Подонок в моей постели (ЛП) [Рэй Линн Блэйс] (fb2) читать онлайн

Данная книга предназначена только для предварительного ознакомления! Просим вас удалить этот файл с жесткого диска после прочтения. Спасибо.

Рэй Линн Блэйс

Подонок в моей постели

«Подонок в моей постели # 1»

Оригинальное название: Rae Lynn Blaise «Badass In My Bed» (Badass In My Bed #1), 2015

Рэй Линн Блэйс «Подонок в моей постели» (Подонок в моей постели #1), 2016

Переводчик: Іра Калитенко

Редактор: Мария Джейн

Вычитка: Лела Афтенко-Аллахвердиева

Оформление: Иванна Иванова

Обложка: Мария Суркаева

Перевод группы: http://vk.com/fashionable_library

Любое копирование и распространение ЗАПРЕЩЕНО!

Пожалуйста, уважайте чужой труд!

 

Оглавление

Рэй Линн Блэйс

Любое копирование и распространение ЗАПРЕЩЕНО!

Аннотация.

Глава первая.

Глава вторая.

Глава третья.

Глава четвёртая.

Глава пятая.

Глава шестая.

 

Аннотация.

Моя жизнь — это музыка. Я живу и дышу ею. На следующей неделе меня ждёт работа моей мечты: игра на виолончели в Бостонском симфоническом оркестре. Наконец-то мой отец может гордиться мной, и я… Ну, у меня будет моя музыка. 

А потом я встретила Дилана — всегда грубого татуированного подонка. Он совершенно не похож на тех, с кем я была раньше. Едва ли одна ночь сможет причинить мне боль. 

Но иногда, играя с огнем, ты обжигаешься.

Глава первая.

Мне не нравится «All About That Bass», но эта песня очень приставучая.

Александра… Алекс поставила белый коктейль передо мной, прежде чем скользнуть на табурет и стукнуться нашими бокалами.

Я глотнула бодрящее прохладное вино.

— Спасибо.

— Пожалуйста.

Послушав припев звучащей композиции, я спросила:

— Что это за песня?

— О, Рейчел, — её светлые кудри подпрыгивали в такт с энергичным качанием головы. — Ты должна бросить Чайковского и взяться за Трейнор (прим.: Meghan Elizabeth Trainor — американская певица, автор-исполнитель и продюсер).

Я улыбнулась. Прошлый девичник был две недели назад, и подруга сказала мне: «Отложи Стравинского и подхвати Sia».

— Я не против музыки. Просто, когда не играю классику в школе, я практикую её дома.

Там нет комнаты для любого другого звука.

— Ты расслабляешься с тишиной — не с радио. Знаю.

Я ухмыльнулась.

— Я начинаю думать, что мы разговаривали об этом раньше.

Она морщит нос.

— Один или два раза; это обычно, когда я пытаюсь порекомендовать тебе группу.

Теперь я чувствую себя плохо из-за того, что отвергаю её рекомендации, потому что слишком занята или не заинтересована.

— Как насчёт того, чтобы ты сделала плейлист для меня? И я обещаю, что послушаю каждую песню по дороге по крайней мере один раз.

Вместо улыбки печаль затуманивает её дерзкие черты:

— Я буду скучать по твоему высокоинтеллектуальному музыкальному вкусу. Обещай звонить и говорить по-снобски со мной хотя бы раз в неделю. Или, ещё лучше, по скайпу.

— Обещаю, — я проталкиваю комок в горле глотком вина и осматриваюсь вокруг.

Алекс предложила бар: небольшое местечко с восторженными отзывами, но не слишком выставленное на показ. Кирпичи на стене были расписаны в белый цвет, декор изящный, в бежевых и чёрных тонах; и встроенное освещение обеспечивает обширную атмосферу, но, к счастью, большой толпы в четверг не наблюдалось. Сегодня наш последний день перед тем, как я прыгну в самолёт в понедельник утром, чтобы начать новую жизнь. Последний девичник с Алекс, и кто знает, как долго он будет последним, и я хочу его запомнить.

— Я не буду очень далеко, — напоминаю для нас обеих. — Это Массачусетс, а не Монголия.

— Это правда. По крайней мере, мне удалось выдернуть тот огромный прибор между твоих ног в прошлый раз.

— Алекс, — я зашипела, оглядываясь на ближайшие столики. К счастью, несколько соседей были больше сфокусированы на своём опьянении, чем на нашем разговоре.

Парень, сидящий один в кабинке далеко от нас, бросается в глаза. Его голова низко опущена, поэтому всё, что я вижу, — это лохматые чёрные волосы и плотно облегающая футболка, которая демонстрирует татуировки по всем его массивным бицепсам.

Он не мой тип, но я всё ещё смотрю на него. Не могу перестать пялиться. Он намного сильней, чем мужчины, с которыми я проводила время прежде. Артисты с нежными ручками, которые не поднимали ничего тяжелее, чем их смычок. Этот парень мог бы легко поднять меня. Мог бы перекинуть через плечо, если бы захотел.

Я не совсем уверена, почему меня это так захватывает.

— Ты заслуживаешь немного смущения после своего отказа мне в «Bean Town».

Я заставляю свой взгляд вернуться обратно к Алекс и её вишнёво-красным губам.

Начав играть с ножкой своего бокала, я говорю:

— Это работа, не отпуск.

Я посмотрела назад на татуированного парня, надеясь увидеть его лицо, но официант принёс бокалы для напитков на соседние столики, заблокировав мой обзор.

Алекс вздыхает.

— Это ещё хуже, потому что ты не вернёшься через неделю. Ветреный город будет лопаться без тебя.

— Что-то подсказывает мне, что ты выживешь просто отлично, — я шучу, но слова имеют угрюмый подтекст. Большинство вещей, которые я делала за пределами кампуса и за пределами моей квартиры, были непосредственно из-за того, что она ныла, чтобы я больше выходила. Я думала, будет больше времени после выпуска, чтобы ощутить связь и исследовать город, но я здесь, готовая покинуть его. Я не жалею о своей преданности делу. Получить шанс играть в Бостонском симфоническом оркестре — это осуществлённая мечта, но я не могу избавиться от ощущения, что всё же чего-то не хватает в жизни. Чего-то, что я должна была сделать, но так и не сделала. Если бы было больше времени…

Официант закончил подавать на стол, и именно сейчас высокий парень в бейсболке, надетой задом наперёд, наклоняется в сторону татуированного парня, чтобы дать ему пять.

— Это всё вина твоего отца, — голос Алекс звучит резко.

— Хм? — я отвела взгляд от плохого парня и осушила половину бокала, когда Алекс повторила своё заявление. — Он просто хочет лучшего для меня.

Это правда, но это только половина истории. Вся история заключается в том, что он подавлен выбором моей профессии. Он так и останется подавленным, если только я не смогу доказать ему, что достаточно хорошая виолончелистка, которая может заработать себе достойное имя.

Я рисую завитки на испарине от моего пальца на бокале. В животе завязались узлы, когда вспомнилась постоянная критика отца.

— Я должна была взять один из студенческих кредитов, а не позволять ему платить за обучение. Может быть, так бы заработала его уважение.

— Вероятно, нет.

Я сделала один большой глоток напитка.

— Теперь ты видишь, почему это хорошая возможность для меня — получить работу в бостонском оркестре, — бьюсь об заклад, что татуированный парень не должен отвечать властному родителю. Бьюсь об заклад, что он никому не отвечает. Бьюсь об заклад, что он сам контролирует людей вокруг себя.

Если бы он командовал мною, я была бы не против. Каково будет той женщине, которая позволит ему это делать?

Я придерживаю голову кулаком и вздыхаю.

— Ты в порядке?

Мои щёки загорелись, будто она может читать мысли.

— Ага. Просто ты знаешь всё. Это большая перемена. Но я хотя бы буду играть.

Алекс выдавливает больше лайма в пиво.

— Да, но какой ценой?

Прямота её взгляда расстраивает меня.

— Я предпочитаю думать об этом как об отображении своего будущего. И не оставлю всё на растерзание судьбе.

Например, мою карьеру или любовь. Это лучше, чем, ну, скажем, переспать с незнакомцем в баре. Особенно с сильным, разрисованным и контролирующим свою жизнь красавцем, как этот в задней части бара.

Я украдкой бросила ещё один взгляд и… Бинго! Я наконец увидела его лицо.

Боже, его лицо…

Теперь, когда я вижу его, не уверена, что когда-нибудь смогу отвернуться. Оно поразительное. Оглушающее. Необыкновенно красивое.

Его глаза как на картинке, челюсть и нос выглядят сильными. И его рот совершенный, губы полные, но не по-девичьи. Они грех и секс, но то, как он ухмыляется из-за чего-то в своём телефоне, так по-мальчишески. Это тот вид рта, на который я могу пялиться часами, смотреть, как они формируют слова и скользят в улыбку. Вид уст, чувствующихся хорошо, когда целуешь, и ещё лучше, когда посасываешь их, и, Боже, ох, Боже, спорю, что он сосёт внизу так хорошо, что не нужно будет потом использовать вибратор.

Откуда, чёрт возьми, это взялось? Я не ханжа, но иметь грязные мысли из-за мужчины в баре не в моем стиле.

Это признак стресса, вот и всё. На мой взгляд, прекрасный татуированный парень является олицетворением случайных встреч без дальнейшего продолжения отношений. Это другая дорога — дорога, которую я не принимаю. Поправка: не хотела бы принять. На него приятно смотреть, но кроме этого мы, вероятно, только дисгармонируем.

Большое дело.

Меня влекло к нему лишь потому, что, хоть и довольна своим выбором и планами, я не могу перестать задумываться о том, что могло бы случиться.

Да. Это определённо оно.

Но что, если мне больше, чем просто любопытно.

Я делаю другой большой глоток вина и задаю вопрос, на который никто не может ответить.

— Думаешь, я делаю ошибку?

Алекс колеблется.

— Думаю, ты знаешь, чего хочешь. Ты самый управляемый человек, которого я когда-либо встречала.

— Но?..

Она посмотрела вокруг, как будто слова плавают где-то слева от моего лица.

— Но это чувствуется финальным решением. Надеюсь, что это то, чего на самом деле хочешь ты, а не твой отец.

— Это так. А если не то, я не уверена, чем вообще это может быть.

— Тогда ты определённо не делаешь ошибку, — она не сможет узнать, как уверенно прозвучала, но я цепляюсь за её утверждение. — Но, прежде чем уедешь, ты должна хотя бы хорошенько трахнуться.

Я рада, что не пила, потому что выплюнула бы вино.

— Ты такая неприличная. Почему я беру тебя в общественные места?

— Эй, это ты та, кто практикует фингеринг (прим.: англ. Fingering — действие пальцами — это способ достижения полового возбуждения при воздействии пальцами на наружные половые органы, клитор, влагалище или на задний проход). Часами, я могла бы добавить.

— Это из-за музыки, — я смеюсь больше от вина, нежели от смущения. — И мне ничего не нужно. Кроме того, даже если бы я хотела с кем-то переспать, не смогла бы, потому что никто меня не привлекает.

Кроме него.

Мой взгляд метнулся обратно к татуированному незнакомцу, сидящему в тёмной кабинке. Его большая рука обхватывает бутылку ладонями, когда он медленно подносит её ко рту и сильно глотает. Будет ли его ладонь сильной, а запястье твёрдым, когда он пробежится своим прикосновением по моей…

— Почему бы тебе не поговорить с ним?

— С кем? — к чёрту её наблюдательные голубые глаза.

— С высоким, тёмным и вкусным прямо там. Не притворяйся, что ты не знаешь, о ком я говорю. Ты рассматривала его с тех пор, как мы пришли сюда. И я одобряю! Он один… Ты одна…

Мысль о разговоре с ним вызывает странное трепетание внизу живота, что мне определённо не нравится. Или нравится. Я не совсем уверена.

— Забавно, я думала, что сижу со своей подругой Александрой и провожу качественно наше девчачье время перед тем, как уеду.

Я распрямила и вновь скрестила ноги, чувствуя беспокойство и нужду.

— Тебе нужно получить его прежде, чем ты уедешь. Одно последнее «ура», прежде чем стать реально ответственным взрослым на остаток всей жизни.

Я не могу.

Или могу?

Я осматриваю тему нашей дискуссии и отмечаю его кожаную куртку, которая переброшена через будку рядом с ним, и на джинсах парня жёсткую цепь, прилегающую к ноге и видимую под столом. Он так противоречит моему консервативному стилю. Как бы мы смогли когда-нибудь подойти друг другу?

Что-то подсказывает мне, что он точно знает, как сделать вещи подходящими. И стиль действительно не проблема, когда никто не носит одежду.

Потрясённая своими мыслями, я качаю головой, надеясь убрать нежелательные грязные идеи прочь.

— Не ура. В любом случае он не мой тип.

— Что это? Волнение?

— Я обдумываю.

Она закатила глаза.

— Бесчувственная.

— Он не хороший парень. А мне нравятся хорошие парни, — парни, которых одобрил бы отец.

— Ты пытаешься убедить меня или себя?

— Я не пытаюсь никого убедить. Я констатирую факты. Мне нужен мужчина, который понимает, что я занимаюсь музыкой часами в день и что у меня не будет времени лебезить перед ним. Моя карьера идёт в первую очередь. Он также должен быть респектабельным и ответственным.

— И волнующим, — она повторила с ухмылкой.

— Совместимым.

— Скучно. Мы ищем мистера Прямо-Сейчас, а не мистера Безукоризненность, Рэйчел. Одна ночь с кем-то, кто не входит в твой женоподобный лист и не будет намерен удерживать тебя от мечты.

Она попала в точку. Как и всегда. Но мужчина как он… Я слегка наклонила голову в его сторону.

— Он просто такой…

— Идеальный подонок?

Идеальное описание.

— Ага, — слово звучит непривычно мечтательно и с нотками вожделения. Я встряхнула себя. Вся эта дискуссия слишком глупа. И слишком соблазнительна. И уж слишком плоха для идеи. — Нет. Я не смогу.

Она наклонила голову:

— Время для грязных подробностей. Сколько прошло с того времени, когда у тебя был секс в последний раз?

Я завертела конец своего хвоста и вытянула его на ключице. Прошло почти два года.

— Может, я храню себя для брака?

Алекс фыркает:

— Тогда ты должна быть девственницей, а я-то знаю, что ты трахалась по крайней мере с двумя парнями.

— У меня было два парня, да, с кем я спала после соответствующего количества ухаживаний, но мы не трахались. Это грубо, — и слишком захватывающе для описания вещей, которые мы делали в спальне один или два раза каждые несколько недель. Когда мой второй парень начал исполнять то же самое, что и мой первый парень, я поняла, что нужно снизить свои ожидания. Был ли секс или его не было, мне всё ещё требовалось вытаскивать вибратор, чтобы самой о себе позаботиться. Я имею в виду, что сам половой акт был хорошим, приятным для связи с кем-то, думаю, но я никогда не понимала, из-за чего весь этот сыр-бор.

— Это грубо, если делать неправильно, — глаза Алекс замерцали.

Я поправляю свой пейзажный шарф и смотрю на парня опять. Мой пульс ускорился, когда я случайно вступила с ним в зрительный контакт. Мне нужно отвернуться, и я этого хочу, но не могу, застывая от интенсивности этого взгляда, пока он посылает испепеляющие искры по всему пути к моей сердцевине. Это абсолютно точно слишком интимно, слишком проникающе. Слишком по-подонковски.

Я фокусирую своё внимание на столешнице передо мной. Что это с ним? Я загипнотизирована.

— Он тоже полностью рассматривает тебя.

В горле пересохло. Я заметила свой пустой бокал и помахала официанту, чтобы принёс то же самое.

— Он поймал меня, когда я пялилась на него, и это всё. Он думает, что я странная. Такие парни, как он, не ведутся на девушек вроде меня.

Алекс наклоняется:

— Такие парни, как он, любят таких девушек, как ты. Посмотри на себя. Минимум макияжа, длинные каштановые волосы, забранные в простой хвост. Узкие джинсы демонстрируют бёдра, но на тебе блузка с длинными рукавами и шарф, который скрывает любую щёлочку. Ты хорошая девочка. Большие коричневые оленьи глазки. Пойми это, Рэйчел, ты — Белоснежка с потрясающей задницей. Ты милая, волнующая девушка, которую любой мужчина хочет завоевать.

Снова тот же незнакомый порыв волнения охватывает меня.

— Если бы это было правдой, кто-то попытался бы раньше. Не то чтобы я начала с ним встречаться…

— Твой мозг так занят музыкой, что ты даже не заметила всех мужчин, которые пытались. Ну же, Рэйчел. Когда гетеросексуальный парень говорит «милый шарф», он использует это в качестве предлога, чтобы пялиться на твои сиськи. Ему по фигу на твои аксессуары.

Права ли она? Как много я упустила из-за погони за карьерой? Слишком много? И не поздно ли всё исправить?

Да, слишком поздно. У меня сейчас другие обязательства. В частности, одно большое обязательство.

— Это не имеет значения. Прошлое в прошлом.

— Но ты бы могла отпустить всё прошлое благодаря одной ночи с этим подонком.

Пространство между моими бёдрами пульсирует, как будто моё либидо считает, что имеет право голоса в этой дискуссии.

Оно не имеет. Я сжимаю ноги вместе.

— У меня нет на него времени так же, как и на любого другого парня. Я уезжаю через несколько дней, и у меня слишком много дел.

Странно, что печаль сопровождает это утверждение. Я не должна быть такой разочарованной из-за несуществующих отношений на одну ночь.

Мой уровень сахара в крови, наверное, низкий или типа того. Я была слишком занята упаковыванием вещей, чтобы пообедать сегодня. Вот причина всему этому.

— Можем ли мы заказать кусочек пиццы после этого?

Алекс пожимает плечам:

— Давай посмотрим, как этот вечер пройдёт.

Официант приносит бокалы для нашего следующего раунда, останавливая меня от вопроса о том, что она имела в виду. Я надеюсь, она не планирует опять потащить меня в одно из тех закрытых мест.

Отобранные строки под грохот битов было слишком больно слушать, чтобы захотеть под это танцевать.

Когда он ставит пиво перед Алекс, она притягивает официанта ближе к себе и шепчет что-то ему на ухо.

Ох, теперь я поняла. Она планирует свою собственную ночь. Неудивительно, что Алекс пыталась положить меня под незнакомца. Официант достаточно мил, может, чуть-чуть худее, чем парни её типа, но определённо не выходит за рамки её интереса. Так как это наш последний раз, когда мы проводим время вместе, я рада, что она найдёт себе кого-то, с кем сможет проводить время потом. Даже если я завидую самую малость.

