Я - солдат, и ты - солдат [Анатолий Маркович Маркуша] (fb2) читать онлайн

- Я - солдат, и ты - солдат [Из писем младшего сержанта А. Г. Пескова брату Тиме Пескову] 2.36 Мб, 12с. скачать: (fb2) - (исправленную)  читать: (полностью) - (постранично) - Анатолий Маркович Маркуша

 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Анатолий Маркуша Я — СОЛДАТ, И ТЫ — СОЛДАТ Из писем младшего сержанта А. Г. Пескова брату Тиме Пескову



Здравствуй, брат Тима! Как видишь, слово своё я держу твёрдо: обещал написать тебе отдельно и пишу. А что не сразу прислал письмо, ты не удивляйся. Когда я только прибыл в часть, только переоделся в военную форму, только начал привыкать к новым порядкам, честно говоря, не до писем было.

Ты ведь, Тима, даже понятия не имеешь, что значит быть солдатом. Тебе кажется: надел на голову пилотку, нацепил на себя ремней побольше, вооружился автоматом, пистолетом, гранатой — и готово! Боец!

А на самом-то деле не так это просто.

За один раз я, конечно, про всё тебе рассказать не сумею, но понемногу в каждом письме буду описывать солдатскую жизнь, а ты мотай на ус. Пройдёт время, настанет твоя очередь служить в армии, очень тебе эти «усы» пригодятся.

Словом, у меня такое предложение: я — солдат и ты старайся быть солдатом.

Договорились?

Кое-что я в письмах и рисовать буду, чтобы тебе веселее было в военных делах разбираться. А пока привет и лучшие пожелания…



* * *
Поёт труба. Дневальный кричит: «Подъём!», и начинается новый солдатский день. На то, чтобы вскочить с постели, одеться, обуться и встать в строй, нам дают ровно две минуты. И, между прочим, бабушки рядом нет, дедушка не уговаривает: «Вставай, миленький, поздно уже!» И мама с тебя одеяло не стаскивает.



Только успеешь подняться — бегом на улицу. А старшина уже командует: «На физзарядку становись!» Сначала я очень удивлялся: на дворе дождик крапает, ветер свистит или даже снег идёт, а физзарядку никто и не думает отменять. Теперь привык и не удивляюсь.





Зарядились — летим умываться. Если бы ты, Тима, послушал, как солдаты зубы чистят! Когда, брат, двести зубных щёток дружно, разом по зубам ширкают, — эт-то же настоящая музыка! Это же, можно сказать, сводный оркестр!





Оглянуться не успеешь — время завтракать. И никто не спрашивает, есть у тебя аппетит или ещё нет, желательно тебе макароны получить или кашу и будешь ты кашу сахарить или так есть. Что на стол поставлено, тем и питайся. И поторапливайся: не управишься вовремя— тебе же хуже: на голодный желудок очень даже тяжёлой солдатская служба покажется.


* * *
Сегодня воскресенье, времени у меня свободного больше, чем в обычные дни, могу написать подробнее.

Недавно был у нас в полку праздник. Отмечали день рождения части. Ты, конечно, слышал про парады и в кино видел. Вот и у нас сначала был парад. Стали мы все в строй. Перед строем вынесли боевое знамя. Командир сказал речь, всех поздравил. Потом соревнования всякие проводились: по бегу, по прыжкам, по стрельбе.

Приехали к нам на праздник гости, и среди них Герой Советского Союза Иван Андреевич Попов. Мы о нём уже и раньше слышали. Он во время Отечественной войны служил в нашем полку и много геройских поступков совершил. Об одном он нам рассказал.

Как-то раз на его роту двинулось сразу десять танков. Иван Андреевич приказал солдатам притаиться и не стрелять. Всем, конечно, страшно: посиди-ка в окопе, когда на тебя танки лезут, и стреляют, и вот-вот гусеницами раздавят. Ну, солдаты глядят на своего ротного, а он привалился к стенке окопа и как ни в чём не бывало травинку кусает. Вроде бы даже улыбается.

