Генератор времени [Геннадий Мартович Прашкевич] (fb2) читать онлайн

- Генератор времени 321 Кб, 62с. скачать: (fb2)  читать: (полностью) - (постранично) - Геннадий Мартович Прашкевич - Алексей Иванович Гребенников

 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Геннадий ПРАШКЕВИЧ, Алексей ГРЕБЕННИКОВ ГЕНЕРАТОР ВРЕМЕНИ

Тени сизые смесились,
Цвет поблекнул, звук уснул —
Жизнь, движенье разрешились
В сумрак зыбкий, в дальный гул.
Мотылька полёт незримый
Слышен в воздухе ночном.
Час тоски невыразимой!
Всё во мне, и я во всём!..
Ф. И. Тютчев

Король Атлантиды

1
13 июня 20## года Смирнов проснулся на острове.

Тёмное неподвижное Обское море обступало остров со всех сторон. Лето выдалось жаркое, пыльные ветки свисали с берёз как веники, огромная река Обь обмелела, навигация на ней давно уже ограничивалась плоскодонными и малыми судами, а баржи большого тоннажа, полные щебня и железобетонных изделий, тоскливо приткнулись к забитым грузами причалам.

«Сколько же я спал? Почему я опять на острове?»

Вместе с этими смутными мыслями пришло и закрепилось некое тревожное видение девы речной. Ну, да, как ещё её назвать? Речная. Генерал так её и называл, и в записях свидетелей она проходила под этим именем. А Цезий — друг, собутыльник рыжий — вообще заявил: «Деву увидишь, сразу узнаешь».

«Да как я узнаю, если никогда не встречал?»

Но Цезий твёрдо стоял на своём: узнаешь! И добавлял: её все узнают. Сфотографировать деву невозможно, не фиксируется она ни на плёнке, ни в памяти цифровика, но вот так — глазами — видели деву многие. Выплывает иногда на лодке. Что значит откуда? Никто этого не может знать. На улицах Бердска её не встречают, и в деревнях прибрежных она не зарегистрирована. Генерал Седов тоже обратил на это внимание. «Вот смотри». И показал несколько старых фотографий (значит, когда-то фиксировалась?) — дева как дева, в полосатой кофточке, ей идёт. А имя? Ну, есть некоторые предположения. Год рождения? Ну, тоже есть некоторые предположения, правда, с действительностью не совпадают.

«Вот и выяснишь, — сказал генерал. — Ты, Смирнов, в штате у меня числишься аналитиком, значит должен уметь определять пол, возраст и сущность движущегося мимо тебя существа! А тут не просто живое существо, тут дева речная. Никто её за руку не держал, но многие видели. Вот приказ тебе — разговориться, подружиться. Всё же идёт двадцать первый век, не средневековье».

2
Голова у Смирнова не то чтобы болела — она просто разламывалась, она томительно ныла, он не контролировал ни движений, ни мыслей своих, всё как-то сплеталось нехорошо.

А начиналось красиво.

С Федосеичем и Цезием хорошо сидели.

Костёр красиво потрескивал, нисколько не дымил.

В сухую погоду плавник сгорает без дыма, как хороший артиллерийский порох.

Сидели, говорили — о низкой воде, о засухе, о тайнах жизни, о волнующих тайнах Вселенной, о времени и человеческой душе, о девах речных и вообще о девах и о таком, что в пределы отдельной мысленно представимой Вселенной (так Цезий выразился) даже не вмещается. Цезарь при этом, как толковый предприниматель, часто отвлекался, клонил к альтернативной энергетике. Вселенная, даже мысленно представимая, позитивно клонил, она одна на всех. Я из рода шаманов, я это тонко чувствую. Со временем поставим на берегах стройные ряды ветряков, вот тебе и лампочки сияют, и полный холодильник фырчит, и воздух чист и прозрачен. Ну, а Федосеич — тот, напротив, мотал головой, как конь. Спорил, протестовал. Ну, поставим ветряки, и что? Стихнет ветер, лампочки погаснут, воздух смутится, не хочу так. Цезарь в ответ: я чувствую, всё хорошо будет, верь мне. Мы городские крыши чудесными солнечными батареями покроем. Но Федосеич опять гнул своё: солнце сядет, лампочки опять погаснут, не хочу так. Да брось! Я из рода шаманов, неумолимо клонил Цезий. Мы гидротермальные скважины начнём бить.

А если грунт поплывёт?

Короче, не вставляло Федосеича.

А потом — туман. А потом — может, сон приснился.

Но видел, видел Смирнов, как из нежного ничего, из сизоватого, призрачного ночного тумана, из чудесного невидимого смога, отдающего по всему сонному берегу смолистым дымком, — медленно выступил облупившийся нос простой деревянной лодки и речная дева — с веслом. Не открывая глаз, Смирнов сразу определил и пол, и возраст, и сущность, с этим вообще вопросов не было, — чудесная сущность.

А она спросила бестрепетно: «Алкаш?»

Он возражать не стал: «Мне бы только на тот берег!»

Дева речная подумала и кивнула: «Ну, ладно. Полезай в лодку».

Интересная, скромная. Известно, живёт без регистрации в отделе милиции. И волосы распущены, как у русалки. Ни разу не привстала, как прилипла к скамеечке, и весло в руках, только спросила:

— Ты кто?

Он ответил:

— Энтомолог.

Не хотел врать, но очень уж лицо у неё было нежное.

Удивилась: «Это как же так получается? Ты рыб изучаешь?»

Он безмолвно кивнул. И хорошо, что она — не из нынешних умников, которые даже про стрекозу все пакости знают. Ну, рыб изучает. Подумаешь. Сейчас перевезёт на материк, там и представлюсь деве речной по всей форме. Затылка её не видел, но в памяти, в придонных её тайных струях, мелькало почему-то неясное видение: настоящий нежный девичий затылок в трогательных кудряшках. Даже пожалел, что представился энтомологом. Той девушке, с тем затылком и кудряшками, врать бы не стал. Он и видел-то её один раз. Дежурил как-то в Управлении, и вызвали лейтенанта Смирнова в зал заседаний, передать генералу Седову планшет. Спинами к входной двери сидели в зале на стульях с высокими (бронированными) спинками человек пятнадцать — никто не повернулся, никого в лицо Смирнов не увидел, только затылки. Генерал за столом негромко, с каким-то особенным значением втолковывал собравшимся про дельту, про какие-то треки, и всё такое прочее, а Смирнов видел затылки — тяжёлые, внимательные, в складках, и всё равно внимательные, а среди всех этих мужских затылков один женский — трогательный, в кудряшках.

3
Безумно болела голова.

Можно сказать, страстно болела.

Считал, проснётся на материке, а проснулся у кострища на острове. На первых минутах подумал: может, дева просто приснилась? Может, Федосеич и Цезий меня не бросили, перевезли на материк, а там только выпустили в неизвестном лесу, как дикого зверя — пасись, мол, Смирнов, ты уже на материке.

А он не на материке. Совсем не на материке. И пить очень хочется. Да что же это такое? — подумал в отчаянии. Я же на пресном море. Всего-то и дел, что наклониться к мутной воде, упасть на колени, решиться, сделать душевное усилие и жадно, по-звериному, лакать, пить, черпать ладошками прохладную воду, чёрт с ней, с дизентерией! В конце концов, не в сказке живём. «Не пей, козлёночком станешь!» Интересно, как это — козлёночком, если ты уже козёл?

Ох, песчаный берег. Ох, столб деревянный в наклон — с побитыми фарфоровыми изоляторами. Всё было на берегу до ужаса знакомо, всё потихоньку всплывало из потрясённой памяти. Подёрнутое пеплом кострище, затопленные рыжие руины на берегу, мрачный доисторический кирпич, заиленные пески, мутные пакеты, битое стекло, щепки.

Смирнов от души поддал ногой пустую бутылку.

За пару лет работы в Управлении он сумел подняться до третьего руководителя второго резервного информационно-аналитического отдела. Под началом — три сотрудника (сотрудницы), считая его самого; правда, одна сотрудница постоянно в декрете, другая — в командировках. Но это ничего. К девушкам Смирнова всегда тянуло. Он только о бывшей невесте старался не вспоминать, напрочь вычеркнул её из памяти. Два года назад, уезжая по делам, позволил невесте заниматься математикой (перед экзаменом в университете) с одним спортивным лбом с параллельного. Считал, до дурного не додумаются. А они додумались.

Зато теперь сам себе хозяин. Можно поехать в Индию, в Африку, в Австралию. Куда хочешь можно поехать, только вот денег нет. Можно даже помогать ближним: племяннице скрипку купить, тётке — путёвку в санаторий, и всё такое прочее, только вот денег нет. Всегда с завистью (светлой) смотрел на генерала Седова. Тот везде бывал, всё видел, всех знал, и деньги у него водились, и люди перед ним раскрывались. Однажды пожилой закоренелый фигурант из «чёрных копальщиков» в присутствии Смирнова — сам! добровольно! — рассказал генералу, что ничем плохим в древнем сибирском городе Бердске не занимался, а просто отправился с приятелем посмотреть «старый город», то есть затопленную часть Бердска. Не обогащаться он туда отправился, а знаний себе прибавить. Он историей интересуется, подбирает только то, что валяется под ногами. Вот, скажем, валяется золотая монета, которая важна для развития отечественной истории, он её подберёт. И передаст, понятно, куда надо. Генерал на это заметил с сомнением: нам умники не нужны.

И добавил с тем же разумным сомнением: нам разумные потребители нужны. Понятно?

Фигурант кивал.

Он же ничего такого.

Он просто добрался с приятелем до улицы Морской, есть в Бердске такая.

Ну, оставили свою машину («королла» дешёвенькая, подержанная) рядом с автобусной остановкой, а сами с лопатами (так просто, на всякий случай) и с заплатанным вещмешком двинулись в район Старого мыса. Конечно, сами знаете, нет там никакого «старого города» — только пыльные камни, скучные заросли шиповника и погода фееричная: ветер уши только не отрывает. Само собой, встретили аборигенов: один бритый, другой кривоногий. Спросили: «Слышь, аборигены, как тут в старый город попасть?» А они не понимают: «На остров, что ли? На Хреновый?» Типичные потребители. «Почему обязательно на остров? — фигурант говорит. — Нам говорили — старый город». — «А-а-а, — догадались. — Вы водолазы, что ли?»

Хорошо, появились парень с девушкой. Оба в военных штанах с лампасами, дисциплинированные. Эти чётко указали: старый город, по-другому — старый Бердск, ну прибрежную часть его, затопили ещё при советской власти, так что аборигены правы: туда теперь можно только в водолазных костюмах. Или, засмеялись, с девой договоритесь. С речной. И понеслось. У девы речной — деревянная лодка, у девы — некрашеное весло, к ней с глупостями не пристанешь, она сама любит историю. Такая умная.

А может, такая дура, несколько ревниво добавила девушка в военных штанах.

4
Зато Смирнову повезло с картой.

Ветхая, подклеенная на сгибах, с карандашными пометками.

Генерал Седов выложил на стол плоскую папочку, а в ней лежала эта вот подклеенная на сгибах карта Бердска и окрестностей — ещё советского времени, то есть до потопа. Там же хранилась вырезка из местной газеты под красивым названием «Море хранит свои тайны» — от 15 июля 1959 года, тоже из далёкого прошлого. И там же короткий машинописный список неизвестных людей (может, свидетелей), к которому прикреплен был скрепкой донос на известного (к сожалению, покойного) академика по фамилии Будкер.

Донос, кстати, ничем не выдающийся, такие писали во все времена.

И на академика Келдыша такие доносы писали, и на академика Вавилова, и на Вернадского с Ферсманом, и, само собой, на Лаврентьева.

В самом деле, самый обыкновенный донос, никаких открытий. Рутинный способ преобразования действительности, как выразился бы сам академик Будкер.

«Я, как полностью преданный нашему развитому обществу человек, хочу привлечь внимание, — писал неизвестный доброжелатель, — к безответственному поведению некоторых высокопоставленных чинов нашего научно-исследовательского института, обладающих большими правами, но находящимися постоянно не в ладах с собственной совестью и с понятиями о строжайшем соблюдении гостайны…

Так, в прошлую среду в 5 часов 37 минут вечера, когда все сознательные сотрудники ещё заняты производственными процессами, в кабинете академика Будкера…

Самым бесстыдным образом проявляя халатность.

Нарушая элементарные нормы трудовой этики…

Не только кофе, но и потакали друг другу. Академик Будкер, а также сёстры, младшие научные сотрудницы по фамилии Хомячки — Лера и Люся… Не решаюсь повторить то, что там говорили. Но, как человек простой, привожу самые вопиющие факты…»

Но и факты выглядели как-то неопределённо.

Особенными лунными ночами, когда электромагнитное поле Земли входит в противофазу с другими полями, особенно Солнца и Юпитера, циклотрон в институте начинает странно светиться, и если всмотреться в это сияние, то можно понять прошлое либо будущее. А портрет академика Будкера на стене в этот момент как бы размывается по краям, смотрится как обугленный. А в книгах наблюдений записаны (лично академиком) всякие дурацкие шуточки. Этот академик Будкер, особенно подчёркивалось неизвестным доброжелателем, любит всякие такие вот шуточки. Если встречает на лестнице своего заместителя физика Сагдеева, непременно спросит: «Вы зачем нашу Русь триста лет угнетали?» А Сагдеев в ответ: «А вы зачем нашего Христа распяли?»

В то время как вся страна.

Ну, а в газетной вырезке речь шла о золоте.

Местный корреспондент писал о том, как в середине прошлого века неизвестный по фамилии товарищ на берегу рукотворного Обского моря случайно нашёл монету. Не простую монету, а десять граммов чистого золота. На реверсе — хищный угловатый дракон, по ободку — значки, похожие на китайские. А вот на аверсе (рисунок прилагался) профиль царственного, даже величественного человека.

«Узнаёшь?» — спросил генерал.

Лейтенант Смирнов подошёл к зеркалу.

Ну, чего же не узнать? Сам, как двуглавый орёл, царственно повёл головой вправо-влево. Не как простой лейтенант, а величественно, даже величаво кивнул. Похож, кто ж спорит? Подумал про себя: а вдруг, правда, в будущем совершу подвиг, оставлю свой след в истории? И прилагавшийся к доносу список запомнил.

Борисов В. И.

Желонкина Света.

Хмельницкий С.

Етоев А.

Барыгин Ц. И.

Охлопьев Ф. Ф.

Лонгинов И.

Заточий Клавдий.

Заточий Л.

Никонова Л.

Ларионов (без инициалов).

Крюков Ф. Д.

5
Потом генерал выложил на стол результаты недавнего компьютерного анализа, а из этих результатов следовало, что изображение (в профиль) на золотой монете, отчеканенной, возможно, два или три века назад (или вперёд?), полностью (100 %) совпадает с аналогичной (в профиль) фотографией лейтенанта Смирнова.

— Подделка, наверное, — покачал головой лейтенант.

— Ещё скажи, что и дракон поддельный.

— Ну, насчёт дракона не знаю. — Смирнов отвечал коротко и точно, как учили когда-то в Спецшколе, но в голове так и вертелись (совершенно не к месту) слова из доноса: «Я, как полностью преданный нашему развитому обществу человек». Боясь выдать себя, коротко пояснил: — Ну, этот. Который на монете. Может, это мифологическая личность. Какой-нибудь. Атлантиды король.