Жду, пока официант уйдёт, и шевелю бровями:

— Ты маленькая шалунья.

Она перестаёт ухмыляться и отрывает взгляд от отступающей задницы официанта, чтобы посмотреть на меня:

— Что?

— Что это было?

Она двигает бровями в замешательстве:

— Что это было?

— Цепляла нашего официанта? Ты пытаешься дать мне реальный пример того, как это делается?

— Тогда твой ум пошёл прямо к тому, чтобы сказать тебе, как отчаянно ты хочешь кого-то подцепить. Я не подкатывала к нему. Просто попросила принести счёт.

Я колеблюсь, не уверена, что верю ей:

— Я могу потратить много времени наедине с инструментом, но это не причина того, что могу повестись на это.

Она встаёт и потягивается:

— Я промолчу. Мне нужно в дамскую комнату. Присмотришь за моим кошельком?

— Конечно.

Она уходит, и я не могу с собой ничего поделать. Смотрю назад на татуированного парня. Он подмигивает мне.

Дерьмо! Он видел, что я пялилась.

Я отвернулась настолько быстро, насколько смогла, не желая давать ему ложные надежды, хотя я вроде как хочу дать ему ложные надежды. Или по меньшей мере хочу, чтобы он продолжал делать это: продолжал обмениваться взглядами дистанционно, подмигивать, ухмыляться и посылать приятные искры электричества через мою нервную систему. Это ощущается лучше, чем нужно для простого флирта. Я не могу себе представить, как это может чувствоваться, если бы мы когда-нибудь коснулись друг друга. Или поцеловались. Или тра…

— Что я пропустила? — Алекс поправляет лямку верхней части её топа и снова садится.

— Ничего? — мой голос зазвучал выше, чем я предполагала.

— Ничего вообще? Даже с твоим другом вон там? — она потягивает своё пиво как-то небрежно.

Повинуясь, я смотрю на него, пока официант ставит полный бокал пива на стол. Татуированный парень поднимает бокал в приватном приветствии и подмигивает опять.

Дрожь пробежала по моей спине.

Алекс захохотала. Это вдруг настораживает меня:

— Что происходит?

— Похоже, что идеальный подонок пытается привлечь твоё внимание.

Ну конечно, когда я смотрю на него, он помахивает мне. Ещё одна волна дрожи покалывает моё тело, но я не машу ему в ответ:

— Что ты наделала?

Она поднимает руки вверх, изображая невинность:

— Ты купила ему выпить. Пойди туда, и пусть заплатит за услугу.

— Алекс! Почему ты сделала это? — я начала возиться с шарфом, мне вдруг стало слишком жарко.

— О, ну давай же, это безопасно, — она делает рукой жест, который как бы говорит, что это небольшое дело.

— Он думает, что нравится мне!

— А это не так?

Мне не может нравиться кто-то, кого я не знаю, даже если он делает удивительные вещи с моим телом, вовсе не касаясь меня.

— Я… Не в этом дело.

Она вздыхает, неожиданно став серьёзнее:

— Рэйчел, знаю, что ты сама никогда не откроешь дверь, поэтому я создала возможность для тебя. Ты просто должна пройти через это. Что плохого может случиться, если ты поговоришь с парнем?

Я приподнимаю бровь:

— Ты купила ему выпить и сказала, что это было от меня, поэтому мне пойти и поговорить с ним?

Алекс хихикает:

— Для начала. А потом я хочу, чтобы ты разорила его! Я хочу, чтобы ты ушла отсюда для большого, грязного секса, который будешь помнить в восемьдесят. Я знаю, что шаловливая девчонка, скрытая внутри тебя, кричит выпустить её и поиграть. Леди не раздвинет свои ноги широко на сцене на всеобщее обозрение, не имея шаловливой черты.

Я закрыла глаза и покачала головой:

— С нетерпением жду дня, когда ты перестанешь отпускать шуточки о виолончели.

— А я с нетерпением жду, когда ты будешь измотанной от восторга. Лишь один раз в своём жизненном опыте позволь кому-то позаботиться о твоём теле. Ты только поклоняешься своему инструменту.

— Эй, я…

— Не-а. Ты никогда не следуешь своим земным инстинктам. Хотя бы сегодня будь импульсивной. Вместо того, чтобы сравнивать резюме и пятилетние планы, послушай своё тело и отнесись к нему как… Как будто похоть — это песня, которую вы играете вместе. Не переигрывай, больше практикуй, представь, что это безжизненные ноты, которые ты знаешь наизусть. Будь спонтанной как джаз.

Я промокнула ладони о джинсы:

— Ты знаешь, как я отношусь к джазу. Он нарушает много правил, которые существуют.

Она останавливает мою декламацию своей рукой на плече:

— Я пытаюсь говорить словами, которые ты повторяешь. Брось свои кости здесь.

— Это действительно так важно для тебя?

— Это важно не для меня. Это важно для тебя, — выражение её лица становится серьёзным. — Смотри. Ты получаешь работу, которую хочешь, и это здорово, но ты молода. Ты должна побарахтаться немного перед тем, как успокоишься и осядешь. Чёрт, заводи знакомства. Мне ненавистно видеть то, как ты так сосредоточена на конечном результате своей жизни, который является средством достижения твоих целей.

Её слова должны ужалить меня, но вместо этого они резонируют:

— Спасибо, что ты так сильно беспокоишься.

— Кто-то должен быть голосом хаоса в твоей идеальной жизни, — она усмехается. — А теперь ты пойдёшь и получишь его, или нет?

— Нет, — но я звучу неуверенно. — Он даже не заинтересован во мне.

— О, он заинтересован. Белоснежка с тугой задницей, помнишь? — она движет руками как дирижёр, дорисовывая конец песни.

— Не делай это моей приставучей фразой.

— Ты должна сделать такие визитные карточки.

Дело в том, что на Алекс невозможно злиться, даже если хочется. И почти невозможно сказать ей «нет». В это время я украдкой смотрю на него. Татуированный парень улыбается мне, показывая белые зубы и ямочку на левой щеке. Боже, он лакомый кусочек.

— Осторожно, Рэйчел. Он может подумать, что ты затвердела, если продолжишь так на него смотреть. Время поднять ставки.

— Прошу прощения, девушки, — официант прерывает мои поиски остроумной реплики.

— Да? — Алекс говорит на повышенных нотах, как будто она ждала всё это время.

Он наклоняется ближе ко мне и жестом указывает на татуированного парня, который рывком поднимает голову и кивком указывает на место рядом с собой.

— Этот джентльмен приглашает вас присоединиться к нему.

Глава вторая.

После трёх дрожащих вздохов я, искушённая его озорным ртом, оцепенела от возможности.

Но моя новая работа…

Я сглотнула:

— Пожалуйста, поблагодарите джентльмена за приглашение, но скажите ему, что у нас девичник.

— Рэйчел! — Алекс выглядит так, будто хочет катапультировать меня в его кабинку.

— Спасибо вам, — сказала я официанту более твёрдо, отпуская его. — Я не могу, Алекс.

—Я такого не понимаю, — дуется она. — Изволишь объяснить?

Если бы она знала все условия, на которые я согласилась, чтобы обеспечить себе положение в оркестре, Алекс бы бросила эту затею. На полсекунды я захотела сказать ей, но я не должна что-либо говорить. Честно, я не хочу, чтобы она знала, и это хороший шанс, потому что, если бы она была в курсе, поощрила бы интрижку на одну ночь ещё больше.

Поэтому я дала ей другие, такие же хорошие, причины, почему не хочу перепихнуться сегодня.

— Допустим, я пойду и поговорю с ним, и он окажется не полным придурком. Может, он даже заинтересуется мной…

И мы пойдём в его квартиру, где у нас будет потрясающий секс, который взорвёт мой мозг и изменит меня.

Нет, нет. Не ходи туда.

Я тряхнула головой:

— Тогда что?

Алекс щёлкает пальцами и качает головой:

— Тогда ты уйдёшь оттуда лёгкой походкой и с огоньком в глазах.

— Нет, потому что это настроит меня на разочарование. Убьёт фантазию. Прямо сейчас я могу притвориться, что он знает женскую анатомию и его член толще, чем мой мизинец. Какой смысл выяснять, ошибаюсь ли я?

— Ты не ошибаешься. Этот парень тебя измотает. Я тебе обещаю. Ты можешь сказать по этому дерзкому блеску…

Я перевожу взгляд на его стол, где возле него сидит женщина с гигантской улыбкой. Верхняя часть её топа находится на угрожающе низком уровне, джинсы разукрашены, но она выглядит полностью в своей стихии. Ветреная улыбка на глянцевых губах. Он не возражает против её присутствия.

— Правильно. И я должна быть его типом?

Очевидно, что татуированный парень несильно расстроен из-за моего отказа, потому что кивает и улыбается женщине, позволяя её руке касаться его плеча.

— Она забрала твою открытую дверь, — Алекс выглядит более расстроенной, чем оно того стоит.

— Она может её забирать. Я переезжаю, и у меня нет времени на развлечения.

— Тот факт, что ты назвала добычу «развлечением», только подтверждает мою догадку.

— Без разницы. Я иду в туалет, — беру свой клатч, планируя обновить блеск для губ, потому что стёрла его бокалом, а не из-за него.

Хорошо, также из-за него.

К сожалению, коридор к дамской комнате находится прямо возле кабинки татуированного парня. Я чувствую себя школьницей, которая пытается проскользнуть мимо своей любви после того, как подруга пошла и отправила ему листовку от моего имени, чтобы он выбрал «да или нет». Сохраняя непринуждённый темп — не хочу выглядеть, словно бегу сломя голову в туалет — мне удаётся добраться до его столика и остаться незамеченной. Опять же, вовсе не тяжело видеть, как сильно он отвлечён своей посетительницей, которая в данный момент практически садится к нему на колени.

Ближе он ещё привлекательнее: точёные черты лица не такие идеальные, какими кажутся на расстоянии, но ошеломляющие в своих недостатках. Футболка парня облегает грудь и руки, намекая на эффектные мышцы, скрытые под ней.

И этот рот. Этот грешный, соблазнительный рот.

Я запоминаю каждую его частичку в те секунды, требующиеся, чтобы пройти возле него. Как я сказала Алекс: он идеально подходит, но как материал для фантазий. Я хочу запомнить его настолько, насколько смогу, чтобы воссоздать образ, когда буду одна тёмной ночью. Сцена уже начинает формироваться в голове: его расстёгнутые джинсы, та дразнящая ухмылка на губах, когда он их опускает, и его боксёры, которых достаточно, чтобы было легко из них выскочить тяжёлому, твёрдому, определённо большему, чем мой мизинец.

Влажность между ног растёт, и я набираю темп. Заскакиваю в дамскую комнату и прочно закрываю её, вдыхая прохладный воздух. Я никогда не думаю так о незнакомцах. Особенно так ярко. Должно быть, это вино или переезд. Или ситуация с работой. Всё. Я знаю, что принимаю правильное решение — единственное решение, которое я могу принять. Но сегодня, по некоторым причинам, я чувствую уверенность, витающую вдали от меня.

Простите за каламбур.

Я хихикнула и умылась перед выходом, радуясь, что туалет был пустой. Несколько прядей выбились из хвоста, и я, так как уже вымыла руки, пригладила их. Мои щёки покраснели. Действительно Белоснежка. Я трепалась без толку по поводу блеска для губ, решив нанести его в самом конце, потому что чувствую себя уверено, когда он на губах, а мне это нужно прямо сейчас.

Даже с эго-повышенным-блеском, сиявшим на губах, я медлила с покиданием дамской комнаты. Хорошо, я просто выйду и даже не посмотрю на этого парня, проходя мимо. Ничего страшного.

Бар заполнился людьми, стало намного теплее и громче. Я обошла женщину, направлявшуюся в дамскую комнату, и получилось так, что меня подтолкнули ближе к татуированному парню.

Моя рука случайно вывернулась, когда я, пытаясь совладать с собой, поймала его взгляд и задержалась на этих глазах — великолепных, штормовых, бирюзовых глазах. Я настолько была шокирована, что почти удержала равновесие снова.

— Хей, — он усмехнулся.

Я растаяла при звуке его голоса: грубый и колючий, как игла на старой записи.

Теперь я должна ответить. Сделать вид, что не знаю, что он говорит со мной, будет грубо, и я уже наполовину повернулась к нему, как цветок к солнцу.

— Хей, — мне удалось произнести.

Вот. Мы обменялись приветствиями, пока я проходила. Всё хорошо. Теперь продолжай идти.

Кроме этого он говорит ещё кое-что.

— Благодарю вас.

— За что? — он опять один, и я понимаю, что его дружелюбный посетитель ушёл.

Парень поднимает бутылку:

— Вы купили мне выпить. И потом отклонили моё приглашение, — его голова наклоняется в сторону. — Это своего рода противоречиво, вы не находите?

— Вроде того? — чёрт возьми. Сейчас я должна объясниться. — Хорошо, вот в чём дело, — Боже, это так неловко. —На самом деле я не покупала вам выпить. Это сделала моя подруга.

— Ох, — он оглядывается на Алекс, одиноко сидящую за столом. Это моё воображение‚ или он на самом деле звучит расстроено? — Значит, фанатка она?

— Извините? — если под «фанаткой» он имеет в виду «девушку, которую, как ни странно, необъяснимо тянет к нему», тогда нет. Это была я. Абсолютная фанатка собственной персоной.

— Ничего. Присядьте на минутку, — он такой властный, будто знает, что в любом случае мой ответ будет «да».

Это не то, как мужчины обычно говорят со мной. И это делает кое-что со мной: потрясает и заставляет голову кружиться. Заставляет меня хотеть сделать всё, что он скажет.

Я кусаю губу. Я должна вежливо отказаться, вернуться к столу с Алекс и тогда пойти домой, чтобы закончить упаковывать вещи. Я должна забыть, как хрипотца его голоса заставляет мои внутренности дрожать. И абсолютно точно должна перестать думать о том, что скрывает его одежда. Я должна…

Его бирюзово-голубые глаза сосредотачиваются на моём шарфе в течение долгого, затяжного момента. Большинство женщин могут убить за эти ресницы: длинные и густые. Большинство женщин могут убить за такой долгий взгляд на себе.

— Милый шарф.

Даже если бы Алекс не объяснила ранее, что это значит, тон его голоса говорит за себя. Речь, безусловно, идёт не о моём шарфе.

И в миллионный раз за сегодняшний вечер я не могу с собой ничего поделать. Скольжу в кабинку рядом с ним.

— Спасибо.

— Итак, — его бедро излучает тепло, что заставляет меня хотеть большего, а тут уже чересчур горячо. Слишком поздно для того, чтобы сесть напротив него, а не рядом с ним, да? Даже если и не поздно, я всё равно не пересяду.

— Итак, — я повторила, будучи не в силах посмотреть куда-нибудь, кроме своих рук на столе.

Я чувствую его любопытный взгляд.

— Почему ваша подруга купила мне выпить и сказала, что это от вас? — в его тоне есть намёк на поддразнивание.

Я бросаю взгляд на Алекс, которая высматривает меня.

— Ну… — я облизываю губу, тяну время. — Я скоро переезжаю, и она пытается отправить меня на свидание перед этим.

— Зачем беспокоиться, если вы переезжаете?

— Она не подразумевала долгосрочные отношения.

— Хм, — простой звук отголоском проходит через моё тело, как струна, которую сорвали. — И почему она выбрала меня? В баре сегодня вечером полно других одиноких мужчин.

Ты был единственным, кого заметила я.

Пожимаю плечами:

— Я не уверена. Думаю, вы похожи на парня, которого не интересуют долгосрочные отношения.

Он наклоняется:

— Забавно. Я подумал то же самое о вас.

Я не знала, как ответить на такое. Наглая похоть в его голосе, в словах, которые не могут быть правдой. Никто не может отнести меня к типу легкомысленных девушек, независимо от того, как сильно я его хочу сейчас.

— Я, эм…

— Почему вы покидаете город? — мужчина выпрямляется, увеличивая расстояние между нами.

Даже несмотря на его приподнятое настроение, мой живот туго скручивает, а мысли путаются.

— Работа.

— Не говорите мне. Позвольте мне угадать, чем вы занимаетесь.

Я кладу кошелёк на стол и поворачиваюсь так, чтобы я могла его видеть. Или, может быть, чтобы моё колено задевало его так же, как сейчас.

— Почему?

— Это игра. Я хорош в этом, — его взгляд блуждает по моему телу. — Вы делаете что-то важное с финансами. Банкинг, возможно?

Я закатила глаза:

— Вы ужасны в этой игре. Я музыкант.

— О? — его спокойная улыбка исчезает немного. — Типа группы? Вы переезжаете в Голливуд, чтобы достичь большого прорыва на телевидении или шоу талантов? Или в Нэшвилл, чтобы оставить парочку демо-дисков?

Я гримасничаю на обоих предположениях.

— Едва ли. Я виолончелистка и недавно подписала контракт с оркестром, — я не должна была звучать так гордо, как это вышло на самом деле.

— Интересно. Поздравляю, — улыбка вернулась на его лицо в полной мере, и это заставило моё сердце сделать сальто. — Следовательно, вы серьёзно относитесь к музыке.

— Очень, — я скрестила ноги, что глупо. Я не должна испытывать комфорт.

— Я никогда раньше не встречал виолончелистов.

— Мы не показываемся часто на публике. Мы предпочитаем поспешно бежать в оркестровые ямы.

Он улыбается и протягивает руку:

— Дилан.

Я колеблюсь из-за неуверенности в правильности решения, которое собираюсь принять. Если скажу ему своё имя, это будет значить, что я готова продолжать разговор. Что плохого в том, что разговор может перерасти во что-то большее? Я никогда не пойду с ним домой, но забавно представить, что такое может произойти.

— Рэйчел, — я принимаю его руку. Электричество пронзает меня от ощущения его ладони.

— Итак, Рэйчел-которая-переезжает, скажи мне, что заставило тебя играть на виолончели?

— Я не могла поместиться внутри скрипки.

— Бах-дам-чи, — его хриплый смех выставляет сильные линии горла и мягкое появление лёгкой щетины. Я поражена желанием чувствовать это. Моим языком.

Боже, что я делаю? Фантазии в сторону, я перехожу границы с этим парнем. Я даже не должна думать о границах в этот момент жизни. Мне нужно освободиться от них. Безграничность.

Я открываю рот, чтобы сказать ему о том, что должна идти. Слова вертятся на кончике языка.

Но он говорит первым:

— Так ты поклонница классической музыки, да?

