Блек. Маркиза д'Эскоман [Александр Дюма] (fb2) читать постранично

Александр Дюма Блек

I ГЛАВА, В КОТОРОЙ ЧИТАТЕЛЬ ЗНАКОМИТСЯ С ДВУМЯ ГЛАВНЫМИ ПЕРСОНАЖАМИ РОМАНА

Шевалье де ла Гравери, совершая прогулку, уже второй раз обходил вокруг города.

Возможно, было бы более логичным начать повествование, сообщив читателю, кто такой шевалье де ла Гравери и в каком из восьмидесяти шести департаментов Франции расположен город, вдоль крепостных валов которого он прогуливался.

Но однажды, когда меня посетило чувство юмора, вероятно появившееся под воздействием тумана, которым я надышался во время своего недавнего пребывания в Англии, мной овладела решимость создать совершенно новое произведение, а именно построив его совсем по-иному в сравнении с другими романами.

Вот почему, вместо того чтобы начинать роман с начала, как это было принято до сих пор, я начинаю его с конца, будучи уверен, что мой пример найдет подражателей и через некоторое время все романы будут писать только так.

Впрочем, есть еще одна причина, почему я решил поступить таким образом.

Я боюсь, как бы сухое перечисление биографических подробностей не оттолкнуло читателя и не заставило его закрыть книгу после первой же страницы.

Итак, пока я удовольствуюсь сообщением читателю (и то лишь потому, что не в силах это от него утаить), что действие происходит в 1842 году в городе Шартран-Бос, на тенистой аллее, поросшей вязами и вьющейся вокруг старинных укреплений древней столицы племени карнутов, — аллее, в течение двух веков служившей последовательно сменявшим друг друга поколениям жителей Шартра одновременно и Елисейскими полями, и Маленьким Провансом.

Впрочем, решив не останавливаться слишком подробно на событиях прошлой жизни нашего героя или, точнее, одного из наших героев, чтобы читатель не обвинял меня в том, что я приберег для него вероломный удар, я продолжаю.

Итак, шевалье де ла Гравери, совершая прогулку, уже второй раз обходил вокруг города.

Он находился в той части бульвара, что возвышается над казармой кавалеристов: отсюда взгляду в малейших подробностях открывается весь обширный двор этой постройки.

Шевалье остановился.

Он останавливался здесь всегда.

Каждый день шевалье де ла Гравери выходил из дома ровно в полдень, выпив перед этим чашечку крепкого кофе и положив в задний карман сюртука три-четыре кусочка сахара, чтобы было что погрызть дорогой, и, замедляя или, наоборот, убыстряя свой шаг во второй половине своей прогулки, оказывался в одном и том же месте, том самом, о котором я только что рассказал, как раз в ту минуту, когда сигнал трубы призывал кавалеристов чистить лошадей.

Но ничто, за исключением красной орденской ленты на его одежде, не говорило о воинственных наклонностях шевалье де ла Гравери — его интересы были совершенно далеки от этого, и, напротив, доброта шевалье превосходила все, что только можно себе вообразить.

Но ему нравилось созерцать эту яркую и полную жизни картину, уносившую его в те времена, когда он сам (позже я вам расскажу, при каких обстоятельствах) служил в мушкетерах: факт его биографии, которым он страшно гордился с тех пор, как оставил службу.

Не пытаясь найти забвения, по крайней мере явно, горестей настоящего в воспоминаниях прошлых лет, вполне философски относясь к тому, что его волосы из светло-золотистых стали жемчужно-серыми, выглядя настолько же довольным своей наружной оболочкой, насколько куколка бабочки может быть довольна своим коконом, и вовсе не порхая на крыльях мотылька, что было свойственно прежним молодым аристократам, шевалье де ла Гравери ничуть не возражал, что среди мирных горожан, как и он приходивших к конюшням казармы ради ежедневного развлечения, он слыл подлинным знатоком военного искусства. И шевалье не задевало, если соседи спрашивали его: «Должно быть, шевалье, вы тоже в свое время были прекрасным офицером?»

Это предположение тем более льстило шевалье де ла Гравери, что оно было совершенно лишено оснований.

Равенство перед возрастными морщинами, которое у людей всего лишь служит прелюдией к великому равенству перед смертью, — вот утешение тех, кому есть в чем упрекнуть природу.

А у шевалье де ла Гравери не было никаких причин восхвалять своенравную природу, снисходительную кормилицу по отношению к одним и капризную мачеху по отношению к другим.

И вот сейчас, как мне кажется, настал момент описать внешность шевалье де ла Гравери; его духовный мир предстанет перед читателем чуть позже.

Это был человек невысокого роста, лет сорока семи или сорока восьми, пухленький и кругленький, словно женщина или евнух. Как я уже отметил, волосы у него когда-то были золотистого оттенка, но в его собственных описаниях они обычно выглядели как русые; его большим голубым глазам обычно было присуще выражение беспокойства, и, только когда он погружался в мечтательную задумчивость (а надо сказать, шевалье иногда предавался этому