Неприкаянные [Сабина Грубер] (fb2) читать постранично

Сабина Грубер

Коротко об авторе

Сабина Грубер — известная австрийская писательница, драматург и эссеист, лауреат многих литературных премий. Родилась в г. Мерано, в той части Тироля, которая ранее принадлежала Австрии, а в начале XX века отошла к Италии. Изучала германистику, историю и политологию в университетах Инсбрука и Вены. После окончания преподавала немецкий язык в Венецианском университете, затем в Клагенфурте. По словам самой С. Грубер, ее сформировали две культуры: немецкая и итальянская. Поэтому, несмотря на родной немецкий язык, ее все время тянет в Италию.

Не случайно герои первого романа Сабины Грубер «Неприкаянные» (1996), родившиеся на севере Италии, уезжают, спасаясь от гнетущего их одиночества, в Вену, а потом в Венецию. Этот роман С. Грубер назвала редким и почти неупотребляемым словом «Aushäusige», однако смысл его понятен: речь идет о людях, которые по собственной воле покинули родное гнездо и пытаются обосноваться где-то еще, но везде остаются чужаками.

С. Грубер избегает последовательного изложения событий. В ее книге сменяют друг друга на первый взгляд совершенно разрозненные эпизоды, настоящее перемежается прошлым; главные герои говорят, перебивая друг друга, и не всегда легко определить, кто есть кто, а может быть, это сам автор. Критик журнала «Ди брюкке» Петер Хандке написал о романе: «То, что столь многое остается открытым и лишь слегка затронуто, наполняет всю вещь ветром и светом».

Сейчас Сабина Грубер живет в Вене и пишет новый роман под рабочим названием «Предположение».

_________________

Издательство благодарит Отдел культуры Управления Федерального канцлера Австрии (ВКА) и издательство «Визер» за поддержку в издании этой книги.

Герои романа, неприкаянные, бегут от одиночества, чтобы наконец понять: тот, у кого не было настоящего дома на родине, не построит его ни в каком другом месте.

«Нойе цюрихер цайтунг»

НЕПРИКАЯННЫЕ

Посвящается

Аннемари Монауни Грубер

и Францу Томасу Майзлю

Глава первая

1

Вот, начинается, думает Рита, сейчас Эннио склонится над столом, смахнет прибор, тарелка с рыбьими костями перевернется, тут он всем телом наляжет на столешницу, дотянется до радиоприемника и примется рыскать по разным каналам, пока не поймает воскресную станцию и возгласы «гол!», «офсайд!» снова не заставят ее насторожиться и ждать. Только когда матч закончится и рюмки и тарелки снова окажутся в безопасности, она сможет покинуть свой пост, а он будет и дальше крутить ручки настройки или выключит радио вообще.

Рита надеется, что он уйдет из кухни, но он остается сидеть напротив нее, руки молитвенно сложены у подбородка, голова опирается на согнутые большие пальцы; и будто ее здесь нет вовсе, будто остатки еды сами собой убрались в предназначенные для того шкафы, он не отрываясь смотрит на пивные бутылки, которые все не исчезают из его поля зрения, хотя дверь холодильника хлопает то и дело. Рита поворачивается к нему спиной, бросает в мойку кастрюлю, гремит тарелками, ставя одну на другую. В последнее время она все реже его дразнит. Плечи у него как-то обвисли и презрительно дергаются, когда она на него смотрит. Эннио уже не способен различать вопросы и ответы; чтобы выразить сомнение и озабоченность, он закатывает глаза, шевелит губами и дергает щеками, а произносить внятные слова и фразы уже почти перестал. Он ковыряет ногтем дерево, болтает ногами — туда-сюда, пока это раскачиванье, постукиванье скамейки не начинают действовать Рите на нервы и она в раздражении не хватает его за ноги: прекрати, от тебя рехнуться можно!

У Риты не остается времени его отчитать: Эннио встает, чуть не падая ничком, словно не может устоять перед ее взглядом, но резко выпрямляется, чтобы оттолкнуться от нее, почерпнуть у нее силы пройти расстояние от кухонного стола до спальни, которое он одолевает с трудом, волоча за собой непослушные ноги, натыкаясь на мебель и притолоку.

Оставшись наедине со стульями, она думает: а что, если бы всего этого времени, всех этих лет не было, если бы она взяла и убила его, намеренно и коварно ударила бы и била до тех пор, пока голова у него не свесилась бы на грудь, не дернулась в последний раз. Избавясь от этого медленно разлагающегося, непрестанно пахнущего рыбой тела, она бы еще раз отважилась прорваться в жизнь. Но пока она мысленно отправляет Эннио в землю, он с храпом восстает к жизни: холм на постели шевелится, посреди анютиных глазок и хризантем вылезает наружу ступня. Опрокидывается ваза, свеча перестает мерцать.

Когда Рита на цыпочках выходит из дома, уже темно. Она сворачивает не в тот переулок, озирается: в свете лампочки над входной дверью копаются в мусоре кошки, разорванные