Морские солдаты Российской империи [Владимир Георгиевич Данченко] (fb2) читать онлайн

Владимир Данченко МОРСКИЕ СОЛДАТЫ РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ Очерки истории морской пехоты

Автор выражает благодарность Г.В. Ястребинской, А.А. Трипольской и Г.В. Калашникову за помощь в работе над книгой.

Вступление

Между стрелецкой командой корабля «Орел», первенца отечественного флота, и отдельными морскими батальонами времен 1-й Мировой войны пролегли извилистые пути судьбы русской морской пехоты.

За время своего существования она познала и триумфы, и забвение. Победоносные морские десанты времен Северной и русско-турецких войн XVIII в. сменялись унылой гарнизонной повседневностью после Отечественной войны 1812 г. и заграничного похода 1813–1814 гг., потом — взлет в Севастопольскую страду и «упокоение» до победоносных 1877–1878 гг. Проваленная кампания 1904–1905 гг. ни в коей мере не умалила славы героев Порт-Артура, но далее — полное растворение в армейской и флотской массе вплоть до Великой войны 1914–1917 гг., когда морская пехота в последний раз, но громко заявила о себе в преддверии октябрьских дней.

Специфика службы выделяла морских солдат и матросов Гвардейского экипажа из общего ряда военных чинов. Она была обусловлена особенностями боевых задач, которые им ставились, и условиями их выполнения, способов комплектования личного состава, в определенной степени вооружения, форменной одежды и знаменной символики.

Несмотря на эту своеобычность, в истории морской пехоты отразились и основные явления, сопровождавшие развитие военного дела в России в целом, будь то разработка вопросов тактики, учреждение новых морских и армейских штатов, образцов мундиров и знаменного убранства.

Будучи универсальными военными, морские пехотинцы в разное время и в силу ряда обстоятельств, точнее благодаря им, выполняли функции матросов, воевали в окопах вместе с кадровыми «сухопутными», наводили переправы, занимались минерным делом. Численность морской пехоты всегда была невелика, но от этого значение ее как особого рода войск в российской военной истории отнюдь не снизилось. Несмотря на то, что ее временами недооценивали и просто упраздняли, в ходе войн, независимо от их масштаба, морская пехота вновь возрождалась и с честью проявляла себя в боевых действиях. Об этом повествует ее непростая история.

МОРСКАЯ ПЕХОТА

Формирование частей морской пехоты

В России появление первой корабельной солдатской команды связывают с историей корабля «Орел», который строился в 1667–1668 гг. по указу царя Алексея Михайловича. Именно при нем появление, главным образом в Москве, иностранцев, купцов, «коммерческих людей», специалистов в разных областях, в том числе в военном и морском деле, приобретает постоянный и масштабный характер. Один из них — голландский «гость», купец ван Сведен, учредитель первых почтовых станций, по поручению правительства отправился на родину для «найма в русскую службу корабельщиков». В числе последних оказался его племянник Д. Бутлер, назначенный на строящийся «Орел» капитаном и кормщиком — генералом, который должен был «чинить меж корабельными людьми расправу и ведать их по иноземному артиклу». Ван Сведен подал в Новгородскую четь (территориально-финансовый приказ) роспись с перечислением всего необходимого для обеспечения «Орла»; в ней помимо всего прочего числились 40 мушкетов, такое же количество пистолетов и бердышей (к огнестрельному оружию полагался соответствующий боезапас), предназначенных для «охранения» — сторожевого наряда, призванного обеспечить безопасность плавания «Орла» к Казани и Астрахани. В этом качестве выступали нижегородские стрельцы — 35 человек — под командой И. Доможирова.

В апреле 1670 г. спущено на воду еще одно «судно военное» для борьбы с казачьими набегами. Учитывая, что в это время еще не был положен конец движению С.Т. Разина, с большой долей вероятности можно предположить, что на борту и этого судна размещалась стрелецкая или солдатская команда, возможно, даже более многочисленная, чем на «Орле»^[1].

Д. Бутлер, проявляя энергию и предприимчивость, составил и подал в Посольский приказ «Артикульные 34 статьи», свод положений, регламентирующих корабельный быт и поведение экипажа, многие из которых заимствованы из зарубежных морских узаконений. В этом документе несколько статей касаются корабельных солдат, ружей и различных воинских припасов. В частности, в ст. 14 говорится: «Будет же капитан пригодно увидить неприятельский корабль взять, тогда корабельный порутчик с своими солдаты немедля должен на неприятельской корабль скочить и всяко радеть, чтоб тот корабль под свою мочь привести». В другой ситуации (ст. 15) при столкновении с неприятельским кораблем поручику вменялось «сойти под палубы и тамо смотреть, как чинится, и о том корабельщику возвести, чтоб во время нужды способ к тому учинить». В ст. 31 капитану предписывалось владеть оружием и учить этим навыкам подчиненных. Очевидно, что имевшихся на борту солдат могло быть недостаточно и в случае необходимости собственно судовая, корабельная команда должна была взяться за мушкеты и тесаки. Тем более что на казачьих судах, наводивших страх своими молодецкими набегами, имелось достаточное число искушенных в абордажных схватках людей.

При фактическом отсутствии флота в России второй половины XVII в. говорить о практическом использовании положений данного документа не приходилось; естественно, это обстоятельство также исключало возможность формирования особых абордажных и десантных команд на более или менее постоянной основе.

Не случайно, однако, автором «артикульных статей» был голландец, представитель одной из великих морских держав. Вообще в России при Алексее Михайловиче голландцы занимали далеко не последнее место среди прочих иностранцев и внесли существенный вклад в развитие отечественного «корабельного строения».

В это время в самом голландском флоте уже состояли отдельные подразделения морских солдат, которые формировались из матросов и пехотинцев. Они были задействованы в несении караульной службы, участвовали в абордажах и десантах. Вооружение их состояло из мушкетов, пистолетов, шпаг, палашей, пик, имелись также абордажные топоры и крючья. Так что и в этом отношении голландцы стояли на высоте своего времени, равно как французы и англичане.

В России же плаванием стрелецких команд разной численности на мелководных, большей частью гребных, судах дело и ограничивалось.

Однако прошло не так много времени и ситуация стала резко меняться. Наступала эпоха Петра I — масштабные реформы, коренная реорганизация армии, создание флота, многолетняя Северная война. Всему этому предшествовали Азовские походы и Великое посольство, события, оказавшие определенное влияние на развитие российской морской пехоты.

Военные «забавы» юного Петра с участием «потешных», Семеновские и Кожуховские походы (1690 и 1694 гг.), в которых разыгрывались настоящие баталии с привлечением значительных по численности и лучших по подготовке на тот момент войск, строительство яхт, скампавей, ботов, плавание на них по Яузе и Плещееву озеру, наконец, два путешествия к Архангельску 1693–1694 гг. и «кампании» на Белом море — все это были предтечи великих свершений уже недалекого будущего.

Первой реальной пробой сил для Петра стали Азовские походы 1695–1696 гг., предпринятые против Турции за выход к Азовскому морю.

Поход 1695 г. в силу разных причин закончился неудачей, но он примечателен масштабной десантной операцией, когда Семеновский и Преображенский полки при поддержке донских казаков под началом П.М. Апраксина на судах подступили к Азову и, преодолевая сопротивление гарнизона, ворвались в город, однако не смогли там надолго закрепиться и вынуждены были оставить завоеванные позиции.

В феврале 1696 г., во время подготовки ко второму, победоносному походу, закончившемуся взятием Азова, был сформирован Морской регимент (полк), в состав которого вошли несколько рот Преображенского и Семеновского полков, а также новоприборные солдаты — всего 4254 чел., разделенных на 28 рот (о те подробнее во второй части книги). Он составил так называемый «караван плавного пути» под началом ближайшего сподвижника и воспитателя Петра I Ф. Лефорта, а также полковника Ю. Лимы и полковника Б. де Лозиера. Войска перевозились на 30 стругах, галерах, галиасах, брандерах.

Так на практике, в боевых условиях, Петр использовал подразделения, которые передвигались водным путем и после высадки с судов предпринимали (или могли предпринимать) наступательные операции на берегу.

Важным событием, оказавшим заметное влияние на дальнейшую судьбу России и мировоззрение самого царя, стало его путешествие за границу в составе Великого посольства 1696–1697 гг. Петр не был членом делегации, а входил в число лиц, сопровождавших ее, поэтому, не стесненный рамками официального визита, имел возможность знакомиться с Европой во всех деталях. Воочию наблюдая жизнь голландских и английских верфей, сам в ней участвуя, Петр основательно изучил постановку военно-морского дела в Англии и Голландии. Очевидно, что вне его внимания не остались корабельные «пехотные» команды, которые несли караульную службу, участвовали в обслуживании такелажа и, судя по вооружению, могли вступать в абордажные схватки и воевать на берегу.

Воспринимая пехотинцев на борту как нечто само собой разумеющееся, как органическую часть корабельного, флотского быта, Петр получил за границей подтверждение своему «азовскому» опыту и определился на будущее в отношении морских солдатских команд в российским флоте.

Уже в январе 1698 г. ему были представлены «Правила службы на судах», составленные вице-адмиралом К. Крюйсом. В основе их лежали частично заимствованные и переработанные положения европейских флотских «регулов». В свою очередь Правила легли в основу многих актов отечественного военно-морского законодательства более позднего времени.

Правила Крюйса достаточно подробно регламентировали корабельный уклад, обязанности и действия членов экипажа. В нескольких статьях упоминаются и корабельные солдаты, призванные нести караульную службу и вообще «состоять при команде». В более поздних флотских законодательных материалах действия корабельных солдат определялись подробней. Характерно, что в документах начала XVIII в., касавшихся, например, вопросов корабельного снабжения, в числе морских служителей вместе с матросами и другими чинами, как правило, упоминались и солдаты.

Очевидно, что с развитием военно-морского дела менялись не только собственно корабли, но и условия службы на них. На гребных судах солдаты не только участвовали в абордажно-десантных операциях, но и нередко выступали в качестве гребцов. На парусных кораблях они помогали матросам в обслуживании парусного оснащения. Со временем оно усложнилось настолько, что его могли использовать только имеющие специальную практическую подготовку люди, то есть собственно матросы и офицеры. Функции корабельных солдат в этом деле становились более чем вспомогательными.

С усовершенствованием регулярного корабельного флота менялось не только его парусное оснащение, но и вооружение. Количество артиллерийских орудий на кораблях постоянно возрастало и требовало повседневного обслуживания и умелого применения в бою. Для этого создавались корабельные артиллерийские, бомбардирские команды, обладавшие специальными навыками ведения артиллерийского огня, причем на разных дистанциях.

В свою очередь для эффективного использования огнестрельного оружия на коротких дистанциях, ведения абордажного боя, высадки десанта и действий на берегу был необходим специально обученный контингент, которому предписывалось также несение караульной службы на кораблях, в портах и базах. А с учетом характера и продолжительности начавшейся Северной войны, стремительного развития «корабельного строения» появление регулярных подразделений морских солдат стало неизбежным.

Немалую роль сыграло и то значение, которое Петр придавал постановке собственно морского дела, состоянию экипажей. Очевидно, что на первых порах подготовленных матросов (как русских, так и иностранцев) не хватало и корабельные команды пополнялись солдатами. В условиях дефицита обученных морских кадров Петр стремился не отвлекать их несением караульной службы и ограничить их участие в судовых десантах, когда на берег высаживался отряд, состоявший в основном из членов команды, в том числе матросов; в его задачи входило кратковременное пребывание на занятом берегу, проведение разведки и пр. Матросы, обремененные разнообразными функциями, по мысли Петра, должны были заниматься своими прямыми «морскими» обязанностями, тогда как десанты становились уделом солдатских команд. Матросы тем не менее должны были владеть навыками «фронта», а солдаты знать основы корабельной службы. Между тем особенности театра военных действий, начавшихся в 1700 г., и их характер предполагали проведение масштабных десантов с участием штурмовых сухопутных частей, которые доставлялись к месту высадки на судах, а их десантирование на берег нередко сопровождалось артиллерийской поддержкой с моря; главную роль в этих операциях отводили пехоте.

На первых порах на гребных судах и кораблях находились отдельные сухопутные подразделения, организованные по армейскому образцу.

Так, например, А.Д. Меншиков, один из наиболее известных «птенцов гнезда Петрова», стоявший у истоков балтийского «корабельного строения», особенно интенсивно развивавшегося после выхода русских войск к побережью Финского залива и устью Невы, для комплектования солдатских корабельных команд использовал рекрут и чинов некоторых полков Ингерманландского корпуса. Численность этих команд зависела от класса корабля, но в начале войны еще жестко не регламентировалась. В равной степени это касалось и гребного флота, где, например, в 1703 г. на одну галеру назначалось 100 солдат, а в 1704 г. — 150.

Наконец осенью 1704 г. в «Определении о начинающемся флоте на Ост-зее» в пункте 1 Петр указал: «Надлежит учинить полки морских солдат (числом по флоту смотря) и разделить по капитанам вечно, к которым надлежит капралов и сержантов взять из старых солдат ради лучшего обучения строю и порядков».

Из этого явствует, что к подготовке морских солдат изначально предъявлялись повышенные требования с учетом задач, которые им предстояло выполнять.

Петр I. 1784 г. Гравюра П.Ж. Ланглуа с оригинала Л, Карававака. 1716 г.

16 ноября 1705 г. последовал указ Петра об учреждении первого морского полка, определенного для службы в абордажно-десантных командах на кораблях парусного флота. Полк делился на два батальона по 5 рот в каждом — всего 10 рот, одна из которых была гренадерской. Позже из нее было сформировано 2 полуроты, каждая на батальон. Штаты полка включали 1250 рядовых, 70 унтер-офицеров и 45 офицеров. Соответственно, в роге 120 чел. строевых и 5 нестроевых, 7 унтер-офицеров и 4 офицера. Формирование полка и командование им было поручено Ф.А. Головину, который к тому же должен был отвечать за обеспечение личного состава всеми видами довольствия, а также его вооружение.

Численность офицеров и унтер-офицеров в морском полку превосходила аналогичные штаты пехотных частей, что объяснялось прежде всего спецификой службы морских солдат. Они изначально должны были действовать в составе абордажно-десантных команд, которые, в свою очередь, распределялись по кораблям и, таким образом, лишены были координации во время боевых операций, а следовательно, нуждались в большем числе командиров, в том числе и унтер-офицеров^[2].

Появление на кораблях парусного флота отдельных подразделений морского полка не исключало участие в десантах и абордажах личного состава корабельных экипажей. В галерном же флоте, несмотря на увеличение численности судов, основную абордажно-десантную силу по-прежнему составляли пехотинцы разных полков. Не случайно в апреле 1710 г. командующий гребным флотом адмирал И. Боцис обратился к Ф.М. Апраксину, видному морскому и военному деятелю, с предложением «учинить» галерный полк в количестве 1200 чел. в составе 10 рот, одна из которых бомбардирская, «другие роты в матросах и солдатах, а остальные 7 для прочих галер, а половине сих людей требно быть для приступу, а другая половина для обереженья каторжников и невольников. Сей полк можно соединить Шлевенцова полку солдат, Микешина и Смитова, всего их 1200 человек и имеют малое искусство галерное, понеже 2 года служат беспрестанно безо всякого моего ослушания». Таким образом, Боцис хотел регламентировать многочисленные солдатские галерные команды, придать им вид организованной боевой единицы. Однако создать морской галерный полк тогда не удалось, поскольку в это время планировалось реорганизовать морской корабельный полк и в ходе этой акции создать части морской пехоты и для гребного флота. Справедливости ради стоит отметить, что под началом Боциса уже тогда находились если не полки, то батальоны. По крайней мере, известно, что уже в 1710 г. батальоны входили в состав галерной эскадры Микешина и даже дискутировался вопрос об их содержании, поскольку в одном из обращений Ф.М. Апраксина в Сенат в 1711 г. говорится о том, что в 1710 г. на эти батальоны велено было давать жалованье из денег, определенных на весь морской флот, а из-за недостатка последних данная проблема остается нерешенной. На корабельном флоте существовал отдельный батальон 3-ротного состава, организованный предположительно в 1710–1711 гг. (см. Приложение, табл. 1).

Необходимо добавить также, что в распоряжение военно-морского ведомства в конце 1711 г. поступили: один пехотный полк в С.-Петербурге, один в Воронеже и там же драгунский эскадрон. Кроме того, уже в первые годы войны существовало несколько частей, по сути исполнявших функции будущего адмиралтейского батальона, — олонецкий, казанский, азовский батальоны, ряд других. Были сформированы и своего рода «персональные» батальоны флотских начальников К. Крюйса, Ф.М. Апраксина: они формировались не из рекрутов, а ив уже прослуживших чинов пехотных полков. Отчасти они должны были заменить расформированный галерный батальон. На флоте состояли также особые гренадерские части, а именно «выборная» гренадерская рота, куда входили чины армейских и гвардейских полков, и отдельная гренадерская рота галерного флота.

С течением времени и в ходе боевых действий полковая организация морской пехоты претерпела существенные изменения; принцип дробления полка по нескольким корабельным командам не был совершенен изначально, а к 1712 г., когда Балтийский флот включал, в частности, 3 эскадры и распределение полка по кораблям носило более чем спорадический характер, стало очевидно, что его реорганизация назрела. Тем более что в галерном флоте не без успеха использовались солдатские команды батальонного состава. В 1712 г. они усилились двумя пехотными и Белгородским гарнизонным полком, которые подчинялись морскому руководству, но находились на содержании в сухопутном ведомстве. Одновременно в С.-Петербург к «морскому флоту» были отправлены 3 пехотных батальона полного состава, а в Таврове дислоцировался еще один батальон, готовый к посадке на суда. Тогда же из морского полка и некоторых пехотных частей стали формироваться морские батальоны, в том числе и для гребного флота; первый из них, созданный на базе Казанского полка, именовался «батальоном контр-адмирала», в 1712 г. его численность составляла 652 чел. всех чинов.

К 1714 г. в штатах флота числились 5 отдельных батальонов: «батальон вице-адмирала» для службы на кораблях авангарда; «батальон адмирала», определенный на корабли кордебаталии (центра); «батальон контр-адмирала», назначенный на эскадру арьергарда; на гребной флот направлялся «галерный батальон», а службу, в том числе и караульную, в портах и базах корабельного флота должен был нести «адмиралтейский батальон»^[3].

Численный состав батальонов в 1714 г. определялся в 650–660 рядовых и унтер-офицеров и 22 офицера. В штаты, например, адмиралтейского батальона в это время входили: подполковник, майор. 5 капитанов (по числу рот), 5 поручиков, 5 подпоручиков, 5 прапорщиков, 5 подпрапорщиков, квартирмейстер, адъютант, писарь батальона и 5 ротных писарей, 10 сержантов, 20 капралов, профос, священник, каптенармус батальона и 5 ротных каптенармусов, 6 гобоистов, 9 барабанщиков и 575 рядовых. Структура остальных батальонов была практически аналогичной.

В соответствии с морскими регламентами, начиная с «Артикульных статей» Д. Бутлера, находившиеся на борту корабля в море солдаты, независимо от численности и состава, должны были подчиняться, помимо своего непосредственного начальника, и командиру корабля.

Ситуация не изменилась с появлением корабельных батальонов, солдаты которых, будучи в составе десантно-абордажных команд, находились под началом и командира корабля, и командира своего батальона, как правило, являвшегося начальником морской пехоты эскадры и входившего в состав военного совета.

Несколько иначе, в силу его специфики, дело обстояло с адмиралтейским батальоном, чьей основной службой было несение караулов в портах и базах флота. При этом он подчинялся, кроме своего командира, и руководству этих объектов. Тем не менее реалии были таковы, что чины галерного батальона могли привлекаться к выполнению самых разнообразных задач. Например, в Петербурге некоторые его подразделения находились у «городового строения», осуществляя контроль хода работ, подвоза необходимых материалов, состояния команд «работных людей». Кроме того, они привлекались, наряду со служащими других сухопутных полков, к выполнению полицейских и таможенных функций, в частности к поимке дезертиров и бежавших «работных людей», борьбе с «разбойными ватагами», тушению пожаров, приему товаров, привозимых в столицу водным путем. Во многом это объяснялось и тем, что едва ли не все сферы жизни Петербурга этого времени находились в ведении А.Д. Меншикова, известного государственного и военного деятеля, ближайшего сподвижника Петра. Помимо прочего он был генерал-губернатором Санкт-Петербурга, в жизни которого военный люд играл заметную роль, и солдаты и офицеры адмиралтейского батальона не являлись исключением. Меншиков, осуществляя свои губернаторские функции, нередко использовал служащих нескольких полков пехоты и кавалерии для выполнения различных поручений, и подразделения адмиралтейского батальона, находясь постоянно на берегу, в той или иной степени также оказывались востребованными для нужд хозяина строящегося невского «парадиза». В связи с этим не без участия Меншикова к подразделениям адмиралтейского батальона, находившимся в Петербурге и Кронштадте, время от времени присоединялись солдатские команды, в том числе и состоящие большей частью из рекрутов. Некоторые из них оставались в батальоне, пребывание там других было непродолжительным: в 1716 г. часть этих команд составила отдельный солдатский батальон, приписанный к адмиралтейскому ведомству.

Александр Меншиков. Гравюра Ж. Симона. 1697 г.

С другой стороны, те или иные части морской пехоты могли быть временно расформированы; так, например, в 1712 г. офицеры адмиралтейского батальона Савенкова были признаны «весьма негодными к делу» и отправлены в гарнизоны, в то время как нижние чины были определены в матросы. Чуть позже, в 1715 г., галерный батальон (659 чел.) был раскассирован в матросы и пушкари. Подобного рода трансформации случались нередко, поскольку в условиях войны официальная регламентация отходила на второй план, а во главу утла ставились требования момента, соображения военной целесообразности и прагматизма. Тем более что в случае необходимости корабельные экипажи, многие из которых имели соответствующий опыт, принимали участие, и не без успеха, в высадках десанта и абордажах. И если нижние чины морских батальонов периодически пополняли ряды судовых команд, то и матросы направлялись в эти батальоны (нередко за различные провинности, в виде наказания), и их строевая и боевая подготовка была в целом не намного ниже, чем у морских солдат. Что же касается гребного флота, то там совмещение функций солдата и гребца было делом обычным, ведь галеры или скампавеи использовались в основном для доставки морских десантов.

С вступлением Северной войны в завершающую стадию значение последних все более возрастало. Из пехотных полков к 1719 г. на флот было определено 2707 чел., но с течением времени это число менялось, поскольку в рейдах на шведские берега участвовали как крупные пехотные соединения, доставлявшиеся к месту высадки на гребных эскадрах, так и небольшие группы, которые перевозились на нескольких галерах или шмаках. Помимо солдат, принимавших участие преимущественно в боевых действиях, на кораблях имелись и так называемые караульные солдаты, которые несли сторожевую службу при нахождении в портах или во время десантных операций, когда корабельные солдаты и часть экипажа высаживались на берег, выполняли конвойные функции при арестантах, следили за доставкой на борт корабельных «припасов». В караульные солдаты в основном зачислялись солдаты морских батальонов, пехотных полков, а также члены корабельных экипажей. Караульные солдаты могли быть задействованы в составе десанта, и, как правило, они состояли в абордажных командах. В свою очередь, солдаты морских батальонов, находясь на борту, регулярно привлекались к несению караульной службы.

Согласно штатам Балтийского флота, в 1720 г. на трехпалубных кораблях (90 пушек) численность корабельных солдат определялась в 206 чел., караульных — в 26, на кораблях с 80 пушками предписывалось находиться 161 корабельному и 24 караульным солдатам.

На двухпалубных кораблях солдатские команды состояли: на 76-пушечных (1 ранга) из 121–136 корабельных и 20 караульных, на 60-пушечных (2 ранга) из 114 корабельных и 18 караульных, на 50-пушечных (2 ранга) из 80 корабельных и 16 караульных солдат. На 14-пушечных кораблях численность тех и других соответствовала 9 и 8 чел. Всего по кораблям в 1720 г. было расписано 3705 корабельных и 675 караульных солдат.

В ходе войны в десантах и абордажах наряду с морским полком и батальонами участвовали гвардейские и армейские части, которые могли включаться в более крупные соединения. В частности, в 1712–1713 гг. в Финляндии оперировал десантный корпус в составе 18 пехотных полков и отдельных батальонов, соединенный с галерным флотом.

В 1720 г. в связи с его активными действиями в шведских шхерах возникла необходимость в создании более крупного, чем галерный батальон, подразделения. Посредством отбора из 21 пехотного полка по 1 капральству был сформирован галерный полк, о котором И. Боцис говорил еще в 1710 г. Его учреждение объяснялось также и тем, что в галерном флоте около 40 % солдат являлись одновременно и гребцами.

При морских переходах и последующем десантировании и вооруженном контакте они не выглядели особенно свежими и нередко нуждались в сторонней поддержке. Значительное увеличение л/с галерных солдатских команд затруднялось, помимо естественного в ходе войны дефицита людей, ограниченной вместимостью гребных судов. Образование галерного полка в период интенсивных рейдов к шведским берегам на время и отчасти должно было укрепить десантную мощь гребного флота. Этому также способствовало и то, что солдатские команды, входившие в его состав, в 1721 г. были организованы в три роты (334 чел.); они являли собой самостоятельные подразделения, которые могли действовать независимо, с учетом конкретной обстановки.

Тем не менее выбранный ранее Петром I курс на активное привлечение к строевой, сухопутной службе матросов оставался по-прежнему актуальным. Примеры, когда корабельные экипажи с успехом действовали в десанте и при абордажах, были не единичны. Не случайно Петр уделял особое внимание обучению матросов «пальбе» из ружей и экзерцициям по пехотным уставам. Обучение шло не только на берегу, но и в походах.

В качестве учителей выступали обер- и унтер-офицеры и капралы пехотных полков и морских батальонов, находившихся на борту.

«Устав Морской» 1720 г. фактически подводил итог наиболее важному этапу в развитии военно-морского дела в России, регламентируя основные его нормы на многие годы вперед. Значительное место в нем уделено должностным инструкциям морских служителей всех рангов. Глава 7 первой книги Устава посвящена офицерам, имеющим отношение к солдатскими частям, помещенным на корабли. Таковыми Устав определяет майора (при генерал-адмирале), секунд-майора (при адмирале «от авангардии») и капитана (при адмирале «от ариргардии»). Они должны были «посещать корабли для учения солдат» при участии их непосредственных командиров, а потом извещать командующего флота о степени готовности данных частей. При высадке десанта на берег эти офицеры, вместе с батальонными и ротными, «имели команду» над солдатами в качестве «вышних командиров» и должны были «все распорядить и управить по обычаю войска сухопутного, для исполнения экспедиции, для которой он послан». Оказавшись на берегу, л/с десанта предписывалось вести действия в соответствии с сухопутными уставами, полностью подпадая даже под юрисдикцию уставных статей (глава 20 пятой книги).

С 1722 г. строевую подготовку матросских рот, куда входили и солдатские команды, контролируют интенданты. Они следят за тем, чтобы экзерциции с ружьем, гранатой и пушками проводились «порядочно и исправно». На это матросам, находящимся на берегу, отводилось 2 дня в неделю, а стрельбы проходили 2 раза в месяц, причем их результаты тщательно фиксировались и направлялись в Адмиралтейств-Коллегию. Чинам матросских рот также вменялось в обязанность нести караульную службу на кораблях и в местах их стоянки, а также в портах, если там нет гарнизона или адмиралтейских батальонов. Караулы, помимо всего прочего, следили и за тем, чтобы матросы, гардемарины, канониры и корабельные солдаты не появлялись на улицах после 22 часов летом и 20 часов зимой.

По окончании Северной войны в 1721 г. повседневный быт русских солдат, и морских в том числе, все чаще стал дополняться делами, не связанными со служебными обязанностями. В течение достаточно продолжительного времени морские солдаты, еще вчера совершавшие боевые вылазки в шведских шхерах, использовались как рабочая сила при строительстве зданий, военных и гражданских, занимались плотницким и печным делом, мяли глину, рубили лес. И все это не между строевыми учениями и морскими эволюциями, а часто вместо них, что, естественно, сказывалось на боевом потенциале солдат. Нередко случалось, что галерные солдаты командировались, скажем, к «кузнечному делу», а чины адмиралтейского батальона отправлялись на заготовку дров. Притом что некоторые их сотоварищи в это же время могли находиться в порту при разгрузке различных товаров или на карауле в местной тюрьме.

Документы военно-морской администрации, датируемые 1721–1724 гг., дают основание говорить о том, что за этот период число солдат, входивших в различные морские подразделения менялось: от 3645 чел. в 1721 г. до 5665 чел. в 1723 г. и 4722 чел. в 1724 г. Были сформированы еще 3 батальона для корабельного флота, а в 1728 г. «из солдат корабельного комплекта» отдельная гренадерская рота в составе 1 лейтенанта, 2 сержантов, 2 каптенармусов, 6 капралов, 2 барабанщиков, 1 флейщика и 144 рядовых. Однако после смерти Петра флот начинает приходить в упадок, «корабельное строение» постепенно замирает, а «морские служители» становятся все менее востребованными. Это не могло не сказаться на чинах морских батальонов, которые больше времени проводят в казармах и на строительных площадках, чем на учениях и в походах. Необходимость пополнения батальонов даже не самыми нерадивыми матросами и солдатами других полков практически сходит на нет. Более того, резко упала дисциплина, и случаи, когда морские солдаты оказывались в центре происшествий, иногда и с летальным исходом, стали едва ли не обыденными. По крайней мере, профосы не оставались без дела, и наказания и даже казни провинившихся чинов морских батальонов были далеко не единичны. Наиболее распространенными проступками являлись кражи и дебоши в непотребном виде, как правило, сопровождавшиеся драками, иногда с применением оружия, которое могло быть у солдат только при нахождении в карауле или. что называется, в местной командировке. Размер месячного жалованья — у рядового 31–33 алтына, у сержанта 2 руб. и у капрала 1 руб. — был дополнительным стимулом к воровству. Справедливости ради следует сказать, что в большей степени это относилось к адмиралтейским солдатам, представлявшим наименее дисциплинированную и во многом запущенную часть морского воинства. Чины этого батальона в основном несли караульную службу и не совершенствовали навыков пехотинцев. В свободное от караулов время их нередко посылали с различными поручениями в другие города и провинции, и они постепенно становились курьерами, порученцами, все более отдалявшимися от собственно службы солдата морского ведомства. Чаще, чем солдаты других батальонов, они находились без наблюдения командира, предоставленные сами себе. Отсюда, вероятно, и та вольность в поступках, которая приводила к нарушению уставных положений, а то и просто к преступлениям.

Как бы то ни было, со значительным контингентом приписанных к флоту солдат — к 1733 г. только корабельных насчитывалось 4235 чел. (64 офицера), в галерном флоте — 485 чел. (11 офицеров), в адмиралтейском батальоне — 663 чел. (18 офицеров), в Казани — 159 чел. (2 офицера) и в портах — 200 чел., то есть всего 5746 чел., — надо было что-то делать; они представлялись административной и финансовой обузой для скудного адмиралтейского бюджета и для военно-морской администрации в целом. Впрочем, в реорганизации нуждался и весь флот.

В 1732 г. была образована Воинская Морская Комиссия под руководством вице-канцлера графа А.И. Остермана, в задачи которой входили разработка новых флотских штатов, структуры собственно военно-морских сил, их административного управления и пр. Во многом эти задачи были решены в 1733 г.: Балтийский флот делился на 2 дивизии, а морские команды и батальоны преобразовывались в 2 полка под началом Я. Барша и М. Баракова. Полки были 3-батальонного состава по 4 роты в каждом батальоне — всего 24 роты (см. Приложение, табл. 2). Сверх того 2 гренадерские роты распределялись по остальным ротам, расписанным по кораблям. Для галер Донской флотилии был сформирован отдельный батальон в составе 900 нижних чинов, 53 унтер-офицеров и 9 офицеров. В придачу к морским полкам в 1734 г. учреждены 2 полка морской артиллерии. В целом же находившаяся на службе флота пехота получила более строгую, чем раньше, организацию, однако это не исключало параллельного существования и других подразделений, в частности солдатских команд, находившихся при Адмиралтействе и в портах, а также и на галерах, поскольку л/с полков относился прежде всего к корабельному флоту.

В период боевых действий бывшие на судах и кораблях морские солдатские подразделения подкреплялись армейскими полками и казаками, однако в мирное время морские солдаты становились или составной частью флотских экипажей в период маневров на море, или (что чаще бывало зимой) следовали укладу обычных пехотных полков: проводили регулярные строевые занятия, стрельбы, участвовали в смотрах. Кроме того, находясь в столице, морские солдаты наряду с адмиралтейскими командами несли караульную службу в городе, исполняя по мере необходимости и полицейские функции.

Несмотря на реорганизацию, л/с морских солдатских частей по-прежнему использовался далеко не по назначению: например, на октябрь 1735 г. в отлучках находилось 750 чел., а в 1741 г. уже 1500 чел. разных чинов из 2 морских полков. Под отлучками офицеров чаще всего понимались командировки в другие города, так как находившиеся в отпусках шли по другим, отдельным, спискам. Характер командировок мог быть самый разный. Нередко их направляли в Москву в распоряжение адмиралтейской администрации для участия в приемке различных припасов: обмундирования (или сукна для его пошива), снаряжения, оружия. Вместе с ними, как правило, командировались команды от полков в составе нескольких рядовых и унтер-офицера. Приемка длилась не один день, и, кроме того, необходимо было «состоять при магазейнах», где хранились полученные вещи. Также офицерам давались полномочия на заключение подрядных сделок с купцами, «торговыми людьми», с которыми предварительно уже общались представители Адмиралтейства. На долю офицеров морских полков выпадала тем самым трудная и неблагодарная функция, поскольку предварительные договоренности в силу разных обстоятельств нередко пересматривались, а им приходилось руководствоваться предписаниями и приказами Адмиралтейства и, главное, необходимо было достичь соглашения по ранее установленной цене или объему. Такие же команды, но большие по численности, посылались для сопровождения рекрутских партий или обозов. Нахождение же чинов морских полков у «городового строения» — в Ораниенбауме, Кронштадте, Петербурге — было делом обычным.

Не в пример спокойнее проходила жизнь в Азове немногочисленного и менее значимого морского батальона майора Караташова. Она носила более «уставной» характер, редко выходя за рамки пехотных экзерциций и караулов. Иногда и от этого батальона в Москву или Петербург, в основном также для получения и сопровождения батальонных припасов, посылались команды, но этим отлучки из Азова нижних чинов и офицеров батальона и ограничивались.

В январе 1743 г. адмиралом Головиным было предложено определить «ко флоту в комплект» Дербентский, Дагестанский, Сальянский и Бакинский пехотные полки. Основанием к этому являлось то, что они в 1742 г. «были употреблены» на кораблях за неимением морских солдат, многие из которых, как и при Петре I, были переведены в матросы. Полки эти участвовали в Азовской экспедиции, войне с турками и к морской службе могли успеть привыкнуть. Кроме того, в армии они числились вне штата и соответственно «на жалованье и мундир» там не были «положены». В случае, если эти полки будут определены ко флоту, то наиболее опытные в морской службе солдаты могут быть переведены в матросы, а остальные — в морские полки. Рекрутов, которые во флоте «недавно обретаются» и к морской службе не способны, направить в распоряжение Адмиралтейства, а офицеров — в ведение Военной Коллегии.

В марте 1743 г. указом императрицы Елизаветы Петровны в отношении этих полков было определено, что для начала необходимо дать им смотр, после которого рядовых и унтер-офицеров предполагалось расписать следующим образом. Унтер-офицеров, годных к службе, — в морские полки; гренадер, «которые великорослые и мочные» и также годные к службе, — гренадерами же в морские полки. «Маловозрастных» гренадер, но опять же годных к службе, поместить в полки, но уже мушкетерами. Прочих рядовых, прослуживших 2–3 года и меньше и ростом невысоких, велено направлять в матросы, а тех, кто ростом больше и годами старше, — в морские полки сверх штата.

Кроме того, предполагалось «пересмотреть» всех морских служителей и исключить из их числа людей больных и старых.

Число оставшихся в морских полках планировалось увеличить за счет других армейских полков, в частности роты Бакинского полка, тогда как из возрастных солдат и тех, кто к службе на море «не весьма надежен», формировались 2 батальона, поступавшие в ведение Адмиралтейства. Один из этих батальонов становился адмиралтейским в прежнем понимании, а второй назначался для поездок в провинции и губернии для «определения сборов». Особняком в этой связи выглядит ситуация с Кронштадтом, значимость которого как военно-морской базы, опорного пункта в системе безопасности Петербурга была безусловной. В ведении его коменданта и начальника порта находились фактически все части, приписанные к Адмиралтейству. Морские полки, роты одного из которых дислоцировались в Кронштадте, в случае необходимости (а она возникала довольно часто и по разным поводам) тоже переходили под начало его администрации.

Что же касается галерного флота, то там находились отдельные солдатские команды, выполнявшие функции гребецких. Флотское начальство весьма вяло обсуждало возможность формирования отдельного галерного полка, основное внимание уделяя укреплению мощи корабельного флота. На первых порах, действительно, стали чаще устраиваться «эволюции» в Финском заливе с участием морских полков. Совершенствовались навыки в десантировании и ведении абордажного боя. Однако мирная повседневность давала о себе знать, и морские солдатские полки в зимнее время сливались с полками матросскими, состоявшими из корабельных и судовых экипажей, а в период навигации корабли нередко выходили в море без солдатских рот. Не были проведены в полном объеме планируемые в 1748–1749 гг. учения у берегов Финляндии с высадкой пехоты и артиллерии. Подготовка флотских полков в основном сводилась к занятиям в соответствии с пехотными артикулами, при этом специальные, «морские», десантные, навыки все чаще отступали на второй план. Ведомственная принадлежность морских полков ограничивалась вопросами снабжения, тогда как в военном отношении во многом они походили на армейские части.

Кроме того, как и в былые времена, наряду с полками существовали и отдельные солдатские команды, которые формировались не из матросов, а из рекрутов и отчасти из уже послуживших пехотинцев разных полков. Если на гребном флоте солдатские команды, объединенные в 3 роты, были основной ударной силой, то на кораблях они играли вспомогательную роль при чинах морских полков. Такие команды были как на Черном море, так и на Балтике. Их «временное» пребывание при морском ведомстве превращалось в присутствие перманентное. Не совсем определенный статус этих команд порождал проблемы, связанные с их обеспечением, материальным и вещевым. Формально они переходили на содержание военно-морского ведомства, которое, однако, ссылаясь на то, что в его бюджете нет статьи расхода на эти команды, а потому нет и средств, оставляло без внимания прошения их командиров о присылке денег на «жалованье» или о доставке предметов обмундирования и снаряжения. Проблема со снабжением армии и флота существовала почти всегда, однако вотношении пехотных частей на флоте они усугублялись неясностью их статуса и перспектив. Положение пасынков на флоте, который сам находился в далеко не блестящем состоянии, видимо, было уготовано морским солдатам надолго. Вовсе не случайно, что за короткий период части морской пехоты подверглись неоднократным организационным пертурбациям. Так, в 1750 г. морское руководство всерьез подумывало о том, чтобы на период войны на море формировать из разных солдатских команд один морской полк, который бы расписывался по кораблям и галерам, а по завершении кампании его л/с направлялся бы в пехотные полки. В какой-то степени это было возвращением ко временам второго Азовского похода и участия в нем Морского регимента. Предполагалось, что этот полк по численности будет равен едва ли не двум полкам армейской пехоты. Кроме того, ему должен был быть придан артиллерийский дивизион. Однако данный проект не был реализован. Через 4 года был составлен новый план, по которому, наоборот, основой морской пехоты должны были стать солдатские команды как на корабельном, так и галерном флотах. Еще одна попытка реорганизации морской пехоты была предпринята в 1757 г.: в соответствии с пунктом № 8 Высочайше Утвержденного доклада Сената и Адмиралтейств-Коллегии от 5 мая, морские солдаты объединены в команду, л/с которой распределяется по кораблям пропорционально их величине, с сохранением 3 галерных рот и адмиралтейского батальона. Данное положение формально вошло в силу тогда же, но фактически полки существовали еще некоторое время. По крайней мере, в фондах их канцелярий отложились документы за июль-сентябрь, в которых продолжало фигурировать старое название.

Проспект вверх по Неве-реке от Адмиралтейства и Академии наук к востоку. Е.Т. Виноградов по рисунку М.И. Махаева. 1753 г. Фрагмент.

Это лишний раз свидетельствовало о том. что морские пехотные части как постоянную боевую единицу власти не особенно принимали всерьез, полагая, вероятно, что в случае необходимости вполне можно будет обойтись армейскими батальонами, посаженными на суда и корабли, а также чинами их экипажей. Последнее соображение не выглядит убедительным, поскольку уровень пехотной подготовки матросов был невысок. План Петра I создать на кораблях экипажи, способные действовать с одинаковым успехом на суше и на море, давно канул в Лету. В морских полках и батальонах всегда оставалось место для солдатских команд, состоявших на или при флоте и выступавших во многих ипостасях, включая работу строителей и исполнение полицейских функций. В 1758 г. к ним присоединились артиллерийские команды Корпуса морской артиллерии.

Таким образом, вплоть до очередной реорганизации подразделения, выполнявшие функции морской пехоты, фактически состояли из существовавших полков и солдатских команд, которые могли соединяться в роты (как на гребном флоте) или просто приписываться к экипажам отдельных кораблей. При этом сохранялись и гренадерские роты, которые в 1757 г. хотели упразднить, оставив в составе морских команд только мушкетеров. Об этом упразднении было объявлено официально, по гренадеры во флоте все же продолжали существовать, обретя статус «команды», столь распространенный среди флотских солдат.

С учетом того, что многие вопросы организации флота не были решены или решались без должного «поспешения», комиссии при Адмиралтействе продолжали свою деятельность. Самой авторитетной и наделенной наибольшими полномочиями была Комиссия Российских флотов и Адмиралтейского правления. Проекты, разработанные этой Комиссией, представлялись на утверждение императрице Екатерине II и в Сенат. Один из пунктов программы переустройства российского флота касался и морских солдат. Еще в 1762 г. в Адмиралтействе вновь решили возвратиться к батальонной организации солдатских команд флота. 22 марта 1764 г. установлены 3 их состава. В мирное время при 21 корабле они должны были быть соединены в 32 роты; военный штат на 32 корабля предполагал 36 рот. а на 40 кораблей расписывалось 46 рот.

5 сентября того же года на флоте в очередной раз учреждались батальоны, теперь в количестве 4, каждый из них должен был состоять из 7 мушкетерских и 1 гренадерской рот (см. Приложение, табл. 3).

Проведение этой акции объяснялось желанием усовершенствовать порядок в содержании и обучении, а также сократить число командующих чинов и средства на их содержание.

Итак, учреждались 4 батальона под началом майоров и секунд-майоров, которые должны были по выслуге 5 лет переходить в армейские полки, «понеже при морской солдатской команде Полковников и Подполковников не полагается».

Когда численность батальонов превысила 1000 чел. рядовых, их «главными командирами, или Шефами» назначили «морских капитанов 1 ранга».

Батальоны во главе с майорами Бартом, Корсаковым, Клокачевым и Лупандиным были сформированы довольно быстро, причем не столько из флотских солдатских команд, сколько из нижних чинов и рекрутов армейской пехоты. Однако можно предположить, что к галерному флоту они имели все-таки отношение опосредованное, хотя при учреждении предназначались в том числе и для него. Дело в том, что уже в 1765 г. на галерном флоте вновь появились отдельные солдатские команды. Надо думать, они никуда и не исчезали или не успели исчезнуть. По крайней мере, на Черном море. На Балтийском флоте спустя всего год после учреждения батальонов команды уже фигурируют в официальных документах, касающихся вопросов снабжения и жалованья. Здесь надо иметь в виду, что термины «морские батальоны» и «солдатские команды» нередко в делопроизводстве использовались как синонимы. Кроме того, существовали и отдельные солдатские команды, находившиеся в распоряжении собственно Адмиралтейства (наряду с адмиралтейским батальоном). Поэтому временами возникала некоторая путаница — о какой именно команде идет речь.

Отчасти в связи с этим в 1767 г. возник вопрос о создании на гребном флоте — на Балтике и Черном море — отдельных солдатских батальонов вместо команд. Однако решение его затянулось, что во многом объясняется начавшейся войной с Турцией. Правда, для укрепления огневой мощи флота в 1773 г. учреждены артиллерийские батальоны для корабельного и галерного флотов.

А в отношении морских солдат во время войны никаких организационных мер не предпринималось. Они последовали в 1777 г., когда 13 февраля в Балтийском корабельном флоте число батальонов было доведено до 8, в каждом по 1 гренадерской и по 3 мушкетерских роты в мирное время, в военное добавлялась еще одна. Число адмиралтейских батальонов на Балтике было доведено до 2 (1 гренадерская и 3 мушкетерские роты в каждом в мирное и военное время), не считая адмиралтейских солдатских команд, коих было 3.

28 июня 1782 г. штаты корабельных батальонов были увеличены еще на 1 мушкетерскую роту. Теперь они составляли «в каждое время» 8 батальонов (по 1 гренадерской и 4 мушкетерских роты на 32 корабля, затем по 1 гренадерской и 5 мушкетерских рот на 40 кораблей). Тогда же для нестроевых судов учреждался так называемый ластовый батальон, не представлявший, впрочем, эффективной военной силы.

Однако если состоянию корабельных солдат, их численности и подготовке уделялось определенное внимание, то гребная «пехота» практически выпадала из поля зрения военно-морской администрации. И это при том, что количество гребных судов в целом и галер в частности было значительным. Расчет и в конце XVIII в. делался на собранные наспех солдатские команды и сомнительные «десантно-абордажные» навыки галерных экипажей. Собственно солдатские галерные команды существовали, но, будучи причисленными к «морским служителям», они растворялись среди них и являли собой вооруженную массу, которую использовали для несения караульной службы, сопровождения рекрутских команд и пр. Их служба в качестве собственно галерной пехоты была весьма относительной. Тем более что на южных окраинах Империи разворачивалась война с Турцией, и положение дел на Балтике, состояние галерного флота в том числе, не очень волновало власти.

Когда в июне 1788 г. началась война со Швецией, ситуация резко изменилась. Планы укрепления мощи галерного флота вновь оказались актуальными. Размах и характер боевых действий, сила противника — все это настоятельно требовало комплектования дополнительных частей морской пехоты. 8 флотских батальонов, 2 батальона Адмиралтейства и несколько солдатских команд — вот все, чем обладал Балтийский флот. На галеры планировалось определить около 1000 чел. Но вскоре стало очевидно, что: во-первых, не обойтись без помощи армии, так как все флотские солдатские части переходят на корабли, а на гребных судах остаются только экипажи, и то неполного состава: а во-вторых, необходимо формировать на гребных судах собственную пехоту, так как их экипажи не имеют достаточной подготовки, в особенности для проведения десантных операций и действий на берегу.

29 августа 1788 г. последовал Высочайший Указ, согласно которому формируются еще 4 батальона «военного комплекту»: в сентябре того же года 3 из них определялись в галерный флот, а 4-й — в особую эскадру, но также на гребные суда.

Основу новых батальонов составили чины некоторых пехотных полков — Софийского, Кексгольмского, Ингерманландского, — а также часть «адмиралтейских служителей», в основном офицеры и унтер-офицеры и рекруты.

Было очевидно, что столь разношерстная масса едва ли обладает необходимой боеспособностью, поэтому батальоны периодически подкреплялись армейской пехотой. Так или иначе, получив боевое крещение и в целом выполнив свои задачи, гребные батальоны, как это уже бывало в истории морских частей, вновь подверглись реорганизации. Востребованной, как и ранее, оказалась их полковая организация, и 16 декабря 1790 г. 4 галерных батальона «были устроены» в 2 полка 2-батальонного состава на мушкетерском положении (в каждом батальоне 4 мушкетерских и 1 гренадерская роты). Батальонная артиллерия — 2 единорога и 2 трехфунтовые пушки — приобретала статус полковой, но своей структуры не меняла.

Регламентация службы этих полков в мирное время определялась в основном пехотными наставлениями и заключалась в несении караулов и строевых занятиях. Однако отличия от обычной пехоты все же были. В частности, они заключались в том, что солдаты гребных полков должны были принимать участие в морских маневрах, выступая в качестве гребцов, а также в составе десантных команд совершать учебные высадки на берега Финского залива.

Выходов в море было не так много — за 1 навигацию всего 2 раза, поэтому основное внимание уделялось «фрунту» и стрельбам.

Близость к пехоте предопределила переход этих батальонов в сухопутное ведомство, состоявшийся 24 мая 1792 г. Данная акция сопровождалась традиционной неразберихой в вопросе финансового содержания: начался обычный в таких случаях обмен запросами между ведомствами относительно выплаты денежного жалованья батальонным чинам и их вещевого довольствия. Во многом это объяснялось весьма несовершенной системой войскового и флотского обеспечения, и появление нового подразделения в составе армии или «морских служителей», как правило, вызывало массу проблем.

Приобретя, по сути, статус пехотных частей, балтийские гребные батальоны за короткое время почти утратили связь с флотом. Пополнение шло большей частью из армии, откуда направлялись люди, не имеющие навыков службы на судах. С другой стороны, значительная часть офицерского состава этих батальонов получила подготовку в Морском корпусе и нуждалась в приобретении навыков «солдатского строя». Однако подобная неопределенность длилась недолго: преобразования армии и флота, предпринятые Павлом I, проходили достаточно быстро и решительно. Уже в конце 1796 г. гребные полки возвращаются в морское ведомство, и тогда же императору представляется на утверждение проект очередной реорганизации частей морской пехоты. Проект был одобрен, и в январе 1797 г. гребные полки вновь трансформировались в 4 батальона. Это означало, что, в соответствии со своим гренадерским статусом, гребные батальоны включали 1 флигель-роту, то есть гренадерскую, и 5 фузелерных рот. Местом их дислокации были определены г. Роченсальм (батальоны полковника Демидова и подполковника Бушена) и Петербург (батальоны бригадира Болотникова и подполковника Горожанского). Артиллерийские батальоны генерал-майора Преводелюмиана и бригадира Вильде также направлялись один в Роченсальм, другой в столицу.

В течение 1797 г. комплектовался штат батальонов, определялся порядок их снабжения и содержания. Однако императору Павлу I было угодно уже в начале следующего 1798 г. окончательно решить участь гребной пехоты на Балтике. На сей раз речь шла о ее фактическом упразднении: три первых батальона должны были составить гарнизонный полк в Роченсальме, а батальон Горожанского вливался в гарнизонный полк генерал-майора Беклешова в Кронштадте. На деле из всех этих частей по несколько капральств были определены и в адмиралтейские батальоны.

Иначе при Павле 1 обстояло дело с частями морской пехоты Балтийского корабельного флота. Еще в 1796–1797 гг. разрабатывались проекты реорганизации корабельной пехоты. Предполагалось вновь сформировать морские полки, по численности превышающие пехотные. Они должны были комплектоваться из имевших достаточную выслугу лет нижних чинов армейской пехоты и распределяться по всем кораблям Балтийского флота (его структура с ноября 1796 г. включала 3 дивизии, каждая в составе 3 эскадр). Самыми крупными единицами штата балтийской корабельной пехоты оставили батальоны, и Павел I соизволил привести в штатное расписание 8 флотских и 2 адмиралтейских батальона, на гренадерском положении, то есть по 1 флигель-роте и 5 фузелерных рот в каждом. С учетом общей численности дивизий и эскадр планировалось из рот этих батальонов (по 1 от каждого) сформировать 9-й батальон, что позже и произошло (см. Приложение, табл. 4).

Было также определено, что батальоном и его 1-й ротой командует майор, который может быть произведен в старшие чины вплоть до генерал-майора в батальоне же. Кроме того, в батальонный штат включались прапорщики и унтер-офицеры, тогда как музыкантов, наоборот, предписывалось в батальоне не иметь, равно как и шефов. Более того, батальонам не полагались и знамена.

При Екатерине Великой толчок к развитию получил не только Балтийский флот. По мере укрепления южных рубежей России в результате успешных действий в войнах с Османской империей власти обратили внимание и на необходимость создания боеспособного флота на Черном море, тем более что к России был присоединен Крым, строились Херсон, Севастополь, Николаев.

Освоение черноморских берегов и начавшееся здесь «корабельное строение» шло бурными темпами. Руководил работами выдающийся государственный деятель, генерал-фельдмаршал, один из ближайших сподвижников императрицы Г.А. Потемкин, который по праву может считаться основателем Черноморского флота и его морской пехоты.

В Херсоне уже в 1780 г. насчитывалось 180 домов, строились 5 фрегатов и 64-пушечный линейный корабль. Через год там уже стояло 300 домов, в городе дислоцировалось 9 полков.

Тем временем возводились форты и крепости, закладывались новые города. В основанный в 1789 г. Николаев из Херсона были переведены Штаб флота и главные судостроительные верфи.

К 1787 г. Черноморский флот насчитывал 27 линейных кораблей. При установлении его штатов в 1785 г. предписывалось на каждый порт определить по 1 солдатской роте, а для кораблей флота сформировать 3 батальона 4-ротного состава.

Однако для того, чтобы считаться укомплектованным, флот того времени должен был иметь и гребные суда. На Черном море состояние гребной флотилии, в строительстве которой участвовали и греческие мастера, вполне соответствовало требованиям времени. Тем более она находилась под началом помощника Потемкина, умелого администратора, умного, знающего Хосе (Иосифа) де Рибаса, много сделавшего для строительства портов и судов на Черном море.

