Десять лет [Catherine de Froid] (fb2) читать постранично, страница - 3

ли узнаешь. — Саша показал экран плеера: «Олесь из Любоистока — Сквозь суету».

— Узнаю, отчего же. Моя мама иногда слушает.

— Типа я люблю музыку, которая уже отжила? — привычно развил тему Саша.

— Я этого не говорил. Если бы она уже отжила, ее бы никто не слушал. А современное слушать — это еще искать хорошо надо. Много любительского, однотипного и конкретной ерунды, которую невесть как протолкнули в эфир. Извини, я нечаянно папу процитировал. О, тебя тоже к книгам приохотили? — обрадовался он, заметив на парте Сашину книгу. Об умении читать не спрашивал: в эпоху всевозможных сообщений речь письменная сравнялась по необходимости с устной, и если в школе еще учили читать, то это была скорее дань традиции или лень Министерства образования, которое так нелестно поминают как ученики, так и учителя.

— Меня много чему учили… — глубокомысленно ответил Саша, начиная уставать от этой светской беседы.

— Вундеркинд типа?

— Ага.

***

Где–то через полгода «взрослой» жизни Саша понял, что нельзя все–таки человеку работать, как часы, каждый день по минутам. Сначала это выражалось в нежелании куда–нибудь идти и что–то делать, в тоске по кому–то взрослому, даже чуть не прорезалось совсем раннее еще ожидание любви. Признаки депрессии налицо. Рецепт, к которому интуитивно приходит каждый человек, — сменить обстановку, стиль жизни, добавить чего–то нового.

И вот Саша снова сидел за столом и писал новый план. Уделять больше времени бабушке. Пару раз в месяц ходить на концерты — не важно, классическая музыка или рок (допустим, возрастные ограничения сняли). По воскресеньям в обязательном порядке ехать в какой–нибудь незнакомый город и бродить там до вечера. По субботам — счастливые дети! два выходных! — полдня на прогулки с двумя–тремя разными людьми, дальше — вечер с книгой на каком–нибудь иностранном языке или родительской программой. Последнее Саша любил особенно — Хохловы оставили целую коллекцию искусно написанных, прямо–таки филигранных, красивых в действии и почти бесполезных кодов. Их друзья, те немногие, которые сами хорошо понимали в программировании, называли Хохловскую деятельность новым искусством — вот только выставок для этого искусства не существовало, а оценить его могли лишь избранные. Саша мог, но пока не очень понимал цели родителей. Он использовал их произведения (иначе не сказать) как учебники и иногда лепил собственные мелкие программки «для овладения мастерством». Иногда делал игры. Смутно хотел подняться до родительского уровня, но не более того.

***

Семь лет человеку, вы о чем? Какие коды, какие размышления, какая депрессия?! Не бывает такого. Если дети рано взрослеют, это совсем не так выглядит, и незачем об этом писать.

Это вопиет мой внутренний читатель, мой самокритик. Я с ним согласна — ведь мы с ним составляем одно целое. Но писатель — он на то и писатель, чтобы быть свободным от рамок. Скажем, время такое. Наши пятнадцатилетние взрослые у меня перед глазами каждый день. Когда–то в тринадцать замуж выдавали. Кто–то и в сорок — дите дитем. Значит, и Саша имеет право существовать. Сколько ему отведено, что из него получится? Не знаю. Замысла у меня нет. Надеюсь, герой выйдет из–под контроля, как, бывало, жаловались бывалые авторы, и начнет жить по–настоящему.

***

Саша недолго путешествовал один. Уже на третье или четвертое воскресенье, когда он ехал куда–то то ли к Софрино, то ли к Фрязино, его окликнули:

— Мальчик, ты чей?

Спрашивал парень лет шестнадцати, веселый, загорелый, с туристическим рюкзаком. Было видно, что он тоже принадлежал к племени бродяг–туристов, любящих ходить пешком и петь песни у костра.

— Я — свой! — ответил Саша, стараясь говорить не слишком серьезно.

— Нет, правда, чего это ты один ездишь, да еще в выходной? Не дело это.

— И что ты предлагаешь? Мои друзья таких блужданий не любят. — Саша кривил душой: он никогда не спрашивал об этом друзей. Просто ему казалось, что это его и только его.

— Может, они и правы…

— Кто мне это говорит!

— Ты прав, — засмеялся парень. — Ладно, куда едешь?

— Думаю, где–нибудь в Ашукино сойду.

— Я туда же. Пойдем вместе, покажу, что там интересного. Или тебе твоя самостоятельность важнее?

— Мне моей самостоятельности уже по горло! — вырвалось у Саши. — Давай, если тебе не наскучит общество малолетки.

— А сколько тебе?

— Семь почти.

— Мне почти семнадцать.

— Десять лет — это чертова уйма. Точно наскучит.

— Забей ты! Кстати, звать тебя как?

— Саша.

— И я Саша, вот оказия. Только больше на Шуру отзываюсь.

— Правильно, надо же нас как–то различать.

— Кому надо? Ты–то себя со мной не перепутаешь.

— Так, привычка. «Человек с таким именем уже существует. Заменить?».

— «Человек с таким именем не найден».

— И не открыт для записи. Так, переменная «Шура» типа «человек»?

— Но–но, это ты уже в Паскаль ударился. Кстати,