А танки всё ближе и ближе. Кругом пыль, грохот…



Тут Иван Андреевич и говорит:

— Держись, ребята, трус сто раз помирает, а герой — только один!

Когда танки совсем уже близко подошли и казалось, вот сию минуту всех передавят, только тогда бросил ротный первую связку гранат. А за ним и все солдаты стали гранаты швырять. Восемь фашистских машин вспыхнули как свечки, а две еле-еле уползли.

Кто-то из наших ребят спросил у Ивана Андреевича, неужели ему не было страшно. И он так ответил:

— Конечно, было страшно. Тем более, что бой этот случился в самом начале войны, когда и я сам и мои солдаты не очень привыкли воевать. Но я знал, что танк вдали гораздо опаснее, чем вблизи.

Ведь когда танк рядом, водитель тебя толком не видит и наводчик тоже как следует разглядеть не может, потому что смотрит он через узкую щель. Это — раз. Теперь второе: граната может вывести танк из строя только с близкого расстояния, так что хочешь не хочешь, а приходилось подпускать противника почти что к самому носу. И никому, ребята, не верьте, что есть люди, которым в бою не бывает страшно. Все боятся. Только трусы дуреют, теряют голову, а смелые люди, настоящие солдаты, как бы страшно ни было, всё равно делают то, что надо делать.

Вот, Тимоша, какой человек разговаривал с нами на празднике.



Когда я в первый раз вошёл в казарму, то очень удивился: какой тут порядок! Нигде ни пылинки, ни соринки. Койки расставлены ровненько-ровненько. А шинели не просто на вешалке висят, а одна в одну заправлены. Подошёл я к пирамиде — там оружие хранится — и вижу: карабины стоят чинно, один к другому, как солдаты в строю.

Я тогда подумал: красиво! А для чего это нужно, понял не сразу.

Оказывается, такой порядок для того нужен, чтобы в случае боевой тревоги никто ничего не искал, не суетился попусту, не мешал друг другу, а мигом собрался и был готов к бою.

Только своей первой боевой тревоги я не сразу дождался. Сначала пришлось многому поучиться: полы мыть, дрова колоть, землю копать, картошку чистить, одежду чинить да стирать…

Некоторые ребята были недовольны, даже ворчать про себя начали: «Да кто мы, в конце концов, солдаты или домашние хозяйки?»



Но ведь всё это хозяйственное и правда надо уметь делать. Понял я это в первом же походе. Вот когда солдат сам себе и повар, и портной, и парикмахер, и сапожник. Врать не буду, сначала я от всех солдатских обязанностей очень уставал и к вечеру, бывало, еле-еле до койки добирался. А потом ничего — привык.



И ещё от чего мне сначала трудно было, так это от того, что не умел я по часам жить. А в армии всё по минутам расписано: и сон, и еда, и свободное время, и занятия, и бой, и караульная служба. Не зря о старом солдате говорят: разбуди его среди ночи, спроси, который час, — он тебе тут же ответит: «До подъёма, к примеру, четыре с половиной часа осталось». И не ошибётся.



Помню, когда я совсем ещё маленьким был, всё думал: в армии генералов больше, чем солдат, и кругом ордена сияют, день и ночь оркестры гремят. На самом деле, конечно, не так, и первый генерал, которого я в армии увидел, смотрел на меня с портрета. То был русский полководец Суворов. Рядом с портретом на листе бумаги написаны были слова, которые он любил повторять: «Тяжело в учении — легко в бою». Точные слова, я теперь это по собственному опыту знаю.



На первых занятиях после трёхкилометрового кросса я чуть не помирал, язык на плечо высовывал, а теперь и пятнадцать километров могу пробежать. Вспотеть, конечно, вспотею, но упасть — не упаду.

