Насекомые и цветы [Павел Иустинович Мариковский] (fb2) читать онлайн

Павел Иустинович Мариковский
Насекомые и цветы

^{Рецензент — Л. Чернова, член Союза журналистов СССР.}

Друзья-недруги

Насекомые — опылители растений

Насекомые выполняют неоценимую работу по опылению растений, и трудно сказать, что стало бы, если бы исчезли эти маленькие труженики. Правда, многие цветковые растения способны оплодотворяться собственной пыльцой, но энтомофильные, то есть «любящие насекомых», растения при систематическом самоопылении постепенно вырождаются. У цветковых растений существуют все переходы от способности к самоопылению до полной несовместимости со своей пыльцой, когда оплодотворение происходит только от пыльцы с другого растения. Впрочем, и в этом случае по обошлось без исключения: многие такие растения к концу цветения, чтобы не остаться бесплодными, неожиданно становятся способными к самоопылению. Тут, как говорится в пословице, «не до жиру, быть бы живу». Перекрестное опыление цветков при помощи насекомых имеет большое значение. Как часто мы забываем об этой великой обязанности, которая легла на наших маленьких друзей, бездумно насыщая сильнейшими ядами сады и огороды для уничтожения какого-нибудь одного вредного насекомого, не думая о множестве полезных!

На земле существует около 330 000 видов цветковых растений. Но насекомых-опылителей значительно больше. В опылении растений принимают участие самые разнообразные насекомые, но более всех активны пчелы, вынужденные собирать пыльцу и нектар для пропитания своей семьи и воспитания потомства. Одних только этих опылителей известно более 20 000 видов, не говоря уже о таких многочисленных насекомых, любителях цветочного нектара, как бабочки, мухи и другие. А какую пользу приносят домашние пчелы! По данным департамента сельского хозяйства США, они, опыляя растения, приносят в 10–20 раз больше дохода, чем стоят собираемый ими мед и воск. Опытами доказано, что если в саду установить ульи, то урожай фруктов повысится на 40 процентов. Среди пчел домашняя пчела — самая активная опылительница. Достаточно последить за ее работой несколько минут, чтобы убедиться, сколь велика ее энергия, как она тороплива и неутомима в работе. Специальные наблюдения показали, что за 5–6 минут она опыляет 50 цветков яблони, а в течение всего сезона ее безудержная деятельность способствует появлению десятков тысяч яблок. Польза от пчел настолько очевидна, что многие садоводы специально создают пасеки для опыления плодовых деревьев.

Пчелы опыляют не только плодовые деревья. Без них не могут существовать бахчевые культуры, гречиха, клевер, люцерна, хлопчатник, подсолнечник, земляника и другие растения. В нашей стране насчитывается более ста сельскохозяйственных растений, неспособных жить без опылителей, в том числе без пчел. При их участии в опылении урожай подсолнечника повышается на 30 процентов, а такие культуры, как красный клевер и огурцы, без пчел не дают урожая. Чтобы собрать 100 граммов нектара, пчела должна посетить около одного миллиона цветков. Скорость полета пчелы, сборщицы нектара, — около трех тысяч километров и посетить 19 миллионов цветков^[1]. Скорость полета пчелы, сборщицы нектара, — 6,5 км в час. С такой скоростью пчела успевает за день опылить 7 тысяч цветков. По другим расчетам, для получения одного килограмма меда из акации пчела должна успеть принести в улей 50 тысяч порций нектара. Если пасека находится в пределах до километра от зарослей акации, она пролетает в день примерно 20 километров, а все вместе взятые сборщицы нектара и пыльцы из одного улья в период цветения пролетают путь в три раза больший, чем расстояние от Земли до Луны. В так называемых корзиночках пчелы, находящихся на задних ногах, содержится около миллиона пыльцевидных зернышек.

Человек издавна ценил деятельность пчелы, о чем говорят хотя бы следующие пословицы, существующие с давних времен: «Пчелы уносят одну пыльцу и приносят другую», «Пчела знает, где мед брать», «Пчела мала и та работает», «Хорошая пчела не садится на опавшие цветки», «Мудрая пчела не пьет из увядшего цветка», «На всякий цветок пчела садится, да не со всякого цветка поноску берет».

В древней Ассирии, которую называли страной меда, по преданиям, якобы даже знали и умели воспроизводить один звук, под действием которого пчелы покидали улей и возвращались в него. Это искусство держалось под большим секретом и было доступно только немногим, посвященным в таинства жизни этих трудолюбивых созданий.

К большому сожалению, мало кто помнит о том, как необходима пчела для опыления сельскохозяйственных растений, и сообразует свои действия с тем, чтобы постоянно привлекать эту неутомимую труженицу к борьбе за высокие урожаи полей, садов и огородов.

Пчелы помогают растениеводам в работе на парниках. В пору цветения огурцов один улей заменяет трех работниц, занятых опылением растений. Сейчас во всех парниках зимой обязательно ставят ульи, заставляя пчел работать на человека.

Мы рассказали об опылительной деятельности только домашней пчелы. В природе же существует множество диких одиночных пчел. Благодаря своей многочисленности они приносят большую пользу. Подсчитано, например, что в Англии одна самка одиночной пчелы Мегахила перихирта при благоприятных условиях способна вызвать рост и созревание 418 500 семян люцерны.

Выйдите весной в цветущий сад, поглядите на луг, усеянный цветами, присмотритесь к цветущему полю гречихи, прислушайтесь — всюду раздается неумолчное тихое жужжание. Это беспрестанно работает множество неутомимых тружеников — опылителей растений, наших друзей.

Один из них особенно интересен…

Зеленый луг сверкает цветами, и множество мух, пчел и бабочек стремительно носится в воздухе, напевая крыльями разнотонную песню. В синем небе сияет жаркое солнце. Тепло. Цветы источают нежный аромат, приглашая шестиногую братию на пиршество к своим кладовым, заполненным чудодейственным нектаром. Но вот из-за кромки леса незаметно выползла серая тучка и закрыла солнце. Сразу стало сумрачно и неуютно. Спрятались мухи, бабочки, пчелы, затихло жужжание крыльев, над лугом повисла угрюмая тишина, стало прохладно, потянуло сыростью.

Но в наступившей тишине еще слышится тихое басовитое гудение чьих-то крыльев. Кому-то не страшны прохлада и предвестники близкого ненастья, кто-то занят, трудолюбив, живет сам по себе, не обращая внимания на окружающих. Вот гудение крыльев стало ближе, громче — над цветками показался шмель. Не теряя ни доли секунды, он запустил хоботок в нектарник цветка, быстро-быстро работая ногами, собрал с тычинок пыльцу и понесся дальше.

Внешность шмеля характерна. Округлый, волосатый, обычно яркоокрашенный, с широкими поперечными полосами на брюшке. Шмели холодостойки и нетребовательны к погоде. Благодаря этой особенности, они далеко проникают на север, поднимаются высоко в прохладные горы на юге. Очень хорошо работают шмели в Арктике. Они всегда заняты, все время неустанно трудятся.

Шмели приносят громадную пользу опылением растений, и опыляют они главным образом бобовые. Там, где их нет, нет и бобовых. Установлено, что они работают на цветках в три — пять раз быстрее домашних пчел и предпочитают цветки с глубоким венчиком, часто недоступные пчелам. От них всецело зависит урожай семян такой ценнейшей кормовой культуры, как красный клевер. Специальными опытами было доказано, что на поле, на котором работали шмели, урожай семян красного клевера повышается на 71 % по сравнению с полем, где их не было. Один шмель за минуту может собрать нектар с 24 цветков клевера и опылить их. За день, с учетом времени на отдых и полет, он опыляет не менее 4800 цветков. Красный клевер и некоторые другие растения вообще не могут жить без шмелей. Например, в Австралии, пока туда специально не завезли несколько видов шмелей, эту культуру никак не могли возделывать: она не давала семян. Завезли этих полезных насекомых еще в 1855 году и в Новую Исландию и в некоторые другие страны. Между прочим, дело не обошлось одними шмелями. Оказалось, что им на новой родине пришлось несладко. Их гнезда стали усиленно разорять мыши. Пришлось вслед за шмелями перевозить кошек, и, когда это было сделано, клевер стал приносить урожаи семян. В мире известно около трехсот видов шмелей. В нашей стране их насчитывается около сотни видов. Сейчас в мире немало энтомологов занимается изучением этих насекомых и привлечением их на поля, требующие опыления, выявляют они и возможности их одомашнивания.

Шмелей легко разводить и наблюдать за ними. Работа эта очень интересная.

Между некоторыми растениями и опыляющими их насекомыми существует давняя и тесная связь. Обычно каждое растение имеет много или несколько видов опылителей, хотя некоторые, наоборот, обслуживаются только одним видом. Например, у бахчевых зарегистрировано 147 насекомых-опылителей, у клевера — 105, у люцерны — 47, у яблони — 32. Один из энтомологов подсчитал, что только один вид лапчатки опыляется 125 видами насекомых. Растения рода флокс (семейство синюховые) опыляются пчелами, мухами-бомбилидами, жуками, ночными бабочками-бражниками, дневными бабочками и даже некоторыми летучими мышами. Жуки — не особенно активные опылители. Но некоторые из них облачены в мохнатый костюм и приносят ощутимую пользу опылением растений. Так, цветки примитивных родов каликантус, эупоматия и магнолия опыляются жуками. Многие виды лютиковых тоже опыляются жуками, хотя привлекают и других насекомых.

Цветки растений, принадлежащие к одному роду, могут опыляться различными насекомыми и наоборот. Например, виды рода педикулярис со сложным венчиком опыляются главным образом шмелями, но один вид — педикулярис денсифлора в Калифорнии — опыляется колибри. Азиатские виды этого рода с длинным венчиком опыляются бабочками и мухами, обладающими длинным хоботком. Цветки рода лантана опыляются частично бабочками, частично насекомыми других родов. Растения рода пенстемон могут опыляться только различными пчелами, а ночная фиалка Платантера бифолиа из семейства орхидейных — только теми насекомыми, которые обладают длинными хоботками и умеют высасывать нектар на лету, так как на цветок сесть нельзя: на нем нет посадочной площадки. Более всего она доступна бабочкам-бражникам. Различные виды борца, принадлежащие к роду аконитум, опыляются только шмелями, они настолько связаны с ними, что распространены аконитумы только там, где обитают шмели. Н. К. Рерих сообщает, что в Гималаях «…растет драгоценное растение — черный аконит. Цветок его светится ночью». Уж не для какого-либо особенного насекомого — ночного опылителя предназначено это свечение?

Сложные приспособления цветков и насекомых выражаются во многом. Тут и специальная окраска венчиков, и площадка для посадки на цветок насекомого-опылителя, и особым образом устроенные пыльники с хитроумными приспособлениями для того, чтобы забросать костюм посетителя пыльцой, и сладкий нектар, запах, пленяющий насекомых, и многое другое. Да и у насекомых есть разные приспособления: мохнатое тельце, особенный, иногда очень длинный, хоботок, которым только и можно добраться до кладовой с нектаром, специальные корзиночки для переноса пыльцы, щеточки и гребешки, с помощью которых пыльца снимается с тела, и т. п.

Удивительна способность сборщиц нектара разыскивать цветки. Образную зарисовку, характеризующую в этом отношении пчелу, мы находим у болгарского писателя Баяна Дмитрова Христова.

«Я живу в центре города, меж трамваев, автобусов, гостиниц, стоянок автомобилей, меж антенн, рельсов и копоти. Но все же солнышко заглядывает и в мое окно. Этим утром, выманенный его лучами, я вынес на воздух горшок с примулами.

Каково же было через некоторое время мое изумление! Пчелка, прорвавшаяся через гостиницы, трамваи, автобусы, стоянки автомобилей, антенны, рельсы, опустилась и жадно выпивала нектар из белых, окруженных фиолетовой каймой цветов, которые чуть-чуть покачивались, как будто пробуждаясь от своего комнатного сна.

Откуда прибыла ты, крошечная фея? Посланницей чьего одухотворенного гения явилась ты? Как уловила ты, маленькая волшебница, в каменных, стальных, моторных, бензиновых городских пространствах, что где-то здесь есть цветок, оставленный купаться в солнечных лучах?

Что это за невидимый и неслышимый голос, который сразу же призвал тебя во имя того, чтобы образовалось это триединство — ты, цветок и солнечный луч? Как нашла ты в бесконечных излучинах домов точно то, что искала? Или такова природа всякого творца и твоя собственная природа, что где бы ни находилось нечто прекрасное, живое, как бы мало оно ни было, творец должен его отыскать и погрузиться в него?»

У насекомых есть конкуренты по части опыления цветков. Правда, их очень мало. В Мексике, Боливии и Парагвае обитает крошечная, размером около сантиметра, летучая мышь Крониктерикс мексикана. При помощи маленького рога, помещающегося на конце носа, мышка держится в цветке. Как только наступает ночь, мышка принимается за поиски ночных цветков, проникает длинным язычком в нектарник, одновременно цепляя пыльцу на свою мохнатую головку. Через несколько секунд она уже мчится, подобно бабочке, к другому цветку, перенося пыльцу.

Цветки растений рода циртида тоже опыляются двумя видами летучих мышей. В тропиках вообще ночью немало растений, цветки которых опыляют летучие мыши. Таковы цветки семейств наркиа, цейбиа, кугелия, кариокар. У них цветки большие, с сильным запахом и содержат много нектара. Ботаники считают, что в процессе эволюции эти цветки сравнительно недавно приспособились к летучим мышам, а мыши к цветкам, прежде же их опылителями были крупные бабочки.

Привлекают ароматом

Все многообразие ароматов, источаемых цветками, так же как и их окраска, предназначено для насекомых, и, если их аромат восхищает и нас, это в какой-то мере говорит об общности органов чувств у организмов, столь удаленных друг от друга в древе жизни, как человек и насекомые.

Запах цветков более важен для привлечения насекомых ночью, когда зрение не улавливает окраски. Считается, что так называемых основных, первичных запахов немного, всего 20–30. Но различных их сочетаний — величайшее множество. И если мы способны объективно дать название той или иной окраске и ее многочисленным оттенкам, умеем составить справочные таблицы окрасок для определения цвета, то мы бессильны проделать то же с запахами. Нет и точных названий для величайшего разнообразия запахов, и придумать их мы не в состоянии. К тому же запах не сохранишь в качестве эталона, хотя бы потому, что химические вещества, источающие запахи органического происхождения, легко поддаются распаду. Тем не менее биохимики, основываясь на химическом строении ароматических веществ, условно разделили запахи растительного происхождения на несколько групп. Почти все запахи, предназначенные для насекомых, привлекательны и для нашего обоняния и, по всей вероятности, в чем-то полезны и нам, так как вещества, их продуцирующие, всасываются органами дыхания и поступают в кровь. Одна группа запахов — индольная — явно неприятна, даже отталкивающа. Химические вещества индол и скатол вызывают запах гниения белка, трупа, то есть веществ органического происхождения. Их источают цветки, привлекающие мух, питающихся падалью и откладывающих в них яички. Во влажных лесах, в которых царит полумрак, почти нет пчел, но есть мухи. Поэтому у цветков таких лесов нередок запах гниения, навоза, а окраска под цвет мяса, красновато-бурая с темными пятнами, имитирующая участки разложения. Знаменитое своими размерами растение раффлезия, произрастающее на острове Суматра, — без листьев. Вместо них вырастают бутоны, похожие на кочаны капусты. Запах цветка отвратителен для человека, но привлекает рои мух и других насекомых, любителей мертвечины. Они поедают мягкие части цветка-великана, окрашенного в красный с белыми крапинками цвет. Запахи другой группы — производных аминов — привлекают главным образом различных жуков, некоторых перепончатокрылых. Более распространены запахи химических веществ с бензольным ядром, в котором атомы водорода заменены остатками алкоголей к кислот. Чудесный «медовый» запах цветков таких растений, как сирень, гиацинты, ландыши, фиалки, акации, резеды, широко распространен и обычен для цветков многих растений. Его особенно любят пчелы и шмели.

Иногда один и тот же цветок одновременно выделяет два запаха. Быть может, потому, что такое растение привлекает разных насекомых, предпочитающих и разный аромат.

Эволюция запахов цветков, видимо, шла для каждого вида растения или группы близких видов независимо по своему пути, так как часто цветки разных и совсем неродственных растений источают сходные или даже почти одинаковые запахи, и, наоборот, цветки близких видов пахнут по-разному. В общем, подмечено, что близкие виды растений, приспособленные к опылению различными насекомыми-опылителями, обладают и различными запахами.

Есть цветки, запах которых совершенно не воспринимается нашим обонянием, а насекомые, по-видимому, испокон веков приспособившиеся к нему, ощущают его хорошо, улавливают издалека и находят по нему растение безошибочно. В то же время другие насекомые равнодушны к таким цветкам и пролетают мимо, не замечая их. Быть может, такие цветки обладают какими-то совершенно особыми свойствами привлечения насекомых, допустим, излучениями, воспринимаемыми строго специальными и односторонне развитыми органами чувств, хотя это предположение может показаться фантастическим. Таковы невзрачные цветки двудольного растения переступня белого, черники, кирказона, тайника и многих других.

Интересна еще одна особенность некоторых цветочных запахов. Их аромат различается вблизи хуже, чем на расстоянии. Они как бы источают запах для дальнего поиска насекомых, тогда как вблизи рассчитывают на окраску и форму. Возможно, пахучие вещества, выделяемые такими цветками, приобретают свои привлекательные свойства не сразу, а через некоторое время, изменяя свою структуру под влиянием воздуха, воды, лучистой энергии солнца. Таковы запахи прославленного медоноса-липы и, в меньшей мере, винограда. Впрочем, эта же особенность характерна и для некоторых духов, выпускаемых парфюмерной промышленностью. Есть растения, которые обманывают насекомых запахом, ничего не отдавая. Таковы цветки с запахом гниения. Обманутые мухи, любители падали или испражнений, даже откладывают на такие цветки яички, а личинки, лишенные привычной еды, гибнут. Хотя нет правил без исключений: некоторые такие цветки обладают специальными тканями, в которых могут развиваться личинки насекомых-трупоедов.

Растения-обманщики, приманивающие запахом несуществующих у них продуктов, часто используют, кроме того, еще и ловушку для своих опылителей. Иначе нельзя: убедившись в обмане, насекомое покинет цветок. Но для поддержания жизни своих пленников цветки выделяют немного сахара.

До чего природа изобретательна! Описаны даже цветки, подражающие запаху кожи млекопитающих. Они привлекают и обманывают насекомых-кровососов.

Один из ученых, проделавший опыты по привлечению насекомых цветками, пришел к убеждению, что мухи, жуки и некоторые перепончатокрылые привлекаются больше запахом, тогда как пчелы, шмели и бабочки — окраской, Свои выводы он сформулировал весьма оригинально, предположив, что первая категория насекомых «менее интеллигентна, чем вторая».

Запахи, источаемые цветками, имеют громадное значение, так как они привлекают насекомых с таких расстоянии, на которых органы зрения беспомощны, попросту говоря, когда цветки далеки, и их не видно. Не случайно говорится в народной пословице: «Шмель на аромат цветка летит». Запах — первая ступень приманки, окраска — вторая, форма — третья.

Как показали опыты над медоносной пчелой, насекомые превосходно разбираются в запахах и ориентируются среди их множества, выбирая безошибочно тот, который исходит от излюбленных цветков. Пчела различает 10–11 основных цветочных запахов и множество комбинаций, благодаря чему она способна узнавать несколько тысяч различных растений. Запах помогает насекомым находить необходимые для них цветки. Без него насекомому бы пришлось тратить массу времени и сил на поиски. Он обычно выделяется одновременно с нектаром, и этот процесс протекает не как попало. В холодную или дождливую погоду, когда насекомые пассивны и сидят в укромных местечках, цветки не пахнут. Кроме того, цветки вырабатывают пахучие вещества только в то время, когда летают насекомые, их опылители: одни — утром, другие — днем, третьи — в сумерки, четвертые — только ночью. Цветки, посещаемые пчелами и дневными бабочками, пахнут только днем, а ночью совершенно лишены аромата. Днем пахнут яблони, груши, клевер. Днем же на них жужжит множество пчел. Цветки, посещаемые только ночными насекомыми, днем ничем не пахнут. Так, жимолость пахнет только с захода солнца до полуночи. Опыляют ее преимущественно ночные бабочки.

Среди огромного разнообразия насекомых нашлись такие, которые стали подражать запаху цветков. Таковы самцы некоторых шмелей. Специальная железа «Насонова» выделяет аромат, подобный тем цветкам, которые привлекают самок. Самцы других видов шмелей снабжены особыми губчатыми органами на задних ногах, в которых задерживается запах цветков. Заполнив свой контейнер ароматом и надушившись таким образом запахом, самец привлекает своих подруг.

И еще одна особенность. Сильно пахнут цветы, скрытые среди пышной зелени, например, ландыши, фиалки. Цветы яркие, крупные, заметные и красивые, как, например, камелии, васильки, адонис, маки, почти лишены запаха. Они рассчитаны на зрение насекомых и привлекают своей формой и окраской. Зато цветки мелкие, невзрачные и незаметные, как у резеды, винограда, лоха, гледичии, источают сильный и приятный аромат, рассчитанный на обоняние насекомых. Впрочем, есть исключения и из этого правила. Такие цветы, как розы, гвоздики, нарциссы, магнолии и другие, ярки и крупны и пахнут чудесно и сильно. Как бы ни было, выделение запаха подчиняется режиму экономного расходования материала.

Приманивают яркой окраской

Для того чтобы быть заметными для насекомых-опылителей, цветки окрашены чаще всего в яркие тона. Вообще, такие чистые тона, как красный, синий, желтый и т. п., в природе свойственны главным образом цветкам. Впрочем, темно-фиолетовые цветки акации Кополли, растущей в песчаной пустыне Средней Азии, как будто бы неярки. Но они отлично выделяются темным цветом на светлом фоне пустыни.

Цветки должны хорошо выделяться среди зелени листьев и уж, конечно, сами почти не бывают зелеными. У некоторых цветков происходит смена окраски на разных стадиях развития. К примеру, некоторые цветки в цветочной почке — красные, в полном цветении — фиолетовые, а отмирая и попутно меняя форму, становятся синими или темно-зелеными. Изменение окраски не случайно. Это — своего рода «язык» цветов, «вывеска», предназначенная для опылителей. Такая смена особенно необходима для тех цветков, которые образуют большие скопления или, как говорят ботаники, соцветия. Пестрая контрастирующая окраска хорошо выделяет соцветия и, кроме того, помогает насекомому разобраться в том, какому из цветков надлежит отдать предпочтение.

Цветки должны быть контрастными и хорошо заметными среди окружающей растительности или на почве. На желто-буром фоне выгоревшей под знойными лучами южного солнца растительности или на фоне опавших на землю желтых и бурых листьев расцветают цветки синие, белые, но никак не желтые. В тени леса, на фоне темной почвы, заметнее цветки бледной или даже просто белой окраски.

Как известно, синий, фиолетовый, красный и, вообще, темные цвета плохо заметны или даже совсем неразличимы ночью. Поэтому цветки, предназначенные для насекомых, деятельных ночью, окрашены в светлые или даже белые тона.

Давно замечено, что у многих растений, особенно произрастающих в разной обстановке и в разной местности, окраска цветков может сильно варьировать. Так, растение одного и того же вида может обладать то голубыми, то розовыми, то синими, то белыми цветками. Эта способность возникла в результате конкуренции из-за опылителей с цветками растений не только других, но и своего же вида, когда выгоднее становилось быть на них непохожими, выделяться на их фоне, чтобы с большим успехом приманивать к себе насекомых. Например, среди поля колокольчиков цветки других растений той же окраски будут совершенно незаметны. Между тем цветки, допустим, оранжевые легко обратят на себя внимание издали: закон контрастности окажет неоценимую услугу различным одновременно цветущим растениям. Легко представить, что стало бы с редким цветком, имеющим ту же окраску, что и цветки другого растения, окружающие его в массе: он окажется незаметным. И вместе с тем достаточно ему хотя бы немного стать другим по окраске, как на общем фоне он станет выделяться и тотчас же привлечет к себе внимание опылителей. Не потому ли, очутившись на лесной полянке, на лугу, покрытом разнообразными цветами, мы легко различаем изобилие и разнообразие цветков ярких и контрастирующих друг с другом.

А. Кернер в своей замечательной, хотя ныне несколько устаревшей, книге, посвященной описанию жизни растений, (она вышла в 1902 году) приводит следующие примеры подобной взаимной зависимости в окраске цветков: «Предположим, что в поле, на котором летом цветут массами какие-нибудь красные цветы, например, гвоздика, поселится синий колокольчик. Некоторые особи его несут белые цветы, что у колокольчиков случается довольно часто. Без сомнения, они значительно лучше будут выделяться среди красных гвоздик, чем синие их собратья, и поэтому у них есть больше шансов обратить на себя внимание насекомых и, следовательно, принести плоды и семена. Со временем этих белых колокольчиков станет больше, и на лугу между красными гвоздиками будут выделиться преимущественно белые колокольчики. Если бы те же самые колокольчики поселились на лугу, где растут главным образом растения с желто-оранжевыми цветками, то насекомые больше посещали бы синие цветы, которые на этом фоне заметнее: эти цветы развились бы тогда лучше, сильнее размножились бы и в конце концов совершенно вытеснили бы другие.»

Вместе с тем некоторые цветки меняют окраску в зависимости от опыления. Так, у незабудки и у медуницы венчики молодых, неопыленных цветков розовые или красные, а у старых, опыленных — синие. Для насекомых такое изменение окраски полезно, они не тратят времени на посещение опыленных цветков. Впрочем, такую «вывеску» различают только пчелы да шмели, тогда как другие насекомые ее «читать» не умеют.

Лучше всего цветки заметны, когда они ярко освещены солнцем. Поэтому они большей частью обращены к нашему дневному светилу: рано утром встречают его, повернувшись на восток, следят за ним весь день и к вечеру провожают, поворачиваясь на запад.

У цветков наиболее ярко окрашены самые крупные части — лепестки. Они — своеобразная «вывеска», рассчитанная на зрение насекомых. Но есть цветки, у которых, кроме лепестков, окрашены ярко также и чашелистики, тычинки, пыльники, прицветники и даже цветоножка или стебель, несущий цветок. У шалфея, синеголовника, молочая и других окрашены не только цветки, но и верхушечные листья в соцветиях.

Среди буйной зеленой растительности тропиков в обстановке конкуренции из-за опылителей выжили цветки больших размеров. Таковы цветки раффлезии на Филиппинских островах, достигающие в диаметре более метра и веса до десяти килограммов. В чаше этого цветка умещается до четырех литров воды. Лентовидные лепестки цветка пафиопедилиум достигают длины около семидесяти сантиметров. Очень крупные цветки у тропических магнолий, лотосов. Из таких цветков не сложишь букет!

Вместе с тем цветки многих растений очень малы. Таковы крохотные цветки многих солянок, произрастающих в пустынях Средней Азии. Цветки беланфоры так малы, что неразличимы невооруженным глазом. Как им стать заметными среди густой зелени растений? Они собираются вместе скоплениями, образуя зонтики, кисти, пучки, благодаря чему видны с большого расстояния. Их сила — в единении. Иногда такие сложенные вместе цветки образуют соцветия больших размеров. Такова, например, гаастия в Новой Зеландии. Многочисленные цветочные корзинки этого растения собраны в полушария размером до полуметра высотой и одного метра диаметром. Крупные соцветия у кустарников солончаковых пустынь — тамарисков, у кермека, зонтичных, сложноцветных, валериановых, таволг, мотыльковых, губоцветных и многих других растений.

Иногда у таких собранных в соцветия цветков при привлечении опылителей происходит что-то похожее на разделение функций, и в этом случае они различаются размерами и окраской. Чаще всего ярко окрашенные и крупные цветки служат для приманки насекомых и располагаются по периферии соцветия. За свое великолепие они расплачиваются, теряя способность давать семена, то есть становятся бесплодными. У калины и тысячелистника краевые цветки лишены тычинок и пестика, они красивы, но бесполы и предназначены только для указания пути в кладовую нектара. Зато центральные цветки соцветия мелки, невзрачны и предназначены для размножения.

Окраска цветков не только привлекает насекомых. Так, каждый цветок соцветия конского каштана (Эскулус гиппокаштанум), пока содержит нектар, — желтый, но, как только оплодотворится, становится красным (видимо, для того, чтобы, с одной стороны, предупреждать насекомых-опылителей от излишней траты сил на поиски нектара, с другой — чтобы все соцветие не теряло своей привлекательности).

Замечательна еще одна особенность окраски. Замечено, что в различных областях преобладают цветки определенного цвета. Иногда это различие как будто связано с климатом. Так, например, дельфиниумы со светлыми глазками распространены в жарком климате, а с черными — в прохладном. Отчего это зависит, сказать с полной уверенностью нельзя. По-видимому, здесь имеет значение состав опылителей, так как разные насекомые отдают предпочтение различной окраске цветков. Но подмечено, что черный глазок в цветке распространен чаще в субальпийском поясе. Черная окраска якобы вызвана пигментом антофеином и была выработана в ледниковый период как приспособление для поглощения солнечных лучей. Далее, еще в 1880 году французский ботаник Бонье подметил: чем выше над уровнем моря, тем ярче окраска цветов. Высоко в горах, в альпийской зоне, цветки всегда поражают яркой окраской. Предполагается, что сильная солнечная радиация и низкие ночные температуры способствуют накоплению сахара в клетках растений и образованию красящего вещества антоциана.

Окраска цветков вызывается не одним, а несколькими пигментами. Например, у дельфиниума Аякса пигмент дельфинидин сопровождается тремя формами камферола: робинином, рутинозидом и рамнизидом.

Яркая окраска цветков служит не только для приманивания насекомых. По мнению некоторых ученых, она способствует усвоению определенной дозы солнечных лучей. Например, цветки орешника, опыляемые ветром, имеют ярко-красный пестик, что способствует повышению температуры цветка и скорейшему его созреванию.

Народ давно подметил значение привлекательной внешности цветков для насекомых, выразив это в пословицах: «На хорошенький цветочек и пчела летит», «Трава красиво расцветает, чтобы пчелка на нее поглядела», «На хороший цветок и летит мотылек».

