Расскажи мне три истории [Джулия Баксбаум] (fb2) читать онлайн

«Не мой тип», – твержу я себе перед тем, как подойти к его обычному месту возле «Koffee Kart».

«Не мой тип», – повторяю я, когда вижу его в лучах подбитой славы: болезненного и помятого.

«Абсолютно не мой тип», – убеждаюсь я, когда выясняется, что мне нужно простоять в очереди из пяти подтянутых, как львицы, девушек, среди которых есть явный лидер, а остальные напоминают ее одинаково одетых миньонов. Которые проглотят тебя живьем и обглодают твои косточки.

– И, скажи мне, что ты придешь в субботу, – спрашивает предводительница – девушка по имени Хизер, нисколько не смущаясь пренебрежительного объятья Бэтмена и того, что он продолжает при этом сверлить взглядом свою книгу. Сегодня это не Сартр. «Дракула», что круто и своевременно одновременно, так как близится Хэллоуин.

Не мой тип, не мой тип, не мой тип.

– Может быть, – отвечает он. – Как получится.

Общие фразы, произнесенные таким образом, чтобы не нести никакого смысла. Впечатляющие в своей неопределенности. Не уверена, что могла бы сказать меньше, даже если б попыталась.

– Конечно, Итан, – отвечает одна из девушек. Ее имя Рейн¹⁴ или Шторм. А может Скай¹⁵. Точно что-то связанное с погодой. – Ну, тогда, думаю, увидимся.

– Ага, – отвечает он, даже не пытаясь вести себя нормально в этот раз. Просто утыкается в книжку прямо перед ними. Выдохся.

– Ладно, ну пока тогда! – улыбается Хизер наилучшей улыбкой – с идеальными зубами, что естественно, ведь ЛА родина фарфоровых коронок. Я загуглила «коронки» прошлой ночью и выяснила, что они стоят минимум тысяча долларов за зуб, так что ее челюсть в пять раз дороже моей машины.

– Пока-а-а, – протягивает другая девушка и в итоге уходит. Бэтмен, видимо, испытывает облегчение от того, что они ушли.

– Чем могу помочь? – спрашивает он, будто бы я следующий покупатель в очереди. Вспоминаю проект по английскому и то, как он только что предположил, что я такая же, как все.

– По поводу «Бесплодной земли»…, – начинаю я, засовывая руки в задние карманы в попытке придать позе непринужденный вид. – Если не хочешь работать вместе, все нормально. Но тогда мне придется поговорить с миссис Поллак и подыскать нового партнера. Я не собираюсь позволить тебе сделать всю работу.

Вот, я сказала это. Не так уж трудно. Выдыхаю. Меня слегка потряхивает и кружится голова, но со стороны этого не должно быть заметно, надеюсь. Моя маска непоколебимо остается на месте. Теперь я жду, когда он протянет мне мой «Хеппи Мил», и мы покончим с этим.

– В чем проблема? Я уже сказал, что получу отлично, – говорит он и откидывается на спинку стула. Итан занимает этот стул гораздо дольше, чем я свою обеденную скамейку. Он снова сверлит меня взглядом. Его голубые глаза сегодня кажутся серыми, как зимнее небо Чикаго. И почему он всегда выглядит таким уставшим? Даже его прическа выглядит устало, волосы торчат в разные стороны, а затем свисают, будто склоняясь в поражении.

– Дело не в этом. Я и сама могу получить отлично. Мне не нужно присваивать твою работу, – отвечаю я, скрещивая руки. – Да и вообще, это против кодекса чести.

Он снова поднимает на меня взгляд, и я замечаю легкий намек на ухмылку. Думаю, это лучше пренебрежения, но все равно неприятно.

– Кодекса чести?

Да пошел он. Наверняка он сынок какого-нибудь известного актера или режиссера, и ему вообще не нужно париться об исключении. Или о том, как поступить в колледж. Он, наверное, никогда и не слышал слово «стипендия». Что ж, пусть поищет в словаре.

– Послушай, я новенькая здесь, понятно? И я не хочу, чтобы меня исключили или я попала в неприятности и так далее. Это выпускной класс, так что все серьезно. Поэтому мне наплевать, если ты думаешь, что это идиотизм, глупость или еще что.

– Или еще что, – отвечает Бэтмен. Еще одна таинственная усмешка. Ненавижу его. Серьезно. Во всяком случае, когда Джем и Кристал насмехались надо мной, я знала, что их поводы для меня не имеют значения. Ни одежда, ни слова. В голове раздается голос мамы – всего мгновенье, поскольку ее голос практически испарился, как вода в воздухе, или распался, как земля, что обращается в пыль, но на одну короткую секунду она здесь со мной: «Другие люди не могут заставить тебя почувствовать себя глупо. Только ты».

– Или еще что, – вторю я, поддерживая шутку. Типа он не может унизить меня. Я сдерживаю нежданные слезы. Почему они появились? Нет, не сейчас. Только не это. Я глубоко вдыхаю, и они отступают. – Серьезно, я найду другого партнера. Не так и сложно.

Я заставляю себя посмотреть ему в глаза. Пожимаю плечами, будто мне по барабану. Выбираю такую интонацию, словно передо мной стоит очередь из людей, которые хотят со мной поговорить, как до того стояли перед ним львицы. Бэтмен пристально смотрит на меня в ответ, слегка покачивая головой, как бы пытаясь проснуться. А потом улыбается. Не ухмылкой. Без намека на грубость и жестокость. Просто старая добрая улыбка.

У него нет фарфоровых коронок. Видно небольшие щербинки. Два передних зуба немного кривоваты, едва заметно наклонены вправо, как если бы они решили, что в нем и так все слишком идеально. Не думаю, что Итан пользуется подводкой. Он просто измотан, это видно в чертах его лица.

– Хорошо, давай сделаем это, – выдает он.

– Что прости? – Я отвлеклась на его улыбку, которая преобразила лицо. Превращая его из симпатичного, угрюмого подростка в слегка глуповатого и немного странного одновременно. Я могу представить его в тринадцать – застенчивого, скромного, совсем не того, кто придерживает место в «Koffee Kart». Хотела бы я познакомиться с ним в то время, когда он читал комиксы «Марвел», а не Сартра, не сыпал сложными вопросами и не был постоянно печальным, либо злым, либо усталым – таким, как сейчас.

Мне определенно больше нравится, когда он улыбается.

– Давай разберемся с «Бесплодной землей» вместе. Апрель жесточайший месяц и все в том же духе. Не самое любимое мое стихотворение, но новаторское, – говорит он, кладет закладку в «Дракулу» и закрывает ее, словно ставя точку. Решение принято. Вот ваши «Чикен МакНагетс» под горчично-медовым соусом. Пожалуйстанезачтоприятногоаппетита.

– Хорошо, – отвечаю я, потому что от попыток понять его я отупела. Теперь я – та, кто устал. Его улыбка будто ключ к разгадке. Как несовершенства заставляют его выглядеть еще идеальнее? И он что, только что использовал слово «новаторский»? Он печальный, злой или ему просто шестнадцать?

– У нас в самом деле есть «Кодекс чести»? – интересуется он.

– Да. И он состоит из десяти страниц.

– Каждый день узнаю что-то новое. Мы же еще официально не знакомы, правда? Я Итан, Итан Маркс.

– Джесси, – говорю я, и мы пожимаем друг другу руку, как настоящие взрослые: никаких ударов кулаками, или фальшивых поцелуев в щеки, или мужских кивков. Его пальцы длинные, тонкие и твердые. Они тоже нравятся мне, как и его улыбка. Хочу прикасаться к ним дольше. – Холмс.

– Приятно наконец-то познакомиться с тобой, Джесси, – он делает паузу, – Холмс.

День 15. Определенно лучше.

Позже в спортзале я бегу рядом с Дри – она говорит, что так ее называют друзья, потому что Адрианна слишком «отдает реалити-шоу» – и мы смеемся, пока считаем количество раз, когда мистер Шакельман пытается ненароком поправить свои яйца. Это выход Дри. НН прав: она забавная.

– Не могу понять, они у него просто чешутся или он пытается скрыть стояк после наблюдения за дьявольски-искусительной пробежкой, – говорит она. Джем и Кристал уже три раза обогнали нас и даже не вспотели, и дыхание их не сбилось. Они выглядят настолько хорошо, что я не могу перестать любоваться ими.

Мистер Шакельман выглядит ненамного старше парней из старших классов, разве что у него уже есть пивное пузико и намечающаяся лысина на затылке. Он носит спортивные шорты и пронзительно свистит в пластиковый свисток чаще, чем необходимо.

– Они близняшки? – спрашиваю я про Джем и Кристал.

– Нет, – смеется Дри. – Но дружат с незапамятных времен.

– А они всегда были такими, ну знаешь, сучками? – Ненавижу слово «сучка». Правда. От использования слова на «с» чувствую себя ужасной феминисткой, но иногда подходящего выражения не найти.

– Да нет. Знаешь, как бывает. Заносчивые девочки становятся такими в седьмом классе, и потом остаются такими вплоть до встречи выпускников лет так через десять, когда они снова хотят стать лучшими подружками. По крайней мере, так говорит моя мама.

– Забавно, что старшие классы везде одинаковы, – говорю я и улыбаюсь Дри. Пытаюсь не чувствовать дискомфорт при упоминании мам, будто от этого не было невидимой вспышки у меня в груди. – То есть, это место совершенно другое, нежели то, откуда я приехала, но некоторые вещи неизменны. Этого невозможно избежать.

– Колледж. Так близко и все же так далеко, – отвечает Дри. У нее нет ничего общего со Скарлетт – дерзкой и не боящейся ничего и никого, вопреки ее словам, она была самой храброй в нашем дуэте – и еще, у меня такое чувство, что Скар бы понравилась Дри. Она бы взяла ее под свое крылышко, как и поступала по отношению ко мне все эти годы.

– Один друг сказал мне недавно, что то, насколько ты счастлива в школе обратно пропорционально тому, как успешна ты будешь в дальнейшей жизни, – говорю я, проверяя теорию, что НН может оказаться Адрианной, хотя с большой долей уверенности я считаю, что НН – это Тео. Может, она просто постеснялась представиться. Я внимательно изучаю ее лицо, но в нем нет даже намека на признание.

Неа, не она.

– Не знаю. Надеюсь, что так. – Она тянется к заднему карману и вынимает ингалятор. – Извини, аллергия пыльцу. И на пыль. Да вообще на все. Знаю, выгляжу глупо, но если бы я не дышала, то выглядела бы еще хуже.

Раз уж мы становимся ближе, мне стоит сказать ей, что не за что извиняться. Никаких самоуничижительных реплик не требуется. А потом смеюсь про себя, потому что, несмотря на то, что Скар за тысячу миль далеко, она прямо здесь, в этот момент. Поскольку вещи такого рода она всегда говорила мне.

ГЛАВА 8

На Тео кожаная жилетка и настолько узкие джинсы, что, кажется, это просто набедренная татуировка. Уверена, он подходит к акту переодевания, как к выбору одежды для костюмированной постановки. Сегодня он похож на удивление горячего члена мотоклуба «Ангелы ада».

– Вижу, ты заценила мои бицепсы, – говорит он, открывая холодильник. Он вынимает два сока в яркой упаковке и передает один мне. – Держи. Это убережет тебя от авитаминоза.

Я сижу на одной из кухонных табуреток и читаю. Этот громадный дом опять ввел меня в заблуждение – мне казалось, дома я одна. Если бы знала, что Тео здесь, не вышла б из комнаты с очищающей маской на лице. Не лучший видок, одежда и все остальное.

Я делаю глоток мутно-зеленого сока, который и на вкус отвратителен. Борюсь с рвотным рефлексом.

– Что это за хрень такая?

– Капуста, имбирь, огурец и свекла. Наверное, тебе стоит начать с того, где есть немного фруктов. Забыл, как ты неопытна в соках.

– Неопытна в соках? Да ладно? Знаешь, иногда разговаривать с тобой – это как смотреть реалити-шоу, – говорю я. – Настолько забавно, что не воспринимаешь всерьез.

– Это все всерьез, детка. – Тео снова поигрывает своими впечатляющими мускулами.

– Неплохо, – говорю я, имея в виду его руки. – Мне нравится байкерский стиль.

– Байкер? Я хотел быть похожим на рокера.

– Ну и это тоже.

– Но здоровый и мускулистый рокер, а не обдолбанный и тощий, да?

– Определенно первое.

Тео расслабляется, и впервые я замечаю, что, возможно, он и не всегда такой уверенный. Теперь, когда я знаю, чего ожидать, делаю еще один глоток сока. Существует нечто странно-притягательное в его мерзком вкусе. Не могу решить: нравится ли он мне или нет – прямо как и мое отношение к Тео.

– Ты собираешься на вечеринку Хизер сегодня? Там будет настоящее безумие. Ее отец со своей новой пассией в Таиланде, и у него огромный особняк на холмах. У них тонны денег.

Минуточку, НН недавно использовал выражение «тонны денег».

«Это ничего не доказывает», – твержу себе.

Это же расхожая фраза, так ведь?

Я смотрю на Тео и показываю на свою маску.

– А ты как думаешь?

– Ну уж нет. Прошу, не надо давить на жалость и просить взять тебя с собой, – говорит Тео.

– Какое чудесное приглашение, но я откажусь. У меня еще домашка не сделана.

– Не верю. Сегодня субботний вечер.

– Мне нечего надеть.

– Это больше похоже на правду. Но, думаю, мы можем поскрести по сусекам.

– Серьезно, спасибо за сочувствие и все такое, но может в следующий раз?

– Многое теряешь, – говорит он, спрыгивает со стула и пытается стукнуться со мной кулаками. – Не скури всю травку, пока меня не будет.

Кому:

Некто Никто

(

somebodynobo

@

gmail

.

com

)

От: Джесси А. Холмс (jesster567@gmail.com)

Тема: Субботний вечер

Ты на вечеринке Хизер?

Кому: Джесси А. Холмс (jesster567@gmail.com)

От: Некто Никто (somebodynobo@gmail.com)

Тема: Почти воскресное утро

может быть. а ты?

Кому: Некто Никто (somebodynobo@gmail.com)

От: Джесси А. Холмс (jesster567@gmail.com)

Тема: Не совсем. Только через два часа.

Если б ты там был, то бы знал, есть ли я там, так?

Кому: Джесси А. Холмс (jesster567@gmail.com)

От: Некто Никто (somebodynobo@gmail.com)

Тема: ладно. твоя взяла. субботняя ночь.

не пытайся шпионить за мной. вечеринки Хизер ГРАНДИОЗНЫ.

Кому: Некто Никто (somebodynobo@gmail.com)

От: Джесси А. Холмс (jesster567@gmail.com)

Тема: Так легко сдаешься.

Единственный человек, кто любит шпионить, – это ты.

Кому: Джесси А. Холмс (jesster567@gmail.com)

От: Некто Никто (somebodynobo@gmail.com)

Тема: мне нравится, что ты можешь…

наша первая ссора? ;)

Кому: Некто Никто (somebodynobo@gmail.com)

От: Джесси А. Холмс (jesster567@gmail.com)

Тема: ???

ОМГ. Ты что, прислал мне смайлик?

Кому: Джесси А. Холмс (jesster567@gmail.com)

От: Некто Никто (somebodynobo@gmail.com)

Тема: … говорить одновременно на разные темы.

технически,

это был смайлик, и твой «

ОМГ

» тоже считается, поэтому мы в расчете.

не хочу торопить события, мы общаемс

я всего дней десять, но

,

может

,

перейдем в мессенджер? это обновление

почты каждые пару секунд

раздражает до чертиков

.

х

отя я буду скучать по твоим заголовкам с темой…

Я: Готово.

НН: ах, так гораздо лучше.

Я: Да ты что? Не хочу давить на тебя современными технологиями, но мы могли бы обмениваться смсками. Как нормальные люди.

НН: и раскрыть свое инкогнито? нет, спасибо. субботняя ночь. или почти воскресное утро. как бы то ни было. ты на вечеринке или нет?

Я: Нет. А ты?

НН: был. уже нет. сейчас просто сижу в машине и играю большими пальцами, общаясь с тобой. стой, это звучит развратно? я этого не хотел. ну разве что тебе это по вкусу.

Я: Я собираюсь просто проигнорировать это.

НН: как хочешь. от всей этой фишки с анонимностью я слегка глупею.

Я: Анонимность – ВОТ что глупо.

НН: разве? не уверен. вне зависимости, так будет и дальше.

Я: Вне зависимости – это не слово.

НН: ботанка. признаю свою ошибку.

Я: Ты придурок, в хорошем смысле.

НН: как твои дела, есть прогресс? ты находилась под стеклянным потолком всю неделю. я волновался.

Я: Определенно есть. Спасибо за беспокойство. А твои как? Все хорошо?

НН: да, нормально, наверное. не самый лучший год.

Я: Знаю, каково это.

НН: да? надеюсь, что все-таки нет, но, возможно, это так. у тебя хмурый взгляд.

Я: Да? И когда это ты видел мой взгляд?

НН: ну не видел. не совсем. и я больше имею в виду твои брови. у тебя нахмуренные брови.

Я: Не знаю, как мне быть с этой информацией? Ботокс?

НН: и девушка из Чикаго превратится в девушку из ЛА. ну уж нет.

Я перестаю писать. Ощупываю брови. У меня есть склонность нахмуривать брови, всегда так делала. Мама предостерегала меня, что если я продолжу в том же духе, то у меня появятся постоянная морщинка, как у нее. Но у нее она имела форму восклицательного знака, прямо посередине лба. Как знак энергии, которая вырывается наружу, может веселья. Но не печали.

Я все время выгляжу хмурой? Надеюсь, что нет. Не хочу быть хмурой девушкой. Я не такая. Ну не совсем. Суть в том, что я не хочу, чтобы меня так воспринимали.

НН: ты еще здесь? я что-то не то сказал? к слову, мне нравятся твои брови такими, какие они есть.

Я: Просто задумалась. Прости.

НН: эээ, не делай этого. ты можешь причинить себе вред.

Я: Расскажи мне о вечеринке #мойзаместительнавечеринке

НН: так себе. типичная вечеринка старшеклассников, разве что на ней был знаменитый диджей, о котором я ни разу не слышал, а у Хизер крутой дом, и все изрядно набрались.

Я: Ты тоже?

НН: не, я за рулем. не хотел брать такси. знал, что не задержусь надолго.

Я: Просто показался.

НН: не знаю. мне кажется это все таким… глупым или скучным, как-то так.

Я: Понимаю. В Чикаго было то же самое, разве что вместо знаменитого диджея и крутого дома были дорожки в боулинге. Ну а так, все то же самое…

НН: глупо и скучно. Не совсем так. это мелочно. все это мелочно и неважно.

Я: И еще это кажется жизненно важным для всех остальных, и, осмелюсь сказать, даже в какой-то степени важно для тебя, что само по себе неловко. В том, что я сказала, есть смысл?

НН: абсолютно. если тебе интересно, я чувствую, что это важно: общаться с тобой

Я: Да?

НН: да

ГЛАВА 9

До того, как умерла мама, мы со Скарлетт зачастую обсуждали концепцию идеального дня. Что могло бы произойти – с того момента, как мы проснулись, и до того, как мы засыпаем, – что сделало бы этот день лучше, чем все предыдущие. Мы не мечтали о непостижимом. По крайней мере, я. Моим главным посылом было отсутствие неких событий. Я хотела такой день, на протяжении которого я бы не спотыкалась, не разливала бы ничего на одежду и не чувствовала бы себя неловкой, смущенной или непривлекательной. Я бы не опоздала на автобус и не забыла положить чистую форму для физры. Когда я посмотрела бы на себя после обеда, в моих зубах не застряли бы кусочки пищи, и ничего не торчало бы из носа.

Конечно, это не все условия. Еще я бы включила первый поцелуй, хотя не могла назвать вам конкретное имя – какой-то безымянный, безликий парень, с которым мне комфортно и уютно, и еще симпатичный. Я могла вообразить, как поедаю мамины блинчики на завтрак перед школой, которые она всегда пекла в виде моих инициалов задолго до того, как я выросла из вещей такого рода, хотя потом вы осознаете, что из вещей такого рода вы никогда не сможете вырасти. Или ее вегетарианскую лазанью на ужин. Я любила ее вегетарианскую лазанью.

Ничего необычного.

Кто знает? Может это был бы просто день пиццы в школе. В нашей школе была на удивление вкусная пицца.

Идеальный день не должен был включать в себя воображаемую поездку на Карибы или прыжки с парашютом, или поездку на заднем сидении мотоцикла в обнимку с кем-то обтянутым в кожу, хотя, по большей части, все это было в списке Скарлетт.

Мне же всегда нравилась простота.

Сейчас, по другую сторону всего, я не могу вообразить идеальный день. Теперь, без мамы, что вообще могло бы быть идеальным?

Я думаю о прежних временах – прежних, прежних, прежних – и все они кажутся идеальными. Да кому вообще было дело до моих отбитых ног или застрявших в носу козявках? У меня была мама, и не просто упоминание общего значения слова, а моя мама, которую я любила так, как не все любят своих мам. Знаю, в какой-то степени все любят своих мам, потому что это же мама, но я любила свою маму не только потому, что она была моей матерью. Я любила ее, потому что она была классной, интересной, добродушной, прислушивалась ко мне и продолжала печь мне блинчики в форме моих инициалов, потому что каким-то образом она поняла, чего даже я не осознавала, что я никогда не стану слишком взрослой для такого рода вещей. Я любила маму, потому что она прочла мне вслух всю серию о Гарри Поттере, и когда она закончилась, то вместе со мной хотела начать ее перечитывать.

Если что я и уяснила за последние два года, так это то, что память изменчива. Когда я читаю Гарри, то больше не слышу голос мамы, но представляю ее рядом со мной, а когда даже это не получается, то воображаю вес кого-то, сидящего напротив меня, рука возле моей руки, и делаю вид, что этого достаточно.

Я любила маму, потому что она была моей.

А я была ее.

И этой принадлежности друг к другу никогда уже не будет в моей жизни.

Идеальные дни только для тех, у кого небольшие, осуществимые желания. А может, для всех нас они просто становятся идеальными позднее; лишь потому, что они были безоговорочно и безвозвратно потеряны.

ГЛАВА 10

– Извини, мы только что наняли барист с опытом работы в «Старбаксе», – отвечает парень из «Старбакса», когда я спрашиваю про подработку после школы. На вид ему двадцать с хвостиком, и, похоже, он тратит большую часть своих чаевых на гель для укладки волос. – Это серьезная работа. Мы подходим к ней очень ответственно.

– Погоди, что? – спрашиваю я, потому что после вышесказанного промолчать я просто не могу.

– Прости, просто разучиваю роль. – Он показывает мне сценарий, который прячет под стойкой. – Чуть позже у меня прослушивание. Вообще-то, я актер.

Кофе-Парень, чье имя, если верить бейджику, на самом деле Гай¹⁶, улыбается так фальшиво, что складывается такое впечатление, будто он делает кому-то одолжение.

– Я только что получил приглашение стать участником нового шоу «Развратные парковщики».

– Клево, – отвечаю я, раздумывая, надо ли из вежливости сказать, что он выглядит знакомо. Хотя это не так. – Так как же ты стал опытным баристой в «Старбаксе», если они нанимают барист только с опытом работы в «Старбаксе»? Сначала курица, потом яйцо, верно?

– А?

– Я просто спрашиваю, как ты получил работу?

– А, ну да. Я соврал.

– Ты соврал?

– Я сказал, что работал в «Старбаксе» раньше. Несколько лет.

– И они тебе поверили? – Размышляю о том, чтобы пойти домой и отредактировать резюме, добавив графу «Старбакс» на Оук-Парк с 2013 по 2014, и придти завтра. Но потом представляю свой первый день в качестве псевдоопытного работника «Старбакса». Не сомневаюсь, что я ошпарю себя или же на мне сорвут злость клиенты. Люди отвратительны до того, как получат свой кофе.

– Думаю, я очень хороший актер. – Кофе-Парень снова улыбается, и создается впечатление, будто он говорит три разных реплики одновременно. Ту, что он произносит вслух, ту, которую репетирует из-под стойки, и ту, невысказанную, что кроится в его улыбке, которая словно говорит: «Всегда пожалуйста».

После «Старбакса» мне не везет в «ГЭПе», в местечке, где делают фрэши, в безглютеновой вегетарианской кондитерской и в «Намасте Йоге». Я уже готова было сдаться, когда замечаю крошечный книжный магазин под названием «Купи книгу здесь!», приютившегося напротив магазина с дизайнерской детской одеждой. Не самый обнадеживающий знак, но попытка не пытка.

Книжный запах приветствует меня с порога, и я чувствую себя как дома. Именно так пах мой дом в Чикаго – бумагой. Скрещиваю пальчики в кармане и произношу короткую молитву, пока прохожу мимо полок к кассе в другом конце магазина. В другой ситуации я бы не торопилась, пробежала пальцами по корешкам, посмотрела бы, есть ли что-то достойное внимания, что потом можно будет позаимствовать в библиотеке. Но прямо сейчас мне нужна работа, а не материал для чтения. И без того, даже не имея подобия социальной жизни, мне допоздна приходиться работать над домашкой и подготовкой к академическому тесту. И хотя я отчаянно нуждалась в кофеине сегодня, у меня не получилось купить даже диетическую колу из тупого кафетерия Вуд-Вэлли (НН прав. В банкоматах можно снять минимум 10 долларов. А у меня на счету только 8,76. Я собиралась попросить денег у отца утром, но рядом была Рейчел, и я не могла вынести мысль о том, что она полезет за кошельком и протянет мне двадцатку).

– Я могу тебе помочь, милая? – спрашивает продавщица, и, посмотрев ей в лицо, я понимаю, что с момента переезда сюда я не видела ни одного человека с морщинами. У всех женщин в ЛА натянутая, накачанная ботоксом кожа, отчего они выглядят не на свой возраст – им может быть как сорок, так и семьдесят. У этой же – волосы седые, а губы исчерчены морщинками, она одета в одну из тех льняных туник, которые продаются в дорогих магазинах для хиппи. Ей, вероятно, столько же, сколько и Рейчел, хотя у них может быть разный типаж. Там, где у Рейчел острые линии, у нее они плавные.

– Здравствуйте, вам случайно не нужен помощник? – интересуюсь я и слышу голос Скар в голове: «Включи свою внутреннюю богиню. Будь уверенной, сильной и убедительной». Любимое слово Скар – «убедительный», и на самом деле это все, что вам нужно о ней знать. Мое любимое слово – «провафлить». Одновременно напоминание о вкусной еде и глагол.

Женщина внимательно осматривает меня, отмечая мои кеды, потрепанный шарфик, кожаную мотоциклетную куртку и волосы, забранные на макушке в небрежный пучок. Может, мне нужно было придать себе более профессиональный вид, хотя у меня нет костюма или чего-то подобного. Даже на похороны мамы я одалживала одежду у Скарлетт. После чего она перестала носить свой любимый пиджак из-за плохих ассоциаций.

– Зависит от того, как ты относишься к книгам? – задает она встречный вопрос.

Я ставлю сумку на стойку и открываю ее. Вынимаю шесть книг, которые взяла в библиотеке на прошлой неделе. Когда мы переехали, я завела себе там абонемент. Потому что это одна из тех вещей, которые гарантированно будут бесплатными.

– Это то, что я читаю сейчас. «Бесплодная земля» и «Преступление и наказание» по школьной программе, остальное же для души.

– Ты читаешь документальную литературу о нацистской Германии для души? – спрашивает она, указывая на книгу «Пропавшие» Дэниела Мендельсона.

– Захотелось чего-то новенького. Она показалась мне интересной. О парне, который пытается выяснить, что произошло с его семьей.

– Да уж. Третья книга в серии молодежной антиутопии говорит о том, что ты готова ждать серию до конца. О, и кое-что олдскульное Глории Стейнем. Мне нравится такое разнообразие.

– Я всегда любила читать. Это у меня в ДНК, – говорю я, задерживая дыхание.

– Вот, что я тебе скажу, – молвит она, и я улавливаю нотки вежливого отказа.

Нет, мне нужна эта работа.

– Пожалуйста. Послушайте, мне не нужно работать много часов, если вы нуждаетесь в ком-то на неполный рабочий день, то тогда я могу быть этим человеком. Хочу сказать, что я подстроюсь под любой график. Я свободна каждый день после школы и по выходным. Я люблю книги, мне нравится ваш магазин и даже его название, хотя не уверена, что нужно использовать восклицательный знак, и мне кажется, что это могло бы быть подходящим местом. Для меня. Здесь. У меня есть с собой резюме, если оно вам нужно.

Я достаю свое жалкое резюме, содержащее опыт работы няней и недолгую работу в магазине заколок для сопливых семилеток и, конечно же, знаменитые два года в «Смузи Кинг». Мои внеклассные занятия (ежегодник, газета, клуб фотографии, клуб испанского, поэтический клуб), мой средний балл в предыдущей школе и маленький абзац под заголовком «Хобби и интересы»: Чтение. Сочинительство. Траур (окей, этого там нет, но должно было бы. В этом я совершенна).

Надо было поменять шрифт на «Courier 16» так, чтобы мое резюме занимало целую страницу.

– Где ты учишься?

– Вуд-Вэлли? – произношу я с вопросительной интонацией. Черт бы ее побрал. – Я в старшем классе? Только переехала?

– Мой сын тоже учится в Вуд-Вэлли, он в выпускном классе. Знаешь его? Лиам Сэндлер?

– Извините, я совсем новичок. Пока никого не знаю.

– Ты мне нравишься, – говорит она, ее улыбка абсолютно другая, нежели у Кофе-Парня. Доверительная, а не самовлюбленная. – Давай я поговорю с Лиамом. Он жаловался, что хочет больше времени репетировать с группой. Если он захочет отдать свои часы, то они твои.

– Большое вам спасибо. Мой номер написан в уголке сверху, так что просто позвоните мне. В любом случае. – Я мешкаю на выходе, хотя понятно, что мне пора. Судьба моя теперь в руках какого-то старшеклассника из Вуд-Вэлли, который хочет больше времени стучать на барабанах. Надеюсь, ему захочется практиковаться каждый день и каждый выходной.

Я хочу съехать из дома Рейчел и переехать сюда, спать под стеллажами и заваривать суп в кружке из кулера, что в углу. Я хочу, чтобы эта седовласая женщина обсуждала со мной книги и помогала мне с домашкой. Хочу, чтобы она сказала мне, что я сдам академический тест на отлично, даже несмотря на то, что ко мне не приходит репетитор два раза в неделю, как к Тео. Хочу, чтобы она заверила меня в том, что все будет хорошо.

Даже если отбросить все вышеперечисленное, по крайней мере, я хочу, чтоб она дала мне скидку.

Я собираю книги и иду к двери с поникшей головой. Вынимаю телефон, чтобы написать Скар.

Я: Посылаю позитивные вибрации. Идеальный книжный=идеальная работа. Я так хочу ее.

Скарлетт: Лучше, чем смешивать смузи с твоей наилучшайшей подружкой?

Я: Даже рядом не стоит. Но если я вынуждена быть волком-одиночкой, то лучше быть в окружении воображаемых друзей.

Скарлетт: Скучаю по тебе, леди.

От ее слов мне становится легче, и я ловлю себя на том, что улыбаюсь в телефон. Я не одинока. Не совсем. Только географически изолирована.

Не печатай на ходу. Первая мысль, когда я оказалась прямо на полу порога книжного магазина, держась за пульсирующий лоб. Я вижу звезды. Не те, что пообещал отец, когда пытался воодушевить меня перед переездом в Лос-Анджелес, а те, которые рисуют в мультиках, дабы обозначить столкновение. Понятия не имею, как я здесь оказалась. Почему мне больно вращать головой, почему коленки подогнулись, и почему я чувствую, что готова расплакаться в миллионный раз после переезда в это место.

– Ты в порядке? – спрашивает голос. Я не поднимаю взгляд – еще не время, потому что чувствую, если пошевелю головой, то меня может вырвать, а от этого все может стать еще хуже. Такого унижения я не вынесу, лучше буду сдерживаться, пока могу, не усугубляя ситуацию. – Я тебя не заметил.

– Ясно, – отвечаю я и внезапно смотрю глаза в глаза своему ровеснику, который присел на корточки проверить мое лицо на наличие ушибов и ссадин. У него длинные грязновато-светлые волосы, темно-карие глаза и намечающийся прыщ на подбородке. Улучшенная версия Адама Кравица – мальчика по соседству. Милый, отрешенный, вероятно умный, хорошо относящийся к матери, и кто, возможно, повзрослев, изобретет что-то вроде тамблера. Такого парня вам захочется поцеловать – особенно, если он сможет рассмешить вас – и с ним вы будете не против подержаться за руки. Я моргаю, снова замечая его лохматые волосы. Я откуда-то его знаю.

– Что это было? – спрашиваю я.

– Это был Эрл. – Он показывает на большую штуку за его спиной.

– Эрл?

– Моя гитара, – поясняет он.

– Твою гитару зовут Эрл? – спрашиваю я, хотя это, наверное, наименее важный вопрос в данной ситуации. Мне нужно было попросить льда или упаковку замороженного горошка, в крайнем случае, обезболивающее. Уже чувствую, как растет шишка.

– Ну да. Ты точно в порядке? Я тебя знатно приложил.

– Жить буду. – Он протягивает ладонь и помогает мне встать, тут я понимаю, что гораздо тверже стою на ногах, чем думала.

– Мне правда жаль. Мой косяк. Он кладет телефон в карман (Может, он тоже шел, набирая сообщение?) и кладет гитару возле одного из стеллажей. На чехле наклеен стикер ВСЗГ¹⁷. А, теперь я поняла, кто он. Ну конечно. Он был свидетелем моего первого, но не последнего, унизительного момента в Вуд-Вэлли. Парень, который был стажером в гугле и путешествовал по Индии. В этой ситуации он выглядит совершенно по-другому.

– Просто обдумывал текст одной песни и хотел записать слова, пока не забыл.

– Подожди, так ты Лиам? – спрашиваю я.

– Зависит от того, планируешь ли ты подать на меня в суд, – отвечает он. Теперь, когда я сложила дважды два, вижу черты матери в его лице. Ту же широкую улыбку. Спрашиваю себя, какую музыку играет его группа. Наверное, это что-то местечковое, и они, скорее всего, хороши. Определенно, они должны больше репетировать.

– Неа, – улыбаюсь я.

– Тогда, что я могу для тебя сделать? Теперь я твой должник.

В голове раздается громкий ясный голос Скар: «Будь убедительной». Так я и поступаю.

– Я получила работу! – заявляю я, когда возвращаюсь к Рейчел. Я так возбуждена, что мне надо с кем-то поделиться, даже если этот кто-то мой незаинтересованный сводный брат, который никогда не унизит себя чем-то настолько приземленным, как работа. Я нахожу его в спальне, играющим на ноутбуке. – И перед тем как ты снова забьешься в истерике, не в «Ральфе». В это место ты и твои друзья никогда в жизни не зайдете. Так что не беспокойся.

– Никогда не видел тебя такой воодушевленной. Это довольно мило, – говорит Тео. – Так куда я не зайду никогда в жизни? О, дай догадаюсь.

Он убирает ноутбук и кладет руки на лоб, изображая работу мысли.

– «КФС»?

– Неа.

– Закрытая площадка для баскетбола?

– Неа. Хотя я люблю эту игру.

– Смешная закусочная с крендельками.

– Вообще не близко.

Рейчел просовывает голову в дверь, и мой живот скручивается, что случается всякий раз при ее появлении. Я не настолько глупа, чтобы винить в этом ее, и понимаю, что мои чувства к ней не имеют ничего общего с тем, какова она на самом деле, но я не могу изменить их. Не хочу узнавать ее, не хочу, чтобы эта случайная особа, которую по необъяснимым причинам папа выбрал в жены, стала составной частью моей жизни.

– Что случилось? Я слышала счастливые крики! – говорит она. Она не может сдержаться, ее взгляд мечется между мной и Тео, а улыбка настолько эмоциональна, что можно догадаться о том, что вертится у нее на кончике языка. Она будто мыслит вслух: «Может, из всего этого что-то, в конце концов, и получится».

– Ничего, – отвечаю я, и когда ее лицо омрачается, чувствую вину. Я не хотела обидеть ее, но просто не готова поделиться с ней. Рассказать о единственной хорошей новости, которая произошла с тех пор, как я сюда переехала.

– Извините. Оставлю вас наедине! – говорит она как всегда слишком громко и идет дальше по коридору. Интересно, поднимет ли эту тему позже отец, если она расскажет ему, что я ей нагрубила, и попросит ли он меня быть вежливее.

Мне нужно быть вежливее.

– Ладно, сдаюсь. Расскажи своему старшему братцу, – говорит Тео, даже не обратив внимания на то, как я разговаривала с его матерью, а может, не сильно заботясь.

– Оу, звучит как-то неправильно.

– Знаю, ну так куда?

– «Купи книгу здесь!». Знаешь этот книжный?

– Ааа, как обоснованно. Но вообще-то я был там, для справки. Я начитанный.

– Не сомневаюсь, – отвечаю я, потому что это правда. Тео недавно обогнал меня в тесте по физике, хотя я знала, что он не занимался накануне. Этот парень умен. Кажется, что за исключением Траляля и Труляля все в Вуд-Вэлли умны, ну или, по крайней мере, хорошо мотивированы. Вот почему здесь мне хочется попытаться, что смешно, потому что все мои попытки в Чикаго не сделали меня крутой. Вы можете подумать, что благодаря транзитивным свойствам я должна была стать крутой здесь, но нет. И, опять же, я частенько использую такие словосочетания как транзитивные свойства, поэтому, возможно, существуют и другие, более веские причины в моей отсутствующей популярности.

– Так что, черт возьми, стряслось с твоим лицом? – спрашивает Тео.

ГЛАВА 11

Итан: Ты. Я. «Бесплодная земля». Библиотека. Пятница 15:30. Идет?

Я: Да.

Итан: Оки-доки.

Как у него вот так получается: использовать возможно самое ботанское выражение на свете «оки-доки» и не быть при этом смешным? Стоит ли мне написать еще что-то и поддержать разговор? У меня получается лучше писать, чем разговаривать вживую. Может, это мой шанс показать, какая я на самом деле, что я вовсе не неудачница со странностями, в которую превращаюсь рядом с людьми, вызывающими у меня стресс. Интересно, спадет ли к пятнице эта шишка размером с луковицу?

Смешно. Не так уж это и важно.

Мы просто работаем вместе над проектом.

Он тебе не нравится. И уж точно ты не нравишься ему.

Смирись, Джесси.

Повзрослей.

Скарлетт: Школа такой отстой без тебя. Теперь я вынуждена сидеть с Диной и слушать треп о ее соревнованиях. Как твоя голова?

Я: Опухшая. Синяя. Последовала твоему совету про шляпу. Получала поочередно то насмешки, то комплименты.

Скарлетт: Если б я там была, то вмазала бы этим девицам в челюсть.

Я: Они не стоят сбитых костяшек.

Скарлетт: Ты в порядке? Я волнуюсь.

Я: Не стоит. Все хорошо. Подружилась с Дри.

Скарлетт: Только не говори, что она лучше меня.

Я: Да никогда.

Скарлетт: Как там мистер Холмс?

Я: Без понятия. Он постоянно с мачехой. Мы не пересекаемся.

Скарлетт: Адам Кравитц хочет, чтобы я пошла с ним на выпускной.

Я: ЧТО?!? А ты не торопишься мне об этом рассказать. И?

Скарлетт: Посмотрим.

Я: Как он попросил?

Скарлетт: Смской. Очень милой. Ну знаешь. Он стеснительный.

Я: Думаю, он понабрался опыта в поцелуях.

Скарлетт: Я расскажу тебе. Может быть. Знаешь, он попросил меня только потому, что тебя тут нет.

Я: Не правда.

Скарлетт: Мне кажется, мы постоянно разговариваем о тебе и о том, как нам тебя не хватает.

Я: Ну уж нет. Двигайся дальше и преуспей.

Скарлетт: Ботанка.

Я: Если бы я использовала выражение «оки-доки», то прозвучала еще более ботанистей, чем сейчас, да?

Скарлетт: ОМГ. Серьезно, если не хочешь, чтоб над тобой издевались целую вечность, НЕ ГОВОРИ «ОКИ-ДОКИ».

Я: Да, так и подумала.

НН: милая шляпка.

Я: Спасибо. Вообще-то это довольно-таки странно. Ты знаешь, что на мне сегодня надето, а я до сих пор без понятия кто ты?

НН: джинсы, футболка, кроссовки. то же, что вчера, и то же, что будет завтра. ты ничего не упускаешь.

Я: Дело не в этом.

НН: что случилось с твоей головой? мне нужно с кем-то подраться за тебя?

Я: Знаешь, это второй случай за день, когда кто-то предлагает вступиться за мою честь. Это заставляет девушку почувствовать себя особенной. Но не стоит. Виновник всего лишь чехол от гитары.

НН: АУЧ.

Я: Приятного мало. Обычно я не такая растяпа. Чувствую себя героиней романтической комедии, хотя в той ситуации не было ничего романтичного и смешного. И мне не нравится этот перифраз.

НН: извини за задержку с ответом. искал значение слова «перифраз». не думай, что я такой тупой.

Я: Я не словарный сноб. Просто они мне нравятся.

НН: как и мне. кто еще предлагал защитить твою честь? мне нужно побить его?

Я: Нет. Моя лучшая подруга из дома. Скарлетт.

НН: мне она нравится.

Я: Это странно, если я считаю, что она бы тебе действительно понравилась?

НН: неа.

Я: Как прошел день?

НН: отлично. за исключением обстановкидома.

Я: Хочешь поговорить об этом? Или, точнее, нужно было сказать «написать об этом»?

НН: не особо. дело в маме. у нее сейчас… тяжелые времена.

Я: Ага. Знаю, каково это.

НН: жить в тяжелые времена? или насчет мамы?

Я: И то, и другое, вообще-то.

Я: Ну в каком-то роде.

Я: Сложно объяснить.

НН: да мне тоже. это чертовски сложно.

Я: Эй, какое твое любимое слово?

НН: зачем.

Я: просто подумала, что должна узнать это о тебе.

НН: да не, я имел в виду, мое любимое слово «зачем».

Я: Хорошее слово. Зачем.

НН: не так ли? в самом деле. и слово, и вопрос. а твое?

Я: Вафлить.

НН: ухх. и приятная еда на завтрак, и еще грамота.ру подсказывает мне, что также употребляется в значении «тянуть резину».

Я: В точку.

НН: думаю, нам стоит хоть раз поесть вафель вместе.

Я: допускаю, что стоит.

На следующий день в обед я сижу вместе с Дри и ее подругой Агнес, которая, вероятно, выполняет для нее роль «Скарлетт». Я все еще слишком новенькая, чтобы понять, какое место в школьной иерархии занимает этот столик. Кажись, ни одно из моих старых правил тут не работает. В Чикаго спортсмены, которые собирались по субботам на парковке перед боулингом, усаживались в открытых кузовах хэтчбеков, попивали дешевое пиво в упаковках и бросали пустые банки в урну, считались популярными, а ботаники из драмкружка с болезненным пирсингом и с прядками волос, выкрашенными в цвет сахарной ваты, считались, эм, ботанами. Тео и Агнес вообще бы не относились ни к одной из каст. Тут же напротив, занятия по драматургии считаются крутыми, впрочем, как уроки, так и внеклассная деятельность.

Дома я не была ни спортсменкой, ни ботанкой из драмкружка. Я относилась к тем середнячкам, которые необходимы любой школе для эффективного существования – к рабочим пчелам. Мы занимались в классах отличников, вели школьную газету и ежегодник и состояли в студенческом совете. Мы не были даже и близко популярны, но, по крайней мере, являлись незаменимыми (в моей старой школе было важно отличать рабочих пчелок от явных компьютерных задротов: те были еще менее популярны, чем ботаники из драмкружка, но они были слишком заняты программированием и своими виртуальными фантазиями, чтобы это заметить).

По правде говоря, мне неважно, к какой ячейке относятся Дри и Агнес, потому что с ними намного лучше, чем сидеть в одиночестве на скамейке. Это шажок вперед.

– Как по мне, если ты собираешься запостить такое странное дерьмо в инстаграме, то валяй, – говорит Агнес. Без понятия, о чем они с Дри спорят, но знаю только, что каждая из них, кажется, отстаивает свою точку зрения. Агнес – миниатюрная девушка с огненно-красными волосами и стрижкой боб, с оправой из пластика, как у Дри, и расплющенным носом, по которому, кажется, кто-то сильно ударил, и он остался в таком состоянии. Она не красавица, ее нельзя назвать даже хорошенькой, но она милая. Вот что случается, когда вы изображаете что-то большое и помещаете это в миниатюру.

Ладно, тут мне надо кое в чем признаться. В том, о чем я до этого никому не рассказывала, даже Скар. Если я знакомлюсь с кем-то новым, то задаюсь неизбежным женским вопросом: «Она красивее меня?». И, по правде говоря, зачастую ответ – да, что, кажется, делает это сравнение чуть менее оскорбительным. Знаю, я не уродина – одежда нормального размера (ничего балахонистого или слишком обтягивающего), но я определенно выгляжу иначе, чем местные девушки.

Я мечтаю, даже лелею надежду, что однажды меня заметят – на самом деле посмотрят на меня – не как на аутсайдера, зубрилу или предмет мебели, а как на кого-то, кто по-настоящему нравится, а может даже, кого любят. Но все же я вынуждена признать, что старшая школа не моя сильная сторона. Книгозависимость не находится в десятке тех качеств, которые парни ищут в девушках. И наоборот, большая грудь ротируется гораздо выше.

Если вам интересно: второй размер в лучшие дни.

У Агнес, вероятно, первый, но она с лихвой компенсирует это своим очарованиям. Ну разве пока не откроет рот.

– Ну, так как ты считаешь, Джесси. Я права? – Но я не слушаю, а рассматриваю других учеников в кафетерии – всех этих незнакомцев – обдумываю, насколько это интимное чувство – сидеть вот так вместе, забрасывая еду в рот. Задаюсь вопросом: смогу ли я когда-нибудь почувствовать это место своим. И еще, по правде говоря, смотрю в окно на Итана – Итана Маркса, сидящего возле «Koffee Kart» с очередной книгой в руках, хотя название разглядеть не получилось. – Если ты собираешься сказать что-то онлайн, то будь готова сказать мне то же самое в лицо.

– Да, наверное, – отвечаю я, хорошая отмазка. В подобных ситуациях такие отмазки не раз меня спасали. Скорей всего, я не согласилась бы с Агнес по той простой причине, что она производит впечатление девушки, которая болтает глупости («Мистер Грин такой козел. Он сказал, будто я плагиатчица только потому, что позаимствовала парочку предложений из чьего-то поста. Это называется компиляция, придурок». Или «Джесси, тебе так хорошо без макияжа»).

– Агнес, иногда люди просто стесняются. Она не сказала ничего плохого. Она лишь сказала, что ты оскорбила ее чувства, как ты и поступила. Некоторым людям легче написать, чем сказать в лицо, – говорит Дри. Она смотрит на меня, ожидая поддержки, и я спрашиваю себя: не является ли мое присутствие проблемой в ее дружбе с Агнес. Мы со Скар всегда обедали вдвоем. Нам никогда не хотелось поговорить с кем-то еще. Честно говоря, не знаю, как бы я отнеслась к тому, если б она пригласила какую-нибудь новенькую сесть с нами. А Дри не только пригласила меня, но сделала это с большим энтузиазмом.

– Очевидно, я не в курсе всей истории, но для меня это так. Мне намного комфортнее написать, чем говорить о чем-то вслух. Хотела бы я всю жизнь существовать на бумаге. – Я решаюсь рассказать им о Некто Никто. Хочу объяснить им, что «разговаривать» с ним так просто, слова будто льются из меня, чего не происходит, когда мне нужно высказаться вслух. И также я была б не прочь, чтобы кто-нибудь помог мне его вычислить. Опять же, может мне не хочется этого знать. НН может быть прав: отсутствие этой информации держит нас на связи. Будет гораздо тяжелее написать кому-то, если я буду знать, что встречусь с ним на следующий день. И мне интересно, работает ли это также и для него. Даже, несмотря на то, что он знает, кто я, может, общаясь со мной не напрямую, для него намного легче вести разговор.