* * *
Можешь меня поздравить, Тимофей Григорьевич, я от самого командующего благодарность получил. А в армии это считается очень большой честью. Тебе, наверное, интересно, за что благодарность? Тогда слушай.

Дали нам с ефрейтором Баланчуком задание: установить на одной важной горушке радиостанцию. Сделали всё, как полагается: наладили, проверили, двое суток на той горке отдежурили. А потом пришла смена. Передали мы другим солдатам радиостанцию, а сами пошли в часть.

Идти было недалеко — километров восемь. И всё бы ничего, да, как назло, начался дождик. Сначала моросило, а потом как припустит, ну самый настоящий ливень. В один момент мы до нитки вымокли. Но и это не беда. Хуже другое: дорога, а точнее сказать, тропинка, по которой мы спускались, сделалась до того скользкой, будто её киселём вымазали или мылом натёрли.

Вот тут-то и случилась беда. Баланчук оступился. Я глазом моргнуть не успел, а он уже слетел с тропы и в кустах очутился. Полез я к нему на выручку. Смотрю, лежит Баланчук, еле дышит. Спрашиваю: «Ты живой?» Говорит: «Живой, только что-то с ногой случилось, разогнуть не могу». Ну, я поглядел, перелома вроде нет, скорее всего вывих. Что, думаю, делать?

Баланчук говорит: «Давай, Алёша, двигай в часть.

Я полежу тут, пока ты помощь организуешь».

А какая может быть в таком положении помощь? Машина санитарная сюда не въедет. Ребят с носилками привести? Так сколько же это времени пройдёт, пока я туда-сюда обернусь! А дождь лупит холоднющий. Баланчук совсем застынуть может. Словом, принял я такое решение. «Хватайся за плечи, — говорю Баланчуку, — и держись крепче, буду тебя на дорогу спускать».



Тащил я его до самой ночи. Честно сказать, под конец уж думал, сил не хватит. Только тем себя и подбадривал, что всё старался представить, как это девчонки-санитарки на войне по сорок раненых с поля боя выносили. И ведь не под дождём, а под огнём!

В конце концов доставил Баланчука в санитарную часть, сдал дежурному врачу с рук на руки и поплёлся в роту. А утром вызвал меня командир полка и велел рассказать, как дело было. Рассказал. Спрашивает:

— А почему вы за подмогой не побежали?

— По такому киселю, товарищ полковник, не побежишь, только ползти можно. И Сашку жалко было одного оставлять…

— Кого, кого? — переспросил полковник.

— Виноват, — говорю, — товарищ полковник, ефрейтора Баланчука.

Командир полка похвалил меня и отпустил. А через три дня нам перед строем приказ командующего читают: «За высокое чувство товарищества и образцовое выполнение служебного долга младшему сержанту Пескову Алексею Григорьевичу объявляю благодарность».

Вот так, Тимоха, дело было.



Трудно мне сказать, что в военной жизни самое важное. Но одно я знаю точно: если хочешь быть хорошим солдатом, обязательно учись метко стрелять. Хорошему стрелку глазомер нужен, твёрдая рука и долгая тренировка. У нас тут один паренёк служит, до армии он был чемпионом по стрельбе из лука. Так знаешь, как из автомата бьёт? Лучше всех в роте! Вот он и говорит: «Чтобы не быть мазилой, учись целиться на чём только возможно: на бильярде играй, камешки в мишень бросай, копьё мечи — всё пригодится».



Раньше, когда я бывал в лесу, больше всего грибами и ягодами интересовался. Теперь — совсем другое дело. Иду по лесу и стараюсь запомнить: какое дерево на развилке дороги попалось, на каком дереве ветка заломлена, какие следы у ручья отпечатались и куда этот ручей течёт, тихо в лесу или сороки гомонят… Лес, как книга, многое может рассказать, если ты, конечно, читать умеешь. А «читать лес» надо научиться, иначе пропадёшь в первой же разведке.