Чёрт возьми. Он нашёл мою слабость.

Я киваю:

— Существует лишь один жанр, который стоит слушать.

— Действительно, — он изучает меня, будто решив опровергнуть. — Таким образом, остальная часть мира только тратит своё время и деньги, создавая и слушая другие жанры в течение нескольких веков?

Я не должна участвовать в музыкальных дебатах, иначе буду здесь всю ночь, доказывая превосходство Вивальди и Баха, но его мягкое поддразнивания делает что-то со мной, расслабляя мои губы и плечи. Заставляет меня хотеть пробыть здесь всю ночь, споря с ним. Или просто с ним.

— Да.

— Это довольно спорное мнение на этот день и в этот век.

— Так ли это? — знаю, но скромность моего ответа является вызовом. Одного не могу понять. Это… Я… Так… Флиртую?

Если это флирт, я должна быть смущена из-за того, как в нём плоха.

И почему я флиртую? Я должна уйти.

Но потом Дилан снова говорит, и я остаюсь.

— Не так много людей слушают классику, — произносит он. — Я не говорю, что это правильно, но ты не можешь называть свой жанр музыки единственным, который заслуживает всего, когда потребители не защищают твой выбор.

Я поворачиваюсь на сидении, чтобы лучше его видеть, моё колено снова задело его. Это ослабляет меня, но я остаюсь сильной в своём мнении.

— Ты говоришь, что имеет значение только то, что популярно в мейнстримной (прим.: англ. mainstream — основное течение. Часто употребляется для обозначения каких-либо популярных, массовых тенденций в искусстве для контраста с альтернативой, андеграундом, немассовым, элитарным направлением, арт-хаусом) культуре?

— В какой-то степени.

— Потому что, если это правда, есть множество групп, которые никогда не видели коммерческого успеха, но они являются потрясающими музыкантами. Или гранжевые маленькие рок-группки, которые никто не ценит, но, возможно, именно их кто-то любит.

Он захватил нижнюю губу между зубами, медленно отпуская её. Я заворожена этими формами.

— Может быть, это скорее о продажах, нежели о славе. Или их комбинации, что даёт группе сохранять силу.

Если он пытается отвлечь меня от моих же аргументов, то проделывает отличную работу. Я с трудом моргаю несколько раз. Сосредоточься, Рэйчел. Какую там группу Алекс вечно высмеивает?

— Ах! Nickelback!

— Они не считаются. Вообще.

Я торжественно указываю на его лицо:

— Они богаты и дико известны. Даже я слышала о них.

— Они также ужасные музыканты, — он захватывает мою руку и отпускает её, проведя под поверхностью стола к расстоянию между нами.

Мои бёдра сжались, когда он скользнул своим пальцем между моих, сплетая наши руки вместе. Сосредоточенность — это борьба. Весь мой мир сократился до точки контакта между нами.

— Но у них, эээ, есть продажи и слава, поэтому, по вашим расчётам, они должны быть успешными.

— Не все популярные вещи хороши, очевидно, но рок — это классика. Это даже говорится в названии: классический рок.

— Пожалуйста, — моё тело не моё сегодняшним вечером. Я не привыкла быть преданной тем, на чём я построила карьеру. — Никто не узнает, кто все эти люди через двести лет, — но мои аргументы убеждают не так, как обычно.

— Ты также не можешь говорить, что «The Beatles» исчезнут. The Stones.

Он гладит пальцем заднюю часть моей руки, и я хочу, чтобы его палец гладил меня и в других местах. Я хочу этого так сильно, что это пугает.

Освобождаю руку и таким образом получаю капельку контроля над своими скачущими гормонами. Я уже скучаю по его теплу.

— Есть исключения из каждого правила, но по большей части? Никто не будет помнить их имён, и знаешь почему? Потому что музыкальные люди играют как жевательная резинка. Она хороша на вкус в течение минуты или двух, а потом он исчезает из памяти, и ты переходишь к чему-то новому. Это даже говорится в названии: жевательный поп.

Я улыбаюсь из-за того, что повторяю за ним. И я вознаграждена ответной ухмылкой.

— Ты милая, — он смотрит на меня, будто хочет поглотить.

— Я не заинтересована.

Он наклоняется так близко, что я могу вдохнуть его мускусный аромат.

— Нет?

Я не могу ответить. Во рту пересохло. Даже если бы смогла найти слова, то не смогла бы их выговорить. Я не в состоянии опровергнутьего. Я заинтересована. Независимо от того, как сильно я не хочу такой быть.

Дилан всё ещё близко, его горячее дыхание на моей шее:

— Хочешь знать, что нравится мне?

— Э…э, — я знаю, что хочу, чтобы он сказал. Это пугает меня.

Он удивил меня, отодвигаясь.

— Рок. Мне нравится рок. Он грубый и реальный.

Я смеюсь наполовину из-за нервозности, наполовину из-за его заявления.

— Нет, серьёзно?

— Это очевидно?

— У тебя определённо есть все рок-задатки, которые нужны.

Мягко говоря. Его вибрации подонка кричат «опасный», но я не убегу из-за этого.

Дилан протягивает свои руки вдоль верхней части кабинки, притягивая мой взгляд к его гладким мышцам.

— С этим что-то не так?

Я не уверена, имеет ли он в виду свой взгляд или выбор музыки. В любом случае вопрос возбуждает меня, и я не могу ответить.

Злая насмешка зажигается в его глазах, и он роется в кармане в поисках MP3-плеера и маленьких белых наушников.

— Обещай, что послушаешь хотя бы одну песню.

Опять этот командный голос.

— Хорошо.

Дилан осторожно засовывает наушники мне в уши. Покалывание распространяется по спине, когда его пальцы мягко касаются моего хрящика, и шум бара исчезает. Закрытые наушники с шумоподавлением.

— Сделай громче, — говорю я, зная, что тишина в моих ушах может означать, что звучу слишком громко.

— Ты уверена? Я бы не хотел разрушить эти классически настроенные инструменты, — он улыбается, когда увеличивает громкость.

Я поднимаю большие пальцы вверх, когда начинается музыка. Смелые хроматические удары в остинато, почти противоречивые… Интересно. Немного ударно-тяжёлые, но сводятся вместе красиво. Я вся обратилась в слух и закрыла глаза, чтобы лучше чувствовать ноты. К тому времени, когда певец начинает петь, мои пальцы чешутся от желания взять виолончель и присоединиться.

Голос певца знакомый, мечтательный и колючий, но имя ускользает от меня. Металл немного режет, а потом всё меняется. Зигзаги гармоний, и охи, и голос, который сдерживает эмоции, как будто всё попало в настроение певца, он поёт о потере. Может, не о потере, но о жаре, песке, мечтательной пустоте. Необычно.

Я разрывалась между любовью и ненавистью к его голосу. Он пронзает, и соблазняет, и раздражает, слишком резкий. Он не знает, чем хочет, чтобы это было, но потом ниже тот же ритм, тот же импульс сводит нас вместе в путешествии. Я не могу решить, песня звучит лучше с пением или без, но, когда она начинает замирать, я напрягаюсь, чтобы услышать больше, чтобы остаться в этом моменте.

Я открываю глаза, снимаю наушники и передаю их ему обратно.

— Это было хорошо, — потрясающе, на самом деле. — Кто это?

— Ты действительно не знаешь? — он смотрит скептически.

— Я действительно не знаю.

Он усмехается и качает головой, после выключения наматывая наушники вокруг плеера.

— Это то, как ты росла под музыкальный рок, голодала в современности и только кормилась классикой.

— Эти ребята новые и мощные?

Он потянул пальцы к своим волосам.

— Что ж. Ага. Свежее Бетховена в любом случае.

Я пожимаю плечами, нисколько не чувствуя себя обделённой из-за своих музыкальных предпочтений:

— Я люблю то, что люблю.

Хорошо, это ложь. Если мои музыкальные вкусы удержали меня от интеллектуальных дебатов с одним татуированным мужчиной, тогда я чувствую себя обделённой. Очень обделённой.

— Эта группа находится на вершине чартов. И ни на одном треке нет виолончели.

— Может быть, однако, я даже уловила встречную мелодию, когда слушала, — это было легко упомянуть в разговоре. —И эта группа… — он всё ещё не сказал мне названия, — никогда не будет в состоянии объединиться с моей симфонией.

— А какой смысл? — он потягивает пиво и ухмыляется. Каким-то образом он ещё более сексуальный, когда самодовольный.

Я наклоняюсь ближе, чтобы не понадобилось кричать сквозь музыку, которая звучит только громче и безжизненней с каким-то автотюном (прим.: специальная обработка вокала, а также голос, изменённый подобным образом на записи):

— Реальная музыка — то, что играю я.

Дилан сразу стал серьёзным и повернул своё лицо к моему. Он собирается поцеловать меня? Я облизываю губы не в состоянии выдохнуть, потому что необходимость взрывается во мне.

Он сворачивает в последнюю секунду, приближая свой рот к моему уху:

— Реальная музыка — это то, что заставляет тебя чувствовать, Рэйчел. Она превосходит жанр, музыканта, время, место — всё, — его слова щекочут шею.

— Ммм, — я закрываю глаза, смакуя его близость и слова.

— То, как мелодия выметает тебя прочь, и ты не в силах остановить это, — он задевает мою шею губами. — Но ты не сумела бы, даже если бы могла, потому что это чувствуется так чертовски идеально, — моё сердце бешено стучит в груди. — Как это создаётся; создаётся внутри тебя. Забирая тебя выше, быстрее. А потом это взрывается и наполняет тебя всем, — открыв глаза, я сжимаю его руку, не зная, когда я возьму её снова.

Может быть, это вино. Может быть, это то, как далеко он от моего обычного типа, но мне нужно испытать подобный тип мужчин однажды в жизни.

Алекс права. И даже если она ошибалась, я бы пошла домой с этим парнем. Моё тело гудит от предвкушения. Я понятия не имею, что означает быть с кем-то, как он, хватит ли мне навыков быть с ним, но я отчаянно хочу попробовать.

— Это мощно. Неоспоримо, — добавляю я.

— Это как оргазм.

Я сглотнула, не отодвигаясь от него, не желая этого. На самом деле я намного ближе к нему, чем он ко мне. Я никогда прежде не чувствовала такой связи с кем-то, кто понимает музыку, но всё же имеет такой разнообразный вкус. Я также никогда не была настолько возбуждена, как из-за парня напротив меня.

Чёрт, я никогда не была такой возбуждённой даже во время месячных. Эта связь является первобытной, как моя реакция на прелюдию Баха, если бы та звучала под грозу. Пока я не понимаю это электрическое гудение между нами — я хочу его. Хочу узнать его так же хорошо, как знаю размещение пальцев на G-аккорде. И я думаю, Дилан сможет показать мне один.

— Эй, Рэйчел? — он чувствует то же самое и хочет попросить меня пойти с ним домой.

И когда он спросит, я отвечу «да».

Я смотрю на него в ответ.

Он откидывается назад и обводит свою челюсть большим пальцем.

— Хочешь убраться отсюда?

Глава третья.

— Да, — выдыхаю я, и моя кожа вспыхивает от застенчивости и ожидания.

Эти великолепные губы, которые в ближайшее время будут на моих, растягиваются в улыбке.

— Боже, ты сексуальная, когда краснеешь вот так. Не могу дождаться, чтобы увидеть, как этот румянец распространится по всей твоей коже.

Дыхание перехватывает. Это самое грязное, что мне когда-либо говорили, и у меня такое чувство, что это только начало. Тепло бежит по моим венам, и я уверена, что в равной мере не готова к этому и готова даже слишком сильно.

Дилан наклоняется, чтобы поцеловать мочку моего уха, и я дрожу.

— Позволь мне позаботиться о твоём ушке. Не двигайся.

Это тот его тон, заставляющий меня подчиняться, но, даже если собираюсь сделать самую сумасшедшую вещь в своей жизни, я по-прежнему ответственна.

— Мне всё-таки следует попрощаться с подругой, прежде чем ты сделаешь это.

Он кивает и уходит в бар.

Мой телефон гудит в сумочке, когда я выскальзываю из кабинки. Алекс уже смотрит на меня, держа свой телефон наверху, и жестом показывает мне остановиться, поэтому я вынимаю телефон и читаю сообщение:

«У тебя есть моё благословение. Ступай и потрахайся».

Мои щёки загорелись:

«Ты ужасна. И, возможно, экстрасенс».

«Ты слишком много думаешь! Не беспокойся. Никто не узнает о твоём фетише на татуированных подонков».

Я качаю головой:

«Люблю тебя. Я позвоню».

«Включи GPS и отправь мне адрес места, где вы закончите. Безопасность превыше всего. И потом мне понадобятся ДЕТАЛИ! Длина, обхват, время. И «секс был адекватным» без сокращений…»

— Готова?

Боже, это было быстро. Я виновато дёрнулась и выключила телефон, прежде чем прочитала остальные неприемлемые сообщения Алекс. Я чувствую, что краснею. Опять. Хотя Дилан и кажется тем типом людей, которых не волнует, что о нём говорят, я сомневаюсь, что кто-нибудь может описать его словом «адекватный».

Я киваю не в состоянии пропищать и слова. Его рука скользнула вокруг нижней части моей спины и нежно, но твёрдо, направила к двери наружу, на прохладный ночной воздух. Какого чёрта я делаю? Смогу ли я справиться этой ночью с таким парнем, как Дилан?

Я боюсь ответа. Не потому, что это может быть «нет», а потому, что это может быть «да». И если я смогу с ним справиться, что произойдёт после?

— Ты водишь? — спросил он.

— Нет, — у меня никогда не было автомобиля, пока я ходила здесь в школу. Не нуждалась. — Твоя машина припаркована где-то недалеко?

— Я приехал на такси. Ты живёшь рядом?

— Слишком далеко, чтобы отсюда было удобно дойти пешком.

Несколько людей смотрят на нас на пути к бару. Мы вместе плохо смотримся? Все говорят, что противоположности притягиваются: я более консервативна, а у него есть все задатки плохого парня, но поверхностно мы оба в меру привлекательны.

Ну, хорошо, я в меру привлекательна. Дилан — горячая штучка.

Он делает шаг вперёд и машет такси. Как только машина останавливается, он открывает дверь для меня:

— После тебя.

Я проскользнула на сиденье так быстро, как это возможно, надеясь, что моя задница будет выглядеть хорошо, когда он посмотрит на неё.

— Куда мы едем?

Он садится рядом со мной, его нога расположилась рядом с моей в соблазнительном виде, заставляя желать, чтобы мы были сейчас одни. Хотя, с другой стороны, я благодарна за время, когда мы не одни. Как будто я могу подготовиться для того места, куда мы едем.

— Куда мы едем? — таксист повторил мой вопрос.

Я повернулась к Дилану:

— Какой у тебя адрес?

Он пощипывает шов джинсов на внутренней стороне моего колена:

— Как насчёт того, чтобы поехать к тебе? Это, скорее всего, ближе.

Моя кровать, наверное, единственная вещь, которую я не упаковала.

— Там сейчас катастрофа из-за переезда.

— Всё нормально.

Если мой дом ближе его, это, безусловно, является стимулом поехать ко мне.

— Если ты уверен, что не будешь возражать против коробок, которые стоят везде, — по крайней мере, я буду в безопасном месте, а не в каком-то случайном доме незнакомца. Не то чтобы я не доверяла Дилану. Проблема на самом деле в этом. Мы только встретились, а я готова полностью ему довериться.

Он вжимается в мою ногу сильнее, воруя моё дыхание, когда наклоняется и понижает голос:

— Коробки не займут моего внимания. Я обещаю.

Я должна сказать адрес таксисту. Как только мы двинулись и начали самую долгую поездку в моей жизни, всё моё внимание обращается к Дилану. Каждый толчок автомобиля потирает мою ногу о его, распространяя жар по коже, и я ошеломлена желанием.

Парень тих, но я знаю, что он смотрит на меня, потому что кожа горит предчувствием, как в лесу у оленя с хищником, готовым наброситься. Я хочу, чтобы он набросился, но только не перед водителем. Или, может, всё будет в порядке. На самом деле эта идея в некоторой степени меня одурманивает. Водитель, вероятно, не сможет увидеть, если наши руки начнут блуждать. Интересно, он бы попытался посмотреть на нас через зеркало заднего вида…

Это определённо не я… Как правило, я избегаю публичных проявлений страсти. Теперь у меня горячие фантазии о том, что наш таксист будет смотреть, как я получаю это на заднем сидении.

Господи, помоги мне.

Я не должна этого делать. Не должна…

Рука Дилана сжимает моё бедро и начинает своё движение вверх.

Вот так я забываю, почему это плохая идея, и наклоняюсь ближе. Он обнимает меня, я таю и шиплю как масло на горячем гриле. Затем он берёт мою руку и гладит чувствительную кожу запястья. Потом я действительно пугаюсь. Потому что, если я воспринимаю это как сумасшествие, если это выходит за рамки моего восприятия, как вообще я поведу себя, когда он будет трогать меня везде?

Это страх, с которым я хочу столкнуться как можно быстрее.

Я беру его за руку, когда мы выходим из такси, но моё мужество начинает пропадать, неловкость постепенно заменяет уверенность. Какого чёрта я здесь делаю? У меня никогда не было парня на одну ночь. Я не знаю протокола. Есть ли прелюдия? Или я просто дам ему войти и начну снимать одежду? Или позволю ему снять мою одежду? Поговорим ли мы об этом сначала? Позволит ли он сказать, что мне нравится? Потому что я понятия не имею, чего хочу.

О боже. У меня неприятности.

Выпустив его руку, я открываю дверь и молча веду Дилана через три лестничных пролёта. С каждым шагом моя нервозность растёт. С каждым шагом моя потребность растёт в равной пропорции.

К тому времени, когда открываю дверь в квартиру, я так взвинчена, что всё, чего мне хочется, — это приложить лоб к холодному металлу и постоять так некоторое время, чтобы придумать план (а я хорошо это делаю), но я толкаю двери и захожу внутрь.

Я увернулась от коробки, расположившейся, как я знала, на нашем пути, и включила свет, когда он зацепился ногой за ту коробку и начал браниться.

— О мой Бог. Мне так жаль! Я привыкла обходить эти картонные мины. Даже не подумала предупредить тебя.

— Всё в порядке, — он засмеялся, его спокойная манера поведения была полной противоположностью моей взволнованности.

Глаза Дилана засверкали дьявольским огоньком, и я думаю, у меня есть ответ. Он собирается наброситься. Но затем спрашивает:

— Ты собираешься устроить мне экскурсию?