Зрение насекомых отличается от зрения человека. Например, изученная лучше всех из насекомых медоносная пчела различает невидимые для нас ультрафиолетовые лучи. Зато она не чувствительна к красному цвету, он ею воспринимается как черный. Поэтому многие цветки, кажущиеся нам невыразительными по окраске, для насекомых сияют великолепием расцветок. Вместе с тем синие, фиолетовые и желто-зеленые цветки хорошо воспринимаются пчелами. Вообще же, насекомые различают цвета лучше, чем многие млекопитающие, исключая человека. Хорошо видят ультрафиолетовый цвет все муравьи. По-видимому, это особенность не случайна и возникла из-за необходимости различать цветки, вместе с которыми насекомые и проделали долгий путь эволюции. Хотя великолепие цветущих растений природой предназначено не для нас, мы восхищаемся ими, и это чувство облагораживает и украшает нашу жизнь. «Взгляни на цветок, — говорится в туркменской пословице, — и он согреет твое сердце».

Угощают сладким нектаром

Жизнь насекомых может показаться беззаботной. Но, увы, в круговороте жизни им отведено слишком мало времени, чтобы они могли безоглядно растрачивать его. Жизнь насекомых словно запрограммирована. На долю взрослых подчас выпадают только заботы о продлении своего рода. Поиски друг друга и оплодотворение, расселение (чтобы занять все места, где только возможна жизнь), откладка яичек в подобающих условиях — вот и все дела, предначертанные им природой. Если личинки насекомых малоподвижны и обычно развиваются на одном месте, усиленно питаясь и запасая вещества для будущего, то во взрослой стадии насекомому приходится много двигаться. В это время оно особенно остро нуждается в энергетическом материале — углеводах, легко усваиваемых организмом. Таким идеальным материалом и является выделяемый цветками нектар, состоящий из сахаров. Без этой сладкой жидкости, содержащей еще и другие питательные вещества и витамины, немыслимо существование великого множества насекомых. Цветки привлекают опылителей нектаром, щедро оплачивая услуги этих маленьких созданий. Пыльца цветков трудно усваивается организмом. Поэтому, прежде чем отправиться только за одной пыльцой, шмели «заправляются» из запасов в своем гнезде нектаром. Те же сборщики пыльцы, которые лишены возможности такой «заправки», перемежают сбор пыльцы с посещением цветков, богатых нектаром. Такие растения, как остроумно заметил один из ботаников, выполняют как бы роль «придорожных ресторанов». Но нектара в цветках не должно быть много, иначе насекомое им быстро насытится и перестанет посещать крошечные фабрики сладкой жидкости. Для того, чтобы напитаться нектаром, насекомое должно изрядно потрудиться: посетить множество цветков и, конечно, одновременно оплатить долг растению — перенести пыльцу. Правда, есть некоторые тропические растения, цветки которых выделяют много нектара. Но такие цветки предназначены чаще всего для маленьких птичек колибри или летучих мышей.

Нектар может быть различной консистенции, цвета и запаха. Древние греки называли его пищей богов — амброзией, или медом. Впрочем, пчеловоды не согласятся с последним термином, так как нектар жидок, и прежде чем превратится в мед, закладываемый пчелами в соты улья, подвергается в организме мохнатых тружениц особенной обработке и сгущению. Части цветка, которые вырабатывают эти соки, раньше называли «медниками» или «нектарниками». Первое слово не привилось, потому что, как мы уже сказали, нектар — это еще не мед.

Нектар выделяется у 90 % растений, опыляемых насекомыми. Он вытекает наружу через маленькие щелевидные отверстия — устьица, которые или равномерно рассеяны по цветку, или находятся на одной его части, или же соединяются в компактные образования. Для нектара в цветке находятся различные вместилища. Устройство и расположение нектарников чрезвычайно разнообразны. В цветках зонтичных, камнеломок и других нектар выделяется тонким слоем, покрывающим округлые вздутия, расположенные над завязью и окруженные тычинками и лепестками. У смородины и крушины нектар выделяется на поверхности мясистого диска, находящегося в середине цветков, у молочая — округлыми тельцами на краю чашевидного покрова, окружающего цветки. У терна, миндаля, персика, малины и земляники нектар выделяется мясистой тканью, которая окружает завязь или группу завязей и, начинаясь с цветоложа, прилегает к основанию чаши. Иногда нектарники окружают завязь несколькими или многими радиальными утолщениями.

Часто нектарники располагаются на самых различных частях тычинок и в самом разнообразном сочетании: в виде бородавок, ямочек, выпуклостей, мозолевидных утолщений. Иногда одна или несколько тычинок вздуваются и выделяют нектар. Иногда же нектарники, расположенные в основании тычинок, сливаются в одно сплошное кольцо или образуют кольцевой желоб, в который стекает нектар.

Выделяют нектар и покровы цветков: венчик и чашечка. У некоторых орхидейных один из чашелистиков, так называемая нижняя губа, снабжен сзади отростком — шпорцей, куда и стекает нектар. У трехцветной фиалки (анютины глазки) — один из пяти лепестков (нижний) вытянут в шпору, в которую нектар выделяется нитевидными придатками двух нижних тычинок.

Нектарники на нижней части лепестков настолько разнообразны, что не поддаются какой-либо лаконичной и универсальной классификации. Выделяется нектар на бугорках, в ямах, мясистых утолщениях, роговидных или конусовидных выступах, на бахромчатых или кольцевых выростах, на различных местах лепестков. У коровяков мелкие капельки нектара выделяет нижний большой лепесток. У жимолости, толокнянок и некоторых других растений нектар выделяется нижней частью трубчатого или колокольчатого венчика. Чашелистики некоторых цветков также способны выделять нектар. Таковы мясистые чашечки видов рода кифеа. У настурции вершина чашечки превращена в шпорец, заполняемый нектаром.

Особые образования, которые предложено называть нектаролистниками, находятся между лепестками, тычинками у камнеломковых, барбарисовых и лютиковых. Форма их очень разнообразна. Они имеют вид ладони, многочисленных тонких придатков с округлыми утолщениями на концах, похожи на туфли, шапки, башлыки, лопатки или ложечки, часто булавовидны, слегка закручены по продольной оси и т. п. Эти образования ботаники склонны рассматривать как видоизмененные тычинки, или покроволистники.

У некоторых первоцветов, горечавок и других растений нектар выделяют плодолистики. У лилейных нектар вытекает из маленьких ямочек, расположенных по одной на каждом из трех швов плодолистика.

Как бы ни было велико разнообразие крошечных лабораторий, вырабатывающих сладкую жидкость для желанных гостей, все они располагаются на различных частях цветка — органа, предназначенного для посещения опылителей.

Количество нектара сильно варьирует. В определенной мере оно зависит от размеров цветка. Большинство цветков его выделяет в маленьком количестве, и большим насекомым с энергичным полетом приходится немало потрудиться, чтобы удовлетворить свой аппетит. Крупная бабочка-бражник Макроглоссум стеллатарум, например, в течение одной минуты успевает посетить и основательно высосать нектар у 27 цветков фиалки, затрачивая на каждый цветок около секунды!

У тропической орхидеи коринантес нектар стекает из двух маленьких роговидных придатков в углубление на губе и скапливается здесь порядочной порцией весом до 30 граммов. Такие соковместилища имеются у многих других растений, как, например, у ив, фиалок, хотя чаще всего нектар остается в том месте, где он был образован и выделен вначале.

Если рассматривать цветки с точки зрения способов отдачи нектара насекомым, то их можно условно разделить на две группы. В первой из них нектар лежит открыто и доступен всем насекомым, во второй — нектар спрятан в самых разнообразных, подчас труднодоступных вместилищах.

Нектар, лежащий открыто, предназначен для насекомых с неспециализированными, большей частью короткими и универсальными хоботками или ротовыми частями грызущего типа. Такие цветы хорошо посещаются мухами, жуками. Нектар, содержащийся в разнообразных вместилищах и спрятанный подчас очень искусно, доступен лишь избранным насекомым, обладающим длинными хоботками или особой формой тела для проникновения в эти отлично сооруженные кладовые. Ими большей частью пользуются пчелы, шмели, бабочки, маленькие птички колибри. При этом между длиной хода или лаза до нектарника и длиною и даже формой хоботка насекомого существует прямая зависимость.

Мало того, в цветках, связанных с определенным кругом друзей-опылителей, существует множество разнообразных приспособлений, препятствующих расхищению нектара другими насекомыми: ход к нектарнику или очень длинен, или резко сужен, либо огражден шипиками, ребрышками, бугорками, валиками, а то и особенными крышечками или даже приспособлением, напоминающим двустворчатую дверь. Ночная фиалка Платантера бифолиа из семейства орхидейных опыляется только ночными насекомыми и только теми, которые обладают длинным хоботком и к тому же умеют высасывать нектар на лету, так как присесть визитеру на цветок нельзя: у него нет никакой посадочной площадки. Ее избранники — бражники, которые, обладая длинным хоботком, никогда не садятся на цветы.

На Мадагаскаре у орхидеи Ангракум секвипедала венчик глубиной 25–30 сантиметров. Она доступна только длиннохоботному бражнику Макросила моргани. У этой бабочки длина хоботка около 35 сантиметров.

Иногда кладовые с нектаром защищены наклонившимися над входом тычинками, завязью или рыльцем, и для того, чтобы насекомое могло проникнуть к ним, требуется особенная сноровка и соответствующая форма тела. Благодаря таким запорам, на многообразие которых не поскупилась природа, многим насекомым нектар таких цветков недоступен и предназначен только узкому кругу избранных опылителей.

Растение порой привлекает насекомых различными пищевыми приманками, которые находятся на цветках в различных выростах, волосках, вздутиях, в утолщенных участках венчика. Часто эти образования блестящие, имитирующие сочную ткань. В цветках портулака, например, над круглой завязью располагается кольцевое вздутие, наружу от которого отходят лепестки, а во внутрь — тычинки. Вздутие это усажено прозрачными сосочками, охотно поедаемыми мелкими насекомыми. Недавно выявлено, что некоторые цветки выделяют не только сладкий нектар, но и белки и жиры, привлекающие опылителей. Таковы цветки кальцеолариа в Южной Америке, лизимахиа в Европе.

Кормят пыльцой и устроены так, чтобы нагружать ею насекомых

Растения распространяют пыльцу тремя способами: при помощи ветра, воды и насекомых. Опыление с помощью воды свойственно только некоторым водным растениям. Растения, опыляемые ветром, большей частью растут на открытых местах в сухих и холодных странах,где свободно разгуливает ветер. У них цветки мелкие, невзрачные, расположены открыто. Они распускаются раньше листьев, чтобы пыльца легче садилась на цветки. Пыльца у них очень мелкая, легкая, не склеивается и легко переносится по воздуху, рыльца же — крупные, далеко выглядывают наружу. Для распространения пыльцы ветром надо обладать очень большим ее запасом, и этот способ неэкономен. Опыление при помощи насекомых — самое совершенное. Но в течение длительной эволюции некоторые цветковые растения вновь перешли к самоопылению, возможно из-за недостатка опылителей, которые в неблагоприятные годы (например, после длительных засух) погибали.

Пыльца — высококачественный продукт, содержащий белки, жиры, углеводы и витамины. Она не обладает или почти не обладает запахом. Пыльцой питаются многие насекомые (чаще самки, нежели самцы). Громаднейший отряд разнообразных пчел выкармливает ею своих личинок. Цветки приспособились к этой неизбежной потере: для того, чтобы не остаться в обиде, обладают большим количеством тычинок. Подчас в цветках пыльцы так много, что насекомые, посетившие их, кажутся буквально напудренными ею. Цветки, снабжающие насекомых главным образом нектаром, наоборот, имеют мало пыльцы, всестороннее совершенство невозможно, организм не способен переносить одновременно обе потери.

Форма цветка часто способствует сохранению пыльцы, выпавшей из пыльников. Величина, форма и тело тычинок, несущих пыльники, чрезвычайно разнообразны. Разнообразна и форма пыльцы. Многие цветки прячут ее в то время, когда насекомые спят. Есть растения, цветки которых прячут тычинки от дождя и сырости, причем проявляют эту заботу заранее, и по ним даже можно предугадать непогоду. Таковы цветки ландыша, брусники, вереска, наперстянки и многих других. У липы и недотроги тычинки защищены от дождя листьями, у многих растений они прикрыты частями цветка. У шафранов каждый лепесток завертывается вокруг тычинок, у некоторых же растений в дождливую погоду поникают целые соцветия.

Многие растения, не обладающие нектаром, устроены очень просто: цветки их широко раскрыты, имеют много тычинок, форму блюдца, чаши, смотрят прямо кверху, а пыльца, выпадающая из пыльников, лежит на поверхности лепестков. Таковы маки, ветреницы, розы, перелески и другие растения. В таких цветках копошится великое множество жуков, в том числе типичных жуков-пыльцеедов, мух-сирфид, крошечных трипсов, или, как их называют, пузыреножек. Охотно и в большом количестве собирают пыльцу на свой мохнатый костюм шмели и одиночные пчелы.

Цветки, предназначенные для насекомых, сосущих нектар на лету, таких, как бабочки-бражники, мухи-жужжалы, некоторые бабочки-совки, не имеют никаких приспособлений, облегчающих посадку. Между тем для некоторых насекомых они крайне необходимы, так как во время ветра на раскачивающемся цветке нелегко удержаться.

С другой стороны, цветки, на которые насекомые обязательно садятся, обладают величайшим разнообразием площадок, на которых можно было бы удобно разместиться и зацепиться ногами. Роль таких площадок играют выдающиеся над околоцветником тычинки или пестик, специально отогнутый венчик или сам околоцветник, особенные пластинки, колонки, придатки, своеобразные насесты. Все они точно рассчитаны для удобства желанных гостей. Особенно разнообразны эти приспособления для приема насекомых у орхидей.

Есть растения, цветки которых у одного и того же вида бывают нескольких сортов. Так у первоцвета Примула оффициналис одни цветки — с длинным столбиком, рыльце расположено в зеве венчика, а пыльники прикреплены к середине трубки венчика. У других цветков — короткий столбик, рыльце — против середины трубки венчика, а пыльники сидят в зеве венчика. Посетив первый цветок и перелетев на цветок второго типа, насекомое прикоснется выпачканной пыльцой частью хоботка как раз рыльца короткого столбика. Подобной же особенностью обладает медуница. У дербенника Литрум саликария, некоторых кислиц, таких, как Оксалис лизинандра, есть даже три формы цветков, у которых рыльца и пыльники расположены в три разных яруса.

Не все цветки обладают пыльцой и тем не менее привлекают насекомых путем обмана. Такова бегония, однодомное растение. Мужские цветки ее не имеют пыльцы, тогда как женские лишены и пыльцы и нектара, но тем не менее насекомые летят на них, так как они ловко маскируются под мужские цветки, а их массивные рыльца подражают формой мужским пыльникам.

Одни зонтичные и гвоздичные с открытыми тычинками легко разбрасывают пыльцу, благодаря чему она покрывает все тело насекомого. Другие — нагружают пыльцу на нижнюю часть тела насекомого в тот момент, когда они присаживаются.

Есть цветки, в которых насекомые, прежде чем добраться до нектара, вынуждены проползать под тычинками, благодаря чему нагружают пыльцу на спину.

Ночные бабочки-бражники, отличнейшие аэронавты, запускают свой длинный хоботок в цветок на лету, не садись на него, и поэтому нагружают пыльцу только на голову.

Очень часто вход в нектарник сильно сужен, мал, над ним располагаются пыльники, и насекомые, пытающиеся добраться до нектара, неизбежно соприкасаются с ними и нагружаются пыльцой. Порой пыльники так изогнуты, что преграждают ход к нектару, и насекомое обязательно их задевает. Цветки шалфея в соцветии расположены горизонтально. Насекомое, севшее на нижнюю губу цветка, выполняющую роль посадочной площадки, на пути к нектару встречает заслон из двух стоящих по обеим сторонам тычинок. Нижняя часть каждой тычинки представляет собою одно плечо рычага, верхняя часть — другое плечо, несущее пыльник. Когда насекомое надавливает на нижнее плечо, тычинки опускаются вниз и обсыпают пыльцой спинку насекомого. На другом цветке оно обязательно коснется спинкой рыльца пестика. Иногда тычинки поворачиваются к входу в нектарник по очереди, и те из них, которые освободились от пыльцы, отгибаются в сторону, уступая место тем, у которых она еще сохранена. Не всегда на цветке пыльники открыты, нередко они скрыты частями цветка. Но едва только прилетает насекомое, как хитроумно устроенный цветок раскрывается, обнажив тычинки с пыльниками, и они, прикасаясь к насекомому, выгружают на него пыльцу. Цветки многих бобовых закрыты до посещения насекомыми, и тычинки и пестик спрятаны хитроумно устроенным венчиком со своеобразными рычагами. Едва насекомое садится на цветок и прикасается к рычагу, как его части, находящиеся в сложном взаимодействии, приходят в движение, цветок раскрывается, и из щели высовывается цветень. У барбариса тычинки спрятаны в лепестках, свернутых в виде чаши. Когда насекомое, привлеченное нектаром, коснется основания тычинок, они резко выпрямляются, ударяют его, оставляя на мохнатом одеянии посетителя пыльцу. Многие цветки бобовых, таких, как люцерна и фасоль, приспособлены к опылению только определенными видами насекомых, обладающих длинным хоботком. Так, например, клевер и люцерну наша медоносная пчела опылить не может, ее хоботок короток, и при попытке проникнуть к нектарникам она ущемляет его. Пчеле больно, и она или перестает посещать цветки, или находит выход — прогрызает ход к нектару сбоку. Причина такого несоответствия ясна: клевер и люцерна — степные растения, медоносная же пчела — исконный житель леса. Еще Дарвин наблюдал, как шмели, не умея проникнуть к нектарнику в цветок турецкой фасоли, прогрызали челюстями отверстие в нижней части чашечки. Этими же дырочками впоследствии пользовались и пчелы. Подобно шмелям, прогрызают сбоку цветка дырочки и крупные синие пчелы ксилокопы. Само собой разумеется, что подобные расхитители нектара не приносят растению пользы и пыльцу не переносят на другие цветки. Между тем, как удалось недавно доказать одному из энтомологов, красный клевер превосходно опыляют бабочки-крапивницы и павлиний глаз, повышая урожай семян этой культуры почти в два раза. Выходит, бабочки эти не только враги, но и друзья растений.

Проблема получения семян люцерны и клевера заставляет задумываться и до сего времени. С одной стороны, надо вывести новые сорта растений с короткой трубкой венчика, с другой — породы пчел с длинным хоботком. Дело стоит за селекционерами.

Замечательны приспособления, в которых пыльца собрана компактными образованиями. Они приклеиваются или прицепляются с помощью особых щипчиков к точно определенной части тела насекомого и не без усилия вытаскиваются ими из цветка. Затем насекомое, перелетев на другой цветок, невольно засовывает это скопление пыльцы в завязь, производя опыление. Вытащить такое образование под силу только насекомым определенного размера, и часто малыши, неспособные извлечь из цветка предназначенный для переноски груз, застревают и даже погибают. Эти образования, получившие названия полиний, или полинарий, переносятся на усиках, на голове, на ножках. От них насекомое может освободиться, только посетив цветок того же вида и засунув свой груз в полость, точно соответствующую форме полиния. Поражает исключительная соразмерность всех деталей этих «капканчиков».

«У дивной орхидеи Фаленопсис шиллериана, — пишет уже упоминавшийся нами ботаник Кернер в своей книге „Жизнь растений“, — красиво вырезанная нижняя губа, снабженная придатком, имеющим форму кресла и действительно служащим креслом для мух, прилетающих к цветам. За этим креслом помещается колонка, вершина которой занята пыльником, а ниже находится рыльце в виде углубления. В этом углублении, внутренняя стенка которого покрыта медом, видно круглое отверстие в виде слухового окна, на верхнем краю этого окна виднеется так называемый клювик в виде трехгранного острия или, вернее, в виде птичьего клюва, который высовывается в это отверстие. Когда муха захочет слизать этот мед, она садится на кресло и всовывает свою голову в это отверстие. При этом она касается чрезвычайно липкого конца клювика, который тотчас же прилипает к верхней части ее головы. Лишь только муха, поевши, покидает насиженное местечко, она вытягивает из пыльника оба полиния, связанные с клювиком; ее голова кажется теперь усаженной двумя шарами на ножках. Муха переходит затем на другой цветок и снова садится на креслице нижней губы. Затем в тот небольшой промежуток времени, который ей понадобился для перелета, обе ножки, несущие шары, успели изогнуться вперед, подобно лебединой шее, и когда муха снова просунет свою голову в оконце цветка, то полинии впихиваются в полость рыльца и прилипают к ее внутренней стенке».

Не правда ли, как все остроумно и вместе с тем просто! Чем не инженерное сооружение, где нет ничего лишнего? Замечательный конструктор — природа! У некоторых орхидейных пыльца склеена в компактные комочки, сидящие на липкой подушечке. Когда насекомое прикасается к такому комочку, он тотчас же прикрепляется к нему липкой подушечкой. Такой комочек легко высвободить из пыльника, если прикоснуться к нему, допустим, концом карандаша. Приведенные примеры не представляют собою что-то необычное в мире растений. Подобных приспособлений цветков к насекомым величайшее множество.

Другое приспособление похоже на качающееся коромысло, находящееся на небольшом шарнирчике. Насекомое, проникающее в полость цветка, задевает за один его конец, из-за чего второй конец, на котором находится пыльник, нагибается и ударяет посетителя.

Бывает, пыльца высыпается из пыльников благодаря активному движению тычинки. У таких цветков прикосновение насекомого к основанию тычинок действует раздражающе, изменяет напряжение тканей, тычинка внезапно совершает резкий толчок и ударяет по желанному нарушителю покоя. У опунции, например, тычиночные нити одна за другой сами наклоняются к насекомому и ударяют по нему.

Еще интересней приспособления, при помощи которых пыльца цветков выбрасывается на расстояние. Разнообразие таких метательных аппаратов велико и дало повод ботаникам называть такие цветки взрывными. Действительно, облачко пыльцы, неожиданно появляющееся над цветком, напоминает собою миниатюрный взрыв. У растения Круцианелля стилоза столбик, несущий пыльник, и пестик, находясь в закрытом цветке, спирально изогнуты. Когда к цветку прикасается насекомое, он мгновенно раскрывается, пружинистый столбик выскакивает из цветка, одновременно выбрасывая облачко пыльцы, облепляющее насекомое.

На цветках бразильского кустарника Посокверия фрагранс пыльники смыкаются друг с другом вершинками, образуя площадку. На нее высыпается пыльца и скатывается в липкий комочек, а две тычинки, которые длиннее остальных, согнуты и как бы напряжены. Достаточно к такому цветку слегка прикоснуться, как короткие тычинки отскакивают в стороны, а две длинные — с силой бросают липкий комочек пыльцы, который и прицепляется к насекомому.

Есть и еще более сложные формы выбрасывания комочков цветня, механизм действия которых еще не разгадан.

Проще приспособления, представляющие собой различной формы коробочки и сумочки, содержащие пыльцу. При посещении цветка насекомым они раскрываются и высыпают свое содержимое.

Форма цветка имеет многообразное значение, и нередко трудно объяснить функцию какого-либо причудливо устроенного цветка. Но в ряде случаев ясно, например, что форма колокольчиков, обращенных вниз своей чашей, помогает сохранить дневное тепло ночью. Цветки арктических растений, а также некоторые ранневесенние цветки пояса земли с умеренным климатом работают, как настоящая солнечная печь, направляя своими вогнутыми венчиками тепло к центру цветка. Благодаря концентрации солнечных лучей температура в таких цветках выше температуры окружающего воздуха на 8 градусов, что не только способствует процессу оплодотворения клетки, но и согревает само насекомое, повышая его энергию как опылителя. Аналогично устроены и цветки ранневесенних видов в знойных пустынях Средней Азии. Самый ранний желтый тюльпанчик пустыни Семиречья всегда обращен к солнцу. В его цветках сидят маленькие пчелки-галикты, жуки-хрущики или жуки-оленки. Сидят просто так, будто греются. Достаточно даже беглого взгляда на тюльпанчик, чтобы понять, что отражаемые лепестками солнечные лучи сходятся в центре цветка. Будто зеркала солярия, они концентрируют тепло в глубине своей чашечки.

Некоторые растения, производящие мало пыльцы, образуют вещество, похожее на пыльцу. Его назначение — отвлекать насекомых от собирания и поедания пыльцы настоящей. Таковы мучнистые и пыльцевидные налеты на некоторых растениях семейства орхидейных, вырабатываемые на лепестках. Эти налеты вполне доброкачественны, питательны и содержат сахара, белки, жиры.

Берут опылителей в плен

Насекомые вольны в своем выборе и посещают цветки, когда хотят, какие нравятся, а растения ожидают, терпеливо и безропотно, своих желанных гостей. Но есть и цветки, которые насильственно заставляют насекомых служить своим целям и берут их в самый настоящий плен.

Подобным коварством отличаются аройники и кирказоны. Аройники имеют заметную внешность и удивительное строение. Цветок их венчает большой бордово-фиолетовый и мясистый отросток, широкий и плоский на конце и суженный в трубку-чехол у основания. Из канала, образованного им, выглядывает длинный такого же темного цвета и почти цилиндрический выступ — початок. Во входе, между чехлом и початком, располагается густая бахрома волосков, наклоненных вниз, ниже которой находятся мужские цветы. Затем идет вторая муфточка из волосков и, наконец, в самом основании чехла — женские цветы. Увидав аройник, а он хорошо заметен благодаря своему цвету и необычному виду, не вздумайте его понюхать: цветок источает запах разлагающегося трупа и испражнений. Этот столь отвратительный для нашего обоняния запах привлекает множество мелких насекомых — любителей падали. Они легко проникают через первую муфточку из волосков, проскальзывая вниз по их наклону, «по шерсти», опускаются и через вторую муфточку, но обратно уже выбраться не могут: две муфточки надежно преграждают дорогу. Попавшиеся в западню насекомые терпеливо сносят неволю. Наконец, на мужских цветках открываются пыльники, а волоски нижней муфточки увядают. Тогда измученные насекомые поднимаются выше, где основательно вымазываются пыльцой и, наконец, дождавшись увядания верхней муфточки, вылетают на волю, после чего, повинуясь инстинкту, лезут в очередную ловушку, привлеченные все тем же неотразимым ароматом гниения. Там они опыляют женские цветки, обрекая себя на участь невольников, работающих на благо своего мучителя.

В ловкую западню попадает множество самых разнообразных мелких мух, комариков, жучков. В резервуаре одного из аройников, обследованных автором вблизи станции Тюлькубас (Южный Казахстан), оказалось около шестидесяти мелких мух и комариков.

Впрочем, цветок не остается в долгу перед насекомыми. В нем мелкие мушки находятся в заточении несколько дней и за это время питаются выделениями сочных клеток, выстилающих внутреннюю поверхность их камеры заточения.

Цветок растения Венерин башмачок обладает своеобразным ловчим котлом, образованным нижней губой околоцветника. Насекомое, привлеченное окраской, садится на губу и тотчас соскальзывает по ее гладким и скользким стенкам. В такой ловушке нектара нет. В мешке насекомому предназначены в качестве угощения особые питательные волоски. Насекомое, пытаясь найти выход из плена, может протиснуться только в одно из двух отверстий, расположенных по сторонам пестика, благодаря чему нагружается пыльцой только одно его (правое или левое) плечо. Насекомому, чтобы выбраться на волю, приходится по пути не только опылять цветок-ловушку, но и набирать с собою пыльцу для следующего цветка.

Защищаются от насекомых

Как только цветок оплодотворен, в нем прекращается выделение нектара. Он теперь ни к чему, и растение, подчиняясь строгому режиму экономии, царящему в природе, прекращает производство столь высококачественного продукта. Ни к чему ему теперь и окраска, зазывающая насекомых: цветок должен стать незаметным, не отвлекать насекомых от других цветков — своих собратьев, не мешать им, сделаться недоступным. Оплодотворенные цветки закрываются, роняют нарядные лепестки или скручивают их, свешиваются вниз, одновременно изменяя окраску.

Вредны и нежелательны для цветков бескрылые насекомые. Они — «браконьеры» и расхитители пыльцы, так как летать не умеют и во время длительного передвижения по земле пыльцу теряют. Вредны также бесчисленные очень маленькие насекомые. Пыльца для них слишком большой груз, и они, чувствуя ее тяжесть, от нее освобождаются. Против мелких насекомых, расхитителей нектара и пыльцы, растение защищает вход в цветок особыми складками, густыми волосками или сетками, ограничивающими доступ к цветку. Большие насекомые, применяя силу, легко преодолевают эти преграды.

Очень интересно другое, более «гуманное» приспособление против ползающих насекомых, путь которых идет к цветку с земли по стеблю. Некоторые растения защищают пыльцу и нектар, выделяя специальными железами на стебле, у основания листьев, дополнительную порцию нектара для ползающих насекомых. Она отвлекает их, особенно таких многочисленных и отъявленных сладкоежек, как муравьи. Таков гималайский бальзамин Импатиенс трикорнис. На цветках этого растения никогда нет муравьев, зато они буквально кишат на прилистниках, выделяющих сладкую приманку. Защитные железки начинают свою ответственную работу только тогда, когда зацветает растение.

От расхитителей, забирающихся с земли на цветок по стеблю, некоторые растения защищаются липкой смолой, которую нетерпеливые гости преодолеть не в силах, даже в ней гибнут. Такова, к примеру, смолевка, которую почти всегда облепляет целая коллекция разнообразных погибших насекомых. Таковы растения Силена мусцикапа, Роридула мусцикапа. Из-за того, что стебли таких растений во время цветения бывают сплошь усеяны погибшими насекомыми, ботаники назвали их «мухоловами». «Мусцикапа» в переводе с латинского значит «ловящая мух», или попросту «мухоловка».

Липким бывает не только стебель растения. Смолой защищается и цветок, выделяя ее клейким кольцом, подобным тем клеевым кольцам, которые накладывают на стволы деревьев садовники, чтобы предотвратить заползание вредоносных насекомых.

Липкая смола выделяется на верхних частях стеблей или на цветоножках в виде пузырей, впоследствии лопающихся, или самыми разнообразными железистыми щитками и волосками.

Роль липкого вещества выполняет также млечный сок, вытекающий из стеблей растений. Иногда он заполняет прицветник, образующий обертку цветков. Едва только насекомое прикасается к нему коготками, млечный сок вытекает наружу и пачкает пришельца. Попытка очиститься от сока вызывает еще большее его загустение, и насекомое, не сумевшее вовремя избежать опасности, оказывается в плену и гибнет.