Конечно, Агнес неправа – слова не становятся менее значимыми от того, написали ли их или сказали вслух – и я уже решаюсь громко заявить ей об этом, когда слышу, как кричат мое имя с другого конца кафетерия.

– Джесси! – Первая мысль: зовут кого-то другого, учитывая у меня количество друзей в этой школе, но голос такой настойчивый, и кажется смутно знакомым, поэтому я поднимаю взгляд. Лохматые волосы и улыбка.

– Привет, Джесси, – здоровается Лиам уже рядом с нашим столиком, через плечо снова переброшен Эрл. Он смахивает челку с глаз и зачесывает ее назад. – Как твоя рана?

– Почти прошла. Но если ты поднесешь гитару хоть ненамного ближе, я потребую иск о судебном запрете на приближение, – отвечаю я, и, даже на мой взгляд, это звучит как флирт. Я вспыхиваю. Не умею я флиртовать. Каждый раз чувствую себя позеркой. Да я даже не собиралась флиртовать с Лиамом. Он же что-то типа моего босса.

– Ха. Послушай, у нас намечается репетиция вечером. Думаю, она продлится до закрытия магазина.

– Ладно. Еще раз спасибо за работу. Я это очень ценю.

– Без проблем. Это наименьшее из того, что я мог сделать после того, как покалечил тебя. – Он улыбается, а потом проделывает странный ритуал с тычком в руку, что немного больно, и уходит с Эрлом, похлопывающем по его спине.

– Да ладно. – Дри стискивает мою руку. – Откуда ты знаешь Лиама Сандлера? – спрашивает она. Ее брови практически взлетели до небес. – Мать честная. Лиам. Сандлер.

– Успокойся. Он же не Райан Гослинг. – Агнес закатывает глаза. – Никогда не понимала, почему он тебе нравится.

Дри игнорирует ее. И ждет моего ответа.

– Я получила работу в книжном магазине его матери буквально потому, что он ударил меня гитарным чехлом по голове. Неловко, но это так.

– И? – спрашивает Дри.

– И что?

– И все.

– И все это…

– Что он сказал? А ты что ответила? Можешь меня с ним познакомить? Слышала его группу? О. Мой. Бог. Мегаоргазм.

– Ого, – восклицаю я. – То есть, он не так уж и плох, но серьезно?

– Да нет же, это название его группы. «Мегаоргазм».

– В самом деле?

– Ага. И он. Такой. Милый. Ты должна увидеть его на сцене. Я уже целую вечность в него влюблена. А он никогда и словом со мной не обмолвился. Ни единым. До этого момента.

– Ну, теоретически, он ничего тебе и не сказал, – сообщает ей Агнес.

– Он говорил, находясь близко ко мне, чего не случалось за последние два года. Мне этого достаточно, – отвечает Дри, усиливая хватку на моей руке. И это тоже болезненно. – Еееее!

– У него есть девушка, – говорит Агнес, и я задаюсь вопросом, почему она пытается опустить Дри с небес на землю. Если бы Пит Макманнинг – выпускник старшего класса, которым была увлечена Скар – перейдя в старшую школу, хоть раз бы заговорил, находясь рядом с ней, я бы вместе с ней пищала от радости, несмотря на то, что никогда не понимала ее интереса к нему. На дух не переношу тонкие усики, даже если они и выглядят по-хипстерски.

– Плевать. Джем может поцеловать меня в задницу.

– Он встречается с Джем? – спрашиваю я и понимаю, как много я еще не знаю. Совсем ничего не знаю про эту школу. Забудьте о кодексе чести, тут нужна книга, в которой бы все было подробно расписано. Значит, Лиам с Джем. Фу. Если б я задумалась над этим, можно было бы предположить, что у Лиама есть девушка, но я никогда бы не представила рядом с ним Джем. И не потому, что она горяча, – у такого парня, как он, должна быть красивая подружка – а потому, что она мерзкая. Мне казалось, он выше этого.

– Ага, знаю. Единственное, что мне в нем не нравится, – отвечает Дри.

– Дри, вроде как, абсолютно помешана на нем. Буквально. Он даже носила с собой укулеле, лишь бы он ее заметил. #Провал.

– У меня тогда были розовые очки. Не в этом суть, – комментирует Дри, обнимая меня. – Аххх! Для меня ты теперь самый лучший человек на земле.

Я улыбаюсь. И делаю вид, будто не замечаю злобного взгляда Агнес.

НН: как прошел твой день, мисс Холмс?

Я: Неплохо, а твой?

НН: хорошо. делал домашку в виде кратких статей, потому что, знаешь, так намного интереснее.

Я: Думаешь, в колледже действительно будет лучше? Правда?

НН: надеюсь, что так. но, опять же, я только что прочел про парня, который лишился яйца из-за издевательств братства.

Я: Серьезно? Да что с ними не так?

НН: ты можешь вообразить ситуацию, где ты настолько хочешь всем понравиться, что готова пожертвовать одним из своих яичек?

Я: Не могу представить себе, какого это иметь яички, не говоря уже о том, как это – пожертвовать одним из них.

НН: ты запрещаешь мне пользоваться смайликами, но прямо сейчас смайлик «я люблю свои яички» был бы в тему.

Я: Знаешь, что я люблю? Нутелла. Пижамные штаны. И офигенская книга. Не обязательно в таком порядке, но все вместе.

НН: мазёво? 2012 год написал, что хочет свое слово обратно. кстати, ты ешь нутеллу ложкой прямо из банки?

Я: Раньше. Теперь я делю кухню с «другими», поэтому не могу так делать. Хотела даже как-то повесить на банку ярлык, но папа сказал, что это было бы грубо.

НН: «другие»?

Я: Мачеха и сводный брат. А у тебя есть «другие»?

НН: неа. структура моей семьи все та же. ну, если говорить формально. сейчас они едва ли смотрят друг на друга.

Я: Почему?

НН: все сложно.

Я: Думаешь, мы когда-то пройдем стадию «все сложно»?

НН: я в этом уверен, мисс Холмс.

ГЛАВА 12

План Дри заключался в том, чтобы через меня прийти к успеху, что для меня внове, поскольку никто раньше не хотел быть мной. Ни разу. Я пообещала написать, если Лиам скажет что-то интересное. Да и вообще, если скажет хоть что-нибудь.

– Хочешь, чтоб я написала тебе в смсках, как работать с кассовым аппаратом? – спросила я на полном серьезе в конце последнего урока, перед тем как запрыгнуть в машину и поехать на первую смену в «Купи книгу здесь!». Не знаю, насколько далеко зашло увлечение Дри, но уж если на мою долю тоже выпало несколько влюбленностей, то я понимаю, зачем ей нужна эта информация. Детали дарят вам чувство узнавания человека, которым вы увлечены, хотя с ним вы можете быть даже не знакомы.

– Можешь пропустить эту часть. Ну, разве что он сделает что-нибудь милое в процессе объяснения. Тогда напиши, – ответила Дри, наконец-то поняв, что я совсем не разделяю ее радости.

Так вот, до сих пор Лиам не сказал ничего достойного упоминания и даже хоть сколько-то интересного. В «Смузи Кинг» у нас стояла такая же модель кассового аппарата, так что проблем не должно возникнуть. В основном моя работа заключается в том, чтобы сидеть за стойкой и вставать при трезвоне колокольчика над входной дверью, оповещающего о новом покупателе. Судя по быстрой реакции Лиама, думаю, у меня это скоро станет рефлексом.

– Какую музыку играет твоя группа? – спрашиваю я. Я намеренно не произношу «Мегаоргазм», потому что вряд ли смогу выговорить это и не залиться краской. Логотипом группы является большое, напоминающее вагину, «О» с просунутым через него языком. Микс «The Rolling Stones» и Джорджии О’Кифф¹⁸. Ну и, конечно же, сложнопроизносимое название. Я бы дала им ноль баллов за тонкость.

– Да рок, кажись. Вроде как. Знаешь Лу Рид¹⁹? – Киваю, хотя и слышала о нем лишь краем уха. Я не из тех людей, которые играют в музыкальные игры, упоминая названия непонятных групп.

– Ну вот, как он. Но что-то более современное. И, может быть, даже лучше, – продолжает он и улыбается. И тут я понимаю, что Лиам просто шутит. Он не самоуверенный, как большинство старшеклассников, которые заполняют своим присутствием весь коридор, когда проходят по нему, стуча по шкафчикам, обмениваясь сложной системой рукопожатий и отпуская комментарии девушкам, коим не посчастливилось встретиться им на пути. Лиам же, напротив, за исключением болтающегося на плече Эрла, производит впечатление более сдержанного парня. Такого, кто спросит, прежде чем поцелует.

Я: Он сравнил себя с Лу Ридом, но очень мило и самокритично.

Дри: Он лучший.

Я: Вздох.

Дри: Ну ладно. Не лучший. Самый сексуальный.

– Кому это ты пишешь? – интересуется Лиам, и я быстро убираю телефон подальше. Не хочу смущать Дри, хотя, по правде говоря, складывается такое впечатление, будто он не в курсе, кто она такая.

– Моей подруге Дри. Ну, ее вообще-то ее зовут Адрианна. Но все называют ее Дри, – отвечаю я. Он пожимает плечами. Незаинтересованно. – Она классная. На обеде она сидела рядом со мной, когда ты подошел сегодня.

И снова ноль реакции. Задаюсь вопросом: как бы он отреагировал, если б я рассказала ему, что она знает, когда у него день рождения, в какие колледжи он подал заявления и какие у него предпочтения в еде из школьного кафетерия. Что в ее фантазиях у них сложные и полные страсти отношения. И неважно, если они носят односторонний характер. Думаю, для Дри так даже лучше. Есть девушки, как Джем и Кристал, раскованные с парнями и свободно рассуждающие о вагинах и выделениях, а есть девушки, как мы с Дри, которые боятся быть отвергнутыми, не дружат с техникой и боятся неудачных ракурсов. Мы понимаем, насколько далеки от того, чтобы назвать себя женщинами.

У меня, может, и есть вагина, как в теории, так на практике (мы сократили название до первого слога – Ваг и я – между прочим, идея Скар, а не моя, неа, не я это придумала), но это еще не значит, что я не боюсь ее аппетитов. На мгновение я представляю практически пустое резюме Ваг: шестнадцать лет, не работает. Хобби и интересы: бульварные любовные романчики, коллекционирование информации об Итане, Итане Марксе.

Как ни странно, у меня нет никаких проблем с воображением секса с кем-то (скажем, с Итаном, Итаном Марксом), но это совсем не походит на то, как я представляю свою речь на выпускном. Это то, что я могу сделать мысленно идеально – ловко и обаятельно с необходимой малой толикой скромности – но эту речь я никогда не смогу воспроизвести, а может, и не стоит так делать. Смогу ли я однажды переспать с парнем и не почувствовать себя ужасно мучительно и неловко. Не задаваться вопросом, значит ли секс хоть что-нибудь? Надеюсь, что так. Но в настоящий момент такие мысли кажутся сверхъестественными, и, по большей части, если уж быть совсем откровенной, довольно пугающими.

– Так ты из Чикаго, да? – спрашивает Лиам, и я удивляюсь: откуда ему известно. У нас не было совместных занятий, он же на год старше. Ему рассказала мама? Неужели он Некто Никто?

– Ага. Недавно переехала, – отвечаю я

– Тебе здесь нравится? – интересуется он. Он забирает волосы в хвостик, а потом распускает их, снова и снова. Такими отточенными, одинаковыми движениями, что кажется, будто вы смотрите видео на повторе.

– Нормально. Думаю, все еще привыкаю, – говорю я.

– Да?

– Да, – утвердительно киваю я, думая, достаточно ли интересен наш разговор, чтобы пересказать его Дри. Мне бы хотелось рассказать Лиаму что-нибудь интересное. Зачастую мой страх ляпнуть нечто глупое останавливает меня, и я вообще молчу. Однако и сам Лиам тоже не особо словоохотлив. – Знаешь, все еще знакомлюсь с людьми.

– Я должен познакомить тебя со своей девушкой, Джем. Она охренительно классная. И, кстати, тоже в младшем классе.

– О, Джем. Да, кажется, у нас есть несколько совместных уроков, – говорю я, легко и непринужденно затрагивая тему «я, вроде как, знаю, кто твоя девушка». Чего я не говорю вслух, так это: «Твоя девушка полный отстой».

– Не переживай. Станет легче. Всегда тяжело быть новичком, – успокаивает он. – Так же и у моей группы. Они все были знакомы чуть ли не с пеленок, а я был тем, кто присоединился к ним в прошлом году. Сначала все было странно из-за всей этой сумасшедшей ситуации. Но теперь они мне как братья. Ты должна прийти и послушать нашу игру.

– Конечно. Звучит здорово, – соглашаюсь я, действительно имея это в виду, ведь у меня получится пригласить Дри и укрепить нашу дружбу.

Я: Он говорит, что был новеньким в группе, но теперь они ему как братья.

Дри: Ага. У «МегаО» некоторое время назад были тяжелые времена. Грустная история. Но сейчас все в порядке.

Сомневаюсь, что у школьной рок-группы могла быть за плечами грустная история, но, уверена, позже я услышу все подробности от Дри. На мой взгляд, у учеников Вуд-Вэлли достаточно денег, чтобы избегать по-настоящему грустных историй, но, конечно же, это не так. Не все можно купить за деньги. Тут вспоминается облысевшая мама, буквально гниющая изнутри, настолько слабая, что она даже не могла сжать мою руку, и на меня накатывает волна отвращения. Мне всегда легче вспоминать ее уже заболевшую, может, потому что это было ее последнее состояние, которое я видела чаще всего, или, что более вероятно, самое жуткое. Я моргаю, и, к счастью, картинка исчезает.

– Через пару недель мы будем играть на вечеринке. Небольшой концерт, ничего такого. Просто на расслабоне. Тебе стоит сходить, – говорит Лиам, и я ощущаю легкое волнение. Наконец-то мне есть чем заняться в субботний вечер! Будет здорово куда-то выбраться. – Это у Джем.

Эх. Точно. Этому не бывать.

Я: Пригласил меня на вечеринку, где они будут выступать через пару недель. Хотела сказать, что нам стоит пойти, но…

Дри: МЫ ДОЛЖНЫ ПОЙТИ!

Я: Это у Джем.

Дри: И что? Когда Лиам рядом, Джем совершенно другой человек. Особенно тогда, когда она увидит, что он с тобой общается.

Я: Нет.

Дри: Да кого волнуют ее комментарии о твоих джинсах? Это «МегаО». Ты их полюбишь.

Я: Если я когда-нибудь назову их «МегаО», пристрели меня.

Дри: Знаешь ли, быть с приветом не совсем и очаровательно.

Я: Буду в курсе.

Дри: Отлично. На том и порешили. Достань туфли для танцев, потому что мы пойдем.

– А под твою музыку можно танцевать? – внезапно задаю вопрос Лиаму.

– Чего?

– Ничего, – отвечаю я.

ГЛАВА 13

Когда я прихожу в библиотеку, Итан, Итан Маркс уже там. Конечно же, снова в своей футболке с Бэтменом и как зачарованный пялится в окно, хоть я и не понимаю, чем он так увлекся. Все, что я вижу, это абсолютно чистое безоблачное небо. Правая рука потирает челюсть, будто та побаливает из-за всех этих разговоров, которые он не хочет вести. Я была бы не против коснуться шероховатой кожи его щеки и дотронуться до уплотнения, где косточка встречает кость.

Я что? Действительно сейчас так сказала? Серьезно? Беру свои слова обратно. Естественно, он сексуален. Да еще к тому же придурок, и то будет пустая трата времени, если я втрескаюсь в того самого парня, которого хочет каждая девушка в школе. Даже пытаться не стоит.

Давайте побыстрее получим «отлично» по английскому и двинемся дальше. Мне есть чем заняться: работа, школа, подготовка к академическому тесту. Впервые с момента моего переезда сюда я чувствую, что наконец-то взяла ситуацию под контроль. У меня есть работа, а значит и деньги. У меня есть Дри, которая быстро превращается в настоящую подругу, а также НН, с кем я весь день переписываюсь в мессенджере. С НН я по большей части болтаю о глупостях, но так здорово, что он в любое время на связи у меня в кармане.

– Привет, – здороваюсь я и сажусь, подогнув под себя ноги. Непринужденная, расслабленная поза, будто я ни на йоту не чувствую себя неловко. Оказывается, из меня не такая уж и ужасная актриса вышла. Даже я почти верю себе. Хотя, когда опускаю взгляд и замечаю темный волосок на лодыжке, он выбивает меня из колеи, и я собираю все свое мужество, чтобы не одернуть штанину. Успокойся, он не смотрит на твои лодыжки. А от резких движений ты только будешь выглядеть дерганой.

– Привет, Джесси. – И снова эта улыбка, что освещает лицо всего секунду, перед тем как выражение лица снова становится непроницаемым. – Готова?

– Конечно, – отвечаю я. Интересно, получится ли у меня когда-нибудь выйти за рамки односложных ответов с этим парнем. Вот Скарлетт, когда нервничает, больше болтает – от адреналина она становится остроумной, а не тугодумкой – мой же мозг просто перегружается. Будто я выхожу в астрал.

Итан пахнет лавандой, медом и свежестью. Не так, как пахнут парни из Чикаго, которые используют спреи для тела с ужасным химическим запахом, оставляющие за собой стойкий след. Это запах стирального порошка или одеколон? Стирает ли Итан свою футболку каждый вечер? Скорее всего, для этого у него есть своя Глория. А может, у него есть футболка с Бэтменом на каждый день недели. И да, я отдаю себе отчет, что начинаю говорить, как Дри: увлеченно собирающая все сведения о Лиаме и смакующая их позже.

Так. Остановись. Немедленно. У меня итак немного мозговых клеток, поэтому лучше бы их сохранить для подготовки к академическому тесту.

– Ты читала поэзию? – спрашивает он меня, хотя не совсем так. Он спрашивает окно. Итан опять глядит в никуда. Он где-то в других мирах. Я тоже часто впадаю в задумчивость, но Итан полностью погружен не в себе. Узнаю этот взгляд. Он здесь и в то же время нет. У меня раньше так бывало: присутствовала где-то физически, но, оглядываясь назад, понимаю, что все дни пролетали мимо меня. Я была пустой оболочкой. Конечно, не как мама, физически похороненная в конкретном месте, но больше не присутствующая в жизни. Мое отсутствие проявлялось во всех других смыслах.

– Немного, – отвечаю я. Односложный ответ. Снова. Хорошо, что он не слушает. – То есть, я люблю поэзию, и читала «Бесплодную землю» некоторое время назад, но так и не поняла ее до конца, понимаешь? Похоже на попурри из разных голосов.

– Точно. Я загуглил ее, и, похоже, каждая фраза написана с подтекстом. Словно какой-то шифр, – соглашается он и смотрит на меня. Он снова пришел в себя. Может он под чем-то? Травка? Кокаин? Экстази? В этом причина его заторможенности? Но потом он потирает лицо, и я понимаю, что это обычная усталость. Парень устал. Почему он не спит? Что происходит по ночам, когда Итан закрывает глаза?

Прекрати, Джесси.

Я приказываю себе сосредоточиться.

– Хорошо, давай начнем с первой строчки: «Апрель жесточайший месяц, гонит». Что вообще это значит? Знаю, это типа поэтично и круто, особенно часть с «гонит», но почему апрель? Почему он более жестокий месяц, чем другие? – спрашиваю я.

– Не знаю. Но я отчасти ненавижу апрель, – начинает Итан и останавливается. Он чуть ли не сердито прищуривается. Итан не собирался этого говорить. Наверное, просто вырвалось. Но что в этом такого? Не понимаю. Как вообще можно ненавидеть апрель. Я ненавидела январи в Чикаго, потому что там было охренеть, как холодно, но мы сейчас не о погоде. Он стряхивает с себя оцепенение. – Не хочешь пройтись? Почему бы нам не обсудить все за прогулкой?

Итан не дожидается моего ответа, а просто собирает книги и ноутбук, так что мне ничего не остается, как последовать за ним на улицу.

– Думала, люди в ЛА не ходят пешком, – говорю я, как только школьная дверь закрывается за моей спиной. Этот звук всегда вызывает у меня чувство облегчения: еще один день закончен, и я выжила. Он надевает солнечные очки-авиаторы, и теперь его еще сложнее прочесть, поскольку мне не видно его глаз.

– Мне легче думать на ходу. Это меня бодрит. Хочешь узнать, что еще я узнал из гугла?

Я киваю, и это довольно глупо, ведь он не смотрит на меня.

– Конечно.

– Изначально Элиот не планировал начать так поэму. Эзра Паунд посоветовал ему уменьшить количество строк, оставив сорок три строчки или около того. Апрель должен был возникнуть позже. И поэтому, видимо, ему пришлось в буквальном смысле перекраивать строки, будто ножницами порезал.

Я закрываю глаза и пытаюсь на мгновение представить эту картину, хотя без понятия, как выглядел Т. С. Элиот. Но я представляю седого мужчину с моноклем, тяжелой парой ножниц и клеем-карандашом.

– Не могу представить, как можно писать без компьютера, – признаюсь я. – Когда я пишу на бумаге, это как-то слишком… медленно. Мой мозг работает быстрее, чем руки.

– Ага, у меня также. Итак, расскажи мне что-то, чего я еще о тебе не знаю. – Итан склоняет голову и на этот раз смотрит на меня. Мысленно благодарю его очки за дополнительный барьер. Его взгляд слишком пристальный. Определённо, вот одна из многих причин, почему девушки подходят к нему, эти редкие знаки внимания для них, как крошечные подарки. Возможно, он намеренно ведет себя с ними холодно – чуть больше внимания, и они уже никогда не оставят его в покое.

– Даже не знаю, – говорю я. – Не так уж и много я могу рассказать.

– Верится с трудом.

– Ну ладно, мне есть что сказать, но по большей части не то, что тебя заинтересует.

«Декабрь, вот самый жестокий месяц, – думаю я. – День рождения покойной мамы и рождественские гуляния. Апрель такой же. Завершающий месяц. И мне нравится твоя футболка с Бэтменом, твой пугающий взгляд, и мне хочется узнать, почему ты спишь так мало. Когда я ночью закрываю глаза, то вспоминаю последние мгновения, невыносимые прощания».

Но больше я не мечтаю. Мечтаешь ли ты? Я скучаю по этому.

– А ты? – спрашиваю я.

– «Фиалки из мертвой земли, тянет

Память к желанью, женит

Дряблые корни с весенним дождем.

Зима нас греет, хоронит

Землю под снегом забвенья – не вянет

Жизнь в сморщенном клубне²⁰».

– Ты выучил «Бесплодную землю»? – спрашиваю я. – В самом деле?

– Почти полностью, ага. Я читаю поэзию, когда не могу заснуть. Мне нравится учить стихи.

– Серьезно?

– Я совершенно смущен. Перестань так смотреть на меня, – говорит он, но при этом я единственная, у кого краснеет лицо. Я в изумлении смотрю на него. Парень учит стихи. Развлеченья ради.

Отпад.

– Знаю, это странно.

Он улыбается, и поэтому я улыбаюсь в ответ.

– Да не, на самом деле это круто. – Я подавляю желание прикоснуться к его плечу. Кто он такой? Я официально превращаюсь в Дри. Мне нужно узнать больше подробностей. – Сморщенный клубень?

– Знаю, знаю. Что за хрень такая сморщенный клубень?

Позже я валяюсь в кровати, уперев ступни в резное изголовье, и переписываюсь с НН.

НН: ты сегодня почти не писала. ТАК КАК ПРОШЕЛ ТВОЙ ДЕНЬ. НАЧИНАЙ!

Я: Посмотрите-ка на него. У тебя все-таки есть клавиша «шифт». День=довольно неплохо. А твой?

НН: хорошо, вообще-то.

Я: Расскажи мне три истории о себе. То, чего я не знаю. Помимо имени, ну, и всего остального.

Ух. Очевидно, после дня с Итаном я стала храбрее. Бесшабашнее. После того, как мы попрощались у моей машины, он засунул руки в карманы, качнулся на пятках и сказал: «Ну, до скорого». До скорого. Эти слова так прекрасно сочетаются вместе. В одной строке. Как поэзия.

НН: ладно. 1) я делаю обалдуйственный жареный сыр.

Я: Обалдуйственный?

НН: ага, настолько, что использование слова «обалдуйственный» полностью оправданно. 2) я был фанатом Джастина Тимберлейка в шестом классе и называл его Джей Ти. Типа «йоу, как делишки, Джей Ти в эфире». да, было ужасно. не лучший мой год.

Я: Признаюсь, я до сих пор фанатка Джастина Тимберлейка. А третье?

НН: не знаю. оставлю это при себе.

Я: Да ладно. Ты и так все держишь при себе.

НН: расскажи мне три истории, и тогда, быть может…

Я: 1) у меня есть довольно-таки странная теория о Вселенной, в которую я в действительности не верю, но мне нравится о ней рассуждать. Будто мы подобны крошечным и незначительным муравьишкам для каких-то более совершенных видов, что объясняет всякие случайности, которые могут произойти, типа ураганов и рака. Боже, не могу поверить, что только что рассказала тебе об этом. Я никому в этом не признавалась. Даже Скарлетт. #смущена.

НН: это немного странно, но, возможно, в чем-то даже блестяще. #впечатлен.

Я: Ага, я тоже так считаю.

НН: загугли «парадокс Ферми». тебе вынесет мозг. И второе…

Я: 2) у меня проблемы с тем, чтобы запомнить школьное расписание. То есть, я нормально считаю, но вот с бытовой математикой у меня не очень.

Я: Загуглила Ферми. Как ты держишь все это в голове?

НН: не знаю. просто запоминаю. Третье…

Я: ты мне рассказал только два.

НН: 3) ты мне нравишься.

Я: 3) ты мне тоже.

Черт. Снова. Нажала «отправить», не подумав. Кто мне нравится? Кто этот человек? Это не ложь. Мне нравится его общение. Я весь день с нетерпением ждала возможности написать ему, услышать его мнение по тому или иному вопросу. Но признаться вот так в том, что он мне нравится, не зная, кто он, учитывая забавную поправочку – он знает меня, и, скорее всего, где я живу – это верх идиотизма. Мне нужен хороший пинок под зад. Можно забрать слова обратно? И как это сделать? Или я оставлю все как есть и на секунду представлю, что этому парню – да, знаю, я сказала это с надеждой на то, что он на самом деле парень из Вуд-Вэлли, а не очередная шутка или нечто еще более странное, о чем даже думать не хочется, типа копа, который пытается поймать похитителей детей онлайн – я действительно нравлюсь? Я. Если не брать в расчёт тот случай, когда примерно в шестом классе Лео Спрингер передал мне записку с предложением «Давай встретимся!!!» и стал моим парнем приблизительно на двадцать два часа, потому что я могу простить чрезмерную пунктуацию, но не чрезмерно потеющие ладошки, хоть потом меня и замучили угрызения совести, когда выяснилось, что у него серьезные гормональные проблемы, не уверена, что помню, чтоб с тех пор кто-то еще сказал мне «ты мне нравишься». Проехали. Я все равно буду наслаждаться моментом.

Нет. Это слишком странно. Я не наслаждаюсь.

Я в экстазе.

Я: Это слишком странно. Я даже НЕ ЗНАЮ КТО ТЫ. Давай перемотаем назад.

НН: перемотаем «ты мне нравишься»? ну хорошо, не понимаю, в чем дело.

НН: «ты мне нравишься» в моем представлении означает, что я, вообще-то, думаю, ты классная. расслабьтесь, леди, я к вам не пристаю.

Я: Заткнись. Просто. Забудь.

НН: просто, что?

Я: Неважно. Серьезно, забудь.

НН: давай. расскажи мне.

Я: Просто это странно, что ты знаешь, кто я, а я нет. Так нечестно.

НН: жизнь вообще несправедлива.

Я: Прекрасно. Ладно. Мне пора.

Откладываю телефон в сторону. Я зла. Опустошена. Выходит, я ему не нравлюсь. Он просто думает, что я классная. А не как мне сначала казалось, будто он думает, якобы я лучшая девушка в мире. Это так… так круто чувствовать, что ты кому-то нравишься, чтобы то не значило.

НН: подожди, постой. вернись. прости.

Я: И?

НН: мне просто нравится общаться с тобой здесь. мне нравится это. я это подразумевал. ты мне нравишься. в реале я бы нервничал. разговаривать по-настоящему абсолютно по-другому. и это работает, так?

Я: Да. Но…

НН: я расскажу тебе еще три истории: 1) я люблю музыку, книги и видеоигры больше, чем людей. с людьми я чувствую себя неловко. 2) будучи мелким, я спал под покрывалом, которое я называл… дай вспомнить… одеяло, и, если признаться, то до сих пор так сплю. 3) год назад я был абсолютно другим человеком.

Я: Как это? Каким ты был?

НН: счастливым. более счастливым. простым. немного более нормальным, если можно так выразиться.

Я: А потом…

Одно долгое мгновение. Я жду.

НН: умерла моя сестра. внезапно. долгая история. и теперь. ну, ты знаешь, каково это.

Я: Да.

НН: у тебя умерла мама, так? я могу об этом спросить?

Я: Откуда ты…

НН: Тео. вообще-то, он не рассказывал мне, но кто-то сказал, что ты его сводная сестра, и я сложил два и два. ничего, если я поднимаю эту тему? кажется, у меня отшибло чувство такта и того, о чем можно спрашивать.

Я: Да, все нормально. То есть, нормально, что ты спрашиваешь. А по факту… ненормально. Не знаю. Это так…

НН: да, это так.

Я: Точно.

НН: как давно?

Я: семьсот шестьдесят пять дней, пять часов, двадцать две минуты. А у тебя?

НН: сто девяносто шесть дней, один час, три минуты.

Я: Тоже считаешь?

НН: я тоже считаю.

В голове мысли о сестре НН. Не знаю почему, но мне представляется она болезненной на вид двенадцатилетней девочкой с хвостиком. Естественно, это лишь плод моих фантазий. У меня слишком много вопросов: «Сколько ей было?», «Как она умерла?». С другой стороны, ее больше нет. Вот что важно. «Как» – это просто детали.

Позже. Не сейчас. Возможно, потом.

НН: вчера я увидел радугу, а мой тупой телефон разрядился после переписки с тобой, и мне казалось, что этого не было, поскольку я не сфоткал ее. пожалуйста, скажи мне, что ты тоже ее видела.

НН: потому что иногда я себя чувствую так, будто схожу с ума. поэтому и хочу узнать, было ли это на самом деле. тебе знакомо это?

Я прерываюсь. Вчера, по дороге на работу, прошел дождь – не дольше тридцати секунд – первый дождик, который я увидела после того, как переехала сюда – а потом туча прошла мимо. Да, НН прав. Я увидела кусочек радуги, раскинувшийся на полнеба, и вот так, во всей этой радужности, я почувствовала себя так глупо, точно я персонаж мультфильма. И мне стыдно в этом признаться, но на секунду мне подумалось, что это было послание от мамы, словно каким-то образом это была она, хотя я и не могла бы этого объяснить: ни тогда, ни сейчас. Я сделала фото, но не выложила его в инстаграм. Не хочу, чтобы создавалось впечатление, будто я пытаюсь казаться этакой просветленной, коей я не являюсь. Ни в коей мере. Нужно ли мне послать фото НН?

Я: Я тоже ее видела.

Нахожу фото в телефоне. Оно не нуждается в обработке, потому что в отличие от всего остального, все идеально и так. Нажимаю «отправить».

• • •

У вас входящее сообщение от Лиама Сандлера.

Лиам: Сможешь поработать завтра после школы? Репетиция группы.

Я: Конечно.

Лиам: Ты мне жизнь спасла.

• • •

Я: Ты когда-нибудь задавался вопросом о том, как много мы упоминаем смерть в собственной речи? К примеру, мне только что мне сказали, что я жизнь спасла.

НН: да. знаешь… постоянно. мне крышка. мама меня убьет. я умер и попал на небеса. и знаешь, что самое плохое? стоит только сказать кому-то нечто подобное, как этот кто-то сразу смотрит на меня, извиняясь. будто после этих слов я выйду из себя, обижусь или еще что. так чью жизнь ты спасла?

Я: Да просто взяла дополнительные часы работы.

НН: как мило с твоей стороны.

Я: На самом деле я сделала это не по доброте душевной. Я сделаю что угодно ради дополнительных денег.

НН: хм… что угодно?

• • •

У вас входящее сообщение от Итана Маркса.

Итан: Согласно толковому словарю, клубень – это короткое утолщение стебля, который является частью некоторых растений (например, картофеля), растет под землей, и может дать новый побег.

Сообщение в мессенджере от Итана. Восемь вечера, четверг. Выходит, он думал обо мне, потому что вы не можете написать кому-то, не подумав о нем, так? А может, он рассуждал о «Бесплодной земле» – не совсем обо мне, но все равно близко. Я и поэма теперь в одной связке. Так что, принимается. Вот такое смехотворное рассуждение получается, только если вы до смешного на кого-то запали.

Но я-то нет.

Я: Уф. В этом есть смысл. Эта часть поэмы про новую жизнь.

Итан: но почему он сморщенный?

Я: Без понятия.

Итан: мне нравится слово «клубень». этакое изысканное оскорбление.

Я: Пример, пожалуйста???

Итан: Джем и Кристал? Полные клубни.

Хоть я и знаю, что Итан слышал, как Джем нагрубила мне в тот день – он присутствовал при этом «на что это ты уставилась?» фиаско, когда по какой-то причине та девица возненавидела меня – я не понимала, что он слышит все дерьмо, которое она бубнит себе под нос на английском. Круто. Одно дело подвергаться ежедневным насмешкам, и совсем другое, когда милый парень является тому свидетелем.

Сегодня под прицел попали мои наклейки на ноутбуке, украшающие заднюю крышку. Скарлетт сделала их для меня на день рождения в прошлом году, и я их обожаю. Все возможные татуировки, которые я бы сделала, если б у меня хватило смелости, которая у меня напрочь отсутствует. Однако, я такой человек, который с пеной у рта будет обсуждать татуировки, несмотря на наличие парализующего страха как игл, так и долгосрочных обязательств. Поэтому я предпочитаю безболезненные временные наклейки: два корейских иероглифа, что, по словам Скарлетт, означают «лучшие друзья», надпись готическим шрифтом «будь честен сам с собой» и последняя – змея, которых я не люблю, но Скарлетт все равно ее добавила, поскольку, по ее мнению, мне нужно стать более отвязной, пусть даже теоретически. Блестящим комментарием Джем был: «Наверно, это означает «неудачница» на японском».

Я: Законченные сморщенные клубни. И спасибо.

Итан: За что?

Я: Не знаю. За то, что защищаешь меня, наверно.

Итан: Я этого не делал.

Я: Тогда ладно.

Итан: Просто ты не кажешься той девушкой, которая нуждается в защите.

• • •

Дри поставила лайк на ваше фото в инстаграм.

Я кликаю. Мы с Дри за обеденным столом, Агнес не попала в кадр. Ее обрезали? Не помню. Возможно. Наверно. Думаю, да. От этого я не должна чувствовать себя счастливой, но это так.

• • •

Скарлетт: Ты не спрашивала, но платье на выпускной куплено. ФЛУОРЕСЦЕНТНО-ЖЕЛТОЕ.

Я: Ты произведешь фурор.

Скарлетт: Для этого мне не требуется платье.

Я: Как Адам? Взволнован?

Скарлетт: Думаю, да. У него серьезные проблемы с прыщами. И не маленькими прыщиками, а огромными, с большими белыми головками. С трудом сдерживаю себя, чтобы не наброситься и не выдавить их.

Я: Отстой.

Скарлетт: Жаль, что это не считается общественно-полезным занятием.

Мне так это нравится. Я делаю скриншот. Четыре беседы за раз. Четыре разных человека, которым есть, что мне сказать. Ну да, один говорит про работу, один о школьном задании, Скарлетт не считается, одного даже не знаю, новсе равно, я засчитаю их всех. Как доказательство того, что, возможно, моя жизнь становится похожей на нормальную.

ГЛАВА 14

НН: три истории, чтобы задать твой день: 1) я ужасно боюсь летать. ненавижу каждую секунду полета. люди не должны уметь летать.

Я: Я не люблю летать, но ЛЮБЛЮ аэропорты. Великолепное место, где можно понаблюдать за людьми.

НН: лучшие приветствия и прощания.

Я: Именно.

НН: 2) я был вегетарианцем в восьмом и девятом классе, но перестал, потому что бекон.

Я: Ммм. Бекон.

НН: 3) я провожу слишком много времени, играя в видеоигры. и ты?

Я: Я не настолько сильно люблю видеоигры.

НН: твои три истории.

Я: Ах, точно. 1) Вообще-то я не люблю овощи, но в моем сердце отведен отдельный уголок для брюссельской капусты.

НН: ммм. с беконом.

Я: 2) Я сова. Утро – полный отстой. Почему занятия в школе начинаются так чертовски рано? ПОЧЕМУ?

НН: значит, я удостоился чести беседовать с тобой раньше восьми утра.

Я: Три чашки кофе. Глория готовит крепкий. Я не рассказывала тебе про Глорию?

НН: ?

Я: Домоправительница в доме приемных родственников. Сначала я была настроена скептически. Странно, что кто-то занимается ВСЕМ для меня. Не рассказывай никому, но, кажется, мне это понравилось.

НН: независимость переоценена. То же, что и вносить стирку в список безумных навыков.

Я: 3) Я левша, но, будучи двенадцатилеткой, я решила, что хочу стать правшой, поэтому тренировалась владеть обеими руками. Сейчас же думаю, что круче быть левшой, так что эти три месяца больше никогда не повторятся.

НН: я правша во всем. ВО ВСЕМ.

Я: Это была инсинуация?

НН: то, что ты используешь слово «инсинуация», предполагает, что я дал маху.

Я: #провальнаяинсинуация

НН: я мысленно несколько раз произнес слово «инсинуация», и теперь его значение потерялось. инсинуация. инсинуация. инсинуация. инсинуация.

Я: Это слово теперь для меня под запретом.

НН: запретная инсинуация.

Я: Ты законченный ботаник.

НН: да, я такой. чудно, что ты наконец-то это поняла.

ГЛАВА 15

– Да это же просто секс. Не знаю, почему все придают ему большое значение, – говорит Агнес, переворачиваясь на спину на кровати Дри так, что ее голова свисает с края постели, а челка обнажает высокий лоб. Поэтому прическа, скорее всего, ловкий ход, нежели попытка выглядеть клевой хипстершей. Сейчас вечер пятницы, и вместо того, чтобы валяться дома с Гарри Поттером, я здесь, поедаю чипсы из огромной миски, листаю ежегодник Вуд-Вэлли и общаюсь с Дри и Агнес, будто именно так проходят мои типичные выходные. И я совсем не чувствую себя не в своей тарелке. Когда я начинаю нервничать, потому что Агнес мне не рада, то вспоминаю, что это Дри пригласила меня, добавив при этом: «Давай, неудачница», – когда я сказала, что мне нужно остаться дома и позаниматься. Я решила принять ее «неудачница» за ласковое прозвище.

– Когда это ты успела стать экспертом? – спрашивает Дри, бросая подушку в Агнес. – Меня не волнуют твои слова. Да ты технически до сих пор девственница.

– А вот и нет! Я полностью технически потеряла свою Д-карту, – отвечает Агнес с притворным возмущением. Они как старая женатая пара, которые ранее спорили на эту тему, и им уже наплевать во что эта ссора выльется. Им весело просто пререкаться.

– Технически? Да что это вообще значит? – спрашиваю я, глядя на Агнес. – Пожалуйста, только не говори, что ты из этих чудачек, которые, ну знаешь, засчитывают, эм, оральный секс.

– Нет, конечно. Был только небольшой прорыв, – отвечает Агнес, хихикая. – Но это считается. Определенно, считается.

Я тоже смеюсь, хоть и не понимаю сути.

– Что за…

– У Агнес было частичное проникновение. На полпалки.

– Полпалки, вот умора, – отвечает Агнес, и вскоре мы хохочем так сильно, что на глазах выступают слезы, стекая по щекам.

– Я буквально не понимаю, что это значит. Вы обязаны рассказать мне всю историю, – выдавливаю я.

– Ладно, вот как все вышло, – начинает Агнес.

– Без двусмысленностей, – прерываю я.

– Туше. Так вот, прошлым летом в театральном лагере – знаю, клише и бла-бла-бла, но, по крайней мере, то был не выпускной. В общем, мы с этим парнем Стилсом дурачились на моей кровати, и я подумала: «Окей, давайте сделаем это». Мне уже порядком надоела эта тема с девственностью, мы взяли презерватив, потому что, конечно же, безопасность превыше всего, и начали, ну, заниматься сексом, ммм, с проникновением, и тут внезапно он обезумел. По-видимому, Стилс проникся идеями своего, цитирую, «бро И. Х.» и решил подождать до свадьбы.

– Да ладно, – выпаливаю я. – Он так и сказал: «Мой бро И. Х.»?

– Ага. Оскорбительно во всех смыслах. Вот так я и потеряла свою девственность. Это же считается, верно? – спрашивает меня Агнес, и я прихожу к выводу, что, возможно, поторопилась с выводом о ней. Она забавная и суперчестная, и может посмеяться над собой. Теперь я понимаю, почему они с Дри лучшие подруги.

– Голосую «за», – отвечаю я, потому что это чертовски ближе к проникновению пениса, чем когда-либо было у меня.

– Но и Дри права тоже. Всего на полпалки. А как насчет тебя? – спрашивает Агнес так непринужденно, точно интересуется о том, какой у меня любимый предмет в школе.

– Еще нет. То есть, я не жду свадьбы или нечто подобного, просто пока не представлялось реальной возможности, – говорю я правду. О чем умалчиваю, так о том, что я не против, что бы это произошло с кем-то, кто мне нравится, и кого нахожу симпатичным, а так же кому я нравлюсь не меньше. Полагаю, я не потеряю девственность до колледжа, потому что, кажется, у девушек моего типа всегда так происходит.

– У меня тоже, – соглашается Дри. – И, возвращаясь к тому, что сказала, я не считаю секс таким важным событием, однако это не пустяк.

– Моя сестра учится в КУЛА²¹, и она типа шалавы там. Говорит, якобы все эти случайные связи проявление ее сексуальности, – говорит Агнес. Сейчас она сидит лицом ко мне и Дри, челка снова на законном месте. – Сестричка даже ведет дневник, куда заносит заметки о половых партнерах.

– Наверное, тебе следует восхищаться ее целеустремленностью, – замечает Дри. – Секс ради феминизма.

Мы снова хохочем, и я думаю о Скар, и о том, почувствовала бы она себя здесь в своей тарелке. Продолжаю листать ежегодник, разыскивая, но не находя НН.

– Эй, девчонки, могу задать вам вопрос? – спрашиваю я.

– Конечно, – хором отвечают Дри и Агнесс. Мы со Скарлетт тоже так делали. Называли такие моменты слиянием разумов.

– Знаете ли вы кого-то из нашего класса, у кого умерла сестра? – Понимаю, мне не обязательно предпринимать попытки выяснить, кто такой НН, потому что правда может похоронить самое лучшее, что у меня было, но остановить себя я не в силах. У меня есть эта крохотная зацепка, и я хочу ее использовать.

– Не думаю. Зачем тебе? – спрашивает Дри.

– В общем, есть один парень… – начинаю я и задумываюсь о том, как рассказать им всю историю так, чтобы она не прозвучала странно. НН и я, наша постоянная переписка, несмотря на его анонимность. О том, как у меня появляется такое чувство, будто он начинает узнавать меня по-настоящему, хотя мы никогда и не встречались.

– Как много интересных историй начинается с «есть один парень», – хихикает Агнес.

– Заткнись, – говорит Дри. – Дай девочке рассказать.

И я рассказываю. Чувствую себя в безопасности, несмотря на поддразнивания Агнес, а может даже из-за них. Эти двое если не уже, то скоро станут моими лучшими друзьями. Я не упоминаю новые подробности: нашу игру в три истории или то, что он посоветовал мне в первую очередь подружиться с Дри. Первое, по крайней мере, принадлежит только нам. Но я признаюсь в том, что он мне нравится, чтобы это не значило, когда общаешься с кем-то лишь онлайн.

– Ты определенно хочешь, чтоб он вставил тебе на полпалки, – заявляет Агнес.

– Мечтать не вредно, – отвечаю я.

Вернувшись позднее в дом Рейчел, я застаю Тео, который ошивается возле спальни наших родителей и, очевидно, подслушивает.

– Только не говори, что ты слушаешь, как они занимаются сексом. Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста, скажи, это не то, что там происходит, – умоляю я.

– Фу! Гадость какая. Нет. И на полтона тише. Они ругаются, – отвечает он и притягивает меня к себе, поближе к двери, чтобы я смогла их услышать. Хотя можно было обойтись и без этого, они кричат так громко, что, уверена, соседи выключили реалити-шоу, которые смотрели, лишь бы наших предков послушать. – Думаю, они могут расстаться, и тогда этот долгий кошмар национального масштаба может закончиться.

– «Долгий кошмар национального масштаба»? Серьезно? – спрашиваю я.

– Какого черта, Рейчел? Это просто гребаный ужин, – восклицает отец, и тогда я понимаю всю серьезность ситуации. Мой отец редко матерится, вместо этого пуская в ход подставные словечки, которые используют только десятилетки, южанки и Дри: закрой варежку, елки-палки, мать твою за ногу. – Мне нужно заниматься.

– Это важный деловой ужин, и мне не просто так в голову взбрело, чтобы мой муж был там. Мы женаты, не забыл? Это важно для меня, – отвечает Рейчел, и мне жаль, что я не вижу сквозь стены. Они стоят или сидят? Рейчел бросается тысячедолларовыми безделушками, разбросанными по всему дому? Да и вообще, кому нужен шестифутовый белый фарфоровый жираф? – Забудь. Может, даже так лучше, если ты не пойдешь.

– Как это понимать?

– Никак. Это ничего не значит. – О! Пассивно-агрессивная стратегия! Что-то подразумеваем, но не озвучиваем. Агнес бы ее возненавидела. – Мы оба знаем, дело не в том, что тебе нужно заниматься. Как-то ты ляпнул, что можешь сдать этот тест даже во сне.

– Прекрасно. Признаюсь. Я хочу один вечер провести в одиночестве. Один вечер, когда меня не будут оценивать все твои друзья. Думаешь, я не вижу, как они смотрят на меня? Как ты смотришь на меня, когда они рядом? Я даже позволяю тебе покупать мне шмотки, лишь бы соответствовать дресс-коду, но все! С меня хватит! – заявляет отец, и мои щеки пылают.

Без сомнения, в Вуд-Вэлли я чувствую себя не в своей тарелке, но мне никогда даже в голову не приходило, что у отца тоже могут быть проблемы с адаптацией к жизни в ЛА, что проблемы с соответствием не заканчиваются в старшем классе.

– Никто не осуждает тебя, – говорит Рейчел, и в ее голосе появляются обходительные, успокаивающие нотки. – Ты всем нравишься.

– Давай, осуди меня за то, что я не хочу смотреть инди-фильмы о каком-то прокаженном бенгальце, который играет на арфе пальцами ног. И ты еще смеешь следить за напитками, которые я заказываю во время вечера, будто я ребенок. Мне хочется пива со стейком. А не стакан дорогущего каберне. Прошу прощения, если это оскорбляет твои высокопарные чувства. Это все не для меня.

