Нет, нет, не Рогов! [Кордвейнер Смит] (fb2) читать онлайн

- Нет, нет, не Рогов! (пер. Алексей Валентинович Молокин) 61 Кб, 19с. скачать: (fb2)  читать: (полностью) - (постранично) - Кордвейнер Смит

 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Кордвайнер Смит НЕТ, НЕТ, НЕ РОГОВ!

Сверкающий золотой силуэт словно бы трепетал на светящихся ступенях величественного парапета. Изящная фигура танцевала в море огней и океане музыки, похожая на сказочную разумную птицу, готовую запеть и взлететь к небесам. Танец точно вобрал в себя все мыслимые чувства и эмоции, весь ужас и восторг, все радости и горести, жизнь и смерть, свет и тьму. Он, казалось, выражал нечто прекрасное, непостижимо далекое, лежащее за пределами человеческого понимания. Тысяча миров пристально наблюдало за этой феерией.

Миллиарды глаз жителей Галактики были прикованы к прекраснейшему зрелищу — танцу Славы и Жизнеутверждения Человечества, который исполнялся на Интерпланетном фестивале искусств в 13582-м году. Танец символизировал вступление Земли в Галактический союз и победу людей над силами Зла. К этой победе земляне шли много тысячелетий, преодолевая множество трудностей, испытывая взлеты и падения.

Музыка в сочетании с танцем завораживали, притягивая человеческие и нечеловеческие взоры с неумолимой силой, потрясая умы. Это был триумф красоты и гармонии.

Танцовщица на сверкающем парапете словно не замечала окружающих и она была более чем просто женщиной — она была богиней, кружащейся в вихре музыки. Она была похожа на сказочную птицу.

Министр госбезопасности СССР был поражен, узнав, что агентурной разведке нацистской Германии удалось вплотную подобраться к известному ученому Н. Рогову, который имел для советского режима гораздо большее значение, чем вся Красная армия, с ее авиацией и танками, ибо мозг Рогова был мощнейшим оружием — это был мозг гения. По этой причине ученый всегда находился под присмотром КГБ и фактически являлся арестантом, только находящимся не в тюрьме, а скорее под домашним арестом. Но Рогов ничего не имел против.

— Да, я пленник, — говаривал Рогов на банкетах и собраниях. — Я пленник нашего государства, находящийся на службе советскому народу и партии! Меня вполне устраивает звание академика и профессорское жалование. К тому же я генеральный директор нескольких оборонных предприятий.

Рогов был типичным русским — круглолицым, широкоплечим, с веселыми голубыми глазами, которые всегда были хитро прищурены и смотрели с неизменной доброжелательностью из-под густых бровей.

Ученый любил иногда посмеяться над своими коллегами, спрашивая с притворной серьезностью:

— Товарищи, как вы думаете, смог бы я работать на империалистов?

Испуганные коллеги застывали с разинутыми ртами, а затем, оправившись от шока, начинали высокопарно декларировать свою беззаветную преданность делу Ленина и Сталина, свое уважение к Берии и Молотову. Словом, ко всем деятелям коммунистической эпохи, вместе взятым. Рогов выслушивал их излияния, а потом разражался добродушным, заразительным смехом.

— Вы правы, коллеги, — успокаивал он окружающих. — Я не смогу служить капиталистам — моя Настенька мне этого никогда не позволит.

Коллеги смущенно улыбались, в душе желая только одного чтобы Рогов не высказывался больше так необдуманно и дико. Однако сам Рогов ничего и никого не боялся. Возможно, раньше он тоже был таким, как и все простые смертные, живущие при советском режиме, страшащиеся друг друга и собственной тени, однако Рогов сильно изменился, когда стал вначале коллегой, а потом любовником и мужем Анастасии Федоровны Черкас, особы очень влиятельной в коммунистическом лагере.

Товарищ Черкас была его главным конкурентом в борьбе за превосходство на переднем крае советской науки, и это в немалой степени отразилось на том, что русские ученые смогли превзойти немцев, дав выход своему необузданному творческому воображению, тогда как в Германии вся научная работа базировалась на строгой моральной и интеллектуальной дисциплине.

Рогов первым в 1939 году создал ракетные пусковые установки, а Черкас тотчас усовершенствовала его творение, разработав радиоуправляемые ракеты. В 1942 году Рогов изобрел принципиально новую систему аэрофотосъемки, а Черкас немедленно модернизировала ее, применив цветную фотопленку.