— Конечно. Подожди, — я протягиваю руку, чтобы остановить его.

— Что?

Я снимаю свои каблуки.

— Снимай обувь. Я хочу свой депозит за повреждения обратно, — меня передёргивает изнутри. Вот мой сраный внутренний диалог, и это не то, кем я хочу быть сегодня. Опять же, не уверена, что знаю, как быть той, кем хочется.

И Дилан, кажется, не возражал против того, кто я. Он наклоняет голову с забавной ухмылкой на губах, но делает то, что я сказала. Когда начинаю вести его дальше по квартире, он бормочет позади меня:

— Лучше всё выбросить из головы сейчас, — я повернулась к нему, моя бровь вопросительно приподнята. — Довольно скоро я буду тем, кто будет отдавать приказы.

Клянусь, я не могу идти, когда новая волна волнения, и ожидания, и святое-дерьмо-что-я-делаю страха охватывает меня.

Он улыбается снова:

— Не волнуйся так сильно, Рэйчел. Я не собираюсь быть милым, но тебе это понравится. Обещаю, — это должно успокаивать? Как ни странно, но это так. Из-за него всё внутри меня переворачивается. — А сейчас покажи мне свою комнату, прежде чем я слишком отвлекусь, чтобы об этом заботиться.

Я уже слишком отвлечена, чтобы заботиться о туре по квартире, но также нервничаю, беспокоюсь и радуюсь, что есть что-то ещё, на чём могу сосредоточиться. Я толкнула дверь в комнату для гостей.

— Я использую эту комнату как библиотеку/хранилище, отсюда и гора коробок.

— Ты большой читатель, или они все связаны со школьной программой?

— И то, и другое. Но большинство из них пластинки.

Его глаза загораются.

— Так ты фанатка винила?

— Если это означает, что я люблю пластинки, тогда да.

— Я впечатлён, девчонка с виолончелью. Но опять же, музыка, которая тебе нравится, вероятно, ещё недостаточно популярна, чтобы быть на дисках.

Чтобы подавить ухмылку, я кусаю внутреннюю сторону щеки.

— Хотя я слышала, что они заработают на «8tracks» (прим.: это интернет-радио и социальная сеть, ориентированная на концепцию составленного пользователем потокового плейлиста, состоящего по крайней мере из 8 треков) в следующем году, — я щёлкнула выключателем и прошла мимо него в коридор. — Гостиная там.

— То, что ты знаешь «8tracks», так сексуально.

Я так сильно хочу его, что в тишине это ошеломляет меня. Не могу перестать идти в гостиную и включаю свет, потому что не знаю, что сказать. Я была заперта в ловушке из правил хорошего поведения так долго и в итоге застыла внутри себя. За короткое время знакомства с Диланом я уже чувствую, как тает лёд.

Это чувствуется хорошо. Это чувствуется смело. Это чувствуется… опасно.

Я отправляюсь к окну и сморю вниз на улицу.

Дилан подходит, чтобы встать рядом со мной.

— Адский вид.

Я киваю, дотрагиваясь до подоконника.

— У всех моих соседей личные саундтреки, которые только я могу слышать. Я сижу на этих окнах день за днём и смотрю на них сверху, играя их песни.

— Как они звучат?

— Каждый день по-разному. Это зависит от погоды, от того, как быстро они идут, от вещей, их беспокоящих.

Он придвигается ближе:

— Как бы звучал мой саундтрек?

Я закрываю глаза, чтобы почувствовать разбивающиеся ноты. Смелый, яркий, но устойчивый. Он бы звучал необузданной страстью.

— Рэйчел? — его голос грубый и шероховатый, я знаю — время настало.

Моё дыхание становится поверхностным. Приглашение в спальню на моих губах. Я могу чувствовать его.

Струсив, я поворачиваю направо и шагаю вперёд в маленькую кухню, по дороге включая свет.

— Хочешь что-нибудь выпить?

— Рэйчел? — его голос прозвучал прямо позади меня.

Я вздрагиваю, пульс подскакивает. Я фокусируюсь на холодильнике.

— У меня небольшой выбор, к сожалению, — я тяну время. Убегаю. Открываю дверь между нами. — Вода или сок? Газировка?

Он толкает дверь, чтобы закрыть её, и поворачивает меня к себе лицом.

— Я не хочу пить. Я голоден.

— Ох. В таком случае у меня есть…

Его руки приземляются на мои бёдра и толкают меня назад, попкой прижимая к столешнице.

О. Да.

Он вторгся в моё личное пространство.

— Рэйчел, ты хорошая девочка?

— Да, — слово едва громче шёпота, подслащённого нетерпением. Хорошие девочки получают награды, верно? Я настолько готова к своей.

Его глаза вспыхивают чем-то грешным.

— Не сегодня, — он прижимается ко мне ближе. — Сегодня ты будешь плохой.

Каждый нерв в моём теле вспыхнул и зажегся пульсирующей необходимостью. Я тянусь к своему шарфу.

Он хватает меня за руку.

— Оставь его.

— Почему?

Его зрачки расширились.

— Потому что я так сказал. Пришло время показать свою спальню.

Он убирает руки, но остаётся в моём пространстве, заставляя меня проскользнуть между ним и барной стойкой. Дилан перехватывает пальцем одну из петель моих джинсов, придерживая меня рядом, пока своими бёдрами я тяну его к спальне. Он закрывает позади двери, оставляя нас в темноте, и я, используя возможность отойти, прохожу между несколькими стопками коробок и скольжу под одеяло на кровати.

— Там коробка — несколько вообще-то — поэтому будь осторожен на пути сюда. Просто следуй за моим голосом.

Он щёлкает выключателем, и мои веки пытаются зажмуриться в знак протеста.

— Ты на самом деле прячешься под одеялом? — он прокладывает свой путь через стопки, как дикая кошка пробирается сквозь чащу, и откидывает одеяло, выставляя меня под раздражающий верхний свет.

Чёрт подери, мне нужно взять себя в руки. Я пригласила этого мужчину в квартиру по одной причине. Для безбашенного, горячего секса. Я могу это сделать. Не то чтобы увижу его когда-нибудь снова после сегодняшнего вечера. Я не должна волноваться о том, что он подумает обо мне.

Я стремлюсь к тому, на что надеюсь, и пожимаю плечами.

— Может быть, я замёрзла, — не берите в голову тот факт, что я ещё полностью одета.

Он забирается на меня, его рот парит несколькими дюймами выше моего.

— Если ты не согласна на это, Рэйчел, ты должна дать мне понять прямо, чёрт возьми, сейчас, потому что примерно через две секунды будет невозможно заставить меня уйти, — дыхание Дилана согревает моё лицо, губы готовы слиться с моими. Его взгляд опускается к моему рту. — Так ты хочешь, чтобы я ушёл?

Это единственная вещь, в которой я уверена.

— Нет, — шепчу я.

Слово едва выходит, когда он обрушивает свои губы на мои. Его язык скользит вдоль моих зубов, когда он вторгается в мой рот. Поцелуи Дилана горят желанием, они настойчивые и властные — не такие, как все те вежливые, к которым я привыкла. Я утонула в них в хорошем смысле этого слова. В том, что поставит метку, когда я отдамся ему.

Я отчаянно нуждаюсь в воздухе, когда он отстраняется. Дилан проводит рукой вниз по моему телу и стягивает джинсы. После того, как он снимает их, они летят через всю комнату. Его огромные ладони медленно перемещаются от икр к коленям. Мурашки поднимаются по моим ногам, покрывая каждый дюйм кожи.

Дилан раздвигает мои бёдра, стоя на коленях между ними.

— Я хочу видеть всё.

— Как и я, — слова удивили нас обоих. — Хочу увидеть тебя тоже, я имею в виду.

Он поднимает руки над головой, захватывает заднюю часть футболки, потянув её, и бросает в направлении, куда улетели мои джинсы.

Кто, чёрт возьми, волнуется о ткани, когда между моими бёдрами татуированный Бог?

Я никогда не видела таких мускулов, кроме как на греческих статуях и голливудских знаменитостях в нескольких фильмах, которые Алекс заставляла меня смотреть. Мой бывший играл на фаготе — прилежный и жилистый. Фаготисты не славились своими точёными бицепсами, грудными мышцами, прессом. У Дилана восемь кубиков. Я думала, бывает только шесть, и также никогда не видела такой комплект вблизи.

Что действительно заставляет меня извиваться с интересом, так это татуировки, покрывающие его кожу. Красивая женщина, возможно, Дева Мария, выглядит безмятежно над букетом цветов на правой руке и плече. «Mi Vida Loca» — «Моя безумная жизнь» —нацарапана поперёк его груди затейливыми буквами и с завитушками для украшения.

И затем я вижу его. Слово «Вера» в полном одиночестве резко выступает чёрным цветом на левой стороне рёбер, чуть ниже сердца. Я протягиваю руку и глажу её своими мозолистыми пальцами. Это как послание уступить и сделать это, что всё в порядке.

Он хватает меня за запястье и целует ладонь, покусывая мой палец с грязной усмешкой.

— Что же моя плохая девочка хочет сейчас?

Я колеблюсь. Не уверена, что могу сказать, чего действительно хочу: хочу его голым. Желаю его внутри себя.

— Я хочу увидеть больше, — наконец удаётся мне сказать.

Дилан соскальзывает с кровати и встаёт.

— Тогда сними мои штаны.

Прежде чем мой мозг осознает сказанное, я сажусь, скидываю ноги с края кровати и исполняю. Я слишком хорошо помню тепло его тела, аромат. Мускусный, цитрусовый и что-то ещё — то, что заставляет мой рот увлажниться — мои пальцы в неуклюжей спешке пытаются снять с него джинсы.

Его эрекция натягивает ярко-красные боксёры прямо напротив меня.

— Я не могу решить, хочу ли я твои волосы распущенными и дикими… — он заводит мои волосы вокруг руки и тянет. — Или я должен схватить твой конский хвост сзади, когда буду насаживать тебя на свой член.

Мой шокированный вздох превращается в стон. Если бы я не была мокрой прежде, произнесённые слова сделали бы это. В то же время я полностью охвачена нервозностью. Я делала минет раньше дважды: по разу для каждого из мужчин, с которыми спала. Поскольку ни один из них не хотел повторения, у меня было чувство, что я не очень хороша в этом. Я была унижена и думаю сказать ему, что…Что я что? Не хочу этого? Потому что это ложь. Я хочу этого. Хочу чувствовать силу того, что я в состоянии сделать мужчине хорошо своим ртом и языком. Я хочу узнать эту уверенность.

Дилан раскручивает мой шарф, поднимая его над моей головой.

— Ты готова для меня?

— Я…

В ту минуту, когда я попытаюсь удовлетворить его, он поймёт. Поймёт, какая я неопытная. Он посмеётся. И уйдёт.

Поэтому я решаю быть честной, насколько это возможно.

— Научишь меня?

Его глаза расширяются. Возможно, парень предполагает, что я не делала этого раньше, и он не так далёк от истины. Затем его глаза темнеют, а губы искривляются в порочной улыбке.

— Да. Я научу тебя, Рэйчел. Я научу тебя, как сделать мне приятно. Научу, как быть плохой. Хотела бы ты этого?

Я кивнула, потому что не могу говорить.

— Такая непослушная девочка.

Его низкий голос заставляет мою сердцевину пульсировать. Я сжимаю бёдра вместе, но он качает головой, разводя мои колени снова и становясь между ними.

Дилан передвигает мои руки к поясу его нижнего белья. Его кожа гладкая и тёплая под подушечками моих пальцев, когда я скольжу боксёрами вниз по его большому пенису.

Не пенису.

Члену. Длинному, толстому члену.

Моё сердце колотится в груди, я облизываю губы и наклоняюсь, предварительно лизнув нижнюю часть его головки.

— Хорошая девочка, — он стягивает резинку с моих волос и захватывает прядь, но оставляет достаточно, чтобы я могла ощущать себя в безопасности.

— Теперь пососи меня.

Его указания заводят меня, затмевая мою нервозность. Я расслабляю губы, стараясь не задеть зубами, мой язык кружит по нижней части его ствола сначала медленно, но потом быстрее, когда Дилан стонет.

Боже, он большой. Я даже не уверена, что смогу уместить его всего во рту.

Будто бы читая мои мысли, Дилан говорит:

— Используй руку.

Я обхватываю ладонью его основание и поднимаю на него глаза для одобрения. Когда Дилан кивает, я беру член глубже в рот, губы двигаются вниз по нему, пока не встречают мой кулак. Тогда я высвобождаю его до точки, где только головка остаётся в моём рту, прежде чем опять скольжу вниз.

Он стонет снова, и моя сердцевина сжимается. Тепло превращается в пульсацию между ног, и я беру его глубже, пока меня почти не тошнит, так что отодвигаюсь обратно и пробую снова. И снова.

— Иисусе, Рэйчел, — его пальцы сильнее тянут мои волосы.

Мой вскрик разносится вдоль его стержня.

Он стонет, и я хочу улыбнуться, но мои губы заняты. Другая рука Дилана располагается на моей голове, и он удерживает меня. Его бёдра, двигаясь в быстром темпе, нравящемся ему, трахают мой рот.

— Посмотри на меня, детка.

Я смотрю на него снизу вверх. Его лицо покраснело, но глаза могут растопить мои трусики прямо на теле. Я должна быть напугана, что кто-то хочет меня так сильно, если бы не падала в обморок от нужды в нём. Моя грудь наполняется гордостью, которая конкурирует с болью желания в животе.

Он продолжает толкаться в меня, когда я смотрю на него, приноравливаясь к ритму. Он ослабляет хватку в моих волосах и позволяет взять его снова. Кажется, под моим языком член растёт ещё больше, его кончик ударяется в заднюю часть моего рта с каждым движением, и, как только я начинаю задаваться вопросом, близко ли он, Дилан тянет мои волосы назад, останавливая меня.

— Это так хорошо, но, если ты продолжишь, я кончу, к чему ещё не готов.

Я не готова кончить тоже. Решив поэкспериментировать, быстро дотрагиваюсь своим языком до дырочки на кончике и пробую его солёность, прежде чем медленно выпустить член.

Я всё ещё пылаю от похвалы Дилана, когда он обхватывает меня и одной рукой расстёгивает лифчик. Он бросает его подальше. Инстинктивно я поднимаю руки выше, чтобы прикрыть себя. Свет включён, и, ради Бога, мы только что познакомились. Я чувствую себя неловко и стеснительно и уверена, моя средняя грудь второго размера не то, к чему он привык.

Он щёлкает языком, останавливая меня.

— Сейчас, сейчас, Рэйчел. Ты была так хороша, будучи плохой девочкой, но это уже поведение хорошей. Я не могу иметь ничего из этого.

Дилан отводит одну руку, затем другую. Он крепко держит меня за запястья, так как рассматривает каждый дюйм моей голой кожи, прежде чем положить ладонь на мою грудь и надавить на неё, пока я не упаду на матрас.

— Ты такая великолепная, — его пальцы поджигают кожу на своём пути по моей груди.

Слова Алекс всплывают в голове. Она была права.

— Ты развращаешь меня.

— Нет, — он посасывает мою ключицу и вылизывает дорожку к соску.

Я выгибаюсь под ним, отчаянно желая, чтобы он пососал его, затянул оба в свой горячий рот и проглотил меня целиком.

— Нет? — потому что я чувствую абсолютное развращение. Всецело чувствую себя не той, кем обычно являюсь.

Я задыхаюсь, когда он берёт сосок и проводит своим языком по всему кончику, прежде чем сильно пососать, закатывая его себе в рот и посылая острые уколы удовольствия от него к клитору.

— Я не развращаю тебя, Рэйчел. Просто собираюсь трахать тебя в течение нескольких часов.

Нескольких часов? Всё напряжение покидает тело сразу же, расплавляя меня на кровати.

Его вес прижимает меня к кровати, и я чувствую, что ещё больше нуждаюсь в нём. Его губы захватывают мои с уверенностью того, кто точно знает, что делает, и каждый мускул во мне сразу же напрягается. Я оборачиваю руки и ноги вокруг его торса, притягивая Дилана ближе.

Он прикусывает мой язык — боль шокирует, мои глаза распахиваются — и я вынуждена протащить его сквозь зубы для высвобождения. Но, когда достигаю желаемого, я хочу этого снова.

— Укуси меня, непослушная девчонка.

Я хватаю его за губу, и парень усмехается. Хочу этого опять, хочу, чтобы он меня укусил. Поэтому толкаюсь языком в его рот и своей рукой на его шее заставляю углубить поцелуй. Он прижимает член к моему клитору через трусики и, когда я задыхаюсь, снова проводит зубами по моему языку.

Моё сердце запинается в груди и громыхает, когда он отпускает его. Это больше, чем выброс адреналина, чем простое удовольствие, но сочетание заставляет меня отчаянно тереться бёдрами об него. Моя кожа полыхает потребностью, которую я никогда раньше не испытывала.

— Куда спешим? — его слова дразнят, насмехаются.

— Я готова для тебя, — так готова, что больше не могу.

— Твои милые розовые трусики намокли?

— Да. Намокли. Я хочу тебя. Сейчас, — я покусываю мочку его уха и горжусь тем, как без стеснения могу сказать ему это.

Дилан тянет меня назад и прокладывает дорожку из поцелуев по моей груди. Мой живот дрожит под его губами, когда он добирается до него.

— Я трахну тебя, когда буду готов.

«Нет», — хочу крикнуть. Сейчас. Мне он нужен сейчас.

Он зажимает мои трусики зубами и тащит их вниз по ногам. Я даже не стыжусь своей наготы или того, что не брилась там в последнее время. Я переполнена страстным стремлением и болезненным желанием. Теперь, когда я раздета, надеюсь, что облегчение придёт в ближайшее время.

Но Дилан тянет время.

Мои икры сжимаются, затем расслабляются в его ладонях, когда он начинает целовать меня в обратном направлении вверх по ногам.

— Видишь, мы едва ли владеем информацией друг о друге. Мне необходимо знать, какие звуки ты издаёшь, когда я целую тебя здесь… — он нажимает губами на нежную складку, где внутренняя часть бедра встречают тело, и моё дыхание вырывается из лёгких. — Или что происходит с твоим позвоночником, когда я лижу тебя здесь, — его язык странствует вверх по одной стороне моей складочки и вниз по другой.

Моя спина выгибается, и глаза закрываются, когда он лижет меня там.

Ладони сжимаются в кулаки, когда Дилан всасывает мои половые губы в рот.