– Я стараюсь уберечь тебя от позора, – отвечает Рейчел, и ее голос звенит от надвигающихся слез. Но мне ее не жаль. – В подобных местах ты не должен заказывать пиво. Так не делают. Я пыталась намекнуть тебе об этом…

– Мне не нужны намеки. Я взрослый мужчина, и только то, что я предпочитаю бургеры и пиво, а не модную рыбу из органического водоема, не делает из меня варвара. Ты прекрасно знала, за кого выходила замуж. Я никогда не притворялся кем-то другим. В любом случае, мне показалось, было бы прикольно побыть там другим. Разве не для этого ты купила мне те смехотворные кеды? Будто собачку дрессируешь.

– Одно дело, обладать простым вкусом. А другое – быть совершенно неинтеллигентным. Тебе что, сложно хоть изредка брать в руки книгу? – спрашивает Рейчел. Я ошибалась. Она не собирается расплакаться. Она собирается с силами. И бьет в отместку.

– Серьезно? Теперь оскорбляешь мою интеллигентность? Я никогда не видел, чтобы ты читала книгу. Все, что лежит на твоем ночном столике, это модные журналы. На самом деле, единственный человек, кто здесь читает, это Джесси. Она – единственный здравомыслящий человек в этом доме.

– Джесси – единственный здравомыслящий человек в этом доме? Проснись, Билл! У нее нет друзей. Никого. Я переживала, когда отправила ее в Вуд-Вэлли, но ты совсем за нее не волнуешься? Подростки должны выходить из дома и веселиться, – кричит Рейчел.

О, таким образом, я буду той, кто закончит слезами. Конечно же, в последнее время такое происходит постоянно. Мне хочется закричать в ответ, прямо за дверью. Я завела друзей! Я делаю все возможное. И мне не нужна помощь. Не моя вина в том, что умерла мама, в том, что мы переехали сюда. Я вынуждена была начать с нуля все, что имеет значение. Мой отец выбрал ее, и, что еще необъяснимее, она выбрала моего отца. Я же не выбирала ни одного из них. Конечно, мой отец – никому не известный фармацевт из Чикаго, но он умный, черт подери. Даже гениальный. Ну и что, если ему нравится реслинг и боевики? Моя мать любила поэзию, а отец никогда ее не любил, но они справились. Она позволяла ему быть собой.

Моя жизнь похожа на сэндвич из дерьма, а иногда попадается кусок веганского бургера. У меня не хватает сил. Все расплывается из-за слез, я сползаю вниз по стене на пол. Тео смотрит на меня.

– Она болтает чушь, когда в ярости. Не слушай ее, – шепчет Тео. – Она просто любит стоять на своем.

– И ты та, кто смеет говорить мне о воспитании, – восклицает отец. – Моя дочь удивительная, так что даже не думай. Ты давно на своего сына смотрела? Тео жеманничает, как… – Слава богу, отец замолкает. Ох, папа, пожалуйста, не говори этого.

– Как кто? – спрашивает Рейчел. – Мой сын гей. Так какого хрена?

Теперь Рейчел подстрекает его. Будто хочет продолжения борьбы. На мгновение мне кажется, было бы лучше слушать, как они занимаются сексом. Это же как-то более интимно, намного больнее. Хуже даже, чем быть свидетелем ее полуночного плача. Не хочу быть настолько близко ко всем этим взрослым проблемам. Это полный провал.

Вдруг в голове всплывает вопрос: «А всегда ли такое происходит между людьми, которые познакомились в интернете?». Связь вне окружения. Гораздо легче произвести хорошее первое впечатление, потому что им можно управлять. Но они познакомились онлайн в группе по преодолению тяжелой утраты, а не в нормальном месте, где знакомятся обычные люди. Сложно представить кого-то вроде Рейчел, обращающегося к интернету в попытке преодолеть горе. Она всегда такая собранная. Прямая противоположность нуждающегося в эмоциональной поддержке.

Хоть я и не большой ее фанат, но начинаю понимать, что именно привлекло в ней отца. Несмотря на то, что она стала вдовой, у Рейчел отличная жизнь. Она успешна, достаточно привлекательна и богата. Но почему она вышла за отца? Папа не урод, думаю, обычный мужчина среднего возраста, и он добрый – мама говорила, она была самой счастливой женщиной на свете, так как встретила его, и в ее жизни появился прочный фундамент – но, полагаю, в ЛА есть миллион мужчин, похожих на него, у которых меньше проблем и больше денег. Почему ей надо было выбрать моего отца?

Когда мои родители ругались, я пряталась в своей комнате и слушала музыку. Я прислушивалась к их ссорам, в основном, потому что знала, они будут ругаться несколько дней – не меньше двух или трех – и каждый из них будет использовать меня, чтобы поговорить друг с другом – один из недостатков, если вы единственный ребенок в семье: «Джесси, скажи своему отцу, что ему нужно забрать тебя из школы завтра», «Джесси, скажи своей матери, что молоко закончилось». Они ругались редко, но если ругались, то это было неприятно и взрывоопасно.

«Все проходит, Джесси. Помни это. Что сегодня кажется большим, завтра покажется незначительным», – однажды сказала мама сразу после крупной ссоры с отцом. Забыла, из-за чего они тогда поссорились – может из-за денег – но помню, что закончилось все внезапно, спустя четыре дня, когда они посмотрели друг на друга и разразились смехом. Часто думаю об этом – не только о том, как закончилась эта ссора, но и о словах мамы. Потому что я абсолютно уверена в том, что она ошибалась. Не все проходит.

– Позволь мне кое-что уточнить. – Голос отца ворчливый и тихий. Папа спокоен, и даже слишком, что бывает только тогда, когда он действительно зол. Холоден. – Я не какой-то невежественный провинциал-гомофоб, так что перестань разговаривать со мной таким тоном.

– Билл!

– Забудь. Пойду, прогуляюсь. Мне нужен свежий воздух и возможность убраться от тебя подальше, – заявляет отец, и мы с Тео быстро спускаемся вниз по лестнице. Конечно, отец знает, что они кричали, но лучше ему не знать о наших местах в первом ряду.

– Отлично. Проваливай! – кричит Рейчел. – И не возвращайся!

Теперь я в комнате Тео. Мне довелось побывать тут лишь однажды, когда я рассказывала о своей новой работе, поэтому использую возможность получше осмотреться. Стены голые, ни единой фотографии в рамке на его столе. Посмотреть не на что. Очевидно, он минималист, как и его мать.

– Думаешь, они подадут на развод? – спрашивает Тео, и, к моему удивлению, от этой мысли мое сердце обрывается. Не потому, что мне практически нравится жить здесь, а потому, что нам некуда возвращаться. Нашего дома больше нет. Также как и нашей жизни в Чикаго. И если мы останемся в ЛА и переедем в какую-нибудь печальную маленькую квартиру, отец не сможет позволить себе мое обучение в Вуд-Вэлли. Я вынуждена буду начать снова где-то еще. Я должна буду попрощаться со своей глупой влюбленностью в Итана, дружбой с Дри и Агнес и с тем, что у нас с НН. Когда Рейчел сказала отцу не возвращаться, ожидала ли она, что я тоже уйду? Нас вышвырнули?

– Не знаю, – отвечаю я.

– Все будет гораздо проще, – говорит Тео.

– Для тебя, может быть. Но мне некуда пойти.

– Не моя проблема.

– Нет, не твоя, – говорю я и встаю, намереваясь уйти. Хватит с меня этих людей.

– Прости, я не это имел в виду. Твой отец собирался назвать меня… Неважно.

– Папа бы не стал. Он не такой.

– Плевать. Хочешь курнуть? – Тео тянется за самокруткой.

– Неа, спасибо. И, на самом деле, он бы не сказал о тебе ничего дурного.

– Я так не уверен.

– Я прекрасно знаю своего отца. Он собирался назвать тебя экстравагантным. Каковым ты и являешься, – оправдываюсь я и задаюсь вопросом: не перегнула ли я палку. Встречаюсь взглядом с Тео, давая ему понять, что не хочу его оскорбить, просто говорю откровенно.

– Я с самых малых лет понимал, что я гей, поэтому решил использовать это, понимаешь? Давать людям то, чего они ожидают, – говорит Тео и начинает копаться в ящиках. – Ни от кого не укроется моя легендарность.

– Повезло нам, – замечаю я с улыбкой. У меня формируется новая оценка Тео. Он подходит к жизни с маниакальным энтузиазмом, словно антидот для большинства лаконичных подростков из Вуд-Вэлли. Под его сногсшибательным внешним слоем кроется доброта.

– Так кому ты все время строчишь смски? – спрашивает он, и мне снова кажется, что он может быть НН. Возможно, он хочет помочь мне, невзирая на нашу странную ситуацию в семье. Быть может, я просто неправильно поняла, вероятно, флирт НН на самом деле являлся энтузиазмом Тео. Надеюсь, что нет.

– Не твое дело, – отвечаю я, что, кажется, совсем его не задевает.

– Раз ты не куришь, не хочешь заесть стресс? Тут где-то у меня припасена спасительная «Godiva», – говорит он и находит то, что ищет – огромную плитку шоколада.

– В деле, – заявляю я.

– Как думаешь, твой отец подписывал брачный контракт? – спрашивает Тео, и я снова начинаю его ненавидеть.

ГЛАВА 16

НН: три истории: 1) позавтракал вафлями этим утром в твою честь. 2) когда закончу учебу, хочу разрушить всю индустрию напитков. я о воде, кофе, чае, соке, содовой и паре странных гибридных напитков. МЫ МОЖЕМ ДЕЛАТЬ ЛУЧШЕ. 3) раньше мне постоянно снилась сестра, и когда я просыпался, меня трясло, то был полный отстой, но теперь она совсем мне не снится. оказывается, это еще хуже.

Я: Мне тоже уже не снится мама, хотя иногда я совершенно забываю, что ее больше нет. Могу подумать: «О! Ей понравится эта история, расскажу ей, когда приду домой», а потом все вспоминаю. Это самое худшее. 2) Я не ела вафли на завтрак. У меня были какие-то органические пшенично-ягодные мюсли из магазина здорового питания, которые так любит мачеха, и хотя они были вкусными, я все еще не понимаю, что значит «пшенично-ягодные». 3) Никогда не использовала слово «разрушить» применимо к какой-либо индустрии. Что это вообще значит? Ты уверен, что тебе шестнадцать?

НН: семнадцать, вообще-то. и у меня появилась идея на миллиард долларов: пшенично-ягодный сок!

Я: В тебе так много Вуд-Вэлли. Что? Идеи на МИЛЛИОН долларов тебе недостаточно?

Сразу после школы я отправляюсь на работу. Я вовсе не избегаю дома. Серьезно. Но что, если мои вещи уже упаковали в спортивные сумки – Глория уложила все бережно и почтительно, уделила время, чтобы сложить мое нижнее белье, закрыть крышки на бутылках с шампунем – и весь эксперимент Рейчел-Отец закончился вот так? Фу. Что со мной будет?

За завтраком я была единственной, кто сидел за столом, и когда Тео проходил мимо, чтобы захватить сок, он лишь выгнул бровь и пожал плечами. Очевидно, он в такой же неизвестности, как и я. Через пару минут вошла Рейчел и снова развела кипучую деятельность, громко разговаривая, ни к кому конкретно не обращаясь, разве что к себе, точно у нее шило в заднице из нервозности и риторических вопросов.

– Кофе! Где кофе? – спросила она, хотя он был там же, где и всегда. В кофеварке, сваренный Глорией или автоматическим утренним таймером – не знаю, кем конкретно, хотя ставлю на первую. Глория удивительным образом делает работу так, что ее даже не видно, а еще занимается всеми вещами, о которых вы даже не задумывались, что они необходимы вам в первую очередь. Если нам нужно будет уехать, я, наверное, буду больше всего скучать по Глории. Она зовет меня Есси, кладет мою пижаму под подушку и настаивает на том, чтобы я жевала витаминные шоколадные пастилки. – А ключи. Ключи, где вы? В моей сумке. Черт возьми, где моя сумка?

Очевидно, мой отец пропал без вести так же, как и вещи Рейчел, и на мгновение меня охватила паника. А вдруг папа сорвался с места без меня и уже ехал обратно на восток. Когда с вами приключается плохое, вы начинаете думать, что могут случиться и все остальные невероятно ужасные вещи. Но он ни за что бы не бросил меня. Конечно, я никогда бы не подумала, что он мог соврать мне о конвенции и вернуться вместо этого женатым, а не нагруженным бесплатными образцами для всех своих друзей среднего возраста, как нормальный человек, но все-таки. За исключением последних нескольких месяцев он был хорошим отцом.

– Очки? – спросила Рейчел, и на меня нашло понимание, насколько она выбита из колеи прошлой ссорой – она начинает похлопывать по пустой белой столешнице, будто очки могут появиться из воздуха. Обычно, они не присутствуют в ее утренних монологах.

– У тебя на голове, – ответила я, от чего она подскочила на месте и уставилась на меня, будто звук моего голоса застал ее врасплох, и она только что заметила меня здесь.

На мгновение она выглядела печальной и расстроенной. А потом Рейчел опустила очки на глаза, и большая часть ее лица скрылась за солнцезащитными стеклами, поэтому я совсем не могу его прочесть.

Когда я прихожу на работу, Лиам сидит на столе, распевая и играя на гитаре перед нулевой аудиторией. Оказывается, я была права: в «Купи книгу здесь!» нет большого наплыва покупателей. Лишь несколько редких постоянных клиентов, парень, который листает книги в разделе саморазвития и никогда их не покупает – вот, пожалуй, и все.

– «Представьте» Джона Леннона, да? Классика. – Я приятно удивлена голосом Лиама. Он мягкий, искренний, почти сладкий. С гитарой он и выглядит по-другому. Влюбленность Дри определенно обоснована.

– Прости. Не слышал, как ты пришла. – Лиам снимает Эрла с плеч и убирает его в отделанный фиолетовым бархатом кейс. Таким изящным движением, которое, я уверена, он повторял несколько тысяч раз.

– Не стоило прерываться из-за меня. – Думаю, как бы незаметно вынуть телефон и записать его исполнение для Дри, но тут же понимаю, что это будет слишком странно и назойливо. – А ты хорош. И я имею в виду, действительно хорош.

– Спасибо. Мечтаю уехать в Музыкальный колледж Беркли в следующем году, если поступлю, но мама не хочет, чтобы я находился так далеко, – говорит он.

– Вау! – восклицаю я. – Это же в Бостоне, да?

– Ага. Откровенно говоря, все, чего я на самом деле хочу, так это пропустить этап колледжа и попытаться добиться успеха с ребятами из «МегаО». Но тогда мама просто с ума сойдет. Я все время ставлю ей в пример «Maroon 5» – они же из школы Брентвуд – но она только переспрашивает, кто такой этот «Марун»?

Я смеюсь и лихорадочно пытаюсь сообразить, что сказать дальше.

– Так ты придёшь? – спрашивает Лиам, спасая меня от постыдного отсутствия мыслей.

– Прости?

– На мой концерт. Вечеринка Джем.

– Напомни-ка еще раз, когда он будет? – Естественно, я все помню. Дри и Агнес уже убедили меня в том, что мы должны пойти, и даже выбрали мне наряд. Они поклялись, что Джем с Кристал напьются и даже не заметят меня на вечеринке.

– В следующую субботу, – отвечает Лиам. – Хорошо, это не настоящий концерт в клубе или типа того. Но будет весело. Обещаю.

– Классно, обязательно постараюсь прийти. – Лиам похлопывает по столу, приглашая меня присесть рядом с ним. Я запрыгиваю на столешницу и скрещиваю ноги, поворачиваясь так, чтобы прислониться спиной к стене. Пробегаюсь глазами по детской секции за его головой, любуясь яркими обложками книг, выставленными лицевой стороной наружу. Они совсем не скромные.

– Ты сегодня тоже работаешь? – интересуюсь я.

Надеюсь, нет. Мне некомфортно работать с Лиамом, тяжело поддерживать разговор три часа подряд. За это время он может несколько раз рассказать мне про питание во время стажировки в «Гугле», которое, по-видимому, было очень-очень хорошим. Конечно же, мы не разговариваем все время – Благодарю Бога за мой айфон, который я достаю каждый раз, когда чувствую себя неловко, но так было до сих пор. Теперь, когда я знаю все основы, не понимаю, зачем нам вместе находиться на работе. Да и не похоже, что тут есть чем заняться.

– Да, если ты не возражаешь. Мне нужны деньги, поэтому…

– Ох, так ты хочешь, чтобы я ушла? – спрашиваю с замиранием сердца. Дри и Агнес каждый день после школы ходят в «Coffee Bean». И как не печально об этом говорить, мне нужны деньги на мой кофе со льдом.

Ну а еще: я не хочу домой.

Если папе и мне снова нужно переезжать, будем ли мы с НН продолжать переписываться? Расскажет ли он мне, наконец, кто он?

– Неа, я узнал, что мы можем работать одновременно. Маме на это наплевать. – В голове всплывает вопрос: «А может Лиам жалеет меня, смотрит свысока, как и его девушка, и лишь поэтому разрешил мне остаться?». Я заприметила несколько учеников стипендиатов в Вуд-Вэлли – вы можете распознать их по одежде и тому, как они собираются в антидизайнерские группки. Кажется, никто не обращает на них внимания. Как-то одна из девушек надела футболку с огромными буквами «ГЭП» на груди. Джем даже не стала подначивать Кристал. По какой-то необъяснимой причине, я ее единственная мишень.

– Уверен? – спрашиваю я. Черт. Мой голос звучит отчаянно даже в собственных ушах.

– Уверен. – А потом Лиам снова берет Эрла в руки и начинает играть.

Дри: УМЕРЕТЬ НЕ ВСТАТЬ. Он поет тебе серенады ПРЯМО СЕЙЧАС? СЕРЬЕЗНО? Уже иду.

Я: Думаю, он играет обычные песни «МегаО»?

Дри: ОМГ. Стой, если я приду, это же будет слишком очевидно, да? Точно. Черт подери! Ты можешь набрать меня и оставить висеть на телефоне?

Я: Ты сейчас серьезно?

Дри: Неа. Слишком попахивает сталкерством. Даже для меня. АХХХХХХХ.

Я: Ты права. Он на самом деле хорош.

Дри: Ты убиваешь меня.

Я: Если от этого тебе станет лучше, то я бы хотела, чтобы вместо меня сейчас ты была здесь. У меня домашка по математике. Если бы мне только за нее платили…

Дри: Признайся, он сексуальный.

Я: Не мой тип, но…

Дри: Но что?

Я: Давай просто скажем «я признаю».

Лиам начинает играть новую песню, которую я еще не слышала. В ней такие слова:

Девушка, которую никто не знает,

Та, которая внутри сияет,

Так вот, эта девушка,

Которую никто не знает,

Моя, вся моя, вся моя…

Запоминающаяся мелодия.

Скарлетт: Должна ли я переспать с Адамом Кравитцем после выпускного?

Я: ЧТО?!?!?

Скарлетт: Просто подумала, было бы неплохо расстаться с Д-картой с кем-то, кто не вселяет страх, понимаешь? А потом, когда я покончу с этим, можно будет двигаться дальше.

Я: Это то, чего ты хочешь? Просто покончить с этим?

Скарлетт: Ну и что, если так?

Я: Я не считаю секс таким важным событием, однако это не пустяк, понимаешь?

Тут я понимаю, что только что процитировала Дри, но мне кажется, она права. Это не пустяк. Не хочу превращаться в нудного предка, но существуют венерические болезни, беременность, и да, знаю, Скарлетт воспользовалась бы презервативом, – все мы смотрели сериал «Беременна в 16», который является лучшей формой контроля рождаемости – но все-таки. Адам Кравитц? Мой старый сосед Адам Кравитц? Единственный парень, когда-либо проявивший ко мне интерес, и кто однажды напился и пригласил меня на свидание в боулинг субботним вечером?

Хотя моя история с ним – не показатель. Скарлетт свободна от предрассудков, и он может осчастливить ее на полпалки или на целую. Просто мне кажется, она обманчиво небрежно относится к этой теме. Она больше похожа на меня с Дри, чем на сестру Агнес, и еще Скарлетт склонна преувеличивать. Но существует разница между болтовней о сексе (свободным обсуждением секса) и тем, чтобы на самом деле заниматься им. На словах секс – это просто – части тела одного человека соприкасаются с частями тела другого человека. Ни больше, ни меньше. Но для некоторых из нас в реальности все гораздо сложнее. Одновременно захватывающе и страшно. Не могу объяснить почему, но знаю, для меня все обстоит именно так.

Скарлетт: Не сходи с ума. Это же просто мысли.

Я: Да я и не схожу. Просто будь уверена в своем решении, ведь можно привести одинаковые причины, чтобы делать и не делать этого. И когда ты перейдешь черту, пути назад уже не будет. И не мне говорить тебе о безопасности.

Скарлетт: Лицо Адама становится чище. Думаю, он использует средство от угревой сыпи.

Я: Оооо, хочу посмотреть. Пришли фотку!

Скарлетт: Скучаю по тебе, Джей.

Я: Я тоже, Эс. Ты даже не представляешь.

Скарлетт: ?

Я: Отец и хозяйка поместья крупно поругались. Было страшно.

Скарлетт: И?

Я: Не знаю. Для молодожёнов они не кажутся счастливыми.

Скарлетт: Мои родители женаты уже восемнадцать лет, и они ПОСТОЯННО РУГАЮТСЯ. Иногда, мне кажется, они ненавидят друг друга. Но предки клянутся, что это нет так.

Я: Твои родители любят ругаться. Это их старая добрая традиция.

Скарлетт: Возможно, я не захочу сделать это с Адамом.

Я: ?

Скарлетт: Но, возможно, и захочу.

На Вентура постоянные пробки, поэтому я не попадаю домой раньше начала девятого. Глория оставила на столе мне ужин, – идеально нарезанное куриное бедрышко, стручковую фасоль под миндальным соусом, миниатюрную порцию картофельного пюре – выставленный на всеобщее обозрение под стеклянным колпаком. Серебряные приборы лежат на тканевой салфетке. В Чикаго мы пользовались бумажными салфетками. Мама готовила неплохо, хотя была чрезмерно склонна к экспериментам, но я скучаю по ее сытным рагу, неопределимому сочетанию разнообразных продуктов. Машина отца на подъездной дорожке, но машины Рейчел нет, и до меня не доносится шум сверху, не слышно даже неизменного гула колонок из комнаты Тео. Я съедаю курицу в одиночестве на кухонном островке, вытираю рот и уже собираюсь подняться к себе, когда замечаю, что кто-то сидит на крыльце.

Отец.

Я распахиваю стеклянные двери и выхожу на улицу. Обхватываю себя руками под резкими порывами ветра, которые так напоминают мне Чикаго.

– Привет, – говорю я, и отец смотрит на меня таким же взглядом, как и Рейчел утром. Как будто само мое существование его удивляет. «Я здесь», – хочется мне прокричать. Почему про меня так легко забывают?

– Привет, милая. Не слышал, как ты пришла. Посиди со мной.

Я плюхаюсь в кресло рядом с ним. Мне хочется узнать у него про наш статус – нас выселили? – но не хватает смелости.

– Чем ты тут занимаешься? – интересуюсь я.

– Просто размышляю.

– Ой! – отвечаю я, и отец улыбается.

– Знаешь, до меня только сейчас дошло, что я, наконец, официально, во всех смыслах этого слова, стал настоящим взрослым. Но, честно говоря, иногда я забываю об этом и мыслю так, будто мне двадцать два. Понимаешь, о чем я? – спрашивает он. Надеюсь, он догадывается, что нет. Да и как? Ведь для меня двадцать два уже попахивает старостью.

– Если это поможет что-что прояснить, я абсолютно уверена в том, что тебе сорок четыре. Ты был взрослым долгое, очень долгое время, на мой взгляд, – говорю я.

– И то правда. Ты сама уже почти стала женщиной, а я твой отец. Но, черт возьми, я не знаю. Не знаю, как жить жизнью взрослого. Совсем, – его голос надламывается. После смерти мамы я никогда не видела его плачущим – ни единого раза – но за последние месяцы его глаза постоянно на мокром месте, будто он только что где-то незаметно поплакал.

Молчу, потому что у меня нет слов. Моей мамы здесь нет, чтобы помочь нам.

Я тоже не приспособлена для такой жизни.

– Как бы мне хотелось, чтобы, когда ты была маленькой, кто-то сказал мне: «Это самое лучшее время. Прямо сейчас. Самое лучшее время». Когда ты молод, все кажется простым. Но однажды мир резко изменится, рассыплется на глазах или утечет под землю, какую бы метафору не взять – у твоей мамы наверняка была бы припасена отличная на этот счет – так что живи полной жизнью и наслаждайся, пока можешь. Когда я начинал работать, у меня бывали кошмары, что я выписываю не тот рецепт. Будто я выписал миссис Джелолари валиум вместо ее сердечных таблеток. Или будто я неправильно выписал дозировку лития для детей Яковитцев. Но у нас с твоей мамой… всегда все было легко. – Я чувствую, как его плечи начинают подрагивать, поэтому устремляю взгляд в горизонт. Если отец собирается заплакать, если отец прямо сейчас собирается рассыпаться на части после того, как принимал все решения – продавал дом, повторно женился, перевез нас сюда, не спрашивая моего мнения, после всего этого – я не собираюсь на него смотреть. Простите, но я не могу дать ему этого.

– Самый мудрый человек в нашей семье говорил: «То, что тебя не убивает, делает тебя сильнее», – молвлю я.

Не могу сказать «мама».

Даже этого не могу.

– Я прекрасно знаю, как несправедливо, что ты та, кто должен меня успокаивать, – говорит он, устремив взгляд на горы, на остальные дома, прежде чем снова посмотреть на меня. – Понимаю, что ты всего лишь ребенок.

– В самом деле? – спрашиваю я. – Что-то не заметила.

Он сжимает руки в кулаки и потирает глаза, а потом, на счет три, разжимает руки, будто только что закончил жалеть себя.

– Ты так похожа на свою маму. Взрослая душа. Когда была маленькой, ты лежала в кроватке, смотрела на меня, и я помню, как подумал: «Мужик, этот ребенок уже смотрит тебе прямо в душу». – Я поднимаю на него взгляд. Он ошибается. Я не могу заглянуть ему в душу. Он гораздо глубже и сложнее, чем себе это представляет.

Я видела, как он заказывает каберне со стейком. Много раз. К счастью.

– Пап? – У меня снова зреет вопрос: «Мы уезжаем?». Но я не задаю его. – Ничего. Не важно.

– Так сорок четыре – это уже старый? – Его лицо светлеет. Папа уже оправился от того, что его мучало.

– Древний, – отвечаю я.

– Тогда надо бы попросить внести Глорию в список покупок памперсы для взрослых. – Согласна, шутка, может, и тупая, но я все равно смеюсь, потому что могу. Я могу дать ему это.

ГЛАВА 17

НН: три истории: 1) моей первой любовью была Чудо-женщина. у меня слабость к девушкам с лассо. 2) у мамы в аптечке полно лекарств. ксанакс. викодин. перкоцин. и еще куча всего. и она их принимает. постоянно. это похоже на зависимость. 3) у тебя красивые руки.

Я: не к месту будет сказано, но: 1) У меня мамины руки. Она играла на пианино. Я бросила после двух занятий. Хотя нужно было заниматься усерднее. Иногда я слушаю ее любимые произведения и представляю, будто это она играет. Вау, не могу поверить, что рассказала тебе. 2) Я была Чудо-женщиной на Хэллоуин пару лет назад. Но вместо синих трусов я надела синие штаны. Чикаго=холод. 3) Как насчет иронии? Мой отец, вообще-то, фармацевт. Настоящий. Так что мне известно об этих препаратах. Сожалею о твоей маме.

– Привет, Сморщенный Клубень, – говорит Итан, когда я встречаюсь с ним в библиотеке. Та самая ежедневная футболка, тот же самый стул возле «Koffee Kart», а теперь и тот же самый стол, где мы встретились в прошлый раз. Это парень просто погряз в рутине.

– Да ладно? Теперь вот так все будет? – спрашиваю я, но улыбаюсь. Мне по вкусу такая фамильярность. То, что он вообще обращается ко мне по прозвищу. – Мне казалось, ты говорил, это изысканное оскорбление.

– Я решил, что мы должны сократить до одного слова, – отвечает он и собирает книги. Судя по всему, мы снова будем гулять. И меня это радует. Мне гораздо проще общаться, когда не надо смотреть ему в глаза. Итан сегодня и выглядит по-другому, почти бодро. – Как насчет Клубенька? Клубняшечка? А?

– Ты что, поспал? – спрашиваю я.

Он озадаченно смотрит на меня.

– А? – Итан рассеянно запускает руку в волосы, создавая идеальный беспорядок. Мечтаю прикоснуться к его волосам и взъерошить их, как делала Джем. Их цвет такой темный, что, кажется, будто они кровоточат.

– Ну не знаю. Просто обычно ты кажешься усталым. А сегодня более бодрый.

– Так очевидно? – Он подталкивает меня плечом.

– Честно? Как Джекил и Хайд, – ухмыляюсь я, показывая, что не хотела его обидеть.

– Шесть часов. Без задних ног, – с гордостью заявляет он, будто выиграл приз. – Ты бы могла назвать меня человеком, ограниченным во сне. «По ночам я читаю, зимой отправляюсь на юг».

– Что?

– Прости. Цитата из «Бесплодной земли». Я много читаю по ночам, но зимой никуда не езжу, только иногда в Тахо, чтобы покататься на сноуборде. Так ты прочла ее?

– «Бесплодную землю»? – Почему я не могу за ним угнаться? Девушка я умная. Сплю по меньшей мере семь с половиной часов. И, пожалуйста, он может снова прикоснуться к моему плечу?

– «Странную историю доктора Джекила и мистера Хайда».

– Неа.

– Тебе стоит. Она довольно интересная. Про парня с раздвоением личности.

– Уверена, ты знаешь, о чем идет речь.

– Ха, – отвечает он.

– Как насчет Клубнительной? – спрашиваю я. Все намного проще, чем должно быть.

– Клубнительная Джесси, – он делает паузу, и я жду продолжения, – Холмс.

Позже мы сидим в «Старбаксе» – не в том, где тот странный бариста. Итан покупает мне ванильный латте и отмахивается от протянутых денег. Значит, это свидание? Или все окружающие в курсе того, что я ограничена в деньгах, по крайней мере, по стандартам Вуд-Вэлли? Опять же, это всего лишь латте, а Итан, похоже, из благородных парней. Он запоминает стихи, придерживает дверь и не достает телефон, даже когда приходят сообщения. Давайте посмотрим правде в глаза: скорее всего у Итана есть девушка – такая, у которой богатая сексуальная история, как у парижанки, – открытая, приятная и разносторонняя. Стоило бы узнать у Дри, но я стесняюсь. То, что мне нравится Итан, слишком похоже на клише.

– Полагаю, ты не пойдешь на вечеринку Джем в субботу, – говорит он и дует на свой кофе. Не уверена, стоит ли обижаться из-за его предположения, что меня не будет рядом с популярными детками из младших и старших классов в субботу. И почему ему каждый раз нужно упоминать этих эффектных близняшек? Это сбивает с толку.

– Вообще-то, думаю, что пойду. – Я пожимаю плечами, таким образом, пытаясь сказать: «Да пошли они». Ну и что с того, если им не нравится мой ноутбук, джинсы и все остальное во мне. Из-за этого я не останусь дома.

– Серьезно? – спрашивает он. – Круто.

– Мой друг играет со своей группой, так что… – Я могу назвать Лиама своим другом лишь с большой натяжкой, но мне хочется, чтобы Итан перестал думать обо мне как о жертве Джем. Как о законченной неудачнице.

– Ты про «МегаО»?

– Ага.

– А кого ты знаешь? – спрашивает он. Тоном на грани враждебности, будто это нелепость, что я знакома с кем-то из группы. В чем черт подери его проблема?

– Парня по имени Лиам. А что?

– Я тоже в «МегаО». – Ну естественно. Конечно же, он в группе. Черт. Они с Лиамом, видимо, лучшие друзья, и теперь Лиам услышит, что яупоминала его, словно он знаменитость или будто мы лучшие друзья. Слава богу, я не сказала «МегаО». Это было бы смерти подобно.

– Серьезно? А я и забыла, как мала эта школа. Все друг друга знают, за моим исключением.

– Ну, это слишком громко сказано, – отвечает Итан.

– На чем ты играешь? – спрашиваю я.

– На электрогитаре и немного пою, хотя Лиам наш главный вокалист.

– Он хорош, – замечаю я. – Думаю, группа не хуже.

– Ты слышала его? – И снова этот тон. Что? Так сложно поверить, что я дружу с Лиамом?

– Эм, ну да. Он просто практиковался, знаешь ли.

– Лиам неплох, – говорит Итан, делая глоток кофе, а затем еще один. Обдумывает еще раз и признает: – Нет, ты права. Он хорош.

– А ты? – задаю я вопрос, пытаясь снять напряжение, повисшее в воздухе. С этим парнем два шага вперед, один назад.

– И я неплох, – отвечает Итан, и снова эта внезапная широкая улыбка. Такая яркая и прекрасная, будто смотришь на солнце.

Дома под стеклянным колпаком: черная треска с пастой мисо, необычный салат с зелеными соевыми бобами, орехами в карамели и вязким кокосовым рисом. Глория умеет готовить японскую кухню? Жаль, я не снимаю еду, потому что это блюдо достойно инстаграма. И снова дома полумрак, хотя Тео сидит за кухонной стойкой, потягивая бокал красного вина, как если бы ему за сорок и у него был сложный день на работе. А ведь всего три года назад он носил брекеты. Я видела фотки.

– Какие новости? Не разговаривают. До сих пор женаты, – говорит Тео, протягивая бокал для меня, хоть я и не просила. Делаю глоток и дышу через нос, как учила Скарлетт. Неплохо.

– Где они? – спрашиваю я.

– А кто ж знает? Может на сеансе для пар у психолога? На деловом ужине? Мама раньше никогда столько не выходила в свет.

– Мой отец тоже.

– Они оба идиоты.

– Прекрати.

– Да, они идиоты. Подумали, будто смогут сделать замену и забыть, что тот, кого они на самом деле любят, мертв. Даже я эмоционально более зрел, чем они.

Я делаю глоток вина. Тео дело говорит.

– А сейчас как дела? – спрашиваю я. После двух глотков в руках покалывает – это ощущение говорит о том, что алкоголь прокладывает путь в моем организме.

– Да без понятия. Видишь ли, мне совсем не нужно все это дерьмо. Будто в выпускной год и так мало стресса.

– А о чем тебе волноваться? Отличник по всем предметам, к тебе ходят репетиторы по академическому тесту – услышал множественное число? – и, я уверена, у твоей мамы есть друзья друзей, члены приемных комиссий. Твоя жизнь похожа на торт.

– Ты сейчас описываешь любого ученика в школе. Как думаешь, сколько человек из Вуд-Вэлли поступает в Гарвард? Пятеро.

– Гарвард? Серьезно?

– Что?

– Ничего. Просто я никогда даже не задумывалась над тем, чтобы попасть в Гарвард. Не думаю, что кто-либо из моей прошлой школы вообще когда-то туда поступал, даже медалисты. – Я умалчиваю, что в Чикаго я была на пути к тому, чтобы окончить год первой или второй в классе, а теперь мои оценки понизились из-за перевода. Очевидно, оценки из моей чикагской школы не имеют здесь такого же значения. Еще одна причина, почему я так недовольна переездом.

– Что ж, спасибо за этот маленький урок жизни, – говорит Тео, и на мгновение он кажется сердитым – будто сейчас последует очередной нервный срыв, – но потом берет себя в руки и просто вздыхает.

– Я имела в виду лишь то, что Гарвард – не самое главное в жизни, – сообщаю так, как если бы я в этом разбиралась. – Ты, так или иначе, поступишь в крутой колледж.

«Мне нравится вино», – решаю я. Благодаря нему я чувствую себя мягкой, гибкой, слова из меня словно льются рекой. Не так уж трудно быть самой собой.

– Мой отец учился в Гарварде. – Он разыгрывает карту «мертвый отец», будто это вызовет симпатию. Вместо этого я смеюсь. Ничего не могу с собой поделать. Это смешно.

– Что? Почему ты смеешься?

– Потому что твой отец учился в Гарварде, – отвечаю я.

– И что в этом смешного?

– Ты чертов наследник!

Тео смотрит на меня и тоже начинает смеяться.

– Ты права. Его отец тоже учился в Гарварде. И моя жизнь похожа на торт. Знаешь, ну кроме того, что я гей и потерял отца. Но все остальное прекрасно. Ты победила.

– У меня есть идея. Тебе нужно создать канал на ютубе, где ты сможешь ныть на камеру: «Хнык. Я гей. Хнык. Мой отец умер», – шучу я. Тео улыбается.

– У меня уже есть канал. Пришлю тебе ссылку. – Тео чокается со мной бокалом. – Знаешь, ты можешь сидеть со мной, когда приходят репетиторы по академическому тесту.

– Правда? – спрашиваю я.

– Не сильно радуйся. Только по понедельникам. Не по четвергам. Четверг – день, когда случается магия.

ГЛАВА 18

Я: Три истории: 1) Не хочу тебя шокировать, но у меня очень длинные пальцы на ногах. Выглядит довольно-таки жутко. 2) Я пишу ужасные стихи, когда жалею себя. 3) Ненавижу мультики, даже те, что для взрослых.

НН: 1) мой любимый день недели – среда. меня восхищает ее промежуточность. 2) я бы поставил сто баксов на то, что твои пальчики на самом деле милые. 3) в девятом классе у меня был период, когда я красил ногти черным лаком. да, мне казалось, что я был ТАКИМ КЛАССНЫМ.

Я: Собираешься сегодня на вечеринку?

НН: не надо.

Я: Что не надо?

НН: не надо пытаться выяснить кто я. пожалуйста. просто не надо.

Я: Я не понимаю.

НН: просто поверь мне, ладно?

• • •

Я: ПОВЕСЕЛИСЬ СЕГОДНЯ НА ВЫПУСКНОМ! Ты выглядишь бесподобно.

Скарлетт: Спасибо. На мой взгляд, одно из лучших моих селфи.

Я: Не делай того, чего не сделала бы я. Хотя беру свои слова обратно. ПОВЕСЕЛИСЬ.

Скарлетт: О да, так и сделаю…

Скарлетт: Заметила многоточие? Я специально его поставила.

Я: Заметила.

Скарлетт: Хорошо. Просто решила убедиться.

Агнес наносит мне макияж при помощи по меньшей мере пятнадцати кисточек. Когда она заканчивает, то откидывает мои волосы за плечи и поворачивает лицом к зеркалу.

– Вуаля! – произносит она так, как если бы мы только что закончили снимать сцену с преображением в утреннем шоу. Я поднимаю взгляд на свое отражение и с улыбкой ему подмигиваю.

– Вау, – выдыхает Дри, возбужденно хлопая. – Ты выглядишь вос-хи-тительно.

– Спасибо, дорогая, – отвечаю я. Мы собираемся вместе для группового селфи, потому что выглядим чертовски хорошо. И когда каждая из нас утверждает фотку только после третьей попытки, Агнес выкладывает ее в инстаграм с нашими тегами.

Дри согласилась быть нашим трезвым водителем, поскольку алкоголь плохо влияет на ее СРК²². Так я узнала, что у Дри имеется множество недугов, которые она называет болезнями заучек: СРК, астма, запястный синдром²³, близорукость. Мы забираемся в машину ее матери и врубаем радио. Чувствую себя обычным подростком, направляющимся на обычную вечеринку, в обычную субботу. Я могу, по крайней мере, на короткое время скинуть багаж своего суперсекретного горя и оставить его позади.

Джем живет в особняке. На холме. За огромными воротами. Скрытым за десятифутовой живой изгородью. Мы обходим дом и попадаем на задний двор, где народ расслабляется в мягких шезлонгах, расположенных вокруг панорамного бассейна. Навороченный бар установлен на встроенной барбекю-зоне, а на газоне сооружена настоящая сцена с акустической системой профессионального уровня. Чувствую облегчение, когда понимаю, что, скорее всего, Джем и Кристал даже и не заметят меня здесь.

– Напитки? – интересуется Агнес и, не дожидаясь ответа, берет меня за руку, а я хватаю Дри, и все вместе мы идем к бару, заставленному бутылками, вероятней всего, украденными из родительских запасов каждым из присутствующих.

– Ты же представишь меня, да? Лиаму? – спрашивает Дри.

– Конечно, – отвечаю я. – Вообще-то, я не настолько хорошо с ним знакома, но, если увижу…

Несколько минут спустя мы начинаем обходить толпу, держа в руках крепкие красные напитки, приготовленные Агнес. Я рада, что позволила своим новым подругам подобрать себе наряд. На мне короткое черное платье с прошлогоднего выпускного бала дополненное бижутерией Дри и сандалиями на ремешках.

Чувствую, как мои глаза накрывают чьи-то руки, и я подавляю кратковременный порыв закричать.

– Угадай кто?

– Привет, – говорю я, выскальзываю из захвата и поворачиваюсь, чтобы увидеть… Лиама. А я надеялась, что это будет Итан? Ладно, может капельку. Лиам чмокает меня в щеку, что странно, поскольку мы не целуемся при встрече в книжном.

– Приветик, – повторяю я, дважды с ним здороваясь.

Привет-приветик. Серьезно, Джесси? Лучшее, что ты смогла придумать?

– Приветик, – вторит он хриплым и несвязным голосом. Я понимаю, что он пьян, хотя и не знаю насколько. Он не спотыкается, но кладет руки мне на плечи. Такие пальцы, как у него, мы бы со Скарлетт назвали членопальцами. Дри сказала бы, что они мужественные. – Я так рад, что ты пришла. Мы выступаем с минуты на минуту.

– Круто, – отвечаю я, а потом замечаю Дри, стоящую рядом со мной. – Лиам, ты знаком с моей подругой Дри? Она лучше всех. У вас, ребята, похоже, одинаковые вкусы в музыке.

– Йоу, – говорит он и снимает перед ней воображаемую шляпу. Мда, изрядно набрался. Лиам не из тех парней, которые снимают воображаемые шляпы. Дри замирает, потому что с ней разговаривает сам Лиам Сэндлер, и хотя я уверена, что она представляла себе этот момент много и очень много раз, когда фантазия сталкивается с реальностью, все иначе. Агнес подталкивает ее, чтобы она вышла из ступора.

– Привет, – выпаливает Дри. – «МегаО» просто… эм… ты, то есть вы все, ребята, очень сильно, я имею в виду, хороши.

– Мы стараемся, – отвечает он немного самодовольно. А возможно он не так уж и отличается от любого другого парня из старших классов. Вдалеке кто-то свистит. – Это мне, леди. Увидимся позже, Джесс?

Лиам направляется к сцене и когда удаляется на достаточное расстояние, чтобы не быть услышанными, Дри хватает меня за руки.

– Это не сон? О мой бог, о мой бог, о мой бог, – лепечет она.

– Он знатно набрался, – замечаю я.

– Да неужели, – говорит Агнес и посылает мне многозначительный взгляд поверх головы Дри, хотя я не понимаю, что она пытается этим сказать.

– Давайте подойдем поближе к сцене. – Дри шагает вперед, мы снова беремся за руки и змейкой пересекаем толпу, чтобы занять места поближе.

– Что? – шепотом спрашиваю я у Агнес.

– Ничего, – отвечает она, но таким тоном, что сразу ясно – это «ничего» значит «что-то».

Мы пробиваемся вперед, и теперь я наблюдаю всю группу на сцене, а также значит, что я вижу Итана, отчего в животе порхают бабочки. У него синяя электрогитара, перекинутая через грудь, а волосы взлохмачены еще сильнее обычного. Он похож на настоящую рок-звезду, несмотря на логотип Бэтмена, красующийся на груди. Словно он рожден для того, чтобы быть там, родился, дабы слышать, как жалкие девчонки, вроде меня, кричат его имя. Наши взгляды встречаются на одну, другую секунду, и я тут же отвожу глаза, потому что – твою ж мать. Мне больше не холодно.

Снова хочу поднять на него взгляд. Мне ничего больше в жизни не нужно, кроме как смотреть на него до тех пор, пока он не посмотрит в ответ, но я знаю, сейчас у него есть дела поважнее, например, играть на гитаре и обмениваться пылкими взглядами с другими девчонками, а я этого просто не вынесу.

– Разве они не удивительны? – спрашивает Дри, хотя они еще даже не начали играть.

– Они похожи на настоящую группу, – отвечаю я, но это огромное преуменьшение в наши дни. Они не похожи на настоящую группу. Они похожи на богов рока. – То есть, не похожи на старшеклассников.

– Еще бы. Мы думали, они распадутся в прошлом году после того, как умер Ксандер, но потом присоединился Лиам и занял его место… – Звучат первые аккорды, и Дри замолкает, поэтому у меня уже нет возможности спросить. Кто такой Ксандер? Тот парень, который умер от передозировки героином? Я неправильно поняла Лиама и Итана? Может, они живут как рок-звезды, с иглой в вене и полуголыми девчонками, делающими им минет в их трейлере? Поэтому Итан всегда выглядит изнуренным? Слишком много тусовок?

«МегаО» начинает с быстрой песни, в толпе все знают слова и начинают танцевать с руками, поднятыми в воздух. Лиам, истекая потом, вкладывает всю душу:

Мы испытывали себя, я кричал,

Ты прячешься, а потом мы все начинаем заново

Все начинаем заново.

Мы испытывали себя, я кричал,

Ты прячешься, а потом мы все начинаем заново.

Все начинаем заново.

Может слова песни и простые, но, прежде чем я успеваю понять, уже сама танцую, как зачарованная. Может быть, дело в алкоголе – никаких «может быть», конечно же, причина кроется в алкоголе – я ловлю себя на том, что пялюсь на Итана. Плевать, если он заметит и подумает, что я супербезумная сталкерша; находясь на сцене, он будто само собой напрашивается на внимание. На мгновение я чувствую его взгляд на себе – клянусь, я это чувствую, и меня охватывает дрожь, – но затем он переводит глаза на толпу, и я думаю, что у меня могло просто-напросто разыграться воображение.

– Это «МегаО», и мы еще вернемся, – выкрикивает Лиам и спрыгивает со сцены под оглушительные аплодисменты. Я поворачиваюсь к Дри и хватаю ее за плечи.

– Ты была полностью права, – говорю я. – О. Мой. Бог.

– Правда? Правда?

– Ой, только не ты, – вставляет Агнес, закатывая глаза, хотя она тоже танцевала рядом с нами.

– Я не про Лиама, – говорю я, – но…

– Что не про Лиама? – спрашивает Лиам, вставая рядом со мной, сияя от пота и эйфории. Слава богу, я не закончила предложение. Не хватало только того, если Итан узнает от Лиама, что я безнадежно втрескалась в него.

– Ничего. Ребят, вы были восхитительны. Честно, – говорю я и подталкиваю Дри, чтобы та присоединилась к разговору. Но она не успевает и слова сказать, как подбегает Джем и практически запрыгивает на руки Лиама, обвивая его торс. Она целует его, и нам всем прекрасно виден ее язык.

– Вау, что это было? – Лиам медленно спускает ее вниз. Его язык уже не заплетается. Скорее всего, выступление его протрезвило.

– Малыш, вы, ребят, всех сразили наповал! – восклицает Джем, переплетая руки с его, будто нам необходимо еще одно доказательство того, что она его девушка. Мы уже поняли. Он с тобой трахается.

– Спасибо. Эй, ты знакома с Джесси? Помнишь, я рассказывал тебе о ней? Она работает в «Купи книгу здесь!», – говорит Лиам.

Джем поворачивается ко мне с улыбкой, такой искренней, что первой моей мыслью, невзирая на отвращение, была уверенность в том, что однажды она станет знаменитой. Эта девушка прекрасная актриса. Конечно же, Лиаму нравится Джем, ведь он никогда не знал ее истинный характер. Задаюсь вопросом, что бы он сказал, если б узнал, как она ежедневно меня изводит.

