тебя, Адрас. Тогда можешь ты и единомышленники твои поспешествовать нашему делу, не раня своих чувств. Как узнали мы в Норендже, проклятию Эдемуса подвержена не только живая плоть, но и иные предметы.

– Истинно так, – согласился Адрас. – Врата оных скорбных руин распались в прах от единого нашего касания.

– Восточная стена Синаквы выстроена из бревен. Могу ли я положиться на то, что ты и сотоварищи твои обрушите ее, покуда я введу прочих в город?

Адрас соображал быстро. Он расплылся в улыбке, мгновенно стершей все отчуждение, которое искажало их дружбу в последние дни.

– Ты рожден командовать войском, Экрасиос, – сказал он. – С радостью я и мои друзья исполним сие. Вводи свое воинство через главные врата, а между тем я и мое воинство откроем иные врата в восточной стене, дабы те, кто обитает в городе, могли бежать. Таким образом все останутся довольны.

– Недурно сказано, Адрас, – согласился Экрасиос, – весьма недурно.

ГЛАВА 27

– Они скрылись из виду, – прошипел Телэн. – Хватайте тележку!

Келтэн и Спархок поднялись из зарослей, подхватили наполовину загруженную тележку с хворостом и оттащили ее назад, в кустарник. Было около полудня.

– И все-таки я считаю, что это дурацкая идея, – проворчал Келтэн. – Даже если нас не остановят в воротах – как мы сможем незаметно выгрузить наше оружие и кольчуги? И как мы потом выберемся из загона?

– Положись на меня.

– Рядом с этим мальчишкой, Спархок, я чувствую себя стариком, – пожаловался Келтэн.

– Мы сумеем все это проделать, Келтэн, – сказал Бевьер. – Ксанетия говорила, что надсмотрщики-кинезганцы не обращают на рабов особого внимания. Сейчас, впрочем, лучше убрать тележку подальше, покуда те, кто оставил ее, не вернулись и не обнаружили, что она исчезла.

Они покатили шаткую двухколесную тележку по узкой тропе туда, где, укрывшись в кустарнике, поджидали их Миртаи и Ксанетия.

– Зрите, – сухо проговорила Миртаи из своего укрытия, – се герои возвращаются к нам с военной добычей.

– Я тебя очень люблю, сестренка, – отпарировал Спархок, – но у тебя чересчур длинный язык. Келтэн прав, Телэн. Надсмотрщики, возможно, и слишком тупы, чтобы заметить, чем мы занимаемся, но другие-то рабы это заметят, и первого, кто откроет свой рот, выслушают со всем должным вниманием.

– Я над этим работаю, Спархок, – ответил мальчик и, опустившись на колени, внимательно осмотрел днище тележки. – Все в порядке, – сказал он уверенно, поднимаясь и отряхивая колени. Они переделали кинезганские одеяния, избавившись от рукавов и капюшонов и подрезав подолы чуть выше колен. Теперь их одежда напоминала рубахи, которые носили рабы, трудившиеся на полях и в лесах окрест Кирги.

Пока остальные прочесывали лес, таская хворост из груд, собранных рабами, Телэн возился с днищем тележки. К тому времени, когда он закончил, они успели собрать приличных размеров груду хвороста. Спархок вернулся с охапкой хвороста как раз в ту минуту, когда мальчик завершал свое творение.

– Хочешь глянуть на это, Спархок? – окликнул он из-под тележки.

Спархок опустился на колени, чтобы рассмотреть дело рук юного вора. Телэн закрепил концы гибких веток между бортами тележки и сплел из них подобие неглубокой корзины, которая была совершенно незаметна под днищем похищенной тележки.

– А ты уверен, что все это не рассыплется на первом же ухабе? – с сомнением спросил Спархок. – Хороши мы будем, если все наше оружие и кольчуги посыплются на дорогу как раз тогда, когда мы будем проходить через ворота.

– Я и сам готов, если хочешь, прокатиться в этой штуке, – ответил Телэн.

Спархок что-то проворчал.

– Свяжи мечи поплотнее, чтобы не гремели, – сказал он, – и переложи кольчуги травой, чтобы заглушить звяканье.

– Слушаюсь, о славнейший предводитель. А что еще ты скажешь мне такого, что я и так знаю?

– Просто сделай это, Телэн. Обойдись без остроумных речей.

***

– Я совсем не хотел задеть тебя, Миртаи, – говорил в это время Келтэн. – Просто твои ноги красивее моих.

Миртаи приподняла подол рубахи и критически оглядела свои длинные золотисто-смуглые ноги.

– Так оно и есть, – согласилась она, покосившись на Келтэна.

– Я это к тому, что они не так бросались бы в глаза, если б ты слегка обмазала их грязью. Стражники наверняка не слепые, и, если кто-нибудь из них заметит ямочки у тебя на коленях, он сообразит, что ты женщина, и решит заглянуть повыше.

– И напрасно, – холодно ответила она.

***

– В этом месте не так много человеческих логовищ, как в месте Супаль или в месте Арджун, – заметил Блокв, глядя вместе с Улафом на Джубай. Казалось, что это путешествие продлилось несколько дней, но они-то знали, что это не так.

– Не так много, – согласился Улаф. – Это место меньше, и людей в нем меньше.

– Но по ту сторону воды много полотняных логовищ, – продолжал тролль, указывая на скопище шатров на дальнем краю оазиса.

– Это те, на кого мы охотимся, – сказал Улаф.

– Ты уверен, что мы можем убить и съесть их? – спросил Блокв. – Ты и Тин-ин не разрешали мне делать это в месте Супаль и в месте Арджун, и даже в месте Нат-ос.

– Здесь мы разрешаем тебе. Мы приманили их сюда, чтобы охотиться на них и добывать пищу.

– Какой приманкой вы приманиваете людей? – с любопытством спросил Блокв. – Если головы у богов выздоровеют и они опять разрешат нам охотиться на людей, было бы хорошо знать эту приманку.

– Наша приманка, Блокв, – мысль. Люди из полотняных логовищ пришли сюда потому, что другие люди из нашей стаи подбросили им мысль, будто здесь будут высокие люди с желтой кожей. Люди из полотняных шатров пришли сюда драться с высокими людьми с желтой кожей.

Физиономия Блоква расплылась в жутковатом подобии ухмылки.

– Это хорошая приманка, У-лав, – сказал он. – Я призову Гхномба и Гхворга и скажу им, что мы сейчас будем охотиться. Сколько этих людей мы можем убить и съесть?

– Всех, Блокв. Всех до единого.

– Это плохая мысль, У-лав. Если мы убьем и съедим всех, они не будут плодиться и не на кого будет охотиться после нового снега. Хорошая мысль – дать некоторым из них убежать, чтобы они плодились и их стадо оставалось таким же большим. Если мы съедим всех сейчас, нам некого будет есть потом.

Улаф размышлял об этом, покуда Блокв кратким тролличьим заклинанием призывал Гхворга и остальных Троллей-Богов, и решил, что не стоит на этом настаивать. Тролли были охотниками, а не воинами, и ему пришлось бы слишком долго растолковывать им идею тотальной войны.

Блокв, между тем, поговорил с гигантскими силуэтами своих богов, маячившими в сером свете He-Времени. Затем он задрал обезьянью морду и заревел, призывая остальных троллей.

Косматый поток в стальных отсветах замороженного времени хлынул с холма к деревне и шатрам, выросшим по ту сторону оазиса. Улаф и Тиниен с вершины холма наблюдали за этим зрелищем. Тролли разделились, обогнули деревню и рассыпались среди кинезганских шатров, выбирая себе добычу. Затем, очевидно, по знаку Блоква, стылый свет He-Времени моргнул и сменился палящим жаром солнца.

Было, конечно, много криков, но этого следовало ожидать. Немного существует в мире людей, которые бы не закричали, когда перед ними из пустоты вдруг явился тролль во всей своей красоте.

Зрелище этой резни на берегу оазиса было особенно кровавым и омерзительным, потому что тролли не столько дрались с кинезганцами, сколько рвали их на куски, готовясь к предстоящему пиршеству.

– Кое-кто удирает, – заметил Тиниен, указывая на солидный отряд до смерти перепуганных кинезганцев, что в панике нахлестывали коней.

Улаф пожал плечами.

– Племенное стадо, – сказал он.

– Что?

– Это идея троллей, Тиниен. Так они обеспечивают себя постоянной пищей. Если бы тролли съели сегодня всех кинезганцев, им бы нечего было есть на завтрашний ужин.

Тиниена передернуло от отвращения.

– Улаф, это же просто ужасно! – воскликнул он.

– Верно, – согласился Улаф, – ужасно, но ведь должны же мы уважать обычаи и традиции своих союзников?

Через полчаса на берегу оазиса не осталось ни одного целого шатра. «Племенному стаду» позволили благополучно удрать восвояси, и тролли уселись пировать. Кинезганская угроза на севере была полностью уничтожена, и теперь троллей можно было вести на Киргу.

***

Халэд рывком сел, отбросив одеяло.

– Берит! – резко окликнул он.

Берит тотчас вскинулся, нашаривая меч.

– Да нет, – сказал Халэд, – не в этом дело. Ты знаешь, что такое рудничный газ?

– Никогда о нем не слышал. – Берит зевнул, потирая глаза.

– Тогда я должен сам поговорить с Афраэлью. Как быстро ты сможешь обучить меня заклинанию?

– Понятия не имею. А разве не проще будет, если ты скажешь мне, а я передам ей?

– Нет. Мне нужно задать ей несколько вопросов, а ты не поймешь, о чем я говорю. Я сам с ней побеседую. Это очень важно, Берит. Мне ведь не нужно понимать стирикский, достаточно просто повторить слова заклинания?

Берит нахмурился.

– Не уверен. Сефрения и стирик, который заменил ее в Дэмосе, никогда не позволяли нам так делать. Они говорили, что мы должны думать по-стирикски.

– Возможно, это их особенность, а не Афраэли. Давай-ка попытаемся, тогда и узнаем, сумею ли я до нее докричаться.

Они бились над этим почти два часа, и под конец Берит, у которого слипались глаза, начал раздражительно брюзжать.

– Я сейчас буду коверкать стирикские слова, – заявил наконец Халэд. – Мне в жизни не удастся вывернуть свой рот наизнанку, чтобы произнести эти звуки. Поглядим, что из этого выйдет.

– Ты ее разозлишь, – предостерег Берит.

– Переживет. Ну, начали.

И Халэд стал с запинкой произносить заклинание, неуверенно выворачивая пальцы в сопутствующих жестах.

«Что это ты творишь, Халэд?!» – от голоса Афраэли у него затрещали барабанные перепонки.

«Извини, Флейта, – сказал он, – но это срочно».

«Берит ранен?» – с тревогой спросила она.

«Нет. С ним все в порядке. Просто я должен был поговорить с тобой лично. Ты знаешь, что такое рудничный газ?» «Разумеется. Из-за него порой гибнут рудокопы».

«Ты говорила, что солдаты Клааля дышат чем-то вроде болотного газа».

«Ну да. К чему ты клонишь? Знаешь, я сейчас очень занята».

«Терпение, Божественная. Я пока еще только рассуждаю. Берит сообщил тебе, что мы видели, как эти чужаки удрали в пещеру?» «Да, но я все-таки не… „ «Я подумал сначала, что Клааль мог наполнить пещеру болотным газом, чтобы его солдаты могли там отдышаться, но теперь я в этом не уверен. Может быть, газ уже был там“.

«Может, все-таки перейдешь к делу?» «Возможно ли, что болотный газ и рудничный газ схожи друг с другом?» Афраэль испустила привычный страдальческий вздох, который всегда так раздражал людей.

«Очень схожи, Халэд, и неспроста, потому что, по правде говоря, это одно и то же».

«Афраэль, я тебя обожаю!» – радостно рассмеялся Халэд.

«С чего это вдруг?» «Я знал, что должна быть какая-то связь. В пустыне нет болот, и я никак не мог сообразить, откуда Клааль добыл болотный газ, чтобы наполнить пещеру. Но ему ведь и не пришлось делать этого, верно? Если болотный газ – то же самое, что рудничный газ, ему достаточно было отыскать пещеру с залежами угля».

«Ну ладно, теперь, когда я ответила на твой вопрос и удовлетворила твое научное любопытство, – могу я идти?» «Минуточку, Божественная Афраэль! – отозвался Халэд, потирая руки в радостном предвкушении. – Могла бы ты каким-то образом вдуть в эту пещеру немного обычного воздуха, чтобы он смешался с рудничным газом, которым дышат солдаты Клааля?» Афраэль замолчала надолго.

«Это чудовищно, Халэд!» – воскликнула она наконец.

«А разве то, что случилось с лордом Абриэлем и рыцарями лорда Вэниона, не было чудовищно? – вопросил он. – Это война, Афраэль, война, которую мы должны выиграть. Если солдаты Клааля могут укрываться в пещерах, чтобы отдышаться, они все время будут нападать на наших друзей. Мы должны придумать, как вывести их из игры, и мне кажется, что я нашел способ. Можешь ты доставить нас к пещере, где мы видели тех солдат?» «Ладно», – слегка мрачно ответила она.

– О чем ты с ней говорил? – спросил Берит.

– О том, как выиграть войну. Собирай вещи, Берит. Афраэль сейчас отнесет нас к той пещере.

***

– Они все еще бегут? – крикнул Вэнион сэру Эндрику, который скакал позади всех рыцарей.

– Да, мой лорд! – прокричал в ответ Эндрик. – Только кое-кто начинает отставать!

– Отлично. Они теряют силы. – Вэнион поглядел на лежащие впереди обширные каменистые пустоши. – Места у нас в достатке, – сказал он Сефрении. – Выведем их на эти равнины и погоняем как следует.

– Это жестоко, Вэнион, – упрекнула она.

– Мы ведь не просили, чтобы они за нами гонялись, любовь моя. – Вэнион приподнялся в стременах. – Попроворней, господа! – окликнул он своих рыцарей. – Я хочу, чтобы эти твари побегали!

Рыцари пустили коней в галоп и с оглушительным стальным лязгом вылетели на пустоши.

Примерно через полчаса из арьергарда донесся крик Эндрика:

– Они повернули! Они бегут!

Вэнион вскинул облаченную в железо руку, давая рыцарям знак остановиться. Затем он осадил коня и обернулся.

Гиганты в стальных масках, отказавшись от погони, бежали сейчас прямо на запад, к горстке каменистых холмов в нескольких милях отсюда.

– Вот это всех и озадачивает, – сказал он Сефрении. – Судя по тому, что сказала мне Афраэль, остальные сталкивались с тем же явлением. Солдаты Клааля гонятся за нами, затем прекращают погоню и во весь дух несутся к ближайшим горам. Что они надеются отыскать там такого для них необходимого?

– Понятия не имею, дорогой, – ответила Сефрения.

– Все это, конечно, прекрасно, – продолжал Вэнион, обеспокоенно хмурясь, – но, когда мы начнем наступать на Киргу, у нас не будет времени загонять этих бестий до полного истощения. Хуже того, Клааль наверняка начнет собирать их в более крупные отряды, чем те, с которыми мы до сих пор сталкивались на открытой местности. Если мы не отыщем способа отделаться от них раз и навсегда, наши шансы добраться до Кирги живыми не слишком-то велики.

– Лорд Вэнион! – услышали они тревожный крик одного из рыцарей. – Идет еще один отряд!

– Где? – Вэнион быстро огляделся.

– С запада!

Вэнион вгляделся вслед удирающим тварям – и увидел. На пустошах было два отряда солдат Клааля. Тот, с которым они столкнулись недавно, ковылял, пошатываясь, к холмам, видным на горизонте. Второй отряд двигался от холмов без малейшего признака усталости, которая вывела из строя их соплеменников.

***

– Забавно, – пробормотал Телэн, чуткими пальцами исследуя замок на своей цепи.

– Ты говорил, что сможешь их отпереть, – хриплым шепотом упрекнул Келтэн.

– Келтэн, эти замки смог бы отпереть и ты. В жизни не видывал худшего хлама.

– Просто открой их, Телэн, – шепотом напомнил Спархок. – Не устраивай нам лекций. Мы еще должны выбраться из загона.

Они смешались с прочими дровосеками и на закате благополучно прошли в ворота Кирги. Затем они пошли за рабами на площадь неподалеку от ворот, разгрузили тележку там, где грудами был сложен хворост, и приставили ее к стене из грубо отесанного камня – там уже стояли другие тележки. Потом они, как покорный скот, вошли в большой загон для рабов и позволили надсмотрщикам-кинезганцам приковать их цепями к ржавым железным кольцам, торчавшим в дальней стене загона.

Их накормили жидкой водянистой похлебкой, и они устроились ожидать прихода ночи на охапках гнилой соломы, набросанной у стены. Ксанетии с ними не было. Невидимая и безмолвная, она бродила по улицам в окрестностях загона.

– Не дергай ногой, Келтэн, – прошипел Телэн. – Я не смогу снять цепь, если будешь вот так трепыхаться.

– Извини.

Мальчик на мгновение сосредоточился – и замок щелкнул, открываясь. Телэн пополз по шуршащей соломе к остальным.

– Не заходи слишком далеко, – прошелестел в темноте шепот Миртаи.

– Извини. Я искал лодыжку.

– Она на другом конце ноги.

– Да, я это уже понял. Здесь очень темно, атана. Я не вижу, что делаю.

– Эй, вы чем там занимаетесь? – ноющий раболепный голос исходил из соломы неподалеку от Келтэна.

– Не твое дело! – огрызнулся Келтэн. – Спи себе!

– Я хочу знать, что вы делаете. Если не скажете, позову надсмотрщиков.

– Лучше заткни ему глотку, Келтэн, – прошептала Миртаи. – Это доносчик.

– Я с ним разберусь, – угрюмо пообещал Келтэн и пополз в темноту по шуршащей соломе.

– Ты что это, а? – вопросил раб с ноющим голосом. – Как это ты… – голос захлебнулся, что-то заметалось в соломе, захрипело и заклокотало.

– Что здесь происходит? – окликнул хриплый голос с той стороны, где были казармы надсмотрщиков. Дверь казарм распахнулась, и из нее во двор лег прямоугольник света.

Ответом было молчание да едва слышный судорожный шорох в соломе. Келтэн, тяжело дыша, вернулся на свое место, торопливо обмотал лодыжку цепью и присыпал ее соломой.

Они напряженно ждали продолжения, но кинезганец явно решил не выяснять, в чем дело. Он вернулся в казармы, со стуком захлопнув за собой дверь и снова погрузив двор в полную темноту.

– Такое часто случается – я имею в виду, среди рабов? – шепотом спросил Бевьер у Миртаи, покуда Телэн возился с его цепью.

– Постоянно, – прошептала она в ответ. – Рабы не знают, что такое лояльность. Один раб продаст другого за лишний ломоть хлеба.

– Как печально.

– Рабство? Я могла бы подыскать слово и погрубее.

– Пошли, – шепотом бросил им Спархок.

– Как мы найдем Ксанетию? – прошептал Келтэн, когда они пробирались по загону к выходу.

– Никак. Она сама нас найдет.

Телэну хватило одной секунды, чтобы отпереть замок на двери, и они выскользнули на темную улицу. По улице они пробрались до большой площади, где был грудами сложен хворост, и остановились, прежде чем выйти на открытое место.

– Оглядись, Телэн, – шепотом предложил Спархок.

– Ладно. – И юный вор растаял в темноте. Остальные напряженно ждали.

– Все чисто, – услышали они через несколько минут шепот Телэна. – Тележки здесь.

Они пошли туда, откуда доносился шепот, и скоро наткнулись на тележки, рядком выстроенные вдоль стены.

– Ты не видел стражников? – спросил Келтэн.

– Кто же будет всю ночь охранять хворост? – Телэн плюхнулся на живот и подполз под тележку. Едва слышно затрещали ветки, из которых была сплетена сооруженная им корзина.

– Держи, – шепнул Телэн, и в голень Спархока ткнулось острие меча.

Спархок взял меч, передал его Келтэну и наклонился.

– Передавай их рукоятью вперед, – шепотом велел он. – Не тыкай меня острием.

– Извини. – Телэн продолжал передавать оружие, за ним последовали туники и кольчуги. Вооружившись, все они почувствовали себя лучше.

– Анакха! – прошелестел невесомый шепот.

– Это ты, Ксанетия? – Спархок едва успел задать вопрос, как сообразил, насколько глупо он прозвучит.

– Воистину я, – был ответ. – Молю вас, уйдемте отсюда. Шепотом свойственно говорить тем, кто действует украдкой, и в ночи он разносится куда как далеко. Уйдем же подале, покуда те, кто охраняет сей спящий город, не явились сюда в поисках источника неосторожных наших перешептываний.

***

– Нам придется немного подождать, – сказал Халэд. – Афраэль должна вдуть в пещеру воздух.

– Ты уверен, что это сработает? – с сомнением спросил Берит.

– Не очень, но попробовать стоит, как ты думаешь?

– Ты ведь даже не знаешь наверняка, есть ли сейчас в пещере солдаты Клааля.

– Даже если и нет, это неважно. Так или иначе, они не смогут больше прятаться в этой пещере. – Халэд принялся тщательно наматывать на арбалетный болт пропитанную маслом тряпку. Затем,согнувшись, чтобы своим телом скрыть искры, он начал щелкать огнивом. Когда трут затлел, Халэд поджег огарок свечи, задул трут и бережно поставил свечу за крупным камнем.

– Афраэль, кажется, это все не слишком нравится, – заметил Берит, когда налетел зябкий ветер.

– Мне тоже не слишком понравилось то, что случилось с лордом Абриэлем, – мрачно ответил Халэд. – Я очень уважал старика, а эти твари с желтой кровью разорвали его в клочья.

– Так ты делаешь это из мести?

– Нет. Не совсем. Это просто самый удобный способ от них избавиться. Попроси Афраэль дать мне знать, когда в пещере будет достаточно воздуха.

– Сколько времени это займет?

– Понятия не имею. Все углекопы, которые видели, как это происходит, расстались с жизнью. – Халэд поскреб бородку. – Берит, я не знаю наверняка, что именно там произойдет. Когда поджигают болотный газ, он просто вспыхивает и выгорает. Рудничный газ действует более эффектно.

– А зачем тебе понадобилось, чтобы в пещере был воздух? – спросил Берит. Халэд пожал плечами.

– Огонь – живое существо. Ему тоже нужно дышать.

– Это же все догадки, верно? Ты понятия не имеешь, сработает ли вообще твоя идея, – а если сработает, то как именно.

Халэд одарил его напряженной ухмылкой:

– У меня есть хорошая теория.

– А по-моему, ты спятил. Своим дурацким опытом ты запросто можешь поджечь всю пустыню.

– Ну, этого скорее всего не случится.

– Скорее всего?

– Очень вряд ли. Ну вот, теперь я могу различить вход в пещеру. Почему бы не попробовать?

– Что, если ты промахнешься? Халэд пожал плечами.

– Выстрелю еще раз.

– Я не это хотел сказать. Я… – Берит осекся, напряженно вслушиваясь. – Афраэль говорит, что все готово. Можешь стрелять.

Халэд поднес острие болта к свече, медленно поворачивая его, чтобы промасленная тряпка занялась как следует. Затем он зарядил горящий болт, положил арбалет на камень и тщательно прицелился.

– Ну начали, – пробормотал он, нажимая на спусковой крючок.

Арбалет кратко прозвенел, и горящий болт, прорезав темноту, исчез в узком отверстии пещеры.

И – ничего.

– Вот она, твоя теория, – сардонически хмыкнул Берит.

Халэд выругался, ударив кулаком по каменистой земле.

– Это должно было сработать, Берит! Я сделал все, как…

Оглушительный грохот оборвал его слова, и огненный шар в несколько сот футов в поперечнике взмыл к небесам над кратером, в который превратилась гора. Не задумываясь, Халэд навалился на голову Берита, прикрывая ладонями собственный затылок.

По счастью, на них обрушились в основном мелкие камешки. Те, что покрупнее, отлетели дальше в пустыню.

Каменный град сыпал несколько минут, и молодые люди, оглушенные и избитые камнями, сжимались, терпеливо перенося разрушительные результаты Халэдова опыта.

Постепенно камнепад ослабел и наконец прекратился.

– Болван! – закричал Берит. – Ты же мог убить нас обоих.

– Я, должно быть, немного ошибся в расчетах, – признался Халэд, вытряхивая из волос пыль. – Надо будет еще поработать над этим, прежде чем попробуем снова.

– Снова? Ты хоть соображаешь, о чем говоришь?!

– У меня все получилось, Берит, – самым рассудительным своим тоном отозвался Халэд. – Все, что мне требуется, – рассчитать поточнее. Во всяком опыте случаются мелкие неточности. – Он встал, постукивая по виску тыльной стороной ладони, чтобы избавиться от звона в ушах. – В следующий раз все пройдет как надо. А теперь попроси-ка Афраэль перенести нас назад в лагерь. За нами, скорее всего, следят, так что не стоит вызывать излишних подозрений.

ГЛАВА 28

«Мы внутри города, Афраэль», – беззвучно сообщил Спархок, выпустив заклинание.

«Как вам это удалось?» – в ее мысленном голосе прозвучало изумление.

«Это долгая история. Сообщи Халэду, что я отметил вход в долину. Он знает, что нужно искать».

«Вы узнали, где они держат маму?» «Относительно».

Наступило долгое молчание.

«Я лучше присоединюсь к вам», – решила она.

«Как ты найдешь нас?» «Использую тебя как маяк. Просто продолжай говорить со мной».

«Мне кажется, это неразумно. Мы в самом логове Киргона. Разве он не учует тебя?» «С вами ведь Ксанетия, верно?» «Ну да».

«Тогда Киргон ничего не учует. Именно поэтому я и отправила ее с вами. – Она вновь помолчала. – Кто придумал, как проникнуть в город?» «Телэн».

«Вот видишь! А ты еще пытался спорить, надо ли брать его с собой. Когда ты научишься доверять мне, отец? Продолжай говорить. Я почти нащупала вас. Расскажи, как Телэну удалось провести вас в Киргу».

Спархок начал описывать хитрость, к которой они прибегнули.

– Ладно, – услышал он за спиной голос Афраэли, – этого довольно. В общих чертах мне все ясно. – Спархок обернулся и увидел Богиню-Дитя на руках Ксанетии. Девочка огляделась. – Я вижу, киргаи еще не научились разводить огонь. Здесь темнее, чем в старом сапоге. Собственно говоря, где мы сейчас?

– Во внешнем городе, Божественная, – негромко пояснил Бевьер. – Полагаю, ты бы назвала это торговыми кварталами. Здесь расположены загоны с рабами и различные склады. Их охраняют кинезганцы, и они не особенно бдительны.

– Отлично. Давайте уйдем с улицы. Телэн ощупью двинулся вдоль похожего на амбар склада.

– Вот и дверь, – прошептал он наконец.

– Разве она не заперта? – спросил Келтэн.

– Теперь уже нет.

Они присоединились к Телэну и вместе вошли внутрь.

– Ты не против, дорогая? – обратилась Афраэль к Ксанетии. – Здесь темно – хоть глаз выколи.

Лицо Ксанетии начало светиться, и мягкое сияние чуть высветило внутренность склада.

– Что здесь держат? – спросил Келтэн, озираясь в полумраке. – Может быть, провизию? – В голосе его была надежда. – Эти помои, которыми нас накормили в загоне для рабов, были не очень-то сытные.

– Не думаю, что это продовольственный склад, – отозвался Телэн. – Там пахнет совсем по-другому.

– Займешься исследованиями в другой раз, – сухо сказала Афраэль. – Сейчас у нас другие проблемы.

– Как идут дела у остальных? – спросил Спархок.

– Бергстен взял Кинестру, – ответила она, – и теперь движется на юг с рыцарями церкви. Улаф и Тиниен привели троллей в Джубай, и тролли сожрали почти половину кинезганской кавалерии. Бетуана и Энгесса движутся на юго-запад с атанами. Вэнион и Сефрения в пустыне, поддерживают иллюзию, что ты с ними. Кринг и Тикуме позволяют гонять себя по всей пустыне к западу от Сарны киргаям, кинезганской коннице и Клаалевым переросткам – хотя, сдается мне, эти твари недолго еще будут беспокоить нас. Халэд обнаружил способ отделаться от них.

– Халэд? Один, безо всякой помощи? – спросил изумленный Телэн.

– Клааль перехитрил самого себя. Он отыскал пещеры, в которых могут дышать его солдаты. Они прятались в этих пещерах и выходили наружу, чтобы напасть на нас. Халэд придумал, как можно поджечь эти пещеры. Результат довольно шумный.

– Вот видите, какой у меня брат! – с гордостью воскликнул Телэн.

– О да, – критически согласилась Богиня-Дитя, – не успеешь отвернуться, как он уже придумывает новые ужасы. Стрейджену и Кааладору удалось убедить этого дакита из Бересы, что мы готовим высадку на южном побережье и… – Она оборвала себя. – Ты же все это уже знаешь, Спархок. И зачем только я трачу время попусту?

– Стало быть, все идет согласно нашим планам? – спросил он. – Никаких отступлений? Никаких неожиданностей?

– Для нас – нет, зато у Киргона дела обстоят отнюдь не так весело. Дэльфы почти полностью разогнали армию Скарпы, так что опасности Материону уже практически не существует. Я привлекла к нашему общему делу кое-кого из моего семейства. Они сжимают время и расстояние. Как только Элана будет в безопасности, я подам знак, и все наши армии разом постучатся в ворота Кирги.

– Ты сообщила остальным об изобретении Халэда? – спросил Телэн.

– Об этом позаботится мой кузен Сетрас. Он бывает немного рассеянным, но я заставила его повторить все дословно несколько раз и надеюсь, что он не слишком много напутает. Словом, все готово. Остальные ждут только знака, чтобы двинуться на Киргу, так что перейдем к делу. У кого-нибудь из вас была возможность хотя бы осмотреться здесь?

– Я, Божественная Афраэль, до некоторой степени исследовала внешний город, – отозвалась Ксанетия. – Анакха полагал, что было бы неразумно, дабы я разделяла их пребывание в рабском загоне.

Богиня-Дитя протянула Телэну большой кусок жесткого хрустящего пергамента и карандаш.

– Давай, – сказала она, – отрабатывай свое пропитание.

– Где ты все это взяла? – с любопытством осведомился он.

– Из кармана.

– У тебя же нет карманов, Флейта. Девочка одарила его привычным страдальческим взглядом.

– А, – сказал Телэн, – я почему-то все время об этом забываю. Ладно, анара, опиши город, а я набросаю его план.

Набросок, возникающий на пергаменте, получался довольно подробным – пока.

– Я не сумела проникнуть за стену, что окружает внутренний город, – виновато проговорила Ксанетия. – Врата ее постоянно заперты, ибо киргаи высокомерно сторонятся и своих пособников-кинезганцев, и рабов, чей тяжкий труд поддерживает их существование.

– Этого, пожалуй, пока достаточно, – заметила Флейта, с поджатыми губами разглядывая чертеж Телэна. – Ну что ж, Бевьер, ты у нас знаток крепостей и укреплений. Где здесь слабое место?

Сириникиец несколько минут пристально разглядывал набросок.

– Ты видела какие-нибудь колодцы, анара? – спросил он.

– Нет, сэр рыцарь.

– Бевьер, у них же за воротами целое озеро, – напомнил Келтэн.

– От озера мало проку, если город окажется в осаде, – ответил Бевьер. – Должен быть еще какой-то источник воды внутри стен – либо колодец, либо резервуар. Когда у защитников крепости не хватает воды, осада заканчивается довольно быстро, и не в пользу осажденных.

– Почему ты думаешь, что этот город строили в расчете на осады? – спросила Миртаи. – Считалось, что никто не должен его найти.

– Атана, эти стены чересчур высоки и толсты, чтобы быть просто архитектурным украшением. Кирга – укрепленный город, а значит, ее строили, имея в виду осады. Киргаи не слишком-то смышленый народ, но надо быть совсем уж безмозглым тупицей, чтобы выстроить крепость без источника воды внутри. Это все, что я могу придумать, Божественная Афраэль. Найди, откуда они берут воду, и во внешнем городе, и во внутреннем. Здесь должно быть их слабое место. Если нет, нам придется прорывать ход под внутренней стеной или перебираться через нее верхом.