На кончиках венчика цветка Куафея микропетала расположены особым образом устроенные липкие нити, образующие защитный круг над входом в цветок. Муравей, пытающийся проникнуть в цветок, чтобы воспользоваться обильным нектаром, неизбежно прикасается к этим нитям, прилипает к ним и гибнет. Между тем защитное липкое кольцо не мешает летающим насекомым проникнуть в цветок, вход в который столь надежно защищен от ползающих насекомых.

Есть растения, у которых не только цветоножки, но и чашечки и прилистники защищены липкими веществами.

Высказано предположение, что железистые волоски, выделяющие защитные смолистые вещества, одновременно образуют пищеварительные ферменты, благодаря которым трупы прилипших насекомых перевариваются и служат подспорьем в белковом питании. Эти волоски похожи на аналогичные образования насекомоядных растений.

Восковые налеты, которыми покрыты цветоножки, тоже в какой-то мере защищают цветки от ползающих насекомых, так как они гладки, будто отполированы, и на них трудно удержаться. Мелкие и густые волоски защищают от насекомых, поедающих цветок, главным образом от мягкотелых гусениц. Хорошей защитой, например, является частокол из острых и крепких чешуй, окружающий соцветие чертополоха. Крупные летающие насекомые избегают к нему прикасаться, садятся на цветок сверху и на его середину.

От мелких насекомых, как ползающих, так и летающих, цветки защищаются густыми волосками и бахромками, которыми покрывают всю полость цветка или тычинки, пестик, венчик и прилистники. Иногда к таким волоскам добавляются хлопьевидные волокна. Подобные приспособления порой настолько эффективны, что совершенно преграждают доступ мелким насекомым сверху.

Путь непрошеным гостям затрудняется еще длинным узким каналом, ведущим к нектару. Иногда этот узкий ход причудливо завит, прогнут и скручен, и через него может пробраться только очень длинный хоботок бабочки или особенной пчелы.

Растение смолевка, о котором уже говорилось, кроме липкой смолы защищается от нежелательных насекомых тем, что его цветок становится незаметным для дневных насекомых, складывая лепестки и принимая непривлекательную внешность.

Есть цветки, которые, по-видимому, чем-то неприятны для некоторых насекомых или отпугивают их особыми веществами. Цветки бархатцев, ноготков, настурций и пиретрумов отпугивают некоторых бабочек: они избегают вблизи них откладывать яйца. Посаженные между грядками эти растения будут охранять от вредителей капусту, помидоры и картофель. Иногда растения обороняют нераскрывшиеся цветки от насекомых-врагов с помощью муравьев. Некоторые сложноцветные, в частности русский василек, выделяют на кроющих чешуях, окружающих несозревшее и нераспустившееся соцветие, капли сладкой жидкости. Муравьи, поглощая эти капли, усиленно охраняют растение от его злейших врагов — жуков-бронзовок.

Цветут по очереди

Среди множества цветковых растений, опыляемых насекомыми, царит особый порядок цветения, определяемый не только временем года, но и временем суток: для каждого вида существует своя продолжительность и свое время цветения.

Существует немало растений, цветки которых раскрываются и цветут только один день и после этого увядают. Обычно такие цветки обладают большим запасом пыльцы. Их можно разделить на две группы. К первой относятся те, которые раскрываются в конце дня, цветут всю ночь, утро, часть дня и к вечеру заканчивают свою короткую жизнь. Цветки второй группы раскрываются утром, цветут день, на ночь закрываются, утром следующего дня раскрываются вновь, но к середине или к концу дня увядают.

Есть растения, на которых цветки появляются, расцветают и опадают поочередно один за другим. Каждый цветок живет недолго, но все растение может быть в цвету много дней, недель или даже месяцев.

Смолевка Силена нутанс цветет подряд три ночи. В первую ночь она раскрывает пыльники у пяти тычинок, во вторую — у других пяти тычинок. В третью ночь из цветка высовываются столбики с готовым к опылению рыльцем. Так, одновременно можно встретить цветки в разных стадиях цветения.

Цветки, обладающие небольшим запасом пыльцы, более долговечны, и могут быть в цвету до двух месяцев в году или даже более. Долговременность цветения еще зависит от количества цветков на растении. Цветки редких и одиночных растений гораздо дольше цветут, чем растений многочисленных. Им надо обязательно дождаться посещения насекомых и оплодотворения с их помощью.

В каждой местности можно заметить, что растения в течение суток раскрывают свои цветки в строго определенное время. Как бы сговорившись не мешать друг другу, они избегают изнурительного состязания в привлечении насекомых: раскрываются и закрываются, соблюдая строгую очередность. К тому же каждое насекомое деятельно в различное время суток. Как только начинает светать, в три часа утра, раскрывает венчик цветков козлобородник, через час раскрывается лазурный цикорий, в пять — шиповник, в шесть — одуванчик и полевой осот, в семь — белая кувшинка выплывает из-под воды, раскрывая свои изящные цветки. В это время расцветают зверобой, желтый осот, ястребинка. Когда же наступит полдень, полевой осот, а за ним картофель и цикорий закроют цветки. К пяти часам сожмут лепестки и спрячут цветки и кувшинки. К наступлению ночи засветятся цветками смолевка ночесветная и ночная фиалка.

Знаменитый шведский ученый Карл Линней, обладая кроме дара систематика еще и даром проницательного наблюдателя, заметил удивительное явление очередности цветения растений в продолжении суток. Это дало ему повод составить для своего родного города Упсалы, находящегося на 60° северной широты, цветочные часы, по которым можно определять время суток. В давние времена многие любители цветоводства увлекались цветочными часами Линнея, обычно создавая их в общественных местах, в парках, в ботанических садах. Конечно, пользоваться такими часами можно было только с известными ограничениями и поправками, так как растения цветут не все времена года.

Механизм цветения в точной зависимости от времени года и суток сложен и обусловлен влиянием на растение света, тепла, влажности и, по-видимому, наследственно закрепленного ритма.

Насекомые нагружаются пыльцой и переносят ее

Большинство цветков покрытосеменных растений содержит и тычинки и пестики. Такие цветки называются однодомными. Но есть растения, у которых одни цветки содержат только тычинки, тогда как другие — только пестики. Такие цветки называют двудомными. У однодомных растений пыльца может попадать на рыльце пестика того же цветка, то есть происходит самоопыление. У двудомных самоопыление исключено, и они без участия насекомых не могут быть оплодотворены. Все же и однодомные растения приспособлены для перекрестного опыления и при самоопылении или не дают семян, или дают их мало.

Большей частью насекомые пассивно нагружаются пыльцой, она сама по себе цепляется и застревает среди многочисленных волосков, покрывающих тело опылителя. Но не всегда. Первый членик челюстных щупалец упоминавшейся выше юкковой моли сильно удлинен, усажен густыми щетинками и может сворачиваться, подобно хоботу слона. При помощи этого миниатюрного хоботка бабочка захватывает цветень, скатывает его в шарик и прижимает к голове щупальцами. Этими же щупальцами, развернув их, бабочка запихивает цветень в рыльце пестика.

Наша медоносная пчела, другие виды общественных пчел, а также необыкновенно многочисленные и разнообразные виды одиночных пчел, в том числе и шмели, выкармливающие свое потомство столь высококачественными богатыми белками и витаминами продуктами, как цветень, облачены в волосатые костюмы с особыми щетинками, в изобилии покрывающими их тело.

В волосках легко застревает пыльца цветков, которая счищается щеточками, состоящими из располагающихся правильными рядами щетинок. Этой же цели также служат нежные и мягкие пуховки.

Пчелы счищают пыльцу и укладывают ее на голые площадки хитина — «корзиночки», окруженные рядами из крепких щетинок, поддерживающих ношу. Такие корзиночки для цветня располагаются у разных видов пчел на различных частях тела: на ногах, на брюшке. Но как бы тщательно пчелы ни укладывали свой урожай в корзиночки, а делают они это удивительно ловко, не теряя ни одной секунды, на их мохнатом костюмчике все равно остается часть пыльцы, которая и переносится на другие растения. Обилие пыльцы, выделяемой растением, с лихвой восполняет ее потерю, идущую на питание потомства соучастников брачных дел.

Впрочем, иногда пыльца настолько мелка, суха и рассыпчата, что пчелы предварительно смачивают ее выделяемыми из зоба нектаром или смолой, склеивая рыхлую кашу в комки и делая ее удобной для переноски. Некоторые из пчел переносят пыльцу на предварительно надгрызенный листочек растения, смачивая его поверхность вытекающим соком. Липкая пыльца легко скатывается в комочек, одновременно прочно приклеиваясь к волоскам тела мохнатых тружениц. Она может приставать и к насекомым с голым телом или едва покрытым редкими волосками. Итак, цветки привлекают насекомых цветом, ароматом, нектаром и пищевыми приманками. Они умеют нагрузить насекомое пыльцой, поручив ему перенос ее на цветки других стеблей своего вида. Но этим не исчерпывается вся связь цветка с насекомыми. Существует еще немало разнообразных приспособлений для того, чтобы эту пыльцу принять от насекомых, снять ее с них. Для этого пестик и рыльце расположены близко к пыльникам, так как выгрузка пыльцы происходит с тех же частей тела насекомого, на которые она перед этим попала. Чаще всего рыльце пестика занимает место пыльников, после того как они отдали пыльцу, увяли и расступились в стороны или изменили свое положение так, чтобы насекомое, прилетевшее на цветок, неизбежно к нему прикоснулось.

Цветки-убежища

Немало насекомых остается в цветках на ночь или на время непогоды, как в убежище. Кроме того, в цветках с глубоким ложем, таких, как колокольчик, ночью всегда заметно теплее, чем на открытом воздухе. Остаются в цветках на ночь даже шмели и некоторые одиночные пчелы, то есть те, кто имеет свой дом. Неутомимый труженик шмель, не теряя времени, ночует прямо в том цветке, где его застает ночь или прохлада. Маленькие жучки и пчелки охотно забираются в закрывающиеся на ночь цветки таких сложноцветных, как Крепиус грапдифлора. В пустынях Казахстана ранней весной при похолоданиях, сопровождаемых ветрами, многие насекомые прячутся в тюльпаны, а когда появляется солнце, то отогреваются в них.

Иногда насекомые остаются в цветке на несколько дней, лакомясь в них нектаром и цветнем, не желая расставаться с теплым, безопасным и богатым кормом убежищем. Так ведут себя мелкие жучки в цветках магнолий, горечавок и многих других растений. Для иных насекомых цветок не только стол и кров, но и место для воспитания потомства.

Некоторые ночные бабочки откладывают яйца на цветки растений семейства гвоздичных — слепца и дремы. Маленькие ночные бабочки рода диантоция лакомятся нектаром и откладывают в цветки яички, а посещая другие цветки, переносят на них пыльцу. Из яичек развиваются гусенички, которые питаются семяпочками и молодыми семенами, сидящими в полости завязи. Выросшая гусеничка прогрызает боковую стенку завязи и опускается на землю, где и окукливается. Семяпочек очень много, и, несмотря на то, что часть из них повреждается гусеничками, на растении все же созревает много семян.

У купальницы Троллиус эуропеус цветок закрытого типа. Маленькая муха Хиастохета тролли проникает между тесно прилегающими друг к другу листочками околоцветника, выпивает нектар и откладывает в некоторые семяпочки яички. Личинки, уничтожив семяпочку, уходят в почву. Растение мало страдает от такого паразитизма, так как у него много семян.

Род фикусов насчитывает около тысячи видов. У всех них опылители — мелкие осы. Они развиваются личинками в семенах. Взаимоотношения фикусов с этими осами очень сложны и разнообразны.

Некоторые маленькие дневные бабочки-голубянки лицена, опыляя излюбленные растения из семейств бобовых и розоцветных, откладывают яички в их цветки, а личинки питаются молодыми семенами. Таковы отношения между голубянкой Лицена гилас и перелетником Антиллис вильнерария, Лицена бэтика и пузырным деревом Колютеа арборесценс, между Лицена аркас и красноголовником Сангуисорба оффициналис. Так что многие насекомые фитофаги, личинки которых развиваются в цветках, вовсе не враги этих растений, а друзья, расплачивающиеся со своими кормильцами ценной услугой. Между тем энтомологи нередко забывают о таких отношениях, сложившихся в течение длительной взаимосвязанной эволюции насекомых и растений, и не утруждая себя сомнениями, относят таких опылителей, находящих в цветке кров для своего потомства, к заядлым вредителям.

Замечательным примером в этом отношении служит биология уже упоминавшейся юкковой моли, гусеницы которой развиваются на приносящей плоды юкке, произрастающей в Северной Америке. Этот пример в известной мере стал классическим и вошел во все учебники как энтомологии, так и ботаники.

Юкка образует соцветия в виде кисти. Раскрываясь вечером, они образуют широкий колокол. Каждый цветок цветет только одну ночь. Вокруг цветков юкки собираются целые рои крошечных, светлой с металлическим отблеском окраски, молей Пронута юккасела. Самка моли влезает в соцветие, захватывает цветень, склеивает его в шарик, прижимает к себе и тотчас перелетает на второй цветок. Здесь она длинным яйцекладом пробуравливает сбоку ткань пестика, откладывает в него яйцо, затем поспешно усаживается на вершину пестика и в его воронковидное рыльце запихивает пыльцу. Таким образом, моль не только устраивает свою детку, но проявляет еще и заботу об оплодотворении цветка. И не удивительно! В оплодотворенном цветке только и могут жить и развиваться гусенички. В одной завязи юкки находится около двух сотен семяпочек. Гусеница никогда не съедает и половины их, так что урожай семян остается вполне достаточным, и юкка от этого не страдает.

Существует много видов юкки, и к каждому из них приспособился определенный вид юкковой моли. Впрочем, один вид, Юкка глюкоза, не дает плодов, и растение размножается только вегетативным путем. По-видимому, у этого вида по какой-либо причине вымерла приспособившаяся к ней моль. Никакие другие насекомые не способны переносить пыльцу юкки.

Еще более сложные отношения сложились между смоковницами (пальмы рода фикус) и крошечными хальцидами родов бластофага-крассогастер и сикофага. Женские и мужские цветки смоковницы собраны в виде полого шара или чаши, располагаясь с внутренней его поверхности. Вход в полость закрыт мелкими чешуйчатыми листочками. Распределение женских и мужских цветков у разных видов смоковницы — различное. Есть виды, у которых шары содержат или только женские, или только мужские цветки. Крошечная хальцида проникает через отверстие в полый шар и откладывает в завязь яичко. Личинки, вышедшие из них, начинают быстро расти, а на месте завязи развивается вздутие — галл. Вскоре личинки окукливаются в галле, выходят взрослыми хальцидками, самки оплодотворяются самцами и, выбравшись из полости шара, спешат в другие шары, чтобы отложить в женские цветки яички. Но, выбираясь из полости шара, они цепляют на себя пыльцу мужских цветков и переносят ее на пестики женских цветков в новых шарах.

Самое замечательное в этом содружестве растения и насекомого оказывается в следующем: женские цветки у смоковницы бывают двух сортов, у одних — столбик настолько короток, что хальцида своим яйцекладом достает завязь и откладывает в нее яички, тогда как у других — столбик длинней, и яичко не может быть отложено в завязь. В первых цветках развивается личинка и вырастает галл, тогда как во вторых развития яичка не происходит и растение образует семена. Таким образом, смоковница обладает специальными женскими цветками, предназначенными только для блага ее квартиранта, оказывающего услуги в оплодотворении. Кстати, в галловых (назовем их так) цветках рыльца не способны принимать цветень, а если на них и попадает пыльца, пыльцевые трубочки не образуются.

Здесь мы описали наиболее распространенную схему взаимоотношений хальцид и смоковниц. В тропических и субтропических странах Старого и Нового Света известно более шестисот видов рода фикус, на которых найдено немало видов хальцид. Отношения этих крошек со смоковницами подчас бывают еще более сложными и сильно варьируют.

В странах, где издавна занимаются разведением фиговых деревьев, их редко разводят из семян, а чаще используют черенки особей, которые приносят только женские цветки, так как из них получаются более сочные и вкусные плоды. Смоковницы, в соцветиях которых развиваются, кроме мужских цветков, еще и цветки-галлы, так называемые капрификусы, не культивируются, так как большинство таких цветков преждевременно высыхает и отваливается. С деревьев с такими цветками только собирают соцветия вместе с хальцидами и вешают их на культивируемые смоковницы. Этот агротехнический прием называется капрификацией.

Предполагается, что из шаров, в которых побывали осы, получаются плоды более вкусные. Но это мнение, судя по всему, ошибочное и, по всей вероятности, отражает обычай, тянущийся с далекой древности. По крайней мере, известны старинные рисунки, на которых изображены садовники, развешивающие шары с осами на смоковницы с женскими цветками.

Жуки-бронзовки, покрытые гладкой и блестящей броней, часто ведут себя как неблагодарные расхитители сокровищ цветков. Забираясь, например, в глубокий цветок Магнолиа арандифиора, бронзовка сидит там несколько дней, лакомясь пыльцой и нектаром, тем более что в закрывающемся на ночь цветке температура выше температуры окружающего воздуха на 5–10 градусов. Такой жук, будто в полуспячке, наслаждается уютом до тех пор, пока цветок не увянет и не отвалится. Пользы от подобного посетителя, разумеется, никакой.

Немало насекомых пожирает цветки и не приносит при этом решительно никакой пользы растению, образует из его завязи галлы и, высасывая из нее соки, кастрирует его.

Цветки подражают насекомым, насекомые подражают цветкам

Природа неисчерпаема в своем многообразии, и взаимоотношения цветков и насекомых подчас приобретают курьезные формы. Казалось бы, зачем цветку растения подражать насекомому? И тем не менее такой случай известен у эремурусов. Эти растения распространены на Алтае, в Средней Азии и на Кавказе. Едва раскроются цветочные почки, как лепестки эремурусов расправляются в виде шестилучевой звезды и окружают замкнутые пыльники. Но как только пыльники созреют, лопнут и выронят оранжевую липкую пыльцу, лепестки вянут, свертываются, превращаясь в буроватый комочек, на котором становятся заметными шесть сочных зеленоватых толстых и килевидных отростков. Они очень похожи на тлей и приманивают мух-сирфид, лакомящихся сладкими выделениями этих насекомых. Обманутые мухи невольно цепляют на свой костюм пыльцу.

Искусство подражания цветкам растений довольно сложно, поэтому им овладели лишь немногие насекомые. Таков, к примеру, богомол Гонгилус гонгилоидес, обитающий в Индии. Энтомолог П. Р. Андерсон пишет, что при рассматривании этих богомолов сверху нельзя заметить чего-нибудь особенно замечательного в их строении, кроме, разве, листообразных расширений на переднегруди и листообразных же пластинок на ногах; и те, и другие окрашены, как и вся верхняя сторона насекомого, в зеленый цвет; но стоит повернуть его другою стороною кверху — и создается совсем другое впечатление. Листообразное расширение переднегруди, вместо того чтобы быть зеленым, оказывается бледно-фиолетового цвета, с легким розовым налетом по краям. Эта часть насекомого имеет удивительно точное сходство с венчиком цветка. Сходство становится еще более разительным благодаря присутствию в центре среднегруди темного, черновато-бурого пятна, которое изображает отверстие венчика, вход в его трубочку.

О богомоле, живущем на Малайском полуострове и похожем на цветок, рассказывает в книге, посвященной покровительственной окраске, X. Б. Котт: «Его окраска очень похожа на цветы кустарника Меластома полиантум. Богомол тесно связан с этим кустарником и, найдя его, забирается на цветы. Черное пятно на его брюшке очень походит на мелкую мушку. Богомол затаивается на цветке. На его тело, так же как и на цветки растения, садится множество насекомых. Хищник терпеливо сносит мелких ползающих по нему насекомых, пока не появляется крупная добыча, которую он немедленно захватывает. Этот богомол являет собой один из наиболее убедительных и замечательных примеров инстинкта приманивания, известных доныне».

Богомолы, имитирующие цветки, — в двойной выгоде. С одной стороны, мало шансов, что на них обратят внимание насекомоядные птицы, с другой — на «цветок» и добыча летит, только успевай ее ловить!

В высшей степени замечательны в этом отношении равнокрылые хоботные насекомые рода флата. Собираясь вместе, они напоминают цветок. В Восточной Африке известны две вариации этих насекомых — зеленая и красная. Собравшись вместе, зеленые располагаются внизу, а красные — вверху, подражая соцветию наперстянки. У других подобных насекомых рода тинеа зеленые особи имитируют нераскрывшиеся бутоны, а красные — раскрывшиеся цветы. Это наблюдение не раз было подтверждено различными энтомологами.

Известная исследовательница мира зверей Африки Д. Адамсон в своей книге «Чудеса природы» приводит следующий рассказРоберта Ордри о цикаде-флаттиде:

«…то, с чем меня познакомил доктор Лики, было соцветием кораллового цвета в виде кисти, состоящей из множества мелких цветков, как у алоэ или гиацинта. Однако мне еще предстояло изумиться… Кораллового цветка в природе не существует… Эту форму создало общество цикад-флаттид. Каждый цветок, имеющий продолговатую форму и, примерно, один сантиметр в длину, при более пристальном рассмотрении, оказывался крылышком насекомого. Колония насекомых цеплялась за мертвую высохшую ветку так естественно, что создавала впечатление живого цветка, и казалось, что вот-вот вы почувствуете его весенний аромат…

Я пригляделся повнимательней. На кончике цветка-насекомого был единственный зеленый бутон. Позади него находилось полдюжины частично распустившихся „цветков“, только с коралловыми прожилками. Еще ниже на ветке сгрудилась основная масса цикад — все с крыльями чистейшего кораллового цвета. Таким образом, в целом скопление насекомых производило впечатление соцветия, и это скрывало их от глаз даже самых голодных птиц.

…Лики потряс растение. Потревоженные цикады поднялись и замелькали в воздухе. Они, казалось, нисколько не отличались от роя мотыльков, которых часто можно встретить в зарослях Африки. Затем насекомые вернулись на свой стебель. Беспорядочно опустились, и на какое-то мгновение стебель ожил, пока маленькие создания взбирались, переползая друг через друга. Но это движение не было беспорядочным. Вскоре стебель замер, и снова можно было созерцать цветок. Зеленый „вождь“ вновь занял место бутона, а его разноцветные компаньоны расположились позади, заняв свои обычные места. Перед моим взором появился прелестный коралловый цветок, которого не существует в природе».

Но самое удивительное подражание насекомым наблюдается у некоторых тропических орхидей. У них цветок похож на самок пчел. Пленяя своей обманчивой внешностью и запахом, они привлекают самцов, которые и переносят пыльцу с цветка на цветок. По другим сведениям, орхидеи рода эуглосса в тропической Америке привлекают самцов различных пчел рода офрис. У этих цветков возникли с опылителями сложные отношения. Цветки выделяют вещества, привлекающие самцов. Самцы собирают это вещество на задние голени и с его помощью находят друг друга, образуя большие сборища. На эти сборища слетаются самки. Опыляют эти орхидеи только самцы.

Цветки для насекомых имеют еще и другое значение. Представьте крошечное насекомое в громадном просторе тундры, степи или леса. Как ему найти себе пару, особенно в годы, неблагоприятные для жизни, когда собратьев очень мало. Этой задаче помогает острое и узконаправленное обоняние и, может быть, даже особенное излучение, поиски друг друга в строго определенное время суток и т. п. Но, кроме того, многим насекомым помогают встретиться цветки. А для того, чтобы облегчить эту встречу, свидание назначается на цветках, но не на каких попало, а особенных, какого-либо определенного вида.

Цветки любят и цветочные пауки. Они забираются в цветок и вскоре, как хамелеоны, становятся такого же цвета. Хищники ловят насекомых, посещающих цветки. Яд у них особенный: действует на насекомых мгновенно, тотчас же парализует добычу.

На цветках караулят добычу и некоторые другие хищники. Замечательный кузнечик-дыбка Саго педо забирается на край цветка, сидит неподвижно, выставив вперед свои вооруженные острыми шипами ноги. Кузнечик ярко-зеленый и среди зелени незаметен. Едва только на цветок садится насекомое, кузнечик мгновенно хватает добычу.

Есть насекомые, питающиеся цветками. Особенно любят лепестки цветков жуки-нарывники. Без конца они гложут их, набивая ими свои объемистые животики. Из соцветий некоторых цветков жуки-бронзовки усиленно высасывают соки. Множество маленьких комариков-галлиц откладывает в цветки яички, и личинки, развиваясь, вызывают их вздутие. Разумеется, такие цветки остаются бесплодными. Питаются цветками очень маленькие и многочисленные насекомые трипсы, также нанося урон растению и снижая урожай его семян. Крошечные насекомые-пыльцееды питаются только пыльцой цветков.

Мы уже писали о том, как некоторые цветки губят насекомых, чтобы защититься от них, как от непрошеных, непригодных для этой роли опылителей. Удивительный кустарник роридула, произрастающий на каменистых плоскогорьях Южной Африки, издали, освещенный солнечными лучами, кажется серебристым. Все листья и стебли его покрыты многочисленными серебристыми волосками. Растение издает очень неприятный сильный запах. Привлеченные им насекомые садятся на растение и прилипают к нему: на концах длинных волосков находятся железки, выделяющие клейкую жидкость. Иногда весь кустарник усеян попавшими в плен насекомыми. Но растение насекомыми не питается, не в пример известным хищницам — росянке, пузырчатке, непентусу и другим. Добыча, оказывается, предназначена… для пауков. Особый вид пауков поедает жертвы коварного кустарника и взамен этого опыляет его цветки. Местные жители подвешивают это растение в домах для ловли мух вместо липкой бумаги.

Берегите полевые цветы

Наступила весна, на солнечных склонах холмов сошел снег, и на согретой земле появились первые цветы — белые, нежные подснежники, или, как их еще называют, крокусы. На юге в теплые зимы они появляются уже в последних числах февраля, ныне же запоздали и зацвели в начале марта. Выпадет снег, цветки закроются снежным покрывалом, но, как только вновь пригреет солнце, над каждым цветком образуется воронка, и он выглянет наружу. Пройдет еще десяток дней, и вновь засверкают холмы цветами. Затем, когда весна окончательно вступит в свои права, появятся желтые приземистые цветки гусиного лука, а затем нежно-лиловые ирисы, а там на смену им придут красавцы желтые и алые тюльпаны, зацветут целыми полями красные маки. Весенние цветы приносят радость, украшают природу, без цветов и песен птиц нет весны и нет природы.

На весенних цветах начинает кормиться и проявляет свою жизнедеятельность, в том числе, конечно, и полезную, множество одиночных пчел. Пробуждаясь после спячки, они спешат на весенние цветы, и, если их нет, пчелы-опылительницы гибнут от голода. Весенние цветы имеют громадное значение для дальнейшей жизни одиночных пчел и для урожая. Уничтожьте первые весенние цветы и не станет пчелиных, не станет и опылителей сельскохозяйственных культур, потому что наша домашняя пчела одна не в состоянии опылять все культуры, да к тому же многие растения она не умеет опылять.

Такое же значение имеют и все остальные цветы, растущие до самой осени. Таким образом, получается, что кроме радости, которую приносят нам полевые цветы, они имеют еще и большое практическое значение. А раз так, то следует их оберегать всеми мерами и относиться к ним с подобающим уважением.

Повсеместное собирание цветущих растений ныне, особенно в связи с развитием автомобильного транспорта, принимает широкие масштабы. В окрестностях Москвы совершенно исчезли многие растения, и о былом их великолепии и разнообразии могут только рассказать удрученные ботаники.

Необходимо задуматься над тем, что цветущие растения нуждаются в защите и помощи. Пора приняться за широкое разъяснение вреда нерачительного отношения к цветам, пора предпринять срочные меры охраны их от полного уничтожения.

Растение набрало силу. Его корни, словно мощный насос, качают из почвы питательную влагу, а листья, сверкающие свежей зеленью, будто крошечные лаборатории фотосинтеза, совершают великое дело, на котором держится весь органический мир планеты: строят органические вещества из воздуха, воды, веществ, растворенных в почвенной влаге.

Вот на нем появились цветочные почки. Они увеличиваются, на них становятся заметными свернутые тючками лепестки. Проходит несколько дней, и на этом месте почти уже красуется чудесное творение природы — необыкновенной окраски и формы источающий тонкий и благородный аромат цветок. Он готов к бракосочетанию, но ему необходим посредник — крошечное, летающее, покрытое обильными волосками существо — насекомое. Вот оно появилось и, сверкая крыльями, присело на цветок, проглотило капельку нектара и умчалось дальше. Оплодотворение совершено, насекомое оставило на цветке пыльцу.

Незабываемые встречи

Неопалимая купина

…В начале лета, когда пустыня выгорает, становится сухой и безжизненной, на холмистых предгорьях Тянь-Шаня настоящее буйство трав, сочной зелени и цветов. Весна покинула низины и зашагала в горы.

Здесь жужжат насекомые, распевают птицы.

В это золотое время среди густой травы, колючего шиповника и диких яблонь появляются сиренево-розоватые, с пурпурными жилками цветки таинственной неопалимой купины, или, как ее еще называют, «ясеницы», а по-научному — Диктамнус ангустифолиа. Запах ее цветков, терпкий и неотвязчивый, царит над тысячами запахов других растений. И сама она, яркая, стройная, высокая, красуется свечками и невольно привлекает внимание. Кто не знает коварства неопалимой купины, доверчиво тянется к ней, чтобы украсить букет, — и возвращается домой с ожогами — водянистыми волдырями на коже, переходящими в долго незаживающие язвы.

Цветы купины подобны хищно разинутой змеиной пасти: венчик широко раскрыт и поднят кверху, и на одном его нижнем, обособившемся лепестке лежит, как оскал острых зубов, пучок длинных, поднятых кверху тычинок. Тычинки распыляют пыльцу, увядают, и тогда из-за них поднимается крючком пестик. Он готов принять пыльцу, но только с цветков других растений.

Если посмотреть через лупу на цветки, на цветоножку, на верхнюю часть стебля, то можно увидеть, что они покрыты многочисленными крохотными красными шариками. Это железки. Они выделяют пахучие эфирные масла. Поднесите спичку в пространство между тычинками и венчиком — и с легким треском вспыхнет голубой огонек. Чем более неподвижен воздух в горах, жарче греет солнце, тем ярче и громче звук крошечного взрыва.

Неопалимая купина… Откуда такое странное название? В библейских преданиях упоминаются кусты, расцвеченные пышными цветками, объятые пламенем и несгорающие.