– Ты же новенькая, да? Кажется, у нас общий английский? – спрашивает она. Святая невинность. Пожимаю плечами, не в силах заставить себя ответить. Агнес сует мне в руку еще один напиток, и, хотя он мне не так уж и нужен, я залпом выпиваю его.

– Лиам, мне понравился новый риф, который ты добавил в «Прежде чем я уйду», – говорит Дри, и я так рада ее участию в разговоре, что слезы наворачиваются.

– Думаешь? Итан подумал, что это прозвучало немного дешево, – отвечает Лиам.

– Неа, тебе нужно было взять паузу. Слишком высокое напряжение.

– Я именно так и сказал.

– Ли-ли, нам пора. Кристал зовет, – ноет Джем и тянет Лиама, как будто тот скулящий пес, который унюхал какую-то гадость.

– Подойду через секунду, – отвечает Лиам.

– Ну же, я хочу, чтоб ты приготовил мне свою особую водку с «Ред Буллом», – приглашающе говорит Джем, будто просит облизать ее, а не смешать коктейль. И как ей это удается? Разговаривать с сексуальным подтекстом? Это то, чему я когда-нибудь научусь, или же навык, с которым она родилась, является бонусом к ее супергенетическому набору?

– Я действительно делаю офигенные коктейли. Пересечемся позже? – спрашивает Лиам, улыбаясь так широко, что теперь Дри может поставить галочку напротив «увидеть, как Лиам Сандлер улыбается мне» в списке того, чего нужно успеть сделать перед смертью.

НН: ты прекрасно выглядишь.

Я: ты здесь? где ты?

Я не принимаю его комплимент, поскольку солгать очень легко. Возможно, Агнес была права: все-таки писать и разговаривать – абсолютно разные вещи. Мама частенько говорила, какая я красивая, но мне всегда казалось, что она говорит это в общем смысле, с позиции человека, которого предало его собственное тело, и еще, быть может, из чувства долга, чтобы повысить мою чахлую самооценку. А вот мама Скарлетт, напротив, твердила, что она могла бы стать красивой, если б похудела фунтов на десять. Это жестоко, конечно, но вместе с тем специфично, как будто ее мама думала, что она достойна честной оценки.

Я осматриваюсь. В углу высокий симпатичный парень в очках и в серой футболке пялится на экран своего телефона. У меня занимает некоторое время, чтобы вспомнить его. Он был первым человеком, которого я встретила в Вуд-Вэлли: парень Килиманджаро в серой футболке. Тот, который провел лето, взбираясь по горам и строя школы в Танзании. Но сомневаюсь, что он НН – я представляю его более домашним, непохожим на того, кто провел лето, карабкаясь по горам – но этот парень стоит дальнейшего расследования.

– Кто это? – задаю вопрос Дри, показывая на парня в углу.

– Калеб. В прошлом году Агнес ходила с ним на бал, как с другом. Он классный. Зачем тебе?

– Пытаюсь выяснить, кто такой НН, – отвечаю я. Дри запрыгивает на один из шезлонгов для лучшего обзора вечеринки. Я пытаюсь стянуть ее вниз. Не хочу, чтобы он, где бы и кем бы он ни был, увидел, как она высматривает его в толпе. У Дри много замечательных качеств, но деликатность – не один из них.

– Ну, могу сказать, три четверти всех парней на вечеринке печатают в данный момент, – докладывает она. – Может, это и Калеб. Он немного странный.

– НН не странный, – говорю я.

– Естественно, – отвечает Дри. – Анонимно переписываться с кем-то целыми сутками совсем не странно.

НН: отличная попытка. я хорошо скрываюсь на самом видном месте. Я – бог камуфляжа.

Я: Прекрасно. Тебе весело?

НН: немного скучно, поэтому и пишу тебе.

Я: Знаешь, ты мог бы просто поговорить со мной ЛИЧНО вместо этого.

НН: когда-нибудь. не сегодня.

Я: У нас не было таких вечеринок в Чикаго. С настоящими группами.

НН: Тебе понравились «МегаО»?

Я: Считаю, они были восхитительны.

НН: эхх. раньше они были лучше.

Я: Кажется, я напилась.

НН: я тоже.

Я: Так давай встретимся. Ну же. Что такого может случиться? Ты даже не обязан разговаривать со мной…

НН: на что это ты намекаешь?

Я: Не знаю. Я же предупреждала, что напилась.

НН: старое как мир «я напилась» оправдание.

Я: Не оправдание. А объяснение.

НН: мне нравится, как ты аккуратно подбираешь слова.

Я: Не понимаю. В чем смысл?

НН: ?

Я: Всех этих разговоров. Ты стесняешься того, что я тебя увижу? Волнуешься, что мне не понравишься? Не понимаю.

НН: ничего из вышеперечисленного. мне просто это очень нравится. эта переписка в мессенджере работает. я слишком пьян, чтобы объяснить тебе сейчас.

Я: старое как мир «я слишком пьян» оправдание.

НН: обещаю, мы встретимся. скоро.

Я: Ты все время так говоришь.

НН: знаешь, о чем я думаю временами?

Я: О чем?

НН: локон, который постоянно падает тебе на глаза – это не до конца выстриженная челка? хочу получить шанс заправить его тебе за ухо. хочу, чтоб у меня была такая возможность. я хотел бы встретиться с тобой, и когда почувствую себя настолько комфортно рядом с тобой, то смогу это сделать.

Я: Ты такой странный.

НН: ты не первая говоришь мне об этом.

Я: А я первая скажу, что мне это в тебе на самом деле нравится?

Я снова кидаю взгляд на Калеба, пытаясь вообразить слова НН, вылетающими изо рта этого парня, пытаясь представить, как он совершает романтический жест, убирая мои волосы за ухо. С пониманием того, что такой жест требует определенной степени близости. Неа, картинка не клеится. Вместо этого я представляю Калеба будущим президентом братства, который покрикивает на своих собратьев, прихлебывая пиво. Выходит НН, вероятнее всего, не парень Килиманджаро в серой футболке. Но кто он, черт возьми?

– Я пьяна, – заявляю Дри и Агнес.

– Ты уже говорила нам это, – отвечает Дри. – Миллион раз.

– Простите. Наверное, я из того типа пьянчужек, которым нравится оповещать об этом остальных, – мямлю я.

– Очаровательно, – говорит Агнес своим обычным сухим тоном. – Я тоже немного пьяна. Но не в хлам, как ты.

– Я не в хлам, – возражаю. Опускаю взгляд. Я пьяная в хлам? Все вроде ровно, за исключением моих мыслей, которые беспорядочно плывут в голове. Я напивалась раньше, хотя обычно только вдвоем со Скарлетт. Наверно, мой предел – два спецкоктейля от Агнес.

– Да вы обе в хлам, – заявляет Дри. Она забрасывает руки на наши плечи, за что я благодарна, поскольку это помогает мне сохранять равновесие.

– Как вы думаете, возможно ли влюбиться в двух парней одновременно? – задаю я один из тех неловких вопросов, который никогда бы не задала, будучи трезвой. Вероятно, мне больше не следует пить.

– Возможно. Я раньше могла влюбиться в пять парней одновременно, – говорит Агнес. – Мне нравилось иметь несколько вариантов. Оптимизировать шансы на успех.

– Так кто тебе нравится? Очевидно, НН, но кто еще? Пожалуйста-пожалуйста, только не говори, что Лиам.

Я уже собираюсь громко заявить, что это Итан, и наконец-то узнать все сплетни, ибо прекрасно знаю, что Дри ничего в себе не держит: она бы рассказала мне всю историю его жизни, каким он был в шестом классе, есть ли у него девушка, придурок ли он. Может, она даже поможет нам передвинуться поближе, чтоб я могла поздороваться с ним. Потому что наш единственный контакт произошел, когда он прошел мимо меня после шоу – кинув «привет», что было ни дружественно, ни грубо и не являлось даже приглашением продолжить разговор – таким же способом он отделывается от всех остальных. Мне казалось, мы прошли этот этап. Наверное, я ошибалась.

Когда слово почти срывается с языка, – «Итан» – прекрасное слово, не так ли? – ко мне подлетает Джем.

–Ты! Держись подальше от моего парня, шалава! – выплевывает она прямо мне в лицо и смотрит на меня так, будто баран на новые ворота – до сего момента у меня никогда не подворачивалась возможность использовать этот фразеологизм.

– Эмм… – мычу я. Хотелось бы мне повернуть время вспять и не пить те два напитка, потому что я с трудом понимаю происходящее. Почему Джем кричит на меня? Я привыкла к ее пассивно-агрессивным нападкам, произнесенным сквозь зубы, на которые делаю вид, будто их не слышу. И когда она кричит мне в лицо, я так поступить не могу. И шалава? Серьезно? – Чего?

Хочется стереть с лица ее дыхание, отдающее луком и алкоголем. Хочется оказаться подальше отсюда, возможно в кровати. Калифорния утомительна.

– Держись. На. Хер. Подальше. От. Лиама, – рявкает Джем, а потом взмахивает волосами, как в каком-то дешевом девчачьем фильме и уходит, задрав нос. Беру слова обратно. Она не великая актриса. Слишком уж переигрывает.

Я оглядываюсь по сторонам, пытаясь понять, были ли свидетели сей беседы, но здесь только я, Дри и Агнес в нашем маленьком кругу на огромном заднем дворе.

– Святые угодники, что это сейчас было? – спрашивает Агнес, начиная хихикать.

– Не смешно, – отвечаю я, хотя лучше бы так и было. – Че за фигня?

– Джем сходит с ума с тех пор, как ее отца взяли под арест в прошлом году. Кажется, об этом писали во всех газетах, – говорит Агнес. – Конечно, она и до этого была малоприятной особой, но с той поры стала совсем безумной сучкой. Слышала, ее отца могут посадить в тюрьму.

– За что его арестовали? – спрашиваю я, хотя мне неинтересно. Ненавижу ее. Ни одна печальная история Вуд-Вэлли не вызовет во мне жалости.

– Ее отец приставал к проститутке, – отвечает Дри. – А еще было какое-то мошенничество с налогами.

– Правда? – спрашиваю я.

– Без разницы, – отвечает Агнес.

– Ответь мне, – спрашивает Дри, и я слышу мольбу в ее голосе, – перед этим ты собиралась сказать, что тебе нравится Лиам?

– Нет, конечно же, нет, – говорю я, но не могу понять, поверила ли она мне.

Я: Я ПЬЯНА.

Скарлетт: Я тоже.

Я: Тебе весело?

Скарлетт: ОТПАДНО.

Я: Да, мне тоже.

Даже не смотря на пьяный угар, я понимаю, что лгу. Руки дрожат. Зубы стучат. Хочу домой. Нет, дома больше не существует. Понижаю свои запросы. Хочу в кровать.

Я вижу Итана еще один раз, перед нашим уходом с вечеринки, по пути к выходу. Он лежит в шезлонге в одиночестве. Я практически уверена, что он спит.

«Хорошо, – думаю я. – Ему это необходимо».

Мне стоит больших усилий сдержаться и не убрать волосы с его лба.

ГЛАВА 19

Я: Три истории: 1) У меня болит голова. 2) Комната кружится. 3) Больше никогда не буду пить.

НН: 1) я собираюсь большую часть дня провести, играя в Xbox, с периодическими паузами на поедание пиццы, предпочтительно с баклажанами, – и я выслушал много дерьма на этот счет, но мне все равно. пусть осуждают. не нравится мне пепперони. никогда не нравился и не понравится. 2)я проснулся рано и все утро слушал Flume. 3) мама до сих пор спит, будто это она подросток в нашем доме.

Я: Ты же американец?

НН: да, а что?

Я: ПЕППЕРОНИ! Не любить пепперони – все равно что не любить яблочный пирог.

НН: эта аналогия будет в академическом тесте?

Я: Ты в младшем классе?

НН: успокойся, Нэнси Дрю.

Я: Сегодня делаю домашку. Эти расчеты меня заколебали.

НН: а ты глянь, сколько удовольствия приносят.

Я: Заткнись.

НН: тебя это задело? извини.

Я: Кажется, я совсем недавно упоминала, что ты странный?

НН: вроде припоминаю, что ты говорила нечто подобное.

Я: Чуть позже мне надо на работу. У тебя есть работа?

НН: неа. родители не разрешают. вместо этого дают карманные деньги и добиваются того, чтобы я сосредоточился на учебе.

Я: Как это по-вуд-вэльски с их стороны. Рада, что они одобряют твое пристрастие к Xbox.

НН: знаю, мы все кажемся тебе забавными, и я более чем согласен, что это так. где ты работаешь?

Я: Не уверена, что хочу тебе рассказывать.

НН: ?

Я: Слишком по-сталкерски.

НН: вчера ты умоляла меня о встрече, а сейчас говоришь, что узнать, где ты работаешь, – слишком по-сталкерски?

Я: Я не умоляла.

НН: прости. плохой выбор слов. просила.

Я: Отгадай.

НН: где ты работаешь?

Я: Ага.

НН: ладно, но разреши для начала задать пару вопросов. 1) тебе нравится эта работа? 2) ты приходишь домой грязная?

Я: 1) На самом деле, да, мне она очень нравится. 2) НЕТ!

НН: кофейня?

Я: Неа.

НН: «ГЭП».

Я: Ты прикалываешься надо мной?

НН: нет! почему?

Я: Неважно.

НН: понял. на секунду я забыл, что ты книжный червь. «Barnes&Noble». я угадал??? Ведь точно угадал.

Я: Почти. «Купи книгу здесь!» на Вентура. Тебе следует туда заглянуть.

НН: такая непостоянная. теперь ты хочешь, чтоб я зашел?

Я: Быть может, да. А быть может, и нет.

• • •

Я: Так...

Скарлетт: Если хочешь узнать...

Я: ХОЧУ-ХОЧУ.

Скарлетт: Моя плева цела.

Я: Вообще-то ты могла бы выразиться не так наглядно.

Скарлетт: Знаю, но было бы не так весело.

Я: У меня похмелье.

Скарлетт: У меня тоже. А еще на лице раздражение от щетины Адама. Думаю, он много практиковался после того поцелуя с тобой.

Я: С чего такие выводы?

Скарлетт: Подруга, ЭТОТ ПАРЕНЬ УМЕЕТ ЦЕЛОВАТЬСЯ.

Когда я спускаюсь вниз, то застаю на кухне отца в фартуке, с надписью «СУЧКА БОССА», который, как предполагаю, принадлежит Рейчел, хотя также может быть и Тео. На заднем фоне играет музыка – что-то из кантри – чрезмерно сентиментальная ода пикапам и коротким джинсовым шортам. То, что Скарлетт называет МДБ – Музыкой Для Белых.

– Будешь блинчики, дорогая? – спрашивает отец с раздражающим утренним энтузиазмом. Папа так неправильно смотрится на кухне. Он никогда не пек блинчики. Это всегда было маминой задачей. Сироп и мука застыли на идеальной мраморной столешнице. Чувствует ли он себя здесь как дома, настолько комфортно, чтобы жарить и подавать блинчики босиком? Мне неловко, когда я пользуюсь микроволновкой. Не хочу оставлять преступные брызги на ее стенках и любые другие доказательства моего существования.

– Эм... – Смогу ли я съесть завтрак так, чтобы меня не вырвало? Выбора у меня нет. Я никогда не отказывалась от углеводов, и не хочу, чтобы у отца возникли подозрения о том, что я пила.

– Конечно, – отвечаю я. Чего не говорю вслух, так это: «Что происходит?», «Мы остаемся?», «Ты внезапно стал по-настоящему счастливым или просто притворяешься?». – Ты приготовил завтрак? Это наверно впервые.

– У Глории выходной.

– Точно.

– Послушай, нам надо поговорить, – заявляет он. Желудок сводит судорогой, и содержимое прокладывает себе путь наверх. Очевидно, представление на кухне – это печальный подарок перед отъездом. Отец и Рейчел расстались, и мы уезжаем. Они закончили то, что в первую очередь и не должно было начинаться. Вот зачем это псевдовеселое представление: задобрить меня перед плохими новостями. Я кладу голову на прохладную столешницу. Да пошло оно все. Кому какое дело до того, узнает ли папа, что я напилась? Он виноват в гораздо большем количестве прегрешений. На его счастье, у меня никогда не хватало сил всерьез взбунтоваться. Я просто обязана выиграть награду «Актриса года», и получить статуэтку маленького храброго золотого человечка или какую-нибудь тарелку, которую можно повесить на стену.

Должно быть, этот завтрак что-то вроде последнего прощания перед тем, как мы отправимся в дорогу. Такое чувство, будто отец наконец-то использовал свой последний шанс воспользоваться плитой, модными сковородками и органическим выжатым кокосовым маслом в бутылочке с дозатором. Стоит ли мне убежать обратно наверх и помыть руки тем нежным мылом с монограммой, на котором до сих пор висит ценник. Почувствовать сто долларов в мыльном мире.

– Держи, это поможет успокоить желудок. – Папа кладет стопку идеальных кругляшей на тарелку и ставит передо мной. Пахнут они удивительно – не сами по себе, а как образ. Как версия аромата для ароматической свечи с запахом блинчиков. – Только скажи мне, что ты не была за рулем прошлой ночью.

– Конечно, нет. Дри вела, – отвечаю я.

– Дри?

– У меня есть друзья, пап. Не удивляйся. Неужели ты думал, будто я больше ни с кем никогда не заговорю? – Понятия не имею, почему я завелась, но не могу остановиться. На этот раз слова вылетают прежде, чем я успеваю подумать, а не наоборот.

– Нет, я лишь... я счастлив за тебя, вот и все. Знаю, было непросто.

Я смеюсь – даже не смеюсь, а скорее отвратительно ржу. Нет, было непросто. Ничего не было просто долгое, очень долгое время. Даже прошлой ночью моя первая попытка повеселиться с момента нашего переезда закончилась тем, что блондинка-социопатка обозвала меня шалавой.

– Полагаю, я это заслужил, – говорит отец.

– И что теперь? Мы уезжаем?

– Что? Нет. Почему ты это спросила? – спрашивает папа, и его удивление выглядит неподдельным. Разве отец не понимает, что весь Лос-Анджелес слышал его ссору с Рейчел? И на следующий день он практически признался в том, что все это было громадной ошибкой? Не осознает, что я провела всю неделю, психологически подготавливая себя к очередному переезду?

– Вы с ней поссорились.

– Это просто спор, Джесс. А не конец света.

– Но она сказала...

– Иногда, я забываю, что ты просто подросток. Но я помню, каково это – всё кажется значимей или, не знаю, как-то серьезнее в твоем возрасте.

– Только посмей быть снисходительным, – огрызаюсь я. Тон мой резок, и конечно же я лицемерю, когда обвиняю его в том, что он снисходительно со мной разговаривает, и при этом веду себя как типичный подросток. Прекословя и надувая губы.

Да пошел он.

Серьезно.

Пошел. Он.

Отец вздыхает, будто я невыносима, словно я единственная, кто не понимает смысла.

– Она сказала «уходи и не возвращайся». Я слышала ее.

– Перестань говорить «она» и «ее». Рейчел. Ее зовут Рейчел. И люди говорят глупости, когда злятся.

– И люди совершают глупости, когда скорбят. Например, женятся, переезжают в другой конец страны и плюют на собственного ребенка.

– Прекрати.

– Что прекратить? – Теперь мой голос сорвался на крик. Не знаю, когда я потеряла контроль. Потому что вот он. Выпущенный гнев – цельный и нерушимый. Горячий и неуправляемый. Плацентарный.

– Хочешь уехать? Ты об этом говоришь? – спрашивает отец.

Думаю о НН, о Дри и Агнес, об Итане с его синей электрогитарой и пренебрежительным «привет». Нет, не хочу уезжать, но и так чувствовать себя я не хочу. Будто пришелец в чьем-то доме. Даже если меня сегодня вырвет, что в данной ситуации более вероятно, чем нет, то я не желаю беспокоиться о том, как почистить туалет Рейчел. Не хочу жить с постоянной угрозой выселения.

Нет, ничто из не имеет значения. Чего же мне на самом деле хочется? Дать отцу по лицу – кулаком в нос, раздавить до хруста, чтобы он истекал кровью. Нанести сильный удар и увидеть, как он сложится пополам, повизгивая и выкрикивая «прости меня».

Это чувство так ново. Такой гнев. Я всегда находила способ избежать боли и никогда не позволяла ей целиком поглотить меня, как сейчас.

Теперь мой отец совсем не выглядит учтиво, как накануне вечером или как он ведет себя на протяжении последних нескольких лет. И почему только я одна постоянно вынуждена идти на уступки?

– Я ничего не говорила. Забудь, пап. О чем ты хотел поговорить? – Руки сжимаются в настоящие кулаки. Я же могу доверять себе и удержаться от реального причинения вреда, ведь так?

– Просто хотел поинтересоваться, как у тебя дела. Как учеба. Просто любопытно. Знаю, я был занят. А накануне вечером даже не спросил, как прошел твой день. И из-за этого почувствовал себя виноватым.

– Занят? Да я могу по пальцам одной руки пересчитать все наши разговоры, которые произошли с момента нашего переезда. – Гнев все такой же чистый и ярко-красный – цвет напитков на минувшей вечеринке. Он хотя бы может представить, на что была похожа моя жизнь? Забавно, что он решил поинтересоваться этим именно тогда, когда я наконец-то начала вставать на ноги.

Слишком поздно.

– Я просто. Вау. Я не понимал…

– Не понимал что, пап? Что переезд сюда дался мне тяжело? Ты сейчас серьезно?

– Давай…

– Давай что? Поговорим об этом позже? Отлично, замечательная идея. – Я отталкиваю тарелку, сопротивляясь порыву запустить ее в лицо отца, и бросаюсь вон с кухни.

– Проблемы в раю? – спрашивает Тео, потому что, естественно, он спускается с лестницы, когда я бегу по ней наверх, перепрыгивая через две ступеньки за раз. Меня трясет от гнева, я покачиваюсь на его волнах. Во рту привкус желчи. Представляю, как переключаю мишень и обрушиваю кулак на челюсть Тео. Разбивая его хорошенькое-прехорошенькое лицо.

– Да пошел ты, – бросаю я.

Он равнодушно пожимает плечами.

– Гнев тебе к лицу.

Позже, в «Купи книгу здесь!», я потягиваю травяной чай и играю в телефон. Было всего два покупателя и еще один придурок, который сфоткал книгу, чтобы приобрести ее онлайн. К концу дня, когда наступает вечер, я начинаю чувствовать скуку и одиночество, звенит колокольчик – новый покупатель. на чистом рефлексе я поднимаю голову и застываю от неожиданности.

Калеб.

Парень Килиманджаро в серой футболке. Тот самый, которого я застала печатающим что-то в своем телефоне на вечеринке. Никто из школы, кроме Лиама, никогда не заходил в этот магазин за время моей работы, даже Дри, хотя она обещала нанести визит. Я рассказала НН лишь об этом месте лишь в это утро. Поэтому не нужно обладать великолепной дедукцией, чтобы прийти к заключению, что, должно быть, передо мной он, наконец-то, во плоти. Сердце екает – выходит, вот на этого человека я вываливала все свои проблемы последние два месяца – и я жду, когда меня настигнет разочарование. Но этого не происходит.

Наоборот, чувствую я себя сбитой с толку – как когда спрашиваю у кого-нибудь дорогу и забываю слушать, понимая, что все так же потеряна, как и до этого. Трудно вообразить слова НН, исходящие изо рта этого парня. Да, он привлекателен и даже горяч, но в обычном, заурядном смысле. Ничем не выдающийся. Разновидность потенциального короля бала, которого вы можете найти в любой старшей школе Америки. Не специальный соус. Что мне сказать? Следует ли мне представиться? Или же притвориться дурочкой? Сделать вид, будто я думаю, это просто странное совпадение?

На нем все та же серая футболка, как и в прошлый вечер, так и в первый учебный день, когда я буквально зааплодировала ему за то, что он взбирался по горам. Должно быть, ему было неловко за меня тогда, показалось, что мне нужна некоторая помощь, раз я даже не могу найти правильный класс. Все-таки надеюсь, что он не заметил пучок травы, прилипший к моей заднице.

Мой мозг официально взорван. Пуф.

Парень Килиманджаро в серой футболке.

– Привет, Лиам здесь? – спрашивает он и улыбается мне, будто пошутил, хотя тут особо и не над чем шутить. Так неловко. Так вот почему он не хотел встречаться со мной до сих пор? Знал, что будет так неуклюже и хаотично?

– Эм, нет, извини. Сегодня он не работает.

Джесси, это НН. Твой ход.

– О, думаю, мой телефон у него, – говорит он. – Я потерял его вчера на вечеринке. Ты же тоже учишься в Вуд-Вэлли, да?

– Ага, я Джесси, – отвечаю я и тянусь к нему – слишком официально, понимаю мгновением позже, чтобы пожать его руку. Его пальцы длинные и сухие, а пожатие немного вялое. Не соответствует голосу.

– Калеб, – говорит он. – Приятно познакомиться.

– И мне. – Я улыбаюсь в ответ и пытаюсь сказать глазами то, что не хватает духа произнести вслух: «Я знаю, что это ты». Мы играем в странную игру, но, предполагаю, это все из-за анонимности в мессенджере.

– Так как обстоят твои дела? Я про школу.

– Думаю, ты мог бы сказать, что я до сих пор приспосабливаюсь.

– Ага, хорошо-хорошо. – Калеб поворачивается, намереваясь уйти, – разве он тоже нервничает, как и я? – и внезапно мне отчаянно хочется сделать так, чтобы он остался, восстановить нашу связь. Чувствую, я уже успела облажаться. А это заняло всего-то тридцать секунд тет-а-тет.

Может мне спросить его про Танзанию? Килиманджаро ведь там, да?

– Эм, не хочешь как-нибудь кофе попить? – Что? Я в самом деле только что это сказала? Вслух? Глубокий вдох. Притормози. – То есть, я всего лишь пытаюсь познакомиться с новыми людьми, вот и все.

Кажется, мое предложение его удивляет, и склоняет голову набок, будто хочет получше разглядеть. Он оценивающе осматривает меня с головы до пят и при этом не деликатничает.

Все это определенно оскорбительно

Не сомневаюсь, что нам лучше остановиться на мессенджере.

– Конечно. Почему бы нет? А что плохого может случиться? – спрашивает он с загадочной улыбкой, очевидно, отсылающей к тому вопросу, что я задала ему прошлым вечером. Я собираюсь ответить – у меня в голове миллион слов – но, как оказалось, вопрос был риторическим, потому что он уже вышел за дверь.

НН: как работа?

Я: Мило, что ты зашел.

НН: смешно.

Я: Я не это бы слово использовала.

НН: ?

Я: ?

НН: ну ладно тогда. проехали. так много времени сегодня провел с Xbox, что устал. без шуток. #никогданедумалчтоэтотденьнаступит

Я: Мозоли натер?

НН: я выше всех этих нелепых шуток. разве ты не гордишься мной?

Значит, вот как мы будем вести себя дальше. Притворимся, будто этого дня не существовало. А может все к лучшему. Возможно, НН/Калеб был прав насчет всего. Переписываться лучше.

Разговоры в реальности?

Переоценены.

ГЛАВА 20

– Это наидлиннейшая поэма, – заявляет Итан, – что немного раздражает и запутывает. Не могу уследить за всеми репликами.

Мы снова в «Старбаксе», который мысленно я уже называюнашим «Старбаксом», в чем бы и через миллион лет не призналась Итану. Я потягиваю латте, которое он мне купил, предварительно поинтересовавшись, буду ли я такой же, как и в прошлый раз. Этот парень даже запомнил, что я люблю очень горячий. Он вел себя так буднично – делая заказ, вынимая кредитку из кошелька – что я даже не почувствовала неловкости, когда не предложила оплатить свой напиток. В следующий раз я обязательно просто скажу что-то вроде «я заплачу» или «этот за мой счет». А может, и нет.

– Согласна. Конечно, поэт из меня отвратный, но не знаю. Я всегда пишу от своего лица. Я – это я это я. Нравится мне это или нет.

– Роза – это роза это роза. Джесси – это Джесси это Джесси.

– Только не говори, что ты читал Гертруду Стайн? – спрашиваю я.

Маме очень нравилась Стайн, и поэтому, когда она заболела, именно ее я читала ей вслух. Чаще всего «Автобиографию Алисы Б. Токлас», а также и некоторые из ее стихов. «Святую Эмили» – складную детскую песенку. Выяснилось, что строчка «роза – это роза это роза» именно оттуда. А не из Шекспира, как мне казалось раньше.

И вот что я еще тогда выяснила: химиотерапия ослепляет. Лишает вас волос и ослепляет. В конце курса мама не могла даже читать.

Роза – это роза это роза.

– Чуть-чуть. Только «Токлас». К разговору о том, каково это – писать от лица другого человека…

И где это он находит столько времени для чтения? Если б я не настояла на работе над проектом, то, не сомневаюсь, он бы получил «отлично» за меня. Задумываясь над этим, в конечном счете, я понимаю, что именно из-за меня наша оценка может снизиться.

– Моя мама преподавала английский в местном колледже и часто цитировала Гертруду Стайн. Даже звала ее Джи Эс, будто они с ней были подружками или вроде того. На ее сороковой день рождения мы с папой даже подарили ей винтажное издание «Мир круглый». Этакая эксцентричная книга для детей. Настолько редкая, что я только что вспомнила про нее.

Я перевожу взгляд на пейзаж за окном, пытаясь восстановить душевное равновесие. Я ни с кем не разговариваю о маме, даже со Скарлетт. Ну и, само собой, не с отцом. Разговаривать о ней – это будто признать тот факт, что ее больше нет, сделать прыжок в непостижимое. Визуализировать правду, которой не должно было быть.

Однако мы разговариваем о Гертруде Стайн, а значит, уже говорим о моей маме, и, не знаю, слова просто вылетели.

Итан смотрит на меня в ожидании. Тут я понимаю, ему комфортно молчать. Ему со всем всегда комфортно.

Итан – это Итан это Итан.

– Я просто хочу сказать, что сожалею о твоей маме. Люди избегают таких разговоров. Но в любом случае это чертовски больно, – говорит он. – Знаю, преуменьшение явное, но это такой отстой, когда люди должны умирать, а ты ничего не можешь с этим поделать. Поэтому я просто хотел набраться мужества и сказать, что сожалею.

– Спасибо, – бубню я в напиток, потому что не осмеливаюсь поднять на него взгляд. Я недостаточно храбрая для такого. Не знаю, что я увижу: жалость или сочувствие. Но мысленно припишу «храбрый» к анкете Итана, а еще «честный» и «справедливый», потому что мне чертовски больно, а он первый человек, который напрямую сказал мне это.

В прошлой школе все бормотали соболезнования, может, потому что их родители заставили, и они так явно чувствовали облегчение, когда слова были произнесены, галочка поставлена, и можно было двигаться дальше, даже несмотря на то, что я-то не могла. Но я не виню их. После смерти все становится неловким.

– Да, нам не нужно говорить об этом, но я терпеть не могу, когда случается нечто подобное, а окружающие делают вид, будто ничего и не произошло, потому что, видите ли, им некомфортно, страшно, да и вообще, они не знают, что сказать. Незнание не оправдание бездействию. Вот так-то, – заключает он.

– Вот так-то, – вторю я. И делаю это. Поднимаю на него взгляд. – «Я покажу тебе страх в горсти праха».

– А я не единственный ботаник, кто запомнил «Бесплодную землю». Первая часть называется «Похороны отца», знаешь ли.

– Знаю. – Я улыбаюсь, потому что мне нравится Итан, и то, что он ничего не боится, ну, может, кроме сна. А улыбка в некотором роде то же самое, что и благодарность.

– Конечно, знаешь, – вторит он, улыбаясь мне в ответ.

Часом позже мы все еще сидим в кафе. Задание на эту неделю сделано – одна страница Т.С. Элиота с многочисленными отсылками к произведению – поэтому сейчас мы просто тусуемся и общаемся. Вероятно, становимся настоящими друзьями, а не просто партнерами по учебе.

– Ты так и не сказала, что думаешь о «МегаО», – говорит Итан после того, как в третий раз наполняет стаканчик. Он пьет черный кофе. Даже не морщась. Чистый, неразбавленный кофеин.

– Серьезно? Парни, вы были восхитительны. – Если б я была Джем или Кристалл, то, возможно, была бы умнее и скрывала эмоции. Не впадала в фанатизм прямо перед ним. Но плевать. Они классно выступили. – Вы все очень талантливы.

– Хотелось бы, чтобы мы могли просто играть в моем гостевом доме, а не на публике, но решать не мне. А вот раньше так и было, – произносит он, подчеркивая интонацией слово «раньше». «Раньше» и «после».

– Раньше?

– Забей. Я про то время, до того, как к нам пришел Лиам. Он действительно хочет построить настоящую музыкальную карьеру, а мне просто хочется играть музыку. Расслабляться.

Он помешивает кофе палочкой на полном автомате, поскольку перемешивать там особо и нечего.

– Ты боишься сцены? – спрашиваю я.

Он медлит с ответом, будто я задала ему важный вопрос, который требует точного ответа.

– Неа, не совсем. Я чувствую себя, даже не знаю, более одиноким, когда все взгляды обращены на меня. Наверно… отчуждение. И даже утомление.

– А мне казалось, у большинства выступающих противоположные чувства. Будто это единственное место, где они не чувствуют себя одиноко, – говорю я. – Каждый мечтает быть парнем со сцены.

Итан пожимает плечами.

– Когда я хожу на концерты, где много народа, никто меня не беспокоит, и существую только я и музыка… вот тогда я не чувствую себя одиноко. Наверное, я не очень общительный, – размышляет он.

– Правда? Расскажи об этом всем в Вуд-Вэлли, – заявляю я.

– Что?

Он совсем не замечает, что каждая девочка в школе хочет его? Что народ действительно в очередь встает, лишь бы с ним поболтать?

– Да ладно тебе, на обеде у тебя как будто гарем собирается. – И снова, я лишнее болтаю. Серьезно, мне нужны уроки флирта.

– Неа. Я тут не причем. Это из-за… Забудь. Долгая история.

Меня так и подбивает ответить что-то вроде «у меня есть время», но, знаю, у него всегда все просто: когда он хочет говорить, то говорит. А нет, так нет. А я недостаточно хорошо его знаю, чтобы давить.

– Кто пишет вам тексты? – В действительности я хочу узнать, кто написал «Девушку, которую никто не знает», но не желаю признаваться в том, что мне известен весь репертуар «МегаО». Дри прислала мне все песни, но только эта стоит у меня на повторе. Я ее прослушала уже такое количество раз, что просто умру от смущения, если кто-то об этом узнает. В магазине Лиам пел только припев, – простой и запоминающийся – но он вводит в заблуждение, ведь остальная часть песни абсолютно другая.

Вдумчивая, красивая, отчаянная.

Как поэма. Или элегия.

– Смотря, какая песня. Обычно я. Некоторые Лиам. О, и тот парень Калеб, хотя он не член группы, но тусуется с нами и вносит свою лепту. – Моя голова подскакивает вверх. Калеб? Это он написал «Девушку, которую никто не знает»? Если так, то все становится очевидным. НН похож на того, кто пишет тексты песен, которые запоминаются, навевают меланхолию, но не на того, кто будет, стоя на сцене, распевать их во все горло. Перед толпой.

– Калеб – тот высокий парень?

– Да. Знаешь его?

– Не совсем. Вроде того. Познакомилась с ним недавно, когда была на работе.

– Ага, он и Лиам высокие. – Предполагаю, Итан в курсе, что я работаю в магазине матери Лиама. Мне стоило рассказать ему об этом на прошлой неделе, когда упомянула, что знаю Лиама. А может Лиам уже упомянул об этом? Представляю, как Итан и Лиам смеются над тем, когда я ляпнула, будто мы с Лиамом близкие друзья.

Поэтому Джем назвала меня шалавой? Все думают, что я помешана на Лиаме? А думает ли так Лиам? А Итан? А Калеб?

– Думаешь, я когда-нибудь привыкну к этой школе? – задаю вопрос Итана. Меня расстраивает, что все друг с другом знакомы. Мой самый близкий друг – это НН – или стоит просто звать его Калебом? – а наше общение заключается только в обмене сообщениями. Нужно попросить Дри дать полную характеристику каждого, чтоб я перестала на этом зацикливаться.

– Неа, – отвечает Итан. – Я до сих пор не привык, а хотя здесь с садика. Но знаешь, к какому выводу я пришел?

– К какому?

– Тебе и не нужно.

– Нет?

– Неа. Даже не стоит пытаться.

– Серьезно? – Теперь я мешаю свой латте, хотя в стакане пусто, и, получается, я помешиваю пустой стаканчик. Нужно занять чем-то руки. Желание прикоснуться к волосам Итана, к его рукам стало практически бесконтрольным. Я хочу укусить его за мочку, которая выглядит так, будто однажды была опрометчиво проколота. Хочу спросить его, как он может быть таким горячим и холодным одновременно, как он может приободрять меня, вести себя почти как друг, а на вечеринке я не удостаиваюсь и минуты его внимания, достаточной для того, чтобы остановиться и сказать что-то большее, чем односложное и пренебрежительное «хей».

– Да. Да кого волнуют все эти тупицы? Только некоторые из них классные личности, а большая часть – нет, и, в конце концов, тебе нужно оставаться собой. Если ты им не нравишься, шли их подальше.

– Джесси – это Джесси это Джесси.

– Именно. Джесси – это Джесси это Джесси.

Ладно, признаюсь. Я огорчаюсь, когда Итан перестает произносить мое имя.

Дома. Ну а точнее место, где я ем и сплю. Под стеклянным колпаком: цыпленок моренго или марсала, – что-то на «м» – стручки спаржи с ложкой дикого риса.

НН: твой день? начинай.

Я: вообще-то круто. а твой?

НН: запоминающийся.

Сегодня я только один раз увидела Калеба. Он прислонился к шкафчику в коридоре школы, и когда меня увидел, помахал мне телефоном, а затем прошептал что-то парню рядом с ним, старшекласснику с войлокообразной комплекцией маппетов. Я пришла к выводу, что его салют телефоном значил что-то вроде «давай продолжим общение в телефоне, а не лично», так как он не предпринял никаких попыток воплотить мое предложение о встрече в реальность. И через тридцать секунд из месседжера пришло уведомление.

НН: три истории.1) Хендрикс был величайшим из когда-либо живущих гитаристов. даже лучше Джимми Пейджа. 2) иногда, когда я слушаю музыку, мне становится легче. 3) и иногда, когда играю в Xbox, я ничего не чувствую.

Я: И что тебе нравится больше? Музыка или Xbox?

НН: эх, хороший вопрос. вне всяких сомнений, аптечка моей мамы – это ее Xbox, верно? так что отвечу «музыка», потому что нет ничего страшнее для меня, чем превратиться в мать.

НН: а честно?

НН: Xbox.

Думаю, теперь очевидно, что Калеб и я никогда не будем общаться за горячими напитками, никогда не скажем вслух, что НН – это Калеб, а Калеб – НН. Да может это и к лучшему. Может, мы уже признались онлайн в стольких пугающих вещах, и знание того, чем уже поделились, честно говоря, делает реальные разговоры невозможными.

Но все равно, это печально, потому что я начинаю ценить его особенную сексуальность. Сидеть напротив него никогда не будет настолько волнующе, как происходит с Итаном. Он как чистый лист – простой, уравновешенный парень. Как белые-пребелые стены в доме Рейчел.

Я: Твой день был запоминающийся? Запоминающийся=хороший? Или запоминающийся=плохой?

НН: хороший. что сегодня под колпаком?

Я: Курица под модным соусом. А у тебя? Пожалуйста, только не говори мне, что снова суши из интернет-магазина? Я начинаю переживать, что ты можешь отравиться ртутью.

НН: вообще-то готовила мама, что, как понимаешь, странно. хотя было вкусно. макароны с сыром. обожал их, будучи мелким. думаю, до сих пор их люблю.

Я: Как мило с ее стороны.

НН: да, такое ощущение, будто это извинение. Словно она знает, что… отсутствовала.

Я: Она выглядит «трезвой»?

НН: трудно сказать, но да. позволю себе такие мысли. во всяком случае, сегодня.

Я: Хорошо.

НН: но, с другой стороны, знаешь, какой первый признак отравления ртутью?

Я: Какой?

НН: оптимизм.

Этой ночью я мечтаю об Итане и Калебе, о них обоих у меня комнате, сидящими на моей кровати, за исключением того, что они поменялись футболками. На Итане – серая, а на Калебе – Бэтмен, и никто из них со мной не разговаривает. Калеб играет в телефоне, кому-то пишет, может мне, но не той мне, которая находится в комнате, а Итан бренчит на гитаре, потерявшись в какой-то сложной пальцевой технике, потерявшись так же, как и когда он смотрел в окно в библиотеке. Я тихо сижу за ними, просто наблюдаю, восхищаюсь линией их абсолютно разных шей и стараюсь не беспокоиться по поводу того, что никто из них не понимает, что я рядом.

ГЛАВА 21

– Девочки, а как вы посмотрите на то, если я сделаю прическу в стиле пинк? Слегка эксцентричную? – задает вопрос Дри, пробегаясь пальцами по своим непокорным каштановым локонам. Во время перемены мы сидим на улице и наши лица обращены к солнцу, как у ненасытных мультяшных цветов. Теперь у меня есть солнечные очки – Дри с Агнес помогли мне подобрать дешевую подделку – и они мне нравятся. Они будто преобразуют меня, словно я становлюсь совершенно другим человеком, когда лицо закрывают широкие пластиковые прямоугольники.

– Пинк? – переспрашивает Агнес.

– Ты про цвет или певицу? – спрашиваю я.

– Может быть, – отвечает Дри. – Или про то и про другое одновременно.

– Нет, – отрезает Агнес, не допуская даже такой возможности. Налагая вето, как сделала Скарлетт, когда я захотела проколоть внутреннее ухо. Ну, после того как она сказала мне загуглить, как на самом деле называется эта часть тела, потому что не хотела больше слышать слова «мое внутреннее ухо» в одном предложении. Не могу сказать, что я винила ее.

Выяснилось, эта часть тела она называется «козелок», что звучит как-то пошло. Никто не должен делать пирсинг на козелке.

– А может полностью розовый? – интересуется Дри. – Покрасить всю голову.

– Не знаю, – отвечаю я. – Мне нравятся этот цвет.

– Ну зачем? Зачем ты хочешь сотворить это с собой? – спрашивает Агнес, хотя ни у меня, ни у Дри не хватает смелости обратить внимание на то, что красные волосы Агнес такие же неестественные, какими окажутся волосы Дри, если та выкрасит их в розовый. Впрочем, красные волосы каким-то образом идут Агнес, но, на мой взгляд, розовый не пойдет Дри. Хотя не такая уж большая разница между красным и розовым, если уж речь зашла о волосах.

– Я просто хочу перемен, – говорит она.

– Это как с укулеле. Просто хочешь, чтобы тебя заметили, – заявляет Агнес прямолинейно, но без агрессии. – Я поняла.

– В последнее время я ощущаю себя… невидимкой. Будто никто кроме вас, девочки, не заметил бы, если б я в школу не пришла, – говорит Дри и ложится на спину, любуясь бескрайним голубым небом, таким чистым, что не видно ни облачка. Я решаю признаться ей, что НН посоветовал мне подружиться с Дри – очевидно, тот заметил, какая она классная и забавная, но по каким-то причинам смущаюсь. Мне хочется, чтобы она считала, что наша дружба естественна.

– Честно говоря, я бы убила за то, чтобы стать невидимкой, – молвлю я. – Джем и Кристал никак не оставят меня в покое.

– Да шли их лесом, – заявляет Агнес. – Они просто хотят быть такими же классными, как и ты.

– Я не классная. Я противоположность классной, – отвечаю я.

– Ты классная. И теперь, когда я с тобой знакома, то понимаю, что ты даже больше, чем просто классная. Но ты чем-то зацепила этих несносных девиц. А еще ты горяча, – говорит Агнес. – В мире Джем никому не дозволено быть горячей.

– Серьезно? О ком это ты сейчас говоришь? – спрашиваю я.

– Да они просто ревнуют, поскольку ты нравишься Лиаму. И, если честно, я тоже ревную, потому что ты нравишься Лиаму, – говорит Дри.

– Не нравлюсь я Лиаму, – отвечаю я. – Я просто работаю в магазине его матери.

– Без разницы, – бросает Дри.

– Нет, правда, мы просто коллеги. И, к слову, мне он не нравится. По крайней мере, не в этом смысле. – Надеюсь, Дри поверит мне. Мне нужно, чтобы она мне поверила.

– Тогда ты сумасшедшая, – говорит она. – Потому что он великолепен.

– Пожалуйста, не крась волосы в розовый из-за Лиама, – просит Агнес. – Он того не стоит.

Я замечаю Итана, пересекающего газон со стаканчиком кофе в руке и направляющегося в сторону парковки, хотя только полдень. И всякий раз, когда я замечаю его, вот так, в окружающей среде, то чувствую, будто вызвала его, как если бы он появился только потому, что я подумала о нем. И это так, поскольку постоянно думаю о нем. Я могу рассуждать о розовых волосах или Лиаме Сэндлере, но о ком я на самом деле думаю – это Итан – это Итан это Итан.

Задаюсь вопросом, куда он направляется и вернется ли на английский. Надеюсь. Мы не особо много общаемся в школе, но мне нравится знать, будто он за мной, что я могу повернуться и улыбнуться ему, если хватит смелости. Хотя обычно смелости не хватает.

Проклятье. Он подловил меня на разглядывании. Надеюсь, я достаточно далеко, и он не рассмотрел эту глупую улыбочку. Он быстро показывает мне знак мира и продолжает идти к своей машине.

– А вот Итан Маркс – другое дело, – решаюсь я, наконец, признаться в своей влюбленности подругам. Конечно же, я рассказала Скарлетт, но она не знакома с ним с пеленок и не ходила с ним в школу, потому и не считается.

Стоит ли мне тоже показать Итану знак мира? Нет, я не могу разбрасываться подобными жестами. Это все равно что «оки-доки».

– Правда? Тебе нравится Итан! Мы с ним дружили в младших классах, – вскрикивает Дри и садится, хватая меня за руки с девчачьим энтузиазмом. А может, она просто почувствовала облегчение от того, что Лиам мне не интересен. Она склоняет голову набок в размышлении. – Только, положа руку на сердце, он не самый оригинальный выбор. И…

– И он немного сломан, – встревает Агнес.

– И он никогда не встречался с кем-нибудь из школы. Никогда. Ни разу, – говорит Дри, отчего сердце екает. Конечно, я и не думала, что у меня есть шанс, но все-таки. А теперь, чувствую, это даже технически невозможно.

– Итан тот еще Казанова, – добавляет Агнес. – Не сомневайся.

НН: три истории. 1) когда я читаю твои сообщения, то у меня в голове звучит твой голос. 2) если бы я был животным, то оказался бы лемуром. ладно, может, и нет, но сегодня мне хочется использовать слово «лемур». и прежде чем ты это скажешь… да, знаю, я странный. 3) а в действительности? Я мечтал бы стать хамелеоном. Менять цвета, сливаясь с окружением.

Я: 1) я пересмотрела «Свободные» (ремейк, а не оригинал) стыдно сказать сколько раз. Но это тааак трогательно. ЗАКОН ПРОТИВ ТАНЦЕВ. Они боролись и победили. Улет. 2) Я могла бы лучше водить. Все эти повороты налево, когда светофор переключается на красный, пугают меня до чертиков. 3) Чтобы ты знал, я забираю предложение насчет кофе.

НН: ладно, тогда и сахара не получишь.

Я: Что?

НН: шутка.

Я: Не смешно.

НН: это просто кофе. расслабься.

Я: Прекрасно.

НН: прости, забыл, что ты злишься, когда я говорю тебе расслабиться.

Я: Я не злюсь.

НН: прямо сейчас, да. у меня в голове твой голос рассерженный.