В 1788 г., по инициативе Потемкина, для Черноморской гребной флотилии из гренадерских подразделений разных мушкетерских полков был сформирован Свято-Николаевский гренадерский батальон. В конце 1789 г. из него, а также Ярославского пехотного полка комплектуется Николаевский приморский гренадерский полк в составе 3 батальонов. В свете предстоящих операций на Дунае и той роли, которая отводилась в них гребным судам, одного полка в составе флотилии было явно недостаточно. Можно было пойти по уже знакомому «балтийскому» пути, когда в боевых условиях к судам прикреплялись наспех собранные солдатские команды или роты адмиралтейского батальона. Однако такой вариант не вполне себя оправдывал, тем более он был отчасти испробован и на Черном море. Поэтому десантную мощь гребной флотилии усилили еще одним полком: в мае 1790 г. из 2 батальонов Астраханского гренадерского полка формируется Тираспольский гренадерский полк. Вскоре его переименуют в Гренадерский полк легкой пехоты, а 1 августа 1790 г. он получит свое окончательное название — Днепровский приморский гренадерский полк.

Основные функции солдат Черноморской гребной флотилии были такие же, как у их «комбатантов» на Балтике: гребля, караулы, десант. Однако полковая организация морской пехоты в очередной раз была поставлена под сомнение, полки трансформировались в батальоны и составили по указу Военной Коллегии от 27 июня 1794 г. Гренадерский корпус, «полагаемый для гребного флота Черноморского». Его штат включал 4 батальона (по 6 рот в каждом), по 2 от Николаевского и Днепровского полков.

В то же время для Черноморского гребного флота был сформирован и Бомбардирский батальон, вооружение которого состояло из 5 пятипудовых мортир, 6 однопудовых единорогов, 6 двадцатичетырехфунтовых и 3 восемнадцатипудовых пушек.

К концу правления Екатерины Великой морская пехота на Черном море выглядела следующим образом:

— Гренадерский корпус гребного флота;

— 3 батальона корабельного флота (6 рот, 1 гренадерская);

— Адмиралтейский батальон (5 рот).

При императоре Павле Гренадерский корпус отдан в ведение морской администрации, но вскоре распался на несколько отдельных батальонов, а в 1798 г. их постигла участь пехоты гребных судов на Балтике: они передавались в военное ведомство и прекращали свое существование во флоте, оставаясь в качестве потенциального усиления гребных судов «на случай надобности». В конечном итоге они оказались в составе гарнизонных полков.

Усиление морской мощи России происходило также и на Каспии, где 17 декабря 1795 г. учреждена своя эскадра. В ее составе в июле 1796 г. была определена солдатская команда, состоявшая из 2 обер-офицеров и 150 нижних чинов, из коих 116 числились мушкетерами. В Баку и Астрахани дислоцировались солдатские команды (по 30 чел. в каждой) из «престарелых». 1 января 1798 г. для гребных судов Каспийской флотилии образована команда в 2 обер-офицера и 82 нижних чина.

Несколько особняком в хронике российской морской пехоты XVIII в. стоит подразделение, которое относилось к так называемым гатчинским войскам цесаревича Павла Петровича. Речь идет о батальоне Его Императорского Высочества, сформированном из солдат флотских и адмиралтейских пехотных частей для несения караулов в резиденциях наследника на Каменном острове и в Гатчине и участии в воинских экзерцициях.

Назначенный Екатериной II генерал-адмиралом и Президентом Адмиралтейской Коллегии, наследник в духе своего прадеда Петра I с детства большое внимание уделял «марсовым забавам». За образец, правда, был взят военный уклад Фридриха Великого, но тем большее рвение к воинским наукам выказывал Павел Петрович. Его стремление «завести» собственное войско по прусскому образцу наталкивалось на неприятие со стороны матери и ее клевретов. Тем не менее воинство великого князя росло, и одной из его составляющих стали морские солдаты.

Первоначально численность караульных команд была невелика, но со временем она возросла до состава роты, а к 1788 г. уже 5 рот. В свою очередь они были сведены в батальон, который и получил приведенное выше наименование (до этого караульные команды назывались Гатчинской командой, 1-м флотским гренадерским батальоном, Павловским и Каменноостровским гарнизонами).

В течение нескольких последующих лет батальон комплектовался чинами морских и адмиралтейских батальонов, которые, переходя на службу к цесаревичу, обрекались тем самым на ежедневные строевые занятия и муштру в прусском стиле. Гренадеры морских частей все более оказывались втянутыми в атмосферу гатчинских маневров и парадов, утрачивая навыки универсальных морских бойцов.

Тем не менее им пришлось оказаться в боевой обстановке, когда их присоединили к галерным батальонам во время русско-шведской кампании 1789 г. (см. с. 102).

Впоследствии часть этого батальона вошла в состав гвардейских Преображенского и Семеновского полков, а часть продолжала нести службу в Павловске и Гатчине. Уже при Александре I несколько его подразделений оказались в составе Гвардейского экипажа.

Изменения штата морской пехоты, произошедшие при Павле I, были отнюдь не последними в ее истории. При сменившем его на престоле Александре I военно-морская администрация вновь занялась переустройством флотских батальонов. Уже 7 апреля 1801 г. батальоны становятся номерными, тогда как раньше они назывались по именам своих командиров. В Балтийском флоте это 1-й батальон (майора Жегалова), 2-й (майора Салтыкова), 3-й (полковника Герценберха), 4-й (майора Горохова), 5-й (майора Еремеева), 6-й (майора Асеева), 7-й (майора Чаплина-первого), 8-й (майора Чаплина-второго), 9-й (майора Стрельникова). 3 черноморских батальона находились соответственно под командованием полковника Скиора, майора Боаселя и майора Бриммера.

До поры до времени морская пехота существовала в «павловском» виде, то есть в батальонном составе. И в очередной раз наличие вооруженной массы людей, приписанных к флоту, но живущих по пехотным уставам, вызвало неудовлетворение адмиралтейского руководства. Товарищем Морского министра адмиралом П. Чичаговым был подготовлен и 29 апреля 1803 г. представлен проект преобразования флотских батальонов в 4 полка.

В качестве обоснования реорганизации Чичагов ссылался на отсутствие единообразия в тактике и дисциплине, на необходимость координации действий батальонных командиров, на желание повысить «степень искусства в воинских движениях», необходимых во время высадки десанта. Кроме того, он указал, что командиры экипажей, к которым приписаны батальоны, не уделяют им должного внимания. В связи с этим предписывалось 12 батальонов преобразовать в 4 3-х батальонных полка (1 гренадерский и 2 мушкетерских по 4 роты в каждом). В мирное время полагалось в гренадерском полку 564 чел. рядовых, в мушкетерских— 1128 чел. В военное время прибавлялось 228 чел. (см. Приложение, табл. 5).

Каждый полк имел шефа, шефским же назывался гренадерский батальон. При полках существовали артиллерийские команды — на каждый по одной. При этом для действий десанта на суше предписывалось использовать орудия калибром не более 3 фунтов. С учетом того, что посадка на суда должна была проходить побатальонно, на все команды определялось 2 подпоручика, 2 бомбардира, 8 фурштатских унтер-офицеров и 8 артельщиков, чтобы при распределении орудий по батальонам можно было посылать при каждом отряде офицера и равное число нижних чинов. Старшим офицером артиллерийских команд назначался майор. Полковая артиллерия насчитывала 4 шестифунтовых пушки и 2 двенадцатифунтовых единорога. Мундирное, амуничное и денежное довольствие морским полкам полагалось такое же, как армейской пехоте.

Для совершенствования строевой подготовки полки, не ушедшие в морские походы, должны были летом по очереди выступать в лагеря.

Во время десантных операций флотские полки обеспечивались поддержкой армейской пехоты, а также корабельной артиллерией. При этом гребным судам отводилась роль пунктов боевого снабжения: они не должны были удаляться далеко от берега в ожидании возвращения десантных частей на борт.

Местом дислокации полков определялись: для 2 полков — Кронштадт, для 1 — Ревель и для 1 — черноморские порты.

Всеми полками должен был ведать инспектор строевой части.

Кроме того, Чичагов обращал внимание на экономию 102 000 руб., которую обеспечивала реализация его проекта, с учетом сокращения численного состава с 10 тыс. в батальонах до 9 тыс. в полках.

Император принял проект, и 20 мая 1803 г. он был утвержден. В результате 1-й, 2-й и 7-й батальоны составили первый полк, второй включал 3-й, 8-й и 9-й батальоны, третий — 4-й, 5-й и 6-й, а четвертый полк формировался из черноморских батальонов. Инспектором был назначен генерал-майор Ширков, он же становился шефом первого полка. Шефами остальных назначены полковник Герценберх, генерал-майор Гинкуль и генерал-майор Говоров.

Ширкова при назначении обязали подтянуть дисциплину, которая была в морских частях не на высоте, как считали власти. Они имели на то основания: действительно, после смерти императора Павла солдаты морских батальонов, подолгу оставаясь на берегу, нередко переходили пределы дозволенного уставами. Число наказанных чинов флотской пехоты за пьянство и утрату мундира было значительным. Инспектору предстояло за короткий срок навести в полках порядок и определить программу подготовки новобранцев. Была составлена соответствующая инструкция, в которой содержались принципы обучения рекрутов морских полков. В частности, на первых порах предписывалось основной упор делать на развитие ловкости и координации новобранцев, устраивая для них «бега в перегонки, скачки» и пр.

Далее они знакомились с основами строя, обучаясь стойке, «хождению», равномерности шага, построениям и перестроениям, а также навыкам обращения с оружием и практической стрельбе. Предписывалось за период навигации «выводить» полки в море не менее трех раз, а также хотя бы раз в год организовывать учебные высадки десанта.

Что касается «пехотной» составляющей этой программы, то хотя бы часть морских солдат получила соответствующие навыки на уровне гвардии, поскольку в 1806 г. 2 батальона 1-го морского полка вошли в состав 1-й сухопутной дивизии (сформированной из полков гвардейской пехоты) под началом вел. кн. Константина Павловича. В меньшей степени это относилось к другим частям морской пехоты. Например Каспийскому морскому батальону, который, согласно указу от 14 июня 1805 г., был сформирован (на гренадерском положении) из солдатской команды Каспийской флотилии, а также 4 рот, выделенных из морских полков — по одной от каждого полка. Комплектование проходило в Кронштадте и Астрахани. Батальон состоял из 4 мушкетерских рот. Кроме того, на Камчатке дислоцировалась экипажская рота (500 чел.), а в Охотске морская рота (1 штаб-офицер, 4 обер-офицера и 186 чел. нижних чинов). Со временем они были переведены в Севастополь. На Севере, в порту Архангельска, находилась рота в составе 156 чел.

Служба этих подразделений, находившихся, за исключением в какой-то мере Каспийского батальона, вдалеке от контроля адмиралтейских чиновников, заключалась в основном в несении караулов. По сути, они исполняли функции адмиралтейских батальонов, пехотная подготовка которых, не говоря о десантной, всегда была не на самом высоком уровне. Вообще к 1810 г. в военно-морском ведомстве стало складываться мнение о ненужности специальных морских частей, функции которых вполне могли выполнить чины линейных и гребных экипажей. Это едва ли соответствовало действительности. Должными навыками они, мягко говоря, обладали не вполне. Их обучением занимались инструкторы из офицеров и унтер-офицеров местных гарнизонов. Морской министр маркиз де Траверсе усиленно ратовал за «сухопутные» занятия корабельных и судовых команд, рассылая в места базирования флотов надлежащие предписания. Однако контролировались строевые занятия явно недостаточно, шли нерегулярно, отмечалась неявка значительной части л/с, офицеры едва ли не демонстративно игнорировали «фрунт», полагая, что к морской службе он не имеет отношения. В Риге, например, офицеры 39-го экипажа столь явно выражали свое недовольство строевым обучением, что получили строгий выговор, а его командир капитан-лейтенант Быкачев был освобожден от должности. В Кронштадте занятия, которые нередко проводили чины гвардейской пехоты, проходили на более или менее должном уровне. Видимо, сказывалась близость начальства. Однако смотры, например 1811 и 1812 гг., показали, что и здесь дела обстояли не лучшим образом. И рядовой состав, и офицеры флотских экипажей вызвали неудовольствие высочайших особ как своим внешним видом, так и строевой выучкой. Морское руководство находилось в нерешительности и не могло окончательно определиться относительно их будущего, равно как и перспектив морских полков. Что же касается Каспийского батальона и дальневосточных команд, то вопрос о них пока не представлялся актуальным.

С 1811 г. 1-й, 2-й, 3-й морские полки входят в состав 25-й дивизии, а 4-й поступает в 28-ю дивизию.

После Отечественной войны 1812 г. морское руководство вновь вернулось к судьбе морской пехоты. Несмотря на более чем посредственную пехотную строевую выучку корабельных экипажей, все тот же де Траверсе в 1813 г. реанимировал и реализовал планы упразднения постоянных частей морских солдат, переведя их в военное ведомство. Собственно, они состояли там и в 1812 г., но содержание получали от Морского министерства. В том же году в состав сухопутных сил перешел и Каспийский батальон, назначенный для обороны крепости Ленкорань.

Формально полки назывались морскими, однако фактически превратились в обычные пехотные. Они могут быть включены в хронику морской пехоты, но за 20 лет, до 1833 г., совершили совсем немного выходов в море, а также учебных десантирований. Большая часть из них проходила на Балтике; как правило, отдельные роты, реже батальоны, присоединялись к подразделениям Гвардейского экипажа во время его эволюций в Финском заливе.

Что же касается «пехотного» обучения корабельных экипажей, то стараниями инспекторского департамента Морского министерства административный контроль за этим был усилен, большая часть времени, проведенного офицерами и матросами на берегу, посвящалась «строевой» науке с оружием и без.

Более того, так называемые валовые работы были возложены на арестантские роты, которые с 1824 г. для увеличения численности пополнялись арестантами и из гражданских ведомств.

В ноябре 1826 г. для подготовки строевых унтер-офицеров и артиллерийских кондукторов в Кронштадте учрежден морской Учебный экипаж; аналогичное подразделение было и в Севастополе.

Строевые навыки приобретались учащимися мореходного училища, а также л/с рот торгового мореплавания, 1-й штурманской полуроты и пр. В ноябре 1827 г. из дивизий, экипажей и рот офицеры и нижние чины для прохождения полноценной пехотной подготовки были командированы в лейб-гвардии Егерский и Финляндские полки. В 1828 г. лучшие по «строю» составили сводный учебный экипаж. Тем не менее показанное морскими чинами на смотрах выглядело невпечатляюще, и впоследствии морская администрация неоднократно принимала попытки превратить «морских служителей» в исправных строевиков и умелых стрелков.

При переформировании пехоты в начале 1830-х гг. морские части по существу упраздняются. В 1830 г. Каспийский батальон становится 8-м линейным Грузинским (с 1856 г. в составе 206-го Сальянского полка). В 1833 г. батальоны 1-го морского полка ненадолго присоединяются к Невскому полку, чуть позже там остаются 2 батальона, а 3-й включается в состав Калужского полка. В 1863 г. вторая половина Невского полка превращается в 89-й пехотный Беломорский.

В том же 1833 г. 3 батальона 2-го морского полка вошли в Софийский полк, вскоре один из них переходит в Либавский полк. В 1863 г. вторая половина Софийского полка составляет 90-й пехотный Онежский.

Что же касается 3-го морского полка, то он тогда же причислен к Калужскому полку с выделением 1 батальона в Невский полк. С 1863 г. вторая половина Калужского полка — 92-й пехотный Печерский полк.

И наконец, непосредственно к Либавскому полку отписаны 3 батальона 4-го морского полка. Далее 1 батальон направлен в Софийский полк, а выделенная в 1863 г. вторая половина Либавского полка образует 102-й пехотный Вятский полк. 25 декабря 1854 г. из полков 2-й пехотной дивизии и ее резервной бригады образован особый Балтийский корпус. В случае необходимости на некоторые его части возлагались функции морской пехоты, включая и высадки десантов. Однако это были не регулярные морские полки, а армейская пехота, плохо знакомая со спецификой морской службы.

Между тем старания морского ведомства сделать из матросов пехотинцев не приводили к желаемому результату. Несмотря на введение в экипажах новых сухопутных, но адаптированных к флоту уставов, обязательного несения матросами караульной службы, уровень их «некорабельной» подготовки оставался неудовлетворительным. В 1854 г. командир 1-го Учебного морского экипажа капитан 1 ранга Кохиус в своей докладной записке высказался на этот счет с достаточной определенностью. Он обратил внимание на то, что обучение строю носит сезонный, зимний, характер, поскольку с открытием навигации матросы занимаются своим прямым делом — корабельным. С возвращением к береговым занятиям приходилось начинать все сначала. В связи с этим было принято решение во время стоянок в портах на полтора-два месяца командировать в учебную команду определенное число офицеров и нижних чипов флотских экипажей, из которых предстояло сделать инструкторов для обучения остальных в зимнее время. Николай I требовал, чтобы занятия проводились и непосредственно на кораблях. Кроме того, по 3 человека от каждой роты направлялись в петербургскую фехтовальную школу. По окончании курса они становились инструкторами в своих подразделениях.

Таким образом, чтобы повысить уровень пехотной подготовки флотского люда, власти шли по испытанным ранее путям. С одной стороны, создавались и трансформировались учебные структуры, где определенное число чинов экипажей и рот приобретали необходимые навыки и выступали впоследствии в качестве инструкторов по отношению к своим сослуживцам. С другой стороны, разрабатывались надлежащие правила, уставные документы, которые должны были приобщать матросов к службе пехотинцев. Эти мероприятия имели весьма косвенное отношение к регулярной морской пехоте, о возрождении которой пока речи не велось. Известным исключением можно считать Одесский морской батальон, который, несмотря на неоднократные структурные реорганизации и перемены в названии, продолжал существовать.

Морское руководство тем не менее понимало, что необходимость в морской пехоте может возникнуть, тем более имелся опыт использования флотских экипажей на берегу в прошедших во второй половине XIX в. кампаниях. И все же общий курс в этом отношении существенно не менялся. Правда, уже в 70-е гг. было обращено внимание на десантную подготовку моряков. Например, в 1873 г. произведен десант морских команд на маневрах в Финском заливе. В 1875 г. на черноморском побережье в качестве десанта было высажено порядка 850 чел.

В 1887 г. появилась очередная инструкция для судового десанта, в которой был расписан порядок движения десантных судов, последовательность высадки живой силы, действия на берегу, определен характер использования артиллерии поддержки.

Руководствуясь содержанием данной инструкции, морское начальство провело 2 высадки, которые показали необходимость доработки этого документа. Весной и летом 1889 г. в него были внесены изменения, касавшиеся отдельных статей. В частности, предписывалось содержать «не свозимые на берег орудия» в 1-й и 4-й ротах десантных батальонов. Вооружение используемых во время высадки паровых катеров должно было состоять из 37-мм револьверных пушек Гочкиса (2 чел. прислуги). Сам «ордер» высадки десанта состоял (начиная с правого фланга) из: паровых катеров 1-й и 2-й роты, 2 баркасов с пушками Барановского 1-й роты, 3 шлюпок с десантом 1-й роты, гребных шлюпок с десантом 2-й роты, «баркасов» с пушками Барановского 2-й и 3-й рот, гребных шлюпок с десантом 3-й и 4-й рот, 2 баркасов 4-й роты с пушками Барановского и паровых катеров 3-й и 4-й рот с пушками Гочкиса.

При движении десантных сил берег фронтально обстреливается всей артиллерией. При уничтожении или ослаблении береговых сил противника звучит сигнал «атака», и шлюпки с десантом при поддержке артиллерии с флангов стремительно двигаются к берегу.

При высадке десант берет с собой только боеприпасы и ружья, все остальное в шлюпках: десантные тележки в это время не выгружаются. После высадки первого броска к берегу устремляются баркасы с десантными частями второй волны, которые также закрепляют свои позиции, а баркасы поддерживают наступающих артиллерийским огнем. По мере занятия береговой линии десантом в дело должны были вступить пушки Гочкиса, а затем и Барановского. При этом на берег свозят различные припасы и продовольствие, туда же доставляется обоз.

6 июля 1889 г. была произведена высадка десантной группировки на балтийском побережье в районе Ревеля. В соответствии с докладом вице-адмирала Копытова операция прошла благополучно, согласно скорректированным положениям инструкции. После высадки десант рассыпался в стрелковые цепи и, выдвинув артиллерию, развернул наступление, по завершении которого двинулся берегом на Ревель.

Относительно второй половины XIX — начала XX вв. можно констатировать, что если отдельные части морской пехоты и не были учреждены, то морская администрация, что называется, созревала для этого.

Образованная в 1857 г. Офицерская стрелковая школа и учрежденные при ней в 1860 г. Морская стрелковая рота (с 1884 г. Морская учебно-стрелковая команда) и в 1863 г. Учебный пехотный батальон (в состав которого в 1864 г. эта рота и вошла) являли собой центры подготовки потенциальных морских пехотинцев. Для обучения «пехотным» наукам будущих инструкторов для флотских экипажей туда старались не брать корабельных специалистов-минеров, артиллеристов, машинистов и пр. По мнению адмирала Лихачева, в условиях возрастающей роли техники в морском деле ведущую роль должна играть специальная подготовка экипажей, а никак не строевая. Адмирал считал, что времена универсальности моряка — пехотинца, десантника прошли и обучение обращению с личным оружием и есть тот минимум, который вполне достаточен для настоящего знатока флотского дела. Что же касается потенциальных морпехов, не специалистов, то их и надо направлять в соответствующие учебные центры. Программа обучения в них со временем стала более емкой, она включала уже и «десантное дело», и стрельбу из скорострельных пушек — помимо традиционных строевых занятий, фехтования и обращения с огнестрельным оружием.

В то время как на флотах передовых морских стран существовали самостоятельные части и соединения морской пехоты, в России еще долго надеялись на пехотную и десантную подготовку морских экипажей. Официально речь о морской пехоте завели в 1915 г. По крайней мере, тогда было составлено «Положение о морской пехоте», которое содержало ряд статей, заставивших вспомнить прошлое, а именно портовые команды и адмиралтейские батальоны XVIII в.

В проекте Положения указывалось на первоочередность задачи несения караульной службы в портах Петербургском, Архангельском, Свеаборгском, Ревельском, имени Александра III, Кронштадтском, Севастопольском, Николаевском, Бакинском и Владивостокском.

В самом Положении дан перечень подразделений морской пехоты, к которым относились Кронштадтский, Петербургский, Севастопольский, Николаевский и Владивостокский батальоны, а также Ревельская, Свеаборгская. Архангельская и Бакинская отдельные роты. На них возлагались несение караульной службы, сопровождение казенных грузов при пересылке их между портами, исполнение функций палатных содержателей и служителей в морских госпиталях.

Перечисленные части морской пехоты должны были находиться в ведении Главного морского штаба. В некоторых вопросах они подчинялись портовому начальству. В отношении дисциплины, комплектования, довольствия, строевой подготовки первым начальствующим лицом являлся инспектор, состоявший при начальнике Главного морского штаба. Инспектор и командиры батальонов назначались по Высочайшему повелению, командиры же отдельных рот приказами по морскому ведомству.

По своему положению в батальоне его командир приравнивался к командиру экипажа, тогда как командир отдельной роты был таковым только в хозяйственных вопросах: все остальное находилось в ведении инспектора. Что же касается остальных чинов морской пехоты, то они соответствовали аналогичным чинам флотских экипажей. Госпитальные служители подчинялись главному доктору, имевшему по отношению к ним права командира экипажа. Кроме того, для них (кроме Севастопольского батальона) назначался обер-офицер с правами младшего ротного офицера: во все команды определялось по 1 фельдфебелю. Подготовка унтер-офицеров морской пехоты должна была производиться в Морской учебно-стрелковой команде. Унтер-офицеров Владивостокского батальона предписывалось обучать на месте.

Офицеры морской пехоты составляли особый корпус адмиралтейского ведомства, и производство в офицерские чины происходило по установленным там правилам.

Врачи, лекари, их помощники, фельдшеры и санитары прикомандировываются к частям морской пехоты по распоряжению морского медицинского начальства. Двухмесячное обучение новобранцев госпитальных команд проходило в местах дислокации частей морской пехоты.

Делопроизводителям и казначеям служебные права и преимущества определялись по согласованию с комиссаром в морских береговых командах. Назначение на эти должности и прохождение службы происходили так же, как у чинов флотских экипажей.

Сроки службы — действительной и в запасе — для нижних чинов морской пехоты были те же, что и в армейской пехоте.

Нижние чины, обвиняемые в правонарушениях, препровождались в ближайшую флотскую часть, и их судьбу решал уже экипажский суд.

Как явствует из данного Положения, морской пехоте отводились исключительно караульные функции. Ни о чем другом речь здесь и не велась. Вероятно, остальные задачи возлагались на морские части, действовавшие с 1914 г. на суше: они формировались из разных морских экипажей на время боевых действий и, строго говоря, выполняли функции флотскойпехоты, таковой еще недавно не являясь. Судьба их складывалась по-разному, однако общее было одно: вчерашние матросы, находясь в окопах, в разведке, участвуя в рукопашных схватках и постановках минных заграждений, десантах и дозорах, становились морскими пехотинцами в суровой повседневности мировой войны ценой не всегда оправданных потерь из-за нерешительности и непоследовательности морского командования. Оно, понимая, что в современных условиях развития флота, его технического оснащения и изменений в методах ведения боевых действий отдельные, специальные части морских солдат необходимы. что и подтвердил печальный опыт русско-японской войны, не предприняло в этом направлении практических шагов. И тем не менее корабельные экипажи, откомандированные на берег в распоряжение командующих сухопутными армиями, фронтами, морскими крепостями, до конца выполнили свой долг в Великой войне, следуя славным традициям российской морской пехоты.

Обмундирование, снаряжение и вооружение

Если вести речь об облике первых пехотных частей, отряженных на корабли, применительно к стрельцам на борту «Орла», то здесь мы увидим привычные для того времени кафтаны восточноевропейского типа, зипуны (нижние кафтаны, чуть короче верхних), шапки с длинным колпаком и меховой опушкой, порты, сапоги с длинным голенищем и каблуками, перчатки с крагами. Вооружение стрельцов традиционно составляли самопал (ружье отечественного производства) или европейский мушкет, бердыш (их было несколько типов), сабля или шпага западноевропейского образца. Но стрельцы времен Алексея Михайловича — не более чем эпизод в истории регулярной морской пехоты, ее предшественники.

Масштабная реорганизация армии и создание военного флота, предпринятые Петром I в начале XVIII в., сопровождались помимо всего прочего существенным изменением военной одежды, введением некоторых образцов платья для «морских служителей», появлением новых типов снаряжения и вооружения. В той или иной степени это коснулось и появившихся тогда частей морской пехоты.

В связи с тем что корабельные и судовые солдатские команды формировались из армейских, реже гвардейских, полков, то говорить о некоем единообразии покроя, а тем более цвета их форменного платья в первые годы Северной войны можно весьма относительно. Если гвардейские полки имели более или менее регламентированные постоянные цвета и в первую очередь получали мундиры вводимых образцов, то этого нельзя было сказать об армейской пехоте, которая отряжалась на суда или приписывалась к ним едва ли не постоянно. В условиях войны и дефицита финансов, а также с учетом нечетко налаженной работы интендантских ведомств и недостаточными возможностями отечественной промышленности типы и цвета мундиров были весьма разнообразны, что придавало русскому воинству, в том числе и корабельным солдатам, достаточно живописный вид.

Комплект форменного платья включал суконный двубортный, так называемый «немецкий» (в документах начала XVIII в. одновременно фигурируют также названия «иноземный», «французский», «голландский») кафтан с широкими обшлагами и цветными отворотами с разрезами в полах по бокам и сзади, а также суконные камзол и штаны (для изготовления последних использовалась и кожа). В непогоду, стужу и дождь, одевали епанчу — суконный плащ без рукавов, который застегивался у шеи на пуговицу или крючок. В качестве головных уборов использовали шерстяную или пуховую шляпу, как правило, черного цвета, с широкими полями, которые обшивались галуном или цветным сукном; ноля со временем стали загибать к тулье. Кроме того, активно использовали и картузы, «карпусы», суконные с круглой тульей шапки, с отворотами и козырьком. Нехватка шляп нередко приводила к тому, что л/с одного подразделения носил как те, так и другие виды головных уборов.

В некоторых полках существовали подразделения гренадер, имевших особые шапки, отделка и форма которых отличалась разнообразием; определенное единство головных уборов было у гвардейских гренадер.

Петровские пехотинцы носили кожаные тупоносые башмаки, сапоги и штиблеты, холщовые или кожаные, которые «на походе» одевались или поверх шерстяных вязаных чулок, или вместо них.

Что же касается вооружения и снаряжения, то солдат пехоты имел фузею с ударно-кремневым замком и багинетом, длинным клинком на деревянной ручке, вставлявшимся в дуло, а также шпагу с латунным или железным эфесом. Правда, и здесь, в силу отмеченных выше обстоятельств, не наблюдалось строгой регламентации и единообразия. Так, например, наряду с фузеями использовались мушкеты и пищали устаревших образцов, в том числе и трофейные, а кроме шпаг в ходу были сабли и палаши. Сержанты, капралы, каптенармусы и подпрапорщики имели на вооружении алебарды или полупики.

Гренадеры помимо обычного вооружения имели и гранаты, которые носились в специальной суме на широкой перевязи с крюками и пряжками.

Снаряжение состояло из патронной сумы на кожаной перевязи, пороховницы, кожаного ранца на плечевом ремне. Гренадеры не носили патронных сум, а для хранения боеприпасов использовали подсумки, или лядунки, крепившиеся на поясном или плечевом ремне. Фузеи гренадеры носили на погонных ремнях, чтобы освободить руки для метания гранат.

Отличием мундиров унтер-офицеров была их галунная обшивка.

Офицеры, также не имея на первых норах регламентированного платья, по возможности старались сделать его более нарядным, используя серебряную или золотую галунную обшивку кафтанов. У них были и свои знаки различия — шейный знак в виде полумесяца, с заостренным мыском внизу: на поверхности знака пехотного армейского офицера предположительно имелось изображение Андреевского косого креста и короны, по крайней мере, до появления полковых гербов. Кроме того, к знакам офицерского достоинства относились шелковый шарф, вывязанный из белых, синих и красных нитей с такого же цвета кистями и металлическими шнурами, и шелковый трехцветный темляк на шпагу. Также офицеры носили замшевые перчатки с крагами, размер которых не регламентировался.

Кроме шпаги офицеры фузелерных рот были вооружены протазанами или пиками, а гренадерских — фузеями с багинетами.

Так выглядели в общих чертах те, кому было суждено стать первыми морскими солдатами. О форменном платье, вооружении и снаряжении петровской армии написано достаточно, поэтому в данном случае, чтобы не повторять не раз опубликованное, представляется целесообразным дать общую картину, которая поможет уяснить то новое, что появилось в облике ее солдат после того, как они оказались в ведении флотской администрации.

Очевидно, что решительных перемен за короткий срок и тем более в разгар войны в обмундировании пехотных частей, откомандированных на корабли, произойти не могло, да и вряд ли они были столь необходимы на тот момент. По крайней мере, о введении единообразного форменного платья или знаков их служебной идентификации речь всерьез не заводилась. Можно, конечно, сослаться на отдельные письма флотских командиров о присылке для корабельных солдат платья тех или иных цветов, но подобные запросы были характерны для русской армии в целом, тем более что очень часто они оставались или без ответа, или выполнялись не в том объеме или качестве. В этой связи более важными представляются документы структур, занимавшихся «мундирным строением» и обеспечением армии и флота, а также распоряжения вышестоящих персон или ведомств нижестоящим.

В отношении отдельных солдатских команд, приписанных к кораблям на время конкретной операции или на короткий срок, можно сказать, что они на кораблях имели то же, что и на суше. Учреждение же в 1705 г. отдельного Морского полка предполагало некую регламентированность в облике его л/с. Для фузелеров и гренадеров, которые в составе своих рот и команд расписывались но кораблям, в числе полковых припасов, затребованных в полк уже в 1706 г., значились 200 шляп и суконные колпаки. Что же касается цвета отдельных предметов обмундирования, то данные здесь позволяют говорить о зеленых кафтанах и красных штанах. То есть о наиболее распространенном в войсках сочетании, которое предполагало, как правило, также красный камзол. Шляпы же были преимущественно черного цвета. Этого нельзя сказать о гренадерских колпаках, отличавшихся самыми разнообразными расцветками.

На пошив мундиров часто шли сукна, которые имелись в конкретный момент и в дальнейшем могли не использоваться, но для мундиров солдат Морского полка и в начале 1708 г. использовалось зеленое сукно, тогда как обшлага планировалось сделать красные или, в случае необходимости, васильковые. Вообще васильковый цвет был в достаточной мере востребован в армейском и флотском обиходе. Применительно к облику морских солдат это васильковые кафтаны галерного батальона 1707–1708 гг., солдат батальона К. Крюйса или чулки Выборной гренадерской роты 1709 г. Известно также, что часть Морского полка в течение некоторого времени — 1708–1709 гг. — имела васильковые кафтаны. Тем не менее базовым мундирным цветом в это время считался зеленый. Из сукна этого цвета шили как двубортные, так и появившиеся к исходу первого десятилетия однобортные кафтаны. В частности, чины той же Выборной гренадерской роты имели классическое цветовое сочетание мундирного платья: кафтан зеленый, обшлага, воротник, камзол красные, гренадерская шапка «против армейского образца», который на то время с большой натяжкой мог вообще считаться единым для всей армии.

Аналогичным образом была одета и гренадерская рота галерного флота. Что же касается адмиралтейских батальонов, то они имели мундиры самых разнообразных цветов.

В отличие от солдат Морского полка и отдельных корабельных команд, галерные солдаты, помимо своего повседневного пехотного платья, стали получать канефасные бостроки (короткие матросские куртки, имевшие хождение в европейских флотах) и штаны. Это объяснялось тем, что находившиеся на гребных судах солдаты, как отмечалось выше, одновременно исполняли функции матросов-гребцов, становясь частью судовой команды. Впоследствии и корабельные солдаты стали получать флотский комплект.

Что же касается вооружения морских солдат в первые годы их существования, то при сохранении фузеи багинет постепенно вытесняется штыком (хотя оба этих названия как синонимы используются в официальном лексиконе и делопроизводстве достаточно долго), в качестве холодного оружия используются шпаги, сабли, палаши, пики и полупики, кортики, протазаны, алебарды. Гренадеры имели гранаты. Кроме того, в вещевых ведомостях Морского полка числились лопаты, кирки, которые служили в качестве шанцевого инструмента и могли использоваться на берегу после десантирования. Чины Морского полка имели на вооружении и топоры, которые вместе с пиками, полупиками и пистолетами составляли особый абордажный комплект. Топоры использовали и в качестве шанцевого инструмента. С тех пор в частях морской пехоты наличие этих предметов вооружения и указанных инструментов стало постоянным.

Реорганизация Морского полка и появление флотских и адмиралтейского батальонов по существу не сказались на форменном платье и экипировке их л/с. Чаще всего в интендантских ведомостях относительно мундиров корабельных и галерных солдат говорится о «цветном кафтане аглицкого сукна». Фрагментарные сведения все же дают основание говорить, что для облика новых частей морской пехоты при сохранении структуры мундирного платья основными оставались зеленый, красный и васильковый цвета. Иногда, правда, эта привычная палитра нарушалась вкраплением других колеров — в частности, адмиралтейскому батальону на пошив мундирного платья в 1711 г. было направлено, за неимением другого, желтое сукно — но подобное являло собой исключение.

С 1718 г. корабельным солдатам определялись матросские бостроки и штаны, тиковые и канифасные. В 1720-х гг. солдаты, расписанные на суда и корабли, в подавляющем большинстве имели зеленые кафтаны, красные штаны, 1/3 состава была без камзолов, у многих нижних чинов наблюдалось плохое состояние обуви. Вообще за период Северной войны проблемы с наличием и состоянием мундирного платья морских солдат — и не только их — приняли перманентный характер. Пополнение морских частей, прибывавшее из пехоты, нередко продолжало нести службу в своем полковом платье, даже если оно было контрастным по цвету. В ответ на жалобы командиров относительно того, что их подчиненные «наги и босы», следовали соответствующие указания интендантских начальников, которые нередко не имели практических последствий. Естественно, что в таких условиях соблюдать регламенты и предписания в отношении форменного платья было весьма затруднительно. Однако это не означало, что власти ограничивались констатацией неблагополучия в этой сфере. Облик солдат и матросов по определению должен отличаться единообразием, поэтому на его поддержание обращалось особое внимание. В 1719 г. в соответствии с именным указом был введен регламент обмундирования флота и определены сроки ношения тех или иных предметов гардероба разными морскими чинами. Согласно этому документу, флотским солдатам в год полагалась шляпа с полями «валеная», 2 аршина галстучного холста, а также по бостроку и штанам сермяжным, в 5 лет кафтан из английского сукна.

С 1723 г. им определялись также канифасные бостроки и штаны — подтверждение практики 1718 г.

Вооружение и снаряжение морских солдат оставалось без изменений. Правда, не менялся и размер жалованья, который с 1707 г. колебался в пределах от 25 до 31 алтына в 1721 г. Сержантам полагалось 2 руб., а капралам 1 руб. При этом вычет на мундир из рубля в месяц составлял от 3 до 3,5 алтын.

После смерти Петра I флот какое-то, весьма непродолжительное, время сохранял инерцию развития, но без должного внимания и поддержки властей начал чахнуть. Это, однако, не сказалось на положении морской пехоты, которая сохраняла свои штаты и, более того, начала приобретать регламентированный облик.

Петр I не успел привести в надлежащий порядок флотские команды и батальоны, которые к 1725 г. представляли сравнительно многочисленное и не очень организованное воинство, снабжавшееся по остаточному принципу и занимавшее на флоте далеко не первое место. Правда, их численность стала сокращаться, но не настолько, чтобы принести ощутимую экономию и без того отощавшей казне. Поскольку морским солдатам полагалось помимо строевого мундира также и флотское платье, на их мундирное обеспечение не обращали должного внимания.

Тем не менее в 1723 г. 3 солдатские галерные роты получили зеленые и васильковые кафтаны. Васильковые кафтаны с красными обшлагами и красные же камзолы, обложенные серебряным позументом, а также васильковые штаны в конце 1725 г. «были положены» офицерам морских солдатских команд и рот. Справедливости ради следует сказать, что к тому времени аналогичный комплект имел л/с галерных рот.

5 марта 1728 г. «на морских служителей, корабельного и галерного флота солдат и на артиллерийских служителей и на матросов» был определен синий мундир с красными обшлагами и подбоем. Чинам гренадерской роты предписан такой же мундир, но им полагались и гренадерские шапки, которые были у обер-офицеров бархатные, а у унтер-офицеров и рядовых суконные (качество сукна у последних хуже). Цвет шапок был синий (с 1731 г. васильковый или красный), а под гербом на переднем отвороте на медной бляхе и сзади под вензелем красный. Герб Ее Императорского Величества под короной предписывалось вызолотить, а «по полям около герба и короны в серебре». На заднюю часть шапки велено было поместить 2 медных «связанных накрест» якоря, а на них наложить медную же «гранату с пламенным знаком, которые вызолотить, а по полям высеребрить». Шапки рядовых обшивались желтым гарусным галуном и имели такую же кисть. У обер- и унтер-офицеров в «пристойных местах» шапки обкладывались золотым позументом. Кисти на гребнях соответственно золотые и шелковые. На гренадные и патронные сумы, которые имел весь личный состав роты, предписывалось «выковать» с воинской арматурой и знаком флота медные бляхи, которые «по чинам» золотились или серебрились. Перевязи офицерские должны быть из красного бархата с золотым позументом, а унтер-офицерам и рядовым лосиные.

Остальные чины морской пехоты продолжали носить треугольную шляпу с нашитыми по краям полей шерстяной тесьмой белого цвета и шнуром, а также шерстяной белой кистью над левым полем.

Согласно табели конца 1728 г., солдатам флота на год службы полагались тиковый бострок, по 2 пары рубах (1 пара пестрая, 1 белая) с портами, 2 галстука пестринных, 2 пары башмаков и 2 пары чулок.

На 2 года — матросский кафтан и штаны канифасные без подкладки, пара сапог, шляпа вязаная «на аглицкий манер», чтобы «могла половину ушей закрыть».

На 3 года — строевой кафтан и штаны из английского сукна, канифасный кафтан с сермяжной подкладкой.

На 4 года службы — солдатская шляпа и на 6 лет — камзол «цветных сукон».

Данная роспись была подтверждена мартовской табелью 1730 г.

Кроме перечисленных предметов обмундирования солдаты флота имели и епанчу, цвета которой были как в пехоте, то есть красный и васильковый. В апреле 1730 г. регламентировались шейные офицерские знаки, появившиеся в морских частях еще в первые годы Северной войны; теперь они становились серебряными, с гербом и короной и «рисунком», который определялся чином и делался за офицерский «кошт».

В начале 30-х гг. в покрой пехотного кафтана были внесены некоторые изменения, в частности рукав шился заметно шире, чтобы в зимнее время можно было поддеть под кафтан фуфайку. Сам кафтан стал несколько короче и уже, камзолы должны были быть короче кафтанов на 2 вершка (9 см). Офицерские кафтаны обкладывались позументом, унтер-офицерский — галуном (1 ряд у капрала).

Основным видом головных уборов оставалась треугольная шляпа с обшитыми белой тесьмой краями полей. На верхнем краю левого поля стала крепиться — при помощи камзольной пуговицы и петли — кокарда в виде белого банта из тесьмы. Для гренадер ввели шапки единого образца, хотя в войсках, в том числе и в морских частях, они появились не сразу. За базовый вариант был принят колпак цвета мундира (зеленый), с двумя отворотами (приборного красного цвета). Спереди крепился медный налобник с «арматурою» и изображением полкового герба или, за неимением такового, — государственного. Сзади на медной бляхе — пылающая гренада.

На гренадной суме, точнее на ее крышке, также имелась бляха с изображением данных элементов, но с 2 гренадами. Однако в морской пехоте изменения, касавшиеся армии, входили в обиход с запозданием.

Вот как выглядели чины морской гренадерской роты в 1732 г. Ее обер-офицеры имели шапки бархатные красные с позументом и золотыми кистями, сумы и лядунки из сафьяновых кож, на них чеканные медные позолоченные знаки, перевязи у сум и лядунок из красного бархата с золотым позументом, а пряжки и прочее — медные, посеребренные. Крышки на лядунках бархатные с золотым позументом. На шапках чехлы из вощеного полотна. Кафтаны васильковые с красными обшлагами, камзолы также красные.

Унтер-офицеры и капралы имели фузеи со штыком, шпаги с медным эфесом, лосиные портупеи, суконные шапки с золотым позументом и шелковыми белыми кистями, знаки также чеканные медные, с высеребрянными местами, сумы гранатные из юфетных кож с медными чеканными знаками, местами посеребренными, замшевые перевязи с пряжками, наконечники с запряжками, крюки, кольца, трубки фитильные медные, лядунки патронные кожаные с замшевыми ремнями, пряжками, петлями, позолоченными чеканными знаками. Шапки рядовых гренадер с белыми гарусными тесьмами и кистью; знаки на шапках, сумах и лядунках медные, посеребренные.

Для пешего строя использовались штиблеты, холщовые или полотняные, как правило, белые, башмаки и сапоги.

С 1732 г. на офицерском знаке (золотом у штаб-офицеров и серебряном у обер-офицеров) стали помещать полковой или государственный герб. Офицерские шарфы (и темляки) были трехцветными, но появляются у армейских штаб-офицеров образцы из полос черного шелка с золотом, с золотыми же кистями. Обер-офицеры имели сочетание черного с желтым и такими же кистями.

Вооружение пехотных частей, сохранявшееся со времен Петра I, в начале 30-х гг. претерпело некоторые перемены. В частности, в мушкетерских подразделениях алебарды у унтер-офицеров в конце 1734 г. заменены фузеями. В 1731 г. офицеры получили вместо протазанов эспонтоны, но в декабре того же 1734 г. последние были также заменены на легкие фузеи.

Сержанты и каптенармусы мушкетерских рот, в отличие от гренадерских, а также полковые барабанщики, флейщики, профосы, цирюльники и писари носили пистолет, а в военное время два. На вооружении по-прежнему оставались абордажные пики, палаши, пистолеты, которые предписывалось иметь составу абордажных команд.

Многое из сказанного относилось и к морской пехоте, что следует хотя бы из приведенного выше описания гренадерских чинов. С утверждением новых штатов флота 1732 г. кое-что меняется не только в ее структуре, но и в облике л/с. В частности, расцветка мундира морских солдат регламентировалась «против» армейской пехоты. То есть традиционный зеленый (разных оттенков) кафтан с красными обшлагами, красные камзол и штаны. Верх гренадерской шапки предписано делать зеленый.

С учетом того, что было образовано два морских полка, встал вопрос об элементах различия в их внешнем виде. Еще в конце 1732 г. в упомянутой выше Комиссии было высказано мнение, что раз планируется учредить всего два полка, то это можно сделать за счет колеров мундирного платья, в частности камзолов. Первый полк оставался при своем красном камзоле, а второй получал зеленый. Соответствующая бумага была составлена и отослана в Сенат. В ответе содержалась рекомендация военно-морскому руководству обратить внимание на экономию средств и ограничиться использованием разных бантов на шляпах. Насколько серьезно было воспринято это предписание сказать трудно, однако известно, что в 1733–1734 гг. чины второго полка — по крайней мере, часть из них — носили зеленые камзолы.

Большая неразбериха в цветовом оформлении форменной одежды царила в адмиралтейских и портовых командах, которые насчитывали соответственно 578 и 477 человек. Здесь с экипировкой дело обстояло неблагополучно. В основном донашивалось старое платье, использовалась часть сукна полков местных гарнизонов, кое-что перепадало из адмиралтейских «магазейнов», однако проблем с обмундированием это не решало.

Между тем в 1734 г. вновь последовали нововведения в форменной одежде морской пехоты. Так, флейщики и барабанщики получили мундирные отличия от остальных чинов в виде зеленых полукружьем клапанов, обшитых тесьмой. В 1735 г. форменное платье для офицеров морских частей было утверждено окончательно. Оно состояло из зеленых кафтанов с красным подбоем и красного камзола с подбоем белого цвета и обложенные золотым галуном — у штаб-офицеров, у обер-офицеров — без галуна. Обшлага кафтанов и штаны красные. Шляпы с золотым позументом по краям, прически с косицами. В строю предписывалось носить черные кожаные штиблеты, а на параде — красные чулки и тупоносые башмаки.

Установления Воинской Морской Комиссии в отношении мундиров также распространялись и на Азовский морской батальон, хотя известно, что еще в 1738 г. далеко не все его чины имели регламентированное платье, донашивая кафтаны и камзолы разных цветов.

Наличие у морских частей облика «против полевых полков» позволило без лишних интендантских усилий и финансовых издержек присоединить к ним 4 армейских полка. С самого начала их внешний вид — зеленые кафтаны и красные камзолы — удовлетворил морское руководство. Правда, от него не укрылось, что часть Сальянского полка вообще не имела камзолов, но подобная ситуация была обычной. Кроме того, в связи с переводом довольно большого числа солдат этих полков в матросы, их обмундирование поступало в ведение Адмиралтейства, которое создавало тем самым небольшой запас.

Епанча в морских частях далеко не везде была уставного цвета — «пехотного», то есть красного. У многих чинов епанча была васильковой или зеленой.

Что касается вооружения морских команд, то у офицеров, например, эспонтон оставался и после 1734 г. Во всем остальном оно соответствовало стандартам пехоты, даже и в отношении наличия ружей разных калибров и штыков, отличавшихся по форме.

Подобные нарушения регламентов едва ли можно связать со спецификой службы морских солдат. Скорее всего это объяснялось их ведомственной подчиненностью, так как флотское руководство интересовало в первую очередь снабжение экипажей, то есть плавсостава, тогда как морские полки рассматривались им как некий придаток, имевший мало отношения к собственно корабельному делу. Тем более что основное время, даже в навигацию, морские солдаты проводили на берегу, участвуя в сухопутных маневрах бок о бок с армейскими полками. Поэтому и обеспечение, в том числе мундирное, морской пехоты волновало флотское начальство не слишком. С другой стороны, представители Военной Коллегии уже по причине ведомственного характера почти не интересовались солдатами флота. Определенное отношение, связанное с регламентацией, например, форменного платья, обеспечением готовым мундиром, сукном, некоторыми вещами полкового довольствия к морским частям Комиссариат, безусловно, имел. Однако на практике, не в последнюю очередь из-за продолжительного обмена различными бумагами между морским и сухопутным ведомствами, эти вопросы решались не всегда успешно. Кроме того, мундирным обеспечением «морских служителей» занимались в разное время то Комиссариат, то Адмиралтейская Коллегия, что также не приводило к должному порядку в этой сфере.

В правление Елизаветы Петровны, начавшееся с русско-шведской войны, в которой солдаты флота играли заметную роль, в их облике наблюдаются некоторые перемены. Не такие масштабные, как в начале века, но все же. В 40-е гг. интендантские ведомости морских частей содержат обычную информацию о подрядах на покупку или изготовление мундиров, доставку оружия и других полковых припасов, то есть все то, что являло собой и армейскую повседневность.

Между тем в обличье армейской пехоты происходили определенные изменения. В частности, уже с 1743 г. введены синие с красным подбоем епанчи. Несколько позже белые галстуки были заменены на черные. В пехоте стали носить черные кожаные штиблеты с так называемыми штибль-манжетами, то есть белыми полотняными лентами по верхнему краю. Эти новации зафиксированы в армейских штатах 1756 г. Утвержден новый тип гренадерской шапки, имевшей два козырька. На переднем, вертикальном козырьке, большем по размеру, чем У предыдущих образцов, крепилась бляха с изображением полкового или государственного герба, императорского вензеля и военных арматур, а задний козырек был почти горизонтальным. Вскоре этот вариант гренадерки сочли нефункциональным (это показали действия гренадеров в ходе Семилетней войны) и заменили на суконный колпак, более привычный, который, правда, мог быть достаточно произвольной формы. Кроме того, отличительными знаками полков стали разноцветные кисти гренадерок и мушкетерских шляп.

Адаптация этих нововведений в частях морской пехоты проходила весьма относительно. Черные галстуки, например, появились у флотских солдат значительно раньше. Епанчи бывали не только синего цвета. После реорганизации морских полков во флотские команды возможностей контролировать соблюдение ими единообразия в одежде стало меньше. Поэтому отступлений от установленных мундирных регламентов, еще и в условиях войны, было более, чем достаточно, и не только в морских частях.

Основной цвет кафтанов — зеленый — в большинстве случаев сохранялся, по крайней мере, на Балтийском море. Правда, для всего л/с команд и адмиралтейского батальона — 5889 чел. — не всегда хватало некоторых частей обмундирования, в первую очередь камзолов и башмаков, однако эту проблему с разной степенью успеха пытались решить. Что касается различий частей морской пехоты по кистям на мушкетерских шляпах — как уже отмечалось, подобная попытка, правда, с кокардами, имела место и раньше. В годы Семилетней войны к этой практике пытались возвратиться; по крайней мере, соответствующее распоряжение но Адмиралтейской Коллегии было дано, однако о выполнении его ничего не известно.

Кратковременное пребывание на троне Петра III не внесло изменений в форменное платье морских частей, хотя планы императора по пересмотру мундирных регламентов армии и флота были масштабные.

В первые годы правления Екатерины II были составлены новые армейские и флотские штаты и положения о форменной одежде. Многое из елизаветинских времен и опыта войны в той или иной степени вводилось в реалии «мундирного строения». Появился двубортный кафтан с лацканами приборного цвета на груди. Гладкий позумент был заменен на позумент с «городками». В качестве гренадерской шапки использовался митрообразный суконный колпак с металлическим налобником.

Знаками различия по полкам утверждены погоны, имевшие достаточно произвольные цвет и форму, но носимые на левом плече.

Для флотской пехоты в 1764 г. регламентирован следующий мундир. Для штаб- и обер-офицеров кафтаны и штаны зеленого сукна, белые камзолы, обшлага, воротники и лацканы кафтанов красные, подбой белый; шарфы «против армейских», знаки с адмиралтейским гербом, черные штиблеты с медными пуговицами. Штаб- и унтер-офицерам предписывалось иметь «от себя» галуны «против армейских». Что же касается нижних чинов, то им раз в 4 года полагалась суконная васильковая епанча. На 2 года службы им давались: зеленый кафтан с красными обшлагами, воротником и лацканами, подбой из белой каразеи, штаны зеленые, камзол белый с подбоем холстинным. Шляпы с шерстяным галуном с «городками» и бантами, кисточками, которые «Командующим позволяется по корабельно различать».

Рабочей одеждой служил тиковый полосатый камзол с рукавами и обшлагами.

Предписывались также черные с медными пуговицами штиблеты, которые должны были приобретаться за собственный «кошт».

Барабанщикам и флейщикам вменялось носить мундир «против солдатского» и на кафтанах и камзолах, по борту, на плечах и воротниках должен быть шерстяной галун «по образцу».

В 1765 г. было принято решение относительно повышения жалованья офицерам морских батальонов, поскольку им нужно было приобретать шарфы, знаки и ружья.

По традиции, однако, положения новых регламентов приобретали реальные очертания далеко не сразу и не в полном объеме. Не лучше обстояло дело и с матросским мундирным комплектом, который также полагался флотским солдатам. Процесс этот затянулся на достаточно продолжительный срок, и в адмиралтейские «магазейны» все еще поступали вещи предыдущих мундирных «смен». Отличий старых образцов от новых было немного, но скажем, покрой кафтанов надо было переделывать — с однобортного на двубортный. В связи с тем что мундир приходилось «строить по штату», а сукна для этого не хватало, то периодически возникавший излишек в одних местах направлялся в мастерские, которые устраивались прямо в портах, местах стоянок флота и дислокации морских батальонов. На определенный период туда направлялись портные, состоявшие на подряде у адмиралтейского ведомства, и они «с поспешением» или «строили» новые, или перешивали старые кафтаны. Иногда приходилось довольствоваться тем, что было в наличии, поэтому некоторые роты морских батальонов имели вид, отличавшийся от официальных предписаний. Это касалось не только собственно кафтанов, но и головных уборов. Так, например, в 1766 г. солдаты 1-го морского батальона обнаружили в своих «магазейнах» гренадерский убор «старого калибра», который, как выяснилось, остался от тех, кто в свое время был переведен в матросы. Поскольку видов гренадерских шапок и в то время встречалось предостаточно, обнаруженные образцы едва ли могли считаться совсем непригодными. Гренадерские колпаки, по крайней мере, их верхи, тоже шили из сукна разных цветов. Во всяком случае, вещевые ведомости морских батальонов за 1765 г. содержат данные о наличии шапок с верхом из красного, зеленого и василькового сукна.