– Будем надеяться, что до этого не дойдет, – сказала Афраэль. – Мы во вражеском городе, и чем дольше мы будем мешкать здесь, тем больше шансов, что нас обнаружат. Если только это будет возможно, Элану и Алиэн нужно освободить этой же ночью. Я дам знать остальным, чтобы начинали продвижение. Сегодня ночью никто глаз не сомкнет, но тут уж ничего не поделаешь. Ну что ж, Ксанетия, пойдем на поиски воды. Вы все ждите нас здесь. Нам вовсе не улыбается, вернувшись, разыскивать вас по всему городу.

***

– Ты спятил, Гардас? – гневно вопросил Бергстен у альсионского рыцаря в массивных доспехах. Талесийский патриарх упорно не желал смотреть на юношу с приятным лицом, стоявшего рядом с рыцарем. – Я не должен даже признавать, что он существует, не то что разговаривать с ним!

– Афраэль предупреждала меня, Бергстен, что ты заведешь этот скучный разговор, – заметил юноша, которого сэр Гардас провел в шатер патриарха. – Станет ли тебе легче, если я у тебя на глазах сотворю какое-нибудь чудо?

– Господи! – содрогнулся Бергстен. – Только не это! Мне и так уже несдобровать!

– У Долманта, когда я навещал его, тоже были трудности, – отметил кузен Афраэли. – У вас, служителей эленийского Бога, бывают какие-то странные идеи. Его не беспокоит то, что мы существуем, так почему же это должно беспокоить вас? Как бы то ни было, пока весь этот кризис не разрешится, всем нам придется отступать от правил. Мы даже привлекли на свою сторону Эдемуса и бога атанов – хотя они оба уже много тысячелетий не разговаривают с нами. Афраэль хочет, чтобы я рассказал тебе что-то о солдатах, которых привел сюда Клааль. Некто по имени Халэд придумал, как их уничтожить.

– Расскажи об этом Гардасу, – предложил Бергстен. – Он перескажет все мне, и я не попаду в беду.

– Извини, Бергстен, но Афраэль настаивала, чтобы я рассказал об этом именно тебе. Представь, что я тебе снюсь или что-то в этом роде. – На лице Сетраса появилось слегка озадаченное выражение, а в больших блестящих глазах – пугающее непонимание.

– Я мало что смыслю в этом, – сознался он. – Афраэль гораздо умнее меня, но мы любим друг друга, так что она не слишком часто тычет мне в лицо моей тупостью. Она ужасно вежливая. Она мила даже с вашим Богом, а уж он временами бывает так зануден… о чем это я?

– Э-э, – мягко подсказал сэр Гардас, – ты хотел рассказать его светлости о солдатах Клааля, Божественный Сетрас.

– Правда? – в больших глазах отразилась полная пустота. – Ах да, верно. Ты не должен позволять мне так много болтать, Гардас. Ты же знаешь, как я легко отвлекаюсь.

– Да, Божественный Сетрас, мне уже доводилось это замечать.

– Как бы там ни было, – продолжал Сетрас, – этот Халэд… ужасно умный молодой человек, я полагаю… сообразил, что есть какое-то сходство между той кошмарной дрянью, которой дышат солдаты Клааля, и чем-то, что он называет «рудничный газ». Бергстен, ты имеешь хоть малейшее понятие, что это такое? – Сетрас заколебался. – Может, я должен обращаться к тебе, как Гардас – «ваша светлость»? На мой взгляд, ты ни чуточки не светишься.

– Это формальное обращение, Божественный, – пояснил сэр Гардас.

– Вот как? Ну, мы можем и отбросить формальности, верно, Бергстен? Мы ведь уже почти что старые друзья.

Патриарх Эмсата сглотнул с немалым трудом и вздохнул.

– Да, Божественный Сетрас, – сказал он, – полагаю, что это так. Может быть, ты все-таки расскажешь мне, что именно придумал оруженосец Спархока?

– Разумеется. Да, кстати, вот еще что. К утру мы должны быть у ворот Кирги.

***

– Пожалуйста, атана Лиатрис, – терпеливо проговорила баронесса Мелидира, обращаясь к атане – супруге Сарабиана, – пойми: мы хотим, чтобы они совершили это покушение.

– Это слишком опасно, – упрямо сказала Лиатрис. – Если я опережу их и убью Шаколу и Тореллию, остальные разбегутся, и с заговором будет покончено.

– А мы никогда не узнаем, кто еще был в него замешан, – не менее терпеливо пояснил патриарх Эмбан, – и не сможем знать наверняка, не повторят ли они покушение.

Принцесса Даная сидела чуть поодаль от них с Мурр, свернувшейся на ее коленях. Ее зрение странным образом раздвоилось – одна картина налагалась на другую, и казалось, что ночные улицы Кирги пролегают прямо за спинами собравшихся в гостиной.

– Я тронут тем, что ты так тревожишься за меня, – говорил Сарабиан, – но я и сам не так беспомощен, как кажусь. – Он театрально взмахнул шпагой.

– А поблизости мы поставим стражу, – добавил министр иностранных дел Оскайн. – Шакола и Тореллия наверняка получают помощь от кого-то из правительства – скорее всего, от тех, кто уцелел после разгрома мятежа.

– Я вырву из них эти имена, прежде чем их прикончу! – объявила Лиатрис.

Сарабиан заморгал при слове «вырву».

– Мы уже близко, Божественная Афраэль. – Голос Ксанетии казался одновременно немыслимо далеким и очень близким. – Мнится мне, что я чую воду. – Узкая темная улица, которой они шли, выводила на площадь длиной не меньше, чем в сотню футов.

– Лучше схватим их всех, Лиатрис, – уговаривала Элисун свою сестру-императрицу. – Возможно, ты и сумеешь вырвать у Шаколы и Тореллии пару-тройку имен, но, если мы застигнем убийц при попытке покушения, мы сумеем очистить всю имперскую резиденцию. В противном случае нашему мужу придется прожить остаток дней с обнаженной шпагой в руке.

– Чу! – прошептала Ксанетия в другом, далеком городе. – Воистину я слышу шум текущей воды.

Даная изо всех сил постаралась сосредоточиться. Так трудно было существовать раздельно…

– Мне очень не хочется так поступать, Лиатрис, – с сожалением сказал Сарабиан, – но я запрещаю тебе убивать Шаколу и Тореллию. Мы разберемся с ними после того, как их наемники попытаются убить меня.

– Как прикажет мой супруг, – автоматически ответила Лиатрис.

– Что мне на самом деле нужно от тебя – чтобы ты защитила Элисун и Гахенас, – продолжал он. – Гахенас, вероятно, грозит сейчас наибольшая опасность. Элисун пока еще нужна заговорщикам, но Гахенас известно больше, чем им бы хотелось. Уверен, что они попытаются убить и ее, так что лучше сегодня ночью вывести ее из Женского дворца.

– Сие под улицей, Божественная, – сказала Ксанетия. – Мнится мне, что поток воды протекает под самыми нашими ногами.

– Верно, – согласилась Богиня-Дитя. – Давай проследим его до источника. Должна же быть какая-то возможность проникнуть в этот поток во внешнем городе.

– Как ты оказалась втянутой в это дело, Элисун? – спрашивала между тем Лиатрис. Элисун пожала плечами.

– У меня больше свободы передвижений, чем у всех вас, – ответила она. – Шакола нуждалась в доверенном лице, которое выносило бы ее послания из Женского дворца. Я сделала вид, что мне понравился ее план. Шаколу не так-то трудно было обмануть – она же, в конце концов, кинезганка.

– Это здесь, Божественная, – прошептала Ксанетия, положив ладонь на железную плиту посередине булыжной мостовой. – Ток воды можно ощутить, даже лишь касаясь сей плиты.

– Верю тебе на слово, анара, – отозвалась Афраэль, содрогаясь при одной мысли о том, чтобы прикоснуться к железу. – Как ее открывают?

– Кольца сии наводят на мысль, что плита может быть поднята.

– Тогда вернемся и приведем сюда весь отряд. Думаю, что это и есть то самое слабое место, которое хотел отыскать Бевьер.

Даная зевнула. Все как будто шло по плану, а потому она свернулась в кресле, обняла Мурр и тотчас уснула.

***

– А ты не можешь просто… – Телэн красноречиво повертел в воздухе пальцами.

– Это железо, Телэн, – преувеличенно-терпеливо сказала Флейта.

– Ну и что? Какое это имеет значение? Она содрогнулась.

– Я не выношу прикосновения железа. Бевьер пристально взглянул на нее.

– Беллиом страдает тем же недомоганием, – заметил он.

– Ну да. И что?

– Это предполагает некоторое родство между вами.

– Бевьер, твое умение постигать очевидные вещи прямо-таки потрясающе.

– Веди себя прилично, – одернул ее Спархок.

– Что такого неприятного в железе? – спросил Телэн. – Оно холодное, твердое, ковкое и ржавеет.

– Превосходное научное описание. Тебе известно, что такое магнетизм?

– Кусок железа, который прилипает к другому куску железа, правильно? Помнится, Платим как-то толковал что-то о магнетизме.

– И ты как раз слушал? Поразительно!

– Так вот почему Беллиому пришлось сгуститься в сапфир! – воскликнул Бевьер. – Все дело в магнитных свойствах железа. Беллиом не переносит его – и ты тоже.

– Пожалуйста, Бевьер, – слабо попросила Афраэль, – у меня от одной мысли об этом мурашки по коже. Мы ведь сейчас говорим не о железе, а о воде. Под улицами внешнего города течет поток воды, быть может подземная река. Течет он ко стенам внутреннего города. Посередине улицы неподалеку отсюда в мостовой есть большая железная плита, и слышно, как под ней бежит вода. Вода течет по некоему туннелю, а этот туннель ведет во внутренний город – во всяком случае, я на это надеюсь. Я выясню это наверняка, как только вы, господа, поднимете для меня эту железную плиту.

– Вы не видели на улицах патрулей? – спросил Келтэн.

– Нет, сэр рыцарь, – ответила Ксанетия. – Столетия и привычка, очевидно, ослабили бдительность кинезганцем, кои отвечают за безопасность внешнего города.

– Мечта взломщика, – пробормотал Телэн. – В этом городе я мог бы сказочно обогатиться.

– И что бы ты воровал? – осведомилась Афраэль. – Киргаи не признают ни золота, ни серебра.

– Какие же у них деньги?

– Никаких. Им не нужны деньги. Кинезганцы снабжают их всем необходимым, а потому мысль о деньгах даже не приходит им в голову.

– Это же чудовищно!

– Мы побеседуем об экономике Кирги в другой раз. Сейчас мне не терпится исследовать их водные запасы.

***

– Глупец! – в ярости кричала королева Бетуана на своего полководца.

– Мы должны были это выяснить, Бетуана-королева, – объяснял он. – А я не пошлю другого туда, куда не пойду сам.

– Я на тебя весьма и весьма сердита, Энгесса-атан! – от ритуального траура Бетуаны не осталось и следа. – Неужели прошлая встреча с тварями Клааля ничему тебя не научила? Они могли затаиться у самого входа в пещеру, и ты оказался бы с ними один на один.

– Такое предположение противоречит здравому смыслу, – упрямо ответил он. – Гонец Афраэли сказал нам, что твари Клааля укрываются в пещерах, чтобы дышать другим воздухом. Воздух у входа в пещеру такой же, как и снаружи. Впрочем, это неважно. Дело сделано, и ничего страшного не случилось.

Бетуана с видимым усилием подавила свою ярость.

– И что же ты доказал своей дурацкой и рискованной выходкой, Энгесса-атан?

– Твари Клааля запечатали пещеру, Бетуана-королева, – ответил он. – Примерно в ста шагах от входа высится железная стена. Разумно будет предположить, что ее можно каким-то образом открыть. Твари Клааля отступают за стену, закрывают ее за собой и могут вволю дышать. Затем они выходят из пещеры и вновь атакуют нас.

– И эти сведения стоят твоей жизни?

– Мы должны были узнать это, моя королева. Тактика, придуманная Крингом-доми, помогает избежать стычек с тварями Клааля, но мне не по душе это постоянное бегство.

Глаза Бетуаны отвердели.

– Мне тоже, – призналась она. – Я позорю память своего супруга всякий раз, когда обращаюсь в бегство от этих тварей.

– Родич Афраэли сказал нам, что Халэд-оруженосец обнаружил, что воздух, которым дышат твари Клааля, горит, смешиваясь с нашим воздухом.

– Я никогда не видела, чтобы воздух горел.

– Я тоже. Если ловушка, которую я расставил на тварей Клааля, сработает, мы оба увидим это.

– Какая ловушка, Энгесса-атан?

– Фонарь, моя королева, хорошо спрятанный фонарь.

– Фонарь? И все?

– Если Халэд-оруженосец прав, этого должно хватить. Я прикрыл фонарь, чтобы твари Клааля не увидели света, когда вновь откроют железную стену. Их воздух невидимо смешается с нашим, и смесь отыщет свой путь к свече, горящей в моем фонаре. Тогда мы и узнаем, прав ли Халэд-оруженосец.

– Значит, мы должны подождать, пока они не откроют стену. Я не оставлю их за спиной, пока не смогу убедиться, что горящий воздух наверняка убьет их. Как говорит Улаф-рыцарь, только дурак оставляет позади живых врагов.

Они укрылись за выступом скалы и ждали, не сводя глаз со входа в пещеру, едва различимого в свете звезд.

– Может пройти немало времени, прежде чем они откроют эту стену, моя королева, – заметил Энгесса.

– Энгесса-атан, – твердо сказала Бетуана, – я давно уже думаю, что это формальное обращение неуместно. Мы воины и товарищи по оружию. Прошу тебя, обращайся ко мне именно так.

– Как пожелаешь, Бетуана-атана.

И они продолжали терпеливо ждать, наблюдая за огромным силуэтом пика и темным провалом пещеры. И вдруг оглушительный грохот, словно раскатившийся под землей гром, сотряс тишину, почва под ногами содрогнулась, и гигантский клуб бурлящего огня вырвался из пещеры, мгновенно пожрав росшие поблизости кусты терновника. Огонь изрыгался из пещеры, казалось, целую вечность, но, в конце концов, постепенно ослабел и угас.

Энгесса и его королева, потрясенные этим зрелищем, могли лишь безмолвно смотреть и дивиться. Наконец Бетуана поднялась.

– Теперь я увидела, как горит воздух, – хладнокровно проговорила она. – Думаю, чтобы увидеть это, стоило подождать. – И она улыбнулась своему товарищу, все еще потрясенному увиденным. – Ты ставишь хорошие ловушки, Энгесса-атан, но сейчас мы должны как можно скорее присоединиться к троллям. Улаф-рыцарь говорит, что к утру мы должны достичь Кирги.

– Как прикажешь, Бетуана-атана, – отозвался он.

***

– Когда я скажу: «Взяли!», поднимайте крышку, – наставлял Спархок, обхватив пальцами железное кольцо, – и смотрите, чтобы она не звякнула, когда мы положим ее на мостовую. Ну ладно – взяли!

Келтэн, Бевьер, Миртаи и Спархок разом медленно выпрямились, с усилием подымая покрытую ржавчиной плиту с истертой временем мостовой.

– Осторожнее, – сказал Телэн Миртаи, – не свались туда.

– Хочешь сделать это сам? – осведомилась она.

Все четверо слегка развернулись и переместили тяжеленную плиту вбок, частично открыв большую квадратную дыру.

– Теперь кладем, – сквозь зубы проговорил Спархок и добавил:

– Медленно.

Они осторожно опустили крышку на мостовую.

– Легче приподнять дом, – отдуваясь, пропыхтел Келтэн.

– Отвернитесь, – приказала Флейта.

– А это обязательно делать? – спросил Телэн. – Это то же самое, что летать?

– Просто отвернись, Телэн.

– Не забудь об одежде, – напомнил Спархок.

– Одежда будет мне только помехой. Не нравится – не смотри. – Голос ее уже стал звучнее.

Бевьер с силой зажмурился, и его губы шевелились. Он явно молился – и весьма усердно.

– Я скоро вернусь, – пообещала богиня. – Никуда не уходите.

Они ждали, казалось, целую вечность, пока наконец не услышали внизу слабый плеск, сопровождавшийся сдавленным хохотом.

Телэн опустился на колени на краю квадратного отверстия.

– С тобой все в порядке? – прошептал он.

– В полном.

– А что тебя так рассмешило?

– Киргаи. Вы и не представляете, до чего они тупы?

– Что они сотворили на этот раз?

– Вода течет из большого артезианского источника возле внешней стены. Киргаи устроили вокруг него что-то вроде резервуара. Потом они проделали туннель, по которому вода идет к большому озеру под горой, на которой выстроен город.

– И что в этом смешного?

– Пока ничего. Они, кажется, сообразили то же, что и Бевьер: что водные ресурсы – их слабое место. Там, где начинается туннель, они со всем тщанием установили каменную решетку. Из резервуара в туннель проникнуть невозможно.

– Не понимаю, что здесь смешного.

– Я как раз к этому перехожу. Эта шахта, что ведет к туннелю, была пробита позже – видимо, для того, чтобы можно было спускаться в туннель и чистить его.

– Что ж, неплохая идея. Это же, в конце концов, питьевая вода.

– Да, но, когда они прорыли шахту, они забыли кое о чем. Выход из туннеля – тот, за внутренней стеной, – совершенно открыт. Ни решеток, ни цепей – ничего.

– Ты шутишь!

– Шоб у меня язык отсох, ежели я вру.

– Это будет легче, чем я думал, – проговорил Келтэн. Он перегнулся над краем и заглянул в темноту.

– Течение очень быстрое? – спросил он шепотом.

– Очень, – ответила Афраэль, – но это даже к лучшему. Тебя пронесет там так быстро, что не придется долго задерживать дыхание.

– Что задерживать? – сдавленно переспросил Келтэн.

– Дыхание. Вам придется плыть под водой.

– Только не мне, – отрезал он.

– Но ты же умеешь плавать?

– Я могу плыть хоть в полных доспехах, если понадобится.

– Тогда в чем дело?

– Я не могу плавать под водой. Я ударяюсь в панику.

– Он прав, Афраэль, – шепотом вставил Спархок. – Едва голова Келтэна погружается под воду, он начинает кричать.

– Но ведь этого нельзя делать. Так можно утонуть.

– Совершенно верно. Мне приходилось становиться ему на грудь, чтобы выдавить воду. Так случалось часто, когда мы были детьми.

– Охо-хо, – проговорила она. – На это я не рассчитывала.

ГЛАВА 29

Было почти полнолуние, и еще прежде, чем появилась сама луна, небо на востоке было окрашено ее бледным сиянием, слабым подобием зари. Ночное светило взошло медленно, зловеще всплывая над обжигающей белизной соляных равнин.

– Боже милосердный! – воскликнул Берит, уставясь на окружающий их ужас. То, что в слабом свете звезд казалось округлыми белыми камнями, было выбеленными черепами, которые покоились в грудах костей, с немым укором обращая пустые глазницы к небесам.

– Похоже, мы пришли туда, куда нужно, – заметил Халэд. – В записке, которую оставил Спархок, говорилось о «Долине Костей».

– Она тянется бесконечно! – выдохнул Берит, глядя на запад.

– Будем надеяться, что нет. Нам придется пересечь ее. – Халэд остановился, напряженно всматриваясь. – Вот оно, – сказал он, указывая на сверкающую точку посреди низкого горного кряжа, темневшего далеко за чудовищной равниной.

– Что – «оно»?

– Наш ориентир. Спархок назвал его Столпами Киргона. Что-то там отражает лунный свет. Мы должны ехать к этой точке.

– Кто это там? – спросил Берит, указывая на фигуру, шагавшую к ним по усыпанной костями равнине. Халэд шевельнул мечом в ножнах.

– Не иначе как очередное послание от Крегера, – пробормотал он. – Пора нам быть поосторожнее, мой лорд. Думаю, мы очень близко к тому месту, где перестанем быть им полезными.

Неизвестный, приближавшийся к ним, шел небрежным шагом, точно прогуливаясь, и, когда он подошел ближе, они смогли различить черты его лица.

– Берегись, Халэд! – прошипел Берит. – Это не человек!

Халэд тоже это почувствовал. В этом чувстве не было ничего определенного – просто всепоглощающее ощущение присутствия, ауры, которой не мог обладать человек. Пришелец оказался юношей редкостной красоты, с кудрявыми волосами, классическими чертами и огромными, почти сияющими глазами.

– А, вот и вы, господа, – вежливо проговорил он на безупречном эленийском языке. – Я вас обыскался. – Он огляделся по сторонам. – Отвратительное местечко, верно? Примерно в таком месте и пристало жить киргаям. Киргон чудовищно испорчен. Он обожает уродство. Вы с ним когда-нибудь встречались? Жуткий тип. Никакого чувства красоты. – Он одарил молодых людей ослепительной, слегка рассеянной улыбкой. – Меня послала моя кузина Афраэль. Она бы и сама пришла, но она сейчас немного занята – ну да Афраэль всегда занята, верно? Она просто не в силах усидеть на месте. – Юноша нахмурился. – Она хотела, чтобы я вам кое-что сказал, – продолжал он, хмурясь все сильнее. – Что же это было? У меня в последнее время с памятью совсем неладно. – Он поднял руку. – Нет, не говорите. Я сам сейчас вспомню. Как бы то ни было, это ужасно важно, и мы должны торопиться. Я, пожалуй, припомню это по дороге. – Юноша вновь огляделся. – Вы случайно не знаете, господа, куда мы должны идти?

***

– Ничего не выйдет, Афраэль, – угрюмо сказал Келтэн. – Я уже однажды пробовал это, когда был мертвецки пьян, и произошло то же самое. Едва я чувствую, как вода смыкается над головой, я просто схожу с ума.

– Ну пожалуйста, Келтэн, – настаивала скудно одетая Богиня. – Ты просто расслабишься – вот и все. – Она почти силой сунула ему кружку.

Он недоверчиво принюхался.

– Пахнет приятно. Что это такое?

– Мы пьем это на вечеринках.

– Пиво богов? – У Келтэна заблестели глаза. – Ну-ну. – Он осторожно глотнул. – Ух ты! – восторженно воскликнул он. – Вот оно, настоящее пиво!

– Выпей все, – приказала Афраэль, пристально глядя на него.

– С радостью. – Келтэн залпом осушил кружку и вытер губы. – Отменная штука! Будь у меня рецепт, я бы… – Он осекся, и глаза его остекленели.

– Уложите его, – скомандовала Афраэль, – и побыстрее, покуда он не окостенел. Я не хочу, чтобы он превратился в крендель, когда я буду протаскивать его через туннель.

Телэн скорчился, обеими руками зажимая рот, чтобы не расхохотаться во все горло.

– Ну, а с тобой что стряслось? – ядовито осведомилась богиня.

– Ничего, – едва выдавил он, – совсем ничего.

– Долгонько же мне придется с ним повозиться, – прошептала Афраэль Спархоку.

– А выйдет ли? – спросил он. – Я разумею, с Келтэном. Ты и вправду можешь протащить человека под водой так, чтобы он не захлебнулся?

– Я остановлю его дыхание. – Она оглянулась на остальных. – Мне совсем не нужно, чтобы вы пытались мне помогать, – предупредила она. – Сосредоточьтесь на том, чтобы самим проплыть через туннель. Мне не надо дышать, а вам надо, и я не хочу истратить добрый час на то, чтобы вылавливать вас из воды одного за другим. Ну, есть еще у кого-нибудь проблемы, о которых вы не удосужились мне сказать? Как раз самое время поговорить о них – прежде, чем мы все окажемся под водой? – Афраэль выразительно посмотрела на Бевьера. – Может быть, ты хочешь мне что-то сказать, сэр рыцарь? У тебя, кажется, какие-то трудности.

– Нет, Божественная, ничего особенного, – промямлил он. – Я справлюсь. Я плаваю как рыба. – Он изо всех сил старался не смотреть на нее.

– Что же тебя тогда беспокоит?

– Я бы не хотел об этом говорить.

– Мужчины! – вздохнула Афраэль и спустилась в шахту, которая вела к невидимому потоку, бежавшему под землей ко внутренней стене.

– Подайте мне Келтэна, – велела она, – и вперед.

***

– Я бы очень хотела что-нибудь предпринять, – прошептала Сефрения Вэниону, смотря вместе с ним из-за вершины каменистого холма на лагерь работорговцев.

– И я тоже, любовь моя, – отвечал Вэнион, – но, думается мне, нам лучше подождать. Если все пойдет так, как мы задумали, то мы уже будем ждать их, когда они доберутся до Кирги. – Он приподнялся чуть повыше. – По-моему, за тропой, которой они следуют, как раз лежат соляные равнины.

– Мы узнаем это наверняка, когда взойдет луна, – отозвалась она.

– Ты хоть что-нибудь услышала от Афраэли?

– Ничего осмысленного. Помехи слишком велики, когда она одновременно в двух местах. Кажется, события в Материоне идут к развязке, а она и Спархок плывут.

– Плывут? Сефрения, это же пустыня.

– Да, я тоже это заметила. Однако же они отыскали, где поплавать. – Сефрения помолчала. – Келтэн умеет плавать?

– С большим шумом и плеском, но на воде держится. Я бы не сказал, впрочем, что он делает это с большим изяществом. А что такое?

– У Афраэли с ним какие-то трудности, и связаны они с умением плавать. Давай-ка вернемся к остальным, дорогой. От одного вида этих работорговцев у меня кровь вскипает в жилах.

Они соскользнули вниз по усыпанному мелкими камешками склону холма и по дну неглубокого оврага вернулись к своему закованному в доспехи войску.

Сириникийский рыцарь сэр Лаунесс с робким и смущенным видом стоял рядом с массивным, курчавым и густобровый незнакомцем с широкими плечами и классическими чертами лица.

– Сефрения! – прогремел этот явно не простой смертный голосом, который, вероятно, был слышен в Талесии. – Приветствую тебя!

– Приветствую тебя, Божественный Ромалик, – ответила она с едва слышным усталым вздохом.

– Пожалуйста, дорогая, – пробормотал Вэнион, – попроси его умерить свой рев.

– Никто другой не может его услышать, – заверила его Сефрения. – Боги говорят громко – но лишь для избранного слуха.

– Сестра твоя велела мне передать тебе привет, – громогласно возвестил Ромалик.

– Благодарю тебя, Божественный.

– Долой благодарности и вежливые выкрутасы! – воскликнул огромный бог, запуская в бороду свои могучие пальцы. – Готова ли ты занять надлежащее тебе место и служить равно всем нам?

– Я недостойна сей чести, Божественный, – скромно ответила она. – Наверняка сыщутся многие куда достойней меня.

– О чем это он? – спросил Вэнион.

– Это продолжается уже довольно долго, дорогой, – пояснила она. – Я избегаю этой чести уже много столетий, но Ромалик, тем не менее, всегда заговаривает о ней.

Вэниона вдруг осенило.

– Сефрения! – выдохнул он. – Неужели они предлагают тебе стать высшей жрицей всей Тысячи?!

– Дело не во мне, Вэнион, а в Афраэли. Они думают, что смогут обойти ее, предлагая мне эту должность. Я не хочу ее, и они не хотят давать мне ее, но они опасаются Афраэли, а потому ищут способа умиротворить ее.

– Афраэль велит тебе поторопиться! – громовым голосом сообщил Ромалик. – Все мы должны до зари собраться у врат Кирги, ибо ночь сия станет решающей, ночь, когда Киргон – и, о да, даже Клааль – будет вызван на бой и, надеемся мы, побежден. В сей самый миг Анакха, призраку подобный, движется по улицам Града Потаенного к своей цели. Поспешим же! – Он возвысил голос и совсем уж оглушительно рявкнул:

– На Киргу!

– Он всегда такой? – шепотом спросил Вэнион.

– Ромалик? – переспросила Сефрения. – О да. Он вполне соответствует понятию «сириникиец». Пойдем, дорогой. Двинемся к Кирге.

***

Высоко над головой мерцали тусклые огоньки, но сам колодец был погружен в непроглядную тьму, когда Спархок наконец вынырнул из воды и шумно выдохнул воздух, который задерживал в легких.

– Келтэн, – услышал он голос Афраэли, – проснись.

Ответом ей был испуганный вскрик – и громкий плеск воды.

– О, прекрати, – сказала богиня другу Спархока. – Все уже кончилось, и ты справился просто прекрасно. Ксанетия, дорогая, можно нам немножко света?

– Разумеется, Божественная, – отозвалась анара, и ее лицо начало источать сияние.

– Все здесь? – тихо спросила Афраэль оглядываясь. Когда сияние, исходившее от Ксанетии, стало ярче, Спархок увидел, что богиня погрузилась в воду самое большее по пояс и держит Келтэна за шиворот рубахи.

– Не желаешь помочь мне, Спархок? – спросил Бевьер.

– Само собой. – Спархок подплыл к сириникийцу, и вдвоем они взялись за тонкую веревку, которую Бевьер тащил за собой через туннель. На другом конце веревки были тщательно увязанные мечи и кольчуги.

– Погоди минутку, – сказал Бевьер, когда веревка вдруг натянулась. – Зацепилось за что-то. – Он сделал несколько глубоких вдохов, нырнул и поплыл под водой, перебирая руками веревку.

Спархок ждал, бессознательно задерживая дыхание. Затем веревка провисла, и он торопливо вытянул ее. Бевьер вынырнул из воды, шумно выдохнув воздух.

– Ты уверен, что ты наполовину не рыба? – спросил Спархок.

– У меня хорошие легкие, – ответил Бевьер. – Ты думаешь, нам стоит вытащить мечи?

– Посмотрим вначале, что скажет Афраэль, – сказал Спархок, озираясь.

– Я пока не вижу, где здесь можно выбраться из воды.

– И что теперь? – спрашивал Телэн у богини. – Мы же плаваем на дне колодца. – Он поглядел на отвесные стены шахты, тянувшейся вверх. – Там наверху есть какие-то отверстия, но до них не добраться.

– Ты взяла это с собой, Миртаи? – спросила Афраэль.

Великанша кивнула.

– Одну минутку, – сказала она и, опустившись под воду, принялась стягивать с себя рубаху.

– Что это она делает? – осведомился Телэн, поглядывая сквозь прозрачную воду.

– Снимает с себя одежду, – ответила Афраэль, – и уж наверное обойдется без твоей помощи. Не глазей куда не следует.

– Но ты же все время бегаешь нагишом, – возразил он. – Тебе-то что, если мы увидим, как раздевается Миртаи?

– Это совсем другое дело, – надменно пояснила она. – А теперь делай как сказано.

Телэн завертелся в воде, покуда не оказался спиной к Миртаи.

– Я ее никогда не пойму, – проворчал он.

– Поймешь, Телэн, – загадочно посулила ему Афраэль, – только не сейчас. Через пару лет я тебе все объясню.

Миртаи вынырнула со свернутой веревкой, которую носила на плече под рубахой.

– Мне нужно на чем-то стоять, Афраэль, – сказала она, поднимая «кошку», которая была привязана к веревке. – Я не смогу метнуть это, барахтаясь в воде.

– Ладно, господа, – строго скомандовала Афраэль, – отвернулись.

Спархок невидимо усмехнулся в темноте. Телэн был прав. Афраэль почти не сознавала собственной наготы, но Миртаи – совсем другое дело. Он услышал плеск воды, стекавшей со стройного тела золотокожей великанши, которая поднималась вверх, чтобы встать, как он предполагал, на самой поверхности воды.

Затем он услышал свист – это Миртаи размахивалась, описывая «кошкой» все более широкие круги. На один волнующий миг свист оборвался, и они услышали высоко над головой звяканье железа, сопровождаемое скрежетом, – это острия «кошки» впивались в камень, ища опоры.

– Хороший бросок, – заметила Афраэль.

– Повезло, – отозвалась Миртаи. – Обычно приходится делать два-три броска.

Спархок почувствовал прикосновение ладони к плечу.

– Вот, держи, – сказала Миртаи, передавая ему веревку. – Сейчас я оденусь, а потом мы все поднимемся наверх и пойдем искать твою жену.

***

– Что это ты творишь, Бергстен?! – Патриарх Эмсата дернулся и, резко повернув голову, уставился на бога, который как ни в чем не бывало шагал рядом с ним. – Ты же знаешь, что должен торопиться, – упрекнул его Сетрас.

