Лунатики [Артур Кестлер] (fb2) читать постранично

АРТУР КЕСТЛЕР ЛУНАТИКИ

(История изменяющего у человечества образа Вселенной)

Arthur Koestler

"THE SLEEPWALKERS – A History of Man's Changing Vision of Universe"

ARKANA

Penguin Books

First published by Hutchinson 1959

1989

В память Mamaine

ПРЕДИСЛОВИЕ

В именном указателе сокращенного до шестисот с лишним страниц варианта книги Арнольда Тойнби "Постижение истории" имен Коперника, Галилея, Декарта и Ньютона нет^[1]. Этого, одного из многих, примера должно быть достаточно, чтобы указать на ту пропасть, которая все еще отделяет гуманитарные науки от Философии Природы. Я использую это устаревшее выражение, потому что термин "Наука", который пришел на замену первому в более поздние времена, не включает столь богатых и универсальных ассоциаций, которые "Натуральная Философия" несла в семнадцатом веке, во времена, когда Кеплер писал свою Мировую Гармонию, а Галилей – свое Послание со звезд. Те люди, которые осуществили переворот, который мы сейчас называем "научной революцией", называли его совершенно иначе: "Новой философией". Революция в технологии, которую спровоцировали они своими открытиями, была неожиданным побочным продуктом, их же целью было не покорение Природы, но понимание Природы. Тем не менее, их космический поход уничтожил средневековое видение неизменного общественного порядка в огороженной стенами вселенной вместе с застывшей иерархией нравственных ценностей, и перелопатил европейский пейзаж, общество, культуру, привычки и общий кругозор так тщательно, как если бы на этой планете возник совершенно новый вид разумных существ.

Эта мутация европейского разума в семнадцатом веке является лишь наиболее поздним примером воздействия "Наук" на "Гуманитарные отрасли" – в ходе расследования характера природы в исследовании природы Человека. Она также иллюстрирует неправильность возведения академических и социальных барьеров между этими двумя понятиями, факт, который, спустя почти половину тысячелетия после Ренессанса был открыт uomo universale (человеком универсальным – ит.), и который наконец-то начинает получать признание.

Другим результатом этой фрагментации является то, что существуют История Науки, которая рассказывает, в какую точно дату впервые появились механические часы или закон инерции, и История астрономии, которая информирует о том, что некая прецессия равноденствий была открыта Гиппархом Александрийским, но, на удивление, насколько мне известно, не существует современной Истории космологии, нет комплексного обследования меняющегося видения человеком окружающей его Вселенной.

Приведенное выше объясняет, на что направлена ​​эта книга, и чего она пытается избежать. Это не история астрономии, хотя астрономия приходит в тот момент, когда возникает необходимость уделить образу Вселенной более пристальное внимание, и, хотя книга направлена на широкий круг читателей, это не популярная научная брошюрка, но личный и качественный отчет о спорном вопросе. Она начинается с вавилонян и заканчивается Ньютоном, потому что мы до сих пор живем, в основном, во ньютоновской вселенной; космология Эйнштейна пока еще не утвердилась, и пока еще слишком рано оценивать ее влияние на культуру. Чтобы удержать столь обширный предмет в разумных пределах, я мог пытаться создать лишь конспект. Он отрывочен в одних частях, подробно излагает проблему в других, потому что выбор и акцент материала руководствовался моим интересом к некоторым конкретным вопросам, которые являются лейтмотивом книги, и которые я должен кратко изложить ниже.

Во-первых, между Наукой и Религией имеется сдвоенная связь, начиная с неделимого единства мистики и учености в Пифагорейском Братстве, рвущаяся и вновь объединяемая, то завязываемая в узлы, то идущая параллельными курсами, и заканчиваемая в благовоспитанном и смертельном "разделенном доме веры и разума" наших дней, где, по обе стороны, символы застыли в догмы, и общий источник вдохновения утерян из виду. Изучение эволюции осведомленности о космосе в прошлом, может помочь выяснить, а имеется ли новая отправная точка, и на каких линиях.

Во-вторых, в течение долгого времени я был заинтересован психологическим процессом открытия^[2] как наиболее лаконичным проявлением творческой способности человека - и тем обратным процессом, который заставляет его не видеть истин, которые, как только провидец высказал их, становятся до боли очевидными. Теперь этот затвор по устройству укрытия от света действует не только в умах "невежественных и суеверных масс", как называл их Галилей, но еще более поразительно проявляется собственно у Галилея, равно как у других гениев, таких как Аристотель, Птолемей или Кеплер. Может показаться, что, в то время как часть их духа просила больше света, другая часть выпрашивала больше тьмы. История науки является относительным новичком на сцене, и биографы ее