Ночная стража, или Кто убил капитана Хассельбурга [Евдокимова Галина] (fb2) читать постранично, страница - 2

берегу Рейна. Шагая под ледяным дождем вдоль Принсенхофского канала, мимо домов с тяжёлыми фронтонами он вспоминал тёплую полутьму, пахнущую бродящим зерном и солодом. Вспоминал, как сидя на мешке с мукой, рисовал под монотонный звук вертящегося колеса лущильной машины маленькое Евангелие в красном переплёте, лежащее на обдирочном камне; паутинку, свисающую с потолка, и чью-то сгорбленную тень, дрожащую в углу.

Поговаривали, что на отцовской мельнице водиться всякая нечисть. Чепуха! Отец не знался с чёртом.

А вот ему пришлось...

Рембрандт шагал по улице, насквозь продуваемой шквалистым ветром. Струи дождя летели к земле то отвесно, то косо, как будто стараясь выбить стекла. В одном из окон мелькнул белый накрахмаленный чепец: какая-то матрона выглянула на улицу. Повеяло домашним уютом, славно растопленной печью, и на душе стало немного теплее.

Дом на Йоденбрестрат у моста Святого Антония он присмотрел для них с Саскией восемь лет назад. Прекрасный вид на порт, до Амстела рукой подать, летом можно прогуливаться вдоль реки. Дом хороший - три этажа, мансарда, полуподвальное помещение. Очень дорогой. Но он выплатит.

Рембрандт пересёк мост, с которого открывался отличный вид на Чокнутого Якоба, миновал шлюзовые ворота с кольцевым перекрестком Мейстер-Виссерплейн, повернул на Йоденбрестрат и вышел к дому.

Восемь лет назад он перевёз сюда Саскию...

Сегодня дом смотрелся невесело. Впрочем, в ноябре у любого амстердамского дома вид мрачноватый. А это был один из самых унылых осенних вечеров.

Он поднялся по крутой лестнице, на ходу срывая с себя куртку и шарф. Долго расхаживал по мастерской. Какое-то время бесцельно сидел, глядя в пространство, пока не застыли спина и ноги. Дыхание вырывалось изо рта тающими облачками пара. Он поёжился.

Нет, это не просто озноб. Значит, она уже здесь. Явилась и сидит за спиной по ту сторону стола, глядя на него через зеркало, одновременно рядом и в отдалении, отстранённая и такая близкая.

Саския... Один на один с наброском её посмертного портрета. Из углубления подушки на него смотрело лицо девочки-подростка. Странным образом отразилась на ней болезнь, неумолимое время словно повернуло вспять.

Он заёрзал на стуле. Надо бы работать, но из угла послышались тихие всхлипывания.

Зачем она снова пришла...

- Уходи, - тихо попросил он. - Не плачь, пожалуйста, и уходи. Мне надо работать. Ты же знаешь, я ещё не выплатил долг. А нашему сыну нужен собственный дом...

Рембрандт оглянулся. В углу никого не было, только слабое свечение.

Работать! Надо работать, только руки совсем окоченели.

Рембрандт спустился вниз. Огонь в камине отлично горел, но ван Рейн, зачем-то схватил кочергу и разворошил поленья так, что искры разлетелись красными снопами.

Чистый алый, слегка пронизанный оранжевым... Шафрановые одеяния наложницы на пиру Валтасара... Мерцающее изнутри красное платье Эсфири...

Где, чёрт возьми, он видел эти краски?!

Почтенным амстердамским бюргерам, этим упитанным пожирателям сыра, не по вкусу драматические и горестные сцены, они хотят любоваться на прекрасных молодых женщин, сине-зеленые реки, мирные стада, пасущиеся на лугу...

Правда? Да кому она нужна! В этом-то городе, прославленном лёгкостью нравов, и, тем не менее, полном предрассудков, условностей и крайней регламентации.

Искры вспыхнули и исчезли в глубине камина, а Рембрандт внезапно понял, что после завершения картины ему останется только одно - оглядываться на прошлое, на дорогой сердцу Лейден.

Работать, работать!

Рембрандт вернулся в мастерскую. Взял мастихин, покрыл поверхность холста клеем, затем тонким слоем мела - просвечивая сквозь краску, он придаст загадочное сияние всему, что будет написано поверх него.

Поле готово.

Поле творчества как поле брани, на котором развернётся бой света и тени, добра и зла. Победоносные атаки, отступления, гибель.

Пульсирующие яростью пунцовые тона, ослепительно золотой... Девочка будет в золотом. Маленькая девочка среди мужчин.

Душа истекает кровью...

Нет-нет, кровоточит только нечто телесное. А душа? Пусть доктор Тюльп объяснит, почему его душа истекает кровью, ведь он знает всё о человеческом теле.

Недавно муниципалитет дал разрешение на вскрытие трупов. Рано или поздно простонародью придётся расстаться с суевериями, мол, доктора ковыряются в мертвецах. Теперь вскрытие практикуют на медицинских факультетах, среди просвещённой публики анатомия признана модной наукой. Вся процедура обставляется наподобие театрального представления. Но какова его цель? Просвещение? Назидание в духе идеи суетности и быстротечности жизни? И это всё равно не даёт ответа на его вопрос!

Даже доктор Тюльп, автор знаменитых "Медицинских наблюдений", не объяснит, почему его сердце истекает кровью.

Это началось около года назад, с разговора с Тюльпом...

...Прозрачная голубоватая дымка висела над