Пальцы на ногах подгибаются, как только он выпускает мои губки и щёлкает языком туда и обратно по моему клитору в быстром темпе, дразняще полизывает, прежде чем оставить свой рот на мне и послать дрожь по телу, работая языком и губами.

Не знаю, как долго он будет держать меня на грани. Это ощущается вечностью. Я не могу больше терпеть и пытаюсь сесть, слабо похлопывая руками по его плечам, чтобы оттолкнуть.

Он рычит и шлёпает меня по рукам.

— Я не закончил. Твоя киска такая чертовски сладкая. Я хочу, чтобы ты кончила от моего языка.

Это грубее, чем я привыкла, и шок от таких слов подталкивает меня к краю. Когда он начинает энергично двигать пальцами, которые погрузил в меня, напротив точки, всегда находимой мной наедине с вибратором, я разбиваюсь вдребезги, разлетаясь под ним в пульсирующем удушье, в удовольствии, созданном его руками и ртом на моём теле.

— Сейчас, Рэйчел. Теперь ты готова быть трахнутой.

Глаза по-прежнему закрыты, я киваю и развожу ноги шире, уступая ему:

— Да, пожалуйста.

Он устраивается рядом со мной:

— О, нет. Ты так чертовски сексуальна сейчас, такая расслабленная и розовая от удовольствия. Я хочу посмотреть, как ты трахаешь меня.

— Что? — я была сверху однажды, и это произошло в очень тёмной комнате, когда я выпила слишком много Мерло.

Какой бы то ни было кайф, оставшийся во мне от наслаждения и вина, сгорел с адреналином. Дискомфорт подкрадывается к моей послеоргазменной дымке, но зрелище из Дилана, растянувшегося рядом со мной с этим устремлённым к потолку толстым членом, вытесняет всё.

Я хочу его внутри себя. Сейчас.

Но что мне делать?

— Я не… Я не делала…

Он усмехается и достаёт презерватив из своих смятых джинсов перед тем, как протянуть руки ко мне.

— Иди сюда.

Я обнаруживаю, что жёсткий оргазм сделал меня удивительно слабой. Я сажусь и проползаю на дрожащих ногах короткую дистанцию к нему, беря его руку и принимая помощь, залезаю на него сверху и расставляя колени по бокам от его бёдер.

Быть такой открытой при включённом свете, как правило, заставило бы меня захотеть нырнуть под одеяло, но Дилан ни на секунду не отводит взгляда от моих глаз.

Вместо неудобства я чувствую невероятную сексуальность и главенство. Я здесь, голая и открытая, с изъянами, но он не может оторвать от меня глаз.

Я до сих пор не знаю, что делаю, и, умоляя, смотрю вниз на него.

Дилан успокаивает меня.

— Я научу тебя. Помнишь?

Даже если он только третий мужчина, с которым я была, хочу, чтобы этот таинственный, сексуальный парень запомнил меня.

Я киваю. Неуклюже хватаюсь за его член. Его рука встречает там мою, и он помогает мне расположить себя напротив моей мокрой щёлки. Я опускаюсь и кладу руки на его плечи, поддерживая себя. Он двигает членом вверх и вниз по моим складкам несколько раз. Контакт со всё ещё чувствительным клитором посылает толчки через моё тело, и мои ногти впиваются в его кожу.

Глаза Дилана прикрыты, и его руки двигаются к моей груди, когда я опускаюсь на его член, работая бёдрами и тем самым насаживая себя, в то время как он растягивает меня изнутри восхитительным образом, заставляющим соски твердеть под его ладонями.

Он ощущается так хорошо. Так удивительно. Мне необходимо это. Мне нужны воспоминания об этом мужчине в эту ночь для скучного, ответственного времени, ожидающего меня впереди.

Без сожалений.

Сначала я неуверенно экспериментирую со своими движениями, покачиваясь вверх и вниз, пока не нахожу движение, которое чувствуется лучше всего и заставляет нас обоих стонать. Его руки скользят вниз, сжимая мои бёдра, и он волнообразно направляет меня, отчего его вершина потирает точку, которая так глубоко во мне, что почти больно.

Что-то ещё, что я никогда не пробовала, но всегда хотела? Грязные разговорчики. Для меня это означает не говорить вообще. Обычно я молчу во время секса.

Я скребу ногтями вниз по его груди и двигаюсь немного быстрей.

— Ты ощущаешься так хорошо внутри меня, — я чувствую себя идиоткой, но продолжаю. — Такой твёрдый и толстый. Как это чувствуется для тебя, Дилан?

Это прозвучало страшно натянуто, и я краснею так же сильно от унижения, как и от физической нагрузки.

Он прикусывает свою губу и впивается пальцами в мою плоть.

— Так чертовски хорошо. Ммм, ты такая тугая, и тёплая, и влажная.

Вау.

— Что ещё?

— Твоя киска хватается за мой член, будто не хочет отпускать. Повернись, я хочу видеть эту тугую задницу.

Это что-то новое. Я остановилась и поворачиваюсь, чувствуя себя менее неловко, когда его член возвращается внутрь, потирая новые места. Невозможность видеть его лицо заставляет чувствовать меня более отстранённо, будто бы я использую его тело для собственного удовольствия. Это невыносимо сексуально.

— Наклонись вперёд и поработай этой задницей.

Я делаю, как он сказал, и вращаю бёдрами, надеясь, что шоу, которое ему показывается, такое же хорошее, каким оно чувствуется. На несколько минут я теряю себя в ритме.

— Христос, это горячо. У тебя самые очаровательные ямочки на пояснице. Я не могу… Мне нужно трахнуть тебя. Вставай на колени.

Его рука хлопает по моей заднице, я визжу от удивления — и, возможно, от наслаждения — и слезаю с него. Моя киска пульсирует, протестуя против внезапной пустоты, но, поднимаясь, он дёргает меня на коленях к краю кровати и снова толкается внутрь меня так сильно, что я кричу и готовлю руки, чтобы оттолкнуться назад на него, потому что жёстко — это хорошо.

Дилан начинает вдалбливаться в меня сильнее, каждый толчок издаёт громкий звук шлепка кожи о кожу, и да, да, да. Его яйца ударяются о клитор, а я открываюсь шире, удовольствие раскручивается в нижней части моего живота, и как же, блядь, хорошо это ощущается.

Он обхватывает меня и завладевает одной из моих грудей, пощипывая сосок. Моя киска сжимается вокруг него. Я понятия не имела, что мне нравится грубо. Чёрт, я люблю это.

Он трахает меня до боли в бёдрах, и я падаю на кровать, не желая его останавливать. Дилан хватает мои волосы и сильно тянет, неуклонно увеличивая давление до тех пор, пока я не поднимаюсь, прижимая спину к его торсу, и тогда он берёт обе мои груди.

— Потри свой клитор для меня, детка. Мои руки заняты.

Я никогда раньше не делала этого перед кем-то, но мои руки не могут подчиниться достаточно быстро. Пальцы судорожно обводят опухшие складочки моей плоти, в то время как Дилан долбится в меня сзади, разминая мою грудь и стимулируя соски.

Этого слишком много.

Это очень правильно.

Я жёстко кончаю в безмолвном крике и не в силах выдохнуть под натиском ощущений. Волна за волной проходит через меня, и я дрожу от этой интенсивности. Зубы Дилана впиваются в мою шею, и он содрогается внутри меня спустя мгновение, медленно входя и выходя из меня, выдаивая всё для этого момента. Он притягивает меня ближе — член по-прежнему похоронен внутри меня — укладывает нас на кровать и сворачивается вокруг моего тела, утыкаясь носом в шею, пока наше дыхание выравнивается.

Глава четвёртая.

Я не могу поверить, что сделала это.

У меня был секс — потрясающий секс — с незнакомцем.

Мои мышцы никогда не были такими вялыми, и я всё ещё возбуждена. Части меня болят сладкой болью, и тем не менее я могла бы захотеть сделать это снова. Я облизываю свои слегка чувствительные губы. Как он заставил меня делать все эти вещи? Я молча смеюсь один раз. Как подпитанную оргазмом заводную куклу он включил меня, и это было так, будто мой мозг покинул этот мир, заботы ушли, а моё тело было осталось — тело, которое он заставлял чувствовать…

— Это было потрясающе, — его хриплый голос нарушает тишину.

Я рада, что он не видит мою глупую ухмылку:

— Ммм. Да, это так.

Он выходит из меня, заставляя мои бёдра дёрнутся от неожиданного, но приятного ощущения. Дилан садится и целует меня в плечо.

— Сейчас вернусь. Я должен позаботиться об этом.

После того, как он подбирает своё бельё и уходит за дверь, я хватаю лифчик, симпатичную футболку, ещё не упакованную, и пару шорт, пытаясь двигаться быстро, чтобы отогнать любые мысли о сожалении или ответственности по пути через квартиру.

Я дохожу до ванной комнаты, когда он выходит.

— Моя очередь, — я плотно закрываю дверь и прислоняюсь к ней на секунду, зная, что веду себя скромно и не в силах остановиться. Мне нужна минутка наедине с собой, чтобы успокоить бешеное сердцебиение.

Как он поведёт себя после того, как мы… Были вместе? «Перестань надумывать, Рэйчел». Это всего лишь секс на одну ночь. Чем меньше времени мы проведём вместе, тем лучше. Следовательно, будет меньше сложностей после. Кроме того, он просто какой-то крутой рокер-подражатель. Кого волнует, о чём он думает?

Мои глаза кажутся дикими в зеркале и будто сияют изнутри. Моя кожа возбуждённая и румяная, мягко светящая вместо пятнистой и красной. Губы чувственно припухли от его поцелуев. Единственная катастрофа — мои волосы, смахивающие на элегантное крысиное гнездо, поэтому я намочила руки и пальцами распутываю их. После нескольких минут я готова вернуться обратно. Время столкнуться с музыкой.

— Что это? — я указываю на покрывало, которое он расстелил на полу в гостиной и на него поставил несколько тарелок с едой.

— Хей, — он ухмыльнулся мне, выглядя слишком хорошо впростых боксёрах. — Ковровый пикник.

— У меня не так уж много еды.

— Ты говорила мне, — он стоит на коленях на одном краю покрывала. — К счастью, я король импровизированных перекусов. Садись.

Я не могла решить, как чувствовать себя в такой ситуации. С одной стороны, будет легче побороть некую неловкость, если он решит уйти вот так. Но с другой стороны, я не думаю, что готова к его уходу.

Вторая сторона выигрывает. Я сажусь напротив него, скрестив ноги, и беру тарелку, протянутую им.

— Итак, что же это?

— Бутерброды из арахисового масла и оливковых крекеров.

— Эм, — я тыкаю в них. — Могу я пропустить это?

— Не отказывайся, пока не попробовала, — его голос понижается на октаву, и он подносит маленький сэндвич к моим губам. — Открывай.

О, мальчик, я усвоила этот урок. Я позволяю ему накормить себя. Солёный, бархатистый и пикантный вкусы взрываются на моём языке. Крекер издаёт такой хруст, который смягчает обескураживающую структуру.

Он подмигивает и хватает один для себя.

Я облизываю губы.

— Это не должно работать, но сработало.

— Правда? — он кивает на квартиру, в значительной степени лишённую всего, кроме картонных колонн. — Ты не шутила о коробках. Когда ты переезжаешь?

— В воскресенье, но грузчики придут в субботу, чтобы всё забрать. Я, вероятно, проведу ночь в отеле у аэропорта.

— Ты не выглядишь восхищённой этим.

— Полный переезд — отстой.

Он поднимает бровь.

— Но ты переезжаешь для работы своей мечты. Я думал, что ты немного… самоуверенная.

— Это не работа моей мечты.

— Так почему же ты делаешь это?

Я медленно смакую другой сэндвич, чтобы потянуть время. Разговор о моей новой, рафинированной жизни с татуированным незнакомцем казался мне сюрреалистическим сном. Но всё же он безопаснее, потому что понятия не имеет, кто кем в этой ситуации является, и у него нет никакой эмоциональной привязанности в этом… В отличии от Алекс или моего отца. Если осмелюсь, то смогу рассказать ему обо всём.

Но я не осмеливаюсь. Я другой человек сегодня ночью — с ним — но не настолько другой, поэтому придерживаюсь своего обычного ответа.

— Это возможность, мимо которой я не могу пройти.

— Я слышал это. Ты просто не кажешься тем типом людей, делающим то, что он не хочет.

Улыбка трогает мои губы.

— Это довольно точная оценка, — я смываю вкус стаканом клюквенно-виноградного сока, который оказался неожиданного сладким и шипучим, и бросаю на него вопросительный взгляд.

— Закуска волшебника, — его глаза замерцали так, что заставили мой желудок трепетать. — Я смешал банку спрайта с соком, чтобы придать немного индивидуальности.

— Ты повар?

— Нет, — он растягивает слово. Казалось, моя догадка его позабавила.

— Хмм. Тогда скажи мне, Дилан-который-не-шеф-повар, как же ты получил навыки в искусстве делать что-то из ничего?

— Ну… — он задумывается, и мне интересно, предполагает ли Дилан открыться мне таким же способом, каким я представляла открыться ему. — Полагаю, что узнал всё это из необходимости. Я вырос без излишеств.

Я тяжело сглатываю. Это ужасно личное заявление, и оно кажется интимней, чем всё, что мы здесь делали.

— Мне жаль.

Он пожимает плечами, но его поза напряжённей, чем прежде. Это не значит, что он в некоторой степени выше.

— Были только мама и я. Папа бросил нас, когда я был ребёнком.

Я осматриваю комнату и вижу доказательства своих привилегий во всём вокруг. Даже с большинством моих вещей, упакованных в чемоданы, это очевидно. Количество коробок, что у меня есть. Качество покрывала, на котором мы лежим. Сама квартира класса люкс. Всё неожиданно неловко.

— Это отстой, — не знаю, что ещё сказать. Я застигнута врасплох разговором по душам с этим мужчиной. Я боюсь того, какими словами закончу, делясь взамен.

Или, может, боюсь, что в конечном итоге не поделюсь ничем. Что позволю этому моменту пройти мимо без сближения.

Я повторяю попытку. Пробую дать что-нибудь такое же реальное.

— Я, должно быть, кажусь избалованным ребёнком. Я имею в виду, что, может быть, такой и являюсь. Я никогда не думала о себе как о жадном ребёнке, никогда не требовала новых машин или чего-то дизайнерского, но в любом случае у меня всегда было всё самое лучшее.

— Я знаю тебя очень короткое время, Рэйчел, но обещаю, ты не сделала ничего из того, что может характеризировать тебя испорченной или ребёнком. Ну, у тебя милые вещички. Предполагаю, у твоих родителей есть деньги. На тебе это не отражается, — он подвинулся, чтобы посмотреть на меня внимательней. — Я вижу ту, кто работает ради того, чего хочет, даже если она не должна. Если у тебя есть столько, на сколько ты намекаешь, думаю, тебе не нужна карьера. Достойно восхищения, что ты всё равно последовала по единственному намеченному пути, — его голос понижается. — Я также держу пари, что виолончель твоё. Со всеми вещами, купленными тебе за деньги, возможно, музыка — единственное, чем ты можешь поистине владеть.

Моё горло пересохло. Откуда он знает меня так хорошо? Этот незнакомец, который знает меня всего несколько часов? Я хочу сказать ему, насколько он проницательный, насколько ловко попал в самую точку, но слова остаются тишиной на кончике моего языка.

Дилан доедает крекер, капая арахисовым маслом на большой палец.

Я использую возможность сменить тему.

— У тебя что-то… на руке…

Он протягивает руку к моему рту, прикладывая большой палец к губам. Его веки тяжелеют, когда я слизываю арахисовое масло, скользя языком вокруг пальца, как недавно делала с его членом.

— Этот рот, — хрипотца в его голосе говорит, что он вспомнил о том же. Он запел что-то — не знаю — о сомнении, что я целовала мою маму «этим ртом».

У меня ощущение, что песня должна наводить на что-то. Мало того, что я упустила намёк, так ещё и слишком отвлекаюсь на чистоту его роскошного тона. Это посылает толчок вниз по моему позвоночнику, загибая мои пальчики так же эффективно, как оргазмы, которые он мне дал.

— У тебя действительно хороший голос.

— Как и у всех в наше время, — он отмахивается от моего комплимента. Кажется, я наконец-то нашла кое-что, заставляющее его чувствовать себя некомфортно.

— Нет, я имею в виду, что очень хороший, — я очарована его внезапной робостью. — Спой мне что-нибудь ещё.

Дилан отыскал другую оливку в банке и бросил её в рот.

— Не могу.

— Почему нет? Стесняешься?

Он проползает по периметру покрывала.

— Прямо сейчас мой рот занят другими вещами.

Я проглатываю свой кусочек, в то время как его губы захватывают мои. Наш поцелуй на вкус как тёплый, грязный мартини, и, хотя Дилан оставил меня полностью удовлетворённой меньше получаса назад, я хочу его вновь.

Я вновь хочу его внутри себя.

Я всасываю его язык в рот, радостно вздыхая, когда он понимает моё физическое приглашение и прижимает меня к полу, погрузив свой язык глубже, целуя меня сильнее. Ковёр обеспечивает минимальное смягчение, поэтому, когда он ложится поверх меня, я чувствую себя будто бы обнятой с обеих сторон. Он разводит мои ноги врозь, чувственно трётся своими бёдрами, и я откидываю голову. Он лижет и сосёт, спускаясь по шее и щекоча взлохмаченными волосами кожу, когда движется ниже. Сдёргивает мою рубашку и, лаская, покрывает кожу поцелуями.

— Подожди секунду, — он резко поднимается, оставляя задыхающуюся меня на полу.

— Куда ты идёшь?

Он переставляет клюквенно-виноградный сок на кофейный столик.

— Не хочу, чтобы ты потеряла своё депозит, — говорит он, подмигивая.

— Спасибо, — я даже не подумала о беспорядке, который мы могли учинить. А это именно та ситуация, обычно меня беспокоящая. Кто я с этим парнем?

Этот парень стреляет в меня сексуальным взглядом.

— Оставайся там.

Я, очарованная им, слежу за каждым заднице-изгибаемым шагом, пока он идёт в мою спальню. Очарованная тем, кто я с ним. Интересно, что, если она кто-то, кем я могу быть чаще. Если она является кем-то, до кого я могла бы дорасти, чтобы нравиться.

Дилан возвращается раньше, чем я смогла бы получить ответ.

— Уверен, мы могли бы использовать это, — он бросает что-то.

Это что-то мягко приземляется на моей груди. Мой шарф. Ох, парень.

— Я никогда на самом деле…

Он смеётся, но это не подразумевает насмешку. Больше похоже на… Обожание.