Я: Когда ты говоришь кому-то расслабиться, предполагается, что считаешь, будто он слишком напряжен. Я не слишком напряжена.

НН: вау. как много давления из-за моего «расслабься». я хотел сказать, что тебе нужно успокоиться. не париться. ты забыла, что я из Кали. мы так выражаемся здесь.

Я: Намасте.

НН: а, теперь ты начинаешь понимать суть. а сейчас перестань писать мне и дуй в класс. опоздаешь же.

– Шалава, – притворно чихает Джем, когда я прихожу на английский. НН прав, я опоздала – все уже в классе, с открытыми ноутбуками, наблюдают, как меня поливают грязью и орошают микробами, по пути к своему месту за партой.

– Шлюха, – снова чихает она, хотя не понимаю, зачем ей придумывать прикрытие. Мы все и так прекрасно слышим ее. И, скорее всего, даже миссис Поллак. – Жирная уродливая сучка.

Просто сделай вид, будто на тебе звукоизолирующие наушники Тео. Будто ты не замечаешь пристальных взглядов Кристал, Дри и даже Тео. Нет, не поднимай глаза и не проверяй, здесь ли Итан, вернулся ли оттуда, где был, и преследует ли тебя его взгляд, горящий чем-то, похожим на жалость.

Нет ничего хуже жалости.

Почти дошла. Осталось пройти Джем. У меня получится.

Но нет. Потому в следующее мгновенье понимаю, что мой нос впечатывается в парту с громким треском, и я распластана на полу, прижимаясь к линолеуму животом. Голова всего в паре сантиметров от кед Итана.

– С тобой все в порядке? – спрашивает он. Я молчу, потому что не знаю. Я на полу, лицо болит – гораздо сильнее, чем когда по мне заехал Лиам гитарным кейсом – и весь класс пялится на меня. Джем и Кристал в открытую смеются – покряхтывая, как диснеевские ведьмы – а я слишком напугана, чтобы встать. Не могу точно сказать, течет ли кровь из носа, лежу ли я сейчас в луже собственной крови у ног Итана. Однако зуб даю, моя задница распростерта на полу, будто шмат сливочного масла, под таким углом, который никогда не будет смотреться выгодно, особенно для кого-то вроде Итана.

Боженька, спасибо тебе за эту боль. Она отвлекает меня от чувства унижения.

Джем сделала подножку. Конечно же, это она. А я настолько глупа, что заслуживаю того, чтобы лежать тут, нюхая пол.

Итан приседает и протягивает мне руку, чтобы помочь встать. Я задерживаю дыхание. Чем быстрее встану, тем быстрее покончу со всем этим. Я игнорирую руку Итана – нет ничего хуже, чем испачкать его своей кровью, и самое отвратительное, если это станет нашим первым прикосновением – поэтому опираюсь о надежный пол. Медленно сажусь, а потом встаю и, как жирнаяуродливаясучка, перекладываю свой жир на стул. Без капли изящества.

– У меня кровь идет? – шепотом спрашиваю у Дри. Она качает головой, шок на ее лице подсказывает мне, что все настолько плохо и неловко, как и казалось. Нет. Даже хуже.

– Тебе нужно к медсестре? – спрашивает миссис Поллак почти шепотом, будто не хочет привлекать ко мне еще больше внимания.

– Нет, – отвечаю я, хотя все бы отдала за упаковку льда и болеутоляющее. Просто не могу представить, как снова встану, пройду мимо Джем, а потом по коридору. И услышу смех, как только за моей спиной закроется дверь класса. Нет, спасибо.

– Хорошо, тогда вернемся к «Преступлению и наказанию», – говорит миссис Поллак, переключая внимание класса. Я чувствую Итана позади, хотя не могу повернуться, чтобы вымолвить патетичное спасибо, потому что боюсь своего вида и того, что могу расплакаться.

Поэтому продолжаю сидеть с опущенной вниз головой. Ага, будто мне удастся стать невидимкой, если буду избегать зрительного контакта. Не на что смотреть. Вспоминаю о НН, который мечтает стать хамелеоном, сливаясь с окружением. Кое-как я дотягиваю до конца урока со взглядом, устремленным на парту передо мной. Кто-то вырезал на столешнице надпись «Аксель любит Фиг Ньютонс». Серьезно, кто-то нашел время, чтобы изуродовать парту и признаться ей в своей любви к печенью. Разве что студент, чье настоящее имя Фиг Ньютонс, а учитывая наличие трех Ганнибалов, четырех Ромео и двух Эпплсов²⁴, это вполне вероятно. Как только звенит звонок, я хватаю сумку и бегу к выходу. Даже Дри не жду.

– Джесси, на пару слов, пожалуйста, – просит миссис Поллак, прежде чем я успеваю уйти.

– Сейчас? – спрашиваю я.

Хочу покинуть этот класс, убраться так далеко от всех этих людей, насколько смогу, найти пристанище, где я смогу побыть в одиночестве и поплакать, предпочтительно с пакетом льда на носу. Пытаюсь сосредоточиться на Акселе и его любви к Фиг – мысленно написала о них целую романтичную трагедию – но вместо этого слышу слова Джем, проигрывающиеся на повторе: «Шалава. Шлюха. Жирная уродливая сучка». Как навязчивые слова песни, засевшие в голове. Они хорошо бы звучали в автотюне: «Шалава. Шлюха. Жирная уродливая сучка». Возможно, мне нужно предложить их «МегаО».

– Да. Если ты не возражаешь.

Я возражаю. Я очень даже возражаю, но не могу набраться сил, чтобы заявить об этом вслух. Миссис Поллак показывает мне на стул в передней части класса, я сажусь и жду пока выйдет оставшаяся часть класса. Тео. Кристал. Джем. Дри. Я замечаю Итана, замирающего на мгновение – решает, наверное, стоит ли сказать мне что-то? или миссис Поллак? – но потом он слегка ударяет учебником по моему стулу и тоже уходит.

Вот теперь только я и сосредоточенное лицо миссис Поллак, и все, о чем я мечтаю, всего-навсего пережить следующие пять минут и не расплакаться.

«Пожалуйста, Боже, – молю я, несмотря на то, что пока не разобралась в своих отношениях с Богом, – прошу, позволь мне уйти отсюда и не скомпрометировать себя еще больше, чем уже сделала».

С этого места мне не видно признание Акселя в любви, поэтому я сверлю взглядом на плакат Шекспира – человека с гофрированным воротником и цитатой снизу: «Быть или не быть: вот в чем вопрос».

Нет, это далеко не самый насущный вопрос. Кажется, «быть» – единственное, что от нас не зависит.

– Я ни в чем не виновата, – оправдываюсь я, хотя понимаю, что дело не в этом. Она не гневается на меня – очевидно, в этой ситуации я являюсь жертвой – но я выбираю агрессию вместо слез. Агрессия немного менее унизительна. Агрессия лучше подходит той, кем я кажусь со стороны, как заверяет Агнес: уверенной и пофигистичной.

Миссис Поллак вытягивает стул из-за парты и садится на него верхом, уперев руки в спинку. Она тоже хочет казаться классной и непосредственной. Будто она студентка, а не учитель.

– Я просто хочу узнать, как у тебя дела. Может, ты хочешь о чем-то поговорить, – говорит она.

– Нет. – Я вытираю нос тыльной стороной руки. Слезы застилают глаза, но все-таки пока не предают меня, проливаясь. Они на грани. Если я когда-нибудь напишу мемуары, вот как я их назову – «На грани». – Я споткнулась. Бывает.

– Смена школы может быть болезненна.

– Я в порядке.

– Не хочу говорить об этом, но девочки могут быть действительно жестокими в твоем возрасте.

– Я в порядке.

– Не знаю, как мне поступить в этой ситуации. Я могу поговорить с директором Хочменом. Мы придерживаемся политики нулевой терпимости к издевательствам…

– Я в порядке.

– Но у меня складывается такое впечатление, что это может выйти тебе боком. Отец Джем является крупным спонсором здесь и…

– Правда, я в порядке.

Она выжидательно смотрит на меня. Чего ей от меня надо?

Шалава. Шлюха. Жирная уродливая сучка.

– Ты что-то натворила, из-за чего она так тебя назвала? Я просто пытаюсь понять, – говорит она и кладет голову на сложенные на спинке стула руки. Как бы говоря: «Мы просто тусуемся, никаких проблем».

– Вы спрашиваете меня, натворила ли я что-то, заслуживающее то, чтобы Джем подставила мне подножку и назвала шлюхой, шалавой и жирной уродливой сучкой? Серьезно? Вы меня про это спрашиваете? – Я забываю про то, что эта женщина причастна к одной шестой моего среднего балла в аттестате, что она может лишить меня стипендии для обучения в колледже. Мне нужно быть милой, но, оказывается, агрессия не только приятнее, но и легче. Так естественно.

– Я не это имела в виду… Прости, я просто пытаюсь понять. – Теперь обижена миссис Поллак, будто она – та, кто сейчас расплачется. Будто она – та, кто только что расквасил нос на глазах у всего класса.

– Ответ: нет. Я не прикасалась ни к одному парню в этой школе, да и вообще где-либо, хотя это не оправдывает звание шалавы и шлюхи от одноклассницы. А что касается «жирной уродливой сучки»? Полагаю, это субъективное мнение. – Если б я не была так сильно расстроена, то насладилась бы тем, что я сказала именно то, что хотела. Но я не чувствую удовлетворения. Я хочу убежать. – Может, вам сказать мой индекс массы тела? Можем это устроить.

– Нет, ты все неправильно поняла. Я не хотела….

– Мы закончили? – спрашиваю я. К черту все. Не похоже, что мои оценки в Вуд-Вэлли когда-нибудь стали высокими. Уверена, стипендия для колледжа была всего лишь несбыточной мечтой. И, по крайней мере, одна тайна приоткрыта: Джем может делать или говорить все, что ей вздумается, поскольку ее папаша платит администрации. Наверное, вот что вам позволяют небольшие махинации с налогами.

– Я просто пытаюсь помочь, – оправдывается она. – Я не хотела сделать все еще хуже…

Но я уже не слышу остаток предложения миссис Поллак, потому что выбежала из класса.

ГЛАВА 22

Голова опущена. Тридцать шагов до моей машины.

Джесси, у тебя получится.

Двадцать шагов. Руки дрожат, но я держу их в карманах, чтобы никто этого не заметил. Продолжаю идти.

«Никто не смотрит, – говорю я себе. – Никто не может меня видеть».

Пятнадцать шагов.

Почти на месте.

Я сяду в машину, вставлю ключ в зажигание, поеду и не остановлюсь, пока не загорится индикатор бензина. Направлюсь на восток, найду любое шоссе, по которому смогу доехать в Чикаго. Я появлюсь у Скарлетт как раз к тому моменту, когда ее мама приготовит домашний кимчи.

– Эй, ты в порядке? – Я замечаю его ботинки раньше лица, ремень от гитары, перекинутый через грудь, но только потому что у меня нет желания поднимать взгляд. Лиам – последний человек на свете, которого я хочу сейчас видеть. Ну, разве что за исключением его девушки, хотя, по крайней мере, если я бы увидела Джем, то нашла бы способ пустить кровь. Расцарапала бы ее. Сломала бы ее хирургически сделанный миллионный нос. Разбила бы ее фарфоровые коронки.

– Пожалуйста. Просто. Оставь. Меня. Одну.

Слезы – то же самое, что и моча. Вы тоже можете удерживать их так долго, сколько сможете. Моя машина в десяти шагах. Десять коротких шагов, и я смогу поехать и расплакаться. Да так, что никто об этом не узнает. С нетерпением жду момента, когда пересеку границу штата.

Я представляю знак «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В КАЛИФОРНИЮ».

– Воу, подожди. Что случилось? – спрашивает Лиам и хватает меня за плечо, пытаясь удержать на месте. Я дергаю плечом, но его хватка сильна. – Хочешь, чтобы я позвал кого-то?

– Нет. Знаешь, чего я хочу? Чтобы ты и твоя девушка оставили меня нафиг в покое. – Я зла, может, не на Лиама, хотя это сейчас не суть как важно. Раньше атаки Джем и Кристал были глупыми и исподтишка: на мою одежду или наклейки на ноутбуке. Да на что угодно. А теперь, после того как я пару минут поговорила с Лиамом на вечеринке, травля приобрела совершенно другой характер. Простите, но его болтовня не настолько интересна. Определенно, этого не стоит.

На мгновение я проигрываю в голове мысли, которые всегда меня успокаивают: «Что я бы делала прямо сейчас, если бы была в Чикаго, а мы никогда не переезжали?». Я была бы на собрании газеты, а может ежегодника, обрезала фотографии и подбирала шрифт. Я не была бы счастлива, нет. Но не чувствовала бы себя, как сейчас.

– Ты о чем? – Лиам выглядит сбитым с толку. Задаюсь вопросом, может он не в курсе. Если верить Дри, они с Джем встречаются вот уже шесть месяцев, что на пять месяцев и двадцать девять дней больше, чем требуется, чтобы понять, что его подружка королева сук.

Лиам снимает Эрла и ставит его рядом с машиной. «Теслой». Серьезно, какой-то ученик из Вуд-Вэлли водит чертову «теслу». Кто, черт побери, эти люди?

– Забудь. Просто оставь меня в покое. Хочешь со мной поговорить? Мне это точно не поможет, – говорю я.

– Я не понимаю.

– Хочешь знать, почему я расстроена? Просто подойди к Джем и спроси, – бросаю я, и, наконец, преодолеваю последние несколько шагов на пути к моей машине.

– Постой, – окликает он. – Ты сможешь поработать сегодня днем?

Конечно же, я не поеду и не полечу сегодня в Чикаго. Не будет никаких знаков, буквально или метафорически выражаясь. Побег всего лишь мечта. Сперва мне нужно подкопить денег, потому что, очевидно, у меня недостаточно налички, даже чтобы заполнить бензобак.

Мое тело, словно воздушный шарик, из которого спустили воздух – нигде не спрятаться и не скрыться.

Вот она, прямо сейчас, это моя жизнь.

Это.

– Да, смогу. – Я сажусь в машину и сдаю назад так быстро, что даже задумываюсь, не оставили ли шины черные следы на асфальте.

Дожидаюсь момента, когда школа исчезает из зеркала заднего вида, и начинаю плакать.

НН: посмотрел «Свободные» вчера. обе версии. в честь тебя.

Я: и?

НН: в них нет никакого смысла. нельзя принять местный закон против танцев. это противоречит нашей конституционной свободе самовыражения. Не говоря уже про тему с церковью/штатом.

Я: *тяжко вздыхаю*.

НН: и даже если отбросить нереалистичность в ЦЕЛОМ… ну…

Я: ЧТО?!?!

НН: ну это просто не очень хороший фильм.

Я: Скажи мне, что ты на самом деле думаешь.

НН: все-таки, мне почему-то нравится мысль, что ты любишь этот фильм. в этом есть смысл?

Я: Ни капли, но принимается. У меня дерьмовый день. Решила умчаться на всех парах обратно в Чикаго.

НН: НЕТ!

Я: Ха. Люблю, когда ты пишешь большими буквами. А как твой день?

НН: мама ни разу не встала с кровати. привез ей обед. она его не съела. даже не подняла на меня взгляд.

Я: Мне жаль. Хотела бы я помочь. А что с твоим отцом?

НН: он хочет поместить ее в лечебницу, но, честно говоря, наркотики не настоящая проблема. то есть, конечно, да, но они больше симптом проблемы.

Я: Что ты имеешь в виду?

НН: она потеряла ребенка. от этого не так-то просто оправиться.

Я: Но у нее есть ты.

НН: почему твой день был таким плохим?

Я: Ничего серьезного. Просто один из этих дней.

НН: пожалуйста, не уезжай из ЛА. только не делай этого. обещаешь?

Я задумываюсь. Что значит дать обещание Калебу? Мы уже прошли через то, что он проигнорировал мое предложение попить кофе и еще больше замкнулся в себе, будто этого никогда и не было. Но я бы соврала, если б не признала, что его абсолютное нежелание встретиться со мной в реальности не задело меня.

Сегодня он даже не поздоровался в коридоре. Просто очередной раз махнул телефоном.

Твержу себе, что причина в его боязни лишиться наших бесконечных разговоров, но я говорю себе много того, во что в действительности и не верю.

Поэтому лгу.

Я: Обещаю.

Когда я прихожу на работу, за кассой стоит мама Лиама. Какое облегчение, я не столкнусь с Лиамом. Вместо приветствия она протягивает мне коробку с книгами с просьбой расставить их по полкам.

– Конечно, – отвечаю я, просматривая стопку. Куча руководств по финансам. «Миллионер за одну ночь». «Обмани рынок». «Быстрые деньги». Я направляюсь к стеллажам, которые мама Лиама обозначила «КАК РАЗБОГАТЕТЬ БЫСТРО!». Принимаюсь раскладывать книги в алфавитном порядке по автору. В голове мелькает мысль, что надо бы прихватить одну для отца, но потом я вспоминаю, что: 1) мы больше не разговариваем, 2) отец сам мог бы написать одну из таких книг, и она называлась бы немного короче: «Женитесь».

– Мне нравится твое рвение, – замечает мама Лиама, поскольку я все делаю быстро. Все, чтобы быть занятой.

Она улыбается мне улыбкой Лиама. Я работаю здесь уже пару недель, а все не могу запомнить ее имя. Просто думаю о ней, как о маме Лиама, иногда, как о миссис Сэндлер. Думаю, если я столкнусь с ней где-то еще, помимо книжного, то не узнаю ее. Она выглядит так же, как и мамы из Чикаго: практичная прическа, все максимально удобно и не обязательно привлекательно. Как настоящая мама, а не стареющая актриса.

Пытаюсь представить улыбку Калеба, но не думаю, что я когда-либо видела ее. Но в этом есть смысл. НН не производит впечатления улыбающегося человека. Хотя я с легкостью могу представить улыбку Итана: как она растягивается на его лице, слева направо, будто идеальное предложение.

Очевидно, пора покончить с этим увлечением Итаном. Это ненормально.

– Ты в порядке? Выглядишь немного… испачканной, – говорит миссис Сэндлер, протягивая мне салфетку. – Хочешь поговорить об этом?

Проклятье. Совсем позабыла, что экспериментировала с тушью этим утром. Несмотря на мои заверения, что с макияжем мы не дружим, Агнес пообещала, якобы несколько взмахов щеточкой по моим ресницам изменят мою жизнь. Теперь же невозможно разобрать, где размазанная тушь, а где синяки.

– Не особо. – Интересно, нравится ли миссис Сэндлер девушка ее сына, знакомилась ли она когда-нибудь с Джем. Оставляет ли Лиам дверь спальни открытой, когда она приходит? Почему-то я сомневаюсь в этом. Эти чудные правила существуют только на Среднем Западе: они не применимы для ЛА, где детки в открытую курят травку, водят новехонькие-прямо-из-дилерского-центра автомобили, чьи родители занимаются спонсорством, чтобы уберечь их от неприятностей. Мама Лиама возможно покупает ему презервативы, шутит насчет «суши с собой», подразумевая, что не хочет, чтоб он заделал маленьких Лиамов.

Думаю о матери Калеба, лежащей ничком на кровати в таком трансе, что ей даже нет дела до того, чтобы поесть. Что он ей принес? Интересно, как выглядит его мама, такая же ли она высокая и красивая. Также ли носит серое.

– Лучше? – спрашиваю я после того, как вытираю лицо и поворачиваюсь к миссис Сэндлер. Салфетка почернела, а может даже немного пропиталась солью.

– Намного. Ты по-настоящему красивая девушка. И внутри, и снаружи. Ты это знаешь?

– Эм, спасибо? – отвечаю или спрашиваю я.

«Как странно, – думаю я, – что меня назвали одновременно уродливой и красивой, эти два слова я редко слышу в один день. Первое слово – потому что большинство не такие злые и правдивые, а второе – потому что «красивая» никогда не употребляли по отношению ко мне. Агнес также назвала меня сегодня горячей – еще одно слово, прежде никогда не использовавшееся в моем описании. Хотя, думаю, «горячая» – это совершенно по-другому нежели «красивая». «Горячая» говорит о том, что ты нравишься парням. А вот «красивая» подразумевает то, что всем нравится твой внешний вид».

Конечно, мама Лиама достаточно взрослая, чтобы думать, будто все шестнадцатилетние девушки прекрасны. Джем же, напротив, смотрит на меня свежим взглядом.

– Можешь пропустить этот день, если хочешь, – говорит мама Лиама, и ее доброта почти причиняет мне боль. Напоминает о том, что, когда я поеду домой, это будет дом Рейчел. Моей мамы в нем не будет, чтобы отхаживать меня после того случая. В мире больше не существует человека, кому интересно все, что я говорю, только потому, что это говорю я. Скар пытается, но это не то же самое.

Моя мама больше не приготовит мне какао с маленькими маршмеллоу, и мы не съедим вдвоем тарелку печенья, больше дюжины на двоих. Маленькая слабость, припасенная на плохие дни. Мама никогда не была строга, когда дело касалось меня: четверки по тесту по математике, который я думала, сдам на пять, или потери любимого шарма из браслета. Мы пользовались нашим ритуалом только в самых тяжелых случаях, когда ей нужна была поддержка: постановка диагноза «рак», а позже «низкий уровень Т-лимфоцитов». Слово «метастазы», использованное профессором медицины после просмотра рентгена ее органов.

В последнее время я готовила какао и выпивала его за нас двоих. Ну и съедала все печенье.

– Спасибо, но, честно говоря, мне нужна наличка.

Я представляю подвал в доме родителей Скарлетт. Не дом, конечно, но ближе всего к тому, что у меня есть сейчас. Большой L-образный диван и огромный старый телевизор, толстый и широкий. Легкий запах плесени в воздухе, неистребимый даже после влажной уборки. Там было не так уж и плохо. В школе будет привычнее и проще после Вуд-Вэлли. У меня будет поддержка Скарлетт, может даже старая работа в «Смузи Кинг». Отец едва заметит мое отсутствие. Может, даже почувствует облегчение от того, что не нужно обо мне заботиться. Я смогла бы это сделать. Действительно смогла бы.

Я: Диван в подвале твоих родителей свободен, скажем, на следующий семестр?

Скарлетт: Ты серьезно?

Я: Серьезно.

Скарлетт: АБСОЧЕРТОВСКИЛЮТНО. Хотя тебе, может быть, потребуется сначала сменить покрывало.

Я: Зачем?

Скарлетт: Скажем так, мы с Адамом любим на этом диване, эм, пошалить.

– Так все в порядке? Ты куда-то собираешься поехать? – спрашивает мама Лиама, отвлекая меня от переписки. Очевидно, мне лучше отложить телефон и закончить с расстановкой. Сегодня не лучший день дляувольнения.

– Простите? – спрашиваю я. Она указывает мне за спину, и, когда я оборачиваюсь, понимаю, что бессознательно перешла к стеллажу о путешествиях.

ГЛАВА 23

Папа: Мы можем поговорить, милая?

Я задумываюсь. После ссоры за блинчиками восемь дней назад мне удавалось успешно избегать отца. Не так успешно, что я не сталкивалась с ним в коридорах дома Рейчел. Это его первая попытка к перемирию, но к черту все. Почему я всегда обязана подстраиваться под его расписание? Быть свободной, когда ему это на руку? Быть хорошей дочерью, которая делает жизнь проще и легче? Быть той, кто подыгрывает, пытаясь улучшить его настроение, когда он думает, что сделал плохой выбор? Как насчет того, когда он мне нужен? Где он тогда?

Я беру себя в руки.

Он женился на Рейчел. Пусть это теперь будет ее заботой.

Мне нечего ему сказать.

Я: Прости, работаю допоздна.

Папа: Я скучаю по тебе.

Нет, мне абсолютно нечего ответить.

ГЛАВА 24

А вот и он: День благодарения Вуд-Вэлли…

Я поверила НН на слово и надела свои кеды. Во многом из-за того, что у меня нет ничего похожего на рабочие ботинки, да и слишком жарко для зимней обуви – удобной и уродливой, как ад, при виде которой Джем, несомненно, зарыдала бы от счастья от того, с какой легкостью я делаю из себя посмешище. Я натянула мамину старую футболку с надписью «Университет Иллинойса» – ту самую, которая застирана до того, что надпись выцвела, старые порванные джинсы, а волосы собрала в высокий хвостик. Совсем без шика, но, думаю, день, посвященный физическому труду/общественным работам, не предполагает шик, даже в Вуд-Вэлли. Я нанесла немного консилера на переносицу, замаскировав синяк. Урок усвоен: никакой туши.

Занятий сегодня нет; вместо того, чтобы идти на уроки, нам нужно будет написать отчет по работе для сайта «Жилье для всех». В кои-то веки Тео захотел поехать на машине со мной, поскольку беспокоился о том, что потеряется, а его машину угонят, хотя район не слишком уж отличается от того, в котором я выросла. Но, очевидно, это место отчаянно нуждается в двух сотнях богатеньких деток, которые прежде никогда не держали в руках инструменты.

Предполагается, что нам нужно будет построить каркас дома.

Кто-то не продумал все до конца.

Джем тут. Потому что она повсюду – они с Кристал, – а я ничего не могу поделать с их вездесущностью. На ней майка с широкими проймами, накинутая на спортивный бра с блестками, того типа, которые, возможно, не должны существовать, но за которые один процент тем не менее готов заплатить баснословную сумму. На ее майке надпись – и я вас не разыгрываю – «THUG LIFE»²⁵.

И хотя здесь полно места, целый дом будет построен на этом клочке земли, Джем по каким-то причинам медленно продвигается к тем, кого ненавидит, и находит меня. Проходит справа, так близко, что не стоит удивляться, когда я чувствую, как ее плечо врезается в мое. И все-таки я удивлена. Боль резкая и неправильная, что я задаюсь вопросом, а больно ли ей так же, как и мне.

Возможно, ей даже больнее, ведь она костлявая.

– Извини, – произносит она возмущенным тоном. Мы с Тео только что приехали, поэтому мне еще не представилось возможности найти друзей, чтобы, по крайней мере, окружить себя абсолютно неэффективной девчачьей командой. Я не говорю, что Дри с Агнес могли бы что-нибудь предпринять, но все же.

Чего же Джем от меня надо? Сцены? Драки? Слёз? Или я веду себя соответственно ее ожиданиям, когда стою здесь и смотрю на нее, потеряв дар речи? Никакие слова не приходят на ум, даже из арсенала Джем, который та так любит использовать против меня.

– Серьезно? – спрашивает Тео, и поначалу кажется, что он обращается ко мне, и я чувствую себя так одиноко, что могу расплакаться прямо здесь и сейчас. Наконец-то дать людям то, чего они добиваются. – Прикоснись к Джесси еще хоть раз, и, клянусь, я тебя уничтожу.

Тео обращается к Джем, тыкая пальцем ей в лицо. Он выглядит устрашающе в своей собственной версии наряда для дня общественных работ: фланелевая клетчатая рубашка, дизайнерские джинсы, чистенькие, намеренно не зашнурованные, ботинки. Она просто пялится на него, и я вижу, как жвачка глупо болтается у нее во рту.

– Моргни раз, чтоб я знал, что до тебя дошло, – говорит он.

– Да пофиг, – отвечает Джем, и одновременно с этим к нам подходит Лиам, лучась позитивом, очевидно, игнорируя ее существование.

– Привет, ребята. Счастливого Дня благодарения Вуд-Вэлли, – улыбается нам Лиам, словно у меня вчера ничего и не случилось. Как будто так весело провести утро на свежем воздухе среди «друзей». Он уже взял в руки молоток и приготовился к строительству. Почти представляю, как его мама нахваливает его за рвение. На сцене этот парень выглядит, как рок-звезда. Сейчас же Лиам больше напоминает бойскаута с россыпью угрей на подбородке. Я не большой фанат ни того, ни другого, но где же Дри? Она бы его заценила.

– Лиам, держи свою девушку на поводке, ладно? – бросает Тео и уходит прочь. Полагаю, его дело сделано, и хотя я благодарна за его поддержку, но все-таки сгораю со стыда. И остаюсь стоять на том же месте, как идиотка.

– О чем это он? – спрашивает Лиам у Джем, но потом до меня доходит, что на самом деле он смотрит на меня.

– Да ни о чем, – говорю я и замечаю Калеба на другом конце участка, уставившегося в свой телефон. К черту. Моим первым порывом было написать НН – он всегда подбадривает меня, – но вместо этого я могу просто подойти и поговорить с ним. Я устала от этой чепухи с анонимностью. И еще, мне кажется, Калеб, наверное, единственный человек здесь, который знает, что он делает. В конце концов, он же построил школу. – Пока, Лиам.

Я иду по газону и краем уха слышу, как Джем и Лиам начинают спорить.

– Эй, привет, – здороваюсь я, как только оказываюсь рядом с Калебом. Вместо обычной одежды на нем спортивная толстовка c аббревиатурой Университета Северной Каролины, джинсы, заляпанные краской, бейсболка, которая натянута до самых бровей, будто хочет приглушить собственную красоту. Но он все равно напоминает Кена, только версию строителя.

– Всегда в телефоне. – Я улыбаюсь, пытаясь флиртовать, ведь, на мой взгляд, у улыбки, как и у флирта, тоже имеется двойной подтекст. Надеюсь, он не видит мои синяки.

– Ага, – отвечает Калеб. – Спасибо Лиаму, что нашел его на вечеринке. Не знаю, как бы я жил без него.

– Фу, – говорю я и нарочито потираю лоб над бровью. Я похожа на дебилку.

– Насчет кофе…, – начинает он.

– Как я уже говорила, мы не обязаны. Просто… – Я хочу сказать: «Мне нравится каждый день общаться с тобой. С нетерпением жду твоих трех историй. Я думаю о тебе. Много. Давай воплотим это в реальность».

Но, естественно, не говорю. По какой-то причине он хочет продолжать наше общение виртуально.

– Нет, на самом деле я не против. Будет весело ввести новичка в курс дела. Как насчет после занятий в четверг?

– Давай, – отвечаю я.

– Круто, – говорит он и снова салютует мне телефоном, посылая этот странный «давай позже пообщаемся в мессенджере» сигнал. Я расстраиваюсь из-за того, что он игнорирует меня – очевидно, Калеб не желает, чтобы я осталась, и поболтала с ним, – но минуту спустя мой телефон вибрирует.

НН: спасаю мир, гвоздь за гвоздем.

Я: Я буду лучше спать этой ночью, зная, что сделала свое доброе дело в этом году.

НН: твой сарказм очарователен.

Я: Правда?

НН: да-да

Дри обнимает меня так крепко, будто мы не виделись меньше чем двадцать четыре часа назад, будто она не писала мне каждые десять минут прошлым вечером, пытаясь узнать, в порядке ли я. Очевидно, что она чувствует угрызения, потому что не помогла мне вчера, но что она могла сделать? Это же я позволила себе споткнуться.

– Обожаю ДБВВ. Я бы предпочла его любому учебному дню, – восклицает она и бросает взгляд на Лиама, который стоит на стремянке без футболки, выставляя на обозрение впечатляющие почти-что-полные шесть кубиков и россыпь веснушек. – Неплохой видок.

– Знаю. Все та же песня, – говорит Агнес с извиняющимся взглядом. – Мне было неприятно услышать про вчерашнюю историю с Джем. Хочешь, чтобы я надрала ей задницу?

– Было бы интересно на это посмотреть, но нет, спасибо. – Я задумываюсь над тем, как много людей предложило надрать зад за меня с момента моего переезда сюда, и чувствую признательность. И хотя я бы предпочла не нуждаться в защите, но приятно знать, что существуют люди, которые прикроют твою спину. – Сегодня Тео выступил моим рыцарем в сияющих доспехах.

– Да ладно тебе? Тео? – спрашивает Дри.

– Ага. Примерно я так же шокирована, как и ты

– Посмотрите-ка. Семья всегда на первом месте, – говорит Агнес.

– Может и так, – протягиваю я, смотря на Тео, который нашел Эшби – ее волосы больше не розовые, а ослепительно белые, – они смеются в сторонке от рабочей площадки, очевидно, не заботясь об участии в сегодняшних событиях. Вообще-то, я уверена, что он скручивает огромный, толстый косяк.

Обед состоит из разнообразных блюд, приготовленных в алюминиевых лотках на газовых горелках. Это вам не бестолковые обеды в бумажных пакетах. Выглядит так, будто здесь побывала Глория; видимо, Рейчел спонсировала ДБВВ. Ан нет, как выяснилось, за это ответственен отец Джем. На столе даже стоит карточка с надписью: «Спасибо семье Картер за этот органический праздник!».

Вот дерьмо. Интересно, подразумевает ли это, что я не могу есть.

– Да забей. Не позволяй ей останавливать себя, – произносит Итан, и я подпрыгиваю от незнания того, что он за моей спиной, и того, что этот парень прочел мои мысли.

– Знаю, глупо, но…

– Неа. Не глупо, но если это также вкусно, как и в прошлом году, то ты пожалеешь, если не попробуешь. Даже из-за гордыни.

– Это не гордыня. Просто не хочу давать ей очередной повод, чтобы ко мне подойти.

– Серьезно? Думал, ты выше этого, – бормочет Итан, берет две тарелки и наполняет их едой. Протягивает одну мне.

– С чего такие мысли? – спрашиваю я.

Он пожимает плечами, машет мне рукой, намекая следовать за ним, и, конечно, я так и поступаю. Заметила, что у Итана есть талант находить места и делать их своими. Он умудрился сделать так даже здесь, хотя на этой строительной площадке мы проведем всего день. Итан устраивается на земле за недостроенной стеной, возведенной для будущей кухни, в тени огромного грейпфрутового дерева. Подальше от остальных одноклассников, и хотя это место не совсем скрыто от посторонних глаз, но никто и не подумает посмотреть в этом направлении.

– Послушай. Прости за вчерашнее, – произносит Итан.

– За что? Ты ничего не сделал, – говорю я, и, следуя его совету, начинаю есть. Он прав: еда изумительная. Чизбургеры, хотя сыр ни желтый, ни плавленый и, возможно, имеет французское название, которое я не смогу выговорить, и бургеры, напоминающие бургеры только формой. С японской мраморной говядиной, если верить крошечному флажку, воткнутому в центр булочки, как если бы эта маркировка – маленький шаг для одного человека и огромный скачок для всего человечества.

«THUG LIFE», ну-ну.

«Это мир Джем, – в который раз приходит мне в голову, – а все остальные просто вынуждены жить в нем».

– Вот именно. Я сидел и слушал, как эти девчонки несут полнейший бред, и просто делал вид, будто слышал их, потому что это все так глупо и, кажется, того не стоило. Но не знаю. Мне следовало что-то сказать. И я хотел бы заметить ее ногу до того, как ты упала.

– Защищать меня не твоя обязанность, – говорю я, и рука рефлекторно касается синяка.

– Все равно. Мне следовало. Тебе больно? – спрашивает Итан, и его рука тянется к моему лицу, как будто хочет прикоснуться ко мне, но потом он передумывает и убирает ее.

– Да, немного, – признаю я.

– Ты заслуживаешь… Не знаю… – Итан пожимает плечами, и на мгновение мне кажется, что он смущен. В голове звучат голоса Дри и Агнес: «Он сломан. Он никогда не встречался с кем-нибудь из школы». – Не этого…

– Знаешь, чего я заслуживаю? «Отлично» по английскому, – говорю я, и Джем может отсосать, потому что мы с Итаном поднимает тост нашими изысканными чизбургерами.

– Спасибо, – позже говорю Тео по дороге домой, когда мы плавно проезжаем миниатюрные домики и маленькие магазинчики с вывесками на корейском, автомойки и огромное количество ресторанов быстрого питания. Где миллион гамбургеров не из японской мраморной говядины.

– Не за что.

– Ну, я ценю это. Ты не обязан был.

Я делаю вид, будто полностью сосредоточена на виртуозном повороте налево, хотя на самом деле мне неловко. Это чувство благодарности ощущается словно сожаление, хотя не понимаю почему. Не так давно мое существование было обузой для всех остальных.

– Джем как-то обозвала меня педиком, – говорит он так тихо, что сперва мне кажется, что я не расслышала.

– Правда?

– Да. Конечно, то было миллион лет назад, и тогда я впервые услышал это слово. Поэтому я пришел домой и спросил отца. Прямо так и спросил: «Папа, что значит «педик»?».

Тео смотрит в окно, рука на стекле, как у ребенка, застрявшего в долгой поездке и отчаянно нуждающегося в человеческой связи с другими пассажирами в поездке.

Нет ничего более одинокого, чем рука на стекле. Может, потому что она так редко движется.

– А что ответил твой отец?

Мне любопытно, каким был отец Тео, есть ли у Рейчел какой-то типаж. Я воображаю его более высоким, чем мой отец, и более красивым, носящим футболки с маленьким логотипом игрока в поло и отутюженные Глорией брюки. В доме нет его фотографий, что должно быть странным, но потом я поняла, что в доме вообще не так уж много фотографий. Будто Тео появился в настоящем виде и форме, практически взрослым и без намека на то, что он когда-то был младенцем с ямочками.

В моем старом доме все стены были увешаны семейными фотографиями. Каждое мое школьное фото было заключено в рамку и повешено в хронологическом порядке, даже та, где я запечатлена с закрытыми глазами, или с неряшливым хвостиком, или в той ужасно неловкой стадии, где у меня одновременно были пухлые щеки, и я носила брекеты. Моя персональная хронология, размещенная вверх по лестнице.

Кто знает? Может Рейчел думает, будто цветные семейные фото не будут гармонировать с ее декором.

– Вообще-то, мой отец был великолепен. Сказал, что это нехорошее слово, есть гораздо лучшие слова для мальчиков, которым нравятся мальчики. И сказал, что это нормально, если однажды я решу, что мне тоже нравятся мальчики, и будет нормально, если я этого не сделаю. Что он будет любить меня, не смотря ни на что… – голос Тео срывается. Я не смотрю на него, держа взгляд на дороге. Жду. – Я был везунчиком. Мне никогда не надо было признаваться родителям. Они всегда знали, и это всегда было нормально. Даже не нормально, а гораздо лучше. Не как что-то, чему надо дать оценку. Просто факт. Как быть брюнетом.

– Видимо, твой отец был по-настоящему славным.

Тео кивает.

– Ты когда-нибудь мечтала о том, чтобы все было по-другому? – спрашивает он меня.

– Ты про что?

– Я про то, чтобы на месте твоей мамы оказался твой отец?

– Честно говоря, постоянно.

– Это буквально бы разбило маме сердце, если бы она услышала мои слова, но он принимал меня, понимаешь? Он понимал. Просто во всем.

– Думаю, отец знает, что я бы поменяла все местами, если б могла. Может именно поэтому он не хочет общаться со мной больше. Ведь папа может прочесть это на моем лице. – И тут я понимаю, что это не совсем правда. Я просто думаю, что ему более интересна Рейчел.

Мама заболела как тогда, когда предполагалось, что мне нужно перестать хотеть зависать с родителями – когда это желание превратится в отторжение – и, да, этого так и не случилось. Я не просто любила маму, она мне нравилась. И хотя она была генетически обязана любить меня, уверена, что я ей нравилась тоже.

– А возможно ты просто напоминаешь ему твою мать, а он пытается двигаться дальше, – говорит Тео, и это мило, что он защищает отца.

– Возможно, – соглашаюсь я, хотя вообще-то не думаю, что это так. Мы с мамой абсолютно разные, и так было всегда. Она была храброй и благородной, больше похожей на Скарлетт, чем на меня. И она часто шутила, что никогда бы не поверила, что я ее дочь – мы были физическими противоположностями во всех смыслах, – если бы своими глазами не видела, как она меня родила.

Я не напоминаю отцу о маме. Я это знаю, но тут задумываюсь, что он тоже мог бы предпочесть поменять все местами – поменять меня на маму – если бы ему предоставили такой выбор.

– Вы с Итаном друзья, верно? – спрашивает ни с того ни с сего Тео, но я даже рада сменить тему. Не хочу думать о родителях. О том, как мало у нас власти над собственными жизнями.

– Да, наверно. Вроде. Не знаю, – отвечаю я.

– Я видел, как вы обедали вместе.

– Мы напарники по английскому. В задании по «Бесплодной земле».

– Точно. Всего лишь напарники.… И не хочу становиться старшим братом, но…

– Я абсолютно точно уверена, что старше тебя, – прерываю я.

– Да пофиг. Просто будь с ним осторожна. Я не пытаюсь навести тень, но чувствую, что от него… жди проблем

– Прям как в песне Тэйлор Свифт? Или по-настоящему? – Сломан. Это слово использовала Дри, что звучит так, будто он неисправный айфон.

– Не знаю. Это могут быть лишь слухи. Но, думаю, у него трудный период. Из-за его брата.

– Ты о чем? О наркотиках? – Брат Итана, должно быть, старше и уже не живет дома. Он никогда про него не упоминал. Забавно, что не имея ни братьев, ни сестер, ни теток, ни дядей (оба моих родителя были единственными детьми), я постоянно забываю про то, что у других они могут быть. Для меня это кажется неправильным – мысль о семье, где членов семьи больше, чем три человека, не в виде треугольника, хотя, если подумать, теперь моя семья двумерна – в виде линии.

– Ага.

– Не думаю, что Итан принимает наркотики. – Конечно, у меня нет никаких оснований защищать его. Я не знаю, чем он занимается и где бывает. Только на этой неделе я три раза видела, как он уезжает с территории школы до обеда и возвращается к английскому. Он возвращается в оцепенении, избегает людей. А сцене он выглядит совершенно другим, типа того, кто с легкостью проводит дни и ночи напролет, обкалываясь наркотой.

– Надеюсь, ты права. Хотя, Итан выглядит так, будто он постоянно на взводе, и его семья тоже облажалась. Ты даже представить себе не можешь как.

– Как я устала от этой кривой узнавания Вуд-Вэлли, – говорю я и задумываюсь, как же все могло бы быть – как по-другому я бы себя чувствовала – если б выросла среди этих людей, знала бы их семьи и истории, неловкие моменты так же, как знаю свои. Так непродуктивно играть в догонялки.

– Я просто говорю, будь осторожна, вот и все, – произносит Тео.

Я задумываюсь о глазах Итана – о фиолетовых кругах под ними, набрякших веках с ярко-голубым центром – и мне становится интересно, смогу ли я быть осторожной. Потому что я мечтаю об этих глазах, открыто смотрящих на меня, и закрытых на вечеринке Джем; мечтаю о его руках, передающих мне тарелку и почти прикасающихся к моему побитому лицу. И все, о чем я могу думать, так это о том, как я же хочу поцеловать их – его глаза и руки.

Всего его.

Его сломанные части.

Всего его.

ГЛАВА 25

Я: Картошка фри или чипсы?

НН: да не вопрос. фри в любой день недели. кетчуп или сальса?

Я: Кетчуп. Гарри Поттер: фильмы или книги?

НН: тебе не понравится мой ответ… но, если честно? фильмы.

Я: Что? Серьезно?

НН: знаю-знаю. ты бы никогда не призналась, что тебе больше нравится фильмы а не книги, но я тебя умоляю. два слова: Эмма Уотсон. «Старбакс» или «Coffee Bean»?

Я: «Старбакс».

НН: аналогично.

Я: «Звездные войны»» или «Звездный путь»?

НН: НИ ТО, НИ ДРУГОЕ.

Я: аналогично.

Я прихожу домой и застаю Рейчел в своей комнате, но тут же вспоминаю, что это, вообще-то, не моя комната. Это гостевая комната Рейчел, и факт того, что я в ней сплю, лишь подтверждает то, что мне уже итак известно: я всего лишь чужачка. Осматриваюсь по сторонам, задаваясь вопросом, оставляла ли я ноутбук открытым. Не хочу, чтобы она увидела мою переписку с НН или, прости господи, историю поиска в гугле, которая содержит целый список вопросов, начинающихся с «нормально ли это, если…».

Фух, ноутбук закрыт, а наклейки на крышке видны даже от двери. Нет ничего, чего бы она могла увидеть. Лифчики и трусы убраны в шкаф, грязная одежда в соответствующей корзине, которую предусмотрительно предоставила Глория. Тампоны тоже спрятаны. Даже зубная щетка убрана в шкафчик в ванной, скрыта от глаз, также как и вся косметика, поэтому раковина Рейчел пуста, за исключением ее пафосного мыла.

– О, привет, – говорит она, делая вид, будто только что не рассматривала единственную вещь, которую я храню на виду: фото меня с мамой. – Я тебя ждала.

– Хорошо, – отвечаю я холодно, но не грубо. Я зла на отца, что в более широком смысле теперь может включать и Рейчел, но мне не понятно, как работает эта тема с мачехой. Мои родители были одним целым, и у меня не хватало терпения воевать против одного из них. Обычно, если я злилась на одного, то злилась на обоих. Но Рейчел до сих пор незнакомка. Ее клятва моему отцу мало что поменяла в этом вопросе.

– Твой отец говорит, что ты с ним не разговариваешь, – начинает она и садится на мою – или на ее – кровать, не суть. Рейчел сидит там, где я сплю, хотя мне бы хотелось, чтобы она этого не делала.

– Не уверена, что это вашего ума дело, – отвечаю я и сразу же жалею об этом. Несмотря на последние обстоятельства с отцом, я не иду на открытую конфронтацию. Когда кто-то врезается в меня в коридоре, я рефлекторно хочу извиниться.

А может мне плевать. Да кто она такая, чтобы вмешиваться? Я на ней не женилась.

– Ты права. Это ваши дела с отцом. Я просто хотела отдать тебе это. Точнее, мы хотели вручить тебе вместе с твоим отцом, но он подумал, раз уж это была моя идея, то мне и нужно это сделать… Вот возьми. – Рейчел протягивает мне сложенный лист бумаги.

– Что это? – спрашиваю я, предполагая, что это может быть уведомление о выселении или типа того. Беглый взгляд прояснил только то, что это не чек. Черт. Он бы мне пригодился.

– Открой, – говорит она, и я так и поступаю. Информация о маршруте рейса Лос-Анджелес – Чикаго на эти выходные. Туда и обратно.

– Не понимаю.

– Мы подумали, что ты можешь захотеть поехать домой. Увидеться со Скарлетт, пообщаться пару дней со своими старыми друзьями. Мне сказали, что ты тоскуешь по дому, – говорит она и преднамеренным жестом берет в руки фото, намереваясь посмотреть на маму и меня так, чтобы я видела это. Она разглядывает детали: как я держусь за мамину ногу, будто за якорь. А может Рейчел не смотрит на меня, а просто пытается понять, какой была мама или первая жена ее мужа. Хочу, чтобы она поставила фото на место – мне не нравится, что ее пальцы оставляют отпечатки.

– Кто сказал, что я тосковала по дому? – спрашиваю я, хотя вопрос глупый. Конечно же, я тоскую по дому, и иногда тоска становится настолько невыносимой, что я даже восхищена, насколько точно это слово, как сильно это чувство поражает меня, подобно желудочному гриппу. Яростно и неумолимо. И нет никакого лекарства, нужно просто ждать, пока оно ослабеет.

– Родители Скарлетт позвонили твоему отцу, – отвечает Рейчел и наконец-то, наконец-таки, ставит на место мое фото. Я собираю волю в кулак, чтобы не переставить его фотографией к стене, а не к двери. Не протереть стекло салфеткой с чистящим средством. Стереть ее отпечатки. Заменить своими. – Но естественно, что ты тоскуешь. Это было большой переменой. Для всех нас.

Это разочарование промелькнуло на ее лице? Хотела бы она никогда не выходить за моего отца замуж, чтобы было гораздо проще разорвать их ошибочные отношения?

– Подождите-ка, что? – Родители Скарлетт позвонили отцу? Они сказали ему о моих планах на подвал? Что Скарлетт рассказала им? Не уверена, должна ли я злиться или волноваться, потому что прямо сейчас в моей руке билет на самолет, настоящий билет на самолет, который доставит меня отсюда домой, к Скарлетт и к знакомой жизни, через шесть часов от порога к порогу. Мы не летели самолетом, когда переезжали. Вместо этого мы с отцом передвигались караваном на наших двух машинах через множество штатов. По плоскому, лишенному жизни миру: миля за милей ничего кроме пыли. Редкие остановки в «Макдональдсе», чтобы поесть и сходить в туалет, на заправках, чтобы пополнить бензин, в дешевых отелях, чтобы поспать. В голове так же пусто, как и на дороге. Такое же оцепенение, какое чувствует НН, играя в Xbox.