– Афраэль хочет, чтобы к утру все были на месте.

– Мы наткнулись на солдат Клааля, Божественный, – пророкотал сэр Гельдэн. – Они вот в этой пещере. – Он указал на едва видное отверстие в склоне горы по ту сторону узкого оврага.

– Отчего же вы с ними не расправились? Я ведь рассказал вам, как это делается.

– Мы оставили в пещере фонарь, Сетрас-бог, – пояснила атана Марис, – но там дверь, и она закрыта.

– Так откройте ее, милая дама, – сказал Сетрас. – Нам обязательно нужно быть к утру под стенами Кирги. Афраэль будет оченьсердиться на меня, если мы опоздаем.

– Мы бы с радостью открыли дверь, Божественный, если б знали, как это сделать, – сказал Бергстен, – но, опоздаем мы или нет, а я не уеду отсюда, оставив за спиной этих тварей, и, если это рассердит Афраэль, тем хуже для нее. – Красивый и глупый бог отчего-то раздражал Бергстена.

– И почему только я должен все делать сам? – вздохнул Сетрас. – Ждите здесь. Я все устрою, а потом мы двинемся дальше. Знаешь, мы ведь и так уже ужасно отстали от расписания. Нам придется вылезти вон из кожи, чтобы к утру быть на месте.

С этими словами он неспешно пересек каменистый овраг и вошел в пещеру.

– Этот юнец испытывает мое терпение, – пробормотал Бергстен. – Пытаться что-то объяснить ему – все равно, что толковать с кирпичом. Как можно быть таким… – Бергстен осекся, сообразив, что вот-вот переступит черту ереси.

– Он возвращается, – сказала атана Марис.

– Так я и думал, – с некоторым удовлетворением заметил Бергстен. – Видно, с этой дверью ему повезло не больше, чем нам.

Сетрас шел к ним прогулочным шагом, насвистывая какой-то стирикский мотивчик, когда вдруг вся гора в один миг исчезла в исполинском огненном взрыве, потрясшем всю землю. Клубы огня с ревом хлынули из жерла горы, швырнув оземь Бергстена и его спутников и с головой накрыв кузена Афраэли.

– Боже милостивый! – только и сумел выдохнуть Бергстен, воззрившись на кипение пламени.

И тут из огня, целый и невредимый, как ни в чем не бывало появился Сетрас.

– Вот видите, – сказал он мягко, – это было не так уж трудно.

– Как тебе удалось открыть дверь, Божественный? – с любопытством спросил Гельдэн.

– Мне и не пришлось открывать ее, старина, – улыбнулся Сетрас. – По правде говоря, они открыли ее сами.

– Но почему?

– Я постучал, дорогуша. Просто постучал. Даже у таких тварей существует некоторое понятие о хороших манерах. Ну что же, в путь?

***

– Прочие киргаи весьма страшатся их, – говорила Ксанетия, – и всякий уступает им дорогу.

– Это могло бы оказаться полезным, – заметил Бевьер, – если бы не расовые различия.

– Различия сии не являются неодолимым препятствием, сэр рыцарь, – ответила Ксанетия. – Случись в том нужда, твои черты и черты твоих спутников могут быть изменены вторично. Божественная Афраэль, вне всякого сомнения, сумеет заменить сестру свою в заклинании, коим мы уже изменяли вам обличья.

– Об этом мы поговорим чуть позже, – сказала Флейта. – Вначале, полагаю я, нам нужно понять, как расположена эта часть города. – Богиня вновь приняла свой знакомый облик, и Бевьер, судя по всему, первым вздохнул с облегчением.

– Мнится мне, Божественная, что гора сия не природного происхождения, – сказала Ксанетия. – Склоны ее повсюду равной крутизны, и улицы, кои ведут к вершине, скорее можно бы назвать лестницами. Улицы же, кои их пересекают, обегают гору на равных расстояниях друг от друга.

– Киргаям явно недостает воображения, – заметила Миртаи. – И много их бродит сейчас по улицам?

– Совсем немного, атана. Час поздний, и киргаи по большей части уже спят в своих постелях.

– Это можно использовать, – задумчиво проговорил Келтэн. – Если Флейта и Ксанетия могут сделать нас похожими на киргаев, мы запросто поднимемся на гору.

– Только не в этой одежде, – возразил Спархок.

Телэн, выскользнув из ночного мрака, нырнул в проулок, ведущий к главной шахте городского колодца. Гибкий и ловкий, юный вор во многих отношениях умел становиться невидимкой не хуже Ксанетии.

– Еще солдаты, – прошептал он.

– Эти патрули мне уже надоели, – проворчал Келтэн.

– Эти солдаты не похожи на других, – сказал Телэн. – Они не патрулируют продольные улицы, а поднимаются по ступеням к вершине горы. И доспехи у них другие.

– Опиши их мне, молодой господин Телэн, – напряженно попросила Ксанетия.

– Во-первых, – сказал Телэн, – на них плащи, а во-вторых, на нагрудниках какой-то знак. И шлемы у них совсем другие.

– Стало быть, храмовая стража, – сказала Ксанетия. – Те самые, о ком я вела речь совсем недавно. Из мыслей немногих встречных узнала я, что прочие киргаи избегают их, насколько это возможно, а когда они проходят мимо, всем надлежит низко кланяться.

Спархок и Бевьер обменялись долгим взглядом.

– Вот тебе и одежда, Спархок, – сказал Бевьер.

– Сколько их? – спросил Спархок у Телэна.

– Я насчитал десятерых. Спархок задумался.

– Попробуем, – наконец решил он, – но постараемся не нашуметь. – И он повел своих спутников из проулка на ближайшую улицу.

***

– Боже милосердный, Улаф! – воскликнул Итайн. – Больше так не делай! У меня едва сердце из груди не выпрыгнуло!

– Извини, Итайн, – сказал рослый талесиец. – Из He-Времени просто невозможно выйти иначе, как вывалиться. Мне нужно поговорить с Бетуаной и Энгессой.

Они отъехали назад, к королеве и ее полководцу.

– Сэр Улаф прибыл с новостями, ваше величество, – вежливо сказал Итайн.

– Вот как? – отозвалась Бетуана. – С хорошими или дурными, Улаф-рыцарь?

– Всего понемногу, ваше величество, – ответил он. – Тролли в паре миль к востоку отсюда.

– И какова же хорошая новость?

Улаф слегка усмехнулся.

– Это и есть хорошая новость, ваше величество. Плохая новость состоит в том, что к югу отсюда поджидает в засаде еще один большой отряд солдат Клааля. Не пройдет и часа, как они нападут на нас. Они преграждают нам путь, а мы должны торопиться. Спархок и те, кто с ним, собираются этой ночью освободить Элану и ее камеристку, и он хочет, чтобы все мы к утру собрались под стенами Кирги.

– Значит, нам придется драться с тварями Клааля, – сказала она.

– А это грозит немалыми осложнениями, – пробормотал Итайн.

– Мы с Тиниеном уже кое-что придумали, ваше величество, – продолжал Улаф, – но поскольку мы не хотим оскорбить вас, то решили вначале обсудить наш замысел. Солдаты Клааля устроили засаду вам. Я понимаю, что вы предпочли бы справиться с ними собственными силами, но, быть может, в интересах дела вы откажетесь от этого удовольствия?

– Я охотно выслушаю тебя, Улаф-рыцарь, – сказала Бетуана.

– Мы могли бы придумать, как обойти эту засаду, но Клааль наверняка способен проделывать со временем и расстоянием то же, что Афраэль и ее семейство, а нам вовсе ни к чему, чтобы эти бестии нас догнали.

– Каково же твое решение, Улаф-рыцарь?

– В моем распоряжении немалое войско, ваше величество, – ответил он, – немалое и очень голодное. Если мы сейчас слишком заняты, чтобы устраивать скачки в пустыне, почему бы не предложить троллям позавтракать солдатами Клааля?

***

У сэра Анозиена, выехавшего вперед, чтобы поговорить с Тикуме и Крингом, вид был слегка ошалелый.

– Что с тобой, друг Анозиен? – спросил Тикуме у облаченного в черные доспехи пандионца. – Ты выглядишь так, словно увидел призрак.

– Хуже, друг Тикуме, гораздо хуже, – ответил Анозиен. – Я только что получил выволочку от бога. Не всякий способен пережить это и остаться в живых.

***

– Снова Афраэль? – спросил Кринг. – Нет, друг Кринг. На сей раз это был ее родич Ханка. У него крутой нрав. К нему обращаются со своими заклинаниями генидианские рыцари.

– Ты вызвал его недовольство? – спросил Тикуме. – Что стряслось на этот раз?

Анозиен скорчил кислую гримасу.

– Мои заклинания порой бывают невнятны, – признался он. – Афраэль достаточно великодушна, чтобы простить это. Ее родич – иное дело. – Он содрогнулся. – Божественный Ханка намерен слегка нас поторопить.

– Вот как?

– Мы должны к утру быть у ворот Кирги. – А это далеко? – спросил Кринг.

– Понятия не имею, – сознался Анозиен, – а учитывая некоторые обстоятельства, расспрашивать об этом было бы сейчас нескромно. Ханка хочет, чтобы отсюда мы повернули на запад.

Тикуме нахмурился.

– Если мы не знаем, сколько пути до Кирги, как же мы можем быть уверены, что попадем туда к утру?

– Обязательно попадем, друг Тикуме, – заверил его Анозиен. – Впрочем, полагаю, нам лучше трогаться в путь. Божественный Ханка знаменит своей вспыльчивостью. Если мы очень скоро не поскачем на запад, он запросто может сгрести нас в охапку и швырнуть прямо под стены Кирги.

Храмовый страж принял воинственный вид, встав в довольно чопорную и формальную стойку, какие можно увидеть на фризах, высеченных посредственным скульптором. Келтэн выбил у него меч и со всей силы грохнул кулаком по шлему. Стражник пошатнулся и грузно рухнул на мостовую. Попытавшись подняться, он тут же получил от Келтэна удар ногой в лицо.

– Потише, Келтэн! – хриплым шепотом предостерег Спархок.

– Извини, увлекся. – Келтэн нагнулся и оттянул веко упавшего стражника. – Проспит до полудня, – сообщил он и, выпрямившись, огляделся.

– Кажется, все?

– Это последний, – прошептал Бевьер. – Давайте оттащим их с середины улицы. Скоро луна заглянет в котловину, и здесь будет светло как днем.

Бой был недолог и отвратителен. Спархок и его друзья, вынырнув из темноты проулка, набросились на стражников сзади. Внезапность нападения во многом способствовала его успеху, а что не сделала внезапность, довершила неуклюжесть, свойственная церемониальным войскам. Спархок заключил, что киргаи выглядят внушительно, но за долгие столетия их боевая подготовка стала настолько формальной и оторванной от жизни, что превратила бой в набор танцевальных па. Поскольку киргаи не могли пересечь невидимую черту стирикского проклятия, они вот уже десять тысячелетий не участвовали в настоящих сражениях и были безнадежно неготовы ко множеству коварных трюков, придуманных для рукопашного боя.

– Я все же не понимаю, как мы это проделаем, – пропыхтел Телэн, волоча неподвижное тело стражника в густую тень у стены. – Часовые у ворот с первого же взгляда поймут, что мы не киргаи.

– Мы уже обсуждали это, пока ты ходил на разведку, – пояснил Спархок. – Ксанетия и Афраэль смешают заклинания, как это уже проделали в Материоне анара и Сефрения. Мы будем достаточно похожи на киргаев, чтобы свободно пройти через ворота, – особенно если и впрямь остальные киргаи, по словам Ксанетии, до судорог боятся храмовой стражи.

– Кстати, если уж речь зашла о перемене лиц, – вмешался Келтэн, – после того как мы одурачим часовых, я бы хотел получить назад свое собственное лицо. Этой ночью мы запросто можем погибнуть, а я бы хотел, чтобы на моей могильной плите красовалось мое имя. Кроме того, если мы каким-то чудом все же победим, я не хочу испугать Алиэн, появившись перед ней с лицом чужака. После всего, что ей довелось пережить, она заслужила право увидеть меня настоящего.

– Думаю, что с этим не будет проблем, – согласился Спархок.

ГЛАВА 30

Капитан Джордал вернулся, когда стемнело. Просторное одеяние болталось на нем, как мешок, и он с обезумевшими глазами нахлестывал коня.

– Мой генерал, – визгливо прокричал он, – мы обречены!

– Возьми себя в руки, Джордал! – рявкнул генерал Пирас. – Что ты видел?

– Их миллионы, генерал! – Джордал все еще был готов удариться в истерику.

– Джордал, да ты в жизни не видел миллиона чего бы то ни было! Так что же случилось?

– Они переправляются через Сарну, генерал, – ответил Джордал, безуспешно стараясь сдержать дрожь в голосе. – Донесения о флоте истинны. Я сам видел корабли.

– Где? Мы в десяти лигах от побережья.

– Они поднялись вверх по Сарне, мой генерал, и связали канатами суда, чтобы устроить переправу.

– Чепуха! Сарна здесь в пять миль шириной. Что за чушь ты городишь, парень?

– Я говорю то, что видел, генерал. Другие разведчики скоро будут здесь, они подтвердят мои слова. Аэфталь в огне. Отсвет пожара виден даже отсюда. – Джордал обернулся и указал рукой на юг, где гигантское оранжевое зарево поднималось над низкими прибрежными горами, отделявшими кинезганскую армию от моря.

Генерал Пирас выругался. Уже в третий раз на этой неделе его разведчики сообщают, что враг переправился через Сарну или Верел в нижнем течении, а он до сих пор в глаза не видел вражеских сил. При обычных обстоятельствах он бы попросту приказал высечь разведчиков плетями, а то и похуже, но сейчас обстоятельства не были обычными. Вражеское войско, чей призрак застращал все южное побережье, составляли рыцари Церкви Чиреллоса – все как один колдуны, которые вполне способны исчезнуть и появиться вновь за много миль у него в тылу. Все еще бормоча ругательства, он вызвал своего адъютанта.

– Саллит! – рявкнул он. – Поднимай войско. Передай приказ – готовиться к бою! Если эти проклятые рыцари и впрямь переправляются через Сарну именно здесь, мы должны перехватить их, прежде чем они захватят плацдарм на этом берегу реки.

– Но это всего лишь очередной слух, генерал, – возразил адъютант, с презрением поглядывая на капитана Джордала. – Всякий раз, как какой-нибудь болван видит пару-тройку рыбаков в лодке, нам сообщают о переправе рыцарей через Сарну.

– Знаю, Саллит, – устало ответил Пирас, – но я должен двинуться им навстречу. Король Джалуах снимет мне голову, если я позволю рыцарям переправиться через эти реки. – Генерал беспомощно развел руки. – Что я могу сделать? – осведомился он и вновь выругался. – Передай приказ готовиться к бою, Саллит. Может быть, на этот раз мы найдем у реки врагов из плоти и крови.

***

Алиэн била нестихающая дрожь, когда Заласта вернул пленниц в их крохотную, но теперь старательно вычищенную темницу после одного из чудовищных безмолвных разговоров с Клаалем; Элана, однако, не чувствовала ничего, словно ее выжали досуха. Было что-то извращенно-соблазнительное в странно мягком прикосновении этого бесконечного разума, и всегда, когда это прекращалось, Элана казалась себе оскверненной, словно ее подвергли насилию.

– Это в последний раз, Элана, – извиняющимся тоном проговорил Заласта. – Если тебя это хоть немного утешит, твой муж все еще остается загадкой для Клааля. Он не в силах понять, как существо, обладающее такой мощью, может добровольно подчиняться… – Он заколебался.

– Всего лишь женщине, Заласта? – сухо уточнила она.

– Нет, Элана, дело не в этом. В иных мирах, где главенствует Клааль, правят исключительно женщины. Мужчин там держат лишь для размножения. Он просто не может постичь сути отношений между тобой и Спархоком.

– Ты бы мог объяснить ему, что такое любовь. – Элана помолчала. – Но ведь ты и сам не знаешь, что это такое, не так ли, Заласта?

Лицо стирика заледенело.

– Спокойной ночи, ваше величество, – бесстрастно проговорил он и вышел, заперев за собой дверь.

Не успел затихнуть лязг засова, как Элана бросилась к двери и прижала к ней ухо.

– Я их не боюсь, – услышала она голос короля Сантеокла.

– Значит, ты еще глупее, чем я думал, – грубо бросил ему Заласта. – Все твои союзники постепенно оказались не у дел, а враги окружили тебя.

– Мы – киргаи, – не отступал Сантеокл. – Никто не устоит против нас.

– Возможно, так оно и было десять тысяч лет назад, когда ваши враги одевались в шкуры и атаковали ваш строй копьями с кремневыми наконечниками. Теперь же перед тобой рыцари церкви, закованные в сталь; воители-атаны, что способны убить твоих воинов кончиком пальца; пелои, которые промчатся сквозь ваши ряды, точно вихрь; тролли, что не только убивают, но и съедают твоих солдат. Хуже того, перед тобой Афраэль, которая может остановить солнце или обратить тебя в камень. И в довершение худшего, перед тобой Анакха и Беллиом, а это означает погибель.

– Могучий Киргон защитит нас, – с тупым упрямством заявил Сантеокл.

– Почему бы тебе не поговорить с Оттом Земохским, Сантеокл? – с презрением осведомился Заласта. – Он расскажет тебе, как вопил старший бог Азеш, когда Анакха уничтожал его… – Заласта вдруг осекся.

– Он идет! – сдавленно вскрикнул он. – Он куда ближе, чем мы думали!

– О чем ты говоришь? – спросил Экатас.

– Анакха здесь! – воскликнул Заласта. – Ступай к своим военачальникам, Сантеокл! Вели им призвать войска – пусть обшарят все улицы Кирги, ибо Анакха уже в стенах твоего города! Спеши же! Анакха здесь, и смерть наша идет по улицам рядом с ним! Со мной, Экатас! Предостережем Киргона и вечного Клааля! В эту ночь решится наша судьба!

***

И ты, о Сини Синь, печаль изгонишь прочь, И вздымешъ смертный дух наш ввысь, что изничтожит ночь.

Элрон сосчитал на пальцах слоги и выругался. Как он ни бился, как ни сжимал и ни коверкал слова последней строчки, все равно она не укладывалась в размер. Он швырнул перо через всю комнату и уронил лицо в ладони в картинной позе поэтического отчаяния. Элрон частенько делал это, сочиняя стихи.

Затем он с надеждой поднял голову, осененный нежданной мыслью. В конце концов, он уже слагает завершающие строфы своего шедевра, а небольшое нарушение александрийского стиха только прибавит им выразительности. Однако… что-то скажут критики?

Элрон терзался сомнениями. Он проклинал тот день, когда решил запечатлеть грандиознейший труд своей жизни александрийским стихом. Он ненавидел ямб. Этот размер был так безжалостно правилен и непрощающ, а пентаметр, точно цепь на шее, немилосердным рывком останавливал его в конце каждой строчки. «Ода к Голубому» повисла на волоске, покуда ее творец сражался с угрюмой непреклонностью поэтических размеров.

Элрон не смог бы точно сказать, когда именно начались душераздирающие вопли и как долго они продолжались. Его мозг, охваченный творческим безумием, отбросил все внешнее, сосредоточившись на непокорной строчке. Наконец поэт раздраженно вскочил и, подойдя к окну, взглянул на озаренные факелами улицы Натайоса. Что это они так разорались?

Солдаты Скарпы, по большей части невежественные и грязные крепостные, мчались по улице сломя голову и вопя от ужаса, точно стадо блеющих овец. Что там еще стряслось?

Элрон перегнулся через подоконник, выглянув на улицу. Из кварталов разрушенного города, которые до сих пор были погребены под зеленью джунглей, двигался какой-то иной свет. Элрон нахмурился. Определенно, это был не свет факелов. Бледное, ослепительно белое ровное сияние двигалось, не колеблясь на ветру, одновременно с нескольких сторон.

И тут Элрон услышал крик Скарпы, перекрывший вопли толпы. Сумасшедший шарлатан повелительно выкрикивал какие-то приказы, но чернь, обезумевшая от паники, не обращала на них никакого внимания. Солдаты мчались по мощеным улицам Натайоса к главным воротам, толкались, выли, дрались, теснились, пытаясь пробиться к безнадежно забитому людьми проему ворот. За воротами Элрон разглядел цепочки факелов, растекающиеся в темноте джунглей. Что, во имя Божье, здесь происходит?

И вдруг он похолодел, в ужасе уставясь на сияющие фигуры, которые выходили из боковых улиц разрушенного города, неумолимо продвигаясь к широкой мощеной улице, которая вела к городским воротам. Сияющие! Сияющие, которые обезлюдили Панем-Деа, Норенджу и Синакву, теперь явились в Натайос!

На миг поэт застыл, а потом его мозг заработал куда быстрее, чем он мог когда-нибудь вообразить. Бегство было бессмысленно, это он понял сразу. В воротах так тесно, что даже те, кто уже сумел добраться до них, вряд ли смогут протиснуться наружу. Элрон метнулся к столу и ударом ладони смял горевшую свечу, погрузив комнату во мрак. Если в окнах верхнего этажа не будет света, овеществленному ужасу, что ходит там, на улицах, ни к чему будет обыскивать дом. Спотыкаясь в темноте, поэт, как безумный, метался из комнаты в комнату, неистово разыскивая горящие свечи, которые могли бы выдать его.

Потом, решив, что, покуда он в относительной безопасности, тот, кто в Астеле был известен как Сабр, прокрался назад в свою комнату и боязливо выглянул из-за подоконника на улицу.

Скарпа, стоявший на полуразвалившейся стене, все еще раздавал противоречивые приказания бравым полкам, которые видел, вероятно, он один. Потертый бархатный плащ был наброшен на его плечи, самодельная корона съехала набекрень.

Неподалеку от него Кизата что-то произносил своим гулким голосом – заклинание, подумал Элрон, – и пальцы стирика сплетали в воздухе сложные невидимые узоры. Все громче и громче звучали гортанные стирикские слова, призывая одному богу известные ужасы сразиться с наступавшими на Кизату безмолвными сияющими фигурами. Голос стирика сорвался на визг, и он неистово замолотил руками по воздуху, ускоряя жесты.

А затем один из светящихся пришельцев протянул к нему руку. Кизата завизжал и отпрянул, но было слишком поздно. Сияющая рука уже коснулась его. Он отшатнулся, словно едва заметное касание было на деле мощным ударом. Шатаясь, он повернулся, словно собираясь бежать, и тогда Элрон увидел его лицо.

Поэта затошнило, и он поспешно прижал руки ко рту, чтобы не выдать себя случайным звуком. Кизата из Эсоса разлагался. Его уже почти неузнаваемое лицо сползало с черепа, словно расплавленный воск, и влажное пятно стремительно расползалось по белому стирикскому одеянию. Он сделал несколько неверных шагов к беснующемуся Скарпе, жадно протягивая к безумцу руки, с которых уже сползала плоть, обнажая кости. Затем стирик рухнул на камни с жутким булькающим клокотанием, и его разлагающаяся плоть хлынула сквозь ткань одеяния.

– Лучники вперед! – повелительно закричал Скарпа звучным актерским голосом. – Засыпьте их стрелами!

Элрон рухнул на пол и на четвереньках отполз от окна.

– Конница на фланги! – слышал он крик Скарпы. – Сабли наголо!

Элрон пополз к столу, ощупью шаря в темноте.

– Императорская гвардия! – вопил Скарпа. – Строевым шагом, марш!

Элрон наткнулся на ножку стола, потянулся выше и лихорадочно принялся сгребать со стола бесценные листы бумаги.

– Первый полк – в атаку! – оглушительно ревел Скарпа.

Элрон опрокинул стол и заскулил в лихорадочной спешке.

– Второй полк… – голос Скарпы вдруг оборвался, и Элрон услышал его вопль.

Поэт растопырил руки, пытаясь нашарить в кромешной темноте драгоценные страницы «Оды к Голубому».

– Мама! – пронзительно завопил Скарпа. – Нет-нет-нет-нет-нет! – Звучный голос безумца превратился в булькающее верещанье. – Нет-нет-нет-нет-нет! – казалось, что человек пытается кричать из-под воды.

– Нет-нет-нет-нет-нет!

Вопль угас, и наступила зловещая клокочущая тишина.

Схватив в охапку уже найденные листы, Сабр прекратил поиски, на четвереньках прополз через комнату и забился под кровать.

***

На лице Блоква, косолапо шагавшего по ночной пустыне, был немой укор.

– Плохо, У-лав, – укоризненно сказал он. – Мы из одной стаи, а ты сказал мне то, чего нет.

– Я не мог так поступить, Блокв, – возразил Улаф.

– Ты запустил в мой желудок-в-голове мысль, что большие твари с железом на лицах – хорошая еда. Они – плохая еда.

– Очень плохая, Блокв? – с сочувствием спросил Тиниен.

– Очень-очень плохая, Тин-ин. Я никогда не ел такой плохой еды.

– Я не знал этого, Блокв, – попытался извиниться Улаф. – Я думал, что они большие, такие большие, что наполнят твой желудок.

– Я съел только одного, – ответил Блокв. – Это была такая плохая еда, что я не хотел больше. Даже огры не стали бы их есть, а огры едят все. Я недоволен, У-лав, что ты сказал мне то, чего нет.

– Я тоже этим недоволен, – покаянно признал Улаф. – Я сказал то, чего нет. Я поступил плохо. Королева Бетуана отвела Тиниена в сторону.

– Сколько времени займет у нас путь до Потаенного Города, Тиниен-рыцарь? – спросила она.

– Ваше величество желает знать, сколько времени это займет на самом деле или по нашим ощущениям?

– И то и другое.

– Нам покажется, что пройдет не одна неделя, Бетуана-королева, но на самом деле это произойдет почти мгновенно. Мы с Улафом покинули Материон несколько недель реального времени назад, но, по моим ощущениям, мы путешествуем уже почти год. Это очень странно, но можно привыкнуть.

– Мы должны скоро тронуться в путь, если хотим добраться до Кирги к утру.

– Придется нам с Улафом поговорить об этом с Гхномбом. Именно он останавливает время, но он еще и бог еды. Вполне возможно, что он нами недоволен. Идея отдать на съедение троллям солдат Клааля была, конечно, блестящей, но Гхномб хочет, чтобы они ели тех, кого убивают, а солдаты Клааля пришлись им не по вкусу.

Бетуана содрогнулась.

– Как ты можешь переносить соседство троллей, Тиниен-рыцарь? Это ужасные твари.

– Не такие уж и ужасные, ваше величество, – вступился Тиниен за троллей. – Они, между прочим, очень высоконравственны. Они неистово преданны своей стае; они не знают, что такое ложь; они не убивают», если не хотят есть – или если на них не нападают. Как только Улаф закончит извиняться перед Блоквом, мы призовем Гхномба и поговорим с ним о том, чтобы он остановил время и помог нам вовремя прибыть к Кирге. – Тиниен скорчил гримасу. – Вот это как раз может продлиться очень долго. Чтобы что-то растолковать Троллю-Богу, требуется немалое терпение.

– Так значит, вот чем занят Улаф-рыцарь? – с любопытством спросила Бетуана. – Он извиняется? Тиниен кивнул.

– И это не так просто, как может показаться, ваше величество. В языке троллей нет слова, даже отдаленно близкого к нашему «прошу прощения», потому что тролли никогда не совершают поступки, за которые они могли бы просить прощения.

***

– Замолчишь ты или нет? – прошипела Лиатрис на протестующую Гахенас.

– Они уже в соседней комнате.

Три императрицы затаились в темной передней, примыкавшей к личным покоям тэганки. Лиатрис стояла у двери с кинжалом в руке.

Они напряженно ждали.

– Ушли, – сказала Лиатрис. – Впрочем, лучше нам немного переждать.

– Кто-нибудь соизволит объяснить мне, что происходит? – осведомилась Гахенас.

– Шакола послала к тебе убийц, – ответила Элисун. – Лиатрис и я узнали об этом и пришли, чтобы спасти тебя.

– С чего бы это Шаколе убивать меня?

– Потому что ты слишком много знаешь о ее замыслах.

– Ты об этом дурацком плане впутать Сиронну в фальшивый заговор?

– Заговор не фальшивый, и Сиронна не имеет к нему совершенно никакого отношения. Шакола и Тореллия замыслили убить нашего мужа.

– Измена! – выдохнула Гахенас.

– Пожалуй что нет. Шакола и Тореллия принадлежат к королевским домам, которые сейчас находятся в состоянии войны с Империей, так что убийство Сарабиана можно было бы назвать военными действиями. – Элисун запнулась, преодолевая нахлынувшую тошноту. – О Боже, – едва слышно пробормотала она.

– В чем дело? – строго спросила Лиатрис.

– Да так, ничего. Пройдет.

– Ты больна?

– Вроде того. Ничего страшного. Мне просто следовало что-нибудь съесть, когда ты меня разбудила.

– Ты побелела как мел. Что с тобой?

– Если уж тебе так хочется это знать – я беременна.

– Рано или поздно это должно было произойти, – самодовольно заметила Гахенас. – Удивлена, что этого не случилось раньше – при твоем-то образе жизни. Ты хотя бы знаешь, кто отец ребенка?

– Сарабиан, – ответила Элисун, пожав плечами. – Как ты думаешь, Лиатрис, уже можно идти? Полагаю, мы должны поспешить к нашему мужу. Шакола не послала бы убийц к Гахенас, если бы в ту же ночь не замышляла покушение на Сарабиана.

– Ее люди наверняка следят за всеми выходами, – заметила Лиатрис.

– Не за всеми, дорогая, – улыбнулась Элисун. – Мне известны по меньшей мере три выхода, о которых она понятия не имеет. Вот видишь, Гахенас, есть свои преимущества в том, чтобы вести оживленную светскую жизнь. Проверь коридор, Лиатрис. Выведем отсюда Гахенас, прежде чем вернутся наемные убийцы Шаколы.

***

Киргаи у бронзовых ворот боязливо отступили, когда Спархок и его спутники поднимались по последним ступенькам.

– Йала Киргон! – провозгласил офицер стражников, ударив себя кулаком в грудь в подобии официального приветствия.

– Отвечай, Анакха, – прошелестел в ухо Спархоку голос Ксанетии. – Таков обычай.

– Йала Киргон! – ответил Спархок, тоже стукнув себя кулаком в грудь и стараясь при этом, чтобы плащ, который он снял с бесчувственного храмового стража, не распахнулся и не обнаружил, что под ним кольчуга, а не изукрашенный резьбой нагрудник.

Офицер, похоже, этого не заметил. Спархок и его друзья строевым шагом прошли через ворота и по широкой улице зашагали к центральной площади.

– Он смотрит нам вслед? – шепотом спросил Спархок.

– Нет, Анакха, – отвечала Ксанетия. – Он и его люди вернулись в сторожку, что возле ворот.

Снизу казалось, что единственные здания за стеной, окружавшей вершину горы, – это крепость-дворец и храм, но это оказалось совсем не так. Здесь были и другие строения – низкие, неприглядного вида, скорее всего склады, подумал Спархок.

– Телэн, – бросил он через плечо, – пройдись по улице. Найди дверь, которую сможешь открыть. Спрячемся, покуда Ксанетия отправится на разведку.

– Ладно, – отозвался Телэн. Он нырнул в темноту, и миг спустя они услышали его шепот и торопливо двинулись к двери, которую открыл для них юный вор.

– Что теперь? – спросил Келтэн.

– Мы с Ксанетией отправимся искать Элану и Алиэн, – отозвался из темноты голос Афраэли.

– Где ты была? – с любопытством спросил Телэн. – Я разумею, когда мы поднимались на вершину?

– Тут и там, – ответила она. – Мое семейство ведет остальных на позиции, и я хотела убедиться, что все идет по расписанию.

– И как, все в порядке?

– Теперь да. Были кое-какие проблемы, но я о них позаботилась. Пойдем, Ксанетия. Нам еще предстоит до утра сделать очень многое.

***

– А, вот и они, – проговорил Сетрас. – Я ведь, кажется, забрел не так уж и далеко, верно?

– Ты уверен, что на сей раз это те самые горы? – раздраженно осведомился Бергстен.