— Знаю. Могу поспорить, ты многие интересные вещи не делала.

Я опираюсь на локти.

— Мы делали некоторые из них сегодня.

— Это так, — он становится за мной. — Вытяни руки. Мы сделаем ещё парочку.

Я становлюсь на колени: ткань изящно скользит по внутренней стороне моего запястья, и, прежде чем я смогла бы начать волноваться, что позволяю незнакомцу связать себя, и понять, что Это-Очень-Плохая-Идея, мои руки связаны передо мной.

Он вытягивает презерватив из-за пояса своих боксёров, затем сбрасывает их и скользит защитой по эрекции.

— Вставай. Сейчас я хочу, чтобы ты подошла к окну.

Я поднимаюсь на ноги:

— Что?

Он шлёпает меня по заднице:

— Не спорь.

Я вздыхаю. Моя задница пылает. Когда боль рассеивается, посылает жжение в нижние части тела. Восхитительное жжение. Настолько восхитительное, что я думаю проигнорировать его приказ в надежде, что Дилан сделает это опять.

Но я слишком нетерпелива к запланированному им. Поднимаю руки так, что мои предплечья прикрывают соски, и иду к окну.

— Что теперь?

Свет гаснет, и мгновение спустя его грудь прикасается к моей спине.

— А теперь ты посмотришь вниз на улицу, где живёшь, где давала личные песни всем этим людям. На этот раз вместо того, чтобы отдавать, ты будешь брать.

Я прислоняюсь к нему.

— Что я возьму?

Мои шорты и трусики полетели на пол.

— Всё, что я тебе дам, — он направляет мои руки вверх и закидывает их за свой затылок, обнажая мою грудь для улицы — если кто-нибудь озаботится взглянуть наверх. Я полагаю, что на самом деле здесь не слишком выставлена напоказ, но воздух покидает мои лёгкие рваными вздохами.

Дилан толкает меня вперёд, пока мои соски не прижимаются к холодному стеклу, и сзади достигает мою промежность, погружая два пальца глубоко внутрь. Мои коленки дрожат.

— Тебе это нравится, не так ли? Я могу видеть твоё лицо в отражении, Рэйчел, — он добавляет другую руку, зажимая клитор двумя пальцами.

Я хныкаю.

— Посмотри на себя, — он шепчет, горячо дыша мне в ухо.

Мой взгляд смещает фокус с улицы на моё лицо: бледное и совершенное в своей несдержанности, в желании.

— Ты такая сексуальная.

Я. Прямо сейчас я сексуальная, и это из-за данного мужчины.

— Я хочу…

— Чего ты хочешь?

— Мне нужно…

Он всасывает мочку уха в рот и давит твёрдым членом на мою попку.

— Что ты хочешь?

— Я…

— Рэйчел, — Дилан прижимается лицом к моей шее. — Не стесняйся просить о вещах, которые тебе нужны, — он резко убирает руки от меня.

Я застонала:

— Пожалуйста.

— Скажи, в чём ты нуждаешься.

Разочарование превращается из слёз желания в требовательные слова, которые звучат из моих уст.

— Мне нужно, чтобы ты трахнул меня перед этим грёбаным окном.

Пинком он расставляет мои ноги врозь и почти раскалывает меня на две части от глубины своего первого толчка. Я кричу и тяну шарф, отчаянно желая обхватить руками обе стороны окна, чтобы сильнее прижаться к нему и лучше чувствовать каждый дюйм его члена, погруженного внутрь, но не в силах сделать ничего больше, чем просто раскрыться шире и стонать, принимая то, что он мне даёт.

— Любой может взглянуть вверх и увидеть, как я трахаю тебя.

Возбуждение и страх с толчком проходят сквозь меня, двигаясь в моём животе, заостряя чувства, заставляющие всё, к чему он прикасается, быть ещё более чувствительным. Я довольно хорошо знакома с его твёрдым телом, прижимающимся к моим мягким изгибам.

С его ртом, прослеживающим узоры губами, и дыханием у моей шеи, и челюсти, и невероятно нежной кожей ниже моего уха.

С его десятью пальцами, впивающимися в мои бёдра и возбуждающими меня, и ритмом члена, который создаёт Дилан. Этим членом, растягивающим и заполняющим меня, поглаживающим мою точку G, ослабляющим мои колени.

С моим выгибающимся позвоночником, когда всё сжимается, выдувает мои чувства глубоким оргазмом, нарушающим покой моей сердцевины, и смывает крещендо из «да».

Он освобождает мои связанные руки из-за его шеи и удерживает меня крепче, прижимая к окну, хороня себя глубоко внутри, когда кончает. Я могу чувствовать, как его член дёргается внутри меня. Наше дыхание затуманивает стекло в быстрых вспышках, крошечных пятнах конденсации, исчезающих так же быстро, как они и появляются.

Никогда в жизни я не хочу забывать это чувство.

Всё ещё держа меня в руках, Дилан быстро работает пальцами в узлах шарфа, и я освобождена.

Но я не хочу.

— Спасибо.

Я почти непристойно мокрая, когда он выходит. Дилан улыбается и потирает мои запястья, поощряя больший приток крови в углубления. Я тянула узлы сильнее из-за движений, пока мы занимались сексом.

— Что за улыбка? — спрашивает он.

Я качаю головой, не зная, как объяснить, что сегодня будто отпуск, будто я брошена в чужую жизнь и вместо того, чтобы чувствовать себя странно, вдохновлена этим.

— Я чувствую себя очень хорошо.

— Хорошо.

— Я думала о том, о чём ты спрашивал раньше, о твоём саундтреке. Я знаю, какой он сейчас, — я слышала его всё время, когда он двигался во мне, мелодия вертелась в голове вместе с ритмом его толчков.

Он выжидающе поднял бровь.

— Это та песня, которую ты включал мне в баре. Это ты. Полностью, — возможно, ассоциация исходит от того факта, что он просто включил ту композицию для меня, но это ощущается чем-то большим. Ощущается, будто это была его песня. — Не помню, чтобы ты говорил название группы, исполнившую ту песню.

Дилан отводит взгляд.

— Эм, это «Падшие ангелы». Сейчас вернусь, — он хватает свои боксёры с пола по пути в ванную.

После того, как я медленно обвиваю себя руками, нежась в ощущениях, собираю свою одежду и неторопливо одеваюсь в темноте. Я чувствую себя комфортней, чем в последний раз. Возможно, Дилан останется на ночь. Может быть, он переплетётся со мной в постели, обнимая меня, займётся со мной любовью. Мы даже пойдём позавтракать. У меня и в самом деле ничего нет в доме. Может, из закусочной ниже по улице доставляют…

И вновь я запрыгиваю в ванную, когда Дилан выходит оттуда. Умываюсь и чищу зубы, прежде чем отправиться обратно в гостиную. Я решила быть смелой и пригласить его остаться на ночь.

Но, когда я нахожу его, он полностью одет и разговаривает по телефону.

— Спасибо, — вещает Дилан трубку и оборачивается. — Такси прибудет через несколько минут.

Скрываю разочарование так хорошо, как приучила свои черты лица.

— Ох, — должна ли я поблагодарить его за лучший секс в моей жизни? — Мне было весело.

— Мне тоже.

Я иду с ним к входной двери и прислоняюсь к стене, в то время как он обувается и похлопывает по карманам, кивая, что ничего не забыл.

— Надеюсь, что твой переезд будет хорошим.

— Спасибо, — хочу придумать ещё что-нибудь, чтобы сказать, но сейчас около четырёх утра, и мой пронизанный эндорфинами мозг не оправдывает меня. К тому же единственное, что я хочу произнести, — «Останься».

Он колеблется.

— Ну, наверное, я должен идти.

— Тогда думаю, это прощай, Дилан-без-фамилии.

— Мне было приятно, Рэйчел-которая-переезжает.

Он обнимает меня, даря восхитительный последний поцелуй, который заставляет сердце колотиться. Затем он подмигивает и выходит за дверь без слов.

Проходит несколько минут, чтобы сожаление поселилось во мне. Я испугалась, что чувствую и делаю. Это не то сожаление, ожидаемое мной, потому что я не раскаиваюсь, что пустила Дилана в свою кровать, даже не зная его фамилии, даже если никогда не увижу его снова. Мне совсем не жаль, что я опустила свою защиту или что была такой же незнакомкой для него, как и он был для меня.

Сожаление, которое я чувствую, совершенно неожиданное.

Я жалею, что позволила ему уйти.

Глава пятая.

Было около одиннадцати тридцати, когда я проснулась — почти неслыханно с моим жёстким графиком — но эти последние несколько дней были довольно пустыми, что позволяло мне поваляться в постели, сначала нежась от воспоминаний о прошлой ночи, а затем продолжить находиться в таком же вялом состоянии под долгим, горячим душем. Дилан дал мне достаточно пищи для размышлений на последующие годы, когда яркость воспоминаний о прошлой ночи утихнет в глубине и наконец полностью растворится шоколадом на языке.

Я сушу волосы, надеваю юбку цвета хаки и светло-голубой свитер, нежно ласкающий кожу, провожу тушью по ресницам и добавляю блеск для губ. Алекс прислала мне сообщение, требующее детали ознакомления с плейлистом, который я обещала послушать. Я включаю песню под названием «Summertime Sadness» (прим.: Lana Del Rey) и с первыми нарастающими аккордами отключаю.

Я шагаю в ванную, хватаю резинку, поспешно заплетаю волосы в косу и перекидываю её через плечо. Я использую голубую пластиковую ванночку как сидение — кресла захоронены за горами коробок, к ним добраться невозможно — и открываю футляр для виолончели. Пока я её освобождаю, перезапускаю песню на телефоне, прижимаю мой инструмент ближе и закрываю глаза, позволяя музыке струиться сквозь меня, затем из меня.

Пальцы летают по струнам, тело качается в такт движения моего смычка, и я подхватываю вокальную линию, улыбаясь, когда делаю это правильно, и ноты отображаются обратно: полные и звучные.

Стук в дверь разрушает момент, вырывая меня из песни.

Я нетерпеливо фыркаю. Если грузчики пришли слишком рано… Аккуратно кладу виолончель обратно в футляр и закрываю его. Я ковыляю к двери, готовая к конфликту, когда открою её.

— Привет, девчонка с виолончелью, — улыбается Дилан, гладко выбритый, переодетый и затаившийся на моём пороге.

— Дилан. Что ты здесь делаешь? — я удивлена, что не заикаюсь. Моё сердце как будто выключено.

Он прислоняется к дверному косяку.

— Знаю, у тебя есть миллион дел, которые нужно решить, прежде чем ты покинешь город через несколько дней, поэтому я пришёл спросить, не проведёшь ли ты со мной день вместо этого?

— Ты руководствуешься тем фактом, что будешь меня беспокоить? Это не лучшая стратегия, чтобы продать себя, — какая разница. Я уже продана, и правда в улыбке, преподнесённой ему.

Он держит в руках небольшой бумажный свёрток и два стакана.

— Я также принёс завтрак.

Мой желудок урчит из-за богатого аромата кофе. Я беру чашку и предлагаю ему войти.

— Тяжело сказать этому нет, — стадия, когда сказать ему нет невозможно.

Когда Дилан проходит мимо меня, его движения настолько дерзкие, что показывают, что он знает об этом. Чёрт, дерзость выглядит как секс, когда он так себя ведёт.

— Я не принимал тебя за фана Ланы.

Фаналаны?

— За кого? — разумеется, я была больше сосредоточена на его заднице в этих джинсах, чем на том, что он говорит.

— Эта песня, — он следует за мной в гостиную.

Я указываю на голубую пластиковую ванночку, на которую он может сесть, и занимаю своё место в нескольких шагах от него, отключая телефон и музыку.

— О. Это кое-что из того, что мне прислала Алекс, чтобы послушать, но да, она мне очень нравится.

Он ставит чашку и роется в сумке.

— Дай угадаю. Ты никогда прежде не слышала эту певицу.

— Ну, я не могу думать о других её песнях, но голос звучит немного знакомо.

Он качает головой на мой оборонительный ответ и протягивает мне выпечку.

— Ты оторвана только от поп-культуры или просто музыки?

Это не способ унизить меня — любопытство — поэтому легче ответить. Очень легко, на самом деле, потому что он заинтересован во мне и это… Ну, это мило.

— Не то чтобы я была изолирована. Мне нравится думать о себе как о внимательном человеке.

Сахарная глазурь крошится на моих губах, когда я откусываю кусочек фруктовой начинки.

— Ты просто стала занятой? — его глаза задерживаются на моём рте, и пространство между моими ногами вдруг становится теплей.

Я борюсь, чтобы сфокусироваться на разговоре.

— И я люблю играть… — киваю на мою виолончель. — Но это часы практики, содержание инструмента, изучение музыки, совершенствование техники владения смычком, прослушивание интерпретаций других людей тех композиций, которые я должна выучить. Когда заканчиваю всё это, я люблю быть в тишине. Мне наплевать на последние реалити-шоу, или кто на ком женится в таблоидах. Развлечения порождают шум, а не информацию. Я предпочла бы погулять с друзьями и поговорить об их жизнях, потом пойти в кино или поболтать о знаменитостях, которых мы никогда не встречали и не встретим. У меня есть цели, но они требуют работы. Я не ожидаю, что всё будет доставаться мне с лёгкостью, — я поспешно опускаю глаза. Могла ли я звучать более скучно и жалко? Вероятно, нет.

— Ты так сильно отличаешься от большинства женщин, с которыми я сталкивался. В хорошем смысле, — поспешно уточняет он.

Мой взгляд встречает его, и я тронута искренностью, которую там нахожу. Я чувствую, что краснею.

— Спасибо. Я много чего не хочу. Но определённо нуждаюсь в том, чего хочу.

— Мы похожи больше, чем я думал.

По моим щекам ещё сильнее разливается тепло, когда я улыбаюсь и доедаю свою выпечку. Он вытирается салфеткой и кладёт её обратно в пустую сумку.

— Время признаний.

Слабая паника вспыхивает во мне, когда я представляю те ужасные вещи, в которых он может признаться. О Боже… Мой взгляд метнулся к его левой руке в поисках кольца или линии загара, где могло бы быть кольцо.

Он замечает мой взгляд и смеётся:

— Я не женат. И у меня нет девушки, если тебе интересно. Но я тоже не из Чикаго.

— Ох. Ну, как и я, — я не должна испытывать такую радость из-за того, что он свободен. На самом деле это не имеет значения, если принять во внимание, на каком я этапе в своей жизни.

— Нет, я имею в виду, что не живу здесь. Я в городе лишь на несколько дней или около того, к тому же один.

Я стряхиваю крошки с пальцев, отвлекаясь от того, как разочаровало меня его заявление. Не из-за того, что он не живёт здесь, а из-за того, что он здесь только на несколько дней, и того, что переезжаю. Это подчёркивает то, что мы как корабли, проходящие в ночное время. Хотя сейчас день…

Я поднимаю голову и смотрю на него.

— Что привело тебя в Чикаго?

— Просто посещаю, — он наклоняет голову, повторяя моё движение. — И мне нужен гид.

Он просит показать ему всё вокруг. И я не могу. Это не в моей повестке дня. Это не то, в чём я хороша. И — самое главное — это очень плохая идея.

Но говорить ему нет…

— У тебя есть семья здесь? Те, кто могут принять тебя?

— Не-а.

Я верчу в руках стакан.

— И ты не можешь попросить кого-то из друзей?

— Честно говоря, люди, которых я здесь знаю, предпочли бы пойти в шумный бар и в уже посещённые мною места, — он делает паузу. — Кроме того, я хочу тебя.

Я чувствую, будто упала с лестницы: мой пульс ускоряется, а голова кружится.

— Я не лучшая в том, чтобы показывать город. Едва ли я здесь сама много чего видела, — даже не уверена, как проговорила эти слова, думая о том, что он хочет меня!

Дилан усмехается:

— Всё больше причин увидеть несколько мест перед отъездом, правильно?

Он не ошибался; это не первый раз, когда я пожалела, что не смогла увидеть больше, пока была здесь. Но это не повлияло на мой ответ. Мой ответ в значительной степени решился в ту минуту, когда он вошёл в дверь: так же плохо, как есть, так же неправильно, как чувствуется.

— Хорошо. Я сделаю это.

Его улыбка молниеносная и от этого горячее в два раза.

— Я также не хочу видеть нормальные места, ничего громкого и людного.

— Договорились, — я преувеличенно гримасничаю.

— Видишь? Ты идеально подходишь для этого путешествия.

— Возможно. Но я точно не знаю, где это «идеальное место», которое ты ищешь в Чикаго. Мы должны тщательно поискать. Мы могли бы прокрасться в кампус, — я так взволнована. Ещё один день в туфлях альтернативной Рэйчел, и эта мысль волнует.

— Давай держаться подальше от типичной и протоптанной тропы.

— Подожди, — я пишу сообщение Алекс.

«Куда я могу повести туриста, чтобы было незабываемо? Что-то классное и необычное».

Алекс немедленно отвечает одним словом, которое заставило меня улыбнуться:

«Наклон» (прим.: аттракцион The Tilt (Наклон) находится в Чикаго в Центре Джона Хэнкока и взгромождён на вызывающую головокружение высоту в 305 метров над землёй).

Я вызвала такси, и мы с Диланом спустились вниз, чтобы подождать на солнышке.

«Наклон» — идеальный выбор и, определённо, нечто, чего одна я никогда бы не сделала, но это непреодолимое препятствие, поэтому говорю водителю отвезти нас сначала в Миллениум-парк (прим.: общественный парк города Чикаго, входящий в состав паркового комплекса Грант-парк, располагающегося на берегу озера Мичиган. Миллениум-Парк Чикаго открылся в 2004 году и стал настоящим оазисом, где можно спрятаться от городской суеты и шума и насладиться природой и архитектурной красотой. Парк привлекает своими уникальными экспозициями и ландшафтом) — туда, где ни я, ни Дилан не бывали.

— Разве он не слишком переполнен туристами? — Дилан натягивает пару авиаторов серебристого оттенка, скрывающих большую часть его лица и отражающих большую часть моего в них.

Я ненавижу разговаривать с человеком и не видеть его глаз. Поправка: я ненавижу, когда не вижу глаза Дилана.

— Разве что совсем немножко, но это то, куда я всегда хотела пойти. И слышала много хорошего о…

— …Павильоне.

Я нахмурилась на его перебивание.

— Я хотела сказать о галерее Боингов. Думала, ты не бывал там.

— Не бывал, но все слышали о Павильоне и его архитектуре.

