На распутье [Леонид Георгиевич Корнюшин] (fb2) читать постранично

Леонид Георгиевич Корнюшин^{1}

НА РАСПУТЬЕ (Исторический роман)

Часть первая Царствование Шубника

I

Развеяв прах коварного лжеца^{2}, Московское государство оставалось сиротою; на выборном царе, на Борисе, при всем его недюжинном государственном уме, порядком-таки обожглись, а монах — проходимец Гришка Отрепьев подлил такого масла в огонь, что никак не могли очухаться. Дело было худое. Не обожглись бы на Борисе — не пахло бы и самозванцем. Рыжий проходимец чуть было не натворил таких бед, что России для отмывания грехов хватило бы на век. Но Господь не попустил, не испепелил, не завалил до конца государство: оно лишь чувствительно похилилось набок и как-то пористо поползло. Станового хребта сатана-Гришка, однако, не сломал.

Князь Василий Иванович Шуйский^{3} после гибели Отрепьева и разгрома поляков в Кремле вернулся в свой дом, однако беспокойный и хмурый. До сего дня ему не приходило и в голову — самому примерить Мономахову шапку. Он так говорил своим ближним. И Василий Иванович не кривил душой. Когда Шуйский вместе с заговорщиками ворвался в Кремль и самозванец со сломанной ногой лежал под стеной, а его верный друг Басманов, исколотый мечами, лежал, уже бездыханный, около крыльца, когда задуманное удалось — сам Шуйский горел только одним желанием: покончить с расстригой и выгнать из Москвы поляков. То было великое благо для России — единственное, что удалось Василию Ивановичу за свою жизнь.

Княжна Мария Буйносова-Ростовская, на которую Василий Иванович имел виды, находясь на положении невесты, приехала в каптане^[1] из родительского дома следом за ним. О том, что произошло в Кремле, толком она еще ничего не знала. Мария, в цветущих юных летах, имела породистую осанку, так что отец говорил:

— Как ей не быть такой: мы-то, чай, от древнего рода князья — не чета теперешним выскочкам.

Рослая, полногрудая, с овсяным снопом волос, с глазами, подернутыми дымкой, княжна мало подходила невысокому, не по годам старому, с рябоватым бабьеобразным лицом, да вдобавок подслеповатому Шуйскому. Но мать, отец и ближняя родня делали все ради того, чтобы они соединились. Знатный род Шуйских со всем их богатством и возвышение Василия Ивановича зело прельщали семейство Буйносовых-Ростовских. Красавицу княжну в сенях встретила тетка Шуйского, смотревшая на брак царя с этой необъезженной кобылицей, как она ее называла, не иначе как на злосчастный, но, зная отношение Василия Ивановича, помалкивала, не говоря ничего против.

— Кажись, все обошлось, — шепнула тетка Шуйского.

— Так это правда, что князь Василий поднял на него бояр? — буркнула старая, не желая беседовать с девицей.

Лицо Василия Ивановича сразу просияло, едва он увидел в дверях Марию.

— Славно, что ты приехала, а то я уж хотел посылать за тобою.

— Самозванец убит? — Мария казалась испуганной.

— Этот польский холуй получил то, что заслуживал.

— А что же дальше? — спросила тетка.

Слова услышал вошедший брат Шуйского Дмитрий.

— А дальше настала пора Шуйских. — Тонкое лицо Дмитрия с аккуратно подстриженными усами и ухоженной бородкой выражало энергичное нетерпение.

— Ты об чем? — Василий Иванович поднял глаза на брата.

— Об том, что, окромя тебя, корону брать некому. Литвину, князю Мстиславскому^{4}, мы ее не отдадим. Голицыну — тоже.

По лицу Шуйского пробежало сомнение.

— Я повел бояр бить расстригу не ради того, чтоб сесть самому.

— А нешто не твоя заслуга, что с самозванцем покончено? — спросила тетка. — Ты рисковал головой! Что ж, пущай Голицын взлезет на трон? Или Федор Мстиславский?

— Я… об таком… повороте не думал. — Василий Иванович опустил веки, однако сладкая истома подступила к его сердцу, довольная улыбка тронула его губы. То заметила наблюдательная тетка.

— Князь Василий Иваныч имеет право по родству, — ответила дева Буйносова-Ростовская. — Ить он — Рюрикович!

Все замолчали, Шуйский стал на колени пред Иверской Божией Матерью и долго молился, а когда кончил, увидел неслышно вошедших князей Трубецкого и Голицына. Атаман Трубецкой весь клокотал, короткая борода его дергалась, он подступил к Шуйскому:

— Сегодня, князь, упустишь, завтра будет поздно. Земля горит! Немедля иди на Красную площадь, там много наших. Они тебя, Василий Иваныч, выкликнут царем.

— Надо идти, — кивнул Василий Голицын, — не то выползет новый проходимец!

Шуйский, не отвечая,