– Ты сердишься на меня, да, Бергстен?

Бергстен вздохнул и решил, что говорить об этом сейчас не стоит.

– Нет, Божественный, – ответил он вслух. – Всем нам иногда случается ошибаться.

– Это ужасно мило с твоей стороны, старина, – благодарно сказал Сетрас. – Мы, в общем-то, двигались в верном направлении. Я ошибся всего на несколько градусов.

– Ты уверен, Божественный, что именно эти пики мы и искали? – пробасил Гельдэн.

– Совершенно уверен, – радостно заверил его Сетрас. – Они точь-в-точь такие, как описала их Афраэль. Видишь, как они сияют в лунном свете?

Гельдэн прищурился, разглядывая два сверкающих пика, подымающихся над черной бесформенной громадой гор.

– Похоже, это они, – с сомнением проговорил он.

– Я пойду искать ворота, – сообщил Сетрас. – Они должны располагаться как раз прямо от щели между этими пиками.

– Ты уверен, Божественный? – спросил Бергстен. – На южной стороне гор это так, но откуда нам знать, что то же самое и с севера.

– Ты не знаком с Киргоном, верно, старина? Он ужасно косный тип – коснее его нет во всем мире. Если ворота есть на юге, значит, они будут и на севере, уж ты мне поверь. Никуда не уходите. Я сейчас вернусь.

Атана Марис стояла рядом с Бергстеном и Гельдэном, и лицо у нее было озабоченное.

– В чем дело, атана? – спросил Гельдэн.

– Я, кажется, чего-то не понимаю, Гельдэн-рыцарь, – отозвалась она, с усилием переводя свои мысли на эленийский язык. – Этот Сетрас – бог?

– Да, стирикский бог.

– Если он бог, как же он мог заблудиться?

– Этого мы не знаем, атана Марис.

– Вот этого я и не понимаю. Если бы Сетрас-бог был человеком, я сказала бы, что он глупый. Но он бог, значит, он не может быть глупым, верно?

– Тебе бы лучше обсудить это с его светлостью, – дипломатично ответил Гельдэн. – Я всего лишь солдат. Это он у нас – знаток теологии.

– Спасибо, Гельдэн, – ровным голосом поблагодарил Бергстен.

– Если он глуп, Бергстен-священник, как мы можем быть уверены, что он привел нас куда надо?

– Мы должны положиться на Афраэль, атана. Сетрас может путаться в таких вещах, но Афраэль не запутается, а она говорила с ним.

– Медленно, – добавил Гельдэн, – и простыми короткими словами.

– Это возможно, Бергстен-священник? – не отступала Марис. – Бог может быть глупым? Бергстен беспомощно взглянул на нее.

– Наш Бог не глуп, – уклончиво ответил он, – и ваш тоже.

– Ты не ответил на мой вопрос, Бергстен.

– Ты права, атана, – согласился он. – Не ответил – и не собираюсь отвечать. Если тебя это так интересует, то, когда все закончится, я доставлю тебя в Чиреллос, и ты сможешь задать тот же вопрос Долманту.

– Смело сказано, лорд Бергстен, – пробормотал Гельдэн.

– Заткнись, Гельдэн.

– Слушаюсь, ваша светлость.

***

Спархок, Бевьер и Келтэн стояли у зарешеченного окошка в затхлом складе, разглядывая дворец-крепость, который возвышался над всем городом.

– Экая древность, – критически заметил Бевьер.

– А по-моему, он довольно прочный, – отозвался Келтэн.

– Келтэн, они пристроили главное здание дворца прямо к крепостной стене. Так они сэкономили на строительстве лишней стены, но нарушили целостность крепости. Дайте мне месяца два и несколько добрых катапульт, и я разнесу все это вдребезги.

– Бевьер, я не думаю, что, когда строился этот дворец, уже были изобретены катапульты, – сказал Спархок. – Десять тысяч лет назад это была, вероятно, прочнейшая крепость в мире.

Он помолчал, глядя на угрюмую громаду дворца. Как заметил Бевьер, главное здание было пристроено к стене, которая отделяла эту часть Кирги от остального города. Башенки поменьше уступами примыкали к большой центральной башне, что высилась надо всем дворцом и вырастала, казалось, из самой стены. Дворец, судя по всему, был выстроен не для того, чтобы смотреть на город, – скорее, он был обращен к белесому, выстроенному из известняка храму. Киргаи смотрели на своего бога, повернувшись спиной ко всему остальному миру.

Дверь, которую отпер для них Телэн, скрипнула, открываясь, потом закрылась, и мягкое сияние лица Ксанетии вновь слабо высветило фигуру анары.

– Мы нашли их, – сказала Богиня-Дитя, когда дэльфийка опустила ее на вымощенный плитами пол. Сердце Спархока бешено всколыхнулось в груди.

– Как они?

– С ними обращались не лучшим образом. Они измождены, голодны и очень напуганы. Заласта водил их к Клаалю, а это напугало бы кого угодно.

– Где они? – напряженно спросила Миртаи.

– На самой вершине самой высокой башни, той, что у задней стены дворца.

– Ты говорила с ними? – с волнением спросил Келтэн.

Афраэль покачала головой.

– Это была бы не самая лучшая идея. Чего они не знают, о том не смогут проговориться.

– Анара, – задумчиво проговорил Бевьер, – солдаты во дворце позволят храмовым стражам беспрепятственно ходить по дворцу?

– Нет, сэр рыцарь. Киргаи слепо повинуются обычаям, а храмовым стражам, как правило, нечего делать во дворце.

– Значит, это нам больше не понадобится, – заключил Келтэн, стягивая бронзовый, покрытый резьбой шлем и темный плащ, добытые им в нижнем городе. Затем он потрогал свое лицо. – Мы все еще выглядим как киргаи. Значит, можно украсть еще какие-нибудь мундиры и пройти во дворец? Ксанетия покачала головой.

– Все дворцовые стражники – родичи, члены королевского клана, и хорошо знают друг друга. Такое переодевание было бы чересчур опасным.

– Но надо же нам как-то попасть в эту башню! – с отчаянием воскликнул Келтэн.

– Я уже знаю, как это сделать, – хладнокровно сообщила ему Миртаи. – Это тоже опасно, но другого выхода у нас нет.

– Говори, – кивнул Спархок.

– Мы могли бы прокрасться во дворец тайком, но, если нас обнаружат, нам придется драться, а это тотчас подвергнет Элану и Алиэн смертельной опасности.

Спархок мрачно кивнул.

– Да, – согласился он, – это слишком рискованно.

– Ну что ж, если мы не можем попасть внутрь дворца, нам остается только забраться в него снаружи.

– Ты хочешь сказать – вскарабкаться на башню? – недоверчиво спросил Келтэн.

– Келтэн, это не так уж трудно, как кажется. Стены сложены не из мрамора, так что они не гладкие. Это грубо отесанные каменные глыбы, и между ними много мест, где можно ухватиться и поставить ногу. Если бы пришлось, я поднялась бы по этой стене, как по лестнице.

– Я не так-то ловок, Миртаи, – с сомнением проговорил Келтэн. – Я готов сделать все, чтобы спасти Алиэн, но какой ей будет от меня прок, если я оступлюсь и ухну с высоты в пятьсот футов прямиком в нижний город?

– У нас есть веревки, Келтэн. Я не дам тебе упасть. Телэн карабкается по стенам, как белка, а я почти не уступаю ему. Будь с нами Стрейджен и Кааладор, они бы уже были на полпути к вершине башни.

– Миртаи, – страдальчески проговорил Бевьер, – не забывай, что мы носим кольчуги. Подниматься по отвесной стене с семьюдесятью фунтами железа на плечах – довольно рискованное предприятие.

– Ну так сними кольчугу, Бевьер.

– Она может понадобиться мне на вершине.

– Не беда, – заверил его Телэн. – Мы увяжем в узел все кольчуги и мечи и будем тащить их за собой. Мне по душе эта идея, Спархок. Это произойдет бесшумно, довольно быстро, а стражники наверняка не ходят косяками по внешней стене, высматривая посторонних. Миртаи обучалась у Стрейджена и Кааладора, а я так просто родился быть взломщиком. Мы с ней запросто вскарабкаемся наверх. По дороге мы будем спускать вам веревки, а вы втащите с собой мечи и кольчуги. Мы быстро заберемся на вершину башни. Мы сумеем это сделать, Спархок, вот увидишь.

– Другого выхода у нас и нет, – с сомнением в голосе согласился Спархок.

– Так начнем, – жестко сказала Миртаи. – Освободим Элану и Алиэн, и, едва они окажутся в безопасности, – разнесем этот город по камешку.

– Только после того, как я получу свое настоящее лицо, – с непоколебимым упрямством вставил Келтэн. – Алиэн это заслужила.

– Давай-ка займемся этим прямо сейчас, Ксанетия, – сказала Афраэль, – иначе Келтэн будет клянчить свое лицо всю ночь.

– Клянчить?! – возмутился Келтэн.

– Какого цвета были у тебя волосы? – с проказливой усмешечкой осведомилась она. – Кажется, лилового?

ГЛАВА 31

Глубокие тени лежали вдоль западного крыла Женского дворца, когда Элисун, Лиатрис и Гахенас вышли через мало кому известную дверь и торопливо пробежали через темноту, найдя укрытие в рощице вечнозеленых деревьев.

– Нам предстоит самое опасное, – шепотом предостерегла Лиатрис. – Шакола уже знает, что ее убийцы не нашли Гахенас, и наверняка пошлет своих людей помешать нам добраться до замка Эланы.

Элисун поглядела на залитую лунным светом лужайку.

– Невозможно, – заключила она. – Здесь слишком светло. Зато через эту рощицу проходит дорожка, и выводит она к министерству внутренних дел.

– Но ведь нам совсем не нужно туда, Элисун, – возразила Гахенас. – Эленийский замок в другой стороне.

– Да, я знаю, но в той стороне нам негде укрыться. Между нами и замком только открытая лужайка, а нам нужно держаться тени. Если мы обогнем здание министерства внутренних дел, то сумеем попасть к министерству иностранных дел. А оттуда всего полсотни ярдов до подъемного моста.

– Что, если мост окажется поднят?

– Гахенас, мы будем ломать над этим голову, когда доберемся туда. Вначале нам нужно пробраться в сад, который окружает министерство иностранных дел.

– Так идем, – резко бросила Лиатрис. – Мы ничего не добьемся, если будем только стоять здесь и болтать. Пойдем и узнаем, с чем нам предстоит справиться.

***

– Сюда, – прошептал Телэн, вынырнув из узкого переулка. – Стена дворца смыкается с внешней стеной как раз в конце этого переулка. Они сходятся под прямым углом, и это идеальное место для подъема наверх.

– Тебе понадобится вот это? – спросила Миртаи, протягивая ему «кошку».

– Нет. Я и сам сумею добраться до вершины, и лучше не рисковать, а то какой-нибудь стражник услышит, как «кошка» звякает о камни.

Телэн увел их в переулок и довел до тупика, где стена дворца смыкалась с внушительного вида крепостной стеной, отделявшей вершину горы от остального города.

– Как по-твоему, какой она высоты? – спросил Келтэн, оценивающе Прищурясь. Так странно было снова видеть настоящее лицо Келтэна после того, как он столько дней носил чужую личину. Спархок осторожно ощупал собственное лицо и сразу узнал знакомые очертания перебитого носа.

– Футов тридцать или около того, – шепотом ответил Бевьер на вопрос Келтэна.

Миртаи пристально разглядывала угол, образованный двумя стенами.

– Это будет не слишком трудно, – прошептала она.

– Бездарная постройка, – критически согласился Бевьер.

– Я полезу первым, – сказал Телэн.

– Смотри, не наделай глупостей, – предостерегла Миртаи.

– Положитесь на меня.

Он поставил ногу на камень, выступавший из внешней стены, рукой нашарил опору в стене дворца и начал проворно подниматься.

– Когда мы оба будем наверху, мы проверим, нет ли там часовых, – вполголоса сказала Миртаи остальным. – Потом мы спустим вам веревку.

И она последовала за юным вором, ловко карабкаясь вверх по углу между стенами.

Задрав голову, Бевьер поглядел на небо.

– Луна вот-вот взойдет, – заметил он.

– Полагаешь ты, что сие может помешать нам? – спросила Ксанетия.

– Нет, анара. Мы будем подниматься по северной стороне башни, а потому до самой вершины будем оставаться в тени.

Они напряженно ждали, вытягивая шеи, чтобы разглядеть две фигурки, упорно карабкающиеся вверх.

– Кто-то идет! – прошипел вдруг Келтэн. – Вон там, по стене!

Телэн и Миртаи замерли, отодвинувшись в густую тень угла между двумя стенами.

– У него факел, – едва слышно прошептал Келтэн. – Если только он посветит вниз… – он оборвал себя.

Спархок затаил дыхание.

– Все в порядке, – сказал Бевьер. – Он возвращается.

– Придется нам, пожалуй, угомонить его, когда поднимемся на стену, – заметил Келтэн.

– Разве что не будет другого выхода, – покачал головой Спархок. – Нельзя, чтобы его начали искать.

Тем временем Телэн уже оказался на стене. На миг он припал к грубо отесанным камням и прислушался. Затем перевалил через стену и исчез. Через несколько секунд, казавшихся бесконечными, за ним последовала Миртаи.

Спархок и его друзья ждали, затаившись в темноте.

Наконец по стене соскользнула к ним веревка Миртаи.

– Начали, – напряженным шепотом сказал Спархок. – Поднимаемся по одному.

Стены были сложены из грубо отесанных квадратных базальтовых глыб, и места, где поставить ногу или ухватиться, было более чем достаточно, что делало подъем намного легче, чем предполагал Спархок. Он даже не стал прибегать к помощи веревки. Добравшись до верха стены, он перевалил через край.

– Как здесь ходят часовые? – спросил он у Миртаи.

– Судя по всему, у каждого свой участок стены, – ответила она. – Часовой на этом участке не слишком-то торопится. Я бы сказала, что он вернется сюда не раньше, чем через четверть часа.

– Где здесь можно укрыться, прежде чем двигаться дальше?

– Вон в той, первой башне есть дверь, – сказал Телэн, указывая на приземистую квадратную башню в конце парапета. – Она выводит на лестницу.

– Ты уже осмотрел стену дворца? Телэн кивнул.

– С этой стороны нет парапета, но есть карниз в пару футов шириной там, где ко дворцу примыкает внешняя стена. Мы сможем идти по нему, пока не доберемся до центральной башни. Тогда мы полезем дальше.

– А часовой оглядывается, когда доходит до края парапета?

– В последний раз не оглядывался, – сказала Миртаи.

– Тогда взглянем на эту лестницу, – решил Спархок. – Когда все поднимутся, мы укроемся там, покуда часовой не дойдет до края парапета и не повернет назад. Тогда у нас будет полчаса на то, чтобы пробраться по карнизу к центральной башне. Даже если он в следующий раз и оглянется, мы все равно будем уже даль-шее, чем достигает свет его факела.

– А ведь он знает толк в таких делах! – весело заметил Телэн, обращаясь к Миртаи.

– Что это с мальчишкой? – сердито спросил Спархок у золотокожей великанши.

– Подобные предприятия в некотором роде возбуждают, дорогуша, – ответила она. – При этом кровь живее бежит по жилам.

– «Дорогуша»?

***

– Профессиональная шутка, Спархок. Ты все равно не поймешь.

Разведчики Вэниона, вернувшись на закате, сообщили, что на юге повстречали со всадниками Кринга, а на севере – с атанами королевы Бетуаны. Стальное кольцо вокруг Запретных гор неумолимо сжималось. Над пустыней поднималась луна, когда со стороны правого фланга войска Вэниона появились бегущие Бетуана и Энгесса, а слева подъехали верхом Кринг и Тикуме.

– Тиниен-рыцарь скоро прибудет, Вэнион-магистр, – сообщил Энгесса. – Он и Улаф-рыцарь уже встретились с Бергстеном-священником на их правом фланге. Улаф-рыцарь остался с троллями, чтобы предотвратить нежелательные инциденты.

– Инциденты? – переспросила Сефрения.

– Тролли голодны. Улаф-рыцарь предложил им съесть полк солдат Клааля, но троллям не понравился их вкус. Улаф-рыцарь извинялся, как мог, но я не уверен, что тролли его поняли.

– Ты еще не видел Берита и Халэда, друг Вэнион? – спросил Кринг.

– Нет, но Афраэль сказала, что они как раз впереди нас. Ее кузен привел их туда, где находятся потайные врата в Киргу.

– Если они знают, где эти врата, мы могли бы войти в них, – сказала Бетуана.

– Лучше подождать, дорогая, – отозвалась Сефрения. – Афраэль даст мне знать, как только Спархок спасет Элану и Алиэн.

По пустынной каменистой равнине к ним подъехал Тиниен.

– Бергстен на месте, – сообщил он, соскакивая на землю, и взглянул на Итайна. – У меня для вас сообщение, ваше превосходительство.

– Вот как? И от кого же?

– С Бергстеном атана Марис. Она хочет поговорить с тобой.

Глаза Итайна расширились.

– Она-то что здесь делает? – воскликнул он.

– Она сказала, что твои письма, должно быть, затерялись по дороге. Ни одно письмо не дошло до нее. Вы ведь писали ей, ваше превосходительство?

– Я… гм… собирался, но… – Итайн слегка смутился. – Все время что-нибудь мешало.

– Уверен, что она это поймет, – с невинно-бесстрастным видом заметил Тиниен. – Как бы то ни было, после того, как она преподнесла Бергстену на блюдечке Кинестру, она решила разыскать тебя.

Лицо Итайна приняло обеспокоенное выражение.

– На это я никак не рассчитывал, – покаянно признался он.

– В чем тут дело? – с любопытством спросила Бетуана.

– Когда посол Итайн был в Кинестре, ваше величество, они с атаной Марис стали близкими друзьями, – пояснила Сефрения. – Очень близкими друзьями.

– Вот как! – сказала Бетуана. – Такое случается нечасто, но все же случается, а атана Марис всегда была импульсивной девочкой. – Хотя королева атанов все еще носила глубокий траур, она, похоже, оставила свое ритуальное молчание. – Могу я дать тебе совет, Итайн-посол?

– Разумеется, ваше величество.

– Неразумно играть с чувствами атанской женщины. Может быть, внешне так и не кажется, но мы очень эмоциональны. Порой у нас возникают привязанности, которым на деле возникать не следовало бы. – Она говорила это, не глядя на Энгессу. – Однако, достойны эти чувства или нет, они очень сильны, и уж если такое чувство возникло, бороться с ним невозможно.

– Понимаю, – сказал он. – Я непременно буду иметь это в виду, ваше величество.

– Друг Вэнион, – сказал Кринг, – ты хочешь, чтобы я отыскал Берита и Халэда и привел их сюда? г Вэнион задумался.

– Будем покуда держаться подальше от потайных врат, – решил он. – За ними могут следить киргаи. Бериту и Халэду надлежит быть там, а вот нам – нет. Не будем поднимать лишнего шума, пока Спархок не сообщит, что его жена в безопасности. Тогда мы все войдем в эти врата. У нас на руках осталось немало неоплаченных счетов, и, думаю, близится время, когда мы захотим их предъявить.

***

Благодаря карнизу, тянувшемуся вдоль тыльной стены дворца, продвижение к центральной башне стало не более чем легкой прогулкой. Однако даже на эту прогулку потребовалось время, и Спархок болезненно остро ощущал, что ночь уже перевалила на вторую половину. Миртаи и Телэн быстро поднялись вверх по стене башни, но остальные, связанные для надежности веревкой, продвигались куда медленнее.

Спархок смотрел вверх, когда к нему присоединился Келтэн.

– Где Афраэль? – тихо спросил светловолосый пандионец.

– Везде. Разве она тебе этого не говорила?

– Очень смешно, Спархок. – Келтэн поглядел на восток. – Мы собираемся управиться с этим делом прежде, чем начнет светать?

– Уже близко. Прямо над нами балкон – и освещенные окна.

– Мы обогнем их?

– Я отправлю Телэна на разведку. Если киргаев там немного, можно будет уже пробраться внутрь.

– Давай не будем рисковать. Я готов карабкаться хоть до луны, если понадобится. Двинемся дальше. Я уже отвязал веревку.

– Ладно, – согласился Спархок и продолжил подъем. Налетел легкий ветерок, незримыми пальцами касавшийся базальтовых глыб. Ветер был покуда не настолько силен, чтобы представлять для них опасность, но Спархок решительно предпочел бы, чтобы он не усиливался.

– Ты размяк, Спархок, – критически заметила Миртаи, когда он, отдуваясь, оказался там, где остановились, прижимаясь к стене, атана и Телэн.

– Никто не совершенен. Вы уже осмотрели этот балкон?

– Я как раз собирался туда забраться, – отозвался Телэн. Он отвязал веревку, обмотанную вокруг талии, и двинулся по стене к балкону.

«Я тобой недовольна, Спархок, – мысленный голос Афраэли громом отдался в сознании рыцаря. – У меня на этого молодого человека свои виды, и они отнюдь не включают перспективу соскребать его с мостовой пятьюстами футами ниже».

«Он знает что делает. Ты слишком о нем хлопочешь. Кстати, раз уж ты здесь, не расскажешь ли мне подробнее, что там, на вершине башни?» «Отдельное строение – вероятно, какая-нибудь пристройка. В нем три комнаты – кордегардия примерно для взвода церемониальных войск, камера, где держат маму и Алиэн, и большая комната напротив. Большую часть времени там торчит Сантеокл».

«Сантеокл?» «Король киргаев. Он идиот. Все киргаи идиоты, но он еще хуже».

«В камере Эланы есть окно?» «Небольшое. Оно забрано решеткой, но ты бы все равно в него не пролез. Пристройка меньше, чем башня в поперечнике, поэтому вокруг нее довольно широкий парапет».

«Его обходят стражники?» «Нет. В этом нет нужды. Это самое высокое место в городе, и киргаям никогда и в голову не приходило, что туда кто-то может забраться».

«Сантеокл сейчас там?» «Был там, но мог и уйти с тех пор, как я заглядывала в окно. С ним были Заласта и Экатас. Они намеревались посетить какое-то сборище».

Послышался тихий свист, и Спархок оглянулся на балкон. Телэн делал ему знаки.

– Пойду гляну, что там, – сказал Спархок Миртаи.

– Только недолго, – предупредила она. – Ночь чересчур резво бежит к концу и обгоняет нас. Он что-то проворчал и двинулся к балкону.

***

Подъемный мост был опущен, и никто не охранял его.

– Как удобно, – заметила Элисун, когда она, Лиатрис и Гахенас перешли мост и оказались во внутреннем дворе замка. – Шакола не упускает из виду ни одной мелочи.

– Я думала, что стража в замке состоит из рыцарей церкви, – сказала Гахенас. – Не могла же Шакола подкупить их!

– Лорд Вэнион забрал всех рыцарей с собой, – пояснила Лиатрис. – Охрана замка была возложена на церемониальные войска из главного гарнизона. Кто-то из офицеров, вероятно, этой ночью разбогател. Ты бывала здесь раньше, Элисун. Где мы можем найти нашего мужа?

– Обычно он на втором этаже, там, где королевские покои.

– Тогда поспешим. Меня очень тревожит, что у ворот нет стражи. Сомневаюсь, что во всем замке мы найдем хоть одного стражника, а это значит, что наемные убийцы Шаколы могут беспрепятственно добраться до Сарабиана.

***

Оказалось, что балкон не использовали по меньшей мере при жизни одного поколения. По углам лежал густой слой пыли, а пол покрывал засохший птичий помет. Когда Спархок перелез через каменную балюстраду, Телэн скорчился у окна, поглядывая через подоконник.

– Есть там кто-нибудь? – прошептал рослый пандионец.

– Целая толпа, – шепотом ответил Телэн. – Только что явился Заласта с парой киргаев.

Спархок пристроился рядом со своим юным другом и заглянул в окно.

Большой зал, озаренный светом множества факелов, вполне мог быть тронным залом. Балкон, на котором притаились Телэн и Спархок, был выше уровня пола, и к нему вел изнутри ряд каменных ступеней. В дальнем конце зала было небольшое возвышение, и на нем в глубине стоял трон, вырезанный из цельного куска камня. Мускулистый красавец в богато изукрашенном нагруднике и коротком кожаном кильте восседал на троне, с царственным видом озирая собравшихся вокруг него людей. Сбоку от него стоял Заласта, а сморщенный человечек в расшитой черной мантии, выступив вперед, на край помоста, держал речь на своем родном языке. Спархок выругался и торопливо выпустил заклинание.

«Ну, что еще?» – громко отозвался в его сознании голос Афраэли.

«Ты не могла бы перевести мне все это?» «Я сделаю гораздо лучше».

Он услышал слабое отдаленное жужжание, и на миг голова у него пошла кругом.

– … И в сей самый миг войска эти окружают священный город, – говорил сморщенный человечек на языке, который теперь Спархок хорошо понимал.

Из толпы, собравшейся у помоста, выступил человек с пепельно-седыми волосами и мускулистыми плечами.

– Чего же тут бояться, Экатас? – громыхающим голосом осведомился он. – Могущественный Киргон затуманит зрение наших врагов, как делал это вот уже десять тысячелетий. Пускай себе бродят среди костей за пределами нашей долины и тщетно разыскивают Врата Иллюзии. Они все равно что слепцы и не представляют угрозы для Потаенного города.

Среди людей, стоявших вокруг помоста, пробежал согласный ропот.

– Генерал Оспадос говорит верно, – провозгласил другой человек в доспехах, также выступая вперед. – Я призываю вас, как и прежде, не обращать внимания на ничтожных чужеземцев, что толпятся у наших врат.

– Позор! – крикнул третий оратор, выступая вперед неподалеку от того места, где говорили эти двое. – Неужели мы станем прятаться от низших рас? Их присутствие у наших врат есть оскорбление, которое должно быть отмщено!

– Можешь ты понять, о чем они говорят? – прошептал Телэн.

– Они спорят, – ответил Спархок.

– В самом деле? – сардонически осведомился Телэн. – А нельзя ли поточнее, Спархок?

– Видимо, родичи Афраэли ухитрились привести сюда всех наших друзей. Насколько я понял из речи этого старика в черной мантии, город полностью окружен.

– Приятно, когда друзья под рукой. И что эти люди собираются предпринять?

– Именно об этом они и спорят. Одни из них хотят сидеть тихо, другие – атаковать.

Затем вперед на возвышение вышел Заласта.

– Вот что говорит вечный Клааль! – провозгласил он. – Войска, что стоят за Вратами Иллюзии, не более чем песчинка на ветру. Опасность здесь, в стенах Потаенного города. В сей самый миг Анакха уже внемлет моему голосу.

Спархок выругался.

– Что такое? – с тревогой спросил Телэн.

– Заласта знает, что мы здесь.

– Откуда он мог это узнать?

– Понятия не имею. Он будто бы говорит от имени Клааля, а Клааль чует Беллиом.

– Даже сквозь золото?

– Золото может сокрыть Беллиом от Киргона, но Беллиом и Клааль – братья. Они, наверное, могли бы почуять друг друга с разных концов вселенной – даже если б между ними пылали мириады солнц. – Спархок поднял руку. – Тише. Он что-то еще говорит. – И наклонился ближе к окну.

– Спархок, я знаю, что ты слышишь меня! – громко заговорил Заласта, на сей раз по-эленийски. – Ты – создание Беллиома, и это дает тебе определенное могущество; но я отныне принадлежу Клаалю и наделен всем тем, чем наделен и ты. – Заласта презрительно фыркнул. – Ваша маскировка была весьма хитроумной, но Клааль тотчас распознал ее. Тебе следовало поступать так, как тебе было велено. Ты обрек на смерть своих друзей и ничем не сумеешь предотвратить этого!

***

В коридоре у двери покоев, где в последний раз Элисун встречалась с императором, затаились с полдюжины неприметно одетых людей. Элисун не раздумывала ни секунды.

– Сарабиан! – что есть силы закричала она. – Запри дверь!

Император, само собой, этого не сделал. После секундного потрясения, когда наемные убийца застыли, застигнутые врасплох, а Лиатрис, разразившись ругательствами, выхватила свои кинжалы, – дверь покоев распахнулась настежь, и Сарабиан, в эленийских обтягивающих штанах, полотняной рубашке с длинными рукавами, со стянутыми на затылке длинными черными волосами, одним прыжком вылетел из покоев со шпагой в руке.

Сарабиан был высок для тамульца, и его первый выпад пригвоздил одного из убийц к противоположной стене коридора. Император театральным жестом выдернул клинок из обмякшего тела.

– Прекрати выпендриваться! – рявкнула Лиатрис на мужа, вспарывая живот другому убийце. – Осторожней!

– Слушаюсь, любовь моя! – жизнерадостно отозвался Сарабиан, вновь изготовясь к бою.

У Элисун был при себе только небольшой узкий кинжал с лезвием всего в пять дюймов длиной. Впрочем, ей и этого было достаточно. Арджунец, вооруженный кинжалом в фут длиной, отбил следующий удар императора и с презрительным рычанием бросился на него, метя узким, как игла, клинком в глаза императора, – но вдруг выгнулся дугой, сдавленно завопив. Маленький кинжал Элисун, острый как бритва, вошел в его поясницу, как в масло, вспарывая почки.

Но поразила всех Гахенас. Ее оружием был нож с тонким изогнутым лезвием. С пронзительным визгом большеухая тэганка ворвалась в гущу боя, хлеща острым лезвием по лицам наемных убийц Шаколы. Оглушительно вереща, Гахенас, как фурия, кидалась на ошеломленных наемников, и император Сарабиан с отменной ловкостью использовал их замешательство. Его тонкий клинок свистел, вторя смертоносной пляске: выпад – удар – снова выпад… Нельзя сказать, чтобы тамульский император был первоклассным фехтовальщиком. Действовал он умело, но, будь здесь Стрейджен, он нашел бы немало причин покритиковать его. На самом деле победу на этом поле битвы – если только можно так назвать коридор – одержали именно императорские жены.

– Отступайте в покои, дорогие мои! – бросил Сарабиан, подталкивая разъяренных дикарок к двери и хлеща шпагой воздух над поверженными убийцами. – Я вас прикрою.

– О Боже, – прошептала Лиатрис Элисун и Гахенас, – какой он все-таки ребенок!

– Да, Лиатрис, – отозвалась Элисун, одной рукой нежно обнимая свою уродливую тэганскую сестру, – но ведь он наш.

***

– Кринг едет, – тихо сказал Халэд, указывая на силуэт всадника, который галопом скакал к ним по залитой лунным светом и усыпанной костями пустыне.

– Что за глупость, – нахмурился Берит. – Его же могут заметить.

Доми подскакал к ним и резко осадил коня.

– Уходите! – бросил он свистящим шепотом.

– В чем дело? – спросил Берит.

– Богиня-Дитя велела, чтобы вы немедля присоединились к остальным! Сюда идут киргаи, чтобы прикончить вас.

– Я-то все гадал, когда наконец они решатся это сделать, – проворчал Халэд, одним прыжком вскакивая в седло. – Поехали, Берит!

Берит кивнул, взявшись за поводья Фарэна.

– Лорд Вэнион намерен сделать что-нибудь с киргаями, когда они выйдут из ворот? – спросил он у Кринга.

Пелой ответил ему ухмылкой, которая больше походила на волчий оскал.

– Друг Улаф приготовил для них неприятный сюрпризец.

Берит огляделся.

– Где Улаф? Я его не вижу.

– И киргаи тоже не увидят – пока не будет уже слишком поздно. Давайте отъедем от этого утеса. Пусть они увидят нас. Им приказано убить вас, так что они погонятся за нами. Друг Улаф прихватил с собой шесть-восемь изголодавшихся троллей – они-то и свалятся на головы киргаям.

***

– Он знал, где ты? – с тревогой спросил Келтэн, прижимаясь к стене.

– Не думаю, – ответил Спархок. – Он знает, что я где-то в городе, но существует не один способ услышать его слова. Сдается мне, когда он начал сыпать угрозами, то даже не подозревал, насколько я близко.

– А с Беритом и Халэдом ничего не случится? Спархок покачал головой.

– Афраэль была со мной, когда Заласта произносил свою речь. Она позаботится о них.