Мундирная контора, занимавшаяся заготовкой сукна и изготовлением мундиров, была инстанцией, куда постоянно направлялись запросы из экипажей и батальонов и одновременно предписания адмиралтейского руководства. Штата Конторы на выполнение всех заказов и исполнение приказов было явно недостаточно. Поэтому для доставки сукна, готовых мундирных и амуничных припасов, их сопровождения и охраны часто использовались чины морской пехоты.

Для контроля за изготовлением образцовых мундиров. в том числе и для морских солдат, из Адмиралтейской Коллегии в Мундирную контору был прислан лейтенант Полибин, который должен был «сыскать» все для этого необходимое или купить недостающее. Московские купцы и ремесленный люд, мастера разных специальностей, получали в то время неплохие заказы на закупку и изготовление больших партий воинских и флотских припасов. Тем не менее вещевое снабжение армии и «морских служителей» оставляло желать много лучшего.

Особенно остро стоял вопрос с обувью, которой часто не хватало. Если, например, башмаки были у многих, то сапоги нередко являлись достоянием половины л/с или немногим более, Если мундир мог делаться — и делался — что называется, на месте, то сапоги и башмаки приходилось заказывать, покупать в готовом виде и целыми партиями. Обычные ссылки на нехватку средств или на нерасторопность подрядчиков проблемы не решали, и морским пехотинцам нередко приходилось ждать лучшей «мундирной» участи. Что же касается сюртука (зеленого цвета, с красными воротником, обшлагами и подкладкой), присвоенного пехотным офицерам в июне 1764 г., то в мундирных ведомостях морских батальонов за этот год и несколько позже он значился.

С учетом относительно высокой цены за мундир и того значения, какое ему придавалось как знаку принадлежности к «государевой службе», за его утерю или порчу следовало весьма суровое наказание. Такие случаи бывали не часты, особенно продажа форменного кафтана или другого предмета обмундирования, но они имели место. Одного из солдат 2-го морского батальона, например, за утерю мундира в 1767 г. прогнали сквозь строй 12 раз (что интересно, экзекуция проводилась в гвардейском Семеновском полку). При других обстоятельствах утраты форменной одежды (иногда мундиры пропивались) наказание следовало более суровое.

Амуниция и вооружение флотских частей не отличались от пехотной экипировки. Среди батальонных припасов числились перевязи, патронные и гренадные сумы, лядунки, погонные ремни, портупеи с пряжками, ранцы, ножны, ружья, штыки, шпаги, прямые у офицеров и с тесачным клинком у нижних чинов, пистолеты. На время кампаний л/с морских команд имел кортики, палаши, абордажные пики.

Шейные знаки офицеров морской пехоты по форме были схожи с армейскими. Различия по чинам у них были следующие; у штаб-офицеров поля были позолоченные, капитанов — «одни борты с позолотою», а поля посеребренные, для остальных офицерских чинов знаки были полностью серебряные. Рисунок на этих знаках предписывалось сделать «в сходственность кадетского корпусу» с позолоченными коронами и черными лакированными арматурами. На некоторых знаках имелись и четыре сцепленных адмиралтейских якоря.

Известным отличием мундирного комплекта морских батальонов от пехотного можно считать присутствие в них головных уборов, названных «кашкетами с понимажем». В «Ведомости мундирным вещам» 2 морского батальона за 1773 г. эти «кашкеты» присутствуют наряду со шляпами и гренадерскими суконными колпаками с гербом.

Потемкинские реформы еще не начались, а для частей, отправлявшихся в конце 1773 г. в Архипелаг в составе 5-й эскадры контр-адмирала С. Грейга, особых деталей к униформе не делалось.

Согласно данным Ведомости, количество «кашкетов» и гренадерских колпаков было одинаковым, поэтому можно предположить, что оба этих головных убора использовались только гренадерами. В том же году адмирал Мордвинов распорядился «делать» к этим шапкам перья в количестве 472 штук, чем должны были заниматься каптенармус Федоров и капрал Струбин, причем оформление шапок предписывалось проводить в батальоне. Контроль за ходом работ вменялся одному из обер-офицеров. Срок окончания был установлен в две недели; шапки приобрели необходимый вид через месяц. Возможно, появление касок с плюмажем в 1773 г. носило характер эксперимента, предшествующего официальному введению касок, причем скорее всего иного типа, с середины 80-х гг. Это могло быть также, хотя маловероятно, и использование касок старого образца.

В 1-й морской батальон в 1774 г. были доставлены старые красные епанчи и шляпы, обложенные гладким галуном, без «городков» (обкладка шляп галуном с «городками» была отменена в 1776 г.).

В 3-й морской батальон на изготовление мундиров закуплено «вдосталь» красного сукна, а зеленого только «на прибор». Кроме того, там же в вещевых табелях за 1775–1776 гг. числятся наряду с сапогами и штиблеты, также официально упраздненные в 1774 г.

Такие накладки в работе интендантских структур, как уже отмечалось, случались нередко, да и финансовые возможности часто не позволяли своевременно поставлять мундиры новых и старых образцов в войска и на корабли; это вносило еще большее разнообразие в пестрый облик армейских полков и флотских частей этого периода. Случалось, правда, и наоборот. Например, в конце 1775 г. изменилась композиция оформления гренадерских налобников (а также металлических блях на крышках патронных сумм, офицерских знаков, барабанов). Теперь на них изображались двуглавый орел, на груди Св. Георгий, под ним выбивалась надпись «За веру и верность», ниже вензель императрицы в обрамлении арматуры. Уже в 1776 г. шапки с новым «убором» были доставлены для 2/3 гренадер 3-го морского батальона.

Более существенные изменения в обмундировании и снаряжении армии и флота произошли уже в 80-е гг.

Г.А. Потемкин, блестяще себя проявивший как «император Крыма» и создатель Черноморского флота, на посту Президента Военной Коллегии также развил кипучую Деятельность. В существовавшей форменной одежде и амуниции он находил немало изъянов, не без основания считая их дорогостоящими и нефункциональными.

Григорий Потемкин. Гравюра Дж. Валькера с оригинала Лампи. 1789 г.

Кроме того, возражения вызывала и прическа с косой и буклями, за которой требовался достаточно трудоемкий уход, отнимавший много времени. В результате в 1783–1786 гг. были разработаны и утверждены новые версии мундира и экипировки, заметно изменившие облик представителей военного сословия.

В качестве основного предмета обмундирования в войска вводилась куртка, вариант короткого кафтана с отложным воротником, лацканами, прямыми разрезными обшлагами и короткими полами, подогнутыми спереди кверху.

Чины пехотных и мушкетерских полков получали куртку зеленого цвета с красными воротником, лацканами, выкладками пол и выпушками сзади. Пуговицы медные. На левом плече — погон. Под куртку мог одеваться камзольчик.

Куртку дополняли шаровары из красного сукна с выкладкой цвета приборного металла на внешнем шве. Внизу шаровары заканчивались кожаными крагами, обшитыми по верхнему краю тесьмой. В летнее время носились белые полотняные китель и штаны.

В мундирный комплект входила также каска с поярковой тульей и фигурным козырьком, обшитым черной кожей, с налобником спереди (из кожи, фетра, меха), на налобной бляхе — вензель императрицы. К верхней части тульи с помощью проволоки крепился гребень или плюмаж из шерсти или меха. Отделка шапки дополнялась бантиком — кокардой с небольшим султанчиком из шерсти или конского волоса. Сзади — суконный околыш, к которому пришивались 2 суконные лопасти, обшитые по краям тесьмой, с шерстяной кистью на конце; лопасти в холодную погоду солдаты могли использовать как наушники, пристегивая шнуры от кистей к пуговицам лацканов. Иногда использовались каски и с 1 лопастью. Мушкетерам и гренадерам устанавливались околыши касок одинаковые — красные с желтой выкладкой, но первые носили каски с желтым гребнем, а вторые — с белым. Офицерские каски были без лопастей. Обязательным предметом обмундирования оставался черный галстук с белой каймой. Манишка и манжеты белые, на рукавах манжеты отменены.

Сапоги, ставшие короткими и более просторными, должны были носиться с портянками. Епанча — белого цвета. Унтер-офицерам, кроме капрала, вменялось носить трость.

Мундиры музыкантов предписывалось обшивать белой тесьмой (по швам и поперек рукавов в 5 рядов, по краям обшлагов, лацканов, отворот фалд, у пуговиц лацканов — белые кисти).

Офицеры во многом сохраняли свою форму, чем заметно выделялись на фоне изменивших облик нижних чинов, но шляпа стала без обшивки, галстук и штаны белые, штиблеты были отменены. По инициативе Потемкина, тем, кто находился в действующей армии, а позже в строю и карауле, пришлось сменить привычные шляпы, кафтаны и камзолы на каски и куртки, правда, с сохранением соответствующих знаков различия.

Офицерские знаки стали более плоские, с черным двуглавым орлом.

Амуниция во многом оставалась прежней, но патронная сума теперь делалась не смазной, а из черной лакированной кожи и меньше в разрезе, и число пряжек на ранце увеличилось с 3 до 5.

Вооружение, как и ранее, составляли ружье со штыком, пистолеты и гранаты. Но теперь мушкетерам полагалось только ружье, тогда как гренадеры в мушкетерских полках имели еще и шпагу с тесачным клинком и белым темляком. Нижние чины собственно гренадерских полков — саблю с таким же темляком. Офицеры вооружились вместо шпаги саблей.

Что же касается причесок, то нижние чины теперь носили коротко подстриженные «в скобку» волосы, без пудры.

В какой мере облик морской пехоты соответствовал данным переменам, которые утверждались на практике не без присущих таким процессам накладок? Если до 80-х гг. у нее сохранялась, с некоторыми изменениями, форма, введенная в 1764 г., то затем начало сказываться влияние потемкинских новаций.

В частности, морские солдаты корабельного Балтийского флота в 1788–1790 гг. носили одновременно шляпы, каски и гренадерские шапки. Что же касается собственно мундиров, то часть кафтанов направлялась из морского ведомства, а часть изКомиссариата, снабжавшего сухопутную армию. Вероятно, именно из-за этого обстоятельства в корабельную пехоту поступали старые образцы, находившиеся в адмиралтейских «магазейнах», и мундиры «потемкинского строя». Разнобой касался также и расцветки епанчей, которые попадались у морских солдат: васильковые, белые, красные. Солдаты носили сапоги разных фасонов. Шла война со Швецией, и на соблюдение мундирного регламента обращали не слишком большое внимание.

Однако и после победоносного завершения войны проблема эта оставалась на стадии решения. В Адмиралтействе обсуждался вопрос о том, что в новое обмундирование, в первую очередь, должны облачаться гренадеры, благо их численность была сравнительно невелика, тогда как всем остальным нижним чинам отходили устаревшие образцы. Обсуждение уже в 1792 г перешло в практическую плоскость, и гренадер действительно одевают в «потемкинские» мундиры. Правда, с ними сосуществуют и гренадерские шапки, и кафтаны старого покроя, но присутствие новых тенденций в мундирном строении все же было заметным.

Облик пехоты гребных судов, в силу указанных обстоятельств, также не отличался единообразием и походил на обмундирование корабельных солдат. Даже после перехода в 1792 г. в военное ведомство и получения нового форменного платья чины морской пехоты сохраняли предметы обмундирования в буквальном смысле «времен Очаковских и покоренья Крыма». Была предпринята попытка ввести в их облик определенные отличия, в частности установить черно-белую полосатую расцветку околышей и лопастей касок, но на практике их хватало не более чем на 2/3 всех чинов. Во многом такая ситуация сохранялась и в первые годы павловских реформ.

Вооружение балтийских частей также имело определенные отличия. В частности, холодное оружие имели не только гренадеры, но и мушкетеры. В основном это были шпаги и тесаки. В определенных случаях использовались и кортики, а также традиционные для морских пехотинцев абордажные пики, пистолеты и топоры.

Несколько иначе обстояло дело с солдатами Черноморского флота, где новые веяния в устройстве обмундирования по известным причинам ощущались более явно. По крайней мере, к 1787 г. большинство солдат корабельных батальонов использовали «потемкинский» мундир, однако определенная часть носила и старую форму, а некоторые были и вовсе «не одеты». На это указывают материалы морского мундирного ведомства за 1788–1789 гг., в которых говорится о том, что для черноморских флотских батальонов образцовые мундиры доставлялись в недостаточном количестве, а иногда солдатам приходилось довольствоваться тем, что они находили в адмиралтейских «магазейнах», обходясь без новых поставок.

Два полка гребной флотилии с подобными проблемами не сталкивались и получили обмундирование «потемкинского» образца в полном комплекте, а именно: суконную куртку зеленого цвета (светлого и темного оттенков), с традиционными красными воротником и обшлагами, красные штаны с белыми и желтыми «городками», с крагами из черной кожи. Офицеры носили форму, аналогичную нижним чинам, однако пошив и отделка были более качественными и отличались известным изяществом.

Так как оба приморских полка имели гренадерский статус, на касках большинства солдат и офицеров красовались белые гребни. Кроме того, у солдат имелись и сабли, которые полагалось носить на поясной портупее.

Обмундирование нового образца имела и большая часть л/с Гренадерского корпуса.

Ярым поборником прусских мундирных традиций и противником потемкинских нововведений проявил себя цесаревич Павел Петрович, в чьем ведении одно время находился флот. В частности, он ратовал за мундир с отложным воротником прусского образца и за сохранение прусских гренадерок в виде большой митры. По крайней мере, морские части гатчинских войск он одел в соответствии именно со своими пристрастиями.

Непродолжительное пребывание его на престоле (1796–1801) сопровождалось тем не менее существенными изменениями мундирного устройства в армии и на флоте.

Во многом они являли собой ретроспективу образцов обмундирования 60-х гг. С потемкинскими новациями было покончено решительно. Гренадеры вместо касок вновь получили более характерные для них шапки-митры с налобником цвета приборного металла, задником и околышем, которые обшивались тесьмой или шнуром. В композицию налобника у большинства полков входил кайзер — флаг, введенный еще для гатчинских полков. Вверху над налобником прикреплялась шерстяная кисть полковой расцветки. Свои головные уборы появились и у фузелеров — это были шапки с налобником чуть меньшим, чем гренадерский, околышем и тульей с двумя металлическими перекрещенными полосками и пылающей гренадой. Изображение на налобнике включало Государственного орла черного цвета в окружении воинских арматур, императорский вензель и надпись «С нами Бог».

Мушкетеры стали обладателями массивных двухугольных шляп с белой тесьмой, черно-желтыми кисточками в углах и кистью соответствующего полкового цвета.

Павловские пехотинцы облачились в длиннополые двубортные темно-зеленые кафтаны с 6 пуговицами на каждом лацкане (цвет лацканов различался в зависимости от полка), погоном на левом плече, клапаном с петлицами над обшлагом. В мундирный штат также входили камзол, штаны, штиблеты, галстук, башмаки и шинель с отложным воротником, введенная вместо епанчи.

Края обшлагов, воротника и клапанов на кафтане унтер-офицеров обшивались позументом приборного металла. На унтер-офицерских гренадерках и шляпах красовались черно-оранжевые нитяные кисти.

Офицерский мундир традиционно отличался лучшим качеством пошива, имел петлицы из галуна приборного металла, которым также обшивались шляпы, несколько меньшего размера, по сравнению с солдатскими. Офицеры продолжали носить шейный знак и шарф, состоявший теперь из чередования серебряных, черных и желтых серебряных нитей — с октября 1799 г. добавились еще и малиновые нити. Композиция знака представляла позолоченный картуш на серебряном поле, внутри картуша — эмалевый медальон с государственным гербом. В конце 1798 г., после того как Павел стал Гроссмейстером Мальтийского ордена, рисунок знака дополнился белым восьмиконечным орденским крестом.

Мундиры разных полков отличались друг от друга главным образом цветом приборного сукна, штанов и камзола, погон, обшлагов и лацканов, отчасти их формой, а также рисунком тесьмы на петлицах.

Обер-офицер 1-го флотского батальона. 1793 г. Рек. А.П. Шпака.

Что же касается вооружения и амуниции, то, при сохранении базовых комплектов того и другого, офицеры вновь получили эспантоны, бывшие у них еще в 30-е гг. Унтер-офицеры по прежнему носили трость, а в строю алебарду. В той или иной степени эти изменения затронули части морской пехоты, тем более что и внимание к ним монарха в силу ряда причин было повышенным.

Не будучи еще императором, но ведая флотом, Павел предполагал не только изменить структуру пехотного воинства, но и выделить его с точки зрения мундирного одеяния. Причем речь шла не о «гатчинцах», а о солдатских частях Балтийского флота. Были заключены подряды с московскими и ярославскими купцами на поставку разноцветного сукна. На кафтаны, в частности, определялось традиционное сукно зеленого цвета, тогда как на камзолы и штаны наряду с белым предписывалось закупать то же зеленое и васильковое сукна. Гренадерские шапки планировалось частью приобретать за границей, частью делать на местах. Они должны были быть с одинаковым красным околышем и двуглавым орлом черной финифти на налобнике. Поскольку подрядно-закупочные операции проходили достаточно медленно, первоначальные намерения за это время нередко успевали измениться. Крутой нрав и нетерпение Цесаревича не повлияли радикальным образом на эту систему. Тем не менее к концу 1796 г. основной объем требуемого сукна был доставлен, и оно сразу пошло в работу.

Для л/с корабельных батальонов Балтийского флота с ноября 1796 г. вводился следующий мундирный комплект: темно-зеленый кафтан с красным отложным воротником, красными же лацканами и обшлагами, белыми подбоем, камзолом и штанами, епанча темно-зеленая с белым подбоем. Штаб-офицерам предписывалось не носить галун на камзолах. Офицерская шляпа (из черного фетра) с галуном, но без банта.

Отличительным признаком гренадерских батальонов был цвет околышей шапок: в 1-м батальоне — белые; во 2-м — синие: в 3-м — желтые; в 4-м — фиолетовые; в 5-м — оранжевые; в 6-м — зеленые; в 7-м — черные и 8-м — серые. В учрежденном позже 9-м батальоне — розовые.

Те же цвета повторялись в нашивках на клапанцах рукавов.

Офицерский шарф и темляк серебряные.

В качестве обуви ввели башмаки со штиблетами, которые часть офицеров не признавала. Так, например, в январе 1797 г. Павел обратил внимание на то, что офицеры морских батальонов ходят к разводу и по городу в сапогах, тогда как им положено быть в суконных штиблетах. Сапоги могли носить батальонные адъютанты, а также один из майоров, «буде из оных, в котором состоят два, то старшему быть в щиблетах, а младшему в сапогах, а где нет двух, то командиру быть в щиблетах». Несмотря на угрозу достаточно сурового наказания офицеры морских батальонов предпочитали носить сапоги, более им приличествующие, как они считали.

Штаб- и обер-офицерам помимо мундира полагался темно-зеленый сюртук.

В январе 1797 г. новую форму получил и л/с 4 гребных батальонов Балтийского флота. Она была аналогична вышеозначенному мундиру, и различия по батальонам также строились по цвету околышей гренадерских, а в данном случае и фузелерных, шапок и тесьмы нашивок на рукавах. На «задник» этих шапок шло красное сукно; на налобнике гренадерских шапок воспроизводился на меди государственный герб черной финифти, фузелерных — «простой» герб, без декора. Цвет околышей по батальонам определялся следующий: в 1-м — синие, во 2-м — белые, в 3-м — зеленые и в 4-м — фиолетовые. Рядовые и унтер-офицеры имели нашивки цвета околыша, офицерские нашивки были серебряные с номерами батальонов.

2 Адмиралтейских батальона первоначально получили мундирный комплект не в полном объеме, и почти до лета 1797 г. часть их л/с носила каски и куртки, хотя новое обмундирование им было присвоено в ноябре 1796 г. Что же касается расцветки околышей, то в 1-м батальоне они были красные, а во 2-м — голубые.

Аналогичным образом обстояло дело на Черноморском флоте, где сохранялись «потемкинские» мундирные традиции. Облик морских частей здесь менялся довольно медленно, и образцовую форменную одежду поставляли не в срок. Император Павел Петрович уделял основное внимание Балтийскому флоту, тогда как положение на Черном море его интересовало не в первую очередь. Тем не менее в своем стремлении унифицировать облик морской пехоты он утвердил в июне 1797 г. для черноморских батальонов цвета обшивок гренадерских и фузелерных шапок и нарукавных нашивок. В Адмиралтейском батальоне их сделали розовыми, в остальных 7, образованных из флотских батальонов, Гренадерского корпуса и бомбардирского батальона, они были следующие: в 1-м белые, во 2-м алые, в 3-м голубые, в 4-м зеленые, в 5-м оранжевые, в 6-м фиолетовые, в 7-м черные.

В действительности многое из предписанного в силу упомянутых причин осталось на бумаге. Более того, в черноморские батальоны доставили сукно разных расцветок, из которых требуемый мундир никак не мог быть «построен». Пока выясняли причину и решали, что делать, время шло. Совсем плачевная ситуация была с шапками, которых не хватало. В результате облик черноморцев являл собой довольно пеструю картину, значительно отличавшуюся от установленных образцов. Терпение Павла Петровича было на исходе и заказали частью за границей, частью в Москве дополнительную партию зеленого и красного сукна, беспокоясь главным образом о сроках привоза, а не о возможности закупки по оптимальным ценам. Сукно, наконец, было доставлено, равно как и около сотни готовых мундиров, позаимствованных в нескольких местах. Намеки на определенное единообразие появились, но последовавшая реорганизация черноморских батальонов свела усилия интендантского ведомства к минимуму.

Непросто складывалась ситуация с устройством форменного комплекта чинов 3 корабельных батальонов Черноморского флота. Было решено не ограничиваться элементами различия в виде разноцветных околышей и нашивок, а присвоить батальонам свои мундирные цвета. Вероятно, к этой мысли подтолкнуло то, что в «магазейнах» скопились сукна разных расцветок, которые требовалось использовать по назначению. Для 1-го батальона определялись лацканы и обшлага красные, для 2-го — белые, для 3-го — синие; кафтан у всех оставался темно-зеленым. По неизвестным причинам уже «построенные» кафтаны направили в Греческий дивизион, а морские солдаты получили мундиры общепринятого образца со «своими» расцветками околышей и нашивок. Первоначально они распределялись таким образом: в 1-м батальоне — белые; во 2-м — зеленые; в 3-м — васильковые. Затем появились красный и серый цвета для 2-го и 3-го батальонов. В итоге единообразие в цветовом оформлении шапок и нашивок черноморских батальонов было весьма относительным.

Про обмундирование солдат, обретавшихся в Астрахани, Казани и Архангельске, говорилось, что оно должно соответствовать форменному платью команд, к коим они приписаны, а «на случай нерешимости» — Павловского фузелерного полка.

Вооружение чинов флотских батальонов дополнялось абордажным комплектом, а также тем, что у солдат мушкетерских рот имелись и шпаги, и тесаки. В целом же оно аналогично тому, что было в сухопутных войсках.

По традиции едва ли не каждое царствование в России начиналось с изменений форменной одежды в армии и на флоте — в этом смысле не стало исключением и правление Александра I (1801–1825). По крайней мере, уже в мае 1801 г. мундирный комплект чипов флота претерпел некоторые изменения, которые коснулись и морских пехотинцев. В частности, вводится высокий стоячий воротник кафтана, а штаны предписывается заправлять в сапоги с короткими голенищами. Через год, в 1802 г., морским солдатам учреждены темно-зеленые мундиры фрачного покроя армейского образца, со стоячим белым воротником, белыми же прорезными обшлагами, панталоны белые, сапоги короткие, шинели серые с белым стоячим воротником. Гренадеры и фузелеры получили шапки с латунным налобником, изображение на котором тоже изменилось: двуглавый орел, увенчанный ленточкой с надписью «С нами Бог».

Верх шапок предписывалось делать из белого сукна, тогда как задники должны были соответствовать цвету погон. По батальонам Балтийского флота распределились так: в 1-м — красный; во 2-м — белый; в 3-м — желтый; в 4-м — светло-малиновый; в 5-м — бирюзовый; в 6-м — розовый; в 7-м — светло-зеленый; в 8-м — серый; в 9-м — лиловый. В 3 черноморских батальонах — синий, палевый и оранжевый, соответственно.

Для офицеров учреждались погоны с обшивкой золотым галуном и двухугольная шляпа нового типа с белым перьевым султаном. Шарф и шейный знак оставались «признаками» офицерского чина.

В связи с образованием 4 морских полков мушкетерской организации, сохранивших, правда, «гренадерский поход» в качестве барабанного сигнала и принцип комплектования бывалыми солдатами армейской пехоты, происходят определенные изменения и в их форменном убранстве. Различие между полками определялось цветом погон, которые были в 1-м красные, во 2-м белые, в 3-м желтые и в 4-м голубые. Рядовые имели 2 погона, унтер-офицеры — 1.

Цвет мундира — темно-зеленый, равно как и обшлага и их клапана, воротник, отвороты фалд, имеющих теперь белую выпушку. Офицеры кроме мундира носили еще и сюртук аналогичного цвета. Зимние панталоны также темно-зеленого сукна с той же белой выпушкой по боковому шву, летние — белого «фламского» сукна. Офицеры имели также серые суконные рейтузы, а штаб-офицеры и адъютанты еще и лосиные.

Наиболее очевидным нововведением, помимо фрачного покроя мундира, была мушкетерская шайка, которая фигурирует в полковых табелях конца 1803 г. Она уже носилась чинами пехоты и представляла собой суконный цилиндр с черным кожаным козырьком с суконной «зимней» лопастью, с черным бантом, петлицей из тесьмы, шерстяной шишкой и султаном. Верх шапки унтер-офицеров обшивался галуном, а шишки и султан делались из белой, черной и оранжевой шерсти. Гренадерские шапки имели темно-зеленый задник и околыши по цвету погон, а также султан наверху — у рядовых батальонного цвета и трехцветный у унтер-офицеров. С 1805 г. в гренадерских батальонах вводятся кивера с широким черным султаном и латунной гренадой над козырьком.

Офицерские шляпы имели теперь черные султаны.

Со временем офицеры морских полков все чаще стали носить шапки-цилиндры, причем делалось это на свой страх и риск и с добавлением султанов, придававших головным уборам самый причудливый вид. Кончилось все тем, что в конце 1809 г. офицерам был пожалован кивер, однако на судах и кораблях им предписывалось носить шляпы.

В 1807 г. офицерам вместо погон пожалованы эполеты. Летом 1809 г. офицерам предписывается в строю носить лосиные и белые панталоны, а вне строя — зеленые.

В 1808 г. в полки стали поступать офицерские знаки нового образца. Они имели вид полумесяца с двойным ободком, по середине наложен двуглавый орел с опущенными крыльями, с перунами и факелом в одной лапе и лавровым венком в другой. Одновременно использовались знаки предыдущих вариантов.

Л/с солдатской команды Каспийской флотилии, роты Архангельского и Охотского портов продолжали носить форменную одежду «павловского» образца в течение достаточно продолжительного времени; изменения в обмундировании в начале правления Александра I их не затронули. Только с образованием в июле 1805 г. Каспийского батальона его чины получали форму, аналогичную морским полкам, с погонами розового цвета.

Что же касается архангельской и охотской рот, то при сохранении «базовых» цветов мундира и выпушки, в 1808–1810 гг. им полагались красные и черные обшлага и воротники и такие же погоны.

Снаряжение и вооружение было в основном аналогично армейскому. В 1811 г. ранец цилиндрической формы меняется на прямоугольный, эспантон был отменен. У части гренадерских унтеров, имевших на вооружении винтовальные ружья — всего 16 чел., — был подсумок на поясном ремне. На патронной суме гренадер — круглая бляха с двуглавым орлом, но углам гранаты, у мушкетеров — только бляха. Поясная портупея заменялась перевязью. В качестве основного огнестрельного оружия становится фузея отечественного производства, меняется и крепление ружейного погона.

Войдя в состав 25-й и 28-й дивизий, морские полки к 1812 г. получили красные, белые, желтые и темно-зеленые погоны с красной выпушкой, Каспийский батальон — погоны красного цвета.

Рядовой и обер-офицер морских полков. 1812–1817 гг.

Первые 3 полка имели на погонах цифру 25, а 4-й полк — цифру 28.

Кивера нового типа у л/с состава полков были гренадерские.

Изменения, происходившие в мундирном «строении» пехоты в ходе и после Отечественной войны 1812 г. и Заграничных походов 1813–1814 гг., отражались и на форменном платье морских частей, здесь также соблюдались определенные отличия. У фуражек морских полков околыш был темно-зеленый, а не красный, как в гренадерских и пехотных полках. Цвета выпушек фуражек различались, как и в пехоте, побатальонно, а также в зависимости от рода службы, то есть у гренадеров свои, а у мушкетеров свои, однако выпушка на зеленых воротнике, обшлагах, клапанах обшлагов и панталонах — белая. Выпушка погон всех полков и Каспийского батальона — красная.

Гренадер морских полков. 1817–1826 гг.

С переходом морских частей в 1813 г. в военное ведомство их облик стал полностью зависим от армейских мундирных установлений, хотя белая выпушка и сохранилась. Была она и на новых однобортных мундирах с красными клапанами обшлагов, введенных в 1826 г.

24 апреля 1828 г. черный султан на кивере присвоен только гренадерским взводам морских полков, также установлен киверный герб с прорезным номером. Помпон на киверах мушкетеров в 1-м батальоне белый, во 2-м двух цветов — белый со светло-синим, в 3-м бело-зеленый.

С упразднением в 1833 г. 4 морских полков части морской пехоты фактически прекращают свое существование.

Нельзя сказать, что впоследствии о специфике действий морских десантов и соответствующем снаряжении было забыто. Напротив, в конце 80-х гг. был разработан комплект амуниции и вооружения для морских десантников, в роли которых выступал л/с морских и Гвардейского экипажей. При десанте строевые нижние чины должны были иметь поясной ремень с бляхой, мешок из двойной парусины, оплетенную полубутылку, чехол для запасных сапог, медный котелок, топоры и лопаты. Вооружение составляли палаши и ружья либо пистолеты. Обязательными были ранец и 2 патронные сумки на 60 патронов каждая. Обмундирование в зависимости от времени года могло включать шинели — в рукава или в скатку через левое плечо — гимнастерку, мундир с брюками, исподние брюки, галстук, 2 рубашки — нательную и форменную — наушники, «рукавки» с варежками, башлык, 2 пары портянок и 1 суконных, фуражку, набрюшник. Кроме того, щетка и «кисичка» с ружейными принадлежностями и разной мелочью.

Знамя морских полков. 1816–1825 гг.

Функциональность этого комплекта проверялась во время учебных десантирований и получила высокую оценку, что нашло подтверждение и в годы 1-й Мировой войны.

В связи с нахождением сформированных частей морской пехоты на разных участках боевых действий, на солдатах причудливым образом сочетались предметы морского десантного комплекта с формой и амуницией обычного пехотинца. Защитного обмундирования не хватало, поэтому оказавшимся на сухопутном фронте вчерашним матросам приходилось носить «форменки» и бушлаты. Иногда черные брюки носили вместе с полевой гимнастеркой, а тельняшку с шинелью — комбинации встречались самые разнообразные. Переписка командиров частей и соединений с чиновниками интендантского ведомства сопровождалась обещаниями, угрозами, руганью, однако наладить более или менее нормальное снабжение таким образом удавалось нечасто. Начальство смотрело на мундирную пестроту сквозь пальцы и старалось хоть как-то выйти из ситуации. В случае приезда на позиции Высочайших особ нелепо одетых морских пехотинцев старались отправить подальше от августейших очей. Положение стало выправляться к 1917 г., однако война уже подходила к концу.

Обзор боевых действий морской пехоты

До образования регулярных частей морской пехоты ее функции выполняли армейские или гвардейские полки. Об участии в Азовских походах Семеновского и Преображенского полков и формировании из их подразделений Морского регимента уже говорилось выше. В самом начале Северной войны 1700–1721 гг. шведы предприняли морской поход на Архангельск с участием эскадры из 7 кораблей и судов. В июне 1701 г. она подошла к устью Северной Двины. Зная, что Россия не имеет здесь флота, шведы надеялись беспрепятственно осуществить акцию по захвату города. Для преодоления сложного фарватера на подходе к нему они прибегли к обману, выдавая себя за английских торговцев, но были разоблачены. Тогда они вначале подкупом, а затем угрозами пытались заставить русского кормщика Ивана Рябова (реальное имя которого — И. Седунов) провести суда по фарватеру. В конечном итоге солдатская команда под началом Г. Животовского на карбасе подошла к шведской шняве и, введенная в заблуждение наличием на ней французского и гамбургского флагов, поднялась на борт. Однако вскоре все встало на свои места, шведы явили себя в своем настоящем обличье и открыли по карбасу огонь из пушек. Солдаты Животовского вступили с ними в перестрелку, но в это время шнява и галиот «Фалькен» сели на мель. Заговорила береговая артиллерия и пушки Новодвинской крепости, и шведы, оставаясь на месте, оказались в критической ситуации. В конечном счете они покинули суда, и те стали трофеями солдат гарнизона крепости, которые своей атакой на лодках грозили пленить незадачливых «купцов».

Активные боевые действия велись на Чудском и Ладожском озерах, которые являлись весьма важными стратегическими пунктами на Северо-Западе. Шведским отрядам лодок с солдатскими командами противостояли подразделения русской пехоты, тоже в основном на мелких судах.

Шведское командование, понимая значение Ладожского озера в борьбе за балтийское побережье, решило основательно здесь закрепиться и направило флотилию адмирала Нумерса в составе 3 бригантин, 3 галиотов и 2 лодок (но разным подсчетам, вооружение бригантин и галиотов составляло от 5 до 12 и от 6 до 14 пушек соответственно). С русской стороны на озере оперировал отряд пехоты в 400 чел. под началом полковника Островского. 15 июня 1702 г. его солдаты на соймах и карбасах атаковали флотилию Нумерса и после интенсивной перестрелки принудили его к отступлению. 27 августа У Кексгольма он подвергся атаке уже со стороны частей полковника Тыртова, в результате чего шведы потеряли несколько судов с экипажами численностью в 300 чел. и вынуждены были отойти к Выборгу.

На Чудском озере шведы, имея несколько хорошо вооруженных яхт (от 4 до 14 пушек), контролировали восточный берег и выход в реку Великую. Солдаты полковника Толбухина на наскоро сбитых мелких судах несколько раз вступали с ними в бой. 31 мая 1702 г. они взяли на абордаж 4-пушечную яхту «Флундран», а чуть позже также в абордажной схватке захватили яхту «Виват» (12 орудий); к числу шведских потерь относилась и 14-пушечная яхта «Вахмейстер».

Уже в мае 1704 г. пехота генерал-майора фон Вердена на гребных судах высадилась на берегу у деревни Костер, тем самым но существу определив исход борьбы за Чудское озеро в пользу русских.

В 1703 г. произошло знаменательное событие, которое вошло в историю Северной войны и Петербурга под названием «Небываемое бывает». Все тот же Нумере в начале мая на 9 судах подошел к устью Невы, не зная, что крепость Ниеншанц ранее была взята русскими войсками. 5 мая он оставил на якоре напротив Екатерингофа бот «Гедан» (вооружение по разным данным от 6 до 10 пушек) и шняву «Астрильд» (от 5 до 8 пушек). На 8 лодках подразделения Преображенского и Семеновского полков под командой капитан-бомбардира Петра Михайлова (Петра I) и поручика Меншикова атаковали шведские суда и взяли их на абордаж.

Солдаты упрежденного в 1705 г. Морского полка участвовали во многих вылазках на вражеский берег, а также взятии шведских судов. В частности, в октябре 1706 г. несколько бомбардиров и 45 (по другим данным 48) гренадер полка под началом капитана Бахтиарова, совершая на 5 лодках (под командой сержанта Преображенского полка Щепотьева) рейд по Выборгскому заливу, атаковали 2 шведских бота, приняв их за купеческие суда. На ботах, вооруженных 4 пушками каждый, размещались экипажи и солдатские команды численностью более 100 чел. В результате этого дерзкого нападения один из ботов, «Асперн», был пленен, а шведы потеряли 77 чел. Эта победа, увы. досталась дорогой ценой — было убито 33 и ранено 8 чел. Оставшиеся в живых удостоились офицерского чина.

В мае 1707 г. была предпринята успешная высадка десанта на о-в Готланд.

Через год гренадеры и фузелеры Морского полка совместно с пехотинцами Островского и Толбухина совершили несколько рейдов под Выборг, вступая в рукопашные схватки со шведскими дозорами и нанося определенный урон их береговым частям. В одной из таких вылазок солдаты Морского полка, ночью подойдя на 6 лодках к берегу, захватили 3 шведских орудия, переколов при этом всю прислугу.

В боевую летопись полка также может быть зачислено и участие в 1708 г. его подразделений совместно с пехотой Толбухина — всего до 500 чел. — в рейде к г. Борго, где дислоцировался отряд генерала Майделя. Солдаты десанта (500 чел.), находившиеся на бригантинах и скампавеях шаут-бенахта И. Боциса, действовали решительно и смело. Используя «мортирки», они огнем подавляли встречавшиеся им отряды шведской пехоты и ополчения, составленного из местных жителей, и продвигались в глубь вражеской территории. В результате рейда было захвачено несколько торговых кораблей, а также разорено и сожжено 15 населенных пунктов, в том числе и сам Борго (300 дворов).

В 1709 г. небольшие десантные группы, в состав которых входили чины Морского полка и адмиралтейского батальона в Кронштадте, совершали вылазки к островам в Финском заливе, занятым шведскими отрядами пехоты с немногочисленной артиллерией. Эти акции проходили с переменным успехом и не всегда заканчивались удачно для десантников. Иногда в стычках с противником они теряли до трети своего состава.

Набеги смешанных отрядов, включавших флотскую и армейскую пехоту, на береговые части шведов происходили с завидным постоянством и в течение нескольких лет. Однако к началу второго десятилетия войны стало очевидно, что успех на одном из ключевых участков театра боевых действий, а именно в Финляндии, могут обеспечить крупномасштабные совместные действия армии и флота, в которых немаловажная роль отводилась и десантам с участием войсковых и морских соединений. В мае 1712 г. такие десантные операции были проведены под Гельсингфорсом с целью его захвата и создания тем самым плацдарма для операций в Або-Аландском районе, а также в районе Борго, где располагались крупные неприятельские соединения.

Был собран целый галерный флот, который насчитывал десятки судов разных классов: здесь были полугалеры, скампавеи, бригантины, карбасы, прамы, галиоты, островские лодки. На каждой полугалере располагалось до 250 чел., скампавее — до 150 чел., бригантине или карбасе — до 70 чел.

При высадке основных десантных сил на берег предписывалось оставлять часть пехотинцев, в том числе и морских солдат на полугалерах по 60 чел., скампавеях — по 20 чел., на бригантинах и карбасах — по 10 чел. Планы десантных высадок в Финляндии с учетом задействованных сил (16 500 чел.) составлялись весьма тщательно. Определялись походный строй флота во время следования к району десантирования, порядок высадки, ее боевое обеспечение с использованием артиллерии, действие войск уже на берегу и их снабжение. Интервалы между судами должны были позволить им встать бортами к берегу, чтобы высадка могла происходить без помех, в полном объеме и своевременно. При невозможности подхода судов непосредственно к берегу предполагалось использовать для высадки так называемые высадочные средства, шлюпки или плоты.

Опыта проведения подобного масштаба операций у л/с флота и армии по существу не было, поэтому не все проходило гладко, по раннее разработанным схемам. Не обошлось и без серьезных потерь, однако предпосылки для успешных действий в этом районе войска десанта создали. Совместные действия галерного (под началом Ф.М. Апраксина) и корабельного (во главе с К. Крюйсом) флотов, а также пехотных частей на берегу предопределили общий благоприятный исход операции и достижение поставленных целей.

В первой декаде сентября 1714 г. галерный флот прошел шхерами в Ботнический залив до г. Ваза на его восточном берегу, откуда отряд скампавей с десантом на борту (800 чел.) отправился в сторону г. Умео, который был сожжен (по другим данным, причины пожара неизвестны).

В 1716 г. было произведено несколько десантных высадок, которые по своему характеру напоминали обычные набеги. В частности, отряд фон Менгдена (в его составе рота морских солдат) разорил несколько деревень на шведском берегу. Отряд майора Кислинского совершил разведывательный рейд к о-ву Бьорко, окончившийся практически безрезультатно. В июле 1717 г. морские солдаты были привлечены к десантной экспедиции на о-в Готланд, которая совершалась уже силами корабельного флота. Была организована высадка десанта (450 солдат и столько же матросов), который продвинулся в глубь острова на 5 миль. В этой экспедиции не обошлось без стычек со шведскими отрядами и местным населением, однако потери были невелики, хотя и ущерб неприятелю, за исключением частичного уничтожения и захвата запасов продовольствия, был не очень значим.

Не обошлись без участия морских солдат и крейсирование русских кораблей в 1718–1719 гг. вдоль шведских брегов, и захваты купеческих судов, и взятие шведской эскадры при Эзеле. Галерный флот, на судах которого, как правило, находились солдатские команды, активно действовал в стокгольмских шхерах, совершая разорительные набеги на побережье недалеко от Стокгольма. Береговая линия от г. Евле на севере и до г. Норчепинга на юге постоянно подвергалась нападениям русских отрядов, состоявших из матросов, солдат, казаков: разорялись хозяйства, уничтожались заводы, сжигались целые деревни. 1720 г. не принес шведам покоя и передышки. Весной состоялась экспедиция бригадира Менгдена (440 чел., из них 180 матросов), завершившаяся сожжением Старого и Нового Умео (1000 жилых дворов и строений).

Через год весной был организован рейд генерал-лейтенанта Ласси (5000 чел. пехоты и 450 казаков) на 30 галерах и 30 островских лодках к Евле. По ходу у местечка Гудвиксваль десантники разбили отряд ландмилиции и регулярной кавалерии (700 чел.), в районе Сундсваля уничтожили отряд в 600 чел., а затем разорили Старый и Новый Питео и сожгли 4500 дворов, 13 заводов и 41 судно. Набеги судов и кораблей с десантами — в том числе из морской пехоты — на шведские приморские территории в течение всей Северной войны и даже после нее не были вызваны военной необходимостью, но победители могли себе такое позволить.

Торжественная встреча русского флота, ведущего пленные шведские суда после победы при Гангуте. Копия А.К. Корнилова с оригинала А.Ф. Зубова 1714 г.

Впрочем, десантными операциями участие морской пехоты в действиях флота не ограничивалось, неоднократно им приходилось выказывать свои навыки и в абордажных боях. В знаменитом Гангутском сражении 27 июля 1714 г., в котором решающую роль сыграл галерный флот, роты морских батальонов решительно вступали в абордажные схватки, закончившиеся пленением фрегата, 6 галер и 3 шхерботов противника.

В не менее известном сражении у о-ва Гренгам в Аландских шхерах 27 июля 1720 г. галерный флот генерала Голицына, состоявший из 90 галер и лодок, атаковал шведский отряд, включавший 8 фрегатов, 3 галеры и 9 мелких судов. Массированная атака русских судов сопровождалась сильным артиллерийским и ружейным огнем и абордажной схваткой, в которой участвовали чины морских солдатских команд. Она завершилась взятием 4 фрегатов и пленением 400 чел.

Торжественный ввод в С.-Петербург взятых в плен при Гренгаме 4 шведских фрегатов. А.Ф. Зубов. Около 1721 г.

Созданная Петром Великим морская пехота регулярного русского флота получила полновесное боевое крещение в боях и сражениях Северной войны на суше и на море и внесла значимый вклад в окончательную победу.

После Северной войны корабельным и галерным солдатам долго не представлялся случай проявить себя, и немудрено: сколь-нибудь значимых акций военно-морские силы в продолжении многих лет не предпринимали. Но бесконечно так продолжаться не могло.

В конце 1732 г. умер польский король и саксонский курфюрст Август II Сильный. На польский престол претендовали его сын Август и ставленник Франции Станислав Лещинский, отличавшийся откровенно русофобскими взглядами. Он-то и был в августе 1733 г. избран королем, что никак не устраивало Россию. Фельдмаршал Ласси с 20-тысячным отрядом стремительным маршем двинулся через Литву и Курляндию к Висле и вскоре овладел Варшавой, провозгласив королем Августа. Между тем центр событий переместился на север, к Данцигу, где сосредоточивались силы Лещинского (французы, поляки, шведы), ожидавшего помощи французского флота. Туда был отправлен Ласси с 12-тысячным отрядом, и в феврале 1734 г. начались осадные работы.

В осаде Данцига принял участие и флот адмирала Гордона в составе 14 кораблей и 5 фрегатов, им было придано 2 бомбардирских судна.

На кораблях имелся 2-тысячный десант, включавший и батальоны морских полков. Десантники вступали в схватки с поляками, пытавшимися деблокировать город. Кончилось все тем, что в июне 1734 г. сдались гарнизон крепости Вейксельмюнде и французский десант в составе 4 полков, чуть позже пал и Данциг.

После этих событий прошло не так много времени, и новый вооруженный конфликт ждал теперь Россию на юге. Он был обусловлен желанием пересмотреть условия ущемлявшего ее интересы Прутского договора, а также положить предел нападениям крымских татар на малороссийские земли. Поскольку Оттоманская империя, которой крымские татары были подвластны, не обращала внимания на неоднократные протесты правительства Анны Иоанновны, военное столкновение было предрешено, и весной 1735 г. русские войска стали продвигаться на Украину. Через год началась осада крепости Азов, и на подмогу корпусу Ласси прибыл контр-адмирал Бредаль (вскоре он стал вице-адмиралом), под началом которого были прамы, галеры и многочисленные мелкие гребные суда. В действиях под Азовом принимал участие отдельный пехотный батальон Донской флотилии. Вскоре крепость была взята, однако военные действия на этом не закончились, они переместились в Крым. Для переброски десанта строились мелкосидящие казацкие лодки, каждая из которых перевозила до 40 чел. солдат и 2 трехфунтовые пушки, а также дубель-шлюпки, вооруженные 6 двухфунтовыми фальконетами, прамы и галеры. Лодкам отдавалось преимущество, так как устье Дона было мелководным. На них вместе с казаками размещалась и армейская пехота, в том числе те 4 полка, которые впоследствии вошли в состав морских частей. Кроме живой силы на лодках, а их у Бредаля было около 450, перевозили также провиант, боеприпасы, орудия.

Морские солдаты были в составе флотилии Бредаля и в 1738 г. при движении ее к Азову и на маневрах в Азовском море. Кроме батальона Азовской флотилии там был и батальон 1-го морского полка в составе 1 штаб-офицера, 13 обер-офицеров и 448 нижних чинов. Боевые действия морских пехотинцев сводились в основном к проведению разведывательных высадок на побережье и перестрелкам с неприятелем.

Более активно корабельные и галерные солдаты действовали в начавшейся в июле 1741 г. войне со Швецией, которую усиленно подстрекала Франция, напоминая скандинавам о возможности вернуть утраченное при Петре I и рассчитаться за чинимые Россией обиды.

Военные действия начались при Анне Леопольдовне, а завершились уже при Елизавете Петровне. В августе того же года шведский генерал Врангель потерпел серьезную неудачу под Вильманстрандом, потеряв более 3 тыс. человек в сражении с фельдмаршалом Ласси. Характер этой кампании весьма красочно передан в разговоре двух галерных солдат, встретившихся в 1743 г. (он опубликован в одной из книг «Чтений Общества истории и древностей российских» за 1862 г.). Беседа построена в форме диалога, в котором затрагиваются как внешнеполитические аспекты русско-шведской войны, так и военная сторона ее. Солдат Симон Ионин осведомлен менее своего знающего собеседника Якова Алфеева. Он считает, например, что шведы «в великой силе» и что якобы им помогают французы и датчане. Алфеев спешит его опровергнуть, говоря, что это все ложь и что он от «штапов» слышал, что «французу нынче самому пришлось туго», поскольку он затеял войну с Венгрией за наследство, а датчане издавна относятся к шведам с неприязнью. Он ссылается на то, что шведы хвастали, говоря о своих боевых возможностях, тогда как уже в 1741 г. от Выборга до Вильманстранда «гнали их штыками как скотину» и генерала Врангеля взяли в полон.

На следующий год они опять говорили, что крепость Фридрихсгам обладает почти неприступным валом, многочисленной артиллерией и заминированным на 3 версты подходом. Против русских войск вся эта мощь оказалась несостоятельной, и шведы, преследуемые казаками и гусарами, бросив все, в панике бежали к Або. Там они были блокированы с суши и с моря фельдмаршалом Ласси и капитулировали. В осаде принимали участие и оба собеседника, равно как и в столкновении при Корпокирке, в котором был поврежден «главный» прам шведов «Геркулес», не без труда уведенный в Стокгольм.

Алфеев, следуя хронологии, повествует о событиях при Гангуте, где галеры и корабельный флот заставили шведов отступить к Лемейладу и далее к о-ву Эндерви, а оттуда в Стокгольм. И Алфеев, и Ионин все это время находились на своих галерах и действовали сообразно обстановке, будучи и гребцами, и стрелками, и абордажными бойцами.

Беседа завершается жесткой критикой Миниха, Бирона и всех иноземцев, «тащивших все из России». Такого не было при Петре Великом, много сделавшем для русского флота и возвеличивания страны. Его преемницей становилась Елизавета, утвержденная на престоле Всевышним и призванная приумножить славу русского оружия. В этом заключении звучит панегирик новой императрице, некое оправдание ее прихода к власти в результате переворота и одновременно вера в возрождение петровских традиций в военном и морском строительстве. Насколько оправдались эти надежды, показало не столь отдаленное будущее.

Важным событием европейской истории середины XVIII в. стала Семилетняя война 1756–1762 г., в которой Россия приняла активное участие. Усиление Пруссии в Центральной Европе, связанное с агрессивной политикой короля Фридриха II, вызвало серьезные изменения во взаимоотношениях государств на континенте. В итоге сложилась антипрусская коалиция в составе Австрии, Франции и России, к которым позже присоединились Швеция и Саксония, тогда как Фридриха поддерживали только англичане.

Россия вступила в войну в 1757 г., и ее сухопутные войска почти сразу внесли изменения в соотношение сил, которое складывалось до этого в пользу Пруссии. Что же касается морской пехоты, то она до поры до времени не играла значительной роли. Дело ограничивалось небольшими галерными десантами на побережье от Кенигсберга до Пилау. Однако ближе к концу войны ей удалось проявить себя при осаде сильной приморской крепости Кольберг. Попытки захватить ее предпринимались неоднократно, но заканчивались неудачей. Еще в августе 1760 г. объединенная ревельско-кронштадтская эскадра под командованием адмирала Мишукова подошла к крепости, имея на борту десант в 5 тыс. человек; в этот отряд вошли едва ли не 3/4 состава всей флотской пехоты, включая и адмиралтейские роты. Высадка десантных сил сопровождаласьсильной бомбардировкой, не утихавшей несколько дней. Первая партия насчитывала 2353 чел., из которых морские пехотинцы составляли чуть более 1/4, позже к ним присоединились и остальные. Десантный отряд двинулся к крепости с восточной стороны р. Персанты и был встречен сильным огнем прусского гарнизона. Тем не менее об отступлении не могло быть и речи: по общей численности осаждавшие заметно превосходили неприятеля. Через реку была наведена переправа, установлены батареи.

Однако на войне многое решает случай, и здесь без него не обошлось. Ход событий, складывавшийся для русских благоприятно, нарушил довольно сильный взрыв на батарее, откуда предполагалось начать наступление всех сил десанта. Кроме того, на помощь Кольбергу выдвинулся 8-тысячный отряд пруссаков (пехота и кавалерия). Осаждавшие вынуждены были отступить; отступление, по существу, превратилось в бегство, в результате которого была потеряна вся артиллерия и 600 чел. попало в плен. За это ряд старших офицеров, в том числе и командовавший десантом контр-адмирал С.И. Мордвинов, пошли под суд, однако большинство из них было прощено. Остатки десанта, погрузившись на корабли и суда, отбыли к Ревелю и далее в Кронштадт.

Но задача по взятию Кольберга не снималась с повестки дня. Флот должен был вновь по возможности «осаду подкрепить», используя для этого и морскую пехоту. Под началом вице-адмирала Полянского весной 1761 г. находилось 24 линейных корабля и 12 мелких судов: силы десанта насчитывали 6,5 тыс. человек.

Гарнизон Кольберга к тому времени составлял 4 тыс. человек при 120 орудиях. Это была внушительная сила, тем более что неподалеку находились крупные силы пруссаков до 12 тыс. человек.

13 августа эскадра Полянского уже находилась на рейде Кольберга, и вскоре огонь его орудий присоединился к батареям осадного корпуса генерала П.А. Румянцева. 22–23 августа у деревни Инкенваген состоялась высадка десанта под командованием капитана 1 ранга Г.А. Спиридова. В соответствии с приказом Полянского на берег ступили 2 тыс. человек, среди которых были матросы и морские солдаты. Половина десантников, прежде всего пехотинцы, была вооружена абордажными пиками и пистолетами, у каждого солдата была лядунка с 50 патронами. В состав вооружения входили и небольшие мортирки, так называемые «кугорновы», некий прообраз минометов. Кроме того, у десантников по обыкновению имелись лопаты и топоры: в наличии было продовольствие на две недели. Десантники воевали преимущественно в рассыпном строю, используя ружейный огонь. В стрелковых цепях находилась и «выборная» гренадерская рота, составлявшая основу живой ударной мощи десанта. Морские солдаты действовали успешно, и не в последнюю очередь благодаря им был обеспечен успех на правом фланге атакующих сил. Пехота флота участвовала во взятии неприятельских батарей и неоднократно обращала в бегство прусскую пехоту. И хотя Кольберг сдался в декабре, уже после того как флот покинул район осады, в этот успех морская пехота внесла немалую лепту.

