Короткие рассказы (Сборник) [Оксана Валентиновна Аболина] (fb2) читать постранично

Оксана Аболина КОРОТКИЕ РАССКАЗЫ

И ЕЩЁ ОДНА ВСТРЕЧА…

Сегодня редкая встреча. Не каждый год удается вытащить Гольдина на наши посиделки. Но если уж удается, то нужно быть готовым к тому, что он напьется до бесчувствия. Пока что язык у него не заплетается и речь еще связная, но он уже вошел в раж. Мы молча слушаем, наблюдая, как в нем набухает ярость.

— … и эти сссуки… у них, понимаешь, смертность низкая… они, ссуки, деньги гребут с родственников. Я, еврей, я ни гроша не беру. А они, русские… да что грить, мальчишки, говнюки, не умеют ни хера. А я режу только тех, кого они боятся. Да.

Взгляд его тяжелеет, тормозит на бутылке, он наливает себе еще и замолкает, думая о своем. Гольдин известный хирург-онколог. Известный тем, что ведет палаты смертников. Статистика его пациентов, увы, печальна.

Пока он погрузился в свои мрачные мысли, мы с Рюмом начинаем наш вечный спор о вере. Рюм — агностик, и любит меня подзуживать.

— А ты спроси у Гольдина, были у него, кто с того света возвращался?

— О чем это вы? — непонимающе взирает на нас Гольдин.

— Ну, Войно-Ясенецкий, хирург, святой вот у них, — Рюм кивает на меня, — писал, что люди возвращаются с того света и помнят, что там было. С тобой они таким делились?

Гольдин тяжело молчит. Потом отхлебнув глоток, начинает новый, мутный рассказ:

— Этого я не знаю. Кто такое скажет, если есть? Вот одно было. Случай один. Недавно. Мужик у меня умер. Прямо во время обхода. Я ему прямо на полу стал делать массаж сердца. Открытый.

— То есть ты разрезал ему грудную клетку…

— Слушай, да какая тебе разница, как это было? Что я резал, чем резал, что зажимал? Важно, что он ожил…

— И что?

— Да ничего, — говорит Гольдин. — На следующий день он ушел. Выписался. Не стал делать операцию. Просто ушел. Не сказал ни слова. И откуда мне знать — почему. Я вообще ничего не знаю…

Гольдин засыпает. Рюм ухмыляется, внимательно смотрит на меня. А мне — мне пора собираться домой…

О ВКУСАХ И ОБЪЕКТИВНОСТИ

Если я терпеть не могу рыбий жир, если меня тошнит от цветной капусты, то это значит только, что мне не нравятся рыбий жир и цветная капуста. Но это вовсе не значит, что рыбий жир или цветная капуста — дурные продукты. Мало того, даже если рыбий жир не нравится большинству людей на этой планете, это не значит, что это бесполезный продукт.

Зато я люблю чизбургеры, колу и сникерсы. При этом я понимаю, что это не самое полезное для человека питание. И думаю, что многие со мной в этом согласятся.

То есть я считаю, что мои вкусы и объективная ценность продукта — это вещи совершенно разные.

Почему когда речь касается литературы, то люди говорят, что «для одного шедевр, то для другого — рядовая вещь»? Разве духовная пища примитивней физической?

ПАЛАЧИ

Палачи ходят между нами, похожие и одновременно не похожие на нас. У них есть руки и ноги, голова и желудок, и даже сердце у них есть. Во всяком случае, в виде физиологического органа — непременно подобный атрибут имеется. Только любить они не умеют. Но очень, надо признаться, чрезмерно охочи поговорить о любви. Правда, ненависть им гораздо ближе. И тогда мы слышим: «Сжигать! Вешать! Резать!» Они, слава Богу, по большому счету безразличны к нам, и это дает нам возможность жить, пока они вдруг не заинтересуются нами. Интерес палача — неприятная штука, друзья. Однако, зря они думают, что сильны. И что конец света на носу — тоже зря думают. Самый верный признак конца света — оскудение в мире любви. А этого добра пока что еще хватает. Жаль, что они меряют только по себе…

ВДОХНОВЕНИЕ

Знаете, что такое вдохновение? Жуткая вещь. Ты ложишься спать, а через три минуты у тебя в голове появляются образы и строчки. И надо срочно записать. Включаешь свет, записываешь, кладешь блокнот с ручкой около кровати, выключаешь свет, пытаешься заснуть. Три минуты проходит. И снова та же история. Потом ты пишешь уже в темноте и блокнот оставляешь у себя в постели. И так — всю ночь напролет. И следующую. И через. А днем ты собираешь эти осколки воедино, пытаешься вспомнить, что за ними стояло. Не дай Бог, в темноте написать неразборчиво — будешь потом мучиться, вспоминать — бесполезно. То, что не записал, утеряно навсегда. Нервы на пределе. Обострены — и ты кожей чувствуешь дыхание космоса. Ощущение, что тебя разрывает изнутри на мелкие осколки. Сознание — постоянно на грани взрыва. Люди физически воспринимаются как вселенные, которые между собой соприкасаются, проходят одна через другую, или лежат далеко в стороне друг от друга. И ты сам — как новая вселенная, образующаяся из точки. Тебя разносит космическим ветром. Жар и озноб одновременно. И еще боль, которая комком сидит в животе и ждет часа своего выхода. Сила, да, ощущение чудовищной силы. А потом — когда все позади, опустошенность, слабость, уныние и ненависть к тому, что ты сам родил…

И об этом я мечтала