На листьях растений нет красных шишечек, этих крошечных лабораторий, вырабатывающих ядовитые газы. Их можно брать в руки, не опасаясь ожога: на кожу действуют не эфирные пахучие масла, а особенное вещество, выделяемое тканями, «диктамнотоксин». Из-за этого вещества неопалимую купину не едят травоядные животные, обходят ее стороной. Она ядовита, невкусна, отвратительна! Растение приобрело такое свойство для того, чтобы защитить себя и свое потомство.

Как же к ней относятся насекомые? Для кого эта чудесная форма венчиков, нежная расцветка жилок, сильный аромат, такой густой и обильный, что обволакивает растение воспламеняющимся облачком? Кто опыляет неопалимую купину?

Вокруг масса насекомых. Жужжат пчелы, носятся мухи, порхают бабочки. Все торопятся, спешат. Их жизнь коротка и быстротечна. Весна спешно шагает в горы и скоро оставит позади себя опаленные солнцем предгорья.

Я присматриваюсь к купине, хожу по холмам от растения к растению, запах ее цветков преследует меня, он всюду неотступно следует за мной, от него слегка кружится голова.

Как будто нет на купине насекомых.

Вот только разве одна очень странная черная пчелка с длинной головой к ней неравнодушна. Она такая деловитая, поспешно нагружается пыльцой, глотает капельку нектара из кладовой и мчится на неутомимых крыльях в свое жилище. А вот похожие на нее пчелки, только мельче. Это самцы. Они крутятся у цветков купины, мечутся в воздухе из стороны в сторону в бешеном танце. Иногда следует короткая остановка, передышка, но не там, в облачке горючего газа, а сверху, на венчике, и… вновь брачный полет. Цветок — место свидания, и самцы ни на миг не отлучаются от купины.

Еще верхушку соцветия оплела прочными нитями, изгрызла серая черноголовая гусеничка. В ее домик сразу не заберешься. Когда все съедено, она осторожно выползает, долго-долго размахивая головой, плетет широкую паутинную дорожку к новым цветкам, пока не притянет их к своему домику. И тогда в этом новом этаже своего дворца она справляет новоселье. Какая из гусенички выйдет бабочка? Вот бы узнать!^[2]

Еще на цветке есть клопы Калокорис федченко, волосатые, стройные, медлительные. Самки с большим зеленым брюшком, со спиной, испещренной тонкими штрихами, и двумя беленькими пятнышками на кончике крыльев. Самцы — темные, красноватые, тонкие, поджарые. Может быть, клопы-хищники и ловят тех, кто прилетает за нектаром и пыльцой? В таком случае, немного у них добычи. Придется набраться терпения, посидеть возле купины, понаблюдать.

Медлительная самка спокойно вышагивает по цветку, помахивает длинными усиками, долго чистит ногами свой костюм, потирает ножки друг о друга, трет хоботок. Нерешительно и осторожно к ней приближается самец, прикасается издали усиком. Длинная задняя нога самки не спеша и величаво закатывает ухажеру тумака, и тот, слегка отскочив, пятится и замирает на почтительном расстоянии.

Вот хоботок почищен, расправлен и… воткнут в венчик. Потом вынут, снова воткнут. И так много раз. Самка, оказывается, питается соками цветков, а так как ткань венчика тонка, запасы питательной влаги незначительны, приходится прокалывать венчик много раз и везде.

Но оставим клопов. Их дела теперь ясны. Они, специфические обитатели купины, так же, как и гусеничка, приспособились к ее ядовитым свойствам, стали ее захребетниками.

Кто же еще посещает купину?

Вокруг на цветках масса домашних пчел, этих беззаветных тружениц, чья жизнь с самого начала до конца проходит в беспрерывных хлопотах на благо своей семьи. Пчелы облетают стороной купину или второпях, едва прикоснувшись к ее цветкам, поспешно уносятся дальше.

Но не все!

Кое-кто, кажется, приспособился к купине. Вот одна пчелка старательно просовывает хоботок между основаниями тычинок, для удобства повернулась набок. Закончив с одним цветком, спешит на другой. Видимо, ей нелегко в атмосфере удушливых газов купины. Вскоре раздается тонкий и жалобный звон ее крыльев, и пчела уносится вдаль поспешно, стремительно. А другой пчелке плохо. С купины она падает в траву, некоторое время сучит ножками, дрожит крыльями, но все же, кое-как собравшись с силами, улетает.

Кто они, эти пчелки? Упрямицы, ценой опасного отравления приспособившиеся собирать пыльцу и нектар с ядовитого растения или просто не имеющие еще опыта и вот сейчас его приобретающие, чтобы потом, как и другие, облетать стороной сиренево-розовые цветы с пурпурными жилками.

Я сажаю одну пчелу в пробирку, подкладываю к ней туда цветок. Бедное насекомое мечется, пытается выбраться из плена. Тяжко смотреть на мучения труженицы, и я открываю пробирку. Прошло всего две-три минуты с начала эксперимента, а пчелка уже не может летать — отравилась. Мышцы, управляющие крыльями, парализованы. Долго-долго бьется пчелка, пока постепенно приходит в себя.

Повторные опыты приводят к тому же.

Еще бы посидеть возле купины, высмотреть что-либо новое. Но запах цветка становится невыносимым. Он чудится мне всюду, я ощущаю его издалека, даже клопы, вытряхнутые из морилки, нестерпимо пахнут купиной. Нет у меня больше сил подойти к растению. Надо как можно скорее с ним расстаться.

Итак, ядовитые газы, облачками которых защищены цветки, парализуют мускулатуру крыльев насекомых. Красивые, яркие и такие заметные, они предназначены только для узкого круга избранных посетителей. Со всеми остальными растение жестоко расправляется. Вот почему, когда всюду множество насекомых жужжит и ликует, возле купины царит угрюмая тишина и покой.

Странная и загадочная неопалимая купина!

Кустик караганы

Угрюмые скалистые горы пустыни Матай, а ниже них — бесконечные холмы, покрытые мелкими камнями. Дорога идет вдоль гор, то опустится в глубокую расщелину с черными валунами, исчерченными древними рисунками, то поднимется кверху. Всюду можно налететь на камень, разбить машину. И нет нигде поворота в равнину, такую знакомую, с горами Калканами и маленькими рощицами — оазисами урочища Мын-Булак. А там, дальше, в синей дымке видны давно знакомые исхоженные места: Поющая гора, река Или, горы Богуты и Сюгаты и Соленые озера. Долго ли так будет продолжаться, сможем ли мы на легковой машине проехать горы и попасть на главную дорогу? Или лучше возвратиться обратно? Жаль, не у кого спросить о пути, нет вокруг ни души.

С высокого холма видно: далеко внизу что-то темное, наверное, юрта, а рядом с ней ярко-желтое пятно, будто платочек, повешенный на куст. Надо туда пробраться. Остановив машину, я бреду вниз, поглядывая по сторонам: всюду голо, и нет никаких насекомых. Даже муравьев не видно. Иногда взлетает каменка-плясунья и, сев на камень, начинает презабавно раскланиваться. Чем она, бедняга, питается?

Путь не близок. Юрта и желтый платочек далеки. Уж не возвратиться ли? А цель скрылась за холмом, и идти приходится наугад.

Но вот неожиданно из-за бугра открываются дали, и как обидно: юрта становится куртинкой колючего кустарника чингиля, а платочек — густым кустиком караганы в обильных желтых цветах. Здесь же кусочек земли, покрытый зеленой травой, такой яркой среди унылого желтого фона пустыни. Видимо, где-то неглубоко под землей скрыта вода. Крошечный оазис среди голой каменистой пустыни радует глаза.

Кустик караганы в большом почете у насекомых, и над ним неумолчный звон крыльев разношерстного общества. Гроздьями висят ярко-зеленые жуки-бронзовки. Иногда они взлетают и, покружившись, вновь садятся, жадно льнут к цветам, лакомятся нектаром. Для жуков карагана — не только стол и кров, но и условное место встречи. Как же иначе найти друг друга в такой большой и безжизненной пустыне? Но истинные хозяева цветков караганы — большие желто-коричневые пчелы-антофоры. Это их хозяйство. Только они умеют по-настоящему раскрывать цветки этого растения: так, что «лодочка» отходит вниз, «весла» расправляются в стороны, а вверху начинает пылать красивый «парус». Пчелы переносят на своем пушистом костюме пыльцу. Блестящие гладкие бронзовки — расхитители чужого добра, от них растению никакой пользы.

С громким жужжанием подлетает к карагане очень крупная сине-фиолетовая пчела-ксилокопа и, покружившись, уносится вдаль. Куда? Всюду голые камни, и нет нигде более цветов. Некуда деваться ксилокопе, и через несколько минут она вновь прилетает, опять скрывается. И так много раз. Бедная одинокая ксилокопа! Затерялась в большей пустыне и боится расстаться с кусочком зелени.

Наверное, в этом маленьком мирке цветущей караганы все хорошо знают друг друга. Увидев ксилокопу, в воздух взмывает бронзовка и, погонявшись за ней, возвращается на цветки. Но, словно на смену ей, поднимается другая, и опять веселая погоня в воздухе: неожиданные нападения, взлеты, повороты. Что это? Игра, соревнование в ловкости или выражение вражды? Но бронзовка — не соперник ловкой ксилокопе, и пчела будто издевается над грузными увальнями-жуками.

Весь этот эпизод мог бы показаться случайным. Но жуки слишком явно гоняются за синей пчелой, а ей это будто нравится, она рада хотя бы такому развлечению в своем одиночестве. Только коричневые пчелы равнодушны к ксилокопе. Они очень заняты.

Неужели ксилокопа будет все время крутиться возле этого зеленого пятнышка? Или, наконец, решится, ринется в далекую равнину, к реке, далеким зеленым тугаям, к своим собратьям, к другим цветкам, ожидающим ее, искусную опылительницу. Ведь у нее такие сильные крылья и такой быстрый полет!

Борщевик

Всюду на лесных полянах расцвел борщевик — большое зонтичное растение. Его белые соцветия размером с большую тарелку источают тонкий и сильный аромат. Струйки его несутся по лесу и манят к себе насекомых. И кого только не привлекает борщевик! Важно расселись на нем неповоротливые, одетые в толстую броню зеленые жуки-бронзовки. Большие пестрые мухи с жужжанием вьются вокруг цветов. Бабочки-бархатницы чуть слышно машут крыльями, осторожно присядут, развернут тонкий хоботок и, чуть что, взлетают тихо в воздух. Но больше всех любят борщевик осы самых разных форм и расцветок. Должно быть, поэтому около него крутится масса всяких безобидных насекомых, подражающих осам.

Очень похожи на ос пилильщики. Часто залетают на борщевик крупные мухи-сирфиды в изумительном маскарадном осином костюме. Нужен зоркий глаз, большое внимание, знание насекомых, чтобы раскрыть обман, на лету распознать пилильщика лишь по тому, что у него не осиная талия (хотя во всем остальном подделка совершенна), чтобы с помощью лупы убедиться, что у другой подражательницы осы все же два, а не четыре крыла, а темная полоса на крыльях — вовсе не складка, как у осы, а тоже обман, иллюзия.

Летит за нектаром многочисленный пчелиный народ, а за ним — его подражатели, главным образом, мухи.

Немало здесь и наездников с длинным яйцекладом.

Яркие белые соцветия крупны и заметны, хотя каждый отдельный цветочек совсем крошечный. В единении — сила! На светлом фоне отчетливо видны и посетители борщевика. Вот почему летят к нему лишь те, кто не боится врагов, обладает толстой броней или ядом и яркой предупреждающей окраской. В такой одежде даже выгодно быть на виду, чтобы никто не ошибся и не тюкнул клювом. Для подобных гостей, наверное, и цветет белый борщевик с большими соцветиями.

Ну и, конечно, тут же стараются быть и обманщики, во всем подражающие неуязвимым насекомым.

Кустик астрагала

Расцвели гребенщики, и узкая полоска тугаев вдоль реки Курты стала совсем розовая. Лишь кое-где в эту яркую цветистую ленту вплетается сочная зеленая, нет даже не зеленая, а изумрудная, листва лоха. За полоской тугаев видны оранжевые пески. Я перебираюсь к ним через речку, собираясь побродить по барханам.

Весна в разгаре, и птицы славят ее, наполняя песнями воздух. Звенят жаворонки, неумолчно распевают удоды, слышится первое кукование. Но весна сухая, травы стоят хилые, почти без цветов. Песчаные бугры тоже без цветов. Впрочем, набухли бутончики песчаной акации, скоро украсятся цветами и джузгуны. Им сухость нипочем. Длинные корни растений проникают глубоко в землю за живительной влагой.

А жизнь кипит, несмотря на засуху, постигшую землю. Всюду носятся ящерицы, степенно на ходульных ногах вышагивают черепахи. Теперь, став редкими, они изменили поведение, стали более осторожными, боятся человека, самые несмелые ползают даже в сумерках да ночью.

На песке множество следов зайцев, больших песчанок, тушканчиков, ежей, лис. Снуют светло-желтые муравьи-бегунки, ползают жуки-чернотелки, скачут кобылки. Из-под ног выпархивает жаворонок, ковыляет в сторону, хохлится, припадает на бок, притворяется: под кустиком в глубоком гнездышке — пять крапчатых яичек. Солнце накаляет песок (он жжет ноги через подошвы ботинок), синее небо мутнеет в дымке испарений. Барханы, похожие один на другой, бесконечны и однообразны. Но вот глубокое понижение между ними, и на самой его середине весь в цвету фиолетовый кустик астрагала, нарядный, яркий. Растение источает нежный аромат, и не простой, а какой-то особенно приятный и необыкновенный. Быть может, мне так кажется в этой жаркой раскаленной пустыне!

Участь кустика печальна. Его облепили со всех сторон прожорливые жуки-нарывники, гложут венчики цветков, торопятся, будто соревнуются в уничтожении растения. Для них кустик — находка: весна ведь так бедна цветами.

Жужжат разные пчелы, мухи. Крутятся желтые бабочки-толстоголовки, грациозные голубянки. Им всем не хватает места, они мешают друг другу.

Я присматриваюсь к пчелам. Какие они разные! Вот серые с ярким серебристым лбом. Он светится, как зеркальце, сверкает отблесками. А вот черные в белых полосках. Самые большие пчелы — желтые, как песок. В тени примостился черный с красными полосками паук. Он очень занят: поймал серую пчелку и жадно ее высасывает. Этот заядлый хищник подкарауливает добычу только на цветах. В общество насекомых шумно влетает оса-амофилла. В своем черном одеянии она кажется яркой в мире сверкающего солнца и света.

Но вот возле кустика повисает, будто раскаленный оранжево-красный уголек, пчелка. Никогда в пустыне не встречалась такая яркая. У нее среди ровных, как палочки, усиков торчит длинный хоботок. Надо ее изловить. Но взмах сачком неудачен, и раскаленный уголек так же внезапно, как и появился, исчезает за желтыми барханами.

Теперь покой потерян. Как забыть такую пчелку? Глаза ищут только ее, и больше, кажется, нет ничего интересного в этой пустыне. Но на кустике астрагала крутятся все те же самые нарывники, бабочки, мухи да разные пчелы.

Если встретился один кустик астрагала, то должны быть и другие. Я брожу с холма на холм. А солнце — все выше, и жарче — барханы. Долго ли мне мучить себя в поисках, не лучше ли все бросить и поспешить к биваку.

Но вот в струйках ветра почудился знакомый аромат. У меня теперь есть ориентир. Я иду против ветра, забираюсь на вершину бархана и, наконец, вижу то, что искал: весь склон бархана фиолетовый от цветущего астрагала. Вот так же, наверное, как и я, по запаху насекомое разыскивает цветущие растения. В большой пустыне без такого ориентира не выжить. Многие цветы уже опали, засохли, ветер смел их в ямки темно-синими пятнами. А какое здесь ликование насекомых, какой гул крыльев и пиршество разношерстной компании, опьяневшей от запаха сладкого нектара и вкусной пыльцы!

Наверное, здесь я найду мою оранжевую пчелку! И действительно: я вижу раскаленный уголек среди фиолетовых цветов, а мгновение спустя, он жалобно жужжит в сачке. Но в морилке я вижу не пчелу, а муху-тахину, хотя и такую же сверкающую и яркую, но в длинных жестких черных волосках.

Не беда, что вместо пчелы попалась муха. Она тоже интересна, наверное, не случайно наряжена в такой же костюм: видимо, желает походить на того, кто вооружен жалом. Теперь красная пчелка вдвойне интересна, раз у нее есть подражатели. Надо продолжать поиски. Но пчелка редка. Нет ее среди массы беснующихся насекомых. Как будто мелькнула (сердце екнуло в груди) — и исчезла. Может быть, показалось?

Но вот, наконец, яркий уголек жужжит над синим цветком, застыл в воздухе, переместился в сторону, примчался прямо ко мне и повис перед глазами.

Как бы не оплошать, не промахнуться!

Мгновение — и в сачке трепещет красный уголек, недовольно жужжит, бунтует, требует выпустить на волю. Я же тороплюсь насладиться поимкой, нацеливаюсь на пленника лупой и… не верю своим глазам! В морилке не пчела и не муха-тахина, а муха-неместринида. Ее грудь увенчана сверкающими золотом волосками, на оранжево-красном брюшке выделяются ярко-белые пятнышки. Она элегантна в своем изящном наряде, всем хороша красавица, но только она — не пчела и, конечно, без жала!

Быть может, она тоже, как тахина, подражательница редкой обладательницы кинжала и яда!

Я и радуюсь находке, и огорчаюсь. Поиски надо продолжать во что бы то ни стало. А солнце клонится к западу. Жара быстро спадает. Замолкают жаворонки. Тише гул крыльев насекомых. На барханы ложатся синие тени. Исчезли бабочки, пчелы и мухи, замерли ленивые жуки-нарывники, повисли гроздьями. Им, таким ядовитым, некого бояться, можно ночевать на виду. Длинноусые пчелы с серебряными зеркальцами на лбу сбились комочками на кустиках, приготовились ко сну.

Солнце коснулось горизонта, исчезла жара. Еще больше похолодало. Быстро остыл песок. Крошечные голубые лаборатории нектара прекратили работу, перестали источать аромат: цветки астрагала предназначены только для дневных насекомых. Потянул ветер, взметнул песок, зашумел сухими травами и кустарниками. Кончилась моя охота! Теперь бессмысленны поиски, хотя где-то в безбрежных барханах и живут пчелы-незнакомки, ярко-оранжевые, как угольки, с черными усиками и длинными хоботками, пчелы-кудесницы, у которых оказалось столько подражателей, обитающих на тех же цветках астрагала. Кто знает, удастся ли когда-нибудь еще с ними встретиться!

Горошек призаборный

Это растение я приметил давно в Западной Сибири. Небольшое, с перистыми листьями, оно в изобилии растет на лесных полянках. На кончиках листьев горошка — длинные усики. Они цепляются за соседние растения. Благодаря им тонкий стебель горошка тянется кверху и успешно выдерживает конкуренцию за тепло и за свет с другими жителями лесных полянок.

Призаборный горошек чем-то нравился рыжим лесным муравьям. Всегда на нем торчало несколько муравьев, а иногда они собирались довольно большой компанией. Что они, хищники, нашли в этом растении? Маленькие труженики леса никогда не были вегетарианцами. Пришлось присмотреться к этому растению.

Примерно в то время, когда кончает цвести черемуха, на горошке появляются бордовые бутончики, а ниже из каждой мутовки вырастаем по паре крохотных сердцевидных, чуть утолщенных прицветников и прилистников тоже яркого цвета. Казалось бы, ничем не приметны эти прилистники, а между тем, наверное, играют какую-то важную для растения роль. Из-за них-то на горошке и толпятся муравьи. Чем-то они привлекательны. Муравьи старательно обгрызают наружную поверхность прилистников и очень поглощены этим занятием. Попробуйте в это время подступиться к горошку. Рьяные защитники сразу же вас заметят, поднимут тревогу, займут боевую позу, пустят струйки кислоты. Вот это как раз и надо призаборному горошку. Благодаря вкусным прилистникам, оно обрело себе верных друзей и защитников от насекомых-врагов. Правда, мне не удалось выяснить, кто они. Как будто никто не покушался на цветочные бутончики. Но дело не в этом. Враг, видимо, все же существует. Придет время — он объявится, и муравьиная защита окажется кстати, пригодится.

Неожиданная догадка

Ранним утром мы выезжаем в экспедицию. Просыпающийся город свеж и чист от спустившегося горного воздуха. Машина мчится по асфальтовому шоссе мимо величественного хребта Заилийского Алатау. Свистит ветер и несет струйки запахов цветущей пустыни.

Постепенно горы уходят в сторону, остаются позади; асфальт сменяется гравием, потом идут проселочные дороги с толстым слоем лёссовой пыли. Холмы с мягкими очертаниями следуют один за другим. Иногда путь пересекают глубокие распадки с сочной зеленой растительностью.

В этих местах езда при попутном ветре тяжела. Громадное облако светлой пыли неотступно следует за машиной. Небольшой ухаб, машина сбавляет ход — и пыль мгновенно догоняет нас, закрывая солнце, небо и землю. А вокруг такая чудесная цветущая пустыня! Местами высокие развесистые чии тянутся почти до самого горизонта. Они чередуются с сине-зелеными пятнами серой полыни. Справа на горизонте сиреневая полоска гор Анрахай, слева — невысокие, сглаженные горы Курдайского перевала.

По пустыне гуляют смерчи. Вот один из них выскочил на дорогу и поднял высокий столб из лёссовой пыли. Столб стал расти все выше и выше, побежал по дороге и вдруг упал, превратившись в гигантский «гриб» с большой развесистой шляпой. Потом на гриб налетел ветер, разорвал его на клочки и развеял во все стороны.

С проселочной дороги мы попадаем на широкий и, судя по всему, недавно проведенный тракт. На подъемах вершины холмов срезаны, и путь проходит по коридору с отвесными стенками. Здесь еще видны следы работы мощных дорожных машин.

В стенках лёссовых коридоров уже поселилось многочисленное шумное общество пернатых жителей. Чем отвесная стена дорожного коридора не похожа на обрывистый склон лёссового берега реки! Изумрудно-зеленые сизоворонки, сверкающие на солнце нарядным одеянием золотистые щурки, черные с отливом скворцы без устали носятся с криками в воздухе, ныряют в норки, вырытые в лёссовой стене, и стремительно вылетают оттуда. Тут же, заняв еще с зимы чужие жилища, пристроились многочисленные и шумные воробьи. Вся эта пернатая компания обязана своим существованием дорожному строительству, ведь в этой пустыне на многие десятки километров протянулись округлые холмы без оврагов, в крутых откосах которых можно было бы поселиться.

Внезапно из-за горизонта показалась зеленая долина с посевами. Что может быть лучше остановки в жаркий день у полноводного арыка с прозрачной водой! Недалеко от дороги загорелый старик-колхозник копает кетменем^[3] землю, собираясь пустить воду на поля люцерны. Ночью в одном месте вода прорвалась и затопила небольшую низинку. В нее вместе с водой попали и сазаны. Неожиданный улов радует старика, и он, довольный удачей, показывает нам больших, сверкающих чешуей рыб.

Посевы люцерны закреплены за бригадой, членом которой является старик. Это его детище, и колхозник с охотой рассказывает о своем участке.

Как люцерна?

Люцерна растет, оказывается, очень хорошо, но вот урожаи семян дает плохие. А ведь раньше они были хорошие. Да и теперь, на других участках колхоза, урожаи семян неплохие.

Может быть, условия стали другие?

Нет, условия те же. Так же происходит чередование посевов, почва такая же, полив одинаковый, уход такой же, и бригада колхозников не хуже других работает.

Давно ли это произошло?

Старик начинает высчитывать что-то, долго думает. Оказывается, когда провели дорогу (вот уже около пяти лет), стала плохо родить люцерна.

Сине-фиолетовые цветки люцерны испускают едва уловимый аромат нектара. Цветок устроен сложно. Вот «парус», два «весла» и «лодочка» венчика. Они окружают десяток тычинок, прилегающих тесно к пестику. В цветке имеется своеобразное приспособление — замок, преграждающий путь к сладкому нектару. Замок умеют раскрывать не все насекомые. Урожай семян люцерны — этой кормовой травы, обогащающей почву азотом, — зависит от насекомых-опылителей. Опыляют люцерну преимущественно пчелы. Но не все. Домашняя пчела, например, плохо приспособлена к сбору нектара с люцерны. Раскрываемый ею замок больно ущемляет хоботок, после чего пчела не желает больше посещать растение или приспосабливается проникать к нектару сбоку цветка, что не приводит к опылению. Зато в этих краях более тридцати видов диких пчел собирают с люцерны нектар и отлично опыляют ее цветки. Дикие пчелы… Новая дорога… И тут же неожиданно приходит догадка.

В плохом урожае семян люцерны, конечно, повинны автомобили. Да, виноваты во всем автомобили!..

Старик смотрит с удивлением. Ему кажется, что над ним смеются. Однако тут не до шуток. Автомобили нуждаются в хорошей дороге, и поэтому в пустыне появляются дорожные строители. Они срезают лёссовые бугры, чтобы машинам легче было преодолевать подъемы. Там, где появляются лёссовые откосы, поселяются золотистые щурки. Эта изящная птица, без устали реющая в воздухе, — активный охотник за домашними и дикими пчелами. Пчеловоды ее очень не любят и называют пчелоедом. Пчелы, особенно дикие, — главные опылители люцерны. Без диких пчел цветки люцерны не образуют завязи, вянут и опадают. Вот почему упала урожайность семян люцерны…

Старик поражен объяснением, в его взгляде все еще недоверие: не насмешка ли это? Но лицо говорящего серьезно, речь убедительна.

Что же делать?

Конечно, нельзя запретить строить хорошие дороги. Нужно как-то помешать золотистым щуркам селиться около люцерновых посевов. Понятно, жалко птиц, чьи привычки разошлись с интересами человека. Но тут уже нет другого выхода.

Теперь старик очень доволен: наконец-то он знает причины низкого урожая семян люцерны. Он обязательно обо всем этом расскажет односельчанам, и они все вместе обсудят, как поступить с золотистыми щурками. И тогда, быть может, его участок опять станет приносить большие урожаи семян.

Старику непременно нужно знать наш адрес, и он просит его написать на бумаге. Потом разворачивает мешок и выбирает самого крупного сазана. Это подарок, и от него нельзя отказаться.

Адраспан

Едва я остановил машину, как почувствовал запах цветущего растения. Здесь, в пустыне, цветет только адраспан. Это небольшое ярко-зеленое, с сочными листьями и белыми крупными цветками растение несъедобно, ядовито. Прежде казахи употребляли его в народной медицине против различных болезней. Сейчас оно пышно разрастается в местах перевыпаса, там, где уничтожены овцами пастбищные растения. Засуха ему как будто нипочем.

Вечерело. На адраспане резвились осторожные ночные бабочки-совки. Не для них ли предназначены белые цветки растения? Белый цвет лучше всего различим в темноте.

Я охочусь за совками. Они очень зоркие, отлично меня видят и близко не подпускают. Присматриваясь к растению, вижу на его стебле необычное: рядом друг с другом застыли большие черные осы-сфексы и большая серая в полосках пчела-антофора. Все трое неподвижны, оказывается, мертвы. Догадываюсь, что это проделка цветочного паука-краба. Но где он сам — не вижу. Ну, конечно, притаился возле белого цветка, сам белый, с двумя забавными шишечками на брюшке, торчащими в стороны, будто маленькие рожки.

Паук приплел к белому цветку свое детище — плоский сверху и выпуклый снизу кокон. Он тоже защитного белого цвета, незаметный.

Интересно узнать, что в коконе. Я пытаюсь снять его с растения. Но паук (вот смельчак!) рьяно бросается на меня, пытается укусить. С ним шутки плохи. Насекомые, например, гибнут от его яда мгновенно.

С трудом оттаскиваю пинцетом в сторону самоотверженного защитника потомства, вскрываю кокон. Оболочка его прочна. В коконе не менее сотни кругленьких, чуть зеленоватых и слегка прозрачных яичек. Представляю, какое, должно быть, многочисленное потомство у самоотверженной матери-паучихи!

Пустыня в цветах

Наконец, после пяти лет засухи выдалась дождливая весна, и голая пустыня, обильно напоенная влагою, преобразилась и засверкала зелеными травами и цветами.

Мы едем вдоль гор Анрахай по кромке большой пустыни Джусандала и радуемся пробуждению природы. Вот по обеим сторонам дороги сверкают желтые лютики. Давным-давно не видал я этого растения. Внутри цветок, будто покрытый лаком, и каждый лепесток похож на параболическое зеркало: отражает солнечные лучи и фокусирует их на пестике и на тычинках. От этого двойная выгода. В тепле энергичнее работают насекомые, опыляющие цветки, а также скорее созревают семена. Сейчас же, весной, когда так коварна погода и так часты холода, маленькие солнечные батареи тепла — просто необходимое приспособление.

Появился цветущий ревень Максимовича с большущими, размером со шляпу сомбреро, листьями. Встретилась одинокая чудесная ферула илийская. На ее толстом стебле — могучая шапка цветков. На них копошится всякая мелочь: серенькие мушки, муравьи-проформики, известнейшие любители нектара, важно восседают зеленые клопы.

Я рад феруле: давно ее не видел и нашу встречу пытаюсь запечатлеть на фотографии. Потом случайно бросаю взгляд в сторону и вижу: вдали целое войско ферул заняло склон большого холма и протянулось светло-зелеными зарослями до самого горизонта. Тут целое царство этого крупного растения. Невольно вспоминаю свое давнее знакомство с этим растением.

Ферула илийская — замечательное растение. Толстый стебель со слегка лакированной поверхностью, не утончаясь и не ветвясь, шел прямо из земли и внезапно заканчивался развесистой, круглой, как шар, шапкой мелких веточек, усыпанных желтыми цветками. Каждый цветок нес широкую бахромку, а вся шапка была, как раздуваемый ветром парус, но лишь слегка вздрагивала от порывов ветра, удерживаясь на крепком стебле. Он же снаружи был покрыт тонкой, но прочной оболочкой, а внутри заполнен очень пористой и легкой белой тканью. Все растение, вырванное из земли, несмотря на большие размеры, было очень легким. И как только оно удерживалось в почве при сильном ветре?

Ферула илийская — типичное растение пустыни, настоящий эфемер, развивающийся так же, как и красный тюльпан, ревень Максимовича и многие другие цветы пустыни, только ранней весной.