Прошло сравнительно немного времени, а Россия и Турция вновь стояли на пороге вооруженного конфликта. На этот раз турки, подстрекаемые Францией, обвинили русские войска в избиении населения пограничных турецких городов: Балта и Дубоссар. Кроме того, они требовали вывести русские войска из Польши и не вмешиваться в польские дела. В 1768 г. Турция объявила войну, надеясь на неготовность к ней России и субсидии Франции, однако события разворачивались не так, как предполагала Порта.

Братья Орловы, Григорий и Алексей, виднейшие екатерининские вельможи, были инициаторами плана нападения на Турцию с моря и с суши. Одной из составляющих этого проекта была посылка Балтийского флота на Средиземное море с тем, чтобы отвлечь часть турецких сил с Черного моря и спровоцировать восстание греков и черногорцев против османов, оказав этим народам вооруженную поддержку. Командирами эскадр были назначены ставший полным адмиралом Г.А. Спиридов, контр-адмирал Д. Эльфинстон и контр-адмирал Арф. В целом в составе трех эскадр находилось более 1 тыс. чинов морской пехоты. В случае необходимости планировалось использовать флотские команды, а также роты армейской пехоты, которые, как правило, приписывались к кораблям на время проведения конкретных операций.

18 июля 1769 г. эскадра Спиридова в составе 7 линейных кораблей, 1 фрегата, 1 бомбардирского судна, 4 транспортов. 2 пакетботов и 3 галиотов вышла в море. Десант и экипажи насчитывали 5582 чел. Поход к заданному району действий (им была определена Морея, где главнокомандующий всеми морскими и сухопутными силами России на Средиземном море А. Орлов проводил среди местного населения активную антитурецкую агитацию) сопровождался разными задержками и поломками. В конечном счете, только 5 линейных кораблей, 2 шлюпа и 2 транспорта достигли порта Витуло. Он находился в местах проживания воинствующего греческого племени «майнотов», и именно на них возлагались особые надежды как боеспособных помощников русского десанта.

Высадка десанта — 600 человек морских солдат и матросов — прошла в кратчайшие сроки, благо не было никаких препятствий. Сразу к ним присоединились и местные воины — 500 чел. Один из двух отрядов под командой капитана Баркова успешно действовал против численно превосходящих его турок и занял г. Миситрию. При этом майноты учинили настоящую резню, уничтожая турок поголовно; русским солдатам удалось спасти довольно много жителей, но большинство все же погибло.

Военное счастье вскоре отвернулось от десантников и их союзников: отряд Баркова потерпел серьезное поражение у г. Триполице и с большими потерями отошел к Миситрии.

Другой отряд не имел столь громких побед и неудач. Действуя достаточно осторожно, он избегал столкновений со значительными турецкими частями и, заняв г. Аркадию, не проявлял большой активности.

Чего нельзя было сказать о командире эскадры Спиридове, который решил захватить крепость Наварино и сделать из нее базу русского флота. Крепость планировалось осадить и с суши, и с моря. 24 марта 1770 г. бригадиру Ганнибалу было приказано с 2 кораблями и 1 фрегатом идти в Наварино. После мощного артиллерийского обстрела город и крепость капитулировали. 18 апреля весь русский флот был уже в Наварино, туда же подтянулись и сухопутные войска.

Эскадра Эльфинстона в составе 3 линейных кораблей, 2 фрегатов и транспортов вышла к Архипелагу 9 октября 1769 г. Без особых приключений она добралась до места назначения, пополнив морские силы, находившиеся под командованием А. Орлова.

Что же касается эскадры Арфа, то она вышла из Кронштадта в начале июня 1770 г., имея численность экипажей и десанта 2690 чел. Вместе с морской пехотой на транспортных судах находилось 523 гвардейца.

Еще раньше, в начале мая, положение Наварино серьезно усложнилось, так как в Морею прибывали турецкие подкрепления. Возникла реальная угроза его блокады. Уже всерьез рассматривался вопрос о необходимости взрыва Наваринской крепости и решающем сражении с турками в открытом море, но в это время Эльфинстон прибыл в Колонкифскую бухту и тотчас начал высадку десанта в помощь Орлову. Однако последний не особенно нуждался в этом подкреплении, и десант вернули обратно. Потом русские эскадры безуспешно преследовали турок, которые боялись открытых столкновений в море. В итоге турецкий флот остановился в проливе между островом Хиос и Малой Азией, где было принято решение дать бой Орлову.

В 11 часов утра 24 июня Орлов отдал приказ об атаке турок всем флотом. Командуя авангардом (3 корабля и 1 фрегат), Спиридов на корабле «Евстафий» первым устремился на неприятеля. В этом сражении предусматривалось открывать огонь с расстояния мушкетного выстрела, сближаясь с противником в кильватерной колонне. «Евстафий» при поддержке корабля «Европа» шел на турецкий флагман «Реал Мустафа», ведя сильный артиллерийский и ружейный огонь. В перестрелке оба корабля серьезно пострадали, причем на «Евстафии» были повреждены паруса, а на турецком флагмане возник сильный пожар. Из-за потери управления и сильного течения «Евстафий» неумолимо несло на «Реал Мустафу», и морские гренадеры, уже использовав гранаты по своему назначению, вместе с мушкетерами и матросской абордажной командой готовились вступить с турками в рукопашную. Во время завязавшейся схватки горящая грот-мачта турецкого флагмана упала поперек «Евстафия» и огонь проник в открытую во время боя крюйт-камеру, что привело к сильному взрыву, и оба корабля с небольшим интервалом взлетели на воздух. В результате на «Евстафии» погибло по первоначальным подсчетам 34 офицера и 473 солдата и матроса. После непродолжительного боя, понеся весьма ощутимые потери, турки в беспорядке обратились в бегство, а в ночь с 25 на 26 июня в Чесменской бухте турецкий флот был уничтожен корабельной артиллерией и брандерами.

Начавшаяся после Чесменского триумфа блокада Дарданелл позволила высаживать десанты на острова Архипелага, а также на малоазийское побережье. Многие острова при поддержке местного населения были заняты русскими десантниками без особых проблем. В состав отрядов входили как морские солдаты, так и матросские команды. Появление десантников было для островитян как нельзя более кстати, поскольку у них наблюдался острый дефицит продовольствия, грозивший перерасти в настоящий голод. Пришлось поневоле взять их на «прокорм». Стоило ли после этого удивляться, что благодарная память о пребывании русских у жителей островов сохранялась довольно долго.

Что же касается десантов на территорию Малой Азии, то и здесь морской пехоте и экипажным командам, как правило, сопутствовала удача. В августе 1770 г. в заливе Макри небольшая группа морских солдат и матросов (не более 120 чел.) совершила рейд на побережье. Противника застали врасплох, и это компенсировало малочисленность десантников, которым удалось вывести из строя 4-пушечную батарею, сжечь склады и захватить 7 мелких судов. Успехом морских пехотинцев был отмечен и сентябрь, когда им удалось высадиться в заливе Контеса и овладеть запасами продовольствия неприятеля.

В дальнейшем десанты морской пехоты, как правило, заканчивались победоносно. В мае 1772 г. десантный отряд при огневой поддержке 7 небольших кораблей заставил капитулировать Бейрут — крупный опорный пункт турок в этом регионе. В июле рота морских солдат овладела крепостью Кастель-Россо. А осенью, в октябре, отряд ротмистра Дивова в составе 60 морских солдат и 300 албанцев стремительной атакой овладел укреплениями Чесмы и захватил в качестве трофеев несколько мелких судов, 2 пушки и 5 фальконетов.

Имевшихся в наличии сил морской пехоты было достаточно для локального успеха в виде почти беспрепятственной высадки на острова во время экспедиции в Архипелаг, однако этого было слишком мало, чтобы решать серьезные задачи в ходе более масштабных боевых действий с участием флота и сухопутных сил.

Во многом актуальность этой проблемы проявилась по отношению к Черноморскому флоту уже во время новой русско-турецкой войны 1787–1791 гг.

Не смирившаяся с результатами войны 1768–1774 гг. и подстрекаемая Англией, Турция была настроена заставить Россию отказаться от протектората над Грузией и возвратить Крым, присоединенный в 1783 г. Для этого Порта собиралась использовать флот, гарнизоны хорошо укрепленных крепостей и поддерживавшую их сильную сухопутную армию.

С началом военных действий в 1787 г. проблема дефицита кадров матросов и морской пехоты на Черном море стала вполне очевидной. Уже в августе контр-адмирал Мордвинов просит Потемкина всех морских солдат «употребить в матросы а на место оных посадить на корабли 1 200 армейских солдат и 600 сухопутных артиллерийских канонер». В свою очередь Потемкин распорядился морскую пехоту перевести в матросы, а на флот направить Севастопольский и Троицкий полки. Через 2 года, в мае 1790 г., собираясь в плавание, Ушаков взял в свою эскадру 618 чел. из Севастопольского полка и 352 чел. из Греческого, мотивируя это тем, что морские солдаты находятся на кораблях и судах в качестве матросов. В 1788 г. военно-морское руководство решает сформировать для действий на Черном море, Днестре и Дунае дополнительно 2 батальона морских солдат общей численностью около 1,5 тыс. чел. Предлагалось перевести в них Адмиралтейский батальон почти полностью, а недостающее число набрать из пехоты. Планы эти были нарушены начавшейся войной со шведами.

Тем временем Потемкин принял на себя командование Черноморским флотом. Пока контр-адмирал Ушаков громил турецкие эскадры на море, Потемкин рассчитывал с помощью Черноморской гребной флотилии сделать то же самое на Дунае. Он привлек и флотилию казаков под командованием Головатого. В задачи Черноморской флотилии входила также поддержка сухопутных частей, которым надлежало овладеть турецкими крепостями, в частности Измаилом.

На судах флотилии де Рибаса планировалось использовать Николаевский приморский и Днепровский приморский гренадерские полки. Потемкин сам занялся подготовкой л/с флотилий, в том числе десантных частей, в отношении которых предлагал «сделать разбор верный людям и узнать, кто имеет способность цельно стрелять, кто легче в бегу и кто мастер плавать: все построения должны производиться отменно живо, разсыпаться и тотчас строиться… Приучать их бегать и влазить на высоты, переходить рвы и прочее… обучать скрываться и подкрадываться к неприятелю, чтоб схватывать его часовых. К таковым экзерцициям и офицеры приучены должны быть». В свете предстоящих операций Потемкин особо выделял чисто воинские навыки десантников, определяя, кто будет действовать штыком, а кто саблей, будучи освобожденными от ружей и «прочей тягости».

18 октября 1790 г. гребная флотилия двинулась к устью Дуная, и при непосредственном участии солдат приморских полков и казаков были заняты Сулинский гирл и крепости Килия, Тульча, Исакча.

23 ноября 1790 г. войска (30 тыс.) И. Гудовича, П. Потемкина и А.Самойлова, а также флотилия Де Рибаса подошли к Измаилу. Крепость с одной стороны защищали полукруглая стена огромной толщины и глубокие рвы, а с другой — Дунай. Гарнизон ее составлял 35 тыс. чел. при 265 пушках.

Осада велась неудачно, генералы ссорились между собой, и перспективы дальнейших действий были неясны. Потемкин призвал А.В. Суворова, и тот энергично приступил к подготовке штурма, перестроив артиллерийские батареи и начав тренировать солдат взбираться на лестницы. Приморские полки предполагалось использовать в колоннах, которые должны были наступать со стороны Дуная.

В ночь на 12 декабря 1790 г. начался штурм, вошедший в военную историю России как событие выдающееся. Сторона крепости, обращенная к Дунаю, была не самой неприступной, по сравнению с другими участками, но зато это направление постоянно держалось под обстрелом бастионов и артиллерийских батарей. Мощь их огня суждено было испытать приморским гренадерам, высадка и наступление которых тоже поддерживались артиллерией, с воды. Нерешительность шедших в авангарде казаков, многие из которых имели только сабли и пики и не рискнули высаживаться на берег первыми, компенсировал натиск солдат флотилии Де Рибаса, проявивших себя с самой лучшей стороны. Достаточно сказать о том, что во время высадки и боя за бастион Табия приморцы потеряли более 1/3 своего л/с, однако овладели береговыми бастионами и ворвались в город, где продолжались ожесточенные уличные бои, местами переходившие в резню. Побоище продолжалось до 4 часов дня, после чего все было закончено.

Приморские полки участвовали и в сражении у Бабадача в конце войны, когда в составе сухопутного корпуса они атаковали турок, обратившихся в бегство после непродолжительного сопротивления. Война с турками завершилась подписанием Ясского договора 1791 г.

Воспользоваться началом боевых действий между Россией и Турцией решил шведский король Густав III, который вознамерился вернуть Выборг и Карелию. В первый день марта 1788 г. на одном из военных советов он принял решение нанести удар по Петербургу, а именно с помощью флота совершить высадку крупного десанта на Ижорской возвышенности. При этом командующие как корабельным, так и шхерным флотами заявляли о неготовности к ведению войны в обозримом будущем. Король проигнорировал их заявления и в апреле объявил военные сборы.

Боевые действия начались вторжением шведской армии (36 тыс. чел.) в Финляндию и осадой крепости Нейшлот. В начале июля разыгралось Готландское морское сражение (недалеко от Кронштадта), в результате чего шведы вынуждены были отступить к Свеаборгу. Морские пехотинцы корабельного и гребного флотов не принимали участия в этих событиях. Правда, 1 роту морских солдат отрядили в распоряжение адмирала Грейга, однако непосредственно в столкновениях со шведами она задействована не была.

В июле же под Выборг были переброшены 500 чел. Адмиралтейского батальона, а также чины Сводного гренадерского батальона Его Высочества Цесаревича Павла Петровича, но на первых порах они не привлекались в действующие флот и армию.

Только через год морской пехоте довелось участвовать в столкновениях с неприятелем. 13 августа 1789 г. состоялось Роченсальмское сражение между русским гребным флотом (при поддержке нескольких кораблей) под командой вице-адмирала К. Нассау-Зигена и гребными судами шведского адмирала Эренсверда. Солдаты гребных батальонов, отвечая огнем на огонь противника, сумели прорваться на рейд и поучаствовали в разгроме шведского флота. В бою сражались и гренадеры Его Высочества.

В сентябре удачные операции совершили десантные группы в составе галерных и армейских солдат и матросов. Благодаря их вылазкам были разбиты 2 отряда шведской пехоты и драгун, захвачены 2 вражеские батареи.

1790 г. складывался для русских флотов не столь удачно, и гребная эскадра П.Б. Слизова потерпела поражение в начале мая у Фридрихсгама. Правда, шведов удалось запереть в Выборгском заливе и основательно потрепать. В постоянных стычках с неприятелем проявили себя галерные и корабельные солдаты, которые неоднократно атаковали его позиции на берегу и участвовали в нападениях на вражеские суда. Несмотря на превосходящие силы русских, шведам удалось, правда, не без потерь, вырваться в открытое море, а 28 июня во втором Роченсальмском сражении разгромить русские силы; вскоре после этого военные действия завершились.

Занимательный сюжет в истории морской пехоты связан с экспедицией в Средиземное море выдающегося флотоводца Ф.Ф. Ушакова, последовавшей через несколько лет после окончания второй русско-турецкой войны.

Павел I, обеспокоенный активностью Бонапарта, захватившего Мальту (русский император считался Великим Магистром Мальтийского ордена), а также угрозой заключения союза между турками и французами, в результате чего эскадра последних могла появиться в Черном море, и испытывая страх перед установлениями Французской революции, направил Ушакову Высочайший Указ от 25 июля 1798 г. В нем предписывалось отправиться в крейсерство в Дарданеллы, далее войти в Босфор и действовать совместно с турками против французов, причем боевые операции русского флота не возбранялось проводить и «далее Константинополя». Получив указ 4 августа в Севастополе, Ушаков тотчас приступил к сборам. Его эскадру составили 6 линейных кораблей, 7 фрегатов и 3 посыльных судна. На борту кроме матросов и артиллеристов находилось 1700 морских пехотинцев черноморских батальонов. 13 августа эскадра снялась с якоря.

Федор Ушаков. Литография.

Прибыв в Порту, Ушаков сумел проявить себя незаурядным дипломатом и достигнуть с ней соглашения, согласно которому русская и турецкая эскадры под его общим командованием направляются в Средиземное море для освобождения Ионических островов, захваченных французами в 1797 г., при возможном содействии английского флота.

Ионический архипелаг составляли «Семь островов» (Корфу, Кефалония, Св. Мавра, Итака, Занте, Цериго, Паксо), а также несколько менее значимых островов и островков. Местное население в целом относилось к французам не очень дружелюбно, что являлось благоприятным обстоятельством для Ушакова. 28 сентября 1798 г. его силы подошли к о-ву Цериго. С фрегатов «Счастливый» и «Григорий Великая Армении» был высажен небольшой десант морской пехоты и моряков (около 280 чел.), который своим появлением застал французов врасплох. Они ретировались к крепости Капсала и укрылись там. Силы десанта были увеличены вдвое, с моря его действия поддерживал огонь эскадры, и после упорного, но непродолжительного сопротивления французы капитулировали.

13 октября корабли и суда объединенной эскадры были уже у о-ва Занте. Его гарнизон засел в крепости, находившейся на крутой горе, хорошо при этом укрепившись на берегу. Правда, его батареи не представляли серьезной угрозы союзникам, которые имели значительное преимущество в мощи артиллерийского огня. Капитан-лейтенанту Шостаку было приказано уничтожить вражеские орудия и организовать высадку десанта. Меткий огонь корабельной артиллерии подавил французские пушки, после чего к берегу шлюпками были доставлено 200 русских и 150 турецких солдат и матросов. При виде вооруженных людей в турецких одеждах местные жители пришли в замешательство, так как большинство из них составляли греки, которые испытывали к туркам известную «симпатию», однако вскоре они успокоились, уяснив для себя, кому принадлежит решающее слово.

Между тем десантникам предстояло взять крепость штурмом, так как с моря заставить ее капитулировать все не удавалось, а комендант отказался вывесить белый флаг. В качестве подкрепления прибыла рота гренадер. Комендант пришел к выводу, что десантники и местное население в случае успешного штурма будут не очень милосердны к гарнизону, способному оказать серьезное сопротивление, и решил сдаться — 14 октября гарнизон капитулировал.

Вскоре на о-в Кефалония отправилась экспедиция под началом капитана 2 ранга И.С. Поскочина. Смешанная солдатско-матросская группа (180 чел.) лейтенанта Литвинова так и не вступила в бой с неприятелем: французы сдались, бросив артиллерию и не успев добраться до крепости.

Уже двинувшись от Кефалонии к о-ву Корфу, Ушаков вынужден был изменить свое решение. Посланный на о-в Св. Мавры капитан 1-го ранга Д.Н. Сенявин сообщал, что французы готовы выдержать осаду: у них есть сильная артиллерия, а крепость со всех сторон защищена водой. Кроме того, не особенно внушала доверия кипучая деятельность Али-паши Янинского, официального представителя и чиновника Порты, который, блюдя прежде всего свои интересы, пытался посулами и подкупами склонить гарнизон к капитуляции.

21 октября Сенявин высадил на остров десант в составе 383 чел. морских солдат и матросов при 6 орудиях. Подошедшие к острову корабли и фрегаты Ушакова подвергли крепость сильному обстрелу. Местные жители сформировали 8-тысячный отряд для предстоящего штурма. Однако вполне хватило и кратковременной осады — 1 ноября гарнизон вывесил белый флаг.

Теперь на очереди был Корфу. С французским гарнизоном этого острова — и не только его — переговоры вел все тот же Али-паша, но на сей раз он пытался заключить с ними соглашение против русских. Отношения Ушакова с этим эмиссаром Порты портились день ото дня и необходимо было торопиться — 9 ноября 1798 г. корабли эскадры подошли к Корфу. Перед ним находился еще один небольшой остров, Видо, который Ушаков считал ключевым пунктом в овладении Корфу. Численность французского контингента в двух крепостях, между которыми находился сам город Корфу, и на о-ве Видо составлял около 3 тыс. человек, немногим менее тысячи солдат и матросов сосредоточилось на нескольких судах и кораблях в островных бухтах.

Крепости были хорошо укреплены, имели достаточно сильную артиллерию, и овладение ими представлялось непростой задачей. Ушаков блокировал Корфу с моря и в нескольких километрах от неприятельских укреплений в районе городка Гуино произвел первую высадку на остров. В состав десантной партии входили в основном матросы, а морских солдат было не более 25 чел. Между тем местные жители сформировали отряд из 1,5 тыс. добровольцев, к которому присоединились и морские пехотинцы, присланные Ушаковым. Действия отряда окончились полной неудачей, и первая крупная вылазка французов обратила в бегство большую его часть. Солдаты остались прикрывать этот стремительный отход и в результате оказались в окружении. Почти все они погибли, а 17 чел. взяты в плен (вскоре их обменяли на соответствующее число французов).

Время шло, но, несмотря на усиление блокады Корфу, ситуация не менялась. Более того, она могла усугубиться, если бы к осажденным подошло подкрепление. Для успешных атакующих действий в подкреплении нуждался и Ушаков — и он его получил: к нему прибыло несколько турецких отрядов. Не прекращая бомбардировку крепостей Корфу, Ушаков стал готовиться к атаке Видо. Она была предпринята 18 февраля 1799 г. Против каждой французской батареи действовал заранее определенный отряд кораблей, которые должны были артиллерией подавить ее. Благодаря хорошо организованной атаке и высокой выучке экипажей, прежде всего комендоров, это удалось сделать за четверть часа. Однако успех русских моряков был отчасти нивелирован фактическим отказом значительной части турецких войск участвовать в бою. Морякам и солдатам Ушакова пришлось все взять на себя — был отдан приказ начать высадку десанта. Согласно плану Ушакова, десантирование должно было проходить поэтапно, когда первый эшелон десанта на берегу подготовит плацдарм для дальнейшего продвижения остальным. Офицерскому и унтер-офицерскому составу десанта предписывалось использовать на пересеченной местности, где много ручьев и канав, в качестве мостиков доски и штурмовые лестницы. Вместо знамен десантники должны были иметь с собой 10 флагов для фиксации взятия вражеских батарей и обозначения местоположения войск. Все необходимые инструменты и оружие перед высадкой следовало содержать в «в исправной готовности». Боевое расписание десанта определялось таким образом: «в авангардии, под начальством господина контр-адмирала Пустошкина состоящей, баталионный командир полковник Скипор, а средней и задней части, под моим (Ушакова. — В.Д.) ведомством находящийся майору Боаселю; в средине ж между оными, ежели вознадобится отделение, послать от передовой части майора Гамена, и всем оным чинить исполнение со всякой осторожной осмотрительностью и с добрым порядком; по оказавшимся случаям и обстоятельствам поступать с храбростию благоразумно, сообразно с законами».

На баркасах, катерах, лодках морские пехотинцы и специально назначенные группы из корабельных экипажей (всего 2159 чел., большинство из черноморских батальонов) устремились к берегу. Первую штурмовую волну составили гренадеры, которые начали пробивать дорогу к центральному редуту, используя в основном гранаты и штыки. Понимая, что если крепость возьмут, ее защитники будут обречены, французы оказали ожесточенное сопротивление; лишь после 3-часового боя оно было подавлено. Погибло около половины гарнизона, русские потери составили 125 чел. убитыми и ранеными.

Взятие Видо стало первой частью операции по овладению Корфу, далее должен был последовать штурм крепостей, главным образом укреплений Новой крепости. Туда были направлены практически все силы, способные действовать на суше. Решительной атакой с использованием штурмовых лестниц морские пехотинцы захватили первое укрепление — Св. Рока. Не дав опомниться неприятелю, черноморские батальоны стремительно двинулись дальше, все сметая на своем пути. Их удар ошеломил французов, и вскоре все было кончено. Новая крепость являлась главным препятствием на пути к овладению Корфу, после ее падения начались переговоры о сдаче острова, и 20 февраля 1799 г. подписан акт о капитуляции.

Однако на этом миссия Ушакова в Средиземном море была отнюдь не исчерпана. Со временем район действий его эскадры перемещается к побережью Италии.

Ушаков, уступая просьбам английского адмирала Нельсона и короля обеих Сицилий Фердинанда, которые были подавлены успехами французов в Италии, высылает к Отранто экспедицию капитана 2 ранга А.А. Сорокина в составе 4 русских фрегатов, 1 неаполитанского и нескольких мелководных судов. Десантная группа включала морскую пехоту и сводный отряд экипажей фрегатов — всего чуть более 600 чел. при 6 орудиях.

22 апреля Сорокин без выстрела занял крепость Бриндизи, гарнизон которой бежал, и двинулся вдоль берега к г. Манфредония, где 9 мая был высажен десант под командой капитана 2 ранга (по другим данным капитан-лейтенанта) Г. Белли. Храбрый, предприимчивый офицер, один из лучших в эскадре Ушакова, кавалер орденов Св. Владимира 4-й степени и Св. Анны 2-й степени, Белли оперативно наладил связь с кораблями и воздвиг форт Св. Павла, опорный пункт, который мог обезопасить отряд от удара с тыла и давал возможность закрепиться в месте высадки. К десанту прибыло подкрепление в 100 чел. матросов при 1 орудии, а также отряд кардинала Руффо (2,5 тыс. чел.), состоявший из людей для воинского дела случайных, в основном из крестьян и горожан, поэтому как полноценную боеспособную единицу его принимать было нельзя.

Имея под началом черноморских десантников и пестрое воинство Руффо, Белли начал свой поистине триумфальный поход на Неаполь. 14 мая 125 морских пехотинцев штыковой атакой рассеяли франко-итальянский отряд в 1 тыс. чел. у г. Портичи, взяв при этом 60 пленных, 5 пушек и 2 знамени. Далее Белли взял форт Виллему, захватил Мадалену и Мадаленский мост. Затем пала Капуа, дорога на Неаполь была свободна, и вскоре русские десантники победоносно вошли в город.

Несколько иначе развивались события, участниками которых были морские солдаты из отряда контр-адмирала П.В. Пустошкина, посланного Ушаковым под Анкону. Австрийцы просили помочь в овладении этим городом, где находился 2-тысячный французский гарнизон. Просьбу поддержал А.В. Суворов, несмотря на определенную двусмысленность отношения этих «союзников поневоле» к русским. Корабли и фрегаты Пустошкина с небольшим десантом двинулись к намеченной цели. По пути ими были потоплены или обращены в бегство несколько корсарских кораблей, а также освобожден ряд прибрежных населенных пунктов на северо-востоке Апеннин. 7 мая отряд появился у города, и Пустошкин стал готовиться к штурму. Морских пехотинцев в его распоряжении было немного, поэтому основная надежда возлагалась на интенсивный артиллерийский обстрел и на участие австрийцев. Однако до активных действий дело не дошло, поскольку Ушаков внезапно отозвал отряд в Корфу. Связано это было с тем, что разнеслись слухи о появлении в Средиземном море франко-испанского флота; правда, вскоре выяснилось, что они несколько преувеличены, но Пустошкин к Анконе не вернулся. На сей раз Суворов просил Ушакова прислать отряд кораблей, чтобы подкрепить его наступление на Геную с моря. На помощь Суворову и австрийскому корпусу, который безуспешно осаждал этот итальянский порт, 19 августа отправился Пустошкин, чей отряд включал 3 корабля и 2 малых судна.

Австрийский генерал Кленау, руководивший осадой, не отличался большим воинским талантом и надеялся на помощь Ушакова. По прибытии Пустошкина с небольшим десантом — чуть более 200 чел. морской пехоты — Кленау начал убеждать его принять участие в штурме, обреченном, по словам генерала, на успех. У австрийцев было несколько тысяч человек при довольно мощной артиллерии, в связи с чем подобная просьба выглядела довольно странно, даже если принять во внимание боевой опыт солдат черноморского батальона майора Бриммера, находившегося в распоряжении Пустошкина. Однако десант в составе черноморцев под командой майора Гамена все же был высажен и участвовал в атаке в австрийской колонне, продвигаясь к центру Генуи с юго-восточной стороны. Гренадеры и фузелеры действовали на первых порах успешно, ружейным огнем и штыками преодолевая сопротивление неприятеля. Однако должной поддержки со стороны австрийцев они не получали. Более того, их егеря не выдержали контрудара французской линейной пехоты и артиллерийского огня и обратились в бегство. Десантники оказались в одиночестве и в стремлении прорваться на побережье к шлюпкам ударили в штыки. Завязалась рукопашная схватка, в которой морские пехотинцы потеряли убитыми 38, ранеными 18 и пленными 19 человек. Отступая с боем, десантники освободили из плена 49 австрийцев, но сами, преследуемые французами, потеряли ориентировку и вышли на берег, но не в том месте, где находились шлюпки. На их поиски в рыбачьей лодке отправился сам Гамен, к утру он их обнаружил и отправил на шлюпки.

Весной 1800 г. Пустошкин вернулся в Мессинский пролив, а затем присоединился к стоявшему у Ионических островов Ушакову.

Сам же руководитель экспедиции после отбытия отрядов к Генуе и Неаполю направился к Палермо для переговоров с английским адмиралом Нельсоном о дальнейших действиях. После этого Ушаков направился к Неаполю и прибыл в город 9 сентября 1799 г. Неаполитанский король рассчитывал на русские силы в предполагаемом походе на Рим, где располагался французский гарнизон в 2,5 тыс. человек под командованием генерала Гарнье, достаточно сведущего в военном деле и уже успевшего разбить неаполитанские и австрийские войска.

В Неаполе Ушаков высадил десант в 800 чел. морской пехоты и матросов под началом полковника Скипора и лейтенанта П. Балабина для наступления на Рим. Однако до подхода русских сил к «Вечному городу» французы успели капитулировать, подписав соответствующий акт на весьма выгодных для себя условиях — десантники возвратились в Неаполь.

Морские пехотинцы эскадры Ушакова участвовали и во взятии Анконы. Туда для этого в свое время был направлен Пустошкин, но свое дело, в силу ряда причин, не завершил. Теперь эта задача была возложена на капитана 2 ранга Войновича, который по прибытии высадил небольшой десант и установил блокаду города. Вскоре в нем начался голод, появились дезертиры, и в немалом числе. В сентябре 1799 г. под Анкону прибыл австрийский отряд под командой генерала Фрелиха, который решил поживиться плодами чужой победы и заключить в тайне от русских договор о капитуляции. Тем временем осада и обстрел города продолжались, и русские десантники неоднократно вступали в стычки с французскими пехотинцами, совершавшими небольшие вылазки. К сожалению, Войнович допустил сдачу крепости Фрелиху, презревшему писаные и неписаные законы воинского содружества. Протесты по этому поводу со стороны российской Коллегии иностранных дел к австрийскому двору возымели действие, и Фрелих был смещен, хотя существенно его карьера не пострадала.

В начале января 1800 г. Ушаков со своей эскадрой вернулся к Корфу, где пробыл до 6 июля, после чего направился в Черное море и в конце октября прибыл в Севастополь. Средиземноморская эпопея русского флота победоносно завершилась.

После этого прошло всего несколько лет, и в Средиземном море вновь появились корабли с Андреевским флагом на мачтах. На сей раз экспедицию возглавлял участник русско-турецкой войны 1787–1791 гг. и средиземноморского похода Ушакова вице-адмирал Д.Н. Сенявин, который должен был сдерживать экспансию в этом регионе наполеоновской Франции и предупредить таким образом возможное нападение французского флота на черноморское побережье.

10 сентября 1805 г. эскадра Сенявина в составе 4 кораблей и 1 фрегата (по другим данным было 5 кораблей, 1 фрегат и 2 брига) снялась с якоря в Кронштадте и направилась в Северное море. Л/с экспедиции состояла из 50 гардемарин, 3007 нижних чинов морских полков и матросов экипажей, 259 нестроевых, 22 штаб-офицеров и 97 обер-офицеров.

После продолжительного плавания 18 января 1806 г. Сенявин прибыл в Корфу, где к нему присоединились бывшие уже здесь войска генерала Анрепа. В результате под началом Сенявина оказались Куринский, Козловский, Колыванский и Витебский мушкетерские полки, 13-й и 14-й егерские и Албанский легион легкой пехоты. Кроме того, в его распоряжении был морской полк Боасселя, набранный из морских батальонов.

Морскую силу составляли 10 линейных кораблей, 5 фрегатов, 6 корветов, 6 бригов и 12 канонерских лодок. На всех судах находилось 7908 морских пехотинцев, матросов и артиллеристов и 1154 пушки.

Правда, к тому времени русские и австрийские войска были разгромлены под Аустерлицем, и Александр I считал присутствие Сенявина в Средиземном море уже неактуальным, что и было изложено в адресованном вице-адмиралу послании.

Сенявин же включился в борьбу с французами, которые претендовали на г. Боко-ди-Каттаро, но столкнулись с противодействием местного славянского населения, поддержанного Верховным правителем и главой церкви Черногории Петром Негошем. 28 февраля русская морская пехота ступила на берег около города, к нему присоединились черногорцы Негоша численностью в 2 тыс. чел., и вскоре все городские форты были ими заняты.

Этот первый успех Сенявина мог оказаться и последним, поскольку 27 марта он получает послание Александра I о необходимости возвращения в Россию. Однако вице-адмирал не стал форсировать события и решил дождаться повторного предписания. Ситуация складывалась успешно, население города и вообще всей Далмации, не говоря о черногорцах, готово было поддержать военные действия русской экспедиции; перспективы борьбы с Наполеоном за восточную часть Средиземного моря и Адриатику вырисовывались весьма благоприятные. Планы Сенявина теперь предусматривали не только не допустить французов в Боко-ди-Каттаро, но и вытеснить их из Рагузы (Дубровника).

Для начала он организовал блокаду Новой Рагузы, а затем вступил в открытое противоборство с французскими войсками, решив дать им бой 5 июля 1806 г. То, что его сводный отряд состоял из морской пехоты и матросов, черногорцев и приморцев (жителей побережья в районе Рагузы), уступавших в целом по численности неприятелю, формально не давало повода надеяться на успех. Тем более что все ключевые позиции были в руках французов. Однако отряд Сенявина и черногорцы, поддержанные 3 ротами егерей капитана Бабичева, сумели удержаться на занятых несколькими атаками позициях и приготовиться к дальнейшему продвижению к укреплениям.

Черногорцам внезапным броском удалось занять одну высоту, туда же устремились и егеря — они ударили в штыки на французских стрелков и гренадер, пытавшихся их остановить.

В это время отряд князя Вяземского двумя колоннами наступал на вражеские батареи, расположенные на вершине. Медленно, неся большие потери, он продолжал восхождение, которое в конечном итоге увенчалось успехом. Французы отступили к своим батареям, но атакующие не дали им придти в себя и обрушились на них новой штыковой атакой. В итоге, по словам очевидца, «русский штык и дерзость черногорцев повсюду торжествовали». Французы, потеряв около 450 чел., вынуждены были отступить и укрыться в Новой Рагузе: все ключевые позиции вокруг нее были в руках русских и черногорцев.

Тем не менее штурмовать Рагузу Сенявин со своим малочисленным отрядом не решался и ограничился ее блокадой, не допуская подвоза провианта. Сенявин особенно отмечал 4 роты морских полков, которые, проявляя чудеса выносливости, образцово исполняли свои обязанности.

После продолжительного перерыва, вызванного переговорами и обменом депешами относительно судьбы Боко-ди-Каттаро и некоторых других территорий, военные действия под Рагузой возобновились.

До поры до времени морские солдаты в дело не вступали, Сенявин использовал в основном флот. Его корабли перехватывали на Адриатике французские и итальянские торговые суда, нанося серьезный ущерб морской торговле этих стран. Однако вскоре настал черед отличиться и флотской пехоте, которая в количестве 1000 чел. на галерах подошла к Пуанта д'Остро и стремительным броском овладела расположенными здесь французскими батареями, захватив в плен небольшой отряд пехоты и артиллеристов.

В сентябре 1806 г. силы Сенявина несколько раз вступали в открытые боевые столкновения с находившимся в Рагузе генералом Мармоном. События разворачивались в районе Кастельнуово и Спаньоле, куда подошли русские сухопутные силы (не более 2,5 тыс. чел., из них половина иррегулярных войск). 18 сентября на французские позиции двинулись черногорцы во главе с генералом Попандопуло, но французы, отбив это наступление, 19 сентября сами пошли в общую атаку с нескольких пунктов и оттеснили отряды балканцев. При этом французские части регулярно получали подкрепления, и вскоре их численное превосходство стало подавляющим. Отступление морских рот и черногорцев проходило с боем, в котором противник нес существенные потери. Кроме того, он подвергся интенсивному обстрелу канонерских лодок.

20 сентября уже французы утренней атакой начали боевые действия, но встретили решительный отпор гренадер и мушкетеров морских рот, армейских егерей, а также пришедших в себя черногорцев. Вскоре отряды Мармона вынуждены были отойти к своему лагерю, а на следующий день отступить в Старую Рагузу.

Несмотря на то что австрийцы под давлением Наполеона вынуждены были выступить против пребывания русских в Боко-ди-Каттаро, Сенявин не собирался оставлять завоеванные позиции на Адриатике. Более того, он их старался расширить, доказательством чего может служить нападение русской эскадры на о-в Корзола; французский отряд капитулировал. Позже силами флота был захвачен и о-в Баццо.

В начале весны 1807 г. Сенявин решил овладеть о-вом Тенедос, чтобы блокировать Константинополь и воспрепятствовать его снабжению с моря, поскольку турки вновь заняли по отношению к России враждебную позицию.

8 марта почти вся эскадра Сенявина, находившаяся к тому времени у острова, открыла по нему сильный артиллерийский огонь, и под его прикрытием на берег было высажено 3 отряда, в том числе и морская пехота числом около 1,5 тыс. чел.

Под командой самого Сенявина десантники штурмом взяли ретраншемент (небольшое укрепление) перед крепостью, затем штыковым ударом выбили турок из «малой крепостцы» и принялись обстреливать основное крепостное сооружение, где засел остаток гарнизона. 10 марта последовала его капитуляция.

Морской пехоте суждено было отличиться и в сражении, имевшем место 19 июня недалеко от Афонской горы. Здесь Сенявин встретил турецкую эскадру из 19 судов разных классов. Несмотря на преимущество Сеид-Али-паши, направлявшегося освободить от русских Тенедос, в общем тоннаже и артиллерии, Сенявин дал сигнал к атаке. Первым в ордере на неприятеля устремился корабль «Рафаил», по мере сближения сним подвергся мощному артиллерийскому обстрелу, потерял часть команды и получил большие повреждения такелажа. Когда была достигнута «пистолетная» дистанция, готовые к абордажной схватке морские солдаты открыли сильный и меткий ружейный огонь, который мгновенно сбил с палубы 100-пушечного вражеского корабля абордажные команды и отогнал его от поврежденного «Рафаила». Тем временем в сражение втягивались и другие корабли и фрегаты эскадры Сенявина. Кончилось все поражением и отступлением турецкого флота. Дальнейшее пребывание русской эскадры в Архипелаге завершилось с подписанием 25 июня 1807 г. Тильзитского договора, который свел результаты боевой деятельности Ушакова и Сенявина на нет.

В походе против Наполеона, но на суше, в 1805 г. принимали участие и морские пехотинцы, входившие в состав экспедиционного корпуса Толстого, который должен был совместно со шведами оперировать против французов в Померании и Северной Германии. Однако основные события, повлиявшие на ход борьбы, происходили несколько южнее.

Нечто подобное наблюдалось и в 1812 г., когда морские полки оказались в составе пехотных дивизий — 3 полка в 25-й и 4-й полк в 28-й дивизии. Последний дислоцировался в черноморских портах, и некоторые его подразделения выходили в море.

3-й полк оставался в Петербурге для несения караулов и обучения ополченцев. До декабря примерно тем же самым занимался и л/с 2-го полка, после чего был отправлен в распоряжение командира 1-го пехотного корпуса, прикрывающего Петербург, П.Х. Витгенштейна. В действующей армии 1-й полк оказался в сентябре. Его подразделения принимали участие в некоторых боях и сражениях, сопровождавших отступление армии Наполеона. В частности, в кровопролитной борьбе за Малоярославец, в «деле» на р. Лужа, при Чашниках, Смолянцах, Ново-Свержинс, Минске, Борисове, Березине, Студянке и Стахове. Вместе со 2-м полком он действовал в январе 1813 г. при осаде крепости Данциг в составе корпуса генерал-лейтенанта Левиза; их общая численность составляла 2365 чел. Правда, к апрелю уже под началом А. Вюртембергского, в 1-м полку насчитывалось 229 чел., а во 2-м — 504 чел.

Можно предположить, что эти полки принимали косвенное участие в блокаде Дрездена, осадах крепостей Замостье и Модлин. Тем не менее морские пехотинцы, пусть и на суше, внесли свой вклад в победу над Наполеоном.

После того как Траверсе необдуманно упразднил постоянные формирования морской пехоты, во время многих войн, коими был богат XIX в., создавались временные части подобного рода. Учрежденный в 1810 г. Гвардейский экипаж, привлекаемые для десантных операций армейские пехотные подразделения, а также флотские команды — вот тот круг военных, которые, как правило, выступали в ипостаси морских солдат, хотя таковыми можно считать разве что моряков Гвардейского экипажа.

В русско-турецкой войне 1828–1829 гг. вместе с гвардейскими моряками в десантных высадках и действиях на берегу находились армейские части и экипажи кораблей Черноморского флота, которые устанавливали артиллерийские батареи, занимались фортификационными работами, оперировали в стрелковых цепях, участвовали в штурме опорных пунктов противника.

Более того, в последней абордажной схватке русского флота, произошедшей в ночь на 26 июля 1828 г., в составе десанта, находившегося на 18 шлюпках, были в основном матросы и некоторое число армейских пехотинцев, захвативших 14 мелких судов противника, прикрываемых артиллерией крепости Варна. Турки сумели отбить первый натиск, но атакующие проявили настойчивость, и дело все же дошло до рукопашной, где перевес и в конечном итоге победа были на стороне десантников.

Несмотря на эти и другие локальные успехи, ситуация, когда театр войны охватывал речные и, главное, морские акватории, требовала или универсальной подготовки моряков, или воссоздания частей морской пехоты на постоянной основе. Как уже говорилось, в качестве магистрального был выбран первый путь, который казался достаточно эффективным и менее затратным.

В событиях на Кавказе — затяжной войне с горцами — в десантах и береговых операциях вновь использовали пехоту и батальоны черноморских моряков. Продолжительность Кавказской кампании давала возможность привить соответствующие десантные навыки пехотинцам и обучить моряков действиям на суше, в составе стрелков или штурмовых групп. Большое внимание этому уделял адмирал М.П. Лазарев, командир Черноморского флота и портов на Черном море. При его непосредственном участии были выработаны с учетом отечественного и зарубежного опыта основные принципы проведения десантных операций. Они включали построение ордера кораблей десанта, его состав, расписание десантных подразделений по высадочным средствам, последовательность высадки, порядок действий на берегу. Упор, естественно, делался на использование в качестве десантного батальона корабельных и судовых экипажей.

Силы первого эшелона десанта, подкрепленные с флангов артиллерией флота, должны были как можно быстрее достигнуть берега и закрепиться на нем, создав тем самым предпосылки для высадки основных частей десанта и проникновения в глубь побережья. На Черноморском флоте было создано специальное подразделение, так называемый десантный отряд, состоявший из наиболее подготовленных матросов. В основном они представляли «стрелковые партии», которые имелись на кораблях и предназначались в случае необходимости для десантных операций. В марте 1854 г. из матросов этих подразделений начали формировать 2 десантных батальона, каждый из 6 взводов по 48 чел. В июле составлены еще 2 резервных батальона по 8 и 6 взводов. Вскоре для большинства черноморских моряков навыки пехотной службы стали жизненно необходимыми: началась Крымская война.

Причины ее заключались главным образом в столкновении интересов Англии, России, Франции и отчасти Австрии на Ближнем Востоке и Балканах. Англичане и французы рассчитывали с помощью Турции вытеснить Россию с берегов Черного моря и пресечь ее активность в отношении Ближнего Востока. Турция, в свою очередь, стремилась к отторжению от России Крыма и Кавказа. Поводом к войне послужил спор между католическими и православными священниками о «святых местах» в Палестине, в частности о том, в чем ведении должны находиться Вифлеемский храм и «гроб господень» в Иерусалиме. В спор вмешались Николай I на стороне православных и Наполеон III, поддерживавший, естественно, католиков.

В феврале 1853 г. состоялась миссия в Константинополь князя А.С. Меншикова, не сведущего в военном деле, но к тому времени ставшего фактическим руководителем Главного морского штаба. Он в ультимативной форме потребовал от султана восстановления привилегий православной церкви в Палестине и подписи под конвенцией, согласно которой русский царь становился бы покровителем всех православных, являвшихся подданными султана. Провал миссии Меншикова стал очевиден в мае, и дело кончилось разрывом русско-турецких отношений.

В начавшихся вскоре боевых действиях успех сопутствовал России: на Кавказе был одержан ряд побед, русские войска на Дунае осаждали Силистрию, вице-адмирал П.С. Нахимов разгромил турецкий флот в Синопской гавани. Всего этого было достаточно для активизации Франции и Англии и вступления их в конце марта 1854 г. в войну с Россией.

Предприняв ряд вооруженных демонстраций, союзники атаковали Одессу, Кронштадт, Соловецкий монастырь, Петропавловск-на-Камчатке. Эти атаки были отбиты, хотя события складывались весьма драматично и потребовали участия стрелковых корабельных команд. Так случилось при попытке англичан и французов в августе 1854 г. захватить Петропавловск и стоявшие в бухте фрегат «Аврора» и транспорт «Двина». У союзников произошел трагический эпизод: не сумев захватить фрегат и транспорт и преодолеть укрепления Петропавловска, застрелился английский адмирал Прайс. Американские моряки указали союзникам на тропинки, по которым можно провести десант к Петропавловску, и союзники, этим воодушевленные, 24 августа предприняли наступление на город и окружавшие его укрепления и батареи. Им противостояли малочисленные морские стрелковые партии. Для начала русские позиции были обстреляны 50-пушечным французским фрегатом, в результате чего из 5 орудий батареи перешейка осталось 1, и противник попытался под прикрытием корабельной артиллерии высадить десант на 22 шлюпках, что ему в конечном итоге удалось. Стрелковые партии мичмана Михайлова и лейтенанта Анкудинова вначале заняли оборонительные позиции, а противник несколькими своими подразделениями расположился на горе. Морякам приказали сбить противника, и, рассыпавшись в цепи, они контратаковали неприятеля, вступив с ним местами в рукопашную. Французы обратились в бегство. Более того, стрелковые партии метким огнем нанесли серьезный урон неприятельским десантникам, когда они садились в шлюпки. «Страшное зрелище было перед глазами: по грудь, по подбородок в воде французы и англичане спешили к своим катерам и баркасам, таща на плечах раненых и убитых: пули свистали градом, означая свои следы новыми жертвами, так что мы видели английский баркас сначала битком набитый народом, а отваливший с 8 гребцами; все остальное переранено, перебито и лежало грудами, издавая страшные, раздирающие душу стоны…» — свидетельствует один из участников обороны Петропавловска.

Тем временем Турция потерпела на Кавказе новые поражения. После этого французы и англичане приступили к операциям в Крыму.

С 14 по 18 сентября 1854 г. 60-тысячная союзная армия, пользуясь беспечностью главнокомандующего в Крыму А.С. Меншикова, человека мало знакомого как с морским, так и с военным делом вообще, высадилась вблизи Евпатории и двинулась к Севастополю. Чтобы задержать движение неприятеля, Меншиков решился дать сражение на р. Альма. Однако план сражения не был подготовлен, и 8 сентября при столкновении с неприятелем русским войскам пришлось расплачиваться за бездарность командования. Пехотные части, среди которых был один десантный батальон, обстреливаемые как с суши, так и с моря, сколько могли держали позиции, не раз переходя в штыковые контратаки, но вынуждены были отступить под натиском противника, имевшего преимущество и в численности, и в вооружении и боеприпасах. После этого стало очевидно, что главный удар будет нанесен по Севастополю и судьба флота должна определиться в ближайшее время. Из корабельных экипажей продолжали формироваться стрелковые батальоны, которые принимали активное участие в сооружении укреплений вместе с солдатами и гражданским населением. После вынужденного затопления при входе на рейд части кораблей флота к обороняющимся присоединилось еще 6 стрелковых батальонов; всего было переведено с кораблей на берег около 22 тыс. моряков, и к концу сентября севастопольский гарнизон насчитывал около 50 тыс. бойцов.

Впервые в истории флота в пехотный строй встало такое количество чинов плавсостава. В своей массе они не обладали полновесной подготовкой солдата-пехотинца, но необходимые навыки в условиях регулярных столкновений с противником приобретались быстро.

В обороне Севастополя моряки, распределенные по бастионам, играли весьма важную роль, они участвовали во всех оборонительных мероприятиях. Вместе с казаками и солдатами чины морских стрелковых команд и батальонов помимо всего прочего составляли группы, как правило, небольшой численности, совершавшие ночные вылазки на позиции неприятеля, постоянно его тревожа. Матросы наравне с остальными участвовали в рукопашных схватках, пленении вражеских солдат и офицеров, закладке мин. Поистине легендарную славу в обороне Севастополя и особенно в этих вылазках снискал матрос 30-го экипажа Петр Кошка. На его счету было 18 рейдов в расположение противника, при этом он неизменно выказывал отвагу и изобретательность. В одной из вылазок, например, Кошка находился в передовом отряде охотников, но, незаметно прокравшись в одиночку к вражеской цепи, он внезапно набросился на трех французских егерей и пленил их: без трофеев или ценных сведений о неприятеле этот удивительный храбрец почти никогда не возвращался.

Как-то раз во время ночного выхода были убиты 2 сапера, однако их трупы в темноте другие охотники не заметили. На следующий день англичане приспособили тела несчастных в качестве мишени для выстрелов с одного из севастопольских бастионов. Надругательство над убитыми разведчиками возмутило очевидцев, и тогда Кошка вызвался доставить их к своим. Незаметно прокравшись к неприятельской траншее, он умудрился вытащить труп убитого сапера и понес к своим, взвалив на плечи. Со своей пошей он благополучно добрался до лагеря.

Кошка был не исключением, другие защитники Севастополя мало в чем ему уступали. Примером тому служит подвиг матроса того же экипажа Игнатия Шевченко. Это произошло во время вылазки отряда под командой лейтенанта Бирюлева 29 января 1855 г. В число охотников входили 150 чинов Охотского и Волынского полков, 75 чел. Волынского резервного батальона, 45 матросов и 80 рабочих. Задача отряда состояла в том, чтобы выбить французов из траншеи, откуда хорошо простреливались батареи левее 4-го бастиона. Неприятель был выбит из траншеи и завалов, но, отступив, открыл по охотникам сильный огонь. Бирюлев бросился со своим отрядом в рукопашную с засевшими в траншее зуавами (легкая пехота французских колониальных войск в XIX–XX вв.). В результате французы отступили, но ненадолго, поэтому атаки приходилось возобновлять несколько раз. Во время одной из стычек матрос Шевченко заслонил своим телом Бирюлева, в которого целились сразу несколько вражеских стрелков. Пуля насквозь пронзила грудь матроса и ударилась о шинель командира отряда, который тем не менее остался жив.

Матросы продолжали сражаться на севастопольских бастионах вплоть до последнего штурма. Их уцелело очень мало, по преимуществу они служили командорами при орудиях. В пешем строю бывших пластунов, героев ночных вылазок, оставалось совсем немного, но «отвага, доблесть и удаль, соединенные с гордым сознанием собственного дела и совершенным презрением к смерти, бесспорно давали им первое место в ряду славных защитников Севастополя». Так вспоминает о них полковник Меньков, служивший в штабе М.Д. Горчакова, бывшего в 1855 г. главнокомандующим войсками в Крыму.

Почти через 20 лет, во время русско-турецкой войны 1877–1878 гг., несколько частей и подразделений русского флота, за неимением постоянных формирований морской пехоты, выполняли часть ее функций. Еще в 1876 г. на Балтийском и Черном флотах образованы два отряда. В первый, Балтийский, отряд вошли 2 роты Гвардейского экипажа, команда лейб-гвардии Саперного батальона (50 чел.), гальваническая и морская команды с катерами и гребными судами. Второй отряд составили 2 роты черноморских флотских экипажей (200 чел. нижних чинов, 8 офицеров и 2 врача). Была скомплектована и особая команда пловцов (командиры: лейтенант Черноморского флота Никонов и мичман Гвардейского экипажа Персии), которая упражнялась в плавании в каучуковом костюме Бойтона и подведении буксирной мины под неприятельское судно. Пловец, незаметно подобравшись к судну, производил его подрыв с помощью имевшейся у него гальванической батареи. Это была достаточно рискованная операция, сулившая минеру в равной степени как успех, так и неудачу, а в последнем случае и смерть.

Техническое обеспечение этих групп нельзя было назвать полноценным. Из имевшихся судов только два катера — «Шутка» и «Двина» — отвечали современным требованиям, остальные представляли собой несколько усовершенствованные судовые шлюпки, на которых стояли 5-сильные машины, могущие дать скорость до 6 узлов. В качестве защиты от оружейного огня на катерах стояли железные блиндажи, а сверху на них укладывались угольные мешки. Команды катеров вооружались 6-линейными винтовками Баранова, револьверами и палашами. С 1868 г. все это составляло комплект абордажного оружия морских команд.

Уже в ходе войны на Дунай прибыло еще 5 рот Балтийских экипажей, среди них и «флотская стрелковая рота». Все эти подразделения были задействованы в операциях на нижнем течении и выше, в районе Никополя и Зимницы. Основным занятием л/с морских отрядов были постановка минных заграждений и разминирование вражеских, наведение переправ, охрана мостов, участие в вылазках и высадках небольших партий охотников-десантников (подробнее см. во второй части книги).

За успешное выполнение боевых задач «флотская стрелковая рота» получила Георгиевские серебряные рожки с надписью «За переправу через Дунай у Зимницы в июне 1877 г.».