— На Обском-то море?

«Самым бесстыдным образом проявляя халатность».

Как там дальше было? «Не только кофе… Но и потакали друг другу…»

Потакать-то потакали. Но ведь, кроме своих ускорителей, защищали излучениями хлеб от вредителей — на полях, конечно. Искали новые способы воздействия на раковые клетки. Обеззараживали сточные воды. И никто им этого не поручал, сами брались. Смирнов прямо так и видел этих миленьких научных сотрудниц по фамилии Хомячки — Леру и Люсю.

«Привожу только вопиющие факты…»

Неспроста это. Потому и сказал вслух:

— Ну и что? Ну и на Обском. У меня всё равно отпуск.

— Куда собрался? — уточнил генерал.

— Куда отпускных хватит.

— А куда хватит?

— На море.

Уклончиво сказал. На море.

Не на Эгейское там, и не на Южно-Китайское.

И даже не на какое-нибудь Карибское, а просто — на море.

И генерал Седов понял. На Обском море, сказал, сейчас ветерок. Слепней, комаров, мошку, всякую нечисть вмиг сдувает. А под старым Бердском, старики говорят, люди, правда, часто прятали золото. Банкам, наверное, не верили. А ещё, негромко добавил генерал, где-то в том районе располагался секретный полигон академика Будкера. Гоняли там какие-то сложные физические приборы до умопомрачения света. Нет, нет, это такая фигура речи, успокоил Смирнова генерал. («Хочу привлечь внимание к безответственному поведению некоторых высокопоставленных чинов нашего научно-исследовательского института».) Известно, что академик Будкер занимался разными научными вопросами, в том числе вопросами времени. Конечно, не в том смысле, чтобы экономить на плановых работах, — а искал фундаментальные принципы. Вот, к сожалению, не успел довести работу до конца, умер. Так бывает. А потом началась перестройка. Сам знаешь. Кому-то в голову пришло, что вопросы времени, наверное, быстро не окупаются. Реформы пошли, и всё такое.

Закончил генерал несколько даже риторически:

— Это хорошо, Смирнов, что ты едешь на Хреновый остров.

Было видно, что генерал от души радуется выбору своего сотрудника: не на Карибы едет, не на Мартинику, не на чужие Бермуды — наш старый Бердск решил навестить!

Покивал доброжелательно: «Может, с девой речной увидишься».

«А надо?»

«СТ»

1
С Цезием Смирнов познакомился на стоянке плавсредств (Шлюзы).

Джентльмен под сто сорок килограммов весом, ростом метр девяносто пять и вдобавок с огненной рыжей бородой. При нём находился сухонький мужичок, ничем особенно не приметный, правда, и у него росла бородёнка, тоже неприметная. Подсел Цезий к Смирнову в буфете. Держался просто: «Привет! Я из рода шаманов. Тонко мир чувствую». И кивнул в сторону неприметного: «Федосеич».

Оказалось, он тут на стоянке плавсредств искал удобный катер для переброски на остров Хреновый сотрудников и сотрудниц одного мощного строительного предприятия. Корпоратив, весёлые посиделки, всё такое. «Так что, не спрашивай, что Родина может сделать для тебя. Лучше спроси, что ты сам можешь сделать для Родины?»

Через полчаса Цезий проникся к Смирнову самыми дружескими чувствами и (после очередных ста граммов) вызвался лично показать ему остров, который все почему-то называли Хреновый. Всё равно ему хотелось проверить нанимаемую посудину. С этим согласился и совладелец посудины, по совместительству капитан и боцман — тот самый сухонький неприметный с бородёнкой Федосеич. Всё интересовало пытливый ум Федосеича: приглубые и поверхностные течения, изрезанность местных берегов, степень посещаемости указанных берегов, флора и фауна, слухи и сплетни, особенно про дев речных. «Я слышал, их хватаешь, а толку никакого. Их лапаешь, а рука как сквозь туман проходит…»

Смирнов прислушивался.

Чего ж не побывать на острове?

Осмотрится, прикинет, что к чему, и через пару дней вернётся на остров уже один — с палаткой, с ситом, с сапёрной лопатой, с фонариком. Он, конечно, не знал, как надо правильно искать старинные золотые монеты, особенно украшенные его собственным профилем, но был уверен, что сообразит. Непременно сообразит.

Дева опять же. Зачем её лапать? Ты её правильно попроси.

2
Благодаря мастерству Федосеича дошли до острова быстро.

Пришвартовалось в бухточке, там, где на берегу торчали осыпающиеся руины древнего кирпичного строения. За прибитой к камням огромной сухой корягой медленное течение раскручивало мутные шапочки пены.

«Ты это знай. Я из рода шаманов. Чувствую тонко».

Закрепив это в мозгах Смирнова, Цезий ушёл за дровами.

С непривычки (Федосеич невдалеке забросил удочку в воду) Смирнов развёл костёр до небес, как на пионерском слёте. Стало хорошо. Стало уютно. А когда стемнело и чёрные тени загадочно заколыхались за пределами освещённого круга, вернулся к костру Цезий. Дров принёс немного, но вид у него был всклокоченный, будто лазал по оврагам. Может, что искал? Бог с ним, всё равно не нашёл. А вот Федосеич принёс крупного колючего судака.

Смирнов от критики всё же не удержался:

— Федосеич, зачем тебе борода? Почему не бреешься?

— А у меня девушки нет, для которой бриться.

— Ну, брился бы сам для себя.

— Сам для себя я пиво пью.

Так ответив, Федосеич занялся судаком.

Он сразу решил запечь судака в глине, но нужной глины на песчаном берегу не нашлось, Федосеич обмазал судака грязью. Рыба только что не смеялась от щекотки. Зато получилось так вкусно, что Федосеич по своей воле принёс с борта заначку — литровую бутыль мутного цвета. Со значением объяснил: «Сам настаивал. Исключительно на ягодах. Чистая, как слеза».

Чьи могли быть такие мутные чистые слёзы, Федосеич не пояснил, а ягоды по вкусу очень напоминали волчьи. Хотя какая разница? Разговор у костра всё равно получился. Хороший добрый долгий разговор, как положено у друзей. Цезий в основном упирал на тонкое чувственное восприятие окружающего, а Федосеич настаивал на приоритете рыбной кухни.

3
Оба выбора Смирнов одобрил.

И в итоге впал в некое беспамятство.

И вот сейчас во всём пытался разобраться.

Ну, отстал он ночью от Цезия и Федосеича. Ну, ушли они, наверное, на своём плавсредстве на материк, таков расклад, что поделаешь? Но опять, опять всплывало в памяти: дева речная. Она-то была?.. Или не было никакой девы?.. Гладко подобранные волосы, зеленоватые глаза. Нет, была, была. Или всё же приснилась?.. Иначе как бы остался на острове?

И как унять головную боль?

«Безответственное поведение некоторых высокопоставленных сотрудников».

Серая вода, серый жар, песок такой же серый, с утра горячий. На сером фоне всё казалось одинаково серым. Пытаясь унять томящую и стреляющую головную боль, Смирнов пытался представить, как выглядели в реальности все эти неизвестные апостолы-свидетели из списка.

Борисов В. И., наверное, толстяк, бородища, как у старообрядца, каким ещё быть Борисову В. И.? Свидетельствует исключительно молчаливым наклоном большой головы, всегда с уважением. Желонкина Света — лиса хитрая. Такая, знаете ли, хорошо прожившая жизнь девушка средних лет. Лицо остренькое, недавно развелась с мужем. Хмельницкий С. — бывший полковник. Это однозначно! Только про Етоева А. трудно сказать. Может, он интеллигент в первом колене? Зато вот Барыгин Ц. И. Этот, ясный день, работает охранником, голос низкий, коптит небо, правда, без фанатизма. Ну, ещё Охлопьев Ф. Ф. Не знаю, кто такое. Лонгинов И., — почему-то без отчества. Заточий Клавдий. Этот, на спор, с бабьей мордой, себе на уме. А Заточий Л. — или брат его, или сестра. Про Никонову Л. нечего и говорить? Куда такой податься, как не в бухгалтерию? У Ларионова даже инициалов нет, наверное, в пьяной драке отбили. Опять же, Крюков Ф. Д. Этот, может, и не дурак, но всё равно не он, нет, не он написал толстую книгу «Тихий Дон».

Думалось с утра тяжело. Даже очень.

Это в кабинете академика Будкера шутки шутили.

Прямо при сёстрах шутили, при миленьких шустрых младших научных сотрудницах по фамилии Хомячки — Лере и Люсе. Академик при них, наверное, сильно добрел и раскрепощался. Вот, дескать, в воду не пойду, пока не научусь плавать. К чему такое? Шутки шутками, но неизвестный доброжелатель указывал: «привожу только вопиющие факты». Тогда, в год доноса, почему-то пришло в голову Смирнова, почти сорок лет назад, много говорили о близком конце света. Ну, там календари майя, нервные гадальщицы, шведские предсказатели, французские вырожденцы, однополые браки. Судя по намёкам неизвестного доброжелателя, разговор в кабинете академика Будкера мог идти и об умении плавать, и о конце света. Двум сёстрам вместе тогда и сорока не было, а известному академику перевалило за семьдесят.

Вот вам и проблема времени. Решать, решать надо проблему. А то писали в доносе: однажды откроется бетонная плотина, и мутная обская вода с рёвом хлынет на город, на берега, — неведомое обнажится.

Правда, в этом месте неизвестный доброжелатель («полностью преданный нашему развитому обществу человек») начинал путаться, чего-то не договаривал. Не указывал, например, какое это там неведомое обнажится? Не сестёр же Хомячков — Леру и Люсю — имел в виду? Хотя, вообще-то, народ наш любит неведомое. Огород вскопать, двор прибрать, конюшню вовремя почистить или дров нарубить — на это обычно у народа времени не хватает, а вот обсуждать неведомое, глубокие шурфы бить в поисках волшебных кладов — на это время всегда найдётся. Потому, в свою очередь, пугал академик Будкер миловидных сестёр Хомячков, в наших огородах и водятся в основном улитки.

Не совсем обычные, конечно.

И название у них не совсем обычное.

Название необычных улиток академик (судя по доносу) произносил с некоторым иностранным акцентом: krknpk. Сразу понятно, что не простые, ох не простые это улитки, может, вообще инопланетные захватчики. Солнечным ветром заносит таких в земную атмосферу из космоса, и с дождевыми каплями выпадают они на земли и океаны.

И сразу начинают расти. Назначение у них такое: стать гигантскими.

Стать по-настоящему гигантскими и захватить всю нашу благодатную планету.

Это счастье, что на Земле улиток krknpk сразу же активно поедают отечественные птицы и рыбы. Не успевают улитки вырастать до гигантского размера. Но всё равно когда-нибудь эти ужасные инопланетные улитки нас поработят, пугал миловидных сестёр академик Будкер. И вас поработят, гражданин Ларионов, пусть вы и без инициалов, и вас, Желонкина Света, и вас, бывший полковник, и всех других уцелевших свидетелей, и даже вас, да! — и вас! — молодые сёстры Хомячки.

Никаких исключений!

Смирнов смиренно спустился к мутной воде.

Страдая, присел на кривую корягу у кирпичных руин.

Жарко. Тихо. Неподалёку торчала из заиленного песка заполненная водой старая чугунная ванна. Заплесневела. Тоже проблема времени. Краем глаза заметил: под корягой шевельнулась рябая тень.

«Щука?» — спросил.

Если и щука, всё равно не ответила.

Рядом матерчатая лента валялась в грязном песке.

Сочетание черни и золота смотрелось торжественно, даже празднично, но почему-то вызывало дрожь. Смирнов встал, поёжился (на жаре-то) и опять прошёлся по пустому берегу, оглядывая очертания далёкого зелёного материка. Сжал гудящую голову ладонями (интересно, на какой всё же ягоде настаивал Федосеич свой напиток?) и вспомнил к случаю майора Тихомолова, который в химическом отделе Управления прославился тем, что изобрёл мощное похмельное средство, специально для вооружённых сил. Мечтал массово поставлять «Средство Тихомолова» («СТ») в вооружённые силы, но что-то там не дотянул, не доработал документы, заявки, экспертизы, короче, не пробил стену бюрократии. А зря. Потому что «СТ» не просто снимает головную боль — «СТ» вообще сразу и напрочь отбивает тягу к тому, что человек пил накануне. Скажем, нажрался прапорщик У. палёной водки, умирает от разлива негативных чувств, а тут — «Средство Тихомолова»! И голову вылечил, и к палёной водке больше никогда не прикоснётся. Майор свои эксперименты тоже начинал с простых напитков, только потом перешёл на всякие другие, более сложные, а уже за ними — ром, виски, бренди, ликёры, портвейн, вермут; прошёл майор огромную дистанцию и теперь перебивался исключительно на квасе и на воде, из Управления уволился.

Смирнов мрачно брёл по берегу.

Песок под ногами скрипел: хурт-хурт, будто стадо козлов жрало капусту.

Вернулся к коряге. Лучше не стало. Голова кружится, блики играют. И под корягой что-то поблескивает. Нагнулся и увидел в затопленном пластиковом ящике с прозрачной верхней крышкой мелкие стеклянные пробирки с притёртыми пробочками, каждая пробирка граммов на пятьдесят. Никакой особенной радости Смирнов от увиденного не испытал, просто запустил правую руку в воду и с усилием отодрал прозрачную пластиковую крышку, выковырял из гнезда пробирку. Пятицветная радуга весело вспыхнула, заиграла в чудесной на вид жидкости.

Было лейтенанту Смирнову так плохо, что он вскрыл пробирку.

А вдруг это «СТ»? Мало ли. Какие такие последствия? Рано ещё думать о последствиях. Потом подумаем. Главное сейчас — спасти честь, здоровье и разум. В конце концов, что может заключаться в такой вот аккуратной прозрачной пробирке? Конечно, лекарство. А зачем производятся лекарства? Да как раз затем, чтобы спасать честь, здоровье и разум.

Глотнул, и глотку будто огнём обожгло.

Спотыкаясь, отволок ящик в кусты, чтобы в следующий раз не лезть прямо руками в грязную воду. Для порядка следы замёл. Чёрт знает, что в этой мутной воде рассеяно, растворено после того, как затопили часть Бердска, а ещё деревню Жуковку и другие окрестные деревни и поселения.

Музыка лёгкая неслась над морем.

Потом рык раздался — дальний, тревожный.

Но голова уже не болела, просто чудился запах грибов.

Смирнов, отдуваясь, присел, прижался спиной к тёплой коряге.

Кажется, это Федосеич прошлым вечером рассказывал, что по Хреновому острову грибы ходят. У них, у местных грибов, такое выработалось от многих переживаний, как бы некая причуда естественного отбора. Pedestrians, солидно рассказал Федосеич. То есть гриб-пешеход. Когда после сильных ливней поднимается уровень воды и остров Хреновый начинает медленно уходить в воду, Pedestrians, грибы-пешеходы, спохватываются и начинают отступать по берегу.

Нежная далёкая музыка неслась с зелёного материка.

И облачка плыли по небу теперь цветные, нежные. Серый цвет стремительно уходил из окружающего мира, таял, оплывал, смывало его нахлынувшим на Смирнова тёплым душевным волнением. Вот только что голова разламывалась, а теперь — облака, нежная музыка. А раз музыка, значит, людям легче.