Цветы ферулы издавали сильный и приятный аромат. На запах слетались насекомые. И кого только тут не было! Богатейшая и разнообразная коллекция живых насекомых: пчелы, осы, наездники, мухи, жуки и бабочки — весь этот многоликий мир насекомых жужжал над желтой шапкой цветков ферулы, сверкая своими разноцветными одеждами. Иногда налетал ветер, слегка вздрагивали желтые цветки, а потревоженные насекомые поднимались роем и, собравшись на подветренной стороне, толклись в воздушной пляске. Ветер разносил запах цветков, и по тонким струйкам его на свидание друг с другом мчались все новые и новые пробужденные весной насекомые.

Наполнив свои морилки богатым уловом, мы расстались с ферулой. Но не навсегда.

Вторая встреча произошла уже в разгаре жаркого лета. Днем над пустыней повисало яркое жгучее солнце и нещадно грело сухую пыльную землю. Пустыня выгорела, и как-то не верилось, что еще совсем недавно она была расцвечена огоньками тюльпанов и маков. Большие листья ревеня высохли, ветер их поломал и разметал по пустыне, как клочки бумаги. А там, где была ферула, стало пусто, и только высохшие листья прижались к редким кустикам солянки-боялыша.

Я раздумываю над тем, куда делась ферула. Неужели ее кто-то мог заготовить на топливо или еще для чего-либо. В этой части пустыни ферула вряд ли могла пригодиться на костер путнику; большое, но легкое растение не должно быть калорийным.

Налетает ветер, шумит сухими коробочками семян, поднимает в воздух сухие обрывки листьев ревеня, взметнув их высоко вверх, и несет над пустыней к горам. И тогда мы видим совершенно неожиданное. Над кустиками боялыша, перекатываясь по ветру на круглой шапке высохших и пружинящих ветвей, мчится ферула. Вот она уткнулась в кустик, зацепилась за него и сразу, влекомая ветром, повернулась боком, взмахнула в воздухе толстым стволом, уперлась им, как шестом, о землю, перескочила на этой своеобразной «ноге» через препятствие и вновь помчалась дальше. Опять препятствие на пути, снова взмах ногой, упор, скачок и стремительный бег. До чего был замечателен этот одноногий скакун-ферула!

Тогда мы бросаемся на поиски одноногих скакунов и находим среди них немало таких, которые еще не вырваны ветром, а в глубоких ложбинках натыкаемся на завалы застрявших путешественников.

Теперь сухая ферула еще легче и, несмотря на свои крупные размеры, кажется невесомой. Круглая шапка — хороший парус, да и широкая бахромка у семян тоже не случайна. Ветер раскачивает ферулу, и на том месте, где ствол, переходя в корневую шейку, погружается в землю, в ней образуется воронка. Ткань корневой шейки какая-то другая,чем в пористом и легком стволе и (странно!)… слегка влажна на ощупь. По-видимому, она гигроскопична от обилия солей. Этой гигроскопичности способствует воронка. Достаточно пройти небольшому дождю, как влага скапливается в воронке и попадает на корневую шейку. На влажной ткани растет какой-то зеленовато-синий грибок. Легкий запах плесени подтверждает это. Он разъедает ткань корневой шейки, она теряет прочность. Дунет ветер, шейка ломается — и одноногий скакун на свободе, скачет по пустыне, рассеивая всюду свое потомство — плоские семечки. Скачет долго, до тех пор скачет, пока не поломается парус, и от всей роскошной круглой шапки останутся коротенькие пеньки на верхушке сухого толстого ствола.

Как все замечательно устроено у ферулы! Ветви и широкая поверхность цветков, напоминающая парус, — для того, чтобы катиться по ветру. Очень легкий и прочный ствол-нога — чтобы перескакивать через кустики и, убежав подальше, занести семена в места, где еще вольготней и просторней. Впитывающая влагу корневая шейка, с поразившим ее грибком, — магический замок, вовремя открывающийся и отпускающий на волю отцветшее растение.

Насекомые оказались и в сухой мертвой феруле. Это обнаружилось, когда я стал разрезать ножом ее ствол. Разве мог такой теплый да еще и подвижный домик остаться незаселенным? Сердцевину ферулы заняли слоники. Они проникли туда из земли по корню еще личинками, выели там обширный продольный канал и окуклились. В стадии куколки слоники и совершали вместе с ферулой путешествие по пустыне, потом, став жуками, прогрызали отверстие в плотной стенке и покидали свое убежище. Слоники были крупные, серые, с длинными хоботками.

Небольшие мохнатые пчелки, кажется, только и ожидали того момента, когда слоники проделают в стволах отверстия-окошечки. Озабоченные и как всегда сильно занятые, пчелки проникали в стволики ферулы через эти окошечки, выгрызали в мягкой сердцевине продольные ходы и заполняли их ячейками. В каждой находящейся одна над другой ячейке было по яичку, а так же запас пыльцы вместе с медом. Между ячейками располагались небольшие перегородки, сделанные из слегка уплотненной сердцевины стебля растения.

Впрочем, многим пчелкам не хватало места в стеблях, и тогда они сами прогрызали окошечки в тонких веточках шапки-паруса и устраивали там ячейки с детками. Оболочка веток не была столь прочна и поддавалась челюстям пчелок.

Так, серые слоники, попользовавшись домиком, оставили его другим поселенцам. Мохнатая пчелка, видимо, давно связала свою жизнь с ферулой: когда растение цвело, опыляла его, а потом селилась в его мягкой и теплой сердцевинке. И не только мохнатые пчелки и серые слоники пользовались замечательными квартирами. В широкие продольные ходы, оставленные слониками, на зиму набивалось много разного шестиногого народца, спасающегося от зимней стужи, снега и холодных ветров…

Наша машина мчится дальше от гор к низине и вдруг врывается в красное поле чудеснейших ярких тюльпанов. Какие они роскошные, большие, горят огоньками! Как миновать такое раздолье! И я, остановив машину, брожу в компании своих спутников по красному полю. Никогда не видел я такого изобилия тюльпанов, хотя путешествую по пустыням четвертое десятилетие. Лежали тюльпаны луковичками несколько лет, жарились на солнце, изнывали от сухости, ждали хорошей весны и, наконец, дождались, все дружно вышли на свет божий, засверкали своим великолепием под ярким солнцем и синим небом.

Я приглядываюсь к цветкам. Они разные. Одни большие, другие маленькие. У некоторых цвет лепестков необыкновенно ярок, будто полыхает огонь. Встречаются среди красных тюльпанов и отдельные экземпляры с желтыми полосками, а кое-где виднеются и чисто-желтого цвета. Мои спутники утверждают, что и запах у цветков разный: у одних — сладковатый, у других — кислый, а есть и такие, от которых и шоколадом пахнет.

Я не могу похвастаться тонким обонянием, посмеиваюсь, не верю. Тогда мне преподносят букет. Действительно, чувствую и я, что у тюльпанов разный запах.

Здесь, в этих зарослях, все тюльпаны относятся к одному виду — тюльпану Грейга. Но почему же у них варьирует цвет и запах? Объяснение, в общем, найти нетрудно. У многих растений цветки изменчивы. Благодаря этому садоводы легко выводят разные сорта. Видимо, изменчивость цвета и запаха не случайна. Вкусы и потребности насекомых-опылителей нельзя удовлетворить при однообразии приманки. Одна и та же пища быстро приедается. Кроме того, видимо, среди цветков при их изобилии царит соревнование: кто хоть чем-нибудь станет отличаться от собратьев, тот и привлечет внимание опылителей.

Весь день мы едем среди буйства цветов. Но нам, энтомологам, поживы нет: насекомых совсем не стало после нескольких лет засухи.

Растения легче насекомых переносят невзгоды климата. Пусть будет несколько лет засухи, перевыпаса и долго будет голой безжизненная пустыня. В пыльной и сухой земле, дожидаясь хороших времен, растения пролежат семенами, зернами, луковичками, корнями и оживут при благоприятных условиях. А когда насекомых мало — тоже не беда. Очень многие цветковые растения при недостатке насекомых, принимающих участие в их брачных делах, способны к самоопылению, а некоторые и вовсе отвыкли от своих шестиногих друзей.

Секреты лядвенца

На низком берегу озера Балхаш тянется красивая полоска цветущего эспарцетного астрагала. Здесь весело реют прелестные крошечные голубянки, деловито снуют, звеня крыльями, небольшие пчелки-антофоры. Рядом зеленый луг и пышные кустики гребенщиков. Слабые волны набегают на берег, тихо и ритмично шелестят, навевая покой. Хорошее место для бивака!

Приглядываюсь к астрагалу и вижу кое-где между ним крохотное изящное растение из семейства бобовых, как мне потом определили ботаники, — лядвенец густолиственный, или Лотис фрондозус. У него цветки разной окраски: желтые и ярко-красные. Забавное разноцветное растение! На нем цветков мало. Зато много длинных коричневых бобов. И они тоже заканчивают свое дело: раскрылись, каждый скрутился в тугую и правильную спираль, высыпав маленькие серо-зеленые семена.

Бобов зеленых или почти созревших мало.

Это растение мне понравилось. Мне кажется, его я никогда не встречал, и как-то невольно оно заинтересовало меня, и захотелось с ним поближе познакомиться. У него, как и у всех бобовых, — «парус», два «весла» и «лодочка». Ярко-желтые цветки, оказывается, — свежие, еще не раскрыты, и, если их потормошить как следует пинцетом, они, будто после посещения насекомого-опылителя, расправляют «весла», но «лодочки» остаются на местах, прикрывая пестики. У цветков же опыленных, у которых начал развиваться боб, «весла» только чуточку расходятся в стороны, и цветок полностью не раскрывается. Я не нашел ни одного цветка раскрытого по-настоящему. После того, как цветок опылен, на тыльной стороне «паруса» появляются оранжевые пятна и полоски, потом «парус» и «весла» с «лодочкой» краснеют, весь цветок меняет окраску и становится ярко-алым. Этот цвет — будто вывеска. Она как бы гласит: «Цветок уже опылен, делать здесь насекомым нечего, просим более не беспокоить». И желтые, и красные цветки очень ярки и поэтому издалека, детально не разглядывая, можно угадать, в каком они состоянии.

Мне нравится эта деликатная предусмотрительность растения. Но на нем я не вижу никаких крылатых насекомых, привлеченных цветками. Встретился какой-то крохотный жучок, как будто слоник, его я прозевал. Он сидел в самом цветке, явно лакомясь нектаром. Еще в цветках оказались маленькие скопления тлей, но сколько я ни вглядывался в них, не мог точно сказать, чем они занимались, то ли сосали по своему обыкновению соки растения, погрузив в него хоботок, то ли лакомились нектаром, что этой братии, вообще говоря, несвойственно. Как-то давно мне удалось подметить пристрастие тлей к сладкой жидкости на цветках кендыря. Это наблюдение, как и следовало ожидать, вызвало свойственное ученым, когда дело касается нового и необычного, недоверие.

Очень интересно, как длинные и прочные бобы способны так правильно закручиваться в спираль. Очевидно, этот сложный акт, совершаемый под воздействием каких-то механических сил, способствует разбрасыванию семян. Я тормошу, жму, разламываю нераскрывшиеся бобы, надеясь, что они внезапно завьются спиралью и выстрелят семенами, подобно тому как это так успешно делает всем известная недотрога. Но напрасно. Растение не желает выдавать свою тайну.

Впрочем, оказывается, нераскрытые бобы кем-то поражены. В них поселились поедатели семян, крохотные личинки. Кто же из них должен выйти? Вначале я нахожу крошечного блестящего сине-зеленого наездника. У него красивые большие глаза и изящные коленчатые усики. Он, без сомнения, друг растения и враг поедателей семян. Еще немало времени уходит на поиски, прежде чем находится и сам преступник, тоже крошечный, серо-желтый, с темно-синей головкой и ножками и длинным хоботком слоник-апион. Он необычайно шустр и, едва выбравшись из разломанного боба, оказавшись на свободе и увидев свет, сразу раскрыл крылья и приготовился отправиться в полет. Теперь становится понятным, почему на бобах есть и очень маленькие точечные отверстия, и отверстия побольше. Первые — проделаны хоботком слоника, чтобы засунуть в полость стручка яичко, вторые — дверцы, прогрызенные как выбирающимися наружу жучками, так и его истребителями-наездниками.

Слоник, поселив свое потомство в бобе, нарушает сложный механизм выбрасывания семян. И даже те из них, что остаются целыми, уже не могу освободиться из плена и упасть на землю. Так, маленький жучок оказывается врагом растения вдвойне: одни семена он уничтожает, другие — оставляет навечно в заточении.

Вот кажется и все, что рассказал мне изящный лядвенец с разноцветными цветками. Осталось только выяснить, кто все же его опылители. Голубянки и пчелки-антофоры резвятся на астрагале эспарцетном, не обращая никакого внимания на лядвинец. Я брожу по берегу с сачком в руках, вглядываюсь в желтые цветочки, ожидающие визитеров. Теперь мне начинает казаться, что их роль исполняют крохотные слоники-апионы, и они вовсе не враги растения (хоть их личинки и питаются семенами), а первейшие друзья, враги же — губители слоников, изящные наезднички, те, кого я вначале принял за друзей.

Но что значат предположения, основанные лишь на одной мимолетной встрече? Надо продолжать поиски. Но вечереет, ветер затихает, озеро синеет, потом, отражая зорьку, становится розовым. Пора думать об отдыхе, и я бреду к биваку с надеждой закончить поиски ранним утром.

Ночь выдалась жаркая и душная. Только под утро подул свежий ветерок. Потом он разыгрался и к восходу солнца стал сильным и порывистым. Озеро потемнело и зашумело волнами. Половину дня я ожидал, когда стихнет ветер, но он не унимался, растения метались из стороны в сторону, кусты гребенщика раскачивались вершинами, беспрерывно трепетали сиреневыми головками астрагалы, позвякивал сухими бобами лядвенец. Голубянки, пчелы-антофоры попрятались в укромные местечки и не показывались. Не было никаких насекомых и на лядвенце. Так и не удалось убедиться, кто же опыляет его желтые цветочки.

Ноев ковчег

Яркое зеленое пятно среди светло-желтой, выгоревшей на солнце пустыни казалось необычным. Оно сверкало на солнце, как драгоценный камень в оправе из золота, и переливалось различными оттенками от светло-сизовато-зеленого до сочной темноты малахита.

Нас измучила долгая и пыльная дорога. Надоел и горячий ветер. Он врывался через поднятое лобовое стекло и дул, как из раскаленной печи. Поэтому зеленое пятно в стороне от дороги невольно повлекло к себе, и мы, решительно свернув в сторону, вскоре оказались в обширном круглом понижении среди выгоревших пустынных холмов. Здесь, в бессточной впадине, весной скапливалась вода, образуя мелкое озерцо. Оно, обильно напитав влагою почву, постепенно высохло, и вот теперь, когда вокруг все замерло, убитое солнечным жаром, здесь росла, хотя и невысокая, но пышная зелень. Следы овец говорили о том, что растения не раз объедались, но упрямо боролись за свою жизнь и тянулись кверху.

Зеленая чаша была разноцветной. Снаружи ее окружала сизоватая лебеда. Затем к центру шло широкое зеленое кольцо мелкого клевера. Оно прерывалось узкой каймою светло-серой птичьей гречихи, и, наконец, весь центр этого гигантского роскошно сервированного блюда занимала крошечная темно-зеленая травка с миниатюрными голубыми цветочками. Между этими поясами, разделяя их, располагались узкие кольца голой земли.

Мы с удовольствием расположились среди зелени. Здесь даже воздух казался влажнее, чище, и дышалось легче. Физики и любители парадоксов назвали бы этот уголок антипустыней, настолько резко он контрастировал с нею. Здесь кипела жизнь. Сюда собралось все живое. Оно цеплялось за жизнь.

Едва я ступил на зеленую землю, как с низкой травки во все стороны стали прыгать многочисленные и разнообразные кобылочки. Большей частью это была молодежь, еще бескрылая, большеголовая, но в совершенстве постигшая искусство прыжка. Кое-где среди них выделялись уже взрослые, серые с красноватыми ногами кобылки-пруссы. Отовсюду раздавались короткие трели сверчков. До вечера — поры музыкальных соревнований — было еще далеко, но им уже не терпелось. Представляю, какие концерты устраивались в этом маленьком рае с наступлением ночи!

Кое-где на высоких травинках сидели, раскачиваясь на легком ветерке, сине-желтые самки листогрыза Гастрофиза полигонии. Они так сильно растолстели, что их крылья едва прикрывали основание спинки и казались нарядным жилетиком на толстом тельце. Ленивые и малоподвижные, они были совершенно равнодушны к окружающему миру, рассчитывая на свою неотразимость, подчеркнутую яркой одеждой, предупреждающей о несъедобности.

Над зеленой полянкой порхали бабочки-белянки, бабочки-сатиры, перелетали с места на место ночные бабочки-совки, в коричневых пятнышках и точках. Они собрались большой компанией на одиноких куртинках шандры, жадно лакомясь нектаром. Странно! Почему бы им не заниматься этим делом ночью, как и полагается бабочкам-ночницам? Возможно, потому, что здесь не было ночных цветков, а шандра выделяла нектар только днем. Ничего не поделаешь: пришлось менять свои привычки.

Среди совок не было ни одного самца. Мужская половина этого вида ожидала покрова ночи, будучи больше предана брачным подвигам, нежели потребностям желудка.

Тут же, на цветках этого скромного растения, шумело разношерстное общество разнообразнейших пчел, почитателей нектара: грузные антофоры, пестрые халикодомы, маленькие скромные галикты. Красовалась, смелая и независимая, крупная оранжево-красная оса-калигурт, истребительница кобылок. Шмыгали всегда торопливые осы-помпиллы. Не спеша и степенно вкушали нектар осы-эвмены. Яркими огоньками сверкали нарядной синевой одежды бабочки голубянки. Нежные светлые пяденицы тоже примкнули к обществу дневных насекомых. Тут же возле маленьких лабораторий нектара зачем-то устроились клопы-солдатики. Что им тут надо — было непонятно. Может быть, на высоком кустике не так жарко?

К этому обществу веселых насекомых незаметно пристроились пауки-обжоры. На веточке застыли пауки-крабы, кто ожидая добычу, а кто алчно пожирая свои охотничьи трофеи. Молодые пауки Аргиопа лобата смастерили свои аккуратные круговые тенета, и в каждой западне уже висело по очередному неудачнику, плотно запеленатому в белый саван, сотканный из нежнейшей паутины.

На каждом шагу встречались разные насекомые. Вот громадный ктырь уселся на веточке, пожирая кобылку. Вот его родственники — крошечные ктыри — уселись на земле, сверкая большими выпуклыми глазами. Как ягодки, красовались красные в черных пятнах божьи коровки, уплетая толстых и ленивых тлей. Слышалось и тонкое жужжание крыльев осы-амофиллы. Парализовав гусеницу, она принялась готовить норку для своей очередной детки. В бешеном темпе носилась над землей пестрая оса-сколия, исполняя сложный ритуал брачного танца. По травинкам, не спеша и покачиваясь из стороны в сторону, как пьяный, пробирался молодой богомол.

Всюду копошилось великое множество разнообразных насекомых. Они собрались сюда, будто на Ноев ковчег, спасаясь от катастрофической засухи в умирающей пустыне.

Незримо копошилось на самой земле, скрываясь в джунглях растительности, величайшее множество мелких насекомых: крошечных трипсов, мушек, комариков, жучков. Изобилие и разнообразие насекомых было так велико, что, казалось, если бы собрать сюда энтомологов разных специальностей, всем бы нашлась работа, каждый бы для себя собрал удачную коллекцию. Это был настоящий заповедник. И в этом изобилии время летело быстро и незаметно.

С сожалением мы тронулись в путь. Оглянувшись назад, я бросил последний взгляд на маленький рай насекомых, на сверкающее зеленью пятно среди мертвенно-желтой пустыни.

Злючка-колючка

Пустыня высохла, совсем серой стала, и только у реки Или зеленеет узкая полоска колючего чингиля и барбариса. И среди них небольшая группка пастушьей сумки.

Не знаю я, богат ли этот цветок нектаром, но запаха от него нет.

Я рад желтым цветкам: надоело валяться в тени машины, пережидая жару. Здесь же есть кое-что пофотографировать. Хожу, присматриваюсь, целюсь фотоаппаратом. И замечаю: посетители цветков разбились на группы, каждый ее участник держится вблизи себе подобных. Собрались вместе разукрашенные клопы, все на одном стебельке устроились. Яркая окраска клопов — вывеска: «Несъедобны, мол, мы, невкусны или ядовиты». Но как все относительно! Одного клопа-красавца изловил голодный ктырь, уселся с добычей на веточку, высасывает бедного, еще живого. То ли вкус у хищника непритязательный, то ли так голоден, что и клопом не прочь поживиться.

Красные с черными пятнами жуки — нарывники четырехпятенные — облюбовали себе местечко. Но самые большие из них — нарывники Фролова — не желают присоединяться к компании своих мелких собратьев. Грузные и медлительные, они пролетают куда-то мимо. Куда? Кругом сухо, ничего не найти. Но я ошибся: вскоре вижу их на нераскрытых бутонах цикория. Видимо, эта еда им более подходит. Аппетит у нарывников отменный, а еда их — лепестки цветков.

Дружной стайкой собрались бабочки-сатиры. Запускают хоботок в крошечные цветки, что-то там находят, сосут. Но сфотографировать их трудно. Сядет бабочка на цветок и сразу так поворачивается, чтобы солнце не освещало крылья, чтобы не перегреваться. Жара же стоит немалая: в тени тридцать шесть градусов!

Мои грубые притязания с фотоаппаратом к этим грациозным созданиям не проходят даром. Бабочки одна за другой перелетают на другую группу цветков и устраиваются там стайкой. Так я и перегоняю их с места на место.

И клопы, и нарывники, и бабочки — все держатся друг друга, обязательно вместе собираются. Рыбак рыбака видит издалека! Впрочем, есть тут и независимые одиночки. Прилетают осы-сколии, черные, на брюшке желтые пятна, крылья, как вороненые, отливают синевой. Они очень заняты, торопятся, друг на друга — никакого внимания. Еще примчится озабоченная пчелка и вскоре исчезнет. Для пчел сейчас тяжелая пора. Где искать пыльцу да сладкий нектар?

Надоело мне крутиться возле крошечных цветков. Завел машину, поехал дальше по берегу. Может быть, что-либо попадется интересное. Вот у самой реки, тарахтит моторчик, качает воду, а против него на высоком берегу — бахча. Старик-огородник выкорчевывает чингил и татарник: повыбрасывал все корни, вскопал почву, провел оросительные бороздки, поставил времянку, гонит воду моторчиком, трудится, ждет урожая.

Давно появились дружные всходы арбузов. Стелющиеся плети с ажурными листьями покрыли горячую пустынную землю, и кое-где на них уже засверкали звездочками желтые цветочки.

— Кто же будет опылять арбузы, ведь урожай сильно зависит от пчел? — спрашиваю я старика. — А их нынче нет, пустыня высохла, цветков не стало.

— Какие тут пчелы. Нет никаких пчел. И не надо бахчам пчел. Ветром они опыляются! — отвечает старик.

Тогда я объясняю старику, что арбузы, дыни, огурцы — все опыляются насекомыми, главным образом пчелами, и от их деятельности зависит урожай.

— Нет здесь никаких пчел! — упрямо твердит старик. — Не нужны они бахчам. Сорок лет занимаюсь бахчами и знаю: без пчел дело обходится.

— Да пчелы-то разные. Кроме пчелы медоносной, которую человек держит, — пытаюсь я вразумить старика, — есть пчелы дикие. Живут они поодиночке, каждая воспитывает несколько деток. Дикие пчелы очень разные, только в одном Семиречье их водится, наверное, около трехсот видов.

— Знаю я только одну пчелу, которая мед дает. Остальные — букашки разные! — не соглашается со мной старик.

В стороне от бахчи, на небольшой полянке среди зарослей чингиля уцелела небольшая куща татарника. Колючий татарник — злейший сорняк — никому не нужен. Даже верблюдам. И сам он как назло крепкий, выносливый, не боится ни засухи, ни жары, недосягаем, вымахал почти в рост человека, разукрасился лиловыми головками цветков.

Я обрадовался цветущему татарнику! Уж на нем обязательно встретятся насекомые в этой мертвой пустыне. Хватаю сачок, морилку, фотоаппарат, спешу, заранее ожидая интересные встречи. И не ошибся. На лиловых цветках этого растения всеобщее ликование. И кого только тут нет!

Прежде всего, как за обеденным столом, на каждой головке расселось по несколько нарывников. Тут и крупные нарывники Фролова (вот где нашли для себя поживу!) и нарывники четырехпятенные, и нарывники-малютки. Кое-где среди них сверкают нарывники темно-синие с красными пятнами. Между нарывниками снуют пчелы. Великое разнообразие пчел: мегахиллы, андрены, галикты, колетты, антофоры! Все страшно заняты, торопливы, не в меру деловиты, добывают нектар, собирают пыльцу. Тут же крутятся осы — аммофилы, сфексы, эвмены, калигурты. Одна оса поразила своим видом: светло-розовая, с серебристой грудью и черными, как угольки, глазами, она была необычайно красива. За четверть века путешествий по пустыне я впервые увидал такую красавицу. Порхали здесь и бабочки-голубянки, бабочки-сатиры.

Все насекомые были удивительно безбоязненны. Я крутился возле них с фотоаппаратом, бесцеремонно поворачивал цветки, как мне было удобно, а шестиногая братия, справляя пиршество, не обращала на меня никакого внимания. Каждый был занят своими делами.

Впрочем, иногда жуки-нарывники, размахивая передними ногами, прогоняли пчел. Но не все, а только самые крупные, агрессивные.

Я быстро израсходовал рулончик цветной пленки, и, когда стало не с чем продолжать охоту, побрел к огороднику и показал ему пчел.

— Вот, смотрите, ваши будущие помощники, которые помогут повысить урожай! — сказал я старику. — А сейчас они остались живы только благодаря татарнику.

— И кто бы мог подумать, что эта паршивая колючка может стать моим помощником! — удивился огородник.

Потом вместе со стариком мы пошли на бахчу и там пригляделись к редким желтым цветочкам арбузов. Нет, на них не было такого безумного веселья насекомых, как на татарнике. Тот чем-то был привлекательней, наверное, вкусней и богаче нектаром. Но все же кое-когда на скромные цветки арбузов залетали те же самые пчелы. Потом, когда татарники отцветут, бахча как раз буйно зацветет желтыми цветками арбузов, и тогда вся эта трудолюбивая армада диких пчел будет служить делу урожая: на бахче замелькают пчелы — мегахиллы, андрены, галикты, колетты и антофоры, все так же они будут страшно заняты, торопливы, не в меру деловиты.

И всей этой полезной братии поможет, оказывается, злючка-колючка — сорняк татарник.

Как все в мире сложно, и как подчас относительны наши представления!

Татарник плохой и хороший

В сухое лето плохо растениям. Все съедают овцы, и там, где они пасутся, плохо всему живому, начиная с насекомых и кончая зверями и птицами. Ведь благополучие животного мира зависит в конечном счете от растений. Нет растений — нечем питаться и животным. Зависят от растений и насекомые.

Сильный перевыпас сразу меняет облик растительного мира. Исчезают травы, кустарники, нет цветков — нет и тех, кто питается нектаром: бабочек, пчел, ос, мух и многих других. Вместо съедобных растений, не испытывая конкуренции, развиваются растения несъедобные и такие ядовитые, как брунец, горчак розовый, татарник, адраспан.

Сегодня я несколько часов блуждал по горам Кегенского плоскогорья мимо сенокосов, посевов, выпасов. Хотелось найти местечко для обеда и одновременно для того, чтобы посмотреть на насекомых. Но всюду было голо, сухо. От долгих поисков мы запоздали с едой. Кое-как во впадине все же нашли ручеек, поднялись по его берегу. Но здесь основательно попаслась отара овец, и теперь вокруг ручья с одной стороны его выстроилось громадное войско крапивы, с другой — колючего татарника. Это растение почти отцвело, но кое-где виднелись его запоздалые, еще розовые цветки, и на них нашли приют многочисленные бабочки, несколько видов пчел да мухи-журчалки. Казалось невероятным, как эта многочисленная компания, оживлявшая унылый ландшафт, обездоленный засухой и человеком, находила здесь пропитание.

Запоздалые цветки татарника были в большом спросе и беспрестанно посещались насекомыми. И тогда подумалось: «Татарник — вредное растение. Он занимает пастбища, и к нему, такому невероятно колючему, не прикоснется ни одно домашнее животное. Он — злое порождение перевыпаса. Но с другой стороны, татарник — спаситель многочисленных насекомых, благодаря ему, масса бабочек, пчел и ос сохраняет жизнь и украшает землю. Выходит, татарник — не только плохое, но и хорошее растение».

Сложна жизнь, многочисленны и многообразны взаимные связи обитателей нашей планеты!

Юркие жужжалы

Всю полынь давно съели овцы, и на ее месте развились пышные солянки. Одна из них цветет. Но как! Цветочки — крохотные, едва заметные белые точечки. Без лупы не рассмотреть, что это такое. Но скольким насекомым здесь, в пустыне, они дают жизнь. Возле них вьются серые пчелки, на лету засовывают хоботки в маленькие кладовые нектара. Мухи-жужжалы, бабочки-белянки и желтушки тоже как-то ухитряются добыть пропитание из-миниатюрных нектарников и пыльников. Для кого предназначены такие цветки-лилипутики? Быть может, тоже для крошечных насекомых? Но я не вижу никаких малышек. Видимо, цветки, хотя они и непомерно малы, опыляются и жужжалами, и бабочками.

Еще сидят на цветках муравьи-бегунки и муравьи-тапиномы. Тоже добывают пропитание. Только безвозмездно, не перенося пыльцу.

Иногда, заметная издалека, летает над цветущими солянками большая оранжевая оса-калигурт, истребительница крупных кузнечиков и кобылок, которых, парализуя, предназначает для своих деток. Она очень внушительна, обладает отличным жалом, никого не боится, ни на кого не обращает внимания, спокойная, независимая, летает сама по себе.

Но особенно богат мир мух-жужжал, этих неутомимых и виртуозных пилотов. Я различаю среди них несколько видов: одни — совсем маленькие светло-желтые, другие — побольше, темнее, размером с домашнюю муху, третьи — крупные элегантные красавицы, пушистые бархатисто-черные с ярко-белыми перевязями.

Наиболее многочисленны те, что размером с домашнюю муху. Они и резвее всех. Звон крыльев их громкий, высокий, судя по тону, крылья в полете делают не менее трехсот взмахов в секунду! Такая, застыв на месте в воздухе, ринется в сторону, вернется обратно и снова повиснет на прежнем месте. На лету жужжалы иногда чистят свои ножки, потирая их одну о другую, опорожняют кишечник. Ни одна муха не умеет заниматься подобными вещами в воздухе! Иногда мухи ненадолго застывают в воздухе над крохотным цветком и пьют нектар.