Первые 3 роты 4-го флотского экипажа также получили Георгиевские серебряные рожки, но с надписью «За провод моста в Дунай под огнем никопольских укреплений в июне 1877 г.».

Роты черноморских экипажей стали титульными и начали именоваться «Его Императорского Высочества» и «Его Королевского Высочества Герцога Эдинбургского» соответственно. Кроме того, они были пожалованы серебряными сигнальными рожками с гравировкой «За действия на Дунае в Турецкую войну 1877–1878 гг.».

Торжественная встреча войск, возвратившихся с русско-турецкой войны 1878 года. Последняя четверть XIX в.

Характер использования флотских рот в качестве морской пехоты в это время был во многом обусловлен появлением и развитием парового и броненосного флота, усовершенствованием артиллерии, изобретением новых средств борьбы. В первую очередь это касалось абордажных боев, которые все дальше уходили в прошлое. С другой стороны, неизменным в своей основе оставалось самое важное — участие в морских десантах, действия на берегу, создание необходимого плацдарма для развертывания наступательных операций на прибрежных территориях противника. Между тем судьба флотских частей в начале XX в. напомнила не о победоносных десантах русской морской пехоты, например, в екатерининскую эпоху, а о «Севастопольской страде»: на горизонте замаячили трубы японских броненосцев, на Дальнем Востоке разгорался пожар большой войны.

Прелюдией к ней послужило участие России в боевых действиях в Китае в 1895 г. и жесткая позиция русской дипломатии, в результате чего японское влияние здесь было основательно подорвано. Начались многолетние переговоры, в ходе которых японцы пытались восстановить и расширить свое присутствие в этом регионе, в частности Корее и Маньчжурии. Тем временем они спешно готовились к войне, модернизируя армию и флот. Россия же не торопилась с военными приготовлениями, полагая, что японцы не решатся на открытое выступление, хотя и не исключала совсем возможность военного конфликта. Между тем ситуация вокруг Кореи и Маньчжурии продолжала накаляться, требования японцев по этому вопросу становились все жестче и настойчивей, и Россия, не готовая к ведению масштабных боевых действий на суше и на море, пошла на уступки. Однако это не входило в планы японцев, и их телеграф намеренно задержал текст согласия российской стороны, адресованного послу Розенбергу. Война, по крайней мере, для Японии, стала неизбежной, и в ночь на 27 января 1904 г. ее миноносцы атаковали русскую эскадру на рейде Порт-Артура, незамерзающего порта в Китае, на южной оконечности Ляодунского полуострова, военно-морской крепости и базы флота.

Японцы еще на начальной стадии войны захватили инициативу в свои руки. Порт-Артурская эскадра понесла серьезные потери в результате успешной вражеской минной атаки, и на суше дела для русского командования также складывались неблагоприятно. После трагической гибели вице-адмирала В.О. Макарова, командующего Тихоокеанской эскадрой, при взрыве броненосца «Петропавловск» положение еще более усугубилось.

Между тем тучи вокруг Порт-Артура продолжали сгущаться, поскольку на него готовы были обрушиться и армия, и флот японцев. Маньчжурской армии была поставлена задача задержать наступление японской армии через Ялу. Однако русские сухопутные части действовали неудачно, и, не выдержав наступательного порыва японцев. Маньчжурская армия оставила ряд ключевых позиций.

Для захвата Порт-Артура была создана 3-я японская армия генерала Ноги, которая беспрепятственно высадилась в Талиенванском заливе в середине мая, овладела форпостом Дальний и 17 июля начала осаду крепости. Армия Ноги насчитывала около 50 тыс. чел., тогда как численность гарнизона Порт-Артура составляла 50,5 тыс. чел.: орудий у японцев было около 400, у русских — 646.

Готовность крепости с точки зрения состояния фортификационных сооружений к началу войны была далеко не полной, большая часть укреплений недостроена, а некоторые существовали только на бумаге. Между тем японцы наращивали здесь свое присутствие, к ним подвозили артиллерию, боеприпасы, провиант. Снабжение гарнизона крепости было организовано значительно хуже: запас муки был рассчитан на 6 месяцев, а мяса — на 1 месяц.

В обороне Порт-Артура принимали участие корабельные команды и батальоны, поскольку частей морской пехоты на постоянной основе в российском флоте не было, а эскадра не смогла пробиться к Владивостоку, вернулась на порт-артурский рейд, и ее личный состав перевелся на берег. Туда же стали доставлять скорострельные пушки и пулеметы. Пришлось довольствоваться десантными ротами из корабельных экипажей, имевшими определенные навыки ведения боя на суше.

В мае 1904 г. из прошедших стрелковые школы матросов и флотских унтеров были образованы 4 пулеметные команды, брошенные на дальние подступы к крепости. Здесь они получили свое боевое крещение, потеряв в столкновениях с противником более 1/3 состава.

Для усиления гарнизона Порт-Артура в начале августа из Квантунского флотского экипажа и команд нескольких кораблей сформировали 5 отдельных батальонов, к которым позже добавились еще 2 и отдельный десантный отряд.

6 августа японцы начали обстреливать позиции Восточного и Северного фронтов и повели наступление на Водопроводный и Кумирненский редуты, где находились и морские части, несколько сотен человек. Выдерживая жестокий артиллерийский и пулеметный огонь, моряки, в свою очередь, не уступали пехотинцам и орудийной прислуге в меткости огня, с успехом отражая атаки японцев. Хотя защитники крепости потеряли несколько передовых редутов, им все же удалось отстоять ключевые позиции при штурмах 8 и 9 августа. Активные действия по захвату Порт-Артура японцы возобновили в начале осени: атаками 6 и 7 сентября им удалось овладеть Водопроводным и Кумирненским редутами, Дин-ной горой, несмотря на жестокие потери. Атаки были поддержаны мощным огнем тяжелых орудий, в частности 11 — дюймовых гаубиц, превращавших укрепления крепости в груды развалин. Однако комбинированное наступление японцев в конечном итоге не увенчалось полным успехом: силами защитников крепости, в том числе и матросов, оно было отбито. Штурм, предпринятый неприятелем 17 октября, третий по счету, также закончился неудачно.

Почти через месяц, 13 ноября, состоялся четвертый по счету штурм, сопровождавшийся интенсивным обстрелом укреплений из тяжелых орудий и атакой крупных соединений пехоты, однако и он не принес осязаемых результатов. Ноги решил предпринять ночную диверсию силами отборных солдат-охотников числом около 3 тыс. чел. В ночь на 14 ноября стремительной штыковой атакой, без выстрела, они овладели Курганной батареей и вышли в тыл Восточного фронта. Казалось, успех рейда обеспечен, но на беду японцы столкнулись с морской полуротой в 80 чел. под командой лейтенанта Мисникова, которая не менее стремительно обрушилась на них. Появившиеся в темноте, как из под земли, моряки рассчитывали на внезапность, и этот расчет оправдался. Японцы, вероятно, предположили, что они представляют авангард более крупного отряда и после короткой, но жаркой штыковой схватки отступили.

После этого в течение недели японцы, в основном посредством мощного артиллерийского огня, пытались овладеть горой Высокой. Атаки их пехоты были отбиты, но и силы обороняющихся были не беспредельны. 22 октября Высокая все же оказалась в руках неприятеля.

Последующие недели прошли в непрекращающихся обстрелах и атаках японцев на уцелевшие укрепления. В результате остатки гарнизона отступили на последнюю линию обороны. Вскоре после этого, 23 декабря 1904 г., крепость капитулировала.

В последующих событиях на сухопутном фронте моряки участвовали в качестве саперов, артиллеристов, разведчиков, пехотинцев. Как правило, морские роты, расчеты, команды действовали в составе артиллерийских и пехотных формирований, иногда выполняя и отдельные, самостоятельные задания. Несмотря на то что моряки зарекомендовали себя с самой лучшей стороны именно как универсальные бойцы, им пришлось, как и всей армии, пережить горечь поражения в войне.

Действия морских соединений на берегу, вероятно, удовлетворили адмиралтейское руководство, поскольку шагов к возрождению морской пехоты на постоянной основе предпринято не было. Об этом стали думать, говорить и что-то делать почти через 10 лет, снова накануне и в ходе боевых действий.

Накопившиеся к исходу первого десятилетия XX в. противоречия между ведущими европейскими странами, и в частности жесткая позиция Германии, претендовавшей на ведущее положение на континенте и стремящейся расширить свое влияние далеко за его пределы, разрешились самым роковым образом. Убийство 15 июня 1914 г. в Сараево наследника австрийского престола эрцгерцога Франца-Фердинанда открыло новую страницу в мировой истории. Крупнейшие государства втянулись во всеобщую бойню.

С учетом превосходства Германии на море подготовка Балтийского флота сводилась к идее оборонительного позиционного боя, что предполагало четкую организацию минно-артиллерийских позиций в районе Нарген-Поркалла-Удд. В соответствии с «Планом операций морских на Балтийском море» 1912 г., Моонзундские и Аландские о-ва могли быть сданы противнику, и потому эти районы должным образом не укреплялись, что впоследствии сказалось весьма негативным образом. Возводить укрепления пришлось в условиях уже начавшихся боевых действий, наспех.

В предстоящих операциях на Балтике морские части планировалось использовать для борьбы с возможными десантами противника, минирования отдельных участков оборонительных линий, проведения диверсионных рейдов на береговые позиции немцев.

В августе 1914 г. формируются 2 морских батальона из чинов 1-го и 2-го Балтийских экипажей, чуть позже комплектуются и другие части, имевшие разный статус и назначение.

На Черноморском флоте в начале войны также создаются отряды морской пехоты; первым соединением стал «Временный отдельный Керченский морской батальон», на него были возложены оборона Керчи и несение в городе караульной службы. В это же время формируются 1-й и 2-й морские запасные батальоны для действий в районе Батума.

Разнообразие задач, которые необходимо было решать в 1914 и 1915 гг., специфика районов боевых действий, оперативная обстановка на фронтах — все это и многое другое стало причиной появления отдельных формирований морской пехоты, имевших различия в численности, организации, вооружении. Летом 1915 г. в состав морских частей, действовавших на суше, входили:

— 1-й и 2-й Отдельные батальоны Гвардейского экипажа — 1872 чел.;

— Отдельный Морской батальон 1-го Балтийского флотского экипажа — 471 чел.;

— Морской полк особого назначения (Балтийского флота) — 313 чел.;

— Морская бригада сухопутного фронта крепости императора Петра Великого — 4 батальона (первый — 566 чел., второй — 643 чел., третий — 683 чел. и четвертый — 620 чел.);

— Отряд Балтийского флота при Кавказской Туземной дивизии — 182 чел.;

— Экспедиция особого назначения — 297 чел.;

— 1-й Черноморский флотский батальон — 1037 чел.;

— Отдельная запасная рота в Батуме — 231 чел.;

— Отдельная пулеметная команда — 32 чел.;

— Десантная команда в Персии — 120 чел.;

— Або-Оландская шхерная позиция — 1122 чел.

Формирования эти, за определенным исключением, носили временный характер, их структура нередко подвергалась изменениям, численность, конечно, тоже не оставалась постоянной. Возникали и новые соединения. В этом отношении характерна судьба Батальона 2-го Балтийского экипажа, который, просуществовав очень недолго, был преобразован в 1915 г. в «Морской полк особого назначения», включавшего 3 батальона, минную роту, несколько команд (пулеметную, связи, кадровую и нестроевую), обоз, экипажи парохода «Ивангород» и катеров, служащих механической мастерской. Вскоре этот полк трансформировался в «Отдельную морскую бригаду особого назначения». В ее состав входили артиллерийский, морской, минный полки. Кроме того, бригада имела на вооружении бронепоезд с отделением обслуживания, орудийными расчетами и пулеметной командой.

Что же касается, например, Архангельского флотского полуэкипажа, то его составляли преимущественно чины Батальона 1-го Балтийского экипажа, поступая в распоряжение командира архангельцев повзводно или поротно.

В свою очередь Або-Оландская шхерная позиция включала Абосский флотский полуэкипаж, стрелковый полк офицерской стрелковой школы, Оландский морской батальон. Приморский фронт крепости Петра Великого представлял 6 отдельных батальонов, но 4 роты каждый. Число рот в определенных ситуациях могло увеличиваться или уменьшаться.

В боевых действиях участвовали также Одесский морской батальон, отряд Чудской Озерной позиции, состоявшей из матросов 1-го и 2-го Балтийских экипажей. Отдельный батальон действующего флота Балтийского моря, а также морские стрелковые команды, чаще всего сводные, которые создавались для выполнения единичных заданий. В Балтийском флоте существовали также 3 запасных морских батальона: их личный состав время от времени пополнял действующие подразделения, в том числе и на Черном море.

Формирования морской пехоты воевали едва ли не на всех фронтах от Черного до Балтийского морей в окопах, крепостях, на бронепоездах и бронекатерах.

Для получения различных воинских специальностей и подготовки унтер-офицеров командование учредило «кадровый батальон», где матросы овладевали навыками пулеметчиков, артиллеристов, минеров, связистов. В части морской пехоты направлялись и уже готовые специалисты из сухопутных полков, поскольку времени на соответствующую подготовку флотских чинов нередко просто не было.

На Балтике, в районе Моонзундского архипелага и Аландских островов, несмотря на их стратегическую значимость, морской пехоте по довоенным планам отводилась небольшая роль. Уже в ходе войны возможность появления здесь немцев стала вполне очевидной, поэтому особое внимание, помимо возведения укреплений и усиления артиллерийской мощи, уделялось организации противодесантной обороны. Для этого флот выделял 3 батальона, а сухопутное ведомство конную сотню и 2 полевые батареи, что явно уступало размаху предполагаемого наступления противника. В первую очередь это касалось о-ва Эзель, так как его береговая линия была удобна для высадки крупных десантов. Тем не менее для обороны острова на начальном этапе войны дополнительных сил не отряжалось, за исключением отдельных подразделений армейской пехоты — от роты до 2 батальонов — а также конной сотни и команды пулеметчиков. Только через несколько месяцев ситуация в этом смысле стала меняться, но не коренным образом.

В начале 1915 г. руководство Балтийского флота дополнительно учредило еще один батальон, усиленный на 1 роту, который был направлен в Двинский район и включен в оборонительные силы балтийского побережья. В качестве подкрепления туда же прибыли и отдельные команды 1-го и 2-го Балтийских экипажей. К образованному из моряков отряду добавились батальон Гатчинского полка, полусотня казаков, 400 пограничников и 2 дружины ополченцев. Воспользовавшись перегруппировкой немцев, эти силы 17 января заняли г. Мемель (Клайпеда). Однако уже 21 марта, уступая численно значительно превосходящему противнику, поддержанному артиллерийским огнем с моря, отряд вынужден был покинуть город.

Не обошлись без участия морских батальонов и события в районе Либавы. Судя но Дневнику 2-й роты Отдельного батальона 1-го Балтийского флотского экипажа под командой будущего генерал-майора Ратькова, его л/с нес караулы, выходил в составе разведгруппы к передовым позициям немцев, участвовал в ставших едва ли не ежедневными схватках с вражескими пикетами. Однако вскоре дело дошло и до серьезных столкновений, в результате которых в начале мая 1915 г. моряки понесли серьезные потери, едва избежав полного разгрома и потеряв весь обоз — Либава была оставлена. Остатки морских частей получили приказ от начальника Рижско-Ревельского района прикрывать тыл сухопутных войск со стороны Рижского залива и держаться до последнего; численность батальона Ратькова, основательно потрепанного в либавских боях, увеличили до 410 чел.

В начале августа 1915 г. три морских батальона, к которым вскоре присоединился еще один, начали готовиться к возможной высадке противника в Моонзундском архипелаге. Возводились укрепления, усиливалась артиллерия, не прекращались практические занятия л/с. При отражении десантных партий немцев надеялись и на возможную поддержку с моря. В качестве своеобразной контрмеры была предпринята диверсия на участке побережья, занятого неприятелем. С учетом подготовки наступления немцев под Ригой и в Курляндии командование Северным фронтом для дезорганизации их тыла решило произвести высадку десанта в 8 км южнее Роэна. В состав десантной группы входили 2 усиленные морские роты, спешенный эскадрон Финляндского драгунского полка и пулеметная команда — всего 22 офицера и 514 нижних чинов и рядовых. Для доставки десантников к берегу были определены канонерские лодки «Храбрый» и «Грозящий» в сопровождении линейного корабля «Слава», нескольких миноносцев, катеров со шлюпками на буксире и авиатранспорта «Орлица».

По причине плохой погоды высадка несколько раз откладывалась, но промедление грозило потерей эффекта внезапности, и ждать больше было нельзя. 22 октября в 5 ч. 50 мин. у деревни Саунарен было произведено десантирование. Вскоре после высадки отряд столкнулся с пехотной ротой немцев, которая была рассеяна и частью уничтожена. К югу от мыса Домеснес десантники обнаружили движение крупных немецких сил. По мере возможности они постарались уничтожить все встретившиеся объекты военного значения, в том числе и мосты, и к 13 ч возвратились к шлюпкам. Малочисленность десанта, разумеется, не могла отвлечь на себя значительные силы немцев, однако те все же перебросили несколько отрядов для обороны побережья — акции десантников не прошли бесследно.

Между тем ситуация в районе Моонзундских островов и Або-Аландского архипелага становилась все более напряженной. Несмотря на усиление артиллерии, крепостных линий, живой силы, активные действия немцев — высадка крупных десантных сил при мощной поддержке флотской артиллерии — представляли реальную опасность, которая могла обернуться для осажденных настоящей катастрофой. До поры до времени казалось, что немецкого наступления можно избежать, однако в 1916 г. стало очевидно, что оно предрешено. Противник сконцентрировал в районе значительные военно-морские и сухопутные силы и в сентябре 1917 г. начал операцию по захвату островов. Несмотря на потери и упорное сопротивление защитников этих балтийских позиций, атака немцев в конечном итоге увенчалась успехом. Морские части мужественно выполняли свой долг, превращаясь то в артиллеристов, то в пехотинцев, связистов или минеров, однако силы были слишком неравными. К тому же во флоте, как и в армии, в это время происходило сильное революционное брожение, которое явно ослабляло боеспособность батарей, экипажей и батальонов. В результате немцы завладели важными стратегическими плацдармами на Балтике.

С начала войны морские батальоны предполагалось использовать и на сухопутных фронтах. В первую очередь это касалось Гвардейского и Балтийских экипажей. 27 сентября 1914 г. на фронт в район Брест-Литовска выехал Отдельный батальон 2-го Балтийского экипажа под командой капитана 1 ранга Мазурова. Он состоял из 8 офицеров и 300 нижних чинов и рядовых. Плавсредства батальона включали катера и моторные боты «Стрела», «Работник», «Бурун» и «Моряк». Спуск катеров и ботов с платформ проходил под непрерывным огнем немцев, но в целом все закончилось благополучно. Уже в начале октября моряки батальона на катерах оперировали на Висле, вытраливая и уничтожая вражеские мины и занимаясь постановкой собственных заграждений. Часть батальона, менее знакомая с минным делом, несла охрану мостов через Вислу и Вепш, участвовала в перестрелках с немцами наравне с пехотой, в частности с ротами гвардейского Преображенского полка. Батальонные артиллеристы, используя 47-мм пушки, в составе батарей Солигаличского полка обстреливали немецкие позиции. Батальонные чины умело действовали у орудий как наводчики, ни в чем не уступая штатным артиллеристам. В батальоне имелась и своя команда охотников-разведчиков, которая устраивала регулярные вылазки к вражеским траншеям. При участии моряков была организована ремонтная база для приведения в надлежащее состояние автомобилей, катеров, оружия.

Моряки батальона действовали как заправские пехотинцы, вступая с неприятелем и в рукопашные схватки. Так, например, произошло у деревни Сарнов, где они атаковали мадьярских стрелков в «штыки» и после жаркого боя заставили отступить. Вместе с гвардейцами-измайловцами моряки неоднократно ходили в атаки на германские пулеметы и, неся тяжелые потери, проникали на вражеские позиции.

Им приходилось сталкиваться и с австрийской пехотой, и с немецкими уланами: пулеметная команда батальона нередко отражала массированные вражеские атаки на расположение батальона и артиллерийские батареи. Известны случаи, когда в течение месяца моряки несколько раз обстреливали и вражеские аэропланы, стараясь сбить хотя бы один; счастье в конечном счете улыбнулось стрелкам Гвардейского экипажа. За отличия в боевых действиях чины батальона были награждены 10 Георгиевскими крестами и 12 медалями.

Получив боевое крещение в боях под Либавой, продолжал активно действовать и Батальон 1-го Балтийского экипажа. В июле-августе 1915 г. под Ковно он контролировал отдельные участки береговой линии, участвовал вместе с казаками 42-й Донской сотни в разведывательных вылазках, не раз вступая в схватки с немецкими конными дозорами. В схватках отличился кондуктор Спиридонов, командир батальонных разведчиков. Не имея многих необходимых средств, моряки тем не менее наводили переправы, заменяли поврежденные понтоны, разбирали старые мосты — и все это нередко под обстрелом противника. Однако они не только строили, но и, в случае необходимости, уничтожали переправы. Делалось это, как правило, с помощью огня и керосина и довольно быстро.

Пулеметная команда батальона тоже не оставалась без дела, как и матросы, находившиеся в стрелковых цепях. Все они разделяли участь простых пехотинцев, окопников, на которых все и держалось. Часть батальона, оказавшись осенью того же года под Псковом, вскоре потеряла почти треть состава. Бои были затяжные — моряки ходили в атаки, минировали подходы к позициям, наводили мосты. Собственно, это была рутинная, но необходимая на войне работа. Оказавшись на сухопутных фронтах, часто вдали от портов, кораблей, кубриков моряки балтийских экипажей честно делали свое дело, внося посильный вклад в общий успех или с достоинством перенося неудачи.

В равной степени это можно отнести и к л/с сформированного в январе 1916 г. Отдельного батальона действующего флота Балтийского моря. Он включал 3 роты и хорошо укомплектованную и вооруженную пулеметную команду. Находясь на Рижско-Двинском фронте, батальон сражался на рижском и витебском направлениях, на побережье Рижского залива. По обыкновению моряки занимались минным делом, устраивали артиллерийские позиции, выходили в разведку, несли караулы. На реке Пикстерна, например, они контролировали побережье у всех сколько-нибудь пригодных мест для переправы, следя за передвижениями противника, готовые оперативно навести или уничтожить мосты.

Большее внимание саперному делу уделяли чины Минного полка Отдельной морской бригады особого назначения. Особенно преуспели саперный батальон и подрывная рота, без которых не обходилась ни одна крупная операция. Действуя в районе г. Пинска летом 1916 г., саперы бригады регулярно взрывали проволочные заграждения, подбираясь вплотную к неприятельским траншеям. И все это под огнем немецких батарей и пулеметов, под взрывами от бомб, сброшенных с вражеских аэропланов. Отдельный отряд полка был придан Кубанской дивизии, и моряки вместе с казаками совершали молодецкие налеты на вражеские позиции в районах деревень Дубчицы и Тара. Потери в этих рейдах были сравнительно невелики, а пленных немецких солдат — более чем достаточно. Слух о действиях моряков достиг Высочайших особ и флотского командования, и на позициях полка побывал вел. кн. Кирилл Владимирович, который обратился к морякам с приветственной речью и наградил наиболее отличившихся.

Батареи Артиллерийского полка этой же бригады, на вооружении которых состояли 37-, 47- и 57-мм орудия, действовали в основном в составе армейских артиллерийских бригад, находившихся на разных фронтах. В ходе боев артиллеристы Балтийского флота иногда действовали самостоятельно, демонстрируя свою незаурядную выучку. На их счету несколько десятков разрушенных немецких укреплений, в частности на рижском направлении, в Белоруссии и Литве.

Черноморский флот также не отставал от балтийцев. Здесь морским пехотинцам приходилось действовать против турецких сил, которые были слабее немецких войск, но все же достаточно сильны для того, чтобы создавать определенные проблемы, будь то действия на сухопутном фронте или морские маневры.

На турецком фронте проявил себя второй Батумский батальон, который во время наступления русских войск в районе р. Чорох в начале войны участвовал во фронтальной атаке на турецкие позиции, а одна рота была с моря высажена в тыл. Этот маневр принес успех, и турецкая пехота отступила, хотя и пыталась переходить в контратаки.

Вообще в этом районе шли достаточно напряженные бои, по крайней мере, в 1914–1915 гг. Батумским батальонам, к которым командировались отдельные команды 1-го Черноморского флотского батальона, приходилось подолгу выполнять функции армейской пехоты, участвуя в операциях по освобождению от турок и мятежныхаджарцев Чорохского района в феврале-марте 1915 г., после чего они были отозваны в Севастополь.

Там примерно в это же время находился и Одесский морской батальон, который на практике приобретал навыки десантирования, занимался обслуживанием перевозки войск, ремонтом ботов и катеров. Этот батальон подчинялся непосредственно начальнику Штаба Севастопольской крепости и ее коменданту генерал-майору Ананьину. Командиром батальона был назначен полковник Набоков, который в 1914 г. воевал под Иван-городской крепостью и Осовцом. Большое внимание уделялось подготовке и содержанию десантных средств, в частности боты и катера предписывалось иметь с прогретыми машинами: приказ к погрузке морских частей мог быть отдан в любое время.

19 февраля 1915 г. батальон начал переезд по железной дороге из Севастополя в Одессу, где он был придан транспортной флотилии под командованием контр-адмирала Хоменко. К батальону присоединились команды Черноморского экипажа, и теперь он насчитывал 1400 чел. В марте л/с активно занимался постановкой минных заграждений, и 21 числа на одной из мин подорвался турецкий крейсер «Меджидия». Подразделения батальона численностью до роты и чуть более время от времени посылались на Кавказский фронт и в Прибалтику, где они определялись чаще всего в саперы и понтонеры.

Морское руководство в ходе войны пришло к решению укрупнить некоторые отдельные команды, батальоны и бригады морской пехоты, преобразовав их в дивизии. В частности, Черноморская дивизия включала отдельные батальоны и команды, а основу Балтийской составляла Бригада сухопутного фронта крепости императора Петра Великого. Предполагалось, что в штат дивизии войдут по 4 стрелковых полка, дивизион трехдюймовых полевых орудий, дивизион легких полевых гаубиц (4 батареи), минометная команда, дивизионный обоз, санитарный отряд и плавсредства.

Балтийская дивизия, в силу специфики театра военных действий, должна была, в первую очередь, заниматься противодесантной обороной побережья, тогда как части Черноморской дивизии отряжались главным образом для десантов.

Вместе с тем были предложения создать дивизии и из 3 полков. Кроме того, планировалось Морской полк Черноморского флота (3 батальона в составе) развернуть в отдельную бригаду. Однако эти планы так и не были осуществлены в полном объеме, а от некоторых проектов пришлось вообще отказаться.

Осенью 1916 г. подразделения Балтийской дивизии были переведены на Черное море и определены для обороны морских подходов к устью Дуная, в частности для противодействия неприятелю в случае его попытки перебраться на левый берег так называемого Георгиевского рукава.

К тому времени в войну на стороне Германии и Австрии включилась и Болгария, и русские солдаты и моряки теперь должны были воевать на Дунае не только с турками, но и со своими славянскими собратьями. Это обстоятельство не смущало морских пехотинцев, которые вступали с болгарами в регулярные перестрелки и стычки. В районе Тульчи-Исакчи артиллерия Балтийской дивизии подвергала обстрелу болгарские позиции не реже 2 раз в день. Несколько раз, правда, болгары пытались устроить братания, но они частично пресекались офицерскими чинами как с одной, так и с другой стороны. В остальном морская пехота действовала сообразно складывающейся обстановке. На те же болгарские позиции устраивались вылазки охотников-разведчиков из числа балтийцев под командой прапорщиков Дементьева и Пашкова. В результате нескольких рейдов было взято 3 «языка», из них 1 офицер.

Кроме того, балтийцы иногда выступали в качестве военной полиции, которой надлежало бороться с дезертирством и революционным брожением в любой его форме. Так, их разведгруппа участвовала в поимке 3 беглых солдат из 3-го Сибирского стрелкового полка, а также 2 артиллеристов. Морякам было поручено пресечь распространение болгарских прокламаций, призывающих русских заканчивать войну и возвращаться домой.

Расчеты морских пехотинцев обслуживали орудия, установленные на баржах, которые совершали рейды по Дунаю, обстреливая неприятеля. Аналогичные действия предприняли болгары и турки. Тогда из моряков была собрана группа разведчиков, которым поручалось переправиться на вражеский берег и вывести из строя артиллерийские баржи. Если не полностью, то очень во многом эта задача была выполнена, правда, ценой серьезных потерь.

Весна и начало лета 1917 г. прошли в повседневной перестрелке, стычках дозоров. В ночь на 16 июля разведывательно-диверсионный отряд в 130 чел. из состава 2-го полка Балтийской дивизии на 4 сторожевых катерах при поддержке 2 бронекатеров произвел рейд для разведки дорог Сулина-Дунавицул де Суе и Сулина-Иванча. Предполагалось, что это будет разведка боем, однако столкновений с противником не произошло.

В связи с готовящейся десантной операцией в Босфор части морской пехоты снимались с других фронтов и перебрасывались на юг. Их л/с доводился до полного комплекта, доставлялось необходимое снаряжение и оружие, проходили практические занятия по десантированию, отрабатывались варианты боевых действий на суше, но высадка все откладывалась, а последующие революционные события в России свели ее проведение на нет.

ГВАРДЕЙСКИЙ ЭКИПАЖ

Очерк истории

В феврале 1917 г. матросы Гвардейского экипажа под звуки «Марсельезы» прошествовали из Царского Села в Петроград. Их командир великий князь Кирилл Владимирович, с известным впоследствии красным бантом, во главе своих гвардейцев прибыл в Таврический дворец, чтобы принять присягу Государственной думе. Эти события, по существу, подвели черту одной полковой истории, начавшейся еще в XVII в. И пусть, подобно другим чинам императорской гвардии, моряки выполняли свой долг, как они его осознавали, и во времена Гражданской войны, находясь по обе стороны баррикад, а некоторые и позже, в эмиграции, — участие в революционных событиях в российской столице в феврале-марте 1917 г. стало своеобразной эпитафией их прошлому.

История, а вернее предыстория Гвардейского экипажа, в отличие от большинства элитных полков, складывалась не только на полях сражений, но и под размеренные взмахи весел и стук топоров на корабельных верфях. У ее истоков стояли «потешные», составившие окружение юного царя Петра (1682–1725) и сопровождавшие его в военных и «корабельных» забавах, к которым будущий император проявлял интерес с детства. Еще в период правления царя Федора Алексеевича (1676–1682), находясь в подмосковном селе Преображенском, малолетний отрок был обладателем своего рода потешного лагеря, состоявшего из деревянных шатра и избы, огороженных рогатками. В его распоряжении находились пушки, стрелявшие деревянными ядрами, обтянутыми кожей. Вместе со своими «робятами» из числа спальников и стольников и карлами он разыгрывает целые сражения, для которых специально выписываются из Оружейной палаты игрушечные сабли и пищали. За исключением масштабов, эти военные забавы пока не выходили за рамки того, чем любили заниматься отпрыски знатных русских фамилий.

Однако вскоре последовали грозные события 1682 г. В конце апреля умирает Федор Алексеевич и встает вопрос о наследнике престола, в качестве которого, во многом стараниями Нарышкиных^[4], был определен 10-летний Петр.

В свою очередь, родственники первой жены царя Алексея, Милославские, возглавляемые умной и властной царевной Софьей, сумели настроить стрельцов против Нарышкиных, и 15 мая был совершен государственный переворот. В результате стрельцы добились того, что, согласно их требованиям, на престоле помимо Петра оказался его старший брат Иван, а по молодости лет братьев реальное управление перешло в руки Софьи, ставшей регентшей. Наталья Кирилловна вместе с домочадцами отбыла в Преображенское. Начинался новый этап в формировании Петра, который превратил ранние свои забавы в более серьезные занятия, положившие начало будущим масштабным военным преобразованиям и созданию российского флота. Этому также способствовали и иностранцы, с которыми Петр успел познакомиться, поскольку рядом с Преображенским находилась Немецкая, Иноземная слобода, населенная представителями разных стран. Под влиянием П. Гордона, Ф. Тиммермана, К. Бранта и других образованных, сведущих европейцев Петр начал постигать науки и специальности, необходимые для военачальника и флотоводца. Теория дополнялась практикой. В частности, военные «потешные» игры становятся более похожими на маневры с применением огнестрельного оружия и артиллерии, участием целых полков. Найденный в сарае в Измайловском английский бот стал первым судном, на котором Петр овладевал начальными навыками судовождения. Затем последовали первые опыты на реке Яузе, Просяном пруде, Кубенском озере. Как и в сухопутных учениях, в этих плаваниях Петра «денно и нощно» сопровождали взрослевшие вместе с ним сверстники, «потешные», «комнатные», более взрослые «стряпчие конюхи»^[5], составившие ядро знаменитой петровской гвардии, Семеновского и Преображенского полков. К 1686 г. Преображенское походило на настоящий военный городок с крепостью с башнями, караулами, кордегардией, оружейным двором, съезжей канцелярией; у гарнизона имелись пищали, пушки, знамена. На Лебедином пруду за Боровицкими воротами начали спускать первые шнявы и карбасы.

В 1689–1692 гг. на Плещеевом озере у Переславля-Залесского строится и спускается на воду «потешная» флотилия, на которой Петр устраивает маневры с участием своего близкого окружения, куда входили и чины Бомбардирской роты Преображенского полка. Они составили команды первых петровских судов. Некоторые из них участвовали вместе с царем и в «корабельном строении», работая в качестве простых плотников. Среди них выделялся преображенец Даниил Новицкий, впоследствии неизменный участник всех петровских маневров и походов, который также «у морского дела состоял… управлял рулем и парусом». Численность соратников Петра по морскому делу была сравнительно невелика и нередко менялась. Так, первоначально их насчитывалось 17 человек, чуть позже 37, затем 22. Помимо всего прочего они едва ли не постоянно несли «весельную службу», то есть находились неотлучно при Петре, который совершал многочисленные поездки по воде.

Важную роль в развитии российского флота сыграли поездки Петра в Архангельск в 1693–1694 гг. и «корабельное строение» на Соломбальском острове, расположенном недалеко от него. Путешествия Петра сопровождались плаванием по Белому морю. Наряду со стрельцами, стольниками и окольничими вместе с ним во время этих поездок находилось 10 чел. «потешных», нередко выступавших в качестве гребцов. Некоторые из них принимали участие в корабельных работах на Соломбальской верфи.

В том же 1694 г. состоялся и Кожуховский поход, включавший в себя масштабные маневры с участием войск старой формации под командованием И. Бутурлина и войск нового строя во главе с Ф. Ромодановским. В этих маневрах, во многом напоминавших настоящую войну, в которых было немало раненых и даже погибших, участвовали и те, кто еще ранее оказался вовлечен в морские занятия. Под особым корабельным знаменем они «зело люто и мужественно бились и показались яко не токмо на море, но и на на суше битись умеют, и дали не только неприятелем, но и посторонним зрителем о себе великое подивление».

В сражении 3 октября эта «матросская рота» участвовала вместе с Петром в пленении «вражеского» полковника Сергеева.

Она же сопровождала Петра и в первом Азовском походе, потеряв при штурме 25 декабря 1695 г. Е. Воронина и Г. Лукина.

В очерке истории морской пехоты уже упоминалось о том, что накануне второго похода под Азов из чинов Преображенского и Семеновского полков, а также «охочих людей» был сформирован Морской регимент, капитаном и командиром одной из его рот являлся сам Петр. В ее состав и вошли «потешные» (29 чел.). Был объявлен также набор «охочих людей» как в Регимент, так и в эти два полка. 18 февраля 1696 г. 22 ротам Регимента произвели смотр в Москве, а через пять дней его отправили в Воронеж. Путь был неблизкий, и во время похода, по выражению ближайшего сподвижника и наставника Петра I Ф. Лефорта, чины Регимента «дуровали». Тем временем к концу марта в Воронеж стали стягиваться войска. По распоряжению Т.Н. Стрешнева, Ф. Тиммерман привез «гербовое» знамя Регимента. Оно представляло собой прямоугольник с откосом и с надписью «12 марта 7204 г.» (1696 от P. X.). В середине золотой двуглавый орел, держащий в лапах копья, под орлом море с парусными кораблями; в откосе — апостолы Петр и Павел в облаках, с камнем Веры.

На одной из трех спущенных 2 апреля этого же года галер, «Принципиусе», команда гребцов состояла из чинов Преображенского полка (30 чел.), которые частично исполняли обязанности экипажа. Примерно с этого времени в штатах Преображенского и Семеновского полков зарождаются морские команды, которые обслуживали парусники и гребные суда (а позже и не только их), имевшиеся в распоряжении этих частей на постоянной основе.

После победоносного завершения похода 1696 г. Морской регимент со знаменем поротно проследовал при торжественном проходе войск в Москве и вскоре был растасован по разным полкам. Некоторые чины роты, которой командовал Петр, отправились вместе с ним в Европу в составе Великого посольства в 1697–1698 гг. Во время пребывания Петра в Англии Вильгельм III подарил ему яхту «Транспорт Роял», которая в течение последующих десятилетий служила образцом для строительства придворных и царских яхт. Сопровождавшие его «потешные», уже овладевшие навыками не только гребли, но и искусства управления парусом, могли стать первым русским экипажем яхты, однако после неудачной попытки провести ее вверх по системе рек и волоков в Волгу для пополнения Азовского флота яхта была оставлена в Архангельске и в море не выходила.

Вторая, кипарисная яхта была подарена Петру в Амстердаме. На ней в качестве экипажа как раз и находились чины Преображенского полка. Они, а также и семеновцы, офицеры и рядовые, столь уверенно чувствовали себя на воде, что когда адмирал Ф.А. Головин привел отряд судов в Азов, командирами на бригантинах и галиотах были офицеры этих полков, а команду, помимо иностранных матросов, составляли их солдаты.

Тем временем масштабное «корабельное строение» было развернуто в Воронеже. С конца октября до середины декабря 1698 г. Петр осматривал ход работ над «кум-панскими» кораблями, а 19 ноября он лично заложил боевой корабль «Предестинация». Кроме того, Петр участвовал в осмотре готовых многопушечных кораблей. В это время и позже здесь строились также яхты по английским и голландским образцам.

В июне 1699 г. Петр посетил Таганрог, прибыв туда с несколькими галиотами и бригантинами, а также кипарисной яхтой. Вместе с ним на судах находились гребцы и матросы из числа «потешных», а также переведенные туда из гвардейских и армейских полков унтер-офицеры и солдаты — тенденция пополнения судовых и корабельных команд чинами сухопутных частей в петровскую эпоху, как уже отмечалось выше, получила большое распространение. В этой связи показательна челобитная, поданная в это время Петру от имени 200 солдат, в которой они просили за службу на кораблях прибавить жалованье и увеличить хлебное довольствие.

Между тем число «потешных» было ограничено, а государевых яхт и шлюпов становилось все больше, равно как и людей, сведущих в корабельном деле.

26 марта 1700 г. генерал А.М. Головин сообщает Петру в Воронеж, что в его распоряжение уже отправлена команда гребцов из 10 человек, имевших жалованье матросов, кроме того подъемные деньги (по полтора рубля) и комплект обмундирования.

Вскоре началась Северная война и состоялась печально известная Нарвская баталия, в ходе которой под натиском внезапно атаковавших шведов русские войска вынуждены были стремительно отступать через единственную переправу на р. Нарове. При этом возникла паника, которой, правда, не поддались семеновцы и преображенцы, по мере сил отражавшие атаки неприятеля.

К утру команда бомбардирской роты Преображенского полка восстановила разрушенный мост, что позволило остаткам дивизии Головина переправиться на правый берег Наровы.

Из письма Ф.М. Апраксина, адресованного в Приказ Воинского морского флота спустя три года после этих событий, в 1703 г., становится известно, что в наведении переправы участвовали именно чины морской команды этой роты, за что им даны «оборонные» деньги.

Несмотря на ход военных действий, Петр находил время для строительства кораблей, в частности в Архангельске. Появившись там в сопровождении свиты и гвардии, он пробыл в городе весну и лето, завершив постройку двух крупных яхт и нескольких судов.

Намереваясь нанести удар по одной из ключевых шведских крепостей — Нотебургу, он, погрузив на суда гвардию, двинулся по направлению к Соловецким островам. Затем от Онежской губы до Повенца на Онежском озере войска шли пешком и тащили волоком несколько судов, в том числе крупные вооруженные яхты «Святой Дух» и «Курьер». В этом марше, а также в переходе по Онежскому озеру и Свири к Ладожскому озеру участвовала морская команда Преображенского полка.

Она находилась в составе войск и во время штурма Нотебурга, а также при торжественном прохождении полка в Москве после взятия крепости.

В то же время Петра постоянно сопровождает и команда гребцов, состоявшая тогда из 13 человек. Вскоре своими «гребецкими командами» обзаводятся высокопоставленные персоны, в частности А.Д. Меншиков, Ф.М. Апраксин, адмирал К. Крюйс. Что же касается царских гребцов, то они в этом качестве все чаще заменяют преображенцев, которые теперь привлекаются к собственно боевым операциям. Эту их судьбу отчасти разделила морская команда полка, участвовавшая в некоторых знаменательных событиях Северной войны.

К таковым, безусловно, относятся действия, связанные с победоносным штурмом Нарвы в августе 1704 г. Первоначально к крепости «водою» были отправлены 2 роты Преображенского полка и полк низовых «приборных» солдат с различными припасами. Позже туда подтянулись и другие части, среди которых была морская команда. Попытки шведов оказать помощь осажденному гарнизону закончились полной неудачей, а саму крепость в течение 10 дней обстреливала русская артиллерия. Несмотря на то, что в результате этого обстрела были пробиты бреши и серьезно пострадали крепостные орудия, шведы ответили отказом на предложение сдаться. Начался штурм, который русские войска вели, разделившись на три колонны. Нарвский гарнизон сопротивлялся отчаянно, и только в результате более чем часового боя был захвачен главный крепостной вал, после чего падение крепости было предопределено.

Успешные действия шведской армии в Польше побудили Петра обратить внимание на ситуацию на этом направлении. Готовясь к походу в Польшу и Саксонию, Петр сосредоточил войска в Полоцке, откуда они начали движение на Гродно. А морская команда находилась в составе роты Преображенского полка, которая двинулась из Смоленска к Поречью.

Между тем на олонецких и воронежских верфях строились новые государевы яхты и баржи, для которых формируются экипажи. В их состав частично вошли и некоторые чины морской команды, а также наиболее подготовленные матросы с кораблей и галер. Так, на английской яхте «Екатерина» и воронежской «Любовь» экипажи составляли преображенцы, а на яхтах «Лизета», «Мункор» и «Надежда» — галерные и корабельные матросы и гребцы. Что же касается тех гребцов, которые сопровождали царя в его ставших более редкими путешествиях по воде, то их число было невелико, а некоторые время от времени переходили с царских шлюпов на боевые лодки и галеры. В 1706 г. под Выборгом 5 лодок (48 чел.) взяли на абордаж шведский бот «Асперн». Из всех русских осталось в живых, считая и раненых, 18 чел., которые получили офицерский чин. Среди погибших были два гребца из царской команды — П. Головков и Н. Ходанков.

Придворные гребцы петровской эпохи. О. Шарлемань.

В некоторых случаях, когда требовалось обеспечить водные прогулки членов царской семьи, гребцов набирали из команд, находившихся на данный момент в Санкт-Петербурге. Так, в один из приездов царской четы в город в 1708 г. на шесть буеров набрали 12 чел. матросов, не составлявших отдельной государевой команды. В 1710 г., согласно указу Петра, царевне Наталье Алексеевне, царице Прасковье Федоровне и вице-канцлеру П.П. Шафирову были предоставлены от Адмиралтейства на летний период буера с назначением на каждый буер по два матроса.

В том же году людей в матросы и гребцы набирали из команды, находившейся в домике Петра и состоявшей из 1 сержанта и 17 солдат. В числе гребцов, которые определялись на царские шлюпы и буера, были матросы с фрегата «Штандарт», солдаты адмиралтейского батальона, других частей, дислоцированных в Санкт-Петербурге.

Петр Великий перевозит в ботике через р. Неву императрицу Екатерину Алексеевну, князя Меншикова, адмирала Головина, канцлера Головкина и Макарова. А. Рябушкин.

Иногда своих гребцов для царских выездов предоставлял петербургский генерал-губернатор А.Д. Меншиков.

Тем не менее гребецкие и матросские команды при царе, его семье, а также придворном окружении стали формироваться на более или менее постоянной основе. Это было во многом связано с тем, что с 1710 г. Петр окончательно поселился в Петербурге, и с учетом его частых выходов в море и прогулок по Неве возникала необходимость в матросах и гребцах, которые находились бы в постоянной готовности. Местом их обитания были частные дома на Лиговке, а также Галерная гавань. Руководил гребецкими командами И. Боцис.

С 1715 г. они стали именоваться «придворными гребцами», а через год оказались под началом надворного интенданта П. Мошкова. Денежное содержание «придворных гребцов» не было постоянным и составляло от 6 до 10 руб. в год, а хлебное и мундирное довольствие было в целом лучше, чем у матросов флота. Снабжение гребцов осуществлялось Адмиралтейств-Коллегией, однако нередко эти функции выполняло и дворцовое ведомство. Эта административная двойственность порождала излишние сложности, хотя речь шла о лицах, обслуживавших Двор, и, казалось бы, подобные проблемы не должны были возникать. Тем не менее именно вопросы вещевого и денежного обеспечения решались наименее пунктуально. Отсюда далеко не единичные случаи поставки гребецких мундиров не в полном объеме, а также несвоевременной выплаты и так достаточно скромного жалованья.

Команда придворных гребцов. Первая треть XVIII в. Из собрания ЦВВМ. 3421/10.

Своя команда придворных гребцов имелась и на Азовской флотилии, где подобные явления тоже были весьма часты.

В соответствии с указом Екатерины I (1725–1727) от 30 июля 1725 г., гребцы переходят в ведение Собственной Е. В. вотчинных дел канцелярии. Это определенным образом отразилось на их деятельности в зимнее время, когда, получив соответствующие указания, они отправлялись в императорские вотчины; летом гребцы занимались своим прямым делом, проводя большую часть времени на воде.

Гребецкие команды «наряжались» как для выездов Двора, так и для встреч представителей европейской знати. В этом случае, как правило, использовали и яхты, и баржи, отделанные позолотой и бархатом. Прогулочные процессии могли состоять одновременно из более чем десятка судов разных классов и по-разному украшенных. Нередко в таких выездах участвовали и музыканты.

Придворная гребецкая команда. 1752–1758 гг. Из собрания ЦВММ. 3421/17.

С воцарением Анны Иоанновны (1730–1740) придворным гребцам уделялось должное внимание, так как количество парадных выездов и водных феерий в это время отнюдь не уменьшилось. В 1732 г. гребецкое хозяйство передается цесаревне Елизавете Петровне, сами гребцы получают наименование «комнатных». В то же время для императрицы набраны особые придворные гребцы, существовавшие совершенно обособленно и не имевшие связей с морским ведомством, за исключением разового пошива для них обмундирования по распоряжению Адмиралтейств-коллегии.

И «комнатным», и гребцам императрицы было существенно повышено жалованье — до 38 р. 10 коп. в год, улучшено мундирное обеспечение. Однако вскоре последовала еще одна реорганизация: и согласно указу императрицы Елизаветы Петровны (1741–1761) от 15 февраля 1742 г., эти две гребецкие команды объединялись и передавались в ведение Придворной конторы, которая впредь должна была обеспечивать гребцов жалованьем и форменной одеждой. Непосредственное руководство командой перешло от капитан-поручика И. Нормана к лейтенанту Татищеву, затем лейтенанту Арцыбашеву, который передал свои полномочия лейтенанту А. Боборыкину, покинувшему свою должность в 1763 г. При этих офицерах продолжались плавания по Неве и выходы в Финский залив. Зимой в эти годы гребцы начинают постепенно приобщаться к строевым занятиям на берегу, их начинают обучать стрельбе из ружей, основам пехотного строя. И хотя во время плаваний придворных яхт гребцов не отвлекали от их непосредственных обязанностей, все же в это время начинает просматриваться тенденция к универсальной подготовке придворных гребцов и матросов. Учителями в данном случае выступали офицеры и унтер-офицеры гвардейских и армейских сухопутных полков — нередко обучение проходило в Кронштадте.

Парадные официальные выезды чередовались с учебными выходами на парусных и гребных судах в залив. Участие в таких «кампаниях» немало способствовало повышению уровня экипажей придворных яхт, более основательной подготовке гребецких команд. В определенном разнообразии занятий этих придворных «морских служителей» просматриваются отголоски того времени, когда Петра на яхтах и шлюпах сопровождали «потешные», преображенцы, прошедшие суровую школу корабельной практики и сухопутных маневров. Правда, занятия на берегу в целом напоминали службу в пехотных войсках весьма относительно, и команды придворных судов, соединенные в матросские полки наряду с корабельными экипажами военно-морского флота, изучали армейскую науку неохотно и поверхностно.

В летнее время на первом месте стояли морские «эволюции» в присутствии императрицы и знати, прогулки по Неве, участие в торжественных мероприятиях: тезоименитствах, коронации, праздновании военных и морских побед, выездах в Петергоф, Кронштадт. Кроме того, придворные экипажи иногда выступали в роли речной полиции при пожаре и оказании помощи судам на Неве.

Гребец гребного катера Екатерины II. Из собрания ЦВММ. 3421/18.

При императрице Екатерине II (1762–1796) придворные яхты передаются в морское ведомство, их командиры — флотские офицеры — и экипажи до начала очередных морских «кампаний», длившихся с весны по осень, причисляются к морским полкам. Таким образом, служба придворных гребцов и матросов приобретает в это время отчетливый сезонный характер. Тем не менее, несмотря на русско-турецкие войны, которые велись и на суше, и на море, придворные команды в конечном счете оставались в распоряжении императорского двора и не призывались в действующий флот.

В 1792 г. вследствие реорганизации штата дворцовых служителей образуется команда придворных гребцов (89 гребцов и 4 унтер-офицера в основном из вольнонаемных) под руководством морских обер-офицеров. В их распоряжении имелось 6 парусных яхт и 24 гребных судна. Эта команда находилась в ведении надворного интендантства и Вотчинной канцелярии. Кроме этого формируется особая команда императорских гребных судов, состоявшая из флотских чинов — 12 урядников и 40 гребцов.

Матросы придворной гребецкой команды. 1770 г. Из собрания ЦВММ.

При Павле I (1796–1801) в судьбе придворных гребцов произошли определенные изменения, связанные с их ведомственной принадлежностью. По указу 5 января 1797 г., они переходят в подчинение Адмиралтейской Коллегии, где к ним присоединили команды придворных парусников, которые находились в морском ведомстве постоянно. К придворным судам был причислен и 40-пушечный фрегат «Эммануил», построенный в Кронштадте.

Многие вольнонаемные и часть флотских чинов были отправлены в отставку с пенсионом, некоторые были поселены в Морском Инвалидном доме на Каменном острове. Служба оставшихся стала суровее, не в пример «екатерининской» вольнице. Сухопутные занятия придворных матросов и гребцов были приближены к уровню обучения пехоты. Придворные суда, в частности фрегат «Эммануил», начали привлекаться к маневрам флота, например у берегов Финляндии в том же 1797 г. Число придворных яхт было увеличено, они стали лучше вооружены.

Таким образом, служба придворных матросов и гребцов, как и многое в эпоху Павла I, стала более военизированной и вышла за рамки сугубо дворцовой.

Начальный период правления Александра I (1801–1825) ознаменовался проведением реформ, затрагивавших многие сферы российской жизни, включая армию и флот. Был создан специальный Комитет для выработки основных принципов реорганизации военно-морского дела.

Дореформенное устройство морских штатов предполагало разделение флотских чинов по корабельным командам. В периоды пребывания на берегу они составляли матросские полки ротной организации, а те в свою очередь дивизии. Суда и корабли по окончании «кампаний» оставались в ведении флотских капитанов.

В результате проводимой в 1810 г. реорганизации штатов суда и корабли переходили под начало портового руководства, команды превращались в экипажи. В докладе Комитета, одобренном 16 февраля 1810 г., говорилось о том, что Его Императорское Величество повелел, «чтобы составлен был один особый Гвардейский Экипаж для парусных и гребных придворных судов и чтобы офицеры и нижние чины сего Экипажа имели все обмундирование по образцу, Нашим Величеством утвержденному».

Офицер и рядовой Морских гвардейцев Наполеона Бонапарта.

Учреждая морскую гвардию, Александр I явно находился под впечатлением от увиденного им в 1807 г. Гвардейского морского батальона Наполеона Бонапарта. Он был сформирован в сентябре 1803 г. и состоял из пяти рот (экипажей) численностью 747 чел. Позже она возросла до 818 чел. В сентябре 1809 г. в 8 ротах батальона насчитывалось 1136 чел. В 1814 г. он был расформирован, и 22 гвардейских моряка сопровождали французского императора во время его пребывания на о-ве Эльба.

Комитет определил 4-ротный состав Экипажа (360 чел.); в свою очередь рота делилась на 2 взвода, взвод на 2 полувзвода, а те на 2 отделения. При Экипаже формировались артиллерийская команда и музыкантский хор. Штат новой гвардейской части должны были комплектовать матросы и гребцы придворных яхтенных и гребецких команд, адмиралтейских и капитанских катеров, наиболее отличившиеся нижние чины судовых команд Петербурга, Кронштадта и Черноморского флота. Новоявленная гвардейская часть должна была находиться в ведении военно-морской администрации и отчасти в подчинении сухопутного ведомства.

Матрос в летней вседневной форме. 1810 г. Из собрания ЦВММ. 3421 /29.