Вспомнил, как в детстве читал одну интересную книжку.

Название в памяти не удержалось, но запомнил девушку на обложке.

Простая, тихая девушка (миловидная, как, предположим, сёстры Хомячки — Лера и Люся). Сидит перед чудным окошечком, распахнутым на красивые горы. «А над столом, — читал маленький Смирнов, — на деревянной полочке стояли две берестяные чашки. Зина (миловидная девушка с обложки) сняла одну и обнаружила в ней кусок странного бело-коричневого вещества. Запах был вполне съедобный, она, не колеблясь, откусила…»

Смирнов восхищался девушкой Зиной. Вот ведь совсем простая девушка, может, и образование небольшое, а увидела кусок странного бело-коричневого вещества и сразу кусанула. Папы-мамы рядом нет, сразу не вырвало, о последствиях потом подумаем. Главное спасти честь, здоровье и разум.

Или, скажем, вещие сны. Он видел такие.

Кухня тесная. Электрическая плитка. Мама варит кашу. У мамы каша. Рама лама кашу ра. А бутылка с молоком нечаянно опрокинулась, и разлилось у деревянной ножки молочное Каспийское море.

А утром опять: кухня, электрическая плитка, мама варит кашу, у мамы каша, рама лама кашу ра. И, пожалуйста, — опять у ножки стола чудесно растеклось молочное Каспийское море.

В информационно-аналитическом отделе такие штуки именовались инверсиями.

Конечно, инверсия. Как ещё назвать тёмное чувство ужасной беспомощности и невозможности? Ведь не дотянешься до девушки с книжной обложки? Академик Будкер тоже, наверное, это сильно чувствовал, потому и шутил с сёстрами Хомячками — Лерой и Люсей. А они, наверное, давно уже стали старушками.

Ах, хорошо! И боль постепенно ушла, растворилась.

И так легко, так светло стало на душе, что думать теперь хотелось вовсе не об умном академике Будкере, и даже не миловидных сёстрах Хомячках, а о той, о другой девушке, о Зине — которая с обложки.

«Над столом на деревянной полочке стояли две берестяные чашки…»

Навалившись спиной на тёплую корягу, лейтенант Смирнов с наслаждением следил, как бесшумно и медленно распускаются в мутноватой морской воде дымные струйки, нежные шлейфы тонкого взбаламученного песка, как невидимое и неслышимое течение крутит шапочки мутной пены.

Кровь дракона

1
Даже во сне стояло над Смирновым смутное мерцание, дымка нежная, рык доносился издали — низкий, тревожный.

«Мория!»

«Даин, Даин!»

Непонятно о чём, но страстно, страшно в ночи кричали.

Звёзды густо высыпали над мрачным кострищем, над кирпичными руинами, мир казался плоским, как до всеобщей истории. Поднимись вода хотя бы на сантиметр, ничего в мире не останется, кроме чёрных зеркал. И тогда затрубит рог. И злобный волк Фенрир поглотит Солнце. И всплывёт из глубин змей Ёрмунганд. И великан Сурт взмахнёт пылающим мечом, когда пыхнёт на него летящий над лесами дракон — дымом и смрадом.

Да нет, нет! — спохватился Смирнов.

Какой Ёрмунганд? В Сибири драконы не водятся!

Разве что занесёт какого там из Китая. А так у нас всё в порядке. Все спящие царевны надёжно упрятаны в толстых ледяных линзах, как в хрустальных гробах. Тёмные волосы, зелёные глаза.

2
А Элберет Гилтониэль
Сереврен Ренна мириэль…
3
Из нежных зарниц деревянная лодка бесшумно выдвинулась.

Отведя туман рукой, дева речная глянула: «Ты что делаешь?»

Ответил обдуманно: «Ход времени изучаю».

Дева речная вспыхнула: «Ты же в воду смотришь, на рыб».

Смирнов ответил так же обдуманно: «Они и указывают ход времени».

Покачала головой: «Ну, пусть так. А какое у тебя семейное положение?»

Смирнов промолчал, тогда недоверчивая дева речная подвела итог: «Врёшь ты всё».

И сразу невидимый, как гром отдалённый, прокатился над низким — морем и над низким островом глухой страшный рык — может, правда, случайного дракона из Китая в Сибирь занесло. В безумных вспышках зарниц, будто занавес разорвали, треск понесло, — невидимая скотина портила воздух.

4
Влюбиться бы по-настоящему.

Все в этой жизни хотят большой любви.

Вот в жизни лейтенанта Смирнова была, например, Юля.

Эта Юля твердо считала, что молодой человек всегда и везде обязан придавать девушке значительность, подчёркивать её миловидность, ясность ума, нравственную неприступность. По этой причине ужинать разрешала себя водить только в дорогой ресторан «Мао», куда её одну не пускали. Юля считала — из-за юного возраста, а охранники считали, что вести себя не умеет.

Со Смирновым Юля всегда, ну, просто всегда выигрывала на ресторанных презентациях то бутылочку «Хеннеси», то фляжку «Курвуазье». Проводящие акции блондинки — сто восемьдесят и выше, стройные, в облегающих голубых платьях «совершенно случайно» вытягивали билетики с её именем. Жаль, что вопрос о выигрыше «порше» решался на другом уровне. Но пару раз Смирнову всё же намекали на то, что Юля впервые вышла замуж в шестнадцать лет, а задолго до этого дружила с опытным клоуном из Удмуртии, фамилия — Ёптышев.

Ну и что? Ну и дружила. Смирнов умилялся, когда Юля запрещала заказывать к столу российское шампанское: «Оно дешёвое, я от него полнею». Волновался, когда она немножко хвасталась: «Я на курсах училась в Бельгии». Смотрела на Смирнова глубоким европейским взглядом, несколько даже высокомерно: «Ну, там знание языков и всё такое прочее.

В целом мне Европа не нравится. Я в этой Бельгии семь кг прибавила из-за дешёвого шампанского».

Смирнов смотрел на неё, как на оперу.

Смирнов слушал её голосок, как музыку.

Кашемировое пальто песочного цвета. Тренч цвета хаки — под кожу. Вот, Смирнов, вот где оно — богатство воображения! Бежевый кашемировый свитер с V-образным вырезом. Белая майка-алкоголичка. Бездна ума. Бездна вкуса и нежности. Маленькое чёрное платье. Смирнов с ума сходил — маленькое, чёрное. И сумочка «клатч» в руке.

Но в Бельгии Юле, правда, не понравилось. Там и язык чужой, сильно от этого устаёшь, дураки, по-русски не понимают. Там от дешёвого шампанского полнеешь, а за проживание в тесной общей комнате — шестьсот евро в месяц, жильцы отстойные, у некоторых девочек были кражи. От своей беспрестанной ночной работы в Бельгии Юля похудела как велосипед — при росте сто семьдесят весила всего сорок шесть килограммов.

5
Чудесно звёздами усыпало сладкий сон.

Спи себе и спи, но Смирнов приподнял голову.

Боялся упустить момент, когда вдруг из кустов выбегут чудесные эльфийские девы.

«А Элберет Гилтониэль сереврен ренна мириэль». Если верить умничке Юле, эльфийские девы, к сожалению, теперь тоже не те. Конечно, российское шампанское они пить не станут, и в руках у них не старинный гримуар, а удобные электронные книжки. Переписывать заклинания от руки — таких дур нынче не найдёшь, проще скачать из Сети. И рыцари если набегут, то с электрошокерами. И про дракона не надо. После танковых сражений двадцатого века — с драконами особых хлопот нет больше. Пару бутылок «коктейля Молотова», и отпрянет гад. Или зенитная ракета. Пхх! — и вот уже ветерком угарным несёт обрывки перепончатокрылых.

Тихо-тихо распространялись по воде голоса.

«У эльфов уши совсем не острые…»

«И орков гони, говорю, гони, нет им спасения…»

«И вообще, чего это Фродо вовремя не тормознули на границе?..»

Сумеречность утренняя. Тишина. Дева речная, почти невидимая, как сотрудница «наружки», нежится в деревянной облезлой лодке. Знакомиться на расстоянии неудобно, всё же крикнул:

— Я Смирнов.

— Ну и что с того?

— Возьми на материк!

— Вот ещё. Зачем тебе такое?

— Ну, как. Я живой. По дому соскучился.

— Если живой, то зачем голый у костра плясал?

— Когда это? — не поверил Смирнов. — Когда я мог вытворять такое? Ты что! Это ты меня, наверное, с соседями по лестничной площадке путаешь. Вот кто вытворяет, вот кто выкомаривает, с ними вмиг поседеешь. Каждый божий день дерутся до часу ночи, а потом воют: ой мороз, мороз…

Дева речная обиделась и медленно, как в кислоте, растворилась в мареве распадающихся утренних бликов.

6
«Мория!»

«Даин, Даин!»

Отовсюду это: «Даин, Даин!»

И вопли, звон мечей, страстные стоны.

«Гномы, к топорам!» Грохот щитов, звон мечей. «Победа или смерть!»

Сквозь утренний свет ломились сквозь низкие заросли, по одному и группами выскакивали из-за сосен полуголые люди — страшные, молодые, кто с бородой, кто вообще без ничего, а кто в кольчуге или просто в набедренной повязке. А некоторые ни бород, ни личин на себя не цепляли, без того сразу видно — гоблины.

Стрела, задрожав, впилась в сухую корягу рядом с рукой Смирнова.

«Чур меня, чур», — неумело перекрестился лейтенант. Такая стрела запросто могла зашибить взрослого сохатого. Протянул руку. Знал, что всё это — сон. Знал, что крики — сон и полуголые люди в кольчугах — сон. Но деревянное древко под рукой страшно и неожиданно спружинило.

И сразу как обвал — низкий рык с перекатами со стороны руин.

Горящей серой, кислым железом жжённым, тухлятиной понесло.

По щиколотку в песке, позорно оступаясь, обгоняя ораву струсивших островных грибов (Pedestrians, грибы-пешеходы), Смирнов кинулся в ближайшие заросли. Боялся получить такой вот упруго и страшно подрагивающей стрелой между потных лопаток, мчался, не оборачиваясь, пока не споткнулся и не упал в канаву, как шерстью поросшую тёплой сухой травой.

На этот раз голоса прозвучали рядом, в кустах — знакомые голоса.

«Дракон, ну, что дракон? — бормотал Цезий. — Я из рода шаманов, я мир тонко чувствую. У китайцев дракон вроде лягушки, ему только дай поквакать, а этот, ну, ты сам посмотри, ты не вороти морду, ты посмотри, посмотри, Федосеич. Тут не лягушка жалкая. Тут настоящая западноевропейская скотина, на цветах зла взращена…»

Страшась, Смирнов приподнял голову. Был уверен, что увидит в кустах вчерашних приятелей. Попрятались в сухой траве от страха, значит, сами задержались на острове, может, ищут что-то. «Нарушая элементарные нормы трудовой этики».

Но на сердце потеплело — всё же не один, всё же вместе.

«А сколько голов у дракона? Он всё ещё там, над берегом?»

«Откуда мне знать? Ты пойди и пересчитай», — напряжённо предложил Цезий.

«Ты что! Ты что! — возмутился невидимый Федосеич, но любопытство пересилило: — Ты из рода шаманов. Скажи. Правда, у настоящих драконов кровь чёрная?»

«И это можешь лично проверить. Встань и пойди. Пойди и пусти ему кровь».

«Да зачем? Ты что? Я ж тебе на слово верю, — завозился, зашуршал в сухой траве, как в птичьем гнезде, невидимый Федосеич. И, похоже, смущаясь, может, даже покраснел, спросил: — А что такое отроковица?»

«Отроковица? Ты где такое увидел?»

«На берегу. На плите могильной. Так и выбито — отроковица».

«Ну, так думаю, что девственница», — не ударил лицом в грязь Цезий.

Смирнов с облегчением прислушивался и расслаблялся. Как истинный аналитик искал опору в обыкновенных словах. «Я из рода шаманов, — утверждал, закопавшись в сухую траву, невидимый Цезий, — я мир тонко чувствую. Не первый раз на Хреновом острове. Всё изучил, всё знаю. Тут рядом совсем начинается заброшенная дорога в деревню Жуковку. От острова до Жуковки всего ничего, вёрст пять. Поначалу — песок, потом — по колено тёмная вода, дальше глубина метров десять, не больше. Рукотворное море затопило все здешние леса, деревни, часть города Бердска затопило, до сих пор всплывают со дна то лавка резная деревянная, зеленью подводной обросшая, то ошкуренное бревно, то подушка торфяная, цвет тот же. Так что не шляйся, Федосеич, по плавающим островкам…»

Смирнов не выдержал и позвал: «Эй…»

Но на такое имя ни Цезарь, ни Федосеич не откликнулись.

Отроковица-девственница или дракон китайский — это они готовы были обсуждать, но что им кто-то по имени «Эй». Они про такого не слыхивали. Прятались, как бородатые птицы, в сухой траве на расстоянии вытянутой руки и делали вид, что ничего такого не видят и не слышат.

Смирнов наугад похлопал Цезия по плечу.

Боялся, что вскрикнет, задёргается под его рукой мощный рыжебородый потомок шаманов, завопит, матом нервным покроет чувственный мир, но рыжебородый не вздрогнул, не откатился в сторону. Чего вздрагивать и откатываться? Рука Смирнова, как сквозь воздух, не встретив никакого сопротивления, прошла сквозь его плечо. Ну да, говорил же генерал Седов: «Даже коснуться нельзя». Правда, говорил про деву речную, дескать, не фиксируется она ни на плёнке, ни в памяти цифровика. А тут два мужика: один — Федосеич, другой — потомок шаманов. Ещё вчера Смирнов пил с ними настойку из волчьей ягоды, судака ел, запечённого в слое грязи, — а тут рука прошла сквозь всё плечо Цезия. Почему же тогда чёртова стрела в сухом дереве дрожала так страшно? И почему дракон, пусть и китайский, воздух портит, как долгий гром? И почему вопят на берегу придурки с мечами?

«Мория! Даин, Даин!»

Медленно доходило: сон это!

А раз сон, бояться нечего, ничто ему не грозит.

Смирнов даже поднялся и пнул сердито рыжебородого потомка шаманов, скорчившегося в сухой траве.Правда, нога и на этот раз никакого сопротивления не встретила, зато заныла, снова заболела голова.

Да что же это такое? Что же это такое делается?

Смирнов с детства любил читать книжки. Про бородатых гномов и светлых эльфов, про свирепых орков и злобных гоблинов, про такие вот серебряные кольчуги, оперённые стрелы и шлемы. «Барук Казад!» Только бы им поорать. «Гномы, к топорам!» Прекрасно каждое слово помнил из тех книжек, хотя предпочитал другие, в которых герой решительно спасал принцессу с помощью автомата Калашникова, потому что никогда, даже в детстве, не хотел быть придурком из замшелой прогорклой сказки, а всегда хотел быть добрым молодцем десантником из будущего, любящим спорт и прекрасно знающим сопромат. Он тоннами читал такие книжки, иногда сутками жил в мечтательности, как в сладком тумане. Однажды перепаивал в лаборатории старый резистор и задумался, забыл отключить питание — в итоге диодный мост выгорел, и метровый кабель сгорел, а сам Смирнов чуть не замочил штаны. В радиокружок ходить перестал, но книжки читать не бросил.