– Эй, Спархок, – окликнула сверху Миртаи, – держи веревку.

Из темноты над их головами соскользнул свободный конец веревки, и Спархок быстро вскарабкался по ней вверх.

– Долго еще? – шепотом спросил он, оказавшись рядом с Миртаи.

– Еще один подъем, – ответила она. – Телэн уже там.

– Ему бы следовало подождать нас, – недовольно проворчал Спархок. – Я намерен серьезно потолковать с этим мальчишкой.

– А что проку-то? Телэн любит рисковать. Келтэн тащит за собой наше снаряжение? Мне бы не хотелось, добравшись до вершины, обламывать ногти.

– Он перетаскивает узел – от остановки до остановки. – Спархок поглядел на стену. – Может быть, на сей раз пустишь меня вперед? И побыстрее собери здесь остальных. У нас еще пропасть дел, а ночь не будет длиться вечно.

Миртаи жестом указала на сложенную из грубых каменных глыб стену.

– Валяй.

– Не помню, говорил ли я тебе об этом, – сказал Спархок, – но я рад, что ты с нами. Ты, пожалуй, наилучший солдат из всех, кого я знал.

– Не поддавайся чувствам, Спархок. Меня это смущает. Ты собираешься подняться по стене или будешь ждать восхода солнца?

Спархок осторожно двинулся в путь. То, что северная сторона башни находилась в тени, было их преимуществом, но в глубокой тени приходилось ощупью нашаривать каждый выступ и долго нащупывать место, где можно поставить ногу. Спархок сосредоточился на подъеме, сопротивляясь смутному желанию повернуть голову и посмотреть вверх, на оставшуюся часть стены, или на четко очерченный край парапета полусотней футов ниже.

– Что тебя задержало? – шепотом спросил Телэн, когда рослый пандионец перевалился через балюстраду, отмечавшую край парапета.

– Цветочки нюхал, – едко огрызнулся Спархок. Посмотрев на восток, он увидел, что силуэты гор высвечены слабым сиянием ложной зари. Им остался самое большее час темноты. – Часовых нет, как я понимаю? – шепотом спросил он.

– Нет, – так же тихо ответил Телэн. – Киргаи, видно, не дураки поспать.

– Спархок! – донесся снизу шепот Келтэна.

– Я здесь, наверху.

– Принимай багаж. – И из темноты, разматываясь на лету, вынырнул свернутый конец веревки.

– Помоги мне, Телэн. – Спархок перегнулся через каменную балюстраду.

– Отпускай, – шепотом велел он Келтэну. – Сейчас поднимем.

Келтэн что-то проворчал, и они услышали, как он движется вдоль стены. Затем Спархок и Телэн медленно втащили наверх большой неуклюжий узел, стараясь не загреметь им по камням. Спархок быстро вытащил свой меч и принялся рыться в кольчугах, разыскивая собственную.

Когда Келтэн наконец перебрался через ограждение, он пыхтел и отдувался.

– Как ты допустил, чтобы я настолько размяк? – с укоризной спросил он у Спархока.

– Беспечность, я полагаю, – пожал плечами Спархок. – А, вот она. – И он вытряхнул из узла свою кольчугу.

– Как ты ее отличаешь? – с любопытством спросил Телэн. – Я имею в виду, в темноте.

– Я ношу ее двадцать с лишним лет. Поверь мне, уж ее то я узнаю. Посмотри, как поднимаются остальные.

Телэн отошел к балюстраде и помог Ксанетии взобраться на парапет. Бевьер и Миртаи справились с этим сами.

Рыцари вооружились за считанные минуты.

– Куда пошел Телэн? – прошептал Келтэн озираясь.

– Разнюхивать, – ответила Миртаи, застегивая пояс с мечом.

– Я всегда считал, что это называется разведкой, – поправил ее Бевьер.

– Какая разница, – пожала она плечами. Вернулся Телэн.

– Кажется, я нашел то, что мы искали, – тихо проговорил он. – Небольшое окошко, забранное железной решеткой. Оно высоко, так что я в него не заглядывал.

– Афраэль вернется? – спросил Бевьер. – Мы не должны подождать ее?

Спархок покачал головой.

– Скоро уже начнет светать. Афраэль знает, что мы делаем. Она покуда заботится о том, чтобы все остальные вовремя прибыли на место.

Телэн повел их вдоль стены башни на восточную сторону.

– Вот здесь, – прошептал он, указывая на зарешеченное окошко футах в десяти выше парапета.

– На фасаде есть еще окна с решетками? – спросил Спархок.

– Нет, и все они больше и ближе к парапету.

– Значит, это оно. – Спархок едва сдерживался, чтобы не завопить от восторга. – Афраэль описала мне это окошко.

Келтэн, сощурясь, разглядывал зарешеченное окно.

– Давайте убедимся в этом, прежде чем начнем праздновать. – Он уперся руками в стену и широко расставил ноги. – Забирайся, Спархок, посмотри, что там.

– Ладно. – Спархок вскарабкался по широкой спине друга, осторожно встал на его плечи и медленно вытянулся, ухватившись за ржавую решетку. Подтянувшись, он заглянул в темноту.

– Элана! – тихо позвал он.

– Спархок! – потрясенно вскрикнула она.

– Пожалуйста, любовь моя, потише. С тобой все в порядке?

– Теперь да. Как ты сюда попал?

– Это долгая история. Алиэн тоже здесь?

– Рядом, принц Спархок, – отозвался из темноты серебристый голос девушки. – Келтэн с вами?

– Я стою на его плечах. Можете вы что-нибудь зажечь? Нам нужен свет.

– Ни в коем случае! – в голосе Эланы прозвучал ужас.

– В чем дело?

– Они остригли мне все волосы! – простонала она. – Я не хочу, чтобы ты меня видел!

ГЛАВА 32

Телэн, висевший на окошке, соскользнул на парапет.

– Я в него пролезу, – уверенно прошептал он.

– А как же решетка? – спросил Келтэн.

– Она там только для украшения. Ее с самого начала сработали не слишком качественно, да еще она простояла там пару столетий. Ее недолго расшатать.

– Подождем, пока не вернется Ксанетия, – решил Спархок. – Я хочу знать, что нас ждет, прежде чем начать крушить все вокруг.

– Не хочу тебя обидеть, – негромко заметила Миртаи Телэну, – но какой нам будет прок, если ты окажешься в камере, когда начнется бой и туда ворвется дюжина киргаев, чтобы расправиться с Эланой и Алиэн?

– Дак энто ежели они туды еще ворвутся, дорогуша, – с возмутительной ухмылкой отозвался юный вор. – Дверь-то заперта.

– У них есть ключ.

– Дайте мне полминуты повозиться с замком, и от их ключа не будет никакого толку. Они не войдут в камеру – можешь на меня положиться.

– А разве у нас есть другой выбор? – спросил Бевьер.

– Нет, если вспомнить, сколько осталось до рассвета, – ответил Спархок, встревоженно взглянув на небо на востоке. – Келтэн, поднимись и посмотри на эту решетку.

– Ладно. – Светловолосый пандионец вскарабкался к окошку, обеими руками ухватился за ветхую железную решетку и принялся мерно ее раскачивать. На стоящих внизу посыпались обломки и крошево известки.

– Потише ты! – прошипела Миртаи.

– Решетка уже ослабла, – хриплым шепотом отозвался Келтэн. – Известка совсем прогнила. – На мгновение он прекратил раскачивать решетку и ближе придвинулся к окну.

– Спархок, – шепотом позвал он, – Элана хочет поговорить с тобой.

Спархок поднялся к окну.

– Что, любовь моя? – прошептал он в темноту.

– Что вы задумали, Спархок? – Ее шепот звучал так близко, что, казалось, протяни руку – и дотронешься до нее.

– Мы хотим вытащить решетку, а потом Телэн проберется к вам в камеру. Он испортит замок, чтобы никто снаружи не смог попасть к вам. Потом мы нападем на стражников. Заласта там?

– Нет. Он и Экатас отправились в храм. Спархок, он знает, что ты здесь. Он каким-то образом почуял тебя. Сантеокл уже выслал солдат в город искать тебя.

– Думаю, мы их опередили. Вряд ли они знают, что мы уже здесь.

– Как ты смог подняться сюда, Спархок? Все лестницы охраняются стражниками.

– Мы взобрались снаружи, по стене башни. Когда ваши стражники начинают шевелиться?

– Обычно с рассветом. Они стряпают в кордегардии то, что считается здесь едой, а потом двое-трое стражников приносят завтрак мне и Алиэн.

– Боюсь, любовь моя, нынче утром ваш завтрак слегка запоздает, – с жесткой усмешкой прошептал Спархок. – Думаю, у ваших поваров сейчас будут несколько иные заботы.

– Будь осторожен, Спархок.

– Обязательно, моя королева.

– Спархок! – шепотом позвала снизу Миртаи.

– Мне пора, дорогая, – прошептал он в темноту. – Скоро мы вытащим вас отсюда. Я люблю тебя.

– Как мило, что ты об этом вспомнил. Спархок быстро спустился на парапет.

– С возвращением, анара, – приветствовал он Ксанетию.

– Ты что-то в странном расположении духа, Анакха, – слегка озадаченно отметила она.

– Я только что поболтал с женой, анара. От этого у меня всегда поднимается настроение. Со сколькими стражниками нам придется иметь дело?

– Боюсь, Анакха, что окажется их десятка два, не менее.

– Это может стать проблемой, Спархок, – заметил Бевьер. – Киргаи не бог весть какие вояки, но двадцать киргаев могут доставить нам немало неприятностей.

– Вряд ли, – возразил Спархок. – Афраэль говорила, что здесь, наверху, три комнаты – большая комната, камера, где содержат Элану и Алиэн, и кордегардия. Это так, анара?

– Истинно так, – отвечала она. – Камера и кордегардия здесь, с северной стороны. Главная комната – с южной, окнами выходит она на храм Киргона. Из дремотных мыслей тех киргаев, кои этой ночью принуждены были бодрствовать, разузнала я, что сия башня – излюбленное местопребывание короля Сантеокла, ибо получает он некое наслаждение, с высоты парапета озирая свои владения и – сверх того – принимая поклонение своих подданных, что взирают на него далеко снизу.

– Тупица, – пробормотала Миртаи. – Ему что, больше нечем заняться?

Ксанетия чуть заметно улыбнулась.

– Все прочие занятия не по силам ему, атана. Его же гвардейцы, как бы ни были ограниченны они сами, весьма низко оценивают здравомыслие своего повелителя. Однако же ум Сантеокла либо отсутствие оного не имеют никакого значения. Сантеокл – потомок королевского дома, и единое его предназначение – носить корону.

– С этим запросто справилась бы и вешалка, – заметил Телэн.

– Воистину так.

– У стражников есть какое-то определенное расписание? – спросил Бевьер.

– Нет, сэр рыцарь. Должны они лишь быть готовы во всякую минуту исполнять веления короля – не более того. Истинно говоря, не столько они воины, сколько герольды, ибо первейшая их обязанность – возвещать звучанием труб своим согражданам, что Сантеокл вот-вот появится на парапете, дабы принять поклонение своих киргаев.

– И ждут они королевских приказов в кордегардии? – продолжал расспрашивать Спархок.

– Все, кроме лишь двоих, кои стоят на страже у дверей темницы твоей королевы, да еще двоих, кои преграждают лестницу, ведущую в нижние этажи сей башни.

– Могут они попасть в камеру королевы из кордегардии? – напряженно спросил Бевьер.

– Нет. Туда ведет одна лишь дверь.

– А какой ширины дверной проем между кордегардией и главной комнатой?

– Лишь один человек может пройти в него, сэр рыцарь.

– Мы с Келтэном удержим эту дверь, Спархок.

– Есть в кордегардии другие двери? – спросил Келтэн.

Ксанетия покачала головой.

– А большие окна?

– Одно лишь окно – той же величины, что и это, однако не забранное решеткой.

– Значит, нам придется драться только с этими четырьмя стражниками в главной комнате, – заключил Келтэн. – Мы с Бевьером, если это понадобится, сможем держать остальных в кордегардии хоть неделю.

– А мы со Спархоком справимся с теми, что стоят у дверей камеры и на лестнице, – прибавила Миртаи.

– Что ж, пусть Телэн забирается в камеру, – сказал Спархок, вновь поглядывая на восток, где уже начинала рассеиваться темнота.

Келтэн вскарабкался к окошку и принялся ковырять остатки известки своим массивным кинжалом.

– Обогни башню и наблюдай, анара, – прошептал Спархок. – Дай нам знать, если кто-нибудь появится на лестнице.

Она кивнула и скрылась за углом башни.

Спархок поднялся наверх и принялся разбивать известку с левой стороны железной решетки, покуда его друг сражался с ней справа. Через минуту Келтэн ухватился за железные прутья и потянул.

– Нижний край свободен, – сообщил он. – Примемся за верхний.

– Ладно.

Они перебрались к верхнему краю окна и вновь принялись за дело.

– Смотри поосторожнее, когда решетка высвободится, – предостерег Спархок. – Нельзя, чтобы она зазвенела по парапету.

– Моя сторона свободна, – прошептал Келтэн. – Я подержу ее, пока ты управишься со своей. – Он просунул внутрь правую руку, ухватился за какой-то выступ и левой рукой взялся за прутья.

Спархок с удвоенной энергией налег на работу, обрушивая на парапет потоки обломков и пыли.

– Кажется, готово, – наконец прошептал он.

– Посмотрим. – Плечи Келтэна напряглись, и ветхая решетка со скрежетом вырвалась из стены. Тем же движением плечистый друг Спархока швырнул увесистую решетку вниз через балюстраду.

– Что ты делаешь?! – сдавленно вскрикнул Спархок.

– Избавляюсь от тяжести.

– Ты знаешь, сколько шума наделает эта штука, когда грохнется о землю?

– Ну и что? До земли добрых пятьсот футов. Пусть себе шумит, сколько захочет. Впрочем, если там внизу случайно стоит какой-нибудь киргай или кинезганский надсмотрщик, он получит неприятный сюрприз. Но ведь мы это переживем, верно?

Спархок просунул голову в освободившееся отверстие.

– Элана, – прошептал он, – ты здесь?

– Где же мне еще быть, Спархок?

– Извини. Дурацкий вопрос. Мы сняли решетку. Сейчас к вам проберется Телэн. Крикни или еще как-нибудь дай знать, когда он испортит замок, чтобы стражники не могли до вас добраться.

– С дороги, Спархок, – ворчливо сказал за его спиной Телэн. – Я не смогу никуда пробраться, покуда ты загораживаешь все окно.

Спархок отодвинулся, и гибкий мальчик начал, извиваясь, протискиваться в окно. Вдруг он замер.

– Так не пойдет, – пробормотал он. – Тащите меня назад.

– В чем дело? – спросил Келтэн.

– Просто вытащи меня, Келтэн. Некогда объяснять.

Спархок с упавшим сердцем помог Келтэну выволочь наружу юного вора.

– Погодите минутку. – Телэн повернулся боком и вытянул руки над головой. – А теперь толкайте меня.

– Ты же снова застрянешь, – возразил Келтэн.

– Значит, вам придется толкать меня посильнее. Вот что получается из-за обильной еды, упражнений и всей этой чистой жизни, которую ты мне так навязываешь, Спархок. Я так вырос, что не могу протиснуть туда плечи.

– Он вновь начал извиваться. – Толкайте, господа! – велел он.

Спархок и Келтэн налегли ладонями на его пятки.

– Сильнее! – проворчал Телэн.

– Ты сдерешь с себя всю кожу, – предостерег Келтэн.

– Я еще молодой. Заживет. Толкайте!

Рыцари с силой надавили на его ноги, и Телэн, пыхтя и ругаясь себе под нос, наконец провалился в окно.

– С ним все в порядке? – хрипло прошептал Спархок в темноту.

– Все прекрасно, Спархок, – шепнул в ответ Телэн. – Вы бы лучше пошевеливались. Я долго не провожусь.

Спархок и Келтэн спрыгнули на парапет.

– Пошли, – коротко бросил Спархок, и три рыцаря и атана быстро двинулись по парапету к южной стороне башни.

– Тише, Анакха, – голос Ксанетии доносился, казалось, ниоткуда.

– Они уже зашевелились, анара? – прошептал Бевьер.

– Некие звуки и впрямь доносятся из кордегардии, – отвечала она.

На фасаде башни были два больших незастекленных окна – по обе стороны от широкой двери. Спархок осторожно приподнял голову над нижним краем одного из окон и заглянул внутрь. Комната, как и сообщала Афраэль, оказалась довольно большой. Скудную обстановку составляли скамьи, несколько табуретов, пара низких столов; освещали комнату несколько примитивных масляных светильников. По правую сторону в дальней стене была дверь, у которой стояли на страже два киргая, неподвижные, словно статуи. Лестничная площадка по левую руку, также охранявшаяся, с трех сторон была ограждена низкой стеной. Второй дверной проем – тот, что вел в кордегардию, – был тоже слева, недалеко от лестничной площадки.

Спархок внимательно оглядел стражников, изучая до мелочей их оружие и снаряжение. Это были мускулистые люди в архаических нагрудниках, конических шлемах с султанами и коротких кожаных кильтах. У каждого стражника к левой руке был прикреплен большой круглый щит, а в правой он сжимал копье восьми футов длиной. У всех на поясе висели мечи и массивные кинжалы.

Спархок отодвинулся от окна.

– Поглядите на них хорошенько, – прошептал он друзьям.

Один за другим Келтэн, Бевьер и Миртаи приподнялись и заглянули в окно.

– Эта дверь заперта, анара? – прошептал Спархок, указывая на дверь, которая выходила на парапет.

– Мнится мне, Анакха, что пытаться открыть ее было бы неразумно. Киргайские постройки грубы и примитивны, и, боюсь я, ни единый засов в сем городе нельзя отпереть бесшумно.

– Пожалуй, ты права, – вздохнул он и окликнул остальных:

– Давайте-ка вернемся назад, за угол. Они вернулись на восточную сторону башни.

– Светает, – заметил Келтэн, указывая на небо. Спархок что-то проворчал.

– Войдем через окна, – сказал он друзьям. – Все равно мы бы только мешали друг другу, если б попытались все одновременно ворваться в дверь. Бевьер, ты и Миртаи берете на себя окно по ту сторону двери, мы с Келтэном – это. Будьте осторожны. Копья – основное оружие киргаев, и наверняка они много тренируются с ним. Действуйте быстро. Застаньте их врасплох и сразу блокируйте проход в кордегардию. Нам придется удерживать и эту лестницу.

– Этим займусь я, Спархок, – заверила его Миртаи. – Ты сосредоточься на том, чтобы вытащить наших друзей из камеры.

– Верно, – согласился он. – Как только они окажутся на свободе, я призову Беллиом, и это значительно изменит здешнее расположение сил.

И тут чистый голос взмыл над спящим городом в пронзительной, берущей за душу песне.

– Вот и сигнал! – прошептал Келтэн. – Это Алиэн! Телэн все сделал, пора и нам за работу!

– Все слышали? – спросил Спархок, отступая, чтобы пропустить Бевьера и Миртаи. – Когда я крикну, все одновременно врываемся в комнату!

Бевьер и Миртаи низко пригнулись, пробегая мимо ближнего окна, и заняли свои позиции у окна по ту сторону двери.

– Держись подальше от схватки, анара, – прошептал Спархок, обращаясь к невидимой Ксанетии. – Тебе незачем вмешиваться в нее… – Он осекся и нахмурился, не ощутив рядом присутствия Ксанетии. – Ну ладно, Келтэн. За дело.

Двое рыцарей с мечами в руках бесшумно двинулись вперед и, пригнувшись, укрылись под широким окном. Спархок слегка приподнялся, чтобы взглянуть вдоль парапета. Бевьер и Миртаи напряженно ждали сигнала под соседним окном. Спархок сделал глубокий вдох и изготовился.

– Пошли! – гаркнул он и, опершись рукой о подоконник, одним прыжком перемахнул в комнату.

Только что там было четыре киргая. Теперь их оказалось десять.

– Они меняют стражу, Спархок! – прокричал Бевьер, обеими руками занося смертоносный локабер.

На их стороне все еще было преимущество внезапности, но положение изменилось не в лучшую сторону. Спархок выругался и ударом меча свалил киргая, несшего котелок – скорее всего, завтрак для пленниц. Затем он бросился к четверым стражникам, которые в смятении теснились у двери в камеру. Один из них лихорадочно сражался с замком, а трое других пытались принять боевую стойку. Они были хорошо обучены, в этом можно было не сомневаться, а их длинные копья вполне могли представить собой серьезную угрозу.

Спархок яростно выругался и взмахнул своим тяжелым мечом, обрубая древки копий. Келтэн, метнувшись к нему, тоже принялся наносить мечом мощные удары по копьям. За их спиной, с другого конца комнаты, доносились звуки боя, но Спархок был чересчур занят тем, чтобы добраться до стражника, который возился с дверью камеры, чтобы оборачиваться и смотреть, что же там происходит.

Два копья были уже приведены в негодность, и киргаи, отшвырнув их, выхватили мечи. Третий, с нетронутым копьем, попятился, пытаясь прикрыть того, что яростно сражался с замком.

Спархок рискнул бросить быстрый взгляд за спину – как раз вовремя, чтобы увидеть, как Миртаи, ухватив сопротивляющегося стражника поперек туловища, подняла его над головой и с размахом швырнула с лестницы. Тело стражника загрохотало по ступенькам. Еще два киргая уже лежали неподвижно – то ли мертвые, то ли умирающие. Берит, как когда-то в тронном зале Отта в Земохе, прикрывал вход в кордегардию, а Миртаи, словно разъяренная золотистая громадная кошка, ожесточенно дралась с уцелевшими стражниками на верху лестницы. Спархок поспешно повернулся к своим противникам.

Киргаи были никудышными фехтовальщиками, а огромные щиты серьезно затрудняли их подвижность. Спархок сделал быстрый обманный выпад в голову киргая, и тот инстинктивно вскинул щит. Тотчас отдернув руку, Спархок глубоко вогнал клинок в блистающий нагрудник. Киргай закричал и рухнул, заливая все вокруг кровью, хлеставшей из разрубленного нагрудника.

Но этого было еще недостаточно. Киргай, возившийся с замком, бросил бесплодные попытки отпереть его и попросту ударил плечом о дверь. Спархок явственно услышал треск дерева. В отчаянии он вновь бросился в бой. Киргай между тем вновь налег на дверь…

И вдруг она без малейшего усилия распахнулась вовнутрь. С торжествующим воплем стражник, пытавшийся выломать дверь, выхватил свой меч.

И пронзительно завопил, когда в комнату хлынул поток света.

На пороге, вытянув вперед смертоносную руку, сияя словно ослепительное солнце, стояла Ксанетия.

Киргай вновь завопил и отпрянул, натыкаясь на дерущихся товарищей. Затем он растолкал их, опрометью бросился к окну, выскочил в него и с долгим отчаянным криком перевалился через балюстраду.

Два других киргая, сражавшиеся у двери камеры, тоже обратились в бегство, мечась по комнате, словно перепуганные мыши.

– Миртаи! – прорычал Спархок. – Пропусти их! Пусть бегут!

Атана как раз подняла над головой второго киргая. Она швырнула неистово брыкавшегося стражника с лестницы и отпрыгнула вбок, открывая перепуганным беглецам путь к спасению.

– Отойди прочь, сэр рыцарь! – велела Ксанетия Бевьеру. – Я сама встану около сей двери, и клянусь жизнью, что ни единая живая душа не сумеет здесь пройти!

Бевьер лишь раз взглянул на ее лицо, охваченное сиянием, – и торопливо отступил от двери в кордегардию.

Киргаям, ломившимся в эту дверь, тоже хватило одного лишь взгляда на Ксанетию – и дверь с грохотом захлопнулась изнутри.

– Все в порядке, Элана! – крикнул Спархок.

Первым вышел Телэн – бледный как смерть, с потрясенным лицом. Его рубаха была разорвана в нескольких местах, а длинная кровоточащая царапина на руке выше локтя говорила о том, как нелегко ему далась попытка пролезть в узкое окошко. Он взирал на Ксанетию с непритворным благоговейным ужасом.

– Спархок, – сдавленно проговорил он, – она влетела в окно облачком дыма, представляешь?!

– Тумана, юный Телэн, – деловито поправила Ксанетия. Все еще источая сияние, она стояла лицом к двери в кордегардию. – Дым – весьма неподходящее состояние для плоти человеческой.

Из кордегардии доносился шум, возня и грохот.

– Спархок, – рассмеялся Бевьер, – они, похоже, двигают мебель! Видно, решили забаррикадировать дверь.

В этот миг из камеры опрометью выбежала Алиэн и бросилась в объятия Келтэна; и сразу за ней из своей темницы вышла Элана. Она была куда бледнее обычного, и под глазами у нее темнели круги. Одежда ее была истрепана и кое-где изорвана, а голову туго обматывал головной платок, как у монахини.

– Ох, Спархок, – едва слышно проговорила она, протягивая руки к мужу. Он шагнул к ней и заключил ее в крепкие медвежьи объятия.

Далеко снизу донесся яростный рев.

«Анакха! – прогремел в сознании Спархока голос Беллиома. – Киргон пробудился на погибель свою! Освободи меня!» Спархок рывком выдернул из-под рубахи мешочек со шкатулкой и торопливо стал распутывать завязки.

– Что это за вопль? – спросил Телэн.

– Киргон знает, что мы освободили Элану! – напряженно ответил Спархок, вытаскивая из мешочка шкатулку Кьюриковой работы. – Откройся! – приказал он шкатулке.

Крышка откинулась, и из шкатулки хлынуло голубое сияние Беллиома. Спархок бережно вынул камень.

– Спархок, кто-то поднимается по лестнице! – предостерегла Миртаи.

– Отойдите прочь! – резко бросил он и обратился к Беллиому:

– Голубая Роза! В силах ли ты преградить путь врагам нашим, что спешат в сей миг по оной лестнице?

Беллиом ничего не ответил, но стена высотой в половину человеческого роста, ограждавшая начало лестницы, вдруг разом рухнула вовнутрь, с грохотом и клубами пыли обрушившись в лестничный пролет.

«Поведай Афраэли, что мать ее в безопасности, – сухо приказал голос Беллиома. – Пусть начнется атака».

Спархок торопливо выпустил заклинание.

«Афраэль, – отрывисто проговорил он, – мы освободили Элану! Передай остальным – можно начинать!» «Беллиом может разрушить иллюзию Киргона?» – спросила она тем же сухим деловитым тоном, что и Сапфирная Роза.

«Голубая Роза! – безмолвно воззвал Спархок. – Иллюзия, сотворенная Киргоном, изрядно замедляет продвижение наших друзей к городу. Не мог бы ты разрушить ее, дабы привели они войска свои в сие проклятое место?» «Все будет как ты пожелаешь, сын мой».

Мгновенная пауза – и вдруг земля едва ощутимо всколыхнулась, а по небу волнами прокатилось сияние.

Из белесого храма далеко внизу донесся пронзительный, полный боли вопль.

– Мамочка моя, – мягко проговорила Флейта, как всегда, неожиданно возникая посреди комнаты. – Никогда не видела, как разрушается десятитысячелетнее заклятие. Вот это, должно быть, боль! Бедняжке Киргону выпала ужасная ночь.

– Ночь еще не завершилась, Богиня-Дитя, – устами Келтэна ответил ей Беллиом. – Избавь нас от неподобающего твоего ликования, покуда не минуют все опасности.

– Ну знаешь ли!..

– Умолкни, Афраэль. Должны мы позаботиться о защите своей, Анакха. Что ведомо Киргону, ведает также и Клааль. Схватка близится, и мы должны приготовиться к ней.

– Истинно так, – согласился Спархок и оглядел своих друзей. – Идемте, – сказал он. – Разойдемся по парапету и будем держать глаза открытыми. Скоро явится Клааль, а я не хочу, чтобы он подобрался ко мне сзади. Лестница полностью завалена.

– Там и мышь не проскользнет, – заверила его Миртаи.

– О стражниках можно забыть, – сообщил Бевьер, приложивший ухо к двери кордегардии. – Они все еще передвигают мебель.

– Отлично. – Спархок подошел к двери, ведущей на парапет. Она распахнулась с протестующим визгом ржавых петель. – Не вздумайте проявлять ненужную отвагу, – предостерег он друзей. – Это бой между Беллиомом и Клаалем. Разойдитесь по парапету и наблюдайте.

Когда они вышли на парапет, небо на востоке уже просветлело, возвещая приход дня, и эхо мучительного вопля Киргона все еще отдавалось в стенах Потаенного города.

– Смотрите! – Телэн указал поверх базальтовой балюстрады на юг, на дальний берег озера.

Человеческий поток, казавшийся издали скопищем крошечных фигурок, вытекал из Долины Героев, устремляясь в котловину, к воротам Кирги.

– Кто это?! – вскрикнула Элана, вцепившись в руку Спархока.

– Вэнион, – ответил он, – и с ним все остальные – Бетуана, Кринг, Улаф и тролли, Сефрения…

– Сефрения?! – воскликнула Элана. – Но она же мертва!

– Элана, – сказала Флейта, – не думаешь же ты, что я позволила бы Заласте убить мою сестру?

– Но… он сказал, что его нож пронзил ее сердце!.. Богиня-Дитя пожала плечами.

– Так оно и было, но Беллиом исцелил ее. Вэнион намерен кое-что предпринять по этому поводу. Из-за угла башни выбежал Телэн.

– С той стороны идет Бергстен! – сообщил он. – Его рыцари только что истоптали примерно три полка киргаев, даже не помешкав ни секунды.

– Неужели мы окажемся в осаде? – озабоченно спросил Келтэн.

– Вряд ли, – отозвался Бевьер. – Оборонительные качества этой крепости ничтожны, а патриарх Бергстен всегда славился крутым нравом.

Далеко внизу раздался грохот, и крыша храма взорвалась, разлетаясь во все стороны обломками известняка, – это черная громада Клааля прокладывала себе путь наружу из храма Киргона. Вот уже развернулись гигантские кожистые крылья, и пылающие щели глаз озирались с лихорадочным исступлением.

– Молю тебя, Анакха, подыми меня выше, дабы брат мой мог узреть меня.

– Голос, исходивший из уст Келтэна, прозвучал отрешенно.

Дрожащей рукой Спархок поднял высоко над головой Сапфирную Розу.

Келтэн неловким движением мягко отстранил цеплявшуюся за него Алиэн и шагнул к балюстраде, ограждавшей парапет. Он заговорил на языке, который был не под силу никому из людей, и слова его, вероятно, слышны были в Чиреллосе, на том конце мира.

Гигант Клааль, все еще наполовину скрытый развалинами храма Киргона, задрал свой треугольный лик и заревел в ответ, роняя из оскаленного рта капли пламени.

«Внимай мне прилежно, Анакха, – голос Беллиома прозвучал в сознании Спархока едва слышным шепотом. – Продолжу я дразнить и задирать заблудшего моего брата, покуда, разъяренный сверх меры, не выйдет он на битву со мною. Будь же тверд пред лицом сего близящегося ужаса, ибо наша удача либо неудача целиком зависят от отваги твоей и твердости твоей руки».

«Не постигаю я значения слов твоих, Голубая Роза. Неужто должен я буду сразиться с Клаалем?» «Нет, Анакха. Дело твое – освободить меня».

Творение тьмы, между тем, яростно расшвыряло известняковые глыбы и двинулось на дворец, алчно вытянув вперед лапы. Дойдя до массивных ворот, Клааль смел их с пути молнией, стиснутой в его огромном кулаке.

Келтэн-Беллиом продолжал оглушительно выкрикивать оскорбления, и Клааль в ответ выл от бешенства, прокладывая себе путь через нижние пристройки дворца, безжалостно сокрушая все, что лежало на его пути к башне.

И вот наконец он добрался до башни и, хватаясь громадными лапами за базальтовые глыбы, упорно полез вверх, а его раскинутые крылья так и хлестали утренний воздух, покуда он поднимался.

– Как же должен я освободить тебя, Голубая Роза? – нетерпеливо спросил Спархок.

– Мы с братом на краткое время должны воссоединиться, сын мой, – отвечал Беллиом, – дабы стать единым целым, каковым были когда-то, – иначе вечно я обречен оставаться в темнице сего лазурного кристалла, равно как и Клааль обречен сохранять нынешний свой чудовищный облик. Во временном нашем воссоединении оба мы получим свободу.