Однажды, на сверхсекретном совещании, Рогов с улыбкой отметил, что работы Черкас страдают наивностью, а теории легковесностью и недальновидностью. Анастасия Черкас, обратив к Рогову свое живое, лишенное даже тени макияжа, лицо, на котором светились фанатичной преданностью большие красивые глаза, и, поправив светлые волосы, живым водопадом обрушивающиеся на ее округлые, женственные плечи, ответила Рогову очень резко, почт, и грубо, высмеивая его взгляды и принципы. Она отлично понимала, что чувство врожденной гордости является наиболее слабым местом в характере ученого.

В 1944 году противостояние Рогов — Черкас ознаменовалось их совместно проведенным отпуском, а в 1945 они поженились.

Их чувства для всех были тайной, а женитьба стала сюрпризом. Научное партнерство Рогова и Анастасии стало поистине сенсацией в высших кругах русской науки.

Вся пресса того времени трезвонила о том, что великий ученый Петр Капица якобы сказал однажды:

— Рогов и Черкас — наше будущее, ведь они оба истинные коммунисты и оба русские. Они превзойдут весь мир!

Возможно, такая оценка была несколько преувеличенной, но она отражала все то уважение, которым Рогов и Черкас пользовались среди своих коллег.

Вскоре после свадьбы с молодыми супругами произошло нечто странное — им казалось, что они стали видеть многие удивительные, странные вещи, суть которых невозможно передать словами, словно они наткнулись на чрезвычайно важный секрет, который невозможно передать кому-либо другому.

Однажды, в 1947 году, Рогова видели выходившим из кремлевского кабинета Сталина. Ученый как всегда улыбался, а лоб «отца народов» был озабоченно нахмурен. Он кивнул в раздумье и сказал:

— Да, да. Конечно.

Никто из сталинского окружения не понял тогда смысла фразы, произнесенной вождем, однако вскоре Сталин издал ряд приказов, которые вышли под грифом «Совершенно секретно», а в статье расходов появилась еще одна графа, под названием «Проект Телескоп». Все расспросы и комментарии по поводу этого проекта жестко пресекались службой безопасности. На центральном почтамте Харькова появился номерной ящик с табличкой «Поселок Н.». А сам этот поселок неожиданно исчез с карты Украины, и вся территория, окружающая поселок Н., была объявлена запретной зоной.

Супруги Рогов и Черкас с тех пор исчезли из жизни своих коллег. Они перестали появляться даже на научных конгрессах, и вообще их видели крайне редко. Иногда они наезжали в Москву во время принятия союзного бюджета. Они были по-прежнему улыбчивы, счастливы, но удивительно сдержанны и молчаливы.

Сталин, одобрив проект «Телескоп», гарантировал супругам чуть ли не райскую жизнь в поселке Н. Но в их семейном раю поселился змей в двух лицах — это были некие Гаук и Гаусгофер.

Сталин умер. Берия тоже, правда не своей смертью, а жизнь продолжалась. Все необходимое по-прежнему доставлялось в забытый поселок. Н.

По слухам, Хрущев лично посетил Рогова и Черкас. А на обратном пути в машине даже воскликнул: «Это поистине гениально. Если им удастся сделать это, не будет вообще никаких войн, мы победим любого внешнего и внутреннего врага раньше, чем он успеет что-либо предпринять. Если только они сделают это!»

Вернувшись в Москву, Хрущев воздержался от каких-либо комментариев, только задумчиво качал головой и неизменно ставил свою подпись под статьей в госбюджете под названием проект «Телескоп».

Анастасия Черкас стала матерью. Их первенец был точной копией своего отца. За ним последовала девочка, потом снова мальчик. Появление детей не останавливало работу супругов над проектом — в доме имелась вышколенная прислуга.

Каждый день четверо обитателей дома обедали вместе: Рогов — улыбчивый и спокойный, Черкас — зрелая женщина, еще более прекрасная, чем раньше, но такая же язвительная, умная и бодрая, Гаусгофер — бледная невзрачная женщина с бескровным узким лицом и с голосом, напоминающим ржание старой клячи. Она была ученой и тайным агентом госбезопасности. В двадцатом она выдала ЧК собственную мать, а в двадцать четвертом командовала расстрелом собственного отца. Она выдала своего любовника, бывшего румынским коммунистом, питавшего некоторые симпатии к Троцкому — бедняга доверился ей немного больше, чем следовало. Так она вошла в доверие к Сталину. Однажды, хмурым осенним утром, когда Гаусгофер явилась к Сталину с очередным доносом, «отец народов» хмуро воззрился на нее и сказал с напускной грубостью:

— Товарищ, я вижу, у вас есть голова на плечах и вы понимаете значение оказанного вам доверия. Вы готовы на все ради победы рабочего класса. — Затем вождь умолк на секунду и буквально выплюнул ей в лицо странный вопрос: — Но разве это все, чего вы желаете?