Напомни маме, что я просил купить тебе компас. И учись по компасу на местности ориентироваться.

Маленькая компасная стрелочка, если ты с ней подружишься, никогда и нигде не даст заблудиться. А это очень важно — находить дорогу в метель, в туман, в самую глухую ночь. Когда дорогу знаешь, жить куда легче.



Недавно мы вместе с танкистами учение проводили. И попали ребята в такое положение: выскочили на танке к узкому овражку и — стоп! Дальше ходу нет. И что ж ты думаешь? Загнали в этот овражек одну машину — на тросах её спустили, брёвна через овраг перекинули, мигом переправились по этому самодельному мосту и пошли дальше. Вот что значит никогда не теряться.


* * *
Здравствуй, Тимоша! Хочу рассказать тебе ещё одну историю — как мне пришлось в разведку ходить.

Были у нас учения, но делали всё как в настоящем бою. Получил я задачу: разведать расположение танков противника. Взял я в напарники Савкина, солдата из нашего отделения. Шли лесом, пока не вышли к речке. И тут оказалось, что дела наши обстоят неважно. Почему? А потому, что наш берег низкий, а его, противника, берег высокий. И что на той стороне речки делается, совершенно не видно.

Лежу под кустом и думаю: «Как же быть?» И знаешь, придумал! Велел Савкину отползти назад, залезть на дерево и оттуда, с верхотуры, вести наблюдение за мной.

— А в случае чего, меня прикроешь, — сказал я.

— Есть прикрыть, — ответил Савкин. — Только я что-то не пойму, чего ты выдумал.

— Я переправлюсь на тот берег и попробую вон на ту кручу вылезти.

Савкин даже засмеялся.

— Да ты только в воду войдёшь, тебя сразу и прихлопнут. Речка вся просматривается с высоты как на ладони.

Но у меня свой план был, и я сказал:

— Никто меня на речке не увидит. Главное, ты меня из виду не потеряй, а за противника не беспокойся.

Савкин плечами пожал, а я осторожно пополз к берегу. Дополз до камышей. Срезал камышину подлиннее, подул в неё. Порядок, воздух проходит! Взял камышину одним концом в рот и тихонечко скатился в воду. Ползу по дну, дышу через трубочку. Добрался я так до другого берега и сразу полез на кручу.



Вылез я на самую высокую точку и первым делом глянул в поле. Вижу, танковые следы. Так, думаю, следы есть, значит, и танки должны обнаружиться. Пригляделся повнимательнее, заметил: от главного следа один усик к скирде тянется и пропадает, другой — около следующей скирды обрывается. Ну, всё ясно! Не очень-то хитрая маскировочка. Видно, на высокий берег понадеялись.

Моментально забрался я на дерево и все свои наблюдения отсемафорил Савкину. А он по радио на командный пункт передал: так, мол, и так, танки в поле, спрятались под скирдами. Не прошло и пяти минут, как наши ракетчики залп подготовили. И танкам конец — полное уничтожение.

Хвалиться я не хочу, но всё-таки замечу: без ракет или снарядов танки не прикончишь, голыми руками их не возьмёшь, но и соображать в бою солдату тоже надо. Другой раз простая камышина ох как пригодится!



Много времени у нас уходит на занятия по технике. Без техники в наше время никак нельзя.

В армии теперь куда ни глянь — машины: и автомобили, и тягачи, и вездеходы, и танки, и самоходные орудия, и ракетные установки, и строительные машины, и всё на колёсах, на гусеницах движется. А моторы у них какие! Другой мотор мог бы один целую городскую электростанцию заменить. Вот какая сила! Только здесь, в армии, я по-настоящему понял, как хорошо, что я ещё в пятом классе велосипед разбирать научился.

Может быть, ты спросишь, причём тут велосипед?

Отвечу: от велосипеда до мотоцикла — один шаг.