7
Осмелев, спустился на берег.

И буквально сразу увидел дракона.

Ну, прямо как на реверсе той золотой монеты.

Хищный, угловатый, чешуйчатый, перепончатокрылый.

Не то чтобы в самом деле взращён исключительно на цветах зла, но — отталкивающий! Как передутый дирижабль завис, покачиваясь, смердя, над заиленными серыми песками, над кирпичными руинами, брюхо лоснится, мелкие придурки в кольчугах и в звериных шкурах бегают под ним, как мыши, в его тени. Совсем мелочь, молекулы по сравнению с летающим чудищем, вот опустится на них и раздавит. Пойти, что ли, почесать ему грязное чешуйчатое брюхо, как большой свинье, подразнить придурков гоблинов и троллей, а то вырядились как спанчбобы.

Нет, лучше бы, конечно, потолкаться среди скромных эльфийских дев.

На эльфийских девах курточки всегда из нежных розовых лепестков, всякие душевные ароматы, штанишки тонкие, шёлковые, сапожки с каблучками круглыми, как копытца. Не то что эти толкущиеся над песком, как мошкара, уроды. И предводитель соответствует: тролль коренастый, морщинистый, ноги короткие, в боевой потёртой коже, потный, в накладных коровьих рогах. Ума небольшого, это сразу видно, но рука крепкая — меч в руке. Даже Pedestrians, грибы-пешеходы, его боятся. А вернётся такой к себе домой, в город, переоденется в рабочий джинсовый костюмчик и, как все, поплетётся в обрыдший офис.

Вздыхая, ох, морок, морок, Смирнов вышел на песчаный бугор.

Сел там на пенёк, вздыхая. Никто его не замечал, зато сам он всё видел.

Низкий берег, низкое море, низкие облака, чешуйчатый перепончатокрылый дракон низко дрожит в воздухе на двух тросах. Угловатые крылья распущены, пытаются поймать ветерок, а под огромным брюхом злая толпа гремит мечами.

«Мория!»

«Даин, Даин!»

Лезут друг на друга.

Схватываются в рукопашной.

Тёмные дела делаются в темноте, говорят гномы.

А ведь уже давно подступил день. Вон тролли, которым солнечный свет безмерно опасен, трусливо сгрудились в густой тени, стараются не смотреть на гномов — похожих на бородатых старичков, и эльфы опять не выдержали, поют. «Фаруилос, ле линнатон…» Эльфы не могут не петь. «Нэф аэр, си нэф азарон…» Звёздным светом полны глаза, волосы струятся как лунный свет. А дерутся в основном орки. Топоры в воздухе так и мелькают. Предводитель на берегу — в накладных коровьих рогах, в свиной коже, выделанной под броню, поднял короткую руку, оглядывается. Впрочем, каким бы уродом предводитель ни выглядел, воинство его ещё хуже.

Но держался предводитель уверенно.

Поднял руку, решил, наверное, повернуть орду на дракона.

Смирнов с удовольствием расслабился. Ладно, посмотрим. Представление бесплатное, смотри — не хочу. Битву с драконом где ещё увидишь? Ни в цирке, ни в театре, ни даже в клубах по интересам такие игры не показывают. А зря. Вон каких три головы! Две скалятся злобно, рыкают, пышут огнём и дымом. Третья, правда, тихая, может, прихворнула или просто присматривается.

Смирнов вытащил мобильник и сделал пару кадров.

А когда оторвался от телефона, увидел — орда на берегу замерла.

Мечи, дубины, колчаны опущены, уродливые лица обращены к нему.

Ох, неужели всё это не снится? Морщинистые, румяные, наштукатуренные, открытые и угрюмые, честные и подлые, злобные и свирепые лица — всякие! Уставились в упор. Даже предводитель в накладных коровьих рогах смотрел теперь на Смирнова. Небольшой у него был ум, но крепкий. Махнул рукой: «Пускай на него дракона!»

И одним ударом меча перерубил канат.

«Мёртвым не брать!»

1
Дракон команду понял — на глазах начал раздуваться.

Он окутался облаком газов — тёмных, шумных, как выхлоп.

Он пускал ветры, медленно разворачивался, а вопящая орава орков, гоблинов, троллей и прочей нечисти, ухватив свисающие канаты, повела тяжёлое брюхатое чудовище в сторону Смирнова. Как от химической бомбы, метнулись в сторону леса тихие Pedestrians, грибы-пешеходы, отравленная щука бессмысленно металась, била хвостом в воде возле берега.

Смирнов бросился в лес.

Он вскрикивал, прыгал через пни.

Но укрыться на песчаном острове было невозможно.

Мотая дымными тяжёлыми головами, дракон уверенно вёл за собой орду.

Теперь абсолютно все, вопя, мчались за беглецом, только предводитель остался на берегу, несколько раз выкрикнув вслед бегущим: «Мёртвым не брать!» Потной спиной чувствуя злобные взгляды, Смирнов мчался через редкие сосенки. Над ним сжимались и разжимались тяжёлые когтистые лапы. Слабенькая надежда, что ничего такого в реальной жизни не бывает, что всё это только снится, — сон это! сон это! трижды сон! — нисколько не помогала.

Не оглядываясь, проскочил лесок.

Опять низкий берег, плавник, камни.

Наверное, тут уже побывали вполне реальные Цезий и Федосеич, по крайней мере, на сером песке валялись вполне реальные серые окурки. Особенно много окурков валялось возле замытых илом и песком каменных плит, на одной из которых действительно было выбито: отроковица.

Может, и девственница — не было времени разбираться.

Ну почему только со мной всегда случается такое? — страдал Смирнов.

Вот он счастливо думал: остров совсем пустой, тихий, костёр будем жечь, отдохну, осмотрюсь, а потом вернусь на остров — уже один, с полным снаряжением, с запасом продуктов, а уже вторые сутки идут, а он то голову лечит, то бегает по пескам.

Зловеще шипя, дракон испускал зловоние над самой головой Смирнова.

Если вернусь, решил Смирнов, только с противогазом. Увидел в сторонке покосившийся шалаш, бросился к нему, но услышал изнутри страшное бормотание: «Мёртвым не брать. Не брать мёртвым…» Может, свидетели там укрывались. Ну, те, которые были внесены в список, приложенный к доносу на академика Будкера. Борисов В. И. - бородища, как у старообрядца. Желонкина Света, даром что развелась с мужем. Конечно, Хмельницкий С. - бывший полковник, а с ним — Етоев А., Барыгин Ц. И., Охлопьев Ф. Ф., даже Лонгинов И. и Крюков, а с ними Заточий Клавдий — человек с бабьей мордой, себе на уме. Не обошлось и без Заточия Л., и без Никоновой — старой бухгалтерши, даже Ларионова, человека без инициалов.

2
Без свидетелей никуда.

Застукали, видимо, академика.

Судя по доносу, в конце семидесятых в кабинете директора серьёзного научно-исследовательского института действительно часто шутили, более того, шутили, нисколько не стесняясь миловидных сестёр младших научных сотрудниц Хомячков — Леры и Люси. Об одной такой шутке знаменитого академика даже Смирнов знал — от одного из преподавателей Спецшколы.

«Возьмите обыкновенную табуретку, — говорил курсантам продвинутый препод. — Держа её перед собой, проделайте следующие два действия: поверните табуретку от себя на девяносто градусов, а затем поверните табуретку на те же девяносто градусов по часовой стрелке. Дошло? Ну вот. Теперь повторите те же самые действия, но в другом порядке: сначала по часовой стрелке, а потом от себя. Заметьте, что действия, выполненные в одном порядке (АБ), делают с табуреткой совсем не то же самое, что действия, выполненные в другом порядке (БА). То есть в жизни АБ не всегда равно БА. Дошло?»

«Это как пример с тётей Мэри?» — не удержался Смирнов.

«А что там такое приключилось с этой тётей?» — не удержался и препод.

«Ну как. Если тётя Мэри сначала вышла замуж, а потом забеременела, то это совсем не то, если она сначала забеременела, а потом вышла замуж».

«Верно мыслите, курсант Смирнов!»

3
В самом широком месте остров Хреновый оказался не более километра.

Возможно, когда-то именно здесь работал загадочный прибор академика Будкера.

Может, он и сейчас работает, подумал Смирнов, просто прикопан для надёжности или прикрыт плитой отроковицы. «Испытываю острую необходимость вернуться в прошлую неделю», — так бы сказал Смирнов академику, который, говорят, фундаментально занимался проблемами времени. И сразу оторвался бы от преследователей — сразу на всю неделю.

Ну, не чудеса разве? Сперва Цезий и Федосеич бросили Смирнова на пустом острове, исчезли, а немного погодя объявились снова, но бесплотные. А за ними вывалила откуда-то несметная толпа с кривыми дубинами и рогатинами, с луками и мечами в руках, и крылатый дракон над ними.

На кого охотятся? Да на меня охотятся!

Ещё час назад Смирнов считал, что остров Хреновый целиком принадлежит ему, то есть полностью необитаем (не считать же деву речную), а теперь людей и нелюдей на острове — не протолкнёшься. Дракон с шипом над головой летит, весь в сизых выхлопах, орки заладили «Лок-тар огар!», гоблины бегут. «Мория!» — гномам неймётся. «Даин, Даин!» Ну их всех! Сейчас сверну на заброшенную дорогу и кинусь в подводную деревню Жуковку. Вбегу с размаху в тёмную воду — вперёд! вперёд! «Мория!» На самую глубину. «Даин, Даин!» Пусть выскакивают навстречу зелёные подводные сельчане с такими же зелёными кольями.

А вдруг и в Жуковке приказано мёртвым не брать?

Пока Смирнов так прикидывал, дикая орда, завывая, перекрыла все мыслимые пути.

С воплями, с рёвом выгнали несчастную взмыленную жертву обратно — к мрачным серым руинам, к чугунной ванне, к сидящему на плоской каменной плите предводителю, украшенному коровьими рогами. Две цепи потных придурков с дубинами, мечами и луками образовали нечто вроде живого воинственного коридора.

«Барук Казад!»

«Лок-тар огар!»

Много их собралось тут, но всё перли и перли из редкого хилого прибрежного сосняка мускулистые гоблины, бородатые гномы, уроды, сволота всякая, тролли с короткими ногами, зубастые орки, дым, вонь, а сверху, как судьба, нависало лоснящееся брюхо дракона.

4
Сердце разрывалось.

Пот градом катил, рубашка промокла.

Схватили, держали Смирнова жадные лапы, кто-то за колено хватал.

Хищные сверкающие глаза — самому старшему гоблину от силы четвертак, а среди троллей и гномов и пятнадцатилетние наблюдались. Неимоверно широкой сильной ладонью предводитель в коровьих рогах похлопал по краю чугунной позеленевшей от сырости ванны, будто приглашал Смирнова присесть, но волшебного слова не произнёс. Ох широкая, ох короткая, сильная была лапа у предводителя, не хотелось её пожимать. И дракон, зависший над Смирновым, хотя и не мог когтями его достать, тени нисколько не давал, наоборот, обжигал удушливым дыханием. Угловатые крылья трепетали, дёргались, видимо, держалась перепончатокрылая тварь в воздухе благодаря запасам горячего скопившегося в брюхе газа.

Споткнувшись, Смирнов упал.

Его тут же подняли и бросили на колени.

Смирнов сразу показался себе ничтожным и мелким, и, кажется, предводителю это понравилось. Покачав рогами, он удовлетворённо моргнул. Вот, дескать, правильные мысли, без которых нет правильных китайцев. По его знаку из дупла сухого дерева извлекли череп. Не бутафорский, а настоящий. Человеческий. Не мой, не мой, машинально, но без всякой радости отметил Смирнов, мой — круглее. Уставился на предводителя. Депрессивный господин, верит, наверное, что только смерть окончательно формирует личность. А предводитель взял человеческий череп в обе руки, и оказался он не черепом, а чашей, которую тотчас наполнили. Не даст ведь мне-то попробовать, жадюга, гад, мелькнуло в голове Смирнова. Но предводитель и эту его мысль уловил. Ухмыльнулся, неторопливо сделал большой глоток, а потом перевёл затуманившийся взгляд с черепа на потную круглую голову Смирнова, как бы сравнивая, и протянул кружку пленнику.

Нёбо обожгло спиртом. Стал ждать вопросов.

К удивлению Смирнова, вопросов оказалось немного.

Первым был совсем простой: какой у тебя, скажи нам, рост? А второй ещё проще: занимался ли ты любовью с некоторыми горными животными?

На первый вопрос Смирнов отвечать не стал. Сообразил, что любой ответ предводителю при его, скажем так, полутора метрах не понравится. А вместо ответа на второй — поднял голову и посмотрел на дракона. Вот, дескать, как. В ответ на такой дерзкий и откровенный взгляд угловатый лоснящийся дракон возмущённо затрепетал перепончатыми крыльями, и тросы, связующие его с низкой грешной землёй, вдруг лопнули. Неловко заваливаясь на чешуйчатый левый бок, чудовище медленно поплыло к морю. Вот в Жуковке удивятся, успел подумать Смирнов, но предводитель, вскочив, повелительно выкрикнул: «Остановить!» — и вся орда, размахивая мечами, ломанула по песку к спрятанным в прибрежных зарослях лодкам. На этот раз предводитель бежал вместе с ними — короткие ноги нисколько ему не мешали, до песка-то достают.

«Мория!»

«Даин, Даин!»

Одна за другой вылетали моторные суда в солнечную морскую рябь, стремясь за низкой тенью дракона, уносимого куда-то на юг, в сторону Алтая и монгольских пустынь.

Через пять минут на берегу ни одной живой души не осталось.

Смирнов разочарованно пнул ногой череп-чашу. Голова опять неимоверно болела. Решил — хватит, хватит с меня Хренового. Вынул мобилу из кармана, неуверенным пальцем набрал текст: «Я на Хреновом. Нуждаюсь в помощи». Генерал Седов сразу поймёт: влип его аналитик.

Ткнул пальцем в указатель функции «отправить».

Медленно, бесконечно, как само время, крутился на экранчике телефона голубой архимедов винт. Сообщение отправляется… Сообщение отправляется… Сообщение отправляется… В зону отчуждения, что ли, попал?

Подумав, Смирнов высоко подбросил мобильник.

Метров на пять, не меньше. Знал, что вне зоны отчуждения отправка тотчас сработает, а минут через десять можно будет повторить бросок, чтобы получить ответ генерала.

Разрыв шаблона

1
Мириады звёздных огней смешались с огнями материка.

Четыре далёких неистовых дискотеки распространяли над морем наплывы музыки, прихотливо расцвеченной женскими вскриками, пьяными голосами. Без всякой надежды всматривался Смирнов в огни, понимал, что чудеса бывают только на РЕН-TV или, скажем, в программе «Территория X». Там любая шаровая молния — корабль пришельцев. Там любая экваториальная обезьяна умеет разговаривать, правда стесняется своего африканского акцента. Там пришельцы из далёких неземных миров, как им положено, охотно воруют соблазнительных женщин — всегда лживых и некрасивых. В надолго растянувшемся сне Смирнов непонятно жаловался на свою жизнь Цезию и Федосеичу, при этом трусливо крутил хвостом: «Ну, не Смирнов я, не Смирнов, понимаете?»