Гаусгофер застыла в недоумении, с открытым ртом. Сталин неожиданно сменил гнев на милость, лукаво улыбнулся, положив руку на плечо собеседницы, и назидательным тоном произнес:

— Учитесь, товарищ, постигайте азы науки. Наука плюс коммунистические идеи — равняется победе. Думаю, вы слишком умны, чтобы прозябать на должности тайного агента.

Так Гаусгофер оказалась в поселке Н. и влюбилась в Рогова с первого взгляда. Она возненавидела Анастасию Черкас, и ненависть ее готова была прорваться наружу. Сталин так и предполагал, и как бы в противовес направил вместе с фанатичной женщиной молчаливого флегматика по имени Гаук — крепко сбитого, круглолицего соглядатая. Гаук был почти того же роста, что и Рогов, но отличался от последнего рыхлостью мускулов и вялыми чертами тупого лица, кожа его казалась чрезмерно сальной и бледной, от чего физиономия Гаука имела странно болезненный вид даже в самые солнечные дни. На этом лице жили только маленькие черные глазки — бусинки, взгляд которых был пристальным и леденил душу своим зловещим блеском. У Гаука не было друзей. Он не имел врагов и убеждений. Он был стукачом по призванию и вкладывал в это дело всю свою мелочную душонку, если, конечно, таковая у него имелась. От него никто не слышал ни единого необдуманного слова, никто ему не писал, он никогда не пил и не курил, никому не грубил и никого не хвалил, не принимал гостей и никогда не отлучался надолго. Гаук был полностью изолирован от чьего бы то ни было влияния. Окружающие даже сомневались — жив ли он вообще?

Когда Рогов впервые увидел Гаука, он украдкой спросил у своей жены:

— Как ты думаешь, Анастасия, этот человек психически нормален?

Черкас, сидя на кровати в спальне, выразительно сплела пальцы своих прекрасных рук, не нашла, что ответить мужу, и посмотрела на него с тревогой.

— Не знаю, мой друг, просто не знаю.

Рогов усмехнулся и сказал:

— Тогда я не уверен в нормальности этой мумии Гаусгофер.

Женщина тихо рассмеялась и потянулась к тумбочке за щеткой для волос.

— Держу пари, она даже не знает, кому доносит на нас, резюмировал Рогов.

Эта беседа давно отошла в прошлое, а Гаусгофер и Гаук, похожие на выходцев с того света, остались рядом с супругами и ежедневно присутствовали на всех трапезах. Каждое утро все четверо встречались в лаборатории.

Рогов вел основную работу, а Черкас, чей пламенный взор разжигал супруга, активно ему помогала, иногда отвлекая мужа от рутинной работы, стараясь таким образом поддержать его волшебный интеллект. Гаусгофер ухитрялась одновременно работать и шпионить, ведь ее незаурядные познания в механике и инженерном деле позволяли ей и то, и другое. Во всяком случае польза от нее была — улыбаясь бескровными губами, она с любопытством наблюдала за учеными, делая временами весьма интересные замечания.

Гаук был откровенен и прост — он приходил в лабораторию, садился в уголок и наблюдал, совершенно ничего не делая.

По мере продвижения работ «шпионская машина» работала всегда исправно, усложняясь и приспосабливаясь к обстановке.

Теоретически замысел Рогова и Черкас состоял в попытке создания аппарата, способного улавливать на расстоянии электрические и электромагнитные колебания, сопровождающие мыслительные процессы человека. Затем необходимо было продублировать их, воссоздать искусственно и вновь послать в мозг после внесения значительных изменений. То есть изменить мысли без участия и против воли индивидуума.

Первым шагом было создание приспособления, которое могло на расстоянии считывать мысли интересующих Сталина людей и ретранслировать их на печатающее устройство. Аппарат Рогова предназначался для проникновения в чужой разум и для внесения в него хаотических, дестабилизирующих сигналов. Ученый частично преуспел в его разработке.