– Воссоединиться? Как?

– Когда достигнет он сей не столь уж и высокой вершины и возрадуется близкой победе оглушительным рыком, должен ты будешь со всей силой метнуть меня в разинутую его пасть.

– Что?!

– С радостью пожрет он меня. Сделай так, Анакха. В миг воссоединения нашего равно я и Клааль освободимся от нынешних наших обличий, и тогда начнется наша схватка. Не промахнись, сын мой, и не подведи меня, ибо это и есть та цель и судьба, для коей я сотворил тебя.

Спархок сделал глубокий вдох.

– Я не подведу тебя, отец, – всем сердцем поклялся он.

Все так же беснуясь и хлеща воздух кожистыми крыльями, Клааль поднимался все выше и выше по фасаду дворцовой башни. Спархок ощутил, как им овладевает странная, ничем не колеблемая отрешенность. Он прямо взглянул в лицо владыке ада и не испытал страха. Дело его – сама простота. Он лишь швырнет Сапфирную Розу в эту разинутую пасть, а если таковой возможности не представится – бросится туда сам, с Беллиомом в вытянутой руке. Он не ощутил ни сожаления, ни даже печали, приняв это твердое решение. Лучше это, чем погибнуть в какой-нибудь бессмысленной стычке на спорной границе, как случилось со многими его друзьями. Эта смерть будет не напрасна, а для воина это – лучшее, на что можно надеяться.

А Клааль лез, алчно стремясь добраться до своего ненавистного брата. Уже не более чем в нескольких ярдах ниже парапета сверкали жестоким торжеством его раскосые глаза, и оскаленные клыки роняли пламя, когда он проревел свой вызов.

И тогда Спархок вскочил на каменное ограждение и выпрямился, держа в вытянутой руке Беллиом.

– За Бога и королеву! – изо всей силы прокричал он свой клич.

Клааль протянул к нему чудовищную лапу.

И тогда Спархок со внезапностью освобожденной стальной пружины нанес удар. Рука его, опускаясь, хлестнула воздух, точно плеть.

– Получай! – крикнул он, швырнув сверкающий синевой камень.

С неуклонностью пущенной стрелы Сапфирная Роза вылетела из его руки в тот самый миг, когда Клааль еще шире разинул пасть, и исчезла в пылающей глотке.

Крылья Клааля, развернутые до предела, на миг застыли, трепеща от страшного напряжения. Гигантская тварь начала распухать, становясь еще громаднее, затем вдруг стала стремительно съеживаться…

И взорвалась.

Сила взрыва сотрясла землю, и Спархок, отброшенный с балюстрады, тяжело свалился на парапет. Он тут же вскочил и подбежал к балюстраде.

Две фигуры, сотканные из света, слепяще-голубая и обжигающе-красная, схватились друг с другом в пустоте, футах в десяти от него. Это была обычная схватка, яростный поединок воли и силы. Фигуры не имели черт и лишь отдаленно походили на человеческие. Раскачиваясь, они сцепились друг с другом, словно борцы на какой-нибудь сельской ярмарке, и каждый всей мощью своей воли и силы пытался одолеть равного ему противника.

Спархок и его друзья, стоявшие у балюстрады, оцепенели в благоговейном страхе, способные лишь не сводить глаз с этой битвы стихий.

А затем двое разомкнули враждебные объятия и замерли, пригнувшись и наполовину вытянув вперед громадные руки. Казалось, бессмертные братья ведут безмолвный, непостижимый разговор.

«Сие падет на твою долю, Анакха, – голос Беллиома в сознании Спархока звучал спокойно и отстранение. – Буде мы с Клаалем продолжим бой, мир сей будет уничтожен, как частенько случалось прежде. Ты принадлежишь сему миру, а потому сразишься за меня. Принадлежишь ты сему миру, и властвуют над тобой ограничения, кои не сдерживают меня. Боец, выставленный Клаалем, подобно тебе, ограничен».

«Исполню я все, как тобой сказано, отец мой, – ответил Спархок. – Выйду я сражаться за тебя, ежели сие неизбежно. Кто же будет мой противник?» Яростный рев донесся снизу, и из руин белесого храма вырвалось живое пламя.

«Се твой противник, сын мой, – ответил лазурный дух. – Клааль призвал его биться с тобой». «Киргон?!» «Именно так».

«Но он же бог!» «А ты разве нет?» Голова у Спархока пошла кругом.

«Загляни внутрь себя, Анакха. Ты – сын мой, и я сотворил тебя, дабы стал ты вместилищем моей воли. Ныне я высвобождаю эту волю и передаю ее тебе, дабы стал ты поборником и защитником сего мира. Восчувствуй же, как проникает в тебя ее мощь!» Словно распахнулась дверь, которая до того неизменно оставалась запертой. Спархок ощутил, что его разум и воля расширились безгранично, когда рухнул незримый барьер, и с этим ощущением на него снизошло немыслимое спокойствие.

«Отныне ты воистину сын мой, Анакха! – с восторгом воскликнул Беллиом. – Твоя воля отныне – моя воля. Отныне все возможно для тебя. Это твоя воля истребила Азеша. Я был лишь орудием твоим. В нынешнем же поединке станешь ты моим орудием. Устреми несгибаемую волю твою к сей цели. Возьми ее в руки свои, и переплавь, и скуй из нее силой разума своего оружие, коим ты сразишься с Киргоном. Если в сердце твоем нет лжи, не устоит он против тебя. Иди же! Киргон ждет тебя».

Спархок глубоко вздохнул и бросил взгляд на площадь далеко внизу, заваленную обломками камня. Живое пламя, что вырвалось из руин храма, сгустилось в сияющий человеческий силуэт, стоявший перед развалинами.

– Приди, Анакха! – прорычал он. – Встреча наша была предсказана еще до начала времен! Сие твоя судьба – будешь ты одарен честью превыше всего пасть от моей руки!

Спархок намеренно отбросил цветистую сложность архаического стиля.

– Не торопись праздновать, покуда не победил, Киргон! – крикнул он в ответ. – Не уходи! Я сейчас приду!

Он оперся ладонью о балюстраду и легко перемахнул через нее.

И замер, повиснув в воздухе.

– Отпусти, Афраэль, – бросил он.

– Ты хоть понимаешь, что творишь?! – воскликнула она.

– Просто сделай, как тебе сказано. Отпусти меня.

– Ты упадешь!

– Нет, не упаду. Поверь мне, я справлюсь. Не вмешивайся. Киргон ждет, так что будь добра, отпусти меня.

Собственно говоря, это был не совсем полет, хотя Спархок был уверен, что захоти он – и полетел бы. Ощущая во всем теле странную легкость, он опускался к руинам храма Киргона. Не то чтобы он лишился веса – скорее, его вес лишился всякого значения. Его воля была сильнее земного притяжения. С мечом в руке, он опускался вниз плавно, как перышко.

Киргон ждал его. Пылающий силуэт древнего бога втянул в себя пламя, преображая его в старинные доспехи, какие носили его почитатели, – кираса из полированной стали, конический шлем с султаном, огромный круглый щит и меч в руке.

Странное прозрение посетило Спархока, покуда он невесомо скользил вниз в прохладном утреннем воздухе. Киргон был не столько туп, сколько консервативен. Изменения он ненавидел, изменений страшился. Оттого он и заморозил своих киргаев во времени, стерев из их сознания всякую способность к изменению, к новому. Киргаи, не затронутые бегом времени, навеки оставались такими, какими были, когда еще мыслью зародились в сознании своего бога. Он сотворил идеал и оградил его от всего мира – законами, обычаями, врожденной ненавистью к переменам – так что этот народ, застывший в своей идеальности, был обречен с той минуты, когда первый киргай ступил ногой, обутой в сандалию, на твердь вечно меняющегося мира.

Спархок едва приметно усмехнулся. Киргон, оказывается, нуждается в нескольких уроках о благотворности перемен, и первый его урок будет посвящен преимуществам современных доспехов, оружия и тактики боя. «Доспехи», – подумал Спархок, и тотчас же оказался облачен в покрытую черной финифтью сталь. Почти небрежно отшвырнул он свой обычный походный меч, и в тот же миг рука его наполнилась тяжестью более длинного и массивного церемониального клинка. Теперь он был пандионским рыцарем в полном облачении, воином Бога – нескольких богов, язвительно поправил сам себя Спархок, – а кроме того, почти случайно, защитником не только своей королевы, своей Церкви и своего Бога, но и, если он верно прочел мысли Беллиома, своей прекрасной и отчасти ветреной сестры – Земли.

Он опустился наземь среди развалин храма.

– Приветствую тебя, Киргон, – проговорил он с глубочайшей торжественностью.

– Приветствую тебя, Анакха, – отвечал бог. – Признаюсь, я недооценил тебя. Ныне ты занял надлежащее тебе место. Не раз приходил я в отчаяние, страшась, что ты никогда не постигнешь истинного своего значения. Ученичество твое затянулось сверх меры, и, мнится мне, немалой виной тому неуместная твоя связь с Афраэлью.

– Мы тратим время попусту, Киргон, – прервал Спархок его цветистые словоизречения. – Приступим. Я и так уже опоздал к завтраку.

– Да будет так, Анакха! – Лицо Киргона с классическими чертами выразило одобрение. – Защищайся! – И он нанес удар своим огромным мечом, целя в голову Спархока.

Но Спархок уже успел начать свой выпад, и их мечи со звоном столкнулись в воздухе, не причинив никому вреда.

Так хорошо было снова сражаться. Ни политики, ни лицемерных, приводящих в смятение речей, ни ложных посулов – только чистый резкий звон стали о сталь и слитное движение мускулов под кожей.

Киргон был быстр, как Мартэл в годы своей юности, и, несмотря на ненависть к новшествам, учился быстро. Сложные движения кисти и руки, признак отменного фехтовальщика, казалось, сами собой, почти неосознанно приходили к древнему богу.

– Бодрит, верно? – выдохнул Спархок с волчьей усмешкой, полоснув по плечу бога. – Открой свой разум, Киргон. Ничто не стоит на месте – даже вот такая простенькая мелочь. – И он вновь ударил, ранив правую руку Киргона.

Бессмертный бросился на него, выставляя перед собой огромный круглый щит, стремясь волей и силой одолеть своего лучше обученного противника.

Спархок взглянул в это безупречное лицо и увидел с нем сожаление и отчаяние. Он напряг плечо, как учил его Кьюрик, и заблокировал руку со щитом, создавая непреодолимое препятствие бесплодным ударам противника. Эти выпады он отражал лишь легким ударом меча.

– Сдавайся, Киргон, – проговорил он, – сдавайся и живи. Сдавайся – и Клааль будет изгнан. Мы с тобой оба принадлежим этому миру. Пусть себе Беллиом и Клааль сражаются за другие миры. Возьми свою жизнь и свой народ – и уходи. Я не стану убивать тебя.

– Отвергаю я сие оскорбительное предложение, Анакха! – почти выкрикнул Киргон.

– Что ж, этого достаточно для удовлетворения рыцарской чести, – пробормотал сам себе Спархок с огромным облегчением. – Бог знает, что я делал бы, если б он согласился. – Он вновь поднял меч. – Да будет так, брат, – проговорил он. – Так либо иначе, нам не суждено существовать в одном мире. – Казалось, плоть его и воля разрастаются под черными доспехами. – Смотри же, брат, – процедил он сквозь стиснутые зубы. – Смотри и учись.

А затем он обрушил пятьсот лет обучения, подкрепленные растущим гневом, на жалкого беспомощного божка, который нарушил покой мира, покой, которого Спархок так жаждал еще с тех пор, как вернулся из изгнания в Рендоре. Он рассек бедро Киргона классическим pas-four. Он полоснул по этому безупречному лику Мартэловым изобретением parry-pas-nine. Он разрубил пополам огромный щит Киргона Вэнионовым third-feint-and-slash. Среди всех рыцарей церкви пандионцы считались наилучшими фехтовальщиками, а Спархок слыл наилучшим фехтовальщиком среди пандионцев. Беллиом назвал его равным богу, но Спархок сражался как человек – отменно обученный, слегка размякший и постаревший для подобных забав – но абсолютно уверенный, что, если судьба мира в его руках, он способен выстоять еще хотя бы один бой.

Его меч сверкал в лучах новорожденного солнца, блистая, мелькая, нанося удары. Ошеломленный, древний бог с трудом противостоял этому натиску.

Случай представился сам собой, и Спархок ощутил великолепную симметрию происшедшего. Киргон, сам того не зная, дал облаченному в черные доспехи пандионцу тот же шанс, что некогда, в храме Азеша – Мартэл. Однако Мартэл полностью понимал значение обрушившегося на него каскада ударов. Киргон же ничего не сознавал, и потому выпад, после которого клинок пандионца проткнул его насквозь, оказался для бога полной неожиданностью. Киргон замер, и меч вывернулся из его безжизненных пальцев, когда он выгнулся, пораженный смертельным ударом.

Спархок выдернул меч и вскинул окровавленный клинок в торжественном салюте.

– Новшество, Киргон, – проговорил он отстраненным голосом. – Знаешь, ты и вправду очень хорош, но все же стоило бы идти в ногу со временем.

Киргон осел на вымощенный плитами храмовый двор, бессмертие вытекало из него через рассеченный нагрудник.

– И теперь ты завладеешь миром, Анакха? – из последних сил выдохнул он.

Спархок опустился на колени подле поверженного им бога.

– Нет, Киргон, – ответил он устало. – Мне не нужен мир – лишь самый малый его уголок.

– Зачем же тогда вышел ты биться со мной?

– Потому что я не хотел, чтобы ты завладел миром – ведь тогда и мой малый уголок оказался бы в смертельной опасности. – Спархок бережно взял в свои руки безжизненно бледную длань. – Ты славно дрался, Киргон. Я уважаю тебя. Прощай.

– Прощай, – едва слышно прошелестел Киргон.

И тогда в вышине пронесся душераздирающий вопль, полный разочарования и ярости. Спархок поднял голову и увидел, как огненно-красный силуэт стремительным потоком унесся в залитое зарей небо – это Клааль продолжил свое вечное странствие в надзвездные пределы.

ГЛАВА 33

Снизу доносился шум боя – лязг стали о сталь, крики, стоны – но Элана, почти не слыша этого, неотрывно смотрела вниз, на площадь между руинами храма и дворцом, почти превращенным в руины.

Солнце уже поднялось на востоке и заливало древние улицы Кирги ярким безжалостным сиянием. Королева Элении безмерно устала, но муки ее плена закончились, и она жаждала лишь одного – очутиться наконец в объятиях мужа. Она немногое поняла из того, что произошло на площади, да это и не очень ее волновало. Она стояла на парапете, держа на руках Богиню-Дитя, и смотрела вниз, на своего непобедимого рыцаря.

– Как ты думаешь, мы уже можем спуститься? – спросила она у маленькой Богини.

– Лестница завалена наглухо, Элана, – напомнила Миртаи.

– Я об этом позабочусь, – заметила Флейта.

– Может быть, нам лучше остаться здесь, – озабоченно хмурясь, вставил Бевьер. – Киргона и Клааля больше нет, но Заласта все еще бродит где-то. Он может попытаться вновь захватить королеву, чтобы выторговать себе свободу и жизнь.

– Пусть только попробует, – зловеще проговорила Богиня-Дитя. – Элана права. Пойдемте вниз.

Они вошли в комнату, подошли к лестнице и воззрились на клубы пыли, крутившейся над ступенями.

– Что ты сделала? – спросил Телэн у Флейты. – Куда исчезли камни?

– Я превратила их в песок, – отозвалась она, пожав плечами.

Лестница извивалась, спускаясь между стен башни. Келтэн и Бевьер с мечами в руках шли первыми, со всеми предосторожностями осматривая каждый новый этаж. Три или четыре верхних этажа оказались совершенно безлюдны, но, когда они начали спускаться на этаж, находившийся примерно посередине башни, Ксанетия вдруг бросила резким шепотом:

– Кто-то идет сюда!

– Где? – быстро спросил Келтэн. – Сколько их?

– Двое, и подымаются они по лестнице нам навстречу.

– Я с ними разберусь, – проворчал он, крепче сжимая рукоять меча.

– Только не наделай глупостей, – предостерегла его Алиэн.

– Любовь моя, глупость делают те, кто поднимается по лестнице. Оставайся с королевой. – И он двинулся вперед.

– Я пойду с ним, – сказала Миртаи. – Бевьер, твоя очередь охранять Элану.

– Но…

– Цыц! – скомандовала она. – Делай как велено.

– Слушаюсь, сударыня, – подчинился он со слабой усмешкой.

Снизу донеслось неразборчивое эхо голосов.

– Сантеокл! – жарким шепотом определила одного из говоривших Элана.

– А кто другой? – спросила Ксанетия.

– Экатас.

– Вот как, – проговорила Ксанетия, сосредоточенно наморщив бледный лоб. – Сие неточно, – проговорила она чуть виноватым тоном, – однако мнится мне, что они не ведают еще о твоем освобождении, королева Элении, и направляются в былую твою темницу, дабы, угрожая твоей жизни, выговорить себе беспрепятственный проход через вражеские ряды.

Двадцатью ступенями ниже была лестничная площадка, и Келтэн и Миртаи остановились там, чуть расступившись, чтобы не мешать друг другу.

Сантеокл, в сверкающем нагруднике и шлеме с султаном, с мечом в руке, перемахивал разом через две ступеньки. Достигнув лестничной площадки, он резко остановился и с тупым изумлением уставился на Келтэна и Миртаи. Взмахнув мечом, он бросил отрывистый приказ на языке киргаев.

– Что он сказал? – осведомился Телэн.

– Велел им убираться с дороги, – ответила Афраэль.

– Он что же, не понимает, что это враги?

– «Враг» для Сантеокла чересчур сложное понятие, – пояснила Элана. – Он никогда не бывал за стенами Кирги, и я сомневаюсь, чтобы за всю свою жизнь он видел больше десятка людей, которые не были бы киргаями. Киргаи подчиняются ему беспрекословно, так что он вряд ли когда-либо сталкивался с открытой враждебностью.

За спиной Сантеокла появился отдувающийся Экатас. Глаза его расширились от потрясения, морщинистое лицо побелело. Он что-то резко сказал королю, и Сантеокл покорно отступил в сторону. Экатас выпрямился и звучно заговорил, размахивая в воздухе руками.

– Остановите его! – воскликнул Бевьер. – Он творит заклинание!

– Он пытается сотворить заклинание, – поправила его Афраэль. – Думаю, его ждет неприятный сюрприз.

Голос верховного жреца взвился в протяжном крещендо, и он вдруг резко ткнул рукой в сторону Келтэна и Миртаи.

И ничего не произошло.

Экатас поднес к лицу пустую ладонь и уставился на нее в крайнем изумлении.

– Экатас, – сладким голоском окликнула его Афраэль, – терпеть не могу приносить дурные вести, но со смертью Киргона твои заклинания перестали действовать.

Жрец воззрился на нее, и на лице его медленно проявилось осознание правоты этих слов. Затем он круто развернулся, бросился в дверь слева от лестничной площадки и с грохотом захлопнул ее за собой.

Миртаи метнулась за ним. Она дернула дверь, отступила на шаг и ударом ноги разнесла ее на куски.

Келтэн двинулся на презрительно ухмылявшегося короля киргаев. Сантеокл принял героическую позу, выставив перед собой огромный щит, вскинув меч и высоко держа голову.

– Ему же не устоять против Келтэна, – заметил Бевьер. – Почему он не убегает?

– Воистину полагает он себя непобедимым, сэр Бевьер, – отвечала Ксанетия. – Ему довелось убить на учебном поле множество своих же солдат, и оттого считает он себя непревзойденнейшим в мире воителем. На самом же деле подданные его никогда не отвечали ударом на удар и даже не пытались оказать сопротивление, ибо он – их король.

Келтэн с мрачным и мстительным видом обрушился на слабоумного монарха, как лавина. Лицо Сантеокла исказилось от возмущения – впервые за всю его жизнь кто-то поднял на него оружие.

Схватка была короткой и отвратительной, и исход ее оказался вполне предсказуем. Келтэн разбил неуклюжий щит, отразил пару неловких формальных выпадов в голову и по самую рукоять погрузил свой меч точно в центр блистающего нагрудника. Сантеокл уставился на него в немом потрясении. Затем он вздохнул, соскользнул с клинка и со звоном рухнул с лестницы.

– Так! – с исступленным восторгом воскликнула Элана, увидев, как погиб самый отвратительный из ее мучителей.

Из-за расколотой двери донесся долгий отчаянный вопль, зловеще затихший вдали, и на лестнице появилась Миртаи. На лице ее было написано мрачное удовлетворение.

– Что ты с ним сделала? – с любопытством спросил Келтэн.

– Изоконировала, – пожала она плечами.

– Миртаи!.. – ахнул он. – Это же чудовищно! Атана озадаченно взглянула на него.

– О чем ты говоришь?

– Сотворить такое с мужчиной – это просто ужасно!

– Выбросить его из окна? Я могла бы придумать кое-что и похуже.

– Так вот что означает это слово!..

– Разумеется. Стрейджен частенько использовал его в Материоне.

– А-а, – Келтэн слегка покраснел.

– А ты что подумал?

– Э-э… неважно, Миртаи. Забудь, что я говорил.

– Но ведь ты же что-то подумал.

– Может, хватит об этом? Я тебя не так понял, вот и все. – Он поглядел на остальных. – Пошли вниз, – предложил он. – Думаю, нам уже никто не помешает.

Элана вдруг разразилась слезами.

– Не могу! – простонала она. – Я не могу предстать перед Спархоком вот такой! – Она прижала ладонь к головному платку, скрывавшему ее изуродованную прическу.

– Тебя это все еще беспокоит? – осведомилась Афраэль.

– Я выгляжу так ужасно! Афраэль закатила глаза.

– Пойдем в ту комнату, – предложила она. – Я все устрою – если это для тебя так важно.

– Правда? – жадно спросила Элана.

– Ну разумеется! – Богиня-Дитя деловито прищурилась, оглядывая ее. – Может быть, хочешь изменить цвет волос? – предложила она. – Или сделать их вьющимися?

Королева поджала губы.

– Почему бы нам это не обсудить? – осведомилась она.

***

Кинезганцы, охранявшие внешнюю стену Потаенного города, никогда не были хорошими вояками, и, когда тролли, вывалившись из He-Времени, принялись карабкаться на стены, солдаты побросали оружие и пустились наутек.

– Ты сказал троллям, чтобы они открыли для нас ворота? – спросил Вэнион у Улафа.

– Да, мой лорд, – отвечал генидианец, – но, боюсь, они нескоро об этом вспомнят. Сейчас они голодны, а потому вначале позавтракают.

– Но, Улаф, мы должны попасть в город, – с нажимом проговорила Сефрения. – Нам нужно защитить рабов.

– О Господи, – проговорил он, – об этом-то я и забыл. Тролли не сумеют отличить рабов от кинезганцев.

– Пойду гляну на ворота, – вызвался Халэд. Спрыгнув с коня, он побежал к массивным, сколоченным из толстых бревен воротам.

Через минуту он вернулся.

– С воротами проблем не будет, леди Сефрения, – сообщил он. – Они развалятся, едва на них как следует чихнешь.

– Что?!

– Дерево очень старое, моя леди, да к тому же изъедено сухой гнилью. С твоего разрешения, лорд Вэнион, я возьму нескольких людей и снаряжу таран. Мы вышибем ворота и войдем в город.

– Разумеется, – кивнул Вэнион.

– Пошли, Берит! – окликнул Халэд друга.

– При этом юноше я всегда чувствую себя неполноценным, – шепотом пожаловался Вэнион, глядя вслед молодым людям, которые поскакали к столпившимся в нескольких ярдах позади рыцарям.

– Насколько я помню, его отец производил на тебя такое же воздействие, – отозвалась Сефрения. Из-за стены галопом прискакал Кринг.

– Друг Бергстен готовится ударить по северным воротам, – сообщил он.

– Передай ему, чтобы был осторожен, друг Кринг, – посоветовала Бетуана. – Тролли уже в городе – и они голодны. Может быть, ему лучше ненадолго отложить свою атаку.

Кринг согласно кивнул.

– Когда действуешь в союзе с троллями, многое переворачивается с ног на голову, верно? Дерутся они отменно, но, упаси Боже, если проголодаются.

Минут через десять Халэд и несколько десятков рыцарей приволокли к воротам огромное бревно, подвесили его на веревках, привязанных к нескольким самодельным треножникам, и принялись мерно молотить тараном по гнилым бревнам ворот. Ворота содрогнулись, испуская клубы мельчайшей ржаво-красной пыли, и начали крошиться и разваливаться на куски.

– Вперед! – жестко крикнул Вэнион своему разношерстному войску и повел его в город. По настоянию Сефрении рыцари тотчас направились к невольничьим загонам, освободили закованных рабов и вывели их в безопасное место снаружи городских стен. Затем войско Вэниона двинулось прямиком к внутренней стене, которая окружала крутую гору, подымавшуюся посередине Кирги.

– Сколько это может продолжаться, сэр Улаф? – спросил Вэнион, указывая на беснующихся троллей.

– Трудновато сказать, лорд Вэнион, – отозвался Улаф. – Не думаю, впрочем, что мы добьемся от троллей хоть какой-нибудь помощи, покуда по улицам внешнего города еще мечутся живые кинезганцы.

– Может быть, это и к лучшему, – решил Вэнион. – Я все же предпочитаю отыскать Спархока, прежде чем это сделают тролли. – Он огляделся и позвал:

– Халэд! Пусть твои люди волокут сюда таран. Выломаем ворота во внутренний город и отыщем Спархока.

– Слушаюсь, мой лорд, – отозвался Халэд.

Эти ворота оказались куда прочнее, и Халэдов таран еще молотил по ним с гулким уханьем, когда из-за поворота стены выехал патриарх Бергстен, сопровождаемый сэром Гельдэном, ветераном-пандионцем, незнакомым Вэниону пелоем и высокой гибкой молодой атаной. С некоторым изумлением Вэнион увидел в этой компании и стирикского бога Сетраса.

– Что это, по-твоему, ты делаешь, Вэнион? – прорычал Бергстен.

– Выбиваю ворота, ваша светлость, – ответил Вэнион.

– Я не об этом говорю! Что, во имя Господа, надоумило тебя пустить вперед троллей?

– Слово «пустить» здесь не очень-то уместно, ваша светлость. Они попросту не спрашивали разрешения.

– Во внешнем городе творится абсолютный хаос. Мои рыцари не могут сосредоточиться на внутренней стене, потому что все время натыкаются на троллей. Тролли, знаешь ли, совсем обезумели от голода. Сейчас они готовы есть все, что движется.

– Это обязательно? – содрогаясь, пробормотала Сефрения.

– Привет, Сефрения, – сказал Бергстен. – Хорошо выглядишь. Сколько ты еще намерен провозиться с воротами, Вэнион? Надо поскорее ввести наших людей во внутренний город, где мы будем иметь дело исключительно с киргаями. Твои союзники действуют моим людям на нервы. – Он взглянул на край внутренней стены, четко очерченный на фоне рассветного неба. – Я, кстати, полагал, что киргаи – воины. Почему они не на стенах?

– Они сейчас слегка деморализованы, – пояснила Сефрения. – Спархок только что убил их бога.

– Спархок?! Я считал, что это должен сделать Беллиом.

Сефрения вздохнула.

– В определенном смысле он это и сделал, – пояснила она. – Сейчас их очень трудно отделить друг от друга. Афраэль точно не уверена, где сейчас заканчивается Беллиом и начинается Спархок.

Бергстен содрогнулся.

– Не думаю, что мне хочется побольше об этом узнать, – заявил он. – Мне и без того довольно теологических сложностей. А что с Клаалем?

– Его больше нет. Он был изгнан, как только Спархок убил Киргона.

– Великолепно, Вэнион, – с сарказмом заметил Бергстен. – Вы заставили меня проскакать тысячу лиг в разгар зимы лишь затем, чтобы прибыть к шапочному разбору.

– Физические упражнения вам только на пользу, ваша светлость. – Вэнион повысил голос. – Сколько еще ждать, Халэд?

– Несколько минут, мой лорд! – откликнулся оруженосец Спархока. – Бревна уже трещат.

– Отлично, – мрачно проговорил Вэнион. – Мне не терпится отыскать Заласту. Нам с ним предстоит кое-что обсудить – и это продлится долго.

***

– Все удрали, Спархок, – сообщил Телэн, наскоро осмотревший разрушенный дворец. – Ворота нараспашку, и кроме нас здесь ни единой живой души.

Спархок устало кивнул. Эта долгая, чересчур долгая ночь истощила и его физические силы, и чувства, однако он до сих пор ощущал то безмерное спокойствие, которое снизошло на него после того, как он наконец осознал истинный смысл его странной связи с Беллиомом. Смутные желания – скорее любопытство, нежели что-то другое, – мелькали в его голове, искушая немедленно испытать пределы своей лишь недавно осознанной мощи. Спархок намеренно подавлял их.

«Валяй, Спархок!» – голос Флейты прозвучал в его сознании с легким вызовом. Повернув голову, он бросил насмешливый взгляд на бессмертное дитя, стоявшее рядом с его женой. Элана с задумчивым видом пропускала сквозь пальцы длинные светлые пряди волос.

«Что, по-твоему, я должен сделать?» – послал он ответную мысль.

«Все, что ни придет в голову».

«Зачем?» «Неужели тебе ни чуточки не любопытно? Разве ты не хочешь узнать, можешь ли ты вывернуть наизнанку гору?» «Могу, – ответил он, – однако не вижу причины это делать».

«Ты отвратителен!» – вдруг вспыхнула она.

«Что с тобой, Афраэль?» «Ты такой неуклюжий!» Спархок нежно улыбнулся ей.

«Знаю, но ведь ты все равно меня любишь, верно?»

– Спархок! – позвал Келтэн от чеканных бронзовых ворот, – сюда едет Вэнион. И с ним Бергстен.

***

Вэнион знал Спархока со времен его послушничества, но усталый человек в черных доспехах показался ему почти незнакомцем. Было в его лице и глазах нечто такое, чего прежде там не бывало никогда. Магистр пандионцев, сопровождаемый патриархом Бергстеном и Сефренией, приблизился к своему старому другу с чувством, весьма похожим на благоговейный трепет.

Едва Элана увидела Сефрению, она тихо вскрикнула и, бросившись к ней, заключила ее в неистовые объятия.

– Я вижу, Спархок, ты разрушил еще один город, – широко ухмыляясь, заметил Бергстен. – Похоже, это уже входит у тебя в привычку.

– Доброе утро, ваша светлость, – отозвался Спархок. – Как приятно снова вас увидеть.

– Это все ты натворил? – Бергстен указал на развалины храма и полуобрушившийся дворец.

– Нет, ваша светлость, по большей части – Клааль.

Массивный церковник расправил плечи.

– Я привез тебе приказ Долманта, – объявил он. – Ты должен передать мне Беллиом. Почему бы нам не покончить с этим делом сразу, пока мы оба еще не забыли о нем?

– Боюсь, что это невозможно, ваша светлость, – вздохнул Спархок. – У меня его больше нет.

– Что ты с ним сделал?

– Беллиом больше не существует – во всяком случае, в своем прежнем облике. Он освободился из своего заточения и продолжил свое странствие.

– Ты освободил Беллиом, не посоветовавшись с Церковью? Тебе грозят неприятности, Спархок.

– Да ладно, Бергстен, успокойся, – вмешалась Афраэль. – Спархок сделал то, что должен был сделать. Я потом сама все объясню Долманту.

Вэниона, впрочем, занимали иные мысли.

– Все это очень интересно, – мрачно проговорил он, – но меня сейчас куда больше занимает вопрос, как отыскать Заласту. Кто-нибудь знает, где я мог бы его найти?

– Он может быть под этими развалинами, Вэнион, – сказала Элана, указывая на разрушенный храм. – Он и Экатас направились туда, когда обнаружили, что Спархок уже в стенах Кирги. Экатасу удалось спастись, и его прикончила Миртаи, но Заласта, вполне вероятно, мог оказаться под обломками, когда Клааль разворотил храм.