«Да кто же ты?» — искренне дивились приятели.

«Валька я Филимонов, меня бить будут».

Проснувшись, Смирнов стряхнул со штанин приставший к ним сухой песок и немножко посидел на краешке чугунной, наполовину затопленной ванны. Конечно, голова опять болела, и он принял очередную пробирочку «СТ». Запас большой, чего жалеть? Не драконью голову лечишь. Pedestrians, грибы-пешеходы, в этом смысле лучше к жизни приспособлены.

Набрал пару знакомых номеров, но мобила не работала, видимо сел аккумулятор. Известно, электричества в мире ужасное количество, нежные трепещущие его поля заливают всё земное пространство и время, а вот в мобиле Смирнова, ну, как назло, не осталось ни одного электрона.

2
«Я, как полностью преданный идеям нашего развитого общества человек…»

Это Смирнов сейчас мог и про себя сказать. Так же, как и про «безответственное поведение некоторых высокопоставленных сотрудников, обладающих большими правами, но находящихся не в ладах с собственной совестью…».

Правда, там дальше шло: «самым бесстыдным образом… потакали друг другу…».

А как было не потакать, если речь шла о чудесных сёстрах Хомячках — Лере и Люсе, тихих, миловидных? Это не тощая свидетельница Желонкина Света или какой-то Заточий Клавдий, человек с бабьей мордой. Правда, подумал Смирнов, время на месте не стоит. Просто мы свыклись с его вечной неизбежностью. Из тающего, как сахар в воде, прошлого, через что-то такое, что мы называем настоящим, уходит и уходит оно куда-то в будущее, утекает бессмысленно, беспощадно превращая нас в старичков, отключая мозги, а потом вообще всё отнимает. Ну, вот что, скажите на милость, осталось от тех миловидных сестёр, потакавших академику Будкеру? Лежат, наверное, под каменными плитами бывшие прекрасные отроковицы или в приюте под новосибирским академгородком шамкают.

3
С прекрасными отроковицами (в общем смысле) лейтенанту Смирнову не то чтобы сильно не везло, нет, просто по разным причинам не срасталось. Обламывался, шёл на разные варианты, было даже — записался на танцы в секцию для взрослых.

«Ребята! Девочки! — хлопала в ладошки весёлая тренер Лена. Для неё все записавшиеся в секцию — от шестнадцати до семидесяти пяти — были ребятами и девочками. — Ребята! Девочки! Первое запомните! Румба — это танец дружбы! И второе запомните! Партнёр танцует с партнёршей, а парень — с девушкой!»

В общем, как водится, — стандарт, латино. А Смирнову нравилась лезгинка.

«Ребята! Девочки! — хлопала в ладошки весёлая тренер Лена и призывно изгибалась всем телом. — Чтобы научиться танцевать самбу, надо научиться танцевать мамбу! Запомнили?»

Он запомнил.

Но танцами сыт не будешь.

Неистовое желание хоть как-то устроить личную жизнь вывело лейтенанта Смирнова на сайт знакомств.

«Скромная девушка, 48, рост удобный, румянец, круглые щёки, ищу парня для дружбы и общения, в перспективе возможен брак, профессия — секрет, возбуждает лёгкая небритость…»

«Ребята! Девочки! — хлопала в ладошки тренер Лена. — Вы танцуете под музыку, а надо — в музыку! Запомнили?»

Со знакомствами так же.

Танцуешь под музыку, а надо — в.

На первом же свидании, спровоцированном оживлённой электронной перепиской, Смирнов с удивлением узнал, что марка его личного автомобиля («…ну, пока нет…») почему-то не является самой привлекательной. И вообще, на тридцать второй минуте чудесной встречи в недорогом кафе «Абхазия» (стены оплетены пыльной лозой серого искусственного винограда) девушка Даша («…скромная улыбка, всё при себе…») вышла «на минутку» и не вернулась. Смирнов даже пытался заглянуть в дамскую комнату, но его туда не пустили, сказали какую-то гадость и заказанные блюда обратно не приняли — в общем, пришлось оплатить счёт, а наблюдательный официант ещё напомнил слова сбежавшей девушки, что вот, дескать, водолеям верить никак нельзя.

«А кому же, интересно, можно верить?»

«Ракам можно. Но верней всего — тельцам».

«Вы, наверное, рак или телец?» — догадался Смирнов.

Официант удовлетворённо кивнул: «А как же. Мы в понятии».

4
«Стерва, телосложение плотное, хочу отрываться без тормозов…»

«Скромница, 32, варю чудесный кофе, массаж, классическая музыка…»

«Сирота из спецприёмника, очень хорошенькая, 20 лет, характер предприимчивый, выйду за провинциала с домиком…»

«Девушка из хорошей семьи, интересная (все говорят), мечтаю много путешествовать. Идиосинкразия ко всем видам физического труда. Ищу человека убедительного, солидного, добившегося уважения в обществе. Высшее образование и русская внешность не обязательны…»

«Одинокая женщина, потомок известного рода алтайских пчеловодов, ищу простого одинокого мужчину, гордящегося своими историческими предками…»

«Работник умственного труда, 45, люблю выпить…»

«Узбечка, с косичками, 35, по-своему романтична…»

По поводу узбечки Смирнов много думал. Принимая решение, спросил одного приятеля: «Ты когда-нибудь покупал проститутку?» Приятель без всякого удивления кивнул: «А то! Каждую пятницу иду в магазин и покупаю одну проститутку». Смирнов жадно заинтересовался: «А что потом делаешь?» Приятель усмехнулся: «Ну, как что? Утро подойдёт, отпускаю на волю».

Однажды на свидание приехала из Томска девушка Тоня — в кроличьей шапке с длинными-предлинными ушами и с чёрными, волевыми, чрезвычайно близко посаженными глазами. В предварительной переписке Тоня блистала отменным знанием русской советской и классической литературы. То есть в переписке она постоянно ссылалась на Достоевского и Державина, цитировала Фадеева и Маяковского, но уже при первой встрече стала упирать, в основном, на родного брата: вот он держит пивбар на улице Усова и никакие обиды не оставляет безнаказанными. Суть возможных обид девушка Тоня не определяла, просто спрашивала:

«Ну, вот скажи, я толстая?»

«Да совсем нет. С чего ты взяла?»

«Но похудеть бы, думаешь, не мешало?»

«Да ну, перестань, ты мне такая нравишься».

«Но восторга не вызываю, да?»

«Вызываешь, вызываешь!»

«Но ведь не бешеный?»

Смирнов старался отвечать деликатно.

В итоге томичка прожила в Новосибирске почти неделю.

Потом всё-таки уехала и стала доставать Смирнова эсэмэсками.

Я скучаю я люблю без тебя я не могу не прожить ни дня умру без тебя

Запятых и точек Тоня не признавала.

«Ты же меня совсем не знаешь, — дивился Смирнов, — а такие сильные чувства!»

«Это ещё что! — отвечала томичка. — Вот погоди, ты ещё от меня многое увидишь и услышишь!»

Зацелую абниму

и скажу что люблю.

Однажды, блуждая по Сети, Смирнов наткнулся на сайт «Звёздные девочки».

Аэлита. Саяна. Гонгури. Нет, Смирнова такие красивости не цепляли. Он сразу заподозрил, что сайт межзвёздных знакомств обязательно спонсирует какая-нибудь гнида, зарабатывающая на водке и наркоте. В то время в Новосибирске как раз шёл суд над таким вот человеком, как оказалось, долгое время снабжавшим инопланетян земными женщинами.

А с другой стороны, где знакомиться людям простого положения?

Большинство, понятно, предпочитает по старинке — в разных ночных клубах, прикидывал Смирнов, но там одни фрики, трудно в алкогольном дурмане устоять перед тёмными силами. Другие выбирают вариант со «Скоморохами»: «хэй-на-на», цыгане, медведи, «Ах, эта чудная долина», и вообще, чтобы свету побольше, — но туда ходят одни бабушки.

Конечно, есть еще презентации.

На презентациях посетительницы резко делятся на четыре категории.

Первая — это светские львицы, жены удачливых бизнесменов. Они демонстрируют богатые шубы, иногда устраивают дефиле прямо в помещении, потому что на улице их могут не заметить те, кто должен заметить.

Вторая категория — модели. Стареющие. Страстно мечтают перейти в первую категорию.

Третья категория — средних лет бизнес-леди, до худобы замотанные делами, сделавшие себя сами. Встречаться с такими противоестественно — как встречаться с родной сестрой.

И, наконец, четвертая категория — обычные случайные барышни, чаще всего из фирмы-устроителя, которых босс одарил приглашением. Высокие сапоги, блестящие пояса, глаза широко распахнуты.

Смирнов склонялся к сайтам знакомств.

Конечно, там порожняка много, глупостей, не всем (ох, далеко не всем) можно верить, зато сидишь дома и вчитываешься внимательно в анкеты. А потом назначаешь встречу. Скажем, за чашкой кофе.

Расчувствовавшись, Смирнов вспомнил ещё одну девушку.

Давно это было. Имя не помнил. Да и была она со странностями: чуть что, бросалась молиться. «Да не торопись ты, не торопись», — убеждал Смирнов. Но чуть упустишь момент, она уже на коленях. В итоге случилось то, что случилось: ушла в религию, приняла строгое католичество, прервала все отношения, не безгреховные, между прочим. Одно в душе осталось утешение: ушла всё-таки к Богу, а не к какому-то подлецу. В раскаянии написала Смирнову, что всегда считала его животным, потому он ей и нравился. Правда, и сама недалеко ушла от упомянутого вида жизни.

5
Неизвестно, куда завели бы Смирнова воспоминания, но из чудесной утренней ряби, из нежных бликов и всплесков выявилась вдали некая стремительно несущаяся посудина. Разваливая скулами плотную зеленоватую волну, ржавая, но бодрая, эта посудина с рёвом двигалась в сторону острова, и Смирнов по звуку определил — «ямаха».

Интересно, кто ставит такой движок на такой ржавый корпус?

Не Федосеич — точно. И, конечно, не дева речная. Может, сотрудники генерала Седова? Если и так, размахивать руками Смирнов не стал, помнил про сон, насторожил его сон. «Валька я Филимонов, меня бить будут».

Из-за сухих кустов, скрываясь, долго рассматривал новоприбывших.

Все как один спортивные молодые мужчины, нервные, быстрые. Красиво матерясь, выгружали картонные коробки с катера. «Такой консенсус», — сказал бы Федосеич. Лёгок на помине — вдруг он сам выглянул из машинного люка. Конечно, на сто процентов утверждать, что выглядывавший был именно Федосеичем, Смирнов бы не стал, но вот человека в футболке Snark и в багамах сильно ниже колен Смирнов сразу узнал — его лицо не раз мелькало в местных газетах сперва в спортивных разделах, потом в криминальной хронике. Понятно, писали о нём сперва как об известном пловце, потом как о человеке, променявшем спорт на…

Не сразу и поймёшь, на что он там променял спорт.

Коробки укладывали прямо на песок, бывший чемпион командовал.

Таскал коробки и Цезий. Этого трудно было не узнать. Бык ангус или, может, херефорд, а то рыжий мюррей-грей, как их рисуют на непромокаемых салфетках ресторана «Гудмен». Джентльмен под сто сорок килограммов весом, того гляди заведёт: «Не спрашивай, что Родина может сделать для тебя…» Чемпион отрывисто командовал, Цезий мгновенно расшифровывал его команды и тут же негромко переводил молодому человеку в чёрной футболке. «Китайцы, — переводил, — могут показывать все натуральные числа от одного до десяти, используя пальцы только одной левой руки. Сечёшь? А если до сотни — то используют обе».

«Подумаешь, — опять высунулся из машинного люка Федосеич. — С двумя-то руками можно и до тысячи показать!»

Потом Цезий отошёл к невысоким кустам и остановился буквально в шаге от прячущегося замершего Смирнова. Когда откроется плотина, мутная вода с рёвом ринется вниз, неведомое обнажится. Толкнуть его, что ли? Но Смирнов был стопроцентно уверен — рука опять как сквозь туман пройдёт сквозь плечо потомка шаманов. В конце концов, если на острове Хреновом всё ещё действует загадочный прибор академика Будкера, непременно пройдёт.

Не выдержав, шепнул: «Не врёт, не врёт русская пословица».

Цезий нисколько не удивился: «А какую пословицу ты имеешь в виду?»

Услышал! Надо же! Смирнов тут же пояснил: «Чудес не бывает, а х…рня случается».

И легонько, совсем легонько, почти не касаясь, похлопал Цезия по ноге, обутой в пыльную сандалию. Ведь Хреновый — это не остров, это место мороков, миражей, место бывших, несколько затянувшихся научных экспериментов. Тут монеты находят с дивными ликами. Короче, знал, что рука не встретит никакого сопротивления, пройдёт сквозь кожу и мышцы, но. Цезий вздрогнул, и глаза у него сверкнули:

«Чего это ты разлёгся? Быстро за хворостом!»

«Это ты мне?» — растерялся Смирнов.

«А кому ещё?»

Цезий повернулся и крикнул бывшему чемпиону:

— Тут у нас один абориген прикорнул под кустом, пусть костром займётся…

И добавил что-то такое весёлое — про сочные шашлыки, про весёлые дружные посиделки, то да сё, но в это время, ровно рокоча, к берегу высоким носом приткнулся второй катер. Тоже в ржавчине и на хорошем ходу. К такому мощному движку пошла бы скорострельная пушка на баке. Но ничего такого не оказалось, зато с борта попрыгали на берег простые и лёгкие на язык молодые люди. Не фрики из «Одноглазого индейца Джо» с томагавками и коваными стволами, а обычные — с цветными банданами через лоб. Опасливо поглядывая на новоприбывших, расстроенный Смирнов выдернул из песка и донёс до кострища солидный корявый корень, тем самым как бы подключив себя к общему делу. «Может, уеду с ними, — мелькнула робкая мысль. — На таком движке минут через пять буду на материке».

Но мысль эта тут же завяла.

Столько пистолетов и короткоствольного автоматического оружия Смирнов давно не видел. Не манёвры же военные начались.

— Ты не стой там! — строжился потомок шаманов.

Но тут же показал, что строжится он на Смирнова по-дружески:

— Знаешь, почему на стройке русский носит сразу по шесть кирпичей, а еврей — только по одному?

Смирнов, конечно, не знал.

Тогда потомок шаманов весело сплюнул:

— Да потому, что русский по определению ленив. Западло ему, видите ли, лишний раз сходить за кирпичом.

На бортах и на берегу напряжённо заржали.

Не то чтобы встретились старые приятели, особого радушия в общем ржании не чувствовалось, но встретились молодые люди не просто так. Бывший чемпион даже с усмешкой поднял бутылочку с минералкой: «За удачный бартер!» А бритый со второй посудины, старший, наверное, тоже поднял бутылочку с минералкой, как бы поддержал антиалкогольный призыв. Смирнова это порадовало.

Известно, трезвые дерутся реже.

Вот только почему Цезий его не узнаёт?

— Где товар? — крикнул с борта бритый бугор.