На третьем году исследований он смог поразить мозг подопытной мыши на расстоянии в десять километров. Еще через четыре года аппарат Рогова, при непосредственном участии самого ученого, вызвал массовые галлюцинации и волну самоубийств в соседней деревне. Этот факт сильно поразил Хрущева.

Теперь Рогов работал над созданием особого рода приемного устройства, исследуя частоту излучения человеческого мозга, которая, впрочем, была очень слабой и мало отличалась от частот мозга животных. Основной задачей ученого было настроиться на мозг, удаленный на значительное расстояние. Для этой цели он изготовил так называемый «телепатический шлем», однако использовать его не сумел — все опыты оказались неудачными. Тогда Рогов попытался с помощью шлема настроиться на восприятие зрительных и слуховых образов. И тогда, после бесконечно долгой настройки приборов, ему удалось подключиться к зрению своего шофера, с помощью тонкой платиновой иглы, введенной в нервный узел мозга, и электрода-пластины, подложенной под правое веко. Ученый научился видеть глазами постороннего человека, который об этом даже не подозревал.

Прошла зима. Анастасия Черкас неожиданно превзошла достижения своего мужа, проникнув в сознание целой семьи, которая сидела за обеденным столом в ближайшем городе. Она предложила Гауку принять участие в эксперименте, однако тот отказался наотрез, испугавшись вида длинной платиновой иглы. А вот Гаусгофер согласилась очень охотно. Ей даже доставило удовольствие пребывание в чужом разуме.

Шпионская машина начала обретать форму.

Для завершения работы Рогову осталось — всего два этапа он пока еще не мог настраиваться, на восприятие мыслей человека, находящегося на значительном расстоянии. Ученого интересовали такие удаленные цели, как Белый дом в США, или штаб-квартира НАТО в предместье Парижа.

Вторая проблема заключалась в создании метода подавления разума на расстоянии. Необходимо было научиться вводить людей в состояние депрессии или сумасшествия, но как Рогов ни старался, ему не удавалось проникнуть дальше тридцати километров в радиусе поселка Н. Впрочем, однажды в ста километрах от Харькова было зарегистрировано семьдесят случаев массовой истерии, большинство из которых закончилось самоубийствами. Но Рогов не был уверен, что причиной этому служит его аппарат.

В тот день, находясь в лаборатории, Гаусгофер в порыве энтузиазма осмелилась даже хлопнуть Рогова по плечу и сказать, захлебываясь от восторга:

— Вы гений, товарищ Рогов! Я горжусь вами.

Глаза ее, водянистые и выпученные, словно у рыбы, выброшенной на берег, заискивающе смотрели на ученого, тонкие синеватые губы растянулись в улыбке.

Взгляд Гаусгофер встретился с презрительным взглядом Анастасии, и бдительному Гауку даже показалось на секунду, что между женщинами блеснула синеватой вспышкой электрическая дуга взаимной ненависти. Гаук промолчал, а Рогов, казалось, ничего не заметил, погруженный в работу.

Проект «Телескоп» сделал резкий прорыв вперед в тот год, когда умер Еристратов, когда СССР вместе со странами Восточной Европы попытался прекратить холодную войну с Западом.

За окнами лаборатории стояло теплое майское утро. Внутрь проникал влажный после ночного дождя ветерок, приносящий терпкие запахи весеннего леса и молодой зелени, отчасти заглушив привычную вонь сгоревшей изоляции, смешанную с озоном и горячей пылью, лежавшей местами на электронных приборах.

Рогов недавно обнаружил, что его зрение начало портиться из-за постоянного применения электродов во время опытов, и тоща он решил провести опыт над пятнадцатилетним парнем, осужденным за тяжкие преступления. Ученый ввел платиновую иглу и электрод непосредственно в мозг подопытного, и результат оказался поразительным — парень видел какие-то образы, слышал незнакомую речь, однако его интеллектуальный уровень оказался настолько низким, что он не смог ничего толком рассказать. В принципе, Рогов был против использования заключенных в качестве подопытных, ведь Гаук, ссылаясь на секретность эксперимента, всегда настаивал на их ликвидации. И в то утро он обратился к Рогову с таким же предложением.