Я не знала, что он был настолько известен, но, по крайней мере, Дилан не кажется скучающим.

— Однажды Алекс рассказывала мне об этих статуях в галерее, будто они выглядят как коробки из-под молока. Звучит настолько причудливо, что хочется всё разузнать, — она понимала, как дразнить меня странными вещами, зная, что я никогда их не увижу, и желала получить ответную реакцию.

Он скользит рукой по моему бедру, останавливая моё дыхание, и хватает меня за руку.

—Ты восхитительно выразительная.

Тепло расползается выше по моей груди, и я надеюсь, что румянец не так заметен, как ощутим.

— Что я могу сказать? Я открытая книга, — это ложь, всё-таки есть сведения обо мне, которые я не могу рассказать. Подробности, которые я не хочу рассказывать ему.

Он улыбается и поворачивается посмотреть город, проплывающий за окном. Я делаю то же самое, вскользь осматривая его в слабом отражении, пока мы едем.

Несколько человек мельтешат перед входом, мы платим и идём через центральную набережную, останавливаясь взять пару содовых. Тонкая застёгнутая толстовка скрывает большую часть его татуировок, но он всё ещё получает несколько взглядов от людей. Возможно, он прячется за солнцезащитными очками, чтобы отгораживаться от людей. Я ненавижу, когда на меня пялятся так, как на него. Это из-за его татуировки? Или из-за того, что он так чертовски привлекателен?

Спонтанно я беру его руку, чувствуя немного его защиты и капельку сходства. Независимо от того, что в нём порождает взгляды, с этим осуждением он чувствует себя некомфортно. Я понимаю. Это то, что чувствую я, когда мой отец выставляет меня напоказ на своих благотворительных вечерах, будто являюсь причиной для пожертвований или поддержки.

Он смотрит вниз на наши руки — даже в очках удивление отражается в его чертах. Его губы трогает маленькая улыбка, и он слегка сжимает мою руку, посылая искры этим невинным жестом.

Дилан определённо не из моей системы, даже после потрясающей ночи, которую мы провели вместе.

— Разбираешься в архитектуре? — спрашиваю я, вспоминая комментарий в такси.

— Не совсем, хотя я действительно ценю хорошую акустику.

Чем павильон и известен, если судить по моей брошюре.

— Ты ходишь на большое количество концертов?

Он делает длинный глоток содовой.

— Да. А ты?

— Не на то количество, какое хотелось бы, — догадываюсь, что это совсем не тот тип концертов, на которые ходит Дилан.

— Может, у тебя будет больше времени теперь, когда ты уже получила степень.

— Вещи меняются, но я не могу видеть себя тонущей в свободном времени. Лишь новые обязательства в новом городе, — только на этот раз я буду знать всё меньше и меньше людей.

Дилан покачивает мою руку.

— Да, полагаю добраться до вершины — это всего лишь полдела. Поддержание этого тоже отнимает много времени.

Он взглянул на площадь, немного нахмурившись при виде появившейся толпы слоняющихся людей. Я тоже не любитель шумной толпы, поэтому не пытаюсь заманить его по направлению к Облачным Вратам (прим.: Cloud Gate — общественная скульптура, расположенная на площади AT&T Плаза в Миллениум-парке в деловом квартале Чикаго Луп. Считается, что образ скульптуры был навеян видом капли ртути, жители Чикаго переименовали её, для точности, в «Бин» или гигантскую «фасольку»).

Я забираю руку обратно, притворившись, что занята своей соломинкой, но главным образом потому, что мне нужно самообладание для следующего признания.

— Иногда мне интересно, стоит ли оно того.

— Время?

Я устремляю свой взгляд на землю перед собой.

— Да. Я получаю то, что всегда хотела, но это своего рода чувства, будто я, возможно, отказалась от большей части себя, чтобы это получить.

— Компромисс, — он произнёс это таким образом, будто понимает. Интересно, есть ли у него нечто подобное, с чем он может быть связан, или же Дилан просто слишком хорош в том, чтобы человек мог почувствовать себя понятым.

Я недостаточно храбрая, чтобы спросить.

— Ага. Компромисс. Я знаю, что трава всегда зеленее на другой стороне, но иногда представляю, кем бы была, если бы не хотела этого так сильно. Не отдавала бы так много часов моей жизни для самоотверженности.

Мы проходим несколько шагов, прежде чем он ударяется своим плечом о моё.

— Давай сыграем в притворство. Допустим, ты никогда не хотела быть музыкантом. Что бы ты делала?

— Я даже не знаю.

— Ты отстойная в этой игре.

Я фыркнула:

— Хорошо. Мне нравится думать, что я всё ещё буду заниматься чем-то в искусстве, но, думаю, точно такая же ситуация произошла бы, если бы я выбрала любую другую карьеру в искусстве. Поэтому, полагаю, в том же духе я буду флористом и буду иметь собственный магазин.

— Это метафора? Останавливаешься, чтобы понюхать розу? — он изучает меня. — Я смог бы видеть тебя в окружении роз, когда ты делаешь букеты.

— Смог бы? — я люблю, как он смотрит на меня, как воспринимает всё за своими очками. Я чувствую это, даже если не могу видеть. — Это могло бы быть настолько расслабляюще. Как ты вообще можешь устать в окружении цветов на протяжении дня? И они делают людей счастливыми.

— Не хотела бы стать кем-то известным или врачом?

— Нет. Я забочусь о музыке, а не о славе. Что касается медицинской профессии, я терпеть не могу иголки. Видишь это? — я наклоняю голову, чтобы он мог лицезреть крошечный шрам на мочке уха. — Седьмой класс. День рождения с ночёвкой у Брук Каннингем. Другие девочки подумали, что будет здорово, если они проколют свои уши, и я согласилась с ними. Давление со стороны сверстников. Я упала в обморок после того, как они прокололи одно ухо, и в конечном итоге получила инфекцию.

Он рассмеялся.

— Очевидно, у меня всё в порядке с иглами.

— Делать тату больно? Мужской шовинизм в сторону.

Он потирает грудь через свитер, видимо, подсознательно.

— Честно говоря, не очень. Больнее всего там, где кожа тонкая, но ощущается как царапанье.

Внезапно у меня появляется дикое желание запустить руки под его одежду и обвести пальцами его тату. Впиться в него ногтями. Татуировать его своими прикосновениями.

Смущённая мыслями — даже несмотря на то, что он не знает их — я заставляю себя вернуться обратно в игру.

— Кем бы ты был, если бы мог быть кем угодно?

— Я был бы доктором. Кем-то, кто существенно меняет ситуацию.

Я хотела бы сказать ему, что он уже тот, кто поменял ситуацию. Он в любом случае поменял ситуацию для меня. Но это звучит банально и слишком слащаво. Поэтому я молчу и просто киваю.

Путь к южной галерее граничит с насаждениями в пару футов высотой, отделяя цемент от небольших холмов, покрытых кустарниками и деревьями, что создаёт впечатление большей приватности, чем занятые места у входа на площадь.

Тогда я понимаю, что ничего не знаю о текущем выборе его карьеры.

— Чем ты сейчас занимаешься?

— Ничем, что было бы важным, — он пренебрежителен, но я слишком любопытная. Я подталкиваю его, когда он указывает на красную и золотую статуи. — Вот почему я не понимаю искусство. Субъективность даже не входит сюда. Это слишком странно.

Мы проходим мимо нескольких больших, гладко выкрашенных кусков с различными узорами.

— Не могу не согласиться, но думаю, что современное искусство, как предполагается, метафора.

— Для чего?

— Для всего, чем бы ты хотел, чтобы это было? Я всегда думала об этом, как о Роршахе (прим.: швейцарский психиатр и психолог, автор теста исследования личности «Пятна Роршаха» (1921 год). Ввёл в оборот термин «психодиагностика») в известном смысле. Только сами художники знают, что на самом деле это значит, но, если они не говорят нам, мы видим то, что хотим видеть. Они — отражение нас самих. Способ подключения нашего подсознания и сознательных умов.

— Как гороскопы.

Удивлённая, я поворачиваюсь к нему:

— Ты не веришь в них тоже?

Он качает головой:

— Они слишком обширные. Любой человек может ассоциироваться с неопределёнными обобщениями.

— Это правда. Я ненавижу астрологию. Мне не нравится сама идея того, что вещи могут быть предопределёнными.

— Ты не веришь в судьбу?

Я пожимаю плечами, отступая назад, пока пара с коляской не проходит мимо нас.

— Сама идея, что независимо от того, что мы делаем, как тяжело работаем, всё закончится в конечном итоге таким образом, который мы не сможем проконтролировать. Я ненавижу это представление. Оно отнимает смысл у всего.

— Ты не думаешь, что Бог отвечает на молитвы?

Я жую соломку, обдумывая вопрос:

— Похоже на противоречие. Если вещи происходят так, как хочет Бог, тогда молитвы кажутся глупыми. Если Он знает твоё сердце, то должен знать, когда чего-то слишком много для тебя, чтобы вынести и подняться, когда нужно, — необязательно спрашивать об этом. Но мне бы хотелось быть выше «всех уже увековеченных в камне» событий.

— Мне больше нравится думать об этом как о путешествии в пункт назначения, а не как о точном маршруте. Мы собираемся попасть из A в B, в C, но мы будем лететь? Идти? Ползти по битому стеклу, делая неправильный выбор на пути? Мне нравится иметь свободу, позволяющую добраться, куда я захочу, на собственных условиях.

— Интересный взгляд. Мне нравится.

— Спасибо.

Я продолжаю обдумывать то, что он сказал.

— Может быть, есть нечто большее, чем детали, что должно быть сказано для пункта назначения. Иногда это, безусловно, чувствуется как мой выбор, сделанный для меня, увлекающий за собой или нет. Неожиданные дорожные заграждения.

— Может, они не заграждения. Они — объезды, — он мягко кружит меня вокруг.

Я сглатываю.

— Как ты и я?

Толпа туристов приближается, с шумом вторгаясь в момент.

С удивительной силой Дилан оттаскивает меня в сторону одной из кадок и тянет за дерево подальше от тротуара.

— Что ты делаешь? — я снимаю веточку с волос, больше удивлённая, чем поставленная в неудобное положение.

— Я просто не хочу делиться тобой.

Моё сердце глухо застучало, и я вдруг становлюсь неуклюжей и застенчивой.

— Это глупо. Никто не пытался меня украсть. И, если бы они попытались, может быть, это должно было произойти, — мой смех увядает, когда я встречаюсь с ним взглядом.

— Им лучше не пытаться. Я не могу перестать думать о прошлой ночи, Рэйчел, — его голос ударами посылает тепло через мои кости, плавя меня изнутри. — Я затащил тебя сюда, чтобы сделать это.

Он прижимает меня к стволу дерева и обрушивает свои губы с настойчивостью, заставляющую меня смеяться от облегчения, потому что Дилан чувствует это безумное электричество, заряжающее воздух между нами целый день. Наши языки запутались, пальцы сплелись вместе, сжимая ткань, мои соски напряглись от такого тесного контакта с его грудью.

Задыхаясь, я обрываю поцелуй, потому что, если бы этого не сделала, я бы свалилась в обморок в тени. Мгновение, и я уже скучаю по теплу его рта.

Дилан тянет меня в удивительно сладкие объятия после только что произошедшего.

— Пойдём. Давай продолжим гулять и увидим ещё больше странного искусства.

— У меня есть идея получше.

Полчаса ходьбы, но я чувствую, будто проплыла весь путь, прогуливаясь в тишине с ним, смеясь и указывая на вещи, которые, в сущности, были бессмысленными, но в то же время казались смешными. Ничего из этого не влечёт меня, за исключением компании и его кривой улыбки, линии его челюсти.

Лифт достаточно быстр, чтобы заставить нас смеяться и устремиться наши внутренние органы к полу. Больше девяноста этажей вверх. Тени оставляют косую черту тьмы, располосовывая бледный пол. Тонкая дымка отделяет светло-голубое небо от оставшегося внизу города, но солнце сверкает блеском сквозь окна странной формы, восходящие от пола к потолку.

Никого нет внутри, за исключением оператора. Я драматично складываю руки.

— Добро пожаловать в «Наклон». Слышал об этом?

Дилан ухмыляется и снимает очки.

— Звучит как название плохого клуба. Пейте достаточно текилы и пол…

— …наклонится. Умно.

— Мне нравится, что у нас есть место для себя.

Тепло в его зеленовато-голубом взгляде подаёт мне слишком много мыслей, поэтому я делаю несколько шагов к окну, читая со своего телефона, а он следует за мной:

— Безопасность может сдержать до восьми посетителей за раз. «Наклон» предлагает уникальный вид в одну тысячи футов вверх. Это изменит ваш взгляд на Чикаго. Навсегда.

— Я не видел достаточно Чикаго, чтобы сформировать своё мнение, но, несмотря на это, я развлекаюсь. Что… Ох, — Дилан делает шаг вперёд к одному из свободных проходов, обрамлённому красными бархатными канатами.

Наклон оплачивается дополнительно, но я с радостью отдам свои деньги за жажду испытать себя чем-то новым.

Дилан касается моего предплечья, посылая покалывание по руке.

— Подожди секунду, — он направляется к оператору и разговаривает с ним мгновение.

Возвращаясь к окну на южную сторону, останавливаю взгляд, не желая смотреть вниз, пока мы не наклонимся, и я смогу насладиться полным ощущением. Это была моя идея, и я не хочу быть слабачкой, но, святое дерьмо, мы на высоте в тысячу футов и наклонимся на тридцать градусов над улицей. Стальные ручки по бокам от окна нагреты солнцем, и я плотно их сжимаю.

— Ты готова?

Я испугалась при звуке его голоса позади меня. Он кладёт свои руки прямо над моими и приставляет свои ноги к моим, прильнув к моей спине.

— Думаю, ты должен стоять у другого окна.

Он прижимается лицом к моей шее.

— Мне и здесь хорошо.

— Что ты делаешь? — мой голос выходит раздражающим дыханием.

— Нарушаю правила.

Губы Дилана на моей коже заставляют глаза закрыться, когда я внутренне содрогаюсь от удовольствия. Осознание сжимается в каждой точке нашего контакта, желая, чтобы мы были где-то одни и голые, и вспоминая, что, когда в последний раз мы были возле окна, Дилан был внутри меня.

Он кладёт подбородок на моё плечо, нежно дотрагиваясь до меня лицом.

— Рэйчел, открой глаза.

Я даже не почувствовала, что пол двигается. Дилан уже наклонил мой мир, и я не уверена, что хочу вернуться, чтобы увидеть, как это произошло.

Но я открываю глаза. Под нами всё такое крошечное. И город кажется таким искривлённым на краю, будто мы смотрим на снежный шар без воды и снежинок. Мир спешит под нашими ногами, совершенно не зная о нас. Я сильнее сжимаю руки наподлокотниках: от волнения, а не от страха. Может, потому, что хочу, чтобы грязный подонок прижался ко мне, но прямо сейчас ничего нестрашно, кроме мысли о возвращении в мою тихую квартиру одной.

— Здесь потрясающе.

Последняя мысль в моей голове — пейзаж.

— Ага, — я притиснулась ближе к нему, двигая задницей, не в силах остановиться, даже когда он шипит сквозь зубы и его член становится твёрже между нами. Что он делает со мной? Как он убивает всякое чувство приличия и самоконтроля?

— Пошли со мной, — он хватает мою руку и тащит на выход, когда толпа людей приходит на этаж, чтобы увидеть наклон. Оператор слишком занят, принимая деньги от новой группы, чтобы заметить, как мы прошли через дверь.

Сигнализация не звучит, но этот аварийный выход ведёт к лестничной клетке.

— Мы не должны…

Он закрывает губами мой рот, и его рука пробирается под юбку ко мне между ног, поглаживает меня через уже мокрые трусики, потом засовывает палец внутрь.

Он глотает мой стон и отодвигается, укусив мою губу.

— Мне необходимо попробовать тебя.

Причины покрываются дымкой, крошечные уколы света проходят сквозь тяжёлые бархатные шторы потребности.

— Мы не должны.

Его колени протискиваются между моих ног, и он толкает меня назад, поэтому я прислоняюсь к стене.

— Ты права. Мы действительно не должны, — горячее дыхание задевает моё бедро, когда он перекидывает другое себе через плечо и отодвигает мои трусики в сторону. — Ты убиваешь меня этим маленьким свитером, и удобной обувью, и набухшей влажной киской. Такое противоречие, — с томительно лёгким прикосновением он гладит мою расщелину. — Но вкус у тебя такой, блядь, прекрасный, Рэйчел, — он кружит языком вокруг моего клитора. — Скажи мне остановиться — я остановлюсь.

Слабый стон срывается с моих губ. Боже, любой может пройти по этой лестнице; оператор должен был заметить, что мы исчезли. Как долго он не придёт и не арестует нас? Нам нужно остановиться. Мне нужно сказать ему остановиться.

Мои бёдра приподнимаются и подгоняют Дилана двигаться быстрее. Мои руки хватают его волосы, и вопреки каждой унции здравого смысла, кричащего во мне, я прижимаюсь сильнее к его языку. Этот сексуальный, ухмыляющийся рот подводит меня ближе и ближе к краю того места, в котором я никогда не была, терзаясь от адреналина и осознания того, что это неправильно, но я не в состоянии остановиться.

Ощущения. Так. Хороши.

Он крутит двумя пальцами напротив моих внутренних стенок, пульсирующих возле той самой точки. Я двигаюсь на повышенной передаче, металл трётся о металл, раскалённый и горячий, ещё горячее, пока всё не сжимается и не разлетается искрами, опаляющими мой разум. Я кончаю с его рукой поверх моего рта, приглушающей звуки, которые я не в состоянии заглушить, и тяжело дышу через нос.

Я киваю, и он убирает руку подальше от моего рта, в то время как скользит пальцами другой руки и всасывает влагу, оставшуюся на них после меня.

— Ммм.

— Пойдём со мной домой, — я говорю с потребностью в голосе, звучащем совсем не как мой.

— Я думал, ты никогда не попросишь.

Глава шестая.

Как только я дала свой адрес таксисту, мои губы не покидают Дилана. Его шею, челюсть, мочку уха. Его рот. О боже мой, его рот.

От нежнейших, дразнящих касаний языка до резких прикусываний он утверждает себя в поцелуях, стирая память о тех, которые, я думала, лучшие, уничтожая все воспоминания о них. Моё тело — инструмент, и Дилан играет симфонию удовольствия, а я полна ощущений, кружащих по нему и уносящих меня.