Новобранцев осматривал сам император, и, только пройдя эту процедуру, они могли быть зачислены. Предпочтение отдавалось кандидатам высоким, стройным, «с чистым лицом». Быть отобранным в Гвардейский экипаж считалось большой честью: гвардейцы часто находились при императоре и его семье, обслуживали, наряду с сохранившейся отдельной командой придворных гребцов, прогулки по Неве и выходы в Финский залив высочайших особ, их морские путешествия, кате и другие гвардейские части несли караулы в царских резиденциях, участвовали в придворных торжествах и различных увеселениях и пр. Как гвардейцам, морякам полагались улучшенное денежное и вещевое довольствие, питание, пенсион; л/с Экипажа был помещен в казармы в Галерной гавани, исконном месте расположения придворных гребцов.

Унтер-офицер Артиллерийской команды в зимней вседневной форме. 1810 г. Из собрания ЦВММ. 3421/26.

Наполеоновские гвардейские моряки были в целом воинами универсальными — решено было пойти по этому же пути. Экипаж получил из Арсенала ружья, тесаки, ранцы, манерки, егерские сумы, барабаны, флейты. Вел. кн. Константин Павлович распорядился на крышках патронных сум поместить медный якорь. Кроме того, в Экипаж был направлен и шанцевый инструмент. Офицеры Экипажа, в отличие от флотских офицеров, получили сабли, которые носились на портупее черной кожи через правое плечо. Все тот же Константин Павлович самолично участвовал в разработке способа их ношения как в море, так и на суше.

Унтер-офицер Артиллерийской команды в летней вседневной форме. 1810 г. Из собрания ЦВММ. 3421/27.

Первым командиром Гвардейского экипажа стал капитан 2 ранга И.П. Карцов. 1-й ротой командовал лейтенант Титов, 2-й ротой — капитан-лейтенант Горемыкин, 3-й ротой — лейтенант Колзаков и 4-й ротой — капитан-лейтенант Гедеонов. Артиллерийская команда формировалась лейтенантом артиллерии Листом и унтер-лейтенантом Киселевым.

Обер-офицер и штаб-офицер Гвардейского экипажа. 1810 г. В зимней и летней форме.

Вместе с командиром всех морских полков генерал-майором Ширковым большое внимание обучению гвардейских моряков уделял и вел. кн. Константин Павлович. Он входил во все подробности устройства и быта Экипажа, регулярно отдавал соответствующие приказы. Естественно, необходимо было довести навыки строевой сухопутной службы чинов Экипажа до определенного, достаточно высокого уровня. Для обучения ружейным приемам и строю в Экипаж командировались офицеры и унтера Финляндского полка. Занятия проходили несколько раз в неделю, даже в период навигации.

Обер-офицеры Гвардейского экипажа и Артиллерийской его команды. 1811 г.

Начинать, по существу, приходилось с нуля, так как гвардейские моряки с «пехотной наукой» были едва знакомы. Тем не менее Высочайший смотр, состоявшийся 21 декабря 1810 г., прошел успешно, император остался доволен; офицеры получили ордена, а нижним чинам было пожаловано по 10 руб. ассигнациями. Ранее, 26 августа, в день Св. Георгия, 26 чинов Экипажа участвовали в общем гвардейском параде.

В начале 1811 г. Экипаж был задействован в «крещенском» параде, за что также удостоился поощрения: некоторые офицеры получили ордена Св. Владимира 4-й степени и Св. Анны 3-й степени.

В связи с интенсивными занятиями на берегу и регулярными выходами в море гвардейские моряки нередко находились на плацу и кораблях, что называется, «в очередь», меняя друг друга. Однако, не успев еще полноценно стать вровень с остальной гвардией, они должны были получить свое первое боевое крещение: наступал 1812 г.

В преддверии войны войска, гвардия в том числе, стали стягиваться к западной границе России. Гвардейские моряки, получив предписание выступить 2 марта по направлению к Вильно, стали готовиться к походу в составе 1-й дивизии 5-го гвардейского корпуса.

Моряков снабжали 10-дневным запасом провианта, шанцевым инструментом, боеприпасами, комплектовалась аптека. В назначенный срок после смотра, проведенного на Семеновском плацу, 6 взводов Гвардейского экипажа по 20 рядов в каждом выступили в поход в пешем строю (448 чел.) с 2 легкими орудиями (артиллерийская команда Экипажа была передана в лейб-гвардии Артиллерийскую бригаду). До Московской заставы гвардейские колонны сопровождал император. Под началом своих офицеров и командира лейб-гвардии Егерского полка полковника К.И. Бистрома Экипаж проследовал через Гатчину, Лугу, Порхов, Опочку, Себеж, Друю, Бреслав, Свенцяны. Суточные переходы составляли 25–30 верст, после каждых 3 дней давался дневной отдых. В походе, находясь вместе с егерями, моряки совершенствовали свои стрелковые навыки, а по прибытии в Вильно 28 мая проводили тренировочные занятия по наведению понтонных мостов и устройству переправ. Там же они были включены в состав инженерных войск 1-й Западной армии.

С началом войны эти навыки гвардейских моряков пришлись как нельзя кстати, так как именно им поручалось не только уничтожение остающихся во вражеском тылу запасов (этим занимались и армейские части), но и возведение дополнительных переправ для отступающих русских войск. Материалы брались, что называется, на месте: моряки разбирали деревянные строения, рубили где возможно деревья — плоты делались быстро, и дивизии с обозами переправлялись почти без задержек. Вместо понтонов иногда использовали мосты, в основании которых были лодки, так называемые шейны, между которыми перекидывались мостики — чаще наспех скрепленные деревянные брусья, по которым пехота могла перебираться на другой берег.

Специфика действий гвардейских моряков заключалась в том, что они строили, охраняли построенное и разрушали его — таковы были реалии войны, тем более в условиях отступления, которое продолжалось не одну неделю. Гвардейский экипаж со всеми разделял горечь сложившегося положения, но от него зависело очень многое в том, что касалось сохранения армии, и его личный состав старался на своем поприще как мог.

Кульминацией Отечественной войны 1812 г. явилось Бородинское сражение, вошедшее в мировую историю как одно из самых грандиозных и кровопролитных. Гвардия участвовала в нем едва ли не в полном составе и покрыла себя неувядающей славой. И у Гвардейских моряков здесь был свой триумф.

Перед битвой специальная команда Экипажа располагалась на правом фланге, неподалеку от села Бородино, у моста через реку Колочу.

Перед ней была поставлена задача охранять эту переправу, а при необходимости уничтожить. В ее состав входило 30 наиболее опытных и храбрых матросов под началом мичмана Н.М. Лермонтова. Еще до наступления темноты, накануне сражения, моряки заложили взрывчатку под мостом и разместились рядом в сторожке, наблюдая за подходом к нему. Остальные моряки находились в составе резервного 5-го Гвардейского корпуса на правом фланге и в центре. Само село Бородино охраняли гвардейские егеря, которые перед сражением устроили поротную помывку, и в момент наступления французов часть из них находилась в деревенских банях.

Баварская кавалерия в обход, а пехота 13-й дивизии генерала Дельзона фронтально начали атаку на Бородино. Егеря были застигнуты врасплох и, понеся ощутимые потери, начали отходить. Их теснил 106-й французский полк. Команда гвардейских моряков ждала своего часа. Когда егеря переправились на другой берег Колочи, моряки подожгли мост. Однако часть французов в пылу атаки оказалась вместе с егерями и моряками и устремилась к Горкам. На помощь гвардейцам спешно прибыли 3 егерских полка, и при поддержке артиллерии все наличные здесь русские силы ударили в штыки. Французы сгрудились у наполовину разобранного моста. в панике стремясь к спасительному берегу, но только немногим удалось туда проскочить; 106 пехотный полк корпуса Богарне был практически истреблен. В этой контратаке участвовали и моряки во главе с мичманом Лермонтовым. За свои действия «в деле при селе Бородино» он получил орден Св. Анны 3-й степени, а его подчиненные Знак отличия Военного Ордена. В схватке с французами моряки потеряли 4 чел. убитыми и 7 тяжело раненными. Мост через Колочу гвардейцы все же уничтожили, несмотря на сильный огонь французов. На этом участке они до конца сражения гак и не осмелились предпринять активные действия, ограничиваясь только перестрелкой с егерскими частями. На памятнике из белого мрамора, который воздвигнут у р. Колоча в 1912 г. имеется надпись: «Лейб-егеря доблестным предкам и их боевым товарищам чинам Гвардейского экипажа».

Артиллерия Гвардейского экипажа, будучи в составе 1-й артиллерийской легкой гвардейской роты, располагалась в резерве. В ходе сражения она была выдвинута на левый фланг к Багратионовым флешам и помогала измайловцам и литовцам отбивать атаки французской кавалерии, а затем и пехоты. Действия этой роты продолжались до темноты. Итог боя — потери среди орудийной прислуги, выведено из строя несколько орудий, смертельно ранен лейтенант Киселев и тяжело лейтенант Лист.

В целом Гвардейский экипаж потерял в Бородинском сражении убитыми и ранеными 24 матроса и офицера. Награды разного достоинства получило 27 человек офицеров и нижних чинов.

В дальнейшем в непосредственных боевых действиях гвардейские моряки участия не принимали. Куда важнее было то, что они вновь вернулись к привычным для себя занятиям, а именно наведению переправ. Правда, одно дело заниматься этим в летнее время, и совсем другое — зимой, даже при слабом морозе. Саперы и пионерные части воюющих сторон зачастую выполняли свои задачи находясь в воде. В условиях войны полученные от этого простуды нередко оказывались фатальными.

Унтер-офицер и бомбардир Артиллерийской команды Гвардейского экипажа. 1812–1816 гг.

Вскоре военные действия на территории России завершились, и 5 декабря моряки в составе Гвардейского корпуса возвратились в Вильно, где получили возможность отдохнуть и пополнить свои ряды.

Правда, отдых этот был кратковременным, поскольку уже 3 января 1813 г. Гвардейский экипаж перешел Неман, вступил на территорию Польши и двинулся к Пруссии: начался заграничный поход. 25 января Экипаж оказался у польского города Плоцка, где принимал участие в строительстве моста через Вислу. 3-я рота, отправленная к м. Колло, должна была строить мост на р. Варте. Пока мосты строились, для переправы людей и грузов использовались все возможные плавсредства, в частности так называемые берлинки, мелкие речные суда. Из них делались плоты — на 2 берлинки 1 общая палуба.

Такие паромы — всего 15 — наиболее активно эксплуатировались после очистки Вислы ото льда. К 16 марта мост через Вислу был построен — сделанный по классическим инженерным образцам, он имел помимо основного настила еще и разводные ворота для пропуска судов. 5 апреля основная часть Экипажа (3 роты) двинулась на соединение со своей дивизией, а 3-я рота была командирована для строительства моста через р. Одер у м. Штейнау. Он был построен в кратчайшие сроки, и уже 10 апреля рота присоединилась к главным силам.

Тем временемНаполеон, укрепив свою армию новыми резервами, был готов к новым победам, и они не заставили себя ждать. Русско-прусские войска получили чувствительные удары под Вейсенфельсом и Лютценом и вынуждены были отступить к Бауцену. Во время отступления гвардейские моряки 3-й роты уничтожили мост через Эльбу.

8 мая. в первый день сражения при Бауцене, 3-я рота наконец присоединилась к Экипажу. На следующий день его л/с. находившийся в карауле в Главной Квартире, получил в свой праздник (день Св. Николая Чудотворца) напутственные слова императора и занял свои места на позиции. Поначалу гвардейские моряки находились в резерве, но затем были выдвинуты в переднюю линию в составе отряда генерала П.Н. Чоглокова. К тому времени прусские части, артиллерия и пехота пришли в замешательство и стали спешно отступать. Гвардейские моряки с гренадерами оказались на правом фланге, по сути, на линии огня, без прикрытия и сразу стали нести потери. Но Экипаж вместе с 2 батальонами гренадер держался на позиции и не отступал. Более того, в строй с оружием становились даже чины музыкантского хора. Император в ходе боя неоднократно выражал через своих адъютантов восхищение мужеством гвардейских моряков. К 8 ч. вечера началось отступление, которое на своем участке под огнем французской артиллерии прикрывали гвардейские моряки. Их потери в этом бою были весьма ощутимы: погиб командир капитан-лейтенант Г.К. Горемыкин, смертельно ранен лейтенант П.A. Колзаков, среди нижних чинов также было немало убитых и раненых. Отличившиеся офицеры были пожалованы орденами и повышениями, а нижние чины Знаком отличия Военного Ордена.

Гвардейский экипаж участвовал в арьергардных боях по дороге к Рейхенбаху, а также занимался наведением переправ. Во время перемирия, заключенного 23 мая. Экипаж, находясь в г. Бриге на Одере при Квартире вел. кн. Константина Павловича, развил при поддержке последнего бурную хозяйственную деятельность. Силами матросов были организованы швальня, ткацкая мастерская для выделки басонов, чеботарня, оружейная мастерская. Иногда услугами этих «предприятий» пользовались и местные жители, с которыми у гвардейцев сложились хорошие отношения. Однако перемирие подходило к концу, и вскоре Экипаж выступил в Богемию, где присоединился к 1-му Гвардейскому корпусу.

Тем временем после победы под Лютценом Наполеон двинулся к Дрездену и вскоре был уже в городе. Союзные войска, к которым присоединились австрийцы, безуспешно оперировали в этом районе, и в конечном итоге французы нанесли им жестокое поражение. Захватив все ключевые переправы через Эльбу, они начали преследовать отступающих к Рудным горам союзников. Вскоре от главных сил французского авангарда отделился корпус генерала Вандама, который, выполняя предписание Наполеона, стремился покончить с ними как можно быстрее. Отступление союзников на Кульм прикрывала 1-я Гвардейская дивизия, в составе которой находился Гвардейский экипаж. Гвардейские моряки ни в чем не уступали пехоте, умело действуя в передней линии и штыком, и поражая неприятеля меткой стрельбой. Но силы были неравны, и угроза окружения русских войск в горах была вполне реальна. Действия русских сил 15–16 августа носили исключительно оборонительный, сдерживающий характер, так как главные силы еще не успели прийти на помощь гвардейцам.

17 августа при поддержке артиллерии корпус Вандама сделал заключительную попытку прорвать русские позиции, успех которой обеспечил бы полную победу французов. Гвардейские моряки находились левее Семеновского полка, но ближе к центру. Здесь им пришлось неоднократно вступать в рукопашную с французскими вольтижерами. После первых отбитых атак и наступления затишья моряки рассыпались в стрелки, а после возобновления наступления французских частей вновь встречали их в сомкнутом строю. Действия гвардейцев в критические моменты подкреплялись и кавалерийскими эскадронами Дибича. Нестроевые чины Экипажа также принимали активное участие в сражении. Дело шло к вечеру, и натиск французов стал постепенно ослабевать. К союзникам подходили подкрепления, а силы Вандама были основательно подорваны. Гвардейских моряков на позиции сменил Перновский гренадерский полк.

На следующий день уже французский корпус подвергся атакам союзников и был буквально смят. В результате 12 тыс. человек попали в плен. Эту участь разделил и сам Вандам, которого отвез в Ставку адъютант вел. кн. Константина Павловича офицер Гвардейского экипажа капитан 2 ранга П.А. Колзаков. Гвардейский экипаж в сражении при Кульме понес ощутимые потери: 75 % офицеров и 38 % нижних чинов. Кроме того, серьезно пострадал и обоз, поскольку его охранение было почти полностью перебито французской кавалерией: правда, уцелели казна и патронные ящики.

Действия Гвардейского экипажа, как и остальных гвардейских полков, принимавших участие в битве при Кульме, заслужили высокой награды. Прусский король наградил весь л/с Знаком отличия Железного креста, три человека получили серебряные прусские медали и один австрийскую золотую медаль «За храбрость», а также двое серебряные австрийские медали. 4 офицера награждены прусскими орденами, а 111 офицеров и матросов русскими орденами и медалями. Экипажу было пожаловано Георгиевское знамя (вручено в 1814 г.) с надписью «За оказанные подвиги в сражении 17 августа 1813 г. при Кульме».

В начале сентября гвардейские моряки были направлены в район Кенигштадта для того, чтобы уничтожить мост через Эльбу. До них там уже побывали австрийцы, но, потеряв чуть ли не треть л/с, были вынуждены ретироваться, ничего не добившись. С учетом того, что мост находился в тылу французских войск, задача оказалась не из легких. Чтобы не повторять ошибку австрийцев, решено было использовать брандеры, начиненные взрывчаткой. Матросы изготовили 4 брандера и ночью 7 сентября, искусно подведя их зажженными к переправе, сумели ее уничтожить. Французы открыли но шлюпкам гвардейцев сильный огонь, но лишь некоторые из них получили незначительные ранения; участники этой вылазки — 31 чел. — были награждены.

В течение нескольких недель Экипаж занимался в основном восстановлением переправ, разрушенных французами при отступлении. В боевых действиях непосредственное участие принимала только артиллерийская команда Экипажа, в частности в «битве народов» под Лейпцигом. Другие подразделения Экипажа были задействованы в инженерных работах, и то частично. 30 ноября Экипаж двинулся к Рейну, а уже 1 января 1814 г., перейдя его по Базельскому мосту, оказался на французской земле.

Кампанию 1814 г. гвардейские моряки провели в резерве главной армии Барклая де Толли. В ходе боевых действий Экипаж был усилен несколькими пионерными взводами и партией ратников, одетых во французские мундиры. Гвардейские моряки участвовали во всех операциях, наводя и уничтожая переправы, находясь в боевом охранении и стрелковых цепях. 20 марта они вступили в Париж и оставались там в течение 2 месяцев, расположившись в Сен-Жерменском предместье. Все это время, как и другие гвардейские части, чины Экипажа исправно ходили в городские караулы, которым французы доверяли куда больше, нежели австрийцам или пруссакам, способным на весьма неблаговидные поступки по отношению к парижанам. Более того, караулы гвардейских моряков неоднократно выступали защитниками последних от мародерства и откровенного грабежа со стороны своих незадачливых комбатанов.

22 мая Экипаж выступил в Гавр, откуда 3 июня на фрегате «Архипелаг» под командой капитана Половцева отбыл в Петербург. Артиллерийская команда оставалась во Франции, потом была командирована в Голландию и только в июле присоединилась к Экипажу.

30 июля 1814 г. в составе 1-й Гвардейской дивизии Экипаж вступил в Петербург через Триумфальные ворота у Нарвской заставы, сооруженные в честь армии-победительницы. Имя Экипажа наряду с именами гвардейских полков было помещено на фасаде в память о его участии в Отечественной войне и заграничном походе и о совершенных им подвигах. После победоносного возвращения жизнь Гвардейского экипажа вновь вошла в мирное русло. Через год штаты Экипажа сравнялись по численности с пехотным батальоном, к нему была присоединена ластовая рота (141 чел., своего рода инвалидная команда, куда определялись не способные по состоянию здоровья находиться в строю, но имевшие право с учетом необходимой выслуги лет быть на котловом довольствии), по-прежнему числилась также и артиллерийская команда. Экипаж исправно нес гарнизонную службу, участвуя в смотрах, парадах, совершая регулярные выходы на яхтах и катерах в море. Кроме того, матросы и офицеры Экипажа совершили несколько заграничных плаваний. На 44-пушечном фрегате «Меркурий» они отправились в Голландию, чтобы доставить приданое вел. кн. Анне Павловне, выходившей замуж за принца Оранского. Из Голландии фрегат отплыл в Англию в распоряжение вел. кн. Николая Павловича. Часть Экипажа на бриге «Олимп» направилась в Стокгольм по приглашению шведского наследного принца.

В 1816 г. при ластовой роте была учреждена школа юнг — там проходили основы грамматики и арифметики, учили азам морского дела и строевой службы. В том же году сформированный еще в ходе войны с Наполеоном резервный Морской экипаж присоединен к Гвардейскому. В 1817 г в полтора раза увеличено офицерское жалованье.

Обер-офицер и канонир Артиллерийской команды Гвардейского экипажа. 1817–1823 гг. Из собрания ЦВММ. 3421/39.

В императорском указе от 5 июня 1819 г. было Высочайше предписано: «В память сражения при Кульме в прошлую французскую войну, пожаловав за отличие Гвардейскому Экипажу Георгиевское знамя, повелеваю сей знак отличия поместить на флаг, брейд-вымпел, вымпел и употреблять оные на брам-стеньгах по чинам вместо обыкновенных на кораблях и прочих судах, также и на шлюпках, которые будут укомплектованы из сего Экипажа».

В 1819–1820 гг. Экипаж переселяется в казармы на Екатерингофском проспекте (ныне пр. Римского-Корсакова, № 22) в трехэтажный дом купца Анурьева, где также располагалась команда 2-й Морской артиллерийской бригады. С 1815 г. лишь часть Экипажа переехала в эти казармы, остальные занимали Литовский замок, где были поселены еще в 1811 г. Одновременно артиллерийская команда, ластовая рота и некоторые семейные нижние чины занимали часть казарм лейб-гвардии Измайловского полка.

Обер-офицер Гвардейского экипажа. 1824–1825 гг. Из собрания ЦВММ.

Повседневная жизнь Экипажа шла своим чередом; караульная, гарнизонная служба, наряды, «экзерциции» в море и на плацу, Высочайшие смотры и парады. В 1823–1824 гг. Экипаж участвовал в плавании в Данию и к Фарерским островам, а также в «кампании» на Балтике. 21 января 1822 г. всем нижним чинам, выслужившим сроки и добровольно остающимся на службе, пожаловали нашивки из желтой тесьмы (утлом вверх) на левый рукав мундира и по окончании службы полугодовой пенсион.

В 1824–1825 гг. нижние чины осваивали территорию в районе Лиговского канала, которую отвели под экипажные огороды — казалось, ничто не предвещало грозы, но она грянула. Подходил к концу 1825 г.

Внезапная смерть 19 ноября в Таганроге Александра I стала катализатором событий, показавших, что общество в России находится в глубоком кризисе. После смерти императора наследником престола из-за отсутствия у него детей являлся его старший брат Константин. Но еще при жизни императора он отказался от своих прав на престол. Это отречение оставалось известным лишь узкому кругу лиц, близких царю. Смерть императора повлекла за собой принятие присяги на верность Константину, который находился в Варшаве. Вел. кн. Николай Павлович не предъявлял права на престол, не узнав окончательного решения Константина, бывшего тогда наместником императора в Польше. Константин подтвердил свой отказ от престола и присягнул Николаю.

Однако если семейные вопросы легко решались самими членами семьи, то в обществе дело обстояло несколько иначе. В этом отношении положение в военной среде было весьма показательным.

Штаб офицер Гвардейского экипажа. 1824–1825 гг. Из собрания ЦВММ. 3421/40.

Контраст между тем, что наблюдали русские офицеры и солдаты в Европе и российскими реалиями произвел на них тягостное впечатление. Там прогресс в промышленности и сельском хозяйстве, отсутствие крепостного строя — здесь все наоборот. Пожалуй, именно это обстоятельство послужило эмоциональным фоном: все познается в сравнении, а оно было не в пользу русской действительности.

В ней вчерашним победителям над Наполеоном, освободителям Европы было не очень приятно себя ощущать. А тут еще командование закрутило гайки, чрезмерно увлекшись шагистикой, фрунтоманией, тем, что заставляло с испугом и горечью вспоминать павловские вахтпарады. Корпоративная солидарность офицеров и нижних чинов, укреплявшаяся на войне, в мирное время ослабевала. Жесткие предписания офицерам подтягивать, «жучить» своих подчиненных воспринимались некоторыми командирами буквально. Гвардия в этом смысле не была исключением, доказательством чему стало возмущение нижних чинов в Семеновском полку в 1820 г. Что уж было говорить о других гвардейских и армейских частях, где телесные наказания, зуботычины, издевательства стали обычным явлением, невзирая на заслуги и награды. К сожалению, и в Экипаже обстановка изменилась не в лучшую сторону.

Обер-офицер и унтер офицер Гвардейского экипажа. 1824–1825 гг. Из собрания ЦВММ.

Обычные в других полках воровство, мздоимство и здесь цвели пышным цветом. Просьбы, ходатайства, жалобы нижних чинов только вызывали ожесточение к ним со стороны командования. Обстановка накалялась день ото дня, но об изменениях к лучшему или уступках со стороны командования говорить не приходилось. Имело место дезертирство, хоть и не массовое, показатель смертности среди нижних чинов, в том числе и самоубийств, был стабильно высоким. Положение усугублялось длительным сроком службы, после которой люди не часто возвращались в полном здравии. Недовольство рядового состава росло, и оно могло вылиться в самые радикальные формы.

О деятельности тайных обществ и выступлении на Сенатской площади написано немало, поэтому остановимся на отдельных моментах, касающихся Гвардейского экипажа.

Многие его офицеры вместе с матросами возмущались установившимися порядками. К ним относились и те, кто сравнительно недавно пришел на службу, и ветераны 1812–1814 гг. (хотя таких было меньшинство). Лейтенанты А.П. Арбузов, М.К. Кюхельбекер (оба — члены Северного общества), Е.С. Мусин-Пушкин, Б.А. Бодиско, мичманы М.А. Бодиско, В.А. Дивов, П.П. Беляев и другие с возмущением следили, как Экипаж перестает быть полноценной боевой единицей, превращаясь в аморфное, но взрывоопасное образование. Оппозиционность части офицерского сообщества, представители которой вели среди л/с агитационную работу, в соединении с накопившимися обидами нижних чинов в конечном счете вывела Экипаж на Сенатскую площадь.

Путаница с престолонаследием помогла этим офицерам облечь призывы не присягать Николаю в легитимную форму, с учетом того, что Константину уже присягнули многие. Пришлось, правда, прибегнуть ко лжи, уверяя, что в случае присяги Николаю в Петербург явится Константин с польским корпусом и покарает неверных. Присяга «незаконному» царю Николаю представлялась как небогоугодное, греховное дело. Некоторые офицеры (например А.П. Арбузов) были настроены решительно и стояли за убийство Николая, что, по их мнению, могло решить все проблемы разом, но таких радикалов было немного.

Рано утром 14 декабря в Экипаж прибыл его командир капитан 1 ранга П.Ф. Качалов, который до этого был в Зимнем дворце и принял присягу Николаю вместе с командирами других гвардейских полков. Он привез печатные экземпляры Манифеста о вступлении на престол нового императора и отречении Константина. По прибытии в Экипаж он послал 1-й взвод 1-й роты в Зимний дворец за Георгиевским знаменем, и вскоре знамя было принесено. Собрав штаб-офицеров и штабных командиров, он объявил им о произошедшем в Зимнем дворце, а также и о том, что в 10 ч утра для принятия присяги в Экипаж прибудет командир 2-й бригады 1-й Гвардейской пехотной дивизии генерал-майор С. Шипов 2-й. Для этого весь л/с был выведен во двор и выстроен в колонну без оружия: вооружен был лишь взвод, принесший знамя.

По прибытии в Экипаж, Шипов перед строем объявил об отречении Константина и начал зачитывать Манифест. Перед этим Качалов скомандовал: «На караул», что относилось к вооруженному взводу. Во время чтения Манифеста из задних рядов послышалась команда: «Отставить». Шипов, среагировав на произошедшее замешательство, подозвал к себе командиров рот. Несколько оппозиционно настроенных офицеров объясняли ему, что уже присягнули на верность Константину и только с письменного разрешения Его Величества смогут изменить присяге. Командиры рот явно не выражали готовность присягать, ожидая, вероятно, что со временем ситуация прояснится. Их не испугал арест, которым угрожал Шипов. Пройдя вместе с ними в канцелярию Экипажа, он, услышав отказ присягать, велел взять под арест мятежных офицеров, и те отдали ему свои сабли.

Во дворе в это время перед строем моряков выступал, пробравшийся сюда в партикулярном платье, член Северного общества флотский лейтенант Н.А. Чижов, который призывал идти на площадь, где, по его словам, уже находился Константин. Это подтвердили и прибывшие в Экипаж братья Николай и Петр Бестужевы. Более того, они сказали, что военный губернатор Петербурга убит и самое время двигаться к Сенату. Нижние чины, как будто получив сигнал, уже с оружием рванули на площадь. Офицерам удалось задержать часть моряков и увести патроны (10 тыс.) в артиллерийский магазин, находившийся на Канонерском острове.

Тем временем арестованные ранее офицеры были освобождены, и, увлекаемые Бестужевыми, с Георгиевским знаменем все двинулись с оружием на Сенатскую площадь — в строю оказались 8 рот Экипажа и артиллерийская команда. Несколько офицеров и нижних чинов остались в казармах, некоторые моряки находились в отпусках и Морском госпитале. На площади не замечалось никаких активных действий, однако было естественное для большого скопления людских масс оживление, к восставшим подходило духовенство, их увещевали петербургский генерал-губернатор, герой войн с Наполеоном, любимец армии М.А. Милорадович, вел. кн. Михаил Павлович — все было напрасно, однако восставшие части ничего и не предпринимали.

Правда, случился инцидент, когда матросы Дорофеев, Федоров и Куроптев выбили из рук В. Кюхельбекера, брата экипажного офицера, пистолет, направленный в Михаила Павловича, и вытолкнули его прикладами из середины колонны. За это им впоследствии был назначен пенсион в 200 руб. А унтер-офицер Хорошилов, выйдя из колонны, подошел к великому князю и с его разрешения возвратился в казармы (за что получил 150 руб.). За ним потянулись и другие, стали покидать площадь и офицеры.

Как известно, приведенные на Сенатскую площадь артиллерийские расчеты сделали свое дело, а довершили его гвардейские полки, оставшиеся верными Николаю. Выступление было подавлено.

В тот же день Экипаж был приведен к присяге, а присяжный лист доставлен в Зимний дворец. Ближе к полуночи были арестованы наиболее активные офицеры — командиры рот: А.П. Арбузов, Бодиско 1-й, М.К. Кюхельбекер и Ф.Г. Вишневский, а чуть позже прямо в своих казармах и другие офицеры. Впоследствии, осужденные по разным разрядам, они были лишены дворянства, наград, воинских званий и отправлены к местам заключения. Как у морских офицеров у них срывали знаки различия и отличия и бросали за борт.

На следующий день после событий на Сенатской площади знамя Экипажа было освящено, но на другой площади, Адмиралтейской, и доставлено в Зимний дворец, к месту своего хранения. Гвардейские моряки подтвердили свою верность престолу и вновь вернулись к служебным обязанностям. Характер их не изменился, и в течение зимних и весенних месяцев л/с преуспел в строевых занятиях и обучении стрельбе. Вместо арестованных офицеров, коих было достаточно, Экипаж пополнился чинами из гвардейской пехоты и корабельных команд.

С открытием навигации роты экипажа вышли в залив и возобновили морские «эволюции». Летом Экипаж участвует в маневрах на Балтике, а затем и в десантных учениях в Финском заливе и на Черной речке. Там матросы выступали в качестве пехотинцев, главным образом стрелков. Практически в течение двух лет гвардейцы под руководством контр-адмирала Ф.Ф. Беллинсгаузена совершенствовали свои навыки на суше и на море, не предполагая, что они очень скоро пригодятся в реальной боевой обстановке.

Одним из основных направлений внешней политики Николая I была борьба за проливы. Тут многое зависело от позиции Англии, которая не могла поощрять самостоятельность России в этом вопросе, однако не могла быть и против войны с Турцией, творившей бесчинства в Греции. Еще в июне 1827 г. Франция, Англия и Россия предъявили Порте ультиматум с требованием прекратить зверства по отношению к грекам и предоставить им автономию. Турки проигнорировали ультиматум и направились к греческим берегам. Союзная англо-русско-французская эскадра также двинулась к Греции и вошла в Наваринскую бухту, где уже находился турецкий флот — турки открыли огонь. В разыгравшемся сражении османский флот был почти полностью уничтожен.

Матрос, канонир Артиллерийской команды и унтер-офицер ластовой роты Гвардейского экипажа (слева направо). 1826–1828 гг. Из собрания ЦВВМ. 3421/40.

Однако турки, поощряемые Францией и Англией, расторгли заключенную ранее между Россией и Турцией Аккерманскую конвенцию, согласно которой было узаконено покровительство Санкт-Петербурга дунайским княжествам и Сербии. Они объявили «священную войну» против России. Начались военные действия.

В Гвардейском экипаже приступили к подготовке к походу. Особое внимание ротных командиров обращалось на комплектование обоза, запасы медикаментов, зимней одежды. На вооружение поступили новые семилинейные ружья Ижевского завода. 2 партии хлебопеков под началом лейтенанта фон Финна занимались заготовкой провианта, пекли хлеб и сушили сухари. Экипаж был в составе одной из колонн Гвардейского корпуса. 1 апреля 1828 г. моряки соединились у Обуховского моста с лейб-гвардии Саперным батальоном и двинулись к Нарвской заставе, провожаемые Николаем I. Позже офицерский состав принял участие в обеде в присутствии императрицы Марии Федоровны в Гатчине. А далее Экипаж направился к театру военных действий.

Моряки оказались в эшелоне генерала Сазонова, потом к ним присоединились лейб-егеря, Финляндский полк и сотня Черноморских казаков. В таком составе Экипаж форсировал Дунай и, оставив лошадей и обоз, двинулся налегке к Варне, куда прибыл 16 августа. Против этой крепости моряки действовали не только на суше, но и на кораблях Черноморского флота (110-пушечные «Париж» и «Император Франц», 74-пушечные «Пармен» и «Пимен»).

Огонь с кораблей по крепости был довольно интенсивный и, если учесть, что осадная артиллерия большей частью была задействована под Шумлой, для осады Варны играл важную роль. В это время туда прибыл Гвардейский корпус, а чуть позже и сам Николай I. Правда, и турки полу чили подкрепление — 23-тысячный корпус Омер-Паши.

Для осады крепости с южной стороны был назначен десант от Черноморского флота под командованием капитана 1 ранга Критского. В состав десанта вошла 4-я рота Экипажа, имевшая кроме оружия инструменты для устройства пристани и других работ на берегу.

30 августа в утреннем тумане отряд на шхуне «Гонец» достиг берега и произвел высадку между Константинопольской дорогой и мысом Галат, который был взят без особого труда. После этого он двинулся по Константинопольской дороге, что для турок было совершенно неожиданно. Они в спешке отступили, побросав оружие и даже одежду. Десантники начали строительство пристани и позиций для размещения батарей. Кроме того, черноморские моряки при содействии офицеров лейб-гвардии Саперного батальона построили флеш, который позволял бы сдерживать турецкие войска, устремившиеся на помощь осажденным. В этом укреплении находились артиллеристы под командой капитана Киселева, основная часть Экипажа переправилась на суда.

После того как турки ответили отказом на предложение сдаться, военные действия возобновились. Атаками пехоты и кавалерии они попытались ослабить кольцо осады, но наступление было отбито. В этих действиях принимали участие моряки-гвардейцы. Затем они вновь переправились на корабли. После трудной осады 29 сентября 1828 г. Варна сдалась. Вместе со стоявшими под Варной кораблями Черноморского флота Экипаж отбыл в Севастополь, где провел зиму. Ему был передан 110-пушечный корвет «Париж», на котором он, помимо регулярных морских эволюций, совершил небольшой переход к румынским берегам.

Между тем падение Варны, за что несколько офицеров Экипажа получили орден Св. Анны 3-й степени с бантом, а л/с — годовое жалованье, не означало прекращения военных действий.

В феврале 1829 г. сменился главнокомандующий русской армии — им стал Дибич, который старался координировать совместные действия сухопутных сил и флота. Была произведена высадка десанта, после чего он взял на болгарском побережье Сизополь — в этом принимали участие роты Экипажа. Под Бургасом две его роты под началом капитан-лейтенанта Лялина, сменяя друг друга и неся ощутимые потери, отбивали атаки турок. Южнее Сизополя находились батареи, с помощью которых планировалось захватить г. Василико и Агатополь. Эта задача возлагалась на десант, составленный из гвардейских моряков и Камчатского пехотного полка. В конце июля и в августе, доставленные на двух фрегатах и яхте, десантники заняли эти населенные пункты. Также высадка десанта при участии Экипажа произошла у крепостей Инада и Мидии — они были взяты без серьезных потерь. Командир Экипажа Ф.Ф. Беллинсгаузен за успешные действия в войне получил орден Св. Анны 1-й степени, некоторые офицеры — 2-й и 3-й степени, многих ждало внеочередное производство.

Еще до окончания боевых действий Гвардейский экипаж был отправлен в Крым, Севастополь и Бахчисарай, откуда он вернулся в Петербург только в июне 1830 г.

Новым командиром Экипажа стал контр-адмирал Г.С. Шишмарев, при котором продолжались обязательные учебные выходы в Кронштадт, занятия на берегу в составе 2-й пехотной дивизии Гвардейского корпуса, маневры на Балтике, в частности поход в Ревель. Однако мирные будни были непродолжительными: началась Польская кампания 1830–1831 гг.

Несмотря на то, что в 1828 г. Николай I короновался в Варшаве как король Царства Польского, отношения с поляками оставались в целом напряженными. Революционно-освободительный порыв, охвативший Европу, подтолкнул их на выступление. Поводом к нему послужило повеление польской армии готовиться к походу на Бельгию, стремившуюся обрести независимость от голландской короны. В ответ на это поляки подняли мятеж, и сейм объявил Романовых низложенными, назначив главой правительства Чарторыйского.

Уже в феврале 1831 г. русские части вошли в соприкосновение с польскими войсками. В корпус Дибича для проведения инженерных работ, главным образом наведений переправ, было отправлено несколько офицеров Экипажа, затем туда была откомандирована 6-я рота. Некоторые офицеры приняли участие в знаменитом сражении при Остро ленке 14 мая 1831 г., а также в штурме Варшавы 26 августа. Наведение переправы через Вислу осуществляли в том числе и гвардейские моряки.

После возвращения в Петербург их ждало новое испытание — эпидемия холеры, которая косила людей тысячами. Как и остальное население. Гвардейский экипаж понес серьезные людские потери как среди рядовых, так и в офицерском составе. Более того, гвардейским морякам вместе с другими частями гвардии пришлось усмирять население, учинившее в связи с эпидемией беспорядки.

Хроника Экипажа бесстрастно фиксирует изменения, касавшиеся его быта и устройства во всем их многообразии. Например, 9 августа 1831 г. артиллерийская команда трансформировалась в роту. В ее состав входило 4 офицера, 15 унтер-офицеров, 40 бомбардиров, 60 канониров, 1 барабанщик. 7 нестроевых и 3 матроса. Еще ранее, с января, чины Экипажа начинают обучаться фехтованию в школе известного мастера майора Вальвиля. Было решено обучать этому искусству чинов морского ведомства, и первыми из них оказались гвардейские моряки. Из их числа выделили группу нижних чинов, которые на определенный срок командировались к Вальвилю, где они должны были заниматься только фехтованием, а затем возвращались в Экипаж уже в статусе инструкторов. На регулярно проводившихся в школе смотрах именно чины Экипажа часто оказывались среди лучших, за что удостаивались денежных вознаграждений (от 2 до 5 руб.).

В том же году шефом Экипажа стал вел. кн. Константин Николаевич. С 1832 г. л/с состав гвардейских моряков начинает комплектоваться только «выборными» чинами Черноморского и Балтийского экипажей. В 1833 г. чинов Экипажа все чаще можно было видеть на Семеновском плацу: здесь в специально построенном сарае шло обучение стрельбе по методу мастера Гартунга, для чего использовались семилинейные ружья. Здесь же моряки постигали и строевую науку, приобретая «правильную выправку и полноту шага». Занятиями руководили офицеры и нижние чины гвардейских саперов.

В 1835 г. вместо скончавшегося Шишмарева командиром Экипажа становится капитан 1 ранга Н.Г. Казин. В этом году состоялись большие маневры на Балтике и в Финском заливе. Продолжались и учения на берегу: в Кронштадте и окрестностях столицы. Экипаж получил шанцевый инструмент, какой был у гвардейских саперов.

Обер-офицер Гвардейского экипажа. 1835–1843 гг. Из собрания ЦВММ. 3421/53.

В 1838 г. были введены особые знаки отличия в память о подвигах, совершенных воинскими частями: орденские ленты и скобы к древкам знамен с надписями с указанием даты основания, повода для награды и пр.

На скобе знамени Гвардейского экипажа значилось: «Александр I. Гвардейский экипаж.

Георгиевское знамя пожаловано 1813 года 26 августа за оказанные подвиги в сражении 17 августа 1813 года при Кульме».

Как и ранее, гвардейские моряки совершали заграничные походы. В 1841 г. на борту корвета «Князь Варшавский» они были с визитом в Копенгагене. В 1845 г. гвардейцы еще раз посетили датскую столицу, а также Плимут, Мальту, Сицилию, Неаполь, о-в Эльбу, Гибралтар.

А в Петербурге гвардейцев ждали привычные смотры, парады, караулы. Быт л/с определялся уставами и инструкциями, составленными при непосредственном участии командного состава и вел. кн. Александра Николаевича. Особое внимание было обращено на улучшение условий для нижних чинов. В частности на борьбу с сыростью и утепление казарм, контроль за чистотой воздуха в казармах, для чего было регламентировано, какое количество человек могут находиться там одновременно. Предписывалось более тщательно проверять качество приготовления пищи: на улучшение довольствия добавлялось каждой роте по 350 руб. серебром. Кроме того, командиры должны были следить за целостностью артельных денег, отчисляемых с жалованья чинов. Они получали из артели деньги при увольнении. Офицерам и унтер-офицерам запрещалось рукоприкладство.

Надо ли говорить, что эти рекомендации и предписания выполнялись не всегда и не полностью, однако ситуация в большинстве гвардейских полков в этом смысле выглядела заметно лучше, чем в обычных армейских и флотских частях.

В размеренную жизнь гвардейских моряков вновь вмешалась большая политика, а именно события в Габсбургской империи. Ее положение к зиме 1848–1849 гг. стало критическим, так как к войне с сардинским королем добавилось Венгерское восстание, направленное на достижение независимости от австрийцев, — император Франц-Иосиф обратился за помощью к России.

Николай I еще во второй половине 1848 г. перевел армию на военное положение: войска стали стягиваться к западным границам. Гвардейский экипаж был выдвинут к Белостоку, где расположился поротно. Там он принял участие в крупных сухопутных учениях, находясь в стрелковых цепях. Казалось, не сегодня-завтра начнется движение на Будапешт, но война закончилась, а Экипаж, не снискав славы, двинулся по направлению к Петербургу. Вскоре после этих событий штуцерная команда гвардейских моряков отправилась в Красное Село для упражнений в стрельбе. Ежегодно из Экипажа 8 чел. нижних чинов и 1 обер-офицер определялись в сводную учебную гвардейскую команду при образцовом пехотном полку для обучения строевой службе. Совершенствовалась и стрелковая подготовка: для этого 2 чел. нижних чинов командировались в гвардейский Московский полк, где получали стрелковые навыки, необходимые инструктору, в качестве коих они возвращались в Экипаж.

В 1850 г. программа подготовки моряков пополнилась введением в нее пожарного дела, для чего по 2 чел. от каждой роты направлялись в Пожарное депо.

К тому времени Артиллерийская рота была расформирована: унтер-офицеры ее стали кондукторами, а рядовые зачислены в строевые роты. Кондуктора и артиллерийские вахтеры составили артиллерийскую команду при Экипаже. Ластовая рота превратилась в Гвардейскую ластовую полуроту.

30 августа 1848 г. рота Экипажа со знаменем несла караул в Зимнем дворце: в этот день сочетался браком вел. кн. Константин Николаевич. После этого моряки были переведены в Мраморный дворец.

В августе 1849 г. вышло Положение об учреждении в гвардейской пехоте так называемого «михайловского капитала». Он состоял из суммы единовременных вычетов из жалованья штаб- и обер-офицеров (2,5 % годовой суммы), а проценты с нее ежегодно должны были выдаваться наиболее достойным старослужащим, остававшимся на тот момент в строю. Такой пенсион первым получил боцман ластовой полуроты Сергей Безин.

Оснащение Экипажа в меру возможностей и с учетом разнообразия задач, стоявших перед его л/с, медленно, но совершенствовалось. Стрелковое оружие у моряков было в целом современным, кроме того, они получили в свое распоряжение понтонный парк: деревянные конструкции системы Бираго и кожаные понтоны. В связи с наличием всего этого в 1852 г. образована специальная команда, которая должна была совершенствовать свои навыки в понтонном деле и обучать этому л/с строевых рот.

В преддверии Крымской кампании на Галерном острове началось строительство винтовых лодок, поскольку гребные канонерские лодки, на которых находилась запасная рота Экипажа и которые предназначались для обороны Кронштадта, представлялись недостаточным для этого средством.

Новые лодки делались из сосны, на корме имелась командирская каюта, а также 68-фунтовое орудие. Другая такая же пушка находилась на баке, а еще одна — 36-фунтовая — располагалась посередине. Скорость лодки в 9 узлов обеспечивала машина мощностью 60 лошадиных сил. В помощь командиру лодки определялись мичман флотских экипажей и старший гардемарин Морского корпуса.

Вооружение команды состояло из 10 штуцеров, тесаков, 2 револьверов для рулевых, 3 интрелей для кочегаров и надлежащего количества строевых ружей. В целом таких лодок было построено немного, но в числе принадлежащих Экипажу судов они числились.

Сравнительно небольшое число гвардейских моряков, в том числе и офицеров, принимало участие в Крымской (Восточной) войне. Некоторые из них находились в строю вплоть до окончания военных действий, получив награды, в том числе и орден Св. Георгия 4-й степени. Однако в целом события в Крыму не повлияли на размеренную жизнь Гвардейского экипажа, состоявшую из учебных стрельб, строевых смотров, занятий гимнастикой и фехтованием, выходов в море. Правда, л/с Экипажа пополнился 110 георгиевскими кавалерами, прибывшими из Севастополя.

В мае 1856 г. его чины получили новые нарезные ружья, а стрелковая рота была расформирована. В октябре того же года во флоте были введены абордажные палаши, которые заменили саперные тесаки и артиллерийские ножи. Перевооружение Экипажа сопровождалось усовершенствованием методов подготовки его л/с. Так, в стрелковой школе в Царском Селе регулярно проходили обучение по 4 унтер-офицера, 4 ефрейтора и 12 рядовых. В программу, помимо собственно стрелкового дела, включены были гимнастика и фехтование. Кроме того, под началом лейтенанта Большева состояла отдельная фехтовальная команда в составе 4 унтер-офицеров и 4 рядовых, чуть позже учреждена еще одна такая же команда.

В сформированной Экипажной школе совершенствовали навыки строевой подготовки, занятия по стрельбе проходили в тире лейб-гвардии Финляндского полка, а артиллерийские учения в Галерной гавани.

При этом не отходила на второй план и морская подготовка. Совершались учебные походы по Финскому заливу и Ладожскому озеру, по реке Свирь и Балтийскому морю. Часть л/с на яхте «Штандарт» посетила Бордо, другие отправились на Средиземное море. Гвардейские моряки занимались также промерами в акватории Финского залива.

Участие в дворцовых церемониях являлось составной частью службы гвардейских частей. Помимо несения караулов в царских резиденциях, присутствия при тезоименитствах и свадьбах особое место занимало участие в коронационных торжествах. Не был исключением и Гвардейский экипаж. Так, по случаю коронации Александра II (1855–1881) рота Его Высочества со знаменем отправилась в Москву 26 июля 1856 г. и по приезде остановилась в лагере на Ходынском поле, где пребывала до 16 августа, после чего переместилась в Кремлевские казармы. Рота находилась в почетном карауле в Кремлевском дворце и у Спасских ворот. В день коронации она располагалась между Успенским и Архангельским соборами и принимала участие в парадном прохождении войск на Ходынском поле.

Обер-офицер, штаб-офицер, матрос и унтер-офицер Гвардейского экипажа. 1855–1870 гг. Из собрания ЦВММ.

С января 1857 г. унтер-офицерам и фельдфебелям вменялось отдавать честь по-офицерски, то есть прикладыванием руки к козырьку. С этого же года они стали носить саблю с клинком абордажного палаша, а в 1858 г. получили вместо ружей револьверы. Строй в Экипаже вводился 2-шереножный, как в стрелковом батальоне. Резервный полуэкипаж был упразднен.

Вопросами снабжения, экономического состояния Экипажа наряду с интендантскими структурами занимался Хозяйственный комитет, председатель и члены которого избирались на 2 года. В его компетенцию входили организация продовольственного и мундирного снабжения, состояние имущества, движимого и недвижимого, финансов, экипажной артели, обеспечение деятельности ротных школ, где нижние чины и рядовые обучались грамоте и Закону Божьему. 2 раза в неделю священник Николаевского собора отец Александр разъяснял гвардейцам главные догматы веры и значение церковных таинств.

16 февраля 1860 г. праздновали 50-летие Гвардейского экипажа. Но если вспомнить, что его предшественниками считались придворные гребцы — класс, оформившийся в 1710 г., — то с фактического образования части прошло более 100 лет. В ознаменование этого Экипаж получил на свое знамя Андреевскую ленту. Во время церковного парада в манеже Инженерного замка по освящении знамени ленту повязал сам император. Многие чины Экипажа получили награды и денежные выплаты, а также был устроен торжественный обед.

Штаб- и обер-офицеры приглашались на обед в Мраморный дворец.

Жизнь Экипажа шла своим чередом, ластовая полурота в 1863 г. превратилась в нестроевую полуроту, увеличилось число занимавшихся в стрелковой и фехтовальной школах, однако в судьбу гвардейцев вновь могли вмешаться внешние обстоятельства.

В начале 60-х гг. обострился польский вопрос, произошло выступление в Варшаве и некоторых других городах. Замаячила угроза повторения кровопролитной войны польской кампании времен Николая I. Более того, действия против поляков вызвали враждебное отношение к России со стороны европейских государств.

К лету в Царстве Польском дислоцировалось 14 пехотных и 5 кавалерийских дивизий, многим частям, в том числе и гвардейским, не вошедшим в состав гвардейских дивизий, уже находившихся в Польше, был объявлен поход.

Морской экипаж вновь не успел принять деятельного участия в боевых действиях, хотя, как всегда в таких случаях, не обошлось без группы командированных офицеров и нижних чинов. В Польшу было послано 2 роты, которые принимали участие в охране переправ через Вислу, но этим все и ограничилось. События развивались столь стремительно, что в конце марте 1864 г. восстание было подавлено.

Однако в XIX в. мирные будни часто сменялись войнами. Прошло сравнительно немного времени, и императорской гвардии снова пришлось покинуть столицу. На сей раз путь ее лежал на Балканы.

Западные страны с беспокойством смотрели на слишком, как они считали, самостоятельную внешнюю политику России. Казалось, поражение в Крымской войне значительно подорвало ее влияние в Европе, однако на деле империя Александра II продолжала оставаться субъектом международных отношений, с которым необходимо было считаться.

России удалось добиться отмены условий Парижского договора 1856 г., по которому ей запрещалось строить военный флот на Черном море, а также содержать там военные базы. В предстоящем столкновении с Портой это играло для России важную роль.

Несмотря на поддержку балканских государств со стороны России, получение автономии Сербией, Черногорией и Румынией, независимость Греции, турецкое присутствие там сохранялось. В связи с этим все больший размах там принимало освободительное движение. При поддержке России Черногории удалось отстоять свою автономию в войне с турками 1858–1862 гг. Произошли восстания против турок в Боснии и Герцеговине; в Сербии, также при содействии России, войска султана вынуждены были оставить большую часть территории, за исключением Белграда и еще двух городов. Через 5 лет турки окончательно покинули страну. Влияние Порты на Балканах слабело с каждым годом, но при этом усиливался террор против местного населения — балканские народы взялись за оружие.

В 1875 г. началось восстание в Герцеговине и Боснии, затем на борьбу поднялись болгары. В ответ янычары устроили в Болгарии резню, в результате которой погибло 30 тыс. чел. В 1876 г. против турок выступили Сербия и Черногория, чьи военные возможности уступали турецким. Янычарыустраивали настоящие расправы над балканским населением, однако сломить сопротивление двух славянских стран долгое время не могли. Их борьба вызвала глубокое сочувствие в России. Для оказания помощи сербам и черногорцам начался сбор пожертвований деньгами и вещами. За короткий срок было собрано 3 млн рублей. Сбор средств проводился через славянские комитеты, которые начали организовываться еще в конце 50-х гг.

В России поднялась волна добровольческого движения, в Сербии находилось более 6 тыс. русских. Ее армией руководил генерал М.Г. Черняев, принявший сербское подданство. Официальный Петербург открыто не вмешивался в войну, пытаясь дипломатическими средствами заставить султана решать вопросы мирным путем. Путем дипломатических переговоров на самом высоком уровне России удалось укрепить свое влияние в решении балканских проблем. В марте 1877 г. Лондонским протоколом 6 государств Турции было предложено осуществить реформы на Балканах и провести демобилизацию. Несмотря на политическое давление, Турция не шла на уступки. 12 апреля 1877 г. Александр II подписал манифест о войне с турками. Румыния согласилась пропустить на свою территорию русскую армию, которая стала сосредоточиваться неподалеку от ее границы. Главнокомандующим был назначен вел. кн. Николай Николаевич Старший.

В ходе частичной мобилизации, проведенной еще в 1876 г., в распоряжение командования были направлены команда Черноморского флота и 2 роты Гвардейского экипажа. После проведения Высочайшего смотра в манеже Инженерного замка и после погрузки в вагоны 2 роты гвардейских моряков 18 ноября выехали в Кишинев.

В течение нескольких месяцев они усиленно совершенствовали свои навыки в стрелковом деле, тактике, постановке минных заграждений, наведении переправ, плавании в водолазном костюме. На Днестр доставили несколько катеров, что давало возможность проводить подготовку к боевым действиям в полном объеме.

В начале войны гвардейские моряки оставались в состоянии ожидания, и только 9 мая 1877 г. стала производиться погрузка понтонного оборудования, шлюпок, ботов, катеров, мин на железнодорожные платформы. Для перевозки имущества и личного состава — 26 офицеров и 436 нижних чинов — было задействовано 4 эшелона в составе 38 вагонов и 66 платформ. Медленно, с продолжительными остановками составы стали продвигаться в сторону Балкан.