На это Рогов раздраженно ответил:

— Вы, Гаук, надеюсь, понимаете, насколько важна наша работа? Вы уже много лет торчите в лаборатории, но даже не пытаетесь помочь нам. Неужели вы лично не хотите принять участие в эксперименте? Надеюсь, вы сознаете, что работа с заключенными противозаконна? К тому же они не в состоянии ничего рассказать об увиденном, ибо слишком тупы.

Гаук ответил как всегда бесстрастным голосом:

— Товарищ профессор, вы выполняете приказ правительства, я тоже выполняю приказ. Заметьте, я никогда ни в чем не мешал вам.

Рогов буквально взревел от бешенства:

— Да, вы мне не мешаете! Но и не помогаете! Я без вас знаю свое место и тоже предан советскому правительству, но неужели вас не волнует тот факт, что мы на сто лет опередили ученых Запада? Сколько вам можно объяснять? Или вы так же тупы, как и подопытные свинки?

Гаук молча смотрел на Рогова своими глазами-бусинками. Его землисто-серое лицо по-прежнему ничего не выражало.

Черкас восхищенно взглянула на мужа и сказала:

— Ты должен продолжать эксперимент, Николай.

Гаусгофер, не одержав эмоционального порыва, выпалила:

— Продолжайте, товарищ профессор.

Рогов кивнул:

— Да, я лично продолжу эксперимент и сделаю все, что в моих силах, даже если мне придется проникнуть в сознание самого Эйзенхауэра, этого короля мошенников, замышляющего очередную пакость против советского народа. — Рот профессора скривился в презрительной усмешке. — Да, я смогу сделать его идиотом, с помощью своего аппарата.

— Даже и не пытайтесь! — воскликнул Гаук, протестующе взмахнув рукой. — Вы не имеете права делать этого без приказа!

Проигнорировав его замечание, Рогов продолжал:

— Сначала я подключу свой мозг к приемному устройству. Пока я не знаю, чей сигнал смогу воспринять и где в тот момент будет находиться его источник. Основная трудность будет заключаться в определении координат. С тем подопытным парнем произошла интересная история — совершенно очевидно, что он слышал звуки иностранной речи и его сознание переместилось очень далеко, однако он не знал ни одного иностранного языка, поэтому не смог пенять, где очутился и что увидел.

Черкас рассмеялась и сказала:

— Я спокойна за тебя, Николай. Эксперимент определенно не представляет опасности. Ты будешь первым человеком, покорившим чужой разум и подчинившим его своей воле.

Она обернулась к Гауку и Гаусгофер, спрашивая с ноткой пренебрежения:

— Я полагаю, товарищи не станут возражать?

Гаук угрюмо кивнул, а Гаусгофер, у которой перехватило от волнения горло, помассировала костлявой ладонью тощую шею и сказала:

— Конечно, товарищ Рогов, вы будете первым, ведь вы наш руководитель.

Рогов опустился в массивное кресло. Гаусгофер, облаченная в белый лабораторный халат, вынула из футляра аппарат-приемник и кивнула Черкас, которая щелкала тумблерами, подготавливая оборудование к работе. Сам приемник имел вид большого шлема, оплетенного проводами, внутри которого была закреплена платиновая игла, длинная и невероятно тонкая, предназначенная для проникновения в нервные центры и далее, непосредственно в мозг.

Черкас тщательно выбрила на темени мужа крохотный пятачок, не более трех-четырех сантиметров в поперечнике, а затем закрепила голову специальным обручем на спинке кресла для того, чтобы игла вошла в нужное место. Всю эту работу она проделала точно и быстро, пальцы ее были нежными, и в то же время в них чувствовалась уверенность. Черкас была не просто любящей женой Рогова, но и товарищем по работе. Она была истинным ученым, подлинной коммунисткой.

Анастасия отступила на шаг, любуясь делом рук своих, а потом улыбнулась Николаю одной из своих ослепительных улыбок, промолвив:

— Тебе, дорогой, не захочется проделывать эту процедуру ежедневно. Думаю, придется разработать способ проникновения в мозг без иглы. Наверное, тебе было больно?

— Какая разница. Это ведь наш триумф. Давай, опускай иглу, — резко ответил Рогов.

Черкас, глядя на супруга блестящими от нервного напряжения глазами, опустила вниз рычажок, приводящий в движение шлем-приемник, до того неподвижно висевший над теменем Рогова.

Лицо ученого побледнело, и он, зажмурившись, прошептал:

— Все, что я почувствовал, это слабый укол. Теперь вы должны включить энергию.