Бывший чемпион двумя пальцами ткнул в сторону кирпичных руин. Бритый понимающе наклонил голову, и молодой человек из его команды — в шортах, в цветной футболке — вразвалочку двинулся в сторону руин. Не торопился, всё заранее просчитал, знал, что делает. И глядя, как лениво он загребает кривыми ногами, Смирнов вдруг окончательно понял тайную суть своего сна.

«Валька я Филимонов, меня бить будут».

Да не в имени тут дело. Филимонов или Смирнов — это, наверное, никакой роли не играет. Просто молчал и смотрел на крепкого молодого человека в шортах, как он неторопливо брёл в сторону руин. Знал, что ни хрена не найдёт сейчас этот молодой человек под кривой корягой. Страшился, какой чёрт меня дёрнул? Зачем я перетащил в кусты ящик с «СТ»? Присев на корточки, чиркал от волнения зажигалкой.

А посланец бритого тем временем добрался до цели и заглянул под корягу.

Даже руку длинную опустил, поболтал ею в воде. Ни слова не было произнесено ни с той, ни с другой стороны. Движки молчали, Федосеич молча пялился в открытый иллюминатор. Зато все взгляды скрестились на посланце в шортах, а он никак не мог оторваться от мутной воды, деловито щурился, лениво сплёвывал. Смирнов решил не ждать. Не вставая, на корточках, как гусь, двинулся в сторону более густых кустов, но рыжебородый Цезий остановил его. Как Господь лёгким мановением брови останавливает ход отдельной заблудшей звезды, так рыжебородый потомок шаманов лёгким движением мощной ноги остановил Смирнова в самой неудачной точке — между двумя насторожёнными командами.

А посланец, наконец, поднялся.

Поднялся, сплюнул и погрёб к своему катеру.

Походка у него нисколько не изменилась, но мгновенно все люди на берегу и на катерах превратились в живые статуи. Хорошо вооружённые, конечно. И воздух отчётливо, как мрамор, затвердел. С одной стороны — пять человек, и с другой — тоже пять. Как раз хватит пальцев одной левой руки, чтобы всех посчитать, обречённо подумал Смирнов. Голова у него болела жутко, ну прям на разрыв шаблона. Вжавшись в сухой песок, смотрел сквозь отвердевший мраморный воздух, в который по странной какой-то причуде вмёрзли в один момент люди, катера, песок, плавник, камни, палящее солнце, ветерок, рыбы, наверное, тоже вмёрзли, хотя никаких рыб нигде не наблюдалось. Мелькнуло в голове: жаль, что нет дракона, а то бы и он вмёрз. В такую жару вмёрзнуть в мрамор даже приятно, вон у всех скулы какие каменные. Всё, что случалось в прежней жизни Смирнова, даже встреча с Машей, даже встреча с Тоней из Томска, даже узбечка с косичками, по-своему романтичная, уже не казалось ему важным. Что прошло, то прошло, с этим ничего не сделаешь. А посланец тем временем вспрыгнул на борт и деловито пригнулся к уху бритого.

Улитка krknpk

1
Похоже, поводы для весёлых посиделок исчезли.

Бутылки с минералкой полетели в песок, раздались выстрелы.

Падая, откатываясь в сторону, под кусты, Смирнов услышал ругательства.

Не хотелось ему думать, что так грязно ругается бывший чемпион. Всё-таки известный (пусть и в прошлом) спортсмен, мог найти другие слова. Да и ГЭС. При чём тут новосибирская ГЭС? Если даже что-то потеряно, совсем необязательно разражаться такими проклятиями, орать, что вот он сам лично откроет плотину и спустит воду. Не террористы же. Если дело только в этом чёртовом ящике с запасами «СТ», то никуда он не делся. Сейчас покажу, только успокойтесь. А то сразу — открыть плотину, воду спустить! Зачем? Ну, обнажатся затопленные пространства, ну, выйдут на свет срытые когда-то деревни, поплывут по морю позеленевшие гробы, зато другие огромные пространства по течению реки будут затоплены, другие деревни окажутся под водой. Почему надо идти на поводу у бывшего чемпиона? Что он понимает в гидротехнических сооружениях? «Я, блин, плотину снесу!» Ну вас всех к чёрту, шептал Смирнов, отползая в кусты. Вот начнутся дожди, листва упадёт, под её осеннее шуршание и сговаривайтесь с диспетчерами, я здесь при чём? Верну, верну ваш ящик, успокойтесь, какие проблемы? Даже хотел приподняться, помахать рукой Цезию, дескать, знаю, где спрятан этот проклятый ящик, но не успел. Потомок шаманов вдруг резко завалился в песок, будто по ногам человека ударили.

«Кончайте, гоблины!»

Щёлкнул последний выстрел.

Но люди бритого уже врубили форсаж.

Когда они успели повскакать на борт, Смирнов не заметил.

Кто-то, наверное, был ранен, потому что на кривой коряге остался кровавый след.

А из команды бывшего чемпиона — лежал на сером песке рыжебородый Цезий.

— Эй, ты, бобёр!

Смирнов сразу остановился.

— Вали сюда, — приказал бывший чемпион.

Пистолет он заткнул за пояс, прямо как в боевике.

Не то чтобы красавец, но плотный, уверенный в себе.

Мощный движок соперников рокотал уже где-то далеко — в самом разливе блистающей солнечной ряби. Вот, правда, подумал Смирнов, ещё вчера казалось мне, что остров Хреновый по-настоящему необитаем, а теперь на нём не протолкнуться. То дракон пускает ветры, то гоблины с троллями вопят, то предводитель в рогах, а теперь так и вообще ничего не понять.

— Ты кто? — спросил чемпион.

— Я-то? Да что? Я местный житель.

Чемпион пошевелил блёклыми бровями:

— Живёшь здесь? Один? На этом вшивом островке?

— А чего такого? — удивился Смирнов. — Живут же люди в Гренландии.

Это бывшего чемпиона нисколько не убедило. Он медленно в упор посмотрел:

— Кинуть нас хочешь? Башка совсем не варит? Ты же Валька Филимонов, я знаю!

Вот он, вот он — вещий сон. Вот начинает сбываться, бить будут. Солнце жарило вовсю, а спину медленно тронул ледяной холодок. Неважно, что коробки свои, аккуратно выложенные на берегу, бывший чемпион сохранил, не успел отдать сопернику, всё равно настроен был скептически.

Ох, бить будут.

Смирнов старался не смотреть в сторону лежащего на песке Цезия.

Ну ладно. Одного застрелили, зачем другого-то бить? Может, просто заберут на катер, посадят рядом с трупом, поговорят, посмеются, а потом выбросят за борт и Цезия, и меня где — нибудь над подводной деревней Жуковкой? Всю оставшуюся вечность буду мучиться вопросом, откуда, чёрт побери, на золотой монете появился мой профиль? Вдруг правда в каком-то далёком прошлом был я великим вождём, водил трибу мегантропов в опасные, но всегда победоносные походы?

Откроется однажды плотина и неведомое обнажится.

Давно нет на свете академика Будкера, и миловидные сёстры Хомячки Лера и Люся затерялись в пространствах и временах, но жизнь ведь не остановилась. Наверное, остались свидетели того, что именно поставили учёные на острове Хреновом. Желонкина Света, например. Мало ли что развелась с мужем, такое иногда только обостряет чувство справедливости. Хмельницкий С., наверное, тоже давно не полковник, подрабатывает в какой-нибудь мелкой газете междупланетных знакомств, ему и карты в руки. Вон какой большой и красивый распластался на песке Цезий. Имя необычное. Какие ещё имена начинаются на букву ц? Цербер? Да нет, это вроде как собачья кличка. Цицерон? А это, кажется, фамилия.

Вдруг радостно вспомнил — Цэрэндорж!

Учился со Смирновым в Спецшколе такой хороший бурят.

Постепенно всё вокруг как-то определялось, обретало форму.

Ох, работает до сих пор, работает, наверное, загадочный прибор академика Будкера, смешивает текущие времена. Тут не просто фундаментальные проблемы времени, тут сама жизнь. То перепончатокрылого дракона выбросит на остров Хреновый из прошлого, то деву речную — из будущего. А они сразу начинают потакать друг другу.

Те же, скажем, сёстры Хомячки, младшие научные сотрудницы.

Ох, озарило Смирнова, как их там звали? Лера и Люся! Ну да! Если немного другими словами — Лариса и Людмила. А в списке свидетелей значится Заточий Л. Почему надо думать, что это мужчина? Почему не Лариса? Была сестра Хомячок, а выскочила замуж за какого-нибудь Заточия, и прощай институт, пошла хомячков рожать. Найти бы эту Ларису, указала бы, где ставили прибор, на каком принципе работал.

Смирнов даже вспотел от озарения.

Список при доносе — вовсе не случайность.

Вот Ларионов — без инициалов, ладно, этот пусть живёт. И Крюков Ф. Д. пусть мучает нас загадками «Тихого Дона». Но Цезий-то, Цезий, вот хитрец!

Вот потомок шаманов! Мир тонко чувствовал, поймал пулю. Придётся теперь работать с Охлопьевым Ф. Ф. В конце концов, может, он и есть Федосеич, вновь озарило Смирнова. Если не допускать его к настойке из волчьей ягоды, вспомнит всё, что происходило в институте Будкера. Главное — подход найти правильный.

2
— Я тебя сразу просчитал.

Бывший чемпион мрачно смотрел на Смирнова.

А Смирнов бормотал невнятно. Не знал, что нужно ответить.

Ну, не Валька я Филимонов, меня бить не надо, бормотал. Один живу, разговариваю с рыбами, законом не запрещено. И вообще, бормотал, цел ваш ящик, там вон, в кустах лежит. Так тихо, так неразборчиво бормотал, что бывший чемпион не выдержал:

— Откуда Цезия знаешь?

— Так он же из рода шаманов.

— Ну и что? — бывший чемпион, похоже, нисколько не жалел павшего члена своей команды. Скорее, злился на него — за причинённые неудобства. От злости слова стал произносить коротко, будто лаял.

— Часто пил с Цезием?

— Да по-всякому.

Неопределённость ответа окончательно вывела бывшего чемпиона из себя.

Сплюнул. «Сволочь!» — коротко подвёл итог. Непонятно, адресован был упрёк рыжебородому Цезию или только Смирнову (точнее, Вальке Филимонову). Ткнул рукой в картонные коробки:

— Быстро на борт!

Смирнов обрадовался.

Работать — это не умирать.

Одну за другой закидывал коробки (тяжёлые, кстати) на нагревшуюся металлическую палубу, для спокойствия духа считал заклёпки в борту. На пальцах одной левой руки вряд ли можно показать такое большое число (да и руки заняты), но в уме пересчитывал свободно. Умным, несуетливым стал, как Pedestrians, гриб-пешеход. Думал, втолкну на борт последнюю коробку, тут бывший чемпион и пальнёт в меня.

Но чемпион только спросил:

— Чем болел в детстве?

— Ну, поносом больше.

— Что? И сейчас схватывает?

— И сейчас. Только я терплю.

Бывший чемпион недоверчиво сплюнул, посчитал, наверное, что Смирнов вот-вот не вытерпит. Дотащит до катера громоздкое тело потомка шаманов и не вытерпит. Билось, билось в голове Смирнова, будто огонёк маячка прыгал: вот сейчас пальнёт в меня чемпион. Бежать надо, бежать. Крикну: «Вон он, ваш ящик!» — и побегу. Все кинутся к ящику, а я со всех ног — в лес, будто правда терпеть больше не могу. Без летающего в воздухе перепончатокрылого уследить за убегающим между сосен одиноким больным человеком сложно. Спрячусь в тихой бухточке, на берегу которой тихая девственница покоится.

— А ну встань!

Смирнов обречённо выпрямился.

— Ты не сусликом встань, ты прямо встань!

Смирнов выпрямился ещё более обречённо.

— Теперь повернись. Ага, вот так. В профиль, в профиль твою мать. — бывший чемпион не жалел, подпускал матерные словечки. — Теперь-то уж точно вижу, Валька Филимонов ты.

И спросил:

— Зачем пугал Цезия?

Смирнов на всякий случай промолчал.

Честно говоря, не пугал он человека из рода шаманов.

Хотя кто его знает? Голова так болела, что всякое быть могло.

Рыжебородый Цезий и на песке лежал так неправильно, что Смирнова вдруг пронзила совсем невыносимая догадка: этот хитрый потомок шаманов вовсе и не на песке перед ним лежит, а лежит в каком-то совсем другом времени! Вспомни, вспомни, Смирнов, чем занимался академик Будкер? Проблемами времени! Вот именно. Фундаментальными. И говорят, многого добился. И лежит теперь потомок шаманов во вчерашнем дне, а может в завтрашнем. А в ящике под пробирками припрятаны золотые монеты с моим профилем и молодые улитки krknpk. Вот они — вечные тайны! Остров Хреновый — странное место. Тут грибы бегают, отроковица-девственница лежит, всё течет, всё изменяется. Тут неведомое может обнажиться. Бывший чемпион — не дурак, он, наверное, знает подходы к министру обороны. Купят у бывшего чемпиона улиток krknpk (тайно, конечно) и начнут бросать со спутников в болота Флориды. Плодитесь и размножайтесь!

Смирнов ещё раз глянул на распростёртого Цезия.

Всем своим уставшим сердцем, всей своей испуганной душой, всем телом озябшим чувствовал, как тепло и нежно распространяется над островом солнечное тепло — как из будущего. Вдруг правда из будущего?

— Вот я тебя! — вдруг выругался Цезий.

Никто этого не ожидал, но очнулся, очнулся потомок шаманов!

Бывший чемпион тоже облегчённо выругался. Все видели, что глаза Цезия, контуженные непониманием, тихо светятся. Только что отсутствовал, провалился в другое время, труп свой оставил, но всё же решил вернуться. И Федосеич, конечно, обрадовался, как немой, радостно замычал из иллюминатора, невнятными звуками приветствуявозвращение друга.

И тогда Смирнов бросился в лес.

Не впервые бежал, знал дорогу, аж воздух звенел.

Сухие сучья под ногами щёлкали, как выстрелы. Лейтенант подпрыгивал резво, вскрикивал. С колотящимся сердцем выскочил на берег глухой бухточки, только там, роняя слюну, как собака, постанывая, прихрюкивая, сел на песок. Сейчас набегут, повалят в песок несчастного Вальку Филимонова! Слова не дадут сказать. Но за редкими тонкими соснами мощно рыкнул движок, и минут через пять, заваливаясь на правый борт, стальной катер стремительно скользнул в чудесную солнечную даль. Мелькнула в круглом иллюминаторе счастливая морда Федосеича, а на хорошо прогревшейся стальной палубе контуженый Цезий что-то жадно глотал из фляжки.

Приведя в порядок дыхание, Смирнов вернулся к руинам. Истоптанный песок, забытая сумка с минералкой, пакеты с закусью. Смирнов жадно впился в копчёную колбасу. Жевал, урча. Радовался, что нет никакого алкоголя. Смотрел на отражение в воде: ох, опустился. Насытившись, присел на корягу, опустил руку в прохладную воду. Мелкие рыбки тотчас, толпясь, стали дёргать волоски.

Спросил:

«Вот куда я попал?»

Рыбки ничего не ответили.

«Что вы можете о человеке знать?»

И на этот раз рыбки ничего не ответили.

«Кругом сплошные бандиты. Ни одного человека».