Таксист откашливается, и я подпрыгиваю. Мы припарковались раньше, чем несколько секунд назад, но я слишком возбуждена, чтобы набраться необходимого чувства стыда. Дилан швыряет несколько купюр водителю и тянет меня из машины. Пока он ведёт меня вверх по лестнице к квартире, его руки не прекращают трогать моё тело.

Это забирает три попытки попасть ключом в замок, потому что его губы на задней части моей шеи устраивают короткое замыкание моей нервной системе, и делать что-то практически невозможно, кроме как стоять там с закрытыми глазами.

Мы проходим только первый этаж, прежде чем снова набрасываемся друг на друга. Моя ладонь уже под его рубашкой; его руки сжимают мою задницу и притягивают ближе, захватывая в плен мои между нами, но я не нуждаюсь в руках, чтобы целовать его или тереться о его член.

Дилан тянет мою юбку вверх (он что, собирается трахать меня прямо здесь?) и поднимает меня, подначивая обернуть бёдра вокруг него. Задница торчит из-под юбки, но он несёт меня по лестнице, и всё, о чём я волнуюсь, — то, чтобы мы быстрее добрались до квартиры, в которой есть кровать.

Он перехватывает моё бедро и потирает клитор, пока я отпираю дверь с несомненной точностью на этот раз, потому что моё тело командует, что хочет его сейчас же. Мы врываемся в мою квартиру и захлопываем дверь позади нас, срывая рубашки с друг друга неистовыми движениями и с почти сердитыми выражениями на пути к моей спальне. Я снимаю его очки и кладу их на стойку, потому что хочу видеть его глаза.

Они широко открыты и сфокусированы на моих.

Я ненавижу то, что Дилан ещё не во мне.

Не отрываясь друг от друга, мы натыкаемся на коробки в моей комнате, неспособные разделиться, пока не оказываемся рядом с кроватью и пока штаны и юбка не сняты. Остаются лишь его боксёры и мои трусики. Он отталкивает мою талию, и я приземляюсь на кровать и приподнимаю бёдра, чтобы помочь ему обнажить меня. Я потираю его наливающийся кровью член через ткань боксёров перед тем, как срываю их. Мягкий звук их приземления на мой пол — лучшее, что я когда-либо слышала.

Всё туманно, каждая клетка моего тела требует, чтобы я широко раскрылась для него, но Дилан был так хорош со мной сегодня, и я получила оргазм, поэтому наклоняюсь и беру его в рот. Низкий стон от него ударяет меня прямо между ног, отражаясь пульсацией глубоко внутри меня.

Вот оно. Это чувство сильное и сексуальное, и я сосу его с жадностью, желая больше, желая, чтобы он был таким же возбуждённым, как и я.

Он обхватывает мой затылок, и я беру его ствол глубже в рот, видя экстаз на лице Дилана, когда он трахает мой рот тремя жёсткими толчками, прежде чем вытащить член и потянуться за штанами, вытягивая презерватив из бумажника и надевая его.

— Мне нужно быть внутри тебя.

Послеобеденное солнце струится через окно, подчёркивая чёткость его телосложения и тёмных чернил, украшающих кожу. Я не хочу забывать этого дерзкого мужчину и авантюрного человека, которым была с ним. Как будто я могла бы быть такой всегда.

Импульсивно я переворачиваюсь, вставая на руки и колени, бесстыдно раздвинув ноги. Глядя через плечо, я улыбаюсь и вижу удивление на его лице.

Он гладит рукой мою спину и попку, едва скользя пальцем по щели попки. Мой позвоночник слегка напрягается из-за удивления и небольшого страха — я не хочу его там — но он, расположившись позади меня, толкается в мою киску, и беспокойство исчезает.

Дилан мог делать что угодно со мной, и всё бы чувствовалось хорошо.

Я жёстко кончила в «Наклоне», но это ничто по сравнению с ощущениями, когда его член скользит глубоко внутри меня мощными, сильными толчками. Его руки стискивают мои бёдра, крепко удерживая их, пока он вдалбливается внутрь достаточно сильно, чтобы подталкивать меня дальше по кровати. Трение нагревает мои колени, но я не хочу, чтобы он останавливался.

Через несколько минут он выходит.

— Повернись.

Я делаю это, но с хмурым взглядом, боясь, что всё испортила, инициируя позу.

— Тебе так не нравится?

— Нравится, но я хочу видеть, как трясутся твои сиськи, — он не теряет времени, погружается обратно и двигается медленнее, но сильнее.

Конечно, моя грудь подпрыгивает каждый раз, и я смущаюсь, но вместе с тем, как он кусает свою губу и пялится так, будто хочет меня проглотить, я решаю, что это горячо.

Он поднимает мои колени, разводя их как крылья бабочки, трение напротив моего клитора увеличивается, когда он полностью внутри, вытягивая больше удовольствия из моего тела. Его руки массируют мою грудь, обводя большими пальцами тугие бутоны моих сосков и слегка сжимая их.

Я хочу ещё больше. Так как он заставляет чувствовать меня храброй, то попросить его о том, что я действительно желаю, не будет слишком тяжело.

— Дилан?

— Да?

«Скажи ему, что ты хочешь».

— Я хочу, чтобы ты меня укусил.

Он сплетается своими пальцами с моими, закидывает наши руки над моей головой на матрасе и резко кусает мою губу, посылая спазмы через самые сокровенные мускулы, сжимающие его член.

— Ммм, тебе действительно это нравится, не так ли, детка?

— Да, — отвечаю я между поцелуями.

Он кладёт руку мне под задницу, чтобы помочь, наклоняя бёдра под более резким углом, чтобы его член тёрся о мою точку G. Дилан всасывает мой язык себе в рот достаточно сильно, чтобы почувствовать немного боли. Я не знала, что мне это нравится, до тех пор, пока он не пришёл со мной прошлой ночью.

Его бёдра задрожали, что сбивает моё дыхание, и он проделывает это снова, целуя меня грубо и быстро, будто не может насытиться реакцией моего тела на то, что сам же делает.

Дилан вколачивается глубже и перемещает свои колени, приподнимая меня до тех пор, пока он не оказывается на коленях, а я сверху. В этой позиции я выше него.

— Держу пари, что знаю кое-что ещё, чего ты никогда не делала, — он скользит губами на мою шею и интенсивно лижет, прежде чем начинает посасывать кожу. Щипает. Жалит.

Но ощущается это чертовски удивительно.

И тогда я обещаю, что больше никогда не буду насмехаться над Алекс из-за очередного засоса.

Неспособная оставаться на месте, я начинаю скакать на его члене с абсолютной несдержанностью. Это больше не я. Вообще не я. Это альтернативная Рэйчел, та, которую Дилан перенёс в пространство на — что? День? Такое чувство, что гораздо дольше, так что я легко отдаюсь ей сейчас. Ему.

Он наклоняется к моей груди, помещая губы чуть выше левой. Когда Дилан всасывает мою плоть в рот, я думаю, что могу кончить только от этого. Он покусывает и облизывает кожу, прокладывая путь к другой, чтобы оставить там такую же метку. Каждое пощипывание вызывает теплоту, его влажные посасывания устремляют меня выше, заставляя быстрее подпрыгивать вверх и вниз. Я так отчаянно нуждаюсь в освобождении, что кружится голова.

Дилан наклоняется ниже и начинает массировать лёгкими круговыми движениями мой клитор. Это всё, что нужно, и я полностью разряжаюсь, вздрагивая, стону его имя, когда кончаю вокруг него, посылая волны удовольствия, как крошечная лодка в бурном море. Обнимая меня, он ускоряет свои толчки, пока его член не дёргается внутри, пока Дилан не кончает.

Мы падаем смешанным клубком конечностей и улыбаемся. Дилан укладывает меня у своей груди, так что я маленькая ложечка (прим.: человек, чья спина касается груди другого человека во время сна). Тепло его тела и прошлые несколько дней настигают меня, и я поддаюсь тяжести своих век.

— Хей, — он гладит мою спину и целует в плечо. — Вставай-вставай и яйца жарь.

Тяжело моргнув, я понимаю, что свет сменился с садящимся солнцем. Я, должно быть, уснула в его руках.

— Я хочу. Завидую буфету старой мамы Хаббарда, — потягиваюсь и оборачиваю покрывало плотнее вокруг себя, внезапно проголодавшись. — Тебе нравится пицца?

— Две вещи, которые ты никогда не должна спрашивать у парня: «Тебе нравится пицца?» и «Хочешь пере…?» (прим.: в оригинале «Voulez-vous coucher avec moi?» означает «Хотите переспать со мной?» на французском — похабное приглашение к половому акту).

Я шлёпаю его по груди и улыбаюсь.

— Какую ты любишь? Пиццу, — я поспешно уточняю, так как озорной блеск появляется в его глазах.

— Как бы сильно мне не хотелось остаться в постели и съесть пиццу с тобой, боюсь, я должен идти. Я не хотел уснуть, и уже позднее, чем казалось.

Я поднимаюсь и киваю. Мгновение мы смотрим друг на друга, словно оба запоминаем линии наших лиц. Пробегаюсь пальцами по его взлохмаченным волосам и трогаю слова татуировки на его груди. Очень сильно хочу, чтобы он остался, провёл здесь ночь, но это больше, чем то, что я могу с лёгкостью попросить, и Дилан, безусловно, не напрашивался на приглашение.

— Ты скоро уезжаешь?

Он кивает.

— Завтра днём.

У меня есть дела перед переездом — раздражающие и важные дела — сегодня и завтра, но я бы оставила всё, чтобы провести ещё одну ночь с ним.

— Оу.

Он вздыхает и спускает ноги с кровати, повернувшись ко мне спиной. Я могла бы захотеть провести больше времени вместе, но он не предлагает.

Покрывало всё ещё тёплое от его тела, и я оборачиваю его вокруг себя вместо того, чтобы одеться. К тому же предполагаю, что мой лифчик до сих пор в гостиной и что я определённо не надену эти трусики снова.

Он хватает свою одежду и подаёт мне руку. Мы разговариваем, двигаясь через коробки в гостиную, где он поднимает рубашку и олимпийку с пола, прежде чем отправиться в ванную комнату.

Я вызываю такси и стою возле окна, глядя на соседей внизу. Сколько раз я стояла здесь, сидела здесь, репетировала, в то время как мир двигался без меня, проживая жизни, которых у меня никогда не было. Я больше не могу исчезнуть, как только делаю шаг со сцены. Я больше, чем просто сосуд для музыки, я человеческое существо. Я — Рэйчел. Я должна быть совершенно другой Рэйчел, чем была до Дилана или вместе с ним. Я не могу потерять себя, преследуя свои мечты. Целеустремлённость уже завела меня далеко, но это забрало некоторое сияние из моей жизни, изображая теперешнюю меня меньше, чем я должна быть.

Дилан обнимает меня, прижимаясь лицом к моей щеке.

— Я прекрасно провёл время с тобой.

Я отклоняю голову назад и смотрю на него.

— Я тоже.

Слабость овладевает моими ногами, когда его губы касаются меня снова, и я поворачиваюсь в его руках, прижимаясь к нему, желая чувствовать его тело, отпечатанным на моём, вытатуированным в моей памяти навсегда. Покрывало скользит вниз к моей талии, обнажая груди, и он кладёт на них ладони, превращая мои соски в острые пики.

Я хватаюсь за его шею, притягивая ближе, чтобы углубить поцелуй. То, как его губы прижимаются к моим, распространяет тепло в каждой части моего тела. Потребляя, требуя, настаивая. Это может быть последним поцелуем моей жизни, и он будет прекрасным для меня.

Дилан отстраняется и хватает покрывало, прежде чем оно не упало полностью, вновь обнажая кожу.

— Хорошо, ты — проблема, — он качает головой, кусает губу и дарит мне последний мягкий поцелуй. — Если я сейчас не пойду, то опоздаю.

Куда опоздает? Я не спрашиваю.

Он делает шаг в сторону, вытаскивая телефон.

— Ты должна дать мне номер телефона или свой электронный адрес.

Ох, я хочу. Я бы хотела увидеть Дилана снова, провести больше времени вместе, но это будет больше похоже на баловство в своего рода декадансе и в конечном итоге плохо скажется на моём здоровье. С ним я забываю себя и то, что у меня есть обязательства. И какое будущее у нас действительно будет?

Я вздыхаю.

— Каждая минута, проведённая с тобой, была восхитительной, но мы же не собираемся часто сталкиваться друг с другом. Думаю, мы должны двигаться и оставить это каникулами для тебя и диким прощанием с Чикаго для меня.

Небольшая улыбка Дилана печальна.

— Возможно, ты права. Мы даже не живём в одном штате, — он прячет телефон, и мы стоим, промедлив мгновение.

Я ненавижу, что разочарована тем, что он не пытается дальше. Но это самое лучшее. Правильно.

Это упрощает дело в долгосрочной перспективе. Я хочу знать, где он живёт, но чем меньше знаю, тем легче смогу его забыть, хотя не думаю, что когда-либо смогу забыть Дилана.

— Я провожу тебя до двери, — отблеск серебра привлекает моё внимание по дороге через кухню. — О, твои очки, — хватаю их со стойки и держу.

Он берёт их, раскрывает дужки и надевает очки на моё лицо, слегка коснувшись кончика носа.

— Оставь их. Они выглядят лучше на тебе, — с этими словами Дилан поворачивается и выходит из квартиры.

Я прислоняюсь к двери и позволяю странной грусти охватить себя. Это был лучший способ закончить жизнь в Чикаго, делая что-то весёлое и совсем не похожее на меня.

Странно, что это приключение сделало мой переезд гораздо печальнее, чем это было раньше.

***

Как бы сильно мне не хотелось сосредоточиться на будущем, несколько дней спустя мысли о Дилане поглощают меня на протяжении всего перелёта в Бостон. Чтобы закрыться от прохладного ветра и скрыть засосы, я ношу шарф — тот же, которым Дилан связывал мне руки. Я скрещиваю ноги, слишком хорошо осведомлённая о пульсации между ними, никогда не ослабевающей.

Я должна была записать его номер.

Для чего? У нас нет будущего. Это к лучшему, что я не взяла его контактную информацию. Смотрите, что случилось: два дня в его компании, и он заставил меня вытворять такое в общественных местах. Лучшая часть — или худшая, в зависимости от того, как я смотрю на это — я даже не чувствую себя плохо из-за этого.

Нет, у меня не может быть его номера. Я бы позвонила, ведь он слишком заманчив. Дилан — тот тип парня, который не помогает с целями, Дилан — тот тип, что отвлекает внимание. Я работала слишком долго, чтобы позволить этому случиться. Таким образом, он всегда будет идеальным воспоминанием времени, когда я стала немного дикой, прежде чем признала поражение. Воспоминанием, которое поселит искру в моих глазах, когда мне будет восемьдесят лет и внукам станет интересно, о чём я думаю.

Я надеюсь.

Я пролистываю бортовой журнал, ни на чём не останавливаясь, так как мысли о нём то появляются, то исчезают в голове. Мы на полпути в Бостон, когда я, наконец, вздыхаю и решаю оставить Дилана позади раз и навсегда.

Ну, может быть, не раз и не навсегда.

Я подключаю наушники к телефону и пользуюсь wi-fi авиакомпании для поиска песни. Дилан никогда не говорил мне название, но я помню, что название самой группы «Падшие ангелы». Хочу послушать её снова — саундтрек Дилана — хочу её так сильно, что прослушаю весь альбом.

Или два их альбома. Я вижу, как грузится веб-сайт группы. Скольжу по первой странице, ища ссылки, чтобы купить песни. Они новая группа. Очень успешная. Их первый альбом стал золотым и дважды платиновым. В настоящее время они находятся в мировом турне с несколькими остановками в Америке для поддержки их нового альбома.

Они играли в Чикаго ночью перед последним днём там, что кажется странным совпадением, и мне интересно, был ли Дилан из-за них в городе. Полсекунды спустя я знаю, почему он был в городе.

Мои пальцы застывает, и сердце громко стучит в ушах. Посередине страницы я нашла фотографию группы — пять татуированных рокеров.

Дилан — фронтмен.

Святое дерьмо.

В медленном режиме слайд-шоу воспоминания вспыхивают в моей голове.

Парень кулаком приветствовал Дилана в баре.

Дилан спрашивал, была ли Алекс фанаткой, когда я сказала ему, что именно она была той, которая купила ему выпить.

То, как он уклонился от моей похвалы, когда я сказала, что у него хороший голос, когда он пел в моей квартире.

Взгляды, которые он получал, когда мы пошли в Миллениум-парк, были не из-за того, что люди осуждали его за внешний вид.

Его понимание отсутствия у меня интереса к персональной информации о нём — Дилан, вероятно, успокоился, что я не была любопытной, как все остальные.

Большие очки, которые он надел и которые теперь на моей голове.

Как оператор «Наклона» смотрел в другую сторону, когда Дилан нарушал правила, стоя у меня за спиной, а затем повёл меня на лестничную клетку.

Причина, почему он ушёл, — выступление.

Я думала, он обычный парень, который боролся или стыдился того, что он делает в жизни.

Дилан Сент-Джон, вероятно, мог оплатить все мои студенческие долги, даже не вспотев. Он бы мог взять в аренду «Наклон» и принять участие в оргии с толпой супермоделей, с которыми был связан, если эти фото в галерее сайта не были фотошопом.

Ну а почему бы и нет? Он звезда. Он не моё воспоминание. Он не только моё всё.

Неряшливый мужчина, сделавший мне сандвич из крекеров, связавший меня и трахавший перед окном, был на обложке «Rolling Stone» в прошлом месяце. И я отказалась оставить ему свой номер или электронную почту. Большинство женщин отдали бы всё за его контактную информацию.

В то время как у меня не было его контактов тоже; теперь я знаю слишком много: «Когда Дилан Сент-Джон не в туре, он живёт в Лос-Анджелесе».

Я закрываю браузер, голова идёт кругом.

ЛА так далеко, но это реально. Теперь он слишком реален.

Всё тепло ушло из воспоминаний, спутанные и закрученные мысли волнуют воду. Он должен был быть частью моего прошлого, что горячо, потому что он — безымянный парень из нечестивого уик-энда. Я должна была быть в состоянии идти дальше и оставить наше совместное прошлое счастливым воспоминанием, двигаться вперёд с моими планами и серьёзной карьерой без сожалений. Он должен был быть забыт.

Теперь Дилан просто развлекательный журнал, новость о звёздах шоу-бизнеса, запрос в интернете. Теперь, когда я знаю, кто он такой, насколько легко за ним можно следить, как вообще я смогу когда-нибудь забыть о нём?

И, дерьмо, к чему я веду? Мне, в самом деле, необходимо его забыть.