Гаусгофер, переполненная осознанием важности момента, обратилась к Анастасии:

— Разрешите, это сделаю я? — Черкас кивнула с явной неохотой, и Гаусгофер включила рубильник на стене. Эксперимент начался.

Влажный майский ветер проник в комнату, и все присутствующие ощутили пряный запах хвои. Однако трое людей, пристально наблюдавших за Роговым, даже не заметили этого. Они с тревогой увидели, как лицо ученого стало иссиня-багровым, а дыхание хриплым и свистящим. Черкас склонилась к нему с немым вопросом во взгляде.

Рогов неподвижно сидел в кресле, боясь пошевелиться, и сквозь посиневшие губы выдавил:

— Продолжайте эксперимент. Нет, хватит. Прекратите, сейчас же!

Ученый сам не знал, что, собственно, произошло. Он ожидал увидеть мир глазами любого живущего на Земле существа — человека, зверя или насекомого, он ожидал услышать иностранную речь, будь то английский или французский язык, или китайский, хинди, греческий или турецкий.

Однако ничего подобного не случилось — ученому казалось, словно он покинул реальный мир и находится где-то вне времени и пространства, а время сжалось, подобно мощной пружине, готовое швырнуть сознание Рогова куда-то далеко, туда, откуда нет возврата. Разум Николая неожиданно оказался в полной власти его собственного изобретения — шпионской машины, которая посылала в мозг сигналы невиданной доселе мощности. Аппарат Рогова преодолел незыблемое доселе пространство и само время. Электромагнитные импульсы машины устремились в своем дьявольском танце в будущее, достигнув 13582 года от рождества Христова.

Перед глазами Рогова танцевала трепещущая золотая фигура на светящемся парапете. Музыка и движения гипнотизировали, проникая в самые удаленные уголки сознания ученого. Ему казалось, что перед ним кружится и стонет его собственная душа, вырвавшаяся на свободу. В танце Рогов увидел всю свою жизнь, выраженную силой искусства. Сознание Николая стремительно менялось, подчиняясь неизвестной, властной силе, заключенной где-то внутри его собственного «я», и в последнее мгновение, словно очнувшись, он увидел жалкую, плачущую женщину, стоящую на коленях. Ее он когда-то любил, а теперь смотрел на Анастасию взглядом, полным равнодушия и презрения. Ему вдруг стало все равно, что с ней будет.

Музыка, звучащая в ушах ученого, усиливалась, и она, эта музыка, способна была заставить прослезиться самого Чайковского. Играл оркестр, мастерство которого превосходило все слышанное ранее, и Рогов тотчас увидел тысячи странных существ, тех, кто принял землян в Галактическое Братство и научил человечество подлинному гуманизму. Разум Николая, гениальный по меркам его столетия, вдруг уподобился разуму куколки насекомого, его сознание не могло охватить всего того, что он увидел, и ученый ощутил себя аквариумной рыбкой, выброшенной из застоявшейся воды в живительный поток.

Рогов перестал ощущать себя личностью, стремительно забывая жену Анастасию, Гаука и Гаусгофер, а игла шпионской машины все еще пронзала его мозг, посылая в него импульсы такой силы, что будущее буквально хлынуло в него вместе со всем своим светом и добротой, заключенными в сверкающем танце. Ученый потерял сознание.

Черкас метнулась вперед и вынула иглу, пытаясь поддержать обмякшее тело мужа.

После прямого сообщения в Москву в поселок Н. приехали двое врачей. Гаук привел их в комнату, где лежал Рогов, укрытый простынями и бледный, как полотно.

Старший из докторов — седовласый полный старик, строго посмотрел на сидевшую в изголовье постели Анастасию и проворчал:

— Вы не имели права на этот эксперимент без разрешения медиков, ведь никто из вас не имеет специального медицинского образования. Вы могли преспокойно экспериментировать на заключенных, а вместо этого товарищ Рогов предпочел воткнуть иглу в собственный мозг. Никто не давал вам права разбрасываться людьми!

Второй доктор, темноволосый крепыш с усталым взглядом и ранней лысиной, сказал:

— Вы слышите, он что-то говорит! Вернее, бредит про какую-то танцующую золотую фигуру.

Посиневшие губы Рогова приоткрылись, и он хрипло шептал:

— Я хочу быть рядом с ней. Тот «я» и есть подлинный. Она танцует, словно богиня.

