О пользе эротической литературы [Борис Виан] (fb2) читать постранично, страница - 3

даже если мы творим с легкостью и без исправлений, расчет и замысел тоже не остаются пассивными. Однако, повторяю, обычно их доза все же невелика, и в нее входит значительная доля эмпиризма и традиции.

Если писатель — это и есть тот господин, который утверждает, будто вызывает у вас чувства по собственному желанию, стоит ли удивляться, что он метит в самые слабые ваши места? Как же писатель не воспользуется всеобщей предрасположенностью к любви? К любви-эмоции, как в «Суровой зиме», шедевре Рэймона Кено, или же любви-действию, как в «Акре Господа Бога» Эрскина Колдуэлла (как видите, я беру для примера и некоторых современников).

В самом деле, чувства и ощущения, общим источником которых служит любовь, будь то в форме грубого желания, будь то в более рафинированных формах интеллектуального флирта с цитированием и сопутствующей философией, несомненно являются наиболее сильными и интенсивными человеческими чувствами (наряду с теми, что связаны со смертью, кстати, весьма сходными).

Наверняка, у некоторых из вас возникнет возражение: если беспристрастно оценивать своих сограждан, мы непременно должны признать, что наиболее распространенная в современном мире страсть заключается в употреблении наркотиков в их благородной (опиум, гашиш) или выродившейся (алкоголь, табак) форме, не говоря уж о строго запрещенных химических и подкожных формах — кокаине и морфии.

На это я отвечу, что если бы можно было разжиться женщиной с такой же легкостью, как рюмкой джина или пачкой «голуаза», и если бы мы имели право наслаждаться ею, словно алкоголем или сигаретой, прямо на улице, а не должны были запираться в грязной, невзрачной комнате, алкоголизм и наркомания моментально исчезли бы или, по крайней мере, приобрели умеренные пропорции. Забавный парадокс: правительство всячески поощряет граждан пить коньяк и коптить вонючей травой, но в то же время задерживает и осуждает сатиров, которые, в сущности, лишь пытаются выполнить совершенно нормальную функцию, понапрасну усложненную предрассудками и другими предписаниями. Или, точнее, никакого парадокса здесь нет: это лишь две стороны одного вредительского заговора. Ведь, с физической точки зрения, чрезвычайно полезно предаваться со своей избранницей всевозможным радостным таинствам, как шутили наши предки, тогда как алкоголь неизбежно приводит к циррозу.

В этом-то заключается оправдание любви как литературной темы, а следовательно, и эротики — в небрежении государства к данному виду спорта, который я упорно считаю более разумным, нежели дзюдо, и более приятным, чем бег или брусья: к тому же он проистекает из всех этих занятий и имеет с ними много общего. И поскольку любовь, которая все-таки является, повторяю, главным предметом интереса для большинства здоровых людей, сдерживается и стесняется государством, немудрено, что нынешней формой революционного движения стала именно эротическая литература.

Ведь не следует обманываться. Коммунизм — это, конечно, очень мило, но он превратился в разновидность националистического конформизма. Социализм подлил столько вина в свою воду, что она прокисла... что же до остального, я не стану говорить об этом, поскольку не ведаю, что такое политика, и она меня интересует не более, чем табак... О да, истинные пропагандисты новой формации, подлинные апостолы грядущей диалектической революции — это, разумеется, так называемые «непристойные» авторы. Читать эротические книги, знакомить с ними, писать их — значит, подготавливать мир будущего и расчищать путь для истинной революции.

* * *

Впрочем, существует столько других оправданий эротической литературы, что я не смею настаивать. Разве война не признается наибольшим из зол? Разве мы не соглашаемся, что убивать ближнего предосудительно? Разве не предосудительно сбрасывать ему на голову тонны атомных бомб, облучать радарами и окуривать горчичным газом? Разве нам не твердят, что лишить жизни козявку — дурной поступок? А как насчет миллионов людей? Но стоит паре дебилов решить, что рынок артиллерийских орудий и урана стал слегка вялым, и вот уже воинственная литература разворачивается фронтом... Ведь, вообразите себе, существует воинственная литература, она открыто признается и печатается Берже Левро и Шарлем Лавозелем: вас научат чистить орудия и разбирать пулемет... Эта литература разрешается и поощряется... Но если какой-нибудь бедолага подробно опишет изгиб бедер своей возлюбленной или раскроет вам некоторые интересные и соблазнительные особенности ее непосредственной анатомии — караул! — его тотчас обругают, раскритикуют и осудят, а книги его изымут.

Конечно, все — против войны, но к военным мемуарам относятся с пиететом, а если ты убил сто тысяч человек, значит, ты — настоящий герой!.. Все — против алкоголизма, но если ты сколотил миллиарды на торговле вином, значит, ты — великий социалист!.. Все — за любовь, и нам вечно твердили: плодитесь и размножайтесь... Но как же мораль? Стоит