Из Питера в Питер [Михаил Юрьевич Ляшенко] (fb2) читать постранично

Михаил Юрьевич Ляшенко Из Питера в Питер

1

Валерий Митрофанович Ракиткин, учитель четвертого реального училища, бежал по весенней питерской улице, опасливо поглядывая на встречных. До отхода эшелона оставалось два часа. Это время Валерий Митрофанович распределил с точностью до минуты, все предусмотрел, учел. Но выгадать лишних четверть часика на всякий случай не мешало. Ни в коем случае нельзя было опаздывать в эшелон. Такая возможность попасть в тихие места, подкормиться, отдохнуть от питерской кромешности может не повториться.

Ах, какой нехороший стал город Питер, Петроград... Обшарпанные дома, всюду мусор, красные банты, шелуха от семечек, будто в деревне. Никакого порядка... С тоской взглянул Валерий Митрофанович на то место, где еще так недавно возвышался Меркулыч, городовой, косая сажень в плечах, рожа как медный самовар, голос — труба, не человек, а символ могущества империи. Пусто было место, где красовался Меркулыч. Запустение... Теперь не то что Меркулыча, приличного человека не встретишь. Вот пьяных полно, и на каждом шагу — бандиты... Валерий Митрофанович невольно подивился своей храбрости... Да не в храбрости дело, нужда заставила скакать через весь город. Его, титулярного советника все-таки, хоть большевики и ликвидировали табель о рангах, педагога, — брюхо, стыдно сказать, заставляло егозить и кланяться простой, безграмотной бабе. В надежде, что от нее перепадет лишний кусок. Ибо голод в Питере начинался страшенный... А баба, хоть и черная кость, служит буфетчицей в Смольном, на самом большевистском верху, и, к счастью для Валерия Митрофановича, обожает свое сопливое одиннадцатилетнее чадо, над которым Валерий Митрофанович в пути, в этом эшелоне, в своем вагоне-теплушке, будет полный хозяин... И даже глупая баба сообразит и расстанется волей-неволей с кое-какими калориями, комиссарскими разносолами...

Боже мой, о чем приходится думать!.. Дошел императорский Петербург до самого края, до бездны. Да и где сейчас государь император? По слухам, там же, за Уралом, в хлебных местах, куда направлялись детские эшелоны... Упразднили государя, как и титулярных советников. Страшное дело...

Валерий Митрофанович покосился на парадный подъезд Смольного, который сторожили суровые часовые, и юркнул с черного хода. Здесь проходили те, кто обслуживал огромное здание, — истопники, уборщицы, кухонные рабочие, поварихи... Его остановили. Он был щуплый, с деликатными ручками и ножками и острым, щучьим личиком. Постоянно ко всему принюхивался, стараясь, впрочем, делать это незаметно... Видно, не похож на кухонного мужика. На подозрительный взгляд часового Валерий Митрофанович облизнул сухие губы и вкрадчиво проговорил, как было условлено:

— Разрешите к Евдокии Ивановне, всего на пять минут. Я педагог, учитель, уезжаю сейчас с детским эшелоном за Урал, и ее сынок едет...

— Проходите, — строго кивнул старый матрос, которого Евдокия Ивановна с утра предупредила о визите учителя. — Четвертая дверь налево...

Валерий Митрофанович приоткрыл указанную дверь, заглянул в щелочку. Удивился... Его новая знакомая, Евдокия Ивановна, сидела у столика, одна. Пригорюнясь, рассматривала что-то на подносе, кажется, даже плакала.

— Что это вы, Евдокия Ивановна, право, — бойко заговорил Валерий Митрофанович. — Здравствуйте! Как вам не стыдно.

Он с досадой соображал, что если еще, не дай бог, придется утешать эту тетку, плести ей что-нибудь о ее сыночке, то этак выбьешься из графика, чего доброго опоздаешь к эшелону. Взять бы, что она там приготовила, и ходу.

— Здравствуйте, — машинально ответила женщина. И подняла заплывшие слезами глаза на шуструю фигурку учителя. — Ну, как я ему это понесу? — шепотом спросила она, стыдясь. — Чай сушеной морковкой заварен, а хлеба-то, хлеба — два лепестка...

— Это кому же? — тотчас полюбопытствовал Валерий Митрофанович.

— Ленину! — жарким стыдом вспыхнула буфетчица. — Владимиру Ильичу... — И слезы снова закапали. — Ну не могу я к нему идти...

Валерий Митрофанович смотрел на нее в немом удивлении. Недоверчиво хихикнул:

— Не верится как-то...

— Да кто же поверит! — согласилась буфетчица. — Не поймешь, что за власть. Сидят голодные...

— Ай-яй-яй, — сухо молвил Валерий Митрофанович, чувствуя себя кровно обиженным, еще раз обойденным большевиками, ну, захватили власть, так уж пользуйтесь ею, как все люди, а это что же такое...

И он оскорбленно зажевал губами, глядя на Евдокию Ивановну с плохо скрытым негодованием. Вместо предвкушаемых разносолов тут пили морковный чай!

Она молча пододвинула ему приготовленный узелок. Ага!.. Валерий Митрофанович несколько оживился.

— Вы уж, пожалуйста, — стыдливо сказала Евдокия Ивановна, — не забижайте Мишутку...

Валерий Митрофанович забормотал что-то утешительное, протягивая цепкую лапку за подаянием, и уже сгреб его, но женщина нахмурилась, вернула дар к себе и короткими, сильными пальцами развязала тугой