К 10 мая развертывание сухопутных войск было закончено, ее авангард располагался от устья Ольты до Калараша, а основные силы— к югу от Бухареста. Основным препятствием для переправы через Дунай представлялась турецкая флотилия в составе 20 броненосцев, канонерок и корветов. Хорошо вооруженная и укомплектованная, она контролировала движение по реке. Положение русской армии усугублялось еще и чисто природными условиями, в частности образованием во время разлива на левом, румынском, берегу широких пойм, которые превращались в стоячее болото. На высоком гористом правом берегу турки сосредоточили артиллерийские батареи, которые практически сводили на нет возможное проведение масштабных операций по наведению переправ и высадке десанта.

Тем не менее положение турок на Дунае нельзя было назвать неуязвимым. Их корабли были рассредоточены практически по всему течению, что заметно ослабляло возможность огневой поддержки береговых укреплений с реки. Уже были спущены на воду русские минные катера, которые создавали трудности свободному плаванию турецких корветов и канонерок. К тому же не без успеха действовала и береговая артиллерия, и 29 апреля у Браилова ее огнем был уничтожен вместе с командой турецкий монитор «Люфти-Джелиль», а 14 мая минные катера потопили еще один тяжелый монитор «Хавзи-Рахман».

Минные атаки катеров на турецкие суда требовали большого умения, хладнокровия и храбрости, поскольку требовалось на шесте, находящемся на носу катера, подвести мину к неприятельскому борту и вручную, находясь под огнем неприятеля, взорвать ее. Еще один способ минной атаки заключался в том, чтобы подвести мину на буксире и взорвать ее ударом о борт. Мощь турецкой флотилии существенно пострадала и от выставленных на многих участках Нижнего Дуная минных заграждений. Гвардейские моряки участвовали во всех успешных минных атаках, и потопленные турецкие суда — во многом их заслуга.

Несмотря на эти успехи, необходимость форсирования Дуная оставалась актуальной, и во второй половине мая русские части стали готовиться к переправе. Операция требовала дополнительных сил для обеспечения постановки понтонов, минных заграждений, высадки десанта. В Петербурге был сформирован сборный отряд, куда наряду с несколькими флотскими подразделениями вошла и рота Ее Величества Гвардейского экипажа (175 чел.) во главе с лейтенантом С.И. Палтовым. Отряд выехал из Петербурга 27 мая и благополучно добрался до Румынии, где моряки-гвардейцы и флотская стрелковая рота присоединились к 3-й саперной бригаде. Кроме петербургского, на Дунай прибыло еще несколько отрядов, собранных из нескольких флотских экипажей, в том числе и Каспийской флотилии. Начальником всех флотских частей на Дунае был назначен тогдашний командир Гвардейского экипажа вел. кн. Алексей Александрович. Позже из оставшихся в столице чинов Экипажа и команды фрегата «Светлана» был сформирован еще один отряд, под началом капитана 1 ранга Д.З. Головачева, который отправился к театру военных действий в пешем строю и с обозом. Численность отряда, выступившего из Петербурга на Кишинев, составляла 504 чел. нижних чинов и 29 офицеров. Впоследствии к отрядам Экипажа присоединялись их однополчане, периодически направляемые на Дунай из Петербурга.

Гвардейские моряки, находясь на театре военных действий, активно занимались постановкой минных заграждений, в этом особенно преуспел отряд Экипажа под началом капитан-лейтенанта К.И. Тудора, минировавшего возможные подходы турок к Зимнице, где планировалась основная переправа русских войск.

Минирование акватории Дуная нередко проходило под сильным орудийным и ружейным огнем турок, поэтому подобные операции нечасто удавалось завершить полностью и в срок и они проходили в несколько этапов. Тем не менее сроки переправы приближались. Первоначально было решено осуществить ее у Фламунды, поскольку Дунай здесь узок, а неподалеку были собраны все понтонные парки: переправа основных сил была назначена на 13 июня.

До этого, 10 июня, 10 рот с 4 орудиями 18-й пехотной дивизии форсировали реку в районе Галаца, с боем захватили Буджакские высоты и продвинулись далее, заставив турок очистить северную Добруджу, однако этот успех не имел развития, хотя следом за пехотными подразделениями подтянулись и другие части XIV корпуса, по сути этим и ограничив свое участие в войне.

Между тем гвардейские моряки продолжали минировать участки Дуная, несмотря на активное противодействие турок.

Предстояла переправа основных сил, но уже не у Фламунды. Это было решение Главнокомандующего, который после изучения местности и обстановки пришел к выводу, что первоначально намеченная переправа могла сопровождаться большими потерями, так как проходила бы под обстрелом уже возведенных турецких батарей. Поэтому выбран был другой вариант, а именно у Зимницы.

Для обеспечения этой переправы к о-ву Мечеку послали отряд гвардейских моряков капитан-лейтенанта К.И. Тудора с задачей выставить минные заграждения у турецкого берега. В ночь с 14 на 15 июня, несмотря на то, что ночь была лунная и противник был близок, моряки в шлюпке, прибуксированной к паровому катеру, достигли выбранного места и приступили к минированию. Оно проходило в два этапа: вначале выставили 3 мины, чуть позже еще одну. Последнее произошло уже ранним утром, и морякам не удалось остаться незамеченными. Правда, противник обнаружил минеров уже тогда, когда дело было сделано, однако гвардейцы лишь с помощью того же катера сумели выйти из-под обстрела, не получив ни одного ранения.

В свою очередь, турки попытались прорваться к месту минирования, однако гвардейцы на катерах, хоть и не без труда, сумели отогнать турецкий монитор, который поддерживали огнем береговые батареи.

Отряд Тудора не ограничил свое участие в боевых действиях постановкой минных заграждений: катера Экипажа за несколько июньских дней неоднократно предпринимали атаки на вражеские суда. Правда, урон турок от этого был невелик, однако гвардейцы демонстрировали свое активное присутствие на Дунае, во многом обеспечив предстоящую переправу основных сил.

Между тем командование стремилось скрыть от турок место форсирования реки и предприняло демонстрационную бомбардировку Рущука и Никополя, а 3 корпуса были направлены к Фламунде. У Зимницы заранее были сосредоточены понтоны, паромы и пароходы; плавучий мост был наведен только 21 июня. Гвардейские моряки, находившиеся в составе 3-й саперной бригады, приняли в этом самое активное участие. Чины Экипажа распределялись по понтонам и должны были действовать вместе с солдатами понтонных батальонов. Вечером накануне переправы, при соблюдении тишины, понтоны спустили на воду в затоке Дуная.

К месту переправы прибыла XVI пехотная дивизия генерал-майора М.И. Драгомирова, и в ночь на 15 июня Волынский, а за ним Минский полки приступили к посадке. В кильватерном строю понтоны и паромы начали движение по реке. Погрузка и отправка войск проходили в соответствии с заранее составленным расписанием, по рейсам, которых определили семь.

Переправе существенно мешало сильное течение, которое нарушало порядок движения. А тут еще и турки, обнаружив, наконец, двигающиеся понтоны, открыли огонь. Некоторые понтоны сели на мель, другие попали под сильный огонь неприятеля, число убитых и раненых росло. Турецкие части, прибывавшие из Систова, приняли активное участие в обстреле артиллерийском и ружейном расстроенного первого эшелона переправы.

Несмотря на это, русские войска продолжали форсирование Дуная. Турки ввели в дело 2 паровых судна для действий в непосредственной близости от эшелона. Навстречу им были посланы катера, а также железные понтоны и пароход «Анетта», на которых находились моряки Экипажа, готовые к абордажу. Турки повернули обратно. Высадка прошла благополучно.

Преодолевая систовские кручи, под огнем противника русская пехота сумела закрепиться на турецком берегу и взятием Систова обеспечила создание необходимого для дальнейшего наступления плацдарма.

Прибывший на место переправы император выразил благодарность войскам, не преминув отметить заслуги и гвардейских моряков.

Навыки в создании и использовании переправочных средств, полученные л/с Экипажа в Петербурге, в скором времени проявились и при возведении у Зимницы постоянной переправы. В ее создании принимали участие также саперы 5-го и 6-го батальонов. Гвардейцы геройского отряда Тудора строили деревянные понтоны, которые вместе с саперами переправляли из устья р. Ольты к Зимнице, где их соединяли в огромный плавучий мост. Проводка понтонов проходила под обстрелом турок, однако в целом закончилась благополучно; 29 июля войска вступили на мост.

Вскоре гвардейские моряки приняли участие в создании еще одной переправы, которая позволила бы расширить плацдарм для наступления на болгарском берегу, где русским войскам противостояли, кроме многочисленных турецких полевых войск, гарнизоны нескольких хорошо укрепленных крепостей. Предполагалось, что гвардейцы также будут задействованы при их штурме или осаде, вместе с армейскими саперами.

Планы командования предполагали проведение активных наступательных операций на обширном театре военных действий с участием большого числа войск. В этой связи их обеспечение всем необходимым являлось одним из главных условий успеха. Нельзя было повторять просчеты и ошибки Крымской войны. С тех нор в интендантском устройстве русской армии произошли определенные изменения к лучшему, хотя «родимые пятна» в виде волокиты и казнокрадства, особенно заметные в военное время, оставались. Поскольку боевые действия происходили за пределами империи, своевременная доставка «военных припасов» стала еще более актуальной. Это способствовало и поддержанию наступательного темпа, который мог бы переломить непростой ход кампании.

Для наведения переправ через Дунай и его притоки были собраны все лучшие саперные и пионерные части. Их подготовка была на одинаковом, достаточно высоком уровне. Строительство крупной переправы, позволявшей перебрасывать живую силу и большие обозы, поручалось Гвардейскому экипажу.

Наведение переправы определили в районе острова Батин, куда гвардейские моряки в составе 4 рот прибыли со своим скарбом в конце лета-начале сентября. С учетом объема работ предстояло провести здесь продолжительное время. Обустраивались основательно: в деревне Петрошаны, неподалеку от дунайского берега, разбили настоящий лагерь, более похожий на военный городок. Немногочисленное местное население оказало гвардейцам достойный прием, предоставив офицерам свои избы; нижние чины разместились в землянках. Вместе с гвардейцами находились и чины черноморских флотских экипажей, обслуживавших минные катера, которые стояли у причалов острова. В обязательном порядке были выставлены и минные заграждения.

Гвардейские моряки работали споро, необходимых инструментов было достаточно: делались пути и по ним доставлялись материалы к месту самой переправы. Через два месяца она стала действующей, а широкие подъездные колеи приобрели вид вполне приличных дорог.

Гвардейцы сумели отличиться не только на строительном поприще. Им удалось силами 3 катеров и румынской канонерки уничтожить возводимую турками переправу через Дунай в районе Калараша. В этих действиях участвовал и бывший в то время мичманом фрегата «Светлана» (он был в ведении Экипажа) вел. кн. Константин Константинович.

С конца декабря началась подготовка Экипажа к походу на Балканы: формировался обоз, делались необходимые приобретения. 8 февраля 1878 г. Экипаж покинул район Батина на пароходе «Карабия» и идущей у него на буксире барже. Оказавшись на другом, болгарском берегу, гвардейцы, уже обремененные обозом в 60 повозок, двинулись к Балканам. Трудности, какие они испытывали в дороге, были вызваны не столкновениями с неприятельскими отрядами, а условиями самого перехода. Он проходил зимой, часть пути пролегала через горные перевалы, гвардейцы страдали от недостатка теплой одежды, а ночевать приходилось в палатках и на земле. У многих не замедлила сказаться простуда. Однако самое сложное и опасное было позади — далее благополучное путешествие по железной дороге в Адрианополь, затем переезд к побережью Мраморного моря в Сан-Стефано и гвардейский лагерь. Но даже там не было того относительного комфорта, который так желанен на войне. По свидетельству одного из участников похода, гвардейцы находились буквально в бедственном положении, будучи победителями, но без жилья и денег. К тому же и ночевать приходилось в палатках на глинистой земле, из-за дождей превратившейся в сплошное месиво.

Несмотря на объявленное перемирие и проходившие в Сан-Стефано переговоры, война в известном смысле была еще не окончена. Это подтверждала перспектива участия Экипажа в минировании пролива Босфор, поскольку Англия, недовольная исходом войны и статусом России как страны победительницы, имела намерение послать свой флот в Черное море. Путь ему должны были преградить мины, уже доставленные с Черноморского флота и оказавшиеся в распоряжении гвардейцев.

Они были далеко не в полном своем кадровом составе. Часть офицеров и матросов оказалась в Рущукском отряде, морская команда которого обеспечивала зимнюю переправу через Дунай с помощью катеров и по мосту, составленному из плотов. Больных же было очень много: только в Румынии оставалось 185 чел. Значительное число заболело и по пути через Балканы. И уже в лагере на Мраморном море лазарет постоянно пополнялся, в основном простудившимися. Дунайская лихорадка, тиф, простуда — слагаемые значительного урона, который был нанесен гвардейским морякам, не считая естественных для войны потерь убитыми и ранеными.

Как бы то ни было, гвардейские моряки по праву пережили триумф победителей. Более того, они составили роту почетного караула, сопровождавшую вел. кн. Николая Николаевича во время его визита турецкому султану, и со своим знаменем и оркестром прибыли в Стамбул.

После заключения Сан-Стефанского мирного договора в конце апреля 1878 г. пора было возвращаться в Петербург. На пароходе «Лазарев» Экипаж благополучно добрался до Одессы, а оттуда уже поездом направился в столицу, куда прибыл 5 мая. Встреча гвардейцев превратилась в настоящий триумф с участием жителей, депутации Городской думы, официальных и неофициальных лиц.

Был устроен торжественный обед и в «зимней» кают-кампании, учрежденной в Гвардейском экипаже 29 декабря 1875 г. Она открывалась 1 октября и действовала до 1 июня, ее возглавлял старшина, в роли которого выступал командир Экипажа. Правом посещения кают-кампании обладали все строевые офицеры, а также почетные члены, к коим причислялись адмиралы, имевшие мундир Экипажа. Гостями кают-кампании могли быть только лица, носившие морскую форму и приглашенные экипажными офицерами. Прочих допускали только с разрешения старшины. В кают-кампании можно было находиться с 10.30 утра и до 1.30 ночи. Позволялось играть в карты, но не в азартные игры; в распоряжении офицеров были также шахматы, домино и бильярд.

Во время Высочайшего смотра на Дворцовой площади несколько чинов Экипажа, бывших гребцами на понтоне, перевозившем императора через Дунай 16 июня 1877 г., получили Георгиевские кресты. 6 мая 1878 г. л/с Экипажа пожалованы знаки отличия на головные уборы в виде ленты с надписью «За отличие в Турецкую войну 1877–1878 гг.». Позже заслуги гвардейцев были отмечены вручением им серебряных Георгиевских рожков: 1-я рота получила рожок с гравированной надписью «За переправу через Дунай у Зимницы 15 июня 1877 г.», а на рожках остальных рот была та же надпись, что и на головных уборах. Кроме того, нижним чинам на фуражки (бескозырки), которые они носили на кораблях, жаловались вместо черных шелковых ленточек Георгиевские.

Наиболее отличившиеся офицеры и нижние чины были награждены орденами, Знаками отличия Военного ордена, золотым оружием.

После всех торжеств и поощрений необходимо было довести численность л/с до штатного расписания. Решение этой задачи непосредственно касалось прошедшей войны, поскольку в Петербург для частичного пополнения гвардейских моряков были направлены чины Черноморского отряда, участвовавшие в боевых событиях на Дунае. Первым ротам флотских экипажей, входивших в его состав, также были пожалованы серебряные сигнальные рожки с надписью: «За действия на Дунае в Турецкую войну 1877–1878 гг.». Сами роты стали называться именами Его Императорского Величества и Его Королевского Высочества герцога Эдинбургского.

В состав гвардейских моряков командировались и некоторые чины трех рот 4-го флотского экипажа, составлявшие команду фрегата «Севастополь» и также получившие серебряные рожки с надписью: «За провод моста в Дунай под огнем Никопольских укреплений в июне 1877 г.».

В который уже раз в этом столетии гвардейским морякам приходилось возвращаться к повседневной жизни, полной своих забот. Все повторялось вновь: несение караульной службы в царских резиденциях, маневры в заливе между Петербургом и Кронштадтом, выходы в Балтику, командировки нижних чинов во Флотскую стрелковую роту при Учебном пехотном батальоне, строевые занятия и пр. По сравнению с другими гвардейцами, нижние чины Экипажа имели меньше возможностей получить дополнительные приработки и, соответственно, надбавку к жалованью. Это было связано с нередкими отлучками гвардейских моряков, совершавших морские походы в качестве матросов или морских солдат. Тем не менее материальный достаток у гвардейских моряков был в целом выше, чем в армейских частях и обычных флотских экипажах, лучше было налажено снабжение. Этому способствовала также деятельность Хозяйственного комитета, своевременно посылавшего запросы в интендантские структуры. В этих бумагах суть проблемы излагалась как с предметной стороны, так и финансовой. Запрос или обращение сопровождались цифровыми выкладками, что давало возможность обойтись без повторных проверок и расчетов. Иногда запросы отправлялись в другие гвардейские полки для выяснения отдельных моментов, связанных с вещевым и финансовым обеспечением. Так, например, в связи с необходимостью обеспечить своих певчих особыми кафтанами, представители Хозяйственного комитета Экипажа направили соответствующие запросы во многие гвардейские полки. В ответ из всех полков поступили сведения о том, что 12 полковых певчих содержатся на деньги, отчисляемые из сумм полковой церкви. Аналогичную систему ввели и в Экипаже. Вообще в это время престиж службы в Гвардейском экипаже заметно вырос, и его офицеры пользовались в столичных салонах такой же популярностью, как и офицеры гвардейской кавалерии. Переход лейтенанта или капитан-лейтенанта из флотского экипажа в гвардейские моряки был сопряжен с 6-месячным дополнительным прохождением строевой службы, то есть «ротного учения». После этого следовал экзамен, который принимал командир 1-й гвардейской дивизии. Однако несмотря на эти трудности стать офицером Гвардейского экипажа было желанием отпрысков самых знатных фамилий империи.

Во второй половине XIX в. нижние чины, у которых были семьи, становились обладателями небольших участков на Московской стороне. Хозяйственный комитет заключал договоры о возможном кредите для них на покупку инвентаря, необходимых при обзаведении собственным хозяйством вещей.

Кроме того, представители Комитета обеспечивали и контролировали проведение ремонта казарм, организацию праздников Экипажа, содержание экипажного хозяйства.

В это время Экипаж окончательно обустраивается в районе Екатерининского канала. Здесь для него еще в середине XIX в. военным инженером М.А. Пасыпкиным было построено монументальное здание казарм. Офицеры с семьями размещались в доме № 4 по Торговой улице. Вплоть до начала XX в. комплекс зданий Гвардейского экипажа продолжал расширяться и занял значительную территорию между Екатерингофским проспектом, Екатерининским и Крюковым каналами. По существу здесь размещался целый военный городок с плацем, казармами, госпиталем, тиром и пр. Подобные слободы в Петербурге и его окрестностях имели и другие гвардейские части.

Традиционным было участие Экипажа в коронационных торжествах в Москве, дворцовых церемониях, присутствие во время визитов высокопоставленных персон. В летнее время гвардейские моряки обеспечивали речные и морские прогулки Двора, а иногда и просто жителей столицы. Не обходились без участия гвардейцев и праздники городского масштаба, в частности церемонии открытия памятников. В подобных случаях устраивался парадный проход отдельных подразделений гвардейских полков: со стороны Гвардейского экипажа чаще всего приглашалась 1-я рота.

Жизнь Экипажа шла своим чередом, предлагая в целом однообразные занятия. Правда, если в других полках она умещалась в пребывание между казармами и плацем, то у моряков известное разнообразие ей придавали речные прогулки и морские походы. Многие чины Экипажа имели флотские специальности, едва ли уступая в своей подготовке, например, комендорам или кондукторам корабельных команд.

Боцман и матрос Гвардейского экипажа в строевой форме одежды. 1881–1892 гг. Из собрания ЦВММ.

Обслуживая придворные яхты, они в то же время совершенствовали свои навыки в морских маневрах, находясь на боевых кораблях. Развитие парового флота предполагало у л/с состава наличие определенных технических знаний, достаточно регулярных занятий по корабельным специальностям. Они проходили как в Петербурге, так и в специальных классах Кронштадта. Соответственно усложнялась программа в школе юнг и учебной команде. Строевые занятия и стрельбы из огнестрельного оружия по-прежнему оставались обязательной составной частью подготовки гвардейских моряков. В 1870-1880-е гг. флотское руководство все больше внимания начинает обращать на десантную подготовку флотских экипажей, действия на берегу при высадке и после нее. Эти веяния не обошли и гвардейцев. Наряду с походами в Швецию, Данию, Англию и другие страны в эти годы они участвовали, вместе с экипажами Балтийского флота, в нескольких крупных морских маневрах в Финляндии, выступая в качестве десантных частей.

После возвращения гвардейские моряки вновь продолжали постигать строевую премудрость под наблюдением обер- и унтер-офицеров гвардейских пехотных полков. Вскоре универсальная подготовка гвардейских моряков оказалась востребованной: началась русско-японская война.

Командование не планировало задействовать гвардейских моряков на Дальнем Востоке, тем более что там не находилось ни одного корабля Экипажа. Как всегда в таких случаях от гвардейцев стали поступать прошения об отправке их к театру военных действий. Одновременно Хозяйственный комитет начал сбор средств для отправляющихся. В числе первых командированных на Дальний Восток было несколько офицеров во главе с вел. кн. Кириллом Владимировичем. В госпиталь Порт-Артура направили младшего врача Экипажа В.В. Григоровича. Несколько гвардейцев Экипажа сразу оказались на борту броненосца «Петропавловск», где находился командующий Тихоокеанским флотом С.О. Макаров. Трагическая гибель корабля унесла и их жизни; Кирилл Владимирович уцелел.

Несколько нижних чинов Экипажа также оказались в составе корабельных команд. Например, машинный кондуктор И. Маевский, который обосновывал свое прошение тем, что он «имел право на самостоятельное управление машинами». На Дальний Восток отправлялись и санитары.

Один из офицеров Экипажа, лейтенант С.Н. Тимиров, в числе первых его чинов оказавшийся на войне, успел проявить себя и предприимчивым морским офицером, и мужественным пехотинцем. Он побывал в качестве вахтенного начальника на крейсере «Пересвет», старшим офицером крейсера «Победа», неоднократно участвуя в столкновениях с японцами. Командуя ротой моряков этого корабля, оказавшихся на берегу, он защищал Порт-Артур и после сдачи крепости остался вместе с ними в японском плену.

Чины гвардейского Экипажа могли воевать не только на суше и на воде, но и под водой. Они составили экипаж одной из подводных лодок, предназначенных для действий против японцев. Гвардейцы несколько раз выходили в море, однако собственно боевых операций им вести так и не пришлось.

Этого нельзя было сказать о гвардейских моряках, оказавшихся в составе 2-й Тихоокеанской эскадры контр-адмирала Свиты Его Величества З.П. Рожественского. Несколько чинов Экипажа оказалось в Штабе эскадры, основная часть составила экипаж гвардейского броненосца «Александр III», на броненосном крейсере «Адмирал Нахимов» находились большей частью гвардейские моряки, призванные на службу по мобилизации и, наконец, на вспомогательном крейсере «Урал» были капитан 2 ранга С.А. Ширинский-Шихматов и 16 нижних чинов.

Эскадру Рожественского посылали на Дальний Восток в надежде переломить неудачный ход войны и нейтрализовать активность Японии, которая чувствовала себя все уверенней.

Эскадра должна была пересечь несколько морей и океанов, а также разные климатические зоны и в результате продолжительного плавания появиться в Тихом океане. В течение лета 1904 г. эскадра готовилась к походу и только в конце августа вышла из Кронштадта в направлении Ревеля. Там л/с совершенствовал свои боевые навыки, участвовал в нескольких учебных стрельбах. В начале ноября через Либаву вышли в открытое море. Об этом походе и последующих событиях, кончившихся цусимской трагедией, написано достаточно, по крайней мере, фактография собрана относительно полная. Напомним, что переход совершался в нелегких условиях и личный состав был не особенно привычен к тропическому климату. Однообразие пищи и опресненная вода, духота в кубриках усугубляли и без того тяжелую обстановку. Впечатление несколько скрашивалось стоянками — на Мадагаскаре, в Макао, — однако служба шла своим чередом, и театр боевых действий был сравнительно недалеко. Истинную силу японского флота представляли не вполне, равно как и его передвижения. Напряжение нарастало, 8-месячный поход заканчивался.

Не вступая в соприкосновение с противником, корабли эскадры 13 мая подошли к Цусимскому проливу. В Цусимском сражении 14–15 мая 1905 г. судьба кораблей, на которых находились чины Гвардейского экипажа, сложилась по-разному. Броненосец «Александр III» шел в колонне вторым вслед за флагманским крейсером «Князь Суворов» — на этих кораблях и был сосредоточен огонь японской артиллерии. Первым вышел из строя флагман, получивший серьезные повреждения; практически лишившись рулевого управления, он продолжал отстреливаться. После этого во главе колонны оказался гвардейский броненосец, также пострадавший основательно и оказавшийся под обстрелом 12 японских кораблей. Тем не менее он остался в боевом ордере и пытался вести эскадру на север, одновременно стараясь прикрывать поврежденный флагман. Удачным маневром в тумане ему удалось вывести эскадру из-под огня, но это была лишь передышка. Огонь настолько охватил корабль, что возникла реальная угроза взрыва, так как могли загореться бомбовые погреба и крюйт-камеры. Корабль выбился из строя, но продолжал держаться на плаву и даже отстреливался из уцелевших орудий. Затем он сумел вернуться в колонну, но уже в ее середину.

Трагедия погибавшего броненосца продолжалась еще около получаса. Помощи ему было ждать неоткуда. Получив еще несколько попаданий, он потерял рулевое управление, но пытался не вывалиться совсем из колонны. И вот тут при циркуляции из-за испорченности руля корабль сильно накренился вправо. Вода начала быстро заполнять броненосец. Мгновение, второе — и он повалился набок, а затем перевернулся килем вверх. Напрасно люди пытались удержаться на его днище; тех, кто плавал рядом, засосала в пучину огромная воронка, хотя корабль находился в таком положении достаточно времени. Погиб весь экипаж.

Броненосный крейсер «Адмирал Нахимов» шел и замыкал колонну восьмым. Ввязавшись в бой и получив более 30 надводных пробоин, корабль продолжал вести огонь, хотя часть орудий получила серьезные повреждения так же, как надстройки и разные приборы. Потери составляли 20 человек убитыми и 50 ранеными. К вечеру командир капитан 1 ранга А.А. Родионов приказал приготовиться к минной атаке. Однако корабль сам стал мишенью для вражеских миноносцев. Он открыл огонь и сумел уничтожить 2 японских судна, но все же получил попадание в правую носовую часть. Экипаж пытался задраить двери, чтобы вода не поступала в еще не затопленные отсеки. Но двери были проржавевшие, а резиновые прокладки не могли воспрепятствовать мощному потоку. Корабль имел крен на правый борт, а нос все более погружался в воду. Положение усугублялось тем, что спасение корабля проходило в темноте, так как поступила команда погасить все наружные огни, чтобы не дать обнаружить себя противнику. Для того чтобы подвести пластырь под пробоину, пришлось отклепать мешавший этому правый якорь и скинуть его в воду.

Однако, несмотря на все усилия, вода продолжала прибывать, хотя ее откачивали три помпы. Застопоренные машины, крен, большое количество воды внутри — положение если не безвыходное, то очень сложное, тем более что эскадра уже вышла из пределов видимости. Было решено взять курс на корейский берег и там попытаться справиться с пробоиной, чтобы добраться до Владивостока. В противном случае затопить корабль. По инициативе судового механика, к берегу пошли не носом, а кормой. Притом что корабль продвигался в темноте, практически не слушаясь руля. В конечном итоге корабль еле-еле приблизился к берегу, который оказался не корейской территорией, а северной оконечностью о-ва Цусимы. Часть команды — без офицеров — туда переправить удалось, прежде всего раненых в сопровождении старшего врача Зорта. Однако доставить на сушу остальных было не суждено: показался японский миноносец, а чуть позже и вражеский крейсер, который на ходу спускал шлюпки.

После того как попытка взорвать крейсер не удалась, командир приказал открыть кингстоны. Японцы, видя, что скоро крейсер пойдет на дно, поспешили удалиться. Капитан Родионов и штурман, лейтенант Клочковский, держались до последнего. Затянутые водоворотом при погружении, они все-таки оказались на поверхности благодаря спасательным поясам и позже были подобраны рыбаками. Большая часть команды оказалась в японском плену.

И наконец, вспомогательный крейсер «Урал», командиром которого был капитан 2 ранга М.К. Истомин. В задачу этого корабля и еще ряда других входило прикрытие транспортов. Однако ситуация в сражении сложилась таким образом, что они сами стали объектом массированной атаки со стороны японцев. Плотный и прицельный огонь японцев нанес существенный урон не только кораблям прикрытия, но и транспортным судам, строй которых пришел в совершенное смятение: их движение нарушилось, началась неразбериха. В это время «Урал» продолжал вести огонь по противнику, и в этой артиллерийской дуэли он получил серьезные повреждения, в результате чего в переборках появилась вода, вышло из строя рулевое управление. В результате корабль навалился носом на крейсер прикрытия «Жемчужина», помяв ему лопасти правого винта и разломав заряженный торпедный аппарат. Получив несколько серьезных пробоин в правом борту, «Урал» дал сигнал о бедствии: «Имею пробоину, которую не могу заделать собственными средствами».

Спасением экипажа занялись транспорты «Русь» и «Анадырь», а также буксирный пароход «Свирь». Японцы продолжали обстрел, в результате которого «Анадырь» протаранил «Русь» и транспорт стал погружаться в воду, а его экипаж перебрался на «Свирь». Перегруженный пароход через шхеры сумел достичь Шанхая. А «Урал» более двух часов держался на поверхности и был пущен на дно случайно проходившим японским кораблем.

Так закончилось для чинов Гвардейского экипажа Цусимское сражение, снискавшее позор властям и славу большинству его участников.

Что же касается сухопутных частей, пехотных и саперных, то в их рядах гвардейцы, за исключением уже упомянутой роты лейтенанта Тимирова, участия в войне не принимали. Многие чины Экипажа, включая и нестроевые подразделения, несмотря на обращения о посылке их на Дальний Восток, оставались в столице. Потери гвардейских моряков и так впечатляли — только при Цусиме погибло более 850 чел., не считая тех, кто был убит на берегу, умер от болезней и ранений в плену. Возвращение с позорно проигранной войны было нерадостным, хотя многие гвардейцы и получили награды. Страна находилась в глубоком политическом кризисе, будущее представлялось неясным. Весьма кстати были деньги, собранные с вычетов кают-компании на лечение раненых, а также для семей убитых или потерявших по здоровью способность к работе.

Пополнив свой состав из нескольких флотских экипажей, гвардейцы приступили к боевой учебе. Поскольку строевой навык прибывших в Экипаж не соответствовал уровню элитной, гвардейской части, пехотному образованию в это время уделялось большое внимание. В этой связи число отправляемых в учебные стрелковые команды существенно увеличилось. Командование было настроено как можно скорее восстановить прежний «гвардейский» блеск. Последние публичные мероприятия большого размаха, в которых Экипаж принимал участие до войны, связаны с 200-летним юбилеем Санкт-Петербурга. Там морякам пришлось не только продемонстрировать строевую выправку на гвардейском параде, но и показать себя именно морскими гвардейцами, поскольку праздник сопровождался представлениями на Неве и Финском заливе, своего рода сценами из исторического прошлого города. Теперь же в подобного рода праздниках могли участвовать возвратившиеся из плена гвардейцы, остальным необходимой подготовки пока не хватало.

Представительские функции выполняла главным образом 1-я рота. Однако и она не всегда оказывалась на высоте, и с ней происходили конфузы. Один из них имел место во время посещения вел. кн. Борисом Владимировичем дворца вел. кн. Марии Павловны. На карауле там стояли как раз гвардейские моряки 1-й роты. Борис Владимирович обратил внимание на то, что они не отдали ему честь, плохо знали свои должностные обязанности, одеты с нарушениями. Обо всем было сообщено командиру Экипажа.

Все же такие случаи бывали нечасто, нареканий по несению караульной службы в царских резиденциях, как правило, не возникало.

В это время в состав Экипажа входили 4 строевые и 2 машинные роты. Кроме того, гвардейцы составляли экипажи крейсера «Олег», эсминцев «Войсковой» и «Украина», а также императорских яхт «Штандарт», «Полярная звезда», «Александрия», «Марево», «Царевна» и 2 посыльных судов. Плавания по Балтике в это время приобрели достаточно регулярный характер. Кроме того, гвардейцы на яхтах совершали походы и в южные моря. Жители нескольких стран Европы могли воочию наблюдать прибытие императорских яхт в свои порты.

Тем временем приближался 200-летний юбилей Гвардейского экипажа, который собирались отметить с особой широтой. Специально созданная по этому поводу комиссия разработала программу торжеств, которые должны были проходить довольно продолжительное время.

К этим мероприятиям готовились очень тщательно. Были высланы специальные приглашения ветеранам, которые на тот момент находились вне строя. Начало торжеств действительно было приурочено ко дню учреждения Гвардейского экипажа, то есть к 16 февраля. Однако в связи с очередным заграничным плаванием гвардейских судов его перенесли на 25 апреля. В этом переносе виделся известный расчет на теплую погоду, а также и то, что это был первый день Пасхи.

Возник вопрос о создании юбилейного нагрудного знака: учреждение подобных знаков, и не только юбилейных, получило распространение в то время в армейской и гвардейской среде. Был объявлен внутриэкипажный конкурс, а определять его результаты должны были члены комиссии и несколько выборных из офицерской среды.

В результате учрежденный 4 апреля 1910 г. знак представлял собой Кульмский крест, в середине вензель Николая II, на полях даты «1710, 1810, 1910». Знак должен был носиться на левой стороне груди на сюртуке или кителе выше других знаков, кроме креста за покорение Кавказа и императорского вензеля. Нижние чины могли его носить также на шинелях и форменных фланелевых рубахах.

Право на знак имели все, состоявшие в Экипаже на службе на день юбилея, а также офицерские чины корпусов флотских штурманов и инженеров-механиков, прикомандированные к Экипажу, прежде служившие и ушедшие со службы «без позора», а также врачи, прослужившие в нем не менее 5 лет, офицеры Адмиралтейства и чиновники, носившие форму Экипажа не менее 10 лет с учетом времени пребывания ими в звании рядового.

Знак могли получить и кондукторы, имевшие стаж службы не менее 5 лет, и нижние чины, прослужившие не менее 4,5 лет.

Лишались права на знак те, кто состоял в штрафниках на день юбилея, а также запасные, уволенные в запас без перевода в разряд беспорочно служащих.

Право на ношение знака должно было подтверждаться специальным удостоверением за подписью командира Экипажа и с приложенной казенной печатью.

Кроме того, в связи с юбилеем 8 марта на Георгиевских сигнальных рожках перевязи поменяли на ленты георгиевских цветов, а также вместо штыков при несении береговой службы л/с Экипажа вводились тесаки утвержденного гвардейского образца.

Экипажу Высочайше жаловали и новое Георгиевское знамя с надписью «1710–1910» и с Андреевскими юбилейными лентами, на одной из которых по сторонам значились надписи «1710 команды придворных гребцов и яхт 1910 Гвардейского экипажа» и «За оказанные подвиги в сражении 17 августа 1813 года при Кульме». На банте было вышито «1910 года». На концах ленты прикреплены золоченые накладные вензеля Петра I, Александра I и Николая 1 под императорскими коронами, а также двуглавые орлы, наложенные на перекрещенные якоря. Знамя это было освящено на параде Экипажа, состоявшемся 10 мая в Царском Селе перед Александровским дворцом в присутствии Высочайших особ.

В ходе празднования юбилея было дано несколько торжественных завтраков и обедов с участием представителей царствующей фамилии. Не было только шефа полка — императрицы Марии Федоровны, которая находилась на лечении за границей.

После отгремевших юбилеев Экипаж вновь вернулся к своим обычным занятиям. Правда, плаваний, особенно на императорских яхтах, становилось все больше. Одновременно в учебной программе стали отдавать приоритет занятиям по морским специальностям.

Но «экзерциций» на берегу никто не отменял, тем более что в соответствующие уставы для флота вновь были введены определенные изменения. Они касались прежде всего десантной подготовки, умения оперативно производить высадку, создавая необходимый по ситуации плацдарм. В учебных целях для этого отводились участки финского побережья, на которые в 1911–1912 гг. высаживались роты Гвардейского и флотских экипажей. За прошедшие со времени русско-японской кампании несколько лет это были самые крупные десанты. Как оказалось, и последние.

Объявленная 18 июля 1914 г всеобщая мобилизация многих в России заставила вспомнить о войне десятилетней давности. Но составленные ранее оперативные и тактические планы привели в движение огромные людские массы, корабли, повозки и пр.

С началом войны Гвардейский экипаж не остался на флоте, а, поступив в ведение командования Гвардейского корпуса, готовился воевать в пешем строю, как уже не раз бывало в его истории. Для этого, правда, требовались серьезные приготовления, так как в отличие от гвардейских пехотных частей, моряки не обладали в достаточном количестве всем необходимым для сухопутного похода. Предполагалось сформировать Отдельный батальон 2-ротного состава по штату Отдельного стрелкового батальона. Однако пехотная стрелковая рота не имела в своем штате представителей морских специальностей, таких, как водолазы, минеры, машинисты, кочегары и пр., которые входили в состав Экипажа. Было принято решение роту специалистов в случае необходимости направить в Восточную Пруссию, в Кенигсберг, для проведения подрывных работ. К концу августа было сформировано 2 Отдельныхбатальона (по 2 роты каждый), один из которых планировалось отправить на Неман в район Ковно, а второй на Вислу в Новогеоргиевскую крепость.

Гвардейцам пришлось расстаться с дорогой их сердцу формой и полупить взамен пехотное обмундирование и снаряжение. В состав каждого батальона входила подрывная партия и пулеметная команда. При формировании батальонных обозов учитывались и эти обстоятельства, хотя их комплект в целом немногим отличался от обычных пехотных.

Остающиеся в столице гвардейцы, естественно, переводились на военное положение.

2-й Отдельный батальон под командой капитана 1 ранга С.А. Ширинского-Шихматова выехал из столицы 30 августа в направлении Ковно, куда и прибыл 1 сентября. Уже на следующий день л/с был распределен по пароходам «Ковно», «Планета», «Венера», «Курьер» и «Ярославна» и начал оперировать на Немане. В частности, при непосредственном участии гвардейцев планировалось перекрыть фарватер Немана вниз но течению в 48 верстах от Ковно, использовав для этого груженные камнем баржи. Пароходы должны были дотянуть баржи до назначенного места, однако там оказались два полузатопленных парохода, которые решено было взорвать. Под довольно ощутимым обстрелом противника подрывной партии батальона удалось все подготовить к взрыву, однако в последний момент первоначальное решение изменили по просьбе артиллеристов, которые опасались взрывами привлечь внимание к их батарее, расположенной неподалеку. Пароходы пришлось затопить.

Позже моряки, затопив баржи и перекрыв фарватер, организовали перевозку по реке различных грузов военного назначения, а также совершенствовали свои навыки полевой службы, стрельбы, благо в боевых условиях обучение, как известно, более эффективно. Кроме того, гвардейцы до конца октября сумели заминировать значительную часть фарватера.

Был случай, когда они провели минную атаку, правда, предпринятую в оборонительных целях. Находясь в районе г. Юрбурга, гвардейские моряки подверглись нападению немецких пароходов и в качестве защитного средства решили испробовать мины, выбросив их за борт, — в пылу погони один из немецких пароходов наскочил на них и взорвался.

В конце ноября 2-й Отдельный батальон, получив предписание к отправке в Новогеоргиевскую крепость, погрузился в эшелон и выехал в Варшаву, откуда 4-я рота двинулась в Вышегрод, а 3-я рота еще успела навести мост в районе м. Утраты.

Под Новый 1915 год батальон был передан в распоряжение 26-го армейского корпуса, а затем оказался в распоряжении командующего 5-й армии.

Естественно, что в зимних условиях о наведении переправ и постановке мин не могло быть и речи. Что же касается необходимости службы в стрелковых цепях, то в плане сухопутной подготовки гвардейские моряки еще не имели достаточного боевого опыта и едва ли могли усилить действующие пехотные части. Их использовали не в окопах, а в охране строящихся гражданским ведомством мостов и в организации взрывов ледяных заторов около них.

Тем временем каждый батальон Гвардейского экипажа дополнили 1 ротой. Однако вместе с прибывшим подкреплением роты, уже несколько месяцев находившиеся на фронте, не получили ничего для пополнения технического парка, замены снаряжения и обмундирования, основательно изношенного. Прибывавшие из Петербурга на фронт малочисленные команды специалистов в определенной мере поддерживали необходимый профессиональный уровень, но не решали ведомственной неразберихи и проблем обеспечения, связанных отчасти и с ней. Вел. кн. Владимир Кириллович, нередко совершавший поездки на фронт, предоставлял заниматься ими своим подчиненным. Поэтому в вопросах снабжения Отдельные батальоны Гвардейского экипажа долгое время находились в подвешенном состоянии, но несмотря на это с честью выполняли свой долг.

6 сентября с Варшавского вокзала к месту назначения отправился 1-й Отдельный батальон численностью 563 чел. С батальоном выехал и командир Экипажа Свиты Его Величества контр-адмирал Н.М. Толстой.

8 сентября батальон прибыл в Белосток, а затем оттуда отправился до станции Новый Двор, где расположился «на обывательских квартирах».

Получив в свое распоряжение несколько барж и три парохода («Наревский минер», «Плотчанин», «Звезда»), гвардейцы быстро сумели организовать доставку необходимых припасов и перевозку войск в Новогеоргиевскую крепость и в крепость Ивангород. Тем временем на пароходы были установлены пушки и пулеметы, и они превратились во вполне боеспособные единицы в акватории р. Вислы, которые могли как поддерживать огнем движение сухопутных войск, так и прикрывать действия самих моряков. С этого момента у гвардейцев появилась возможность полноценно включиться в боевую работу, на первых порах ограниченную постановкой минных заграждений и, наоборот, тралением мин, выставленных немцами. Кроме того, гвардейцы активно занимались наведением переправ: в течение 2 дней, 18–19 сентября, они сумели разобрать мост у Новогеоргиевской крепости и навести плавучую переправу через Вислу в районе Яблонца.

Тем временем лейтенант Д.И. Мессинг с командой из 136 чел. были командированы в Ивангород для участия в переправе отступающих войск на пароходах. Под интенсивным обстрелом противника она прошла успешно, доказательством чему служит награждение 42 гвардейцев Георгиевской медалью 4-й степени.

27-28 сентября гвардейские моряки организовали переправу войск в районе Новой Александрии. Это происходило в непростых условиях, под сильным артиллерийским огнем, и противнику удалось разрушить мост. Гвардейцам и отряду армейских саперов пришлось его восстанавливать ночью, что дало возможность доставить войска на другой берег. При этом моряки понесли потери: один человек убит и один ранен.

На протяжении второй половины сентября и весь октябрь гвардейцы неоднократно командировались в различные районы для траления немецких мин, которые иногда уничтожались взрывами, их пароходы перестреливались с немцами, но крупных столкновений не происходило.

В конце октября в районе Вышегрода и Плоцка гвардейцы также занимались привычным делом, то есть тралением фарватера, при этом потеряв пароход «Фюрстенберг» и 2 чел.

В Плоцке моряки занимались наводкой моста для отступающих частей и перевозкой их с помощью парохода «Наревский минер» и моторных лодок на другой берег. В начале ноября немцы были уже на расстоянии нескольких километрах от Плоцка, чей гарнизон в это время составляли гвардейские моряки и батальон пограничной стражи. Естественно, что сил для обороны было недостаточно и отступление представлялось неизбежным. Гвардейским саперам удалось взорвать мост в 32 пролета и в организованном порядке покинуть город (220 чел. под командой лейтенанта В.В. Хвощинского). Часть гвардейцев отступала по берегу, другие на пароходах «Наревский минер» и «Плотчанин».

По прибытии в Вышегрод моряки разобрали мост и двинулись на место своей дислокации в Новый Двор.

28 ноября гвардейцы вошли в состав сборного отряда, где также находились части артиллерии, пехоты и один кавалерийский эскадрон (гусары Клястицкого полка). Отряду предстояло контролировать значительный участок на Висле, не давая возможности активизировать свои действия и мешая возможной переправе неприятельских войск. Это был период перестрелок с немецкими дозорами и пикетами, артиллерийских дуэлей, дерзких рейдов пароходов, досаждавших немцам не столько своими орудиями, сколько самим присутствием.

Прибывшая на позиции в районе Дрвалы-Вышегрод 4-я рота 2-го Отдельного батальона Экипажа под командой лейтенанта Бутакова 4-го сразу оказалась вовлечена в перестрелку, время от времени предпринимая вылазки во вражеский тыл и привычно участвовала в постановке минных заграждений.

Гвардейские моряки, благодаря умелой разведке берегов Вислы, направляли и корректировали огонь наших батарей. Весьма выгодную позицию в этом смысле представлял о-в Януш-Кемпа, находившийся недалеко от немецкого берега. Разведывательный дозор, доставлявшийся сюда пароходом, корректировал огонь артиллерии, вел регулярный обзор вражеских позиций — в общем, занимал один из ключевых пунктов на этом участке Вислы. Естественно, немцы не могли мириться с таким положением и вели постоянный, достаточно интенсивный обстрел острова. Во время одного из таких артналетов был убит лейтенант Бутаков.

Большая часть гвардейских моряков сражалась на берегу, ни в чем не уступая штатным пехотинцам. Вместе с чинами пограничных полков они силами своих разведчиков, саперов, пулеметчиков наносили врагу существенный урон.

На этом участке фронта произошло весьма знаменательное для боевой истории Экипажа событие. 19 декабря в небе над Вышегродом вел разведку немецкий аэроплан. И как это часто бывало, подобные действия вражеской авиации вызвали у наблюдавших пехотинцев неистребимое желание сбить аэроплан. Стрельба из винтовок и пистолетов по летящей цели редко заканчивалась удачей, но на этот раз летчикам не повезло. На их беду стреляли гвардейские моряки, стреляли взводами. Опять в гуще событий оказался лейтенант Хвощинский, командовавший стрелками, своего рода счастливый символ Экипажа. Одна из пуль попала в бензобак, и немцы совершили вынужденную посадку, после которой экипаж оказался в плену. Хвощинский был представлен к ордену Св. Владимира 4-й степени с мечами и бантом, а боцман М.А. Сажин и унтер-офицер И.Я. Стасевич удостоились Георгиевских медалей 3-й и 4-й степеней соответственно.

Вскоре к отряду присоединилась 3-я рота 2-го Отдельного батальона — таким образом батальоны Гвардейского экипажа соединились. Однако воевать вместе им пришлось недолго, и вскоре в сводном отряде вновь остался только 1-й Гвардейский батальон. Он окончательно втянулся в позиционную окопную войну. В течение декабря велись артиллерийские и стрелковые перестрелки с противоположным немецким берегом. Гвардейские моряки устраивали укрепления на берегу у Вышегрода, роя окопы и блиндажи. Было произведено несколько выходов на пароходах с целью ликвидации немецких минных заграждений, выставленных на Висле. Несколько боцманатов и унтер-офицеров представлены за это к Георгиевским медалям 2-й степени.

Вплоть до начала марта 1915 г. Вышегродский отряд, а вместе с ним и гвардейские моряки, продолжает оперировать на вверенном участке Вислы, а затем 7 марта по берегу и по воде начинает движение в Новый Двор, а оттуда в Варшаву. Там, представ на смотре перед начальником всех морских батальонов вел. кн. Кириллом Владимировичем и получив напутственные слова, оба Отдельных батальона начали погрузку на Брест-Литовском вокзале для предстоящего выезда в Одессу.

На Черное море батальоны Экипажа прибыли 24 марта. 14 апреля состоялся смотр, на котором наиболее отличившимся 10 чинам каждого из них были Высочайше пожалованы Георгиевские кресты. Оба батальона в полном составе были соединены в один Отдельный батальон. В конце мая его 5-я и 6-я роты были командированы в уже знакомые гвардейцам места, на Вислу и Неман.

5-я рота оказалась в уже знакомых условиях: те же дома, те же пароходы «Наревский минер» и «Плотчанин», — однако на сей раз дело ограничивалось в основном укреплением и охранением берега.

Когда в июле обстановка в этом районе начала складываться неблагоприятно и Новогеоргиевской крепости стала угрожать реальная опасность осады и штурма, гвардейцы приняли активное участие в организации перевоза с оставляемых войсками позиций провианта, фуража, тюков с обмундированием, боеприпасов и пр. Однако речь о том, чтобы оставить крепость, не шла. Более того, в подготовке ее к возможной осаде моряки участвовали самым непосредственным образом, часто выполняя роль валовой рабочей силы. Такое положение сохранялось до 24 июля, когда рота была отправлена в расположение своего батальона.

Что же касается гвардейцев из 6-й роты, то, прибыв в Ковно, многие из них сразу оказались в окопах. Минного запаса было в избытке, однако в крепость прибыл Отдельный морской батальон капитана 1 ранга Ратькова, в составе которого также имелись пулеметчики и подрывники, — гвардейцам пришлось, правда, ненадолго, превратиться в пехотинцев. Эту роль они выполняли и на пипленских позициях, куда их перебросили 13 июня. Пробыв там всего месяц и участвуя в перестрелках и разведывательных выходах, потеряв в одном из них сразу 6 чел., моряки возвратились в свой батальон, который уже дислоцировался в Севастополе.

По существу, гвардейские моряки оказались неподалеку от другого, турецкого театра военных действий, специфика которых требовала навыков, несколько отличных от тех, что были необходимы на Немане и Висле. Не случайно Командующий Черноморским флотом адмирал А. Эбельгард, в распоряжение которого поступил Отдельный батальон, распорядился не привлекать его л/с в наряды, так как он будет задействован на отработке десантирования. И действительно, 5 рот Экипажа готовились в составе сводного отряда, куда входили также 2 полка 16-го корпуса, 3-я Туркестанская стрелковая дивизия, Отдельная Донская Казачья бригада и авиационный дивизион, к десанту на турецкий берег, едва ли не на Константинополь. Была проведена масштабная учебная высадка с кораблей в районе устья р. Кача, и гвардейцы показали хорошую выучку, с ходу захватив «неприятельские береговые укрепления». Однако в дальнейшем уже ожидавшие переброски в Турцию гвардейские моряки были направлены в Николаев и вскоре вошли в состав 2-го Гвардейского корпуса. Возглавлял теперь Гвардейский батальон бывший старший офицер императорской яхты «Штандарт» флигель-адъютант капитан 1 ранга Н.П. Саблин. Кроме того, штат Батальона пополнили нижние чины крейсера «Олег» и новобранцы запасной Гвардейской бригады. Командиром же самого Гвардейского экипажа в начале 1916 г. становится вел. кн. Кирилл Владимирович.

Группа офицеров и нижних чинов Экипажа была откомандирована в Петербург: ей предстоял переезд на Дальний Восток для службы на крейсере «Варяг».

Нельзя сказать, чтобы эти изменения всерьез сказались на положении гвардейских моряков. Не найдя применения им в качестве морской пехоты, командование определило им судьбу неких фронтовых скитальцев. И действительно, география передвижения моряков по дорогам Первой мировой впечатляет: Тернопольщина, Волынь, Минская губерния, Измаил на Дунае.

Участвуя в боевых действиях, чаще всего в пехотном строю, они неоднократно выказывали на поле боя смелость и решительность, неся при этом существенные потери. Дело заключалось не столько в невысокой сухопутной подготовке гвардейцев, сколько в том, что новое пополнение не обладало необходимыми навыками, не имело практического опыта. Правда, на войне он приобретался несравненно быстрее, чем на плацу и в тире, но все же… Нечто подобное наблюдалось и в других гвардейских частях, которые за 2 года войны не единожды меняли свой состав. Но все-таки они воевали по своей «пехотной» или «кавалерийской» специальностям, тогда как офицеры Гвардейского экипажа, завершив обучение в Морском кадетском корпусе, имели о сухопутной службе весьма приблизительное представление, и войну многим из них пришлось провести не на корабельной палубе, а в окопах.

Тем не менее некоторые из них и на берегу сумели проявить себя. Летом 1916 г. под Ковелем вновь отличился командир 2-й роты В.В. Хвощинский. Будучи в разведке со своими матросами, он попал под огонь вражеской пехоты, однако воспользовавшись продолжавшимся артобстрелом их позиций, он внезапной атакой и при поддержке батальона ворвался в окопные линии и захватил их, заслужив Георгиевский крест.

В начале ноября Гвардейский батальон вновь был переведен в Одессу и под командой нового командира, капитана 2 ранга С.В. Мясоедова-Иванова стал готовиться к операциям на Дунае, где предстояло заблокировать устье реки у Измаила на случай прорыва в Черное море неприятельских кораблей. В распоряжение адмирала Д.В. Ненюкова батальон в пешем строю отбыл в начале декабря 1916 г.

По прибытии в Измаил, в районе которого дислоцировались пехотные и артиллерийские соединения, а также 1-й морской полк, гвардейские моряки должны были сосредоточиться на левом берегу Георгиевского рукава и контролировать дорогу от Тульчи до Измаила. Эти позиции позволяли воспрепятствовать вражеской переправе на левый берег Дуная и его движению к Киликийскому каналу. Однако обосноваться здесь гвардейцам так и не пришлось: поступило распоряжение срочно вернуть Батальон в Одессу. Из-за ледохода на Дунае моряки вновь, как заправские пехотинцы, которыми они постепенно становились, пешим строем и с обозом начали переход в Одессу. Дело происходило на юге, однако в январе и здесь не очень тепло, тем более ночевать приходилось в палатках. И все же 5 февраля 1917 г. моряки достигли города, откуда они двумя эшелонами направились в столицу.