Доктор озабоченно покосился на коллегу и констатировал:

— Нас ожидают крупные неприятности — возможно, мы навсегда потеряли гениального ученого. — Врач замолчал, словно и без того сказал слишком много.

Гаусгофер впилась взглядом в докторов и неожиданно спросила:

— Может быть, во всем повинна его жена?

Анастасия ничего не ответила. Губы ее были крепко сжаты, а в уголках рта резко пролегли горестные складки. Черкас словно бы поникла, постарела, и у нее не было ни малейшего желания отвечать на глупые выпады Гаусгофер. Она была поглощена мыслями о Николае, своем коллеге, своем возлюбленном.

Гаук, Гаусгофер, Анастасия и двое врачей перешли в столовую, где был накрыт обильный стол с разнообразными закусками и крепкими напитками. Людям ничего не оставалось, кроме как ждать и надеяться на благополучный исход.

Примерно через час шум вертолета вывел их из тягостного оцепенения, и они поднялись из-за стола, оставив еду почти не тронутой.

Из столицы прибыл заместитель министра обороны. Это был высокий тучный генерал по фамилии Карпер, облаченный в роскошный мундир со всеми регалиями и знаками отличия. Его сопровождали два полковника и один штатский — инженер из академгородка.

Карпер поздоровался и сказал:

— Я знаком со всеми присутствующими, поэтому без церемоний и проволочек приступим к делу.

Делегация прошествовала в спальню к Рогову.

Карпер, остановившись у постели ученого, рявкнул:

— Немедленно разбудить его!

Пожилой врач, пытаясь остановить генерала, сделал протестующий жест рукой, но тот пресек его попытку, сказав:

— Ни слова против! Немедленно разбудите!

— Но я дал ему снотворное, — виновато сказал врач, смущенно взглянув на Карпера, однако тот был неумолим.

— Действуйте немедленно, даже если это и повредит больному. Я обязан вернуться в Москву с подробным отчетом.

Второй доктор сделал ученому стимулирующий укол. Все отошли в сторону и застыли в ожидании.

Рогов корчился на кровати, судорожно открывая рот, и глаза его, широко открытые, не видели окружающих. Он шептал:

— О, эта золотая фигура на светящихся ступенях, верните меня к ней. Там музыка, и я хочу быть с музыкой, ведь я и есть музыка. Музыка…

Черкас подбежала к мужу, склонилась над ним и с надрывом крикнула:

— Очнись, любимый, очнись!

Но всем было ясно, что Рогов не слышит ее.

И тогда, впервые за много лет, Гаук проявил собственную инициативу. Он подошел к генералу, вытянулся по стойке «смирно» и сказал:

— Товарищ генерал, разрешите я внесу предложение?

Карпер воззрился на него с недоумением. Тогда Гаук кивнул на стоящую поблизости Гаусгофер и выпалил:

— Мы оба были направлены сюда по приказу товарища Сталина. Вот эта женщина, она старше меня по званию и несет всю ответственность за происходящее.

Карпер повернулся к Гаусгофер, которая застывшим взглядом смотрела на Рогова, и лицо ее было искажено гримасой горя.

Карпер проигнорировал это и жестко сказал:

— Что вы порекомендуете нам, товарищ Гаусгофер?

Она посмотрела на генерала отсутствующим взглядом и размеренно произнесла:

— Я не думаю, что во время эксперимента мозг Рогова был поврежден по нашей вине, и, чтобы узнать причину неудачи, один из нас должен последовать за ним.

— Что вы хотите этим сказать? — прорычал Карпер, недовольно покосившись на нее.

— Позвольте мне повторить эксперимент и лично подключиться к аппарату Рогова, — сухо ответила Гаусгофер.

Анастасия Черкас внезапно рассмеялась злым и полубезумным смехом, показывая пальцем в сторону Гаусгофер, и выкрикнула:

— Эта женщина сумасшедшая! Она влюблена в моего мужа уже много лет и вот сейчас вообразила, будто сможет спасти его. Она ненавидит меня все это время, и я не допущу, чтобы ее руки прикасались к изобретению Николая. Я сама повторю опыт!