В дороге мы с отцом почти разговаривали. Мог бы попытаться, не знаю. Только однажды отец упомянул Рейчел во время обеда в «Арбис», будто отвечал на вопрос, который я даже не задавала.

– Рейчел удивительная женщина. Ты увидишь. Не волнуйся, ты увидишь, – сказал он, хотя я не говорила, что волновалась. Я вообще ничего не сказала.

– Видимо, мама Скарлетт сказала, что она беспокоится о тебе, и, честно говоря, я тоже, – заявляет Рейчел. – Поезжай. Развлекись. А потом возвращайся к нам отдохнувшей. Твой отец… что ж, он спас мне жизнь. Он такой настоящий и нормальный и понимает, через что я прошла, и я так ему благодарна за это. Мы такие разные, но вместе мы сильнее. Единое целое. Но я не хочу, чтобы ты думала, будто я не понимаю, как это – все это – тяжело тебе дается.

Она говорит по-деловому. На этот раз ее голос нормальной тональности.

– Каждый в этом доме понимает, как тяжело может быть начинать все сначала,– продолжает она.

Смотрю на билет. Я улетаю в пятницу утром, а возвращаюсь в воскресенье вечером.

– А как же школа?

– Тео будет отправлять тебе задания и все остальное, и мы дадим знать твоим учителям, что ты отсутствуешь по уважительной причине. Ты это заслужила.

Рейчел похлопывает по месту на кровати рядом с ней, приглашая меня присесть. На втором круге я понимаю, что все это время расхаживала по комнате.

Я сажусь, не спуская глаз с билета. Кофе с НН/Калебом в четверг, когда, надеюсь, спадёт его маска, и потом я улетаю. Я буду скучать по нашим еженедельным встречам по «Бесплодной земле» с Итаном, но он поймет. Мы со Скарлетт будем смотреть идиотские фильмы, готовить попкорн в микроволновке и есть настоящую пиццу, а не это безобразие на сухом куске теста, которое они едят в Калифорнии. Я буду говорить, а она слушать, и не нужно будет все объяснять, да и вообще давать какие-либо объяснения; для этого мы знаем друг друга слишком давно. Я бы даже не отказалась от того зеленого чая, который всегда заваривает ее мама, который, как мне казалось, отдает мочой, но теперь он для меня память о доме.

– Спасибо, – говорю я и заставляю себя посмотреть ей в глаза. Именно тогда я понимаю, что не отцу принадлежала эта идея. Широкие жесты не в его стиле, по крайней мере, не до женитьбы на Рейчел. А билет на самолет не та покупка, которую можно просто взять и купить. – Я...

Глаза застилает пелена слез, и я смотрю прямо, пытаясь не расплакаться. Не здесь и не сейчас. Похоже, слезы настигают именно тогда, когда ты меньше всего их ожидаешь. Почти никогда тихой, глубокой ночью, когда пустота настолько ощутима, что кажется дополнительной частью тела. Когда слезы на самом деле принесли бы облегчение.

– Да без проблем, – отвечает Рейчел и встает. – Но хочу тебя предупредить, что есть одно условие.

Я жду. Чего она может от меня потребовать? Вернуть деньги? Чтобы я помирилась с отцом?

– Ты должна вернуться.

Я: ОМГ! ОМГ! ОМГ! Через два дня!

Скарлетт: Ух ты! Ух ты!

Я: Что ты сказала родителям? Они явно перепугались.

Скарлетт: Они хотели сделать в подвале спортзал. А я сказала, может им стоит подождать, на случай, если ты переедешь обратно, и они такие: «Ч      ТО?».

Я: Как бы там ни было. Я еду домой! Я еду домой!

Скарлетт: Не могу дождаться. Кстати, ты не возражаешь, если с нами будет Адам, когда ты приедешь? У нас с ним были планы на субботу, и...

Я: Эм, конечно. Конечно, нет.

Скарлетт: Может мне стоит устроить домашнюю вечеринку по случаю возвращения.

Я: Ты же знаешь, я не большой фанат вечеринок.

Скарлетт: Не совсем вечеринку. Больше тусовку.

Я: УИИИ. Я еду домой!

Я: Угадай что?

НН: Конь в пальто.

Я: ?

НН: прости. что?

Я: Я ЕДУ ДОМОЙ. Всего на три дня, но все-таки.

НН: !!!! очень рад за тебя. но?

Я: Но что?

НН: ТЫ ЖЕ ВЕРНЕШЬСЯ?

Я: 😊

НН: таинственная улыбающаяся рожица. скажи: «я вернусь».

Я: Я вернусь. Что хуже всего, мне непонятно, почему тебя это так сильно волнует. Мы же все равно сможем общаться в мессенджере из Чикаго.

НН: это разные вещи. и мне нравится видеть тебя каждый день.

Я: Ты видишь меня каждый день?

НН: хорошая попытка, мисс Холмс.

Я: Привет. Планы на пятницу изменились. Уезжаю домой на выходные.

Итан: «Но после, когда мы покинули Сад Гиацинта,

Ты в цветах и в росе, я же

Нем был, и очи погасли мои,

Ни жив ни мертв, ничего я не знал,

Глядел в сердце света – молчанье».

Я: Это моя любимая часть. Я ее понимаю. Каково быть немой. Не чувствовать себя ни живой, ни мертвой.

Итан: И я тоже.

Я: Может, если бы ты спал больше...

Итан: Ха! Наверное, ты предвкушаешь поездку.

Я: Так и есть. Словами не передать.

Итан: Хорошо. Съешь кусочек чикагской пиццы за меня.

Я: Хорошо. Может встретимся на следующей неделе, чтобы сделать задание?

Итан: Конечно. В понедельник после занятий?

Я: Идёт. Возможно, ты выучишь к тому времени всю поэму.

Итан: Уже.

Стали бы наркоманы тратить время на заучивание стихов? Скорее всего, Тео ошибается. Итан не наркоман. Итан страдает бессонницей, и, быть может, сломан, что бы это не значило. Но, вообще-то, мне известно, что это значит. Кого я обманываю? Я тоже сломана.

ГЛАВА 26

Во время обеденного перерыва мне кусок в горло не лезет. Слишком нервничаю. Всего через пару часов я впервые встречусь с Калебом, и хотя это не настоящее свидание, не уверена, что можно назвать эту встречу «первой», поскольку мы постоянно обмениваемся смсками. Прошлой ночью мы переписывались допоздна, что я уснула с ноутбуком на коленях, а проснулась со словами, мигающими на мониторе.

«Три истории, – написал он. – 1) с добрым утром. 2) на лице отпечаталась клавиатура. заснул на «ывапр». 3) через двадцать четыре часа ты уедешь, и я буду по тебе скучать».

– Ну вот не верится мне, что НН Калеб, – заявляет Агнес, когда я в пятый раз отказываюсь от предложенной ею картошки фри. Я так сильно волнуюсь, что, боюсь, меня может стошнить. – Думаю, Дри права. Конечно, он странноватый, но не уверена. Калеб, знаешь ли, совсем не стеснительный. Он самый прямолинейный парень из всех, с кем я знакома.

– Но я рассказала ему, где работаю, и он там в тот же день появился. Я точно видела, как он печатал сообщения на вечеринке Джем в то же самое время, когда мы переписывались с НН. И каждый раз, когда я с ним разговариваю, он как-то странно машет телефоном, как бы намекая: «Я тебе напишу» – а потом, секунду спустя, мне приходит сообщение от НН. А еще он процитировал мне меня же. Это должен быть он, – говорю я.

– Это точно он, – поддерживает Дри, – И я впечатлена, что ты сделала первый шаг. Ты такая дерзкая.

Дри на нас даже не смотрит. Она любуется Лиамом, который сидит в противоположном конце кафетерия, и поблизости не видно Джем.

– Думаете, они расстались?

– Без понятия, – отвечаю я, пожимая плечами. – Меня это не волнует.

– Ты на самом деле смогла разрушить Джемиаму.

– Джемиаму?

– Джем и Лиам. Джемиама.

Я закатываю глаза.

– Мне бы хотелось обсудить Джессилебу. Кажется, если бы у него умерла сестра, я б об этом услышала, – говорит Агнес, от чего живот сводит судорогой.

– Ты говорила, он особо о ней не рассказывал. – Дри все успевает: и болтать с нами, и одновременно наблюдать за шоу Лиама. Я бы переживала о том, что она делает это слишком очевидно, но Лиам не обращает внимания. Надеюсь лишь, что это не заметит Джем. – И ходили кое-какие слухи.

– Да, слышала, у нее хрупкое здоровье и как-то были серьезные проблемы с приемом пищи, поэтому, кто знает. Но я думала, что родители отправили ее в какую-то психиатрическую клинику на Восточном побережье, а не то, что она покончила с собой или типа того, – говорит Агнес таким обыденным тоном, будто мы рассуждаем о герое книги, а не о чьей-то жизни. Не о реальном человеке в реальном мире, живом или мертвом. Меня поражает то, насколько мы черствые, с какой легкостью мы умаляем чужие проблемы. Хрупкое здоровье. Серьезные проблемы с приемом пищи. Как легко мы рассуждаем об этом.

Лучше бы я никогда не упоминала его сестру. Теперь я чувствую себя так, будто предала Калеба, выдала тайны, которые не имела права выдавать. Хорошо, что я ничего не упоминала про его маму.

– А может он говорил об этом метафорически? Возможно, он чувствовал, будто его сестра умерла, – предполагает Дри, но я качаю головой. Калеб не выражался расплывчато. – Или, может, он сказал это просто для того, чтобы найти к тебе подход, ну, понимаешь, из-за твоей мамы?

Я беру фри у Агнес, медленно и осторожно пережевываю. Спрошу у Калеба позже, если хватит смелости. Раньше я никому и никогда не желала смерти, но это совсем не круто, если он так поступает. Нет, Калеб потерял кого-то близкого. Мы избранная команда, клуб мертвых членов семьи, и думаю, могу сказать, для кого это все по-настоящему. Он считает дни с того дня, также как и я.

Никто не смог бы выдумать подсчет дней.

На английском Джем занимает свое место, игнорируя меня. Я вижу лишь ее прямую спину, раскачивающийся конский хвост, выдающий ее недовольство, и половину изогнутой брови. Ее красота настолько классическая, такая правильная, что практически невозможно оторвать взгляд. Ненавижу себя за это, но я хотела бы выглядеть, как она, очаровывать, даже не раскрывая рта. Иметь такую же фигуру, сложенную из стройных, пропорциональных частей, словно выдуманную и сотканную из фантазий каждого мужчины.

Интересно, также ли на нее пялится Итан. Также ли не может себя преодолеть.

Думает ли Итан по ночам о Джем, так же как я думаю о нем.

Стараюсь этого не делать. Не думать о нем. Пытаюсь обмануть себя, представляя Калеба, когда всплывает лицо Итана, но это не работает. Я могу каждый вечер переписываться в мессенджере с Калебом, но все мои сны об Итане. В них он бодрый, его руки жаждущие, а глаза устремлены на меня. В них я не боюсь секса, близости, и вообще ничего. В них я не ощущаю себя уродливой и не сравниваю свою фигуру с фигурой Джем. В них я чувствую себя красивой, сильной и смелой.

Но вот утром я просыпаюсь с покрасневшим лицом, опечаленная тем, что это чувство пропадает, и сталкиваюсь с жестокой реальностью дня. Умываясь перед зеркалом, я вижу прыщи, красные пятна и круглые детские щечки.

– Мисс Холмс? – спрашивает миссис Поллак, и мне интересно, как долго она уже зовет меня.

– Эм, да?

– Не хотите ли вы ответить на вопрос?

Внезапно я вспоминаю, что она опрашивала всех по журналу. И это послужило достаточным предупреждением, я же знала, что была следующей, но затерялась в мыслях. Я поднимаю взгляд на миссис Поллак: она привлекательна, наверное, выглядела как Джем в старших классах. Может быть, у нее никогда и прыщика не было.

– Извините, я… – Весь класс смотрит на меня, Джем с Кристал хихикают дуэтом, а мое лицо опаляет жаром. Капля пота вот-вот сползет по виску. Я смахиваю ее, пытаясь успокоить свое грохочущее сердце. В Чикаго английский был моим сильным предметом. – На самом деле, я не очень внимательно…

– Сцена Раскольникова с матерью и сестрой у них дома. Как он может вести себя так, будто ничего не произошла, когда внутри он сходит с ума, – вступает Итан, и хотя я без понятия, о чем он говорит, его комментарий удовлетворяет миссис Поллак, которая возвращается к доске, чтобы написать что-то на ней.

– Совершенно верно, – говорит она, напоследок бросая на меня взгляд, который застает меня врасплох. Потому что он не злой. И даже не жалостливый. В нем что-то совсем другое. Эмпатия.

– Спасибо, – говорю я Итану после урока, когда мы оказываемся в безопасности коридора. – Ты меня выручил.

– Пожалуйста, Клубнительная.

– Надеюсь, я не испорчу твою оценку в нашем проекте. – Я роюсь в сумке, которая слишком сильно давит на плечо. – Учитывая тот факт, что я заставила тебя со мной работать.

– Я не переживаю. – Итан улыбается, и я заставляю себя встретиться с ним взглядом, окунуться в голубой цвет. Нет, не серийный убийца, как сначала мне показалось. Тут что-то более сложное. Похоже на затаенную боль. В голове звучит предупреждение Тео, и я проверяю его зрачки, но, на мой взгляд, они нормального размера.

– Хорошо, – отвечаю я. Не остроумно. Не кокетливо. Вообще без подтекста. Возможно, через час мне придёт в голову ответ получше. Что-то смешное и легкое, чтобы поставить заключительную точку.

Сейчас же – ничего.

Итан почесывает затылок, будто пытается разбудить волосы. И снова улыбается.

– Хорошей тебе поездки завтра.

– Спасибо.

– Не забывай про нас, – и прежде чем у меня зреет вопрос – Что он подразумевал под «нас»? Вуд-Вэлли? ЛА? Его и меня? – Итан уходит через главный вход и уже на полпути к своей машине.

Я жду Калеба неподалеку от школьного входа, тусуясь у лестницы. Он сказал, нам нужно встретиться в три, а уже 3:15, и я пытаюсь не нервничать из-за того, что его не видно. Я сверлю взглядом экран телефона, делая вид, будто глубоко задумалась, как если бы моя жизнь зависит от сообщения, которое я набираю. Хотя на самом деле я никому не пишу, потому что человек, с которым я периодически переписываюсь, это Калеб. Поэтому я просто вожу пальцами снова и снова: «Пожалуйста, не динамь меня. Пожалуйста, не динамь меня. Пожалуйста, не динамь меня». Вот мне любопытно, сколько еще я могу прождать до того, как на меня снизойдет, что я идиотка.

Джем проходит мимо, потому что, естественно, кто и должен быть свидетелем моего унижения, так это только она. На мгновение живот скручивает при мысли, что НН может быть Джем, и все это время это была шутка надо мной, но потом я себя приструняю и отгоняю эту мысль. Нет, у Джем есть дела поважнее, чем переписываться со мной до поздней ночи, осуществляя хитроумный план, дабы меня подставить. Моя дружба с НН настоящая, даже если Калеб и не готов пока со мной встретиться.

– Хотела бы я, чтобы ты вернулась туда, откуда приехала, – говорит Джем, спускаясь по лестнице, бросает слова через плечо такие же острые, как дротики.

– Я тоже, – отвечаю я так тихо, что она не может услышать.

– Что я тоже? – спрашивает Калеб, и когда он подходит ко мне, я не могу удержаться от улыбки до ушей. Он не кинул меня. Он здесь, ключи от машины свисают с длинных пальцев, готов отправиться дальше. Мы попьем кофе, наконец-то поговорим, и все будет также легко, как быстро печатать сообщение. И хотя странно доверять ему, но я доверяю.

«Три истории, – мысленно начинаю писать я. – 1) Ты меня понимаешь. 2) Расскажи о Килиманджаро. 3) Тебе было страшно на вершине?».

– Ничего, – отвечаю я. – Просто разговаривала сама с собой.

– И часто так делаешь?

– Временами случается, – говорю я.

Калеб такой высокий, что для разговора с ним мне приходится неудобно вывернуть шею. Может быть, позже я сделаю селфи, чтобы увидеть, как выглядят с его точки зрения плоскости и углы моего лица. Сплошные брови и подбородок. Симпатичного мало. Если его можно сравнить с ожившим Кеном, то меня с Барби – никак.

– Слушай, по поводу кофе, – начинает он, и мной овладевает разочарование еще до того, как он заканчивает предложение. Вот что получаешь, когда бываешь напористой. Как же смешно, что я так открыто радовалась, полагая, что это произойдет. Я снова позволила себе быть поднятой и сброшенной, подобно плюшевой зверушке в старом игровом автомате с игрушками. На самом деле меня никогда и никто не выберет, особенно кто-то вроде его. – Нам не стоит этого делать.

– Пить кофе? Окей. – Мне снова хочется достать телефон. Написать НН то, о чем так сложно спросить вслух: «Почему нет? Я недостаточно хороша для тебя?».

Я думаю о прыщиках на подбородке, которые замаскировала консилером в туалете примерно час назад. О своих руках, бледных и дряблых, а не загорелых и натренированных, как у Джем. Брови, независимо от времени, затраченном перед зеркалом, всегда получаются слегка разными. Одежда почти такая же невзрачная, как и у Калеба, но, полагаю, девушки не должны стремиться к невзрачности. Ширина моего носа – хотя до сего момента она меня не волновала, – облупленный лак на ногтях; даже мои мочки слишком отвисшие, как длинный висящий фрукт. И,конечно же, главное разочарование – моя грудь, которая, каким-то образом, одновременно является маленькой и обвисшей: бестолковые, унылые и плоские конусы.

Калебу не видать моего разочарования. Я копирую его небрежность. Пожимаю плечами, будто мне плевать. Сохраняю на лице улыбку, следя за тем, чтобы она не пропала. Веду себя так, как если бы мои внутренности не свернулись в маленький плотный узел, словно кто-то проник в меня и завязал их мерзким бантиком. Я улыбаюсь через боль – подлинную, буквально проедающую нутро боль.

– Ну, понимаешь, из-за Лиама, – поясняет Калеб и выражается так неясно, что я перестаю его понимать. Он говорит на иностранном языке, который раньше я не слышала. Чрезмерно акцентировано и агрессивно, неприятно лишь от одного звука его увесистых, жестоких букв.

– Лиам? Я не… Погоди-ка, что?

– Просто мне кажется, у него сложилось ошибочное мнение. А он мой лучший друг, сама понимаешь, – отвечает он.

Но я не понимаю. Какое дело Лиаму до того, что я собираюсь попить кофе с Калебом?

– Я все еще… Эм, не понимаю. Какое ошибочное мнение? И вообще, какое Лиаму до всего этого дело?

Мой мозг снова тупит. Возможно, Калеб все-таки прав: может лучше все слова выводить на экран, так их выразить намного легче. Там они понятны, их можно сохранить, чтобы позже, в случае недопонимая, к ним можно было вернуться.

– Ты же знаешь, что он расстался с Джем? Из-за тебя, – говорит Калеб, констатируя факт, будто это фундаментальное знание в Вуд-Вэлли. И будто к нему это не имеет никакого отношения.

– Эм, нет. Я не знала, что они расстались, и если это так, то я тут не при чем. – Я сглатываю, и начинаю заново, улавливая оборонительные нотки в своем голосе, хотя не знаю, почему должна защищаться. – То есть, она, конечно же, та еще сучка, и может он понял, что она была мерзкой, поэтому, думаю, могла косвенно и тангенциально быть к этому причастна. Но что за фигня?

Я нервничаю и говорю несвязно. Останавливаюсь, пытаясь собрать мозги в кучу. Он же не имел в виду того, что сказал? Нет. Лиам не мог порвать с Джем, потому что я ему нравлюсь.

Нет, это невозможно.

О, Господи. Я нащупываю бумагу в кармане. Мой билет в Чикаго. Завтра все никак не настанет. Нужно убраться подальше от этого места. Думаю, как Дри услышит об этом по странной сети оповещений в Вуд-Вэлли, в которой я не состою, и подумает, будто я предала нашу дружбу. Она же знает, что мне не интересен Лиам, да?

В этом нет никакого смысла. Джем такая девушка, которая притягивает мужские взгляды, не только парней, но и мужчин, которые оборачиваются ей вслед. В этой вселенной не может случиться так, что кто-то порвет с ней из-за меня. Разве что… НН окажется Лиамом? Может у нас сложился такой тип интеллектуального взаимодействия, который заставил его закрыть глаза на разницу между мной и Джем?

Нет. Лиам единственный ребенок. У него нет мертвых сестер – ни настоящих, ни метафорических. И не похоже, что у нас есть особая взаимосвязь, когда мы общаемся. По крайней мере, мне так не кажется.

Как-то в магазине Лиам сказал мне, что со мной «легко общаться» и я «очень хороший слушатель». Кажется, такие слова всегда говорят кому-то слегка застенчивому. Честно говоря, я не очень хорошая слушательница. Просто я хороша в том, что позволяю говорить другим.

Нет, должно быть, Калеб все неправильно понял.

– Ладно, как бы там ни было. Но не желаю быть к этому причастен, – бросает он и собирается уходить.

– Подожди, – говорю я, мечтая задать ему миллион вопросов, но понимаю, что вместо этого могу просто написать ему в мессенджере. Напрямую, что гораздо эффективнее.

– Что? – Калеб оглядывается. Он снова машет своим тупым телефоном, будто этот жест должен меня удовлетворить: обещание будущего сообщения.

– Ничего, – отвечаю я. – Просто сама с собой говорила.

НН: предвкушаешь поездку?

Я: НЕ МОГУ ДОЖДАТЬСЯ, КОГДА СВАЛЮ ОТСЮДА.

НН: день был так плох?

Я: Да, просто. А знаешь, что? Неважно.

НН: я могу чем-то помочь?

Я: Нет, не думаю.

Выходит, я ошибалась. Писать совсем не легче, чем сказать: «Ты обидел меня сегодня. Мне не нравится Лиам. Мои пальцы устали от этого. Я предлагала всего лишь кофе».

Или так: «Как я могу тебе так нравиться на словах и значить в реальности так мало?».

А может так, дабы уже убедиться на сто процентов: «Ты Калеб, верно?».

Я ложусь на кровать. Нечего удивляться тому, что НН не хочет общаться в реальности. Еще до того, как я перестала разговаривать с ним, мой собственный отец едва ли хотел со мной общаться.

Жалость к себе, будто прячущийся под кроватью голодный монстр, медленно, незаметно подкрадывается ко мне. Стараюсь не думать о маме, хотя эти мысли так и лезут в голову в такие моменты и служат дешевым, легким спусковым крючком. Ими я могу оправдать эту жалость к себе – к неудачнице с умершей мамой. Простой путь, не достойный ни ее, ни меня.

Дри: БОЖЕ МОЙ! БОЖЕ МОЙ! БОЖЕ МОЙ!

Я: ?

Дри: Я была права! Джемиаме настал КОНЕЦ.

Я: Вау. Круто.

Дри: Сдается мне, сие событие достойно большего энтузиазма. Только представь: ОН С НЕЙ ПОРВАЛ.

Я: Ух ты. Наверное, до него наконец-то дошло, какая она на самом деле.

Она пока еще не слышала вторую часть. Возможно, Калеб ошибся. Быть может, я тут вовсе не причем. Может, я неправильно поняла его слова. Тогда в этом было бы чертовски больше смысла. Так или иначе, я не собираюсь передавать этот нелепый слух дальше во многом потому, что надеюсь, это неправда.

Меньше двух месяцев назад, когда я обедала в одиночестве на той одинокой скамейке, мысль о старшекласснике, любом старшекласснике, приглашающем меня на свидание, была бы не только непостижимой, но и волнующей. Была бы лестной для меня: будто моя сбывшаяся фантазия девушки-задротки. Он же главный вокалист в самой крутой школьной группе, в конце концов. Но теперь Лиам может все разрушить: мою дружбу с Дри, мою работу, может даже наше общение с Итаном, который всегда ведет себя странно, когда речь заходит о Лиаме. И, конечно же, Калеб, у которого теперь нашлось отличное оправдание тому, чтобы ограничить наше общение только онлайн.

У этой новой Джесси – Джесси из Калифорнии, – под ногами зыбкая почва. Мне необходимы Дри, НН и даже «Купи книгу здесь!». Дри переживает о том, что ее никто не замечает. Мое же беспокойство ее дальний родственник: в том, что без этих трех составляющих, вошедших здесь в мою жизнь, я могу просто-напросто исчезнуть.

Дри: КАК СХОДИЛА НА КОФЕ? Прости, что сразу не спросила. Я помешалась на Л и Д.

Я: Не получилось. Он отменил.

Дри: Мне так жаль. Ты в порядке?

Я: Все есть, как оно есть.

Дри: Ты прямо как дзен-буддистка.

Я: Я одна во вселенной, и вселенная наедине со мной.

Дри: Шли его лесом.

Я: И это тоже.

ГЛАВА 27

Мой телефон отключён и убран в боковой кармашек на молнии спортивной сумки. И хотя прошло всего пару минут, мне его уже не хватает. Я борюсь с порывом коснуться экрана. Вместо этого смотрю в окно и наблюдаю, как ЛА становится все меньше и меньше; скопление зданий, домов и машин на шоссе сверху выглядит гармонично и нейтрально, как и любое другое место в мире, которое не является домом. Учебник по подготовке к академическому тесту лежит раскрытым на коленях, но я не могу заставить себя прочесть его.

Всего через четыре часа Скарлетт заберет меня из аэропорта и отвезет прямо в «Делуччи», где каждая из нас закажет по два куска пиццы с диетической колой в больших запотевших стаканах, и все общие истории, «наши» шутки, снова оживут между их раскладными грязными столиками. Сотрется мое двухмесячное отсутствие. Я расскажу ей о том, какой беспорядок учинила, что моя новая жизнь находится на грани провала, а она расскажет, как все исправить. Как сохранить дружбу с Дри, как сделать так, чтобы Калеб захотел общаться со мной в реальности, и как не потерять работу. Как избавиться от своей нелепой безответной влюбленности в Итана, который, судя по всему, сломан, потенциально опасен и, вдобавок ко всему, недосягаем.

А она напомнит мне, что все новое всегда ощущается зыбким, и во многом потому – даже по большей части из-за того, – что это только в моей голове.

Через четыре часа я снова буду дома. Пусть не внимая тому факту, что мамы там не будет, ведь, в конце концов, я буду в месте, которое знаю.

Мной овладевает такое облегчение, что я даже даю волю слезам, здесь некому смотреть. Я даже позволяю им капать на мой перечень слов и оставлять жирные, мокрые разводы на странице.

Позже в машине я краем глаза смотрю на Скар. Выглядит она по-другому, как-то старше, будто черты ее лица изменились. Волосы стали короче – неряшливый ассиметричный боб. А она и не упоминала, что сменила прическу. Интересно, создала ли она сначала доску на пинтерест с вариантами причесок, как мы делали раньше, или же ее решение было спонтанным. Так или иначе, ей идет. Скар отбивает пальцами такт по рулю потрепанной старой «хонды» родителей под незнакомую мне песню. Эта музыка и жара просто взрывают мозг. Пальто и шарф пригодились бы мне на улице, но в машине одетая по чикагской погоде и с пристегнутым ремнем я истекаю потом. Нужно было снять их перед тем, как сесть в салон.

Вспоминаю Калифорнию, где я никогда не смотрела прогноз погоды. Чистое небо и короткий рукав каждый день. Ветерок настолько легкий, что ощущается как щекотка.

– Такое чувство, будто я только что вышла из тюрьмы, – говорю я, опускаю стекло со своей стороны и приглушаю радио, чтобы мы могли спокойно поговорить. Улавливаю знакомый запах Скар: лосьон для тела с ароматом кокоса и манго и еще что-то пикантное и неопределимое. – Серьезно.

– Если под тюрьмой ты подразумеваешь жизнь в чертовски огромном особняке в Беверли-Хиллс с горничной и личным поваром, тогда конечно. Действительно, ты вышла из тюрьмы, – отвечает Скарлетт, и я не могу понять, есть ли какой-то скрытый намек в ее тоне. Будто она едва на дух меня выносит.

– Во-первых, я не живу в Беверли-Хиллс. Ты же знаешь, что все совсем не так.

– Расслабься, я шучу, – говорит она и прибавляет звук радио. Не так громко, как раньше, но все еще раздражает. – Так чем желаешь заняться, пока ты тут?

– Честно говоря, просто позависать с тобой. Есть пиццу. Разговаривать. Смеяться. Я так скучала по нас.

– Ага. Забавно, что я не понимала, как много времени мы проводили вместе, до тех пор, пока ты не уехала.

Она не сводит взгляда с дороги, и я снова думаю, может у меня паранойя. Скар из-за чего-то злится на меня? Конечно, раньше мы все время проводили вместе. Для лучших друзей это естественно.

– Мне нравится твоя новая прическа. Выглядит реально круто.

– Я хотела что-то поменять, – отвечает она и снова прибавляет громкость радио.

В «Делуччи», поедая пиццу, которая, по крайней мере, осталась такой же вкусной, как и в моих воспоминаниях, я посвящаю ее во все, что случилось со мной в ЛА. Рассказываю все от начала до конца. Как я узнала, что НН – это Калеб. О Лиаме и Дри. Даже про то, что Тео сказал, якобы у Итана наркотическая зависимость, о чем я сначала не хотела ей говорить, поскольку хочу, чтобы он ей понравился, хоть они никогда и не встретятся. Но все равно рассказываю, потому никогда ничего не могла утаить от Скар. Я говорю немного бессвязно, нервничаю. Скорее всего, дело в кофеине. Выпила чашку кофе в самолете. Черный, отдавая жалкую дань Итану.

– Так как мне быть? – спрашиваю я, потому что Скар всегда знает, что делать. Она из числа тех людей, в которых мудрость стариков заключена в молодом теле. Ее второе имя – и я вас не разыгрываю – Сейдж²⁶.

– Ты о чем? – спрашивает она, высасывая лимон из своей диетической колы. – Какой-то парень порвал со своей подружкой и хочет пригласить тебя на свидание? Похоже на проблему вселенского масштаба.

– Ну, я просто… я не хочу…

– Думаю, ты слишком зациклилась, Джей. – Она уделяет минуту и осматривает меня с головы до пят, пытаясь понять, что же во мне такого изменилось за прошедшие два месяца, и дать этому оценку. Мои волосы отросли, потому что мне просто было лень их подстригать, я похудела на пару кило, поскольку Рейчел не фанат углеводов. В остальном я выгляжу также.

– Может быть. Просто…

– Кстати, чуть позже к нам присоединится Адам. И Дина, – перебивает меня Скар на полуслове.

– Так теперь ты сдружилась с Диной?

– Она не такая уж плохая.

– Ясно. – Я откусываю кусочек пиццы, избегая ее взгляда. Скар известно, что я всегда ненавидела Дину. Та пыталась разрушить нашу дружбу со Скар в начальной школе. Говорила, будто я болтаю гадости о Скарлетт за ее спиной, чего я, конечно же, не делала. И она постоянно делала мне замечания под видом шутки, стараясь побольнее меня задеть. Не возводила травлю в форму искусства, как это делает Джем, но все равно поступала подло.

– Знаешь, ты не единственная, для кого все было трудно. – Скар ставит диетическую колу, и та выплескивается на ее тарелку. Она даже и кусочка не съела. – Мне тоже пришлось заводить новых друзей.

Мысленно я меняю ситуацию местами: размышляю, как бы все сложилось, если б Скар была той, кто переехал, а я бы осталась. На что было бы похоже начинать все заново с людьми, которых мы знаем целую вечность. Со всеми теми людьми, с которыми мы уже по тем или иным причинам не сдружились. До сих пор мне в голову ни разу не приходила мысль, что мой переезд повлиял не только на меня.

– Прости. Серьезно, я не подумала.

– Да неужели.

– Скар!

Я смотрю ей в глаза, пытаясь понять, что происходит. Мы ссоримся? Мы со Скар никогда не ссорились. Наша дружба не такая: мы не впадаем в истерики, как девочки-подростки, и не боремся за свою точку зрения. Мы всегда были просто лучшими друг для друга. Это нечто новое, и я в шоке от того, что Скар на меня злится, может даже оставила позади нашу дружбу, посему мне становится болезненно одиноко.

– Что происходит?

Ее глаза наполняются слезами, как и мои. Я так сильно хотела вернуться домой, посидеть в этой кабинке, где мы сидели сотни раз, просто расслабиться, может, впервые за несколько месяцев. Вместо этого теперь внезапно мне захотелось оказаться где угодно, но только не здесь.

Нет, на самом деле я вообще не хочу нигде находиться, поскольку, куда бы ни пошла, я всегда буду наедине с собой. Я увязла в этой голове, в этом теле, в этой уродливой трясине человеческих качеств.

Как меня угораздило так во всем облажаться?

Мое первый порыв написать сообщение НН, включить мессенджер и рассказать ему, как все плохо здесь проходит, что все изменилось, и я уже не чувствую себя как дома, но потом вспоминаю вчерашний день, и то, что он даже не захотел выпить со мной чашку кофе.

– Ничего. Забудь об этом.

Скар занимает себя пиццей: посыпает тертым сыром, перчит, солит.

Но так и не откусывает ее.

– Скар.

Я говорю с просительной интонацией: «Давай начнем сначала». Для борьбы у меня недостаточно сил. Нет, недостаток сил не является проблемой. Мне не хватает смелости. Вообразить себе не могу, как мы будем кричать друг на друга, препарировать наши слабости, озвучивать то, что никогда не сказал бы человек, который тебя любит, те слова, которые никогда не стоит произносить. Вроде тех, которые Скар подразумевает: «Ты думаешь только о себе». Не могу вынести мысли, что мы можем перестать быть друзьями со всеми вытекающими отсюда последствиями.

– Давай закроем тему? – Скар впивается в лимон, и капелька кислого сока стекает по ее подбородку. Я протягиваю ей салфетку.

– Окей.

Я съедаю свои два куска пиццы, но Скар просто берет тарелку с нетронутыми кусками и выбрасывает в урну.

Скарлетт сидит на диване рядом с Адамом, ее ноги свисают с его коленей. Брат Дины, Джо, поступивший в этом году в местный муниципальный колледж и настолько же раздражающий, как и его сестра, привез ящик пива – может такова новая такса допуска в подвал родителей Скар, – а Дина передает всем банки, хотя они теплые. Лучший друг Адама, Тоби, тоже здесь, и хотя мы знаем друг друга с дошкольного возраста, не думаю, что я с ним хоть раз говорила.

И все же все изменились. Лицо Адама стало чище – Скар права – и теперь он выглядит не таким по-юношески угловатым, поэтому мысль о том, что он мог бы быть чьим-то парнем, уже не кажется смехотворной. Что Скар могла бы выбрать его в качестве полового партнера. Я рисую в воображении, как Адам поднимает гантели, которые заказал по интернету, у себя в подвале, идентичном тому, что был в моем старом доме: пол, покрытый линолеумом, низкий потолок – идеальное место для своего рода проекта по саморазвитию. Дина тоже кажется старше, хотя, вероятно, причина в том, что она держит спину прямо – так ее сколиоз не сильно заметен, – и она все также шепчет что-то на ухо Скар, заливаясь после этого смехом.

«Окей, я поняла, – хочется сказать мне. – Вы двое теперь лучшие подружки».

– Так на что похож ЛА? – спрашивает Адам, после чего все взгляды в комнате обращаются ко мне, хотя всего минуту назад я чувствовала себя аутсайдером. Внезапно я оказываюсь в самом центре внимания. Разговоры об ЛА могут еще больше разозлить Скар, учитывая, что этот вопрос задал ее парень? Друг с привилегиями?

– Ну, знаешь, – отвечаю я и делаю глоток пива. – Солнечный.

– Скар говорила, будто ты, вроде как, живешь во дворце и все такое, – заявляет Тоби и чокается своим пивом с моим, как если бы мой переезд в ЛА что-то вроде личного прорыва, типа поступления в первый колледж из списка.

– Да не совсем. То есть дом хорош, но он не мой. Мой дом остался здесь.

Я пытаюсь поймать взгляд Скар. Она не обращает на меня внимания, слишком занята тисканьем с Адамом. Думаю о доме Рейчел: о стенах из окон, которые так и просят, чтобы в них посмотрели, а потом оглядываюсь вокруг в подвале. И вспоминаю, что мы под землей.

– Она говорила, будто ты ходишь в какую-то модную крутую частную школу с баснословно богатыми подростками, которых преследуют папарацци.

Голос Тоби удивляет меня – он ниже, чем мне думалось. Я улавливаю его чикагский акцент, хотя раньше даже не задумалась о нем до сего момента. Так вот как меня все слышат в Вуд-Вэлли? Эти четкие, чеканные «что» вместо «што»?

– Даже не знаю. Подростки там действительно другие.

Выходит, все это время Скар думала, будто я притворно жалуюсь на свою роскошную жизнь каждый раз, когда описывала новый образ жизни? Мы с ней всегда находили общий язык. Конечно, она должна была понимать, что я с гораздо большим удовольствием была бы здесь, в этом подвале, может и не распивала бы теплое пиво с Диной и Адамом в этой странной компании, но поедала бы попкорн и смотрела бы с ней «Netflix». Что все то, из-за чего Вуд-Вэлли на словах звучит выигрышно и круто, на самом деле делает это место очень одиноким. Меня не впечатлили высокие стены и говядина Кобе.

Я представляю своих новых друзей в Чикаго и задаюсь вопросом, смогли бы они влиться в мою прежнюю жизнь так же, как и я. Минус чрезмерные траты на кофе, репетиторы по академическому тесту и факт того, что их нога никогда не ступала в «Гудвилл». Дри и Агнес с таким же успехом взяли бы себе по банке пива и обсуждали, нужно ли Скар снова отрастить волосы. Калеб тоже, вероятно, нашлось бы здесь местечко, потому что он вписывается в любую компанию. Вроде как. Они бы все смогли приспособиться.

Итан единственный, кого я не могу вообразить в этом месте, хотя может потому, что у меня не получается его представить нигде, за исключением тех укромных уголков. Он больше напоминает меня: обременен осознанием, что его мысли отличаются от мыслей окружающих. Даже тех, кто нам ближе всего.

И вы не можете долго философствовать на эту тему, поскольку это соображение – правду о нашей изолированности – слишком трудно принять.

Я пьяна, и теплое пиво скисает в моем животе. Скар и Адам в прачечной, дверь закрыта, и кажется, если судить по звукам, доносящимся с такого близкого расстояния, на самом деле они занимаются сексом и, возможно, не в первый раз. Скорее всего, она рассказала Дине все подробности, и ее новая лучшая подружка смогла дать ей кучу дельных советов, необходимую информацию, которую очень трудно получить из тех коротких порно роликов, что я находила в интернете. Не просто информация о том, как надеть презерватив на банан, которую нам давали на уроках полового воспитания, а подробные «как» и «почему» и что приятнее всего, о чем мне еще не известно. Наверно поэтому Скарлетт больше не хочет быть моей подругой, потому что я не могу поддержать такой разговор на должном уровне. А еще причина в том, что я использую такие выражения, как «должный уровень», когда пьяна.

Если подумать, то я сама не хочу с собой дружить.

Дина и Тоби целуются в углу L-образной части дивана, на том самом месте, о котором я фантазировала всего неделю назад, когда переезд обратно и сон на этом диване, казалось, мог решить все мои проблемы. Джо, у кого с тех пор, как я уехала, появилось тату в виде наушников вокруг шеи – самое тупое тату из тех, что мне доводилось видеть, поскольку технологический прогресс не стоит на месте, и скоро наушники станут эквивалентом татуировки телефона с дисковым набором – пытается завязать со мной разговор, с каждым вопросом придвигаясь ко мне все ближе. Естественно, он задает такие тупые вопросы, типа «Ты видела Бреда и Анджелину?» и «А ты можешь залезть на знак «Hollywood» и посидеть там?» Думаю, он полагает, что мы должны держаться вместе по методу исключения, будто я сделаю выбор благодаря несложному алгоритму в пользу того, кто остался в комнате.

Я достаю телефон и не могу удержаться. Пишу сообщение НН.

Я: Спишь?

НН: всегда к твоим услугам. как Чикаго?

Я: Честно? Херня полная.

НН: ?

Я: Просто. Во-первых, я напилась, а тупой парень все никак не оставит меня в покое.

НН: серьезно? ты в порядке? мне нужно вызвать полицию?

Я: НЕТ! Я совсем не это имела в виду. Нет. С ним все в порядке, просто раздражает. Скар злится на меня, хотя я даже не знаю почему. И теперь Дина ее лучшая подружка или типа того. А я чувствую себя так…

НН: одиноко.

Я: Одиноко.

НН: я тут.

Я: Но ты не на самом деле тут.

НН: на самом.

Я: Ты не там, где я сейчас.

НН: ты всегда философствуешь, когда пьяна?

Я: Ты даже не захотел попить со мной кофе. А это же был просто кофе.

Теперь я плачу, именно они – мои слезы, – а не переписка, и не то, что я отпихивала его руку с моей ноги, наконец-то заставляют Джо отступить и отсесть. По всей видимости, вторым вариантом, помимо секса со мной, для него были игры в телефоне. До меня доносятся прерывистые звуки. По крайней мере, плачу я беззвучно. Да и все слишком заняты, чтобы заметить.

НН: о чем ты?

Я: ТЫ ЗНАЕШЬ, О ЧЕМ Я.

НН: честно, не знаю.

Я: ПЕРЕСТАНЬ ДЕЛАТЬ ВИД, БУДТО Я НЕ ЗНАЮ, КТО ТЫ.

НН: погоди, Джесси, я на самом деле запутался. ты знаешь, кто я? то есть, в голове возникала такая мысль, что может ты однажды догадаешься, но потом подумал, ни за что. и я хотел рассказать тебе, но…

Я: Это был всего лишь кофе. Я что, такая, не знаю, страшная, что… Неважно.

НН: не понимаю, о чем ты говоришь. честно. может нам стоит подождать, пока ты протрезвеешь, а потом продолжить этот разговор? он свернул совсем не туда, куда я хотел...

Я: Ага. Я тоже.

Я выключаю телефон. Взбегаю вверх по лестнице в крошечную ванную. Меня рвет пиццей «Делуччи» и шестью банками пива, и я даже не ощущаю крошечной толики ностальгии, когда вижу шторы для ванной Скар с картой мира или держатель для мыла в форме кота в шляпе, который здесь так давно, сколько себя помню. Я сажусь на ее старый ворсистый синий коврик для ванны и пытаюсь удержаться на месте, пока мир продолжает вращаться.

ГЛАВА 28

– Просыпайся, соня, – говорит Скар.

Я открываю один глаз. На ней фланелевая пижама, волосы забраны в маленький хвостик, и она выглядит так, будто ее совсем не терзает похмелье. На шее явно проступает засос – надеюсь, она его прикроет до того, как увидит родителей. Скарлетт садится, скрестив ноги на краю своей кровати, в которой я, видимо, спала, хотя и не помню, как сюда попала. Она протягивает мне стакан воды.

– Пожалуйста, только не говори, что ты переспала с Джо.

– Фуу. Нет. Конечно же, нет. – Голова пульсирует, боль прорывается наружу, будто мой мозг разлагается. Я сажусь, но тут же ложусь обратно. Слишком быстро. Все слишком быстро.

– Так, я подумываю о том, чтобы уехать пораньше.

Слова вылетают прежде, чем успеваю их обдумать. Я просто не могу находиться рядом со Скарлетт, когда нас уже нет. Полагаю, вот каково это – расставаться с кем-то.

– Не делай так. Джей. Серьезно. Только не так.

– Я не понимаю, за что ты меня так сильно ненавидишь.

Глаза закрыты, поэтому мне легче произнести эти слова, выпустить их прямо в темноту. Наверное, я израсходовала весь запас слез вчера ночью, потому что сейчас не проливаю ни слезинки. Просто испытываю подавляющее чувство потери.

– Я не ненавижу тебя.

Скар быстро перемещается по кровати и, оказавшись рядом со мной, кладет руку мне на плечо.

– Боже, ты воняешь.

Я смеюсь.

– Ну спасибо. Меня вырвало.

– Ясен хер.

– Скар…

– Я не ненавижу тебя, – она делает паузу, подбирая слова, – но ты уехала. Не я. Ты была той, кто уехал.

Я смотрю в окно позади Скарлетт и замечаю, что деревья стоят почти голые, хотя на дворе еще осень. Листья облетели, один за другим, оставив ветки обнаженными и незащищенными от холода. Меня пробирает дрожь, я натягиваю на себя одеяло.

– Это несправедливо. Я не хотела уезжать. И тебе прекрасно это известно.

– Но ты даже не поинтересовалась, как я тут. Ты не просто уехала, а, знаешь ли, оставила все.

– Мне казалось, ты осталась прежней. Со мной столько всего происходит, и я хотела рассказать тебе обо всем. Мы же всегда так делаем, – отвечаю я, и теперь моя нижняя губа начинает знакомо подрагивать.

Может, она права, а я ошибалась. Это я во всем виновата. Скарлетт, отец, НН, а скоро и Дри. Может и с мамой так произошло по воле Вселенной. Может, я настолько помешанная на себе эгоистка, что просто не заслуживаю матери.

– Знаешь, как мне было тяжело? Думаешь, я хотела общаться с Диной? Когда ты уехала, у меня никого не осталось. Никого, – говорит Скар. – А ты даже никогда не спрашивала меня. Ни о чем.

– Прости. Ты права. Действительно, я думала только о собственной заднице.

– И я чувствовала себя еще хуже из-за злобы на тебя, ведь у тебя умерла мама, и ты была вынуждена переехать и жить со своими злыми приемными родственниками, которые, между прочим, не кажутся такими уж плохими. Но мне все еще нужна моя лучшая подруга, понимаешь? Не все крутится вокруг тебя.

Скар сворачивается в комочек и так сильно плачет, что все ее тело содрогается. Я обнимаю ее сзади, мой живот прижимается к ее спине, хотя я не понимаю, что происходит.

– Скар, все хорошо. Все будет хорошо. Поговори со мной, – успокаиваю я, но она не в состоянии разговаривать. Слишком много слез и соплей. Поэтому жду. Это я могу. Подождать, а потом выслушать.

– Адам собирается порвать со мной, – выдает Скарлетт, после того как я выбралась из кровати и протянула ей рулон туалетной бумаги, чтобы она вытерла лицо. Пол шатается, но я в состоянии удержать власть над похмельем ради Скар.

– Почему? В смысле, что заставило тебя так подумать. Кажется, он влюблен в тебя, – говорю я, потому что так оно и есть. Перед тем, как они совершили совсем не незаметный побег в прачечную, он постоянно бросал на нее взгляды, проверял ее реакцию после каждой своей шутки. Хотел не просто увидеть ее смех, а убедиться в том, что только он был единственным, кто его вызвал.

– Ну не знаю. Отчасти из-за секса.

– А что с сексом? – Она не понимает, что даже еще не рассказала мне, что они переспали? Мы что, стали настолько далеки, и я этого даже не заметила?

– Ну, понимаешь, у нас еще его не было. Это как Дина, которая сильно боялась залететь в прошлом году, да и я просто не готова. Это нелепо, но я так напугана. Не знаю, как быть.

– Никто не знает, что они делают в первый раз, ведь так?

– И я просто так…

Скар останавливается и натягивает одеяло на голову. Не узнаю эту новую Скар. Скар, которая мне знакома, бесстрашная, совсем непохожа на меня, боящуюся таких несущественных вещей, как парней и их тупых, висящих причиндалов.

