Ксеркс [Луи Мари Энн Куперус] (fb2) читать постранично, страница - 2

старавшемуся пробиться в передние ряды, рискуя при этом длинным полотняным хитоном^[2].

— Эй! Эй! Расступитесь, добрые люди, а тебя, грубый спартанец, чьи сандалии в очередной раз топчут пальцы моих ног, пусть покарает Зевс! Неужели я так и не сумею подойти поближе, чтобы поставить две своих мины^[3] на этого Главкона?

— Не лезь вперёд, борода, — возражал спартанец, — и благодари богов за то, что не расстанешься со своими деньгами, когда завтра Ликон свернёт шею вашему курёнку.

Тут он возвысил голос:

— Ставлю тридцать драхм^[4] на Ликона, господин глашатай! Значит, принято…

— И две мины на Главкона, — пискнул невысокий, устремляя вперёд взгляд блестящих, как бусины, глаз, но глашатай так и не услыхал бы его, если бы не обнаружившийся внезапно союзник.

— Кто здесь собрался ставить на Главкона? — вмешался в разговор молодой афинянин, уже успевший записать свой заклад. Ты, достойный муж? Тогда, клянусь совами Афины, глашатай должен тебя услышать! Подставь своё плечо, Демарат.

Просьба была обращена к соседу, также молодому жителю Афин. Располагая двумя усердными помощниками, седоволосый коротышка скоро оказался перед глашатаем.

— Две мины? — переспроси тот, склонившись вперёд. — Две мины за то, что Главкон побьёт Ликона? Но назови своё имя…

Невысокий мужчина горделиво распрямился:

— Симонид из Кеоса.

Толпа сразу же притихла. Даже самые ершистые из спартанцев тотчас исполнились почтения. Глашатай нагнулся, записывая.

— Симонид Кеосский… Симонид! Самый известный поэт Эллады! — вскричал первый из двух добровольных помощников коротышки. — Послужить такому знаменитому человеку — великая честь. Позволь мне пожать твою руку.

— С превеликим удовольствием. — Коротышка-поэт расцвёл от лести. — Но ты спас меня от молота и наковальни Гефеста. Что за вульгарная толпа! Расступитесь, тогда я смогу отблагодарить вас.

С помощью обоих защитников Симонид выбрался из человеческого водоворота. Под одной из изящных сосен, окружавших длинный стадион, он смог перевести дыхание и разглядеть своих спасителей. Оба были достойны внимания, однако резко контрастировали друг с другом.

Орлиный профиль первого из них, высокого и смуглого, свидетельствовал о примеси негреческой крови. Свой зелёный хитон он носил как отъявленный франт. Спутник его, отзывавшийся на имя Демарат, человек более светлокожий и светловолосый, являл взгляду Симонида истинно греческий профиль, украшенный короткой, аккуратно подстриженной бородкой. Окаймлённый пурпурной полосой плащ ниспадал с его плеч живописными волнами, берилловое кольцо с печатью и богато украшенный самоцветами пояс свидетельствовали о состоятельности и вкусе. Лицо его вполне могло бы показаться открытым и дружелюбным, если бы Симонид не припомнил вдруг старую пословицу, утверждавшую, что человеку со слишком близко посаженными глазами верить не стоит.

— Ну, а теперь, — начал поэт, готовый так же наделять комплиментами, как и слушать их, — позвольте мне поблагодарить моих благородных избавителей, ибо я не сомневаюсь в том, что столь достойные молодые люди принадлежат к самым знатным семьям Афин.

— Я не стыжусь своего отца, — ответил высокий афинянин. — Эллада ещё не забыла Мильтиада, победителя при Марафоне^[5].

— Значит, я жму руку Кимона, сына спасителя нашей страны, — обрадовался поэт. — О, как жаль, что я так долго пробыл в Фессалии и не видел, как ты рос. Благородный сын благородного отца. А твой друг… кажется, его зовут Демарат?

— Да.

— Как мне везёт! Ибо я встретился с Кимоном, сыном Мильтиада, и Демаратом, молодым помощником Фемистокла^[6], прославившегося во всём мире и среди афинских ораторов мудростью Нестора и Одиссея.

— Твои похвалы не соответствуют истине! — воскликнул второй из афинян, тем не менее не имевший ничего против них.

И остроязыкий Симонид разразился потоком восхвалений и лести, пока наконец Кимон не прервал его вопросом:

— И всё же, дорогой кеосец, если ты только сегодня прибыл на перешеек, зачем тебе так решительно ставить свои деньги на Главкона?

— Зачем? Потому что я, как и все греки, если не считать спартанцев, схожу с ума по Главкону. На всём моём пути из Фессалии, в Беотии, Аттике, Мегарах, люди говорили о нём, о его красоте и сноровке, о его ссоре с отцом, о его женитьбе на Гермионе, прекраснейшей из афинских дев, и о том, что он прибыл на игры, чтобы завоевать венок победителя и заслужить прощение Конона. Скажу откровенно, каждый попадавшийся мне погонщик мулов, должно быть, поставил на него не меньше обола^[7]. Все говорят, что он прекрасен, как рождённый на Делосе Аполлон, изящен, как юный Гермес, и скромен, как незамужняя дева… хотя в последнее я не верю.

Симонид перевёл дыхание, а затем обратился к своим собеседникам:

— Но вы