– Нет, – кратко возразила Афраэль. – Его нет в городе.

– Я очень хочу найти его, Божественная, – проговорил Вэнион.

– Сетрас, дорогой, – сладким голосом обратилась Афраэль к своему кузену, – не мог бы ты отыскать для меня Заласту? Он за многое должен ответить.

– Я сделаю что смогу, Афраэль, – пообещал красивый бог, – но мне и вправду очень нужно вернуться в студию. Из-за всех этих дел я слегка забросил свои занятия.

– Ну пожалуйста, Сетрас, – льстиво промурлыкала она, одарив его своей всесокрушающей улыбкой. Сетрас беспомощно рассмеялся.

– Теперь понимаешь, Бергстен, о чем я говорил? – обратился он к рослому патриарху. – Она – опаснейшее создание во всей вселенной.

– Я тоже об этом слышал, – отозвался Бергстен. – Лучше исполни ее просьбу, Сетрас. Ты ведь все равно в конце концов это сделаешь.

– А вот и ты, Итайн-посол, – услышал Вэнион обманчиво любезный голос атаны Марис. Обернувшись, он увидел, что стройный юный командир гарнизона Кинестры наступает на явно перепуганного тамульского дипломата. – Я тебя обыскалась, – продолжала она. – Нам о многом нужно поговорить. Отчего-то ни одно твое письмо не дошло до меня. Думаю, ты должен примерно наказать своего гонца.

На лице Итайна появилось затравленное выражение.

***

Бетуана выслала гонцов в Материон перед самым полуднем, когда последние киргаи, окончательно павшие духом, сдались на милость победителей. Сэр Улаф особо отметил, что на такое благоразумное решение немало повлияла участь, постигшая кинезганцев во внешнем городе. Патриарх Бергстен давно уже бросал на своего соотечественника задумчивые критические взгляды. Бергстен был бесцеремонен в своей церковной деятельности и охотно нарушал любые правила ради достижения необходимой цели, но и его лишал дара речи безудержный экуменизм Улафа.

– Он чересчур ими восторгается, Спархок, – заявил рослый патриарх. – Ну ладно, я согласен, что тролли были нам полезны, но все-таки… – Он не докончил фразы, подыскивая слова, которые могли бы выразить его врожденные предрассудки.

– У Улафа с троллями, ваша светлость, установились особые отношения, – уклончиво пояснил Спархок и тут же благоразумно переменил тему. – Много нам еще осталось здесь сделать? Я бы хотел поскорее вернуть жену ко благам цивилизации.

– Можешь уезжать хоть сейчас, Спархок, – пожал плечами Бергстен. – Мы и сами все подчистим. Ты оставил нам не слишком много действительно важных дел. Я с рыцарями останусь здесь, чтобы завершить усмирение киргаев; Тикуме уведет пелоев в Кинестру, чтобы помочь Итайну и атане Марис укрепить там оккупационный режим; Бетуана намерена послать своих атанов в Арджуну, дабы восстановить там императорскую власть. – Бергстен скорчил кислую гримасу. – На нашу долю остались исключительно нудные административные мелочи. Ты лишил меня доброй драки, Спархок.

– Если хотите, ваша светлость, я могу послать за солдатами Клааля.

– Нет, Спархок, спасибо, не нужно, – торопливо ответил Бергстен. – Без этой драки я как-нибудь обойдусь. Ты возвращаешьсяпрямиком в Материон?

– Не прямиком, ваша светлость. Вежливость обязывает нас сопроводить анару Ксанетию в Дэльфиус.

– Весьма странная леди, – задумчиво проговорил Бергстен. – Я все время ловлю себя на том, что стоит ей войти в комнату, меня так и тянет рухнуть на колени.

– Да, ваша светлость, ее присутствие именно так и действует на людей. Если мы вам здесь действительно не нужны, я поговорю с друзьями, и мы будем готовиться к отъезду.

– Что, собственно говоря, здесь произошло, Спархок? – напрямик спросил Бергстен. – Мне нужно будет доложить обо всем Долманту, а из того, что рассказывают другие, мало что можно понять.

– Не уверен, ваша светлость, что сумею это понятно объяснить, – ответил Спархок. – Мы с Беллиомом на время вроде как бы объединились. Полагаю, ему нужна была моя рука. – Это был простой ответ, удачно обходивший суть дела, о которой Спархок еще не был готов даже задуматься.

– Так ты был всего лишь орудием? – спросил Бергстен, не сводя с него пристального взгляда. Спархок пожал плечами.

– Как и все мы, ваша светлость. Разве мы не орудия Божьи? В этом, собственно, и состоит наша служба.

– Спархок, ты на грани ереси. Не бросайся так словом «Бог».

– Я и не бросаюсь, ваша светлость, – сказал Спархок. – Это просто ограниченность нашего языка. Есть вещи, которых мы не понимаем и которым не знаем названия. Мы просто слепляем их в один комок, даем ему название «Бог» – и дело с концом. Мы с тобой солдаты, патриарх Бергстен. Наша служба в том, чтобы мчаться в бой, когда затрубит труба. С остальным пусть разбирается Долмант. Это уже его служба.

***

Спархок и его друзья в сопровождении Кринга, Бетуаны и Энгессы выехали из покоренной Кирги на следующее утро вскоре после рассвета и направились к Сарне. Со времени своего поединка с Киргоном Спархок не видел и не слышал Беллиома, и это вызывало у него странное разочарование. Тролли-Боги тоже удалились, забрав всех своих детей – кроме Блоква, который трусил сейчас между Улафом и Тиниеном. Блокв весьма уклончиво отвечал на вопрос, зачем он решил присоединиться к ним.

Они ехали на северо-восток по бесплодным землям Кинезги, не торопясь и часто делая остановки. Спешить больше не было нужды. Сефрения и Ксанетия, вновь объединив свои усилия, вернули все лица их законным владельцам, и все понемногу возвращалось в прежнюю колею.

Через десять дней после того, как они покинули Киргу, незадолго до полудня, когда до Сарны оставалось уже несколько лиг, Вэнион подъехал к Спархоку, скакавшему во главе колонны.

– Можно тебя на два слова? – спросил он.

– Конечно.

– Это личный разговор.

Спархок кивнул, передал командование Бевьеру и пустил Фарэна в легкий галоп. Опередив колонну примерно на четверть мили, они снова перешли на шаг.

– Сефрения хочет, чтобы мы поженились, – сказал Вэнион, отметая все предисловия.

– Тебе нужно мое разрешение?

Вэнион одарил друга долгим ровным взглядом.

– Извини, – сказал Спархок. – Ты застал меня врасплох. С этим будут проблемы, ты же знаешь. Ни Церковь, ни Тысяча Стирикума никогда не одобрят этого брака. Мы уже не так ограниченны, как прежде, но одна мысль о браке между представителями разных рас и разной веры по-прежнему вызывает всеобщую ярость.

– Знаю, – мрачно сказал Вэнион. – Долмант, вероятно, не стал бы возражать, но его руки связаны доктриной и законами Церкви.

– Кто же тогда совершит венчание?

– Сефрения уже разрешила эту проблему. Обряд проведет Ксанетия.

Спархок поперхнулся.

– Она ведь и вправду духовное лицо, Спархок.

– M-м… формально, да, я полагаю. – И Спархок вдруг разразился хохотом.

– Что тебя так рассмешило? – ядовито осведомился Вэнион.

– Можешь ты вообразить себе физиономию Ортзела, когда он узнает, что магистр одного из орденов, патриарх церкви сочетался браком с женщиной из Тысячи Стирикума, а свершила обряд дэльфийская жрица?

– Да, это и впрямь нарушает кое-какие правила, – с невеселой усмешкой признал Вэнион.

– Кое-какие? Вэнион, я сомневаюсь, что найдется хоть одно правило, которого не нарушает это событие.

– Так ты тоже против?

– Только не я, старый мой друг. Если этого хотите вы с Сефренией, я готов отстаивать вашу правоту перед всей Курией.

– Так ты будешь со мной? Я имею в виду, во время церемонии.

Спархок похлопал его по плечу.

– Сочту за честь, друг мой.

– Отлично. Таким образом, это будет семейное дело. Сефрения уже говорила с твоей женой. Элана будет подружкой невесты.

– Почему-то я так и подумал, – рассмеялся Спархок.

Они проехали через Сарну и двинулись на север по засыпанной снегом горной дороге, которая вела в Диргис. Покинув Диргис, они вновь повернули на запад и поднялись выше в горы.

– Мы оставляем за собой широкий след, Спархок, – сказал Бевьер как-то в конце снежного дня. – И этот след ведет прямиком в Дэльфиус.

Спархок обернулся и посмотрел назад.

– Ты прав, – признал он. – Надо мне, пожалуй, поговорить с Афраэлью. Кое-что в мире переменилось, но все же я не думаю, что дэльфы готовы принимать у себя толпы незваных гостей.

Он повернул Фарэна и поехал назад, чтобы присоединиться к дамам. Афраэль, как всегда, ехала с Сефренией.

– Можно предложить, Божественная? – осторожно спросил Спархок.

– Ты говоришь точь-в-точь, как Тиниен. Он пропустил это замечание мимо ушей.

– Насколько хорошо ты управляешься с погодой?

– Тебе понадобилось лето?

– Нет. На самом деле мне нужен небольшой буран. Мы оставляем след на снегу, и этот след ведет прямо к Дэльфиусу.

– Какое это имеет значение?

– Дэльфам вряд ли нужны незваные гости.

– Гостей не будет – ни званых, ни незваных. Ты же обещал запечатать их долину, забыл?

– О Господи! – пробормотал он. – Совсем вылетело из головы! С этим могут возникнуть трудности. У» меня ведь больше нет Беллиома.

– Так постарайся связаться с ним, Спархок. В конце концов, обещание есть обещание. Ксанетия исполнила свою часть сделки, так что твоя моральная обязанность – исполнить свою.

Спархок был в смятении. Отъехав к густой рощице молодых тонких сосен, он спешился.

– Голубая Роза! – позвал он вслух, почти не надеясь услышать ответа.

– Голубая Роза!

«Я внемлю тебе, Анакха, – тотчас отозвался в его сознании знакомый голос. – Мнилось мне, что ты отчего-то недоволен мной».

«Ни в коей мере, Голубая Роза. Ты исполнил все, что я просил у тебя. Враги наши повержены, и я весьма доволен. Я, однако же, присягал своей честью дэльфам, что запечатаю их долину, дабы никто из внешнего мира не мог проникнуть в нее».

«Помню я присягу твою, Анакха. Была она дана верно и справедливо. Вскоре, однако же, в ней не будет нужды».

«Смысл сих слов ускользает от меня».

«Смотри же, сын мой, и учись. – Наступила долгая пауза. – Никоим образом не желал бы я оскорбить тебя, однако же для чего обратился ты ко мне с сим делом?» «Отец, я дал слово дэльфам запечатать их долину».

«Так исполни сие».

«Не был я уверен, что по-прежнему могу говорить с тобою, дабы обратиться к тебе за помощью».

«Но ты не нуждаешься в помощи, Анакха, – ни в моей, ни в чьей-либо еще. Ужели поединок твой с Киргоном не доказал тебе, что отныне для тебя возможно все? Ты – Анакха и сын мой, и нет подобного тебе во всей многозвездной вселенной. Необходимо было сотворить тебя таким, дабы мог ты исполнить мое дело. Все, что ни совершал ты через меня, с той же легкостью мог бы ты свершить самолично. – Беллиом помолчал. – Приятно мне, однако же, что не сознавал ты собственной силы, ибо дало мне это случай близко узнать тебя. Часто буду я думать о тебе в бесконечном своем странствии. Направимся же в Дэльфиус, где соединятся в браке друг твой Вэнион и любимая всеми нами Сефрения и где узришь ты чудо».

«О каком чуде ведешь ты речь, Голубая Роза?» «Вряд ли возможно было бы назвать его чудом, ведай ты о нем заранее, сын мой».

В затихающем голосе Беллиома было едва заметное веселье.

Уже начинало смеркаться и шел снег, когда путники перевалили через кряж и увидели внизу долину, где волшебное озеро, окутанное вьющейся снежной дымкой, сияло едва не ярче луны. Древний Кедон ожидал их у ворот в еще один потаенный город, а рядом с ним стоял друг Итайна Экрасиос.

Они проговорили допоздна, потому что рассказать нужно было о многом, и на следующий день лишь около полудня проснулся Спархок в непривычно низкой спальне, где разместили его и Элану. Одной из особенностей дэльфийской архитектуры было то, что их комнаты по большей части располагались ниже поверхности земли. Спархока это не слишком занимало, но Халэд, похоже, был весьма увлечен этой идеей.

Спархок нежно поцеловал спящую жену, тихонько выскользнул из постели и отправился искать Вэниона. Он хорошо помнил день своей свадьбы и был уверен, что другу необходима его поддержка.

Он нашел седовласого магистра в импровизированной конюшне – тот беседовал с Телэном и Халэдом. Оруженосец Спархока был мрачен.

– Что случилось? – спросил Спархок, присоединившись к ним.

– Мой брат слегка не в духе, – пояснил Телэн. – Он беседовал с Экрасиосом и другими дэльфами, которые разогнали армию Скарпы в Арджуне, и никто не смог в точности сказать ему, что приключилось с Крегером.

– Я намерен действовать так, как если бы он был жив, – объявил Халэд.

– Он чересчур скользкий, чтобы не мог увернуться и на сей раз.

– Халэд, – сказал Вэнион, – у нас есть для тебя другие планы. Ты слишком ценен, чтобы истратить всю свою жизнь, гоняясь за пронырливым пьяницей, который то ли выбрался из Натайоса живым, то ли нет.

– Лорд Вэнион, – вмешался Телэн, – у него это займет не так уж и много времени. Как только мы со Стрейдженом вернемся в Симмур, я поговорю с Платимом, и он пошлет людей на поиски Крегера. Если только он жив – где бы он ни был, – мы узнаем об этом.

– Чем заняты дамы? – нервно спросил Вэнион.

– Элана еще спит, – ответил Спархок. – Вы с Сефренией вернетесь с нами в Материон?

– Ненадолго, – ответил Вэнион. – Сефрения хочет кое о чем побеседовать с Сарабианом. Потом мы отправимся в Атан с Бетуаной и Энгессой. Оттуда уже совсем недалеко до Сарсоса. Кстати, ты заметил, что происходит между Бетуаной и Энгессой?

Спархок кивнул.

– Видимо, Бетуана решила, что атанам нужен король. Энгесса для этой должности вполне подходит, и уж во всяком случае он намного умнее покойного Андрола.

– Это для него не слишком лестно, Спархок, – ухмыляясь до ушей, заметил Телэн. – Покойный Андрол был ненамного умнее кирпича.

Дамы, разумеется, вовсю занимались приготовлениями к свадьбе. Рыцари, в свою очередь, делали все, чтобы отвлечь мысли Вэниона от предстоящего события.

Загадочный догмат дэльфийской веры требовал, чтобы брачный обряд совершался в сумерках на берегу светящегося озера. Спархок смутно понимал, почему это пристало сияющим, но свадьба Вэниона и Сефрении не имела ничего общего с соглашением между дэльфами и их богом. Впрочем, вежливость требовала, чтобы он оставил свои замечания при себе. Он искренне предлагал облачить Вэниона в традиционные черные пандионские доспехи, но магистр предпочел белоснежное стирикское одеяние.

– Я отвоевал свою последнюю войну, Спархок, – чуть печально пояснил он. – После этой свадьбы у Долманта не будет иного выбора, кроме как отлучить меня от церкви и лишить рыцарского звания. Я стану сугубо штатским человеком. Впрочем, мне, так или иначе, никогда не нравилось носить доспехи. – Он с любопытством поглядел на Улафа и Тиниена, которые о чем-то серьезно разговаривали с Блоквом на улице у дверей конюшни. – Что там происходит?

– Они пытаются растолковать своему другу, что такое свадьба – без особого, впрочем, успеха.

– Думаю, что тролли привыкли обходиться без церемоний.

– Вот именно. Когда самец испытывает какие-то чувства к самке, он приносит ей еду. Если она станет есть, значит, брак заключен.

– А если нет?

Спархок пожал плечами.

– Тогда они пытаются прикончить друг друга.

– Ты хотя бы догадываешься, почему Блокв не ушел с остальными троллями?

– Понятия не имею, Вэнион. Нам так и не удалось добиться от него прямого ответа. Видимо, Тролли-Боги хотят, чтобы он что-то сделал.

День тянулся медленно, и с каждой минутой Вэнион становился все раздражительнее. Тем не менее пасмурный день постепенно сменился сумерками, и вечер опустился на потаенную долину Дэльфиуса.

Тропа от городских ворот к берегу озера была трудолюбиво расчищена, и Афраэль, которая никогда не упускала возможности поплутовать, усыпала ее лепестками цветов. Источавшие сияние дэльфы двумя рядами выстроились вдоль тропы, слитно распевая древний гимн. Вэнион и Спархок ждали на краю озера, а их спутники, предвкушающе улыбаясь, смотрели, как Сефрения, рядом с которой шла Элана, выходит из города и направляется к озеру.

– Держись, сын мой, – пробормотал Спархок, обращаясь к старинному другу.

– Пытаешься шутить?

– Вэнион, свадьба – это совсем не больно.

Это произошло, когда невеста и ее подружка были уже на полпути к берегу озера. На краю засыпанной снегом лужайки вдруг возникло непроглядно-черное облако, и оглушительный голос прогремел:

– НЕТ!

Из центра облака вырвалась ослепительная искра и начала зловеще распухать, пульсируя и мерцая по краям лиловым свечением. Спархок тотчас узнал это явление.

– Я запрещаю сию мерзость! – прогремел тот же голос.

– Заласта! – воскликнул Келтэн, воззрившись на стремительно растущий сияющий шар.

Стирик сильно осунулся, его волосы и борода были спутаны. Облаченный в белую стирикскую мантию, он сжимал в трясущихся руках свой гладкий посох. Он стоял внутри сияющего шара, окруженный его защитным ореолом. Спархок ощутил, как нисходит на него ледяное спокойствие – разум его и дух изготовились к неизбежному столкновению.

– Я потерял тебя, Сефрения! – воскликнул Заласта. – Но я не позволю тебе стать женой этого эленийца!

Афраэль опрометью бросилась к сестре – черные волосы ее развевались по ветру, на детском личике застыла неумолимая решимость.

– Не страшись, Афраэль, – продолжал Заласта на архаическом наречии стириков. – Явился я в сие проклятое место не затем, чтобы покарать тебя или заблудшую сестру твою. Говорю я ныне именем всего Стирикума и пришел затем, дабы мерзостная сия насмешка над брачным обрядом не осквернила всей нашей расы. – Он выпрямился, ткнув укоряющим пальцем в Сефрению. – Заклинаю тебя, женщина, отрекись от сего противоестественного деяния! Покинь место сие, Сефрения из Илары! Брак оный не будет заключен!

– Нет, будет! – прозвенел голос Сефрении. – Ты не сможешь помешать ему! Убирайся прочь, Заласта! Ты потерял всякое право указывать мне, когда пытался убить меня! – Она вздернула подбородок. – Или ты пришел сюда, чтобы повторить свою попытку?

– Нет, Сефрения из Илары. Тогда мной овладело безумие. Есть иной путь предотвратить сие осквернение расы. – И он стремительно повернулся, направив свой смертоносный посох на Вэниона. Блистающая искра сорвалась с кончика посоха и, шипя и брызгая огнем в бледном вечернем свете, полетела прямо как стрела, неся с собой смерть и всю ненависть Заласты.

Но бдительный Анакха был уже наготове, ибо понял уже, на кого Заласта направит свой удар. Шипящая искра летела прямо, и проворный Анакха протянул руку, дабы усмирить ее. Он поймал искру и увидел, как брызжет сквозь пальцы ее ярость. Тогда, словно мальчик, бросающий камень в птицу, он швырнул искру назад, и она взорвалась, ударившись об оболочку сияющего шара.

«Славно сделано, сын мой», – одобрил голос Беллиома.

Заласта судорожно дернулся внутри защитного шара. Бледный от потрясения, он смотрел на наводящую ужас фигуру сына Беллиома.

Методичный Анакха поднял руку и начал ладонью разбивать сияющую оболочку, за которой прятался обезумевший стирик, ударами той силы, что сотворяет солнца, – почти мимолетно отметив при этом, что гости рассыпались и что Сефрения бежит к Вэниону. Вновь и вновь хлеща по шару ударами этой силы, любопытный Анакха изучал ее, исследуя пределы своей мощи.

И не нашел пределов.

Неумолимый Анакха наступал на стирика-изменника, принесшего в мир столько горя и страданий. Он знал, что может единой мыслью бесследно уничтожить охваченного ужасом чародея.

Он предпочел не делать этого.

Мстительный Анакха двигался вперед, яростно уничтожая последнюю защиту, торопливо возведенную стириком, разбивая ее в клочья и отражая жалкие попытки Заласты ответить ударом на удар.

– Анакха! Это не правильно!

Крик прозвучал на языке троллей.

Озадаченный Анакха обернулся.

Это был Блокв, а сын Беллиома почитал косматого жреца Троллей-Богов.

– Это последний из злых! – объявил Блокв. – Кхвай желает причинить ему боль! Дитя Камня-Цветка услышит слова Кхвая?

Обеспокоенный Анакха задумался над словами жреца Троллей-Богов.

– Я услышу слова Кхвая, – ответил он. – Это будет правильно, потому что Кхвай и я из одной стаи.

Гигантская фигура бога огня возникла из пустоты, и под его стопами зашипел, испаряясь, снег на лужайке.

– Дитя Беллиома исполнит слово Улафа-из-Талесии? – прогремел он голосом, похожим на рев огня в горне.

– Слово Улафа-из-Талесии – мое слово, Кхвай, – подтвердил честный Анакха.

– Тогда этот злой – мой! Раздосадованный Анакха сдержал свой гнев.

– Кхвай говорит верно, – согласился он. – Если Улаф-из-Талесии отдал злых Кхваю, я не скажу, что должно быть не так. – Он поглядел на перепуганного до полусмерти стирика, который отчаянно пытался соорудить себе хоть какую-нибудь защиту. – Он твой, Кхвай. Он причинил мне много боли, и я хотел в ответ причинить ему боль, но если Улаф-из-Талесии сказал, что причинить ему боль – дело Кхвая, да будет так.

– Дитя Беллиома говорит хорошо. Ты человек чести, Анакха. – Бог огня грозно взглянул на Заласту. – Ты сделал много зла, человек по имени Заласта.

Заласта уставился на Кхвая испуганно-непонимающим взглядом.

– Скажи ему то, что сказал я, Анакха, – потребовал Кхвай. – Он должен знать, почему его наказывают.

– Хорошо, Кхвай, – сказал вежливый Анакха и сурово глянул на отчаявшегося стирика. – Ты принес мне немало страданий, Заласта, – зловеще проговорил он по-стирикски. – Я хотел отплатить тебе за всех моих друзей, кого ты совратил или погубил, но Кхвай потребовал тебя себе, и по разным причинам я намерен удовлетворить его требование. Лучше бы ты не показывался здесь, Заласта. Вэнион охотился бы за тобой по всему миру, но смерть – это пустяк, и заканчивается она очень быстро. То, что сделает с тобой Кхвай, будет длиться вечно.

– Он понимает? – требовательно спросил Кхвай.

– Отчасти, Кхвай.

– Со временем он поймет больше, а у него будет много времени. У него будет вечность.

И с этими словами ужасный бог огня сдул последнюю жалкую защиту Заласты и странным, почти ласковым жестом возложил свою громадную ладонь на голову стирика.

– Гори! – повелел он. – Беги и гори до скончания дней!

И Заласта-стирик, весь охваченный пламенем и сам пламя, с криком бросился бежать.

Сочувствующий Анакха вздохнул, глядя, как пылающий силуэт бежит по заснеженной лужайке, становясь все меньше и меньше, и крик немыслимой боли и невыразимого одиночества отдаляется вместе с ним, начавшим первый час своего вечного наказания.

ЭПИЛОГ

Следующий день с утра выдался холодным и ясным. Солнечный свет слепяще сверкал на покрытых снегом склонах окрестных гор, и над озером посреди потаенной долины Дэльфиуса стояла легкая туманная дымка. Бракосочетание, само собой, отложили, и теперь оно должно было состояться только этим вечером.

Были, конечно, вопросы, но Спархок утихомирил всеобщее любопытство, объяснив, что все происшедшее было делом рук Беллиома, а он, Спархок, лишь послужил ему орудием – что было не такой уж и большой ложью.

День прошел тихо, а когда зашло солнце и вечерние тени вновь легли на долину, все собрались вновь. Весь день Спархока мучило и дразнило какое-то странное предвкушение. Что-то обязательно должно было здесь случиться. Беллиом говорил, что он узрит чудо, а Беллиом не стал бы походя бросаться подобным словом.

Вечерние тени углубились, и Спархок и прочие мужчины проводили Вэниона на берег светящегося озера, чтобы дожидаться там невесту и ее свиту, покуда сияющие пели древний гимн, так грубо прерванный минувшим вечером.

И наконец в воротах появилась невеста. Рядом с нею шла королева Элении, за ними следовали прочие дамы. Богиня-Дитя кружилась и плясала в воздухе перед шествием, и чистый голос ее звенел прозрачной флейтой, когда она вновь посыпала тропу к озеру лепестками цветов.

С лицом торжественным и умиротворенным спускалась Сефрения по тропе к озеру; и когда маленькая стирикская невеста подошла к человеку, которого запрещали ей любить две мировые религии, ее собственная богиня явственно показала, что по крайней мере она одобряет этот брак. На небе только что начали появляться звезды, и вот одна из них словно заблудилась. Крошечной кометой слетела к сияющей от счастья Сефрении ослепительная искорка и мягко опустилась на ее голову мерцающей гирляндой весенних цветов.

Спархок мягко улыбнулся. Сходство с ритуалом, который проходила Миртаи в обряде Перехода, было чересчур разительным.

«Критик», – упрекнула его Афраэль.

«Я ведь ничего не сказал».

«Ну и не говори».

Сефрения и Вэнион соединили руки, и в этот самый миг слитное пение дэльфов достигло кульминации. И тогда появилась Ксанетия – она шла прямо по водам озера, вся охваченная сиянием, и с нею шли еще два сияющих силуэта, один – сотканный из белого света, другой – из голубого. Благоговейный ропот пробежал по рядам дэльфов, и они все как один почтительно преклонили колени.

Анара нежно обняла свою стирикскую сестру и целомудренно поцеловала Вэниона в щеку.

– Умолила я Возлюбленного Эдемуса присоединиться к нам и благословить сей счастливейший союз, – проговорила она, обращаясь к собравшимся, – и привел он с собою еще одного гостя, что также пожелал узреть нашу церемонию.

– Этот гость – тот самый, о ком я подумал? – шепотом спросил Келтэн у Спархока.

– Ну конечно, – ответил Спархок. – Именно этот облик он принял в Кирге, разве не помнишь? После того, как я швырнул его в глотку Клаалю.

– Я тогда был слегка не в себе. Стало быть, именно так он и выглядит на самом деле? Я имею в виду – если оборвать с него все сапфирные лепестки?

– Не думаю. Беллиом – дух, а не существо из плоти. Полагаю, этот облик он принял из вежливости – ради нас.

– Я думал, он уже покинул нас.

– Как видишь, еще нет.

Сияющий силуэт Эдемуса выпрямился, каким-то образом ухитряясь выглядеть стесненно. Лицо Ксанетии отвердело, и глаза ее сузились.

– Мыслил я о тебе дурно, Сефрения из Илары, – покаянно проговорил бог дэльфов. – Анара моя убедила меня, что я жестоко ошибался. Ныне молю я тебя простить меня.

Оказывается, нежная Ксанетия при случае могла проявить нешуточный характер!

Сефрения благожелательно улыбнулась.

– Разумеется, я прощаю тебя, Божественный Эдемус. Признаюсь, я и сама не была безвинна.

– Помолимся же все нашим богам, дабы благословили они союз сего мужчины и сей женщины, – торжественно проговорила Ксанетия, – ибо мнится мне, что брак сей знаменует рождение веры и взаимопонимания для всех людей на всей земле.

Спархок не был в этом так уверен, однако, как и остальные, склонил голову, но не стал обращаться к эленийскому богу.

«Голубая Роза», – мысленно позвал он.

«Ужели ты молишься, сын мой?» – Беллиом явно забавлялся.

«Всего лишь говорю с тобой, Голубая Роза, – поправил его Спархок. – Прочие направят молитвы наши к эленийскому Богу, я же предчувствую, что очень скоро предстоит нам с тобой расстаться».

«Истинно так».

«Решил я использовать сию возможность, дабы попросить тебя об одном благодеянии».

«Ежели будет то в моей власти».

«Видел я всю мощь твою, Голубая Роза, – и в некой мере разделял ее. Неискрен был бы ты, предполагая, что нечто может быть не в твоей власти».

«Не вредничай, – пробормотал Беллиом. Похоже, это выражение пришлось ему по вкусу. – Какова твоя просьба, сын мой?» «Молю я тебя, дабы, уходя, забрал ты с собою всю свою силу. Се ноша, кою я не готов принять. Я твой сын, Голубая Роза, но я также и человек. Нет у меня ни терпения, ни мудрости, дабы принять ответственность за то, чем ты одарил меня. В сем мире, тобой сотворенном, и так в достатке богов. Еще один ни к чему твоей дочери».

«Подумай, сын мой. Подумай о том, от чего ты жаждешь отказаться».

«Я уже подумал, отец мой. Я был Анакхой, ибо сие было необходимо. – Спархок помолчал, стараясь уложить свои мысли и чувства в архаическую речь. – Когда я, будучи Анакхой, вступил в поединок со стириком Заластой, ощутил я в себе огромное отчуждение, и сие чувство все еще обитает во мне. Мнится мне, что дар твой изменил меня, сделав меня более – или же менее – чем просто человеком. Хотел бы я, ежели тебе то будет угодно, не быть более „терпеливым Анакхой“, или „любопытным Анакхой“, или же „неумолимым Анакхой“. Дело Анакхи закончено. Ныне всем своим сердцем хочу я быть снова Спархоком. Быть „любящим Спархоком“ или даже „раздраженным Спархоком“ мне милее, нежели испытывать ту пугающую пустоту, коя есть Анакха».

Наступило долгое молчание.

«Ведай, сын мой, что я весьма доволен собою. – В голосе, звучавшем в сознании Спархока, была явственная гордость. – В миг сей нахожу я в тебе гораздо более достоинств, нежели в какой иной». И с этими словами голос Беллиома умолк.

Церемония бракосочетания во многом была странной, но во многом же – очень знакомой. В ней было празднование любви между Вэнионом и Сефренией, но не было проповеди, так портившей эленийский венчальный обряд. В заключение Ксанетия нежно возложила руки в любовном благословении на головы двоих, которых она только что соединила. Казалось, этот жест означает окончание церемонии.

Но это было не так.

Второй силуэт, сопровождавший Ксанетию по сияющим водам озера, выступил вперед, источая сапфирное сияние, дабы прибавить и свое благословение. Он воздел свои руки над мужчиной и женщиной, и на краткий миг их окутало его лазурное сияние. Когда же свечение угасло, Сефрения чуть заметно переменилась. Следы забот и тревог, во множестве отразившихся на ее лице, исчезли, и теперь она казалась не старше Алиэн. Перемена, которую произвело касание сияющей Беллиомовой длани с Вэнионом, была куда виднее и разительней. Плечи его, слегка ссутулившиеся под тяжестью прожитых лет, вновь распрямились, морщины исчезли с лица, а серебристые волосы и борода вновь обрели прежний темно-каштановый цвет, какой смутно помнился Спархоку со времен послушничества. То был прощальный дар Беллиома, и ничто не могло бы более порадовать Спархока.

Афраэль взвизгнула от восторга, бурно захлопала в ладоши и бросилась в объятия сияющего туманного силуэта, который только что вернул юность ее сестре и Вэниону.