Карпер отозвал сопровождающих его людей в соседнюю комнату, и они принялись вполголоса совещаться о чем-то. Разговаривали тихо-тихо, так тихо, что остальные не могли разобрать ни единого слова. Затем, приняв серьезное, подобающее моменту выражение лица, Карпер вернулся и резким, командным тоном начал говорить:

— Я могу выдвинуть против всех присутствующих самые серьезные обвинения! Вы провели незаконный эксперимент, во время которого мы потеряли Николая Рогова — светило советской науки, и, кроме всего прочего, я обнаруживаю, что офицер службы государственной безопасности, товарищ Гаусгофер, проявила глупейшую влюбленность!

В голосе генерала сквозило явное презрение, он распалялся все больше, постепенно переходя на крик:

— Делу советской науки не должны препятствовать отдельные личности! Нам придется действовать без промедления, ибо доктора склонны считать, что Николай Рогов не выживет. Мне необходимо точно знать, что с ним произошло.

Он сверкнул гневным взглядом в сторону Анастасии.

— Я полагаю, вы не станете возражать, товарищ Черкас. Ваш мозг тоже принадлежит России! Ваше образование было оплачено из государственного кармана, ваша жизнь является его собственностью! И сейчас, немедленно, товарищ Гаусгофер повторит эксперимент! Это приказ, а приказы не обсуждаются!

Все присутствующие проследовали в лабораторию, где уже горел свет и сновали испуганные лаборанты. За закрытыми окнами царили густые, прохладные сумерки. Слышалось гудение разогревающейся аппаратуры. В считанные секунды игла была стерилизована, и машина Рогова подготовлена к работе.

Гаусгофер опустилась в кресло, сохраняя бесстрастное выражение своего мертвенно-бледного лица. Лишь когда лаборант выбрил волосы на ее голове в том месте, где должна была войти игла, она слабо улыбнулась Гауку.

— Я догадалась! — неожиданно воскликнула Анастасия. — Теперь я знаю, куда в действительности попал мой муж!

— Что все это значит? — недоумевая спросил Карпер.

Взволнованная женщина продолжала:

— Николай побывал где-то в ином мире, или в ином времени. Понимание этого факта лежит далеко за пределами нашей науки! Мы с мужем создали великое оружие! И оно поразило нас, прежде чем мы сами смогли им воспользоваться! Проект «Телескоп» завершен, но вы, товарищ Карпер, вряд ли найдете добровольца, который согласился бы применить на практике его достижения.

Карпер пристально посмотрел на нее и обернулся, увидев подошедшего Гаука.

— Что вы хотите доложить? — спросил генерал.

— Я хочу сказать вам, что Рогов мертв. И товарищ Черкас говорит правду. Я знаю.

Карпер злобно уставился на него и спросил:

— Откуда вам это известно?

— Я знаю этих людей очень давно и совершенно уверен в правдивости их слов. С Роговым все кончено.

Карпер, наконец, поверил ему и замолчал, глядя, как игла шпионской машины опускается на затылок Гаусгофер. Анастасия, сидя на стуле рядом, прикрыла лицо ладонями и тихо плакала, но на нее, впрочем, никто не обратил внимания.

Лицо Гаусгофер налилось кровью и покрылось испариной. Пальцы стиснули подлокотник кресла.

Вдруг она воскликнула:

— Там золотая фигура на светящихся ступенях!

Женщина вскочила на ноги, обрывая провода аппарата, и игла его повернулась несколько раз в мозгу Гаусгофер. Через мгновение тело ее рухнуло на каменный пол.

Все присутствующие взглянули на Анастасию, которая сидела опустив голову. Карпер спросил ее:

— Что мы теперь будем делать?

Вместо ответа она упала на колени и зарыдала.

— Нет, нет, не Рогов! Только не Рогов! — хрипло крикнула она. Большего от нее добиться было невозможно. Гаук молча наблюдал, и на лице его не отражалось ровным счетом ничего.

На светящихся ступенях прекрасная танцовщица танцевала невообразимо прекрасный танец мечты в вихре чарующей музыки и ритма. Она танцевала до тех пор, пока вздох томного восторга не вырвался у жителей тысячи миров, и аплодисменты заполнили окружающее пространство.

Края золотистого парапета поблекли и стали темными, почти черными. Серебристое сияние угасло, и ступени стали обычными, сделанными из белого мрамора.

Танцовщица, сама потрясенная собственным исполнением, превратилась в обыкновенную усталую женщину, одиноко застывшую под грохот оваций. Но все эти аплодисменты мало волновали ее. Она уже мечтала о том дне, когда будет танцевать снова.