А там и до автомобиля близко.



Конечно, когда я про технику говорю, то не только о моторах думаю. А связь разве не техника? И если ничего в радио не смыслишь, какой ты солдат? Ведь без радио армия как без ушей. Или возьми другое. Раньше за воздушными целями в бинокль наблюдали, а теперь для этого особые приборы есть — локаторы. Без локаторов армия как без глаз. И чтобы успеть за время службы узнать как можно больше, чтобы не остаться слепым и глухим, приходится всё время учиться.



Но свободное время у нас всё-таки имеется. Каждый его по-своему проводит. Кто в хоровом кружке поёт, кто в драматическом играет. Есть при нашем клубе и другие кружки. В одних рисуют и лепят, в других строят модели и изобретают. Я больше всего люблю бывать в библиотеке. Мало я раньше читал, теперь стараюсь наверстать упущенное. Но почему-то получается, что я всё больше военные книги читаю.



Наверное, когда я домой вернусь, мне и сны будут военные сниться. Буду так во сне маскироваться, чтобы противник меня не видел, а я его — как на ладони; буду наблюдательные пункты сооружать: сегодня на дереве, а завтра под разбитым танком…

Душа у меня на военный лад повернулась. Может быть, я ещё и в военное училище поступлю, хотя точно пока не решил.

* * *
Давно уже, Тима, хотел я тебе про одного человека рассказать, да всё откладывал. Теперь вот собрался.

Служит в нашем полку старшина-сверхсрочник Фёдор Пантелеевич Половцев. Тридцать лет служит. Очень его в полку уважают. А рассказчик какой! Я просто не знаю у нас такого солдата или офицера, который бы не любил послушать Фёдора Пантелеевича. Историй у него — тьма! Вот одну из них я и собираюсь тебе рассказать в этом письме.

Дело это давнее. На войне оно случилось. Полку дан был приказ прорвать оборону противника. А все подходы к переднему краю заминированы. Как быть? Если в лоб атаковать, «на ура» идти, — потери большие обязательно будут. Обойти противника с фланга — хорошо бы, да местность не позволяет: болота кругом и никакой мороз их не берёт, не промерзают.

Ломали головы и командир полка, и командиры батальонов— ничего не могли придумать.

И тут является в штаб ефрейтор Черкасов. Так, мол, и так, разрешите доложить. Имею план. Ну, старшие начальники не возражают: говори, мол, чего ты там такое придумал. А как услышали, что он придумал, только руками развели — вот это да! Вот это номер!

Чего ж этот дотошный Черкасов выдумал?

Ночью пробрался он к проволочному заграждению противника и тихонечко, осторожненько, чтобы ничего не брякнуло, не громыхнуло, не тренькнуло невзначай, навешал на проволоку всякой дряни: бутылки там пустые, банки консервные, гильзы стреляные.



Навешал, привязал к проволоке трос (он его, между прочим, со сбитого самолёта заранее снял) и, как ящерица, отполз в воронку. Полежал там, отдышался да как начал за трос дёргать!

Ну, тут весь передний край и загремел, затренькал на разные голоса.

Дело ночное. Засевший на своих позициях противник ничего со сна не разобрал и решил, что наши на пролом пошли. Вызвал на подмогу артиллерию. Дали их пушкари огонёк, так что собственные минные поля перепахали. А нам только это и нужно было. Десять минут всего прошло, открылись проходы через минные заграждения, и тут-то полк наш пошёл в атаку. Так и захватили тот рубеж.

И заканчивает эту историю Фёдор Пантелеевич всегда так:

— С одной стороны минное поле, пушки противника, местность, неудобная для атаки. А с другой стороны что? С другой — хитрость солдатская. Я лично не против техники, но советую всем помнить: удивил — победил! Это кто сказал?

И старшина Половцев бывает очень доволен, когда все мы дружно кричим в ответ: «Су-во-ров!»