Спархок старательно скрыл усмешку. Богиня-Дитя наконец-то заманила Беллиом в такое положение, где она могла бы беспрепятственно обрушить на него всю мощь своих всесокрушающих поцелуев. Конечно, эти поцелуи могли быть лишь выражением неумеренной благодарности – но вряд ли…

Бракосочетание завершилось, но сияющие дэльфы не вернулись в свой опустевший город. Ксанетия, обняв надежной рукой хрупкие древние плечи анари Кедона, повела его прямо на светящуюся гладь озера, и прочие дэльфы последовали за ней, слитно запев уже иной гимн, а бессмертный Эдемус, источая сияние, парил над ними. Свет озера становился все ярче и ярче, неземное свечение дэльфов смешивалось с ним, и уже невозможно было различить в нем отдельные фигуры. Затем Эдемус стремительно, словно наконечник копья, взмыл в небеса, и его дети заструились за ним ввысь. Когда Спархок и его друзья впервые пришли в Дэльфиус, анари Кедон сказал им, что дэльфы странствуют к свету и сами станут светом, но есть препятствия, мешающие этому. Как видно, Беллиом устранил эти препятствия. Прочертив ночное небо сверкающей кометой, дэльфы устремились навстречу своему непостижимому странствию.

Чистое бледное сияние озера угасло, но тьма еще не наступила. Лазурная искра парила над озером – это Беллиом взглянул на то, что он сотворил, и нашел, что это хорошо. Затем и он взмыл в небеса, чтобы слиться с вечными звездами.

***

Они провели эту ночь в покинутом Дэльфиусе, и Спархок, как обычно, проснулся рано. Он бесшумно оделся, вышел из спальни, где крепко спала его жена, и пошел наружу, чтобы взглянуть на погоду.

У городских ворот к нему присоединилась Флейта.

– Почему ты не наденешь башмаки? – спросил он, глядя, как утопают в снегу ее босые, испачканные травяным соком ножки.

– К чему мне башмаки, отец? – Она протянула руки, и Спархок поднял ее.

– Удивительная была ночь, верно? – заметил он, поглядывая на затянутое тучами небо.

– Спархок, зачем ты это сделал?

– Что именно?

– Ты знаешь, о чем я. Ты хоть понимаешь, что ты мог бы совершить? Ты бы мог превратить этот мир в рай, а вместо этого отказался от всего.

– Не думаю, Афраэль, что из этой идеи вышло бы что-нибудь хорошее. Мое представление о рае наверняка не совпало бы с представлениями других людей. – Он втянул ноздрями стылый воздух. – Похоже, будет снегопад.

– Не увиливай. Ты обладал безграничным могуществом. Почему ты отказался от него? Спархок вздохнул.

– Мне это было не очень-то по душе. Я ничего не сделал, чтобы обрести это могущество, а когда что-то достается даром, его не ценишь. Кроме того, есть люди, которые имеют на меня права.

– Ну и что?

– А что, бы я делал, если бы Элана решила, что ей нужен Арсиум? Или если бы Долмант захотел обратить в нашу веру Стирикум? Или всю Дарезию? Я связан обязательствами, Афраэль, и рано или поздно мне пришлось бы принимать решения, зависящие от этих обязательств. Поверь мне, я сделал правильный выбор.

– Думаю, ты о нем еще пожалеешь.

– Мне в жизни довелось о многом сожалеть. Ко всему можно привыкнуть. Ты доставишь нас в Материон?

– Еще вчера ты мог бы сделать это сам.

– Не вредничай, Афраэль. Если тебе неохота этим заниматься, мы сами отправимся в путь по колено в снегу. Нам и прежде доводилось это делать.

– Ты отвратителен, Спархок. Ты ведь отлично знаешь, что я этого не допущу.

– Теперь ты понимаешь, что я имел в виду, говоря об обязательствах?

– Не читай мне нотаций. У меня для этого неподходящее настроение. Буди остальных и скажи им, чтобы собирались в дорогу.

– Как скажешь, Божественная.

Они отыскали большую кухню, в которой дэльфы стряпали себе еду, и кладовые, где хранилась провизия. Несмотря на тысячелетия вражды, вкусы дэльфов и стириков оказались на удивление схожими. Сефрении завтрак пришелся по нраву, зато Келтэн много ворчал. Впрочем, он съел три добавки.

– Что случилось с другом Блоквом? – спросил Кринг, отодвигая тарелку.

– Я только что сообразил, что не видел его с тех пор, как казнили Заласту.

– Он ушел вместе со своими богами, доми, – ответил Тиниен. – Он сделал то, за чем его посылали, и сейчас он и прочие тролли уже на пути в Талесию. Он пожелал всем нам доброй охоты. По-тролличьи это примерно то же, что попрощаться.

– Может быть, это прозвучит странно, – признался Кринг, – но мне он понравился.

– Он хороший товарищ, – согласился Улаф. – Он хорошо охотится и всегда готов разделить добычу со своей стаей.

– О да, – содрогнувшись, подтвердил Тиниен, – если не свежеубитую собаку, то ляжку сырого киргая.

– Сэр Улаф, – сказал Телэн, – я только что поел. Не могли бы мы поговорить о чем-нибудь другом?

Они оседлали коней и выехали из Дэльфиуса.

На выезде Халэд осадил коня, спешился и закрыл ворота.

– Зачем ты это сделал? – спросил Телэн. – Дэльфы ведь все равно сюда не вернутся.

– Так нужно, – ответил Халэд, вскакивая в седло. – Негоже оставлять ворота нараспашку.

Поскольку все знали, кто такая Флейта, она и не пыталась скрыть свое плутовство со временем и расстоянием. Кони шли вперед, как и положено коням, но окружающий мир каждые несколько минут мелькал и изменялся. Один раз где-то Восточнее Диргиса Спархок приподнялся в стременах и оглянулся. Их отчетливо видный след тянулся до середины луга и там резко обрывался, словно кони и всадники попросту свалились с неба.

Близился вечер, когда они доехали до знакомого холма, с которого был виден Огнеглавый Материон, и с радостью спустились с гребня холма к городу. Они долго были в пути, и так приятно было снова оказаться дома. Спархок торопливо исправил собственную мысль. Материон не был их настоящим домом. Их дом – сырой неприветливый город на реке Симмур, в другой половине мира.

У ворот имперской резиденции их встретили изумленные взгляды, и еще больше этих взглядов было на мосту в замок Эланы. Вэнион упрямо отказывался исполнить настойчивую просьбу жены и прикрыть капюшоном лицо и голову и буквально щеголял тем, что куда-то делись тридцать с лишком прожитых лет. Вэнион иногда был таким.

В замке тоже заметны были кое-какие перемены. Император находился в синей гостиной на втором этаже, и с ним, кроме баронессы Мелидиры, Эмбана и Оскайна, были также три его супруги – Элисун, Гахенас и Лиатрис. Элисун, пожалуй, бросалась в глаза больше прочих, потому что была одета весьма скромно.

– Боже милостивый, Вэнион! – воскликнул Эмбан при виде магистра пандионцев. – Что с тобой стряслось?

– Я женился, ваша светлость, – ответил Вэнион, небрежным жестом пригладив каштановые волосы. – Это был один из свадебных подарков. Тебе нравится?

– Ты выглядишь просто нелепо!

– О, – возразила Сефрения, – я бы так не сказала. Мне это очень нравится.

– Полагаю, нам надлежит вас поздравить, – с изысканной вежливостью произнес Сарабиан. Тамульский император разительно переменился. В нем были уверенность и властность, каких раньше не замечалось. – Имея в виду препятствия религиозного характера, кто же совершил церемонию?

– Ксанетия, ваше величество, – ответил Вэнион. – Дэльфийская вера не возражала против нашего брака. Сарабиан огляделся.

– А где же Ксанетия? – спросил он. Сефрения указала пальцем вверх.

– Там, ваше величество, – печально ответила она, – вместе с остальными дэльфами.

– Что?! – переспросил ошеломленный император.

– Эдемус забрал их с собой, Сарабиан, – пояснила Флейта. – Видимо, они с Беллиомом заключили какое-то соглашение. – Она огляделась. – А где Даная?

– В своей комнате, Божественная, – ответила баронесса Мелидира. – Она немного утомилась и раньше обычного отправилась спать.

– Пойду скажу ей, что ее мама вернулась, – объявила Богиня-Дитя, направляясь к двери, ведущей во внутренние покои.

– Мы получили несколько донесений, – говорил министр иностранных дел Оскайн, – но все они чересчур общие: «Война выиграна, мы победили» и тому подобное. Прошу прощения, королева Бетуана. Твои атаны – великолепные гонцы, но из них невозможно вытянуть подробности. Она пожала плечами.

– Возможно, это общий недостаток нашей нации, Оскайн-министр.

Бетуана, как всегда теперь, стояла рядом с молчаливым Энгессой и явно не хотела отпускать его от себя даже ненадолго.

– Больше всего меня озадачивает невнятное послание, которое я получил от своего брата, – признался Оскайн.

– Итайн-посол сейчас очень занят, – с невинным видом пояснила Бетуана.

– Вот как?

– Когда прошлой осенью его послали в Кинестру, он весьма близко подружился с атаной Марис. Он не отнесся к этому серьезно – в отличие от нее. Она отправилась искать его и, найдя его в Кирге, забрала с собой в Кинестру.

– В самом деле? – отозвался Оскайн без малейшей усмешки. – Что ж, – пожал он плечами, – Итайну так или иначе пора бы остепениться. Насколько я помню, атана Марис весьма энергичная женщина.

– Да, Оскайн-министр, и весьма решительная. Думаю, что дни холостяцкой жизни твоего хитроумного братца сочтены.

– Какая жалость, – вздохнул Оскайн. – Прошу прощения… – И с этими словами он довольно поспешно удалился в соседнюю комнату, из которой тут же до неслись взрывы приглушенного хохота.

А затем в комнату вбежала Даная с развевающимися волосами и бросилась в объятия матери.

Лицо Сарабиана помрачнело.

– Кто же, в конце концов, убил Заласту? – спросил он. – Если уж на то пошло, именно он был причиной всех наших бед.

– Заласта не мертв, – с грустью ответила Сефрения, усаживая к себе на колени Флейту.

– Не мертв? Как же ему удалось уйти?

– Мы отпустили его, ваше величество, – ответил Улаф.

– Вы с ума сошли? Вы же знаете, что он может натворить!

– Он больше ничего не натворит, ваше величество, – отозвался Вэнион, – разве что подожжет где-нибудь траву.

– Этого не случится, Вэнион, – поправила его Флейта. – Этот огонь – духовный, а не физический.

– Может быть, кто-нибудь все же объяснит мне, в чем дело? – осведомился Сарабиан.

– Заласта, ваше величество, появился на свадьбе Сефрении, – сказал Улаф. – Он пытался убить Вэниона, но Спархок остановил его. Затем наш присутствующий здесь друг хотел сотворить с Заластой что-нибудь непоправимое, но тут появился Кхвай и предъявил свои права на Заласту. Из политических соображений Спархок признал эти права, и тогда Кхвай вверг Заласту в огонь.

– Экая мрачная идея, – содрогнулся Сарабиан и посмотрел на Сефрению.

– Но ты же говорила, что он не мертв, а сэр Улаф только что сказал, что он сгорел.

– Нет, ваше величество, – поправил его Улаф, – я сказал только, что Кхвай вверг его в огонь. То же самое произошло с бароном Пароком.

– Кажется, тролличье правосудие мне по душе, – с недоброй усмешкой заметил Сарабиан. – И долго они будут гореть?

– Вечно, ваше величество, – мрачно ответил Тиниен. – Огонь этот – вечный.

– Боже милосердный!

– Это было куда больше, чем я рассчитывал сделать, – признался Спархок, – но, как уже сказал Улаф, тут были замешаны политические соображения.

Они проговорили допоздна, вспоминая в подробностях о минувшей кампании, о спасении Эланы и Алиэн, об освобождении Беллиома и последней схватке между Спархоком и Киргоном. Спархок тщательно подчеркивал, что в этом поединке он был лишь орудием Беллиома, и во всеуслышание объявил, что он большее не Анакха. Он хотел, чтобы никто больше не вспоминал об этой части его жизни.

Во время этого долгого разговора Сарабиан рассказал им о покушении на его жизнь, которое устроили Шакола и Тореллия.

– Возможно, им это и удалось бы, если бы не Элисун, – заключил он, с нежностью взглянув на свою валезийскую супругу, которая была теперь воплощением скромности.

Миртаи посмотрела на Элисун, вопросительно изогнув бровь.

– Почему ты одеваешься по-другому? – напрямик спросила она.

Элисун пожала плечами.

– Я ношу ребенка, – сказала она. – Полагаю, время легкомысленных приключений для меня закончилось. – И добавила, увидев озадаченное выражение на лице Миртаи:

– Таков валезийский обычай. Нам предоставляется полная свобода – до первой беременности. После этого мы должны вести себя прилично. – Элисун улыбнулась. – Впрочем, я уже истощила все ресурсы имперской резиденции. Теперь пора угомониться – а заодно и выспаться.

– Кто-нибудь знает, что со Стрейдженом и Кааладором? – спросил Телэн.

– Виконт Стрейджен и герцог Кааладор вернулись в Материон неделю назад, – ответил Сарабиан.

– Новые украшения? – слегка удивленно спросила Элана.

– Награды за службу, Элана, – улыбнулся Сарабиан. – Я счел это необходимым. Герцог Кааладор принял пост в министерстве внутренних дел, а посему отправился в Лебас, чтобы уладить там свои дела.

– А Стрейджен?

– Он на пути в Астел, ваше величество, – недобро усмехнувшись, пояснила баронесса Мелидира. – Он сказал, что хочет кой о чем потолковать с Элроном.

– Разве Элрон сумел выбраться из Натайоса? – удивился Келтэн. – Экрасиос говорил, что сияющие не оставили там ни единой живой души.

– Кааладор узнал, что Элрон где-то спрятался, пока сияющие превращали Скарпу и Кизату в груду гнили. Потом он выбрался из развалин и прямиком отправился домой. Стрейджен намерен разыскать его. – Баронесса взглянула на Халэда. – Крегер тоже ушел живым, – сказала она. – Кааладор узнал, что он отплыл в Зенгу, город в Южной Каммории. Впрочем, тебе следует кое-что узнать о Крегере.

– И что же?

– Помнишь, как умер король Воргун?

– Кажется, у него отказала печень. Мелидира кивнула.

– То же самое сейчас происходит с Крегером. В городе Дэла Кааладор беседовал с человеком по имени Ордей. Крегер был совершенно невменяем, когда его погрузили на корабль, отплывающий в Зенгу.

– Но он все-таки жив, – угрюмо проговорил Халэд.

– Если это можно так назвать, – вздохнула она. – Оставь его в покое, Халэд. Он даже не почувствует, если ты проткнешь его мечом. Он не поймет, кто ты такой или почему убиваешь его.

– Благодарю, баронесса, – сказал Халэд, – но я думаю, что, когда мы вернемся в Эозию, мы с Беритом заедем в Зенгу – просто так, на всякий случай. Крегер чересчур часто ускользал от нас, чтобы полагаться на удачу. Я предпочитаю увидеть его в могиле.

– А можно я отправлюсь с вами? – оживился Телэн.

– Нет, – ответил Халэд.

– Почему это – нет?

– Тебе пора начинать послушничество.

– Это может и подождать.

– Нет, неможет. Ты и так уже опоздал на полгода. Если не начнешь обучение сейчас, никогда не станешь хорошим рыцарем.

Вэнион одобрительно посмотрел на оруженосца Спархока.

– Не забудь, о чем мы говорили тогда, Спархок, – сказал он. – И передай мои рекомендации Долманту.

– О чем это вы? – спросил Халэд.

– Позже узнаешь, – ответил Спархок.

– Да кстати, Элана, – вставил Сарабиан, – раз уж речь зашла о титулах – ты не рассердишься на меня, если я дарую титул твоей маленькой певчей пташке? – Он нежно улыбнулся Алиэн. – Надеюсь, дорогая, что ты не рассердишься, потому что я это так или иначе сделаю – хотя бы за выдающиеся заслуги перед Империей.

– Какая замечательная идея, Сарабиан! – воскликнула Элана.

– Я вряд ли заслужил эту похвалу, – признался он с некоторой горечью. – По правде говоря, идея с титулами принадлежит твоей дочери. Ее высочество – весьма целеустремленная молодая особа.

Спархок быстро взглянул на свою дочь, затем на Флейту. У обеих на личиках было написано одинаковое лукавое самодовольство. Божественная Афраэль явно задалась целью убрать с пути все преграды, мешавшие ее сводничеству. Спархок кратко усмехнулся и откашлялся.

– Э-э… ваше величество, – обратился он к императору. – Уже довольно поздно, и все мы устали. Предлагаю продолжить наш разговор завтра.

– Разумеется, принц Спархок, – согласился Сарабиан, поднимаясь на ноги.

– Спархок, можно тебя на два слова? – окликнул патриарх Эмбан, когда остальные гуськом двинулись к двери.

– Конечно.

Они подождали, пока гостиная не опустеет.

– Что нам делать с Вэнионом и Сефренией? – спросил Эмбан.

– Я вас что-то не понял, ваша светлость.

– Ты же знаешь, этот так называемый брак поставит Долманта в весьма сложное положение.

– Это не «так называемый брак», Эмбан, – твердо сказал Спархок, отбросив формальности.

– Ты отлично знаешь, что я имею в виду. Консерваторы в Курии попытаются использовать его, чтобы ослабить положение Сарати.

– Тогда зачем им об этом знать? Это совершенно не их дело. Ваша светлость, в Дарезии произошло много такого, что не находит объяснений в нашей теологии. Тамульская империя вне юрисдикции Церкви, так к чему рассказывать Курии об этих событиях?

– Я не могу им лгать, Спархок.

– А я этого и не предлагаю. Просто не говори об этом.

– Но я должен доложить обо всем Долманту.

– Это не страшно. У него гибкий ум. – Спархок помолчал размышляя. – Это, пожалуй, лучшее, что можно сделать. Отведем Долманта в сторонку и расскажем ему обо всем, что здесь приключилось, а уж он пускай сам решает, что именно рассказать Курии.

– Спархок, ты возлагаешь на него тяжкую ношу. Спархок пожал плечами.

– Так ведь это и есть его служба, разве нет? А теперь, ваша светлость, с вашего дозволения я удаляюсь. Мне необходимо присутствовать при некоем воссоединении семьи.

***

В последующие недели над замком витало меланхолическое ощущение, что все подходит к концу. Все отлично понимали, что, едва установится погода, большинство из них покинет Материон. Возможность того, что они еще когда-либо соберутся вместе, была ничтожной. Они наслаждались каждой минутой близости друг с другом, и частенько кто-нибудь вдвоем-втроем удалялся в уединенное местечко, где велись долгие разговоры о разных пустяках, на деле же они просто старались увековечить в памяти лица, голоса, возникшую близость и дружбу.

Как-то непогожим утром Спархок, войдя в гостиную, обнаружил, что Оскайн и Сарабиан сидят над какой-то книгой. На лицах обоих была написана откровенная ярость.

– Неприятности? – осведомился Спархок.

– Политика, – кисло ответил Сарабиан. – Политика – это всегда неприятности.

– Отделение современной истории в университете только что выпустило в свет свою версию недавних событий, – пояснил Оскайн. – В этом труде содержится весьма немного правды – особенно если учесть, что пондия Субат, наш достопочтенный первый министр, выставлен здесь настоящим героем.

– Мне бы следовало избавиться от Субата, как только я узнал о его делишках, – угрюмо заметил Сарабиан. – Оскайн, кто может дать наилучший ответ на этот вздор?

– Мой брат, ваше величество, – тотчас ответил министр иностранных дел. – Он профессор факультета, и у него солидная репутация. К сожалению, он сейчас в Кинестре.

– Пошли за ним, Оскайн. Верни его сюда, прежде чем отделение современной истории испакостит мнение целого поколения.

– Марис тоже захочет поехать с ним, ваше величество.

– Вот и славно. Твой братец чересчур умен. Пусть атана Марис не отходит от него. Она научит его смирению.

– Что нам делать с киргаями, ваше величество? – спросил Спархок. – Сефрения говорит, что проклятие, отделявшее их от всего мира, исчезло с гибелью Киргона, и, хотя это не их вина, им никак не находится место в современном мире.

– Я и сам раздумывал над этим, – признался император. – Полагаю, нам лучше держать их подальше от нормальных людей. В пятистах лигах Восточнее Тэги есть один остров. Он очень плодороден, и климат там мягкий. Раз уж киргаи так обожают одиночество, этот остров придется им по вкусу. Как ты думаешь, сколько времени им понадобится, чтобы изобрести лодки?

– Несколько тысячелетий, ваше величество. Киргаев никак нельзя назвать народом творческим. Сарабиан ухмыльнулся.

– Тогда это решение – наилучшее.

– Я тоже так думаю, – с ответной ухмылкой согласился Спархок.

***

В этом году весна в Восточной Дарезии выдалась бурной. Теплый влажный ветер подул с Тамульского моря, в одну ночь растопив снег на склонах гор. Реки разлились, так что ни о каких путешествиях пока не могло быть и речи. Нетерпение Спархока возрастало с каждым днем. Не то чтобы у него накопились неотложные дела, но это затянувшееся прощание становилось невыносимым.

Ему пришлось выдержать по крайней мере один долгий и серьезный спор. Элана вначале во что бы то ни стало хотела, чтобы все они отправились в Атан на свадьбу Миртаи и Кринга.

– Ты опять несешь чепуху, Элана, – с обычной прямотой сказала ей Миртаи. – Ты и прежде бывала на свадьбах, но у тебя есть королевство, которым надо управлять. Возвращайся в Симмур, там твое место.

– Ты не хочешь, чтобы я была на твоей свадьбе? – глаза Эланы наполнились слезами. Миртаи обняла ее.

– Ты непременно будешь там, Элана, – сказала она. – Ты навсегда останешься в моем сердце. Возвращайся в Симмур. Я приеду туда после того, как мы с Крингом устроимся в Пеле – или там, где мы, в конце концов, решим поселиться.

Вэнион и Сефрения решили сопровождать отряд королевы Бетуаны до самой Атаны, а уж оттуда отправиться в Сарсос.

– Там, пожалуй, нам будет лучше всего, дорогой, – пояснила Сефрения Спархоку. – У меня там достаточно высокое положение, и я сумею заткнуть рот фанатикам, которым придется не по вкусу, что мы с Вэнионом отныне муж и жена.

– Неплохо сказано, – заметил Спархок и вздохнул. – Мне будет недоставать тебя, матушка. Ведь вы с Вэнионом никогда не сможете вернуться в Эозию.

– Что за глупости, Спархок! – рассмеялась она. – Я всегда возвращалась туда, куда хотела вернуться, так будет и впредь. Я сумею изменить свой облик и облик Вэниона, так что время от времени мы будем вас навещать. Если уж на то пошло, я хочу присматривать за твоей дочерью. – Она поцеловала Спархока. – А теперь иди, дорогой. Мне нужно поговорить с Сарабианом о Бетуане.

– Вот как?

– Она лепечет какую-то чушь о том, чтобы отречься от трона и стать женой Энгессы. Атаны – подданные Империи, так что я должна убедить Сарабиана помешать ей наделать глупостей. Энгесса будет очень хорошим соправителем, а Сарабиану нужны покой и стабильность в Атане.

***

Когда весенний паводок начал понемногу спадать и поля вокруг столицы подсохли, Спархок отправился в гавань разыскивать капитана Сорджи. В обширной гавани стояло на якоре немало менее потрепанных и более удобных судов, но Спархок доверял Сорджи, а возвращение домой на его корабле придало бы приятный оттенок преемственности завершению всего этого дела. Он нашел курчавого капитана в чистенькой и хорошо освещенной портовой таверне, хозяин которой явно был эленийцем.

– Нас будет тринадцать, капитан, – сказал Спархок, – и семь коней.

– Тесновато будет, мастер Клаф, – заметил Сорджи, задумчиво косясь на потолок, – ну да как-нибудь разместимся. Кто покроет стоимость путешествия – вы сами?

Спархок ухмыльнулся.

– Император щедро взял на себя все расходы, – сказал он. – Он наш друг, так что, будь добр, не разори его.

Сорджи ухмыльнулся в ответ.

– Да ни за что на свете, мастер Клаф. – Он откинулся в кресле. – Занятные были времена, да и Тамульская империя – занятное местечко, но все же хорошо будет вернуться домой.

– О да! – согласился Спархок. – Порой мне кажется, что всю свою жизнь я только и делаю, что пытаюсь вернуться домой.

– Я прикину стоимость проезда и пришлю к вам в имперскую резиденцию своего боцмана. Знаете, я ведь едва не потерял его в Бересе.

– Боцмана? Сорджи кивнул.

– Парочка бандитов подстерегла его в переулке. Он едва сумел унести ноги.

– Подумать только! – с невинным видом отозвался Спархок. Похоже, Валаш экономил не только на шпионах, но и на наемных убийцах.

– Когда именно вы хотите отплыть, мастер Клаф?

– Мы еще не решили точно – где-нибудь на следующей неделе. Я дам тебе знать. Кое-кто из наших друзей отправляется сушей в Атан. Мы хотели бы отплыть в тот же день.

– Хорошая идея, – согласился Сорджи. – Никогда не следует затягивать прощание. Уж моряки-то умеют быстро прощаться. Когда приходит время отплытия, всегда нужно застичь утренний отлив, а он не станет ждать.

– Неплохо сказано, Сорджи, – усмехнулся Спархок.

***

Неудивительно, что именно Бетуана наконец приняла решение.

– Мы уезжаем завтра, – неделю спустя напрямик объявила она за ужином.

– Так скоро? – голос Сарабиана чуть заметно дрогнул.

– Половодье сошло, и поля просохли, Сарабиан-император, – пояснила она. – К чему нам мешкать?

– Но… – он замялся и не стал продолжать.

– Ты слишком сентиментален, Сарабиан, – бесцеремонно заявила Бетуана. – Ты же знаешь, что мы должны уехать, так зачем тянуть время? Приезжай осенью в Атан, и мы поохотимся на вепря. Здесь, в Материоне, ты слишком много сидишь в четырех стенах.

– Мне будет трудно вырваться, – с сомнением проговорил он. – Кто-то ведь должен присматривать за делами.

– Пускай этим займется Оскайн. Он человек честный, много не украдет.

– Ваше величество!.. – запротестовал Оскайн. Бетуана улыбнулась ему.

– Я пошутила, Оскайн, – сказала она. – Друзья часто подшучивают друг над другом и никого не хотят обидеть.

***

Той ночью все они почти не спали. Пришлось, само собой, собирать вещи и заниматься прочими приготовлениями, но большая часть ночи была истрачена на беготню туда и сюда по коридорам с одними и теми же словами: «Обещай, что не будем терять связи друг с другом».

И они, конечно, обещали – от чистого сердца. Эта решимость ослабеет не сразу, где-нибудь через год или даже два.

Они собрались во внутреннем дворе замка, когда над Тамульским морем только начала заниматься заря. И снова были поцелуи, объятия, грубоватые рукопожатия.

И именно Халэд, славный, надежный, практичный Халэд в конце концов оценивающе поглядел на небо на востоке, откашлялся и сказал:

– Пора, Спархок, иначе Сорджи, чего доброго, сдерет с тебя плату за лишний день, если пропустит утренний прилив.

– Верно, – согласился Спархок. Он подсадил Элану в открытую коляску, которую дал им Сарабиан и где уже сидели Эмбан, Телэн, Алиэн и Мелидира. Затем он огляделся в поисках дочери и увидел, что Даная о чем-то тихо разговаривает с Флейтой.

– Даная, – позвал Спархок, – пора ехать!

Наследная принцесса Элении в последний раз поцеловала Богиню-Дитя Стирикума и послушно пошла через двор к отцу.

– Спасибо, что заглянул, Спархок, – просто сказал Сарабиан, протягивая руку. Спархок пожал ему руку.

– Всегда пожалуйста, Сарабиан, – ответил он. И, рывком вскочив в седло Фарэна, первым поскакал через мост к лужайкам, на которых все еще лежали ночные тени.

Дорога до гавани заняла четверть часа, и еще полчаса ушло на то, чтобы погрузить коней в носовой трюм. Спархок вернулся на палубу, где ждали остальные, и взглянул на восток – солнце еще не поднялось.

– Все готово, мастер Клаф? – крикнул с квартердека Сорджи.

– Готово, капитан Сорджи, – отозвался Спархок. – Мы завершили все, за чем приехали сюда. Пора возвращаться домой.

Боцман с важным видом расхаживал по палубе, с ненужной придирчивостью наблюдая за тем, как отдают швартовы и поднимают паруса.

Отлив был сильный, и дул хороший попутный ветер. Сорджи искусно вывел свое потрепанное судно из гавани в открытое море.

Спархок одной рукой подхватил Данаю, другой обнял за плечи Элану, и так они стояли у поручней левого борта, глядя на город, который тамульцы называли центром мира. Сорджи повернул румпель, взяв курс на юго-восток, чтобы обогнуть полуостров, и в тот самый миг, когда паруса надулись ветром, наконец взошло солнце.

В рассветных тенях Материон был бледен, но первые лучи солнца зажгли его купола опалесцирующим огнем, и мерцающий радужный свет заиграл на покрытых перламутром стенах. Спархок, его жена и дочь стояли у борта, безмолвно любуясь чудом огнеглавого города, который словно на свой лад прощался с ними, желая им благополучного возвращения домой.

Оглавление

Огненные купола

  ПРОЛОГ

  Часть 1 ЭОЗИЯ

    ГЛАВА 1

    ГЛАВА 2

    ГЛАВА 3

    ГЛАВА 4

    ГЛАВА 5

    ГЛАВА 6

    ГЛАВА 7

    ГЛАВА 8

    ГЛАВА 9

    ГЛАВА 10

    ГЛАВА 11

    ГЛАВА 12

    ГЛАВА 13

    ГЛАВА 14

    ГЛАВА 15

  Часть 2 АТАН

    ГЛАВА 16

    ГЛАВА 17

    ГЛАВА 18

    ГЛАВА 19

    ГЛАВА 20

    ГЛАВА 21

    ГЛАВА 22

    ГЛАВА 23

  Часть 3 МАТЕРИОН

    ГЛАВА 24

    ГЛАВА 25

    ГЛАВА 26

    ГЛАВА 27

    ГЛАВА 28

    ГЛАВА 29

    ГЛАВА 30

Сияющая цитадель

  ПРОЛОГ

  Часть 1 КИНЕЗГА

    ГЛАВА 1

    ГЛАВА 2

    ГЛАВА 3

    ГЛАВА 4

    ГЛАВА 5

    ГЛАВА 6

    ГЛАВА 7

    ГЛАВА 8

    ГЛАВА 9

    ГЛАВА 10

  Часть 2 ДЭЛЬФИУС

    ГЛАВА 11

    ГЛАВА 12

    ГЛАВА 13

    ГЛАВА 14

    ГЛАВА 15

    ГЛАВА 16

    ГЛАВА 17

    ГЛАВА 18

    ГЛАВА 19

    ГЛАВА 20

  Часть 3 КСАНЕТИЯ

    ГЛАВА 21

    ГЛАВА 22

    ГЛАВА 23

    ГЛАВА 24

    ГЛАВА 25

    ГЛАВА 26

    ГЛАВА 27

    ГЛАВА 28

    ГЛАВА 29

    ГЛАВА 30

Потаенный город

  ПРОЛОГ

  Часть 1 БЕРИТ

    ГЛАВА 1

    ГЛАВА 2

    ГЛАВА 3

    ГЛАВА 4

    ГЛАВА 5

    ГЛАВА 6

    ГЛАВА 7

    ГЛАВА 8

    ГЛАВА 9

    ГЛАВА 10

  Часть 2 НАТАЙОС

    ГЛАВА 11

    ГЛАВА 12

    ГЛАВА 13

    ГЛАВА 14

    ГЛАВА 15

    ГЛАВА 16

    ГЛАВА 17

    ГЛАВА 18

    ГЛАВА 19

  Часть 3 КИРГА

    ГЛАВА 20

    ГЛАВА 21

    ГЛАВА 22

    ГЛАВА 23

    ГЛАВА 24

    ГЛАВА 25

    ГЛАВА 26

    ГЛАВА 27

    ГЛАВА 28

    ГЛАВА 29

    ГЛАВА 30

    ГЛАВА 31

    ГЛАВА 32

    ГЛАВА 33

    ЭПИЛОГ