Открытое сердце. Исповедь бывшего баскетболиста, или философия спортивной жизни и здоровья [Аркадий Лазаревич Гуртовцев homosapiens] (pdf) читать постранично

1

ГУРТОВЦЕВ А.Л.
.

ОТКРЫТОЕ СЕРДЦЕ
Философия спортивной
жизни и здоровья

2006

2

ГУРТОВЦЕВ А.Л.
.

ОТКРЫТОЕ СЕРДЦЕ
Исповедь бывшего
баскетболиста,
или
философия спортивной
жизни и здоровья

Минск
Интернет-издание
2006

3

ГУРТОВЦЕВ А.Л.

ОТКРЫТОЕ СЕРДЦЕ
Исповедь бывшего баскетболиста,
или
философия спортивной жизни и здоровья
"Меру во всем соблюдай"
Древнегреческий поэт Гесиод, 8 век до н.э.

1. Начало
"Начало - это всегда продолжение чего-то "
Автор

Мне повезло: я родился после второй мировой войны, в полуразрушенной, но попрежнему живой Белоруссии (БССР – Белорусская
Советская Социалистическая
Республика, с июля 1991 г.- Республика Беларусь), в ее столице, в Минске, 1 мая 1948 года,
сразу же по окончании первомайской демонстрации, в два часа пополудни. Я был вторым,
поздним ребенком у своей матери, рожденным ею на сороковом году жизни вне
официального брака. Про таких пацанов тогда говорили "байстрюк" (по-западному
“бастард”). Только через три года после моего рождения родители оформили свои
отношения, и я превратился в законнорожденного ребенка. От первого брака матери,
разрушенного войной, у ней сохранилась дочь - моя единоутробная сестра Алла, которую в
трехмесячном возрасте в июне 1941 года мать вынесла на руках из горящего Минска, убегая
от войны на свою родину, в село Елионка под Стародубом в Брянской области России. А у
отца моего я стал вторым сыном, заменившим ему всю первую семью - жену, трехлетнюю
дочь и восьмилетнего сына, погибших в начале войны под немецкой бомбежкой поезда, в
котором они эвакуировались из Минска в тыл фронта. Так я стал Аркадиком номер два,
призванным прожить жизнь за двоих: за себя и другого Аркадика, моего погибшего в самом
начале жизни брата, так и не узнавшего, для чего, собственно, он появился на свет в этот
прекрасный и одновременно страшный мир. Путь познания за него и себя мне пришлось
проделать одному.
Родители мои были учителями, отдававшими все свои силы школе, воспитанию и
образованию других детей. Поэтому большую часть времени я был предоставлен сам себе.
Для меня начало жизни запомнилось большой корзиной, в которой я проводил большую
часть времени, болтаясь под потолком убогой дощатой хибарки отца, расположенной на ул.
Мясникова рядом с двенадцатой школой, где трудились мои родители. За мной, пока они
были на работе, присматривала соседка тетя Аня - прекрасной души человек. А родители
были на работе с утра до вечера, так как в Минске во время войны уцелело только несколько
школ, в том числе и двенадцатая, и, конечно же, эти школы использовались для учебы
военного и послевоенного поколения детей на "полную катушку" (а в вечернее время в этих
же школах доучивались и те, уже взрослые дяди и тети, чью учебу прервала жестокая
война). Позже, поскольку моя мать была одно время директором, а потом завучем школы,
нам предоставили квартиру на первом этаже школы. Еще несколько сотрудников жили на
других этажах. Поэтому первые свои четыре класса школы мне было посещать весьма
удобно - достаточно было подняться в класс с первого этажа на второй.

4

Постоянная занятость моих родителей и их увлеченность своим делом на протяжении
всего их сорокалетнего учительского труда - мать моя преподавала историю, позже
обществоведение, а отец - физику, химию, электротехнику, астрономию, - привела к тому,
что я рос общественным ребенком. Детские ясли, детский сад, а позже ежегодные
пионерские лагеря по 2-3 смены подряд (родителям, как педагогам, было проще достать
путевки в эти лагеря, чем другим желающим) - вот путь моей детской жизни. Сверстники,
начиная с детского сада, дразнили меня за большой рост "рыба кит". Действительно, я и на
свет появился не маленьким, и рос не по дням, а по часам, прибавляя в росте в отдельные
годы по 12-15 см. На уроках физкультуры и на пионерских линейках мне приходилось всегда
быть правофланговым. В 16 лет, мать, заподозрив что-то неладное с моим
непрекращающимся ростом, отвела меня к специалистам для исследования такой аномалии.
Но медики, сделав рентгеновский снимок гипофиза, успокоили родителей - со мной, мол, все
в порядке.
Я обычно донашивал обувь своего отца, но в пятом классе размер моей ноги стал 45,
и обувь отца стала мне мала. С тех пор для меня начались бесконечные проблемы с обувью,
одеждой, кроватями, дверными косяками, стульями, которые не исчезли и по сей день. Мне
непросто найти обувь 49-го размера и одежду для двухметрового атлетически сложенного
человека с длинными руками: рукава рубашек, курток, костюмов постоянно оказываются
почему-то короткими. В институте, качаясь на стульях, я не раз оказывался на полу, стулья
разлетались вдрызг, студенты принимались хохотать, а я под укоризненным взглядом
преподавателя брел за новым стулом. В гостиницах подо мною ломались кровати: когда во
сне,