Пока одни гвардейские моряки совершали сухопутные переходы, другим предстоял более привычный морской. После того, как русское правительство выкупило у японцев несколько кораблей, утраченных Россией в войне 1904–1905 гг., в том числе и крейсер «Варяг», было решено составить его экипаж из гвардейских моряков.

Прибыв во Владивосток в конце марта 1916 г., гвардейцы некоторое время посвятили адаптации к новому месту службы, знакомству с вооружением, оборудованием, совершали пробные выходы в море.

Только 18 июня «Варяг» снялся с якоря и взял курс на Север. Переход обещал быть непростым с учетом его дальности (не менее 20 тыс. миль), смены климатических зон, изношенности механизмов и пр. Кроме того, шла Мировая война, театр действий которой был практически неограничен, и опасность со стороны немецких подводных лодок присутствовала постоянно. На немецкой мине и подорвался шедший вместе с «Варягом» «Пере-свет». Сам же крейсер благополучно избегал встреч с немецкими субмаринами и двигался намеченным курсом.

Обстановка на корабле тем временем складывалась напряженная, виной чему была излишняя требовательность офицерского состава, доходящая до придирок, прежде всего командира — капитана 1 ранга К.И. фон Дена. Аресты нижних чинов, заполненный карцер — явление вполне обычное для большей части перехода. В итоге 11 матросов сбежали во время стоянок, было несколько самоубийств, несчастных случаев с фатальным исходом. Подобного в строевых частях Гвардейского экипажа на фронте не наблюдалось.

Хотя и не без трудностей, но «Варяг» все же совершил этот многомесячный переход и прибыл 17 ноября в Екатерининскую гавань Александровска. Учитывая, что корабль и до перехода нуждался в основательном ремонте и замене некоторых агрегатов, было решено отправить его в английские доки: 25 февраля 1917 г. он взял курс к Британским островам.

А чуть ранее, 15 февраля, на станцию Александровка около Царского Села прибыл первый эшелон с гвардейскими моряками, а через день и второй. О ситуации в столице и за ее пределами они имели приблизительное представление, хотя информация из газет все же просачивалась в матросские массы. Прибывшие чины Экипажа определялись для охраны царской семьи, и становилось очевидно, что в Петрограде неспокойно и могут произойти самые непредвиденные события, тем более что верная престолу императорская гвардия в большинстве своем полегла на полях боев, посланная на войну в первые ее месяцы. В такой ситуации Гвардейский экипаж, который понес потерь меньше, нежели другие гвардейские части, представлялся наиболее надежным соединением, однако не весь.

Большую уверенность внушали 1 — я Ее Величества рота и 3-я рота, которые переводились в Царскосельский дворец для охраны императорской фамилии.

Вторую группу составили 2-я рота и пулеметная команда, переведенные в Пулково для прикрытия подступов к Царскому Селу. И наконец, 4-я рота, подрывники, телеграфисты, команды специалистов были размещены несколько изолированно от остальных в с. Редько-Кузьмино. И хотя сюда нанесли визит императрица Александра Федоровна с дочерью Татьяной, более лояльной эта часть Экипажа не стала.

Гвардейцев не выпускали в город, даже в командировки, не доставляли газет, контакты между этими группами старались пресекать. Между тем информация о положении в городе частично, но доходила до Царского Села, до гвардейских моряков. Более осведомленными были жившие в Редько-Кузьмино, где не было такого контроля, как в Царском, и происходило каждодневное общение с местными жителями, и те, кто располагался в Пулково.

Естественно, сведения о ситуации в столице доходили и до других моряков: абсолютной изоляции войск прикрытия от внешнего мира быть просто не могло.

А между тем в Петрограде от митингов и манифестаций дело дошло до прямого столкновения с войсками и полицией. Самодержавие доживало последние дни, и части столичного гарнизона стали переходить на сторону восставших — день 27 февраля оказался во многом судьбоносным и для гвардейских моряков. Тогда поступило распоряжение о подрыве пулковской дороги, но минеры 3-го отряда ответили отказом. Старший лейтенант Хвощинский за неповиновение начал грозить расстрелом, однако это прозвучало не более чем угрозой, ситуация явно выходила из-под контроля, и это касалось не только Хвощинского.

Тогда он сам с группой офицеров и нижних чинов решил выполнить приказ, но, даже имея взрывчатку, не смог этого сделать. В Экипаже произошел раскол, открытое неповиновение приказу. Была нарушена присяга, брошен вызов власти, часть Экипажа тем самым отказывалась от своего статуса, переставала быть гвардией.

В ночь на 1 марта, подчиняясь ритму и логике событий, гвардейские моряки из 3-го отряда, с оружием, использовав вместо знамен красные рубашки, выступили в Петроград (около 2000 чел. с 48 пулеметами). Оставшиеся в Царском Селе гвардейцы потребовали у офицеров вывести их из дворца, а в случае отказа грозились расстрелять. Более того, матросы при проходе через сторожевые посты взяли с собой несколько офицеров, тем самым обезопасив себя от внезапного нападения, — путь на Петроград был открыт. Многие офицеры пребывали в смятении: с одной стороны, встав на сторону восставших, они изменили бы присяге, с другой — оставался неясен вопрос: присяге на верность кому. Кто-то из них был в полной растерянности, кто-то просто исчез. Стало очевидно, что как часть российской воинской элиты, императорской гвардии. Экипаж перестал существовать. Состоявшиеся после всех февральских перипетий выборы командиров Экипажа — это события уже из другой полковой истории. Монархия рухнула окончательно, и гвардейские моряки в большинстве своем разделили участь многих и многих из тех, кто еще недавно верой и правдой служил царю и отечеству. Октябрьский переворот и последовавшая за ним гражданская война все расставили по своим местам — суд истории вынес всем свой приговор. Де-юре Гвардейский экипаж был упразднен на основании Приказа № 103 от 3 марта 1918 г. Командующего флотом Балтийского моря.

Бурные события в России определили и судьбы тех, кто находился за ее пределами. Крейсер «Варяг», направлявшийся в Англию, оставался до поры до времени островком старой жизни, осколком славной истории Гвардейского экипажа. Обстрел немецкими кораблями в Северном море напомнил команде «Варяга» о еще не закончившейся войне, однако о событиях в Петрограде гвардейцы не знали, хотя радиотелеграфист и принял соответствующую радиограмму, запрещенную командиром к огласке. Тем более неожиданной для них явилась встреча в Ливерпуле, которая сопровождалась присутствием 40 полицейских и вооруженных матросов. Только здесь командир корабля объявил о произошедшем в России.

Революционно настроенные русские эмигранты, проживавшие в Ливерпуле, попытались сойтись с членами команды. Однако настроение последней в целом было нейтральным. Очевидно, с британских островов было нелегко разобраться в российских коллизиях.

Правда, нашлись и горячие головы, требовавшие незамедлительных действий, но дальше ареста офицеров и дележа корабельной кассы никаких предложений не поступало. Не прояснила ситуацию и тайная встреча боцмана с «Варяга» Н. Летуновича с русским военно-морским атташе контр-адмиралом Волковым, который постарался утихомирить разгоравшиеся страсти и велел ждать возможных разъяснений.

Между тем, по образу и подобию однополчан в Петрограде, на «Варяге» избрали свой судовой комитет, однако до выборов офицеров дело не дошло. Тем не менее во время одного из митингов над крейсером спустили Андреевский флаг и подняли красный. Английские власти отреагировали на эти революционные порывы демонстрацией силы в виде хорошо вооруженных солдат и матросов, напомнив при этом, что корабль находится в Англии и негоже здесь устанавливать революционные порядки.

Вопрос о судьбе корабля и его экипажа долго оставался открытым. Кончилось все тем, что л/с разделили на три группы, одну из которых (300 чел.) послали в США для приема партии уже закупленных там судов, вторую (200 чел.) направили во Францию, в Тулон, а третью (200 чел.) — в Архангельск.

После октября 1917 г. многие бывшие в то время за границей гвардейские моряки выехали на родину, однако все офицеры, унтер-офицеры и около 70 матросов, некоторые из которых успели обзавестись семьями, остались в США.

Форменная одежда

Облик окружения Петра I еще из числа «потешных» складывался под воздействием нескольких обстоятельств. Единообразие одежды служилых людей, подкрепленное указом царя Федора Алексеевича от 22 октября 1680 г., заключалось в том, что и комнатные, и стольники, и конюхи на первых порах носили русский кафтан и соболью шапку. Их цвет зависел от поставок и закупок, которые чаще всего были делом случая: на пошив, «строение», шли русские, «аглицкие», гамбургские сукна.

С течением времени игры Петра и его «робят» начали приобретать все более отчетливый военный уклон, определявший единство цвета и покроя одежды их участников. Зеленые различных оттенков, но с одинаковыми золотыми нашивками и галуном кафтаны стали на какое-то время если и не униформой, то неким ее подобием. Что же касается шапок, рукавиц и обуви, то здесь такой унификации не наблюдалось, хотя их разнообразие, по крайней мере по фасону, было весьма относительным.

В 1688 г. сокольники (и конюхи?) Семеновского Потешного двора получают на кафтаны голубое сукно. Кроме того, нередки случаи использования серого, малинового, красного и пр. Примерно в то же время у «потешных», не без влияния жителей Немецкой слободы и по примеру самого Петра, появляется одежда и иноземного, «немецкого» покроя. В качестве дополнений к нему все чаще встречаются шляпы, чулки, башмаки.

Приобщение петровских «потешных» к европейской одежде, вызывавшей неоднозначную оценку соотечественников, в определенной мере явилось следствием их участия в «корабельном строении» и вообще в «морском деле». Необходимость соответствовать в этой области ведущим морским державам Европы предполагала и наличие у новоявленных «флотских людей» внешнего вида, схожего, например, с обликом голландского или английского моряка. В 1692 г. для находившихся на Плещеевом озере 37 «потешных» были приобретены «немецкие» матросские шляпы. В 1694 г. для своего второго плавания в Архангельск Петр купил шкиперское платье черного цвета, а для некоторых своих спутников он заказал 18 черных кафтанов и башмаков. В качестве дополнения к этому на корабль были доставлены уже традиционные собольи шапки, придавшие их обладателям более привычный облик.

В том же году в Кожуховских маневрах принимали участие артиллеристы, некоторые из «потешных», одетые в «добрые одежды» и имевшие на груди и спине «золотых орлов». Вероятно, это своеобразный парафраз на тему одеяния служилых людей Конюшего ведомства второй половины XVII в., предназначавшегося для царских выездов. Но в то же время трудно предположить, хотя и нельзя исключать вовсе, что оно в таком виде использовалось орудийной прислугой в почти настоящих боевых условиях.

В Азовских походах внешний вид войска был достаточно эклектичен, что, наверное, касалось отчасти и Морского регимента. Однако с большей уверенностью можно сказать, что ветераны «потешных» все же являли своим «немецким» обликом некое подобие европейского воинства.

Разумеется, такое событие, как путешествие Великого Посольства 1697–1698 гг., не могло пройти бесследно, и появление в России так называемого венгерского кафтана, заметно отличавшегося от того, что носили жители немецкой слободы и к чему стали привыкать петровские преторианцы, объясняется во многом заимствованной из Европы модой. Подбитые мехом, украшенные золотыми и серебряными шнурами и пуговицами, они смотрелись на семеновцах и преображенцах более традиционно, чем «срамное» «немецкое» платье. В то же время некоторые начальные люди, и немалым числом, не желавшие расставаться с «настоящим» европейским платьем, продолжали носить тип одежды, неподвластный недолгому увлечению венгерской экзотикой.

«Консервация» курса на европейский стиль одежды, причем функциональность ее стояла не на последнем месте, связана и с пребыванием Преображенского урядника Петра Михайлова в Голландии, оказавшей заметное влияние на развитие российской жизни во многих ее проявлениях. Это касалось и одежды, которую закупали в голландских городах и которая фигурирует в русской переписке того времени именно как голландская, а не «немецкая» или «иноземная». Причем изучение голландского опыта в этой сфере проходило на практике, поскольку пребывание — проживание Петра в этой стране сопровождалось повседневным общением с представителями различных слоев и профессий. Отсюда у него и голландские кафтаны — и те, что носили купцы, и те. что носили солдаты, — и бостроки, матросские куртки, имевшие распространение и в других морских державах. В России увиденное в Европе вообще и в частности в Голландии подвергалось определенной адаптации в виде некоторых изменений, но что касается морской одежды, тех же бостроков, то они закупались целыми партиями, хотя и сравнительно немногочисленными, и составляли одну из статей матросского мундирного довольствия. В 1699 г. матросам, набранным из солдат, прибавка к жалованью на бостроки и штаны составляла 1 руб. В марте 1700 г. у гребцов, посланных в распоряжение Петра, были бостроки (возможно, с гербами) и шляпы, надо полагать, иноземного покроя.

С другой стороны, гребецкая команда К. Крюйса имела васильковые кафтаны и красные чулки. Такую же одежду носили и гребцы Ф.М. Апраксина. Таким образом, в облике тех, кто составлял на первых порах команды гребцов высокопоставленных персон, включая самого царя, и кого можно считать далекими предшественниками гвардейских моряков, отразились изменения, происходившие в это время в гардеробе служилых людей. Определенное влияние оказало то обстоятельство, что одежда, например, морской команды Преображенского полка была регламентирована, тогда как гребцы и матросы, набранные из разных мест, имели единообразное платье, правда, форма его довольно часто менялась. Летом 1705 г. для 20 гребцов построенной на Олонецкой верфи баржи в Патриаршем приказе заказали знаки, изготовление которых должен был обеспечить подьячий Д. Аврамов. На этих серебряных чеканных знаках (10 больших и 10 малых) должны были быть вычеканены «орлы двоеглавые, в середине орлов Великого Государя персоны на конях, в ногах Орловых державы… на больших знаках по короне, под коронами в четырех местах: в первом орел двоеглавый, в другом и в третьем звезды и кометы с пятью точками, в четвертом лев, с обеих сторон держат те места по две морские девы… до пояса вычеканены люди, а от пояса хоботы а внизу вычеканены же галеры». Эти знаки были готовы к концу года и в декабре переданы на Адмиралтейский двор в «магазейны», а оттуда контр-адмиралу И. Боцису. Такие же знаки были сделаны и для гребцов Азовской флотилии.

Сведения об одежде гребцов, которых на тот период условно можно было отнести к царским, достаточно скупы. В целом, они дают основание говорить, что европейская одежда, за редкими исключениями, прочно утвердилась в армейском и морском быту. Различия чаще всего встречались в расцветках кафтанов и бостроков и некоторых элементах их оформления. В числе вещей, предназначенных для гребцов и матросов яхт и шлюпок Петра и Меншикова, встречались штаны и бостроки красного, голубого, зеленого цветов. Известный художник XIX в. О.Ш. Шарлемань полагает, что под бостроками следует понимать не голландские куртки в чистом виде, а кафтаны, скорее всего укороченные до колен, и что весь комплект со знаками сделан но образу и подобию пушкарского платья XVII в., так как пушкари носили на груди так называемые «аламы», металлические знаки. Что касается собственно бостроков, то сведения об их закупках за границей и администрацией Меншикова, и придворным ведомством встречаются неоднократно, и их бытование в это время в российском флоте не вызывает сомнений. А поскольку бостроков закупалось незначительное количество, в первую очередь они шли не на галеры или фрегаты, а матросам и гребцам Петра или санкт-петербургского генерал-губернатора. Другое дело, что были у них и укороченные кафтаны, как, впрочем, и обычные, форменные, армейского образца. В 1709 г. гребцы Азовской флотилии носили красные кафтаны и серебряные чеканные знаки упомянутого образца (такое же одеяние у них имелось в наличии и в 1715 г.) На 1710 г., который считается временем основания команды царских гребцов, у них фиксируются зеленые бостроки и штаны и такого же цвета картузы, а в конце года ими были получены и красные бостроки и штаны. В качестве материала использовались сукно и бархат.

Чередование красного и зеленого цветов бостроков и кафтанов, стамеда, бархата и сукна, золотых и серебряных позументов для их пошива и отделки наиболее характерно для гардероба царских и придворных гребцов на протяжении не одного года.

В 1716 г. у придворных гребцов в комплекте одежды имелось (у каждого): по 2 пары башмаков, по 1 паре чулок, не рубленного полотна по 10 аршин и холста по 16 аршин, которые давались на 1 год, тогда как в 2 года им жаловались бострок, штаны и картуз зеленого цвета, подложенные красным стамедом, красный камзол, доломан парусиновый, подбитый сермяжным сукном, и башмаки.

Вероятно, это регламентированное Придворной конторой мундирное довольствие не было постоянным, раз и в 1718, и 1719 гг. на «постройку» гребецких бостроков закройщикам Мундирной конторы поставляли зеленое, васильковое и красное сукно, а «жителям купеческим» столицы давались подряды на поставку сукна для пошива «разных цветов мундира» для гребцов Его Величества.

И действительно, в облике придворных гребцов в эти годы наблюдался парад цветов, хотя и в отделке и фасонах имелись некоторые отличия. Например, у гребцов Петра картузы заменили черными бархатными колпачками с золотыми кистями, а на матросских шляпах гребцов императрицы Екатерины Алексеевны французский мастер золотом вышивал ее вензель.

Несколько неожиданными в более или менее постоянной палитре цветов были черный и желтый. Экипажу придворной яхты «Де Кроне» в Мундирной конторе были заготовлены черные мундиры. Мундиры желтого цвета давались матросам, присланным на придворные суда из Адмиралтейства.

По определению Адмиралтейств-Коллегии 1723 г. комплект одежды гребцов Его Императорского Величества, помимо уже названных вещей, включал также красные бархатные кафтаны, выложенные золотым позументом, с серебряными гербами империи.

Не менее нарядными были одежды членов гребецких команд И.М. Головина, А.Д. Меншикова, герцога Голштинского, цесаревны Анны Петровны, других высокопоставленных персон.

В начале 30-х гг. в оформлении платья для команд придворных судов доминирует зеленый цвет, чаще используется бархат. Правда, в отдельных случаях мундиры делали также из васильковых, красных и синих сукон. Базовое же обмундирование на 1732 г. включало триповый красный бострок со штанами, бострок со штанами зеленого бархата с золотым позументом по краям, триповые гендрики, бострок со штанами из зеленого сукна с выкладкой золотым позументом по краям и швам, а также бострок с выкладкой только по борту, бархатный колпак черного цвета с золотым позументом и золотыми кистями и аналогичной отделки черный бархатный картуз.

В 1739 г. гребцы получили из Цалмейстерской конторы бостроки и штаны желтого сукна и черные суконные картузы.

В 40-е гг. изменения одежды гребецких команд были незначительны и носили частный характер. Постановление Адмиралтейств-Коллегии от 16 июля 1752 г. касалось изготовления мундиров, предназначенных для гребцов дополнительных шлюпок. В частности, предписывалось использовать для этого имевшееся в мундирных «магазейнах» сукно синего цвета с обшивкой колпаков синей же тесьмой. 25 августа при рапорте Адмиралтейской конторы были представлены гербы для «выбивки» на гребецкие колпаки.

В 1758 г. Елизавета Петровна велела построить 3 новые шлюпки. Для команды первой из них предписывалось кроме традиционных зеленых бостроков и штанов шить белые. Все бостроки по рукавам, швам, по поясу обшивались золотым позументом, на штанах эта отделка также имелась. Кроме того, им «строились» триповые гендрики малинового цвета. Экипажи двух других шлюпок должны были иметь (вместе с комплектом из зеленого сукна) бостроки алого стамеда и белые штаны: позументом бостроки обшивать везде, а штаны только по прорехам. Всем полагались черные бархатные картузы с золотыми позументом и кистями.

В 1763 г. вместо красных триповых бостроков гребцам в 2 года давались зеленый кафтан на красной байке и красный камзол с рукавами, подбитый белой крашениной, 2 суконных штанов, серые и красные, плисовый черный колпак с козырьком и медным вызолоченным гербом.

Уже при Екатерине II, в 1765 г., гребцы одной придворной шлюпки по особому ее повелению получили зеленые триповые бостроки с красными обшлагами, гендрики алого цвета, а в дополнение еще алые саржевые бостроки и гендрики из белого стамеда с выкладкой средним золотым позументом: на бостроках по обшлагам в один ряд, на гендриках по воротнику, борту и по подолу в один ряд, а вокруг проймов по швам и по бокам золотым тонким шнуром. Пуговицы к этой одежде делались золочеными, шляпы круглые, по полям обложены позументом, кисти золотые, галстуки и кушаки из розовой тафты и концы их обшиты мелкой золотой бахромой.

Гребцам других двух шлюпок сверх описанной одежды полагались кафтан и брюки зеленого цвета с золотыми пуговицами, красный камзол, кушаки из двойного стамеда, тафтяные красные галстуки, черные триповые шляпы с алыми лентами и медными вызолоченными гербами, с золотыми кистями и узким золотым же галуном.

В 1766 г. на «имперские выходы» 24 гребца и 2 квартирмейстера были одеты именно в такое платье. Но наряду с парадной одеждой гребцы имели зеленые и красные форменные суконные кафтаны, канифасные бостроки, суконные же картузы, матросские шляпы, чулки шерстяные, васильковые, синие и красные, рубахи русского и голландского полотна, а также галстуки из русского полотна.

Данные за 1770–1776 гг свидетельствуют, что летний и зимний гардероб гребцов первой шлюпки в это время пополнился бархатными штанами, сшитыми на голландский манер, бархатными пунцовыми картузами с гербом, кистями и позументом и тремя перьями (2 черными и 1 желтым), а также белыми канифасными камзолами с рукавами и алой тафтяной вставкой под мышкой и белыми шелковыми чулками. Гребцы остальных шлюпок получили еще и зеленую «шкиперскую» одежду.

Похожую одежду носили и матросы придворных яхт.

Все это многообразие представлено в расписании гребецкого и матросского платья 1778 г с дополнением у квартирмейстеров французского кафтана с круглыми обшлагами и суконной епанчой дикого цвета.

Кратковременное царствование Павла I привнесло, как известно, серьезные изменения в форменную одежду, что также отразилось и на гребецком гардеробе.

В 1797 г. у урядников появились темно-зеленые кафтаны с подкладкой из белого стамеда, белым воротником и обшлагами цвета мундира с клапанцами, нашивки на которых делались из бархата и золота, с золотыми же пополам с гарусом кистями. По воротнику положен золотой галун. Кроме того, для урядников были заготовлены белые суконные камзолы и штаны, а также полупуховые треугольные шляпы с кистями, бантом, султанчиком и узким золотым позументом. К этому мундиру полагался кортик на замшевой перевязи, обитой зеленым сукном, шинели темно-зеленого цвета с подкладкой из белой каразеи и белым суконным воротником, а также замшевые перчатки с крагенами и трости.

Матросы и гребцы получали такого же покроя мундир, но без воротника и позумента, камзол без воротника и обшлагов, аналогичные шинели и шляпы, но валяные и без декора. Сохранялись и нарядные, для «высочайших выездов» кафтаны, бостроки, головные уборы, утвержденные еще при Екатерине II.

Существенные нововведения в области гардероба, характерные для начала царствования Александра I, коснулись платья чипов придворных судов, по крайней мере, повседневного. В 1802 г. у них появились двубортные куртки до колен темно-зеленого гвардейского сукна, круглые шляпы, белые камзолы, панталоны зимние и летние, а также летняя куртка из «аглицкого» тика с зелеными полосами.

При учреждении собственно Гвардейского экипажа, учитывая особенности его службы, ему определили два вида одежды — сухопутную и морскую.

Первая должна была соответствовать образцу униформы гвардейской пехоты, но, естественно, со своими отличиями. 23 февраля 1810 г. для обер-офицеров вводился двубортный мундир пехотного образца темно-зеленого цвета с белой выпушкой по борту, буквы золотые, шитье золотое на стоячем воротнике и рукавных клапанах в виде перевитого канатом якоря. Края обшлагов, рукавных клапанов и воротника были обшиты золотым кантом. В зимнее время мундир дополнялся панталонами зеленого сукна, а в летнее полотняными того же цвета и белыми. Форма «вне строя» включала темно-зеленый вицмундир с золотыми петлицами на клапанах обшлагов и воротнике.

Эполеты с красной выпушкой гвардейского образца, шляпа треугольная без султана.

Офицерское шитье Гвардейского экипажа с 1812 г.

Штаб-офицеры (от капитан-лейтенанта до капитана 1 ранга включительно) отличались бахромой на эполетах.

Рядовые и юнги получили двубортную куртку темно-зеленого цвета с белой суконной выпушкой у скошенного воротника, обшлагов и рукавных клапанов с нашивкой из клетчатого гвардейского басона на воротнике и клапанах, с красными погонами (по 1 пуговице на каждом), однобортный жилеттемно-зеленого цвета, сапоги и галстук пехотного образца. Кроме того, в комплект входила шинель серого сукна с темно-зеленым стоячим воротником с белой выпушкой. К круглой шляпе черного цвета с гвардейским гербом, наложенным на два перекрещенных якоря штоками вверх, несколько позже добавили кивер с таким же гербом, темно-зеленым репейком и белым этишкетом. Унтер-офицеры имели золотой галун на воротнике и обшлагах, перчатки и трость.

Гвардейское шитье Гвардейского Генерального штаба с 1816 г.

Канониры артиллерийской команды имели обшлага и воротник черного цвета, на шляпе две перекрещенные пушки. На обшлагах бомбардиров имелся золотой галун, у унтер-офицеров и на воротнике; последним полагались также перчатки и трость. У артиллерийских обер-офицеров обшлага и воротник черные, репеек на кивере красный.

Корабельная форма нижних чинов экипажа включала летние и зимние голландские рубахи и матросские шляпы.

По инициативе вел. кн. Константина Павловича для офицеров вместо панталон введены брюки.

Офицерское шитье Гвардейского экипажа. 1810–1811 г.

В дальнейшем изменения многих элементов форменного костюма Гвардейского экипажа были связаны с аналогичными процессами и в гвардейской пехоте, и в частях, подчинявшихся морскому ведомству. В известной мере это касалось и предметов снаряжения, хотя, безусловно, и в том, и в другом случае имелись свои особенности. В отношении Гвардейского экипажа эти перемены можно выстроить в определенный хронологический ряд, который поможет составить общее представление об облике его чинов на протяжении нескольких десятилетий.

Уже в 1811 г. у унтер-офицеров отменены трости и перчатки, в 1812 г. воротник стал прямым, без скоса. В 1820 г. мундир чинов музыкантского хора стал обшиваться басоном. В 1824–1825 гг. — изменение кивера по Высочайше учрежденным образцам. 1826 г. — введение особых чемоданов для шинелей.

1 июля 1827 г. шкиперы Гвардейского экипажа назначены офицерами в ластовую роту и их золотой прибор меняется на серебряный.

Офицерское шитье Гвардейского экипажа. 1810–1811 г.

11 июля 1827 г. — ношение бандульера между воротником и погончиком.

16 января 1830 г. введены пуговицы с орлом, наложенным на два перекрещенных якоря. На пуговицы артиллеристам добавлялись 2 пушки под лапами орла.

2 декабря 1843 г. вместо горнов в Гвардейском и флотских экипажах введены английские рожки на ремне, в пешем строю без ремня.

С 5 декабря 1843 г. при нахождении на судах чины Экипажа должны были носить кивера флотского образца, но со своим гербом. Во всех остальных случаях — гвардейские кивера.

22 января 1844 г. вводится кокарда на околыш офицерской фуражки.

18 февраля 1844 г. вводится новый образец фуражки — кант не только по верхнему краю тульи, но и по нижнему и верхнему краю околыша.

30 марта 1844 г. в войсках морского ведомства вводят темно-зеленый цвет и для нестроевых чинов.

5 мая 1844 г. для нижних чинов вводятся темно-зеленые фуражные шапки с белой выпушкой, а на погонах просечка на желтом сукне номера роты и литеры «Р». В ластовой роте «ЛР», в Артиллерийской «АР».

9 сентября 1844 г. на флоте утвержден кивер новой формы с черным султаном (у музыкантов с красным).

2 декабря 1854 г. командам катеров Его Императорского Величества синие фланелевые рубашки с белыми рукавами, катеров и гичек Адмиралтейства — с белым воротником, на пароходы Экипажа — с белым воротником и басонами, на яхты и прочие суда темно-синие фланелевые рубашки.

С 14 марта 1855 г. не разрешается носить султаны при обыкновенной форме.

24 марта 1855 г. введение для офицеров вместо мундиров и вицмундиров полукафтана и вицполукафтана темно-зеленого цвета, двубортного, без выпушек, со скошенным воротником, с шитьем и петлицами как на парадном мундире; клапана на рукавах старого образца. Вводятся также шаровары, поясная портупея вместо бандульера. Бляха портупейная овальная, на ней якорь, обвитый канатом с императорской короной в лаврово-дубовом венке.

21 июня 1855 г. для офицеров введен темно-зеленый двубортный плащ с такого же цвета воротником, который в откинутом состоянии застегивался на крючок, в поднятом — с помощью суконных лапок на 2 металлические пуговицы. Галун на погоны красного цвета — по чинам. Сюртук оставался.

Гвардейский экипаж у пристани в Петергофе. А.И. Ладюрнер.1854 г.

С 24 ноября 1855 г. офицерам надлежит являться во дворец и быть у развода в шитых полукафтанах.

25 ноября 1855 г. вводится трехцветная (белая с 2 оранжевыми и 2 черными полосками) кокарда на кивер. Для нижних чинов вводится двубортный полукафтан со скошенным воротником, шаровары и кожаная поясная портупея с бляхой с орлом и якорями. Лопасть пояса имеет два гнезда для тесака и ножен. К портупейной гайке крепились два ремня для патронной сумы.

13 декабря 1855 г. на парадных полукафтанах офицеров и нижних чинов отменены обложные клапана. У офицеров оставлен шитый гладкий борт — поперек обшлагов 2 шитых якоря, на штоках которых 2 пуговицы, над разрезом вшивные пуговицы малого размера.

У нижних чинов — на обшлагах белая выпушка, поперек басонные петлички с пуговицами, над разрезом — 2 малые пуговицы. Вместо сюртука и полукафтана с петлицами для офицеров вводился полукафтан с галунами, сходный по покрою с парадным, но с погонами и заменой шитья на воротнике и обшлагах галуном. Галуны по чинам. При эполетах полагалось носить вицмундир.

30 декабря 1855 г. установлено штаб-офицерам вместо галуна на воротнике полукафтана нашивать гусарский галун.

15 февраля 1856 г. вменено всем нестроевым нижним чинам носить усы.

20 мая 1856 г. предписывалось адмиралам и офицерам флотского ведомства носить в летнее время полотняные шаровары.

7 августа 1856 г. предписывалось адмиралам, штаб-и обер-офицерам на балах носить вместо темно-зеленых шаровар белые. На плащах появились теплые воротники из черной смушки.

27 октября 1856 г. вместо галунов на воротниках и обшлагах вводятся: на первых прежнее шитье, на вторых шитье с галунами.

24 ноября 1856 г. нижним чинам вводятся фуражки с козырьком и ремешком.

22 декабря 1856 г. на офицерский полукафтан добавляют погончик на эполет.

20 февраля 1857 г. предписывается носить султан на кивере только при парадной форме на берегу и судах.

15 апреля 1857 г. на околыш фуражки вводятся круглые малые кокарды.

19 апреля 1857 г. вводятся замшевые темно-зеленые рукавицы вместо белых.

19 мая 1857 г. офицерам предписывается носить треугольные шляпы, а нижним чинам круглые шляпы с полями. Кивера можно было носить только при береговой службе. Офицерам при шитом мундире и вне строя при сюртуке и вицполукафтане.

6 июля 1857 г. для комендоров, выдержавших испытание на артиллерийском корабле, на полукафтан вводится для обшивки унтер-офицерский галун.

31 июля 1857 г. изменена форма орла.

14 марта 1858 г. введен новый кивер с серебристым этишкетом для офицеров и белым для нижних чинов. Соответственно менялись и киверные чехлы.

28 марта 1858 г. фельдфебелям введены замшевые перчатки.

11 апреля 1858 г. белые выпушки на полукафтанах нижних чинов отменены, а артиллеристам сохранены красные. Вводились шинели нового образца с отложным воротником.

25 апреля 1858 г. отменены нарукавные галуны и нашивки у фельдфебелей.

С 16 мая 1858 г. подбородочные тесемки стали пришиваться к тулье.

12 июля 1858 г. для офицеров введен полотняник для ношения в портах и гаванях при работах. Покрой аналогичен суконному полукафтану.

28 февраля 1859 г. полукафтан и вицполукафтан переименованы в мундир и вицмундир.

20 марта 1862 г. введены башлык из верблюжьей шерсти и шапка нового образца с султаном вместо кивера или каски, а также кокарды на фуражки. Шапка с темно-зеленым околышем, султан черный, у музыкантов красный. Герб на шапке у офицеров серебряный, у нижних чинов из белой жести.

С 30 июля 1862 г. на шапки штаб-офицеров кладут золотой галун, обер-офицеров — серебряный.

21 сентября 1863 г. введен ранец из черной юфтяной кожи в виде мягкого чемодана с перевязью из черной лакированной кожи и 2 патронные сумки на 10 патронов.

25 мая 1864 г. офицерскую шинель стали шить с отложным воротником, в Гвардейском экипаже он был темно-зеленый, без клапанов и выпушек.

14 июля 1872 г. у нижних чинов отменены черные лакированные шляпы.

5 сентября 1872 г. введена новая фланелевая рубаха синего цвета, вокруг воротника нашивался желтый басон.

8 ноября 1872 г. утверждены надписи на ленточках и их цвет: в Гвардейском экипаже золотой, в нестроевой роте Экипажа белый.

3 февраля 1873 г. на гербы шапок Гвардейского экипажа пожалованы Андреевские звезды и султаны.

29 февраля 1873 г. чины Экипажа получают шапки нового образца.

12 января 1874 г. адъютантам Экипажа присвоен аксельбант.

19 августа 1874 г. «Положением о довольствии команд морского ведомства по части обмундирования и амуниции» боцманам и боцманат-фельдфебелям Экипажа введены фуражки с козырьком. Кроме них в Экипаже носили шапки с гербом и султаном, фуражки с козырьком, подбородочным ремнем и кокардой, фуражки без козырька (бескозырки) с кокардой и лентой. В гардероб гвардейцев входили суконные мундир, темно-зеленые брюки, темно-зеленое и темно-серое пальто, галстук, алые погоны, рубаха с синим воротником и обшлагами, полотняные брюки, нательная рубаха, синяя фланелевая рубаха, башлык, суконные рукавицы, наушники, мундир и брюки парусиновые, рабочие рубаха и брюки из равендука и из парусины, куртка и брюки из крашенины, вязаные фуфайки, сапожный товар на две пары, перчатки, полотенцы, портянки подкладочного холста, чехлы к фуражкам, погоны алые, на воротник и обшлага тесьма, гарус.

Суконные мундир двубортный, 8 пуговиц, воротник стоячий, скошенный от верхних углов, на 1 крючке. У унтер-офицеров галун, у рядовых 2 желтые басонные петлицы на воротнике. Пуговицы с Гербом и якорями.

25 января 1875 г. нижним чинам Экипажа присвоены канты из белого сукна на воротник и обшлага мундиров.

25 октября 1875 г. для Экипажа введены 2 патронные сумки: морского образца и пехотная, гвардейского образца.

6 апреля 1877 г. введен новый аксельбант из ветишкетного уланского шнура с серебряными наконечниками.

Согласно «Правилам о формах одежды для военных офицеров, гардемарин, кондукторов и гражданских чинов морского ведомства» 1878 г., для офицеров Гвардейского экипажа учреждалась парадная форма, а именно мундир с эполетами, орденами, с саблей, шапка с гербом и султаном.

Унтер-офицер в строевой походной форме и горнист в строевой форме. 1881–1892 гг. Из собрания ЦВММ. 3421/87.

В морском походе предписывалось носить шляпу.

Адъютантам, числящимся в Экипаже, при парадных, праздничных и воскресных формах указывалось носить шляпу.

Городская обыкновенная форма включала вицмундир с эполетами, орденами и саблей, шляпу. В случае необходимости быть в обыкновенной форме в строю предписывалось одевать мундир и шапку.

Береговая походная форма состояла из мундира с погонами, орденами, саблей. Шаровары заправлялись в голенища длинных сапог.

Шапка без султана.

21 февраля 1881 г. нижним чинам Гвардейского экипажа (кроме команд корабля «Герцог Эдинбургский» и судна «Светлана») изменили покрой синих фланелевых, белых суконных и рабочих рубах.

На синих воротнике и обшлагах белых рубах 2 белые полосы менялись на 3 узкие белые.

25 июня 1881 г. отменены шапки образца 1873 г. Вместо них дали шляпы и фуражки, а нижним чинам только фуражки.

Басонные нашивки на мундирах барабанщиков, музыкантов и горнистов отменили, оставив только наплечники.

Тамбурмажор упраздняется. Белые бальные шаровары отменены.

Кожаные краги отменили; при береговой походной форме полагалось носить сапоги с длинным голенищем, в том числе и генералам, и адмиралам.

Адъютант Гвардейского экипажа в строевой походной форме, обер-офицер в пальто. 1892 г. Из собрания ЦВММ. 3421 /84.

22 августа 1881 г. учреждается мундир, сходный с тем, который носился флотскими экипажами, но для нижних чинов темно-зеленый с красными погонами. Задняя планка, стягивающая мундир в талии, отменяется. Обшлага с боковым по заднему шву рукава разрезом с 2 басонными желтыми петлицами, с пуговицами, пришитыми вверху. Воротник отложной, вокруг него белый кант, спинка мундира гладкая, пуговицы из красной меди — у нижних чинов нестроевой роты из олова — с гербом и якорями.

У унтер-офицеров и комендоров обшлага вокруг и по разрезу обшиваются битевым галуном, из которого сделаны петлицы.

Находясь в судовых караулах, офицеры носят шаровары поверх сапог.

В соответствии с «Правилами о формах одежды для адмиралов, генералов, штаб- и обер-офицеров, медицинских и гражданских чинов морского ведомства, а также для корабельных инженеров, инженер-механиков флота, инженеров и техников строительной части и правилами ношения орденов, медалей и знаков отличия» от 4 апреля 1899 г., офицеры Гвардейского экипажа, назначенные на дежурство по Экипажу, когда командируются в Гвардию, могут в летнее время находиться в кителе.

Военным чинам морского ведомства, в частности Гвардейского экипажа, присвоены однобортные с 8 пуговицами и двубортные с 6–8 пуговицами мундиры темно-зеленого сукна с закругленным и скошенным воротником соответственно. На скошенном воротнике и на обшлагах — золотой кант с золотыми же якорями, обвитыми канатами. На обшлагах офицеров Гвардейского экипажа — по 2 петлицы с золотыми позументами (у строевых) и серебряными (у чинов по адмиралтейству). На позолоченных пуговицах — перекрещенные адмиралтейские якоря с гербом.

Обмундирование включало также темно-зеленые шаровары, вицмундир, сюртук, фуражку и треугольную шляпу, башлык, двубортное черное пальто и серую шинель, сапоги с коротким или длинным голенищем. Все это должно было носиться с соблюдением правил деления формы на парадную, обыкновенную и береговую походную.

В 1904 г. по новым «Правилам о формах одежды для офицерских и гражданских чинов Морского ведомства» учреждались парадная, строевая парадная, береговая походная, обыкновенная, десантная и служебная формы. Всем чинам надлежало носить усы.

Л/c Гвардейского экипажа (а также и некоторых других флотских структур), с одной стороны, вменялось следовать предписаниям адмиралтейского руководства, с другой, для них нередко делались специальные оговорки в плане введения или использования того или иного предмета обмундирования. Эта тенденция наблюдалась и в XIX, и в начале XX вв. В 1907 г. для чинов морского ведомства был введен китель зеленовато-серого, защитного цвета.

По новым Правилам ношения формы одежды 1911 г. она подразделялась на парадную, строевую парадную, обыкновенную, строевую обыкновенную, служебную, строевую служебную, повседневную. Последняя включала сюртук или кителя: синий и летний белый.

Генералам, адмиралам, штаб- и обер-офицерам Гвардейского экипажа дозволялось в зимнее и летнее время носить защитный китель при повседневной и строевой служебной форме одежды. Кроме того, им предписывалось носить пальто темно-серого цвета («маренго»), а пальто черного цвета разрешалось донашивать до 1 января 1913 г.

К 1914 г. форма одежды нижних чинов Гвардейского экипажа по-прежнему отличалась от обмундирования других флотских подразделений белой выпушкой и желтыми басонными петлицами на воротнике и обшлагах, красными погонами. Унтер-офицеры продолжали носить золотой галун на обшлагах.

С началом 1-й Мировой войны подразделения Экипажа, отправлявшиеся к местам боевых действий, получали помимо прочего и обмундирование защитного цвета, оставляя, правда, не всегда, форму в Петербурге. Проблемы со снабжением коснулись и гвардейских моряков, и часть из них выезжала на фронт, имея только свои мундиры. Уже находясь на позициях, они облачались в гимнастерки, армейские шинели и по своему облику не отличались от основной массы пехоты.

Использованные источники и литература

Опубликованные источники

Иллюстрированное описание форм обмундирования всех офицерских чинов морского ведомства. СПб., 1899. Ч. 1. Материалы для истории русского флота. СПб., 1865–1902. Ч. 1-16.

Описание вещей обмундирования и амуниции морских команд. СПб., 1912.

Полное собрание законов Российской империи. Т. XLIV. Морские штаты. СПб., 1830.

Правила о формах одежды для гг. адмиралов, генералов, штаб- и обер-офицеров морского ведомства. СПб., 1856. Правила о формах одежды для военных офицеров, медиков, гардемаринов, кондукторов и гражданских чинов морского ведомства. СПб., 1871.

Правила о формах одежды для военных офицеров, гардемаринов, кондукторов, а также медицинских и гражданских чинов морского ведомства. СПб., 1878.

Правила о формах одежды для офицерских, медицинских и гражданских чинов Морского ведомства. СПб., 1911.

П.С. Нахимов. Документы и материалы. М., 1952.

Ф.Ф. Ушаков. Документы. Т. 2. М., 1952.

Штат гренадерского корпуса, состоящего в 4-х 6-ти ротных батальонах, полагаемого для гребного флота Черноморского. СПб., 1794.

Неопубликованные источники

Российская Национальная Библиотека:

Отдел рукописей. Ф.1001. д. 101, 102.

Российский Государственный архив Военно-Морского Флота:

Ф. 146. д. 53.

Ф. 147. дд. 18, 37, 51, 58, 100, 103, 110, 120.

Ф. 173. дд. 25, 26, 30, 31, 56, 99, 182, 183.

Ф. 172. д. 286.

Ф. 176. дд. 22,63, 109.

Ф. 177. дд. 36, 54, 56.

Ф. 197. дд. 68, 69.

Ф. 212. от. 1. дд. 63, 71.

Ф. 212. от. 2 дд. 3, 71.

Ф. 227. дд. 9, 60–63, 81,83, 86, 129, 130, 133, 146, 187.

Ф. 233. дд. 13, 49, 94, 190, 250.

Ф. 234. д. 24.

Ф. 283. дд. 97, 101, 123, 128, 175, 255, 259, 427, 443, 555, 558.

Ф. 935. on. 1. дд. 302, 323, 324, 337, 478, 765, 1629, 1679, 1680, 1683, 1810.

Ф. 935. оп. 2. дд. 17, 141, 142, 147–150, 153, 156, 162, 200, 201.

Ф. 935. оп. З.дд. 18, 23, 25, 26, 56.

Ф. 947. дд. 33, 163, 232, 281, 382, 697.

Ф. 948. дд. 1, 9.

Ф. 1016. дд. 18, 21, 34.

Ф. 1314. дд. 1, 18.

Ф. 1317. дд. 2, 10.

Ф. 1319. д. 8.

Ф. 1326. д. 1.

Литература

Амирханов Л.И. Морская крепость Императора Петра Великого. СПб., 1995.

Аренс Е.И. Гвардейские моряки в бою под Кульмом. СПб., 1913 г.

Боевая летопись русского флота. М., 1948.

Бестужев Н.А. Опыт истории русского флота. Л., 1961.

Веселого Ф.Ф. Очерк русской морской истории. СПб., 1875.

Виноградский И. Исторический очерк русской морской пехоты, строевой береговой службы во флоте и выдающихся судовых десантов (1705–1895 гг.) // Морской сборник. 1898. №№ 1, 2.

Виноградский И. Участие Гвардейского экипажа в сухопутной кампании 1812 г. СПб., 1899.

Виноградский И. Морской Гвардейский экипаж в кампанию 1813 г. СПб., 1903.

Висковатов А.В. Историческое описание одежды и вооружения российских войск с рисунками, составленное по высочайшему повелению. СПб., 1899–1901.Ч. 4-15.

Висковатов А.В. Взгляд на военные действия россиян на Черном море и Дунае 1787–1791. СПб., 1893.

Висковатов А.В. Военные действия российского гребного флота под началом вице-адмирала Бредаля. СПб., 1830.

Головачев В. Действия русского флота в войне со шведами в 1788–1790 гг. СПб., 1871.

Каллистов Н.Д. Русский флот и двенадцатый год. СПб., 1912.

Камалов Х.Х., Носов И.В., Сорокин И.П. Морская пехота. Краткий исторический очерк морской пехоты отечественного флота. М., 1957.

Коргуев Н.А. Русский флот в царствование императора Николая I. СПб., 1896.

Коробков Н.М. Русский флот в Семилетней войне. М., 1946.

Корсин Н.Г. Первая мировая война на Кавказском фронте М., 1946.

Леонов О. Пехота гребных флотилий. 1784-94//Цейхгауз. № 8.

Летин С.А. Русский военный мундир XVIII века. М., 1996.

Мязговский Е.А. История Черноморского флота 1696–1912. СПб., 1912.

Носов И.В. К истории русской морской пехоты: Автореф. канд. дис. Л., 1955.

Поливанов В.Т., Бякин Г.И. Морской Гвардейский Экипаж. Страницы истории. СПб., 1996.

Попов П., Митрополъский М. Русско-турецкая война 1877–1878 гг. М., 1902.

Разговоры, бывшие между двух российских солдат, служивших на галерном флоте 1743 г. // Чтения в Обществе истории и древностей российских. М., 1862. Кн. 1.

Рембеллинский А.М. Из воспоминаний старого офицера Гвардейского экипажа // Русский архив. М… 1910. Год 48. Кн. 2.

Сорокин Ф. Гвардейский экипаж в февральские дни 1917 г. М., 1932.

Таубе Г.Н. Описание действий Гвардейского экипажа на суше и на море в войну 1914–1917 гг. Нью-Йорк, 1944.

Тарле Е.В. Крымская война. Т. 1–2. М.-Л., 1950.

Тарле Е.В. Три экспедиции русского флота. М., 1956. Флот в Первой Мировой войне. М., 1964.

Щепотьев С.А. Памятка Гвардейского экипажа. СПб., 1910.

Приложение

Таблица 1

Штат морского батальона 1711 г.

Таблица 2

Штат морских полков 1733 г.

Таблица 3

Штат морского батальона 1764 г.

Главным в Батальоне Командир или Шеф из морских Капитанов 1 ранга по чину Полковничьему.

Таблица 4

Штаты 9 Балтийских и 3 Черноморских батальонов 1798 г.

Таблица 5

Штат одному морскому полку, состоявшему из трех батальонов, а каждый из 4 рот. 1803 г.

Иллюстрации

Знамя Морского регимента. 1696 г.

Фурьерский значок 6-й роты морского батальона. 1775–1778 гг.

Рядовой морского полка. 1706 1707 гг. Рек. В.Ф. Мезенева.

Рядовой Выборной гренадерской роты корабельного флота. 1708 г. Рек. В.Ф. Мезенева.

Обер-офицер морских батальонов и рядовой Морской гренадерской роты. 1728–1729 гг. Рек. В.Ф. Мезенева.

Штаб-офицер морских полков. 1735 г. Рек. В.Ф. Мезенева.

Штаб-офицер морских батальонов. 1764 г. Рек. В.Ф. Мезенева.

Рядовой Гренадерского корпуса. 1795 г. Рек. А.П. Шпака.

Фельдфебель Сводного гренадерского батальона Его Высочества Павла Петровича. 1790 г. Рек. А.П. Шпака.

Гренадер 1-го флотского батальона. 1793 г. Рек. А.П. Шпака.

Гренадер 1-го Адмиралтейского батальона Балтийского флота. 1798 г. Рек. В.Ф. Мезенева.

Фузилер 1- го гребного батальона Балтийского флота. 1797 г. Рек. В.Ф. Мезенева.

Мушкетер роты Каспийской флотилии. 1805 г. Рек. В.Ф. Мезенева.

Рядовой роты Архангельского порта. 1810 г. Рек. В.Ф. Мезенева.

Гренадер Шефской роты 1-го морского полка. 1803 г. Рек. В.Ф. Мезенева.

Рядовой флотилии Полка Особого назначения. 1915 г. Рек. В.Ф. Мезенева.

Рядовой Отдельной морской бригады Моонзунда. 1916 г. Рек. В.Ф. Мезенева.

Младший унтер-офицер отряда Балтийского флота Туземной кавалерийской дивизии. 1915 г. Рек. В.Ф. Мезенева.

Матрос. Начало XVIII в. Из собрания ЦВММ. 3421/9.

Придворная гребецкая команда. 1763–1765 гг. Из собрания ЦВММ. 3421/14.

Придворные гребцы и команда придворных яхт. 1797 г. Из собрания ЦВММ. 3421/19.

Матросы Гвардейского экипажа (ГЭ) в зимней и летней строевой форме. 1810 г. Из собрания ЦВММ. 3421/28.

Обер-офицер ГЭ в парадной форме. 1812–1816 гг. Из собрания ЦВММ. 3421/34.

Знаменщик ГЭ. 1813 г. Из собрания ЦВММ. 3421/33.

Унтер-офицер и матрос ГЭ. 1812–1816 гг. Из собрания ЦВММ. 3421/36.

Обер-офицер в вицмундире и матрос ГЭ. 1817–1823 гг. Из собрания ЦВММ. 3421/38.

Бомбардир и унтер-офицер Артиллерийской команды ГЭ. 1811 г. Из собрания ЦВММ. 3421/32.

Флейтщик и музыкант ГЭ. 1811 г. Из собрания ЦВММ. 3421/31.

Унтер-офицер и барабанщик ГЭ в летней парадной форме. 1817–1819 гг. Из собрания ЦВММ. 3421/33.

Обер-офицер и унтер-офицер ГЭ. 1824–1825 гг. Из собрания ЦВММ.

Обер-офицеры ГЭ. 1826–1828 гг. Из собрания ЦВММ. 3421/42.

Обер-офицер Ластовой роты ГЭ. 1830–1845 гг. Из собрания ЦВММ. 3421/49.

Обер-офицер и бомбардир Артиллерийской команды ГЭ. 1828–1830 гг. Из собрания ЦВММ. 3421/48.

Унтер-офицер и барабанщик ГЭ. 1830 — начало 1840-х гг. Из собрания ЦВММ.

Тамбурмажор и знаменщик ГЭ. 1830–1840 гг. Из собрания ЦВММ.

Штаб-офицер ГЭ в парадной форме. 1843 г. Из собрания ЦВММ. 3421/55.

Штаб-офицер Артиллерийской роты и матрос Ластовой роты ГЭ. 1844–1855 гг. Из собрания ЦВММ. 3421/59.

Тамбурмажор ГЭ. 1843–1844 гг. Из собрания ЦВММ. 3421/56.

Обер-офицер ГЭ. 1844–1855 гг. Из собрания ЦВММ. 3421/58.

Штаб-офицер ГЭ. 1852 1855 гг. Из собрания ЦВММ. 3421/62.

Фельдфебель ГЭ в летней форме и матрос ГЭ в походной форме. 1858–1862 гг. Из собрания ЦВММ. 3421/69.

Боцман Безин. Служил с 1810 по 1864 гг. Из собрания ЦВММ. 3421/72.

Парадная (береговая) форма. 1907–1908 гг.

Судовая (обыкновенная) форма. 1907–1908 гг.

Тамбурмажор ГЭ. 1863–1880 гг. Из собрания ЦВММ. 3421/71.

Штаб-офицер ГЭ (флигель-адъютант в парадной форме). 1892 г. Из собрания ЦВММ. 3421/83.

Нагрудный знак Гвардейского экипажа. 1910 г.

Примечания

1

Справедливости ради следует сказать, что вооруженная сухопутная сила могла находиться и на судах, «заведенных» на Западной Двине одним из наиболее видных государственных деятелей в истории России А. Ордын-Нащокиным, которому пришлось по заключении Кардисского мира 1661 г. сжечь их.

(обратно)

2

В 1707 г. предписывалось на кораблях быть 1200 солдатам и урядникам, на галерах 200 чел., из них 150 рекрутам, а к наличным 1216 морским солдатам «в дополику 184 набрать из ломовских солдат, которые были на галерах…».

(обратно)

3

Подразделения, носившие название «адмиралтейский батальон». были известны и ранее: в 1708–1710 гг. такие батальоны были в Петербурге. Азове, Астрахани. Олонце.

(обратно)

4

Родственники матери Петра, второй жены царя Алексея Михайловича Натальи Кирилловны Нарышкиной.

(обратно)

5

Стряпчие конюхи Сергей и Василий Бухвостовы. Яким Воронин. Данила Кортин, Иван Нагибин, Иван Иевлев. Сергей Чертков были определены потешными пушкарями. Попытка Софьи в августе 1689 г. выступить против Петра закончилась ее свержением. 17-летний Петр становится царем, к власти приходят Нарышкины. «Нептуновы и Марсовы потехи» продолжают оставаться главной заботой нового монарха.

(обратно)

Оглавление

Вступление

МОРСКАЯ ПЕХОТА

  Формирование частей морской пехоты

  Обмундирование, снаряжение и вооружение

  Обзор боевых действий морской пехоты

ГВАРДЕЙСКИЙ ЭКИПАЖ

  Очерк истории

  Форменная одежда

Использованные источники и литература

Приложение

Иллюстрации

*** Примечания ***