На этот раз донеслось: «А бандиты — разве не люди?»

Что отвечать таким дурам? Может, и люди. Но не такие, как мы.

Люди вообще разные. Будто правда живут сразу в разных временах.

Как-то Смирнов получил электронное письмо. На своё имя, но на адрес Управления.

«Посылаю бес согласия. — Видно было, что для писавшего русский язык не являлся родным. — Немного опасаться иметь прибыльный бизнес. Иметь искренне интерес поделиться с Вами. Учитывая факт получил Вашу ссылку в моем поиске для тех кто подходит под бизнес-предложение».

Получил ссылку? Бизнес-предложение?

Уж не междупланетная ли улитка это писала?

Нет, писала не улитка, а некий господин Патрик Чан — исполнительный директор и главный финансовый директор компании Hang Seng Bank (так в оригинале). Пришлось даже регистрировать письмо, пришло ведь на адрес Управления.

«Ваша помощь в реализации большой бизнес-проект из Гонконг в Ваша страна предлагаю Вас. Реализация включает больших сумм денег. Все связано сделка юридически без сучки (зачеркнуто) без сучка. — Писавший был не лентяй, время от времени заглядывал в словарь идиом русского языка. — Пожалуйста стремятся соблюдать крайнюю осмотрительный во всех вопросах касающихся (неразборчиво) вопроса. Как только средства успешно передастся на Ваш счет мы разделяем (зачеркнуто) делим средства поровну согласно предварительной договоренности…»

Оказывается, и предварительная договорённость у нас была. Ну, как тут не задуматься о потоках времени?

«Выразите полная Ваша информация дать импульс большой процессу. Указать Ваша имя адрес национальность возраст пол род занятий семейное статус домашнее телефон. — В этом месте Смирнов негромко произнёс вслух: „Щас!“ — Мной можно связаться по частный адрес — pawwtchan01@ krknpk. Жду ответа дать более об операции. (Зачеркнуто несколько слов.)

Не имеете заинтересованность удалите мой письмо потому как ставлю для большая польза для Вас свою карьеру и жизнь моей семьи для Вас. Чем раннее ответ тем более оценено».

И подпись — г-н П. Чен.

Krknpk, наверное.

«Их бляйбе зер гут…»

1
Перед тем как уснуть, Смирнов думал о бедной отроковице.

Тоже ведь прикорнула. Там, в своём времени. Спит себе спокойно.

Обидного в этой мысли ничего не было. В старинных сказках принцессы десятками лет смиренно лежат в своих хрустальных гробах, ждут принцев. А он, Смирнов, даже не одинок. Вот перепончатокрылый прилетает. Гоблины, тролли, гномы. Pedestrians, грибы-пешеходы. Иногда в сны Смирнова звонко сыпалось золото — круглые монеты с мужественным профилем, ужас как похожим на профиль лейтенанта.

Потом во сне, а может наяву, выдвинулась из ночи лодка.

На этот раз Смирнов мяться не стал, сразу спросил: «Как имя твоё?»

Дева речная задумалась. Не потому, что забыла имя, а просто раздумывала — стоит ли Смирнов такой откровенности. Всё-таки решилась, произнесла:

«Лера».

«А лет тебе сколько? Только честно».

Чужое хамство всегда тревожит. Задумалась, но ответила:

«Двадцать».

«А на острове?»

«Что на острове?»

«Что делаешь на острове?»

«Как это что? Дежурство несу».

«При этих-то грибах-пешеходах?»

Она засмеялась, наконец:

«Нет, при генераторе».

«А разве он…»

«Что? Ну, что?»

«Разве он до сих пор работает?»

Пожала плечами:

«Работает же Солнце».

Лодка совсем приткнулась к берегу.

Стараясь не напугать деву речную, дотянулся до металлического кольца на носу лодки, но ухватить кольцо, конечно, не смог. Видение одно, никакой плотности. Поводил пальцами, беспомощно убрал руку. Из времени в другое время как ни тянись, всё напрасно. Прервалась связь времён. Даже улитка Krknpk втягивает свои щупальца в таких случаях.

2
А утром рявкнул, взвыл за мысом корабельный ревун.

Раскатывая перед собой поблескивающую на солнце низкую голубую волну, в бухту вразвалку вошёл обшитый по бортам чёрной автомобильной резиной буксир типа «жук» — в пятнах серой шаровой краски, неопрятный, но бодрый, явно не так уж давно переоснащённый для пассажирских грузоперевозок.

Что-то подсказало Смирнову, что он снова увидит Цезия.

И сердце ответило на подсказку тревожным постукиванием.

Чего ждать на этот раз? Опять морок, сплошные видения? Выключит ли кто-нибудь загадочный генератор, или там преобразователь времени, или опять пройдёт рука сквозь плечо рыжебородого?

Нарываться на неприятности Смирнов не хотел.

Хватит. Достали! Пусть даже выбегут на берег приветливые чудесные эльфы, а за ними толпой — уроды, гоблины, гномы, даже чудесные принцессы в штанишках из розовых лепестков, с него хватит! Он, как тихий богобоязненный бобёр, нырнёт в протоку, зароется в мокрые ветки, усталые глаза закроет, если понадобится, в ил зароется. И не вылезет, хоть силой его тащи.

С завистью смотрел, как с буксира сходят на берег весёлые люди.

Кажется, Цезий и Федосеич всё же нашли посудину для корпоратива.

Спортивные молодые люди. Кудрявые весёлые девушки, женщины с назад зачёсанными красиво волосами. В футболках, в шортах, в расписанных цветными котятами и цветочками весёлых брючках, у некоторых на головах — косынки. Некоторых людей узнавал. Например, коренастого мужчину с большой головой и густыми начальственными усами. Вспомнил, имя у него как праздничный венок — Валерий Виленович Червонный. Не просто так. Лет около тридцати человеку, а обращаются к нему только так — по отчеству. Начинал он, как ни странно, детским врачом, практику имел на Кипре. Но папа, великий местный строитель Вилен Червонный, забрал сына себе в преемники, сделал депутатом городского совета, верующим. Надо сказать, молебны по утрам на предприятии у них стали делом обычным и даже обязательным. Попы в приёмной стали восприниматься частью интерьера. Папа стал называть стройтрест громко — концерн. Однако даже работники произносили — концерт. Не просто, ох не просто руководить стройкой без профильного образования и желания. Судьба и коллеги без перерыва пытались свалить Валерия Виленовича, но такие люди, как он, не падают, они растут. Даже энергичная улитка krknpk отстаёт от них в росте.

В государстве, вставшем на рыночные рельсы, лишней рекламы не бывает.

На стандартные деловые вопросы (Червонный-младший никогда не гнушался общения с прогрессивной прессой) Валерий Виленович обычно отвечал, что интересы у него самые обширные и, конечно, направлены на пользу обществу. Вот, к примеру, строит он «термитник» в пригороде. Вы только подумайте, сколько семей получат квартиры в огромном многоэтажном доме! И название «термитнику» подыскивают заранее доброе, соответствующее, чтобы грязные клички потом не прилипали. «Смородиновый ручей», «Чудесница» или, скажем, «Рябинка».

Смирнов пока не знал, как ему следует относиться к появлению на острове такой большой и дружной команды, но каким-то скрытым органом (аналитик всё-таки) остро ощущал, что на этот раз весёлая праздничная толпа не враждебна ему. Вон как живо суетятся, прямо настоящие термиты.

«Как инженер-строитель я так скажу, — донёсся до затаившегося в кустах Смирнова голос рыжебородого Цезия. — Лестничные марши, Валерий Виленович, в нашем термитнике с вероятностью сто тридцать процентов не выдержат нагрузки в полторы тысячи килограммов, косоуры хрустнут, и — привет создателям!»

«Хочешь сказать, — доброжелательно не верил Валерий Виленович, — хочешь сказать, что всего там каких-то двадцать или двадцать пять хомо радостных сапиенсов провалят нормальный стандартный марш? — Мягким жестом выразил своё неверие. — Нормативы, дорогой мой, нормативы! Сам прикинь, как это можно собрать двадцать или двадцать пять радостных сапиенсов на одном квадратном метре?»

«Ну, знаете. Народ любит толпиться».

«По какому, собственно, поводу?»

«Ну, мало ли. Праздник».

3
Кто-то уже по песку в рогожном мешке прыгал с привычной ненавистью — спотыкаясь, но с широкой дружеской улыбкой на лице, кто-то бежал дистанцию с алюминиевой ложкой, в которой каталось куриное яйцо, — удобно, весело, прикольно; всем этим весельем беспощадно и непоколебимо руководил бритоголовый зам по управлению персоналом. Боясь показаться глупым (вдруг застукают его в сидячей позиции под кустами), Смирнов поднялся, отряхнул одежду и без всякого страха присоединился к ничуть не удивившимся молодым людям. Кто-то пустил по рукам холодную бутылочку. Небритому Смирнову выдали пластиковый стакан. Никакого оружия, никаких крылатых драконов.

— Значит, учительница водит экскурсию по стройке, — бил копытами один из весёлых молодых людей. — Ну, школьники, малолетки, что с них взять? Учительница говорит: дети, всегда будьте внимательными. Особенно на стройке. Здесь ходить можно только в каске, а то кирпич прилетит. — Чувствовалось, чувствовалось, что анекдот из нашего времени. — Говорит она, а толку? Дети-то невнимательные. Один такой ребёнок бегал-бегал вокруг строящегося дома с непокрытой головой, вот ему и прилетело. А другой ребёнок — девочка, внимательная — всегда ходила через ту стройку быстро и в каске. Так скажу, до сих пор в ней ходит.

— …и смеётся.

Смирнов внимательно прислушивался.

«Милые и дорогие женщины! — прозвучал у костра первый радостный тост. — Пожалуйста, берегите себя. Старайтесь не болеть. Зачем нам нужны больные женщины?»

Нежно, горячо светило с чистого неба солнышко.

4
— Уймите их там!

Смирнов немедленно обернулся.

Невдалеке мелькали кулаки, порхали злобные эвфемизмы.

«Опять зам главного инженера что-то не поделил с начальником снабжения».

Кулаки так и мелькали, и словечки звучали лютые, но особого внимания драка не привлекла — привыкли, наверное. Несколько весёлых женщин раскидывали на тёплом песке огромную льняную скатерть-самобранку. Даже Pedestrians, грибы-пешеходы, к берегу подтянулись.

По жилам Смирнова прокатилось тепло.

С мирными и мудрыми людьми есть смысл дружить.

Мирные и мудрые люди даровых сокровищ не ищут, огнедышащих драконов не гоняют над необитаемым островом, не обмениваются подозрительными ящиками и коробками — они живут!

«Ты опять здесь?» — подошёл Федосеич.

От этого «опять» сердце лейтенанта томно заныло.

Ну, почему «опять»? Чего «опять»? Зачем портить праздник? Что может помнить Федосеич о их прошлых встречах? Если бы помнил, спросил бы, почему Смирнов снова здесь, поинтересовался бы здоровьем. Не опять, а именно снова. Хорошо, кто-то отвлёк, передал шампур с горячим мясом. «Пить совсем не буду», — твёрдо решил Смирнов, перед тем как опрокинуть небольшой стакашек с водкой. Один раз, и хватит! На льняной скатерти и коньяк стоял, но Смирнов отказался. Одобрительно кивнув, Цезий, огромный, солнечный, светящийся рыжим светом, тут же подлил Смирнову водки.

— Знаешь, какой самый главный физический закон в электроэнергетике?

Теперь точно. Теперь без ошибки. Этот Цезий определённо был из нашего времени.

— Наверное, думаешь, что закон Ома? — шумно допытывался потомок шаманов. И увидев, как Смирнов с сомнением опрокинул третий стакашек, объяснил: — Закон Кирхгофа! Понял? Мотай на ус. Только закон Кирхгофа! (Неужели, поджал губы Смирнов, потомок шаманов снова заговорит о ветряках и ветрогенераторах?) Только закон Густава Кирхгофа, ну, может ещё схема Михаила Осиповича Доливо-Добровольского! (Неужели, испугался Смирнов, вспомнит Цезий ещё и про гидротермальные скважины?) Они! Только они! Никаких других!

5
А Федосеич оказался знающим человеком.

С двумя девушками и с молодым чернявым человеком, успевающим одновременно и утверждать, и оспаривать самого себя, Федосеич увлечённо, даже слюной брызгая, обсудил новости третьего канала, в основном чудеса параллельного мира. При этом одна из девушек, светлая, кудрявая, испуганно утверждала, что её подругу — скромницу, отличницу, работает в планетарии — тоже дважды похищали инопланетяне. Каждый раз примерно на месяц. Понятно, увозили в другую звёздную систему. Муж сердится, но что она может поделать? Не на курорт же ездит. Не позвонишь, жалуется, у них там телефонов нет. Тем более что они, эти инопланетяне, — ласково поджала губы девушка, — ничего такого себе не позволяют, а если позволяют, то только то, что находят нужным.

— Ну и подружка у тебя! Дура, наверное?

— А вот и нет! И совсем она не дура!

— А муж куда смотрит?

— Ну, муж-то тут при чём?

Федосеич пожал плечами, заговорил быстро, уверенно:

— Ну, ладно. Примем как данность. Нелегко, конечно, твоей подружке, но пусть терпит. И муж её пусть терпит. Связь миров — дело тонкое, требует терпения. Вы думаете, Валерию Виленовичу легко? А вот и нет! Он не девушка. Он на Земле не с инопланетянами, а с нами, грешными, дело имеет. (Неужели сейчас заговорит о проблемах времени, испугался Смирнов.) Ты вот попробуй всё успеть, когда телефоны неустанно трещат и народ неустанно толпится в приёмной. — Федосеич увлёкся и говорил теперь так, будто не замечал внимательно прислушивающегося к его словам Валерия Виленовича. — Приходько, инвестор любимый, сносит ему мозг, газовики давят. А бывает, Клеточкин, зам мэра, является. С Клеточкиным выпить приятно, но нужные бумаги, как в Бермудском треугольнике, часто пропадают у Клеточкина в столе…

Федосеича пытались прервать, но он не сдавался:

— Человеческое недопонимание, оно откуда, а? Не знаете?

И решительно развернул сильной рукой, схватив за плечо, кудрявую:

— Говоришь, твою подругу инопланетяне часто воруют? Да? — Погладил кудрявую по плечу. — Это ведь и от воспитания зависит. Это следует учитывать. Сколько раз воруют в год? Два? Ну вот, сама видишь, блюдут меру, лишнего не позволяют, а то могли бы и чаще, да? — Кажется, Федосеич всё же запутался. — Тут ведь как? У любого инопланетянина — огромный космический опыт, а у твоей подруги — нет опыта. Ну, есть, конечно, но другого типа. — Даже Валерий Виленович заинтересовался, куда Федосеич свернёт. — По одному месяцу два раза в год, это же получается, как на чашку чая зайти. Вот в какое время живём. (О чём это он? — опять испугался Смирнов.) Разное бывает. Скажем, х…рня. А? — погладил он по плечу кудрявую. И успокоил: — Да не ругаюсь я, не ругаюсь. Это если на чешском языке, то — биллиард.

— Ты что такое несёшь, что ты несёшь, Федосеич?

Но Федосеич уже потряс вскинутыми над головой руками:

— А ты пробовал объяснить жене, где провёл вчерашнюю ночь?