Я пытаюсь изловить неутомимых жужжал. Но куда там! Даже самый быстрый и точный взмах сачком не приносит успеха. Сачок пуст, а муха висит в воздухе как ни в чем ни бывало и слегка покачивается на своих изумительных крыльях. Тогда, прежде чем взмахнуть сачком, я медленно и осторожно подвожу его поближе к аэронавту. Но и этот прием не помогает.

Особенно неуловимой оказалась одна муха. Пять раз я бросался на нее с сачком, но она, ловко увернувшись, будто издеваясь над моей беспомощностью, вновь повисала на том же самом месте. Так я и не поймал лукавую игрунью.

На чистую от растений площадку садится оса-бембекс, охотник за слепнями, и, как всегда, после усиленного полета энергично втягивает и вытягивает брюшко. Так она дышит, засасывая в трахеи воздух. Потом взмывает вверх, бросается на жужжал. В воздухе теперь клубок неразличимых тел. Нет, осе не угнаться за жужжалами, а те, будто сознавая свою неуязвимость, реют почти над самой охотницей, присевшей на землю. И так несколько раз. Мне кажется, что оса и мухи просто играют от избытка здоровья и сил.

Солнце жарко печет, мухи-жужжалы с еще большим упоением предаются воздушным танцам, и тонкое пение их крыльев раздается со всех сторон.

Я не огорчаюсь неудачам. Вот спадет жара, тогда ловкости у мух станет меньше. Да и совестно мешать им резвиться, наслаждаться сладким нектаром и заодно опылять солянку с крошечными цветками.

Из последних сил

Я невольно задержался возле ручья Чингильсу. Еще бы! С травинки на травинку, слегка шурша крыльями, переползал большой грузный шмель. Его черную грудь украшала желто-охристая перевязь, желтым было и основание брюшка, затем посередине располагался широкий черный ремень и за ним ярко-белый кончик брюшка. Узнать шмеля было нетрудно: он принадлежал к одному из широко распространенных видов и назывался Бомбус террестикус.

Но где это видано, чтобы этот неутомимый труженик, вечно жужжащий крыльями, путешествовал по земле! Впрочем, шмель иногда взбирался на короткие травинки и, пытаясь лететь с их вершинок, перескакивал на другие растения. Вскоре он попал на одиночное растение шандры, на котором еще чудом уцелело с десяток скромных светлых цветков, и старательно начал их обследовать, запуская в кладовую нектара свой длинный хоботок.

Я заинтересовался странным поведением этого неутомимого труженика. Оказывается, он давно и очень сильно истрепал крылья, износил мохнатую шубку, постарел, но все еще цеплялся за жизнь и трудился, с одной стороны, собирая для семьи цветень и нектар, с другой — опыляя растения. Ему с такими крыльями уже нельзя было, как прежде, ловко перелетать с растения на растение, и вот он, по существу калека, истощенный, близкий к концу своего существования, изловчился, примерился, стал больше ползать по земле, перекочевывая с места на место.

С чувством уважения я загляделся на этого маленького героя, до последнего дыхания выполняющего свои жизненные дела. В памяти невольно всплыли когда-то давно прочитанные слова из сочинения старика Амиеля:

«Что делать, когда все оставляет: здоровье, радость, привязанность, свежесть чувств, память, способность к труду, когда нам кажется, что солнце холодеет, а жизнь как будто теряет все свои прелести? Как быть, когда нет никакой надежды? Одурманиваться или каменеть? Ответ всегда один — исполнение долга».

Таков и наш шмель-старичок. Как он, такой немощный, полетит в свое гнездо, или он уже отшельник, коротающий последние часы жизни?

Шмель полакомился нектаром, пополнил его запас в своем зобике, усиленно завибрировал крыльями, помогая ими грузному старенькому телу, забрался на куст чингиля и оттуда ринулся в полет, набрал высоту и исчез.

Я готов был воздать почести безвестному герою и труженику, все силы которого и жизнь принадлежали его маленькому обществу.

Золотые блестки

Местами на низких бережках ручья под жарким солнцем пахнут сочные зеленые травы. Цветут татарник, осот, клоповник. В воздухе реют не знающие усталости мухи-сирфиды, жужжат большие пчелы-ксилокопы. Многоголосый мир насекомых незримо копошится в высокой, по пояс, траве.

На цветках можно удачно поохотиться энтомологу. На них, как всегда, озабоченные трудолюбивые пчелы, иногда — бабочки. Еще над желтыми цветками мечутся какие-то блестки. Их не разглядеть — лишь одни сверкающие линии переплетаются вверх и вниз.

Надо изловить воздушных танцоров, выполняющих брачную пляску. Но они очень быстры, и взмахи сачком неудачны. Вот, кажется, удар пришелся по сверкающей блестке, но из сачка мгновенно выскакивает что-то маленькое и вовсе не блестящее, а темное.

Еще несколько взмахов сачком, и я вижу крошечную бабочку-моль с тонкими длинными светлыми усиками. Не верится, неужели это она? И я открываю пленнице путь на свободу. Бабочка быстро выскакивает наружу и, сверкнув на солнце, скрывается.

Теперь я укоряю себя за оплошность. Стоило ли, не веря глазам, отпускать таинственную бабочку? Как теперь ее изловить, такую осторожную! Бабочки редки и не везде летают. Взмахнешь сачком, и воздушная пляска прекращается, цветок опустевает. Придется искать. И это отчасти радует. Когда чем-нибудь увлечен, не чувствуется утомительная жара, не так долог знойный день, время летит незаметно.

Сверкающие бабочки садятся на цветы. Желтый клоповник — их обитель. Они запускают в цветки черный хоботок, лакомятся нектаром, подкрепляются. Еще бы! Нектар легко усваивается организмом, он не требует обработки пищеварительными ферментами, всасывается прямо из кишечника без изменений, поступает в кровь и «сжигается», обеспечивая работу мышц. Без него немыслим столь энергичный брачный полет.

Тело бабочек покрыто золотистой чешуей, переливающейся цветами радуги. Она, как и полагается у бабочек, без всяких пигментов, так называемой «оптической» окраски. Каждая чешуйка крыла очень сложно устроена, пронизана мельчайшими канальцами, отражающими свет. Впрочем, есть у бабочек и обыденная пигментная окраска.

Как бы там ни было, одеяние бабочки совершенна особенное и так блестит на солнце во время полета, что своим сиянием видно издалека. А это как раз и надо крошечным исполнительницам брачной церемонии, чтобы разыскивать друг друга.

Я с увлечением охочусь за бабочками, а закончив наблюдения, надеваю на себя полевую сумку, беру в руки сачок и опять отправляюсь на поиски нового и интересного.

Боярышница

Конец июня. Отцвели одуванчики. В полном цвету земляника, черника, на полянках заголубела вероника. Распустился пышный марьин корень, красавицы орхидеи приглашают в свои объемистые кладовые насекомых. Покрылись цветками колючие кусты шиповника, ярко-оранжевые жарки постепенно начинают гаснуть один за другим. Вокруг своих невзрачных зеленоватых цветков калина выставила белый обманчивый «бордюр» без пыльцы, без нектара, без запаха. Но он не зря: указывает путь к добру, расположенному в центре.

Два дня назад в лесу еще не было видно боярышниц, а сегодня… Сегодня лес не узнать. Все запестрело от белых бабочек, весь лес заполнился ими. Теперь ни один цветок не оставлен ими, на каждый беспрестанно присаживаются боярышницы. Бабочки раскручивают хоботки и погружают их в глубокие хранилища нектара.

Бабочкам не хватает цветков. На зеленой траве повисла беловатая от пуха старая осиновая сережка. И на нее летят боярышницы, принимая за цветок. Садятся они и на мою шляпу, на ручные часы с розовым циферблатом, на фотоаппарат.

В лесу журчит маленький ручей. Выбегая из леса, он круто падает по камешкам, потом, широко разливаясь, струится к реке. Тут излюбленное место водопоя коров. Сегодня водопой свободен. Нет, впрочем, он занят, только не коровами, а боярышницами. Что здесь творится! Тесно прижавшись друг к другу, бабочки жадно сосут мокрую землю. На маленьком участке отмели, шириною метров в пять и длиною около пятидесяти, по приблизительным подсчетам, более шестидесяти тысяч боярышниц. Странное пристрастие сосать влагу из мокрой земли объясняется просто: бабочки нуждаются в минеральных солях.

Сквозь тонкую пелену облаков парит солнце. Воздух неподвижен. Зной, духота. Вяло кукует кукушка, иногда крикнут в лесу сорочата. В такую погоду легко летать насекомым. Из густых трав поднялись в воздух комары и зазвенели в поисках добычи. Даже те из них, у кого силы были на исходе, тоже полетели. Нашла темная туча, стало пасмурно. Хрущи ошиблись: решили, что наступил вечер, зажужжали крыльями. Но, когда снова глянуло солнце, перестали гудеть, снова расселись по деревьям. Будет, наверное, дождь. Тишина. Только чуть слышно шуршание крыльев боярышниц.

Кажется странным, что боярышницы крутятся у желтых цветков акации. Цветки ее устроены, как и у всех бобовых, своеобразно. Вот вверху — «парус», ниже его — «лодочка». Впрочем, ее почти не видно, она наглухо прикрыта с боков двумя «веслами». Цветок на замке, путь к нектарнику плотно закрыт лодочкой, парусом и веслами. Открывать его умеют лишь некоторые пчелы да шмели с хоботком, приспособленным для этой операции. Надо присмотреться, что же делают у желтых цветков акации боярышницы.

Вот бабочка, трепеща крыльями, присела на раскрытый цветок, развернула спираль-хоботок, притронулась — кладовые пусты, и делать тут нечего. Перелетела на другой цветок. Там еще хуже: лепестки завяли, а из завязи уже растет маленький боб. Вот на пути закрытый цветок. Боярышница садится на него, заправляет тонкий хоботок в узкую щелочку. Цветок так плотно сомкнут, что хоботок не в силах проникнуть до дна чаши с нектаром. Тогда бабочка настойчиво сует в завязь свою маленькую головку с большими черными глазами, втискивается в нее поглубже. И тут случилось с цветком неожиданное преображение: вздрогнули его весла, опустились и обнажили лодочку, открыли вход в кладовую нектара.

Кто бы мог подумать, что цветки желтой акации умеют открывать не только пчелы, но и бабочки-боярышницы! Об этом никто не знал!

Боярышниц всюду много: и в светлых березовых лесах, и в тенистых и сумрачных борах. Впрочем, над борами бабочки летят высоко, летят до тех мест, где можно опуститься на землю к цветам и травам. Какое раздолье для птиц! Кто только не лакомится этой обильной пищей! Даже дятел нахватал полный клюв бабочек и тащит к себе в дупло к шумным и прожорливым птенцам.

По тихой речке плывут крылья боярышниц. Иногда, распластав крылья, плывут и сами боярышницы, им не оторваться от воды и не подняться в воздух. Но до последних сил бабочка держит кверху приподнятое брюшко, спасая его от воды.

Почему бабочки падают в воду? Что стоит им, хорошим летуньям, перелететь через реку, тем более, когда нет ветра? Потому бабочки и падают в воду, что нет ветра, что, как зеркало, гладка поверхность реки, что в ней отражается летящая бабочка. Увидев свое отражение, бабочка падает вниз — и, вместо ожидаемой встречи, ее ожидает водяной плен.

Проходит один-два дня. Силы бабочек истощаются. В последний раз прилетают боярышницы к разливу ручейка пососать мокрую землю, да так и остаются на месте. Через несколько дней массовый лет закончен. Но еще долго всюду летают бабочки и садятся на цветки. Это уже те, которые запоздали.

Белоголовая неместринида

Глубокое ущелье Каинды хребта Кунгей-Алатау протянулось с запада на восток. Вверху ущелья скалы и снега, а далеко внизу — широкая долина со зреющими хлебами. Шумный ручей, бегущий по дну ущелья, разделяет два мира: лесной, занявший «сивера», и степной, солнцепечный. Так близко они друг от друга, а совсем разные там цветы, травы, птицы и насекомые.

Степной склон круто спускается вниз. И здесь тоже не все одинаково, а сама вершина небольшого хребта будто граница между двумя разными мирами. Один склон — кусочек пустыни, затерявшийся в горах Тянь-Шаня, с серой полынью, терпкой и душистой; другой — как настоящая степь, разнотравная, пышная, с серебристыми ковылями. Наблюдать насекомых легче там, где растет полынь и земля слабо прикрыта травами.

Среди полыни голубеют и кисти цветков змееголовника. Их венчики, похожие на глубокие кувшинчики, свесились вниз, и сразу видно, что не для всякого насекомого там, в самой глубине, припрятан сладкий нектар. Вход в цветок начинается посадочной площадкой, прикрытой небольшой крышей, и будто сам приглашает: «Пожалуйста, присаживайтесь, дорогие гости!» За узким входом в кувшинчик располагается просторное помещение, и сверху, с потолка его, как изящная люстра, свешивается пестик и четыре приросших к стенке пыльника. Отсюда идет ход через узкий коридор в кладовую нектара.

Среди голубых цветов змееголовника звучит оркестр звенящих крыльев мух-неместринид. Эти мухи совсем не такие, как все остальные. Плотное тело их имеет форму дирижабля и покрыто густыми волосками. Большие глаза венчают голову, а длинный, как острая рапира, хоботок направлен вперед. Из-за хоботка этих мух еще называют «длиннохоботницами». Их орудие добычи нектара не сгибается, и нередко мухе, чтобы добраться до цели, приходится немало потрудиться. Крылья мухи маленькие, узенькие и прикреплены к самой середине тела. Неместриниды — особое семейство с немногими представителями.

Песни крыльев неместринид различны. Вот поет самая крупная, серая и мохнатая. Тоном повыше ей вторит другая, поменьше, вся золотистая, как огонек. Но чаще всех слышатся песни белоголовой неместриниды. Яркое серебристо-белое пятно на лбу, отороченное темным, хорошо отличает эту муху от других. Тело белоголовой неместриниды овальное, обтекаемой формы, как торпедка, нежно-бархатистое, в густых сероватых поблескивающих волосках. Она подолгу висит на одном месте, чуть-чуть сдвинется в сторону, опустится вниз, подскочит кверху или боком-боком, будто маленькими скачками, постепенно приблизится к голубому цветку. Это не обыденный полет, а скорее плавное путешествие по воздуху. Физики называют такой полет «стоячим». Он гораздо труднее обычного и требует особенно быстрой работы крыльев. Крылья же неместриниды будто пропеллеры: они узки и очень малы.

Белоголовые неместриниды перелетают от цветка к цветку, пьют нектар, на своем пушистом костюмчике переносят пыльцу, и звонкие песни их крыльев несутся со всех сторон. Часто песня слышится где-то рядом и, прислушиваясь к ней, не сразу отыщешь повисшее в воздухе насекомое. Один за другим обследуют неместриниды цветки, останавливаясь в воздухе и едва прикасаясь к венчику хоботком. Каждая неместринида долго выбирает подходящий цветок. Но вот, наверное, из кувшинчика доносится аромат, песня крыльев повышается на одну ноту. Маленький бросок вперед, ноги прикоснулись к посадочной площадке — и мохнатое тельце исчезает в просторной зале, а длинный хоботок уже проник в узкий коридор и поспешно черпает запасы кладовой. Только цветок змееголовника смог заставить неместринидупрекратить полет. Открытые цветки она обычно посещает на лету: с воздуха опускает хоботок и пьет нектар, ни на минуту не присаживаясь.

Теперь белоголовая неместринида напилась до отвала и сыта. Она висит в воздухе уже не перед цветком, а просто так. И еще громче запевает свою песню. Я навожу на нее лупу медленно и постепенно, чтобы не спугнуть. Длинный хоботок поднят кверху, и все тело вслед за ним находится в небольшом наклоне. Для стоячего полета неместриниды не важна подъемная сила встречного тока воздуха, и такое положение тела просто удобно для посещения цветков. Ведь они обращены к земле, и залететь в них можно только снизу вверх.

До чего изумительно сходство неместриниды с маленькой тропической птичкой колибри! Такое же обтекаемой формы тело, длинный загнутый по форме узкого кувшинчика цветка хоботок-клюв, маленькие узкие крылья и изумительно быстрые взмахи ими. Такое совпадение формы тела не случайно. Ведь и колибри питаются нектаром цветков и долгое время проводят в стоячем полете.

У белоголовой неместриниды по бокам как-то очень странно вытянуты в стороны задние ноги. В этом тоже кроется какой-то секрет аэродинамики полета. Вот бы разглядеть остальные ноги! Их сверху не видно, они, наверное, согнуты и тесно прижаты к телу. Надо как-то подлезть снизу к висящей в воздухе мухе и посмотреть тщательнее. Но большие темно-коричневые глаза поворачиваются в мою сторону, сверкает серебряный лоб, песня крыльев сразу становится другою, переходит на низкие ноты, ловкая летунья уносится в сторону, исчезает из поля зрения, но звон будто остается, звучит где-то совсем рядом. Но это уже другая неместринида повисла в воздухе и (вот забавно!) присела на травинку, но не перестала размахивать и петь крыльями. Зачем она попусту тратит силы?

Не попытаться ли по звуку измерить частоту взмахов крыльев! Эту задачу можно решить при помощи простого приема. В полевой сумке у меня есть кусочек тонкой стальной ленты от карманной рулетки. Я зажимаю один конец ее пинцетом и, оттягивая другой, заставляю звенеть. Сантиметр ленты звучит слишком низко, на девяти миллиметрах звук выше, а на восьми миллиметрах — совсем, как пение крыльев. Потом по звучанию отрезка стальной ленты узнаю количество взмахов крыла в секунду. По старому опыту я знаю, что тут будет не менее трехсот взмахов в одну секунду. Неместринида — не исключение в этом искусстве. Пчела делает около двухсот пятидесяти взмахов в секунду, а комар — почти в два раза больше. Каковы же мышцы, что способны к такому быстрому сокращению! Ни одно из позвоночных животных не имеет подобных мышц.

Пока я сравниваю песню крыльев неместриниды со звучанием стальной ленты, открывается и маленький секрет той мухи, что сидит, размахивая крыльями на былинке. К ней подлетает другая неместринида, такая же по окраске, только чуть меньше и более мохнатая. Это самец. Песня неместриниды, сидящей на травинке, оказывается, была призывом. Потом неместринида-самка перестает обращать внимание на цветки и начинает суетиться между травинками, повисает над какой-то норкой и делает броски в ее сторону, сопровождая полет совсем другим тоном.

Норка, наконец, оставлена, и неместринида висит над какой-то ямочкой, потом долго и настойчиво что-то ищет над поверхностью земли. У многих неместринид неизвестно, как развивается потомство. Предполагается, что самки откладывают яички в кубышки саранчовых. Их личинки также паразитируют на жуках и некоторых других насекомых. Как бы там ни было, наша белоголовая неместринида принялась за ответственное дело устройства потомства и, наверное, ищет кладку яиц кобылки. Вот почему теперь она не обращает внимания на цветки и настойчиво летает над землей. Пожелаем ей в этом деле удачи!

Неудачное путешествие

Мы оживились, когда среди бесконечных голых холмов, покрытых черным щебнем, показались красные скалы с расщелиной между ними. На дне расщелины сияла яркая и чистая зелень! Может быть, она казалась такой необычной и цветастой потому, что была в обрамлении красных гор.

Остановив машину, я спускаюсь вниз и обхожу стороной заросли могучего тростника. Что там, за ним, на крошечной полянке? Она так красива: заросла курчавкой, перевита цветущими вьюнками и по краям обрамлена высокими яркими цветками кипрея. Там гудят пчелы, и мне приятно слышать эту симфонию беспрерывно работающих крыльев, исполняемую жителями крошечного оазиса, среди почти мертвой каменистой пустыни.

Весной по расщелине тек родничок. Но теперь он высох, и вода ушла под камни. Но, едва я вступаю в густое переплетение стеблей вьюнка, со всех сторон из тенистых укрытий вылетает целая туча комаров и облепляет меня с головы до ног. Вслед за ними, шурша крыльями, в воздух поднимается эскадрилья стрекоз-симпетрум, набрасывается на алчных кровопийц.

Стрекозы и комары, спрятавшиеся на весь день от жары и сухости в зарослях трав, прилетели сюда с попутным ветром по меньшей мере за двадцать километров с реки Или. Отсюда она виднеется едва заметной полоской.

Пока над крошечным оазисом происходит ожесточенный воздушный бой, я, побежденный атакой кровососов, позорно бегу наверх в пустыню, к машине. Нет, уж лучше издали, с безопасного расстояния полюбоваться скалами и узкой ленточкой зелени.

Но скоро комары, сопровождаемые стрекозами, добираются и до нас, и мы спешно удираем на машине к скалистым вершинам, ныряя с холма на холм по едва заметной дороге, усыпанной камнями.

Вот на нашем пути распадок между горами, поросший саксаулом, караганой и боялычом. Надо хотя бы на него взглянуть. Мы бредем по редким зарослям кустарников, присматриваемся. Из-под ног во все стороны прыгают кобылки-прусы. Много их собралось сюда с выгоревшей от летнего солнца пустыни. Благо, есть сочная зелень кустарников. Мчатся муравьи-бегунки. Проковыляла чернотелка. И будто нет ничего стоящего внимания. Но в стороне, на большом камне, колышется что-то темное. Надо подойти! В шикарном одеянии, будто из черного бархата, украшенного сверкающими бриллиантами светлых пятнышек, лежит, распластав крылья, большая бабочка. Ее наряд чист, свеж и говорит о молодости. Кто она?

Я осторожно наклоняюсь над прелестной незнакомкой. Это бабочка-сатир. Она вяла, равнодушна, едва жива. Легкий ветерок колышет ее распростертые в стороны крылья, и она не в силах ему сопротивляться. Эта бабочка — обитательница горных лугов, покрытых сочной травой, скалистых склонов, заросших густой растительностью. Она, неудачливая путешественница, попала сюда издалека — или с севера, с гор Джунгарского Алатау, или с юга, с хребта Кетмень (до них добрая сотня километров) — и оказалась в суровой выгоревшей каменистой пустыне без единой травки и цветка, на котором можно было бы подкрепиться нектаром, восстановить силы, истраченные на далекий перелет. Может быть, неудачницу можно еще возвратить к жизни?

Я готовлю капельку сладкой воды и опускаю в нее головку бабочки. Сейчас спираль пружины хоботка развернется, бабочка жадно примется утолять жажду, и я стану свидетелем чудесного исцеления. Но капля сладкой жидкости — запоздалое лекарство. Моя пациентка к ней безучастна, попытки лечения ни к чему не приводят. Тогда я вспоминаю, что органы вкуса бабочек находятся на лапках передних ног. На цветках с помощью ног насекомое узнает пищу, прежде чем приняться за трапезу. Я осторожно смачиваю лапки сладким сиропом. Но и эта мера слишком поздна. На моих глазах бабочка замерла, уснула. Жаль несчастную путешественницу! Она не долетела до маленького зеленого рая с цветками кипрея и вьюнка, полных живительного нектара, всего каких-нибудь полкилометра.

Комары-вегетарианцы

Сегодня очень тепло. Настоящая весна, и журавли летят. Откуда их столько? Унизали все небо цепочками, перекликаются. Воздух звенит от песен жаворонков. Всюду — биение пульса жизни. Пустыня только начала зеленеть, и желтыми свечками засветились на ней тюльпаны. Надо бы мне присесть, присмотреться к цветкам. Но не могу себя остановить, уже полчаса бреду к горизонту, к странному белому пятну, виднеющемуся вдали на бугре. Это необыкновенное пятно почему-то слегка колышется: то застынет, то вновь встрепенется. Вблизи же все становится обычным и понятным: расцвел большой куст таволги и весь покрылся душистыми цветками. Откуда он здесь взялся в лёссовой пустыне!

На цветках таволги — пир горой, все они обсажены маленькими серыми пчелками-андренами. Сборщики пыльцы и нектара очень заняты и, как обычно, торопятся. Кое-кто уже заполнил свои корзиночки пыльцой, сверкает ярко-желтыми штанишками и, отягченный грузом, взмывает в воздух. Сколько их здесь! Наверное, несколько тысяч собралось со всех концов.

Тут же трудятся пчелки светлее, побольше. Ленивые черные и мохнатые жуки-оленки не спеша лакомятся пыльцой, запивают сладким нектаром. Порхают грациозные голубянки. Юркие и блестящие, как полированный металл, синие мухи шмыгают среди белых цветочков. На самой верхушке уселся клоп-редувий. Неужели и ему, хищнику, тоже нравится сладкий нектар?

Куст тихо гудит тысячами голосов. Здесь шумно, как на большом вокзале. И еще необычный любитель цветков — комар Аэдес каспиус. Он неторопливо расхаживает по цветкам на своих длинных ходульных ногах и запускает хоботок в кладовые нектара. Забавный комар, какой-то чудной. Он не один. Масса комаров, оказывается, лакомится нектаром. Я рассматриваю их в лупу и вижу сверкающие зеленые глаза, роскошные вычурно загнутые коленцем мохнатые усики и длинные, в завиточках щупики, слегка прикрывающие хоботок. Это самцы. Они — благородные вегетарианцы и, не в пример своим кровожадным супругам, способны насыщаться живительным сиропом, припрятанным на дне крошечных кувшинчиков цветков. Кто знает, быть может, когда-нибудь человек научится истреблять комаров, привлекая самцов на искусственные запахи цветков. А без мужской половины не смогут класть яички бесплодные самки.

Я вооружаюсь морилкой и питаюсь изловить элегантных кавалеров. Но они удивительно осторожны и неуловимы, не чета самкам, пьянеющим от запаха теплой крови. И все же я замечаю: комары не просто расхитители нектара, на них есть пыльца, они тоже опылители растения.

Тогда я ударяю сачком по ветке растения. Куст внезапно преображается, над ним взлетает густой рой пчел, голубянок, мух, клопов и комаров. Грозный многоголосый гул надолго заглушает и пение жаворонков и журавлиные крики.

Прошло несколько лет.

Весна 1967 года выдалась затяжной. Потом неожиданно в конце апреля наступил изнуряющий летний зной. Насекомые проснулись сразу, а растения запоздали: они зависели еще от почвы, а она прогревалась медленно. Странно тогда выглядела пустыня в летнюю жару. Голая земля только начала зеленеть. Ничего не цвело. И вдруг у самого берега Соленого озера розовым клубочком засверкал гребенщик. Он светился на солнце, отражался в зеркальной воде, красовался и был заметен нарядным платочком далеко во все стороны. К нему, к этому манящему пятну на уныло светлом фоне пустыни, я и поспешил, удрученный томительным однообразием спящей природы.

Крошечный розовый кустик казался безжизненным. Но едва я к нему прикоснулся, как над ним, негодуя и звеня крыльями, поднялось целое облачко комаров в обществе немногих маленьких пчелок-андрен.

Комары не теряли времени даром. Они быстро уселись на куст, и каждый из них сразу же занялся своим делом: засунул длинный хобот в крошечный розовый цветок. Среди длинноусых самцов я увидал и самок. Они были тоже сильно заняты поисками нектара, а у некоторых уже изрядно набухли от него животики. На них я тоже заметил крохотную пыльцу. Не думал я, что и эти кровожадные кусаки могут быть опылителями растения. И странно! Я просидел возле розового куста не менее часа, крутился возле него с фотоаппаратом, щелкал затвором, сверкал лампой-вспышкой, и ни одна из комарих не удосужилась польститься возможностью напиться крови, ни один хоботок не кольнул мою кожу.

Я даже обиделся. Неужели стал невкусный или так задубела моя кожа под солнцем и ветрами пустыни! Поймал самку в пробирку, приложил к руке. Но невольница отказалась от привычного для ее рода питания. Тогда я сбегал к машине, достал маленький проволочный садок. Но и с ним эксперимент не удался.

Наверное, у каждого вида комаров природа завела, кроме кровососов, особые касты вегетарианцев. Если так, то это очень полезная для них черта. В особенно тяжелые годы, когда из местности по каким-либо причинам исчезали животные, комариный род выручали любители нектара. Они служили особенным страховым запасом на случай катастрофы. Как все в природе целесообразно! Миллионы лет были потрачены на подобное совершенство.

Третья встреча с комарами-вегетарианцами произошла недалеко от места второй встречи.

Чудесный и густой тугай у реки Или вблизи Соленых озер встретил нас дружным комариным воем. Никогда не приходилось видеть такого изобилия надоедливых кровососов. Пришлось спешно готовить ужин и забираться в полог.

Ветер стих, река застыла и отразила в зеркале воды потухающий закат, синие горы пустыни, заснувшие тугаи. Затокал козодой, просвистели крыльями утки, тысячи комаров со звоном поднялись над нашим биваком, неисчислимое множество острых хоботков проткнуло марлю, желая дотянуться до тела.

Засыпая, я вспомнил густые заросли и розовые от цветков кусты кендыря. Они тоже были обсажены комарами. Кровососы ловко забирались в чашечки цветков, выставив наружу только кончик брюшка да длинные задние ноги. Больше всех на цветках было самцов, но немало лакомилось и самок. Многие из них выделялись толстым беловатым брюшком. В густых зарослях были разные виды комаров. И трудно сказать, желали ли крови те, которые лакомились нектаром. Как бы там ни было, самки-вегетарианки с полным брюшком ко мне проявили равнодушие, и, преодолевая боль от множества укусов и всматриваясь в тех, кто вонзил в кожу хоботок, я не встретил среди них похожих на любителей кендыря.

Кроме кендыря в тугаях еще обильно цвел шиповник, зверобой, солодка, на полянках синели изящные цветки кермека. Они не привлекали комаров.

Рано утром пришлось переждать пик комариной напасти в пологах. Поглядывая сквозь марлю на реку, на горы, на пролетающих мимо птиц, мы ждали ветерка. И как хорошо стало, когда зашуршали тростники, покачнулись верхушки деревьев, от мелкой ряби посинела река, и ветер отогнал наших мучителей, державших нас в заточении!

Постыдно убегая из комариного царства, мы вскоре убедились, что вдали от реки и тугая комаров мало или почти даже нет, а у канала, текущего в реку из Соленых озер, неплохие места для стоянки. Розовые кусты кендыря на берегу канала меня заинтересовали и заставили остановить машину. Мы здесь оказались долгожданными гостями. Облачко комаров поднялось с цветков и бросилось на нас в наступление.