Я стягиваю с нее одеяло и вынуждаю посмотреть на меня.

– Расскажи мне.

– Я по уши влюблена в него, да так, что не могу этого вынести. Не ожидала, что он мне вообще понравится, хоть чуточку, а теперь, святое дерьмо. Не знаю, что с собой поделать. Все, о чем я думаю, это он, – говорит Скар, и я точно знаю, что она имеет в виду. Я также думаю об Итане – сломанном, непредназначенном для свиданий Итане. Постоянно, даже когда того не хочу. Даже когда то, чем я занимаюсь, не имеет к нему никакого отношения, например, когда напиваюсь с раздражающим Джо и задаюсь вопросом, вписался бы сюда Итан. Он никогда не приедет в Чикаго. Никогда не увидит подвал Скарлетт. Но он все равно побывал здесь, в моих мыслях.

И как это ни глупо, я признаю, что так же думаю об НН. Не о Калебе – реальной версии НН, – а о том, кто в моем телефоне. О том, кто всегда рядом.

Конечно же, он нереален. Мы все выставляем себя в более выгодном свете, когда обладаем дополнительным временем на составление идеального сообщения. Того НН, которого я знаю и которым увлечена, нельзя поместить в реальную жизнь. Он виртуальная родственная душа, а не реальная. Я это прекрасно понимаю.

– Скар, это же потрясающе.

– Нет, это ужасно. Чувствую себя идиоткой. Господи, да это ж Адам. Твой старый-сосед-худший-поцелуй-в-мире. Хотя сейчас он целуется великолепно. – Она снова натягивает одеяло на голову, но я сдергиваю его.

– Взгляни на меня. Он тоже влюблен в тебя. Серьезно, он стал качаться. Я же вижу. А зачем ему еще вдруг ни с того ни с сего начать качаться? И он не может перестать прикасаться к тебе и все время глаз с тебя не сводит. В прямом смысле. Все. Время

Я обнимаю ее, потому что я так рада. Скар заслуживает хорошего парня и всего остального, чего может пожелать. Определенно, она заслуживает счастливого конца романтической комедии о парне по соседству, пусть даже если он технически был моим соседом. Но это практически одно и то же.

И она совершенно права: я уехала и даже на секунду не подумала о том, как мой переезд скажется на ней. Я мало спрашивала про Адама, о ее новой жизни, была лишь сосредоточена только на жалобах на собственную жизнь.

– Мне так жаль, что меня не было здесь с тобой. Я была такой идиоткой. Но теперь я рядом, хорошо?

– Хорошо, – отвечает она, и шмыгает в мое плечо.

– Расскажи мне все, – прошу я, что она и делает.

Чуть позже мы едим суп из тофу с лапшой и острым соусом, приготовленный ее мамой, который, по словам Скар, верное средство от похмелья. Еда остается в желудке, поэтому я считаю это победой.

– Адам хочет, чтоб я сделала ему наклейки с татуировками для его компьютера, – говорит она, и я улыбаюсь. Она действительно втрескалась в него по уши. Неважно, о чем мы болтаем, Скарлетт всегда находит способ упомянуть его в разговоре.

– Они улетные. Определенно, тебе стоит начать продавать их в интернете.

– Ага, он уже выбрал, что хочет, если когда-нибудь решится на настоящую татуировку, но мне хочется сделать такую наклейку, которая будет что-то значить. Которая символизирует его или нас. Но не знаю. Может быть, я слишком тороплюсь.

Мы прихлебываем суп, смотрим в наши мутные миски. Не знаю, слишком ли это быстро. В этой области я не эксперт и не хочу ей все испортить.

– Это твой телефон постоянно вибрирует? – спрашивает Скар. С того момента, как мы сели, я насчитала по меньшей мере десять сообщений, но их может быть больше.

– Ага, – отвечаю я.

– И ты не хочешь их прочесть?

Я специально оставила телефон в сумке. Преднамеренно, вне зоны доступа Федеральной ассоциации говнюков и без зарядки. Когда я включила его утром, то уже получила кучу сообщений, которые побоялась прочитать. Парочку от Агнес и Дри, но я подумала, если они хотят перестать общаться со мной, это сможет подождать до понедельника. И, наверное, самое страшное: одно от НН. Не могу поверить, что была настолько глупой и переписывалась пьяной. Мне необходим телефонный блокировщик, анализатор дыхания. Он вообще существует? Если нет, я обязана изобрести его, взорвать индустрию и заработать миллиард долларов.

– Да не особо.

– Это может быть важно, – замечает она.

– И что за важность? Если бы я была нужна папе, у него есть твой телефон. Прямо сейчас я вся твоя. Никакого дерьма Вуд-Вэлли.

– А мне вот нравится слушать про дерьмо Вуд-Вэлли. Честно, – говорит Скар и встает, потягиваясь так, что я задумываюсь, не занимается ли она йогой. – Просто иногда я хочу говорить и о себе.

– Мне так жаль. – Это моя новая мантра. Надеюсь, повторение этих слов, а я произнесла их уже раз сто, наверное, за это утро, не делает их менее значимыми. После смерти мамы я так ненавидела это выражение, потому что, казалось, для людей так просто произнести его и двигаться дальше. Эти слова как красиво упакованный подарок, внутри которого пустота. Нет признания того, что ее смерть означает, что она теперь мертва, каждый день и навечно.

– Я достаю твой телефон.

– Нет. Пожалуйста, не надо.

– Это нужно сделать. – Она вытаскивает телефон из моей сумки и проводит пальцем по экрану. – Какой у тебя пароль.

От острого соуса язык обжигает, а глаза слезятся. Но я все равно делаю еще один глоток супа. Избегаю ее взгляда. Помешиваю лапшу и водоросли до спутанного клубка.

– Ладно. Я все равно его знаю.

– Нет, не знаешь. – Хотя, конечно, она знает.

– Один-два-три-четыре. В точку. Сколько раз я тебе говорила, что нужно сменить пароль?

Я смеюсь, но мне страшно. Что в моем телефоне? Что может сказать НН в свое оправдание? Зачем Дри с Агнес мне пишут, если знают, что я уехала? Молюсь о том, чтобы они написали мне, что Лиам пришел в себя, и они с Джем снова вместе, а не потому что они злятся. Странно, Вуд-Вэлли смог так быстро сюда просочиться, проделав путь через полстраны.

– Да ладно! – взвизгивает Скар и хлопает. – Я так надеялась, что это будет не он!

– О чем ты? – спрашиваю я.

– Смотри!

Скар протягивает мне телефон, в котором открыт наш общий чат с Агнес и Дри.

Агнес: ВАЖНЫЕ НОВОСТИ. Только что видела Калеба в «Барни»

Дри: И?

Агнес: ОН БЫЛ СО СВОЕЙ СЕСТРОЙ!

Дри: Выходит, она не умерла?

Агнес: Неа. Цветет и пахнет, и покупает сумочку за тысячу баксов.

Дри: ДЖЕССИ! ОМБ! ОМБ!

Агнес: Говорила же, НН не Калеб.

– Погоди-ка, что?

Смотрю на Скарлетт. Я в замешательстве. Конечно же, НН – это Калеб. То есть, должен им быть. У него стиль того, кто хочет быть незаметным. А тот факт, что он оставил свой телефон на вечеринке. И то, что он показался в «Купи книгу здесь!» сразу после того, как я рассказала, что работаю там. То, что он пишет каждый раз после того, как мы поговорим в реальности. Вся эта фишка с потряхиванием телефоном. Он что, придумал смерть собственной сестры?

И разве мы не обсуждали с НН мое предложение о кофе, когда я сказала, что забираю его обратно?

Я ищу это сообщение. И вот оно:

Я: 3) Чтобы ты знал, я забираю предложение насчет кофе.

НН: ладно, но тогда и сахара не получишь.

Я: Что?

НН: шутка.

Я: Не смешно.

НН: это просто кофе. расслабься.

Я отдаю телефон обратно Скар, как будто он стал ядовитым. Выходит, я все неправильно поняла? Может НН подумал, будто я опечаталась? Будто я сказала, что пью черный кофе²⁷. Мне казалось, под выражением «это просто кофе» он подразумевал то, что личная встреча не такое уж и важное событие.

– Ага! Я так не хотела, чтоб это был Калеб. Он кажется каким-то мудаком. Без обид. Даже с учетом Килиманджаро. Ведь если он провел столько времени, переписываясь с тобой, то должен был захотеть встретиться.

– Подожди-ка, так ты думаешь, это не он. Серьезно?

У меня снова кружится голова. Скар ошиблась. Этот суп не лечит похмелье. Чувствую, как острый соус прокладывает путь вверх по горлу, жжет, жжет, жжет.

– Ну конечно же, нет. Да кто вообще выдумывает мертвую сестру?

– Странные люди, которые анонимно пишут своим одноклассникам.

– Без вариантов. Официально. НН – это не Калеб.

– А кто он, черт побери? – спрашиваю я.

– Смотри, – говорит Скар и протягивает мне телефон назад.

НН: я волнуюсь. ты в порядке? ты можешь злиться, но просто ответь, ты в порядке?

НН: привет?

НН: хорошо, постараюсь успокоиться, хотя уже глубокая ночь на дворе, и я не могу ясно мыслить. просто скажу себе, что твой телефон разрядился или ты его просто выключила, потому что не хочешь со мной разговаривать, что я принимаю, хотя и не понимаю, а не валяешься пьяной в какой-нибудь канаве с этим придурком, который приставал к тебе.

НН: уже утро. ты же в порядке, да? Да. ДА?

НН: три истории: 1) я только один раз солгал тебе. а все остальное было правдой, и хотя это крупная ложь, думаю, ты поймешь почему. господи, надеюсь на это. 2) ЭТО важнее всего остального. это по-настоящему. даже если все остальное таким не кажется большую часть времени. 3) я думал о тебе всю ночь, перечитал твои сообщения миллион раз и уверен, что понял, за кого ты меня приняла, и ты ошиблась.

НН: только сегодня. введу номер 4. Давай встретимся.

– Выходит, это Калеб. Потому что он говорит, что солгал. Это должен быть Калеб, – говорю я. – Он солгал о своей сестре, а все остальное – правда.

– Даже речи быть не может. Он солгал о чем-то другом. Или, возможно, он солгал о сестре, но не Калеб солгал об этом. Это просто не он. Я знаю, – говорит Скар, и по каким-то причинам, хоть она и не встречала никого из этих людей, я ей верю. Калеб был со мной таким пренебрежительным, не был заинтересован даже в самом коротеньком разговоре. НН же напротив: всегда хочет узнать подробности, все детали, из которых состоял мой день. – Думаю, это Лиам.

– Ни в коем случае, – восклицаю я.

– Это объясняет, почему он мог расстаться с Джем из-за тебя.

Я улыбаюсь Скар, и не потому что какая-то часть меня надеется, что НН – это Лиам. Это был бы отстой по многим причинам, и не в последнюю, из-за Дри.

– Ты слушала, – замечаю я и чувствую такую благодарность за то, что она все еще моя подруга, что она будет ею, надеюсь, целую вечность. Она знала мою маму. И меня прежнюю. А это не мало.

– Конечно же, я слушала.

Я: Прости за вчерашнее. Я была сама не своя. Долгая история. Но да… давай встретимся. Думаю, настало время.

НН: время, определенно, несомненно, настало.

ГЛАВА 29

– А знаешь, что странно? В школе полно случайных людей. НН может оказаться кем угодно. Я про то, что он может быть даже тем парнем Кеном Эбернати, у которого серьезные проблемы с газами. И это печально. Он может быть даже мистером Шакельманом!

Мы со Скар катаемся по округе. Без определенного направления. Просто петляем по улицам, потому что они нам знакомы. В отличие от моих прежних одноклассников, здесь все по-старому: может, деревья и стоят без листьев, но выглядят также, как прошлой и позапрошлой осенью. Даже мой дом выглядит почти таким же, каким я его запомнила, хотя там теперь живет новая семья. Только одно отличие: на переднем дворе теперь стоит трехколесный велосипед с привязанными на руль фенечками, да и футбольный мяч застрял в кустах. Когда мы проезжаем его, я так прищуриваюсь, что картина этих нововведений стирается из вида.

Дом, но в тоже время и нет.

Мама, где ты? Как глупо с моей стороны думать, что ты каким-то образом осталась здесь.

– Кто такой мистер Шакельман? – спрашивает Скар.

– Мой учитель физкультуры. Конченый извращенец.

– О мой бог. Вот будет смешно, если НН в итоге окажется каким-то взрослым парнем с бородой, опоясывающей шею.

– Сплюнь. У него залысины и пивное брюшко.

– Думаю, ты в итоге зайдешь в поезд Лиама, потому что он точно НН.

Скар паркуется возле сетевого магазина, мы просто сидим и любуемся витринами с большими окнами, флуоресцентными огнями, полками с продуктами и поблескивающими хот-догами на вертеле. Мне нравится находиться здесь, в машине. В коконе из пластика и металла.

Мам, я скучаю. Люблю тебя.

– Не знаю, не знаю, – отвечаю я и задумываюсь. – Я не вижу Лиама в этой роли. Он милый и все такое, но… с ним все как-то неловко. Ладно. Знаю, звучит странно, да и я излишне придираюсь. Мне вообще следует радоваться, что я хоть кому-то нравлюсь…

– Да ладно, это же смешно. Если тебе он не нравится, то не нравится. Я не говорю, что ты должна отчаиваться. Просто хочу сказать, ты можешь не видеть того, что находится прямо у тебя под носом. Как у нас с Адамом. – Ясмеюсь, ничего не могу с этим поделать. Адам и Скар. Скар и Адам. Все это так мило. – Ладно. Смейся. Можешь повеселиться сейчас. Все равно я не собираюсь с ним расставаться.

– Тили-тили-тесто, жених и невеста. По полу катались, крепко ЦЕ-ЛО-ВА-ЛИСЬ. Тесто засохло, а невеста сдохла.

– Не приведи господь.

Вот что я хочу сказать, хотя это звучит странно, даже в голове: «Лиам иногда заставляет меня чувствовать себя заметной, но никогда по-настоящему не видит. А я хочу, чтобы меня видели по-настоящему». А может это еще одна причина, почему я не думаю, что Лиам – это НН. Потому что НН видит меня настоящей. Я в это верю. Он понимает, через что я прохожу. У нас есть связь.

– По поводу секса. Хочешь про это поговорить? – спрашиваю я. Секс – вопрос «быть или не быть» – единственная часть ее отношений с Адамом, которую мы еще не разобрали по косточкам до малейших подробностей.

– Я хочу это сделать. А если быть точной, мое женское начало определенно хочет. Но что если я плоха в сексе, или вызову у него отвращение, или, ну, знаешь, залечу?

– Помнишь уроки по половому воспитанию в прошлом году? С презервативами? Банан. Пенис. Одна херня, так? Вот поэтому ты не вызовешь у него отвращение.

– Пусть даже я разберусь со всем этим и надену на него презерватив, они могут порваться, или не сработать, да мало ли что. Я могла бы перейти на таблетки, но не знаю, как это сделать, не поговорив с мамой, а она с ума сойдет.

Взор Скар устремлен вдаль. Такой разговор лучше вести с головами, повернутыми параллельно. Избегая зрительного контакта.

– Адам не торопит тебя? Ты с ним это обсуждала? – интересуюсь я.

– Не особо. В смысле, я знаю, что он готов: сделать это, а не обсуждать. Хотя, уверена, Адам готов и к обсуждению.

– Почему бы тебе просто не подождать и не посмотреть, куда все приведет? Возможно, он тоже девственник. И если твоя мама увидит, что вы вдвоем постоянно вместе, быть может, она сама поднимет этот вопрос.

– Ты же знаешь маму?

– Не знаю. Ты не обязана принимать решение прямо сейчас.

– Думаешь, не обязана? – спрашивает она.

Так странно видеть ее такой. Уязвимой, сомневающейся. Влюбленной. Я думаю, что сказала бы мама, полагаю, мы были бы довольно близки и обсуждали бы такие вещи, если б она была жива. Хотя, скорее всего, нет. Что-то меняется, когда тебе исполняется шестнадцать. Ваши родители становятся не союзниками, а скорее препятствием. Наверное, я единственный подросток в мире, который ничего так не хотел, как быть наказанным мамой. Для меня это бы не было наказанием.

– Неважно, что я думаю. Ты должна делать то, что комфортно для тебя.

– Уклоняешься от ответа, Джесс.

Я хихикаю и пихаю ее локтем в бок. В голове возникает мысль, что прямо сейчас Скар нужна такая же подруга, как сама Скар, которая разложит все по полочкам и будет прямолинейна.

– Если быть предельно честной – знаю, забавно, что это говорю я, – ты слишком зациклилась. Расслабься. Делай, то, что захочешь и когда ты этого захочешь. Если ты готова, то вперед и с песней. Если нет, то все нормально. Сейчас это кажется огромным шагом, хотя, быть может, это не так. – Я звучу уверенно и мудро, такие слова я никогда себе не говорила, особенно в таком контексте. – Тебе просто нужно понять, боишься ли ты, потому что для тебя это первый раз – а в первый раз всегда немного страшно, да? – или потому что ты не готова. Тут не может быть правильного ответа.

– Говоришь прямо как я, – говорит Скар и все-таки поворачивает голову. Ее глаза застилают слезы, отчего мне становится грустно, потому что она должна быть счастлива. Она же получила то, о чем всегда мечтала – любить и быть любимой, – пусть даже все представляла себе немного не так.

– У меня был лучший учитель, – отвечаю я с улыбкой.

А потом одновременно, как прежние Скар и Джей, мы открываем дверцы машины и идем в магазин. В том же духе, до того момента, как все стало таким сложным, мы направляемся к бесперебойному автомату с газировкой в задних рядах.

Дри: Лиам приглашал тебя на свидание?

Я: Нет!

Постойте-ка, это ложь? Если мы с НН собираемся встретиться, это считается? При условии, что Калеб все правильно понял, и я причина расставания Джем и Лиама – не могу заставить себя назвать их Джемиамой, – следует ли мне рассказать об этом Дри?

– Не говори ей! – заявляет Скар, читая сообщение у меня над плечом, а заодно и мои мысли. Мы вернулись в подвал, и прекрасный вампир спасает беспомощную девочку-подростка от других кровожадных вампиров по тв. Мы поедаем попкорн. И моему счастью нет предела. – Серьезно, это только оскорбит ее чувства. И это не ложь. Лиам не приглашал тебя на свидание.

Дри: Думаю, пригласит. Ты ему нравишься.

Я: Меня это не интересует.

Дри: А если он окажется НН?

Я: Он не НН.

Дри: Но если это он?

Я: Дри!

– Она хочет, чтобы ты сказала, что не пойдешь с ним на свидание. А ты не можешь. Ведь если НН – это он, то тебе следует дать ему шанс. Так и сделай, – заявляет Скар с былой уверенностью. Вот это моя лучшая подруга, которую я помню: та, кто говорит правду без прикрас. – Если Дри твоя настоящая подруга, то она это поймет.

– Дри моя подруга, но дружим мы относительно недавно. Это другое. У нас еще нет полного доверия, понимаешь?

– Все равно.

– Лиам не НН.

– Да ладно. Это определенно он.

Я посылаю Скар улыбку, ведь так забавно, как она рассуждает о моих друзьях из Вуд-Вэлли, будто те герои сериала, где она делает ставки на то, каким будет следующий поворот сюжета. В некотором роде, я тоже так делаю. Иногда Вуд-Вэлли кажется мне вымышленной жизнью.

Дри: У Лиама нет сестры.

Я: Вот видишь.

Дри: Не знаю. Я все еще думаю, что Лиам это НН. И да, признаюсь. Я ревную.

Я: Пожалуйста. Не. Надо.

Дри: Хорошо. Я все равно люблю тебя. Поставлю на повтор «Девушку, которую никто не знает» и буду предаваться жалости к себе.

• • •

Тео: КАКОГО ЧЕРТА? Лиам бросил Джем из-за тебя?

Я: Кто тебе это сказал?

Тео: ВСЕ. Лиам такой СЕКСИ. Как ты этого добилась?

Я: Ничего я не добивалась.

Тео: Девочка, ты полна сюрпризов.

Я: Едва ли.

Тео: Он говорит всем, что ты словно «глоток свежего воздуха».

Я: Очень мило с его стороны, но звучит так, будто я что-то типа дезодоранта.

Тео: Кстати, твой отец попросил меня забрать тебя из аэропорта, поэтому лучше бы, чтоб твои сумки не досматривали. Не заставляй меня ждать.

• • •

Я: Три истории: 1) Я не знаю, кто ты. Хотела бы знать, и у нас со Скар есть на то догадки, но теперь я просто в растерянности. Думала, ты был кем-то другим, а теперь знаю, что ошиблась. 2) Не припоминаю, чтобы я хоть раз солгала тебе. Хотя, может в первый раз, когда написала, будто у меня черный пояс по карате. Я никогда не занималась карате. Из меня ужасная лгунья. Думаю, мне легко общаться с тобой, потому что я не знаю, кто ты. Наверное, для тебя все по-другому. 3) Я не больше не знаю, где мой дом.

НН: Быть может, дом и не должен быть местом.

Я: Быть может, и нет.

ГЛАВА 30

И снова в воздухе. На этот раз уже Чикаго стирается с горизонта, становясь все меньше и меньше до тех пор, пока совсем не исчезает из виду, скрывается мой дом и остаются только большие коричневые и зеленые полосы, будто лоскутное одеяло земли. И снова учебник по академическому тесту раскрыт на моих коленях, но я его все равно не читаю, а смотрю в окно, пытаясь решить, какой же полет я бы предпочла: на восток, назад к Скар, у которой теперь своя жизнь, где мне больше нет места, или же на запад, в дом Рейчел и к своему отрешенному отцу, где меня поджидают пугающие события. Свидание с Лиамом, и с НН, если он того не передумает. Что до отца, я игнорировала его звонки и сообщения всю прошлую неделю. Наше молчание стало слишком громким, а моя обида осязаемой, интенсивной и болезненной.

Жду, пока не погаснет значок «пристегните ремни» и достаю конверт, который вручила мне Скар перед отъездом. «Прощальный подарок», – сказала она. Я кручу его в руках, боясь открыть. Надеюсь, в нем мудрые слова, что-то вроде напутствия. У Скар всегда была способность открыто изъясняться. Когда умерла мама, мы со Скар сели на мою кровать, и прежде, чем она принялась проводить постоянную работу по отвлечению меня от боли, которую она делала просто изумительно и с таким мастерством, что я даже не замечала, сколько сил она в это вкладывала, Скарлетт сказала ту единственную вещь, в которой на тот момент был смысл, а может быть, единственное, в чем есть смысл до сих пор: «Просто, чтобы ты знала, я понимаю, что то произошедшее ни в коей мере не нормально, но, думаю, мы будем вести себя так, будто так оно и есть».

Потому что нормально не было и никогда не будет. Мы преодолеем это: я продолжу с этим справляться – с закостенелой, душесокрушающей болью, – но никогда не станет нормальным то, что мамы нет. Что она не будет присутствовать на моем выпускном; никогда не прочтет мне нотацию, а я не смогу разыграть смущение и ответить: «Да будет тебе, мам»; ее не будет рядом, когда я открою письма-приглашения из колледжа (или отказы); она не увидит, кем я стану, когда вырасту, – эта великая тайна, кто я и кем мне предназначено быть, наконец-то будет решена, и на нее будет дан ответ. Я буду идти вперед в великую неизвестность в одиночестве.

Я открываю конверт, и из него выпадает новая наклейка с татуировкой на ноутбук, больше чем те, которые Скар для меня делала ранее. Эта картинка черно-белая. Ниндзя, размахивающий самурайским мечом, с широко раскрытыми глазами и свирепым взглядом. К ней приложена маленькая записка:

«Мне бы хотелось, чтобы ты увидела себя такой, какой вижу тебя я – борцом. Незаметной и сильной. Чертовски обалденной. Абсолютно и полностью дочерью своей матери. Люблю тебя, Скар».

Я прижимаю наклейку к груди, принимая ее за знак, единственный путь вперед. Я перестану бояться всего и всех. Боли и страха быть отвергнутой. Противоречивого отношения отца ко мне. Того, что раню чувства Дри. Столкновения с Лиамом и с Джем. Встречи с НН в реальности, лицом к лицу. Смело пойду вперед, день за днем, не таясь и не прячась под этим ярким, ярким солнцем.

ГЛАВА 31

На Тео темно-серый костюм в тонкую полоску с подходящими шортами и водительская фуражка, он держит табличку с моим именем, написанным от руки. В который раз я задаюсь вопросом, как у него получается выбирать одежду на все случаи жизни. Подобрал ли он эти вещи из огромного количества шмоток в своем шкафу или же пошел в магазин с намерением создать идеальный образ а-ля забрать-Джесси-из-аэропорта? Так или иначе, я ценю его усилия, пусть даже он вырядился так не ради меня.

– Приветствую вас, миледи. Карета подана, – произносит Тео и подхватывает мою спортивную сумку, перебрасывая ее через плечо. – Это все твои вещи? А обувь?

Я демонстрирую кеды на ногах.

– Ты безнадежна, – вздыхает он и выводит меня из свежего и прохладного помещения терминала в мягкий, теплый вечер Лос-Анджелеса.

– Я предложил забрать тебя, поскольку подумал, что услышу откровения. Поэтому… выкладывай.

– Ах, так это ты предложил? А мне казалось, папа тебя попросил.

– Не суть. Иногда я бываю милым. Только никому не проболтайся. Давай, выкладывай.

– Что выкладывать? Мне нечего сказать, – отвечаю я и избегаю его взгляда, хотя говорю правду. То, что Лиам расстался с Джем из-за меня, всего лишь нелепый слух. Лиам не звонил, не писал мне и не приглашал меня на свидание. Причины их расставания для меня остаются загадкой, как и то, почему они изначально стали встречаться. И не похоже, что у нас с Лиамом есть какие-то отношения помимо работы. Разве что он – НН. А это не так, вопреки раздутой теории Скар.

– Окей, тогда я расскажу тебе, что мне известно. По всей видимости, мистер Лиам втрескался в тебя по уши. Попахивает нешуточной страстью. Очевидно, он думает, будто бы ты «очень хороший слушатель», – говорит Тео, рисуя пальцами в воздухе кавычки. Он ведет меня по загруженной разделительной полосе к парковке и даже вытягивает руку, защищая от оживленного движения. Признаю это. Тео галантный.

– В этом нет никакого смысла, – бормочу я. – У него же была самая красивая девушка школы. Буквально. Я видела номинации десятиклассников. Джем выиграла титул самой красивой в прошлом ежегоднике. Там даже фото есть.

– Мир дивное и загадочное место. О вкусах не спорят. – Тео очередной раз бросает многозначительный взгляд на мои кеды. Я как бы невзначай почесываю подбородок средним пальцем.

– Не хочу, чтобы Лиам приглашал меня на свидание. – Тео подводит меня к своей машине и даже открывает для меня пассажирскую дверцу с легким поклоном. До конца играет свою роль, хотя и не усаживает на заднее сиденье. В салоне безупречная чистота, не то что в родительской «хонде» Скар, где постоянно разбросаны обертки от конфет и чеки на бензин. – Невзирая на то, что мне следует быть польщенной.

– Почему нет? Он классный парень. Может не самый заметный, но все-таки... – Тео выезжает с парковки и виртуозно выводит машину на шоссе. Он гораздо лучше меня управляется с автомобилем, перестраивается из полосы в полосу так, будто хозяин на дороге он, а другим машинам разрешает ездить только со своего позволения. – Вот черт, только не говори, что это из-за Итана.

– Это не из-за Итана. И он не такой, каким ты себе его представляешь, – отвечаю я, презирая себя за очевидную оборонительную интонацию.

– Тебя точно к нему влечет.

– Он мой друг.

– Тебя здесь не было. – Лицо Тео омрачается, и поначалу мне кажется, что он просто играет. Примеряет на себя новую роль обеспокоенного человека. – Поверь мне, ты не захочешь пойти на это.

– Что ты подразумеваешь под фразой «тебя здесь не было»?

– Тебя не было, когда умер Ксандер. Мы все знали, что он баловался наркотиками, но героин? Это чертовски опасно. Он был кем-то вроде бога в школе. Из-за «МегаО». – Тео подрезает мамочку на «минивэне», игнорируя ее гудки. – Они собирались давать настоящие концерты, типа на Сансет-стрип²⁸. Все были в шоке, когда он скончался от передозировки. Хотя в действительности мы не были удивлены. Понимаешь, о чем я?

– И какое отношение это имеет к Итану? Конечно, понимаю, они были вместе в группе, но это еще не значит, что Итан тоже наркоман.

Интересно, каково было Итану наблюдать за тем, как его друг из группы медленно убивает себя. Чувствовал ли он себя таким же беспомощным, какой ощущала себя я, наблюдая, как мама ведет борьбу с невидимой армией распространяющихся раковых клеток.

– Ксандер был старшим братом Итана.

– Что? – переспрашиваю я, хотя, конечно же, все правильно расслышала с первого раза. Просто никогда не осознавала, что это выражение в глазах Итана является отражением моего собственного – то, как он смотрит в окно, его душевное состояние, бессонница. Горе.

– Брат Итана умер? От передозировки героином?

Я спрашиваю об этом вслух, и, просачиваясь, слова постепенно приобретают смысл. У меня зарождается мысль, и, если я права, это все изменит. Я ниндзя, я буду незаметной, медленной и острожной. Бороться за желаемое. Но я не ниндзя, я запуталась и в замешательстве. Все встает на свои места так быстро, что мое сердце едва бьется, так медленно. Достаю телефон, потому что прямо сейчас хочу спросить НН, не дожидаясь нашей большой встречи.

Два простых слова: «Ты Итан?»

Итан, Итан, Итан.

Новая мантра в голове успешно вытесняет шалавутолстуюуродливуюсучку.

Была ли ложь настолько проста? Сестра вместо брата? И почему я даже не рассматривала этот вариант? Насколько я была слепа ко всем и всему, что меня окружало?

Итан, Итан, Итан.

Я даже надеяться не смела. Да и сейчас навряд ли посмею.

Я убираю телефон прочь. Встряхиваю головой, пытаясь перенаправить мысли в другое русло. Я уже ошиблась однажды. Мне не следует торопиться с выводами. Поживем. Увидим.

Но. Итан.

– Все в порядке? – спрашивает меня Тео. – Ты слегка позеленела.

– Да, – отвечаю я. – В порядке.

НН: знала тебе известно, что во всей Калифорнии нет вафельной? нам нужно поехать в Аризону.

Я: И с чего бы нам нужно туда поехать?

НН: ВАФЛИ. твое любимое слово. моя любимая еда. это судьба. мне показалось, свидание в таком месте привнесла бы в нашу встречу некоторую долю поэтического шарма.

Я: Оценила эту картину, но я не поеду с тобой в Аризону.

НН: ладно. тогда давай встретимся в блинной. ведь блины – те же вафли, только в другой форме?

Я: Ты из тех странных людей?

НН: подожди, увидишь.

Я: Я и так уже долго жду. Между прочим, у меня появились догадки на твой счет. Новые догадки.

Ты Итан? Пожалуйста. Будь. Итаном.

Но я молчу. Когда я на самом деле думаю об этом, то понимаю, что мы в совершенстве овладели искусством ходить вокруг да около, никогда не подходя к сути. Вспоминаю, как я занималась с Итаном, наши разговоры в «Старбаксе», дал ли он тогда мне хоть малейшую подсказку. Нет, ничего такого не припоминаю, даже хорошо покопавшись в деталях.

Пролистываю старые сообщения Итана. Черт. Он использует правильную пунктуацию. Каждое предложение пишет с заглавной буквы.

Я ложусь на кровать и закрываю глаза. Посылаю желание во Вселенную. Не Богу, ведь если б он существовал, то не игнорировал бы меня постоянно.

НН: да? надеюсь, ты не разочарована.

Я: Ха. Я тоже на это надеюсь.

НН: ты всегда говорила, это нечестно: то, что я знаю кто ты, а не наоборот. но когда мы встретимся, не знаю. думаю, все может внезапно поменяться местами.

Я: Так, когда мы поменяем все местами? И даже не думай провафлить.

НН: Завтра после школы?

Мое сердце замирает. У меня уже запланирована встреча с Итаном для работы над «Бесплодной землей». Это что? Какая-то подстава? Проверка, какую версию его я выберу? Хотя, быть может, я все неправильно поняла. Может, Итан и не НН, в конце концов. Разочарование медленно расцветает во мне.

Я: Не могу. Уже есть планы по учебе. Во вторник работаю. Среда?

НН: а ты занятая женщина, но я-то знаю, что ты стоишь ожидания.

Я: Да уж, точно. А ты?

И опять же. Этот странный кокетливый тон, которым я пользовалась раньше, когда мы только начинали общаться. В последнее время он практически исчез. Такая манера общения у меня только тогда, когда я отчаиваюсь. Возможно, мы уже потеряли нашу комфортную взаимосвязь, потому что я слишком нервничаю рядом с парнем, который мне на самом деле нравится? Нет. Я потираю пальцем ниндзя, который теперь приклеен в задней крышке ноутбука. Я не испугаюсь. Это НН. Ради него, кем бы он не был – Итан-а-вполне-вероятно-что-не-он – я готова побороться.

ГЛАВА 32

– Что? – спрашивает Итан, протягивая мне латте, а я даже не предложила заплатить, как репетировала в голове.

Мы устроились в уютных креслах в «Старбаксе», Итан сидит прямо напротив меня. Я слишком увлечена мыслями о решении собственных проблем, что у меня возникают проблемы с выражением мыслей. Чувствую себя так глупо, когда предполагала, что НН это Калеб. Не хочу наступать дважды на одни и те же грабли.

– Что-что? Я ничего не говорила.

– Ты так забавно на меня смотришь. У меня что-то на лице?

Итан похлопывает по губам, на которых остались крошки от его черничного маффина, но я пялюсь не поэтому.

– Прости… Сегодня немного витаю в облаках. – Я стискиваю стакан, вцепившись в него обеими руками, словно это что-то хрупкое: раненый птенец. – Наверное, устала после выходных.

– И как все прошло? – спрашивает Итан с улыбкой, будто ему действительно интересно. Отчего в голову закрадывается мысль, что он НН, ведь НН всегда всем интересуется. И это, конечно же, также приводит меня к выводу, что он определенно не НН, поскольку тому уже известно, как прошли мои выходные.

Хотя, по большей части, думаю, Итан не может быть НН, потому что я хочу, чтобы он был им, а это самый верный признак того, что этому не бывать: ведь я мечтаю об этом так сильно.

– Круто. Хотя сначала были небольшие трудности. Длинная история. А потом все стало круто. Тяжело было уезжать, – отвечаю я и правду, и неправду одновременно.

Тяжело было уезжать, но также тяжело было бы и остаться. Я не чувствую своей принадлежности ни к одному месту и постоянно ощущаю потребность в движении; мне кажется рискованным стоять на месте, будто бы я напрашиваюсь быть мишенью. А если подумать, быть может, у Итана именно поэтому бессонница. Опасно восемь часов находиться на одном месте.

– Да уж, могу представить. Эта наклейка новая? – Итан указывает на ниндзя, и я понимаю, что он первый заметил ее, она была на моем компьютере в школе весь день. Даже Джем не увидела, единственным камнем в мой огород сегодня был момент, когда она назвала меня «потной». Не особо креативно, учитывая, что на дворе ноябрь и температура чуть больше тридцати градусов.

– Да. Моя лучшая подруга из дома, Скарлетт, сделала ее для меня. Они должны напоминать тату. Я вроде бы влюблена в них.

– Они все крутые, правда. Ей следует продавать их в интернете или где-то еще.

– Я так и сказала!

Я поднимаю глаза, но когда встречаюсь с ним взглядом, снова туплю взор. Это уж все слишком. Нужно побыстрее перемотать дни до среды, встретиться с НН и двинуться дальше. Если им будет не Итан, тогда я выкину из головы свою глупую влюбленность. Тео в чем-то прав: это как игра с огнем. Мне слишком нравится быть с ним рядом.

Теперь Итан тоже вцепился в свой стакан с кофе. Я где-то прочла, когда кто-то копирует язык твоего тела, то это означает, будто ты ему нравишься. Но ведь если бы это было правдой, то я б сидела, скрестив ноги, и давным-давно переняла бы нервную привычку Итана почесывать голову. Вместо того чтобы копировать его позу и жесты, я бы просто предпочла забраться к нему на колени. Склонить голову ему на грудь.

– Великие умы, чувак.

– Великие умы.

Ты НН?

Почему ты каждый день носишь футболку с Бэтменом?

Почему ты не спишь?

– Почему ты не спишь? – спрашиваю я. Кажется, это самый безобидный из всех моих вопросов. Наименее назойливый, хотя, возможно, мы уже миновали эту стадию. Хотелось бы мне, чтобы все разговоры шли по четкому сигналу светофора, тогда ты будешь знать: стоит ли сейчас остановиться или же можно осторожно продолжить.

– Не знаю. Я всегда страдал бессонницей, но за последний год сон, как быстро движущийся поезд, который проезжает мимо лишь дважды за ночь, ну или вроде того, и если я не потороплюсь сесть в него, то не засну. Знаю. Я странный.

Итан переводит взгляд на пейзаж за окном. «Странный» было произнесено так непринужденно, что это могло бы послужить отсылкой к нашей переписке или же вполне возможно, что он просто употребил слово «странный». Это расхожее слово. Ничего не значит.

– Это очень поэтично. Метафора с поездом. Может, тебе стоит что-то принимать. Понимаешь, для сна.

Итан снова смотрит на меня, в его глазах стоит вопрос, а, быть может, ответ. Или то и другое.

– Неа, мне не нравится что-нибудь принимать.

– Ты действительно запомнил всю поэму?

– Ага, первую часть. Мне нравится, что в ней столько разных голосов. Будто что-то громкое, понимаешь?

Я представляю Итана, репетирующего с «МегаО». Он играет на гитаре и громко напевает. Растворяется в шуме. Я каждый день слушаю их на повторе в наушниках после занятий. Пытаюсь различить голос Итана, как школьница, помешанная на мальчиковой группе. Его голос сильнее, грубее, чем у Лиама. Более хриплый. В какие-то моменты гневный и смирившийся.

– Сожалею о твоем брате, – вырывается у меня, и он выглядит таким же удивленным, как я от того, что осмелилась поднять эту тему. – Знаю, «сожалею» – это бесполезное слово, но я только недавно узнала об этом, кажется, я года на полтора отстаю от событий в Вуд-Вэлли. и, как ты сказал пару недель назад, мне не хотелось быть одним из тех, кто промолчал лишь потому, что ему некомфортно. Так или иначе, это отстой, и что бы я ни сказала, лучше не станет. Но, да, я сожалею.

Я замолкаю, хотя мне есть что сказать. Мне хочется сказать, что он снова будет спать по ночам, станет легче, или вроде того, не внимая тому факту, что никогда не станет все нормальным. Все эти открытки «время лечит» становятся более правдоподобными, а вместе с этим и нет. Хочу сказать ему, что я понимаю. Но, уверена, Итану это уже известно.

– Спасибо, – отвечает он, снова поворачиваясь к окну.

Этот мальчик так далек от меня сейчас, что, кажется, если бы я дала волю своей потребности к нему прикасаться – рука к руке, пробежалась бы пальцами по его волосам, положила бы ладонь на его щеку – он бы даже этого не почувствовал.

– Ты единственная, кто не знал меня прежде. Все остальные полагают, будто я как он, или спрашивают, почему я не могу стать таким, каким был до этого. Но я не он и уже не такой, как раньше, понимаешь?

– Итан – это Итан это Итан. Кем бы он сейчас ни был, – говорю я.

Голова Итана резко поворачивается, будто бы он спустился с небес на землю и окно позабыто. Вместо этого он пристально смотрит на меня, его глаза впиваются в мои, практически умоляя, хотя я не понимаю, о чем.

Боже, как же мне хочется прикоснуться к нему, но я даже не знаю, с чего начать. А если он этого не хочет? Если ему лишь нужны редкие встречи за кофе с человеком, который не знал его прежним? Возможно, для него я именно такой человек.

Я могу его понять. Мысль о том, чтобы покинуть Чикаго и постоянное окружение, которое всегда меня знало и ожидало, что я буду той же Джесси, какую они знают, поначалу казалась мне единственной верной, пока оказалось, что это не так.

– Вот именно. Ты понимаешь. Я тот, кто есть, кем бы сейчас ни был.

– Хотела бы я процитировать сейчас «Бесплодную землю», в этот момент было бы уместно.

На моем лице расплывается улыбка, а в груди такое же чувство, как при ощущении близости его руки с моей кожей, но все же немного по-другому.

– Лиам собирается пригласить тебя на свидание. Думаю, тебе стоит об этом знать.

– Что? – Конечно же, я правильно все расслышала, но не знаю, что на это ответить. Лиам не имеет никакого отношения к происходящему здесь. Я все еще не уверена в том, что Итан это НН, но я также не уверена и в том, насколько все это важно. Итан настоящий, и прямо сейчас он сидит напротив меня, а не тщательно подбирает слова в смсках.

Я ошиблась. Я не смогу просто взять и выкинуть из головы свою глупую влюбленность в Итана, ведь она вовсе не глупая. Даже на самую малость. Может, моя влюбленность в НН смехотворна. Он может быть кем угодно. Писать сообщения легко. А разговаривать вот так? Это очень сложно.

Итан пожимает плечами. Он прекрасно понимает, что я все правильно расслышала с первого взгляда.

– Я… Я не хочу, чтоб он это делал, – мямлю я.

Теперь мои глаза умоляют, хоть я и не знаю, о чем. Чтобы он прикоснулся ко мне? Пожалуйста, прикоснись ко мне. Своей рукой прямо здесь.

Итана снова заинтересовал стакан, он делает глоток. Не прикасается ко мне.

– Тогда, думаю, тебе стоит ему отказать.

Позже я лежу на кровати и проигрываю наш разговор снова и снова. Тогда, думаю, тебе стоит ему отказать. Я прикидываю расстояние, которое было между нами – не больше шага, а, может, и меньше – и задаюсь вопросом: преодолеем ли мы его когда-нибудь.

НН: всего через сорок восемь часов. я нервничаю.

Я: Я тоже. Хотя, думаю, если это такая катастрофа, то мы можем все вернуть назад. Быть друзьями в виртуальности.

НН: думаешь? не знаю.

Скарлетт: А ты знала, что можно заказать противозачаточные в интернете?

Я: НЕ заказывай противозачаточные в интернете. Если хочешь их купить, то СХОДИ К ГИНЕКОЛОГУ.

Скарлетт: Фу. Ненавижу эти кресла. Все так унизительно. Столько личных вопросов…

Я: Ну же, повзрослей. ТЫ МОЖЕШЬ ЭТО СДЕЛАТЬ. Может мне пора начать делать тебе вдохновляющие наклейки с татуировками, потому что внезапно в наших отношениях мы поменялись местами.

Скарлетт: Так-с, я послушала «МегаО».

Я: И?

Скарлетт: НЯМ.

Итан: Думаю, нам пора начинать писать работу. А не просто обсуждать.

Я: Думаешь?

Итан: Ага. Знаю, срок сдачи только весной. Но поэма длинная, и нам пора приступить к работе. Может, нам стоит встречаться чаще раза в неделю.

Пустилась ли я в пляс по комнате, отрываясь от души с улыбкой до ушей?

Возможно.

Может, я так и делаю.

Я: Да. Конечно.

Итан: Оки.

Я: Оки-доки.

• • •

НН: интересный факт дня: во времена телеграфа люди тоже пользовались кодировкой в написании. как мы сегодня используем аббревиатуры. например, тчк.

Я: Понятия не имела.

НН: не знаю почему, но мне показалось, ты бы заценила эту хаотичность.

Я: Классно, что существует столько способов общения.

НН: ИМЕННО.

ГЛАВА 33

– Значит так, тебе нужно поговорить с отцом, – заявляет Тео, бросая мне зеленый сок из холодильника перед школой. Я пристрастилась к вкусу этих зелий, но не помешалась на них или таком образе жизни. В отличие от Тео, мне все еще необходима еда. Именно поэтому соки для меня не завтрак, а, скорее всего, легкий перекус.

– С чего бы?

Мы вдвоем на этой огромной кухне, единственные люди в доме. Рейчел и отец уехали пару часов назад. Рейчел занимается пилатесом перед работой, а у отца смена с утра пораньше. Скоро он сдаст экзамен и получит ту же должность, которая была у него в Чикаго.

– Потому что он твой отец.

– И что с того?

– Тебе вообще сколько лет?

– И это спрашивает мистер Истеричка?

Оказалось, в тот раз, когда Тео бросил вилку, на обеденном стуле осталось пятно от соевого соуса. Но не суть важно, недавно обивку стула поменяли.

– Чувак, это было только один раз. Я тяжело воспринимаю перемены.

– Тогда почему тебя заботят мои отношения с отцом?

Я потягиваю сок, воображая, как он выводит токсины, что-то вроде щетки для кишечника. Да уж, от смузи из листьев капусты я точно становлюсь самодовольной.

– Ты приносишь негатив в семейный очаг. У нас и без того дурной энергетики хватает.

– Ой, да ладно тебе.

– Ты не можешь знать, что случится завтра. И как долго мы проживем. Жизнь дает тебе только двух родителей, а в нашем случае у нас их по одному. Поэтому лучше бы поддерживать хорошие отношения, пока это возможно.

Тео хватает деревянную ложку и барабанит по столешнице. Он придерживается ритма. Интересно, существует ли хоть что-то, в чем бы он был не так хорош.

– Да пофиг.

– Серьезно. Ты говоришь, как один из тех мудаков в Вуд-Вэлли.

– Хорошо.

Естественно, Тео прав. Как была права и Скар. Мне нужно стать лучше, сильнее, смелее. Ниндзя, но не в прямом смысле это слова, поскольку нам нужно поговорить, а не бороться.

– Что «хорошо»?

– Хорошо, я поговорю с ним.

– Окей. Рад, что мы обсудили этот вопрос.

Он стискивает меня в объятьях и кладет подбородок мне на макушку, будто сейчас пятидесятые, а я его сын, который забросил мяч на четвертую базу на отборе в четвертьфинал.

– Ты такой забавный, знаешь? – спрашиваю я.

– Меня называли и похуже.

• • •

Я: Ну ладно. Давай поговорим. Очень было умно подослать Тео.

Папа: Я его не подсылал, но счастлив от того, что ты хочешь поговорить. Это было МУЧИТЕЛЬНО. Я СКУЧАЮ ПО ТЕБЕ,

Я: Сейчас ты немного перегибаешь палку.

Папа: Я прочел книгу по воспитанию детей в надежде, что это поможет. Но в ней оказалось куча всякой ереси.

Я: Что именно было написано?

Папа: Дать тебе личное пространство.

Я: Хм. Возможно, этот совет не имеет смысла, если учитывать размеры дома.

Папа: Когда мы сможем поговорить? Где?

Вот оно как: папе и мне теперь нужно планировать нашу встречу. Помнится, раньше между нами было все гораздо проще. Даже не проще, а естественней. Раньше, ну вы понимаете, раньше мама каждый вечер готовила нам ужин, мы семьей садились за стол и общались. У нас была игра, где мы делились историями прошедшего дня, и, помню, самое смешное я всегда приберегала на десерт: как учитель химии, мистер Гудмэн, вызвал меня к доске, а я не знала ответ, или как Воришка Смузи вернулся в «Кинг» и украл детский напиток. Как однажды мы со Скар стали партнерами на научной выставке и решили смастерить вулкан, потому что весело иногда делать что-то избитое. Вспоминаю, как тщательно отбирала события уходящего дня, будто фильтр к фото подбирала, и выбирала историю, которую захочу подарить родителям. Хотя, если подумать, все было не так, как с НН и нашими тремя историями.