— Дело не в языке, — знающе возразила кудрявая. — Все мужья по определению козлы.

— Вот я о чём и говорю! — оживился Федосеич. — Черстве окурки, это вот по-вашему как? Наверное, думаете, бычков на пол набросали? Нет, нет и нет. Чехи так свежие огурцы, сорванные с грядки, называют, странный народ. — В глазах Федосеича зрела тень какого-то ужасного недопонимания. — Где учёные? Почему этим не занимаются? Разогнать академию!..

Диспут сразу стал всеобщим.

6
Смирнов отошёл к воде, присел на знакомую кривую корягу, под которой два дня назад нашёл ящик с «СТ». Казалось, не два дня прошли, а протекли один за другим два века. Казалось, все воспоминания медленно и неуклонно уходят куда-то в ужасную тьму веков, в доисторическое прошлое, даже, наверное, глубже. Чувствовал, как стремительно и прихотливо разделяются вокруг него разные времена. Вот ведь как попал! Одно время — специально для него, другое — для Цезия, третье — для девы речной, бывшей сестры Хомячок, и совсем другое для академика.

В разных временах живём, оглянулся он на строителей.

Совсем в разных временах живём, никак не поймём друг друга.

Когда просто не совпадаем в пространстве, это полбеды: сел в поезд или тачку вызвал. А вот когда не совпадаешь во времени, тут дело сложнее. Часы летят незаметно, дышишь весело, глубоко, весь — в будущем, в области непредсказуемого бесперерывного счастья, и вдруг из прошлого жена как крокодил всплывает.

Работает, работает хитрый приборчик академика Будкера.

Не простой был человек этот академик Будкер, ох не простой. Многое понимал — о себе, о людях, о времени. Как-то сказал назойливому интервьюеру: «Ну что вы мне всё про Ландау. Я вам так скажу. Мне Лев Давидович всегда казался человеком самым обыкновенным, даже ординарным». И когда интервьюер изумлённо открыл рот, добавил: «Да, да, самым обыкновенным человеком. Только из цивилизации на порядок выше, чем наша, земная».

Работает, до сих пор работает приборчик академика Будкера где-то здесь, на Хреновом острове. Поэтому и смещаются времена. То бесшумно выплывет из нежного тумана вечно юная Лера Хомячок, то монета золотая выкатится (кто в каком времени её обронил?), а то и того лучше — орки с топорами выбегут.

На самом-то деле не золотую монету надо искать с моим профилем, подумал Смирнов, а свидетелей того, что происходило в лаборатории академика Будкера лет этак сорок назад. Может, и реформу российской Академии только в связи с этим затеяли? С полковником Хмельницким надо будет связаться. Ты ведь не хочешь, полковник, чтобы память о героях развеялась как дым? Ты в охране института служил, не раз бывал на Хреновом, помнишь, наверное, в каких местах били шурфы, где закладывали котлован. Паровую машину изобретают, когда наступает время паровых котлов, это правило к чему угодно относится. И к кому угодно. К Желонкиной Свете, например. И к тебе, Заточий Клавдий. Ну, для чего тебе-то с твоей лисьей мордой прыжки в прошлое? Хочешь греческий изучать, гуляя под ручку с самим Сократом? Так в Греции после первого же вопроса тебе просто по морде дадут. А вернёшься к нам, мы добавим. Ведь это на твоих глазах, козёл, точили в институтской мастерской детали загадочного прибора. Давай вспоминай, давай рассказывай, колись, инженер (если ты инженер, конечно). Чем непонятнее, тем страшнее.

Правда, сколько умных людей, и какие разные и как во времени разъединены.

Вот Етоев А., наверное большой умник, окажись он здесь, в отчаянии бы за голову схватился. А ты не умничай, не умничай! Тоже колись: о чём разговаривал с академиком долгими вечерами у чудесного камина в коттедже на улице Мальцева?..

Смирнов незаметно наклонился к кудрявой и шепнул: «А Цезий-то наш, а? Как у него фамилия?» И нисколько не удивился, услыхав: «Барыгин». «А Федосеич, — не отставал. — Поляк, что ли?»

«Почему поляк?» — удивилась кудрявая.

«Ну, как. Вроде Отрепьев, да?»

«Ну что вы. Охлопьев он!»

Вот и попали свидетели на крючок, удовлетворённо решил Смирнов. Генерал Седов прав. Всё в природе крепко увязано. Потянешь Барыгина, вытянешь Охлопьева, потянешь Охлопьева, вытянешь сестёр Хомячков — и Леру, и Люсю, потянешь академика Будкера, за ним всплывёт какой-нибудь полковник.

О времена! О нравы!

7
Чем больше Смирнов клялся больше не пить, тем больше мир освещался его добрыми глубокими мыслями. Чем больше пила компания, тем больше вспыхивало красивых слов, метких сравнений, ярче сияла необъятная улыбка Цезия. Незнакомая женская нога — плотная, гибкая, загорелая — прижалась к ноге Смирнова. Хотел её погладить, поощрить ласково, но испугался, отдёрнул руку — вдруг мы снова временем разделены.

— Лохи! — орал Федосеич.

— Да ты что это?

— Ёлопукки!

Смирнов улыбнулся. Похоже, Федосеич перешёл на финский язык.

А море нежно блистало. Чудесно бежала по морю солнечная рябь. Появись сейчас пузатый дракон, никто бы чешуйчатого не испугался, наваляли бы сразу по всем трём оскаленным мордам. Никаких ржавых мощных катеров до самого горизонта, только светит над головами жаркое сибирское солнце, лежат сухие заиленные пески, текут разговоры. Никто больше уже не ругал Федосеича. А узнав, что трабахар по-испански означает — работать лучше, чем вчера, работать лучше, чем работали сегодня, обрадовались. «Трабахар! Трабахар! И чтобы женщины были здоровые!»

Время сгущалось, медленно становилось единым. Весёлые девушки, побросав свои бардаки (стаканы, значит, по-турецки) с визгом «Трабахар! Трабахар!» почти голые бросались в воду, насмерть пугая робких жуковских русалок.

«Их бляйбе зер гут», — совсем обалдел Федосеич.

А весёлые девушки подтверждали весело:

«Трабахар!»

Затылок в ласковых завитушках

1
Смирнов снова сидел на сухом песке, а дева речная в лодке.

Да и Виталий Виленович Червонный оказался строгим и аккуратным руководителем. Сотрудники его, уплывая, собрали весь мусор, ничего на острове не оставили, только Смирнова оставили — опять не совместились времена. Дева речная, наверное, потому и приплыла, что увидела: опять Смирнов один у костра. Опустился. А как тут не опуститься, если никому не нужен, и электричество всё до капельки вытекло из аккумулятора мобильника, и не совпадаешь во времени со свидетелями.

Негромко попросил: «Дай, пожалуйста, телефон».

Дева речная от его слов удивлённо отвернулась и вдруг.

Да, именно вдруг, иначе не скажешь, — всплыл в памяти трогательный девичий затылок с кудряшками.

Он в тот день (давно, давно было) дежурил, его вызвали к генералу.

В зале заседаний человек пятнадцать сидели на стульях с высокими (бронированными) спинками, негромко обсуждали какую-то дельту, загадочные треки, значения которых, не дай Бог, станут известны другой стороне. Там Смирнов и увидел трогательный девичий затылок. Высоко подобранные волосы позволяли оценить всю изысканность этого чудесного затылка, особенно среди многих мужских — тяжёлых, багровых.

— Ты бы лучше шалаш построил.

Дразнила, дразнила его Галадриэль.

Нет, не Галадриэль. Лера Хомячок дразнила.

Все эти девки в трусиках из розовых лепестков, все они — из прошлого.

Ну, нет их! Совсем нет! Приплыли, уплыли — не совпадают со мной. Даже вот дева речная не совпадает. И в небе снова громыхнуло — тяжело, с раскатом. Но на этот раз не дракон вернулся. Запрыгал неистово, заохал, запульсировал прожигающий воздух свет кривых чудовищных молний. И так же вспыхивал, пульсировал силуэт девы речной. Каждую секунду, при каждой новой вспышке силуэт её оказывался чуть в другом положении. Поворачивалась и поворачивалась, а повернуться никак не могла.

Сердце защемило: «Вот ты рядом, а толку?» Знал ведь, знал, никак нельзя прикоснуться к ней. Правда, смотрела почему-то предостерегающе.

Зацелую абниму

и скажу что люблю.

Дракон тухлый, весь на выхлопе, гоблины, орки, мужики со стволами, потомок шаманов, бородатые, как старички, гномы. Да что же это такое?

Будто слышишь ответ, а вопрос задаёшь после. Ну, почему мы не вместе, почему не кружимся в хороводе? Откуда эта дурацкая золотая монета? Почему Лера Хомячок вечно двадцатилетней остаётся?

Не получалось с мыслями у Смирнова, не видел выхода. Одно только понимал: совсем не в монете дело.

Ни к селу ни к городу вспомнил девятый класс.

Выдался год тёмных пожаров, в школе установили тревожную кнопку. Увидел огонь, почуял дым — сразу жми на кнопку. Сирена выла так страшно, что на проходящих мимо поездах пассажиры бледнели. Первые два дня школа просто не работала. Любой придурок, проходя мимо тревожной кнопки, якобы чувствовал запах дыма и тут же тыкал пальцем куда надо. Не удержалась даже молоденькая преподша истории. Её учителя так и жгли взглядами, тут почуешь дым. Чёрные лаковые ботильоны на шпильках, прямая джинсовая юбка до колен, серая водолазка, чёлка прямая — всё вроде закрыто, а вот жгут взгляды. Смирнов невольно сравнил ту преподшу с девой речной, только какое тут сравнение? В школе гуськом ходили за молоденькой преподшей доминирующие самцы, она там действительно жила как в вечном дыму, потому, наверное, и не выдержала — ткнула в кнопку…

Дева речная смотрела на Смирнова с подозрением.

Глаза чистые, зелёные. Наверное, недоверчивая по жизни.

Да и кому нынче верить? Один приятель, крепкий семьянин, похвастался как-то Смирнову, что только после года тихой семейной жизни познал истинный дзен, только теперь якобы стал понимать, как правильно общаться с девушками. Например, просто танцевать с незнакомой девушкой в клубе и при этом не думать, как бы поскорее затащить бедняжку в тёмное место. Смирнов, конечно, возразил приятелю. Ну, в том смысле, что вот, дескать, он, лейтенант Смирнов, живёт один, а с девушками общается спокойно и непринуждённо. Потому и живёшь один, непонятно возразил Смирнову приятель.

2
Ах, время!

Течёт, тает, тает.

Что сделаешь? Что возразишь?

Не успеешь налюбоваться, нарадоваться, не успеешь поздравить себя, а уже на самую миленькую, на самую любимую твою девушку нападает апатия, обвисают груди, как перезрелый плод, бессонница накладывает морщинки на лобик, и так и катится дальше — муж, бедность, телепузики.

Выдохнул с отчаянием: «Спорим, я тебя давно знаю».

Дева речная засмеялась. С дураком спорить неинтересно, читалось в её зелёных глазах. Было видно, что она вообще за жестокое отношение к дуракам. Но на этот раз Смирнов нисколько не испугался, выдержал её взгляд. Хватит бояться! Он многое постиг за эти дни и ночи на пустынном перенаселённом острове. А главное, постиг главное свойство времени — его текучесть. Потому и не хотел больше врать. Решил не подбирать слов, если и собьюсь — поймёт, ведь от сердца! Забормотал, пытаясь объяснить себя.

Ну, не хочет он больше болтаться в Сети, подрываться на минах Интернета. Ему просто мир нравится. И в глазах девы речной вроде мелькнуло некое понимание. «Ладно, — сказала, будто прочитав мысли Смирнова, даже покраснела немного. — Давай бросим монету. Если выпадет орёл — твоя взяла. Что потребуешь?»

«На материк на лодке меня перевезёшь».

Она разочарованно выдохнула: «А если решка?»

Ответил честно: «Не знаю». И добавил: «Тебя ведь и обнять нельзя».

На этот раз дева речная засмеялась и провела рукой по бедру. Шортики на ней были коротенькие, с кармашками. Спросила: «Есть монета?»

Уставился на неё: «Откуда у меня монета?»

«А разве ты не отыскал клад?»

Смирнов обозлился: «Какой клад?»

Зелёные глаза девы речной снова похолодели, но она полезла в кармашек и, кажется, нащупала что-то. Голову повернула к морю, и он увидел трогательные завитки. Вспомнил: дельта. Вспомнил: треки… Думай! Думай, Смирнов! Во рту пересохло… Думай, ну чего тянешь?.. Чувствовал, как муть этих дней понемногу в душе начинает рассеиваться, солнечные лучи проникают всё глубже — в самую тьму моря, души, вечности. Тухлый дракон, конечно, может дохнуть угаром на море, но не отравить ему Вселенную, нет.

Кивнул деве речной: «Бросай монету».

3
Монета летела, пуская отблески.

Обычная медная монета так не блестит.

По холодному взгляду девы речной Смирнов понял, что она всё знает.

Вот как мы сильно не совпали во времени, затосковал. Не надо было соглашаться на этот спор. Ох не надо было. Вон как безнадёжно упала монета в песок, вон как наступила на неё дева речная.

Голые пальчики. Чудесные точёные ноготочки.

Ничего, кроме банальностей, в голове Смирнова не всплывало.

Ну ладно, пусть так. Пусть даже лик его там — на золотой монете, что с того? Всё равно попирает дева речная этот его лик своей божественной босой ножкой. Смирнов для неё — весь из тёмного прошлого, из липкой тьмы эсэмэсок, из сетевой болтовни, из постоянного вранья. Не могут они совпасть. Никогда! Потому и старался Смирнов смотреть не на серый песок, а на эти голые пальчики, чудесные точёные ноготки, ему бы и трёх рук сейчас не хватило их пересчитать, а выше — смуглые щиколотки, голое колено с едва заметной царапинкой.

Хочу, чтобы перевезла на материк, затосковал.

Всё надоело, сил нет. К чему ни прикоснёшься, всё тает. Кого ни увидишь, все — не мои, с кем ни заговорю, врать начинаю. Без всяких причин. Так привык, наверное. Хмуро поднялся, потребовал: «Убери ногу!» На этот раз действительно твёрдо решил: хватит! Если орёл, пусть перевезёт на материк. И спохватился, горько обожгло душу. Как же это она перевезёт, если его рука даже сквозь деревянную лодку проходит? Ни обнять, ни прижаться, ни почувствовать дыхание. Это как если бы Чапаев нагрянул вдруг со своим эскадроном в Новосибирск — баб с гиканьем гонять по Красному. Гикай не гикай, не ваша Маша. Из другого времени. Не твоя. И никогда твоей не будет. Это только умный академик Будкер и его миловидные лаборантки — совпали. По желанию Будкера.

Сжал зубы от горечи, и дева речная, будто опять прочитав его мысли, ножку с монеты убрала и засмеялась: «А ты коснись. Ты не бойся».

И он медленно протянул руку.


Оглавление

  • Король Атлантиды
  • «СТ»
  • Кровь дракона
  • «Мёртвым не брать!»
  • Разрыв шаблона
  • Улитка krknpk
  • «Их бляйбе зер гут…»
  • Затылок в ласковых завитушках