Видимо, комары усиленно лакомятся нектаром кендыря, благодаря чему переживают трудное время, когда долго не встречаются теплокровные животные. Кендырь, судя по всему, — один из первых прокормителей комаров и растет испокон веков у рек. К нему и приспособились наши злейшие недруги.

Прошло еще несколько лет, и я в четвертый раз встретился с комарами-любителями нектара.

Мы путешествуем возле озера Балхаш. Жарко. Печет солнце, воздух застыл, в машине духота. Справа — серая безжизненная пустыня, выгоревшая давно и безнадежно до следующей весны, слева — притихшее лазурное озеро.

Я с интересом поглядывал на берег. Может быть, где-нибудь на каменистой или песчаной релке покажутся цветы. Где цветы — там и насекомые. Но всюду тростники, гребенщики, сизоватый чингил да темно-зеленая эфедра. Впереди как будто показалось розовое пятно. С каждой минутой оно все ближе, и вот перед нами в понижении, окруженном тростничками, целая роща буйно цветущего розового кендыря.

«Ура, цветы!» — раздается из кузова машины дружный возглас энтомологов. На землю с машины выпрыгивают с сачками в руках охотники за насекомыми. Мне из кабины ближе всех, я впереди.

На кендыре — многоголосое жужжание. Он весь облеплен крупными мухами, над ним порхают голубянки, бархатницы, жужжат самые разнообразные пчелы, бесшумно трепеща крыльями, носятся мухи-бомбиллиды. Предвкушая интересные встречи, я с радостью приближаюсь к этому скопищу насекомых, справляющих пир. Сколько их здесь, жаждущих нектара, как они стремятся сюда, в эту бесплатную столовую для страдающих от голода в умершей от зноя пустыне!

Но один-два шага в заросли, и шум легкого прибоя, доносящийся с озера, заглушается дружным и тонким звоном. В воздух поднимаются тучи комаров. Они с жадностью бросаются на нас, и каждый из нас получает множество уколов. Комары злы, голодны, давно не видали добычи в этих диких безлюдных краях. Наверное, давно торчат здесь, кое-как поддерживая свое существование нектаром розовых цветков. Для них наше появление — единственная возможность напиться крови и дать потомство. И они, обезумевшие, не обращая внимания на жаркое солнце и сухой воздух, облепляют нас тучами.

Дружная и массовая атака комаров настолько нас ошеломила, что все сразу же, будто по команде, в панике помчались обратно к машине.

Я пытаюсь сопротивляться кровососам, хочу посмотреть, приносят ли комары пользу растению, опыляют ли цветки, давлю их на себе, но вскоре тоже побежден. Комары же, преследуя нас, забираются в кузов машины.

Долго уже в машине мы отбивались от непрошеных пассажиров.

Кендырь-убийца

Бывает так, что хорошо знаешь какое-нибудь растение, знаком со всеми его обитателями и вдруг неожиданно обнаруживаешь на нем что-либо совершенно новое и необычное.

В летний зной, когда все уже давно отцвело, земля пышет жаром, а все насекомые, любящие цветки, замерли, тугаи и приречные засоленные луга украшают розовые с тонким ароматом цветки кендыря. На этих цветках, я знаю, очень любят лакомиться нектаром комары и, когда нет их исконной поживы, поддерживают им свое существование.

Когда-то, до изобретения капроновой нити, на это растение возлагали большие надежды, его начали возделывать на полях. Уж очень прочные у него оказались волокна на стеблях.

Сейчас, увидав розовые заросли кендыря, я невольно затормозил машину и выключил двигатель. Над цветками крутились пчелки, реяли мухи, зеленый богомольчик усиленно высматривал добычу, ворочая во все стороны своей выразительной головкой на тонкой шее. Ярко-зеленые блестящие красавцы листогрызы, будто елочные игрушки, украшали растение. На одном кусте их собралось особенно много.

Некоторые цветки показались мне темными. В них, оказывается, забрались зеленые с черными пятнышками тли, уселись головками к центру цветка, хвостиками в стороны, тесно прижавшись друг к другу аккуратным кружочком. Они высасывали нектар. В этой компании все места вокруг стола были заняты, и, наверное, случайно заявившийся к трапезе был бы вынужден убраться восвояси, убедившись, что ему не перепадет ничего.

Тли, обладатели острого хоботка, как издавна известно, прокалывают им ткани растения и высасывают из него соки. А здесь, вместо этого, они мирно пьют нектар! Но в природе нет незыблемых законов, которые бы не имели исключений.

Один цветок показался мне неестественно большим. Я пригляделся к нему. Оказывается, в него заполз белый с ярко-розовыми полосками цветочный паук. Отличить обманщика от цветка при беглом взгляде совершенна невозможно. Хищник ловко замаскировался и, судя по упитанному брюшку, ему жилось неплохо: добычи хватало с избытком.

Цветочные пауки — великие обманщики. Они легко приобретают окраску цветка, на котором охотятся. Их яд действует на насекомых молниеносно. Иногда удивляешься: присела на цветок большая бабочка полакомиться нектаром и вдруг поникла. Ее исподтишка укусил паук. Она даже взлететь не успела.

Вот и сейчас вижу в цветке муху. Она мертва. Наверное, это остаток трапезы паука. В другом цветке — тоже. Что-то много трофеев у разбойников-пауков. Но одна муха еще жива, бьется, а паука возле нее нет. Да и в пауках ли дело? Присматриваюсь — и поражаюсь. Цветок кендыря — убийца! Он заманивает насекомых своей прелестной внешностью и приятным ароматом и губит их. Нет, не всех и не умышленно!

Я вынимаю лупу и принимаюсь изучать строение цветка. В центре яркого венчика видно компактное конусовидное образование. В нем скрыт зеленый бочоночек — пестик. К нему снаружи плотно примыкают пять заостренных чешуек. Внутри чешуек — пыльники. У основания чешуйки раздвинуты и образуют щели. Доступ к нектару — только через них. Бедные мухи, засунув хоботок в щелку и затем поднимая кверху, ущемляют его между чешуйками. Они плотно сомкнуты, будто дужки железного капкана. Чем сильнее мушка бьется, тем прочнее зажимается ее хоботок. Вся эта механика очень похожа на перевернутый рожон^[4].

Несчастных мушек много. Иные из них высохли, ножки и усики их отламываются при легком прикосновении. Другие — еще эластичны. Некоторые — живы, пытаются вызволить себя из плена.

Вот так кендырь!

Для кого же предназначены его обманные цветки? Для более сильных насекомых с хоботком острым, коническим, а не с шишечкой на конце, как у мух.

Мне приходилось встречаться с подобным растением, выходцем из Америки. Называется оно Асклепиас. Оно тоже губило тех насекомых, у которых не хватало силы, чтобы освободиться из неожиданной ловушки. Зато тот, кто вырывался, обязательно уносил на своих лапках пакеты с пыльцой и переносил их на другое растение, опыляя его. Помню, как я удивился! Не ожидал я, что и у нас окажется такое же растение.

Рожон

По улице носятся мальчуганы с ветками в руках. Это охотники за бабочками. Вот вся ватага помчалась за капустной белянкой. Свистят в воздухе ветки, бабочка тревожно мечется из стороны в сторону, удачный удар — и белянка бьется в траве, трепещет поломанными крыльями. Вскоре охотники уносятся куда-то в переулок, и на улице становится тихо.

У придорожного арыка в тени тополей виднеется просвет. Здесь стоит умирающий тополь. Ветки дерева засохли, кора полопалась и отвалилась кусками, облетела листва, и лишь кое-где на отдельных веточках еще держатся одинокие зеленые листочки — последние признаки жизни.

Кто только из насекомых не побывал на этом тополе! Тут следы златок и дровосеков, бабочек-стеклянниц и других жителей, обитающих в древесине и под корой. Судя по летным отверстиям, на нем побывали разные дровосеки. Вот один из них, совсем молоденький, в новом черном костюме с четырьмя желтыми пятнами, только что выбрался наружу из древесины, греется на солнце и шевелит длинными усами. Я тороплюсь засадить дровосека в морилку, а он юрко ускользает от пинцета. В это время за моей спиной раздается напряженное сопение, сбоку протягивается маленькая рука и подталкивает дровосека к морилке. Позади меня, оказывается, стоит охотник за бабочками, мальчик лет семи с большой веткою в руках. Глаза его серьезны и внимательно рассматривают меня.

— Вы что, дядя, жуков ловите? — спрашивает мальчик.

— А ты что ловишь, бабочек? — отвечаю я вопросом на вопрос.

— Бабочек, — солидно кивает он головой и не спеша вытаскивает из-под фуражки картонную коробку. — Вот видите: белушка, глазатка, желтушка, царапка, голубиха. Всякие есть. Только трубочиста нет сегодня.

Через несколько минут мы уже друзья и рассматриваем дневной улов юного энтомолога.

— А вам мух не надо? А то у нас есть цветок, так здорово их ловит! И пчел тоже ловит.

Цветок, ловящий мух и пчел, насекомоядное растение здесь, в южном городе? Нет, это невероятно! И я начинаю припоминать. В Советском Союзе есть несколько видов насекомоядных растений. Это росянка, жирянка, венерина мухоловка, альдрованда. Все они обитатели умеренного климата и живут в болотистых местностях. В тропических странах насекомых ловят очень многие растения. Питаясь насекомыми, они дополняют недостаток азотистых веществ в почве. Разнообразные западни, ловушки у насекомоядных растений устроены из листьев или из черешков и обычно обволакивают со всех сторон пойманное насекомое, постепенно высасывая его соки. Но ловля при помощи цветка… Странно!

— Ты что-то напутал, мальчик! — говорю я.

— Эх вы, дядя! — укоризненно качает головой малыш. — У нас вся улица приходит этот цветок смотреть. Пойдемте покажу. Вон наш дом, за углом.

Перед домиком в палисаднике на большой клумбе много разных растений. Над ними виднеется довольно высокое растение с продолговато-овальными широкими листьями, мелкими бледно-пурпурными цветками, собранными в зонтиковидное соцветие. Цветы пахнут сильно и хорошо, и рой насекомых вьется над ними в веселом хороводе. Но веселье обманчивое. Всюду на цветках сидят маленькие пленники и, будто приклеенные к ним, жалобно жужжат, не в силах вырвать завязнувшее тело. Кое-кто уже погиб и повис вниз головою. Кое-кому удается вырваться из плена. На смену же освобожденным подлетают другие насекомые и, не подозревая об опасности, попадают в плен.

Вот стройная муха-сирфида, похожая, как и многие мухи этого семейства, на осу, повисла в воздухе на секунду и ринулась в море аромата. Она обследует нектарники всего лишь какую-нибудь секунду и начинает беспокойно дергать ногой, застрявшей, будто в капкане. Попытки освободиться безуспешны: у сирфиды вязнут остальные ноги. Раздается жалобный звон крыльев. Наконец, две ноги освобождены, на них повисли какие-то желтоватые комочки. Остальные ноги засели крепко, и, кажется, скоро у неудачницы истощатся силы, и придет конец ее мучениям. Но сирфида делает рывок, ноги вытащены, она свободна и, взлетев в воздух, стремительно улетает.

В изумлении я смотрю на эту картину.

Нет, это не насекомоядное растение! Оно не ест насекомых, но ловит их для чего-то. И делает это очень ловко и безошибочно. Тот, кто покрепче, вырывается, унося что-то на ногах, кто слабее — гибнет, истощив силы. Да и способен ли цветок поедать насекомых? Надо прежде всего посмотреть его под большим увеличением.

Я спешу с цветком, завернутым в бумагу, к себе в полевую лабораторию. И, когда начинаю рассматривать его под бинокулярным микроскопом, все становится ясно.

У самого основания цветка маленький зеленый чашелистник. Он почти совсем не виден, так как прикрыт венчиком. Но венчик, обычно самый яркий у цветков, здесь серовато-блеклый, поникший, с полускрученными кончиками лепестков, как у малозначащего придатка. Основную массу цветка составляют бледно-пурпурные нектарники, вернее даже, мясистые выросты тычинок. Их пять. Они как глубокие чаши с узким основанием, наполненным душистым и сладким нектаром. Из каждого кувшинчика выглядывает по одному острому загнутому рожку. Посередине цветка расположен мясистый вырост — пестик. А где тычинки с пыльцой? Тычинок в том виде, в каком мы привыкли видеть их у обычных цветков, нет. Они сильно изменены и спрятаны за выростами пестика.

По бокам пестика между нектарниками видны узкие выступы. На каждом из них расположено по продольной щели. Внизу щель широка и даже начинается небольшим раструбом. Вверху же она сильно суживается. Края щели остры и эластичны. Все части цветка гладки, пожалуй, даже скользки, а вырост шероховат. Сюда, в широкую часть щели, попадает нога насекомого и защемляется в вершине. Какое замечательное приспособление! Настоящий рожон, только перевернутый.

Но что за черное пятнышко на вершине щели? Это оказывается очень упругое кольцо, разрезанное в одном месте. Лапка насекомого ущемляется в этом кольце и крепко им удерживается. Кольцо это, как капкан из упругой стали. К капкану прикреплены и вытаскиваются вместе с ним наружу две оранжевые пластинки, упругие и гладкие. Это так называемые полинии — тельца, содержащие пыльцу.

Как все ловко устроено! Цветок ловит насекомых, нанизывает на них полинии, а дальше любители нектара, привлекаемые сильным запахом, рано или поздно снова прилетят на цветки такого же растения. Как ботиночками, надетыми на лапки, насекомое прикасается полиниями к цветку и, по существу, ходит на них. Узкий и гладкий, полиний попадает в продольную щель, ту самую, в которой защемляется лапка насекомого и застревает там. Небольшое усилие — и ножка полиния, прикрепленная к капканчику, отрывается в месте перегиба, а полиний остается в пестике. Во многих щелях уже находятся застрявшие полинии.

До чего же замечательно устроен цветок! Только зачем так сложно, когда у других растений все гораздо проще? Но на этот вопрос ответить трудно. Тут необходимо специальное исследование растения, и не только его настоящего, но и его прошлого.

Теперь нужно разузнать, что это за растение. Оно, оказывается, из семейства асклепиадовых, рода асклепиас. В нашем городе его кое-кто разводит в садах, но про интересную его особенность мало кто знает.

Среди насекомых, собранных на этом растении, оказалась одна очень редкая муха львинка-эвлалия. Ни в поле, ни в городе она мне не встречалась. В надежде ее раздобыть пришлось наведаться к юному охотнику. Вдвоем мы идем к клумбе и долго высматриваем эвлалию. Проходит час-другой. На асклепиасе поймано много разных насекомых, а эвлалии нет. Наконец, и она появляется, сверкая изумрудно-зеленым брюшком с черными полосками, и через секунду уже жалобно звенит крыльями, пытаясь вырвать застрявшую ногу.

— Ага! — радуемся мы. — Наконец, и ты поймалась. Не лезь на рожон!

«Не в свои сани не садись»

Маленький тугайчик на берегу Балхаша был чудесен. Здесь оказалось большое разнообразие растений. Вокруг темной тенистой рощицы из туранги, лоха и тамарисков росли чий, терескен, прутняк, эфедра, разные полыни, кендырь, ломонос и множество других растений, характерных для приречных зарослей пустыни. С севера к этому зеленому оазису подходила желтая каменистая пустыня с редкими кустиками-карликами солянки-боялыша. С юга ее окаймлял бирюзово-синий Балхаш. Среди тугайчика высился очень высокий, густой и многоствольный тополь, покрытый обильной и пышной листвой. Он гордо красовался, выделяясь темным пятном, и был хорошо заметен среди сверкающей синевы неба и озера и светлой выгоревшей на солнце пустыни. Мы заметили его за десяток километров.

Кое-где среди зелени тугайчика виднелись пятна цветущего вьюнка, и на нем вертелось оживленное скопление разнообразных насекомых. Тут были и большие ярко-желтые осы-сфексы, и похожие на них окраской и размерами осы-эвмены, множество различных одиночных ос: осы-бембексы, охотники на слепней; осы-сколии, иссиня-черные с желтыми перевязями на брюшке. Лакомились нектаром и наши неприятели — зеленые падальные мухи, за отсутствием исконной пищи на цветках питались и божьи коровки.

Я охочусь с фотоаппаратом за насекомыми, но удача не сопутствует этому занятию: мешает легкий ветерок, а также основательно припекающее солнце, от щедрого тепла которого вся шестиногая братия необыкновенно оживлена и не желает спокойно позировать перед объективом.

Но вот на одном цветке застыла, будто уснув, большая прелестная муха-сирфида. Опасаясь ее спугнуть, я медленно приближаюсь к ней, одновременно наблюдая за ее изображением в видоискателе. Муха смирна, неподвижна, как-то странно откинула одно крыло в сторону. Ее поза необычна. Да жива ли она? Конечно, нет! Уж не умертвил ли ее цветочный паук? Но паука нет, и он тут ни при чем. Тогда я вынимаю лупу, усаживаюсь на землю, принимаюсь выяснять, в чем дело.

Оказывается, бедняжке не посчастливилось. Она ущемила в цветке свой массивный хоботок и, не сумев освободиться из неожиданной ловушки, погибла.

Маленький бледно-лиловый цветок, не в пример коварным цветкам кендыря и асклепиаса, не имеет ловчих приспособлений, его массивный пестик в виде шишечки на тонкой ножке окружен как бы двухрядным венчиком. Сирфида защемила свой хоботок, упершись его концом под шишечку пестика, а серединой в прорезь внутреннего венчика. Какая неловкая! Поднялась бы на крыльях кверху, и тогда хоботок легко высвободился бы из западни!

Муха попала в плен давно, тело ее слегка присохло, а брюшко стало почти плоским. Внимательно присмотревшись, я нахожу еще несколько таких же неудачниц.

Сколько разных насекомых лакомится нектаром цветков вьюнка и ни с кем не случилось подобного несчастья. Ну что ж: «Не в свои сани не садись!» Природа всегда немилостива к неудачникам и всегда занята их отбором, оставляя здравствовать самых ловких, умелых и сильных.

Двуточечные гладыши

В небольшом овражке, примыкающем к берегу реки Или, еще цветут приземистые одуванчики. Весна в пустыне коротка, быстротечна и жизнь одуванчиков. Вон сколько их уже отцвело и приготовилось раскрыть пушистые головки! А там ветер быстро развеет парашютики — и делу конец до следующей весны.

На желтых соцветиях одуванчиков трудятся крохотные земляные пчелки-галикты, ползают, медлительные и степенные, маленькие муравьи-проформики. Но больше всех на одуванчиках блестящих, гладких и черных жучков с двумя красными пятнами на вершинах надкрылий. Жучки немного похожи на миниатюрных божьих коровок, хотя и относятся совсем к другому семейству жуков-гладышей и называются двуточечными гладышами — Олибрус биколор.

Немирно живут двуточечные гладыши. Пока один из них, погрузив голову в глубокое соцветие, лакомится нектаром, два других затевают драку. Поединок продолжается недолго. Сильный побеждает слабого, гонит его с цветка, преследует, ударяя брюшком и царапая ногами, сбрасывает на землю. Удары брюшком и ногами не приносят большого вреда, но тем не менее, видимо, чувствительны. Победитель направляется к жуку, лакомящемуся нектаром. Это, оказывается, его подруга, из-за нее и произошло сражение.

Много двуточечных жуков бродит по земле, и часто между травинок сверкают блестящие нарядные одежды. Но встретиться на цветке легче. Для них одуванчик — место свидания. К тому же самки на них кормятся нектаром, опыляют цветки и кладут яички в основание летучек — семян.

Я проверяю цветки одуванчика и почти на каждом встречаю по паре жучков. Впрочем, еще рано торопиться с выводами. Вот на одном цветке две самки и один самец. На другом — настоящий гарем: три самки и один самец. На третьем — переполох: мирная жизнь нарушена сражением. Сюда забрался чужак, и хозяин гарема бросается на него, широко расставив булавчатые усики. Но ему не везет, он побежден пришельцем, изгнан с цветка и отправляется на поиски нового убежища.

Вообще, у жуков, среди которых происходят драки из-за самок, самцы, как правило, бывают крупнее самок. Кроме того, они вооружены острыми челюстями, различными выростами, используемыми как боевое оружие. А у двуточечного гладыша самцы даже мельче своих подруг. Но какое в жизни правило существует без исключения!

Сколько я ни наблюдаю за жучками, самцы не вступают в серьезную битву, не наносят друг другу увечий, а турниры между ними носят в общем безопасный характер. К чему кровопролития, когда неудачник может легко найти вакантное место на одном из многочисленных цветков, покрывающих весеннюю землю пустыни.

Предательский плен

Наконец, мы на самом перевале. Вокруг голые скалы, щебнистые осыпи, низенькая трава у самого снега. Дует холодный ветер. И хотя в тени зябнут руки, и все живое замерло, на солнце — тепло, весело скачет малыш-кузнечик и гложет травку, летают черные мухи и еще какие-то насекомые. Последний взгляд назад, на далекое изумрудное озеро Иссык-Куль и виднеющийся за ним заснеженный хребет Терскей-Алатау. Утомительный подъем остался позади; впереди, внизу, — ущелье Турайгыр, а за поворотом уже синеет еловый лес. Час спустя мы минуем скопившиеся в расщелинах голые каменистые осыпи, полянки с редкой травой, проходим через пышные луга, и наконец, — привал, долгожданный отдых среди высоких стройных елей на обширной поляне, усеянной цветами.

Каких только тут нет цветов! Вот желтые маки, родственники красным макам пустыни, синие, как южное небо, синюхи, нежно-голубые незабудки и многие другие. Жужжат пчелки, мухи носятся друг за другом, стрекочут кобылки — все оживлены, пока светит солнце. В горах очень изменчива погода: найдет тучка, упадет тень, сразу станет холодно и неуютно, и все насекомые спрячутся.

Лежа на земле, я рассматриваю перед собой мир маленьких живых существ. Меж травинок, извиваясь, пробирается сороконожка, ползают крошечные двухвостки. На солнце греется сине-зеленая блошка, легкое прикосновение к ней кончиком травинки — и сверкающий жучок делает громадный скачок и уносится далеко в сторону. На листике приютилась ярко-красная с синими пятнами бабочка-пестрянка и тихо шевелит черными усиками. Муравей тащит свою добычу, и ему все время мешает другой. А вот маленькая моль как-то странно подергивает ногами и, чувствуется, никак не может раскрыть крылья. Необычное поведение моли привлекает внимание, и тут открывается удивительное!

На высоком развесистом растении длинными кувшинчиками висят цветы. Венчик цветков полускрученный, и каждый лепесток разрезан надвое. Нетрудно догадаться, что цветок сейчас, днем, свернут и раскрывается только ночью для тех насекомых, которые бодрствуют в темноте. Торчат наружу пять тычинок с большими пыльниками. Еще пять (видимо, запасных) тычинок спрятаны в кувшинчике. Придет время, и они выдвинутся наружу. В кувшинчике скрыт небольшой пестик с тремя нитями-рыльцами. Некоторые цветки на растении уже отцвели, венчики завяли, отлетели пыльники с обеих партий тычинок, тронулась в рост завязь с будущими семенами. Другие цветки только подготовились к тому, чтобы раскрыться. Как ловко у них завиваются друг на друга лопасти венчика, плотно закрывая от преждевременных посетителей вход в цветок!

Стебель растения тонкий, с узлами, от которых отходят узенькие короткие листочки. Он блестит на солнце. Но попробуйте к нему прикоснуться! Липкая смола пристанет к пальцам, да так сильно, что не стереть ее сразу и не отмыть. За свой липкий стебель это растение получило название смолевки и относится к роду смолевок, семейству гвоздичных.

На этот стебель с предательской смолой прилипла моль и многие другие насекомые. Некоторые из них уже погибли и застыли бесформенными комочками. Другие — еще бьются в предсмертных судорогах. Иные попали только что и, пытаясь вырвать прилипшую ногу или усик, безнадежно завязают ногами, крыльями, усиками. Разнообразие жертв на растении было большое.

Вот и ихневмон. Его ноги охватили ствол, склеились прозрачные крылья, поникли усики, силы истощились, жизнь покидает его. Изредка он приподнимает кверху красное брюшко. Маленькая поденочка, видимо, недолго сопротивлялась, прильнув к стволу сразу всеми ногами и брюшком с длинными хвостовыми нитями. Зеленые глаза ее еще чисты, крылья аккуратно сложены вместе, вся она, как живая, будто замерла только на мгновение. Застыл муравей, весь изогнутый, с раскрытыми челюстями, будто в страшной схватке с неожиданным врагом. Только одним крылом прикоснулась к стеблю небольшая муха, жалобно поет еще свободным и, болтая ногами в воздухе, ищет опоры.

Местами стебель серый от погибших тлей, трипсов, комариков, листоблошек и других мелких насекомых. А сколько здесь мохнатых усиков, чешуек с крыльев и, особенно, ног! Это дань счастливцев, крупных насекомых. Они нашли силы вырваться из предательского плена.

Забавное растение-мухолов! Но для чего ему стебель-ловушка? Прилипшие насекомые, конечно, никак не используются растением, оно из них не высасывает соки, как это делают некоторые насекомоядные растения.

Еще раз внимательно рассмотрим цветок. Внизу стебель обычный, нелипкий. Это понятно: на смолу внизу сразу нацеплялось бы скопище листиков, соринок, поднимаемых с земли ветром. Свободны от смолы и листья. Нет ее и на цветках. Только один стебель липкий, и чем ближе к цветку, тем больше смолы.

Странная особенность растения может быть объяснена только одним. В цветки часто забираются мелкие насекомые. Они расхищают нектар, не захватывая слишком крупную пыльцу. Особенно вредны ползающие насекомые и среди них муравьи. Они — негодные опылители. Против ползающих насекомых и выработалась способность растения защищать свои цветки липкой смолой.

Но среди множества погибших насекомых истинных виновников — муравьев — было мало: цветки-насекомоловы скоро становятся известными ближайшему муравейнику. А вот другие насекомые, случайно попадая на стебель, по существу, расплачиваются за этих пройдох и воришек.

В наблюдениях за цветками незаметно проходит остаток дня.

С наступлением вечера цветки преобразились. Полускрученные и вялые венчики будто ожили, расправились и засияли звездочками. Цветки стали издавать приятный запах.

На следующий день, продолжая спуск, мы все щупаем стебли растений: не найдутся ли другие насекомоловы. И когда минуем еловые леса и подходим к выходу из ущелья, встречаем еще одного губителя насекомых. Это дрема ночная из того же семейства гвоздичных. Росла она в одиночку и была около метра высотой с редкими ланцетовидными листьями. Цветки у дремы — почти такие же поникшие кувшинчики, как и у смолевки, только значительно крупнее, а венчик светло-пурпурный. Так же выглядывают тычинки, пестик спрятан внутри и лепестки глубоко раздвоены. У этого растения весь стебель и даже чашелистик покрыты обильными коротенькими волосками, между которыми поблескивала смола. И на ней тоже застряло множество разнообразных насекомых.

Не для всей шестиногой братии, оказывается, цветки-друзья. Есть среди них и коварные враги.

Крошечные недруги

Весна пришла в тугаи не сразу. Холода чередовались с оттепелями. Еще в марте выдавались теплые дни, летали насекомые, петухи-фазаны кричали истошными голосами и хлопали крыльями. Постепенно зазеленели деревья и трава, а когда на лохе появились крохотные желтые цветки, ветер понес во все стороны чудесный аромат. И он был так силен, что, казалось, в это время и не было больше запахов в тугаях и пустыне. В это же время неожиданно загудели деревья от множества маленьких пчелок, самых разнообразных мух, наездников, мелких жучков-пыльцеедов, бабочек. Вся эта разношерстная армия ликовала и наслаждалась чарующим запахом сладкого нектара. Серебристые листья лоха трепетали на ветру, а желтые цветки готовились завязывать будущие плоды.

Но в цветках завелись крохотные обитатели. Никто их не замечал, не обращал на них внимания. А они, совсем пигмеи, меньше одного миллиметра длиной, тонкие, стройные, с ярко-красной головкой и такого же цвета полосками на продолговатом тельце, крутились среди лепестков, забирались в кладовые нектара, вгрызались в сочнуюткань, как раз в то место, где происходило таинство зарождения нового плода, зачатка будущего дерева. Это были трипсы. Но особенные, не известные науке. Испокон веков они приспособились жить на этом дереве, не принося ему заметного вреда, и вот теперь почему-то набросились на него массой. Трипсы размножались с невероятной быстротой, и желтые цветки, израненные ими, тихо умирая, падали на землю, устилая ее сухими комочками.

Прошла весна. Отцвели цветы пустыни. В укромных местах под корой в щелках, в норках, в кубышках молодые песчаные пчелки, мухи, наездники, бабочки замерли на все долгое лето, осень и зиму, до следующей весны, до появления новых цветков на лохе. Над землей повисло жаркое летнее солнце. Дремали в зное тугаи, все пряталось в тень, и только ночью шелестела сухая трава и качались былинки от звериных ног.

На лохе давно пора было появиться плодам, мучнистым, терпким, чуть сладким, очень сытным и вкусным. Но деревья шумели бесплодными ветвями. Весь урожай уничтожили крохотные трипсы…

Наступила долгожданная весна. Зря взлетали на деревья фазаны. Главный и привычный их корм исчез. От истощения и голода погибло много птиц, и, когда пришла новая весна, уже не звенели тугаи, как прежде, голосистыми криками расцвеченных петухов. Охотники удивлялись и спрашивали друг друга:

— Что стало с фазанами? Куда они исчезли? Почему не уродился лох?

Никто толком не мог ответить на эти вопросы, так же, как никто не знал, что крошечные насекомые были виновниками гибели прекрасных птиц.

Сколько времени будут бесчинствовать трипсы, есть ли у них враги, и, если да, почему они сейчас не сдержали армию этих вредителей — никому не было известно. Жизнью крохотного трипса никто никогда не интересовался. Мало ли на свете разных насекомых!

«Вывеска» галлицы

Проезжая Боомское ущелье по дороге из города Фрунзе к озеру Иссык-Куль, мы всегда заглядываем в ущелье Капкак. Между округлыми, но крутыми холмами, покрытыми щебнем, течет шумный ручей, окаймленный зелеными ивами. Склоны холмов поросли низенькими колючими кустиками акации — караганы.

Книзу ущелье расширяется, сбоку появляются причудливые, изрезанные дождевыми потоками красные и желтые глиняные горы. Еще дальше зияет узкий скалистый проход, в нем бьется о камни и переливается небольшими водопадами ручей. Вокруг — дикие скалистые обрывы и обвалы больших черных камней.