В армии я с самого первого дня слышу: «Умри, а приказ выполни!»

Начальник я небольшой, всего только командир отделения, но тоже имею право своим подчинённым приказы отдавать и обязан каждому солдату внушить: не важных приказов не бывает.

Каждый приказ — закон. И выполнять его следует быстро, точно, с душой.



Раньше я совсем не думал над тем, каким должен быть солдат. Теперь приходится об этом думать. Спрашиваю себя и отвечаю: во-первых, дисциплинированным, во-вторых, сильным, в-третьих, сообразительным, в-четвёртых, грамотным, в-пятых, умелым…

Боюсь, не хватит даже целой тетрадки, чтобы перечислить все качества хорошего солдата. Но, пожалуй, всего важнее быть солдату исполнительным: сказано — сделано. Без этого нет армии.

На днях у нас в полку неприятность случилась. Одному солдату из соседней роты командир перед строем выговор объявил.

Спросишь, за что? За длинный язык.

Был этот солдат в городе, в увольнении. Разговорился там про то, про что говорить вовсе не полагается. Вот и досталось ему.

И правильно: военный секрет, перестав быть секретом, может тысячам людей жизни стоить. Вот и выходит: болтун — находка для врага.



Да, многому меня армия научила. Должен тебе прямо сказать: нелегко военная наука даётся, но сидит она в человеке крепко.

Понял я: солдат может устать, солдат может чего-то не уметь, солдат может и ошибаться. Товарищи помогут, командиры научат. Всё это не страшно или не очень страшно.

А что же страшно? Страшно, когда солдат перед врагом руки поднимает. Есть святой армейский закон: умри, но не сдавайся.


* * *
Только что, Тима, я вернулся из караула и теперь по всем законам, уставам, наставлениям и правилам могу отдыхать.

Воспользуюсь этим случаем и напишу тебе очередное письмо.

Сегодня я стоял на самом почётном посту в карауле, на посту № 1. У полкового знамени.

Полк у нас гвардейский, и знамя — как у всех гвардейских частей нашей армии: на алом бархате портрет Ленина вышит и золотом вытканы слова:

ЗА НАШУ СОВЕТСКУЮ РОДИНУ!

Ты знаешь, Тима, что такое полковое знамя? Думаешь, просто бархатное полотнище с золотым шитьём? Нет, брат, не просто.

Когда в первый год войны наш полк попал в окружение, он потерял почти всех солдат и командиров. Но знамя удалось спасти и сохранить. Под это знамя встали новые солдаты и командиры, чтобы воевать вместо погибших. Пусть из полка останется в живых хотя бы один человек, но если он сумеет сохранить знамя, полк продолжает существовать. Таков закон.

Сегодня у нас в полку нет ни одного человека, который бы столько видел, столько пережил, столько навоевал, сколько наше знамя.

Когда в боях под Харьковом на каждого нашего бойца приходилось не меньше пяти фашистов и на обессилевшие роты поползли тяжёлые танки противника, когда казалось, вот сейчас, вот сию минуту всё будет кончено, командир полка Герой Советского Союза подполковник Голованов скомандовал:

— Знамя вперёд!

И люди пошли за знаменем и совершили невозможное: не только удержали свой рубеж, но даже потеснили фашистов.

В этом бою наше знамя было ранено, но осталось в строю. Оно никогда не покидало строя.



В одном из боёв знаменосец старший сержант Мамедов упал, сражённый автоматной очередью. Покачнулось знамя, наклонилось к земле, но тут же его подхватил старшина Половцев. И хотя он был ранен, но знамени из рук не выпустил.

И дошло знамя нашего полка до самого Берлина. А потом вернулось домой.

Ночью, когда я стоял на посту № 1 и думал про тебя, Тимоша, я решил: обязательно напишу тебе про знамя. Чтобы всегда помнил: знамя — это честь полка, а честь надо беречь каждому.

Будь солдатом, Тимоша!