Захотелось бы маме узнать о событиях последних двадцати четырех часов? Может, я бы рассказала ей про смузи из капустных листьев. Или про сообщение от НН этим утром, который считает минуты до нашей встречи. Или, еще лучше, про слова Итана, которые постоянно крутятся у меня в голове: «Думаю, тебе стоит ему отказать». Пять идеальных слов.

Хотя, возможно нет. Может, я оставила бы эту крупицу золота при себе.

Я: Не знаю. Позже?

Папа: Идет.

– Джесси, ты можешь задержаться на минутку? – спрашивает миссис Поллак после занятия, и у уже меня сосет под ложечкой.

Что я натворила в этот раз? По сообщению Кристал, Джем свалилась с кишечным гриппом и «ну вы понимаете, выблевывает свои кишки наружу. #ревнует», поэтому день проходит без инцидентов, что для меня является большим облегчением, поскольку я в полосатом хлопковое платье, которое, уверена, превратило бы меня в идеальную цель для насмешек. Чуть женственней моего обычного стиля, но, черт возьми, тут жара несусветная.

Поэтому я остаюсь на месте, когда уходит остальная часть класса. По дороге к выходу Итан бросает на меня заинтересованный взгляд, и в ответ я пожимаю плечами, а он улыбается и безмолвно произносит «удачи». Мне так хочется положить в карман его слова и улыбку и носить их с собой в качестве талисмана. Глупая ухмылка остается у меня на лице даже после его ухода. И виной тому Итан.

– Я только хотела поговорить с тобой по поводу событий прошлой недели. Мне следует перед тобой извиниться, – говорит миссис Поллак, и в этот раз она не садится верхом на стул, а остается за столом, как настоящая учительница. Видимо, она отказалась изображать подружку, хотя это не проблема. А вот ее обвинения... – В эти выходные я все вспоминала наш разговор и пришла к выводу, что повела себя неправильно.

Я смотрю на нее, подбирая правильный ответ. «Спасибо», «нет проблем», «ничего страшного»?

– Все нормально. В том, что Джем закоренелая сучка, нет вашей вины, – отвечаю я и тут же ужасаюсь. Часть про сучку у меня вырвалась случайно. Миссис Поллак улыбается, и мной овладевает облегчение. Я бы не смогла объяснить Итану, откуда у нас двойка по «Бесплодной земле», которую влепили только потому, что у меня грязный рот. До прошлой недели миссис Поллак была моей любимой учительницей, и причина не в моей благодарности за то, что в первый день занятий она не заставила меня вставать перед всем классом.

– Будучи старшеклассницей, я не была особо популярной. На самом деле это неправда, – произносит она, пожимая плечами. – Надо мной издевались. Даже преследовали. И когда я стала свидетелем той ситуации с Джем, то понятия не имела, что сказать. Мне лишь хотелось тебе помочь.

У миссис Поллак глаза на мокром месте. Быть может, никто никогда не оправляется от старшей школы. Сейчас она прекрасна, ее волосы блестят, взрослая версия Джем. Трудно представить, что когда-то она выглядела иначе.

– Просто… так или иначе, я просто хотела извиниться. Я наблюдала за тобой, и ты уже приняла себя такой, какая ты есть. Большинство твоих ровесниц не находятся в гармонии со своим телом, и, быть может, именно поэтому тебя стала задирать Джем, – говорит она, и мне любопытно, что, черт возьми, они имеет в виду. Я ничего не понимаю. – Так или иначе, старшая школа просто… Худшее. Место.

– Какая ирония, ведь вы стали учителем старших классов, – отвечаю я, и она снова смеется.

– Это до сих пор основная тема разговоров с моим психотерапевтом. К слову, ты можешь поговорить со школьным консультантом, если захочешь. У нас в штате есть психотерапевт. И даже инструктор по личностному росту.

– Серьезно?

– Знаю-знаю. Нашли способ оправдать стоимость обучения. В любом случае, если не хочешь с ними, то можешь свободно говорить со мной в любое время. Именно такие ученики, как ты, и есть причина, почему я стала преподавать.

– Спасибо.

– Кстати, я с нетерпением жду вашей с Итаном работы по «Бесплодной земле». Вы два моих самых ярких студента. У меня на вас большие надежды.

По учебной программе следующий у нас Чарльз Диккенс. Литературная игра слов. Не удивительно, что ее травили в старших классах.

– У нас в планах достичь грозового перевала, – отвечаю я, проходя мимо нее. Она поднимает ладонь вверх, и тут мне уже с собой ничего не поделать:– Задротки, объединяйтесь! Ботаники – это сила!

По дороге из класса я даю ей «пять».

Позднее, в «Купи книгу здесь!», где покупателей совсем нет, я сижу за кассой и переписываюсь с НН. Также я с успехом избегаю Лиама с самого момента возвращения в ЛА. У меня камень с души упал, когда я узнала, что он сегодня не работает. Если Лиам действительно планирует пригласить меня на свидание, то даже не знаю, как я смогу ему отказать.

Я: Уверен, что таки прямо необходима эта встреча?

НН: думаю, да. а что такое? струсила?

Я: Нет. Просто ты можешь оказаться кем угодно. Для тебя же все иначе. Ты уже знаешь, кто придёт к тебе на встречу.

НН: ну, обещаю, что я не серийный убийца или кто-то из подобного разряда.

Я: Серийные убийцы обычно не признаются в том, что они серийные убийцы. На самом деле, разве не так поступили бы серийные убийцы? Они сказали бы: «Я не серийный убийца. Неа, я не такой».

НН: твоя правда. не верь мне на слово. давай встретимся в людном месте. я не приеду на своем ужасном белом фургоне с бесплатными конфетками.

Я: И где же тогда нам встретиться, Декстер Морган? Может, действительно в блинной?

НН: угу. обожаю блинную. они готовят забавные блинчики в форме смайликов. у меня есть планы на три, как насчет 3:45?

Я: Окей. Но как я узнаю тебя?

НН: я же знаю, кто ты, забыла?

Я: И?

НН: я подойду и представлюсь, мисс холмс.

Я: Храбрый мужчина.

НН: или женщина.

Я: !!!

НН: шутка.

Звенит дверной колокольчик; как по команде я резко поднимаю голову. Прямо как собака Павлова.

«Пожалуйста, пусть это будет не Лиам», – думаю я.

К счастью, это не он.

К несчастью, это мой отец.

– Так вот где ты работаешь, – говорит он, осматриваясь по сторонам, его пальцы пробегаются по корешкам книг, как сделала бы я. Папа не большой фанат чтения, какой была мама, но он все-таки признает волшебство книг. Когда я была маленькой, он мог часами читать мне. Папа был тем, кто познакомил меня с Нарнией. – Лучше и быть не могло. Я так рад за тебя.

–Мне здесь нравится, – отвечаю я. Значит, вот так мы все преодолеем? Сделаем вид, будто никогда и не ссорились. Будто мы не провели почти четырнадцать дней, не разговаривая друг с другом?

– Ну, лучше, чем делать смузи, я надеюсь?

На отце пластиковый бейдж, его имя написано прямо под словами «Могу я вам помочь?». Вид болтающегося бейджика на стальной прищепке вызывает у меня умиление, будто папа зашел сюда с молочными усами.

– Да. Хотя в «Смузи Кинг» была Скар. Я скучаю по ней.

Он кивает. Мы даже не обсудили мою поездку домой. Он не спросил – хотя это не совсем так: он написал, а я проигнорировала его и до сих пор не поблагодарила. Может быть, Тео прав. Во мне гораздо больше Вуд-Вэлли, чем я думала. Интересно, позвонила ли мама Скарлетт отцу после моего отъезда, чтобы обо всем отчитаться. Не думаю, что она слышала, как я блевала в туалете, или была в курсе нашей пьянки в подвале. Те несколько раз, когда я ее видела, она крепко обнимала меня и говорила: «Я скучаю по своей второй дочке». Это было очень мило, и неважно, была ли в ее словах хоть капля правды.

– Знаю. – Папа быстро осматривается по сторонам, проверяя, одни ли мы. И кивает, будто бы говоря себе: «Тогда мы можем поговорить». – Я скучаю по всему.

«Все» подразумевает маму. Забавно, что мы не можем просто произнести эти слова вслух. Печальный факт. Некоторые слова сказать сложнее, и неважно, если они более правдивые.

– Можешь поверить, что в ноябре тут больше тридцати градусов? Это просто неестественно, – говорит отец и усаживается на пол, прислонившись к секции «Как разбогатеть быстро», с согнутыми перед собой коленями. – Никогда бы не подумал, чтобуду скучать по холоду, хотя на самом деле нет. Но эта погода… она просто невыносима. И пицца отстойная. Пицца не должна быть безглютеновой. Это неправильно.

– Ко многому нужно привыкнуть, – осторожно отвечаю я.

Следует ли мне сказать ему больше? Должна ли я поднимать эту тему? Сказать: «Пап, ты перевез нас, даже не спросив меня. Просто закинул меня в новую школу, новую жизнь, сказав «Та-да!», и оставил на растерзание волкам».

Но я молчу. Пусть он делает первый шаг.

– Послушай, я знаю, было трудно. А я был так увлечен тем, что пытался приспособиться к новой жизни, сделать все возможным для нас, что забыл про свой отцовский долг. Думал, будет проще. Все. Я был наивным. Или отчаянным. Да, наверное, последнее. Не наивным, а отчаянным.

Он обращается к книжным полкам перед собой, к секции для детей, расположение которой мне всегда казалось несколько странным и таким типичным для ЛА. Деньги прямо напротив детей. Отец смотрит на обложку книги о карандашах, которые объявили забастовку: основным цветам надоело работать на износ для своего владельца.

Я пожимаю плечами. Хотелось бы мне вести этот разговор на бумаге или, еще лучше, в телефоне, обмениваясь сообщениями, как с НН. Тогда было бы намного проще и понятнее. Я бы сказала именно то, что хочу сказать, и даже если у меня не получалось бы подобрать правильные слова, то я правила бы свои сообщения до тех пор, пока они не стали бы именно такими, какими я хочу их видеть.

– Ты хочешь переехать обратно в Чикаго? Если да, тогда давай переедем. Мне бы не хотелось, чтобы ты жила у Скар. Мы снимем дом или квартиру, ты сможешь окончить школу, а потом я перееду обратно в ЛА, когда ты пойдешь в колледж. Если ты не против, конечно. Мы с Рейчел с этим разберемся. Ты самое важное, что у меня есть в этом мире. И если несчастна, тогда и я тоже. Знаю, в последние несколько месяцев тебе казалось, что это не так, но это правда.

Вспоминаю последние выходные. Скар с Адамом, и ее новая жизнь проходит без меня. Мы все уже двигаемся дальше, и переезд обратно в некотором роде всего лишь движение в обратном направлении. Там нет мамы, и, думаю, воспоминания портативны до тех пор, пока они хранятся в нашей памяти. Конечно, в Чикаго я никогда бы не чувствовала себя униженной, и это огромный плюс, но Джем не настолько ужасна, чтобы заставить меня бежать из штата.

Я думаю о той жизни, которую выстроила в ЛА. О НН и Итане, а может об НН/Итане, Дри и Агнес, и даже о Тео. Ну и, наверное, о Лиаме. О том, как миссис Поллак сказала, что я одна из ее ярких учеников, и это большой комплимент, учитывая тот факт, что я хожу в школу, которая ежегодно отправляет пять детей в Гарвард. Вуд-Вэлли может и переполнена богатыми ублюдками, но в ней также есть прекрасная библиотека, я работаю в книжном магазине и читаю поэзию на уровне колледжа с парнем, который цитирует ее мне. Странным образом, благодаря Рейчел, ЛА превратился в рай для ботаника.

Я думаю об улыбке Итана, о том, что хочу видеть ее каждый божий день. Нет, я не хочу переезжать в Чикаго.

– Неа. Конечно, я постоянно вспоминаю Чикаго, и в эти минуты все, чего мне хочется, это вернуться домой, но злюсь я не поэтому. Я все равно там уже не чувствую себя как дома. Просто, понимаешь…

Слеза застилают глаза, и я перевожу взгляд на кассовый аппарат. Кнопка «9» совсем истерлась. Ненавижу себя за то, что не могу подобрать правильные слова.

– Ты же знаешь, что можешь поговорить со мной на любые темы, да? Я не хочу, чтобы ты когда-либо чувствовала себя одиноко.

И после этих слов я наконец-то могу высказаться.

– Папа, из-за тебя я, если можно так сказать, стала сиротой. Будто потеряла вас обоих, также как и Скар. Ты оставил меня разбираться со всем в одиночку. – Ну вот и все. По большей части. Возможно, Скар права. Я круче, чем себе это представляла. – Ты хоть представляешь, как мне было одиноко? Не сейчас. Сейчас я в порядке. Хотя не так давно мне казалось, что у меня нет никого в целом мире. А ты каждый вечер уезжал с Рейчел или уединялся с ноутбуком. Я не говорю, что ненавижу ее, речь не об этом. На самом деле я ее не знаю. Думаю… Поблагодари ее за билеты, пожалуйста.

Я прерываюсь и делаю вдох. Конечно же, мне нужно самой поблагодарить Рейчел, так я и сделаю.

– Просто… я переехала в этот дом, и мне досталась та странная комната с гигантскими картинами на стенах, будто их нарисовал какой-то третьеклашка. В чем их прикол? В любом случае, дело не в картинах и даже не в мыле с этой странной монограммой, от которого мои руки так приятно пахнут, как-то незнакомо, но приятно. Эта комната не моя, понимаешь? И просто… это отстой, пап. Я имею в виду полный отстой, – выпаливаю я.

Нет, слезы не отступили, они нахлынули новой волной, стекая по щекам, а я на работе и просто надеюсь, что в ближайшее время не прозвенит колокольчик. Думаю, за эти последние тридцать секунд я сказала отцу больше, чем за последние три месяца. Иногда, когда я начинаю высказываться, и у меня подобраны правильные слова, то меня уже не остановить.

– Ох, дорогая. – Папа поднимается, и, думаю, он хочет меня обнять, я отмахиваюсь от него. Я не хочу рыдать на его плече. Не сейчас. Я еще не готова.

– Мне так жаль, – просит прощения он.

– Мне не нужны извинения. Мне ничего не нужно. Я зла на тебя, и имею на это полное право. Но скоро я остыну. Ведь ты мой отец. Конечно же, я перестану злиться. Я это понимаю. Наш мир рухнул. И у тебя просто не осталось сил. В чем-то я также поступила со Скар. Я хотела бы быть сильнее, лучше, независимой от тебя. Но это не так. Я зависима. И это было бы здорово, если бы мы прошли через все это вместе. Но, увы, нет. И сейчас уже все кончено. Теперь мы здесь, и привыкаем ко всему. Но это реальный отстой.

– Думаю, «реальный отстой» – огромное преуменьшение. Это «хрень полная», – говорит отец с легкой усмешкой, а я ничего не могу с собой поделать и ухмыляюсь ему в ответ. Он ненавидит грязные словечки, и если бы дело было года два назад, то папа бы никогда не произнес слова на букву «х». – Ладно, можешь злиться на меня. Заслужил. Но ты не можешь снова перестать разговаривать со мной. Этого я не переживу. Я скучаю по нашим обсуждениям событий прошедшего дня. Я ведь все записываю, чтобы потом рассказать тебе, когда ты снова станешь со мной разговаривать. Кстати, нам следует снова проводить время вместе.

– Фу, нет. Мне же шестнадцать. Я не могу тусоваться с отцом, – произношу я с улыбкой. Я скучаю по папе, быть может, даже больше, чем он по мне. – Это совсем не круто.

– Если позволишь, я дам тебе родительский совет. Крутость переоценивают.

– Сказал парень с пластиковым бейджем на груди.

– Туше.

– Ты любишь ее? – внезапно спрашиваю я, хотя это не совсем так.

– Рейчел? Да, люблю. Конечно, все произошло слишком быстро, и у нас есть свои трудности, но, да, я люблю ее. Хотя это еще не значит…

Я улыбаюсь ему, отмахиваясь от его слов. Нет необходимости заканчивать предложение. Я уже не ребенок. Я прекрасно понимаю, что его чувства к Рейчел не имеют ко мне никакого отношения. Или к маме, раз уж на то пошло.

Я понимаю, что любовь не что-то окончательное.

А также то, что я поеду в колледж меньше чем через два года. И часть меня будет чувствовать облегчение, зная, что он не один.

– Я поняла.

Папа снова оглядывается по сторонам и вдыхает запах книг.

– Маме понравилось бы это место. И даже это глупое название. Но, вероятно, не тот никчемный восклицательный знак.

– Знаю.

– Я люблю тебя, картофелинка.

– Знаю.

Мой телефон вибрирует. Сообщение от Скарлетт.

Скарлетт: Срань господня. Мы это сделали.

Я: Серьезно? То самое?

Скарлетт: Угу.

Я: И?

Скарлетт: Я бы поставила нам семерку или, возможно, восьмерку, что не так уж и плохо для первого раза. Немного больно. И с презервативом было трудно. Труднее, чем с бананом, и как-то неловко, понимаешь? Но все равно. Хорошо. Думаю, мы займемся этим снова через минуту.

Я: ГДЕ ТЫ?

Скарлетт: В туалете. Мне нужно было тебе рассказать и пописать, так что я делаю несколько дел одновременно.

Я: Так АДАМ ВСЕ ЕЩЕ В ТВОЕЙ КРОВАТИ?!?!

Скарлетт: Ну

Я: Ты что, только что послала мне смайлик?

Скарлетт: А что еще я могу сказать? Это все любовь. Со следующей недели начну пить противозачаточные, чтобы полностью обезопаситься.

Я: Я так рада за тебя, маленькая шлюшка!

Скарлетт: Люблю тебя.

Я: Тоже люблю тебя. Целую-обнимаю. Передай Адаму мои поздравления.

– Чему ты улыбаешься? – интересуется отец, видимо, потому что на моем лице расплылась глупая улыбка, пока я смотрела в телефон.

«Скар потеряла Д-карту!» – хочется воскликнуть мне, я так взбудоражена, так рада за нее, но, нет, лучше промолчу.

– Да так. Просто кое-что забавное от Скар.

– Ее мама сказала, что у нее есть парень, – говорит отец, и я смеюсь, представляя, как миссис Швартц и папа сплетничают о Скар и Адаме.

– Ага.

– Она действительно встречается с Адамом Кравитцем? Он же всегда был щупленьким.

– Адам сейчас ходит в качалку.

– Рад за них.

– Они счастливы.

– А в твоей жизни есть парень?

– Пааааап, – возмущаюсь я, густо заливаясь румянцем. Понимаю, даже если бы я и захотела рассказать отцу об Итане, об НН и, вообще, обо всей ситуации в целом, то это было бы слишком неловко и сложно.

– Точно, – кивает он. – Помнишь, когда ты была маленькой, мы спрашивали тебя, когда ты успела стать такой большой, а ты отвечала: «Я вылосла!»?

Взгляд папы опущен на руки, где нет телефона, как у меня, и ему некуда деть нервозность. Раньше родители постоянно говорили мне о моем детстве: начинали свою историю с «помнишь?», а потом рассказывали, какой я была, и улыбались друг другу, как бы говоря: «Ты только посмотри, что мы сотворили» – будто я к этому вообще непричастна.

Я качаю головой. Нет, не помню.

– Что ж, дорогая. Ты действительно «вылосла». Жаль, меня не было рядом. Но я так горжусь тобой. И мама бы тоже гордилась. Ты же знаешь это?

Знаю ли я? Я знаю, что она бы не могла не чувствовать гордость за меня, а это не тоже самое, что и гордиться. Не уверена, готова ли я так думать о ней и мысленно принять эту частицу «бы».

– Да, – отвечаю я больше из-за его пустых рук, бейджа с именем и выражения лица. Может, для папы эти перемены были тяжелее, чем для меня. – Конечно, я это знаю.

НН: что было под крышкой сегодня?

Я: Какая-то вкусная рыба и крупный кускус. Из какой он страны?

НН: из Израиля.

Я: Ха, я знаю. Просто захотела, чтоб ты использовал заглавную букву. Я мечтаю подарить тебе футболку с надписью: «Ни одно имя собственное не должно писаться с маленькой буквы».

НН: и это еще я странный…

Когда я возвращаюсь домой и поднимаюсь к себе, то застаю в комнате Рейчел. Она сидит за моим письменным столом и снова смотрит на фотографию мамы.

– Она была такой красивой, – произносит Рейчел в качестве приветствия. Сегодня она выглядит грустной и мягкой, покачивая в руках большой бокал красного вина. И снова ее голос нормальной тональности.

– Да, – просто отвечаю я. Пока еще я не готова разговаривать с Рейчел о своей маме. И не уверена, что когда-нибудь стану достаточно сильной для этого. – Эй, ты сняла картины со стен.

Я осматриваюсь в комнате. Картины авторства какого-то третьеклашки – а сейчас я понимаю, что это, скорее всего, работы какого-нибудь известного художника, о котором мне стоит знать, – сложены в угол. Теперь стены белые с несколькими гвоздями, оставленными, как будто знаки препинания.

– Прости. Я их даже не замечала. Мой муж, – эм, отец Тео – был ответственным за украшение дома, и это он их повесил. Наверное, не самый лучший выбор для спальни подростка. – Рейчел делает глоток вина, потирая руки, покрытые изысканным кашемиром. – Тебе нужно повесить что-то свое на стены. Постеры или еще что. На свой вкус.

– Спасибо за билет домой. Я про Чикаго, – говорю я. – Это очень мило с твоей стороны.

Рейчел отмахивается от моих слов, будто бы для нее это пустяки. Может, это и так, но не для меня.

– О, и мы купим тебе новую кровать. Возможно, двуспальную. До сегодняшнего вечера до меня так и не доходило, насколько нелепа эта кровать. Ой, я также сказала репетиторам Тео по академическому тесту, что ты тоже будешь с ними заниматься. Не знаю, почему я не подумала об этом раньше. Прости меня.

Ее лицо омрачается, и я замечаю, что Рейчел на грани слез. Что стряслось? Не уверена, что я готова иметь с этим дело.

– Спасибо. В действительности эта кровать удобнее, чем кажется. Ты в порядке?

Я не могу просто позволить ее плакать и не спросить, в чем причина. Это было бы неправильно.

– Плохие. Хорошие дни. Ты знаешь, как бывает. Лишь потому, что я нашла твоего отца, а он замечательный – на самом деле лучший, – это еще не значит, что все перестало быть таким сложным и трудным. Или что я не скучаю… – Она делает глубокий вдох, то самое упражнение, которому бы вас научили на занятиях по йоге в Калифорнии. – Я в курсе, что Тео скучает по нему, и ему меня одной недостаточно. Меня просто недостаточно. Так что временами трудно. Ты прости меня еще раз за все мои косяки. Мне не следует быть здесь.

– Все в порядке, – отвечаю я, хотя нахожусь в полной растерянности. В этом доме полно боли, дурной энергетики, как выразился Тео, но еще этот дом наполнен новыми начинаниями. Возможно, нам стоит зажечь несколько свечей. А ещё лучше, начать чем-нибудь завешивать пустые белые стены.

– Знаешь, конечно, это место прекрасно, но, может, тебе стоит повесить пару фотографий. Твоего мужа, – я говорю о, эм, другом муже, отце Тео, – и детские фото Тео. Чтобы он мог вспоминать.

Рейчел смотрит на меня, вытирая слезы рукавом, и я пытаюсь не поморщиться, потому что на ней тушь, а этот изысканный свитер, наверное, только сухой чистки.

– Это великолепная идея, – говорит она, практически с улыбкой. – Сложно, да? Нам с тобой.

– Полагаю.

– Я пыталась не давить на тебя слишком сильно, а потом беспокоилась, что давила недостаточно, понимаешь?

Она встает и направляется к двери. А потом оборачивается, чтобы еще раз посмотреть на меня.

– Да, – говорит она. – У нас все получится.

ГЛАВА 34

Я прихожу раньше и занимаю первую кабинку; трусливый поступок, который гарантирует, что я увижу НН до того, как он увидит меня. Я сижу спиной к обеденному залу и блинным горам и смотрю на парковку через двойные стеклянные двери. Еще пятнадцать минут, и я познакомлюсь с НН. Он сядет напротив меня, представится, и тогда наши виртуальные отношения станут чем-то реальным. Будут выставлены на свет здесь и сейчас. Основаны на чем-то одновременно более или менее осязаемом: на произнесенных словах.

Конечно, это может стать катастрофой. Может, мы не найдем, что сказать друг другу лично. Возможно, он не Итан. Теперь я понимаю это, когда сижу здесь с влажными ладонями и потными подмышками. О некотором и мечтать не стоит.

Мои волосы были распущены, но сейчас собраны в хвостик, хотя, думаю, мне стоит снова их распустить. Я провела большую часть прошлой ночи в раздумьях, что надеть.

Дри сказала: «Будь естественной».

Агнес сказала: «Будь великолепной».

Ранним утром я пришла к выводу, что было бы странно надеть что-то кроме повседневной одежды, я же не хочу выглядеть так, будто усердно готовилась к встрече.

Скар сказала: «Будь собой».

И теперь же тупые джинсы и футболка кажутся мне слишком обычными. Стоило накраситься поярче, сделать что-то, хоть что-нибудь, чтобы почувствовать себя более красивой. А вдруг НН видел меня только издалека и будет разочарован, когда усядется напротив меня? Может, я принадлежу к тому типу девчонок, которые вводят в заблуждение на расстоянии?

Я сижу, мысленно перечисляя свои недостатки, и наношу урон чувству собственного достоинства. Подбородок в прыщах. Нос усыпан черными точками. Бедра расплющились на пластиковом сиденье. Нет, это нисколько не успокаивает мои расшатавшиеся нервы.

Официантка приносит мне чашку кофе, и срываю крышечки со сливок из чаши, превращаю их в кучку оберток, которую разбрасываю и снова собираю. Я решаю сдаться и уйти. Мне не нужно встречаться с НН. Нам лучше оставить все как есть. Оставить его призрачным лучшим другом, хотя мне и нравится с ним флиртовать.

Дри: УДАЧИ! И если выяснится, что НН окажется Лиамом, то… так тому и быть.

Я: Ты сейчас серьезно?

Дри: Да. Это просто влюбленность. А у вас с НН намного реальнее.

Я: Мне страшно. Но не думаю, что он Лиам.

Дри: Я тоже.

Я: Ты настоящий друг.

Дри: Смотри не забудь про это, когда вы с НН станете безумными влюбленными, и у вас не будет ни на кого времени!

Я: Ха!

Дри: Он еще не пришел?

Я: Нет.

Дри: Он еще не пришел?

Только я снова собираюсь написать «нет» – мне нравится эта игра, она довольно забавная и хорошо отвлекает, – как он подходит ко мне, и у меня тут же душа в пятки уходит. В горле ком, а слезы застилают глаза, и мне плохо от всех этих нахлынувших чувств. Хочется их избежать, но выбора нет. Как же я могла так ошибаться?

Это Лиам.

Ладно.

НН – это Лиам.

Я пытаюсь прийти в себя, разобраться в ситуации. Во всяком случае, это не мистер Шакельман или Кен Эбернати. Лиам хороший парень, его жаждет самая красивая девочка школы. Конечно, это хорошая новость.

Лиам пока меня не видит. Он стоит у кассы и берет те бесплатные мятные конфетки, на которых, вероятно, повышенная концентрация грязи, но я узнаю его со спины. Лиам.

Лиам Лиам Лиам.

Он оборачивается, и его лицо преображается, когда замечает меня. Парень улыбается так широко. Интересно, что же такого я сделала, чтобы заслужить от него подобное приветствие.

Все время это был Лиам.

– Непривычно видеть тебя здесь, прекрасная незнакомка, – говорит он. – Не возражаешь, если я присяду?

Я молчу. Мне хочется достать телефон и написать НН: «Конечно. Вперед». А еще: «Я не понимаю». Но в ответ всего лишь киваю. По крайней мере, я знаю, что Дри на меня не злится. На худой конец, у меня есть хоть это.

У меня руки чешутся написать: «Ты не Итан. Я так хотела, чтобы ты оказался Итаном».

Хотя я знаю, что это жестоко. Это как если бы он сказал мне: «Я так хотел, чтобы ты была красивее».

– Приятно тебя видеть, – говорит Лиам и устраивается в кабинке через проход. Сегодня он грациозен, прямо как на сцене: уверенный и подвижный. Человек-оригами.

– Да. Мне тоже, – отвечаю я и пытаюсь улыбнуться в ответ. У меня получается, но улыбка не затрагивает глаз.

– Мне так неловко, и, возможно, сейчас не самый подходящий момент, но я хотел спросить тебя. Не хочешь ли ты, ну, знаешь, поужинать со мной как-нибудь?

Вот оно: Лиам приглашает меня на свидание. По-настоящему. В реальности. НН не на экране, а во плоти.

Но все, что я слышу, это голос Итана, его слова, которые он тоже произнес вслух: «Тогда, думаю, тебе стоит ему отказать».

Это было до того, как НН оказался Лиамом, а Лиам НН. Это было до тех последних десяти секунд, за которые все изменилось. А вдруг реально именно это: я и Лиам, а не я и Итан? Опять же, быть может, я все неправильно поняла. Ну и что, если иногда в магазине бывает неловко, и я не чувствую того, что нам с Лиамом есть о чем поговорить? И что с того, если он встречался с кем-то таким, как Джем? Люди постоянно делают плохой выбор.

– Я…

Я отпиваю кофе, заглядываю в чашку и подавляю ужас, растущий внутри меня, и желание покинуть кабинку. Мне нужно дополнительное время, которое дает телефон. Всего несколько секунд на то, чтобы привести мысли в порядок. Пытаюсь представить, что я написала бы прямо сейчас. Так было бы проще. Использовать пальцы, вместо языка. «Да», – отправила бы я. А может, «конечно». Или «клево». Или…

Но прежде чем в голову приходит ответ, я чувствую, как над столом нависает тень. Поначалу мне кажется, что это Джем, и она собирается ударить меня. Вот такой будет финал. Со мной, распластанной на полу. Что забавно, поскольку это не Джем. Драться не в ее стиле. Она выше этого.

Это Итан.

Итан Итан Итан.

Итан тоже здесь, и теперь я запуталась. Не знаю, как быть в такой ситуации. Он замечает Лиама в кабинке через проход, и его лицо омрачается, а потом и вовсе становится непроницаемым. Я мечтаю увидеть его улыбку, услышать, как он снова произносит эти шесть слов: «Тогда, думаю, тебе стоит ему отказать».

Конечно, это поможет мне со всем разобраться. Даст отличный повод уйти от НН, «трех историй», восхитительных полуночных разговоров и всего, что поддерживало меня последние несколько месяцев.

НН – это Лиам. Лиам – НН. Простое уравнение. Элементарная математика. Пора бы с этим смириться.

– Привет, – молвит Итан с мольбой в глазах. Он произносит те шесть слов, даже не проговаривая их вслух. Поэтому я не отвечаю Лиаму – по крайней мере, пока – и поворачиваюсь к Итану. Тяну время другим способом.

– Привет, – говорю я в ответ.

Но потом мне кажется, что я вообще поняла все неправильно и, вероятно, сплю наяву, потому что внезапно прямо за спиной Итана возникает Калеб, и, конечно же, они именно втроем должны появиться здесь, чтобы окончательно меня запутать. Это дурной сон. Должен им быть, ведь не могут же быть они НН все втроем одновременно. До этого мне снились подобные сны, где они были втроем – Лиам, Итан, Калеб – превращались друг в друга и обменивались футболками.

Но нет, на Калебе серая футболка. На Итане Бэтмен. А на Лиаме рубашка, потому что он, в отличие от своих друзей, меняет гардероб. Очко в пользу Лиама.

Если это сон, то в следующий момент они запоют. Будут петь мне серенаду «Девушка, которую никто не знает».

Но никто не поет.

И это не сон.

Ногти впиваются в ладони, чтобы убедиться. Больно.

– Как делишки? – спрашивает Калеб, переводя взгляд с меня на Лиама и обратно, а на его лице расплывается улыбка, так и говорящая: «Вперед, чувак». Так они с Итаном знали, что НН окажется Лиамом, и пришли сюда посмотреть, что будет дальше? Было ли все это одним большим розыгрышем? Ложью? Они затеяли это втроем?

Мысленно возвращаюсь к предложению отца вернуться в Чикаго. Интересно, выходит, такой будет финал? Я сяду в самолет униженная и с разбитым сердцем.

– Подожди, – произносит Итан, делая шаг назад, а потом два вперед. Неловкий танец. Он краснеет до корней волос. – Ты рано.

– Чувак, у нас тут кое-что решается, – встревает Лиам и переводит взгляд на меня, будто бы снова повторяя свой вопрос. Точно. Ужин. Если бы я не была так расстроена, то мне показалось бы милым, что НН начал наш первый разговор с приглашения на настоящее свидание.

– Лиам, – начинает Итан, кладя руку на плечо Лиама. Тот раздраженно ее сбрасывает. Боже, какая же я глупая. Разве не видно, что у этих двоих личные счеты?

«Не так давно случилась трагедия», – как-то сказала Дри.

Лиам заменил брата Итана в группе.

Тогда, думаю, тебе стоит ему отказать.

И опять я все неправильно поняла: эти слова не имели никакого отношения к тому, что я нравлюсь Итану. Он просто ненавидит Лиама. А это знание разрушительно.

– Ну почему ты всегда тень на ясный день наводишь?

Лиам встает напротив Итана. Месяцы, а возможно, годы сдерживаемой агрессии вырвались на свободу, и к несчастью я оказалась в эпицентре бури.

Руки Лиама сжимаются в кулаки, будто он готов подраться прямо посреди кафе, что, конечно же, самое глупое место для драки. Здесь дети, пластиковые кабинки и блинчики в форме смайликов. Разные виды сиропов. А в некоторые напитки даже добавляют засахаренные вишенки.

Калеб занимает позицию между Лиамом и Итаном. Итан поднимает руки в примирительном жесте. Не в его интересе размахивать кулаками или быть побитым. Хотя, может, я не в его интересе.

– Ты все неправильно понял, чувак. Все совсем не так, – говорит Итан, засовывая руку в карман. Он вынимает телефон. – Дай мне пару секунд.

Взгляд Итана обращен ко мне, а не к Лиаму, будто он разговаривает со мной. Понятия не имею, что происходит. Мне просто хочется и дальше смотреть на него. Для меня все происходит слишком быстро, я не успеваю ничего понять. Но вместе с этим события развиваются так медленно, что я могу слышать биение своего сердца и шум в ушах, чувствую теплоту чашки кофе, подрагивающей у меня в руках.

Мой телефон вибрирует. Входящее сообщение. Я опускаю взгляд. И читаю его.

НН: это я.

Я снова поднимаю взгляд. Итан нервно улыбается мне и, не глядя, печатает.

НН: я. не он. я.

НН: позволь напечатать заглавными буквами: Я.

– Ты? – спрашиваю я вслух. Без помощи рук. Слова именно там, где они мне больше всего необходимы.

Наконец, наконец-таки, понимание расцветает во мне.

Наши взгляды встречаются, и я не могу сдержать дурацкой улыбки.

– В самом деле. Это ты?

– Я, – отвечает Итан, протягивая телефон. – Ты пришла раньше. У нас было собрание «МегаО», которое затянулось, а потом он первым пришел к тебе.

Я перевожу взгляд на Лиама, который в замешательстве раскачивается на пятках, до сих пор злясь. Наблюдая за нашим разговором, но не понимая сути. Да и как он может понять? Я и сама-то едва понимаю.

Итан Итан Итан.

Итан – НН.

– Лиам, прости. Я не могу. То есть, это Итан. Это он, – лепечу я полную несусветицу, да это, по всей видимости, и неважно, Итан все равно садится напротив меня. Мы улыбаемся друг другу глупыми и мечтательными улыбками, все так легко, намного проще, чем должно было быть.

Лиам выглядит больше смущенным, нежели расстроенным. Калеб пожимает плечами и стреляет взглядом в сторону выхода, как бы говоря: «Давай, бро. Она того не стоит».

– Да пофиг, – небрежно бросает Лиам через плечо по пути к выходу, внимая совету друга. Калеб машет телефоном нам с Итаном – очевидно, это его прощальный жест – и бежит вслед за Лиамом.

– Ты? – снова переспрашиваю Итана. Мне нужно услышать это еще раз, дабы убедиться, что я не упала в обморок и не сплю.

– Приятно снова увидеть тебя, Джесси. Джесси Холмс. Я тот чудак, который писал тебе. – Итан нервничает, в его глазах вопрос. – Сегодня все получилось не так, как я хотел.

Я смеюсь, потому что чувствую намного больше, чем просто облегчение.

– Что? Ты не собирался ввязываться в драку?

– Неа. Не собирался.

– Не могу поверить, что это ты, – выдыхаю я. Я даже не понимала, что все это время сдерживала дыхание. Мой телефон вибрирует.

НН: ты разочарована?

Я: НЕТ!

НН: могу я сесть с тобой рядом?

Я: ДА!

Итан пересаживается ближе ко мне, и теперь его наши бедра соприкасаются. Меня окутывает запах Итана. Кажется, он пахнет кофе.

– Привет, – произносит он и тянется заправить прядку волос мне за ухо.

– Привет, – отвечаю я.

После мы немного поболтали, как раньше, но все-таки совершенно по-другому. Мы не работаем над проектом, а просто сидим вместе, потому что хотим этого. И теперь я знаю его, действительно знаю, ведь за последние два месяца мы общались посредством наших пальцев.

– Почему? – спрашиваю я. Он придвигается ближе и накрывает мою руку ладонью. Мы держимся за руки. Мы с Итаном держимся за руки. Не уверена, что когда-нибудь захочу отпустить его руку.

– Что, почему?

– Почему ты написал мне тогда?

– Дело в моем брате… Тогда мне казалось, что я разучился общаться с людьми. Отец отправил меня к психотерапевту, и она сказала, если я начну писать, то это мне поможет. А когда я увидел тебя в первый раз, в тебе было что-то такое, что заставило меня захотеть с тобой познакомиться. Ты казалась такой же потерянной, как и я. Вот так я решил написать тебе. Думал, писать под покровом анонимности безопаснее.

Он качает головой, как бы говоря: «Да, я странный».

– Ты еще кому-нибудь писал? – интересуюсь я.

– Ага, пару раз. Мне нравится наблюдать за людьми. Я рассказывал некоторым ребятам о кое-чем. Написал Кену Эбернати, что Джем списывает у него на математике. А с тобой все по-другому. Наш разговор затянулся на два месяца.

– Выходит, по твоим словам, ты что-то вроде Бэтмена в Вуд-Вэлли?

Он улыбается. Опускает взгляд.

– Не совсем. Это футболка брата. Глупо, но вот так.

– Я хотела бы задать тебе вопросы, а ты бы ответил на них.

– Мне нравится, когда ты задаешь мне вопросы.

– Расскажи мне три истории, – прошу я, потому что люблю их. Не хочу прекращать это теперь, когда мы общаемся в реальности.

– Первая: несмотря на всеобщую убежденность, я не употребляю наркотики. Они меня пугают. Даже обезболивающее не принимаю. Вторая: я выучил первую часть «Бесплодной земли» лишь ради того, чтобы впечатлить тебя. Обычно ночью я играю в приставку или читаю, пока не вырублюсь, но тут подумал, что так я буду выглядеть как-то круче.

– Сработало. Это фантастика. – В моем голосе сквозит улыбка. Понятия не имела, что способна на такое.

– Третья: моя мама со вчерашнего дня находится на лечении в реабилитационном центре. Но я не настолько наивен, чтобы быть оптимистом – мы уже пару раз через это проходили, – но хотя бы это уже что-то.

– Я… даже не знаю, что сказать. Если бы мы переписывались, то я, наверное, послала бы тебе смайлик.

Я сжимаю его руку – другой способ поддержки. Не удивительно, что у Итана бессонница. Его семья накосячила еще больше, чем моя.

– Твоя очередь. Три истории…

– Ладно. Первая: на самом деле я надеялась, что это ты. Была уверена, а потом нет. Думала, это Лиам, и мне плакать хотелось.

– Лиам неплохой вариант. Мне нужно быть с ним помягче. Особенно сейчас. Боже, он мне ноги переломает. – Итан улыбается. Он совсем не боится Лиама.

– Нет, он не станет. Лиам вернется к Джем, и они смогут стать королем и королевой на выпускном, сделав вид, будто ты этому даже помог, и все будет хорошо. Печально, я так хотела свести его с Дри.

– Кстати, насколько я оказался прав насчет того, что вы с Дри подружитесь?

– Ты был прав. Ты был прав насчет многого.

– Вторая…

– Вторая… – Я замолкаю. Чего я еще хочу сказать? Впервые за очень долгое время я чувствую себя на своем месте. Счастлива сидеть, не двигаясь. Прямо здесь. С ним. – Второе: спасибо, что стал моим первым другом здесь в то время, когда у меня никого не было. На самом деле… это многое изменило.

Теперь его очередь сжать мою руку, и это ощущение мне так нравится, что я прикрываю глаза от наслаждения.

– Третья история? У меня ее нет. У меня до сих пор голова кругом.

– У меня есть.

– Говори.

– Третья: я хочу поцеловать тебя, и очень сильно.

– Правда? – спрашиваю я.

– Да, – отвечает он. Я поворачиваюсь к нему, а он ко мне, несмотря на то, что мы в этом случайном кафе, и на нашем столике полно причудливой недоеденной еды, которую назаказывал Итан, чтобы позволить нам остаться за столиком последние три часа – естественно, блинчики, а также соленья и яблочный пирог, – все утекает на задний план.

Есть только он и я: Итан – это Итан это Итан и Джесси – это Джесси это Джесси, а также его губы, касающиеся моих.

Но иногда поцелуй – это не поцелуй не поцелуй. Иногда это поэзия.

КОНЕЦ

ОБРАЩЕНИЕ АВТОРА

Дорогой читатель,

В «Расскажи мне три истории» Джесси, моя главная героиня, ведет постоянный подсчет количества дней со дня смерти матери. Как и Джесси, я потеряла маму в четырнадцать лет, и, конечно, я не собираюсь жеманничать и делать вид, будто это простое совпадение. Это не так. Я тоже так делала: считала. На самом деле я до сих пор считаю, но теперь подсчитываю годы, а не дни. Уже двадцать четыре. Двадцать четыре?!? Как это вообще возможно? В «Расскажи мне три истории» я, наконец-то, набралась смелости взглянуть на тот период моей жизни, который давным-давно убрала в коробку, задвинула подальше и повесила большой красный ярлык под названием «Слишком больно». Я вовсе не хотела исследовать свои особенности, я хотела вникнуть в то чувство первой потери и последующей за ней реакцией. Снова вспомнить: каково это быть подростком, который сталкивается с самыми ужасными событиями, которые только можно вообразить на этом свете.

Но в тоже время, я совсем не хотела писать книгу о мертвой матери. Вместо этого я решила объединить одиночество первой потери с чем-то намного более волшебным и универсальным: красотой первой любви. Я не Джесси – она намного круче и дружелюбнее, чем была я в свои шестнадцать, и даже сейчас, если уж на то пошло. Но она моя версия, альтер-я, в той мере, в коей являются все мои персонажи, которые я сотворила. «Расскажи мне три истории» дало возможность подарить этой мне-не-мне Джесси то единственное, чего мне так не хватало в шестнадцать: чувство, что тебя видят по-настоящему. Чувство, что ты имеешь значение. Ввести Некто Никто.

Одна из самых удивительных вещей в подростковом возрасте то, что в этот период в жизни происходит полным-полно первооткрытий. Чего-то замечательного и чего-то… совсем не замечательного. В какой-то момент Джесси говорит о своей матери: «Она не увидит, кем я стану, когда вырасту, – эта великая тайна, кто я и кем мне предназначено быть, наконец-то будет решена, и на нее будет дан ответ». Сейчас, спустя двадцать четыре года после смерти мамы, на большинство моих вопросов ответы даны, даже если мамы не было рядом, чтобы увидеть, как это происходит. Когда я писала «Расскажи мне три истории», то вспоминала, какие чувства меня посещали, когда мой мир навсегда изменился.

Мне не хватит слов благодарности за то, что вы прочли эту книгу. И может для вас она может показаться обычной, для меня она намного чудеснее: моя первая книга в жанре подростковый роман. Мне понадобилось всего двадцать четыре года, чтобы набраться для этого смелости.

Джули Баксбаум

Notes

[

←1

]

Прим. пер.: старшая школа Вуд-Вэлли.

[

←2

]

Прим. ред.: корреспонденты, которых прикрепили к воинским соединениям, принимающих участие в вооруженных конфликтах.

[

←3

]

Прим. пер.: Диаграмма Венна – схематичное изображение всех возможных пересечений нескольких (часто — трёх) множеств.

[

←4

]

Прим. пер.: «valley» в переводе с англ. означает «долина».

[

←5

]

Прим. пер.: специальный проект на ютубе, где людям предлагается высказаться на самоутверждающие темы. Изначально задумывался как проект для помощи геям, лесбиянкам и трансгендерам по всему миру.

[

←6

]

Прим. пер.: Gem в переводе с английского – драгоценный камень.

[

←7

]

Прим. пер.: заявление, которое заполняется при поступлении в некоторые учебные заведения Америки. Содержание примерно следующее: «Я ручаюсь своей честью студента, что ни при каких обстоятельствах не воспользуюсь и не предоставлю несанкционированной помощи в сдаче экзамена или написании работы».

[

←8

]

Прим. ред.: «По домам!» – реалити-шоу, показывающее жизнь знаменитостей и все, что с ними связано.

[

←9

]

Прим. пер.: Сиалис – средство от эректильной дисфункции.

[

←10

]

Прим. пер.: Юридические нормы и стандарты обслуживания для фармацевтов.

[

←11

]

Прим. пер: «Guapo» – с исп. красавчик.

[

←12

]

Прим. пер.: «Gorda», «Gordо» – с исп. жирная, жирный.

[

←13

]

Прим. ред.: крупнейшая в мире сеть магазинов бланковой базовой одежды.

[

←14

]

Прим. пер.: «Rain» – в пер. с англ. дождь.

[

←15

]

Прим. пер.: «Sky» – в пер. с англ. небо.

[

←16

]

Прим. пер.: Гай (англ. Guy) – парень.

[

←17

]

Прим. пер.: Волонтерская Служба Западных Гавайев.

[

←18

]

Прим. пер.: Джорджия О’Кифф – американская художница-модернистка, самые знаменитые ее работы – крупные изображения цветов.

[

←19

]

Прим. пер.: Лу Рид – американский рок-музыкант, поэт, вокалист и гитарист, автор песен, один из основателей и лидер рок-группы «The Velvet Underground».

[

←20

]

Прим. ред.: в переводе А. Сергеева.

[

←21

]

Прим. пер.: Калифорнийский Университет Лос-Анджелеса.

[

←22

]

Прим. ред.: Синдром раздраженного кишечника – функциональное заболевание кишечника, характеризуемое хронической абдоминальной болью, дискомфортом, вздутием живота и нарушениями в поведении кишечника в отсутствие каких-либо органических причин.

[

←23

]

Прим. ред.: Запястный синдром – болезненное ощущение в запястье, возникающее после долгой работы на клавиатуре, пишущей машинке и т.д.

[

←24

]

Прим. пер.: Эппл (от англ. «Apple») – яблоко.

[

←25

]

Прим. пер.: «THUG LIFE» – аббревиатура выражения «The Hate U Gave Little Infants Fucks Everybody» – «Ненависть, которую вы дали детям, губит всех».

[

←26

]

Прим. пер.: Сейдж (англ. Sage) – в переводе с английского «мудрец».

[

←27

]

Прим. ред.: тут имеется в виду игра слов «back» ( с англ. назад) и «black» (с англ. черный).

[

←28

]

Прим. пер.: Сансет-стрип – часть бульвара Сансет, идущая через Западный Голливуд, является центром ночной жизни Лос-Анджелеса. Здесь находится множество ресторанов, рок-клубов и ночных клубов