Здесь по откосам квохчут горные куропатки, на скале гнездится громадный бородач, а по самым вершинам скачут горные козлы и, завидев человека, застывают каменными изваяниями. Всего лишь несколько сотен метров в сторону от магистральной дороги — и такой замечательный уголок дикой природы! Ущелье Капкак, как родной дом. В нем все знакомо: и излучины ручья с водопадами, и большие развесистые ивы, и крупные камни, скатившиеся на дно ущелья.

В этот раз ущелье неузнаваемо. Темные склоны гор стали яркими, лимонно-желтыми. Оказывается, в ущелье в этом году обильно зацвела карагана. Какая же нужна армия насекомых, чтобы опылить такую массу цветков!

У караганы цветки такие же, как и у остальных представителей семейства бобовых: кверху поднят широкий «парус», под ним узенькая «лодочка», сбоку «лодочку» прикрывают «весла». Цветки караганы хорошо скрывают нектар и пыльники от непрошеных посетителей. А сколько их здесь, желающих полакомиться сокровищами, прикрытыми лепестками!

Вот грузные металлического оттенка жуки-бронзовки. Они жадно объедают нежные желтые лепестки. От них не отстают вялые и медлительные жуки-нарывники с красными надкрыльями, испещренными черными пятнами и полосками. Над цветками вьются и кружатся зеленые мухи и большие волосатые мухи-тахины. Через отверстия, проделанные жуками, они пытаются проникнуть к основанию цветка, в кладовую нектара. Прилетают и другие разнообразные насекомые. Мало только тех, для кого создан природой этот цветок, настоящих опылителей: диких пчел и шмелей. Очевидно, они затерялись среди неожиданного изобилия цветков.

Но вот по кустарничку деловито снует серенькая мохнатая пчелка. Она садится сверху на лодочку, смело шагает к основанию цветка и просовывает в узкую щель между лодочкой и парусом длинный хоботок. Небольшое усилие — весла вздрагивают, отскакивают вниз и в стороны. Всколыхнулась и лодочка, отогнулась книзу и освободила пестик и пыльники. Вход к нектару открылся. Пчелка пьет сладкий сок, цепляет на свою мохнатую шубку желтую пыльцу и, минуя цветки, открытые и прогрызенные, мчится открывать новую кладовую и щедро роняет с себя пыльцу на другой цветок.

Вскоре у открытого пчелкой цветка поблекнут, завянут и опадут нежные паруса, лодочка и весла, а на месте цветка вырастет длинный боб. Но не все цветки дадут плоды: многие из них (не дождавшиеся своей пчелки или поврежденные насекомыми-грабителями) опадут на землю, не дав семян.

Если хорошо приглядеться, то можно увидеть: цветки караганы украшены красными полосками. Отчего они появились? Пришлось немало повозиться, чтобы узнать, в чем дело.

Тихим ранним утром, когда еще неподвижен воздух, с цветка на цветок перелетают маленькие комарики. У них нежные тонкие крылья, отливающие цветами радуги, длинные вибрирующие усики в мутовках крепких щетинок, янтарно-желтое брюшко с длинным яйцекладом. Это галлицы. Они очень спешат: жизнь коротка, и нужно успеть отложить в цветки яички. Комарикам не нужны цветки раскрытые или покалеченные. Они останавливаются только на тех, которые недавно расцвели и еще не тронуты пчелками. Они пролетают мимо цветков, чьи лодочки украшены красными полосками, или едва присаживаются на них на одну-две секунды. Впрочем, эти цветки, помеченные полосками, не трогают и пчелы. Пчелам и галлицам нужны цветки только чисто-желтые, без красных полосок. Здесь, на желтых цветках, комарики просовывают свой длинный яйцеклад под парус и долго откладывают маленькие яички.

Почему же цветки с красными полосками не нужны ни пчелкам, ни галлицам?

Цветки с полосками, оказывается, не желают раскрываться. Они заселены маленькими беловато-желтыми личинками галлиц. А красные полоски на цветке — своего рода «вывеска». На ней «написано», что цветок уже занят галлицами, и пчелкам его не открыть: «шарниры» весел не действуют, нектар исчез. Красные полоски полезны и галлицам. Они предупреждают, что цветок-домик уже занят другими галлицами, в них поселились личинки, и яички уже откладывать в него нельзя.

Галлицы с цветков караганы оказались новым для науки видом. Впоследствии я описал их и дал научное название Контариния караганикола.

На этом можно было бы закончить рассказ о вывеске галлицы, если бы не одно интересное обстоятельство. Многие цветки с красными полосками оказывались разорванными и без личинок. Кто-то явно охотился за ними. И этот «кто-то» оказался маленькой юркой серенькой птичкой-пеночкой. Очень подвижные, пеночки обследовали кустик за кустиком и по красным полоскам находили цветки с личинками галлиц. Вывеска галлиц, предупреждая о том, что цветок занят, выдавала личинок своему злейшему врагу — юркой пеночке.

Так, столь замечательное приспособление оказалось с изъяном. Что поделаешь! Ничто в мире не обладает полным совершенством.

Русский василек

В высоких горах Тянь-Шаня на полянках, поросших травами и цветками (не то, что в густом лесу), всегда много насекомых. Здесь гудят мухи, ползают неуклюжие бескрылые кобылки-конофимы, на кустах стрекочут зеленые кузнечики, и множество всяких других насекомых копошится в лучах теплого южного солнца.

Мое внимание привлекли нераспустившиеся головки желтого василька. На них висели капельки сладкой жидкости и, как росинки, сверкали яркими синими, зелеными, красными огоньками. Тут сновали красноголовые лесные муравьи и жадно пили сладкий сок. Насытившись сладкими выделениями, с раздувшимися брюшками, они спешили к себе в муравейники. В это же время другие муравьи зорко наблюдали за всем происходящим, и, стоило их чуточку потревожить, они мгновенно принимали боевую позу и, выставив вперед брюшко, грозились угостить нарушителя покоя порцией летучей кислоты.

Я хорошо знал, как в некоторых местностях на нерасцветшие головки цветков этого растения нападают жуки-бронзовки и основательно их поедают. Здесь же муравьи, собиратели сладких выделений, мешали жукам портить растения и прогоняли их прочь, то есть между муравьями и растениями существовала взаимная помощь, или, как говорят ученые, симбиоз.

Теперь в горах Заилийского Алатау я вновь встретился с этим растением. Васильков было много. Дул небольшой ветер, по высоким травам пробегали волны, и васильки раскачивались светло-желтыми головками.

И здесь растения были в большом почете у муравьев, но только другого вида. На них всюду виднелись не красноголовые Формики трунцикола, а черные муравьи Формика фуска и такие же черные суетливые, но значительно меньших размеров муравьи Лазиус нигер. На одном васильке я нашел дружную компанию крошечных, едва ли не более одного миллиметра, светло-коричневых муравьев лептотораксов. Все муравьи были очень заняты. Кто слизывал сладкие выделения или соскребывал их загустевшие остатки, а кто по-хозяйски прогуливался по цветкам, защищая его от возможных расхитителей. У муравьев закон охраны «дойных коровушек», будь то тли или растения, дающие сладкий сок, соблюдался строго и неукоснительно. Один муравей Формика фуска настойчиво охотился за крошечными едва различимыми глазом трипсами — любителями цветков, другой перегонял с места на место маленькую юркую мушку-пестрокрылку, но она, ловко увертываясь от своего преследователя, не желала покидать растение. Обычно мушки-пестрокрылки откладывают яички в завязи цветков, в них развивается их потомство. Каждый вид пестрокрылок приспособился жить на определенном виде растения.

Судя по всему, муравьиная опека оказывала благотворное влияние на цветки-прокормители, и на тех васильках, где муравьев почему-либо не было, кишели черные трипсы и свободно разгуливали мушки-пестрокрылки. Так что, как говорится в пословице, «долг платежом красен».

Долина странных цветов

В горах Тюлькубас, что в переводе на русский язык означает «Лисья голова», едва мы выбрали для стоянки небольшую долинку среди весенних зеленых холмов и принялись за устройство бивака, как раздался крик: «Скорее сюда. Нашла интересное!»

Палатка брошена, упала, и мы все мчимся смотреть находку. А она, действительно, забавная. Три гладких ланцетовидных листочка распростерлись по земле в стороны, а посередине между ними очень странный, темно-бордовый нежно-бархатный цветок. Собственно, это даже не цветок, а тоже листик, только очень широкий, толстый и с нижней стороны зеленый. Из центра цветка торчит тонкий длинный цилиндрик, еще более нежно-бархатистый, а там, внутри, видны какой-то белый поясок, отростки, выросты. Удивительный цветок! Никогда не видел такого.

Меня интересует, какой у цветка запах. Наклонившись, я втягиваю воздух. Резкий запах трупного разложения и еще чего-то невыносимо противного ударяет в нос. От него даже кружится голова. Кажется, еще немного и затошнит, вырвет. Жаль, что такая изумительная красота, оригинальная форма сочетается со столь дурными качествами.

— Хорошо пахнет, отлично пахнет, — едва переводя дыхание, бормочу я.

— Замечательный запах! — краснея от неожиданности, подтверждает один из участников встречи с цветком.

Третий член нашей компании доверчиво тянется к цветку, вдыхает полной грудью, потом, чертыхаясь, откатывается в сторону.

По-видимому, цветок предназначен только для любителей навоза да мертвечины. Кто же они, эти насекомые? Мы осторожно вскрываем цветок и перед нами предстает очень сложное, даже вычурное образование. В самом низу столбика на его светлом основании торчат аккуратными рядками темные шишечки. Выше них шишечки крупнее, светлее, почти желтые и с иголочками на кончиках. Это женские цветки. Еще выше — шишечки фиолетовые с длинными острыми отростками. Они образуют как бы густое сито, мохнатую муфточку, через которую могут пробраться к основанию цветка только мелкие насекомые. Над решетом красуется толстый красный поясок в нежных бугорках — это мужские цветки. Выше них вторая муфточка щетинок. Затем идет узкая лиловая шейка, за которой высится и сам длинный бархатистый столбик. Какая вычурность строения! И все, конечно, имеет строго определенное назначение.

Подъезжает на лошади чабан. Смотрит на нас, смеется.

— «Кушалá» называется этот цветок, — поясняет он. — Дурной цветок, мертвым пахнет. Но им лечатся. Вот там, за большим камнем, видишь, палки в земле? Это около кушалы. Летом, когда завянет, будут копать корень, в воде кипятить. У кого больные легкие — хорошо помогает.

Интересно бы еще посмотреть эти цветы. Но над снежными вершинами Таласского Алатау все больше и больше темнеют грозовые тучи. Надо торопиться ставить палатку. Как бы к вечеру не разыгралась гроза.

Ночью бушует ветер, стучат о палатку крупные капли дождя, яркие молнии разрезают темноту. А утром безмятежно светит солнце, и всюду вокруг нас раскрылись бордово-бархатные цветки кушалы, вся равнина в цветках, и дурной запах струится со всех сторон. В каждом цветке в самом низу, за решеткой, беснуются скопища мелких мушек. Снуют юркие трипсы, не спеша барахтаются маленькие навознички (крупным сюда не пробраться), сверкают лакированным одеянием крохотные жучки-пестрокрылки, выпуская наружу изящные ажурные крылья. И вся эта мелюзга, будто опьянев от аромата гниения, копошится, бурлит в угарном веселье.

Потом мы долго путешествуем в предгорьях Таласского Алатау, но уже нигде не встречаем такого изобилия кушалы^[5].

Розовая долина

Бесконечные желтые холмы пустыни. Давно высохла растительность. Скупо греет солнце. По сухим холмам гуляют пыльные смерчи, завиваясь, поднимаются кверху и, неожиданно обессилев, падают на землю. Вдали, пригнув головы, пробегают горбоносые сайгаки и исчезают за горизонтом. Из распадка меж холмами выскакивает лисица и убегает, но, прежде чем скрыться, останавливается и, обернувшись, долго смотрит на нашу машину.

Сперва темным пятнышком, потом узкой полоской показываются впереди фиолетовые горы. Они колышутся в струящемся воздухе, меняют очертания. По мере приближения полоска гор становится все выше, постепенно темнеет. Вскоре показываются красные скалистые вершины и черные осыпи мелкого щебня. Это горы Анрахай. За ними, я знаю, — обширная пустыня Джусан-Дала, еще дальше — пески Тау-Кумы и, наконец, где-то совсем далеко от нас — синее озеро Балхаш в опаленных желтых берегах.

Круче становятся холмы, и рядом с красными скалами — ущелье, а на дне его — широкая, извивающаяся ярко-розовая полоса заполнила всю узкую долину. Кто бы мог подумать, что осенью в пустыне так пышно зацветают розовые цветки!

По сухим каменистым руслам, там где лишь после неожиданных и редких гроз промчится сверху грязевой поток с щебнем, растет серый невзрачный кустарничек — курчавка. Приземистый и мохнатый, он слегка покрывается весной маленькими редкими листочками и остается таким на всю короткую весну, долго пережидает знойное лето и осенью неожиданно преображается. В это время наступает «весна» курчавки. Серенькая, невзрачная, она покрывается густыми ярко-розовыми цветками и закрывает ими свое прежнее убожество.

В пустыне немало растений, цветущих осенью. Это те, которые приспособились жить в короткий период осенних дождей, холодных ночей и еще теплого осеннего солнца. Они терпеливо ожидают эту пору, и бывает так, что ожидание оказывается напрасным: осенние дожди не выпадают, а зимний холод опускается прямо на сухую черствую землю. К таким растениям и относится курчавка. Только, в отличие от других, курчавка ухитряется и в сухую осень добывать себе воду из-под земли, и там, где розовеет курчавка, в глубине струится живительная влага, скрытая от человека и домашних животных.

После желтых и пыльных холмов хорошо отдохнуть среди зарослей курчавки. Пахнет цветущая курчавка почти так же, как гречиха в цвету. В этом сходстве сказывается родственная близость этих растений: оба они принадлежат к семейству гречишных. Цветки курчавки очень мелкие, сложены из крошечных розовых околоцветников. Кто же пользуется этой массой цветков, для кого так нарядно оделось растение и кому щедро струит заманчивый аромат?

На кустарнике почти не видно насекомых. Кое-где прожужжит маленькая пчелка, сорвется с ветки муха. Изредка летают большие мухи-жужжалы. Что тут делать этим великанам возле крохотных цветочков? Наверное, приспособились своими длинными хоботками добывать ничтожные капельки нектара.

С цветка на цветок перебираются маленькие муравьи-проформики. Они — заядлые расхитители нектара и никуда негодные опылители. Может быть, мелкие насекомые укрылись в густых ветвях? Надо помахать над розовыми кустиками сачком, как говорят энтомологи, «покосить» им насекомых. Несколько быстрых взмахов, и на дне сачка в кучке сбитых цветков копошится целый рой насекомых. Кого только тут нет!

Всех быстрей на свободу вырываются маленькие мушки-пестрокрылки с черными звездочками на каждом крыле. Их здесь очень много. Как и все другие представители семейства пестрокрылок, они откладывают яички в завязи цветков, в которых потом развиваются личинки. Но, кроме того, я подозреваю, что они щедро расплачиваются с растением за стол и кров, опыляя его цветки. Немало в сачке и мух-зеленушек. А вот и комар. Он, видимо, случайно залетел из соседнего ущелья с горным ручьем и тростниками. Копошатся желтые с черными полосками на груди и брюшке цикадки. Они не спеша ковыляют по стенкам сачка и, сделав неожиданный скачок, стрелою вылетают из плена. Легко вылетают из сачка маленькие черные с длинным яйцекладом наезднички. Они тоже лакомятся нектаром, набирают силу. Костюм их гладок, и пыльца на них не держится. Но все же они отплачивают растению добром. На стеблях курчавки видны большие вздутия — галлы. В их полости живут гусеницы бабочек. Из этих галлов я вывел немало таких наездничков. Они помогают курчавке, губят гусениц, избавляют растение от врага.

Зашевелились розовые цветочки, и на поверхность выбралась желтая оса. Почистилась, расправила помятые крылья, примерилась к кусочку синего неба, видному со дна сачка, и вылетела. За нею поспешил большой черный наездник-ихневмон.

Отовсюду ползут совершенно розовые клопики. Среди цветков их сразу не заметишь. Не зря эти мелкие хищники носят защитную окраску: в ней легче маскироваться. И достается же всяким мелким насекомым от острых клопиных хоботков!

Немало тут и плоских коренастых пауков. Им все нипочем: лишь бы насытить объемистое брюхо. Жадные к еде, они тут же, в сачке, воспользовались всеобщим замешательством: ухватили каждый себе по мушке или цикадке и жадно высасывают добычу. Эти пауки — настоящие засадники, а по манере охоты — самые коварные. Ловко спрятавшись в цветках, они терпеливо поджидают добычу и, чтобы стать незаметными, как хамелеоны, подражают окраске цветков. Природа одарила этих хищников способностью изменять цвет тела. Вот и в сачке добрая половина пауков розовая. Другие же — светлее (видно, раньше охотились на белых цветках). Еще в сачке ползают розовые тли, вялые, толстенькие. Другие, помоложе, — светло-зеленые, это те, которые не успели еще сменить одежку.

Случайно я замечаю несколько необычных цветков. Они увеличены, будто вздуты. Вскрываю их под лупой и вижу крохотные розовые личинки комариков-галлиц. Они, галлообразователи, — враги курчавки.

В кучке цветков и копошащихся насекомых на дне сачка трудно разглядеть улов. Не повесить ли сачок на куст? Пусть каждый сам выползает наружу. По белым матерчатым стенкам сачка, то изгибаясь петлей, то распрямляясь, степенно вышагивают кверху розовые палочки. Это гусенички бабочек-пядениц, или, как их еще называют за забавную манеру движения, землемеры. Их много, только выбираются они не спеша. Ползут неуклюжие и толстые гусеницы бабочек-совок, тоже розовые, в белых продольных полосках. Они недотроги и от легкого прикосновения свертываются плотным колечком и надолго остаются неподвижными.

Розовые клопики, тли, гусеницы пядениц и совок — исконные жители курчавки и, судя по одежке, давно приспособились к жизни на ее розовых цветках. В своей покровительственной окраске они незаметны даже для острого глаза хищника.

Среди цветков много созревших семян, таких же розовых, только чуть потолще и тверже на ощупь. Некоторые из этих семян вдруг ожили и начали потихоньку расползаться в стороны. В лупу видно, как из семени высовывается маленькая коричневая головка и три пары ног крохотной личинки жука-слоника. Наверное, личинка с готовым домиком-семечком заползет в укромное местечко, окуклится, пролежит зиму, весну, лето, а к осени, перед тем как зарозовеет долина, выйдет слоник и начнет откладывать яички.

Земля под кустами курчавок устлана черным щебнем. Здесь мало других растений. Кое-где виднеются пожелтевшие стебли давно засохших трав да сине-зеленые пятна эфедры.

Но вот кто-то снес семена курчавки в аккуратные конусовидные кучки размером с чайное блюдечко. Кто и зачем этим занимается, сейчас узнаем.

В розовой кучке семян показалась блестящая головка, шевельнула усиками и исчезла. И еще замелькали усатые головки. Кучки семян, оказывается, натаскали коричневые муравьи-жнецы, типичные жители сухих каменистых русел. Но почему они не занесли семена в свои жилища? Муравьи-жнецы обычно очищают семена от оболочки в подземном жилище, а пустую скорлупу выбрасывают обратно. Но коричневые жнецы живут по своим правилам. Рыть каменистую почву труднее, поэтому помещения у них тесные, и муравьи чистят семена на поверхности, шелуху оттаскивают в стороны, а зерна сносят в подземные кладовые. Заготовкой семян занимаются специальные носильщики, а чисткой — лущильщики. Каждый поглощен своим делом и в чужое — не лезет.

В стороне по черному щебнистому косогору тянется розовая полоска. Она извивается и колышется из стороны в сторону. Очень красива эта розовая змейка, и не сразу догадаешься, что это — вереница черных крупных муравьев-жнецов направляется с ношею к своему гнезду. Все население муравейника сейчас занято уборкой созревшего урожая семян курчавки. У черных жнецов жилье просторное, и все, что снято с растения, они сразу заносят под землю.

Вот сколько разных насекомых кормится около розовой курчавки!

Пчелиные сигналы

Третий день, как после ненастья в горах установилась ясная и теплая погода, и над пасекой, возле которой мы разбили свою палатку, пчелы начали дружно работать. Солнце только что показалось из-за вершины горы и его лучи осветили ущелье. Длинные темные тени от высоких елей перечертили светлую дорогу. Обильная роса засверкала тысячью искорок, отливающих разными цветами. Вот лучи солнца упали на полянку с ульями и стало видно на фоне темной горы, сплошь заросшей еловым лесом: каждая летящая пчелка, как сверкающая звездочка.

Полет пчел необыкновенен. Все до единой труженицы, едва вылетев из улья, взвиваются почти вертикально кверху и быстро исчезают. Не приходилось мне видеть такого вертикального полета. Куда отправились пчелы, какие собрались навестить цветы? Тогда я вешаю на себя фотоаппарат, полевую сумку, беру в руки посох, карабкаюсь по склону горы. Надо пересечь темную громаду, покрытую еловым лесом. И на этот трудный переход уходит почти половина дня. Когда же я добираюсь до гребня, передо мною открывается изумительная панорама хребтов, ущелий далеких синих вершин, и я забываю о цели своего похода. На южной стороне горы — скалы, приземистые кустики арчи, небольшие куртинки шиповника и желтые поля камнеломки. Сейчас — массовое цветение этого растения, и на нем работают пчелы.

Так вот почему сборщицы нектара, едва пробудившись, помчались сразу вверх! Им так же, как и мне, надо было перевалить за высокую гору, чтобы добраться до плантаций нектара.

Из обширного мира насекомых медоносная пчела изучена лучше всех. Стал известен и язык ее сигналов. Пожалуй, самыми интересными оказались сигналы, при помощи которых пчелы сообщают друг другу о местонахождении нектароносных растений. Пчела-работница, прилетая в улей, совершает на сотах своеобразные танцы, виляя брюшком и привлекая к себе внимание сестер. Выписывая на сотах замысловатые фигуры, она указывает направление, куда лететь, сообщает примерное расстояние до места сбора. Направление полета определяется по углу к солнцу, если же оно закрыто облаками, то пчелы прекрасно определяют его положение по поляризованному свету для нас невидимому. Пчелиная сигнализация — одно из интереснейших открытий биологии общественных насекомых двадцатого века. Ее досконально изучили, проверили, уточнили, доисследовали десятки пытливых пчеловодов и энтомологов.

Но разгадан ли пчелиный язык до конца и во всех его деталях? По-видимому, нет. До сих пор, например, никто не подозревал о существовании пчелиного сигнала «Лети кверху вертикально!». А он должен быть, судя по нашим пчелам. Непременно!

Утреннее поведение пчел говорит еще об одной их способности. По всей вероятности у них есть память на недавно совершенные дела. Проснувшись утром от первых теплых лучей солнца, упавших на лесную полянку с ульями, сборщицы меда, не мешкая, не ожидая сигналов от пчел-разведчиц, помчались сразу кверху за большую темную гору на плантации цветущей камнеломки, туда, где они работали прежде. И, кто знает, случись кратковременное ненастье, они вспомнили бы о своих посещениях этого растения и через несколько дней.

Пока еще никто не ставил экспериментов, чтобы доказать сколько времени помнит мохнатая труженица свои маршруты. Долгая память ей не нужна и даже вредна. Природа изменчива, и там, где недавно обильно цвели цветы и жужжали насекомые, через неделю может ничего не оказаться.

Обитательница песчаной пустыни

Рано утром нас разбудила песня кукушки. Сквозь марлевую сетку полога видны синее небо, голубая река и желтые барханы в колючих деревьях. Совсем рядом по песку бегает трясогузка и, помахивая хвостиком, разглядывает наш бивак.

Мы притащились сюда к берегу реки Или вчера вечером с шоссейной дороги. Отсюда должен начаться наш путь по воде. Разве сейчас до завтрака? Скорее раскрыть брезентовые тюки и собрать лодку! Но как только стало припекать солнце мимо нас стали носиться с грозным гудением громадные иссиня-черные пчелы-ксилокопы. Около зацветшей ивы собрался рой всяких диких пчел-любителей пыльцы и нектара.

Наконец лодка собрана. Сейчас бы следовало позавтракать и приготовиться к отплытию. Но пришлось все оставить. У самого носа лодки упала небольшая серая пчелка и буквально на глазах потонула в песке, не оставив следов своего погружения. Пчелу никто не преследовал, и она ни от кого не пряталась: в песке, видимо, находилось ее жилище. Но как же пчела умудрилась построить норку в сухом песке, как ей удается находить свое жилище и так ловко к нему пробираться сквозь материал столь ненадежный для строительства убежища? Может быть, все это мне показалось, и пчелка просто скользнула в сторону?

Придется мне залечь около лодки на горячем песке и притаиться. Ожидание утомляет. Солнце греет сильнее, и песчаный бархан начинает пылать жаром. Белая трясогузка давно исчезла. Замолкли птицы. С реки доносится вялое кваканье лягушек. Радуясь теплу, носятся друг за другом ящерицы, прочерчивая по песчаной глади барханов причудливые узоры.

В том месте, где я видел зарывшуюся пчелку, все еще никого нет. Уж не прозевал ли я выход пчелы? Но вот песок внезапно всколыхнулся, показалась голова, грудь; серая мохнатая пчелка выскочила наверх и, такая торопливая (хотя бы чуточку задержалась!), вспорхнула и исчезла. Все это произошло в течение какой-то доли секунды. Сколько времени она будет летать и когда возвратится обратно?

Пока я раздумываю, с другой стороны лодки начинает виться такая же небольшая пчелка, она что-то долго и настойчиво ищет. Временами ее усердие будто иссякает, она отлетает в сторону, но вновь бросается на поиски. Где и как найти норку, когда поверхность песка перетоптана нашими ногами и исковеркана до неузнаваемости. Иногда пчелка садится на песок, но опять взлетает.

Трудно пчелке искать потерянное жилище. Какое сейчас чувство руководит ею? Наверное, не обоняние и не слух. Но вот, наконец, она упала на поверхность бархана и мгновенно исчезла в песке.

Долго и осторожно я роюсь в том месте, где скрылась пчелка. Сначала идет сухой и горячий сыпучий песок. Потом на глубине пятидесяти сантиметров появляется плотный и слегка влажный слой. В нем я легко обнаруживаю норку. Она опускается почти вертикально вниз еще на глубину около полуметра. Вот ее конец. Там, сжавшись в комочек, недовольно жужжит крыльями сама хозяйка. От норки в стороны отходят ячейки, забитые желтой пыльцой. Каждая ячейка — колыбелька. В ней находится или яичко, или личинка.

Вот какая искусная пчелка! Ей ничего не стоит прорыть толстый слой песка и найти свою норку. И сколько раз в день приходится совершать такие путешествия! Как она умудряется, роясь в песке, сохранить целой на мохнатом костюме свою добычу — желтую пыльцу с цветков ивы? Наверное ее корзиночки, куда загружается пыльца, устроены несколько иначе, чем у других пчелок, и они защищают пакеты пыльцы, приносимые для деток. Еще пчелка умеет находить место, где спрятано ее сокровище, даже тогда, когда поверхность песка изменилась и стала неузнаваемой. К этому у нее отличный навык. Ведь во время песчаных бурь песок легко передвигается с места на место. Не может ли во всем этом скрываться загадка, не излучает ли пыльца растений еще какой-либо особенный сигнал, проходящий сквозь толщу песка? А может быть, пчелка сама оставляет какое-то вещество в своей норке, особенное и угадываемое из глубины? Вопросов много. И все же, как бы ни была ловка пчелка, ей, наверное, нелегко. Зато как надежно запрятана норка с детками! Кто сумеет ее там найти, какой враг сможет к ней подобраться!

Наконец, наблюдения над пчелкой закончены. После торопливого завтрака мы подтаскиваем лодку к берегу и тщательно укладываем в нее вещи. Кажется, сделано все, что следует. Ну, теперь пора в путь.

И поплыли мимо нас желтые барханы и далекие сиреневые горы пустыни.

Иллюстрации

Содержание

Друзья-недруги

Насекомые — опылители растений … 3

Привлекают ароматом … 10

Приманивают яркой окраской … 15

Угощают сладким нектаром … 21

Кормят пыльцой и устроены так, чтобы нагружать ею насекомых … 26

Берут опылителей в плен … 34

Защищаются от насекомых … 36

Цветут по очереди … 39

Насекомые нагружаются пыльцой и переносят ее … 41

Цветки-убежища … 43

Цветки подражают насекомым, насекомые подражают цветкам … 48

Берегите полевые цветы … 53

Незабываемые встречи

Неопалимая купина … 55

Кустик караганы … 59

Борщевик … 61

Кустик астрагала … 62

Горошек призаборный … 66

Неожиданная догадка … 67

Адраспан … 71

Пустыня в цветах … 72

Секреты лядвенца … 77

Ноев ковчег … 81

Злючка-колючка … 84

Татарник плохой и хороший … 83

Юркие жужжалы … 89

Из последних сил … 91

Золотые блестки … 92

Боярышница … 94

Белоголовая неместринида … 97

Неудачное путешествие … 101

Комары-вегетарианцы … 103

Кендырь-убийца … 109

Рожон … 111

«Не в свои сани не садись» … 116

Двуточечные гладыши … 118

Предательский плен … 119

Крошечные недруги … 123

«Вывеска» галлицы … 125

Русский василек … 128

Долина странных цветов … 129

Розовая долина … 132

Пчелиные сигналы … 137

Обитательница песчаной пустыни … 139

Примечания

1

Так в бумажном оригинале — прим. Tekel.

(обратно)

2

Потом из гусенички в лаборатории вывелась бабочка из рода депрессария. Но вид ее определить не удалось.

(обратно)

3

Кетмень — сельскохозяйственное орудие, употребляемое в Средней Азии, оно похоже на тяпку, только значительно крупнее ее.

(обратно)

4

Рожон — приспособление для ловли зверей. Это пень, сильно заостренный кверху с обеих сторон, с щелью, сужающейся внизу. На рожон кладется приманка. Зверь, пытаясь достать ее, попадает лапой в щель и надежно ее защемляет. Применяется рожон чаще всего на росомах в тайге.

(обратно)

5

Научное название цветка, как потом оказалось, — Эминиум Регеля.

(обратно)

Оглавление

Друзья-недруги

Незабываемые встречи

*** Примечания ***